Федеральное агентство по образованию Департамент образования и науки Ханты-Мансийского автономного округа – Югры ГОУ ВПО «Нижневартовский государственный гуманитарный университет Гуманитарный факультет Нижневартовское отделение Российского общества интеллектуальной истории Кафедра документоведения и всеобщей истории
ИСТОРИЯ ИДЕЙ И ИСТОРИЯ ОБЩЕСТВА Материалы VII Всероссийской научной конференции Нижневартовск, 9–10 апреля 2009 года
Издательство Нижневартовского государственного гуманитарного университета 2009
ББК 72я43 И 89 Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Нижневартовского государственного гуманитарного университета Оргкомитет конференции: доктор физ.-мат. наук, проф. С.И.Горлов (ректор НГГУ, председатель оргкомитета); канд. биолог. наук, доц. Д.А.Погонышев (проректор по научной работе, зам. председателя); канд. ист. наук, доц. С.Н.Васильева (декан гуманитарного факультета, зам. председателя); доктор ист. наук, проф. В.В.Степанова (зав. кафедрой документоведения и всеобщей истории, зам. председателя); канд. ист. наук, проф. В.И.Гребенюков (проректор по учебной работе); канд. ист. наук, доц. В.Н.Ерохин; О.В.Шепель (секретарь)
И 89
История идей и история общества: Материалы VII Всероссийской научной конференции (Нижневартовск, 9–10 апреля 2009 года). – Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. гуманит. ун-та, 2008 – 416 с. ISBN 978–5–89988–587–4 Сборник содержит материалы VII Всероссийской научной конференции «История идей и история общества», проводившейся 9–10 апреля 2009 года в Нижневартовском государственном гуманитарном университете. Для преподавателей, аспирантов и студентов высших учебных заведений. ББК 72я43
ISBN 978–5–89988–587–4
© Издательство НГГУ, 2009
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА ПЛЕНАРНОМ ЗАСЕДАНИИ И СТАТЬИ Л.И.Ивонина (Смоленский государственный университет) Дискуссия о Мальборо: миф и реальность Славу и известность всегда сопровождает легенда, которая часто возникает еще при жизни выдающейся личности. Большинство жизнеописаний выдающегося английского политика и полководца эпохи войны за испанское наследство (1701–1714) Джона Черчилля, герцога Мальборо вплоть до ХХ в. основывались на сочинениях известного английского священнослужителя, ученого, пропагандиста вигской политики, верховного капеллана английских войск на континенте во время войны за испанское наследство, его преданного друга и защитника Фрэнсиса Хэа. Мифологизация герцога началась уже в октябре 1704 г., когда Хэа написал «Краткий обзор кампании в Германии 1704 г. под руководством Его Светлости герцога Мальборо, капитан-генерала войск Ее Величества». Затем из-под его пера вышла первая биография герцога «Жизнь и славная история Джона Мальборо, князя Империи, генерала союзных сил…»1. Этот труд с претензией на абсолютную объективность описывал «титанические усилия» главнокомандующего в течение десяти лет войны, опуская его дальнейшую отставку как «неблагоприятный конец великой карьеры на английской службе». В 1712 г. биография Мальборо была переведена на голландский и французский языки и переиздана в Амстердаме2. Она стала частью европейской пропаганды деяний герцога и лучшим мифом о патриоте и рыцаре без страха и упрека. Ее активно использовали биографы Мальборо и историки войны за испанское наследство от Т.Ледьярда, выпустившего в 1736 г. трехтомную биографию герцога, до Т.Маколея, Дж.Тревельяна и Уинстона Черчилля. Эти сочинения написаны в ключе вигской традиции, где история Англии рассматривается как история политических усилий одной партии, деятельность Мальборо – как начало британской военной традиции, а мир в Утрехте 1713 г. – как трагедия. Виг3
ское видение истории вполне оправданно подверглось критике только в начале 30-х гг. ХХ в. Г.Баттерфилдом, но взгляд на самого Мальборо, кстати, не вига, почти не изменился3. Современный историк античности К.Крист как-то справедливо заметил, что «кто пишет о Цезаре, должен соизмерять свой вклад с огромными историографическими достижениями. Превзойти их удается только немногим»4. Биографам Мальборо постоянно приходится сравнивать свои труды с трехтомным сочинением самого знаменитого английского политика ХХ в. сэра Уинстона Черчилля «Мальборо, его жизнь и время», основанном, прежде всего, на семейных документах родового гнезда Мальборо – дворца Бленхайм. Этот труд, вышедший в свет в 1933–1938 гг., стал самой популярной в мире биографией Мальборо ХХ столетия5. На пороге Второй мировой войны Черчилль стремился продемонстрировать роль военного фактора в истории, показав, вместе с тем, что политический и военный гений Мальборо не смог бы раскрыться, если бы в том не было исторической необходимости. Сэр Уинстон не только продолжил мифологизацию Мальборо, но и параллельно направил дальнейшее поколение английских биографов на более объективное и многоплановое рассмотрение личности и деятельности этого человека. Конечно же, далеко не все отзывались о знаменитом герцоге столь положительно. Даже относившийся к числу его последовательных сторонников виг лорд Сомерс утверждал, что «его амбиции безграничны, а алчность неутолима». Знаменитые английские писатели и просветители Дж.Свифт и Д.Дефо, а затем ярчайший представитель вигской историографической традиции Т.Маколей критиковали Мальборо: мол, этот «славный генерал любил не только воевать, но и грабить». Многие его дружно обвиняли в предательстве английских интересов на завершающем этапе войны за испанское наследство6. Любопытно, что Наполеон Бонапарт, знаток военной истории в мельчайших деталях, не включил британского военачальника в число выделенных им знаменитых полководцев в истории: «Истинные правила ведения войны – это те, которыми руководствовались семь великих полководцев, подвиги коих сохранила для нас история: Александр, Ганнибал, Цезарь, Густав Адольф, принц Евгений и Фридрих Великий»7. Возможно, плененный на Святой Елене император и та4
ким образом выразил свою неприязнь к англичанам, вечным его противникам, один из которых одержал над ним победу у бельгийской деревни Ватерлоо. В настоящее время герцог Мальборо предстает талантливым полководцем и политическим деятелем, бесстрашным военным гением и беспримерным карьеристом, сложной в психологическом отношении личностью, в душе которой параллельно уживались готовность идти на риск и инстинкт самосохранения, патриотизм и жажда наживы. Однако на чаше весов военные достижения значительно перевешивают иные направления его деятельности. «Местом Мальборо в истории все равно остается его карьера военного», – таков вывод ряда современных биографов8. Иногда даже полководческие успехи Мальборо подвергаются ревизии: мол, победы герцога на поле брани во многом зависели от сотрудничества с имперским главнокомандующим Евгением Савойским9. Итак, споры, несмотря на великолепный миф, продолжаются, и они будут бесконечными. Бесконечными, как сама история, в которой оставил свой заметный след герцог Мальборо. Примечания 1
Metzdorf J. Politik-Propaganda-Patronage. Francis Hare und die Englische Publizistik im Spanischen Erbfolgekrieg. Mainz, 2000. S. 1, 132–132, 232. 2 В Европе распространен ее французский экземпляр: F.Hare. La Conduite De Son Altesse Le Prince Et Duc de Marlborough Dans la Presente Guerre, Avec Plusiers Pieces Originales: Traduite l”Anglois. Amsterdam, 1712. 3 Metzdorf J. Op.cit. S. 444–437; Burnet G. The History of His Own Times. L., 1903; Butterfield H. The Whig interpretation of History. L., 1931. P. 18, 50. 4 Christ K. Luciano Canfora: Gulio Cesare. Il dittatore democratico. Roma-Bari, 1999 // Gnomom. 2002. 71. 1. 5 Winston S. Churchill. Marlborough, sa Vie et son Temps. T. I–III. P., 1967. 6 Цит. по: Metzdorf J. Op.cit. S. 422–424; Kishlansky M. A Monarchy Transformed. Britain 1603–1714. P. 323. 7 Наполеон. Избранные произведения. М., 1956. С. 672. 8 Burton I.F. The Captain-General. The Career of John Churchill, Duke of Marlborough from 1702 to 1711. L., 1972; Thomson G.M. The First Churchill. The Life of John, 1st Duke of Marlborough. L., 1979; Cowles V. The Great Marlborough and His Duchess. L., 1983; Rothstein A. Peter the Great and Marlborough. Politics and Diplomacy in Converging Wars. N.Y., 1986; Chandler D. Marlborough as Military Commander. L., 1989; Jones J.R. Marlborough. Cambridge, 1993. 9 Schmidt H. Prinz Eugen und Marlborough // Prinz Eugen von Savoyen und seine Zeit / Hrsg. von J.Kunisch. Freiburg, Wurzburg, 1986. S. 144.
5
Т.Л.Лабутина (Институт всеобщей истории РАН) Ранние просветители о проблеме коррупции в Англии Современная Россия, вступившая на путь капитализма, столкнулась с рядом негативных явлений, присущих данной цивилизации. Наряду с экономическими кризисами, социальным расслоением, массовой безработицей, падением нравственности и культурного уровня общества в целом – столь характерными для капитализма чертами, граждане России «познакомились» с еще одним его социальным злом – коррупцией. Между тем, коррупция была присуща буржуазному обществу уже на первых порах его развития, в чем убеждает нас, к примеру, история Англии на рубеже XVII–XVIII вв. Не удивительно, что первые просветители этой страны подвергли коррупцию обличительной критике. О том, что представляла собой подобная критика, а также какие меры борьбы с коррупцией предлагали просветители, и пойдет речь в нашем сообщении. Наиболее активную позицию в борьбе с коррупцией занял известный просветитель лорд Болингброк. Он признавал, что подкуп практиковался во все времена, но его «держали в узде стыдом и страхом перед неизбежной карой, которая угрожала обоим – и тому, кто подкупал, и тому, кого подкупали». Однако теперь, продолжал просветитель, положение дел изменилось, и на свет появились даже теории, которые доказывают невозможность поддержания конституционной независимости короны без оказания с ее стороны финансового влияния на членов парламента. Подобные доктрины, утверждающие законность и даже необходимость подкупа в государственном управлении, «очень скоро могут войти в моду и обрести ореол священных истин». Болингброк признавал, что коррупция представляет серьезную опасность для конституции страны. Когда в обществе процветает коррупция, то у власти зачастую оказываются «самые недостойные выскочки и наихудшие из сограждан», которые своим возвышением и богатством обязаны лишь «благосклонности слабых государей и испорченности страны, доведенной до разорения их же разбоем». Просветитель с горечью констатировал: коррупция в стране 6
усиливается день ото дня, а ее главными покровителями нередко становятся сами министры, которым по долгу службы надлежит бороться с подобным злом. Он призывал воспрепятствовать тому, чтобы коррупция «превратилась в систему». Болингброк был убежден: если правителя будут окружать достойные и неподкупные люди, а не «льстецы и рабы его желаний», а правительство будет править, «не прибегая к помощи золота», то это позволит вывести народ «из состояния варварства к высшей степени величия и героическим доблестям». Коррупцию и взяточничество, процветавшие в государственных учреждениях Англии, обличал также известный литератор Дж. Свифт. Бывая при дворе, просветитель стал очевидцем событий, когда приобретались правительственные должности. Чаще всего их попросту покупали. Он сообщал в письме к своей воспитаннице Стелле об «одном негодяе, который промышлял при дворе тем, что торговал должностями, вымогал деньги у невежественных простаков». К примеру, за должность вице-камергера он запросил 7 тыс. ф. стерл. В памфлете «Новый способ продажи должностей при дворе» Свифт разоблачал систему приобретения государственных должностей, рассказывая, как одну и ту же должность продавали по нескольку раз, а когда деньги были у «просителя» взяты, то вдруг оказывалось, что место уже занято другим, более состоятельным клиентом. Таким образом, заключал просветитель, для получения государственной должности совсем необязательно обладать какими-либо способностями или добродетелями, достаточно быть просто богатым человеком. Особое внимание просветители уделяли разоблачению коррупции и взяточничества в парламенте. Один из просветителей Р.Стиль, являвшийся членом палаты общин, выступил в парламенте с речью, в которой гневно клеймил коррупцию. «Многие с большим трудом попали в эту палату для того, чтобы поправить свое материальное положение, – констатировал он. Стиль считал продажу голосов депутатами «наихудшим видом проституции» и был убежден, что любой злодей, вознамерившийся разрушить страну, сможет этого добиться, не нападая на Англию, а лишь поощряя подкуп ее парламентариев. С осуждением коррупции в парламенте выступал также известный литератор Д.Дефо. Он не сомневался в том, что депута7
ты, избранные ценой купли-продажи голосов избирателей, часто продают свои интересы, а заодно и свою страну. Одну из причин подкупа голосов Дефо усматривал в слишком больших расходах, которые был вынужден нести каждый из кандидатов во время избирательной компании. В результате многие люди, желающие попасть в парламент, разорялись, а когда избирались, то стремились получить своеобразную компенсацию за понесенные убытки, охотно беря вятки от любой партии или отдельных лиц. Подкуп превращал принципиальных людей в беспринципных. Блеск золотых монет заставлял позабыть о партийных или религиозных разногласиях. В результате в законодательном органе стране оказывались депутаты, которые охотно обращали «в объект купли и продажи» все, «чем мы дорожим и что мы любим»: религию, спокойствие в стране, короля и корону. При таком парламенте безопасность страны находится под угрозой, констатировал просветитель. Дефо признавал, что парламент предпринимал неоднократные попытки для предотвращения коррупции и взяточничества в законодательном органе. Было издано немало законов, но все напрасно: коррупция продолжала процветать. Главную причину неэффективности подобных законов просветитель усматривал в том, что они обсуждались и принимались чаще всего теми депутатами парламента, которые сами оказывались в подобном преступлении замешанными. Единодушно осуждая коррупцию в государственных учреждениях, просветители в то же время мало что предлагали для борьбы с ней. Лишь у Болингброка встречаются отдельные замечания, суть которых сводится к тому, чтобы предавать гласности имена тех депутатов парламента и иных государственных чиновников, которые оказывались замешанными в коррупционных скандалах. Действенную помощь в этом, считал просветитель, должны оказать политические партии. Кто знает, быть может подобные рекомендации ранних просветителей Англии могут оказаться полезными для современных российских политиков и государственных мужей, озаботившихся в настоящее время проблемой борьбы с коррупцией?
8
И.Р.Чикалова (Белорусский государственный педагогический университет, г.Минск, Республика Беларусь) Пацифизм в США: генезис, развитие и политические итоги к 1914 году Понятие «пацифизм», впервые употребленное в 1845 г., вошло в обиход лишь в начале XX в. Под пацифизмом стали понимать доктрину или политику отказа от войны и насильственных действий в качестве способа разрешения конфликтов, в особенности в международных отношениях. С этой точки зрения пацифизм является движением, участники которого своей главной целью видят достижение «вечного мира». Этим они отличаются от представителей других социально-политических течений. Социалисты, например, тоже выдвигали лозунг «борьбы за мир», но видели в ней не главную цель, а один из компонентов в решении задачи построения социалистического общества. Пацифизм не представляет собой движения с единой идеологией. Его сущность выражают две основные концепции. Первая из них состоит в безусловном и полном отрицании любого вооруженного и политического насилия, абсолютном неприятии всех войн как таковых и отказ от участия в них. Практические действия приверженцев этой ветви пацифизма основываются на осознании персональной ответственности каждого участника движения и методах разрешения конфликтов, основанных на религиозных или этических принципах ненасилия и неучастия в акциях насилия. Поэтому такой вид миротворчества определяют как социально-этический пацифизм. Вторая концепция исходит из общего предпочтения мира войне, необходимости защищать мир и бороться против войн, но не исключает в определенных условиях неизбежности войн – оборонительных, национально-освободительных и т.п. Возможность устранения войн и конфликтов пацифисты этого крыла усматривают в использовании международно-правовых механизмов, таких как третейский суд, арбитраж, договоры и соглашения, международные организации, политика разоружения. Это направление миротворческой деятельности характеризуют как политический пацифизм. Указанные под9
ходы к разрешению конфликтных ситуаций являются крайними, приверженцы ряда течений занимают промежуточные позиции в сравнении с указанными платформами. Поведенческая система ненасилия и миротворчества, обозначенная термином «пацифизм», в западной цивилизации исторически восходит к идеологии христианства. Священное Писание, жизнь Христа и заветы ранней христианской церкви побуждали к отказу от войн, потому что проповедь любви к ближнему предполагала разрешение конфликтов ненасильственным путем. «И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать», – говорится в Библии1. В XVII в. этико-социальное направление в пацифизме развили английские и американские квакеры. Они сформулировали основанную на христианских принципах доктрину неучастия в войнах, мятежах и вооруженной борьбе, отказа от применения оружия и физического насилия независимо от цели и обстоятельств. Основатель этого религиозного течения Джордж Фокс декларировал: «Мы определенно знаем и свидетельствуем перед миром, что дух Христов, который ведет нас ко всякой истине, никогда не подвигнет нас сражаться и воевать внешним оружием против какого бы то ни было человека ни за царство Христово, ни за царства мира сего»2. Еще один из числа наиболее известных квакеров, Уильям Пенн, в 1682 г. основавший на Американском континенте колонию Пенсильвания, в трактате «Опыт о настоящем и будущем мире в Европе» (1693) с позиций международно-правового пацифизма обосновал необходимость создания межгосударственного органа (Верховной ассамблеи, Палаты государств) для улаживания международных конфликтов. «И если какая-либо держава, участвующая в этом верховном органе, откажется подчиниться его желаниям и требованиям или не станет дожидаться и в точности исполнять принятое им решение, если она вместо этого прибегнет к помощи оружия или станет откладывать выполнение решения за пределы установленного срока, то все другие державы, объединенные в единую силу, должны принудить ее к подчинению и соблюдению решений», – так представлял Пенн механизм установления в Европе вечного мира3. В колонии, 10
которую Уильям Пенн основал в качестве «святого эксперимента», квакеры стремились организовать свое сообщество на основе пацифистских принципов: быть в мире друг с другом и со всеми окружающими, включая соседей-индейцев. Американская революция, однако, разделила квакеров на признававших свою политическую ответственность за ее исход и тех, для кого пацифизм продолжал формировать личную позицию по отношению к применению силы, уплате налогов на военные цели, отказу от других способов поддержки войны. Это устранило их от воздействия в качестве организованной религиозной силы на решение политических вопросов. Война 1812–1814 гг. с Великобританией вызвала в США оппозицию. Она была особенно ощутима в Новой Англии, но и в других районах страны многие полагали, что не только эта, а и все войны должны быть сурово осуждены. На этой основе активизировалось движение сторонников мира, появилось несколько антивоенных обществ. Они рекрутировали участников из числа членов протестантских общин, их неприятие войны основывалось на заповедях Библии. В 1815 г. проживавший в Нью-Йорке торговец из Коннектикута Дэвид Лоу Додж основал Нью-Йоркское общество за мир. Он утверждал, что истинный христианин должен воздерживаться от участия в любой войне, ибо нет разницы между войной захватнической и оборонительной, поэтому война даже в целях самообороны является неправым делом и противоречит христианской доктрине. Наряду с радикальным пацифизмом, основанным на догматах христианского вероучения, получил развитие пацифизм, в основе которого лежали не религиозные, а этические принципы, отнюдь не уменьшившие его радикализм. Лидер аболиционистского Американского антирабовладельческого общества Уильям Ллойд Гаррисон в 1838 г. создал Общество несопротивления Новой Англии. Гаррисон и его сторонники настаивали на необходимости противодействия войне в любых обстоятельствах. Влиятельный радикал Элиху Баррит, издатель журнала «Адвокаты мира» и организатор многочисленных международных антивоенных конгрессов в Европе и США в 1840-е – 1850-е гг., основал американо-британскую Лигу всеобщего братства, отрицавшую войну как таковую. В 1866 г. Альфред Лав создал в Филадельфии Все11
общий союз за мир. Эта группа просуществовала вплоть до его смерти в 1913 г., последовательно выступая против любой войны. Появились и общества не столь ортодоксальные. В 1815 г. священник Ноа Ворсестер организовал Массачусетское общество за мир, принимавшее тех, кто считал, что в отдельных случаях участие в войне может быть оправдано. В 1828 г. фермер Уильям Ладд объединил разрозненные группы, действовавшие на территории северо-восточных штатов, в Американское общество за мир. Сам убежденный пацифист, У.Лад не препятствовал членству в своей организации людям с другими взглядами, поэтому с началом Гражданской войны 1861–1865 гг. некоторые члены организации отказались от пацифистских идей и примкнули к армии северян. В 1891 г. президентом Американского общества за мир стал преуспевающий бизнесмен Роберт Трит Пейн, остававшийся на своем посту до 1910 г. Он побуждал политических деятелей в Вашингтоне выступать в поддержку мирных инициатив. С 1892 г. на протяжении 23 лет исполнительным секретарем организации был Бенджамин Трублад. За время его деятельности количество членов организации выросло до 8 тыс. человек, а тираж журнала «Адвокаты мира», который он редактировал, возрос с 1,5 до 11 тыс. экземпляров. Трублад перевел и издал знаменитый труд Иммануила Канта «Вечный мир», а в 1899 г. под его влиянием опубликовал собственную книгу «Федерация мира»4. В многочисленных поездках по стране выступал против войны, гонки вооружений и милитаризма. Значительный вклад в развитие пацифистского движения внес Эндрю Карнеги. Предприимчивый и удачливый промышленник, он продал свою сталелитейную компанию Дж.П.Моргану за 500 млн. долл., оставил бизнес и занялся филантропической деятельностью. Для ее финансового обеспечения Карнеги создал корпорацию с капиталом 125 млн. долл. Искоренение войны стало важной целью его жизни. Карнеги призывал руководителей ведущих европейских государств и США создать Лигу мира, которая могла бы налагать экономические санкции и даже использовать силу для предотвращения войн. Предложение не получило поддержки, но это не остановило Карнеги. В качестве президента Нью-Йоркского общества сторонников мира, он организовывал конференции в поддержку мирных инициатив, субсидировал ряд 12
миротворческих организаций. В 1903 г. Карнеги создал фонд строительства Дворца мира в Гааге5 и аналогичных центров в других городах. Он выделил значительные суммы на Церковный союз мира и Фонд героев мира, призванный прославлять мужество, проявленное вне полей сражений. В 1910 г. образовал 10миллионный Фонд Карнеги за международный мир. Его парижское отделение вскоре стало рассматривать себя как центр антивоенного движения, альтернативный действовавшему в Европе Международному бюро мира. Все эти фонды финансировали многочисленные американские и европейские миротворческие организации и их мероприятия, сделали возможным публикацию бесчисленных статей и книг о мире и международных отношениях, выплачивали личные гранты видным пацифистам. До начала Первой мировой войны в американском пацифистском движении появились новые фигуры. Некоторые из них конкурировали с прежними лидерами. В 1910 г. бостонский издатель Эдвин Джинн на собственный миллион долларов основал Фонд мира на земле. Видную роль играла Джейн Аддамс, писательница по профессии, пацифистка и суфражистка по общественным интересам. В сферу ее реформаторской деятельности входили Национальная американская женская суфражистская ассоциация, Женская партия мира, Женская международная лига за мир и свободу. В 1931 г. Джейн Аддамс получила Нобелевскую премию мира. Первая мировая война разделила американских участников движения за мир. Часть из них поддержала военные усилия в надежде преобразовать послевоенный мир. Но многие продолжали рассматривать мир в качестве наиважнейшей ценности и остались в оппозиции к войне как порождению несправедливости. Пацифисты созвали Американскую конференцию за эмбарго, в работе которой участвовали представители более 2,5 тыс. организаций. Внесли в Конгресс десятки резолюций и законопроектов, а затем и петицию с требованием эмбарго на предоставление кредитов и поставку оружия и снаряжения воюющим странам, которую подписали около 3 млн американцев. Борьбу с милитаризмом развернули вновь созданные Американский союз против милитаризма, Женская партия мира, Федерация за немедленный мир и другие организации. Против войны выступили квакеры и 13
другие религиозные общины. Пацифисты устраивали акции в защиту права на отказ от военной службы, поддерживали антивоенную деятельность социалистов. Они проводили многочисленные антивоенные лекции, собрания и конференции, организовали выступления в прессе и Конгрессе. Активно участвовали в проведении осенью 1917 г. учредительной конференции по созданию Народного совета, программа которого, наряду с социальноэкономическими требованиями, призывала к скорейшему заключению мира без аннексий и контрибуций. Первая мировая война обострила проблему пацифизма. С одной стороны, она сузила его до безусловной оппозиции войне. С другой, – расширила социальную базу и перспективу пацифизма, способствовала его развитию и росту популярности. В США выросли группы, которые повели движение дальше и включили его в политическую жизнь. Постоянно продвигавшаяся в общественное сознание пацифистская концепция создания системы международной безопасности, включая арбитраж, третейские суды, разоружение, многостороннее сотрудничество в рамках межгосударственных организаций, хотя и с жестким сопротивлением, была воспринята дипломатической практикой и стала важным компонентом международных отношений6. Примечания 1
Книга пророка Исайи. Гл. 4.2. Павлова Т.А. Джордж Фокс, ранние квакеры и проблемы пацифизма // Пацифизм в истории. Идеи и движения мира. М., 1998. С. 39. 3 Мир / Peace: Альтернативы войне от античности до конца второй мировой войны. Антология. М., 1993. С. 84. 4 Трактаты о вечном мире. М., 1963. С. 159, 160. 5 Дворец мира и библиотека по международному праву при нем были открыты 29 августа 1913 г. Ныне в этом здании размещается Международный Гаагский трибунал. 6 Купер С. Деятельность европейских обществ мира (1815–1871) // Пацифизм в истории. Идеи и движения мира. М., 1998. С. 78–79. 2
14
Г.П.Мягков (Казанский государственный университет им. В.ИУльянова-Ленина) Об изучении культурологизма российской медиевистики рубежа XIX–ХХ веков В современном историческом и историографическом знании проблема изучения культуры стала одной из животрепещущих. Дань ей в ХХ веке отдали крупнейшие западные ученые многих исторических школ. Достаточно вспомнить работы Ж.Ле Гоффа, Ж.Дюби, К.Гинзбурга, Й.Хейзинги, Н.З.Дэвис, В.Вжозека, К.Томаса, П.Берка. И когда зарубежная историография стала предметом пристального внимания, получила значительную литературу, было бы верхом несправедливости не обратить взоры на происходившее в этой области знания в отечественной науке. В известном смысле, здесь мы имеем также один из крайне негативных результатов развития историографического знания в советское время. По существу, открыто на глубокую традицию изучения истории культуры в позитивном смысле впервые посмотрел А.Я.Гуревич, когда в начале 90-х годов он поставил вопрос о кризисе исторической науке, проявлением которого стало то, что прокламируемая методология не позволяла рассматривать культуру в качестве неотъемлемого компонента социальной системы в ее целостности. А.Я.Гуревич подчеркнул, что в русской дореволюционной историографии существовали «две ведущие школы медиевистических исследований»: наряду со школой аграрной истории, которая имела «более счастливую судьбу» (П.Г.Виноградов, М.М.Ковалевский, И.В.Лучицкий, Н.И.Кареев, А.Н.Савин и др.), развилась школа, представители которой сосредоточивались на изучении истории религии и церкви, средневековой культуры и которые своими результатами «отчасти предвосхитили то направление исследований, которое утвердилось на Западе после окончания второй мировой войны»1. Естественно, что в новых условиях 90-х годов прошлого века именно творческое наследие представителей этой «школы» стало активно изучаться. С новаторскими работами выступили А.Л.Ястребицкая, Б.С.Каганович, но то были работы персонали15
стского характера. Одновременно в исследованиях Ю.М.Лотмана, М.С.Когана, С.И.Иконниковой, Е.В.Устюговой, Ю.А.Муравьева и др. были предложены подходы, нормы и правила описания культурологических теорий. Л.А.Сыченкова выступила с комплексным исследованием, в котором было целостно представлено историко-культурное направление в российской историографии и дан анализ вклада его представителей в изучение историко-культурных проблем2. Перед исследователем историографии темы истории культуры прежде всего предстает задача определить предмет исследования и его «идеологию». Главная трудность здесь – найти критерий различения и определения конфигурации того научного сообщества, работа которого – вернемся к определению А.Я.Гуревича – предвосхитила направление исследований западноевропейских историков культуры в ХХ веке. На мой взгляд, таким критерием – с точки зрения науковедения – является выяснение единства / различия концепций ученых на основании того, как они в своем творчестве выдвигали и сознательно реализовывали принцип синтетического рассмотрения культурных феноменов (то есть во взаимодействии, взаимосвязи всех сфер духовной жизни, историческое бытование которых кореллируется целым комплексом факторов). При этом важно не просто «выхватить» наиболее значимые фигуры, а представить целостную панораму процесса становления и развития российского историко-культурного знания. Важно проследить процесс превращения русской науки из «принимаемой» в «транслирующую» (категории Ю.М.Лотмана). До сих пор поставленная проблема осмысливалась на уровне предчувствия, интуитивно, а потому – фрагментарно. Чтобы выйти на современный уровень развития историографии, надо держать в поле зрения и исследовать, по меньшей мере, две взаимосвязанные «сферы» культурологического знания: 1) западноевропейские историко-культурные концепции XIX – начала XX вв.; 2) собственно отечественное культуроведение второй половины XIX – начала XX вв. Разумеется, в поле исследователя оказывается невероятно большой объем исследовательских задач: реконструкция биографий ученых, выяснение интеллектуальных источников формирования концепций тех или иных гуманитариев, анализа процесса институционализации центров историко-куль16
турной мысли и т.п. Такое понимание задач не может не нацеливать на значительную работу не только с текстами историков, но и на работу в архивах. Особой заботой исследователя в означенной области должна стать его методологическая подготовка, поскольку в исследовательском поле постоянно будут находиться вопросы категориального строя, представлений о дисциплинарных границах предмета, о методах познания, расшифровки семантики понятий и т.п. После «Анналов», под воздействием произведенного ими «коперниканского» переворота, произошли изменения не только в профессии историка, но и историографа. Суть перехода к новому поколению историко-историографических исследований определяется и задается применением особой «методы» прочтения культурноисторических текстов. «Допрос» источников – текстов историков культуры – исследователь должен вести и с точки зрения искусствоведа, и историка, и социолога, использовать элементы психолингвистического и семиотического анализа. Только на этом пути может раскрыться и «подчиниться» неисчерпаемость источника, множественность его информационных пластов, будет вскрыто многообразие связей – социальных, ментально-антропологических, этно-психологических и т.п. Помощь здесь может оказать то, что успешно ныне решается задача формирования лексического словаря базовых терминов и понятий средневековой культуры, осуществлена расшифровка их семантических смыслов и способы их использования российскими исследователями культуры для описания культурных феноменов. В современной историографии поставлен вопрос о складывании российской медиевистической культурологи, определена ее проблематика, выявлена специфика видения образа средневековой культуры Запада. Особенно успешно идет изучение развития российского ренессансоведения как особого направления. Той же Л.А.Сыченковой доказано, что десакрализация историографического образа Ренессанса в российском историко-культурном знании усилиями Александра Н.Веселовского, Л.П.Карсавина, П.М.Бицилли, И.В.Пузино и др. произошла значительно раньше, чем на Западе, произведена «медиевизация» Ренессанса (теория «Проторенессанса» П.М.Бицилли, Г.П.Федотов), что развернулся интеллектуальный диалог между российскими и западноевропей17
скими учеными, одновременно занимавшимися изучением проблем средневековой и ренессансной культуры. Какие задачи можно определить с точки зрения современного науковедения? Прежде всего, назрела необходимость изучить особенности подходов к историко-культурным проблемам, выработавшиеся и сложившиеся на рубеже XIX–XX вв. в столичных и региональных научных центрах, обратив особое внимание на критерии, которые позволят доказать тезис о складывании специальных научных школ в русской историографии по изучению средневековой культуры и проблем Ренессанса (школы И.М.Гревса, школы А.Н.Веселовского и др.). Эта тема тем более интересна, что формирование научных школ в изучаемой области знания только разворачивалось. Специального внимания заслуживают такие «центры» развития знания о культуре, как кафедры всеобщей истории российских университетов. Интересен вопрос об интеллектуальных источниках возникновения специфики российской культурологической мысли, формирования новаторских идеей и учений (как то идеи «синтеза искусств» или «синтетической истории искусств»). До сих пор не оценен должным образом вклад российских исследователей в изучение английского Возрождения (в том числе, шекспироведов), испанской культуры (в т.ч. историков испанской литературы, испанского театра и т.д.) и т.д. При этом важна концептуальная оценка их взглядов. Примечания 1
Гуревич А. Европейское средневековье и современность // Европейский альманах. 1990. М., 1990. С. 139. 2 См.: Сыченкова Л.А. Культура Западной Европы в российском гуманитарном знании: (Вторая половина XIX – 30-е годы ХХ века). Казань, 2000.
18
В.В.Степанова (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Гёте в общественном сознании немцев и европейцев Следуя подходу, предложенного А.О.Лавджоем в его книге «Великая цель бытия», предпринята попытка изучения воздействия идей Гете на современников и последующие поколения. Речь идет об «идеях, которые получили широкое распространение и стали частью мыслительного инвентаря многих людей»1. Отношение современников к Гёте было неоднозначным. Представители романтического направления, с одной стороны, объявили ему войну, а, с другой, поклонялись ему. Писатели «Молодой Германии» критиковали его как писателя (Л.Берне и др). Столетний юбилей Гёте в 1849 году прошёл по сравнению с юбилеем Шиллера в 1859 году очень скромно. Интерес к Гёте возрождается лишь в конце XIX в. Неоромантики создают культ Гете, стимулируя новое прочтение Гете, открывают «позднего» Гёте, которым почти не интересовались ни литературоведы, ни историки. Двадцатое столетие стало временем возрождения интереса ко всему, что связано с Гете. Интерес к личности Гете, его идеям, биографии остаются в центре внимания исследователей до сегодняшнего дня. 1999 год в Германии был назван годом Гете в честь 250-летнего юбилея «великого гражданина мира и главного немецкого поэта». 28 августа 2009 исполняется 260 лет со дня рождения. Свыше 93 стран имеют институты изучения творчества Гете (Goethe-Instituts). В Санкт-Петербурге, рядом с собором в честь апостолов Петра и Павла, установлен бюст поэта. Сочинениям Гете посвящена громадная литература. В 1885 году в Веймаре было учреждено «Гетевское общество». С 1880 года издается «Гетевский журнал». Дом Гете в Веймаре превращен в музей. Его произведения переведены на большинство европейских языков, его имя включено немецкую энциклопедию «Великие люди в мировой истории»2. В России интерес к Гёте проявился уже в конце XVIII в. О нём заговорили как об авторе «Вертера» (русский перевод был сделан в 1781 году). В 1802 в России появилось мода на подражание Гё19
те. Романтики, группировавшиеся вокруг «Московского вестника», своё издание создавали под знаменем немецкого поэта, который прислал приветственное письмо, видели в Гёте учителя, создателя романтической поэтики. А.С.Пушкин высоко ценил автора «Фауста»3. Споры, поднятые младогерманцами в общественной мысли Германии вокруг имени Гёте, в России усилили внимание к этой личности. В конце 1830-х гг. появляется на русском языке книга Менцеля «Немецкая литература», дающая отрицательную оценку литературной деятельности Гёте. В 1840 Ф.Белинский публикует статью «Менцель, критик Гёте», в которой характеризует нападки Менцеля на Гёте как «дерзкие и наглые». Он объявляет вздорным исходный пункт критики Менцеля – требование, чтобы поэт был борцом за лучшую действительность, пропагандистом освободительных идей. Шестидесятники видели в Гёте личность, примирившегося с феодализмом. Н.Чернышевский заявлял: «Лессинг ближе к нашему веку, чем Гёте»4. Для писателей XIX в. Гёте не был актуальной фигурой. Гёте увлекались А.Фет (переведший «Фауста», «Германа и Доротею», «Римские элегии» и др.), А.Толстой (перевёл «Коринфскую невесту», «Бог и баядера») и особенно Ф.Тютчев (перевёл стихотворения из «Вильгельма Мейстера», балладу «Певец» и др.), испытавший на своем творчестве очень заметное влияние Гёте. Русские символисты возрождают культ Гёте, провозглашают его одним из своих учителей-предшественников. При этом Гёте-мыслитель пользуется не меньшим вниманием, чем Гёте-художник. Интерес к изучению истории идей Гёте, его творчества, деятельности непосредственно связано с «историей памяти», основателем, которой считается Пьер Нора5. Память о прошлом Гёте становится все более автономной, по отношению к самому Гёте, распадаясь на личностные и групповые представления о творчестве, деятельности Гете. Историческая память о деятельности Гёте представляет пеструю и неоднозначную картину. Изучение Гёте вне истории Германии XVIII века невозможно. Немецкие государства в XVIII веке все еще переживали последствия Тридцатилетней войны. Знать имела монополию на глав20
ные министерские посты при княжеских дворах. К.Ф.Мозер выделял главную черту немцев – это «послушание», неуклонное повиновение существующим властям6. Школьное образование, литература неуклонно проповедовала верность трону и алтарю. Одобрение княжеской власти, готовность ей повиноваться всегда было предметом удивления со стороны представителей других стран. И вот в такой стране 28 августа 1749 года во Франкфурте-на-Майне родился Иоганн Вольфганг Гете. Франкфурт-на-Майне сохранял местные обычаи, традиции, цеховые привилегия. Немецкие исследователи проследили родословное древо фамилии Гете (Геце) до середины XV столетия. Это были выходцы из Юго-западной Германии, имевшие в своей родословной поэтов, музыкантов, живописцев, кузнецов, портных7. Языки, физическое воспитание, искусство, живопись, рисование фехтование, верховая езда составляли основу образования. Сам Гете мечтал о филологических науках, но отец настоял на изучении юриспруденции и в 1765 году Гете выехал в Лейпциг и был записан в «студенты баварской нации». Впоследствии он раскритиковал лейпцигское образование в разговоре Фауста и Мефистофеля. Свои сомнения о существующей системе образования он вложил в уста Мефистофеля о логике, метафизики, юриспруденции8. Большой интерес он проявлял к театру, к музыке, французской литературе. 6 августа 1771 года Гете защитил свою диссертацию и получил степень лиценциата права. Докторской степени он не приобрел, но в семье и в окружении его считали доктором права. В Страсбурге Гёте встречается с Иоганн Готфрид Гердером, познакомившим его со своими взглядами на поэзию и культуру, с Иоганном Шлоссером, юристом по профессии, интересовавшимся литературой. Сотрудничество со знаменитым поэтом Ф.Шиллером в 1794– 1805 годы оказало самое серьезное влияние на его мировоззрение. В начале XIX века он знакомится с мадам де Сталь, встречается с Наполеоном в Эрфурте, наградившим его крестом Почетного легиона. Основные годы, с ноября 1775 года Гете провел в Веймаре. Именно в этом городе была прожита основная часть жизни и созданы выдающиеся произведения. Особым указом от 11 июня 21
1776 года Карл-Август назначил Гете тайным легационным советником, дал ему место и право голоса в Государственном совете, с содержанием 1200 талеров в год. Некоторое время он активно занимался государственными делами и писал мало. Он много занимается естественными, минералогическими науками, государственными делами, анатомическими изысканиями, ботаническими. 22 марта 1832 Гете простудился и умер, похоронен в Веймаре. Основные идеи Гете, о которых говорят сегодня, охватывают широкий спектр. В первую очередь, его рассуждения о прошлом и настоящем, позволили ему сформулировать новое понимание историзма и его кредо, по которому история есть – множество индивидуальных центров, каждый из которых заряжен энергией и является носителем определенной судьбы. Гете был одним из родоначальником идеи индивидуальности. Индивидуальность, вот, что восхищает его. И это в то время, когда в германских государствах процветал произвол властей, сохранение сословных привилегий. Прусский король Фридрих II (1740– 1786), был самым любимым персонажем Гете, великой личностью, так как он предложил рационализацию системы управления в духе Просвещения. Фридрих был просвещенным монархом, его указ при вступлении на трон, о равных правах всем религиозным учениям в королевстве, создание правил ведения войн предназначались для воплощения идей просвещения в жизнь. Роман Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера», описывающего история молодого человека, который пренебрег своей карьерой и пустился в путешествие, было восторженно встречено читающей публикой. Воздействие окружающего мира на индивида восхищала окружающих, читавших Гете. Они отправляются путешествовать не для того, чтобы познать мир, а для самопознания и совершенствование собственной личности. В процессе самореализации важная роль отводилась путешествиям, которые считались хитросплетением неподвластных им сил. Для романтиков характерна фамильярность со смертью, о чем неоднократно говорил Гете. Для романтического темперамента, разочарованного обыденной жизнью, видение всеобщей гибели, разрушение нередко являлись утешительной картиной9.
22
Важным тезисом Гете стало представление истории как часть природы, а человека – ее частью. В 70-е годы у Гете стала оформляться идея развития. Она формируется постепенно. Он говорит: «Духи истории сотнями выходят из могилы и являют мне настоящий образ»10. Гейне считал, что в искусстве заключены многочисленные традиции, которые не так легко понять и расшифровать, и понимание прошлого связано, в первую очередь, с искусством. Через Колизей, искусство, можно постигать мир, историю: «Отыскивать истинное в его элементах»11. Причины революции увидел в отсутствии достоинства у высших представителей общества. Гете проявил интуицию, коснувшись проблемы выживания государства за счет сохранения рационализированного просвещенного деспотизма, сохраняющего дистанцию между государем и народом и необходимую мистику монархической идеи. Он остался верен пониманию государства как хранителя гражданского порядка и попечителя культуры Основная часть произведений у Гете о любви: «Римские элегии», «Вильгельм Мейстер» и др. Тем более, что он описывал свой опыт в любви, умел это делать и это привлекало. Ему была чужда официальная мораль, он ценил личную мораль. Эта открытость чувств, в отличие от средневековья рушила старый мир, и привлекало общество. Гете изобразил жизнь маленьких общностей в «Герман и Доротея», с упором на личностные ценности и безразличием к таким событиям как Французская революция. Объединение страны разрушила эту среду, но, по мнению американского историка Мэк Уокера «вера в первенство коллектива над индивидуумом, подозрительность к независимым личностям и открытая враждебность к внешнему миру были наследием спальных городов» и пропагандировалась в выступлениях, высказываниях Гете12. На протяжении XVIII века подчиненный статус женщины и склонность оправдать такое положение посредством теорий, основанных на идее врожденной женской греховности или отсутствием у них интеллекта, подвергались критике. Пиетизм-благочестие, течение, возникшее в конце XVII века, имевшее целью усиление влияния религии на основе строгого благочестия и религиозного подвижничества в повседневной жизни. Идеи пиетистов 23
отличались от идей протестантизма, тем, что давали возможность женщинам самовыражаться в религиозных обрядах, что способствовало ослаблению патриархальных представлений о семье. Эда Загара писала, что поощряемое пиетистскими кружками открытое проявление религиозных переживаний и эмоций «способствовало формированию представлений о женщине, чье восприятие отличается от мужского, о женщине, имеющей свою индивидуальность за пределами семейного круга, и о браке, который даже может обернуться скорее сотрудничеством равных партнеров, чем продолжением отцовско-дочерних отношений». Эта идея не пропала даром для великих писателей эпохи немецкого классического гуманизма. Женские персонажи в «Избирательном сродстве» и «Вильгельме Мейстере» Гете имеют более утонченный склад ума и независимую волю, чем подчиненные мужчинам женщины из «Геца фрн Берлихингена» и первой части «Фауста». Гюнтер Гауз, представитель западногерманской миссии в Восточном Берлине, в 1981 году, уходя в отставку, отметил, что Восточная Германия «более немецкая, чем ФРГ». Одной из причин такого явления, по его мнению, является обращение к именам Гете и Шиллера, Гейне и Лессинга, Шарнхорста и Гнейзенау. Гейне считал родоначальником немецкого языка Мартина Лютера. Однако честь обобщить и привести в гармонию все языковые достижения предыдущего столетия выпала на долю И.В.Гете. Родившийся и выросший в городе, чья культура была пропитана воспоминаниями о империи и лютеранским духом, он еще до встречи с Иоганном Готфридом Гердером дошел до понимания того, что язык нужен для того, чтобы выжить и должен чаще обогащаться собственным прошлым. В период учебы в университете и становления как писателя, Гете испытал влияние идей Геллерта, подчеркивающего значение естественного стиля, а также богословскими трудами Фридриха Готлибы Клопштока, настаивающего на значении воображения, чувств, свободы от искусственности. Это влияние воплотилось в ранних произведениях Гете, что имели чарующее воздействие на немцев: драма «Гец фон Берлихинген» и романе «Страдания молодого Вертера».
24
Свое наивысшее выражение в «Годах учения Вильгельма Мейстера», где оно подкреплялось обильным словотворчеством и лингвистическими экспериментами, глубиной и силой выражения. После «Вильгельма Мейстера» ни у кого не было сомнений в том, что немцы уступают по красоте языка своим соседям. Стремление познать мир, вселенную, найти ответы на вопросы миропонимания, вот что волновало Гете, его современников. Сегодня общество волнуют те же вопросы, которые волновали Гете. Он искал ответы на те же вопросы: чего больше на земле, добра или зла, можно ли завладеть душой13. В этом кроется секрет великого немца, опередившего свое время и оставившего всему человечеству открытия в литературе, мировоззрении, философии жизни. Примечания 1
Репина Л.П. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории / Под ред. Л.П.Репиной. Вып. 2. М., 2000. С. 7. 2 Grosse Manner der weltgeschichte. Kranj-Slowenien, 1987. S. 163. 3 Чернышевский Н. Лессинг. М., 1856. 4 Розова В. Гёте и Пушкин. Киев, 1908. 5 Трубникова Н.В. История и память в бесконечном диалоге: дискуссии французских историков // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. М., 2005.С. 120. 6 Крейг Г. Немцы.М., 1999. С. 18–20. 7 Гете И.В. Фауст. М., 2006. С. 5. 8 Биография Гете И.В. Фауст. М., 2006. С. 11 9 Там же. С. 73. 10 Мейнеке Ф. Возникновение историзма. М., 2004. С. 361. 11 Там же. С. 358, 366. 12 Крейг Г. Немцы. М., 1999. С. 23. 13 Биография Гете И.В. Фауст. М., 2006. С. 64.
25
С.Н.Васильева (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Русские военнопленные на работах в Австро-Венгрии и Германии Содержание огромного количества пленных военнослужащих русской армии было бы весьма затруднительно для АвстроВенгрии, если бы не повсеместное использование их труда. Габсбургская монархия, как и другие государства, ведущие войну, рассматривали военнопленных как особого рода подневольную рабочую силу. Ведение войны, требовавшее больших материальных затрат, огромные потери среди трудоспособного населения делали труд военнопленных незаменимым для экономики военного времени и, как следствие, стремление властей к максимальной эксплуатации пленных «неблагородного» происхождения. Из общего числа пленных, пребывавших во время войны в Австро-Венгрии, около 95% находилось на работах, а из каждых 10 000 вернувшихся работали в плену 9 442 человека, что превышает количество работающих военнопленных в Германии. В 1916 г. военным министром Австро-Венгрии были разработаны правила привлечения военнопленных к работам. Согласно этим правилам военнопленные могли использоваться как на государственных, так и на частных работах. Для найма военнопленного работодателю необходимо было внести залог в размере 30 крон за каждого работника наличными деньгами, сберегательными книжками или гарантированными правительством ценными бумагами. Все расходы по перевозке военнопленных рабочих внутри округа, по содержанию, питанию, медицинскому обслуживанию ложились на плечи работодателя. По правилам военного ведомства военнопленные разделялись на подвижные и постоянные отряды. Подвижные отряды, подчиняющиеся руководству округа, были заняты на сельскохозяйственных работах. Группы этих рабочих могли передвигаться внутри округа по мере необходимости, для чего не требовалось особое разрешение центральной власти.
26
Подвижный контингент формировался из пленных одного лагеря в отряды по 100 человек, состоящие из 10 рот. Такие отряды имели свое обозначение, номер и название округа, в котором работали, например, подвижная партия военнопленных рабочих «Богемия 146». Численность подвижных отрядов военнопленных могла меняться в зависимости от выполняемой ими работы, в среднем она составляла от 200 до 1000 человек. На местах такие группы делились на более мелкие, по 10–20 человек, и распределялись между помещиками и крестьянами. Для постоянных партий военнопленных рабочих не допускалась свобода передвижения. Они были заняты на общественных работах, промышленных предприятиях, горных промыслах. Все постоянные военнопленные рабочие подчинялись Военному ведомству. Гражданские власти могли привлекать их к работам только с разрешения военного министерства. Основная масса военнопленных была занята на гражданских работах – 69,6%. Из них 21,7% работали в сельском хозяйстве, 15,5% – в рудниках и копях, 11,6% – на железных дорогах, 11% – на лесных работах, 10,7% – на фабриках и заводах, 10,3% – на шоссейных работах, на прочих работах – 19,2%. 2368 человек из каждых 10 000 пленных, или 30,4% от общего числа работавших, были заняты на военнопринудительных работах. Несмотря на уверения австрийских властей в том, что пленных используют только для обслуживания тыла, например, на заводах изготовлявших снаряды в Сербии, Албании, Будапеште, количество работавших непосредственно в зоне военных действий и в тылу было практически одинаково, соответственно 44,5% и 55,5%. При этом из числа работавших на фронте 5,1% находилось на линии огня. Официально продолжительность рабочего дня, сверхурочных рабочих часов, отдыха, охрана труда военнопленных – должно было осуществляться по тем же правилам, что и для вольных рабочих. Однако, реальные условия труда пленных были намного суровее, чем условия труда военных рабочих и соответствовали задаче максимальной их эксплуатации. Согласно правилам австрийского военного ведомства продолжительность рабочего дня пленных не должна превышать 12 часов в сутки. Большинство военнопленных, 59% работало не более 27
установленной нормы. Но 21,8% работающих пленных трудилось более 12 часов в сутки. Из них 8,3% – 14 часов, 8,6% – 16 часов, 3,8% – 18 часов, 1,1% – 20 часов. Отдельные категории пленных, всего 19,2% от числа работающих, в основном больные и раненые, были выделены в особые команды для работ внутри лагеря. Продолжительность их рабочего дня была несколько меньше, чем у здоровых, в среднем она составляла 8–10 часов в сутки. Рабочий день военнопленных начинался обычно в 5–6 часов утра и продолжался до вечера с одним коротким перерывом на обед. Работы назначались « поурочно», т.е. каждый получал на день « урок», который должен был исполнить. Невыполнение влекло за собой лишение горячей пищи, а иногда и хлеба на следующий день. Заработная плата военнопленного за двенадцатичасовой рабочий день, согласно правилам военного ведомства, должна была составлять 15 геллеров. За каждый сверхурочный час, а также за час труда в дни отдыха, проработанный военнопленным на фабрике или заводе, ему полагалось вознаграждение в 6 геллеров. Существовала однако, целая система штрафов и вычетов, например, за леность, противодействия, злоупотребления, которая лишала военнопленного не только вознаграждений, но и зачастую основного заработка. Кроме этого, жандармерия и окружная администрация могли запретить выплату вознаграждения в округе или на предприятии. Если военнопленные находились на работах в частных хозяйствах и предприятиях, то выплата им жалования осуществлялась работодателем, которые для увеличения прибылей активно использовали систему вычетов для уменьшения расходов на оплату труда пленных. Кроме этого, система выплаты заработанных денег предоставляла возможность для махинаций и обкрадывания пленных. Суть ее состояла в том, что на руки рабочим выдавалось не более 10 крон единовременно, остальное записывалось в их расчетную книгу. Однако из-за неосведомленности и неграмотности пленные так и не получали причитающихся им денег. Условия работы военнопленных были различны. По свидетельству сестры милосердия А.В.Тарасевич, обследовавшей лагеря и места водворения русских военнопленных в Австрии и Венгрии: «Общий вид пленных на полевых работах в нижней Ав28
стрии и особенно в Венгрии – значительно лучший, чем в лагерях. Содержание их, одежда, обувь, за исключением нескольких случаев, везде были удовлетворительны». Сочувственное отношение местного, особенно славянского, населения к русским пленным ограждало их от жестокости и грубого отношения со стороны властей. В целом отношения между хозяевами и пленными рабочими носили «добрый, патриархальный характер», хотя по отзывам пленных, имело место и «крепостное право со всеми его особенностями». В более суровых условиях находились пленные, занятые на общественных работах, заводах и фабриках, а также в рудниках и копях. По свидетельствам очевидцев, состояние пленных, доставленных после таких работ в госпитали, было настолько ужасным, что « трудно было представить, в каких условиях находились эти люди». К примеру, очень тяжелыми были условия труда пленных, работавших на постройке железной дороги в Карпатах. Рабочий день там продолжался с 5 утра до 8 часов вечера. Пища состояла из сгнившего гороха и кукурузы и негодных к употреблению консервов, а также небольшого куска хлеба. Жили рабочие в шатрах, сплетенных из ветвей, спали, лежа в грязи на подстилках из еловой и сосновой хвои. Многие умирали от физического истощения. Особенно страдали военнопленные рабочие от жестокого обращения со стороны конвойных, надзирателей и жандармов. Хотя австрийское законодательство ограждало пленных от жестокостей, а работодатель мог потерять залог и лишиться рабочей силы, гуманное отношение к пленным было скорее исключением, нежели правилом. Один из современников писал: «Розги, кандалы, травля собаками, подвешивание, сокращение и без того незначительного пайка – вот применяемые австрийцами меры принуждения пленных к работе». Использование пленных в качестве рабочей силы, как уже отмечалось, являлось характерной особенностью военного плена в годы первой мировой войны. Германия, как и другие участники мирового конфликта, активно использовала военнопленных как подневольную рабочую силу. Из всего числа русских пленных на работах находилось более 90%. Из каждых 10 000 бывших пленных число работавших составляло 6 595 человек. За исключением 29
офицеров, работали все, даже унтер-офицеры, фельдфебели и подпрапорщики, которые по приказу военного министерства обязаны были выполнять только хозяйственные работы, т.е. убирать свои бараки, площадь вокруг них и готовить себе пищу; все остальные виды работ могли выполняться ими «по желанию». Однако из-за суровых условий содержания и целой системы наказаний и истязаний, пленные этой категории давали расписки с изъявлениями «добровольного желания работать». После подачи такой расписки пленные уже не имели права отказываться от работы. Все работающие пленные, за исключением выполняющих хозяйственные работы (уборка территории лагеря, бараков, работа в лазаретах и т.д.), были распределены по «рабочим командам». Некоторые, из которых располагались в стационарных лагерях и выполняли работу в том же районе, другие транспортировались на территории, где ощущалась нехватка рабочей силы. Численность «рабочих команд» варьировалась в зависимости от выполняемой ими работы. Все выполняемые пленными работы можно разделить на два вида: гражданские (в сельском хозяйстве, на железных дорогах, в рудниках, на заводах и фабриках) и военнопринудительные (рытье окопов, подвозка снарядов и т.д.). Всего на гражданских работах трудилось 74,1% работающих пленных, на военнопринудительных – 25,9%. Основная масса пленных, занятых на гражданских работах, использовалась в сельском хозяйстве – 25,6%; 17,2% работали на железных дорогах; на лесных работах было занято – 6,6%; на прочих работах – 13,9%. Несмотря на постановление Гаагской конференции, запрещающие использовать труд военнопленных на работах связанных с военными действиями, большое их количество было занято на обслуживании фронта. Военнопленные трудились в районах военных действий в северной Франции и Прирейнской области. Военнопринудительные работы были двух видов: фронтовые, заключавшиеся в рытье окопов, устройстве узкоколейных дорог, подвозке снарядов, и тыловые – погрузка военных припасов, работа на снарядных, пороховых и газовых заводах, в оружейных и обмундировочных мастерских. Процентное соотношение видов военнопринудительных работ таково: на фронтовых работах «под огнем» трудилось 5,9% пленных, занятых на таких работах; на фронтовых работах вне сферы 30
огня – 27,9%; на военных заводах – 18,7%; на прочих работах на военные нужды – 47,5%. Распорядок дня в лагерях соответствовал максимальной эксплуатации работающих пленных, 48,8% из них работало 12 часов в сутки, 18,3% – 10 часов, 10,8% – 14часов, 10,7% – 16 часов, 6,7% – 8 часов, 3,4% – 18 часов, 1% – 20 часов. При такой колоссальной нагрузке и объеме работ, выполняемом пленными, заработная плата их была минимальной. 12,3% получали в сутки 20 пфеннингов, 65,4% – 30 пф., 3,8% – 40 пф., 11,6% – 60 пф., 3% – 80 пф., 3,1% – 1 марку, 0,7% – 2 марки. Из этих данных явствует, что средняя продолжительность рабочего дня для русских пленных в Германии составляла 12 часов в сутки, а средний размер заработной платы – 30 пфеннингов, что соответствовало 15 копейкам. За выполнение такой же работы немецкий рабочий получал 2 марки, т.е. примерно 4–5 рублей. Следует так же отметить, что не привлекавшиеся к физическому труду младшие офицеры русской армии получали 50 руб., старшие офицеры – 75 руб., генералы – 125 руб. месячного довольствия. Объем работ, выполненных русскими военнопленными, был огромен. Их силами были проложены сотни километров шоссейных и железных дорог, возведены мосты, освоены огромные земельные участки, осушено большое количество болот и заболоченных низин. Многие официальные представители признавали, что Германии потребовалось бы еще около пяти лет на такие преобразования. Труд русских военнопленных был настолько выгоден для нее, что когда на особом совещании представителей России и Центральных держав в декабре 1917 г. российская сторона предложила ограничить рабочий день военнопленных восьмью часами и сократить объем, выполняемой ими работы, то получила категоричный отказ. Мотивируя его, германский представитель отметил, что «….вся промышленность обрабатывается трудом военнопленных и если мы с вами согласимся, то вся промышленность прекратится». Уже в октябре 1918 г., когда для русских должно было прекратиться состояние плена, германское командование издает приказ об увеличении продолжительности рабочего дня пленных, а также о необходимости работы в воскресные и праздничные дни. Из-за нежелания терять столь дешевую рабочую силу германские власти удерживали русских воен31
нопленных вплоть до начала Ноябрьской революции. Тяжелые условия жизни, постоянное недоедание и огромные физические нагрузки выматывали пленных, поэтому для увеличения производительности труда в лагерях Германии существовала целая система принуждения, заключавшаяся в нечеловеческих истязаниях, голоде и просто убийствах. Некоторые представители военной администрации Германии предлагали «заинтересовать конвойных в хорошей работе пленных», другие признавали, что «кулачная расправа является наиболее действенным способом заставить пленных работать». Таким образом, при полном поощрении начальства в лагерях и «рабочих командах» процветали издевательства и истязания пленных. Однако, несмотря на рабский труд, именно на работах увеличивались шансы выжить, главным образом в связи с возможностью установить контакты с местным гражданским населением и с возможностью получить хоть какую-нибудь дополнительную пищу и одежду. Имело значение также то, что работа помогала пленным перебороть настроение беспомощности, пробудить в себе волю к жизни. Л.А.Бунькова (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Образование – приоритет социальной программы «новых лейбористов» Великобритании В 1997 г. в Великобритании в результате победы на всеобщих парламентских выборах к власти приходит Лейбористская партия; начинается период лейбористского правления, продолжающийся до сегодняшнего дня. «Новые лейбористы» во главе с Тони Блэром предлагали достаточно радикальную программу реформирования Британии; важное место в этой программе уделялось решению социального вопроса. Важным направлением, обозначенным новой социальной программой лейбористов, стало создание доступных и равных условий для получения образовательных услуг, поддержка образования.
32
Образование занимало центральное место в концепции «третьего пути» британских лейбористов. Они полагали, что в наш век глобализации только образование поможет личности найти источники своего дохода и обеспечить себя достойной работой, только через образование возможно вырваться из замкнутого круга социальной обеспечения, созданного британским «государством благосостояния», и только решение проблемы качественного образования приведет к решению проблем низкой производительности труда и долговременной, хронической безработицы и т.п. «Новые лейбористы» подвергли резкой критике образовательную политику предшествующих консервативных правительств. Не согласны были «новые лейбористы» и со взглядами традиционных лейбористов на образование; реализация этих взглядов привнесло, по мнению «новых лейбористов», в общество еще большего неравенства. Подход «новых лейбористов» к образованию не был основан на перераспределении образовательных возможностей. Лейбористы обещали с помощью реформы превратить британцев в нацию с лучшим образованием в Европе. В 1997–1998 гг. расходы на образование, как уже отмечалось, составили 13,3% бюджета страны1. Политика в образовательной сфере всегда была в центре внимания и традиционных лейбористов. Они считали, что роль государства в образовании двойственна; государство у лейбористов в основном обеспечивало образование и предполагало обязанности по наблюдению за частным образовательным сектором. Около 6% школ в Соединенном Королевстве являлись частными. Большинство общеобразовательных школ находились на обеспечении местного правительства. По Закону об образовании (1988) школам представилась возможность получения статуса школ на дотациях. Такие школы финансировались правительством через фондовые агентства. Закон (1993) предусматривал, что если 10% школ, находящихся в области ведения одного местного органа сохраняли этот статус, то фондовые агентства в таком случае делили с местными органами ответственность по планированию образования в этих областях. Если 75% школ достигали этого статута, то фондовые агентства брали на себя полную ответственность. Число школ, имевших статус школ на дотации, было
33
незначительным. Высшее образование оставалось вне заботы местных органов власти. Школьная систем была трехступенчатая: дошкольный сектор (до 5 лет), начальное обучение (от 5 лет до 11) и среднее обучение (от 11 лет до 16, иногда до 18 лет). Существовала и существует система обучения «11+» для детей в возрасте от 9 до 13 лет. Данное направление социальной политики традиционных лейбористов впоследствии нашло свое отражение в программных документах и деятельности первого лейбористского правительства Тони Блэра, став главной темой предвыборного манифеста лейбористской партии 1997 г.2. «Третий путь» «нового лейборизма» предлагал расширение возможностей личности при помощи активизации гражданской ответственности. В соответствии с этим, каждый гражданин должен иметь минимальный набор гражданских качеств, необходимых для полноценной жизни, жизни «свободного выбора». Если этих качеств нет, человек превращается в «социально отверженного», и в этом случае государству приходится вмешиваться в его жизнь и помогать ему, считали «новые лейбористы»; образование поможет добиться активизации гражданской ответственности. Между тем, в конце 90-х годов лишь 62% семей работников физического труда в Великобритании могли позволить своим детям продолжать учиться после достижения ими 16-ти летнего возраста3. Лишь 10% населения имели возможность обучать детей в частных школах, что впоследствии гарантировало им поступление в престижные университеты, увеличивая их шансы попасть в высшие учебные заведения в 25 раз 4. В этой связи лейбористское правительство поставило задачу повысить уровень преподавания в государственных школах. В июле 1998 г. была принята новая программа развития образования стоимостью 19 млрд. ф. ст., направленная на большее разнообразие школ, совершенствование школьных стандартов, переподготовку учителей и директоров школ, создание партнерств между школами, местными органами образования и центральным правительством, что, по замыслу, должно было привести к улучшению конкурентоспособности британской образовательной системы5. В 1997 г. Министр образования и по делам занятости Дэвид Бланкетт объявил о намерении правительства увеличить государ34
ственные расходы на обучение на 5% с 1999 по 2002 гг. Целью этой меры было увеличение детских садов и сокращение количественного состава начальных школьных классов до 30 человек к 2001 г.6 Между тем, как подчеркивалось в одном из официальных документов лейбористов, «многие дети учатся в классных комнатах, построенных в XIX в. или до первой мировой войны», поэтому необходимо приобретать новое оборудование, мебель, компьютеры и т.д. Министерство образования объявило о пересмотре школьных программ с упором на индивидуальные способности детей и приближение к будущей профессиональной деятельности. В феврале 2000 г. был взят курс на то, чтобы каждая школа имела определенную специализацию (свой «ethos»), финансировалась и контролировалась напрямую бизнесом, церковью. Был введен новый инспекционный режим, по которому раз в 6 лет каждая школа проходит комплексное инспектирование7. Большое внимание было уделено использованию в учебном процессе новейших компьютерных и телекоммуникационных технологий. Была поставлена задача провести к 2002 г. техническую модернизацию, оснастив соответствующим оборудованием все общеобразовательные учреждения, и обучить всех учителей основам компьютерной грамотности8. В феврале 2000 г. Блэр отмечал, что проникновение Интернета в Великобритании идет быстрее, чем на европейском континенте. В 1998 г. Британский Университет Промышленности (British University for Industry) открыл Интернет-центр, который предлагал информацию о различных курсах, образовательных программах в различных регионах. В 1999 г. Была открыта телефонная служба «Образование напрямую» («Learning Direct»), в задачи которой также входило предоставлять сведения, консультировать по вопросам образования. В июне 1999 г. был создан правительственный Совет по обучению и развитию (Learning and Skills Council) для лиц старше 16 лет, желающих продолжать образование9. В 2000 г. 35% британских школьников продолжили учебу в высших учебных заведениях: это более высокий уровень, чем в мире в среднем (23%).
35
Несмотря на принятые правительством меры, почти 3/4 студентов высших учебных заведений принадлежали к верхним социальным группам10. Реформа высшего образования первого кабинета Блэра – одна из самых противоречивых их всего комплекса социальных преобразований. Администрация Блэра предложила переход от принципа «бесплатного наставничества» («free tuition») к введению «наставнической платы» в размере 1 тыс. фунтов для всех студентов, поступающих в высшие учебные заведения. Эта мера обозначила новую тенденцию перехода к системе смешанной оплаты, согласно которой граждане, компании и государство совместно платят за обучение специалиста11. Одной из целей «новых лейбористов» в образовании являлась организация обучения в течение всей жизни. Они считали, что обучение не должно завершаться окончанием школы и университета. Лейбористы полагали, что обучение может продолжаться на протяжении всей жизни путем переподготовки, повышения квалификации и т.п. Финансирование программы обучения на протяжении всей жизни осуществлялось за счет индивидуальных образовательных счетов (Individual Learning Account). Каждый гражданин, имея такой счет, мог на протяжении всей своей трудовой деятельности вкладывать деньги на последующую переподготовку или повышение квалификации. В марте 1999 года министр финансов Гордон Браун при представлении бюджета в Парламенте объявил о создании 1 млн. таких счетов12. Любой человек, желающий открыть счет, получал о правительства первый взнос в размере 150 фунтов, последующие суммы, как от самого работника, так и от работодателя, не облагались налогом. Кроме того, любой гражданин, обладающий таким счетом, имел право на 20% скидку при оплате образовательной программы или на дополнительный образовательный грант в размере 100 фунтов, а также на 80% скидку при оплате курсов повышения компьютерной грамотности13. По инициативе правительства государство было поделено 25 региональных зон образовательной активности («Education Action Areas»). В каждой зоне на совместную деятельность школ, структур бизнеса и общественных организаций по внедрению иннова36
ционных стратегий для повышения образовательных стандартов государство выделяло 750 тыс. фунтов14. Таким образом, политика «нового лейборизма» в сфере образования предусматривала лишь вспомогательную, регулирующую роль государства; деятельность институтов власти была в ряде случаев компенсирована активностью общества. Отмечая большие возможности у англичан для получения образовательных услуг, появившиеся в годы деятельности первого лейбористского правительства, все же надо признать, что далеко не все проблемы в образовании были решены. Продолжали существовать ограниченные возможности для молодых людей старше 16 лет. Государство, как правило, акцентировало свое внимание на небольшом количестве молодых людей этой возрастной группы, которое по итогам проверки знаний имело уровень «А» и поступало в университет. Остальное население выпадало из системы образования. Наличествовало недостаточное количество специализированных школ для больных детей; это приводило к тому, что такие дети не могли потом найти работу, в большинстве своем они не отличались высокой грамотностью. Примечания 1
Because Britain Deserves Better: New Labour’s Election Manifesto, May 1997. London: Labour Party, 1997. P. 31. 2 Ibid. 3 The Guardian. 2001. May 23. 4 Ibid. 5 Ambitions for Britain. Labour’s Manifesto 2001, April 2001, Labour Party. London. 2001. P. 35. 6 Stuart White. New Labour: The Progressive Future? New York. 2000. P. 47–62. 7 The Chancellor’s 1997 Budget Speech [Электронный документ] : Режим доступа: http://www. hm-treasury.gov.uk, свободный. 8 Ambitions for Britain. Labour’s Manifesto 2001, April 2001, Labour Party. London. 2001. P. 34. 9 Ibid. 10 Ibid. P. 35. 11 Ibid. P. 35–36. 12 Chancellor of Exchequer’s Budget Statement – 9 March 1999 [Электронный документ]: Режим доступа: http://www. hm-treasury.gov.uk, свободный. 13 Ibid. 14 Ibid.
37
М.В.Угрюмова (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Современные отечественные государственные учреждения: организация, проблемы, направления развития Организация государственных учреждений и государственных органов в Российской Федерации характеризуется введением в действие множества понятий. К основным понятиям системы можно отнести такие как: государственное учреждение и государственный орган. В исторической науке термины «государственное учреждение» и «государственный орган» были и остаются синонимами. Тем не менее, управленческие дисциплины требуют обращения к современной нормативно-правовой трактовке термина. Определенный анализ вопроса был проведен Н.Н.Куняевым, который, проанализировав законодательство и проведя систематизацию трактовки термина «государство», вывел иное терминологическое понимание «государственного учреждение». Под «государственным учреждением» Н.Н.Куняев понимает организацию, созданную органами государственной власти РФ, органами государственной власти субъектов РФ, для осуществления управленческих, социально-культурных, научно-технических и иных функций некоммерческого характера, деятельность которой финансируется из соответствующего бюджета или бюджета государственных внебюджетных фондов на основе сметы доходов и расходов1. Государственное учреждение есть конкретная разновидность организации, которая осуществляет социально-культурную, воспитательную, образовательную, научную, лечебную и прочую деятельность с целью удовлетворения соответствующих потребностей и интересов населения (театр, кино, больница, школа, университет и т.п.). Государственные предприятия и учреждения не относятся к органам государства, так как их основной задачей не является ни властное руководство, ни управление, ни распорядительство, т.е. они не обладают государственно-властными полномочиями и потому не осуществляют деятельность по руководству внешними объектами. Государственные учреждения и 38
предприятия сами служат объектами руководства соответствующих органов государственного управления, наделенными властными полномочиями. Вместе с тем каждое предприятие или учреждение имеет свой собственный орган управления. Иногда учреждения создаются при центральных органах федеральной исполнительной власти. Например, при Министерстве финансов РФ образована Российская государственная пробирная палата (Пробирная палата России). Сегодня нельзя не признать, что многие государственные учреждения, оставаясь учреждениями по организационно-правовой форме, фактически таковыми не являются. Они уже давно стали или частными, или, оставаясь государственными, не всегда выполняют возложенные на них задачи. Количество федеральных государственных учреждений в Российской Федерации значительно (более чем в 3,5 раза) превышает число федеральных государственных унитарных предприятий. В последние годы число только федеральных государственных учреждений значительно увеличилось. Так в 2001 г. их было около 35 500, в июле 2002 г. число федеральных государственных учреждений составило более 36 000. На 1 января 2007 г. из федерального бюджета финансировалось около за 38000 федеральных государственных учреждений2. Наибольшее количество учреждений создано для реализации управленческих функций – в области непосредственного государственного управления работает свыше 12 500 учреждений. Несколько меньше государственных учреждений осуществляет деятельность в сферах образования (около 7 000), сельского и лесного хозяйства (около 7 000), здравоохранения, физкультуры и социального обеспечения (более 3 500). Меньше всего учреждений – в области жилищно-коммунального хозяйства (около 200)3. Ведомственная структура федеральных госучреждений сильно отличается от отраслевой структуры. Более того, большинство министерств обладают непрофильными учреждениями, относящимися к другим отраслям: ведомственные поликлиники, дома отдыха, научные и образовательные организации и т.п. Лидером по числу учреждений является Минсельхоз России (более 5 000), несколько меньше у МВД России (около 4 000), Минобразования
39
и науки России (чуть менее 4 000), Минздравсоцразвития России (более 2 500) и Минфина России (около 2 500). Количество государственных учреждений при Министерстве сельского хозяйства Российской Федерации объясняется наличием разветвленных сетей учреждений контрольно-регулирующих служб и инспекций: ветеринарной службы, инспекции по карантину растений, службы защиты растений, семенной инспекции, технического надзора и т.п. Большинство служб и инспекций имеют территориальные представительства в форме федеральных госучреждений. Образованные этими представительствами лаборатории, станции, центры и другие подобные организации также зачастую имеют статус ФГУ. На долю этих пяти министерств приходится более половины всех федеральных государственных учреждений. Основанием для выделения типов государственных учреждений являются, в первую очередь, ветви государственной власти, в которых функционируют данные государственные учреждения. Таким образом, выделяются законодательные, исполнительные, судебные государственные учреждения. Следующая классификация типов государственных учреждений обусловлена сферами деятельности. Так можно выделить государственные учреждения экономической сферы, сферы внешних связей, внутренних дел, образования и науки, культуры и спорта, здравоохранения и пр. Еще одной причиной для выделения типов государственных учреждений является их основная функция; контрольная, организующая, принуждающая, правоохранительная и др. С этой позиции можно выделить контролирующие, организующие, правоохранительные государственные учреждения. К уровням распорядительно-исполнительных государственных учреждений и органов на всей территории РФ следует отнести: федеральные государственные учреждения (министерства, агентства, ведомства); региональные (или территориальные) государственные учреждения (республиканские министерства, окружные, краевые и областные управления, департаменты и пр.); местные государственные учреждения (городские, районные управления, отделы и пр.).
40
Необходимо отметить, что данная структура с одной стороны строго иерархична, с другой имеет двойное подчинение. Так, например, Департамент образования Администрации МО ГОЗ Нижневартовска с одной стороны подчиняется Департаменту образования и науки Правительства ХМАО-Югры, с другой – зависим от Администрации и Думы МО ГОЗ. Нижневартовска. В двойном ведении находятся и школы на территории РФ. Так любая муниципальная образовательная средняя школа (МОСШ), находится в ведении Министерства образования и науки РФ, и, одновременно, подчиняется городским и окружным властям (о чем говорит первое слово в полном официальном названии – муниципальная). Территориальное распределение федеральных государственных учреждений также достаточно неоднородно. Наибольшее число государственных учреждений расположено в Москве и Санкт-Петербурге. Очень много федеральных государственных учреждений находится в Ростовской области, Республике Башкортостан и Свердловской области. В каждом из обозначенных субъектов действует примерно по одной тысяче федеральных государственных учреждений России. Интересно, что среди относительных лидеров по числу находящихся на их территории федеральных госучреждений являются регионы, основу экономики которых составляет сельское хозяйство (Краснодарский край, Алтайский край), и промышленность (Свердловская область, Красноярский край, Пермская область, Челябинская область). В распоряжении федеральных государственных учреждений находится значительная часть объектов федерального недвижимого имущества – 22,6% всех объектов. При этом наибольшее количество объектов относится к категории жилых помещений, а производственные и административные объекты составляют лишь 13,6% всех объектов, закрепленных за ФГУ. Несмотря на то, что задачей федеральных государственных учреждений является реализация функций федерального значения, большинство из них их достаточно небольшие организации. Это обращает на себя внимание в связи с тем, что организации эти призваны решать задачи федерального значения. Структура и численность федеральных государственных учреждений позволя-
41
ет предположить злоупотребление министерств и ведомств своим правом создавать подведомственные учреждения. Правительство России признало, что в настоящее время: количество госучреждений чрезмерно велико для выполнения поставленных задач и осуществления государственных функций; стимулируется доходная деятельность учреждений, им не свойственная; встречаются случаи нецелевого использования имущества, выделенного учреждениям; государство не имеет возможности контролировать арендную деятельность госучреждений; субсидиарная ответственность государства потенциально опасна для механизма исполнения федерального бюджета. Механизм реализации программы Правительства России включает следующие этапы: разработка стратегии бюджетных расходов; утверждение оптимального количества и функций бюджетных учреждений. рассмотрение в рамках межведомственной комиссии вопроса о содержании государственных функций, реализуемых на базе каждого учреждения. дополнение Федерального закона «О приватизации государственного и муниципального имущества» положениями о приватизации государственных и муниципальных учреждений, предусматривающими процедуру их акционирования. деятельность учреждений должна планироваться в рамках установленных стандартов. Доходы от их деятельности (если таковые предусмотрены) должны в полном объеме поступать в федеральный бюджет. Другие меры, планируемые Правительством России в отношении учреждений: выработка системы критериев и оценки деятельности учреждения, а также состав и объем необходимых для ее осуществления имущества; определение порядка изъятия и выбытия излишнего, неиспользуемого и используемого не по назначению имущества; уточнение уставных документов федеральных государственных учреждений с целью введения необходимых ограничений 42
и контроля со стороны государства по сделкам, которые могут повлечь возникновение ответственности Российской Федерации; создание механизмов, позволяющих ограничить возможности для создания ФГУ и оптимизировать количество существующих учреждений. Планируется, что принятие решения о создании учреждений будет осуществляться на уровне Правительства Российской Федерации и пр. Повышение уровня принятия решений является положительным шагом, однако в данном случае необходимо формирование четких условий, необходимых для создания новых государственных учреждений, и фиксация данных условий в законодательных документах. Решения о наделении учреждений правом ведения предпринимательской деятельности, как предполагает Правительство Российской Федерации, будут приниматься на базе предложений отраслевых министерств и ведомств. Важной особенностью предлагаемого алгоритма действий является отказ государства от попыток «разобраться» с госучреждениями самому. Государство пытается максимально включить инициативу самих госучреждений. Исключение при этом составляют только учреждения по отрасли «Управление». Отраслевые особенности будут учитываться при реализации данного алгоритма, однако, к примеру, даже для академической науки не должно быть исключений. Если, например, тот же Институт катализа Сибирского отделения Российской академии наук, зарабатывающий уже сегодня колоссальную долю средств на стороне, захочет приватизироваться, такое право должно быть ему предоставлено в обязательном порядке. Важно, чтобы мнение профильного министерства или ведомства не было определяющим, если оно выступает против приватизации. В противном случае эффект от инвентаризации госучреждений будет чрезвычайно низким. Первым шагом к проведению административной реформы стал Указ Президента РФ от 13.05.2000 №849 «О Полномочном представителе Президента Российской Федерации» в федеральном округе», который ввел институт Полномочного представителя и соответственно поделил Российскую Федерацию на округа, что было вызвано рядом причин, главной из которых стала необ-
43
ходимость укрепления государственной власти, а также приведение управленческих структур в определенную систему. С изданием Указа Президента РФ от 23.07.2003 №824 «О мерах по проведению административной реформы в 2003–2004 гг.», были намечены новые тенденции в развитии системы управления и определены следующие приоритетные направления административной реформы: ограничение вмешательства государства в экономическую деятельность субъектов предпринимательства в том числе прекращение избыточного государственного регулирования; исключение и дублирование функций и полномочий федеральных органов исполнительной власти; организационное разделение функций, касающихся регулирования экономической деятельности, надзора и контроля, управления государственным имуществом и предоставления государственным органами услуг гражданам и юридическим лицам; завершение процесса разграничения полномочий между федеральными органами исполнительной власти и органами исполнительной власти субъектов российской Федерации, оптимизация деятельности территориальных органов федеральных органов исполнительной власти. Далее последовала работа Правительственной комиссии по проведению административной реформы и Указ Президента РФ от 09.03.2004 №314 «О системе и структуре федеральных органов исполнительной власти» по которому была образована новая система и структура федеральных органов исполнительной власти. Функции по выработке государственной политики и нормативнопраововому регулированию возлагались на федеральные министерства, функции контроля и надзора – на федеральные службы, функции по оказанию государственных услуг и управлению государственным имуществом – на федеральные агентства. В 2005 г. Правительством РФ было подписано распоряжение от 25.10.2005 №1789-р «О Концепции административной реформы в Российской Федерации в 2006–2008 годах». Целями нового этапа административной реформы в Российской Федерации в 2006– 2008 гг. являются: ограничение вмешательства государства в экономическую деятельность субъектов предпринимательства; 44
повышение качества и доступности государственных услуг; повышение эффективности деятельности органов исполнительной власти. Действия по проведению административной реформы соотносятся с работами, проводимыми в области внедрения информационно-коммуникационных технологий, прежде всего, в рамках федеральной целевой программы «Электронная Россия (2002–2010 годы)». Основными целями Программы обозначено создание условий для развития демократии, повышение эффективности функционирования экономики, государственного управления и местного самоуправления за счет внедрения и массового распространения ИКТ, обеспечения прав и свободный поиск, получение, передачу, производство и распространение информации, расширение подготовки специалистов по ИКТ и квалифицированных пользователей (Постановление Правительства РФ от 28.01.2002 №65 «О федеральной целевой программе «Электронная Россия (2002–2010)). Кроме того, в Программе содержатся главы «Совершенствование деятельности органов исполнительной власти и органов местного самоуправления на основе использования ИКТ» и «Совершенствование взаимодействия органов исполнительной власти и органов местного самоуправления с хозяйствующими субъектами и внедрение ИКТ в реальные сектор экономики». Реформа отечественных государственных учреждений уже коснулась всех сфер общественной жизни. Главными ее принципами явились вопросы четкого структурирования системы государственного управления, а также построения взаимовыгодного сотрудничества между обществом и государством, во многом, на основе использования новых информационных технологий. Примечания 1
Куняев Н.Н. Современная организация государственных учреждений России. М., 2006. С. 12. 2 Официальный сайт Федеральной службы государственной статистики – www.rosgosstat.ru 3 Там же.
45
В.Н.Ерохин (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Современная британская историография о Томасе Кранмере В изучении истории Реформации в Англии британские историки уделяют большое внимание первому протестантскому архиепископу Кентерберийскому Томасу Кранмеру (1489–1556). Фигура Томаса Кранмера в течение долгого времени неизменно провоцировала дискуссии разных поколений исследователей, и в современной британской историографии интерес к нему не потерян1. Оценки деятельности Кранмера зависели от религиозной принадлежности тех, кто писал о нем, так что католические историки буквально чернили протестантского архиепископа, в то время как историки-протестанты стремились оправдать его церковную политику и спорные с моральной точки зрения поступки2. В XX веке появились несколько важнейших работ о нем3. Наиболее остро дебатируемый эпизод в жизни Кранмера – его отказ от протестантизма накануне сожжения в марте 1556 года. Но отречение от протестантского исповедания у Кранмера было получено ложным обещанием сохранить ему жизнь, и в связи с мученичеством протестанты его простили4. Католики рассматривали Кранмера не только как еретика и ересиарха, который способствовал тому, что Англия была ввергнута в ересь, но также еще как похотливого лицемера, карьериста, который не был искренним даже в своей ереси. Все духовное развитие Кранмера при Генрихе VIII и Эдуарде VI католики изображали как жизнь приспособленца5. Либеральные протестантские историки XIX века не хотели делать из Кранмера святого из-за того, что он пытался спасти свою жизнь отречением от протестантизма. Как писал Т.Б.Маколей, готовность Кранмера прощать своих противников была сравнима с отношением к происходящему у раба, который не чувствует ни благодарности за добро, ни гнева за нанесенные травмы, и, как считал Маколей, это демонстрировало то, «что человек может быть не только выше мести за нанесенный ему вред, но еще и ниже
46
такой мести». Резко отрицательно относился к Кранмеру также радикальный историк первой четверти XIX века Уильям Коббет6. Дж.Ридли считал, что невозможно принять традиционные католические и протестантские подходы к оценке деятельности Кранмера. Католики изображали Кранмера как беспринципного оппортуниста, орудие королевской тирании. По мнению Дж.Ридли, при сравнении с поведением современников Кранмер совершенно не выглядит каким-то выдающимся приспособленцем: многие из ведущих церковно-политических деятелей середины XVI века вели себя хуже. Гораздо хуже послужной список у епископа Стивена Гардинера, который смог стать орудием королевской воли и при Генрихе VIII, и в правление Марии Тюдор после реставрации католицизма, как и епископ Боннер, другие епископы, не говоря уже о знати и придворных. Протестанты же истолковывали деятельность Кранмера как жизнь честного католика, который постепенно увидел свет истины, что, по мнению Дж.Ридли, ближе к действительности, но такой подход тоже не передает всей сложности исторической ситуации. В случае если ему угрожала опасность, Кранмер предавал свои принципы и протестантские доктрины гораздо серьезнее, чем обычно признают его почитатели. Дж.Ридли считал, что при рассмотрении жизни Кранмера в контексте исторической ситуации в Англии в XVI веке можно создать непротиворечивый образ личности. Как большинство его современников, Кранмер верил в королевский абсолютизм, ради чего был готов пожертвовать всеми доктринами. Оппозиция королевской воле была возможна для него только в том случае, если его заставляли совершать грех. Но Кранмер осознавал, что неповиновение королю может довести его до эшафота, и проводил свою линию в религиозных делах, учитывая это. Дж. Ридли считал, что такое поведение все же не следует считать обычным приспособленчеством. Принципиальный по характеру архиепископ Кентерберийский, как полагал Дж.Ридли, при Генрихе VIII просто не выжил бы, а Кранмеру после смерти Генриха VIII удалось сразу обеспечить общее руководство дальнейшими религиозными реформами в стране, «и это невозможно отрицать – было ли в этом влияние провидения, законов истории или чистой случайности». Дж.Ридли отмечал также, что на поведение Кранмера оказывал большое влияние страх перед револю47
цией и социальными беспорядками – побывав в Германии, он составил себе представление о Крестьянской войне, хотя и пробыл там лишь 6 месяцев в 1532 году. Дж.Ридли считал, что, будучи ставленником Анны Болейн и Генриха VIII, Кранмер не принес вреда отправившей его на сожжение Марии Тюдор, которую Генрих VIII хотел отправить в Тауэр за непризнание порядка наследования престола от второго брака в пользу Елизаветы, чему противился архиепископ7. Кранмер придерживался мнения, что протестантизм должен быть введен в стране по воле монарха, а не подданных, и, как отмечал Дж.Ридли, выступал против укоренения в Англии более радикальных идей континентальной Реформации, в частности, цвинглианских, «всегда посматривая вокруг в поисках экстремистов». После сожжения Кранмера 21 марта 1556 года в протестантской среде среди тех, кто занимает должности в церкви, не принято его критиковать8. Поведение Кранмера в последний день его жизни, в трактовке современных исследователей, выглядит следующим образом. В последнем разговоре с монахами Кранмер еще признавал, что он мог бы подчиниться папе, если бы папа сохранил ему жизнь. Дж.Ридли считал, что перед сожжением Кранмер мучительно выбирал, какую речь произнести – католически-покаянную или обличительно-протестантскую, и взял с собой написанные им заранее два текста. Сожжение раскаявшегося еретика, как в случае с Кранмером, было беспрецедентным. Кранмер в своем последнем слове успел сказать, что со времени своего низложения он успел написать много неправедного, так что в костре первой должна сгореть его рука. Затем он заявил, что считает папу врагом Христа и антихристом, все его учения – ложными, и остается при своих взглядах на таинства, которые он ранее исповедовал. Далее ему говорить уже не дали. Некоторые из присутствовавших на сожжении преподавателей университета пожали на прощание руку Кранмеру, что запрещалось каноническим правом и королевскими эдиктами. Свою речь протестантского содержания Кранмер кому-то передал в толпе или уронил ее на землю. Сначала специально уполномоченным католическими властями печатником была опубликована покаянно-католическая речь Кранмера, но известия о том, что действительно произошло в Оксфор48
де, и об отречении Кранмера от своих прежних раскаяний в протестантизме утаивать долго было невозможно, и это неблагоприятно сказалось на отношении к Марии Тюдор9. Современный биограф Кранмера Д.Мак-Каллок с симпатией относится к его деятельности, но в то же время он не превратился в апологета своего персонажа10. В трактовке богословских взглядов Кранмера в спорном вопросе о понимании архиепископом Евхаристии Д.Мак-Каллок утверждает, что в этом вопросе Кранмер под влиянием взглядов Николаса Ридли и Мартина Буцера в итоге пришел к тому, что можно назвать «символическим параллелизмом»: согласно этому взгляду, Христос действенно, хотя и не телесно, присутствует в Святых Дарах. Когда верующие получают вино и хлеб, Христос воздействует на них духовно, подкрепляя их своими плотью и кровью. В религиозно-политических делах Кранмер был сторонником созыва Всеобщего протестантского собора и хотел созвать его в Англии как оппозицию Тридентскому собору. Д.Мак-Каллок также обращает внимание на случавшиеся в жизни Кранмера промахи и непоследовательности, моральные проступки, на буквальный плагиат Кранмера из трудов некоторых современных ему богословов – кардинала Квинона (Quinones), кардинала Каэтана, а также протестантов Майлса Ковердейла, Джорджа Джоя, Ричарда Тавернера, «хотя это не было чем-то уникальным для XVI века», бездействие в отношении незаконной сдачи его братом в аренду имущества колледжа Уингхэм после диссолюции. Кранмер также спокойно смирился с произвольным осуждением на казнь продвинувшей его в архиепископы Анны Болейн, поддержал сожжение Джоан Бочер в 1550 году за христологическую ересь. Как отмечает Д.Мак-Каллок, радикальные евангелисты после начала Реформации в Англии представлялись Кранмеру большой угрозой делу Реформации, поскольку присущий им радикализм взглядов мог напугать традиционалистов. Поэтом неудивительно, как замечает Д.Мак-Каллок, что духовные потомки этих радикальных английских протестантов сурово критиковали Кранмера, несмотря на его итоговое отречение от католической церкви и сожжение. Как пишет Д.Мак-Каллок, понимание церкви Англии как среднего пути у Кранмера предполагало средний путь не между протестантизмом и католицизмом, а между Виттенбергом и Цюрихом, 49
что было близко взглядам страсбургского реформатора Мартина Буцера. По мнению Д.Мак-Каллока, Кранмер внес вклад также в развитие английского языка тем, что спас его от характерной для гуманистов напыщенности. Таким образом, рассуждения о противоречивом и сложном моральном облике Кранмера так и воспроизводятся в современных работах о нем, хотя при этом современные историки обычно объясняют эти черты личности архиепископа сложностью религиозно-политической ситуации в то время, когда ему довелось действовать. Примечания 1
Ridley J. Thomas Cranmer. Oxford, 1962. P. 9. Ibid. P. 1. 3 Pollard A. F. Thomas Cranmer and the English Reformation, 1489–1556. London, 1904; Smyth C. Cranmer and the Reformation under Edward VI. London, 1926; Belloc H. Cranmer, Archbishop of Canterbury. New York, 1973; Ridley J. Thomas Cranmer. Oxford, 1962; MacCulloch D. Thomas Cranmer: A Life. New Haven, 1996. 4 Foxe J. Acts and Monuments. Ed. S. R. Cattley. London, 1837–1841. Vol. VIII. P. 90. 5 Ridley J. Thomas Cranmer. Oxford, 1962. P. 5. 6 Ibid. P. 8. 7 Ibid. P. 50, 76. 8 Ibid. P. 12. 9 Ibid. P. 402–406. 10 MacCulloch D. Thomas Cranmer: A Life. New Haven, 1996. 2
50
Секция I ПРОБЛЕМЫ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ М.Н.Алексеева (Смоленский государственный университет) К вопросу о «войне Короля Георга» Одно из наиболее важных событий для отношений между Великобританией и Францией, в ходе войны за австрийское наследство, произошло за пределами Европы. С 1744 г. по 1748 г. Париж и Лондон оказались вовлечены в так называемую «войну Короля Георга», ставшую третьим с конца 1600-х гг. конфликтом между Англией и Францией в Новом свете. Французские колонии в Северной Америке располагались по берегам двух больших рек: Миссисипи и Святого Лаврентия. 14 британских полуавтономных колоний находились на восточном побережье континента от Джорджии на юге до Новой Шотландии на севере. Заокеанские анклавы двух великих европейских держав кардинально отличались друг от друга. Новая Франция была католической, а британские колонии – протестантскими. Экономика французской Америки основывалась на торговле мехом, в то время как в британской части материка развивалось сельское хозяйство, мелкое производство и работорговля. Кроме того, между французскими и английскими колонистами существовал демографический дисбаланс – один к двадцати. Апаллачи отделяли атлантическое побережье от бассейна Миссисипи, а территории, заселенные индейскими племенами,– Нью-Йорк от Канады. Единственной областью, где британские и французские интересы пересекались, являлась граница Новой Шотландии и остров Кейп-Бретон. Ключом к защите Новой Франции была большая крепость Луисбург. Известная под названием «Гибралтар Запада», она находилась на восточном побережье Кейп-Бретона, охраняя стратегически важную морскую гавань и устье реки Святого Лаврентия. Каменные стены в 30 футов высотой и почто 100 орудий давали основание считать ее неприступной. Но так не считал британский 51
губернатор штата Массачусетс Уильям Шерли. Сообщения о плачевном состоянии французских орудий и плохой подготовке отрядов милиции привели к тому, что в начале 1745 г. жители штата решили организовать экспедицию для захвата Луисбурга под руководством председателя законодательного собрания Уильяма Пепперелла. Массачусетс просил о помощи в этом предприятии соседние колонии и центральное правительство Великобритании. Штат Коннектикут прислал 500 человек, Нью-Гемпшир – 450, РодАйленд – одно судно, Нью-Йорк – 10 орудий, Пенсильвания и Нью-Джерси предоставили материальную помощь. Лондонское правительство направило эскадру под командованием Питера Уоррена из Вест-Индии для поддержки экспедиции. Таким образом, к маю 1745 г. около Кансо собралось 4 200 человек, 34 пушки, приблизительно 100 транспортных судов, дюжина вооруженных лодок и 4 корабля британской военно-морской эскадры – по североамериканским масштабам это была большая армия. 10 мая начались боевые действия. Четыре тысячи защитников Луисбурга возглавил губернатор Кейп-Бретона Луи Дюпон Дюа Шамбон. Британским силам удалось блокировать крепость на суше и на море и подвергнуть ее уничтожающей бомбардировке. По словам Шамбона, к концу июня «все здания в крепости были уничтожены, или повреждены и не пригодны для жилья»1. Видя безнадежность своего положения, защитники Луисбурга сдались 28 июня 1745 г. «Гибралтар Запада», как и его тезка, теперь находился в руках Великобритании. Эта победа открывала возможность дальнейшего продвижения в Новую Францию. Английское общественное мнение придало этому событию небывалый резонанс и символическую важность. Некоторые британские политические деятели, особенно герцог Бетфорд, первый лорд Адмиралтейства, считали дальнейшую экспансию основной целью Великобритании в войне. Но, несмотря на то, что этим честолюбивым проектам не суждено было реализоваться, Лондон получил на руки крупный козырь для дипломатической игры на переговорах о мире с Францией. Однако, в глазах сторонников партии мира в Великобритании и Голландии, которые не были в восторге от войны и считали, что она ведется скорее в интересах Австрии, захват Кейп-Бретона вы52
глядел почти неудачей. Он давал новый стимул для продолжения войны и становился препятствием на пути процесса мирного урегулирования. В 1746 г. французами была предпринята попытка вернуть контроль над островом и крепостью. Но шторм и эпидемия среди членов экспедиции не дали осуществиться этим планам. В соответствии с Аахенским мирным договором, единственное территориальное приобретение, сделанное Англией в ходе войны, было возвращено французской стороне в обмен на Мадрас и Австрийские Нидерланды. Гнев в колониях был настолько большим, что Лондон, вынуждено, возместил все расходы экспедиции Пепперелла. Кроме того, такое пренебрежительное отношение английских властей к заслугам колонистов Новой Англии найдет отражение в революционных событиях, произошедших в Америке спустя 27 лет2. Тем не менее, британским министрам потребовалось больше времени, чем общественному мнению, некоторым членам парламента, правительственным агентам в колониях и самим колонистам, чтобы понять экономическое и политическое значение конфликтов в Новом свете середины столетия. В течение войны правительство не смогло оценить степень значения военно-морского превосходства Альбиона над Францией, а приоритетами английской дипломатии в середине XVIII века по-прежнему оставались: сдерживание французов в Европе, защита Британских островов и стратегически важных областей на континенте. Примечания 1
Цит. по: Downey F. Louisbourg: Key to a Continent. Prentice-Hall, 1965. P. 215. 2 Landry P. The Lion and The Lily. Victoria, 2007.
53
М.Н.Артёменков (Смоленский государственный университет) К вопросу о формировании англо-испанских отношений в 90-е годы XVI века Победа над Непобедимой армадой была, несомненно, одним из самых впечатляющих достижений Елизаветы I и ее правительства. Однако состояние дел в Англии после 1588 г. было далеко не блестящим, и последние годы правления английской королевы отличались внешнеполитической нестабильностью1. При этом в 1590-е гг. англо-испанские отношения оставались для Елизаветы I основным направлением ее внешней политики. Данная проблема получила лишь частичное освещение в отечественной и зарубежной историографии. Из отечественных исследователей данная тема исследовалась в работах Ю.Е.Ивонина, О.Б.Демина и Ю.М.Барабанова2. Необходимо отметить, что могущество Испании было еще слишком велико в рассматриваемый период. Филипп II имел достаточно средств и сил для того, чтобы повторить попытку вторжения. Поэтому в Англии сложилось мнение, что необходимо уделять как можно больше внимания защите побережья. Дополнительную пищу подобным рассуждениями добавила оккупация Испанией Бретани и Пикардии, которые могли использоваться в качестве базы для испанского флота. Ухудшилась ситуация в Ирландии, где повстанцы были поддержаны Филиппом II. В итоге, как отмечает Дж. Блэк, международные проблемы для Елизаветы I в последние годы ее царствования были наиболее сложными, даже в сравнении с предыдущим периодом3. В 1592 г. в одном из своих выступлений в палате общин лорд Берли обозначил основные причины, по которым Елизавета продолжала вести войну с Филиппом II. Он напомнил, что конфликт восходит к 1587–1588 годам, когда была казнена Мария Стюарт, и испанский король направил на завоевание английского королевства Непобедимую Армаду4. Однако, несмотря на одержанные победы, опасность для Англии была велика как никогда. Во-первых, сила Испании выросла после присоединения Португалии и ее колоний. Во-вторых, Фи54
липп предпринял вторжение во Францию, которое ставило своей задачей не захват нескольких приграничных городов, как это было во времена Итальянских войн, а полное покорение французского королевства. Это же, по мнению Берли, ждет и Англию – полное завоевание и подчинение Испании. В частности, испанцы заняли Бретань, где сосредоточили свой флот, который использовался для блокады торговли Британии с Гасконью и Гиенью. Это также позволило испанскому флоту угрожать всему западному побережью Англии. Вероятный захват портов в Нормандии, в частности Гавра, давало возможность Филиппу II контролировать уже весь юг Британии. Кроме этого, после разгрома Непобедимой Армады Филипп приступил к постройке военного флота, способного к новому вторжению. Однако в этот раз у испанцев были более удобные базы на севере Франции. К тому же лорд Берли располагал данными, что Филипп собирался отправить значительные военные силы в Шотландию, чтобы соединится там с местными католиками, заставить шотландского короля изменить свою религию, и совместно вторгнуться в Англию. Таким образом, лорд Берли считал, что испанская угроза продолжала оставаться основной в этот период. Соответственно Англия должна была продолжить военные действия и, самое главное, начать поиск союзников против своего мощного оппонента. Особенно противоречило интересам Елизаветы I заявление Филиппа II, который объявил, что Франция может стать частью испанского королевства. Ее встревожило то, что испанского короля поддержал Римский папа Сикст V, объявивший, что еретик (имелся в виду Генрих Наваррский) не может быть королем Франции. Таким образом, в интересах английской королевы было поддержать другого протестанта – Генриха Наваррского, и тем самым предотвратить захват Франции Филиппом II5. Итогом противостояния Англии и Испании стало сближение Елизаветы I с Генрихом Наваррским. Еще в 1592 г. между ними был подписан договор, по которому английская королева брала на себя обязательства отправить во Францию 4 000 человек. Генрих Бурбон должен был со своей стороны выставить еще 4 000 пехотинцев и 1 000 всадников. Эта объединенная армия должна была вторгнуться в Бретань и освободить ее от лигистов и испан55
цев. Генрих также брал на себя обязательство не заключать мира с Лигой до тех пор, пока они не согласятся с изгнанием испанцев из Франции. Таким образом, Англия должна была стать обязательным участником договора, который Генрих мог подписать с Испанией6. По условиям Ричмондского договора, который был заключен в 1596 г., Англия и Франция заключили наступательный и оборонительный альянс против Испании. Елизавета обязывалась предоставить в случае необходимости 4 000 солдат, оплачивать их в течение шести месяцев и воевать с испанцами на их территории. Через несколько месяцев к этой коалиции присоединились голландцы. Тем самым Соединенные провинции были признаны в качестве субъекта международного права. Голландия брала на себя обязательство принимать участие в военных действиях во Франции, а также в рейде английского флота против Кадикса. Все это привело к тому, что Филипп II уже не имел достаточно средств, чтобы воевать против всех своих противников одновременно. Поэтому он начал переговоры с Генрихом IV о заключении мирного договора. В мае 1598 г. Франция подписала мир с Испанией. Англия и Голландия остались продолжать войну против Филиппа. Голоса советников Елизаветы разделились. Эссекс настаивал на продолжение войны, Берли выступал за заключение мира. Последнему не удалось склонить совет на свою сторону. В августе он умер, а меньше чем через месяц умер король Испании – Филипп II. Война с Испанией продолжилась, но она уже не играла основной роли во внешней политике Англии. Примечания 1
Black J. The reign of Elizabeth. 1558–1603. Oxford, 1959. P. 353. Ивонин Ю.Е.. Императоры, короли, министры. Политические портреты XVI в. Днепропетровск, 1994; Барабанов Ю.М., Дьомiн О.Б. До передiсториii першого вiйськово-полiтичного союзу в Европi на початку XVII ст. // Украiнський iсторичний журнал. № 6. 1997. С. 35–44. 3 Black J. Op. cit. P. 355. 4 Annals of Reformation and establishment of religion. Oxford, 1824. P. 149–156. 5 Birch T. An historical view of the negotiations between the courts of England, France and Brussels, from the year 1592 to 1617. Extracted chiefly from the StatePapers of T. Edmondes and A. Bacon. London, 1749. P. 3. 6 Ibid. P. 6. 2
56
А.П.Беликов (Ставропольский государственный университет) Этнические стереотипы древних римлян и современность Понимание чужого всегда основывается на своей культуре. «Иное» начинается там, где кончается способность понимать и принимать то, что кажется чуждым для нашей культуры. Всем древним народам был свойственен этноцентризм, т.е. ощущение своей культурной исключительности и чувство превосходства по отношению к другим народам и этницизм – форма коллективной активности в защиту собственной этнической общности. Обычно отмечают, что к одним народам римляне относились лучше, к другим – хуже. Правда здесь лишь в том, что лучше – к отдаленным народам, с которыми почти не контактировали и совсем не воевали (эфиопы, индийцы). Ко всем остальным – примерно одинаково, с некоторым высокомерием. Римляне замечали отличия между собой и другими народами, и это определяло восприятие. То, что может показаться мелочами, на самом деле имеет колоссальное значение в этнопсихологии, поскольку сначала формирует – модель восприятия, затем – стереотип отношения и отсюда – линию поведения по отношению ко всем представителям другого этноса. Именно отсюда идут римские этнические стереотипы восприятия типа: галлы – ленивые, каппадокийцы – тупые, а греки – болтливые и трусливые. Заметив различия – часто кажущиеся, мнимые или мелкие, римляне их абсолютизировали, перенося на весь этнос в целом. Причины формирования таких стереотипов: 1. Римляне вели себя по отношению к другим народам как победители и повелители. 2. Общение зачастую сводилось к официальным отношениям «победители и побеждённые» (римская администрация и население провинции). 3. Долгое время (до конца Республики) неофициальные и бытовые контакты, живое общение с другими этносами (кроме греков) – были, в общем, редкостью. 4. Поэтому римляне плохо знали многие народы своей державы. Не понимали их, а потому и не принимали. 57
Ситуация начала меняться, пожалуй, лишь к концу Республики, когда сформировалось единое экономическое, культурное и «бытовое» пространство. Освоение провинциалами латинского языка позволяло общаться и лучше понимать друг друга. Сами римляне весьма неохотно учили чужие языки, за исключением греческого. Стереотипы не исчезли полностью, но, очевидно, стало больше терпимости к иной культуре и её носителям. Все народы объединяло то обстоятельство, что они жили в одном государстве. Особенно после 212 г. н.э., когда были дарованы гражданские права всему свободному населению Империи. Все стали гражданами и римлянами. Даже те народы, которые сохранили свою культуру и самобытность, при этом осознавали себя римлянами, и, что намного важнее, были ими. Конечно, в провинциях происходили восстания, и для них были основания, особенно, учитывая непрерывно нарастающий налоговый гнёт и произвол местной администрации. Однако, происходило формирование новой надэтнической «государственной» общности – римляне, как граждане единой римской Империи. Можно провести любопытную параллель с понятием «советский народ», включавший в себя представителей всех этносов, проживавших на территории СССР. Оставаясь таджиками, литовцами или эвенками, люди одновременно осознавали свою принадлежность к общему объединяющему вектору: мы все, несмотря на все этнические и культурные отличия – граждане одной державы. Так было, и неоднократное осмеянное в период «перестройки» понятие «советский народ» от этого не переставало оставаться реальным фактом. И объединяющим фактором, тем более, что тогда представители разных наций имели намного больше возможностей для непосредственного общения, нежели сейчас. Общий вывод лежит далеко за пределами античной истории: растаскивая народы бывшего СССР по «национальным квартирам» и под лозунгом сохранения самобытности стремясь к изоляционизму – некоторые политики, как СНГ, так и Российской Федерации лишь обедняют свои народы, способствуя росту непонимания, закреплению этнических стереотипов, напряжённости и взаимного неприятия между ними и другими этносами. Только живое неформальное общение позволяет узнать, понять и принять – как другого человека, так и другой народ. 58
А.А.Бельцер (Самарский государственный педагогический университет) «Валлийская проблема» и инструкции Совету Уэльса в 1570-х годах Уэльс, только в конце XIII века присоединенный к Англии, на протяжении последующего времени тревожил сначала Плантагенетов, а затем Ланкастеров, Йорков и Тюдоров. Расположенный на окраине королевства, сохраняющий определенную этническую и культурную самобытность, населенный большим количеством бедного дворянства Уэльс постоянно демонстрировал слабость английской политической системы в исполнении законов. Начиная с Эдуарда IV для решения «валлийской проблемы» стали использовать Совет, составленный из лояльных Короне людей, как местного происхождения, так и назначенных из центра, и наделенный самыми широкими полномочиями по расследованию преступлений различного характера. Сначала Совет действовал при особах королевской крови, но с 1534 года он получил постоянную основу1. Юрисдикция Совета распространялась на валлийские графства, а также в графства Монмут, Херефорд, Глостер, Уорчестер, Шропшир и Чешир (до 1569 года). Однако, уже к середине XVI века стало ясно, что до наведения порядка в Уэльсе еще очень и очень далеко. На территориях, подведомственных Совету процветали убийства, кражи, вооруженные столкновения. Для пресечения беспорядков в 1574, 1576 и 1577 гг. Совету Уэльса были направлены подробные инструкции, упорядочивающие его деятельность. Инструкция 1574 года вручала Совету всю полноту власти в делах как гражданских, так и уголовных. Совет получил указания вести дела и наказывать нерадивых должностных лиц штрафами и тюремным заключением. Так же Совету предоставлялось право издания собственных прокламаций. В ведение Совета передавались дела, связанные с нарушением королевских статутов и прокламаций. Членам Совета запрещалось содержать свиты. Устанавливался размер вознаграждений членам Совета и квалификационные требования, предъявляемые к его служащим. К инст59
рукциям прилагалась форма присяги, которую должны были приносить как члены Совета, так и другие должностные лица при вступлении в должность2. В самом конце 1576 года на свет появились «Установления, изданные Королевой по совету её Тайного Совета для управления и исправления Суда баронств Уэльса»3. Прежде всего, установления регулировали порядок судопроизводства. Ответчика запрещалось принуждать к даче показаний до того момента, как он трижды откажется являться в Суд. За затягивание дела виновная в этом сторона подвергалась взысканию4. Одновременно предписывалось, чтобы никто из входящих в Совет не решал дела в соответствии со своими предрассудками. Все дела могли решаться только в соответствии со специальными указаниями (Book of Assignments). Все свидетели должны были перед судебным заседанием произнести присягу перед кемнибудь из Совета. Запрещалось выдавать на руки оригиналы документов Суда. В установлениях определялся порядок работы чиновников Суда. Отныне чиновники, составляющие билли, должны были показать их президенту Совета и подписать их. Подобные билли содержали имя и место жительства истца или ответчика. Клерку Совета разрешалось пользоваться услугами двенадцати клерков и в добавление ещё привлекать столько, сколько разрешит президент Совета. Своих клерков содержали и атторнеи Совета. Помощники атторнеев также присягали перед кем-то из числа заседающих в Совете. Количество атторнеев сокращалось до восемнадцати. Ещё двоих мог назначить вице-президент Совета. В дальнейшем количество атторнеев должно было сократиться до двенадцати5. Часть установлений была посвящена определению сферы компетенции суда. В делах по долгам Суд имел право выпускать решения за подписью трёх представителей Совета, один из которых – президент или вице-президент. Судя по этой статье, в Совете существовал и кворум, подобный тому, что был в мировой комиссии. Если дело шло о вторжении во фригольд, и не было возможности передать его в Суд Общего Права, то Совет мог заниматься им лишь с ведома судей Ассиз. Дела, связанные с копигольдом Совет рассматривать не мог, исключая лишь те, где ответчиком выступала сама королева, если истец не предоставлял 60
очевидных доказательств предвзятости по отношению к нему в королевском суде. Королева запрещала издавать билли по искам, связанным с земельной собственностью, без подписи кого-либо из Совета6. Членам Совета запрещалось выступать на судебном разбирательстве, если они не были барристерами с пятилетним стажем, и только по усмотрению президента и вице-президента Совета. Если же кто-либо из Совета действовал в чью-либо пользу, то он подвергался денежному взысканию и изгонялся из Совета навсегда. Установлениями вводились и расценки судебных пошлин. Основную часть их получали рядовые клерки, которые выполняли всю черновую работу. Полноправные представители Совета получали плату за каждый билль и за участие в заседаниях7. Инструкция 1577 года повторяла основные положения двух предыдущих, уточняя лишь размер платы за предоставление копий судебных решений и уменьшая количество вспомогательного персонала 8. Таким образом, по инструкциям Елизаветы, Совет должен был действовать преимущественно как суд, полномочия его в этой области были четко определены. Решение «валлийской проблемы», судя по установлениям, Корона стремилась найти в расширении полномочий Совета, в первую очередь по отношению к местным чиновникам и создании при нем небольшого, но работоспособного и оплачиваемого аппарата. Совет в результате все больше превращался в бюрократическую структуру. Примечания 1
The Act of 1534 // Tudor Constitution. Documents & Commentary / Ed. by G.R.Elton. Cambridge, 1960. P. 212. 2 Skeel C. The Council in the Marches of Wales. L., 1904. PP. 91–94. 3 Collins A. Letters & Memorials of the State… written & collected by Sir H.Sidney. 2 vols. N-Y., 1973. P. 170–175. 4 Ibid. P. 170. 5 Ibid. P. 172. 6 Ibid. P. 173. 7 Ibid. P. 175. 8 Skeel C. The Council in the Marches… P. 96.
61
Н.В.Болдинова (Челябинский государственный университет) Аналитическая психология К.Г.Юнга в историческом исследовании: император Клавдий Римский император Клавдий – фигура, получившая неоднозначные оценки в глазах как современников, так и историков. Получив титул императора после убийства своего предшественника Калигулы, известного своими жестокими методами управления и передав власть сумасшедшему Нерону, Клавдий не получил должного внимания в исторической науке, оказавшись «тусклой» персоной в череде римских императоров династии Юлиев-Клавдиев. Вместе с тем, личность императора Клавдия – одна из наиболее интересных личностей в I в. н.э. В целом, эпоха ранней империи – время неоднозначное и противоречивое, время, когда общие процессы эпохи в экономической, социальной и культурной сферах жизни общества находили свое отражение в проводимой императором политике. С другой стороны, сама личность императора Клавдия придавала общим процессам эпохи субъективный характер, находящий отражение как в методах проведения им своей политики, так и в повседневной жизни императорского двора. В эпоху ранней империи в целом обозначился моральный упадок римского общества, воплощением которого в глазах римских граждан стало семейство императора и императорский двор. Император – всегда публичное лицо – являлся олицетворением власти, органично сочетая в собственной персоне общую закономерность эпохи: тесную связь экономических, социальных, политических, культурных процессов в обществе с фигурой конкретного императора, находящегося у власти. Атмосфера всеобщего произвола, интриг, доносов, кровосмешения и разврат в императорском семействе, неумеренность в трате денежных средств и показная вычурность в одежде, девиации в поведении в виде показного актерства и принятие «греческой любви» – гомосексуализма – все это накладывалось на образ императора, формируя в обществе представление о власти в целом. Вместе с тем, новый образ
62
власти имел в своей основе нравы и обычаи, сформировавшиеся в предшествующую эпоху. Исследование личности императора Клавдия при помощи теории «аналитической психологии» К.Г.Юнга позволяет понять мотивы совершаемых им поступков, увидеть Клавдия не только как императора, преследующего в своей деятельности политические цели, но и как неоднозначную личность. Личность Клавдия представляет собой один из многих парадоксов римской истории. Его отличала скромность как в управлении государством, так и в быту. Так, он отклонил титул императора, отвергая непомерные почести, выражал почтение к сенату, помолвку дочери и рождение внука отпраздновал тихо и в семейном кругу. Но, вместе с тем, он любил сам наблюдать за казнями, часто присутствовал на звериных травлях, гладиаторских играх, собственноручно отправляя на арену не только бойцов, но и случайных людей, что свидетельствует о его жестокости; был чревоугодником. Но самой примечательной чертой его характера было безволие и слабость характера, проявляющаяся в том, что, будучи женатым четыре раза, он постоянно находился в подчинении у своих жен, «вел себя с ними не как правитель, а как служитель»1. Согласно психоаналитической концепции К.Г.Юнга отмеченная историками склонность императора Клавдия подчиняться окружению, ориентация на мнение близких ему людей, женщин и вольноотпущенников в частности, берут начало в интровертной направленности его характера. Интровертность характера, согласно К.Г.Юнгу, выражается в конструировании собственного внутреннего мира, отгораживании от реалий настоящего и подчиненности внешним обстоятельства как способу сохранить свою личностную установку2. Согласно сообщениям античных историков, император Клавдий к женщинам питал безмерную страсть, зато к мужчинам был вовсе равнодушен . Несомненно и то, что жены императора – сильные, уверенные, действующие независимо от мужа женщины служили своеобразной опорой Клавдия, помогали ему в определенной степени отстраниться от мира, решая за него государственные вопросы. Попыткой «сгладить» подобную зависимость, официально закрепить императорскую власть в обществе представляется повсеместная установка статуй Клавдия в Риме, но вместе с тем все эти статуи изображали Клав63
дия в кругу родственников. Даже тогда, отмечает Г.Хафнер, когда он «предстает в образе Юпитера, его изображение все же выражало собой неполноценность»3. Важное место в теории аналитической психологии К.Г.Юнга занимает учение об архетипах и их проявлениях в структуре человеческой психики. Наиболее яркое воплощение в характере императора Клавдия получил архетип Матери. Символ матери пассивен, это – природа, материя, бессознательное, инстинктивная жизнь. Мужчина, психика которого находится под доминирующим влиянием материнского архетипа, проявляет себя как неуверенный, слабохарактерный, безвольный человек, находящийся под влиянием извне. Таков император Клавдий. Бессознательные представления о материнском архетипе у мужчин могут, по мнению К.Г.Юнга, выражаться в склонности к истории и консерватизме, бережном отношении к ценностям прошлого4.Так, император Клавдий по совету знаменитого историка Тита Ливия еще в юности стал писать римскую историю, написал он также и свою биографию и еще несколько сочинений на латинском языке; на греческом языке он написал историю этрусков и карфагенскую историю. Также проявлением материнского архетипа можно считать политическую линию императора Клавдия, берущую начало в политике его предшественников: укрепление аппарата власти, усиление роли императора в государственной политике, продолжение имперской политики. Таким образом, психологические особенности личности римского императора Клавдия находят свое объяснение в современной психоаналитической концепции – «аналитической психологии» К.Г.Юнга, предоставляя возможность понимания психологии человека античной эпохи – I в. н.э. в частности – с позиций современности. Примечания 1
Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М.: Правда. 1988. С. 188. 2 Юнг К.Г. Психологические типы. СПб.: Азбука, 2001. С. 232–251. 3 Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности. 337 портретов в слове и образе. С. 146–147. 4 Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. М.: Совершенство; Киев: ПортРояль, 1997. С. 223.
64
Л.В.Василенко (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Реализация союзниками германских репараций после Второй мировой войны Проблема германских репараций после Второй мировой войны является малоисследованной в отечественной и зарубежной историографии. Крымская конференция глав «Большой тройки» (4–11 февраля 1945 г.) стала первой, на которой обсуждался вопрос о возмещении Объединенным Нациям ущерба, нанесенного им в период Второй мировой войны. В состоявшейся по советскому предложению о репарациях дискуссии была достигнута договоренность о том, что предложение о репарациях с Германии должно быть изучено специальной комиссией, которая будет работать в Москве. Под репарациями в международном праве понимается вид материальной международно-правовой ответственности, состоящей из возмещения государством причиненного им ущерба в денежной или иной форме. В заявлении конференции руководителей СССР, США и Великобритании в Крыму по вопросу о репарациях было отмечено: «Мы обсудили вопрос об ущербе, причинённом в этой войне Германией союзным странам, и признали справедливым обязать Германию возместить этот ущерб в натуре в максимально возможной мере». На Потсдамской конференции (17 июля – 2 августа 1945 г.) по репарациям были приняты следующие решения: – репарационные претензии СССР будут удовлетворены путём изъятий из зоны Германии, оккупированной СССР, и из соответствующих германских вложений за границей. СССР удовлетворит репарационные претензии Польши из своей доли репараций; – СССР получит из западных зон Германии 15% капитального оборудования, пригодного для использования, в обмен на эквивалентную стоимость различных товаров и материалов и 10% упомянутого оборудования безвозмездно; 65
– репарационные претензии США, Великобритании и других стран, имеющих право на репарации, будут удовлетворены из западных зон и их соответствующих германских вложений за границей; – количество оборудования, подлежащего изъятию в счёт репараций, должно быть определено в течение 6–ти месяцев, а изъятие и его поставка странам, имеющим право на репарации, в течение 2-х лет. По германскому военному и торговому флоту было решено, что 3 правительства назначат экспертов, которые выработают планы об использовании и распределении между союзными державами этого флота и судов. О золоте, захваченном союзными войсками в Германии, на конференции было заявлено, что Советское правительство не имеет претензий на него. Уже в марте 1945 года в Москве был создан Особый комитет (ОК) Государственного комитета обороны СССР. Его председателем стал Г.М.Маленков. В состав ОК входили представители Госплана, Наркомата обороны, Наркоминдел, наркоматов обороны и тяжёлой промышленности. Этот комитет координировал всю деятельность по демонтажу военно – промышленных предприятий в советской зоне оккупации Германии. Другим важным направлением советской репарационной политики в Германии, ставшим с 1946 г. основным, были поставки из текущего производства. Что касается репараций в пользу США, Великобритании и Франции, то они реализовывались несколько иным путём. Так, оккупационные власти США, Англии и Франции вели значительный вывоз из оккупированных ими западных зон Германии угля и кокса. Производили также порубку лесных массивов и вывоз древесины. По сообщениям печати, только за 1945–1947 гг. принудительный экспорт угля и леса из Западной Германии был следующим: угля было вывезено на 500 млн. марок, или на 200 млн. долларов (при этом за тонну угля при ценах на мировых рынках 25–30 долларов немцам выплачивали всего 10,5–11 долларов), леса – на 1 млрд. марок, или на 400 млн. долларов. Эти операции не записывались в репарации, хотя по существу в значительной мере они были таковыми. По неофициальным немецким данным, 66
в западных зонах Германии финансирование скрытых репараций, осуществлявшиеся путем использования налоговых и других поступлений, достигло примерно 4,5 млрд. марок, или 1,8 млрд. долларов, в том числе для оплаты поставок угля и леса – 1,5 млрд. марок, или 600 млн. долларов. Помимо угля и леса из западных зон поставлялись для вывоза и другие товары, которые не засчитывались в репарации, хотя они в действительности являлись таковыми. Речь, в частности, идет о том, что, на основании данных английской печати, немецкие банкноты стоимостью в 1,76 млрд. марок до весны 1947 г. поступали в казну английского казначейства, которое, вероятна, выплатило фунты стерлингов солдатам, сдавшим немецкие банкноты. Эти немецкие банкноты, вероятно, только частично были получены от продажи на марки продовольствия. Во всяком случае, эти марки были изъяты у немецких владельцев. По данным немецких органов самоуправления западных зон стоимость всего демонтированного оборудования и других имущественных изъятий, связанных с репарациями капитального оборудования, составила: по «бизонии» – более 2 млрд. марок (около 800 млн. долларов) и по Французской зоне – 1 млрд. марок (400 млн. долларов). Помимо этого значительная часть наиболее совершенных и ценных машин и оборудования выборочным путём была демонтирована и вывезена в Англию и Францию. Большое значение Англия, США и Франция придавали присвоению заграничных авуаров Германии на сумму 8–10 млрд. германских марок. В их распоряжении оказались золотые запасы Германии (277 тонн) и значительная часть германского торгового и речного флотов на сумму свыше 200 млн. долларов. Кроме того, они получили большой доход от патентов на различные научные и технические открытия германских учёных. Согласно немецким исследованиям, общая оценка стоимости полученных союзными державами, главным образом США и Англией, в результате изъятия патентов и связанной с ними технической документации определяется суммой в 12,5 млрд. марок, или 5 млрд. долларов. Осуществлялся также вывоз германских учёных в США для осуществления исследовательских работ военного значения. По данным советской печати репарации США и Великобритании значительно превысили сумму в 10 млрд. долларов. По оцен67
кам западных специалистов общая сумма экономических изъятий из советской зоны в пользу СССР с 1945 по 1953 гг. составила 43,6 (в старых ценах) или 66,4 (в новых ценах) млрд. немецких марок. Таким образом, реализация репарационной политики СССР, США и Англией после Второй мировой войны оказалась значительно эффективней по сравнению с взиманием репараций с Германии в межвоенный период (1919–1939 гг.). Репарации способствовали послевоенному восстановлению экономики СССР, Англии и Франции, укреплению военного потенциала бывших союзников по антигитлеровской коалиции, усилению влияния монополистического капитала США, Англии и Франции в Западной Европе и в мире. Д.Д.Гальцин (Санкт-Петербургский институт истории РАН) Пуританская «теократия» в Новой Англии XVII в.: историографический очерк Политические режимы автономных от метрополии в XVII в. английских колоний Новой Англии в литературе нередко характеризуют как пуританские «теократии» (theocracies)1. Этот термин особенно часто прилагается к режиму Массачусетса, наиболее крупной и развитой из всех новоанглийских колоний того времени. Впервые о «теократии» в Новой Англии заговорил бостонский пастор Дж. Коттон (1636), утверждавший, что целью колонистов была попытка установить там «теократическое правление…, предписанное Господом как церкви, так и государству»2. Колонии Новой Англии были основаны религиозными диссидентами, видевшие главной целью своей эмиграции из Англии осуществление в Новом Свете конгрегационалистской «церковной политики», которое было невозможно в англиканской метрополии. Это привело к созданию религиозно-политического «пуританского эксперимента», особой формы автономной от метрополии колониальной администрации, при которой значительную власть в публичной сфере приобретала конгрегационалистская церковь: магистраты советовались с пасторами по поводу насущных дел управления, светская власть заботилась о соблюдении 68
религиозных предписаний колонистами (обязательными были посещение воскресных проповедей и уплата налога на содержание конгрегаций). В некоторых колониях существовал конфессиональный избирательным ценз: право голоса на городских собраниях и при выборах общеколониальных магистратов имели только члены конгрегаций. Они никогда не составляли большинство колоний по причине высоких требований, предъявляемых для вступления в члены конгрегационалистской церкви (в частности, кандидат должен был предоставить конгрегации отчет о своем «обращении», который старейшины церкви сочли бы удовлетворительным). Религиозно-политический строй новоанглийских колоний, несмотря на параллели, которые можно проводить между ним и другими кальвинистскими государственно-церковными сообществами (кальвиновская Женева, пресвитерианская Шотландия), представляет собой уникальное явление в истории Реформации. Термин «теократия» в приложении к режимам новоанглийских колоний был впервые применен в исторической литературе крупнейшим автором «романтической» школы Дж.Бэнкрофтом3. После выхода в свет монографии Дж.Фиске4, этот термин получил широкое распространение в американской историографии. Несмотря на это, в литературе по сей день отсутствует единое мнение, что же следует понимать под новоанглийской «теократией», какие именно колонии в Новой Англии можно назвать «теократиями» и каковы временные границы существования новоанглийских «теократий». Так, П.Миллер считает, что термин «теократия» в собственном смысле приложим лишь к политическому устройству Массачусетса и Нью-Хейвена, что конфессиональный избирательный ценз и декларация религиозной цели основания колонии являются единственно существенными признаками «теократии»5. Дж. Т.Адамс единственной пуританской «теократией» считает Массачусетс: Коннектикут, Нью-Хейвен и Нью-Гэмпшир, основанные выходцами из Массачусетса, представляли собой, по его мнению, режимы, альтернативные массачусетскому. Важным критерием «теократичности» для Адамса является наличие в той или иной колонии религиозных преследований6. Ч.М.Эндрюс и А.Закаи применяют термин более широко, относя в разряд «теократий» Коннектикут, где при отсутствии конфессионального избирательного ценза власть в силу традиции, 69
как и в Массачусетсе, принадлежала узкому кругу пуританской олигархии7. При таком взгляде на «теократии», ключевым становится вопрос о правящей элите, которая бы ассоциировала себя с конгрегационализмом. Подобным образом к «теократиям» можно отнести Нью-Гэмпшир и даже преимущественно англиканский Мэн, западные города которого на протяжение 1650–1680-х гг. управлялись магистратами, назначенными из Бостона. Наиболее узкое значение «теократии» дает Дэвид У.Хау (1899), называя «теократией» тот комплекс церковно-правовых отношений, который связывал членов конгрегаций в их собственно церковной жизни. «Теократия», таким образом, существовала вне «республики» пуритан, но постепенно, со времени установления правительства в колонии Массачусетской бухты, приобретала все большее и большее влияние на светское государство, пока, наконец, не стала его важнейшей частью8. Время оформления «теократий» и их падения также поразному оценивается в литературе. Наиболее распространенным является взгляд, согласно которому первой формируется массачусетская «теократия» (с самого начала колонизации в 1630 г.), ее экспансия приводит к основанию более мягких режимов Коннектикута, Нью-Гэмпшира и Мэна (1630–1640-е гг.), «теократия» торжествует в 1640–1650-е гг., в 1660-х и особенно в 1670-х гг. испытывает внутренний кризис, сталкиваясь к тому же с попытками метрополии усилить свой контроль над Новой Англией, и, наконец, терпит крах с учреждением в Новой Англии королевских правительств (1680-е гг.). Попытки реставрации «теократии» в 1689–1692 гг. заканчиваются установлением в Массачусетсе, Плимуте и Мэне режима единой королевской колонии с представительной ассамблеей, восстановлением старого «полутеократического» режима в Коннектикуте9. В настоящее время существует необходимость в более строгом определении содержания термина «теократия» применительно к колониям Новой Англии XVII в. Примечания 1
Колония Массачусетской бухты, Коннектикут, Нью-Хейвен (самоуправляющаяся колония в 1639–1665 гг.), южный Нью-Гэмпшир, западный Мэн (поскольку эти колонии находились под властью Массачусетса в 1641–1665 гг. и 1668–1686 гг. (Нью-Гэмпшир – лишь до 1679 г.)).
70
2 Письмо лорду Сэю: Cotton J. Letter to Lord Say and Sele // Hutchinson T. History of the Massachusetts Bay Colony. Boston, 1764, vol. I, appendix 3; The Cambridge History of English and American Literature. Cambridge, 1920. Vol. XV. Part 1. P. 8. Термин «теократия» употреблялся Иосифом Флавием (Cont. Ap. II, 165) по отношению к политическому режиму библейского Израиля. Позже (1663 г.) преимущество «теократической формы правления» отстаивал основатель Нью-Хейвена Джон Давенпорт (Zakai A. Exile and Kingdom: History and Apocalypse in the Puritan Migration to America. Cambridge, 2005. P. 235). 3 Bancroft G. History of the United States from the Discovery of the American Continent to the Declaration of Independence. Vol. I. 1834. P. 244. 4 Fiske J. The Beginning of New England: or the Puritan Theocracy in its Relations to Civil and Religious Liberty. Boston, N.Y., 1889. 5 Theocracy // Dictionary of American History / Ed. J.T. Adams. N.Y., L., 1940. Vol. V. P. 260. 6 Adams J.T. The Founding of New England. Boston. 1921. P. 253–275 passim. 7 Andrews Ch.M. Our Earliest Colonial Settlements. Ithaca, 1961. P. 113–159; Zakai A. Exile and Kingdom. P. 240. 8 Howe D.W. The Puritan Republic in New England. P. 195–196. 9 См., напр. Wertenbaker T.J. The Puritan Oligarchy. N.Y., 1947. Такой взгляд на историю «теократии» восходит к романтической школе: напр., Palfrey J.G. History of New England. Vols. I–IV. Boston, 1859–1875. Его принимают в целом авторы «имперской» истории: Adams J.T. The Founding of New England; Osgood H.L. The American Colonies. Vols. 1–3; Andrews Ch.M. The American Nation: A History: Colonial Self-Government. N.Y., L., 1904; Andrews Ch.M. Pilgrims and Puritans. New Haven, 1926, и прочие.
А.Н.Галямичев (Саратовский государственный университет им. Н.Г.Чернышевского) Средневековый город и феодализм в Чехии (к постановке проблемы) Проблема роли города в истории становления феодального строя в средневековой Чехии была впервые поставлена в трудах основоположника чешской исторической науки Франтишека Палацкого1. Выдающийся чешский историк придавал городу первостепенное значение в процессе проникновения и укоренения в чешских землях феодальных порядков. В русле представлений исторической мысли первой половины XIX века он рассматривал феодализм как своеобразную политико-правовую систему, возникшую в эпоху средневековья и являвшуюся порождением германского «народного духа» – то есть 71
комплекса идей и представлений, составляющих исконные основы развития германских народов и присущих им и только им. Ф.Палацкий полагал, что феодализм в Чехию был занесён в XIII веке, в ходе немецкой колонизации. Именно городская немецкая колонизация XIII века (а не сопутствовавшая ей сельская, крестьянская) нанесла, по Ф.Палацкому, первый разрушительный удар по изначальным устоям славянского общества в Чехии. Немецкие колонисты-горожане, переселяясь в чешские земли, образовывали обособленное от остального населения страны сословие, правой статус которого определялся предоставляемыми принесённым ими из Германии городским правом правами и привилегиями. Идея же сословного деления общества, как представлялось Ф.Палацкому, являлась одним из краеугольных камней феодализма и была чужда славянскому «народному духу» с извечно присущими ему принципами свободы, равенства и демократии. При этом Ф.Палацкий давал резко негативную оценку исторических последствий немецкой колонизации и проникновения феодализма в Чехию, считая, что отклонение от естественных, исконных духовных основ развития чешского народа стало причиной грандиозных социальных потрясений последующих веков (прежде всего, гуситских войн), а, в конечном счёте, – утраты Чехией государственной независимости. Вторая половина XIX века была отмечена углублением понимания сущности феодализма в исторической науке. Одним из высших достижений медиевистики этого времени стала так называемая «вотчинная теория», которая исходила из того, что определяющее влияние на формирование феодального строя в средневековой Европе оказало своеобразие хозяйственной жизни, а именно – безраздельное господство натурального хозяйства. Историческая мысль второй половины XIX века отказалась также от принципиального противопоставления путей исторического развития различных народов, исходила из признания единства всемирно-исторического процесса, придавала огромное значение сравнительно-историческому методу. В контексте отмеченных тенденций были созданы труды выдающегося русского историка-слависта А.Н.Ясинского2, занимающие исключительно важное место в истории изучения чешского средневековья. А.Н.Ясинский первым в мировой науке вы72
явил глубинные, самобытные, уходящие далеко в доколонизационную эпоху корни чешского феодализма, проследил первые ростки феодальных отношений. Исследования А.Н.Ясинского проложили магистральное направление изучению вопроса о генезисе феодализма в Чехии в науке ХХ века. Историки последующих десятилетий с полным основанием сосредоточили усилия на осмыслении путей развития чешского села доколонизационной и колонизационной эпох3. Вместе с тем, вопрос о роли города в процессе становления чешского феодализма, впервые поставленный Ф.Палацким, представляется далеко не лишённым значения для выявления своеобразия чешской модели генезиса феодализма. В этой связи уместно указать по меньшей мере на три обстоятельства. Во-первых, средневековые города на немецком праве оказали в XIII–XIV вв. существенное влияние на процесс правового оформления феодальных отношений в Чехии. Оно было первой формой писаного права, пришедшего в страну, жившую с незапамятных времён на основе обычного права. Так называемое немецкое городское право включало в себя немало элементов, унаследованных от феодального права (более того, как показало блестящее исследование Б.Мендла, под «Нюрнбергским правом» в Чехии XIII века подразумевалось «Швабское зерцало»4). Поэтому его предписания находили применение в тех случаях, когда в чешском обычном праве отсутствовали установления относительно тех или иных вопросов. Во-вторых, появление обособленного от остального населения страны сословия с отчётливо очерченным кругом прав и привилегий способствовало ускорению формирования чешской шляхты как сословия средневекового общества. В-третьих, города на немецком праве, населённые колонистами из Германии, становились рассадниками элементов материальной и духовной культуры западного рыцарства, служившие образцами для подражания в процессе формирования рыцарской культуры в Чехии, развернувшемся в полной мере лишь в XIII веке. Поэтому всестороннее изучение вопроса о характере, степени и формах влияния города на становление феодализма в средневековой Чехии представляется перспективным направлением дальнейших исследований. 73
Примечания 1
Palacky F. Dějiny národu českého v Čechách a na Moravě. Praha, 1848. D. 1. Ясинский А.Н. Падение земского строя в Чешском государстве. Киев, 1895; он же. Очерки и исследования по социальной и экономической истории Чехии в средние века. Юрьев, 1901. Т. 1. 3 См.: Krofta K. Dějiny selského stavu v Čechách. Praha, 1919; Graus F. Dějiny venkovského lidu v Čechách v době předhusitské. Praha, 1953–1957. D. 1–2; Žemlička J. Stoleti poslednich Přemyslovců. Praha, 1998. 4 Mendl B. Tak řečene norimberske pravo v Čechách. Praha, 1938. 2
С.Ю.Гасникова (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Влияние Запада на русскую культуру глазами путешественников Культура, прежде всего, есть сложный социальный феномен. Понятая в качестве системы, она обнаруживает постоянное стремление к самоорганизации. Но и обладая высоким уровнем саморефлексии, стремлением к прояснению собственной природы при посредстве индивида как своего главного агента, культура остается динамичным, внутренне изменчивым явлением. С петровского времени перед обществом остро и на каждом историческом этапе злободневно стоял вопрос о взаимоотношениях России и Запада. Вопрос этот решался на государственном, экономическом и идеологическом уровнях. Росло число переводов научных и художественных, социологических, философских и специальных прикладных – по разным отраслям знаний – книг и статей с различных европейских языков. Опыт Запада – политический, общественный, культурный – все время осваивался и учитывался и примитивно, подражательно и критически, самостоятельно. И все же о Западной культуре русские люди знали чрезвычайно мало. Запад о России знал и того меньше. Приезжавшие иностранцы увозили тощую и чаще всего искаженную информацию. Ездившие за границу русские люди не делились своими впечатлениями. Первым решил восполнить этот пробел Денис Фонвизин. Свои письма о посещении Франции в 1777–1778 годах он 74
попытался напечатать в 1780-х годах, но в это время Екатерина II запретила печатать сочинения Фонвизина. Замечательное, идейно богатое произведение не дошло до широкого читателя, но стало распространяться в списках. Так появился жанр «путевых заметок», сыгравший большую роль в формировании источниковой базы об истории иностранных государств. Структуру жанра «путешествия» отличает динамизм, ей чужда нормативность, она проявляет способность к серьезным изменениям. Путешествуя, по западным городам русские путешественники располагали знаниями о той или стране и были в какой-то мере подготовлены к встрече с ней. Но любое заочное знакомство не может сравниться с впечатлениями от увиденного воочию. Приезжая с изначальным запасом представлений, со своими стереотипами мышления, поведения и восприятия, путешественники начинали постигать иную – городскую, бытовую и культурную – среду. Русские путешественники стремились понять иноземную жизнь, а их новые знания и впечатления дополняли их личный опыт, а также формировали картину мира, которая была обогащена увиденным и пережитым. Длительное пребывание путешественников за границей, позволило многим из них лучше освоить язык, познакомиться с обычаями и традициями западных стран, вжиться в западноевропейскую действительность. При этом необходимо отметить, что «не культовая, а экономическая, государственная и культурная жизнь зарубежных народов находится в центре внимания авторов хождений. Запад интересен им, прежде всего, как носитель иной психологии, иного быта, иной культуры»1. Путешественники относятся к новому в инородной культуре как к источнику собственного развития. Чужой мир не пугает, а скорее вызывает интерес. Впечатления фиксируют активное отношение русских людей к жизни, содержат элементы оценок – «хорошее-плохое», «красивое-некрасивое»2. К формированию представления о культурной жизни Европы XVIII в. можно отнести одно из крупнейших произведений того времени «Письма русского путешественника» Н.М.Карамзина. Эти «Письма» явились своеобразной энциклопедией, запечатлевшей жизнь Запада накануне и во время величайшего события конца XVIII века – в эпоху Французской революции. Читатель узнавал 75
о политическом устройстве, социальных условиях, государственных учреждениях Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Далее культурное взаимодействие между Россией и Европой происходило на фоне Отечественной войны и последовавшими за ней военными походами 1813–1814 гг. В результате взаимодействия и взаимопроникновения рационального и эмоционального в русском обществе сформировалась оценочно-ценностная сторона общественного мнения о Европе, а это, в свою очередь, усилило активное начало проявления общественной воли, стремление русского народа к практическому осуществлению оценочных суждений. После победы в Отечественной войне наблюдается более массовый выезд за границу русских людей. Так основными странами для путешествий становятся Франция, Германия, Англия, Швеция и др. В 1823 г. совершает свое путешествие во Францию А.Г.Глаголев и публикует впечатления в «Записках русского путешественника». Ф.В. Булгарин в 1838 г. путешествует по Швеции и Финляндии. В 1842 г. по Англии, Франции, Бельгии и Германии путешествует профессор казанского университета, астроном И.М.Симонов и по результатам издает «Записки и воспоминания о путешествии по Англии, Франции, Бельгии и Германии». В своих работах данные авторы знакомят российское общество с обычаями и традициями Европы. Итак, русские современники, как и их предшественники, несколькими годами ранее, пытались осмыслить увиденное в чужой стране в культурно-исторической перспективе, сравнивая европейские реалии с происходящим в России. Таким образом, мемуары путешественников 20-х и последующих годов отличаются от записок военных, т.к. в них можно выделить восходящие и нисходящие этапы, а также кульминацию накопления новых впечатлений и формирование новых стереотипов. Примечания 1
Малето Е.И. Западный мир глазами русских путешественников XV века // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. М., 2000. Вып. 1. С. 15. 2 Там же. 3 Оболенская С.В. Германия глазами русских военных путешественников 1813 года // Одиссей. Образ «другого» в культуре. 1993. М., 1994. С. 82.
76
Д.О.Гордиенко (Самарская государственная академия культуры и искусств) Аборигены, европейцы и колониальная борьба во второй половине XVII в.: «Историческая повесть о Цейлоне» Роберта Нокса К середине XVII в. британцы стали все настойчивее расширять круг своих коммерческих интересов в колониях, нередко переходя от борьбы за «место под солнцем» во владениях других держав или земель все еще подвластных туземным правителям, к прямому захвату территорий. В это время англичане впервые получили владения на полуострове Индостан – благодаря браку Карла II и Екатерины, дочери Жоана IV Португальского1. Именно с этого времени начинается почти двухвековая борьба Британской Короны за обладание Индией. Параллельно с интересом к Индии, внимание уроженцев «туманного Альбиона» было привлечено к острову Цейлон2. Именно с судьбой последнего связаны более двадцати лет жизни английского арматора Роберта Нокса, юношей ушедшего в плавание под началом своего отца и попавшего в плен к сингальскому царю Раджасинху II в 1659 г., на заре нового этапа в развитии английской Ост-Индской компании3, на которую работала семья Ноксов, и сумевшему бежать из плена только в конце 1679 г. Свои приключения Нокс достаточно подробно описал и с разрешения правления Ост-Индской компании опубликовал в 1681 г. Работа Нокса интересна не только тем, что позволяет увидеть Цейлон (от флоры и фауны до этнографических особенностей) на заре его подчинения европейскими колонизаторами. «Историческая повесть о Цейлоне» достаточно четко дает срез пограничного мира туземцев и белого человека: демонстрируются взаимоотношения жителей Цейлона (сингальцев) и белых, показаны отношения белых между собой с учетом коллизий внешней политики великих европейских держав, отношение белых и туземцев к метисам. Особо интересно для исследователя зафиксированное Ноксом проникновение на остров (и оцененное сингальцами) европейских способов ведения войны. К произведениям подобного рода, известным отечественному читателю, можно отнести труд Эксквемелина4. 77
Из текста «Исторической повести» наглядно видно, что туземцы рассматривали плененных ими европейцев, во-первых, как носителей ценного для них опыта ведения войны на европейский лад, во-вторых, белый человек использовался в качестве источника информации: его знания менталитета и языка своих соотечественников употреблялись сингальцами в ходе борьбы с европейскими колонизаторами. Впервые опыт боевого столкновения с белыми был получен сингальцами в боях с португальскими колонизаторами в XVI в. Более того, последние активно использовали местных воинов, обучая их азам европейского военного искусства и используя, как прообраз, будущих французских и английских сипаев в Индии XVIII–XIX вв. Именно это обстоятельство, по мнению автора, привело к тому, что сингальцы «неоднократно наносили поражение голландцам и отнимали у них Форты, которые те обрели в стране». Более того, к середине XVII в. туземцы, по-сути, использовали егерскую тактику боя, впервые в Европе использованную в Тридцатилетней войне, усовершенствованною в 1670-е гг. в армии маркграфства Бранденбург и развитую в ходе Семилетней войны и Войны за независимость в Америке5: аборигены устраивали в джунглях или горах засады, внезапно атаковали неприятеля и стремительно отходили, не вступая в рукопашную. Более того, сам род огнестрельного оружия, использовавшийся в таком деле Нокс называет «большие Ружья» – даже если это не нарезное оружие, уже ограниченно применявшееся тогда, в том числе и на Востоке, а обычные гладкоствольные аркебузы, их длинный ствол позволял вести более точный огонь6 (прообраз русской егерской фузеи времен Екатерины II7), нежели стандартные ружья европейских армий того периода8. Сингальские власти старались использовать белых не только как военных специалистов (некий Ричард Варнхэм командовал отрядом из 970 человек при тяжелой артиллерии). Нокс сообщает, что, готовясь к нападению на голландскую крепость Библиг Форт, которую защищало около 90 голландцев и отряды туземцев («изрядное число Черных солдат»), при поддержке слабой артиллерии, Раджасинх II сформировал отряд из 30 португальцев, голландцев и англичан: «Король назначил одного Голландца, который давно служил у него, стать командиром над всеми»9. 78
Туземные власти, ведущие борьбу против колонизаторов, а на данном этапе в качестве таковых с 1638 г. выступали голландцы10, прекрасно осознавали отсутствие единства среди белых. Нокс предельно четко иллюстрирует стремление царя сингальцев воспользоваться разногласиями среди великих европейских держав в своей борьбе против них. 60–70 годы XVII в. были апогеем противостояния Соединенных Провинций и Англии, на это время приходятся II и III англо-голландские войны, существенно подорвавшие талассократию Нидерландов (но не на Цейлоне и островах, которые составят в будущем современную Индонезию). Нокс описывает особый интерес Раджасинха II к переписке, которую вели белые. Царь аборигенов приказывал знакомить себя с последней информацией о европейских делах, касающихся войн между Англией и Голландией: «Известие о поражении Голландцев и Победе англичан очень порадовало Короля, и он выспрашивал обо всех подробностях»11. В своем стремлении опираться на белых в борьбе с европейцами, сингальцы старались четко реагировать на изменение международной ситуации. В 1673/74 гг. на Цейлон пришла французская эскадра и туземцы активно помогали подданным Людовика XIV строить на побережье форт. Однако когда стало ясно, что французы не проявляют к Цейлону активного интереса (в виду отсутствия ресурсов, позволяющих им втягиваться в этой части земного шара в тяжелую борьбу с голландцами), то Раджасинх прекратил оказывать им помощь. Нокс объясняет изменение в отношении царя нарушением французами дипломатического протокола12. Еще одним крайне любопытным аспектом, нашедшим отражение в работе Роберта Нокса, являются взаимоотношения европейцев различных национальностей между собой в условиях сингальского плена. И в первую очередь следует обратить внимание на то, как прописал автор-англичанин отношения с голландцами, своими злейшими врагами. До середины 1670-х гг., несмотря на идущие войны с Нидерландами, Нокс, на самом деле, не выражает к голландцам ярко выраженной антипатии. Для него они такие же белые как англичане или португальцы. Вместе с голландцами Нокс собирается в поход против голландской крепости, только вот служить под началом голландца те 6 англичан отказались. Крайне показательно и то, что европейцами в войне с голландцами командует голландец13! Во второй половине 70-х гг. отношения 79
между Лондоном и Гаагой нормализуются, переходя, по-сути, в союзные. Нокс, бежавший из туземного плена, стремиться дойти до голландской крепости Манаар, которую достигает 18 октября 1679 г. Голландские власти оказывают ему и его спутнику теплый и радушный прием (из текста явно следует, что для голландской администрации беглец носитель важной разведывательной информации о сингальцах), а в голландское крепости Колумбо (Коломбо) есть своя британская диаспора и в голландских войсках служили двое «англичан» – ирландец и шотландец14. Именно знакомство с таким непосредственным и информативным источником, как «Историческая повесть о Цейлоне», помогает увидеть эпоху глазами ее современника. Тем более что информация, сохраненная Ноксом, бесценна из-за того «угла зрения» под которым автор рассматривает достаточно хорошо изученный период и проблемы с ним связанные. Примечания 1
A collection of treaties between Great Britain and other powers / Ed. by G. Chalmers: in 2 vols. L., 1790. Vol. II. P. 286–287. 2 Ibid. Vol. II. P. 292–293. §XIV брачного договора Карла II и Екатерины Португальской передавал права на португальские владения на Цейлоне британской Короне в случае если остров не будет отвоеван Португалией у Голландии; если это произойдет, то Лиссабон обязывался благоприятствовать английским коммерческим интересам на острове. 3 Фурсов К.А. Держава-купец: отношения английской ост-индской компании с английским государством и индийскими патримониями. М., 2006. С. 55. 4 Эксквемелин А.О. Пираты Америки. Любое издание. 5 Childs J. Warfare in the Seventeenth Century. L., 2001. P. 152–160; Marston D. The Seven Years’ War. Oxford, 2001. P. 21–22; Карман У. История огнестрельного оружия. С древнейших времен до XX века. М., 2006. С. 159–164. 6 Любопытные данные о точности стрельбы сингальцев в конце XVII в. (1688 г.): Блэкмор Г.Л. Охотничье оружие. От Средних веков до двадцатого столетия. М., 2006. С. 298. 7 Леонов О.Г., Ульянов И.Э. Русская регулярная пехота: 1698–1801. М., 1995. С. 139, 143. 8 Нокс Р. Историческая повесть о Цейлоне. XVII век. СПб., 2008. С. 104. 9 Там же. С. 220. 10 De Wald J. Europe 1450 to 1789: Encyclopedia of the Early Modern World: in 6 vols. N.Y., 2004. Vol. II. P. 5. 11 Нокс Р. Указ. соч. С. 207. 12 Там же. С. 264. 13 Там же. С. 220. 14 Там же. С. 246–253.
80
В.К.Гуськов (Вологодский государственный педагогический университет) Становление партийной системы в советской зоне оккупации Германии в 1945–1949 годах Сразу после разгрома нацистского режима советскими войсками на освобождённой территории Германии, стали создаваться органы местного самоуправления. Это было необходимо для наведения элементарного порядка и нормализации послевоенной жизни немецкого населения. Главную роль в этом процессе СССР отводил своему сателлиту по политической борьбе – коммунистической партии Германии. 6 июня 1945 г. на территории Восточной Германии была создана Советская военная администрация (СВАГ). Главноначальствующим СВАГ был назначен маршал Г.К.Жуков1. Одним из первых своих приказов по советской зоне оккупации (СЗО), (Приказ №2), СВАГ разрешила деятельность политических и демократических партий, профсоюзов и др. общественных организаций, а также демократических органов самоуправления2. Первой о себе заявила КПГ, и опубликовала «Воззвание Центрального Комитета КПГ к немецкому народу о строительстве антифашистской демократической Германии» (14 июня 1945 г.)3. Само воззвание носило противоречивый характер. В нём, наряду с призывом к установлению демократической власти в Германии, который противоречил традиционным программным установкам КПГ, содержалось положение о «борьбе с голодом, безработицей и бездомностью», в котором излагалось требование «беспрепятственного развития свободной торговли и частной предпринимательской деятельности на основе частной собственности»4. Кроме того, такие понятия как «социализм» и «диктатура пролетариата» вообще не имели места. В конце июня – начале июля в Берлине, вслед за КПГ и СДПГ конституировались также и две буржуазные партии – ХДС и ЛДПГ. Эти партии, претендуя на статус общегерманских партий, также выступили перед общественностью со своими антифашистско-демократическими программами.
81
В отличии от КПГ и СДПГ, становление ХДС и ЛДПГ проходило с определёнными затруднениями. В связи с тем, что эти партии скомпрометировали себя по отношению к фашизму своей политической терпимостью, а также и его поддержкой, то о провозглашении преемственности и обращению к идейному наследию ХДС и ЛДПГ, как традиционных партий буржуазии, не могло быть и речи. В середине июня 1945 г. состоялись переговоры различных буржуазных политических течений об образовании новых (старых) политических партий. 26 июня было объявлено о создании Христианско-демократического союза (ХДС), а 5 июля – Либерально-демократической партии Германии (ЛДПГ)5. В ряды ХДС вошли главным образом представители религиозно настроенной части мелких и средних предпринимателей и ремесленников, а также христиан из других кругов общества, а в ЛДПГ – представители средней буржуазии, ремесленников и интеллигенции, исповедующих либерально-демократические принципы. Объединительным звеном, как это ни парадоксально, выступил курс КПГ. В своём намерении создать единый фронт борьбы КПГ стремилась собрать в единое целое все антифашистские силы, не смущаясь при этом разделяющими моментами и приняв во внимание требования, содержавшиеся в заявлениях ХДС и ЛДПГ. Результатом этой совместной деятельности было конституирование 14 июля в Берлине (на локальном уровне) блока антифашистско-демократических партий Германии. Представителями вошедших в блок партий было принято решение «создать на основе взаимного признания самостоятельности каждой из них прочный фронт единства». Руководящая роль в этом блоке принадлежала Коммунистической партии Германии. В советской и восточногерманской историографии этот блок рассматривался как историческая форма совместной работы партий в процессе выработки основ нового демократического порядка в Восточной Германии6. Согласно мнению западных историков, идея создания этого блока была «навязана». Они объясняют это тем, что допуск этих партий к политической деятельности осуществлялся только после их согласия вступить в этот блок.
82
В настоящее время в западноевропейской историографии признаётся добровольность вхождения ХДС и ЛДПГ в этот блок. Вместе с тем историки ФРГ, в целом, рассматривали антифашистскодемократический блок как инструмент давления КПГ/СЕПГ (в 1946 году произошло объединение КПГ с Социал-демократической партией Германии) на другие партии. В целом, либеральными, христианско-демократическими и неоконсервативными историками ФРГ этот блок рассматривался как инструмент давления КПГ/СЕПГ на другие партии. На 1946–1947 годы приходится вторая фаза развития многопартийного блока. Причиной разногласий внутри блока стало решение о национализации собственности монополий. С этого момента представителями ХДС и ЛДПГ поднимается вопрос о диктатуре СЕПГ. Это можно признать, так как после вхождения в 1948 году в демократический партийный блок Национальнодемократической партии Германии и Демократической Крестьянской партии (с самого начала признававших лидерство СЕПГ в блоке) ведущую роль СЕПГ уже никто не оспаривал. После создания Национального фронта демократической Германии блок партий передал ему свои полномочия. С 1949 года у блока оставалась только одна функция: объединение политических партий страны, при ведущей роли СЕПГ. Примечания 1
За антифашистскую демократическую Германию. Сб. документов 1945– 1949 гг. М., 1969. С. 65. 2 Там же. С. 68. 3 Там же. С. 69. 4 Там же. С. 74. 5 Кайдерлинг Г., Штульц П. Берлин 1945–1975. М.: Прогресс, 1976. С. 43. 6 Волов М.М. Создание блока антифашистско-демократических партий в Восточной Германии и его деятельность (май 1945 – апрель 1946 гг.): дисс. к.и.н. Саратов, 1969.
83
К.А.Демичев (Университет Российской академии образования, г.Нижний Новгород) Мусульмане в армии сикхской державы в первой половине XIX в. Военные реформы Ранджит Сингха, начатые им после объединения страны в первой четверти XIX в., принципиально изменили сикхскую армию. Махараджа Панджаба очень быстро осознал, что в современных ему условиях успех на поле боя определяется не кавалерией, а согласованными действиями обученной пехоты и артиллерии1. В результате чего, основным направлением его реформ стала замена иррегулярных кавалерийских подразделений регулярными пехотными частями европейского образца – Фаудж-и-Эйн, превратившихся к середине 1830–х гг. в главную ударную силу сикхской империи. Первоначально служба в пехоте была крайне непопулярна среди сикхов. В результате этого, в первые годы после образования единой сикхской державы к службе в пехотных полках начали, наряду с индусами и мусульманами с правобережья Джамны и наемниками гурками из Непала, активно привлекаться мусульмане – выходцы из Афганистана2. Таким образом, уже в первое десятилетие XIX в. в армии Ранджит Сингха служили представители четырех конфессий: сикхи, мусульмане, индусы и буддисты. Однако, при этом необходимо отметить, что большая часть представителей трех последних религиозных направлений, в том числе и мусульмане, не принадлежала к числу подданных лахорского махараджи. По мере того, как росла популярность пехотных полков, в них происходило постепенное сокращение доли личного состава имеющего непанджабское происхождение. При этом армия сикхской державы продолжала оставаться неоднородной, так как она комплектовалась на добровольных началах, вне зависимости от религиозного и кастового происхождения будущих солдат. Количество добровольцев желающих служить в регулярных пехотных полках постоянно увеличивалось, в том числе, и за счет постоянного притока мусульман. Если в 1811 г. в этих подразде84
лениях служило 2 852 солдата, то в 1838 г. их численность выросла до 26 617 человек3. В результате в 1839 г. в лахорской армии насчитывался 31 полк регулярной пехоты. Всего к 1844 г. в регулярной армии сикхской державы насчитывалось 60 пехотных полков по 700 человек, 8 кавалерийских по 600, 228 расчетов легких орудий и 327 тяжелых, из которых было 156 полевых и 171 гарнизонных4. В религиозно-кастовом отношении личный состав артиллерийских и кавалерийских частей регулярной армии был также как и в пехоте смешанным. Из 60 пехотных полков на 1844 г. 5 полков были укомплектованы исключительно мусульманами. В 4 полках в равных пропорциях были представлены мусульмане, сикхи и «горцы» (догры, среди которых были, как мусульмане, так индусы и сикхи – К.Д.), в 5 сикхи и мусульмане. Кроме того, имелось 5 полков, где мусульмане преобладали над сикхами весьма значительно и 7 полков, где «горцы», чью религиозную принадлежность невозможно точно установить преобладали над мусульманами. Из 8 кавалерийских полков 2 было укомплектовано «горцами» и мусульманами (с преобладанием первых), 1 сикхами, мусульманами и горцами в примерно равной пропорции и 3 смешанным составом, чью религиозную принадлежность на данном этапе исследования не представляется возможным установить. В том факте, что в панджабской армии доля регулярных кавалерийских полков укомплектованных сикхами не превышала 25%, не было ничего удивительного. По свидетельству англичан, как кавалеристы сикхи всегда уступали не только мусульманам, но и индусам5. Исходя из этого, в армии махараджи Ранджит Сингха и его преемников преобладали смешанные кавалерийские подразделения, которые могли эффективно решать любые поставленные задачи. Смешанные в религиозном отношении подразделения преобладали и в артиллерии. Так из 228 расчетов легких орудий 184, то есть 80,7% имели смешанный состав, причем в 156 комплектование осуществлялось на равных началах. В состав 126 расчетов входили сикхи и мусульмане, 12 – сикхи, мусульмане и «горцы», 10 – мусульмане и индусы. В 9 расчетах мусульмане преобладали над сикхами, а в 19 – «горцы» над мусульманами. Что касается
85
оставшихся 44 расчетов, то 8 (3,5%) из них были укомплектованы мусульманами. В тяжелой артиллерии гарнизонов 98,8% всех расчетов (169) было укомплектовано смешанным составом. В 60 расчетах сикхи преобладали над мусульманами, в 52 – мусульмане над сикхами, в 65 – горцы над мусульманами и всего лишь в 2-х мусульмане и индусы находились в равном соотношении. В тяжелой полевой артиллерии ситуация была несколько иная. Почти половина всех расчетов, 77 из 156, была укомплектована мусульманами. В равных пропорциях были укомплектованы 53 расчета: 50 – сикхами и мусульманами и 3 сикхами, мусульманами и «горцами». В 20 расчетах мусульмане преобладали над сикхами и в 3-х горцы над мусульманами6. В целом, мусульмане были представлены во всех родах войск сикхской державы, причем в артиллерии они преобладали в численном отношении над представителями других конфессий. Бросается в глаза, что в пехотных подразделениях сикхи никогда не смешивались с горцами, за исключением бригады генерала Авитабиле, которая была специально сформирована и обучена для ведения боевых действий в горных условиях. Причины, по которым сикхи не смешивались с горцами в пехотных подразделениях, кроются, по всей видимости, в их антагонизме, вызванном относительно недавним завоеванием Джамму и Кашмира. Примечания 1
См.: Gough Ch., Innes A.D. The Sikhs and the Sikh wars: the rise, conquest, and annexation of the Punjab State. London, 1897. P. 43. 2 См.: Heath I. The Sikhs Army 1799–1849. Oxford, 2005. P. 35; Cunningham J.D. A History of the Sikhs. From the origin of the nation to the battles of the Sutlej. Calcutta, 1903.P. 210–212. 3 См.: Heath I. Op. cit. P. 14. 4 См.: Cunningham J.D. Op. cit. P. 474, 475. 5 См.: Griffin L.H. Ranjit Singh and the Sikh barrier between our Growing Empire and Central Asia. Oxford, 1905. P. 135. 6 См.: Cunningham J.D. Op. cit. P. 474, 475.
86
А.В.Денисова (Владимирский государственный гуманитарный университет) Английская феминистка XVIII в. Мэри Уолстонкрафт о правах женщин Проблема неправомерного положения женщин в обществе с начала XV и до середины XX вв. связывалась с недостатком у них гражданских, политических, экономических и образовательных прав. Задача идеологов женской эмансипации заключалась в том, чтобы убедить общество в несправедливости и аморальности угнетения женщин. На первые, но очень яркие шаги либерального феминизма, ставившего своей задачей дать женщинам равные права с мужчинами, повлияли просветительские идеи о социальной природе человека, о роли воспитания в формировании ребёнка, а позже идеи политического либерализма. Книга Мэри Уолстонкрафт «Защита прав женщины»1 – самая яркая её работа, ставшая манифестом женского движения, сделала её автора на некоторое время самой известной женщиной в Европе. Книга вышла в январе 1792 г. До М.Уолстонкрафт были произведения, предлагающие реформу женских нравов, выступающие за улучшение женского образования, но ещё не было такой целенаправленной критики социально-экономической системы, которая создавала двойной стандарт для мужчины и женщины, отводя женщине униженное положение. Книга явилась женской декларацией независимости, манифестом, «указавшим более молодым женщинам дорогу в новый век». Продолжая более раннюю рациональную феминистическую традицию, Уолстонкрафт заявляла, что женщина должна быть сильной и разумной. Она настаивала на том, что, прежде всего женщина должна стремиться развивать себя как рациональная нравственная личность. Вслед за Свифтом она считала, что слабые, ограниченные женщины не могут быть хорошими матерями; как Дефо, она показывала, что женщины должны быть способны действовать независимо от мужчин.
87
Женщины не являются игрушками для мужчин, заявляла Уолстонкрафт; брак не должен быть их единственной целью в жизни; прежде всего они «человеческие существа», а уже потом женщины; разум не знает пола. Мэри настаивала на независимости женщин, настаивала в то время, когда замужняя женщина сама по себе, без мужа, не являлась в глазах закона самостоятельной личностью. По сути, закон рассматривал её в одном ряду с душевнобольными, преступниками, лицами под опекой. Замужние женщины в Англии не имели гражданских прав: не могли владеть собственностью, составлять завещание, свидетельствовать в суде, получить развод. Приниженность её социального статуса была так велика, что даже если бы женщина имела огромные долги, её нельзя было бы отправить в тюрьму. По мнению Уолстонкрафт, муж и жена «равно необходимы друг другу и независимы», каждый должен выполнять «обязанности соответственно своему положению»2. Жена может быть так же независима, как и муж, если она следует руководству разума, если целью ее является достижение добродетели, а не ублажение мужчины, если она стремится стать полезным членом общества. Уолстонкрафт сокрушалась по поводу чрезвычайной увлеченности женщин нарядами и объясняла это отсутствием более важных интересов. Она понимала, что «политика для них скучна, потому что они не обрели любви к людям, обратившись к высоким целям, которые возвышают человеческую расу и способствуют всеобщему счастью». Призывая женщин увидеть высокие цели, познать себя, М.Уолстонкрафт писала: «На мир нельзя смотреть, оставаясь бесстрастным наблюдателем: мы должны быть среди людей и чувствовать так же как и они, чтобы судить об их чувствах... если мы хотим жить в этом мире, возрастать в мудрости и становиться лучше, а не просто наслаждаться жизнью мы должны изучать людей, в то же время познавая себя»3. Уолстонкрафт доказывала, что настала пора осуществить революцию в умах женщин и побудить их, как значительную часть человечества, трудиться, преобразовывая себя, чтобы затем «преобразовать мир». «Если женщины по природе своей и ниже мужчин,– утверждала писательница,– всё равно их добродетели пусть не по степени, но
88
хоть качественно должны быть те же, что и у мужчин, в противном случае, добродетель есть понятие относительное»4. Писательница была убеждена в том, что необходимо расширять виды деятельности женщин. Не шитье, а экспериментальная философия и литература предоставили бы женщинам темы для размышления и бесед, способствовали развитию их интеллекта. Более того, если женщинам суждено стать личностью, а не оставаться домашними рабынями или украшениями общества, то нужно разрешить им становиться врачами, изучать политику, заниматься бизнесом. Всё это предполагало систему национального образования, которой в ту пору в Англии еще не существовало. Данная система предусматривала совместное обучение мальчиков и девочек в открытых просторных классных комнатах, когда науки сочетаются с играми на свежем воздухе. Подобный учебный процесс позволит сформировать из молодых людей нравственных и полезных членов общества. Второе издание книги, на котором основаны все последующие, было подготовлено Уолстонкрафт и вышло в том же 1792 г. Очень скоро книга была переведена на французский язык, затем немецкий, а позже издана в Соединенных Штатах Америки. Несомненно, высказанные в «Защите прав женщины» взгляды на положение и роль женщины, на её «сегодня» и «завтра» нашли как своих восторженных сторонников, так и яростных противников, в немалой степени в зависимости от того, как читатели относились к огромным социальным переменам, происходившим во Франции. Реакция консервативных кругов была крайне недоброжелательной. А радикально настроенные круги восторженно приветствовали книгу английской феминистки. И ещё долго Мэри Уолстонкрафт не будет услышана. Еще около ста лет после ее смерти Англия не будет знать женщин такой широты взглядов и смелости суждений. Только к концу XIX в. к ней пробудится интерес, и о ней начнут писать, но, стараясь сгладить и приукрасить некоторые аспекты её жизни, не осознавая до конца, что именно М. Уолстонкрафт заложила основы для развития женского движения, наметив в своих произведениях весь спектр проблем, которые до настоящего времени волнуют женщин.
89
Примечания 1
Wollstoncraft Mary. A Vindication of the Rights of Woman. // Mary Wollstonecraft’s A Vindication of the Rights of Woman. Edited by Craciun A. London, 2002. 2 Ibid. P. 124. 3 Ibid. P. 122. 4 Ibid. P. 121.
С.Л.Дударев, Д.А.Волошин (Армавирский государственный педагогический университет) «Hostes Romaniae» и образ Аттилы как интерпретационная проблема современной историографии В изучении многосложного процесса кризиса, упадка и гибели Римской империи вопрос о конкретных виновниках – «врагах Рима» с течением времени обрел характер во многом риторический. В период Империи, отмеченный активизацией варварской периферии, к числу «Hostes Romaniae» как правило причисляют выходцев из этой среды – начиная от Арминия (разгромившего в 9 г. н.э. армию полководца Вара в Тевтобургском лесу) и заканчивая Одоакром, лишившим престола последнего римского императора. Однако совершенно особое место в этом ряду принадлежит Аттиле. Личность знаменитого гуннского царя в контексте римской истории, а также истории и культуры древних кочевников (саков, скифов, сарматов, хунну) всегда привлекала историков1, писателей2, кинематографистов – и даже более. Так, в Казахстане именно к 1550-летию гибели Аттилы – «величайшего предка древних тюрков»3 был приурочен дебют первенца национального автопрома – автомобиля «Аттила»4. Некоторые исследователи ставят имя Аттилы в один ряд с легендарными полководцами древности Александром Македонским и Юлием Цезарем5. Аттила жил в эпоху, когда шла к завершению грандиозная историческая борьба Римской империи с так называемым варварским миром, завершившаяся победой барбарикума «прежде всего благодаря кочевым гуннам во главе с Аттилой»6. При этом гунны, сыгравшие решающую роль в этом глобальном процессе, считаются диким, нецивилизованным на90
родом – т.е. «варвары» и «дикость» стали синонимами в традиционной литературе. Анализ издержек взаимодействия цивилизованного и «отсталого» миров побуждают ныне авторов задумываться над проблемой, которую многие обсуждают после трагических событий 11 сентября 2001 г. В своей работе «Грядущий Аттила»7 И.Ефимов раскрывает многовековые истоки и логику формирования современного международного терроризма, обращаясь к изучению характера отношений двух народов – цивилизованного и сравнительно отсталого. Одновременное стремление жить прежним образом жизни, но иметь все богатства цивилизации вызывает у таких народов стихийную ярость, войну против преуспевающего соседа и, в частности, терроризм. Анализ войн кочевых народов древности для И.Ефимова есть способ понять внутренний смысл противостояния Юга и Севера, войн террористов против народов Запада. Терроризм – явление с глубочайшей предысторией, это результат глобального цивилизационного конфликта, непримиримых противоречий народов, находящихся на разных стадиях технологического развития, между исторически разными моделями общественного устройства. Впрочем, вряд ли стоит вслед за уважаемым автором связывать все современные «террористические фобии» Запада только с террором, исходящим из «третьего мира». Выступления Дж. Кьеза8 и снятый им документальный фильм дают веские основания подозревать участие госструктур США в событиях 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке. П.В.Шувалов9 рассматривает образ Аттилы в контексте взаимодействия гуннов с европейскими варварами и соприкосновения осколка кочевого мира великих азиатских равнин с европейской периферией средиземноморской цивилизации – в условиях интенсивных столкновений «своего» и «чужого». Согласно автору, сила влияния образа Аттилы была обусловлена небывалым военным успехом гуннов, подчинивших себе весь барбарикум и частично Романию и установивших свой контроль за многими его сокровищами, обладавшими с точки зрения германцев магическими силами. У.Робертс10 сделал Аттилу аллегорическим героем своей книги отнюдь не ради лестных ярлыков «апокрифического» препод91
несения образа Аттилы и не затем, чтобы сделать его культовым идолом нашего времени. Для автора буйная жизнь Аттилы и его сомнительная репутация решительного, несгибаемого, сурового и злокозненного вождя – осмеливавшегося добиваться трудных целей и вершить рискованные подвиги вопреки якобы безнадежным шансам – дает исключительную возможность преподать основы лидерства новому поколению руководителей. Пособие не пытается распознать «Аттил» в ком-либо из прошлых, нынешних или будущих лидеров или выявить «Аттилические» организации. Оно обучает лидерству в бизнесе, власти, жизни, применяя опыт Аттилы в интригах римского двора и на поле брани к практике корпоративного управления и менеджмента. Дж.Мэн11, оценивая историческое значение Аттилы, напоминает, что он формировался и осуществлял свою деятельность в нескольких разных мирах, объединенных сложными взаимосвязями. Аттила для него – это не только flagellum dei, это прежде всего, вождь народа, оказавшегося на историческом перекрестке с небогатым выбором – либо стать покорителем величайшей державы Рима, либо погибнуть. Аттила должен был найти место для гуннов в мире рушащейся Империи – и благодаря блестящим победам его имя надолго пережило его самого. Несомненно, Аттила заслуженно остается символом жестокости, алчности и т.д. он был разрушителем, но не более чем Амин или Саддам Хусейн. И вновь хочется указать авторам, сравнивающим завоевателей и разрушителей прошлого, являвшихся носителями совершенно иной, средневековой, ментальности, с героями сегодняшних «страшилок», навязанных из-за океана, на то, что образ действий современной либеральной демократии (яркие примеры тому – Югославия и Ирак) нередко не лучше кровавых вылазок террористов. Имея это в виду, Ф.Кастро, прочитавший у Берналя Диаса (испанского солдата XVI в.), что индейцев нужно было цивилизовать, поскольку они приносили людей в жертву, пишет: «И если надо цивилизовать тех, кто совершает человеческие жертвоприношения, думаю, что в этом мире есть еще много людей, которых нужно цивилизовать». Таким образом, сегодня образ Аттилы оказывается чрезвычайно востребованным, при этом неоднозначность его восприятия и осмысления обусловлена тем, что он сыграл в истории од92
новременно несколько ролей – движущей силы исторических перемен, покорившего значительную часть Европы завоевателя, разрушителя, бича Божия для христиан-грешников, а для некоторых – еще и героя. Примечания 1
Напр., Altheim F. Geschichte der Hunnen. Berlin, 1962; Werner J. Beiträge zur Archäologie des Attila Reiches. 2 Bd. München, 1956; Thompson E.A. A history of Attila and the Huns. Oxford, 1948; Хаттон Э. Аттила. Предводитель гуннов. М., Центрполиграф, 2005. 240 с. 2 Костейн Т. Аттила. М.: Азбука-классика, 2008; Нейпир У. Аттила. М.: АСТ, 2008. 3 О современных проблемах обретения национальной идентичности и формирования национальных мифов см.: Ерофеева И. Мифологизация истории. Чингизхан и Аттила все же не были казахами // http://www.centrasia.ru. 4 См.: Первый казахстанский автомобиль «Аттила» // http://www.zerenda.com; Аттилились. Казахстан будет выпускать собственный легковой автомобиль? // http://www.centrasia.ru/news. 5 Цит. по: Франки не знали скуки // Республика. 2003. №4 (417), 29 января // http://republic.cap.ru. 6 Галкина Г. Аттила – король гуннов. // Новое поколение. Республиканский еженедельник. 2006. №19 (415) 12 мая // http://www.np.kz. 7 Ефимов И. Грядущий Аттила: прошлое, настоящее и будущее международного терроризма. М.: Азбука, 2008. 8 См.: Нью-Йорк взорвали спецслужбы США, утверждает в сенсационной книге депутат Европарламента // АИФ. №48. С. 9; Иран «вбомбят» в каменный век, утверждает в сенсационной книге депутат Европарламента // АИФ. №49. С. 9. 9 См.: Шувалов П.В. Немощь Аттилы: властитель гуннов глазами германцев // Чужое: опыты преодоления: очерки из истории культуры Средиземноморья / Ред. Р.М.Шукуров. М.: Алетейа, 1999. С. 259–276. 10 Робертс У. Секреты лидерства гунна Аттилы. М.: ИД Эт Сеттера Паблишинг, АСТ-ПРЕСС, 2004. 11 Мэн Дж. Аттила. Варвар, втоптавший Рим в грязь. М.: Астрель, 2007. С.7– 12.
93
В.А.Евсеев (Ивановский государственный университет) Борьба с пожарами в английских средневековых городах Проблема становления коммунальной инфраструктуры в западноевропейском средневековом городе предполагает изучение материальных условий жизни общества. Это относится к благоустройству улиц, водоснабжению, канализации, пожарной безопасности и т.п. История материального быта средневековых горожан в Западной Европе отчасти затрагивалась в отечественной литературе начала XX в.1. Однако, до сих пор отдельные вопросы жизни западноевропейского средневекового, в частности, проблема становления коммунальной инфраструктуры, еще не нашла должного освещения в новейшей отечественной историографии2. В англоязычной историографии ближе всего к решению указанной проблемы подошел Дж.Томас3. Он впервые на примере английских городов эпохи Тюдоров попытался проанализировать сферу коммунального хозяйства. В нашей статье мы обратимся лишь к одному из аспектов развития коммунального хозяйства – становлению системы пожарной безопасности в английских городах эпохи Тюдоров. Настоящей проблемой средневекового города являлись пожары. Ущерб от пожаров был очень велик, поскольку большинство домов в средневековом городе сооружались из дерева, что делало пожары постоянной угрозой. Дж.Стоу – известный английский антиквар тюдоровской эпохи, приводит много фактов, доказывающих разрушительную силу пожаров. Он пишет о сильном пожаре, который произошел в пригороде Лондона – Саутварке. «Пламя огня быстро распространилась, и перекинулось на мост. В результате люди оказались зажатыми между двумя огнями»4. Это был далеко не единственный пример. В XVI в. существовала несколько источников возгорания пожаров. Главной причиной городских пожаров становились крыши домов, которые долгое время крылись соломой или дранкой. Запреты властей использовать легковоспламеняющийся материал проходят через все Средневековье. Успеха, однако, они не имели. 94
Дело в том, что крыши из черепицы или шифера были очень дороги, не говоря уже о том, что они были слишком тяжелы для деревянного каркаса жилых строений. Во многих городах власти обещали денежную помощь тем, кто хотел покрыть свой дом черепицей. Известный хронист эпохи Тюдоров – У.Харрисон отмечает, что в Англии были приняты законы, по которым жители городов освобождались от налогов на шесть лет, если, восстанавливая свои дома после пожара, вознамеривались покрыть крыши черепицей, а в противном случае льготы распространялись на четыре года5. Однако крыши из черепицы еще и на исходе XVI в. оставались редкостью, а в силу дороговизны – одновременно и символом социального престижа. Дороговизна и престижность черепичных и шиферных крыш толкали многих жителей на имитации – дранку или солому окрашивали в красный цвет6. Например, в Ковентри городские власти запретили крыть крышу соломой, но этот указ встретил сопротивление со стороны жителей города, поэтому был отменен. В 1509 году в Норвиче был принят указ об упразднения соломенных крыш, а все новые здания должны быть покрыты черепицей. Но подобная мера не имела серьезных результатов7. Большинство пожаров средневекового города начинались с солодовней или пекарней. Поэтому во многих городах Англии издаются законы, запрещающие строительство подобных пекарней в пределах города. Так, в Манчестере запретили сооружать подобные печи, если поблизости находятся жилые здания8. Городские власти издавали указы, которые предусматривали контроль над строительством печей и каминов. Местные власти вынуждены были контролировать сооружение подобных печей. В Оксфорде, Норвиче и Ковентри вводились запрет на использование дерева при сооружении печей. В Кендале домовладельцам запрещалась встраивать камины, если они не были правильно сконструированы9. Риск пожаров увеличивался из-за интенсивного использования топлива. В течение XVI в. многие города Англии приняли законы, запрещающие держать дрова на расстояние 30 футов от здания10. В тюдоровской Англии были приняты постановление, чтобы впредь дома сооружались из камня или обожженного кирпич. Строить дома из кирпича и глины рекомендовал и городской со95
вет города Ипсвича в своих постановлениях от 1489–1506 года, а власти Лондона обещали вознаграждения тому, кто будет строить дом из кирпича11. Подобные законы, конечно, столкнулись с трудностями их воплощения в жизнь. В XVI в. большинство городов Англии были снабжены устройствами для тушения пожаров. Обычно такие устройства состояли из нескольких ведер, лестниц различной длины и нескольких столбов или шестов. Позднее эта конструкция дополнилась железным крючком, а также цепью или канатной веревкой. Для экстренных случаев предусматривалась конструкция с помощью, которой можно было разрушить здания, если другого выхода потушить пожар не было12. Во многих городах местные власти издавали указы, по которым на случай пожаров каждая церковь должны быть снабжена ведрами и лестницами. Местные власти городов Оксфорда и Честера закупали ежегодно более сто ведер на город, в то время как жители Ипсвича и Нортгемптона должны были обеспечивать себя ведрами сами13. Во многих городах Англии был назначены инспекторы для наблюдения за выполнением подобных указов. Также создавались комиссии, которые должны были устанавливать причину пожаров и составлять рапорты и подавать отчеты местным властям14. В середине XVI в. были созданы пожарные бригады. Главная их функция заключалась в том, чтобы мобилизовать силы горожан в случае пожара. Также в их компетенцию входило наблюдать за проведением противопожарных мер. Так, жители Винчестера должны были держать летом возле своих дверей кадки с водой. В Норвиче и Кембридже пожарные бригады были созданы в каждом районе. Кроме того, в Норвиче каждый третий житель был обеспечен ведрами и лестницей. В центре города была сооружена башня с колоколом. По всей видимости, эта башня служила оповещением о пожаре, т.к. по первому звону приезжали пожарные бригады15. Подобная система была заимствована и многими другими городами Англии. Главной проблемой оставалась подача воды во время пожаров. Вода добывалась из колодцев. В Лондоне создали такую систему, благодаря которой стало возможно снабжать город водой. В каждый части города был выкопан колодец, из которого с помощью 96
водозаборного насоса качали воду, а затем вода по свинцовым трубам поступала к тому месту, где возникала необходимость16. Можно констатировать, что в эпоху Тюдоров в английских городах стала формироваться служба для борьбы с пожарами, но они еще по-прежнему оставались настоящим бедствием для горожан. Примечания 1
Дживелегов А.К. Средневековые города в Западной Европе. СПб., 1902. Иванов К.А. Средневековый город и его обитатели. СПб, 1895. 2 См.: Город в средневековой цивилизации Западной Европы: В 4 т. / Под. ред. А.А.Сванидзе. М., 1998–2000. 3 Thomas J.H. The town government in the sixteenth century. L., 1933. 4 Stow J. The survey of city of London. L., 1956. P. XXVIII. 5 Harrison W. Description of England. L., 1881. P. 156. 6 Thomas. J.H. Op.Cit. P. 105. 7 Ididem. 8 Stow J. Op.Cit. P. XXVII. 9 Green A. Town life in the 15th – 16th century. Vol. 1. London, 1894. P. 235 10 Thomas J.H Op.Cit. P. 105. 11 Thomas J.H Op.Cit. P. 106. 12 Ibid. Р. 107. 13 Stow J. Op.Cit. P. XXVII. 14 Thomas J.H. Op.Cit. Р. 105. 15 Ibid. Р. 108. 16 Stow. J Op.Cit. Р. XXXI.
С.В.Ерёмин (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Советско-германские отношения в январе 1933 – январе 1934 гг. (К вопросу о трансформации советской внешнеполитической доктрины) В истории советской дипломатии были и остаются проблемы, не получившие, по ряду причин, должного освещения в отечественной историографии. В частности, недостаточно изученными остаются вопросы, связанные с оформлением и реализацией внешнеполитических приоритетов советского руководства в 1930-е гг. Появившиеся в 1990-е работы Л.Н.Нежинского, Л.А.Безыменского, С.З.Случ, З.С.Белоусовой, Г.А.Бодюгова по97
зволяют по-новому взглянуть на механизмы принятия внешнеполитических решений советским руководством в отношении «капиталистического окружения»1. Продолжая данную тему, мы попытались ответить на некоторые вопросы, связанные с изменениями в советской внешнеполитической доктрине, произошедшими в январе 1933 – январе 1934 гг. С появлением в Германии нового рейхсканцлера А.Гитлера, провозгласившего во внутренней и внешней политике курс бескомпромиссного антикоммунизма, раппальская политика сотрудничества между СССР и Германией оказалась de facto законченной. Однако этот вариант в политическом развитии Германии был прямо противоположен тому результату, который ожидало советское руководство и весь советский народ – пролетарской революции в Германии. Новый режим не только разгромил КПГ, но и в течение полугода расправился «со своим» «левым крылом» – социал-демократами, главными, по оценке VI Конгресса Коминтерна, противниками немецких коммунистов. Соотношение прагматических (дипломатических) и идеологических (классовых) доминант не позволяло, с одной стороны, открыто на официальном уровне признать новый режим власти враждебным СССР, с другой – сразу отказаться от формулы «социал-фашизма», признав тем самым ошибочной стратегию Коминтерна (и советского руководства) в борьбе «за голоса и души немецких рабочих». Мировой экономический кризис привёл не к революционным потрясениям, а к усилению «буржуазных диктатур». Все это требовало пересмотра советской внешнеполитической доктрины в отношении «капиталистического окружения», и в частности, Германии. Начало этому процессу было положено информационным противостоянием в центральной прессе. Большинство советских публикаций о Германии содержали негативную для нового режима власти информацию. Нарком иностранных дел М.М.Литвинов лично требовал от Политбюро, чтобы все ноты протеста советской стороны германскому правительству были опубликованы в «Правде» и в «Известиях»2. Однако, как заметил заместитель наркома иностранных дел Н.Н.Крестинский в беседе с Послом Германии в СССР 2 февраля 1933 г., «...выступления советской печати являются лишь слабой реакцией на писания немецких газет»3. Информационное противостоя98
ние постепенно становилось одной из центральных тем в беседах дипломатов всех рангов. С учетом особенностей в деятельности нового правительства Германии, главными для советской дипломатии в течение первых месяцев 1933 г. были вопросы о возможности нормализации советско-германских отношений. Отдельные действия нового правительства в сфере советскогерманских связей, казалось, не соответствовали общей линии, выраженной в откровениях гитлеровской «Майн кампф». Например, в апреле германским правительством было принято решение о ратификации протокола о продлении Берлинского договора, и 5 мая 1933 г. в Москве был произведен обмен ратификационными грамотами. 7 мая 1933 г. «Фелькишер беобахтер» выступила в пользу «сохранения дружественных взаимоотношений (с СССР – С.Е.) в интересах взаимной пользы»4. Однако истинное положение дел между странами не соответствовало внешним проявлениям дружелюбия со стороны национал-социалистического правительства. Апогеем развития этих событий стал так называемый «журналистский конфликт». Суть конфликта заключалась в том, что в ответ на продолжавшиеся в течении всего 1933 г. дискриминационные действия против советских журналистов в Германии, а именно аресты, обыски и отказ в аккредитации на Лейпцигский процесс по делу о поджоге рейхстага, советское правительство в конце сентября этого года принимает решение об отзыве советских журналистов из Германии и высылке германских журналистов из СССР в течении трех дней. Решительные действия Советского Союза означали ослабление международных позиций Германии. Положение для Германии усугублялось еще и тем, что намечавшийся разрыв с Лигой наций автоматически подрывал шансы введения в действие «пакта четырех», которым немцы планировали обезопасить свои западные границы. В этих условиях нацисты отступили. 31 октября в «Известиях» публикуется коммюнике сообщавшее о ликвидации конфликта5. 4 ноября 1933 г. советские журналисты впервые присутствовали на заседании суда в Лейпциге. Линия нацистской дипломатии на демонстративное подчеркивание улучшения советско-германских отношений продолжалась первых трёх месяцев после выхода Германии из Лиги наций. 99
В речи в рейхстаге 30 января 1934 г. Гитлер вновь заверял в стремлении развивать «дружественные отношения с Россией», подчеркивая наличие «общих для обеих стран интересов»6. Заинтересованность германской дипломатии во внешней демонстрации нормализации отношений с Советским Союзом советские дипломаты использовали для выполнения новой стратегической задачи – создания системы коллективной безопасности. В письме полпредства НКИД от 27 июня 1933 г. указывалось: «Нам незачем будет заявлять всюду, что прежние отношения между нами и Германией совершенно ликвидированы. Ведь если мы будем это без нужды прокламировать, то у враждебных Германии государств не будет побуждения идти на те или другие уступки по отношению к нам в целях оторвать нас от Германии»7. Годовщина гитлеровского режима в январе 1934 г. совпала с временем работы XVII съезда ВКП(б). И.В.Сталин в докладе съезду впервые публично затронул вопрос о политическом режиме в Германии. В частности, он отметил, что победа фашизма в Германии – это признак слабости буржуазии. В этом же докладе он выделил и суть новой советской внешнеполитической доктрины, что не форма политического режима, не репрессии против коммунистов определяют межгосударственные отношения, а стремление к сотрудничеству8. Советская дипломатия в указанный период показала возросшее умение при ограниченных возможностях достигать желаемого результата. Особая заслуга в этом М.М.Литвинова, Н.Н.Крестинского и ряда других сотрудников НКИД. Обладая дипломатическими знаниями и богатым жизненным опытом, они видели главную задачу не в ускорении прихода мировой революции, а в борьбе за достойное место своей страны в системе международных отношений. Главным итогом этих усилий стало участие СССР в работе Лиги Наций и мероприятия советских дипломатов по созданию системы коллективной безопасности. Примечания 1
См.: Нежинский Л.Н. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х – начале 30-х годов? // История СССР. 1990. № 6. С. 29–35; Безыменский Л.А. Особая миссия Давида Канделаки // Вопросы истории. 1991. № 4. С. 153–155; Случ С.З. Германо-советские отношения в 1918–1941 годах. Мотивы и последствия внешнеполитических решений // Славяноведение. 1996. № 3. С. 106–145; Белоусо-
100
ва З.С. Советский Союз и европейские проблемы: 1933–1934 годы // Вопросы истории. 1999. № 10. С. 52–64; Бодюгов Г.А. Гитлер приходит к власти: новые доминанты внешнеполитических решений сталинского руководства в 1933– 1934 годы // Отечественная история. 1999. № 2. С. 27–45. 2 Cм.: Документы внешней политики СССР (далее – ДВП СССР). М., 1970. Т. 16. С. 11. 3 ДВП СССР. Т. 16. С. 437. 4 ДВП СССР. Т. 16. С. 814. 5 См.: Известия. 1933. 31 октября 6 ДВП СССР. Т. 17. С. 24. 7 ДВП СССР. Т. 17. С. 347. 8 Сталин И.В. Соч. Т. 13. М., 1947. С. 301–303.
М.В.Жолудов (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Проблемы образования либеральной партии Великобритании в трудах Нормана Гэша Изучение истории возникновения либеральной партии Великобритании представляет собой важную страницу британской историографии. Эта партия сыграла ведущую роль в развитии британской двухпартийной системы в XIX в. Доминируя в политической жизни страны, либералы сумели при помощи умеренных реформ адаптировать государственные институты Великобритании к новой социально-политической обстановке, возникшей в результате завершения промышленного переворота. Своей деятельностью они содействовали устойчивости политического строя страны, сглаживая социальные конфликты, столь частые в Западной Европе середины XIX в. Значительную группу исследований, в которых так или иначе затрагивается интересующая нас тема, составляют работы консервативных британских историков, в числе которых особенно выделяется Н.Гэш. В основе консервативного рассмотрения проблем образования либеральной партии Великобритании лежит отрицание традиционной либеральной трактовки викторианского периода британской истории как периода господства средних классов. При этом утверждается, что на протяжении всего девятнадцатого столетия аристократические круги продолжали играть 101
ведущую роль в политической жизни Великобритании. Работы консервативных историков построены на апологии консервативных, аристократических элементов либеральной партии, на подчеркивании тесной взаимосвязи и общих черт вигской и торийской группировок. Такой подход представляется нам несколько односторонним, не учитывающим значения радикальной буржуазной тенденции в процессе формирования либеральной партии. Все консервативные авторы твердо исповедуют принцип идиографизма, настаивая на уникальности и неповторимости исторических событий и явлений, идей и людей. На основе этого принципа, по справедливому замечанию В.В.Согрина, в настоящее время происходит сближение консервативной и умереннолиберальной концепций, так как обе они занимаются мифологизацией викторианских ценностей 1. Н.Гэш, известный своими многочисленными работами по политической истории Великобритании XIX в., исследует роль консерватизма в процессе формирования либеральной партии. Он согласен с традиционной трактовкой того, что парламентская реформа 1832 г. привела к развитию партийных организаций на местах и установлению связей между ними и парламентскими функциями, что было важным шагом к появлению политических партий современного типа2. Но он существенно упрощает проблему, утверждая, что появление либеральной партии на политической арене Великобритании явилось лишь результатом сдвигов в общественном мнении страны, вследствие которых сохранение старой партийно-политической системы, в сущности не изжившей себя и даже, на взгляд Н.Гэша, не лишенной демократического элемента, стало морально невозможным3. Н.Гэш считает, что, с одной стороны, билль 1832 г. разрушил партию вигов, но, с другой стороны, он дал ей новую жизнь, правда, уже под названием «либеральная партия»4. В работе «Реакция и реконструкция в английской политике 1832–1852» (1965) Н.Гэш делает попытку проанализировать роль вигской группировки в процессе формирования либеральной партии. По Гэшу, виги оказались в либеральной партии случайно, скорее из-за своей приверженности семейным связям и антиторийским традициям, а не по причине какой-либо склонности к либеральным идеям. Определяющую роль в процессе восприятия 102
«консервативными вигами» либерализма сыграла, согласно утверждению английского ученого, историческая идея вигизма – «идея либерального аристократического меньшинства, которое всегда выступало за гражданские и религиозные права англичан и было способно во времена кризисов спасти старый порядок и свою страну, возглавляя и контролируя народные движения»5. В подтверждение своей мысли Н.Гэш приводит слова Р.Кобдена о том, что виги всегда считались своеобразным буфером между народом и привилегированными классами, смягчающим удар во время острых социальных конфликтов6. Доминирующее положение вигов в либеральной партии Н.Гэш справедливо объясняет тем, что, завоевав большую популярность в стране проведением парламентской реформы 1832 г., им удалось создать самую крупную и сплоченную группировку в палате общин. Не вызывает сомнения и вывод Н.Гэша о том, в чем заключалась слабость вигов: вигское парламентское руководство и либеральный электорат находились на разных социальнополитических уровнях (виги были аристократичны и консервативны, электорат – буржуазен и демократичен)7. Одной из главных причин принятия вигами либерализма Н.Гэш считает их желание не допустить радикализации британского парламента. Виги попытались, и, как отмечает Н.Гэш, весьма успешно, «приручить» радикалов и направить их деятельность в спокойное русло, что и проявилось в компромиссном подходе вигов к реформе 1832 г. Вигам удалось привлечь на свою сторону многих ранее независимых радикалов и ирландских рипилеров О’Коннела, вследствие чего в 1835 г. ранее многочисленная фракция радикалов насчитывала всего около двадцати человек. Таким образом, делает вывод консервативный историк, виги помогли спасти Великобританию от «опасных устремлений» радикалов8. В одной из своих последующих работ «Аристократия и народ: Британия, 1815–1865» (1979) Н.Гэш подчеркивает мысль о том, что виги своей политикой компромисса с буржуазией способствовали успешному удержанию аристократией и джентри традиционной политической власти и «сохранению почтительности со стороны других классов». Нельзя не согласиться с утверждением Н.Гэша, что во многом благодаря вигам британские лендлорды 103
признали «власть общественного мнения» и «большую ответственность по отношению к бедным», хотя и остались элитой, что свидетельствует об их способности к адаптации и о здравом смысле9. Таким образом, в работах Н.Гэша выделяется, прежде всего, политическая преемственность идеологии, методов и программ вигов и либералов. По мнению этого историка, виги оказали благодатное воздействие на складывавшееся либеральное движение, передав ему свой огромный опыт парламентской борьбы и предупредив радикализацию этого движения. С такой точкой зрения можно согласиться, но это всего лишь одна сторона процесса. По нашему мнению, либералы не были просто прямыми наследниками вигов, они опирались уже на иные социальные силы, наиболее влиятельными из которых оказались крупная буржуазия и средние городские слои. Влияние этих элементов английского общества на либеральное движение было определяющим. Примечания 1
См.: Согрин В.В. и др. Современная историография Великобритании. М., 1991. С. 9. 2 См.: Gash N. Politics in the Age of Peel. A Study in the Technique of Parliamentary Representation. L., 1953. P. 77–82. 3 Gash N. Aristocracy and People: Britain 1815–1865. Cambridge (Mass.), 1979. P. 144–145. 4 Gash N. Reaction and Reconstruction in English Politics, 1832–1852. Oxford, 1965. P. 157. 5 Cм. Ibid. P. 162. 6 См. Ibid. 7 Ibid. P. 164. 8 Cм. Ibid. 9 См.: Gash N. Aristocracy and People... P. 8.
104
Д.В.Ильин (Владимирский государственный гуманитарный университет) Теория «разделения властей» в освещении английских просветителей второй половины XVIII века Одной из центральных проблем, находившихся в центре внимания просветителей, была проблема разработки принципов государственного устройства, которые должны были лежать в основе различных форм правления. Почти все просветители выделяли в качестве главного принципа, лежащего в основе конституционной монархии, демократической республики, смешанных форм правления, принцип разделения властей. Так известный просветитель Б.Мандевиль (1670–1733) полагал, что «в основе эффективного функционирования любого государства должно стать разделение властей на законодательную (парламент), исполнительную (правительство), судебную»1. Просветитель А.Фергюсон (1723–1816) писал: «мы не желаем втиснуть в рамки одного общественного устройства массы людей, способных составить несколько различных устройств, вверить в управление единого Сената дела, которые в условиях самостоятельного и разделенного правления дают возможность многим проявить свои способности»2. К законодательной ветви власти просветитель относил сенат, к исполнительной – народное собрание, к судебной – суды. Любая конституционная монархия, демократическая республика, по Фергюсону, может перейти в тиранию или анархию. Данный принцип (принцип разделения властей), по мнению просветителя, эффективен в деле предотвращения тирании или анархии. «Там, где власть суверена ограничивается наличием коллективного органа, любые другие установления для предотвращения тирании необязательны». В то же время если коллективный орган (народное собрание) будет стоять во главе не только исполнительной, но и судебной, законодательной власти, то демократия переродится в тиранию народа, толпы – в анархию. «Народное собрание в этом случае редко следует в своей деятельности им самим установленным правилам – то вводит, то отменяет законы, когда ему это выгодно», утверждал Фергюсон3. 105
Основным принципом, лежащим в основе любой конституционной монархии и республики, просветитель Д.Юм (1711–1775) считал принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Разобраться в особенностях формирования и в специфике функционирования этих властей позволяет нам «Идея совершенного государства» просветителя. В ней Юм утверждал необходимость передачи Сенату (по сути, правительству) всей полноты исполнительной власти в стране. По его мнению, Сенат обладает правом «объявлять войну, заключать мир, отдавать приказы, подчиненным ему ведомствам»4. Сенат из своей среды выбирает протектора-председателя (по сути премьерминистра), двух государственных секретарей (заместителей председателя правительства), совет по вопросам религии и науки (надзирает за духовенством и университетами – объединяет в себе функции министерства науки и образования и министерства духовного просвещения), совет по делам торговли, юридический совет (изучает вопросы усовершенствования гражданского права, надзирает за тюрьмами – осуществляет функции министерства юстиции), военный (осуществляет надзор за армией, милицией, отдает приказы генералам – исполняет функции министерств обороны и внутренних дел), адмиралтейство (прообраз министерства военно-морского флота). Руководство Сенатом осуществляет государственный совет, в который входят протектор и два государственных секретаря. Сенат является коллегиальным органом и несет коллективную деятельность за принятые им решения. Ни один совет не может, по мнению просветителя, принять решение самостоятельно, от своего имени, не получив санкцию протектора и двух государственных секретарей. Роль органов исполнительной власти в графствах Юм отдает магистратам. Магистраты из своей среды избирают главных должностных лиц графства и его столицы – мэра, шерифа и др. Законодательная власть в государстве, по мнению Юма, должна быть предоставлена «представителям графств, заседающих в столице». Местная законодательная власть принадлежит «представителям графств, заседающим на местах»5. Представители графств на местах ежегодно избираются фригольдерами с доходом в 20 фунтов в городах и владельцами домов с доходом в 500 фунтов в городских округах из своего числа. 106
Также ежегодно представители каждого графства из своей среды избирают голосованием одного представителя графства в качестве депутата – представителя графства в столице. Представители графства на местах путем голосования избирают магистратов, представители графств в столице избирают сенаторов6. Неограниченная власть представителей, магистратов и сенаторов в этом случае устраняется посредством хорошо отрегулированной демократии, дающей народу право ежегодных перевыборов представителей. В том случае, если представители не отвечают в своей политике интересам общества, избирают не тех сенаторов, магистратов, их можно не переизбрать. Также обеспечивается более равное представительство народа во власти, чем это было в Англии во второй половине XVIII века в условиях существования огромного количества «гнилых местечек». В то время, на которое пришлась деятельность Юма, многие в Англии полагали, что нецелесообразно народу доверять законодательную власть, так как народ представляет собой необразованную толпу, склонную к волнениям. Юм был согласен с тем, что многолюдные собрания представляют собой толпу, в которой «любая нелепость передается друг другу»7. Вместе с тем, просветитель считал, что если не собирать весь народ при обсуждении законопроектов, а собирать лишь представителей графств, выбранных из наиболее достойных, то эти представители (эта немногочисленная группа людей образованных, обладающих собственностью, смогут спокойно вести любое обсуждение и все недостатки будут устранены). По мнению просветителя, маловероятно, чтобы в этом случае что-нибудь кроме доводов разума могло овладеть всеми представителями при обсуждении законов. Выступая за раздел властей, Юм приветствовал независимость ветвей власти друг от друга, их самостоятельность в государствах со смешанной формой правления. Просветитель полагал, что «каждый конституционный орган должен иметь право на ограждение своих прерогатив от посягательств на них со стороны других ветвей власти»8. Английские просветители внесли большой вклад в разработку теории «разделения властей». Их идеи не потеряли своей актуальности и в настоящее время.
107
Примечания 1
Мандевиль Б. Взроптавший улей или мошенники, ставшие честными // Мандевиль Б. Басня о пчелах. М., 1974. С. 53. 2 Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. М., 2000. С. 111. 3 Там же. С. 113–114. 4 Юм Д. Идея совершенного государства // Юм Д. Соч. в 2-х тт. Т. 2. М., 1966. С. 784. 5 Там же. 6 Там же. 7 Там же. С. 791. 8 Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1965. С. 725.
Т.Н.Кожина (Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова) Религиозный вопрос в британской Индии в период раздела страны Религиозная ситуация в Индии всегда находится в центре внимания индологов, политологов, социологов второй половины ХХ века. Данный вопрос напрямую связан со становлением политических институтов Индии во время колониального периода, временем борьбы за независимость, формированием органов управления независимого федеративного государства. Оппозиция религиозных общин в Индии обозначается термином «коммунализм». По вопросу о взаимозаменяемости, замещении терминов «коммунализм» и «национализм» для периода первой половины ХХ века наблюдается поразительное единодушие исследователей различных методологических направлений. Проблема соотношения национализма и коммунализма в политической жизни Индии на разных этапах освободительного движения можно рассмотреть в нескольких аспектах. Так, французский исследователь Л.Дюмон, социальный антрополог, отмечает в своем труде, что конфликт между индусами и мусульманами, который привел к разделу страны, «соотносится с определенной политической формой («коммунализм»), гибридом режима религиозного господства и нации»1. При этом автор отмечает, что коммунализм в Индии это нечто похожее на нацио108
нализм, о нации заменены религиозными группами, которые выступают на политическом уровне. Американский исследователь М.Эдвардс также подчеркивает использование религиозных ценностей в политической мобилизации2. В отечественной индологии сложилось традиция рассматривать политическое противостояние двух религиозных общин на уровне борьбы партий Индийский национальный Конгресса и Мусульманской Лиги. Так, видный советский индолог А.М.Дьяков в качестве причин такого противоборства называл политику метрополии «разделяй и властвуй»3. Но с 60-х гг. появляется ряд исследований, где индологи рассматривают различные причины противостояния в Индии. Это вопросы социальной психологии, среди которых затрагиваются аспекты религиозно-кастовые различий и коммуналистского мировоззрения. ИНК рассматривалась не как партия в традиционном понимании этого слова, а как широкая коалиция различных политических сил, связанных одной целью. Но численное превосходство индусов в этой партии, тактика борьбы и симпатии некоторых лидеров ИНК к индусским националистическим группам и движениям, по мнению М.Эдвардса, давали повод усомниться в искренности заявлений. Как отмечает Л.Дюмон, «нет муста мусульманам в патриотизме, символом которого являются индуистские богини»4. Практика политической мобилизации ИНК оценивается западноевропейскими и американскими исследователями, как про-индуистски направленная, порождающая коммунализм. А.Л.Дюмон отметил даже, что «эта позиция отражала тенденцию идентифицировать индийскую нацию, прежде всего, с индуистами высших каст»5. Что касается мусульманской общины, исследователи часто приводят высказывания М.Джинны и резолюции Мусульманской Лиги относительно того, что мусульмане Индии не религиозное меньшинство, а нация, что невозможны демократия и федерация там, где мусульманское меньшинство будет всегда подавляться индуистским большинством. В целом, надо отметить, что исследователи чаще склоняются оценивать деятельность Лиги как более последовательную в вопросах представительства. По мнению И.М.Семашко, в этнических отношениях напряженность может быть устранена успешнее, но конфессиональные 109
ситуации чреваты осложнениями. «Конфессиональная дробность порождает ряд специфических предрассудков и предубеждений... например, стереотипное противопоставление всех традиционных индийских групп (индусов, джайнов, буддистов, сикхов) «чужеродным» группам (мусульманам, христианам, парсам)...»6. Довольно важной темой обсуждения являлась дискуссия о национальном языке. Еще в 1918 году М.Ганди в открытом письме говорил о межнациональном языке: «Хинди и только хинди, в санскритизированной форме или в форме урду может стать языком сношений между провинциями»7. Язык межнационального общения исследователями рассматривается как разделяющий религиозные общины фактор. В этой связи отмечается факт, что введением английского языка мусульман Индии пытаются приобщить к чужой религии. Индуисты довольно гибко адаптировались к колониальным изменениям. В целом, следует заметить, что, несмотря на интерес к организации так называемых лингвистических административных единиц после раздела Индии в 1947 году, в исследованиях отмечается, что принцип национальной автономии в Индии приживался очень трудно. Причинами этого называют этническую, кастовую, религиозную, социально-экономическую дробность страны. Примечания 1
Дюмон Л. Homo Hierarchicus: опыт описания системы каст / Пер., вступит. ст. Н.Г.Краснобайской. СПб.: Евразия, 2001. С. 254. 2 Edwardes M. The Last Years of British India. Cleavlend, 1963. 3 Дьяков А.М. Национальный вопрос и английский империализм в Индии. М., 1948. С. 254. 4 Дюмон Л. Homo Hierarchicus: опыт описания системы каст / Пер., вступит. ст. Н.Г.Краснобайской. СПб.: Евразия, 2001. С. 339. 5 Там же. С. 343. 6 Семашко И.М. Этнополитическая ситуация в Индии // Расы и народы. Ежегодник. Вып. 16. Москва, 1986. С. 142. 7 Brock P. Mahatma Gandhi as Linguistic Nationalist. Calcutta, 1995. Р. 17.
110
О.В.Королёва (Саратовский государственный университет им. Н.Г.Чернышевского) Пространство восточного города в восприятии английских путешественников в конце XVI – первой трети XVII вв. Феномен города играет важную роль в сознании человека. В записках английских путешественников конца XVI – первой трети XVII вв. восточный город выступает в роли того «чужого» пространства, где происходит встреча с «чужой» культурой. Исследование образа восточного города в восприятии первых англичан предоставляют возможность изучить процесс конструирования «чужого» пространства и глубже проникнуть в процессы описания «иной» действительности. Путешественник конструировал ментально-географическое пространство, в структуре которых главенствующие роли принадлежали знакам и символам определенного города, а также пространственным представлениям о нем1. Именно своей образно-символической стороной восточный город в записках путешественников занимает нас прежде всего, поскольку в образах они выражали свои надежды, опасения, иллюзии, свои ожидания от восточного города. Палитра образов восточного города чрезвычайно широка. Восточные страны в представлении англичан были населенными, а их города очень многолюдными. Образ восточного города с его узкими улицами и страшной толкотней на них был неотъемлемой частью образа Востока в представлении европейца. Мир, находящийся за пределами христианской ойкумены часто рисовался воображению европейца как модель лучшего мира. Великолепные восточные сады, наполненным всеми возможными чудесами: экзотическими плодами, цветами, журчащими струями фонтанов, то есть «всеми радостями, которые жаждет сердце человека», делали восточные города в представлении англичан настоящим «раем»2. Англичане, как бы им не было трудно, вынуждены были признать превосходство индийских садов перед английскими, уступавших по красоте местным3. Резиденция правителя, оборонительные сооружения вокруг которой превращали его в крепость и одновременно город в ми111
ниатюре, была главным смысловым ориентиром. Особенно наглядно это проявлялось в городах Могольской империи, которые должны были символизировать власть правителей. Путешественники восхищались великолепием и роскошью дворцовых построек, которые превосходили по размерам европейские, а их внешний вид свидетельствовал о «тонком архитектурном мастерстве художников»4. Величественный храм также был центром городской жизни и средоточием религиозных чувств местного населения, что нашло отражение в записках английских путешественников. Как и в Европе, храм располагался в самом сердце города и резко выделялся из массы городских строений своей высотой и внушительностью форм. Огромное впечатление на У.Финча произвела мечеть в Фатехпур-Сикри, которая сохранила свое великолепие, несмотря на то, что бывшая столица была разрушена5. По словам Т.Герберта, именно с возведения мечети Акбаром началось строительство столицы Фатехпур-Сикри6. Лишь после этого падишах обнес город стеной, построил дворец для себя и базар для торговли. Английские путешественники признавали важную роль и «языческих»7 храмов в жизни восточных жителей. Несмотря на то, что путешественники не могли спокойно созерцать «чудовищных божков»8, которые своим видом пугали их, великолепие и богатство пагод, японских храмов не оставили их равнодушными. «Системой жизнеобеспечения» восточного города были базары. Для английских путешественников они были источниками «безграничных» богатств и сокровищ9. Они, как магнит, притягивали их «лучшими полезными ископаемыми, великолепными драгоценными камнями», «ценными шелками и пряностями»10. Именно базары и рынки делали восточные города в восприятии путешественников похожими на «земной рай», где есть все необходимое и даже больше для жизни. Восточный город воспринимался ими как резиденция чиновников и больших господ, описанию которой отводилось куда больше места, чем быту ремесленников, торговцев и другому простому люду. Англичане предпочитали писать о роскоши, в которой жили восточные правители и знать, что подтверждало сложившийся стереотип о сказочно богатом Востоке. «Очень маленькие…, простые, сделанные из земли и покрытые соломой»11 112
дома простых горожан, которые, как оговаривались англичане, были на большей части Индии, уступали место в их описаниях великолепным, роскошным «позолоченным домам» знати12. Городское пространство представляется в таком случае ничем иным, как наслоением умозрительных объектов13. Представления путешественников о восточных городах являются отражением столкновения общепринятых представлений и предубеждений европейцев о восточных странах с тем, что первые англичане увидели там. Иногда на уровне путешественника часто выявляется обратный процесс – не отторжение, а идеализация «чужой» страны, превращение ее в свою «другую страну, пасторальную мечту, спасение от разочарований жизни»14. Кроме того, для первых англичан, путешествовавших к востоку от Персии, заморские города были не просто экзотическим местом и средоточием грёз. Они должны были заставить богатевшие слои английского общества поверить в прибыльность и перспективность вкладывать деньги в восточные экспедиции и основание факторий. Английских путешественников можно обвинять в пристрастности и стремлении реализовать свои амбиции при описании ими восточных городов. Однако исследование представлений англичан о восточном городе позволяет сделать вывод, что механизм восприятия «чужой» среды был более сложным. Даже если чтото шло в разрез с убеждениями англичан или настораживало их, они не всегда спешили рассматривать это как проявление чего-то плохого или отсталого. Примечания 1
Замятин Д. Мета-география: пространство образов и образы пространства. М., 2004. С. 214. 2 Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии. М., 1990. С. 139. 3 Sir Thomas Herbert’s travels in India… // Navigantium atque itinerantium bibliotheca, or, A compleat collection of voyages and travels… / Ed. by. Harris Jonh. Vol 1. London. 1705. P. 411. 4 A relation of a voyage to the Eastern Indis, observed by of Edward Terry... // Hakluytus posthumus, or, Purchas his Pilgrimes / Ed. by Samuel Purchas. Vol. 1. London, 1625. P. 1474. 5 Observations of William Finch... // Hakluytus posthumus, or, Purchas his Pilgrimes / Ed.by Samuel Purchas. Vol. 1. London, 1625. P. 428.
113
6
Sir Thomas Herbert’s travels in India… P. 417. В представлении англичан восточные жители делились на мусульман и «язычников». 8 Sir Thomas Herbert’s travels in India… P. 417. 9 Ibid. P. 415. 10 Ibidem. 11 The voyage of Mr Ralph Fitch… // The principall navigations, voyages, and discoveries of the English nation / Ed. by Richard Hakluyt. Vol. 2, London: By George Bishop and Ralph Newberie ..., 1589. P. 256, 258. 12 Ibid. P. 258. 13 Ямпольский М. О близком (Очерки немиметического зрения). М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 14. 14 Кулакова В. «Через Ла-Манш» Джулиана Бармса: образы Франции и Англии // Свое и Чужое в европейской культурной традиции: литература, язык, музыка. Сборник докладов участников научной конференции. Н. Новгород, 2000. С. 239–240. 7
М.Н.Краснова (Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова) Отношение философов к браку в древнем Риме в период империи Об отношении к браку в обществе не стоит судить только по действительности или брачно – семейному законодательству. Важно знать отношение к нему духовной элиты того времени. Среди них особо стоит выделить философов. Попробуем выделить отношение к браку представителей различных философских течений того времени. Следует отметить, что все философские школы императорского Рима имели греческие корни, равно, как и сами философы. По мнению киников, любовь – это вообще ошибка природы и «только подверженные ей несчастные люди сделали из Эрота бога»1. Неоплатоники и один из основателей этой школы Плотин (204–269 гг.н.э.) называют «материю первичным злом, с которой душа вступает в теле в пятнающую ее связь»2. Тело является лишь оболочкой, которую необходимо сбросить, чтобы причаститься к божественному, несовместимому с любовью к телу, к чувственным наслаждениям. В силу этого, все чувственные ощу114
щения позорны, а любовь и страсть должны всецело подавляться. Неоплатоники требовали полного аскетизма в жизни на земле. Человеческий идеал стоиков исходил из строгого дуализма между телом и душой. Стоик Эпиктет (50–130 гг.н.э.) проповедовал чистоту души, отстаивал равенство всех людей, отвергал государство, семью и брак. Эпиктет проповедовал стойкость во всем, тем более в отношениях с женщинами: «У другого красивая женщина, у тебя способность не жаждать женщины красивой»3. Стоицизм был самым распространенным философским течением в императорском Риме. Марк Туллий Цицерон (106–43 гг.до н.э.) разделял любовь между мужчиной и женщиной и отношения между супругами. Брак необходим для продолжения рода или как средство достижения каких-либо целей. В обычной любви между мужчиной и женщиной, в любви – страсти он видел абсолютную слабость духа, которую, по его словам, и сравнить не с чем4. Римской стоик – Луций Анней Сенека (кон. I в. до н.э. – 65 г. н.э.) выделяет разницу между любовными отношениями между мужчиной и женщиной и собственно браком. Брак, как таковой, он не отрицает. Брак – необходимое благо, однако природа человека, его пороки и слабости окутывают союз мужа и жены многочисленными недостатками. В ряду философских воззрений, следует отметить философов – моралистов: Плутарха (46–119 гг. н.э.) и Лукиана (120–190 гг. н.э.). Браки, в которых муж вынужден терпеть дурную и бессердечную жену из-за корыстных соображений или ради полового удовлетворения – «незаконны» и поддельны и далеки от любви. Встречаются утверждения, говорящие, что любовь к женщине недостойна настоящего мужчины, как недостойно наслаждение ею – «нечто пошлое и неблагородное»5. Интересно мнение Плутарха по поводу неравных браков, в которых жена играет главенствующую роль, в силу своего состояния. «Богатство этой женщины заключает в себе опасность для юноши… Было бы большей удачей, если бы, женившись на простой и скромных достатков женщине, он сохранил бы преобладание в этом союзе, как вино в смешении с водой»6. По сему, благоразумные люди сами отбрасывают излишнее богатство жен, как бы подстригая крылья, порождающие пустое тщеславие, а то и позволяющие улететь. 115
В понимании Лукиана, брак – изначальное необходимое благо, подчиненное законам, установленным природой: «достигнув должного возраста, мужчины сочетались браком с женщинами и становились отцами благородных детей»7. Тем самым, брак изобретен, как средство для продолжения рода. Вопросы семьи и брака занимали большое место в трудах римских и греческих философов. Но их отношение к браку не было однозначным. С одной стороны, их рассуждения доходили до женоненавистничества и неприятия брака; с другой стороны, они осознавали необходимость брака, но лишь как средства. Говоря о философских воззрениях на супружество, не стоит забывать и о христианстве, однако это требует отдельного освещения. Примечания 1
Блох И. История проституции. СПб., 1994. С. 367. Блох И. История проституции. СПб., 1994. С. 369. 3 Беседы Эпиктета. IV. I. (21). 4 Цицерон. Тускуланские беседы. IV. XXXII. (68). 5 Плутарх. Об Эроте. 4. 6 Плутарх. Об Эроте. 7. 7 Лукиан. Две любви. 20. 2
И.В.Крючков (Ставропольский государственный университет) «Средняя Европа» в геополитических взглядах Э.Бенеша в 1920-е годы Э.Бенеш в годы войны являлся непримиримым противником Австро-Венгрии. Для него империя Габсбургов: «…во всей своей политике и социальной структуре являлась средневековым государством, будучи во власти пяти сил, чисто средневекового характера: династии, армии, аристократической бюрократии, церковной высшей бюрократии, а отчасти также высших финансовых кругов»1. Э.Бенеш постоянно сравнивает Австро-Венгрию и Германия, их кроме средневекового характера имперской власти объединяли милитаризм и антидемократический характер, что способствовало созданию тесного военно-политического союза между Габсбургами и Гогенцоллернами. Период с 1860 по 116
1917 гг., когда Австро-Венгрия развивала основы конституционализма и демократии, для Э.Бенеша всего лишь прикрытие абсолютизма и не более того. В противовес средневекового мракобесия Габсбургов он выдвигал Чехию, которую Э.Бенеш наделял всеми достоинствами, которые ее выгодно отличали от империи Габсбургов. Они заключались в приверженности чехов идеалам гусизма, основанных на гуманизме и индивидуализме. Ярким воплощением этих идей стал Я.Коменский. Э.Бенеш отмечал исключительный характер чешских земель в рамках Дунайской империи, что не позволило чехам потерять свою национальную идентичность и занять достойное место в политической и экономической жизни империи Габсбургов. «Перед войной у нас было перепроизводство интеллигенции, сильное финансовое и экономическое процветание, сильное духовное влияние на окружающую среду, а особенно на некоторые славянские народы», – отмечал Э.Бенеш2. Все это позволяло Э.Бенешу сделать вывод, что чехи находились вне бюрократической системы Австро-Венгрии. Э.Бенеш не сомневается в закономерности того, что чехи изменили своему династическому долгу, поддержав антигабсбургские силы в Европе. По мнению Э.Бенеша только чехи из всех славян Дунайской империи имели весомый политический авторитет с которыми вынуждены были считаться правящие круги Австро-Венгрии3. Это был естественный результат национального развития чехов, которые пережили духовную революцию и осознали невозможность дальнейшего нахождения в составе антидемократического и милитаристского государства. По его мнению, чехи испытывали отвращение и озлобление по отношению к Австро-Венгрии. В тоже время Э.Бенеш признает, что «…невозможно себе представить развал Австро-Венгрии, вне мировой войны…»4. Э.Бенеш рассуждал о причинах долгого подчинения славян немецкому миру. Это объяснялось отсталостью славян по сравнению с немцами, которые пришли на территорию Римской империи, впитав основные достижения римской цивилизации. Славяне расселились на территориях, которые либо не входили в состав Римской империи или находились на периферии античного мира. Однако постепенно ситуация стала исправляться, славяне добиваются существенных успехов и прежде всего в экономике. 117
Большое влияние, на взгляд Э.Бенеша на славян, оказывали западные демократии. Все это давало возможность славянам избавиться от подчинения германским династиям. Особую неприязнь Э.Бенеш традиционно проявлял по отношению к Венгрии, которая у него вызывала больше презрения по сравнению с австрийской половиной империи. При описании событий в дуалистической Венгрии Э.Бенеш использует такие эпитеты как «венгерская грубость», «несдержанный антиславянский шовинизм», «венгерское чванство», «барское презрение ко всему славянскому» и т.д. Поэтому Э.Бенеш призвал не допустить к власти в Подкарпатской Руси венгров, всячески содействую национальному возрождению русин. В противном случае венгры ассимилируют русин5. Для Э.Бенеша война Антанты и Четверного союза, это борьба сил демократии и гуманизма, выступивших, пусть даже неосознанно на первых порах, в защиту малых народов и доктриной пангерманизма, представлявшей угрозу для всей демократической Европы. Э.Бенеш видел логичное завершение первой мировой войны в создании независимого Чехословацкого государство, основанного на единстве чехов и словаков. Все разговоры о возможности занятия чешского престола представителем дома Романовых он считал не серьезным политиканством, потерпевшим окончательный крах в 1917 г. Вопрос об отношении к России очень волновал Э.Бенеша, как и Т.Масарика. Он постоянно отмечал, что чехи любили русский народ и великую русскую культуру, но у них всегда вызывала страх средневековая империя Романовых, основанная на угнетении малых народов и ставившая свои имперские интересы выше интересов славянского мира. В вину царизму, Э.Бенеш ставит неуступчивость в польском вопросе, панславизм, нежелание активно содействовать созданию чехословацких воинских частей в 1915–1917 гг. на территории России и ряд других факторов. В тоже время Э.Бенеш прекрасно понимал, что вся архитектура стабильности в Центрально-Восточной Европе была невозможна без России, но России демократической. Э.Бенеш довольно высоко оценивал значение Версальского договора для будущего малых народов Европы и мира, хотя он признавал, что «право народов на самоопределение» в Версале 118
было не реализовано до конца. Его очень беспокоили ревизионистские настроения в Германии и в Венгрии, возникшие сразу после подписания мирных договоров. Ответом на это должен был стать союз Югославии, Румынии, Чехословакии, Польши и России. Поэтому он на Версальской конференции поддерживал все планы по максимальному территориальному расширению славянских государств и Румынии, поэтому в конфликте Югославии и Италии изза Далмации Э.Бенеш решительно поддерживал Белград. Одним из последствий Версаля являлось появление на территории ЧСР многочисленного немецкого и венгерского меньшинства. Это обстоятельство оказывало огромное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Чехословакии в 20–30-е гг. Чешская политическая элита традиционно в межвоенный период проявляла недоверие к немецкому и венгерскому меньшинству страны, что вызывало жесткую критику со стороны многих политических сил в ЧСР и за ее пределами. Э.Бенеш стремился оправдать жесткий политический курс по отношению к немцам и венграм. Примечания 1
Бенеш Э. Речи и статьи. Вып. I. Прага, 1925. С. 155. Бенеш Э. Речи и статьи. Вып. I. Прага, 1925. С. 164–165. 3 Бенеш Э. Чешский народ и война против Австро-Венгрии // Čechoslovak. 1916. №76. 4 Бенеш Э. Речи и статьи. Вып. I. Прага, 1925. С. 154. 5 Бенеш Э. Речь о подкарпатской проблеме. Прага, 1934. С. 40. 2
Н.Д.Крючкова (Ставропольский государственный университет) Концепции национальной идентичности в политических представлениях финской элиты В историографии проблем нации и национализма обычно выделяются две концепции нации: этнополитическая и этнокультурная. Принято считать, что этнополитическая концепция свойственна государствам, имеющим развитые гражданские и политические традиции и институты, то есть западноевропейским странам, тогда как восточно- и центральноевропейские страны 119
скорее воплощают этнокультурную модель нации. Никто из исследователей, конечно же, не отрицает того факта, что в большинстве случаев в создании нации использовались оба принципа, но само по себе выделение «политической» и «культурной» наций говорит о поиске приоритетного принципа формирования национальной идентичности. Зачастую такой основной принцип выделить достаточно сложно, поскольку на разных этапах национального строительства и этнокультурная, и этнополитическая доминанты могли быть решающими. В Финляндии формирование нации началось в годы, когда эта территория вошла в состав Российской империи, чему немало способствовала российская политика, направленная на уменьшение шведского влияния. Возникновение фенноманского движения, пропагандирующего развитие народного финского языка и обычаев, шло в русле романтической традиции и одновременно было реакцией на господствующее положение шведов и шведского языка в обществе. Полнокровную основу этнокультурному принципу строительства нации дала публикация Э.Ленротом в 1835 г. «Калевалы», эпоса, ставшего символом нации. Он являл собой свидетельство аутентичности финской культуры, уходящей корнями вглубь веков. Впоследствии историки-фенноманы, как например Юрьё-Коскинен, создавали свою концепцию истории Финляндии, согласно которой шведская эпоха представляла собой перерыв в национальном развитии финнов, перерыв, который закончился лишь в период российского владычества, когда Финляндия созрела как национальное сообщество и развилась до уровня государства. Идея национального единения Финляндии была четко сформулирована лидером фенноманов, профессором Й.В.Снельманом: «Мы уже не шведы, русскими стать не можем, так будем же финнами». Он проповедовал принцип, что лишь культура воплощает «национальный дух», что она должна стоять над законами и документами. Программа Снельмана, направленная на переход общества на финский язык и проводимая под лозунгом «Одна нация – один язык!», являла собой свидетельство прогресса национализма. Об этом же говорило создание студенческих объединений, организованных по провинциям, которые занимались проблемами народного просвещения, начиная с 1840-х гг. Студенты участ120
вовали в организации библиотек, лекций, народных праздников, народных училищ. После раскола фенноманской партии идею нации, основанной на языке и культуре, пропагандировала старофинская партия. Вторую концепцию нации – этнополитическую – можно усмотреть в попытках политико-юридического оформления Финляндии. Впервые она появилась в памфлетной войне между И.Вассером и А.И.Арвидссоном по вопросу о том, является ли Финляндия особым государством или провинцией Российской империи. Развивалась договорная теория происхождения Финляндского государства. До 80-х гг. XIX в. государственноправовая конструкция национального существования Финляндии не привлекала к себе внимание. Ситуация изменилась, когда проявились централизаторские устремления в политике России по отношению к другим регионам империи, и финны начали всерьез опасаться российских инициатив в Финляндии. В 80–90-е гг. появились работы Л.Мехелина, Р.Германсона, Ю.Вуолле-Апиала, которые с отдельными нюансами отстаивали теорию особого конституционного государства, находящегося в реальной унии с Россией. Эту концепцию поддерживало прежде всего шведоязычное население страны, понимающее под нацией некий политический организм, конгломерат людей, живущих с общего согласия и по общим законам, под которыми подразумевались конституции Швеции 1772 и 1789 гг. Национальное единство страны шведоманы не могли сформировать на основе языкового вопроса, равно как и на основе социальной политики. Понятия «легализм», «конституция», «закон» и «право» встречались в дискурсе сторонников данной концепции повсюду как символ и девиз. Однако политический национализм шведоманов не предполагал достижение представительного правления, равных гражданских прав и т.д. Они делали акцент на сохранении элитарного положения шведоязычного населения. Классическая политическая концепция строительства нации была характерна скорее для небольшого либерального течения Финляндии. Вызывают интерес принципы национального объединения, распространенные в партии младофиннов, выделившейся из рядов фенноманов в конце 80-х гг. XIX в., которые сочетали как 121
этнокультурные, так и этнополитические доминанты. С одной стороны, младофинны признавали активную роль языка и народной культуры в формировании нации, с другой – общие законы и гражданские институты. Ужесточение российской политики в Финляндии актуализировало проблему национальной мобилизации. Проводимая политика не была русификаторской в смысле аккультурации или ассимиляции, это были скорее унификаторские административные практики, угрожающие автономии Финляндии, в силу чего на первый план вышел именно политико-юридический аспект формирования нации. Постепенно он начал оказывать влияние на старофинскую партию, которая хотя и не отказалась от этнокультурных приоритетов, стала принимать в расчет законы и конституцию. К началу первой мировой войны концепции национального объединения уже не сводились так отчетливо к партийному признаку. Формировался некий общий взгляд на нацию, в котором были синтезированы различные взгляды на ее формирование.
О.Д.Куликова (Ярославский государственный университет им. П.Г.Демидова) Франция и США: от холодной войны к войне в Ираке Франция – страна, в которой очень сильно влияние общественного мнения на политическую жизнь. Особенно это чувствовалось в конце 1940-х – начале 1950-х годов, когда широкое распространение во французском обществе получила теория ангажированности, провозгласившая личную ответственность каждого человека за все, что происходит в мире. В этой связи интересен вопрос о распространении в то время во Франции антиамериканских настроений, которые оказали определенное влияние на внешнюю политику страны в период холодной войны. Причин неприязни к стране, которая способствовала освобождению Франции от оккупации, было несколько. И в качестве первой из них можно назвать мировоззренческие, культурные различия двух народов. Среди части французов бытовало мнение о 122
презрительном отношении американцев к европейцам. С другой стороны, сами французы свысока смотрели на «малокультурных» американцев. Историк И. Валль отмечал, что «простые» французы воспринимали Америку как «цивилизацию однообразия, где индивидуализм не имеет места», как страну без культуры, которая, конечно, достигла определенных технических высот, но зато не способна абстрактно мыслить; американцы убеждены в собственном превосходстве и «равнодушны к мудрости старого света, накопленного за его долгую историю»1. Известный французский философ Жан-Поль Сартр осуждал «конформизм американцев, их шкалу ценностей, их мифы и фальшивый оптимизм», попытки закрыть глаза на трагические стороны жизни2. Редакция влиятельной газеты «Монд» выражала те же чувства, отмечая, что не испытывает никакой симпатии к сталинскому режиму, но «еще сильнее ненавидит американскую цивилизацию»3. А.Верт анализирует причины антиамериканских настроений в своих трудах. По его мнению, повинна в них была политика США по отношению к Франции. Французам не нравилась, что Вашингтон настаивал на перевооружении Германии; их возмущало вмешательство Соединенных Штатов в дела французских колоний Марокко, Туниса и Индокитая, а так же «безрассудное поведение» американцев во время войны в Корее, которое снижало шансы на «урегулирование вопроса»: существовала опасность начала ядерной войны из-за Кореи. К тому же многие французы связывали мир в Корее с установлением мира в Индокитае, где шла колониальная война. Французов, добавляет А. Верт, оскорблял «раздраженный тон», часто применяемый правительством США в деловых переговорах с французским правительством; усиленное насаждение американских баз во Франции; взгляд американцев на Францию как на простой инструмент в руках Вашингтона в его «холодной войне» против Москвы4. Многие современники и историки считали, что для Франции 1948–1949 года стали «ужасными годами зависимости и бессилия» под американским диктатом. К вышесказанному можно добавить, что многих французов раздражало тотальное влияние не только в политической, экономической, социальной, но и в культурной сфере, которое оказывали Штаты на Францию: так называемый «кокаколониализм», засилье комиксов, голливудских 123
фильмов и других примеров массовой американской культуры. А по мере обострения политической борьбы в стране, США все больше ассоциировались с правой политикой и идеологией, а Советский Союз, соответственно, с левой. Многие французы в определенной степени переносили свои внутренние политические противоречия на отношение к этим странам. Антиамериканские настроения, царившие среди части французов, сделали из Франции очень «неподатливого» союзника Вашингтона в холодной войне. Эти настроения усиливались постепенно, по мере нарастания напряженности в мире, и их апогеем стали 1953–1954 года, когда французский парламент провалил договор о Европейском оборонительном сообществе (ЕОС). Даже сторонники атлантизма осуждали многие действия США, особенно, когда интересы Белого дома пересекались с интересами Парижа (как это было, скажем, в Индокитае). В этом смысле большинство французов оставались националистами. Следующий всплеск антиамериканских настроений приходится на войну во Вьетнаме. Французы еще ощущали свою вину перед своей бывшей колонией, и восприняли войну во Вьетнаме очень болезненно (напомним, тогда президент Ш. де Голль вывел Францию из военной организации НАТО). В начале XXI века серьезно осложнила отношения между Парижем и Вашингтоном война в Ираке. И опять, как и во время холодной войны, конфликт сопровождался всплеском антиамериканских настроений. Французы выступили резко против военных действий. Согласно опросам общественного мнения около 90% населения Франции в январе – марте 2003 года не одобряло военной интервенции США. Причем почти 50% французов считали основной причиной войны желание Вашингтона контролировать нефтяные ресурсы Ирака. Во Франции не поверили американским рассуждениям об установлении демократии и разоружении Ирака (только 3–4% французов посчитали эти доводы истинными причинами войны). И, наконец, почти половина опрошенных высказали мнение, что после войны ситуация в регионе значительно ухудшиться. Вообще же, согласно опросам 2003 года, 37% французов позиционировали себя как антиамериканисты5. В итоге президент Франции Жак Ширак выступил с критикой политики «навязывания» войны. Конечно, не только опросы об124
щественного мнения и акции протеста повлияли на позицию Парижа в данном вопросе. Сыграли свою роль и связи Франции со своими бывшими арабскими владениями, и наличие мощной мусульманской диаспоры (10% населения Франции), и конкуренция США и Франции в экономической области. Сказалось также и желание Франции играть более существенную роль в мировой политике, а не идти на поводу у Вашингтона (не даром же Ж.Ширак высказался за установление многополярного мира). Как видим, Франция и в начале XXI века все еще остается «неподатливым» союзником Соединенных Штатов, и, возможно, будет оставаться таковым и впредь. Примечания 1
Wall I. M. L’influence americaine sur la politique fraincaise. P., 1989. Р. 20. Полторацкая Н.И. Большое приключение благовоспитанной девицы. Книги воспоминаний Симоны де Бовуар. СПб., 1992. С. 151. 3 Chebel d’Appollonia A. Histoire politique des intellectuels en France. 1944– 1954. Bruxelles, 1991. T. 2. Р. 128. 4 Верт А. Франция 1940–1955. М., 1959. С. 488. 5 Опросы общественного мнения см.: www.bva.fr, www.csa-fr.com, www.ifop.fr. 2
Г.Ю.Магаков (Южный федеральный университет, г.Ростов-на-Дону) Церковная политика Джеймса I Стюарта 21 мая 1424 г. в истории Шотландии произошло знаменательное событие: вернувшийся на родину после семнадцатилетнего английского плена Джеймс Стюарт в соответствии с древней традицией был коронован в Сконе. Шотландские историки давно пришли к выводу о том, что царствование Джеймса I знаменует собой начало особой эпохи в истории средневековой Шотландии. По выражению Дж.Х.Бартона, «возвращение короля совершило реальную и практическую революцию» в шотландском государстве. Джеймс I вошел в историю в качестве короля-реформатора, стоявшего у истоков «золотого века шотландской независимости». Однако если конституционные и институциональные пре125
образования Джеймса I в светской сфере весьма широко освещены и глубоко изучены, то его политика в отношении церкви в значительной мере остается вне поля зрения современных исследователей. На протяжении XI–XIII вв. шотландскому духовенству пришлось отражать энергичные попытки подчинения своих епархий североанглийскому архиепископству Йоркскому. Пытаясь разрешить англо-шотландский церковный конфликт, папа Климент III 13 марта 1188 г. издал буллу «Cum universi», которая подчиняла шотландских епископов непосредственно власти апостольского престола Рима. Этот особый статус шотландских диоцезов был подтвержден постановлениями папы Целестина в 1192 г. и папы Иннокентия III в 1200 г. Процесс формирования единой шотландской церкви получил некоторое развитие после издания 19 мая 1225 г. буллы папы римского Гонория III о порядке созыва поместных соборов в Шотландии. Тем не менее, и в первой четверти XV в. в Шотландии сохранялась уникальная в своей парадоксальности ситуация существования церковной провинции, не имевшей церковной метрополии. Десять формально равных шотландских диоцезов организационно и дисциплинарно были очень слабо связаны между собой, и каждый из них напрямую подчинялся далекому Риму. Помимо них, епископство Гэллоуэй, расположенное на юго-западе Шотландии, входило в состав английского архиепископства Йоркского, а епископы Содорские, осуществлявшие церковную власть над кельтским населением Гебридских островов и западного побережья Хайленда, все еще подчинялись норвежскому архиепископству Тронхеймскому, хотя эти территории еще в 1266 г. вошли в состав владений шотландской короны. Шотландская церковь могла стать могучим союзником Джеймса I в его преобразовательской деятельности, однако для этого она сама остро нуждалась в преобразованиях. Уже первое постановление первого парламента, созванного Джеймсом I в 1424 г., «к чести Бога и святой церкви» гарантировало духовенству возможность «наслаждаться древними привилегиями и свободами» и неприкосновенность церковных имуществ угрозой применения «всех наказаний, которые могут последовать по законам духовным или мирским». Королевское покровительство церкви, однако, не было безусловным. Десятое 126
постановление парламента воспрещало представителям шотландского духовенства «отправляться лично или отправлять своих доверенных лиц к папскому престолу без испрашивания и обретения особого дозволения нашего господина короля». Поскольку вся деятельность шотландских иерархов, начиная с момента их назначения на высшие церковные посты в соответствии с буллой 1188 г. папы Климента III осуществлялись именно путем таких обращений в Рим, постольку это парламентское постановление по сути своей предполагало установление личного контроля шотландского монарха над шотландским епископатом. В еще более категоричной форме парламент 1424 г. подчинял королевской власти экстраординарные доходы предстоятелей шотландских диоцезов. Одиннадцатое постановление требовало, чтобы «ни один клирик королевства во времена грядущие не обретал никаких пенсионов от любых бенефициев, светских или религиозных, под угрозой их полной конфискации, кроме дарованных королевским величеством». Духовенству воспрещалось и получение «пенсионов, любым образом дарованных во времена прошедшие под угрозой названного выше наказания». Постановлениями парламента 1424 г. шотландские епископы выводились из под прямой юрисдикции главы римской католической церкви и объединялись под административно-финансовой властью шотландского монарха. Парламентские постановления 1425–1426 гг. свидетельствуют о последовательности курса церковной политики Джеймса I. Принципиальное же значение во взаимоотношениях шотландской короны и папского престола приобрел парламентский акт 1427 г., который потребовал от поместного собора шотландской церкви определить сроки рассмотрения дел и апелляций в церковных судах: папа римский Мартин V усмотрел в нем прямое покушение светской власти на независимость церковных органов. Епископ Глазго и канцлер Шотландии Джон Камерон, который нес формальную ответственность за принятие этого акта, был затребован в Рим для разбирательства и наказания. Поскольку король Джеймс запретил своему канцлеру покидать пределы государства, эти события явились поводом к началу десятилетнего конфликта. Его развитие вполне очевидно прослеживается как в содержании «Апологии», зачитанной от имени Джеймса I участ127
никам Базельского собора 18 июля 1433 г., так и в деятельности делегации шотландского духовенства, последовательно выступавшей в Базеле против «диктата пап». Гибель шотландского короля 21 февраля 1437 г. в результате заговора шотландских аристократов на время прекратила активное вмешательство светских властей в дела церкви в Шотландии. Однако законодательство 1424–1427 гг. не было отменено. Проблемы объединения церковной организации страны и подчинения церкви королевской власти Шотландии решались наследниками и потомками Джеймса I в совершенно иных исторических условиях, но с учетом его опыта и, зачастую, непосредственно на основе инициированных им законов. С.Г.Малкин (Самарский государственный педагогический университет) Военные дороги «цивилизации» Горной Шотландии в первой половине XVIII в. Почтовое сообщение служило, наверное, самым зримым показателем знакомства Лондона с Соединенным Королевством к началу XVIII в. Однако тот день, когда «эхо Бен-Невиса тоже будет потревожено, но не боевым рогом воинственного вождя клана, а почтовым рожком», для Горной Шотландии, и в первой половине XVIII в. продолжавшей оставаться краем «мятежа и беззакония» (поддержки претензий на британский престол дома изгнанных Стюартов), еще не настал1. Правительству предстояла большая работа по расширению географии законности и порядка (как это виделось из Лондона) в Горной Стране. Строительство военных дорог в умиротворении и «цивилизации» Горного Края приобрело особую важность, служа, наверное, самым наглядным проявлением британского присутствия в Горной Шотландии; по многим из этих дорог мимо фортов предполагалось пройти маршрутам почтовых карет. Однако насколько надежной и значимой фактически могла являться программа этой части военного строительства в Горной Шотландии? Осенью 1745 г. многим казалось маловероятным 128
скорое превращение военных дорог, по которым стремительно продвигалась «на Лондон» армия «младшего Претендента», в проезжие почтовые тракты. Итак, строительство военных дорог в Хайленде справедливо связывают с деятельностью, прежде всего, генерал-майора Дж. Уэйда, командующего всеми королевскими войсками в «Северной Британии» в 1725–1740 гг. «Если вы видели те пути прежде, чем их отстроили, всплесните руками и благословите генерала Уэйда» («Had you seen this roads before they were made, / You would lift up your hands and bless General Wade»),– гласила расхожая в свое время пословица, легендарно приписываемая майору У.Коулфилду, главному инспектору военных дорог в Горной Шотландии при генерале, и выбитая на стоявшем некогда вблизи форта Уильям обелиске в знак завершения строительства военной дороги от Инвернесса до Инверэри, практически через всю Горную Область2. Военные дороги, проложенные генералом в Горной Шотландии, имели два первоочередных назначения: сделать Горный Край доступным «красным мундирам» линейного строя, а так же связать в единую сеть сообщения и скорой военной помощи форты в Горной Стране, так как «…регулярные войска испытывают огромные трудности при столкновении с жителями горных районов… Горная Страна в Шотландии еще более недоступна при этом от недостатка дорог, мостов, сильных дождей… Они [горцы] привычны к перевалам, по которым пересекаются горы…»3. В действительности, из всех военных дорог в Горной Стране только дороги, проложенные между 1725 и 1737 гг. (402,336 км4) можно с полным основанием в соответствии с местной легендарной традицией именовать «дорогами Уэйда»5. Остальные «открывали» край под непосредственным руководством майора Коулфилда, продолжившего начинания генерала Уэйда в 1743 г. вплоть до своей кончины в 1767 г., увеличив общую протяженность дорожной сети на 1 257,5 км и демонстрируя таким образом преемственность в умиротворении Хайленда в рамках британского военного присутствия в крае в первой половине XVIII в. и далее6. В целом между крупнейшими мятежами якобитов в 1715 и 1745 гг. инженеры королевской армии в Шотландии успели связать сетью военных дорог в Горной Стране все форты, отстроен129
ные в это же время, вплетая при этом новые пути сообщения в общую дорожную систему Шотландии и всего Соединенного Королевства7. Тем не менее, эффективность военных дорог еще подлежала проверке на прочность. И вот здесь обнаруживаются серьезные противоречия. С одной стороны, как уже говорили, первыми, воспользовавшимися преимуществами военных дорог в Горной Стране в полной мере, были сторонники принца Карла Эдуарда Стюарта, «младшего Претендента» на британский престол8. С другой стороны, военное командование в Шотландии продолжило строительство военных дорог в Хайленде и лейтенант– полковник Д.Уотсон, генерал-квартирмейстер королевской армии в «Северной Британии» в 1740–1750-е гг., в сотрудничестве с военным инженером и картографом У. Роем даже составил в 1747– 1755 гг. «карту Шотландии герцога Камберленда», основанную, между прочим, главным образом на военном исследовании этой части Соединенного Королевства при подготовке к дальнейшему военному строительству, прежде всего, в Горной Стране9. Так как же объяснить явное противоречие между внешним провалом программы военного строительства в Горной Шотландии в ходе восстания якобитов в 1745–1746 гг., и ее возобновлением сразу же после подавления мятежа сторонников изгнанных Стюартов? Дело, представляется, заключается в том, что «провал» действительно был только «внешним». Эффективность военных дорог дважды подвергалась проверке на прочность: в мятежные 1719-й и 1745–1746 гг. Несмотря на значительную разницу в масштабах восстаний, оба мятежа были подавлены с опорой на военные дороги генерала Уэйда10. И хотя последние, на что часто указывают, действительно способствовали продвижению армии якобитов на юг летом – осенью 1745 г., не стоит забывать, что эти же военные дороги и расквартированные в Горной Стране гарнизоны фортов впервые ставили королевскую армию с горцами на значительно более общие, нежели когда–либо прежде, основания военного присутствия в крае11. Борьба в 1715–1716 гг. и 1745–1746 гг. шла, во многом, за одни и те же коммуникации12, но к середине XVIII в., несомненно, на более выгодных для армии Ганноверов условиях. 130
За тридцать (1715–1745 гг.) лет британского военного присутствия в Горной Шотландии тактика высоких военных чинов в крае стала понятной и ясной стратегией, приведшей к окончательной победе над армией якобитов 16 апреля 1746 г. под Каллоденом. Удивляться стоит не только тому, каких успехов добился принц Карл Эдуард Стюарт к осени 1745 г., но и тому, какой сокрушительный разгром он после этого потерпел. Примечания Скотт В. Эдинбургская темница // Собр. соч. в 8 т. М., 1990. Т. 5. С. 8. Chambers R. Domestic Annals of Scotland. From the Revolution to the Rebellion of 1745. Vol. III. Edinburgh and London, 1861. P. 562. 3 Wade G. Report, &c., relating to the Highlands, December 10, 1724 // Historical Papers relating to the Jacobite Period 1699–1750. Vol. I / Ed. by J. Allardyce. Aberdeen, 1895. P. 139–140. 4 Burt E. Letters from a Gentleman in the North of Scotland to His Friend in London. With an Introduction by R. Jamieson. Vol. I–II. Edinburgh, 1876. P. 285. 5 Особое внимание на необходимость подобного разграничения обращает в комментариях к материалам архитектурных раскопок военных дорог в Горной Стране, например, Дж.Р.Куртис: Roads and Bridges in the Scottish Highlands: the route between Dunkeld and Inverness, 1725–1925 / By G. R. Curtis // Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland. 1978–1980. Vol. 110. P. 475–476. 6 Ibid. P. 482–495; Notes of Antiquities in Loch Alsh and Kintail / By T. Wallace // Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland. 1896–1897. Vol. 31. P. 86– 89. 7 Archaeology on a Great Post Road / By A. Graham // Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland. 1962–1963. Vol. 96. P. 318–347. 8 Например: Tabraham C. Fortress Highlands. The Military Response to the Jacobite Risings // Inverness Field Club. Lectures 2002–2003 // http://www.invernessfieldclub.btinternet.co.uk/ lectures/2002–03/march.htm 9 Black J. Culloden and the 45’. London, 1990. P. 189; Kanken D. R. Notices of Major-General William Roy, from the Parish Registers of Carluke and other sources // Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland. 1870–1872. Vol. 9. P. 562– 566. 10 Kingsford C. L. The Highland Forts in the 'Forty-Five // English Historical Review, Vol. 37, No. 147 (Jul., 1922). P. 361–382. 11 Упорство, с каким горцы армии Чарлза Эдуарда Стюарта безуспешно пытались в течение двух месяцев овладеть фортом Уильям, – наглядное тому подтверждение: Reports on the Siege of Fort William. March and April, 1746 // Ascanius, or the Young Adventurer. London, 1746. P. 85–100. 12 Например: Map to Illustrate the Rising of the 1715; Map to Illustrate the Rising of the 1745 // Johnston T. B., Robertson J. A. Historical Geography of the Clans of Scotland. Edinburgh and London, 1899 // http://www.electricscotland.com/webclans/geog/index.htm. 2
131
Д.Е.Мартынов (Казанский государственный университет им. В.И.Ульянова-Ленина) К рассмотрению термина «гражданское общество» в контексте современного обществоведения Китая Термин «гражданское общество» широко применяется западными синологами и исследователями политической истории Китая у себя на родине. Однако различия между первоначальным значением данного термина (задаваемым западной цивилизацией) и его интерпретациям исключительно велики. Использование западных категорий для осмысления фактов китайской истории оправданно лишь в том случае, если бы ход всемирной истории следовал неким общим законам. Современное западное обществознание оперирует идеалом «гражданского общества», основанным на универсальном концепте прав человека; естественно, что эти категории рассматриваются как универсальные, несмотря на то, что исходят в основе своей из христианской системы ценностей. Интеллектуальный мир Китая до сих пор серьёзно не рассматривал ни одного из этих вопросов, поэтому в академических аудиториях Китая термин «гражданское общество» используется для анализа прошлого этой страны1. Главной тенденцией в развитии китайской идеологии ХХ в. стало то, что сменяющие друг друга у кормила власти китайские элиты неизменно заявляли, что целью развития страны является Великое единение (кит. Да тун 大同; нем. Gemeinschaft), управляемое универсальными стандартами «принципа» (ли 理) и «этики» (даодэ 道德), независимое от непредсказуемых и неопределимых побуждений конкурирующих между собой индивидов. Когда современные китайские идеологи провозгласили первичность свободы, плюрализма и открытости, они заявили, что эти ценности – совместимы с «этикой» и «принципом», и по этой причине частная собственность не приведёт к экономическому неравенству, а демократия не будет страдать от «махинаций политиканов». Таким образом, идейная конкуренция не привела к
132
слому тотального морально-интеллектуального регулирования общества в целом, унаследованного от конфуцианства. Хотя китайская интеллигенция увлечена идеей «управления при помощи закона» (и фа 以法), её представители совершенно отчётливо идентифицировали законность с «правосудием», понимаемым абсолютно. Законность в современном Китае отождествляется с тезисом: «самый дурной закон – тоже закон» (э фа – е фа 恶法也法)2. Этот тезис восходит к конфуцианской максиме: «Когда не занимаешь соответствующего поста, не помышляй и о соответствующих ему делах управления» (不在其位，不謀其政)3. В основе данной парадигмы лежит традиционное различие между «обывателем» и «культурным человеком». Интеллигенция воспринимается как воплощённая совесть общества, её статус основывается на внедрённой традицией вере в упорядочивающую роль государства4. Агентом политического усовершенствования являются не обыватель, чьи интересы не выходят за пределы обогащения, а только беспорочный «сверхчеловек» (цзюнь-цзы 君子), готовый вести за собой общество, или, по крайней мере, близкий к его «нервным центрам» (по выражению Ду Вэй-мина)5. Традиционное обозначение для рядовых членов общества – минь (民) не является этически нейтральным. На первый план здесь выносится нравственное предпочтение «людям Неба» (тянь минь 天民), которые действуют как «глаза и уши» Неба, поддерживая просвещённую элиту (она первой познала Дао 道), также они сдерживают нравственно ущербные массы, выступая в качестве барьера между ней и элитой6. В современном Китае «гражданское общество» рассматривается как пока ещё недостижимый идеал, утопическое Gemeinschaft, свободное от «эгоизма», в котором отношения характеризуются «искренностью». В этом обществе не будет «рамок, ограничивающих индивидуальные желания» (шу фу 受敷), не будет «эксплуатации» (бо сюэ 剥削), не будет любых видов конфликта или отчуждения (гэ хэ 隔合), не будет любых форм «идеологиче133
ской разделённости» (фэнь юнь 分允). Это и будет Да тун (大同) – Великое Единение. Это понятие обозначает позитивную во всех отношениях взаимозависимость, включающую решение всех доктринальных различий (хуй тун 会同) и полное стирание противоречий между личностью и мирозданием (тянь жэнь хэ и 天人合一)7. В гармоническом обществе граждане договариваются не только о процедурах урегулирования споров, но также и о вопросах глобального права и любых общественных несправедливостей (жэнь тун цы синь, синь тун цы ли 人同此心，心同此理). Учитывая столь утопическую ретро- и перспективу, для китайцев оказалось сложным перевести на свой язык понятие «политическая культура». Главный термин, описывающий поведение человека вне круга семьи – гун дэ (公德, «общие моральные принципы», «гражданские добродетели», «нормы поведения в обществе», «чувство справедливости», «заслуги и добродетели»), обозначает также абсолютную этику. Сходную коннотацию имеет термин «гражданское общество»: гунминь шэхуй (公民社会). Примечания 1
Metzger Thomas A. Escape from Predicament. N.Y.: Columbia Univ. Press, 1977. Р. 14. 2 Иероглиф э имеет выраженно негативную коннотацию. Основные значения «порок, недостаток, недуг, рана, хворь, оплошность, моча и кал, экскременты». 3 Конфуций. Беседы и суждения. Изд. 2-е. СПб., 2001. С. 280. 4 Metzger Thomas A. Modern Chinese Utopianism and the Western Concept of the Civil Society // 郭廷以先生九秩誕辰紀念論文集 = Papers Commemorating the Ninetieth Birthday of Prof. Kuo Ting-yee. Taipei: Institute of Modern History, Academia Sinica, 1995. Vol. 2. P. 302. 5 Ду Вэй-мин (杜维明). Жуцзя ди саньци фачжань дэ цяньцзин вэньти 儒學第三期發展的前景問題 = Reflections on the Dawning of the Third Period in the Development of Confucian Learning. Тайбэй: Ляньцзин чубань шие гунсы, 1989. P. 179. 6 Metzger Thomas A. Modern Chinese Utopianism. P. 294–96. 7 Metzger Thomas A. An Historical Perspective on Mainland China's Current Ideological Crisis // Proceedings of the Seventh Sino-American Conference on Mainland China. Taipei, 1978. IV:2:1. IV:2:17.
134
Е.М.Мягкова, М.С.Ловцова (Тамбовский государственный университет им. Г.Р.Державина) Театр классицизма и формирование политической культуры французского общества в XVII в. С развитием этнографии, социологии, антропологии и их плодотворного взаимодействия в комплексе гуманитарных дисциплин современности основное внимание в научных исследованиях стало концентрироваться на культурно-историческом своеобразии человека. Объектом изучения становится частная жизнь людей, повседневность. Для ее реконструкции используется не характеристика фактических событий и деятельности выдающихся личностей, анализу подлежат нравственные нормы, ценности, обычаи. Особое внимание при этом обращается на факт отличия не только образа жизни в разные эпохи, но и самого способа мыслить и чувствовать. Отношение индивида к самому себе, к миру, модель предпочитаемого жизненного поведения изменялись в процессе исторического развития. В условиях становления определенного типа правоотношений самоорганизация внутренней душевной жизни, управление чувствами, желаниями и аффектами оказывается первоочередной задачей. На протяжении столетий у разных народов эта задача решалась далеко не одинаково. Настоящий сюжет находится в русле одного из новейших направлений – культуральной истории. От других методов исследования культуры она отличается ориентацией на современную культуру (что требует исторической ретроспективы); интересом к микроуровню отдельных культурных событий, авторов и текстов в их отношении друг к другу (что сочетается с интересом к теории); вниманием к политической власти и к тому, как культура создает формы власти, воплощает ее интересы и ей сопротивляется (что не исключает другие, менее политизированные интересы и методы). Действительно, множество культурных форм «незаметно» вовлечены в отношения власти, а сама эта замаскированность порождена конъюнктурными интересами, подлежащими интерпретации. На развитие искусства XVII в. повлияла богатая событиями и напряженная атмосфера эпохи. Перегруппировка социальных сил 135
повлекла за собой изменения в политической системе (абсолютизм) и, как следствие, преобразования в культурной области (нормативная эстетика). Основополагающим здесь явилось воспринятое французами из Возрождения «открытие человека». Идеал личности, воспетой гуманистами, получил свое теоретическое оформление в рационалистической философии Р.Декарта. Осознание того, что принцип развития находит в «человеческой природе» свое обоснование и объяснение, дало возможность мыслителям Нового времени видеть в культуре средство исправления пороков и недостатков современного общества. Государство играло при этом большую роль – поощряло развитие прежде всего театрального искусства, которое как нельзя лучше выступало проводником его интересов (классицизм) через утверждение главных нравственных категорий. Назначение трагедии как высокого жанра, наделенного экстраординарными воспитательными функциями, – воплотить модель идеального человека, образец для подражания. Так, П.Корнель в «Горации» показывает внутренний мир двух женщин – Камиллы и Сабины. Одна руководствуется разумными правилами, другая напротив, остается во власти порывов чувств, где эмоции служат импульсом к действиям. Поскольку страдания, которые вызваны страстями, приводят, по мнению автора, к гибели, Камилла оказывается жертвой праведного гнева своего брата. Сабина же получает счастье в жизни, так как сумела не потерять силы духа в тяжелой для нее ситуации и руководствоваться разумом. Умение правильно распорядиться свободой воли позволяет ей обособиться от «вредных» качеств души – зависти, страха, гнева. Сюжет трагедии Ж.Расина «Федра» равно построен на противопоставлении чувств и разума. В центре конфликта – любовь царицы Федры к своему пасынку Ипполиту. Сила и слабость человека, преступная страсть и одновременно сознание своей вины предстают здесь в крайней форме. С одной стороны, царь Тесей, общепризнанный герой, чья жизнь, впрочем, полна пороков. На его совести много загубленных судеб, он подвержен «дурным страстям». Слабость характера сделала его супругу Федру мстительной и мелочной. Страх разоблачения толкнул ее на клевету и завершился позорным признанием. С другой стороны, – Ипполит, прямая им противоположность. В поведении он руководствуется 136
исключительно нравственными установками. Долг, почтительность, уважение к отцу для него стоят превыше всего; даже по отношению к мачехе он настроен миролюбиво. В образе его возлюбленной Арикии – царевны из афинского рода, воплощен необузданный дух, твердость. Тесей запретил ей вступать в брак, дабы пресечь восстановление убитой им династии. Ипполит для нее прежде всего человек, которого можно ценить за благородные качества. Омытые жертвенностью и страданием, их взаимные чувства возвышенны и чисты. Драматурги XVII в. рисуют цельные, благородные натуры, показывая их противостояние натиску злых, эгоистических страстей. Человеку, по замыслу П.Корнеля и Ж.Расина, должны быть присущи стойкость, верность своему долгу, понимание объективной предопределенности всего происходящего, способность к самоанализу; испытания он должен преодолевать, опираясь на волю и разум. Е.О.Науменкова (Башкирский государственный университет, г.Уфа) Конфликт между консервативной и либеральной партиями парламента вокруг парламентской реформы 1884 года Одним из основных аспектов реформы о праве избирательного голоса 1884 г. стал острый конфликт между консервативной и либеральной партиями. В феврале 1884 г. лидер либералов Гладстон предложил палате общин законопроект, по которому предполагалось расширить электорат за счет предоставления права избирательного голоса сельскохозяйственным рабочим, что значительно расширило бы электорат, так как по действовавшему закону правом избирательного голоса пользовались только городские жители. Тори, в принципе не возражали, но с тем условием, что одновременно будет произведено перераспределение избирательных округов. Однако премьер-министр Гладстон отказался пойти навстречу оппонентам1. Тогда консерваторы начали добиваться одновременного уравнения округов. Вместе с тем, тори надеялись использовать неудачи либералов во внешней политике и добиться отставки прави137
тельства, а, придя к власти самим принять билль о расширении избирательных прав, как это произошло в 1867 г.2 В конце концов, споры перешли в острый конфликт. Премьерминистр провел свой билль через нижнюю палату, однако лорды, настроенные преимущественно консервативно забаллотировали новый законопроект. На осенней сессии парламента премьер-министр Гластон вновь внес билль о реформировании избирательной системы на рассмотрение в парламент. К этому времени, понимая безвыходность ситуации, лидер либералов был готов идти на уступки консерваторам. Премьер-министр ясно дал понять оппозиции, что правительство готово теперь же сообщить главные основания предполагаемых изменений в распределении избирательных участков. Это открывало путь для компромисса с верхней палатой3. С этого времени начинаются переговоры между консерваторами и либералами об урегулировании конфликта. Многие российские дореволюционные историки отмечают роль королевы Виктории в решении конфликта. Так королева отправила партийным лидерам письма, в которых предлагала лидеру консерваторов маркизу Солсбери и лидеру либералов Гладстону путем приватной беседы решить конфликт. После нескольких встреч основные вопросы перераспределения были решены4. В ведущей газете «Таймс» был полностью описан процесс достижения понимания. Газета писала: «правительство получило заверения, что лидеры консерваторов до второго чтения закона о расширении избирательных прав, выразили желание обсудить билль о перераспределении с правительством. В то же время тори предложили Гладстону соответствующую гарантию, что билль о реформировании избирательной системы пропустят в палате лордов, как только билль о перераспределении, принятый обеими партиями, будет выработан5. Девятнадцатого ноября в дружественной обстановке основные пункты перераспределения предложенные правительством были обсуждены и поддержаны оппозиционными лидерами6. Желая провести билль о расширении избирательных прав виги были вынуждены идти на значительные уступки консерваторам. В связи с этим, лидеры либеральной партии уверяли рядовых членов, что вигам следует поступиться своим мнением в вопросе 138
перераспределения ввиду того огромного преимущества, которое партия получит от билля о предоставления избирательных прав7. Этот план, что стоит пойти на уступки по перераспределению, чтобы добиться расширение избирательных прав стал важнейшим курсом либеральной партии на ноябрь 1884 г. Таким образом, можно сделать вывод, что либералы извлекли урок из ситуации 1866 г. Так, по словам либерала Милнера: «было бы абсурдным подвергать «кораблекрушению» весь план избирательной реформы, чтобы позволить тори провести более радикальный билль»8. Таким образом, на приватных беседах были выработаны следующие основные положения перераспределения: Во-первых, населенные пункты с населением менее 15 000 человек лишались места в парламенте. Во-вторых, все города с населением до 50 000 тысяч человек будут представлены не более чем одним членом каждый. Таким образом, право голоса должны были получить около двух миллионов домовладельцев в графствах. Также был утвержден принцип «один округ – один голос» (а не два, как планировалось ранее)9. Представляется убедительным точка зрения видного российского историка Л.Е.Кертмана, что битва «пэры против народа» была выиграна, главным образом, консерваторами. Их главный успех заключался в том, что либералы согласились с требованиями тори, чтобы в сельской местности каждый избирательный округ избирал одного члена парламента. Они (консерваторы – Е.Н.) не без основания рассчитывали, что во многих таких округах местные землевладельцы смогут легко провести своего (консервативного) кандидата. Если же округ посылал бы двух членов парламента, вернее всего проходил бы один консерватор и один либерал10. Таким образом, путем долгих переговоров и взаимных уступок консерваторы и либералы смогли найти такой срединный путь, который устраивал обе стороны. Выполнение условий компромисса увеличило число избирателей на 1 млн. 700 тыс. человек. Примечания 1
Узнародов И.М. Великий реформатор Уильям Гладстон // Викторианцы. Столпы британской политики XIX века. Ростов-на-Дону, 1996. С. 131. 2 Jones A. The Politics of Reform 1884. Cambridge, 1972. P. 173. 3 Annual Register for 1884. L., 1885. P. 235.
139
4 Кареев Н. История Западной Европы в новое время. СПб., 1910. Т. 6. C. 214. Мижуев Л.Г. Политическая история Англии в XIX веке. СПб., 1908. C. 262. 5 The Times. 18 November 1884. P. 5. 6 MacMillan A.H. British Party Politics. 1852–1886. L., 1998. P. 235. 7 Hansard Parliamentary Debates, 3-d series. Vol. 293. C. 1240. 8 Jones A. The Politics of Reform 1884. Cambridge, 1972. P. 215. 9 Менщиков И.С. Британские премьер-министры XIX века. Курган, 2006. С. 177; Айзенштат М.П. Британия нового времени. Политическая история. М., 2007. С. 152. 10 Кертман Л.И. Джозеф Чемберлен и сыновья. М., 1990. С. 155.
О.О.Николаева (Тюменский государственный университет) Дневник леди Маргарет Хоби 1599–1605 гг. Дневники занимают важное положение среди источников позднего средневековья – раннего нового времени. Они позволяют понять радикальные изменения роли человека в обществе и в мире вообще. Эти качества дневниковых повествований давно привлекали внимание историков. Однако особый вид дневников, принадлежавших женщинам, стал вызывать интерес исследователей относительно недавно1. Предметом нашего исследования избран дневник леди Маргарет Хоби (1571–1633). Маргарет Хоби – дочь богатого землевладельца Артура Дакинса (1517–1592). Она получила воспитание и образование в семье пуританина Генри Гастингса, графа Хантингтона. Несмотря на приверженность пуританству и религиозные убеждения, Маргарет Хоби была замужем три раза. Однако ни в одном из браков у нее не было детей2. Известно, что Маргарет Хоби пользовалась влиятельным положением в обществе, что определялось ее статусом и землевладельческими правами. Первые записи Маргарет Хоби стала вести в поместье Хакнес, в Йоркшире. Без сомнения, ее дневник может считаться одним из первых дневников женщины в Англии XVI в. Самой примечательной чертой ее записей стало отражение внутренней жизни и дисциплины пуританской женщины3. Дневниковые записи не были регулярными, побудительными мотивами к их продолжению или возобновлению были заметные внешние события, или 140
глубокие переживания. В одном случае записи начинаются с описания домашнего быта, а в другом проявляется интерес к публичной жизни местного сообщества. Даже тогда, когда записи касаются светских событий, или моментов личных переживаний Маргарет Хоби, по большей части сохраняется стиль ее языка, зависящий от приоритетов и риторических норм ее пуританизма4. Дневник леди Маргарет Хоби был найден в 20-е гг. XX в. среди рукописей Британского музея, транскрибирован, отредактирован, и издан в 1930. Но об истории дневника ничего неизвестно. Выявлен лишь тот факт, что дневник был куплен опекунами музея у семьи Сиденхам, которая получила его по наследству от семьи Хоби5. Вместе с тем, дневник леди Маргарет Хоби сохранил отчеты о своей религиозной деятельности, в том числе запись молитв, медитаций и чтений. Дневник сосредотачивался на ее духовных богослужениях в повседневной жизни. Следует отметить, что в записях присутствуют замечания о чтении библейских книг, например, «Книги мучеников» Дж.Фокса6. Таким образом, религия являлась для леди Маргарет Хоби не только верой в Бога и ритуальное поклонение ему, но и определенный стиль жизни. В дневнике леди Маргарет Хоби находит отражения, с одной стороны, ее духовная жизнь, с другой стороны детальный распорядок домашних дел, например, управление имуществом во время отсутствия мужа, увлечение музыкой, садоводство и предоставление медицинских консультаций7. Кроме того, дневник леди Маргарет Хоби отразил уровень жизни городских жителей Англии XVI в., их занятия, культурный досуг, участие в судебных заседаниях и посещение церкви8. Достоверность дневниковых записей Маргарет Хоби определяется непосредственной реакцией на происходящее, ежедневными пометками, тщательным датированием. Текст может оцениваться с позиции приоритетов и ценностей жизни английской женщины XVI в. Порой сочинение леди Маргарет Хоби дает повод к жестким заключениям: «её жизнь, как представляется, состояла из ничего, лишь работа и требования пуританской праведности являлись основными функциями дневника»9. Возможно и другое суждение: дневник леди Маргарет Хоби несет ощущение некой спокойности, гармоничности и бытия, му141
зыкальности, подобный мелодии классики, которую легко и приятно слушать10. Наконец, что дневник леди Маргарет Хоби может восприниматься как «автобиография», как ретроспективный прозаический рассказ, созданный реальным человеком в прошлом. Такая автобиография создает уникальную возможность заглянуть в жизнь английской женщины XVI в. и узнать о том, как они фиксировали и представляли свой опыт11. В целом, можно заключить, что дневник леди Маргарет Хоби является одним из самых ранних женских эго-документов, относящихся к началу XVII в. Ее дневник стал тем женским «писанием для себя», которое способно пролить свет на социальные изменения Англии позднего средневековья – раннего нового времени. Примечания 1
О дневниках, принадлежавших женщинам Англии XVI в. написано немало. Seelig S. Autobiography and gender in early modern literature: Reading women’s lives, 1600–1680. Cambridge: Cambridge University Press, 2006; Laurence A. Women in England 1500–1760. A social history. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1994. В России же привлекали внимание дневники английских женщин XVI в. таких исследователей, как Пушникова Т., Пушкарева Н.Л., Суприянович А.Г. 2 Slack P. Hoby, Margaret (1571–1633) / Oxford Dictionary of National Biography // [Режим доступа]: http://www.oxforddnb.com/view/article/37555 [2004]. 3 Moody J. The Private life of an Elizabethan Lady Margaret Hoby 1599–1605. Gloucestershire: Sutton Publishing Limited, 1998. P. 3. 4 Lobban P. Reading Practice: Cetralian Hermeneutics and the `Problem Text`. Altitude. Vol. 1. 2001 // [Режим доступа]: http://www.api-network.com/cdihin/altitude. 5 Diary of Lady Margaret Hoby, 1599–1605 / Ed. Dackins Hoby, May Maeds. S.L., 1930. P. 9. 6 Slack P. Hoby, Margaret (1571–1633) / Oxford Dictionary of National Biographyт // [Режим доступа]: http://www.oxforddnb.com/view/article/37555 [2004]. 7 Lobban P. Reading Practice: Cetralian Hermeneutics and the `Problem Text`. Altitude. Vol. 1. 2001 // [Режим доступа]: http://www.api-network.com/cdihin/altitude. 8 Ibid. 9 Ibid. 10 Belsey C. The Subject of Tragedy. Idenity and Difference in renaissance Drama. L.; N.Y.: Methuen, 1985. P. 13. 11 Moody J. The Private life of an Elizabethan Lady Margaret Hoby 1599–1605. Gloucestershire: Sutton Publishing Limited, 1998. P. 3.
142
Б.В.Петелин (Череповецкий государственный университет) Якоб Кайзер: политик в тени Аденауэра По мнению немецких политологов, одной из ярких личностей первой половины ХХ века в германской истории, несомненно, предстает Якоб Кайзер. Для российского читателя он малоизвестен, несмотря на изданные в последние годы учебные пособия по истории Германии. Так, в трехтомнике «История Германии»1 о Кайзере не сказано ни слова, хотя составителями названы куда менее значимые деятели. Первый бундесканцлер Конрад Аденауэр, разумеется, политик из другого ряда, в издании упоминается около тридцати раз, но Якоб Кайзер, стоявший у истоков создания ХДС – ни разу. Действительно, популярный политик оказался в «тени Аденауэра». Кайзер родился 8 февраля 1888 г. в небольшом городке Хаммельбург (Нижняя Саксония) в многодетной семье переплетчика. В последствии и сам он овладел этим мастерством и работал в цехе своего отца. От отца Якоб унаследовал интерес к общественной работе: участию в различных комитетах по защите прав мелких предпринимателей, виноделов, крестьян. С 1912 г. Кайзер активный участник христианского профсоюзного движения. В годы Первой мировой войны был на фронте, получил тяжелое ранение. В 1915–1920 гг., вместе с другими деятелями католической Партии центра принял активное участие в создании «межконфессиональной христианско-социальной народной партии». Из этих попыток ничего не вышло. Но Кайзер не затерялся. В 20-е гг. он вошел в руководство христианских профсоюзов, был заместителем председателя Партии центра в Рейнской провинции. В марте 1933 г. Кайзер становился депутатом рейхстага от Партии Центра. Главной партией стала НСДАП. В Германии начался двенадцатилетний период гитлеровской диктатуры. Кайзер никогда не тяготел к национал-социализму. Новый режим не принял, но какое-то время у него, как и у многих оппозиционных политиков, были иллюзии противодействия нацизму демократическими средствами, но они быстро исчезли. Кайзер не эмигрировал, остался в Германии. В отличие от Аденауэра, кото143
рый «пережидал» нацистский режим в своем родном поместье, Кайзер становится активным участником Сопротивления. В конце войны он буквально чудом избежал расправы. Крушение гитлеровской диктатуры означало становление новой Германии. Якоб Кайзер был среди тех, кого по праву в ХДС называют «демократами первого часа»2. Идея создания межконфессиональной христианской партии была выстрадана не одним Кайзером. Как справедливо отметил Франк Бёш, ХДС была «дитем оккупационного времени». Но если Аденауэр уже пришел в созданный христианскими демократами союз в Кельне, то Кайзер создавал партию в Берлине. Именно здесь она была названа как «Христианско-демократический союз Германии» (CDUD). В воззвании от 26 июня 1945 г. ко всем немцам говорилось: «После тяжелейшей катастрофы, которая произошла с нашей страной, Христианский демократический союз Германии обращается с большой любовью к немецкому народу объединить все христианские, демократические и социальные силы к сотрудничеству и строительству новой Родины». Первыми председателями ХДС в Восточной Германии стали Андреас Гермес и Вальтер Шрайбер. На тот момент Кайзер был избран заместителем председателя. Создатели ХДС в Берлине рассчитывали на общее руководство в партии. Главный вопрос, который стал причиной разногласий между руководством берлинской ХДС и христианскими политиками в западных оккупационных зонах, прежде всего, Аденауэром и его окружением (в начале февраля 1946 г. Аденауэр был избран председателем ХДС английской оккупационной зоны) – это вопрос о единстве Германии. Среди христианских демократов наиболее последовательным политиком в достижении единства страны был Якоб Кайзер. В декабре 1945 г. он становится председателем восточной ХДС («Ost-CDU»). Ему пришлось действовать в сложных условиях. С самого начала оккупационного режима отношения между СВАГ и ХДС приобрели конфронтационный характер. Для советских властей христианская партия представлялась «буржуазной», «реакционной», стремящейся «уйти от ответственности за поддержку Гитлера и сохранить определенные экономические и политические возможности для возрождения немецкого империализма». 144
В СВАГ посчитали что, Кайзер является слишком самостоятельной фигурой. Он не только занимался организационной работой, но и выдвинул ряд привлекательных идей, которые шли вразрез с намеченным курсом на переход Восточной Германии к советской модели социализма. Речь шла о т.н. концепции «моста», которым должна стать единая Германия, связывая между собой Запад и Восток. Второе, это «христианский социализм», что должно было лечь в социально-экономическую основу новой Германии. Популярность этих идеи была велика. Отметим, что в той или иной мере они нашли воплощение в истории ФРГ. Аденауэр не разделял концепции «моста». Более того, будучи опытным политиком (в этом отношении, Кайзер уступал «рейнскому лису». Аденауэр в 20-е гг., до прихода нацистов к власти, был бургомистром Кельна и занимал прочные позиции в Партии центра), он раньше других понял, что раскол Германии неминуем, а значит можно пожертвовать частью немецких земель и единством в рядах ХДС. Во второй половине 1947 г. СВАГ организовала кампанию по «свержению Кайзера». Для большей компрометации Управлением пропаганды была развернута пропагандистская акция «Кайзер – враг единства Германии», что было явной ложью. Линия Кайзера на не признание Потсдамский соглашений, прежде всего, восточногерманской границы, заявил полковник С.Тюльпанов, направлена на «развязывание новой войны, которая будет означать только гибель Германии». Чрезмерная опека советскими военными властями ХДС помогла Аденауэру отбить «имперские амбиции» основателей ХДС в Берлине. Можно говорить о том, что восточногерманский ХДС оказался между Аденауэром и СВАГ. Нельзя не учитывать и личных амбиций будущего канцлера, а также тех конфессиональных реалий, что были характерны для Германии. На западе – преобладали католики, на северо-востоке – протестанты. Аденауэр, как один из руководителей партии Центра, истинно верующий католик, располагал полным доверием церковных кругов Рейнской провинции. Протестантский восток его мало интересовал. Но, отгородившись от восточногерманского ХДС, Аденауэр тем самым обрек союз на выживание в условиях все большего обособ-
145
ления этой части Германии от Запада и встраивании его в советскую систему3. 19 декабря 1947 г. СВАГ отстранила Кайзера от руководства восточногерманским ХДС. Кайзер не смирился. 28–29 декабря 1947 г. в Восточном Берлине состоялось рабочее заседание руководства ХДС/ХСС. Основным пунктом заседания было обсуждение положения ХДС в советской зоне. Поддержать Кайзера приехали многие авторитетные деятели из западных зон. Но Аденауэр на это совещание не прибыл. Он, как пишет историк М.Рихтер, «дистанцировался от «Ost-CDU». Аденауэр уже не раз говорил о «соглашательской политике» Кайзера с советскими властями, чего на самом деле не было, но ослабляло позиции конкурента. Кайзер в 1950 г. создал из бывших членов восточной ХДС организацию «ХДС в изгнании» («Exil-CDU»). Кайзеровский союз сохранил свою организационную самостоятельность, несмотря на то, что его члены являлись одновременно членами ХДС ФРГ. Сам Якоб Кайзер в первом правительственном кабинете Аденауэра получил пост министра по общегерманским вопросам, а также был избран заместителем председателя ХДС, то есть Аденауэра. Можно посчитать, что карьера удалась. Но вот что говорили осведомленные политики: «Аденауэр использует Кайзера для отдельных политических поручений и иногда с ним советуется, но в общем серьезно с ним не считается. Кайзера используют, главным образом, для целей пропаганды, как «жертву коммунистического террора». В 1957 г., после тяжелой травмы, Кайзер был вынужден оставить активную политическую деятельность. 7 мая 1961 г. он скончался. В книге «Противники Аденауэра. Споры вокруг единства»4 Якоб Кайзер, а не Курт Шумахер, о котором тоже есть статья в этом сборнике, идет первым. Данный факт, на наш взгляд, весьма показателен в контексте изложенных выше размышлений. Примечания 1
История Германии: В 3 т. Кемерово, 2005. См.: Christliche Demokraten der ersten Stunde. Bonn, 1966. S. 175–210. 3 См.: Петелин Б.В. Конрад Аденауэр – патриарх германской политики // ННИ. 2006. № 3. С. 142–169. 4 Противники Аденауэра. Споры вокруг единства. Bonn, 1991. S. 30–52. 2
146
О.А.Покудов (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Из истории контрибуционных платежей Германии 26 февраля 1871 года в Версале между Францией и Германской империей был заключен прелиминарный мир. Германия получала 5 млрд. франков контрибуционных выплат1. 10 мая мирный договор был подписан во Франкфурте. Контрибуционные выплаты являются дискуссионной проблемой в исторической литературе. Немецкие ученые экономисты и историки, публицисты такие как Г.Блум, К.Лампрехт, М.Вирт, Р.Майер2, Л.Бамбергер, А.Зетбеер3 рассмотрели отдельные проблемы контрибуции. Интерес представляет работа немецкого исследователя Э.Хюбнера, в которой приводит данные по использованию средств поступивших из Франции4. Современных ученых Германии в большей степени интересует роль этих денег в процессе индустриализации государства возникшего в центре Европы. Российские и советские ученые анализировали отдельные аспекты французских контрибуционных выплат. Ф.А.Ротштейн, рассмотрел дипломатическую борьбу по поводу контрибуционных выплат, ввел в оборот новые документы по истории франкогерманских соглашений5. Проблема определения суммы контрибуционных выплат в отечественной исторической литературе остается неизученной. Нет ответа на вопросы: из чего исходил канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк, выдвигая денежные требования к Франции, как сложилась ситуация «выколачивания» денежных средств из французского народа и было ли это «выколачивание», какими идеями руководствовался Бисмарк, требуя от французов таких денег, ведь до этой войны ни кто не мог потребовать столько, сколько заполучил канцлер Германии и его правительство и др. После поражения под Седаном во французском правительстве все больше стали нарастать капитулянтские настроения, а в Германии наоборот – настроения победоносного окончания войны. С этого момента начинается дипломатическая борьба за определение суммы репарационных выплат. 14 сентября 1871 года на за147
седании правительства Пруссии впервые был поставлен вопрос об определении репарационных выплат6. Большую роль в определении репарационных выплат сыграло заявление О.Бисмарка, прозвучавшее 4 октября 1870 года на заседании правительства, о необходимости учета при определении репараций тех потери, которые понесла не только Пруссия, но и Северогерманские государства. О.Бисмарка активно поддерживал О.Кампгаузен, заявившего в октябре о необходимости вложения капитальных средств в Эльзас и Лотарингию, восстановление промышленности в Саарском районе и Рейнской области7. Прусский министр финансов О.Кампгаузен старался оправдать «исторически» и «политически» суммы, затребованные от Франции. На заседании правительства 16 декабря 1870 года, рассматривая вопрос о требованиях репарации, в своей речи он заявил о необходимости вспомнить и те выплаты, которые были произведены Кенигсбергом и Бранденбургом в начале XIX столетия, в 1807–1815 гг. во время войн с Наполеоном8. Для определения репарационных требований историк М.Дункер, руководитель прусского архива, использовал исторические факты о выплате контрибуций, наложенных на Пруссию по Тильзитскому миру. Кенигсберг заплатил 1,3 млн. талеров, а Бранденбург 1,9 млн. талеров. Он предложил наложить выплаты на Францию в размере 2–3 млн. талеров, только исходя из тех старых выплат, которые были осуществлены в войне 1807–1813 гг.9. В середине декабря О.Кампгаузеном было предложено создать комиссию из 7 министерских чиновников во главе О.Верманном для выработки размера репараций. Комиссия должна была учесть все расходы, которые понесли Пруссия и государства северогерманского союза10. Немецкая газета «Провинциал-корреспонденц», рассматривая исчисление запрашиваемых контрибуций заявляла, что для возмещения разрушений на территории Германии в районах Эльзаса и Лотарингии, подвергшихся обстрелам как со стороны французских войск так и со стороны немецкой артиллерии, необходимо свыше 57 млн. франков11. На заседании рейхстага при обсуждении вопроса о средствах выделяемых на восстановление новых германских территорий О.Бисмарк говорил, что сумма в 57 млн. франков самый необходимый минимум. В январе 1871 года к вопросу о репарациях в прусском прави148
тельстве отнеслись с еще большим вниманием. О.Кампгаузен на заседании правительства № 279 от 3 февраля 1871 года доложил об огромных военных расходах, понесенных Пруссией, которые составили 215 млн. талеров, а к 20 марту, по его мнению, расходы должны были составить еще больше и увеличатся примерно на 50–60 млн. талеров. Тем самым Франция, по мнению правительства Пруссии, должна оплатить такие расходы в размере 75 млн. талеров, 30 млн. из которых причитались Пруссии и 40 млн. государствам Северогерманского союза12. 8 февраля состоялось заседание государственного министерства, на котором встал вопрос об уплате контрибуции Франции. О.Кампгаузен на основании исследований комиссии, озвучил сумму в размере 1021 млн. талеров, что как раз и соответствовало тем денежным требованиям, которые истребовала Германия. Это примерно составило около 4 млрд. франков по тем соотношениям стоимости франка и немецкого талера13. Перед заключением перемирия 18 февраля после длительного обсуждения в правительстве было решено потребовать с Франции, по предложению рейхскомиссара Эльзаса и Лотарингии Кюльветтера, 5,7 млрд. франков. О.Бисмарк определил цену войны для Франции в размере 6 млрд. франков14. Французское правительство во главе с Тьером не соглашалось с такой огромной суммой. В беседе с Бисмарком Тьер заявил что французам война стоила примерно 1,5 франков, но при этом Бисмарк стоял на своем, считая что Франция должна войти в положение Германии и выплатить причитающие деньги в размере 6 млрд. По мнению М.Буша, 25 февраля в кабинете О.Бисмарка стали говорить о скором вмешательстве Англии в процесс переговоров, и, в конце концов, сумма была снижена до 5 млрд. франков15. Официальная газета «Провинциал-корреспонденц» заявляла, что правительство, истребовав сумму в размере 5 млрд. франков, правильно оценило экономический потенциал Франции. Франция не из собственных средств погасила долг Германии, она смогла выплатить его с участием финансов других стран. При этом корреспондент замечает, что немецкое правительство для облегчения положения Франции в ходе переговоров шло на уступки, не доводя проигравшую страну до полного финансового краха16. Об этом говорил и корреспондент «Вестника Европы», считая что 149
французские чиновники участвующие в заключение мира, вполне понимали что немецкое правительство вело себя «далеко не заносчиво» и Л.Тьер, и Ж.Фавр были признательны германскому руководству17. В «Корреспонденции» из Берлина журнала «Вестник Европы» давалось пояснение той значительной контрибуции, которую пришлось выплачивать проигравшей стороне и считалось, что Франция не сможет оправиться от финансовых потрясений пока Эльзас и Лотарингия не сольются с Германией и та не построит крепости на западной границе18. Идея выплаты контрибуции в выступлениях и в литературе продолжает вызывать вопросы и требует дополнительного изучения. Примечания 1
Friedens-Präliminarien zwischen dem Deutschen Reich und Frankreich. ["Versailler Präliminarfrieden"] Vom 26. Febr. 1871. Reichs-Gesetzblatt 1871. S. 215–222. 2 Friedens-Vertrag zwischen dem Deutschen Reich und Frankreich. ["Frankfurter Friedensvertrag"]. Vom 10. Mai 1871. Reichs-Gesetzblatt 1871. S. 223–244. 3 Blum H. Das erste Vierteljahrhundert das deutschen reich. 1896; Лампрехт К. История Германского народа. М., 1893. Т. 3; Wirt M. Geschichte der Handelskrisen. Frankfurt. М., 1890; Meyer R. Politische Gründer und Corruption in Deutschland. Leipzig, 1877. S. 204. 4 Soetbeer A. Die Fünf Milliarden. Berlin. 1874; Bamberger L. Die Fünf Milliarden. Berlin, 1873. 5 Hübner E. Die deutsche Wirtschaftskrisis von 1873. Berlin, 1905. S. 141. 6 Ротштейн Ф.А. Из истории прусско-германской империи. М.; Л., 1948. С. 240. 7 Acta Borussiaca. Die Protokolle des Preußischen Staatsministeriums 1817– 1934/38. Olms-Weidmann. Hildesheim-Zürich-New York, 2004. S. 198–199. 8 Ibid. S. 202. 9 Ibid. S. 214. 10 Ibid. S. 212–213. 11 Acta Borussiaca. Die Protokolle des Preußischen Staatsministeriums 1817– 1934/38.Olms-Weidmann. Hildesheim-Zürich-New Zork, 2004. 12 Acta Borussiaca. Die Protokolle des Preußischen Staatsministeriums 1817– 1934/38.Olms-Weidmann. Hildesheim-Zürich-New Zork, 2004. S. 224–225. 13 Ibid. S. 222. 14 Ibid. S. 224–225. 15 Ibid. S. 227–228. 16 Busch M. Graf Bismarck und seine Leute. Während des Krieges mit Frankreich. Ltipzig. 1889. S. 626–628.
150
17
«Provincial-Korrespondenz». №. 37; 10. September. 1873. «Вестник Европы». №8. 1872. С. 829. 19 «Вестник Европы». №10. 1873. С. 868. 18
А.В.Прокопьева (Тюменский государственный университет) Внешнеполитические факторы, обусловившие начало Танзимата в Османской империи (отечественная историография) Реформаторские мероприятия, вошедшие в историю Турции под названием Танзимат, начались в Османской империи в 1839 г. с провозглашения Гюльханейского хатт-и шерифа. По мнению Н.А.Дулиной, реформы, предпринятые султанским правительством, были подготовлены внутренним развитием страны, однако толчком к их началу явились внешние факторы1. Большинство исследователей считают, что одним из факторов, способствовавших проведению реформ, было резкое усиление освободительной борьбы нетурецких народов империи2. Покорённые народы Османской империи страдали от бесправия. Они пользовались поддержкой некоторых великих держав, в первую очередь России, которые традиционно выступали защитниками христиан на Ближнем Востоке и Балканах, побуждая Порту к переменам в их пользу3. Исследователи подчёркивают, что преобразования, проведённые султанами Селимом III (1789–1807) и Махмудом II (1808– 1839), не смогли создать сильное централизованное государство, что серьёзно ослабило международные позиции Османской империи4. В первой половине XIX в. всё более явственно проявлялось отставание государства в экономическом и культурном развитии от населения Западной Европы5. Османская империя потерпела поражение в войнах с Россией в 1806–1812 гг. и 1828– 1829 гг. В 1821 г. началась национально-освободительная борьба греческого народа против турецкого господства, завершившаяся в 1830 г. провозглашением независимости Греции. Реформам Танзимата предшествовал мятеж египетского наместника Мухаммеда Али (1831–1841 гг.), создавший серьёзную угрозу турецкому владычеству на арабских землях. Для усмире151
ния непокорного вассала Османская империя вынуждена была прибегнуть к помощи европейских держав. А.Д.Новичев отмечает, что последствия турецко-египетского конфликта показали всю тяжесть политического и военного положения Турции и то, насколько усилилась её зависимость от европейских держав6. Западноевропейские державы рассматривали Османскую империю как рынок сбыта своих товаров и источник сырья. В 1838 г. с Англией был заключён неравноправный торговый договор7. Он касался торговли на территории Османской империи и закрепил режим капитуляций, сложившийся в предшествующий период. Исследователи подчёркивают, что договор 1838 г., приведший к ликвидации системы государственных монополий и принудительных закупок, одновременно увеличил экономическую зависимость Турции от иностранных держав и способствовал её превращению в полуколонию8. Н.А.Дулина отмечает, что договор 1838 г. может рассматриваться как непосредственный предшественник реформ Танзимата. Он отражал уровень развития экономической мысли будущих реформаторов и способствовал созданию объективных условий для развития капиталистического уклада9. В этот период в Европе сложилось представление о внутренней слабости Османской империи, которую называли «больным человеком», находившимся на краю гибели. По мнению Н.А.Дулиной, это обманчивое представление обостряло противоречия европейских держав на Ближнем Востоке, так как порождало иллюзии о скором распаде государства и усиливало борьбу держав за экономическое подчинение империи и территориальный раздел «османского наследства»10. В такой обстановке передовые представители правящих кругов пришли к мысли о необходимости ускорить объявление новых реформ. Они рассчитывали добиться этим доверия европейских держав, избежать их вмешательства во внутренние дела Турции11. И.Е.Петросян и Ю.А.Петросян подчёркивают, что одним из основных мотивов, побудивших правительство к проведению реформ, было стремление сохранить политическое единство империи и власть османского султана над покорёнными нетурецкими народами12.
152
По мнению И.Е.Петросян, движущей силой и опорой реформ Танзимата стали представители новой прослойки бюрократии, которая возникла в результате преобразований Селима III и Махмуда II. Европейское образование и пребывание за границей формировали взгляды будущих реформаторов, позволяли изучать государственное устройство и политическую жизнь европейских стран13. Поэтому образцом для создания военных, административно-правовых и культурных институтов стали страны Западной Европы14. Таким образом, исследователи считают внешнеполитический фактор одним из важнейших обстоятельств, способствовавших подготовке и провозглашению Танзимата в Османской империи. Примечания 1
Дулина Н.А. Танзимат и Мустафа Решид-паша. М.: Наука, 1984. С. 6. Петросян И.Е., Петросян Ю.А. К вопросу о движущих силах реформаторского и конституционного движения в Османской империи (некоторые процессы социальной трансформации) // Тюркологический сборник. 1979. М.: Наука, 1985. С. 117. 3 Фадеева И.Л. Официальные доктрины в идеологии и политике Османской империи. Османизм – панисламизм (XIX – начало XX в.). М.: Наука, 1985. С. 35. 4 Еремеев Д.Е., Мейер М.С. История Турции в средние века и новое время. М.: Изд-во МГУ, 1992. С. 200. 5 Там же. С. 210. 6 Новичев А.Д. Турция. Краткая история. М.: Наука, 1965. С. 79. 7 Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. М.: Наука, 1990. С. 185. 8 Дулина Н.А. Англо-турецкий договор 1838 г. и его влияние на экономическое развитие Османской империи // Народы Азии и Африки. 1976. № 3. С. 70. 9 Там же. С. 80. 10 Дулина Н.А. Танзимат и Мустафа Решид-паша. М.: Наука, 1984. С. 4. 11 Новичев А.Д. Турция. Краткая история. М.: Наука, 1965. С. 83. 12 Петросян И.Е., Петросян Ю.А. К оценке опыта борьбы за реформы в Османской империи (конец XVIII–XIX вв.) // Народы Азии и Африки. 1989. № 6. С. 47; Еремеев Д.Е., Мейер М.С. История Турции в средние века и новое время. М.: Изд-во МГУ, 1992. С. 204; Новичев А.Д. Турция. Краткая история. М.: Наука, 1965. С. 83. 13 Петросян И.Е. К вопросу о движущих силах реформаторского и конституционного движения в Османской империи (некоторые процессы социальной трансформации) // Тюркологический сборник. 1979. М.: Наука, 1985. С. 112. 14 Петросян И.Е., Петросян Ю.А. К оценке опыта борьбы за реформы в Османской империи (конец XVIII–XIX вв.) // Народы Азии и Африки. 1989. № 6. С. 45. 2
153
О.В.Пронькина (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Австро-прусская война 1866 года и ее роль во всемирной истории В истории часто случается, что иные события, известные главным образом историкам-специалистам, но мало знакомые в широких кругах, на самом деле гораздо важнее по своему политическому значению, нежели другие, пользующие самой широкой популярностью. К числу таких событий принадлежит Австро-прусская война 1866 года. Эта война была одной из самых коротких войн XIX столетия: она длилась, считая с момента объявления ее до заключения предварительного мира, всего семь недель, а считая период собственно военных действий, и того меньше. И все же, как по своему возникновению, так и по своим результатам она принадлежит к числу важнейших войн XIX столетия. Когда мы говорим об австро-прусской войне, нам следует учитывать одну важную характерную особенность. Любая война, как гласит известный афоризм Карла фон Клаузевица, есть продолжение политики, только другими средствами1. Но война может быть не только продолжением политики – тем крайним средством «ultima ratio regum» («последним доводом царей»), к которому государства прибегают, когда рушатся их надежды на мирное улаживание конфликта. Но она еще является целью политики, которую государство ставит себе с самого начала и к достижению, которой она потом направляет свои политические усилия. В этих случаях можно сказать, перефразируя Клаузевица, что политика является той же войной, но другими средствами. Это справедливо для всех войн, которые Пруссия вела на протяжении своей истории, и особенно это относится к австро-прусской войне 1866 года. Сам Отто фон Бисмарк вступив на пост канцлера в декабре 1862 года, писал близкому ему человеку в связи с датским вопросом, что этот вопрос «…может быть разрешен в желательном для Германии направлении только войной и что «повод к войне можно найти в любой момент, признанный благоприятным для ведения ее»2. 154
Бисмарк, согласно этому высказыванию, проводил свою политику, и его установкой с самого начала своего пребывания на посту канцлера, было – война с Австрией, а политика ему служила средством к созданию «повода» к ней и «благоприятной для ведения ее». Важнейшим итогом австро-прусской войны было полное отстранение Австрии от германских дел, обеспечение решающего влияния Пруссии на северогерманские государства путем создания Северогерманского союза, аннексии Шлезвиг-Гольштейна и присоединения к Пруссии трех государств – Ганновер, ГессенКастель, Нассау, а также вольного города Франкфурта -на-Майне. Под именем Северо-Германского союза в Центральной Европе возникло, по сути дела, новое государство. По этому поводу Бисмарк писал в своих мемуарах: «…я исходил из того, что единая Германия – лишь вопрос времени и что Северогерманский союз только первый этап на пути к его разрешению»3. Август Бебель писал о Северогерманском союзе «…Северогерманский союз был Велико-Пруссией, окруженный вассальными государствами, и правители этих государств – ничем иным, как генерал-губернаторами прусского короля»4. В период c 1866 по 1871 годов, Пруссия участвовала в двух войнах: против Австрии в 1866 году и против Франции в 1870– 1871. Пруссия одержала победу над этими двумя государствами, которые обладали «большими полномочиями» в Европе. Результаты этих войн изменили политическую карту Европы, на ней появилась сильная Германская империя. Это новое государство быстро стало самым мощным в Европе, как в военном, так и в экономическом смысле. Франция, традиционная «великая держава» на континенте стала тенью Германии. Британский премьер-министр, Бенджамин Дизраэли назвал эти события «немецкой революцией»5, которые впоследствии привели Европу к двум войнам: к Первой Мировой войне 1914–1918 гг. и ко Второй Мировой войне 1939–1945 гг. Примечания 1
Клаузевиц К. О войне. М., 1934. С. 25. Бисмак Отто фон. Воспоминания и мемуары. В 2-х т. Мн., 2001. Т. 1. С. 242. 3 Бисмак Отто фон. Воспоминания и мемуары. В 2-х т. Мн., 2001. Т. 2. С. 38. 4 Howard M. War in European History. Oxford, 1976. Р. 120. 5 Vincent J. Disraeli. Oxford, 1990. Р 341. 2
155
А.Н.Птицын (Ставропольский государственный университет) Экономическое сотрудничество России и Австро-Венгрии в конце XIX – начале XX вв. (штрихи к исследовательской модели) Взаимоотношения двух великих европейских держав – России и Австро-Венгрии, изучены, в целом, сравнительно слабо. При этом внимание исследователей сосредотачивалось почти исключительно на перипетиях их дипломатических взаимоотношений, преимущественно по балканской проблематике. В то же время, другие проблемы двусторонних отношений – экономические связи, миграционные процессы, межкультурный диалог – в историографии, как отечественной, так и зарубежной, затрагивались лишь фрагментарно. Более того, вследствие увлечённости исследователей внешнеполитической проблематикой взаимоотношения двух стран рассматриваются лишь с одной точки зрения – как противоборство двух империй, в то время как реально существовавшие отношения сотрудничества, взаимодействия по различным вопросам остаются в глубокой тени. Для заполнения существующей в историографии лакуны необходимо построить исследовательскую модель, описывающую развитие торгово-экономических отношений между Россией и Австро-Венгрией, и показывающую их значение для социальноэкономического развития двух стран. Источники для изучения данной проблемы достаточно многообразны. Это, в первую очередь, документы Архива внешней политики Российской империи, в которых отражён весь спектр российско-австрийских отношений, в том числе и в экономической области. Важным источником являются также опубликованные донесения российских консулов по торгово-экономическим вопросам. Правовую базу для развития экономического сотрудничества составляли двусторонние договоры России и Габсбургской монархии, опубликованные в сборниках международных договоров. Масштабы и основные направления двусторонней торговли отражены в материалах статистики. Важнейшим источником при этом являются ежегодные «Обзоры внешней торговли 156
России», содержащие самые подробные сведения по интересующей нас проблеме. Различные сведения о развитии российскоавстро-венгерской торговли содержатся в материалах периодической печати (здесь нужно упомянуть, прежде всего, «Вестник финансов, торговли и промышленности»). Кроме того, внешнеэкономические связи России рассматривались в работах экономистов, статистиков и других ученых. Факторами, которые способствовали развитию торгово-экономических отношений между Россией и Австро-Венгрией, являлись: географическое положение двух соседних стран, наличие развитой системы транспортных и иных коммуникаций между ними, интенсивно протекавшие процессы трансграничной миграции, существование тесных политических связей между двумя империями, развитие общественных связей и межкультурного диалога между их народами, и, наконец, успешное социальноэкономическое развитие двух стран в тот период. В то же время, на развитие двусторонней торговли негативно влияли другие факторы. Это, в первую очередь, экономическая структура двух стран. Будучи аграрно-индустриальными странами, они часто выходили на мировой рынок со схожими товарами, которые, в то же время, потребителей из соседней страны интересовали слабо. Кроме того, препоны для развития торговли ставили непростые политические отношения между двумя империями. Примером негативного воздействия политического фактора на торговые отношения могут служить факты неоднократного введения австро-венгерскими властями запрета на экспорт российского скота и мяса под предлогом борьбы с эпидемиями, причем эти запреты удивительным образом совпадали с периодами политических кризисов в двусторонних отношениях. Однако, в целом, в то время степень политического влияния на экономику не следует преувеличивать. Например, в 1908–1914 гг., несмотря на постоянное ухудшение межгосударственных отношений в целом, двусторонняя торговля, наоборот, переживала период интенсивного роста. В конце XIX – начале ХХ в. доля Австро-Венгрии во внешнеторговом обороте нашей страны колебалась в пределах 3,5–4,1%, она занимала в этот период 5–7 места среди внешнеторговых партнеров России. 157
Российский экспорт в Австро-Венгрию базировался на двух основных группах товаров – продовольствии (прежде всего, зерновых и продуктах животноводства) и сырье (нефти, железной и марганцевой руде и т.п.). Эта структура, впрочем, была характерна и для товарооборота России с другими европейскими странами. Структура российского импорта из Австро-Венгерской монархии была иной. Ведущие позиции здесь занимали готовые изделия, сырье и полуфабрикаты. В нашей стране большим спросом пользовались изделия австро-венгерской промышленности: сельскохозяйственные машины и орудия (прежде всего, косы и серпы), различные металлические изделия, гончарные и фаянсовые изделия, стекло, мебель, ткани, одежда и т.д. Характеризуя российско-австро-венгерскую торговлю в целом, следует отметить, что объёмы российского экспорта в Габсбургскую монархию постоянно, и порой весьма существенно, превышали объёмы российского импорта из этой страны. Стоимость российского экспорта в этот период также постоянно и достаточно заметно превосходила аналогичный австро-венгерский показатель. Таким образом, для нашей страны торговля с Австро-Венгрией была весьма выгодной, она способствовала подъему отечественной экономики и росту национального богатства. Однако и Дунайская монархия не оставалась внакладе, получая из России по низким ценам необходимые ей продовольствие и сырье, и выгодно сбывая туда продукцию своей промышленности. Торгово-экономическое сотрудничество России и Австро-Венгрии является позитивным примером «мирного сосуществования» государств, разделенных политическими разногласиями. И очень жаль, что летом 1914 г. этот позитивный опыт сотрудничества оказался отброшен в угоду имперским амбициям политических элит двух государств.
158
А.В.Савельева (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Американская историография проблем социально-экономического развития США во второй половине XIX в. Вторая половина XIX в. в США ознаменовалась выбором пути социально-экономического развития государства. Страны Европы демонстрировали процесс модернизации через формирование промышленной модели хозяйствования. США не могли заимствовать этот опыт, так как они завершили Гражданскую войну, последствиями которой стали: уничтожение части промышленных предприятий и железных дорог, ликвидация большинства банков, разорение фермерского хозяйства. Интерес представляет проблема выбора государственной властью США приоритетных направлений, реализация которых способствовала быстрому восстановлению страны после Гражданской войны и превращению ее в экономического лидера в конце XIX в. Несмотря на актуальность, эта тема не получила должного освещения в американской исторической литературе. Отдельные ее аспекты рассмотрены представителями «новой исторической науки». «Новая историческая наука» – это направление в современной американской историографии, опирающееся на методы современных общественных наук, в первую очередь таких, как социология, политология, экономика и антропология. Она включает в себя несколько школ: школы «новой экономической», «новой социальной» и «новой политической истории» и др.1. Представители этих школ рассматривают социально-экономическую историю США, акцентируя внимание на отдельных ее аспектах (иммиграции, формировании предпринимательства, роли железных дорог в экономическом развитии США). Они анализируют отдельные категории американского населения, их социальную мобильность на разных исторических этапах. В «новой исторической науке» наиболее важную роль играет школа «новой экономической истории» («клиометрия»), опирающаяся на количественные методы исследования2. Развитие 159
США во второй половине XIX в. рассматривается клиометристами не как процесс постоянного развития страны, а как отдельный ее аспект. К ним относится проблема выигрыша в конце XIX в. Соединенными Штатами экономического соревнования с Великобританией ((П.Темина, Д.Норта и Р.Фогела). П.Темин объяснял выигрыш США в соревновании быстрым индустриальным развитием этой страны, способностью к технологическим нововведениям. Р.Фогел же подчеркивал преимущественное значение фактора дешевизны сырья в Соединенных Штатах3. Клиометристов привлекает тема рентабельности и роли железных дорог в промышленном развитии США XIX в. Группа, в которую входили П.Темин и Д.Норт, доказывала, что железнодорожное строительство благоприятствовало процессу индустриализации в США. Группа во главе с Р.Фогелом, впервые использовавшим метод контрфактического моделирования, утверждала, что железные дороги в XIX в. по эффективности уступали гужевым и водным перевозкам и что их чрезмерно активное строительство не только не способствовало, но даже препятствовало процессу индустриализации. «Новая социальная история», в которой выделились консервативное, либеральное и радикально-демократическое направления, абсолютизирует стратификационный анализ, означающий разделение общества на множество слоев, группируемых по таким признакам, как профессиональная, этнорелигиозная принадлежность, величина дохода, образовательный уровень. Это во многом предопределило выводы о социальной мобильности американцев на всех этапах истории США, в том числе и во второй половине XIX в. Историки радикально-демократического направления (М.Катц, М.Дусе, М.Стерн и др.) в своих работах доказали, что социальная мобильность, свойственная североамериканскому обществу третьей четверти XIX в., означала мобильность внутри каждого класса4. Радикально-демократическое направление оказало особенно большое влияние на школу «новой рабочей истории». Сторонники этого направления (Г.Гатма и др.) обратили внимание на то, что особенность культуры американского пролетариата XIX в. в значительной мере определялась иммигрантскими «волнами» из 160
Европы. Они пришли к выводу, что иммигранты не «размывали», а лишь деформировали оппозицию американским рабочим5. В настоящее время диапазон американских исследований значительно расширился. Американская историография специализируется на изучении различных аспектов истории США второй половины XIX в. Однако концепция социально-экономического развития страны в этот период отсутствует, что является дополнительным стимулом в изучении данной проблемы. Примечания 1
Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П.Дементьева, А.И.Патрушева. М., 2000. С. 237. 2 Бочаров А.В. Проблема адекватности контфактического моделирования истории (на примере Р.Фогеля) // Американские исследования в Сибири: Матер. регион. науч. конф. (Томск, 10–11 декабря 1999 г.). Томск, 2000. Вып. 4. С. 135. 3 Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П.Дементьева, А.И.Патрушева. М., 2000. С. 240. 4 Katz M.B., Djucer M.J., Stern M.J. The Social Organization of Early Industrial Capitalism. Cambridge (Mass.)-London, 1982. 5 Gutman H.G. Culture and Society in Industrializing America: Essays in American Working-Class and Social History. N.Y., 1976.
Б.В.Сафронов (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Маршал Маннергейм на фронтах первой мировой войны После русско-японской войны. К.Г.Маннергейм продолжил делать карьеру в русской армии, и после выполнения специального задания русского генерального штаба 17 февраля 1911 года Маннергейм принимает под своё командование лейб-гвардии Уланский Его величества полк и становится генерал-майором. 27 декабря 1913 года он получает должность командира Отдельной гвардейской кавалерийской бригады со штаб-квартирой в Варшаве. 30 июля 1914 год в преддверии войны его бригада сосредоточилась под Люблином. 1 августа 1914 года Германия объявляет войну России. 6 августа это же сделала и Австро-Венгрия.
161
17 августа 1914 года, когда австрийцы начали наступление, он получает приказ об удержании города Красника. Войска Маннергейма в течение 6 часов сдерживал австрийские войска и он сам показал себя с лучшей стороны. Начальник штаба бригады Леонид Елецкий вспоминал: « Его высокая, статная фигура возникала на всех позициях. Покуривая сигару он появлялся именно в тех местах, где положение становилось критическим»1. За этот бой генерал-майор Маннергейм был награжден золотым Георгиевским оружием. Следующим подвигом Маннергейма был выход из окружения под селом Грабувка, когда он, проанализировав обстановку, нашел слабое место в обороне противника, прорвал его, и присоединился к 13 кавалерийской дивизии. В августе 1914 года он награжден орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами и получает мечи к имеющемуся ордену Святого Владимира 3-ей степени. Маннергейм проявил себя талантливым полководцем с нестандартным мышлением. Умело, применяя в боях различные тактические схемы. Так в бою под городом Янов он провел звездную атаку. Показав австрийцам, что будет наступать на город крупными силами с разных сторон, он нанес удар там, где наступление не показывалось. В октябре 1914 года он принимал участие в Варшавско – Ивангородской операции, ведя бои в районе Опатова в результате которой войска противника потерпели серьезно поражение. 18 декабря 1914 года он был награжден Георгиевским крестом 4-ой степени. В конце февраля 1915 года его бригада присоединяется к корпусу, которым командовал генерал Брусилов. Тот назначил Маннергейма исполняющим обязанности, а затем с 24 июня 1915 года командиром элитной 12-й кавалерийской дивизии, входившей в состав 2-го кавказского кавалерийского корпуса, которым командовал генерал Хан Нахичеванский. 25 апреля 1915 года в боях за плацдарм на Днестре командовал сводным кавалерийским корпусом. Атаку войск Маннергейма не поддержали соседние с ним части, и он, имея в начале успех, был вынужден отойти. В последствии он с горечью писал: «… причина неудачи коренилась в плохих отношениях между военачальниками…»2.
162
10 мая 1915 года 9-я армия в состав, которого вошли части под командованием Маннергейма начали наступление через Днестр. Войска под его командованием находились в непрерывных сражениях. 10 июля 1915 года была поставлена задача уничтожения плацдарма на берегу Днестра. Задачу выполнить не удалось из-за невыполнения приказа приданными ему частями под командованием полковника Краснова. В августе 1915 года он был вынужден, в результате обострившейся болезни, уехать на лечение в Одессу. Во второй половине сентября 1915 года он вернулся на фронт, где русская армия сражалась за последний плацдарм в Галиции. 12-ю кавалерийскую дивизию отвели к городу Гусятин. А затем приказали занять плацдарм в районе города Луцка. В марте 1916 года получил отпуск, который провел в Финляндии. В июне 1916 года его дивизия участвовала в наступлении на Юго-Западном фронте. В тяжелых боях части под его командованием нередко решали исход сражений. Его полки приняли активное участие в спасении 39-го армейского корпуса, которому грозило окружение. «Победу принес героизм моих казаков»3 – отмечал в мемуарах Маннергейм. В августе 1916 года в войну вступила Румыния. В июле – августе 1916 года после тяжелых боев под Ковелем, его дивизия вошла в число войск переброшенных в Румынию с Луцкого фронта. В ноябре 1916 года дивизия начала совершать 700 километровый марш в район новых боевых действий. 20 декабря 1916 года он прибыл в город Одобешти. Ему поручили командовать РусскоРумынской группой «Вранца», в состав которой кроме его дивизии входили части под командованием румынского полковника Стурдзы. До января 1917 года вел бои в Карпатах, затем его войска были отведены на отдых, в район Кишинева. В феврале 1917 года получил отпуск в Финляндию. 9 марта вернулся в Петербург, где стал свидетелем февральских событий. До апреля 1917 года командовал 12-ой дивизией. В мае участвовал в боях в районе города Сучан. С мая 1917 стал командующим 6-го корпуса в составе 6-ой армией. В июне 1917 года получил очередное воинское звание генерал-лейтенант. Его корпус принимал участие в неудачном июньском наступлении русской армии. После провала этого наступления Маннергейм полностью разочаровался в возможности продолжать службу в русской армии, 163
и воспользовавшись первым же предлогом, связанным с его болезнью, он в августе 1917 года отправился в Одессу на лечение. 8 сентября 1917 года в его послужном списке появилась запись: «Эвакуирован по болезни и сдал командование корпусом»4.Он был переведен в резерв. События октября 1917 года еще больше укрепили его в желании вернуться на родину в Финляндию, где также назревали революционные события. 3 декабря 1917 года Маннергейм выехал из Одессы. 11 декабря 1917 года прибыл в Петроград, а затем он отправился дальше в Финляндию. На этом его участие и служба в российской армии закончилась. Примечания 1
Иоффе Э. Линии Маннергейма. М., 2005. С. 103. Маннергейм К.Г. Мемуары. М., 1999. С. 54. 3 Там же С. 65. 4 Иоффе Э. Указ. соч. С. 142. 2
В.Р.Симонян (Ставропольский государственный университет) Обезземеливание италийского крестьянства во II в. до н.э.: причины, итоги, последствия Массовое обезземеливание италийских крестьян во II в. до н.э. – одна из самых драматических страниц римской истории. Почему в стремительно богатеющей республике граждане лишились своей земельной собственности? Что способствовало разорению крестьянства, возможно ли было его избежать? Насколько уход крестьян с земли был вызван чисто экономическими факторами? Каковы были итоги этого разорения и как они сказались последствия на всём римском государстве? Несмотря на обширную историографию обозначенных проблем, они остаются остро дискуссионными. По мнению ряда исследователей, именно дешёвое заморское зерно, вынудившее италийских хлеборобов перестроить свои хозяйства, положило начало разорению крестьянства. Однако перестройка с экономической точки зрения была выполнимой задачей, особенно, если учитывать небольшие размеры земельных
164
участков, поэтому весомых оснований к тому, чтобы оставлять свои наделы, на мой взгляд, не было. Кроме этого, стремительно растущее городское население создавало условия для развития товарного производства сельскохозяйственной продукции. Земля из средства существования превращалась в средство обогащения, что только усиливало желание крестьян оставаться в селе и возделывать свой участок. Но частые заморские войны отвлекали их от производительного труда, сокращали их численность, не позволяли им основательно заниматься своим земельным наделом. Земледелие же занятие трудоемкое и без мужской силы наладить товарное производство практически невозможно. Видимо, это и стало одной из причин, почему многие мелкие хозяйства так и не смогли приобрести рыночный характер. Даже, несмотря на имеющиеся к тому предпосылки. Огромные ценности, приобретенные в результате многочисленных войн, способствовали стремительной концентрации денежного капитала в италийской экономике. Но, прежде всего – в руках немногих нобилей, что и позволяло им вести хозяйства крупных размеров. Постоянный же приток тысяч рабов делал внедрение рабовладельческого уклада хозяйства неизбежным. Тем самым были созданы предпосылки к формированию крупной земельной собственности. Но законным образом лишить крестьян их наделов, вопреки их воле, было невозможно. Назревал социальный конфликт. Экономических причин для переезда селян в переполненные рабами города не существовало. Как протекал процесс обезземеливания крестьян, нет необходимости описывать, поскольку он общеизвестен, и не является предметом нашего исследования. Отметим лишь самое важное – источники свидетельствуют о многочисленных фактах насильственной и незаконной экспроприации земель. Государство этому не препятствовало, поскольку во главе его стояли те же самые нобили, заинтересованные в расширении своей земельной собственности. Дискуссии о причинах обезземеливания крестьянства продолжаются, двумя главными из них признаются: конкуренция дешёвого рабского труда и – специализированных латифундий. На протяжении II в. до н.э. из деревень Италии ушли и пополнили ряды городских люмпенов 20% крестьян! Это привело к стреми165
тельному росту безработицы и нищеты. По причине конкуренции дешевого рабского труда вчерашние труженики превращались в бездельников, попрошаек, или пополняли собой криминал городов. Одновременно крестьянство теряло свое политическое значение. Не менее значимым итогом стала образование крупной земельной собственности, основанной на рабском труде – широкое распространение латифундий. Разорение италийского крестьянства породило глубокие изменения в экономической и социальной жизни Италии. Оно усилило резкое имущественное расслоение в римском обществе и отчуждение высших кругов от народа. Произошли коренные изменения в сознании римлян относительно прав верховной собственности римского народа на землю. Образование люмпен-пролетариата способствовало разложению устоев общинной жизни и патриархальной семьи. Кризис италийского крестьянства стал одной из главных причин реформ братьев Гракхов и последующих гражданских войн. В Италии оказалось слишком много «горючего материала» для участия в пламени этих войн: людей, которым нечего было терять, но в условиях смуты они могли обрести многое. Как минимум – материальную благодарность отдельных удачливых полководцев, сражающихся между собой за власть. Всё это впоследствии логично и закончилось гибелью Республики и становлением Империи. А.С.Соколов (Рязанский государственный радиотехнический университет) Денежные реформы в европейских государствах в начале 1920-х гг. Первая мировая война и революция в России оказали существенное влияние на расстановку экономического могущества государств. Версальский мирный договор 1919 г. завершил Первую мировую войну. Наиболее важной для всех европейских стран, участвовавших в военных действиях, стала проблема финансовой стабилизации. Степень инфляции, достигнутая к началу периода 166
стабилизации покупательной способности денег, была неодинаковой для валют разных стран. Экономические статьи Версальского договора вынуждали Германию прибегнуть к услугам печатного станка. Ей принадлежал абсолютный рекорд в выпуске бумажных денег. В соответствии с решениями Парижской мирной конференции на побежденные страны были наложены военные репарации. Осенью 1922 г. Германия обратилась к странам Антанты с просьбой о предоставлении моратория на выплату репараций. Просьба была отвергнута, что парализовало немецкую экономику. В результате Германию настигла инфляция. К июлю 1922 г. банкнотная масса возросла по сравнению с моментом перемирия более чем в 7 раз. Однако уровень цен повысился в 40 раз, курс доллара в 75 раз. К 1 ноября 1922 г. курс немецкой марки упал до 4 миллиардов за доллар. С лета 1923 г. денежная масса увеличилась примерно в 90ьраз, цены в 180 раз, курс доллара в 230 раз. Такая ситуация ускорила денежную реформу. Вся денежная масса к 15 ноября 1923 г. составила – 154,8 квинтиллионов бумажных марок. В связи со сложной финансово-экономической ситуацией в Германии заместитель народного комиссара финансов РСФСР Г.Я.Сокольников писал: «Триллионные» перспективы не сулят ничего доброго обладателям немецкой бумажной валюты. Иностранные держатели стали спешно сбывать ее по дешевой цене, стремясь выручить, хоть что-нибудь за неоправдавшие доверие бумажки. Патриотические немецкие капиталисты также без колебаний стали отдавать свои симпатии «вражескому» доллару и английскому фунту предпочтительно перед «родной» маркой». На первой стадии денежной реформы была осуществлена деноминация в соотношении 1 трлн к 1. Были выпущены новые деньги – рентные марки, эмиссией которой занимался Рентный банк. Новые деньги были неразменные на золото и обеспеченные ограничением эмиссии, а также ипотекой на земельную собственность и недвижимость. Для рентной марки был установлен твердый курс 4,2 марки за доллар, что соответствовало довоенному паритету золотой марки. С февраля по март 1924 г. была прекращена эмиссия рентных марок для покрытия бюджетного дефицита. Правительство стало взимать налоги в твердой валюте, что привело к сбалансированию бюджета. 167
С апреля 1924 г. начался переход к твердой валюте. При этом был увеличен объем кредитования промышленности с 906 до 1717 млн. марок, что не вызвало инфляционную волну т.к. промышленность увеличила продукцию в размерах, превышающих рост денежной массы. Опыт немецкой денежной реформы, интересен тем, что это один из немногих примеров реформ, начатых в условиях падающего производства и приведшее к экономическому подъему. Вслед за Германией стабилизировали свои валюты Венгрия, Австрия, Чехословакия. В отличие от Германии финансовое положение Великобритании было более стабильным. Английский фунт стерлингов достаточно уверенно держался на мировом рынке. Однако после денежной реформы в Германии немецкая марка оттеснила фунт стерлингов на второе место. Такая ситуация не устраивала британские финансовые круги и было принято решение о начале проведения денежной реформы. Были сокращены объемы эмиссии, сокращены расходы в бюджете на социальные нужды. В апреле 1925 г. министр финансов У.Черчилль объявил о восстановлении золотого паритета фунта стерлингов и восстановлении его довоенного паритета в отношении доллара. Теперь 1 фунт стерлингов приравнивался к 4,86 долл. Британскому казначейству удалось добиться финансовой стабилизации. От этой реформы выиграли финансовые круги Англии. В результате проведенной Черчиллем реформы они получили выгоду, равную примерно около 1 млрд. ф. ст. Однако с лета 1925 г. была увеличена денежная эмиссия, что уменьшило отношение золотого запаса к денежной массе. Во Франции франк потерял 2/3 реальной стоимости из-за военных расходов. Программа финансовой стабилизации, включающая использование займов, позволила улучшить положение в 1924 г. С приходом к власти Пуанкаре в 1926 г. был приведен в равновесие бюджет, что впоследствии позволило обеспечить восстановление свободной конвертируемости франка на золото. К середине 1920-х гг. в большинстве европейских стран была установлена система золотого эквивалента, сопровождающегося снижением цен. Однако политика финансовой стабилизации в Европе продолжалась недолго и была прервана из-за начавшегося экономического кризиса. 168
К.Н.Станков (Волгоградский государственный университет) Образ Якова II (VII) Стюарта в культуре якобитов В последние годы в историческую науку все шире проникают методы культурологии. Большинство современных специалистов предлагают рассматривать якобитизм – движение за реставрацию Якова II (Английского и VII Шотландского) Стюарта, свергнутого в ходе Славной революции 1688–1689 гг., а затем его наследников – не только как политическое течение, но и как специфическое культурное явление британской общественной жизни конца XVII–XVIII вв. В связи с этим представляется чрезвычайно важным определить, что представлял собой образ Якова II (VII) в культурной традиции якобитов. При проведении данного исследования были привлечены программные документы якобитов, партийно-политическая переписка, а также изобразительные и фольклорные источники. Поскольку состав якобитского лагеря отличался значительной пестротой, то формирование образа Якова II (VII) происходило в среде разных социальных и этнокультурных групп, каждая из которых обладала специфическим менталитетом. Это послужило причиной того, что образ изгнанного короля в якобитской культурной традиции отличался эклектичностью и имел достаточно сложную структуру1. Для представителей аристократии и дворянства, принадлежавшим к «высоким тори» (High Tories), детронизированный Стюарт были символом уходящего средневековья. В якобитском искусстве Яков II (VII) предстаёт в образе героя рыцарского романа, а его сторонники – членами почетного рыцарского ордена, чья жизнь погружена в романтичный мир бесконечных битв, поединков и пиров2. Духовенство «Высокой церкви» (High Church) и наиболее религиозная часть мирян почитали Яков II (VII) как «сына и наследника Венценосного Мученика» – Карла I, культ которого сложился еще в эпоху Реставрации3. Шотландские якобиты рассматривали последнего правившего Стюарта, изгнанного «англичанами» и «предателями-вигаморами», в первую очередь как представителя древней династии северного королевства. В глазах многих ирландцев и шотландцев 169
Яков II (VII) был лидером национально-освободительной борьбы, живой памятью об ушедших в прошлое независимости и могуществе. В письменных и устных источниках содержатся сведения, что якобиты «Изумрудного острова» и Шотландии возводили генеалогию Стюарта к полулегендарным кельтским королям4. Определенные особенности в восприятии Якова VII обнаруживаются у жителей Хайленда: в творениях бардов конца XVII вв. вырисовывается образ великого воина, могущественного предводителя горских кланов, чей слух услаждает игра искуснейших арфистов Горного Края. В некоторых гэльских источниках Яков VII упоминается с титулом ri (в пер. с гэльского – «король»)5. Вероятно, представители якобитских кланов хотели подчеркнуть этим, что признают детронизированного короля своим верховным правителем (пусть и номинальным) даже после Славной революции. Для якобитизма характерна идеализация Якова II (VII) и династии Стюартов в целом. Якобиты заявляли об эффективности и безупречности режима Реставрации, хотя в 1660–1680-е гг., некоторые из них боролись с ним, в т.ч. вооруженным путем. В якобитской поэзии Яков II (VII) наделяется исключительно положительными качествами: доблестью, щедростью, благородством, великодушием, решительностью. Логическим завершением данной идеологической тенденции стало обожествление Стюарта. Так, в «Обращении к королю Якову II» (1689 г.) ирландские делегаты прямо заявили, что для них свергнутый монарх – «почти … Бог»6. В милитаризованном сознании якобитов образ Якова II (VII) помимо сакральных черт приобрел и сугубо воинские. Реставрация Стюарта ассоциировалось с боевыми действиями, сопровождающимися леденящими кровь жестокостями. Сам же Яков представал в образе феодального сюзерена, увешанного оружием и лично ведущим в бой своих воинов7. Таким образом, в постреставрационный период, когда отдельные слои британского населения почувствовали негативные последствия Славной революции, Яков II (VII) Стюарт стал гораздо популярнее, чем во время своего кратковременного правления в 1685–1688 гг. В ходе формирования образа Якова переплелись различные культурные традиции и стереотипы нескольких социальных групп. В целом, ключевое влияние на формирование образа Якова II (VII) Стюарта оказали, с одной стороны, дворянская 170
культура XVII столетия, с другой – философско-правовые концепции наследственного права и божественного происхождения королевской власти. Якобиты воспринимали своего лидера через призму, по сути, средневековых образов «короля-судьи» и «короля-воина» и еще более архаичный стереотип «монарха-отца». Тем не менее, несмотря на всю эклектичность образа Якова II (VII), о нем можно говорить как о целостном ментальном явлении. Примечания 1
Macguoid G.S. Jacobite Songs and Ballads (selected). N.Y.-L., n.d. P. 16–17, 37–40, 53, 57. 2 Lely P. Viscount Dundee // Petrie C. The Jacobite Movement. The First Phase, 1688– 1716. L., 1949. P. 128a; Rigaud I. Duke of Tyrconnel // Ibid. P. 144b; Riley J. James II // Brown P.H. A Short History of Scotland. Edinburgh-L., 1951. P. 278a; Whissing W. Mary of Modena // Petrie C. Op. cit. P. 32b; Unknown artist. The first Duke of Berwick // Ibid. P. 144a; Unknown artist. Patrick Sarsfield, earl of Lucan // Ibid. P. 96a. 3 Lenman B. The Scottish Episcopal Clergy and the Ideology of Jacobitism // Ideology and Conspiracy: Aspects of Jacobitism, 1689–1759 / Ed. by E.Cruickshanks. Edinburgh, 1982. P. 41; Petrie C. Op. cit. P. 69. 4 Calendar of the Manuscripts of the Marquess of Ormonde, K.P., Preserved at Kilkenny Castle. L., 1920. Vol. VIII. P. 389–391; Lenman B. The Scottish Episcopal Clergy and the Ideology of Jacobitism. P. 48. 5 Macguoid G.S. Op. cit. P. 7, 12, 16–17, 36, 52, 55. 6 Calendar of the Manuscripts … P. 389–391; Declaration of King James II, April 20, 1692 // http://www.jacobite.ca/documents/16920402.htm; Macquoid G.S. Op. cit. P. 12, 16–17, 19, 20, 48; Lenman B. The Jacobite Risings in Britain, 1689–1746. L., 1980. P. 142. 7 Macquoid G.S. Op. cit. P. 16–17, 20.
Г.В.Степанов (Череповецкий государственный университет) Публицистическая деятельность Ульрики Майнхоф и студенческое движение ФРГ в 60-е гг. ХХ века Обращение к журналистской деятельности популярной среди студенческой молодежи Ульрики Марии Майнхоф, ставшей в 70-е гг. лидером левацкой группировки, позволяет, как нам кажется, лучше понять мотивацию ее собственных поступков и то влияние, которое она оказывала в те годы на определенную часть западногерманского общества. Российскому читателю эписто171
лярное наследие Майнхоф малоизвестно. Только в 2004 г. был издан сборник «От протеста – к сопротивлению. Из литературного наследия городской партизанки». Данная книга – это собрание переведенных на русский язык статей Ульрики Майнхоф, которые были опубликованы в период с 1959 по 1969 гг. в леворадикальном гамбургском журнале «Конкрет». Составители сборника не включили в него публикации Майнхоф, написанные после разрыва с журналом, то есть те, что появились уже во время ее членства в так называемой «Фракции Красной Армии» (Роте Армее Фракцион – РАФ). Поэтому статьи сборника являются ценными еще и с той точки зрения, что они стали своего рода «манифестами» новой молодежи, незапачканной ни «коричневым» прошлым, ни грядущим террором 70-х гг., для которой было ясно, что жить дальше, в духе чопорной и застойной эры Аденауэра, больше нельзя. Эти настроения символично выразились в «Оберхаузенском манифесте» немецких кинематографистов: «Старое кино мертво. Мы верим в новое…»1. Тот факт, что Майнхоф печаталась в «Конкрете» (в 1960– 1964 гг. была еще и его редактором), небывало популярном журнале среди студенчества, говорит о том, что ее имя было знакомо каждому студенту-«insatisfait»2. Пропустить ее публикации было невозможно. Ульрика очень тонко и точно улавливала настроение молодежи, ее недовольство существующей системой, угадывала ее стремления и желания. Шла ли речь о ремилитаризации, или вступление ФРГ в НАТО, о процессе разоблачения нацистских преступников, или о законе о чрезвычайном положении, будь то кампания против концерна Шпрингера, или визит иранского шаха, – в своих статьях она всегда пыталась логически, обоснованно, на основе реальных фактов и их трезвом анализе донести до читателя суть явлений, происходящих вокруг. Именно этой молодежи, которая через несколько лет, благодаря Ульрике Майнхоф, перейдет «от протеста к сопротивлению», становилось ясно, что принятие закона о чрезвычайном положении означает возврат в 1933 г., а война во Вьетнаме «перестала быть обычной войной между свободой и коммунизмом»3. Конечно, некоторым в Бонне это не нравилось4. Власти предпочли бы наслаждаться «правдой», которую миллионными тиражами доносит до рядового немца бульварная «Бильд». Неслучай172
но, один из девизов «Конкрета» гласил: «Читать то, что другие не хотят знать»5. Яркие содержательные статьи Майнхоф будили молодежь, а вместе с ней и общество, которое обнаружило несвойственную ему до этого способность думать: «Студенческие акции протеста вновь заставили общество увидеть имеющиеся в нем самом противоречия» – «фасад благополучия рухнул»6. Конечно, студенты были не в состоянии в корне изменить положение. «Однако они создают модели: что и как надо сделать, чтобы тебя услышали; что происходит, когда оппозиция жестоко и недвусмысленно заявляет свою позицию»7. Во многом именно они, испытавшие на себе силу полицейских дубинок, выкрикивая в сентябре 1969 года «Вилли! Вилли!» оказали решающее влияние на исход выборов в бундестаг. Именно они заставили понять правительство, что оппозиция реальна и сильна, и с ней необходим диалог. О такой действенной реальной оппозиции и мечтала Ульрика Майнхоф, обращаясь в своих статьях ко всем, кому не безразлична судьба их детей, их страны и всего человечества. Познакомившись с политической публицистикой Ульрики Майнхоф, проследив вехи ее жизни, рассмотрев эволюцию ее идеологических взглядов, приходишь к выводу, что в образе Майнхоф и ее судьбе отразился типичный западный «шестидесятник». Молодой, неглупый, бунтарской внешности человек, с его чересчур наивной верой в демократическое государство, с его желанием разом покончить с существующим несправедливым строем и превратить общество обывателей в общество «граждан». Для него характерна «непримиримая ненависть к подонкам» вроде старой фашистской военщины, расистов, диктаторов, эксплуататоров, лживых и продажных политиков и им верных газетчиков. Молодой человек – «шестидесятник», понимая тщетность «словесной войны», берет в руки вместо транспаранта и пера «коктейль Молотова», арматуру, пистолет. Что ждет его дальше? Тюрьма? Психиатрическая лечебница? Гнетущее смирение? А может быть – тому пример Йошка Фишер, бывший в молодости «леваком», пост вице-канцлера? Из уличного повстанца в министры! Было и такое, совершенно нетипичное для Германии продолжение карьеры бунтаря. Одно можно сказать точно: после 1968 года – эта дата стала своего рода шифром ко времени перелома и движению «снизу», подхваченному затем «сверху» Брандтом со словами «Wir wollen 173
mehr Demokratie wagen» («Мы хотим больше демократии»), именно после этого горячего 1968 года Германия больше не была такой, какой она была прежде. Можно сожалеть о том, что статьи Майнхоф в свое время по сути не были введены в исследовательский дискурс в отечественной литературе. Подобная литература продолжает восприниматься у нас с пометой: «Graecum est, non legitur» (с лат.: «Это погречески, не читается»). За Ульрикой закрепился образ террористки-неудачницы, покончившей в итоге с собой. Да, ей пришлось стать таковой. Идеалы, о которых мечтала и писала Майнхоф, разошлись с реальной жизнью. Но ее журналистская деятельность не может быть вычеркнута из общего контекста молодежного движения в Западной Германии в «бунтарские 60-е годы». Примечания 1
См.: http://www.deutsches-filminstitut.de/dt2ti0003.htm. «insatisfait» – с фр.: «неудовлетворенный», так во Франции называли деятелей эпохи Просвещения («племя неудовлетворенных»). 3 Майнхоф У.М. От протеста – к сопротивлению. Из литературного наследия городской партизанки. М., 2004. С. 141. 4 Даже сейчас «Конкрет» критикуется официальными властями: так министерство внутренних дел земли Северный Рейн-Вестфалия характеризует «Конкрет» как «антинемецкое (sic!) печатное издание, тяготеющее к левоэкстремистскому движению» (пер. авт.). См.: http://www.im.nrw.de/sch/414.htm. 5 http://www.konkret-verlage.de/kvv/txt.php?text=ueber. 6 Майнхоф У.М. Указ. соч. С. 173. 7 Там же. С. 171. 2
К.Г.Тебенёв (Томский государственный университет) К вопросу о специфике психологии властного сознания англичан в XIV веке В XIV веке Англия начала переживать бурное развитие товарно-денежных отношений, что позволило ей в будущем выйти в лидеры процесса раннеевропейской модернизации. Прежде всего, это было связано с тем, что централизация английского королевства прошла сравнительно безболезненно и значительно быстрее, 174
чем в той же Франции. Это в свою очередь обусловило более быстрое становление бюргерского сословия, которому сильная королевская власть была тем более необходима, так как купцы на острове были значительно слабее в материально-денежном плане, чем их континентальные «коллеги». С другой стороны, король также вынужден был идти на сотрудничество с купцами, так как крайне нуждался в деньгах для проведения своих действий. В результате этого торговое сословие начало играть всё большую роль в управлении государством в качестве чиновников и депутатов парламентов1. Все эти изменения вкупе с историческими особенностями английского феодального государства2, породили ростки иного взгляда на власть и её взаимоотношений с обществом. Специфика изменений во взаимоотношениях между сословиями и королём не могла не повлиять на ментальные установки общества по отношению к королю в частности и к власти в целом. Эволюция восприятия власти в самом общем виде ярко видна в творчестве «зачинателя английского литературного языка» Джеффри Чосера. Его «Кентерберийские рассказы» обычно интерпретируются как провозвестник идей Возрождения. Можно к этому добавить – и либерализма. Этот источник для нас особенно интересен, так как принадлежит перу человека, чья идентичность впитала в себя опыт освоения разных социальных ролей – от придворного, дипломата, таможенного смотрителя до члена Парламента. Это сделало его взгляд на вещи более стереоскопичным, нежели любого англичанина, тесно связанного с определенной социальной стратой. Попытаемся посмотреть на власть в чосеровской фокусировке, памятуя о том, что власть это не только политический институт, но, прежде всего, социально-психологический феномен, выявляющий характер взаимоотношений между людьми3. Властью в его произведении человек пользуется для достижения своих целей, как то, что создано для его нужд и потребностей. Так, в рассказе Мельника клерк Николас захотел соблазнить жену плотнику, у которого жил. Для этой цели он решил обмануть плотника, сказав ему о надвигающемся апокалипсисе: Мне ж звёзды говорят, что в понедельник, В тот час, когда потухнет месяц хилый, Такой свирепой и безумной силы Польётся ливень, что поглотит нас. 175
Для всех людей придёт последний час, Никто не сможет помолиться. Всё это в одночасье совершится4. Иными словами Николас использует Бога, который являлся самым высшим авторитетом, в своих целях. Власть Бога здесь фактически приватизирована смертным. Причём ни Чосер (тон поэта иронично-насмешливый, но не осуждающий), ни Николас не видит в этом ничего зазорного, скорее, наоборот, по логике поведения персонажа нормально воспользоваться высшими силами для достижения своих корыстных, эгоистичных целей. В рассказе Купца мы видим то же самое. Когда муж, внезапно прозрев, застаёт свою жену в объятьях другого мужчины, она не растерявшись, говорит: Мне рассказали, – я не лгу, ей-ей! –Что, коль хочу вернуть вам свет очей, На дереве вступить в борьбу мне надо С мужчиной, и я была так рада, Что мне устроить это удалось5. В этом эпизоде раскрывается и несколько иная сторона властных отношений, тесно спаянных с гендерными. Если раньше женщина была для рыцаря, прежде всего символом власти, показателем его успешности, то Чосер даёт ей право на собственное целеполагание, отличное от воли мужчин, как выразителей власти в семье. Не менее красноречивым свидетельством нарождения новых социально-психологических установок англичан был современник Чосера Уот Тайлер, предводитель одного из самых крупных восстаний в истории Англии. Важно подчеркнуть, что здесь мы имеем возможность увидеть параллелизм обыденного и политического дискурсов в восприятии власти. Старинная английская поговорка Wnanne Adam dalfe and Eve span, who was thane a gentil man? (Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был господином?) как нельзя точно отражает дух этого восстания и вместе с тем новое отношение к власти и королю в этот период. Недаром перед встречей с королём, Джон Болл начал свою проповедь именно с неё6. Эта формула выявляет древние установки англосаксов о равенстве каждого перед законом, и исполнении этих законов каждым, что было характерной особенностью английского права и английского менталитета. «Мы ревнители правды и справедливости, а не воры и грабители»,– скажет 176
Болл, когда увидит, что крестьяне грабят Лондон7. Поведение Тайлера на встрече с королём свидетельствует о появлении новой модели взаимоотношений подданных с монархом. «Подъехав к королю он сошёл с коня, почтительно согнул колено, схватил и сильно и грубо пожал королю руку и сказал: «Будь спокоен, брат (выделено мной – К.Т.), и весел: через какие-нибудь две недели общины будут благодарить тебя ещё больше, чем теперь, и мы будем хорошими товарищами»8. Тайлер ведёт себя не как подданный, и даже не как фактический победитель, он ведёт себя, так, будто Ричард был на той же социальной ступени, что и он. Примечательно, что ничего подобного мы не увидим в поведении тех, кто участвовал во французской Жакерии. Это лишний раз подчёркивает специфику трансформации традиционного властного менталитета на английской почве, где как багаж накопленных установок, так и произошедшие с ними мутации в эпоху нормандского и анжуйского завоеваний привели к быстрой эрозии авторитарной структуры социально-психологической идентичности англичан, что нашло своё отражение, как в литературных источниках, так и в исторических событиях. Однако, следует оговориться, что не стоит преувеличивать масштабы этого процесса. В рассматриваемый период мы видим только его начало, ростки растения, плоды которого появятся значительно позже. И недаром, восстание закончится тем, что после смерти своего предводителя, толпа также смирно пошла и за своим королём9. Примечания 1
См. об этом: Репина Л.П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV века. М., 1979. С. 155–156. 2 Это и слабое влияние Римской империи, а затем опосредованное, через Нормандское завоевание и реформы Генриха II влияние античной культуры, синтез традиционного права с римским, с большим удельным весом первого, что выражалось в формальном равенстве каждого перед законом. 3 См. об этом: Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990. С. 142; Барт Р. Избранные труды. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 615. 4 Чосер Дж. Кентерберийские рассказы. М., 2007. С. 146. 5 Там же. С. 522 6 Брайант А. Эпоха рыцарства в средневековой Англии. СПб., 2001. С. 459. 7 Петрушевский Д.М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. М., 1937. С. 25. 8 Там же. С. 33–34. 9 Там же.
177
А.Г.Туманов (Марийский государственный университет, г.Йошкар-Ола) Народное образование викторианской Англии в оценке русского педагога П.Г.Мижуева Интерес к изучению различных вопросов истории викторианской Англии в отечественной историографии существовал всегда. Во многом это было вызвано успехами, которых достигла Англия в период правления королевы Виктории. За событиями в Британии всегда внимательно следили в России: английские «новинки» пытались перенести на российскую почву и в городской жизни и в провинциальных усадьбах русских дворян. Русская интеллигенция, государственные мужи и общественно-политические деятели пытались понять причины столь явного успеха Англии во внешней и внутренней политике, искали пути применения опыта Англии в деле преобразования России. С конца XIX века в России издается большое количество работ, посвященных характеристике модернизации английской социальной, правовой, политической и образовательной систем. Среди этих публикаций выделяется работа русского писателя, педагога и публициста П.Г.Мижуева. В своих публицистических очерках и научных обзорах он рассматривал самые различные стороны жизни викторианской Англии. В работе «Политическая история Англии в XIX»1 им подробно изложена в доступной для русского читателя форме история складывания конституционных основ и традиций Великобритании. В течение нескольких лет П.Г.Мижуев изучал жилищный вопрос в Британии. Более всего его поразили масса удобств и комфорта, изобилие садов в центральных частях английских городов и их окрестностях. Желание перенести этот опыт в Россию и явилось основополагающим для написания работы «Сады-города и жилищный вопрос в Англии»2. Большой интерес современников вызвала работа П.Г.Межуева «Очерк развития и современное состояние народного образования в Англии», опубликованная в 1896 году3. Предметом исследования русского автора стал процесс преобразования и эволюции системы образования в британской империи в XIX в., а осо178
бенно – формы и методы воспитания и обучения в английских школах. В основе любых начинаний, в том числе и развития системы народного образования в Англии автор очерка видит, прежде всего, общественность и общественные организации: «Если правительство желает сделать, что-нибудь для улучшения народного образования, оно, во-первых, старается воспользоваться всеми теми образовательными учреждениями какие уже имеются в действительности и которые возникли по инициативе частных лиц. Для этого оно оказывает помощь этим учреждениям»4. По мнению П.Г.Мижуева в основе частного образования в Англии в XIX веке лежало две основные системы: Джозефа Ланкастера и Эндрю Белля5. Каждая из систем имела свои отличия, преимущества и недостатки. С издания акта парламента «Об обеспечении народного образования в Англии и Уэльсе» начинается новый этап в развитии народного образования в викторианской Англии. Правительство стало само открывать школы и вести контроль за их деятельностью. А школьный закон 1891 года о «Создание «даровой» народной школы» окончательно закрепил лидирующие позиции школ, открытых под эгидой правительства. «Уровень образования в комитетских школах выше, чем в частных, а особенно лучше, чем в церковно – приходских»,– замечал русский педагог6. Развитие народного образования явилось для Англии, по мнению П.Г.Межуева, «желанием «создать» новое, не «разрушая» в старом ничего такого, что еще могло приносить пользу»7. Отмечая успехи образования в Великобритании, автор очерка сравнивает особенности систем английского и российского образования. По его мнению, в Англии в школе было больше свободы и возможности для самореализации учителей: «Учителя относительно свободны. Инспектора образования следят за результатом преподавания, а не за методиками преподавания»8. Вызывает восхищение автора организованность педагогов в Британии, которые образовали свой Национальный союз, включавший более 20 тыс. преподавателей со всей страны и развитие специализированных изданий для учителей, которых насчитывалось в Англии около 30, в то время как в России издавалось не более 6 журналов и газет для педагогов.
179
Замечает П.Г.Мижуев и значение физического воспитания в английских народных школах: «Спорт, игры и упражнения на свежем воздухе весьма обычное явление в Англии и к сожалению далеко не столь обычные в отсталой Европе»9. Особо важными для современных исследователей являются материалы отчетов для парламента по положению народного образования в Англии, приведенные П.Г.Мижуевым, так как они содержат материалы по расходам на содержание школ, количественному составу учеников и преподавателей и другие вопросы. Русский ученый и педагог приходит к выводу что положение в народном образовании в Англии значительно лучше чем в большинстве европейских стран и России. Причиной тому, по его мнению, была грамотная стратегия развития образования правительства Великобритании, поощрявшая развитие частных школ. Затем, исходя из оценки опыта деятельности частных школ, правительство стало открывать государственные школы. Осуществлялся контроль со стороны парламента и правительства за расходованием средств и качеством образования в частных и государственных школах. Английское государство способствовало воспитанию хорошо подготовленных профессионально педагогических кадров для системы образования, заботилось о финансировании образования, поощряло стремление учиться и в среде рабочей молодежи, и в итоге ввело бесплатное начальное образование. Примечания 1
Мижуев П.Г. Политическая история Англии в XIX в. СПб.: Изд-во Брокгауз и Ефрон, 1906. 282 с. 2 Мижуев П.Г. Сады-города и жилищный вопрос в Англии. СПб.: Типография товарищества А.С.Суворина, 1916. 496 с. 3 Мижуев П.Г. Очерк развития и современное состояние народного образования в Англии. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1896. 62 с. 4 Там же. С. 2. 5 Там же. С. 7–8. 6 Там же. С. 32. 7 Там же. С. 17. 8 Там же. С. 34. 9 Там же. С. 21.
180
А.Г.Тюкаев (Ставропольский государственный университет) Рост национального самосознания и «милитаризация» японского общества в начале XX века В XX век Япония вошла, с одной стороны, модернизированной по европейскому образцу страной, но с другой – с острым осознанием ущемления своих национальных интересов и явным недовольством своим местом и ролью в глобальной мировой политике. Дело в том, что успехи в Японо-Китайской войне (1894– 1895 гг.) поначалу вскружили голову всем слоям японского общества. Не только правительство, но и всё население страны надеялось на то, что Япония отныне будет восприниматься мировыми державами, как сильный и равный партнёр. Однако почти сразу после победы наступило горькое разочарование. Совместный демарш трех великих держав (России, Франции и Германии) принудил страну вернуть Китаю Ляодунский полуостров, отошедший к Японии по Симоносекскому мирному договору. Последующее вмешательство России во внутренние дела Кореи, которую к тому времени стали считать сферой своих интересов не только политическая верхушка, но и, что гораздо важнее, широкие народные массы – вызывало сильнейшее раздражение японцев и рост антироссийских настроений. Таким образом, на фоне усиления Японии к 1904 году зреют милитаристские настроения, проникавшие во все слои населения. В скором времени они были успешно использованы правительством в Русско-Японской войне 1904–1905 гг. Д.Л.Мак-Клейн считает, что по степени социо-психологического накала можно отнести эту войну к типу «народной», со стороны японцев. Они бились за своё жизненное пространство, за Императора, за идею сильной азиатской страны, ни в чем не уступающей странам западным1. Данное мнение представляется глубоко ошибочным: «народные войны» не ведутся ради порабощения чужих территорий. Иначе, точка зрения американского учёного, применённая к германскому фашизму, приведёт к абсурдному выводу, что фашистская агрессия тоже была «народ181
ной»: перечень того, «за что бились» в ней немцы – совпадает полностью. Только вместо императора был фюрер, а держава была не азиатской. Американский учёный прав лишь в том, что война с Россией вызвала взрыв энтузиазма у всех японцев без исключения. Официальная пропаганда, действительно, вбила в массовое сознание идею справедливости войны «за жизненное пространство». Следует, однако, отметить, что всё японское общество было глубоко возмущено итогами войны. Рядовые японцы жаждали сообщений о великих победах и завоеваниях, поэтому более чем скромные, по их мнению, результаты русско-японского мирного договора были встречены с непониманием. Причины такого «неприятия» со стороны общественности, на мой взгляд, заключались в следующем: 1. Недостоверные сведения с фронта, поступавшие в японские газеты с подачи правительства. В победных реляциях замалчивались некоторые неудачи и размер истинных потерь японских войск в боевых действиях. И, напротив, чрезмерно раздувался любой успех на войне. 2. Отсюда – чрезмерная вера в силу своей страны со стороны обывателей, их уверенность в том, что война блестяще выиграна и закончится крупными территориальными приращениями. 3. Дипломатический успех Витте, сумевшего выйти из затруднительного для России положения, отделавшись минимальными территориальными потерями. К 1910 году японцами был произведен захват Кореи и превращение её в японскую провинцию, что заметно отразилось на мироощущении японцев. Этот захват, подлив масла в огонь «агрессивно настроенной» части общества, дал толчок к дальнейшему развитию милитаризма в стране, что впоследствии во многом и обусловило вступление Японии в 1 Мировую войну. Происходит рост национального самосознания и национальной гордости: японцы привыкают, что с их страной начинают считаться на международной арене. Это стало возможным благодаря умелой демонстрации Японией своего возросшего военно-экономического потенциала во время русско-японской войны. Также необходимо отметить исключительную роль реформ Мэйдзи. Результаты этих реформ благотворно сказались на эко182
номическом, военном и политическом развитии страны. Косвенным их следствием стало и появление целой плеяды талантливых писателей и поэтов Японии конца XIX – начала XX веков. Эти авторы внесли весомый вклад в формирование взглядов японского общества на проводимую внешнюю и внутреннюю политику, пропагандируя откровенный милитаризм. Таким образом, к началу 1 Мировой войны японское общество было уверенно в силе своей страны и её армии. Вступление в войну не вызывало никаких опасений. Напротив, население было уверено, что война подтвердит «величие японского духа», ещё больше укрепит международный престиж Японии и окончательно поставит её в один ряд с великими державами. Одновременно с этим широко звучали ноты недовольства и обид на западные страны2, упорно не желавшие видеть в Японии равного партнёра. Именно этим и воспользовались японские милитаристы, умело играя на струнах народного самосознания и национальной гордости, когда ввергли страну в «железные жернова» мировой войны. Следовательно, необходимо признать, что рост самосознания японцев, равно как и их милитаризма, исходил из растущей военно-политической силы государства, «запертого» на островах. Официальная пропаганда твердила, что именно справедливая потребность в расширении жизненного пространства страны и необходимость заставить себя уважать является главной причиной участия Японии во всех войнах, которые она вела в конце XIX – начале XX вв. Эта мысль быстро стала «народной идеологией», прочно завладев всеми слоями японского общества. Горькое отрезвление наступило лишь после разгрома Японии во 2 Мировой войне… Примечания 1
Мак-Клейн Д.Л. Япония. От сёгуната Токугавы – в XXI век. М.: Аст, 2006. С. 434–437. 2 См.: Кузнецов Ю.Д., Навлицкая Г.Б., Сырицын И.М. История Японии. М.: Высшая школа, 1988. С. 187–199.
183
А.Ю.Чередникова (Поморский государственный университет, г.Архангельск) «Вендский вопрос» в Веймарской Германии: 1918–1933 годы История существования так называемого «вендского вопроса» имеет глубокие корни и связана в первую очередь с проблемой пребывания этнических территорий лужичан в пределах чешских и германских владений. Лужичане, лужицкие сербы, серболужичане (немецкий вариант – венды, сорбы) проживали и до сих пор проживают в местности, которая носит историко-географическое название Лужица (Лаузиц). В средневековье Лужица в разное время принадлежала маркграфам Мейсенским, Польше, Чехии, Бранденбургу. С XIV века эти территории входили в состав Чешского королевства. С исходом Тридцатилетней войны 1618– 1648 гг. лужицкие земли оказались захвачены Саксонией. Решением Венского конгресса в 1815 году Лужица была поделена между Пруссией и Саксонией, в результате чего возникли Верхняя и Нижняя Лужицы. Находившиеся длительное время в довольно изолированном положении (даже) друг от друга, общности лужичан обеих Лужиц существовали не только в соответствии своей этнической, но и государственной и религиозной принадлежности. Возникли различия в языковой, культурной сферах, были заложены противоречия и в социально-экономическом развитии разделенных лужицких территорий. При этом саксонские и прусские власти, а позже и власти кайзеровской Германии столкнулись с проблемой открытого и негласного противостояния со стороны лужичан1. С этого времени решение «вендского вопроса», как особая задача германского государства, получило новую, дополнительную окраску. Суть его сводилась к ограничению и подавлению лужицкого национального движения, к насильственной германизации. Для лужичан проблема решения «вендского вопроса» так же была актуальна, поскольку касалась их непосредственно. Естественно, подход к ней осуществлялся с другого ракурса и выражался в сопротивлении онемечиванию, активизации лужицкого движения за границей (в основном, в чешских землях) и т.д. 184
В ХХ веке «вендский вопрос» приобрел особое звучание в свете бурной политической истории Германии и Европы в целом: крах кайзеровской Германии, существование первой немецкой демократии в лице Веймарской республики, национал-социалистический режим, деятельность СВАГ, возникновение и закат ГДР, объединение ФРГ. Одним из наиболее насыщенных и важных периодов в истории отношений лужичан с государством видится Веймарская Германия, позволившая лужичанам обрести возможности для дальнейшего формирования национальной идентичности, распространения лужицкой культуры и языка, создания собственных общественных и политических институтов. Так сложилось, что история лужичан – это история длительного сопротивления активной ассимиляции и онемечиванию. Формировавшаяся веками относительная обособленность от немецкого центра и патриархальность жизненного уклада позволили лужичанам не только не раствориться в немецкой культуре и не исчезнуть как народ, но и сохранить самобытность, создать оригинальную культуру, литературу. Упорная преданность языку и традициям стала характерной чертой этого народа. В своем последнем интервью «Сербским Новинам» в январе 2006 года известный лужицкий писатель Юрий Брезан заметил: «У нас, лужичан, нет таких героев, на примерах которых мы могли бы учить детей. У нас есть только героизм, причем, по крайней мере, не меньший, чем в Европе. Лужичане были рабами, националсоциалисты хотели нас истребить – я привел только два примера. Но все это время мы хранили свой язык, мы шаг за шагом развивали его и добились того, что теперь он сравним с любым центральноевропейским. …нам надо усвоить, чем мы по праву можем гордиться: мы выстояли во все времена, мы не сдались – это героизм». После окончания Первой мировой войны и поражения в ней Германии лужицкие активисты громко заявили о себе. 6 ноября 1918 года лужицкие депутаты в Саксонском ландтаге А. Барт и М. Кокля выступили с требованием удовлетворения прав лужичан пользоваться родным языком, иметь свои национальные школы и другие культурные учреждения. В то же время при Народном Доме в Бауцене был создан Народный Совет, который в 1925 году был принят в «Союз европейских национальных мень185
шинств». На протяжении 1918–1919 гг. избирались местные национальные комитеты. 20 ноября 1918 года состоялось собрание в д. Кроствиц, на котором был избран «Сербский союз» и принята резолюция о самоопределении. В те годы остро встал вопрос о присоединении обеих Лужиц к Чехословацкой республике, но Комиссия по территориальным вопросам в Париже отклонила эти требования. После того, как Версальский мирный договор принудил Германию предоставить национальным меньшинствам такие же права, какими пользуются немцы в Польше и Чехословакии, германское правительство пошло на уступки (в школах допускалось преподавание на немецком и лужицком языках параллельно, была восстановлена реорганизованная «Домовина» и пр.). В те же годы в некоторых странах были созданы «Общества друзей лужичан». Но, апеллируя к тому, что «вендский вопрос» – проблема внутренняя, в Веймарской республике он решался старыми – ассимиляционными методами, лишь в малом отклоняясь от курса национальной политики кайзеровской Германии. Положение лужичан было двусмысленным, т.к. немецкие власти не признавали за ними даже права называться национальным меньшинством, мотивируя это тем, что в отличие от поляков, датчан, литовцев лужичане не имели своего государственного образования. В 20– 30-е годы ХХ века этнические территории расселения лужичан сокращались. Эти процессы происходили преимущественно на юго-западе, т.е. в районах строительства промышленных предприятий и добычи камня и бурого угля. На окраинах Лужицы быстро увеличивалась численность немецкого населения и усиливалась ассимиляция лужичан. Гарантировавшая права иноязычным гражданам 113 статья Веймарской Конституции осталась лишь на бумаге2. В 1920 году был создан «Вендский отдел», призванный лишь контролировать и регламентировать деятельность лужичан и их объединений. Но благодаря активной позиции лужицкой интеллигенции и международной общественности, период Веймарской республики стал временем культурного ренессанса, подъема национального движения лужичан, активизации их политической жизни внутри страны и за ее пределами. Несмотря на это, попытки мировой общественности и лужицкой решить вопрос если не самоопреде186
ления, то хотя бы придания лужичанам статуса защищенного государством национального меньшинства оказались бесплодными. Следует отметить особую грань этого процесса: ассимиляции противостояли лишь лужицкая интеллигенция, горожане и представители старого поколения. Большая же часть лужичан просто старалась выжить, найти «свое место под германским солнцем», адаптироваться к сложившимся условиям, по возможности «добровольно онемечиться», ибо быть немцем – значило найти лучшую работу, заработать больше средств для содержания семьи, дать детям достойное образование и пр. Причиной тому – экономические реалии, в которых существовали лужичане, и вынужденная приспособленческая жизненная позиция большинства лужичан. Лужичанам всегда давали понять, что он, лужичанин – подданный Германии, но не немец, т.е. неполноценный гражданин. С приходом к власти нацистов они и вовсе были сведены к нулю: лужичане, как «немцы, говорящие по-вендски», лишились всех форм национальной и общественной жизни. При Гитлере были закрыты лужицкие издательства, библиотеки, музеи, употребление родного языка полностью исключалось из общественной жизни. «Вендский вопрос» решался радикально – путем дискриминации и даже уничтожения народа как такового. Примечания 1
Речь идет прежде всего о лужицкой интеллигенции и ее роли в зарождении и развитии лужицкого национального движения и самосознания, культурном ренессансе в XIX веке. Об этом см. подробнее: Гугнин А.А. Серболужицкая литература ХХ века в славяно-германском контексте. М., 2001; Ермакова М.И. Серболужицкая Матица / Славянские Матицы в XIX веке. М., 1996. Ч. 1; Лаптева Л.П. Лужицкие сербы в тисках кайзеровской Германии // Советское славяноведение. 1976, №3; Матица Сербская в Будышине. 150 лет // Славяноведение. №1, 1998; Она же. О национальном возрождении у лужицких сербов // Вопросы первоначального накопления и национальных движений в славянских странах. М., 1972; Она же. Лужицкие сербы и их изучение в русской литературе XIX– начале XX веков // Исторические записки / Под. ред. А.З.Винникова, В.А.Артемова и др. Воронеж, 2000. Вып. 5. 2 См. любое издание Веймарской Конституции.
187
Л.Н.Чернова (Саратовский государственный университет им. Н.Г.Чернышевского) Из истории приобретения манора Крэнсли (К вопросу о землевладельческих интересах лондонского купечества XIV века) Кроме активных форм деятельности в сфере рыночных отношений важное место в структуре занятий средневековых горожан занимало все, связанное с инвестициями в земельную собственность. Однако приходится констатировать, что землевладение английских фрименов, несмотря на появление ряда важных и интересных работ1, остается наименее изученным. Вместе с тем, воссоздание более или менее цельной картины, охватывающей структуру и масштабы недвижимости, способы приобретения и характер ее использования, позволило бы рельефнее представить хозяйственные интересы, характер и цели деловой активности и общественные устремления средневекового английского бюргерства. В центре нашего исследования – вопрос о приобретении манора Крэнсли одним из известных и уважаемых в деловых кругах Лондона второй половины XIV в. людей – Джоном Пайелом, олдерменом 1369–1382 гг., шерифом 1370–1371 гг., мэром 1372– 1373 гг., торговцем предметами роскоши2. К 1348 г. относится первое внегородское земельное приобретение Джона Пайела: умер его отец, завещавший сыну участок земли в родовом селении Итлинборо, находившемся на торговом пути из Нортхемптона в Питборо с выходом к порту Кингз Линн3. В течение 7 лет, 1348–1354 гг., Джон купил пахотные земли, луга, голубятню в Малом и Великом Аддингтоне, деревушках Слиптон и Твайвелл, расположенных в нескольких милях от Итлинборо4. Все эти довольно бессистемные покупки, однако, резко контрастируют с его главным приобретением – покупкой манора Крэнсли. Крэнсли находился на некотором расстоянии от основного ядра земель Пайела, которые, словно гроздья, были рассыпаны вокруг Итлинборо. Владельцем этого манора, благодаря женитьбе на Элизабет, дочери Хью Крэнсли, был сэр Томас Уэйк Блисуорт, 188
сокольничий короля, участвовавший во Французской кампании. Возможно, что именно во время кампании в Креси (между 15 марта и 23 октября 1346 г.) он скончался. Согласно картулярию, спустя два года эпидемия сразила прямых наследников манориальных владений Крэнсли: Эгнис, дочь Элизабет от первого брака, и сыновей – Томаса Уэйка-младшего и Хью. Манор вернулся к Элизабет Уэйк, и именно она передала его Джону Пайелу. Это подтверждено двумя грамотами, датированными 26 июня и 1 июля 1348 г. соответственно5. Необходимо подчеркнуть, что к тому моменту упомянутая выше Эгнис уже продала Пайелу ежегодную ренту в 3 ф. от земель в Олинбари, расположенном на полпути между Крэнсли и Итлинборо, а Томас Уэйк-младший и Хью официально отказались от прав на наследство в пользу все того же Пайела. Истинную причину продажи манора Крэнсли выявить затруднительно. Можно довериться источнику и допустить, что наследники действительно скончались в 1348 г., т. е. фактически до пика Черной смерти, которая, как известно, всей своей мощью обрушилась на Восточный Миддленд ранней весной 1349 г. Но что заставило Элизабет столь стремительно расстаться с наследством своих детей? Очевидно, что продажа манора связана с участием сэра Томаса Уэйка-старшего в военной кампании во Франции, даже подготовка к которой была очень дорогостоящим предприятием. К сожалению, нет никаких документальных свидетельств, позволяющих оценить состояние экономики манора Крэнсли в интересующий нас период. Однако хорошо известно, что десятилетие перед Черной смертью стало периодом дефляции, падения цен и, соответственно, доходов6. Нет оснований сомневаться, что в таких условиях необходимость экипироваться за собственный счет для участия в военной кампании оказывалась крайне обременительной обязанностью для столь мелкого землевладельца, каковым был сэр Томас, и имела губительные последствия из-за изъятия значительной части средств из манориального хозяйства. Совершенно очевидно, что сэр Томас Уэйк-старший был вынужден искать деньги, чтобы сохранить земли Крэнсли. Одним из его кредиторов стал Джон Пайел: в частности, в июле 1345 г. он предоставил сэру Томасу 40 ф.7. Возможно, что приобретение манора Крэнсли отчасти связано именно с необходимостью покрытия 189
долговых обязательств в пользу Джона Пайела. В марте 1355 г. манор Крэнсли перешел в полное владение Джона Пайела и Адама Фрэнсиса, его делового партнера и друга. При этом картулярий специально оговаривает, что именно Пайел заплатил всю необходимую сумму, а Фрэнсис внес 200 ф. за свою часть манора позже8. Такая практика позволяет предположить, что между этими двумя торговцами предметами роскоши существовали предварительные финансовые соглашения, по условиям которых Паейл владел землями и получал все доходы, в то время как Фрэнсису полагались проценты от дохода9. Заинтересованность Джона Пайела в приобретении манора Крэнсли далеко не случайна. Именно земля в XIV в. оставалась не просто главной формой общественного богатства, но и наиболее устойчивым видом собственности, объектом надежного помещения капитала, позволявшим получать регулярный доход. Экономический и социальный риск профессии побуждал даже самых богатых купцов помещать деньги в более обеспеченную и стабильную сферу землевладения. И, конечно, немаловажную роль играли соображения социального престижа: приобретение манориальной собственности являлось одним из действенных способов произвести впечатление на общество, в котором традиционно высоко ценились знатность происхождения и обладание землями. Примечания 1
См.: Левицкий Я.А. Город и феодализм в Англии / Отв. ред. Е.В.Гутнова. М., 1987. С. 25–147; Кириллова А.А. Свободное земельное держание в городах Англии XIII века // Учен. зап. МГПИ им. В.И.Ленина. М., 1954. Т. 68. Вып. 4. С. 59–90; Репина Л.П. Лондонские землевладельцы начала XV века (по данным налогового списка 1412 года) // Городская жизнь в средневековой Европе / Отв. ред. А.А.Сванидзе. М., 1987. С. 199–219; Она же. Феодалы в английском городе от «Книги Страшного Суда» до «Великого мятежа» // Феодалы в городе: Запад и Русь / Под ред. А.А.Сванидзе. М., 1997. С. 18–19; Золотов В.И. Операции с недвижимостью и социальные ориентиры английского бюргерства и купцов в первой половине XV века // Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред. А.А.Сванидзе: В 4 т. М., 1999. Т. 2. С. 289–293. 2 См.: Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300–1500). Chicago, 1948. Appendix. P. 353. 3 Calendar of the Cartulary of John Pyel // Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Fraunceys / Ed. by S. J. O’Connor. L., 1993. Camden fifth series. V. 2. P. 103.
190
4
Ibid. P. 107–108. Ibid. P. 134–136. 6 См.: Postan M.M. The Costs of the Hundred Years // Past and Present. 1964. №. 27. P. 42–44. 7 Calendar of the Cartulary of John Pyel. P. 85. 8 Ibid. P. 131–133. 9 Ibid. P. 247. 5
М.М.Чореф (Тюменский государственный университет) К истории монетного дела Херсона при Константине VII Багрянородном Константин VII Багрянородный (913–959) – один из интереснейших василевсов, издавна привлекавший внимание историков1. Ведь за долгий период его правления империя пережила не одно политическое потрясение. Предметом изучения стали как история его царствования, законодательная и литературная деятельность, так и проведенные при нем преобразования в денежной сфере. К настоящему времени выработана общепринятая точка зрения, достаточно логично датирующая его столичные выпуски. Кроме того, выявлены монеты, выпущенные от имени самого Константина VII Багрянородного и его сына Романа II (959–963), матери Зои (914–919), василеопатора, позже старшего августа Романа I Лакапина (920–944)2, а также его сыновей: Христофора (921–931), Стефана (924–945) и Константина (924–945)3. Монеты в честь этих правителей выпускали и в Херсоне. Они давно известны и введены в научный оборот. Однако споры вокруг их атрибуции продолжаются до сих пор. Так, к примеру, по мнению В.А.Анохина, на реверсах херсонских монет Константина VII Багрянородного второй серии помещали изображение Елены – жены императора4. Но, с точки зрения И.В.Соколовой, на них могли оттискивать портрет только одной женщины – матери правителя5. Не меньше споров вызывает атрибуция монет с буквосочетаниями «» и «»6. Не удивительно, что сторонники этих двух гипотез считают абсурдными теории своих оппонентов.
191
Мы не будем вступать в эту полемику, так как видим ее бесперспективной. Для разрешения этой проблемы воспользуемся ранее разработанной нами методикой7. Первым делом попытаемся разбить разновидности этих монет на группы по принципу оформления. Заметно, что на большей их части, кстати, наиболее распространенных, были оттиснуты монограммы и культовые символы, а на немногих и относительно редких – изображения правителей. Причем последние стилистически близки к портретам императоров и членов их семей, известным по монетам раннесредневековой Византии. В то же время, примитивность технологии денежного производства, принятая в Херсоне, не позволяла выпускать высокохудожественные бронзы. На его монетах не могли размещать сложные композиции. Как правило, оттискивали только монограммы, эмиссионные данные или обозначения номиналов8. Лишь в исключительных случаях на них размещали портреты правителей, т.к. очень трудно изготовить форму со столь сложным изображением для массовой отливки монет при относительно малом диаметре. Кроме того, раз уж портретные штампы и были пущены в производство, то по какой причине от них отказались и перешли к использованию традиционных с монограммами? К сожалению, наши предшественники не заметили этой проблемы. Попытаемся разрешить ее самостоятельно. Для этого попытаемся найти в монетном деле Херсона аналогичный прецедент. Действительно, при Льве VI Мудром (886–912) в городе была выпущена серия фоллисов с портретом правителя. В нашей статье, посвященной датированию этой эмиссии9, мы попытались дать тому объяснение. Чтобы не повторяться, отметим только, что эта разновидность фоллисов была отлита в честь самодержца Льва VI Мудрого10. Т.е. и позднейшие серии литья Херсона с портретами императоров можно считать памятными11. В таком случае, в 914–919 гг. в Херсоне была выпущена серия с изображениями Константина VII Багрянородного и его матери Зои (рис. 1.1). Мы смело можем считать эту серию памятной, выпущенной в честь воцарения новых правителей. Вероятно, сложность размещения двух портретов на одной из сторон сравнительно небольшой литой монеты заставила денежных мастеров разнести изображения на аверс и реверс12. В 919 г., после отстра192
нения от власти Зои в обращение поступили константинопольские фоллисы с портретом молодого Константина VII Багрянородного анфас (рис. 1.2). Одновременно в Херсоне началась эмиссия монет с изображением молодого императора на аверсе и с монограммой его имени на реверсе. Так как единоличное правление Константина VII Багрянородного было крайне непродолжительным, то были отлиты только памятные фоллисы – с его портретом. Причем их лицевая сторона была сформована штампом, используемым для литья монет Льва VI Мудрого периода его самостоятельного правления13 (рис. 1.14). Это можно объяснить как желанием дистанцироваться от прежнего режима, так и стремлением превознести малолетнего императора – единственного наследника и законного преемника почитаемого правителя. Переворот Романа I Лакапина нашел свое отражение как в константинопольской, так и в провинциальной эмиссиях. Причем, если в столице продолжали упоминать на монетах легитимного Константина VII Багрянородного, то в Херсоне из-за специфики денежного производства о выпуске фоллисов со столь же сложным, как в столице, оформлением и не мечтали. В 920 г. городе в обращение поступила памятная серия в честь воцарения Романа I Лакапина (рис. 1, 3). На их аверсе штампом, используемым в период регентства Зои, было оттиснуто изображение императора, а, чтобы горожане не сомневались в его трактовке, на реверсе разметили первый, еще довольно недоработанный вариант монограммы василеопатора. В 921 г. в память о коронации Христофора была выпущена серия городских бронз, сформованных с использованием штампов, примененных ранее для литья фоллисов Константина VII Багрянородного и Зои (рис. 1.4). А, чтобы горожане не усомнились в предложенной атрибуции изображений, на штампах были вырезаны соответствующие монограммы «–»14 и «–»15. Позже в обращение поступили фоллисы Романа I Лакапина с упрощенным оформлением. На их аверсе было оттиснуто буквосочетание «», а на реверсе – стандартное обозначение номинала – крест на Голгофе (рис. 1.5, 1.6, 1.7). К концу правления василеопатора монограмма была сокращена до «» (рис. 1.8). В 945 г., после отстранения от власти Лакапинов в обращение поступили фоллисы Константина VII Багрянородного, отличавшиеся от ранее выпущенных только оформлением аверса: 193
на нем была оттиснута монограмма «» (рис. 1.9). Вследствие приобщения к власти Романа II (945 г.) были отлиты монеты с монограммами имен правителей (рис. 1.10). Как видим, в результате анализа монетного материала нам удалось не только разнести во времени херсонские эмиссии Константина VII Багрянородного, но и найти еще одно подтверждение нашему объяснению появления на фоллисах Херсона X в. изображения правителей. Получается, что в этом городе в память о воцарениях выпускали своего рода памятные монеты, являвшиеся копиями столичных образцов.
Рис. 1 1–10 – фоллисы Херсона времен Константина VII Багрянородного: 1 – периода регентства Зои; 2 – первого самостоятельного правления; 3 – в память о коронации Романа I Лакапина; 4 – в честь Романа I и Христофора Лакапинов; 5–8 – ординарные выпуски Романа I Лакапина; 9 – второго самостоятельного правления; 10 – Константина VII Багрянородного и Романа II; 11 – константинопольский фоллис Константина VII Багрянородного и Зои; 12 – фоллис Константина VI и Ирины; 13 – солид Ирины; 14 – херсонский фоллис Льва VI Мудрого
194
Примечания 1
Мы не считаем нужным перечислять все эти труды. Отметим только, что мы, вслед за А.А.Васильевым, считаем, что одно из лучших жизнеописаний составил А.Рамбо (См.: Rambaud A. L'Empire grec au dixième siècle. Constantin Porphyrogénète. Paris, 1870). 2 Объективная биография этого правителя была составлена С.Рунсиманом (См.: Runciman S. The Emperor Roman Lecapenus and His Reign. Cambridge, 1929, P. 238–245). 3 Рекомендуем всем, интересующимся политической историей Византии, ознакомиться с фундаментальным трудом К. дю Фресне дю Канжа (См.: du Cange du Fresne C. Hystoria Bizantina duplici commentario illustrata prior familias ac stemmata imperatorum Constantinopoletanorum, cum eorundem Augustorum Nomismatibus, & aliquot Iconibus; Præterea Familias Dalmaticas & Turcicas conplectitur: Alter descriptionem urbus Constantinopolitanaæ, qualis extitit sub Imperatoribus Christianis. Paris, 1680). Его автору удалось не только составить прекрасный биографический справочник царственных домов времен существования Византии, а так же Османов, которым мы с удовольствием воспользовались, но отличный каталог позднеримских и византийских монет и медалей. Так, ему одному из первых удалось привести изображение и датировать херсонскую монету с обозначением номинала «». По мнению С. дю Канжа, она была выпущена при Маврикии Тиверии (582–602) (См.: Ibid. P. 104–105). 4 Анохин В.А. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н.э. – XII в. н.э.). Киев, 1977. C. 119. Табл. XXVII, № 401. 5 Соколова И.В. Монеты и печати византийского Херсона. Л., 1983. C. 45. Табл. IX, № 1. 6 До сих пор в среде нумизматов нет единого мнения по вопросу их атрибуции. Если часть исследователей, вслед за В.А. Анохиным, относят их к литью Романа III Аргира (1028–1034) и Романа IV Диогена (1068–1072), соглашаясь с его датировкой этих эмиссий соответственно XI – нач. XII вв. (См.: Анохин В.А. Указ. соч. С. 123–124), то сторонники И.В. Соколовой приписывают их к выпускам Херсона XII–XIII вв. (См.: Соколова И.В. Указ. соч. С. 62–63, 143–144). Считаем первую из гипотез безосновательной и нелогичной. Дело в том, что ни Роман III Аргир, ни Роман IV Диоген не пользовались популярностью, они были насильственно отстранены от власти. Да и не было в византийской монетной практике прецедентов посмертных эмиссий. Кстати, если при последнем из упомянутых василевсов чеканили именную медь, то при первом выпускали только т.н. «анонимные фоллисы». Кроме того, известно, что в Херсон был сослан самозванец Лев (Константин), выдававший себя за сына Романа IV Диогена (См.: Анна Комнина. Алексиада. М., 1965. С. 266). По ходу заметим, что сама идея прочитать имя правителя на общепризнанно анонимной монете нам кажется крайне занимательной. К сожалению, И.В.Соколова, справедливо опровергая гипотетические предположения своего оппонента, только констатировала факт позднего поступления монет с «» в обращение Херсона, не пытаясь расшифровать монограмму. В последние годы богатый нумизматический материал привлек внимание нового поколения исследователей. Самое оригинальное суждение по этому вопросу высказал известный севастопольский нумизмат–сфрагист,
195
сотрудник НЗХТ Н.А.Алексеенко. Этот исследователь, изучив большой комплекс, состоявший из поздних херсонских бронз и сельджукских медных дирхемов, заключил, что позднейшие городские эмиссии являлись подражаниями привозным восточным монетам (См.: Алексеенко Н.А. К вопросу о деятельности Херсонесского монетного двора в XIII столетии // ХС. Севастополь, 1996. Вып. VII. С. 187–191). Мы уже попытались обоснованно опровергнуть эту гипотезу (См.: Чореф М.М. К вопросу о номиналах… С. 3. Прим. 3). Странно, но годом позже Н.А. Алексеенко поддержал точку зрения В.А. Анохина, заключив, что монеты с «» лили в XI веке причем от имени Романа III Аргира и Романа IV Диогена (См.: Алексеенко Н.А. Клад монет XI–XII вв. из Херсонесской цитадели // Античный мир и Византия. К 70-летию профессора В.И. Кадеева. Харьков, 1997. С. 260–271). В ближайшее время постараемся вынести на научное обсуждение наши предположения по атрибуции монет с «» на аверсе. 7 Приступая к изучению монетного дела Херсона, мы попытались выделить элементы оформления, служившие обозначениями номиналов. В результате нам не только удалось установить достоинство городских бронз, но и датировать их в соответствии с преобразованиями в денежном деле империи (См.: Чореф М.М. К вопросу о номиналах литых бронз раннесредневекового Херсона // МАИАСК. Симферополь, 2008. С. 117–130). 8 Чореф М.М. К вопросу о номиналах… С. 121. 9 Чореф М.М. Монетное дело Херсона при Льве VI Мудром // Сугдейский сборник. Вып. IV (в печати). 10 Там же. 11 Известны своего рода памятные серебряные и медные жетоны, выпускавшиеся при Константине VII Багрянородном (См.: Соколова И.В. Серебряный монетный чекан Константина VII // Нумизматика и эпиграфика. М., 1960. Вып. II. С. 57–60. Табл. I). Все они схожи с современными им золотыми. То, что херсонские монеты с портретами были оформлены в ином стиле, свидетельствует об их выпуске для нужд обращения. 12 Считаем нужным обратить внимание читателя еще на один вопрос, не поднятый своевременно нашими предшественниками. Дело в том, что монетному делу Константина VII не было свойственно вынесение портретов правителей на обе стороны монеты (рис. 1.11). Известно, что это активно практиковалось в период иконоборчества. В частности, монеты с изображением императрицы на аверсе и императора на реверсе были выпущены в период совместного правления Константина VI (780–797) и Ирины (797–802) (Рис. 1.12). После переворота 797 г. портреты царицы появились на обеих сторонах монет (Рис. 1.13). Т.е., не будь нам известны бронзы с монограммами «», «–» и «–», то у нас не было бы оснований датировать X в. фоллисы Херсона с портретами императора и императрицы. 13 Чореф М.М. Монетное дело Херсона при Льве VI Мудром. 14 Не видим ничего странного в размещении на монетах Херсона аббревиатуры «– » вместо классического «–». Дело в том, что в Византии не было принято придерживаться правил правописания при составлении монетных легенд. К примеру, наш разбор написания императорских титулов Льва VI Мудрого приведен в (См.: Там же). При его сыне положение не изменилось.
196
15 Странно, но В.А.Анохин склонен выделять монеты с портретом императора и с монограммой «» в более позднюю эмиссию, поступившей в обращение позднее фоллисов с портретами и с аббревиатурами «– » и «– » (См.: Анохин В.А. Указ. соч. ). Так и хочется поинтересоваться у этого исследователя, как он представляет себе процесс заделывания в форме букв монограмм, не просматривающихся на бронзах позднейшей, по его мнению, эмиссии. Ведь, по его мнению, штампы изготовлялись путем оттискивания в глине ранее отлитых монет.
Список сокращений МАИАСК – Материалы по археологии и истории античного и средневекового Крыма. НЗХТ – Национальный заповедник «Херсонес Таврический». ХС – Херсонесский сборник.
О.В.Шепель (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Жизнь и деятельность У.Морриса в условиях модернизации Англии XIX века XIX век в истории Англии – это период модернизации. Одни современники критиковали происходящие процессы, другие восторженно приветствовали все изменения. В исторической литературе модернизация в Англии представлена работами по истории промышленных изобретений, политических преобразованиях. До сих пор отсутствуют труды, анализирующие отношение современников к происходящим изменениям. В статье предпринимается попытка рассмотреть модернизацию Великобритании сквозь призму взглядов, деятельность Уильяма Морриса (24.03.1834 – 03.10.1896 гг.) – английского писателя, поэта, публициста, политического деятеля, социалиста, художника, дизайнера, гравера, современника основных событий модернизации. Жизни и творчеству Уильяма Морриса посвящены работы российских и зарубежных авторов, анализирующих его как художника, дизайнера, писателя, социалиста. М.Белецкий анализирует печатную и издательскую деятельность У.Морриса1. Е.Л.Немировский рассматривает его деятельность дизайнера и полигра197
фиста2. Исследования Памелы Тодд3, Джона Бурдика4, Пола Томпсона5 освещают отдельные аспекты его творчества. Источником предлагаемого исследования явились статьи, лекции, письма У.Морриса6. Интерес к теме состоит в том, что позволяет взглянуть на модернизацию глазами современника, человека который активно участвовал в жизни общества, пытался повлиять на взгляды и мировоззрения своих современников. У.Моррис родился 24 марта 1834 г. в Уолтемстоу, недалеко от Лондона. В 1853 г. поступил в колледже Экстер в Оксфорде, где изучал теологию. В 1856 г. он решает отказаться от намерения стать священником7, и занялся бизнесом. Он организовал в 1861 г. предприятие: «Фирма Моррис, Маршал и Фокнер, художественные работы по живописи, резьбе, мебели и металлу». Первые шаги фирмы были трудными из-за конкуренции с другими предпринимателями и торговцами8. На Всемирной выставке искусства и промышленности в Лондоне 1862 г. компания У.Моррис показала образцы витражей, мебели и обивки, которые настолько понравились публике, что появилось множество заказов. Компании была поручена реконструкция капеллы в кембриджском Колледже Иисуса. По эскизам У. Морриса стали отделывать комнаты в Сент-Джеймсском дворце, где жила королева Виктория и в музее Виктории и Альберта. Большинство работ фирмы стояли очень дорого. Позднее фирма старалась выпускать вещи для людей со скромным достатком. Самым знаменитыми образцами мебели простых форм, выпускавшейся «Моррисом и Ко», стала серия «сассекских» стульев. «Мебель добрых горожан», как ее называли, создавалась на основе народной традиции английских сельских домов, восходящей к XVIII в. «Сассекские» стулья продавались намного дешевле других изделий фирмы (от 7 до 35 шиллингов) и были доступными потребителям со скромными средствами9. К 1870 г. пропагандируемые мастерской У.Морриса, эстетические принципы, стали входить в моду10. Постепенно У.Моррис стал понимать, что, несмотря на попытки создавать дешевые вещи, созданная им фирма, делавшая по-настоящему красивые предметы быта, работает только на богатых. Он столкнулся с дилеммой: изделия ручной работы намного дороже фабричных и недоступны массам не198
имущих. У.Моррис, отвергая машинное производство, не смог сделать качественные вещи доступными массовому потребителю. Вторым направлением его деятельности стало основание «Движения искусств и ремесел» в 1887 г. Всех участников движения объединило убеждение, что эстетически продуманная среда обитания человека должна способствовать совершенствованию общества в интересах и производителей и потребителей11. В связи с этим, он стал публиковать литературные произведения. В 1858–1870 гг. он выпустил несколько сборников поэм. В 1877 г. основал в Лондоне «Общество защиты старинных зданий»12. Печатая свои книги, У.Моррис увлекся издательским делом. В 1891 г. он открыл типографию «Келмскотт Пресс». Типография издавала, в основном, средневековые тексты и произведения самого У.Морриса, а иллюстрировал их его друг, художник-прерафаэлит Э.Берн-Джонс. Первым изданием «Келмскотт Пресс» стал роман У.Морриса «История сверкающей долины», увидевший свет в мае 1891 г. Были изданы «Поэтические произведения» У.Шекспира и «Утопия» Т.Мора13. Одним из знаменитых стало издание «Золотой легенды» Д.Чосера (1892). За период работы издательства (1891–1898 гг.) было выпущено 53 книги. Тираж каждого издания был небольшим (около 400 экземпляров), книги печатались на ручном станке и были дорогими. Они расходились среди узкого круга ценителей. «Сочинения» Джеффри Чосера были напечатаны тиражом в 438 экземпляров, из которых 425 на бумаге, а 13 – на пергамене, 48 экземпляров были оформлены как издательские. Бумажный экземпляр продавался по 20 фунтов стерлингов (в конце XIX столетия это были большие деньги), а пергаменный – по 120 гиней. У.Моррис переиздал свое «социалистическое» сочинение «Видение Джона Болла». Издательская деятельность «Келмскотт Пресс» была восторженно встречена библиофилами. Однако скептики говорили, что книги создаются для чтения, а издания У.Морриса являются дорогими и адресованы только любителям. Но экспериментальное книгоиздание прокладывало дорогу массовым издателям, найденные приемы и формы в дальнейшем становились достоянием практических изделий для народных масс14.
199
У.Морриса знакомится с новыми философско-социальными теориями. В 1883 г. У.Моррис стал членом Социал-демократической федерации. Его идеалом становиться общество социальной справедливости, ячейками которого должны были стать самоуправляющиеся общины на основе ручного труда. В Российской государственной библиотеке находятся две книги с автографом Уильяма Морриса. В книге «Видении Джона Болла» есть его надпись: «To Peter Krapotkine from William Morris. June 3 1888». Книга была подарена князю Петру Алексеевичу Кропоткину (1842–1921 гг.), революционеру, теоретику анархизма15. Занятия бизнесом, социалистическими идеями привели его к политической деятельности. У.Моррис начал свою политическую деятельность на посту казначея Ассоциации по восточному вопросу в 1876 г. Он стал сотрудничать с либералами, но в 1880 г. произошел разрыв с этой партией. С 1884 г. у У.Морриса период сотрудничества с социалистическими партиями: создается федерация и социалистическая лига. Он явился основателем издания социалистического журнала «Коммонуил». Его деятельность повлияла на изменение социальных и этических ценностей английского общества XIX в. У.Моррису принадлежит важная роль в создании домашнего стиля, который принято называть «английским». Идеи «Движения искусств и ремесел», направленные на гармонизацию индустриального общества, способствовали выработке нового направления, предназначенного для массового механизированного производства товаров широкого спроса, которое впоследствии будет именоваться «дизайн»16. Роль изданий У.Морриса в становлении искусства книги ХХ столетия высоко оценивают в Англии, так как воспринят основной принцип «Кельмскотт Пресс»: стремление делать книги, все элементы которых взаимосвязаны, и подчинены одной цели17. Романы У.Морриса оказали влияние на последующих творцов в жанре фэнтези: Д.Р.Толкина, К.Льюиса, Л.Дансени и других писателей18. Культурная модернизация ориентировала человека не на традиционные ценности, а на рационализм. Усердие и трудолюбие стали главными ценностями нового общества. Вся жизнь и деятельность У.Морриса характеризует человека XIX в., он являлся предпринимателем, художником, писателем, социалистом.
200
Примечания 1
Белецкий М. Дизайн и современность. Размышления о новом и старом в типографике XX века. Ч. 1 // ПРОсто дизайн. 16.06.2006 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.advertology.ru свободный. 2 Cтатья Немировского Е.Л. // КомпьюАрт. 2004. № 5, 6 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.compuart.ru, свободный. 3 Pamela Todd William Morris and the Arts & Crafts Home. Изд-во: Thames & Hudson, 2005. 4 John Burdick William Morris. Изд-во: Grange Books, 2006. 5 Thompson P. The work of W.Morris. London, 1967. 6 Моррис У. Искусство и жизнь. Избр. статьи, лекции, речи, письма / Пер., коммент. Р.Усмановой. М., 1973. 7 Cтатья Немировского Е.Л. // КомпьюАрт. 2004. № 5, 6 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.compuart.ru, свободный. 8 Моррис У. Искусство и жизнь. Избр. статьи, лекции, речи, письма / Пер., коммент. Р.Усмановой. М., 1973. С. 27, 28. 9 Информационный портал Designstory посвящен искусству создания интерьеров [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.designstory.ru/designers/morris/ свободный. 10 Моррис У. Искусство и жизнь. Избр. статьи, лекции, речи, письма / Пер. коммент. Р.Усмановой. М., 1973. С. 29 11 William Morris, News from Nowhere, ed. David Leopold (Oxford University Press, 2003 [World's Classics]), [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.morrissociety.org/jwms.chron.html свободный. 12 Моррис У. Искусство и жизнь. Избр. статьи, лекции, речи, письма / Пер., коммент. Р.Усмановой. М., 1973. С. 488. 13 Белецкий М. Дизайн и современность. Размышления о новом и старом в типографике XX века. Ч. 1 // ПРОсто дизайн. 16.06.2006 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.advertology.ru свободный. 14 Cтатья Немировского Е.Л. // КомпьюАрт 2004. № 5, 6 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.compuart.ru, свободный. 15 Cтатья Немировского Е.Л. // КомпьюАрт 2004. № 5, 6 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.compuart.ru, свободный. 16 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.artpages.org.ua/formi/uiliyam-morris.html свободный 05.01.09. 17 Cтатья Немировского Е.Л. // КомпьюАрт 2004. № 5, 6 [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.compuart.ru, свободный. 18 Вотрин В. Уильям Моррис. Сайт «Лаборатория фантастики» [Электронный ресурс]: режим доступа: http://www.fantlab.ru/autor3838, свободный.
201
А.Е.Шитов (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Английское пиратство в раннее новое время В настоящее время в свете современных событий у многих исследователей в области истории возобновляется интерес к истории морского пиратства. Раннее новое время – особый период истории, эпоха значительных перемен в экономико-социальной сфере, эпоха реформации, эпоха великих географических открытий, колониальных войн и пиратства, постепенно включивших в сферу интересов Европы весь земной шар, эпоха, в которую были заложены основы современного нам мира. Пиратство – было не только одним из неотъемлемых явлений, сопровождающих процесс перехода к капитализму и его формировании в Англии, но и по своей сути пиратство являлось главным инструментом среди политической и социально-экономической разобщенности между государствами на мировой арене, а также процесс трансформации пиратства из старого в новое. Поэтому исследование истории пиратства представляется очень важным для понимания сути этих процессов и решения спорных вопросов в истории пиратства. Целью статьи является комплексное исследование и анализ источников по истории английского пиратства в период XVI– XVII вв., изданных в сборниках документов, которые обычно использовались историками фрагментарно. Источниковую базу исследования составили следующие группы источников. Прежде всего, это сборники документов Р.Хаклюйта, Д.Ф.Джеймсона, Ф.Эдвардса, мемуары Яна Хёйгена Ван Линсхотена. Группу эпистолярных источников составили сочинения А.О.Эксквемелина, У.Рэли, Ф.Дрейка и Ф.Архенгольца, памфлет У.Рэли, трактат Р.Хокинса, которые приводят немало сведений по истории английского пиратства в период раннего нового времени. Основная часть источников взята из Интернет-ресурсов – это акты, инструкции, каперские свидетельства, межгосударст202
венные соглашения, донесения послов и губернаторов колоний, отчеты известных пиратов и др. Данные источники представляют также немалый историко-географический интерес. В первую очередь, следует упомянуть издания Р.Хаклюйтамладшего, которые являются основными источниками сведений о морских плаваниях и путешествиях англичан XVI века. Самая знаменитая его работа – «Главнейшие плавания, путешествия, странствия и открытия английской нации, сделанные морем и сушей в отдаленнейшие части земли в последние 1600 лет», коллекция отчетов об английском пиратстве, а также документов, относящихся к экономическому развитию Англии. Впервые работа Р.Хаклюйта была издана в 1589 году, в 1598–1600 гг. она вышла снова, уже в трех томах, и много раз переиздавалась с конца XVI века1. В истории английского пиратства второй половины XVI в. выделяется пиратская деятельность Фрэнсиса Дрейка, о которой вспоминал его племянник в работе «Вокруг Света», и в которой привел интересный материал по истории этого пирата2. Важную роль в истории английского пиратства в XVI веке сыграла семья Хокинсов. Поэтому большую ценность имеют изданные Хаклюйтовским обществом сборники документов, посвященные Хокинсам. Особенный интерес представляют «Наблюдения» Р.Хокинса, трактат, который не только отражает ход плавания в Тихий океан, но и мысли автора по многих вопросам о кораблестроении, дисциплине на корабле, отношениях с испанцами 3. Двухтомный труд голландского путешественника Яна Хёйгена Ван Линсхотена о его путешествиях и жизни в Ост-Индии был впервые издан на английском языке в 1598 году и вызвал в Англии большой интерес к Востоку. Работа представляет собой описания тех мест, где побывал Ван Линсхотен, историю, географию, торговлю. Она особенно интересна тем, что в ней содержатся сведения об экспедициях английских мореплавателей, с которыми встречался Ван Линсхотен и деятельности английских пиратов на Азорских островах4. Работы пирата Уолтера Рэли относятся к классике английской литературы XVI века, но историкам они интересны не менее чем литераторам. Ценность памфлета У.Рэли «Правдивый рассказ о сражении при Азорских островах» состоит не столько в пересказе 203
фактов, сколько в отображении настроений английского общества в начале 1590-х годов в отношении войны с Испанией. Не менее любопытно его «Открытие обширной, богатой и прекрасной Гвианской Империи», первый в истории труд, где описаны географические особенности бассейна Ориноко, его природная среда, и, путешествие самого сэра Уолтера 5. История пиратских рейдов второй половины XVI в., англичанина Мартина Фробишера очень показательна, так как он первым из европейцев географические открытия послужили основой для последующих проектов пиратских экспедиций. Наиболее полное собрание документов по этому вопросу содержится в двухтомнике «Три плавания Мартина Фробишера в поисках прохода в. Катай и Индию через северо-запад», изданном С.Стефанссоном и Э.МакКаскилл. Во введении к сборнику подробно изложена биография и пиратская деятельность М.Фробишера6. Сборник документов Ф.Эдвардса «Последние плавания» также важен для понимания целей английского пиратства, так как в документах содержатся информация о последней экспедиции английского пирата Томаса Кавендиша, второго англичанина, совершившего кругосветное плавание и закрепившего успех пирата Френсиса Дрейка. Коллекция предлагает свидетельства нескольких очевидцев событий и комментарий С.Перчеса, собирателя документов XVII века, сопровожденные историей плавания Т.Кавендиша и его анализом7. Важным источником по истории пиратства в XVII в. является сборник документов Д.Ф.Джеймсона, в котором рассматривается деятельность приватирства и пиратства в колониальный период. В сборнике автором собраны документы, написанные в XVII– XVIII вв. на английском, французском, датском и др. языках и впервые опубликован в 1906 г. Особую ценность по истории английского пиратства представляет, наиболее известный источник, написанный А.О.Эксквемелином «Пираты Америки», вышедший впервые в 1678 году (и выдержавшие с тех пор около 60 изданий на многих языках мира). «Пираты Америки» остаются главным источником информации о деятельности морского пиратства Нового Света второй половины XVII века. Впервые в нашей стране источник вышел в 1968 году в переводе В.Аронова8. 204
Сочинение Ф.Архенгольца «История морских разбойников Средиземного моря и Океана» – одно из немногих, которое относится к научной литературе о пиратах и является важным источником информации по истории морского пиратства. Работа «составляет самое полное и по возможности достоверное описание морских разбойников»9. Большая коллекция исторических документов по истории пиратства находятся на интернет-сайте piratedocuments.com. Среди документов на сайте представлены государственные акты, поручения, доклады, отчеты и письма, а также различные инструкции, каперские лицензии и свидетельства участников пиратских рейдов в период с XIV по XVIII вв.10. Приведенные источники, являются важными и актуальными для изучения истории английского пиратства в раннее новое время. Объем статьи не позволяет рассмотреть всю «Источниковую базу» по теме английского пиратства, поэтому автор статьи ограничился лишь кратким полновесным анализом, и не углублялся в детали. Примечания 1
Hakluyt R. Principal Navigations, Voyages, Traffics and Discoveries of the English Nation, Made by Sea or Over Land to the Most Remote and Farthest Distant Quarters of the Earth at Any Time Within the Compass of These 1600 Years. Vol. 1– 3. London, 1907. 2 Drake F. The World Encompassed by Sir Francis Drake, Being His Next Voyage to That to Nombre de Dios. Collated with an Unpublished Manuscript of Francis Fletcher, Chaplain to the Expedition. London, 1865. 3 Markham С.R. The Hawkins Voyages During the Reign of Henry VIII, Queen Elizabeth and James I. London, 1878; Hawkins R. The Observations of Sir Richard Hawkins, Knight, in His Voyage into the South Sea in the Year 1593. London, 1847. 4 Van Linschoten J.H. The Voyage of John Huygen van Linschoten to the East Indies. Vol. 1–2. London, 1885. 5 Ralegh W. Selected Writings. London, 1986; Дридзо А.Д. «Уолтер Рэли и его книга «Открытие Гвианы» // Рэли У. Открытие обширной, богатой и прекрасной Гвианской империи. М., 1963. С. 25. 6 The Three Voyages of Martin Frobisher in Search of a Passage to Cathay and India by the North-West Ed. by Stefansson V., McCaskill E. Vols. 1–2. London, 1938. 7 Last Voyages. Ed. by Edwards P. Oxford, 1988. 8 Privateering and Piracy in the Colonial Period: Illustrative Documents / Ed. by J.F.Jameson. N.-Y., 1923; Эксквемелин А.О. Пираты Америки. М., 1968.
205
9 Архенгольц Ф. История морских разбойников Средиземного моря и Океана. М.: Новелла, 1991. 10 Коллекция документов по истории пиратства. [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.piratedocuments.com, свободный.
Д.В.Шмелёв (Казанский государственный технический университет им. А.Н.Туполева) Ж.Бидо, партия МРП и заключение франко-советского договора 10 декабря 1944 года 10 декабря 1944 г. в Москве был подписан франко-советский договор о союзе и взаимной помощи. Его главными творцами, бесспорно, выступали глава Временного правительства Ш. де Голль и И.В.Сталин. Однако зарубежная пресса назвала договор «пактом Бидо – Молотова», подразумевая истинных разработчиков этого документа. Жорж Бидо, как и В.М.Молотов, был министром иностранных дел и входил во французскую делегацию на переговорах. Более того, он был одним из основателей и лидером новой партии христианско-демократического толка – Народнореспубликанского движения (МРП), месяц назад завершившей свой учредительный съезд. Итак, какова же роль Ж.Бидо и партии МРП в заключении франко-советского договора? Заключение франко-советского договора, по сути, было первым крупным успехом деголлевской дипломатии на завершающем этапе войны и первым актом в деятельности недавно назначенного министром иностранных дел Ж.Бидо. До войны Ж.Бидо, будучи журналистом, мало писал о СССР и его политике, в основном солидаризируясь с действиями французской дипломатии времен Л.Барту. Затем, участвуя в Сопротивлении и возглавив в 1944 г. Национальный Совет Сопротивления, Ж.Бидо считал, что взаимная борьба двух стран с нацизмом способствует их сближению и установлению на этой почве более тесных отношений, достижению европейской стабильности и мира1. В момент подготовки и заключения договора во Франции сложились достаточно сложные внутренние и внешние обстоятельства. Французская компартия вышла из Сопротивления крайне влиятельной в политическом плане. Ж.Бидо, являясь главой 206
НСС, был вынужден принимать во внимание этот фактор, особенно в вопросе осуществления идеи национального союза. Подписание договора с СССР помогло бы избежать критики коммунистов внешнеполитических действий Временного правительства. На международной арене Франция в этот период была, по существу, изолированной, хотя и участвовала в военных операциях на стороне союзников. Отношения Ш. де Голля с Рузвельтом и Черчиллем оставались напряженными. Поэтому для него было крайне важным найти взаимопонимание с советским лидером. Поездка французской делегации в СССР началась 27 ноября 1944 г. с Баку. 30 ноября французская делегация посетила Сталинград, откуда на поезде 2 декабря прибыла в Москву. Переговоры протекали непросто. Камнем преткновения стал польский вопрос и признание прокоммунистического Люблинского комитета. В течение нескольких дней Ж.Бидо вел напряженные консультации с В.М.Молотовым, отстаивая французские предложения (заключение военной конвенции, договоренности в экономической и культурной областях, поддержка притязаний Франции на Рейнскую область и Рур). К 10 декабря был выработан окончательный вариант соглашения. Позднее Ж.Бидо напишет, что речь шла о «договоре обстоятельств, задуманным как элемент маневра, а не как краеугольный камень политики»2. В своих мемуарах Ж.Бидо оставил небольшие портреты Сталина и Молотова, с которым ему пришлось вырабатывать текст соглашения. «Он [Сталин. – Д.Ш.] говорил низким голосом с небрежной простотой. Он был уверен в своей власти, в страхе, который он внушал. Образ этой абсолютной власти, колоссальный по размеру, над огромной толпой вызывал в разных обстоятельствах почитание или уважение». Не испытывая симпатии к советскому диктатору, Ж.Бидо ниже напишет о его «варварском юморе». Что касается, Молотова, то и здесь Ж.Бидо крайне сдержан, хотя, в отличие от Сталина, имел с ним более тесные и продолжительные контакты. По его словам, Молотов «был в обычной жизни насколько учтивым, настолько же невыносимым, подобно Пуанкаре, приехавшему с Байкала (в действительности, он происходил из мелкого московского дворянства)»3. В политической жизни для Ж.Бидо важное значение имела поддержка партии МРП, членом руководства которой он был. Но 207
если в манифесте партии и в итоговых документах ее учредительного съезда упоминаний о франко-советских отношениях не встречается, то материалы II съезда демонстрируют уже полную солидарность народных республиканцев с действиями своего министра. В тексте резолюции, подготовленной партийной комиссией по внешней политике, выражалась поддержка внешнеполитическим действиям правительства Ш. де Голля и деятельности Ж.Бидо в качестве министра иностранных дел4. Затрагивая вопрос о франко-советском договоре, Ж.Летурно отмечал в своем докладе, что этот договор «связал народы, которые не переставали ощущать давление на них германской угрозы», что «народы двух стран осознали через жестокий опыт, что, разделенные, они рано или поздно подвергаются агрессии, и что их союз является наилучшей гарантией от такого риска». Более того, Ж. Летурно рассматривал франко-советский договор как отказ от разделения Европы на два блока, как подтверждение «единства Европы»5. Народные республиканцы, признавая важность заключенного соглашения в деле возвращения Франции на международную арену, между тем, отмечают его несколько скрытую антигерманскую направленность, выражают приверженность послевоенному единству Европы. Можно по-разному оценивать реальные результаты этого договора для Франции, которая уже скоро вовсе не была приглашена на конференцию в Ялту, а позднее так и не получила советской поддержки в германском вопросе, но внутриполитический эффект он все же имел. По возвращении в Париж Ж.Бидо заметит: «Во Франции заключение франко-советского договора будет одобрено всеми. Вернись мы без этого договора, мы могли бы иметь серьезные проблемы с коммунистами»6. Таким образом, заключение этого соглашения позволило консолидировать французские политические силы вокруг внешней политики Временного правительства, возглавляемого генералом де Голлем. Примечания 1
Bezias J.-R. Georges Bidault et la politique étrangère de la France (Europe, Etats-Unis, Proche-Orient), 1944–1948. P., 2006. P. 151–152. 2 Bidault G. D’une Résistance à l’autre. P., 1965. P. 78. 3 Ibidem. P. 76–77, 129. 4 L’Aube, 16 décembre 1945.
208
5 ANF. 350 AP 13 / 2 MRP 1. Dossier 6. 2e Congrès national. «Commission de politique extérieure du samedi 15 décembre 1945». 6 Цит. по: Demory J.-C. Georges Bidault. P., 1995. P. 183.
Л.М.Шмелёва (Татарский государственный гуманитарно-педагогический университет, г.Казань) Процедура объявления войны в Риме царского периода В царский и последующие периоды Рим оставался сильно милитаризованным государством. Война с далеким или близким противником была для римлян вполне обычной, обыденной вещью, являлась нормальным состоянием римского общества, а воинский труд был привычным занятием римского гражданина. Объявление и ведение войны было подчинено специально созданным правилам и ритуалам, которые неуклонно соблюдались. У римлян существовало понятие справедливой войны, то есть провозглашенной по всем правилам. Без установленного обрядами объявления войны, никто не мог начать военные действия, иначе война признавалась несправедливой и нечестивой (Cic. De rep. 2.31). Реконструкция процедуры объявления войны царского периода позволяет пролить свет на особенности поведения римлян перед лицом военной угрозы. Сведения о проводимых ритуалах и обрядах содержатся главным образом у Тита Ливия, а также упоминаются в трудах Плутарха и Дионисия. Обрядами, связанными с дипломатической и военной деятельностью римлян, ведала коллегия фециалов, учрежденная, согласно традиции при Нуме. При царе Анке Марции в ее ведение попал обряд объявления войны, с тем чтобы война велась не от имени одного царя, а от имени всей римской общины. Это было связано с ситуацией, когда в начале царствования Анка Марция латины объявили войну Риму, ссылаясь на то, что они заключали договор с предыдущим царем, а не с Анком Марцием. Чтобы ситуация не повторилась при следующей передаче власти Анк и решил передать эту функцию в введение фециалов. Ливий пишет по этому поводу: «…чтобы установить и для войн законный порядок, как Нума установил обряды для мирного времени, и чтобы войны не только велись, но и объявлялись по определенному чину, Анк по209
заимствовал у древнего племени эквиколов то право, каким ныне пользуются фециалы, требуя удовлетворения» (Лив. 1. 32.5). Процесс объявления войны состоял из нескольких стадий. 1. Требование удовлетворения. Посол, придя к границам тех, от кого требуют удовлетворения, покрывает голову (покрывало это из шерсти) и говорит: «Внемли, Юпитер, внемлите рубежи племени такого-то (тут он называет имя); да слышит меня Вышний Закон. Я вестник всего римского народа, по праву и чести прихожу я послом, и словам моим да будет вера!» Далее он исчисляет все требуемое. Затем берет в свидетели Юпитера: «Если неправо и нечестиво требую я, чтобы эти люди и эти вещи были выданы мне, да лишишь ты меня навсегда принадлежности к моему отечеству». Это произносит он, когда переступает рубеж, это же – первому встречному, это же – когда входит в ворота, это же – когда войдет на площадь, изменяя лишь немногие слова в возвещении и заклятии (Лив. 1. 32. 6–8). 2. Если по прошествии тридцати трех дней требования не были выполнены, фециал (или посол в более позднюю эпоху) клялся перед богами, что его дело справедливое и провозглашал войну. Он произносил следующие слова: «Внемли Юпитер, и ты, Янус Квирин, и все боги небесные, и вы, земные, и вы, подземные, – внемлите! Вас я беру в свидетели тому, что этот народ (тут он называет, какой именно) нарушил право и не желает его восстановить. Но об этом мы, первые и старейшие в нашем отечестве, будем держать совет, каким образом нам осуществить свое право» (Лив. 1. 32. 10). После чего возвращался в Рим. 3. После чего в Риме собирался сенат, который и решал вопрос о войне. Решение сената утверждалось народом (Лив. 6. 22.4; 7.19.10 ect). Однако, применительно к царскому периоду, Ливий не пишет об утверждении решения сената народом (Лив. 1. 32. 12). Царь обращался к сенату. Ливий приводит такие его слова: «Касательно тех вещей, требований, дел, о которых отец-отряженный римского народа квиритов известил отца-отряженного старых латинов и самих старых латинов; касательно всего того, что те не выдали, не выполнили, не возместили; касательно всего того, чему надлежит быть выданным, возмещенным, объяви какое твое суждение». Далее сенаторы по очереди отвечают: «Чистой и честной войной, по суждению моему, должно их взыскать; 210
даю на это свое согласие и одобрение». Когда большинство высказывалось за объявление войны, то царь объявлял ее (Лив. 1. 32. 11–12). 4. Когда было принято решение о войне, то к границам противника приходил фециал с копьем с железным наконечником или с кизиловым древком с обожженным концом. В присутствии трех свидетелей фециал говорил: «Так как народы старых латинов и каждый из старых латинов провинились и погрешили против римского народа квиритов, так как римский народ квиритов определил быть войне со старыми латинами и сенат римского народа квиритов рассудил, согласился и одобрил, чтобы со старыми латинами была война, того ради я и римский народ народам старых латинов и каждому из старых латинов объявляю и приношу войну». После чего бросал копье в пределы противника (Лив. 1.32. 12–13). Такая процедура, заложенная в царский период, сохранялась и в последующее время. Можно отметить, что данный обряд отражает некоторые пережитки догосударственного строя (например, использование обожженного древка). Но коллегия фециалов, в ведении которой находился этот обряд, всегда оставалась верным хранителем древних общеиталийских правил взаимоотношений между общинами. Поэтому, несмотря на то, что со временем этот обряд подвергся некоторым изменениям (выделение особого участка земли, символизирующего территорию противника, наделение послов правом объявления войны, когда римляне стали воевать в Восточном Средиземноморье), они не затронули его сущности – объявить войну справедливой и честной.
211
О.И.Шмелёва (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Проблема создания Призренской лиги в донесениях дипломатов (по материалам АВПРИ) Призренская лига – первое общенациональное объединение, возглавившее национально-освободительное движение албанского народа против Османской империи. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ) располагает ценнейшими свидетельствами очевидцев событий того времени, которые отраженны в донесениях российских дипломатов из Призрена, Стамбула, Салоник, Шкодры и других городов. В дипломатических кругах Европы долгое время существовало убеждение, что Призренская лига является простым орудием в руках Порты, и поэтому требование ею автономии и независимости Албании вызывало недоуменные размышления послов (и не только российских, но, как видно из отчетов о беседах, и других). Например, консул в Призрене И.С.Ястребов отрицал национальный дух организации, да и само ее существование. Так, описывая открытие конгресса лиги в октябре 1879 г., он приводил цифры о числе делегатов от каждого города, сообщал о принятых постановлениях и с явным раздражением и предвзятостью писал, что «лиги не было и нет»1. Вместе с тем он не мог не отметить того, что наблюдал в Призрене «вся политическая власть в руках албанцев; здешний же мютесариф удерживает за собою только номинально эту власть»2. Об ослаблении власти турок в Монастырском (Битольском) вилайете писал вице-консул Л.А.Няга в мае 1880 г. Он сообщал, что турецкий генерал-губернатор вынужден заискивать перед влиятельными албанцами, и выдвинул проект, заимствовав его из арсенала лиги, об объединении санджаков Призрен, Дибра, Шкодра, Косово, Корча, Битоль, части Эпира и Фессалии в один вилайет с центром в Битоле или Охриде3. В донесениях дипломатов ярко проступает предвзятость в оценке сущности лиги, например, Ястребов называет Призренскую лигу Призренской коммуной (по аналогии с Парижской)4. 212
Иной взгляд на албанское освободительное движение был характерен для другой, относительно небольшой группы российских дипломатов. Можно сослаться на корреспонденции консула М.А.Хитрово, который писал в частном письме Гирсу в октябре 1879 г.: «Вообще здесь (в стамбульских дипломатических кругах) хотят игнорировать Албанскую лигу, представляют ее исключительно как искусственно возбужденное турками движение, не носящее в себе никаких залогов прочности. Между тем из всех доходящих сведений видно, что там происходит теперь громадное социальное движение в смысле национального возрождения»5. Хитрово не был одинок в своем мнении. В своем письме к Гирсу военный министр граф Д.А.Милютин пишет, что разделяет соображения Хитрово, так как они полностью совпадают с его позицией по албанскому вопросу, занятой еще в начале 1878 г., а именно об автономии края6. Отдельную группу документов составляют донесения об административно-хозяйственной деятельности лиги. Консул в Салониках М.К.Ульянов сообщает сведения, как о структуре центральных органов лиги, так и об отдельных сторонах ее деятельности. В мае 1879 г., подводя итог деятельности лиги, Ульянов приводит конкретные факты. Так, лига создала сельскую полицию для наблюдения за порядком и спокойствием. Далее он пишет, что на территориях, подчиненных Лиге, защищаются права всего населения независимо от вероисповедания. Христиане в Дибре, например, страдают меньше, чем в других местах. «Здесь члены лиги строго преследуют разбойничество и убийства, приговаривая нередко преступников к смертной казни или сожжению домов и имущества их, тогда как турецкое правительство в своих провинциях никоим образом не может прекратить разбойничества и обеспечить жизнь мирных селян»7. Создавались регулярные вооруженные силы лиги. Консул в Салониках Н.П.Скрябин, сообщая об этом в августе 1880 г. послу Новикову, давал такой комментарий: «Приобщая этот факт к общему албанскому движению, нельзя не заметить, что оно принимает все более и более грандиозные размеры и в данный момент может разразиться с силою, соответствующей настойчивости и энергии, с которыми албанцы делают свои приготовления»8. 213
Сообщения от января-марта 1881 г. говорят о значительных успехах войск лиги в Призрене и Ускюбе. А в апреле-мае стали поступать подробные донесения об экспедициях Дервиш-паши, которые зафиксировали последние отчаянные усилия лиги противостоять напору турецкой армии. В январе 1881 г. Скрябин писал о смелых и дерзких предприятиях албанской лиги в Косово и Митровице, не раскрывая их конкретного содержания. А через месяц он уточняет, что после непродолжительного затишья «албанцы сняли печать безмолвия и громко заговорили о своих намерениях. Отвергая всякую зависимость от турецкого правительства, они заявили, что подчиняются только шариату и что впредь будут отстаивать свою национальность до последней крайности»9. Скрябин писал Новикову 30 марта 1881 г.: «Призрен в настоящее время находится в полном обладании лиги; незначительный гарнизон, там находившийся, по приказанию Ибрагимапаши сложил оружие без всякого сопротивления. По всей вероятности, это распоряжение Ибрагим-паши не без задней мысли. Ежедневные требования его о присылке новых батальонов, сосредоточие последних в Косово и Митровице дают повод думать, что турецкое правительство решило разом покончить с этим внутренним врагом; а прибытие Дервиш-паши в Салоники и скорый отъезд в Приштину обещают развязку близкую». Дервишпаша перед отъездом «высказал твердую надежду на скорое умиротворение умов в Албании путем мирных переговоров, без кровопролития. И действительно, судя по последнему сообщению из Приштины, где в настоящее время находится Дервиш-паша, это обещание начинается приводиться в исполнение»10. Однако миссия Дервиш-паши натолкнулась на упорное сопротивление албанцев. Скрябин сообщал 3 апреля 1881 г., что задача, поставленная Дервиш-пашой, далека от выполнения. Однако уже через две недели он пишет о военном разгроме основных сил лиги. Завершая обзор документов из фондов АВПРИ необходимо отметить, что история Албанской лиги пока не нашла своего полного отражения в мировой исторической литературе. Примечания 1
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Посольство в Константинополе. 1879 г. Д. 2077. Л 8 об. И.С.Ястребов – А.Б.ЛобановуРостовскому. Призрен, 25 сентября (7 октября) 1879 г.
214
2 Там же. Л. 19 об. И.С.Ястребов – А.Б.Лобанову-Ростовскому. 24 октября (5 ноября) 1879 г. 3 Там же. Ф. Посольство в Константинополе. 1880 г. Д. 1432. Л. 69, 84 об. 85. Письма Л.А.Няги Е.П.Новикову, 21 мая (2 июня) и 4 (16) июня 1880 г. 4 Там же. Ф. Посольство в Константинополе. 1879 г. Д. 2077. Л. 13 об. И.С.Ястребов – А.Б.Лобанову-Ростовскому. 2 (14) октября 1879 г. 5 Там же. Ф. ГА. V-A2. 1879 г. Д. 909. Л. 292. Частное и конфиденциальное письмо М.А.Хитрово Н.К.Гирсу. 5 (17) октября 1879 г. 6 Там же. Д. 1050. Л. 285–286. Д.А.Милютин – П.К.Гирсу. 23 июня (5 июля) 1879 г. 7 Там же. Ф. ГД. V-A2 1879 г. Д. 909. Л. 119–120. М.К.Ульянов – А.Б.Лобанову-Ростовскому. 27 мая (8 июня) 1879 г. 8 Там же. Д. 2276. Л. 222 и об. Н.П.Скрябин – Е.П.Новикову, 27 мая (8 июня) 1880 г. 9 Там же. Д. 2277. Л. 3. Н.П.Скрябин – Е.П.Новикову. 5 (17) января 1881 г. 10 Там же. Л. 91 об. Н.П.Скрябин – Е.П.Новикову. 30 марта (11 апреля) 1881 г.
И.М.Эрлихсон (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Пути борьбы с безработицей и социальным неравенством в английской утопической мысли конца XVII – начала XVIII вв. В 1698 и 1700 годах в Лондоне выходят два утопических очерка «Эссе об адептах» и «Annus Sophiae Jubilaeus», автор которых скрылся за псевдонимом «Филадепт». На первый взгляд, содержательная часть обоих трактатов сводилась к тому, чтобы обосновать понимание алхимии как прикладной науки, способной решать острые социальные проблемы. Автор, взывая к человеческому разуму, пытался доказать возможность создания волшебного эликсира (философского камня) и перечислял его чудодейственные свойства. Тем не менее, эти рассуждения служили исключительно внешней атрибутикой, под которой скрывалась конкретная программа экономических и политических реформ, по мнению анонимного утописта вполне реализуемых в рамках существующего государственного устройства. Несмотря на то, что главной целью автор называет «преобразование всего мироздания», его практические предложения распространяются ис215
ключительно на Англию. Это, в частности, доказывается тем, что конституция обновленного мира в представлении «Филадепта», с незначительными различиями копирует реальное политическое устройство Англии конца XVII столетия. Во главе государства должны стоять король, сенат и адепты, которые присягают на верность закону. В состав сената входят дворяне, а также «часть самых знающих, самых здравомыслящих, самых добродетельных людей, избранных самим народом». Конфликты между тремя ветвями власти должны разрешаться при помощи арбитражного суда, в который входят судьи и двадцать добродетельных людей1. На первый взгляд не претерпевают изменений экономический базис и социальная структура идеального общества: земля находится в частной собственности крупных ленд-лордов, частично сдававших ее крестьянам, которые должны были обрабатывать свои наделы, владения арендодателя, а также платить ему 1/4 часть от полученного урожая. «Ленд-лорд – это король, а арендаторы – его верные подданные… он вместе с членами своей семьи будет жить в своем дворце, в его распоряжении будет столько слуг, сколько он пожелает назначить, и его права, а также права и привилегии его потомков будут увековечены действующим законодательством»2. Свою главную задачу – искоренение безработицы и нищеты «Филадепт» предлагает решить посредством создания изолированной ремесленно-крестьянской корпорации, построенной на принципах натурального хозяйства. «Представим четыре небольших по численности прихода, объединенных в корпорацию, а в каждой из них достаточное количество плотников, каменщиков, кузнецов, портных и представителей других важных профессий. Таким образом, мы получим крошечное государство, жители которого обеспечивают себя всем необходимым и пребывают в блаженном неведении относительно того, что происходит за пределами их маленького мира»3. Отсутствие экономических регуляторов функционирования корпораций обуславливает введение всестороннего контроля. Это выражается и в строгой пропорциональности архитектурных решений – квадратные города, деревни, дома, прямые улицы; и в мелочной регламентация житейского уклада – скрупулезно описаны распорядок дня, процедура принятия пищи, форма одежды, правила общения и ограничения развлечений. 216
Значительное место в «Эссе… » уделяется вопросам воспитания и образования. До семи лет дети растут в доме родителей, затем их помещают в другую семью или в другой приход, где они живут и работают до тех пор, пока не обзаведутся собственной семьей и домом. Главным итогом воспитательно-образовательного процесса, по мнению автора, должна стать выработка трудолюбия. Важным инструментом педагогического воздействия на членов корпорации, по мысли «Филадепта», является церковь. Каждый день должны проводиться четыре службы, посещение двух из которых обязательно для всех. Прихожане обучаются до 30 лет, пока не смогут самостоятельно интерпретировать веру, для чего должны быть созданы книги об основах христианского вероучения для всех возрастных групп. Одной из главных задач, которую пытается решить автор «Эссе об адептах» и «Annus Sophiae Jubilaeus», является установление материального и социального равенства простых членов корпораций. Достижение равенства, обеспечили бы «такие законы, по которым те, кто зависят от собственного труда, будут жить спокойно и уютно, как и те, кто владеют землями и другой собственностью»4. Следовательно, по мысли автора, независимо от возраста и пола, все граждане должны быть обеспечены работой. Только тем, «кто владеет землей и другой собственностью», то есть, праздным богачам не нашлось места в идеальном мире всеобщей занятости. Не видя в них финансовых инвесторов, автор просто «утопил» щекотливый вопрос об их роли в деятельности корпорации в пространных рассуждениях о христианских добродетелях. Очевидно, что способ решения проблемы безработицы посредством создания изолированных аграрно-промышленных корпораций материально и социально равноправных трудящихся с использованием в качестве гарантов экономической стабильности мистических носителей высшего знания – адептов, исторически архаичен и своим обращением к полуфеодальным методам регулирования хозяйственной деятельности и бросающимся в глаза копированием социального устройства «Утопии» Т.Мора. Однако попытка решения экономических и социальных проблем беднейших слоев общества без трансформации политического устройства и сложившегося в Англии конца XVII века распреде217
ления собственности, сделанная в «Эссе об адептах» и «Annus Sophiae Jubilaeus», ставит эти произведения в один ряд с экономико-социальными утопиями П.Чемберлена, У.Ковелла, П.Плокхоя и Дж.Беллерса. Примечания 1
Annus Sophiae Jubileus: The sophick constitution: or, the evil customs of the world reformed // Цит. по Davis J. C. Utopia and the ideal society. A study of English utopian writing 1516–1700. Cambridge, 1983. P. 360. 2 Essay concerning adepts // Restoration and Augustan British Utopias. Syracuse, 2000. P. 213–214. 3 Ibid. P. 215. 4 Annus Sophiae Jubileus: The sophick constitution: or, the evil customs of the world reformed // Op. cit. P. 363.
218
Секция II ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ М.К.Акользина (Тамбовский государственный университет им. Г.Р.Державина) Методы определения численности и состава населения среднего русского уездного города первой половины XIX в. Определение численности и социального состава городского населения представляет значительные трудности, прежде всего из-за недостатка и разнородности источников. Главное препятствие при изучении административных источников заключается в том, что не было единого критерия для определения числа жителей. По мнению современных историков, администрация определяла численность городских жителей в отдельные годы по-разному: то учитывала наличное население города, то постоянное, то приписное, то учитывала временное население, то исключала его из расчетов. Кроме того, сам учет населения производился в отдельные годы в разное время года, от чего существенно зависела численность наличного населения1. При учете численности населения Моршанска, уездного города Тамбовской губернии, затруднение вызвал недостаток материалов административной статистики. Только со второй половины 50-х гг. XIX в. официальные данные стали регулярными, более точными и единообразными по методике сбора. Вероятнее всего, городская администрация учитывала наличное население города, а другие источники, например Памятные книжки, − постоянно проживающее население. Данные о числе жителей собирались по-разному: в 1820– 1840-е гг. не учитывались проживавшие в городе государственные и удельные крестьяне. Следовательно, в это время учитывалось только приписное население Моршанска. В 1864 г. слободы с проживавшими в них крестьянами официально вошли в состав города.
219
Особенно сложно обстояло дело с подсчетом числа лиц военных сословий, проживавших в городе, и частью – в слободах. В отчетах они учитывались в главе III «Общественное благоустройство»: бессрочноотпускные, отставные нижние чины, солдатки (в их число входили жены отставных и вдовы), и в главе VI «Местная администрация и судопроизводство», где указывалось число войск (ведомства путей сообщения, моршанской полицейской и пожарной команды, расквартированных частей). При подсчете в общее число жителей они не входили2. Материалы ревизий содержали сведения только о податном населении – мещанах, купцах 3-й гильдии, проживавших в городах дворовых людях. Из церковных источников наиболее важной является исповедная статистика, т.к. она давала сведения о членах прихода, т.е. о постоянном населении города. По мнению Б.Н.Миронова, «она фиксировала все социальные группы населения... и всегда придерживалась одного и того же порядка учета»3. К сожалению, по Моршанску исповедные ведомости, сохранились только за 1850 г. и в одном Софийском соборе4. В них зафиксированы пришедшие на исповедь и причастие 604 семьи, 3 264 прихожанина. Не явились по разным причинам 149 человек. Всего в трех приходах центрального Софийского собора было 3 413 человек, что составляло примерно третью часть населения города. Данные исповедной статистики в таком объеме не дают информации о полной численности населения Моршанска в первой половине XIX в., хотя они очень важны для сопоставления их с другими источниками. Изучение численности населения стало возможным также на основе рапортов благочинных о состоянии церквей, ведомостей о состоянии церквей Моршанского благочиния и клировых ведомостей церквей5. Таким образом, при сопоставлении данных административной и церковной статистики, выясняется, что: административная статистика завышала число городских сословий, учитывая только приписанных к городу крестьян, и Моршанск, исходя из этого, не являлся типичным городом, т.к. сельские сословия не превышали 6% населения (до включения слобод в состав города); 220
церковная статистика завышала численность сельских сословий, учитывая государственных и удельных крестьян, реально проживавших в слободах и близлежащих деревнях, но бывших прихожанами церквей города; доля дворянства и духовенства по данным и административной и церковной статистики практически одинакова; церковная статистика учитывала не только православное население, но и часть сектантов; колебание доли военных сословий объясняется сложностью подсчета их численности, поскольку источники содержат не вполне сопоставимые данные. Анализ данных административной и церковной статистики Моршанска первой половины XIX в. показывает, что в Моршанске доля городских граждан увеличивалась пропорционально численности жителей, и находилась в пределах от 85,2% в 1828 г. до 93,5% в 1861 г. Доля сельского населения, проживающего в городе, наоборот, уменьшалась: с 5,9% в 1832 г. до 0,9% в 1854 г., и далее оставалась практически постоянной в пределах 3% до присоединения слобод, и 30% после. Изменения в удельном весе всех разрядов не были линейными, носили циклический характер, и зависели от экономической, военной конъюнктуры. Абсолютная численность всех сословий, кроме разночинцев, военных и крестьян, возрастала. Самой многочисленной, а значит, и наиболее важной экономически группой населения Моршанска являлось городское сословие, доля которого не опускалась ниже 24,6% (по городам России – ниже 40%). Примечания 1
Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: В 2 т. СПб., 1999. Т. 1. С. 312. 2 Государственный архив Тамбовской области (далее ГАТО). Ф. 4. Оп. 1. Д. 1730. Ч. 3. Л. 503 об. 3 Миронов Б.Н. Социальная история России… Т. 1. С. 313. 4 ГАТО. Ф. 890. Оп. 2. Д. 50. 5 ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 716, 721, 722, 1276, 1349.
221
А.В.Аксанов (Тюменский государственный университет) Русские летописи и памятники дипломатических отношений о первом воцарении хана Шах-Али в Казани Весьма значимым событием в истории московско-казанских отношений явилось восхождение на ханский престол Шах-Али в 1519 году. Основными источниками, освятившими данный сюжет, являются русские летописи и памятники дипломатических отношений Московской Руси с Крымским ханством и Османской империей. Летописи совершенно определенно указывают на то, что казанцы, после смерти хана Мухаммед-Эмина, обратились к великому князю с просьбой решить вопрос престолонаследия. Василий III незамедлительно отреагировал, предложив кандидатуру царевича Шах-Али. Казанцы согласились с решением великого князя и прислали в Москву свое посольство для заключения соглашений1. Далее следуют некоторые расхождения в повествовании: большинство летописей говорят о том, что Василию III удалось подписать лишь один договор с Шах-Али (соглашение «о дружбе и братстве» на тех же условиях что и с Мухаммед-Эмином)2, а по Никоновской, Воскресенской и Львовской летописям, великий князь сумел взять с царевича документальное обязательство соблюдать московские интересы в Казани и склонил к тому же казанских послов3. Сам факт подписания новых соглашений свидетельствует об изменении характера московско-казанских отношений, поэтому в данном случае мы наблюдаем два принципиально разных подхода к освещению событий 1518–1519 годов. В первом случае источники утверждают, что характер отношений не изменился, а во втором они дают понять обратное – усилилась зависимость Казанского ханства от Москвы. Памятники дипломатических отношений Русского государства с Крымским ханством и Османской империей немного проясняют картину. Так, в наказе послу В.М.Третьяку-Губину было записано, что «сеитъ и уланы и князи и вся земля казанская… тогды записи пописали и къ записемъ руки свои приклали и на техъ за222
писехъ государю нашему крепко правду дали»4. То есть, посольский документ указывает на существование отдельных договоров Василия III с казанцами и отчасти подтверждает позицию авторов Никоновской, Воскресенской и Львовской летописей. Следовательно, вероятнее всего, властные полномочия Москвы над Казанью юридически были расширены. В тоже время, дипломатические памятники содержат ряд сведений неизвестных летописанию. Судьбой казанского престола интересовался и крымский хан, который еще летом 1518 г., узнав о болезни Мухаммед-Эмина, предложил Василию III выбрать на ханское место кого-нибудь из крымских царевичей5. В декабре 1518 г. Мухаммед-Гирей снова поднял этот вопрос, но посол Ю.Д.Пронский ответил, что Василий III ничего о данном деле «не наказалъ»6. Весной 1519 г., после воцарения Шах-Али в Казани, крымский посол Аппак пытался выяснить в Москве, почему великий князь пригласил на казанский престол царевича из ордынской династии, которая исстари была «недругом» Гиреев, а не ближайших родственников крымского хана. Тогда Василий III утверждал, что предлагал казанцам брата или сына МухаммедГирея, но они отказались, так как хотели возвести на трон именно Шах-Али7. В целом, все вышеперечисленное дополняет летописную картину событий, сомнительным представляется лишь последнее известие. Информация о том, что послы из Казани самостоятельно определились с выбором царя, противоречит всем летописным сообщениям, по которым Василий III собственноручно решил судьбу престола, с чем казанцы охотно согласились. Скорее всего, мы уже никогда точно не узнаем, было ли это, как говорят дипломатические документы, инициативой представителей Казани, или, как утверждают летописи, решением великого князя. Однако можно попытаться показать причины и обстоятельства появления различных взглядов на проблему. Посольских записи, составленные в годы дружественных отношений между Москвой и Бахчисараем, перебрасывают груз ответственности за столь неприятный для крымцев выбор на казанцев и, тем самым, оправдывают действия Василия III. Летописи же создавались в другое время и с другими целями: отношения с Крымом были уже испорчены, а летописцы, особенно в середине XVI в., стали активно эксплуа223
тировать такие глаголы, как «пожаловал» или «дал», чтобы показать исконность власти русских князей над Казанью. Примечания 1
Полное собрание русских летописей. М., 2001. Т. 8. С. 266–267; Т. 13. Ч. 1. М., 1965. С. 31–32; Т. 20. М., 2005. С. 398–399; Т. 21. Ч. 2. СПб., 1913. С. 596– 597; Т. 23. М., 2004. С. 202; Т. 26. М.; Л., 1959. С. 310; Т. 30. М., 1965. С. 144. 2 Там же. Т. 21. Ч. 2. С. 596–597; Т. 23. С. 202; Т. 26. С. 310; Т. 30. С. 144. 3 Там же. Т. 8. С. 266–267; Т. 13. Ч. 1. С. 31–32; Т. 20. С. 398–399. 4 Сборник русского исторического общества. Т. 95. СПб., 1895. С. 696. 5 Там же. С. 520. 6 Там же. С. 598. 7 Там же. С. 661.
О.В.Блинова (Омский государственный педагогический университет) Специфика исследовательского подхода в изучении института учителей в Западной Сибири в последней четверти XIX – начале XX веков (на примере применения подходов новой социальной истории) Исследование социального института учительства на территории Западной Сибири в указанный временной промежуток затрагивает целый ряд проблем, связанных с особенностями формирования педагогов в этом регионе. Для получения адекватной оценки роли и места учителей в жизни сибирского городского и сельского населения необходимо учитывать отсутствие в Западной Сибири рубежа веков широкого слоя образованного населения. В этих условиях педагог являлся не только носителем знаний, но и выразителем общественных и политических настроений того слоя населения, к которому он принадлежал. Таким образом, обращение к проблеме специфики западносибирского учительства и его значения для общества того времени выводит нас на целый ряд вопросов, затрагивающих социальные, культурные и политические позиции педагогов как выразителей общественных настроений и чаяний. При этом необходимо учитывать пестроту социального состава западносибирского населения, из которого 224
пополнялся интересующий нас профессиональный слой. Отсутствие в Сибири значительного числа грамотных людей, выходцев из местного населения предопределило особое место в общественной жизни западносибирских городов политических ссыльных. Это были носители среднего профессионального или высшего образования, готовые применить свои знания для удовлетворения образовательной потребности общества. Безусловно, эта часть преподавательского состава уделяла внимание просветительской деятельности как форме подачи широкой аудитории оппозиционных идей. В зависимости от идеологической направленности политические ссыльные могли или призывать к борьбе с существующим строем и в этом видеть главную свою задачу как просветителей народа, или, отстаивая «теорию малых дел»1, сосредотачиваться на планомерном обучении широких слоев населения грамоте, видя в этом единственный способ формирования гражданского общества, в котором люди будут сознательно отстаивать свои политические и социальные интересы. Совсем иные настроения могли выражать носители профессионального образования, пополнившие состав населения Западной Сибири в конце XIX столетия в ходе строительства Транссибирской магистрали. И, наконец, появление на местах собственных грамотных кадров привело к складыванию еще одной группы, вошедшей в состав учителей. Среди них были выходцы из крестьянства, мещанства или духовенства, знавшие основные требования названных сословий к образовательному процессу и учитывавшие их в своей работе, поставив перед собой, исходя из этого, определенные профессиональные задачи2. Невысокий уровень образования данной составляющей учителей определил некоторую консервативность их политических взглядов, избегание самостоятельных решений по тем или иным вопросам. В связи с этим, нам кажется неправомерным вынесение рядом исследователей советского периода и современности общей оценки учительству как наиболее передовой и радикальной составляющей дореволюционного западносибирского общества. Даже принадлежность представителей политических ссыльных к оппозиционно мыслящим кругам не определяла однозначно настрой отдельных носителей этих идей на ведение среди населения политической агитации в ущерб сугубо образовательной деятельности. 225
Для создания развернутой характеристики и оценки столь пестрого по социальному, профессиональному, национальному составу общественного института мы обратились к подходам новой социальной истории. Данное методологическое направление в современной исторической науке позволяет исследовать широкие общественные группы с учетом их общей специфики, используя статистические материалы (уровень образования, социальное происхождение, материальное положение, половозрастной состав), и с выходом на индивидуальные особенности представителей этой социальной группы, их мироощущение и определение своей роли в общественной жизни. Формирование интересующей нас картины складывания профессиональной группы педагогов на территории Западной Сибири происходит через создание социокультурного облика учителей, включающего в себя две необходимые для анализа явления стороны. Одна сторона исследования явления учительства содержит внешнюю характеристику данных, касающихся социального происхождения педагогов. Эта сфера изучения построена на данных статистики. Другая сторона рассмотрения специфики западносибирских преподавателей носит субъективный характер и пополняется в основном за счет источников личного происхождения. Отсюда исследователь может черпать информацию относительно восприятия самими учителями своего положения в общественной жизни региона и постановки перед собой основных задач как профессионального, так и социального содержания3. Такой научный подход позволяет по возможности избежать формализма при анализе специфических черт интересующей нас профессиональной группы; помогает развести социальное происхождение и поведение, образ мыслей представителей той или иной составляющей в общем институте западносибирского учительства на рубеже веков как взаимоопределяющих характеристик. Примечания 1
Горелова Ю.Р. Проблема просвещения народа в духовно-нравственных исканиях и внепрофессиональной деятельности интеллигенции Западной Сибири (последняя четверть XIX – начало ХХ века): Монография. Омск: Изд-во Омского института предпринимательства и права, 2005. С. 66. 2 Куприянов А.И. Городская культура русской провинции. Конец XVIII – I половина XIX века. М.: Новый хронограф, 2007. C. 41.
226
3 Хазиахметов Э.Ш., Букин А.Ф. Политические ссыльные интеллигенты в Западной Сибири (1906–1917) // Гуманитарное знание. Серия «Преемственость». Ежегодник. Вып. 4: Сб. науч. тр. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2000. С. 224– 225; Трофимов П.Л. От Общества взаимопомощи учителей до профессионального союза работников просвещения (Из истории создания профессионального союза работников просвещения Омской области) // Из истории советской интеллигенции (Материалы II симпозиума по истории рабочего класса, крестьянства и интеллигенции Сибири) / Под ред. В.Л.Соскина. Новосибирск: Изд-во «Наука», 1974. С. 65.
Н.В.Воробьёва (Омский экономический институт) Интертекстуальные связи в «Возражении или Разорении» Патриарха Никона В «Возражении или разорении смиренного Никона, Божией милостью патриарха, противо вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа Газскому митрополиту Паисию Ликаридиусу, и на ответы Паисеовы» можно выделить несколько пластов традиционных текстов: Священное Писание и Священное Предание, постановления Вселенских соборов, Поместных соборов, Русских церковных соборов, Градские законы греческих царей, Правила святых отец, Кормчую книгу, правила свт. Василия Великого, заповеди благочестивого царя Константина, заповеди благочестивого царя Мануила греческого, правила и апостольские заповеди Кирилла, архиепископа Александрийского, памятники канонического и светского права – устав св. Владимира, Соборное уложение. Материал исследования сложился из текстовых репрезентаций 4 112 единиц авторского текста и представляет собой результат выборки трех источников: наибольшей по объему была сплошная выборка библейских цитат (2 653); во-вторых, на Святых отцев-каппадокийцев – 490 (из них 417 – с «Нравственными правилами» Василия Великого (80 правил, 233 главы); в-третьих – с Кормчей (300). У Патриарха Никона цитаты Священного Писания обозначаются по зачалам, следовательно необходимо было установить границы цитируемого текста внутри зачала (глава и стих), поэтому каждая цитата сверялась с первоисточником, в качестве которых были использованы Евангелие и Апостол. В тексте нами вы227
явлено 545 цитат без указания текста источника, посредством семантико-когнитивного анализа источник восстановлен. Выявлено 16 случаев контаминаций. В «Возражении или Разорении» доминантным претекстом выступает Священное Писание, тексты которого верфицируются достоверно. Фактом, подтверждающим наличие референтной связи с претекстом, служит его упоминание/цитирование в совокупном макротексте адресата. Выделенные нами маркированные цитаты подразумевают точное указание на библейскую книгу Патриархом Никоном в пометах на полях. Чаще всего маркированные цитаты занимают сильные позиции начала или конца текста. Прототипом данной категории было предложено считать цитату, обладающую пятью ядерными признаками своего класса. К ним относятся: 1) точность воспроизведения заимствуемого элемента; 2) знаковая идентичность заимствуемому элементу; 3) выделенность на фоне текста-реципиента; 4) наличие сведений об авторе и/или источнике включения; 5) способность функционировать как отсылка к претексту. Возможность соединения в одном интертексте моно- и полиреферентных цитат, единичных заимствований и разноуровневых цитатных комплексов позволяет определить его как мультиреферентный текст. Такой текст представляет собой понятийно-знаковый синтез – результат эволюции смыслов и способов их вербальной репрезентации, аккумулированных лингво-когнитивным сообществом. И, одновременно, воспроизведенный коммуникантом (Патриархом Никоном в данном случае) концепт, переданный им средствами национального языка как превращенными прецедентными знаками. По нашим подсчетам в «Возражении или Разорении» 417 заимствований из нравственных правил свт. Василия Великого. У Патриарха Никона наиболее часто встречается немаркированное использование 70 правила (48 упоминаний – 12%), 69 правила (33 упоминания – 8%), 72 (18 – 4%) и 80 правила (16 – 4%). Из 80 правил использованы 69. 70 правило звучит следующим образом: «Диакону осквернившемуся устами и исповедавшему, что грех его далее не простерся, да будет запрещено священнослужении, но причащаться святых таин с диаконами да сподобится. Так точно и пресвитер. Аще же что более сего согрешившим кто либо усмотрен будет: то в котором бы ни был степени, да будет извер228
жен» (Ап. 25; IV всел. 16; трул. 4, 40, 44; анкир. 19; неокес, 4; Василия вел. 3, 6, 32, 51, 69)1. Наказание, которое данное правило налагает на диакона или и пресвитера заключается в запрещении священнослужения, с сохранением диаконской (пресвитерской) чести и причащения вместе с сотоварищами; если же диакон или пресвитер совершив какой-либо больший грех подобного рода, тогда должен быть извержен совершенно из своего чина и перейти в разряд мирян. Патриарх Никон использует это правило в 1 (4 упоминания), 5 (4), 6 (1), 9 (4), 10 (1), 11 (1), 14 (3), 17 (6), 18 (1), 20 (2), 22 (1), 24 (3), 26 (17) возражениях, причем именно правило 70/35, основанное на Мф. 23, 37–38: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст»2, Деян. 13, 46–47: «Тогда Павел и Варнава с дерзновением сказали: вам первым надлежало быть проповедану слову Божию, но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам. Ибо так заповедал нам Господь: Я положил Тебя во свет язычникам, чтобы Ты был во спасение до края земли»3. Анализ взглядов Патриарха Никона дает основание утверждать, что он был ярким выразителем традиционно-русского религиозно-философского мировоззрения, которое с течением времени все более и более приобретало черты исихастско-ориентированной каппадокийской богословской традиции. Примечания 1
Василий Великий. Нравственные правила. СПб., 1998. РГАДА. Ф. 27. Д. 140. Ч. IV. Л. 39 об., 86–87, 95 об., 535, 595 об., 834 3 РГАДА. Л. 561 об., 608, 619, 633 об., 641 об., 642, 644, 651 об., 734 об., 865 об., 958, 981, 1023. 2
229
М.И.Вторушин (Омский танковый инженерный институт им. П.К.Кошевого) Сибирcкий «красный бандитизм» как форма революционного терроризма в годы гражданской войны в России и его периодизация Малоизученной проблемой отечественной историографии и одновременно неоднозначной страницей в истории Сибири периода гражданской войны является народный терроризм, получивший у официальных советских сибирских властей название «красного бандитизма»1. Данное явление, которое историки обычно датируют периодом послеколчаковского развития Сибири 1920–1923 гг., имело широкое распространение в регионе, являлось продолжительным по времени, было устойчивым, пользовалось широкой поддержкой народа, и с ним приходилось считаться всем советским органам власти. Сибирская историография традиционно считает, что этот феномен имеет чисто региональный характер, не имеющего аналогов в других российских районах вооруженного противостояния в годы гражданской войны. Автор придерживается точки зрения, что сибирский феномен «красного бандитизма» не был каким-то исключительным явлением в истории страны периода гражданской войны. Масштабный несанкционированный «красный терроризм» имел место в казачьих областях, на Украине, в Поволжье, на Урале, то есть там, где особенно острыми были социальные противоречия. Однако можно согласиться с авторитетным мнением ряда сибирских историков, что в наиболее яркой форме «красный бандитизм» получил распространение именно в сибирском регионе2. Если рассматривать историю сибирского «красного бандитизма» как формы проявления революционного терроризма, то необходимо выделить несколько этапов его развития. Первый этап имеет четкое проявление в период распада режима военной диктатуры А.В.Колчака в Сибири осени-зимы 1919– 1920 года, то есть времени массового партизанского антиколчаковского движения. При этом он существует, включая в себя одновременно такие разновидности революционного терроризма, 230
как «зеленый терроризм» партизан вне политических пристрастий, «черный терроризм» партизан-анархистов, более известный как «роговщина», и, наконец, «красный терроризм» партизан под руководством сторонников партии большевиков. Объединяет все формы «красного бандитизма» неприятие «кадетской модели» реформирования страны, которую пытался осуществить на подконтрольных территориях Верховный правитель России А.В.Колчак. Характерной чертой этого периода «красного бандитизма» являлись массовые расправы со всеми сторонниками «колчаковского» режима, разрушением социальной инфраструктуры сибирских городов и поселков, в чем особенно преуспели «роговцы», и, наконец, грабеж имущества так называемой «чистой публики»3. При этом «красные бандиты» всех форм ориентации создавали на освобожденных от белогвардейцев территориях внеконституционные органы Советской власти. Второй этап проявлений «красного бандитизма» можно отнести к событиям 1920 года, то есть времени утверждения в сибирских губерниях Конституционной Советской власти и проведения мероприятий политики «военного коммунизма». Его носителями являлись представители низовых органов Советской власти в лице ревкомов, политбюро, милиции, отрядов ЧОН, боевых коммунистических отрядов, продотрядов, которые состояли в своей массе из вчерашних антиколчаковских партизан. В социальном плане носителями практики «красного бандитизма» в основном выступали представители сибирской бедноты и части середняков. Доминировали в среде «красных бандитов» столыпинские переселенцы, которым были во многом понятны идеи Конституционной Советской власти, что отличало их от сибирских старожилов, привыкших смотреть на европейскую часть России как на нечто враждебное сибирякам4. Для «красного бандитизма» второго этапа развития характерны были репрессивные действия против своих же союзников по антиколчаковской борьбе, в случае саботажа мероприятий Советского правительства, бескомпромиссность в осуществлении продразверстки, тем более что часть хлеба переходила в руки сибирской бедноты и слабосильных середняков, активное «воздействие» на «москвичей», то есть представителей Центральной Советской власти, в отстаивании местных интересов. Официальные 231
советские власти общесибирского и губернского масштаба вынуждены были считаться с «красными бандитами», имевшими огромное влияние в регионе, и без которых подавить всю массу бывших сторонников белого режима и своих мелкобуржуазных попутчиков конституционными мерами не представлялось в тот период возможным. То есть Конституционная Советская власть совершала антиконституционные действия, не пресекая реально терроризм «красных бандитов» в отношении значительной части сибирского населения, за что и подвергается в настоящее время усиленной критике части современных историков, обвиняющих в развязывании беспрецедентного государственного красного террора партию большевиков. Третий этап красного терроризма необходимо связывать с началом 1921 года и постепенным введением в сибирских губерниях мероприятий Новой экономической политики Советского правительства. В этот период впервые официальные советские органы власти общесибирского и губернского уровня вступили в конфликт со своими низовыми органами на местах. 4 октября 1921 года в передовой статье газеты «Советская Сибирь» с характерным названием «Красный бандитизм» член руководства Советской власти в регионе Д.Тумаркин доказывал, что причины конфликта внутри советского лагеря лежат в сути самого движения, которому присуща: «…органическая ненависть к централизованному Советскому государственному аппарату, его представителям, проводящим волю центра на местах, нежелание подчиниться воле и законам центра»5. Активизация «красных бандитов» в этот период была спровоцирована массовым Западно-Сибирским антикоммунистическим восстанием части зажиточных крестьян Тюменской и некоторых других уездов соседних губерний. В ходе этого грандиозного по масштабам вооруженного выступления аграрного населения региона было зверски уничтожено несколько тысяч сторонников Советской власти, а хозяйства погибших коммунистов повстанцы полностью разрушили. Рядовые коммунисты на местах и члены низовых органов Советской власти стремились мстить по принципу талиона, то есть «око за око». Но на пути этих стремлений к массовому революционному терроризму «красных бандитов» встала официальная Советская власть, пытавшаяся действовать 232
только в рамках Конституции. Даже проводя репрессии против восставших крестьян, военные и судебные органы действовали исходя из советского уголовного законодательства. Естественно, что «красные бандиты» были недовольны подобной политикой центральных сибирских органов власти. Они всячески ее саботировали, устраивали самосуды над пленными повстанцами до суда и после него, если считали, что революционный трибунал вынес «несправедливое» решение. Одновременно они проводили незаконные конфискации имущества повстанцев и зажиточных крестьян в пользу пострадавших от «антикоммунистического» терроризма семей коммунистов и беспартийных сторонников официальной Советской власти, а также бедняцкой части деревни. Недовольство «красных бандитов», их выступления против Центра, стимулировалось также его отказом от политики «военного коммунизма», так как массовое разорение зажиточной части сибирской деревни не входило в планы официальной Советской власти. Уже был обозначен переход к Новой экономической политике, и только состоятельные сибирские крестьяне могли в тот период дать стране необходимый хлеб, оживить рынок, создать золотовалютные резервы для предстоящей индустриализации народного хозяйства. «Красные бандиты» не соглашались с изменением экономической политики Советского государства, и пытались попрежнему «жить» через конфискацию и перераспределение хлеба в пользу бедноты. По этому вопросу «красные бандиты» получили массовую поддержку значительной части крестьян и рабочих Сибири. Председатель Сибчека И.П.Павлуновский в своей работе «Обзор бандитского движения по Сибири», утверждал, что только на Алтае против НЭПа выступило до 400 тысяч крестьянбедняков, которые были питательной почвой для «красного бандитизма»6. Данный факт свидетельствует о наличии острого социального конфликта внутри советского красного лагеря и кризисе всего режима Советской власти в Сибири и России в целом. Четвертый этап «красного бандитизма» в Сибири охватил период второй половины 1921–1923 гг. Для этого этапа характерно постепенное затухание явлений стихийного красного терроризма, так как в значительной мере исчезли условия для его существования. В первую очередь это стало возможным благодаря стабилизации экономического положения в регионе и началу хозяйст233
венного подъема. Официальные органы Советской власти получили всеобщее негласное признание. Частям Красной Армии и отрядам ЧОН удалось провести разоружение населения губерний Сибири. Наиболее активные лидеры «краснобандитского» движения или погибли в схватках с противниками Советской власти, или были репрессированы самими советскими органами власти за произвол и беззаконие, или были включены в созидательную работу по восстановлению и развитию народного хозяйства края. Отражением общей стабилизации в регионе стала ликвидация в 1925 году чрезвычайного органа власти края – Сибревкома. «Красный бандитизм» в этот период характеризуется в основном внесудебными расправами с попавшими в плен боевиками антисоветских бандитских группировок различной политической ориентации, а также членами банд чисто уголовного характера во время проведения контртеррористических операций силами местной милиции и отрядов частей особого назначения. Попрежнему проводились незаконные конфискации имущества в пользу сибирской бедноты, разрушение хозяйственных построек, принадлежавших семьям бандитов. Все эти действия «красных бандитов» преследовали цель запугать возможных и действительных противников Советской власти в Сибири. Рецидивы «краснобандитских» действий в Сибири сторонников Советской власти можно отметить в период хлебозаготовок 1927–1929 гг. и последовавшим за тем развертыванием колхозного движения в сибирской деревне. Примечания 1
Ярославский Ем. О красном бандитизме: (Мариинское дело). Томск, 1922. Шишкин В.И. Красный бандитизм в Советской Сибири // Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск, 1992. 3 Левинсон А. Поездка из Петербурга в Сибирь в январе 1920 г. // Архив русской революции. Кн. 2. Т. 3–4. М.: Терра, 1991. 4 Красная Армия Сибири на внутреннем фронте // Красная Армия Сибири 1922. № 3–4. 5 Тумин Д. Красный бандитизм // Советская Сибирь. № 214. 4 октября 1921. 6 Павлуновский И. Обзор бандитского движения по Сибири с декабря 1920 г. по январь 1922 г. Новониколаевск, 1922. 2
234
Л.Р.Гайсина (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Интеллектуальная жизнь в Русском Туркестане Параллельно с завоеванием Средней Азии появлялось и русское население, перебиравшееся в этот регион на длительный период или навсегда. Сначала это были военные, чиновники и их семьи. Впоследствии население городов увеличивалось за счет прибывающих купцов, рабочих и, конечно, крестьян. Постоянно увеличивалась среди русских переселенцев доля представителей интеллектуального труда: учителей, инженеров, врачей, журналистов и т.д. Многие из них, не будучи профессиональными учеными, внесли заметный вклад в изучение географии, флоры и фауны Средней Азии, истории, этнологии, культуры народов Средней Азии. Культурным центром стал Ташкент – «столица» Туркестанского края. В.В.Бартольд отмечал, что отъезд из Ташкента в другие местности Туркестана считался отъездом в «провинцию»; это выражение употреблялось даже в местных газетах1. Важную роль в интеллектуальной жизни Средней Азии играли многочисленные научные общества. Большинство из них занимались изучением края. В 1870 г. в Ташкенте был открыт Туркестанский отдел Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии; в 1871 г. – Среднеазиатское научное общество. В 1895 г. возник кружок любителей археологии, инициатива открытия которого принадлежала видным востоковедам Н.П.Остроумову и В.В.Бартольду. Ташкентское отделение Императорского общества востоковедения, открытое в 1901 г., ставило своей целью распространение среди восточных народов сведений о России, а также ознакомление русского общества с историей и культурой Средней Азии. Туркестанский юридический кружок, учрежденный в 1908 г., занимался в основном сбором материалов по обычному праву Туркестанского края и пропагандой юридических знаний. Ряд общественных научных организаций распространяли технические, агрикультурные, медицинские знания. Туркестанский отдел Императорского русского технического общества ставил своей целью «содействовать развитию техники, технической 235
промышленности и технического образования в крае». В дореволюционной Средней Азии действовали Туркестанское общество сельского хозяйства, Туркестанское медицинское общество, Общество естествоиспытателей и врачей Туркестанского края, Туркестанское общество ветеринарных врачей, геологический комитет, Туркестанский отдел географического общества. В 1901 г. была открыта сейсмическая станция. В Ташкенте действовала астрономическая и физическая обсерватория с телескопом, по словам В.Духовской, «не хуже Пулковского»2. Результаты деятельности научных обществ издавались в соответствующих сборниках, печатались отдельными трудами. Но, вероятно, не меньшее значение имела их просветительская деятельность – организация курсов, чтений, лекций, выставок, издание и распространение научно-популярной литературы, которые были предназначены не только для русского, но и, в первую очередь, для «туземного» населения. Следует отметить, что многие научные, просветительские учреждения, являясь общественными, тем не менее, пользовались поддержкой государственных властей, ее активной финансовой и организационной помощью. Нередко сами генерал-губернаторы были инициаторами открытия научных обществ, библиотек и т.д. и вносили существенные пожертвования на их содержание. Так, К.П. фон Кауфман открыл первую в регионе Туркестанскую публичную библиотеку и музей при ней, первую типографию и газету «Туркестанские ведомости». По его инициативе велась посильная реставрация наиболее значимых памятников местной истории и культуры. Значительная часть офицеров, проходивших службу в Туркестане, и большая часть ташкентской интеллигенции входили в различные научные и просветительские общества. Таким образом, несмотря на то, что Туркестан считался окраиной Российской империи, в Ташкенте кипела интенсивная общественная и умственная работа, которой могли бы позавидовать многие города Европейской России. Примечания 1 2
Бартольд В.В. История культурной жизни Туркестана. М., 1927. С. 165. Духовская В.Ф. Туркестанские воспоминания. М., 1905. С. 20
236
Ю.В.Гераськин (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Русская Православная Церковь, общество, власть в 1953–1958 гг.: особенности взаимоотношений Отношения Церкви, общества и власти после смерти Сталина оставались внешне нормальными. Тем не менее, приходские священники все больше ощущали на себе возрастающую требовательность прихожан и непокорность своих подчиненных, псаломщиков, пономарей, певчих. Со стороны отдельных церковных служащих предпринимаются попытки обозначить тему внутрицерковной демократии. Об этом свидетельствуют материалы региональных архивов. Факты внутрицерковных конфликтов и их нарастание в 50-е гг. наталкивают на предположение, что дорога к будущей реформе приходского управления столбилась задолго до 1961 г. Идея демократизации приходской жизни, прозрачности экономики и финансов Церкви витала в настроениях церковных служащих уже в середине 50-х гг. Она была официально озвучена и запущена в работу на старте хрущевской антирелигиозной кампании 1958 г. В силу ряда обстоятельств, Церковь не смогла нейтрализовать эти настроения. Будучи легализованной Сталиным и инкорпорированной им в политическую систему в годы войны, Церковь, по иронии судьбы, стала восприниматься как институт, порожденный в годы сталинских деформаций, с присущим сталинскому режиму отходом от демократических норм жизни. Второй раз за сорокалетнюю историю ХХ века Церковь отождествлялась с ликвидированной политической системой, и дважды ей приходилось демонстрировать свою лояльность новой власти. Немаловажным внешним фактором этой метаморфозы было изменение состава православного духовенства. Подвижников, изучавших Закон Божий в дореволюционной школе и семинарии, и для которых он стоял выше «закона человеческого» оставалось с годами меньше. Они уходили из жизни, а на смену им стали приходить молодые священники, сформированные на ускорен237
ных богословско-пасторских курсах. Они приносили в Церковь многие черты советского образа жизни. К представителям этой генерации служителей церкви были снижены требования, характерные для духовных учебных заведений до 1917 г. Главной в деятельности нового поколения священников была энергичная административно-хозяйственная работа. К своему пастырскому долгу они относились по-разному. Одни пользовались авторитетом среди прихожан, другие становились священниками в силу обстоятельств и безвыходности положения. Не улучшило религиозно-нравственного состояния духовенства воссоединение с обновленцами. Еще в декабре 1946 г. Карпов готовил для Сталина предложение Совета по делам РПЦ приравнять священников к служащим, но оно не было реализовано1. Твердые оклады были введены для священников только в 1962 г. Поэтому материальное положение приходского духовенства считалось практически производным от благосостояния крестьянства. Если условия быта священников были намного лучше, то они заставляли крестьян сравнивать их со своим житьем, что порой вносило элементы отчуждения во взаимоотношения. Ведь люди шли не просто в храм, а к священнику, которому желали искренне исповедаться. Как уже упоминалось, с 1949 г. размер дохода священника, подлежащего налогообложению, определялся по его заявлению. Возможность иметь неучтенный доход способствовал росту благосостояния части духовенства. Материальная обеспеченность давала возможность в будничной жизни позволить себе некоторую роскошь, ранее не позволительную: купить, например, дом. Примеры материального благополучия со стороны отдельных священников на фоне послевоенной разрухи вступали в диссонанс с уравнительной психологией населения, порождая рост напряженности между духовенством и мирянами. Этим умело пользовалась власть, нередко использующая трафареты антирелигиозной пропаганды 20–30-х гг., которая вдалбливала в сознание поколений, выросших вне церкви, неприглядный образ «попа-обманщика». Это порождало не только разочарование, но и откровенно атеистические настроения. Церковь в послевоенное время материально окрепла, быстро и значительно. Ситуация с падением доходов вследствие денежной 238
реформы 1947 г. была преодолена сравнительно быстро. В этой ситуации отдельные священнослужители не выдерживали испытания достатком и не всегда соответствовали высоким требованиям, предъявляемым к служению на духовной ниве. Патриархия реагировала осуждающе на неэтичное поведение своих служителей. В августе 1958 г. Патриарх Алексий I обратился к «Преосвященным епархиальным архиереям» с посланием, в котором подверг острой и резкой критике факты неэтичного поведения и выразил полное неприятие злоупотреблений церковными средствами и имуществом служителями Церкви – это и постройка дач за счет средств Церкви, и обстановка для дома, и присвоение денежных сумм, и содержание за церковный счет родственников. Все это было признано им как «несоответствующее высокому и чистому служению, к которому призваны служители Церкви Христовой»2. Церковь в тот исторический период остро нуждалась в пастырях-подвижниках, готовых примером своей жизни, своим словом, духовным опытом организовать приходскую жизнь, повести за собой народ, напоминая ему о вечных истинах и ориентируя на исправление жизни. Для сельского населения присутствие священника в особенные моменты жизни было совершено естественным и даже необходимым явлением. В попытке дискредитировать Церковь в глазах общества, минимизировать влияние на него, власть, спекулируя на идее построения коммунизма, призванного теоретически удовлетворить все потребности людей, рисовала Церковь архаичным препятствием на пути к светлому будущему. Поддержку этим настроениям пришедший к управлению Хрущев искал в поколении детей военной поры, прошедшего воспитание в трудовых коллективах и буднях, фактически без отцов, семьи и внутрисемейного воспроизводства православной традиции, а потому отчужденного от веры. Готовилось решительное наступление на Церковь. Смерть главного гаранта относительной стабильности государственноцерковных отношений открывала дорогу этому наступлению. Оставалось лишь укрепиться в партийном руководстве, низвергнув в борьбе за власть политиков старого сталинского окружения. Заканчивался период относительно лояльных взаимоотношений Церкви, общества и власти, начало которому было положено в 239
1943 г., когда священноначалие было инкорпорировано в государственную машину, а церковный институт использовался в интересах власти. Проводимая Хрущевым политика «десталинизации» государственно-церковных отношений, угрожала подрывом ее основ, заложенных прежним политическим руководством. Примечания 1 2
ГА РФ, Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 147. Л. 26. РГАНИ, Ф. 5. Оп. 33. Д. 91. Л. 95–97.
С.В.Горбунова (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Эволюция образа казахов как объекта интеграционных процессов в Российской империи Присяга знати Младшего и Среднего жузов Анне Ивановне, положившая начало присоединения казахов к России, не привела к прекращению взаимных нападений, грабежей, убийств между степняками и русскими приграничными жителями. Правительство, придерживаясь политики невмешательства во внутренние дела казахов, ограничилось строительством линии укреплений. «Открылось зрелище … едва ли виданное до тех пор на памяти истории, – писал В.В.Григорьев, – от новых подданных своих нашлись мы вынужденными ограждать себя линиями крепостей с многочисленными гарнизонами»1. Но нападения, теперь уже на саму пограничную линию, продолжались. Похищения людей с целью продажи их в среднеазиатские ханства стали настоящим промыслом казахских барымтачей. В такой ситуации казахи воспринимались отнюдь не в пасторальном образе мирных пастушеских племен. В немногочисленных работах о казахах, как, впрочем, и в официальных документах XVIII – первой трети XIX вв., они представали «буйным», «разбойничьим», «хищническим» народом. Даже А.И.Левшин, первый профессиональный исследователь Казахской степи, сосредоточился в основном на констатации воинственных и «хищнических» нравов казахов, описывая их алчными, необузданны240
ми, жестокими, склонными к грабежу и обману2. Справедливости ради, следует отметить, что он не считал эти пороки этническими чертами казахов, а выводил их из особенностей среды обитания и специфики кочевого производства. В условиях, когда вся имперская политика была направлена на умиротворение Степи, если речь и заходила об ассимиляции казахов, то только в отдаленной исторической перспективе, тем более, что долгое время оставался нерешенным определяющий вопрос: признавать ли казахские жузы неотъемлемой составной частью империи и, соответственно, стремиться к их интеграции или продолжать считать их вассально-зависимыми и не вмешиваться во внутренние дела. В любом случае, российские власти не испытывали иллюзий по поводу легкости не только ассимиляции, но и унификации управления. «Непостоянство и ветренность киргизского народа, соединяясь с корыстолюбием, … долго будут препятствовать введению посреди оного учреждений полезных», – был убежден тот же А.И.Левшин3. Существенные изменения в представлениях о казахах происходят к середине XIX в., когда не только прекратились нападения на пограничную линию, но и затихли межродовые столкновения. Кроме того, объективные процессы сближения с казахами, их «узнавание» вытесняли образ «чужого» неизвестного (и уже тем неприятного и даже пугающего) на более привлекательный образ все еще «чужого», но уже знакомого, в котором находилось все больше и больше черт, вызывающих симпатию. При завоевании Средней Азии казахи выступали проводниками, находили колодцы, обеспечивали разведку, управляли основным транспортом – верблюдами и даже участвовали в боях. Бывший образ «кочевого хищника» окончательно сменялся образом добродушного, немного наивного и легкомысленного, но достаточно сметливого и любознательного союзника. Завоевание Средней Азии поставило перед империей сложнейшую проблему удержания под своей властью такой далекой, населенной исключительно мусульманами, окраины. Наиболее эффективным и фундаментальным решением этой проблемы представлялось приобщение среднеазиатских народов к «цивилизации», под которой понималась европейская (=русская) культура. Впрочем, исходя из тактических соображений («чтобы не раз241
дражить новых подданных») туркестанская администрация действовала крайне осторожно и опасалась посягать на традиционные устои «фанатично преданных» исламу среднеазиатских народов. В русской общественной мысли религиозно индифферентные в своем большинстве казахи стали восприниматься как наиболее благодатная среда для проведения ассимиляционных мероприятий. Почти аксиоматичным являлось мнение о том, что казахномад вполне готов принять и русскую власть, и легче всего поддается вестернизации. Мировоззрение казахов представлялось некой tabula rasa, которую должны заполнить православнорусские духовные и политические идеи. По словам В.В. Григорьева, «нравственная природа кочевников так податлива, рассудок так свеж, что при благоразумно направленной деятельности правительства … очень легко могут сделаться полезными и преданными подданными России»4. В то же время, по убеждению и общественных деятелей, и колониальных чиновников, и миссионеров, приобщить к «русской гражданственности» оседлые народы Средней Азии было значительно сложнее, поскольку их давно сформировавшийся мусульманский менталитет мало поддавался влиянию извне. Проводниками интеграционных процессов среди среднеазиатских народов должны были стать именно родственные им, но уже вестернизированные казахи. Примечания 1
Григорьев В.В. Русская политика в отношении к Средней Азии. СПб., 1874. С. 16. 2 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. Алматы, 1996. С. 323, 325, 363, 374 и др. 3 Там же. С. 327. 4 Веселовский Н.И. В.В.Григорьев по его письмам и трудам. СПб., 1887. С. 275.
242
В.А.Дробченко (Филиал Кемеровского государственного университета в г.Анжеро-Судженске) Большевизм в оценках сибирской печати 1917 года К лету 1917 г. сибирским большевикам удалось заметно укрепить свои позиции. Они активно действовали в органах местного самоуправления, возглавляли ряд советов и профсоюзов. Если весной 1917 г. политические оппоненты даже не рассматривали большевиков как серьезную силу, то с лета в сибирских газетах стали появляться публикации, авторы которых пытались разобраться в природе большевизма, показать массам его «истинное лицо». 3 июня 1917 г. в редакционной статье газеты «Известия Омского коалиционного комитета» с тревогой отмечалось: «Большевичество и ленинизм, ставшие самою опасною язвой современности, продолжают свою разрушительную и разлагающую работу». П.Марков в статье «Революция и анархия», опубликованной в мариинской газете «Социалист-революционер» 23 июня 1917 г., характеризовал большевизм как некую разновидность анархизма. Автор отмечал, что идеи большевиков могут найти поддержку лишь в несознательной, темной массе и повлечь за собой анархию и разложение революции. Июльские события 1917 г. в Петрограде показали углубление социальных противоречий в обществе, нарастание в нем радикальных настроений. В этих условиях патриарх сибирского областничества Г.Н.Потанин в статье «Областничество и диктатура пролетариата», обратившись к анализу программы большевиков, отмечал, что «большевики ставят доктрину, выработанную человеческим умом, выше жизни», «их мысль вертится в тесном круге экономического вопроса о рабочем дне и о повышении заработной платы». Если проекты Ленина осуществятся,– предрекал Потанин, – в русской жизни не будет места ни для самодеятельности отдельных личностей, ни для самодеятельности общественных организаций1. В томской прокадетской газете «Сибирская жизнь» в июле 1917 г. прошла подборка материалов с критикой большевизма. 243
Редактор газеты А.В.Адрианов в статье «Им мой ответ» противопоставил большевизм демократии. Он рассматривал большевизм «как злокачественную экзему, заразившую все наши органы революционной власти» и от имени редакции заявлял, что «мы непримиримые враги анархического большевизма, мы считаем всю деятельность его угрожающей гибелью нашему отечеству…»2. Близкая, по сути, оценка большевизму была дана в передовой статье газеты новониколаевских эсеров «Знамя свободы» от 22 июля 1917 г. В ней указывалось, что «большевизм» есть своего рода психо-политическое заболевание переживаемого времени. Октябрьский переворот вызвал мощный поток антибольшевистских публикаций. В редакционной статье иркутской газеты «Сибирь» 31 октября 1917 г. содержался призыв к революционной демократии объединиться «против большевистской стихии, запятнавшей руки свои братской кровью». В подборке материалов газеты «Сибирская жизнь» 7 ноября 1917 г. большевизм противопоставлялся демократии, а захват власти большевиками оценивался как контрреволюционный переворот, ведущий к политической смерти большевизма. Меньшевик Д.Розенберг характеризовал большевизм, как идеологию широких полусознательных народных масс, выражающую их стихийное, не знающее границ стремление к социализму3. Областник В.М.Крутовский отмечал, что «наш доморощенный большевизм – это …упрощенный острожный социализм», суть которого свелась к формуле «все мое – мое и все твое – мое». Крутовский говорил о том, что большевистский эксперимент «даст жестокий, но наглядный урок того, как опасно делать несвоевременные скачки в царство будущего, имея для этого неподготовленную среду»4. Меньшевик В.П.Денисов обвинил большевиков в том, что они, пытаясь осуществить социалистическую революцию в стране, к этому совершенно неготовой из-за своей отсталости, тем самым развязали братоубийственную войну в среде самой демократии5. Первые мероприятия большевиков вызвали резкую критику их политических противников. Так томский губернский комиссар Б.Ган, отметив, что приход большевиков к власти во многом был обусловлен ошибками Временного правительства, указывал на 244
то, что «новая власть идет к цели революции утопическими средствами: заключение мира без согласия союзников, установление равноправия в голоде верхних слоев с нижними». В то же время Ган признавал, что «принадлежа к разряду утопистов с твердой волей, представители новой власти осуществляют свои предначертания с железной непреклонностью, не останавливаясь ни перед какими препятствиями»6. О жесткости политического режима, насаждаемого большевиками, на страницах газеты Томского губернского народного собрания «Голос свободы» 19 ноября 1917 г. размышлял некто, скрывшийся за подписью «Дар». Он, обвиняя большевиков в закрытии газет, введении цензуры, нарушении неприкосновенности личности, спрашивал: «Зачем нужно было свергнуть иго Николая II?». «Нынешнее самодержавие Ленина и Троцкого ведет прямо к самодержавию Романовых»,– указывалось в газете омских эсеров-оборонцев «Вечерняя заря» от 14 декабря 1917 г. Таким образом, сибирские либералы и умеренные социалисты характеризовали большевизм как радикальное утопическое течение, опирающееся на наименее просвещенную часть населения. Утопизм большевиков либералы связывали с самой идеей построения социализма. В отличии от них эсеры и меньшевики, сами являясь социалистами, считали, что для перехода к социализму в стране отсутствуют объективные предпосылки, и критиковали большевиков за их «забегание вперед». В то же время все политические оппоненты большевиков, несмотря на их различия в оценках этого идеологического течения, видели в большевизме неизбежное свертывание демократических институтов и насильственное ограничение свободы личности. Примечания 1
Сибирская жизнь. Томск, 1917. 18 июля. Там же. 30 июля. 3 Сибирский вестник Бунда. Томск, 1917. № 5. Ноябрь. С. 3. 4 Сибирские записки. Красноярск. 1918. № 1–2. С. 57. 5 Школа и жизнь Сибири. Томск, № 2 (ноябрь 1917 – январь 1918 г.). С. 4. 6 Там же. С. 10. 2
245
Н.В.Елизарова (Омский государственный аграрный университет) Функционирование института почётного гражданства на примере исследования омской купеческой династии Волковых Институт почётного гражданства был введён в 1832 г. императором Николаем I. Существовали две категории почётных граждан – личные (прижизненные) и потомственные (передаваемые по наследству). В первой половине XIX в. личное почётное гражданство присваивалось художникам, лицам, имевшим учёные степени, выпускникам высших учебных заведений, владельцам крупнейших мануфактур и фабрик (как российским подданным, так и иностранцам). Потомственное почётное гражданство могло быть даровано за выдающиеся успехи в науке и искусстве, а так же за существенный вклад в развитие отечественной промышленности; однако иностранцы могли претендовать на это звание лишь при условии десятилетнего пребывания в звании личного почётного гражданина и при обязательном вступлении в российское подданство. Кроме того, право именоваться потомственными почётными гражданами заслуживали дети личных дворян и самих потомственных почётных граждан, купцы первой и второй гильдий. «При этом было необходимо, чтобы купцы и члены их семейства за весь срок пребывания в гильдии ни разу не были объявлены несостоятельными должниками и не находились под судом и следствием. Обязательным условием было также то, чтобы купец и вся его семья не принадлежали к «вредным сектам»1. Во второй половине XIX и начале XX вв., в связи с бурным ростом городов, развитием промышленного производства, торговли, средств коммуникации и связи, увеличением государственного аппарата, повышением роли образования, изменился и состав городского населения, что привело к значительному расширению категорий лиц, имевших право претендовать на звание почётных граждан. Личное почётное гражданство имели право получить вдовы церковных причетников (дьяков, пономарей, псаломщиков), дети, усыновлённые личными дворянами и потомственными гражданами, дети чинов высшего мусульманского 246
духовенства. Потомственное почётное гражданство могло быть гарантировано детям обер-прокуроров, чиновников, духовных лиц, награждённых орденами Св. Анны и Св. Станислава, церковных причетников православного вероисповедания, окончивших курс в академии или семинарии с учёными степенями, чинов высшего мусульманского духовенства, успешно прослужившим в должности в течение 20-ти лет2. Таким образом, существенно расширялся круг лиц, имевших право на получение звания, главным образом, за счёт представителей недворянского происхождения. Личным почётным гражданам выдавались свидетельства, в которых закреплялось их право на данное звание, потомственным – грамоты. Особенность почётного гражданства заключалась в том, что лица, имевшие это звание, вместе с тем полностью сохраняли свои прежние сословные права и обязанности. Звание почётного гражданина давало весьма существенные привилегии: освобождение от воинской повинности, подушной подати, телесных наказаний и др.3. Почётные граждане имели право быть избранными на все городские общественные должности. Проследить «династию» потомственных почётных граждан можно на примере купеческого семейства Волковых из Омска. Сословного звания «потомственный почётный гражданин» первым из вышеупомянутого рода был удостоен Семён Волков за создание в 1865 г. «Торгового дома Волковых»; будучи бухгалтером Войскового хозяйственного правления Сибирского казачьего войска Волков сумел подняться до звания купца первой гильдии и стал крупнейшим в крае монополистом мануфактурной торговли. Его дело продолжили сыновья Василий и Стефан, которые унаследовали от отца потомственное почётное гражданство. Более того, Стефан Семёнович Волков, воспользовавшись дарованной ему привилегией избираться на любые городские должности, с 1 июня 1893 г. был избран Омским Городским головой. Помимо этого он состоял членом многочисленных общественных организаций: Омского городского общественного банка, Купеческого собрания, Коммерческого клуба, Биржевого общества и ряда попечительских советов, тем самым, сохраняя за собой все права лица купеческого звания.
247
Впоследствии дети братьев Волковых Фёдор и Стефан расширили сеть магазинов оптовой и розничной торговли «мануфактурой московских фабрик, скобяными изделиями Урала, бакалейными и колониальными товарами»4. «Торговый дом Волковых» имел свои магазины и склады в Омске, Тюкалинске, Семипалатинске, Таре, Каинске. Процветание купеческого рода Волковых продолжалось до 1911 г. С развитием Сибирской железной дороги, повлекшим за собой складывание новых рыночных условий в регионе, у монополистов Волковых появились серьёзные конкуренты, которые существенно ослабили их позиции в торговле. Дела «Торгового дома» окончательно пришли в упадок в период первой мировой войны. Примечания 1
Гончаров Ю.М. Очерки истории городского быта дореволюционной Сибири (середина XIX – начало XX в.). Новосибирск: Сова, 2004. С. 20. 2 Иванова Н.А., Желтова В.П. Сословно-классовая структура России в конце XIX – начале XX века. М.: Наука, 2004. С. 77. 3 Составлено по: Свод законов Российской империи. 1857. Т. 5: Уставы о податях. Ст. 12; Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. 47. Отд. 1. № 50914. Ст. 1; Т. 49. Отд. 1. № 52983; Т. 52. Отд. 2. № 58009; Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. Т. 2. № 887. 4 Шихатов И.П. На государевой службе. Омск: ЛЕО, 2002. С. 60.
А.Л.Ершов (Владимирский государственный университет) Переименование улиц во Владимире в 1920–1930-е гг. как одно из средств антирелигиозной борьбы Самое первое антирелигиозное переименование во Владимире произошло сразу же после революции: в 1919 г. Соборная пл. стала пл. Свободы1. Через 4 года, 8 ноября 1923 г., в ознаменовании 6-летия октябрьской революции, заседанием президиума Владимирского уездно-городского исполкома (Протокол № 49)2 было принято постановление «О переименовании 18 улиц в г. Владимире, именуемых ранее в честь святых» (выделено мною, – А.Е.). Данной волной не было смыто даже половины из почти 50 церковных названий улиц. Также в этом мероприятии ощуща248
ется большая доля формального подхода: все улицы либо находились в центре города, либо считались крупными, либо примыкали к ним. 23 марта 1925 г. пленумом Владимирского городского совета улицы 1-я и 2-я Никольские были переименованы в ул. Нариманова и Сунь-Ятсена3. 24 декабря 1927 г. президиумом Владимирского городского совета (Протокол № 55 п. 3)4 было переименовано уже 62 улицы (сюда входили и переименования улиц от 1923 и 1925 гг., подтвержденные данным постановлением) – это ровно половина всех улиц в городе (их тогда было 122). Цель автоматически все «профамилить и разыменовать», а также «разаббревиатурить» не ставилась. Все причины смены названий можно разделить на 3 группы: 1) неблагозвучность прежних названий (Грабиловка, 1-я и 2-я Щемиловка); 2) монархическо-дворянско-буржуазный и 3) церковно-религиозный характер названий. Последний критерий был основным – под него попадало 40 названий (19 переименований 1923–1925 гг. и 21 новое). Правда, на этот раз ул. Часовенскую решили назвать Солдатской, а не ул. Парижской Коммуны. В ходе процесса по переименованию, но не сразу, вспомнили ул. Подьяческую и присоединили ее к ул. Сакко и Ванцетти. Любопытно отношение к улицам, названным по модели «по церкви + конкретизация»: Николо-Кремлевская, Ильинская-Покатая, Троицко-Подгорная и т.п. Эти улицы были подвергнуты переименованию с невероятной деликатностью: так ул. Николо-Кремлевская стала Кремлевской, Троицко-Подгорная, которую хотели первоначально сделать ул. Абельмана, стала Подгорной, Ильинскую-Зеленую было предложено назвать Зеленой Герцена (предложение не прошло, и до 1935 г. улица сохраняла свое старое название), Ильинскую-Покатую было предложено назвать ул. Герцена-Покатая (предложение также не прошло, так улица и сохранила свое дореволюционное название), Малая Ильинская чуть не стала Малой Герцена (стала Златовратского), Ивановскую-Подгорную было предложено назвать Ворошиловской-Подгорной, потом просто Подгорной, но так и оставили исконное название. Возможно, данная модель переименования была бы применена и к ул. Николо-Галейской (около нее в древности была Галейская пристань; галеи – древнерусские корабли), если бы ее через раз 249
не называли Николо-Галилейской, – уже в 1923 г. она стала ул. Калинина. К сожалению, не могла быть применена данная модель к ул. Троицкой-Безымянной – Безымянный переулок уже был на карте города. Не сработала данная модель применительно к ул. Троицкой-Нагорной, которая еще в 1923 г. стала ул. Воровского. Несколько улиц остались непереименованными, видимо, из-за принципа, который можно было бы назвать «сын за отца не отвечает», например, ул. Варварка, находящаяся на месте слободы Варварка, в которой раньше была церковь св. Варвары-мученицы, и Верхние и Нижние Михайловские выселки, основанные выходцами из деревни Михайловка, прихожанами церкви Архангела Михаила (с. Красное); с августа 1928 г. стали называться улицей Михайловской. Таким образом, на карте Владимира к началу 1930-х гг. сохранялись следующие церковные названия: ул. Варварка, Варваринский спуск и пер., Михайловские ул. и пер., Никитский и Ивановский спуски, ул. Ивановская-Подгорная, Ильинская-Покатая и Ильинская-Зеленая. Можно не сомневаться, что в обиходной речи еще долго использовались старые названия. Гораздо любопытнее то, что старые названия время от времени встречались в периодической печати, например, в газете «Призыв». Так 22 апреля 1928 г. ул. Подбельского по старинке названа Троицкой; 19 сентября 1931 г. был опубликован «Перечень пунктов, установленных ВладгорПО по выдаче заборных документов на 4-й квартал 1931 г.» с адресами этих пунктов, среди которых обнаруживаются 17 церковных названий, уже не существующих! Частично проясняет проблему статья «В городе как в лесу» от 24 марта 1935 г., где прямо заявляется, что «улицы во Владимире безымянные» – без табличек. Надо предполагать, что после такого напоминания недостаток быстро устранили. Но – 18 мая 1936 г. мы встречаем ул. Ивановскую, а 18 января 1937 г. – Богословский переулок. Кроме того, наличием уличных указателей проблема искоренения старых названий не могла быть полностью решена. Например, 24 апреля 1933 г. в том же «Призыве» упоминается Никитская пл., на которой не было домов, чем, видимо, и объясняется то, что о ней так долго не вспоминали. 9 июня 1934 г. ее уже обозначают уже как
250
Первомайскую пл., но с пометкой «б. Никитская пл.». 22 апреля 1933 г. мы встречаем «Вишневый сад (бывший патриарший)». В 1930-е гг. так же продолжалось переименование улиц во Владимире, но теперь это уже не носило столь ярко выраженного антицерковного характера, ибо таковых названий почти не осталось. Хотя без жертв среди церковных названий не обошлось. Как уже выше писалось, Никитская пл. стала Первомайской, а ул. Малая Ильинская в феврале 1935 г. стала ул. Чехова. В сентябре 1933 г. в связи с расширением городской черты были уничтожены религиозные названия деревень Михайловка (стала ул. 16летия Октября) и Архангеловка – обе деревни были основаны выходцами из с. Красного, прихожанами церкви Архангела Михаила. В сентябре 1933 г. ул. Подьяческая стала ул. Менделеева.3 Как выше писалось, в 1927 г. ее механически присоединили к ул. Сакко и Ванцетти, хотя она не являлась ее продолжением, а примыкала к ней под прямым углом. Отсутствие «своего» названия у полноправной улицы, видимо, было причиной частого использования старого названия. Исключительным случаем явилось сохранение названия Церковного проезда Ямской слободы после присоединения последней к городу. Данное название продержалось на карте города до января 1950 г.3, когда было сменено на Большой проезд, став последним антицерковным переименованием в городе. Примечания 1
Записки владимирских краеведов: Сборник. Изд. 2-е. Владимир: Посад, 1998. Вып. 2. С. 54. 2 ГАВО, Ф. 26. Оп. 1. Д. 240. Л. 190 (об.). 3 Скворцов А.И. Владимир: Путеводитель-справочник. Ярославль, 1984. С. 220–284. 4 ГАВО Ф. 950. Оп. 1. Д.44.
251
Н.В.Зин (Владимирский филиал Российской академии государственной службы при Президенте РФ) Положение православного духовенства в СССР в 1945–1953 гг. Вплоть до смерти И.В.Сталина открытие православных храмов официально разрешено не было. Более того, для конца 1940-х – начала 1950-х гг. характерно массовое изъятие церковных зданий для их переоборудования под клубы. Активно выявлялись и ликвидировались нелегальные молельные дома. 16 ноября 1948 г. Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Новые ограничения вызывали сопротивление как мирян и рядового духовенства, так и некоторых архиереев. Например, 15 августа 1949 г. Г.Г.Карпов (полномочный представитель по делам религий при Совете министров СССР) сообщал М.А.Суслову о массовых случаях молений под открытым небом, в связи с чем – в январе-июне 1949 г. уполномоченные Совета сняли с регистрации 12 священников. Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука написал Патриарху письмо с протестом против «абсолютного» запрещения обучения детей основам христианской религии. Примечательно, что с ответным посланием Патриарха Алексия от 18 января 1949 г. было ознакомлено 15 высших партийных и государственных руководителей. В 1950 г. по рекомендации Совета был принят указ о пострижении в монашество только с разрешения Патриарха, начали призывать в армию учащихся духовных школ, не имевших сана. Увеличились налоги. В 1951 г. ими не только стали облагать причтовые отчисления в пользу епархии и подарки духовенству, но и в принудительном порядке заставили уплатить соответствующие суммы за 1949–1950 гг.1. Значительно участились случаи арестов наиболее активных священников и архиереев. Например, в сентябре 1948 г. был в седьмой раз репрессирован архиепископ Мануил (Лемешевский), а в 1949 г. осудили на 10 лет епископа Красноярского только за то, что он «спровоцировал» дочку коммунистки «преподнести от имени пионеров» торт приехавшему в город митрополиту Новосибирскому Варфоломею. Причем ЦК ВКП(б) утвердил решение 252
краевого комитета о снятии с должности «за пособничество церковникам» красноярского уполномоченного, несмотря на активную защиту его Г.Г. Карповым. На территории СССР к началу 50-х гг. XX в. насчитывалось 63 правящих архиерея. В июньском 1951 г. информационном докладе тайного осведомителя властей профессора протоиерея А.Осипова содержится хотя и тенденциозная, но не лишенная интереса их характеристика. Костяк составляла группа иерархов с многолетним стажем, «большей частью побывавших в заключении … внешне подчеркнуто лояльных, но внутренне старых монархических тенденций». К ним примыкали три другие категории. Бывшие обновленцы «патриархией держатся на подозрении. В них видят часто агентов КГБ, людей неустойчивых». Вернувшихся эмигрантов «очень ценят, но бояться их выдвигать на видные места … как остатки старой гвардии синодской церкви старой России». Основную массу уже составляли архиереи нового поставления из вдовых протоиереев, монахов, архимандритов. «Здесь производится строгий выбор и в подавляющем большинстве они изрядные фанатики. Правда, с точки зрения образованности – это все люди невысокого полета. Но для укрепления костяка церкви – подбора нового, фанатически преданного церкви духовенства, эти архиереи делают очень много». Иерархи делились на две основные партии – григорьевцев, сторонников митрополита Ленинградского Григория, и николаевцев – по имени митрополита Крутицкого, «между которыми лавировал патриарх». Причем Алексий I доверял «едва ли не больше всех других» Владыке Григорию. Основным настроением в церковном центре было якобы желание продержаться еще несколько лет, «а там история покажет»2. С 1950 г. начинает сокращаться численность духовенства3. Год 1946 1950 1951 1952 1953 1954
Число действующих приходов 10544 14344 13912 13786 13555 13422
Количество священнослужителей 9254 13483 12443 12318 12089 11912
253
Новое поколение священников, вышедших из семинарий после войны, были людьми более высокого духовного и морального качества. С самого начала восстановления духовных школ им чинились всевозможные препятствия, чтобы не допустить слишком большого притока студентов и чтобы студенты не были слишком рьяными пастырями – борцами за веру. Так, в открывающуюся в 1947 г. Киевскую семинарию подали прошения о поступлении 48 кандидатов, и это при острой нехватке священнослужителей. После войны работали 8 семинарий и 2 академии. Недостаток в священниках был таким острым в связи с ростом числа действующих церквей, что епископы открывали время от времени помимо семинарий краткие пастырские курсы, как для новых посвящений, так и для того, чтобы способствовать богословскому образованию религиозно малообразованных и поспешно рукоположенных священников. В 1951 г. ходатайство патриарха о разрешении открытия заочного отделения при московских духовных школах, увенчалось успехом. Но это мотивировалось не столько признанием нужд церкви, сколько планами Совета по делам РПЦ закрыть часть периферийных семинарий за счет расширения Московской духовной академии. Ведется нажим в направлении свертывания программ обучения в духовных школах. Так, министерство высшего образования в СССР в 1948 г. исключает из программ духовных школ логику, психологию, историю философии и педагогику. Примечания 1
Шкаровский М.В. Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве. С. 345. 2 Там же. С. 346. 3 Цыпин В., прот. История Русской Церкви. 1917–1997 гг. М., 1997. С. 360.
254
О.А.Кайда (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Нарративные акты в делопроизводстве антибольшевистских правительств Юга, Северо-Запада и Северной области России В сложившейся традиции изучения истории отечественного делопроизводства период Гражданской войны, особенно для истории белых правительств, не выделяется в самостоятельный исторический этап и остается не изученным. Особенность данного факта объясняется сформировавшейся в советское время периодизацией истории делопроизводства, являющейся неизменной по настоящее время. История отечественного делопроизводства при этом разделена на два значимых этапа: дореволюционный и советский. При такой постановке периодизации отсутствует необходимость в изучении особенностей документационного обеспечения управления белых правительств. В исследованиях четко обозначена «демаркационная линия»: «После октября 1917 года наряду с разрушением государственной машины российской империи было формально ликвидировано и прежнее делопроизводство»1. Документационное обеспечение управления властных структур белых объединений Юга, Севера и Северо-Запада России существовало в условиях чрезвычайных (Гражданская война) и мобильных (постоянное передвижение и структурное преобразование органов власти в ситуации военного противостояния). В отношении Юга страны можно указать ещё одну особенность – территориальное перемещение правительственных центров. Центральную группу документов, определяющих деятельность органов управления белых объединений, составляли нормативные акты (официальные документы). Детальный анализ нормативной базы белых правительств позволяет сделать вывод о её существенном отличие от нормативной базы, сложившейся в делопроизводстве Белой Сибири. В условиях милитаризации органов власти на Северо-Западе (Политическое совещание, Северо-Западное правительство) приоритетной формой закрепления волеизъявления правительства 255
становиться приказ. Это нашло отражение в том, что приказ являлся массовым документом, издаваемым на территории СевероЗапада для регулирования всех сторон жизни армии и общества2. Основными нормативными актами, издаваемыми руководством южного региона являлись приказы и распоряжения. Атаман являлся участником законотворческого процесса, носившего упрощенный характер. Проекты документов разрабатывались в соответствующих управлениях, проходили обсуждение в Совете управляющих и после одобрения последним утверждались атаманом. В свою очередь, основные акты, издаваемые атаманом, скреплялись председателем Совета и управляющими отделами3. С созданием Особого совещания, выполнявшего функции правительства, и включением его в систему нормотворчества, обсуждаемые им законопроекты оформлялись в виде постановлений. Утвержденные главнокомандующим, они вступали в силу. Постановления, имеющие силу закона, «подлежали обязательному распубликованию»4. Однако существовавшее в компетенции Особого совещания смешение функций законосовещательных и правительственных не позволяло удовлетворительно разграничить закон и правительственное распоряжение. С переходом к военно-диктаторской власти П.Н.Врангеля на территории юга России для закрепления единоличных решений в канцелярии главнокомандующего издавались указы5. В Северной области в условиях политической эволюции Северного правительства в направлении укрепления военной власти наблюдался переход от постановлений и распоряжений к приказам. Ярким отражением этого было то, что из официальных документов преимущественно опубликованными являлись только постановления правительства и основные распоряжения глав ведомств и военного командования. Они были опубликованы в северной прессе и в сборниках «Собрание узаконений и распоряжений Верховного управления / Временного правительства Северной области», издававшихся в Архангельске в 1918–1919 гг.6 Яркой особенностью документационного обеспечения органов власти и управления Юга России является наличие Инструкции для ведения агентурного делопроизводства, в условиях отсутствия единой Инструкции по делопроизводству. Инструкция уста256
навливала обязательный для всех контрразведывательных отделений перечень документов, порядок их систематизации и обеспечение секретности. Появление подобного нормативного документа было возможно в условиях милитаризации управленческого аппарата. Таким образом, отличительной особенностью систем документационного обеспечения управления в различных территориальных образованиях являлось ролевое подчинение структуре власти, создаваемой в определенных условиях. Позиционирование управляющей иерархией (зачастую состоящей из ограниченного количества должностных лиц одного или нескольких органов власти) как основы государственной власти наделяло систему Делопроизводства исполнительного органа статусом и полномочиями не соответствующими действительности. Примечания 1
См.: Ларин М.В. Управление документацией в организациях. М.: Научная книга, 2002. С. 116. 2 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р – 5881. Оп. 2. Д. 605. Л. 14. 3 ГАРФ. Ф. Р. – 439. Оп. 1. Д. 32. Л. 11. 4 ГАРФ. Ф. – 439. Оп. 1. Д. 20. Л. 7. 5 См., например: ГАРФ. Ф. – 440. Оп. 1. Д. 11. Л. 2. 6. См., например: Собрание узаконений и распоряжений Верховного управления / Временного правительства Северной области. Архангельск. 1918. № 2.
Е.В.Касимов (Чувашский государственный педагогический университет им. И.Я.Яковлева) Идея и практика социалистического переустройства сельского хозяйства Советской России: этапы эволюции (1917–1920 гг.) В октябре 1917 г. к власти в стране пришла леворадикальная большевистская партия. Программные документы партии предполагали кардинальную реконструкцию экономики, в том числе ликвидацию частной собственности в сельском хозяйстве и организацию крупных коллективных хозяйств. К этому моменту в 257
России уже насчитывалось около сотни производственных земледельческих артелей и товариществ1. В ноябре 1917 г., до начала целенаправленной политики советского правительства по поддержанию коллективных хозяйств, стали появляться первые коммуны. О преимуществах, предоставляемых новой властью коллективным объединениям, впервые руководство страны объявило в Инструкции земельным комитетам, принятой 4 декабря 1917 г.2. Официально же курс на поддержку коллективной формы землепользования «в целях скорейшего достижения социализма» был провозглашен в «Основном законе о социализации земли», принятом ВЦИК 27 января 1918 г.3. С мая 1918 г. в России непосредственно стали реализовываться меры по «коммунизации» сельского хозяйства. Согласно декретам и постановлениям, принятым правительством в мае–ноябре 1918 г., артелям и коммунам предоставлялся ряд льгот, на их организацию и развитие ассигновывались значительные средства4. В течение лета 1918 г. Наркомземом РСФСР были оперативно разработаны, напечатаны и разосланы по губерниям документы о коммунах5. Состоявшийся в декабре 1918 г. в Москве I Всероссийский съезд комбедов, коммун и земотделов показал преобладание радикальных настроений. Делегаты съезда настаивали на быстрейшем переустройстве земледелия на коммунистических началах; царила уверенность, что через три–четыре года коллективизация будет полностью завершена6. 14 февраля 1919 г. было опубликовано «Положение о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию», в котором все виды единоличного землепользования объявлялись «преходящими» и «отживающими»7. Начало 1919 г. стало самым «жарким» периодом в ходе осуществления агитационно-пропагандистской кампании по организации коммун, которые в то время считались наиболее совершенной и справедливой формой организации труда. Лишь убедившись на практике в невозможности быстрого насаждения коммун, руководство страны обратило внимание на другие формы коллективных хозяйств, более близкие психологии крестьян. 19 мая 1919 г. впервые был опубликован «Примерный устав земле258
дельческой артели», в течение года уездные и губернские бюро коммун реорганизованы в Отделения обобществления сельского хозяйства (Отобсельхозы). С лета 1919 г. новые объединения в подавляющей массе регистрировались как сельхозартели. Однако, использовав в 1918–1920 гг. самые различные формы агитации, предоставив значительные льготы и преимущества коллективным хозяйствам, создав специальный аппарат регулирования их деятельности, руководство страны добилось незначительных в количественном и неудовлетворительных в качественном отношении результатов. Правильная оценка итогов «коммунизации» определила смену акцентов в аграрной политике. Сначала в главной газете страны («Правда», № 196), а затем в широко растиражированной брошюре, членом коллегии Наркомпрода РСФСР Н. Осинским было объявлено, что «строительство совхозов и коллективов не есть главный фактор социалистической перестройки русского сельского хозяйства. Главным фактором будет принудительное государственное регулирование сельскохозяйственного производства в целом…»8. Решающий шаг в трансформации аграрной политики был сделан в ходе VIII съезда Советов (декабрь 1920 г.), на котором В.И.Ленин прямо заявил: «Вопрос о колхозах не стоит как очередной… Надо опираться на единоличного крестьянина, он таков и в ближайшее время иным не будет, и мечтать о переходе к социализму и коллективизации не приходится»9. Суть осуществленного перехода отражена в других известных словах В.И.Ленина: «не удалась лобовая атака, перейдем в обход, будем действовать осадой и сапой»10. Тем самым была поставлена задача постепенной подготовки крестьянства к коллективному труду. Примечания 1
Кооперативно-колхозное строительство в СССР. 19171922: Документы и материалы. М., 1990. С. 8. 2 Собрание узаконений и распоряжений Рабоче–Крестьянского Правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1917–1918. № 7. Ст. 105. 3 Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам, 1917–1967. В 5-ти томах. Т. 1. 1917–1928. М., 1967. С. 42. 4 Декреты Советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 316, 524; Т. 3. М., 1964. С. 495–496; Т. 4. М., 1968. С. 608; СУ РСФСР. 1919. № 9. Ст. 89. 5 Инструкции и положения о коммунах, изданные Народным Комиссариатом Земледелия. М., 1918.
259
6 Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 478. Оп. 1. Д. 15. Л. 35, 211–213. 7 Решения партии и правительства… Т. 1. С. 109. 8 Осинский Н. Государственное регулирование крестьянского хозяйства. М., 1920. С. 8. 9 Ленин В.И. Речь при обсуждении законопроекта СНК РСФСР «О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства» на фракции РКП(б) VIII съезда Советов // Полн. собр. соч. Т. 42. С. 180–181. 10 Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов. Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 г. // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 165.
Е.А.Кирьянова (Рязанский государственный университет им. С.А.Есенина) Историографический аспект коллективизации деревни Центральной России: достижения и проблемы Социально-экономическое преобразование российской деревни, проблемы модернизации села Центрального региона представляют собой актуальную для исследователей-историков проблему. Степень ее научной разработки определяется существованием ряда работ по отдельным аспектам этой проблемы и частичным освещением некоторых сюжетов этой темы в общих трудах по аграрной истории России. Научное исследование проблем коллективизации сельского хозяйства Центрального региона фактически началось в конце 1940-х годов, когда появились первые работы, носившие в основном историко-партийный характер1. Интересным направлением изучения проблем социальноэкономического развития деревни стали работы этнографов, которые в определенной мере продолжали традиции краеведческих исследований конца 1920-х годов2. Но их труды носили во многом эмпирический характер, хотя и содержали ценный для научного исследования материал, характеризующий быт, традиции и уклад деревни в ходе и результате осуществленных в 1930-е годы преобразований. Интенсивная работа историков-аграрников (В.П.Данилова, Н.А.Ивницкого и др.) в конце 1950-х – первой половине 1960-х 260
годов привела к складыванию целостной концепции, которую «с известной долей условности можно назвать альтернативной официальной»3. Однако это не сразу отразилось на региональных аспектах исследования проблем коллективизации. Изучение коллективизации деревни Центрального региона наиболее интенсивно осуществлялось в 1970-е4. Их авторы, опираясь на большое количество архивных материалов, реконструировали картину состояния деревни Центра России в годы первой и второй пятилеток, конкретизировали рассмотрение проблем социально-экономического преобразования российского села в региональном аспекте. Однако общее количество работ по проблемам социально-экономического развития деревни Центра России, вышедших в этот период, совершенно невелико, что во многом объясняется отношением к Нечерноземному Центру как типично «некрестьянскому» региону. Кроме того, динамика социально-экономических и политических процессов здесь часто не укладывалась рамки официальных концепций советской историографии, что не соответствовало статусу столичного региона. В целом научное осмысление особенностей социально-экономического развития деревни Центральной России осуществлялось, главным образом, в контексте трудов по проблемам общероссийской истории. 1990-е годы и начало XXI века стали временем бурного всплеска интереса исследователей к аграрной истории советского периода, о чем свидетельствовала публикация значительного количества статей, монографий и сборников документов, в том числе освещающих региональные аспекты истории коллективизации и социально-экономического преобразования деревни5. Изучение проблем крестьянского хозяйства, его модернизации, государственной политики и аграрных преобразований в Центре России в первой трети ХХ века и в предколхозный период достаточно обстоятельно осуществлено Д.В.Ковалевым6, И.Н.Лозбеневым7, некоторыми другими исследователями8. Ход кардинальных аграрных преобразований конца 1920–1930-х годов в достаточно обширном Московском регионе, процессы эволюции крестьянства и сельского хозяйства в ходе коллективизации также стали объектом исследования9, но не все проблемы были рассмотрены в
261
рамках опубликованных работ, что обусловливает сохранение интереса к данной проблеме. Примечания 1
Овсянников Г.М. Московские большевики в борьбе за коллективизацию сельского хозяйства. M., 1949; Михайлов П.Д. Московская областная партийная организация КПСС в борьбе за коллективизацию сельского хозяйства Московской области (2-я половина 1929 – декабрь 1934 гг.). Автореф. дисс... канд. ист. наук. М., 1954. 2 Маслова Г.С. Культура и быт одного колхоза Подмосковья // Советская этнография. 1951. №1; Рязанское село Кораблино // Ученые записки РГПИ. Рязань, 1958. Т. 18; Село Вирятино в прошлом и настоящем. Опыт этнографического изучения русской колхозной деревни. М., 1958; Пушкарева Л.А., Шмелева М.Н. Предварительные итоги изучения культуры и быта колхозного крестьянства в Калининской области (1956–1958 гг.) // Советская этнография. 1958. №4. Эта работа была продолжена этнографами и в последующие годы (см.: Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964). Наиболее обобщающий труд в этом ключе был создан в первой половине 1960-х годов: Народы европейской части СССР. М., 1964. Ч. I–II. 3 Наумов Н.В. Социально-экономические и культурные преобразования в СССР в годы довоенных пятилеток (1928–1941 гг.) (Проблемы отечественной историографии): дис. д-ра ист. наук. М., 2004. С.191. 4 Козлова Л.А. К победе колхозного строя. Борьба Московской партийной организации за подготовку и проведение коллективизации. М., 1971; Шустов А.К. Колхозное производство в Центральном промышленном районе в годы коллективизации (1929–1937 гг.) // Проблемы социально-экономического развития советской деревни. Вологда, 1975. С. 61–72; Победа колхозного строя на Рязанской земле. Рязань, 1976; Зеленин И.Е., Шустов А.К. Колхозы и сельское хозяйство Центрального промышленного района РСФСР в годы социалистического строительства (1929–1937 гг.) // История СССР. 1979. №4; Сергеев Г.С. Социально-экономические проблемы развития деревни и ее социалистического переустройства (1921–1937 гг.). Калинин, 1974–1975. Ч. I–II . и др. 5 Никитина О.А. Коллективизация и раскулачивание в Карелии (1929–1932 годы). Петрозаводск, 1997; Загоровский П.В. Социально-политическая история Центрально-Черноземной области. 1928–1934. Воронеж, 1995; Доброноженко Г.Ф. Коллективизация на Севере 1929–1932 гг. Сыктывкар, 1994. Региональный аспект освещен и в более поздних работах: Надькин Т.Д. Деревня Мордовии в начале 1930-х годов: коллективизация, репрессии, голод. Саранск, 2004; Сенников Б.В. Тамбовское восстание 1918–1921 гг. и раскрестьянивание России 1929–1933 г. М., 2004; Есиков С.А. Коллективизация в Центральном Черноземье: предпосылки и осуществление (1929–1933 гг.). Тамбов, 2005 и др. 6 Ковалев Д.В. Подмосковное крестьянство в переломное десятилетие. 1917– 1927. Монография. М., 2000; Он же. Аграрные преобразования и крестьянство столичного региона в первой четверти ХХ века (По материалам Московской губернии). Монография. М., 2004.
262
7 Лозбенев И.Н. Крестьянская община в годы нэпа // Вопросы истории. 2005. №4. С. 112–118; Он же. Экономика и политика в Подмосковье в 20-е и 90-е годы ХХ века: Монография. М., 2003. 8 Андреев В.М., Жиркова Т.М. На перекрестках лет и событий. Деревня 1917–1930. Коломна, 2003 и др. 9 Кирьянова Е.А. Коллективизация деревни Центра России (1929–1932 гг.) Рязань, 2006.
Е.Ю.Коблова (Тюменский государственный университет) Внешняя торговля сибирских ханств в трудах отечественных исследователей Вопросы внешней торговли Сибирского юрта в разные хронологические периоды – одна из важных тем в трудах отечественных историков. Ссылаясь на публикации археологических находок, большинство исследователей указывает на существование торговых связей дорусских политических образований с государствами Средней Азии. Историки отмечают, что с территории Средней Азии на берега Иртыша проникали недорогие, прочные предметы: украшения, ткани, предметы одежды, ковры, бухарские луки, тулумбасы, лекарства и т.п. Одни из этих товаров становились предметами потребления, другие (железные изделия) – предметом реэскпорта. В работах исследователей указывается, что из Сибири в среднеазиатские государства попадал широкий ассортимент ценных пород пушнины, а также ловчие птицы (кречеты)1. По мнению ряда исследователей, определенное значение в торговой деятельности государств западносибирского региона в дорусский период имели среднеазиатские купцы, приток которых стал наиболее мощным в период правления Шибанидов. С.В.Бахрушин отмечает, что бухарские купцы выступали также в качестве посредников между среднеазиатскими кочевническими хозяйствами скотоводов и сибирскими татарами, которым они доставляли лошадей, а также между китайскими торговцами2. Подчеркивая важное значение торговых отношений с государствами Средней Азии, некоторые историки предпринимают попытки реконструировать направления наиболее важных путей, 263
связывавших города Сибирского юрта со среднеазиатскими центрами3. Многие исследователи упоминают, что важными экономическими центрами в Сибирском юрте были расположенные на основном транспортном пути крупные города: Чимги-Тура, Искер, Кызыл-Тура, Тон-Тура и др. Однако предметом специального изучения вопрос о городах как центрах развивающейся торговли не стал. Ряд исследователей фиксирует существование другого важного направления внешнеэкономических связей – торговых и торгово-обменных связей с Русским государством, о чем свидетельствуют письменные и археологические источники: находки украшений, предметы быта на памятниках сибирских ханств4. Недостаточное внимание в историографии уделено изучению торговых связей Сибирского юрта с Казанским ханством и Ногайской Ордой, откуда в Сибирь поставлялся скот. Лишь отдельные исследователи упоминают об этом в своих работах5. Важной представляется реконструкция направлений торговых путей, связывавших Сибирский юрт с Казанским ханством6. При рассмотрении проблем внешнеторговых отношений Сибирского юрта определенное значение имеют исследования, в которых ставится вопрос о возможности существования в Сибирском юрте денежной системы. Отдельные исследователи (А.Г.Нестеров, А.А.Адамов и др.) считают, что широкие торговые операции нуждались в денежном обращении, поэтому в сибирских ханствах имели хождение золотоордынские монеты и серебряные слитки, а также монеты местного производства7. В.И.Соболев, напротив, полагает, что в Сибирском юрте до прихода русского населения не существовало денежной системы, а имел место натуральный обмен, сохранявшийся и в первое время после присоединения Сибири к Русскому государству. Находимые на археологических памятниках немногочисленные монеты, к публикациям которых апеллируют другие историки, по мнению исследователя, использовались в качестве украшений8. На наш взгляд, следует согласиться с мнением этого исследователя, поскольку однозначно утверждать о существовании денежной системы в средневековых государственных образованиях За-
264
падной Сибири рано, т.к. находки монет и серебряных слитков единичны. Подводя итог изучению внешней торговли сибирских ханств, можно сделать следующие выводы. Исследователями на основании как письменных, так и археологических источников были выявлены основные направления внешнеэкономических связей сибирских ханств, определен ассортимент импортируемых и экспортируемых товаров, реконструированы главные торговые магистрали. Недостаточно освещенными остаются вопросы, связанные с функционированием городов как центров экономической жизни, торговыми связями с Ногайской Ордой и Казанским ханством; дискуссионной является проблема возможного существования в сибирских ханствах денежной системы, что свидетельствует о необходимости дальнейшего изучения данной темы. Примечания * Работа выполнена при поддержке гранта на научные и экспедиционные исследования для аспирантов Тюменского государственного университета 1
Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. 3. Т. IX–XII. М., 1989. С. 239; Абрамов Н.А. Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень, 1998. С. 384; Огородников В.И. Очерки истории Сибири до начала XIX столетия. Иркутск, 1920. Ч. 1. С. 223; Карцов В.Г. Очерк истории народов Северо-Западной Сибири. М., 1937. С. 19; Бахрушин С.В. Сибирь и Средняя Азия в XVI и XVII вв. // Бахрушин С.В. Науч. тр. М., 1959. Т. 4. С. 198–200; Зияев Х.З. Экономические связи Средней Азии с Сибирью в XVI–XIX веках. Ташкент, 1983. С. 22; Соболев В.И. Торговые связи населения лесостепной полосы Западной Сибири // Экономика и общественный строй древних и средневековых племен Западной Сибири. Новосибирск, 1989. С. 101; Могильников В.А. Археологические памятники сибирских татар XIV–XVI вв. в Тобольском Прииртышье // Тюркские народы: Материалы V Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». Тобольск; Омск, 2002. С. 78 и др. 2 Бахрушин С.В. Сибирь и Средняя Азия в XVI и XVII вв. // Бахрушин С.В. Науч. тр. М., 1959. Т. 4. С. 197–200; Мухамедьяров Ш.Ф. Сибирское ханство // Советская историческая энциклопедия. М., 1969. Т. 12. С. 828; Соболев В.И. Западная Сибирь – регион культурных взаимодействий // История мировой культуры и методы ее преподавания. Новосибирск, 1995. С. 101; Гарифуллин И.Б., Ярков А.П. Бухарцы: только ли отатарились они в Сибири? // Сибирский субэтнос: культура, традиции, ментальность: материалы Всерос. научнопрактической Интернет-конференции на сайте sib-subethnos.narod.ru. 1.03.– 1.12.2004 г. Красноярск, 2005. Вып. 1. С. 42 и др.
265
3 Бахрушин С.В. Сибирь и Средняя Азия в XVI и XVII вв. // Бахрушин С.В. Науч. тр. М., 1959. Т. 4. С. 196–197; Храмова В.В. Западносибирские татары // Народы Сибири. М.; Л., 1956. С. 474–475; Аполлова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI – первой половине XIX в. М., 1976. С. 38; Файзрахманов Г.Л. Сибирские татары в составе Российского государства: Дисс. … докт. ист. наук. Казань, 2005. С. 127; Матвеев А.В. О главном средневековом пути сообщения Среднего Прииртышья // История и культура Сибири: Сб. науч. тр., посвящ. 15-летию Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН. Омск, 2007. С.136. 4 Небольсин П.И. Покорение Сибири. СПб., 1849. С. 16–17, 32; Храмова В.В. Западносибирские татары // Народы Сибири. М.; Л., 1956. С. 474–475; Соболев В.И. Привозная керамика со средневековых памятников Западной Сибири // Древняя керамика Сибири: типология, технология, семантика. Новосибирск, 1990. С. 174; Нестеров А.Г. Формирование государственности у народов Урала и Западной Сибири: Искерское княжество Тайбугидов XV–XVI вв. // Этнокультурная история Урала XV–XX вв. Екатеринбург, 1999. С. 59; Могильников В.А. Обменно-торговые связи Руси и Югры в XI–XV веках // Тобольский хронограф. Екатеринбург, 2004. С. 126–127 и др. 5 Худяков М.Г. Очерки истории Казанского ханства. М., 1991; Бахрушин С.В. Сибирь и Средняя Азия в XVI и XVII вв. // Бахрушин С.В. Науч. тр. М., 1959. Т. 4. С. 195; Храмова В.В. Западносибирские татары // Народы Сибири. М.; Л., 1956. С. 474–475; СИЭ. С. 829; Файзрахманов Г.Л. История сибирских татар (с древнейших времен до начала XX века). Казань, 2002. С. 160–161, 175; Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. Казань, 2004. С. 74; Кочекаев Б.-А.Б. Ногайско-русские отношения в XV–XVIII вв. Алма-Ата, 1988. С. 58; Маслюженко Д.Н. Южное Зауралье в средние века (этнополитический аспект): Дисс. … канд. ист. наук. Курган, 2003. С. 164–165 и др. 6 Абрамов Н.А. Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень, 1998. С. 384; Файзрахманов Г.Л. Сибирские татары в составе Российского государства: Дисс. … докт. ист. наук. Казань, 2005. С. 127. 7 Адамов А.А. Археологические памятники города Тобольска и его окрестностей. Тобольск; Омск, 2000. С. 63; Нестеров А.Г. Монеты сибирских Шейбанидов // Восток–Запад: диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-культурного наследия. Казань, 2001. Вып. 2. С. 274–279; Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. Очерки. Казань, 2006. С. 148–149. 8 См.: Соболев В.И. История сибирских ханств (по археологическим материалам): Дисс. … докт. ист. наук. Новосибирск, 1994. С. 401.
266
Л.В.Куликова (Нижегородский государственный педагогический университет) Взаимоотношения церкви и государства в годы гражданской войны Русская православная Церковь в России подверглась самым страшным гонениям, когда в 1917 году к власти в стране пришло коммунистическое правительство. Советской власти было необходимо уничтожить Православную Церковь, так как сам факт ее существования несовместим был с марксистским мировоззрением. В церкви искали духовную опору все «бывшие»: аристократия, офицерство, интеллигенция, чиновники. Это давало повод власти считать церковь вдохновительницей и союзницей врага. В стране, где разгоралась гражданская война, советское правительство видело в церкви только враждебную силу. На такой же непримиримой позиции, в свою очередь, стояло и духовенство, не признавая законность власти большевиков. 2 сентября 1918 года Советская республика была объявлена единым военным лагерем, в ответ на белый террор вводился красный террор; лица, принадлежавшие к белогвардейским организациям, подлежали расстрелу. Церковь, естественно, необходимо было зачислить в стан контрреволюции, что органы советской власти не преминули сделать. 14 сентября 1918 года президиум ВЦИК под председательством Я.М.Свердлова принял постановление о привлечении к судебной ответственности группы духовенства, замешанной в пособничестве контрреволюционным силам. В числе этой группы были члены Поместного Собора: священник Восторгов, епископ Ефрем, епископ Варнава, священник Варжанский. На этом же заседании ВЦИК рассматривалось дело протоиерея В.Осокина из Орла, который тоже обвинялся в контрреволюционной деятельности. Дело это интересно прежде всего тем, что в нем впервые фигурирует имя патриарха Тихона как «подстрекателя духовенства к контрреволюционным действиям». В протоколе заседания президиума ВЦИК мы читаем: «Тихон составлял и рассылал за своей подписью листки явно контрреволюционного характера, призывающие к неподчинению советской 267
власти и ее декретам. Президиум ВЦИК постановляет привлечь патриарха Тихона к суду Революционного Трибунала при ВЦИК по обвинению его в составлении и распространении воззваний, призывающих население к контрреволюционным выступлениям»1. Легально работавший Собор, открыто осуждавший многие решения советской власти, сильно мешал органам революционной диктатуры проводить свою жесткую линию. Требовалось Собор распустить. Волевое решение в этом случае могло вызвать при соответствующей подаче духовенства озлобление огромных масс верующих. И тогда был найден выход. Предлагается сфабриковать дело против патриарха Тихона и арестовать его. Тем самым намечалось обезглавить Собор, лишить его дееспособности. Именно так и произошло: после ареста Тихона Собор фактически перестал работать. Подобные действия центральной власти послужили сигналом для массового применения репрессивных мер против духовенства на местах. С осени 1918 года прокатилась волна арестов духовенства. 8 тысяч православных священнослужителей пали жертвами большевистского террора в 1917– 1922 годы2. В Нижегородской области за этот период было расстреляно 68 священнослужителей3. 30 августа 1918 года была обнародована инструкция НКЮ «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Инструкция закрепила положение о лишении религиозных организаций прав юридического лица. Они не могли владеть движимым и недвижимым имуществом. Им запрещалась всякая благотворительная, просветительная, педагогическая деятельность. Все церковное имущество признавалось государственной собственностью. В то же время ремонт культовых зданий, согласно инструкции, верующие обязаны были осуществлять за свой счет. Все религиозные шествия, молебны на открытом воздухе без разрешения местных властей не допускались. У религиозных организаций отбирались «не нужные им» для богослужений подворья, угодья, общежития, дома, гостиницы, постоялые дворы, пасеки и тому подобное. Все помещения духовных школ передавались в ведение Наркомпроса4. В соответствии с установкой НКЮ власти в центре и на местах повели линию на повсеместное закрытие монастырей. Естественно, что эта политика властей не могла не вызвать сопротив268
ление монахов. В частности, в октябре 1918 года вооруженное столкновение произошло в Александро-Свирском монастыре Олонецкой губернии. В Калужской губернии, например, губком партии принял решение закрыть сразу все 18 монастырей, включая знаменитую Оптину пустынь, и выселить из них всех (более 4 тысяч) монахов, монашек, в том числе и старых, немощных, одиноких. После изгнания монахов стали пустеть монастырские церкви – некому оказалось вести в них службу. В декабре 1920 года местными властями были экспроприированы церковные ценности Соловецкого монастыря. В 1918 году с событий в Александро-Свирском монастыре началась кампания по ликвидации святых мощей, хранимых и чтимых церковью. Эта широкомасштабная акция (а всего за 1918– 1920 годы было вскрыто более 60 мощей) не согласовывалась с принципами декрета об отделении церкви от государства5. Особое недовольство духовенства и верующих вызывало решение властей, принятое осенью 1919 года, о вскрытии мощей одного из самых почитаемых святых в РПЦ Сергия Радонежского и закрытии им основанного и названного его именем Троице-Сергиева монастыря. 20 апреля 1920 года В.И.Ленин подписал декрет об обращении Троице-Сергиевой лавры в музей6. Позднее, 29 июля 1920 года Совнарком на «заседании по вопросу ликвидации мощей во всероссийском масштабе постановил: в принципе утвердить предложения Наркомюста по этому вопросу, поручив Наркомюсту прибавить к ним краткую историю и результаты 58 произведенных вскрытий мощей»7. Итак, отношения между государством и церковью в годы гражданской войны складывались сложно. Духовенство, смирившись с декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви, впоследствии требовало от властей только точного выполнения положений именно этого декрета. Но, как видим, со стороны государства было много произвола, несправедливостей в отношении церкви. Государство постоянно нарушало изданный им же декрет. Примечания 1 2
Государственный архив Российской Федерации. Ф.1235. Оп. 35. Д. 12. Л. 10. Без креста // Российская газета,1993. 24 октября.
269
3 Низов В.В. Жизнь и деяния отца Матвея // Дискуссионные проблемы Отечественной истории. Арзамас, 1994. С. 25. 4 Русская Православная Церковь в советское время (1917–1991): Материалы и документы по истории отношений между государством и церковью. М., 1995. С. 128–131. 5 Атеизм в СССР: становление и развитие. М., 1986. С. 59. 6 Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства РСФСР. Отдел I. 1920. № 27. Ст. 133. 7 Русская православная церковь и коммунистическое государство 1917–1941 документы и фотоматериалы. М., 1996. С. 60.
К.В.Лобанова (Тюменский государственный университет) Пьянство как одно из видов девиантного поведения лиц духовного звания сельской местности Тобольской губернии во второй половине XIX – начале XX вв. Формирование социологии девиантности и социального контроля в России складывалось непросто. Хотя в трудах отечественных социологов и криминологов содержалось немало идей, результатов исследований, посвященных проблемам девиантного поведения (К.Герман, М.Гернет, П.Сорокин и др.), однако до Октября 1917 г. не было ни соответствующей терминологии, ни понятийного аппарата, ни осознания девиантности и социального контроля как предмета специальной отрасли социологических знаний1. В настоящее время положение меняется, стало ясно, что исследование различных видов девиантного поведения, методов социального контроля над ним в прошлом, для меняющегося российского общества представляет несомненный научный и практический интерес. Из последних работ, затрагивающие данную тематику, можно выделить работы Е.А.Дегальцевой, С.Н.Щербич, М.С.Яблокова и др.2. В данной работе мы представляем результаты изучения одного из видов девиации употребление спиртных напитков как элемент меняющейся социальной жизни в конце XIX – начале XX вв. Объектом исследования выбраны священнослужители различных церквей сельской местности Тобольской губернии. Источниковедческую базу исследования образует совокупность 270
ранее не привлекавшихся к изучению архивных данных, сосредоточенных в фондах Государственного архива Тюменской области (далее – ГУТО ГАТО). Пагубный порок не знал социальных и иных различий. «Пьянство и разврат» – писал С.С.Шашков о сибирском обществе, – доходили до безобразия3. Этого не избежали и священнослужители, которые по долгу службы обязаны были вести активную борьбу с распространенным недугом. В подтверждение мыслей Шашкова, и других представителей областничества, выступают разнообразные жалобы сельских жителей на местных священников. Так, в 1862 г. Благочинному единоверческих церквей поступила жалоба от прихожан «на недостойное духовного сана поведение священника Село – Сосновской Единоверческой церкви Евгения Кузнецова», в которой говорилось: «…священник наш Евгений Кузнецов ведет распутную жизнь, мы ждали его исправления, но он не исправлялся, а более предавался пьянству и разврату. Даже при Богослужении, в пост он был пьяным»4. Пьянство, сквернословие и другие неадекватные поступки приводили к тому, что сельские жители переставали посещать церковь, и их отношение к священнослужителям, как связующему звену между Богом и человеком, изменялось в противоположную сторону. «Из-за священника Рязанова приход расстроился, прихожане к церкви охладели, в церковь на моление перестали ходить» – выражали свое мнение по – поводу службы местного священника Сергея Рязанова в с.Кодском местные жители5. Или – поведение ученика из уездного училища Ивана Нослякова, «…который буйствовал около Кафедрального собора из-за того, что причты напоили его вином, да и сами были пьяные». Постоянные алкогольные возлияния вели к нравственной и моральной деградации: «священнослужители ничему не учатся, не читают св. Писания, не знают даже историю свои праздников…случаи трезвости встречены только три...», – обозначил в своем отчете Ефрем Епископ Березовский при посещении церквей Тобольского, Тюменского и Ялуторовских уездов6. Вследствие такого положения дел Тобольская Духовная Консистория (далее – ТДК) в 1884 г. издает Указы следующего содержания: «…согласно рапорту Благочинного Константина Попова о постоянных запоях священников предписать, чтобы никто 271
ни при каких обстоятельства не осмеливался выпить и опохмелиться с утра по крайне мере до полудня. Нарушивших отмечать в Клировых ведомостях»7. Естественно, что такие ведомости пополнялись все новыми именами. Причем некоторые священники попадали в «черный список» несколько раз кряду. Кроме упомянутых выше Клировых ведомостей каждая церковь в определенный срок должна была предоставлять сведения о нравственном поведении священников. К сожалению, вышеупомянутый источник не является достоверным на всей протяженности своего существования. Это связано с тем, что в 1871 г. Был издан Указ согласно которому «…если священник пожелает, чтобы его послужной список был очищен, ему необходимо обратить, хотя бы двух или трех десятков раскольников, либо замолить грехи другими общественными или особыми делами»8. Духовенство могло подвергаться как светскому, так и епархиальному суду. При этом меры взысканий и исправлений для лиц духовного звания были разнообразными вплоть до лишения монашеского сана. Временное запрещение в священослужении без отрешения от места, но с возложением епитимии в монастыре или на месте; денежное взыскание; выговоры; замечания; «отсылка в труды» были самыми распространенными видами наказаний за пьянство. «В труды» определяли в монастырь или архиерейский дом. Срок отсылки зависел от степени виновности осужденного. В 1867 г. священник Яков Поникаровский был подвергнут трехмесячному покаянию с запрещением священослужения в одном из монастырей по усмотрению Епархиального начальства «за потерю церковных вещей и нетрезвый вид»9. Примечания 1
Гилинский Я.А. Девиантология: Социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». СПб., 2004. 2 Дегальцева Е.А. Образ жизни сибиряков во второй половине XIX – начале XX вв. Бийск, 2005; Щербич С.Н. Монастырская ссылка: проблема исследования // Проблемы социально-политической, экономической истории дореволюционной России. Тюмень, 2001. С.24 –41. Яблоков М.С. ТЕВ в борьбе с антисоциальными явлениями // Религия и церковь в Сибири. Тюмень, 1990. Вып. 1. С. 90–92. 3 Шашков С.С. Сибирское общество в начале XX в. // Дело. 1879. № 1. С. 81. 4 ГУТО ГАТО. Ф. и – 113. Оп. 1. Д. 192. Л. 2.
272
5 Там же. Ф. и – 114. Оп. 1. Д. 104. Л. 3. Этого же мнения придерживается, и Сапожникова Н., которая считает, что церковная исповедь и причастия не были регулярны в крестьянской среде – Сапжникова Н. Религиозные мотивы в поведении крестьянства Сибири XIX в. // Религия и церковь в Сибири. Тюмень, 1990. Вып. 1. С. 68–71. 6 ГУТО ГАТО. Ф. и – 114. Оп. 1. Д. 266. Л. 14 7 Там же. Д. 282. Л. 32. 8 Там же. Д. 342. Лл. 2 – 4. 9 Там же. Ф. и – 101. Оп. 1. Д. 34. Л. 15.
Д.А.Михайлов (Сибирская академия государственной службы, г.Новосибирск) Идеологические мотивы политической мобилизации в контексте развития российской государственности В арсенале государственной власти существует широкий, неуклонно совершенствующийся набор средств и методов, с помощью которых осуществляется формирование общественного мнения. Помимо быстро развивающихся чисто технических средств, он включает в себя и всевозможные механизмы административного характера. При этом, однако, содержательная сторона пропаганды типологически поразительно скудна и однообразна. Мобилизующие мотивы, т.е. темы и сюжеты, транслирование которых в массовое сознание позволяет добиться политической консолидации, не меняются, даже не смотря на то, что принцип политической лояльности в различные исторические эпохи в различных культурных системах коренным образом отличаются. В донациональных государствах такая лояльность строилась по родовому, религиозному, династийному, территориальному принципу1. Для древних жителей Египта, например, главным принципом деления «мы-они» была династийно-религиозная лояльность, а не этническая/национальная2. И, тем не менее, не смотря на то, что политическая идентификация носила принципиально разный характер, идеологические сюжеты, способствующие политической мобилизации, остаются идентичными. Особую роль в этом процессе играет обращение к прошлому, история становится бездонной кладезью для формирования консолидирующих образов. Во многом это является следствием осо273
бенности исторического факта. «Факты истории должны быть, так или иначе, фактами сознания. В истории мы оперируем не с фактами как таковыми, но с той или иной структурой, даваемой при помощи того или иного понимания»3. Одним из важнейших мобилизующих сюжетов является миф о великом происхождении данной общности, генетически связывающий ее с известными персонажами истории и культуры4. Таким образом, авторитет собственной общности в глазах ее членов усиливается за счет присваивания общепризнанного авторитета великих предков, что само по себе способствует сплочению. Попробуем на примере этого идеологического сюжета проследить трансформацию политической лояльности в контексте развития российской государственности. Исследовать процесс формирования политической лояльности в ранних типах культурных систем крайне сложно, поскольку народная культура, в которой находит отражение восприятие власти – это культура устная. В то же время, в каждом культурном сообществе есть санкционированные властью тексты, которые выполняют функцию концентрации и генерализации культурной памяти. В сознании носителей данной культуры они обладают абсолютной мировоззренческой ценностью. Таким образом, анализ текстов, определявших общественно-политическую практику своего времени, позволяет рассматривать механизмы политической мобилизации в исторической перспективе. В древнерусских текстах, отражающих общественно-политическую мысль, наиболее ярко миф о причастности к великому прошлому нашел отражение в сюжете об апостоле Андрее «Повести временных лет». «И взойдя на горы эти, благословил их и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии будет Киев, и пошел вверх по Днепру». Очевидно, наиболее важным для древнерусской политической идеологии было показать приобщенность русской земли к библейским событиям5. Соответственно сообщество, объединенное киевскими князьями, должно было идентифицировать себя, прежде всего, по религиозному принципу. С укреплением централизованного московского государства в XVI в. в «мифе о славных предках» утверждаются новые элементы. В «Сказание о князьях Владимирских», документе, который 274
имел большое общественно-политическое значение не только для внутренней, но и для внешней политики, автор связывает династию Рюриковичей с римским императором Августом. Легендарный Прус выступает в качестве родственника с одной стороны Августа, с другой – Рюрика. Теперь перед публицистикой стоит задача не только придать сакральный статус династии, указав на ее божественное происхождение, но и подчеркнуть ее связь с самой известной династией древности. Принцип династийности, укрепившийся при Иване IV, в России был силен особенно. «У Москвитян – пишет в начале XVI в. Жолкевский – царская кровь в величайшем уважении»6. В XVIII в. в России зарождается национальный дискурс, в котором в качестве объекта политической лояльности выступает «российский народ». Петр I обращается к своим воинам в «полтавском приказе»: «Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру порученное, за род свой, за отечество…»7. Наиболее четко эта тенденция проявилась в стремлении М.В. Ломоносова отстоять самостоятельность и глубокую древность происхождения славян, которое он в частности связывает со скифами и сарматами8. Научный спор вокруг «норманнской теории» был подвержен влиянию политической конъюнктуры всю свою историю9, очень часто при этом переходя в русло политической мифологии10. Указанные трансформации объектов политической лояльности в истории российской государственности, проявляющиеся в развитии определенных идеологических сюжетов необходимо рассматривать как тенденции, которые ни в коем случае не конкурируют, а переплетаются, взаимно дополняя друг друга. В современных условиях развития систем коммуникации, разнообразия социальной структуры, идеологического плюрализма историческое мифотворчество распространено особенно широко. Однако понимать его исключительно в инструменталистском ключе было бы непростительным упрощением. Научное понимание исторического факта и его идеологизированная трактовка несводимы и выполняют различные социальные функции, при этом последнее не обязательно носит дезорганизующий и провокационный характер.
275
Универсальность «мифа о славных предках» как и других идеологических сюжетов ориентированных на консолидацию сообщества, очевидно, напрямую зависит от свойств имманентно присущих общественному сознанию. Эти сюжеты путем символического возвеличивания сообщества (православных христиан, подданных русского царя, россиян) делают членство в нем предметом гордости и представляет собой естественный механизм, обеспечивающий комфортный психологический климат и соответственно стабильность развития общества. Примечания 1
Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.: КДУ, 2005. С. 33. 2 Демидчик А.Е. Примечательная особенность идеологии древнейших территориальных государств // История и культура Востока Азии. Новосибирск: ИАЭт СО РАН, 2002. Т. 1. С. 76–80. 3 Лосев А.Ф. Из ранних произведений // Диалектика мифа. – М.: Правда, 1990. С. 530–531. 4 В.А.Шнирельман в стремление народа идентифицировать себя с известным в письменных или этнографических источниках предками называет «мифом о славных предках» и рассматривает его как один из компонентов примордиалистский подхода к изучению народов. (Шнирельман В. Ценность прошлого: этноцентрические исторические мифы, идентичность и этнополитика // Реальность этнических мифов. М.: Гендальф, 2000. С. 12–34.) 5 История политических и правовых учений. М.: МГУ, 2000. С. 113–127. 6 Рукопись Жолкевского // Львовская летопись. Русские летописи. Рязань, 1999. Т. 4. С. 549. 7 Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Первого. М.: Международные отношения, 1986. С. 246. 8 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 172. 9 Думин С.В., Турилов А.А. «Откуда есть пошла русская земля?» // История отечества: люди, идеи, решения. М.: Изд-во политической литературы, 1991. С. 7–34. 10 Головнев А.В. Северная перспектива в истории России // Социальные трансформации в российской истории. Екатеринбург; Москва, 2004. С. 485.
276
П.Г.Немашкалов (Ставропольский государственный педагогический институт) Провинциальное издательское дело второй половины XIX века Рассматривать провинциальное издательское дело в качестве равноправного компонента в исследовании истории российского книжного дела XIX века невозможно. При рассмотрении всероссийского масштаба нельзя одинаково подробно рассмотреть особенности книжной культуры во всех регионах страны. Книгоиздание в провинции, по мнению И.И.Флоровой, возросло с 1855 по 1895 г. в 29 раз (в России в целом в 10, в столицах в 7 раз)1, а в абсолютном выражении составило к 1895 г. примерно треть общероссийской книжной продукции. Для открытия местных типографий, литографий, книжных магазинов и библиотек «на основании ст. 2, 20, и 25 Высочайше утвержденного 6-го апреля 1865 г. мнения Государственного Совета о типографиях и т.п. заведениях, должны повсеместно, кроме столиц, получать на то дозволение от Начальника губерний»2. Выдача дозволения или отказ зависели от усмотрения местных властей, которые руководствовались достаточностью средства для полицейского надзора. Просители разрешений должны были иметь общее образование, сверх специального знания своего дела, обладать полною гражданскою правоспособностью, так же нужно было иметь поручительство известных местных обывателей о благонадежности. Таким образом, в провинции действовала трехуровневая система контроля прессы. Печатное дело появилось позже, нежели в столицах и развивалось медленнее, но от этого контроль не был слабее. Как справедливо отмечал исследователь развития издательского дела А.В.Блюм, «именно по отношению к провинции царизм проводил наиболее жесткую политику»3. В 1830 году вышло положение об издании «Губернских ведомостей». За последующее десятилетие они появились практически во всех регионах страны и являлись единственным изданием, доходившим до массового читателя. Ведомости имели характер 277
органов правительства и местной администрации, издавались под ведением и наблюдением губернского начальства и существенно отличались от частных изданий, которые открывались с литературной, ученой, промышленной целью или просто для получения прибыли. Для издания губернских ведомостей был учрежден при губернском правлении особый газетный стол, управляемый редактором и находящийся в ведении одного из членов правления4. С 1864 года в результате настойчивых ходатайств «для более точного и подробного ознакомления местного населения с хозяйственными вопросами»5 министерством внутренних дел разрешено городским Думам выпускать периодические издания. В частных изданиях допускалось обнародование всякого рода происшествий и даже указание недостатков или неправильных действий местной администрации, разрешалась полемика правительственных и административных мероприятий. Предоставляемая им в этом отношении свобода не должна была иметь место в губернских ведомостях. В истории книжного дела России особая роль принадлежит земствам. Первый земский книжный склад был открыт Уржумским уездным земством в 1872 году, а первый губернский склад появился в Твери в 1877 году. Организация книжных складов преследовала две цели: 1) снабжение земских школ и библиотек книгами и писчебумажными товарами, купленными со скидкой; 2) торговля общедоступными народными изданиями. Правительство использовало провинциальную печать для слияния разных народностей с русскими жителями краёв и распространения русского языка6. Такое положение печати было характерно для Северо-Западного и Юго-Западного краев империи, откуда губернатор писал, что «издания на малороссийском наречии, служат небезуспешным средством ополячивания православного крестьянского населения»7. Провинциальное издательское дело отставало от столичного порядком на полвека, большинство продукции составляло потребности различных ведомственных учреждений. Ограниченность в материальных средствах толкала издателей к нарушению закона, обращения в суд надзирающих органов, чаще всего отсутствие места издания на продукции (подпольная печать). Для 278
печати одного большого произведения нужно было заказ оформлять в нескольких типографиях, т.к. мощность их была невелика. Провинциальные типографии заключали в себе издательские и типографские функции, чем во многом и обусловлено их отличие от столичной прессы. Помимо этого, сотрудники провинциальной периодической прессы являются «народом кочевым», вели «бродяжнический» образ жизни, вследствие административных гонений, закрытия газет, редакционных конфликтов и т.п. Очевидно, власти использовали официальную ведомственную печать для формирования общественного мнения и проведения правительственных интересов в массы. Но, по всей видимости, в связи с отсутствием четкого представления о способах выражения государственных интересов через прессу официальная печать имела переменный успех. Примечания 1
Фролова И.И. К вопросу об изучении книжной культуры в дореволюционной российской провинции // Книжное дело на Северном Кавказе: история и современность: Сб. статей. Краснодар, 2004. Вып. 2. С. 12. 2 ГАСК. Ф. 101. Оп. 4. Ед.хр. 447. Л. 1. 3 Блюм А.В. Местная книга и цензура в дореволюционной России (1748– 1866): Автореф. дис… канд. филос. наук. М., 1966. С. 11. 4 Полное собрание законов Российской империи. 2-е собр. Т. 25. № 853. СПб., 1857. 5 ГАСК Ф.101, Оп. 4, е.х. 447. Л. 19. 6 Сборник циркуляров начальникам губерний по делам печати (1.09.1865– 1.01.1870). СПб., 1870; ГАСК Ф.101, Оп. 4, е.х. 447. Л. 6. 7 ГАСК Ф.101, Оп. 4, е.х. 447. Л. 6.
А.Л.Перфильев (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Родоплеменной фактор в политической борьбе в Младшем казахском жузе в первой четверти XIX в. Традиционно казахское общество подразделялось на три жуза: Старший (Улы), Средний (Орта) и Младший (Киши). Первое упоминание о них в исторических источниках относится к 1616 г.1. Существование разветвленной клановой системы орга279
низации казахского общества было вызвано к жизни особенностями исторического опыта адаптации казахов-кочевников к экстремальным условиям аридной среды обитания. Сами жузы представляют собой исторически сложившиеся этно-территориальные объединения казахов-кочевников, отличавшиеся друг от друга некоторыми параметрами этногенеза, социально-экономической жизни, быта и культуры составлявших их групп кочевого населения. Эти региональные различия отразились в историческом сознании казахского этноса в категориях происхождения, родства и старшинства. Казахи Младшего жуза подразделялись на три крупных поколения: алимулы, байулы и жетыру. Каждое поколение, в свою очередь, дробилось на множество более мелких групп – родов и их отделений, подродов и т.п., тесно связанных между собой традицией единого генеалогического древа. Кочевья Младшего жуза располагались на территории Западного Казахстана, протянувшись в лентообразной форме с севера на юг. Именно земли Младшего жуза первыми вошли в состав Российской империи в начале 30-х гг. XVIII в. А уже с середины XVIII в. в связи со все более углублявшимися процессами децентрализации трех казахских жузов, ослаблением ханской власти, усилением барымты в Казахстане повсеместно обостряются и межродовые усобицы. Наиболее ожесточенными они были именно в Младшем жузе, чему способствовали восстание Срыма Датова и борьба за власть между султанами и родовыми старшинами в 70–90-е гг. XVIII в. В начале XIX в. межродовые конфликты обострились в том числе и из-за борьбы за ханский престол. Г.Ф. фон Генс (председатель Оренбургской Пограничной Комиссии в 1825–1844 гг.) называл это время революционным: «до того были дурными отношения одного рода к другому; и слишком часто один нападал на другого»2. Из-за усиления междоусобиц и в связи с выборами нового хана оренбургский военный губернатор Г.С.Волконский пригласил в Оренбург в мае 1805 г. «со всякого рода и отделения по одному из главных родоначальников для показания им средств к восстановлению порядка в орде, разбора всех претензий по барантам и взаимным обидам»3. На выборах нового хана Г.С.Волконскому удалось склонить большинство султанов и старшин к поддержке официальной кан280
дидатуры – сына умершего хана Айшуака Джанторе. Однако «замирение» было недолгим, вскоре один из самых влиятельных султанов – Каратай – предъявил претензии на власть. В 1806 г. собрание старшин разных родов поколения байулы провозгласило ханом Каратая. В своем донесении Александру I Г.С.Волконский указывал, что «беспорядки и повсеместное по степи расстройство никогда не доходили до такой степени замешательства, как ныне», а казахи «занимаются единственно грабежами, если не внешними, то внутренними, междоусобными»4. В результате одного из набегов Джанторе в 1809 г. был убит. В 1812 г. состоялись выборы нового хана. Российская администрация поддержала на них Ширгазы, второго сына Айшуака. Каратай, привлеченный оренбургскими властями на свою сторону, в 1814 г. дал письменное обязательство оставаться верным России, а с 1816 г. прекратил борьбу и с Ширгазы5. Однако реальной власти у Ширгазы, как и у Айшуака и Джанторе не было. Назначенный в 1817 г. оренбургским военным губернатором П.К.Эссен усматривал причину беспорядков в степи в слабости института ханской власти. Поэтому П.К.Эссен стремился укрепить его, возведя в ханское достоинство человека, способного по личным качествам к реальному управлению. Наиболее подходящим на эту роль военный губернатор считал Арынгазы Абулгазиева, которого поддерживало около 100 тыс. аулов из разных родов, причем его влияние в 1816–1819 гг. постоянно росло6. Хотя в мае 1816 г. была сделана попытка примирения Ширгазы и Арынгазы и подвластных им родов. В своем совместном донесении Г.С.Волконскому султан и хан указывали, что у отдельных враждовавших родов «уничтожили междуусобную баранту и с таковым при том подтверждением, что буде кто во время здравствования нашего пустится на оную, то в таком случае оной будет умерщвлен, и имение будет разграблено»7. Но данное заявление так и осталось только на бумаге. Позиции П.К.Эссена способствовали и неоднократные обращения к нему султанов, старшин, биев и батыров Младшего жуза с просьбой утвердить Арынгазы ханом так он «производит суд о междуусобных барантах и разных распрях народных, прекращает оныя… чем установляет в Орде совершенное спокойствие и ти281
шину»8. Однако центральные власти в борьбе между Арынгазы и Ширгазы встали на сторону законного хана и оставили его «единственным повелителем над киргиз-кайсаками Меньшой Орды». В июне 1821 г. Арынгазы был вызван в Петербург, но по дороге арестован и сослан в 1823 г. в Калугу. Однако арест Арынгазы только усилил беспорядки в степи. Как справедливо заметил А.И.Левшин: «Наказание вооруженною рукой хищников не скоро прекратит междуусобия внутренния в Орде… Мера сия может даже усилить баранты, потому что в кочевом народе трудно различить правого от виноватого»9. В 1822 г. в степь в качестве пристава царского правительства при хане Малого жуза Ширгазы был направлен полковник А.З. Горихвостов – этим жестом Министерство иностранных дел хотело поднять власть хана и ускорить решение спорных дел между родами, чтобы прекратить междоусобицы10. Но, пробыв в степи целый год, Горихвостов убедился, что «…киргиз-кайсаки не имеют установленных узаконений,… если б и действительно вся орда по согласию избрала единодушно себе хана, то и оный не больше успеет принести ожидаемую правительством выгоду управлением и распоряжением своим в орде, как и теперешний владелец, ибо ни один киргизец не согласится подчинить себя неизменному владычеству и такому, который обязан усердствовать видам правительства...»11. Поэтому в 1823 г. МИД подготовило инструкцию для начальника военной экспедиции Ф.Ф.Берга, в которой предписывалось собрать сведения «существуют ли какие-либо родовые между ими (казахами – П.А.) распри и какими средствами всего удобнее можно было бы склонить их к примирению, обеспечив оное на долгое время»12. Таким средством стало решение о ликвидации ханской власти. В 1824 г., «убедившись долгим и дорогим опытом в непригодности для киргизов ханского управления», российские власти начали административные реформы. Ширгазы был вызван в Оренбург и назначен почетным председателем Пограничной комиссии. Младший жуз был разделен на три части во главе с султанами-правителями, находившимися уже на положении российских чиновников. Устранив институт ханской власти, российские власти стремились искоренить саму причину межродовых усобиц казахов, 282
но, как показало время, только реформами в административном управлении решить данную проблему было невозможно, т.к. «нанесенные ранее обиды возбудили до крайности ненависть между различными родами здешних ордынцев». Для решения этих непростых вопросов центральная и местная администрации использовали целый комплекс мер: как силовых, так и традиционных методов урегулирования усобиц. Примечания 1
Материалы по истории Казахских ханств XV–XVII вв. Алма-Ата, 1969. С. 242–243. 2 Добросмыслов А.И. Тургайская область. Исторический очерк. Оренбург, 1902. С. 218. 3 Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв (1771–1867 гг.): Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1964. С. 164. 4 Материалы по истории Казахской ССР (1785–1828). М.; Л., 1940. Т. 4. С. 218–224. 5 Там же. С. 491. 6 Ерофеева И.В. Казахские ханы XVIII – середины XIX вв. // Восток. Афроазиатские общества: история и современность. 1997. № 3. С. 23–24. 7 Материалы по истории Казахской ССР… Т. 4. С. 297. 8 Там же. С. 322. 9 Материалы по истории Казахской ССР… Т. 4. С. 437. 10 Добросмыслов А.И. Тургайская область… С. 266–269. 11 Горихвостов А.З. Журнал-дневник пристава при хане Малой орды Ширгазы Айчувакове полковника Горихвостова, 1822–1823 гг. // www.vostlit.narod.ru 12 Материалы по истории Казахской ССР… Т. 4. С. 499.
Н.В.Проскурина (Липецкий государственный технический университет) История идей: внешнеполитическая концепция А.П.Бестужева-Рюмина Одной из сложных проблем истории остается понимание того, как возникают судьбоносные идеи и теории, реализуемые ключевыми историческими фигурами. В отечественной истории середины XVIII века примечательна внешнеполитическая концепция елизаветинского канцлера А.П.Бестужева-Рюмина, названная «системой Петра Великого». 283
О самом авторе и его программе сегодня известно уже немало. Принадлежа к плеяде выдающихся государственных деятелей и дипломатов, «птенцам гнезда Петрова», Алексей Петрович был «ревностным хранителем и исполнителем его советов»1. До назначения в 1744 году на должность канцлера Российской империи Бестужев испытал взлеты и падения, стал искусным дипломатом и опытным интриганом. За долгие годы службы в Европе и России у него сложилась своеобразная система взглядов на внешние дела империи. Суть ее канцлер изложил в многочисленных записках, докладах и письмах, назвав «системой Петра Великого», «тем самым подчеркивая верность и преданность идеям отца Елизаветы»2. Концепция состояла в постоянном и неизменном сохранении союзных отношений с теми государствами, которых с Россией связывали долговременные интересы3. В первую очередь, это морские державы Англия и Голландия. С ними Россию объединяли давние, взаимовыгодные торговые отношения, общие интересы на севере Европы, а также отсутствие территориальных споров. Несомненное значение имел союз с Саксонией, возглавляемой польским королем, которым с конца XVII века являлись саксонские курфюрсты. «Канцлер, глубоко и всесторонне знавший европейскую политику, понимал, что Польша, с ее неустойчивым внутренним положением и постоянной борьбой шляхетских группировок за влияние на очередного избранного короля, всегда может стать объектом для антирусских интриг»4. Еще более важным союзником являлась Австрия, которая была необходима для борьбы с общим противником – Османской империей, а также для контроля над нестабильной Польшей. Полезным для России оказалось и то, что австрийские Габсбурги, старые противники французских Бурбонов, стремились не допускать усиления влияния версальского двора. За счет этого достигался определенный баланс сил в Европе. Таким образом, канцлер был убежден, что безопасность и укрепление могущества России требуют, «чтоб своих союзников не покидать для соблюдения себе взаимно во всяком случае…таких приятелей, на которых бы положиться можно было, а оные суть морские державы, которых Петр Первый всегда соблюдать старался, король польский как курфюрст саксонский и королева венгерская по положению их земель, которые натуральный с сею империей интерес имеют»5. 284
А.П.Бестужев-Рюмин четко определил тайных и явных противников России, что отразил в своей концепции. Явными старыми противниками он считал Францию и Швецию. Первая побаивалась усиления влияния России на европейские дела, вторая – мечтала о реванше после Ништадтского мира. Франция на протяжении первой половины XVIII века с помощью интриг в Стокгольме, Варшаве и Стамбуле стремилась создать «восточный барьер» на западных рубежах Российской империи. В необходимости противодействия Франции канцлер убедил Елизавету и в 1748 году добился полного разрыва между Россией и Францией. В отношении Швеции Бестужев настаивал на умеренной политике, на недопущении чрезмерного ущемления шведских интересов, т.к. в этой стране долго будет сохраняться подходящая почва для антирусских интриг. При всем различии внешнеполитических интересов России необходимо поддерживать нормальные дипломатические отношения со Швецией. Опасным, «потаенным неприятелем» Алексей Петрович называл Пруссию. Территориальный рост и укрепление ее положения в Европе, агрессивная внешняя политика Фридриха II и постоянное нарушение им договоров с другими государствами свидетельствовали о появлении у России вероломного соседа. По мнению канцлера, союз с Фридрихом невозможен, т.к. «коль более сила короля Прусского умножится, толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа…Империи приключиться может»6. Действия Фридриха II нарушали равновесие сил в Европе, что было невыгодно для России. И хотя нет оснований утверждать, что Бестужев отрицал возможность поддержания нормальных отношений с Пруссией, антипрусская направленность его системы проявлялась вполне очевидно. Внешнеполитическую программу елизаветинского канцлера нельзя назвать идеальной. Кроме того, современные данные о внешней политике Петра I позволяют усомниться в том, что «система» Петра действовала именно так, как это изобразил А.П.Бестужев-Рюмин. Но дело не в этом. Бестужев правильно понимал смысл петровской внешней политики – не допускать складывания на русских рубежах враждебных коалиций и поддерживать союз с теми, у кого с Россией долговременные интересы. Несмотря на недостатки своей концепции, канцлер ясно сформули285
ровал основные задачи внешней политики Российской империи, смог в 1740-е гг. правильно оценить расстановку сил в Европе. «Важно отметить, что, отстаивая свою систему, Бестужев-Рюмин ссылался на внешнюю политику не только Петра, но и послепетровских правительств. Именно в преемственности, традиционности внешней политики видел Бестужев-Рюмин залог внешнеполитического успеха правительства Елизаветы»7. Бестужевская доктрина, созданная на основе глубокого анализа международной обстановки в начале царствования Елизаветы, позволила руководителю внешней политики не потерять главные ее направления. Примечания 1
Яковлев Н.Н. Европа накануне Семилетней войны. М., 1997. С. 19. Анисимов М.Ю. Российский дипломат А.П.Бестужев-Рюмин (1693–1766) // Новая и новейшая история. 2005. № 6. С. 182. 3 Изложена в письмах к М.И.Воронцову. См. Архив князя Воронцова. Т. 2. С. 18–23. 4 История внешней политики России XVIII в. (От Северной войны до войн России против Наполеона). М.: Международные отношения, 1998. С. 94. 5 Архив князя Воронцова. Т. 2. С. 22–23, 78–81. 6 Там же. С. 19–21. 7 Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М., 1986. С. 99. 2
В.П.Сапон (Нижегородский государственный университет им. Н.И.Лобачевского) К вопросу о периодизации революционного (освободительного) движения России Советская историография опиралась на ленинскую трехчленную периодизацию революционного движения, в которой выделялись дворянский (1825–1861 гг.), разночинский (1861–1895 гг.) и пролетарский (с 1895 г.) этапы. На другом полюсе находятся исследователи, практически полностью отвергающие традиционный советский подход к указанной проблеме и предлагающие новые методологические принципы. Прежде чем перейти к анализу одной из таких новаторских попыток, рассмотрим – для сравнения –
286
вариант периодизации революционного движения, предложенный П.Б.Струве в статье «Интеллигенция и революция». Согласно его воззрениям, 1-й революционный кризис в российской истории – это «великая смута 1598–1613 гг.», 2-й – «возмущение Разина и пугачевщина», рассматриваемые автором как эпилог Смутного времени, и 3-й – «новейшая революция, связанная с исходом русско-японской войны»1. Идейным содержанием русских революций являлось антигосударственничество – «противогосударственное «воровство», «отщепенство». На разных этапах носителями анархического начала выступали различные социальные силы. В XVII и XVIII вв. народные выступления против государства возглавляет казачество. После подавления Пугачевского восстания казачество ассимилируется государством, и «народные массы в своей борьбе остаются одиноки»2. В эпоху реформ Александра II в России появляется новая «политическая категория» – интеллигенция. Яркие черты интеллигентского мировоззрения – враждебность государству, атеизм, приверженность идеям западного социализма. С таким настроением и вошла русская интеллигенция в революцию, увлекая за собой массы. В итоге «революцию делали плохо»3. Представления П.Б.Струве и В.И.Ленина на периодизацию отечественного революционного движения типологически очень сходны, при всей разнице их взглядов на феномен революции. В.И.Ленин, правда, ограничивается рамками XIX века, но у Струве те же основные три этапа. Оба они используют принцип социального происхождения при характеристике движущих сил революции, и если с натяжкой можно считать русских пролетариев продолжателями дела дворян-декабристов (по В.И.Ленину), то не менее сложно увидеть родовую связь между казаками-разинцами (пугачевцами и т.д.) и интеллигенцией начала XX века (по П.Б.Струве). Кардинальную ревизию прежних подходов осуществляет историк А.Б.Шешин в статье «Революционное и освободительное движение в России (этапы и цели)». Суть своей методологии современный ученый обозначил уже в названии статьи: по его убеждению, «освободительное» и «революционное» движения это не тождественные, а скорее противоположные явления. Первое понятие (синонимы – «либеральное движение», «движение за буржуазные свободы») автор статьи закрепляет за движением, кото287
рое ведет борьбу «с целью освобождения человека от гнета государства», иногда революционными методами, но чаще путем постепенных реформ. «Революционное движение», согласно схеме А.Б.Шешина, однозначно нацелено на общественные преобразования посредством резких переворотов, оно «может привести не к освобождению, а к еще большему закрепощению и бесправию населения»4. Отвергая ленинскую периодизацию, А.Б.Шешин предлагает выделять в российском революционном движении три течения: буржуазное, социалистическое и коммунистическое. Отсчет буржуазного революционного движения автор начинает с 1816 г., когда будущие декабристы основали Союз Спасения. Зарождение социалистического движения связано с основанием кружка А.И.Герцена и Н.П.Огарева в 1831 г. Через теорию русского крестьянского социализма, народническое движение 1860–1880-х гг., появление неонародничества в начале XX века данное течение развивается вплоть до 1922 г., когда партия эсеров запрещается новой властью. Марксистское (коммунистическое) движение появилось в 1883 г., захватило в 1917 г. власть, подавило в годы гражданской войны освободительное и социалистическое движения и продолжается вплоть до наших дней. Освободительное (буржуазное) движение, по мысли петербургского ученого, начинается в 1730 г., когда верховники сделали попытку ограничить власть императрицы Анны Иоанновны. После небольшого перерыва, с 1762 г. возобновляется непрерывное развитие освободительного движения, звеньями которого стали Екатерина II, просветители, декабристы, западники и «другие либералы» вплоть до 20-х годов XX века. На мой взгляд, несмотря на оригинальность формы, предлагаемая периодизация в содержательном плане далеко небезупречна. Если исходить из посылки А.Б.Шешина, что освободительное движение стремится к уничтожению гнета государства, то, согласно оценке П.Б.Струве, наиболее антигосударственнически проявили себя в российской истории именно левые партии и движения, не исключая и марксистов; либералы же в этом отношении не отличались радикализмом. Недостаточно дифференцированно А.Б.Шешин подходит к понятию «либеральное движение». Например, видный либерал Фридрих А.Хайек противопос288
тавлял «истинный» индивидуализм (т.е. либерализм) Дж.Локка, А.Смита, Э.Берка, которые отмечали в человеке и его социальной жизни иррациональное начало, «ложному» индивидуализму картезианской школы (энциклопедисты, Ж.-Ж. Руссо, физиократы), воспевавшему безграничные возможности человеческого разума в устроении общества. По мнению Ф.А.Хайека, «только либерализм в английском смысле всегда противостоял централизации, национализму и социализму, тогда как либерализм, господствовавший на континенте, содействовал всем трем»5. Таким образом, стремление А.Б.Шешина жестко противопоставить якобы исключительно освободительную сущность либерализма и исключительно авторитарную сущность социализма, представляется очень спорными. Еще одна неувязка в концепции А.Б.Шешина связана с тем, что, говоря словами Ф.А.Хайека, «существующие политические термины отличаются заведомой двусмысленностью»6. В частности, петербургский историк отождествляет «коммунизм» исключительно с марксизмом. Между тем, в российской партийной системе существовали (и существуют) также коммунисты немарксистского толка – последователи П.А.Кропоткина, которых по логике предлагаемой периодизации следует отнести к социалистическому движению. В заключение приходится констатировать, что периодизация А.Б.Шешина («пролиберальная» и «антиреволюционная») является альтернативой ленинской периодизации лишь в плане идеологическом, а не научном. Прежде чем успешно решить рассматриваемую задачу, необходимо, на мой взгляд, определиться с понятиями «освободительное» и «революционное движение», провести обоснованную разграничительную линию между «социализмом» и «коммунизмом», проанализировать методологическую ценность сословно-классового подхода. Только в этом случае влияния идеологических предпочтений не помешают ученым сконструировать соответствующую исторической реальности периодизацию революционного (освободительного) движения России. Примечания 1
Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 150. 2 Там же. С. 152.
289
3
Там же. С. 162. Шешин А.Б. Революционное и освободительное движение в России (этапы и цели) // Вопросы истории. 1999. № 9. С. 39. 5 Хайек Ф.А. Индивидуализм: истинный и ложный // Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001. С. 47. 6 Хайек Ф.А. Указ. соч. С. 23. 4
Р.Я.Солодкин (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Влияние английских дипломатов и врачей на Ивана Грозного и царя Бориса в оценках И.И.Любименко По заключению видной исследовательницы русско-английских отношений второй половины XVI–XVII вв. И.И.Любименко (1878–1959), центральным вопросом двусторонних связей в первые десятилетия после 1553 г., когда капитан британского судна прибыл в Москву в качестве королевского посла, явился проект союза; обсуждались также возможность бегства Ивана IV в Англию и женитьбы его на какой-либо родственнице Елизаветы, как и намерение Бориса Годунова породниться через своих детей с британской династией1. Хотя некоторые историки голословно утверждали, что англичане в XVI в. лелеяли планы политического господства над Россией, в эпоху Грозного и Годунова, они, наоборот,– подчеркивает И.И.Любименко,– «стремились свести англо-русские сношения исключительно на торговую почву», а инициатива дипломатических сношений принадлежала русскому царю2. Как представлялось И.И.Любименко (скорее всего не избежавшей преувеличения), лишь замечательной ловкости направляемых в Москву послов Англия в значительной мере была обязана сохранением дарованного Грозным первенствующего положения в России3. Начиная с 1553 г. «ведущая роль при московском дворе надолго переходит в руки блестящей группы английских дипломатов». И.И.Любименко даже казалось, что эти дипломаты имели на Ивана IV намного большее воздействие, чем его собственные советники, и не случайно близкий к нему дьяк Андрей Щелкалов в досаде назвал умершего накануне Грозного 290
«английским царем». Британское влияние, представленное такими послами, как А.Дженкинсон, Т.Рандольф и даже Дж.Боус, было, безусловно, чрезвычайно важным. Последовавшая переписка с королевой Англии, отправка посольств, проект англо-русского союза, вплоть до фантастических планов поиска убежища в Англии на случай мятежа в стране или женитьбы на племяннице Елизаветы, – все эти идеи и эти действия были, как не сомневалась И.И.Любименко, результатом постоянных усилий умелых английских дипломатов при московском дворе. По мнению исследовательницы, ее предшественники не в полной мере отдавали себе отчет в том, насколько удивительным являлось влияние англичан на столь себялюбивую натуру, как Грозный, и в какой степени оно, с одной стороны, показывает неоспоримое превосходство британских дипломатов в ту эпоху, а с другой, – «открытый и реформаторский ум московского тирана», до конца своего царствования сохранившего особое тяготение к Англии. По утверждениям И.И.Любименко, Дж.Горсей подал Ивану IV идею женитьбы на англичанке; Рандольф, встречавшийся с царем в момент, когда тот был крайне нерасположен к англичанам, сумел очень быстро смягчить его отношение к ним и добиться спустя несколько месяцев чрезвычайно благоприятной торговой привилегии. Грозный часами проводил время в окружении британских послов, тайно принимал их, иногда даже ночью, и питал очевидную симпатию к Дженкинсону. После смерти царя Ивана английское влияние, несомненно, ослабевает,– пишет И.И.Любименко,– поскольку Борис Годунов, вскоре пришедший к власти, был другом скорее всех иностранцев в целом, нежели англичан, в частности. Однако «авантюрную и беспокойную натуру Годунова», безусловно, заинтересовал подозрительный Дж.Горсей, игравший еще плохо выясненную роль в придворных интригах той эпохи. В оценке И.И.Любименко среди прибывших из Англии врачей встречались действительно выдающиеся люди. На службе у Ивана IV состоял итальянец по происхождению Арнольф – автор трактата по геометрии, а Грозному, затем его сыну Федору Елизавета I направила своего личного врача Р.Якоби4.
291
Первый московский царь постоянно вращался в обществе английских врачей – Арнольфа, Стендиша, Якоби, причем последний внушил ему мысль жениться на английской принцессе. (Позднее такую мысль И.И.Любименко приписала Дж.Горсею). Борис Годунов в своем подмосковном имении охотно проводил время в обществе английских врачей, и именно в этой среде он мог скорее всего найти поддержку своего горячего стремления приобщить Россию к западной культуре5. Как напоминает И.И.Любименко, еще при царе Борисе в Англию с Дж.Мерриком было отправлено четверо юношей для обучения6. Приобретения России в отношениях с Англией,– указывает И.И.Любименко,– надо искать главным образом не в экономической области, а в культурной. На взгляд исследовательницы, Англия, открывшая западным народам новый путь в Россию, принесла ей начатки европейской культуры в виде столь нужного стране оружия, полезных товаров и искусных мастеров. Англичане создавали в Московском государстве небольшие очаги такой культуры и несли в восприимчивую, чуткую русскую среду новые знания, новые запросы. И.И.Любименко подчас думалось, что первой и основной из причин явной симпатии Грозного к Англии было желание этого царя (который в этом отношении следовал политике своих предшественников) установить связи между Россией и цивилизованной Европой. Исследовательница находила весьма вероятным, что именно английскому влиянию следует приписать развиваемые Грозным широкие планы преобразования «Московии» и стремление ввести ее в круг цивилизованных западных держав7. Сближение, конечно, шло крайне медленно и затрагивало на первых порах преимущественно «высшие классы»; но немаловажным для будущего России И.И.Любименко считает уже то обстоятельство, что ее цари пользовались услугами английских мастеров, что Грозный охотно беседовал с британскими врачами, а Годунов проводил в их обществе целые дни в своем подмосковном имении Хорошево. (Исследовательница даже называет стремившегося подобно Грозному к сближению с Западной Европой Бориса – «робкого предшественника Петра Великого» – «учеником англичан»8.) Заметим, что видный современный исто292
рик, не полемизируя с И.И.Любименко, такую мысль не разделяет9. Таким образом, по словам И.И.Любименко, вокруг русских государей «складывалась та атмосфера западных веяний», которую впоследствии юный царь-преобразователь искал в Немецкой слободе, откуда он вынес жадное стремление к европейскому просвещению и где сложилось в нем твердое убеждение создать из России могучее европейское государство. Примечания 1
Любименко И. Новые работы по истории сношений Московской Руси с Англией // Исторические известия. 1916. № 2. С. 23. 2 Любименко И. Англичане в допетровской Руси // Русская мысль. 1915. № 3. С. 87. 3 Любименко И. Торговые сношения России с Англией при первых Романовых // Журнал Министерства народного просвещения (далее – ЖМНП). 1916. № 11. Отд. 2. С. 9; Она же. Московский рынок как арена борьбы Голландии с Англией // Русское прошлое: Ист. сборники / Под ред. С.Ф.Платонова, А.Е.Преснякова и Юлия Гессена. Пг.; М., 1923. Кн. 5. С. 3, 7. 4 Любименко И. Из прошлого лекарственного и врачебного дела на Руси // Биржевые ведомости. 1916. 3 ноября. Утр. вып. (№ 15901). С. 2; Ibid. Les étrangers en Russie avant Pierre le Grand: diplomates, militaires, intellectuels // Revue des Etudes slaves. 1924. T. 4. Fasc. 1–2. Р. 96. 5 Любименко И. История торговых сношений России с Англией. Юрьев, 1912. Вып. 1. XVI век. С. 130; Ibid. The Correspondence of Queen Elizabeth with the Russian Czars // American Historical Review. 1914. April. P. 542; Она же. Врачебное и лекарственное дело в Московском государстве // Рус. ист. журнал. 1917. Кн. 3–4. С. 6. 6 Любименко И. Переписка и дипломатические сношения первых Романовых с первыми Стюартами // ЖМПН. 1915. № 7. Отд. 2. С. 98; Она же. Врачебное и лекарственное дело… С. 12–13. 7 Любименко И. История торговых сношений… Вып. 1. С. 128, 129; Ibid. The Correspondence of Queen Elizabeth… P. 535; Она же. Англичане в допетровской Руси. С. 88. 8 Lubimenko I. Un précurseur de Pierre le Grand, Boris Godounov // Revue du mois. 1909. 10 févr.; Она же. Англичане в допетровской Руси. С. 88; Она же. Врачебное и лекарственное дело … С. 6–7. 9 См.: Скрынников Р.Г. Россия и страны Западной Европы в начале XVII в. // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы истории и культуры: К 80-летию проф. В.В.Мавродина. Л., 1987. С. 186–202 (Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 10); Он же. Россия в начале XVII в.: «Смута». М., 1988. С. 134–138, и др.
293
Я.Г.Солодкин (Нижневартовский государственный гуманитарный университет) Созывался ли «Избирательный» Земский собор весной 1605 года Земские соборы кануна и времени московской Смуты, особенно «избирательные» (1598 и 1613 гг.), часто интересовали исследователей. Недавно В.Н.Козляков указал на обойденный вниманием предшествующих историков еще один такой собор, о котором, по мнению видного знатока «бунташного века», свидетельствует разрядная запись за середину – вторую половину апреля 1605 г.1 Оказывается, после смерти Бориса Годунова патриарх Иов «со всем собором вселенским, да бояре, и окольничие, и дворяне, и стольники, и князи, и дети боярские, и дьяки, и гости, и торговые люди, и все ратные и чорные люди всем Московским государством и городами, которые в Московской державе, опричь Чернигова и Путимля, нарекли на Московское государство государем царевича князя Федора Борисовича всеа Русии»2. (О возведении сына «Большого» Годунова3 на трон по благословению Иова с освященным собором всеми боярами, служилыми, жилецкими и черными людьми, или всем народом, 14 или 16 апреля 1605 г.4 сказано и во многих повествовательных источниках5). Процитированная разрядная запись перекликается с патриаршей грамотой, где читаем о всеобщей присяге Федору Борисовичу, получившему от отца благословение крестом, которым венчали на царство, и грамотой митрополита Ростовского Кирилла от 29 апреля 1605 г. в сольвычегодский Введенский монастырь, согласно которой москвичи «заодин» молили Марию Григорьевну царствовать по-прежнему и разрешить сыну стать государем, что царевич и «произволил» сделать6. Как замечал С.М.Соловьев, «вероятно, хотели показать, что кроме благословения отцовского», Федор принял скипетр «вследствие единодушного желания и слезного моления народного». В патриаршей грамоте, по словам Н.И.Костомарова, «представлялось дело так, будто новый царь Федор Борисович избран на престол земским собором; в силу «этого вымышленного избрания требовалась присяга» вдове Бо294
риса Годунова и ее детям7. В глазах Р.Г.Скрынникова, если верить «святительским» посланиям и «разрядам», в наречении «благородного юноши»8 участвовали «все чины, обычно входившие в состав Земского собора», но в действительности возведению сына бывшего «державного» на трон не предшествовали ни «моления» этих чинов, ни шествия «всенародного множества», тем более, что не один год Федор Борисович считался соправителем отца, «государем царевичем»9. В.Н.Козлякову же созыв Земского собора во второй половине (не позднее 29) апреля кажется несомненным, особенно потому, что в приведенной разрядной записи из числа городов, которые нарекли «блаженаго … и предобраго отрока»10 царем, исключены Чернигов и Путивль, подчинявшиеся тогда Лжедмитрию, и частично повторилась избирательная «модель» 1598 г. (на престол нового венценосца благословила мать вместо сестры, крест целовали Марии Григорьевне и ее детям). Впрочем, ученый признает, что «полноценный избирательный земский собор был подменен его видимостью»11. Отметим, что в апреле 1605 г. сторону Самозванца держали и Кромы, Рыльск, Курск, Елец, Воронеж, Белгород, Оскол, Валуйки, Царев-Борисов, но о них в привлекшей внимание В.Н.Козлякова разрядной записи умалчивается. Эта запись, кстати, находит явную параллель в «разрядах», отражающих обстоятельства избрания на трон шурина «освятованного» Федора Ивановича12. «Второпрестольствовавшей» сыну с 1613 г. считали и его мать инокиню Марфу, а следом соправителем Михаила Федоровича стал вернувшийся из польского плена отец – митрополит Ростовский, затем патриарх Филарет, даже получивший, напомним, титул «великого государя»13. Воцарившимся по всеобщему избранию нередко объявляли и Василия Шуйского14, хотя многие не без оснований называли его узурпатором верховной власти, «самовенечником»15. Следует считаться и с предупреждением В.О.Ключевского, что «надобно отличать известие о факте от самого факта»16. Итак, заключать, что вступление на трон Федора Борисовича (грядущую судьбу которого современники сравнивали с ужасной трагедией, «достойной стоять в одном ряду с Гамлетом»17) сопровождалось Земским собором, хотя бы его инсценировкой, нет веских оснований. 295
Примечания 1
Козляков В.Н. Смута в России: XVII век. М., 2007. С. 106, 108. Разрядная книга 1475–1605 (далее – РК). М., 2003. Т. 4. Ч. 2. С. 91. Эта разрядная запись и аналогичные ей, одна из которых была известна еще Н.М.Карамзину, публиковались и ранее. См.: Карамзин Н.М. История Государства Российского. М., 1989. Кн. 3. Т. 11. Примеч. 304; Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции: Собр. и изд. А.Попов. М., 1869. С. 327; Белокуров С.А. Разрядные записи за Смутное время (7113 – 7121 гг.). М., 1907. С. 133, 172, 199, 212; Разрядная книга 1550– 1636 гг. М., 1976. Т. 2. Вып. 1. С. 224. Ср.: Отдел рукописей и редких книг Рос. Нац. Библиотеки (далее – РНБ). Q. IV. 103. Л. 755–755 об.; Архив СПб. Ин-та истории РАН. Русская секция. К. 115. № 236. Л. 122 об. 3 Так назван Борис Федорович в «Книге записной» (далее – КЗ) – старшей разновидности Сибирского летописного свода. См.: Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). М., 1987. Т. 36. С. 140. 4 Эти даты приводятся Исааком Массой и В.Н.Татищевым. См.: Корецкий В.И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. М., 1986. С. 150–151. 5 См.: ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 64. Ср.: С. 35, 129; М., 1968. Т. 31. С. 150; М,, 1978. Т. 34. С. 241; РНБ. F. XVII. 17. Л. 470; Отдел рукописей Рос. Гос. Библиотеки. Ф. 228. № 179. Л. 262 об. Ср.: Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 85; Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI – начало XVII веков (далее – ПЛДР). М., 1987. С. 372. Согласно КЗ, «Феодору Борисовичу целовали крест на Москве, только не все» (ПСРЛ. Т. 36. С. 142). 6 Собрание государственных грамот и договоров. М., 1819. Ч. 2. С. 189; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею имп. Академии наук (далее – ААЭ). СПб., 1836. Т. 2. С. 87. 7 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 2001. Кн. 4. Т. 7– 8. С. 564; Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. М., 1994. С. 131. 8 Так, или «юношей пресветлым», называли Федора Борисовича некоторые его современники. См.: ПЛДР. С. 378, 436. 9 Скрынников Р.Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л., 1985. С. 239; Он же. Россия в начале XVII в.: «Смута». М., 1988. С. 185. Вопреки мнению Р.Г.Скрынникова, выражение «сел на государство» часто означало не коронацию, а вступление на трон. См., напр.: ААЭ. Т. 2. С. 33, 38, 87, 93; Белокуров С.А. Разрядные записи … С. 83, 139; ПСРЛ. Т. 36. С. 190. Примеч. 89. Ср.: Т. 14. С. 33, 56, 101; Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948. С. 35; Разрядная книга 1550 – 1636 гг. Т. 2. Вып. 1. С. 233. 10 Такой отзыв о Федоре Борисовиче оставил автор «русских» статей Хронографа второй редакции, возможно, «лично и близко» знавший царевича (ПЛДР. С. 330; Васенко П.Г. Заметки к статьям о Смуте, включенным в хронограф редакции 1617 года // Сб. статей по русской истории, посвященных С.Ф.Платонову. Пб., 1922. С. 257). 11 Козляков В.Н. Смута в России… С. 107. 2
296
12 См.: Буганов В.И. Сказание о смерти царя Федора Ивановича и воцарении Бориса Годунова (Записи в разрядной книге) // Зап. Отдела рукописей Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина. 1957. Вып. 19. С. 172, 177–180; Разрядная книга 1550–1636 гг. Т. 2. Вып. 1. С. 134; РК. М., 1994. Т. 4. Ч. 1. С. 17. Ср.: ААЭ. Т. 2. С. 14, 24, 35, 38, 54; Сб. имп. Рус. Ист. общества (далее – Сб. РИО). СПб., 1883. Т. 38. С. 286–287, 311, 374–375, 401; Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. М., 1889. Вып. 1. С. 338–340; Русская историческая Библиотека. СПб., 1897. Т. 16. Стлб. 312 – 315, 331; Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592–1768 гг.): Сост. Н.Н.Оглоблин. М., 1901. Ч. 4. С. 126–127, и др. 13 Временник … С. 160, 161, 165–166. 14 См.: Сб. Муханова. 2-е изд., доп. СПб., 1866. С. 264–265; Сб. РИО. М., 1912. Т. 137. С. 196, 253, 764–765; Тихомиров М.Н. Классовая борьба в России XVII в. М., 1969. С. 209; ПСРЛ. Т. 34. С. 211. Ср.: С. 206; Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники: 1980 г. М., 1981. С. 242; Козляков В.Н. Смута в России … С. 495–496; Отдел рукописной и редкой книги Библиотеки РАН. Вятское собр. № 51. Л. 404 об., и др. 15 См.: Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. СПб., 1898. Т. 3. С. 423; Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 123, 126; М., 1955. Вып. 2. С. 265–266; Временник … С. 91, 92, 100–102, 113, 152 – 153; Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 115–116, 266; ПСРЛ. Т. 14. С. 69. Ср.: ПЛДР. С. 380, 446, и др. 16 Ключевский В.О. Соч. М., 1990. Т. 8. С. 320. 17 См.: Шекспир и русская культура / Под ред. М.П.Алексеева. М.; Л., 1965. С. 804.
В.В.Тарасенко (Тюменский государственный университет) Новгородско-литовские отношения 1240–1260-х годов в трудах В.Т.Пашуто Крупнейшим исследователем Литовского государства в середине XX в. являлся В.Т.Пашуто. В своих трудах этот историк придерживался формационного подхода, что оказало решающее влияние на его интерпретацию истории Литвы в XIII веке. В то же время, политическая конъюнктура диктовала свои условия: после вхождения в 1940 г. Литовской республики в состав СССР появилась необходимость показать исторические предпосылки единения братских народов. По мнению В.Т.Пашуто, Литва к середине XIII в. становится раннефеодальным государством с сильной монархической властью. Этот факт привел к необходимости завоевания новых зе297
мель для обеспечения растущего класса феодалов, и к началу 1240-х гг. литовцы переходят от грабительских набегов к политике овладения русскими землями1. Одновременно Литва испытывала натиск немецких крестоносцев, мечтавших вогнать литовцев в «тяжелейшее феодальное иго». Аналогичные планы Ливонский Орден строил и по отношению к Новгородской земле. Общий враг, по мнению В.Т.Пашуто, сближал Литву и Новгород, но «в то же время, соседние Литве русские земли неоднократно подвергались нападениям отдельных литовских князей». Очерчивая область нападений литовских отрядов, исследователь видит в ее центре Великие Луки, «где стоял гарнизон, охранявший Новгородскую землю от неожиданных набегов»2. Еще одним фактором, оказывавшим влияние на новгородсколитовские отношения, В.Т.Пашуто считал установление татаромонгольского ига и, как следствие, ослабление помощи Новгороду со стороны Владимиро-Суздальской Руси. Однако, в очередной раз противореча самому себе, исследователь замечает, что помощь Новгороду со стороны владимирских князей все же оказывалась, и именно это не позволило литовским правителям реализовать свои планы захвата западнорусских земель, в том числе, и Новгорода3. Не бездействовали и новгородские правители – князь Александр Ярославич еще в 1239 г. создал несколько оборонительных крепостей на Шелони, вдоль которой проходил путь с Запада, к тому же, он женился на дочери полоцкого князя Брячеслава, подчеркнув политическое значение значение своего брака венчанием в опорном пункте антилитовской обороны – Торопце. Эти меры «принесли результаты – в течение ближайших лет Литовское княжество не нарушало русских границ»4. Реконструкция В.Т.Пашуто новгородско-литовских отношений 1240–1250-х гг. явно противоречит тексту новгородских летописей, что, возможно, обусловлено его желанием подогнать исторические факты под свою концепцию. Из всего комплекса известий о литовских нападениях на новгородские земли, отмеченных летописями (1240, 1245, 1253, 1258 гг.), исследователь обращает особое внимание лишь на два. При этом, в построениях В.Т.Пашуто, литовский набег 1245 г. на новгородские земли объ298
единен с упоминаемым в северо-восточных летописях литовским вторжением 1248 г., а также с появившимся в поздних литовских летописях легендарным сообщением о выгнанных великим князем литовским Миндовгом на Русь жемайтских князьях и известием, заимствованным из Жития Александра Невского. По мнению историка, этот набег имел целью захват Смоленской и Полоцкой земли. Зачем при этом литовцам было вторгаться в новгородские пределы – В.Т.Пашуто не объясняет. Вторжение 1258 г. связывается им с очередной попыткой Миндовга овладеть Смоленском5. Большое значение исследователь придавал мирному договору Новгорода и Литвы 1262 г., при этом, в его реконструкции, этот союз был заключен Миндовгом не только с Новгородом, но и со всей Северо-Восточной Русью, и был направлен против Ливонского Ордена. Это и привело к совместному походу на орденские земли, целью которого было полное уничтожение Ливонского ордена, однако смерть Миндовга и Александра Ярославича помешала реализации подобных планов6. В дальнейшем отношения Новгорода и Литвы были напряженными. Псковский князь Довмонт, при поддержке Новгорода, пытался изгнать литовских ставленников из Полоцка, но безуспешно7. Таким образом, мы видим, что фактологический материал, находившийся в распоряжении В.Т.Пашуто, не соответствовал советским парадигмам, диктовавшим исследователю теоретические представления о развитии исторического процесса и требовавшим обосновать братское единство русского и литовского народов. Это привело к противоречивости его выводов. С одной стороны, историк считает, что «литовское правительство в течение длительного времени последовательно проводило политику наступления на Русь», а с другой – что в это время «Русь не раз выступала совместно с Литвой в борьбе против немецких захватчиков»8. Примечания 1
Пашуто В.Т. Александр Невский и борьба русского народа за независимость в XIII веке. М., 1951. С. 31, 72; он же. Борьба русского народа за охрану северо-западных рубежей Руси // Очерки истории СССР: Период феодализма. IX–XV вв.: В 2 ч. М., 1953. Ч. 1. С. 886; он же. Образование Литовского государства // Очерки… Ч. 2. С. 477–478; он же. Героическая борьба русского народа за независимость (XIII век). М., 1956. С. 93; он же. Образование Литовского
299
государства. М., 1959. С. 368, 375–376; он же. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 291–292. 2 Он же. Александр Невский… С. 33; он же. Образование Литовского государства // Очерки… Ч. 2. С. 489; он же. Героическая борьба… С. 231. 3 Он же. Образование… С. 375–376. 4 Он же. Александр Невский… С. 82–83; он же. Образование… С. 376. 5 Он же. Александр Невский… С. 122; он же. Борьба русского народа… С. 890–891; он же. Героическая борьба… С. 231; он же. Образование… С. 377, 381. 6 Он же. Александр Невский… С. 124–125; он же. Борьба русского народа… С. 893–894; он же. Героическая борьба… С. 233–234; он же. Образование… С. 382. 7 Он же. Образование… С. 384–387. 8 Он же. Героическая борьба… С. 231; он же. Образование… С. 387.
А.Ю.Тиховодова (Нижегородский государственный университет им. Н.И.Лобачевского) Кустарное производство в жизни общества Власть на протяжении XX века по-разному относилась к кустарному производству. Оно менялось временами по разным обстоятельствам. По некоторым подсчетам, до Первой мировой войны, в России насчитывалось до 4–4,5 млн. кустарей с годовым производством, оцениваемым от 1,700 до 1,900 млн. довоенных рублей1. В советские годы период военного коммунизма с его запретами всего частного сменился нэповским свободным предпринимательством. С приходом административно-планового управления кустарничество свертывается. Люди привлекаются на заводы и стройки пятилеток (в Нижегородском крае – Автозавод, Станкозавод в Нижнем Новгороде, Дзержинские химические предприятия и т.п.). В послевоенное время ремесленное производство не было под запретом, но облагалось чрезмерными, запретительными, по сути, налогами (дороговизна патентов на право работы). С 1991 года начинается период широкого вовлечения населения в кустарную деятельность. Возрождаются старые производства, появляются новые (обработка металла, дерева, шерсти, кожсырья). В условиях закрытия многих заводов и фабрик, особенно в ВПК, освободившиеся люди стали заниматься производством и сбытом 300
товаров, необходимых в быту, для поддержки своей семьи. Сегодня намечается определенный расцвет кустарного производства, различного рода промыслов. Кустарное производство имеет целый ряд факторов, обеспечивающих пользу государству и обществу: 1. Кустарное производство выпускало и выпускает товары, которыми, как правило, не занимается крупная промышленность. 2. Развитием кустарного производства вовлекаются в хозяйственный оборот дополнительные людские, материальные и природные ресурсы. Так, например, в Нижегородской губернии всеми видами промыслов было занято 77% крестьянских хозяйств2. 3. В ходе работы кустари приобретают навыки и опыт людей рабочего профиля и при необходимости переходят в рабочую среду, вовлекаются в крупное производство. В годы нэпа и в 1930-е годы, например, значительная часть кустарей на добровольной и мобилизационной основе привлекаются на стройки, заводы и фабрики Нижегородского края, других регионов страны, работают строителями, металлистами, в химическом, горнорудном производстве. 4. Кустарное производство содействует росту торговли, увеличению денежного оборота в любом крае, стране в целом. 5. Расширяются, становятся более разнообразными и прочными связи регионов в социально-экономической деятельности в связи со сбытом кустарных товаров для повседневного обихода населения. 6. В ходе производства новой продукции возрастает, развивается и совершенствуется инициатива и самостоятельность людей труда, их энергоресурс, грамотность, культура. 7. Кустарь – инициатор производства нередко более качественной, оригинальной продукции, товаров, идущих на экспорт. Немалая часть товаров кустарного производства в эстетическом отношении, а также своей эксклюзивностью выигрывает в сравнении с промышленным производством. Достаточно сравнить, например, валенки фабричные и кустарные, многие предметы кухонного и вообще домашнего обихода, многие игрушки, металлические изделия Павловского региона, изделия Хохломы в Нижегородском крае.
301
8. Кустарное производство дает возможность полнее использовать рабочее время в крестьянском труде. В работе на дому нередко участвует и молодежь, которая не только этим отвлекается от улицы, но и приобретает трудовые навыки. 9. Роль и значение кустарных промыслов в хозяйстве страны определяется не только тем, что в них находят производительное применение труда и подсобный заработок миллионы трудового сельского населения, но и тем, что как товаропроизводитель ценностей широкого рыночного спроса и как потребитель всякого рода производственного сырья, полуфабрикатов и материалов, промыслы представляют весьма крупный экономический потенциал, неразрывно связанный со всей системой народного хозяйства. Кустарное производство имеет, следовательно, целый ряд факторов, обеспечивающих пользу государству и обществу. Кустарное производство – важная составная часть жизнедеятельности населения, особенно крестьянского. Оно обеспечивает дополнительный доход в семье, вовлечение членов семьи в определенные подсобные действия и тем отвлекает молодежь от пустого времяпрепровождения, учит человека определенным трудовым навыкам, дает возможность использовать свободное от земледельческого труда время, обеспечивает культурно-технический рост занятого в ремесленном деле производителя. Примечания 1
Горбачев А.М. Кустарные промыслы Нижегородской губернии, перспективы их развития и методы учета и изучения. [Выходные данные не указаны]. С. 59. 2 Грехова Н.Н. Социально-экономическое развитие Нижегородской деревни в годы НЭПа. Нижний Новгород, 2005. С. 44.
302
А.А.Фоменков (Нижегородский государственный университет им. Н.И.Лобачевского) К вопросу об идейных корнях проектов создания Республики Русь Во второй половине 2000-х годов достаточно активно (пусть в основном и в виртуальном пространстве) начали пропагандировать свои идеи сторонники национал-либерализма. Наиболее значимым идеологом данного направления является П.А.Хомяков, бывший в 1990-е годы видным деятелем таких оппозиционных структур, как Русский национальный собор, Национально-республиканская партия России и Движение в поддержку армии. Свои взгляды он изложил в ряде работ, и прежде всего, в книге воспоминаний и размышлений «Отчёт русским богам ветерана Русского Движения. Сборник эссе на темы идеологии и политики»1. Из других мыслителей национал-либерального направления необходимо отметить также А.А.Широпаева и В.В.Штепу2 (кстати, их политическая карьера началась примерно в то же самое время, что и у П.А.Хомякова). Не стремясь в полной мере пересказать содержание работ данных авторов, отметим лишь наиболее значимые постулаты: 1. Русские – европейский народ, ему чужд деспотизм в досоветско-монархическом, советском и каком-либо ином варианте; 2. Русским нужна не империя, а национальное государство; 3. Русское национальное государство должно обладать минимальным бюрократическим аппаратом; 4. Православие не только не является частью русского национального самосознания и национальной самоидентификации, но противоречит русскому духу. Естественно, что при таком подходе Российская Федерация образца 2000-х годов виделась представителям данного направления антиподом их политического идеала. Как следствие, русские национал-либералы считали необходимым не только демонтаж существующего политического режима, но также: 1. Отделение Северного Кавказа как территории, заселённой враждебными народами;
303
2. Возможность заключения тактических союзов с другими противниками режима для победы в политической борьбе; 3. Отказ от вмешательства во внутренние дела других постсоветских государств. Совершенно очевидно, что такие идеологические постулаты произвели эффект разорвавшейся бомбы (правда, учитывая незначительную численность национал-патриотических организаций, скорее бурю в стакане воды), так как шли вразрез с большей частью идеологических установок. В какой-то степени появление русских национал-либералов можно было сопоставить с появлением в 1960-е годы во Франции «новых правых»3. Не вдаваясь в оценку верности или, наоборот, спорности идеологии русских национал-либералов, равно как и численности их потенциальных сторонников (причём как реальных, так и виртуальных), отметим, что имели место попытки формулирования такого рода идей в прошлом, а именно в 1990-е годы. В первую очередь в этой связи следует отметить сторонников так называемой Республики Русь, которую предполагалось сформировать на основе однородных в этническом плане субъектов РФ. Соответствующая карта неоднократно публиковалась на первой странице газеты «РОД», издаваемой Санкт-Петербургским мужским клубом (а фактически Русским освободительным движением)4. Впервые идеи такого рода были озвучены ещё в конце 1991 года. Впрочем, в тот период абсолютное большинство представителей патриотической оппозиции выступало за расширение территории России – одни за возрождение СССР, другие – за присоединение к России Украины, Белоруссии, Казахстана и некоторых других территорий (Абхазии, Приднестровья, Южной Осетии и т.п.), третьи – за возрождение России в границах 1914 года. Естественно, что сторонники всех вышеперечисленных идей восприняли предложение о создании Республики Русь как несерьёзное, а его инициаторов посчитали маргиналами, не заслуживающими доверия5. Как следствие, идеи Русского освободительного движения, а равно как и имевшие некоторое сходство с ними взгляды членов Гражданского объединения «Россы», Русской национальнодемократической партии и «Русского союза»6, оказались невостребованными.
304
Небезынтересны были также идеи, пропагандировавшиеся Правительством национального единства (ПНЕ). Объединяла эта структура бывших политзаключённых или лиц, относящих себя к таковым. С точки зрения ПНЕ, в результате событий 19–21 августа 1991 года власть в России по-прежнему осталась в руках у партхозактива, в то время как и борцы с прежним режимом, и рядовые граждане остались ни с чем. Взгляды членов ПНЕ были весьма радикальными, во всяком случае, они не уступали в своей бескомпромиссности Фронту национального спасения, который первоначально даже был запрещён указом Б.Н.Ельцина7. Ряд программных положений ПНЕ и ФНС, кстати, совпадали. При этом ПНЕ выступал за установление в России подлинной демократии8. Имелись у членов Правительства национального единства и некоторые идеи, связанные с созданием Русской Республики9. Существовали также и проекты Русской Республики, исходившие из демократического лагеря. Один из них был опубликован в органе тверского отделения «Демократического союза»10. Разумеется, отношение у русских националистов к «Демократическому союзу» не могло быть положительным по причине антагонизма взглядов, но, тем не менее, радикализм и стремление к народовластию могли сблизить позиции отдельных дээсовцев (особенно провинциальных) с национал-демократами. В таком случае, сходство карты, опубликованной в «Русской республике» с планом идеального Русского государства, разработанного П.Хомяковым11, не кажется совсем уж случайным. Приложения
Республика Русь на страницах газеты «РОД»
305
Русская республика в изображении тверского отделения «ДС» Примечания 1
Хомяков П. Отчёт русским богам ветерана Русского Движения. Сборник эссе на темы идеологии и политики / Пётр Хомяков. М.: Белые альвы, 2006. 224 с. 2 Первый из них является автором работы «Тюрьма народа: русский взгляд на Россию» (Широпаев А. Тюрьма народа: русский взгляд на Россию / А.Широпаев. М.: ООО «ФЭРИ-В», 2001. 144 с. Второй написал ряд статей (в основном в сети Интернет) соответствующего содержания. 3 Во всяком случае практически идентичным образом описывал появление Ж.Тириара, А. де Бенуа и др. А.Г.Дугин – см.: Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством / А.Дугин. М.: Арктогея-Центр, 1999. С. 137–138. 4 См.: РОД (Санкт-Петербург). 1991. №1 (дек.) С. 1; РОД. 1992. №2 (фев.). С. 1. 5 Кондратьев С.И. «РОД» родил урода // Отечество. 1992. № 9. С. 2–3; Мищенко В. Осторожно: Оборотни // Русское дело. 1992. № 2(5). С. 4; Странные патриоты // Контраргументы и факты. 1992. № 9(18). С. 4. 6 Все указанные структуры выступали за создание русского национального государства – см.: Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Документы и материалы. М.: Рау-пресс, 1992. Кн. 8. С. 36, 44, 94. 7 Анисимов Н. ФНС аукнулся, но как откликнется? // Воля России. 1993. № 10. С. 5.
306
8 См., напр.: К свободным гражданам порабощённой страны // Воля России. 1992. № 7. – С. 1: Обращение Правительства Национального Единства (формируемого группой бывших политзаключенных) // Воля России. №8. С. 1; Общественный Договор об Учредительном Собрании // Воля России. 1993. №11. С. 3. 9 Решение конференции «За создание русского независимого государства – Республика Русь на русских территориях бывшего Союза ССР»; «О попытке создать «сверху» немецкую республику в русском Поволжье» // Воля России . 1991. № 5(8). С. 4. 10 Русская Республика (Тверь). 1992. №1. С. 1. 11 Хомяков П. Указ. соч. С. 99–100.
М.С.Чирков (Самарская государственная академия культуры и искусства) Сельскохозяйственные реформы Н.С.Хрущева в зарубежной историографии Изменения в государственной политике по отношению к крестьянству в 1950-е гг. были настолько значительны, что многие зарубежные ученые не без оснований заговорили о начале нового этапа в жизни советской деревни. По этому вопросу можно выделить три основные точки зрения. Первая точка зрения отчетливо сформулирована в монографии А.Янова «Драма советских шестидесятых годов: потерянная реформа». В ней он доказывает: события, происходившие в советской деревне в 1950-е гг., означали освобождение крестьянства от уз крепостничества, возрожденного в период коллективизации. Как и в 1920-е гг., крестьянство разделилось на «два лагеря» – на прилежную «крестьянскую элиту», с одной стороны, и «болото», с другой. В перспективе эта ситуация привела бы к разложению традиционной колхозно-совхозной системы и развитию в деревне процессов, напоминавших те, которые происходили после отмены в России крепостного права в 1861 году1. По мнению автора, перед российским сельским хозяйством открывались хорошие перспективы. Вторая точка зрения обосновывает буржуазное перерождение советского государства при Хрущеве, развитие в СССР аграрного капитализм2. Она не опирается на научные доказательства и не оказывает заметного влияния на зарубежную историографию. 307
Согласно третьей точке зрения, реформы Хрущева в области сельского хозяйства не изменяли его социалистическую природу, были направлены на повышение эффективности колхозносовхозной системы, улучшение условий жизни населения деревни. Данный подход к интерпретации хрущевской сельскохозяйственной политики созвучен отечественной историографии, преобладает в современной зарубежной литературе, представлен работами наиболее авторитетных западных историков и экономистов. Зарубежные ученые, советологи-объективисты считают повышение закупочных и заготовительных цен на сельскохозяйственную продукцию в соответствии с решениями сентябрьского (1953 г.). Пленума ЦК КПСС важнейшим моментом, характеризующим изменение отношения властей к проблемам сельского хозяйства. Никто из зарубежных исследователей не отрицает положительного влияния данной меры на социально-экономическое развитие советской деревни. Вместе с тем ряд западных ученых правильно указывают на ее ограниченный характер. Так, А.Ноув подчеркивает, что одновременно с повышением цен были увеличены государственные закупки, вследствие чего заметно сократились возможности хозяйств продавать продукцию по еще более высоким ценам на рынке. Не изменились цены на хлопок3. Недостатком новой системы ценообразования на сельскохозяйственную продукцию А.Ноув считает и разницу в ценах по обязательным и сверхплановым поставкам. Так как цены на сверхплановую продукцию были выше, средняя цена на продукцию экономически слабых хозяйств оказывалась меньше, чем на продукцию более сильных, поскольку у последних был больше удельный вес сверхплановых поставок. Положительную характеристику в зарубежной литературе получали послабления властей в отношении личного подсобного хозяйства (снижение в два раза налогов и списание недоимок за прошлые годы). Эту реформу Дж.Боффа определяет как «возвращение к компромиссу, уже существовавшему в отношениях с колхозниками в середине 30-х гг., который был затем шаг за шагом разрушен сталинской политикой»4. А.Ноув, оценивая эту политику, подчеркивает: для крестьян она была важнее, чем повышение государственных закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию5. А.Ноув сделал вывод: «очень существенное увеличение 308
денежной оплаты коллективного труда и потребления крестьянами продукции своего собственного производства в известной мере было нейтрализовано незначительным ростом натуроплаты и уменьшением стоимости продаж на рынке»6. В 1950-е гг. произошло укрупнение мелких колхозов. Данная мера в современной зарубежной литературе оценивается противоречиво. Так, по мнению Н.Верта это была «первая серьезная попытка» решения задачи «реальной интеграции колхозного сельского хозяйства», базировавшаяся на возрождавшейся идее агрогородов и закончившаяся неудачей вследствие отсутствия средств для крупных капиталовложений, необходимых для осуществления этих проектов7. Дж.Боффа рассматривает и другую инициативу Н.С.Хрущева – программу реконструкции деревень, предусматривавшую строительство в сельской местности больших поселков с современными жилищами. Он считает: «в этом проекте уже отразились некоторые противоречивые качества личности его автора, которые ... приобретут гигантские масштабы в ходе его последующей работы в правительстве». В данном случае Дж.Боффа имеет в виду сочетание в этой программе как реализма, так и утопизма из-за неясности: откуда колхозы могут взять деньги на строительство поселков8. Таким образом, сельскохозяйственные реформы хрущевской эпохи получили подробные оценки представителей различных зарубежных исторических школ. Примечания 1
Yanov A. The drama of the Soviet 1960’s: a lost reform. Berkeley, 1984. P. XVI, 107. 2 How capitalism has been restored in the Soviet Union and What this means for the world struggle. Chicago, 1974. P. 25. 3 Nove A. An economic history of the USSR. Middlesex, 1972. P. 328. 4 Боффа Дж. История Советского Союза. Т. 2. С. 407. 5 Nove A. An economic history... P. 329. 6 Nove A. An economic history... P. 337. 7 Верт Н. История Советского Союза: 1900–1991. М., 1997. С. 360. 8 Боффа Дж. Указ. соч. С. 408.
309
О.Н.Широков (Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова) Роль научно-исследовательских институтов в развитии сотрудничества со странами СЭВ (на примере ВНИИР г.Чебоксары) Информационный переворот в современной модели развития страны при переходе от индустриализма к постиндустриализму стал постоянным и движущим фактором НТР. Столичный центр республики к началу 1970-х годов становится промышленным флагманом с разветвленной сетью международных контактов. В научно-техническом сотрудничестве Волго-Вятского района со странами СЭВ активно участвовали научно-производственные коллективы Волго-Вятского региона. Среди них выделялся Всесоюзный научно-исследовательский институт релестроения (ВНИИР) г.Чебоксары Чувашской АССР. Созданный в 1974 году в рамках международной организации СЭВ «Интерэлектро», Всесоюзный научно-исследовательский институт релестроения (ВНИИР) стал головным центром Министерства электротехнической промышленности по релестроению, аппаратостроению, автоматизации и технологии низковольтного аппаратостроения. В 1970-е годы институт установил научнотехнические связи с зарубежными профильными организациями Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Румынии, Чехословакии. Специалистами института проводилась большая работа по изучению мирового технического уровня низковольтной аппаратуры, ими созданы новые образцы низковольтной аппаратуры, которые по своим техническим параметрам и конструктивному оформлению находятся на уровне лучших зарубежных образцов1. На первом заседании рабочей группы «Интерэлектро» в мае 1974 года была согласована и конкретизирована тематика научно-технического сотрудничества, согласованы предложения по специализации, кооперированию и взаимным поставкам. Планом сотрудничества предусмотрены совместная разработка развития низковольтной аппаратуры до 1990 года с учетом последних достижений науки и техники2. 310
В годы десятой пятилетки (1976–1980) ВНИИРом в рамках «Интерэлектро» проводились работы по разработке долгосрочных перспективных планов технического сотрудничества со странами-членами СЭВ, направленных на дальнейшее углубление и расширение экономической интеграции. Коллектив института принял активное участие в научно-техническом обеспечении строительства высоковольтной линии электропередачи для стран СЭВ Винница – Альбертиша с напряжением 750 Квт., ставшей крупным международным достижением СССР. Научно-технические разработки института получили всесоюзное и всемирное признание. В 1972 году около 200 изделий ВНИИР были представлены на 11 международных ярмарках и выставках, на выставке «Электро-72» изделиям института был вручен Почетный диплом. Весной 1973 года на традиционной Лейпцигской ярмарке бесконтактное пускорегулирующее устройство типа ПРБУ-380-100 было удостоено Золотой медали3. За 1970–1980 годы труды и изобретения института отмечены 4 золотыми, 18 серебряными, 76 бронзовыми медалями Выставки достижений народного хозяйства СССР. Сотрудники института получили 600 авторских свидетельств на изобретения. В разработках ВНИИР применено 198 изобретений. Народнохозяйственный экономический эффект от использования изобретений только в годы десятой пятилетки составил 77,5 млн. руб.4. ВНИИР превратился в передовой центр научно-технической информации (НТИ), обязательный предварительный этап каждой новой научно-исследовательской и опытно-конструкторской разработки (НИОКР) региона. Ключевым центром НТИ была служба информации и патентоведения во ВНИИР. Благодаря работе служб информации только в одном ВНИИР за 1966–1970 годы в новых разработках было использовано 98 отечественных изобретений, что позволяло не только сократить сроки работ, но и защитить приоритет изделий на международном рынке5. Тем не менее, следует указать и на тот факт, что техническое решение НИИ не всегда в должной мере было согласовано с нуждами предприятий, заинтересованных в привлекательном виде поставок. Так, поставляемые в середине 1970-х годов на экспорт станции управления, разработанные на основании рабочих проектов ВНИИР, имели большие габаритные размеры и комплекто311
вались аппаратурой устаревшей конструкции6. Как указывается в записке МВТ СССР продукция ЧЭАЗ (разработанная на основании проектов ВНИИР) имеет большие размеры и комплектуется аппаратурой устаревших конструкций. Изделия ЧЗЭИП имеют малопривлекательный вид, не отвечают современным требованиям технической эстетики, отстают от мирового электроприборостроения7. Развитие электротехники и приборостроения стран противоположного политического блока получило мощный импульс в связи с развитием полупроводниковой техники и информационной революции. Разрыв в уровне технологического обеспечения стал нарастать в 1980-е годы. В СССР остро стала ощущаться необходимость очередного интенсивного рывка в будущее. Научнотехническое сотрудничество выполняло ключевую роль в ускорении социально-экономического развития стран-членов СЭВ. Последний крупный проект социалистической интеграции – «Комплексная программа научно-технического прогресса странчленов СЭВ до 2000 г.» – делал акцент на интегративный характер современной науки и техники, в нем воплотились последние стремления стран содружества сохранить экономическое сотрудничество, расширить контакты с капиталистическим миром и придать новый исторический импульс развитию СЭВ. Примечания 1
ГАСИ ЧР. Ф. 1. Оп. 34. Д. 244. Л. 83–85 Поздеев А. Горизонты нашей работы // Советская Чувашия. 1982. 18 апреля. 3 ГАСИ ЧР. Ф. 1. Оп. 34. Д. 244. Л. 85. 4 Там же. Л. 87. 5 ГАСИ ЧР. Ф. 1. Оп. 34. Д. 244. Л. 85. 6 ГАСИ ЧР. Ф. 1. Оп. 39. Д. 384. Л. 13. 7 ГАСИ ЧР. Ф. 700. Оп. 6. Д. 453. Л. 111. 2
312
М.А.Широкова (Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова) Обзор источниковой базы по истории сельской интеллигенции Чувашской АССР периода Великой Отечественной войны В постсоветский период развития науки на фоне стремления к переосмыслению прошлого нашего государства, возрос интерес ко многим проблемам советского общества. В региональной науке одной из неизученных является тема сельской интеллигенции Чувашии в период Великой Отечественной войны. В связи с расширением возможности использования новых документов, наметились новые аспекты ее изучения, и назрела необходимость комплексного изучения сельской интеллигенции с учетом накопленного в советское время историографического опыта и с позиций современной науки. При выборе темы в первую очередь исследователя интересуют возможности источниковой базы, поэтому основная цель данной статьи: определить основные группы источников, содержащих сведения о сельской интеллигенции Чувашской АССР в период великой Отечественной войны. Необходимо отметить, что данная тема никогда ранее не становилась объектом специального научного исследования. Важным источником по социальной истории являются материалы переписей населения, ежегодные статистические отчеты, практика которых к 1930-м годам в СССР повсеместно налажена. В изучении военного периода необходимо использование материалов переписи 1937 года, являющими с точки зрения современной науки более объективными по сравнению с результатами переписи 1939 года1. По причине сложных политических событий статистика в СССР была зависима от власти и зачастую выполняла ее заказы. Сейчас весьма сложно говорить об объективности тех или иных сведений исторических документов, содержащих численность населения страны в целом, интеллигенции как отдельной социальной группы, видах деятельности и т.д. В рассекреченных и опубликованных материалах переписи 1937 313
года содержатся сведения всесоюзного масштаба, а отчеты регионального значения на данный момент не опубликованы. В данной ситуации большую помощь исследователю могут оказать материалы фонда Статистического управления Чувашской АССР ГИА ЧР2. Документы сектора учета населения содержат сведения о количестве школ и учителей, иногда их образовании, педагогическом стаже, количестве больниц и медицинского персонала, должностях, заслугах и наградах, количестве культурных учреждений и их работниках и т.д. В изучении данной темы необходимо обратить внимание на особую группу населения – духовную или религиозную интеллигенцию. Религиозное сознание было свойственно большей части сельского населения, несмотря на официальную антирелигиозную политику. О возрождении церквей на территории Чувашской АССР можно говорить с 1943–1944 гг. Фонд ГИА ЧР3, содержащий документы Уполномоченного Совета по делам русской православной церкви при Совете министров СССР по Чувашской АССР, предоставляет исследователю источники о сложной и длительной борьбе верующих за открытие церквей и право открыто исповедовать православную веру, совершать религиозные обряды с участием священников. Наиболее интересны для нас сведения о деятельности религиозной интеллигенции по повышению морального духа сельского общества Чувашской АССР в годы войны, организации материальной помощи фронту. Одним из важнейших аспектов обозначенной темы являются отношения сельской интеллигенции с властью. Наиболее полную информацию об этом дают документы Совета народных комиссаров Чувашской АССР4, представляющие собой в основном постановления, распоряжения и переписку с районами на предмет тех или иных проблем на местах. Вопросы, связанные с положением сельской интеллигенции также нашли в них отражение. В период войны представители сельской интеллигенции, особенно педагогические кадры, активно привлекались в качестве агитаторов, выполняли важную функцию повышения морального духа населения. Основой изучения этой стороны деятельности сельской интеллигенции являются документы фонда Чувашского областного комитета ВКП(б) отдела агитации и пропаганды: справки, информации о состоянии агитационно-массовой работы 314
в республике (отдельно по каждому году войны), Информации районов о подготовке школ к новому учебному году, о политиковоспитательной работе среди учителей, отчеты о работе редакций райгазет, издательств и т.д.5. Здесь содержатся сведения как о непосредственной профессиональной деятельности различных групп сельской интеллигенции, так и о ее участии в агитационной деятельности (лекции, концерты, спектакли и т.д.), посредством которых мы многое узнаем о жизни учителей, врачей, артистов, писателей и др. В процессе дальнейшего исследования темы сельской интеллигенции, по возможности планируется привлечение методов устной истории6 и ее основного ресурса – воспоминаний тыловиков Чувашии, сведения которых дополнят общую историческую картину, восстанавливаемую посредством архивных данных. Таким образом, источниковая база изучения истории сельской интеллигенции является вполне достаточной для проведения полноценного научного исследования. Примечания 1
См. подробнее: Волков А.Г. Перепись населения 1937 года: вымыслы и правда / Перепись населения СССР 1937 года. История и материалы. М., 1990. С. 6–63; Жиромская В.Б., Киселев И.Н., Поляков Ю.А. Полвека под грифом «секретно»: Всесоюзная перепись населения 1937 года. М.: Наука, 1996. 152 с. 2 ГИА ЧР. Ф. 872. Оп. 11. 3 Там же. Ф. 1857. Оп. 1. 4 Там же. Ф. 203. Оп. 18–20. 5 ГАСИ ЧР. Ф. 1. Оп. 23. 6 См. подробнее: Широкова М.А. Особенности исследования коллективной исторической памяти о Великой Отечественной войне в России на современном этапе // Формирование единого пространства образования и науки в российской высшей школе: история и перспективы: Сб. статей всероссийской научнопрактич. конф. Чебоксары, 2008. С. 202–208.
315
Секция III ТЕОРИЯ, МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ, ИСТОРИОГРАФИЯ А.В.Антощенко (Петрозаводский государственный университет) Два понимания смысла истории: А.В.Карташев и Г.П.Федотов Видение исторического процесса историками «первой волны» эмиграции обусловливалось катастрофическими потрясениями революционных событий, произошедших на родине и выбросивших их за ее пределы. В рамках религиозного мировидения они воспринимались через призму апокалипсической перспективы. Однако личный экзистенциальный опыт накладывал свой отпечаток на общие подходы А.В.Карташева и Г.П.Федотова к истории, придавая им существенные различия. В творчестве А.В.Карташева эсхатология подменялась хилиазмом, предполагающим возможность построения Небесного Града на земле при активной роли церкви, как социального института, опирающегося на исторических союзников. Этим определялся теологический и в то же время органический утопический взгляд на историю, разворачивающуюся как процесс, в котором деятельность отдельной личности заслонялась социальными институтами и главными среди них – церковью и государством, а затем и обществом. Взгляд А.В.Карташева был взглядом из-за церковной ограды на мир, подлежащий «оцерковлению». В этом процессе он видел главный смысл истории, которая, несмотря на все срывы и попятные движения, все-таки носит прогрессивный характер. Вера в прогресс определяла оптимизм тех, кто разделял такой взгляд, и их стремление активно участвовать в деятельности той силы, которая преобразует жизнь человечества. Познание истории при этом сводилось к объяснению произошедшего на основе установления каузальных связей и путем ссылки на обобщения, в которых формулировалась историческая необходимость того или иного явления или процесса. 316
У Г.П.Федотова видение истории определялось более широким горизонтом всеобъемлющей культуры, частью которой выступала реальная церковь, а христианство облекалось в культурный стиль эпохи. Поэтому его формула гласила: «От мира – в Церковь, от Церкви – в мир»1. Церковь понималась им, прежде всего, как мистическое Тело Христово, в которой каждый должен выступить соработником Божиим. Тем самым личность, наделенная свободой воли, выдвигалась на первый план. История, как процесс, лишался цели, ибо последняя не дана, а задана каждому. Но единство задания для всех придавало ему универсальный характер и являлось основой для «общего дела», а значит и для всеобщности. Взгляд Г.П.Федотова на историю был трагичен. В соответствии с законами жанра трагедии гибель героя, обусловленная неизбежным конфликтом, борьбой со злом в себе или в окружающем мире, приводила к очищению. Формой такого очищения являлось покаяние. Тем самым трагизм истории, раскрываемый в ее познании, выступал средством воспитания мужества, ибо без него нельзя смотреть прямо в глаза смерти. При таком взгляде на историю, когда ее содержание представлялось борьбой противоположных начал, способом ее познания становилось различение и преодоление антиномий. Результатом познания являлось раскрытие стиля деятельности, который определяется и определяет стиль исторической эпохи. Это позволяло за индивидуальным в истории видеть типическое и, наоборот, в типическом замечать индивидуальное. Исторический процесс представлялся не как последовательность каузально связанных событий, а как мелодия, в которой первые звуки не предопределяли последующего развития темы. Ее целостность проявлялась лишь с замиранием последнего аккорда. Нетрудно заметить за таким различием во взглядах разную личную судьбу историков. В общем религиозном видении истории А.В.Карташевым многое объясняется тем, что он с детства участвовал в церковных богослужениях, в которых ему раскрывалась тайна догматов. Он никогда не уходил из церкви, хотя и был весьма критичен к ее состоянию и положению в российском обществе в период его участия, а затем и руководства религиозно-философскими собраниями в столице России начала XX в. Немаловажное значение для объяснения перестановки акцента со 317
взаимоотношений Церкви и личности в его дореволюционной публицистике на взаимоотношения церкви и государства в послереволюционных публикациях имеет факт его участия во Временном Правительстве в качестве последнего обер-прокурора Синода и министра вероисповеданий. Думается, что чувство вины за то, что не удалось предотвратить развал российского государства, обострило как внимание к вопросу о его взаимоотношениях с церковью, так и ощущение ответственности за сохранение последней, как основы для его воссоздания. Этим можно объяснить и отказ А.В.Карташева от дореволюционного критицизма в отношении Русской православной церкви. Г.П.Федотов, напротив, с детства хранил весьма неприятные впечатления от церковной литургики. Сделав в юности выбор в пользу социализма, он порвал с церковью. Постепенно возвращаясь в ее ограду, он не отказался от своих юношеских идеалов, что выразилось в его стремлении «спасти правду социализма правдой духа и правдой социализма спасти мир»2. Поскольку большевистское правление привело к попранию свободы личности и извращению социализма, их возрождение виделось ему на путях христианства. Примечания 1
Федотов Г.П. Изучение России // Федотов Г.П. Лицо России: Сборник статей (1918–1931). Paris, 1967. С. 255. 2 Федотов Г.П. С.-Петербург. 22 апреля – 5 мая 1918 г. // Там же. С. 11.
К.Е.Баженова (Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия) Всероссийский Земский Союз в отечественной историографии: этапы и итоги исследований В отечественной историографии накоплен немалый опыт исследований различных аспектов проблемы «Первая мировая война и российское общество». Однако многие вопросы деятельности общественных организаций, в том числе Всероссийского Земского Союза, остаются недостаточно изученными. 318
Отечественную историографию союза земств целесообразно разделить на три основных периода: дореволюционный, советский и новейший, начавшийся с 90-х гг. прошлого столетия. В период Первой мировой войны литература по земскому самоуправлению была представлена в основном очерками, отчетами, материалами в газетах и журналах, прежде всего, издаваемых земским союзом на собственные средства1. Причина скудной историографии истории данной организации в дореволюционный период вполне объяснима. Требовалось время для сбора и осмысления источников, характеризующих деятельность Всероссийского Земского союза, поэтому публикации по теме носили в основном описательный характер, содержали богатый фактический материал, требующий всестороннего исторического анализа. В советской исторической науке в изучении общественных организаций господствовал классово-партийный подход, что способствовало утверждению схематизированных оценок их деятельности. Земские союзы относили к организациям буржуазии и помещиков. Понятно, что при таком подходе вопросы общественной поддержки армии, беженцев, русских военнопленных, больных, раненых в исторической литературе специально не разрабатывались, либо рассматривались фрагментарно. Отдельные вопросы деятельности общественных организаций затрагивалась чаще всего в работах по истории военной экономики2. Однако и в них роль Всероссийского Земского Союза была показана недостаточно. В целом в советской историографии деятельность Земского союза не получила основательного освещения и рассматривалась, как правило, вместе с характеристикой военно-промышленных комитетов. Начало 1990-х гг. ознаменовалось новым историческим этапом в изучении прошлого, который обычно называют современным или постсоветским. Для него характерно осознание историками задач современной исторической науки, поиск новых парадигм, методологических подходов в ее изучении. Важное достижение исторической науки данного периода – публикация источников, вовлечение в сферу научного анализа новых архивных данных, в том числе по рассматриваемой проблеме. Все это позволило исследователям к началу 90-х гг. ХХ века поставить вопрос об одномерности традиционного подхода к ис319
тории общественных организаций. Современная литература в сравнении с предшествующими работами по данной теме отличается не только существенным количественным приростом – она качественно новая. В ней можно выделить три основных направления исследования: 1) взаимоотношение органов земского самоуправления с правительственными структурами, политическими партиями, различными слоями населения3; 2) организационное устройство и деятельность союза земств4; 3) история провинциальных комитетов Всероссийского Земского Союза 5. Несмотря на выход в свет в последние полтора десятка лет многочисленных исследований по истории общественных организаций в годы Первой мировой войны, в том числе Земского союза, можно констатировать, что они изучены в основном в общероссийском масштабе. Ощущается недостаток работ, посвященных деятельности региональных организаций союзов Земств. Актуальным является изучение их организационного устройства, основных направлений, форм и результатов работы, механизмов взаимодействия с общественностью, центральными и местными органами власти. В частности, требуют дальнейшего исследования вопросы оказания помощи увечным и потерявшим трудоспособность воинам, организации специальной врачебной и медицинской помощи больным и раненым, участия в деле борьбы с заразными болезнями, оказания помощи военнопленным, беженцам. Необходимо на региональном и локальном уровне изучить роль Земского Союза в общественной жизни в годы Первой мировой войны. Примечания 1
Отчет по содержанию Екатеринбургского городского общественного лазарета для раненых воинов, состоящего в ведении Всероссийского Земского Союза с 1 июня по 1 декабря 1915 года. Екатеринбург: Типография Товарищества «Уральский Край», 1916; Вятские губернские ведомости; Пермская земская неделя и др. 2 Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну 1914–1918 гг. Т. 1. Изд. 2, 1930; Маевский В.И. Экономика русской промышленности в условиях первой мировой войны. М., 1957; и др. 3 Судавцов Н.Д. Земское и городское самоуправление России в годы Первой мировой войны. М.; Ставрополь, 2001; Шевырин В.М. Земский и городской союзы (1914–1917). М., 2000; и др. 4 Асташов А.Б. Союзы земств и городов и помощь раненым в Первую мировую войну // Отечественная история. 1992. №6. С. 169–172 и др.
320
5 Андреева Л.М. К вопросу о деятельности Земского Союза Пермской Губернии (вторая половина 1914 – середина 1919 гг.) // Прикамье, век ХХ: малоизвестные страницы истории края: Материалы региональной научно-практической конференции. (Перм. ун-т, ПГУ, ПОИПКРО). Пермь, 1997. С. 39–41 и др.
В.Н.Бутько (Гродненский государственный университет им. Янки Купалы, Республика Беларусь) Исторические портреты Екатерины II и Павла I в работах А.С.Трачевского Александр Семенович Трачевский (1838–1906) – российский историк, социолог, педагог второй половины ХIХ – начала ХХ вв. Имя этого ученого мало знакомо даже подготовленному читателю. Однако в своё время его работы были достаточно известны. Спектр его интересов был чрезвычайно широк. Он создал труды, посвященные истории Испании, Франции, Германии, Нидерландов и, конечно же, России. Трачевский написал учебники по всем периодам русской истории, а также по древней и новой истории. Он являлся автором множества статей, помещенных в различных журналах. Кроме того ученый возглавлял политический отдел в таких журналах, как «Московские Ведомости», «Москва», «Москвич», «Русская Летопись», «Кавказ», «Северный Вестник», «Русская Жизнь», а так же в «Научном Обозрении» редактировал исторический отдел1. А.С.Трачевский был историком, обладающим оригинальной манерой письма. Все его работы изобилуют яркими портретами исторических особ, вписавших свое имя в историю человечества. В своих работах ученый прибегал не только к помощи «точных определений по средствам одних коротких эпитетов, вроде аттестатов, выдаваемых лично автором тем или другим общественным, научным и литературным деятелям: «бездарный» Мартынов, переводчик Гомера; «наш Тибулл» Батюшков; «циник» Нарежный», а также к развернутым портретам, показывающим всё величие той или иной исторической фигуры2. Это сделало его труды не только источником ценной информации, но и прекрасным литературным произведением.
321
Особенно интересным представляется автору описание Трачевским двух противоположностей, живших в приблизительно одинаковых исторических реалиях – Екатерины II и Павла I. Об их взаимоотношениях историк писал: «То было зловещее заключение глухой борьбы между невинным ребенком и бессердечной матерью, которая вымещала на нем ненависть к его отцу». Ученый понимал трагедию Павла, но не делал ему скидки на это, называя время его правления «тяжкою порою»3. Екатерину Трачевский ставил вровень с Людовиком XV и XVI, Фридрихом II и Иосифом II. Ее величие историк видел в том, что «она понимала свое «ремесло», как принято было тогда, но принято вождями эпохи». И тут же он пояснял: «Тогда взгляды на народы, как на шашки, не казался не справедливостью; расширение границ представлялось благодатью государства, а козни дипломатии – верхом мудрости»4. Трачевский видел в Екатерине преемницу Петра I. Однако он находил некоторые отличия как в методах, так и в приёмах. «Петр I, живший в то время, когда и на Западе не было теорий, орудовал, как практик; Екатерина руководилась основами философии Просвещения. Первый действовал прямо, резко, поспешно, вторая осторожно, вкрадчиво, применяясь к среде»5. Особенно ученого пленяли дипломатические способности императрицы. Дипломатия Екатерины II – это дипломатия «времен процветания макиавеллизма». Квинтэссенция её внешней политики – в строках Трачевского: «Вся её политика состояла в поддержании «счастливой анархии» у соседей и в возбуждении национального фанатизма: «Когда пирог будет испечен, у всякого явиться аппетит», говорила она, готовясь к разделам Польши»6. Высоко оценивал историк её значение для Российской империи. Он подчеркивал: «Между тем как породивший ее Запад, который портил ее безмерною лестью при жизни, забрасывал ее грязью по смерти, ближайшее потомство в России, постигнутое тяжкою порою Павла I и борьбы с Наполеоном, вспоминало с гордостью о той, которая называла себя внучкою и преемницей Петра Великого. Эта иностранка стала для него «матушкой», существом более близким к сердцу, чем Петр»7. На фоне Екатерины Великой Павел I предстает фигурой нелепой и не соответствующей окружающему блеску, который еще 322
остался после императрицы. «Болезненностью и чем-то недобрым веяло от этой неуклюжей фигуры, со странными манерами, от этого бледного лица, с впалым носом и оловянным взглядом»8. Отношение Трачевского к Павлу как императору видно из цитат дипломатов, касающихся личности нового императора. Вот одна из них: «Павел I обнаруживает много честолюбия: он облегчает участь народа, устраивает госпитали, освобождает знаменитых пленников. Но он льстит попам, считая это нужным среди варварского народа, а Петр I заставлял их трепетать: по этой черте легко понять, как далёк Павел от высоты своего звания»9. Особенно историку не нравилась в Павле его непостоянство. Эту черту характера замечали все. «Первые шаги Павла I,– писал французский дипломат Фласан,– еще не имеют определенной физиономии; его указы взаимоуравновешиваются и, по-видимому, противоречат друг другу»10. Наиболее пагубным для государства Трачевский видел неопределенность во внешней политике. Рассказ о дипломатии Павла он начинает словами: «Начались изумительные дела. В иностранной политике происходили крутые повороты, причем 4 раза менялись министры иностранных дел»11. Об оценке значения правления Павла I Трачевским даже не приходится говорить. «От Павла I осталось 4 сына и 6 дочерей», – писал историк, не видя другой пользы, принесенной этим императором. Таким образом, А.С.Трачевский в своих трудах постоянно прибегал к портрету. У него всегда получалось создать очень яркий образ. Это придавало сочинениям ученого литературную легкость. Особый лоск в исторические портреты вносили цитаты современников событий, широко используемые историком. Пользуясь этим, Трачевский создал совершенно разные портреты руководителей Российской империи. Екатерина II – венец Просвещения в России, и Павел I – случайный человек на императорском престоле. Примечания 1
Трачевский Александр Семенович / Энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/124451/% D0%A2%D1%80%D0%B0%D1%87%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0% B8%D0%B9. – Дата доступа: 25.09.2008.
323
2 Учебник истории, проф. А.С.Трачевский. Русская история. СПб., 1885. 574 с. // Вестник Европы. Библиографический листок. Кн. 5. Май. 1885. С. 574. 3 Там же. С. 241. 4 Там же. С. 249. 5 Там же. С. 231. 6 Там же. С. 208. 7 Там же. С. 244. 8 Там же. С. 245. 9 Трачевский А.С. Россия и Франция в конце прошедшего века. 1794– 1799 гг. // «Вестник Европы», 1885. №6. С. 530. 10 Там же. С. 521. 11 Трачевский А.С. Русская история. М., 1895. Ч. 2. 574 с. С. 250. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://knigafund.ru/users/505/books. – Дата доступа: 25.12.2008.
Л.А.Гаман (Северская государственная технологическая академия, Томская обл. г.Северск) Некоторые аспекты теоретико-методологических представлений И.А.Ильина Иван Александрович Ильин (1883–1954 гг.) – русский религиозный мыслитель, монархист и консерватор по своим идейным убеждениям, автор многочисленных работ, большей частью посвященных осмыслению глубинных истоков событий катастрофического XX в. Его творческое наследие представляет научный интерес для современной исторической науки: оно содержит ценную информацию как фактографического, так и теоретикометодологического характера. Представляется актуальным в рамках данной статьи освещение некоторых аспектов теоретикометодологических представлений И.А.Ильина. Сердцевину исследовательского подхода И.А.Ильина составлял синтез собственно научного метода с характерными для него принципами объективности и верифицируемости с религиознодуховным постижением истории. Так, в качестве ученого, придерживавшегося стандартов сциентизма, он чрезвычайно внимательно относился к фактографической стороне своих изысканий. При этом он учитывал сложность природы исторического факта, как жизненного явления, нередко развивающегося по собственной логике. Это предполагало комплексное исследование исто324
рического контекста как важного условия объективной интерпретации факта. Однако подлинно панорамное видение истории, согласно И.А.Ильину, могло быть достигнуто лишь с учетом религиознодуховной составляющей ее природы. Оптимальным методом постижения этой последней ему представлялся интуитивный метод, развернутое описание которого он дал в одной из своих последних работ. «Надо, не порывая с научным материалом государственных законов, политических явлений и исторических фактов, – отмечал автор, – проникнуть в их философский, религиозный, нравственный и художественный смысл и постигнуть их как состояния человеческой души и человеческого духа»1. Важным условием успешного применения этого герменевтического по своей сути метода, согласно И.А.Ильину, являлось умение контролировать свои политические предпочтения. «Исследователю необходимо, – подчеркивал он, – не только интуитивное вчувствование, но и партийное беспристрастие, справедливость и политический такт»2. Декларация этой исследовательской установки в творчестве ученого, к сожалению, не всегда совпадала с демонстрацией ее практического применения, свидетельством чего служит его концепция Русской революции и советской истории, тенденциозность которых в немалой степени связана не только с религиознодуховным, но и политическим их отвержением. Следуя классической христианской парадигме истории, И.А.Ильин настаивал на провиденциальном характере исторического процесса, что предполагало признание его внутренней закономерности, обусловленной заложенными в нем «божественными силами и заданиями». Как религиозный мыслитель, придерживавшийся символического миропонимания, он связывал духовный уровень бытия с онтологическими глубинами, с Богом. Поясняя свою религиозно-философскую позицию и одновременно проливая свет на свою исследовательскую технологию, он писал: «При нравственном и религиозном подходе «внешнее» оценивается исключительно как знак «внутреннего», т.е. устанавливается ценность не «внешнего», а «внутреннего, явленного во внешнем», и далее, внутреннего, породившего возможность такого внешнего проявления»3.
325
С этими историко-философскими размышлениями И.А.Ильина связаны его представления о национальной идее, отождествлявшейся им с национально-государственной идеей. Стержень его «русской идеи» составляла идея «Богу служащей и потому священной родины», которая была заявлена им в 1927 г. в журнале «Русский колокол»4. Внутренняя динамика и социальная влиятельность русской идеи в интерпретации И.А.Ильина достигалась за счет ее отождествления с «русским делом», которое, в свою очередь, рассматривалось им одновременно в качестве «религиозного, национального и государственного» служения народа. Игнорирование генетической связанности этих трех компонентов, в значительной степени определяющих идентичность народа, по убеждению ученого, неизбежно вело к «срывам» в развитии национального организма. Глубину историко-философским размышлениям И.А.Ильина придавало свойственное ему антропоцентрическое видение истории, сочетавшееся с признанием ее провиденциального характера. В этой связи он писал: «...именно человеческая душа остается тою средою, в которой зарождается, зреет, протекает – и государственная жизнь индивидуума, и жизнь государства как единого целого»5. Такая исследовательская установка обусловила его пристальное внимание к мотивационной составляющей поведения человека как главного агента исторического процесса. Конечно, в данном случае без особого труда можно обнаружить влияние психоаналитических концепций З.Фрейда, А.Адлера, К.Юнга. Тем не менее практическое применение русским автором этого подхода, предполагавшего внимательное отношение к исследованию психологических процессов в рамках исторического исследования, являлось новаторским для своего времени, открывало новые перспективы. Обозначенная исследовательская стратегия немыслима без широкого применения полидисциплинарных технологий. Действительно, ученый в своих интеллектуально-духовных поисках опирался на современные ему достижения целого комплекса дисциплин: философии, юриспруденции, истории, социологии, экономики, психологии, филологии и лингвистики, богословия. Такая междисциплинарная и полисемантическая по своему характеру исследовательская стратегия
326
И.А.Ильина представляет научный интерес и требует дальнейшего изучения. Примечания 1
Ильин И.А. О монархии и республике // Ильин И.А. Собр. соч.: B 10 т. М., 1994. Т. 4. С. 418. 2 Там же. С. 455. 3 Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 5. С. 44. 4 Ильин И.А. Русский колокол // Русский колокол. 1927. № 1. С. 5. 5 Ильин И.А. О сущности правосознания // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1994. Т. 4. С. 386–387.
Н.В.Гришина (Челябинский государственный университет) Поведенческие стратегии ученых в переломные эпохи (на примере поколения историков «старой школы») Значимой темой современной историографии видится изучение жизненного опыта и научной судьбы ее творцов, особенно живших в переломные эпохи. Историки «старой школы» представляют собой генерацию ученых, с дореволюционной социализацией; именно на время до 1917 г. пришелся формирующий этап их творчества. Они в полной мере испытали воздействие и исторических макропроцессов русской революции и имплицитных факторов развития науки, которая оставалась относительно автономной «по отношению к принуждениям всего социального мира в целом»1, в форме научного кризиса. Для них были характерны «одинаковые идеи, чувства и способ жизни», а нахождение «в одинаковых физических, моральных и интеллектуальных условиях при встрече с важными фактами и событиями»2 определило использование схожих поведенческих стратегий. Изначально «русская смута» привела к минимизации творческой деятельности дореволюционных историков. «Я совершенно не могу работать научно,– писал в своем дневнике С.Б.Веселовский – Время проходит изо дня в день бессмысленно и бесплодно. Все мысли и силы сосредоточены на том, чтобы быть сытым, не заболеть и поддержать свою семью»3. Ему вторил 327
Ю.В.Готье: «Воздержание от дела остается главным занятием русского человека»4. В этот период изменившиеся условия жизни сказались на бытовой повседневности академической среды, актуализировав для ее представителей вопросы выживания и борьбы за существование, к решению которых многие оказались не готовы. В остальных аспектах жизни, особенно профессиональной сфере, четко прослеживается поведенческая стратегия возврата к прошлому, стремление сохранить дореволюционные традиции официального научного и неформального общения. Сознательное окружение себя антуражем прошлой жизни означало поиск определенной жизненной константы, опора на которую позволила историкам «старой школы» не потерять ценностные установки, приобретенные на формирующем этапе творчества, и удержаться в столь стремительно меняющейся действительности. Именно в этот период большинство историков «старой школы» оказались перед выбором своего дальнейшего пути. Большинство из них выбирали между тремя поведенческими стратегиями. Первая – внешняя эмиграция, которая оценивалась «равносильно осуждению себя на пожизненное одиночество». Вторая – «остаться в прежней среде, но оставить всякую мысль о научной работе, об аскетизме работника науки и направить все свои силы и образование на материальное обеспечение». Наконец, третья состояла «в возможности жизни среди народа и прежней научной работы»5. Начиная приблизительно с 1922 г., в связи с укреплением советской власти и примирением общества с ней, происходит постепенная интенсификация научной жизни историков, выход из состояния анабиоза, возвращение к прежним планам и занятиям. Практически каждый представитель поколения историков «старой школы» определился с выбором дальнейшего жизненного пути. Часть историков покинула страну, большинство оставшихся начали «вживаться» в новую систему советской высшей школы и науки. В 1920-е гг. историки «старой школы» только выходили на пик своей творческой формы, были полны сил, идей и замыслов, поэтому после состояния шока, пришедшегося на годы революции и Гражданской войны, они закономерно активизировали свою деятельность на сугубо научном поприще. В этот пе-
328
риод усиливается сотрудничество историков с советской властью, которая еще не сформировала собственные научные кадры. К концу 1920-х гг. ситуация несколько изменилась: обострились внутринаучные конфликты, связанные с возросшей конкуренцией со стороны поколения «историков-марксистов», которые в борьбе за легитимность своего научного статуса опирались на административный ресурс, результатом чего стало, например, «Академическое дело». Наконец, к середине 1930-х гг. начинается этап «спокойного» развития науки, без резких перепадов и стрессов, завершившийся формированием советской академической культуры, в которую довольно успешно интегрировались и историки «старой школы». Данная система стала отражением своеобразного социального контракта, «большой сделкой» между властью и учеными6. На этом этапе можно выделить две крайние поведенческие стратегии у историков «старой школы»: они либо подчиняются советским догмам и принимают правила игры, навязанные политикой, получая за это ряд льгот и привилегий, либо используют уже привычный механизм «внутренней эмиграции», переключаясь на второстепенные виды деятельности и не надеясь на публикации. У историков, выбравших вторую стратегию, происходило замыкание на научных занятиях, которое можно расценивать как постановку щита от действительности. Примечания 1
Бурдье П. Клиническая социология поля науки // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии РАН. М.; СПб., 2001. С. 52. 2 Нора П. Поколение как место памяти // Новое литературное обозрение. 1998. № 2. С. 53–54. 3 Веселовский С.Б. Дневники 1915–1923, 1944 годов // Вопросы истории. 2000. № 8. С. 96. 4 Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997. С. 33. 5 Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 98. 6 Подробнее см.: Паперный В. Культура Два. М.: НЛО, 1996; Александров Д. Послесловие. Немецкие мандарины и уроки сравнительной истории // Рингер Ф. Закат немецких мандаринов: Академическое сообщество в Германии, 1890–1933 / Пер. с англ. Е.Канищевой и П.Гольдина. М.: НЛО, 2008. С. 593–632.
329
А.А.Демичев (Нижегородская академия МВД России) К вопросу о типологизации анекдота как исторического источника Систематизация исторических источников подразумевает два направления соответствующей деятельности: типологизацию и видовую классификацию. На проблеме классификации мы в данной работе останавливаться не будем, а сконцентрируем внимание на вопросах типологизации. Как известно, тип исторического источника обусловливается способом кодирования информации и ее хранения. В этом контексте интересным образом преломляется проблема типологизации такого исторического источника как анекдот. Хотя анекдот многими учеными не воспринимается в качестве серьезного источника информации о прошлом, тем не менее, никто и не пытается отрицать то, что он является историческим источником. И с точки зрения марксистской методологии истории, и с точки зрения источниковедческой парадигмы методологии истории анекдот представляет собой исторический источник. В первом случае – так как он просто отражает прошлое, несет информацию о нем, во втором – является продуктом целенаправленной человеческой деятельности и позволяет познать «другого», человека прошлого. Не вызывает сомнения, что анекдот представляет собой фольклорное явление. Вероятно, именно с этим связано, что он является объектом изучения в основном не историков, а филологов. Нам известно порядка двух десятков кандидатских и докторских диссертаций по филологии, посвященных различным аспектам анекдота, в то время как по историческим наукам была защищена лишь одна кандидатская диссертация1. Так как анекдот является одним из жанров фольклора, очевидно, что он относится к устному типу источника. Являясь устным источником, анекдот находится в постоянном развитии. Однако анекдоты публиковались и публикуются, тем самым из устного источника превращаясь в письменный. Опубликование анекдота означает его фиксацию. Может быть, даже смерть. Однако напе330
чатанный анекдот может быть реанимирован вновь в устную форму, если читатель находит его интересным, актуальным и рассказывает кому-либо. В отличие от большинства других фольклорных жанров с анекдотом именно так и происходит. В силу своей специфики (это короткая история с остроумной смешной концовкой, рассказанная по определенному поводу в определенной ситуации) анекдот более интересен современному человеку, нежели песни, пословицы, поговорки, частушки и т.д. Если вести речь не о современном, а об историческом, например, дореволюционном, анекдоте, то необходимо отметить следующее. Когда-то дореволюционные анекдоты были устными и подвижными, затем они были зафиксированы в различных сборниках, дневниках и воспоминаниях государственных и общественных деятелей, других письменных источниках. Учитывая современный интерес к дореволюционным анекдотам, проявляющийся в переизданиях и изданиях сборников, научных исследованиях, можно говорить о рецепции дореволюционного анекдота. Но это именно рецепция, а не долгая жизнь анекдота, как фольклорного источника. Вряд ли правомерно утверждать, что какиелибо анекдоты XVIII–XIX в. дошли до нас именно как устный эволюционирующий источник. Итак, с точки зрения типологии анекдот может быть отнесен как к устным источникам, так и к письменным. В ХХ в. появился и в XXI в. получил колоссальное распространение еще один способ хранения информации – цифровой, компьютерный, электронный. Таким образом, можно говорить о существовании еще одного типа источника – электронного. Очевидно, что анекдот может быть отнесен не только к устному, письменному, но и электронному типу источника. Учитывая распространение компьютерных технологий, все большее количество анекдотов, в том числе и дореволюционных, переводится в цифровую форму и «перекочевывает» на просторы Интернета. Типология исторических источников всегда носила условный характер. Однако с появлением цифрового способа хранения информации границы между разными типами исторических источников оказались практически стертыми – в цифровой форме могут храниться и письменные, и изобразительные, и аудио (фоно), и видео, и любые другие (кроме вещественных) источники. 331
Таким образом, мы сталкиваемся с серьезной проблемой: считать ли электронный источник новым типом источника либо рассматривать цифрование в качестве универсального способа хранения исторической информации? В последнем случае вообще придется отказаться от такого понятия как «тип исторического источника», т.к. останется всего два типа: вещественные и электронные. По нашему мнению, учитывая логику предшествующих поколений историков, допускавших условности в типологизации исторических источников, можно говорить, что в типологии исторических источников появился еще один тип – электронный, обладающий значительной степенью универсальности. Соответственно анекдот, оставаясь элементом фольклора определенной исторической эпохи, получает фиксацию в письменной форме и позже переводится в электронную. Итак, с точки зрения типологизавции анекдот как исторических источник обладает тройственной сущностью: это – фольклорный, письменный и электронный исторический источник. Примечание 1
Смирнова Н.В. Подлинные анекдоты о Петре Великом Я.Я. Штелина как источник для изучения деятельности Петра 1 и его времени: Дис… канд. ист. наук. М., 2006.
Н.А.Ерохина (Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия) Теоретико-исторические аспекты системной теории управления В связи со все более широким использованием образов синергетики в современном социогуманитарном знании необходимо интенсифицировать диалог философии науки и синергетика, чтобы придать ему новое качество междисциплинарности. Осуществляя характеристику проблем разработки отечественным обществознанием проблем синергетики (теории самоорганизации) остановимся сначала на работе А.П.Руденко. Уникальным 332
представляется его анализ самоорганизации в связи с прогрессивной химической эволюцией каталитических систем. Цель исследования этого ученого – рассмотреть возможность сближения подходов к самоорганизации в теории информации и теории динамических систем. В работе А.П.Руденко показано, что теоретическое обоснование явления самоорганизации неравновесных открытых систем, равно как и процесса неравновесного упорядочения, было дано И.Р.Пригожиным и А.П.Руденко практически в одно время независимо друг от друга. Показывается, что способностью к саморазвитию и прогрессивной эволюции с естественным отбором обладают только индивидуальные микрообъекты с континуальной самоорганизацией и что именно прогрессивная химическая эволюция способна быть основанием для возникновения жизни1. Многие ученые, большое значение уделяют вопросу времени с точки зрения современной синергетической парадигмы. Так М.В.Кузьмин считает, что время в глобальном смысле – макровремя масштаба Вселенной, т.е. времени эпохи Модерна (абсолютного и универсального), времени Энштейна (неабсолютного, но универсального). Микровремя – время в локальном смысле. Макровремя с эпохи Аристотеля ограниченно моментами «теперь», измеряемое движением. Однако Аристотель говорил и о другом подходе ко времени, через «гибель и рождение». Его можно назвать системным в противоположность геометрическому подходу. Он был развит И. Пригожиным и выразился в концепции внутреннего системного времени2. Кроме того, этот автор полагает, что у И.Пригожина момент «сейчас» приобретает существенное значение для определения будущего. Синергетический подход к феномену времени заключается в следующем: – Пространство является коллективным фактором существования частей в органическом целом, а время – индивидуальный фактор существования органического целого. – Открытая диссипативная система способна к саморазвитию, самоорганизации3.
333
Б.Флейшман положил в основу системологии упорядочение принципов усложняющего поведения. Т.о. происходит поворот к стремлению рассматривать объект во всей сложности, множественности свойств, качеств и их взаимосвязей. Соответственно образуется ветвь определений системы, которые трактуют ее как объект реальности, наделенный определенными «системными» свойствами. Постепенно формируется употребление понятия «система как сложного объекта, организованной сложности»4. По мнению А.П.Огурцова, осмысление понятия «система» через системность знания начинается с Нового времени. Однако серьезная разработка проблемы системности знания с осмыслением понятия «система» начинается лишь с XVIII в. Для понимания современной системной парадигмы важно, что дискуссии того времени выводят три признака системы: – полнота исходных оснований (элементов, из которых выводятся остальные знания); – выводимость (определяемость) знаний; – целостность построенного знания. Таким образом, А.П.Огурцов приходит к выводу, что развитие естественных наук выработало важнейшие признаки системы. Однако они принадлежали к общенаучным установкам познания, а не воспринимались как системные5. Кроме того, в синергетике и нелинейной динамике выделяются новые подходы к старым проблемам6. Эти проблемы выделяет В.В.Суворов, к.ф.м. н., МГУ. Опираясь на работу Р.С.Карпинской, он выделяет такую идею, как любой живой организм представляет собой иерархию достаточно автономных подсистем. Наиболее очевидная особенность биологических систем заключается в том, что они способны к самоорганизации, т.е. спонтанному образованию и развитию сложных упорядоченных структур. Необходимая предпосылка эффектов самоорганизации заключается, кроме того, в наличии потока энергии, поступающего в систему от внешнего источника. Именно благодаря этому потоку система становится активной, т.е. приобретает способность к автономному образованию структур. Очевидно, что эффекты самоорганизации не могут быть исключительным свойством биологи334
ческих объектов, и должны наблюдаться в той или иной форме также в системах неорганического происхождения7. Кроме того, автор ставит следующие вопросы. Где лежит граница между регулярной, но сложно организованной структурой и хаосом? Как же возникает хаотическое движение? Одни и те же пути развития хаоса присуши самым разнообразным физическим, химическим, биологическим и др. объектам. Какие же законы управляют хаосом? Можно ли найти методы предсказания поведения хаотических систем? Ответами на эти и ряд других вопросов занимается так называемая «теория динамического (или детерминированного) хаоса», являющаяся одним из разделов нелинейной динамики. К настоящему времени разработаны методы классификации различных типов хаоса, найдены закономерности его развития. В связи с этим в последнее время стало интенсивно развиваться новое направление в нелинейной динамике и синергетике, посвященное проблемам предсказуемости поведения хаотических систем, управления их динамикой и возможности подавления хаоса. Исследования показали, что оно имеет непосредственное отношение ко многим областям естественных наук. Поскольку на этом пути удается найти подходы к таким важным и насущным приложениям как обработка (запись, кодирование и расшифровка) информации, скрытая связь (т.е. пересылка зашифрованных сообщений), проблема самоорганизации и других. Понятно, что решение даже части этих проблем, с одной стороны, в значительной степени углубляет понимание процессов и закономерностей, лежащих в основе поведения самых разнообразных нелинейных динамических систем. Резюмируя, можно сказать, что все описанные направления связывает единый подход, который позволяет выявить много общего. Таким образом, нелинейная динамика и синергетика образуют единое направление современной науки, и тесное взаимодействие этих разделов привело исследователей к качественно новым подходам в решении многих важных проблем. Один из разработчиков проблем и вопросов самоорганизации – М.И.Штейнберг предлагает следующую теорию, названную им как теория систем: 335
1. Принцип системности: возникновение и существование любой системы, в том числе социальной, обусловлено силами, действия которых обеспечивает возникновение и существование связей между ее элементами. 2. Принцип разнообразия: разнообразие объектов обусловлено историей их возникновения и развития. В основе существующего разнообразия лежит случайность. 3. Принцип микрокосма или существования: всякая существующая система являет собой микрокосм. 4. Принцип эволюции: возникновение и существование всех систем обусловлено эволюцией8. Отсюда следует, что эволюция жизни, как и любого микрокосма жестко включена в эволюцию материи, происходящую непрерывно с тех пор, как «Большой взрыв» породил материю, пространство и время. Возможно, наше стремление к заселению новых планет подсознательно движется сформировавшимся в древности инстинктом активности. Отсюда определение жизни как сигнальной активной формы существования систем. Ничто не остается неизменным в процессе эволюции. Вселенная есть сочетание Космоса и Хаоса. Так будет всегда, пока продолжается ее эволюция. Возникновение новых структур требует приводящего к хаосу разрушения старых. Во Вселенной это зачастую носит характер гигантских катаклизмов. Организм наиболее динамично отражает процессы Космоса. Общество является частью биосферы, машины и автоматы – частью общества. Мы попытались обозначить лишь некоторые проблемы синергетического видения мира. Примечания 1
Руденко Л.П. Самоорганизация и прогрессивная химическая эволюция открытых каталитических систем // Синергетика. Труды семинара. М.: Изд-во МГУ, 1999. Т. 7. 2 Кузьмин М.В. Экстатическое время // Вопросы философии. 1996. № 2. С. 69. 3 Хайдеггер М. Время и бытие // Мартин Хайдеггер. Разговор на проселочной дороге. М.: Республика, 1991. С. 92. 4 Там же. 5 Огурцов А.П. Этапы интерпретации системности научного знания (Античность и Новое время) // Системные исследования. М., 1974. С. 89. 6 «Новое в нелинейной динамике» // Физическая мысль России. М.: ТОО фирма КФ, 1997. Т. 2, 3.
336
7 Карпинская Р.С. Природа биологии и философия биологии // Природа биологического познания. М.: Наука 1991. С. 49. 8 Штеренберг М.И. Проблема Берталанфи и определение жизни // Вопросы философии, 1996. № 2. С. 52.
Е.Ф.Зданович (Гродненский государственный университет им. Янки Купалы, Республика Беларусь) Е.Е.Замысловский как историк России Замысловский Егор Егорович родился 6(18) апреля 1841 г. в г.Гродно в семье бедного чиновника. Окончил курсы на историко-филологическом факультете Петербургского университета. В 1869 г. он поступил на службу преподавателем русской истории в историко-филологический институт1. В молодые годы Замысловскому приходилось много отвлекаться от работы чисто ученого характера, но со слов его товарищей он обладал удивительной энергией в труде. Благодаря этому качеству, ему удалось очень рано заложить основы своим обширным познаниям не только в специальной области русской истории, но и в кругу всех наук, которые имели к ней, какое либо отношение. Особенно его привлекла география. В 1865 г. он был принят в Русское Географическое Общество, где в течение двух лет исполнял обязанности секретаря отделения этнографии. Все это привело к тому, что Е.Е.Замысловский решил составить «Учебный атлас по русской истории». Атлас, вышедший в 1865 г., имел указатель и объяснительный текст, содержащий в себе очерки истории расширения русской государственной области2. Выпустив первое издания атласа, Замысловский принялся за работу над магистерской диссертацией. От мысли написать биографию Аввакума и историю его борьбы с патриархом Никоном, пришлось отказаться. Причиной этому стала малое количество доступных материалов. В виду сложившихся обстоятельств, Егор Егорович начал работу над темой царствование Федора Алексеевича. Выбор, который сделал историк, получил одобрение со стороны К.Н.Бестужева-Рюмина, с которым он был очень близок в виду их совместной преподавательской деятельности. 337
Однако Замысловский, начав работу над магистерской диссертацией, в скором времени сталкивается с подобными проблемами, какие были у него при написании биографии Аввакума. Скудность изданных материалов по этому периоду заставила обратиться молодого ученого к архивным источникам, которые преимущественно находились в Москве. В то же время сложная работа, которая велась над архивными документами, задерживала процесс написания диссертации. Только в 1871 г. Е.Е.Замысловскому удалось завершить первую часть своих исследований, в которой был сделан анализ печатных источников, относящимся ко времени царствования Федора Алексеевича. Сочинение это, было представлено в Санкт-Петербургском университете как диссертация, и позволило получить молодому ученому степень магистра русской истории. Магистерская диссертация открыла путь ученому к университетской кафедре. В год получения этой степени он был избран доцентом Санкт-Петербургского университета, а в ИсторикоФилологическом институте получил звание экстраординарного профессора. Позже это звание Е.Е.Замысловский приобрел и в университете, а после ухода К.Н.Бестужева-Рюмина в отставку был назначен там ординарным профессором3. В ходе чтения лекций Егор Егорович акцент делал на проблемах историографии, исторической географии или отдельных периодах истории (история XVII века, памятники древнерусского права). Ученый, проводя занятия, большое внимание уделял необходимости исследований первоисточников и выработке критического подхода к их анализу. В это же время ему удалось составить словарь древнерусской юридической терминологии, который, к сожалению, не был напечатан. В 1884 г. Егор Егорович Замысловский защитил свою вторую диссертацию – на степень доктора русской истории под названием «Герберштейн и его историко-географические сведения о России». В работе была дана оценка одному из главных западноевропейских сочинений о древней Руси. Вместе с тем это сочинение внесло определенную роль в развитее общей географии. Кроме названных самостоятельных произведений значительного объема, Егор Егоровичу принадлежит еще ряд исследований меньшего размера. Среди них можно отметить работы: «Отноше338
ния России с Польшей и Скандинавскими государствами при Иване Грозном», «Отношения России с Англией при Иване Грозном», «О древних чертежах Сибири» и др. О Замысловском можно говорить, как и о талантливом критике. Им написан ряд рецензий, в том числе на монографии Ю.В.Толстого «О Московии Мильтона», В.С.Борзаковского «История Тверского княжества», Н.П.Барсова «Очерки географии начальной летописи», Д.А.Корсакова «Меря и Ростовское княжество». Наконец под редакцией Егор Егоровича вышли изданные археографической комиссией перевод «Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени» и четыре выпуска «Летописи занятий»4. Таким образом, в 80-е годы Замысловский пользовался репутацией серьезного исследователя и преподавателя, преданного любимому делу и опиравшемуся в своих научных трудах и при чтении лекций исключительно на выверенные исторические факты. Примечания 1
Черепица В.Н. Егор Егорович Замысловский // Беларускі гістарычны часопіс. 1996. №2. С. 190–195. 2 Полевой П.Н. Памяти Е.Е.Замысловского // Исторический вестник. 1896. №7. С. 184–189. 3 Майков Л.Н. Е.Е.Замысловский // ЖМНП. 1896. №7. С. 53–74. 4 Глинский В.В. Е.Е.Замысловский // Исторический вестник. 1896. №6. С. 1000–1006.
С.Б.Зырянов (Кемеровский государственный университет) Мир-системы в работах Ф.Броделя Во второй половине ХХ века формируется глобализм, как направление исторической мысли и исторического моделирования, достигший своего апогея в концепции глобальной истории Ф.Броделя. В западной науке 70–90-х ХХ века годов споры о характере процессов перехода от феодализма к капитализму велись между представителями нескольких парадигм, сменявших друг друга в качестве концептуальных лидеров. Один из путей решения западные историки нашли в конструировании объекта (идеальной модели социальной реальности), ко339
торый представлен миром как особой системой, в которой есть лишь центр, периферия и полупериферия. Это – мир-системная перспектива, фундамент которой был заложен трудами И.Валлерстайна, и развит в работах Ф.Броделя. Мироведение как направление в значительной степени оформилось в течение последних двадцати лет. Сама теория была сформирована в русле концепций «периферийной экономики» и основана на методологических принципах структурализма. Согласно последним, элементы мировой системы не могут быть адекватно представлены как независимые переменные. Сложившиеся в мировой системе целые структуры определяют параметры ее частей. Этот методологически принцип позволяет по-новому подойти к проблеме изучения социально-экономических процессов на глобальном и региональном уровнях1. Тремя основными типами миросистем являются: «мини-системы» – с логикой реципроктного обмена; «мир-империи» – с логикой централизованной власти для взимания и перераспределения дани с самостоятельных производящих провинций, интегрированные на военно-политической силе; «мир-экономики» – с логикой неравного обмена по осям трансграничных товарных потоков в условиях политической децентрализации, объединенные, прежде всего экономическими связями. Отношения «патрон-клиент» между странами отражают иерархию отношений. Как правило, чем выше статус страны в данной иерархии, тем более развита терпимость, слабее ксенофобия, более защищены личные права граждан и права собственности, более развиты демократические институты, более широк средний класс. Определяющие черты мира-системы выявляются в триаде: 1) центр – периферийные связи; 2) фазы подъема и упадка; 3) отношения гегемонии-соперничества. Фернан Бродель безусловно, является одним из крупнейших историков современности, серьезно повлиявших на концептуальное состояние науки конца ХХ века. Почетный доктор университетов Брюсселя, Оксфорда, Кембриджа, Мадрида, Женевы, Лондона, Чикаго, Флоренции, Сан-Паулу, Падуи и Эдинбурга. Ф.Бродель называл мир-системами только такие исторические системы, логика функционирования и развития которых в каждом периоде
340
определяется преимущественно свойствами и отношениями входящих в систему и существующих в данном периоде обществ. С мироведением Фернана Броделя всегда роднило особое отношение к пространству как к системе коммуникаций, детерминанте определенных типов хозяйства, сложное представлении об иерархичности и многоэтажности экономической жизни общества. Циклические интерпретации экономической динамики, идея продолжительных исторических периодов и концепция множественности типов исторического времени. С другой стороны, как представитель историко-антропологической школы, Бродель в своих исследованиях огромное внимание уделял структурам повседневности и непосредственной жизни людей. Главному фундаментальному труду, посвященному динамике раннего европейского капитализма автор посвятил двадцать лет напряженной работы. В результате него появилась концепция и историческая панорама XV–XVIII веков, отраженные в трехтомнике «Материальная цивилизация. Экономика и капитализм, XV– XVIII вв.». С методологической точки зрения мир-системная теория исходит из представления о том, что все сложные (комплексные) социальные явления имеют свои правила и ограничения, свои определенные тенденции или векторы, то есть, обладают структурами. Всякая реальная структура (в противоположность воображаемой) обладает собственными особенностями, которые вытекают из её генезиса, её жизненного пути и ее окружения. Следовательно, она имеет свою собственную историю, которая является определяющей для способа её функционирования. Чем сложнее структура, тем важнее для её понимания её история2. Основные аспекты мир – системной теории сформулированы в трудах И.Валлерстайна, Ф.Броделя и продолжены двумя поколениями последователей – П.Шоню3, А.Г.Франка, С.Амина, Дж.Абу-Лугход, Д.Моделски и др.4. Работы данных исследователей активно используются российскими учеными и в основном переведены на русский язык. В отечественной историографии данные концепции нашли отражение в публикациях В.М.Ракова5, Н.С.Розова, Н.Н.Крадина6, И.Н.Ионова и других. Российскими учеными, прежде всего, была взята на вооружение идея о исторических системах и структурах, необходимости 341
принять во внимание глобальный контекст при оценке локальных изменений. Также мир-системный анализ предоставил мощные понятийные средства для описания интегрирующих системных паттернов. Примечания 1
Зарин В.А. Запад и Восток в мировой истории XIV–XIX вв. М., 1991. С. 69. Валлерстайн И. Исторические системы как сложные системы // Вестник Харьковского государственного университета. №409'98. Серия: Философия. Харьков, 1998. С. 198–203. 3 Шоню П. Цивилизация классической Европы. Екатеринбург, 2005. 4 Многие материалы сторонников мир-системного анализа представлены в научном сборнике-альманахе: Время мира. Новосибирск, 2001. Вып. 2. 5 Раков В.М. Европейское Чудо (рождение новой Европы в XVI–XVIII вв.). Пермь, 1999. 6 Кочевники в мировом историческом процессе Философия и общество, 2001. № 2. С.108–138. 2
Д.В.Карнаухов (Новосибирский государственный педагогический университет) Польская историческая россика в политическом дискурсе польско-российских отношений Термином россика (lat. Russica) до недавнего времени пользовался лишь относительно узкий круг специалистов в области книговедения, библиографоведения и библиотековедения с целью обозначения совокупности зарубежных документов, содержащих сведения о России, а также переводов на иностранные языки материалов отечественного происхождения. Еще в XIX в. в Императорской публичной библиотеке (ныне – Российская национальная библиотека) была создана коллекция иноязычных публикаций о России. В наши дни аналогичным собранием обладает также Российская государственная библиотека. Между тем культурная роль зарубежной россики, с нашей точки зрения, выходит за рамки значения формального критерия, необходимого для создания книжной коллекции в библиотеке, поскольку составляющие ее памятники являются важным фактором формирования «внешнего» культурно-исторического образа 342
России, содержат оценки ее цивилизационных ценностей и достижений, тем самым оказывают огромное влияние на общественное мнение зарубежных стран, определяют характер межкультурной коммуникации в зависимости от эпохи и конкретного субъекта, взаимодействующего с Россией (страны, народа, социальной или конфессиональной общности и т.д.). Поэтому, рассматривая понятие россики в широком гуманитарном контексте, как феномен культуры и важный фактор формирования образа России за рубежом, мы нуждаемся в уточнении его дефиниции, а также членении совокупности зарубежных документов о России на сегменты, которые могут быть специфицированы в зависимости от места и времени создания, формы и содержания отдельных групп источников, а также потребителя содержащейся в них информации. Примером «национального» сегмента зарубежной россики являются польские публикации об истории России, в которые мы включаем три элемента: 1) документы, созданные на польском языке, получившие распространение как на территории Польши, так и за ее пределами; 2) труды польских авторов, отражающие их взгляд на историю России, написанные и/или опубликованные на иностранных языках (латыни, немецком, английском, французском, русском и др.) как в Польше, так и за ее границами; 3) сочинения об истории России, написанные иностранными (не польскими) авторами, которые были переведены на польский язык и получили распространение в Польше и за ее границами (например, в среде эмиграции). Включение в состав польской исторической россики этих трех видов документов обусловлено тем, что каждый из них по своему способствовал формированию представлений поляков об истории России, которые, в свою очередь, сказывались на внешнеполитическом позиционировании Польши, ее непростых взаимоотношениях с восточным соседом. В политическом дискурсе польско-российских отношений польские публикации об истории России нередко играли определяющую роль, выступая в качестве мощнейшего пропагандистского инструмента, призванного подтвердить правоту Польши в конфликтах с Россией. Целесообразно выделять пять этапов в развитии польской исторической россики, на каждом из которых
343
ее функциональная направленность менялась в зависимости от характера польско-российских взаимоотношений. 1. Политическое доминирование польско-литовского союза в Восточной Европе, достигшее кульминации в XV–XVII вв., породило высокомерное отношение польских элит к восточнославянскому населению Западной Руси и привело к конфронтации с Российским государством. Получившие распространение в этот период сочинения об истории русских земель, рассчитанные не только на польского, но и европейского читателя (латиноязычные хроники), как правило содержали «полоноцентристские» трактовки истории польско-русских отношений, оправдывали экспансию Польши на восток, доказывали ее исторические права на владение восточнославянскими территориями, а также акцентировали «варварские» нравы «московитов». Несмотря на упадок могущества Первой Речи Посполитой такая направленность польской исторической россики сохранилась вплоть до конца XVIII в. 2. Разделы Польши между Россией, Австрией и Пруссией привели к поляризации идеологических акцентов в польских публикациях об истории России и дифференциации польской исторической россики на четыре сегмента: российский, австрийский, прусский и французский (эмигрантский). Российский сегмент (сочинения публиковавшиеся на подконтрольной Петербургу территории Царства Польского) цензурировался и содержал приемлемые для имперских властей трактовки истории России и польскороссийских отношений. Прочие три сегмента польской исторической россики в это время имели выраженную антироссийскую направленность, представляли Россию как поработительницу «вольнолюбивого и просвещенного польского народа». Эти публикации являлись одновременно мощным пропагандистским инструментом осуществления международной политики отдельных европейских держав (прежде всего Франции и Великобритании). 3. Для периода существования Второй Речи Посполитой – созданного после Первой Мировой войны независимого польского государства, значительную часть населения которого составляли украинцы и белорусы, проживавшие на так называемых «кресах» – было характерно возрождение «гегемонистских» акцентов в польской исторической россике. Ее специфической чертой становится идеологическая конфронтация с советской концепцией исто344
рии восточнославянских народов, которая во многом унаследовала ориентиры характерные для российской имперской историографии и рассматривала украинские и белорусские земли, включенные в состав Польши, как временно оккупированные территории. 4. Включение Польши в число сателлитов СССР после окончания Второй Мировой войны привело к созданию согласованной с идеологическими приоритетами советской исторической политики концепции истории России и российско- (советско-) польских отношений, нашедшей отражение на страницах «официальных» публикаций, издававшихся массовыми тиражами. Эта концепция во многом имела компромиссный характер, поскольку обе стороны стремились избегать тем болезненных для исторической памяти как польского, так и восточнославянских народов, делали акцент на сотрудничестве и братстве в борьбе против общих врагов. Вместе с тем в странах Западной Европы и США благодаря усилиям польских политических эмигрантов получил развитие «антироссийский» сегмент польской исторической россики, имевший важное пропагандистское значение в годы «холодной войны». 5. В современной Польше формально декларируется плюрализм в подходах к освещению российской проблематики в исторических публикациях. Между тем в «официальном» политическом дискурсе тема исторических претензий к России является доминирующей. Эта тенденция поддерживается также независимыми издателями, электронными СМИ, находит отражение в тематике научных исследований. Преимущественно антироссийскую направленность имеют издающиеся в переводе на польский язык сочинения зарубежных авторов об истории России и российскопольских отношениях, в числе которых выделяются публикации трудов российских авторов, чьи концепции негативно воспринимаются как российским общественным мнением, так и научным сообществом (например, сочинения В.Суворова).
345
И.И.Кобылин (Нижегородская государственная медицинская академия); Ф.В.Николаи (Нижегородский государственный педагогический университет) «Берлинское детство» В.Беньямина: личная история и пространственные рамки памяти «Берлинское детство около 1900 г.» было начато В. Беньямином в 1932 г., когда философ покинул Германию и справедливо опасался, что не сможет вернуться на родину. На протяжении 1930-х гг. он несколько раз существенно переделывал текст, стремясь из разнородных фрагментов своих воспоминаний выстроить концентрированную серию важнейших образов, объединенных общим видением личной истории. Безусловно, огромное влияние на столь длительный процесс работы В.Беньямина со своими воспоминаниями оказал М.Пруст, три части «В поисках утраченного времени» которого Беньямин перевел на немецкий язык. Это влияние прослеживается не только в отдельных сюжетах, но и в общей направленности книги: детство, скрытое от личности годами, может и должно быть открыто заново. Однако Пруст и Беньямин несколько по-разному работают с памятью, что во многом и определяет специфику «Берлинского детства около 1900 г.». Во-первых, целью Пруста является совмещение прошлого и настоящего, что нивелирует время как таковое, позволяя избежать его власти благодаря аналогичности опыта. «Его подлинная цель – уйти от будущего, таящего опасность и страх, пределом которых является смерть»1. Воспоминания же Беньямина представляют собой скорее переплетение времен, когда принципиально важным оказывается не только настоящее, но и будущее. Он рассматривает образы прошлого как знаки или ранние следы своей последующей жизни. Беньямин даже целенаправленно ищет будущее в прошлом («потерянное будущее»)2. Для него прошлое открыто, не завершено, и именно поэтому оно обещает будущее. «Возможно, образы моего столичного детства способны в своей сердцевине предопределить будущий исторический опыт»3 – пишет он в самом начале своих воспоминаний. 346
Во-вторых, если для Пруста более важным представляется непроизвольное воспоминание (сначала «вспышка» памяти после пирожного «Мадлен», потом написание книги его автобиографическим героем Марселем), то Беньямину чуть важнее воспоминание произвольное. Показательно, что Пруст не вычеркивал из своего романа в 3 000 страниц даже опечатки, тогда как Беньямин долгое время работал как раз над сокращением воспоминаний (в конечной версии 1938 г. текст уменьшился почти на треть). Для него работа воспоминаний подобна раскопкам глубоко скрытых слоев прошлого: «Память – среда прошлого, как земля – среда, в которой погребены мертвые города. Тот, кто стремится приблизиться к своему погребенному прошлому, должен вести себя как кладоискатель… Ибо материал только залежь, пласт, из которого лишь наиболее дотошное исследование извлекает то, что составляет скрытые в недрах истинные сокровища: образы, вырванные из всех прежних контекстов и стоящие, подобно драгоценным обломкам и торсам в галерее коллекционера, в покоях нашего позднего понимания»4. В-третьих, эта целенаправленная работа воспоминания для Беньямина неразрывно связана с забвением. Если для Пруста важно «вспомнить все», то в «Берлинском детстве» «исполнение прошлого» представляет собой двуединый процесс воскрешения и отказа от прошлого. «…Память – это ткацкий челнок. А забвение – основа... Каждое утро, просыпаясь, мы располагаем лишь несколькими, в большинстве случаев слабыми и несвязанными между собой обрывками того ковра прожитого бытия, которое было выткано в нас в ходе забывания»5. Однако проведенное выше сравнение «Берлинского детства» с идеями Пруста не позволяет объяснить такую принципиально важную особенность текста, как минимальное присутствие автора. Объектами воспоминаний становятся в основном достопримечательности Берлина и картины его повседневной жизни, а не сам рассказчик. Осознанный характер и важность этой оптики для Беньямина подчеркивает тот факт, что именно личностноокрашенные воспоминания «Берлинской хроники» не вошли в «Берлинское детство». По мнению Ф.Джеймисона, специфика текстов Беньямина связана с «несомненно социально обоснованной концепцией единства опыта, денонсирующей разделение 347
психики и эмпирии в эпоху модерна»6. В этом контексте воскрешение в памяти становится средством борьбы человека с социальным отчуждением. «Я стремился ограничить его эффект [одиночества] через понимание необратимости – не случайной биографической, но необходимо социальной необратимости [курсив наш – И.К., Ф.Н.] прошлого»7. Подчеркнем, что «социальное» у Беньямина связано не только со временем («необратимость»), но и с пространством, – прежде всего, с социальным ландшафтом города. Как в метафоре или шараде нельзя определить «время» через то же самое слово и его производные, так и в воспоминаниях Беньямина образы формируются, прежде всего, через пространственные фигуры. «Берлин – само божество города – …означает такое присутствие здесь, что ничто преходящее/временное не может иметь своих оснований вне его. Сохраняемые им пространство и время исполняют себя и находят друг друга. И то, и другое лежит у его ног»8. Таким образом, работа В.Беньямина с памятью и его понимание истории стали не только рецепцией Бергсона, Пруста, Зиммеля или кого-то еще, но глубоко оригинальной пространственно-временной концепцией, не сводимой к ее марксистским, кантианским или иудаистским источникам. Примечания 1
Szondi P. Hope in the Past: on Walter Benjamin // Critical Inquiry. 1978. Vol. 4. № 3. P. 499. 2 Мессианские коннотации понимания времени у Беньямина в контексте полемики по этому поводу между Г.Шолемом, Дж.Агамбеном, А.Рабинбахом, Р.Гиббсом и Г.Кейждиллом представляют собой тему самостоятельного исследования. 3 Benjamin W. Berlin Childhood around 1900. L., 2006. P 38. 4 Беньямин В. Берлинская хроника // Павлов Е. Шок памяти. М., 2005. С. 183. 5 Беньямин В. К портрету Пруста // Беньямин В. Маски времени. СПб., 2004. С. 244–245. 6 Jameson F. The Theoretical Hesitation: Benjamin's Sociological Predecessor // Critical Inquiry. 1999. Vol. 25. No. 2. P. 269. В этом смысле концептуальное влияние на построения Беньямина, по мнению Джеймисона, оказал Г.Зиммель (в частности его работа «Метрополис и ментальная жизнь» 1903 г.). 7 Benjamin W. Berlin Childhood around 1900. P. 37. 8 Ibid. P. 42.
348
О.С.Колганов (Московский государственный педагогический университет) Интерпретации истории Реконкисты в испанской историографии середины XX века На протяжении всего XX века роль и значение Реконкисты для испанской истории подвергались постоянному переосмыслению. Первые попытки предложить новые интерпретации этого периода связаны с «кризисом 1898 года», когда Испания потеряла свои последние колонии. Но наиболее фундаментальные концепции понимания Реконкисты были выдвинуты главным образом в середине двадцатого столетия. Гражданская война и установление франкистской диктатуры привели к массовой эмиграции видных деятелей исторической науки. Это, с одной стороны, привело к упадку национальной историографии, а с другой – способствовало установлению тесных связей между испанскими историками в изгнании и европейскими и американскими исследователями. Все эти факторы привели к формированию новых взглядов на испанскую историю. Среди предложенных интерпретаций наиболее яркими и дискуссионными стали концепции Клаудио Санчеса-Альборноса и Америко Кастро. Историк и филолог Америко Кастро покинул Испанию в 1937 году, оставив преподавание в Мадридском университете. Он продолжил свою научно-педагогическую деятельность в США в качестве профессора Принстонского университета. Кастро основывал свои теоретические построения на предположении о том, что история Испании пронизана религиозностью, которая не ограничивалась католичеством. Речь шла о сосуществовании на протяжении долгого времени трех религий – христианства, ислама и иудаизма. В своей работе «Историческая реальность Испании» (1948)1 Кастро утверждал, что итогом этого сосуществования стало органическое взаимовлияние трех сообществ. Наиболее сильным это взаимовлияние было между христианством и исламом. Само понятие Реконкисты, по Кастро, есть плод влияния идеи «джихада», священной войны в исламе2. Формирование испанской нации Кастро связывал не с зарожде349
нием вестготской государственности, а с началом мусульманского вторжения на Пиренейский полуостров и последующего за ним христианского Отвоевания. Создание испанской идентичности завершилось, таким образом, с окончанием Реконкисты в 1492 году. Кастро особо подчеркивал, что наиболее важным и принципиальным фактором исторического развития полуострова было не вооруженное противостояние, а мирное сосуществование трёх религий3. Почти сразу после выхода «Исторической реальности Испании» с резкой критикой высказанных в ней идей выступил другой испанский историк Клаудио Санчес-Альборнос, эмигрировавший к тому времени в Аргентину. В своем двухтомном труде «Испания, историческая загадка» (1956)4 Альборнос упрекал Кастро в том, что тот преувеличивает влияние ислама и иудаизма на испанскую цивилизацию, недооценивая влияние европейских народов. Альборнос подчеркивал, что фундаментальным фактором формирования испанской идентичности стала Реконкиста, которая привила испанцам жажду трофеев и презрение к оседлой жизни. Альборнос считал также некорректным пренебрежение вестготским периодом в истории Пиренейского полуострова: вестготы заложили в Иберии крепкую правовую традицию, восходящую к римскому праву; они учредили институты народного представительства; в деяниях вестготов можно увидеть такие традиционно соотносимые с испанской идентичностью черты характера, как мужество, гордость и сила воли5 . Альборнос настаивал на том, что единственным примером мирного сосуществования мусульман и христиан были довольно редкие союзы между испанскими и арабскими правителями. Состояние враждебности было перманентным. Влияние мусульманской культуры, если и имело место, то носило неравномерный и поверхностный характер. Тезис о родственности идеи Реконкисты и исламской «священной войны» Альборнос парировал утверждением о том, что христиане, в отличие от мусульман, не считали смерть в бою с иноверцами высшим предназначением. Сама Реконкиста, по мнению Санчеса-Альборноса, – ключ к истории Испании6. «Повторное заселение обширных испанских земель» сыграло неизмеримо большую роль в генезисе испанской цивилизации, чем спорадические мирные контакты между хри350
стианами и мусульманами7. Реконкиста оказала колоссальное влияние на социальную структуру христианских королевств. Война и повторное заселение были социальными лифтами, которые вели к успеху и благополучию, что свидетельствовало об открытости сословий и, следовательно, о слабости феодального строя. Таким образом, в середине XX века были сформулированы две противостоящие друг другу интерпретации Реконкисты и испанской истории в целом. Отметим, что они испытали серьезное влияние идей, выдвинутых после «кризиса 1898 года». Так, например, Санчес-Альборнос вслед за Р.Альтамирой-и-Кревеа8 обратился к вопросу о важности связей с Европой и развил точку зрения Х.Ортеги-и-Гассета9, согласно которой Реконкиста препятствовала формированию институтов феодализма. В воззрениях же Америко Кастро ярко выделяется гуманистическая составляющая: идея мирного сосуществования как реакция на мировые войны и гражданскую войну в Испании. Идеи, выдвинутые Калудио Санчесом-Альборносом и Америко Кастро, оказали серьёзное влияние на развитие испанской историографии в последующие десятилетия. Примечания 1
Castro, Américo. La realidad histórica de España: Juicios y comentarios. México, Editorial Porrúa, 1971. 2 Ibid. P. 20. 3 Ibid. P. 18. 4 Sánchez-Albornoz, Claudio. Spain, a Historical Enigma. V. 1–2. Fundación Universitaria Española, 1975. 5 Ibid. P. 120. 6 Sánchez-Albornoz, Claudio. Spain, a Historical Enigma. V. 1. Fundación Universitaria Española, 1975. P. 13. 7 Ibid. P. 29. 8 Altamira, Rafael. Historia de España y de la civilización española.Herederos de JuanGili, 1911. P. 7. 9 Ортега-и-Гассет X. Бесхребетная Испания // Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. М., 2003. С. 288.
351
А.А.Линченко (Липецкий государственный технический университет) Целостность исторического сознания в исторической науке и философии Проблема единства знания как наиболее перспективного пути для достижения максимального понимания и осмысления окружающего мира, по видимому, будет являться одной из важнейших в нынешнем столетии. Это в полной мере относится как к миру физическому, так и к социальным явлениям. Важнейшим критерием подобного единства – как в аспекте cущности и структуры знания, так и рамках моделей совмещения различных исследовательских стратегий является понятие целостности. Идея коэколюции Н.Н.Моисеева, трансформация системного подхода в синергетику как раз и являются, в определенном смысле, общенаучными и философскими попытками формирования представлений о целостности в нынешнюю эпоху. Не исключением явилась и историческая наука. Идея целостности является лейтмотивом проекта теоретической истории Н.С.Розова как синтеза философии истории, макросоциологии и исторической науки с целью максимального охвата социального пространства истории1. Об определенной целостностной установке позволяют говорить попытки теоретического синтеза макро и микроистории у Л.П.Репиной2, Б.Г.Могильницкого3 и А.В.Лубского4. Очевидно, что указанные варианты синтеза возможны не столько в рамках категорий исторической науки, сколько в более широких рамках понятия исторического сознания, актуализировавшегося в последние десятилетия в западных и отечественных исследованиях. Самостоятельным вопросом при этом является проблема целостности исторического сознания. Возникает вопрос о теоретических возможностях и аспектах ее исследования в философском и историческом знании. Т.е. насколько проблематика целостности исторического сознания может быть решена в пределах исторической науки только? Для того, что бы верно понимать различия исследовательского поиска философии и исторической науки по данному вопросу 352
необходимо составить себе представление о соотношении понятий «системность» и «целостность». По мысли Ю.Н.Солонина отличительными качествами системности являются механистичность, упорядоченность независимых элементов, соединяемых по функциональному принципу. Это ведет к представлению о «системном характере предмета знания как его объективном свойстве, в то время как система – это привнесенный аспект понимания или объяснения, а следовательно антропоморфный элемент познавательной установки на реальность»5. Это в определенной степени «дробит» объект, частям которого соответствуют специфические области знания, находящиеся по сути в формальной связи друг с другом. Однако, по его мнению «реальность не системна а целостна. Системный подход не тождественен взгляду на мир как на целостность. Целое – это то, что не содержит механизмов сочленения своих частей или элементов, где нет «швов» от их соединений»6. Именно идея системности, на наш взгляд, является методологической основой исторической науки в понимании целостности исторического сознания. И это вполне понятно – ведь наука, чтобы оставаться таковой должна быть предельно упорядоченной и в некотором смысле замкнутой. Речь идет о целостности исторического сознания как системе фактов, об исторической истине как мере упорядоченности фактов и соответствующих оценок исследователей (поле действия эмпирической исторической науки и теории и методологии исторического знания). Безусловно, все это является фундаментом, на котором основывается целостность исторического сознания, но – исчерпывается ли она этим? В этой связи именно философия, всегда выходящая за пределы упорядоченного и систематизированного знания оказывается необходимой. Проблема исторического сознания – это и проблема самопонимания исторической науки. Однако, возможно ли это только на научной же почве, т.е. только в одной из сфер человеческой деятельности? Исследование целостности исторического сознания в рамках философии может развиваться по нескольким аспектам. Первый из них – онтологический – анализирующий сущность и структуру целостности исторического сознания (проблема больших и малых уровней длительности исторического сознания, деятельности как фундаментальной основы его существования, характере целост353
ности, типах и состояниях целостности). Второй гносеологический – рассматривающий способ достижения целостности исторического сознания (проблема взаимодействия когнитивного, нравственного и эстетического как условий формирования целостности исторического сознания, проблема исторической справедливости). Другие аспекты – антропологический – исследующий сущность человека, способного осуществить данный синтез (понятие духовности, свободы и ответственности) и праксиологический (социальная значимость целостности исторического сознания, ее роль для других сфер общественной жизни). Примечания 1
Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены. М.: Логос, 2002. 657 с. 2 Репина Л.П. Комбинационные возможности микро- и макроанализа: историографическая практика // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. М.: Эдиториал-УРСС, 2001. Вып. 7. 392 с. 3 Могильницкий Б.Г. История на переломе. Некоторые тенденции развития современной исторической мысли // Междисциплинарный синтез и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / Под ред. Л.П.Репиной, Б.Г.Могильницкого, И.Ю.Николаевой. М.: ИВИ РАН, 2004. 4 Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования / Отв. ред. Ю.Г.Волков М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2004. 338 с. 5 Солонин Ю.Н. Проблема единства знания между системностью и целостностью // Вече. №6. 1996. С. 12. 6 Там же. С. 14.
Н.В.Макарьева (Омский государственный педагогический университет) Образ Петра I в российском массовом сознании как «место памяти» В современной исторической науке, как зарубежной, так и российской всё более популярны становятся исследования, посвящённые не просто ментальности, но отдельным сторонам и составляющим этого явления. Так в фокусе исследовательских работ оказываются многочисленные образы массового сознания и механизмы их структурирования и трансформации. Часть этих 354
образов французский историк Пьер Нора с группой своих коллег определил как «места памяти» (lieux de memoire)1. Индустриальное общество не просто быстро развивается, меняя облик мира и самого себя, но и принципиально по иному представляет и то, и другое. Традиционное общество, живя в памяти, не отрывается от своего прошлого, а фактически находится внутри него, постоянно актуализируя единственно важные события цикла миротворения. Ему не нужна история, как осмысление прошлого. Но в современном мире человек отчуждён и дистанцирован от прошлого, чтобы оно не исчезло, о нём надо постоянно напоминать. Это важно, в том числе и для сохранения общностей, чья идентичность формируется только через объединяющее их прошлое. В результате этого и появляются «места памяти» – отдельные образы прошлого, играющие роль общезначимых маяков. Представляется, что и сами эти образы, не смотря на то, что формируются в современном индустриальном обществе, носят традиционный характер. Их творит мифологическое сознание со всеми вытекающими из этого последствиями. Они и не связаны с аналитической историей, с реальным историческим прошлым, с историческим контекстом, и существуют в мифологическом времени. Они ничего не говорят нам о реальном историческом персонаже или событии, зато много сообщают о том сообществе, которое создало данный конструкт. Одним из таких «мест памяти» российского общественного сознания является фигура первого российского императора Петра I. В социологических опросах неоднократно отмечалось, что среди исторических персонажей, которые сохраняются в памяти «неисториков» эта личность занимает первое место, Петра всегда называют одним из первых. Подтвердил это и проводившийся в прошлом 2008 году опрос и голосование – имя Россия2. Но интересен не столько этот факт сам по себе, сколько тот образ, который стоит за именем Петра I. Прежде всего следует сказать о том, что мало найдётся респондентов, способных назвать эпоху, век правления Петра, то есть поместить его во внятный исторический контекст, рассмотреть не как отдельный персонаж, а как явление эпохи, ею обусловленное и ей отвечающее. Взятый же сам по себе и оторванный от своего исторического окружения Пётр может превращать355
ся во что угодно. Восхваляемый и едва ли не обожествлявшийся ещё при жизни, Петр оставил после себя миф о своей миссии творца, бога-демиурга, сотворившего мир из хаоса. Уже в представлениях его современников эти претензии специфично сочетались с его титулом: он отказался именоваться как свои предшественники по имени и отчеству и стал просто Петром Первым3. То есть подчеркнул отсутствие предшественников, свою изначальность. Возможно эта магия чисел в какой-то мере подействовала и на сознание российского общества более поздних эпох. Он так и остался в памяти богом и героем времени первотворения. А если так, то его вневременной характер оказывается вполне закономерным, поскольку он в соответствии с космологическими темпоральными представлениями существует всегда. Он реален в прошлом, а значит и в копирующих прошлое циклах настоящего и будущего. (Можно сравнить, кстати, с другим «местом памяти» – образом «вечноживого» Ленина). Интересно, что даже представления о том, что русская история началась до Петра, не спасают от идеи о его «изначальности». Он всё равно мистическим образом будет стоять у истоков российской государственности. Второй интересный момент в массовой памяти о Петре состоит в том, что о нём помнят и за что помнят. Образ это безусловно положительный, если память о другом царе – Иване Грозном несколько затемняется смутным воспоминанием о массовых казнях, то Пётр в массовом сознании не связывается с террористической политикой. Его гнев рассматривается как вполне оправданный и потому справедливый, не заслуживающий порицания. За что же помнят этого монарха? За политику европеизации России? За реформу государственного аппарата и армии? За развитие мануфактурной промышленности? Вряд ли человек, не представляющий о каком периоде истории идёт речь, способен разбираться в таких тонкостях. Представляется, что главной причиной, которая сохранила фигуру Петра I в общественной памяти, была ярко выраженная имперская направленность его политики. Именно этот дух империи, который понятен в России всем и каждому и стал основой создания данного «места памяти» как устойчивого конструкта, объединяющего наше общество. Даже знаменитое «окно в Европу» воспринимается не как выход за пределы своего узкого мирка, а как экспансионистское устремле356
ние на новые территории. Военные победы и мощь армии, флот на Балтике и попытка прорваться к Чёрному морю слились воедино и дали общее ощущение становления огромной империи, творения российского мира таким, каким хотят его видеть многие в современной России. Не смотря на крах Российской империи и СССР, в нашем обществе так и не сложился иммунитет к болезни, именуемой империя. Примечания 1
Пьер Нора Проблематика «мест памяти» // Франция/память. П.Нора, М.Озуф и др. СПб., 1999. С. 17–50. код доступа http: // ecdejavu.ru/publication.html. 2 Код доступа http://www.nameofrussia.ru. 3 Успенский Б. Historia sub specie semioticae // Этюды по русской истории. М., 2002. С. 77–89.
В.Я.Мауль (Нижневартовский филиал Тюменского государственного нефтегазового университета) О некоторых вопросах советской историографии социального протеста В советской исторической науке, опиравшейся на познавательные процедуры марксистской методологии истории, большое внимание всегда уделялось изучению проблемы феодализма на Руси. Многие годы вокруг этого вопроса велись жаркие споры. Характер дискуссий о «русском феодализме» иной раз даже выходил за пределы научной корректности1. Не осталась в стороне от магистральных течений и историография социального протеста. В русле принятых тогда оценок общественного строя средневековой Руси достаточно прочно утвердилось мнение об антифеодальном характере выступлений народных масс в XVII–XVIII веках. Этот мотив прослеживался в работах многих историков, например, у А.А.Преображенского, который отмечал, что при всей специфики протестных движений, их объединяет «антикрепостническая, антифеодальная сущность»2. По мнению данных ученых, «классовая борьба» трудящихся в ходе так называемых «крестьянских войн» непосредственно вела 357
к расшатыванию феодально-крепостнических порядков. Так исследовательница Е.А.Швецова, анализируя Разинское движение, передает эту мысль следующим образом: «Являясь одним из этапов антифеодальной борьбы, восстание расшатывало устои феодализма и приближало его падение»3. В отношении такой широко распространенной позиции существует только одно возражение. Она, хотя и выглядит логичной в рамках марксистской эпистемы, не находит доказательного подтверждения историческими источниками. Домысливать же самому историческую реальность прошлого историкам не дозволено. Поэтому еще в середине 1960-х гг. прозвучало серьезное критическое выступление историка А.Л.Шапиро, который призвал отбросить тезис о «расшатывании». Но в то время доводы ученого не получили поддержки у широкой научной общественности4. Существовало в советской историографии и другое понимание природы антифеодальности социального протеста. Известные востоковеды Г.Ф.Ким и К.З.Ашрафян на китайском материале отмечали, что «антифеодальность восстаний не менялась от того, что крестьяне и городской плебс виновниками своих бед считали не существовавшие производственные отношения и само государство, категории, естественно, не доступные их пониманию, а «дурных» чиновников и феодальных господ». В результате ученые предложили отбросить тезис о «расшатывании». По их мнению, восстания не преследовали такой цели, поэтому они «потенциально не вели к формационному сдвигу»5. Также полагал и историк В.Г.Хорос. С его точки зрения, народные движения не выходили за рамки феодализма, а, значит, перемены надо искать в строе старой формации. Историк Н.И.Павленко в начале 1990-х годов решительно выступил против самого тезиса об антифеодальности народных движений XVII–XVIII вв. Расшатать феодальную крепостническую систему, на взгляд ученого, под силу только буржуазной революции. Но даже наиболее крупные восстания той эпохи к ним отнести нельзя. Участники борьбы, в силу многих причин своего бытия, не могли изобрести новых социально-экономических отношений и политического строя. Следовательно, можно вести речь о стремлении восставших сменить не систему, а лишь ее отдельных представителей6.
358
Историк В.М.Соловьев в целом оказался солидарен с основным постулатом Н.И.Павленко. Он высказал суждение, что коль скоро «крестьянские войны происходили в рамках феодального уклада и не приводили к его разрушению, значит, более правильно по сути определять их, как антикрепостнические, а не антифеодальные движения». В.М.Соловьев критикует «некоторых авторов», придерживающихся «противоположной точки зрения» и по-прежнему видящих «в Разинском, Булавинском и Пугачевском восстаниях антифеодальную борьбу»7. Однако по условиям времени эти споры так и не были доведены до интеллектуального консенсуса, сменившись в период распада Советского Союза принципиальным отказом от марксистского прочтения прошлого. Сама тематика социального протеста уверенно обосновалась на историографических задворках. Ситуация незавершенности научных поисков сохраняется и по сей день. Еще одна точка зрения на характер массовых протестных выступлений была предложена известным публицистом М.М.Сокольским. Он считал возможным рассматривать движения XVII–XVIII веков, как национально-освободительную борьбу народов российских окраин против сил всепоглощающей централизации. Такой взгляд нашел отклик и в западной немарксистской исторической науке. В частности, его поддерживали немецкий исследователь Г.-Г.Нольте, французские историки П.Паскаль, Р.Порталь и др.8 В современной отечественной историографии, отказавшейся от концепции классовой борьбы как движущей силы исторического развития, вопрос о феодализме и, соответственно, об антифеодальном характере движений протеста утратил свою актуальность. Новые познавательные ракурсы сместили сами приоритеты научных интересов историков. Сегодня исследовательские стратегии акцентируют иные социологические измерения. В их свете XVII–XVIII века рассматриваются как период, когда средневековая Россия оказалась на изломе традиционного общества, особенностью стратификации которого была незавершенность процесса формирования сословий, отсутствие юридического закрепления их статуса. Работами многих гуманитариев выявлены важнейшие особенности средневекового простолюдина, который выступал как личность соборная, носитель определенной социальной функции. Он пожизненно был закреплен в какой-либо структурированной 359
общности типа крестьянской общины, ремесленного цеха, монашеского братства, рыцарских орденов. Изменить свою социальную роль, и даже поменять в законном порядке место жительства было практически невозможно. В традиционном обществе человек добровольно жертвовал своей свободой, предполагая взамен заботу и покровительство со стороны верховной власти. Это свойство хорошо раскрыто в лотмановской модели «вручения себя»: «Возникавшее в этих условиях понятие «государевой службы», – писал ученый, – подразумевало отсутствие условий между сторонами: с одной – подразумевалась безусловная и полная отдача себя, а с другой – милость»9. Взаимоотношения в российском обществе покоились на патриархальной основе. И в этой системе человек чувствовал себя привычно, а потому уютно и комфортно. Но на протяжение XVII–XVIII столетий происходила постепенная системная трансформация. Начинал рушиться привычный мир, возникала едва ли осознаваемая тревога, росли коллективные страхи. В такой эмоционально нагруженной ситуации и рождался социальный протест, когда бунты оказывались своеобразным психотерапевтическим средством. Они становились ответом насильственному навязыванию культурных инноваций. Выступая против них, бунтари пытались реставрировать старину, которая идеализировалась и мыслилась как норма, представлялась своего рода «золотым веком». Причем форма сигнала о неполадках в общественной системе – «бессмысленный» и «беспощадный» бунт – позволяла ему быстро дойти до правящих кругов, давая им возможность сделать соответствующие выводы. Примечания 1
См., напр.: Горемыкина В.И. О генезисе феодализма в Древней Руси // Вопр. ист. 1987. №2. С. 78–100; Горский А.А. Феодализация на Руси: основное содержание процесса // Вопр. ист. 1986. №8. С. 74–88; Джаксон Т.Н., Плимак Е.Г. Некоторые спорные проблемы генезиса русского феодализма // Ист. СССР. 1988. №6. С.35–57; Пьянков А.П. Некоторые аспекты возникновения феодализма на Руси // Вопр. ист. 1987. №7; Свердлов М.Б. Современные проблемы изучения генезиса феодализма в Древней Руси // Вопр. ист. 1985. №11. С. 69–94. 2 Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в годы крестьянской войны под предводительством С.Т.Разина // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967. С. 280–293. См. также: Крестьянские войны в России
360
XVII–XVIII веков: проблемы, поиски, решения. М., 1974; Смирнов И.И., Маньков А.Г., Подъяпольская Е.П., Мавродин В.В. Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв. М.; Л., 1966. 3 Швецова Е.А. Предисловие // Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сб. док-тов. М., 1954. Т. 1. С. 3–22. 4 Шапиро А.Л. Об исторической роли крестьянских войн XVII–XVIII вв. в России // Ист. СССР. 1965. №5. С. 61–80. 5 Ким Г.Ф., Ашрафян К.З. Некоторые дискуссионные вопросы истории общественных движений и их идеологии на традиционном Востоке // Общественные движения и их идеология в добуржуазных обществах Азии. М., 1988. С. 3– 14. 6 Павленко Н.И. Историческая наука в прошлом и настоящем (Некоторые размышления вслух) // Ист. СССР. 1991. №4. С. 81–99. 7 Соловьев В.М. Актуальные вопросы изучения народных движений (Полемические заметки о крестьянских войнах в России) // Ист. СССР. 1991. №3. С. 130–145. 8 Сокольский М.М. Неверная память. Герои и антигерои России. М., 1990; Нольте Г.-Г. Русские «крестьянские войны» как восстания окраин // Вопр. ист. 1994. № 11. С. 31–38; Паскаль П. Башкиры и Пугачевский бунт // Ватандаш. 2006. №2; Порталь Р. Пугачевский бунт: проигранная революция // Порталь Р. Исследования по истории, историографии и источниковедению регионов России. Уфа, 2005. С. 188–210. 9 Лотман Ю.М. «Договор» и «вручение себя» как архетипические модели культуры // Уч. зап. Тартус. гос. ун-та. Проблемы материальной типологии и исторической преемственности. Тарту, 1981. Вып. 513. С. 3–16.
В.Ф.Мезенцев (Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия) Х.У.Гумбрехт и современные формы исторической репрезентации На рубеже XX и XXI веков уже ставший традиционным вопрос о форме восприятия и представления прошлого приобрел новые тона и краски. В какой-то степени под воздействием постмодернистского варианта историописания с его подчеркнутым и принципиальным релятивизмом, и в значительной степени в силу логики развития самого исторического знания профессиональные историки и все интересующиеся исторической эпистемологией обратились к проблеме границ исторической науки, ее соотношению с иными формами представления прошлого1.
361
Книги и статьи американского историка и культуролога немецкого происхождения, профессора Стэнфордского университета Ханса Ульриха Гумбрехта (р.1948) дают хорошую возможность для анализа некоторых современных тенденций гуманитарного знания в целом и историографии в частности2. Среди вопросов, которые, так или иначе, затронуты Х.У.Гумбрехтом, наиболее значимыми являются проблемы статуса исторического знания, соотношении современности и прошлого, соотношении объективности и субъективности в познавательной деятельности историка. Наиболее последовательно и четко эти проблемы были поставлены и решены стэнфордским профессором в его книге «В 1926 году: На острие времени», опубликованной в 1997 г. Структура этого сочинения подчинена достижению двух разных целей, которые видит перед собой автор. С одной стороны книга адресована простому читателю, который хочет окунуться в прошлое, пережить его образно и чувственно. Как пишет сам автор, читатель должен «почувствовать себя в «1926 году»3. С другой стороны, в книге содержатся и иные содержательные пласты, цель которых – анализ рассматриваемых исторических явлений, а не только их эффектное представление. Историческая наука внутренне противоречива. Противоречивость эта заключается в противоречии предмета исторического репрезентации. С одной стороны предполагается «существование «сети» или «поля» реальностей (не только дискурсивных), которые серьезно влияли на поведение и взаимодействие людей». Но с другой стороны, отсутствует «какая-либо доминирующая форма представления и отображения истории»4. Это противоречие заключается в самом характере исторического знания. История как гуманитарное знание рассматривается Х.У.Гумбрехтом как принципиально отличающееся от научного (сциентистского) знания. Он остро ставит вопрос о критериях т.н. «научности» исторического знания, отмечая, что сами эти критерии носят относительный характер и определяются культурными моделями конкретного социума5. Он подвергает беспощадной критике наивность попыток представителей гуманитарных наук приблизиться к сциентистскому статусу объективного знания посредством обращения к принципу междисциплинарности. По его мнению, междисциплинарность при всей ее важности и продук362
тивности не меняет сущности того знания, которое формируется в гуманитарной сфере. Принципиальное отличие гуманитарного знания в том, что оно имеет дело с человеком, и при этом с человеком и как субъектом, и как объектом рассмотрения. Субъективность исторического знания означает его уникальный и неповторимый характер. Вывод о возможности извлечь уроки из истории, по мнению, автора давно утраченная иллюзия. Главный вопрос – это вопрос об отношении к прошлому – «что такое для нас “прошлое” (вопрос о прошлом как о “сыром материале”)»6. Отношение к прошлому глубоко индивидуально. Это не означает, что прошлое существует только в сознании, напротив, прошлое носит вполне объективный характер. Отсюда и вытекает предназначение историка и исторической науки. Историк может и должен имеющимися в его распоряжении средствами воссоздать это объективно существующее прошлое. Это необходимо для того, чтобы обычный человек мог почувствовать себя в прошлом. Субъективный характер исторического знания не означает иллюзорности его объекта. Х.У.Гумбрехт четко определяет разницу между художественным произведением и историческим сочинением. Если исторический роман – это выдуманное произведение, то содержание его книги «В 1926 году» «полностью основано на справочном материале». Более того, с точки зрения американского исследователя, именно такая, как он ее называет, «онтологическая» предпосылка и создает эффект воссоздания прошлого, рассчитанный на то, чтобы «вызвать в воображении некоторые миры 1926 года, воссоздать их заново»7. Исследование «В 1926 году» отличается от традиционных форм исторического нарратива, что для автора является, как представляется, принципиальным. При этом необходимость игнорировать некоторые принципы, которые существуют в большинстве исторических работ возникает из общего замысла и задач исследования. Так, Х.У.Гумбрехт, не отрицая существования причинно-следственных связей между историческими событиями, целенаправленно исключает их из рассмотрения при обращении к конкретному «миру 1926 года». То же относится к проблеме исторической значимости событий прошлого. Важность того или иного события и, следовательно, его рассмотрение определяется не их воздействием на ход событий, что для автора не представляет ни363
какого интереса, а простым, но трудно определяемым принципом: насколько изменится «описание и симуляция миров и мировоззрений прошлого», если не включать в описание то или иное событие или явление8. Исследователь не отрицает существования определенной структуры прошлого. Однако эта структура не является онтологически отчужденной от современности, современного читателя и самого историка. В целом творчество Х.У.Гумбрехта демонстрирует отличительные моменты современного этапа развития западной историографии, которая, отказавшись от претензий на формулирование неоспоримых истин о прошлом, тем не менее, опирается на мощный фундамент тщательно разработанных методов, инструментов и конструкций всех предшествующих стадий развития гуманитарного знания. Примечания 1
См. например: Феномен прошлого / Под ред. А.В.Полетаева, И.М.Савельевой. М.: ИД ВШЭ, 2005. 2 Making Sense in Life and Literature (University of Minnesota Press, 1989); Eine Geschichte der spanischen Literatur (Suhrkamp, 1990); In 1926: Living at the Edge of Time (Harvard University Press, 1997) (рус. пер.: В 1926 году: На острие времени. М.: Новое литературное обозрение, 2005); The Powers of Philology (University of Illinois Press, 2003); The Production of Presence: What Meaning Cannot Convey (Stanford University Press, 2004) (рус. пер. Производство присутствия: Чего не может передать значение. М. Новое литературное обозрение, 2006); In Praise of Athletic Beauty (Harvard University Press, 2006) 3 Ханс Ульрих Гумбрехт. В 1926 году: На острие времени. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 7. 4 Там же. С. 10. 5 Ханс Ульрих Гумбрехт. Должны ли гуманитарные науки быть научными? // Неприкосновенный запас. 2004. № 3(35). (http://magazines.russ.ru/nz/2004/35/) 6 Ханс Ульрих Гумбрехт. В 1926 году: На острие времени. С. 8–9. 7 Там же. С. 9–10. 8 Там же. С. 488.
364
Т.П.Молякова (Вологодский государственный педагогический университет) Неофеминизм в современной истории: дискуссионные проблемы В последние десятилетия прошлого века в исторических дискурсах настолько частым стало обращение к различным аспектам феминизма, что без учета сложившейся ситуации исследование современной истории уже представляется не возможным. Сама проблема естественно не является абсолютно новой. С конца XIX века разные ученые задавались вопросом, как человек приходит к осознанию своей половой принадлежности, какова природа половых различий. Основной вклад в эти области сделаны З.Фрейдом, М.Мид, Х.Эллисом. В 20-е годы прошлого века началось развитие биохимической и физиологической эндокринологии; из сравнительной психологии выделилась психобиология половых различий. В современной науке выделяют три главных типа теоретического фундаментализма в исследованиях пола: биологический (З.Фрейд), структурный (Т.Парсонс и М.Мид) и символический (М.Фуко, Ж.Лакан)1. Заметными работами по раскрытию проблематики понятий мужественности и женственности стали: «Запасные связи» М.Гарбер, «Мое ли это имя?» Д.Райли. Знаменитая работа Симоны де Бовуар «Второй пол» (1949) стала точкой отсчета истории феминистского применения понятия «гендер». Новый феминизм (неофеминизм), о котором идет речь сегодня, в отличие от старого, усматривавшего причину межполовых различий в правовом неравенстве, увидел в проблеме «мужчинаженщина» более глубинные причины. Предпосылкой для этого послужили две фундаментальные по своему значению и прямо противоположные по взгляду на «женский вопрос» работы – З.Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905) и М.Мид «Пол и темперамент» (1935). Первый, утверждая, что «анатомия – это судьба», в ней видел зерно проблемы «мужчина-женщина». Вторая на примере жизни трех племен Новой Гвинеи утверждала, что изначальную половую само365
идентификацию личности определяет социум, в котором проистекает ее становление. Вследствие развития каждой из предложенных двух формул полового неравенства, во второй половине XX века дискуссии о половой идентичности оформились в спор между биологическим детерминизмом и социальным конструктивизмом, который окончательно не разрешен до сих пор. Хотя большинством историков прерогатива отдается последнему, и зиждущиеся на нем гендерные исследования все уверенней заявляют, что гендер (подругому, социальный пол) и есть то самое зерно, в котором видят как саму проблему полового неравенства, так и выход из нее. Теория биологического детерминизма хоть и достаточно слаба, по сравнению с напором теории социального конструктивизма, все-таки несколько подрывает ее авторитет в спорах касаемо роли женщины в общественно-социальной сфере и сфере «большой политики». Так, говоря о несомненном прогрессе в области брачносемейных отношений, где женщина стала более свобода вследствие законодательно оправданных «сексуальных послаблений»2, историки указывают и на негативные моменты – снижение статуса женщины как матери, стремительный процесс деинституциализации семьи, повышение стрессовых факторов в жизни детей, при этом не упоминая в данных упущениях роль мужчины. Что указывает на следующую проблему неофеминизма: изменение роли женщины в обществе не сопутствует изменение роли в обществе мужчины (здесь мы не берем в расчет неизбежные моменты адаптации в изменяющемся обществе)3. Еще один вопрос, ответ на который неоднозначен – политика «позитивной дискриминации» с ее инструментом – гендерными квотами, т.е. гарантированными местами для женщин в органах выборной и исполнительной власти. Несмотря на то, что уже полмира приняло метод гендерного квотирования, тем не менее, на Западе нередко слышится негативная оценка в адрес гендерных квот. Есть мнение, что такой подход унизителен по отношению к женщинам, мол, они должны быть в составе правлений не по квоте, а по профессиональным заслугам. Однако, несмотря на все «против», гендерные квоты не просто не отменяют, а все более укрепляют свое положение в социально-политическое сфере. И происходит это, возможно, потому, что «…правда заключается 366
в том, что процедура политического отбора не является чистой демократией… Неправильно говорить, что существующие механизмы священны и что любая перемена будет каким-то образом не демократична»4. Несколько слов стоит сказать и о месте женщины в сфере «большой политики». Дискуссии по этому вопросу до сих пор не дали окончательного ответа, место ил вообще женщине в «большой политике» и если да, то какого это место? По тому, что видим мы сегодня сами женщины ощущают себя в указанной области не иначе как «игроками на чужом поле». Откуда определения в их адрес: «железная леди», «холодный политик» и т. п . Впрочем, и сами они не редко употребляют выражения, свойственные политикам-мужчинам: например, фраза, оброненная нынешным канцлером ФРГ Ангелой Меркель: «Мне кажется, в решающий момент я поступаю мужественно»5. Эти лишь малая часть неразрешенных вопросов, но крайне важных для гендерной истории, которая несомненно является ее неотъемлемой частью. Примечания 1
Брандт Г.А. Природа женщины как проблема (концепции феминизма) // Общественные науки и современность. 1998. № 2. С. 167–180. 2 См.: Марвик А. Всплеск исследований о 1960-х годах – открытие нового «Ренессанса»? // Clio Moderna / Под ред. И.И.Шарифжанова. Казань, 2005. Вып. 5. С. 115–127. 3 Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М., 2004. С. 628–634. 4 Степанова Н.М. «Опыт использования гендерных квот в странах Западной Европы» // Общественные науки и современность. 1994. № 4. С. 187–188. 5 Ланггут Г. Штрихи в портрету Ангелы Меркель, первой женщины – федерального канцлера в истории Германии // Internationale Politik. 2006. № 5. С. 7.
367
Л.В.Морозов (Мордовский гуманитарный институт, г.Саранск) К вопросу об историографии развития кустарной промышленности в России во второй половине XIX – начале XX века В отношении кустарной промышленности, как экономического явления крестьянской жизни, в обществе и науке исторически сложились два диаметрально противоположных взгляда: с одной стороны крайнее увлечение кустарными промыслами, с другой стороны не менее крайнее недоверие к ним. Выразители первого взгляда пишут о способностях и умении кустаря, считая его очень предприимчивым и восприимчивым, самостоятельно, хорошо и дешево производящим все нужное как для своего хозяйства, так и для потребителя. Сторонники противоположной точки зрения на кустарную промышленность, видели начало ее разложения, в отсутствии в ней строгого разделения труда, одновременное занятие земледелием и промыслом обрекает оба вида деятельности на жалкое существование, а невозможность в рамках семьи широко пользоваться разделением труда обусловливает кустарным изделиям плохое качество и большую себестоимость, кустарный способ производства уже в самой природе своей носит элементы разложения, он не в силах устоять в борьбе с фабрикой и не должен мешать своим существованием здоровой эволюции более жизненных хозяйственных явлений и поэтому не заслуживает никакого поощрения1. Эти два основных и по существу диаметрально противоположных взгляда на кустарную промышленность возникли и развивались один за другим, то, утрачивая остроту и характер злободневности, то, приобретая ее с новой силой, изменяясь немного в деталях, но сохраняя в неприкосновенности свою основу. Основу буржуазно-либеральной концепции, которая была представлена в трудах А.А.Кауфмана, составляло признание рыночных отношений фактором поступательного развития промышленного и аграрного производства, неизбежности преобразо368
вания неземледельческих промыслов в капиталистические формы деятельности2. Ссылаясь на данные бюджетных исследований крестьянских хозяйств разных районов страны, он предостерегал против преувеличения значения промыслов в жизни населения и, особенно «против пренебрежения к интересам крестьянского земледелия, которое могло бы быть логическим выходом из этой переоценки». Определяя степень конкурентоспособности кустарной промышленности, он установил ее пределы временными условиями – относительной дешевизной, доступностью материалов для обработки и местным обеспеченным сбытом. Кроме того, экономисты-народники первыми обратили внимание на характерную для кустарной промышленности жесточайшую самоэксплуатацию, которая осуществлялась через семейную, патриархальную форму. В то же время они признавали, что кустарное хозяйство являлось частью капиталистического рынка3. Особое место занимает труд А.А.Рыбникова, содержащий подробное описание неземледельческих промыслов дореволюционной России. Систематизировав результаты земских исследований, автор впервые на научной основе попытался установить численность кустарей и ремесленников пореформенной России. Под кустарным производством он подразумевал либо мелкотоварное производство на рынок, либо рассеянную мануфактуру4. В отличие от народников марксисты, заново пересмотрев земскую статистику старались доказать повсеместное присутствие в народном хозяйстве страны признаков развивающегося капитализма, считая что «экономический строй мелких крестьянских промыслов представляет из себя типичный мелкобуржуазный строй»5. Крестьянская промышленность, как самостоятельное явление, возникла, по В.И.Ленину, в тот момент, когда «патриархальное земледелие соединилось с мелким производством промышленных продуктов на рынок, т.е. с товарным производством в промышленности». Отдельно им были выделены хозяйства, в которых патриархальное земледелие соединялось с работой по найму в промышленности». На этой ступени мелкотоварного производства появлялись наемные рабочие и кустари, работающие на скупщиков. В.И.Ленин не отрицал связи промыслов с земледелием6, но он был против того, чтобы рассматривать кустарную промышлен369
ность как «нечто экономически однородное и противоположное фабрично-заводской промышленности». Он считал, что в России кустарными являются исключительно крестьянские промыслы, объясняя это сословностью русского общества7. Сама же мелкая промышленность оказывалась лишь фазой в развитии капитализма. Предел ее существования, по мнению В.И.Ленина, наступит в тот момент, когда «примитивная, ручная техника промыслов окончательно будет вытеснена разделением труда и машинным производством», крестьяне же преобразятся и в новом качестве будут уже «мастеровыми»8. Однако с годами мелкая промышленность не исчезала и продолжала уживаться с крупной. Разрешить ситуацию взялись экономисты неонароднического направления. Признавая передовую роль капитализма в развитии многих отраслей промышленности, они, тем не менее, отказывались видеть в мелкой промышленности только лишь питательную среду для его развития и просто расценивали крестьянские промыслы как самостоятельное народно-хозяйственное явление. Они были уверены, что борьба между мелкой и крупной промышленностью уходит в прошлое, происходит «распадение индустриальных задач»: крупная промышленность сосредоточивается на выработке полуфабрикатов, а их обработка ведется при помощи «мелких форм производства». Эта теория «промышленного симбиоза» излагается в трудах Е.И.Шлифштейна9. Примечания 1
См.: Петров Г.П. Промысловая кооперация и кустарь. М., 1917. См.: Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистки крестьянского хозяйства. М., 1918. 3 См.: Каблуков Н.А. Кустарная промышленность и ее связь с кооперативами. М., 1915. 4 См.: Рыбников А.А. Кустарная промышленность и сбыт кустарных изделий. М., 1913. 5 Цит. по: Ленин В.И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. М., 1967. Т. 3. С. 301. 6 Цит. по: там же. С. 547. 7 Цит. по: там же. С. 389–390. 8 Цит. по: там же. С. 542–543. 9 Цит. по: Шлифштейн Е.И. Мелкая промышленность Саратовской губернии. Саратов, 1923. С. 5–7. 2
370
А.В.Нехаев (Омский танковый инженерный институт им. П.К.Кошевого) Критика линейно-лингвистической модели исторического нарратива Среди последних разработок в русле линейно-лингвистического анализа особо следует выделить исследования А.Данто1, которые, по сути, являются своего рода синтезом линейного подхода к тексту, рассматриваемого как некоторое повествование, и номотетико-дедуктивной формы объяснения, отстаиваемой в рамках так называемой «модели охватывающих законов». В целом, разделяя общую структуру дедуктивного вывода, предлагаемую «моделью охватывающих законов», согласно которой принято выделять эксплананс – то, что необходимо объяснить, и экспланандум – то, посредством чего происходит объяснение, Данто особо подчеркивает тот факт, что объяснение всегда ищется и дается некоторому изменению, отсюда, соответственно, экспланандум всегда описывает не просто событие – то, что произошло, а определенное изменение. Для любого повествования, организовывающего все описываемые им события во временные целостности, Данто предлагает
сn
следующую модель: / . / , которую он называет «атомарной» t( n1) t n t( n1)
и согласно которой некоторый «х», понимаемый как объект изменения, есть «α» в момент времени «t(n-1)» и есть «β» в момент времени «t(n+1)», – что взятое вместе образует экспланандум, а вполне определенное «сn», происходящее с «х» в момент времени «tn», будет являться экспланансом. Подобного рода структура «атомарного» повествования, вполне позволяет применить номотетикодедуктивную форму вывода, имеющую в качестве своего основания modus ponens, то есть оказывается возможным сформулировать «охватывающий закон» – ( x ) ( x ) ( x ) , объясняющий изменение некоторого «х» от состояния «α» к состоянию «β». Несмотря на то, что дедуктивный вывод является формой объяснения, а по аналогии и повествование является формой объяс371
нения, тем не менее, согласно Данто, не все повествования и не всегда можно свести к дедуктивному выводу. Так, если некоторый объект изменения «х» подвергается серии «атомарных» изменений, не имеющих одной и той же причины, то это может быть описано уже посредством «молекулярного» повествования: с1 с2 с3
сn
/ . / . / . / ...... / , где экспланандумом является некоторый «x»,
t1 t2 t3 t4 t5 t6 t7 t 2 n t(2 n1)
который есть «α» в момент времени «t1», «β» в момент времени «t3», «γ» в момент времени «t5», «δ» в момент времени «t7» и «ω» в момент времени «t(2n+1)», или, по сути, «α, β, γ, δ, …, ω» – это предикатные переменные, которые должны быть заменены противоположными предикатами, а «х» – индивидная переменная, которая должна быть заменена единичным выражением, обозначающим объект, подвергающийся изменению. Безусловно, как считает Данто, в «молекулярном» повествовании каждое звено, или «атомарное» повествование, подпадает под некоторый «охватывающий закон» – ( x ) ( x ) ( x ) , ( x ) ( x ) ( x ) , ( x ) ( x ) ( x ) , но при этом не обязательно должен существовать такой закон – ( x ) ( x ) ( x ) , который бы охватывал всю серию изменений в целом. Исходя из этого, Данто предлагает для «молекулярного» повествования альтернативную возможность, а именно замену в составе экспланандума одного «охватывающего закона» другим – ( x ) ( x ) ( x ) ( x ) ( x )t ( x )t ( x)t ( x) , а так1
3
5
же добавлением еще нескольких формулировок начальных условий – «β» и «γ», то есть теперь ни из «α», ни из «β», ни из «γ», взятых в отдельности, не следует с необходимостью заключение «δ», то есть «охватывающий закон» предполагает их конъюнкцию в качестве своего антецедента. Таким образом, по сути своей, подобного рода «охватывающие законы» для любых «молекулярных» повествований можно назвать «историческими», поскольку они – представленные как ( x) ( x)t ( x)t ( x)t ( x)t ...( x)t ( x) – указывают,
1
3
5
7
(2 n1)
что требуемые начальные условия должны удовлетворяться в определенной последовательности. Однако, несмотря на ряд весьма оригинальных решений, модель, предложенная Данто, может быть использована при анализе 372
исторического нарратива только с существенными оговорками. Безусловно, следует согласиться с Данто, когда он, налагая существенные ограничения на аналогию между повествованием и дедуктивным выводом, утверждает, что не существует никакого «охватывающего закона» такого вида, как – ( x ) ( x ) ( x ) , однако, в свою очередь, следует подчеркнуть то, что не существует также законов – ( x ) ( x ) ( x ) , ( x ) ( x ) ( x) , ( x ) ( x ) ( x ) , – приемлемость и необходимость которых им отстаивается, поt t t t скольку сами события « c12 , c24 , c36 ,…, cn2 n », или, точнее, конкретное
событие
« c1t2 »,
если
идет
речь
о
законе
–
( x ) ( x ) ( x ) , а не пребывание некоторого «х», понимаемого как объект изменения, в определенном состоянии «α» причинно обусловливает его пребывание «β». Более того, можно утверждать, что даже вполне возможная переформулировка «исторического» закона в «строго каузальную» форму – t2 t4 t2 n c1 c2 ... cn – не позволяет решить данное затрудне-
ние, так как в этом случае оказывается уже утеряно начальное состояние некоторого «х», то есть объекта изменения. Тем самым, если такое осмысленное конечное множество высказываний, как исторический нарратив, рассматривать в соответствии с линейной моделью «молекулярного» повествования Данто, то становится вполне очевидной невозможность удовлетворительной увязки экспланандума, то есть начал и концов повествования, с экспланансом – серединами повествования, которые должны давать каузальное объяснение, посредством одних только «общих законов», что является следствием невозможности четкого разделения исторического нарратива на посылки и заключения дедуктивного вывода, то есть его редукции к предложениям, одни из которых только выражают суждения-посылки, а другие – суждения-заключения. Примечания 1
Данто А. Аналитическая философия истории. М., 2002.
373
Д.А.Николаев (Нижегородский государственный университет им. Н.И.Лобачевского) Общая характеристика комплекса мемуарных источников по истории Крымской войны История Крымской (Восточной) войны – одного из крупнейших конфликтов XIX в. – отражена в различных видах исторических источников, которые, с достаточной степенью условности, можно разделить на следующие основные группы: 1) материалы официального делопроизводства; 2) законодательно-нормативные материалы 3) периодическая печать; 4) справочно-статистические сведения; 5) мемуарно- дневниковые данные. Мемуарно-дневниковый источниковый комплекс, составленный на основе сведений, полученных от участников и очевидцев событий, достаточно полон и репрезентативен, и, несмотря на неизбежный для данного жанра субъективизм личностных оценок, может обоснованно применяться в качестве базового при изучении многих фрагментов войны. Наибольшее отражение в мемуарных источниках получила героическая оборона Севастополя. Именно этому, наиболее яркому событию войны посвятили свои записи П.В.Алабин, И.Андриянов, П.Я.Бугайский, Н.В.Исаков1 и многие другие авторы, непосредственно участвовавшие в описываемых ими коллизиях и чьи воспоминания были опубликованы во второй половине XIX – начале XX вв. Эти произведения являются важной составной частью источникового комплекса в последующих историографических трудах. Прочие этапы войны, справедливо называемой «протомировой», отражены в дневниках Н.Богдановского, Н.И.Воронова2 и др. В годы Крымской войны было сформировано т.н. «подвижное» ополчение из «ратников» внутренних губерний страны, предназначавшееся для пополнения регулярной армии. Процесс организации ополчения и действия подраздалений зафиксированы в мемуарах В.Антоньева, А.Байкова, П.П.Жакмона3 и др. Немалое количество мемуарных источников посвящены проблемам содержания русских военнопленных в Англии и Фран374
ции, медико-санитарному обеспечению войск, оборонному строительству, казнокрадству и хищениям и многим другим событиям Крымской кампании4. Следует отметить, что ни одно из мемуарных свидетельств в отдельности не может претендовать на исключительную полноту освещения Крымской эпопеи, но совокупность многих десятков сведений позволяет, вместе с другими разновидностями источников, объективно рассмотреть реальную картину прошлого. Примечания 1
См. Алабин П.В. Четыре войны. Походнве записки в 1849, 1853, 1854– 1856, 1877–1878 годах. М., 1892. Ч. 1–3.; Андриянов И. Инкерманский бой и оборона Севастополя // Военный сборник. 1903. №2; Бугайский П.Я. Оборона Севастополя. М., 1877; Исаков Н.В. Из записок // Исторический вестник. 1915, Т. 14. №7. 2 Богдановский Н. Из воспоминаний о Венгерской и Крымской кампаниях // Русская старина. 1893. Т. 77. №1; Воронов Н.И. Из воспоминаний о Кронштадте в последние годы царствования Николая I // Русская старина. 1899. Т. 139. №8. 3 Антоньев В. Воспоминания о дружине №37 Смоленского государственного подвижного ополчения // Военный сборник. 1867. Т. 55. №5; Жакмон П.П. На царском смотру (из воспоминаний партионного офицера) // Исторический вестник. 1903. Т. 93. №9 4 Аркас Н.А. Из воспоминаний генерал-адьютанта // Исторический вестнник, 1901. Т. 84. №4; Глебов Н.П. Записки // Русская старина. 1905. Т. 121. №1; За много лет. Записки неизвестного 1844–1874гг. СПб., 1897.
А.И.Онищенко (Ставропольский государственный университет) Методология истории Л.Мизеса и его полемика с марксизмом Л.Мизес не вошел в анналы классической историографии. Ученый больше известен по роду своего основного занятия экономистам и политологам. Однако Л.Мизес во многом спас и сохранил классическую либеральную идеологию, основанную на принципах классического индивидуализма, что не могло реализоваться и в историографии конца ХХ – начала XXI вв. К сожалению, наиболее крупные работы Л.Мизеса мало известны историческому сообществу. В том время как Л.Мизес дал оригиналь375
ную либеральную трактовку развития современной цивилизации. Его труд «Социализм», опубликованный в 1922 г., когда мода на социалистическую идеологию не была изжита обществом, стал классической либеральной критикой социализма и интервенционизма. Этот труд до наших дней сохраняет свою значимость и интеллектуальную ценность. В своих исследованиях Л.Мизес всегда обращался к историческому материалу. Это обстоятельство привело к его увлечению проблемами методологии гуманитарных наук, в том числе истории. В 1957 г. ученый опубликовал работу «Теория и история». В отличии от других произведений Л.Мизеса, это исследование мало известно широким кругам исследователей. Экономисты, его проигнорировали, что во многом объяснялось их нежеланием замечать «методологическую революцию» Мизеса в экономике, историки со значительной долей профессионального снобизма, скептически относились к методологическим исследованиям Мизеса, находясь во власти позитивизма и сциентизма. Разрабатывая свое видение проблем методологии истории Л.Мизес жестко полемизировал с представителями позитивизма, марксизма и сциентизма. В этой полемике рождается «праксеология» Л.Мизеса. Он, полагал, что представители выше отмеченных интеллектуальных течений механистически относились к исследованию исторического прошлого человечества, пытаясь, методологические подходы естественных наук спроецировать на природу человеческого общества. Сущность человека заключается в том, что он имеет свои цели и намерения, которые он пытается реализовать, но человек не статичен, он учиться, поэтому его цели и намерения могут видоизменяться. В то время, как планеты, молекулы, горы не имеют альтернатив при выборе моделей поведения. Историки должны делать ставку на исследование изменений в умонастроениях людей и уникального в их поведении. Особую критику Мизеса вызывал марксизм. По мнению Л.Мизеса, К.Маркс был непревзойденным демагогом. Марксистский термин «общество» всего лишь трюк, прикрывающий государство, то есть аппарат принуждения. У Маркса, с одной стороны, социализм вырастает из недр старого общества и этот процесс не зависит от воли людей, а с другой стороны, в своей практической деятельности марксизм стремился к насильственной 376
революции. В чем Мизес видел большое противоречие марксизма? Марксизм обещал реализовать веру в коллективное счастье и возмездие, укоренившихся в душе человека, поэтому он и получил такое широкое распространение. При этом марксизм опирается на эмоции индивида, а не на логику рассуждений. Маркс допустил массу грубых ошибок при прогнозировании развития капитализма. Некоторые из них были видны уже в конце XIX в., в частности тезис об обнищании рабочего класса по мере развития капитализма. Это было очевидно и марксистам, но они стыдливо молчали, боясь разрушить стройность рассуждений Маркса. Тезис о существовании «научного социализма» раздражал Мизеса, о какой может идти речь научности, когда посылки и методология не соответствовали действительности, а прогнозы относились к разряду интеллектуального гадания. Маркс действовал как типичный пророк, говорил, то, что ему подсказывал внутренний голос. Маркс и его последователи никогда всерьез не изучали социально-экономические и политические процессы в обществе. Мизес подверг критике материалистическое понимание истории. По его мнению, К.Маркс допустил большую ошибку, не учитывая положение о том, что производственные силы есть проявление человеческой мысли. Более того, несправедливо объяснять позицию индивида только его классовой принадлежностью: «Раса, национальность, гражданство, принадлежность к сословию все это непосредственно влияет на действия людей», но нельзя доводить это влияние до полного абсурда. Л.Мизес критиковал марксистов за то, что они полагали, что материальные производительные силы определяют общественное развитие. Для Мизеса история человечества это история идей. Так как, развитие разума и общества один и тот же процесс, то прогресс общественных отношений является результатом действия воли и усилий индивидов. Развитие производительных сил происходит в результате изменения умонастроения индивидов, а не наоборот. Таким образом, общество для Мизеса есть продукт мысли и воли. Оно не существует помимо мысли и воли, его бытие внутри человека, а не во внешнем мире. Следовательно, эволюция общества происходит на основе реализации предпочтений и волеизъявления индивида, а не на основе стихийных или мистических процессов, независящих от индивида. 377
Поэтому историки должны сосредоточить свои усилия на исследовании целеустремленного человеческого действия, его повседневной жизни, как проявления определенных идеалов, воззрений и даже заблуждений, а не на исследовании производительных сил и производственных отношений, которые являются производными от разума и воли человека. Следовательно, для Мизеса материалистическое понимание истории является не наукой, а метафизикой, основанной на теологическом подходе, а именно на вере в непогрешимость догм и существовании «мифических» законов общественного развития, ибо как уже отмечалось, Мизес отрицал существование законов общественного развития в позитивистском и марксистом понимании. Все претензии на научность марксизма Мизес жестко отметал. Т.В.Пантюхина (Ставропольский государственный университет) Переосмысление национальной идентичности в современном американском обществе Cовременные Соединенные Штаты Америки называют свое общество «мультикультурным», имея ввиду то, что оно состоит из ряда этно-расовых групп, различных по национальному происхождению, культуре и религии. Согласно мультикультуралистской парадигме, американское общество представляет собой совокупность национальных идентичностей, с равноценными культурами, языками, системами ценностей и идеалов. Мультикультурализм отвергает традиционную трактовку американской истории и ставит под сомнение сложившееся представление о формировании американской нации, отрицает то, что принято считать центральными, формообразующими факторами американской цивилизации: роль британской культуры, британского наследия. Мультикультуралисты резко критикуют концепцию «плавильного тигля» как однобокую, европоцентристскую, расистскую, дискриминационную в отношении других, неевропейских культур.
378
Сейчас мультикультурализм завоевал прочные позиции в университетах и академической среде. Три разных вузовских учебника по истории США, которые имеются в моем распоряжении, наглядно подтверждают тот факт, что мультикультурализм основательно закрепился в учебных пособиях1. Изданные в конце 80-х годов ХХ в., эти учебники представляют американское общество на разных этапах его истории как «красочный гобелен», или «великолепную мозаику», или «миску с салатом», если воспользоваться мультикультуралистскими метафорами, причем каждая расовая или этническая группа внесла свой значимый вклад в историю. Каждая крупная тема, будь то война за независимость или гражданская война, в обязательном порядке содержит параграфы о роли индейцев, черных, женщин в описываемых событиях. С.Хантингтон, один из самых известных критиков идеологии и политики мультикультурализма, в работе «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности» приводит множество примеров мультикультуралистского истолкования отечественной истории. «Учебные пособия мультикультуралистов, – пишет он, – игнорируют основную культуру Америки, поскольку для них таковой не существует». В учебных программах колледжей и университетов сокращают курсы отечественной истории, заменяя их курсами по истории и культуре американских меньшинств, стран Третьего мира и женской истории. Анализируя тематику исторических курсов, С.Хантингтон пишет: «В конце двадцатого века произошло утверждение истории субнациональных и расовых меньшинств… Значимость национальной истории существенно умалилась»2. Торжество мультикультурализма в историческом образовании С.Хантингтон расценивает как «деконструкционистский вызов американскому кредо и стержневой культуре». С момента своего возникновения (после гражданской войны) и на протяжении последующего столетия «национальная история была центральным элементом американской идентичности». Умаление ее общественной значимости означает «эрозию американской национальной идентичности». Ссылаясь на известное определение нации как воображаемого сообщества, наделенного коллективной памятью (Б.Андерсон), С.Хантингтон утверждает: «Люди,теряющие
379
коллективную память, превращаются в нечто менее грандиозное, нежели нация»3. Другой, не менее известный противник идей мультикультурализма – А.Шлезингер-мл. В обобщенном виде его критика сводится к следующим положениям. 1. Главный посыл мультикультуралистов – равнозначность и равноправие культур – рассматриваемый как мировоззренческая идея, носит позитивный характер, как противовес идеям шовинизма, к примеру. Но принижать значимость британского и шире – западноевропейского наследия, сводя его к роли одного из многочисленных составляющих элементов формирования американской нации – значит, фальсифицировать историю. 2. Роль западноевропейской, а точнее британской культуры является центральной, основообразующей для формирования национальной идентичности. Трудно отрицать тот факт, что Британия дала новой нации (бывшим своим тринадцати колониям) язык, представительную форму правления, правовую систему, идею свободы, принцип индивидуализма. Принцип разделения властей – основа американской конституции – имеет западноевропейское происхождение. 3. Западная цивилизация занимает центральное место в университетских программах не потому, что большинство университетских профессоров составляют мужчины белой расы, а по причине самоочевидных достоинств этой цивилизации. Западная цивилизация вызвала к жизни самую захватывающую идею в человеческой истории: идею личной свободы4. Примечания 1
Norton M.B., Katzman D.M., Escott P.D. A people and a nation. A history of the United States. 2-nd edition. Houghton Mifflin. Boston, 1986; Tindall G.B. America. A narrative history. 2-nd edition. W.W.Norton & Company. N-Y.,1988; Gruver R.B. An American history. 4-th edition. Alfred A.Knopf. N-Y., 1985. 2 Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. C. 273. 3 Там же. 4 Arthur Schlesinger Jr. The Cult of Ethnicity, Good and Bad // Time, July, 8, 1991.
380
Н.В.Прощаева (Томский политехнический университет) Проблемы разработки автоматизированной системы организационно-распорядительной документации ВУЗа Перевод системы документационного обеспечения управления в автоматизированный режим в условиях крупного образовательного учреждения имеет собственные особенности, не характерные для офисных систем. На современном рынке присутствует великое множество разнообразных офисных программных продуктов, в большинстве случаев несовместимых со структурой высшего образовательного учреждения. Это объясняется сложной структурой управления ВУЗа, большим количеством сотрудников и значительным объемом документооборота. В связи, с чем необходимо проведение масштабной, детальной организационной подготовки и последующего организационного обеспечения эксплуатации. В настоящее время существует только один методический документ, помогающий в выборе автоматизированной системы. Это Рекомендации по выбору автоматизированных систем документационного обеспечения управления (АС ДОУ) в организациях, подготовленные ВНИИДАД в 2003 г. В настоящее время в Томском политехническом университете осуществляется этап организационной подготовки по внедрению АС ДОУ. Наиболее трудоемким явилось экспертное (информационное) обследование документной деятельности учреждения, анализ состояния делопроизводственного обслуживания и определение необходимой степени реорганизации. Поскольку управленческая деятельность в рамках политехнического университета имеет разветвленную структуру, то и система её документационного обеспечении объемна. В результате, на этапе анализа одинаково важно получить общие представления о деятельности организации в целом и деятельности отдельных элементов как структуры. Наибольшую трудность на экспертном этапе представляет отслеживание для дальнейшего воспроизведения на программном уровне сложившихся в организации деловых взаимоотношений. 381
Современной образовательное учреждение, каким является Томский политехнический университет – это сложный организм, состоящий из многих частей, которые взаимодействуют по определенным правилам. Эти правила существуют независимо от того, сформулированы они в явном виде, зафиксированы в соответствующих уставных, нормативных и распорядительных документах или нет. Одна из важнейших задач экспертного обследования заключается в выявлении и формализации этих правил. В условиях разносторонней направленности образовательного учреждения процедура описания процессов деятельности в условиях рационализации и подготовки внедрения АС ДОУ представляется наиболее эффективной в форме блок-схемы. Подобная практика позволяет исключить дублирующиеся процессы управления и четко представить структуру ВУЗа. На стадии разработки проекта внедрения АС ДОУ в Томском политехническом университете были использованы следующие методы экспертного обследования: – изучение комплекса учредительных, уставных и нормативных документов ВУЗа; – наблюдение за работой специалистов, регистрация всех выполняемых задач и действий; – сбор информации посредством собеседования – проведение бесед и совещаний семинаров с ректоратом ВУЗа и руководителями структурных подразделений (деканами факультетов, директорами институтов); – проведение совещаний с руководящим составом и специалистами; – анкетирование специалистов и персонала; – заполнение вопросников; – самофотография рабочего дня различных категорий работников. Следует отметить, что в процессе экспертного обследования использовалось сочетание различных методов. Таким образом, осуществив процедуру предпроектного этапа – этапа организационной подготовки по внедрению автоматизированной системы документационного обеспечения управления сотрудники аппарата управления Томского политехнического университета пришли к следующим выводам: 382
1. Назревшая необходимость перевода системы управления в автоматизированный режим подтверждена реальными потребностями структурных подразделений ВУЗа; 2. В процессе экспертной оценки были разработаны рекомендации по оптимизации процессов ДОУ для устранения несоответствий и дублирования; 3. Осуществление проектных работ позволит оптимизировать работу структурных подразделений образовательного учреждения. Необходимо отметить, что все работы по внедрению АС ДОУ в Томском политехническом университете находятся на стадии разработки и результаты её работы будут оценены на этапе внедрения. Г.В.Рокина (Марийский государственный университет, г.Йошкар-Ола) Национализм возвращается? Советская марксистская наука середины XX века утверждала, что национальные проблемы изживают себя в процессе строительства социализма. Даже в период перестройки 1989 г. в журнале «Новая и новейшая история» были опубликованы материалы дискуссии между еще здравствующими тогда учеными – британским теоретиком национализма Э.Геллнером и советским этнографом Ю.Бромлеем. Э.Геллнер в статье «Национализм возвращается» дал прогноз на усиление «политической направленности этнических чувств» в XX веке и разработал сценарий перехода от доиндустриального ненационалистического общества к индустриальному националистическому1. В дискуссию с ним вступил советский академик Ю.Б.Бромлей. Несмотря на то, что в этот период в России начинается пересмотр марксистско-ленинских основ гуманитарных наук, Бромлею трудно было отказаться от тех взглядов, которые он исповедовал всю жизнь. Автор вузовских учебников по этнографии, он многие годы возглавлял Институт этнографии АН СССР. В статье, которая по сути была ответом Геллнеру, есть интересные заметки о 383
«советском народе»2. Бромлей объясняет разницу в восприятии термина «нация» в английском и русском языках. По его мнению, в английском языке «нация» имеет преимущественно этатистское значение (т.е. совокупность граждан одного отечества). Следует различать политический (этатистский) национализм и «этнический национализм». По мнению Ю.Бромлея, общность «советский народ» – это было закономерное явление интернационализма, метаэтническая общность (подобные общности – югославский народ, вьетнамский народ). Прошедшие два десятилетия показали правомерность «пророчества» уже ушедшего из жизни Э.Геллнера. «Национализм возвращается», – предупреждал ученый накануне этнических конфликтов, межнациональных и гражданских войн, роста ксенофобии и неонацизма в развитых цивилизованных государствах. Политики и ученые всего мира ищут пути конструктивного разрешения этнополитических конфликтов. Зависимость международных организаций от политического влияния сторонников идеологии однополярного мира усиливает их ответственность в их поиске и разработке механизмов мирного выхода из кризисов. С другой стороны, если урегулирование межгосударственных конфликтов и их осмысление составляют, в основном, задачу существующей системы международных институтов, то необходимость сконцентрироваться на внутригосударственных конфликтах привела к появлению новых видов деятельности и институтов, породила новые дебаты и даже новую терминологию в сфере реагирования на конфликты3. После распада СССР и социалистической системы прекратился еще незавершенный процесс формирования «новой исторической общности» – советский народ. Два десятилетия новейшей истории Российского государства дали толчок к началу нового процесса – формированию государственной нации – российского народа. Важнейшую роль в нем занимают миграции и иммиграции. В начале нынешнего тысячелетия 80% населения России составляли русские. Демографические тенденции последних лет привели к сокращению русского населения и росту численности национальных меньшинств, отличающихся более высоким уровнем рождаемости. К этому нужно добавить постоянно растущий поток иммигрантов. В отличие от начала 1990-х гг., теперь в Рос384
сию едут не столько из стран СНГ, сколько из «третьего мира» (Китая, Вьетнама, Афганистана, африканских стран и т.д.). При всем сравнительном с европейскими странами относительном неблагополучии нынешней России в мире есть много мест, где живется еще менее уютно, и это отражает статистика: только по официальным данным, к началу XXI века в страну перебралось на 4, 5 млн. человек больше, чем выехало из нее4. За последние пять лет этими процессы лишь усилились. Наиболее адекватным и научным является взгляд на современную Россию как на национальное государство с многоэтничной российской нацией, в состав которой наряду с русскими входят представители других российских национальностей. Понимание российского народа как исторического целого и как гражданской нации неоднократно высказывалось научным академическим сообществом и руководством страны (россияне – российская нация – российская гражданская нация)5. Эта формула была позитивно воспринята многими экспертами и политиками – как единственно возможная для России и отвечающая существующему в мире опыту крупных многоэтнических государств. Противниками данной модели развития российского общества являются сторонники этнического национализма, не принимающие идеи гражданской российской нации. Не принимается эта модель и большинством историков и политологов Республики Марий Эл. Республика по результатам исследования, проводимого Институтом этнологии и антропологии РАН, относится к регионам с благоприятной этнополитической ситуацией6. Этому способствует, на наш взгляд, богатый исторический опыт мирного соседства марийского народа с другими народами и религиями. С другой стороны, усиливающиеся в последние годы иммиграционные процессы и заметные изменения в демографической и конфессиональной ситуации в РМЭ могут изменить ситуацию. Примечания 1
Геллнер Э. Национализм возвращается // Новая и новейшая история. 1989. №5. С. 55–62; См также: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1993; Его же. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Путь. 1992. №1. 2 Бромлей Ю.Б. «Этнический парадокс» современности в историческом контексте // Новая и новейшая история. 1989. №5. С. 62–69.
385
3 Этнополитический конфликт: пути трансформации. Настольная книга Бергхофского центра. М.: Наука, 2007. С. 23. 4 Итоги. 2001, № 21. 4 июня. 5 Тишков В.А. Российский народ как европейская нация и его евразийская миссия // Русские и словаки в XIX–XX вв.: коны, взаимодействие, стереотипы. М., Йошкар-Ола, 2007. С. 95. 6 Этноконфессиональная ситуация в Приволжском федеральном округе: Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. М., 2007.
А.П.Романов (Челябинский государственный университет) К вопросу о познавательных возможностях гендерной истории В современной отечественной гуманистике активно развиваются исследования, связанные с изучением половой дифференциации и ее преломления в культуре, которые получили название «гендерные исследования»1. За рубежом это научное направление сложилось сравнительно недавно, в конце 80-х годов прошлого века, в России несколько позже. Проблематика подобных исследований во многом была определена американкой Дж.Скотт в статье «Гендер: полезная категория исторического анализа». Она предложила анализировать 4 группы социально-исторических «подсистем»: 1) комплекс символов и образов, характеризующих «мужчину» и «женщину» в культуре (гендерные стереотипы); 2) комплекс норм – религиозных, педагогических, научных, правовых, политических (гендерные нормы); 3) проблему самовыражения, субъективного самовосприятия и самосознания личности (гендерная идентичность); 4) социальные институты, которые участвуют в формировании гендера (семья, системы родства, домохозяйство, рынок рабочей силы, система образования, государственное устройство)2.Такая классификация стала итогом осмысления опыта историков и антропологов, выразившемся в утверждении о том, что «два пола – это, по сути, две разные культуры»3. Натурализованная, объявленная делом природы, гендерная реальность общества и культуры в итоге и становится объектом исследования историка. Задача ученого, в данном случае, заключа386
ется в том, чтобы вскрыть механизмы создания культуры другого, путем распознавания в культурной практике гендерных норм, стереотипов, изучения идентичностей и рутины социальных институтов, в которых фиксирован многовековой опыт конструирования мужчин и женщин. История такого опыта, его присутствие в современности, и сама его возможность скрывается в том, что часто называется «традиционной культурой». Прежде всего это система символов и значений созданных, к примеру, русскими крестьянами для осмысления собственного жизненного опыта. Эта система уже не может рассматриваться учеными как нечто статичное и неподвижное, поскольку человек вынужден придавать смысл опыту совершенно различных, «нетрадиционных», непредсказуемых событий (особенно учитывая перипетии истории XX века). Интерпретация этнографического или исторического факта во многом сходна с интерпретацией текстов, в последние десятилетия культура все чаще рассматривается исследователями как текст4. Культуру – текст можно, также представить в виде гипотезы, опирающейся на другие гипотезы, следующие из интерпретации суммированных данных о частях, многократных семантических трансформаций смысла5. Примером могут служить рассуждения об особых, определенных природой психологических свойствах и социальных ролях мужчин и женщин, которые можно было бы принять на веру, если не делать сами эти суждения объектом исторического анализа, указывая время, место, социальное пространство и политический контекст, в котором они появляются на свет. Материалы эмпирического наблюдения, теоретические положения и гипотезы, интерпретации знаков и многое другое образуют при истолковании культурных формаций конгломерат факторов неопределенности, на основании которого, в конечном итоге, делаются заключения общего характера. К.Аймермахер выделяет три фактора неопределенности в процедурах интерпретации культурных феноменов6. Первый связан с необходимостью в любом историко-антропологическом исследовании вычленять объект исследования. Подобным целым, формально упорядоченным объектом, становится и мужественность с женственностью, как весьма противоречивые культурные явления. 387
Вторым фактором, «выделяющим объект изучения из массива, в котором он находится, являются особенности исследовательской концепции с присущими ей специфическими исходными положениями и целевыми установками». Речь здесь идет о том, что марксистский, структуралистский, семиотический или любой другой взгляд на историю культуры подмечает, выделяет, систематизирует, интерпретирует в каждом случае нечто свое. Третий фактор указывает на особенности языкового оформления изучаемого объекта. Теоретизированный язык превращает некий «естественный» объект в искусственный предмет исследования, который теряет в процессе вышеозначенных манипуляций часть своих непосредственных свойств. Метаязык наиболее отчетливо заявляет о себе в том случае, когда возникает необходимость рассуждать о терминах. Таким образом, мы оказываемся в ситуации нестабильных культурных объектов исследования и частично неадекватных методов их изучения, человеческая изобретательность и методологическая изощренность лишь компенсируют недостатки одних способов познания при помощи других. Возникает вопрос о том, где же выход из постоянной неопределенности? Известный американский антрополог и этнограф К.Гирц видит смысл изучения культуры в диалоге: «расширении границ общечеловеческого разговора»7. Будь то диалог внутри культуры, диалог мужчины и женщины с целью достижения взаимопонимания, или диалог межкультурный, преследующий ту же цель. Примечания 1
Кон И.С. Предисловие // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1991. С. 3. 2 Пушкарева Н.Л. Женская история, гендерная история: сходства, отличия, перспективы // Социальная история. Ежегодник, 2003. Женская и гендерная история. М., 2003. С. 10. 3 Крейдлин Г.Е. Мужчины и женщины в невербальной коммуникации. М., 2005. С. 15. 4 Берк П. Историческая антропология и новая культурная история // Новое литературное обозрение. 2005, № 75. http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/ne5-pr.html. 5 Аймермахер К. Знак. Текст. Культура. (Труды Института европейских культур). М.: РГГУ. 2001. С. 21. 6 Указ. соч. С. 26–27. 7 Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Интерпретация культур. М., 2004. С. 20.
388
Е.А.Рузанкина (Новосибирский государственный технический университет) Проблема объективности научного исторического знания: неклассические подходы Проблема объективности научного исторического знания становится центральной для понимания позиций, сталкивающихся в современных дискуссиях о статусе истории. Релятивизация исторического знания в постмодернизме вынуждает историков и философов к переосмыслению самого понятия объективности для более адекватного ответа на вызовы современности. Классическая рациональность определяет задачу науки как получение объективного знания о мире. «Для того, чтобы отвечать требованиям научности, – отмечает Т.Б.Романовская, – природа, мир должны быть предоставлены сами себе и их сущностные связи выявлены и выделены сами по себе. А одно из главных условий получения знания о мире как знания научного, т.е. объективного, отражающего истинное положение дел, состоит в исключении из него следов человеческого присутствия»1. О каких следах идет речь? Прежде всего, следах сознания человека как субъективности. Итак, в рамках классической науки, объект исследования существует объективно, т.е. независимо от человеческого сознания. В неклассической науке экспликация связей между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности «рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира»2. Если перейти от естественных к социально-гуманитарным наукам, то прежде всего необходимо отметить, что эти науки имеют дело с реальностью иного рода, а именно той же самой, к которой принадлежит и сам исследователь. Между ученым и изучаемым им объектом складываются не субъект-объектные, но субъект-субъектные отношения. Возможно ли в такой ситуации достичь объективности? Решением проблемы может стать реализация идеи диалога двух культур, высказываемая в работах М.М.Бахтина и 389
С.С.Аверинцева. Методологическая установка на диалог создает условия достижения объективности знания о прошлом: диалог символизирует взаимодействие («общение») исследователя с объективно существующим бытием. Историческое исследование не будет произвольно сконструировано ученым, если в его создании помимо познающего субъекта будет участвовать и объект, прошлая социальная реальность. Иными словами, результат исследования должен демонстрировать нам существование не только сознания ученого и той социально-культурной реальности, к которой он принадлежит, но и самоценной и независимой от исследователя культуры прошлой эпохи. Повышение роли саморефлексии в исследовательской практике историков демонстрирует особую значимость идеи предпосылочности познавательной деятельности вообще и гуманитарного познания в особенности, а также стремление историков к поиску путей преодоления неизбежного в данных условиях релятивизма. Принципиальная невозможность абсолютно прозрачного познавательного акта не означает произвольности в работе историка с изучаемым материалом. «Интерпретация возможна только как диалог двух понятийных систем: «их» и «нашей», – писал С.С.Аверинцев3. Важнейшим условием диалога считал М.М.Бахтин вненаходимость познающего «по отношению к тому, что он творчески хочет понять… Мы ставим чужой культуре новые вопросы, каких она сама себе не ставила, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины»4. Идея «вненаходимости» с неизбежностью выводит на проблему объективации результатов получаемых в ходе диалога с другой культурой. Прошлая реальность должна существовать независимо от нашего сознания, потому что «объективное существование символа как смыслоносной реальности имеет место лишь внутри диалога»5, поскольку монолог исследователя устраняет объект познания и, сохраняя лишь собственное сознание, порождает релятивизм. Диалог как знак объективно существующего бытия, с которым «общается» исследователь в познании, есть условие достижения объективной истинности знания о прошлом. Плодотворной нам представляется также позиция П.Бурдье, предлагающего для социальных наук принцип «двойной истори390
зации» («двойной объективации»). «Опасности пассивной релятивизации продуктов речи могут быть ограничены и даже устранены, – пишет он, – если мы подвергнем историзации, с одной стороны, познающего субъекта, а с другой – познаваемый объект»6. Исследователь должен осознавать как историчность объекта, так и свою историчность, т.е. принадлежность к той или иной культуре, традиции, времени, а также школе, направлению. Переосмысление соотношения понятий «истина», «релятивизм», «объективность знания» в неклассической рациональности является одной из фундаментальных характеристик современного этапа развития науки. Примечания 1
Романовская Т.Б. Объективность науки и человеческая субъективность, или в чем состоит человеческое измерение науки. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 10. 2 Степин В.С. Теоретическое знание. М.: «Прогресс-Традиция», 2000. С. 634. 3 Аверинцев С.С. Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики // Древнерусское искусство. Зарубежные связи. М., 1975. С. 397. 4 Бахтин М.М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» // Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 334. 5 Аверинцев С.С. Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики // Древнерусское искусство. Зарубежные связи. М., 1975. С. 378. 6 Бурдье П. За рационалистический историзм // S/L’97. Альманах Российскофранцузского центра социологических исследований. М., 1996. С. 22.
Е.Е.Савицкий (РГГУ/ИВИ РАН) Фигура мигранта в современной историографии Изданные в 2001 году «Немецкие места памяти» (Под. ред. Э.Франсуа и Х.Шульце) заслужили, среди прочего, упрек в том, что в них не нашлось места мигрантам. Это характерное возражение, отражающее изменившийся в 1990-е годы статус фигуры мигранта в исторических исследованиях. Вопрос об исторической репрезентируемости тут непосредственно связан с вопросом о репрезентируемости демократической. Всякий имеет право на репрезентацию своего особого исторического опыта, как в политическом действии, так и в различного типа нарративах. 391
Возникает, однако, вопрос, как могут быть репрезентированы мигранты – на это обратил внимание уже Б.Гройс: мигрант ускользает от фундаментальных для нашего опыта восприятия разделения на свое и чужое, он также не является и образом позитивного синтеза одного и другого. Гройс при этом полемизировал с представителями постколониальных исследования (прежде всего Х.Бабой, Г.Спивак), писавших об опыте межкультурности. Во французской интеллектуальной традиции о принципиальной нерепрезентируемости «голой жизни» мигранта писал Дж.Агамбен. Вопрос о мигранте имеет не случайный, а необходимый характер. Э.Хобсбом, Э.Балибар, Э.Валлерстайн и др. неоднократно указывали, каким образом он является следствием изменений проблематики социальной истории (истории рабочего движения) и культурной истории (истории идеи нации, истории национализма). Таким образом, вопрос о мигранте может быть представлен как верхняя точка в прямой линии развития ряда историографических направлений. Против такой линейности и преемственности выдвигалось много возражений. С одной стороны, это возражения теоретикополитического характера – у Жижека, например, возражающего против выстраивания преемственности между фигурами рабочего и мигранта, сведения вопроса о мигранте к рабочему вопросу. С другой стороны, также и конкретные исследования показывают, что фигура мигранта вводит разрыв по отношению к предшествующим полям исследования и исследовательским подходам. Конкретные исследования истории мигрантов можно условно разделить на три направления. Это работы, которые пишутся в рамках истории права, в рамках социальной и экономической истории, и в рамках культурной истории. Что касается первых, то стремление найти исторические правовые определения мигранта упирается в фикциональность (фантастичность) таких определений, что в итоге указывает на границы и самого историкоправового подхода (работы П.Салинза, Ш.Веллс, Ж.-Ф.Дюбо, С.Черутти, М.Раппорта). Социально-экономические подходы, которых придерживаются в особенности французские исследователи (Ж.Нуарьель, Н.Грин), определяют мигранта его местом в системе производства, что ведет к сугубо функциональному и утилитарному определению этой фигуры. Наконец, историко392
культурные подходы в духе политики мультикультурализма пытаются представить особый культурный опыт мигранта, опыт мигранта как нечто специфичное, но в этом случае такая культура наделяется аутентичностью, характерной для других, неиммигрантских культур, эта фигура снова определяется через «свое», так же как первых двух подходах через фигуры «гражданина» и «рабочего». Другой уровень размышлений по этой проблематике был введен дискуссией Ж.Нуарьеля и Джоанн Скотт о том, в каком языке мы можем репрезентировать мигранта. Этот вопрос о языке представления мигранта очевидно имеет подтекст, связанный с работами Фуко, который точно так же ставил проблему того, как может быть репрезентировано в языке разума безумие. При этом можно заметить, что у фигур мигранта и безумца много общего, и если почитать «Историю безумия в классическую эпоху», то изначальное состояние безумцев характеризуется там их возможностью бродить из города в город; иногда безумцев вместе с другими пришлыми бродягами высылают из городов; «великое заточение» безумцев проявляется в том, что им не позволяют больше бродить, и вместе с другими неустроенными людьми помещают в госпиталя. Можно сказать, что до определенного момента «История безумия» Фуко – это история мигрантов. Фигура мигранта, однако, оказывается постепенно вытеснена из этого текста. На эту параллельность образов безумца и мигранта указывают, в частности, антропологи Джин и Джон Комарофф в статье «Безумец и мигрант». Вместе с тем, они показывают, применительно к Южной Африке, и как различно могут функционировать эти образы. Агамбен в «Хомо сацер» пишет о мигранте как всеобщей фигуре современности: с упадком национальных государств, гарантирующих гражданские права, мы все, даже те, кто не выходит из дома, фактически оказываемся в положении мигрантов. В этом смысле можно сказать, что о репрезентации мигранта (историографической и политической) затрагивает всех нас. Я бы сказал, что восточноевропейские историки, стремящиеся получать стипендии США и Европе, сталкиваются с этим опытом мигранта гораздо более непосредственным образом. Мигрантскость им393
плицитно присутствует в их текстах (в изломанности языка, стремлении научиться быть как западные коллеги и пр.), но почти никогда не становится предметом рефлексии и тем более осознанной политики. Говоря марксистски, есть проблема идеологической отчужденности историков от их непосредственного опыта, непродумывания условий их интеллектуального производства. Т.А.Сидорякина (Омский государственный университет им. Ф.М.Достоевского) Профессорская культура как дефиниция и модель изучения научного сообщества Историческая наука переживает сложный и интересный период расширения проблемного поля и связанного с этим поиска методологического инструментария. В этот процесс оказывается вовлеченной и историография, трактуемая в последних работах исследователей, как историознание. На современном этапе изучения историографии явно обозначается интерес не столько к готовому знанию, сколько к способам его получения. Тем самым внимание исследователя привлекает творческая лаборатория ученых, отсюда, становится понятным антропологический поворот в науке, который выражается в повышенном интересе к личности историка, к способам его профессиональной самоидентификации. В связи с этим актуальным представляется изучение «профессорской культуры». При изучении профессорского корпуса, в современной литературе сложилась традиция основное внимание уделять социально – политическому и профессиональному аспектам. При этом модель идентичности, конструируемая научным сообществом под влиянием исторических обстоятельств и индивидуальных характеристик, в значительной мере остаётся вне поля зрения исследователя. Проблема «профессорской культуры» была поставлена В.К.Кантором1. «Профессорскую культуру» В.К.Кантор выделил «как определенную тенденцию в развитии русского либерализма – это слой людей, не принявший крайней катковской позиции и 394
сформировавших определенную систему нравственно – эстетических ценностей»2. Автор констатировал, что эта тенденция русской общественной – эстетической мысли до сих пор не выделена и не исследована как цельное явление, хотя сами ее представители, по мнению В.К.Кантора, осознавали себя как противоречивое, но единое целое. Обретя самосознание приблизительно к 70-м годам XIX в., этот слой по Кантору, в начале века получил уже и своего историографа и бытописателя – Андрея Белого, который и назвал это новообразование социально-общественной жизни России «профессорской культурой». В дальнейшем в исследовательской литературе проблема «профессорской культуры» была затронута Д.Г.Гориным в статье «К вопросу о «профессорской культуре» России XIX – начала XX в.»3. Д.Г.Горин истоки «профессорской культуры» России видит в европейских городах, где с XI–XII вв. возникают первые университетские профессорские корпорации со своими этическими нормами, стимулами и мотивами деятельности, системами поощрения и порицания, поведенческой культурой. Признавая, что европейское профессорское научное сообщество возникло и развивалось в условиях городской культуры, светской по своему характеру, Д.Г.Горин отметил «в отличие от Европы, где профессорское сообщество было естественно возникшим элементом гражданского общества и городской культуры, в России этот социокультурный слой оказался привнесенным явлением в условиях преобладания общинной культуры. Распространение знаний, открытие университетов рассматривалось в России скорее как государственное, а не общественное дело»4. Автор «говорит» об автономности «профессорской культуры» и связывает это явление с тем, что результаты деятельности профессуры были самоценными, т.е. такими, которые должны были оцениваться согласно внутренним стандартам и имманентным критериям данной сферы деятельности, независимо от их возможного «внешнего» социопрактического эффекта. Д.Г.Горин, в то же время, показывает, какую большую роль в развитии «профессорской культуры» сыграли профессорские кружки. Таким образом, Д.Г.Горин рассмотрел аксиологические критерии выделения «профессорской культуры» из культурной целостности. И сформулировал определение «профессорской культу395
ры» как корпоративной субкультуры университетской профессуры России XIX – начала XX в.5. Выделение субкультуры предполагает обращение, как к отправной точке, к понятию культуры вообще. Разброс взглядов на сущность понятия культуры очень широк. Для того чтобы не заниматься «подбором» определения, считаем возможным для данного исследования использовать работающие определения, которые акцентируют внимание на социальном аспекте, так согласно определению М.С.Кагана, культура – «система, выступающая мерой и способом формирования и развития сущностных сил человека в ходе его социальной деятельности»6. Таким образом «культура не рождается внезапно и мгновенно, она складывается постепенно, вместе с формированием самого человека и человеческого общества»7. Руководствуясь таким подходом, «профессорскую культуру», рассматриваем в более широком смысле – как корпоративную субкультуру, культивирующую определенную модель идентичности, конструируемую научным сообществом под влиянием исторических обстоятельств и индивидуальных качеств её творцов8. «Профессорская культура» претерпевает определенную эволюцию, так же как и социальная группа, ее определяющая. Эволюция эта многовекторна. Не претендуя на целостность картины, указываем на изменение отношения к знанию и на изменение самого типа ученого. Столетие назад ученый являлся знатоком, то есть человеком, обладавшим бесспорным научным авторитетом, причем опора на великих предшественников была неотъемлемой частью этого авторитета. Такие ученые как В.И.Вернадский, создавали «гранд – теории», парадигмы научного познания. Сегодня эти квалификации едва ли применимы. Речь, скорее, идет о фигуре исследователя или разработчика, то есть знатока конкретной проблемы для конкретной и быстротекущей ситуации. Изменится ситуация – потребуется другое знание. Поэтому исследователь гораздо реже опирается на знание, накопленные предшественниками и гораздо более на «поле» современных ему работ по той же проблематике. Диалог во времени вытесняется диалогом в пространстве (online)9.А в комплексе изменяется и этос науки, составляющий одну плоскость и координирующий с «профессорской культурой». 396
Попытаемся проанализировать основные составляющие «профессорской культуры». С институциональной точки зрения местом формирования «профессорской культуры» являются университеты. Основными акторами «профессорской культуры» выступают: социальная группа, производящая и транслирующая научное знание; в рамках этой социальной группы, предполагается наличие научной школы; предпосылкой для приобщения к этой научной школе и вступления в научное сообщество была публичная защита диссертации, что являло собой определенную особенность вхождения в мир науки. В условиях русской экзаменационной системы присвоение научной степени было релевантно только тогда, если выпускник оставался при университете и готовился к профессуре. К тому же, закон 1884 г. предусматривал предоставление кафедры только после трехгодовой стажировки в качестве приват-доцента10. Из сказанного выше определяется возможным выделение элементов «профессорской культуры»: установившиеся порядки вхождения в научное сообщество (обряды; церемонии; ритуалы); организационная коммуникация (рассказы; истории; мифы; легенды; символы и лозунги); материальное проявление «профессорской культуры» (оформление физического пространства; язык общения). Представленное выше, является лишь начальной ступенью исследования, посвященного «профессорской культуре». Такое содержательное наполнение дефиниции дает возможность ее апробации в качестве своеобразной модели исследования профессорского сообщества. Примечания 1
См.: Кантор В.К. Русское искусство и «профессорская культура» // Вопросы литературы. 1978. № 3. 2 Кантор В.К. Русская классика, или Бытие России. М., 2005. С. 282. 3 Горин Д.Г. К вопросу о «профессорской культуре» России XIX – начало XX в. // Отечественная культура и история науки X VIII–XX в. Брянск, 1996. С. 42–51. 4 Горин Д.Г. Указ. соч. С. 43. 5 Там же. С. 42. 6 Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996. С. 17. 7 Каган М.С. Указ. соч. С. 331.
397
8 О характеристике моделей идентичности см.: Янковская Г.А. Сценарии профессиональной идентичности советских художников в годы сталинизма // Проблемы российской истории. М., 2007. Вып. 8. С. 375. 9 Яницкий О.Н. Этос В.И. Вернадского и проблемы современности // Общественные науки и современность. 2007. № 6. С. 132. 10 Бон Томас Русская историческая наука (1880–1905). Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005. С. 10.
Л.П.Станкевич (Липецкий государственный технический университет) Значение идей школы Анналов в понимании целостности исторического сознания Кризис современного исторического сознания во многом связан с отсутствием системного и целостного его понимания. Конечно, нельзя упускать из виду и тот факт, что изменения в оценке исторических событий происходят зачастую под влиянием тех или иных конъюктурных политических идей, решений и действий. А это – в свою очередь вносит существенные коррективы в ориентации исторического сознания. На этом фоне могут оказаться важными и существенными идеи школы Анналов. Историческое сознание есть неотъемлемое свойство жизни, но не только по отношению к той, которой уже нет и не только по отношению к той, которой еще нет, но, что более важно, по отношению к той жизни, в которой мы существуем сейчас. Л.Февр писал о М.Блоке: «он был великим историком не потому, что накопил большое количество выписок и написал кое-какие научные исследования, а потому что всегда вносил в свою работу ощущение жизни, которым не пренебрегает ни один подлинный историк»1. Ясно, что для адекватного понимания целостности исторического сознания необходимо исходить из целостности общественной жизни, всех ее важнейших структурных элементов. Именно на это нацелены идеи исторической школы Анналов, когда они обращаются к анализу истории не как к эмпирической, а как к теоретической науке. Это значит, что история нуждается в теории, как необходимом условии научного осмысления социальных явлений. В этой связи представители этой школы высоко 398
ценили А.Берра, как создателя теории исторического синтеза. Понятно, что целостный взгляд на историческое сознание невозможен, если он не строится на основе синтетического видения. Но, существенно в этой связи то, что А.Берр считал «что история и философия должны стать двумя главными аспектами будущей науки, которая приобретет характер исторического синтеза»2. Без философского осмысления событий истории невозможен исторический синтез, невозможно целостно проанализировать историю и не сформировать целостное, взвешенное (в пределах различных противоречий) историческое сознание. Именно теория исторического синтеза является необходимой предпосылкой формирования и интерпретации целостности исторического сознания. Представители школы Анналов отдают должное марксизму в том смысле, что его влияние было связано с широкими социологическими обобщениями и использованием системного подхода не только в изучении общественной жизни, но и в подходе к изучению исторического прошлого. Особенно это просматривается в таких работах К.Маркса как «18 брюмера Луи Бонапарта» и «Капитал». Системность в понимании исторических событий и исторического сознания характерна и для рассматриваемой школы. Нам представляется, что именно последовательное, системное исследование исторического сознания является необходимой предпосылкой адекватного понимания его целостности. Но, вместе с тем, по мнению Л.Февра марксистская философия и историческая наука имеет различные сферы компетенции. Системный подход с необходимостью приводит к проблеме междисциплинарных исследований. Но все дело заключается в том, как понимать этот самый междисциплинарный способ понимания исторической реальности. Очевидно, не как сугубо механистическое соединение данных различных наук. М.Блок писал: «цивилизация как и индивидуум ничем не напоминают пасьянса с механически подобранными картами; знание фрагментов, изученных по отдельности один за другим никогда не приведет к познанию целого – оно даже не позволит познать самые эти фрагменты»3. В осмыслении комплексного подхода или междисциплинарного синтеза важно иметь в виду органическую системность самой жизни и тогда междисциплинарный подход может привести к всеобъемлющей науке о человеке в пределах общест399
ва, изменяющемся в пространстве исторического времени. Но речь идет о человеке как целостном существе, ведущем к целостному пониманию исторического сознания. Поэтому, по нашему мнению, мало, что удастся сделать в рамках междисциплинарного подхода, если органически не включать в этот процесс философскую антропологию, социальную философию и философию истории. В заключении необходимо обратить внимание на то, что существенным словом для школы Анналов является слово «понять». Необходимо адекватное понимание прошлого, его целостное понимание как основы целостности исторического сознания. Важно, что такое понимание предполагает, по мнению представителей школы Анналов «полное дружелюбие», оно, в интерпретации М.Блока, носит выраженный эмпатический, сочувственный характер, что может противостоять идеологизации и политизации истории и всемерно способствовать пониманию целостности исторического сознания. Примечания 1
Гуревич А.Я. Уроки Л.Февра // Февр Л. Бои за историю. М., 1991. C. 504. Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX века: Курс лекций. Вып. 2. Становление новой исторической науки. Томск, 2003. C. 9. 3 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. C. 88. 2
О.Э.Терехов (Кемеровский государственный университет) Освальд Шпенглер и становление постклассического историзма Кризис в конце XIX – начале XX веков мировоззренческих и методологических принципов традиционного историзма способствовал активному поиску новых методов изучения истории. Важнейший вклад в формирование принципов и методов постклассического историзма внес Освальд Шпенглер (1880–1936), автор самого, пожалуй, противоречивого труда в области теории исторического познания прошедшего столетия – «Заката Европы» (2 тома, 1918 – 1922). Эта работа открыла новый этап в раз-
400
витии западной исторической мысли – этап возрождения интереса к цивилизационной теории исторического процесса. Поэтому не удивительно то ошеломляющее впечатление, какое она произвела на европейскую публику. Нельзя не согласиться с мнением Б.Г.Могильницкого, который назвал книгу Шпенглера духовным символом своего времени. Последующие поколения гуманитариев неоднократно возвращались к идеям Шпенглера. Шпенглер отверг единство всемирно-исторического процесса и деление истории на Древний мир, Средневековье, Новое время. Он уподобил ритм исторического развития биологическому природному ритму жесткой биологической заданности событийной истории. В основе философско-исторической концепции «Заката Европы» лежит идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости локальных культур. Средством постижения событийной структуры исторического процесса, по Шпенглеру, является морфология всемирной истории. Подобный подход к истории, с одной стороны отрицающий поиск закономерностей исторического бытия, с другой – сводящий само это бытие к сугубо биологическому выражению вызвал с момента появления культурно-исторической концепции Шпенглера острые научные дискуссии относительно его правомерности и методологической функциональности. В основе философско-исторической концепции «Заката Европы» лежала идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости локальных культур. Всего, по мнению Шпенглера, в истории человечества существовало восемь культур: египетская, вавилонская, китайская, греко-римская, византийско-арабская, майя, индийская и западноевропейская. Каждая культура подчинена жесткому циклу исторического развития, который Шпенглер определил примерным временным сроком в 1000 лет. Каждая культура проходит в своём развитии стадии рождения, расцвета и гибели. Каждая культура обладает суммой присущих только ей особенностей, которые выражаются в философии, искусстве, науке, экономике, политике и т.д. Культуры замкнуты и не проницаемы друг для друга. Особый интерес у Шпенглера вызывала заключительная стадия существования культуры – цивилизация. Символами цивилизации являются города, индустриализм, космополитизм, безрелиги401
озность, воля к мировому господству, культ денег, социализм и цезаризм. Согласно Шпенглеру, западноевропейская культура с эпохи Наполеона вступила в стадию цивилизации. Он считал, что все последующие события европейской истории XIX – начала XX веков лишь подтверждали его вывод о близящемся «Закате Европы». Как верно замечали многие исследователи, в рассуждениях Шпенглера о конце западной культуры заканчивается Шпенглерученый и начинается Шпенглер-пророк и политический мыслитель. В этой связи необходимо отметить консервативную политическую основу философии истории Шпенглера, которого не без основания причисляют к ведущим идеологам немецкого консерватизма XX столетия. В «Закате Европы» Шпенглер вышел за рамки всех традиционных представлений об истории и одновременно органически их синтезировал. Он разрушил прогрессистский образ истории XIX столетия, но вернулся к тому же прогрессизму в форме «героического пессимизма» человека западной цивилизации. Он решительно отверг естественнонаучный подход к объяснению истории, но уподобил ритм исторического развития биологическому ритму. Он обрушился с резкой критикой на европоцентризм, но во многом остался на европоцентристских позициях как представитель единственной, согласно его представлениям, существующей в мире западной культуры. Он весьма снисходительно отзывался о состоянии современной ему исторической науки, но в то же время довёл до логического завершения принципы немецкого историзма, расширив принцип индивидуализации исторических явлений до размеров гигантского культурно-исторического типа, который виртуозно описывал в ницшеанско-дильтеевском духе. Эти параллели можно продолжить и дальше, но бесспорно одно, что написанная намерено не в академической манере, книга Шпенглера стала важным фактором, повлиявшим на изменение исторического сознания и познания Запада. Характерной чертой постклассических принципов изучения истории стал переход от проблем методологии истории к постижению структуры исторической реальности или, по терминологии немецких гуманитариев, историчности (Geschichtlichkeit). При этом историчность как таковая фактически не отождествлялась с эмпирикой реального исторического процесса. Прямым следст402
вием подобного подхода вкупе с формированием постклассической парадигмы философии истории явилось рассмотрение исторического бытия в категориях судьбы, «жизненного порыва», становления и т.д. Историчность воспринималась как стихийно формирующейся и развивающейся поток жизни не доступный для рационального и логического понимания. Шпенглер, продолжив традиции исторического мышления немецкой философии жизни, явился одним из основоположников той разновидности постклассического историзма, который был направлен не на создание логически верифицированные методов изучения истории, а воспринимал историческое бытие как большую мифо-поэтическую игру, разворачивающуюся в бесконечном потоке стихии жизни. О.В.Хазанов (Томский государственный университет) Дихотомия «Восток – Запад»: от творческого диалога к конфронтационному патернализму Проблема понимания сущности и характера дихотомии «Восток – Запад» поставлена в европейской мысли с момента ее зарождения. Еще первый древнегреческий философ Фалес благодарил судьбу за три вещи: за то, что он «родился человеком, а не животным, мужчиной, а не женщиной, эллином, а не варваром». Из столь ясно выраженной позиции мы видим, что отношение греков к восточным обществам трудно назвать восторженным. В то же самое время многие выдающиеся греческие мыслители, философы, ученые и политические деятели отправлялись в длительные путешествия по странам Востока, считая свое образование, полученное в рамках эллинской традиции, незавершенным без приобщения к культурному опыту восточных цивилизаций. М.М.Бахтин, то ли в шутку, то ли всерьез обронил как-то фразу: «Много чего знали о себе древние греки, но они не знали, что они – древние». В римской культуре, безусловно, дочерней по отношению к греческой, появилась следующее выражение: Ex oriente lux («Свет с Востока»). В этой емкой формуле, принадлежащей поэту Вергилию, как ни в какой другой выражено альтернативное 403
фалесовскому отношение античного мира к восточным обществам – восторженное преклонение перед глубиной их культуры, перед тем колоссальным цивилизационным опытом, который они накопили к моменту появления античности. Так как же все-таки представители античного общества относились к Востоку? Ответ очевиден – двойственно. С одной стороны, они им восхищались и благоговели перед ним и готовы были у Востока учиться, с другой стороны, они понимали принципиальное отличие восточных цивилизаций от своей собственной, лучше всего выраженное Аристотелем: народы Востока обладают высочайшей культурой, утонченным художественным вкусом, но они абсолютно не ценят свободу…1. По этому самому признаку и до сего дня западная мысль противопоставляет «либеральный Запад» и «деспотический Восток». Тезис, прочно укоренившийся в западном историческом сознании, не раз проверялся на прочность. Уже начиная с эпохи античности можно приводить многочисленные примеры тирании, пренебрежения правами личности, свободами граждан и даже целых сословных, этнических и религиозных групп. Иногда такое «отклонение от нормы» было диалектически связано с процессом становления самой античной демократии (пример – старшая тирания в Греции в эпоху архаики), иногда – с кризисом демократических устоев (младшая тирания). Качественно новый этап в развитии взаимоотношений между двумя суперсистемами начинается с эпохи средневековья. Если греки готовы были у Востока учиться, то доминирующей интенцией европейской христианской мысли становится миссионерство с его ярко выраженной патерналистской позицией ко всем нехристианским культурам. Ключевым в оформлении такого отношения к невоцерковленному миру со стороны европейцев стало учение о «Божественной Благодати». В соответствии с данным вероучением любой человек может обрести спасение через веру в Бога. Однако самой по себе веры недостаточно. Необходим некий «передающий механизм», являющийся посредующим звеном во взаимоотношениях между Богом и человеком. Через это звено Божественная Благодать и изливается на стремящегося к ее обретению. В качестве такового звена и выступала христианская церковь. Вне ее рамок человек не имел возможности обрести спасе404
ние, ибо Божественная Благодать к нему не поступала. Ее получение было обязательным условием спасения в силу изначальной испорченности человеческой природы последствиями первородного греха. В руках служителей церкви находились «ключи спасения», переданные, согласно христианскому вероучению, самим Иисусом ап. Петру, а от него в виде таинств полученные христианской церковью в целом. Только посредством церковных таинств мог быть осуществлен перенос Божественной Благодати на человека. В них как бы содержался механизм приобщения человеческой природы, пораженной первородным грехом, к искупительной жертве Спасителя. Всякий, находящийся вне церкви, терял эту возможность. Церковь, таким образом, уподоблялась Ноеву ковчегу, вне которого не было спасения никому2. Используя в качестве метафоры современные образы, можно сказать, что церковь выступала в роли единственно возможного «провайдера», выводящего всякого в бесконечное виртуальное пространство «Божественного Интернета». Стало быть, все народы, находящиеся вне «сети», даже исповедующие монотеизм, лишались возможности обрести спасение. Данный тезис придавал высшую легитимность Крестовым походам. Какие бы реальные материальные и политические интересы не вдохновляли их организаторов, для основной массы участников было чрезвычайно важно ощущать себя «Христовым воинством», а не шайкой грабителей. Из такого рода сравнений становится понятнее и идеологическое обоснование крестовых походов на Русь. Получалось, что у нас был «не тот провайдер», что православная церковь явилась создательницей «локальной сети» и обманывала «пользователей», создавая у них иллюзию выхода в «реальный Интернет». Греки превыше всего в мире ценили свободу и свой полис, обеспечивающий гражданину реализацию его политических (истинно человеческих) свойств. Но в то же время, они представляли собой образец предельно открытой миру культуры, не навязывающей собственных образцов иным цивилизациям. Александр Македонский, завоевавший почти всю ойкумену, не ставил себе задачу насаждения демократии на «отсталом» Востоке. Римское право, несмотря на универсализирующую идею Pax Romana, учитывало местные обычаи. Идея идеологической экспансии сфор405
мируется у европейцев гораздо позже – под мощным воздействием христианской проповеди с ее обоснованием всеспасающей миссии Церкви Христовой. Еще позже появится идея «бремени белого человека», от которой останется один шаг до лозунга: «Если вы не верите в демократию, то мы идем к вам!» Но его европейцы сделают в другую эпоху… Примечания 1
Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. М., 1993.
С. 4. 2 Евреи и христиане: полемика и взаимовлияние культур. Ч. 1. Иаков и Исав. Издательство Открытого университета Израиля. Тель-Авив, 2000. С. 137–138.
406
Содержание ВЫСТУПЛЕНИЯ НА ПЛЕНАРНОМ ЗАСЕДАНИИ И СТАТЬИ ............................................................................................... 3 Ивонина Л.И.
Дискуссия о Мальборо: миф и реальность............................................ 3 Лабутина Т.Л.
Ранние просветители о проблеме коррупции в Англии ....................... 6 Чикалова И.Р.
Пацифизм в США: генезис, развитие и политические итоги к 1914 году............................................................................................. 9 Мягков Г.П.
Об изучении культурологизма российской медиевистики рубежа XIX–ХХ веков......................................................................... 15 Степанова В.В.
Гёте в общественном сознании немцев и европейцев ........................ 19 Васильева С.Н.
Русские военнопленные на работах в Австро-Венгрии и Германии .... 26 Бунькова Л.А.
Образование – приоритет социальной программы «новых лейбористов» Великобритании .............................................. 32 Угрюмова М.В.
Современные отечественные государственные учреждения: организация, проблемы, направления развития.................................. 38 Ерохин В.Н.
Современная британская историография о Томасе Кранмере ........... 46 Секция I. ПРОБЛЕМЫ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ ........................... 51 Алексеева М.Н.
К вопросу о «войне Короля Георга» ................................................... 51 Артёменков М.Н.
К вопросу о формировании англо-испанских отношений в 90-е годы XVI века............................................................................ 54 Беликов А.П.
Этнические стереотипы древних римлян и современность................ 57
Бельцер А.А.
«Валлийская проблема» и инструкции Совету Уэльса в 1570-х годах ... 59 Болдинова Н.В.
Аналитическая психология К.Г.Юнга в историческом исследовании: император Клавдий ..................................................... 62 Василенко Л.В.
Реализация союзниками германских репараций после Второй мировой войны ............................................................. 65 Гальцин Д.Д.
Пуританская «теократия» в Новой Англии XVII в.: историографический очерк ................................................................. 68 Галямичев А.Н.
Средневековый город и феодализм в Чехии (к постановке проблемы)..................................................................... 71 Гасникова С.Ю.
Влияние Запада на русскую культуру глазами путешественников ... 74 Гордиенко Д.О.
Аборигены, европейцы и колониальная борьба во второй половине XVII в.: «Историческая повесть о Цейлоне» Роберта Нокса ............... 77 Гуськов В.К.
Становление партийной системы в советской зоне оккупации Германии в 1945–1949 годах............................................................... 81 Демичев К.А.
Мусульмане в армии сикхской державы в первой половине XIX в. ... 84 Денисова А.В.
Английская феминистка XVIII в. Мэри Уолстонкрафт о правах женщин ................................................................................. 87 Дударев С.Л., Волошин Д.А.
«Hostes Romaniae» и образ Аттилы как интерпретационная проблема современной историографии .............................................. 90 Евсеев В.А.
Борьба с пожарами в английских средневековых городах ................. 94 Ерёмин С.В.
Советско-германские отношения в январе 1933 – январе 1934 гг. (К вопросу о трансформации советской внешнеполитической доктрины) ............................................................................................ 97
Жолудов М.В.
Проблемы образования либеральной партии Великобритании в трудах Нормана Гэша ..................................................................... 101 Ильин Д.В.
Теория «разделения властей» в освещении английских просветителей второй половины XVIII века..................................... 105 Кожина Т.Н.
Религиозный вопрос в британской Индии в период раздела страны.................................................................... 108 Королёва О.В.
Пространство восточного города в восприятии английских путешественников в конце XVI – первой трети XVII вв. ................. 111 Краснова М.Н.
Отношение философов к браку в древнем Риме в период империи .............................................................................. 114 Крючков И.В.
«Средняя Европа» в геополитических взглядах Э.Бенеша в 1920-е годы ..................................................................................... 116 Крючкова Н.Д.
Концепции национальной идентичности в политических представлениях финской элиты .............................. 119 Куликова О.Д.
Франция и США: от холодной войны к войне в Ираке .................... 122 Магаков Г.Ю.
Церковная политика Джеймса I Стюарта ......................................... 125 Малкин С.Г.
Военные дороги «цивилизации» Горной Шотландии в первой половине XVIII в. ............................................................... 128 Мартынов Д.Е.
К рассмотрению термина «гражданское общество» в контексте современного обществоведения Китая ............................................. 132 Мягкова Е.М., Ловцова М.С.
Театр классицизма и формирование политической культуры французского общества в XVII в....................................................... 135
Науменкова Е.О.
Конфликт между консервативной и либеральной партиями парламента вокруг парламентской реформы 1884 года ................... 137 Николаева О.О.
Дневник леди Маргарет Хоби 1599–1605 гг. .................................... 140 Петелин Б.В.
Якоб Кайзер: политик в тени Аденауэра .......................................... 143 Покудов О.А.
Из истории контрибуционных платежей Германии ......................... 147 Прокопьева А.В.
Внешнеполитические факторы, обусловившие начало Танзимата в Османской империи (отечественная историография)................... 151 Пронькина О.В.
Австро-прусская война 1866 года и ее роль во всемирной истории..... 154 Птицын А.Н.
Экономическое сотрудничество России и Австро-Венгрии в конце XIX – начале XX вв. (штрихи к исследовательской модели) .............. 156 Савельева А.В.
Американская историография проблем социально-экономического развития США во второй половине XIX в.......................................... 159 Сафронов Б.В.
Маршал Маннергейм на фронтах первой мировой войны ............... 161 Симонян В.Р.
Обезземеливание италийского крестьянства во II в. до н.э.: причины, итоги, последствия ............................................................ 164 Соколов А.С.
Денежные реформы в европейских государствах в начале 1920-х гг. ............................................................................. 166 Станков К.Н.
Образ Якова II (VII) Стюарта в культуре якобитов .......................... 169 Степанов Г.В.
Публицистическая деятельность Ульрики Майнхоф и студенческое движение ФРГ в 60-е гг. ХХ века ............................ 171 Тебенёв К.Г.
К вопросу о специфике психологии властного сознания англичан в XIV веке .......................................................................................... 174
Туманов А.Г.
Народное образование викторианской Англии в оценке русского педагога П.Г.Мижуева ....................................................... 178 Тюкаев А.Г.
Рост национального самосознания и «милитаризация» японского общества в начале XX века.............................................. 181 Чередникова А.Ю.
«Вендский вопрос» в Веймарской Германии: 1918–1933 годы........ 184 Чернова Л.Н.
Из истории приобретения манора Крэнсли (К вопросу о землевладельческих интересах лондонского купечества XIV века) .... 188 Чореф М.М.
К истории монетного дела Херсона при Константине VII Багрянородном .................................................................................. 191 Шепель О.В.
Жизнь и деятельность У.Морриса в условиях модернизации Англии XIX века................................................................................ 197 Шитов А.Е.
Английское пиратство в раннее новое время.................................... 202 Шмелёв Д.В.
Ж.Бидо, партия МРП и заключение франко-советского договора 10 декабря 1944 года.......................................................................... 206 Шмелёва Л.М.
Процедура объявления войны в Риме царского периода.................. 209 Шмелёва О.И.
Проблема создания Призренской лиги в донесениях дипломатов (по материалам АВПРИ) ................................................................... 212 Эрлихсон И.М.
Пути борьбы с безработицей и социальным неравенством в английской утопической мысли конца XVII – начала XVIII вв. ... 215 Секция II. ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ ........... 219 Акользина М.К.
Методы определения численности и состава населения среднего русского уездного города первой половины XIX в. .......... 219
Аксанов А.В.
Русские летописи и памятники дипломатических отношений о первом воцарении хана Шах-Али в Казани ................................... 222 Блинова О.В.
Специфика исследовательского подхода в изучении института учителей в Западной Сибири в последней четверти XIX – начале XX веков (на примере применения подходов новой социальной истории)............................................................... 224 Воробьёва Н.В.
Интертекстуальные связи в «Возражении или Разорении» Патриарха Никона ............................................................................. 227 Вторушин М.И.
Сибирcкий «красный бандитизм» как форма революционного терроризма в годы гражданской войны в России и его периодизация ............................................................................ 230 Гайсина Л.Р.
Интеллектуальная жизнь в Русском Туркестане .............................. 235 Гераськин Ю.В.
Русская Православная Церковь, общество, власть в 1953–1958 гг.: особенности взаимоотношений.......................................................... 237 Горбунова С.В.
Эволюция образа казахов как объекта интеграционных процессов в Российской империи ..................................................... 240 Дробченко В.А.
Большевизм в оценках сибирской печати 1917 года ........................ 243 Елизарова Н.В.
Функционирование института почётного гражданства на примере исследования омской купеческой династии Волковых..... 246 Ершов А.Л.
Переименование улиц во Владимире в 1920–1930-е гг. как одно из средств антирелигиозной борьбы .................................. 248 Зин Н.В.
Положение православного духовенства в СССР в 1945–1953 гг..... 252 Кайда О.А.
Нарративные акты в делопроизводстве антибольшевистских правительств Юга, Северо-Запада и Северной области России ...... 255
Касимов Е.В.
Идея и практика социалистического переустройства сельского хозяйства Советской России: этапы эволюции (1917–1920 гг.) ...... 257 Кирьянова Е.А.
Историографический аспект коллективизации деревни Центральной России: достижения и проблемы ................................ 260 Коблова Е.Ю.
Внешняя торговля сибирских ханств в трудах отечественных исследователей......................................... 263 Куликова Л.В.
Взаимоотношения церкви и государства в годы гражданской войны................................................................ 267 Лобанова К.В.
Пьянство как одно из видов девиантного поведения лиц духовного звания сельской местности Тобольской губернии во второй половине XIX – начале XX вв. ......................................... 270 Михайлов Д.А.
Идеологические мотивы политической мобилизации в контексте развития российской государственности ...................... 273 Немашкалов П.Г.
Провинциальное издательское дело второй половины XIX века .... 277 Перфильев А.Л.
Родоплеменной фактор в политической борьбе в Младшем казахском жузе в первой четверти XIX в. ..................... 279 Проскурина Н.В.
История идей: внешнеполитическая концепция А.П.Бестужева-Рюмина ..................................................................... 283 Сапон В.П.
К вопросу о периодизации революционного (освободительного) движения России ............................................................................... 286 Солодкин Р.Я.
Влияние английских дипломатов и врачей на Ивана Грозного и царя Бориса в оценках И.И.Любименко......................................... 290 Солодкин Я.Г.
Созывался ли «Избирательный» Земский собор весной 1605 года .... 294
Тарасенко В.В.
Новгородско-литовские отношения 1240–1260-х годов в трудах В.Т.Пашуто ......................................................................... 297 Тиховодова А.Ю.
Кустарное производство в жизни общества...................................... 300 Фоменков А.А.
К вопросу об идейных корнях проектов создания Республики Русь .... 303 Чирков М.С.
Сельскохозяйственные реформы Н.С.Хрущева в зарубежной историографии................................................................................... 307 Широков О.Н.
Роль научно-исследовательских институтов в развитии сотрудничества со странами СЭВ (на примере ВНИИР г.Чебоксары).................................................... 310 Широкова М.А.
Обзор источниковой базы по истории сельской интеллигенции Чувашской АССР периода Великой Отечественной войны............. 313 Секция III. ТЕОРИЯ, МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ, ИСТОРИОГРАФИЯ...................................................... 316 Антощенко А.В.
Два понимания смысла истории: А.В.Карташев и Г.П.Федотов ..... 316 Баженова К.Е.
Всероссийский Земский Союз в отечественной историографии: этапы и итоги исследований.............................................................. 318 Бутько В.Н.
Исторические портреты Екатерины II и Павла I в работах А.С.Трачевского................................................................ 321 Гаман Л.А.
Некоторые аспекты теоретико-методологических представлений И.А.Ильина ........................................................................................ 324 Гришина Н.В.
Поведенческие стратегии ученых в переломные эпохи (на примере поколения историков «старой школы») ....................... 327 Демичев А.А.
К вопросу о типологизации анекдота как исторического источника............................................................ 330
Ерохина Н.А.
Теоретико-исторические аспекты системной теории управления... 332 Зданович Е.Ф.
Е.Е.Замысловский как историк России ............................................. 337 Зырянов С.Б.
Мир-системы в работах Ф.Броделя................................................... 339 Карнаухов Д.В.
Польская историческая россика в политическом дискурсе польско-российских отношений........................................................ 342 Кобылин И.И., Николаи Ф.В.
«Берлинское детство» В.Беньямина: личная история и пространственные рамки памяти ................................................... 346 Колганов О.С.
Интерпретации истории Реконкисты в испанской историографии середины XX века.............................................................................. 349 Линченко А.А.
Целостность исторического сознания в исторической науке и философии ...................................................................................... 352 Макарьева Н.В.
Образ Петра I в российском массовом сознании как «место памяти»............................................................................ 354 Мауль В.Я.
О некоторых вопросах советской историографии социального протеста ........................................................................ 357 Мезенцев В.Ф.
Х.У.Гумбрехт и современные формы исторической репрезентации.................................................................................... 361 Молякова Т.П.
Неофеминизм в современной истории: дискуссионные проблемы.... 365 Морозов Л.В.
К вопросу об историографии развития кустарной промышленности в России во второй половине XIX – начале XX века....................... 368 Нехаев А.В.
Критика линейно-лингвистической модели исторического нарратива ........................................................................................... 371
Николаев Д.А.
Общая характеристика комплекса мемуарных источников по истории Крымской войны ............................................................ 374 Онищенко А.И.
Методология истории Л.Мизеса и его полемика с марксизмом...... 375 Пантюхина Т.В.
Переосмысление национальной идентичности в современном американском обществе ........................................... 378 Прощаева Н.В.
Проблемы разработки автоматизированной системы организационно-распорядительной документации ВУЗа................. 381 Рокина Г.В.
Национализм возвращается? ............................................................. 383 Романов А.П.
К вопросу о познавательных возможностях гендерной истории .... 386 Рузанкина Е.А.
Проблема объективности научного исторического знания: неклассические подходы ................................................................... 389 Савицкий Е.Е.
Фигура мигранта в современной историографии ............................. 391 Сидорякина Т.А.
Профессорская культура как дефиниция и модель изучения научного сообщества.......................................... 394 Станкевич Л.П.
Значение идей школы Анналов в понимании целостности исторического сознания .................................................................... 398 Терехов О.Э.
Освальд Шпенглер и становление постклассического историзма ... 400 Хазанов О.В.
Дихотомия «Восток – Запад»: от творческого диалога к конфронтационному патернализму................................................ 403
Научное издание
ИСТОРИЯ ИДЕЙ И ИСТОРИЯ ОБЩЕСТВА Материалы VII Всероссийской научной конференции Нижневартовск, 9–10 апреля 2009 года
Художник обложки Л.П.Павлова Компьютерная верстка Е.В.Вилявиной Изд. лиц. ЛР № 020742. Подписано в печать 13.03.2009 Формат 60×84/16. Бумага для множительных аппаратов Гарнитура Times. Усл. печ. листов 26,0 Тираж 100 экз. Заказ 883 Отпечатано в Издательстве Нижневартовского государственного гуманитарного университета 628615, Тюменская область, г.Нижневартовск, ул.Дзержинского, 11 Тел./факс: (3466) 43-75-73, Е-mail:
[email protected]
