Лосевские чтения - 2009: Материалы региональной научно-практической конференции. Выпуск 2

Министерство образования и науки РФ Благовещенский государственный педагогический университет Кафедра литературы

ЛОСЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ – 2009 Материалы региональной научно-практической конференции

(27 марта 2009 г.)

БЛАГОВЕЩЕНСК – 2009

ББК 83.3(2 Рос-4Аму)

Л 79

Печатается по решению редакционноиздательского совета Благовещенского государственного педагогического университета

Лосевские чтения – 2009: Материалы региональной научно-практической конференции. Выпуск 2 / Под ред. А.В. Урманова. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2009. – 160 с. В сборник включены доклады по литературнокраеведческой проблематике, прочитанные на состоявшейся 27 марта 2009 г. в Благовещенском государственном педагогическом университете региональной научно-практической конференции «Лосевские чтения», посвящённой памяти известного учёного-краеведа, блестящего знатока истории культурной жизни Приамурья Анатолия Васильевича Лосева (1927-2002). Авторы докладов – преподаватели вузов, сотрудники музеев, а также учителя школ Амурской области. Книга адресована специалистам-филологам, учителям средних учебных заведений, студентам.

© Благовещенский государственный педагогический университет, 2009

2

А.В. УРМАНОВ профессор кафедры литературы БГПУ АМУРСКИЙ САША ЧЁРНЫЙ («Шпильки», или Об одной считавшейся утраченной книге Фёдора Чудакова) В предреволюционное десятилетие самым ярким, самым талантливым и, пожалуй, самым значительным писателем Приамурья был Фёдор Чудаков – сатирик, поэт, сотрудник ряда благовещенских газет и журналов, печатавшийся под псевдонимами Гусляр, Амурец, Босяк, Язва и т.д. Его острые стихотворные фельетоны, в том числе на темы местной жизни, пользовались огромным успехом у читателей, но при этом часто вызывали недовольство властей. Чудаков многократно подвергался не только цензурному давлению, но и судебным преследованиям, арестам. Известность его в то время выходила за пределы Амурской области и распространялась на обширный сибирскодальневосточный регион. Так, высокая оценка его творчества была дана критиком М. Басовым в статье «Ф.И. Чудаков», напечатанной в новосибирском журнале «Сибирские огни» (1922. № 1. С. 158-161). Басов назвал Чудакова «несомненно крупным поэтом», в стихах которого можно найти «ценные отзвуки целой эпохи и жизни Приамурья». Однако в настоящее время имя Фёдора Чудакова незаслуженно забыто, упоминаний о нём нет ни в одном сибирском или дальневосточном справочнике; произведения не переиздавались. Иначе говоря, современные читатели практически лишены возможности познакомиться с творчеством одного из немногих подлинных мастеров художественного слова Приамурья начала XX века. Возможно, по этой причине литературная жизнь Благовещенска данного периода даже искушённым людям кажется иногда пустыней, а произведения типа низкопробного бульварного романа «Амурские волки», в создании которого активное участие принимал скандально известный журналист А.И. Матюшенский, – «бестселлерами начала века».

3

Перу Чудакова принадлежат не только стихотворные фельетоны и лирические стихи (в чём он был особенно силён), но и произведения других жанров – приключенческая повесть «Дочь шамана», повесть «Из детства Ивана Грязнова», пьеса «Изгнанники», многочисленные очерки и рассказы. В сравнении с лирикой и стихотворной сатирой прозаические и драматургические опыты Чудакова менее выразительны в художественном плане, хотя и превосходят по всем статьям, например, романы того же Матюшенского «Фальшивые сторублёвки» и «Взаимный банк». Вообще же судьба весьма обширного (и, разумеется, неравноценного) литературного наследия Чудакова незавидна: большая часть его произведений, в том числе и весьма талантливых, актуальных и поныне, затерялась на страницах амурской периодики начала XX века и сейчас практически недоступна. Печально, но факт: ни в одной из библиотек Благовещенска (равно как в областном краеведческом музее и областном архиве) нет более-менее полных комплектов местных периодических изданий дореволюционного времени. Большая часть творческого наследия Чудакова (в том числе и его личный архив), видимо, навсегда утеряна. Но есть и факты обнадёживающие. До недавнего времени считался утраченным сборник лирических стихотворений Ф. Чудакова «Пережитое», изданный под псевдонимом «Босяк» в Благовещенске в 1909 году1 и сразу же конфискованный по распоряжению жандармских властей. В вышедшем в конце 2008 года седьмом выпуске издаваемого в БГПУ литературно-художественного альманаха «Амур» автор этих строк сообщил, что книга найдена. Здесь же была напечатана и составленная мною подборка стихотворений из неё2. Чтобы понять значимость этого культурного события, нужно вспомнить, что амурские читатели получили уникальную возможность познакомиться с талантливыми лирическими произ1

Босяк (Чудаков Ф.И.). Пережитое: Стихи. Благовещенск: Типография Г.И. Клитчоглу, 1909. 29 с. 2 Чудаков Ф. Пережитое: Стихи // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. С. 57-58.

4

ведениями раннего Чудакова спустя без малого 100 лет после издания книжки. Копии этого раритетного издания хранятся ныне в отделе редких книг Амурской областной научной библиотеки и в литературно-краеведческом музее БГПУ. Оригинал же – в Российской государственной библиотеке. Безвозвратно утраченным считался и сборник стихотворных фельетонов «Шпильки» (1909). После его выхода против автора и издателя было возбуждено судебное преследование, в результате чего сборник был изъят из обращения и бесследно исчез. Спустя годы в воспоминаниях, печатавшихся в журнале «Дятел, беспартийный» (1918), Ф. Чудаков рассказывал об этом с присущим ему чувством юмора: «Главному управлению по печати так понравился сборник “Шпильки”, что оно через прокурора распорядилось приобрести всё издание для нужд правительства и тщательно сохранять его в архивах жандармского управления. Приобретение состоялось, как говорится, “даром”, ибо денег автору не заплатили, но так как всё-таки было неловко ничего не платить, то автору дали в виде единовременного пособия шесть месяцев тюрьмы». В течение столетия о судьбе «Шпилек» ничего не было известно, хотя, как мы знаем, основоположник литературного краеведения Приамурья А.В. Лосев много усилий и времени потратил на то, чтобы обнаружить сборник в региональных и центральных книгохранилищах и архивах (в том числе в архивных делах жандармского ведомства). И вот сегодня, спустя ровно век после выхода книги, произошло то, на что мало уже кто надеялся – сборник стихотворных фельетонов Фёдора Чудакова «Шпильки»3 обнаружен, найден. Это очень и очень значимое событие, настоящая литературная сенсация, причём отнюдь не местного, не областного масштаба. Книга (единственный на сегодняшний день сохра-

3

Язва (Чудаков Ф.И.). Шпильки: Сборник стихотворений. Благовещенск: Издал Д. Челеби; Типография т-ва Б.С. Залеский и Ко, 1909. 31 с.

5

нившийся экземпляр) находится в Благовещенске, хранится в одной из частных библиотек4. Прежде чем обратиться к сборнику «Шпильки», вспомним биографию Чудакова – прежде всего те её факты, которые имеют непосредственное отношение к найденной книге – к обстоятельствам, связанным с её созданием, а также к её тематике и проблематике. Фёдор Иванович Чудаков родился приблизительно в 1887 году (более точная дата рождения, к сожалению, не установлена) в городе Чембаре (ныне г. Белинский) Пензенской губернии в семье сапожника. Учился в Чембарском городском трёхклассном училище, окончив его в 1903 году. Сведений о том, что Чудаков окончил какое-либо иное учебное заведение, нет. Между тем творческое наследие писателя свидетельствует, что он имел обширные познания в разных сферах жизни и культуры, был весьма начитанным человеком, обладал развитым эстетическим вкусом, прекрасно владел языком. В 1906 году за участие в революционной деятельности, а именно за связь с партией социалистов-революционеров (обратим внимание на этот факт, так как он найдёт продолжение) Чудаков был арестован, но вскоре 4

Владелец раритета – благовещенский библиофил Сергей Николаевич Лафин, который, по его словам, приобрёл сборник Чудакова года три назад. «Шпильки» переплетены вместе с ещё одной редкой книгой – «Осада Благовещенска и взятие Айгуна» (Благовещенск, 1901), автором которой является редакториздатель «Амурской газеты» А.В. Кирхнер (1860-1903). Ранее эта сдвоенная книга находилась в личной библиотеке жителя Зеи Василия Андреевича Ланкина. Сведениями о том, каким образом, когда и от кого она попала к нему, мы не располагаем. С.Н. Лафин не придавал особого значения своему приобретению, так как не предполагал, что «Шпильки» считаются утраченными. Сегодняшней литературно-краеведческой сенсации предшествовала цепочка и случайных, и закономерных обстоятельств. Всё началось с того, что автора этих строк попросили написать главу о литературной жизни Приамурья до 1917 года для юбилейной книги о Благовещенске. В этой главе и было упомянуто, что сборник Фёдора Чудакова «Шпильки» пока не обнаружен. Затем рукопись главы попала к редактору книги Анатолию Васильевичу Телюку, а он вспомнил и сообщил автору, что некоторое время назад видел сборник Чудакова, когда по его просьбе С.Н. Лафин приносил на Амурскую ярмарку книгу Кирхнера. Таким образом всё «сцепилось» в единое целое, и чрезвычайно важное открытие состоялось.

6

освобождён. Второй раз его арестовали в 1907 за распространение эсеровских революционных прокламаций. На этот раз царская Фемида оказалась не столь милостивой: Чудакова приговорили к трём годам ссылки, которую ему пришлось отбывать в одном из сёл далёкой от родных мест Енисейской губернии. Однако через год Чудаков бежал в Красноярск, где сблизился с ещё одним беглым политическим ссыльным – Дмитрием Чернышёвым, а также с его гражданской женой Варварой Протопоповой, приехавшей в Сибирь из Вятской губернии для того, чтобы ухаживать за любимым человеком, заболевшим чахоткой. Скрываясь от розыска, в сентябре 1908 года втроём они отправились в Приамурье, в далёкий и потому, видимо, казавшийся спасительным Благовещенск, куда молодые люди добрались в начале октября. Поселились тоже вместе, на одной квартире, в доме по Амурской улице. Ф. Чудаков, живший в городе по подложному паспорту, выданному на имя крестьянина Енисейской губернии Кузьмы Ивановича Резниченко, начал сотрудничать в газетах «Амурский край» и «Торгово-промышленный листок объявлений», опубликовав там несколько стихотворений, рассказов и очерков за подписью «К. Рез.» и «К. Резниченко». В. Протопопова, которая на родине была учительницей женской гимназии, стала зарабатывать на жизнь частными уроками. А вот Д. Чернышёв вскоре после приезда в Благовещенск покончил жизнь самоубийством, потеряв надежду на излечение и не желая быть обузой для близких людей. Варвара Протопопова вскоре стала женой Фёдора Чудакова5. В конце декабря полиция вышла на след беглеца, и 2 января 1909 года он был арестован и препровождён в Благовещенскую тюрьму. После отбытия наказания за побег с места ссылки (сравнительно короткого – в 1909 и более продолжительного – в 1910) Чудаков жил в Благовещенске под гласным надзором по5

О трагическом финале этой жизненной истории см.: Урманов А.В. Комментарий к работе А.В. Лосева «Об одном забытом поэте (Фёдор Иванович Чудаков)» // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. С. 55.

7

лиции. Подвергался он арестам и позже – по одним данным, как ссыльно-поселенец, по другим, более правдоподобным – за публикацию подрывающих устои государства произведений. В сборнике лирических стихотворений «Пережитое» (1909), который, как отмечалось выше, долгое время считался утраченным, отразились факты биографии Чудакова, относящиеся ко времени его бегства из енисейской ссылки и первых месяцев жизни в Благовещенске: знакомство со ссыльным Дмитрием Чернышёвым и его гражданской женой Варварой Протопоповой, побег на Амур, трагическая смерть товарища по революционной борьбе, любовь к Варваре Ипполитовне. Автобиографическая природа этих произведений, в частности, помогает понять характер отношений Ф. Чудакова и В. Протопоповой, позволяет сделать вывод, что они строились не только на чувственном влечении, но и на идейной близости: Ты в трауре… Лицо твоё бледно, И тёмные полоски под глазами. Не плачь, о нём утешься! Всё равно, Его не воскресишь слезами! Он был герой. Он мужественно пал В защиту драгоценнейшей идеи. Его народ своей надеждой звал, И трепетали фарисеи…. Он был герой. О нём ты не грусти! Его не воскресишь слезами! Сильнее будь! Иди и мсти! Иди за нами! «Майское…», «Смерть Икара», «Тюремные мотивы», «Из пережитого», «Побег», «Крепок мой посох дубовый» и некоторые другие стихи, вошедшие в сборник «Пережитое», свидетельствуют о незаурядности поэтического дарования Фёдора Чудакова. Что касается Варвары Протопоповой, то история взаимоотношений с Дмитрием Чернышёвым и Фёдором Чудаковым,

8

история, которая привела её, девушку из небольшого вятского городка Малмыж, вначале в Сибирь, а затем на Дальний Восток, в Благовещенск, нашла отражение и в сборнике «Шпильки» – в венчающем книгу стихотворении «Светлана». Оно строится как мастерское подражание одноимённой балладе В.А. Жуковского, но содержание сна героини, конечно же, иное – в нём воссоздаётся канва подлинных, реальных жизненных событий реальных же лиц. И здесь следует сказать об одном важном обстоятельстве. Найденный экземпляр сборника «Шпильки» содержит две уточняющие приписки от руки, сделанные кем-то, кто, похоже, хорошо знал Чудакова, кто был посвящён в его творческую лабораторию. Первая приписка – расшифровка фамилии городского врача в эпиграфе стихотворного фельетона «Эстеты». В авторском тексте он обозначен одной буквой – Т. В рукописной приписке фамилия восстановлена полностью – Таубер. Вторая рукописная вставка имеет отношение к стихотворению «Светлана», к заключительному его фрагменту: …Вся в поту, дрожа слегка, Девушка проснулась, И тяжёлая рука До неё коснулась. «Ну, чего ты дрыхнешь? Встань!» И Светлана, точно лань, Задрожала в страхе. Перед ней стоял гигант: То жандармский был сержант, В бурке и папахе… (Прод. известное.) Так вот, прямо под финальной строчкой «Прод. известное» (прод. здесь – продолжение. – А.У.) от руки, характерным женским почерком, дописано: «(Три месяца в тюрьме)». Прототипом Светланы в стихотворении Чудакова, как можно догадаться, была Варвара Протопопова. Если допустить, что автор рукописной вставки знал обстоятельства её жизненной судьбы

9

(а это очень похоже на правду), тогда, возможно, следует внести важное уточнение в имеющиеся биографические сведения о благовещенском периоде жизни Варвары Ипполитовны. В своём неоконченном очерке о Ф. Чудакове А.В. Лосев писал по этому поводу: «Поскольку за учительницей гимназии из Малмыжа, кроме отношений с политическими, не числилось никаких “преступных деяний”, она после задержания и допроса в жандармском розыскном пункте была выпущена на свободу»6. Приведённые выше обстоятельства дают основание считать вопрос о сроках пребывания Варвары Протопоповой-Чудаковой за решёткой, по крайней мере, открытым, нуждающимся в уточнении. Вернёмся к автору найденной книги. После отбытия кратковременного тюремного заключения в начале 1909 года он продолжил активное сотрудничество с рядом местных периодических изданий, на страницах которых и были опубликованы некоторые из его сатирических стихотворений, собранных в том же году под обложкой сборника «Шпильки». На титульном листе сборника, помимо указания на типографию, выпустившую книгу («Типография т-ва Б.С. Залеский и Ко»), значится: «Издал Д. Челеби». Д. Челеби – это Даниил Абрамович Челеби. Под такой фамилией (с паспортом на это имя) в Благовещенске с 1907 года жил Иосиф Александрович Постернак. Как установил А.В. Лосев, он родился в 1887 году в городе Очакове Николаевской области Украины и происходил из мещан. Челеби был сотрудником ряда периодических изданий Приамурья, редактором-издателем газет «Амурский телеграф» (1913-1914), «Амурский листок» (1913-1914), журнала «Амурские волны» (1914) и т.д. Именно Челеби (Постернак) в 1909 году выступил в явно рискованной роли издателя сборника сатирических стихотворений Ф.И. Чудакова «Шпильки», за что, как и автор книги, подвергся судебным преследованиям. Сборник включает 17 стихотворных произведений Чудакова. Почти все они (за исключением разве что упоминавшегося 6

Лосев А.В. Об одном забытом поэте (Фёдор Иванович Чудаков) // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. С. 53.

10

выше стихотворения «Светлана») имеют ярко выраженный сатирический характер. Собственно, на это указывает уже псевдоним, под которым автор выпустил книгу – Язва, а также название сборника. Шпилька (по Далю) – в одном из прямых значений «спица, остроконечный прут», «род острого гвоздочка»; в переносном – «намёк, либо наветка, обиняк, укор, попрёк, колкое словцо»7. Современный словарь даёт следующее толкование: «Колкое, язвительное замечание, колкость»8. Чудаков подобрал на редкость удачное название для своей книжки. Действительно, колкость, язвительность – отличительные черты стиля «Шпилек». Судя по всему, стихотворный фельетон – самый любимый жанр Ф. Чудакова; жанр, наиболее органичный для него. Как известно, фельетон – это остро злободневное художественно-публицистическое произведение сатирической направленности, как правило, предназначенное для публикации в газете или журнале. По складу своего характера и темпераменту, по своей бескомпромиссной гражданской позиции, по художественному дарованию, наконец, Фёдор Чудаков был прирождённым фельетонистом. Его талант расцветал в те годы, когда в России появилась целая плеяда блестящих сатириков – А. Аверченко, Н. Тэффи, Саша Чёрный, когда издаваемый в Петербурге еженедельный сатирический журнал «Сатирикон» (1908-1914) стал одним из самых популярных в стране периодических изданий. Сложись судьба Фёдора Чудакова иначе: окажись он в столице, в среде профессиональных литераторов и критиков, в творческой атмосфере «Сатирикона», художественный талант его получил бы необходимую огранку, и мы бы сейчас говорили о нём как о художественном явлении не регионального, а национального масштаба. Впрочем, значимость и уровень созданного Чудаковым гораздо выше, чем это принято считать. Лучшие из его сатирических стихов вряд ли уступают большей части произведений, печатавшихся в том же «Сатири7

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1978-1981. Т. 4. С. 643. 8 Словарь русского языка: В 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 19811984. Т. 4. С. 728.

11

коне». Не следует забывать и о том, что фельетоны, вошедшие в сборник «Шпильки», – лишь первые пробы пера Чудаковасатирика, что в полную силу художественный талант этого автора раскроется несколькими годами позже. 1909 год – это разгар реакции, наступивший после поражения первой русской революции. Это было время, когда власть видела в независимой печати источник опасного вольномыслия, от которого один шаг до революционной крамолы, а потому применяла целый комплекс мер давления на свободное слово: драконовскую цензуру, экономическое удушение независимых печатных органов, административное воздействие, судебное преследование редакторов и авторов. Впрочем, журналистов, писателей, готовых рисковать своим положением и своим благополучием ради сохранения верности идеалам свободы, оставалось к тому времени не так уж много. Особенно это касается отдалённой провинции, где административное давление на прессу было более грубым, а вмешательство в её дела – более бесцеремонным, чем в столице или крупных городах европейской России. Саша Чёрный писал об этом времени в стихотворении «Отбой» (1908): По притихшим редакция, По растерянным фракциям, По рутинным гостиным, За молчанье себя награждая с лихвой, Несётся испуганный вой: Отбой, отбой, Окончен бой, Под стол гурьбой! Реакция затронула все стороны российской действительности, жестоко ударив по демократическим иллюзиям, смертельно напугав большую часть либеральной интеллигенции. Общественную атмосферу того времени определяли растерянность и отчаяние, вызванные потерей веры в возможность демократического обновления общества. Завинчивание идеологиче-

12

ских гаек, судебные и административные преследования, жёсткий цензурный намордник, давление официоза были столь сильны, что немало представителей интеллигенции отрекались от прежних идеалов и убеждений. Но гораздо больше было тех, кто занял выжидательную позицию, кто не решался высказывать свои политические взгляды, а тем более действовать в соответствии с ними. Реакция автора «Шпилек» на эту общественную ситуацию, на нежелание российской интеллигенции открыто заявлять свою гражданскую позицию – «Сказание об Исаакии витязе». В этом сатирическом стихотворении Чудаков аллегорическим сюжетом отвечает на приведённый в эпиграфе вопрос из газетной передовицы: «Итак, за кем же пойдёт русская интеллигенция?» Интеллигенцию в произведении представляет витязь, оказавшийся на политическом распутье: …«Коль скоро налево пойдёшь, молодец, По самой кремнистой дороге, Обрящешь колючий терновый венец И звонкие кольца на ноги. Трудна та дорога и муки полна, Найдёшь на ней радости мало, И только на кончике самом видна Златая заря идеала. А если средней дорогой пойдёшь, Иную судьбу испытаешь: Хорошего мало на ней ты найдёшь И мало на ней потеряешь. В огромное царство она приведёт, Где правит Царица Рутина! В том царстве обрящешь довольство, почёт И сытый покой мещанина. Послушай же, витязь, мой добрый совет: Смелее пускайся по правой. И будешь не только обут и одет, Но также вернёшься со славой, Научишься светлые грёзы глушить,

13

Идти против правды и света И будешь в сердцах православных ты жить На многие, многие лета!» Опешил наш витязь, когда прочитал Такие с доски наставленья И долго в раздумье затылок чесал: Какое же взять направленье? Конечные пункты различных дорог Мешались и путались вместе. К чему же стремиться? решить он не мог И начал топтаться на месте. За месяцем месяц летит и летит, Один, три, десяток… сто… двести… А он на распутье, как прежде, стоит, И топчется, бедный на месте. Один из традиционных для русской литературы данного периода (в том числе для авторов журнала «Сатирикон») объектов сатирического изображения – сонный российский обыватель, равнодушный к тому, что происходит в стране после разгрома революции, безучастный к настоящему искусству, к высоким общественным идеалам, требующим от него жертвенного служения. Обыватель, предпочитающий услаждать свои низменные инстинкты и вкусы, находящийся в состоянии духовного анабиоза. Этому чрезвычайно распространённому в годы реакции человеческому типу посвящено стихотворение Чудакова «Спящий красавец» с подзаголовком «Оперетка в 1 действии». В прозаической преамбуле автор рисует условноаллегорическое сценическое пространство, на котором и будет разыгрываться «опереточное» действо: «глухой, непроходимый лес», в котором растут огромные деревья с выразительными табличками: «Усиленная Охрана», «Чрезвычайная Охрана», «Военное Положение» и т.п. А между деревьями – множество пней с надписью: «срублено 1905 года». Среди леса стоит избушка на курьих ножках, а в ней «сном праведника почивает ОБЫВАТЕЛЬ». К избушке одна за другой являются аллегориче-

14

ские образы – «тени» прекрасных женщин, которые безуспешно пытаются пробудить обывателя. Тень: Пусти! Я – тень Культуры! Я светом знанья твой хочу нарушить сон! Я принесла тебе сокровища скульптуры, Науки, зодчества, литературы… Обыватель: Вон! Не надо твоего заморского подарка! Уйди! А то проснусь, так небу будет жарко!.. Тень: Скорей пусти меня! Я гордая прекрасная Идея! Тебя я поведу в волшебные края, Где так светло, где дышится вольнее. Где Братство, Равенство… Обыватель: Гони её по шее! Ишь, принесла богатый клад! Впусти тебя – тотчас велят Пасти Макаровых телят! Шалишь! Повёртывай назад!.. Первые «тени» с плачем покидают сцену, и тут появляется целый рой других «теней»: «бесстыдные, циничные женщины и мужчины, грубо-обнажённые, с нескромными жестами»: Первый: Милый, добрый Обыватель! Отвори, ты будешь рад! Я – старинный твой приятель – Необузданный Разврат! Второй: Отвори ты нам, не труся, Сон нарушить не жалей! Порнографией зовуся Я издавна у людей!.. Остальные голоса: Мы – клубничное искусство, Наслажденье – наша цель!

15

Мы в тебе разбудим чувство, Незнакомое досель! Обыватель с распростёртыми объятиями: Скорей же, милые друзья! Забудем мы и сон и горе! Забуду с вами страхи я И… запируем на просторе!.. Качества, которые Чудаков наблюдал у большинства российских обывателей (равнодушие, холопство, отказ от высоких идеалов, от борьбы, склонность к низменным, примитивным удовольствиям), вызывали у него острое неприятие. Большая часть сатирических стихов Чудакова была реакцией на события политической жизни страны и мира. Понятно, что в этих произведениях автор, сторонник социалистических (точнее – эсеровских) взглядов, высмеивал своих идейных противников: представителей консервативных и черносотенных партий, одиозных депутатов Государственной думы, недальновидных и корыстных государственных чиновников и т.п. Уже сам выбор тем для фельетонов и фактов реальной действительности, на которых они основывались, несёт на себе отпечаток личности автора. Так, например, Ф. Чудаков не оставлял без насмешливо-язвительных комментариев государственную политику, направленную на реализацию планов премьер-министра П.А. Столыпина по разрушению общинного устройства крестьянской России. Являясь, как мы помним, по своим взглядам сторонником эсеровской партии и предлагаемой ею земельной программы, суть которой – укрепление и развитие коллективных, кооперативных, общинных форм общественного и экономического устройства страны, автор «Шпилек» подвергает саркастическим насмешкам депутатов Государственной думы, поддержавших планы правительства. Этой теме посвящён сатирический фельетон «Подвиг»:

16

Раз в Таврических хоромах9 Депутаты заседали, Обсудив мужичью долю, Ей сюрприз приготовляли: «Наш мужик и наг и беден, – Говорили депутаты, – И ему ужасно вреден Призрак общины проклятой. Этот голод, недороды, И прикладыванье к чарке, И искание свободы, – Всё лишь общины подарки. С давних пор мужик бунтует, Полон злобы беспричинной. Этот бунт ему диктует Тот же старый дух общинный. Ведь не даром эту «гадость» Защищают так эсеры, (Чтоб они, стране на радость, Все пропали от холеры!) Так давайте дружным взмахом Уничтожим Минотавра – «Им» главу покроем прахом, А себе – венком из лавра. И, воспрянув с буйным жаром, Размахнулись депутаты И снесли одним ударом Призрак общины проклятой. ___ А мужик пустил меж уха Депутатские подарки, 9

Таврический дворец в Санкт-Петербурге – выдающееся произведение русского классицизма конца XVIII века. Дворец построен в 1783-1789 гг. по указанию Екатерины II для её фаворита, светлейшего князя Г.А. Потёмкина (Таврического). В начале 1900-х годов в Таврическом дворце размещалась Государственная дума.

17

И, стянув покрепче брюхо, Снова топит горе в чарке. А кулак, весьма довольный, В мутной речке рыбу удит… Уничтожен дух крамольный… Что-то будет, что-то будет? Как видим, центр тяжести в фельетоне Чудакова, в полном соответствии с законами жанра, перемещён с непосредственного описания событий на их осмысление и анализ, а это немыслимо без выражения собственной позиции – прозрачной и недвусмысленно ясной. А так как позиция сатирика радикально расходилась с позицией органов государственной власти, произведение становилось уязвимым и в цензурном отношении, и с точки зрения возможной реакции административных и судебных инстанций, а также полицейского и жандармского ведомств. Собственно, судьба сборника «Шпильки» и не могла быть иной, благополучной. Книга изначально была обречена. Удивление вызывает не то, что её изъяли, а то, как автору и издателю удалось напечатать книгу, провести её через цензуру. В любом случае, нужно отдать должное гражданскому мужеству автора «Шпилек» – беглого ссыльно-поселенца, находящегося под надзором полиции, только что выпущенного из тюремной камеры. Ф. Чудаков не мог не осознавать, что от того, насколько лояльно он ведёт себя по отношению к существующему порядку, напрямую зависело его жизненное благополучие, благополучие близких ему людей, возможность заниматься любимым делом, его свобода, наконец, да и вся его дальнейшая судьба. Несмотря на то, что в 1909 году Фёдор Чудаков толькотолько начинал ощущать себя амурцем, часть фельетонов он посвятил проблемам местной жизни. Неудивительно, что именно они вызывали наибольший резонанс у амурских читателей. К числу таких произведений можно отнести стихотворный фельетон «Закрытие порто-франко». Небольшая справка: портофранко (итал. porto franco – свободный порт) – порт, пользую-

18

щийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Портофранко не входит в состав таможенной территории государства и создаётся с целью оживления приграничной торговли, увеличения товарооборота, с целью насыщения внутреннего рынка дешёвыми импортными товарами. В Российском империи порто-франко существовал в Одессе, Феодосии, Батуми, Владивостоке и т.д. Право беспошлинной торговли распространялось и на Благовещенск. Для Приамурья и в целом Дальнего Востока такой режим международной торговли был особенно важен, так как государство не в состоянии было обеспечить население этих удалённых от центра регионов дешёвыми российскими товарами. Исходным началом в фельетоне, как известно, выступает жизненный факт, от которого отталкивается сатирик. Стихотворение Чудакова «Закрытие порто-франко» – реакция автора на решение правительственной комиссии якобы исключительно ради блага простого народа ликвидировать в Приамурье режим беспошлинной, не облагаемой таможенными сборами торговли. А это, понятно, могло привести только к одному – к существенному удорожанию импортных (китайских) товаров, к обеднению их ассортимента и, следовательно, к снижению, в конечном счёте, жизненного уровня местного населения, того самого простого народа, о благе которого якобы неустанно пекутся высокие государственные мужи. Стихотворение представляет собой воображаемый, виртуальный диалог, который ведут, с одной стороны, члены правительственной комиссии, объясняющие смысл своего явно лоббистского и по сути антинародного решения, а, с другой, «скептический голос», выражающий авторскую позицию. Финансовая комиссия: Фортель мы такой устроим: Порто-франко призакроем В приамурской стороне. Этим цены мы утроим На изделия извне.

19

Ведь без пошлин и таможен, Всё понятно, невозможен Быт российских мужиков. К чёрту импорт безвозмездный, Иностранцам лишь полезный! К чёрту немцев маклаков! Нас китайцы обижают И работу отбивают У российских христиан. Нашим потом набивают Азиатский свой карман. Как подымутся расходы, Так китайцы – ходу-ходу – Так и бросятся бежать! Объектом сатирического изображения в этом и ряде других фельетонов Чудакова является такая распространённая и чрезвычайно активная категория государственных деятелей, правительственных чиновников, думских политиков, которая в корыстных целях лицемерно разыгрывает карту «патриотизма». Казённых псевдо-патриотов, якобы неустанно пекущихся о благе русского народа, якобы защищающих интересы российского государства, а на деле часто решающих свои узко-групповые и даже коррупционные задачи, Чудаков как человек и как гражданин презирал, а как журналист и писатель высмеивал со всем присущим ему остроумием и язвительностью. Так он поступает и в фельетоне «Закрытие порто-франко»: Скептический голос: Ну, а русскому народу От чрезмерного расходу Не придётся… подыхать? Комиссия: О, не верьте диким слухам, Будто голоден мужик:

20

Ведь питаться святым духом Он давным-давно привык. Значит, будет всё так гладко, Без войны, без громких слов! Голос: Преклоняюсь пред догадкой Государственных умов! Хотя фельетон «Закрытие порто-франко» воспринимался современниками как злободневный, обращённый к событиям тогдашнего времени, к тогдашней социально-экономической ситуации в Приамурье и в России в целом, он, спасибо сегодняшним чиновникам, до сих пор не утратил своей актуальности. Сегодня, спустя век, можно в полной мере оценить остроумие автора, остроту, меткость, художественную выразительность, а, главное, неувядающую актуальность его сатиры. Фельетоны Язвы выдержали самое трудное испытание – временем. А всё потому, что его перо нацелено было не на бытовое мелкотемье, а на явления масштабные, государственно, национально и социально значимые.

21

С.И. КРАСОВСКАЯ профессор кафедры литературы БГПУ ФЕЛЬЕТОН НА СТРАНИЦАХ «АМУРСКОЙ ПРАВДЫ» 1921 ГОДА: На материале фельетонов П. Суслова Амурская литература начала 20-х годов прошлого века – понятие столь же неопределённо-зыбкое, как и политический, административный статус края. Статус буфера. Историческая справка: Буферное государство – государство, искусственно созданное с целью смягчить международный или вооружённый конфликт. Красная Армия, одержав победу над колчаковскими войсками, к началу 1920 года вышла к Иркутску. Продвижение её дальше могло вызвать столкновение с японскими войсками и привести к войне РСФСР и Японии. Это было нежелательно. Страна была истощена, нависла угроза нового похода Антанты, главная роль в котором отводилась Польше. В таких условиях необходимо было не допустить войны с Японией. Тут и возникла идея создания на Дальнем Востоке временного буферного государства, способного с помощью РСФСР ликвидировать интервенцию. 6 апреля 1920 года в Верхнеудинске (Улан-Удэ) была провозглашена Дальневосточная республика, правительство которой возглавил А.М. Краснощёков. В неё вошли дальневосточные области: Забайкальская, Амурская, Приморская, Сахалинская, Камчатская и Полоса отчуждения Восточно-китайской железной дороги. Главной задачей ДВР была борьба за полное освобождение всего Дальнего Востока. Почти три года, 1920-1922 гг., Амурская область являлась непосредственным тылом действующей армии. Всё это тяжело отразилось на её экономике, на общем политическом состоянии. Временные уступки буржуазной демократии в политической и экономической жизни привели к оживлению деятельности мелкобуржуазных партий, росту капиталистических элементов. В условиях буфера активизировалось кулачество, оживилась деятельность меньшевистских и

22

эсеровских групп. Пользуясь ослаблением власти, поднимали голову уголовники. Положение было очень тяжёлым1. В те беспризорные годы амурская литература нашла себе приют в газете. Газета была почти единственным пристанищем для художественного слова и почти единственным способом его существования. Разумеется, это накладывало на литературу определённые «обязательства», впрочем, «условия» ставило само переходное жёсткое время, требовавшее молниеносного живого отклика. А потому отличительным качеством тогдашней литературы была публицистичность, а самым актуальным жанром, судя по газетным публикациям – фельетон. Универсальная форма выживания литературы в газетно-журнальных условиях военного времени. По определению, фельетон – художественнопублицистическое произведение сатирической направленности, занимающее промежуточное положение между газетной и журнальной статьёй и малыми жанрами художественной прозы и поэзии2. По сути, это жанр-буфер между литературой и публицистикой. Надо заметить, что положение дел в амурской литературе начала 1920-х годов отражало общероссийскую литературную ситуацию, не последнюю роль в которой играла фельетонистика В. Маяковского, Д. Бедного, М. Булгакова, М. Зощенко, В. Катаева. Только то, что в литературе метрополии составляло часть, мощную, яркую, но часть, в провинциальной амурской словесности, возможно, являлось ядром её. Для анализа мною была взята газета «Амурская правда» за 1921 год, которая ещё в довоенное время была главным областным изданием. С двадцать первого года её выпуск стал вновь регулярным. Во всяком случае, в архиве сохранились все её номера, тогда как за 1920-й год подшивка явно неполная.

1 История Амурской области: учебное пособие для уч-ся общеобразовательных учреждений / Под ред. А.В. Баранова, И.Е. Фёдоровой. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. С. 190-193. 2 Литературная энциклопедия терминов и понятий / Глав. редактор и составитель А.Н. Николюкин. М.: НПК «Интелвак», 2001. Ст. 1132.

23

Что представляла собой «Амурская правда» в то время? Это была крупноформатная четырёхполосная газета, на первой странице которой печатались передовицы – «горячие» вести с фронтов гражданской войны, зарубежные новости, правительственные телеграммы. Вторая и третья полосы были посвящены хронике внутренней жизни. На четвёртой размещались сообщения большей частью рекламного характера. «Литературная жизнь» шла на второй и третьей полосах. Проявлялась она в двух формах – стихотворной и прозаической. Причём первая, по понятным причинам, была более распространена: на страницах «Амурки» печатались стихи местных поэтов, перепечатывались стихи Д. Бедного, появлялись фельетоны в стихах, подписанные псевдонимами: В. Северный, Дик, Гекльберри Финн, М-ко. С прозой дело обстояло труднее, её было меньше, но то, что удалось разыскать, на мой взгляд, представляет несомненный интерес. Не только с точки зрения, так сказать, литературной археологии, но и с собственно литературной точки зрения. Я имею в виду фельетоны в прозе. Под фельетоны в целом (и в стихах и в прозе) была выделена отдельная рубрика – «Маленький фельетон». Название её печаталось иным, отличающимся от главного, «танцующим» шрифтом. Надо сказать, что подзаголовок – «маленький фельетон» – не совсем верен с точки зрения жанрового генезиса. Здесь его использовали, судя по всему, исходя из малого объёма произведений. Исторически же «маленький фельетон», созданный во Франции в XIX веке Ж. Жанненом, писавшим свои произведения в форме лёгкой беседы, бессодержательной болтовни, имел чисто развлекательную функцию и был чужд социально-политической направленности. Амурский «маленький фельетон», напротив, обладал ею в полной мере. В 1921 году фельетоны в прозе публиковал в «Амурской правде» в основном один автор – Пётр Суслов. Нам пока ничего не известно о его жизненной и творческой судьбе. Но кое-что всё же реконструировать по его текстам можно. Можно сказать определённо, что был он человеком образованным, хорошо знавшим литературу, чувствовавшим язык и обладавшим худо-

24

жественным талантом стилизатора и пародиста; что в 1921 году он был уже зрелым, со сложившимися убеждениями человеком. За основу для своих фельетонов Суслов брал жанровые формы, изначально обладающие идеологической направленностью, тенденциозностью, символико-аллегорическим потенциалом, – бытовую сказку, рождественский рассказ, притчу. Все они, в силу своей каноничности, легко подвергались пародийному обыгрыванию, а, главное, все они, в основе своей, имея одну общую для всех коммуникативную стратегию притчи, предполагали наличие чёткой «учительской» авторской позиции, организующей весь текст. Речевая маска такого дискурса – авторитарная риторика императивного, монологизированного слова – вполне отвечала жанровым требованиям фельетона. Рассмотрим некоторые из них. В Рожество, 7 января 1921 года, в «Амурской правде» в означенной рубрике был опубликован фельетон Суслова под названием «О рождественских мальчиках» с жанровым подзаголовком «пародия». Тот факт, что автор выбрал для своего фельетона-пародии жанр рождественского рассказа, достаточно красноречив и говорит сам за себя. По сложившейся за десятилетия русской традиции газеты и журналы обязательно печатали под Рождество рассказы о рождественских чудесах. К моменту опубликования нашего рассказа, этот жанр, пережив кризис в конце XIX века, давно перекочевал в разряд массовой литературы, имел необыкновенную популярность, воспринимался как обязательный атрибут религиозного праздника, а потому вдвойне был благодатной почвой для стилизации и пародии. Кроме того, были и сугубо внешние, политические причины актуализации этого жанра, причём не только в амурской литературе. Анализируя отношения «праздничной литературы» и политики, исследователь этого вопроса Х. Баран пришёл к любопытному выводу о том, что «царский манифест 17 октября 1905 года, образование новых политических партий, а также смягчение цензуры» привели к появлению массы новых газет, связанных с теми или иными политическими партиями. «Получив свободы, пресса» начинает постоянно использовать

25

«…литературу христианских праздников, чтобы высказать свою позицию по отношению к переменам во внутренней жизни, а также для открытой политической полемики»3. Вот и в нашем случае жанровое клише рождественского рассказа было использовано с целью обнародования острой критики в адрес некоторых политических сил, как минимум, в адрес демократов, эсеров и меньшевиков. Как и положено фельетону, основной текст предварялся своеобразным «врезом», в котором автор актуализировал особенности рождественского сюжета и заодно пояснял читателю, о каких мальчиках будет идти речь: «Рождественские мальчики обязаны замерзать под окнами в сочельник, где есть ёлка, причём они традиционно разуты и раздеты как объединённые “демократы”». Сатирический момент обозначен уже здесь за счёт перевёрнутого сравнения: не «демократы» похожи на традиционно разутых и раздетых рождественских мальчиков, а наоборот. Примечательно, что в фельетоне упоминаются и конкретные имена «демократов» – Бродовихов и Матюшенский. О последнем известно, что он был популярной в то время одиозной фигурой: журналистом, фельетонистом, автором «бульварных» романов и общественным деятелем4. Суслов сатирически обыгрывает традиционный мотив «раздетости» – жалкой, дырявой одежонкой, не греющей мальчиков и, в конце концов, ставшей причиной их смерти, являются «лохмотья демократических воззрений». Суть их передаётся через классический мотив сна. Сон настигает героев, как принято в «рождественском рассказе», под ярко освещёнными окнами «Учредительного собрания Д.В.Р.», в котором устроена «кумачовая» ёлка для пролетариев. Во сне «мальчики» видят свершение своих заветных желаний: «Ходят они в рубашонках белых вокруг, в манишках поют: 3 Баран Х. Дореволюционная праздничная литература и русский модернизм // Баран Х. Поэтика русской литературы начала ХХ века. М.: Изд. группа «Прогресс»-«Универс», 1993. С. 293. 4 См.: Лосев А.В. Александр Иванович Матюшенский (Полемические заметки о новоявленном «классике» амурской литературы). Публикация и комментарий А.В. Урманова // Амур: Литературно-художественный альманах. № 6. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2007. С. 39-60.

26

– Боже, царя храни! …А в зале добрых дядей с золотыми эполетами не перечесть… и весело на сердце. У дверей с нагайками стоят, а на ёлке в виде подарочков и сусального золотца целые золотые прииски висят, предприятия…, собственные дома, фабрики, а вместо свечек большевистские деревни горят… И стало вдруг разутым и раздетым ребятишкам тепло и хорошо. Шепчут они немеющими устами: – Сильный, дерррржавный!..» «Наутро нашли у того здания несколько трупиков. Так замёрзли наши “раздетые” рождественские мальчики», – завершает основное повествование автор. Любопытно, что в фельетоне есть непредусмотренный жанром «рождественского рассказа», постскриптум, выполняющий функцию новеллистического пуанта и разрушающий монологизм авторской позиции, диалогизирующий её. В нём говорится о замерзающих под окнами капиталистов «малютках» эсерах и меньшевиках и «вовсе незамерзающих» китайских мальчиках, о которых печётся обыватель. Таким образом, возникает отчётливая оппозиция: внутренние политические силы и внешние – Китай. В этом контексте читательское отношение ко всем «замерзающим мальчикам» корректируется в сторону амбивалентности (карнавальности). «Мальчики» начинают выглядеть не только глупо-смешными, но обманутыми и даже вызывать сочувствие. Авторская позиция убеждения в вышеизложенном тексте, характерная для притчи, приобретает новый коммуникативный статус – статус мнения (сомнения), свойственный анекдоту. Таким образом, истинная политическая позиция автора – позиция, отнюдь не радикальная, находит своё выражение не в зафиксированной в прямом слове готовой идее, а в жанровой игре, в смене жанровых регистров. Как политик, Суслов делает акцент, скорее, на объединении усилий классов и политических партий в борьбе с внешним врагом, нежели на усугублении классовой борьбы. Как художнику ему близко диалогизированное слово, игровая поэтика. В подобном политическом и эстетическом ключе выдержаны его сказки «На воре шапка горит (из бабушкиных сказок)»

27

(«АП», 1921, 14 апреля), «Из серии чудес. Сказка» («АП», 1921, 22 сентября), «Рассказ о всемогущем таяне и о провинившемся пятирублёвике» («АП», 1921, 4 октября). На последнем остановлюсь чуть подробнее, потому как он настолько современен и актуален, что кажется написанным сегодня и для сегодня, как будто и не было почти ста лет, разделяющих время написания с нашим временем. «Рассказ о всемогущем таяне и провинившемся пятирублёвике» написан по жанровой канве бытовой сказки. Ключ к жанровому коду обнаруживается уже в заглавии, построенном по известной сказочной формуле-оппозиции, типа: «Про счастливого бедняка и несчастливого пана». В данном случае в оппозиции оказываются китайский таян и русский пятирублёвик, метонимически обозначающие китайца и русского. Любопытны определения-эпитеты, которыми наделяет своих «героев» автор – «всемогущий» и «провинившийся». На первый взгляд, они плохо подходят для противопоставления – они не антонимы. Но в русской литературе уже был случай, закрепивший между этими словами антиномическую связь. Речь идёт о басне И.А. Крылова «Волк и ягнёнок». В ней, как известно, есть такая строчка: «У сильного всегда бессильный виноват». Возможно, что и не Крылов был «первооткрывателем» этой связи. Возможно, связь между бессилием и виной изначально зафиксирована в фольклоре. Но, так или иначе, в данном случае эта антиномия вновь актуализируется. Сюжет рассказа имеет двойную структуру – сюжет в сюжете. Обрамляющий сюжет – рассказ автора о встрече с пятирублёвиком. Центральный, главный сюжет – рассказ последнего о своих злоключениях. Второй сюжет отчётливо напоминает сказочный и строится по кумулятивному принципу нанизывания однородных элементов в обратной градации. Типологически он является одним из вариантов инвариантного сюжета о глупом мужике, невыгодно обменивающем свой товар на товары неравноценные. Причём неравноценность возрастает от обмена к обмену. В результате мужик остаётся ни с чем или почти ни с чем.

28

Вот и из рассказа пятирублёвика о своём «падении» читатель узнаёт, что сначала он попал к крестьянину-хлеборобу, который отдал его на «окарнание» китайскому ходе за мануфактуру: гвозди, табак, ситец. И стал пятирублёвик стоить на пять копеек дешевле. После рабочего им осчастливили. Но и он не стал заботиться о нём, а отдал тому же ходе, но уже за продукты. Ещё на сорок пять копеек подешевел золотой. В третий раз опять попал он к крестьянину, а тот его пропил – купил на него у ходи китайскую хану (очевидно, крепкий спиртной напиток вроде водки). И стал русский золотой «только в чине четырёх китайских таянов». На этом сюжет пятирублёвика исчерпывается, и на авансцену вновь выходит рассказ автора о том, как он под влиянием истории золотого не стал поддерживать китайца, а поддержал своего родного русского производителя. В заключительной части повествования оба сюжета сливаются воедино – автор вновь встречается с немного окрепшим пятирублёвиком. Заканчивается сказка вполне современным призывом: «Только побольше производите своего, да поменьше без нужды покупайте чужого и не выдавайте этим своих денег чужеземцам с головой! Ах, как он был прав!! Побольше самодеятельности!»5 Исследование фельетонов П. Суслова, опубликованных в «Амурской правде» за 1921 год, обозначило ареал дальнейших литературоведческих изысканий в этом направлении. Необходимо ознакомиться с газетами предыдущих и последующих лет, отследить, когда появился Суслов на их страницах, когда его 5

Публикация фельетона П. Суслова «О всемогущем таяне и провинившемся пятирублёвике», очевидно, достигла цели и вызвала широкий общественный резонанс. 15 октября этого же года в «Амурской правде» появилась заметка, разъясняющая ситуацию. Интересующий общественность вопрос «Что такое таян?» был вынесен в заглавие. Жанровый подзаголовок – «хозяйственная справка» – указывает на информационный характер публикации. Детально рассмотрев денежную систему Китая, автор заметки А.Н. Дружинин вынес таяну «приговор»: «Ему не было и нет места в монетной системе Китая – это фиктивная величина, выдуманная сахалянскими менялами и банкирами соседней с нами китайской провинции специально для биржевой игры на наши материальные ценности».

29

публикации прекратились; понаблюдать за эволюцией творчества этого доселе неизвестного краеведам, но бесспорно интересного, талантливого автора. Это, так сказать, задача частного характера. В масштабе же амурской литературы 1920-х годов в целом опыт показал, что актуально исследование именно жанра фельетона, как в стихах, так и в прозе. Именно здесь разворачивались главные общественные споры, шло формирование новой эстетики. ПРИЛОЖЕНИЕ6 Маленький фельетон О рождественских мальчиках (Пародия) Рождественские мальчики обязаны замерзать под окнами в сочельник, где есть ёлка, причём они традиционно разуты и раздеты как объединённые «демократы». Много мальчиков На дворе трещал свирепый мороз. Яркие звёзды, как заколдованные очи, смотрели с потемневшего серого неба на грешную землю. На улицах было тихо и безлюдно. Изредка проскрипит подковка запоздалого извозчика или шаги одинокого пешехода, и снова улица замрёт в мёртвом безмолвии. Голодно и холодно в бедной юродивой семье раздетых и разутых «демократов». Нет ребяткам никакой радости, к празднику никакого подарка и не сидится им дома. Мальчики: Бродовихов, Матюшенский и ещё несколько таких же юных демократов вышли из дома, зябко кутаясь в лохмотья своих демократических воззрений. Жалкая одежонка, дырявая, потёртая и не греет малюток. Пришли они к дому большому с надписями красными буквами: «Учредительное Собрание Д.В.Р.», а в окнах огни горят, веселье идёт и ёлку видно красную, как маков цвет. 6 Вследствие недоступности этих текстов для широкого круга читателей мы сочли необходимым опубликовать их здесь, сохранив при этом особенности авторской орфографии и пунктуации.

30

Около ёлки веселятся и ходят ребятки трудящиеся в красных рубашках и интернационал поют. Обидно и завидно малышам, что ёлка не ихняя и хочется им попасть на эту ёлку. Прислонились в уголок к забору и смотрят, как волчата горящими глазами. Холод леденит кровь, кутаются, а одежонка не греет. Чудится им, что вот они на ёлку к пролетариям попали. Ходят они в рубашонках белых вокруг, в манишках поют: – Боже, царя храни! …А в зале добрых дядей с золотыми эполетами не перечесть… и весело на сердце. У дверей с нагайками стоят, а на ёлке в виде подарочков и сусального золотца целые золотые прииски висят, предприятия…, собственные дома, фабрики, а вместо свечек большевистские деревни горят… И стало вдруг разутым и раздетым ребятишкам тепло и хорошо. Шепчут они немеющими устами: – Сильный, дерррржавный!.. Наутро нашли у того здания несколько трупиков. Так замёрзли наши «раздетые» рождественские мальчики. * * * Кроме описанных нескольких рождественских мальчиков, следует упомянуть ещё о некоторых разновидностях рождественских замерзающих и незамерзающих малюток. Так мальчики эсеры и меньшевики любят обыкновенно замерзать под окнами или в передних у капиталистов. Мальчики, которые «праздничным делом» заглянули «на ёлке» в бутылку, обыкновенно замерзают, не разбирая места, однако предпочитая под забором, если добрый дух их своевременно не переселит в участок. Китайские мальчики, за которых в объявлениях обещают 10 таянов, вовсе не замерзают; ибо сердобольный обыватель спешит обогреть такого, если он даже и не имеет тенденции замёрзнуть под его окном. П. Суслов (Амурская правда, 1921,7 января) Маленький фельетон Рассказ о всемогущем таяне и о провинившемся пятирублёвике Всю войну он просидел взаперти у спекулянта. Потом начал ходить по базару из рук в руки и как-то попал в редакцию и не миновал меня. Я обрадовался ему. Как отцу… как матери… как родному брату и долго мял его в кулаке. Звякал и даже смотрел на свет.

31

Однако моё возбуждение не передалось ему. – В чём дело, Ваше сиятельство? – Падаю! – сокрушённо пояснил он. А всё за то, что я русский! – с патриотическим чувством беглого эмигранта добавил он и пояснил: – Бумажкам и падать не стыдно было, всё-таки у ходи7 красивая отговорка была: «фанза – ю, – хозяина мэю!» А мне-то каково? Ведь я отвечаю сам за себя. Золотой я, али нет? Я не понял его, как не понял бы, наверно человека на быстро мчавшемся автомобиле, который твердил бы: – Ах, не везёт! Не везёт, чорт возьми! – Так ведь в вас, Ваше сиятельство, золота на 5 поганых таянов слишком наберётся. – А я вот подижь-ты – падаю! Лечу как свихнувшийся приказчик под гору! – Расскажите хотя, как это началось? – А вот как: попал я к крестьянину. Или, как его, хлеборобу. Сижу в кошельке смирно, вдруг слышу, мой хозяин в затылке чешет и говорит: – Гвоздёв надо купить… табачку, да жене на сарафан… Испугался я, – кому хочется в незнакомые руки, да ещё, может быть, нерусские? Прошу его: – Ради Бога, только китайцу ты меня не отдавай! Своё дитятко на поругание отдашь и на «окарнание»: – А как же насчёт того самого? – Да так, гвоздей наделай своих, или нашему кузнецу закажи; похуже будут – зато свои, а табачку накроши тоже своего… а ситчику на что-нибудь выменяй у ходи; что-нибудь тоже выработай этакое мозговатое… – Да как енто самое?.. того… я такой богач с золотым рублём буду… глупостями заниматься? А? Попал я к китайцу, а тот видит, что меня отдают ему охотно с головой в кабалу. Мало того, что втридорога за гвозди взял. Так ещё перед таяном, с которым у меня перед этим отношения были короткие, почти на «ты», и братство, а самое главное, равенство установилось, – взял да обкарнал на пятачок. – Хочу, не хочу! Играй не надо! А я уж стал не 5 рублей. А только 4 р. 95 копеек.

7

Ходя – китайский торговец. – Примечание С.К.

32

Потом попал я в государственную кассу снова. Вытянул меня из неё рабочий. Кричит как желторотый галчонок: – Караул! Давай аванс, иначе всё брошу и в потёмках и в полном застое жизнь оставлю! Выдали ему меня. Тоже обрадовался, как и ты. Теперь, говорит, поживём всласть и бросился к тому же китайцу. Я говорю ему: – Помидор? Огурцов? Муки? Картошки? Да зачем же ты из-за этого меня вновь ходе с головой выдаёшь? Али ты в свободное время не мог своего этого развести на огороде? Ведь теперь он, видя, что не только мы, русские, гвозди и махорку не можем сделать свои, но даже и картошку, – он из меня, золотого пятирублёвика, четыре таяника сделает. Не послушал (да и поздно было; в один день огород не разведёшь) и вновь я очутился у китайца. – Хочу, не хочу! Играй не надо! И стал я – настоящий золотой пятирублёвик только 4 руб. 50 копеек. Прошло время. Очутился я вновь у хлебороба. И что б вы думали? Перевёл меня тоже и на что? На китайскую хану!.. – Пей, душа веселись! Не то золото, что блестит, а то, от чего на пьяном желудке не ворчит! – и стал я уже только в чине четырёх китайских таянов. Хоть бы самогонку свою сделали! С горечью думалось. Задумался я над историей родной пятирублёвки, и только что перед этим у китайца сапоги купить хотел. Ан нет, пошёл да у русского купил лапти, а на остальное тоже кое-какого русского товару накупил. Встречаю через месяц знакомый золотой, а он мне и говорит: – Помнишь, ты вместо глупых китайских сапогов русские лапти купил? Тот мастер на меня настоящие сапоги русского производства скоро смастерит, а когда смастерит, тогда китаец меня и рукой не достанет. Буду я в своём аккурате. Как есть 5 рублёв! Почище китайских тае. Только побольше производите своего, да поменьше без нужды покупайте чужого и не выдавайте этим своих денег чужеземцам с головой! Ах, как он был прав!! Побольше самодеятельности! П. Суслов (Амурская правда, 1921, 4 октября)

33

Е.В. ИВАНОВА зам. директора по научной работе Амурского областного краеведческого музея им. Г.С. Новикова-Даурского ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В ИЗОБРАЖЕНИИ АМУРСКОГО ПОЭТА Л.П. ВОЛКОВА В 2010 году исполняется 140 лет со дня рождения и 110 лет со дня гибели Леонида Петровича Волкова – одного из первых амурских поэтов, в стихотворениях которого нашла отражение тема героического освоения дальневосточного края. Одной из особенностей творчества Л. Волкова является то, что поэт создал галерею портретов своих современников, среди которых встречаются как личности известные (императрица Мария Фёдоровна, император Александр III, граф Н.Н. Муравьёв-Амурский, адмирал Г.И. Невельской), от которых во многом зависела судьба России, так и обычные, ничем не примечательные люди – институтка, солдат, бедный труженик, беглый каторжник, чахоточный и т.д. Большой интерес вызывают поэтические произведения, посвящённые людям, оставившим след в истории России и в истории нашего края. Одно из ранних стихотворений Л. Волкова – «Приветствие Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице…» [4, с. 1] – создано в ноябре 1887 года, на 50-летие Гатчинского Николаевского сиротского института. Попечительницей института была императрица Мария Фёдоровна, в честь которой написано «Приветствие…» Автор следует традиции, сложившейся в хвалебных одах М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, выражая в стихотворении верноподданнические чувства. Образ императрицы – современницы поэта – идеализирован, её приход сравнивается с наступлением весны – «владычицы жизни и света», с обновлением и возрождением жизни. Волков указывает одновременно на царственное и материнское начала в любви императрицы к своему народу. Особо подчёркивается, что она «к просвещенью дорогу открыла», «для сирот совершила…

34

много», проявила настоящую заботу о своих подданных. Следуя канонам классицизма, при создании образа императрицы поэт широко использует славянизмы («владычица», «животворной», «денница», «державной»), постоянные эпитеты, устойчивые сочетания слов («животворная любовь», «житейских бурь», «семейный очаг», «золотая денница», «материнской любовью»). Торжественное звучание и размеренный ритм свойственны всему произведению. Стихотворение «Усопшему Государю» [2, с. 91] написано в 1894 г. на смерть российского императора Александра III. Уже в первой его строке выражено отношение поэта к императору – «Великий Государь!» Насколько объективна оценка Волкова? В чём поэт видит величие российского императора? «Всю жизнь Ты избегал громов военной славы», – пишет Волков, имея в виду то, что за время правления императора не случилось ни одной войны. Действительно, тринадцать лет царствования Александра III считаются самыми благополучными в многовековой отечественной истории. Не случайно он остался в истории под именем Миротворец. Однако, как известно, при этом Александр III был твёрдым и властным политиком, выступал за самобытность России и против европейского пути развития страны. При нём успешно развивалась экономика, Россия за короткий срок вошла в число мировых держав, а население страны впервые за последнее десятилетие испытало чувство покоя и порядка [3, с. 16-17]. Образ, созданный Л.П. Волковым в стихотворении, полностью совпадает с вышеизложенными историческими фактами: Но и без них могучие державы С вниманьем слушали, что скажет Русский царь! Отечество храня от бурь и непогод, Надёжным рулевым стоял Ты у кормила И видя, что в Тебе его покой и сила, Молился за Тебя восторженно народ. Россия шла вперёд шагами исполина…

35

Царь-миротворец, народолюбец, с мнением которого считаются другие державы, – таким изображает поэт Александра III, давая ему, на наш взгляд, вполне объективную характеристику. Финал стихотворения полон оптимизма: Мы горько плакали, теперь ликуем вновь, – Ты Сыну завещал горячую любовь И слово мудрое Отцовского Завета. Автор уверен, что сын усопшего государя достойно продолжит дело своего отца. Героями ряда стихотворений Л.П. Волкова являются граф Н.Н. Муравьёв-Амурский и его сподвижники. Тема памяти о тех, кто покорял суровый дальневосточный край, осваивал приамурские земли, становится, как правило, ведущей в этих произведениях. В стихотворении «Дедушка Денисов» [2, с. 53], написанном в 1890 г., содержится очень краткая, но выразительная характеристика Муравьёва: Невольно вспомнишь Муравьёва… Эх, голова покойник был!.. Одно промолвил только слово И целый город заложил!.. Граф изображён здесь как «голова» – хороший руководитель, начальник, одним повелением решивший судьбу города. В 1894 г. Волков пишет стихотворение «В первые дни покорения края…» [2, с. 89]. Произведение состоит из двух частей и построено на контрасте. В первой части говорится о тех, ценой «неустанных трудов» которых Занят без выстрела дальний восток… Скоро полвека, как волны морские С шумом ложатся на русский песок!..

36

Это Муравьёв, изображённый как человек, не знающий препятствий в достижении великой цели, и его сподвижники – «люди, могучие волей, / Смелые духом и полные сил». Автор стихотворения лаконично, но очень выразительно характеризует тех, кто выдержал нелёгкие испытания, осваивая далёкий край: Их не согнуло суровою долей, Ветер противный с дороги не сбил. Поэт уверен, что достойной наградой за труды для этих людей станет вечная память потомков. «Их не забудет ни Царь, ни Россия», – уверенно пишет он в стихотворении. Во второй части произведения Л. Волков показывает, что неосвоенный край привлёк к себе одновременно и людей, преследующих корыстные цели: Двинулась шайка искателей счастья С разного рода товаром гнилым… Мену успешно ведя с гиляками, Водкой торгуя и затхлой мукой… «Эти предатели славы родной, / Люди богатые собственным мненьем…» – так характеризует их автор стихотворения и даёт понять, что, в отличие от Муравьёва и его сподвижников, их ждёт презренье и забвенье: Все, кто живые, клеймятся презреньем, Все, кто скончались, забыты давно. Образ Муравьёва является центральным в стихотворении «В соседстве гольда и маньчжура» [2, с. 82], написанном в 1894 году. Тема памяти возникает в произведении в связи с описанием монумента, установленного графу в 1891 году в г. Хабаровске – центре Приамурского края:

37

И в воды смотрится Амура, Как в дни владычества суров, Своею мощною фигурой – Наместник края, Муравьёв… Черты лица покоя полны… Поэт называет графа наместником края, подчёркивая его могущественность и указывая на особые полномочия, которыми в царской России обладал наместник [5, с. 489]. Говоря о «мощной фигуре» Муравьёва, автор, вероятно, имеет в виду не скульптурное изображение героя, а его положение в обществе, ту роль, которую сыграл Муравьёв в истории государства. Граф суров и спокоен: он уверен в незыблемости своего дела. В стихотворении «Под небом Франции далёкой…» [2, с. 162], которое, как указано в авторской сноске, «читано в Благовещенске в мае 1898 г. в день 40-летия заключения Айгунского трактата, у монумента, поставленного на месте первой ставки графа Муравьёва-Амурского» [2, с. 163], подводя итог славной деятельности графа, скончавшегося и похороненного «вдали любимой им отчизны», Волков перечисляет «обильные плоды», которые дало им «в землю брошенное семя»: Мы твёрдо стали на Амуре, Вошли в открытый океан, Флаг русский поднят в Порт-Артуре И отдан нам Талиенван. В стихотворении вновь звучит тема памяти: «Здесь помнят графа Муравьёва!..» Память сохраняется благодаря сподвижникам Муравьёва, таким как «первый пастырь городской» Сизой и живые «свидетели тех лет», с честью выдержавшие все испытания. Отцу Александру Сизому (1826-1897) посвящено стихотворение Волкова, написанное в 1895 году [2, с. 116]. В авторской сноске указано: «Старейший из Камчатского духовенства, урожденец Иркутской епархии, кафедральный протоиерей гра-

38

до-Благовещенского собора о. Александр Поликарпович Сизой прибыл на Амур в 1857 г.». Приведённые в сноске факты дополняют строки стихотворения, где говорится о приезде героя на Амур и его роли в развитии края: Молодой, полный сил, ты приехал сюда Проповедовать вечное слово, И положено много тобою труда В этом крае во имя Христово. Действительно, А. Сизой известен как первосвященник приамурских земель, инициатор и строитель первой в Благовещенске Свято-Николаевской церкви (1857-1859), ПокровоНиколаевского храма (1879-1883), как участник всех значимых событий в жизни области. Характеризуя героя, поэт останавливается на его главных качествах: искренности, естественности, преданности убеждениям, любви к людям и безграничной вере в Бога: Безыскусственны речи простые твои, Но видны в них: наглядность примера, Неподдельное чувство горячей любви И в Творца беспредельная вера. Стихотворение написано ещё при жизни А. Сизого, в то время, когда ему было около 70 лет. Волков показывает, что годы неустанного труда, жизненные испытания отразились на здоровье и внешнем облике протоиерея: Из амурских героев, что вёл Муравьёв, Проводил ты уж многих в могилы, И телесный недуг и десятки годов, Расшатали железные силы. Однако герой сохранил главное: его душа по-прежнему молода, открыта для людей, при виде построенного города и

39

возведённых в нём храмов в ней оживают самые добрые и нежные чувства: И глядишь, умиляясь открытой душой, Орошаясь невольно слезами, Как над городом блещут вечерней зарёй Купола золотыми крестами. Стихотворение «Для пользы далёкого края…» [2, с. 75], созданное в 1894 году, Леонид Волков посвящает С.М. Д-скому – Сергею Михайловичу Духовскому (1838-1901), который с 1893 по 1898 годы был генерал-губернатором Приамурского края. Именно Духовскому выпала честь возглавить «край молодой» в годы, когда в нём был «жив ещё дух Муравьёва / И памятен всем Невельской». Стихотворение звучит как призыв, как напутствие недавно назначенному генерал-губернатору: Для пользы далёкого края Работай, трудись и живи; Пусть блещет, твой путь освещая, Светильник горячей любви. Волков предостерегает о трудностях и испытаниях, ожидающих губернатора: «много кругом лицемеров», «холодом веет теперь», ему предстоит «не торна дорога, / Не мало погибло на ней». Однако, по мнению автора, неустанный труд, бесстрашие, вера «в благо грядущего», глубокая вера в Бога, разумная политика помогут достичь своей цели: На оклик разумного слова Откликнется край молодой… Как показало время, надежды автора оправдались, сбылись его предсказания: С.М. Духовской своей деятельностью способствовал процветанию Приамурского края. При нём создан Приамурский отдел Русского географического общества,

40

организованы «народные чтения», открыто 161 учебное заведение, появились общественные театры, стали выходить новые газеты. Генерал-губернатор много сделал для экономического и военного укрепления казачества Приамурья [1, с. 221-222]. В 1896 году, спустя 20 лет после смерти Г.И. Невельского, выдающегося исследователя Дальнего Востока, Л. Волков пишет стихотворение «Памяти адмирала Невельского» [2, с. 151152], в котором нашли отражение подлинные исторические события и факты. Как известно, адмирал Г.И. Невельской в 1848-1849 гг., командуя судном «Байкал», совершил переход из Кронштадта в Петропавловск. Занимался описанием Сахалина, Амурского лимана, юго-восточных берегов Охотского моря; доказал, что Сахалин является островом. Летом 1849 г. Г.И. Невельской, выполняя инструкции Н.Н. Муравьёва, вошёл в устье Амура, где по его приказу лейтенант П.В. Казакевич провёл разведывательное плавание на шлюпке, результаты которого подтвердили предположения о доступности реки для сквозного по ней плавания и ничейности прилегающей к ней территории. 1 августа 1850 года под салют из ружей и фальконета адмирал Невельской установил русский флаг на месте образованного поста Николаевского (г. Николаевск, с 1926 г. – Николаевск-на-Амуре) [6, с. 47-48]. Стихотворение Л. Волкова написано в Амурском лимане (г. Николаевск). Поэт воссоздаёт события, связанные с обследованием адмиралом лимана, и рисует момент установления русского флага. Стихотворение состоит из двух частей. В первой через ряд конкретных деталей показано изучение лимана: «Отплыл на шлюпке офицер / Проход отыскивать в Лимане…»; «Печальный остров Сахалин / Стоит на страже у Лимана…»; «И по речным уже волнам / “Байкал” пошёл под парусами…» Посредством использования символического образа «непроницаемого тумана» создаётся атмосфера неизвестности, непредсказуемости разворачивающихся событий: «Везде туман!

41

Кругом туман!..» Поэт передаёт подавленное состояние людей, охваченных напряжённым ожиданием: Звучат печально голоса; Умолкли песни, стихли шутки. И только адмирал показан как сильная личность, как человек, уверенный в успехе своего дела: Но верит твёрдо Невельской В свою звезду, в свою удачу; Что предназначено судьбой Решить им трудную задачу… Начало второй части вселяет уверенность в благоприятном исходе событий. «Непроницаемый туман» отступает, небо проясняется: Туман поднялся высоко, Довольны ясным днём матросы… Поэт передаёт нарастающее волнение адмирала в преддверии долгожданной вести: Наверх поднялся Невельской, Покинув душную каюту, И шлюпку с вестию благой Он ждёт с минуты на минуту. Она пришла… Многоточие заменяет описание бурных чувств, которые мог испытывать в этот момент герой стихотворения; читатель легко домыслит эту картину. Для автора стихотворения это не главное. Его задача – показать значение результатов обследования Амурского лимана:

42

Отважно сделан первый шаг… Царю коротки донесенья: «Лиман открыт и русский флаг Венчает русские владенья». Как видим, Л. Волкова живо интересовали значимые для истории страны и края события. Поэт даёт им оценку, в ряде случаев прогнозирует их дальнейшее развитие. Особое место в творчестве Л. Волкова отведено исторической личности, сыгравшей определяющую роль в этих событиях. Поэт создаёт портреты известных людей, своих современников, увековечивая заслуги тех, кто, по его мнению, своей подвижнической деятельностью на благо России достоин долгой памяти потомков. Литература 1. Амурские казаки: Материалы, документы, свидетельства, воспоминания. Серия «Приамурье. Из века в век». Т. 2. – Благовещенск, 2008. 2. Волков Л.П. На Амуре: Собрание сочинений. Изд. 2-е, посмертное. – Благовещенск, около 1902. 3. Кто есть кто в мире / Гл. ред. Г.П. Шалаева. – М., 2005. 4. На Амуре: Стихотворения Л.П. Волкова. – Благовещенск, 1895. 5. Ожегов С.И. Словарь русского языка. Изд. 24-е, исправл. / Под ред. Л.И. Скворцова. – М., 2004. 6. Хабаровский край: Страницы истории. – Владивосток, 1996.

43

В.В. ГОРОДЕЦКАЯ доцент кафедры литературы БГПУ «ПАМЯТЬ СЕРДЦА» В ЛИРИКЕ В. ЯГАНОВА Мир поэзии В. Яганова сформировало и укрепило послевоенное детство и юность. Спустя годы он вспомнит в своих стихах о «бабушкином поле», о «тыквенной каше», о «холодной промёрзшей школе», о вдовах, об учителях-фронтовиках и о многом другом, что было связано с войной. Судьба людей военного поколения станет одним из мотивов первых его двух сборников, определит характер заглавий стихотворений, номинативно выделяющих положенную в основу тему, образ: «Фронтовик», «Солдатки», «Вдова», «Проводы ветерана», «Танец из 41-го», «Память» и др. В трактовке этого мотива лирической доминантой становится высказывание поэта: «На забвенье обречённых / Нету в памяти людской… / Как рукав повязкой чёрной, / Перехвачен век войной» («Память»). Родившись в 1942-м, Яганов вряд ли помнил военные годы. Но воспоминания родных, взволновавшие поэта, отразились в его стихах. Война связывала воюющих и оставшихся в тылу. О тех, кто ушёл на фронт, были мысли матерей, жён, детей. Их любовь, верность давали силы воевать и верить в победу. Стихотворение «Солдатки» − о женщинах, которые, узнав, что «По Транссибирской магистрали / Пройдёт военный эшелон», с детьми проделали долгий путь до станции, чтобы «в глаза родные заглянуть», «милых деток показать». Мы видим далёкий полустанок, занесённый снегом, слышим завывание ветра. Прижимая к себе детей, укрывая их от холода, стоят женщины, всматриваясь в снежную даль, прислушиваясь к едва различимым звукам идущего поезда: В душе солдаток затаённо Надежда вспыхнула звездой: В том эшелоне задымлённом А вдруг окажется и мой!

44

Но «Теплушки мимо пролетели / Навстречу вьюге и войне». Образы ветра, вьюги, несущегося мимо поезда сливаются с образом войны − человеческой трагедии, которая передана поэтом почти в монументальном образе: застывшие от горя женщины и дети на перроне. Так в стихотворении воплотились воспоминания матери поэта – Зои Васильевны Ягановой: «Среди солдаток, ожидая / Тот эшелон, судьбу моля, / Меня дыханьем согревая, / Стояла скорбно мать моя». Но это последнее четверостишие не делает стихотворение только фактом биографии, в нём отражена судьба целого поколения женщин, на плечи которых война взвалила семейные, трудовые заботы, научила их мужеству, терпению, стойкости, но не лишила их нежности, любви, сострадания, доброты. «В горькой суете военных дней» раскрывается духовная красота, сила характера героини стихотворения «Бабушкино поле», которая заботилась о дочерях, «день таскавших брёвна на себе», о внуках и о картофельном поле, на котором «за троих работала порой», «орошая его потом и слезой». Образ поля в конце стихотворения перерастает в символ поколения, которое взрастили, сберегли в трудные военные годы матери, бабушки. Лирический герой признаётся: До сих пор я к ней любовью полон. До Победы, что пришла с весной, Все мы были бабушкиным полем, Орошённым лаской и слезой. О женской верности, о памяти сердца пишет В. Яганов в стихотворении «Вдова». Его героиня – старая женщина: «…муж её, солдатом ставший, / В дом не вернулся как герой, / А стал он без вести пропавшим». Давно закончилась война, выросли дети, а она «в душе ждала и, ожидая, воскрешала». Дом, который они вместе построили с мужем до войны, был для неё продолжением жизни хозяина, её опорой в нелёгкой судьбе. Но война погубила

45

мужа, время разрушило дом, и только память о них живёт в сердце и не подвластна времени: Уходят старые дома, А память в сердце остаётся. Мотив памяти сердца звучит в стихотворении «Знахарка». Женщина, «сухая, как прошлогодняя трава», таит ото всех свою «безмерную скорбь»: сын не вернулся с войны. Но она, несмотря ни на что, продолжает его ждать. Сердце женщины не очерствело от горя, оно отзывается на человеческую боль. Отдавая настойку герою, она говорит: − Возьми, сынок, − прибудет сила, Вернёшь здоровье не на год, Всё берегла её для сына, Ведь он израненный придёт… Старая знахарка учит поэта душевной щедрости, отзывчивости на чужую боль, состраданию: «…для сыночка / Я новой травки поищу». Цепкая детская память сохранит навсегда «жанровые» картинки послевоенной нелёгкой поры и какой-то одновременно решительный и тревожный дух того времени. Воспоминания дадут поэтическое вдохновение для создания таких стихотворений, как «Школа», «Школьная лошадь», «Учитель пения», «Учитель физкультуры» и др. Образ школы вписывается в послевоенную жизнь страны: «Ещё над Россиею / Вдовий стон…», «Не все ещё с фронта / Вернулись отцы». Холодная, промёрзшая школа, тусклый свет керосиновой лампы. Взгляды детей прикованы к окну: Школьная лошадь, (который уж год) В школу промёрзшую Уголь везёт.

46

Воз привезла И, вздохнув тяжело, Инистой мордой Уткнулась в стекло. И спустя много лет в памяти взрослого человека эти детские «картинки» станут неразрывными с послевоенным, суровым временем: Глазами её, Устремлёнными в класс, Трудное время Смотрело на нас. В стихотворении «Учитель пения» поэт создаёт образ учителя-фронтовика, который разучивал с детьми солдатские песни: Пели мы упоённо: «Вот солдаты идут По степи опалённой». Бередили слова Наши детские души, Потому что для нас Песни не было лучше. И ребячьи сердца Учащённее бились, Потому что отцы Не у всех возвратились. Ощущение тех трагических дней передаётся в выразительно повторяющейся и преобразующей внутренний смысл стихотворения образной детали − деревянном протезе. Для детей – это часть весёлого учителя пения, «певучий» протез, который «подпевал нам, казалось». А для учителя – это «тяжёлый» протез, память о войне.

47

В стихотворении «Учитель физкультуры» образ учителя окружён ореолом романтики: ветеран войны с покалеченной кистью «…“солнце” / На зависть всем крутил на турнике». Во время войны в одном из боёв он был ранен: Его нашли, но только через сутки… Средь жёлтых гильз и ящиков пустых Лежал он – обмороженные руки Снаряд сжимали крепче рук живых. Нетрудно представить авторитет и обаяние этого человека, сумевшего заново научиться покорять спортивные снаряды. Он подходил к свисавшему канату, Массируя калеченую кисть, Нас вызывал по одному: − К снаряду! И говорил: − Попробуй, подтянись!.. Мы, обессилев, падали, как ядра, Но, ушибаясь, не таили зла: Его, мы знали, так же, как к снаряду – Отчизна в сорок первом позвала… Два последних стиха в лирическом ключе завершают развитие сквозного образа и содержат значительный подтекст, закрепляя идею преемственности героических традиций и связи поколений. Воспоминания о войне становятся не просто воспоминаниями, они определяют подход поэта ко всем событиям современности, к нынешнему отношению к участникам войны. Память – это чувство идущей жизни, наполнение её нравственным опытом героических лет. С теплотой во взгляде и с любовью смотрит поэт на старшее поколение:

48

В парке на площадке танцевали Бабушки и дедушки степенные, На груди созвездие медалей, Музыка звучала довоенная… … Как вам объяснить, вчера рождённые, Что они пришли непобеждённые, Чтоб дотанцевать войною прерванный, Танец этот свой из сорок первого. («Танец из 41-го») Память сердца поэта заставляет «работать» строки его стихотворений. И эта работа благотворна, она просветляет, облагораживает, она касается тонких струн человеческой души.

49

В.В. ГУСЬКОВ доцент кафедры литературы БГПУ ЭВФЕМИСТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ТЕМЫ МАЛОЙ РОДИНЫ В КНИГЕ В. КУПРИЕНКО «ПРО ТО, КАК…» Пятая книга амурского писателя В. Куприенко «Про то, как…» – явление амбивалентное. Для читателя – это лёгкое, в меру познавательное, в меру поучительное, в меру развлекательное чтиво. Для исследователей – книга со своего рода загадками, обусловливающими особого рода сложность в ответе на ключевые литературоведческие вопросы. Во-первых, сложность вызывают как стилевое и речевое своеобразие, так и лексическое, включающее примеры абсолютно из всех слоёв великого русского языка. Во-вторых, сложность обусловлена и разнообразием используемых автором художественных приёмов и принципов (от классических до постмодернистского принципа нон-селекции), а также обилием (своих и заимствованных) образов, мотивов и т.д. В связи с этим очень остро стоит проблема метода и типа художественного сознания В. Куприенко. Но ответы на данного рода вопросы литературоведческой науке ещё предстоит искать. В-третьих, сложным, а точнее многообразным является и проблемно-тематический комплекс произведений, вошедших в данный сборник. Здесь и исповедальная тематика, и любовная, и бытовая, освещение вечных проблем и проблем современных, актуальных, получающих в произведениях писателя разрешение как реалистическое, так и фантастическое (точнее – мистическое, как в рассказе «Внук колдуньи»). Не ушёл автор и от такой важной темы, как тема родины, которая, в свою очередь, в данной книге тесно связана с темой малой родины. Как известно, любой серьёзный писатель, реализуя своё понимание мира и места человека в нём, не может уйти от вопроса об отношении человека к своим корням и истокам, к сво-

50

ей родине – большой и малой. Не секрет, что тема родины, тема восприятия родины у писателей и поэтов раскрывалась посвоему (вспомним Толстого, Тургенева, Достоевского, Есенина, Шолохова, Солженицына и т.д.). У каждого из них имелись свои нюансы в понимании родины, были нюансы и в художественной передаче своего понимания, в воссоздании образа родины. Своими нюансами характеризуется решение данной темы и в книге В. Куприенко «Про то, как…» Нельзя сказать, что тема родины – это центральная тема книги. Но она, так или иначе, пронизывает художественную ткань сборника. В повести и рассказах мы вряд ли найдём открытые описания родных просторов или пейзажные зарисовки малой родины писателя. Новеллистичность рассказов определяет особое авторское отношение к тем элементам, которые скорее создают эффект ретардации, нежели завлекают читателя. Довольно-таки редки и размышления героев или автораповествователя на эту тему. А если они есть, то потенциально, косвенным образом сводятся к традиционным вопросам: «Как быть?», «Что делать?» и «Кто виноват?» Большинство персонажей книги – это скорее наши соотечественники, воплощающие традиционные национальные черты, мыслящие, несмотря на очевидную для некоторых из них некультурность, в духе традиционных культурологических мифологем и ценностных стереотипов. Правда, соотечественники у Куприенко многонациональны. Помимо русских и украинцев, в произведениях сборника появляются, действуют или описываются и грузины, и татары, и евреи, и многие другие. Однако и они находятся в обозначенном культурно-вопросном поле, живут в нашем современном мире, сталкиваются с нашими современными проблемами. В целом же топос книги и её художественная география очень широки: от Парижа и Брюсселя («В поисках Карли» и «Исповедь старого удава») до Соединённых Штатов Америки («В Штаты за наследством»); от Испании (в одном из рассказов даже музей Прадо вскользь упоминается) до Японии; от Москвы («Телосмотритель») до Сахалина («Исповедь…»).

51

Но, несмотря на это, в книге вряд ли найдутся прямые называния – «топонимы» – страны и региона, в которой живут герои-соотечественники. Крайне редко в произведениях открыто называется Россия, и никогда – Амурская область или Благовещенск. Однако упоминания малой родины, родного края всё же есть, но носят они преимущественно эвфемистический характер1. В книге можно условно выделить три основных типа эвфемистической реализации «топонимов» родины. 1. Перифразовый тип (основанный на замене прямого называния объекта описательным). 2. Контекстный тип (топос определяется через контекст, порой не только художественный, но и экстралитературный). 3. Метонимический тип (через сопоставление по смежности). Первый тип – перифразовый. С ним читатель встречается уже в первом произведении книги – в «Исповеди старого Удава». Герой данной повести действует на широком эпическом фоне – на фоне «страны Советов»; действие происходит в некоем «Золотом крае» – крае разведчиков и добытчиков золота, а также Стрижей, БИЧей, Удавов с коронными ударами локтем в ухо и т.д. Перифраз в данном произведении дополняется своеобразной патетикой, косвенно апеллирующей к традиционным вопросам русской культуры, обозначенным выше: «Здесь большая территория, масса богатств и масса возможностей. Если бы это было в Америке, то губерния давным-давно имела бы благостный вид» (С. 23)2. Или: «Здесь столько добыто золота, что из 1 Эвфемизм, как известно, это непрямое, смягчённое выражение вместо резкого или нарушающего нормы. Эвфемистическими были и слова, употребляемые по отношению к табуированным предметам, тотемным, сакральным животным и объектам. 2 Здесь и далее в круглых скобках указаны страницы книги: Куприенко В. Про то, как… Были и небылицы. Благовещенск: Визави, 2007. 160 с.

52

него во всех поселениях этой территории можно было сделать мостовые и покрыть крыши» (С. 23). В первом произведении можно найти довольно-таки вескую художественную мотивировку такому эвфемистическому обозначению топографических объектов и географических мест. Сам герой – Удав, осуществляя «исповедь длиною в жизнь», признаётся в наличии у него врождённого «топографического кретинизма». И это несмотря на то, что немалый период своей жизни он проводит именно там, где топографические навыки так или иначе нужны3. С другой стороны, можно предположить, что автор, согласно традиции русской литературы (вспомним гоголевское условное обозначение города NN), стремится типизировать место действия повести. Но это как-то плохо сочетается с исповедальным характером произведения, требующим всё же некоторой конкретики. Второй тип эвфемистической реализации темы родины – контекстный. В данном случае о месте действия героев читатель может узнать из контекста, как, например, в рассказе «Каша в святая святых». В этом небольшом рассказе речь идёт о сугубо личной, обыденной жизни священнослужителей. В нём они предстают обыкновенными людьми с обыкновенными и необыкновенными потребностями. Сложная повествовательная структура – повествование ведётся от лица батюшки (внутренний монолог), от лица журналиста (внутренний монолог) и в виде диалога между батюшкой и журналистом – позволяет автору раскрыть смысл названия. Способствует этому и архитектоника произведения: небольшие в один абзац эпизоды с одним из трёх типов повествования чередуются со строгим постоянством. Но такой авторский акцент на вещах формальных, структурных всё же не уводит читателя от вопроса о месте действия в рассказе. Благодаря «контекстным» фактам (так, один из героев, как и писатель биографический, является журналистом) на ум 3

Кстати, сам писатель иронически признаётся в «топографическом кретинизме» в интервью журналисту газеты «Дважды два» (2007, 20 ноября, № 47).

53

приходит мысль о том, что речь идёт о приходе местном, амурском. Другой рассказ, в котором реализуется контекстный тип эвфемистического раскрытия темы малой родины – «Коммунистики». Это трогательно-трагическая история о взращивании молодым учителем истории из города, но попавшем по распределению в сельскую школу, при этом коммунистом, парочки «коммунистических» же поросят. Главный герой – Евгений Павлович Невморин, «молодой сельский учитель истории, обществоведения, основ государства и права» (С. 85), своей биографией напоминает биографию самого писателя, также попавшего по распределения после вуза в одно из амурских сёл. Профессиональная специфика рассказа «Кормушка для Фили» – о нежных отношениях «алкаша» егеря-самоучки и козлёнка Фили – намекает читателю своей «таёжностью», что место действия произведения, возможно, – северные районы Амурской области. Третий тип эвфемистической реализации темы малой родины – метонимический. Он основан на смысловой смежности. Автором упоминаются такие реалии и детали, которые характерны в основном для Приамурья или как-то ему близки, тесно с ним связаны. Пример данного типа реализации темы родины представлен в рассказе о художнике – «Шёл по улице ротан». Как известно, ротан – рыба-эндемик бассейна реки Амур. А значит, как можно предположить, автор, повествуя о «соло ротана на менте», рисует образ именно амурского находчивого художника4. В рассказе «Нож к горлу» смысловой топоним малой родины подчёркивается через упоминание сопредельного (смежного) города сопредельного же государства. В произведении повествуется о грабеже китайским таксистом в Хэйхэ жён двух 4

В предисловии к рассказу «Шуба из голубой норки» в альманахе «Амур» В. Куприенко сам о себе говорит: «Я – амурский ротан северного исполнения» (Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. С. 33).

54

влиятельных персон «приграничной зоны». Совершенно очевидно, что влиятельные особы данной пограничной зоны, чьи жёны ездят в китайский городок «водку пить», скорее всего, живут в Амурской области, в городе Благовещенске. Китай и специфические для Благовещенска и Амурской области русско-китайские отношения упоминаются ещё, как минимум, в трёх рассказах книги – «Программа ликвидации мужа», «Ёлка за десять баксов» и «Визит майора ФСБ». В первом – трагическом – рассказывается о женщине, решившей извести мужа и зарабатывающей деньги на жизнь и на «извод» (она спаивала супруга) доставкой товара из заграницы в Россию, так называемым «челночеством». Во втором – философском – главный герой предлагает друзьям «после рождества сгонять к китайцам в санаторий. Почиститься, массаж попринимать, кому ванны, кому грязи, кому что» (С. 154). В третьем – полудетективном и полушпионском – повествуется о прибытии в областной центр японца, попросившего в разгар сабантуя информацию об изменении фарватера приграничной реки за последние три года. В данном случае, наверное, читателю не составит особого труда догадаться, какая приграничная река интересует представителя азиатского государства. А с другой стороны, какая бы река автором ни подразумевалась, в рассказе она легко может быть названа Амуром. Но теперь резонно поставить вопрос, а почему именно такое – эвфемистическое – решение темы малой родины выбирает для себя В. Куприенко? Ответов может быть несколько. Во-первых, это может быть простой случайностью. Во-вторых, это может быть связано с подзаголовком книги: «Были и небылицы». В тех произведениях, где вымысел автора очевиден, герои действуют во вполне конкретных местах, но, правда, далёких от нашего региона. А произведения, так или иначе содержащие автобиографические мотивы, наоборот, не дают какой-либо топографической конкретики. Художественно играя с топонимами, автор подчёркивает «быльность» небылиц

55

и вымысел «былей», вводя в заблуждение читателя, но и давая ему ключ к разгадке. В-третьих, через эвфемистичность автор, возможно, выражает, подобно носителям тотемно-мифологического сознания, своё «пиететное» отношение к сакральным местам, к святой для него малой родине.

56

С.П. ОРОБИЙ аспирант кафедры литературы БГПУ НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О ПОЭТИКЕ РАССКАЗОВ ВЛАДИМИРА КУПРИЕНКО Разбирать произведения здравствующего писателя, уже достигнувшего должного признания, опыт рискованный, но заманчивый – от классиков ни опровержений, ни похвал ждать не приходится. В этой статье речь пойдёт о книге «Рагу из мухоморов» – последней по времени и во многих отношениях типичной для понимания авторского мировосприятия В. Куприенко. Рассказы, составившие сборник, вроде бы, вполне прозрачны, но загадка художественного попадания в десятку остаётся. Как получилось так точно? I. Структура и смысл Двадцать семь вошедших в книгу произведений могут быть названы рассказами лишь с обычной литературоведческой поправкой на условность – очевидно, что художественная фактура малой формы, избранной Куприенко, требует более точного определения. Общий подзаголовок «С миру по строчке» можно было бы охарактеризовать как жанрово безответственный: акцент здесь сделан именно на принципиальной разнородности включённых в книгу историй; как объясняет автор, «сюжеты рассказов мне подарили друзья-приятели-знакомцы со всей России и всего света. <…> Вот и получилось – с миру по строчке» (С. 2)1. Понятию «бродячего сюжета» здесь будто возвращается его изначальный смысл: география источников для вдохновения – от Благовещенска до Берлина. Потенциально литературно-географический ареал может стать ещё шире, потому что автор предлагает делиться сюжетами и читателям: «Читайте, 1

Здесь и далее текст цитируется по изданию: Куприенко В.А. Рагу из мухоморов. Благовещенск, 2008. Страницы обозначены в круглых скобках после каждой цитаты. Курсив принадлежит нам. – С.О.

57

если будет настроение. Дарите мне свои сюжеты, если не жалко» (С. 2). Но «бродячие сюжеты» в традиционном их понимании – это сюжеты инвариантные; сюжеты, собранные в «Рагу из мухоморов», принципиально ситуативны и «одномоментны» по своей событийной природе. Лишь в некоторых случаях в основе рассказа лежит событие, которое может быть названо выдающимся, – таковы, к примеру, рискованная дегустация того самого рагу, которое дало название всему сборнику, встретившийся герою рассказа «Ведунья с улицы Конной» призрак, внезапный приезд в заброшенный посёлок группы артистов («Шкура старого медведя») или неожиданное чувство Лизоньки Тарской («Пятилетняя невеста»). Но и в этих случаях разворачивающееся действие заканчивается некой сюжетной ретардацией – гастрономическим удовлетворением рассказчика, душевной успокоенностью Клопова, удачной сделкой между малолетним жителем посёлка и фокусником, а в «Пятилетней невесте» – отсроченной на тринадцать лет, но всё же состоявшейся идиллической свадьбой подросшей Лизаветы и не утратившего, видимо, за этот приличный срок своего обаяния Георгия. В то же время не является чем-то необычным кража из бомбоубежища в рассказе «В походе за справедливостью» – напротив, Зять и Тесть, кажется, последние, кто решился на похищение государственного имущества, и мотив их преступления кроется в банальной причине всероссийского обнищания. Вполне рядовым событием предстаёт драка в троллейбусе, в которой вынужден участвовать Паша Скрымин – ведь, как досадливо поясняет автор, «он вообще какой-то прибабахнутый – этот Скрымин. Ему вечно неймётся, он вечно попадает в какие-то передряги, его вечно кудато несёт» (С. 49; рассказ «Борец за чистоту нравов»). Эта обыденность, составляющая событийный план большинства рассказов сборника, – намеренная установка автора: его интересуют не столько исключительные происшествия, сколько эпизоды, моменты, случаи – всё то, что составляет повседневную жизнь. «Выдумывание» сюжета передоверено авторам своих жизней, им решать, будет ли она богатой на происше-

58

ствия, как у еврейских друзей Скрипаченко («В поисках национальности») или Анны с её китайскими друзьями («Книга для патриарха»), или же относительно спокойной, как у большинства героев рассказов. Здесь ещё раз нужно вспомнить подзаголовок «С миру по строчке» и внимательнее присмотреться к его внутренней форме. Отсылка к олешинскому девизу «Ни дня без строчки» если не подразумевается самим автором, то закономерно прочитывается в контексте его рассказов. Как и для автора «Зависти», бывалого репортёра «Гудка», автору «Рагу из мухоморов», не менее бывалому журналисту, важно не только типично репортёрское чувство темпа («Ни дня…»), не только акцент на мельчайшей единице журналистского вдохновения («…без строчки»), но и сама жизненная фактура, документальная основа, не лишённая, впрочем, живого элемента авантюрности. Отсюда демократичность авторского обращения к читателям на предмет новых сюжетов и провозглашаемая «необязательность» чтения предъявленных текстов («под настроение»). Оптимальный художественный формат произведений Куприенко – не новелла или рассказ в классическом смысле, а скорее случай, байка, происшествие, тяготеющее к непредвзятой устной форме. В этом отношении характерна типичность зачинов некоторых рассказов: «Сидели пятеро мужиков в сауне, обмывали новую книгу прозы своего однокашника-писателя. Разные это были люди… Сильные мужики, ничего не скажешь» (С. 86; рассказ «Не имей сто рублей»). Поэтому историко-литературные предпосылки стиля Куприенко прослеживаются вполне отчётливо, его авторская стратегия – это как раз то, за что ратовали формалисты ещё в двадцатые годы: не надо романов и других устаревших форм, истории нужно брать из жизни, а не придумывать, иначе говоря, вести борьбу против фабулы, за сюжет. По логике формальной школы, фабул уже напридумывали романисты, новым писателям же нужно обработать жизнь так, чтобы она стала литературой. Каждая судьба – потенциальный сюжет, каждое событие может быть удостоено нового взгляда. Поэтому персонажами рассказов сборника становятся русские эмигранты и депортиро-

59

ванные ссыльные, евреи и китайцы, студенты педагогического университета и заместитель мэра, участники съёмочной группы и инициативные уголовники, пенсионеры и безымянные возлюблённые, и даже пёс Кай и кот Изя, наделённые полноценными характерами и сложными судьбами. За всей этой многоголосой и преимущественно весёлой компанией, однако, не затерялся сам автор. Он редко берёт право первого голоса («В поисках национальности», «Время ещё есть», «Я люблю»), зато в полной мере пользуется ещё более широкими возможностями несобственно-прямой речи: усмехается над незадачливостью Сени Маркина, решившего испытать якутские морозы («Минус шестьдесят по Цельсию»), восхищается эффектной автогонщицей («Автогонщица»), разводит руками перед невезучестью Паши Скрымина, посмеивается над враньём Барышева («Трепло»), откровенно любуется эффектным жестом вора Акимы, который на виду у всего двора сжёг мешки с якобы находившимися в них деньгами («Способ возвращения в зону»). При этом за характерными интонациями проступает своеобразный образ «бывалого человека», выносящего в зависимости от ситуации свои веские суждения. Часто автор появляется в качестве одного из героев, не выдавая своего присутствия: если внимательно следить за списком любимых вещей в рассказе «Я люблю», то можно догадаться, что и турист в Амстердаме, и сценарист, сын золоторазведчика, из рассказа «Снимался фильм», и пассажир, отведавший мухоморов, и писатель, спорящий о морали со своими изменившимися друзьями в сауне, и хозяин кота Изи – всё это угадываемые образы автора. Растворённая в художественной ткани двадцати семи повествований, эта жизненная полнота сгущается в последнем рассказе, самом простом с формальной точки зрения, но самом насыщенном с точки зрения эмоциональной: для выражения переполняющих чувств достаточно продолжать простую синтаксическую конструкцию «Я люблю…». Остановиться заставляют только рамки рассказа: «Пальцы недовольно дрожат, как бы просят: “Ну ещё чуть-чуть, а?!” Но мужчина твёрд: “Всё. Никаких чуть-чуть. Сняли тему!” Монитор гаснет, пальцы успокаиваются. Всё» (С. 158).

60

II. Интертекстуальный фон Мы, однако, продолжим «ещё чуть-чуть» и попытаемся определить возможные подтексты, так или иначе соотносимые с тематикой рассказов Куприенко. Основной ход писателя – амбивалентное овладение ценностями «бывалого человека» – имеет сравнительно широкий интертекстуальный фон: тематическая и языковая демократичность, узнаваемые типажи и характерные бравадные интонации могут быть распознаны и у Есенина, и у Высоцкого («Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном…» и весь корпус текстов романтико-блатной тематики), и у Шукшина. Здесь важны не столько конкретные совпадения, сколько соотнесение единого мотивного комплекса, развивающего указанный тематический ход. В новейшей отечественной литературе аналогичные тематические и смысловые стратегии, проявляющиеся с особенной отчётливостью, можно встретить не столько в прозе, сколько в поэзии – здесь в первую очередь нужно указать на Сергея Гандлевского и, отчасти, Бориса Рыжего. Совпадения (на общем мотивном уровне) рассказов Куприенко с дискурсом Гандлевского вполне последовательны. Общие смысловые акценты налицо: память, жизненный масштаб («Дай Бог памяти вспомнить работы мои / Дать отчёт обстоятельный в очерке сжатом…»), перемены, скитания, «очарованное странничество» («Верный лозунгу молодости “Будь готов!”, / Я готовился к зрелости неутомимо. / Вот и стал я в неполные тридцать годов / очарованным странником с пачки “Памира”»), счёт лет («Мельтешит предо мной одиссея моя / Кинолентою шосткинского комбината»), ностальгия, превратности («На реке Иртыше говорила резня. / На реке Сырдарье говорили о чуде. / Подвозили, кормили, поили меня / Окаянные ожесточённые люди»). Схожие мотивы и тематику встречаем и у Бориса Рыжего – поэта традиционного, романтико-иронического склада, при жизни гордившегося своей подчёркнутой демократичностью и некоторой бравадностью: «Я работал на драге в посёлке Кытлым, / о чём позже скажу / в замечательной прозе. / Корешился с

61

ушедшим в народ мафиози, / любовался с буфетчицей небом ночным. <…> // Да, наверное, всё это дым без огня, / да, актёрство: слоняться, / дышать перегаром. / Но кого ты обманешь! А значит, недаром / в приисковом посёлке любили меня» («Я работал на драге в посёлке Кытлым…»). Примеры, как и в случае с Гандлевским, можно продолжать: несмотря на разницу лет, совпадают не только тексты, но время, место, судьба. Веселящий газ «замечательной прозы», о которой мечтал не успевший воплотить всех творческих планов Борис Рыжий, всё же оказался способен к воплощению в кристаллическую форму в произведениях Куприенко. Благодаря цельности его натуры отдельные клочки жизни сложились в мозаику повседневности. На фоне модернистских интертекстов, постмодернистских коллажей и прочих «неопознанных литературных объектов» эти рассказы выглядят подчёркнуто ручной, облегчённой вариацией на житейски драматичные и комичные темы. Но сделанной легко и непринуждённо, обогащающейся смыслом за счёт характерного узнавания не литературных цитат, но – повседневного опыта каждого прохожего читателя.

62

Г.Г. ПИСКЕЕВА учитель МОУ СОШ № 15 г. Благовещенска В ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ ВЛАДИСЛАВА ЛЕЦИКА Владислав Лецик – известный амурский писатель, запомнившийся читателям XX века повестями «Дед Бянкин – частный сыщик», «Пара лапчатых унтов», рассказами «Раз на раз не приходится», «Петух с глушителем», «Божья роса» и др. Перед читателями третьего тысячелетия писатель предстал в новой ипостаси – поэта. Однако следует отметить, что свой творческий путь Лецик начинал именно как поэт. В автобиографии от 2002 года он отмечал, что «стихи начал писать в пятнадцать лет, но в семнадцать как-то забросил. Писал иногда шуточные». На втором курсе пединститута «соорудил довольно большую штучку, жанр которой определил в подзаголовке “Оптимистическая трагедия в прозе и стихах”». Само же произведение, по словам автора, имело заголовок «не шибко ароматный»: «Огонь, вода и канализационные трубы». «Трагедия» была опубликована в институтской многотиражке «За педагогические кадры» в канун 1965 года. Это и был печатный дебют Лецика. Затем на несколько десятилетий Владислав Григорьевич отошёл от стихосложения. И только в последнее время на «шестом десятке, опять стал, как в юности, пописывать стихи». В 2000 году на страницах литературно-художественного альманаха «Приамурье» в рубрике «Место для редактора» были опубликованы стихотворения «Гений тот, кто вдруг спонтанно…» и «Скажу, пусть и не буду понят…» В 2004 году в альманахе «Амур» вышли его переводы англоязычных стихов Владимира Набокова, сопровождённые превосходной по слогу и стилю статьёй «От переводчика, или Видение о любви и ревности». На наш взгляд, выступив в роли переводчика, Владислав Григорьевич сумел отыскать очень точные интонации, жанровые и языковые формы, абсолютно соответствующие замыслу великого поэта.

63

С этого периода времени нечасто, скупыми порциями, поэтические произведения печатаются в литературнохудожественном альманахе «Амур». Стихотворения разноплановы по тематике, жанровой принадлежности, композиции, речевому оформлению, но объединяет их, делает узнаваемыми из сотен других яркая эмоциональность, личностное отношение автора ко всему, о чём он пишет, и собственное видение проблем, о которых идёт речь в произведениях. Поэт создаёт свой мир, который не оставляет равнодушным никого: ни хорошо знающих его творчество, ни впервые прикоснувшихся к родникам души мастера слова. Темы, рассматриваемые автором, понятны и близки читателю: Лецик говорит о вере и безверии, о любви и нелюбви, о верности и предательстве. Казалось бы, об этом уже столько раз говорилось, что ничего нового добавить нельзя. Однако у Владислава Григорьевича свой, не похожий ни на кого взгляд и особое представление этих тем. Основная масса стихотворений была опубликована в двух выпусках альманаха «Амур» – в 2005 и 2008 гг. Считаем целесообразным рассматривать их в такой же последовательности. Обратимся к подборке, представленной на суд читателей в альманахе от 2005 года. Произведения разные по объёму: от шестистишия «Подлодка затонула» до значительного по размеру «Когда ты меня разлюбишь…» Проблемы, рассматриваемые поэтом, тоже разные, но объединяет все стихотворения ироничный, иногда саркастичный тон, хлёсткий, непривычный для поэтического слога язык, осознание сопричастности автора ко всему, о чём он говорит. Так, в стихотворении «Скажу, пусть и не буду понят…» лирический герой размышляет о месте поэта и поэзии в современном мире, о непростом пути творца. Эпиграфом к данному произведению является строка из шестой главы романа в стихах «Евгений Онегин» А.С. Пушкина – «Лета к суровой прозе клонят», которая несёт большую идейную нагрузку и показывает путь автора от прозы к поэзии как к

64

способу выражения своего «я». Традиционно же мастера слова начинают со стихосложения и много позже пробуют себя как прозаики. Опыт Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Бунина – тому подтверждение. Творческим поискам В. Лецика присуща своеобразная кольцевая композиция: от поэзии – к прозе – и опять к поэзии. Отсюда становится понятен перифраз пушкинской строки, ставший своеобразным рефреном: «Лета к суровой рифме клонят», «Лета суровой тайной дразнят», «Лета к желанной рифме манят», что позволяет проследить движения творческой мысли поэта. Автор говорит о том, что непросто изменить свой путь: Лета суровой тайной дразнят: Тебе разгадки не видать, Истлей в мучительном соблазне, Прими любые в мире казни – В твой стих не снидет благодать!1 В автобиографии Лецик отмечает, что с началом перестройки и возможностью публиковать всё и обо всём тоже поддался соблазну «вкачать что-нибудь такое, изобличающее», но, почуяв «в своей стряпне некую фальшь, почти всё написанное уничтожил». Не всякий творец способен на такой шаг, поэтому автор имеет полное право заявить о себе: В тебе заноза на занозе, На шраме шрам, ты шёл, страдал… …Да, ты в своей суровой прозе – Седой и честный генерал2. Строение стихотворения – ещё одно свидетельство того, что решение автора было непростым, он не сразу смог признаться себе в том, что прозу перерос: произведение состоит из 1

Амур: Литературно-художественный альманах. № 4. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. С. 8. 2 Там же.

65

пяти строф, разных по объёму. Каждая строфа – микротекст с определённым сюжетом: первая, состоящая из тринадцати строк, – понимание лирического героя, что он чувствует себя готовым для поэтического творчества, но: «Рифма рявкнула, как зверь: / Куда? То для титанов дверь…» Вторая строфа – пятистишие – смятение, сомнения героя: «…Тебе разгадки не видать… / В твой стих не снидет благодать!» Третья строфа – шестистишие – своеобразная самозащита героя, объясняющая его право на обращение к стихотворчеству: «Но ты был стоек и удал… / Немало ты дорог видал». Четвёртая строфа – восьмистишие – реминисценция лермонтовского «Выхожу один я на дорогу» – дань уважения молодому, рано ушедшему из жизни поэту, преклонение перед его мастерством: «Но как смущён твой бравый вид, / Когда поручик на дорогу / Выходит тихо…»; «И строчка, взмыв в ночной зенит, / Так со звездою говорит, / Что и пустыня внемлет Богу»3. И, наконец, пятая строфа – катрен – лирическое отступление, за которым видится трудный, непростой творческий путь автора, и некоторое сожаление, что уже не будет лёгкости в восприятии мира и передаче своих эмоций читателю: «Всё те ж лета мне взор туманят / И клонят голову к земле». Интересно языковое оформление данного произведения: поэт использует слова и разговорного, и высокого стиля, переплетая их так, что разговорный стиль воспринимается в данном контексте как единственно возможное и естественное средство выразительности: «надутый дуралей», «рифма рявкнула», «пшёл отсель!» Использование реминисцентного выражения из сказки Пушкина «О рыбаке и рыбке» – «в разбитое корыто» – позволяет читателю воссоздать картину происшедшего и понять, что лирический герой начинает творческий путь с «чистого листа», оставив за спиной прошлое. Слова высокого стиля «лета», «благодать», «зенит», «внемлет Богу» отображают отношение лирического героя и вместе 3

Там же. С. 9.

66

с ним автора к поэзии, к процессу стихосложения как к чему-то возвышенному, космическому. Динамичность картины создаётся с помощью глаголов и глагольных форм, которых в стихотворении около сорока. Этот приём позволяет читателю проследить развитие действия, поступательность мыслей и чувств автора. Ярким средством выразительности и особенностью композиции в прозаических и поэтических произведениях является эпиграф, который чаще всего выполняет две функции: отображать идею произведения или же выступать в роли контраста к канве повествования. Лецик отступает от этой традиции. В его творчестве эпиграф – это интрига, будоражащая фантазию читателя. Наиболее показательным в данном случае является стихотворение «Скажите, сударь, кто угробит мир?» Выражение, взятое в качестве эпиграфа: «Мир спасёт красота», давно стало штампом и стало интерпретироваться следующим образом: «Мир спасёт красота? – Вот пусть себе и спасает!» Данную заштампованность поэт подчёркивает, используя пунктуационные и графические средства выразительности, как то: курсив, знаки умолчания, сокращение слов – при оформлении эпиграфа: «“Мир спасёт красота… Мир спасёт…” и т.д. и т.п. Достоевский – и др. и пр.»4. Столь неординарный подход заставляет по-иному прочесть стихотворение и задуматься над подтекстом. Интересна композиция произведения: оно построено в форме диалогов: лирического героя и читателя, Емели и Джордано Бруно. Лирический герой спрашивает читателя не о том, что спасёт красота, а о том, «что угробит мир?» Данное композиционное решение нашло выход в пунктуационном оформлении – первая строфа состоит только из вопросительных предложений. Герой прямым обращением к читателю: «Скажите, сударь», «Ответы ваши, сударь, горячи» – делает его прямым участником диалога и заставляет искать ответ на вопрос: «Кто угробит мир?»: Джордано Бруно, который, «презревши… пламя 4

Там же. С. 9.

67

пыток, / Своих идей разматывает свиток, / Чтоб взять нас на спасительный буксир, – / Или дурак Емеля, чей кумир – / Невозмутимейшая из улиток?» Извечные вопросы: что раньше появилось: яйцо или курица? кто правит миром: человек или вещи? кто движет историю: отдельная личность или народные массы? – нашли столь неординарное переосмысление в стихотворении, что читатель невольно включается в диалог и начинает тоже размышлять над поставленными вопросами и предлагать своё видение проблемы. Ответ лирического героя на им же самим поставленный вопрос поначалу шокирует: Кто создал мир – Тот сладит миру гроб Руками мудреца – или балбеса. Однако далее развитие темы приобретает совершенно неожиданное продолжение: Но вдруг мне видится: сошлись те двое…Стоп! Ведь ждёт Емелю гладкая прынцесса, Ведь ждёт Джордано огненная месса… Но по плечам они друг дружку – хлоп! – Ты, брат Эмилио, отнюдь не губошлёп! – Э-э, Бруныч, да и ты – не так уж чтоб Совсем… того… Ты – нашего замеса!.. И улыбаются. И падает завеса, И в небесах гниёт ненужный гроб. В этом произведении подняты важные вопросы бытия: об ответственности за сказанное слово, за совершённые поступки не только перед собой, но и перед последующими поколениями. Автор акцентирует внимание читателя на том, что окружающий мир хрупок, и неосторожное движение может привести к необратимым последствиям: «В лоб, по лбу ли, но страшной будет рана – / Джордано ли сгорит в Емелиной печи / Иль печь Емелина в космической ночи / Сорвётся в ад с орбит…» Обращение

68

к образу реального героя – итальянского философа-идеалиста Джордано Бруно и сказочного персонажа русской народной сказки Емели глубоко символично: можно предполагать, что в современной политической и экономической ситуации объединение Европы и России по многим вопросам принесёт им взаимную выгоду. Не менее важную идейно-тематическую нагрузку несут посвящения, которые предпосланы Лециком к части стихотворений. Рассмотрим одно из них – к стихотворению «На шикарной стервы ножки…» Оно, на наш взгляд, является знаковым: «Нынешнему русскому мужчине, а значит – себе любимому». Несмотря на то, что прошло более четырёх лет после его публикации, стихотворение не утратило актуальности. Содержание произведения соответствует русской поговорке «Не в бровь, а в глаз» – оно очень жёсткое, бескомпромиссное. Автор призывает мужчин вспомнить о том, что они – сильный пол, поэтому прятаться от трудностей, жаловаться на судьбу, бежать из страны только потому, что в России жить трудно – это не выход из положения. Идею мы сформулировали следующим образом: «Если человек не хочет изменить что-то в себе и в своей жизни, то всё, что происходит с ним и вокруг него, он сам заслужил». Использование выражений низкой стилистической окраски («шикарной стервы», «не давите косяка», «попрошайка», «мозги усохли»), яркая эмоциональность, публицистичность второй и третьей строф приводят к пониманию, что стихотворение – крик души автора, которому больно и стыдно за представителей сильного пола, предпочитающих обвинять весь мир и окружающих, заливать горе водкой, нежели искать выход из сложившейся ситуации. Импонирует и то, что автор не отделяет себя от читателей. Свидетельство тому – слова посвящения: «себе любимому». В автобиографии Лецик говорит, что не писал на темы сиюминутные, имеющие конъюнктурную направленность, потому что «художник – животное одинокое, и в стаде ему нельзя быть». Поэтому, когда в 2001 году произошла трагедия с под-

69

водной лодкой «Курск», он остался верен своим принципам – не писать произведения «на злобу дня», и опубликовал стихотворение «Подлодка затонула» только через четыре года после случившегося. Невольно вспоминается, что когда произошла эта трагедия, газеты пестрели статьями, стихотворениями, размышлениями по поводу случившегося. Через семь лет ни о лодке, ни о людях не вспоминает никто. Из стихотворения нельзя выбросить ни слова, оно воспринимается как единое целое. Цитаты из него тоже неуместны. Хочется отметить, что автор верен себе и своим идеалам: он не отделяет себя от всего народа и слова упрёка – это упрёк не только читателю, но и самому себе. Одним предложением автор подвёл итог разбирательствам по поводу гибели ста сорока человек: никто не виноват, никто не понёс наказания, а что люди погибли – так в России-матушке это привычное явление: Подлодка затонула. Подлость в том, Что мы при том визжали всем гуртом, А толку – нуль. Не жить парням на свете. Газетная слеза – какой фантом!.. И никого не выпорют кнутом На этой обтекаемой планете (курсив мой. – Г.П.) Подборка стихотворений, опубликованных в альманахе «Амур» за 2008 год5, коренным образом отличается от ранее напечатанных. Здесь автор видится более лиричным, приоткрывшим тайны своего сердца, вынесшим на суд читателя глубоко личные, интимные переживания, мысли и чувства. К прежним темам прибавились новые, в первую очередь, тема веры, Божьего милосердия и тема детства. Теме детства посвящено стихотворение «Археология». На первый взгляд, название не соотносится с содержанием, но, познакомившись с произведением, читатель понимает метафоричность названия и соглашается с автором в том, что каждый че5

Лецик В. Стихи // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. С. 2-4.

70

ловек – археолог, который в тайниках своей памяти может найти как доброе, светлое, так и трагичное: Случайно ковырнул завалы памяти – И вдруг сверкнул далёкий детский день. Я обомлел: эй, все!.. Ах, нет… – ступайте, Для вас моя находка – дребедень. Воспоминания о детстве противопоставляются размышлениям взрослого, умудрённого жизнью человека. Несколькими строками-штрихами автор рисует картины детства, которые, как яркие вспышки в археологических раскопках взрослого человека, озаряют его старость: «Он пе-ервый, мам!..» – В углу упрямцем каменным Извёстку нюхаю, а в горле – злой комок… И в поле выбегающие улочки, Что муравой зелёной заросли, Рыбалка, наспех срезанные удочки, В руке карасик – и закат вдали… И чудо величайшее Вселенной – Соседской Лорки локон золотой! Воспоминания, которые, как в калейдоскопе, мелькают перед внутренним взором героя, близки и понятны читателю и при прочтении создают ощущение причастности к происходящему. Анафорическое построение второй строфы: «Там живы… Там ласточки… Там овраг… Там молоко… Там Эдя-Брэдя» – ещё больше расширяет грань между прошлым и настоящим. Оценочные эпитеты, цветовые прилагательные: «поцелуем сладким», «станции родимой», «чудо величайшее», «муравой зелёной», «локон золотой», экспрессивный глагол «обомлел» – обозначают, что детство для героя – это незабываемое ощущение радости и счастья.

71

В настоящем же – «Для вас моя находка – дребедень». Читатель не знает, что произошло с лирическим героем, но понимает, что к закату жизни тот подошёл один, ему не с кем поделиться воспоминаниями: Ты горестна, сердец археология! Находки те – в музее снов моих. Когда паду в конце своей дороги я, Безмолвный прах останется от них. В ряде стихотворений, посвящённых теме любви, читатель видит разного героя: ироничного: «Есть сделка – верьте, не верьте вы…», бескомпромиссного: «Я не верю в любовь на полставки», страдающего от неразделённой любви: «Смотрю на чёрный телефон», безоглядно влюблённого: «Предрассветное», «Всё забыто – и взлёты, и промахи». Все произведения привлекают внимание неординарным подходом в реализации темы. Так, в стихотворении «Есть сделка – верьте, не верьте вы…» автор иронизирует над прагматизмом в любви: Есть сделка – верьте, не верьте вы – Меж Марфою и Кузьмою: Она ему – Двадцать третьего, А он её – на Восьмое. Автор, наблюдая за жизнью своих героев, приходит к выводу: всё у них ясно, размеренно, предсказуемо: «цветник у вас дважды в году», «различаете только картошку да лебеду». И пытается определить своё место: А солнце взойдёт – и нелепо Мечусь меж цариц и богинь. То розу жую, словно репу, То нежно вдыхаю полынь.

72

Отдельно в лирике Лецика стоят три стихотворения, имеющие точную датировку: «Агасфер» – 6 марта 2008 г.; «Панночка» и «Стоишь у моря, гордость финикийцев» – 4 апреля 2008 г. Все они объединены одной темой – темой утраты. В «Панночке» рассказывается о неизбывном горе родителей, потерявших сына. Основой сюжета послужили реминисцентные переклички с повестью Гоголя «Вий». Несколькими штрихами автор показал жестокость и бессердечность молодой красивой девушки и наивность, неприспособленность к женскому коварству юноши. Тема стара, как мир. Но Лецик исследует её поновому: он задаётся вопросом: а что чувствуют родители? Невольно вспоминаются слова из поэмы Твардовского «По праву памяти»: «А мать? / Но сказано: два мира, / И ничего о матерях…» И пусть в произведениях описаны разные жизненные ситуации, но объединяет их то, что родители, потерявшие ребёнка – неважно, в военное или мирное время – остаются один на один со своей болью, и ничто её успокоить не может. Выше уже отмечалось, что в альманахе «Амур-2008» впервые в лирике Лецика прозвучала тема христианского милосердия, всепрощения. Показательным в этом плане является стихотворение «Агасфер». Герой произведения, согласно христианской средневековой легенде, во время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу под бременем креста оскорбительно отказал ему в кратком отдыхе и велел идти дальше. За это ему самому отказано в покое могилы. До Второго пришествия Христа он обречён из века в век безостановочно скитаться, подобно Каину, которого Бог обрёк на скитания, запретив лишать его жизни. Идея произведения близка и понятна каждому, читавшему его. Но не каждый способен сказать так, как это сказал Лецик устами лирического героя: Мы все кого-то, так или иначе, Ударили. Безжалостней хлыста Слепое слово просвистит. А значит, Мы все в свой срок ударили Христа.

73

Самоанализ, который устраивает герой, беспощаден, даже жесток, но при этом справедлив и приводит к пониманию: строже, чем ты сам, никто тебя осудить не может. Невольно вслед за героем читатель вспоминает свои ошибки – вольные и невольные – и соглашается с каждым словом, вложенным автором в уста героя: Я многих бил – неправедно сурово. Иных уж нет, они уж не простят. …я сам себя спросил: Ну, а скажи – простил бы сам себя ты?.. Вот так-то. Это свыше всяких сил. И всё же, как истинный гуманист, автор оставляет надежду и для своего героя, и для нас, читателей: Простят ли там, за гранью сей юдоли, Известно лишь предвечному Отцу. Произведения Владислава Лецика приятно просто читать потому, что он ничего не навязывает читателю, в его поэзии отсутствует назидательность, нет готовых формул и рецептов, зато есть много недосказанностей, как в разговоре с уважаемым и умным человеком. Он считает нужным обращаться к разуму и чувствам каждого конкретного читателя, от этого его стихотворения приобретают искренность и проникновенность.

74

Т.Г. КОНДРАШЕЧКИНА студентка 5 курса БГПУ ФУНКЦИЯ ПРЕДМЕТНЫХ ОБРАЗОВ В ПРОЗЕ ВЛАДИСЛАВА ЛЕЦИКА Имя Владислава Лецика, известного прозаика и поэта, неразрывно связано с Амурской землей. В его произведениях воссоздаётся реальная топография Приамурья: река Илькан, райцентр Оскор, город Райчихинск. Среди героев Лецика – русские, украинцы, эвенки. У каждого народа – своя культура, свои обычаи, свои нравы. Лецик не просто описывает увиденное и услышанное, он создаёт особый мир, населённый неповторимыми героями. Каждый персонаж у него выписан точно, метко, образно. Многие произведения имеют автобиографическую основу. Достоверность в изложении событий у В. Лецика достигается путём использования конкретных географических названий, определённого календарного времени. Кроме того, иногда автор выступает в роли рассказчика («Дед Бянкин – частный сыщик») и становится героем собственного произведения. В произведениях Лецика всегда присутствует тот неповторимый местный колорит, который характерен для писателей, рассказывающих о хорошо знакомых местах. Мир этого автора складывается из множества составляющих его компонентов, которые переплетаются, вступают в различные связи друг с другом, испытывают взаимное влияние. И чтобы определить своеобразие художественного мира данного автора, нужно рассмотреть части, из которых он состоит. В своём докладе я остановлюсь на предметных образах прозы В. Лецика, на их роли в художественном мире произведений. Как в повестях, так и в рассказах Лецика встречаются предметы, на которые возлагается особая функция – они становятся значимыми для развития сюжета. Особенно насыщена подобными вещами повесть «Дед Бянкин – частный сыщик». Так, например, сюжетную функцию в ней выполняют старый сапог, аптечный пузырёк, складной

75

нож. Все эти предметы связаны с основной интригой повести – поисками золота и преступника. В произведении названные вещи становятся уликами, они указывают на след, по которому прошёл злоумышленник. И, в свою очередь, определяют направление расследования, проводимого Ломихиным и дедом Бянкиным. Некоторые предметы в произведениях Лецика, как уже отмечалось, образуют сложные взаимосвязи, что происходит и в повести о деде Бянкине: «Запустив руку в сапог – так, для порядка – он что-то внутри нащупал. Вытащил – это оказался аптечный пузырек, этикетка жёлтенькая, чистенькая. “Из-под витаминов флакушка”, – догадался дед. В пузырьке, однако, не витамины: тяжёлый, как гирька. Дробь не дробь… Открутил пластмассовую крышку, тряхнул бутылочку – на ладонь упали кусочки – жёлтые, тусклые, жёваные какие-то» (С. 13)1. Так дед Бянкин обнаруживает золото. Но этот персонаж страстно увлечён детективами, а потому решает оставить золото в сапоге и устроить засаду. Затея не удалась – Бянкин и Максимов проспали ночного вора: «Потоптавшись, неуверенно двинулись к сапогу. Максимов сунул руку в кирзовое голенище, пошарил… Потом дед долго ковырялся и зачем-то вытащил стельку. Хорошая ещё была стелька» (С. 20). В этом эпизоде автор не обходится без юмористического мотива, сопровождающего его героя Бянкина на протяжении всей повести. Итак, найдены улики, указывающие на неизвестного пока злоумышленника, который, как думает дед Бянкин, ворует золото с драги и прячет в тайнике. Но само золото в аптечной бутылочке потеряно. Оповещены власти, за этой бутылочкой начинается настоящая охота. Таинственный след приводит инспектора Ломихина к зимовью охотника-эвенка Захара. На стене обнаружен зелёный плащ с чёрным капюшоном, принадлежащий драгеру Пашке Письменчуку: «Ломихин пошарил в карманах плаща. И вытащил склянку с пластмассовой завинчивающейся 1 Здесь и далее в круглых скобках указаны страницы книги: Лецик В.Г. Пара лапчатых унтов: Повести и рассказы. Благовещенск: Амурское отделение Хабаровского книжного издательства, 1984. – 256 с.

76

крышкой. <…> Она была пуста. Если не считать щепотки песчинок на донышке» (С. 31). События развиваются, появляется реальный подозреваемый, но инспектору и его помощникам не известно, что склянку в плащ Пашки подбросил настоящий преступник, чтобы направить следствие по ложному следу. Вскоре в повести появляется и новый предмет, который также доставит немало хлопот Ломихину, окончательно запутав ход расследования. Вещицу эту нашёл Захар Рубахин: «Это был складной ножичек. Фасонистое, как у самурайского меча, маленькое лезвие ловко пряталось в рукоятку, имевшую вид женской серебряной туфельки. Вещица была самодельная, но очень аккуратной работы» (С. 41). Этот предмет надолго приковывает к себе внимание персонажей повести. Особенно когда выясняется, что вещь эта не единичная. Её имеет и Сёма Ящур, и неизвестный преступник, которого писатель определяет кодовым словом «небритый». Преступник не дремлет, и на тропе обнаружен рюкзак Письменчука. А в нём склянка: «Ломихин открыл баночку – и увидел уже знакомые ему жёлтенькие крупинки. Как в том пузырьке и тоже немного – щепотка» (С. 48). Немало будет потрачено усилий, прежде чем настоящий злоумышленник будет найден. Но предметы, неоднократно встречающиеся на протяжении повести, определяют сюжет в целом, становятся полноправными участниками эпизодов. Пара лапчатых унтов – парный предмет, на котором построен сюжет одноимённой повести В. Лецика. Обувь эта не только становится полноправным героем произведения, но и приобретает символический смысл, заключая в себе некую мечту. А достигнуть своей мечты герой пытается совершенно недостойными методами. Интрига завязывается уже в самом начале повести, когда автор рисует образ Толика. Герой этот далёк от идеала, не задумывается о жизни, живёт легко, словно играючи. И в окружающей тайге видит не красоту дикой природы, взгляд его ищет, чем здесь можно поживиться. Типичный герой-потребитель, желающий получить всё, не прилагая к этому каких-либо уси-

77

лий. В семье и родном городе его не ценят, не воспринимают всерьёз. И унты для Толика – способ обратить на себя внимание, самоутвердиться: «А унты сами за себя скажут, когда он пройдёт по улице к отцову дому. Любой дурак поймёт, что это – вещь северная, редкая» (С. 145). С просьбой продать ему унты герой обращается к эвенку Захару, жена которого шьёт обувь. Но Толика преследует неудача, и готовые лапчатые унты не подходят по размеру: «Толик был потрясён невезением. Положил унт на колени и, широко раскрыв глаза, разглядывал его: тёмно-коричневая шерсть лоснилась, игольчато переливалась, а на оторочке, по чёрному сукну, цвёл бисерный узор. Он погладил унт, будто кошку» (С. 138). Захар обнадёживает героя, обещая сделать обувь по размеру к отпуску Толика. И с этого эпизода пара лапчатых унтов становится своего рода персонажем повести. Все дальнейшие события, так или иначе, связаны с этим предметом. Захар, терзаемый разнообразным «начальством», вынужден отказать Толику в немедленном выполнении заказа. Но унты уже успели стать для драгера вожделенной мечтой, от которой он не отступится. А так как герой этот не имеет каких-либо твёрдых жизненных принципов, то способен пойти ради достижения желаемого на всё. И он обманывает не только Захара, подговаривая Пашку выкрасть унты, но и самого Пашку, отдавая ему – молодому страстному охотнику – за «услугу» собаку Марсика, совершенно не обученную охоте. Проницательный, поживший на свете, хорошо разбирающийся в людях Захар сразу распознаёт ложь. И обличает Толика. Но тому всё равно, он настолько привык считать обман частью современной ему жизни, что совесть так и не просыпается в этом герое. И он безмерно рад тому, что долгожданные лапчатые унты теперь принадлежат ему. Однако автор не позволяет Толику радоваться долго. Лецик убежден в том, что в жизни есть справедливость, и потому зло должно быть примерно наказано. Унты не приносят герою счастья, по приезде домой Толика вновь подстерегают неудачи: «Вдруг Толик остановился: он увидел одного… второго… тре-

78

тьего… шесть человек в лапчатых унтах! Да, трое мужиков, две девки и одна старуха расхаживали преспокойно в лапчатых унтах! В той самой обуви, ради которой он столько вытерпел – разве что на брюхе не ползал! Ревниво оглядев шесть пар унтов и мысленно сопоставив их со своими, он немного успокоился: у него были куда богаче» (С. 245). Автор показывает в следующих эпизодах, как проводит своё свободное время Толик. Персонаж этот любит шумные компании, выпить с «друзьями». Так и проводит он отпуск, тратя все деньги, заработанные за год. Не замечает, что окружающие пользуются его пьяным угаром, чтобы окончательно разорить. Чтобы раздать долг, Толик вынужден дёшево продать пару своих лапчатых унтов дельцу Данилину. В финале повести автор вводит эпизод, в котором кратко, но ёмко показывается нрав героя. В пьяном угаре дружки Толика хватают куски мяса и начинают швырять ими друг в друга: «Сохатина, которую Толик три дня тащил с проклятиями по тайге, свистала у него над головой и шмякалась о стены и в грязный пол, а он таращил глаза, налитые слезами, и выкрикивал: – Хоть за тыщу рублей – а я их выкуплю!» (С. 252). Здесь прослеживаются основные черты характера Толика: он не умеет ценить что-то важное в жизни, то, что сделано чужим трудом; этот герой ведёт беспорядочную жизнь и прекратить этот хаос не в силах да и не замечает его. Так, образ предметного мира – лапчатые унты – организует повествование, заставляя героев совершать различные поступки. Эта вещь ещё и помогает автору более полно раскрыть характер своего персонажа. В небольшом рассказе «Раз на раз не приходится» (1979) также присутствует образ предметного мира – коса, которая выполняет сюжетообразующую функцию. Рассказчик знакомит читателя с главным героем произведения – Аркашей. Поселившись в Балыктаке, этот человек испытывает определённые сложности во взаимоотношениях с селянами: «Расторопностью он вообще не отличался. Он и в мото-

79

ре копался дольше, чем другие. А ко всему прочему, был конопатый и малорослый. Среди местных отчаянных пузачей и горлохватов ему приходилось ежечасно самоутверждаться» (С. 66). Орудием этого самоутверждения и стала для него коса, так как косарей в Балыктаке было очень мало. А Аркаша в совершенстве владел этой премудростью: «Кузьмич вынес из сарая тальниковое косьё и две косы. Аркаша сощурился на ту, что была поновее и покороче, определил: – Седьмой номер, – сощурился на длинную ржавую, одобрительно сказал. – Десяточка. Понимаете – он на них издалека сощурился, не разглядывал, какие там отштампованы номера… Любой бы оценил такой факт. У нас на севере вообще владельцев коров – раз-два и обчёлся, а опытных косарей и того не наберёшь. Но Кузьмич, рассеянный, как все отъезжающие, не заметил и не оценил» (С. 66). Аркаша решил упрочить своё положение, улучшить репутацию при помощи умения косить. Для него это целое искусство, он разбирается в травах, знает время, когда будет лучший укос. И свой жизненный уклад герой подчиняет косьбе: «отпуск он взял в прекрасную пору цветения трав» (С. 67). Именно в этот момент происходит своеобразная смена героев – главным действующим лицом в рассказе становится коса. Она влияет на жизнь Аркаши, на его настроение. На Аркашу начинают обращать внимание: звук отбиваемой косы привлекает деда Бянкина, в машине мужики посмеиваются над косцом, захватившим на луга и «семёрку», и «десятку». Вещь начинает порабощать своего хозяина, хотя он об этом ещё не догадывается: «Аркаша посидел, вынес “десятку”, отбил и её. Положил обе косы перед собой. Н-да… Конечно, «десятка» много травы захватывает, сделаешь мах, сразу чувствуется – производительность! <…> И сейчас можно было показать балыктакцам, что он мужик жилистый, хоть и не больно крупный» (С. 68). В герое просыпается самолюбие, которое в дальнейшем заглушит голос разума. Во время покоса Аркашу начинают преследовать неприятности, и все они связаны с косой. Нужно отметить, что коса

80

(серп) символизирует «смерть, но также и изобилие»2. Герой тратит драгоценное время, пока не сошла роса, на поиски «десятки», которую потерял в траве: «Он кружил и кружил среди отцветающего шиповника, руки сплошь исколол шипами. Ему уже каждый куст был знаком, каждый из ещё не опавших розовых цветков. Аркаша совсем ошалел – и не находил сил оборвать это нелепое кружение…» (С. 70). Персонаж ощущает нечто, похожее на помешательство, которому не находит сил противиться. Проблема выбора встала перед ним, заслоняя главную цель – накосить травы для коровы: «Вскочил. Решительно выбил клин из кольца, снял “десятку” и насадил “семёрку”. Постоял в оцепенении – и ещё решительнее выбил клин из кольца. И опять насадил “десятку”» (С. 71). Завершается всё драматически – Аркаша располосовал палец до кости. И читатель ощущает авторскую иронию: излишние сомнения и желание сделать лучше не должны заслонять саму работу. Тем не менее, финал рассказа оптимистичен. На отца, успокоившегося и отдавшегося любимому делу, взирает его сын: «И вот увидел Игорёк стремительный и размеренный ход косы, услышал её странный, свистящий шорох. И удивился тому, как возникают среди травы стриженые кочки, будто застигнутые врасплох. – Пап, а я? Я тоже хочу» (С. 76). Конечно же, перед сыном Аркаша хочет выглядеть самым сильным и потому ведёт себя спокойно, разумно. Выполняет работу на совесть, не отвлекаясь на бесплодные терзания, какую же косу следует взять. Предмет теряет свою власть и принадлежит теперь умелым рукам хозяина: «Игорёк, отмахиваясь веточкой от комаров, брёл по коридору, проступавшему всё дальше среди высокой, в его рост, травы. А впереди шёл отец. С каждым взмахом свистящей косы – всё ближе к земляничному пригорку» (С. 76). В финале рассказа коса выполняет уже иную функцию – она становится своеобразным звеном, связывающим два поколения. Когда Игорек подрастёт, несомненно, станет таким же хорошим косарём, как его отец. 2

Тресиддер Д. Словарь символов. М., 2001. С. 332.

81

Итак, произведения В. Лецика насыщены образами предметного мира, но автора интересует прежде всего то, как с помощью вещей можно выразить отношение к героям. Художественная вещь становится выразителем нрава своего хозяина, обладает способностью поворачивать сюжет в то или иное русло. Предмет – лишь малая часть художественного мира, созданного писателем. Владислав Лецик создаёт собственную модель мира, пытаясь разобраться в законах мироздания. Человек в его сложности и многогранности – вот что интересует автора. Лецик придерживается реалистических традиций русской прозы, затрагивая проблемы, волновавшие Виктора Астафьева, Валентина Распутина и многих других современных авторов. В его произведениях живут узнаваемые, реалистично выписанные герои – наши земляки, однако было бы неправильно замыкать Владислава Лецика в рамки сугубо региональной, «амурской литературы». Вечные вопросы, которые волнуют этого автора, мастерство повествования, яркие персонажи – всё это делает прозу Лецика интересной для жителя любого уголка России, и не только.

82

Н.Н. ГУБАНОВА учитель МОУ Новгородская СОШ, Свободненский район АМУРСКАЯ БАСНЯ: ТРАДИЦИИ И НОВАТОРСТВО Я басенку писал, питая веру, Что преподаст она урок… Николай Фотьев Прометей по велению Зевса вылепил из глины людей и животных. Но увидел Зевс, что неразумных животных получилось гораздо больше, и велел ему часть животных уничтожить и перелепить в людей. Прометей повиновался; но получилось так, что люди, переделанные из животных, получили облик человеческий, но душу под ним сохранили зверообразную. Авторство этой истории приписывают народному мудрецу Эзопу. Считается, что все басенные рассказы, которые потом пересказывались на разный лад в течение многих веков, впервые были придуманы уродливым рабом, который принадлежал простоватому философу Ксанфу. Умный раб сочинял свои аллегорические истории, потому что говорить прямо было опасно. Много раз посрамлял Эзоп книжную мудрость хозяина сметкой и здравым смыслом. За услуги государству он был освобождён из рабства, служил лидийскому царю Крезу, соперничал славою со знаменитыми семью мудрецами тогдашней Греции. А погиб жертвою клеветы в Дельфах. Подбросили обиженные его обличениями дельфийцы в мешок Эзопа золотую чашу из храма. Сбросили его как вора со скалы. За это преступление город потом постигла чума. Впоследствии эти рассказы сложились в народную книгу об Эзопе (около 1 века до нашей эры). Этому Эзопу и приписывалось «изобретение» почти всех ходивших в народе басенных сюжетов. Записи сюжетов, сухие и схематичные, служили материалом для школьных упражнений.

83

Таких сборников было много, тексты в них легко видоизменялись и свободно перерабатывались. До нас дошло свыше 100 рукописей, в которых около 300 различных сюжетов. На них и опирались, создавая свои басни, и Федр, первым занявшийся литературной (стихотворной) разработкой расхожих басенных сюжетов, и Лафонтен, под пером которого басня, почитавшаяся в теории классицизма «низким» жанром, приобрела величие и масштабы истинно высокой поэзии. Русская басня связана с именем И.А. Крылова. Но мы помним и А.Д. Кантемира, В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова и других поэтов, в чьём творчестве нашлось почётное место басне. В ХХ веке басня оживает в творчестве Д. Бедного. Популярны также басни такого талантливого поэта, как С. Михалков. В амурской литературе жанр басни связан с именем Н.И. Фотьева. На одной из творческих встреч Николай Иванович заметил, что свой путь в литературе он начал не как все нормальные люди, скажем, с рассказов или повестей, а с басен. Первый сборник с жанровым названием «Басни» вышел в 1957 году в Амурском книжном издательстве. Вторая книга имела «персональное» название «Куриная карьера». Третья – «На законном основании». Потом были «Претензий нет», «Гляди в корень», «Жертва случая», «Обоюдная польза». Во всех этих сборниках автор осуждает хвастовство и краснобайство, косность и грубость, чванство и подхалимство, другие человеческие пороки. Рассмотрим основные особенности басен Н. Фотьева. Структурные особенности басни не меняются на протяжении исторического развития жанра. Это объясняется характером её предмета и разрешаемых ею задач. Басня Фотьева – тоже маленький аллегорический рассказ, преследующий нравоучительные цели. Нравоучение в басне вытекает из осмеяния в ней тех или иных отрицательных человеческих черт и свойств. Как правило, предметом сатирического изображения становятся пороки личностные: лень, зависть, невежество, лицемерие, жадность, глупость и другие. Носителями этих пороков выступают звери,

84

которых «запустил» в басни Эзоп, наделив весьма узнаваемыми чертами характера. Как старую знакомую, мы встречаем в баснях Фотьева Лису – хитрую обманщицу, обогащающуюся за счёт влюблённых женихов («Лисья любовь»). Это старый ход Лисы, известный по русским народным сказкам. Но в новых баснях она ловко обманывает ревизора Медведя. Подловив на краже кур Шакала, заставляет его путем шантажа «лисяткам для игры цыплят почаще приносить». Собаки в баснях разные по характеру и по поведению. Полкан может быть умным и страдать в присутствии дураков Баранов («Баран в ударе»). А может и зазнаться, стать жертвой славы. Наградили его за хорошую службу медалями. Медали звенят, а Полкан волков из-за звона не слышит. Головокружение от успехов и у Кота, однажды изловившего мышь. Хозяин похвалил, а Кот так о себе возомнил и так славословит себя, что мыши свободно разгуливают по кухне. Шакал – то подхалим, то подлиза, то смуту сеет. Именно Шакал виновен в том, что звери стали жить по таким законам, когда «услуги за услуги, порука круговая, подкуп, блат»: Шакалам весело живётся, сладко. Они, как говорится, высший свет. Да только прежнего порядка В той стороне уж больше нет. Волк – злой и неблагодарный. Волки у Фотьева понимают, что живут в иные времена. Видно, все люди знают из басен Крылова о волчьей натуре: Как ни рядись, а эти знатоки То когти разглядят, то хищные клыки. Глупость Петуха и непризнанного гения Гусака – тоже стали темой для размышления. А Петух ещё и пьяница («Петухпитух»). Неумеренное питие на пиру по поводу покупки нового

85

корыта привело к смертельной схватке, в которой погибли два быка, да и корыто вдребезги разбито («Обмывка»). Традиционно выступает в роли глупца Баран. То он прорвётся далеко, потому что никто вовремя его не осадит, то с волками дружбу заведёт и пострадает от того. И вдруг перед читателем появляются неожиданные для басен образы: спесивый Мухомор, для которого поганки – выгодное окружение, ведь: Чем ничтожней окружение, Тем выше и заметней Я. Невежественный Хомяк, брезгливо дёрнувший губой, узнав, что очередь стоит за духовной пищей – книгами. Блохи считают себя избранными тварями, они – «её величество». В истории басен неоднократно встречались «ценители» искусства. Н. Фотьев обличает невежество посредством Блохи, случайно попавшей в музей и давшей свою оценку статуе Венере: «Венера-де не стоит и гроша». А всё оттого, что не смогла Блоха прокусить мраморную статую. Не правда ли, очень напоминает Лисицу, которой не достался виноград? Обличение неблагодарности – традиционная тема для басни. Вспомним неблагодарного Волка у Крылова. У Фотьева басня о неблагодарности имеет трагический сюжет. Коростель спасает скот во время засухи, выводит стада в край изобилия. Но: И с рёвом, с топотом стада, Тесня друг друга, ринулись туда. Все тут нашли еду, питьё, постель. А что ж спаситель – Коростель? Попав под множество копыт, Он был затоптан и забыт.

86

Сколько написано и романов, и повестей, и рассказов о величии и славе. А в баснях обыкновенно величие осуждается. Кто же из героев велик? Слон, который «нрав имел несуетной», или Обезьяна, привлекающая к себе внимание? Но как она ни верещала, Весь пыл на то употребя… Низы и ухом не вели. Ведь, кто действительно велик, Тому шумиха не нужна. Сороки, решившие обратить на себя внимание, кричат истошно и бранятся, едва завидев Медведя, Рысь или Лису: «Дрянь, дрянь, дрянь». Мораль такова: Ведь тот, кто всех хулить привык, Скорей ничтожен, чем велик. В баснях разных авторов часто осуждается такой порок, как лесть: «Что лесть вредна, то каждый знает», но «в сердце льстец всегда отыщет уголок». Не обошёл лесть вниманием и амурский баснописец. Хвалили косолапого Медведя льстецы только за то, «что Мишка был в чинах и силе» («Зачем хвалили»). А Верблюда лесть погубила. Он от льстивых слов в свой адрес так задрал голову, что упал с обрыва. Традиционна лесть и хвала царю зверей. Сюжет басни «Лев торжествует» таков. Мудрый Слон сказал Льву, что самое позорное на свете – лесть, угодничество и подхалимаж. Лев выгнал из своих владений всё подхалимское отродье. Но тогда гиены, волки и шакалы завыли, восхваляя мудрость Льва. И Лев решил именно их взять в помощники. О том, что легко живётся подлизам, мы узнаём из басни «Обоюдная польза». Малявка Мопс вылизывает старого Бульдога: «А чтобы тот лизал почаще, Бульдог кормил его послаще». Невольно на память приходит сатирическое стихотворение Ма-

87

яковского «Подлиза». Мораль одна: «Как видим, всякое лизанье / Своё имеет оправданье». У творческих людей – будь то художник, музыкант или поэт – есть критик. Задача его – помочь читателю или зрителю увидеть самое главное в творении. Но как часто критиками оказываются люди, которые не могут по достоинству оценить творения мастера и ищут недостатки и огрехи. Такие критики живут в баснях Фотьева. Это Топтыгин, оценивающий картину Зайца («Профилактика»), Гусь и Кукушка как музыкальные критики («Гусь», «Разные души»). Басни Фотьева несут ярко выраженный отпечаток времени. В них рисуется сатирическая картина жизни советского общества. Забытые в наше время явления – очковтирательство, дефицит, выполнение плана – были под пристальным взором баснописца. Своими баснями он боролся против явлений, позорящих социалистический строй. Политическая система, где царило единогласие, воспринимается через сознание Хомяка. Ему очень понравился лягушачий хор. То, как дружно лягушки пели. Но Хомяк с ужасом обнаружил, что лягушки живут в болоте («Единогласие»). Всеобщего послушания требовал и Гусак. А тех, кто не шёл по его стопам и совал свой нос куда не следует, Гусак понижал в чине, учинял разнос. И что же вышло? Теперь гуси держат ровный строй, но ничего, кроме хвоста Гусака, не видят. Пытался выправить свободные души и Заслуженный Утюг: Всех под себя подмял, прижал… И начал править-гладить так, Что, может, даже злостный враг Вреда б такого не нанёс. В виду имел я вас, чинуши, Кто при уме весьма тугом Стремится выправить все души Казённым утюгом.

88

Баснописец Фотьев в восьмидесятые годы прошлого столетия устами своих героев рассуждает о демократии («Две точки зрения»). Многие помнят те события, которые сейчас уже описаны в учебниках истории. Встречаются демократ и пастух Пахом. Точка зрения Пахома проста: чтобы совладать со стадом, нужно пороть его кнутом: «Зато уж благодать потом. Вот так держать бы и народ». Но демократ имеет своё мнение: Народ уподоблять скоту не надо! Да будет проклят тот злодей, Кто станет превращать людей В настёганное стадо. Эта басня очень близка по пафосу к политической сатире. Многие басни Фотьева можно оценивать как оружие в борьбе с социальными пороками общества: карьеризмом, казнокрадством, судебным произволом. Когда-то ещё Н.В. Гоголь призывал «клеймить публично прячущийся порок». Амурский баснописец клеймит Барсука, который разучился отличать, где своё лежит, а где чужое. Претензии комиссии он не принимает, так как пост этот ему доверил Лев. А Барсук с ним делится добром. Народное добро сосёт и Комар. Верным средством заставить правдолюба замолчать – «всунуть тому кусок пожирнее». Так рассуждает Лев. И нахалкритикан «В кусок вцепившись мёртвой хваткой, он рта раскрыть уже не мог» («Верное средство»). Медведь избавился от критика Зайца, повысив того в должности. А когда Заяц не справился с заданием, уволил на законном основании («На законном основании»). Неправедный суд – постоянный объект сатиры. Жизнь даёт огромный материал для обличения судопроизводства. Не мог не написать об этом и Фотьев. Судьи у него: Гусак («Не по чину»), Осёл («Тонкий расчёт»). Почему именно они? Да потому, что «чем меньше у судьи ума, тем проще нам вести дела», – утверждает Волк.

89

О том, что «частенько в суд ведут не тех, кто первым преступил закон», мы узнаём из басни о воровстве «Лиха беда начало». Лиса, Енот, Шакал воровали, а отвечал перед судом Шарик. Злободневной всегда была проблема патриотизма. Басня «Отрава», написанная задолго до появления в нашем обиходе дошираков, сникерсов, хот-догов и прочей заморской пищи, а также боевиков низкой пробы, сегодня актуальна как никогда. Какой-то Ирод иль Урод, Чтоб покорить чужой народ, Решил снабжать его задаром Особой выделки товаром. Всё было у этого товара: и штемпеля, и ярлыки. Но народ ту пищу быстро разжевал и рассудил довольно здраво: «Красивая отрава». Уместно вспомнить знаменитую басню С. Михалкова с моралью: «А сало русское едят». Нынешнее время богато интересными словечками типа бомонд, гламур. В годы создания басни «Элита» словечек этих не было, но явление только стало называться по-другому, а суть явления осталась прежней. В одном лесу, где всё пока нормально шло, Кому-то в голову взбрело Особый провести отбор, Чтобы звериную элиту Взять под особую защиту. И вот сооружение – забор. А в том заборе – хитрый лаз. Кто ловок, тот пролезет, тот – элита, Как говорится, высший класс, Тому особое корыто. Медведь, Верблюд, Олень и Слон не пролезли.

90

А все, кто ползать мог да извиваться, Сумели так иль сяк пробраться. Тихонько проползла, конечно, и Улита. И стало ясно, кто элита. Тесно связанные с русским народным творчеством, впитавшие в себя многовековую мудрость пословиц и поговорок, басни Фотьева характеризуются глубоким, исполненным огромной общественной значимости содержанием и истинно поэтической формой. Аллегоричность, лаконичность, живая народная речь с её лексическим богатством ставят басни амурского баснописца Фотьева в один ряд со знаменитыми баснями. Смех используется как оружие. И оружие это очень сильное, «ибо ничто так не обескураживает порока, как сознание, что он угадан и что по поводу его уже раздался смех». Осмеяние порока у Н. Фотьева всегда озарено светом благоговения перед правдой, справедливостью, умом или народной смекалкой. Достойны уважения герои басен, которые противопоставлены Лисам, Волкам или Шакалам. Это умный рассудительный Ёж («Разговор начистоту»), Сова, объяснившая Воробью, в чём разница между Соловьём и им («Чик-Чирик»). Это и работяги Вол и Конь, которые «познали и тяжкий труд, и лихо, и сомненья». Это и Слон, не терпящий пустой суеты и понимающий, чем вредна лесть («Лев торжествующий»). Честный Трезор-ревизор. Этими образами утверждается уважение и любовь к труду, служение общественной пользе. Басни Фотьева стали своеобразной ходячей философией немудреной жизни «низших и средних слоев общества». Что басня нынче устарела, Давно кой кто пытается внушить. Но, с правдой в лад, для пользы дела, Она жила и будет жить.

91

Литература 1. Абрамович Г.П. Введение в литературоведение. – М.: Просвещение, 1975. 2. Гаспаров М.Л., Подгаецкая И.Ю. Классическая басня. – М.: Московский рабочий, 1981. 3. Фотьев Н.И. Обоюдная польза. – Благовещенск: Амурское отделение Хабаровского книжного издательства, 1986. 4. Амурская писательская организация: Буклет. – Благовещенск, 1987.

92

Г.М. МАСЛЕНКО учитель МОУ Новобурейская СОШ № 1 «ИЗУМЛЁННОСТЬ МИРОМ» (О творчестве Петра Комарова) «Головным разведчиком в поэтическом освоении огромного и своеобразного края» назвал Петра Комарова один из критиков. Да, Приамурью повезло, что у него был такой вдохновенный певец, неутомимый исследователь «белых пятен» в дальневосточном «поэтическом природоведении». Пётр Степанович Комаров не был коренным дальневосточником. Семилетним мальчуганом приехал он в 1918 году вместе с родителями-переселенцами на зейские берега. «С детства пришлось жить мне по берегам разных рек, и каждое лето, если выпадала возможность, я запасался рыболовными принадлежностями, прихватывал котелок для ухи и отправлялся рыбачить. Я ставил перемёты на быстринах Амура и Зеи, просиживал ночи у костра на берегах Уссури, видел ханкайские плавни», – так писал Комаров о себе в предисловии к сборнику рассказов для детей «Золотая удочка». И то, и другое, и третье не могло пройти бесследно для человека, которого ныне называют «певцом Дальнего Востока». Автор первой монографии о Комарове Анатолий ГайПлешков (Хабаровск, 1956) верно отмечает, что детские восторженные впечатления, рождённые суровой и богатейшей природой Приамурья, скорее всего, послужили начальным импульсом для пробуждения у него литературно-творческих способностей. Позднее журналистская работа позволила Комарову объездить обширный край. Неистощимая любознательность, тонкая наблюдательность и трепетное чувство лирического видения помогли поэту найти свои темы, образы и интонации в поэзии. О чём бы ни писал Комаров, он всегда оставался лириком. В его стихах ощущается определённая человеческая личность. Это – сам поэт, влюблённый в родную природу, пристально и

93

зорко её разглядывающий, неустанно ею любующийся, не перестающий удивляться Красоте. Природа в стихах Петра Комарова всегда осязаема, зрима, конкретна. Для него не существует просто трав, просто деревьев, просто птиц – он всегда может точно назвать их. Для него немыслимо не узнать «в лицо» былинку или пичугу, которые привлекают его художническое внимание. Там, где другой стихотворец удовольствуется «буйством трав» на сенокосных лугах, Комаров выхватит глазом и сердцем броские предметы этого зелёного половодья и назовёт их своими именами: «Зацветает мышиный горошек / И в метёлку выходит пырей». Облик дальневосточной природы Комаров воссоздает через точно подобранный, выразительный штрих. Есть особая прелесть – смотреть на расстилающуюся перед нами землю глазами Комарова: «Когда бы я не был знаком / С твоими холмами зелёными, / Что пахнут лесным чесноком, / Сосновой смолой и пионами…» И уже забываешь, что это Комаров рассказывает, – нет, это мы так видим, мы так чувствуем: «Когда бы не знал я дорог / К твоим соловьиным кустарникам, / К лугам, где мышиный горох / Обнялся с травой золотарником…» Это повторяющееся «когда бы» раскачивает спокойную гладь созерцания до знобкого волнения, до родникового всплеска души. В стихах Комарова редко встретишь слово «трава». В зелёных зарослях его внимание привлекает «плойчатый лист чемерицы», он видит, как дым мотовоза проплывает «над полынью, донником, осокой», любуется «лютиков литыми золотинками». В птичьем хоре чуткое ухо поэта тоже легко улавливает голоса различных пернатых: «Козодой – ночной молотобоец – / Молоточком бьёт по серебру», «Кричат, открывая ночлег, кулики, / И вторит им выпь из осоки». В мире животных и растений Пётр Комаров ориентируется легко, свободно. Даже неодушевлённые элементы пейзажа он часто раскрывает через живое. Меткие сравнения помогают создавать запоминающиеся образы: «Как будто в берлоге медведи-

94

ца, / Река подо льдом залегла», «Луна, как старая сова, / Висит на обомшелых сучьях», «И чуткая, как рыба, тишина / Стоит в заливах улиц поселковых». Интересно, как у Комарова развиваются некоторые образы. Например, образ цапли. В «Золотой просеке» вскользь упоминается «скучающая цапля на болоте». Рядовая деталь. В другом стихотворении это голенастое существо олицетворяет лень, сонливость, обволакивающую дрёму тёплой летней ночи: «…серые цапли – засони / ночуют на дальних прокосах». Вроде бы ничего нового. Но вот изумительное по экспрессивности стихотворение «Сунгарийские болота». Картину унылого однообразия, беспросветной тоски, безысходности топяного ландшафта венчает та же цапля: Там чахлые травы шептались и дрогли, И плакали чибисы, злясь на судьбу, И серая цапля, как иероглиф, Стояла – должно быть с лягушкой в зобу. Выше отмечалось, что П. Комаров не любит безымянных «трав». В данном же случае он отказывается от конкретности, так как тут рисуется картина безжизненности. В поэтической живописи Комарова почти всегда найдёшь три «опорные точки» – животное, растение и неодушевлённый объект природы: «Утка быстрая в небе лиловом / Прочертила крылами дугу, / И повеяло болиголовом / От высоких стогов на лугу». Всего четыре строчки, а какая полная сочная картина! Конечно, опорных точек может быть и больше, но неизменными остаются три измерения природного бытия: флористическое, фаунистическое и то, которое представлено неживой природой. Тонко чувствующий человек везде на природе – как у себя дома. Да и сама она – его колыбель. Именно так понимает её Комаров, и поэтому он враг любой показной экзотики. Поэт не выпячивает местные экзоты и уникумы. У него, правда, есть

95

стихи об искателях женьшеня, о пятнистом олене, о ловких охотниках – удэгейцах, нанайцах, эвенках… Но всё же главное внимание он уделяет не диковинам, а тем растениям и животным, которые у биологов принято называть фоновыми. Редкое и уникальное любить – усилий и ума не надо, а ты сумей почувствовать родство с таволгой и полынью, с перепелами и сойками. «Сторонка дальняя моя с перепелами вдоль обочин». Всё просто. А как проникновенно! Отринув всякие красивости, поэтизируя самые рядовые, будничные проявления родной природы, поэт поднимается до высочайших вершин патриотизма. В поэзии Комарова ярко представлена тема исторического прошлого Дальнего Востока. Одним из его выдающихся творческих достижений в разработке этой патриотической темы, несомненно, является большое стихотворение «Сарана». В некоторых публикациях имеется подзаголовок «Сибирская легенда». Напевными и волнующими строфами начинает поэт легенду: Среди трав на опушке лесной У ручья, что звенит, как струна, Каждый год расцветает весной Непонятный цветок – сарана. Он горит среди ясного дня, Отряхнув полевую росу, То – как жаркая вспышка огня, То – как чья-то косынка в лесу. Суть легенды в том, что по народным поверьям на этой опушке когда-то скончался сподвижник Ерофея Хабарова, которого схоронили у высоких берёз. А весною цветок сараны Из казацкого сердца пророс.

96

Похоронен неподалеку и сам Ерофей. И вот с тех пор «всё сильней и сильней расцветает в лесах сарана». Естественно, по-своему убедительно развёртывается комаровская «аранжировка» легенды. …А ещё говорят старики: Кто хоть раз прикасался к цветку, – Ни ружья, ни меча из руки На своём не уронит веку. Он пойдёт, не страшась никого, В бой за землю родную свою, И прибавится к силам его Сила прадедов в этом бою… А далее поэт рассказывает о том, как бьют врага дальневосточники под Москвой, на Волге и на Дону. Многие стихотворения Комарова заставляют размышлять о его творческой лаборатории. И эта легенда о саране – одна из таких вещей. Он добился здесь интересного звукового эффекта. Слово «сарана» зарифмовано у него в четырех строфах – первой, шестой, седьмой и двенадцатой. «Струна – сарана», «весны – сараны», «одна – сарана», «войну – сарану». И когда вы читаете стихотворение дальше, вдруг убеждаетесь, что поэт словно «запрограммировал» в ваше восприятие ожидание этого слова (тем более что само название цветка – сквозной символ стихотворения) в любой строфе, содержащей возможную рифму – в том или ином падеже к слову «сарана»: Опалён Сталинградским огнём, Испытал он всех бед глубину… Ан, нет! Следующие строчки таковы: Ты у Волги узнаешь о нём, У курганов степных на Дону.

97

Такой же «фонетический обман» возникает и в следующей строфе, начинающейся строчкой «Вспомнит он друзей и жену», но и здесь ожидаемого слова вы не встретите. И тем не менее (в этом-то и заключается «фокус») оно всё-таки подразумевается, словно бы звучит «за кадром». В особую струю сливаются те комаровские стихи, в которых картины природы даны как бы пунктиром. В этих строках удержаны неостановимые мгновения природного бытия. «Камень. Редколесье. Солонцы…» – именно такие строки неназойливо учат постижению ценности движения, «упакованного» в молчаливость замерших ландшафтов. Или такая мозаика утомлённых глаз: «Таёжный воздух зноем напоён…» Поэт словно говорит нам: научитесь понимать природу так же, как мы понимаем шедевр изобразительного искусства. Она ведь сама – тоже шедевр, почти в любых своих проявлениях, и чем богаче ваш душевный отклик на «звучание» даже самого обыкновенного пейзажа – тем эмоциональнее и эстетически мудрее вы сами. Интересны у поэта образы животных. И что характерно: в годы, когда творил Комаров, никаких Красных книг не существовало, об охране природы применительно к отдельным видам почти никто не говорил и не писал, а хищных животных призывали беспощадно уничтожать, – Комаров ни разу не изменил своей любви ко всему живому. Мы не найдём у него нелестных для хищников эпитетов, не встретим живописания жестоких охот. А ведь в его стихах неоднократно фигурируют охотники, добывающие дичь и необходимую стране пушнину. Так, например, в стихотворении «Тигролов» охотник выведен под прозвищем Тигриная Смерть, которое «недаром дано мужику». Отдавая должное охотничьему опыту, мужеству и выносливости тигролова, поэт называет «тигриный запальчивый род» царственным, а тигрицу величает лесной царицей. Скупыми красками изображает поэт сцену преследования зверя: И гонит, собак напуская, По снежным сугробам, пока

98

Собачья проворная стая Не хватит её за бока. Не случайно и в стихах «Камень. Редколесье. Солонцы…» с затаённой радостью Комаров как мимоходом отмеченную деталь упоминает «стёжку, уводящую от пули» обладателя «восьмиконечных рогов». Одна из сцен охоты мельком изображена в «Снегопаде», но сделано это тактично, а в заключительных строках мы не можем не почувствовать грусти: «и только лось к испуганной лосихе уже не возвращается назад…» В своё время стихотворение «Снегопад» оказалось в центре внимания читателей и критиков. Оно оценивалось поразному, но чаще всего – как аргумент для обвинения автора. Среди упрёков, которые были адресованы этому стихотворению, многие сводились к тому, что, как писал Еф. Мейерович, – «читатель даже досадует на охотника», ему жалко, что «лось к испуганной лосихе уже не возвращается назад» (конечно, жаль!), а «человек – хозяин природы… преобразующий её – вне поля зрения автора». Теперь-то мы слишком хорошо узнали, в каком направлении человек нередко «преобразовывал» природу, истребляя растительный и животный миры. Поэт мечтал о достижении гармонического равновесия во взаимоотношениях человека и природы, о полном взаимопонимании «старших» и «младших» братьев – единоутробных созданий Земной природы. О том, чтобы человек, имитируя голоса животных, умел не только подзывать их на верный выстрел, но и научился бы понимать их язык и пробуждать в них доверие к себе: Рожок трубил, и мне казалось, Я не звериный слышу бег, Но вся природа отозвалась, Когда к ней вышел человек.

99

Стихи об Отчизне и о «малой родине» – лучшие у Комарова. В заметке А. Исаева в альманахе «Приамурье» (1956, № 5) содержится свидетельство, живо характеризующее П. Комарова как человека, которого недаром называют певцом Дальнего Востока: «Пётр Комаров отдавал все свои силы родному Дальнему Востоку. Поэт готов был часами рассказывать о богатствах его природы, о людях, читать стихи, посвященные краю. Он заявил на вечере (в санатории): “То, что на вечере мало народа, меня не волнует, я буду читать свои стихи о Дальнем Востоке хотя бы одному человеку”». Не правда ли, эта благородная одержимость может напомнить случай с Блоком, читавшим лекцию единственному слушателю – молодому Всеволоду Иванову. Всё объясняется просто: для русского поэта любовь к родной природе входит неотъемлемой составной частью в священное понятие – любовь к Родине. П. Комаров именно во время войны создал один из наиболее вдохновенных гимнов амурской природе, многоцветное и многозвучное стихотворение, в котором авторская речь как бы захлёбывается от безудержного потока восхищения родным краем. Речь, конечно, идёт о классическом стихотворении «Приамурье», которое является выражением глубочайшей любви к вскормившей и выпестовавшей поэта «отчине», мелодия которого проста и естественна, как дыхание, прозрачна и целомудренна, как слёзы восторга. Это стихотворение насквозь зацитировано, и тем не менее к нему обращаются постоянно, Здесь поэт, выплёскивая собственные впечатления, говорит и от имени тех, кто повидал многие страны, «по дорогам солдатским пыля», кому «и за дальними далями снилась наша родная земля». В данном случае образ автора, воспевающего «небеса с колдовскими закатами, и вечерний туман над рекой», органически сливается с образом лирического героя. Но интересно, что в концовке он открыто переходит в личном местоимении от множественного числа («видали мы», «нам снилась», «любая берёзка знакома нам») – к единственному:

100

Я бы ветры вдохнул твои с жаждою, Я бы выпил ручьи до глотка, Я тропинку бы выходил каждую, – Да моя сторона велика. Как посмотришь – не хватит и месяца Обойти и объехать её. Только в песне да в сказке уместится Приамурье моё. Такое неожиданное метафорическое завершение (с внезапным, очень уместным усечением размера) создаёт впечатляющий эффект. И никакое это не «пассивное любование природой», в чём критики неоднократно упрекали Комарова. Наоборот – активное! Живописно яркие стихи, в разных манерах написанные, есть, конечно, и у других дальневосточных поэтов. У Комарова стихи одновременно энергичные и нежные, мужественные и ласковые, и почти всегда исполненные восторженного изумления перед мощью духа человека, наших бесстрашных предковземлепроходцев – и перед покоряющей красотой природы. И эта изумлённость миром – чрезвычайно характерная черта поэтической деятельности П. Комарова, вообще – его натуры. Его поражали «таинственные силы растенья», секреты птичьего пения… Простодушно искреннее восклицание «А как же?!» или впрямую слышится или легко угадывается во многих его строках. Гимны Петра Комарова, пропетые издревле русскому Приамурью, не только выдержали испытание временем, но приобрели сегодня обострённую актуальность. Его стихи не забудутся. Его негромкому, но чистому и волнующему голосу суждено звучать и после нас.

101

О.И. КОСИЛОВА учитель МОУ СОШ № 2 г. Благовещенска АМУРСКАЯ ЗЕМЛЯ В ТВОРЧЕСТВЕ И.М. ПОЛТАВЦЕВА Иван Михайлович Полтавцев (1930-2005) был педагогом и по образованию, и по призванию. Учитель русского языка и литературы, завуч и директор сельской и городской школы, директор школы-интерната, руководитель Благовещенского городского отдела народного образования, директор Дворца пионеров и школьников, методист Амурского строительного колледжа – таков его путь на ниве народного просвещения, путь длиною в 45 лет. Наряду с педагогической деятельностью И.М. Полтавцев занимался литературным творчеством. Он писал стихи, но долго нигде не публиковался. Основная педагогическая работа отнимала много времени, да и скромность мешала ему выйти к читателю, так как настоящим поэтом он себя не считал. Только перед выходом на пенсию Иван Михайлович решился на публикацию. Вслед за поэмой «Доброе слово» (1998) из-под его пера вышли сборники «Весёлый гороскоп» (1999), «Россия тайною покрыта» (2000), «Баллада о подсолнухе» (2001), «Верность» (2002), «Татьянин день» (2002), «Многоцветная Русь» (2004), поэма «Вера, или Двадцатый век» (2003), очерк «Дни и годы с Игорем Ерёминым» (2004). Последняя его книга «Слово наше – серебро» увидела свет в 2005 году, когда её автор уже стоял у порога вечности. Множество стихотворений И.М. Полтавцева посвящено близким людям – друзьям: А.Г. Ивону, А.А. Сотникову, А.А. Захаревичу, Н.А. Мещерову, В.М. Полякову; родным: жене, детям, внукам, правнуку Ивану… Балладу «Татьянин день» поэт посвятил младшей дочери Татьяне Ивановне Сиянович и всем Татьянам, поэму «Сибирячка» – жене Валентине Николаевне, а «Балладу о подсолнухе» – отцу, погибшему на войне…

102

В то же время на страницах книг читатель найдёт стихи, воспевающие красоту природы Приамурья, проникновенные строки о любви, размышления о творчестве и смысле жизни, облечённые в поэтическую форму рассказы о нашем славном городе и его прекрасных людях. Об истории освоения Амурского края, а также о современном Благовещенске рассказывает поэма «Доброе слово», выпущенная к 140-летию города. Автор не придерживается хронологии в описании происходивших событий, он как бы смешивает исторические эпохи, чтобы создать величественный образ дальневосточного края. Легко и просто читается эта поэма: Наш город восточный – На карте лишь точка, Но выбор её бесподобен: Вписав свою строчку В историю прочно, И завтра творить он способен. Обжив всю долину в слиянии рек, Всё дальше от устья идёт человек. Буквально каждая страница этого произведения наполнена гордостью и восхищением, за каждой строкой виден образ самого поэта, трогательно рассказывающего об удивительных событиях и фактах истории: включении Приамурья в состав России, зарождении нашего города, наречении его Благовещенском: Царём учреждённый, Водой окроплённый Из посеребренной купели. Крестом осенённый, Благим наречённый… Во славу псалмы ему пели. И сам Иннокентий его освятил – От имени Бога он благословил.

103

Спокойно, сдержанно повествует автор, не прибегая к торжественному стилю, к высокопарной лексике. Он как бы ведёт дружескую беседу с читателем, стараясь передать свои ощущения и чувства. Возможно, именно поэтому он незаметно переносит нас из одного времени в другое, из настоящего в прошлое. С помощью эпитетов и сравнений («лазурная пастель», «весь зелёный», «воды двух рек, как качели», «водой окаймлённый», «прямые в нём улицы, словно стрела», «кварталы, как клетки», «бульвар, как подкова», «город на карте, как вытканный фартук», «как сказочный фартук») рисует поэт красоту современного города. Лаконично перечисляет он «приметы двадцатого века»: «уют теплоходов», «костры электродов», «комфорт самолётов», «железная нитка к Транссибу ведёт», «близко аэропорт», «кругом магазины», «на рынках звучит иностранная речь», «асфальт и фонтаны, кафе, рестораны», «тьма лимузинов», «бассейны и парки, колонны и арки, и мост через бурную Зею», «театр обновлённый и в небо вонзённый ажурный металл телебашни», «десятки библиотек»… Поэт задаёт риторический вопрос: «Но было ль так вечно?» И опять мы вместе с автором листаем страницы истории Благовещенска, вспоминаем забайкальских казаков, которые отважно отправились когда-то в неведомые края, вместе с ними строим землянки и мазанки, обживаем пустынные просторы Приамурья, обустраиваем город… Безусловно, поэту интересно знать, «каким город станет». Он не сомневается в том, что будущее Благовещенска будет достойным того, чтобы его можно было прославить, потому что Народ замечательный в городе есть – И живы в нём совесть, и гордость, и честь. Поэма «Доброе слово» – настоящее признание в любви Благовещенску, его жителям. Торжественно звучат строки поэмы, в которых автор шлёт любимому городу самые тёплые пожелания:

104

Добра ему ворох! Не тронь его, ворог! Успехов и счастия в росте! Несмотря ни на что наш город, как в старые времена, остаётся «спринтером азартным», и поэтому Полтавцев убеждает нас: «…путь ему светлый заказан». Поэма «Доброе слово», отличающаяся исторической достоверностью, адресована молодому поколению и может стать предметом изучения на уроках литературного краеведения в средней школе. Иван Михайлович не уроженец Благовещенска, его родина – Воронежская область: Я родился в степном хуторке, Где овраги, ковыль и пруды И на южном донском ветерке Ароматами пышут сады. Подрастал я в краю тысяч птиц – И орлов, и скворцов, и сорок, – Что за тысячу вёрст от границ, У начала равнинных дорог. («Мудрость командира») Неподдельная любовь к ставшему родным городу и его людям, вера в светлое будущее Благовещенска звучат и в стихотворении «Гимн моему городу»: Наш город любимый, наш город красивый Надёжно стоит у слиянья двух рек. Цвети, наш родимый, всем людям на диво, Будь вечно растущим и мирным вовек. Об этом же – стихотворение «Благовещенск»:

105

На губах с улыбкой люди И шагают, и бегут… Что же завтра ещё будет?.. Завтра лучше будет тут. Будут улицы длиннее, Шире, чище и светлей. Строить мы давно умеем! Места много – не жалей. Милый город, я с тобою! В сердце ты моём навек. Душу я тебе открою: Я счастливый человек. А стихотворение «Утренний город» – лирическая зарисовка предрассветного Благовещенска, такого узнаваемого в это время суток, такого родного: Спешит рассвета близкий миг. Темно и не темно… Амур-река, как фотомиг, Как в новый день окно. Играя, волны всё растут, Взбодрясь, как после сна. Дозор бесшумный на посту… И всюду тишина… Бульвар красив, и свеж, и тих. Спортсмены вдаль бегут… А вслед за ними и меж них Лишь дворники метут. Здесь даже каждый камень мой, И город этот наш, И он здесь верный часовой, И я здесь тоже страж. За Зеей вспыхнул горизонт

106

Малиновой зарёй, И розовеет неба зонт Над самой головой. Проснулся лёгкий ветерок, Но всё вокруг молчит… Лишь одинокий катерок, Дымясь, вдали урчит. Как, город, утром ты хорош И полон теплоты! Я отдал бы последний грош, Чтоб вечно жил здесь ты. Уходит город далеко… Как на ладони он. И так мне дышится легко… Я счастьем опьянён. Дыша медовой негой губ, Влюблённые молчат… Лишь поезда у дальних труб Колёсами стучат. В своём творчестве Полтавцев часто изображает природу Амурского края, находя в ней красоту и неповторимую прелесть. Обратимся к циклу поэтических пейзажных зарисовок, вошедших в сборник «Весёлый гороскоп». Они лаконичны (в каждой из них всего шестнадцать строк), но чрезвычайно ёмки: каждая несёт богатую информацию об одном из двенадцати месяцев года. Это своеобразные фенологические заметки, в которых автор всякий раз обнаруживает способность подмечать всё новые черты переменчивых картин родной природы. Вот, например, как изображён месяц март на Амуре: Март – зиме родня большая. Со второй же половины Рыхлый снег на солнце тает. В малых реках трутся льдины.

107

День длиннее и теплее. Уж пернатые в заботе. Солнце ярче, лучше греет. Люди тянутся к работе: Тот пройдёт по огороду, Снимет снежные заслоны (В сёлах раньше, чем в природе, Входят в жизнь весны законы), Тот поправит столб ограды, Грунт ногою расчищая, Тот польёт в тепле рассаду, Снег в водицу превращая. А вот каким видит поэт первый месяц амурской осени: Весь сентябрь – портрет букета: Ярок, красочен, как праздник, А листва такого цвета, Будто выкрасил проказник. Сухо, тихо, всё прогрето… Ждёт пора моркови, свёклы. Что за роскошь бабье лето!.. Только б небо не промокло. Ближе к ночи уже зябко, И свежее на рассвете, И не гостьей, а хозяйкой Осень вышла на планету. Чётки сопок очертанья, Видно всё до горизонта. Грустно с августом прощанье… Наползают тучки фронтом.

108

Нельзя не заметить, что стихи не перегружены метафорами, метафорическими сравнениями, цветовыми эпитетами, как это часто бывает в пейзажных зарисовках. Всё просто и в то же время правдиво, точно в этих поэтических картинах природы, заставляющих задуматься о многообразии окружающего мира, о взаимосвязи жизни природы и жизни человека-земледельца, хлебороба, огородника, садовода – человека-труженика. Листая сборники произведений Полтавцева, можно совершить путешествие по временам года. «Зима – пора явлений чудных…», «Весна в лесу», «Гроза», «Запахи лета», «Осень», «Грустны осенние мотивы…», «Осенние миниатюры» – эти стихотворения открывают нам красоту родного края, учат понимать язык природы, призывают охранять всё живое: Нам надо беречь это всё потому, Что чудо-природа, увы, безответна. («Чудо-природа») Ряд стихотворений И.М. Полтавцева посвящены землякам, замечательным людям земли Амурской: А.В. Лосеву, И.А. Ерёмину, В.М. Приёмыхову. Это литературные портреты в стихах, в которых поэт проявил способность уловить и описать наиболее характерные особенности лица, мельчайшие черты характера. Лицо его мне помнится степенное, И кудри рыжие, и выкат синих глаз… – таким автор запомнил своего друга, поэта Игоря Ерёмина. А вот каким запечатлелся в его памяти образ А.В. Лосева, его «современника и наставника»: Людских щедрот соединенье, Культуры клад и доброты, Величье скромности, терпенья, Сомненья враг и суеты.

109

Не зная устали и лени, Ты всех к работе приучал, Наук и книг великий пленник, Для нас начало всех начал. Большое место в творчестве Ивана Михайловича Полтавцева занимают стихотворения о школе, об учениках и учителях. «Голуби и дети», «Новичок», «Первоклассница», «К ветеранамучителям», «Сам себя не узнаю», «Серёжа», «Сельский учитель», «Счастливый день» – эти и многие другие стихи проникнуты большой любовью к детям, глубоким знанием секретов педагогического труда. Память светом вдруг наполнилась, Мои щёки жжёт слеза: Время школьное мне вспомнилось, Чьи-то вспомнились глаза. Я в добро людское верую, Перед кем-то сам в долгу, И учительницу первую Позабыть я не могу. Вот кружочек с закорючкою Я рисую на листке: Кулачок мой с жёлтой ручкою, Словно раб, в её руке. Дирижёром она кажется, От неё исходит свет… Как же с нею не отважиться На пятёрку за ответ? И делю я эту самую, Разгрызая ногти в кровь, Между ней и милой мамою Свою первую любовь. («Первая любовь»)

110

Многочисленные события жизни и судьбы людей Приамурья отражены и в поэме «Вера, или Двадцатый век». Это крупное многоплановое произведение, в значительной мере автобиографическое. На фоне сменяющих друг друга исторических событий автор повествует о жизни большой своей родни в нескольких поколениях и о собственной жизни, на долю которой по времени пришлось почти две трети двадцатого века. Все произведения И.М. Полтавцева навеяны жизнью, проникнуты любовью к родной земле, привлекают своей теплотой, человечностью и заботой о нравственности подрастающего поколения. И в этом весь Иван Михайлович Полтавцев – педагог, поэт, гражданин. Уйдя из жизни, он оставил след На каждом километре Приамурья. Боец, студент и человек – Он отдал всё родной земле и людям. Мы не забудем славного бойца – Учителя, писателя и друга! В чьих книгах прославляется земля И люди дорогого Приамурья. (Вайсман Н. «Памяти Полтавцева», 2005 год)

111

Ивана

О.В. СТАРНОВСКАЯ учитель МОУ СОШ № 6, п. Талакан ТВОРЧЕСТВО ПОЭТА-ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКА ЕВГЕНИЯ ЗАМЯТИНА (Элективный курс «Литература Дальнего Востока»: Из опыта работы) Я хочу познакомить вас с человеком, некогда жившим в Талакане, поэтом, редактором газеты «Бурейский гидростроитель» (1985-1993). Сюда он приехал с Сахалина (а до этого работал на Урале) уже сложившимся человеком и поэтом – членом Союза писателей СССР, окончившим Литературный институт им. М. Горького. По словам руководителей стройки, он быстро вошёл в колею жизни бурейских гидростроителей. На вид неброский, скромный, немногословный, самоуглублённый, он излучал внутреннее и внешнее достоинство. Е. Замятин умел отстоять своё мнение перед мэтрами гидростроения, если дело касалось судьбы конкретного человека, критического выступления в газете. Такой человек способен был выдерживать бешеный ритм работы журналиста-газетчика. Порядочным, принципиальным оставался он в жизни и в своих стихах. Е. Замятин свежей струёй влился в жизнь Амурской писательской организации, часто публиковался на страницах областных газет. И довольно быстро подготовил и выпустил в свет книгу стихов и поэм «Рунный ход». Его творческая манера чемто напоминала манеру любимого им поэта П. Васильева. И. Игнатенко вспоминал: «Случалось во время Комаровских чтений в обществе поэтов читать стихи по кругу. Собратья по перу знакомили слушателей со своими новинками, но Замятин предпочитал вновь и вновь продекламировать васильевские “Стихи в честь Натальи”. Это было трогательно и вызывало сочувствие, хотя очень хотелось услышать от Замятина замятинское. “Ладно. Как-нибудь в другой раз…” – отмахивался он. Но другого раза ждать приходилось порой по году. “Вот когда новая книжка выйдет, почитаете”, – обещал поэт. Но до новой

112

книжки не дожил – отказало сердце, которое он не хотел щадить ни в какую, отмахиваясь от советов признанного авторитета в нашей среде кандидата медицинских наук поэта О. Маслова». Работа в редакции не всегда позволяла «заарканить» творческое вдохновение, как он сказал однажды, но, тем не менее, стихи рождались на самые неожиданные темы: ему было подвластно лирико-драматическое начало, гражданский пафос и даже сатира. Палитра Е. Замятина богата яркими и сочными красками. Поэт умел найти и сказать своё слово так, что о влиянии П. Васильева забываешь. Вот как интересно повествует поэт, например, о прошлом Урала: «Из хвоща топяного, багульника, острой осоки, огибая озёра, не зная охотничьих пуль, по узорью лугов, голубике горячей и сочной волчья стая летела на запах сторожких косуль. И, ломая на кручах свои слюдяные копытца, уходили косули в хромую тревожную даль. Чёрно-бурый шатун наклонялся к ручью, чтоб напиться, и – обманут – ревел, расцарапав губу о хрусталь…» О рабочей гордости, о бодрости духа автор говорит в совершенно неожиданной для такой цели шутливой форме, но получается убедительно: «Вот работка так работка – тыща градусов жары! Если в ад на сковородку попадём мы до поры. Мы на этой сковородке отдохнём с большой охоткой: потолкуем, посвистим, чёрта “Примой” угостим. Скажем: “Эй, тащи дровишек, что-то стало холодать, руки-ноги зябнут слишком. Не пора ль жарку поддать?”» Е. Замятин любит людей сильных, самоотверженных, готовых ради общего дела и продления жизни на земле расстаться со своей собственной жизнью. С мыслью о необходимости жертвовать собой ради новых поколений встречаемся мы в стихотворении «Горбуша»: Уймись, вода, смири гордыню, суша, Встань на колени, дерзкий человек! Идёт на смерть усталая горбуша По голым перекатам горных рек.

113

…………………………………….. Пусть кровь её на дикий камень брызнет, Чтобы оставить свой нетленный след. Уйти из жизни ради новой жизни – Святое право на земле. Не правда ли, звучит это в наши дни очень актуально? Истинная поэзия тем и сильна, что всегда современна. Поэзия Е. Замятина, чей уверенный, хотя, может быть, и не слишком громкий поэтический голос столь рано оборвался на полуслове, является таковой. В программу элективного курса «Литература Дальнего Востока» мы включили творчество этого, на наш взгляд, замечательного поэта. Одно из занятий назвали так: «Потому и живём мы, что бурлит на земле Рунный ход…» (На примере стихотворения Е.Н. Замятина «Рунный ход»). На занятии была проведена исследовательская работа по тексту. Приведём текст стихотворения полностью. Рунный ход В октябре, когда в ласковых росах Отнежилась осень, На вершинах гольцов Откипел и отцвёл Иван-чай, Из холодных морей Вышли светлые стаи лососей, Чтоб в кипении жизни и смерти Потомство зачать. Всё забыли они В тесных водах речушки обычной: И тяжёлую соль океанов, И гром якорей. Когда шли за планктоном И сами служили добычей

114

Чёрным нерпам – Усатым пантерам студёных морей. Косяки их акулы-пираты Безбожно губили, Дожидаясь поживы, У рунных священных путей Вертолёты летали, Рыбацкие шхуны кружили, Их хватали за жабры Удавки японских сетей… Я прощал, хоть обида Отравой под сердцем кипела И хрустела в зубах Кровяная горячая ржа. Я прощал. Но со злобой прощал, неумело: Поминутно хватаясь За ручку кривого ножа. Эту ревность-любовь Я с собою принёс на край света. Помню раненый взгляд, Лживый шёпот малиновых уст. И стыдясь, и ревнуя, и плача, Отказа прося и привета, Добровольно сгораю На медленной каторге чувств. Так, наверно, в реке угасает Лосось благородный. Он порвёт на камнях своё тело И брачный наряд. Но мальки его сил наберутся Для жизни свободной

115

И в студёное море Гурьбой поплывут наугад… Может, тех, кто любить не умеет, Жестокая зависть терзает? Потому не прощают любовь Ни друзьям, ни врагу. Помню, как-то и я За глаза васильковые в мае Был парнями избит На вечернем холодном лугу. А потом я очнулся В сыром незнакомом сарае. Валентина смывала мне Липкую кровь со щеки. Кровь текла и текла. И казалось мне – я умираю, Не от боли и крови, – От милой дрожащей руки. Это было давно. Но опять в душу хлынула нежность. Захлестнула, сдавила И грудь обожгла, как шуга. Я прощал Валентине Её непутёвость и грешность Даже то, что с Валеркой Хохловым, Казалось, Была не строга. Мы с тобой не сумели Детей народить ясноглазых, Я бы тоже их так До поры золотой охранял От врагов и от хвори,

116

От чёрной беды и от сглаза, От холодного ветра И южного ветра-огня. Но спасибо, любовь. Хоть такая, ты всё же нетленна. И страдать от тебя – Это знать, что тебе повезло. И планеты рождаются В тёмной утробе Вселенной Тоже в муках любви, Тоже в яростной схватке со злом… Покрываются цветом Отроги, леса и равнины. Потому и живём мы, Что ярко бурлит на земле Рунный ход красной рыбы, Биение крыл лебединых, Вечный ход человечества В чёрной космической мгле. Текст стихотворения раздаётся учащимся за несколько дней до урока. Первые вопросы, обращённые к школьникам: – Какова тема стихотворения? – Можно ли сказать, что она исчерпывается названием стихотворения? После выяснения восприятия проводится словарная работа, цель которой – привлечь внимание учащихся к удачно найденным автором словам. В ходе исследования совместно приходим к следующим выводам. В стихотворении Е. Замятина «Рунный ход» ясно просматриваются три части, взаимосвязанные и взаимодополняющие друг друга: автор говорит о любви как извечном законе Вселенной, о бесконечности жизни, о вечном её зове. Приобще-

117

ние к этим законам делает человека добрее, чище, ответственнее. Не случайно стихотворение названо «Рунный ход». Как день и ночь, как смена времени года, так всё живое на земле подчиняются изначальным законам. Первая часть стихотворения говорит о том, что счастье каждого поколения достигается путём самопожертвования ради других: Из холодных морей Вышли стаи лососей, Чтоб в кипении жизни и смерти Потомство зачать. На первый взгляд, в стихотворении минимум традиционных художественно-изобразительных средств, но это только на первый. Вслушайтесь: «И сами служили добычей / Чёрным нерпам – / Усатым пантерам студёных морей» – сравнение; «кипение жизни» – метафора. И вновь автор прибегает к сравнению: «Косяки их акулы-пираты / Безбожно губили». Выразительна и метафора «удавки японских сетей». Умело подобранные художественные средства помогают поэту выразить мысль, что всё в природном мире переживает рунный ход, чтобы продлить род, чтобы не дать оборваться жизни. Читаем 2-ю часть стихотворения. Одно из проявлений «Рунного хода» – чувство любви, неподвластное разуму. Автор откровенно называет имя любимой: А потом я очнулся В сыром незнакомом сарае. Валентина смывала мне Липкую кровь со щеки. Кровь текла и текла. И казалось мне – я умираю, Не от боли и крови, – От милой дрожащей руки.

118

Говорят, что любовь слепа, никто не может объяснить, как она появляется и проявляется. Это болезнь, это стихия, это ураган и «цунами». Конечно, если любовь настоящая, которая прощает всё, даже измену. Как пронзительны строки стихотворения: И стыдясь, и ревнуя, и плача, Отказа прося и привета, Добровольно сгораю На медленной каторге чувств. Вероятно, эта любовь безответна, тем более эти строки вызывают сочувствие и понимание, несмотря на безысходность. И вновь автор прибегает к выразительным сравнениям: «Добровольно сгораю на медленной каторге чувств»; «Так, наверно, в реке угасает лосось благородный». Этими словами автор утверждает мысль о неразрывной связи мира природы и мира человека. Эта неразрывность прослеживается и в других строчках стихотворения. Например, «нежность хлынула, захлестнула, сдавила». И в третьей части стихотворения звучит мысль о связи мира природы и человека: И планеты рождаются В тёмной утробе Вселенной Тоже в муках любви, Тоже в яростной схватке со злом… Меняется ли лексика от начала стихотворения к его к концу? Где она становится наиболее высокой? Именно в третьей части стихотворения появляются слова благородный, любовь нетленная, планеты рождаются, вечный ход человечества. Автор понимает, что «рунный ход» есть не только у рыб, это и великий «ход человечества». Тема завершена, стихотворение прочитано. Как его завершённость обозначена композиционно?

119

Начало: «Вышли светлые стаи лососей, / Чтоб в кипении жизни и смерти / Потомство зачать». Конец: «…бурлит на земле / Рунный ход красной рыбы, / …Вечный ход человечества». На заключительном этапе урока идёт работа с иллюстрациями. Учащимся предлагается подобрать цитаты из стихотворения Е. Замятина к иллюстрациям, которые учителем выводятся на экран. – Удалось ли передать настроение стихотворения? Какая иллюстрация точнее выражает идею стихотворения? – Насколько передано движение? Слышите ли вы шум воды? Такие вопросы усиливают творческое воображение, способность эстетически оценивать произведение. – Итак, к какому выводу приводит нас автор? Стихотворение – это обращение, призыв к людям не нарушать «вечный ход человечества в космической мгле», напоминание, что он невозможен без борьбы, без жертв, без боли, без любви…

120

И.А. СЕЛИВЁРСТОВА зав. литературно-краеведческим музеем им. А.В. Лосева БГПУ ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ Г.А. ФЕДОСЕЕВА (Материал для элективного курса «Литература Приамурья») Григорий Анисимович Федосеев – геодезист, землепроходец, известный писатель, продолживший в русской литературе традиции Арсеньева и Обручева. Он замыкает список отечественных первооткрывателей, начинающийся именами Хабарова, Дежнёва, Семёнова-Тян-Шанского, Шмидта и др. Родился Федосеев 19 января 1899 года на Северном Кавказе в станице Кардоникской. Его родители, простые крестьяне, вряд ли могли предположить, что их сын почти всю жизнь посвятит путешествиям, а книги его станут настолько популярными, что будут издаваться миллионными тиражами, переводиться на множество иностранных языков и разойдутся по всему миру. Григорий Федосеев рано лишился отца. Уже в мальчишеские годы ему пришлось каждое лето от темна до темна работать на сыроварне, чтобы зимой было чем платить за обучение. Учился Федосеев с большим интересом. С раннего детства испытывал необыкновенную любовь к живой природе. Исходив пешком все прилегающие к предгорьям Кавказа леса, Федосеев ещё подростком пристрастился к охоте. В одной из своих книг писатель вспоминал, как однажды в детстве вместе с товарищем преследовал подраненную лису. Затравленный зверь укрылся от мальчишек в норе, а разгорячённый охотой Григорий стал протискиваться за ним в нору. Мальчику представлялось, что он непременно ухватит лису за хвост. В полной темноте он продвигался ползком с вытянутой вперёд рукой. Перепуганное животное искусало не только руку, но и лицо юного охотника. С израненной рукой и окровавленным лицом Федосеев вернулся домой и конечно сильно напугал мать. Но этот случай нисколько

121

не устрашил будущего натуралиста, а просто сделал его более внимательным и осторожным по отношению к лесным обитателям. В своих воспоминаниях Федосеев пишет: «Этот угрюмый лес моего детства научил меня любить природу, её красоту, первобытность. Меня влекла всепоглощающая страсть, неутомимое желание проникнуть в неисследованное»1. В 1926 году Федосеев окончил Кубанский политехнический институт, получив специальность инженера-геодезиста. Задачей экспедиций, руководителем которых на долгие годы он стал, было составление карт малоисследованных районов нашей страны. 30 лет своей жизни Федосеев посвятил геодезической работе, сопряжённой с ежедневным риском и вечными странствиями. Пешие маршруты его экспедиций достигали сотен, а порой и тысяч километров. Он прошёл страну от Кольского полуострова до Закавказья, от Сибири до Охотского моря. Более 20 лет жизни посвятил Федосеев составлению карт Сибири и Дальнего Востока. Его маршруты пролегали по Хибинам и Забайкалью, по Саянам и Туве, по горам и ущельям Приангарья, по территории Якутии и Амурской области. В 1949-1955 гг. Григорий Федосеев жил в г. Зея Амурской области. В 1992 году там был открыт дом-музей писателя. В день рождения Федосеева в музее собираются те, кто был знаком с писателем-геодезистом. По воспоминаниям членов экспедиций и знакомых с Федосеевым жителей Зеи, Григорий Анисимович всегда поражал своей неутомимостью, работоспособностью, энергичностью, умением расположить к себе с первой встречи. Походная жизнь приучила этого человека быстро приспосабливаться к любой обстановке и довольствоваться самым скромным уютом. Одевался Федосеев обычно просто: защитного цвета гимнастёрка из тонкого сукна, заправленные в хромовые сапоги синие бриджи. Спортивная выправка и подтянутость делали его похожим на кадрового военного. И только узкий кавказский ремешок-пояс и суконная шляпа с широкими полями определяли в нём сугубо гражданского человека. Приветливая улыбка, подвижные, проницательные глаза, какая-то особая 1

Цит. по документальному фильму М. Заплатина «Последний костёр».

122

располагающая манера выслушивать собеседника, умение держать себя удивительно скромно – во всём этом угадывался человек волевой, высокообразованный. Федосеева отличала мягкость и большая душевная доброта и в тоже время требовательность при исполнении служебного долга. За это он был уважаем и любим теми, кто делил с ним тяготы походной жизни2. Работа в экспедициях, долгие годы непрерывных походов обогатили будущего писателя множеством жизненных наблюдений. Ф.Ф. Ерощева, близко знавшая Федосеева, отмечает: «Все эти наблюдения изо дня в день, причём в любых условиях, запечатлевались в дневниках, которые всегда велись по “горячим следам”: у ночного костра, в палатке под шум проливного дождя, на кромке тектонического разлома вулкана цирка под пронизывающим ветром»3. Записи Федосеев вёл регулярно, несмотря на непогоду и физическую усталость после тяжёлых изнурительных переходов. Из воспоминаний Г.А. Федосеева: «В походе я никогда не расставался с дневником и всегда старался вписать в него первое впечатление. Отложи я записи на завтра и то огромное впечатление, которое я получил при первом знакомстве, невозможно было бы восстановить»4. Чтобы не носить с собой множество тетрадей, Федосеев оттачивал каждую фразу и только после этого записывал. Так рождался очень точный, лаконичный стиль писателя. За двадцатилетие кочевой экспедиционной жизни Григорий Анисимович глубоко изучил нравы, повадки многих обитателей тайги, рек, гор. Он стал большим знатоком флоры и фауны Приохотского края, умелым и удачливым рыбаком и охотником. Собранную им большую коллекцию растений, певчих птиц, шкур и рогов обитателей Сибири и Дальнего Востока писатель впоследствии передал в дар Академии наук5. «Наблюде2

Волчков В. Наш Федосеев // Амурские вести. 1994. 11 февраля. Цит. по: Ерощев Ю. Певец мужества и отваги: К столетию со дня рождения писателя Г.А. Федосеева // Человек труда. 1999. № 7. 11-17 февраля. С. 3. 4 Там же. 5 Ермоленко Г. Геодезист и писатель // Наука в Сибири. Еженедельная газета Сибирского отделения РАН. 1999. № 14. 3

123

ние за жизнью животных и растений в этих забытых, неизведанных человеком краях я считал священной обязанностью, хотя это к моей работе отношения не имело», – вспоминал впоследствии Федосеев6. Забавные и рискованные встречи с таёжными обитателями легли в основу многих произведений писателя. Впервые дневниковые записи Федосеева были опубликованы в 1951 году в журнале «Сибирские огни». Затем отдельным изданием вышли его очерки «Мы идём по Восточному Саяну», а в 1953 году – «Загадки леса». Сам автор называл их документальными рассказами о подвигах советских людей, о тех, кто ценою жизни заплатил за открытия на карте нашей Родины. Всерьёз же литературой геодезист занялся только на пенсии. Сначала его произведения носили дневниковый характер. Героями его произведений становились люди, сопровождавшие писателя в экспедициях: Михаил Куцый, Кирилл Лебедев, Трофим Пугачёв, Улукиткан и другие. Перу Федосеева принадлежат повести: «В тисках Джугдыра» (1956), «Глухой неведомой тайгою: Записки путешественника» (1960), «Пашка из Медвежьего лога» (1964), «Тропою испытаний» (1965), «Злой дух Ямбуя» (1966), «Смерть меня подождёт» (1967), «Последний костёр» (1971) и др. В 1989 году вышло трёхтомное собрание произведений Г. Федосеева. Его творчество – это размышления о жизни, о мужестве и благородстве, о дружбе и братстве, о суровой таёжной природе и её многочисленных обитателях. Произведения Федосеева проникнуты внутренней теплотой, любовью и беспредельной верой в человека и освещены редким обаянием и богатством личности писателя. В предисловии к роману «Смерть меня подождёт» Федосеев признавался: «Труд исследователя всегда был для меня тяжёлым испытанием. Ему я посвятил всю свою жизнь. Но я не подозревал, что написать книгу куда труднее. Порою меня охватывало разочарование, я готов был бросить свою работу, и толь-

6

Цит. по документальному фильму М. Заплатина «Последний костёр».

124

ко долг перед своими мужественными спутниками заставлял меня снова и снова браться за перо»7. Примечательно мнение писательницы М. Шагинян, высказанное в предисловии к роману «Смерть меня подождёт». Произведения Федосеева она относит к тем, в которые можно войти как в открытые двери: вы входите и «дышите свежим воздухом, ощущаете землю под ногами, слышите говор людей, птиц, шум реки, шум леса, словно вступили в реальную жизнь». Они дарят читателю ощущение «нравственной силы человека, нравственной закалки его при долгой жизни лицом к лицу с суровой и подчас грозной природой»8. Одним из главных героев каждого произведения Федосеева была живая природа, которую автор изображал не только с любовью, но и с тонким пониманием и глубоким знанием. И, наверное, не было бы оно столь широким и точным, не окажись рядом с Федосеевым проводников-эвенков. В одном из интервью писатель с признательностью вспоминал: «Как благодарен я судьбе, что встретился с ними. Покорение недоступных гор и рек было бы невозможным без их таёжного опыта и знаний»9. Эвенк Улукиткан стал для Федосеева не только проводником, но и дорогим другом. Охотник, отлично знавший горы и таёжную глухомань, много повидавший на свете, Улукиткан был приглашён участвовать в работе геодезической экспедиции проводником. И сразу в этом маленьком, сухоньком человеке, одетом в старую доху, русские землепроходцы разглядели светлый ум, душевную тонкость, чуткость и доброту по отношению к людям. Из интервью с Федосеевым: «Он пришёл к нам в геодезическую экспедицию стариком уже, маленьким, щупленьким, всегда улыбающимся и принёс огромный опыт лесных кочевников. Он ведь сам был уроженцем этой глухой тайги Алданского нагорья, где мы занимались картографированием. Но его досто7 Федосеев Г.А. Смерть меня подождёт. Новосибирск: Новосибирское книжное изд-во, 1962. С. 3. 8 Цит. по: Ерощев Ю. Певец мужества и отваги: К столетию со дня рождения писателя Г.А. Федосеева // Человек труда. 1999. № 7. 11-17 февраля. С. 3. 9 Цит. по документальному фильму М. Заплатина «Последний костёр».

125

инство было не в опыте, а в человечности. Это был удивительной души человек, воспитанный природой. Мы с ним работали очень легко. Нам не нужно было искать броды через реки, перевалы, проходы к вершинам. Всё это он хранил в своей памяти, и мы только пользовались его услугами. Этот неграмотный человек был по существу нашим университетом. Мы учились у него и мужеству, и терпению, и доброте. Мне кажется, что этому человеку я должен был поставить памятник в виде тех книг, которые я посвятил ему»10. В 1963 году Федосееву пришло письмо из селения Бомнак Амурской области, где жил девяностолетний проводник, что Улукиткан погиб в тайге. Горькая весть потрясла Григория Анисимовича. На следующий год он поехал на берега Зеи и на могиле Улукиткана собственными руками соорудил памятник, увенчав его железобетонным туром, подобно тем, какие строят геодезисты на горных пиках. В бетон вмонтированы чугунные плиты с надписями. Вот что написал на этих плитах Федосеев: «Тебе, Улукиткан, были доступны тайны природы, ты был великим следопытом, учителем, другом». Одним из самых популярных произведений Федосеева стала повесть «Злой дух Ямбуя». Трагические события, описываемые автором, также как и во многих других его произведениях, имеют документальную основу. Вблизи горы Ямбуй один за другим бесследно исчезают люди: геодезисты и кочующие в этом районе Алданского нагорья эвенки. Срывается план работы огромной экспедиции. А среди некоторой части эвенкийского населения возрождается вековой страх перед злыми духами. Начальник экспедиции, радист и проводник-эвенк Долбачи отправляются на поиски пропавших людей. Особое настроение описываемым событиям придаёт образ неторопливой, но незыблемой вековой тайги, хранящей множество тайн и опасностей для человека. Одно из главных мест в повествовании отводится изображению быта эвенков – диких кочевников-свободолюбцев, их душевному благородству, готовности придти на помощь «лючи» 10

Цит. по документальному фильму М. Заплатина «Последний костёр».

126

– как называют они русских. Тревоги и радости эвенков близки и дороги автору, ведь сам он прожил среди эвенкийского населения добрую треть своей жизни. Именно поэтому ярки и незабываемы созданные Г. Федосеевым образы старика Карарбаха, которому даже полная глухота не мешает «слышать» тайгу лучше всех, суровой, но мудрой Лангары и других эвенков. Воображение читателя, несомненно, поразят не только события, изображаемые Федосеевым, но и описанный им суровый неприветливый край. Край, который «никогда не манил к себе людей, не возбуждал любопытства исследователя, оставался в стороне от цивилизации». Но тот, кто однажды побывал здесь, навсегда сроднился с безмолвием этой «скупой земли», с её «серым выцветшим небом», «зыбунами», «лысыми буграми», «чахлыми лиственницами», «застывшими в вечном поклоне елями», «бельмоватыми озёрами» и «заплесневелыми болотами». Край, где «зимою только вой холодного ветра, а летом топь и комары, да изредка на глаза попадается след зверя. Забытый людьми край»11. По повести «Зой дух Ямбуя» в 1978 году на центральной киностудии имени Горького снят художественный фильм с одноимённым названием. В повести «Последний костёр» (1967) Федосеев вновь возвращается к образу Улукиткана. Словно вспомнив, что ещё не всё рассказал об этом удивительном человеке, Григорий Анисимович повествует о трудной молодости эвенка, о трагических потерях, которые ему пришлось пережить, и радостях общения с новыми интересными людьми. Книга заканчивается гибелью Улукиткана. С глубоким проникновением в психологию героя Федосеев описывает последние часы жизни Улукиткана, как до последней минуты боролся со смертью этот сильный духом старик. «Последний костёр» стал словно последним поклоном писателя дорогому другу. Для самого же Федосеева эта книга тоже оказалась последней.

11

Федосеев Г.А. Злой дух Ямбуя: Повесть. Улан-Удэ: Бурятское кн. изд-во, 1995. С. 3-4.

127

Среди незавершённых работ Федосеева осталась разрозненная рукопись повести «Меченный». Материал для неё Федосеев начал собирать ещё в тридцатые годы. В ней рассказывается о таёжной жизни забайкальского и приамурского Севера, о суровой, наполненной непримиримой борьбой судьбе стаи белогрудых волков. По замечанию Е.И. Глосинской-Федосеевой – супруги Григория Анисимовича – эта повесть была любимым произведением писателя. Но другие литературные планы, стремление рассказать о своих товарищах-геодезистах и их нелёгком труде постоянно мешали ему закончить «Меченного». И хотя, как утверждает Глосинская-Федосеева, сюжетно повесть была завершена, требовательный к себе Федосеев продолжал шлифовать её и не торопился печатать. Жанр произведения определился не сразу. Сначала автору казалось, что это должна быть сказка. И в первых рукописных вариантах птицы и другие жители тайги как люди судачили между собой о проделках волчицы Одноглазой и её потомства. Впоследствии, в ходе развития повествования реальность вытеснила элементы сказки. После смерти Федосеева его супруга, перед тем как передать в редакцию рукопись, удалила из неё те страницы, где повествование имело сказочную форму12. Неизвестно, как сложилась бы судьба произведения, если бы рукопись не попала в руки редактору Амурского отделения Хабаровского книжного издательства М.Л. Гофману. В одной из бесед Марк Либерович вспоминал, что повесть была совершенно не готова к печати и состояла из отдельных не связанных частей. И только благодаря редакторскому таланту Гофмана, который буквально прописал «соединения» и с их помощью объединил части в целое произведение, рукопись приобрела законченный вид. Сам Гофман считал издание этой повести своей лучшей редакторской работой13. И это действительно была работа филигранная, если ни один из читателей не заметил при прочтении чужой руки. Именно в таком 12

Глосинская-Федосеева Е.И. Послесловие к повести Г. Федосеева «Меченый» // Приамурье моё – 1971: Литературно-художественный сборник. Благовещенск: Амурское отделение Хабаровского кн. изд-ва, 1971. С. 112. 13 Из беседы автора данной статьи с М.Л. Гофманом от 16 апреля 2007 г.

128

виде повесть и была опубликована в 1971 году в литературнохудожественном сборнике «Приамурье моё». Амурская земля была по особому дорога Г. Федосееву. Среди архивных документов литературно-краеведческого музея БГПУ есть копия последнего письма Г.А. Федосеева другу и сотруднику В. Бермичеву, который исходил с писателем не одну тысячу километров дальневосточной тайги. «Дорогой Володя! Ты уж прости меня за долгое, порой нетерпимое молчание. Идут лета, и совершенно нет времени для личной жизни. Литература поглотила всё. Живу где-то в стороне от себя. Спасибо тебе за всегда тёплые, хорошие письма. Край, где ты живёшь, дорог мне. Шесть лет прожил я в нём, а кажется всю жизнь. А ведь были куда интереснее места и побогаче – Саяны, Забайкалье, Кромка Ледовитого, Кавказ, но не то. К тому же я родился, как писатель на Зее. Очень хочется побывать ещё раз там. 19 января мне 70 лет – страшно подумать, но я ещё, слава богу, на ногах, живу без горшков, сдвигов и работаю по 12 часов в сутки. Передай мой большой привет семье. Собираюсь послать в Вашу газету отрывок из новой повести. Ещё раз спасибо тебе, Володя, за письмо, оно мне дорого. Обнимаю. Г. Федосеев. 12.02.68». Григорий Анисимович Федосеев не дожил до своего семидесятилетия полгода. Он умер 28 июня 1968 года. Писатель завещал похоронить своё сердце в Краснодаре, а прах у пика Грандиозного, главной вершины Восточного Саяна. Геодезисты выполнили последнюю волю товарища. Весной 1969 года К.Р. Лебедев и М.М. Куцый на высокой скале поставили памятник Г.А. Федосееву – усечённый восьмигранник, увенчанный геодезическим туром из нержавеющей стали. В одну из граней основания вделали металлическую плиту с барельефным портретом писателя и датами жизни. На металлической плите, вделанной в противоположную грань, – слова писателя: «Карта…

129

как просто на неё смотреть и как не просто, порой мучительно трудно создавать её!..» Г. Федосеев – единственный писатель, чьё имя носят три перевала в разных точках мира. В июле 1969 году Иденский перевал Восточных Саян (там находится могила писателя) переименован в перевал Федосеева. В 1970 году его именем назван перевал в хребте Абшира-Ахуба в 30 км от станицы Кардоникской, где родился Федосеев (Северный Кавказ). Третий перевал с именем писателя находится на Памире в Дарвазском хребте близ пика Арнавад (Таджикистан).

130

И.В. ИЛЮЩЕНКО учитель МОУ СОШ № 4 г. Белогорска ИЗУЧЕНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ПИСАТЕЛЕЙ ПРИАМУРЬЯ В ШКОЛЕ Вопрос изучения произведений писателей Приамурья в школе звучит сегодня актуально. Современные уроки должны помогать нравственному взрослению подрастающего поколения. Существовало много концепций «новой», «свободной» школы, «прогрессивных» теорий обучения. И не только у нас – во всём мире. В книге С.Л. Соловейчика «Час ученичества» рассказывается о Джоне Дьюи, профессоре Колумбийского университета, высказавшем в 1897 г. свой взгляд на обучение и воспитание. «Что такое воспитание? – спрашивал он и в несколько торжественной манере отвечал. – Я считаю, что воспитание – это процесс жизни, а не подготовка к будущей жизни». Мысль не новая, её не раз высказывали. Но главное, считает Дьюи: «Прогресс школьника не в успехах в изучении наук, а в развитии новых отношений, интересов, обогащении опыта». Значит, школа должна развивать ученика – его интересы, жизненный опыт, способности. Развивают ученика не только на уроках, но и на внеклассных мероприятиях, литературных конкурсах, встречах с поэтами, мастерами слова. В СОШ № 4 г. Белогорска во время недели русского языка и литературы традиционно проводятся «Приёмыховские чтения». В честь В.М. Приёмыхова, известного писателя, кинорежиссёра и актёра, учащиеся читают полюбившиеся стихи – не только известных русских писателей, но и писателей Приамурья, а также стихи собственного сочинения. На таких мероприятиях школьники учатся всматриваться в живую историю родного города, реки, улицы, берёзки, стоящей рядом с отчим домом. Великий мир школьники начинают познавать с мира, «который за окном»: Есть страна, что не понять умом, Сердце чьё вовеки не остынет.

131

И она наш отчий милый дом, А зовётся ласково – Россией. Это строки из стихотворения «Моя Россия» молодой поэтессы г. Белогорска Екатерины Уткиной. Так с восприятия красоты родного края воспитывается любовь к Родине, пробуждаются патриотические чувства, гражданственность. Не оставаться равнодушными призывает в стихотворении «Замёрзшие слёзы» белогорский поэт Н. Дегтярёв: Однажды я видел: замёрзшие слёзы Застыли на ветке у старой берёзы. Коснувшись дыханья шального мороза, Заплакала тихо и странно берёза. Но слёзы не капали в землю, как раньше… Они превращались в сосульки литые, Мороз подсказал нам, что мы не святые Коль вены ей вскрыли и сок её выпили. Ученикам интересно знать, что, подобно могучему орлу, широко раскинул свои крылья Дальний Восток, что живут и трудятся здесь люди, с гордостью называющие себя дальневосточниками, амурчанами. Открытием для пятиклассников стали сказки о быте и нравах эвенков Приамурья, пересказанные амурским писателем Г. Федосеевым. Сказки передают опыт традиционного хозяйствования в условиях севера, учат щадящему природопользованию, знакомят с культурными традициями малых народов. Школьники «отправляются в путь» тропами жизни эвенков, главным из которых был старый охотник Улукиткан, знающий обычаи и бытовые ритуалы предков не понаслышке. Через рассказы охотника Улукиткана Г. Федосеев описал житейский опыт эвенков, прекрасное и тонкое понимание ими природы. Сейчас у эвенков есть проблемы сохранения своего народа, так как уничтожается источник их жизни – тайга. Для них она мать, дом и вся жизнь. Ученики понимают: Г. Фе-

132

досеев призывает беречь природу, а это общее дело для всех жителей нашей области. Писатель-дальневосточник Д. Нагишкин, автор «Амурских сказок», в совершенстве постиг устное творчество народов Дальнего Востока. В пересказанных им сказках в живых конкретных образах противостоят друг другу добро и зло. Писатель учит читателя понимать, что носителем зла является тот, кто нарушает вековечный закон тайги: кто не поделился куском с голодным, не помог слабому, не пустил к своему очагу сироту. Ученики приходят к выводу, что лентяев ждёт наказание. Изгнанная из рода, капризная и ленивая Ладо превращается в лебедя; а Айога – в гуся. Такого позорного качества, как лень, стыдятся не только люди и звери, но даже и вещи: нож, острога – помощники бедняка Монокто. В сказке нет места трусам с «заячьим сердцем», ничто не может сравниться с горем охотника, у которого в груди оказалось жалкое и трусливое сердце. Только пройдя через семь испытаний мужества, Индига может обрести своё утерянное мужество и сердце. Достаётся и хвастунам – больше всего в образе зайца, который и окосел-то в наказание за хвастовство. Осуждаются эгоизм и жадность. Сказки, легенды и предания эвенков – жемчужина народной мудрости. Прочитав рассказы приамурского писателя Вс. Сысоева, ученики с гордостью делают вывод, что дальневосточники – натуры сильные и вольнолюбивые, добрые и заботливые. Главный герой рассказов Иван Богачёв – тигролов, но сразу и не определишь профессию этого человека. Ученики отмечают у него такие качества, как доброта, неторопливость и даже застенчивость. Только крепкие руки, мускулистые и развитые, как у борца, говорят о большой силе, необходимой охотнику в рукопашных схватках с могучим и ловким зверем. «Он благороден в своих помыслах», так как ловит тигра «руками», не причиняя ему вреда, не убивая. «Стрелять тигрицу нет смысла, она через год-два снова тигрят принесёт», – говорит тигролов. Вс. Сысоев, рассказывая о незабываемых чувствах, которые захватывают человека во время охоты, приучает к мысли, что тигр заслуживает охраны и дальнейшего изучения, является живым памятни-

133

ком великолепия кедрово-широколиственных лесов. Писатель уверен: «Леса Дальнего Востока потускнели бы, исчезни в них тигр!» В настоящее время его книга особенно актуальна, так как в Амурской области уделяют большое внимание экологическому просвещению. 25 апреля 2009 года в Благовещенске состоится открытие памятной скульптуры «Амурский тигр». Вдохновлённые этой идеей ребята решили участвовать в конкурсе рисунков «Сохраним Амурского тигра вместе». Интерес к книгам амурских авторов обусловлен не только их содержанием, но и красочным оформлением. Книги иллюстрированы акварелями хабаровского художника Г.Д. Павлишина. Дальневосточная природа изображается им реалистично, ярко. Например, иллюстрации к рассказам Вс. Сысоева «Тигролов» завораживают своей творческой силой, ёмкостью, точностью. В книге Д. Нагишкина «Амурские сказки» соединились волшебное мастерство слова сказителей с талантливой кистью художника. Для каждой иллюстрации Г. Павлишин нашёл особенный творческий стиль, возродив традиции народного искусства амурской земли. Художник Г. Палкин в «Сказках народов» раскрыл красоту и самобытность культурных традиций народов Дальнего Востока. Всех героев сказок он одел в красочные национальные одежды и украсил страницы книги орнаментами, фольклорными символами. Красочные иллюстрации притягивают детское сердце и подталкивают взять книгу с полки, перелистать и прочитать. А после их изучения школьники захотели сами создать поэтические сборники, в которые не только вписали полюбившиеся стихотворения, но и сами проиллюстрировали их. С большим интересом знакомились ученики с творчеством талантливого амурского писателя-баснописца Н. Фотьева, который поднимает злободневные проблемы, остро и метко обличает косность, грубость, зазнайство. Понравился детям и его рассказ «Запах кедра», где воспевается дорогой сердцу автора Дальний Восток с его удивительной природой и не менее удивительными людьми. Он переносит читателей в Сутарские кедрачи, расположенные недалеко от старинного амурского села

134

Раде, которое по-местному называют красивым и живым именем Рада. Вместе с главным героем ученики отправляются в памятное путешествие по тем незабываемым местам, в которых растёт дальневосточный кедр. Автор невольно заставляет читателя насладиться неповторимым смолисто-кремовым запахом кедровых шишек. Этот запах ощутим и волнителен. Неслучайно рассказ называется «Запах кедра». Именно запах кедра помог герою увидеть, как хорошо на нашей дальневосточной земле, «как любезен сердцу каждый уголок». Рассказ интересен школьникам глубоким эмоциональным раскрытием внутренней жизни героя, тонким и поэтическим описанием родной природы, своеобразным сочетанием лирики и мягкого юмора. Изучение произведений Приамурья в школе начинается, несомненно, с книг поэта-дальневосточника П. Комарова. Сборник его стихов «У берегов Амура» свидетельствует о том, что в поэзию вошёл человек яркого, необычного дарования. В его стихотворениях прослеживается пришвинская традиция в изображении природы. Человек – не «деталь пейзажа». Он – поэт… Красота открывается нам не сама собой, а благодаря тому поэтическому богатству, которое он вносит от себя, «как свой человеческий дар Земле». Стихи Комарова для детей в доступной и увлекательной манере открывают читателям целый мир дальневосточной природы, обогащают их знания, воспитывают чувство любви к родине, приобщают к красоте. Нет на Дальнем Востоке, пожалуй, ни одного поэта, не написавшего сердечных строк о дальневосточной земле, о её тайге, Ставшая лесах, водах, со времени реках. П. Комарова традиционной тема родной земли, Дальнего Востока и России, так или иначе, звучит у белогорский поэтов разных поколений и разных творческих интересов. Их поэзию отличает чувство сыновней любви и привязанности к родным местам, к своему дому. Город в их стихах – живой, динамичный, любимый. Один из таких замечательных людей – Владимир Володин – человек яркого и необычного дарования, о таких говорят: педагог от Бога. Его талант рождён на амурской земле, связан с делами и думами современных нам людей, с любовью к детям,

135

своему делу. Его поэзия имеет социальную направленность. Школьников привлекают стихотворения В. Володина, в них всегда присутствует добрый юмор. Поэт тонко чувствует природу, наверное поэтому его стихотворение «С добрым утром!» легко запоминается: Земля просыпается, радуясь свету, И птичьему звону, и первым лучам, Туманным рассветам звенящего лета, Весёлому ветру и серым дождям… Высокие трели разносятся где-то, Колышутся травы, купаясь в тепле. Земля просыпается, радуясь свету, И мы благодарны за это земле! Не менее интересно творчество Ю. Голеняева, своим стихотворением «Город над Томью-рекою» он вновь влюбляет белогорцев в город: Ты загляделся в заречные сини, Город, тебе свою песню пою. Ты тоже частичка великой России, Ты её сын в приамурском краю. Город любимый, ты в сердце прописан Сказкой прошедшей и былью живой. Воздух твой чистый, весь солнцем пронизан, Город над Томью – раздольной рекой. В поэтических строках углубляется историзм раздумий поэта. Благодаря этому патриотическая тема приобретает широкое звучание: И никуда от себя мне не деться. Сколько ж прошло снегопадов и гроз?! Мчится моё босоногое детство По переулкам твоим, Белогорск.

136

Был деревянным ты, стал белокаменным, Пятиэтажки – бригадный наш труд. Их воздвигали своими руками мы, Пусть в них мои белогорцы живут. Люди, труд, радость жизни отражаются в стихах, как в зеркале души поэта: Строили мы, и награды не ждали, Верили – жизнь ещё вся впереди… Здесь я родился, учился, здесь рос… Родину мы не придумали сами, Родина мне – мой родной Белогорск! Белогорский поэт Сергей Данюк в стихотворении «Край Амурский» тоже славит родную землю: Край Амурский, леса и озёра, Буйных рек величавая стать. Красоту эту всю созерцая, Просто трудно поэтом не стать. Городские картины и пейзажи исполнены внутреннего движения, эпитеты красочны и разнообразны: Летом солнце асфальт даже плавит, А зимою мороз здесь жесток. Всё равно я люблю всей душою Свою Родину – Дальний Восток. Белогорск от Москвы наш далёко. Нет театров, метро, галерей, Но зато здесь природа такая, Выйдешь летом в заветный лесочек, Чтоб немного грибочков собрать. Постоишь, красотой околдован, И охватит тебя благодать.

137

Чувства сердечной привязанности к нашему городу, красота белой сопки, на которой стоит Белогорск, теплота слов и любовь к его жителям слышится в стихотворении «Белогорск»: Вот опять на спящий город Выпал снег с утра, И ещё белее стала Белая гора. Картины природы чередуются со сказочными образами: Реку Томь сковал, как панцирь, Крепкий, прочный лёд. Я смотрю, как над горою Солнышко встаёт. С. Данюк любуется зимним пейзажем и говорит, что человек не может не быть счастливым на амурской земле: Знаю я – через минуту Тьма ночи пройдёт. И как в доброй сказке Город оживёт. За сказкой приходит быль: суета, заботы, каждодневная рутина, за которой – судьбы горожан: Замелькают иномарки, Поезд прогремит, И автобус старый, жёлтый Дверью заскрипит. В нашем городе живут талантливые люди, подтверждение тому – сборники их стихов. Современные школьники хотят знать и изучать произведения творчески мыслящих людей Бело-

138

горска, чтобы тоже научиться чувствовать таинственную и величавую красоту нашего края. Книги писателей Приамурья рассказывают о благородстве, любви, верности, помогают школьникам узнать о земле, на которой родились они, воспитывают чувство долга и гражданскую ответственность. На уроках, посвящённых изучению произведений Приамурья, рождается особое отношение к добру и злу, чести и бесчестию, потому что за каждой строкой – ценнейший опыт наших писателей-земляков. Перед учениками встаёт такой знакомый и незнакомый, холодный и чистый покой Приамурья, их завораживает неповторимая игра красок «земли амурской», удивляет широкий и величавый Амур-батюшка, пленяют своей неизведанностью необозримые дальневосточные просторы. Всё это – родной дом, где можно встретить удивительно добрых, умных и заботливых людей. Такие уроки раскрывают особенности литературной жизни Приамурья, воспитывают у школьников любовь к родной земле и на примере героев-амурчан развивают способности, необходимые для самореализации учащихся. Урок внеклассного чтения на тему «Сказочный мир эвенков в произведениях Г. Федосеева» Цели: – развивать умение анализировать текст «вслед за автором»; – учить тонкому пониманию природы на примере народов Амура; – знакомить с бытом, традициями и нравами народов Амура; – воспитывать любовь к чтению произведений писателей Приамурья. Оборудование: карта Дальнего Востока, иллюстрациипазлы для создания картины по сказкам Г. Федосеева.

139

I. Слово учителя. Перед вами карта, на которой цветным карандашом отмечены границы Дальнего Востока. Что вы видите? (Ученики говорят о своих впечатлениях.) Подобно могучему орлу, широко раскинул свои крылья Дальний Восток. На этой земле живут люди, с гордостью называющие себя дальневосточниками. А вот здесь живём мы с вами, это наш любимый город Белогорск. Ребята, мы – амурчане, потому что живём в Амурской области. Среди нас представители 109 национальностей и малых народов: нивхи и чукчи, нанайцы и удэгейцы, орочи и эвенки, ительмены и коряки, юкагиры и якуты, эскимосы и айны и другие коренные народности. Хотите о них узнать больше? Тогда отправляемся в путь. А кто знает, какой дорогой туда идти? (Дорогой знаний.) II. Беседа по теме. Сегодня мы отправляемся в путь тропами жизни эвенков, главным из которых был старый охотник Улукиткан. Он умный, знает обычаи и ритуалы предков. Сегодня вы сами составите иллюстрированную картину по сказке. Вот это старый охотник Улукиткан. Люди в национальной одежде – эвенки. Эвенки хорошо относятся к природе, к своей земле, потому что она – часть их самих. Но им представляется, что люди находятся в окружении всевозможных духов. Ученик 1. Охотник Улукиткан рассказывает о злом духе Ямбуя. Жизнь человека в тайге всегда была полна опасностей. Самый опасный враг охотника – медведь (картинка медведя). Против силы зверя эвенк использовал самострелы, петли, ловушки или рогатины, поэтому охотник нередко погибал в этой неравной схватке. Страх перед зверем породил обряд поклонения духу медведя. Дух Харги, который живёт на гольце Ямбуй, страшит всех эвенков. О нём говорит старая эвенка Лангара – героиня книги Г. Федосеева. Ученик 2. «Три листопада назад девка потерялась. Пошла на озеро уток стрелять и не вернулась. Долго искали – не нашли. Без следа потерялась. Потом две зимы назад мужик, шибко хо-

140

роший охотник, пошёл на Ямбуй сокжой промышлять и тоже пропал. Мой старик Карарбах говорит, будто там, на гольце живёт злой дух Харги. Он не любит, когда близко к горе приходят люди, беспокоят его своими делами». – Что значит, не любит, когда близко к горе приходят люди, беспокоят его своими делами? (Ребята размышляют о вреде, который приносит человек своими делами.) – От Улукиткана вы узнали о неписанном календаре эвенков, который хранит в себе много интересных, проверенных столетиями наблюдений за явлениями природы. Вспомним вместе об этом. Ученик 3. В старину эвенки не делили год на 12 месяцев, а разбивали на множество периодов в соответствии с различными явлениями в природе, имеющими закономерность: когда крепкий мороз (январь); много снега на ветках (февраль); когда медведица щенится (март); прилетают птицы (май); одеваются в зелень лиственницы (июнь); когда олень сбрасывает кожу с рогов (август) и т.д. Эти большие периоды делились на мелкие, приуроченные к явлениям, имеющим более точное время. Если Улукиткан говорит: «Это было время начала паута», то он имеет в виду примерно 10 июня; «когда кукушка начала кричать» – 20 мая; «начало гона у сохатых» – 15 сентября. Этот неписанный эвенский календарь хранит в себе много интересных, проверенных столетиями наблюдений за явлениями природы. – Рождению ребёнка уделялось большое внимание, расскажите об этом. Ученик 4. Эвенская женщина, ожидающая ребёнка, уходит из чума, где она живёт постоянно. И строит новый чум, чтобы запутать злых духов, которые несут напасти, болезни и беды. Они не должны знать, что у неё родится ребёнок. Когда родится ребёнок, мать заворачивает его в шкуру, кладёт в люльку из бересты или кожи. «Ребёнка обкладывали мохом, заворачивали в кабарожью шкуру. Крикливого купали в снегу, чтобы спал». – Как охотник и оленевод передавали свои мысли?

141

– Письменности у эвенков не было, но у малых народов с давних времён существовали пиктографические знаки (картинка). – Что было предметом быта в кухне эвенского народа? Ученик 5. Был чуман – посуда древних времён (картинка). «Перед каждой семьёй стоит берестяной чуман, наполненный аппетитно пахнущим горячим оленьим мясом. Лангара долго роется заскорузлыми пальцами в своём чумане, кладёт перед собой кусок грудины – жирный и сочный». – У нас с эвенками во многом различные представления о жизни. Большая разница в культуре. Многое нам осталось непонятно. – Понравилось вам путешествие? Посмотрите, какую картину мы с вами нарисовали. – Чему учат сказки Г. Федосеева? (Бережному отношению к природе.) III. Заключительное слово. Сказки, легенды и предания эвенков – жемчужина народной поэзии. Г. Федосеев отмечает, что у эвенков есть проблемы сохранения своего народа, так как уничтожается источник и среда традиционной жизни эвенков – тайга. Для них она мать, дом и вся жизнь. Писатель своими книгами призывает сберечь природную среду, в которой живут эвенки. Это общее дело для всех жителей нашей области.

142

О.Д. КУЧЕРОВА учитель МОУ СОШ № 200 г. Белогорска ТЕМА ЗНАЧИМОСТИ ПОВСЕДНЕВНОГО ТРУДА ДЛЯ АМУРСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В ИСТОРИЧЕСКИХ РАССКАЗАХ В.П. ГОЛУБЕВА Землепроходцы пришли босые, Топором прорубая путь. Не забудь их, моя Россия, Добрым именем помянуть! П. Комаров Издревле люди верили в сказки, где герои, не прилагая особых усилий, получали полцарства, а если повезёт, то и всё государство. Всем хочется хоть раз побывать за долами, за горами, за широкими морями – в неведомой благодатной земле, где живут люди вольно, свободно, трудятся без напряжения, легко. Именно о такой стране, чистой и благодатной, «в которой людей окружает радость бытия»1, рассказывали друг другу староверы ещё в XVIII веке. Вскоре распространился упорный слух об открытии такой земли на Амуре, и двинулись туда беспоповцы в поисках удобных мест для поселения. Прибыли они на берега Томи, Зеи, реки Белой. Вот оно, заветное «царство Беловодий» (С. 11)! Царство плодородной земли, непроходимых лесов, широких рыбных рек. Только в этой «сказке» не пришлось никому отдыхать. О том, как осваивали новые места переселенцы, как обустраивались, и повествует в своих исторических рассказах В.П. Голубев, белогорский писатель-краевед. Рассказы «Извоз», «Молотилка» имеют несхожие сюжеты, но многое их объединяет. Так, главные герои обоих произведе1

Голубев В.П. Укоренение // Голубев В.П. На Томских берегах. Благовещенск, 2008. С. 11. Далее рассказы В. Голубева «Укоренение», «Извоз», «Молотилка» цитируются по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках после цитаты.

143

ний (Илья Могильников, Емельян Поздеев) имеют реальных прототипов, проживавших в конце XIX века в селе Александровском (ныне Белогорск). Объединяет героев рассказов желание жить хорошо, обосноваться на амурской земле надолго. Это хорошие хозяева, положившие всю свою силу и время на пашню, сенокос и уход за скотом. И всё же герою рассказа «Молотилка» Емельяну Поздееву «хотелось, чтобы хозяйство стало ещё лучше» (С. 82). Он – добротный хозяин, имеющий уже «хороших коней, упряжь, плуг, жатку, борону железную, сноповязалку, косилку» (С. 82). Усвоил Емельян, что «земля может не только прокормить, но и позволит разбогатеть» (С. 82). Поэтому он и стал уделять внимание пашне, от которой кормились всей большой семьёй. Чтобы зерновые культуры были лучше, давали больший урожай, нужна была не только мужицкая расторопность и сила, но и знания в агрономии. Поэтому «надо было искать более устойчивый сорт хлеба, не поражаемый болезнями» (С. 82). И Емельян искал, понимая, что только труд и умение обращаться с землёй могут дать отличный урожай и принесут хороший доход на долгие годы. Большинство александровцев старались со времени поселения на новом месте обустроиться добротно, зная – всё, что временно, не может быть постоянным. Крестьяне умели делать всё: работать в поле, ухаживать за домашним скотом, производить бытовые товары, торговать излишками. Иначе не выжить. Вот тут-то и пригождалось крестьянское умение, смекалка, натруженные, мозолистые руки. И решили сельчане, что ещё и извоз внесёт свою лепту в осуществление заветной мечты каждого из них. И отправляются герои в извоз – доставлять грузы на золотопромышленные прииски. Словно сговорившись, александровские мужики готовились к поездке: «По всем домам шли сборы: чинились сани, ладилась сбруя, отбирался нужный товар для продажи, откармливались лошади» (С. 43). Илья Могильников, герой рассказа «Извоз», очень хотел на извозе заработать, ведь в таком случае «на следующий год он может выделиться из сель-

144

ского общества в самостоятельное хозяйство. Тогда можно будет развернуться, как следует» (С. 45). Мысли, мысли, мечты… Емельяну Поздееву очень хочется купить молотилку, а Илья Могильников желает быть собственником. Разными путями идут они к своей заветной цели. И первый в их жизни извоз стал для них отправной точкой в достижении задуманного желания. И в этом им помогают их соседи, дающие не только добрые советы о продаже товара, но сани и лошадей, да и винчестер для защиты от бандитов и диких зверей. Такая помощь была кстати. Другого отношения к соседям и не могло быть у александровцев-староверов, хоть и был грех: завидовали крепкому хозяйству иного соседа, находясь с ним в добрых отношениях. А завидовать было чему и кому, например, хуторянину Кузнецову, у которого были «новые американские сельскохозяйственные машины, триеры, локомобили» для обработки новых земельных участков, «200 десятин земли на увале», много скота и прибыль от выгодной продажи пшеницы и скота» (С. 45). А ведь это для многих крепких мужиков началось с извоза! И теперь тоже «всё село пришло в движение. Большие обозы готовили в тайгу Михайловы, Поздеевы, Мартыновские, Губины, Путиловы, другие крепкие мужики» (С. 47). Сельчане только и говорили, что о предстоящей поездке. И не только говорили, но и готовились к ней, привлекая к этому делу своих сыновей. Они знали, что труд, беспрекословное подчинение молодёжи своим родителям поможет осуществить задуманное без существенных потерь, да ещё и прибыль принесёт. Учили мужики своих детей с детства знать, что труд есть закон жизни и что хлеб добывается в поте лица. Поэтому Илья Могильников обращается к старшему сыну Ивайле по-хозяйски, зная, что тот исполнит всё, как надо: «– Собирайся, Ивайло, в извоз. Хватит по вечёркам бегать! Пора к серьёзному делу прикипать!.. Сани посмотри: что – почини… Коней посмотри, копыта проверь: хороши ли подковы. Если надо – перекуй» (С. 45).

145

И Емельян Поздеев «решил взять с собой в извоз сына Фёдора. Пора его приучать к серьёзному делу. До самого Рождества они управлялись с молотьбой, со сборами в поездку. Пустили под нож годовалого бычка. Мясо заморозили для продажи на приисках. Приготовили 40 пудов муки, три мешка картошки укутали старой одеждой, а затем сеном» (С. 85). А чтобы это добро собрать, его нужно было сначала вырастить, выкормить, сохранить до поры. А это нескончаемая работа на пастбище, в поле. И нет этой работе конца, как и полю, от которого не уйти никогда крестьянину. И что же это за сила такая бесконечных мужицких забот, что держит его очень крепко?! И только вздыхать, видя, как богатеет сосед, было просто некогда. «Мужики неплохо хозяйничали: у каждого были большие поля, много скота. Выращенный урожай и скот они выгодно продавали военному ведомству, что приносило им большой доход. Мука, намолотая из их пшеницы на двухпоставной мельнице Притуповых, легко продавалась по всему Дальнему Востоку» (С. 45). И всё же хотелось большего и для себя, и для своих детей. Поэтому едут мужики по неизвестному для них пока пути, предупреждённые о том, что их могут встретить и дикие звери, и люди в зверином обличии – бандиты. Но уже не страшит их дорога: сдали они грузы на прииски Экимчана. А «на случай страха шомполка заряженная есть», помолятся они «Господу Всевышнему» и двинутся опять «собираться в новый извоз» (С. 87). Мечтает Емельян Поздеев: «– Может, получится у нас три ездки? Тогда наберём денег и поедем в Ивановское за молотилкой. Будем тогда молотить и свой хлеб и других хозяев. – Да! Тогда будем увеличивать свои запашки. Будем крепкими хозяевами, – вторил ему кум Илья» (С. 87). И опять вертятся в крестьянских головах только хозяйственные дела, заботы о завтрашнем дне. Поэтому и выехали они ночью, чтобы время сберечь, домой раньше вернуться, и работать, работать, работать. Вот только волки всё-таки настигли ездоков. Не обошлось без потерь: лошадь Пегаску разорвали

146

они. И всё – не сбыться мечте: не купят мужики американскую молотилку, потому что придётся покупать новую лошадь. Но нет! Свершилось чудо для тех, кто не только мечтал о сельскохозяйственной машине, но и об обеспеченном завтрашнем дне. Пришло оно в виде двух мужиков, приехавших на заработки в село Александровское из Енисейской губернии. Это они смогли, благодаря своему умению мастерить, изготовить деревянную молотилку. Она была нисколько не хуже американской, железной, да и стоила дешевле. Купил Емельян Поздеев такую машину, и пошло дело: «Весь осенний урожай был обмолочен за две недели. Дела… шли хорошо, хозяйство его крепло с каждым годом» (С. 89). «Только не ленись – будешь в достатке» (С. 50). Эти слова звучат из уст амурчанина, живущего близ тайги и осознающего, что только расторопность, смекалка, сообразительность помогают не только выживать на суровой земле, но и крепнуть. С этими словами в полной мере могут согласиться и крестьяне, работающие с землёй. И похвально, что не только заматеревшие мужики работают не покладая рук: рядом с ними в крестьянских делах их жёны. Это они создают уют в доме, отвечают за сохранность домашней скотины, птицы, думают, чем накормить и во что одеть членов семьи. Многое ложится на их плечи. Вот и в доме кумы Ильи Могильникова Лукерьи чисто, аккуратно. Пока муж служит на приисках приказчиком, она не сидит сложа руки. Просит она кума, взявшего у неё сани для извоза, чтобы продал он и её «два мешка муки» на Ниманском прииске. Женщина, думая о будущем своего сына, робко спрашивает кума: «– А сына моего Кирюшку не возьмёшь с собой? Пусть привыкает к делу! Чего ему дома сидеть? Возьми его, Илья?» (С. 44). Она знала, что не откажет родственник: не в обычаях староверов не помогать друг другу, тем более что дело касалось работы, тяжёлой, требующей мужских рук. Ни разу не пожалел Илья, что взял в извоз двоих парней: сына да крестника своего. И когда его спрашивает родственник: «– Ты, я вижу, и сыновей начал приучать к извозу. Не рано ли?

147

– Пусть привыкают, пока я жив. Потом сами будут заниматься делом… Помощники добрые растут! – похвалил их Илья» (С. 52). И недаром говорит добрые слова Илья в адрес сына и крестника, это его и кума надежда и опора на старость, да и «жизненная школа» для подростков. Именно Кирюшка, парень не из робких, при драках всегда дававший сдачу, вовремя увидев бандитов, охотившихся за золотоискателями-китайцами, сумел отрезать их от обоза своего крестного, который взялся подвезти китайцев «до Александровской деревни» (С. 53). «Трижды съездил Могильников на далёкие прииски, заработав на этом свыше полутора тысяч рублей. Это помогло ему весной выделиться из сельской общины на отруб рядом с Кузнецовым» (С. 57). Добрым хозяином был Могильников. Теперь, по прошествии более ста лет, фамилия «Могильников» всплывает в памяти, когда речь заходит о первых переселенцах села Александровского, крепких, зажиточных мужиках, сумевших приручить дикие молодые края, прорубить дороги, построить сёла, распахать землю, подружиться с соседями- китайцами. А что касается Емельяна Поздеева, то имя этого человека вошло в название железнодорожной станции Амурской железной дороги. Именно здесь он в 1909 году стал подрядчиком и за умелое руководство работами получил 500 десятин хорошей земли. Вскоре стал зернопромышленником. Нельзя сказать, что везло этим мужикам больше других, просто трудились они с членами своих семей, что называется, до седьмого пота, осознавая, что трудом своим дают задел на будущее своего села, детей своих. Ведь недаром крестьянина, добившегося определённых успехов в своём хозяйстве, называли «крепкими», то есть «сильным духовно, стойким, непоколебимым, и, конечно, отличающимся от других большими средствами, достатком»2. Читаешь рассказы В.П. Голубева и воочию ощущаешь присутствие мужественных первопроходцев, крестьян на улицах города Белогорска. Слышишь их неторопливые разговоры (диа2

Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норинет,1998. С. 468.

148

логи), когда они отдают чётко и ясно распоряжения насчёт хозяйства или разговаривают между собой, прикидывая, как дальше повести свои дела. Предложения в диалогах в основном простые, двусоставные, вопросительные, восклицательные, с междометиями, частицами, подтверждающими то, что люди переполнены определёнными эмоциями и не желают тратить силы на лишние разговоры. Вообще, староверы – люди молчаливые, но очень деловитые. И они не всегда раскрывают душу соседям и даже родным, опасаясь, что не исполнится их мечта. Вот так и Емельян Поздеев целыми днями мечтал о молотилке. «Эх! Мне бы такую! – вздыхал он. …Но где достать ещё денег?» (С. 84). И Илья Могильников «думал про себя» об извозе: «– Если всем собраться вместе, то соберётся большая сила. Надо ехать всем вместе» (С. 47). Внутренний монолог героев, их «диалектика души» помогают автору изобразить внутренний мир Ильи Могильникова и Емельяна Поздеева в движении и выразить свою, авторскую оценку изображаемых событий. Чувствуется, что В.П. Голубев с большой симпатией рассказывает об этих людях, уверенных в том, что сумеют они построить на месте вековечных лесов крепкое село, о котором повсюду разлетится добрая молва. Так и случилось. В 1866 году через село Александровское проезжал митрополит Камчатский и Алеутский преосвященный Иннокентий, и он сделал вывод о том, что «село Александровское смело можно было поставить рядом с любой всероссийской обжитой деревней» (С. 17). Так переселенцы любовно заботились об устройстве своей деревни, выросшей со временем в современный красивый город. И то богатство, духовное, материальное, которое мы имеем теперь, досталось нам от наших потомков, первых поселенцев села Александровского. И мы благодарны им за их самоотверженный трудовой подвиг, художественно описанный в рассказах белогорского писателя-краеведа В.П. Голубева.

149

И.В. ВАСИНА учитель МОУ Сычёвская СОШ, Свободненский район «ЧУВСТВ ПРЕКРАСНЫХ ПОЛНАЯ ДУША…» (О творчестве свободненского поэта Е.А. Хомякова) «Настоящий поэт русской глубинки! Так можно сказать о Евгении Хомякове, авторе двух поэтических сборников. В его стихах вся боль его души и радость… и за свою судьбу, и за судьбу русской деревни», – такую оценку дал Евгению Александровичу поэт Михаил Кушнарёв, председатель Свободненского литературного объединения им. П.С. Комарова. Е.А. Хомяков вырос в селе Сычёвка Свободненского района Амурской области. Двадцать пять лет он проработал в родной сельской школе учителем черчения и рисования. В числе его увлечений – радиотехника, фотография. Это интересный, творческий человек. Не без юмора он говорит о себе: «Первый раз влюбился 1 мая 1967 года. Когда второй – не зафиксировано, но то, что это случалось позже – факт. Каждая новая любовь рождала в душе моей трепетные… чувства и желание остаться наедине не только с предметом своей любви, но и с… листком бумаги…» Писать стихи Евгений Александрович начал ещё в детстве. Со временем поэтическое творчество стало занимать если не основное, то очень значительное место в его жизни. Стихи Е. Хомякова неоднократно публиковались на страницах различных периодических изданий: «Пионерская правда» (60-е годы), «Молодой дальневосточник», «Комсомолец Забайкалья», «Амурский комсомолец» (70-80-е годы), «Приамурье» (2003); в коллективных сборниках: «Свободный город» (1993), «Свободный поэтический» (1997). Кроме того, он автор двух собственных поэтических сборников: «Светлая песня» (2001), в который вошла лирика разных лет, в том числе ранняя, в основном стихи о любви; и «Дней вчерашних отражённый свет» (2005). В последней книге представлено творчество зрелых лет – стихи, в которых автор

150

обращается к злободневным проблемам нашей не всегда привлекательной действительности. Весь строй поэзии Е. Хомякова сформировался под воздействием жизни в селе, на лоне природы. В его стихах природа выступает искусным врачевателем, укрепляющим дух, исцеляющим от душевных недугов, приносящим успокоение и гармонию: Рощам я поведаю без фальши, Что меня тревожит, гложет, жжёт. Здесь всё слышно чутче, видно дальше, Здесь всем верят и никто не лжёт… Ничего не тронув, не встревожа, Я пройду по тропке не спеша, Но богатой будет моя ноша – Чувств прекрасных полная душа... В ранних стихотворениях Е. Хомякова открывается жизнь, суть которой составляет любовь. Именно эта тема является главной в лирике молодого поэта. Но любовная лирика часто переплетается у него с пейзажной, как это бывает у многих авторов. Природа родных мест отражает радостные, счастливые, несколько игривые чувства молодого человека, переживающего первое юношеское увлечение: Летний день к закату клонится Мимо речки голубой, Выхожу я на околицу, Где мы встретились с тобой. Мне насвистывает иволга Незатейливый мотив, Ты сюда, я знаю, милая, Вряд ли сможешь не прийти…

151

Но иногда интимная лирика Е. Хомякова бывает проникнута минорными настроениями: На земле осенняя распутица. С мокрых листьев капает вода. Тополь во дворе ещё распустится, Ты же не вернёшься никогда… Мы, читатели, понимаем: распутица эта не только в природе, но и в душе. В то же время желание лирического героя не удерживать любимую против её воли, готовность предоставить ей свободу выбора не может не вызвать уважения: Ночь тебя украла у меня, Рядом ты была, и вдруг не стало. Тучами всё небо заслоня, Ночь как будто от стыда скрывалась… Мне б бежать на край земли, потом В схватке бы сойтись с нечистой силой И вернуть тебя, но дело в том, Что я видел, как ты уходила. И куда и даже с кем видал, Но в возврате не нашёл я смысла, Лишь смотрел, как уплывает вдаль Красный цвет ночного мотоцикла. Или вот ещё строчки, в которых поэт, навсегда прощаясь с любимой, ни в чём не упрекает её: Прощай, любимая, мне посланная Богом, Мне пред тобой не замолить грехов, Прощай, моя желанная дорога, Мой светлый рай, мир песен и стихов.

152

В большинстве стихов чувства поэта, окрашенные печалью и одиночеством, выражены просто и непосредственно. Строки, в которых отразилось полное разочарование в любви («Любовь – это вечный обман, улыбка с шакальим оскалом»), сменяются другими, где автор с нежностью пишет о своей любимой: Ты – моя бессонница И сладостные сны, Тихий смех затворницы И громкий гул весны. Ты – надежда светлая И сомненья тьма, Простота несмелая И вычурность сама. Ты – тепло каминное И стылый свет звезды, Самая ранимая И крепче всех твердынь… В стихах Е. Хомякова много доброты и сердечного тепла, которых ныне нам так не хватает! Вся сознательная жизнь поэта, как уже отмечалось, связана со школой, с её буднями и праздниками. Школе посвящено немало стихотворений: «Ой, вы школьные деньки», «Воспоминание о детстве», «Последний звонок», «От заката лилового в речке вода как чернила» и др. Вот слова, посвящённые родной школе: Школа – основ столица Из знаний крупиц земля. Пусть в жизни твоей продлится, Что начал ты здесь с нуля… Именно эти строки стали эпиграфом к юбилею Сычёвской школы в 2008 году.

153

А шутливое стихотворение «Воспоминание о детстве» заставит каждого вспомнить свои школьные впечатления в преддверии летних каникул: Учебные последние Секундочки протикали, Звенит звонок торжественно: Зовёт нас на каникулы. Учебники изучены, Тетради все исписаны. Идём домой с цветущими, Как всё вокруг нас, лицами. Уже принаряжаются Поляны земляничные, Мы тоже постараемся Свои улучшить личности. Судьба Е. Хомякова неразрывно связана с судьбой родной земли. Живо откликаясь на происходящее, во многих своих стихах он предстаёт как человек, которому небезразлична судьба Родины. В 90-е годы на его глазах исчезала советская деревня. Что придёт ей на смену? Что ждёт Россию в будущем? Сумеют ли люди сохранить село, любовь к земле, а значит сохранить и себя? Тревожны раздумья поэта, размышляющего о селе периода перестройки: Моё село, ты без огня сгораешь, Твой с каждым днём заметнее урон: Хоромы исчезают и сараи, И совесть к воровству идёт в полон… Автору ближе не современная, а другая, советская деревня, в которой царил культ простого человека-труженика. Когдато, обращаясь к селу своей молодости, он с любовью писал:

154

Моё село, я без тебя немыслим, Без петухов, поющих на заре, И без берёзок стройных, белолицых, В сверкающем январском серебре. Без тех черёмух в праздничном наряде, Влюблённых шёпот слышавших не раз, Без тополей высоких у ограды, Что смотрят через стёкла окон в класс… Ты видело, как с поля тихим шагом Я возвращался на виду у всех, И ты махало с сельсовета флагом: «Привет тебе, рабочий человек!» Сколько оптимизма, любви и веры в этих строчках и сколько растерянности и отчаяния в стихах более позднего, перестроечного периода. Автора беспокоит, что гибель прежнего деревенского уклада, прежних форм сельской жизни приводит к падению нравственности, к духовному вырождению людей, к утрате лучших качеств трудового народа. С горькой иронией он пишет: Где совесть находится, люди не помнят Под тяжестью сытых кусков, И сладкое чувство наживы им полнит Объёмы усохших мозгов. Но в тоже время у автора навсегда сохранилось уважение к простому народу-труженику, к женщине-крестьянке: Золотых колец вы не носили, Лишь подделки скромные одни. Были ваши руки золотыми, Не нуждались в золоте они.

155

Автору дорого его село, обычные люди из российской глубинки. Совсем иное отношение – к разного рода проходимцам и недобросовестным политикам. Их он предупреждает: Недолго над рекой висеть туману, Когда над лесом солнышко грядёт. Народ – его надолго не обманешь, И час возмездья всё равно придёт! Нелестно отзываясь о власти («это такие факиры и мистики – может один обмануть миллион»), говоря о чиновничьем равнодушии к судьбе села, автор, тем не менее, верит в живучесть деревни, на которой стояла и будет стоять русская Земля: Им очень сгубить тебя хочется, Но только напрасен их труд, Ведь всходов такие пророчества На нашей земле не дадут. В лирике Е. Хомякова есть что-то есенинское в видении мира: это и любование сельскими пейзажами («Рощам я поведаю без фальши…»), и ощущение неразрывной связи с деревней («Моё село, я без тебя немыслим»), и возвышенное отношение к женщине («Прощай, любимая, мне посланная Богом…»), и мотивы грусти и преждевременной усталости: Гляжу вокруг: спешат куда-то люди, Их манят вдаль заботы и дела. И я спешил когда-то, верил в чудо, Но жизнь прошла, на троечку прошла… Уже мне в жизни многого не встретить, Напрасно звать, рвать сердце на куски… И как-то виновато гладит ветер Мои посеребрённые виски…

156

Евгению Александровичу сейчас 54 года. Это возраст, когда уже можно подводить некоторые итоги. Размышляя о прожитых годах, исповедуясь перед читателем, автор (как может показаться) бросается иногда из одной крайности в другую. В одних стихах он смотрит на собственную жизнь пессимистически: Моя Россия, я тебе не нужен, Я не умею врать и воровать, Над головой моею ворон кружит В надежде чьей-то крови поклевать. В других поэт выражает уверенность, что жизнь прожита не напрасно, что он всегда делал правильный выбор: …Не гонялся за длинным рублём, не копил я богатства, Не менял для угоды ни формы, ни цвета лица, Я молился всю жизнь бескорыстному школьному братству, Уважал я по-детски открытые людям сердца… Такие перепады поэтического настроения связаны с тем, что, заглядывая в свою душу, Е. Хомяков заглядывает ещё и в глаза эпохе. Его поэзия отличается искренностью, она свободна от вычурных метафор и витиеватых сравнений, но в то же время образна и выразительна. Евгений Александрович уверен, что главная задача поэта – пробуждать в людях душевное беспокойство и желание познавать мир. Многим читателям ещё предстоит открыть для себя лирику Е. Хомякова – поэта самобытного, народного, беззаветно любящего амурскую землю, родной край: Я навечно прописан Здесь, на трудной земле, Где однажды родиться Счастье выпало мне.

157

Освежаясь ветрами И пьянея от рос, В эту землю корнями Я цеплялся и рос. Мне и сложно и просто Быть на этой земле, В жизнь я шёл не по звёздам, А по шири полей. Здесь случалось нередко Поту течь и слезам, Я её лишь за это Никому не отдам!

158

СОДЕРЖАНИЕ А.В. Урманов АМУРСКИЙ САША ЧЁРНЫЙ («Шпильки», или Об одной считавшейся утраченной книге Фёдора Чудакова) ...… 3 С.И. Красовская ФЕЛЬЕТОН НА СТРАНИЦАХ «АМУРСКОЙ ПРАВДЫ» 1921 ГОДА: На материале фельетонов П. Суслова ……..... 22 Е.В. Иванова ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В ИЗОБРАЖЕНИИ АМУРСКОГО ПОЭТА Л.П. ВОЛКОВА ……………….….. 34 В.В. Городецкая «ПАМЯТЬ СЕРДЦА» В ЛИРИКЕ В. ЯГАНОВА ……..…... 44 В.В. Гуськов ЭВФЕМИСТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ТЕМЫ МАЛОЙ РОДИНЫ В КНИГЕ В. КУПРИЕНКО «ПРО ТО, КАК…» …. 50 С.П. Оробий НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О ПОЭТИКЕ РАССКАЗОВ ВЛАДИМИРА КУПРИЕНКО ………………………………. 57 Г.Г. Пискеева В ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ ВЛАДИСЛАВА ЛЕЦИКА .…. 63 Т.Г. Кондрашечкина ФУНКЦИЯ ПРЕДМЕТНЫХ ОБРАЗОВ В ПРОЗЕ ВЛАДИСЛАВА ЛЕЦИКА ……………………………………….. 75 Н.Н. Губанова АМУРСКАЯ БАСНЯ: ТРАДИЦИИ И НОВАТОРСТВО …. 83 Г.М. Масленко «ИЗУМЛЁННОСТЬ МИРОМ» (О творчестве Петра Комарова)…………………………………………………………… 93 О.И. Косилова АМУРСКАЯ ЗЕМЛЯ В ТВОРЧЕСТВЕ И.М. ПОЛТАВЦЕВА………………………………………………………….. 102

159

О.В. Старновская ТВОРЧЕСТВО ПОЭТА-ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКА ЕВГЕНИЯ ЗАМЯТИНА (Элективный курс «Литература Дальнего Востока»: Из опыта работы) ………………………… 112 И.А. Селивёрстова ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ Г.А. ФЕДОСЕЕВА (Материал для элективного курса «Литература Приамурья») ……………………………………………………… 121 И.В. Илющенко ИЗУЧЕНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ПИСАТЕЛЕЙ ПРИАМУРЬЯ В ШКОЛЕ ……………………………………………… 131 О.Д. Кучерова ТЕМА ЗНАЧИМОСТИ ПОВСЕДНЕВНОГО ТРУДА ДЛЯ АМУРСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В ИСТОРИЧЕСКИХ РАССКАЗАХ В.П. ГОЛУБЕВА …………………………… 143 И.В. Васина «ЧУВСТВ ПРЕКРАСНЫХ ПОЛНАЯ ДУША…» (О творчестве свободненского поэта Е.А. Хомякова)……………… 150

160

Научное издание

ЛОСЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ – 2009 Материалы региональной научно-практической конференции П л а н у н и в е р с и т е т а 2009 г.

Компьютерная вёрстка: А.В. Урманов

Лицензия ЛР № 040326 от 19 декабря 1997 г. _______________________________________________________ Формат бумаги 60х84 1/16 Подписано к печати уч.-изд. л. Бумага тип. № 1 Тираж 50 экз. Заказ № Издательство Благовещенского государственного педагогического университета Типография БГПУ 675000, Амурская обл., г. Благовещенск, ул. Ленина, 104

161