Сталин и союзники 1941-1945 годы

Б Б К 63.3(2)62

И 20

Вниманию оптовых покупателей! Книги различных жанров можно приобрести по адресу: 129348, Москва, ул. Красной Сосны, д. 24, издательство «Вече». Телефоны: (095) 188-88-02, 188-16-50, 182-40-74; т/факс: 188-89-59, 188-00-73. E-mail: [email protected] http://www.veche.ru, www.100top.ru Филиал в Нижнем Новгороде «ВЕЧЕ—НН» тел.: (8312) 64-93-67, 64-97-18 Филиал в Новосибирске ООО «Опткнига—Сибирь» тел.: (3832) 10-18-70 Филиал в Казани ООО «ВЕЧЕ—КАЗАНЬ» тел.: (8432) 71-33-07 Филиал в Киеве ООО «Вече—Украина» тел. (044) 537-29-20

С лучшими книгами издательства «Вече» можно познакомиться в Интернете на сайте www.100top.ru

ISBN 5-9533-0517-6

© Иванов Р.Ф., 2005. © ООО «Издательство «Вече», 2005.

Иванов Р.Ф. И 20 Сталин и союзники. 1941—1945 годы. — М.: Вече, 2005. — 480 с. (илл. 16 с.) (Эпоха Сталина) ISBN 5-9533-0517-6

На основании неопубликованных архивных материалов в книге рассказывается о деятельности И.В. Сталина в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. как государственного и политического руководителя, дипломата и военачальника, его отношениях с У. Черчиллем, Ф.Д. Рузвельтом и другими руководителями антигитлеровской коалиции. Автор показывает особенности характера Сталина, методы и стиль его руководства, отношения с соратниками, родными и близкими, его привычки и склонности, специфику режима, созданного Сталиным в Советском Союзе. В книге впервые приводятся высказывания многих политических, военных и общественных деятелей зарубежных стран об успехах и неудачах советской власти, характеристики, данные ими И.В. Сталину и его соратникам. ИВАНОВ Роберт Федорович

СТ АЛ ИН И С ОЮ ЗНИКИ 1941—1945 годы Генеральный директор Л.Л. Палько Ответственный за выпуск В.П. Еленский Главный редактор С.Н. Дмитриев Редактор П.И. Руднев Корректор С.В. Козлова Верстка М.А. Виноградов Разработка и подготовка к печати художественного оформления — «Вече-графика» Д.В. Грушин Гигиенический сертификат №77.99.02.953.П.001857.12.03 от 09.12.2003 г. 129348, Москва, ул. Красной Сосны, д. 24. ООО «Издательство «Вече 2000» ЗАО «Издательство «Вече» ООО «Издательский дом «Вече» E-mail: [email protected] http://www.veche.ru, www.100top.ru Подписано в печать 20.10.2004. Формат 60Ѕ90 1/16. Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Бумага офсетная. Печ. л. 30. Тираж 5 000 экз. Заказ .

СОДЕРЖАНИЕ

В В Е Д Е Н И Е ........................................ 5 Глава I. «БУДУ УБИВАТЬ, «ПОКА В ЭТОМ ЕСТЬ

НЕОБХОДИМОСТЬ» ........... 9

Глава II. «ПАКТ О НЕНАПАДЕНИИ ЕСТЬ ПАКТ О МИРЕ МЕЖДУ ДВУМ Я ГОСУДАРС ТВАМИ» ....... 43 Глава III. «НЕ БЫЛА ЛИ ЗДЕСЬ ДОПУЩЕНА ОШИБКА СО СТОРОНЫ СОВЕТСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА?» ... 83 Глава IV. «К ВАМ ОБРАЩАЮСЬ Я, ДРУЗЬЯ МОИ!» ...... 114 Глава V. «КРАСНАЯ АРМИЯ ОТБРОСИЛА ВРАГА О Т М О С К В Ы » .................................. 137 Глава VI. «ОТСУТСТВИЕ ВТОРОГО ФРОНТА ЛЬЕТ ВОДУ НА МЕЛЬНИЦУ Н А Ш И Х О Б Щ И Х В Р А Г О В » ....................... 177 Глава VII. «ОКРУЖЕНИЕ И ЛИКВИДАЦИЯ ...АРМИИ НЕМЦЕВ... ПОД СТАЛИНГРАДОМ» ....... 217 Глава VIII. «ТЕГЕРАНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ НЕ П РОШ ЛА ДА РО М» ........................... 250 Глава IX. «...ФОРСИРОВАНИЕ ЛА-МАНША... Б Л Е С Т Я Щ И Й У С П Е Х Н А Ш И Х С О Ю З Н И К О В » ...... 287 Глава X. «ГЕРМАНИЯ В ТИСКАХ М Е Ж Д У Д В У М Я Ф Р О Н Т А М И » .................... 317

Глава XI. «ДНИ ГИТЛЕРОВСКОГО К Р О В А В О Г О Р Е Ж И М А С О Ч Т Е Н Ы » ................ 360 Глава XII. «НАСТУПИЛ ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ ПОБЕДЫ Н А Д Г Е Р М А Н И Е Й » .............................. 393 З А К Л Ю Ч Е Н И Е .................................... 435 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ

С С Ы Л К И .................. 445

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И Л И ТЕ РА Т УР Ы ................................ 465 СОКРАЩЕННЫЕ НАЗВАНИЯ АРХИВОВ И О Р Г А Н И З А Ц И Й ............................... 477

ВВЕДЕНИЕ

Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории развеет ее! И.В. Сталин

Проблема «Сталин и союзники» представляет собой не только академический, исторический интерес. Она во многом спроектирована и на современную геополитическую ситуацию, наиболее характерной чертой которой является уничтожение Советского Союза и превращение Соединенных Штатов в единственную сверхдержаву. И когда речь идет об отношениях Сталина с союзниками, то имеются в виду не только конкретные личности — Сталин, Рузвельт, Черчилль — Большая тройка, сыгравшая столь важную роль в победе антигитлеровской коалиции. Сталин, с одной стороны, Рузвельт и Черчилль — с другой представляли различные, противоположные по своему социально-экономическому и общественно-политическому содержанию системы. Между этими системами было определенное соотношение сил, каждая из них имела свои плюсы и минусы. Все это не могло не оказывать своего зримого, конкретного воздействия на отношения между Сталиным и союзниками. В канун 50-летия Победы на Западе резко усилилась фальсификация истории и итогов войны. К сожалению, в этой кампании активно участвуют и отдельные отечественные историки. Результаты подобных фальсификаций налицо. Например, в канун 50-летия Победы 49% французов считали, что решающий вклад в победу над фашистской Германией внесли Соединенные Штаты, и только 25% — Россия. В мае 1945 г. мнение французов было прямо противоположным: в то время только 20% жителей Франции выше всего оценивали вклад Америки, а 57% — Советского Союза. Мне представляется, что объективная оценка отношений между Сталиным и союзниками в годы войны позволяет восстановить историческую правду, показать подлинный вклад в общее дело победы как СССР, так и его союзников по антигитлеровской коалиции. Таким образом, просматривается прямая связь темы «Сталин и союзники, 1941—1945 гг.» с острейшими проблемами современной России, ее внутренним и внешнеполитическим положением.

6

$

Именно этим объясняются исторические параллели с современностью, которые делаются в книге при рассмотрении событий, имевших место 55 лет назад. В работе использованы фонды Центрального государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива социально-политической истории (бывшего Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории), Архива внешней политики Российской Федерации, Национального архива США, Рукописного отдела Библиотеки Конгресса США, Библиотеки Ф. Рузвельта, Библиотеки Д. Эйзенхауэра, Рукописного отдела Библиотеки Принстонского университета. В книге отдан приоритет не только архивным документам, но и прессе военного периода, так как средства массовой информации союзников освещали рассматриваемые автором проблемы, конечно, с учетом своей политической ориентации, но пока еще без мрачного влияния холодной войны. Касаясь использования мемуаров и монографических исследований, автор старался уделять первостепенное внимание работам, опубликованным в период войны, тем трудам, на которых еще не было четкого отпечатка холодной войны. Я старался использовать и те публикации, которые появились в 1945—1950 годах. На мой взгляд, в работах, вышедших в свет в этот период, тлетворное воздействие холодной войны еще не просматривается столь рельефно, как в более поздний период. Работая над этой книгой, автор сквозь призму взглядов наших союзников по антигитлеровской коалиции (и иногда противников) стремился дать объективную оценку роли и места этого выдающегося государственного, политического и военного лидера во Второй мировой войне. Показать плюсы и минусы, которые видели в его деятельности партнеры Советского Союза по антигитлеровской коалиции. В ряде случаев автор приводит оценки Сталина, которые давались ему из лагеря противника. Мне представляется это целесообразным, так как эти оценки были известны союзникам и оказывали свое определенное воздействие на формирование их взглядов на Сталина, на его политику. Личная жизнь Сталина, черты его характера, склонности и привычки, его отношения с ближайшим окружением — все это было скрыто для советских людей за семью печатями сверхсекретности, оберегалось чуть ли не как строжайшая государственная тайна. Автор также попытался уделить этому вопросу необходимое внимание. Я руководствовался в данном случае двумя соображениями.

7 Во-первых, несмотря на публикации в России в 80—90-х годах многочисленных трудов отечественных и зарубежных авторов о жизни и деятельности Сталина, многое из его личных особенностей, форм и методов работы, черт характера и прочее все еще остается нераскрытым. А без этого трудно, а зачастую и невозможно понять ход мыслей, поступки, решения этого человека, власть которого в СССР, а позднее и в странах Восточной и Центральной Европы фактически была безгранична. Все меньше остается тех, кто работал или встречался со Сталиным и может по личным впечатлениям судить о характере, привычках, манерах этого человека. Автору удалось побеседовать с некоторыми из этих людей, чье мнение о Сталине, очевидно, представляет особый интерес. Это — Константин Григорьевич Петров, инициатор и организатор стахановского движения, отец моей жены Нины Константиновны Петровой. Воспоминания К.Г. Петрова были записаны на магнитофонную пленку и опубликованы газетой «Советская Россия» 6 ноября 1998 г. К.Г. Петров трижды встречался со Сталиным, и из его многочисленных рассказов я узнал многие интересные детали, характеризующие этого советского руководителя. Валентин Михайлович Бережков — переводчик Сталина во время войны — опубликовал ряд интересных работ о своих встречах со Сталиным. Во время бесед с В.М. Бережковым автор также узнал многочисленные факты, позволившие глубже понять особенности характера И.В. Сталина. К сожалению, уже нет в живых ни К.Г. Петрова, ни В.М. Бережкова. Интересные беседы, касающиеся Сталина, я имел с ныне здравствующим Николаем Петровичем Новиком, генерал-майором в отставке, начальником охраны Сталина в последние восемь месяцев жизни советского руководителя. Вторая причина, заставившая автора взяться за написание этой книги, заключается в том, что по проблеме «Сталин и союзники, 1941—1945 гг.» нет ни одной монографии ни в нашей стране, ни за рубежом. Союзники СССР, да и противники, зная особое положение Сталина в Советском Союзе, стремились как можно больше узнать об этом человеке, правильно понять логику его поступков, ход мыслей и причины принятия тех или иных решений. Не без оснований считалось, что, оценив феномен Сталина, они смогут многое понять в процессе принятия решений у советского союзника, формы и методы реализации этих решений, познать сильные и слабые сто-

8

$

роны своего партнера по антигитлеровской коалиции, попытаться спрогнозировать его важнейшие акции в ходе войны, цели и задачи Советского Союза в послевоенном переустройстве мира. В монографии показано, какая тяжелая и затяжная борьба шла между Сталиным и союзниками по территориальным вопросам. Советский руководитель последовательно, настойчиво, жестко, не боясь политических и дипломатических осложнений с союзниками, боролся за сохранение тех границ Советского Союза, которые страна имела на 22 июня 1941 г. Автор не хотел бы искусственно осовременивать рассматриваемую им тему, чрезмерно увлекаться историческими параллелями, которые, как известно, не всегда убедительны, а иногда и рискованны. Однако от некоторых параллелей удержаться невозможно. И дело здесь не в ностальгии по ушедшим временам могущества и величия нашей страны, пусть и не являвшейся образцом демократии и социального благополучия для широких народных масс. Исторические параллели просто напрашиваются сами собой, когда рассматриваешь сложный комплекс проблем, связанных с отношениями между Сталиным и союзниками в 1941—1945 гг. Оправданы ли эти параллели, нужны ли они, да и в целом, насколько удалось автору правильно осветить отношения Сталина с союзниками как важнейшую составную часть сложного комплекса проблем, объединявших и одновременно разделявших союзников в годы самой страшной войны в истории человечества? Объективно ответить на все эти вопросы может только читатель.

Глава I. «БУДУ УБИВАТЬ, «ПОКА В ЭТОМ ЕСТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ»

, Давно и широко известно, что умные учатся на чужих ошибках, а не очень умные — на своих собственных, На чьих ошибках должно учиться человечество? Коль скоро мы одни во вселенной (по крайней мере такова информация на сегодняшний день), то вне зависимости от того, каков интеллектуальный потенциал человечества, оно обречено учиться на своих собственных ошибках. И главная ошибка межвоенного периода, приведшая к началу Второй мировой войны, заключалась в том, что демократические страны не смогли или не захотели преодолеть ту идеологическую, политическую, морально-психологическую несовместимость, которая разделяла их с Советским Союзом. 28 февраля 1945 г. ТАСС сообщал из Лондона, что министр иностранных дел Великобритании Антони Иден, выступая в палате общин британского парламента, заявил, что в Англии есть люди, которые считают, что Россия, воодушевленная победой, возьмет курс на завоевание господства в Европе. «Это, — говорил Иден, — постоянная тема германской пропаганды. Это было... и до войны. Затем темой стало большевистское пугало... немцы говорили, что ими движет страх перед Россией». Мне, отмечал министр иностранных дел Великобритании, часто говорил это в различные периоды даже сам Гитлер. «Может ли кто-нибудь сомневаться в том, — резюмировал Иден, — что эта тема перед войной была постоянным элементом, который затруднял нам создание любой формы взаимопонимания с Советской Россией. Может ли кто-нибудь сомневаться, что если бы мы в 1939 г. имели единство между Россией, Англией и Соединенными Штатами, которое мы сцементировали на Конференции в Ялте, то не было бы нынешней войны»1.

10

$

Нельзя не согласиться с этой оценкой Идена. Только разобщенность между Советским Союзом и западными демократиями позволила фашистской Германии и ее сателлитам развязать самую страшную войну в истории человечества. Роль Сталина в реализации внешнеполитического курса Советского Союза была столь же решающая, как и в вопросах внутренней жизни нашей страны. Его слово было законом для любого, в том числе и для внешнеполитического ведомства СССР. И вполне естественно, что по мере роста напряженности в мире, все более стремительного приближения военной опасности, во всех крупных державах все с большим вниманием следили за обстановкой в Москве и в первую очередь за всеми событиями, в той или иной мере связанными со Сталиным. Все крупнейшие газеты и журналы фиксировали внимание на упрочении позиций Сталина в советской партийной и государственной структурах. На Западе было широко известно, что во всех своих выступлениях, при принятии важнейших решений, определявших внутреннюю и внешнеполитическую жизнь страны, Сталин всегда подчеркивал свою верность курсу Ленина. В канун войны в зарубежных странах обратили внимание на то, что в советской пропаганде на самом высоком уровне появились новые нотки, когда заходила речь о Сталине как верном ленинце, продолжателе дела основателя коммунистической партии и Советского государства. Швейцарская газета «Нойе цюрихер цайтунг» опубликовала 15 февраля 1939 г. большую статью под заголовком «15 лет после смерти Ленина». «15-я годовщина со дня смерти Ленина, — писала газета, — отмечалась в этом году в своеобразной форме. Прославление Сталина как “лучшего ученика Ленина” уже закончено, и «равноправие» между Лениным и Сталиным восстановлено. Однако можно видеть, что этим дело не ограничивается. Ленин должен войти в историю большевистской партии только как человек, расчистивший путь для подлинного коммунистического мессии — Сталина». Правда, указывала газета, Ленин для современной России является «крупнейшим теоретиком», однако Сталин является «никем не превзойденным руководителем практической политики». Никакого секрета не делается из того, что «практической политике» принадлежит первенство и что с одной лишь «теорией» Ленина нельзя было сохранить большевистский режим. Об этом, отмечала газета, совершенно недвусмысленно заявил в своей речи на заседании в Большом театре Щербаков, являющийся сотрудником Жданова. «Поэтому нет ни-

11 чего удивительного в том, что вдова Ленина Крупская, которая не была хотя бы ради проформы выбрана в президиум траурного заседания, отказалась присутствовать на заседании, которое служило исключительно возвышению Сталина за счет умершего Ленина»2. 27 февраля 1939 г. скончалась Надежда Константиновна Крупская. Эта скорбная дата тоже не осталась без внимания антисоветских кругов за границей. Фашистский официоз Германии «Фелькишер беобахтер» 2 марта 1939 г. напечатал следующее сообщение из Варшавы: «Незадолго до смерти вдовы Ленина — Надежды Крупской в ее частной квартире появилась комиссия Центрального Комитета коммунистической партии в составе заместителя Молотова Микояна, комиссара безопасности Берии и личного секретаря Сталина Маленкова, которая конфисковала весь частный архив Крупской и препроводила его в Генеральный секретариат коммунистической партии». В сообщении говорилось, что в архиве Крупской было много важных документов и писем Ленина, «избежать опубликования которых Сталин имел все основания. Кроме того, среди бумаг находились документы о политических процессах против вождей оппозиции и о деле маршала Тухачевского. Конфискация архива произошла незадолго до смерти Крупской, когда она без сознания лежала в Кремлевской больнице»3. Отношения между Сталиным и Крупской были очень сложными и при жизни Ленина. Еще больше они ухудшились после смерти Владимира Ильича. Эту тему в борьбе со Сталиным очень активно использовал Троцкий. В одной из своих статей он ссылался на заявление Крупской в 1926 г.: «Если б Володя был жив, он сидел бы сейчас в тюрьме»4. В этой же статье Троцкий не утверждал прямо, но с присущим ему талантом полемиста подводил читателя к выводу, что Сталин мог отравить Ленина5. Средства массовой информации зарубежных стран внимательно следили не только за политической конъюнктурой в Советском Союзе, но и за всеми крупными событиями на идеологическом фронте в СССР. В частности, широко комментировался выход в свет школьного учебника по истории для начальных классов. Казалось бы, это было не столь уж крупное событие общественной жизни великой державы, но и оно нашло отклик в прессе Запада. В частности, в английском журнале «Контемпорери ревью» в апреле 1939 г. была опубликована большая рецензия на этот учебник — «Краткий курс истории СССР». В рецензии давались самые резкие оценки Сталину и другим советским руководителям.

12

$

В рецензии отмечалось, что в учебнике приводились очень мягкие характеристики Ивану Грозному и Петру Великому. Автор спрашивал: «Почему же в этом учебнике правители старой России получают такую мягкую оценку?» В рецензии высказывалось следующее соображение: «Ответ может быть легко найден, если читать этот учебник между строк. Его можно сформулировать следующим образом: “К прежним правителям старой России нужно относиться как к историческим предшественникам современного вождя народов Сталина”6. Автор рецензии брал под защиту Троцкого и Бухарина и выражал недовольство тем, что их деятельность получила резко критическое освещение на страницах учебника. Американский историк писал: «Сталин проводил новую политику, поэтому России надо было иметь новую историю, оправдывавшую эту политику»7. Основные критические стрелы рецензент в журнале «Контемпорери ревью» направлял против Ленина и Сталина: «Как и подобает непобедимым сверхчеловекам, Ленин и Сталин преодолели величайшие трудности, которые были созданы “контрреволюционерами” и “враждебными державами”, и построение социалистического государства доведено до благополучного конца». Автор отмечал сверхидеализацию Сталина на страницах учебника: «Рисуя картину работы самого Сталина, “История” восхваляет его личность до таких размеров, что это напоминает прославление цезарей»8. Публикация «Контемпорери ревью», посвященная новому школьному учебнику по истории СССР, убедительно свидетельствовала о том, что в тревожной предвоенной обстановке историческая наука являлась важной составной частью идеологической и политической борьбы, которая все более обострялась между конфликтующими сторонами, уже изготовившимися к решительной схватке на фронтах новой мировой войны. И конечно, главное противоборство шло не между теми капиталистическими странами, которые скоро сойдутся в смертельной схватке на полях сражений Второй мировой войны. В центре идеологической и политической борьбы находился Советский Союз. И это было зловещим предвестником того, чего особенно страшился Сталин и все советское руководство: вставал зловещий призрак возможного объединения главных стран капитала против Страны Советов. Это было то опасение, которое оказало столь роковое воздействие на внешнеполитический курс Сталина и явилось главной причиной его грядущих внешнеполитических ошибок, тех просчетов, за которые скоро пришлось платить страшную цену. Причем обращало на себя внимание резко критическое

13 отношение к Советскому Союзу и лично к Сталину и со стороны фашистского блока и тех держав, которые ориентировались на Англию и Францию. С одной стороны, в этом была потенциальная угроза возможного формирования единого антисоветского фронта капиталистических держав, настоящего кошмара, который преследовал Кремль и в первую очередь лично Сталина. С другой — создавшаяся ситуация оставляла для Советского Союза свободу политического и дипломатического маневра, выбора той ориентации, которая, по мнению советской стороны, будет больше соответствовать национальным интересам СССР. Советский Союз оказывался в положении невесты на выданье, которая могла получить предложение с любой стороны. Однако главный вопрос был в том, каков будет выбор самого Советского Союза. Обстановка в мире была столь сложна, расстановка сил настолько запутана, что даже всего за несколько месяцев до заключения советско-германского пакта в Англии влиятельные силы были уверены в скором заключении англо-советского политического соглашения. 26 мая 1939 г. ТАСС сообщал из Лондона: «Оживление на лондонской бирже в связи с ожидаемым заключением англо-советского соглашения продолжается. На фондовой бирже эта новая повышательная волна уже стала известна под названиями: “Сталинский бум” и “Большевистский бум”9. Причем важно отметить, что в оценке политической перспективы, очередного неожиданного для всего мира поворота Сталина во внешней политике ошиблась биржа — самый точный не только экономический, но и политический барометр в любой стране развитого капитализма. Объяснялась эта ошибка (и не только в Англии) сложнейшей ситуацией на международной арене. Позади был приход фашизма к власти в Германии, аншлюс Австрии, позорный мюнхенский сговор западной демократии с фашистской Германией и его последствия, первая и проигранная демократией военная проба сил в борьбе с фашизмом в годы Гражданской войны в Испании. Обстановка в мире была чрезвычайно сложна и запутанна. Однако четко прослеживалось одно направление — агрессивные державы легко и с большим запасом брали одно за другим важные препятствия на пути к развязыванию новой мировой войны. В Европе Германия уже вышла на финишную прямую, готовая в военном, экономическом, политическом плане к началу мировой войны.

14

$

На Дальнем Востоке Япония несколько лет вела войну против Китая и уже испробовала прочность советских границ в районе озера Хасан. А впереди была решающая советско-японская проба военных сил в Монголии, на реке Халхин-Гол. И чем напряженней становилась обстановка в мире, тем больший интерес проявляли зарубежные страны к Советскому Союзу, понимая, что, несмотря на все слабости советского режима, как считали на Западе, эта страна должна была сыграть важнейшую роль в неумолимо приближавшейся мировой схватке. И этот интерес к Советскому Союзу автоматически перерастал в интерес к тому, кто был во главе страны, от одного слова которого зависела судьба не только многомиллионной великой державы, но и многих других государств мира. В 1939 г. на Западе была опубликована книга Уильяма Мэйкина «Колония шпионов», которая во многом удовлетворяла обывательский интерес к личной жизни советского лидера. Автор интригующе заявлял: «...Перейдем теперь к описанию... Кремля, где живет Сталин, напротив Красной площади в Москве. Многие русские эмигранты, обитающие в кафе Парижа, Барселоны и Лозанны, готовят покушение на него почти денно и нощно, и они вынуждены признать, что Сталин охраняется значительно лучше, чем охранялся бывший русский царь». В описании Мэйкина советский руководитель выглядел типичным затворником: «Сила и секретность окружают его. Никто из посторонних не знает точно, где он живет. Только известно, что живет он где-то в середине Кремля, окруженный охраной Комиссариата внутренних дел — бывшего ОГПУ. Действительно, он живет где-то в Кремле, в маленькой квартире, со своими двумя детьми. Он редко показывается. Иногда он появляется в театре». Незадолго до публикации книги У. Мэйкина в Москве прошла серия процессов над «врагами народа», на которых постоянно муссировалась тема подготовки покушений на Сталина. Общественное мнение в зарубежных странах уделяло большое внимание этой проблеме. И естественно, что она нашла отражение на страницах книги Мэйкина. Автор писал: «Шансов на покушение на него очень мало. Необходимо помнить, что Сталин сам всю жизнь является революционером. Он был в тюрьмах, бежал из них, сам принимал участие в заговорах и подготовке покушений совместно с анархистами всех наций, и сам не раз вел борьбу с секретной полицией. Поэтому он достаточно подготовлен, чтобы вовремя предупредить и разгадать многие попытки покушений на него». Нередко считали, что тема покушений на Сталина искусственно инспирирована в Советском Союзе, в частности, для того, что-

15 бы оправдать массовые репрессии 1937—1939 гг. Мэйкин не разделял эту точку зрения. Он считал, что попытки покушений на жизнь Сталина действительно имели место. В книге говорилось: «Многократные попытки покушений на Сталина, до сих пор не удавшиеся, говорят о том, что его жизнь и безопасность представляют дело случаев»10. С первых дней Октябрьской революции Кремль стал для всего западного мира символом коммунистической угрозы демократическим государствам. Эта «угроза» усиленно муссировалась всеми средствами массовой информации и ассоциировалась она, конечно, с личностью Сталина. И естественно, что описанию Кремля, всего, что связано с его жизнью, каждый автор, писавший о Советском Союзе, о Сталине, уделял большое внимание. Не был исключением и Мэйкин. «Кремль, — писал он, — сам по себе является наиболее трудным местом для того, чтобы проникнуть туда. Он окружен стенами, и ворота, ведущие в Кремль, тщательно охраняются. Каждый иностранец — посетитель Кремля должен зарегистрировать свое имя за несколько дней до визита в Кремль. За ним наблюдают в момент, когда он входит и уходит из Кремля. В шутку говорят, что иногда сам Сталин должен предъявить удостоверение личности для входа в Кремль, так как не исключена возможность того, что кто-либо может войти туда переодетым и загримированным под Сталина». Касаясь привычек Сталина, автор писал, что он не пользуется самолетом, как это обычно практикует Гитлер. Он всегда разъезжает поездом. Обращает на себя внимание то, что даже в книгах и статьях, не отличавшихся патологической ненавистью ко всему советскому, Сталина нередко сравнивали с Гитлером, причем зачастую не только в чисто политическом и идеологическом плане. У. Мэйкин, в частности, писал: «С некоторых пор заметно, что русская пропаганда сводится к личности Сталина. Цель, по-видимому, та, чтобы сделать из него национального вождя, как это имеет место в Германии с Гитлером. Все, что оставлено для его врагов, — распространять и далее слухи о том, что его здоровье крайне подорвано. Они надеются, что болезнь, на этот раз говорят о пекториальной ангине, завершит то, что все эти... убийцы не сумели сделать...»11 Параллели между Гитлером и Сталиным были обычным явлением в западных странах. Американский автор писал: «Диктаторы (Гитлер и Сталин. — Р.И.) окружены шпионами, детективами, надежными приверженцами, которые создают стену между лидером

16

$

и массами. Диктаторы боятся своего народа... Черчилль английского народа не боится»12. Во всех работах о Сталине подробно рассказывалось о системе охраны его персоны. Мэйкин в своей книге в деталях сообщал, кто и как охранял Сталина: «Двери в его квартире не имеют... замков. Они открываются и закрываются электрическими кнопками, находящимися на столе Сталина. Он выглядит уставшим. Эта тщательная охрана и опасения накладывают свой отпечаток. Он сам всегда был отличным стрелком из револьвера. Говорят, что рука его теперь не так крепка, как ранее...» Убийство Кирова сыграло большую роль в последующей истории СССР. Именно после этого события был дан старт массовым репрессиям в Советском Союзе. За рубежом эти репрессии, и не без оснований, связывали с личностью Сталина. Эта тема не сходила со страниц газет и журналов самой различной политической ориентации. Нашла она свое отражение и в книге У. Мэйкина: «После того как Зиновьев и Каменев после убийства Кирова были арестованы, Зиновьев тотчас же был сослан. Через несколько недель ему было предъявлено обвинение “в моральной ответственности за убийство Кирова”, и он был осужден на долгий срок. Затем он и его единомышленники — многие из них оказались евреями — были обвинены в непосредственном участии в убийстве Кирова и в подготовке покушения на Сталина, с помощью немецкой секретной полиции»13. Не менее 1500 человек из армии ОГПУ — секретной полиции, охранявшей Сталина, писал автор, были переброшены в другие части России. Были разные слухи о причинах такой переброски этих людей охраны. Наиболее вероятной из них является та, что Сталин сомневался в их преданности и опасался их охраны. Затем Григорий Ягода, глава ОГПУ, заявил в комнате № 101 на Лубянке, что он отстранен со своего поста. Сталин избрал на этот пост Ежова, русского человека... Подготовка покушения на Сталина на этот раз носила бесспорный характер. Уильям Мэйкин приводил интригующие подробности подготовки покушения на Сталина, правда, не сообщалось, из какого источника были взяты эти детали. «Покушение, — говорилось в книге, — было окончательно разработано на совещании в лесу под Москвой. Секретные совещания по тому же вопросу продолжались в камерах тюрем. Подпольные листовки начали заполнять страну. Одна из этих листовок, изданная в форме газеты, озаглавленная “За Россию”, попала в мои руки. Это был официальный орган ан-

17 тибольшевистской группы, называвшей себя “Союз молодого поколения». Этот союз имел свой штаб в Югославии”14. Книга Уильяма Мэйкина «Колония шпионов» — типичный пример публикаций, посвященных Сталину, которых появлялось столь много в 1939 г., когда во всем мире уже четко ощущалось ледяное дыхание приближавшейся мировой войны. Уильям Мэйкин был не одинок в своей уверенности, что против Сталина плелись нити заговоров в СССР и, следовательно, репрессии были обоснованы. Известный американский журналист Уолтер Дюранти опубликовал 14 июля 1937 г. статью «Московские процессы», в которой говорилось: «В конце... 1934 г. в Ленинграде был убит Киров, один из ближайших соратников Сталина. Это ознаменовало начало третьего, нынешнего этапа заговора (против Сталина. — Р.И.)». Дюранти писал, что «расследование этого убийства все более укрепляло убеждение Кремля в том, что Троцкий и его друзья за границей создали организацию, направленную против Сталина». Эта организация, отмечалось в статье, сформировала в СССР центр, вокруг которого сгруппировались все антисталинские элементы. Дюранти не разделял распространенную на Западе точку зрения, что «Сталин и его соратники использовали “инцидент” (убийство Кирова. — Р.И.) для того, чтобы избавиться от политических оппонентов». Аналогичной была точка зрения английского автора фундаментальной биографии Сталина: «Иностранные журналисты и даже некоторые британские юристы заявляли, что они верят в существование троцкистского заговора»15. 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский пакт, коренным образом изменивший всю ситуацию в Европе, если не во всем мире. 1 сентября 1939 г. началась Вторая мировая война. Сталин, как об этом будет сказано ниже, сыграл большую, если не решающую роль в коренном изменении советской внешнеполитической ориентации в канун войны. И естественно, что столь важные события вызвали новое усиление интереса к его личности в зарубежных странах. После подписания советско-германского пакта резко изменилась тональность пропаганды в Советском Союзе, в Германии и ее странах-сателлитах. Со страниц советской печати исчезли критические материалы в адрес фашистской Германии, соответствующим образом изменился репертуар в кино и в театрах. Во многом аналогичная ситуация была и в германских средствах массовой информации. Примеру Германии последовали и ее страны-сателлиты.

18

$

Пожалуй, только Ватикан остался на прежних позициях в оценке Сталина. Под заголовком «Гнусное выступление газеты Ватикана» ТАСС заявлял: «Париж, 24 декабря 1939 г. Агентство Гавас передало следующее сообщение из Ватикана: “Манифестации по поводу шестидесятилетней годовщины Сталина предоставили газете “Обсерваторе романо” случай выступить снова против намерений Кремля по отношению к Европе. Газета описывает этапы политической карьеры Сталина и его моральный портрет, подчеркивая его жестокость, цинизм и отсутствие добросовестности”»16—17. Столь резко негативную характеристику Сталину давал и талантливый русский философ-эмигрант Н.А. Бердяев. Он был в числе выдающихся деятелей российской науки и культуры, которые по приказу Ленина были высланы в 1922 г. за границу. Казалось бы, Бердяев должен был сохранить негативное отношение к Ленину, и тем не менее он писал в 1937 г., что Ленин не был диктатором, а Сталин — «вождь-диктатор в современном, фашистском смысле»18. В сообщении из Ватикана резко критиковался советский экспансионизм: «В руках Сталина русская армия поставлена на службу лишь большевистской экспансии. Русская армия является... ядром “международной революционной армии”, о чем говорил Ворошилов на последнем съезде коммунистической партии». Орган Ватикана иронически комментировал поздравительную телеграмму, посланную Гитлером «красному диктатору» в связи с 60-летием Сталина, и напоминал, что фюрер пожелал счастья Сталину и процветания русскому народу. «Обсерваторе романо» разъясняла, что процветание 180 миллионов русских находится в «обратном соотношении с личным счастьем того, кто отнял у своего народа свободу и лишил его всех духовных и материальных благ, и что личное счастье Сталина роковым образом связано с несчастьем Европы»19. Столь прямолинейно антисоветская, антисталинская позиция штаб-квартиры католической церкви была не очень распространенным явлением в консервативных кругах Запада после подписания советско-германского пакта 1939 г. Разумеется, и до и после подписания этого пакта оставалась без изменений резко антисталинистской позиция тех, кто, спасаясь от террора 30-х годов, не вернулся в Советский Союз из-за границы. Активный участник Гражданской войны, дипломат и литератор Ф.Ф. Раскольников в 1938 г., в разгар террора против работников НКИД, находясь на дипломатической работе за границей, отказался возвратиться в СССР. Раскольников опубликовал на Западе 17 августа 1939 г., за несколько дней до подписания советско-гер-

19 манского пакта, Открытое письмо Сталину, в котором заявлял: «Вы подавляете растущее недовольство насилием и террором... С помощью грязных подлогов Вы инсценировали: судебные процессы, превосходящие вздорностью... средневековые процессы ведьм... Вы растлили и загадили души Ваших соратников. Вы заставили идущих с Вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей... Накануне войны... Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот... Вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов». Раскольников выражал уверенность, что история воздаст Сталину по заслугам: «Бесконечен свиток Ваших жертв, нет возможности их перечислить. Рано или поздно советский народ посадит Вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов»20. Что касается фашистской и профашистской прессы, то после подписания советско-германского пакта ее тональность в отношении Советского Союза и лично Сталина претерпела самое серьезное изменение. Тон выступлений стал более сдержанным, а зачастую даже дружественным. Типичной для того периода была позиция румынской печати. Выходившая в Румынии газета «Нойе цайтунг» от 7 ноября 1939 г. напечатала большую статью, озаглавленную «Сталин в личной жизни». В статье говорилось: «Сталин, когда он находится в Москве, живет, как известно, в Кремле. Кремль — это не здание, а ряд строений, окруженная каменной стеной крепость, в которой находится 50 домов, церквей, казарм и садов. Сталин живет здесь в трех комнатах. Но он не работает, как обычно полагают, в Кремле. Легенда, согласно которой Сталин, как заключенный, постоянно живет в Кремле, неверна. Большую часть своего времени он проводит в Центральном Комитете Партии». Как и во всех аналогичных публикациях, автор, рассказывая о личной жизни Сталина, подробно описывал систему охраны советского вождя, подчеркивал личную скромность советского руководителя. «Сталин, — писала «Нойе цайтунг», — не устраивает никаких церемоний. Он не носит никакой формы и всегда одет в темно-зеленую куртку, брюки и сапоги. Хотя этот костюм нельзя рассматривать как форму, все же в России его копируют все высокие партийные работники, и особенно льстецы и приближенные красного властителя». Газета уделяла большое внимание образу жизни Сталина, его привычкам, склонностям. В статье отмечалось, что он интенсивно работает обычно в течение недели, а потом отдыхает один или два

20

$

дня на своей даче. Сталин любит оперу и балет, а особенно фильмы, много читает, иногда играет в шахматы и постоянно курит трубку. В Москве говорят, что он отдает предпочтение английскому табаку, однако предпочитает в обществе не курить иностранный табак. Он курит даже во время обеда — между отдельными блюдами. Сталин любит также алкоголь, особенно коньяк. Насколько можно судить по многочисленным, в том числе и мемуарным, работам, опубликованным в нашей стране в перестроечный и в постперестроечный период, все вышеприведенные газетой данные, касающиеся Сталина, достаточно объективны. Значительно меньшую осведомленность автор статьи проявил, описывая семейную жизнь советского руководителя. «Воспоминания о его первой жене теряются во мраке дореволюционного периода, — говорилось в статье. — Она умерла в 1917 г. от воспаления легких. Говорят, что по национальности она была дочерью еврея Лазаря Моисеевича Кагановича. От этой первой жены у Сталина есть сын, который, однако, не оправдал надежд отца». В техническом вузе, отмечала газета, он был скверным учеником и проводил большую часть времени в обществе сына Менжинского, начальника ГПУ, пока Сталин, мало довольный такими занятиями, дал ему возможность исчезнуть на одной из фабрик Тифлиса. В отношении второго брака Сталина газета проявила большую осведомленность: «В 1919 г. Сталин женился вторично, на этот раз на 17-летней дочери кузнеца, с которым он познакомился в 1919 г. в Ленинграде. С ней он имеет двоих детей — сына Василия — 17 лет и дочь Светлану — 13 лет». Однако и эта часть статьи отнюдь не была достоверной: «8 ноября 1932 года при таинственных обстоятельствах умерла жена Сталина. В Москве рассказывают, будто она привыкла пробовать пищу Сталина и таким образом отравилась. В действительности же кажется, что она болела аппендицитом, по поводу которого не хотела беспокоить своего мужа, который обращался с ней несколько резко. Когда, наконец, стали беспокоиться о ее болезни, уже было поздно». Разумеется, читателя интересовали не только бытовые подробности жизни Сталина. После заключения советско-германского пакта у фашистской Германии появился в лице Сталина новый и очень важный политический партнер. И публика хотела знать, каков его интеллектуальный, политический, дипломатический потенциал, какие неожиданности можно ожидать от этого человека. И газета старалась ответить на эти вопросы. «Ум Сталина, — говорилось в статье, — тяжеловесен и медлителен. Он больше отличается основательностью, чем блеском и поворотливостью. Все же он сумел

21 вести продолжительную беседу с таким остроумным собеседником, как Уэллс. Стоит также отметить интервью, данное им в 1927 г. американской рабочей делегации». В последнем случае, отмечалось в статье, он в течение четырех часов отвечал на трудные и самые разнообразные вопросы. Сталин говорил экспромтом, с таким знанием материала, которое доступно только человеку, очень уверенному в себе. Изложение этого разговора, содержавшего свыше 11 800 слов, образует одну из наиболее ярких бесед, которые когда-либо имели место. «Такая беседа возможна только у человека из ряда вон выходящего. Когда американская делегация кончила свои вопросы, Сталин спросил, не может ли он задать вопросы об Америке. Он это делал в течение двух часов, касаясь наиболее актуальных проблем жизни США, и показал значительное знание положения Америки». Во время шестичасовой беседы ни разу не раздались телефонные звонки и ни один секретарь не решался его прервать. «Это лучше всего, — отмечалось в статье, — показывает, как Сталин умеет концентрироваться на том, чем он занят. Коммунизм для Сталина вера. Он верит в него, как папа в Иисуса Христа»21. Я даю столь подробное изложение статьи из профашистской румынской газеты потому, что она была типична для фашистской пропаганды в период после заключения советско-германского пакта. Как видно из приведенного материала, тональность профашистской пропаганды в отношении Советского Союза и лично Сталина коренным образом изменилась. Закономерен вопрос: рассматривается проблема «Сталин и союзники, 1941—1945 гг.», насколько правомерно в связи с этим рассмотрение оценок Сталина, исходивших из фашистских и профашистских кругов? Мне представляется это не только правомерным, но и необходимым. В предвоенный период и в годы войны демократические страны тщательно изучали все, что было связано с деятельностью Сталина, не игнорируя при этом и источники из вражеского лагеря. И это была обоснованная позиция, так как только всестороннее, комплексное исследование всех материалов, касающихся личности Сталина, могло создать возможность для того, чтобы понять позицию, поступки, ход мыслей такой неординарной личности, как советский руководитель. И в последующих главах, посвященных военному периоду, по мере необходимости также будут использованы оценки, которые давались Сталину не только из лагеря наших союзников, но и со стороны противников антигитлеровской коалиции.

22

$

Как видно из вышеприведенных данных, практически во всех материалах, посвященных Сталину, рассматривалась проблема массовых репрессий 30-х годов в СССР и роль Сталина в их проведении. И это естественно. Широко известен факт, что революция пожирает своих детей. Но при Сталине это было уже не пожирание детей, а настоящее людоедство: были расстреляны и репрессированы миллионы людей, причем была уничтожена партийная гвардия — те, кто сделал революцию, одержал победу в Гражданской войне, заложил основы Советского государства. Личная ответственность Сталина за массовые репрессии 30-х годов бесспорна, и естественно, что во всех оценках Сталина в зарубежных странах массовому террору в СССР и роли советского лидера в его организации и осуществлении уделялось первостепенное внимание. О личной ответственности Сталина за массовый террор 30-х годов свидетельствует, в частности, тот факт, что 25 сентября 1936 г. Сталин и Жданов, находившиеся в Сочи, отправили в Политбюро телеграмму: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года»22. Известно, что именно с приходом в НКВД ставленника Сталина Ежова начался массовый террор. В 1937 г. Сталин от имени ЦК ВКП(б) дал указание органам НКВД применять меры физического воздействия к арестованным «врагам народа». Известно, что жертвой сталинских репрессий стали многие тысячи руководящих деятелей НКВД, начиная с руководителей карательного аппарата Г.Г. Ягоды и Н.И. Ежова и кончая чиновниками более мелкого ранга. Среди руководителей советских карательных органов Ягода занимал, пожалуй, особое место. Троцкий писал, что «какая-то тайна связывала Сталина с Ягодой...» Фармацевт по специальности, Ягода, по описанию Троцкого, специализировался на отравлении неугодных Сталину людей, которых по тем или иным причинам нельзя было устранить обычным способом. Ягода был арестован в апреле 1937 г. За обещание помилования он взял на себя на суде, писал Троцкий, личную ответственность за преступления Сталина. Обещание не было выполнено, Ягоду расстреляли, и Сталин избавился от очень информированного свидетеля своих преступлений23—24. Очевидно, Ягода был человек достаточно сильного характера. Когда Сталин в присутствии ряда своих соратников бросил обви-

23 нение Ягоде в том, что он не вел настоящей борьбы с троцкистами, присутствующие наперебой стали поддерживать обвинение генсека. Повернувшись к ним, Ягода сказал: «Как жаль, что я не арестовал всех вас, когда имел власть!»25 Трагедию руководителей ОГПУ—НКВД, ставших жертвами массового террора, убедительно раскрывает старый чекист А. Орлов, который с сентября 1936 г. по 12 июля 1938 г. был советником республиканского правительства Испании по организации контрразведывательной деятельности и партизанской войны в тылу противника. Орлов не вернулся из Испании в СССР, когда ему стало очевидно, что по возвращении на родину ему уготовлена судьба многих тысяч его коллег, уничтоженных по приказу Сталина. А. Орлов рассказывал о событиях тех лет: «Опасаясь за свою репутацию в глазах мира, Сталин решил в 1937 г. уничтожить всех доверенных лиц, чтобы никто из них не смог выступить в будущем свидетелем обвинения». Действительно, весной 1937 г. были расстреляны без суда и следствия почти все руководители НКВД и все следователи, которые по прямому указанию Сталина вырывали «признания» у основателей большевистской партии и вождей Октябрьской революции. За ними последовали в небытие тысячи энкаведистов — те, кто по своему положению в НКВД «могли в той или иной степени располагать секретной информацией о сталинских преступлениях»26. Как писал Рой Медведев, «тираны не любят свидетелей своих преступлений»27. Интерес на Западе к проблеме массовых репрессий в СССР был тем более жгучим, что ничего подобного в мировой истории нигде и никогда не было. Борьба за власть в любой стране, в любую историческую эпоху всегда была в той или иной мере связана с криминалом, в этой борьбе нередко не щадили ни товарищей по общему делу, ни друзей, ни родных, ни близких. Однако столь массового уничтожения соратников по партии, тех, кто честно боролся за общее дело и сделал так много для успехов этого дела, действительно, никогда еще не было в мировой истории. Большой интерес в зарубежных странах к страшному террору в Советском Союзе в 30-х годах объяснялся не только тем, что это было уникальное в истории человечества явление. Надо учитывать и время, в которое был развязан этот террор. Стремительно приближалась мировая война, а в СССР, против которого формировалась сильная коалиция враждебных государств, был запущен мощный маховик репрессий, в которых, как будет показано ниже, погибли десятки тысяч генералов и офицеров, лучшие из лучших командных кадров Советских Вооруженных Сил.

24

$

Эти массовые репрессии обескровили вооруженные силы страны, что давало основание зарубежным аналитикам, наряду с другими факторами, считать Советский Союз колоссом на глиняных ногах. Перед потенциальными противниками и союзниками СССР закономерно вставал вопрос: что происходит в Советском Союзе? В чем причина этих чудовищных репрессий? Почему всемогущий Сталин не только не остановит террор, но и инспирирует его? Вопросы были сложнейшие. И естественно, что ответы на них были далеко не однозначны. Вопрос о репрессиях в СССР и соответствующей позиции Сталина поднимался и в далеких Соединенных Штатах, где были достаточно сильны изоляционистские настроения и значительная часть общественности старалась держаться в стороне от назревавшего в Европе военного взрыва. В статье, посвященной Советскому Союзу и опубликованной в «Нью-Йорк уорлд телеграмм» 30 марта 1939 г., говорилось: «Сталин в своей речи на XVIII съезде ВКП(б) признал, что последние кровавые чистки, которым вообще приписывается дезорганизация Красной Армии, сопровождались “серьезными ошибками”. Трудно сказать, сколько потребуется времени, чтобы исправить эти ошибки». Автор статьи Рой Говард ставил вопрос о том, почему в СССР нет негативной реакции на массовый политический террор. И отвечал на него: «При оценке мнения русских нужно резко отличать мнение политической и военной иерархии от того, что думают широкие массы России, которым Сталин навязал свою власть. Картина такова, что в стране нет ни личной свободы, ни демократии, ни внимания к индивидуальным правам». Автор подчеркивал, что даже в обстановке массового политического террора Сталин чувствует себя очень уверенно. «Его, — говорилось в статье, — явно мало беспокоит недовольство среди подчиненной ему бюрократии. Всякие сомнения, опасения или недовольство наблюдаются только среди членов политической и военной иерархии. Но так как такие сомнения или недовольство рассматриваются как государственная измена или как контрреволюционная деятельность, то открыто выразить мысли в такой форме, которая преследуется НКВД, — это все равно, что вступить в клуб самоубийц. Поскольку иностранцы никогда не слышали критики правительства, факты, показывающие, что критика существует, редко появляются, разве только в форме ликвидации. Такие ликвидации происходят путем расстрелов, сообщений о снятии с постов или чаще всего исчезновений без всякого сообщения о снятии с поста. Отчеты о публичных процессах даются, но только самой незначительной ча-

25 сти тех, которые исчезают. Семья и друзья исчезнувшего лица редко уведомляются. Наводить справки является признаком неблагонадежного настроения или даже еще хуже». Рой Говард высказывал недоумение, почему репрессирование миллионов людей не вызывает в СССР массовых протестов: «Удивительно то, что такие ликвидации не вызывают особенного внимания и интереса масс»28. Протесты были, но информация о них не публиковалась и журналисты, тем более иностранные, о них мало что знали. Например, после убийства Кирова начались массовые репрессии. Ученый с мировым именем, физиолог, академик И.П. Павлов писал в те дни Молотову: «Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия». С протестом против репрессий выступал академик П.Л. Капица29. Старый большевик А. Сольц, которого называли «совестью партии», выступил в защиту репрессированного революционного и военного деятеля В.А. Трифонова (отца известного советского писателя Ю. Трифонова), заявив, что считает его невиновным. Вышинский в ответ ему сказал: «Если органы взяли, значит, враг!» Сольц, побагровев, закричал: «Врешь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика»30. За ходом репрессий в СССР и сменой руководства в советском карательном аппарате внимательно следили в Германии. 12 февраля 1939 г. газета «Франкфуртер цайтунг» опубликовала статью, в которой говорилось о том, что «Берия (сменивший Ежова на посту руководителя НКВД. — Р.И.) постепенно заменяет всех сотрудников Ежова своими доверенными людьми». Приводились многочисленные факты о смене руководителей спецслужб в Ленинграде, на Украине — по всей стране. Газета писала о Берии: «Образованный человек — он типичный интеллигент. Берия хочет придать ГПУ цивилизованную окраску... В противовес своему предшественнику Ежову Берия является гибким тактиком, понимающим внутри- и внешнеполитическое значение, которое придается его мероприятиям. Это ничего не изменит в том, что и он видит свою задачу в том, чтобы уничтожать так называемых “внутренних врагов”»31. Общественность зарубежных стран привыкла к тому, что в то время любой крупный государственный деятель в СССР, снятый со своего поста, как правило, всегда репрессировался. В канун резкого поворота советской внешней политики в сторону сближения с Германией был снят со своего поста народный комиссар иностранных дел М.М. Литвинов. Его отставке предшествовала кровавая чистка

26

$

в Наркоминделе, в результате которой было уничтожено множество ответственных работников внешнеполитического ведомства СССР, в том числе советские послы в крупных странах Европы и Америки. В этой обстановке европейская пресса сразу же поспешила сообщить о расстреле Литвинова. В сообщении ТАСС говорилось: «Брюссель, 10 сентября 1939 г. Газета “Пти паризьен” 9 сентября поместила сообщение агентства Фурнье из Лондона, согласно которому в Москве арестован Литвинов. Агентство высказывало предположение, что он уже расстрелян»32. В рассматриваемый период еще был жив Троцкий. И, конечно, мнение такого эксперта по Советскому Союзу, как личный враг Сталина № 1, представляло для Запада особый интерес. 12 сентября 1939 г. газета «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала большую статью, в которой детально рассматривались взгляды Троцкого на столь неожиданный для многих поворот Советского Союза в сторону сближения с Германией и роль Сталина в этом процессе. Троцкий считал, что «Сталин заключил пакт (с Германией. — Р.И.) потому, что он боится и Гитлера, и восстания внутри Красной Армии. Причины страха Сталина перед своей армией заключаются в том, что он обезглавил ее, казнив многих командиров»33. Троцкий был для Сталина, действительно, врагом № 1. Об этом свидетельствовало и то, что на всех процессах над главными «врагами народа» их обвиняли в том, что они являются наймитами Троцкого. «Враг № 1» со свойственным ему публицистическим талантом и даже сарказмом вопрошал: «Но если мои наймиты занимали все ключевые посты в аппарате, почему Сталин сидит в Кремле, а я в ссылке?» Сталин был взбешен этой публикацией и устроил жесточайшую выволочку Ежову, обвинив его в «кретинизме» при фабрикации политических процессов. Очевидно, топорная работа главного мастера заплечных дел во фабрикации процессов против «врагов народа» была одной из причин того, что скоро и Ежов будет пущен в расход34. Еще в 1931 г. в письме в редакцию журнала «Пролетарская революция» Сталин писал: «Нельзя допускать литературную дискуссию с троцкистскими контрабандистами»35. Запретить дискуссию с Троцким Сталин мог. Заставить замолчать своего главного оппонента он пока был не в силах. Для США было характерно больше, чем для любой другой страны, запрашивать мнение о событиях в СССР у бывших российских и советских деятелей. Причем американская пресса интересовалась мнением не только таких «китов», как А. Керенский, Л. Троцкий,

27 но и деятелей несравненно меньшего масштаба, например, сбежавшего на Запад советского разведчика В. Кривицкого и других советских невозвращенцев. 24 сентября 1939 г. газета «Нью-Йорк таймс» напечатала большую статью Льюиса Старка, в которой подробно излагались показания бывшего директора нью-йоркского отделения советского общества Красного Креста Д.X. Дубровского перед комиссией Дайеса. Эта комиссия занималась расследованием иностранной деятельности в США. Дубровский заявил, что он участвовал в революции 1905 г. в России. После революции 1917 г. он в течение 7—8 лет был директором советского Красного Креста. Впоследствии Дубровский вышел из коммунистической партии, «а в 1935 г. прекратил всякие сношения с советским правительством в связи с оргией казней, последовавшей за убийством Кирова». При допросе Дубровского был затронут вопрос о внутреннем положении СССР и, в частности, о судьбе Бухарина, Енукидзе, Каменева и др. «Один из членов комиссии спросил Дубровского, были ли они все расстреляны Сталиным, Дубровский на это ответил: “Да, все они были расстреляны этим человеком”. В заключение своих показаний Дубровский заявил: «Сегодня сталинизм в действительности не отличается от гитлеризма. Обманутый верой в то, что я служил прогрессу и идеальным целям, я помог создать чудовище. Поэтому я считаю своей прямой обязанностью перед принявшей меня страной и перед всем миром разоблачить проделки сталинской машины и сделать все, что только будет в моих силах, для разрушения ее»36. Американская практика публиковать критические в адрес СССР и Сталина материалы в изложении старых членов партии, порвавших с его режимом, в значительной мере себя оправдывала. Логику рядового читателя легко было понять: если давние соратники Сталина разочаровались в нем и выступают с резкой критикой установленных им порядков, то таким людям надо верить. В Европе и Америке высказывали самые различные предположения о том, что явилось непосредственной причиной массовых репрессий в Советском Союзе. Столь большое число версий трагических событий, происходивших в СССР, свидетельствовало и о закрытости советского общества, и о том, что разведывательные службы зарубежных стран не смогли взломать советскую систему охраны государственных тайн. Определенный интерес, на мой взгляд, представляет информация французского журналиста Поля Дюбоше о «заговоре Тухачевского».

28

$

В сообщении ТАСС из Парижа от 8 ноября 1939 г. говорилось о том, что агентство Гавас передало днем ранее статью женевского корреспондента газеты «Пти паризьен» Поля Дюбоше. В статье отмечалось, что «Гитлер хотел, чтобы кремлевский диктатор был отстранен». В качестве орудия осуществления своего замысла фюрер избрал маршала Тухачевского. Он «внушил маршалу... чтобы тот свергнул советский режим и установил чисто военное правительство. Ему было отвечено, что подобная революция погрузила бы страну в анархию и вызвала... сепаратизм в союзных республиках. Но фюрер обещал помощь германской армии, будучи заинтересованным в существовании великой и неделимой России». Дюбоше писал, что эти обещания убедили Тухачевского, и он, для того чтобы завоевать коммунистические массы, хотел поставить во главе движения военных маршала Ворошилова, который из хитрости принял предложение, а затем выдал заговорщиков Сталину. «В результате этого произошла кровавая чистка 1937 г. Под впечатлением этих суровых репрессий Гитлер склонился перед личностью Сталина, приняв его сотрудничество». В заключение Дюбоше писал: «Это точные сведения, исходящие из достоверных источников. Они рассеивают тайну вокруг причин массовых убийств, которые обезглавили Красную Армию, и объясняют причину особенного фавора, которым пользуется (у Сталина. — Р.И.) Ворошилов»37. На мой взгляд, версия Поля Дюбоше малоубедительная и даже наивная. Возникает целый ряд вопросов: почему Гитлер избрал исполнителем своего плана маршала Тухачевского, а не кого-либо другого? Каким образом фюрер вышел именно на этого советского военачальника? С каких пор и по каким причинам Гитлер стал сторонником «великой и неделимой России»? И наконец, если все было так, как писал Дюбоше, то очень сомнительна реакция Сталина на информацию Ворошилова о заговоре в армии. Сталин был болезненно подозрительным человеком, и, получив такую информацию от Ворошилова, он не только не воспылал бы к нему любовью, а наверняка задался вопросом: а почему именно к Ворошилову, а не к кому-либо другому обратился Тухачевский со своим предложением? Не свидетельствует ли это о том, что участники заговора видели в лице Ворошилова своего соучастника? Не лучше ли в порядке профилактики уничтожить и Ворошилова? Во всяком случае, мне представляется, что версия, сформулированная Полем Дюбоше, вряд ли выдерживает критику.

29 Английский историк О. Кеан видел в репрессиях Сталина своеобразную профилактику. По его мнению, Сталин осуществлял репрессии, «чтобы предотвратить предательство»38. Иное объяснение причин репрессий в СССР давал в ноябрьском номере за 1939 г. английский журнал «Фортнайтли», опубликовавший большую статью «Новая политика Сталина». В статье говорилось, что Сталин добился успехов в создании громадной промышленности, мощной армии и современных военно-воздушных сил, выполнив таким образом в значительной мере те задачи, которые он себе поставил. Это потребовало больших жертв со стороны народа. «В различных кругах выражали недовольство. Это создавало неудобства. Необходимо было найти козла отпущения. Тогда было обнаружено, что все отрасли промышленности и государственного управления кишели “врагами народа”, “вредителями” и “троцкистами”. Для них было создано царство террора, которое достигло кульминационного пункта в 1937 г.» Автор отмечал: «У всех еще в памяти те странные процессы, где каждый обвиняемый признавался в своей вине согласно пожеланиям прокурора». Сталин считал, что он, и только он один, должен остаться во главе партии и государства, и одновременно с козлами отпущения за неудачи его предприятий он «ликвидировал» всю «старую большевистскую гвардию», а также и военных лидеров, которых он подозревал в том, что они являются его противниками или потенциальными соперниками. Автор отмечал, что новая Конституция 1936 г. и создание Верховного Совета не демократия, а фикция. Верховный Совет оказался всего лишь «палатой восхвалений и одобрений», подобно рейхстагу в Берлине. «Он ни в коей мере не уменьшил роли Сталина как центра всей власти. Однако любопытно, что большинство членов подготовительной комиссии (по созданию Верховного Совета. — Р.И.) вскоре оказались среди тех, кто похоронен с пулями в затылках». Как практический политик, говорилось в статье, Сталин понял, что издержки, связанные с выполнением его пятилетнего плана, могли бы привести к всеобщему недовольству39. Позиция автора сводилась к тому, что Сталин действовал на опережение: массовыми репрессиями он стремился запугать широкие народные массы и предотвратить их выступления против больших жертв, которые были необходимы для создания мощной промышленности, для коллективизации сельского хозяйства, для строительства огромных и оснащенных первоклассной техникой вооруженных сил.

30

$

Очевидно, в этих рассуждениях имелось рациональное зерно. Действительно, репрессии против ленинской партийной гвардии можно было объяснить тем, что отнюдь не всё в области партийного строительства, внутренней и внешней политики Сталина поддерживалось теми членами партии, кто прошел ленинскую школу. А Сталин в силу своего характера, может быть, даже особенностей своей психики, не терпел возражений. Одна из негативных черт его характера заключалась в том, что он был очень самоуверенным человеком и считал себя правым всегда и во всем. И не случайно, что всевозможные партийные дискуссии, которые были столь популярны при Ленине, полностью исчезли при Сталине. О патологической самоуверенности Сталина писали многие из тех, кто с ним работал. Константин Симонов подчеркивал, что лица, близко знавшие Сталина, отмечали, что он очень трудно расставался со своими идеями, если даже объективные обстоятельства доказали их ошибочность40. В частности, у Сталина была идея-фикс, что Гитлер не нападет на СССР, пока не покончит с Англией. Самые убедительные факты указывали на порочность этой идеи, но Сталин стоял на своем. И за это упрямство стране пришлось заплатить страшную цену. Главное, конечно, было не в личных качествах Сталина в особенностях его характера. Ленин имел огромный и полностью заслуженный авторитет в партии и государстве, он, помимо этого, обладал колоссальным интеллектом, огромной силой убеждения. Силе убеждения Ленина Сталин мог противопоставить только силу принуждения. Вот почему Ленин не боялся открытых дискуссий в партии и в народе, терпимо относился к критике. Положение Сталина в партии и его позиции в народе не шли ни в какое сравнение с тем, чем обладал Ленин. И Сталин пытался компенсировать свои минусы по сравнению с Лениным использованием силы. Самое мощное оружие партии и государства — диктатуру пролетариата — он использовал для того, чтобы открыть огонь по своим. Этого история ему никогда не простит. Сталин был глубоко убежден в правильности и необходимости своего репрессивного курса. На вопрос леди Астор, как долго будут продолжаться в СССР расстрелы, он ответил: «Пока в этом есть необходимость»41. Можно было понять, но ни в коем случае не оправдать массовые репрессии против партийной элиты, против тех, кто не мог и не хотел мириться с методами руководства Сталина.

31 Можно понять, и какими соображениями руководствовался Сталин, устроив дикую, кровавую чистку командного состава вооруженных сил. Сыграла свою роль широко известная подозрительность Сталина. И когда он получил через президента Чехословакии Бенеша, как об этом пишут многие авторы, подброшенные чехословакам немецкими спецслужбами прекрасно подготовленные фальсифицированные документы о «заговоре» маршала Тухачевского против Сталина, этого оказалось достаточно для того, чтобы начать массовые репрессии против комсостава армии и флота. По-моему, дело даже не в «заговоре Тухачевского». Вооруженные силы в любой стране — это часть общества, и они всегда сопереживают с народом те проблемы, с которыми сталкивается это общество. Оснований для недовольства в Советском Союзе было более чем достаточно. Но Сталина вряд ли серьезно беспокоила реакция широких народных масс на те жертвы, которые им приходилось приносить на алтарь строительства нового общества. Массы были безоружны, неорганизованны с точки зрения подготовки массовых выступлений протеста. В стране была мощная, высококвалифицированная, с огромным опытом практической работы карательная система. Любые попытки массовых выступлений протеста были бы быстро и решительно подавлены. Совсем иное дело — армия, вооруженные силы. Они имеют и оружие, и организацию. Если командный состав недоволен режимом, ненадежен, то может произойти катастрофа — вооруженное выступление против личной диктатуры Сталина. В порядке профилактики необходима была чистка командного состава и именно не увольнение его, а физическое уничтожение. Новый командный состав получит свои должности от режима Сталина, и он будет служить ему верой и правдой. Правда, этот новый комсостав не был обстрелян в империалистическую и Гражданскую войну, не прошел всех необходимых командных ступеней. Нередко после репрессий полками командовали старшие лейтенанты и капитаны, а дивизиями — майоры. Но ставка делалась на то, что, когда начнется война, они «подрастут», наберутся боевого опыта. Другой вопрос, сколько придется, и действительно пришлось, пролить крови для того, чтобы приобрести такой опыт и в финскую войну, и особенно в Великую Отечественную. Не случайно, что массовое уничтожение высшего комсостава вооруженных сил страны совпало по времени с переориентацией внешнеполитического курса Сталина на установление дружественных отношений с Германией.

32

$

В. Кривицкий, не понаслышке знавший все нюансы внешней политики Сталина, писал: «Он (Сталин. — Р.И.) вовсе не был уверен, что теперь, столкнувшись с резкой переменой его внешнеполитического курса, они (руководители вооруженных сил. — Р.И.) будут по-прежнему признавать его полновластие»42. А. Антонов-Овсеенко, отец которого В.А. Антонов-Овсеенко, один из организаторов Красной Армии, пал жертвой сталинского террора в 1939 г., писал: «Он (Сталин. — Р.И.) опасался командования Красной Армии как потенциальной силы возможного мятежа. Свирепость и трусость довольно часто уживаются в одном человеке. Трусость Сталина, помноженная на подозрительность, давно подсказала ему решение»43. Таким образом, очевидно, можно подвести какую-то логическую базу и под массовый террор в вооруженных силах. С точки зрения личных интересов Сталина можно найти причины, объясняющие это страшное явление. Однако террор был направлен не только против партийной элиты и комсостава вооруженных сил. Чем можно объяснить это явление? Мне представляется, что цитированный выше журнал «Фортнайтли» наиболее близко подошел к объяснению причин массовых репрессий против простых рабочих и крестьян. Светлое коммунистическое будущее было, конечно, блестящей перспективой, но платить за нее надо было немедленно и очень дорогую цену. А уровень сознательности широких народных масс был не настолько безграничен, чтобы большинство населения сознательно шло на исключительно тяжелые жертвы, которые необходимо было принести во имя этого «светлого будущего» и для решения текущих конкретных экономических и военных проблем. Сталин прекрасно понимал сложнейшую ситуацию, которая возникла в стране. Война приближалась стремительными темпами. И никто, никогда, ни в одной стране, ни в одну историческую эпоху не мог успешно воевать без сильных союзников. Для Страны Советов это была особенно сложная проблема, аналогичной которой не было еще за всю историю человечества. Великих революций в истории было немало. Достаточно указать на Великую французскую революцию 1789—1794 гг., а еще ранее, в 1775—1783 гг., — на Великую американскую революцию — Войну Северной Америки за независимость. Однако все эти Великие революции были однотипные. В их результате одна форма частной собственности сменяла другую. Великая Октябрьская социалистическая революция в России, в адрес которой сегодня слышится столько проклятий и со стороны

33 отечественных историков, бросила вызов всему миру. Это была качественно новая революция, провозгласившая беспощадную войну частной собственности на орудия и средства производства, на землю для сельскохозяйственного производства. Такой стране, принципиально отличающейся от всего мира, было очень трудно найти внешнеполитических союзников. Было соглашение с Францией о взаимопомощи, подписанное 2 мая 1935 года, аналогичное соглашение с Чехословакией, заключенное 16 мая того же года. Но, как показали не столь уж отдаленные события, эти соглашения оказались не работоспособными и не жизнедеятельными. Советская дипломатия явно не справлялась с непосильной задачей создания эффективного военно-политического союза стран, имевших антагонистические общественно-политические системы. И в самый напряженный момент, когда уже на дипломатическом горизонте четко обозначились контуры приближавшейся мировой войны, когда становилась реальной угроза создания против СССР мощного блока империалистических стран, советской дипломатии был устроен кровавый погром, не уступавший по своим масштабам и последствиям колоссальной чистке командного состава Советских Вооруженных Сил. Разгром дипломатических кадров еще больше усугубил тяжелое внешнеполитическое положение СССР. Дипломатическая подготовка к войне имеет важное, но не решающее значение. Основное — это экономика, на которой базируются вооруженные силы, так было всегда, во все исторические эпохи. Но особую важность экономика приобретала в канун новой мировой войны, которой предстояло стать войной моторов. Сталин, в руках которого была сосредоточена вся власть в стране, оказался в чрезвычайно сложном положении. Правильно все вышесказанное о колоссальных жертвах, которые вынужден был приносить народ для создания современной промышленности, механизированного коллективного сельского хозяйства, многомиллионной армии, оснащенной первоклассной военной техникой. Социально-политические и морально-психологические последствия этих жертв были очень велики. Однако бесспорно было и другое. Если бы не была создана новая индустриальная база на востоке страны, выиграть войну не помог бы никакой героизм армии и народа. Коллективизация сельского хозяйства в СССР — одна из самых мрачных страниц советской истории. Миллионы крестьянских хозяйств были раскулачены, крестьяне-труженики высланы в отдаленные районы страны, а многие арестованы и расстреляны.

34

$

Однако без коллективизации сельского хозяйства, несмотря на все ее экономические и социально-политические издержки, тоже вряд ли можно было выиграть войну. Без колхозов и совхозов нельзя было бы в войну прокормить, пусть даже на самом ограниченном рационе, рабочий класс и вооруженные силы. Если бы страна встретила войну с морем единоличных крестьянских хозяйств, кто и как получал бы у этих единоличников хлеб и другие сельскохозяйственные продукты? Не повторился бы опыт Гражданской войны с продразверстками, продотрядами, с многочисленными крестьянскими восстаниями? Достаточно вспомнить хотя бы антоновщину, массовое крестьянское восстание на Тамбовщине под руководством эсера А. С. Антонова. Именно здесь «прославился» своими сверхжестокими акциями по подавлению восставших будущий маршал Тухачевский. Здесь же, пусть не в таком большом воинском чине, но воевал и главный герой Великой Отечественной Г.К. Жуков. Не столь уж длительный срок, всего 20 лет, разделяли две самые тяжелые войны в истории нашей Родины — Гражданскую и Великую Отечественную. В канун Отечественной была еще очень жива память о Гражданской войне, когда не хватало артиллерийских орудий, пулеметов, снарядов, патронов, винтовок, когда нередко боец ждал, когда убьют его товарища, чтобы получить винтовку. Красная Армия в годы Гражданской войны воевала зачастую босая, в изорванном обмундировании, полуголодная, бойцов косили страшные эпидемии тифа. Для того чтобы все это не повторилось во время новых надвигавшихся военных потрясений, необходимо было идти на все перечисленные выше экономические, материальные, социальные жертвы. У Сталина была вся власть, но на нем лежала и вся ответственность за судьбу страны. Ошибок, просчетов, зачастую и самых серьезных, было, к сожалению, немало. Но в целом стратегический курс страны в военном и экономическом строительстве был правильным. И в основном этот курс был успешно выполнен. Другой, конечно, вопрос — какой ценой? В ходе коллективизации были репрессированы миллионы крестьян. В период террора 30-х годов были расстреляны и брошены в лагеря миллионы людей. У них были родные и близкие, которым после начала Великой Отечественной войны надо было дать оружие. Как будут воевать эти люди? Можно ли на них положиться? Не предпочтут ли они плен борьбе за режим, восторгаться которым у них не было никаких оснований?

35 Все эти вопросы, очевидно, были настоящей головной болью для Сталина. И не без оснований. Коллаборационизм, как известно, в Советском Союзе в годы войны имел место, и в очень большом масштабе. Следует признать, что такого явления, как РАО, Русская освободительная армия во главе с генералом А.А. Власовым, сдавшимся в плен и выступившим против Советских Вооруженных Сил, не было ни в одной воюющей стране. Однако было и массовое, подлинно всенародное партизанское движение в тылу врага, аналогичного которому не было в истории войн, невиданный героизм солдат и офицеров Советских Вооруженных Сил, самоотверженный труд десятков миллионов людей в тылу. Сегодня немало отечественных историков, которые критически воспринимают Великую Отечественную войну. Свобода печати, плюрализм, конечно, хорошее дело. Но следует ли публиковать в нашей стране «труды» такого автора, как В. Резун, сбежавшего на Запад советского разведчика, который кощунственно взял себе псевдоним Суворов? Отечественные авторы, критически воспринимающие историю Великой Отечественной войны, немало пишут о заградительных отрядах в Советских Вооруженных Силах, о карательной деятельности контрразведки, знаменитого Смерша (смерть шпионам), который больше работал не против вражеской разведки, а бдительно следил за благонадежностью советских военнослужащих и жестоко карал тех, кто не отвечал их критериям благонадежности. К сожалению, все это действительно имело место в годы войны. И бесспорно, что система репрессий в вооруженных силах была напрямую связана с массовым террором в предвоенный период. Руководство страны и лично Сталин считали, что необходимы жесткие «профилактические» меры, чтобы предотвратить нежелательные и очень опасные последствия репрессивных мер, проводившихся в 30-е годы. Но бесспорно и другое — нельзя было за спиной каждого солдата и офицера поставить надзирателя из числа работников НКВД. В страшные годы войны подавляющее число военнослужащих честно и героически выполняли свой воинский долг. Героизм действительно имел массовый характер. Это была в подлинном смысле слова Отечественная, Народная война. Возник очень своеобразный сплав тоталитаризма наверху общества и массового патриотизма внизу, в широких народных массах. Ничего подобного не знал опыт истории. И когда на Западе писали о массовых репрессиях в СССР в канун войны и постоянно возвращались к этому вопросу уже в ходе войны, то изложенные выше проблемы, объясняющие причины

36

$

этих репрессий, реакцию на них в широких народных массах Советского Союза, — всего этого практически не было в комментариях европейских и американских средств массовой информации. Помимо того, о чем говорилось выше, пропаганда Запада, комментируя в канун войны репрессии в СССР, обращала внимание и на ряд других аспектов этих событий, помимо тех, о которых говорилось в начале главы. 25 апреля 1940 г. заведующий отделением ТАСС в Венгрии А. Лисин сообщал ответственному руководителю ТАСС Я. Хавинсону: «Все интересуются позицией СССР. Говорят так: “Политика Сталина самая умная в Европе политика” — и даже не пускают никаких антисоветских шпилек, как это было, например, в Хельсинки в прошлом году. Утверждают, что СССР возьмет Тромсе у Норвегии, что русские будут в Стокгольме и пр. Очень интересуются бессарабским вопросом и недавно только и говорили о концентрации наших войск на границе, начиная с бывшей польской территории до Черного моря»44. Ссылка заведующего отделением ТАСС в Венгрии на «шпильки», которые пускали в Финляндии против Советского Союза и Сталина, показательна. Советско-финская война 1939—1940 гг. наложила резко негативный отпечаток на отношения между двумя странами. Финляндия готовилась к новой войне с СССР, на ее территории шла концентрация немецких войск, сосредотачивавшихся для нападения на Советский Союз. Руководство Финляндии, разумеется, знало о предстоящем нападении на нашу страну, что накладывало свой антисоветский отпечаток на позицию финской прессы. Антисоветские выпады в Финляндии были обычным явлением, что находило соответствующее отражение в работе советских информационных служб. 16 марта 1941 г. в адрес Сталина, Молотова и Вышинского ушла из ТАСС от Я. Хавинсона, следующая информация: «Направляю Вам для сведения материал “Антисоветское выступление финляндской газеты “Аян Суунта”. В информации говорилось: «Хельсинки, 15 мая (ТАСС). В связи с юбилеем Таннера газета “Аян Суунта” в номере от 13 марта опубликовала фельетон Маури. В своем пасквиле Маури пишет, что теория марксизма признает только “народное самодержавие” и “отрицает роль личности”. Однако, продолжает он, в отдельных случаях поднимаются отдельные индивидуумы, и тогда “начинают восхвалять горячо любимого товарища”, который заменяет “трудящимся солнце”. Свое согласие на участие в праздновании юбилея Таннера, говорилось в сообщении, Маури мотивирует тем, что для него без-

37 различно, кого чествовать, но только не коммунизм и не СССР. Он пишет: «От коленопреклонения перед бородатым иностранцем поневоле устаешь, а от рассматривания грузинских усов уже два года бросает в холод»45. В антисоветских, антисталинских публикациях финской прессы нередко поднималась и проблема личной ответственности Сталина за репрессии. Комментируя массовые аресты и расстрелы в Советском Союзе, на Западе отмечали, что они являются свидетельством социального перерождения советского государства. 1 января 1940 г. итальянский журнал «Джераркия» поместил статью «Приближение России к фашистской концепции». В статье говорилось: «Тот факт, что крайнее крыло партии — старая гвардия, абсолютные большевики: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Раковский, Радек, т.е. все те, кто сделал революцию, были насильственным образом удалены с политической сцены, является лучшим доказательством того, что большевизм не только не развился до конца, но подвергся коренным изменениям». В статье отмечалось, что в Советском Союзе все больший уклон делается в сторону пропаганды патриотизма, культа Отечества. «Отечество! Что может означать это возрождение самого высокого человеческого чувства, если не банкротство коммунистического интернационализма? Сейчас перед нашими взорами выковывается и растет новая Россия. Итак, большевизм, родившийся в крови войны и революции, проделав длительный исторический путь в заколдованном кругу, кончит сближением с итальянским фашизмом для достижения будущей мирной, надежной жизни»46. О терроре в СССР как средстве решения социально-экономических и общественно-политических проблем в Европе и Америке вновь активно заговорили после загадочной смерти в США бывшего советского разведчика В. Кривицкого. Газета «Жур-эко де Пари» 23 февраля 1941 г. поместила на первой странице заметку под заголовком «Охота за человеком. Поразительная смерть генерала Кривицкого...» В заметке делался вывод: «Не сомневаются в том, что бывший начальник Красной Армии, ставший непримиримым врагом Сталина, пал жертвой агента III Интернационала»47. Мнение и в Европе и в Америке было единодушно — Кривицкий был ликвидирован советскими спецслужбами. И это мнение было оправданным. Последние публикации бывших сотрудников советских спецслужб, в частности генерала П.А. Судоплатова, убедительно свидетельствуют, что советских невозвращенцев, особен-

38

$

но работников разведки, за границей, как правило, ожидала смерть. Для физического уничтожения за границей невозвращенцев всех ведомств в структуре НКВД был создан специальный отдел. Сотрудники этого отдела выследили и ликвидировали Игнатия Рейса, Вальтера Юривицкого, бывшего резидента ОГПУ Агабекова48. Внутренние карательные органы существуют в странах с самыми различными режимами, и задачи у них всегда идентичные — всемерно бороться за сохранение у власти того режима, который они обслуживают. Но никогда, даже в восточных деспотиях, эти органы не имели такого могущества и не осуществляли столь свирепого и массового террора, как в Советском Союзе. Приведенные факты свидетельствуют о том, что и общественность, и правящие круги в странах, которые позднее стали союзниками СССР по антигитлеровской коалиции, были хорошо информированы о роли карательных органов в жизни нашей страны. И это оказало свое значительное воздействие на последующие отношения между СССР и его партнерами по антигитлеровской коалиции, между Сталиным и другими лидерами коалиции. Вот почему автор уделил столь большое внимание реакции в Европе и в Америке на массовые репрессии в Советском Союзе. Как видно из приведенных фактов, эта проблема освещалась за рубежом далеко не однозначно. Зависел этот разнобой в оценках от надежности источника, которым пользовалась пресса той или иной страны, от политической ориентации соответствующего печатного органа, наконец, от порядочности, объективности автора, писавшего об этом. На мой взгляд, для правильного понимания сложного комплекса проблем, связанных с репрессиями 30-х годов в СССР, первостепенное значение имеет мнение тех, кто был соратником Сталина или работал с ним в тесном контакте. Во время перестройки и в последние годы опубликованы многочисленные мемуарные работы тех, кто был близок к Сталину, их различные интервью. Несомненный интерес с этой точки зрения представляет вышедшая в 1999 г. книга профессора Г.А. Куманева, в которой автор приводит свои интервью, взятые им в период с конца 50-х до конца 90-х годов у В.М. Молотова, А.И. Микояна, Л.М. Кагановича, П.К. Пономаренко, Г.К. Жукова, А.М. Василевского, С.М. Буденного, С.К. Тимошенко, А.Е. Голованова, И.X. Баграмяна, Н.Г. Кузнецова, А.А. Новикова, А.В. Хрулева, Я.Е. Чадаева. Это были люди, которые не понаслышке знали о репрессиях. Некоторые из них сами участвовали в этих репрессиях, большинство из них жило под страхом стать жертвой этого террора, так как

39 никто не был застрахован от такой судьбы. Другие в меру своих сил и возможностей пытались помочь тем, кто попал под жернова репрессий. Мнение этих деятелей, которые работали рядом со Сталиным и были больше и лучше осведомлены, чем кто-либо другой, в интересующей нас проблеме, представляет несомненный интерес. Молотов был по существу вторым человеком в государстве, возглавлял правительство, затем НКИД, много лет был членом Политбюро, пользовался большим доверием Сталина. И, конечно, мнение такого человека особенно компетентно. Во время встречи бывшего управляющего делами правительства во время войны Я.Е. Чадаева и Г.А. Куманева с Молотовым на вопрос Чадаева о степени виновности в терроре сподручных Берии Абакумова, Меркулова, Деканозова и других Молотов ответил: «Надо бы внимательно посмотреть все документы, ведь подлинных врагов и нестойких элементов в нашем обществе было немало. И проведенная чистка накануне войны была оправданным делом. Хотя при этом допускались и ошибки»49. Как видно из приведенных слов Молотова, его позиция по вопросу о репрессиях была довольно уклончива, но в целом он считал террор оправданным и необходимым. Аналогичной была и позиция Л.М. Кагановича, занимавшего важное место в советской иерархии. Каганович считал, что «в каждом отдельном случае... конечно, можно найти изъяны и ошибки, безусловно, безусловно. Ну, а если подойти исторически к делу, то страну надо было очищать»50. Каганович считал, что война подтвердила правильность курса Сталина на массовые репрессии: «Сталин был великим стратегом. Он видел, что, если оставить все как есть, со всеми этими прячущими голову под крыло, и если война будет, то они во время войны ударят нам в спину»51. Каганович видел главную опасность в троцкизме. «Сейчас, — говорил он, — не понимают, что такое был троцкизм... Это же все люди, которые стояли во главе, в руководстве. Они занимались подпольной работой и конспирацией и считали себя правительством». Они, говорил Каганович, не были, может быть, шпионами, но шли на соглашения против народа52. Каганович говорил в цитируемом интервью, что у Сталина не было огульного подхода к судьбам арестованных партийных руководителей. «Сталин, — подчеркивал Каганович, — сам колебался по многим. Он не по всем так рубил с плеча. Сталин по этим вопросам внимательным был». В аргументации Кагановича четко просматривались оправдательные нотки: «Суд был. Были обвинительный акт, приговоры, все, как полагается, все по закону»53.

40

$

Самооправдательный характер объяснений Кагановича был понятен: и он, и Молотов несли личную ответственность за массовые репрессии. И это накладывало свой зримый отпечаток на все их высказывания, когда задавались вопросы относительно трагических событий 30-х годов. Отношение Молотова и Кагановича к массовым репрессиям тем более показательно, что и того и другого они не обошли стороной. Жена Молотова после окончания войны была арестована и провела в заключении несколько лет. Брат Кагановича, которого обвинили в сотрудничестве с «врагами народа», застрелился. По-иному отвечали на аналогичные вопросы видные советские военачальники. В 1968 г., выступая в Институте истории Академии наук СССР, маршал С.К. Тимошенко говорил: «Вы знаете о наших очень опасных, тяжелых годах, которые, собственно говоря, и подбодрили германский фашизм на то, что он может успешно провести молниеносную войну против Советского Союза». Маршал уточнил свою мысль: «Я имею в виду уничтожение партийных, советских и военных кадров. Гитлера буквально толкал на агрессивный восточный поход тот факт, что в СССР были по существу обезглавлены основные коллективы и воинские соединения»54. В страшные годы репрессий те, кто был арестован, вели себя по-разному. Маршал А.Е. Голованов, тоже попавший под жернова репрессий, вспоминал: «Известно, что от Тухачевского через несколько часов после ареста были получены показания, очерняющие многих полководцев. А от Константина Константиновича Рокоссовского, которому в тюрьме зубы повыбивали, и он потом долго болел, не добились ничего»55. Редкий случай, но за арест и пытки в тюрьме перед Рокоссовским извинялся Сталин. Члены семьи Рокоссовского рассказывали, что Сталин спрашивал его: «— Там били? — Били, товарищ Сталин. — Сколько у нас еще людей “чего изволите?” — сказал Сталин. Он просил прощения у Рокоссовского. Возможно, это был единственный подобный случай»56. Г.К. Жуков рассказывал Константину Симонову, что реальная угроза ареста нависла и над ним, и только удачно проведенная им операция на Халхин-Голе спасла его от репрессий. Маршал Голованов обоснованно говорил, что и в то страшное время были люди, которые не запятнали свою честь участием в репрессиях и доносами.

41 К. Симонов вспоминал, что во время одного бурного заседания он был свидетелем резкого обвинения Г.К. Жукова в адрес двух или трех участников этого заседания в том, что они несут прямую ответственность за репрессии 1937—1938 гг. В ответ один из тех, кого обвинил Жуков, ответил, что время было такое, когда приходилось подписывать некоторые документы, вне зависимости от твоего желания. И если хорошо покопаться, то можно найти соответствующие документы и с подписью Жукова. «Жуков резко повернулся и ответил: — Нет, не найдете. Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете. Хорошо помню, как меня поразили тогда сила и уверенность этих слов, обращенных в прошлое»57. С протестами против террора выступало и высшее руководство страны. В июне 1937 г., в разгар ежовщины, с трибуны июньского (1937) Пленума ЦК ВКП(б) наркомздрав СССР Г.Н. Каминский потребовал прекратить репрессии. Он заявил, что «так мы перестреляем всю партию». Его поддержал И.А. Пятницкий, который с 1935 г. возглавлял политико-административный отдел ЦК ВКП(б). Оба выступления закончились трагически. Г. Каминский и И. Пятницкий были арестованы и репрессированы58. Очень резко высказывался о роли Сталина в истреблении военных кадров маршал И.X. Баграмян. «Я затрудняюсь, — говорил Баграмян, — назвать Вам точную цифру погибших, но, несомненно, она значительно превышает 40 тысяч. К 1941 г. только в сухопутных войсках не хватало по штатам около 67 тыс. командных кадров»59. Нередко уничтожение комсостава было практически поголовным. Страшные цифры приводил Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов: «Из двух флагманов флота 1-го ранга были арестованы двое, из двух флагманов флота 2-го ранга — двое, из шести флагманов 1-го ранга — шестеро, из 15 флагманов 2-го ранга — девять». Н.Г. Кузнецов с горечью констатировал: «Сколько... опытных военачальников, флотоводцев мы тогда недосчитались!.. Конечно, эти и другие ничем не оправданные потери — результат произвола и беззаконий — были невосполнимыми и ослабили наш флот»60. Об отношении Сталина к военным кадрам даже в самое тяжелое время войны вспоминал редактор армейской газеты «Красная звезда» Д. Ортенберг. В октябре 1941 г., в день введения осадного положения в Москве, Сталин позвонил Ортенбергу и сказал, чтобы в завтрашнем номере газеты был напечатан портрет Г.К. Жукова. Старый газетчик не мог понять, почему Сталин в такой ответственный момент в битве за Москву обратился к нему со столь необычным распоряжением. Спустя некоторое время Жуков в разго-

42

$

воре с Ортенбергом разъяснил ему ситуацию: «Наивный ты человек... Он (Сталин. — Р.И.) не верил, что удастся отстоять Москву, точнее, не особенно верил, все время звонил и спрашивал меня: удержим ли Москву? Вот и решил, в случае потери столицы будет на кого свалить вину...»61 Мнение советских военачальников по вопросу о личной ответственности Сталина за массовое уничтожение командных кадров единодушно — он был инициатором и организатором этой кровавой чистки в вооруженных силах и несет за это персональную ответственность. И.X. Баграмян так сформулировал эту мысль: «...Когда... я вспоминаю жестокий сталинский произвол, массовые репрессии, в том числе и в наших Вооруженных Силах, гибель целой когорты прославленных героев Гражданской войны... у меня по отношению к Сталину остается только одно чувство — чувство осуждения. Думаю, что история рано или поздно воздаст ему сполна...»62 Мнение маршала Тимошенко и других военных специалистов, что массовые репрессии подтолкнули Гитлера к нападению на СССР, обосновано. Однако это только одна сторона проблемы. Для того чтобы определить весь комплекс причин, вызвавших агрессию Германии против СССР, необходимо учитывать резкий поворот в советской политике в направлении сближения с Германией, который произошел в канун Второй мировой войны, и соображения, которыми руководствовался Сталин, делая такой поворот.

Глава II. «ПАКТ О НЕНАПАДЕНИИ ЕСТЬ ПАКТ О МИРЕ МЕЖДУ ДВУМЯ ГОСУДАРСТВАМИ»

В феврале 1939 г. был снят со своего поста народный комиссар иностранных дел СССР Литвинов. Это вызвало шоковую реакцию в мире, так как отставка руководителя внешнеполитического ведомства означала неизбежную смену международных ориентиров Советского Союза. А в условиях стремительно нараставшей военной опасности это вызывало естественную тревогу в демократических странах, но отнюдь не в фашистской Германии. Предвидя отставку Литвинова, 13 февраля 1939 г., ссылаясь на английскую газету «Дейли телеграф энд морнинг пост», берлинское радио заявило, что под предлогом преклонного возраста скоро уйдет в отставку нарком иностранных дел СССР. «Причина отставки заключается в том, что Литвинов потерпел полное фиаско в попытке превратить Лигу Наций в антифашистский фронт». В качестве его вероятного преемника газета называла «Булганина, который в настоящее время занимает пост председателя Совнаркома РСФСР». Газета подчеркивала, что Булганин является чистокровным русским, а не польским евреем, как Литвинов1. 13 мая 1939 г. в корреспонденции из Москвы германская газета «Националь-цайтунг» опубликовала статью «Литвинов-Финкельштейн и Молотов». В статье говорилось, что трудно себе представить большую противоположность характеров, чем у Литвинова-Финкельштейна и его преемника в Комиссариате иностранных дел, премьер-министра Молотова. Говорливый собеседник, на все руки мастер, видевший свою задачу в том, чтобы танцевать на женевском паркете, должен был уступить свой пост человеку, не обладающему ни одним из тех свойств, которые называют «дипломатическими».

44

$

Литвинов, отмечал автор, провел половину жизни в качестве эмигранта за границей — в Англии, Франции, Германии и Швейцарии. Как нарком иностранных дел, всегда с удовольствием пользовался каждой возможностью, чтобы в Европе дышать воздухом Запада. Его преемник Молотов никогда не покидал Россию и не владеет ни одним из иностранных языков. «Для высокого поста, который Молотов занимает сейчас в Советском государстве, — подчеркивалось в статье, — решающим было то, что он очень рано встретился со Сталиным. В период внутренней борьбы за власть Молотов всегда стоял на стороне Сталина... В московских политических кругах существует мнение, что многоопытный Литвинов-Филькенштейн, несмотря на его известную всему миру изворотливость, в решающий момент — отказал. Фанатический антифашизм сильно помутил взгляды еврея Филькенштейна на действительность. Несомненно, что его готовность к слишком крепкой связи с интересами демократии привела его к этому, роковому для него, конфликту с Кремлем». Сталин, говорилось в статье, в своей внешнеполитической речи несколько недель тому назад (на XVIII съезде ВКП(б)) ясно изложил курс Советского Союза, заявив, что Советский Союз не будет таскать каштаны из огня для каких-либо капиталистических стран. «Молотов должен служить порукой, что его (Сталина. — Р.И.) воля в области внешней политики непременно будет осуществлена. Тесная дружба со Сталиным позволяет ему одновременно более близко вникнуть в заботы и сомнения, которые определяют в настоящее время политику Кремля»2. В связи с отставкой Литвинова в странах англофранцузского блока началась оживленная дискуссия по широкому кругу проблем, касавшихся менявшегося внешнеполитического курса СССР. Показателен в этом плане приводимый ниже материал. ТАСС 4 июня 1939 г. опубликовал статью «Литвинов и после» из ежемесячного английского журнала «Контемпорери ревью». В ней говорилось, что отставка Литвинова с поста народного комиссара иностранных дел вызвала шквал комментариев на Западе, но прошла почти незамеченной в СССР. «Сталин, очевидно, не считает, что его граждане имеют какое-либо право знать, почему человек, который являлся руководящим членом правительства, был неожиданно снят со своего поста». Впервые руководящий деятель в СССР снят, но не репрессирован, отмечалось в статье. В комментарии английского автора четко прослеживалось сожаление и тревога в связи с отставкой Литвинова. И это было естественно, так как он был сторонником ориентации советской военной политики на Англию, Францию и другие демократические страны.

45 Оценивая внешнеполитический курс Советского Союза «Контемпорери ревью» отмечал: «Даже наиболее заклятые враги большевизма не могут утверждать, что СССР имеет какие-либо территориальные устремления. Советская Россия не преследует экспансионистских целей и не имеет никаких агрессивных планов против соседних и других государств. Ее внутренняя политика и экономическое положение делают сохранение мира, а также теперешнего статус-кво абсолютно необходимым». Публикация английского журнала была очень показательна. После наметившегося сближения СССР с Германией на Советский Союз и лично на Сталина обрушился шквал обвинений в экспансионизме, в стремлении вернуть с помощью Германии не только территории, потерянные Россией после 1917 г., но и осуществить другие территориальные приобретения в Европе, попытаться решить проблему черноморских проливов. В этих условиях цитируемая публикация звучала диссонансом. Очевидно, это было не только убеждение автора и журнала, но и попытка способствовать налаживанию политического сотрудничества с СССР в условиях неуклонно возраставшей военной опасности. Цитируемая публикация отражала настроения тех политических кругов Англии, которые считали, что, пока советско-германское сближение не получило договорное закрепление, следует попытаться вернуть Советский Союз на прежний политический курс сотрудничества с западными демократиями. Автор делал и прямой реверанс в сторону советского руководителя: «Что бы ни говорили о Сталине, — отмечалось в статье, — он является наиболее находчивым и наиболее реальным политиком нашего времени; он никогда не занимается абстракциями. В течение нескольких лет Сталину и Гитлеру удалось поддерживать между их странами довольно дружественные отношения, несмотря на взаимные бранные речи, которыми они обменивались время от времени». В 1934 г., отмечалось в статье, началось франко-советское сближение, что привело к охлаждению отношений СССР с Германией. Могут спросить, говорилось в статье, что же заставило Сталина отказаться от сотрудничества с Германией, которое было весьма полезным для советского режима с самого начала его существования. Выше уже указывалось, что русский диктатор является реальным политиком и не занимается абстракциями. «Следует добавить, что никто лучше его не может понять, в каком направлении работает диктаторская мысль (это неудивительно потому, что диктаторы продолжают учиться друг у друга), и именно поэтому значение,

46

$

которое придается Сталиным словам и действиям Гитлера, совершенно отлично от значения, придаваемого этим словам и действиям демократическими политиками. Сталин знает цену политических программ и манифестов. Не в пример лидерам западных демократий, Сталин никогда не считал «Майн кампф» бредом сумасшедшего. Нет никакого сомнения в том, что в Москве книга Гитлера была не только тщательно изучена и обмозгована, но что советские власти с самого начала были достаточно проницательными, чтобы усмотреть в политической программе определенный план мирового значения». В статье говорилось, что Сталин, советские руководители видели, что с тех пор, как Гитлер пришел к власти, эта программа выполнялась пункт за пунктом, не встречая оппозиции со стороны остального мира. Автор в данном случае полностью игнорировал все дипломатические усилия СССР, направленные на предотвращение агрессии Германии в Европе, стремление советской дипломатии создать коллективную безопасность. Причем все антисоветские публикации подчеркивали персональную ответственность Сталина за активизировавшуюся агрессивную внешнюю политику Германии. После подписания советско-германского пакта эта линия стала лейтмотивом всей политики и пропаганды демократических стран Европы и Америки. Подобные оценки советской внешней политики были очень неубедительны, неаргументированы. У каждого непредвзято настроенного наблюдателя невольно возникал вопрос: СССР заключил пакт с Германией только в августе 1939 г. Но ведь задолго до этого Гитлер начал реализацию своего каннибальского курса, сформулированного в его книге «Майн кампф». Западные страны на практике поддерживали этот курс, а противодействовал ему только СССР. Автор статьи в «Контемпорери ревью» подчеркивал, что курс Сталина на сближение с Германией объясняется тем, что два диктатора, Гитлер и Сталин, симпатизировали друг другу. Однако при такой постановке проблемы возникал вопрос: почему же советский руководитель не пошел на сближение с Германией в 1933 г., когда Гитлер пришел к власти? В статье полностью игнорировался важнейший аспект проблемы: Сталин вынужден был пойти на сближение с Германией потому, что все попытки советской дипломатии найти общий политический язык с Англией и Францией не увенчались успехом. Западные демократии всемерно подталкивали Гитлера на новое издание «Дранг нах остен», на агрессию против Советского Союза. Автор статьи, опубликованной в английском журнале «Контемпорери ревью», с тревогой перечислял вехи агрессии Германии:

47 вооружения, разрыв Версальского договора, аннексия Австрии, а затем Чехословакии, создание «Великой Германии», окружение Франции и раздел Юго-Восточной Европы — таковы события, свидетельствующие о реалиях внешней политики Германии, говорилось в статье «Литвинов и после». Автор обращал внимание на то, что в Советском Союзе возвеличивание Сталина приняло такие масштабы, что его начали ставить выше Ленина. В статье подчеркивалось, что в течение многих лет, чтобы Сталин ни делал, он всегда для обоснования своих мероприятий ссылался на соответствующие цитаты из работ Ленина. И только 21 января 1939 года, когда праздновали 15-ю годовщину смерти Ленина, впервые было высказано предположение, что «товарищ Ленин», возможно, был «теоретически прав» во всем том, что он говорил и делал, однако на практике он был в некоторой степени дилетантом, и что всеми своими достижениями советские республики обязаны «руководству товарища Сталина». Мировой коммунизм, который должен возникнуть в результате войны, является эфемерной надеждой, в то время как опасность лишиться всех достижений, по крайней мере, подвергнуться такой угрозе, является реальным фактом. «Поэтому не идеологические разногласия, — отмечалось в статье (оба режима почти идентичны в своих методах правления), — а осознание все возрастающей военной опасности заставило Сталина занять активную антигерманскую позицию». И никто, по мнению автора, не мог быть более подходящим для проведения этой политики, чем Максим Литвинов, который фактически выполнял функции наркома после долгих лет пребывания на этом посту Чичерина. Литвинов, ставший наркомом в 1930 г., всегда был «западником». «Внутренняя слабость, — подчеркивал автор, — и боязнь войны заставили Сталина искать дружбы с капиталистическими демократиями, в то время как они в свою очередь нашли, что Россия является весьма полезным партнером в качестве противника тоталитаризма и других стран, которые покидали Лигу Наций». Англия и Франция, по мнению автора, хотели пойти на договоренность с СССР, но при жестком условии: фактические действия Советского Союза по оказанию военной помощи Чехословакии будут зависеть от Польши и Румынии, от их желания или нежелания пропустить через свою территорию советские войска. Вопрос о пропуске советских войск через территорию Польши и Румынии действительно обсуждался. Стоял этот вопрос и в повестке дня во время переговоров СССР с Англией и Францией в Москве в августе 1939 г. Польша и Румыния категорически отказа-

48

$

ли Советскому Союзу в его просьбе пропустить через их территорию советские войска для оказания помощи Чехословакии. Англия и Франция имели большое влияние на эти страны, но ни та, ни другая страна не предприняли попыток склонить Польшу и Румынию к удовлетворению советской просьбы. Автор высоко отзывался о дипломатическом таланте советского лидера. «Сталин, — говорилось в статье, — является человеком логики, если он решит присоединиться к новому соглашению, тогда он захочет сделать это на условиях, которые совместимы с достоинством великой державы. Он также желает «почетной компенсации» за изоляцию, которой он подвергался в течение долгого времени. И главным образом он хочет, чтобы не было никаких уверток, которые дали бы возможность «западным демократиям втянуть его в войну с Германией и затем оставить его бороться одного». С полным основанием автор писал, что Сталин «подозревает, что именно к этому стремились английский и французский кабинеты, и поэтому он не желает рисковать в этом деле»3. Английский журнал обоснованно отмечал, что Сталин опасался в результате маневров англо-французской дипломатии оказаться втянутым в войну с Германией один на один, без союзников. Действительно, позади был 1938 г., Мюнхен, где четко проявилось стремление англо-французского блока толкнуть германскую агрессию на Восток, против Советского Союза. Однако нельзя игнорировать и еще один аспект сложившейся ситуации. Как отмечал известный отечественный историк Г.Н. Севостьянов, «советской дипломатии все же не хватало гибкости, маневренности и тактического мастерства в поисках компромиссов и умения использовать разногласия между партнерами. А они существовали. В Лондоне и Париже по-разному оценивали ситуацию в Европе и возможность заключения договора с СССР»4. В рассмотренной выше статье в английском журнале «Контемпорери ревью» отмечалось, что не следовало переоценивать значение отставки Литвинова. В статье говорилось: «Два факта остаются неизменными: 1) Сталин всегда имел свою собственную внешнюю политику, а Литвинов был только инструментом в его руках, 2) Без полного участия России теперешняя система гарантий, построенная Англией и Францией, окажется не только бесполезной, но и опасной для нас самих и для наших новых союзников». Предвидение автора полностью оправдалось. Англофранцузская система гарантий малым государствам Европы оказалась без Советского Союза безжизненной. Более того, она втянула Великобританию и Францию во Вторую мировую войну в крайне невыгодных

49 для них условиях, когда СССР занял нейтральную позицию, но ориентированную на Германию, а не на западные демократии. В заключение статьи подчеркивалась исключительная роль СССР в обеспечении безопасности: «В качестве нейтральной и даже, возможно, недружественной страны Россия может быть опасной. Однако если она присоединится к Германии, то это было бы таким ударом, последствия которого трудно даже представить»5. Приведенная публикация показательна для той части правящих кругов и общественности демократических стран, которые были очень обеспокоены сближением между СССР и Германией и пытались хотя бы в какой-то мере воспрепятствовать этому. И все же верх в демократических странах брали те силы, которые не видели никаких перспектив на улучшение отношений с Советским Союзом и занимали по отношению к нему и лично к Сталину открыто враждебную позицию. Типичной с этой точки зрения была приводимая ниже публикация. 15 июня 1939 г. английский журнал «Уикли ревью» опубликовал статью «Сталинская загадка». В статье определялись причины трудностей в переговорах СССР с Англией и Францией. «Имеется тенденция, — говорилось в публикации, — взвалить всю вину за проволочку в переговорах на Чемберлена. Однако мы не должны принимать всерьез эти глупые поношения. Мне кажется, что если и следует ругать кого-нибудь за проволочку в переговорах, то во всяком случае не английский кабинет». Автор заявлял, что за сложности в переговорах с Советским Союзом ответственен советский руководитель: «Главным виновником, несомненно, является Сталин. Именно он создает трудности и ставит препятствия, которые делают нахождение формулы чрезвычайно затруднительным». Как видно из статьи, Сталину предъявлялось главное обвинение за срыв попыток найти пути сближения между СССР и западными демократиями. Однако не приводилось ни одного примера, подтверждающего такое обвинение. По мнению автора, позиция Сталина определялась не какимилибо международными факторами, а только нестабильным внутренним положением в СССР. Причем рисовалась внутренняя ситуация в Советском Союзе в самых мрачных тонах. Истинное положение вещей, говорилось в статье, заключается в том, что Сталин, ведя войну с русским народом, боится брать какие-либо обязательства, которые могли бы втянуть его в вооруженный конфликт. Ему очень хорошо известно, что это дало бы возможность вылиться наружу той глубокой ненависти, которая накапливалась в течение ряда лет у подавляющего большинства русского народа.

50

$

Главную оппозицию Сталину журнал видел в крестьянах: «80% населения СССР — крестьяне, которые находятся в особо резкой оппозиции к сталинскому режиму. 1,5 млн “кулацких” хозяйств было уничтожено, 5 млн “кулаков” истреблены». В статье давалась характеристика бедственного положения в сельском хозяйстве Светского Союза, что явилось, подчеркивал автор, следствием коллективизации6. Автор обоснованно отмечал, что Сталин боялся вовлечения Советского Союза в войну. Однако причина этого была не в опасениях выступлений со стороны крестьянских масс страны. Впрочем, и Сталин, и все руководство СССР, действительно, не могло сбрасывать со счетов тот факт, что 5 млн «раскулаченных» были серьезной проблемой для государства в канун войны. Не менее серьезные проблемы породили и массовые репрессии 30-х годов. Однако главное заключалось в другом — не были еще решены важные проблемы индустриализации, запуска в серийное производство новых танков и самолетов, вооруженные силы были обескровлены массовыми репрессиями. Неблагоприятным было и международное положение СССР. Япония уже испробовала надежность обороны советских границ в районе озера Хасан. В Маньчжурии шла быстрая концентрация мощной японской квантунской армии. Разведка докладывала о подготовке новых военных провокаций со стороны Японии, и действительно, скоро начались тяжелые бои советских и монгольских вооруженных сил с японской армией в Монголии, в районе реки Халхин-Гол. А на западной границе СССР реально вырисовывалась угроза немецкой агрессии. Мюнхенский сговор и последующие дипломатические акции Англии и Франции убедительно свидетельствовали о том, что они упорно толкали Германию на Восток, против Советского Союза. Для подготовки к войне надо было решить еще одну важную проблему. 5 мая 1941 г., выступая на банкете в Кремле по случаю выпуска курсантов военных училищ, Сталин говорил: «Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная»7. Из приведенных слов Сталина некоторые историки, в том числе и отечественные, делают вывод, что Советский Союз готовил превентивный удар по Германии, но Гитлер опередил его 22 июня 1941 г. От такой постановки вопроса всего полшага до оправдания гитлеровской агрессии против СССР. У Сталина были серьезные опасения, что СССР, не готовый к войне (скоро война с Финляндией докажет это), будет втянут в

51 мировой конфликт при крайне не выгодных для него условиях. Симптомы советско-германского сближения были очевидны. Уже первые зарубежные комментарии на отставку Литвинова свидетельствовали о том, что Сталин не просто в очередной раз перетряхнул одну из важнейших структур государственного управления. Это было свидетельство подготовки к кардинальной перемене внешнеполитического курса. Перед Сталиным было два выбора: союз с Англией и Францией или сближение с Германией. С политической и моральной точки зрения союз с Англией и Францией был предпочтительней, чем блок с Германией. Однако найти общий язык с англо-французским блоком оказалось для СССР столь же трудной задачей, как для Лондона и Парижа поверить в искренность желания Москвы пойти на взаимопонимание с ними. Недоверие к Советскому Союзу и лично к Сталину нашло проявление уже в том, что на переговоры в Москву в августе 1939 г. приехали второстепенные военные и политические деятели двух стран. «В свою очередь, и советское руководство, — пишет академик Г.Н. Севостьянов, — проявляло недоверие и подозрительность к намерениям западных партнеров. С обеих сторон классовые интересы во время переговоров преобладали над национальными и общечеловеческими»8. В ходе переговоров нарком обороны СССР маршал К.Е. Ворошилов назвал конкретные цифры — сколько дивизий, танков, самолетов советская сторона готова немедленно выставить против Германии. Англо-французская сторона не была уполномочена ответить что-либо конкретно по вопросу о том, какие силы и когда она сможет поставить на фронт совместной борьбы с германским агрессором. В Берлине с напряженным вниманием следили за ходом переговоров в Москве. Как только стало ясно, что переговоры провалились, от Германии последовало предложение прислать в Москву министра иностранных дел Риббентропа. Советско-германские переговоры были недолгими. 20 августа 1939 г. Риббентроп по просьбе Берлина получил приглашение прилететь в Москву, а 23 августа был подписан советско-германский пакт. Многие отечественные историки рассматривают советско-германский пакт 1939 г. как вынужденное, но необходимое решение. Аргументы этой группы историков наиболее детально изложены в монографии известного отечественного специалиста по дипломатической предыстории Второй мировой войны В.Я. Сиполса.

52

$

1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, говорится в этой работе. Германские войска двигались на восток, и в Москве было решено, что одних обязательств Германии по договору от 23 августа 1939 г. для обеспечения безопасности страны уже недостаточно. Требуются дополнительные меры. Особую опасность представляли события в Польше. К середине сентября 1939 г. Польша потерпела полное поражение и правительство бежало из Варшавы. СССР был заинтересован в том, чтобы продвижение немецких войск на восток остановилось по возможности дальше от наших границ. Но существовала опасность, что, продолжая наступление, германские войска оккупируют западные районы Украины и Белоруссии, захваченные Польшей в 1920 г. 17 сентября, отмечается в книге, советские войска вступили в эти районы. 28 сентября в результате нового приезда в Москву Риббентропа был подписан договор о линии разграничения «государственных интересов» СССР и Германии на территории бывшего Польского государства, а конкретно — о линии разграничения там советских и германских войск. Тем самым была устранена в то время опасность вооруженного столкновения между ними, т.е. войны между двумя государствами9. Такова интерпретация автором вопросов, связанных с советско-германским договором, подписанным 28 сентября 1939 г. В СССР долго отрицали наличие секретных протоколов к советско-германскому договору. На втором Съезде народных депутатов СССР по докладу комиссии было принято постановление «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г.», где говорилось, что договор заключался в критической международной ситуации и имел одной из целей отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны. Что касается секретных протоколов, подписанных с Германией в 1939—1941 гг., то съезд осудил факт их подписания и констатировал, что они были отходом от ленинских принципов советской внешней политики. «Переговоры с Германией по секретным протоколам, — сказано в постановлении, — велись Сталиным и Молотовым втайне от Советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и правительства СССР»10. Заключение советско-германского пакта было воспринято в демократических странах как самая неожиданная и очень болезненная для них политическая сенсация. Американский автор писал в 1940 г., что в демократических странах опасались, что «Германия и Россия объединятся». Эти опасения появились еще в период соглашения между Германией и Рос-

53 сией в Рапалло в 1922 г. Они усилились «после успехов нацистов, чья система в своей основе была столь идентична со сталинской Россией»11. Этот лейтмотив западной пропаганды будет звучать на протяжении всей войны и в самых различных вариантах, но суть его будет одна: в Германии и Советском Союзе были идентичные в своей основе политические режимы. Если это так, то закономерно возникает вопрос: почему же в конце концов эти два государства оказались в противоположных военно-политических лагерях? Почему Германия совершила нападение на СССР? Ведь известно, что ворон ворону глаз не выклюет. Этот вопрос пропаганда Запада оставляла без ответа. Не отвечают на него и те отечественные историки, которые утверждают сегодня, что не было принципиальной разницы между режимами Гитлера и Сталина. Подписание пакта между СССР и Германией ставило перед демократическими странами вопрос: что дальше? «Планировал ли Сталин остаться строго нейтральным, или же он намерен объединить свои силы с нацистами, оказать им большую экономическую помощь, если начнется война, а возможно, даже воевать как союзник совместно с Германией?»12—13. Американский дипломат, крупнейший в США специалист по Советскому Союзу Чарлз Болен констатировал, что советско-германский пакт «для многих оказался подобен землетрясению». Самый крупный в США авторитет по изучению американского общественного мнения в годы Второй мировой войны Р. Леверинг писал: «...Единственный прогноз о возможности установления дружественных отношений (между Гитлером и Сталиным) был сделан В.Г. Кривицким в «Сетэрдей ивнинг пост» в конце апреля 1939 г. «Сегодня нет другого столь распространенного в мировом масштабе мифа, — заявлял Кривицкий, — как тот, который представляет Гитлера и Сталина как смертельных, непримиримых врагов. Действительная ситуация определяется присутствием настойчивого просителя, которого не обескураживает отказ. Сталин является таким просителем»14. Делает честь бывшему советскому разведчику, что он смог предвидеть заключение советско-германского пакта. Впрочем, располагая таким объемом информации, который имел Кривицкий, сделать это было не столь уж трудно. Но бывший разведчик явно передергивал факты, характеризуя Сталина как просителя в его отношениях с Гитлером. Советский руководитель жестко и умело отстаивал государственные интересы

54

$

Советского Союза и перед Гитлером, и в последующих союзнических отношениях с Черчиллем и Рузвельтом. Р. Леверинг следующим образом оценивал взгляды на Гитлера и Сталина в США: «К концу 30-х годов большинство американцев пришло к заключению, что человек, который... написал “Майн кампф”, был самым отъявленным негодяем... Иосиф Сталин был столь же плох для них, а, может быть, даже и хуже, но он был котенком по сравнению с немецким тигром по своим возможностям и очевидному стремлению опрокинуть международный статус-кво»15. Трудно сказать, кого больше всего поразило сообщение — зарубежные страны или Советский Союз. Для советских людей, мало осведомленных о хитросплетениях мировой политики и дипломатии, хорошо известно было только одно: фашизм — это враг. С ним совсем недавно шли бои в Испании, против фашизма работал весь мощный советский пропагандистский аппарат. И вдруг такая потрясающая метаморфоза. Общественность страны была приучена к дисциплине, к тому, что руководство СССР последовательно защищает интересы государства на международной арене и этому руководству всегда и во всем надо верить. И тем не менее пакт с фашистской Германией не укладывался в сознание большинства советских людей. Зарубежная печать сообщала о том, что в СССР реакция на пакт со стороны широких масс населения была очень болезненной. Руководитель ТАСС Я. Хавинсон направил «тов. Поскребышеву... для сведения» статью из газеты «Работник» (очевидно, издававшейся в Болгарии. — Р.И.). В статье говорилось: «На большинстве московских фабрик в четверг рабочие объявили короткие забастовки протеста, во время которых были разорваны советские газеты с фотографиями Сталина и Молотова с фон Риббентропом и Гаусом». Сообщалось, что «забастовщики в речах и лозунгах вспоминали старых большевиков и вождей Красной Армии, расстрелянных за мнимое сотрудничество с гестапо и Гитлером и выдачу государственных и Революционных тайн». Не менее сильно, сообщала газета, реагировал офицерский корпус, и в особенности небывалый переполох охватил тех офицеров, которые сделали себе за последние несколько лет карьеру на разоблачении маршалов Тухачевского, Егорова, Блюхера и тысяч их сотрудников как германских агентов. «Ходят слухи о массовых самоубийствах. Комсомольские и коммунистические круги поражены и возмущены». Газета писала, что в Москве проводятся массовые обыски. Специальные войска ГПУ работают без отдыха, стараясь подавить в зародыше бунт и недовольство. «В связи с этим в Кремле

55 беспрерывно заседает Политбюро... на заседаниях дело доходит до сильных споров и ссор. Жданов, Андреев и Ворошилов сильно нападали на новый курс политики, заявляя, что сейчас целиком ликвидировано то, что за последние два года делалось в области систематического планового и полного уничтожения всех остатков Рапалло и раздувания антигерманской ненависти в форме антифашистских выступлений». На 28 августа, отмечала газета, намечена чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР. Сталин вряд ли возьмется за неблагодарную работу выступить на сессии с докладом, чтобы объяснить причины столь резкого поворота в советской внешней политике. Вероятнее всего, это будет поручено Молотову16. Так действительно и произошло. С докладом выступал Молотов. «Нью-Йорк таймс» поместила статью своего корреспондента из Москвы, в которой говорилось о резко отрицательном отношении простых советских людей к пакту с Германией. В статье говорилось о том, что пакту суждена недолгая жизнь, что Гитлеру нельзя доверять, что Германия обязательно нападет на СССР. Газета сообщала также, что с экранов кинотеатров исчезли антифашистские фильмы «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм». В Театре им. Вахтангова сняли с репертуара пьесу Алексея Толстого «Путь к победе», в которой говорилось о немецкой интервенции во время Гражданской войны в России. Была прекращена демонстрация фильма «Александр Невский»17. Своеобразная реакция на советско-германский пакт была в Германии. Стамбульская газета «Тан» 28 августа 1939 г. сообщала: «Публика шутит на улицах Берлина по поводу германо-советского договора и, приветствуя друг друга, вместо обычного — хайль Гитлер, говорит — хайль Сталин»18. Европа была в шоке: на континенте возникла совершенно новая расстановка военно-политических сил. Мюнхен сыграл злую шутку с инициаторами и исполнителями подталкивания Германии к нападению на Советский Союз. Пакт с СССР страховал Гитлера на Востоке и развязывал ему руки на Западе. Германия обеспечила себе возможность начать войну против англо-французского блока. Эта возможность была реализована 1 сентября 1939 г. нападением Германии на Польшу. Началась Вторая мировая война. Когда страна оказывается вовлеченной в войну столь грандиозного масштаба, которая неизбежно будет сопровождаться колоссальными жертвами и огромными материальными потерями, правительство обязано объяснить народу, что произошло, каковы причины войны, можно ли было избежать этого бедствия.

56

$

После начала войны четко прослеживалась линия и в правящих кругах англо-французского блока, и в пропаганде возложить ответственность за начало войны не только на Германию, но и на Советский Союз, персонально на Сталина. Английская газета «Дейли геральд» 25 сентября 1939 г. поместила статью «Русская загадка разрешена». В начале статьи ставился вопрос: в чем причина столь резкой метаморфозы советской внешней политики — заключения советско-германского пакта? Ответ был категоричен: «Иосиф Сталин на сегодня (вне зависимости от того, каким он был в молодости) является империалистом. Он стремится не к благосостоянию советских народов, а к власти, к увеличению экспансии государства, которым он управляет как самодержец. Оглянитесь назад, и вы увидите, как тема о власти пронизала в течение ряда лет речи окружающих его людей. Как только “старые большевики” сошли со сцены, новый большевизм изменил свой язык, свой образ действий, свой метод мышления и, подобно якобинству, превращается в бонапартизм. Героем Сталина — официальным героем нового большевизма является Петр Великий — царь, который начал экспансию России на Запад, подчинил Украину и завоевал балтийские государства». Автор называл Сталина последователем Петра Великого и отмечал, что возвращение назад потерянных Россией областей становилось все более притягательной целью19. Руководство ТАСС докладывало Сталину о важнейших статьях Троцкого, оценки которым мировых событий и прогнозы представляли несомненный интерес. Так, в статье, опубликованной Троцким в октябре 1939 г. в «Нью-Йорк таймс», говорилось: «Крайне невероятно, чтобы Москва сейчас выступила на стороне Гитлера против колониальных империй». Враг Сталина № 1 правильно предвидел, что «Москва попытается добиться... завоеваний в Балтийском море», что «вмешательство США (в войну. — Р.И.) абсолютно неизбежно». Троцкий писал, что Сталин «не намерен при помощи войны разжечь мировую революцию... Судьба революции будет решаться не в Галиции, не в Эстонии, не в Латвии и не в Бессарабии. Она будет решаться в Германии, но там Сталин поддерживает Гитлера. Она будет решаться во Франции и Англии, но в этих странах Сталин нанес смертельный удар коммунистическим партиям. После сентябрьского пакта коммунистическая партия США долго не просуществует. Польша будет жить и дальше, а Коммунистический Интернационал — никогда». Оправдался и этот прогноз Троцкого. Пройдет несколько лет, и в 1944 г. коммунистическая партия США на короткое время, до июля

57 1945 г., но перестанет существовать. Польша освободится от фашистской оккупации и возродится как независимое государство, а в 1943 г. Коммунистический Интернационал будет распущен Сталиным. В Европе и во всем мире нет правительства, заявлял Троцкий, которое в данный момент боялось бы революции больше, чем привилегированная каста, правящая в СССР. Кремль считает себя неустойчивым, а революции заразительными. Именно потому, что Кремль боится революции, он боится и войны, которая ведет к революции. В данном случае Троцкий явно передергивал факты. Сталин действительно боялся войны. Однако только по одной причине — он лучше, чем кто-либо другой, знал, что страна не готова к ней. И вскоре война с Финляндией убедительно докажет это. Никто лучше Сталина не знал, насколько армия обескровлена и обезглавлена массовыми репрессиями. Не был закончен и процесс перевооружения вооруженных сил новой современной военной техникой. Из аргументации Троцкого читатель не мог понять, действительно ли Сталин боится революции, а если да, — то возникал вопрос: почему он должен ее бояться? Троцкий не давал ответа на этот вопрос. «Для того чтобы заставить Кремль изменить свою политику, — подчеркивал Троцкий, — остается только один, но верный путь. Необходимо нанести Гитлеру такой сокрушительный удар, чтобы Сталин перестал бояться его. В этом смысле можно сказать, что самый важный ключ к политике Кремля в настоящее время находится в Вашингтоне»20. Эта точка зрения Троцкого была обоснованна. Огромный военно-экономический потенциал США сыграл важную роль, когда он в декабре 1941 г. был брошен на чашу весов Второй мировой войны, когда США стали ее участником. Отмечая обоснованность и глубину анализа Троцким отдельных сложнейших военных, социально-экономических и общественнополитических проблем Второй мировой войны и политики Сталина, необходимо учитывать один главный аспект. Троцкий до глубины души ненавидел Сталина, имея для этого самые серьезные основания. Естественно, что соответствующее его отношение к советскому руководителю переходило и на оценку государственного, политического строя, созданного Сталиным в Советском Союзе. А ненависть, как известно, затемняет и самый яркий рассудок, а у Троцкого таковой, безусловно, присутствовал. Ненавидя Сталина и СССР, Троцкий не мог дать объективной оценки ни внутренней, ни внешней политики советского руководителя.

58

$

Это, в частности, касалось и вопроса об отношении Сталина к вопросу о мировой революции. Мне представляется, что был прав Карл Радек, который в 1934 г. писал: «Под видом интернационализма она (оппозиция. — Р.И.) предлагала отказ от выполнения советским пролетариатом его интернациональной задачи — обеспечить роды международной пролетарской революции победоносным социалистическим строительством в СССР, построением бесклассового социалистического общества». Аналогичную оценку отношения Сталина к мировой революции давал и Коминтерн. Поздравляя И. Сталина с 50-летием, Президиум ИККИ 20 декабря 1929 г. писал: «На пороге нового революционного подъема ваше руководство неоценимо... в подготовке наступления пролетариата Запада и угнетенных колоний на решающие позиции империализма». Коминтерн был убежден в том, что «международный пролетариат на фактах убедился в победоносном строительстве социализма в СССР, ставшем величайшим рычагом мировой пролетарской революции»21. Западная печать, в частности американская, не брезговала публикацией и суждений таких уже отработанных историей деятелей, как Александр Керенский. Под заголовком «Бредовые высказывания Керенского» ТАСС сообщал: «Газета “Нью-Йорк геральд трибюн” 19 сентября 1939 г. опубликовала высказывания Керенского на частном обеде. “Александр Керенский, бывший премьер Временного правительства России, — пишет газета, — предсказал вчера крах сталинской диктатуры в Советском Союзе и восстановление сильной национальной демократической России. Это будет, сказал он, одним из следствий подписания договора между Советским Союзом и Гитлером. Этот договор привел к совместному вторжению двух стран в Польшу. Русский народ ненавидит и мечтает разрушить диктатуру Сталина. Это особенно правильно в отношении молодого поколения Советского Союза”». На мой взгляд, прогноз Керенского о том, что в результате войны произойдет, по его выражению, «крах сталинской диктатуры», оправдался. Оправдался в том смысле, что война способствовала развитию тех процессов, которые в конечном счете привели к крушению Советского Союза. Произойдет это спустя полстолетия после окончания войны, но 50 лет — это не срок в масштабах истории. Напрашивается определенная историческая параллель с Отечественной войной 1812 г., которая точно так же оказала большое влияние на развитие общественно-политических процессов в России. Но следствие этих процессов — восстание декабристов — произошло не сразу после войны, а в 1825 году.

59 Война, действительно, стимулировала развитие процессов, которые подтачивали, может быть, не столь быстро, но верно, советский монолит. В результате войны половина Европы стала сферой советского влияния. Но Советский Союз не смог «переварить» это огромное территориальное приобретение и в конце концов скончался от «несварения желудка». Имеется в виду то, что процесс крушения социализма как системы начался именно в странах Центральной и Восточной Европы. Основы советской политики в этом огромном регионе, которые отнюдь не отличались демократизмом, были заложены Сталиным. Они, конечно, с течением времени модернизировались, но главное — примат советской политики в жизни и судьбах этих государств сохранился до дня крушения социалистической системы. Отсюда и такие события, как смертельная схватка между Сталиным и югославским лидером Тито в конце 40-х годов, события 1953 г. в ГДР, 1956 г. — в Венгрии, 1968 г. — в Чехословакии, в 80-х годах — в Польше. Эти события в социалистических странах Европы оказали свое воздействие на политические процессы перестройки, происходившие в СССР в 1985—1991 гг. Все сказанное о крушении социализма не означает одобрения автором Беловежского соглашения. Была возможность модернизирования и сохранения Советского Союза как великой державы, но она не была использована. Три лидера, «распустивших» в декабре 1991 г. в Беловежье СССР, не создавали этого Союза и не имели юридического права его ликвидировать. В Беловежье было сделано черное, незаконное дело, трагические последствия которого переживают сегодня все страны СНГ. Удовлетворение от расчленения СССР испытала только правящая верхушка стран СНГ, дорвавшаяся до власти и получившая вместе с ней материальное благополучие. Аналогична позиция и ничтожной по своей численности олигархии, которая присвоила себе народное богатство, созданное тяжелым трудом советских людей. За годы реформ возникла небольшая, в масштабах России, прослойка мелких и средних предпринимателей. Роды этой прослойки были тяжелыми и с серьезными осложнениями. А в августе 1998 г. по этой тщедушной прослойке, как и по большинству населения страны, дефолтом был нанесен удар чудовищной силы, сравнимый только с массовым ограблением населения страны в 1992 г. Закономерны вопросы: каковы перспективы общества, возникшего на такой антинародной, грабительской основе? не ожидают ли страны СНГ социальные потрясения, помимо тех «горячих точек», которые уже больше десяти лет дестабилизируют положение на постсоветском пространстве?

60

$

Предсказывая крушение «сталинской диктатуре» и восхождение «сильной национальной демократической России», Керенский не мог, конечно, предвидеть тех тяжелейших последствий для подавляющей массы населения страны, которые вызовет уничтожение Советского Союза. Давая оценку аналитическому потенциалу Керенского, надо отметить, что бывший российский премьер серьезно уступал Троцкому. Но общее между ними было в том, что оба они ненавидели и Сталина, и СССР, что накладывало свой зримый отпечаток на их оценки Сталина и советской политики. В сообщении «Нью-Йорк геральд трибюн» говорилось: Керенский заявил, что для быстрого достижения крушения сталинской диктатуры необходимо, чтобы государственные деятели Англии и Франции ясно заявили, что они воюют не против русского или германского народа, а против диктаторов этих двух стран. Английские и французские государственные деятели должны заверить русский и германский народы, что разгром Гитлера и Сталина не повлечет за собой унижения народов этих стран или их расчленения. Нужно заверить эти народы в том, что одной из целей западной демократии является облегчение восстановления режима свободы как в Германии, так и в России. Расчленение Советского Союза, которого так опасался Керенский, произошло, но оно было осуществлено не фашизмом или какой-либо другой внешней силой. Оно было проведено руками самих советских лидеров, «то ни в коей мере не меняет сути проблемы: свершилось то, к чему стремился германский фашизм, совершилось нападение на СССР, — Советская держава перестала существовать. И как горькая ирония истории звучит сегодня мрачная расшифровка СНГ, получившая широкое распространение в народных массах бывших республик СССР, — Сбылись Надежды Гитлера. Особенно Керенский рекомендовал государственным деятелям Франции и Англии подчеркивать, что, исходя из интересов своего собственного благополучия, западные демократии считают необходимым, чтобы Россия имела сильное демократическое правительство. Будет невозможно установить в Европе равновесие без восстановления сильной национальной демократической России, заявил Керенский. Такая же политика должна быть принята и в отношении Германии. В настоящее время, продолжал он, существенная проблема заключается не только в военной победе, но и в подготовке будущего статута Европы. «Вся преступная международная политика Сталина за последние четыре-пять лет, — подчеркивал Керенский, — направлена

61 на то, чтобы втянуть Западную Европу в новую мировую войну. Сталин в результате опытов, проделанных им в период за 15 лет, осознал, что он не может свергнуть западную демократию в мирное время. Поэтому он изменил свою внешнюю политику, чтобы развязать войну, которая ныне охватывает Европу». Последнее заявление Керенского чрезвычайно показательно: даже самые резкие критики Сталина и СССР редко когда отваживались предъявлять Сталину прямое обвинение в том, что он лично ответственен за развязывание войны в Европе. Если Керенский и был убежден в том, что именно Сталин развязал Вторую мировую войну, то он оставлял без ответа главный в то время вопрос: почему советский лидер взял курс на сближение с Германией, а не с западными демократиями? Критика Керенского в адрес Сталина была настолько не аргументирована, что не могла оказать сколь-нибудь серьезного воздействия на позицию демократических стран. Сталин не мог «свергнуть западную демократию в мирное время». Тем более, если бы он этого и хотел, он не мог этого добиться путем войны. Сталин был лучше чем кто-либо другой информирован, насколько страна не готова к войне, и он делал все возможное и невозможное, чтобы оттянуть ее начало. А «невозможным» как раз и было заключение пакта с Германией. Не менее резко Керенский критиковал не только внешнюю, но и внутреннюю политику советского руководителя. Он подчеркивал, что «Сталин держит народ России в полном подчинении при помощи вооруженной силы». Я знаю, говорил Керенский, что огромное большинство русского народа против диктатуры Сталина и что в течение последних 20 лет русский народ боролся и продолжает борьбу за восстановление свободы в России. «В нынешней войне, — уверял Керенский, — силы, борющиеся за восстановление нормального свободного режима в Европе, найдут себе прекрасного союзника в русском народе»22. Советско-германский пакт был таким крупным событием мировой политики, его последствия, воздействие на ход войны, на всю международную жизнь столь велики, роль Сталина в заключении этого пакта была настолько очевидна, что комментарии по поводу этого пакта шли широким и непрекращающимся потоком. Причем продолжались эти отклики на протяжении всей войны. Но, конечно, самые оживленные и профессионально обоснованные комментарии были сделаны по горячим следам, сразу же после заключения пакта. Английский журнал «Ньюс ревью» поместил в номере от 21 сентября 1939 г. обзор, посвященный германо-советскому пакту.

62

$

«Теперь ясно, — говорилось в обзоре, — каким образом фашистский министр иностранных дел фон Риббентроп передал Германию в сталинские когти». Когда Риббентроп направлялся в Москву, говорилось в обзоре, чтобы подписать русско-германский пакт, Гитлер дал ему инструкцию не возвращаться в Берлин без пакта, ибо фюрер в своей ненависти к полякам готов был купить русский нейтралитет за высокую цену, а русскую помощь за любую цену. «Риббентропу было поэтому разрешено принять любое требование Сталина. Хозяин Кремля, располагающий превосходной разведкой в Германии, вполне учел эту отчаянную нужду Гитлера. И когда наступил момент подписания пакта, он предъявил Риббентропу три дополнительных протокола и один секретный документ». С секретным протоколом пакта наша общественность и историки познакомились совсем недавно. И приводимая публикация из английского журнала убедительно свидетельствует о том, насколько демократические страны были информированы о секретных аспектах советско-германского пакта. В обзоре отмечалось, что в протоколах говорилось: «1. О праве России действовать как ей заблагорассудится в отношении Эстонии, Латвии и Финляндии; 2. О требовании России участвовать в любом расчленении Польши и ее праве отторгнуть Бессарабию от Румынии и 3. Об исключительном влиянии России и Турции в Болгарии. Секретный документ содержал декларацию о том, что условия русско-германского пакта не применимы к войне, в которой Германия и Турция были бы противниками». Риббентроп, говорилось в обзоре, подписал все, поскольку он был озабочен лишь тем, чтобы при возвращении в Берлин иметь пакт в своем кармане. Когда он представил протоколы Гитлеру, последний был охвачен гневом, который стих только после того, как Риббентроп указал, что все германские обещания могут быть позднее подвергнуты «ревизии», если это потребуется. «Однако Иосиф Сталин также подумал о возможности “ревизии”, зная способность Гитлера пренебрегать своими обязательствами. Сталин поэтому решил не ожидать конца войны для того, чтобы извлечь выгоду. Он быстро захватил свою долю Польши — на тот случай, если не будет Гитлера, а следовательно, не с кем будет делить Польшу». Балтийские государства — Эстония, Латвия и Финляндия — были очень встревожены русским экспансионизмом, подчеркивал автор. Эти государства увидели, что после того, как они неблагоразумно

63 отказались от гарантий, предложенных Англией и Францией, «они были покинуты Германией и оставлены на милость Сталина». Автор явно переоценивал дипломатические, политические и военные потенции Англии и Франции как гарантов мира. Известно, что их гарантии Польше не спасли ее от германской агрессии. Более того, Англия и Франция сами оказались вовлеченными во Вторую мировую войну и при условиях, которые их ни в коей мере не устраивали. В своем кабинете, отмечалось в обзоре, красный диктатор теперь держит портрет Петра Великого — безжалостного царя, который завоевал побережье Балтийского моря в начале XVIII столетия. «Сталинское честолюбие направлено к тому, чтобы возвратить Красной России это побережье и войти в историю как спаситель империи»23. В зарубежных комментариях на заключение советско-германского пакта обращала на себя внимание характерная деталь. С одной стороны, отмечалось, что в условиях диктатуры Сталина в СССР при решении всех вопросов внутренней и внешней политики первое и последнее слово принадлежало ему. С другой — много писалось о том, что внутри советского руководства не было единого мнения по вопросу о необходимости столь резкого поворота в сторону сближения СССР с Германией, что прогерманский курс Сталина натолкнулся на оппозицию даже в Политбюро. Турецкая газета «Тан» 5 октября 1939 г. писала: «Ненадолго до приезда Риббентропа в Москву в Политбюро развернулись очень сильные споры по вопросу о мире и созыве международной конференции. Из числа советских Народных Комиссаров Андреев и Хрущев, а также председатель Советских республик Калинин голосовали за то, чтобы выдвинуть это предложение. Однако Сталин и ждановская группа резко выступили против того, чтобы делать это предложение. Жданов требовал, чтобы советский нейтралитет защищался и чтобы Германия действовала самостоятельно». На этом же заседании Политбюро, писала газета, подвергся обсуждению и вызвал споры вопрос, связанный с предложением Риббентропа о том, чтобы Литва и даже Латвия вошли в зону германского влияния. Согласно предложению Риббентропа, зона влияния Советской России должна была проходить у границ Эстонии и захватить Финляндию. «Но Жданов и Сталин настаивали на том, чтобы зона советского влияния распространялась на все балтийские государства. В связи с этим адмиралу Кузнецову было приказано привести в боевую готовность Советский Балтийский флот»24. Информация турецкой газеты о наличии каких-то группировок в Политбюро, о критическом отношении некоторых его членов к

64

$

предложениям Сталина по внешнеполитическим вопросам вряд ли заслуживает серьезного внимания, несмотря на то, что ТАСС и направил эту информацию высшему руководству страны. К рассматриваемому периоду вся политическая оппозиция Сталину давно уже была вырвана с корнем, и никаких антисталинских выступлений, тем более по важнейшим проблемам внешней политики, не могло быть, особенно в Политбюро. О болезненной реакции англо-французского блока на советско-германский пакт свидетельствовала информация ТАСС от 8 ноября 1939 г. В ней сообщалось: «Париж, 8 ноября 1939 г. Агентство Гавас передало вчера по радио статью женевского корреспондента газеты «Пти паризьен» Поля Дюбоше. В статье говорится, что, вступив в Лигу Наций, Советский Союз проводил в ней двуличную политику. С одной стороны, Литвинов афишировал сближение с западными демократиями. Другая заключалась в сближении с Германией, которая рассматривалась как наиболее опасный враг коммунистического режима. Эта политика велась в строжайшем секрете самим Сталиным при сотрудничестве Тухачевского». В сообщении говорилось, что в результате переговоров Генеральных штабов Германии и СССР и при посредничестве торговых представителей в начале 1937 г. было заключено тайное советскогерманское соглашение. Суть его сводилась к следующему: 1. СССР отдаляется от демократических стран и покидает Лигу Наций. 2. Россия отказывается от всякого союза с Францией. 3. В случае войны Германии с одним из ее соседей Россия остается нейтральной. 4. Германия заключает с СССР на длительное время пакт о ненападении. 5. Германия постарается примирить Японию с СССР. Пункты 6—8 трактовали принципы экономического сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Договаривающиеся стороны взяли на себя обязательство не вмешиваться во внутренние дела друг друга. В статье Поля Дюбоше отмечалось, что «Сталин одобрил все эти пункты соглашения и полностью выполнял их»25. Трудно сказать, насколько была достоверна информация Поля Дюбоше о советско-германских секретных переговорах в 1937 г. В Испании шла первая проба военных сил между Германией и СССР. И это был не лучший военно-политический фон для советско-германского сближения. Помимо этого, статья Дюбоше была написа-

65 на в ноябре 1939 г., после подписания пакта СССР с Германией, заключенного в августе того же года. И, как видно из содержания публикации, она прямо воспроизводила статьи этого пакта. На мой взгляд, данная публикация преследовала четкую цель — скомпрометировать СССР и лично Сталина в связи с быстро развивавшимся процессом советско-германского сближения, попытаться создать против Светского Союза блок государств, придерживавшихся антигерманской и антисоветской ориентации. Французские средства массовой информации изо дня в день публиковали резко критические материалы в адрес СССР и лично Сталина в связи с заключением пакта между Советским Союзом и Германией. 29 ноября 1939 г. то же агентство Гавас передало, по определению ТАСС, «сенсационное» сообщение по радио из Женевы. Автор сообщения ставил вопрос: «Почему СССР подписал соглашение с Германией?» И отвечал: «Мировое общественное мнение в течение долгого времени задавало этот вопрос и ищет его разрешения и посейчас. Какие причины вынудили правительство СССР подписать... политическое и экономическое соглашение с Германией? Не было известно, при каких условиях Сталин добился единодушного согласия Политбюро на этот крутой поворот. В настоящее время вуаль сорвана. Недавно из Москвы получены из абсолютно достоверного источника наиболее точные сведения о заседании Политбюро, происходившем, по требованию Сталина, 19 августа в 10 часов вечера, и более того, о докладе Сталина, сделанном по этому вопросу». В сообщении говорилось, что 19 августа члены Политбюро были срочно созваны на секретное заседание, на котором присутствовали главные руководители Коминтерна, но исключительно из его русской секции. Ни один иностранный коммунист, даже генеральный секретарь Коминтерна Димитров, не был приглашен на это заседание, цель которого — не указанная в повестке дня — была заслушать доклад Сталина, который тотчас же взял слово. Приводилось основное содержание его речи: «Война или мир — этот вопрос входит в свою критическую фазу. Разрешение этого вопроса полностью зависит от того, какую позицию займет Советский Союз. Мы абсолютно убеждены, что если мы заключим союзный договор с Францией и Англией, Германия будет вынуждена отступить перед Польшей и искать «модус вивенди» с западными странами. Таким образом, война может быть избегнута, и тогда последующее развитие событий примет для нас опасный характер». Автор сообщения брал быка за рога: Сталин был уверен, что пакт с Германией немедленно приведет к началу Второй мировой

66

$

войны. И тем не менее он дал команду пойти на заключение этого пакта. Вывод ясен — Советский Союз, лично Сталин, а не фашистская Германия несут полную ответственность за развязывание Второй мировой войны. Невиновными оказывались и французские, и английские авторы мюнхенской политики. Откуда пришел такой политический заказ и какие он преследовал цели, было очевидно. Агентство Гавас работало на международное общественное мнение. Оно пыталось доказать, что не мюнхенская политика Англии и Франции, упорно толкавших гитлеровскую агрессию против СССР, а сам Советский Союз развязал Вторую мировую войну. Без ответа в радиосообщении оставался очень важный вопрос: почему в «докладе» Сталина утверждалось, что сохранение мира «примет... опасный характер» для Советского Союза? Ведь СССР не был готов к войне, и его интересам, безусловно, соответствовало оттянуть ее начало, а лучше — сохранить мир. Дальнейший ход мысли Сталина радио Женевы излагался следующим образом: «С другой стороны, — говорил Сталин на Политбюро, — если мы примем известное вам германское предложение о заключении с Германией пакта о ненападении, то Германия, конечно, нападет на Польшу и вступление в войну Англии и Франции станет неизбежным. При этих обстоятельствах мы будем иметь много шансов на то, чтобы остаться вне конфликта и сможем занять выжидательную позицию с выгодой для себя. Это полностью отвечает нашим интересам. Таким образом, наш выбор ясен. Мы должны принять германское предложение и отправить с вежливым отказом домой англо-французские миссии. Не трудно предвидеть, какие преимущества мы получим при подобном разрешении вопроса. Для нас ясно, что Польша будет уничтожена еще до того, как Англия и Франция придут к ней на помощь. В этом случае Германия уступит нам часть Польши до Варшавы, включая Украинскую Галицию». Процитированная часть «выступления Сталина» преследовала четкую цель — возложить вину на Сталина за провал переговоров в Москве между СССР, Англией и Францией. Читателю внушалась мысль, что Сталин сорвал переговоры, отправив «с вежливым отказом домой англо-французские миссии». Сталин, в трактовке агентства Гавас, в деталях излагал преимущества для СССР от заключения пакта: «Германия предоставляет нам свободу действий в трех балтийских странах. Она не противится возвращению России Бессарабии. Германия готова уступить нам как зону влияния Румынию, Болгарию и Венгрию. Открытым остается вопрос о Югославии. Разрешение этого вопроса зависит от того,

67 какую позицию займет Италия... Все это при учете, если Германия выйдет из войны победительницей». Однако, продолжал Сталин, мы должны предвидеть как возможность поражения, так и возможность победы Германии. Рассмотрим вариант германского поражения. Сталин считал, что в случае поражения Германии есть шансы создать в этой стране советский строй. Но Англия и Франция сохранят еще достаточно сил, чтобы занять Берлин и разрушить советскую Германию, и СССР не будет в состоянии оказать ей эффективную помощь. «Таким образом, — резюмировал Сталин, — наша цель — добиться того, чтобы Германия смогла вести войну возможно более долгое время с тем, чтобы Англия и Франция устали и не были бы в состоянии разбить советскую Германию». Сталин продолжал: «Отсюда наша позиция: полностью оставаясь нейтральными, мы экономически помогаем Германии, поставляя ей сырье и продукты питания... В то же время мы должны активно вести коммунистическую пропаганду, особенно внутри англо-французского блока и специально во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране наша партия будет вынуждена в военное время отказаться от легальной работы и перейти к подпольной деятельности. Мы знаем, что такая деятельность требует больших средств, но мы должны без колебаний пойти на эти жертвы. Если эта подготовительная работа будет произведена надлежащим образом, безопасность советской Германии будет обеспечена. Эта последняя сможет содействовать советизации Франции. Для всего этого, как я уже сказал, более всего необходимо, чтобы война длилась возможно более долгое время, и именно сюда должны быть направлены все находящиеся в нашем распоряжении средства». Рассматривая вторую гипотезу — победу Германии, Сталин отмечал, что некоторые считают, что подобная возможность представляет для нас наиболее серьезную опасность. В этом предположении имеется доля истины, но ошибочно думать, что эта опасность столь близка и столь велика, как это некоторые себе представляют26. Если Сталин действительно рассматривал возможность подобного развития событий и не видел ничего страшного в возможной победе Германии, то объяснение этому можно было найти только в том, что, по мнению авторитетных советских разведчиков, он установил контакты с Гитлером еще в 1934 году. Сталин и Гитлер поддерживали связь в обход МИД и разведки. В переговорах с Гитлером участвовал личный посланник Сталина, торгпред в Берлине Давид Канделаки, с немецкой стороны — имперский министр Я. Шахт. Шахт, пережил своего вождя. Канделаки, увы, — нет. Возможно, он не слышал одну старую английскую муд-

68

$

рость: «Когда монарх доверяет подданному государственную тайну, тот не должен удивляться, услышав по себе колокольный звон»27. Канделаки был расстрелян в 1937 г. Эти контакты между Сталиным и Гитлером, писал В. Кривицкий, велись с 1934 г.28. Возвращаясь к сообщению агентства Гавас, отметим, что оно информировало и о том, что столь же подробно Сталин излагал последствия победы Германии с точки зрения интересов СССР. Советский руководитель заявлял, что надо сделать все необходимое, «чтобы война, будучи объявленной, продолжалась максимально долго». В заключение сообщения говорилось: «Доклад Сталина, прослушанный с благоговением, не вызвал никакой дискуссии. Были поставлены лишь два вопроса, на которые Сталин ответил. Предложение Сталина о принятии пакта о ненападении с Германией было единогласно принято. Затем Политбюро приняло решение, обязывающее председателя Коминтерна Мануильского выработать вместе с секретарем Димитровым и под личным руководством Сталина инструкции для иностранных коммунистических партий»29. Привожу изложение пространного сообщения агентства Гавас в качестве примера того, как в англо-французском блоке объясняли решение Сталина о необходимости заключить пакт с Германией. За достоверность этой информации, особенно за подробное изложение доклада Сталина на Политбюро, трудно поручиться. Доклад Сталина изложен подробно, в протокольном стиле. Однако известно из ряда мемуаров советских руководителей, что протоколы на заседаниях Политбюро не велись. Советско-германский пакт 1939 г. справил свою годовщину. Надежды оптимистов из англо-французского блока на то, что флирт между Сталиным и Гитлером будет непродолжительным, явно рушились. Военное счастье обходило стороной западные демократии, а сотрудничество между СССР и Германией все более развивалось, порождая растущую тревогу и в Великобритании, и за океаном. С особым напряжением за Москвой и Берлином наблюдали с Британских островов. После капитуляции Франции 22 июня 1940 г. Англия один на один вела тяжелейшую войну с Германией, которая использовала военно-экономический потенциал фактически всей Европы, оккупированной немцами. Англия получала большую и все возраставшую экономическую и военную помощь от Соединенных Штатов. Однако, как обоснованно заявляла одна из английских газет, эта помощь уравновешивалась советско-германским многосторонним сотрудничеством. Каковы же были перспективы войны для Англии в этих труд-

69 нейших условиях? Куда пойдет дальше Советский Союз? Каких новых неожиданностей можно было ожидать от Сталина? Во многом на эти важнейшие вопросы отвечала статья «Советские цели войны», опубликованная 4 октября 1940 г. в английском журнале «Фри Юроп»: «Каким образом Сталин намерен использовать обстановку, созданную войной? Какова его политика в Европе и в Азии? Сколько времени могут продолжаться его дружба и сотрудничество с Гитлером? Прежде чем попытаться ответить на эти вопросы, — говорилось в статье, — мы должны понять внутренний склад ума советского диктатора, психологические мотивы его политики». Автор констатировал: Сталин убежден, что мировая коммунистическая революция совпадает с интересами Советской России. Он не может представить себе Россию без него, без коммунистической партии, без советской системы. Он искренне верит, что Россия может существовать и процветать только при одном том условии, что капиталистическая цивилизация будет ослаблена и уступит место коммунистическому строю. Автор глобально оценивал советские внешнеполитические цели: постепенный раскол цивилизованных стран под ударами войны даст Советскому Союзу возможность укрепить свое господство. Сначала СССР восстановит исторические и этнографические границы старой России, затем распространит свое влияние на страны, входящие в сферу русского жизненного пространства, затем на страны, созревшие для коммунизма, и, наконец, на весь мир. «Мечтой Сталина, — говорилось в статье, — является создание мировой федерации союза социалистических республик со столицей в Москве. Сам он должен занять место верховного владыки и абсолютного властелина. Первая задача Сталина — затянуть войну насколько это будет возможно и вовлечь в нее как можно больше стран. Вторая задача — сделать все, что в его силах, для того, чтобы оттянуть вступление СССР в войну». С этой точки зрения автор был прав. Сталин, зная, что страна не готова к войне, пытался сделать все возможное, чтобы продлить для СССР мирную передышку. «Он знает, — подчеркивалось в статье, — что в конечном счете Советская Россия должна будет воевать, и поэтому держит свою армию в состоянии боевой готовности, усиливает военную подготовку и повышает производство оружия и боеприпасов. Его ближайший план — использовать национал-социалистскую Германию в качестве тарана против демократических держав. Он надеется, что борьба против демократических стран настолько истощит Герма-

70

$

нию, что она не будет в состоянии напасть на СССР, и что он сам накопит достаточно сил, чтобы включить Германию в состав советской мировой федерации». Автор в деталях исследовал конечные и ближайшие цели в войне обоих партнеров по пакту 1939 г.: «Было бы ошибочным предполагать, что в настоящее время отсутствует единство цели между Сталиным и Гитлером. Их конечные цели могут быть противоречивыми — фактически так оно и есть. Однако ближайшие цели Гитлера и Сталина точно совпадают. Оба они ненавидят демократию, и оба хотели бы видеть Британскую империю разрушенной. Ненависть Сталина к Англии еще более сильна, чем ненависть Гитлера. Он считает Британскую империю оплотом капиталистической цивилизации и убежден, что разрушение этого оплота позволит коммунистическим силам развернуться во всем мире». Устремления Сталина, подчеркивал автор, не ограничиваются восстановлением границ старой Российской империи и аннексией стран со славянским населением. Как Гитлер, Муссолини и японские империалисты, Сталин претендует на лебенсраум (жизненное пространство. — Р.И.) для СССР. Надо полагать, что его притязания носят экспансионистский характер и выходят далеко за пределы законных интересов русской нации30. В рассмотренной статье обращает на себя внимание постановка вопроса о стремлении Сталина к мировому господству. Автор тем самым подводил читателей к выводу, что этот курс советского лидера не отличается от политики Гитлера, открыто провозгласившего в своей книге «Моя борьба» планы установления в мировом масштабе «нового порядка». Если не говорилось прямо, то подразумевалось, что оба претендента на мировое господство не случайно заключили между собой пакт 1939 года. Статья в английском журнале «Фри Юроп» лишний раз доказывала, что, подписав пакт о ненападении с фашистской Германией, Советский Союз поставил себя в сложнейшее политическое и морально-психологическое положение, дав возможность обвинять себя в пособничестве агрессивной политике гитлеровской Германии. В ноябре 1940 г. состоялись визит народного комиссара иностранных дел Молотова в Берлин и его встреча с Гитлером; предпринята эта поездка была по инициативе германской стороны. Визит Молотова в Берлин был очень непродолжителен. 9 ноября 1940 г. его провожали на Белорусском вокзале в германский вояж, а 13 ноября здесь же наркома иностранных дел встречали после завершения его миссии. Однако значение этого короткого визита было исключительно важным. С момента подписания в августе 1939 г. советско-германского пакта

71 это была первая и единственная советско-германская встреча на столь высоком уровне. И естественно, что она вызвала самые оживленные комментарии, в первую очередь в демократических странах Европы. В период с 11 по 13 ноября все крупнейшие газеты Англии, Франции, США уделили встрече Молотова с Гитлером самое большое внимание. Лондонская «Таймс» заявляла: «Гитлер будет, повидимому, давать всякого рода обещания русским, потому что он застрял на Западе. Обе стороны готовы пойти на большие уступки, чтобы избежать войны». В демократических странах прекрасно знали результаты переговоров Молотова с Гитлером в Берлине в 1940 г. Английский автор подчеркивал, что Гитлер в случае своей победы «обещал России богатое вознаграждение в обмен на сохранение мира на Востоке. Он смог обещать ей Персидский залив и всю Индийскую империю. Какое контрпредложение могли сделать союзные страны в ответ на эти щедроты?»30а. Широкий жест Гитлера, пообещавшего Молотову передел сфер влияния мирового масштаба, был хорошо известен в Англии и в других странах антигерманского блока. Но они были не менее информированы и о том, что это было только обещание, причем в провокационных целях. Гитлер рассчитывал на то, что СССР согласится на этот передел мира и будет нести такую же политическую и моральную ответственность за агрессию, как и фашистская Германия. Комментарий «Таймс» был обоснованным. Гитлер, действительно, предложил Молотову пересмотр сфер влияния мирового масштаба. Соответствовало действительности и мнение о том, что в момент визита Молотова в Берлин Германия еще не была готова к войне против Советского Союза ни с военной, ни с политической точки зрения. Что касается СССР, то курс Сталина был очевиден — оттянуть начало войны для Советского Союза на максимально длительный срок. Английская «Дейли геральд» писала: «Германия оказала максимально возможное дипломатическое давление на Россию, поддерживая это давление концентрацией 100 армейских дивизий вблизи советских границ. До сего времени она добилась некоторых успехов. Теперь она желает добиться позитивного сотрудничества, чтобы Россия в той или иной форме присоединилась к пакту трех». В этой публикации обращало на себя внимание сообщение о концентрации на советских границах 100 германских дивизий31. Не надо было быть военным и политическим стратегом, чтобы сделать из этого вывод: такая огромная сила не может долго бездействовать, нападение Германии на СССР неизбежно и произойдет оно в кратчайшие сроки.

72

$

Как известно, Сталин тем не менее игнорировал все факты, свидетельствовавшие о неизбежности, и в самом ближайшем будущем, агрессии Германии против Советского Союза. Маниакальная уверенность Сталина в своей правоте, стоившая СССР таких чудовищных жертв, поразительна. И она еще ждет своего объяснения. Ассошиэйтед Пресс, комментируя визит Молотова в Берлин, сообщало: «Поездка имеет целью укрепление советско-германских отношений, не заключая военного союза. СССР, возможно, согласится на раздел сфер влияния в Турции и на Ближнем Востоке. Поездка вызвала серьезные опасения в Турции, которая желает благоприятного нейтралитета СССР, но будет воевать в случае возникновения для нее угрозы». Газета «Нью-Йорк таймс» предсказывала заключение советскояпонского соглашения. Прогноз подтвердился. В апреле 1941 г. действительно было подписано советско-японское соглашение о нейтралитете. Интерес же американской стороны к японскому аспекту визита Молотова в Берлин был понятен — на Дальнем Востоке назревал новый грандиозный военный конфликт, схватка между США и Японией. Эта же газета поместила статью Пертинакса, в которой говорилось: Германия заявляет о признании того, что вступление германских войск в Румынию выходит за рамки советско-германского пакта и что она готова пойти на большие территориальные уступки, в том числе пересмотреть бессарабскую границу, в результате чего Советский Союз получит суверенитет над северной частью дельты Дуная. От Советского Союза требуют оказать давление на Турцию и, в случае необходимости, спровоцировать смену режима в этой стране32. В сообщении из Лондона от 11 ноября 1940 г. вашингтонский корреспондент газеты «Дейли телеграф энд морнинг пост» информировал: «В Вашингтоне считают, что позиция Советского Союза состоит в том, чтобы ценой, если надо, самых больших жертв избежать войны, но одновременно быть готовым “захватить любую дополнительную территорию, которая может оказаться доступной для Советского Союза в результате военных операций, проводимых другими державами”». В том случае, сообщал корреспондент, если будет достигнуто советско-японское соглашение, оно не будет особенно стабильным и продолжительным. Однако даже если оно будет носить только временный характер, то и тогда это соглашение может быть «прелюдией к продвижению Японии к Голландской Индии, чтобы выну-

73 дить американское правительство принять решение о своей политике на Дальнем Востоке раньше, чем этого можно было ожидать»33. Вашингтонский корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс сообщал: «Перспективы американских попыток улучшить отношения с Советским Союзом кажутся сегодня менее благоприятными в связи с визитом Молотова в Берлин. Официально посещение Молотовым Берлина не комментируется в ожидании более полной информации по поводу советско-германских переговоров. Однако в общем сообщение об этом расценивается как свидетельство продолжающегося тесного сотрудничества между СССР и Германией. Переговоры государственного департамента США с Уманским (посол СССР в США. — Р.И.) по торговым вопросам продвигаются очень медленно. США дали разрешение на закупку станков для СССР на сумму в 7 млн долларов, но, как передают, Советский Союз рассчитывал на большее». Далее корреспондент заявлял, что продолжение советско-американских переговоров, очевидно, будет зависеть от результатов визита Молотова в Берлин и размаха германо-советского сотрудничества34. «Вашингтон пост» отмечала провал попыток оторвать Советский Союз от держав оси. Советский Союз и Германия уже достигли нового соглашения. Условия его неизвестны, но они означают по крайней мере нейтралитет СССР в отношении держав оси на Балканах. Возможно, хотя и менее вероятно, что Советский Союз готов активно сотрудничать с Германией, Италией и Японией в создании «нового порядка» в Европе и Азии. В связи с неспособностью Германии быстро разгромить Англию, позиция Советского Союза для заключения сделки изменилась. Размеры советского сотрудничества с державами оси будут видны из развития событий в Турции и Китае. В приведенном американском комментарии звучал регулярно повторявшийся в демократических странах Запада мотив — после подписания советско-германского пакта 1939 года СССР стал пособником агрессивных планов стран оси в установлении «нового порядка» в мировом масштабе. Юнайтед Пресс, комментируя поездку руководителя советского внешнеполитического ведомства в Берлин, указывало, что Молотов отправился в Берлин как осторожный посредник, а не как проситель. Молотов ставит своей целью защиту советских интересов. Предположение, что Советский Союз намерен присоединиться к державам оси и распространить войну на Юго-Восточную Европу, не объясняет, каким образом этим самым Советский Союз будет постоянно извлекать выгоду. Более вероятно, что Молотов

74

$

отправился обсудить советско-германские вопросы, а не большую стратегию держав оси. «Советская и германская армии стоят друг против друга в Финляндии и Румынии, поэтому поездка Молотова будет успешна, если она даже временно разрядит напряженность такого положения»35. В комментарии Юнайтед Пресс признавалось, что Молотов не был в Берлине «просителем», что Советский Союз, Сталин, пойдя на подписание пакта с Германией, сохраняли свой, отличный от рейха внешнеполитический курс. Ассошиэйтед Пресс доказывало, что поездка свидетельствует о неудаче английской дипломатии добиться сближения с Советским Союзом. В Швейцарии заявляли, что советское правительство считает нынешний момент, когда Англия оказывает сопротивление и Рузвельт переизбран на пост президента, наиболее подходящим для того, чтобы заставить Германию платить высшую цену. Румынская газета «Кувынтул» писала: «Неспособность английских интриганов заключается в том, что они не поняли великой речи Сталина (на XVIII съезде партии. — Р.И.), в которой он отказался “таскать каштаны из огня в интересах западных капиталистов”. Визит Молотова настолько углубит германо-русские отношения, что можно будет создать базу для переустройства Европы и Азии»36. Румынский сателлит Германии явно не понял, что Сталин не собирался «таскать каштаны» из огня Второй мировой войны ни для Англии с Францией, ни для Германии. Румыния к рассматриваемому времени уже превратилась в сателлита Германии (вопреки советско-германскому пакту 1939 г.), и в высказываниях румынской печати, как видно из этого сообщения, отчетливо звучали холуйские нотки восторга по поводу фашистского «переустройства Европы и Азии». Японское агентство Домей Цусин сообщало из Вашингтона, что соглашение об укреплении советско-германского сотрудничества сведет на нет попытки Англии и Америки добиться дружбы со Сталиным. Красные проявляют признаки готовности заключить соглашение с Японией, говорилось в сообщении. Достижение советскояпонского взаимопонимания в значительной степени лишило бы смысла установление более тесного советско-американского сотрудничества. Ожидают решительного поворота в политике американского правительства. Домей Цусин передавало из Берлина: «Находящиеся в Риме иностранные обозреватели предсказывают, что одновременно с кон-

75 ференцией в Берлине державы оси расширят военные действия против Англии, распространив их на Балканы и на восточную часть Средиземноморского бассейна, в частности на Сирию». Японские газеты «Асахи», «Кокумин» и «Иомиури» посвятили 12 ноября 1940 г. передовицы визиту Молотова. «Асахи» рекомендовала Германии и Италии достигнуть взаимопонимания со стороны СССР, дабы последний «не оказался пойманным в ловушку Англией и США, пытающимися отдалить Советский Союз от держав оси», заручиться поддержкой СССР для создания нового мирового порядка. Цитируя Калинина, «Асахи» подчеркивала, что нейтралитет СССР не будет противоречить интересам Германии и Италии. «Кокумин» заявляла, что советско-германские переговоры явятся мощным рычагом для советско-японских переговоров37. Домей Цусин сообщало: «В кругах, близких к советскому посольству в Лондоне, намекают, что визит может привести к заключению нового советско-германского соглашения, обеспечивающего советский нейтралитет в европейской войне. В местных советских кругах не рассчитывают на улучшение англо-советских отношений. В некоторых кругах Лондона переговоры рассматривают как внезапный поворот политики СССР в сторону держав оси. Переговоры вызвали повышение курса на токийской бирже. Особенно поднялись акции полуправительственных концернов, связанных с угольными и нефтяными концессиями на Северном Сахалине»38. Блоки, союзы, коалиции — обычное явление при военно-политических конфликтах мирового масштаба. Однако в рамках таких союзов, так было и среди держав, создавших ось, всегда проявляется стремление беспокоиться в первую очередь об интересах своей собственной страны. Это наглядно проявилось в комментариях японской стороны на результаты встречи Молотова с Гитлером и другими руководителями Германии. В этих комментариях отчетливо просматривается главный для Японии момент — какое воздействие поездка Молотова в Берлин окажет на развитие событий на Тихом океане, где японцы готовились к нанесению удара по Соединенным Штатам. В японских комментариях обращало на себя внимание и то, что, по мнению японской стороны, встреча Молотова с руководителями фашистской Германии будет способствовать расширению военных операций стран оси. Подобная постановка вопроса лишний раз представляла СССР как пособника агрессии фашистской Германии и ее союзников. В этом еще раз проявлялся негативный для Советского Союза резонанс советско-германского пакта 1939 г. Консервативные круги демократических стран широко использовали

76

$

такие публикации в странах оси для дискредитации Советского Союза и в первую очередь — лично Сталина. Англия была единственной страной, которая вела активные военные действия против Германии. И естественно, что именно англичан больше всего интересовал и беспокоил визит Молотова в Берлин. «Таймс» писала: «Приглашая Молотова, Гитлер делает новую попытку противодействовать все усиливающемуся состоянию застоя в национал-социалистской политике. Возможно, что державы оси хотят добиться большей помощи от России, главным образом в области снабжения». Ассошиэйтед Пресс передавало выступление министра США Нокса на церемонии по случаю дня перемирия, состоявшейся в Колумбии (штат Южная Каролина). Нокс заявил, в частности: «Только вчера было получено сообщение о новом обмене мнениями между Германией и Россией. В своих попытках захватить мировое господство Германия совершенно очевидно стремится укрепить свои силы путем расширения сотрудничества с Россией. Мы не встретим эту угрозу одними словами. Единственно правильным шагом является встретить ее делами. В настоящее время принимается в расчет скорее то, что мы делаем, чем то, что мы говорим...»39 У Москвы были все основания с тревогой воспринять эту американскую реакцию на визит Молотова в Берлин. Сталин, как неоднократно уже отмечалось, понимал неизбежность войны СССР с Германией и делал все возможное, чтобы оттянуть ее начало. Раз война с Германией неизбежна, то необходимо заранее позаботиться о союзниках. Тем более что Германия использовала для укрепления своего военно-экономического потенциала ресурсы почти всей Европы, оккупировав многие страны Европейского континента. Только две великие державы — СССР и США — пока не участвовали во Второй мировой войне. И для Советского Союза, для Сталина позиция Соединенных Штатов была далеко не безразлична. США и СССР были потенциальными союзниками с учетом того, что обе страны не устраивал курс Германии на завоевание полного господства в Европе. И Советский Союз, и Соединенные Штаты серьезно беспокоила агрессивная политика Японии на Дальнем Востоке, угрожавшая национальным интересам обоих государств. Для Сталина высшим авторитетом во всех вопросах, в том числе и во внешней политике, был Ленин, который вскоре после Первой мировой войны заявил, что военное столкновение между США и Японией неизбежно. А раз так, значит, появляются дополнительные аргументы для советско-американского сближения.

77 СССР и США не могли долго оставаться вне участия во Второй мировой войне. А когда они вступят в войну, произойдет перегруппировка сил мирового масштаба, в которой Соединенные Штаты сыграют решающую роль. С учетом всего сказанного угрожающие нотки в заявлении министра не могли не насторожить Москву. Рейтер передавало: «В Лондоне не склонны преувеличивать значение поездки Молотова. Это оправдывается контрастом между сдержанностью советской печати и крикливостью германской». Политика СССР была продиктована стремлением не оказаться вовлеченным в войну. Как бы ни расходилась эта политика с интересами русского народа, Москва, говорилось в сообщении Рейтер, не может легко от нее отказаться, пока существует замешательство, вызванное политикой насилия Гитлера. Английские круги не питали никаких иллюзий по этому вопросу, несмотря на то что английское правительство стремилось установить полнейшее взаимопонимание с советским правительством и создать самые дружественные и плодотворные отношения. Общее настроение было удачно выражено в следующем заявлении в передовой «Таймс»: «Молотов, возможно, окажется хорошим слушателем. Вряд ли он обяжется вести политику, которая превратит Россию в покорного спутника германской политики в Восточной Европе и на Ближнем Востоке. Молотов разочарует национал-социалистских лидеров своим нежеланием согласиться с неизбежностью поражения Англии»40. Подобные комментарии свидетельствовали о том, что именно в Великобритании наиболее точно определяли действительную позицию СССР на сенсационной встрече Молотова с Гитлером. В этом нашел проявление традиционно высокий профессионализм британского внешнеполитического ведомства. В комментариях английской печати, при всем ее резко негативном отношении к СССР и лично к Сталину, проявился трезвый реализм, понимание того, что нет совпадения стратегических позиций СССР и Германии, Сталина и Гитлера. Идеологические и политические факторы, когда имеются в виду отношения между странами, принадлежащими к антагонистическим общественно-экономическим формациям, играют очень важную роль. И тем не менее эта роль не определяющая. Есть геополитические аспекты отношений между государствами, которые берут верх над идеологическими, политическими, классовыми факторами. Показательно, что через все перипетии идеологических и политических баталий предвоенного и начального периода Второй мировой войны мир к моменту главных сражений Второй мировой

78

$

войны в основных чертах пришел к той же расстановке сил, как и в период Первой мировой войны. Главные страны Антанты — Россия, Англия, Франция, США — вновь оказались по одну сторону военно-политических баррикад. Английская печать широко комментировала поездку Молотова. «Ньюс кроникл» писала: «Возможные решения могут оказаться более крупными по своим последствиям, чем заключение советско-германского пакта, который ускорил наступление войны». Газета в деталях рассказывала о планах совместного советско-германского давления на Турцию, чтобы заставить ее занять позицию, необходимую для Германии. «Россия, — заявляла «Ньюс кроникл», — твердо решила не вступать в войну с Германией на данном этапе». «Таймс» писала: «Ни одна из сторон не желает начинать войну против другой. Гитлер готов пойти на уступки Советскому Союзу, в то время, когда он занят в другом месте. Но когда наступит время, он завоюет пшеничные поля (СССР. — Р.И.). Сталин хорошо понимает опасность для СССР, если Германия будет господствовать в Европе. Но Сталин также знает силу и упорство Британской империи и готов ожидать. По мнению Сталина, война будет продолжительная. Или Германия будет разбита без России, или же, если СССР придется воевать с Германией, то последняя будет тогда более слабой»41. Комментарий «Таймс» на поездку Молотова в Берлин был, пожалуй, самым глубоким и серьезным. Показательно, в частности, что старейшая и самая авторитетная английская газета выражала твердую уверенность в том, что Германия нападет на Советский Союз («завоюет пшеничные поля»). Причем этот прогноз делался после встречи Молотова с Гитлером, когда во всех странах Запада, как видно из приводимых материалов, считали поездку Молотова в Берлин важным этапом укрепления советско-германских отношений. Шведская печать («Нюа даглигт аллехагд» и другие), основываясь на сообщении Юнайтед Пресс из Вашингтона, заявляла, что дальнейшее сближение между Германией и Россией в рамках пакта трех держав рассматривают в вашингтонских кругах как серьезный удар по внешней политике США. Правда, заключения прямого военного соглашения шведы не ожидали, но, во всяком случае, речь шла об усилении экономического и политического сотрудничества СССР и Германии. Шведские газеты, ссылаясь также на Юнайтед Пресс, утверждали, что будет образован фронт четырех держав — Германии, Италии, Японии и СССР. «Перед конференцией этих держав в Москве состоится встреча Сталина с германскими и итальянскими государственными деятелями»42.

79 Не только лондонская «Таймс», но и другие английские газеты спокойно, на высоком профессиональном уровне комментировали встречу Молотова с Гитлером. Например, «Ивнинг стандарт» писала: «Мы должны заранее предупредить против той истерики, которая охватила страну после германо-советского пакта, заключенного в прошлом году. В результате этой истерики Риббентроп достиг того, чего при обычной обстановке он не мог бы достигнуть. Не будем повторять этой ошибки в этом году. Гитлер может перерядиться, но Молотов всегда появляется в неизменной своей старой одежде; он нейтрален в этой войне. Еще до поездки в Берлин он говорил об этом неоднократно»43. Трезво оценивала результаты визита Молотова в Берлин турецкая печать. Например, известный турецкий обозреватель Джахад Ялчин в «Ени Сабах» писал: «Молотов вступает в Берлин раньше, чем английская армия. Для советской дипломатии это является настоящей победой. Берлин чувствует необходимость еще больше преклониться перед Москвой, чтобы получить поддержку, Германия жертвует своей идеологией». Москва, подчеркивал Ялчин, не заинтересована в том, чтобы Германия добилась победы. Москва заинтересована в затяжке войны, поэтому возможно, что она окажет помощь Берлину. Другая турецкая газета, «Ихдам», писала: «Державы оси считают, что СССР должен будет заставить Турцию проводить политику, благоприятную для оси. Но политика СССР не дает оснований для таких надежд. Политика Сталина направлена к спасению русского народа от войны»44. И вновь лондонская «Таймс», комментируя встречу Молотова с Гитлером, проявляла хорошую осведомленность о внешнеполитических планах Сталина и трезво оценивала роль советского лидера на новом этапе советско-германского сотрудничества, который ознаменовался визитом руководителя внешнеполитического ведомства СССР в столицу Германии. Точен был прогноз «Таймс» и по вопросу о том, намерен ли Сталин начинать войну с Германией. «Таймс» считала, что в Берлине было оказано сильное давление на русских. Сталин, делала вывод газета, готов подписать пакт (новое соглашение с Германией. — Р.И.); для Сталина важно, чтобы Гитлер был занят в другом месте. Сталин надеется получить по крайней мере год передышки или даже два и три. Ни одна из сторон не хочет разрыва теперь, но в их стратегии есть разница: Россия не хочет никогда воевать против Германии, в то время как Гер-

80

$

мания еще не оставила мысли воевать против России. Гитлер готовит сговор с Россией, потому что наступление на Англию потерпело поражение. Греки сопротивляются, Турция только что укрепила солидарность с Англией, Виши колеблется принять германские условия, Франко не хочет допускать германские войска в Испанию, Португалия верна дружбе с Англией45. Французская пресса, комментируя визит Молотова в Берлин, строила прогнозы и по вопросу о том, какова будет политика Сталина на Дальнем Востоке после новой фазы советско-германского сближения. «Жур-Эко де Пари» писала: «Не будет удивительным, если после поддержки Чан Кайши Сталин заключит договор с Токио, примирившись с фактическим положением Китая»46. При оценке комментариев на встречу Молотова с Гитлером бросается в глаза мощный пропагандистский элемент, который в них присутствовал. Первая встреча советского руководителя столь высокого ранга с фашистским лидером после подписания советско-германского пакта была удобным предлогом, чтобы бросить в советский огород новый, на этот раз большой, тяжелый и грязный камень. Превалировали заявления о том, что идет дальнейший процесс сближения Сталина с Гитлером, Советского Союза с фашистским агрессором. Однако серьезные издания вроде лондонской «Таймс», более информированные и способные к серьезному анализу политики СССР и лично Сталина, за парадным фасадом советско-германской встречи видели главное — Сталин выигрывает время для, очевидно, неизбежного в будущем отражения агрессии Германии. Визит Молотова в Берлин лишний раз показал, что назревают новые серьезные сдвиги в мировой политике, что внесет свои важные коррективы в ход Второй мировой войны. Каково было отношение самого Сталина к встрече Молотова с Гитлером? Ответ на этот вопрос позволяет сделать вывод, насколько были обоснованны зарубежные оценки визита советского наркома иностранных дел, каковы были внешнеполитические планы советского руководителя. И в первую очередь, конечно, в отношении Германии. Управляющий делами Совета Народных Комиссаров в годы войны Я.Е. Чадаев 14 ноября 1940 г. присутствовал на заседании Политбюро, на котором выступил Молотов с сообщением об итогах переговоров в Берлине. «Мне, — рассказывал Я.Е. Чадаев, — только что вступившему в должность управделами СНК, довелось участвовать в этом заседании и многое записать». Показательна была реакция Сталина на сообщение Молотова о том, что Гитлер настойчиво приглашал Советский Союз совмест-

81 но с Германией принять участие в его плане раздела мира. В частности, Гитлер заявил, что СССР следовало бы приобрести выход к Персидскому заливу путем захвата Западного Ирана и нефтяных промыслов англичан в Иране. Реакция Сталина была немедленной и четкой: «Разумеется, — заявил он, — Советский Союз не удастся поймать на эту удочку. Ведь это наш сосед, и с ним отношения должны быть очень теплыми, хорошими»47. После Молотова на заседании Политбюро выступил Сталин, который сказал, что германская сторона, а не Советский Союз, предложила организовать встречу Молотова с руководством Германии. Сталин говорил: «Гитлер сразу же после отбытия из Берлина нашей делегации громогласно заявил, что «германо-русские отношения окончательно установлены! Для нас еще до встречи с Гитлером было ясно, что он не пожелает считаться с законными интересами Советского Союза, продиктованными требованиями безопасности нашей страны. Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства». Результаты дипломатического зондажа Молотова Сталин, ссылаясь, в частности, на концентрацию немецких войск на советских границах, определил кратко: «...Ведется подготовка к нападению на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения...»48 Сталин считал, что, заключив пакт с Германией в 1939 г., «нам удалось предотвратить нападение фашистской Германии». Однако он не переоценивал значения пакта: «Но, конечно, — продолжал Сталин, — это только временная передышка, непосредственная угроза вооруженной агрессии против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена». Советский руководитель подчеркивал, что «правящие круги рейха... усиливают враждебные против нас действия, как бы акцентируя, что проблема нападения на Советский Союз уже предрешена». Сталин ставил вопрос: «Какой был смысл разглагольствований фюрера насчет планов дальнейшего сотрудничества с Советским государством? Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Майн кампф»? Разумеется, нет», — твердо сказал Сталин49. Сталин трезво и высоко оценивал военные успехи Германии. Он говорил, что разгромлены и вынуждены капитулировать шесть европейских стран. «Этот факт можно рассматривать только как огромный стратегический успех фашист-

82

$

ской Германии... Теперь Гитлер поставил перед собой цель расправиться с Англией, принудить ее к капитуляции». Однако определяя стратегию фашистского рейха, Сталин был твердо убежден: «Но это не главное для Гитлера, главное для него — нападение на Советский Союз». Тихо, но твердо Сталин произнес: — Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии. Сталин подробно говорил о том, как нужно готовиться к отражению этой агрессии, о необходимости укреплять новую советскую западную границу, проводить перегруппировку войск в приграничной зоне и т.д. Большое внимание он уделил дипломатической подготовке к отражению немецкой агрессии против СССР. «Мы должны, — говорил Сталин, — повести дело так, чтобы побыстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией... Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам необходимо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону странысателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии»50. Много и подробно Сталин говорил о необходимости быстрого перевооружения Вооруженных Сил СССР, о развитии военной промышленности. Оценки, данные Сталиным результатам визита Молотова в Берлин, позволяли сделать вывод, что резкая смена ориентиров в советской внешней политике не дала тех результатов, на которые надеялся Кремль. Угроза военной опасности стремительно нарастала. Известный отечественный военный историк А.С. Орлов пишет, что «Сталин до последнего момента не верил, что Гитлер решится сражаться на два фронта... Сталин рассчитывал оттянуть нападение Германии, ставшее неизбежным в 1941 г., до 1942 г. Он полагал, что к этому времени СССР будет полностью готов к войне»51.

Глава III. «НЕ БЫЛА ЛИ ЗДЕСЬ ДОПУЩЕНА ОШИБКА СО СТОРОНЫ СОВЕТСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА?»

? После всех исключительно верных суждений Сталина о неизбежности нападения Германии на Советский Союз, о необходимости всемерно готовиться к отражению ее агрессии невольно возникал вопрос: почему же он игнорировал всю информацию о неумолимо приближавшемся нападении Германии, не дал согласия на принятие элементарных оборонительных мер? Это вопрос, который все еще ждет своих исследователей. За всеми треволнениями, связанными с визитом Молотова в Берлин, как-то не очень заметно прошло событие, которое в жизни Сталина, пожалуй, имело очень важное значение. Имеется в виду, что, наконец, после многих лет охоты на Троцкого, уничтожения по приказу Сталина его сыновей и соратников, «рука Москвы» в 1940 г. дотянулась и до самого Троцкого, который был убит в своей резиденции в Мексике. Из заметных комментариев на смерть Троцкого была публикация в январском номере американского журнала «Форейн афферс» за 1941 год статьи Макса Истмена «Характер и судьба Троцкого». В статье говорилось: «Его товарищи по великим делам уже все умерли или убиты. Сталин не оставил в живых никого, кто мог бы рассказать о нем». Истмен писал: «Когда я приехал в Россию в 1922 г., он (Троцкий. — Р.И.) был более популярен в массах, чем Ленин. Он был победителем в войне и национальным героем... Ленин, когда заболел, предложил назначить его заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров, т.е. перед всем миром назвать Троцкого своим преемником, что сделало бы совершенно невозможным выдвижение Сталина, которого они оба презирали.

84

$

Троцкий отклонил это предложение. Он покорно самоустранился, пока Сталин создавал политическую машину, которая могла бы вытеснить Троцкого после смерти Ленина. Когда же Ленин умер, Троцкий был на пути на Кавказ и, ко всеобщему удивлению, он не вернулся, чтобы присутствовать на похоронах и произнести надгробную речь. Он позволил Сталину устранить себя лживой телеграммой относительно дня похорон, на что он жаловался позднее»1. Истмен подробно излагал все перипетии борьбы между Сталиным и Троцким, явно симпатизируя последнему. Эта публикация — нечто среднее между статьей и некрологом — была выдержана в четко антисталинском плане. Убийство Троцкого явилось большой личной победой Сталина — был уничтожен главный враг, с именем которого связывалась ожесточенная, не на жизнь, а на смерть, борьба за власть. Враг — сильный и влиятельный, антисталинские выступления которого создавали советскому руководителю немало проблем, особенно в той сложной обстановке, которую породила Вторая мировая война. Убийство Троцкого действительно как-то затерялось на фоне таких крупных событий, как встреча Молотова с Гитлером. Пресса зарубежных стран, комментируя это событие, обращала внимание на то, что Сталин все больше забирал под свой контроль всю внешнюю политику СССР, особенно на германском направлении, и в этих целях серьезно перетряхивал руководящий состав Наркоминдела, расставляя там на важнейших постах верных себе людей. Швейцарская газета «Журналь де Женев» 29 января 1941 г. опубликовала статью «На пути к сталинской позиции невоюющей стороны» за подписью Ив Дельба. В статье говорилось: «После возвращения из Берлина чрезвычайной дипломатической миссии возобновилось переустройство Комиссариата иностранных дел. В Берлин на место Шкварцева был назначен новый посол. Это был заместитель Молотова Деканозов, который за последние месяцы занимался сектором Западной Европы». Газета писала, что Деканозов, друг и личный ученик диктатора, грузин, который начал работу в партии под покровительством самого Сталина. Руководя партийным комитетом в Баку, Сталин поставил молодого Деканозова во главе одного из комитетов. С тех пор почти вся его карьера проходила в Чека. «Он был доверенным лицом Сталина при федеральном правительстве Грузии... выполнял многочисленные задания в Малой Азии и в Британской Индии. Затем он заменил Берию в качестве руководителя Чека на Кавказе. Призванный в Комиссариат иностранных дел, он был по-

85 ставлен во главе сектора Азии, за исключением Дальнего Востока, которым занимался другой заместитель — Лозовский. Но с того времени, как основное внимание советской дипломатической деятельности направилось на прибалтийские страны и Бессарабию, Сталин доверил дело Деканозову. Его появление в Берлине подчеркивает все то значение, которое придаст Сталин положению на западных границах СССР». Газета отмечала, что в посольстве СССР в Берлине, которое концентрирует на себе внимание, находилось еще одно из доверенных лиц Сталина, советник посольства Павлов, которого справедливо называют в советских дипломатических кругах «оком Сталина». Это новое переустройство дипломатического аппарата, в результате которого официальное лицо на посту комиссара иностранных дел лишается всякого эффективного контроля над взаимоотношениями с Германией, было квалифицировано Молотовым как учреждение в Берлине «филиала личного секретариата Сталина». Очень сомнительно, что Молотов в столь критическом плане комментировал перестановку руководящих кадров в Наркоминделе, тем более проведенную по инициативе самого Сталина. Во-первых, Молотов был очень исполнительным человеком. Во-вторых, никто и никогда, со времени утверждения Сталина у власти, не мог возражать против его указаний. Не был исключением и Молотов. «Сейчас, — продолжал автор статьи, — было бы неосторожно заключать, что Сталин, имея очень ограниченный выбор, попытается сблизиться с Англией или Америкой. Но его позиция доказала, что он не имел бы никакого возражения против того, чтобы США были втянуты в войну в Европе или на Тихом океане»2. Эта часть комментария очень показательна. США были нейтральной державой, но с самого начала Второй мировой войны они всеми своими заявлениями, а главное — действиями, четко показали, что являются убежденными противниками фашистской Германии. Рузвельт неоднократно и убедительно демонстрировал свою готовность оказывать всемерную помощь Великобритании. И он это делал. Если Сталин, как подчеркивал автор цитируемой статьи, был сторонником вступления Соединенных Штатов в войну, то ясно, конечно, что речь шла о США как о будущем союзнике англо-французского блока. Отсюда следовал закономерный вывод, что советско-германский пакт был только «браком по расчету», что Сталин не собирался всерьез и надолго связывать себе руки в мировой политике длительным сотрудничеством с Гитлером. В своей политике в отношении США Сталин, безусловно, учитывал, что в рассматриваемый период в Соединенных Штатах были

86

$

очень сильны изоляционистские настроения, призывы всемерно воздерживаться от прямого вмешательства в войну в Европе. Отечественный историк Н.И. Егорова обоснованно отмечает, что именно на 1937—1939 гг. пришелся расцвет американского изоляционизма3. В цитированной выше статье из «Журналь де Женев» отмечалось, что та забота, с которой Сталин старается сосредоточить лично в своих руках всю дипломатию, указывает, что он хочет придать реальное значение своему изречению из его программного выступления, которое стало одним из модных лозунгов советских руководящих кругов: «Мы должны быть в состоянии в любой момент, когда этого могут потребовать обстоятельства, изменить даже основные линии наших внешних действий»4. Впрочем, ничего экстраординарного в этом заявлении не было. В период таких острейших кризисов, как канун и ход мировой войны, не только Сталин, но и другие лидеры великих держав меняли «основные линии... внешних действий». Гитлер пошел на заключение пакта со Сталиным. Черчилль и Рузвельт в годы войны установили союзнические отношения с тем же Сталиным, которого они столь резко критиковали за пакт с Германией и за советские внешнеполитические акции, последовавшие после подписания этого пакта. В ноябрьские дни 1940 г., когда вся западная печать оживленно комментировала результаты встречи Молотов — Гитлер, повысился интерес к советской внешней политике и к личности Сталина на страницах японских газет и журналов. Направленность японских комментариев была четко антисталинской и антисоветской. В определенной мере это было неожиданностью, если учесть, что Япония и Германия были союзниками, а визит Молотова в Берлин в целом расценивался международной общественностью как дальнейшее укрепление советско-германских отношений. Японская газета «Ници-Ници» поместила в те дни передовую статью, в которой обращалось внимание на резкое расширение функций ВКП(б). «Ввиду этого, — отмечала газета, — СССР в настоящее время находится почти под полной диктатурой Генерального секретаря компартии Сталина, а Коммунистическая партия Советского Союза превратилась в партию Сталина. Последняя XVIII конференция (съезд. — Р.И.) компартии ясно показала, что такие конференции превращены в органы диктатуры Сталина и превращаются также в исполнительные органы». В партии появились секретари, отвечающие за транспорт и связь, секретарь по промышленности. Указывая в заключение на реорганизацию Народного комиссариата внутренних дел, газета писала, что «народным комиссаром безопасности и порядка стал его (Сталина. — Р.И.) земляк Берия»5.

87 Политика Сталина, как внутренняя, так и внешняя, все более становилась в центр внимания общественности и руководящих кругов США. Этот интерес к Советскому Союзу усиливался по мере роста в Соединенных Штатах антигерманских настроений и активизации поддержки Англии. Рост интереса в США к СССР определялся и тем, что американские разведывательные службы получали все новую информацию о том, что Германия готовится к нападению на Советский Союз. Разумеется, что эти службы не делились с прессой соответствующими фактами. Однако печать имеет свои собственные источники информации, которые неопровержимо свидетельствовали, что флирт Гитлера со Сталиным быстро приближается к концу. Это неизбежно должно было привести к новой резкой переориентации политического курса СССР в направлении его сближения со странами, придерживавшимися антигерманской политики. В этом была важнейшая причина роста интереса в США к Советскому Союзу и к Сталину персонально. Показательна была в этом плане статья американского журналиста К. Гувера. 24 ноября 1940 г. в приложении к газете «Нью-Йорк таймс» появилась его публикация «Гитлер со Сталиным или против него?». «Советский режим, — писал К. Гувер, — постепенно теряет свой пролетарский характер... По мере того, как нацистский режим становится все более тоталитарным в экономическом отношении, советский режим становится, если это возможно, более тоталитарным в политическом смысле, приближаясь по форме к обычному восточному султанату». К. Гувер предупреждал о росте военной опасности Советскому Союзу со стороны Германии: «Сталин должен прекрасно отдавать себе отчет в постоянном соблазне для германских фашистов повернуть оружие против России. ...Опасаясь такого решения, Советский Союз тем не менее не показывает ни малейших признаков того, что он в ближайшем будущем намерен принять какие-либо предупредительные меры». Показательная постановка вопроса! Зарубежные журналисты, основываясь на очевидных всем фактах, начиная с концентрации немецких войск на границах СССР и кончая политическими, дипломатическими и пропагандистскими акциями Германии, четко фиксировали внимание на готовившемся немецком нападении на СССР. Но этого не хотел видеть и не видел Сталин. «Если... германская армия не добьется успеха в осаде Англии, — писал К. Гувер, — то вероятно, что стремление восстановить свой пре-

88

$

стиж может привести к вторжению в Россию. Такого рода вторжение не будет представлять большой трудности для германской армии. Организация промышленности, которая должна снабжать советскую армию, подготовка и моральное состояние самой Красной Армии и, наконец, отношение русского населения к советскому режиму — все это не предвещает сопротивления со стороны Советского Союза даже в такой степени, как это было в Польше или во Франции»6. К. Гувер явно ошибался, считая, что Гитлер готовил нападение на СССР, исходя из престижных соображений. Войны с великими державами не начинают, руководствуясь принципами престижа, если даже эта держава — объект нападения является колоссом на глиняных ногах, как считал Гитлер. Причина была в другом — Гитлер оказался не в состоянии преодолеть сопротивление Англии ожесточенной войной с воздуха и действиями подводного флота. Начать десантные операции на Британские острова он не решался, сохраняя в своем тылу Советский Союз. Фюрер не доверял Сталину и боялся, что тот ударит ему в тыл, когда немцы начнут решительные операции против Англии. Гитлер, в основном ориентируясь на кровавую чистку комсостава в СССР и на результаты советско-финской войны, явно недооценивал военно-экономический потенциал Советского Союза и рассчитывал стремительно разгромить своего партнера по пакту 1939 г. И только после этого обрушиться на Англию. Как видно из статьи К. Гувера, и в США определенные круги очень низко оценивали оборонительный потенциал СССР. Чем больше возрастала военно-политическая напряженность в ходе войны, тем больший интерес в Европе и Америке проявляли к личности Сталина. Этот интерес объяснялся в первую очередь тем, что, располагая в СССР абсолютной властью, Сталин играл особенно важную роль на крутых поворотах мировой и советской политики. А приближение такого поворота витало в воздухе. Пройдя триумфальным маршем по континентальной Европе, Гитлер резко притормозил на берегу Ла-Манша. Широковещательные обещания фюрера с ходу форсировать этот пролив, а позднее его заявления, что Германия заставит Англию капитулировать мощными ударами с воздуха и активными действиями своего подводного флота, — все это оставалось только риторикой. Великобритания стойко оборонялась, и военное противостояние Англии и Германии явно затягивалось. Становилось все более очевидным, что Гитлер вынужден будет пойти на неординарные действия. Была очевидна и серьезная «неувязка» с Советским Союзом. Многочисленные заявления на Западе о том, что в результате ви-

89 зита Молотова в Берлин наступило новое многообещающее улучшение отношений между Германией и СССР, что Сталин бросится теперь в объятия Гитлера, что Советский Союз присоединится к блоку Германии, Японии и Италии, — все это не подтверждалось жизненными реалиями. Что будет Гитлер делать с Англией? Рискнет ли он пойти на штурм Британских островов? Каково будет дальнейшее развитие отношений между Германией и СССР? Решение последней немаловажной для всего хода войны проблемы очень во многом зависело от Сталина. Это прекрасно понимали и в Европе, и в Америке, что находило свое отражение в росте интереса к личности Сталина. По сообщению из Виши от 2 февраля 1941 г., газета «Журналь де деба» поместила статью «Политика Советов». «Из всех руководителей крупных государств, — говорилось в статье, — меньше всего напоминает о себе Сталин; он меньше всего выдвигает себя на передний план. Однако именно он руководит политикой СССР, и народные комиссары действуют лишь по его инструкциям. Деятельность Сталина проявляется особенно в те моменты, когда намечается изменение советской политики и ее методов в зависимости от новых условий». Автор подчеркивал, что целый ряд факторов свидетельствовал о «желании Сталина оказывать непосредственное влияние на дипломатию в момент, когда война вступает как будто в решающую фазу... в момент, когда война может привести к важным изменениям, глава СССР хочет непосредственно следить за событиями, чтобы ничто не явилось для него неожиданным». В статье говорилось, что в последнее время «Сталин проявляет исключительный интерес к положению на Балканах и на Ближнем Востоке». Говоря о заявлении ТАСС по поводу сообщений о германских войсках в Болгарии, автор писал: «Советская Россия выразила таким образом свое желание, чтобы война не охватила эту часть Балкан и тем более не распространилась бы в направлении Турции». В заключение статьи говорилось: «Нельзя предполагать, что Советская Россия собирается изменить свою политику невоюющей страны, которая приносит ей столько выгод, но можно допустить, что она не желает распространения войны на восточную зону, которая ее интересует, видимо, из-за проливов»7. Автор статьи чутко уловил важную тенденцию в политике Сталина — брать на себя ответственность на крутых поворотах истории. Такой поворот четко намечался во внешнеполитической сфере, и французский журналист фиксировал внимание на том, что советский лидер еще больше усиливал свой личный контроль за советской дипломатией. Автор статьи обоснованно подчеркивал

90

$

и тот факт, что Сталин пытался максимально долго продлить нейтралитет Советского Союза. Об усилении интереса и внимания Сталина к дипломатии СССР свидетельствовали многие публикации. В частности, из Виши сообщалось, что лионская газета «Прогрэ» опубликовала следующую телеграмму из Москвы: «Последние события в дипломатическом ведомстве СССР позволяют лучше понять глубокие изменения, происшедшие в советском дипломатическом корпусе, и новую ориентацию внешней политики СССР. Сталин, который держит теперь в своих руках все руководство русской дипломатией, послал на Балканы, являющиеся предметом постоянных забот СССР, своих лучших дипломатов. В Анкаре находится (Сергей Александрович. — Р.И.) Виноградов, занимавший важные посты во всех странах Ближнего Востока. В числе сотрудников, пользующихся доверием Сталина, находятся Деканозов (Алексей Павлович. — Р.И.) и Павлов в Берлине, и особенно (Аркадий Александрович. — Р.И.) Соболев»8. Запад не ограничивался интересом к деятельности Сталина в дипломатии, политике, в военной сфере. С учетом его неограниченной власти в СССР продолжались неоднократные, и часто не очень успешные, попытки получить какую-либо информацию и о его личной жизни, привычках, образе мышления, отношениях с соратниками. На Западе не без оснований считали, что это могло помочь разобраться в особенностях политической структуры СССР, в процессе принятия решений в Кремле, хотя бы в какой-то мере спрогнозировать действия такого во многом непредсказуемого политика, как Сталин. Турецкая газета «Тан» поместила 1 февраля 1941 г. статью о жизни Сталина, свидетельствовавшую о том, что информация о советском руководителе была за границей далека от точности. В статье говорилось: «В жизни Сталина было две женщины. Одна из них его мать Екатерина Джугашвили, которая была доброй и бедной женщиной. Так как у нее до рождения Сталина было уже трое детей, то следующего ребенка она хотела сделать священником. Четвертый ребенок был Сталин. Отец его был лудильщиком и хотел, чтобы сын занялся тем же делом, но мать настояла на своем, и мальчик был отдан в Тифлисскую духовную семинарию». Автор отмечал, что Сталин рано проявил силу характера: «Через некоторое время Сталин сумел доказать родителям, что он сам будет управлять своей жизнью и никто не будет влиять на него. Сталин начал жизнь социалиста и много раз был осужден». С того дня, как Сталин стал вождем Советской России, говорилось в статье, мать видела его очень редко. Москва далеко находится от местечка, где живет Екатерина, и старая женщина не могла

91 и думать о поездке в столицу. Но Сталин не забывал свою мать; он оставил свои дела, поехал и повидал ее. «Другая женщина, сыгравшая роль в жизни Сталина, была его жена. Это была очень красивая девушка, дочь старого революционера — друга Сталина. Сталин женился на ней в 1919 г. Она была очень скромной женщиной и не вмешивалась в политические дела Сталина. Все ее интересы были связаны с наукой. Она работала в химической лаборатории при Академии в Москве. Она настолько была скромна, что никто, кроме ее искренних друзей, не знал, что она является женой Сталина. Ее целью было создать своему мужу уют и спокойствие в домашней жизни, и она преуспела в этом. Жена Сталина умерла 7 лет тому назад во время операции»9. В зарубежных странах проявляли интерес не только к личной жизни советского руководителя. По-прежнему много было публикаций, посвященных чертам его характера, методам руководства, кровавым чисткам, которым он подверг страну. В ТАСС, регулярно пересылавшем эти материалы Сталину и другим руководителям СССР, такие резко критические статьи в адрес советского руководителя всегда получали осуждающий заголовок. Например, статья известного японского журналиста Мори Содзо была направлена Сталину и другим советским руководителям под заголовком «Бредовая антисоветская статья японского журналиста». ТАСС сообщал, что в февральском номере журнала «Контемпорере Джапан» за 1941 г. была перепечатана из журнала «Кайдзо» статья бывшего московского корреспондента газеты «Осака Майници» и заведующего русским отделом той же газеты Мори Содзо под названием «Взгляд на Советский Союз со стороны». «Иосифа Сталина, диктатора Советского Союза, — говорилось в статье, — можно поздравить с тем, что он имеет дело с послушной паствой. Про немцев говорят, что они являются таким народом, который, если только для него установлен определенный порядок и организация, верен исполнению своего долга. Русские же вообще послушны властям. Обладая чрезвычайной покорностью, которая является одной из их национальных черт, славяне легко приспосабливаются к новым условиям». Выдвинутый Сталиным лозунг «Жить лучше и зажиточнее», говорилось в статье, был некоторое время тому назад у всех на устах, однако о нем почти перестали упоминать, так как при нынешней обстановке в Советском Союзе нет места для лучшей и более зажиточной жизни. Однако советские массы, находящиеся в столь ужасающей бедности, очень редко говорят о своих жизненных трудностях. Одной из причин, возможно, является грозная сила сверху,

92

$

которая подавляет и душит народный ропот или недовольство. Однако более значительной причиной является покорность народа. Русский народ безропотно мирится со своей жизнью. Автор подробно писал о национальном вопросе, в частности, о позиции Сталина в этом вопросе. «Не делая различия в отношении других национальностей, — говорилось в статье, — русские ненавидят евреев, национальные особенности и темперамент которых, повидимому, несовместимы с их национальными особенностями и темпераментом. Эти национальные чувства русских хорошо известны и уважаются Сталиным, который сам не является чистокровным русским. Сталин тщательно заботится о том, чтобы не назначать лиц еврейской национальности на ответственные политические посты. Единственным евреем — членом Политбюро коммунистической партии, состоящего из 10 человек, является Л.М. Каганович, но даже Каганович за последнее время заметно утратил свое влияние. Множество евреев было изгнано с ответственных постов в советском правительстве и коммунистической партии, включая Максима Литвинова, бывшего в течение многих лет народным комиссаром иностранных дел. Однако еврейские мозги совершенно необходимы для строительства Советского Союза. Сталин не забыл полностью их использовать, благодаря чему евреям предоставлена важная работа в незаметных средних слоях различных учреждений правительства, партии и промышленных организаций». Нет необходимости говорить о том, что, мягко выражаясь, в статье давалась отнюдь не объективная картина отношения русских к евреям и лицам других национальностей. Русские, заявлял автор, немедленно проникаются жгучей ненавистью к определенной иностранной державе, как только пропагандистский аппарат коммунистической партии начнет возбуждать национальные чувства против этой страны10. Будирование в японском журнале еврейского вопроса в СССР показательно. Для Японии еврейской проблемы никогда не существовало, в связи с этим не было в стране и интереса к этому вопросу. Очевидно, на японские средства массовой информации оказал влияние пещерный антисемитизм гитлеровского союзника, если японская печать вдруг стала поднимать еврейскую проблему в СССР. В странах германского блока, так же, как и в Англии, США, шел беспрерывный поток публикаций, посвященных Сталину как политику, дипломату, государственному и военному руководителю, человеку. Погоня за сенсацией характерна для прессы любой страны. И естественно, что журналисты всегда стремятся разузнать какие-нибудь

93 пикантные подробности о жизни власть имущих. Однако Сталин с этой точки зрения был вне конкуренции. Интерес к его личности был огромен. Объяснялось во многом это тем, что информация о нем была наглухо заблокирована. И это было своеобразным раздражителем для журналистов, пытавшихся прорвать эту блокаду. Важнейшее же значение имело то, что роль Сталина во внутренней и внешней политике Советского Союза была решающей. С этой точки зрения с ним не мог сравниться ни один из государственных и политических лидеров мира. Нельзя игнорировать и то, что те немногие интервью, которые Сталин дал до войны Герберту Уэллсу, Лиону Фейхтвангеру, Андре Жиду и некоторым другим лицам, свидетельствовали о его незаурядном интеллекте, силе воли, энергии, неординарности мышления и оценке мировых событий. Интерес к такой личности всегда огромен, и это проявилось в канун войны СССР с Германией и в тяжелые годы этого военного конфликта. В итальянском журнале «Иль Медитерранео» 10 мая 1941 г. была опубликована статья Карло Гуерри «СССР, как его видят американцы». В статье анализировалась оценка Сталина авторами США, в частности, большое внимание уделялось книге американского писателя Гунтера, посвященной жизни и деятельности Сталина. Карло Гуерри писал, что в этой книге список качеств Сталина занимает множество страниц специальной главы, озаглавленной: «Причины его силы» — нечто вроде 99 качеств Аллаха. Писатель Гунтер давал краткое и сжатое доказательство каждого качества, открываемого им у Сталина: «Сердце. Солидность. Физические качества. Сталин страдает расширением сердца, но... его физическая сила и его выносливость неимоверны... Он чувствителен и впечатлителен... Если он и имеет нервы, то это — стальные жилы. Терпение. Настойчивость. Целеустремленность. Его упорство, как говорит Вальтер Дюранти (московский корреспондент «Нью-Йорк таймс»), сверхчеловечно. Хитрость. Лукавство. Сила. Он — восточный человек...» В перечислении положительных качеств Сталина указывалось, что разгром оппозиции был «торжеством не только его безжалостной настойчивости, но и его большой хитрости, утонченности и богатой фантазии. Чувство деталей. Его опытный взор проникает во все мельчайшие элементы народной жизни... Ловкость в обращении с людьми. Он — хороший тактик и политик, вождь партии и прекрасный организатор». Отмечалась поразительная сила воздействия Сталина на окружающих: «Мои друзья говорили мне летом 1935 года в Москве, что Ста-

94

$

лин обладает большой магнетической силой и что вы чувствуете действие его антенн, как только он входит в комнату. Его личная и политическая интуиция — огромна. Он обидел многих людей. Многие коммунисты отрицают за ним чувство человечности и братства. Все же его сотрудники честно работают с ним, и он отлично подбирает их. Он не оратор. Его речи просты и методичны, но длинны... Они удаются куда лучше, когда он избегает философских проблем; тогда они прямы, просты и полны здравого смысла... И, наконец, как говорит Дюранти, Сталин необходим. “Вождь отождествился со своей идеей” и т.д.». В заключение Гунтер писал: «...Если Сталин теперь смягчился, то тем лучше. Но его историческая миссия совсем не та. Сталин — человек, взявший на себя революцию и руководивший ею. В настоящий момент рушатся человеческие ценности. Он — создатель “железного века”, гений пятилетки, человек, индустриализировавший Россию и осуществивший социализм в отдельном государстве». Карло Гуерри не без оснований писал, что трактовка Гунтером Сталина напоминала настоящий панегирик. Такую блестящую характеристику Сталину давали люди, отнюдь не разделявшие его политических взглядов. И именно в этом проявлялась объективность их оценки советского руководителя. Естественно, что публикация таких взглядов на Сталина способствовала росту интереса к его личности. Это необходимо было помножить на сверхсекретность, характерную для СССР, на особую роль и место Советского Союза на мировой арене, как государства — антипода другим странам по своему социально-экономическому и общественно-политическому устройству. И тогда ясно, почему к личности Сталина был такой исключительный интерес в международных кругах самой различной политической ориентации. «В августе 1936 г., — писал Карло Гуерри, — в СССР начался ряд процессов... вызвавших на Западе удивление и замешательство. Я не намерен приводить в своей статье историю этих процессов или напоминать о различных предположениях, которыми их пытались объяснить. Я хочу лишь указать на то, как эти процессы отразились на американской политической литературе». Гуерри отмечал, что многие американские публицисты признавались в то время, что русская революция обманула все их надежды, и описывали Россию как ад, а ее диктатора — как кровожадное чудовище. «Напомню, — писал Гуерри, — лишь о Эйжене Лайонсе, отправившемся в Москву в качестве руководителя бюро Юнайтед Пресс. Он полагал, что едет в страну мечтаний, а по возвращении считал, что вернулся из ада.

95 Его книга «Ассайнмент ин Утопиа» названа была Дороти Томпсон (известной американской журналисткой. — Р.И.) «самой значительной и самой трогательной из всех книг, написанных американцами о России». В статье подробно рассматривались особенности политики террора, проводившейся Сталиным. «Он оригинально безжалостен, — говорилось в статье. — Было бы глупо и наивно отрицать это. Русский террор был карательной атакой против одного класса. Советская Россия, в отличие от остальных диктатур, с самого начала установила принцип необходимости уничтожения своих классовых врагов. ...Сталин был вполне искренен в этом отношении: Леди Астор задала ему вопрос: «До каких пор Вы будете продолжать убивать?», Сталин ответил: «Пока это будет необходимо». В статье подробно описывался путь Сталина-революционера. Автор отмечал, что «...он один имел мужество продолжать революционную игру, оставшись в России после краха революции в 1905 г. Другие революционеры бежали за границу и жили, как Ленин, до 1917 г. в библиотеках и в кафе...» Карло Гуерри отмечал, что европейская политическая литература, начиная с процессов 1937—1939 гг. в Москве, все это время, по существу, колебалась между определенным негодованием и надеждой на то, что раньше или позже Россия возьмется за оружие против Гитлера и вновь будет играть свою так называемую историческую, а на деле мифическую, роль, роль «вала компрессора». Сталину прощались его убийства ввиду заслуг, которые он в будущем оказал бы демократиям. «Но... в день заключения русско-германского пакта английская, французская и американская печать совершенно изменили свое мнение. На их взгляд, Сталин из будущего союзника стал «кремлевским убийцей», «предателем», «общественным врагом № 1»11. Резко негативные оценки Сталина, в частности, кровавых чисток, которые он провел в 30-х годах, не ослабили интереса к его личности за рубежом. Более того, такая информация в еще большей степени подогревала интерес к загадочному и таинственному, жестокому и могучему, непознаваемому и многогранному властелину Кремля. Зарубежные государственные и политические лидеры, средства массовой информации мучительно продолжали попытки разобраться в политической ориентации Сталина, а следовательно, и в том, каких новых неожиданных поворотов можно от него ожидать на мировой арене.

96

$

Показательна была с этой точки зрения публикация во французской газете «Гренгуар». ТАСС сообщал: «Виши, 11 апреля (1941 г. — Р.И.). Издающаяся в Марселе еженедельная газета “Гренгуар” в номере от 10 апреля помещает большую, на полполосы, редакционную передовую статью, в которой пытается дать новое толкование внешней политики СССР». Передовая была озаглавлена «А Россия?». Газета писала, что этот вопрос возникает при каждом повороте современной войны. «Строят догадки о намерениях Сталина, — подчеркивал автор, — стараются предугадать его решения, разбирают его опровержения, пытаются объяснить его молчание. И все это совершенно попусту. Невозмутимый Сталин продолжает идти своим путем. Значит ли это, что политика СССР непроницаема?» «Гренгуар» отмечала, что «всю зиму публике обоих континентов пытались внушить, что СССР выступит в своей исторической роли признанного покровителя славян, что Сталин — герой нового панславизма, продолжатель традиций царя и что, наконец, Советы — неумолимые распространители мировой коммунистической революции». Газета считала эти утверждения результатом простого недоразумения и отмечала, что «панславизм — понятие чисто западное, оно никогда не существовало ни в России, ни в СССР, где неизвестны ни само слово, ни его смысл». Автор считал также ошибочным утверждение, что «Сталин — националист и консерватор у себя в стране и интернационалист и революционер во вне». Газета писала, что «коммунизм, революция и интернационализм совершенно не являются принципиальными вопросами для новой России ни внутри ее, ни во вне». В качестве «доказательства» «Гренгуар» утверждала, что коммунизм внутри СССР ликвидирован12. Публикация французской газеты вносила мало чего-либо нового в трактовку политики Сталина и на Западе, и на Востоке. Однако она признавала, что Сталин — масштабная фигура, которая и в сложнейшей обстановке, порожденной мировой войной, «продолжает идти своим путем». Авторитет и влияние такого лидера бесспорны, вне зависимости от симпатий и антипатий к его мировоззренческим принципам и практической политике. Рост военной опасности для Советского Союза на Западе был очевиден. В этих условиях необходимо было попытаться хотя бы в какой-то степени нейтрализовать Японию. 13 апреля 1941 г. между Советским Союзом и Японией был подписан пакт о нейтралитете. «Это было первое политическое соглашение, заключенное между двумя странами после русской рево-

97 люции. Оно укрепило позиции Японии на Дальнем Востоке в такой же мере, как и значительно улучшило позиции России в отношении Германии»13. Сталин принял личное участие в осуществлении попытки улучшить отношения с Японией. Неожиданно для всего дипломатического корпуса, вопреки всем своим традициям и дипломатическому протоколу, в апреле 1941 г., в день отъезда из Москвы японского посла Мацуока, Сталин появился на перроне вокзала, с которого отправлялся поезд, на котором посол покидал Москву. Это был один из тех неординарных шагов личной дипломатии и политики Сталина, которыми была столь богата его практическая деятельность и которые вызывали столь большой интерес на международной арене. С учетом всевластия Сталина в Советском Союзе такие инициативы советского руководителя, как правило, оказывали большое и нередко определяющее влияние на советский внешнеполитический курс. Необычный поступок Сталина вызвал многочисленные комментарии в странах и английского, и германского блока. Корреспондент ТАСС в Берлине И. Филиппов 24 апреля 1941 г. писал Я. Хавинсону, что несколько дней назад в Берлин прибыл московский корреспондент газеты «Франкфуртер цайтунг» Перцкин. Во время встречи Филиппова с Перцкиным последний «начал рассказывать об отъезде Мацуока из Москвы. Неожиданно, заявил Перцкин, на вокзал прибыл Сталин. Я очутился около него в нескольких шагах. Сталин прошел в вагон, где находился Мацуока. После, когда Сталин вышел из вагона, он подошел к германскому военному атташе. Положив руку на плечо военного атташе, Сталин сказал: “Мы с вами будем долго дружить”. Это произвело на всех большое впечатление»14. В другом сообщении ТАСС говорилось: «Токио, 4 мая (1941 г. — Р.И.) Как сообщает агентство Домей Цусин по радио, Хасегава, личный секретарь Мацуока, сопровождавший его во время поездки в Европу, пишет для газеты «Асахи» серию статей о своих впечатлениях о поездке. В сегодняшней статье Хасегава указывает, что когда генеральный секретарь коммунистической партии Сталин вместе с комиссаром иностранных дел Молотовым, к удивлению японского министра иностранных дел и сопровождающих его лиц, а также большой группы провожающих, внезапно появился на платформе, чтобы проводить Мацуока, он сказал ему: “Если Япония и Советский Союз будут действовать вместе, то нам нечего будет опасаться в Европе”. На это Мацуока ответил: “Нечего будет опасаться также и на Востоке”, в ответ на что Сталин добавил: “И во всем мире”».

98

$

Сталин и Мацуока, писал далее Хасегава, которые только что подписали пакт о нейтралитете между Японией и Советским Союзом, очевидно, охваченные волнением, обнялись «по русскому обычаю». Это изумило иностранных дипломатов, которые собрались на платформе для проводов Мацуока. Не менее изумлены были также работники Комиссариата иностранных дел, один из которых что-то шепнул Сталину на ухо. Сказав: “Ничего”, Сталин вошел в роскошный вагон и в вагон-ресторан, предоставленный в распоряжение Мацуока, где он пожал всем руки. Самым знаменательным, указывал Хасегава, было замечание, сделанное Сталиным в ресторане, когда, обращаясь к Мацуока, он сказал: “Вы азиат, и я тоже”. Дав указания обслуживающему персоналу вагона-ресторана проявлять внимание к Мацуока и сопровождающим его лицам, Сталин вышел на платформу, расположенную против той, где собрались иностранные дипломаты...»15. Секретарь Мацуока подробно излагал все детали, связанные с неожиданным появлением Сталина на проводах японского посла из Москвы. Американский корреспондент Джон Скотт, участвовавший в проводах Мацуока из Москвы, писал, что около 50 дипломатов собралось на перроне вокзала. К транссибирскому экспрессу были прицеплены четыре вагона для японского посла и его свиты. Неожиданно объявили, что отправление экспресса задерживается на 40 минут. «Я, — писал Д. Скотт, — попрощался с японскими корреспондентами, которые улыбались до ушей, и направился к выходу. Пройдя всего около пяти шагов, я почти столкнулся со Сталиным... позади которого шел Молотов». Корреспондент оказался в гуще «немецких военных, разукрашенных, как рождественская елка, и стал свидетелем разговора Сталина с помощником немецкого военного атташе, полковником Кребсом. Подойдя к полковнику, Сталин «ткнул его в грудь, несколько минут внимательно смотрел на него. “Немец?” — спросил он, не будучи уверен в его форме». Огромный, шестифутового роста немец утвердительно ответил на плохом русском языке. Похлопав своего собеседника по плечу, Сталин произнес слова, которые немедленно разнесли по всему миру журналисты: “Будем с вами дружить”. Полковник ничего не ответил. Сталин рассмеялся и секунд десять жал его руку». Выполнив свою «дипломатическую миссию» в отношении представителя немецких вооруженных сил, Сталин подошел к Мацуока. Окружившие их дипломаты и журналисты повытягивали шеи, чтобы услышать, что скажет Сталин. «Наверное, в третий раз обменявшись

99 рукопожатием, они обнялись... В вагоне Сталин сказал Мацуока: “Вы азиат, и я азиат”. Он показал рукой на платформу, где стояли дипломаты, и произнес: «А они европейцы». Оба азиата снова рассмеялись...» Сталин и Молотов пробыли на прощальной церемонии 20 минут. Раздался свисток. С опозданием на 1 час 20 минут экспресс тронулся в путь. Сталин прошел вдоль платформы, сел в свой бронированный «Паккард» с пуленепробиваемыми стеклами толщиной в три дюйма и, сопровождаемый охраной, покинул вокзал... Резюмируя свое впечатление об участии Сталина в проводах японского посла в СССР, Джон Скотт писал: «По моему мнению, все это представление было сделано, чтобы произвести впечатление на немцев»16. На мой взгляд, американский журналист коснулся только одной стороны проблемы. Заключение советско-японского пакта о нейтралитете было событием во многом не меньшего значения, чем советско-германский пакт 1939 года. И, разумеется, важный шаг советской дипломатии был предпринят по личной инициативе Сталина, который в условиях начавшейся Второй мировой войны взял под свой контроль все важнейшие советские внешнеполитические инициативы. Сталин был стопроцентным реалистом во всех своих государственных и политических акциях, в том числе и во внешней политике. Он не переоценивал советско-японский пакт как гарантию мира в отношениях между СССР и Японией. Однако в конкретной обстановке того периода, когда оставалось пару месяцев до нападения Германии на Советский Союз, этот пакт имел важное политическое и военное значение. Как известно, судьба советско-японского пакта оказалась более счастливой, чем у пакта, заключенного в 1939 году между СССР и Германией. И дело, конечно, не в том, что Япония более скрупулезно, чем Германия, выполняла свои международные обязательства. Гитлер пошел на нарушение пакта с СССР, ориентируясь на печальный для Советского Союза опыт войны с Финляндией в 1939—1940 гг. На Японию оказал сдерживающее воздействие фактор прямо противоположного характера — разгром японской армии на Халхин-Голе в 1939 г., который учинил японцам Г.К. Жуков. Заключение 13 апреля 1941 г. советско-японского пакта о нейтралитете, личное участие Сталина в проводах из Москвы японского посла вызвали болезненную реакцию в США. В отчете советского посольства в Вашингтоне за 1941 г. отмечалось большое воздействие на общественно-политические силы США заключенного в апреле 1941 г. советско-японского пакта о нейтра-

100

$

литете. В условиях обострения японо-американских отношений этот пакт рассматривался в США как акция, свидетельствовавшая о сближении между СССР и Японией. Правительство Соединенных Штатов не ограничивалось дипломатическими демаршами в отношении Советского Союза, но и активно использовало экономические санкции. «В своей... политике в отношении СССР, — писал советник посольства СССР в США А.А. Громыко, — Ампра (американское правительство) применяло методы экономического нажима»17. Помимо свертывания торговли с СССР, государственный департамент 7 июня ввел ограничения на свободу передвижения советских представителей в США. 10 июня были объявлены персоной нон грата два помощника военно-воздушного атташе советского посольства в Вашингтоне. За рубежом внимательно следили и за такими, казалось бы, малозначительными акциями Сталина, как то или иное его отношение к опальным советским руководителям. Так, французская газета «Жур-Эко де Пари» 26 февраля 1941 г. поместила передовую статью «Красные звезды... падающие звезды». В ней говорилось: «Максим Литвинов только что исключен из Центрального Комитета коммунистической партии. Удивлялись, узнав, что, спустя два года после чистки Комиссариата иностранных дел, руководитель, впавший в немилость, продолжал еще состоять в руководящих органах партии. Простая забывчивость или снисходительный жест Сталина? Даже отстраненный от власти, Литвинов продолжал пользоваться льготами»18. Сталин и в преклонном возрасте обладал блестящей памятью, которая поражала всех, кто с ним работал или общался. Он никогда и ничего не забывал. Может быть, предвидя новый поворот в советской внешней политике, на этот раз уже не прогерманского характера, Сталин не хотел «обижать» ветерана советской дипломатической службы, который еще мог быть востребован? Вскоре так и произошло. В совершенно новой для СССР международной ситуации, после нападения Германии на Советский Союз, Литвинов стал заместителем наркома иностранных дел и послом в США. Трактовка Сталина как стопроцентного прагматика, которому совершенно безразлично, с кем иметь дело, какие подписывать соглашения, каких придерживаться моральных и политических принципов, была достаточно широко распространена. Это была одна из форм личной дискредитации Сталина, а следовательно, и Советского Союза в целом, его внешней политики в первую очередь.

101 Сталин был реалистом во всех своих практических действиях, но он не был прагматиком в негативном смысле этого слова, который готов пожертвовать принципами, чтобы получить немедленную и не всегда масштабную и долговременную выгоду. 6 июня 1941 г. Сталин становится Председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Это назначение вызвало за рубежом шквал комментариев. Типичным из них было выступление швейцарской газеты «Журналь де Женев». В передовой статье под заголовком «Сталин берет на себя ответственность», газета в номере от 9 мая 1941 г. писала: «Неожиданное решение, принятое Сталиным, имеет различные причины, которые надо постараться определить и которые интересно было бы знать. Решение это порывает с принципом, которого с абсолютным постоянством придерживался до сих пор московский диктатор. Согласно этому принципу, он руководил всем, не входя сам в правительство. А вот сегодня он Председатель Совета Народных Комиссаров, глава исполнительной власти. Почему?» Отвечая на поставленный вопрос, автор писал, что решение Сталина продиктовано политическими мотивами внутреннего характера. Тогда как в начале режима коммунистическая партия была всемогуща в государстве, за последние месяцы можно было наблюдать некоторое двоевластие. Это понятно: в мирное время коммунизм в СССР был главным предметом экспорта внешней политики; во время же всеобщей войны фатально встают проблемы национального порядка; разрешение которых требует усилия, для которого одного только партийного духа недостаточно. Вряд ли автор был прав, считая, что назначение Сталина Председателем СНК было вызвано причинами внутреннего порядка. Оппозиция была разгромлена, массовый террор 30-х годов исключал возможность сколь-нибудь серьезных проявлений недовольства со стороны широких народных масс, хотя причин для этого было более чем достаточно. Карательный аппарат работал на полные обороты. И как следствие всего этого, Сталин прочно держал бразды правления в своих руках. И мне представляется, что назначение его главой исполнительной власти было вызвано в первую очередь причинами внешнеполитическими. Сталин надеялся, верил, что Гитлер, не покончив с Англией, не рискнет открыть второй для себя фронт против Советского Союза. Однако приближение военной грозы было очевидно. И надо отдать должное советскому руководителю, что в этой сложнейшей обстановке он проявил незаурядное личное мужество, взяв лично на себя всю ответственность за исполнительную власть в стране.

102

$

Не выдерживала критики и постановка в статье вопроса о том, что к моменту назначения Сталина руководителем правительства «можно было наблюдать некоторое двоевластие». С тех пор, как Сталин взял в свои руки власть, он всегда — в предвоенный, военный, послевоенный периоды — держал эту власть мертвой хваткой. И ни о каких элементах двоевластия при Сталине не могло быть и речи. Что касается причин, почему Сталин возложил на себя обязанности руководителя правительства, то на этот счет за рубежом высказывались самые различные точки зрения. Американский автор, например, писал: «6 мая (1941 года. — Р.И.), обеспокоенный поворотом событий на Балканах, Иосиф Сталин возложил на себя обязанности премьер-министра»19. В статье в «Журналь де Женев» подчеркивался прагматизм Сталина. Соглашение с Германией о разделе Польши и разграничении зон влияния обеих империй не было национал-социалистско-большевистским соглашением. Это был германо-русский договор. Предупреждение, сделанное Болгарии, было такого же характера. Знаки исключительного внимания, оказанные лично Сталиным Мацуока, и та крайняя тщательность, с какой он урегулировал отношения СССР с Японией, снова показали, какое значение придает диктатор внешней политике государства, даже если она не совпадает целиком с целями политики партии: он дружески договаривается со страной, которая была инициатором антикоминтернового пакта. Конечно, было бы преувеличением, отмечал автор, слишком резко противопоставлять одну политику другой — косвенно успехи национального порядка служат делу большевизма. Союз с Гитлером позволил распространить большевизм в Бессарабии, третьей части Польши, в Прибалтийских странах. Но с точки зрения решений непосредственного характера, тактика партии может расходиться с тактикой государства. «Осторожный, как всегда, Сталин оставался в стороне от этой скрытой внутренней борьбы. Он внезапно выходит из тени Кремля, чтобы восстановить в своем лице единство государства и партии». Вторая причина вхождения Сталина в правительство заключается в том, что часто наблюдали, отмечалось в статье, что он производил политические эксперименты от лица Председателя Совета Народных Комиссаров или министра иностранных дел. В случае успеха государственный деятель оставался у власти, в случае неудачи — он постепенно выживался и заменялся другим, и если надо было, в нужный момент его разоблачали. Литвинов был сторонником Запада и Лиги Наций, Молотов — сторонником оси. «Сталин не хочет быть ни тем ни другим. Он может быть только Сталиным. Это симптом того, что эпоха опытов, экспериментов,

103 попыток закончена. То, что решит теперь диктатор, не может быть дезавуировано им самим. Речь будет идти об окончательных решениях. Можно усмотреть признак того, что хозяин Кремля обеспокоен, что международные события могут отразиться на СССР. Приближается патетический момент; момент, когда нельзя будет больше играть в игру “Советская загадка”, момент, когда надо будет принять решение и действовать — с осью или против нее». Точка зрения автора была обоснована. Сталин с большим трудом отказывался от раз принятого решения или умозаключения. Он надеялся, твердо верил, что Германия не пойдет на нарушение советскогерманского пакта 1939 г., не совершит акт военно-политического самоубийства, сама открыв для себя второй фронт, напав на СССР. Но факты — упрямая вещь, говорил Ленин. И эти факты говорили сами за себя — сто с лишним немецких дивизий сосредоточились на советской границе. А когда пушек слишком много, они сами начинают стрелять. Чувствовалось приближение критического момента, когда эта страшная сила придет в движение, направленное против Советского Союза. Немцы в нарушение советско-германского пакта наращивали свои военные силы в Финляндии и Румынии. Открыто антисоветский характер имели их действия в Болгарии и Югославии. Автор статьи в «Журналь де Женев» был прав: настало время для Сталина решать — быть ему с осью или против нее. Вызов был брошен, и Сталин принял его. Он взял на себя всю полноту государственной, политической и военной ответственности, чтобы быть готовым противостоять ударам судьбы. И как известно, они последовали всего через несколько недель. Германия совершила нападение на СССР. В статье в «Журналь де Женев» большое внимание уделялось вопросу о том, какое впечатление новая инициатива Сталина произвела на противоборствующие стороны. Автор писал: «Сталин, конечно, хотел создать выше обозначенное впечатление, потому что в нем он может найти только выгоду. В каждом лагере (и отзвуки уже доходят к нам) пытались истолковать эти действия как благоприятный показатель его намерений. Преждевременно, чтобы не сказать больше, в Лондоне сделали вывод, что СССР даст отпор Германии. Это не исключено, но это отнюдь не наверное. Могут возникнуть всякого рода другие возможности. Возможно также, что, не чувствуя армию достаточно сильной теперь, он согласится на вероятное требование Берлина об украинском хлебе и кавказской нефти. Ничто еще не позволяет сказать, как Сталин сориентируется. Но один тот факт, что в различных столицах создается впечатление, что он сориенти-

104

$

руется в их сторону, служит в пользу его намерений. Надежда, смешанная с боязнью, которую он вызывает, будет иметь своим результатом то, что его вероятные собеседники станут более примиримыми по отношению к нему. Если уже Москва разговаривала с Токио, чтобы нейтрализовать границы на Дальнем Востоке, то это значит, что “судьба Турции, Стамбула, проливов, русских подступов к Средиземному морю интересует ее в самой высокой степени”». В заключение автор отмечал, что в критический для страны момент Сталин берет в свои руки всю власть и всю ответственность: «Новые переговоры с целью помешать войне, которой Москва боится, могут быть решающими для судьбы СССР или, иными словами, для этой необычайной смеси понятий государства и партии, которая характеризует сегодня Московскую империю. Сталин не хочет больше посредников при принятии решений. Правда, Молотов остается министром иностранных дел, но диктатор провозгласил себя главой своего собственного правительства. Сталин принимает на себя ответственность»20. В приведенной публикации обращает на себя внимание тот факт, что, по мнению автора статьи, и прогерманский и проанглийский блоки усматривали благоприятные для них последствия принятия Сталиным на себя обязанностей руководителя советского правительства. Факт знаменательный. И та и другая сторона неоднократно заявляли об экономической и военной слабости СССР, о его неготовности к войне. Однако, казалось бы, чисто внутреннее явление, происшедшее в Советском Союзе — смена руководителя правительства, — обеими сторонами рассматривалось как благоприятное для них событие. Значит, и в Германии, и в Англии видели в СССР очень серьезную военную и экономическую силу, которая должна была в недалеком будущем внести важные коррективы в ход войны. И это впечатление, выгодное Советскому Союзу со всех точек зрения, было в немалой степени следствием внешнеполитической деятельности Сталина. В условиях серьезной военной опасности для СССР на советскую дипломатию ложилась значительная дополнительная нагрузка, и Сталин во многом оказался на высоте этих новых требований. Ситуация, складывавшаяся для Советского Союза на международной арене, была, действительно, сложнейшей. Германия не скупилась на широковещательные обещания советскому руководству. Лично Гитлер даже предлагал Молотову передел международных сфер влияния на очень выгодных для СССР условиях. Однако практические дела Германии свидетельствовали о прямо противоположном. По всем направлениям — военным, политическим, дипломатическим — готовилось ее нападение на Советский Союз.

105 Если произойдет худшее и Германия рискнет пойти на войну с СССР, то Сталин имел мало оснований надеяться на поддержку демократических государств. Франция 22 июня 1940 г. капитулировала перед Германией и выбыла из игры. Англия и США резко негативно отреагировали на советско-германский пакт 1939 г. и последовавшие на его основании внешнеполитические акции, особенно на войну с Финляндией. С Японией был подписан 13 апреля 1941 г. пакт о нейтралитете. Однако связанная с Германией и Италией антикоминтерновским пактом Япония держала в Маньчжурии, на советской дальневосточной границе, мощную, отмобилизованную Квантунскую армию. Сталин был достаточно реалистичным политиком, чтобы понять, что если Японии будет выгодно, то никакие пакты о нейтралитете не помешают этой армии перейти советско-японскую границу. Швейцарская газета «Базлер нахрихтен» в номере от 20 мая 1941 г. напечатала передовую статью, озаглавленную «Чего хочет Сталин?». В статье говорилось: «Из Стокгольма нам пишут: “Принятие на себя самим Сталиным функций Председателя Совнаркома усилило головоломки вокруг целей московской политики. Более года вторая военная держава Евразии играла только роль наблюдателя мировых событий и, самое большее, позволяла себе лишь осторожные или могущие быть по-разному истолкованными жесты”». Газета писала, что назначение Сталина руководителем правительства вызывает целый ряд вопросов: Означает ли перенесение полной ответственности за дальнейшие мероприятия государства на вождя коммунистической партии подготовку активного вмешательства в международные события? На чьей стороне? Будет ли продолжен дипломатический курс, начатый два года тому назад в Комиссариате иностранных дел преемником Литвинова Молотовым? Или же и этот интеллигент, выходец из буржуазной среды, с потерей высокого поста, который он занимал в течение 11 лет, отодвинут на второй план? «На последний из этих вопросов, — подчеркивал автор, — легче всего ответить. Подчинение Сталину в советской империи ни для кого не означает уменьшения почета и значимости. В качестве Председателя Совета Народных Комиссаров Молотов всегда придавал значение тому, чтобы при принятии важных решений открыто показать, что они одобрены действительным носителем власти. В качестве заместителя Сталина он может осуществить не меньше, а больше, чем от собственного имени. Жертвой при несении ответственности станет не он, а сам диктатор, который в течение 19 лет своего руководства секретариатом партии до сих пор постоянно выдвигал в государстве на передний план других заменимых людей».

106

$

Газета ставила вопрос: «Почему же Сталин выступил на передний план?» И отвечала: «К этому, должно быть, его побудили неотложные задачи, разрешение которых без веса его имени было бы невозможно». Но носят ли эти вопросы действительно внешнеполитический характер? Лучший ответ на это по-прежнему дают собственные публичные высказывания скупого на слова человека. В последней большой речи Сталина на партийном въезде, незадолго до возникновения европейской войны, был изложен марксистский тезис о том, что более сильной остается та великая держава или группа держав, которая позже всех полностью переведет свое хозяйство на военные рельсы. Сравнительно ограниченные военные действия в Польше, Финляндии, в Балтийских странах и Румынии еще не заставили Советскую империю перестроить свое хозяйство. Это были только генеральные репетиции для красных вооруженных сил и их теперешнего руководителя — украинца Тимошенко и нового начальника Генерального штаба Мерецкова. В остальном же это было более или менее удобное извлечение дипломатических выгод из начального периода войны других держав. «Советский Союз, — отмечала газета, — как мирный утес в центре охваченного войной мира — это выражение осталось крылатым словом московской внутригосударственной пропаганды. Коммунизм, как последняя возможность для преодоления не разрешимых иными путями империалистических противоречий — это по-прежнему фата-моргана Третьего Интернационала. Он сможет лишь тогда сиять полным блеском, когда все главные центры “капиталистического мира” будут затоплены в крови в течение одной ночи». В последнем заявлении четко просматривался антисталинский тезис пропаганды стран Запада самой различной политической ориентации — Сталин готов потопить в крови капиталистическую цивилизацию. Отсюда напрашивался вполне естественный вывод — с таким лидером не следует поддерживать никаких, тем более союзнических отношений. И надо было обладать недюжинным дипломатическим и политическим талантом, чтобы в подобной ситуации проявить необходимую гибкость и, в конечном счете, умело сыграть на межимпериалистических противоречиях и найти себе сильных, мощных союзников, не поступившись при этом национальными и государственными интересами, политическими и идеологическими принципами. Сталин, безусловно, оказался на высоте требований, которые предъявляла к Советскому Союзу история в годы Второй мировой войны. При его самом активном личном участии была создана антигитлеровская коалиция. Несмотря на все серьезные противоре-

107 чия, которые ее разделяли, коалиция успешно выполнила свою историческую задачу — Германия и ее союзники и сателлиты были разгромлены. Вклад Сталина в решение этой всемирно исторической задачи, как мы увидим, был определяющим. И невольно напрашивается очередная историческая параллель. Конечно, Россия с идеологической и политической точки зрения совершенно новое государство по сравнению с СССР. И тем не менее, закономерно возникает вопрос: почему Россия, являющаяся правопреемником Советского Союза, предала всех своих союзников? Без союзников ни одна держава не может вести эффективной внешней политики. Это убедительно доказывают США. Оказавшись единственной сверхдержавой, они продолжают вербовать новых союзников, что, в частности, подтверждается продвижением НАТО на Восток. Продолжая анализ внешней политики СССР, автор статьи «Чего хочет Сталин?» писал: «Учение Ленина о том, что война, как автоматическая необходимость капиталистического развития, не только не может быть предотвращена классовой борьбой, а лишь в конце концов может «перерасти» в коммунистическую революцию, никогда не исчезало из теоретической литературы большевизма». «Реалистическая черта, — подчеркивал автор, — отличающая политику Сталина от революционной романтики троцкистов, выражается прежде всего в более осторожной проверке “зрелости” ситуации. С этим связана московская политика равновесия, которая постоянно и везде служит только для поощрения других государств в предусмотренном Россией направлении. От заключения пакта о ненападении с Германией, через пакт о нейтралитете с Японией и до пакта о дружбе с Югославией изменился только метод, но не цель». Автор статьи вновь возвращался к вопросу о том, что логическим следствием учения Ленина — Сталина является то, что победителем остается та мировая держава, которая выступила последней, и что этой державой должно быть советское государство21. Обоснованная постановка вопроса. Действительно, только самое мощное государство может позволить себе последним вступать в столь широкомасштабную войну и получить после ее окончания самые богатые экономические, политические, территориальные и прочие дивиденды. По такому сценарию развивалось участие США и в Первой, и во Второй мировой войне. Сталин также делал все возможное, чтобы до крайне возможного предела удержать приход военного лихолетья в Советский Союз. Методы и средства, которыми Сталин пытался достичь этой цели, зачастую были не самыми успешными. Это касалось, в частности, сообщения ТАСС, опубликованного в советских газетах

108

$

14 июня 1941 г. и подготовленного лично Сталиным. В сообщении безапелляционно утверждалось, что слухи о намерении Германии нарушить пакт о ненападении и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы22. Могут возразить: Сталин не мог добиться того, чтобы СССР последним из великих держав вступил в войну, следовательно, он потерпел в этом политическое и дипломатическое фиаско. Подобная точка зрения не выдерживает критики. Во-первых, роскошь последней вступить в мировую войну может позволить себе только самая мощная мировая держава. Такой страной были Соединенные Штаты, а не Советский Союз. Во-вторых, СССР был антиподом для всех других участников войны, вне зависимости от того, по какую сторону военно-политических баррикад они находились. В этих условиях была реальной угроза, что схватка между империалистическими державами могла перерасти в объединенную войну против Советского Союза. И надо зачислить в политический и дипломатический актив Сталина, что он сумел не допустить этого самого негативного для СССР развития мировой политики в годы Второй мировой войны. Возвращаясь к статье, опубликованной 20 мая 1941 г. в швейцарской газете «Базлер нахрихтен», следует отметить, что, по мнению газеты, СССР уделял значительное внимание укреплению своих вооруженных сил. По всем признакам, говорилось в статье, в Москве не считают, что новая мировая война скоро окончится, и тем не менее Сталин уже теперь выступает на передний план. Обоснование этого он снова сам дает, указывая на необходимость как можно быстрее использовать опыт борьбы других держав для вооружения и перевооружения собственной страны. Автор подчеркивал, что приближающееся вступление СССР в войну требует укрепления обороноспособности страны. Меры в этом направлении, несомненно, «принесут широким массам новые непопулярные тяготы. Они будут осуществлены от имени Сталина, и это имя не подвергнется никакому риску потерпеть при этом фиаско. Не крупная внешнеполитическая акция, а еще более жесткая внутренняя мобилизация, еще более тщательная подготовка резервов для решающего момента, еще большая надежда на далеко идущее взаимное самоуничтожение обоих направлений “капиталистического империализма” — в этом заключается смысл выступления на передний план этого человека с Кавказа, который еще на заре своей жизни надеется, что ближайшая эпоха мировой истории будет названа его именем»23. Упрек Сталину в сверхамбициозности, в стремлении застолбить на самом почетном месте свое имя в истории и для этого принять на

109 себя всю ответственность в решающий для СССР период Второй мировой войны, став руководителем правительства, несерьезен. В Кремле, и особенно сам Сталин, в это тревожное время думали, конечно, не о месте в истории, а в первую очередь о том, как оттянуть неизбежное вступление в войну, что нужно и можно сделать для укрепления обороноспособности страны. Автор статьи обоснованно отмечал, что Сталин брал на себя удар как руководитель правительства, принимая непопулярные с социальной точки зрения меры по укреплению военного потенциала страны. Это, действительно, было характерно для его политической, государственной и любой другой деятельности — не прятаться за спины соратников, уметь брать ответственность за принятие непопулярных решений лично на себя. Упоминаемые в рассмотренной статье «сравнительно ограниченные военные действия в Польше, Финляндии, в Балтийских странах и Румынии» показательны тем, что советские вооруженные силы не получили здесь никаких военных лавров. Речь, собственно говоря, должна идти только о войне с Финляндией, где действительно была настоящая война, в которой Красная Армия натолкнулась на неожиданное и очень упорное сопротивление, понесла большие потери, а Советский Союз серьезно осложнил свое международное положение. Война СССР против Финляндии была резко негативно воспринята в Англии, Франции — во всех демократических странах Европы, в чем большую роль сыграла мощная антисоветская кампания официальных кругов этих стран. Используя эту негативную реакцию общественности своих стран на советскую акцию против Финляндии, правительства Англии и Франции приступили к оказанию военной помощи Финляндии, которой было передано значительное количество самолетов, артиллерийских орудий, боеприпасов, военного снаряжения. Англия и Франция начали подготовку 150-тысячного корпуса для участия в войне на стороне Финляндии24. Рассматривался план нанесения совместного англо-французского воздушного удара по нефтяным промыслам в Баку. Столь же отрицательная реакция была и на вступление советских войск на территорию Литвы, Латвии и Эстонии. И, конечно, вся основная критика направлялась в первую очередь против Сталина. Большое негативное значение для СССР имело то, что на прибалтийскую и финскую акции Советского Союза резко болезненно отреагировали Соединенные Штаты. Это было очень существенно для СССР, так как только две великие державы пока еще остава-

110

$

лись не втянутыми во Вторую мировую войну — Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. И в непредсказуемой международной обстановке мировой войны для СССР было важно сохранить нормальные отношения с США. Война с Финляндией нанесла тяжелый удар по надеждам на это. В отчете посольства СССР в США за 1941 г., подписанном советником посольства А.А. Громыко, в предельно осторожной форме, но все же признавался рост в США антисталинских настроений вследствие советско-финской войны: «Антисоветская кампания... которая была поднята в США во время советско-финской войны 1939—1940 гг., в известной мере дезориентировала рабочий класс США в отношении внешней политики Советского Союза»24—25. Пресса США высказывалась на этот счет вполне определенно. В передовой статье «Нью-Йорк таймс» говорилось: «В дымящихся развалинах, в которые превращена Финляндия, лежит то, что осталось от испытывавшегося миром уважения к правительству России... Обрушившиеся на головы финских рабочих и крестьян бомбы окончательно развеяли даже самые сильные иллюзии. Поражение в этой битве понесет не Финляндия. Это будет поражение русской революции и той идеи, которая придавала Коммунистическому Интернационалу какую-то притягательную силу»25. Популярная американская газета, мягко выражаясь, не совсем следовала правде истории. «Уважения к правительству России» со стороны стран Запада не было. Имела место интервенция 14 империалистических государств, включая США, против Советской России во время Гражданской войны; «санитарный кордон» против СССР; дипломатическая, политическая, экономическая блокада Советского Союза; особенно долго и последовательно политику дипломатической изоляции СССР проводили США. «Нью-Йорк таймс» была права в другом: война с Финляндией нанесла серьезный удар по международным позициям Советского Союза, лично по авторитету Сталина. 14 декабря 1939 г. СССР был исключен из Лиги Наций. Опрос, проводившийся службой Гэллапа в декабре 1939 г., показал, что из 89% американцев, имевших свое мнение о советско-финской войне, 99% были на стороне Финляндии, 1% поддерживал СССР. По мнению журнала «Тайм», в конце 1939 г. Сталин «совместно с Гитлером являлся самым ненавидимым человеком в мире»26. С резким осуждением войны СССР с Финляндией выступили американские газеты и журналы самой разной политической ориентации. Ведущий печатный орган протестантов «Христиан сентчури» 13 декабря 1939 г. писал: «Даже вторжение в Польшу не вызвало

111 столь бурного негодования в США, как нападение России на Финляндию». «Чикаго трибюн» заявляла: «Вторжение в Финляндию — величайшая угроза в этой необычной войне. Это может стать началом величайшей катастрофы со времен нашествия гуннов на Европу. Азиатские орды вновь собираются на европейских границах...» «Трентон таймс» считала: «Настало время поставить вопрос о расторжении дипломатических отношений с советским правительством». Сенатор У. Кинг (штат Юта) высказал надежду, что «правительство не станет больше пожимать кровавую руку Сталина»27. Со столь резкой оценкой военных действий Советского Союза против Финляндии не выступала даже английская пресса, несмотря на то, что Англия была в состоянии войны с Германией и в Лондоне войну СССР с Финляндией рассматривали как военную акцию, проводившуюся в рамках военных усилий Германии. После начала войны СССР с Финляндией 33% американцев полагали, что Сталин вызывал бульшую негативную реакцию в Европе, чем Гитлер, так как «коммунизм угрожал западной цивилизации». По мнению 30% американцев, и Гитлер, и Сталин были одинаково опасны; 16% считали Гитлера большим источником тревоги, а Сталина только «копирующим его методы»28. Авторы различной политической ориентации отмечали лицемерие Сталина в связи с войной против Финляндии. Американский историк писал: «Сталин, который снова и снова заявляет, что Россия хочет мира и не претендует ни “на пядь” территории какой-либо страны, втянул Россию в войну с Финляндией»29. Английский автор подчеркивал мужество, с которым Финляндия встретила агрессию Сталина: «Литва, Латвия и Эстония подчинились (давлению СССР. — P.И.). Финляндия — нет. И... русские вторглись на ее территорию»30. Объясняя позицию Англии и Франции, активно поддержавших Финляндию в войне с Советским Союзом, этот же автор писал, что «советская агрессия рассматривалась в Лондоне и Париже как совместная акция “германо-русского блока”, и Англия и Франция были готовы оказать финнам прямую помощь». Для реализации этой готовности необходимо было выполнить два условия: просьба финнов о такой помощи и «ее поддержка влиятельными скандинавскими странами». Не последовало ни того ни другого, и прямая военная помощь Финляндии не была оказана31. Красная Армия столкнулась в Финляндии с хорошо организованным и упорным сопротивлением, сломить которое удалось только ценой больших потерь. Показательно, что официальные данные о

112

$

советских потерях в этой войне были опубликованы в нашей стране только спустя 50 лет после ее окончания. По этим данным, советские потери превысили 67 тыс. человек, Финляндия потеряла 23 тысячи солдат и офицеров убитыми32. Неудачная война с Финляндией имела для Советского Союза роковые последствия. В результате этой войны Гитлер пришел «к выводу, что русская армия 1939—1940 гг. осталась такой же, какой была в 1916—1917 гг. Если маленькая Финляндия могла сделать так много, то что мог бы сделать мощный рейх?»33. Аналогично было мнение и самого авторитетного эксперта по советско-финской войне маршала Маннергейма, руководившего всеми военными операциями финских вооруженных сил. «...Если бы общее впечатление от усилий Советского Союза в минувшей войне не было таким неблагоприятным, — заявлял Маннергейм, — Германия вряд ли так низко оценила бы военный потенциал “русского колосса”, как это произошло, и вряд ли бы повторила ошибку Наполеона»34. Мнение большинства политиков и мировой печати было единодушно: война с Финляндией показала военную и экономическую слабость СССР, его неспособность эффективно участвовать в современной войне. Такой вывод, безусловно, был серьезным аргументом для Гитлера при принятии им решения о нападении на Советский Союз. С момента подписания в 1939 г. пакта с Германией Сталин в целой серии своих закрытых выступлений, в том числе при подведении итогов войны с Финляндией, на заседании Политбюро при отчете Молотова о поездке в Берлин, на торжественном собрании 5 мая 1941 г. в Большом Кремлевском дворце по случаю выпуска командиров, окончивших военные академии, — везде он подчеркивал возрастание для СССР военной опасности. В этой ситуации отношения с Соединенными Штатами как нейтральной страной, обладавшей огромным военно-экономическим потенциалом, имели для Советского Союза исключительно важное значение. Позиция США приобретала для СССР первостепенное значение и потому, что Сталин неоднократно говорил о неизбежности в будущем военного столкновения с Германией. Рейх завоевал почти всю Европу, и если предстоит война с таким мощным противником, то необходимо искать сильных союзников. Соединенные Штаты могли стать таким очень полезным союзником. Вот почему болезненная реакция в США на советско-финскую войну и вступление советских войск в Прибалтийские страны не могла не беспокоить Сталина.

113 Отражением настроений простых американцев являлось резко негативное отношение президента США Рузвельта к подписанию в 1939 г. советско-германского пакта и последовавшему вскоре после этого началу войны СССР против Финляндии. «Более 20 лет тому назад, — говорил Рузвельт, выступая в Вашингтоне перед делегатами конгресса просоветски настроенных представителей американской молодежи в феврале 1940 г., — когда большинство из вас были еще маленькими детьми, я испытывал огромную симпатию к русскому народу... Я, как и многие из вас, надеялся, что Россия будет заниматься разрешением своих собственных проблем и что ее правительство в конце концов превратится в миролюбивое народное правительство со свободной системой выборов и не будет нарушать неприкосновенности своих соседей. Сегодня эта надежда либо разбита, либо отложена в долгий ящик до лучших дней. Советский Союз, и это знает каждый, кто имеет мужество смотреть фактам в глаза, управляется такой же неограниченной диктатурой, как и любая другая диктатура в мире. Он связал себя союзническими узами с другим диктаторским государством и напал на соседнее государство, которое настолько мало, что не могло и помышлять о нанесении какого-то ущерба Советскому Союзу и которое стремилось только к тому, чтобы жить в мире — в условиях либеральной передовой демократии». Чарлз Болен писал в связи с выступлением Рузвельта: «Это был первый и, я думаю, единственный раз, когда Рузвельт, находясь в должности президента Соединенных Штатов, был освистан аудиторией»35. Сталина, конечно, информировали о подобных выступлениях Рузвельта. Возможно, он и получил моральное удовлетворение от того, что президента освистали за цитированное заявление в просоветски настроенной аудитории. Однако не могло не настораживать то, что с этим резко антисоветским, антисталинским высказыванием выступил президент Рузвельт — инициатор дипломатического признания Советского Союза Соединенными Штатами. Неутешительный для СССР вывод напрашивался сам собой: война Советского Союза против Финляндии привела к кардинальному повороту в настроении правящих кругов и общественности США в направлении негативного отношения и к СССР в целом, и к ее руководству в частности. Вопрос о войне СССР с Финляндией неоднократно поднимался антисоветски настроенными кругами и после нападения Германии на Советский Союз. Данная проблема занимала важное место в пропагандистской войне против СССР и персонально против Сталина. Все споры по вопросу о назначении Сталина на пост руководителя советского правительства, о войне СССР с Финляндией, о перетряхивании кадров в Наркоминделе, информация лично о Сталине и прочее — все сразу же отошло на задний план 22 июня 1941 года.

Глава IV. «К ВАМ ОБРАЩАЮСЬ Я, ДРУЗЬЯ МОИ!»

!

,

Приближение военной грозы к советским границам просматривалось невооруженным глазом, так как невозможно было скрыть концентрацию огромной армии, изготовившейся для удара по всему периметру советской западной границы от Белого до Черного моря. Вопрос был только во времени — когда эта колоссальная военная машина двинется на Восток. Как указывалось выше, Сталин неоднократно говорил на всех закрытых встречах и заседаниях о неизбежности войны с Германией. Маховик Второй мировой войны раскручивался со все более угрожающей мощностью, и естественно, что в этих условиях активизировалась деятельность разведок всех воюющих и нейтральных государств. Черчилль, ссылаясь на данные английской разведки, предупреждал Сталина о скором вторжении вооруженных сил Германии в СССР. Это предупреждение было воспринято в Москве как дезинформация, если не как провокация. О сроках нападения Германии на Советский Союз сообщали советские разведчики — Рихард Зорге из Японии, Шандор Радо из Швейцарии, «Красная капелла» из Германии и многие другие. Министр обороны С.К. Тимошенко, новый начальник Генерального штаба Г.К. Жуков в своих докладах Сталину фиксировали внимание на данных разведки о форсированной подготовке Германии к войне с Советским Союзом. Иную позицию занимал руководитель советской военной разведки Ф.И. Голиков, ориентировавшийся не на информацию, поступавшую от советских разведчиков, а на уверенность Сталина в том, что нападения Германии на СССР не будет до тех пор, пока Гитлер не покончит с Англией. Начиная с 60-х годов Секция истории Московского Дома ученых Академии наук СССР неоднократно приглашала на свои заседания известных военачальников периода Отечественной войны.

115 На одно из заседаний Секции истории был приглашен маршал Голиков. Я вел это заседание Секции истории и хорошо помню выступление профессора Московского государственного института международных отношений МИД СССР Ф.Д. Волкова, который только что опубликовал книгу о Рихарде Зорге. Профессор спросил Голикова, почему как руководитель разведки он игнорировал информацию Зорге и других разведчиков о сроках нападения Германии на Советский Союз. Голиков побагровел, наголо бритая голова и маленький острый носик покрылись испариной, бывший шеф советской разведки невнятно ответил: «Я своей работой выполнял задание ЦК партии». Были военачальники, которые реагировали совсем по-другому на тревожные сообщения разведки. Напряженность и трагизм последних предвоенных дней хорошо передают воспоминания Н.Г. Кузнецова, наркома и Главкома Военно-Морского Флота СССР в предвоенное и военное время. Он отмечал: «19 июня 1941 г., когда на границах было уже очень напряженно, моим приказом все флоты были переведены на повышенную оперативную готовность (№ 2). Наступило 21 июня. По моему вызову прибыл наш военно-морской атташе в Берлине М.А. Воронцов, который до этого давал мне телеграмму о том, что немцы готовятся в ближайшее время напасть на Советский Союз. Воронцов буквально с поезда часов в 6—7 вечера пришел ко мне — это было в субботу. После его подробного доклада я поставил перед ним вопрос: «Как Вы думаете, чем это дело кончится?» Он говорит: «Вы знаете, это — война». Заявление было довольно ответственное, но и данных для этого тоже было очень много». Н.Г. Кузнецов немедленно связался по телефону с командующими Балтийским, Северным и Черноморским флотами и объявил оперативную готовность № 1. Было около 12 часов ночи 21 июня, а в 3 часа 07 минут над Севастополем появились фашистские самолеты, встреченные мощным зенитным огнем. Воздушная атака противника была отражена. Аналогично развивались события на Балтийском и Северном флоте. «Я немедленно взялся за телефонную трубку, — вспоминал Кузнецов, — и доложил Сталину о том, что началась война. Через несколько минут мне позвонил Г.М. Маленков и спросил: «Вы представляете, что Вы доложили Сталину?» — «Да, представляю. Я доложил, что началась война!»1. Нападение Германии на Советский Союз означало полное крушение всей военно-политической стратегии Сталина. Черчилль считал, что «удивительными были те просчеты и то неведение, которые

116

$

Сталин проявлял относительно ожидавшей его судьбы в период с сентября 1940 г. до того момента, как Гитлер напал на него в июне 1941 г. Он был бессердечным, хитрым и плохо информированным гигантом... До сих пор мы считали русских расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались к тому же простаками. Сила, масса, мужество и выносливость матушки России еще должны быть брошены на весы. Но если брать за критерий стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны совершенно недальновидными»2. Нападение Германии на Советский Союз создало совершенно новую военно-политическую ситуацию на фронтах Второй мировой войны. 22 июня 1941 г. с обращением по радио к СССР и всему миру выступил Черчилль. 8 июля 1941 г. премьер-министр Великобритании направил личное послание Сталину. Черчилль писал в мемуарах: «...Я обратился лично к Сталину и сообщил о нашем намерении помочь русскому народу всем, чем только мы можем»3. Сказанное не означает, что в Англии после 22 июня все изменилось коренным образом и все политические силы страны, как по команде, выступили в поддержку Советского Союза и лично Сталина. Инерцию антисоветизма и антисталинизма не могло остановить даже такое знаковое событие, что после 22 июня Великобритания и Советский Союз автоматически стали военно-политическими союзниками. Резко критические выступления против СССР и лично Сталина среди определенных политических кругов не прекращались на протяжении всей войны, что создавало серьезные проблемы в отношениях между двумя странами и ее руководителями. Прогерманская внешняя политика СССР в конце 1939 — первой половине 1941 г. «нанесла огромный ущерб его престижу в США, вызвала серьезнейший кризис антифашистского движения в этой стране...»4. И после 22 июня 1941 г. антисоветские настроения были широко распространены в государственных и политических структурах США. Сенатор Гарри Трумэн, будущий президент США, после нападения фашистской Германии на Советский Союз выступил с известным заявлением о том, что надо, чтобы русские и немцы убивали друг друга как можно подольше. Эта точка зрения была широко распространена в США. Сенатор от штата Канзас А. Кеппер заявил на следующий день после начала агрессии фашистской Германии против СССР: «Нападение гитлеровской Германии на сталинскую Россию утвердило меня в глубокой уверенности, что войны в Европе — не наши войны. Мы не должны в них участвовать. Для меня союз со

117 Сталиным лишь чуть-чуть менее отвратителен, чем союз с Гитлером... Пока эти два диктатора пожирают друг друга, Соединенные Штаты должны укреплять свою национальную оборону с тем, чтобы быть готовыми во всеоружии встретить любые случайности»5. Высказывание сенатора Кеппера было типичным проявлением гипертрофированного изоляционизма, особенно неприемлемого в условиях, когда США оставались единственной великой державой, не участвовавшей во Второй мировой войне, и когда уже было ясно, что это не может продолжаться долго. 24 июня 1941 г. канзасская газета опубликовала со ссылкой на Вашингтон статью X. Джонсона, в которой говорилось: «Многие обозреватели убеждены, что суть лисьей стратегии Сталина сводилась к тому, чтобы выжидать, пока Англия, возможно, Америка, вероятно, Япония уничтожат или резко ослабят друг друга во взаимной смертельной борьбе. После этого он вступит в войну, чтобы установить свой порядок, используя чудовищную, безбожную доктрину коммунизма, которая с 1919 г. стала кошмаром Западной Европы»6. Автор выражал уверенность, что «Красная Армия покажет себя столь же слабой, как и в Финляндии». В заключение статьи ставился вопрос: «Не повторится ли то же самое, что было в Польше, во Франции и на Балканах? Не пройдет ли Гитлер через Россию, как нож сквозь масло?» X. Джонсон уверял, что ответ на все эти вопросы будет получен через месяц. А. Керенский безапелляционно заявлял, что «его страна слаба, а Иосиф Сталин — банкрот»7. Стратегия Сталина, о которой писал X. Джонсон, была «лисьей» не больше, чем военно-политический курс США. Известно, что Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну только в апреле 1917 г., когда уже подходило время собирать богатые трофеи этой войны и делить их между победителями. А до этого США почти четыре года торговали и со странами Антанты, и с державами германского блока. За это время они ограбили и будущих победителей, и будущих побежденных. Если до Первой мировой войны Соединенные Штаты были международным должником, то после ее окончания они стали мировым кредитором. Это была единственная держава, полностью выигравшая в Первой мировой войне. По такому же сценарию развивались для США и события, связанные со Второй мировой войной. И если бы не нападение Японии на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе, на Гавайских островах, они наверняка бы повторили путь, пройденный ими во время Первой мировой войны, — стали бы участником мирового конфликта в самом финале этой международной военнополитической трагедии.

118

$

Так что американский обозреватель X. Джонсон не имел никакого морального права обвинять Сталина в том, что он выжидал, когда воюющие стороны ослабят друг друга в мировой войне, и только после этого намеревался вступить в войну, чтобы продиктовать свою волю и победителям, и побежденным. Сталин, во всяком случае лучше X. Джонсона, знал степень готовности СССР к войне, знал ее неизбежность для его страны и с полным основанием делал все возможное в человеческих силах, чтобы оттянуть начало войны для Советского Союза. Консервативная пресса США не испытывала никакого восторга от того, что в лице Советского Союза у американцев появился союзник в борьбе с фашизмом. 26 июня 1941 г. канзасская газета перепечатала статью К. Стреттона из Вашингтона от 25 июня, в которой без какого-либо энтузиазма говорилось о «превращении этих ужасных красных русских в наших новых союзников...»8. Резко антисоветские материалы занимали особенно много места в центральных, а не в местных органах американской печати. Вообще, следует отметить, что местная пресса Соединенных Штатов — более объективный источник для изучения настроений американской общественности по сравнению с центральной прессой. Это характерно и для военного, и для послевоенного периода истории США. Д. Эйзенхауэр, Главнокомандующий вооруженными силами западных союзников в Европе в годы Второй мировой войны и президент США в 1953—1961 гг., который всегда старался держать руку на пульсе общественного мнения, не без основания рекомендовал своим коллегам читать газеты, но не нью-йоркские и не вашингтонские9. Начало советско-германской войны вновь поставило пакт 1939 г. между Германией и СССР в центр внимания американской общественности. Канзасская газета писала, что после заключения этого пакта «американские красные» всемерно поддержали его, они стали «воспринимать Гитлера, как друга. Этот пакт, — писала газета, — дал возможность нацистам захватить Польшу и развязать Вторую мировую войну. Россия получила свою долю добычи, захватив часть Польши, малые близлежащие государства — Эстонию, Латвию и Литву. После непродолжительной, но кровопролитной борьбы Сталин оккупировал часть Финляндии»10. И вновь пресса муссировала вопрос о «слабости» Советского Союза, о невозможности для него успешно вести войну: «...Факты свидетельствуют о том, что промышленное развитие Советов замедлилось, это лишило СССР возможности вести длительную войну». Подробно перечислялись экономические «ошибки» СССР:

119 «85% нефтеисточников уязвимы для нападения», война с Финляндией показала «недоразвитость» железнодорожного транспорта, автотранспорт примитивен, «металлургическая промышленность плохо организована и сконцентрирована в районах, которые находятся сейчас в зоне военных действий» и т.д. Газета делала вывод: «Концентрация советской промышленности в районах, легко уязвимых для нацистского блицкрига, является одним из самых слабых мест России... Сталин приступил к реорганизации промышленности слишком поздно»11. Американская местная пресса неоднократно возвращалась к вопросу о мировой революции, которую инспирируют «русские коммунисты», и подчеркивала, что это самый сильный аргумент против оказания им военной и экономической помощи. Канзасская газета заявляла: «Многие высокопоставленные лица, включая секретаря Гарри Гопкинса и Аверела Гарримана, доверенных лиц президента, в подлинном смысле слова молятся на советский режим». Их позитивное отношение к этому режиму газета считала тем более предосудительным, что «одержимость Сталина мировой революцией ни в коей мере не была поколеблена в результате немецкой агрессии (против Советского Союза)». Газета не скрывала своего отрицательного отношения к войне фашистской Германии с Советским Союзом: «Война, которую Россия ведет против Гитлера, не имеет своей целью укрепление демократии и свободы. Это борьба за выживание Советов. Будем надеяться, что фюрер не одержит победу в этой войне... лояльные американцы ни в коей мере не должны быть введены в заблуждение деятельностью коммунистических термитов в нашей собственной стране». Газета подчеркивала, что из того факта, что США «поставляют необходимое для войны снаряжение противнику Гитлера», не следует делать вывод о «необходимости поддерживать сталинские воззрения на систему правления». Газета отмечала, что она высказывала мнение «подавляющего большинства американского народа»12. Представители многих кругов американской общественности были убеждены, что разница в политическом устройстве США и СССР — непреодолимое препятствие на пути улучшения отношений между двумя странами. Один из корреспондентов Франклина Рузвельта писал президенту 1 июля 1941 г.: «В той же степени, в какой мы испытываем отвращение и безграничную неприязнь к нацистской военной машине, мы должны ненавидеть сталинизм и его безбожную доктрину. Обещав предоставить России всю возможную помощь, мы на практике поставили себя в положение тех, кто предает забве-

120

$

нию, если не одобряет открыто, порабощение и деспотическое глумление над этим несчастным народом в сибирских концентрационных лагерях»13. На огромных просторах России уже полыхала самая страшная война в истории человечества, которой суждено было изменить весь политический облик мира. Две в тот период самые мощные армии мира сошлись в смертельной схватке, а американские органы печати продолжали изощряться в остроумии, проводя политические параллели между СССР и Германией, между Сталиным и Гитлером. 25 июня 1941 г. «Уолл-стрит джорнэл» заявляла: «Американский народ знает, что принципиальная разница между мистером Гитлером и мистером Сталиным определяется только величиной их усов. Союз с любым из них будет оплачен престижем страны». Органу американских биржевиков вторила «Кливленд плейн дилер»: «Если Гитлер в своем безумном стремлении к власти сокрушит коммунистическую диктатуру и одновременно ослабит себя в такой степени, что будет уничтожен совместными усилиями Британии и Америки, мир, в конечном счете, станет от этого только лучше». Аналогична была точка зрения «Питсбург пресс»: «Это будет... морально справедливо, если Шикельгрубер и Джугашвили сгорят в пожаре, который они разожгли»14. Уже в эти первые, трагические для советского народа дни Великой Отечественной войны консервативные круги США четко сформулировали свою позицию: пусть Германия и СССР, Гитлер и Сталин воюют как можно дольше, убивают друг друга в возможно больших количествах, а США активно вступят в войну, когда Германия и Советский Союз будут полностью обескровлены. Аналогичной была позиция и Великобритании, лидер которой Уинстон Черчилль был самым ярым сторонником бесконечного затягивания второго фронта. Были, конечно, объективные причины, мешавшие открытию второго фронта, как будет показано ниже, но бесспорно, что три самых тяжелых года войны Советский Союз один на один сражался с основными силами Германии. Резкая антипатия к общественно-политическому строю в СССР высказывалась во многих газетах и журналах, в выступлениях государственных, политических, общественных деятелей Соединенных Штатов и Великобритании. «Уолл-стрит джорнэл» писала: «Предположим, мы поможем России, и она разобьет Гитлера. Кто после этого будет господствовать в Европе и каков будет результат этого господства? Будет ли Сталин добрым хозяином, или же весь континент будет залит кровью?»15.

121 Общественное мнение США очень настороженно относилось к перспективе союза с «коммунистической Россией». Известный обозреватель Хью Джонсон писал, что коммунисты в США проникают в рабочие организации с тем, чтобы «подорвать» американскую экономическую систему, «подготовить мировую революцию». Автор ставил вопрос: целесообразно ли «сражаться за товарища Сталина за границей, в то время как он воюет против нас в нашей стране?»16. Махровый антисталинизм, антисоветизм сквозили в каждом слове статьи маститого американского обозревателя. Красная Армия обливалась кровью в тяжелейших боях с превосходящими силами противника. Впереди были еще битвы за Москву и Сталинград, когда на карту будет поставлена судьба войны, а следовательно, и Советского Союза. Утверждать в этих условиях, что Сталин шел войной на американские институты, было верхом политической наивности, а заявлять, как делал X. Джонсон, что крошечная компартия США готовила «мировую революцию», значило принимать американцев за полных глупцов. Подобные заявления, широко распространенные в США и Великобритании, свидетельствовали о резко антисоветской, антисталинской направленности выступлений влиятельных средств массовой информации в этих странах. Аналогичной была и точка зрения американских законодателей. Сенатор-демократ Вилер заявлял: «Вовлечение России в военные действия привело к тому, что война между Англией и Германией превратилась в смертельную схватку между мощными вооруженными силами нацизма и коммунизма». Решительно вычеркнув Англию из числа воюющих держав, сенатор отметил: «Победа России приведет к возникновению коммунистической Европы». Начертав столь мрачную перспективу, Вилер обращался к соотечественникам с вопросом: «Американцы, хотели бы вы, чтобы наши деньги или американские ребята сражались совместно с Джо Сталиным, чтобы обеспечить победу коммунизма в Европе и во всем мире, или вас больше устраивает победа международного социализма, или же лидеров английской лейбористской партии, или гитлеровского национал-социализма?» Сенатор давал безапелляционный ответ на поставленные вопросы: «Чтобы остаться демократами, США должны воздержаться от участия в иностранных войнах»17. Когда сенатор Вилер ставил вопрос о превращении Второй мировой войны «в смертельную схватку нацизма и коммунизма», он выдавал желаемое за действительное, высказывал мнение всей международной реакции: пусть воюют фашистская Германия и социа-

122

$

листический Советский Союз, Гитлер и Сталин. А западные демократии будут сторонними наблюдателями в этой борьбе, пока не придет для них время поставить точку во Второй мировой войне, подвести ее итоги в нужном для себя плане. Выступление Вилера было типичным для консервативных кругов США и Великобритании. И это свидетельствовало о том, что была реальная угроза превратить советско-германскую войну в схватку за их взаимное истребление. Это была достаточно реальная политическая, дипломатическая и военная опасность для Советского Союза. И надо отдать должное Сталину, он сумел и разглядеть, и предотвратить развитие этой тенденции в практической политике союзных СССР стран. По этой тенденции был нанесен сокрушительный удар созданием и успешным функционированием антигитлеровской коалиции, в чем заслуга Сталина, как уже указывалось, была бесспорна. Величие Рузвельта как государственного и политического деятеля нашло свое проявление с первых же дней Великой Отечественной войны в том, что он, несмотря на идеологическую и политическую пропасть, разделявшую США и СССР, прекрасно понимал, что нападение Германии на Советский Союз поставило в совершенно новую плоскость отношения между двумя державами. Понимание руководством США новой военно-политической ситуации наглядно отразилось в послании Ф. Рузвельта на имя М.И. Калинина от 9 июля 1941 г. Поблагодарив Калинина за его поздравление с национальным праздником США, Днем независимости 4 июля, президент писал: «Американский народ ненавидит вооруженную агрессию. Американцы связаны тесными узами исторической дружбы с русским народом. Поэтому естественно, что они с симпатией и восхищением наблюдают за титанической оборонительной борьбой, которую ведет сейчас русский народ»18. В Соединенных Штатах внимательно прислушивались к голосу американских корреспондентов в Москве: общественность страны привыкла верить собственным источникам информации. Показательно, что, несмотря на многочисленные критические высказывания в адрес Сталина, пресса США очень позитивно восприняла его выступление 3 июля 1941 г. Американские журналисты в Москве высоко оценивали эту речь Сталина. Например, корреспондент американского радио CBS в Москве Эрскин Колдуэлл рассматривал ее как начало «новой эры в советской жизни... Советский Союз мобилизует свои силы, как гражданские, так и военные, для ведения против Германии войны

123 не на жизнь, а на смерть. Если есть такое понятие, как тотальная война, то это именно она»19. В Советском Союзе войну ждали. К ней готовились. И тем не менее реакция на нападение Германии была шоковая. Показательно, что в течение нескольких недель после начала войны корреспонденты ТАСС в зарубежных странах не присылали информацию в Москву. Во всяком случае, в Государственном архиве Российской Федерации в фонде № 4459, опись 12 — Вестник иностранной информации и в том же фонде, опись 38, по которому шла закрытая иностранная информация ТАСС, никаких материалов о первых неделях войны не отложилось. В закрытой информации ТАСС первое сообщение после начала войны появилось 21 июля 1941 г., в Вестнике иностранной информации — значительно позже, только с осени 1941 г. Информация от 21 июля была посвящена реакции в Берлине на назначение Сталина народным комиссаром обороны. В ней говорилось: «Берлин, 21 июля 1941 г. Германское информационное бюро сообщает: “Германская пресса расценивает назначение Сталина народным комиссаром обороны* как дальнейшее доказательство внутреннего расстройства и растущего морального разложения Советского Союза”». Сталин этим мероприятием сознался в том, писала газета «Монтаг», «что он предвидел наступление хаоса в большевистской обороне. Он пытается создать единую военную и политическую диктатуру, потому что возлагает свою последнюю надежду на мобилизацию мужчин, женщин и детей». Среди военных резервов, писала «Монтаг», почти необученных, которые маршалы Советского государства бросают в борьбу, уже имеются вооруженные рабочие крупных промышленных центров. Мероприятие Сталина напоминает отчаянные попытки, предпринятые накануне катастрофы во Франции, с целью объединения политической и военной власти. В назначении Тимошенко заместителем Сталина газета усматривала повторную опалу Ворошилова и пренебрежительное отношение к Буденному. В заключение сообщения говорилось: «Кровавая кремлевская собака выступает в роли последнего резерва, — отмечает газета “Цвельфурблат”, — более отчетливо нельзя выразить внутреннюю слабость страны»20. * 30 июня 1941 г. Сталин был назначен Председателем Государственного Комитета Обороны (ГКО), 19 июля 1941 г. — народным комиссаром обороны Союза ССР, 8 августа 1941 г. — Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР.

124

$

Германское информационное бюро — важнейший центр пропаганды фашистской Германии — явно передергивало факты. Назначение Сталина наркомом обороны и на другие руководящие военные посты в самые критические дни войны свидетельствовало не о хаосе в «большевистской обороне». Сталин брал на себя ответственность и за вооруженные силы страны, и за всю судьбу государства. Это решение имело важное позитивное значение. Заканчивался первый месяц войны. Немецкие армии успешно наступали на Восточном фронте, и подобные выступления прессы Германии, в том числе и с оценками Сталина, были типичными. Параллельно с военными успехами немецкой армии развертывалось мощное наступление на Советский Союз, лично на Сталина высоко профессиональной, прекрасно организованной пропагандистской машины фашистской Германии. Германский пропагандистский аппарат уделял первостепенное внимание персоне Сталина не только потому, что Гитлер ненавидел его больше, чем любого другого лидера противостоявшего ему блока государств. Важнейшее значение имело то, что в советской государственной, политической, дипломатической, военной структурах Сталин был фигурой № 1. На нем замыкалось решение всех важнейших вопросов внутренней и внешней политики Советского Союза. После начала войны эта сверхцентрализация в жизни СССР неизмеримо возросла. И скомпрометировать Сталина, подорвать его авторитет в Советском Союзе и в международном масштабе значило нанести своему противнику удар в самое важное, самое болезненное место, получить максимальный политический и моральнопсихологический эффект. И когда немцы взяли в плен старшего сына Сталина Якова Джугашвили, то можно себе представить, с каким энтузиазмом, воодушевлением служба Геббельса использовала этот подарок судьбы для развертывания мощной пропагандистской кампании против Советского Союза, в первую очередь лично против Сталина. 22 июля 1941 г. по линии ТАСС прошла информация под заголовком «Клеветническое сообщение Германского информационного бюро». В действительности это была не клевета, а достоверное сообщение, ставшее личной трагедией Сталина: «Берлин, 22 июля 1941 г. Германское информационное бюро сообщает, что бронетанковые части генерала Шмидта 16 июля близ Лиозно, юго-восточнее Витебска, взяли в плен старшего сына Сталина Якова Сталина, лейтенанта 14-го гаубичного полка, 14-й советской бронетанковой дивизии (вместе со многими другими советскими солдатами и офи-

125 церами). Яков Сталин тотчас же был приведен к генералу Шмидту, где было с точностью установлено, что он является сыном Сталина. Он заявил, что понял абсурдность всякого сопротивления германским войскам, и поэтому вместе со своими оставшимися в живых солдатами сдался в плен»21. Из Нью-Йорка 25 июля 1941 г. сообщалось, что газета «Сан», выходящая в Нью-Йорке, и другие американские газеты опубликовали распространяемое агентством Ассошиэйтед Пресс германское фото, на котором якобы изображен «сын советского премьера Яков Сталин в германском лагере для военнопленных»22. 24 июля 1941 г. Германское информационное бюро вновь возвращалось к вопросу о пленении сына Сталина. Информация была дана ТАСС под заголовком «Гнусные измышления Германского информационного бюро». Берлинская печать, говорилось в сообщении, комментирует факт, что старший сын Сталина взят в плен, и заявление сына Сталина о том, что «борьба против германских войск бессмысленна». Газеты рассматривали это как доказательство безнадежного положения, в котором оказался Советский Союз. Газета «Фелькишер беобахтер» указывала, что «если сын Сталина, который говорил о своем положении не как офицер, не как сын кровавого советского вождя, понял бессмысленность советского сопротивления и который лучше, чем какой-либо другой гражданин советского «рая» может отдать себе отчет о положении, в котором оказался СССР, и если, несмотря на категорический приказ своего отца сражаться до конца, он не повинуется этому приказу, — то становится понятным, что все мероприятия, предпринятые его отцом, в действительности являются лишь последней вспышкой садизма и жажды крови, что лишено всякого смысла». Сталин, писала «Фелькишер Беобахтер», который «посылает свою армию, составленную из миллионов солдат, на уничтожение и верную смерть, окончательно разоблачен своим собственным сыном». Газета « Дойче альгемейне цайтунг» также отмечала, что заявление Якова Сталина симптоматично для той безнадежной борьбы, в которую бросил советскую армию кровожадный владыка Москвы. Сын Сталина знает лучше, чем какой-либо советский офицер или солдат, приказ своего отца биться насмерть, он также знал последствия, к которым может привести невыполнение подобного приказа. Если, несмотря на эти факты, сын Сталина отказался продолжать борьбу, отдавая себе отчет в бессмысленности сопротивления, то это служит доказательством психологического состояния, в котором находится Красная Армия.

126

$

Газета «Берлинер берзенцайтунг» считала, что своим приказом — бороться до конца — причем в противном случае членам семей тех, кто этот приказ не выполнит, угрожают репрессии, «Сталин подписал сам себе смертный приговор. Случай с его сыном Яковом Сталиным поставил его в весьма тяжелое положение. Дело Якова Сталина превратилось в дело Иосифа Сталина»23. Пленение сына Сталина было столь большой сенсацией, что немецкие газеты публиковали многочисленные сообщения на эту тему, стараясь дать как можно больше деталей, связанных с этим событием. Как указывалось выше, после публикации первых немецких сообщений о пленении Якова Джугашвили ТАСС характеризовал их как клеветнические. И это было естественно, так как Кремль ни опровергал, ни подтверждал этих сообщений. А давать столь деликатную информацию без перестраховочного подзаголовка было рискованно. По мере поступления новой информации о Якове подзаголовки сообщений ТАСС менялись, и очередное из них вышло под нейтральной шапкой: «Германское сообщение о показаниях Якова Сталина». В нем говорилось: «Берлин, 28 июля (ТАСС). Германское информационное бюро передало следующее сообщение: “Старший сын советского диктатора Яков Джугашвили, который, как уже сообщалось, ввиду бесцельности дальнейшего сопротивления и вопреки отчетливому приказу своего отца, сдался вблизи Лиозно, во время допроса дал подробные показания о недостатках большевистской организации в советском командовании армией. Точный текст этого допроса с отдельными высказываниями сына Сталина на русском языке был передан германским радио, так что возможные попытки с советской стороны подвергнуть сомнению сами высказывания с самого начала обречены на неудачу”». Исключительно интересные детали, говорилось в заявлении Германского информбюро, которые сын Сталина сообщил во время своего допроса, ясно свидетельствуют о том, насколько беспланово советское командование посылает целые дивизии в бой, даже если нет никаких шансов для продолжения борьбы. Бессмысленные, или, как выразился Яков Джугашвили, идиотские приказы командиров, а также страх перед мнимыми зверствами германских солдат, о чем постоянно твердят политические комиссары, заставляют войска оказывать отчаянное сопротивление даже тогда, когда они находятся в безнадежном окружении. Из отдельных высказываний видно, насколько глубоко подавлен Яков Джугашвили. Он произносил слова медленно, как бы в раздумье, часто повторялся, чтобы усилить сделанные заявления.

127 Допрос начинался с вопросов чисто личного порядка, причем Яков сразу заявил, что он старший сын Председателя Совета Народных Комиссаров Сталина. На предложение дать более точные данные о своем чине, полке, дивизии он дает характерную картину своей воинской части, развивая ее до того момента, когда он вместе со своими людьми принял решение сдаться. По его словам, остатки дивизии, к которой он принадлежал, были разбиты уже 7 июля. Но только 16 июля, т.е. 9 дней спустя, Яков Джугашвили, отказавшись от явно безнадежного сопротивления, сдался. О том, как подействовало окружение, сын Сталина заявил следующее: «Произведенное немцами окружение вызвало, к сожалению, такую панику, что все разбежались. В этот момент я находился в штабе командира дивизии. Я побежал искать своих людей, так как... был оторван от своих артиллеристов. Я не знаю, где они остались, но я не нашел ни одного из них. В ночь на 16 июля в полутора километрах от Ляссово нас окружили. Возникла паника, артиллеристы, покуда можно было, стреляли. Куда они затем исчезли, я не знаю. Я ушел от них и ждал в машине дивизионного командира, его самого там не было. В этот момент началась стрельба. Германские войска начали обстреливать остатки нашей 14-й бронедивизии». Из допроса Якова было очевидно, что он пытался вырваться из немецкого окружения: «Я решил поспешить к командиру, — говорит сын Сталина, — чтобы принять участие в обороне. У моей машины столпились рассеянные стрельбой солдаты, люди из обоза. Они приняли решение и просили меня: “Товарищ командир, веди нас в бой”». Я хотел вести их в атаку, однако они испугались ее. Когда я обернулся, то никого уже не было около меня. Я не мог также вернуться к своим, так как немцы открыли сильный огонь из минометов. Я подождал некоторое время и остался совсем один, так как сил, с которыми я должен был идти в атаку для подавления нескольких немецких пулеметных гнезд, что было необходимо для прорыва, уже не было здесь. Начало светать. Я ждал своих артиллеристов, но ни одного не было видно. Я пошел дальше и натолкнулся на небольшие группы обслуживающего персонала из моторизованной дивизии и из обоза. Но мне ничего больше не оставалось, как идти с ними. Я увидел, что окружен, что дальше уже идти нельзя, и я пришел и сказал: “Я сдаюсь. Это все”». Впечатляющая картина трагического, безвыходного положения, в которое попали сотни тысяч советских солдат и офицеров, оказавшихся в окружении в первые недели войны! На следующий вопрос, где он впервые участвовал в бою, Яков ответил, что эта местность находится в 25—30 км от Витебска, на-

128

$

звание которой он забыл. «У меня не было никакой карты, у нас вообще не было карт. Все у нас было построено так безалаберно и беспорядочно — движение, организация. На заданный вопрос, как обстояло дело с подвозом, он ответил: «Я скажу вам откровенно — вся дивизия представляла собой подвоз». — «А какова причина слабости армии?» — «В глупых, идиотских приказах, дивизии посылались прямо под пули». Очень интересно, говорилось в сообщении, что сын Сталина не был информирован о полномочиях вновь введенных политических комиссаров. Он сам придерживался еще того мнения, что политический комиссар является помощником командира. Одно из двух: или связь с нижестоящими советскими штабами была чрезвычайно плоха, или офицеров намеренно не ставили в известность о решающих изменениях. Он решительно высказался против этих политических комиссаров, так как войсками может командовать лишь командир; не комиссар, а командир, подчеркнул он, должен быть первым лицом. Относительно английской помощи сын Сталина высказался очень скептически. Яков заявил, что он по радио слышал о заключении соглашения. Окажет ли Англия помощь, он не знает, но «до сих пор Англия еще никому не помогала». Затем Яков Джугашвили, отмечалось в сообщении, должен был признать, что все утверждения о плохом обращении с пленными являются лживыми. С ним самим обращаются хорошо, и он не может жаловаться. Он твердо убежден в том, что со всеми пленными обращаются так же, как с ним. Под конец ему был задан вопрос о его семье. У него есть жена и трехлетняя дочь. На вопрос, возьмет ли в случае бегства правительства его отец с собой его жену, он ответил неопределенно: «Может быть, да, может быть, нет». Ему было предложено написать несколько строк своей жене. Он поблагодарил за любезность и заявил: «Пока в этом нет необходимости»24. В приведенных показаниях сын Сталина подробно рассказывал о дезорганизованности, об отсутствии карт и скоординированного руководства войсками, о том, что целые дивизии бросают в бой, если даже нет «никаких шансов для продолжения борьбы». В первые дни войны все это действительно имело место. Показательно вместе с тем, что даже в этом пропагандистском сообщении признавалось, что и в безнадежном положении советские войска оказывали «отчаянное сопротивление». Немецкая газета «Берлинер берзенцайтунг» обоснованно писала, что пленение Якова поставило Сталина в «тяжелое положение». И немецкая пропаганда сделает все возможное, чтобы выжать из этого «тяжелого положения» максимум пропагандистского эффек-

129 та. На советские войска сбрасывались многочисленные листовки, на которых сын Сталина был изображен рядом с высокопоставленными деятелями фашистской Германии. Под этими фотографиями публиковались призывы к советским солдатам и офицерам прекратить бесполезное сопротивление, последовать примеру Якова Сталина и сдаваться в плен. Пропагандистская машина Германии на протяжении войны еще неоднократно, как мы увидим, будет муссировать вопрос пленения сына Сталина. Этим преследовались не только пропагандистские, но и психологические цели: Сталин был человек действительно стального характера, но сам факт пленения его сына не мог не оказать на отца резко негативного психологического воздействия. Тем более что Сталину докладывали, что Яков будто бы регулярно выступал с различными интервью, в которых говорил о бесполезности сопротивления германской армии. В действительности фотографии, на которых сын Сталина был изображен с фашистскими бонзами, являлись монтажом, фотоподделкой. В плену сын Сталина вел себя достойно, на сотрудничество с врагом не шел. Об этом свидетельствовал уже тот факт, что на протяжении всего периода плена он находился в лагерях для военнопленных. Если бы сын Сталина дал согласие на сотрудничество с немцами, ему наверняка обеспечили бы куда более комфортное место обитания. В 1944 г. Яков Сталин покончил жизнь самоубийством, бросившись на колючую проволоку, окружавшую лагерь военнопленных. По проволоке был пропущен ток высокого напряжения. Сам факт пленения сына Сталина, независимо от того, пошел он на сотрудничество с противником или нет, уже был большой пропагандистской удачей для немцев. Эффект от этого события был впечатляющий, и ведомство Геббельса решило его максимально развить. 27 ноября 1941 г. появилось сообщение о том, что сдался в плен сын Молотова. В этот день из Берлина было передано следующее сообщение: «Диктор: Слушайте, что скажет Георгий Скрябин. — Я говорю от моего имени и от имени моего товарища, который тоже находится в плену, Якова Джугашвили — сына Председателя Совета Народных Комиссаров Сталина. Я — сын народного комиссара иностранных дел СССР, т.е. Молотова, Скрябин Георгий. Нахожусь в Берлине. Я был призван в Красную Армию в 1939 г., 31 октября. Служил в 48-м стрелковом полку в качестве красноармейца». Обращаются с пленными хорошо, заявлял «сын» Молотова. «Разрешите всем вам персонально передать свой пламенный братский, чисто русский привет и пожелать долгих лет жизни для будущей счастливой, освобожденной от большевиков и жидов России»25.

130

$

28 ноября 1941 г. Германское информационное бюро передало сообщение: Представители иностранной печати в Берлине имели возможность присутствовать сегодня вечером на Вильгельмштрассе при допросе сына Молотова, захваченного в плен немцами во время сражений на Востоке. В сообщении подробно излагались ответы «сына Молотова» на многочисленные вопросы корреспондентов. Ответы были выдержаны в той же тональности, что и его выступление по радио. Закономерно возникал вопрос: почему «Скрябин» говорит от имени Якова Джугашвили, а не выступает сам сын Сталина? Помимо этого, широко известно, что у Молотова была дочь Светлана, которая после защиты кандидатской диссертации работала в Институте всеобщей истории РАН. Я был знаком со Светланой еще в 1947—1952 гг. по совместной учебе в МГИМО МИД СССР и никогда не слышал от нее, что она имела брата. Не попадалась мне на глаза такая информация и в многочисленных источниках при работе над этой книгой. Откровенные призывы к советским солдатам сдаваться в плен, пропаганда «хорошего обращения» с пленными, призывы очистить СССР от «большевиков и жидов» — все это позволяет сделать вывод, что на этот раз немецкие пропагандисты запустили в эфир и на встречу с журналистами типичного «сына лейтенанта Шмидта». В первые дни войны Сталин испытал страшное напряжение. В отечественной мемуарной литературе, особенно опубликованной после 1985 г., приводятся многочисленные примеры, подтверждающие это. Состояние Сталина было понятно. Рухнула его стратегическая концепция: Германия нанесла удар не по Англии, а по Советскому Союзу. А ведь под эту концепцию, под надежду, что будет еще годдва мирной передышки, планировались военное и экономическое строительство, вся политика и дипломатия страны, пропагандистская работа. Крах этой концепции был тяжелым ударом по личному авторитету Сталина в партии, в народе, в армии, на международной арене. Положение усугублялось страшной силой удара, обрушившегося на СССР. Многие факты катастрофического положения, в котором оказался Советский Союз, стали известны только в последние годы. И эти факты заставляют невольно задать вопрос: как удалось выдержать все эти страшные испытания? Какова была в этом роль Сталина? По-моему, лучше всех из наших крупных военачальников — участников войны о тех страшных первых днях войны сказал Баграмян: «Ни одна страна, ни одна армия в мире не могла бы спра-

131 виться с тем буквально катастрофическим положением, которое создалось для нас в первые военные месяцы 1941 г.»26. Вся информация стекалась к Сталину. И он лучше, чем ктолибо другой, чувствовал, казалось бы, безысходность создавшейся ситуации. И он не мог не переживать за то, что доля его личной ответственности за наступившую катастрофу была огромна. Он был полновластным правителем страны и не мог не нести персональной ответственности за создавшееся положение. Сталин был человеком сильного характера и немалого мужества. Но всегда есть предел человеческим силам и возможностям. Ведь Сталин был немолод. Когда началась война, ему был уже 61 год. Он прошел путь профессионального революционера — многочисленные тюрьмы, ссылки, побеги. Сталин перенес смерть первой жены, самоубийство второй, огромного нервного напряжения потребовала многолетняя схватка с оппозицией. Это была борьба не на жизнь, а на смерть, Сталин в полном смысле слова рисковал в ней головой. Бесспорно, что он нес личную ответственность за массовые репрессии 30-х годов, и наверняка «мальчики кровавые в глазах» преследовали его всю жизнь. Попал в плен старший сын Яков. Отнюдь не радовал отца своим поведением младший сын Василий. И ко всему этому на Сталина обрушилась катастрофа первых дней войны. Выдержать все это было практически невозможно. И, очевидно, была доля правды в информации из столицы Турции о состоянии здоровья Сталина: «Анкара, 25 сентября 1941 г. Радиоинформация: “В дипломатических кругах Москвы стало известно, что в Кремле был созван консилиум известнейших врачей по поводу состояния здоровья Сталина, которое вызывает сильные опасения. Как известно, он страдает болезнью печени. Недавно у него — был припадок разлития желчи. Боли в позвоночнике, глаза пожелтели. Состояние здоровья Сталина очень тяжелое. Все это произошло непосредственно после извещения о разгроме южной армии”». В этой же информации говорилось о новых пертурбациях в высшем комсоставе Красной Армии: «Корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс из Стамбула сообщал, что Буденный отозван в Москву. После своего прибытия сюда он бесследно исчез. Полагают, что это вызвано тем, что он не оправдал надежд, возлагаемых на него Сталиным»27. Германия после нападения на Советский Союз использовала самые разнообразные формы дискредитации Сталина в глазах советских людей. Это являлось убедительным свидетельством того, что война между СССР и Германией была самым политизированным

132

$

военным конфликтом в мировой истории. Это было не просто военное столкновение двух великих держав, а настоящая политическая, идеологическая война двух стран, принадлежавших к антагонистическим общественным формациям. Приемы в этой войне были самыми необычными. Так, например, регулярно вела радиопередачи на русском языке радиостанция «Старая гвардия». Выступая якобы от имени старых большевиков-ленинцев, эта радиостанция, несомненно, являвшаяся составной частью пропагандистской машины фашистского рейха, клеймила «сталинских опричников», призывала советских людей в передаче 2 сентября 1941 г. «восстать для решительного боя». В этой передаче говорилось: «Вы должны стать вместе с нами... правительством, которое полностью выполняет ленинские заветы. Этим самым мы сможем приостановить продвижение германского фашизма. Только в этом случае мы можем спасти наш Советский Союз и коммунистическую партию». Суть передачи была ясна из предложения, как и в 1918 г., пойти на подписание мира с Германией, призыва к советским солдатам и офицерам: «Братайтесь с германскими частями». И, конечно, главный заряд был выпущен лично против Сталина: «Товарищи политкомиссары, бойцы Красной Армии! Заклинаем вас, зовем мы вас, старая ленинская гвардия! Спасайте народы Советского Союза, спасайте советское государство, уничтожьте Сталина!.. Долой Сталина — он главный виновник нашего несчастья, долой всех сталинцев!..» В этой передаче «Старая гвардия» припомнила Сталину и войну с Финляндией. Радиостанция вещала: «Если бы не авантюры Сталина, не его сумасшедшие планы завоевания Финляндии и Прибалтийских государств, то у нас бы не было сейчас войны с фашистской Германией». Ослиные уши ведомства Геббельса четко просматривались, если можно так выразиться, «прослушивались» в этих передачах, к которым мы не раз еще будем возвращаться. Принадлежность подобных радиостанций к пропагандистской службе Германии определялась не только направленностью, тональностью, содержанием их передач. Надо учитывать и то, что с советской территории работать такие радиостанции не могли. Они были бы сразу запеленгованы и уничтожены. Эти радиостанции шли в обозе оккупантов. И было очевидно, что с оккупированной или с немецкой территории «Старая гвардия» могла вещать только потому, что в своеобразной форме (правда, очень наивно), но делала она то, что было необходимо для немцев.

133 Важнейший аспект деятельности Сталина в годы войны — его отношения с лидерами стран, вошедших в антигитлеровскую коалицию, в первую очередь, конечно, с Черчиллем и Рузвельтом. Первая встреча Большой тройки — Сталина, Рузвельта, Черчилля — произошла, как известно, только в ноябре 1943 г. на Тегеранской конференции. С Черчиллем Сталин впервые встретился 12 августа 1942 г. во время визита премьер-министра в Москву. Что же касается официальной переписки между тремя лидерами, то она началась значительно раньше, первое личное послание от Черчилля Сталин получил 8 июля 1941 г. и направил ему ответ 18 июля. Переписка между Сталиным и Рузвельтом началась 4 августа 1941 г. по инициативе советского руководителя, ответное послание от Рузвельта Сталин получил 30 сентября 1941 г. Интересно проследить, какие вопросы были подняты Сталиным в этих первых посланиях, что его особенно беспокоило, какие проблемы он считал необходимым решать в первую очередь, какова была тональность его писем, манера изложения материала, как он держался с Рузвельтом и Черчиллем. Свое послание Сталину Черчилль начинал со слов восхищения героическим сопротивлением Красной Армии: «Мы все здесь очень рады тому, — писал Черчилль, — что русские армии оказывают такое сильное, смелое и мужественное сопротивление... Храбрость и упорство советских солдат и народов вызывают всеобщее восхищение». Черчилль заверял Сталина, что Англия готова оказать всемерную помощь СССР, но оговаривался: «...Поскольку это позволят время, географические условия и наши растущие ресурсы». Подобные отговорки разных вариантов Черчилль будет использовать три года, прежде чем появится второй фронт. Воистину — обещанного три года ждут. В своем первом послании Сталину основной упор премьер делал на воздушные бомбардировки Германии, чтобы «постепенно ослабить бремя, лежащее на Вашей стране», — писал Черчилль28. Помимо этого, премьер-министр сообщал, что по его инициативе «адмиралтейство подготовило серьезную операцию, которую оно предпримет в ближайшем будущем в Арктике». Черчилль предлагал «продолжать прилагать все усилия, чтобы вышибить дух из злодеев»29. 10 июля Черчилль направил новое послание Сталину, в котором одобрял результаты переговоров английского посла в СССР Стаффорда Криппса со Сталиным по вопросу об опубликовании англо-советской декларации, определяющей принципы отношений между двумя странами в борьбе с общим врагом30. 12 июля 1941 г. между правительствами СССР и Англии вместо предлагавшейся

134

$

премьер-министром англо-советской декларации было заключено соглашение о совместных действиях в войне против Германии. На оба послания Сталин дал ответ 18 июля. Уже в этом первом послании Черчиллю Сталин поставил проблему, которая на три года займет самое важное место в отношениях между союзниками, — между советским руководителем, Черчиллем и Рузвельтом. Речь шла о необходимости скорейшего создания союзниками второго фронта во Франции и в Арктике. Сталин всесторонне аргументировал необходимость и возможность создания второго фронта, который «не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию»31. В своем первом послании Рузвельту от 4 августа 1941 г. Сталин ставил всего один вопрос — о Финляндии. В своем обычном лаконичном стиле, послание состояло всего из пяти фраз, советский руководитель писал, что разрыв отношений между Англией и Финляндией и объявленная Англией блокада Финляндии уже возымели свое действие и породили конфликты в руководстве Финляндии. Раздаются голоса за выход страны из войны. Сталин писал, что если бы Соединенные Штаты сочли необходимым пригрозить Финляндии разрывом отношений, то правительство этой страны заняло бы более решительную позицию в вопросе об отходе от Германии. В этом случае правительство СССР могло бы сделать некоторые территориальные уступки Финляндии, заключив с ней новый мирный договор32. Сталин своей просьбой ставил президента США в сложное положение, если учесть резко негативное отношение Рузвельта и общественного мнения США к войне СССР против Финляндии, о чем говорилось выше. И тем не менее по дипломатическим каналам США оказали давление на Финляндию в направлении, о котором просил Сталин. Советский Союз и Англия воевали против общего врага, и естественно, что у СССР до вступления США в войну в декабре 1941 г. были более тесные отношения с Англией, чем с Соединенными Штатами. Это накладывало соответствующий отпечаток и на отношения Сталина с Черчиллем. Уже в своем первом послании английскому премьеру Сталин писал: «Теперь, как Вы выразились с полным основанием, Советский Союз и Великобритания стали боевыми союзниками в борьбе с гитлеровской Германией»33. И у союзников было немало общих проблем, которые они оживленно обсуждали, обмениваясь посланиями. Обращает на себя внимание, что Сталин в переписке с Черчиллем не выступал в роли просителя. Советский Союз в первые месяцы войны был в тяже-

135 лейшем положении, но советский руководитель держался с достоинством. Ни в одном из его посланий не было ссылок на катастрофически трудное для СССР положение и как следствие этого — просьбы о помощи. Более того, даже в самое трудное время Сталин выражал уверенность в победе. 18 июля 1941 г. уже в своем первом послании Черчиллю Сталин писал: «Не сомневаюсь, что у наших государств найдется достаточно сил, чтобы, несмотря на все трудности, разбить нашего общего врага». 3 октября 1941 г., когда немцы стояли у самых ворот Москвы, Сталин в послании премьер-министру выражал «уверенность, что, несмотря на все трудности, мы решим дело разгрома Гитлера...»34. В зарубежных газетах, в том числе и в английских, под впечатлением неудач Красной Армии в начальный период войны очень скептически оценивали оборонительный потенциал СССР. Например, подводя итоги оценки прессой США первого месяца боев на советско-германском фронте, американский журналист Тоухи писал: «Пресса не может позволить себе надеяться, что Россия продержится долгое время, но выражает надежду, что срыв нацистских планов отодвинет попытку их вторжения в Англию в этом году»35. Несмотря на подобные пессимистические оценки силы сопротивления Красной Армии, Черчилль в своих посланиях высказывал Сталину восхищение массовым героизмом и стойкостью советских солдат и офицеров. 8 июля 1941 г. в своем первом послании Сталину он, как указывалось выше, исключительно высоко оценивал героизм и мужественное сопротивление советских вооруженных сил. Черчилль выражал восхищение героической борьбой Красной Армии в своих посланиях, полученных Сталиным 30 августа 1941 г., 5 декабря 1941 г., и в других обращениях к советскому руководителю. Говоря о массовом героизме советских солдат и офицеров, Черчилль ни в коей мере не допускал преувеличений. Однако положение на Восточном фронте все более усложнялось. Пришло время платить огромную цену за предвоенные ошибки советского руководства и в первую очередь — за ошибки Сталина. Весной 1941 г. по его приказу была демонтирована линия оборонительных сооружений протяженностью в 1200 км, которая перекрывала зону от Белого до Черного моря. Началось строительство новых укреплений, но эти работы не были завершены к началу войны. «Новые рубежи, созданные Сталиным на своей границе по периметру — Балтийские государства, Восточная Польша и Бессарабия, были разорваны в клочья в тяжелейших боях, и захватчик глубоко прорвался внутрь советской территории»36.

136

$

Даже благожелательно настроенные по отношению К СССР обозреватели Запада писали о тяжелейшем положении Красной Армии. Так, американский журналист М. Вернер констатировал: «В течение первых 26 дней войны в России германская армия вела классический блицкриг, непрерывно продвигаясь вперед по всей широте фронта первоклассного противника»37. Сложившаяся ситуация была для Сталина тяжелейшим морально-психологическим ударом, так как произошло крушение всей его стратегической концепции: «Сталин отвергал любую мысль о глубоко эшелонированной обороне. Однажды он заявил о том, что агрессор с окровавленной головой побежит от советских границ»38. Тяжелое положение на фронте создавало серьезные проблемы для Сталина в решении военно-политических вопросов с Англией и США. И тем не менее позиция советского руководителя при их обсуждении была не только жестко непримиримой, но и конструктивной.

Глава V. «КРАСНАЯ АРМИЯ ОТБРОСИЛА ВРАГА ОТ МОСКВЫ»

Решительность Сталина в отстаивании интересов Советского Союза проявлялась не только в отношениях с Рузвельтом и Черчиллем, но и с руководителями Японии. Последнее явно импонировало Черчиллю, который писал Сталину 30 августа 1941 г.: «Мне доставило удовольствие весьма твердое предупреждение, сделанное Японии Вашим Превосходительством относительно товаров, прибывающих через Владивосток»1. Черчиллю было не занимать мужества и твердости при решении сложнейших мировых проблем. Не лишен он был и личного мужества, которое проявил еще во время англо-бурской войны 1899—1903 гг., где он был в качестве журналиста. И человек таких личных качеств мог по достоинству оценить смелую и решительную позицию, занятую Сталиным в конфликте, возникшем между СССР и Японией. 23 августа 1941 г. Япония заявила резкий протест Советскому Союзу в связи с тем, что закупленные им в США товары везутся во Владивосток по морским путям, проходящим вблизи Японских островов. В заявлении японского министра иностранных дел советскому послу в Токио прямо говорилось, что маршрут соответствующих советских кораблей «создает для Японии затруднительное положение ввиду ее отношений с Германией и Италией». Со стороны Японии прозвучала прямая угроза Советскому Союзу. Японская сторона фиксировала внимание на том, что она руководствуется пактом о нейтралитете с СССР, но Японии «трудно будет сохранить нынешнюю позицию на долгое время»2. Время для угрозы Советскому Союзу было выбрано удачно. Еще свежи были в памяти бои с японцами в районе озера Хасан, на Халхин-Голе, в Маньчжурии; на советской границе в полной боевой готовности стояла мощная японская квантунская армия. Ни для

138

$

кого не было секретом, что советско-японский пакт о нейтралитете Япония будет соблюдать не более последовательно, чем Германия — советско-германский пакт 1939 г. Япония выжидала дальнейшего хода войны между СССР и Германией. В случае новых успехов немецкого оружия, особенно после взятия Москвы, Япония готовилась нанести удар по Советскому Союзу. Об этих планах Японии было широко известно во всем мире. Имел на этот счет всю необходимую информацию и Сталин. Если бы в тяжелейшем положении, сложившемся на советско-германском фронте, появился второй фронт на советском Дальнем Востоке, это имело бы для СССР непредсказуемые последствия. И, несмотря на столь тяжелое для Советского Союза положение, Сталин дал самый решительный отпор дипломатическому шантажу со стороны Японии. Министерству иностранных дел Японии было заявлено, что закупаемые в США товары «будут направляться в СССР обычным торговым путем». Черчилль по достоинству оценил решительность, проявленную Сталиным в этом дипломатическом конфликте между СССР и Японией. Сталин был прекрасно информирован о том, что премьер-министр и Рузвельт, так же как и широкие круги общественности западных стран, относились резко негативно к вступлению советских войск в Польшу, Прибалтийские страны, Бессарабию. И тем не менее в переписке с Черчиллем и Рузвельтом он не уклонялся от обсуждения этого не столь простого для него вопроса. Показательно, что Сталин поставил эту проблему уже 18 июля 1941 г. в своем первом послании премьеру. Советский лидер писал, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар противника не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда. Показательно, что Черчилль согласился с этой аргументацией Сталина. В послании премьера, полученном советским руководителем 12 марта 1942 г., в первом пункте говорилось: «Я отправил Президенту Рузвельту послание, убеждая его одобрить подписание между нами соглашения относительно границ России по окончании войны»3. На мой взгляд, трудно согласиться с постановкой вопроса Сталиным в переписке с Черчиллем о том, что советские вооруженные силы получили серьезное преимущество, встретив гитлеровскую агрессию на новых пограничных рубежах. Если бы по инициативе Сталина не была демонтирована строившаяся много лет ли-

139 ния долговременных оборонительных сооружений на старой советской западной границе, то немцам пришлось бы в тяжелых боях прорывать эти инженерные сооружения, что заняло бы немало времени и стоило бы больших потерь для вермахта. Что же касается новой советской границы, то немцы прошли ее с ходу, и их механизированные части быстро заняли все регионы, полученные Советским Союзом после подписания советскогерманского пакта 1939 г. Мне представляется, что если положить на одну чашу весов советские территориальные приобретения 1939—1940 гг., а на другую — политические издержки, вызванные этими приобретениями, то политический, дипломатический, морально-психологический проигрыш Советского Союза будет очевиден. С учетом того, что Красная Армия не смогла сколь-нибудь долго задержать противника на новой западной границе, можно сделать вывод, что СССР не получил и значительного военного выигрыша, подвинув свою границу на Запад в 1939—1940 гг. На мой взгляд, в этом вопросе пассив политики и дипломатии Сталина был очевиден. Вопрос о западных границах СССР для Черчилля был очень болезненной проблемой, но в переписке со Сталиным он сдерживал свои эмоции. В своих же военных мемуарах, касаясь начального этапа боев на Восточном фронте, премьер дал волю раздражению жесткой позицией Сталина в отстаивании государственных интересов СССР. Премьер-министр писал: «Нам пришлось... поставить под удар свою собственную безопасность и свои планы ради нашего нового союзника — угрюмого, ворчливого, жадного и еще так недавно безразлично относившегося к тому, выживем мы или нет»4. Во время войны в вопросе о западных границах СССР речь шла о проекте соглашения о признании Великобританией в качестве западной границы СССР после окончания войны пограничных рубежей, существовавших к моменту нападения Германии на Советский Союз, т.е. к 22 июня 1941 г. Черчиллю пришлось поступиться политическими принципами во имя укрепления военно-политического сотрудничества с СССР. Умение Сталина заставить своих партнеров на международной арене пойти на компромиссное решение принципиальных для них проблем было одной из его сильных сторон как дипломата и политика. В переписке с премьер-министром Великобритании Сталин, начиная со своего первого послания, самым решительным образом не просил, а требовал и создания второго фронта, и резкого усиления военной и экономической помощи СССР со стороны Англии.

140

$

В послании Черчиллю от 3 сентября 1941 г. Сталин, в очередной раз жестко поставив вопрос о необходимости открытия второго фронта и увеличения военных поставок СССР из Великобритании, писал: «Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказывать правду, как бы она ни была нежелательной»5. Решительная позиция, занятая Сталиным в переписке, а затем и в личных контактах с Черчиллем была единственно правильной. Премьер-министр Великобритании мог понять и оценить только такую позицию. Об упорстве, решительности и даже упрямстве Черчилля ходили легенды. Его недруги не случайно сравнивали поведение Черчилля с мертвой хваткой английского бульдога, прозрачно намекая на характерную внешность премьера. В переписке со Сталиным английский лидер, мягко говоря, не всегда был искренен. Так, например, в послании, полученном Сталиным 6 сентября 1941 г., Черчилль, оправдывая свой отказ даже обсуждать проблему сроков открытия второго фронта, заявлял: «Информация, имеющаяся в моем распоряжении, создает у меня впечатление, что германское вторжение уже миновало высшую точку своего напряжения»6. Однако в переписке с Рузвельтом премьер говорил о прямо противоположном. 4 марта 1942 г., показав настоящий дар предвидения, Черчилль писал Рузвельту: «...Весной немцы нанесут России самый страшный удар»7. Сталин, сознавая всю сложность положения, в котором оказался Советский Союз осенью 1941 г., и столкнувшись с самой жесткой позицией Черчилля, отказывавшегося под всевозможными предлогами от открытия второго фронта, пошел на беспрецедентный шаг: он предложил Черчиллю ввести английские войска на советскую территорию. Решение это было действительно неожиданным и не имевшим аналогов в советской внешней политике. Такое предложение казалось совершенно нереальным, так как в памяти Сталина и всех советских людей еще были очень свежи воспоминания об инициативе Черчилля в начальный период Гражданской войны в России, когда он предлагал «задушить коммунизм в колыбели». И это были не только громкие слова. Черчилль был одним из самых активных организаторов интервенции 14 империалистических держав против Советской России во время Гражданской войны. Широко известна и подозрительность Сталина. Позднее, когда обстановка на советско-германском фронте стабилизировалась, Сталин решительно отвергал любые инициативы союзников, которые,

141 по его мнению, нарушали суверенитет страны. Например, просьбу американцев в период подготовки Советского Союза к войне с Японией предоставить США военно-воздушные базы на советском Дальнем Востоке для бомбардировок Японии. Осенью 1941 г. положение на фронте было критическим, и Сталин предложил Черчиллю ввести английские войска на советскую территорию. 13 сентября 1941 г. после очередного послания премьерминистра Сталину, в котором говорилось о технических, транспортных и военных проблемах, якобы не позволявших открыть второй фронт, Сталин писал Черчиллю: «Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25—30 дивизий в Архангельске или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции». Сталин считал, что подобная операция «была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии»8. И эта инициатива советского лидера не получила поддержки Черчилля. Сталин проводил параллель с высадкой английских войск во Франции в Первую мировую войну, а перед английским премьером, очевидно, сразу же возник призрак разгрома английского экспедиционного корпуса в Дюнкерке 25 мая — 4 июня 1940 г. Тогда, бросив всю тяжелую военную технику, английские войска, понеся большие потери, вынуждены были ретироваться на Британские острова. Принимать участие в боях на советско-германском фронте было для руководства Англии не очень приятной перспективой. Здесь были сосредоточены отборные дивизии рейха и шла настоящая мясорубка. Потери в живой силе с обеих сторон исчислялись миллионами убитых, раненых и пленных. Все эти соображения были, конечно, только деталями. Тот факт, что союзники в течение трех лет бесконечно тянули вопрос с открытием второго фронта, безусловно, свидетельствовал о том, что ими был взят курс на обескровливание Советского Союза, на то, чтобы за столом будущих мирных переговоров иметь ослабленного партнера, не способного к успешному отстаиванию своих послевоенных интересов. Черчилль был остроумным человеком, и позднее, проявив весь свой мрачный юмор, он скажет, что хотел бы увидеть «германскую армию в могиле, а Россию — на операционном столе»9. Сталин прекрасно понимал стратегию и тактику союзников в вопросе об открытии второго фронта. И, как мы увидим ниже, эта проблема приведет к возникновению серьезнейших конфликтов в союзном трио — Сталин, Рузвельт, Черчилль, которое по вопросу о втором фронте нередко напоминало Бермудский треугольник.

142

$

На более позднем этапе войны, когда Красная Армия одержит блестящие победы под Москвой, Сталинградом, Курском и станет ясно, что она сможет, как нож сквозь масло, пройти всю Европу, Сталину станет, несомненно, легче разговаривать и с Черчиллем, и с Рузвельтом по вопросу о втором фронте. Однако показательно, что и в самый трудный, первый период войны в его голосе действительно звучали стальные нотки, когда он ставил перед Черчиллем вопрос о втором фронте. 3 сентября 1941 г., объясняя английскому лидеру, почему за последние три недели «положение советских войск значительно ухудшилось», Сталин писал, что немцы перебросили за это время из Западной Европы на советско-германский фронт 30—34 свежих немецких пехотных дивизии, громадное количество танков и самолетов, активно действуют 20 финских и 26 румынских дивизий. Сталин формулировал свой вывод в очень жесткой манере: «Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет. Немцы считают вполне возможным бить своих противников поодиночке: сначала русских, потом англичан»10. 8 ноября 1941 г., в период самой кризисной ситуации под Москвой, Сталин жестко заявлял Черчиллю, что «нужно внести ясность, которой сейчас не существует, во взаимоотношения между СССР и Великобританией». Советский лидер продолжал: «...Не только не будет ясности в англо-советских взаимоотношениях, но, если говорить совершенно откровенно, не обеспечено и взаимное доверие»11. Черчилль был достаточно квалифицированным военным специалистом и опытным политиком, чтобы понять из этой формулировки Сталина, что советская сторона ставила под сомнение возможность продолжения советско-английских союзнических отношений. Так же резко Сталин высказывался и по другим вопросам, позиция Черчилля в которых его не устраивала. 8 ноября 1941 г. Сталин устроил премьеру настоящий разнос: «Относительно объявления войны Финляндии, Венгрии и Румынии со стороны Великобритании создалось, мне кажется, нетерпимое положение, — писал Сталин. — Советское правительство поставило этот вопрос перед Правительством Великобритании в секретном дипломатическом порядке». Что из этого получилось, Сталин излагал предельно жестко: «Неожиданно для СССР весь этот вопрос, начиная от обращения Советского Правительства к Правительству Великобритании вплоть до рассмотрения этого вопроса Правительством США, вынесен в печать и обсуждается в печати, дружественной и вра-

143 жеской, вкривь и вкось». Как прямой укор Черчиллю звучал заключительный абзац этого послания Сталина: «И после всего этого правительство Великобритании заявляет о своем отрицательном отношении к нашему предложению. Для чего все это делается? Неужели для того, чтобы демонстрировать разлад между СССР и Великобританией?» Жесткая постановка советским лидером важнейших проблем взаимоотношений с Англией, четкая, напористая защита государственных интересов СССР, очевидно, объяснялась не только особенностями характера Сталина, его склонностью бескомпромиссно ставить и решать принципиальные проблемы. Мне представляется, что была еще одна и, пожалуй, важнейшая причина соответствующей позиции, занимаемой советским руководителем. Эта причина — уверенность в силах Советского Союза, в том, что в конечном счете враг будет разбит. Только тот, кто имел такую уверенность, мог занимать столь непримиримую позицию в спорах с таким международным зубром, как Уинстон Черчилль. После вступления в декабре 1941 г. в войну Соединенных Штатов Сталин занял столь же жесткую позицию в отношении Рузвельта об открытии второго фронта. Рузвельт не отличался такой мертвой хваткой, как Черчилль, но и с ним занимать твердую позицию Сталину было далеко не легко. Если у Черчилля была сила характера, жесткость, выработанная в политических схватках в палате общин на протяжении многих десятилетий, то за Рузвельтом была огромная экономическая и военная мощь Соединенных Штатов Америки. И тем не менее, как будет показано, Сталин смог занимать твердую непримиримую позицию в отношениях и с президентом США, когда обсуждались вопросы, затрагивавшие жизненно важные советские государственные интересы. В переписке Сталина с премьер-министром Великобритании обращает на себя внимание исключительно широкий круг обсуждавшихся вопросов — второй фронт, созыв совещания министров иностранных дел в Москве осенью 1941 г., политика в отношении Ирана, Турции, военно-техническая и экономическая помощь Англии СССР, отношения с Японией и Китаем, вопрос об объявлении войны Великобританией Финляндии, Венгрии и Румынии, о признании советских границ на 22 июня 1941 г. И это перечень только основных проблем, обсуждавшихся Сталиным с Черчиллем с начала Отечественной войны до битвы за Москву. В дальнейшем круг обсуждавшихся вопросов значительно расширился.

144

$

Указанные проблемы и их рассмотрение Сталиным, как это видно из его переписки с Черчиллем, имело глубоко профессиональный, квалифицированный характер, свидетельствовало об отличной подготовке советского руководителя для обсуждения и решения всех этих важнейших вопросов. У Сталина, как и у всех государственных и политических руководителей такого масштаба, были, конечно, советники, консультанты и всевозможные помощники. Однако на всей переписке советского лидера с руководителями Великобритании и США лежит четкая печать его индивидуальности. Лаконичность, глубину анализа, яркость, образность и самобытность посланий Сталина, их жесткость не перепутаешь с творчеством никакого другого индивидуума. Никто и никогда не писал за Сталина его официальные выступления и тем более личные письма, что стало нормой для последующих советских руководителей. Так же, как и Черчилль, Рузвельт в переписке со Сталиным исключительно высоко оценивал стойкость, упорство и героизм Красной Армии. В совместном послании Рузвельта и Черчилля Сталину, полученном 15 августа 1941 г., подчеркивалось: «Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза»12. В послании президента, полученном Сталиным 30 сентября 1941 г., говорилось: «Я не могу передать Вам, насколько мы все восхищены доблестной оборонительной борьбой советских армий»13. До вступления США в войну с Японией, что произошло 7 декабря 1941 г. (Германия объявила США войну 11 декабря 1941 г.), круг проблем, обсуждавшихся Сталиным с президентом Рузвельтом, был, конечно, значительно уже, если сравнивать переписку советского руководителя с Черчиллем. Для переписки Сталина с Рузвельтом, так же как и для обмена посланиями между Председателем Совнаркома СССР и премьер-министром Великобритании, была характерна независимость Сталина, его желание и умение заставить своего партнера относиться к себе, а следовательно и к Советскому Союзу, с подобающим уважением. Выше отмечалось, что, в отличие от переписки с Черчиллем, где инициатива принадлежала английскому лидеру, Сталин первым 4 августа 1941 г. направил послание президенту США. Однако предложение начать регулярную переписку и на этот раз исходило не от Сталина. 2 ноября 1941 г. посол США в Москве Штейнгардт направил в МИД СССР памятную записку, один из пунктов которой гласил: «Президент выражает надежду, что г-н Сталин не замедлит войти в контакт непосредственно с ним, если этого потребуют обстоятельства»14.

145 Сталин ответил без задержки. 4 ноября 1941 г. он писал Рузвельту: «Что касается выраженного Вами, г-н Президент, пожелания, чтобы между Вами и мною был бы незамедлительно установлен личный непосредственный контакт... то я с удовольствием присоединяюсь к этому Вашему пожеланию и готов со своей стороны сделать все возможное для осуществления этого». Протокол — дело серьезное, особенно в отношениях между великими державами. И любое, особенно грубое его нарушение воспринимается как неуважение не только достоинства руководителя такой державы, но и неуважение к этому государству, к его народу. Однако в контактах СССР с Англией, особенно с Соединенными Штатами, были свои дополнительные проблемы, которые накладывали четкий отпечаток на отношения между руководителями этих держав. Советский Союз был инородным телом в капиталистической цивилизации 20—40-х годов. Долгие годы санитарного кордона, экономической блокады, политического и дипломатического остракизма сделали свое дело. И советское руководство, лично Сталин очень настороженно относились к малейшему проявлению ущемления национального, государственного достоинства СССР, престижа его руководителей. Особенно это касалось Соединенных Штатов, которые после длительных раздумий, продолжавшихся долгих 16 лет, наконец признали СССР и установили с ним в ноябре 1933 г. дипломатические отношения. К слову сказать, они сделали это последними из великих держав. Инициатором этого важного решения был президент США Рузвельт. Известно, что у Сталина с Рузвельтом сложились во время войны отношения несравненно лучшие, чем у Сталина с Черчиллем. Сталин и Рузвельт питали друг к другу даже взаимную симпатию. Великий диктатор и великий демократ, как мы увидим ниже, на конференциях в Тегеране в ноябре 1943 г. и в Ялте в феврале 1945 г. значительно легче находили общий язык, чем Сталин с Черчиллем. Великие руководители, как и простые смертные, тоже имеют свои симпатии и антипатии. Однако мне представляется, что на отношения между Сталиным и Рузвельтом воздействовали не только факторы чисто личностного порядка. Имело важное значение и то, что Сталин восхищался деловой хваткой американцев, высоко ценил их достижения в развитии народного хозяйства, науки и технологии. В силу нейтрального положения Соединенных Штатов, в котором они находились до 7 декабря 1941 г., перечень проблем, которые обсуждались в переписке между Сталиным и Рузвельтом, был, как уже указывалось, несравненно короче, если сравнивать их

146

$

с вопросами, поднимавшимися в переписке советского руководителя с Черчиллем. Сталин и Рузвельт обменивались мнениями по вопросу об американской экономической и военной помощи СССР, о финансовых условиях оказания этой помощи, об использовании Красного Креста для получения Советским Союзом помощи США, о перспективах содействия Китаю в борьбе с японской агрессией. Обращает на себя внимание более дружественный, теплый тон посланий Сталина Рузвельту по сравнению с его перепиской с Черчиллем. Для этого были свои объективные и субъективные причины. США еще не участвовали в войне, и между двумя странами пока не было главной спорной проблемы — сроков открытия второго фронта. Важную роль играл и субъективный фактор. С именем Черчилля была связана интервенция 14 империалистических держав в Гражданскую войну в России на стороне белого движения. Имя Рузвельта ассоциировалось с установлением дипломатических отношений между СССР и США, признанием Соединенными Штатами Советского Союза. Играл свою роль и фактор чисто человеческий — Сталин и Рузвельт даже заочно, на расстоянии симпатизировали друг другу. В дальнейшем эти доброжелательные отношения еще больше укрепились, несмотря на серьезные противоречия, которые разделяли два союзных государства, — сроки открытия второго фронта, польский и германский вопрос, послевоенное урегулирование в целом и т.д. Разумеется, не должно создаваться впечатление, что взаимопонимание, сложившееся между Сталиным и Рузвельтом, было идентичным слепком с настроений американской общественности, с ее отношением к борьбе Красной Армии, к Советскому Союзу в целом, к Сталину в частности. Америка всегда была и остается многоликой. Поляризация общественного мнения здесь огромна, и период Второй мировой войны в этом плане не был исключением. Более того, на крутых поворотах истории эта многополярность, противоречивость во мнениях и оценках всегда усиливаются. Недоброжелательных высказываний в адрес Красной Армии, Советского Союза, лично Сталина в США публиковалось очень много и на протяжении всей войны. Одним из примеров такой публикации был номер популярного журнала «Лайф» от 11 августа 1941 г. В журнале была напечатана статья «Фотограф “Лайф” смотрит на Москву за неделю до вторжения нацистов». Статья начиналась с информации о том, что «впервые за последние 10 лет американский фотограф имел возможность изобра-

147 зить Москву, сумрачную столицу всероссийского коммунизма. ...Маргарет Бурк Уайт и ее фото на этих страницах покажут читателю журнала “Лайф” этот огромный, таинственный город, который является сегодня целью германских армий и который в это же время — нечто, за что неисчислимые миллионы русских изъявляют желание умереть». Маргарет Бурк, говорилось в статье, начала работу в Москве за неделю до нападения Германии на Советский Союз. В статье отмечалось, что хозяева стремились показать Уайт все лучшее в Москве. «Неприглядная сторона пролетарской жизни опущена в ее отчете. Но то, что она показала, все же ново и удивительно. И... вершиной поездки Бурк Уайт было то, что она — первый американский фотограф, которая на прошлой неделе фотографировала Иосифа Сталина, когда коммунист № 1 принял в Кремле Гарри Гопкинса, уполномоченного США по передаче оружия в аренду или взаймы». Журнал комментировал фотографии Бурк: «Вестибюль гостиницы “Москва”. Стандартная статуя Ленина и Сталина в интимной позе, которая, вероятно, не была им свойственна в жизни»15. В журнале публиковались многочисленные критические материалы о положении в СССР, о военной Москве. В частности, о трудностях быта в советской столице, о неустроенности жизни москвичей. Все эти факты подавались в иронически-оскорбительном плане. Москве угрожала смертельная опасность. Враг приближался к воротам города. Москвичи и вся страна делали все возможное и невозможное, чтобы защитить столицу. И в это время в дружественном государстве появляется публикация, в которой речь шла не о героизме защитников Москвы, а что-то очень похожее на третьеразрядный пасквиль о жизни города, переживавшего смертельную опасность. Реакция на эту публикацию последовала на достаточно высоком уровне. 7 января 1942 г. Председатель Правления Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС) В. Кеменов направил письмо В.М. Молотову. В нем говорилось, что с мая по октябрь 1941 г. в СССР находился американский писатель Колдуэлл с женой, фоторепортером Бурк Уайт. ВОКС организовал для Бурк ряд фотосъемок. «В августовском номере журнала “Лайф”, — писал Кеменов, — напечатаны московские фотографии Бурк Уайт с подписями, содержащими ряд антисоветских выпадов». Прошло 5 месяцев после выхода этого номера журнала, отмечал В. Кеменов, поэтому вряд ли целесообразно поднимать в прессе этот вопрос (журнал получен с опозданием). «Однако пройти мимо этого факта также нельзя. Предлагаю послать лично Бурк Уайт

148

$

телеграмму за подписью деятелей советской культуры, с которыми она встречалась в СССР». Резолюция на письме (подпись неразборчива): «Тов. Молотов не возражает. 12.I»16. К письму В. Кеменова был приложен проект обращения советских деятелей культуры в связи с публикацией в журнале «Лайф»: «Проект. Маргарет Бурк Уайт. Только что получили августовский номер журнала “Лайф” с Вашими московскими фото и недостойными подписями. Мы удивлены, что не читали в американской прессе протеста против бесцеремонного использования Вашего творчества. Эйзенштейн, Александров, Орлова, Тиссе, Кеменов, Петров»17. «Проект» был довольно характерным для того времени документом, отражавшим, как готовились «отклики» советской общественности на то или иное событие за рубежом. Наверняка никто из шести уважаемых деятелей советской культуры, чьи подписи стояли под «Проектом», сами никакой инициативы не проявляли (за исключением В. Кеменова). Очевидно, никто из них даже не видел этого номера «Лайфа», прибывшего в ВОКС с опозданием почти на полгода. Во всяком случае, в материалах, связанных с этой публикацией, не удалось обнаружить никаких следов протеста или другой реакции кого-либо из шестерки на публикацию в «Лайфе», вызвавшую волну откликов, докатившуюся до самого народного комиссара иностранных дел СССР. Казалось бы, публикация Маргарет Бурк в «Лайфе» была заурядным явлением, во всяком случае, не заслуживающим внимания на уровне руководителя внешнеполитического ведомства страны. Однако в условиях закрытости советского общества, особенно любой информации о Сталине, ее фоторепортаж о советском руководителе в одном из самых популярных журналов США приобретал важное значение. И показательно, что вопрос с публикацией в «Лайфе» был поставлен перед Молотовым в период битвы за Москву, когда, казалось бы, были куда более важные проблемы и для руководителя ВОКСа, и тем более для наркома иностранных дел. Мне представляется, ход «делу Бурк» был дан и потому, что, как видно из письма В. Кеменова Молотову, именно ВОКС обеспечил для Бурк возможность фотографировать Сталина. И вот появляются фотографии Сталина с критическими комментариями, которые могли вызвать недовольство «хозяина». По советским традициям такое недовольство могло иметь далеко идущие последствия для того, кто способствовал установлению контактов американки со Сталиным.

149 Не исключена возможность, что руководитель ВОКСа своим письмом на имя Молотова перестраховывался от возможных неприятностей. Все подступы к Сталину, тем более для зарубежных журналистов, были намертво заблокированы, и прорваться сквозь эту полосу препятствий было практически невозможно. Об этом, в частности, свидетельствовал печальный опыт американского корреспондента в Москве Уолтера Дюранти. В августе 1941 г. он обратился к заместителю наркома иностранных дел С.А. Лозовскому с просьбой получить ответы Сталина и Молотова на ряд его вопросов. «Трудно, — заявлял Дюранти, — преувеличивать значение таких двух заявлений в настоящий момент в США, где среди масс все еще существует значительно больше невежества, непонимания и колебаний, чем Вам может казаться, судя по нью-йоркским газетам. Эта неуверенность используется демагогами изоляционистами, стремящимися препятствовать и задержать американские усилия по оказанию поддержки странам, ведущим борьбу против Гитлера» (письмо написано по-русски. — Р.И.) 18. В предложении Дюранти, бесспорно, было рациональное зерно, учитывая широко распространенную в США практику интервью с руководящими государственными деятелями по важнейшим проблемам внутренней и внешней политики. Значение инициативы Дюранти определялось и тем, что он был связан с влиятельными журналистскими силами США. «Я, — заявлял он, — здесь представляю две организации американского масштаба — Норт Америкэн Ньюспейпер Аллайэнс, объединяющую 50 газет по всей стране с общим тиражом в 10 млн или больше, и популярный журнал “Колльерс уикли” с тиражом свыше 3 млн»19. Просьба американского журналиста не была удовлетворена, и в октябре 1941 г. он вновь ставит перед С.А. Лозовским те же вопросы. Дюранти писал: «Вы сами, гражданин Лозовский, так прекрасно подаете русские новости, что я уверен, что Вы понимаете принципы пропаганды за границей». Американский журналист отметил, что он понимает, насколько заняты советские руководители, и предлагал решение, на его взгляд, вполне приемлемое: «Вы знаете, что следует сказать и как это сказать, и Вы, несомненно, могли бы найти время набросать что-нибудь, что было бы охотно одобрено в Кремле и имело бы чрезвычайно большое значение здесь (в США)»20. Дюранти явно демонстрировал полное незнание советских традиций и порядков, заявляя, что Лозовский мог по своей инициативе что-то написать для Сталина и Молотова.

150

$

Положение на фронте было крайне тяжелым. Однако с политической точки зрения ситуация для СССР была достаточно благоприятна. Накануне заключения пакта с Германией Сталина преследовал кошмар оказаться перед угрозой мощной антисоветской коалиции. После начала войны политическая конъюнктура развивалась достаточно благополучно. Советский Союз мог опереться на дружественную позицию Соединенных Штатов. С Англией быстро устанавливались союзнические отношения. Об этом свидетельствовали не только контакты, поддерживавшиеся между Сталиным и Черчиллем, но и целый ряд других фактов. Агентство Рейтер 21 ноября 1941 г. сообщало, что Черчилль обратился к недавно созданному видными общественными деятелями Комитету англо-советских отношений с посланием, в котором содержались поздравление и сердечные, добрые пожелания успеха делу, осуществляемому Комитетом. В этом послании, которое было зачитано на устроенном Комитетом приеме в честь посла СССР в Англии И.М. Майского и министра иностранных дел Великобритании А. Идена, Черчилль заявлял: «Я горячо поддерживаю цели, которые вы перед собой поставили, и работу, которую вы проводите для их достижения. Я уверен в том, что удельный вес общественного мнения, представленного Комитетом, настолько велик и охватывает столь разнообразные социальные слои, что будет поддержкой для наших русских союзников в героической борьбе против общего врага». В своих речах, произнесенных на этом приеме, Майский и Иден подчеркнули тесное и дружественное сотрудничество, существовавшее между Великобританией и Советским Союзом. Иден заявил: «Я полностью убежден в справедливости истины, что по основным вопросам международной политики не существует никаких поводов для какого-либо столкновения интересов между СССР и Великобританией». При этом Иден сослался на свои беседы со Сталиным и Литвиновым во время посещения им Москвы в 1935 г. и на опубликованное тогда совместное коммюнике, в котором указывалось на «отсутствие всякого столкновения интересов между двумя правительствами по какому-либо вопросу международной политики». Сказанное в 1935 г. было подтверждено фактами в 1941 г. «и будет подтверждено в будущем, — говорил Иден. — Мы — люди Великобритании — хотим теснейшего сотрудничества с Советским Союзом как в настоящее время, так и после войны, когда мы снова будем озабочены делом мира»,21 — сказал министр иностранных дел Великобритании.

151 Послание Черчилля Комитету англо-советских отношений, выступления Майского и Идена на приеме, устроенном этим Комитетом, были хорошей иллюстрацией к подписанному в Москве 12 июля 1941 г. «Соглашению между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии». В соглашении были зафиксированы взаимные обязательства об оказании помощи и поддержки в войне, а также об отказе от заключения сепаратного мира с противником. Это соглашение положило начало созданию антигитлеровской коалиции22. Деятельность Комитета англо-советских отношений, участие в его работе премьер-министра и министра иностранных дел Великобритании были убедительным свидетельством антифашистского, народного характера Второй мировой войны. Это учитывали в своей практической деятельности и Черчилль и Рузвельт. Что же касается Сталина, то уже его первое публичное выступление во время войны, состоявшееся 3 июля 1941 г., отражает народный, отечественный характер войны советского народа с фашистским агрессором. Необычна была сама форма обращения Сталина к советскому народу: «Братья и сестры... друзья мои!». Что же касается содержания речи, то это было первое определение Сталиным войны как отечественной. Это нашло, в частности, свое проявление в его призыве к советским людям организовать массовое партизанское движение в тылу врага. 29 сентября — 1 октября 1941 г. в Москве состоялась конференция представителей трех держав — СССР, Великобритании, США, посвященная проблемам оказания взаимной военно-экономической помощи. Комментируя результаты работы конференции, английский историк писал: «У участников конференции создалось впечатление, что у русских ни в коей мере не было пессимизма по вопросу об исходе войны. И это было подтверждено оптимистической речью, произнесенной Сталиным 6 декабря*. Перед западными наблюдателями советский лидер предстал как человек, проявляющий непоколебимую уверенность. Он показал себя полностью компетентным в оценке возможностей и силы духа народа»23. Обращало на себя внимание участие в Московской встрече министров иностранных дел руководителя внешнеполитического ведомства США. Соединенные Штаты еще не вступили в войну, но уже шли на контакты на столь высоком официальном уровне с двумя * Опечатка. Речь должна идти о выступлении Сталина 6 ноября 1941 г.

152

$

союзными государствами — Великобританией и СССР. В этом был залог того, что экономическое и военно-политическое сотрудничество Великобритании и Советского Союза с США имеет очень хорошие перспективы. То же самое касалось и начавшихся контактов между Сталиным и Рузвельтом. Иден был активным участником всех встреч с советскими руководителями и он внес большой личный вклад в развитие союзнических отношений между СССР и Великобританией. В декабре 1941 г. английский министр иностранных дел посетил Москву. 4 января 1942 г. в выступлении по радио Иден рассказал о своих беседах в Кремле со Сталиным и Молотовым. «Эти беседы зашли дальше, чем какие-либо политические или военные переговоры, имевшие место в любое время между обеими странами после прошлой войны, — сказал Иден. — Я могу Вас заверить, что когда в нашем коммюнике говорится об идентичности взглядов по всем вопросам ведения войны, то эти слова не являются всего лишь дипломатическим штампом, а говорят Вам абсолютную правду. Я не сомневаюсь в том, что только одна эта часть нашей работы больше чем оправдала бы путешествие. Однако я лично придаю такое же значение переговорам, которые мы вели по вопросу об организации мира и безопасности после войны. Мы беседовали об условиях мира и о создании аппарата по поддержанию его». Иден подробно рассказал о массовом героизме советских людей на фронте и в тылу, об их высоком моральном духе, уверенности в победе. В заключение он заявил: «Впечатление от моего визита, беседы со Сталиным и Молотовым убедили меня в том, что более тесное политическое сотрудничество между нами может быть и будет реализовано. Мы не можем игнорировать трудности. Мы должны избавиться от пережитков подозрительности, характерной для обеих сторон. Существует различие в формах правления, но я никогда не соглашусь с тем, что это может в какой-либо мере отдалить нас друг от друга в нашей общей борьбе»24. Интересной информацией о визите в Москву и о переговорах со Сталиным поделился с английскими радиослушателями А. Гарриман. 25 ноября 1941 г. агентство Рейтер передало, что представитель США в Англии по реализации закона о ленд-лизе Аверрел Гарриман выступил в Лондоне по радио с речью, рассказав о том, что делают Соединенные Штаты для снабжения Англии. Он сказал: «Наше американское оружие начинает уже проникать и на другой фронт — русский.

153 Недавно я был послан президентом в Москву с американской делегацией вместе с Бивербруком. Я поддерживаю все заявления, сделанные Бивербруком об этой поездке. Россия будет бороться. Мы, американцы, не хотим коммунизма в нашей стране. Многие люди не поняли вначале значения борьбы, которую ведет Россия. Я считаю, что наша поездка в Москву и ваши быстрые действия помогли расчистить путь для оказания России полной поддержки. Я думаю, что большинство американцев теперь ясно видят, что помощь России в ее борьбе против нацистского вторжения ни в коей мере не меняет нашей позиции в отношении коммунизма». Гарриман исключительно высоко отзывался о трудовом героизме советских рабочих, о качестве советской военной техники, об успешно проведенной эвакуации на Восток огромного числа промышленных предприятий СССР. Делясь своими впечатлениями от встречи со Сталиным, Гарриман говорил: «Бивербрук рассказал вам о наших переговорах со Сталиным. Сталин был с нами прям. Он точно сказал, что именно ему нужно, и спросил, как обстоит дело с каждым пунктом его заявки. Сталин знаком с вопросами снабжения. Его ум руководит русскими армиями. Он обладает поразительными знаниями в области деталей оборудования, Сталин поправил Бивербрука по вопросу о мощности мотора «Мерлин» истребителя «Харрикейн» последнего образца. Он нашел это забавным. Когда конференция началась, Сталин не был уверен в том, что Англия и США серьезно возьмутся за дело. Еще до того, как конференция закончилась, у него уже не было сомнений»25. Советский Союз, Великобритания, Соединенные Штаты были только основой будущих Объединенных Наций. И очень важное значение имела позиция других государств, придерживавшихся антигерманской ориентации. В первую очередь это относилось к тем странам, которые были оккупированы Германией и представительства которых находились на Британских островах. Чехословаки помнили, что СССР был единственной державой, выступившей против оккупации их страны Германией. И чехословацкие газеты, издававшиеся в Англии, публиковали многочисленные материалы о героической борьбе Красной Армии. 19 ноября 1941 г. ТАСС сообщал из Лондона, что чехословацкая юношеская газета «Младе Чехословенске» в своем первом номере заявляла, «что она от всей души поддерживает борьбу Советского Союза. Газета поместила выдержки из последних выступлений Сталина. В этом же номере сообщалось, что чехословацкие солдаты-артиллеристы в Англии из своих скудных средств собирали деньги «в Фонд помощи России»26—27.

154

$

29 ноября 1941 г. из Лондона поступило сообщение, что президент Чехословакии Э. Бенеш, выступая на открытии сессии Чехословацкого государственного совета в Лондоне, под бурные аплодисменты членов Совета заявил, что «советское правительство полностью и без ограничений признало чешское правительство в Лондоне». Бенеш подчеркнул: «Советский Союз выносит на себе основной удар в этой войне, он борется не только за себя, но и за всех нас». Председатель Государственного совета Прокоп заявил: «Мы глубоко благодарны Черчиллю, Сталину и Рузвельту, которые в такой большой степени поддерживают нас и наше дело». В создании Объединенных Наций была серьезная проблема — Польша. Советский Союз был единственной союзной державой, которая вела активные и широкомасштабные военные действия против Германии. В связи с этим Сталин не без основания претендовал на руководящую роль в блоке союзных государств. Но он был и инициатором заключения советско-германского пакта 1939 г. По его инициативе, как считали на Западе, произошел раздел Польши. Англия же вступила во Вторую мировую войну, выполняя гарантии, которые она дала Польше. Все это создавало сложный клубок противоречий между союзными государствами. Особенно важное значение приобретала проблема советско-польских отношений. Казалось бы, контакты между правительствами СССР и Польши постепенно налаживались. 27 ноября 1941 г. ТАСС сообщал из Тегерана, что, остановившись в столице Ирана проездом в СССР, премьер-министр польского правительства в Лондоне генерал В. Сикорский в беседе с корреспондентами ТАСС заявил следующее: «Я направляюсь в СССР для сплочения полутора миллионов польских граждан, находящихся там, и для создания сильной польской армии. После трехдневного пребывания в Куйбышеве, где я встречусь с Калининым, я поеду в Москву для встречи с вождем народов Советского Союза Сталиным. Польская армия, созданная в СССР, будет суверенной и независимой и будет сражаться вместе с Красной Армией. В беседе с нашим послом Сталин высказал пожелание, чтобы польская армия состояла из нескольких дивизий, разрешение этого вопроса зависит от вооружения наших войск, к чему предпринимают шаги как советское правительство, так и правительства США и Англии»28. Встреча Сикорского со Сталиным укрепила уверенность генерала в том, что польская проблема будет успешно решена усилиями союзных стран. Последующие контакты Сикорского с советским руководителем еще больше настроили его на оптимистический лад.

155 В сообщении ТАСС из Лондона от 9 января 1942 г. говорилось: «Польский премьер-министр ген. Сикорский, прибывший 6 января в Лондон после поездки в Советский Союз и на Ближний Восток, сделал следующее заявление: «Моя поездка в Россию и мои соглашения с г. Сталиным доказали, что мы пришли к окончательным решениям, которые претворяются в действия». Генерал был полон уверенности. «Соглашения, заключенные с Россией, — заявил он, — являются началом этой новой реальной политики, которая, как я надеюсь, приведет к наилучшим результатам для всего мира»29. 14 января 1942 г. выходящая в Лондоне на французском языке газета «Франс» опубликовала интервью с генералом Сикорским, в котором он вновь «выразил большое удовлетворение результатами разрешения советско-польских вопросов»30. В августе 1941 г. советские и английские войска вступили на территорию Ирана, что предотвратило превращение этой страны в опорную базу Германии по проведению подрывных действий против союзников, в первую очередь против Советского Союза. Совместная акция СССР и Англии в Иране получила поддержку многих иранцев, опасавшихся, что Германия втянет страну в войну на своей стороне. Поддержали эту акцию и иностранные рабочие, находившиеся в Иране. 7 января 1942 г. ТАСС сообщил из Тегерана, что большая группа чехов, югославов, болгар и греков, работавших на железных дорогах в Иране, прислала советскому посольству «для передачи товарищу Сталину следующую телеграмму: “Поздравляем Вас, Иосиф Виссарионович Сталин, непобедимую Красную Армию, Красный флот и советскую авиацию с Новым годом и с новыми победами над врагом”»31. Успехи Красной Армии в битве за Москву способствовали росту солидарности с Советским Союзом среди народов Ближнего Востока. 7 января 1942 г. ТАСС сообщал из Тегерана, что в адрес советского посольства продолжают поступать приветствия, резолюции и подарки для бойцов Красной Армии. Так, из Бейрута поступило письмо следующего содержания: «Москва. Сталину. Три с половиной тысячи армян, собравшись на митинг, выражают свое глубокое возмущение подлым нападением гитлеровской Германии на Советский Союз, армия которого ведет сейчас героическую борьбу, вызывая восхищение всего мира. Митинг выражает свою благодарность Вам, поднявшему Армению до уровня цветущей и счастливой страны. Армяне Сирии и Ливана готовы всеми возможными средствами содействовать достижению победы. Шлем горячий привет Красной Армии»32.

156

$

Не должно создаваться впечатления, что отношения СССР с Англией и Соединенными Штатами, между Сталиным и лидерами этих двух стран развивались без сучка и задоринки. Государства-антиподы и их руководители не могли поддерживать межгосударственные отношения без серьезных трудностей, спадов, противоречий. История войн свидетельствует о том, что в таких больших военно-политических союзах, как антигитлеровская коалиция, всегда возникают серьезные противоречия. Между Англией и Соединенными Штатами были различные точки зрения по вопросу о судьбе Британской колониальной империи. Черчилль, действительно, серьезно опасался, что американцы готовились подобрать осколки этой империи. Война еще была очень далека до своего окончания, а Англия и США приготовились делить нефтяные богатства Ближнего Востока. США уже в годы войны делали ставку на создание военных баз в наиболее стратегически значимых районах мира. Но многие из них входили в состав Британской империи. Эти и ряд других столкновений интересов, разделявших Великобританию и Соединенные Штаты, дополнялись противоречиями между Советским Союзом и странами, придерживавшимися антифашистской ориентации. Опыт функционирования Большой тройки показал, что полного доверия между Сталиным и его партнерами так и не было достигнуто. И главная причина этого заключалась в той политической и идеологической пропасти, которая разделяла Сталина с Черчиллем и Рузвельтом. Удивительно не то, что в антигитлеровской коалиции были серьезные противоречия, в первую очередь в рамках Большой тройки, а то, что они не помешали решить главную задачу союза — военный разгром Германии, ее союзников и сателлитов. В этом заслуга всех участников Большой тройки, которые понимали, что грандиозная по своим масштабам цель, стоявшая перед ними, не позволяла возводить в абсолют политические и идеологические разногласия, разделявшие трех главных участников антигитлеровской коалиции. Весь жизненный путь Сталина, особенно в период почти тридцатилетнего руководства им партией и страной, свидетельствовал о том, что он был по своей натуре и политической ориентации жестким максималистом. А у такого лидера, как правило, редко когда оставалось желание и понимание того, что в жизни, в том числе и в государственной, политической, очень трудно обойтись без компромиссов. И надо отдать должное Сталину, что этот политик в годы войны прекрасно понимал пределы возможностей для своих требований к Черчиллю и Рузвельту. Сталин неоднократно шел на компромиссы со своими партнерами по Большой тройке по вопросу о

157 Польше, о принципах управления побежденной Германией, по второму фронту, по Уставу ООН и многим другим проблемам. Это были вынужденные, но разумные компромиссы. Сталин хорошо знал русскую литературу и любил цитировать ее классиков. В одном из своих предвоенных выступлений он ссылается на героя произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина, который после размышлений по вопросу открыть или закрыть Америку пришел к здравому выводу: «Сие от нас не зависит». Аналогична была и позиция Сталина в годы войны — «закрыть или открыть Америку» не зависело от всевластного хозяина Кремля. Он не мог не считаться с экономическими и военно-политическими реалиями, не мог игнорировать мнение ни Рузвельта, ни Черчилля, хотя такие соблазны у него возникали неоднократно. Давая в целом оценку позиции Сталина в Большой тройке, необходимо констатировать, что это был реалистический курс на жесткое отстаивание государственных интересов СССР, за которые в годы войны наша страна уплатила страшную цену — миллионы погибших людей и уничтожение колоссальных материальных ценностей. Вместе с тем Сталин умело шел и на компромиссы со своими союзниками, руководствуясь необходимостью скорейшего достижения главной задачи — уничтожение общего врага. Это была государственная, политическая мудрость, проявившаяся в масштабах, достойных тех всемирно-исторических целей, которые стояли перед антигитлеровской коалицией. За ходом битвы за Москву с пристальным вниманием следили в Англии, судьба которой во многом зависела от исхода боев на Восточном фронте. Мемуары Черчилля хорошо передают напряженную атмосферу периода битвы за Москву. Черчилль вспоминал те дни: «Может ли... быть взята Москва? А если она будет взята, то окажется ли это достаточно (для победы Германии. — Р.И.)?»33 В Англии в целом оптимистично оценивали перспективы Красной Армии в битве за Москву. Со ссылкой на Ассошиэйтед Пресс американская газета «Топика дейли кэпитл» 19 октября 1941 г. писала, что «ясен только один факт: красный флаг, а не нацистская свастика, все еще веет над Кремлем. А внутри забаррикадированного города солдаты, ополченцы и гражданское население готовятся к тяжелым оборонительным боям». В заключение информации из Лондона говорилось: «Несмотря на мрачную ситуацию под Москвой, лондонский ежеквартальный военный журнал выражал уверенность, что не предвидится неожиданная капитуляция Москвы, силы, обороняющие столицу, смогут удерживать ее длительное время».

158

$

В комментариях о битве за Москву появлялись и сенсационные сообщения. 6 ноября канзасская газета поместила со ссылкой на Ассошиэйтед Пресс статью «Китайские войска в боях против нацистов?». В статье говорилось, что «из неизвестного источника поступило сообщение, что китайские войска намерены прийти на помощь России для борьбы с немецкими захватчиками. Радио Марокко сообщило, что китайцы направят 40 тысяч своих солдат в Россию. Подтверждающая это сообщение информация пришла из Китая, в ней говорится, что командование восемнадцатой (очевидно, восьмой. — Р.И.) китайской армии приняло решение оказать помощь (Москве. — Р.И.)»34. Из вышеприведенных фактов видно, что в переписке со Сталиным Черчилль исключительно высоко оценивал героизм Красной Армии, ее определяющий вклад в борьбу с общим врагом. То же самое характерно было и для публичных выступлений премьер-министра. Однако истинное отношение Черчилля к своему русскому союзнику наглядно проявилось в его письме от 28 октября 1941 г. В самый напряженный период боев за Москву премьер-министр писал английскому послу в СССР Стаффорду Криппсу в Куйбышев: «Они (советские лидеры. — Р.И.) сами подписали свой приговор, когда, заключив пакт с Риббентропом, дали возможность Гитлеру наброситься на Польшу и этим развязали войну. Они лишили себя эффективного второго фронта, когда допустили уничтожение французской армии». В те же дни Черчилль заявил, что «о втором фронте не может быть и речи»35. Что касается «уничтожения французской армии», то премьерминистр явно пытался свалить вину с больной головы на здоровую. Ведь не Советский Союз, не Сталин были инициаторами «странной войны», когда те же французские вооруженные силы прекратили всякие активные действия против противника, дав ему возможность в спокойной обстановке подготовиться к разгрому французских вооруженных сил. Не советский, а английский экспедиционный корпус пытался помочь французской армии. Чем это закончилось, широко известно — немцы наголову разгромили британские войска. В уничтожении французской армии была доля вины Англии, но ни в коей мере не Советского Союза, как утверждал Черчилль. «Объективность» Черчилля в оценке позиции Сталина, советских лидеров, мягко говоря, носила своеобразный характер. В письме к Криппсу он ни одним словом не обмолвился о мюнхенской политике своих коллег по британскому кабинету, сыгравшей столь роковую роль в развязывании Второй мировой войны. Это тем более показательно, что Черчилль, надо отдать ему должное, был сре-

159 ди тех английских политиков, которые с самого начала мюнхенского курса видели всю его пагубность для Великобритании и для дела мира в мировом масштабе. В переписке Черчилля со Сталиным звучали другие мотивы: «Вполне возможно, что оборона Москвы и Ленинграда, — писал Черчилль, — так же как и блестящее сопротивление, оказываемое захватчику на всем русском фронте, нанесет смертельные раны внутренней структуре нацистского режима»36. Когда начались бои за столицу СССР, США все еще оставались нейтральным государством. Антифашистская ориентация этой державы была четко выражена, США оказывали большую военноэкономическую помощь Великобритании, начали разворачивать оказание соответствующей помощи Советскому Союзу. Однако нейтральная позиция Соединенных Штатов накладывала свой отпечаток на реакцию руководства и общественности страны на битву за Москву, на события на советско-германском фронте в целом. Тем не менее ведущие органы американской печати признавали исключительно важное значение боев за Москву для всего хода Второй мировой войны. Популярный журнал «Лайф», орган оппозиционной республиканской партии, разъяснял огромному числу своих читателей: «Если падет Москва и Сталин решит, что обескровленная Россия заслужила мир, США окажутся одинокими во всей вселенной, имея единственного союзника — Британию»37. Какую позицию занять в отношении России? Это был вопрос вопросов всей политической жизни США с 22 июня по 7 декабря 1941 г., когда Япония нанесет удар по Пёрл-Харбору. В поисках ответа на этот вопрос американцы в первую очередь прислушивались к мнению тех, кто знал Советский Союз и мог компетентно судить о его внутренней и внешней политике, о том, какую позицию должны занять Соединенные Штаты по отношению к сражающейся России. С этой точки зрения трудно было переоценить важность появления книги посла США в СССР в конце 30-х годов Джозефа Дэвиса «Миссия в Москву». Автор отнюдь не был либералом, что обеспечило его книге широкую аудиторию читателей. В предисловии к своей книге Дэвис писал: «Я знал лидеров Союза Советских Социалистических Республик. Это компетентные и сильные люди. Во многих отношениях я не согласен с ними, но мне импонирует в них... устремленность к честным убеждениям, сплоченность в борьбе за поставленные цели»38. Начиная с Гражданской войны в Испании, весь опыт вооруженной борьбы с фашистской Германией свидетельствовал о том,

160

$

что всегда и везде немцы стремились активно использовать «пятую колонну», свою агентуру, чтобы нанести удар противнику с тыла. Эта тактика не срабатывала в СССР. По сообщению ТАСС от 17 ноября 1941 г. из Лондона, Дэвис опубликовал в газете «Санди экспресс» статью, посвященную урокам московских процессов 30-х годов. Бывший посол США в СССР заявил, что через несколько дней после нападения Германии на Советский Союз его спросили: «А что Вы скажете относительно членов «пятой колонны» в России?» Он ответил: «У них нет таковых, они их расстреляли». Значительная часть всего мира, писал Дэвис, считала тогда, что знаменитые процессы изменников 1935—1938 гг. являются возмутительнейшими примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что «они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников». Заявляя, что советское сопротивление германской армии было бы сведено к нулю, если бы Сталин и его соратники не убрали предательские элементы, Дэвис в заключение указывал, что это является таким уроком, над которым следует призадуматься другим свободолюбивым народам39. В той конкретной обстановке аргументы Дэвиса звучали довольно убедительно, так как положение под Москвой создалось критическое, столица была объявлена на осадном положении, когда вопросы борьбы со шпионами, диверсантами, паникерами приобретали особенно важное значение. Аргументы Дэвиса в пользу ликвидации Сталиным «пятой колонны» в СССР в предвоенные годы, может быть, звучали и убедительно. Однако сам факт союза со Сталиным был для многих американцев и англичан столь неожиданным событием, что требовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Американский военный обозреватель писал в 1942 г.: «Десять, пять лет, даже три года тому назад британские и американские... руководители не могли представить себе, что им придется вести войну при нынешних условиях: в союзе с СССР и имея своей целью вторжение в Европу»40. Пресса США уделяла большое внимание положению, сложившемуся на ближних подступах к Москве. Политическая ориентация этой прессы была самая различная, и отнюдь не всегда на ее страницах можно было найти объективные оценки той же битвы за Москву и роли Сталина в этот критический период войны. Выше приводилась точка зрения Дуайта Эйзенхауэра, что тому, кто хочет знать действительное положение вещей, надо читать га-

161 зеты, но не вашингтонские и не нью-йоркские. Может быть, Эйзенхауэр и переоценивал объективность местной прессы США, но бесспорно, что она зачастую была менее политизирована, а поэтому и более объективна. Исходя из этого, я значительное внимание уделяю оценкам рассматриваемых проблем газетами, издававшимися в штате Канзас. Это была родина выдающегося военачальника США периода войны Дуайта Эйзенхауэра. Для Канзаса было большой честью, что его уроженец занял высокий пост командующего американскими войсками в Англии, а потом и во время высадки союзников в Северной Африке, Италии и во Франции. И вполне естественно, что пресса Канзаса уделяла несравненно большее внимание военным проблемам, чем другие провинциальные газеты и журналы США. Помимо этого, местная американская пресса, в том числе и канзасская, совершенно не представлена в наших отечественных библиотеках. В 1983 г. я опубликовал первую в нашей стране политическую биографию Дуайта Эйзенхауэра. И в 1989 г., когда в США началась подготовка к празднованию 100-летия со дня рождения Эйзенхауэра, губернатор Канзаса Майк Хейден и Канзасский университет пригласили меня быть сопредседателем от СССР американского оргкомитета по празднованию этого юбилея. В течение 11 месяцев я работал в Лоуренсе, штат Канзас, занимаясь подготовкой празднования 100-летия со дня рождения Эйзенхауэра, отмечавшегося 14 октября 1990 года. Длительное пребывание в Канзасе позволило мне тщательно проработать материалы трех газет, издававшихся в этом штате, — «Топика дейли кэпитал», «Канзас-Сити стар» и «Канзас-Сити таймс». Указанные газеты публиковали многочисленные и интересные материалы о войне, в том числе и по проблемам, рассматриваемым в этой книге. Материалы канзасских газет получили широкое отражение на страницах моей работы. 14 октября 1941 г. канзасская газета подробно рассказала читателям о выступлении Рузвельта 13 октября, в котором он сообщил о решении правительства США резко увеличить военную помощь СССР в связи с тяжелой обстановкой, сложившейся под Москвой. Газета информировала о том, что за несколько часов до этого заявления Рузвельта в Белом доме состоялась пресс-конференция Гарри Гопкинса, который заявил, что «Россия будет продолжать борьбу, даже если нацистам удастся захватить Москву». Газета отмечала, что Гопкинс, главный распорядитель по программе ленд-

162

$

лиза, «недавно совещался в Москве с Иосифом Сталиным и другими высшими советскими официальными лицами». В статье уделялось большое внимание изложению взглядов Рузвельта на ситуацию на советско-германском фронте: «Президент выразил определенную озабоченность по поводу положения в России, но согласился с Гопкинсом, что советские армии далеки еще от поражения». Рузвельт, Гопкинс и Стеттиниус, администратор программы ленд-лиза, пришли к мнению, что «Германия несет огромные потери в русской кампании и вне зависимости от ее исхода она будет к концу этой войны резко ослаблена в военном плане»41. Большинство государственных, политических лидеров США, обозревателей понимали неизбежность в будущем вступления страны в войну с Германией. И естественно, что американская пресса приветствовала тот факт, что в России немецкая армия несет тяжелые потери. Даже консервативные американские круги в тяжелые дни осени 1941 г. внимательно и с симпатией следили за событиями на советско-германском фронте, высказывались за улучшение советско-американских отношений, давали высокую оценку роли Сталина в руководстве Красной Армией и Советским Союзом в целом. 6 ноября 1941 г. канзасская газета выражала надежду, что «65-летний Литвинов улучшит отношения между СССР и США». Комментируя доклад Сталина, посвященный годовщине Октябрьской революции, газета отмечала «исключительно высокий моральный дух русского народа, несмотря на военные неудачи»42. Сложная ситуация под Москвой заставляла ряд авторитетных американских обозревателей усомниться в способности Красной Армии успешно противостоять мощному удару вермахта. Хью Джонсон, статьи которого перепечатывались во многих американских газетах, писал в октябре о ситуации под Москвой: «Это было похоже на шахматную партию. Если королю объявлен мат, то вне зависимости от того, какие силы еще остаются на доске, это конец игры»43. Статья Джонсона была опубликована 16 октября 1941 г., пожалуй, в самый мрачный день обороны Москвы, когда в столице началось нечто, напоминающее панику. Мы, подростки военной поры, ловили на крышах немецкие зажигалки, строили оборонительные сооружения на ближних подступах к Москве. Оставшееся свободное время каждый проводил сообразуясь со своими интересами. А свободного времени было достаточно, так как школы в Москве не работали. Дом № 23 по Рождественскому бульвару, где прошло мое детство и юность, был недалеко от площади Воровского, на которую выходили здания двух наркоматов — НКИД и НКВД. Хорошо по-

163 мню, что днем 16 октября 1941 г. над площадью летал пепел — в наркоматах жгли секретные бумаги. В городском транспорте пассажиры перестали брать билеты, москвичи, имевшие деньги, скупали продукты питания, в отдельных местах начали грабить магазины. Кто имел возможность, бежали из столицы... Были и другие проявления наступавшей анархии, которые сразу же прекратились, как только в Москве было введено осадное положение. Ситуация была очень тревожная, и, очевидно, Сталин имел все основания с тревогой спрашивать Г.К. Жукова, будет ли сдана Москва или столицу удастся отстоять. Из-за океанского далека X. Джонсону и другим обозревателям, действительно, казалось, что Гитлер уже поставил Сталину мат. Именно этим объяснялись мрачные публикации, появлявшиеся в США о положении в осажденной Москве. После столь пессимистических публикаций, как статья X. Джонсона от 16 октября, победа Красной Армии под Москвой вызвала восторженные отклики в самых различных кругах американской общественности. 16 декабря 1941 г. Председатель комиссии сената конгресса США по делам почты Кеннет Маккеллер просил посла Литвинова передать его письмо Сталину. В письме говорилось: «Я, сенатор США, сердечно поздравляю вас с блестящими победами русской армии, о которых сообщалось в наших газетах. Честь им и слава! Я никогда не слышал о том, чтобы армии, находящиеся в столь тяжелых условиях, одержали такую блестящую победу. Самые добрые вам пожелания»44. Американец русского происхождения Иосиф Якобсон 5 декабря 1941 г. писал в советское посольство, что успешное наступление Красной Армии под Москвой вселяет надежду на разгром немецких захватчиков. Автор письма заявлял, что он слишком стар, чтобы надеяться получить согласие на свое участие в вооруженной борьбе с фашизмом в России. «Прошу Вас по крайней мере разрешить мне, в это время славы и восторга, кричать вместе с Вами: Да здравствует гениальный политик Сталин! Да здравствуют Красная Армия и маршал Тимошенко!» (письмо написано по-русски. — Р.И.) 45. В напряженные дни битвы за Москву пришло сообщение о поддержке Красной Армии и советского народа из далекого Китая. В информации из Чунцина говорилось о том, что в честь 24-й годовщины Октябрьской революции Чан Кайши дал ужин для советских военных советников во главе с военным атташе СССР генералом В.И. Чуйковым. Чан Кайши отметил в своей речи, что Гит-

164

$

лер «бросил все силы, чтобы в течение трех месяцев нанести Советскому Союзу поражение». Четыре месяца боев разбили все гитлеровские планы молниеносной войны. Китайский лидер благодарил за советскую помощь Китаю в борьбе с японскими агрессорами и сказал, что «Китай, в свою очередь, также должен оказать помощь Советскому Союзу». Чан Кайши заявил, что Китай будет продолжать активную борьбу с японскими агрессорами, «чтобы воспрепятствовать Японии напасть на СССР». Китайский лидер без дипломатических экивоков констатировал: «Япония и Германия являются нашим общим врагом. Следовательно, советско-китайская дружба и укрепление этой дружбы являются основой победы». В заключение Чан Кайши предложил тост за героическую Красную Армию, за победу вооруженного сопротивления советского народа, за здоровье Сталина46. Оптимистичное заявление Чан Кайши в самые напряженные дни битвы за Москву имело важное значение. Япония готовилась начать военные действия против Советского Союза после падения Москвы. В этих условиях высказывание китайского лидера о необходимости активизировать военные действия против японских оккупантов в определенной мере оказывало сдерживающее воздействие на японских милитаристов. Выступление Чан Кайши имело и важное морально-психологическое значение: в поддержку СССР высказывался лидер страны, которая раньше всех других государств начала борьбу с агрессорами и сковывала их значительные силы. Очевидно, одобряющая весть из далекого Китая была положительно воспринята Сталиным, который высоко оценивал военнополитический потенциал Чан Кайши в борьбе с японскими захватчиками и довольно скептически относился к китайским коммунистам. Сталин, говоря о руководителе компартии Китая Мао Цзэдуне, заявлял, что он как редиска — сверху красный, внутри белый. После победы китайской революции Мао приехал в Москву для встречи со Сталиным. Кто-то из соратников советского руководителя предложил традиционный барельеф — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин дополнить профилем Мао Цзэдуна. Идея не получила поддержки Сталина. Он заметил, что у телеги только четыре колеса. В успешной борьбе Советского Союза с фашистской Германией антияпонские силы Китая видели важнейшую гарантию своего успеха в борьбе с японскими захватчиками. И в стране внимательно, с большой доброжелательностью следили за развитием событий на далеком советско-германском фронте, в частности, за ходом битвы за Москву.

165 9 ноября 1941 г. ТАСС сообщал, что во всех крупнейших газетах Шанхая «был опубликован полный текст доклада товарища Сталина» на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся. В сообщении говорилось, что доклад произвел сильное впечатление на китайскую общественность. Газета «Норт Чайна дэйли ньюс» в передовой статье писала о всенародном характере борьбы советского народа с немецкими захватчиками, о больших потерях, которые несут немцы в боях. «Газета подчеркивает, — говорилось в сообщении ТАСС, — что данные о германских потерях, которые привел Сталин, не могут вызвать никаких сомнений». В заключение статьи отмечалось, что «мужественная речь Сталина воодушевляет на решительную борьбу с фашизмом»47. Китай уже несколько лет вел тяжелейшую войну с японцами, оккупировавшими важнейшие районы страны. Если бы Советский Союз оказался в состоянии войны с Японией, а не было секретом, что в случае падения Москвы Япония действительно готовилась нанести удар по Советскому Союзу, то это было бы реальной и большой помощью Китаю. Но показательно, что ни в выступлениях Чан Кайши, ни в прессе, ни в одном документе мне не попалось ни одного заявления китайской стороны о желательности для Китая, чтобы СССР объявил войну Японии. В Китае прекрасно понимали, что Советский Союз не мог вести успешные боевые действия на двух фронтах. Показательно, что прямо противоположной была позиция американской стороны. 7 декабря 1941 г. Япония без объявления войны нанесла удар по американской военно-морской базе в Пёрл-Харборе, на Гавайских островах — США вступили во Вторую мировую войну. Германия, как указывалось выше, объявила США войну 11 декабря 1941 г. Разгром немцев под Москвой, совпавший по времени со вступлением США в войну, был для стран антигитлеровской коалиции первым успехом стратегического масштаба. Крупнейший американский военный обозреватель Макс Вернер, сделавший на протяжении войны ряд блестящих военно-политических прогнозов, считал, что битва за Москву открывает перед союзниками очень обнадеживающие перспективы. В 1942 г. в своей книге «Великое наступление. Стратегия коалиционной войны» он писал, что в 1939 г. англо-франко-польская коалиция не имела плана на победу. В 1940—1941 гг. Англия вела войну в трагических условиях одиночества. «Но в 1943 г. дорога к победе для англо-американо-русской коалиции ясна и определенна»48. Каким путем пойдет антигитлеровская коалиция к победе?

166

$

Прошло всего несколько дней после вступления страны в войну, и в США совершенно серьезно заговорили о необходимости для СССР объявить войну Японии. Причем этот вопрос поднимался даже в обращениях в советское посольство в США со стороны американских граждан, доброжелательно настроенных по отношению к Советскому Союзу. Так, 12 декабря 1941 г. Л. Талберт из Оук Парк (штат Иллинойс) писал советскому послу Литвинову: «Как рядовой и лояльный американец, я настойчиво прошу Вас и Ваше правительство предоставить американским ВВС базы в Вашей стране для воздушных операций против японцев. Полное устранение японской угрозы необходимо для будущей безопасности мира. Америка и Россия объединились в борьбе против Германии и Италии, им надо объединиться и в борьбе против Японии»49. 17 декабря 1941 г. Уильям Оливер из Атланты (штат Джорджия) в телеграмме в советское посольство заявлял: «Русским ВВС следует немедленно нанести удар по японским базам ВМС и морским пароходным линиям. Такие действия вашего правительства навечно сцементируют узы русско-американской дружбы, когда мы одержим победу»50. Советский Союз истекал кровью, сражаясь один на один с огромными силами Германии и ее сателлитов, под Москвой шли тяжелейшие бои, а американцы, проявляя высшую форму национального эгоизма, заявляли о необходимости участия СССР в войне с Японией. Аналогичные предложения звучали и в выступлениях американской печати различной политической ориентации. Чем это было вызвано? Мне представляется, что объяснение соответствующей позиции многих американцев следует искать в истории страны. Соединенные Штаты Америки за всю свою предшествовавшую Второй мировой войне историю вели только одну настоящую войну — Гражданскую войну 1861—1865 гг. В ходе этой войны были убиты и искалечены сотни тысяч человек, уничтожены большие материальные ценности. Начавшаяся война с Японией обещала быть длительной и кровопролитной. В связи с этим американцы готовы были разделить тяжесть этой войны с кем угодно, в том числе и с Советским Союзом. Надо отдать должное Рузвельту, что в переписке со Сталиным, в личных встречах с ним в Тегеране и в Крыму, через своих доверенных лиц, встречавшихся с советским лидером, президент США никогда не ставил вопрос о необходимости Советскому Союзу объявить войну Японии до разгрома Германии.

167 5—6 декабря 1941 г. началось советское контрнаступление под Москвой, завершившееся полным разгромом немецко-фашистских войск. Это было первое стратегическое поражение германской армии во Второй мировой войне, и естественно, что оно вызвало мощные отклики во всех странах. В Англии, США, в дружественных СССР странах, комментируя разгром немцев под Москвой, давали очень высокую оценку роли Сталина в этом первом крупном победоносном для Красной Армии сражении Великой Отечественной войны. 17 января 1942 г. военный обозреватель английской газеты «Дейли экспресс» писал, что успехи Красной Армии «могут быть охарактеризованы как современное военное чудо». Обозреватель называл Сталина «Творцом этого чуда»51. 26 января 1942 г. редактор газеты «Обсервер» Гарвин писал, что победа под Москвой «в значительной степени является триумфом железной воли и организаторских талантов Сталина»52. 23 февраля 1942 г. в крупнейшем кинотеатре Лондона состоялся большой митинг, посвященный 24-й годовщине Красной Армии. В президиуме митинга находились члены советской военной миссии в Англии, представители вооруженных сил Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии, Свободной Франции и Китая. На митинге было сказано много теплых слов в адрес Красной Армии и советского народа. Открывая митинг, редактор газеты «Ивнинг стандард» Фрэнк Оуэн заявил, что Красная Армия ведет величайший бой за свободу. Оуэн подчеркнул, что «собравшиеся приветствуют Сталина, советский народ, доблестную Красную Армию, гарнизоны Москвы, Ленинграда и Севастополя, не знающих слова “капитуляция”»53. Достаточно скупой на похвалы У. Черчилль писал 5 декабря 1941 г. Сталину о том, «с каким восхищением весь британский народ следит за стойкой обороной Ленинграда и Москвы храбрыми русскими армиями и как все мы рады по поводу Вашей блестящей победы в Ростове-на-Дону»54. 16 декабря 1941 г. английский премьер, дав волю эмоциям, информировал Сталина: «Невозможно описать то чувство облегчения, с которым я каждый день узнаю о ваших замечательных победах на русском фронте. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенным в исходе войны»55. Еще до начала разгрома немцев под Москвой Черчилль, проявив незаурядный дар предвидения, писал Сталину (получено 22 ноября 1941 г.), что оборона Москвы и Ленинграда, так же как и блестящее сопротивление, оказываемое захватчику на всем рус-

168

$

ском фронте, возможно, нанесет смертельные раны внутренней структуре нацистского режима56. Более умеренными и немногословными были комментарии Рузвельта по поводу разгрома немцев под Москвой. В переписке со Сталиным Рузвельт только один раз упомянул об этом крупнейшем событии Второй мировой войны. В послании от Рузвельта, полученном Сталиным 16 декабря 1941 г., говорилось «о всеобщем подлинном энтузиазме в Соединенных Штатах по поводу успехов Ваших армий в защите Вашей великой нации»57. 23 февраля 1942 г., в День Красной Армии, Рузвельт очень сдержанно писал Сталину: «Новые вести об успехах Вашей армии нас весьма ободряют»58. Простые американцы значительно искреннее и с бульшим энтузиазмом реагировали на битву за Москву. Это нашло отражение в мощном потоке писем, телеграмм, резолюций митингов и собраний, который шел в посольство СССР в Вашингтоне. 9 октября 1941 г. доктор Бенджамен Чапман писал в советское посольство: «Прошу и умоляю Вас передать Сталину, чтобы приложил (написано по-русски. — Р.И.) все усилия к спасению Москвы от немецких фашистов». Развивая свои соображения, доктор Чапман продолжал: «Если мы потеряем Москву, Тулу, Горький, Харьков и Ростов, то мы потеряем всю автомобильную и угольную промышленность. Будет беда, если немцам удастся нас отрезать от Урала и Сибири. Мы должны удержать во что бы то ни стало все вышеупомянутые города»59. Америка всегда была многолика и, разумеется, реакция на битву за Москву и на ход советско-германской войны в целом никогда не была только положительной. Канзасская газета 16 октября 1941 г. вместе с материалами о героической борьбе Красной Армии под Москвой опубликовала передовую статью, в которой американцы призывались к самой решительной борьбе с «коммунистами, нацистами, фашистами», со всеми, «кто хочет заменить американский образ жизни тиранией». Газета писала, что руководитель компартии США «Гарри Бриджес не изменил своих коммунистических воззрений только потому, что Сталин был вынужден защищать себя от Гитлера». В статье отмечалось, что ФБР уже выявило немало таких покусителей на американский образ жизни60. Что касается самих американских коммунистов, то они исключительно высоко оценивали значение битвы за Москву. Один из лидеров компартии США Уильям Фостер писал в 1942 г.: «Поражение Гитлера под Москвой со всей определенностью знаменует

169 начало великого наступления народов, которое, несмотря на возможные неудачи, могущие еще произойти, будет продолжаться до тех пор, пока оно не приведет нацистов к гибели»61. Лидеры консервативных профсоюзов США даже в разгар битвы за Москву, когда во многом решалась судьба Второй мировой войны, оставались верными своим твердым антисоветским, антисталинским убеждениям. 16 октября 1941 г. в Сиэтле (штат Вашингтон) состоялся 61-й конгресс АФТ. Резолюция, принятая на конгрессе, была даже более антикоммунистична, чем доклад руководства Федерации. В ней говорилось, что «победа Сталина над европейскими странами была бы столь же катастрофична по своим последствиям, как и торжество Гитлера». В документе подчеркивалось, что коммунизм «остается столь же опасен для американских институтов, как и в прошлом». Военная помощь России объяснялась в резолюции только тем, что «американская военная программа имеет своей целью разгром врага России»62. Подобная позиция руководителей консервативных профсоюзов Соединенных Штатов Америки объясняет, почему на протяжении всей войны советским профсоюзам так и не удалось установить сколь-либо широкие и прочные связи с американскими профсоюзами. Несравненно более активными были англо-советские профсоюзные контакты, которые внесли немалый вклад в дело разгрома общего врага. В отличие от профсоюзных бюрократов военные специалисты США, понимавшие значение победы в битве за Москву и других успешных сражений Красной Армии, давали очень высокую оценку и советским вооруженным силам и их Главнокомандующему. Американский военный журнал «Арми энд невл джорнэл» отмечал: «Пользуясь благоприятным случаем, поздравляем Народного Комиссара Обороны СССР Сталина со славной годовщиной Красной Армии. Великолепная выдержка, упорное сопротивление и неукротимая активность, проявленные командирами и бойцами Красной Армии, войдут в историю, как выдающиеся примеры героизма и мужества их правительства и их страны»63. Ряд военных обозревателей, признавая большое значение битвы за Москву, отмечали, что, к сожалению, этот успех Красной Армии не удалось развить. Эту точку зрения разделяют и многие биографы Сталина. Так, венгерские авторы биографии Сталина отмечали большое военное и политическое значение разгрома немцев под Москвой. «Однако, — подчеркивалось в их работе, — в дальнейшем Сталин напрасно пытался форсировать продвижение вперед, к началу апреля (1942 г. — Р.И.) наступление выдохлось».

170

$

Конечно, можно было спорить по вопросу об упущенных возможностях в ходе битвы за Москву и после ее завершения. Однако бесспорно, что победа под Москвой имела не только большое стратегическое, но и важное морально-психологическое значение. Американский военный обозреватель Макс Вернер подчеркивал: «Мы теперь знаем, что Красная Армия может сокрушить армию Германии»64. Более позитивная по сравнению с США оценка в Англии битвы за Москву и в целом борьбы Советского Союза с Германией, роли Сталина в этой борьбе объяснялась отнюдь не симпатиями к СССР и ее руководителю. Очевидно, дело было в том, что англичане уже более двух лет участвовали в войне. Они пережили катастрофу в Дюнкерке, ожесточенные воздушные бомбардировки, страшные потери британского флота от немецких субмарин. Вплоть до нападения Германии на Советский Союз над Британскими островами висел дамоклов меч угрозы немецкого вторжения. Многие тысячи англичан уже погибли в боях на Европейском континенте, на Ближнем Востоке, велики были потери гражданского населения от массированных воздушных ударов немецкой авиации. Большие людские потери понесли военно-морские силы Великобритании, торговый флот страны. Все это было неведомо американцам, которые не спеша, потихоньку втягивались в войну и перенесли только один шоковый удар — трагедию в Пёрл-Харборе, во время которой флот США понес очень тяжелые потери. Американцы еще по-настоящему не участвовали в сражениях Второй мировой войны. Они пока еще не познали тяжесть массовых потерь товарищей по оружию, родных и близких. Американцы не выигрывали еще сами сражений и пока не научились ценить победы своих союзников. Для англичан победа Красной Армии в битве за Москву была подлинным светом в окошке, свидетельством того, что в лице Советского Союза и его руководителя Сталина они получили мощного и надежного союзника, с которым победа может стать настоящей реальностью. Пожалуй, только после битвы за Москву англичане по-настоящему поняли, что Гитлер увяз в России всерьез и надолго, что угроза немецкого вторжения миновала, что наступил, наконец, новый, многообещающий этап борьбы союзников против общего врага. Именно этим объяснялась позитивная реакция Черчилля и других руководителей Великобритании на успехи Красной Армии в боях

171 за Москву, высокая оценка ими роли Сталина и в этой битве, и в руководстве страной в целом. 9 января 1942 г. Иден выступил в палате общин. Остановившись на своей недавней поездке в Москву, он заявил: «Сталин и Молотов уделили нам очень много своего времени. Переговоры касались большого круга вопросов. Я не помню случая, когда бы обсуждалось такое большое число тем. Сталин — человек с очень ясным умом, хорошо знакомый со всеми подробностями вопросов, которыми он занимается, будь они политическими или военными»65. Министр иностранных дел рассказал о своих встречах с маршалом Тимошенко, о беседах генерала Нея с начальником Генштаба Красной Армии, о переговорах об английских поставках в СССР. «Мы, — говорил Иден, — видели в России командиров высокого ранга и младших командиров, видели солдат и руководителей народа и повсюду мы встретили одинаковую уверенность и решимость. Мало найдется примеров в анналах истории, чтобы армия, которая провела такое долгое и тяжелое отступление, как Красная Армия в течение лета, все же сохранила боевой дух и смогла обрушиться на врага с триумфальным успехом...»66. Столь же высокую оценку давал борьбе советского народа и руководящей роли Сталина заместитель министра авиации Англии Бальфур, посетивший Советский Союз. Положительно отозвавшись об авиации СССР, Бальфур, выступая 17 января 1942 г. в Лондоне, в заключение своей речи подчеркнул «абсолютную уверенность Сталина, советского правительства и советского народа в том, что Россия окончательно разгромит немецких захватчиков»67. Бальфур был среди тех немногих союзных деятелей столь высокого ранга, которые исключительно положительно воспринимали советского союзника. В частности, он очень высоко оценивал военные, политические, дипломатические дарования Сталина. За эту свою позицию английский деятель неоднократно подвергался жесткой критике и в Англии, и за океаном. Бальфур не ошибался, когда заявлял о твердой вере Сталина в победу. Эта уверенность сквозила в посланиях Сталина Черчиллю даже в период самых тяжелых боев на советско-германском фронте. 3 октября 1941 г. в письме Черчиллю он выражал «уверенность, что, несмотря на все трудности, мы решим дело разгрома Гитлера». 23 ноября советский руководитель заявил: «Наша воля к победе над врагом непоколебима». 14 февраля 1942 г. Сталин писал Черчиллю: «...Я не сомневаюсь ни минуты, что мощнейший союз СССР, Великобритании и США сломит врага и одержит полную победу». Тот же

172

$

мотив звучал в его послании от 14 марта 1942 г.: «Выражаю твердую уверенность в том, что совместные усилия наших войск... в конечном счете сломят силы нашего общего врага и что 1942 год будет решающим в повороте событий на фронте борьбы с гитлеризмом»68. В самые напряженные дни битвы за Москву пост посла Англии в СССР занимал Стаффорд Криппс. Он больше и лучше, чем ктолибо другой из англичан был информирован и о ходе грандиозного сражения за Москву, и о роли Сталина в этой крупнейшей битве Второй мировой войны. 24 января 1942 г. ТАСС сообщал, что Стаффорд Криппс выступил на пресс-конференции в Лондоне. Криппс, только что возвратившийся из СССР, выразил свое убеждение в том, что русские в состоянии нанести Германии решительное поражение и сделать все необходимое для достижения этой цели. Криппс исключительно высоко оценивал личный вклад Сталина в руководство Советским Союзом в самый трудный и ответственный момент войны. «Сталин показал себя великим вождем и крупным стратегом, — говорил Криппс. — Основной стратегический план обороны Москвы и русского наступления — это стратегия самого Сталина. Русский народ питает к нему огромное доверие. Нынешние события потребовали от русских больших жертв и страданий, но дух русского народа теперь выше, чем когда бы то ни было. Я никогда не видел населения, одушевленного таким мужеством»69, — заявил английский дипломат. Столь позитивная оценка военных усилий Советского Союза и роли Сталина в их осуществлении показательна. Такие люди, как Стаффорд Криппс, видели все, что происходило в СССР своими собственными глазами. Они фиксировали, разумеется, не только позитив, но и были свидетелями трудностей, с которыми сталкивался советский союзник, ошибок, которые допускались в ходе войны со стороны руководства СССР. И если в итоге своих наблюдений они давали столь высокую оценку борьбы Красной Армии и всего народа с захватчиками, руководства этой борьбой со стороны Сталина, то это, действительно, было объективное мнение. Во всяком случае, у таких людей не было никакого резона преувеличивать личный вклад Сталина в борьбу с общим врагом. 24-я годовщина Красной Армии пришлась на завершающий этап битвы за Москву. И естественно, что в союзных странах этой годовщине было уделено первостепенное внимание. 24 февраля 1942 г. ТАСС сообщал из Лондона, что английская печать уделяет большое внимание 24-я годовщине Красной Армии и приказу народного комиссара обороны Сталина. Газеты опубли-

173 ковали этот приказ на первой странице на видном месте и под крупными заголовками. Годовщине Красной Армии посвящались передовые статьи и очерки. Газета «Таймс» в статье под заголовком «Призыв Сталина» писала, что судьба войны, как сказал Сталин, теперь будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии. Из нынешнего испытания, говорилось в статье, Советский Союз выходит победоносно. Ни в какой другой воюющей стране бремя войны не переносилось с такой стойкостью, как в Советском Союзе. Русский народ представляет себе лучше, чем многие люди в Англии, значение слов «всеобщие усилия». Замечательная энергия и дисциплина русской армии и гражданского населения, писала газета, — вот основы, на которых строится русская победа. «Упоминание Сталиным о глупой брехне относительно того, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство», свидетельствовало, по словам «Таймс», о том, что «Советский Союз интересуется проблемами реконструкции Европы после победы и что он рассматривает эти проблемы с созидательной точки зрения». Напомнив о том, что СССР заявил о своей солидарности с принципами Атлантической хартии, «Таймс» констатировала совпадение между духом Хартии и следующими словами Сталина: «Теория расового равноправия в СССР и практика уважения к правам других народов привели к тому, что все свободолюбивые народы стали друзьями Советского Союза»70. Когда «Таймс», самая популярная и массовая газета Англии, писала о том, что в СССР советский народ с поразительной стойкостью переносит бремя войны, то эта оценка приобретала особое значение. За два года участия в войне англичане пережили немало невзгод и они могли понять и оценить позицию другого воюющего народа. Показательна и высокая оценка «Таймс» роли Сталина в военных усилиях советского народа. Консервативный официоз Англии не имел никаких побудительных причин переоценивать роль коммунистического лидера России. И в оценке «Таймс» роли Сталина была объективная констатация сложившегося положения вещей. Важно, на мой взгляд, отметить еще одну сторону проблемы. В Англии было отнюдь не однозначное отношение к Черчиллю. Но и друзья и враги консервативного лидера страны признавали его выдающуюся руководящую роль в вооруженной борьбе Великобритании. «Таймс» понимала толк в руководителях, и ее оценка Сталина была взглядом профессионала самой высокой квалификации.

174

$

«Таймс» была не одинока в высокой оценке личной роли Сталина в успехах Красной Армии в битве за Москву и в руководстве войной в целом. Газета «Дейли телеграф энд морнинг пост» подчеркивала, что «Сталин был прав, когда сообщил, что инициатива находится в руках русских». Немцы почувствовали, что русский народ обладает непобедимой энергией, направленной к тому, чтобы нанести поражение гитлеризму. Германия уже узнала однажды, что означает подобный дух. Теперь она снова испытает его силу71. 6 марта 1942 г. ТАСС сообщал из Лондона: «У англичанки леди Макроберт все ее три сына — летчики английской авиации погибли в боях с немцами. Макроберт решила пожертвовать 20 тыс. фунтов стерлингов на построение звена истребителей в память о ее погибших сыновьях. Она просила, чтобы эти самолеты были отправлены в СССР. В письме английскому министру авиации Макроберт писала, что весь мир удивлен замечательной борьбой русского народа. Боевые качества мужчин и женщин Советского Союза, сплоченных духом, сильных в своем единстве, превышают все, что мир до сих пор считал возможным. Наиболее страшные и непрестанные удары не могли сломить их». Мать погибших английских пилотов заявляла: «Нет слов, чтобы выразить мое восхищение тем, что делается и было сделано под замечательным и вдохновляющим руководством Сталина. Гитлер никогда не сломит этот народ»72. Подобные оценки Советского Союза и лично Сталина теми, кто потерял в общей борьбе самое дорогое — родных и близких, становясь достоянием гласности, в большой степени способствовали росту солидарности советского и английского народа в борьбе с гитлеровской Германией. Военно-политический союз между Англией и СССР создал качественно новые отношения между двумя странами по сравнению с предвоенным периодом. И эта ситуация, естественно, накладывала свой зримый отпечаток на оценку английской прессой событий на советско-германском фронте и роли Сталина в развитии этих событий, в частности, его личного вклада в разгром немецких войск под Москвой. Однако необходимо учитывать, что традиции политической жизни Великобритании были таковы, что никто не мог заставить прессу страны публиковать те оценки, которые ею не разделялись. Как видно из приводимых фактов, и английская, и американская, и пресса других стран публиковала немало негативных материалов, касавшихся Советского Союза и лично Сталина.

175 И если в период битвы за Москву союзники и дружественные СССР страны давали столь высокую оценку личного вклада Сталина в разгром немцев под Москвой, то это был объективный взгляд на развитие событий на Восточном фронте. Еще было очень далеко до того времени, когда союзники начнут наносить совместные мощные удары по общему врагу. Но уже крепло братство по оружию между советскими и английскими военнослужащими. В Советский Союз пошли первые конвои из Англии с оружием, боеприпасами, военным снаряжением — всем, что было необходимо СССР для успешного ведения войны. Английский флот нес огромные потери, проводя эти корабли по морским путям, где господствовали немецкие военно-морские силы. И несмотря на эти потери, английские моряки героически выполняли свой союзнический долг. Английские летчики также оказывали всемерную помощь советским военно-воздушным силам. И когда первые пилоты Великобритании получили высокие советские правительственные награды, это вызвало многочисленные и очень доброжелательные отклики в Великобритании. 29 ноября 1942 г. из Лондона сообщали, что все английские газеты поместили на видном месте информацию о награждении орденом Ленина четырех английских летчиков в СССР за образцовое выполнение боевых задач командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество. «Дейли экспресс» опубликовала это сообщение под заголовком «Сталин удостаивает чести Британскую королевскую авиацию». «Ньюс кроникл» дала заголовок: «Советская власть награждает английских летчиков»73. Вполне естественно, что в Англии комментарии о битве за Москву, о роли Сталина в разгроме немецких войск в ходе этого сражения были самыми подробными и наиболее благожелательными. 22 июня 1940 г. Франция подписала Компьенское перемирие с Германией, означавшее на практике ее капитуляцию. И ровно год, до 22 июня 1941 г., до дня нападения Германии на СССР, Великобритания один на один вела тяжелейшую войну с противником, который имел в своем распоряжении военно-экономический потенциал фактически всей Европы. Это был для Англии тяжелейший год за весь шестилетний период ее участия во Второй мировой войне. И первое крупное поражение Германии со времени начала войны, разгром под Москвой до этого непобедимых немецких войск имел для англичан в полном смысле слова жизненно важное значение. Этим и объяснялся особенно большой интерес англичан к битве за Москву.

176

$

Нападение Германии на Советский Союз было страшным морально-политическим ударом по Сталину, по его авторитету как внутри страны, так и за рубежом. Поражения следовали одно за другим, и апофеозом тяжелейших дней первого периода войны явился выход немецких войск на ближние подступы к Москве, создавший реальную угрозу падения столицы. Разгром немцев под Москвой явился свидетельством полного крушения немецких планов ведения молниеносной войны против Советского Союза, доказательством возможности успешного ведения боевых операций против до этого непобедимой армии Германии. Трудно переоценить итоги битвы за Москву лично для Сталина. В ходе этого сражения он сдал серьезный экзамен на право считаться настоящим военачальником и государственным, политическим лидером великой державы, оказавшейся в катастрофической военной ситуации, выход из которой впервые наметился в тяжелейших, кровопролитных сражениях под Москвой. Результаты битвы за Москву укрепили авторитет Сталина в вооруженных силах страны, в партии, в глазах советского народа. То же самое относится и к международным позициям Сталина как военного, государственного, политического лидера, его отношениям с союзниками, с Черчиллем и Рузвельтом. И как мы увидим по его переписке с руководителями Англии и США, в высказываниях, оценках, требованиях Сталина после разгрома немцев под Москвой появились новые, более уверенные, жесткие нотки. Это нашло свое проявление в первую очередь в требовании Сталина к союзникам взять на себя свою долю ответственности в борьбе с фашистской Германией и с этой целью открыть второй фронт в Европе.

Глава VI. «ОТСУТСТВИЕ ВТОРОГО ФРОНТА ЛЬЕТ ВОДУ НА МЕЛЬНИЦУ НАШИХ ОБЩИХ ВРАГОВ»

Отгремели бои за Москву. Немецкие войска в ходе декабрьского контрнаступления Красной Армии были отброшены от столицы на важнейших направлениях на 60—120 км. В результате наступления войск Западного и Калининского фронтов в январе — марте 1942 г. линия фронта была отодвинута от Москвы еще на 80—100 км, в полосе Калининского фронта — на 150—250 км. Противник понес большие потери в живой силе и технике. Только с 16 ноября по 5 декабря потери немецко-фашистских войск составили 55 тыс. человек убитыми, свыше 100 тыс. человек ранеными и обмороженными. В ходе боев, проходивших с января по апрель 1942 г., потери немецко-фашистских войск в живой силе достигли 500 тыс. человек. Разгром немцев под Москвой, казалось бы, открывал блестящие перспективы перед союзниками. 9 февраля 1942 г., сообщая о беседе со Сталиным американских генералов, состоявшейся в декабре 1941 г., посол США в СССР писал: «Общее впечатление было таково, что в Москве царит уверенность, высок моральный дух армии». В сообщении отмечалось: «...Убежденность Сталина подкреплялась трезвыми оценками, в личном разговоре он заявил, что в следующем году силы России настолько возрастут, а германская армия так потрясена, что он считает — к осени 1942 г. война, возможно, будет завершена»1. Это предвидение Сталина было его не первым неудачным прогнозом относительно сроков окончания войны. 7 ноября 1941 г., напутствуя участников знаменитого парада войск Московского гарнизона на Красной площади в Москве, он говорил, что пройдет полгода, годик — и гитлеровская Германия рухнет под тяжестью своих преступлений.

178

$

Сталин был очень осторожным человеком, особенно когда речь заходила о политических проблемах. Трудно сказать, чем был вызван его неудачный военно-политический прогноз, сделанный 7 ноября 1941 г. Возможно, дело было в том, что под Москвой было катастрофическое положение, угрожавшее всему ходу войны, а следовательно, и существованию страны. Войска с парада шли прямо в бой, и, наверно, их надо было подбодрить перспективой относительно скорого разгрома противника. Что касается заявления Сталина в декабре 1941 г. о возможности окончания войны в 1942 г., то Сталин в этом случае мыслил категориями военного руководителя, считая необходимым развить успехи Красной Армии мощным ударом по немецким войскам в Западной Европе. Военная необходимость подобного решения была очевидна. Она разделялась и высшими военными руководителями союзников. 6 мая 1942 г. начальник штаба армии США генерал Дж. Маршалл в меморандуме «Тихоокеанский театр военных действий против “Болеро” писал: «Мы считаем, что должны быть предприняты самые действенные меры, чтобы оттянуть немецкие силы с русского фронта. Мы полагаем, что этого можно добиться, нанеся удар объединенными английскими и американскими силами в Западной Европе»2. В этих условиях стала очевидна необходимость скорейшего открытия второго фронта в Европе. 11 апреля 1942 г. Рузвельт в послании Сталину писал, что он «хочет предпринять конкретные шаги для того, чтобы оттянуть часть сил Гитлера с советского фронта», и что «это можно сделать летом этого года, не откладывая». Президент пригласил в США советского наркома иностранных дел В.М. Молотова для согласования с ним вопросов об открытии второго фронта. 20 мая 1942 г. по пути в США Молотов сделал остановку в Лондоне. В ходе его переговоров с Черчиллем выяснилось, что английское правительство не намерено открывать второй фронт в 1942 г. 29 мая Молотов прибыл в Вашингтон. Во время переговоров с Рузвельтом и высшим военным руководством США советская сторона с большим трудом добилась включения в советско-американское коммюнике пункта о том, что «была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.»3. Согласившись на включение в коммюнике точной даты открытия второго фронта в Европе, Рузвельт создал себе и Черчиллю сложнейшую проблему. Обещание не было выполнено, и надо было

179 объяснять Сталину причины этого. Впрочем, обещание давал Рузвельт, а неблагодарную задачу — объясняться со Сталиным — пришлось выполнять Черчиллю. Чем было вызвано такое разделение труда между Рузвельтом и Черчиллем? Очевидно, в этом проявилась судьба младшего партнера, на долю которого всегда выпадает самая неприятная работа. А то, что в тандеме Рузвельт — Черчилль последний играл роль младшего партнера, было очевидно всем, в том числе и премьер-министру Великобритании. Сыграло свою роль и то, что Черчилль больше и дольше контактировал со Сталиным путем переписки, лучше знал своего будущего партнера по переговорам. По складу своего характера, отличавшегося напористостью, мертвой хваткой, упрямством, Черчилль в несравненно большей степени, чем Рузвельт, подходил для предстоявшего неприятного объяснения с таким неординарным человеком, как Сталин. Во всяком случае, на семейном совете Рузвельт — Черчилль было решено, что неблагодарная задача объявить советскому руководителю о том, что второй фронт в 1942 году не будет открыт, выпала на долю английского лидера. Тем временем исполнился год после начала Великой Отечественной войны Советского Союза. Эта дата была отмечена многочисленными митингами и собраниями в Англии, США, Канаде. В сообщении ТАСС говорилось: «Участники митинга в Мэдисон-сквер (в Нью-Йорке. — Р.И.) 22 июня, посвященного годовщине гитлеровского нападения на Советский Союз, с энтузиазмом приняли приветственные телеграммы товарищу Сталину и защитникам Севастополя». В телеграмме Сталину отмечалось: «Многолюдный митинг, созванный в честь годовщины героической борьбы доблестной Красной Армии, искренне отдаст должное вашему вдохновляющему руководству советским народом и приветствует возможность сплотить ряды вокруг ваших знамен, чтобы ускорить окончательный разгром фашизма»4. Отсутствие второго фронта ставило западных руководителей в сложное положение в их отношениях со Сталиным. Затягивание сроков открытия второго фронта создавало и свои проблемы для Рузвельта и Черчилля в их странах, общественность которых решительно ставила вопрос о необходимости скорейшего открытия этого фронта. По мнению руководителей США и Великобритании, выход был найден в подготовке и реализации операции «Торч» («Факел») — высадка англо-американских войск в Северной Африке.

180

$

Осуществлена эта операция была в ноябре 1942 г. Сталин получил информацию от Черчилля о ее подготовке в августе того же года. В августе 1942 г. Черчилль побывал с официальным визитом в Москве, где состоялась его встреча с советским руководителем. Премьер-министр Великобритании вспоминал: «В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции “Торч”. Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар». Черчилля поразила быстрая и четкая реакция Сталина на предстоявшую операцию. «Это замечательное заявление, — продолжал премьер-министр, — произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно»5. В переписке с Рузвельтом Черчилль в несколько ином плане оценивал реакцию Сталина на операцию «Факел». 15 августа 1942 г. премьер-министр писал президенту: «Я серьезно полагаю, что в глубине своего сердца, если оно есть у него, Сталин сознает, что мы правы (осуществляя высадку в Северной Африке. — Р.И.)...»6. Операция «Факел» означала, что наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Но высадка в Северной Африке ни в коей мере не могла заменить второй фронт. И высоко оценивая эту операцию, Сталин тем не менее при встрече с Черчиллем в Москве вновь возвратился к проблеме второго фронта. В памятной записке, которую он вручил Черчиллю 13 августа 1942 г., говорилось: «Легко понять, что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 г. в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования»7. Обращает на себя внимание, что, будучи младшим партнером в англо-американском блоке, Черчилль несравненно более энергично боролся за срыв открытия второго фронта, чем Рузвельт. Хотел ли премьер-министр быть католиком больше папы римского? Скорее всего, позиция Черчилля определялась тем, что он больше, чем Рузвельт, был завязан на европейские проблемы. А именно

181 вокруг этих проблем развернется главная борьба в будущей холодной войне. И английский лидер, готовя свои стратегические позиции к грядущему столкновению с СССР, максимально стремился ослабить будущего противника, затягивая открытие второго фронта. Приведенная выше оценка реакции Сталина на информацию Черчилля о предстоящей высадке союзников в Северной Африке давалась в мемуарах Черчилля, которые он писал в разгар холодной войны. Отсюда и такие формулировки, как «диктатор», когда Черчилль говорит о Сталине. Интересно и показательно сравнить эти оценки Черчилля с его выступлением в палате общин сразу же после встречи с советским руководителем. Речь Черчилля, произнесенная им 9 сентября 1942 г., почти целиком была посвящена его встрече со Сталиным. Черчилль сказал: «...Меня сопровождал (в Москву. — Р.И.) личный представитель Рузвельта Гарриман, который мог говорить от имени президента. Мы провели четыре дня в беседах со Сталиным, причем наши беседы продолжались по пять-шесть часов, и мы с исключительной тщательностью и серьезностью подвергли обсуждению все вопросы». Достигнутые решения, сказал премьер-министр, должны оставаться в тайне. Я сообщил о них членам кабинета. Могу только сказать, что русские не считают, что мы или Америка сделали достаточно для того, чтобы облегчить их бремя, и это неудивительно, принимая во внимание ожесточенность натиска, который они выдерживают с исключительным упорством. Черчилль сказал, что он убежден в том, что ему и Гарриману удалось вселить в вождей России чувство уверенности в лояльность и искреннюю решимость англичан и американцев прийти русским на помощь так быстро, как только возможно, не считаясь с жертвами и потерями, раз это нужно для достижения победы. Как видно из выступления Черчилля, он в очень обтекаемой форме коснулся вопроса о втором фронте, обсуждавшегося во время его встречи со Сталиным. И объяснялось это не только и не столько соображениями военной тайны, сколько тем, что премьерминистр не мог сказать ничего вразумительного англичанам, почему он столь резко выступает против открытия второго фронта. Ему было невозможно даже в самой общей форме коснуться истинных причин своей позиции по проблеме, которая стала главным камнем преткновения в отношениях со Сталиным. Выступая в палате общин, Черчилль говорил: «Встреча со Сталиным явилась событием, представляющим для меня большой интерес. Цель моего посещения состояла в том, чтобы установить от-

182

$

ношения полного доверия, подобно тому, как я установил их с Рузвельтом, и я думаю, что, несмотря на размеры Вавилонской башни, которая продолжает существовать как своего рода барьер, нам в значительной степени удалось этого достигнуть. Для России большое счастье, что в час ее страданий во главе государства стоит этот великий, твердый полководец. Сталин является крупной и сильной личностью, соответствующей тем бурным временам, в которых ему приходится жить». Показательна оценка характера Сталина, которую давал Черчилль: «Он является человеком неистощимого мужества и силы воли, простым человеком, непосредственным и даже резким в разговоре, что я, как человек, выросший в палате общин, не могу не оценить, в особенности когда я могу в известной мере сказать это и о себе. Прежде всего Сталин является человеком с тем спасительным чувством юмора, который имеет исключительное значение для всех людей и для всех наций, и в особенности для великих людей и для великих вождей. Сталин произвел на меня также впечатление человека, обладающего глубокой хладнокровной мудростью, с полным отсутствием иллюзий какого-либо рода». Премьер был убежден, что он успешно выполнил свою миссию: «Я верю, что мне удалось дать ему почувствовать, что мы являемся хорошими и преданными товарищами в этой войне, но это докажут дела, а не слова». Одно совершенно очевидно, продолжал Черчилль, — непоколебимая решимость России бороться с гитлеризмом до конца, до его окончательного разгрома. «Сталин сказал мне, что русский народ в обычных условиях является по природе своей миролюбивым народом, но что дикие зверства, совершенные против этого народа, вызвали в нем такую ярость и возмущение, что его характер изменился». Впервые с начала советско-германской войны Черчилль, выступая в палате общин, разразился таким настоящим панегириком в адрес Сталина. На мой взгляд, это звучало как компенсация советскому руководителю за нежелание западных союзников вовремя открыть второй фронт в Европе. Премьер-министр был глубоко прав, когда, обращаясь к членам палаты общин, говорил о том, что подлинное военное товарищество могут доказать «дела, а не слова». Именно отсутствие «дела» было самым слабым местом партнеров Сталина по Большой тройке. Практические дела Черчилля и Рузвельта доказывали, что в главном вопросе — об открытии вто-

183 рого фронта, они еще долго будут ограничиваться только словами, не торопясь выполнять свое главное обязательство перед советским союзником. Черчилль покидал Москву полный оптимизма: «Когда я летел назад в Каир над необозримыми горными хребтами и пустынями, — говорил он в палате общин, — я увозил с собой убеждение, что между Британской империей, Соединенными Штатами и Советским Союзом Гитлер выковал такой союз и содружество, которые достаточно сильны для того, чтобы повергнуть Гитлера на землю, и достаточно прочны, чтобы существовать до тех пор, пока не будут наказаны его злодеяния, и до тех пор, пока не будет ликвидирована хотя бы часть причиненного им зла». Премьер-министр Великобритании был убежден в прочности союза со Сталиным и Рузвельтом: «Сейчас мы не одни, а среди мощного сообщества величайших в мире вождей и наций, двигающихся вместе вперед к завоеванию абсолютной победы до тех пор, пока она не только будет завоевана, но и поставлена на непоколебимые основы»8. По вполне понятным причинам Черчилль не мог в своей речи в Палате общин в деталях рассказать о том, что ему пришлось в Москве выполнить крайне неприятную миссию — проинформировать Сталина о том, что обещание союзников открыть второй фронт в Европе в 1942 г. не будет выполнено. Накануне этого неприятного разговора Черчилля, наверное, морально поддерживало только то, что новый английский посол в Москве Керр информировал премьер-министра: «Следует помнить, что он (Сталин. — Р.И.) верит в Вашу добрую волю и, я думаю, готов принять от Вас больше, чем от кого-либо другого, даже такой тяжелый удар»9. Мнение посла было существенно, но Черчилль и по переписке со Сталиным мог судить о том, что это жесткий, логически мыслящий партнер, который умеет держать свое слово и требует того же от своих собеседников, тем более связанных с ним союзническими отношениями. Черчилль подробно рассказывал в мемуарах о том, как он сообщил Сталину, что обещание открыть в 1942 г. второй фронт не может быть реализовано. «Я прибыл в Кремль, — вспоминал Черчилль, — и впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение следующих трех лет мне предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения».

184

$

Черчилль писал: «Наше совещание продолжалось около четырех часов. Первые два часа были унылыми и мрачными». Премьер-министр, очевидно, был неплохим психологом. Зная, что Сталин не любит при обсуждении серьезных проблем любые недомолвки и попытки уклониться от обсуждения вопросов по существу, Черчилль в самом начале беседы «взял быка за рога». «Я, — писал Черчилль, — сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочу говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил такую откровенность». Ход Черчилля был оправдан. «Будучи сам закоренелым реалистом, Сталин особенно ценил в других людях именно реализм»10. Английский гость мобилизовал все свое красноречие, чтобы убедить советского руководителя в том, что союзники не имеют материальных возможностей открыть второй фронт в согласованные сроки. Черчилль признавал, что выполнить эту задачу ему не удалось: «Наступило гнетущее молчание. В конце концов Сталин сказал... что не согласен с моими доводами»11. Для Черчилля личное знакомство со Сталиным произошло в очень сложных для него условиях. Шел август 1942 г. Немцы успешно развивали свое наступление на Сталинград и на Кавказском направлении, создав для Красной Армии не менее трудную ситуацию, чем во время битвы за Москву. И в этом труднейшем для СССР положении Черчилль 18 июня 1942 г. ввиду тяжелых потерь английских конвоев, направлявшихся в Мурманск, сообщил Сталину о прекращении западными союзниками военных поставок Советскому Союзу. Теперь Черчилль направлялся в Москву, чтобы сказать Сталину о том, что в 1942 г. второй фронт открыт не будет. Ситуация для премьер-министра сложилась очень неприятная. Пришлось мобилизовать все свое дипломатическое искусство, красноречие, чтобы сообщить Сталину о срыве сроков открытия второго фронта и одновременно заложить основу для будущих контактов с советским руководителем. В целом эту сложную миссию английский премьер-министр выполнил. Черчилль выступил со своей речью в палате общин 9 сентября 1942 г. Оставалось два месяца до начала операции «Факел», с которой он и Рузвельт связывали большие, не только военные, но и политические надежды. Значение первой крупной наступательной операции западных союзников было действительно велико с политической и морально-психологической точки зрения, но Вашингтон и Лондон явно переоценивали ее военные последствия.

185 Иной была реакция на эту операцию простых англичан и американцев. Показательно, что их выступления за открытие второго фронта после высадки англо-американских войск в Северной Африке не только не уменьшились, но и возросли. Позиция официального Лондона и Вашингтона была непоколебима: второй фронт открыт. Выступая, например, на мероприятии, проводимом Американским легионом, главнокомандующий флотом США, касаясь высадки союзников в Северной Африке, безапелляционно заявил: «Второй фронт открыт — широко открыт!»12. Срыв сроков открытия второго фронта создавал серьезные проблемы в отношениях между СССР и его союзниками. 23 декабря 1942 г. канзасская газета писала: «Иосиф Сталин и его соратники, несомненно, все еще не доверяют полностью ни одному из иностранцев». Газета отмечала, что за последнее время американские корреспонденты и военные атташе получили больше возможностей посещать фронт и промышленные предприятия. «Однако их наблюдения все еще остаются фрагментарными»13. Американская газета была права. На протяжении всего почти 20-летнего периода руководства СССР Сталин, в значительной мере благодаря особенностям своего характера, нагнетал в стране подозрительность, шпиономанию. И как следствие этого, везде и во всем господствовала сверхскретность. Война дала новый стимул развитию этой тенденции. Однако союзнические отношения требовали нового подхода к данной проблеме. Но сказывалась инерция предвоенного периода, и борьба со сверхсекретностью в годы войны давала не очень позитивные результаты. На протяжении всего военного периода союзники неоднократно обращали внимание советской стороны, в том числе и лично Сталина, на то, что в СССР засекречивались многие вопросы, несмотря на то что это не вызывалось военной необходимостью. Традиционная советская сверхсекретность была одним из мотивов, который негативно воздействовал на развитие союзнических отношений между СССР и другими странами — участницами антигитлеровской коалиции. Проблемы, вызванные затягиванием открытия второго фронта, были в центре внимания общественности и Англии, и США. Они обсуждались на официальных встречах всех уровней. И чем выше был уровень таких встреч, тем более остро стоял этот вопрос. 9 февраля 1942 г. в документе посольства США в СССР с пометкой «Сверхсекретно» подробно рассказывалось о беседе, состоявшейся в Москве в декабре 1941 г. с советским руководством, в которой участвовал Сталин, и о поездке американского генерала Мэсона Мак-

186

$

фарлейна на советско-германский фронт в январе 1942 г. «Сталина проинформировали, — говорилось в документе, — что после завершения операций союзников в Ливии на русский фронт будет послано 10 эскадрилий самолетов «Харрикейн», но в настоящее время нет возможности должным образом изменить ситуацию на Восточном фронте. Однако поставки танков и самолетов будут продолжены. Он (Сталин. — Р.И.) полностью согласился с нами, что мы не можем оказать помощь в таком виде, как мы обещали». Трудно поверить в то, что Сталин в ходе этой встречи «полностью согласился» с тем, что союзники не готовы выполнить свои обязательства. Он никогда полностью не соглашался с этим во время своих встреч с Черчиллем и Рузвельтом. И вряд ли Сталин мог изменить свою позицию в беседе, состоявшейся на достаточно низком уровне. Под Москвой шли тяжелейшие бои, от результатов которых зависел весь исход войны на советско-германском фронте, и естественно, что в самом начале беседы возник вопрос о втором фронте. «Сталин, — говорилось в документе, — спросил о возможности открытия второго фронта в Европе. Мы ответили, что не сможем сделать этого в ближайшем будущем, но одна из задач кампании в Ливии заключается в том, чтобы захватить базы, с которых мы сможем нанести удар по Италии». Больной для американцев вопрос о положении на Дальнем Востоке не мог быть обойден в ходе беседы, в которой участвовал советский руководитель. «Когда Сталина спросили, — говорилось в отчете, — как он расценивает ситуацию, если Россия окажется втянутой в войну на Дальнем Востоке, он ответил, что отнесется к этому без энтузиазма, но что войска, выведенные оттуда, будут заменены новыми формированиями и этот район окажется так же надежно защищен, как и раньше. Он убежден, что Япония нападет на СССР до наступления весны...»14 Очень интересная часть отчета о беседе со Сталиным! В силу вполне понятных причин перспективы участия Советского Союза в войне с Японией волновали всю Америку — и правительственные структуры США, и простых граждан страны. Эта проблема была исключительно важна и для СССР. Положение Советского Союза усугублялось тем, что в тылу сражающейся Красной Армии, на Дальнем Востоке, нависла реальная угроза со стороны японской армии. 3 сентября 1941 г. Сталин писал Черчиллю: «Советский Союз не считает возможным нарушать договоры, в том числе и договор с Японией о нейтралитете. Но если Япония нарушит этот договор и нападет на Советский

187 Союз, она встретит должный отпор со стороны советских войск»15. Информация американской дипломатической службы о том, что Сталин считал вполне вероятным нападение Японии на Советский Союз, подтверждалась и из английских источников. Министр иностранных дел Великобритании Антони Иден, сообщая Черчиллю о своей встрече со Сталиным в декабре 1941 г., писал, что советский руководитель «считает вероятным» нападение Японии на СССР. Был ли Сталин действительно уверен, что не позже весны 1942 г. Япония нападет на СССР, или он преднамеренно дезинформировал своих собеседников? Если он был в этом уверен, то это была его вторая крупнейшая стратегическая ошибка на протяжении полугода, в течение которого решалась судьба страны. Сначала Сталин был твердо убежден, что Гитлер не рискнет пойти на войну с Советским Союзом, не добившись разгрома Англии. За эту уверенность пришлось заплатить страшную цену. Если Сталин искренне верил в неизбежность нападения Японии на СССР до весны 1942 г., то это был серьезный стратегический просчет, создававший сложнейшие проблемы для всего хода Второй мировой войны и в первую очередь, конечно, для Советского Союза. Не исключена возможность, что Сталин выступил с таким заявлением, чтобы оказать давление на Черчилля и Рузвельта. Руководство США и Великобритании, часть общественности этих стран сомневались, выдержит ли Россия фактически один на один тяжелейшую войну с Германией, за которой стояла экономическая и военная мощь почти всей континентальной Европы. Если же России угрожает еще и нападение со стороны Японии, то это может иметь для нее и всех ее союзников катастрофические последствия. Значит, в Вашингтоне и в Лондоне должны поторопиться с открытием второго фронта. Впрочем, для Сталина не был характерен такой витиеватый подход к принципиальным проблемам. Он всегда предпочитал ставить такие проблемы открыто и резко. Тем более, когда был твердо убежден в правоте своей точки зрения. А в вопросе о втором фронте его правота была бесспорна. И как об этом свидетельствует переписка Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, протоколы Тегеранской конференции 1943 г., в вопросе об открытии второго фронта его позиция была прямой, четкой, предельно резкой. Бесконечные переносы сроков его открытия советский руководитель рассматривал как грубейшее нарушение союзниками своих обязательств перед СССР.

188

$

На крутых поворотах истории роль личности всегда огромна, что особенно важно в таких военно-политических конфликтах, как мировые войны. Союзники рассматривали Сталина как полновластного диктатора. Например, 1 сентября 1943 г. военная разведка США в еженедельном обзоре положения в Советском Союзе, подготовленном для президента Рузвельта, отмечала: «Политическая власть в СССР замыкается на Иосифе Сталине. Очевидно, что во всей России только он и небольшая группа людей вокруг него знают полную картину силы и слабости страны. Сталинский режим имеет мощные позиции и может быть свергнут только вследствие полного (военного. — Р.И.) поражения»16. Лондон также был прекрасно информирован, кто есть кто в Москве. «Встречи в Москве... убедили его (Черчилля. — Р.И.) в том, что у русских решения принимаются лично Сталиным»17. С учетом огромных полномочий Сталина как военного, государственного, политического руководителя СССР союзники придавали важное значение информации о нем, особенно когда она поступала из первоисточника. Это было характерно и для Англии, и для США. Черчилль своими впечатлениями о встрече со Сталиным поделился с членами палаты общин. И его выступление, как свидетельствовали отклики английской прессы, вызвало большой интерес в Великобритании. Получило оно отклики и в США. Сопровождавший Черчилля в его поездке в Москву А. Гарриман рассказал о беседах со Сталиными 10 сентября 1942 г. В этот день Комитет помощи России в войне (РУР) организовал обед, которым началась в США осенняя кампания по сбору средств в фонд помощи Советскому Союзу. На обеде с большой речью выступил Гарриман, который сказал, что во время его последней поездки в Москву вместе с английским премьером он стремился провести сравнение с тем, что видел во время поездки в СССР в 1941 году. «Я, — сказал Гарриман, — участвовал вместе с Черчиллем в прошлом месяце в длительных беседах со Сталиным, и снова на меня произвел большое впечатление прямой, ясный образ изложения Сталиным своей точки зрения на положение, которое он, как реалист, прекрасно понимает». Я снова имел возможность, продолжал Гарриман, свободно беседовать с военными и гражданскими деятелями и собрать другим путем необходимую информацию. Как и в 1941 г., я и на этот раз видел всюду признаки той же самой решимости русского народа и его лидеров продолжать борьбу, несмотря на превосходящие силы противника.

189 Показательно, что на Гарримана, близкого к Рузвельту человека, во время его пребывания в Москве, как видно из его выступления, не распространялась традиционная советская сверхсекретность. То же самое было характерно позднее во время поездок в СССР руководителя торговой палаты США Э. Джонстона, вице-президента США Г. Уоллеса и других высокопоставленных представителей союзников. Вопрос, что показывать зарубежным гостям столь высокого ранга, а что не показывать, как их принимать, решался при непосредственном участии Сталина. И выступление Гарримана свидетельствовало о том, что советский руководитель был достаточно убежденным реалистом, чтобы отрешиться от своей традиционной подозрительности при приеме почетных гостей. Он прекрасно понимал, что с союзниками надо ладить и нельзя их оскорблять чрезмерной и необоснованной сверхсекретностью. Показателен пример с Дуайтом Эйзенхауэром, когда по приглашению Г.К. Жукова он посетил в августе 1945 г. Советский Союз. Популярный американский генерал встретился со Сталиным и имел с ним длительную и доверительную беседу. Эйзенхауэр вспоминал в мемуарах, что ему было прямо заявлено, что нет такого места в СССР вплоть до Владивостока, которое он хотел бы посетить и в чем бы ему отказали. Главное внимание в своем продолжительном выступлении 10 сентября 1942 г. Гарриман уделил Сталину и Черчиллю. «В прошлом месяце я участвовал в течение многих часов в обсуждении военных вопросов между Сталиным и Черчиллем — лидерами двух наших величайших союзников, — говорил Гарриман. — Сталин — сын грузинского сапожника, а Черчилль — потомок старинной, известной английской семьи, а его мать — американка. Трудно найти двух людей более различных по своему происхождению, каждый из них воспитывался в совершенно различной школе политической и экономической мысли. Однако в настоящее время оба они имеют одну и ту же цель — уничтожение тирании, угрожающей независимости их стран. Ни тот ни другой не откажутся от этой задачи. Оба они имеют жгучую ненависть к Гитлеру и ко всему тому, что он отстаивает. Эта ненависть заслоняет прошлое и создает базу для взаимного доверия». Гарриман был прав, база для доверия между Сталиным и его партнерами по Большой тройке действительно была создана. Однако, несмотря на все усилия трех лидеров, преодолеть разделявшую их идеологическую и политическую пропасть не удалось. И как следствие этого, полного доверия между участниками Большой тройки установлено не было на протяжении всей войны.

190

$

В лице Сталина и Черчилля Гарриман видел мощных и надежных союзников США. Гарриман говорил: «Мы имеем основания радоваться, что эти два человека нашли общую цель, цель общую с нашим президентом, общую со всеми нами. Я слышал, как эти два человека выражали своими собственными словами свою веру и надежду на президента Рузвельта и на США. Надежду на конечную победу, надежду на перестройку всего мира, которая обеспечит мир и счастье для всех народов. Мы имеем основания быть благодарными этим двум нациям, которые дали таких сильных и решительных вождей. Эти переговоры еще теснее объединили Сталина и Черчилля, еще теснее сплотили русский и английский народы и укрепили связи между нашими союзниками». Профессиональный дипломат высочайшего класса, Аверелл Гарриман в своем выступлении перед откровенно просоветской аудиторией умело расставлял политические акценты. Он давал исключительно высокую оценку профессиональным и личным качествам Сталина, старательно избегал касаться спорных проблем межсоюзнических отношений. Касаясь сообщений печати о разногласиях между Сталиным и Черчиллем, Гарриман сказал: «Черчилль заявил вчера всему миру, что Сталин и другие русские лидеры не понимают, почему мы не можем делать больше, чем мы делали до сих пор. Если это представляет собой расхождение, то тогда — это правда, которую вы услышали из уст Черчилля. Помимо этого, я могу заверить вас, что существует взаимное уважение. Я знаю из заявлений Сталина, и мы услышали публичное заявление Черчилля об этом, что русское правительство рассматривает англичан и нас как своих преданных союзников»18. Гарриман был личным представителем президента Рузвельта, что в определенной мере накладывало отпечаток на его оценки Сталина и как руководителя СССР и, в определенной мере, как личность. Американцы хотели знать мнение о своем союзнике и от оппозиционных Рузвельту руководителей. Это желание во многом было удовлетворено статьей соперника Рузвельта на президентских выборах 1940 г. республиканца У. Уиллки, опубликованной в октябре 1942 г. в журнале «Лайф». Уиллки встретился со Сталиным в сентябре, завершив свою поездку по Ближнему Востоку. Американский гость подробно рассказал советскому руководителю о военно-политическом положении в этом регионе и обсудил с ним важнейшие военные, экономические и политические проблемы.

191 Касаясь своей беседы со Сталиным, Уиллки писал: «Мы оба чувствовали себя совершенно свободно во время беседы. С самого начала было ясно, что Сталин не рассматривал мою поездку как визит вежливости, — и она в действительности не была таковой, — а как возможность для откровенной задушевной беседы о войне и проблемах, которые всегда стоят перед объединенными странами во время войны и мира». Обращает на себя внимание общее в оценках Сталина Черчиллем, Гарриманом и Уиллки: «Сталин давал откровенные и исчерпывающие ответы на все многочисленные вопросы, которые я ему задавал. Он не оставил у меня никаких сомнений относительно силы и решимости русских оказывать немцам сопротивление на каждой высоте, на каждом мосту и каждой улице, пока объединенные страны не уничтожат гитлеровскую военную машину. Сталин убедительно призывал объединенные страны вложить всю свою энергию в военные усилия и сделать это самыми быстрыми темпами. Он заявил, что при наличии решимости теперешние препятствия, кажущиеся непреодолимыми, могут быть преодолены. В его красноречивой и искренней манере говорить была колоссальная сила убедительности. Несомненно, что это качество является одной из причин его величия». Уиллки сказал Сталину, что он горит желанием возвратиться в Америку и рассказать всем о великой борьбе русских на фронте и в тылу, которую он видел. Уиллки отметил, что на него особое впечатление произвела работа женщин на заводах, в госпиталях, колхозах и на транспорте. В ответ на это Сталин заявил: «...Вы не будете возражать, если я сделаю одно предложение». Уиллки согласился. Сталин сказал: «Да, расскажите в Америке обо всем, что Вы видели здесь. Скажите американцам, если хотите, что нам нужно все, что производится на их огромных предприятиях. Мы будем за это весьма благодарны. Но мне хотелось бы, чтобы Вы поняли, в чем здесь дело. Не надо создавать у кого-либо впечатления, что Вы призываете американцев занять покровительственную позицию по отношению к нам». Я подумал, что это мудрые слова проницательного и осторожного человека. С каждой новой минутой, писал Уиллки, я все более высоко оценивал способность Сталина к ясному и прямому образу мышления. Он никогда не вертелся вокруг какой-либо темы. А всегда попадал в точку так, что больше уже нечего было сказать. Когда он говорил, мы объяснялись через переводчика, он смотрел мне прямо в глаза. А когда я говорил, то Сталин внимательно прислушивался к каждому слову, хотя он не понимает английского языка. «Сталин на вид обладает замечательным здоровьем, несмотря на

192

$

то, что он, вероятно, много работает и несет на себе огромную ответственность, как никто в мире. Война сделала седыми часть его волос, которые еще остаются черными, но она еще больше закалила его сердце против фашистской тирании»19. В статье Уиллки о встрече и беседе со Сталиным отмечалась откровенность, открытость всего разговора. Не было никакого намека на утаивание каких-либо проблем, на скрытность советского руководителя, его нежелание обсуждать острые проблемы, на ограничение инициативы американского собеседника на предмет познания самых различных сторон жизни Советского Союза, военных усилий страны. Несомненно, что столь яркие, убедительные, положительные оценки Сталина, с которыми выступали такие авторитетные деятели, как Черчилль, Гарриман, Уиллки, во многом способствовали укреплению доверия к советскому руководителю, к СССР в самых широких кругах общественности союзных стран. Сталин был исключительно занятым человеком. В Советском Союзе традиционно сложилась сверхцентрализация, все важнейшие вопросы жизни страны замыкались на Сталина. Во время войны эта тенденция советской жизни неизмеримо возросла. Новые обязанности, возложенные на Сталина в канун и во время войны — Председатель СНК, Председатель ГКО, нарком обороны, Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР, поглощали все его время. Было удивительно, как можно выполнять одному человеку такой огромный объем работы, а архивные документы свидетельствуют о том, что Сталин не относился формально к работе ни одного ведомства, которое он возглавлял. И тем не менее его беседы с известными зарубежными деятелями в годы войны продолжались часами. Он всегда находил время для таких встреч и обмена мнениями со своими собеседниками. Советский руководитель прекрасно понимал, что подобные контакты позволяют выйти на многомиллионные массы в союзных и дружественных странах, что способствует решению важнейшей задачи — сплочению антигитлеровской коалиции. Сталин не баловал вниманием иностранных, да и советских журналистов. Первое интервью, данное им корреспонденту, состоялось 3 октября 1942 г. Это были письменные ответы на три вопроса корреспондента американского агентства Ассошиэйтед Пресс Кассиди. Как всегда, Сталин был предельно лаконичен — четыре предложения в ответ на три вопроса. Суть ответов сводилась к одному — необходимо «полное и своевременное выполнение союзниками их обязательств». И только на последний вопрос: «Какова еще советская спо-

193 собность к сопротивлению?» — Сталин ответил более подробно, заявив, что «советская способность к сопротивлению... ничуть не ниже, — если не выше, — способности фашистской Германии или какой-либо другой агрессивной державы обеспечить себе мировое господство»20. Закономерно возникает вопрос: если Сталин часами беседовал с известными государственными, политическими, дипломатическими деятелями зарубежных стран, то почему он редко встречался и был предельно лаконичен в интервью с зарубежными корреспондентами? Ведь с точки зрения влияния на настроение общественности пресса имеет не меньшее значение, чем известные государственные и политические деятели. Представляется, что Сталин был убежден, и не без оснований, что интервью должно быть четким, ясным и кратким. Только тогда оно достигнет своей цели. Очевидно, встречи с руководящими государственными и политическими деятелями, с дипломатами и доверенными лицами Рузвельта и Черчилля представляли для Сталина и практический интерес. Через эти каналы можно было укреплять межгосударственные отношения, что имеет первостепенное значение для успешного функционирования военно-политических союзов. И наконец, известные государственные, политические и прочие деятели, как правило, незаурядные личности. В беседах с ними можно почерпнуть важную и полезную информацию. С ними просто-напросто интересно общаться. А Сталин был человек широкого кругозора, проявлявший интерес к самым различным сферам жизни, к областям познания. Первые ответы Сталина на вопросы зарубежного корреспондента прозвучали как сенсация и вызвали многочисленные отклики за рубежом. В сообщении ТАСС из Лондона от 6 октября 1942 г. говорилось, что английские газеты широко публикуют ответы И.В. Сталина на вопросы корреспондента Ассошиэйтед Пресс. Газета «Дейли телеграф энд морнинг пост» опубликовала текст ответов на первой странице под заголовком «Сталин требует полной и своевременной помощи союзников. Второй фронт имеет первостепенное значение». В газете «Ньюс кроникл» ответы И.В. Сталина были помещены под заголовком «Сталин говорит: второй фронт имеет первостепенное значение». Заголовок, данный газетой «Дейли экспресс», гласил: «Сталин критикует помощь, оказываемую союзниками. Требуется только одно: выполните ваши обязательства полностью и своевременно. До сих пор помощь была малоэффективной». В газете «Таймс» текст ответов Сталина был дан под общим заголовком «Облегчить бремя России».

194

$

Американские газеты опубликовали ответы И.В. Сталина на вопросы Кассиди на первых страницах. Соответствующая информация была передана также по радио всеми крупнейшими американскими агентствами и радиокомпаниями. Известная американская журналистка Дороти Томпсон в своих комментариях по радио указывала, что советский руководитель понимает значение коалиционной войны, и Советский Союз искренне стремится к такой войне, он требует, чтобы союзники полностью и своевременно выполнили свои обязательства. Сталин впервые публично и в столь резкой форме поставил вопрос о необходимости скорейшего выполнения союзниками взятых на себя обязательств по открытию второго фронта. Это был прямой упрек руководителям Великобритании и США, что немедленно вызвало соответствующую реакцию. 6 октября 1942 г. ТАСС передал из Лондона: агентство Рейтер сообщило, что в палате общин Черчиллю был задан вопрос: сделает ли правительство какое-либо заявление по поводу ответов Сталина на вопросы американского журналиста о необходимости открытия второго фронта? Черчилль ответил: «Нам совершенно ясно, что в данный момент от английского правительства не требуется никаких заявлений помимо тех, которые уже сделаны». Движение за открытие второго фронта набирало в Англии мощную силу, и лейборист Бевин не преминул спросить премьера: «Разве не факт, что рабочие по всей Англии обсуждают то, что подразумевает заявление Сталина?»21 Ответы Сталина на вопросы Кассиди поставили в сложное положение и Черчилля, и Рузвельта. От американской стороны неблагодарная задача отвечать на обвинение Сталина в срыве сроков открытия второго фронта выпала на долю заместителя государственного секретаря С. Уэллеса. Он ограничился заявлением о том, что «США оказывают величайшую помощь (СССР. — Р.И.), какая в человеческих возможностях»22. О втором фронте, так же, как и в выступлении Черчилля, не было сказано ни слова. Не было ничего удивительного в том, что ни английская, ни американская сторона не ответили на прямой и открытый упрек Сталина в том, что Англия и США срывают согласованные сроки открытия второго фронта. Им просто-напросто нечего было ответить на такое обвинение. А втягиваться в открытую дискуссию со Сталиным по этой жгучей проблеме, без каких-либо шансов выиграть такую дискуссию, было нецелесообразно. К моменту своих ответов на вопросы Кассиди Сталин уже использовал все формы давления на Черчилля и Рузвельта, добиваясь открытия второго фронта. Не получив необходимого результа-

195 та, он предпринял акцию, которую до него совершали уже лидеры многих революций: через голову правительств обратился непосредственно к народам союзных стран. Оживленные отклики за рубежом на ответы Сталина на вопросы Кассиди свидетельствовали о том, что советский руководитель добился этим значительного пропагандистского эффекта. Но не больше. Проблема второго фронта оставалась замороженной еще более полутора лет. Англо-американские союзники последовательно продолжали придерживаться курса на обескровливание советского союзника в войне с Германией. Показательно, что в зарубежных комментариях на ответы Сталина на вопросы американского корреспондента Кассиди были допущены и прямые искажения. Так, в Турции Анатолийское агентство, рассылавшее информацию всем газетам страны, опубликовало только два ответа из трех, данных Сталиным. Причем опущен был главный вопрос — о втором фронте23. За рубежом внимательно следили за каждым публичным словом Сталина. И когда 6 ноября 1942 г. он выступил в Москве с докладом о 25-й годовщине Октябрьской революции, комментарии в зарубежных странах на эту речь были повсеместными и очень детальными. Интерес к докладу Сталина был тем большим, что приближалась кульминация Сталинградской битвы — самого крупного сражения Второй мировой войны. Битве, которой суждено было стать поворотным пунктом во всем ходе Великой Отечественной войны и Второй мировой войны в целом. 9 ноября 1942 г. английская газета «Манчестер гардиан» в передовой, посвященной докладу Сталина, писала, что этот доклад явился событием большой важности и дал исчерпывающий ответ на все сомнения относительно успеха Объединенных Наций в деле сплочения своих сил. Сталин ответил пессимистам, которые считают, что союзники не обладают умением и опытом, необходимыми для использования своих ресурсов в войне. Газета отмечала, что Сталин «ободряюще и откровенно говорил об отношениях между союзниками. Он осудил мнение, будто идеологические различия делают сотрудничество невозможным, и заявил, что взаимопонимание между Объединенными Нациями переросло в прочный боевой союз. Сталин охарактеризовал договор, подписанный в Лондоне в мае текущего года, как «исторический поворот в отношениях между нашей страной и Англией», а о визите Черчилля заявил, что он завершился полным взаимопониманием. Эти слова воодушевляют и вызовут немедленный отклик в Англии».

196

$

Большой интерес, писала далее газета, проявляется к заявлению Сталина о германских военных планах прошлым летом. «Провал германских планов, — указывала газета, — является результатом блестящих боевых качеств сталинской России. Необходимо отметить, что Сталин правильно и сдержанно говорил о втором фронте, который будет открыт «не только потому, что он нужен нам, но и, прежде всего потому, что он не менее нужен нашим союзникам, чем нам». Это — здоровое обоснование. Союзникам необходимо разделить германские силы на части и помешать их сосредоточению на Востоке с тем, чтобы обладать как на Западе, так и на Востоке превосходящими силами. Это, — как говорит Сталин, — неизбежно должно произойти»24. Доклад Сталина вызвал в Англии огромный интерес. Вскоре по окончании доклада подробное его изложение начало передаваться по лондонскому радио. Поздно вечером 6 ноября, утром 7 ноября все английские радиостанции передавали полный текст доклада И.В. Сталина на английском, французском, чешском, норвежском, немецком, испанском, итальянском и других языках. Английское радио передало доклад Сталина на важнейших европейских языках не потому, что хотело сделать паблисити советскому руководителю. Доклад имел важнейшее значение не только для Советского Союза, но и для всей антигитлеровской коалиции. С содержанием этого документа стремились ознакомиться все народы. И удовлетворяя этот повышенный интерес к выступлению советского руководителя, английское радио поспешило оперативно озвучить его на важнейших языках. Все утренние газеты 7 ноября на видном месте опубликовали подробное изложение доклада Сталина, особенно выделяя его заявление о крушении германских планов в 1942 году, о прочности антигитлеровской коалиции и перспективах открытия второго фронта. Дипломатический обозреватель агентства Рейтер писал: «Речь Сталина — это речь сильного человека, уверенного в себе, уверенного в своей армии, уверенного в рабочих, уверенного в окончательной победе. Это не хвастливая, озлобленная и взволнованная речь. Он сделал откровенный и реалистический обзор положения и если выразил разочарование по поводу задержки открытия второго фронта, то его чувства легко объяснить... Сталин выразил уверенность в том, что второй фронт будет рано или поздно открыт, а также убеждение в том, что действия антигитлеровской коалиции в конечном счете завершатся победой». Сталин, писал обозреватель, провозгласил три великие цели: уничтожить гитлеровскую Германию, ее армию и «новый порядок».

197 Эти цели будут искренне подхвачены каждым, ставшим в ряды противников держав оси. Сталин не за уничтожение Германии, он лишь за уничтожение гитлеровской Германии. «Вся его речь проникнута решимостью, мужеством и уверенностью. Сталин имеет основание гордиться своим народом и чудесами его доблести и выносливости. Русские приняли вызов гитлеровских орд и одержали успех. Их испытания велики, но их героизм все преодолеет». Обращало на себя внимание то, что в докладе Сталина были четко и ясно сформулированы цели антигитлеровской коалиции, близкие и понятные каждому простому человеку. В данном случае убедительно проявилась способность Сталина просто, понятно, емко формулировать сложнейшие политические и военные проблемы. На эту сторону доклада советского руководителя обратили внимание по обе стороны Атлантики. И, безусловно, такие комментарии на доклад Сталина способствовали дальнейшему росту его авторитета в странах — участницах антигитлеровской коалиции. Газета «Таймс» в передовой писала: «Возможно, что 7 ноября 1942 года когда-нибудь будут вспоминать как веху, отмечающую начало решительного перехода стратегии Объединенных Наций от обороны к наступлению». Газета подчеркивала указание Сталина на укрепление англо-советской дружбы и писала, что упреки в задержке открытия военных действий в Западной Европе в 1942 г., открыто отразившиеся в докладе Сталина, можно понять, как бы ни были вески основания для этой задержки. Газета «Дейли телеграф энд морнинг пост» в передовой писала: «В тех случаях, когда Сталин выступает с открытым заявлением, он всегда высказывается искренне и чистосердечно. В его вчерашней речи можно выделить две особенности, одной из которых была сердечность его отзыва об англо-советско-американской коалиции. Он решительно заявил о единстве цели, объединяющем три нации, об их способности разбить врага и решимости мобилизовать все ресурсы для осуществления этой цели. Он особенно подчеркнул визит Черчилля, в результате которого было достигнуто полное понимание между Советским Союзом и Англией». С другой стороны, продолжала газета, и это вторая замечательная черта вчерашней речи — он снова не скрыл своего разочарования в связи с тем, что второй фронт в Европе не был открыт в этом году. В заключение газета заявляла: «Сталин может быть уверен в том, что открытие второго фронта не задержится ни на один момент сверх необходимого подготовительного периода»25. Газета «Дейли экспресс» писала в передовой статье: «Мы воздаем должное нашим русским союзникам, которые, ведя крово-

198

$

пролитные бои, полные твердой решимости празднуют 25-ю годовщину своего нового строя. Мы можем оценить по достоинству горячую, энергичную речь их военного вождя Сталина, в которой он справедливо восхваляет огромные усилия своих соотечественников. Германия получила первый удар, натолкнувшись на русскую скалу. Кончились для немцев дни легких завоеваний...» Газета «Стар» в передовой статье подчеркивала уверенный тон Сталина. Касаясь раздела доклада, посвященного вопросу о втором фронте, газета отмечала, что Сталин иначе и не мог сказать. «Никто из нас, — писала газета, — не должен жаловаться на это. Его заявление было практическим и лишенным всяких неприязненных чувств. Сталин подтвердил наличие полного взаимопонимания с Черчиллем по поводу англо-советских отношений. Этот факт развеивает в прах всякие слухи на этот счет». Газета «Йоркшир пост» в передовой статье писала: «Ясная речь Сталина должна рассеять опасения относительно разлада среди руководителей союзных стран. Совершенно естественно и правильно подчеркнув значение второго фронта в Европе... Сталин подтвердил самым энергичным образом, что он достиг полного взаимопонимания с Черчиллем по поводу англо-советских взаимоотношений». Доклад Сталина занял также видное место и в выступлениях лондонских радиокомментаторов. Радиообозреватель Джонстон заявил, что на Московском совещании между Черчиллем и Сталиным было достигнуто полное взаимопонимание. Ответы Сталина на вопросы американского корреспондента в свое время были намеренно использованы некоторыми людьми для распространения злостных слухов об отсутствии взаимопонимания между вождями этих двух великих стран. Речь Сталина опровергла эти слухи26. 9 ноября 1942 г. ТАСС сообщал из Лондона, что английская воскресная печать уделяет докладу Сталина первостепенное внимание. Известный журналист Гарвин писал в газете «Санди экспресс»: «Сталин является той великой движущей силой, которая вдохновляет русский народ в мирный период и в период борьбы с врагом. Его величественная речь является откровенной и мудрой в отношении западных держав и непримиримой в отношении общего врага». Газета «Обсервер» писала, что речь Сталина была строго реалистичной. «Он не скрыл, — заявляла газета, — ни различия точек зрения относительно срока открытия второго фронта, ни различия систем, отделяющего Советскую Россию от западных демократий. Однако он подчеркнул, что все эти различия будут преодолены общими, неразрывными интересами, связывающими Россию с ее западными союзниками»27.

199 Отклики в Англии на доклад Сталина были самые многочисленные, детальные и доброжелательные. И это вполне естественно. Соединенные Штаты находились за океаном, и европейские проблемы их интересовали и волновали постольку, поскольку в результате войны они выходили на передовые мировые рубежи. Европа для них была пусть очень важным, но только одним из этих рубежей, базируясь на которые они намеревались превратить XX век в век американского господства в мировом масштабе. К сожалению, это намерение в конце века стало жизненной реальностью. К сожалению, потому что опыт истории свидетельствует о том, что господство одной державы никогда не приносило другим странам и народам материального и духовного благополучия, мира, спокойствия и взаимопонимания. Англия — европейская держава. Она первой из демократических государств вступила во Вторую мировую войну. От результатов этой войны англичане ожидали таких сдвигов в европейской и мировой политике, которые будут иметь для них жизненно важное значение. В докладе Сталина были поставлены глобальные проблемы хода войны, рассмотрены перспективы послевоенного устройства Европы и мира. Все это живо интересовало подавляющее большинство англичан вне зависимости от их материального положения и политической ориентации. Вот почему доклад Сталина вызвал столь оживленные отклики в Англии и во всей Великобритании. Крупнейшие радиостанции США прервали свои обычные трансляции для передачи информации об этом докладе. 8 ноября 1942 г. ТАСС сообщал из Нью-Йорка, что американские газеты опубликовали на первых страницах под крупными заголовками доклад Сталина, особенно выделяя ту его часть, которая касалась вопроса о втором фронте. Газета «Нью-Йорк таймс» поместила доклад под заголовком «Сталин заявляет, что второй фронт будет создан». Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» дала заголовок «Сталин заявляет, что союзники откроют второй фронт». Газета «Нью-Йорк таймс» поместила полный текст доклада. Комментируя доклад, газеты «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк геральд трибюн» указывали на свое согласие с заявлением Сталина о том, что второй фронт в конце концов будет создан, потому что он необходим не только для России, но и для Англии и США. Газета «Нью-Йорк таймс» указывала, что «защитники Сталинграда не понимают нежелания США и Англии рисковать, предприняв вторжение на континент. Для США, — писала газета, — нет необходимости выражать недовольство такой точкой зрения».

200

$

Мы думаем, продолжала газета, что весь демократический мир, отбросив расхождения во мнениях относительно стратегии, охотно скажет Сталину и его народу, что Россия никогда на протяжении всей истории и, без сомнения, никогда за последние четверть века не пользовалась таким высоким уважением и восхищением со стороны свободных наций, как в настоящее время. «Русские являются нашими товарищами в этой борьбе. Пример Сталинграда будет вдохновлять наших солдат, когда они, возможно в ближайшее время, вступят в бой с основными массами врага28. 11 ноября 1942 г. газета «Крисчен сайенс монитор» писала, что доклад Сталина «чрезвычайно прояснил отношения между объединенными странами и будет содействовать укреплению сотрудничества между Москвой, Лондоном и Вашингтоном». По мнению газеты «Вашингтон пост», доклад свидетельствовал о тесном сотрудничестве между СССР, США и Англией. Подозрения, характеризовавшие в течение длительного периода отношения между СССР, Англией и США, исчезают «в пламени войны». Огромная роль СССР в борьбе за обеспечение победы над общим врагом вызвала восхищение и благодарность всего мира. Газета отмечала, что «тактические разногласия до сих пор существуют, особенно по вопросу о времени и месте открытия второго фронта». Однако решающим фактом является то, что «русские, англичане, американцы и народы других объединенных стран участвуют в общей борьбе». Газета подчеркивала, что большое значение имеет также сформулированная Сталиным программа советско-англо-американской коалиции29. Комментарии в США на доклад Сталина были не столь многочисленны и позитивны, как в Англии. Объяснение этому, помимо указанного выше, было и в том, что основным фронтом для американских вооруженных сил по-прежнему оставался Тихоокеанский регион. А советский руководитель, в силу вполне понятных причин, не уделял какого-либо внимания этому фронту Второй мировой войны. Все турецкие газеты опубликовали на первых страницах изложение доклада. Большинство газет поместило также портрет Сталина. Газета «Тан» напечатала доклад под заголовком: «Сталин сказал, что второй фронт рано или поздно будет открыт. Судя по заявлению советского премьера, если бы этот фронт был открыт раньше, то нынешним летом германские армии были бы уже близки к поражению». Заголовок газеты «Икдам» гласил: «Сталин сказал, что второй фронт, безусловно, будет открыт, и всесторонне осветил военные цели обеих сторон»30.

201 Комментируя доклад Сталина, газета «Тан» 12 ноября 1942 г. писала: «Главное место в этой важной речи занимает вопрос о втором фронте в Европе... Особого внимания заслуживают слова Сталина о том, что тесное сотрудничество между тремя великими державами будет существовать не только во время войны, но и в мирный период». Газета «Журналь д’Ориан» опубликовала статью Карасу, который писал: «Доклад Сталина лишний раз напомнил союзникам о необходимости создания второго фронта, причем именно в Европе, а не где-нибудь еще». Далее автор отмечал: «Читая эту речь, хочется поблагодарить Сталина за то, что он ничего не преувеличил, за то, что он не злоупотребил тем, что его будут слушать во всем мире. Он трезво, простым языком рассказывает, как протекала война в России последним летом»31. В годы Второй мировой войны политика Турции была как флюгер: она резко менялась в зависимости, в первую очередь, от ситуации на советско-германском фронте, на фронтах Второй мировой войны в целом. Доклад Сталина был опубликован в канун решающего поворота в Сталинградской битве, когда во многом было уже очевидно поражение вермахта в этом крупномасштабном сражении Второй мировой войны. Именно этим объяснялась позитивная реакция турецкой прессы на доклад советского руководителя. 12 ноября 1942 г. ТАСС сообщал из Тегерана, что газета «Мардом» опубликовала передовую, посвященную докладу Сталина. Газета писала, что «доклад произвел прекрасное впечатление. Этот великий политический деятель, как всегда, с исчерпывающей ясностью обрисовал политическое и военное положение и наметил твердую генеральную и политическую линию в поведении СССР. Своей изумительной речью Сталин доказал, насколько далеки от истины попытки пропаганды держав оси доказать отсутствие единства и наличие разногласий между союзниками». Касаясь заявления Сталина о целях СССР и союзников в войне, газета писала: «Уже не раз советские вожди заявляли о том, что СССР защищает политическую и экономическую свободу всех народов, но подтверждение этого взгляда из уст такого человека, как Сталин, известного своей твердостью, полностью гарантирует независимость и истинную свободу Ирану». Иранский народ, который освобожден Октябрьской революцией от гнета царизма и который при моральной и материальной поддержке со стороны

202

$

СССР сделал первые шаги для достижения своей независимости, горячо приветствует речь вождя советского народа. Он надеется, что с помощью своего доблестного союзника завоюет полную свободу, раз и навсегда избавится от возможности возврата того режима, который всегда препятствовал дружественному сближению СССР и Ирана. Уверенность в победе фронта свободы, уверенность в разгроме фашизма, выраженная в докладе Сталина, является самой радостной вестью для всех свободолюбивых народов32. Позитивная реакция на доклад Сталина в Иране была легко объяснима. Иранские газеты обоснованно отмечали, что упрочение подлинной независимости страны было следствием Октябрьской революции в России. Это обеспечило позитивное отношение широких слоев общественности страны к Советскому Союзу. Вступление советских и английских войск на территорию Ирана в августе 1941 г. в значительной мере упрочило позиции тех кругов Ирана, которые занимали антигитлеровскую позицию. 23 октября Сталин ответил на вопросы американского корреспондента Кассиди, 6 ноября он выступил с докладом о 25-й годовщине Октябрьской революции. В сообщении ТАСС из Вашингтона от 10 ноября 1942 г. сообщалось о пресс-конференции Рузвельта. Только что успешно завершилась высадка союзников в Северной Африке, и естественно, что важнейшее внимание Рузвельт уделил англо-американской операции. Президент не сказал об этом прямо, но можно было сделать вывод, что он отождествляет высадку в Северной Африке с открытием второго фронта. «В конце августа, — говорил президент, — англичане и американцы установили примерную дату начала операции. После этого пришлось хранить молчание и терпеть критику, в то время как неинформированные люди требовали немедленного открытия второго фронта». Далее Рузвельт заявил, что еще много месяцев назад стало ясно, что ни Рузвельт, ни Черчилль не могут зайти в магазины и купить готовый второй фронт. Пришлось решать вопрос о материале, предназначенном для использования, о размерах и характере операций, а затем уже взять этот материал и отправиться с ним к искусному портному для того, чтобы раскроить его по мерке. Изготовление такого платья потребовало многих месяцев длительных приготовлений для того, чтобы обеспечить резонную возможность успеха33. Общественность США и Великобритании хотела знать мнение не только Рузвельта о первой крупной военной операции союзни-

203 ков против Германии. Прошло почти полтора года после нападения Германии на Советский Союз, и, наконец, Англия и США нанесли первый удар по Германии. Каково мнение Сталина об этой операции? Из ответа на данный вопрос можно было получить наглядное представление о степени эффективности тройственного союза — СССР, США, Великобритании. Это был вопрос, который волновал всю общественность союзных стран. Доклад Сталина о 25-й годовщине Октябрьской революции, вызвавший столь оживленные комментарии во всем мире, стимулировал рост интереса самых широких слоев общественности зарубежных стран к Советскому Союзу, к его борьбе с фашистской Германией, к роли Сталина в руководстве этой борьбой. Проявлением этого интереса явились три новых вопроса, с которыми 12 ноября 1942 г. обратился к Сталину корреспондент американского агентства Ассошиэйтед Пресс Кассиди. Тот факт, что и на этот раз Сталин отвечал на вопросы американского, а не английского корреспондента, свидетельствовал о том, что советский руководитель придавал особое значение союзническим отношениям с Соединенными Штатами. Естественно, что Кассиди интересовало мнение Сталина о только что успешно осуществленной высадке союзников в Северной Африке. Сталин ответил журналисту на следующий день, 13 ноября. Он оценил эту операцию «как выдающийся факт большой важности». Отметил, что пока еще «рано говорить о степени эффективности этой кампании в смысле уменьшения непосредственного давления на Советский Союз». Сталин заверил журналиста в том, что и впредь «Красная Армия выполнит с честью свою задачу»34. Оценка Сталиным первой крупной наступательной операции союзников имела важное политическое значение. И его ответы на вопросы Кассиди вызвали большой интерес в союзных и дружественных странах. 13 ноября 1947 г. ТАСС сообщил из Лондона, что, комментируя интервью, газета «Санди таймс» писала: «Сталин не замедлил ответить (Кассиди. — Р.И.) и во всеуслышание признать огромный вклад, который сделан в общее дело высадкой американских и английских войск в Северной Африке». Другая популярная газета «Обсервер» отмечала в передовой статье: «Сталин открыто и великодушно оценил прекрасную организацию двойного удара, который открывает путь к окончательной

204

$

победе союзников». Одновременно газета предостерегала против поспешных выводов о том, что Европа может быть полностью освобождена в результате операций в Африке. Комментируя ответы Сталина, Гарвин в газете «Санди экспресс» останавливался на вопросе о втором фронте в Европе. «Предсказание Сталина, — писал Гарвин, — остается в силе, и Черчилль согласился с ним. До конца года Англия и Америка в своих собственных интересах должны будут дополнить начатое ими крупное наступление в Африке ударом в сердце гитлеризма в Европе. Мы должны открыть второй фронт. Где бы теперь находились западные демократии без Советского Союза?»35 Американцы поставили значительную часть вооруженных сил и военной техники союзников, высадившихся в Северной Африке. Операцией командовал генерал США Дуайт Эйзенхауэр. И естественно, что именно их особенно интересовало отношение Сталина к этой операции. 15 ноября 1942 г. газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала, что «Сталин наиболее сжато и точно характеризовал положительные стороны африканской операции. Ответы Сталина корреспонденту Ассошиэйтед Пресс свидетельствуют о том, что Россия получила новую веру в намерения и способности их западных союзников. Взаимное доверие необходимо для всякой успешной коалиции». Газета далее писала: «Сталин в своих ответах касался, в частности, организационных способностей англичан и американцев. Ни одна из объединенных стран еще не проявила таких организационных способностей, как Россия. Поэтому такая похвала со стороны лидера России является похвалой понимающего человека»36. Американский журналист Джеймс Браун писал, что «ответы Сталина свидетельствуют о том, что он одобряет вторжение, но его похвала была сдержанной». В статье говорилось, что «по мнению советского лидера, кампания в Северной Африке окажет минимальное воздействие на ход событий на советскогерманском фронте»37. Комментируя ответы Сталина на вопросы Кассиди, демократическая печать отмечала, что советский руководитель не видел оснований высоко оценивать значение высадки союзников в Северной Африке для уменьшения германского давления на советскогерманском фронте. Проблема второго фронта, по мнению Сталина, все еще оставалась открытой. Турция, как уже указывалось, вела сложную политическую игру, выжидая, кто возьмет верх в гигантской борьбе, развернувшейся

205 на фронтах Второй мировой войны. Руководители страны считали, что Турция должна встать на сторону тех, кто будет выигрывать в этой борьбе. В стране действовала мощная германская агентура, оказывавшая большое влияние на выбор политической ориентации правящими кругами страны. Действовала эта агентура достаточно успешно, и была информация, что Турция готовилась выступить на стороне Германии в случае падения Москвы. И наблюдалась характерная закономерность — позиция турецкой прессы четко менялась в зависимости от того, к кому обращалось лицом переменчивое военное счастье. Ответы Сталина американскому корреспонденту Кассиди 13 ноября 1942 г. были заметным политическим явлением. Они касались оценки успешной англо-американской операции, и комментарии турецкой печати на эти ответы были явно позитивные. 14 ноября 1942 г. из Стамбула сообщали, что все газеты опубликовали на видном месте под крупными заголовками ответы Сталина на вопросы корреспондента Ассошиэйтед Пресс. Газета «Акшам» сообщала об этих ответах под заголовком «Новое заявление Сталина. Наступление в Северной Африке является признаком успехов союзников и ускоряет распад итало-германского союза». Газета «Хабер» публиковала ответы Сталина под заголовком «Сталин говорит, что десант в Северной Африке демонстрирует военную мощь союзников. Это наступление открывает перспективы распада итало-германского союза». Газета поместила портрет Сталина. Газеты «Сон пота» и «Сон тельграф» также подчеркивали в заголовках слова Сталина о перспективе распада в ближайшее время италонемецкой коалиции38—39. Мощный удар, нанесенный Красной Армией в Сталинграде, успешная операция союзников в Северной Африке, глубокая оценка Сталиным состояния и перспектив борьбы союзников с Германией — все это обостряло интерес в союзных странах к Советскому Союзу, его роли в совместной борьбе против Германии, личному вкладу Сталина в эту борьбу. 28 ноября 1942 г. в крупнейшем зале в Торонто состоялся массовый митинг в ознаменование начала кампании по сбору одного миллиона долларов в «Канадский фонд помощи России в войне». Главным оратором на митинге был У. Уиллки. Докладчик подробно рассказал о своих впечатлениях о поездке в Советский Союз и дал исключительно высокую оценку Сталину, сформулировавшему цели СССР и союзников в войне. «Сталин, — сказал Уиллки, — сформулировал ясную... и точную программу, которая предусматривает — уничтожение расо-

206

$

вой исключительности, равноправие наций и неприкосновенность их территорий, освобождение порабощенных наций и восстановление их суверенных прав, право каждой нации устраиваться по своему желанию, экономическая помощь потерпевшим нациям и содействие им в деле их материального благополучия, восстановление демократических свобод, уничтожение гитлеровского режима». Дважды прочитав собравшимся это заявление Сталина в его докладе 6 ноября 1942 года, Уиллки сказал: «Я спрашиваю, сможет ли какой-либо гражданин любой великой демократической страны найти в сформулированных Сталиным целях что-либо, против чего можно было бы возражать? Такое определение целей, — подчеркнул Уиллки, — могло бы быть написано Черчиллем или Рузвельтом, однако случилось так, что именно Сталин дал определение целей, за которые мы боремся». Хотя Сталин говорил о программе действия англо-советско-американской коалиции, сказал далее Уиллки, она, однако, применима ко всему миру. Уиллки призывал канадцев относиться с полным доверием к советскому определению целей войны. «В демократических странах, — сказал Уиллки, — многие опасались России и не доверяли ей, так как боялись вторжения русского экономического порядка в их собственный строй». Высмеивая подобные взгляды, Уиллки заявил: «Россия не намерена ни съесть нас, ни обольстить». Разумеется, вся информация о подобных приятных для советского руководства и лично для Сталина выступлениях докладывалась в Москве на самый верх. Причем публикации не только позитивные, но и негативные, в частности, с резко критическими заявлениями в адрес Сталина. Однако все эти политико-идеологические баталии, реверансы в адрес советского руководителя не имели сколь-нибудь серьезного значения по сравнению с тем фактом, что союзники упорно отказывались выполнять свое главное обязательство — открыть второй фронт в Европе. Сложные проблемы были и с военными поставками Англии и США в Советский Союз. Когда Черчилль встретился со Сталиным в августе 1942 г., он изложил ему массу военно-технических причин, объяснявших, по его мнению, причину срыва сроков открытия второго фронта. Однако все же бесспорно, что главное заключалось в том, что руководство и Англии, и США опасалось серьезного укрепления военной мощи Советского Союза в Европе, да и в мировом масштабе, в результате военного разгрома Германии. И чем

207 дольше, по их мнению, Советский Союз будет сражаться с главными немецкими вооруженными силами, тем больше будут его потери, тем слабее будут советские позиции в послевоенный период. Абстрагироваться от такого вывода очень сложно, когда знакомишься с документальными материалами, отражающими все перипетии борьбы вокруг открытия второго фронта. На советско-германском фронте шли ожесточенные бои, союзники еще не открыли второго фронта, а в Лондоне и Вашингтоне глубоко анализировали перспективы послевоенной политики СССР. 1 сентября 1943 г. в еженедельном обзоре военной разведки «СССР — положение, возможности, намерения», готовившемся для президента, говорилось: «Сталин будет бороться за господство в Восточной Европе, он имеет интересы в Иране, в зоне Персидского залива»40. Черчилль особенно активно выступал за то, чтобы всемерно помешать укреплению позиций Советского Союза в Восточной Европе. Американский автор писал: «Черчилль и англичане стремились пересечь Средиземное море и высадиться в Италии... чтобы получить плацдарм для послевоенной борьбы за политический контроль в Восточной Европе»41. Оливер Литтлтон, один из английских министров довоенного времени, писал позднее, что Черчилль «настойчиво обращал внимание на преимущества, которые могут быть получены, если западные союзники, а не русские, освободят и оккупируют некоторые столицы, такие, как Будапешт, Прага, Вена, Варшава, составляющие часть самой основы европейского порядка»42. Английский историк отмечал: «По мере продолжения немецкого наступления на Сталинград общественное мнение Англии все больше склонялось к тому, что союзники опоздают с открытием второго фронта. Было подозрение, что Британия оставила Россию сражаться с Германией, так как английское правительство не хотело, чтобы Россия вышла из войны слишком сильной»43. Кому что брать в Европе, станет актуальным на довершающем этапе войны. Однако и в период до открытия второго фронта и Черчилль и Рузвельт постоянно имели в виду эту проблему. Помимо второго фронта, был еще один серьезный вопрос, осложнявший отношения СССР с союзниками, Сталина с Рузвельтом и Черчиллем. Это — проблема военных поставок союзников Советскому Союзу. Потери морских конвоев, следовавших из Англии в Мурманск, были огромны. Только в июне 1942 г. из 34 судов, шедших в Мур-

208

$

манск, 23 были потоплены. Всего за первую половину 1942 г. было потеряно более 4 млн тонн груза. Потери английского флота в личном составе были очень тяжелыми. Черчилль 18 июня 1942 г. известил правительство СССР о прекращении поставок. Это решение получило полную поддержку за океаном. «В этом вопросе американцы проявили полное понимание. Несколькими днями позже генерал Маршалл заметил, что «нет необходимости нести чрезмерные потери при проводке этих конвоев только ради того, чтобы задобрить Сталина»44. Решение о прекращении военных поставок Советскому Союзу было принято Англией и Соединенными Штатами, как указывалось выше, в период мощного наступления немецкой армии на южном участке советско-германского фронта. Ведя тяжелые оборонительные бои, Красная Армия, неся большие потери, отходила к Сталинграду и в предгорья Кавказа. И в этот напряженнейший момент союзники прекратили военные поставки Советскому Союзу. Англичан и американцев можно было понять: потери конвоев действительно были огромны. «Это была арифметика отчаяния. Казалось, что вынести такие потери невозможно»45. Однако, так же как и с вопросом о переносе сроков открытия второго фронта, решение союзниками было принято в одностороннем порядке, без согласования с правительством СССР. Советская сторона заявила решительный протест, но ни США, ни Англия своего решения не пересмотрели. Лишь в октябре и ноябре 1942 г. в СССР было направлено два конвоя. К концу 1942 г. согласованная программа поставок в Советский Союз была выполнена всего на 55%46. Черчилль был инициатором и прекращения поставок, и переноса сроков открытия второго фронта, что было, пишет В.Г. Трухановский, «грубейшим нарушением союзнических обязательств перед СССР»47. Позиция Черчилля в этих вопросах была тем более неприглядной, что он прекрасно понимал в сколь трудном положении была Красная Армия в период, когда он принимал решения и по вопросу о втором фронте, и о приостановке посылки конвоев. 4 марта 1942 г., как указывалось выше, показав незаурядный дар военнополитического предвидения, Черчилль сообщал Рузвельту, что весной немцы нанесут России самый страшный удар48. Требуя в очередной раз отложить открытие второго фронта, Черчилль явно играл с огнем, проявлял настоящий авантюризм. Дело «в том, что у премьера были серьезные сомнения в способности Советского Союза выдержать страшный удар огромной немецкой военной машины. 27 июля 1942 г., когда на юге СССР развертыва-

209 лось мощное немецкое наступление, Черчилль информировал Рузвельта, что он допускает возможность того, что «русский фронт не выдержит»49. Если на советско-германском фронте была такая угрожающая ситуация, значит, логичным было сделать все возможное для скорейшего открытия второго фронта. У английского премьера была логика чисто политического характера: максимально ослабить Советский Союз в борьбе с Германией и создать таким образом благоприятные для Запада позиции в будущих баталиях с советским союзником после окончания войны. Выполнение взятых на себя обязательств — важнейшее условие успешного функционирования любого военно-политического союза, особенно в военное время, т.к. за отказ выполнять свои обязательства другая сторона расплачивается самой дорогой ценой — гибелью своих солдат и офицеров, огромными материальными потерями. Летом 1943 г. США и Великобритания приняли очередное решение о переносе сроков открытия второго фронта, что вызвало незамедлительную и очень резкую реакцию со стороны советского руководства. 11 июня 1943 г. И.В. Сталин писал Рузвельту, что союзники сорвали выполнение своих обязательств и что советское правительство «не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны»50. 24 июня 1943 г. в послании Черчиллю Сталин подчеркивал, что «дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам...»51. Это был самый резкий обмен мнениями на высшем уровне по вопросу об открытии второго фронта за весь период войны. Ставя вопрос о доверии к союзникам, Сталин по существу поднимал проблему возможного распада блока союзных держав: какая могла быть коалиция, если нет доверия между ее участниками? Это была качественно новая постановка проблемы за весь период жестких дебатов Сталина с Черчиллем и Рузвельтом по вопросу о сроках открытия второго фронта. Американская дипломатия была серьезно обеспокоена столь болезненной реакцией советского руководства на срыв сроков открытия второго фронта. 5 июля 1943 г. новый посол США в СССР А. Гарриман сообщал Рузвельту: «Я озадачен телеграммой Сталина (Рузвельту. — P.И.). Единственное объяснение Черчилля сводится к тому, что Сталин хочет, чтобы мы оказались втянутыми в войну в Западной Европе с тем, чтобы помешать нам проникнуть на Балканы. Возможно, это и

210

$

правда. Но, с другой стороны, ваше мнение, что он направил эту телеграмму для того, чтобы удовлетворить своих военных советников, я считаю более обоснованным. Мы всегда должны иметь в виду, что выражения Сталина грубые. Я слышал, когда он говорил вещи, которые были бы непростительны среди англосаксов». Мнение Рузвельта и Гарримана, что Сталин выступал с резким протестом против срыва сроков открытия второго фронта для того, чтобы «удовлетворить своих военных советников», свидетельствовало о том, что американское руководство не имело правильного представления о советских реалиях. Никто из советников Сталина, даже самого высокого уровня, никогда не мог высказать ему никаких претензий, и для Сталина не было никакой необходимости «удовлетворять» их. Гарриман сообщал, что он позвонил в Лондон советскому послу Майскому накануне отлета последнего в Москву. Майский сообщил, что в Лондоне получен ответ Сталина на телеграмму Черчилля. «Обмен мнениями между Сталиным и Черчиллем не обеспокоил его. Майский сказал, смеясь: «Вы знаете, что Сталин резко выражает свои суждения». Он не проявил опасения и по поводу возможности усиления нашего военного влияния на Балканах». Гарриман четко определял свои взгляды на перспективы развития отношений между США и СССР и оценку Сталиным этой проблемы. «Как вы знаете, — сообщал он, — я убежденный оптимист в вопросе о наших отношениях с Россией, так как я уверен, что Сталин, если это возможно, хочет иметь полное взаимопонимание с вами и Америкой. Он стремится к этому больше, чем к чему-либо другому, не говоря об уничтожении Гитлера. Он видит возможность восстановления России и обеспечения ее безопасности именно в этом, а не в чем-либо другом. Он — человек упрощенных подходов, и хотя Сталин может использовать окольные пути для достижения своих целей, он не уклоняется от выполнения взятых на себя обязательств»52. Было широко известно, что Аверелл Гарриман пользовался расположением Сталина, что явилось важнейшей причиной назначения этого близкого к Рузвельту человека послом в Советском Союзе. Но, как видно из цитированного сообщения Гарримана, он был не самого высокого мнения о советском лидере, который, по мнению посла, был «человек упрощенных подходов». Советский Союз имел ограниченные возможности протеста против срыва союзниками сроков открытия второго фронта. В редакционной статье канзасская газета как знак протеста против очередного переноса сроков открытия второго фронта рассматривала «объявленное (Советским Союзом. — Р.И.) решение об отзыве дружествен-

211 ных и компетентных послов из Лондона и Вашингтона». И вновь с тревогой ставился вопрос: а не будет ли следующим шагом со стороны России «заключение сепаратного мира с Германией?»52а В подобной постановке вопроса сквозила явная тревога в связи с грубейшим нарушением союзниками своих обязательств перед СССР. Говоря об отзыве советских послов, газета имела в виду, что И.М. Майского в Англии сменил Ф.Т. Гусев, М.М. Литвинова в США — А.А. Громыко. В Соединенных Штатах и в Англии подчеркивалось, что сменили действительно компетентных послов. О деловых качествах нового советского посла в США показательная информация пришла в НКИД из Разведывательного управления Главного морского штаба Военно-Морского Флота СССР. Автором этой информации был бывший военно-морской атташе СССР в Германии М. Воронцов, на основании информации которого адмирал Кузнецов за несколько часов до нападения Германии на Советский Союз объявил готовность № 1 на трех советских флотах. Капитан I ранга М. Воронцов на бланке начальника разведуправления ВМС СССР писал заместителю НКИД Деканозову: «Зам. министра земледелия США в беседе с нашим сотрудником заявил: “Гарриман, вероятно, останется в Советском Союзе послом вместо Снендли, которым американское правительство не вполне довольно. Гарриман очень удачная кандидатура для посла в СССР. Он человек трезвого ума и прекрасно умеет ладить с людьми. Кроме того, он один из немногих личных друзей Сталина за границей”. На вопрос, расценивает ли он назначение Гарримана как реванш за назначение Громыко, Заместитель министра ответил: «Возможно, однако наша смена будет более удачной со всех сторон»53. Действительно, профессиональный уровень нового американского посла был очень высок. Помимо этого, важное значение имело то, что Гарриман был очень близок к президенту США, являлся его доверенным лицом. Существенно было и то, что Гарриман пользовался расположением Сталина. Высадка союзников в Северной Африке была самой крупной десантной операцией в истории войн. Это была первая стратегическая операция англичан и американцев против Германии. И естественно, что союзники неоднократно возвращались к оценке ее значения в Советском Союзе, в первую очередь они оживленно комментировали мнение Сталина об этой операции, изложенное в его ответах на вопросы американского журналиста Кассиди. Газеты «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовали на первой странице текст ответов Сталина. Газета «НьюЙорк геральд трибюн» поместила его ответы под крупными заго-

212

$

ловками: «Сталин приветствует новый поворот событий, говорит, что проложен путь для разгрома оси, заявляет, что наступление в Африке показало, что англичане и американцы первоклассные организаторы. Сталин ожидает благоприятного влияния новых событий на положение на русском фронте, Сталин заявляет, что Франция выходит из состояния оцепенения и создана обстановка для наступления в Европе у самого сердца германской империи». В своих комментариях к ответам Сталина агентство Ассошиэйтед Пресс подчеркивало, что письмо Сталина разбило попытки гитлеровской пропаганды преуменьшить значение африканской кампании54—55. Из американских комментариев видно, что в США не совсем точно пересказывали смысл ответов Сталина. Во всяком случае, из его ответов не следовало, что он «ожидает благоприятного влияния новых событий на положение на русском фронте». Более точны были отклики английской прессы. «Таймс» в передовой статье об ответах Сталина на вопросы корреспондента Ассошиэйтед Пресс писала: «Со стратегическим чутьем, которое он постоянно проявлял, и с жестким реализмом Сталин в нескольких фразах разъяснил, что означает для дела конечной победы битва в Средиземном море. Это заявление убедительно и прямолинейно. Когда в своем последнем выступлении в парламенте Черчилль говорил о тяжелом чувстве, вызванном отсутствием второго фронта, в момент, когда русские несут почти невыносимое бремя, он выразил подлинные чувства английского народа. Сталин дал русскому народу ясное понятие об огромных масштабах того, что сейчас происходит в Северной Африке»56. Английский историк М. Китчен, комментируя реакцию общественности Англии на разгром немцев в Сталинградской битве и на высадку союзников в Северной Африке, писал: «Летом 1942 г. Министерство информации (Великобритании. — Р.И.) сообщало о растущем нетерпении (в массах народа. — Р.И.) в отношении создания второго фронта... Когда в сентябре началась битва за Сталинград, поднялась мощная волна симпатии к Советскому Союзу. Широко распространилось убеждение, что Сталинград падет, если не будут предприняты экстраординарные меры для ослабления давления на русский фронт». Анализируя отношение англичан к высадке союзников в Северной Африке, Китчен отмечал: «С началом английского наступления в Северной Африке требования открытия второго фронта стали постепенно сходить на нет. Однако все еще было глубокое убеждение, особенно в рабочем классе, что необходимо значительно

213 улучшить отношения с Советским Союзом. Было огромное восхищение героизмом Красной Армии, который стал символом сопротивления защитников Сталинграда»57. В англо-американских комментариях на высадку союзников в Северной Африке обоснованно подчеркивалось, что они сделали первый серьезный вклад в дело борьбы с общим врагом. Это было убедительным свидетельством жизнеспособности антигитлеровской коалиции. Однако трудно согласиться с мнением английского историка Китчена, что после начала наступления в Северной Африке ослабли требования об открытии второго фронта. Факты не подтверждали такого вывода. Операция в Северной Африке и последовавшая после нее высадка союзников в Италии не были вторым фронтом. Но это была первая операция союзников, свидетельствовавшая о том, что огромные силы, которые они накопили к концу 1942 г., постепенно втягиваются в активные боевые действия против Германии. Отклики в США, Англии и в других странах на оценку Сталиным этой операции в ответах на вопросы Кассиди говорили о том, что сотрудничество СССР с союзниками получило важный стимул для своего развития. Об этом свидетельствовали и высказывания руководящих деятелей союзных стран. 19 ноября 1942 г., в день, когда мощной артиллерийской подготовкой началось наступление войск Сталинградского фронта, выступая с речью в Нью-Йорке, Гарриман заявил: «В августе Черчилль направился в Москву, чтобы информировать Сталина о планах, которые обсуждались им с президентом Рузвельтом. Я принимал участие в этих переговорах и могу заверить вас, что они были искренними и откровенными. Легко понять, что Сталин был разочарован невозможностью немедленно предпринять наступление для того, чтобы отвлечь от Красной Армии некоторую часть германских войск, непосредственно наступающих на Сталинград и Волгу». Тем не менее, продолжал Гарриман, Сталин ясно заявил, что русские будут продолжать борьбу с должным мужеством и решимостью. Сталин обладает всеми качествами великого боевого вождя. Он уверен в Красной Армии и в русском народе, и они, безусловно, доверяют ему. Сталин знает, что Гитлера можно уничтожить и что Красная Армия играет ведущую и славную роль в достижении этой цели. Но Сталин придерживается того мнения, что война против Гитлера требует объединенных усилий Советского Союза, Англии и Соединенных Штатов. Сталин полагает, говорил Гарриман, что подвиги Красной Армии и количество немцев, которых она уничтожила, дают право русским рассчитывать на нашу помощь. Американские и англий-

214

$

ские народы сознают, что мы никогда не сможем в достаточной мере выразить русским наше восхищение их борьбой за общее дело. Гарриман заявил, что военные поставки СССР будут увеличены. Я могу сказать с великой уверенностью, продолжал Гарриман, что когда на русском фронте будет произведен последний выстрел из орудия и будет одержана победа, во имя которой мы сражались вместе с русскими до изгнания последнего немца с русской земли, русский народ будет хранить в своих сердцах сознание того, что мы не покинули его. В советской исторической литературе, во многом под влиянием холодной войны, роль Соединенных Штатов во Второй мировой войне, в частности в оказании СССР помощи по ленд-лизу, в определенной мере недооценивалась. Однако и сегодня, возвращаясь к проблеме бесконечных переносов союзниками открытия второго фронта, нельзя не признать, что свое главное союзническое обязательство перед СССР Англия и США выполнили с большим опозданием. Советский Союз заплатил за это жизнями сотен тысяч своих солдат и офицеров. Окончание войны было отложено на неопределенно длительный срок. 19 ноября 1942 г. в заключение своей речи в Нью-Йорке Гарриман сказал: «По глубокому убеждению Сталина, в разумно реконструированном мире после окончания войны существующее тесное сотрудничество между Советским Союзом, Соединенными Штатами и Англией должно быть еще более расширено»58. Обо всех подобных доброжелательных для СССР выступлениях влиятельных деятелей Англии и США, конечно, докладывали Сталину. Все это приятно было слышать. Однако проблема второго фронта не сдвигалась с мертвой точки. Об этом, в частности, сообщало посольство СССР в США. 14 августа 1942 г. советник посольства СССР в США А.А. Громыко писал В.М. Молотову, что, «несмотря на требования миллионов об открытии второго фронта в Европе в нынешнем 1942 г., нет признаков того, что правительство США серьезно готовится к этому». Отметив резкое возрастание военно-экономического потенциала США за последний год-два, А.А. Громыко подчеркивал, что у американского правительства не проявляется готовности «направить главную массу своих ресурсов против Гитлера, как основного и наиболее опасного врага. Правительство США важнейшую массу этих ресурсов направляет против Японии». Автор письма делал прогноз, который полностью оправдался: то же самое «будет и в ближайшем будущем»59. Союзные отношения с СССР не означали, что в США и в Англии изменились взгляды на коммунизм в целом и на компартии этих стран в частности.

215 Например, в Соединенных Штатах, где традиционно были сильны антикоммунистические настроения, велась тщательная слежка за компартией, несмотря на то что она последовательно выступала за развитие отношений с Советским Союзом — главным союзником США. Спецслужбы США внимательно следили за реакцией компартии на крупнейшие события войны, в частности, на высадку союзников в Северной Африке, а позднее — на Сицилии. В докладе за август 1943 г. ФБР отмечало, что компартия не расценивает операцию союзников в Сицилии как второй фронт, а только как подготовку к его открытию. Партия в своих материалах «ссылается на недавно опубликованную в “Правде” статью Сталина, в которой Сицилийская операция не рассматривается как второй фронт и отмечается, что США и Англия нарушают свое обязательство о втором фронте»60. В докладе за сентябрь 1943 г. ФБР вновь возвращалось к анализу позиции компартии в вопросе об открытии второго фронта: «Партия не удовлетворится ничем, кроме открытия второго фронта в Западной Европе». Газета компартии «Дейли уорлд» 6 августа отмечала, что шестинедельная кампания на Сицилии «стоила Германии не больше одной дивизии»61. Ничего особенного в такой позиции компартии США не было. Аналогичную точку зрения высказывали многие газеты и журналы, политические деятели союзных стран. И тем не менее ФБР считало нужным акцентировать внимание на этой оценке коммунистами операций союзников. Объединение в антигитлеровской коалиции стран-антиподов порождало своеобразную и очень сложную ситуацию. Казалось бы, успехи союзника должны были всемерно приветствоваться всеми участниками коалиции. Однако поражения гитлеровцев на советскогерманском фронте вызывали двойственную реакцию в Англии и США. С одной стороны, конечно, хорошо, что Красная Армия добивается больших успехов. Но с другой — как это повлияет на послевоенное устройство мира? Сталинградская и Курская битвы убедительно доказали, что Советский Союз в состоянии один разгромить гитлеровскую Германию. И раньше в комментариях прессы, в выступлениях общественности немало говорилось о том, что союзники заинтересованы во втором фронте не меньше, чем СССР. После разгрома немцев в Сталинградской и Курской битвах эта аргументация зазвучала чаще и более убедительно. В докладе разведывательной службы США от 19 февраля 1943 г. выделялся комментарий известного обозревателя Дороти Томпсон,

216

$

которая 10 февраля писала, что «на основании всех признаков и предположений Германия должна быть разгромлена в этом году». Она заявила, что «нам следует поторопиться с открытием второго фронта и главным образом не потому, что мы должны помочь Красной Армии сокрушить мощного противника, а потому, что, если мы этого не сделаем, Россия будет доминировать за столом мирных переговоров»62. Один из наиболее талантливых американских военных обозревателей Макс Вернер писал в своей книге в 1942 г., что «необходимо ясно представлять военное значение второго фронта». Могут быть десятки фронтов вне России, писал Вернер, — в Тунисе, Бирме, в других местах. Но «второй фронт не означает совокупность нескольких фронтов. Его наличие определяется тем, выполняет ли он свои стратегические функции. Он должен быть стратегическим эквивалентом русскому наступлению»63. Обозреватель с полным основанием заканчивал свою книгу словами: «Сегодня второй фронт в Европе не является больше проблемой — это оперативная задача»64. Вопрос о необходимости открытия второго фронта был понятен не только для журналистов, эта истина была очевидна и для руководства союзных стран. Об этом убедительно свидетельствовала реакция в Англии, США, — во всем мире на разгром немцев под Сталинградом.

Глава VII. «ОКРУЖЕНИЕ И ЛИКВИДАЦИЯ ...АРМИИ НЕМЦЕВ... ПОД СТАЛИНГРАДОМ»

.. .

. ..

Прогноз Черчилля оправдывался. Летом 1942 г. германская армия на южном фланге советского фронта нанесла мощный удар. Фронт был прорван и немецкие войска устремились к Сталинграду и на Кавказ. Казалось, что надвигается катастрофа. О серьезности создавшегося положения свидетельствовал появившийся в этих условиях приказ Сталина № 227. «Ни шагу назад!» — таков был смысл этого приказа, запрещавшего под страхом смерти отступление без приказа. 7 октября 1942 г. Сталин писал Рузвельту: «...Наше положение на юге, особенно в районе Сталинграда, ухудшилось»1. «Положение на нашем Кавказском фронте несколько ухудшилось в сравнении с положением в октябре»2, — писал Сталин Черчиллю. Успешное наступление немецких войск летом и осенью 1942 г. вызвало многочисленные пессимистические отклики в различных кругах американской общественности. 15 июля 1942 г. один из руководителей газеты «Чикаго сан» И. Блант переслал письмо президенту Рузвельту, в котором напомнил, что в сентябре 1939 г. он, вернувшись из Европы, направил Рузвельту меморандум. В нем отмечалось, что «надо игнорировать пакт Гитлера со Сталиным. Грядет война между Россией и Германией, и нам не следует вступать в войну раньше России. Русская армия сильнее, чем обычно признают». Автор письма подчеркивал: «Сегодня мы совершаем ужасную ошибку, переоценивая силу России, не в том смысле, что у нее не хватает сил, а в том, что ситуация развивается в том направлении, которое сделает невозможным использовать эту силу, в конечном счете это приведет к ее уничтожению». Россия не сможет продолжать войну за Уралом, «если внутренние водные пути будут пере-

218

$

резаны потерей Волги возле Сталинграда». В заключение Блант подчеркивал: «Чего я опасаюсь, так это политического решения Черчилля о том, что он не может пойти на риск военного разгрома на втором фронте, и перерастания этого опасения в уверенность, что в этом фронте нет необходимости»3. Автор письма к Рузвельту, судя по содержанию и форме его обращения, был достаточно хорошо информирован о военно-политической обстановке в СССР. Но и он высказывал опасение о возможности того, что Россия может пойти на заключение сепаратного мира с Германией. Общественность США с тревогой следила за развитием событий на южном участке огромного советско-германского фронта. Эта обеспокоенность отражалась в американской прессе. Канзасская газета 17 июля 1942 г. писала, что в 1941 г. немцы наступали «на всем русском фронте от Балкан до Ленинграда, стремясь к уничтожению русских армий». Анализируя ситуацию, сложившуюся на советско-германском фронте к лету 1942 г., газеты отмечали, что «Гитлер, сконцентрировав силы на узком участке фронта, смог прорваться к Кавказу». С тревогой говорилось: «Если Россия потеряет свои железнодорожные пути на Кавказе, это будет тяжелым ударом... прорыв (немцев) к южным нефтяным источникам России затянет войну»4. 9 августа 1942 г. «Топика дейли кэпитл» перепечатала статью X. Джонсона, в мрачных тонах описывавшего ситуацию на советско-германском фронте в районе Сталинграда, который «фактически уже пал». Это, писал Джонсон, угрожает расколоть русский фронт на две изолированные части — северную и южную, потерять кавказскую нефть и путь транспортировки помощи СССР через Иран. Немцы практически перекрыли пути подхода с моря к Мурманску и Архангельску. Если падет Россия, говорилось в статье, Гитлер последовательно нанесет удары по Англии, Исландии, Гренландии, а японцы атакуют Аляску. Это создаст возможности для бомбардировок промышленных центров США. Автор считал, что задержка с открытием второго фронта нанесет тяжелый удар по России, на Донском фронте для русских вырисовывался «призрак Марны», возникла реальная угроза «обороне России»5. По мере ухудшения положения Красной Армии под Сталинградом прогнозы американской прессы становились все более мрачными. 20 сентября 1942 г. канзасская газета писала: «После падения Сталинграда, а сейчас это стоит на повестке дня, военные эксперты ожидают мирного наступления Гитлера»6.

219 И вновь дебатировался вопрос о возможности того, что Сталин вынужден будет пойти на заключение сепаратного мира с Германией. Напряжение на советско-германском фронте нарастало с каждым днем, и уже 25 сентября 1942 г. канзасская газета заявляла: «Если Сталинград падет до начала зимы, что сейчас кажется вероятным, нацисты выведут из России значительную часть механизированных войск, чтобы защититься от возможного вторжения (союзников) на континент с Запада». Официальные сообщения и комментарии прессы о ходе боев за Сталинград и Кавказ дополнялись информацией советского посольства в Вашингтоне, в которой тоже было мало утешительного о положении на этом главном участке советско-германского фронта. Посол СССР в США М.М. Литвинов, выступая на ленче в Вашингтоне 10 августа 1942 г., говорил о сложной ситуации под Сталинградом. Сотрудник газеты «Вашингтон пост» Н. Эллистон, слушавший это выступление, писал, что Литвинов убедительно показал тяжелое положение Советского Союза, сложившееся после последнего наступления немцев, и начертал довольно мрачные перспективы для советских вооруженных сил. «Он полностью отверг теорию о том, что, коль скоро Россия имеет бескрайние просторы, она может сражаться до бесконечности. Потеряны районы, производящие продовольствие и сырьевые материалы, в настоящее время возникла угроза нефтеносным регионам. Из его выступления можно было сделать вывод, что Сталинград падет. Если этого и не произойдет, сказал Литвинов, у нацистов есть возможность закрепиться где-либо на Волге с тем, чтобы эта крупная водная артерия не могла впредь использоваться для речных перевозок». Литвинов отметил большие трудности в использовании Каспийского моря для транспортных перевозок. «Тем временем, — говорил посол СССР, — Северный Кавказ уже прочно отрезан от Центральной России. А Северный Кавказ, наряду с Украиной, является главной житницей России». Докладчик скептически отнесся к заявлениям тех, кто считает, что у России «большие нефтяные резервы... Если они и имеются, нет необходимого оборудования, чтобы добыть эту нефть и переработать ее. Россия пыталась получить такое оборудование в США, но не смогла этого сделать»7. Столь откровенное выступление советского посла позволяло общественности США увидеть объективную картину сложного положения на юге советско-германского фронта. Выступление Литвинова свидетельствовало и об определенных проблемах, с которыми сталкивались советские организации в США. Аналогичные трудности испытывали работники советского посольства, ВОКСа, журналисты и в Англии. О специфике их дея-

220

$

тельности дает наглядное представление письмо представителя ВОКСа в Англии, второго секретаря посольства СССР в Великобритании В. Зонова. 15 января 1943 г. он сообщал в ВОКС B.C. Кеменову о работе Комитета Общества культурной связи в Лондоне. В отчете говорилось, что в ноябре 1942 г. новым членом Комитета был избран Джозеф Маклауд, диктор Би-Би-Си... Имя Джозефа Маклауда в Англии исключительно популярно. Его отношение к Советскому Союзу было и остается очень теплым. Я хотел бы, писал В. Зонов, привести один факт, который произошел недавно и который проливает некоторый свет на отношение Джозефа Маклауда к СССР. Это было на большом митинге, состоявшемся в Лондоне 7 ноября 1942 г., посвященном 25-й годовщине Октябрьской революции. Организаторы этого митинга — Местный ОКС, Общество «Россия сегодня» и Национальный Совет Британско-Советского Единства — решили на этом митинге зачитать на английском языке речь Сталина, произнесенную им 6 ноября 1942 г. Приняв это решение, перед нами встал вопрос о человеке, который мог бы хорошо прочитать эту речь. Обращение было сделано к целому ряду лиц, но обычно люди отказывались под предлогом занятости, короткого срока и т.д. Когда обратились к Джозефу Маклауду, он без всяких оговорок согласился на это, несмотря на то что он служащий Би-Би-Си и тем более, что официальные английские власти участия в этом митинге не принимали. «Джозеф Маклауд, — говорилось в сообщении, — прочел речь т. Сталина исключительно хорошо, с подъемом, и вся аудитория в количестве 10 тысяч человек прослушала речь т. Сталина стоя»8. Советские культурные центры в союзных и дружественных странах функционировали на общественных началах. И показательно, что, несмотря на серьезные политические проблемы, в активе этих центров было немало таких энтузиастов, как Джозеф Маклауд. Их вклад в работу советских культурных центров было трудно переоценить. Тяжелая обстановка, сложившаяся летом и осенью 1942 г. под Сталинградом, вновь оживила дискуссию в союзных странах о возможности заключения СССР сепаратного мира с Германией. Разведывательные службы, тем более те подразделения, которые готовят оценочные материалы для главы государства, занимаются анализом только тех событий, которые имеют важное практическое значение. С этой точки зрения показателен большой интерес разведки США к вопросу о возможности заключения сепаратного мира между Германией и СССР в период, когда исход Сталинградской битвы еще не был определен.

221 В докладе от 16 октября 1942 г. разведка США констатировала: «В то время как американцы снимают шляпы перед вкладом России в борьбу с общим противником, многие из них продолжают подозревать, что она может заключить сепаратный мир с Гитлером или не будет сотрудничать с нами после войны». Приводились результаты опроса американцев в мае 1942 г. 77% опрошенных отметили, что Англия не заключит сепаратного мира с Германией. В отношении СССР такой же ответ дал 51% опрошенных. В июле 1942 г. соответствующие ответы составили 81% и 56%9. В чем причины того, что союзники СССР каждый раз, когда положение Красной Армии серьезно ухудшалось, поднимали вопрос о том, что Сталин мог пойти на заключение сепаратного мира с Гитлером? Казалось бы, такие предположения беспочвенны с учетом того, что Германия вероломно напала на Советский Союз и немцы творили страшные зверства на оккупированной советской территории. И если вопрос о возможности заключения сепаратного мира между СССР и Германией постоянно будировался в союзных Советскому Союзу странах, то объяснение этому может быть только одно. Союзники столь откровенно нарушали свое главное обязательство перед СССР — об открытии второго фронта, советский союзник в результате этого вынужден был сражаться один на один с основными силами Германии и ее сателлитов, нес при этом такие людские и материальные потери, что аналитики в союзных странах были убеждены в возможности того, что Советский Союз вынужден будет пойти на заключение сепаратного мира с Германией. Аналогичная тревожная реакция на Сталинградскую битву была не только в США, но и в Англии. В «мемуарах Черчилля хорошо передана напряженная ситуация, сложившаяся летом 1942 г. под Сталинградом. Премьер приводил слова Сталина из его послания на имя Черчилля от 31 июля 1942 г., в котором говорилось, что «угроза со стороны (Гитлера. — Р.И.) в отношении Англии, США и СССР теперь достигла особой силы». В послании Рузвельту от 27 июля 1942 г. Черчилль очень скептически оценивал положение на Сталинградском фронте. Он допускал даже самое худшее — поражение СССР в войне10. Рост напряжения под Сталинградом оказывал свое прямое воздействие на настроение общественности в союзных странах, в частности, на ее отношение к Сталину. Вице-консул СССР в Сан-Франциско Г. Хейфец 8 июня 1942 г. направил в НКИД и в ВОКС подробный, на 23 машинописных страницах, отчет о деятельности Американо-русского института за апрель 1942 г. В отчете о деятельности этого старейшего в США уч-

222

$

реждения, занимавшегося проблемами советско-американских отношений, говорилось о лекции Анны Луизы Стронг в АРИ на тему «Советы это сделают». В отчете отмечалось, что ее книга «Советы ожидали это» разошлась тиражом в 40 тысяч экз. В своих публичных выступлениях, писал Хейфец, Стронг ставит вопросы остро, не боится скользких мест, «говорит о Советском Союзе как друг Советского Союза, которая понимает политику СССР, народ, общественных и политических руководителей страны». Отчет Хейфеца хорошо передавал напряженность дебатов в США вокруг личности Сталина. Первый же вопрос после доклада, писал Хейфец, явно показал, что местные белогвардейцы послали своих демагогов на этот доклад. Один из слушателей на английском языке спросил Стронг, «известно ли ей, что Ленин писал о Сталине в своем завещании». Стронг возразила: «Я знаю, что в течение почти 20 лет Сталин ведет страну и показал себя великим человеком». Последовал гром аплодисментов, говорилось в отчете. Настроение аудитории, видимо, успокоило тех делегатов, которые пришли не столько слушать доклад, сколько его срывать. Три тысячи слушателей с большим вниманием выслушали выступление Луизы Стронг, которое неоднократно прерывалось аплодисментами. «Однако пресса Сан-Франциско полностью замолчала лекцию, несмотря на то что газеты предварительно сообщили о ее выступлении. Только “Пипл Уорлд” и еврейская “Эль Эмануэль” откликнулись на этот доклад»». Обстановка в союзных странах накануне контрнаступления Красной Армии под Сталинградом была мрачной. Четко прослеживалось в настроениях прессы, общественности сомнение в возможности Красной Армии выдержать мощный натиск немецких вооруженных сил. Сталин не делал секрета из советских планов в боях за Сталинград. В переписке с Рузвельтом и Черчиллем Советский Главнокомандующий регулярно информировал их о положении на этом главном участке советско-германского фронта. В свою очередь, Сталин получал от них полную информацию о положении в Северной Африке. 14 ноября 1942 г. Сталин сообщал Черчиллю: «В ближайшее время думаем начать зимнюю кампанию. Когда именно удастся начать, это зависит от погоды, которая не в нашей власти. О ходе операций буду осведомлять Вас регулярно»12. «Ближайшее время» наступило 19 ноября, когда мощной артиллерийской подготовкой началось контрнаступление Красной Армии под Сталинградом.

223 В США в период кровопролитной обороны Сталинграда было опубликовано особенно много пессимистических заявлений об исходе этих боев для Красной Армии. Теперь же именно в Соединенных Штатах появились самые восторженные оценки значения победы советских вооруженных сил, одержанной под Сталинградом, о роли Сталина в этой победе. 24 ноября 1942 г. из Нью-Йорка сообщали, что «Нью-Йорк геральд трибюн» писала: «Красная Армия претворяет в жизнь заявление Сталина, сделанное на прошлой неделе, о том, что Красная Армия выполнит с честью свою задачу так же, как она ее выполняла на протяжении всей войны»13. Выходящая в Далласе (штат Техас) газета «Морнинг ньюс» заявляла, что способность Красной Армии укреплять свои силы является одним из чудес нынешней войны. Россия пережила много испытаний, какие никогда не переживала ни одна держава. Однако Россия сейчас сильнее, чем когда-либо за все время войны. Газета «Газетт» (штат Колорадо) также отмечала большую мощь русской армии, ее храбрость и военную мудрость руководства советских вооруженных сил, доказанные на деле. Газета «Пост» напоминала, что больше года тому назад Гитлер хвастливо заявлял о том, что Красная Армия уже уничтожена. «Однако, — иронически замечала газета, — Гитлер, к несчастью для него, не может убедить в этом самих наступающих русских». Газета «Трибюн» (Окленд) писала: «В течение 18 месяцев Красная Армия непоколебимо выдерживала натиск всей военной машины держав оси. До тех пор, пока хвастливый Гитлер не был поставлен на колени у ворот Москвы в прошлом году, многие в США не сознавали, что Советский Союз обладает большой военной мощью, что его генералы — первоклассные стратеги, что Сталин является одним из величайших руководителей в мире. Ныне Россия топит честолюбивые замыслы Гитлера в крови его армий». Газета «Инкуайрер» (Филадельфия) спрашивала, к каким уверткам придется теперь прибегнуть Гитлеру, чтобы объяснить провал своих прежних хвастливых заявлений и нынешнее наступление русских14. Исключительно высокую оценку Сталинградской битве и последующим успехам Красной Армии давали сенаторы США. Сенатор-демократ Пеппер заявил: «Фундамент нацистского храма зла быстро рушится, и все гитлеровское здание шатается. Давайте нанесем врагу новые удары! Слава русским!» Сенатор-демократ Томас так оценивал успехи Красной Армии: «Нет слов, чтобы выразить восхищение военным гением, обеспечившим занятие Ростова и разгром немецкой армии на Кавказе...

224

$

Мы, американцы, и все свободолюбивые народы мира поздравляем русский народ и Верховного Главнокомандующего советскими вооруженными силами. Как указал в своем приветствии Сталину наш президент, русский народ своим примером вызывает среди Объединенных Наций новую решимость приложить всю энергию к тому, чтобы добиться окончательного поражения и безоговорочной капитуляции общего врага»15. И после Сталинградской битвы оценки Сталина в США были столь же многообразны, как и политический спектр страны. Это наглядно проявлялось в публикациях канзасской прессы. В одной из газет был опубликован портрет Сталина, выполненный в авангардистской манере. Советский руководитель выглядел на нем поразительно свирепым. Под портретом была надпись: «Наш союзник». Читатель должен был делать вывод, какого же союзника послала американцам судьба. 10 декабря 1943 г. «Канзас-Сити стар» опубликовала материал совсем другого характера. Суть публикации была в том, что в 1936 г. в зарубежных странах прошла серия статей, в которых говорилось о тяжелой болезни, а позднее и о смерти Сталина. Чарльз Ниттер, уроженец Канзаса, корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Москве, немедленно направился в Кремль и передал для Сталина письмо, в котором просил его подтвердить или опровергнуть эти слухи. Сценарий разворачивался почти как по Марку Твену. Сталин ответил журналисту немедленно: «Милостивый государь! Насколько мне известно из сообщений иностранной прессы, я давно уже оставил сей земной мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если Вы не хотите быть вычеркнутым из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира. 26.Х.36 г. С уважением И. Сталин». Ответ Сталина был дан газетой на русском языке. В опубликованном документе Сталин выступал не как мрачный диктатор, лишенный каких-либо привлекательных личных качеств (что было достаточно распространенным явлением для американской прессы), а как человек, не лишенный чувства юмора. А это качество американцы очень ценят в любом человеке, тем более у руководителей столь высокого ранга, как Сталин. В союзных странах обращали внимание на то, что Сталин даже в самое тяжелое для СССР военное лихолетье держался очень уверенно и независимо и с Рузвельтом, и с Черчиллем.

225 Комментируя отказ Сталина принять участие во встрече Рузвельта с Черчиллем в Касабланке в январе 1943 г., американский журналист Джеймс Браун писал: «Предложение Рузвельта и Черчилля Сталину встретиться с ними в Касабланке или в Каире было непродуманным и отражало полное их непонимание советской позиции». Ответ Сталина, говорилось в статье, сводился к тому, что он занят «военными делами. У него нет времени на разговоры». Автор резонно ставил вопрос: «Если он слишком занят, то мог бы направить на эту встречу Молотова». Одну из причин отказа Сталина встретиться с Черчиллем и Рузвельтом Браун видел в «обиде русских на то, что они одни сражаются в Европе». В статье отмечалось, что цель русских — вышвырнуть немцев из России, и поэтому Сталин «не намерен был обсуждать с Рузвельтом и Черчиллем глобальные проблемы, которые их интересуют». Браун писал, что Черчилль рассчитывал на то, что «присутствие Рузвельта на этой встрече заставит Сталина принять предложение»16. Однако эти расчеты не оправдались. «Сталина, — писал английский историк Хайд, — пригласили присоединиться в январе 1943 г. к Черчиллю и Рузвельту, встретившимся в Касабланке, но он отказался. У него было мало оснований надеяться на хороший результат этой встречи». Американцы, отмечал Хайд, согласились с предложением англичан высадиться в Сицилии, прежде чем вторгнуться во Францию. Это означало, что не может быть вопроса о высадке во Франции раньше 1944 г., если не произойдет неожиданного крушения Германии. «Сталина не убедили аргументы союзников в отношении их средиземноморской стратегии. Для него второй фронт был синонимом вторжения в Северную Францию»17. И в США, и в Англии обращалось внимание на то, что Сталин допускал противоречивость в своих оценках военных усилий союзников, в частности, отмечалось, что в беседе с Иденом он «признал, что англо-американская кампания в Италии оказала помощь Советскому Союзу. Сталин сказал, что немцы больше не направляют на советский фронт свежие резервы». А в своих публичных выступлениях Сталин оценивал операции союзников в Италии более сдержанно. Разгром немцев под Сталинградом резко повысил интерес в союзных странах к Советскому Союзу и прежде всего к Сталину. 24 февраля 1943 г. канзасская газета опубликовала статью «Сталин против вермахта». В ней говорилось: «Все более возрастает уверенность, что Иосиф Сталин в полном смысле слова лично руководит военными действиями русской армии. Это не означает, что он планирует каждую кампанию. Имеется в виду, что Сталин сам опреде-

226

$

ляет стратегию Красной Армии, назначает командный состав... диктатор Советского Союза, похоже, проявил себя, как самая величайшая личность всех времен»18. 1 марта 1943 г. другая канзасская газета опубликовала статью Г. Кассиди. Редакция отмечала, что Кассиди, только что вернувшийся в США из Москвы, где он является руководителем представительства агентства Ассошиэйтед Пресс, «20 месяцев, на протяжении всего периода участия русских в войне, был с ними». Автор статьи высоко оценивал личный вклад Сталина в победы Красной Армии, в деталях рассказывал о его методах руководства войсками, отмечал большую роль Сталина в разработке плана разгрома немцев под Сталинградом19. В то же время, высоко оценивая победу Красной Армии в Сталинграде, канзасская газета делала вывод, что «вооруженные силы Сталина не могут в одиночку уничтожить немецкую армию. Тунисская кампания — это помощь Сталину. Беспрерывный воздушный блиц союзников против Германии и оккупированных европейских стран отвлекает с русского фронта значительные военно-воздушные силы Германии». Подчеркивалось, что только совместные усилия союзников, вторжение англо-американских войск в Европу через Норвегию, Францию или Балканы приведут к разгрому Германии. «В случае, если русские смогут взять Ростов, Харьков и Курск, будут созданы все необходимые условия для большого наступления американских и британских армий»20. Американская пресса болезненно реагировала на критические высказывания советского руководства по поводу затягивания открытия второго фронта. В приказе Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина от 23 февраля 1943 г. в связи с 25-й годовщиной Красной Армии говорилось: «Ввиду отсутствия второго фронта в Европе Красная Армия несет одна всю тяжесть войны»21. Это заявление Сталина вызвало резко критические отзывы в США. 24 февраля 1943 г. «Канзас-Сити таймс», приведя данное высказывание советского руководителя, заявляла: «Союзные обозреватели считают, что это неправда. И они убеждены, что такая позиция Сталина нанесет ущерб нашим отношениям с Советским Союзом после войны». В статье отмечалось, что Сталин «достаточно реалистичен, чтобы понимать, что Красная Армия была бы в безнадежной ситуации, не имей она мощных зарубежных союзников». Редакция журнала «Совьет рашн тудэй» организовала в феврале 1943 г. собрание, посвященное 25-й годовщине Красной Армии, на котором присутствовало 1700 человек. Бывший посол США в СССР Дэвис подробно остановился в своем выступлении на этом собрании

227 на успехах Красной Армии и заявил, что «прозорливость, смелость и способности Сталина, Молотова и других советских руководителей сделали возможными колоссальные достижения Советского Союза». Дэвис подчеркнул, что, «как подлинно великий человек, Сталин весьма скромен. Он отклонял все похвалы за строительство тех огромных промышленных предприятий, которые мне довелось видеть, и приписывал эти достижения усилиям тысяч своих инженеров, сподвижников и сотрудников». Я твердо уверен, говорил Дэвис, что, «если бы не предвидение, здравое суждение и неукротимая воля этого человека, нужных усилий не удалось бы создать, и немцы, перейдя советскую границу, не встретили бы танков, орудий, самолетов, которые помешали Гитлеру одолеть Советский Союз и тем самым не позволили ему установить свое господство над Европой и Азией, а в конечном счете, над Африкой и прилегающими морями»22. Ни в коей мере не должно создаваться впечатление, что разгром немцев под Сталинградом вызвал у союзников что-то вроде эйфории, братания левых с правыми, консерваторов с либералами, взрыва симпатий к Сталину. Продолжались те же политические, идеологические баталии между СССР и его союзниками, в центре которых оставалась фигура Сталина. По американской традиции острейшие проблемы поднимались на пресс-конференциях президента. 23 февраля 1943 г. ТАСС сообщал из Вашингтона, что на прессконференции в Белом доме Рузвельт, отвечая на вопросы, заявил, что он еще не читал приказ Сталина. Комментатор Годвин, который выступал в радиопередачах, организуемых автопромышленником Фордом, попросил Рузвельта: не прокомментирует ли он заявления Сталина, которые, по словам Годвина, подразумевают, что Советский Союз прекратит войну, когда Красная Армия дойдет до советских границ? Рузвельт заявил, что сомнительно, чтобы Сталин сказал что-либо подобное. Рузвельт предостерег Годвина от легкомысленных истолкований ответственных документов. Другой корреспондент попросил Рузвельта прокомментировать заявление Сталина о том, что Советский Союз один выносит все тяготы войны. Рузвельт заявил, что он читал это заявление в выдержке, но до сих пор не читал всего текста приказа, и поэтому опасно комментировать небольшую часть пространного документа. Отвечая на вопрос относительно статьи Форреста Дэвиса, напечатанной в журнале «Сатердэй ивнинг пост», в которой говорилось, будто Рузвельт в январе 1942 г. дал определенные обязательства создать хоть какой-нибудь второй фронт в 1942 г. и, в конце

228

$

концов, решил создать второй фронт в Африке, Рузвельт заявил: «Можно, конечно, заниматься бесконечными и бесплодными спорами относительно того, что, собственно, является вторым фронтом. Однако нельзя отрицать того факта, что во Французской Северной Африке возник новый фронт»23. В марте 1943 г. в США вышел специальный номер журнала «Лайф», посвященный Советскому Союзу. В номере было 116 страниц. На обложке журнала портрет Сталина. Объясняя этот первый в практике журнала случай издания специального номера, посвященного отдельной стране, редакция писала, что она хотела выразить свое «теплое, дружественное, полное уважения восхищение могучим русским народом» и помочь американским читателям лучше ознакомиться с достижениями Советского Союза. Редакция журнала подчеркивала, что «в настоящее время Советский Союз принадлежит к числу трех или четырех величайших индустриальных держав мира» и что «ни одной другой стране никогда не удавалось достичь таких громадных результатов за такой ограниченный период времени». Журнал публиковал материалы о достижениях Советского Союза во всех областях. Большое место отводилось биографическим материалам о руководителях Советского Союза. Были напечатаны их портреты. Большие разделы посвящались Красной Армии и ее героической борьбе с фашистскими захватчиками. В специальных материалах рассказывалось о русской живописи, театре, кино, балете. В отделе «Лицо России» были помещены снимки исторических памятников, дворцов, советских культурных учреждений и т.д. В журнале публиковались фотографии, отражавшие американские поставки в СССР24. Разгром немцев под Сталинградом явился важным стимулом к активизации деятельности организаций, выступавших за укрепление дружественных отношений между США и СССР. 30 сентября 1943 г. ТАСС сообщал из Нью-Йорка, что Председатель Национального совета американо-советской дружбы Корлисс Лемонт опубликовал заявление о том, что 6—8 ноября в Нью-Йорке состоится Конгресс советско-американской дружбы, посвященный 10-й годовщине установления советско-американских дипломатических отношений. В обращении Лемонта указывалось, что дипломатические отношения между США и СССР были установлены в 1933 г. «под мудрым руководством президента Рузвельта» и что «сегодня наши две страны ведут вместе с другими Объединенными Нациями и великими народами войну, от исхода которой зависит все будущее че-

229 ловечества. Сегодня это сотрудничество, превратившись в боевой союз, стало краеугольным камнем самой победы». В обращении приводились слова Рузвельта: «Мир никогда не видел большей преданности, решимости и самопожертвования, чем те, которые были продемонстрированы русским народом и русскими армиями под руководством маршала Сталина. С нацией, которая спасая себя, тем самым помогает спасти весь мир от нацистской угрозы, с такой страной мы всегда рады быть добрыми соседями и искренними друзьями в будущем мире». А затем был сделан вывод, что «это единство должно быть осуществлено и укреплено в форме развертывания полной коалиционной войны, этого единственного пути к победе Объединенных Наций. За полным сотрудничеством в пользу победы должно последовать полное сотрудничество в пользу мира»25. В самый напряженный момент битвы за Сталинград пришло сообщение о высадке англо-американских войск в Северной Африке. 8 ноября 1942 г. канзасская газета опубликовала фотографию генераллейтенанта Дуайта Эйзенхауэра. Текст к ней гласил, что «сын Канзаса... командует союзными силами, вторгшимися в Северную Африку и открывшими долго ожидавшийся второй фронт». Здесь же цитировалось официальное заявление Вашингтона в связи с операцией в Северной Африке, которая является «в качестве второго фронта эффективной помощью нашему героическому союзнику в России». Миллионам американцев было ясно, что под Сталинградом развертывалась величайшая битва Второй мировой войны. Американский историк писал, что «огромное число американцев наблюдали за тем, как русские героически защищали Сталинград и молились за них. Уже тогда (в начале осени 1942 г. — Р.И.) они чувствовали, что это было решающее сражение войны... американское наступление в это время на небольших тихоокеанских островах по сравнению с эпическими масштабами Сталинградского сражения представлялось ничем»26. В те дни «Нью-Йорк геральд трибюн» писала: «Американцы могут бросить взгляд на спокойные улочки своих городов и попытаться представить их в условиях страшных разрушений, которые обрушились на Сталинград. Они могут взглянуть на своих соседей и представить себе мужчин и женщин Сталинграда, сражающихся за каждую окровавленную пядь земли пригородных улиц... Сталин убивает тех, кто убивал бы американцев. В Сталинграде выиграно время для будущей победы». Приведя это высказывание, Р. Леверинг отмечал, что газета использовала «те слова, которые приводились во всех средствах информации и в речах политиков»27.

230

$

В 1947 г. Гарриман, который в 1943—1948 гг. был послом США в СССР, говоря о советско-американском военном сотрудничестве в годы войны, отмечал ту же сторону проблемы, которую обсуждала «Нью-Йорк геральд трибюн». Гарриман сказал, что американцы в этом сотрудничестве руководствовались чисто прагматическими целями: Красная Армия «разобьет силы Гитлера и нам (американцам. — Р.И.) не придется самим выполнять эту грязную работу. Рузвельт не хотел допустить, чтобы войска США снова, как в Первой мировой войне, подверглись кровопусканию»28. Гарриман явно передергивал исторические факты: США вступили в Первую мировую войну на ее завершающем этапе. И людские потери США в этой войне по сравнению с ее основными участниками — Германией, Россией, Англией и Францией были очень незначительны. А если учесть, что Соединенные Штаты были единственной страной, полностью и в огромной степени получившей выигрыш от участия в Первой мировой войне, то ни о каком «кровопускании» американским войскам в той войне не могло быть и речи. Огромное напряжение боев под Сталинградом вновь и вновь заставляло общественность США ставить вопрос: когда же, наконец, будет открыт второй фронт в Европе? Уэндл Уиллки, влиятельный член кабинета Рузвельта в конце сентября 1942 г., вскоре после встречи со Сталиным, выступая в Москве перед американскими журналистами, выразил мнение общественности США, сказав: «Я убежден, что в настоящий момент мы наилучшим образом можем помочь России, открыв совместно с Великобританией подлинный второй фронт в Европе». Уиллки подчеркивал, что это надо сделать «в кратчайшие сроки, приемлемые для наших военных руководителей... Летом следующего года может быть уже поздно»29. Уиллки не стал расшифровывать, что он имел в виду, говоря о том, что летом 1943 г., может, уже будет поздно говорить об открытии второго фронта. Однако с учетом тяжелейшего положения, сложившегося для Красной Армии к сентябрю 1942 г. на Сталинградском фронте, все было ясно: Уиллки допускал возможность самого худшего — поражения Советского Союза. Подобная постановка вопроса влиятельным государственным и политическим деятелем США убедительно свидетельствовала о том, что Черчилль и Рузвельт играли с огнем, бесконечно откладывая открытие второго фронта. Американцы особенно внимательно прислушивались к голосу руководителей США, которые достаточно хорошо знали Советский Союз. Одним из таких самых информированных деятелей был Джозеф Дэвис, бывший посол США в СССР. Выступая в конце

231 сентября 1942 г. в Вашингтоне, он отмечал: «Самая решающая битва за всю историю цивилизации происходит сегодня». Д. Дэвис говорил, что это «сражение, которое идет в Сталинграде». 3 февраля 1943 г. «Канзас-Сити таймс» перепечатала статью Элтона Блейксли из Ассошиэйтед Пресс, в которой Сталинградская битва рассматривалась как «поворотный пункт войны и величайшее поражение немецких армий во Второй мировой войне». В статье исключительно высоко оценивался личный вклад в разгром немцев под Сталинградом «советского премьер-министра Сталина — величайшего стратега войны. Как заявил в понедельник в Каире премьер-министр Черчилль, Сталин — «великий воин». Газета отмечала, что немецкие армии были наголову разбиты под Сталинградом. Эта битва — «поворотный пункт в войне и величайшая катастрофа для немецких армий на протяжении всей Второй мировой войны». Иную оценку потенциала Сталина как военачальника давали представители советского высшего комсостава, непосредственно работавшие под его руководством. Бывший редактор «Красной звезды» Д. Ортенберг писал в своих воспоминаниях, что в беседе с ним по поводу приказа Сталина к дню Красной Армии от 23 февраля 1943 г., в котором был ряд спорных моментов, Жуков сказал ему, «что если в стратегии войны Верховный понемногу стал разбираться, то в области тактики оставался неграмотным»30. В Библиотеке Франклина Рузвельта, в фонде, где хранятся документы по ленд-лизу, я обратил внимание на отчет одного из американцев, занимавшегося военными поставками в СССР. Он сообщал своему руководству, что член советской комиссии по лендлизу Володарский в беседе с ним заявил, что Сталин не разбирается в военных вопросах, все военные проблемы решает маршал Б.М. Шапошников. Советские культурные центры в союзных и дружественных странах в трудных условиях военного времени вели значительную работу среди местного населения, способствуя развитию всесторонних отношений между СССР и этими странами. В работе таких центров уделялось большое внимание популяризации роли Сталина в руководстве борьбой Красной Армии, советского народа против немецких захватчиков. О формах и методах такой деятельности давало представление информационное письмо «О работе уполномоченного ВОКСа в городе Хотане», китайская провинция Синьцзян, и о деятельности Хотанского филиала Китайско-Советского культурного общества за апрель — декабрь 1942 г.

232

$

«21 декабря 1942 г., — говорилось в этом письме, — состоялось собрание членов КСКО, посвященное 63-летию со дня рождения Иосифа Виссарионовича Сталина. Доклад о жизни и деятельности товарища Сталина сделал член президиума КСКО г-н Сун. Для докладчика уполномоченным ВОКСа были переданы биография товарища Сталина на русском языке и его статьи об отечественной войне на китайском языке»31. Членами КСКО в Хотане были в основном местные чиновники, а председателем его Президиума — губернатор округа. Как только менялась политическая конъюнктура, этот «актив» Общества незамедлительно соответствующим образом на это реагировал. 6 апреля 1943 г. уполномоченный ВОКС в Хотане и Кашгаре Васюкович сообщал в Москву: «По сообщениям уполномоченных ВОКС в Хотане и Аксу, происходит изъятие литературы, изданной в СССР, и главным образом произведений Сталина “Вопросы ленинизма” и “Краткий курс истории ВКП(б)”, а также фотоснимков об Отечественной войне советского народа». В информации сообщалось, что «изменившаяся политическая ситуация привела фактически к прекращению деятельности филиала КСКО»32. Если на местах в гоминдановском Китае имели место такие проявления антисоветизма и недружественные акции по отношению лично к Сталину, то иные мотивы звучали в выступлениях руководителей гоминдана. Из Чунцина 8 февраля 1943 г. сообщалось, что Генеральный секретарь ЦИК гоминдана У Дечен выступил с речью по радио. Китайский руководитель сказал: «Своим наступлением против гитлеровских полчищ Советский Союз наносит им ошеломляющие удары. Весь мир радуется и аплодирует величайшим победам, одержанным СССР. Достижения Советского Союза должны сыграть огромную роль в деле ускорения победы всех союзных стран в целом. В этом отношении ни одна страна не может сравниться с Советским Союзом». Генсек высоко отозвался об успехах Красной Армии: «Все это является результатом плодотворной деятельности великого вождя Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина»33. Сталинградская битва оказала огромное позитивное воздействие на настроение общественности в союзных странах. О настроениях американцев постоянно сообщалось в докладах разведслужбы США, анализировавшей комментарии американской прессы. 19 февраля 1943 г. в докладе этой службы отмечалось: «В этом году информация о русском зимнем наступлении даже более обнадеживающая по своему характеру, чем в прошлом году... Хорошие новости из России при-

233 ходят в этом году в то время, когда оптимизм американцев уже укрепился победами в Северной Африке и в юго-западной части Тихого океана. Большие надежды, порожденные прошлогодней русской кампанией, были, по крайней мере частично, ослаблены незначительными действиями на других театрах войны». Авторы доклада подчеркивали, что в 1943 г. информация об успехах Красной Армии дополняется сообщениями о победах союзников на других фронтах34. 14 февраля 1943 г. канзасская газета в статье «Ватерлоо Второй мировой войны» писала: «Несомненно, что историки отнесут победу русских под Сталинградом к числу величайших битв мира». Газета отмечала, что сражение за Сталинград войдет в историю как «пик усилий Гитлера в борьбе за господство в Европе. Сейчас уже можно сказать, что битва за Сталинград — решающее сражение Второй мировой войны и она может стать Ватерлоо для Адольфа Гитлера и его банды убийц»35—37. Автор статьи высоко оценивал личный вклад Сталина в победы Красной Армии, в деталях рассказывал о его методах руководства войсками, делая вывод: «Он не является кабинетным стратегом». Кассиди отмечал личный вклад Сталина в разработку плана разгрома немцев под Сталинградом. Значительно реже, но пресса союзников давала положительные оценки не только Сталину, но и другим советским военачальникам. Американский журналист Браун в 1943 г. в статье «Контрнаступление», подробно рассказав о разгроме немцев под Сталинградом, писал: «Генерал Жуков, назначенный Сталиным первым заместителем маршала Шапошникова, является фактически вторым лицом в командовании Красной Армией. Это блестящий военный специалист, стойкий и безжалостный. Кремль безраздельно доверяет ему. Именно поэтому Жукову поручается выполнение задач, особенно важных для Сталина». Автор подробно излагал боевой путь Жукова в Великой Отечественной войне38. Кассиди и другие авторы, писавшие о том, что Сталин был автором плана разгрома немцев под Сталинградом, конечно, не были информированы о том, как принимался этот план, кто из советских военачальников и какие предлагал варианты Сталинградской кампании. Известный отечественный военачальник, генерал армии, доктор исторических и доктор военных наук М.А. Гареев писал: «В конечном счете Сталин принял вариант, предложенный Г.К. Жуковым и А.М. Василевским, предусматривающий нанесение ударов с севера и юга по сходящимся направлениям на Калач с одновременным выделением войск для создания внутреннего и внешнего фронтов окружения»39—40.

234

$

В США было немало различных высказываний относительно перспектив развития событий на советско-германском фронте. Но с особым вниманием американцы прислушивались к мнению тех обозревателей, которые строили свои выводы на основании глубокого анализа всей мировой военно-политической ситуации, чьи предвидения подтверждались ходом войны. Среди таких обозревателей особенно выделялся Макс Вернер, предсказавший не только неизбежность войны, но и то, что советско-германское противоборство займет в ней главное место, что Красная Армия поразит человечество, что французская армия, считавшаяся лучшей в мире, окажется неспособной наступать, что Польша быстро рухнет, а Италия неизбежно станет обузой для «нацистов». В 1940 г., после падения Франции, когда действовал советскогерманский пакт, а призраком большевизма пугали весь мир, Вернер предсказал в своей работе «Битва за мир» «неизбежность войны между Гитлером и Советами и неотвратимость англо-американо-советского сотрудничества». В 1942 г., в разгар Сталинградской битвы, когда многие обозреватели пророчили падение этого города, Вернер в своей книге «Великое наступление» и в многочисленных статьях предсказывал, что «немецкое летнее наступление движется к грандиозной катастрофе, а грядущее контрнаступление красных приведет к величайшему, никогда не виданному ранее разгрому немецких армий». Перечислив все эти поразительные предсказания М. Вернера, канзасская газета делала вывод: «Взятые вместе, они делают Вернера, пожалуй, самым авторитетным военным комментатором современной эпохи». Дав столь яркую рекламу работам этого обозревателя, газета сообщала, что он опубликовал новую книгу «Наступление может привести к победе в 43-м году». Мнение столь авторитетного военного обозревателя было, безусловно, интересно для американцев. Рецензируя его книгу, газета подчеркивала, что Вернер решительно выступает за открытие второго фронта. «Наступление (союзников. — Р.И.), соответствующим образом предпринятое и продолженное, может привести в 1943 г. к разгрому германского вермахта, и нет причин, по которым нельзя предпринять такое наступление». Вернер писал, что в годы Первой мировой войны немецкий план Шлиффена был разбит в битве на Марне. «Таково же, — отмечал Вернер, — положение немцев сегодня. Их планы вновь были сорваны дважды — под Москвой и под Сталинградом». Вернер рассматривал разгром немцев в Сталинградской битве как величайший стратегический успех и делал заключение: «Не-

235 мецкий солдат не может сражаться без уверенности в победе... Вермахт психологически не может преодолеть два фактора: англо-американское вторжение в Европу и новое тяжелое отступление в России. Объединенное наступление антигитлеровской коалиции имеет все шансы на то, чтобы сломить сопротивление вермахта в моральном плане даже до того, как это будет достигнуто материально»41. Показательно, что отсчет грядущей победы союзного оружия популярный американский журналист вел от Сталинградской битвы. Если наиболее авторитетный военный обозреватель Макс Вернер давал исключительно высокую оценку Сталинградской битве, то иными были оценки разведывательной службы США, основывавшиеся на анализе американской прессы. 6 ноября 1942 г. в докладе американской разведки говорилось: «Бои в России в значительной мере игнорируются аналитиками (средств массовой информации. — Р.И.). Они высказывают удовлетворение в связи с продолжающимся сопротивлением русских в Сталинграде, но отмечают, что Красная Армия оказалась неспособной выбить захватчиков из города и что нацисты получают выигрыш, упорно продвигаясь к грозненским нефтерождениям». Здесь же давался тщательный профессиональный анализ военных операций на Соломоновых островах, подробно говорилось о деятельности генерала Дугласа Макартура против японцев. В докладе отмечалось: «Если наступление в Африке будет успешным, то, по мнению ряда комментаторов, второй фронт против нацистов может быть открыт путем вторжения в Италию»42. И ни одного упоминания о том, что будущая итальянская кампания была бы только эрзацем второго фронта и не более, что подлинным вторым фронтом могло быть только вторжение во Францию. Разведывательная служба США проявляла явную недооценку значения разгрома немцев под Сталинградом. 19 ноября 1942 г. началось мощное контрнаступление Красной Армии под Сталинградом, а 20 ноября доклад начинался с оценки операций вокруг Соломоновых островов на Тихом океане и действий союзников в Северной Африке. О Сталинграде в докладе не говорилось ничего43. Разумеется, необходимо учитывать, что разведслужба высказывала не свое мнение, а анализировала позицию средств массовой информации. Однако, готовя аналитические оценки для президента, разведслужба обязана была давать, вне зависимости от политических симпатий ее руководства, объективную оценку операций на фронтах мировой войны. В данном случае профессиональная компетентность разведки США оказалась не на высоте тех требований, которые

236

$

к ней предъявляли сложные события, происходившие в это время в ходе Второй мировой войны. 4 декабря 1942 г. в докладе разведслужбы США отмечалось: «Осторожность в текущих комментариях в отношении Северной Африки дополнялась почти отсутствием оценок нового русского наступления (под Сталинградом. — Р.И.)». В докладе констатировалось: «Комментаторы и прессы, и радио восприняли русское коммюнике (о разгроме немцев под Сталинградом. — Р.И.) с настороженностью и публикуют много предположений о поражении нацистов на Восточном фронте. Значительный упор делается на русских утверждениях о немецких потерях». В докладе констатировалось: «С особой теплотой воздается хвала мощи... Красной Армии. Хотя значительное число комментариев сводится к тому, что англо-американские успехи в Северной Африке сделали возможным русское наступление (под Сталинградом. — Р.И.)...»44. В том же докладе, в параграфе «Поворотный пункт» отмечалось: «Для миллионов американцев наше наступление в Северной Африке означает подлинный поворотный пункт в войне». Далее говорилось, что информация о «величайшей морской победе на Тихом океане оказала драматическое воздействие на общественное мнение... Три четверти американцев убеждены в том, что мы оседлали главную дорогу, которая ведет к победе»45. Вслед за прессой США американская разведывательная служба явно извращала ход Второй мировой войны, принижала решающее значение разгрома немцев под Сталинградом для всего хода этой войны. В частности, грубейшей фальсификацией хода военных действий на фронтах Второй мировой войны явилось утверждение о том, что американские успехи в Северной Африке создали необходимые условия для наступления Красной Армии под Сталинградом. Как видно из переписки Рузвельта со Сталиным, президент США, вопреки мнению своей разведки, давал очень высокую оценку Сталинградской битве как поворотному событию всей Второй мировой войны. В США резко негативно отреагировали на заявление Сталина в его приказе от 23 февраля 1943 г. о том, что ввиду отсутствия второго фронта в Европе Красная Армия одна несет всю тяжесть войны46. 24 февраля 1943 г. «Канзас-Сити таймс», приведя эти слова Сталина, указывала на роль Великобритании, Китая, США в борьбе с общим противником, на помощь Советскому Союзу военными поставками, бомбардировками Германии с воздуха, на операции союзников в Северной Африке. И в заключение статьи отмечалось, что «очевидно самое главное — Япония лишена возможности на-

237 нести удар России в спину, так как (США. — Р.И.) несут главную тяжесть войны на Тихом океане». Черчилль очень жестко парировал советские упреки в том, что союзники затягивают открытие второго фронта. Премьер-министр заявил: «Мы уже воюем на трех фронтах — в Атлантике, на Тихом океане и на Ближнем Востоке»47. Однако премьер-министр Великобритании не посчитал нужным сообщить, сколько дивизий противника сражалось на этих фронтах против английских вооруженных сил. Если бы он произвел такой подсчет, то реальный вклад Англии в борьбу против общего противника выглядел бы очень неубедительно по сравнению с военными усилиями советских вооруженных сил. Разгром немцев под Сталинградом оказал позитивное влияние и на консервативную, антисоветски, антисталински настроенную общественность союзных стран. Известный американский консервативный журналист Маккормик писал: «Советские войска не только доказали, что они являются величайшей современной армией, прекрасно руководимой и отлично оснащенной. Советские вооруженные силы превратили Советский Союз в мощнейшую мировую державу, каковой никогда не была Российская империя. Они не только упрочили политику Сталина и укрепили его престиж в России и за ее пределами. Вооруженные силы России дали в руки Сталину могущественный инструмент для реализации его планов в будущем»48. Подобное заявление резко консервативного журналиста, опубликованное к тому же в самой популярной газете («Нью-Йорк таймс»), свидетельствовало о росте авторитета Советского Союза и Сталина среди консервативной части американского общества. Выступление Маккормика относилось только к положительной оценке советского военного потенциала. Что же касается взглядов союзников на советскую политическую систему, то они ни в коей мере не были поколеблены разгромом немцев под Сталинградом. Типичной с этой точки зрения была редакционная статья журнала «Нью Рипаблик». В ней говорилось, что в России совершенно иное, чем в демократических странах, отношение к главным свободам человека. Россия — страна, «в которой откровенно отрицается свобода слова, свобода от страха и с большим недовольством в какой-то мере соблюдается свобода религии»49. Резко негативным оставалось в союзных странах отношение к коммунистам и тем, кто их поддерживал. Вице-консул СССР в СанФранциско Г.М. Хейфец 30 марта 1943 г. сообщал в ВОКС: «Вам, вероятно, известна история с Чарли Чаплиным. Так называемая де-

238

$

мократическая печать потребовала высылки Чаплина из страны за его поддержку открытия второго фронта в Европе. А ведь Чаплин большой человек. Вот таковы условия работы»50. Публикации ряда английских и американских авторов воспринимались пропагандисткой службой Германии как материалы, имеющие большую ценность с точки зрения ведения подрывной работы против союзников. 14 августа 1943 г. германское информационное бюро передало из Буэнос-Айреса, Аргентина, сообщение о том, что в июльском номере журнала «Ридерс дайджест» известный американский писатель Истмен «решительно предостерегает от большевизма и особенно от Сталина». В сообщении пересказывалось содержание статьи Истмена, в которой давалась резкая критика Сталина. «Если, — писал Истмен, — мы не будем проводить твердую политику, то Сталин не будет с нами считаться. Повелитель России никогда не сделает того, что ему не подсказывают трезвые размышления». Истмен расценивал Сталина как тирана, диктатора: «Сталин презирает массу и боится свободы. В России он ликвидировал человеческие права. Его огромная операция по чистке... уничтожила в России последние следы какой бы то ни было оппозиции. Сталин абсолютный диктатор». Истмен обрушивался на тех, кто выступал в США за укрепление сотрудничества с СССР: «Поразительно большое количество наших газет и журналов почитают Сталина божеством, которое держит в своих руках судьбы земного шара». Истмен считал, что за восхваление Сталина личную ответственность несет президент Рузвельт: «Для многих наших интеллигентов и чиновников стало главной заботой находить добродетель в сталинской тирании. Начало было положено президентом, когда он, может быть усмехаясь, заметил, что русская конституция обеспечивает свободу религии»51. Признавая огромное историческое значение Сталинградской битвы, американская пресса сравнивала ее с великими сражениями прошлого, близкими и понятными для широких кругов американской общественности. Например, «Крисчен сайенс монитор» опубликовала 12 февраля 1943 г. статью «Геттисберг и Сталинград», в которой Сталинградская битва сравнивалась с Геттисбергским сражением 1863 г., ставшим поворотным пунктом Гражданской войны 1861—1865 гг. в США. Разгром немцев под Сталинградом поднял мощную волну энтузиазма среди самых широких слоев американцев, проявлявшего-

239 ся в самой различной форме. В частности, усилился сбор средств в фонд помощи Советскому Союзу. В этом движении участвовали миллионы американцев, придерживавшихся многообразных политических взглядов и относившихся к различным имущественным группам населения. Несмотря на отсутствие Сталина на встрече Рузвельта и Черчилля в Касабланке, эта встреча имела очень важное значение для координации усилий союзников по разгрому общего врага. Она была тем более важна, что два руководителя встречались в период после разгрома немцев в Сталинградской битве и после успехов, достигнутых союзниками в Северной Африке. Важность встречи Рузвельта и Черчилля доказывалась тем, что пресса стран антигитлеровской коалиции много писала об этом крупном событии в межсоюзнических отношениях. 27 января 1943 г. в сообщении из Нью-Йорка говорилось о том, что 24 января в Касабланке состоялась пресс-конференция Рузвельта и Черчилля. «Рузвельт, — говорилось в этой информации, — выразил сожаление по поводу того, что Сталин не мог принять участия в переговорах. Сталин, как Верховный главнокомандующий, сказал Рузвельт, является автором замечательного плана наступления, осуществляемого Красной Армией. Выразив свое восхищение Сталиным, Черчилль высказал сожаление по поводу того, что Сталин, а также Чан Кайши не смогли принять участия в Конференции. Однако, сказал он, оба они полностью информированы о ходе переговоров52. С подробным отчетом о встрече с Рузвельтом в Касабланке Черчилль выступил в палате общин. 12 февраля 1943 г. в сообщении из Лондона говорилось о том, что в своей речи в палате общин премьер-министр высказал глубокое сожаление, что «Сталин и некоторые из его выдающихся генералов не могли быть среди нас». Как упрек Сталину звучали слова Черчилля о том, что, несмотря на свой физический недуг, который он столь героически превозмог, президент был готов отправиться вплоть до Хартума в надежде на тройственную встречу. Вместе с тем премьер-министр видел и обстоятельства, не позволившие Сталину, по его мнению, прибыть в Касабланку: «Однако премьер Сталин является верховным руководителем всего огромного русского наступления, — продолжал Черчилль, — которое тогда уже было в полном разгаре и которое продолжает неуклонно и триумфально развиваться. Как он заявил нам, он не мог оставить своего поста хотя бы на один день».

240

$

Черчилль заверил членов палаты общин, что Англия и США сделают все возможное, чтобы «оттянуть врага и его воздушные силы с русского фронта»53. В переписке с Черчиллем и Рузвельтом Сталин, отклоняя их неоднократные предложения встретиться на высшем уровне, как сказали бы сегодня, ссылался на занятость военными делами, поездками на фронт. Многие отечественные историки ставят под сомнение ссылки Сталина на посещение им действующей армии. А. Рыбин, много лет прослуживший в личной охране Сталина, приводит многочисленные факты о его поездках на фронт54. Английская пресса оживленно комментировала результаты встречи Черчилля с Рузвельтом. В сообщении из Лондона от 28 января 1943 г. говорилось, что «Дейли телеграф энд морнинг пост» опубликовала статью, в которой отмечалось: «Нельзя было ожидать, что Сталин сможет выехать из России в столь важный и вдохновляющий час. Однако Россия была полностью в курсе подготовки встречи и ее результатов». Газета отмечала, что предстоящая весна покажет, смогут ли оправиться немцы от нанесенных им русскими этой зимой ударов. К тому времени мощные удары на других фронтах могли бы превратить поражение противника в его разгром55. В сообщении из Лондона от 22 февраля 1943 г. отмечалось: «Каирский корреспондент агентства Рейтер передал, что Черчилль, возвратившись из Турции в Каир после своих переговоров с президентом Иненю, выступил на пресс-конференции. Он остановился на деталях военной ситуации в Северной Африке и заявил: “Все это сейчас отодвинуто в сторону огромнейшими достижениями храбрых войск наших русских союзников под верховным командованием Сталина, великого полководца, имя которого будет жить в веках и будет самым любимым в истории русского народа. Вполне возможно, что поражение немцев под Сталинградом окажется решающим”»56. Прогноз Черчилля в отношении Сталина, который будет «самым любимым в истории русского народа», мягко выражаясь, не оправдался. Используя слова Сталина, после смерти на его могилу высыпали «кучу мусора», и ветер истории не смог ее полностью развеять. Что же касается оценки роли и места Сталинградской битвы, то в этом случае прогноз Черчилля полностью оправдался. «Ньюс кроникл» писала в те дни, что «мерилом поражения Гитлера может служить то значение, какое приписывали битве за Сталинград как Черчилль, так и Советский Союз. Город Сталина

241 стал больше, чем только местом сражения... он стал символом воли русских к сопротивлению. Неудивительно, что Гитлер не осмелился подойти к микрофону 30 января — в день десятилетия захвата гитлеровцами власти». «Таймс» подчеркивала, что великий боевой подвиг советских войск увенчал этот город двойным лавровым венком — одним за защиту против невиданного в военной истории натиска врага и другим — за изумительное контрнаступление, которое коренным образом изменило весь ход военных событий57. 25-я годовщина Красной Армии явилась новым важным стимулом для восторженных отзывов в союзных странах на успехи советских вооруженных сил в Сталинградской битве и в последовавших сражениях. 22 февраля 1943 г. из Лондона сообщали, что в Шеффильде на митинге, посвященном 25-й годовщине Красной Армии, с речью выступил бывший британский посол в СССР, министр авиационной промышленности Стаффорд Криппс. Министр сказал: «Никакие похвалы не могут выразить всего величия достижений Красной Армии и той роли, которую советские солдаты, летчики, моряки и рабочие играют в мировой истории. Я встречался с некоторыми из вождей Красной Армии. Я знаю железную и непреклонную, стальную целеустремленность ее Верховного Главнокомандующего Сталина. Его мужеству, его неустанной работе, его руководству, его совершенному мастерству мы и весь мир глубоко обязаны и глубоко благодарны». Криппс заявил, что в результате побед Красной Армии многие англичане пересмотрели свою позицию по отношению к советскому правительству и советскому народу, и в Англии возник новый взгляд на отношения с Советским Союзом58. Шеффильд не был исключением. 22 февраля в сообщении из Лондона говорилось, что 21 февраля в Англии в обстановке исключительной торжественности отмечалась 25-я годовщина Красной Армии. Во всех крупных городах страны состоялись многочисленные митинги, созванные по специальному решению английского правительства и с участием членов кабинета. В Лондоне такой митинг состоялся в одном из крупнейших залов столицы — Альберт-холле. Задолго до начала митинга зал заполнили тысячи его участников. Среди присутствовавших были представители английского и союзных правительств, г-жа Черчилль, советский посол И.М. Майский, посол СССР при союзных правительствах А.Е. Богомолов, многочисленные представители интеллигенции Лондона и рабочих лондонских предприятий.

242

$

В Кардиффе на митинге, посвященном 25-й годовщине Красной Армии, выступил заместитель премьер-министра Эттли, заявивший, «что нужно воздать должное твердости ума Сталина, который осуществляет руководство советской стратегией». Эттли смотрел в будущее. «Я считаю, — сказал он, — что Великобритания, США и СССР должны и в мирное время остаться хорошими товарищами во имя великого дела цивилизации»59. В Манчестере на митинге, посвященном 25-й годовщине Красной Армии, выступил министр колоний Стэнли. Министр заявил: «Советские генералы помогли Сталину осуществлять его стратегические планы, и в результате случилось чудо последних трех месяцев». Стэнли особо отметил провал надежд Гитлера вызвать разлад среди национальностей, составляющих Советский Союз. Все народы СССР, сказал министр, сражаются за свою родину с энтузиазмом. Стэнли привел пример одного советского батальона, который, будучи окружен и находясь в безнадежном положении, сумел в штыковой атаке разгромить противника. В этом батальоне были бойцы 16 национальностей. Стэнли сказал, что планы раскола народов Гитлер лелеял и в отношении Британской империи, но они также провалились60. Приказ Сталина в связи с 25-й годовщиной Красной Армии широко обсуждался в английских газетах и журналах. Военный обозреватель агентства Рейтер, комментируя приказ Сталина, писал, что он «проникнут уверенностью и силой. Сталин мастерски сформулировал слабость германской стратегии». Успехи Красной Армии, отмечал обозреватель, являются результатом гибкой тактики русского командования, которое проявило лучшую маневренность и лучшую боеспособность, чем командование германской армии61. Исключительно высокую оценку Сталину — руководителю Красной Армии и всему ее личному составу дал министр иностранных дел Великобритании А. Иден. «В день Красной Армии, — говорил Иден, — мы воздаем должное всему руководству Красной Армии, Верховному командованию во главе со Сталиным за его мастерскую стратегию, генералам на фронте за великолепное применение ими этой стратегии, офицерам всех рангов за их храбрость и искусное руководство войсками, унтер-офицерам и солдатам за их непоколебимую стойкость при неудачах и за их порыв, с которым они бросились в наступление»62. В Англии проходили митинги, посвященные дню Красной Армии. Некоторые из них были настоящими театрализованными представлениями.

243 В английской прессе рассказывалось об одном из таких митингов: в нем приняли участие представители шотландских лейб-гвардейцев, королевской конной полиции, английской авиации и королевской морской пехоты. Объединенные оркестры исполнили на митинге «Оду Красной Армии», написанную композитором Раустормом. На сцене появились группы рабочих различных предприятий в сопровождении отрядов гражданской самообороны. Представители рабочих зачитали приветствие Красной Армии. Артистка Мэри Клер огласила текст обращения английских женщин к женщинам СССР. С большой речью на торжестве выступил министр иностранных дел Иден. Сначала он зачитал приветствие Сталина этому митингу, встреченное бурной овацией собравшихся, которые стоя выслушали и приветствовали телеграмму Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами. Предложение Идена — обратиться с приветствием к населению Сталинграда, было встречено собравшимися новым взрывом аплодисментов63. Сталинградская битва вызвала оживленные отклики не только в союзных и дружественных странах. По сообщению из Стамбула от 27 декабря 1942 г., известный турецкий журналист Джахид Ялчин в газете «Хабер» отмечал высокую боеспособность русской армии. Сталин, писал Ялчин, заявил, что Красная Армия перейдет в наступление и разгромит врага. И действительно, сразу же с приходом зимы русские перешли в наступление64. 26 ноября 1942 г. турецкая газета «Ла Тюрки» сообщала: «Захват русскими города Калач показывает, как велик и важен стратегический успех этого наступления. В результате этих операций, берущих в клещи немецкие войска, находящиеся под Сталинградом, немцы рискуют оказаться в окружении»65. В сообщении из Стамбула от 22 марта 1943 г. говорилось, что Джахид Ялчин заявил корреспонденту ТАСС: «Красная Армия — это армия, создающая новый мир. Она является носителем мирных идеалов справедливости и международного братства. Ведя сегодня войну против агрессии и фашизма в защиту высоких прав человечества, Красная Армия окажет влияние на весь ход мировой истории». Известный военный обозреватель Боран дал высокую оценку боевым и морально-волевым качествам Красной Армии. Он заявил: «Красная Армия черпает свои силы и свой боевой дух в народе. Именно поэтому ее боевые качества превзошли все ожидания»66. Сталинградская битва была поворотным пунктом в ходе Великой Отечественной войны и мировой войны в целом. Отныне с советско-германского фронта шла информация о все новых успехах

244

$

Красной Армии. Это окончательно определило направленность комментариев турецкой печати, она станет выступать только с позитивными оценками дела союзников. 22 марта 1943 г. ТАСС сообщал из Тегерана, что иранские газеты поместили многочисленные публикации о Красной Армии, портреты Сталина и многих советских генералов. Газета «Мехри Иран», перечислив последние победы Красной Армии, писала, что эти успехи «вновь продемонстрировали силу и величие Красной Армии, созданной 25 лет тому назад для защиты советской земли. Опыт показал, что Ленин и Сталин создали такую армию, которую не сломит никакая сила»67. 24 февраля 1943 г. в сообщении из Нью-Йорка говорилось, что в столице Уругвая Монтевидео состоялся большой митинг, посвященный 25-й годовщине Красной Армии. Видный профсоюзный деятель Энрике Родригес, выступая на митинге, заявил, что Красная Армия продвигается вперед, очищая от захватчиков советскую землю. «Этими операциями руководит Сталин — самый великий полководец мира, самый талантливый стратег и самый опытный маршал. Сталин ведет свой народ к победе, ибо он руководствуется правильной стратегией, которая не терпит компромиссов и которая обеспечит полный разгром и уничтожение противника». Оратор подчеркнул, что Красная Армия смогла добиться таких крупных успехов благодаря единству и самоотверженности всего советского народа68. В сообщении из Сиднея от 1 октября 1943 г. говорилось, что австралийские газеты уделяют большое внимание Сталинградской битве и последующим успешным наступательным операциям советских войск. Австралийская газета «Морнинг геральд» писала, что занятие Красной Армией Смоленска создает серьезную угрозу всему северному фронту германских войск. «В настоящее время слово “Смоленск” звучит для Гитлеpa так же зловеще, как оно звучало для Наполеона в трагичные для него дни 1812 года»69. Сталинградская битва, успешные наступательные операции Красной Армии после ее завершения коренным образом изменили всю ситуацию на советско-германском фронте и в ходе Второй мировой войны в целом. Это нашло проявление и в деятельности немецких пропагандистских служб. Ведомство Геббельса вынуждено было не только резко активизировать свою работу, но и искать новые аргументы, чтобы объяснить неудачи немецкой армии на Восточном фронте. И, как всегда, в центре этой пропагандистской деятельности была фигура Сталина.

245 12 ноября 1943 г. специальная радиопередача из Берлина на русском языке была посвящена критике доклада Сталина о 26-й годовщине Октябрьской революции. В передаче брались основные положения доклада и к ним давались комментарии, выдержанные в резко антисоветском, антисталинском тоне. «Советский строй, — отмечалось в передаче, — оказался не только лучшей формой организации», — говорит Сталин. Да, да. В течение всех 5 тысяч лет нашей исторической эры мир еще не знал такой организации. Ни Египет, ни Древний Рим, ни Византия, ни средние века, ни эпоха инквизиции — никто не знал организации, которую подарил Сталин народам Советского Союза. Предатели и провокаторы, палачи и шпионы, пытки и убийства, застенки, концентрационные лагеря, сексоты на улицах, сексоты на службе, сексоты в собственной семье, плеть и приклад, пуля и яд, деньги, пахнущие, кровью и кровь, пахнущая деньгами, — вот лучшая форма сталинского строя». В передаче рассматривалось еще одно из важных положений доклада — заявление Сталина, что Советская страна оказалась лучшей формой организации не только в мирное время, но и лучшей формой организации в дни войны. Да, отмечалось в передаче, ни одна страна ни в одну из самых кровавых войн не имела такой мобилизации, какую провел Сталин в советском государстве. Девушки и подростки на передовых линиях, старики и дети на минных полях, миллионы бойцов, гонимых на верную смерть, красноармейские жены и дочери, умирающие сотнями тысяч на заводах Урала и Сибири, пустые города, вымершие села, потоки крови и слез на обезлюдевшей русской земле! Передача заканчивалась обращением к сторонникам «режима Сталина»: «Аплодируйте, аплодируйте и дальше, подхалимы и лизоблюды, аплодируйте и дальше, кровавые сообщники и холуи сталинского режима! Ваши аплодисменты не заглушат голоса народного возмущения, который все громче и громче слышится со всех концов Советского Союза»70. Для многонационального Советского Союза национальный вопрос имел первостепенное значение. И это всегда учитывалось в немецкой пропаганде на советские республики. Например, 26 ноября 1943 г. из Берлина в трансляции на эстонском языке на Таллин говорилось, что польская дивизия им. Костюшко переходит на сторону немцев. Это особенно неприятно для Москвы, так как польская дивизия «была организована самим Сталиным». Дивизия, говорилось в передаче, не хочет сражаться на стороне коммунистов. Это дает повод к дальнейшим арестам и рас-

246

$

стрелам поляков в СССР. «Роль преследователей поляков в Советском Союзе исполняют... главным образом польские евреи». Сталин, отмечалось в передаче, сознавая, что переход польской дивизии на сторону немцев является постыдным фактом для коммунистов, старается его всячески скрыть. «По этому поводу состоялось совещание ЦК партии большевиков, в Комиссариате иностранных дел и, по достоверным данным, также лично у Сталина». Польская дивизия имени Тадеуша Костюшко, по сообщению Берлина, была переведена в тыл, где проводится ее реорганизация, дивизию перегруппируют таким образом, что между польскими частями будут находиться особые воинские части НКВД71. Эстонские части сражались в составе Красной Армии. И эта передача явно была рассчитана на то, чтобы распропагандировать ее солдат и офицеров, побудить их отказываться воевать против немецких войск. Не случайно передача была посвящена польскому сюжету. Польская проблема стояла с большой остротой в отношениях Советского Союза с Англией и США, Сталина с Черчиллем и Рузвельтом. По мере приближения Красной Армии к польской границе эта проблема все более обострялась, и был большой соблазн получить пропагандистские дивиденды, искусственно заостряя ее. Во время войны во многом изменилось к лучшему отношение в СССР к Церкви, в первую очередь к православной. И Церковь немало сделала для того, чтобы мобилизовать усилия своей паствы на борьбу с фашистскими захватчиками. Положение Церкви в Советском Союзе занимало важное место в отношениях СССР с союзными странами. Особенно это касалось Соединенных Штатов. В США нередко раздавалась критика в адрес советского руководства и лично Сталина в связи с тем, что в Советском Союзе, как считали многие американцы, не соблюдается свобода религии. С учетом жестких гонений против религии в СССР в предвоенный период можно было нажить определенный политический капитал на критике положения с Церковью в Советском Союзе. Смысл усилий немецкой пропаганды на этом направлении заключался и в том, чтобы лишний раз напомнить союзникам СССР, с какими безбожниками они имеют дело в Советском Союзе. Немецкая пропаганда резко негативно относилась к любому проявлению лояльности руководителей Церкви в СССР к советскому руководству, и особенно по отношению к Сталину. И когда руководитель Русской православной церкви митрополит Сергий поздравил Сталина с 26-й годовщиной Октябрьской революции, это по-

247 служило причиной специальной радиопередачи пропагандистских служб Германии. Передача состоялась 13 ноября 1943 г. В ней говорилось: «За Сергием последовали малороссийский митрополит Филарет Яценко, Алексей Введенский, первый патриарх православной обновленческой церкви и прочие господа, просившие Вседержателя охранить драгоценную жизнь Сталина на благо советской родины». В передаче дезавуировались выступления руководителей православной Церкви: «Для нас... ясно, что московские почитатели Сталина не представляют верующих Советского Союза. Никакие религиозные маскарады, которые организует Сталин, не помогут настоящей свободе религии, пока она будет существовать под советской властью. Она восторжествует только после гибели большевизма»72. Немецкая пропаганда не могла пройти мимо такого явления, как Русская освободительная армия во главе с бывшим генерал-лейтенантом Красной Армии А.А. Власовым, перешедшим на сторону немцев. Немецкая пропаганда всячески популяризировала предателейвласовцев. Так, в передаче немецкого радио от 13 ноября 1943 г. говорилось о том, что в 30-е годы оппозиция была в СССР ликвидирована, и антисталинские силы вынуждены были для свержения режима Сталина сделать ставку на внешние силы, «признать необходимость свержения Сталина и большевизма во внешней войне». Автор передачи ставил вопрос: «Кто же мог нанести это поражение? Конечно, не англичане, не американцы, заключившие с СССР военный союз. Поражение могут нанести только немцы, направившие свое мощное оружие против большевизма». В заключение подчеркивался определяющий тезис передачи — помнить всегда, что большевизм — главный враг России. «А тот, кто под влиянием подлой пропаганды Кремля забывает об этом, тот не достоин быть свободным. Удел того — рабство, покорное лизание залитых кровью сапог опричников Сталина»73. Во многом эта передача была рассчитана и на англо-американских союзников: война близится к концу, не забывайте, что главный враг — это большевизм. Освобождение Северной Африки было первой крупной наступательной операцией англо-американских союзников против фашистской Германии. И немецкая пропаганда не могла игнорировать такое событие. 23 ноября 1943 г. радио Берлина в передаче на Советский Союз предприняло попытку скомпрометировать эту операцию союзников, использовав широко применявшийся ими антисемитизм. В передаче было сказано, что в Северной Африке англо-американцы дали «свободу евреям» и никому больше74.

248

$

Ведомство Геббельса допустило в данном случае серьезный сбой. С Северной Африкой, с «еврейской проблемой» произошел случай прямо противоположный тому, что пыталось утверждать радио Берлина. Суть проблемы заключалась в следующем. В январе 1943 г. Рузвельт встретился с Черчиллем в Касабланке. Здесь же президент беседовал с французским генеральным консулом в Рабате и сделал замечание явно неудачное с учетом того, что в это время на полную мощность работали нацистские фабрики смерти в Освенциме, Бухенвальде и в других местах. Как известно, в этих концентрационных лагерях, помимо лиц других национальностей, погибли многие сотни тысяч евреев. Рузвельт заявил, что «число евреев в некоторых видах деятельности (право, медицина и т.п.) следует, несомненно, ограничить в соответствии с процентом, который еврейское население Северной Африки занимает по отношению ко всему населению Северной Африки... Такая мера ликвидирует специфические и понятные жалобы, подобные тем, которые были у немцев на евреев в Германии, где, составляя лишь небольшую часть населения, свыше 50% адвокатов, врачей, школьных учителей, преподавателей колледжей и т.д. были евреи»75. В этой же передаче радио Берлина говорилось, что не де Голль хозяин Северной Африки, «а чрезвычайный уполномоченный Сталина Андре Марти, который в прошлом уже прославился своей жестокостью. Отсюда, из Северной Африки, большевики хотят пламя пожара мировой революции распространить на Южную и Юго-Восточную Европу»76. О каком-либо «господстве Сталина» в Северной Африке говорить было просто не серьезно. Более того, между СССР и его западными союзниками возникла дипломатическая проблема, когда в развитие своей операции в Северной Африке союзники высадились в Италии. При решении итальянской проблемы Англия и США не очень считались с интересами Советского Союза, что вызвало осложнение их отношений с СССР. Тезис радиопередачи о том, что Сталин намерен разжигать пожар мировой революции, был явно рассчитан на внесение раскола в антигитлеровскую коалицию. Геббельсовская пропаганда вновь использовала пропитанный нафталином жупел коммунистической угрозы. С 19 по 30 октября 1943 г. в Москве состоялась Конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. Эта встреча, предшествовавшая Тегеранской конференции глав правительств трех держав, была важным этапом на пути сплочения Объе-

249 диненных Наций в борьбе с фашистской Германией, ее союзниками и сателлитами. Немецкая пропаганда нашла свой ракурс освещения работы этой Конференции для того, чтобы дискредитировать советское руководство, и в первую очередь Сталина. 17 ноября 1943 г. радио Берлина передало на русском языке передачу, в которой подчеркивалось, что главное решение Конференции — это «новые поставки советского пушечного мяса англоамериканским пушечным королям». В передаче говорилось, что «на Московской конференции Сталин прямо предупредил своих союзников-хозяев о грозящей СССР катастрофе, если англичане и американцы не окажут ему немедленной и эффективной помощи. Сталин довел до сведения Рузвельта и Черчилля, что за 2,5 года войны из строя выбыли убитыми, искалеченными... не более не менее как половина всего мужского населения СССР, способного носить оружие»77. Указанная передача радио Берлина приобретала особое значение, так как Московская конференция была преддверием первой за все время войны встречи Большой тройки, которая произошла спустя месяц в Тегеране.

Глава VIII. «ТЕГЕРАНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ НЕ ПРОШЛА ДАРОМ»

Рузвельт с Черчиллем неоднократно предлагали Сталину провести встречу Большой тройки для решения неотложных проблем, связанных с ведением войны. Вежливо, но решительно Сталин отклонял эти предложения, ссылаясь на свою занятость военными делами. На мой взгляд, этот аргумент не выдерживал критики. Почти два с половиной года прошло с начала нападения Германии на Советский Союз и до встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в Тегеране 28 ноября — 1 декабря 1943 г. За это время, конечно, можно было выкроить два-три дня на такое важное дело, как встреча Большой тройки. Автор политической биографии Сталина Ф.Д. Волков с полным основанием делал вывод: «Конечно, как бы ни был занят Сталин руководством военными операциями, он мог поручить на время это дело Генеральному штабу, маршалам Жукову, Василевскому»1. Мне представляется, что Сталин не хотел идти на трехстороннюю встречу с пустыми руками. Ему нужны были впечатляющие победы на советско-германском фронте, чтобы при встрече с Рузвельтом и Черчиллем можно было жестко и уверенно ставить важнейшие военно-политические вопросы, по которым союзники не имели согласия. И не случайно, что Тегеранская конференция прошла после разгрома немцев в Сталинградской и Курской битвах и последовавших за ними новых побед Красной Армии. Главной точкой отсчета была Сталинградская битва — поворотный пункт не только в ходе войны, но и в отношениях между союзниками, между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем. Время от Сталинградской битвы до Тегеранской конференции было заполнено не только успешными военными операциями на

251 советско-германском, средиземноморском и тихоокеанском фронтах, но и важными политическими событиями в межсоюзнических отношениях. И в центре этих отношений была фигура Сталина. Личность Сталина привлекала внимание не только политиков и журналистов. Публиковались и серьезные труды, в которых делалась попытка разобраться в феномене Сталина, определить его роль и место не только в войне, но и в истории в целом. К числу таких работ относилась изданная в 1942 г. в Нью-Йорке книга Эмиля Людвига «Сталин». В предисловии автор писал: «Хотя я часто подвергался атакам в России и очень редко переводился, я нисколько не изменил своего отношения к советским принципам с 1917 года... я не скрывал ни моих симпатий к Троцкому, ни моего критического отношения к московскому террору даже перед самим Сталиным. Я посетил его за десять лет до его теперешних побед и публично выразил мое восхищение его великим трудом». Эмиль Людвиг в своеобразной форме, но высоко оценивал политический и государственный потенциал Сталина: «Вне зависимости от того, каков будет конец Сталина, он является настолько выдающимся колонизатором и генералом, что возвышается как башня почти над большинством современных лидеров. Возможно, он будет единственным диктатором, который переживет эту войну. Тот, кто боится, что победа Сталина принесет с собой мировую революцию, тот не знает подлинных фактов». На основании своих впечатлений от посещения Сталина и беседы с ним автор пытался дать его портрет. Он подробно описывал обстановку кабинета в Кремле, в котором его принял Сталин, и свою беседу с ним. Сталин отвечает на вопросы, писал Людвиг, коротко и ясно, не так, как человек, который пытается упростить вещи для широкой публики, но как логический мыслитель, мысль которого работает медленно и не проявляет ни малейшей эмоции. В течение двенадцати лет он принимал свои решения один. Он никогда ни с кем не советовался. Он решает, приказывает, действует без слов. Он наиболее молчаливый человек, которого я когда-либо видел; он молчалив, пока внезапно не переходит в атаку против вас. Эта медлительность, эта молчаливость обнаруживают в нем азиата. В книге подробно излагалась борьба Сталина с Троцким, «методы ГПУ», процессы 30-х годов, коллективизация, индустриализация, внешняя политика Сталина. Людвиг опровергал широко распространенные в США аналогии между Сталиным и Гитлером.

252

$

Если Гитлер, писал он, добивается господства над миром германской расы господ, то Сталин никогда не выдвигал такой задачи для народов Советского Союза. Сталин готовил страну с первых дней ее существования против возможного нападения, особенно со стороны Германии. Людвиг объективно оценивал политику Сталина в отношении Германии в канун подписания советско-германского пакта 1939 г. То же самое можно сказать и в отношении его оценки этого документа. Стремление Сталина установить хорошие взаимоотношения с Англией, писал Людвиг, провалилось благодаря близорукой политике английских правительств во главе с Болдуином и Чемберленом. Приход Гитлера к власти означал неизбежность войны между Советским Союзом и Германией. Исполнитель воли Сталина в области внешней политики Максим Литвинов защищал идею неделимого мира и коллективной безопасности, но эта политика не была поддержана консервативными и близорукими правительствами Англии и Франции. В 1938 году Чехословакия была предана, и только Советский Союз готов был выступить в ее защиту против гитлеровцев. Еще в марте 1939 года советское правительство предложило созвать конференцию для обсуждения необходимых мер против германской агрессии, однако английское правительство охарактеризовало это предложение как преждевременное. «История, несомненно, засвидетельствует, — подчеркивал автор, — что правительство Чемберлена — или, если хотите, и его предшественника Болдуина — ответственно за то, что британскорусский союз был отложен с 1939 года до 1941 года». Такие люди, как Черчилль и Ллойд-Джордж, писал Людвиг, видели необходимость союза с Россией. Поляки заигрывали с Гитлером. Сталин чувствовал себя окруженным Японией и Германией. Несмотря на наличие достаточных признаков того, что Россия в интересах выигрыша времени может заключить союз с Германией, демократические правительства саботировали заключение союза с Россией. Риббентроп приехал в Москву. Был заключен советско-германский пакт. Молотов был в Берлине, и сообщали, что после его возвращения в Москву германский посол вручил ему, в качестве подарка Сталину, граммофонную пластинку с высказываниями Чемберлена в Мюнхене в тот момент, когда он уговаривал Гитлера выступить против России. То же самое британское правительство, которое нанесло такие оскорбления Сталину своим методом проведения переговоров в Москве, предложило германскому агенту Вольтату заем в 4 млрд долларов с тем, чтобы Гитлер мог усилить свои вооружения.

253 Даже в мае 1939 г., писал Людвиг, Чемберлен рекомендовал палате общин пакт с Гитлером. Германо-советское соглашение было временным. Гитлер выиграл от него столько же, сколько и Сталин. Каждый из них заключил этот договор с намерением обмануть другого. Гитлер, игнорировавший уроки, завещанные Бисмарком, усвоил только одну заповедь своего великого предшественника, а именно боязнь борьбы на два фронта. «Декларация Гитлера от 22 июня 1941 года, в которой он заявил, что не мог атаковать Англию, имея в тылу вооруженную Россию, лучше всего показывает, чем обязано большинство человечества Сталину». Вся антисоветская, антисталинская пропагандистская машина в союзных странах при каждом удобном для нее случае на протяжении всей войны подчеркивала негативные для демократических стран последствия отношений между Сталиным и Гитлером в 1939—1941 гг. На этом фоне постановка вопроса Людвигом отличалась объективностью и реализмом. Победы России в войне с Германией, продолжал Людвиг, объясняются не только наличием богатых природных ресурсов, но и возникновением в России нового государства. Сталин не мог бы создать танковых и авиационных заводов, вырастить способных офицеров без поддержки сплотившейся вокруг него молодежи. «Это показывает, почему Германия не может победить Россию»2. Книга Эмиля Людвига была убедительным свидетельством того, что интеллектуальная элита союзных стран, ни в коей мере не симпатизируя советскому строю и лично Сталину, высоко оценивала экономические, военные и политические достижения этого строя и руководящую роль Сталина в успехах СССР. Причем не игнорировались недостатки советского строя, тоталитарный характер режима Сталина. Такие работы, как книга Людвига «Сталин», помогали широким массам союзных и дружественных стран разобраться в плюсах и минусах Советского Союза и его руководителя, правильно оценить роль СССР и Сталина в антигитлеровской коалиции. Военные действия союзников развертывались не без трудностей. США и Англия предпочитали создавать решающий перевес над противником, прежде чем начать наступательные операции. И в такой военной политике не было бы ничего плохого, если бы это не делалось за счет советского союзника, который истекал кровью, почти три года ведя войну с главными силами Германии в условиях отсутствия второго фронта в Европе. Накануне высадки в Сицилии, 7 апреля 1943 г., Эйзенхауэр заявил, что десант будет иметь «мало шансов на успех, если в районе

254

$

вторжения окажется значительное количество хорошо вооруженных и полностью боеспособных немецких сухопутных войск. Под «значительным количеством» следует подразумевать наличие более двух немецких дивизий». Черчилль был взбешен этим заявлением. Он обратился к начальникам штабов с наиболее памятным за всю войну меморандумом: «...Если присутствие двух немецких дивизий считается решающим фактором для отказа от любой операции наступательного характера для миллиона человек, находящихся ныне в Северной Африке, то трудно себе представить, каким образом можно продолжать эту войну... Мы заявили русским, что в связи с подготовкой к операции “Хаски” (высадка на Сицилии. — Р.И.) не сможем посылать им военные материалы с северными конвоями, а теперь отказываемся от “Хаски” только потому, что по соседству, видите ли, оказываются две немецкие дивизии. Я просто не могу себе представить, что подумает об этом Сталин, который имеет перед собой на фронте 185 немецких дивизий»3. Руководители Великобритании и США и вслед за ними военные обозреватели, а позднее историки оправдывали срыв сроков открытия второго фронта ссылками на недостаток сил у англо-американских союзников. Эти утверждения совершенно беспочвенны. О степени готовности союзников к открытию второго фронта лучше всех был осведомлен будущий командующий войсками западных союзников в Европе американский генерал Д. Эйзенхауэр. Генерал писал в мемуарах: «В то время остряки шутили, что только большое число аэростатов, постоянно находившихся в небе над Британскими островами, не позволило островам затонуть под тяжестью сосредоточенных на них боевой техники и войск»4. Сталинградская битва внесла перелом в ход войны не только на советско-германском фронте, она оказала решающее воздействие на всю мировую войну. И тем не менее в союзных странах, определяя значение этой битвы, все же отмечали, что начало поражений немецкой армии на Восточном фронте было положено в 1941 году в боях под Москвой. Известный американский военный обозреватель Макс Вернер писал в 1943 г.: «Победа русских в битве за Москву была подготовлена успешным оборонительным сражением за Смоленск в июле и августе 1941 г., а русское наступление под Сталинградом, на Дону и на Кавказе было продолжением битвы за Москву»5. Весь ход Второй мировой войны требовал от союзников внесения, коренных изменений в стратегию антигитлеровской коалиции.

255 Макс Вернер подчеркивал: «1943 г. должен стать годом подлинно коалиционной войны. Такая война требует мыслить категориями взаимного планирования, совместного использования ресурсов, вооруженных сил, стратегических позиций, совместных действий союзников. Ее главная предпосылка — отказ от ведения трех параллельных войн — русской, английской и американской, необходим переход к одной единой войне»6. Вторая мировая война качественно отличалась от Первой мировой войны не только масштабами, потерями воюющих сторон, но и своим социальным, политическим содержанием. Фашизм угрожал самому физическому существованию народов Европы и всего мира. Вот почему народные массы союзных стран восприняли эту войну как подлинно народную, как борьбу за жизненные интересы широких народных масс. 26 июня 1942 г. Совет индустриального профсоюза штата НьюЙорк (КПП) в письме на имя президента Рузвельта писал, что «рабочее движение расценивает эту войну как народную, как войну между силами тирании и угнетения, с одной стороны, и свободы и демократии — с другой. От исхода этой войны зависит существование наших свободных институтов, включая профсоюзы, само выживание нашей страны определит победа в войне Объединенных Наций». Исход войны, писали рабочие, будет зависеть от единства, достигнутого внутри Соединенных Штатов, от «единства международных действий, от скорейшего вторжения на Европейский континент». Профсоюз приветствовал «героическую борьбу русского народа». В заключение президент профсоюза Густав Стребл писал, что рабочие на фабриках, заводах — всюду, где они трудятся, готовы сделать максимум возможного для скорейшего «открытия второго фронта, чтобы сокрушить Гитлера в 1942 г.»7. Американский военный обозреватель Макс Вернер придерживался аналогичной точки зрения. Он писал в вышецитированной книге: «Частью русской тотальной войны является народная война, неизвестная в Германии. Народная война в России подразумевает не только партизанскую войну, но и участие в войне всего гражданского населения. Это проявилось в сражениях за Ленинград, Москву, Тулу, Севастополь, Сталинград и в боях за сотни более мелких населенных пунктов»8. Огромное впечатление, которое произвел на общественное мнение союзных стран разгром немцев под Сталинградом, объяснялось не только масштабами этого сражения и большими потерями немцев. Исключительно важное значение имело и то, что эта битва была выиграна без второго фронта.

256

$

Макс Вернер писал в связи с этим: «Необходимо принять во внимание, что советское наступление имело место без второго фронта, в то время когда Красная Армия в одиночку сражалась на Европейском континенте»9. Сталин вел бескомпромиссную борьбу с Рузвельтом и Черчиллем за открытие второго фронта. Было очевидно, что эта проблема займет главное место в повестке дня Тегеранской конференции. По соображениям безопасности время и место встречи Большой тройки не разглашались, но общественности было известно, что в ближайшее время такая встреча состоится. И естественно, что в ее преддверии проблема второго фронта оставалась главным дискуссионным вопросом в союзных и дружественных СССР странах. Советское дипломатическое представительство в Канаде в обзоре канадской печати за август — октябрь 1943 г. отмечало, что мощное наступление Красной Армии, начатое 12 июля 1943 года, вызвало и продолжает вызывать широкие комментарии в канадской печати. Это наступление принимается с восхищением друзьями Советского Союза и вселяет надежду на скорую победу над гитлеровской Германией. Дружественно настроенные к нам газеты приветствуют успехи Красной Армии, в то время как враждебные, часто в плохо прикрытой форме, выражают опасение перед лицом быстрого продвижения Красной Армии на Запад. Последние сеют подозрения к Советскому Союзу среди своих читателей, распространяя всякие измышления о послевоенных планах Советского Союза. Характерно, что в последние несколько месяцев, отмечалось в обзоре, многие канадские газеты почти полностью игнорируют вопрос об открытии второго фронта. Если в них и поднимается этот вопрос, то в форме осуждения требований немедленного открытия второго фронта или, как это делает «Ивнинг телеграмм», в форме требования об открытии второго фронта против Японии со стороны Советского Союза. В номере от 26 июня 1943 г. «Оттава джорнэл» писала: Москва возобновила свое требование об открытии второго фронта в этом году. На основе того, что мы знаем, или того, что нам кажется, что мы знаем, это требование является странным». Россия, продолжала газета, несомненно, была информирована о решениях в Касабланке и более поздних решениях в Вашингтоне. Она должна знать о приготовлениях к вторжению, о сосредоточении союзных войск в Африке, о том, что налеты британской и американской авиации на Рур приковывают значительную часть немецкого воздушного флота Германии, не говоря уже о войсках для обороны и сотнях тысяч войск противовоздушной обороны.

257 Может быть, подчеркивала «Оттава джорнэл», Россия имеет в виду те многочисленные немецкие дивизии, которые разбросаны на тысячах миль ее земли. «Наличие союзных войск в Европе вынудило бы Гитлера перебросить дивизии с Востока на Запад, и Сталин смог бы предпринять наступление, которое привело бы Гитлера к гибели, предпринять это наступление еще до зимы, когда оно может оказаться невозможным. Другими словами, Сталин, возможно, знает, что вторжение в Европу приближается, и хотел бы, чтобы оно наступило поскорее»10. Незадолго до Тегеранской конференции между Сталиным и Рузвельтом обсуждался вопрос, который был довольно болезненно воспринят Черчиллем. Общественность, конечно, не была информирована о самом резком за всю войну обмене посланиями, который произошел в июне 1943 г. между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем по вопросу об очередном срыве Англией и США сроков открытия второго фронта»11. Рузвельт в мае направил в Москву бывшего посла Соединенных Штатов в Советском Союзе Джозефа Э. Дэвиса, чтобы заверить Сталина и Молотова в том, что их разногласия с западными союзниками могут быть разрешены. Сталин был настроен скептически, но был готов согласиться на личную встречу с президентом12. Рузвельт предлагал встретиться в районе Берингова пролива. Сталин дал на это согласие и отметил, что встреча могла бы состояться в июле — августе 1943 г. 25 июня 1943 г. Черчилль телеграфировал Рузвельту, который держал его в курсе переговоров со Сталиным, что необходима встреча представителей всех трех держав, поскольку пропаганда стран оси сумела бы в своих целях воспользоваться любой встречей, из которой были бы исключены англичане13. Узнав, что Черчилль также хотел бы принять участие во встрече, Сталин отказался от этой идеи. Изложенный факт является лишним свидетельством того, что отношения между Сталиным и Рузвельтом носили несравненно более доверительный характер, чем связи между советским лидером и Черчиллем. Определяя действительный характер отношений Сталина с его партнерами по Большой тройке, надо учитывать, что Рузвельт и Черчилль в своих публичных выступлениях, давая оценку советскому лидеру, безусловно, принимали во внимание союзнические отношения с СССР. Это вносило определенные коррективы в их заявления о роли и месте советского лидера в антигитлеровской коалиции.

258

$

Несомненный интерес в связи с этим представляют те оценки Сталина, которые Рузвельт и Черчилль давали в кругу своих родных и близких. Сын президента Джеймс Рузвельт в своих мемуарах писал: «Я думаю, что президент считал, что он мог справиться со Сталиным и Черчиллем лучше чем кто-либо другой... Я думаю, что он считал, что если их предоставить самим себе, то это привело бы к войне между Британией и Россией»13а. Мягко выражаясь, это была субъективная точка зрения. Сталин был не из тех лидеров, которые безропотно подчинялись кому бы то ни было, в том числе и президенту США. Да и Черчилль был не из робкого десятка. Даже будучи младшим партнером в англо-американском тандеме, он обладал достаточным политическим весом и силой характера, чтобы позволить Рузвельту открыто повелевать собой. Трудно согласиться с точкой зрения Джеймса Рузвельта, что между Сталиным и Черчиллем были столь напряженные отношения, что они могли перерасти в войну Англии с СССР. К чести всех членов Большой тройки надо отметить, что они были достаточно мудрыми государственными деятелями и гибкими политиками, чтобы не допустить перерастания объективных и субъективных противоречий союзников в открытый разрыв отношений и тем более в войну между главными участниками антигитлеровской коалиции. «Отец и Черчилль, — писал Джеймс Рузвельт, — всегда, имея в виду Сталина, называли его “дядюшка Джо”, как бы предполагая, что он был выродком в их семье. Вначале они не думали, что с ним будет так трудно работать. Однако по прошествии времени и по мере втягивания США в войну они выяснили, что он более труден для общения, чем они предполагали. Я помню, что отец говорил: “Дядюшка Джо более резок и тверд, чем я думал”... Он был упорен в своих требованиях, и с ним трудно было вести переговоры»13б. Очевидно, Джеймс Рузвельт высказывал свою собственную точку зрения, почему президент и Черчилль называли между собой Сталина «дядюшка Джо». Если они хотели этим подчеркнуть, что Сталин по своим идеологическим, политическим и другим причинам был «выродком» в Большой тройке, то вряд ли Рузвельт и Черчилль дошли бы до такого цинизма, чтобы лично, как они это сделали при встрече со Сталиным, сообщить ему о том, как они его называли между собой. На мой взгляд, это была шутливая, без какого-либо желания обидеть Сталина, манера говорить о своем упрямом, трудном, но

259 все же партнере, союзнике по Большой тройке, который к тому же нес основное бремя борьбы с общим врагом. В чем Джеймс Рузвельт был, бесспорно, прав, так это в том, что со Сталиным, действительно, трудно было вести переговоры. Советский лидер твердо и жестко отстаивал государственные интересы СССР не только в переговорах с Рузвельтом, но и со всеми союзниками. Сын президента был прав, когда он писал о том, что «отец всегда чувствовал, что именно он сплачивал Большую тройку». Рузвельт, действительно, нередко был чем-то вроде арбитра в спорах между Сталиным и Черчиллем. И эта позиция, как президент говорил другому своему сыну Эллиоту, давала Рузвельту немалые преимущества. Джеймс Рузвельт отмечал, что посредническая миссия президента в рамках Большой тройки давалась ему нелегко. «Отец болел, а они (Сталин и Черчилль. — Р.И.) были железными людьми». Джеймс писал, что президент мог выпить от случая к случаю и очень немного, а Черчилль и Сталин выпивали основательно, что же касается Уинни (Черчилля. — Р.И.), то он постоянно курил сигары». Сын президента писал о том, что отец привык рано ложиться и рано вставать, а Черчилль со Сталиным могли просиживать ночи до утра. «Я помню, — отмечал Джеймс, — как однажды отец сказал почти пророчески: «Эти ночные бдения в конце концов доведут меня до могилы»13в. Пресса союзных стран публиковала многочисленные материалы, прогнозируя сроки открытия второго фронта. Канадская газета «Ванкувер сан» 22 сентября 1943 г. в передовой статье, посвященной предстоящей встрече Сталина, Черчилля и Рузвельта, писала, что решающие бои против Германии англичане и американцы начнут только после зимы. По мнению газеты, это подтверждалось последними речами Черчилля и руководителя американского генерального штаба Маршалла. «Ванкувер сан» считала, что обе эти речи подтверждали мнение, что будет еще один год войны. В том же номере «Ванкувер сан» была опубликована статья обозревателя этой газеты Элмора Филпотта «Друзья Рузвельта не проявляют любви к Сталину». Автор цитировал антисоветские статьи стоявших близко к Рузвельту журналистов Эрнеста Линдлея и Формста Дэвиса14. Как видно из этой публикации, и после Сталинградской битвы поток антисоветских, антисталинских публикаций в прессе союзных стран не прекращался. Причем статьи антисоветского содержания публиковались и в изданиях, близких к руководству этих стран.

260

$

Перенос сроков открытия второго фронта принял настолько вызывающий характер, что печать союзных стран не могла больше уклоняться от обсуждения обвинений, которые звучали в адрес союзников из Москвы. Канадская газета «Ле Девуар», специализировавшаяся на антисоветских, а зачастую и на откровенно антисталинских выступлениях, заявляла: «На протяжении двух лет советская Россия требует от западных держав открытия второго фронта на Европейском континенте... Сталин и его коллеги продолжают думать, что союзники не желают скорого поражения Гитлера. Они полагают, что Англия и США способствуют, в сущности, войне на истощение между Советским Союзом и Германией, рассчитывая на взаимное истребление двух противников, после чего им нечего будет бояться большевизации Германии и соседних государств». В конце статьи звучал призыв к проведению именно такой политики союзников по отношению к Советскому Союзу: «Мы не думаем, чтобы это было в наших интересах — идти на жертвы и добиться победы, после которой нам снова пришлось бы сражаться против России и ее большевистских сателлитов за сохранение наших демократических прав... Если в послевоенном устройстве будет преобладать русская политика, то мы рискуем в недалеком будущем снова быть брошенными в такую же ужасную катастрофу, какую мы переживаем в последние четыре года»15. Конечно, в союзных с СССР странах существовала свобода печати, и пресса различной политической ориентации трактовала проблемы открытия второго фронта так, как она их воспринимала. Но показательно, что руководители союзных государств в своей переписке со Сталиным и в публичных выступлениях только оправдывали свою позицию, объясняли причины срыва сроков открытия второго фронта, но не выступали с опровержением заявлений, подобных утверждениям газеты «Ле Девуар». Канада была активным участником войны, и естественно, что все проблемы, волновавшие общественность США и Англии, находили живой отклик и в этой стране, в том числе и проблема второго фронта. 31 августа 1943 г. Черчилль выступил в г. Квебеке (Канада) с речью по радио. Эта речь транслировалась по всей стране, а вечером передавалась ее запись. Канадские газеты опубликовали пространные отчеты о речи Черчилля, и многие из них поместили полный текст выступления премьер-министра Великобритании. В отношении открытия второго фронта в Европе газеты цитировали и пересказывали заявление Черчилля о том, что он не уп-

261 рекает Советский Союз за требование немедленного открытия второго фронта и что такой фронт будет открыт. «Оттава джорнэл» от 1 сентября 1943 г. отмечала: «Черчилль не порицает Россию за такое требование. Вполне резонно, что она должна требовать его (второго фронта). Черчилль, при всем своем пылком восхищении Россией, не забыл о своей собственной стране. Под руководством Сталина, заявил Черчилль, и благодаря также стойкости британского народа, когда он был один, Россия нанесла смертельный удар немецкой военной машине»16. Вопрос о сроках открытия второго фронта не только назрел, но и перезрел. Это было ясно и Рузвельту, и Черчиллю. Президент осенью 1943 г. говорил своему сыну полковнику Эллиоту Рузвельту: «...Если дела в России пойдут и дальше так, как сейчас, то возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится»17. В союзных странах антисоветски настроенные газеты и журналы, оправдывая срыв сроков открытия второго фронта, заявляли, что не исключена возможность того, что Сталин после освобождения советской территории пойдет на заключение сепаратного мирного договора с Германией. Если такая перспектива реальна, то есть ли смысл открывать второй фронт? Подобные провокационные выступления вызывали резкий отпор со стороны просоветски настроенных кругов союзных стран. Канадская газета «Оттава джорнэл» в передовой статье от 25 августа 1943 г. писала: «Согласно высказываниям некоторых наших “мыльных” радиокомментаторов этот человек (И.В. Сталин) собирается заключить мир с Германией. Иосиф Сталин не святой. Он не воюет и никогда не претендовал на то, что воюет ради спасения демократических стран. Но Иосиф Сталин великий воин, великий русский патриот, сражающийся за свою землю и свою родину, и нет оснований подозревать его в том, что он вложит в ножны меч до того, пока не будет уничтожен последний немец на русской земле»18. Сталинградская и Курская битвы со всей убедительностью доказали, что Советский Союз в состоянии и без второго фронта разбить гитлеровскую Германию. Например, такой авторитетный эксперт, как посол США в СССР А. Гарриман, полагал, что «Советский Союз мог выиграть войну и без помощи союзников»19. Другой, конечно, вопрос, какова была бы цена этой победы и как скоро она бы пришла. Успешные операции Красной Армии на советско-германском фронте ставили вопросы: что дальше? возможно ли впредь мирное сосуществование двух антиподов, капитализма и коммунизма? по какому пути пойдет мир после окончания Второй мировой войны?

262

$

В канун встречи Большой тройки эти проблемы приобретали практический интерес. Они живо обсуждались в зарубежной печати. В концентрированном виде эти вопросы были поставлены в книге Уильяма Херриджа «Какой вид революции», опубликованной в Нью-Йорке в 1943 г. В книге отмечалось, что финалом Второй мировой войны будет создание антисоветского, антикоммунистического фронта западных демократий. Этот антикоммунистический фронт, подчеркивал автор, будучи фашистским по существу, будет фашистским и по форме. В нем будет только один лидер. «Америка будет лидером. Американский торизм, американская реакция, американский изоляционизм и империализм — они будут во главе. Таким образом британский империализм сам будет на поводу». Это объединение, по мнению автора, произойдет мирным путем, так как страх заставит Британскую империю подчиниться американскому империализму. Все другие антикоммунистические страны примкнут к этому фронту, все некоммунистическое будет там. Четкий, оправдавшийся прогноз. Именно по этому сценарию пойдет после войны создание НАТО. В книге подчеркивалось, что такой единый антикоммунистический фронт уже создается. Пример этого политического курса — сверхтерпимое отношение западных стран к режиму Франко в Испании. Ставка на реакционные провишистские элементы в Северной Африке. Как было с Испанией и Виши, так будет и со всеми остальными. «Мы будем строить антикоммунистический фронт из фашистских материалов», — говорил Херридж. В качестве еще одного примера он приводил Италию после падения Муссолини, как бы предугадывая вскоре появившуюся декларацию Бадольо о необходимости борьбы с коммунизмом. Автор четко определил задачи этого антикоммунистического фронта, которые спустя полстолетия были реализованы: «Антикоммунистический фронт будет стоять перед двумя задачами: остановить распространение коммунизма, ликвидировать источники коммунизма вне Советского Союза и обезвредить коммунизм в самом Советском Союзе». Херридж с предельной откровенностью писал о том, что умалчивалось даже крайне антисоветскими кругами. Он назвал истинную причину, почему союзники срывают сроки открытия второго фронта: «Мы хотим быть сильными в конце войны... не хотим сейчас пойти на жертвы... благоразумно сохранять нашу силу»20. После долгих препирательств относительно места встречи трех лидеров остановились в конце концов на Тегеране.

263 В связи с этим особый интерес приобретала информация об Иране, поступавшая в Москву. 20 февраля 1943 г. руководитель ВОКСа Кеменов отмечал в своем дневнике, что посол Ирана в СССР Ахи пригласил его посетить Иран. Кеменов проинформировал об этом приглашении Сталина. О его реакции руководитель ВОКСа писал: «Как сказал мне Иосиф Виссарионович, в семье не без урода, — некоторые чиновники, которые уезжают отсюда в Иран в качестве военных и невоенных, не так понимают свою роль, как следовало бы. В результате возникают шероховатости и осложнения. Но Вам, как представителю советской культуры, будут, повторяю, рады, так как в Иране очень ценят развитие культурных связей с Советским Союзом»21. 2 сентября 1943 г. исполнилось четыре года со дня начала Второй мировой войны. Определенные круги в союзных странах использовали эту дату, чтобы лишний раз напомнить о советско-германском пакте 1939 г., об ответственности, по их мнению, СССР и лично Сталина за развязывание Второй мировой войны. В Канаде соответствующие публикации появились в газетах «Ивнинг телеграмм», «Ле Девуар», «Ле Друа» и в других. Показательна аргументация той части канадской прессы, которая выступала с просоветских позиций. Выходящая на французском языке газета либеральной партии «Ле Солей» писала: «Советская Россия помогала Испании защищаться от самозванца, она поставляла оружие Китаю, находившемуся в борьбе с Японией и предлагала свою помощь англо-французскому союзу для защиты Чехословакии... Слабостями англо-французской политики была порождена недоверчивость русских, благодаря которой Сталин не стал на сторону союзников с 1 сентября 1939 г.»22. Газета «Монреаль дейли стар» 28 сентября 1943 г., определяя позицию Сталина в послевоенном мире, писала: «Политика России, кратко говоря, сводится к созданию безопасности, и первым шагом к этому, по мнению Сталина, является возвращение всех территорий, которые она занимала в конце 1939 г., включая Балтийские страны, часть Польши и Бессарабии. Вторым шагом является превращение в действительность англо-советского договора, заключенного на 20 лет, и, если возможно, подписание подобного договора с США. Наконец, третьим шагом является предотвращение создания санитарного кордона на ее западных границах»23. Приведенные канадской печатью оценки четвертой годовщины со дня начала Второй мировой войны показательны. Они свидетельствовали о крайне противоположной трактовке роли и места Советского Союза, лично Сталина в развязывании войны, в устройстве послевоенного мира.

264

$

Аналогичным было положение в Англии и в США, где по мере приближения конца войны усиливалась поляризация мнений в отношении великого восточного союзника этих стран и лично Сталина, как военного, государственного, политического руководителя СССР. Пресса оценивала роль и место Советского Союза в общей борьбе, политику Сталина в зависимости от своей политической ориентации. Для правильного понимания курса союзных государств в этом вопросе важнейшее значение имела позиция их руководителей. Причем особое значение имели не публичные заявления лидеров союзников, а точка зрения, высказываемая в доверительном порядке. 10 февраля 1943 г. Черчилль писал Рузвельту: «Мне кажется, что благодаря усилиям русских складывается совершенно новая ситуация»24. Для обсуждения этой новой ситуации необходима была встреча Большой тройки. И не случайно именно в первой половине 1943 г. начинается интенсивный обмен мнениями между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем по вопросам, связанным с этой встречей. Разгром немцев под Сталинградом внес коренной перелом не только в ход военных действий на фронтах Второй мировой войны. Трудно переоценить политические последствия Сталинградской битвы, в частности, ее влияние на отношения между членами Большой тройки, на ориентацию прессы стран антигитлеровской коалиции. Советское дипломатическое представительство в Канаде в обзоре канадской прессы за август — октябрь 1943 г. писало, что во время Квебекской конференции* английский министр информации заявил, что на Конференции рассматриваются вопросы, связанные с быстрейшей победой над Германией и Японией. При этом он подчеркнул, что первой на очереди стоит Германия. Характерно, что осенью и зимой прошлого года канадская пресса, как пра* Встреча Рузвельта и Черчилля в г. Квебеке, Канада 14—24 августа 1943 г., на которой было подтверждено ранее принятое решение об очередном переносе сроков открытия второго фронта. Участники Конференции согласовали планы англо-американских военных операций на вторую половину 1943 г., в частности, о вторжении в Италию через Сицилийский пролив. В ходе Конференции было заключено секретное соглашение об англоамериканском сотрудничестве в создании атомной бомбы. Рузвельт и Черчилль встретились в Квебеке для предоставления правительствам СССР и Китая текста декларации четырех держав — Англии, Китая, СССР и США о создании Организации Объединенных Наций. Во время Конференции в Квебеке Рузвельт и Черчилль в принципе согласовали с правительством СССР вопрос об организации в ближайшем будущем в Москве встречи министров иностранных дел СССР, США и Англии.

265 вило, поддерживала выступления враждебных СССР американских газет о том, что нельзя войну с Японией отодвигать на второй план и что для борьбы с этой страной нужно, чтобы СССР открыл второй фронт против нее или предоставил союзникам необходимые базы. «После Квебекской конференции, — говорилось в обзоре, — произошла перемена. Подобная пропаганда не только не находит поддержку в канадской печати, а наоборот, встречает осуждение»23. После Сталинградской и Курской битв стала очевидна необходимость форсировать усилия союзников по открытию второго фронта. Наметились и внешние признаки того, что проблема второго фронта наконец-то сдвинулась с мертвой точки. Одним из таких признаков явилось изменение в составе английского правительства, в него вновь вошел Бивербрук, убежденный сторонник открытия второго фронта. Это назначение приветствовала пресса Канады. Монреальская «Газетт» 27 сентября 1943 г. в передовой статье писала, что Бивербрук является «известным другом России. Он стоит за сотрудничество с СССР как во время войны, так и после нее»26. Характерную оценку этому министру давал английский историк М. Китчен, который писал, что Бивербрук был «в высшей степени очарован философией Сталина». Автор отмечал, что, хотя Бивербрук был убежденным сторонником частного предпринимательства, он с нетерпением ждал того «дня, когда Европа будет контролироваться объединенными силами Советского Союза и Британии»27. Аналогичные сдвиги в руководящих сферах происходили и в США. Большое значение канадские газеты придавали назначению Эдварда Стеттиниуса на пост заместителя государственного секретаря США. По мнению монреальской «Газетт», это назначение знаменовало известное изменение во внешней политике США. 28 сентября 1943 г. в передовой статье, озаглавленной «Новый заместитель государственного секретаря», «Газетт» писала: «Полагают, что выбор президента имеет отношение к предстоящей Конференции США, Великобритании и России и может означать частичное изменение американской дипломатии. Эра мозгового треста миновала. Теперь требуются не теоретики, а люди действия». Одним из таких людей действия газета называла и Гарримана, который «встречался со Сталиным и, как говорят, понравился ему. Гарриман может быть назначен послом США в Россию»28. Разгром немцев под Сталинградом в огромной степени укрепил позиции Советского Союза и лично Сталина в отношениях

266

$

с союзниками. Это незамедлительно вызвало резко негативную реакцию со стороны тех кругов в союзных странах, которые придерживались антисоветской ориентации. 26 августа 1943 г. канадская газета «Аксьон католик» в передовой статье заявляла, что Черчиллю и Рузвельту надо придерживаться «твердой политики» по отношению к СССР: «Мы не требуем, чтобы Черчилль и Рузвельт провоцировали Сталина. Мы только хотим, чтобы они разговаривали с главой Советского Союза как равные с равным, чтобы они вели войну не только и не главным образом ради советской победы, а для победы союзных стран». Газета продолжала: «Некоторые журналисты удивляются, что мы все еще сомневаемся в искренности акта о роспуске III Интернационала. И здесь факты подтверждают наши подозрения. Разве не существуют в Москве Национальные комитеты Италии, Польши, Югославии, Германии?» Автор писал, что это зачатки коммунистических правительств в соответствующих странах29. Предстоявшая встреча Большой тройки должна была явиться важнейшим этапом на пути укрепления единства союзных стран. В выступлениях Сталина, Рузвельта, Черчилля обоснованно подчеркивалось, что единство трех союзных держав — главное условие успешной борьбы с фашистской Германией. И показательно, что уже цитированная выше радиостанция «Старая гвардия ленинцев-большевиков» 18 октября 1943 г. в передаче на русском языке наносила удар в первую очередь по единству союзников. В передаче радиостанции говорилось, что США и Англия осуществляют мощный нажим «на Турцию и соседние страны, чтобы возродить Балканскую Антанту». Этот процесс, говорилось в передаче, ускоряется по мере успешного продвижения Красной Армии на Запад. «Возникает такое положение, когда за спиной германской армии создается новая стена против Советского Союза, и на этот раз из людей, которые на всех перекрестках кричат о ненависти к Гитлеру и выражают любовь к Сталину. Из этого тупика Сталину не выйти. Сколько километров ни пройдет наша армия, в огне германской обороны погибнут лучшие люди Советского Союза, но результат будет тот же: блок империалистов против Советского Союза будет формироваться». Это был тот редкий случай, когда пропаганда Германии была права: «Блок империалистов против Советского Союза» действительно был сформирован в 1949 г. в лице НАТО.

267 И наконец, с учетом тяжелейшего поражения немцев в Сталинградской и Курской битвах, звучала самая главная идея передачи: «Выход один: как можно скорее заключить мир с Германией. Сталин не пойдет на это, он слишком связан со своими империалистическими хозяевами. Только сбросив Сталина, трудящиеся избегнут верной гибели, которую он приготовил им». И в заключение передачи звучало обращение: «Товарищи бойцы и командиры, политработники... Красной Армии и Военно-Морского Флота, товарищи, рабочие и колхозники, Вы прослушали передачу радиостанции “Старая гвардия ленинцев-большевиков”. Распространяйте наши сообщения на фронте и в тылу. Исполком Коминтерна Ленинского Политбюро ЦК Всесоюзной Коммунистической партии большевиков (Исполняется Интернационал)»30. В передаче четко прослеживалось стремление хотя бы в какой-то мере самортизировать последствия предстоявшей встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля. Нанести удар по единству союзников, противопоставить СССР Англии и США, Сталина Рузвельту и Черчиллю. В связи с освобождением Красной Армией Днепропетровска 28 октября 1943 г. из Львова на украинском языке была организована передача. В ней говорилось: «Так куда стремится рать-освободительница, где снова хочет топтать украинскую землю сапог красной Москвы, куда снова хотят попасть большевистские вшивые освободители с портретом Сталина вместо православной иконы, с энкаведистами, как учителями советской правды и освободителями нас от бренной жизни, мастерами по отправке на тот свет после пыток и мук людей? В этом энтузиазме раскрывается нутро прожорливого Иосифа Виссарионовича и его прихлебателей. Они хотят захватить всю украинскую землю в свои руки и завести на ней на свой советский лад сеть памятников-могил. Аллегория Катыни и Винницы!» Авторы передачи резко выступали против воссоединения Украины с Россией: «Признание большевиков о желании соединить под одним скипетром красного самодержца, гениального и мудрого Иосифа Виссарионовича все украинские земли теперь целиком раскрывает их карты»31. Эта передача на население Украины тоже была очень своевременна с точки зрения интересов Германии и показательна. Красная Армия освобождала Украину, где было достаточно сильное националистическое движение, лидеры которого активно сотрудничали с немцами. Ставка в передаче делалась на то, чтобы с помощью этого движения взорвать Украину изнутри.

268

$

Передача была актуальна и с точки зрения предстоявшей встречи Большой тройки. Антигитлеровская коалиция была настоящим конгломератом стран и народов. Многонациональный Советский Союз, многонациональная Британская империя имели свои сложные национальные проблемы. Разжигание национализма могло нанести серьезный удар по союзникам. На Конференции Большой тройки обязательно должны были стоять проблемы послевоенного устройства, а следовательно, межрасовых и межнациональных отношений. Такие радиопередачи, как рассмотренная выше, были рассчитаны на то, чтобы вбить клин в союзнические отношения, попытаться расколоть их по расовому и национальному принципу. Немецкая пропаганда стремилась всемерно разжигать в Советском Союзе антисемитизм. С этой точки зрения была показательна радиопередача из Белоруссии на русском языке 1 ноября 1943 г. в связи с опубликованием Призывов ЦК ВКП(б) к годовщине Октябрьской революции. «Защищайте свободу русского народа, — говорилось в передаче, — и помогайте нашей родине выполнять дело Сталина, Кагановича, Берии. Вот это лозунг, так лозунг! Действительно, под него не подкопаться. Требуйте от русских людей, чтобы, не жалея своей крови и жизни, они защищали родину от врагов русского народа, защищали Советский Союз». Антисемитская пропаганда велась в передаче в самой грубой и примитивной форме: «То, что говорится тут о победе, это жидовская фирма, это нигде не виданная кабала и тюрьма для подлинной родины и русского народа. Плохи дела у сталинской власти, несмотря на весь грохот московских салютов из 224 орудий, и приходится Сталину и компании лебезить перед народами Европы и призывать их, как и русских людей, жертвовать своими головами за спасение сталинской шайки. Плохи дела! И приходится дальше истошно звать на помощь братьев-славян, забывая, что кому-кому, а Сталину и Кагановичу славяне не братья»32. Такие крупные события дипломатической истории Второй мировой войны, как Конференция министров иностранных дел СССР, США и Англии в Москве 19—30 октября 1943 г., оказывали позитивное воздействие на общественность союзных стран. Советское дипломатическое представительство в Канаде в обзоре канадской прессы за август — октябрь 1943 г. отмечало, что в период работы Конференции общий тон статей об СССР стал более дружелюбным. Большинство газет выражало уверенность в ус-

269 пехе Конференции и установлении взаимопонимания и более тесного сотрудничества с СССР33. Московская и Тегеранская конференции были самым тесным образом связаны между собой. На них обсуждались сходные проблемы и разделял эти Конференции очень короткий промежуток времени. Исключительно высоко оценивал результаты работы Московской конференции Рузвельт. 26 сентября 1943 г., еще до окончания ее работы, он писал Черчиллю: «Московская конференция, видимо, является подлинным началом англо-русско-американского сотрудничества, которое должно привести к скорому поражению Гитлера» Рузвельт предлагал Черчиллю после получения результатов работы Московской конференции направить совместные послания Сталину с предложением провести встречу Большой тройки34. Московская конференция не сняла все же главного спорного вопроса — о сроках открытия второго фронта. «Опасения советского правительства не были беспочвенными — Черчилль по-прежнему придерживался своей балкано-средиземноморской стратегии»35. В канун открытия Московской конференции пресса зарубежных стран отмечала, что союзники связывают с этим форумом надежды на укрепление сотрудничества между основными участниками антигитлеровской коалиции. Эти надежды оправдались. Главным результатом работы Московской конференции явилось укрепление военно-политического сотрудничества между западными союзниками и СССР. Вследствие этого авторитет Советского Союза в широких слоях народов союзных стран значительно возрос. X. Кентрил из Принстонского университета, который наряду с Дж. Гэллапом считался крупнейшим специалистом по проведению опросов общественности, докладывал президенту Рузвельту, что в результате успешного проведения в Москве Конференции министров иностранных дел трех союзных держав доверие к России возросло в США на 16%. На вопрос: «Считаете ли вы возможным рассчитывать на то, что после окончания войны Россия будет сотрудничать с США?» в октябре 1943 г., перед началом Московской конференции, 36% опрошенных ответили «да», 38% — «нет». На следующий же день после оглашения результатов работы конференции, 2 ноября, на тот же вопрос 54% опрошенных ответили «да», 26% — «нет»36. Эти данные свидетельствовали о том, что реакция американцев на итоги Московской конференции была весьма позитивной, поскольку там были приняты решения по большому кругу вопросов, волновавших общественность всех союзных стран.

270

$

Посольство США в СССР детально информировало американское руководство о ходе работы Московской конференции, о проблемах, которые возникали во время обсуждения многочисленных военно-политических вопросов. 29 октября 1943 г. посол США в СССР А. Гарриман телеграфировал госсекретарю, что Вышинский поставил на Конференции вопрос о том, что «главная трудность» при решении итальянской проблемы заключается в том, войдут ли в состав союзного органа по управлению Италией представители США, Великобритании, Советского Союза, Французского комитета национального освобождения или к ним добавятся представители правительств Греции и Югославии37. Вышинский поднял и ряд других вопросов. Стремясь укрепить сотрудничество союзных стран, СССР предложил на Конференции подписать декларацию об учреждении трехсторонней комиссии для подготовки создания всемирной организации. С той же целью Сталин сделал заявление, поразившее союзные делегации. Он обещал после победы над Германией объявить войну Японии38. 30 октября 1943 г. А. Гарриман сообщал президенту Рузвельту, что Московская конференция «завершилась в атмосфере большого дружелюбия и сотрудничества». Восторженную оценку Московской конференции дал Р. Клеппер, блестящий журналист, который до своей гибели в 1944 г. в южной части Тихого океана превосходил по популярности знаменитого У. Липпмана. 9 ноября 1943 г. Клеппер писал: «Московская декларация — начало новой эры». Популярный радиокомментатор Р. Свинг, выступая по радиостанции Эн-Би-Си, говорил многомиллионной аудитории США: «Было сделано далеко идущее заявление, что союзники выиграют войну. Московская конференция заверила мир в том, что союзники выиграют и мир»39. Общественность союзных государств имела все основания считать, что произошел серьезный поворот к лучшему в развитии союзнических отношений. Английский журналист А. Верт с полной уверенностью писал, что Московская конференция способствовала созыву Тегеранской конференции, «явилась ее репетицией»40. Об улучшении межсоюзнических отношений свидетельствовали не только итоги работы Московской конференции, но и доклад Сталина о 26-й годовщине Октябрьской революции. В этом докладе советский руководитель впервые за все время войны воздал должное западным союзникам СССР, их вкладу в дело борьбы с общим врагом. 7 ноября 1943 г. посол США в СССР А. Гарриман направил в Вашингтон полный текст речи Сталина. Оценивая выступление со-

271 ветского лидера, Гарриман писал: «Я рассматриваю его как исключительно позитивное». Посол отмечал, что речь Сталина «отражает дух Конференции, решения которой Сталин оценивает как исторические. Наиболее важная часть речи — оценка военной ситуации. Сталин сделал необычное признание вклада наших объединенных операций в Средиземноморье, бомбардировок Германии и военных поставок США России в военные успехи русских и заявил: «Конечно, нынешние действия союзных армий на юге Европы не могут еще рассматриваться как второй фронт... Понятно, что открытие настоящего второго фронта не за горами»41. Позитивная оценка Сталиным военных усилий союзников была приятным сюрпризом для англичан и американцев. Английский историк писал, что Сталин в беседе с Иденом «признал, что англоамериканская кампания в Италии оказала помощь Советскому Союзу. Он сказал, что немцы больше не направляют на советский фронт свежие резервы»42. Летом 1943 г. Сталин отказался встретиться с Рузвельтом, узнав, что Черчилль настаивает также быть участником встречи. Сталин проявил характер и при решении вопроса о месте встречи Большой тройки, когда после оживленного обмена посланиями между тремя лидерами было, наконец, принято решение о такой встрече. Сталин настоял на том, чтобы Конференция прошла в Тегеране, несмотря на то что столь отдаленное место и плохая связь создавали здесь серьезные проблемы для Рузвельта при исполнении им своих конституционных обязанностей. Черчилль настаивал на проведении встречи где-нибудь в Африке. Сталин решительно заявил, что его устраивает Тегеран, так как именно здесь он сможет достаточно успешно выполнять свои обязанности Верховного Главнокомандующего. Рузвельту и Черчиллю пришлось согласиться с его точкой зрения. Президент рассчитывал, что к Большой тройке присоединится Чан Кайши. Но СССР не находился в состоянии войны с Японией, и Сталин считал неудобным встречаться одновременно с Чан Кайши и Рузвельтом. И в этом вопросе возобладало мнение Сталина. Чан Кайши не участвовал в Тегеранской конференции. 9 августа 1943 г. в послании Черчиллю Сталин дал согласие на встречу Большой тройки. Здесь же он выдвигал свои условия встречи: «...Следует заранее условиться о круге вопросов, подлежащих обсуждению, и о тех проектах предложений, которые должны быть приняты. Без этого встреча едва ли даст какие-либо ощутимые результаты»43.

272

$

Жесткий тон послания Сталина предвещал не менее жесткую борьбу на предстоящей встрече Большой тройки. На Тегеранской конференции Сталин решительно выступил за открытие второго фронта в Европе (операция «Оверлорд»). Черчилль отстаивал необходимость форсирования операций на Средиземноморском театре военных действий, но Сталина невозможно было переубедить. Он был против всех операций в районе Средиземного моря. Сталин заявил: «Я перешел бы к обороне в Италии, отказавшись от захвата Рима, и начал бы операцию в Южной Франции, оттянув силы немцев из Северной Франции. Месяца через 2—3 начал бы операции на севере Франции. Этот план обеспечил бы успех операции “Оверлорд”, причем обе армии могли бы встретиться, и произошло бы наращивание сил»44. Военная и политическая необходимость операции «Оверлорд» была очевидна, и это нашло свое отражение в решениях Тегеранской конференции. Сталин произвел очень сильное впечатление на участников Конференции своей компетентностью в военных вопросах, обсуждение которых заняло на встрече особенно много времени. Начальник Британского генштаба Алан Брук, который встречался со Сталиным за год до Тегеранской конференции, сопровождая Черчилля в Москву, и являлся членом английской делегации в Тегеране, был поражен «стратегическими данными», компетентностью советского лидера в военных проблемах. Брук отмечал: «Во время этой (первой встречи в Тегеране. — Р.И.) и во всех последующих, которые мы имели со Сталиным, я быстро пришел к осознанию того факта, что у него образ мышления военного человека и притом самого большого калибра»45. Во время одной из бесед между Сталиным и Рузвельтом в Тегеране Верховный Главнокомандующий советскими вооруженными силами сказал президенту: «...Я хотел бы получить ответ на вопрос о том, кто будет командующим операцией “Оверлорд”. Рузвельт ответил: «США еще не назначили Главнокомандующего операцией “Оверлорд”, но я уверен, что Главнокомандующий будет назначен в ближайшие 3 или 4 дня, как только мы вернемся в Каир»46. Обсуждение вопроса о Главнокомандующем операцией «Оверлорд» состоялось 29 ноября на второй встрече Большой тройки в Тегеране. Рузвельт явно испытывал дискомфорт от вопроса Сталина в отношении кандидатуры на пост командующего десантной операцией в Европе. После вопроса Сталина президент шепотом сказал адмиралу У. Леги, сидевшему рядом с ним: «Этот старый большевик хочет заставить меня назвать ему имя нашего Верховного главнокомандующего. Я ничего не могу ответить ему, потому что еще не принял решения»47.

273 Английский историк отмечал, что «Сталин с присущей ему глубокой подозрительностью не был убежден, что англичане и американцы выполнят свое обещание в отношении второго фронта»48. Этим и объяснялось его настойчивое требование назначить Главнокомандующего «Оверлордом». Президент Рузвельт был исключительно высокого мнения об Эйзенхауэре. Он избрал его Верховным главнокомандующим вооруженными силами союзников, верил, что Эйзенхауэр «лучший политик» среди всех военачальников: «Он — настоящий лидер, который может убедить людей следовать за ним»49. Биографы Эйзенхауэра отмечают, что его назначение на этот высокий пост получило поддержку со стороны Советского Верховного Главнокомандующего. «Иосиф Сталин, — писал биограф Эйзенхауэра, — который понимал толк в генералах, и в Москве, и в Тегеране настаивал на кандидатуре Эйзенхауэра»50. Маршалл, помня беспокойство, проявленное Сталиным в Тегеране в связи с затягиванием решения вопроса о назначении союзного Главнокомандующего, предложил Рузвельту направить соответствующее послание советскому Верховному главнокомандующему. В Москву была направлена телеграмма: «Решено немедленно назначить генерала Эйзенхауэра командующим операцией “Оверлорд”. Рузвельт». 7 декабря Эйзенхауэр встречал в Тунисе президента, прилетевшего из Каира. Генерал был приглашен в машину Рузвельта. Повернувшись к Эйзенхауэру, президент сказал: «Айк, тебе придется командовать “Оверлордом”»51. Президент информировал генерала о том, что союзники поддержали его кандидатуру на пост Главнокомандующего в Европе. Рузвельт сообщил Эйзенхауэру, что Сталин высказал «особое удовлетворение в отношении его кандидатуры на пост Верховного главнокомандующего и поддержал предварительные сроки вторжения во Францию»52. Западные союзники наконец-то пришли к согласованному мнению, по крайней мере о том, кто будет командовать их войсками при вторжении в Западную Европу. «Решением этого неотложного вопроса было выполнено обещание, данное Советскому Союзу в Тегеране, и создано условие, способствовавшее ускорению подготовки к открытию второго фронта»53. Второе пленарное заседание Тегеранской конференции началось с инцидента. В торжественной обстановке Черчилль вручил Сталину подарок короля Георга VI — меч в память великой победы под Сталинградом. «Сталин молча вынул меч из ножен, поцеловал лезвие и передал подарок Ворошилову, который повертел

274

$

его в руках и уронил. Ворошилов быстро подобрал меч, вложил в ножны и передал военному, находившемуся в почетном карауле, который повернулся и молча удалился»54. Рузвельт вспоминал позднее, что «у Сталина появились слезы на глазах, когда он принял меч. Было очевидно, что эта процедура глубоко тронула его. Лорд Моран (член британской делегации. — Р.И.) заявил, что этот мрачный азиат оттаял и, похоже, проявил эмоции обычного человека»55. Неприятный инцидент с подарком монарха не изменил общего впечатления западных союзников от встречи с советской делегацией: русские держались с достоинством, уверенно, проявив полную готовность к конструктивному решению проблем, стоявших перед союзниками. На Тегеранской конференции Черчилля ждали серьезные разочарования. Сталин явно перехватывал инициативу с самого начала работы Конференции. Сославшись на данные советской разведки, он заявил, что немецкая агентура готовит покушение на Большую тройку, и предложил Рузвельту переехать на территорию советского посольства. Предложение было разумным, так как посольство США находилось на расстоянии 1,5 км от советского посольства, где проходили заседания Конференции. Ежедневные разъезды взадвперед по улицам Тегерана могли поставить под угрозу жизнь президента. Решение Рузвельта было тем более обидным для Черчилля, что ранее сделанное им предложение Рузвельту переехать в английское посольство, находившееся рядом с советским, было президентом отклонено. Переезд Рузвельта в советское посольство был первой крупной победой Сталина. «Конференция закончилась, не успев начаться. Сталин засунул президента к себе в карман». Эти слова принадлежали сэру Алану Бруку, начальнику Имперского генерального штаба Великобритании. Он произнес их перед завершением первого дня Тегеранской конференции»56. Переезд Рузвельта в посольство СССР был только началом неприятностей для Черчилля. Рузвельт поставил на Конференции вопрос о необходимости решения после войны колониальной проблемы. Для Черчилля эта инициатива президента была сколь неожиданна, столь и неприятна. Премьер-министр заявил в 1942 г.: «Я не для того стал первым министром короля, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи». Вопрос о ликвидации империи пока еще не стоял, но покушение на ее основы было очевидным.

275 Неприятности на этом не кончились. На утро второго дня работы Конференции Черчилль пригласил Рузвельта разделить с ним завтрак. Президент категорически отклонил предложение, посчитав, что это будет антисталинской демонстрацией перед важнейшим этапом встречи. Рузвельт пошел еще дальше: он принял в этот же день предложение Сталина и Молотова обсудить на советскоамериканской встрече, без Черчилля, важнейшие проблемы послевоенного устройства мира. Каждый новый день работы Конференции преподносил премьер-министру новые сюрпризы. Не был исключением и день его рождения, 30 ноября. Премьер-министр услышал в этот день много приятных, лестных слов и от Сталина, и от Рузвельта. Но решения, принятые в этот день, вряд ли вызвали у юбиляра энтузиазм. 30 ноября от имени трех руководителей Рузвельт объявил: «Операция “Оверлорд” намечается на май 1944 года»57. Еще за два дня до этого, 28 ноября, на заседании глав правительств Черчилль отстаивал свое предложение о начале десантной операции во Франции в другие сроки58. Твердое решение по вопросу об «Оверлорде», принятое в Тегеране, прозвучало как похоронный марш по идее Черчилля нанести удар «по мягкому подбрюшью» Южной Европы. Это была стратегия, которой премьер придерживался не первый год. В день рождения Черчилля была поставлена еще одна проблема, отнюдь не прибавившая оптимизма премьер-министру. Молотов на заседании министров иностранных дел и специального помощника президента США Г. Гопкинса вернулся к вопросу, который Сталин 29 ноября обсуждал с Рузвельтом. Суть проблемы сводилась к тому, что СССР, США и Англия «должны позаботиться о том, чтобы основные стратегические пункты находились под контролем союзников»59. Над Британской империей, как с гордостью говорили английские колонизаторы, никогда не заходило солнце. И под контролем англичан находилось очень много стратегических пунктов — Гибралтар, Суэцкий канал, Сингапур и др. Делиться с союзниками контролем над этими важнейшими объектами Черчилль желанием не горел. Излагая Сталину свои планы решения колониальных проблем, в частности в Индии, Рузвельт сказал, что «реформы в Индии надо начинать снизу». Сталин заметил: «Реформы снизу будут означать революцию»60. Отношения между двумя лидерами быстро налаживались. «Вопреки своим ожиданиям Сталин выяснил, что президент располагает к себе и с ним легко говорить»61.

276

$

Между Сталиным и Рузвельтом четко наметилось сближение точек зрения не только по вопросу об «Оверлорде», но и по германской проблеме и в чисто человеческом плане. Три лидера встретились в Тегеране в напряженный момент в отношениях между союзниками: бесконечно затягивалось открытие второго фронта, срывались военные поставки союзников СССР. В связи с этим настроение у Сталина было далеко не праздничным. Президент вспоминал, что, видя советского лидера мрачным, он начал проходиться по поводу Черчилля, его сигар, привычек. «Уинстон, — рассказывал Рузвельт, — стал красным, и чем больше он становился таковым, тем больше Сталин смеялся. Наконец, Сталин разразился глубоким и глухим смехом, и впервые за три дня я увидел свет» — так рассказывал президент о своих отношениях со Сталиным и Черчиллем. «В этот день он (Сталин. — Р.И.) смеялся и подошел ко мне и пожал мне руку. С этого времени мы наладили личные отношения. Лед тронулся...»62 Английский историк, излагая этот рассказ Рузвельта, писал, что президент сказал: «Мы начали говорить как мужчины, как братья»63. Черчилль все прекрасно понимал. На его глазах в ходе работы Тегеранской конференции шел быстрый процесс перегруппировки политических и дипломатических сил мирового масштаба. СССР и США играли все большую роль в борьбе с блоком агрессивных держав, что находило свое отражение и в личных отношениях между Сталиным и Рузвельтом. С грустным юмором Черчилль вскоре вспоминал Тегеранскую конференцию: «...Впервые в жизни я понял, какая мы маленькая нация. Я сидел с огромным русским медведем по одну сторону от меня и с огромным американским бизоном по другую; между этими двумя гигантами сидел маленький английский осел»64. Черчилль был блестящий дипломат, лидер мощного, напористого характера — и он не собирался играть жалкую, покорную роль обреченного осла, которого могли раздавить и русский медведь, и американский бизон. Он много конфликтовал с союзниками, и не только с советскими, но и с американскими, с лидером сражающейся Франции генералом де Голлем. Премьер вспоминал, что во время войны он нес много крестов, но «самым тяжелым был Лотарингский крест»65 — эмблема сражающейся Франции. Однако у Черчилля было достаточно здравого смысла, чтобы в конце концов прийти к заключению: «...Единственное, что хуже войны с союзниками, это война без союзников!»66 В конечном счете по большинству принципиальных вопросов он находил компромисс и со Сталиным, и с Рузвельтом, и с де Голлем.

277 Дебаты между Сталиным и Черчиллем были очень резкими. И главным камнем преткновения был вопрос о сроках открытия второго фронта. Черчилль всячески затягивал решение этого вопроса, уклонялся от прямого вопроса Сталина, когда будет осуществлена высадка во Франции. Дело приняло столь угрожающий характер, что Сталин встал и сказал Молотову и Ворошилову: «У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается... Черчилль в замешательстве, боясь, что Конференция может быть сорвана, заявил: — Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать — май сорок четвертого...»67 Уже в первых откликах на итоги работы Тегеранской конференции зарубежные средства массовой информации попытались дать аналитическую оценку этого крупнейшего события дипломатической истории Второй мировой войны. Первые комментарии в прессе США появились 7 декабря 1943 г. Редакционная статья канзасской газеты, посвященная итогам Тегеранской конференции, начиналась с констатации, пожалуй, самого главного положения: «Выдающимся достижением Тегеранской конференции явилось то, что она упрочила солидарность трех великих союзников, которая впервые официально была провозглашена в Москве». В статье говорилось, что немцы прекрасно понимают, что война для них уже проиграна и их последняя надежда — «на противоречия среди союзников. Эта надежда была подорвана московскими соглашениями, за которыми последовали всеобъемлющие решения, достигнутые премьер-министром Сталиным с руководителями великих демократий». В комментарии отмечалось, что в Тегеране «рассеялась подозрительность и противоречия. У Сталина исчезли опасения, что Америка и Британия хотят уклониться от своей доли ответственности и заставить Советский Союз нести основную тяжесть боев. Вопрос о втором фронте был разрешен с учетом интересов Сталина»68. Подводя итоги Тегеранской конференции, английская газета «Дейли экспресс» писала: «Язык Декларации (принятой в Тегеране. — Р.И.) соответствует ее историческому характеру. В ней довольно часто встречаются оригинальные выражения Черчилля. Однако некоторые фразы, даже в английском варианте Декларации, свидетельствуют о русской конструкции. Они являются отзвуком того голоса, которым Сталин поднял народ России на его величайшие подвиги. В ней отражается также язык и ясный ум Рузвельта»69.

278

$

Английская «Ньюс кроникл», комментируя документы, принятые в Тегеране, отмечала: «В нескольких сжатых фразах Германии вынесен смертный военный приговор, подписанный Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем. Подпись Сталина, означающая полное одобрение им английских и американских планов сотрудничества в военных операциях с Запада и Юга, вбивает последний гвоздь в гроб похороненных надежд немцев на возможности посеять разногласия между тремя великими державами в вопросах ведения воины»70. Из критических замечаний типичной была статья Д. Томпсон, перепечатанная многими американскими газетами, в том числе и «Канзас-Сити таймс». Констатировав, что Тегеранская конференция оказалась сверхзасекреченной, Д. Томпсон писала: «Никогда ранее не было войны, которая преследует столь великие цели и сопровождается такими отвратительными паблик релэйшнз, как эта война». В статье говорилось о том, что публикация документов о завершении работы Конференции неоднократно откладывалась. Особое сожаление автора вызвал тот факт, что «русское агентство ТАСС сообщило о завершении работы Конференции. Это родило многочисленные предположения о том, почему русские получили эту информацию раньше всех. Сама Конференция на пару дней оказалась в тени в результате взаимных обвинений, которыми обменивались руководители информационных служб трех великих союзников». Не без иронии автор статьи писала: «Мы выяснили, что три лидера встретились и пришли к согласию. Каждый из них выяснил, что другой — великолепная личность. Мистер Черчилль получил торт ко дню рождения, а Сталин — меч Сталинграда от Георга VI. Все трое согласились прийти к согласию. Но никто не знает, в чем они согласились». Касаясь важнейшего вопроса, который волновал общественность и США, и СССР, — второго фронта, Д. Томпсон заявляла: «Мы знаем, что уже было определено — второй фронт в Европе будет открыт, и то, о чем мы догадывались, — что он будет открыт одновременно в нескольких местах». Дав резкую отповедь тактике умолчания, автор спрашивала: «Если это война нервов, то против кого она ведется?» По мнению Д. Томпсон, администрация Рузвельта шла на большой риск, скрывая результаты работы Тегеранской конференции71. Комментарии в английской печати были выдержаны в основном в позитивных тонах. 9 декабря 1943 г. английская газета «Манчестер гардиан» писала: «Нельзя найти что-либо равноценное этой Конференции. На Конференции в Касабланке и Квебеке Сталин отсутствовал. Неоценимое зна-

279 чение тегеранских встреч заключается в том, что это — символ единства, которое до сих пор отсутствовало. Три человека, как никто другой, представляют дух своих стран: решимость победить, заключить хороший мир и совместно работать во имя достижения общих целей»72. 8 декабря 1943 г. оттавская газета «Джорнэл» отмечала: решения Тегеранской конференции являются «великими историческими документами», доказывающими, что планы, которые всего два года тому назад казались «дерзкими надеждами», сейчас являются выражением конкретных целей... Гитлеру больше нельзя надеяться на раскол и подозрения между союзниками и выиграть у союзников то, что потеряли его армии». Торонтская газета «Глоб энд мейл» заявляла: «Тегеранская конференция доказала наличие единства между... тремя великими державами, независимо от различия в их идеологиях. Решения Тегеранской конференции доказывают, что мировая семья демократических стран может существовать и не имея единой формы правления»73. Резко отрицательную оценку результатов работы Тегеранской конференции давала американская газета «Чикаго трибюн». Газета желчно писала, что «лидеры суверенных народов» отправились «на край света» для того, чтобы после встречи с диктатором «объявить о тривиальных соглашениях и в выражениях, которые потрясли мир»74. Декларативный характер заключительных документов Московской и особенно Тегеранской конференции, незначительное число важных проблем, о которых говорилось в итоговых документах, заставили «многих обозревателей прийти к заключению, что союзников разделяют серьезные разногласия». Среди критических оценок типичным было и высказывание консервативного обозревателя Дж. Брауна: «Даже Наполеон Бонапарт так не преклонялся перед русским царем, как Черчилль и Рузвельт перед Сталиным. Их встречи происходили на территории Сталина (в посольстве СССР в Тегеране. — Р.И.), в стране, где в основном доминирует Россия». Браун делал вывод: «Все это унижает гордость американцев»75. Даже та часть прессы союзных стран, которая не была одержима патологической ненавистью к Советскому Союзу и лично к Сталину, зачастую изображала его, как человека резкого, не способного сдерживать свой буйный нрав. В этом плане была показательна информация американского агентства Юнайтед Пресс из Лондона от 14 февраля 1944 г. Агентство сообщало: «По словам корреспондента, один нейтральный дипломат якобы заявил, что, как он узнал, на приеме в день рождения Черчилля в Тегеране Тимошенко выступил с неосторожной речью, и Сталин, чтобы заставить его замолчать, ударил маршала».

280

$

Заявление Юнайтед Пресс было опровергнуто в США на самом высоком уровне. В том же сообщении отмечалось, что «Рузвельт на совещании лидеров Конгресса высмеял это сообщение, заявив, что Тимошенко даже не присутствовал на этом приеме»76. Юнайтед Пресс вынуждено было принести извинения советскому руководителю. В сообщении из Нью-Йорка от 28 февраля 1944 г. говорилось, что агентство послало телеграмму с извинениями советскому правительству, в которой заверяло его, что не имело намерения нанести оскорбление главе Советского Союза. В телеграмме говорилось: «Агентство Юнайтед Пресс принимает соответствующие меры к тому, чтобы такая небрежность не могла повториться вновь в Лондоне или в другом месте». Дирекция агентства Юнайтед Пресс выражала глубокое сожаление по поводу злополучного сообщения из Лондона. Агентство предложило всем газетам поместить эту информацию и извинения, которые опубликовали газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», «Нью-Йорк уорлд телеграмм» и многие другие. Газета «Дейли ньюс» дала следующий иронический заголовок: «Извините, мистер Сталин»77. Американской печати вторила немецкая. «Дойче альгемайне цайтунг» писала, что в Тегеране Ворошилов, находясь в кругу Сталина, Рузвельта и Черчилля, стал не в меру болтлив. Тогда Сталин схватил одну из многочисленных пустых бутылок и ударил ею по голове болтуна. Затем, обратившись к Черчиллю, Сталин будто бы заявил следующее: «Я надеюсь, что вам не приходится лечить подобными средствами Монтгомери»78. Публикация подобных «комментариев» о работе Тегеранской конференции преследовала четко выраженную цель — скомпрометировать Сталина как военного, государственного руководителя и как человека. Негативные суждения прессы не могли скрыть от общественности огромного значения решения Тегеранской конференции об открытии второго фронта в Европе. Это решение имело исключительно важное значение и потому, что из номера в номер американские газеты повторяли, что подавляющее большинство немецких дивизий сражалось на Восточном фронте79. Комментируя результаты работы Тегеранской конференции, американские средства массовой информации подчеркивали, что Рузвельт и Черчилль признали выдающимся вклад Советского Союза в борьбу с общим противником. Указывалось также на положительное значение первой встречи Рузвельта и Сталина. 4 декабря 1943 г. группа американских радиообозревателей отмечала ис-

281 ключительную важность того, что, «несмотря на все слухи (о противоречиях между США и СССР. — Р.И.), встреча руководителей СССР и США состоялась»80. 3 декабря 1943 г., подводя итоги Тегеранской конференции, американские радиокомментаторы «обсуждали вопрос, почему Рузвельт для встречи со Сталиным отправился в столь длительный путь». Журналисты удовлетворились выводом о том, что «Сталин лично руководит военными действиями и ему трудно надолго покидать пределы страны». Американский радиокомментатор Дж. Гантер заявил: «Наступило время для мощного политического наступления против рейха... Встреча в Тегеране — замечательное шоу с точки зрения состава его участников. Рузвельт со Сталиным никогда ранее не встречались. Я полагаю, что мистер Рузвельт и мистер Сталин вполне поладят друг с другом»81. Каирский корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн» писал, что сердечные контакты, установившиеся между Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем в отношении политических проблем, дают ясный ответ циникам и скептикам, заявляющим, что американцы не могут сотрудничать с русскими. Хорошее настроение Сталина говорит о его удовлетворенности военными и политическими соглашениями и о готовности сотрудничать в создании основ прочного международного порядка. Изменения в отношениях США и России носят поистине сенсационный характер. Прошлым летом русские выражали недовольство тем, что им приходится нести все бремя войны против Германии. Сейчас положение в корне изменилось, по всей вероятности, в связи с соглашением, достигнутым относительно определенных советских военных и политических требований. Таким образом, проблема второго фронта больше не является препятствием к установлению взаимопонимания между англичанами и американцами, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой. В обзоре прессы, подготовленном разведывательной службой США для президента Рузвельта по итогам Тегеранской конференции, приводились многочисленные высказывания американских газет о том, что моральную победу в Тегеране одержал Сталин. Так, например, комментатор Дж. Сокольский писал 3 декабря 1943 г. в «Нью-Йорк сан»: «Сталин настоял на том, чтобы Черчилль и Рузвельт встречались с ним на его территории (посольство СССР в Тегеране. — Р.И.). Тем самым он одержал большую моральную победу»82. Газета «Вашингтон пост» отмечала, что Декларация, опубликованная Конференцией, особенно отмечает срочную задачу разгрома гитлеровской Германии. «Сталин всегда подчеркивал значе-

282

$

ние фактора времени. В настоящее время ясно, что Рузвельт и Черчилль полностью согласны с тем, что ускорение и усиление ударов против Германии имеет жизненно важное значение»83. Член комиссии по иностранным делам палаты представителей Итон заявил, что соглашение, достигнутое в Тегеране, гарантирует полное уничтожение германской военной машины, что приведет к созданию нового мирового порядка, в котором все люди будут свободны и не будут угнетаться тиранами. Рузвельт, Черчилль и Сталин торжественно обещали сотрудничать в реализации свободных демократических принципов в качестве основы нового мирового порядка. Каирский корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс передавал, что, по словам официального наблюдателя, Тегеранская конференция прошла в исключительно сердечной атмосфере. Рузвельт, Сталин и Черчилль установили в высшей степени дружественный контакт84. Сенатор-демократ Лукас заявил корреспонденту ТАСС: «Тегеранское соглашение повсюду принесет радость и счастье широким массам народа, которые надеются на прочный мир. Оно означает, что тирания и угнетение будут ликвидированы. Оно должно явиться исчерпывающим и удовлетворительным ответом тем, кто сомневался в России. Прочный мир невозможен без сотрудничества между этими тремя великими нациями»85. Точка зрения средств массовой информации, оценка ими Тегеранской конференции имели, конечно, важное значение. Однако с большим нетерпением и интересом общественность ждала высказываний самих участников Конференции. 17 декабря 1943 г. вашингтонский корреспондент агентства Рейтер сообщил, что президент Рузвельт заявил на пресс-конференции, что он остановился в русском посольстве в Тегеране, а не в американском потому, что Сталину стало известно о германском заговоре. Маршал Сталин, добавил Рузвельт, сообщил, что, возможно, будет организовано покушение на жизнь всех участников Конференции. Он просил меня остановиться в советском посольстве с тем, чтобы избежать необходимости поездок по городу. Черчилль остановился в британском посольстве, примыкающем к советскому посольству. Президент заявил, что вокруг Тегерана находилась, возможно, сотня германских шпионов. Для немцев было бы довольно выгодным делом, добавил Рузвельт, если бы они могли разделаться с маршалом Сталиным, Черчиллем и со мной, в то время как мы проезжали бы по улицам Тегерана. Советское и американское посольство отделены друг от друга расстоянием примерно в полтора километра.

283 Президент заявил, что считает свою поездку успешной во всех отношениях, как с точки зрения руководства войной, так и надежд на послевоенный период. Красной нитью через всю Конференцию в Тегеране, сказал Рузвельт, проходило стремление, чтобы не было новой войны по меньшей мере на протяжении нынешнего поколения. Сталин, которого Рузвельт восхвалял за реализм, разделяет, по словам Рузвельта, его мнение о том, что не должно быть войн и что люди, согласные с этой точкой зрения, поддержат ее. Рузвельт добавил, что Сталин оправдал его самые высокие надежды и что между ними состоялось много превосходных бесед86. Министр иностранных дел Иден, выступая в палате общин, сказал: «Первым результатом (Тегеранской конференции. — Р.И.) является то, что сроки войны будут сокращены. Тесное согласование всех планов, достигнутое на Конференции, обеспечит это. Мы, несомненно, можем действовать успешнее, когда существует тесная взаимосвязь в каждом движении. До сих пор у нас этого не было. Мы знаем не один случай, когда союзники держались вместе во время войны и расходились в разные стороны после нее. “Год тому назад или около этого многие члены Палаты спросили бы: “Не придется ли нам снова пережить это явление?” Германия, несомненно, будет добиваться этого. Она снова попытается разыграть все свои козыри после того, как прозвучит последний выстрел»87. В США особенно внимательно следили за реакцией Сталина на важнейшие нюансы советско-американских отношений. «Канзас-Сити стар» опубликовала редакционную статью «Сталин демонстрирует доверие», в которой отмечалось, что в своем выступлении, посвященном годовщине Октябрьской революции, советский лидер «наконец отбросил свои подозрения и заявил о готовности к полному сотрудничеству с Соединенными Штатами и Британией». Газета вновь повторила тезис о том, что политика западных держав в отношении Советского Союза в период, непосредственно предшествовавший началу Второй мировой войны, давала серьезные основания для такой подозрительности. «Даже помощь по лендлизу не рассеяла эту подозрительность. Сталин все еще считает, что союзники собираются главным образом оказывать СССР помощь военным снаряжением, а Россия пусть сражается». В газете выражалась твердая уверенность, что отныне с подозрительностью Сталина по отношению к союзникам покончено: «Только операции в Северной Африке и последовавшее за ними вторжение на Сицилию и в Италию убедили его, что он может рассчиты-

284

$

вать на полномасштабную поддержку союзников». Итоги Конференции союзников в Москве и ноябрьская речь Сталина, по мнению газеты, «знаменуют тесное сотрудничество всех противников Германии в ведении войны до ее безоговорочной капитуляции»88. Первая за всю войну встреча руководителей трех союзных держав состоялась в Иране. И естественно, что общественность страны восприняла это как крупное политическое событие, большое доверие Ирану со стороны лидеров трех великих держав. 6 декабря все газеты Ирана вышли с сообщениями о состоявшейся в Тегеране Конференции трех держав и опубликовании Декларации этих держав, сообщение о посещении шаха Сталиным, а также прощальные телеграммы, которые Сталин отправил Сохейли и Молотов — Саеду. Информация о Конференции была напечатана газетами на первых страницах крупными заголовками: «Величайшая историческая Конференция состоялась в Тегеране», «Руководители трех великих держав гарантируют независимость Ирана», «Важнейшая Конференция, решающая судьбы мира» и т.п. Газеты опубликовали портреты Сталина, Рузвельта, Черчилля и шаха Ирана. Иранская печать особо отмечала тот факт, что Конференция состоялась в столице Ирана, что является огромной честью для иранского народа. Газета «Сетаре» писала: «Эта Конференция является важнейшей из всех, созванных за время войны. Иран стал одним из звеньев в цепи союзных наций, и мы — несказанно рады, что недалек тот час, когда руководители мировой демократии провозгласят победу и дадут осчастливленному человечеству мир». Газета «Мехри Иран» отмечала: «История Ирана знает немало крупных событий, но можно смело сказать, что эта Конференция является самым блестящим и важным событием в политической жизни Ирана». Газета «Фермани» писала, что «особо надо отметить, что впервые в Конференции союзных держав принял участие великий, прославленный вождь советского народа Сталин»89. Итоги Тегеранской конференции оживленно комментировались в нейтральных странах. Шведская газета «Дагенс нюхетр» писала: «Сообщение о переговорах в Тегеране не является обычным коммюнике. Этот документ является декларацией о совместной политике в войне и мире трех ведущих мировых держав». Прошло много времени, пока это было достигнуто. Однако из истории войны хорошо известны трудности, возникающие при координации операций какой-либо коалиции. «Цель постоянных указаний Сталина о необходимости анг-

285 ло-американского вторжения через канал, — говорилось в публикации, — заключается в том, чтобы добиться скорейшего окончания войны. Добиться победоносного окончания войны как можно раньше — таково теперь общее стремление союзников»90. Если в настроениях общественности США, отражавшихся в прессе, после Московской и Тегеранской конференций в целом наметились сдвиги к лучшему, то иной была реакция на эти Конференции официального Вашингтона. 24 марта 1944 г. крупнейший в то время эксперт США по советским делам Ч. Болен подготовил для государственного департамента меморандум, в котором писал: «Мы надеялись и ожидали, что соглашения, достигнутые в Москве и Тегеране, будут первым шагом в направлении ликвидации советской враждебности и подозрительности по отношению к правительствам стран, не входящих в советский блок». Болен делал вывод, что СССР не избавился ни от «подозрительности, ни от враждебности... к “капиталистическим странам”»91. Тегеранская конференция состоялась на том этапе войны, когда позади были Сталинградская и Курская битвы, прорвана блокада Ленинграда, одержаны другие важные победы на советско-германском фронте. Успешно развивались операции союзников на Средиземноморском и Тихоокеанском театрах военных действий. Приближалось открытие второго фронта и заключительные бои в Европе. Было очевидно, что военный разгром Германии — всего лишь вопрос времени. В этих условиях вставал вопрос о том, какова будет позиция СССР и его западных союзников, в первую очередь США, при решении германской проблемы. В меморандуме «Краткая оценка намерений Советского Союза в отношении соседних стран» от 3 февраля 1944 г., подготовленном в государственном департаменте, говорилось: «Последние события свидетельствуют о том, что после завершения Московской и Тегеранской конференций советское правительство принимает все возможные меры, чтобы ослабить Германию и проводить в будущем агрессивный курс, не исключающий даже политического расчленения Германии»92. Американская пресса неустанно напоминала, что если Советский Союз держит главный фронт против Германии, то Соединенные Штаты — против Японии. Показательно с этой точки зрения было высказывание У. Симмса 3 декабря 1943 г. в газете «Вашингтон ньюс». Журналист отмечал, что «Япония не нанесла до сих пор удара по Советскому Союзу только потому, что она ведет тяжелую войну с США на Тихоокеанском театре военных действий»93. В меморандуме для Рузвельта от 2 декабря 1943 г. констатировалось, что американские обозреватели обращали внимание на труд-

286

$

ности, возникшие в отношениях между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом в ходе Тегеранской конференции. Так, Б. Костелло, выступая по Си-Би-Эс, отмечал: «Чувствуется, что на Тегеранской конференции, возможно, была поставлена на карту вся концепция международного сотрудничества». Он полагал, что в Тегеране проявилось несомненное возвращение к теории политики с позиции силы, с которой, похоже, было покончено на Московской конференции. Комментатор считал, что, очевидно, Соединенные Штаты «заняли сейчас позицию нейтрального третейского судьи в ходе политического жонглирования, которое будет иметь самые серьезные в истории последствия. Если в Тегеране президент Рузвельт успешно сыграл роль посредника, в Европе, может быть, и не возникнет проблемы сферы интересов и действительно появится будущее для коллективной безопасности»94. Реакция зарубежной общественности на итоги Московской и Тегеранской конференций показательна в первую очередь в том смысле, что работа этих важных форумов рассматривалась сквозь призму приближавшегося открытия второго фронта.

Глава IX. «...ФОРСИРОВАНИЕ ЛА-МАНША... БЛЕСТЯЩИЙ УСПЕХ НАШИХ СОЮЗНИКОВ»

. ..

-

. ..

Тегеранская конференция во многом способствовала сближению между Сталиным и Рузвельтом. Это имело очень важное значение для всего процесса функционирования антигитлеровской коалиции, принимая во внимание всевластие Сталина в Советском Союзе и огромные полномочия президента Соединенных Штатов, учитывая колоссальный военно-экономический потенциал двух стран, их определяющий вклад в борьбу против Германии и ее союзников. Рузвельт внес нечто новое в политическую жизнь США. 12 марта 1933 г. он выступил с речью по радио — началась знаменитая серия «Бесед у камина», закончившаяся 6 января 1945 г. последним выступлением президента по радио — «Трудовой фронт. Будущее устройство мира». Рузвельт был блестящим оратором. Его выступления не отличались какими-либо ораторскими эффектами, броскими, образными сравнениями. Но он обладал более важными способностями, президент находил слова, интонации близкие и понятные миллионам людей. В этом была сила его воздействия на самые широкие массы американцев. Тем более что радиоприемники были практически во всех американских семьях. 24 декабря 1943 г., продолжая серию своих «Бесед у камина», Рузвельт поздравил американцев с Рождеством и посвятил свою речь итогам Конференций в Каире и Тегеране. Президент сказал, что эти две Конференции дали ему возможность «встретиться и говорить с двумя непобедимыми военными руководителями: генералиссимусом Чан Кайши и маршалом Сталиным». Конференции в Каире и Тегеране, сказал президент, планировались как встречи за одним столом лицом к лицу, «однако скоро выяснилось, что мы

288

$

находимся, так сказать, по одну сторону стола». Рузвельт подтверждал этот вывод тем, что участники Тегеранской конференции «пришли к согласию по всем пунктам относительно начала огромного по своим масштабам наступления на Германию». Особенно теплые слова президент произнес в адрес Сталина: «Выражаясь простым языком, я отлично поладил с маршалом Сталиным. Этот человек сочетает в себе огромную, непреклонную волю и здоровое чувство юмора; думаю, душа и сердце России имеют в нем своего истинного представителя. Я верю, что мы и впредь будем отлично ладить и с ним, и со всем русским народом»1. Президент проинформировал радиослушателей о том, что «русская армия продолжит свои упорные наступательные операции»2. Оптимистический прогноз Рузвельта не оправдался. Пройдет немного времени после окончания войны, и воспоминания о советско-американском сотрудничестве военного периода будут развеяны ледяными ветрами холодной войны. Тегеранскую конференцию и открытие второго фронта — высадку союзников в Нормандии 6 июня 1944 г. разделяли полгода. Это был период мощных наступательных операций Красной Армии. В январе — феврале 1944 г. немцы были разбиты под Ленинградом и Новгородом. В результате этой операции многострадальный Ленинград был полностью освобожден от блокады. Оккупанты были выбиты из Ленинградской и Калининской областей. В январе — апреле прошла мощная наступательная операция на Правобережной Украине, в районе Корсунь-Шевченковского, Кривого Рога и Никополя. Наступление Красной Армии привело к освобождению Правобережной Украины. Советские войска перешли Государственную границу СССР и вступили на территорию Румынии. В апреле — мае 1944 года были освобождены Крым и Одесса. Практически без паузы началась летне-осенняя наступательная кампания. Была разгромлена Финляндия, которая вышла из войны 19 сентября. В июне — августе успешно завершилась крупнейшая наступательная операция Красной Армии за период войны — разгром немецких войск в Белоруссии, приведшая к полному освобождению территории этой республики и значительной части Польши и Литвы. Форсировав Неман, советские вооруженные силы подошли к границам Германии. В июле — августе Красная Армия завершила освобождение Западной Украины. В ходе летних наступательных операций в районе Кишинев-Яссы были разгромлены объединенные вооруженные силы Германии и Румынии. Финалом этой операции было подписание в Москве 12 сентября соглашения о перемирии между Румынией и стра-

289 нами антигитлеровской коалиции. Началось освобождение Прибалтики, в июле — октябре немцы были разбиты под Таллином и Ригой. Исключительно высоко оценивал летнее наступление Красной Армии Черчилль. Он писал, что летняя кампания Красной Армии дала блестящие результаты3. В октябре Красная Армия разгромила немецкие и венгерские войска между Тиссой и Дунаем. 20 января 1945 г. было подписано соглашение о перемирии между союзными государствами и Венгрией. Сталин информировал в Тегеране Рузвельта и Черчилля о том, что Красная Армия поддержит высадку союзников во Франции мощными наступательными операциями на советско-германском фронте. И это обещание последовательно претворялось в жизнь. Успешные действия Красной Армии создали совершенно новую расстановку не только военных, но и политических сил. Общественность союзных стран не была информирована о деталях соглашения, достигнутого в Тегеране относительно сроков и масштабов англо-американской операции по открытию второго фронта. Поэтому англичан и американцев во всевозрастающей степени беспокоил вопрос о реакции Советского Союза на срыв сроков открытия второго фронта. Это беспокойство было оправданным, т.к. и после операции союзников в Северной Африке подавляющее большинство немецких дивизий по-прежнему оставалось на советско-германском фронте. Американская газета писала, что «русские вносили особенно большой вклад в окончательную победу, убивая немцев, которые бы, оставшись в живых, убивали бы американцев и британцев». Газета отмечала: «Недовольство России отсутствием второго фронта в Западной Европе... вполне понятно, Сталин очень хотел бы, чтобы союзники нанесли удар непосредственно по самой Германии, что привело бы к выводу немецких дивизий с русского фронта на западный»4. Успешные боевые операции союзников в Северной Африке, на Сицилии и в Италии свидетельствовали о том, что лед наконец тронулся. Огромная военная машина союзников сдвинулась с места и стала набирать обороты. Впереди были решающие бои, и в этих условиях важное значение приобретал вопрос о координации действий СССР и его западных союзников, оценка реального вклада каждой страны в общее дело победы, отношение к политическим требованиям партнеров по будущей победе. Эти проблемы находили свое отражение и в прессе. Канзасская газета писала: «Вне зависимости от того, какое мнение мы можем иметь о русской политической системе, мы обязаны признать, что Россия внесла огромный вклад в разгром Германии. Ее людские поте-

290

$

ри почти равны всей численности американской армии. Она уничтожила и вывела из строя миллионы немецких солдат, которые могли бы сражаться против американцев и британцев. Ее армия, пожалуй, лучшая в мире, и она вырастила великих военачальников. Россия закончит войну, обладая самой мощной армией на континенте». Заглядывая в уже недалекую перспективу мирной Европы, газета заявляла: «Россия получила право высказывать свою точку зрения, и она обладает достаточной силой, чтоб к ее мнению было проявлено уважение и внимание»5. Война принимала явно затяжной характер. Американцы не испытывали сколь-нибудь серьезных тягот, связанных с войной, но все же миллионы родных и близких были призваны в вооруженные силы, оторваны от семьи. Американцы воевали на Тихом океане, в Северной Африке, на Сицилии, в Италии, готовилось открытие второго фронта. Был нарушен весь привычный ритм жизни. Короче, война есть война, и все чаще рядовые американцы ставили вопрос о том, каковы перспективы на мир. Канзасская газета заявляла: «Люди продолжают спрашивать: “Как долго будет продолжаться война?” Газета отмечала, что те, кто рассчитывает на окончание войны в течение нескольких ближайших месяцев, «становятся все более пессимистичными. За пределами России не происходит ничего, что свидетельствовало бы о возможности уничтожения гитлеровских армий в течение следующих нескольких месяцев»6. Аналогичные настроения были и в Англии, с той существенной поправкой, что Великобритания воевала уже почти пять лет и усталость от войны сказывалась в этой стране в несравненно большей степени, чем в Соединенных Штатах. Второй фронт все еще не был открыт, и Черчиллю не оставалось ничего другого, как возносить хвалу Красной Армии и ее Главнокомандующему. 26 марта 1944 года ТАСС сообщил из Лондона, что в своей речи по радио премьер-министр заявил, что английский и американский народы полны искреннего восхищения по поводу военных триумфов русского народа. Я, говорил Черчилль, неоднократно воздавал должное его великолепным деяниям, и сейчас я должен сказать вам, что продвижение их армий от Сталинграда до Днестра, когда русские уже подходят к Пруту, покрыв за один год расстояние в 900 миль, представляет собой величайшую причину краха Гитлера. С тех пор, как я обращался к вам в последний раз, продолжал премьер-министр, захватчики-гунны не только изгнаны с опустошенной ими земли, но дух германской армии в значительной мере сломлен благодаря русской доблести и военному руководству.

291 Черчилль произнес настоящую здравицу в честь Сталина: «Народам России повезло, — сказал премьер-министр, — что в час своего величайшего и серьезнейшего испытания они нашли воина и вождя маршала Сталина, авторитет которого позволил ему координировать и контролировать движение армий, численность которых определялась миллионами, на фронте протяженностью почти в 2 тысячи миль и обеспечивать единство и согласованность военного руководства, что было весьма ценно для Советской России и для всех ее союзников»7. Многочисленные внешние признаки свидетельствовали о том, что открытие второго фронта приближается. 6 мая 1944 г., ровно за месяц до форсирования Ла-Манша, американская газета писала: «Усилия по ведению войны не будут ослабевать, и можно быть уверенным, что нынешняя пауза перед бурей — последняя». Макс Вернер, автор этой статьи, высказывал свое мнение о необходимости нанести на Западе мощный и постоянно усиливающийся удар: «Чтобы обеспечить дальнейшую успешную высадку войск, создать расширяющийся фронт, прорвать немецкие позиции, мы должны нанести концентрированный и постоянно наращиваемый удар». В статье подчеркивалась важность совместных синхронных операций на Западном и Восточном фронтах с целью не дать возможности противнику маневрировать резервами: «Наиболее важный стратегический аспект вторжения — удастся ли вермахту (и если да, то как) заполучить резервы для обороны Запада? Нет сомнений, что германское Верховное командование передвинуло недавно часть сил на Восточный фронт». Несколько из этих дивизий были переброшены из Западной Европы «четыре — шесть недель назад»8. Приближавшаяся высадка союзников в Западной Европе заставляла общественность союзных стран по-новому оценить складывавшуюся военно-политическую ситуацию на фронте совместной борьбы с фашистской Германией. Американский обозреватель Макс Вернер писал 4 марта 1944 г., что операции на Западном фронте будут во многом зависеть от положения на советско-германском фронте, где ситуация для немцев создалась очень сложная: «Немецкое Верховное командование оставило уже все надежды на возможность наступления в России. Оно даже и не мечтает о том, чтобы сломить силу Красной Армии»9. В канун открытия второго фронта пресса союзных стран отмечала большие успехи Красной Армии по освобождению оккупированной советской территории. По ее подсчетам, за период с 23 февраля 1943 по 23 февраля 1944 г. Красная Армия освободила 3/4 советской территории, захваченной немцами.

292

$

В союзных странах с нетерпением ожидали свершения крупнейшего события Второй мировой войны — открытия второго фронта. «День вторжения в Западную Европу, — писала 1 мая 1944 г. “Канзас-Сити стар”, — приближается. Учитывая огромные подготовительные мероприятия, которые уже осуществлены, немцы ожидают его в течение нескольких ближайших недель». На протяжении всего периода после нападения Германии на Советский Союз американцы и англичане самой различной политической ориентации отмечали, что эффективный военно-политический союз с СССР — важнейшая гарантия победы над общим противников. Когда стало очевидно, что открытие второго фронта — вопрос нескольких недель, а может быть и дней, общественность союзных стран обращала внимание на необходимость координации военных усилий между западными союзниками и СССР. Эта сторона проблемы находила свое отражение на страницах печати. «Очевидно, — писала 1 мая 1944 г. канзасская газета, — союзнические операции (на континенте. — Р.И.) будут скоординированы с Россией. Можно предположить, что Сталин в деталях информирован о наших планах и усилит в полную меру давление на Восточном фронте с тем, чтобы Германия вынуждена была одновременно вести две большие войны и не имела бы возможности перебрасывать дивизии с одного фронта на другой». Спустя два дня эта же газета отмечала: «Бесспорно, что, когда наступит время для мощного удара на Западе, Россия ударит с использованием всех средств, которыми она располагает на Востоке»10. Если общественность союзных стран волновали проблемы открытия второго фронта, то политиканы и в эти решающие дни Второй мировой войны использовали любую возможность, чтобы обострить отношения между СССР и союзниками. И в центре их внимания, как и на протяжении всей войны, оставалась фигура Сталина. Херстовские газеты, в том числе «Дейли миррор», поместили на первых страницах заявление американского газетного магната Херста, написанное им в ответ на статью Заславского, незадолго до этого опубликованную в Москве. В заявлении говорилось: «Маршал Сталин в своей контролируемой прессе называет меня журналистом-гангстером и другом Гитлера. Эти обвинения имеют свою занимательную сторону, так как они исходят от джентльмена, руководящего коммунистической прессой — единственной известной мне гангстерской прессой». В полемике со Сталиным Херст использовал самый популярный у всех противников СССР факт — советско-германский пакт 1939 г.

293 Херст вопрошал: «Разве уважаемый маршал Сталин не был до самого недавнего времени любимым другом Гитлера, его соучастником в нападении на Прибалтику, в насилии над Финляндией и ее партнером, в ограблении Польши? Разве добрый маршал — хотя после разрыва со своим другом Гитлером он принимает вид воплощения высшей чистоты и честности — не пытается по-прежнему похитить Финляндию, поглотить Прибалтику и снова совершить насилие над Польшей. Леопард остается при своих пятнах, хотя бы его и покинул бывший товарищ по охоте и дражайший друг»11. На последний аргумент Херста что-либо возразить было трудно. И не случайно, что на протяжении всего периода участия СССР в войне антисоветские элементы в зарубежных странах при каждом удобном случае напоминали советскому руководству и лично Сталину о его флирте с Гитлером в 1939—1941 гг. Любая крупная война всегда имеет свое пропагандистское обеспечение. Тем более это было характерно для Второй мировой войны — самого политизированного в мировой истории военного конфликта. Сталин был военным, государственным, политическим руководителем СССР фактически с неограниченными полномочиями. И естественно, что его фигура оказывалась в центре политического, идеологического противоборства, сопровождавшего войну. Приемы в этой пропагандистской борьбе были самые разнообразные, зачастую очень неожиданные. Так, например, неоднократно муссировались слухи о тяжелой болезни Сталина и даже о его смерти. Объяснялось это, очевидно, не только стремлением соответствующих кругов выдавать желаемое за действительное. На Сталине в СССР замыкалось все военное и государственное руководство. И если поступает информация, что такой человек тяжело болен или даже скончался, то это резко дезорганизует одних и вселяет надежду и энтузиазм в других. Именно этим объяснялся тот факт, что на протяжении войны неоднократно появлялась информация о тяжелой болезни и даже смерти Сталина. Впрочем, сообщения о смерти Сталина нередко воспринимались и с юмором. В конце марта 1944 г. Германское информационное бюро сообщило, что на пресс-конференции в Берлине, проведенной одним из руководителей пропагандистской службы Германии доктором Шмидтом, был задан вопрос относительно идущих из Стокгольма слухов о том, что 12 марта Сталин внезапно скончался. Доктор Шмидт при веселом оживлении зала привел немецкую пословицу: «О ком часто говорят, что он умер, — живет долго». Впрочем, до-

294

$

бавил он, не исключено, что Кремль подготовляет чудо для того, чтобы причислить воскресшего Сталина к лику святых. Один корреспондент, комментируя эту реплику, сказал, что при мнимой смерти бывает только мнимая святость. На этом конференция, при веселом оживлении зала, закрылась»12. 28 марта 1944 г. Берлин вновь вернулся к вопросу о состоянии здоровья Сталина. На этот раз ссылка тоже делалась на Стокгольм. И, очевидно, не без оснований — апеллировать к мнению нейтрального Стокгольма было более убедительно, чем ссылаться на столицу какой-либо воюющей страны. На этот раз речь шла о серьезной болезни Сталина. В сообщении говорилось, что в конце февраля или в начале марта во время своей обычной ночной работы Сталин потерял сознание и упал, к ужасу дежурного секретаря, возле своего стола. Немедленно вызванные врачи установили, что обморок произошел вследствие переутомления. Сталин поправился после припадка лишь через несколько дней. Предполагают, что с ним был легкий удар, ибо сперва Сталин потерял речь. В сообщении говорилось, что на экстренном заседании Политбюро царило почти паническое настроение, пока из Ленинграда не прибыл Жданов и не было решено сохранять случившееся в тайне и немедленно назначить заместителя Сталина на его посту Верховного главнокомандующего Красной Армией. Именно в этой связи следует рассматривать назначение Жукова. После того как Сталин оправился от удара, отмечалось в сообщении, врачи настоятельно рекомендовали ему несколько месяцев отдыха, однако Сталин отклонил это предложение, ссылаясь на современную обстановку. Ворошилову Сталин будто бы заявил, что в связи с состоянием его здоровья, учитывая мнение врачей, что удар может повториться, он придает особенное значение самому быстрому продвижению Красной Армии. Все эти сведения, говорилось в заключение информации, были получены иностранными журналистами Стокгольма из советских кругов Лондона, которые непрерывно поддерживают личный контакт с Кремлем. Очевидно, придавая особое значение этому сообщению, шедшему под грифом «Секретно», оно было отпечатано только в трех экземплярах — Сталину, Молотову и «в дело»13. Сенсационная информация о тяжелой болезни Сталина нашла своих адресатов. 30 марта 1944 г. из Нью-Йорка поступила информация, что «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала сообщение о болезни

295 Сталина на второй странице под заголовком «Нацисты говорят, что Сталин болен. Красные армии продвигаются быстро, так что премьер может отдохнуть». Аналогичная информация была дана в газетах «Вашингтон пост» и «Сан»14. Сообщения о болезни Сталина широко обсуждались в Финляндии, готовившейся выйти из войны и проявлявшей вполне понятный интерес к вопросу о том, с кем придется вести в СССР переговоры о мире. «Суомен сосиалидемократти» 30 марта 1944 г. писала: «Главной темой разговоров сегодня является, конечно, болезнь Сталина. Со стороны советского правительства на этот счет никаких опровержений не последовало», но даже если бы они были опубликованы, это ничего не могло бы доказать. Когда Ленин заболел, отмечалось в газете, русские власти старались как можно дольше держать это в секрете. Но все же весь мир узнал об этом. Конечно, везде теперь будут строить догадки о том, кто будет на месте Сталина. Будет ли его преемником старый враг Финляндии Жданов или другой наш враг Молотов?15 Слухи о болезни и даже смерти Сталина продолжали нарастать, и 28 апреля 1944 г. под грифом «Сов. секретно» под заголовком «Антисоветская болтовня газеты “Гетеборгс Моргонпост” ТАСС сообщал, что главный редактор шведской газеты «Гетеборгс моргонпост» Неандер Нильсон писал: «В Хельсинки рассказывают, что Сталин умер. Выступающий теперь в Москве актер, загримированный под Сталина, является уже третьим, разыгрывающим эту роль. Трудно сказать, является ли этот миф продуктом воображения народа или очередным слухом. Те, кто не хотят верить, что Сталин умер, во всяком случае располагают сведениями о том, что он тяжело болен». Ведь нужно, писал Н. Нильсон, чтобы откуда-нибудь появилось то чудо, которое должно спасти Финляндию и в которое все верят. Когда Паасикиви при последнем посещении Москвы прощался со Сталиным, то Сталин горячо пожал его руку и пожелал Финляндии всего хорошего. По мнению автора, это обстоятельство служило доказательством того, что между Сталиным и русским Генеральным штабом имеются значительные разногласия. «Говорят, что Сталин не прочь был бы дать финнам приемлемые условия перемирия. Русские генералы, сильно скомпрометировавшие свой престиж в борьбе против немцев, выступают против этого». ТАСС, комментируя сообщение «Гетеборгс моргонпост», писал, что эта, как и многие другие статьи главного редактора «Гетеборгс моргонпост» Неандера Нильсона, вернувшегося из Финляндии в со-

296

$

ставе делегации шведских журналистов, является явной гитлеровской пропагандой в Швеции. Одновременно уместно сказать, говорилось в комментарии, что почти все 14 журналистов, входивших в состав делегации, в значительной мере скомпрометированы своей профашистской, если даже не открыто фашистской ориентацией16. В этой информации обращало на себя внимание указание на конфликт между Сталиным и Генеральным штабом. Автор этого сообщения, очевидно, был очень плохо информирован о традициях и порядках в советской иерархии. Власть Сталина везде и на всех уровнях была беспрекословна. Тем более это касалось военной сферы в условиях войны, когда субординация соблюдалась жесточайшим образом, а слово Главнокомандующего было законом и последней инстанцией. Вопрос о состоянии здоровья Сталина затрагивался и в переписке Черчилля с Рузвельтом. 29 сентября 1944 г. премьер-министр писал президенту: «Д.Д.* держал себя очень свободно и дружелюбно в беседе, состоявшейся у него на днях с Авереллом (Гарриманом, послом США в СССР. — Р.И.) и Кларком Керром (послом Англии в СССР. — Р.И.). Но он “жаловался на свое здоровье”. Он сказал, что нигде не чувствует себя хорошо, кроме Москвы, и его врачи не рекомендуют ему летать. Даже посещение фронта было ему во вред, а после Тегерана он пришел в себя только через две недели и т.п.»17 Пресса всех стран мира писала о том, что открытие второго фронта неумолимо приближается. Для Германии это означало начало конца Третьего рейха. В этих условиях пропаганда стран фашистского блока резко активизировала свою деятельность, направленную на раскол союзников и на дискредитацию Сталина. Аналогичного курса придерживалась и антисоветская пресса союзных стран. Антисоветски настроенные круги в этих странах всемерно стремились обострить отношения между Сталиным и его союзниками по антигитлеровской коалиции. Особенно целенаправленно работала в этом направлении консервативная пресса США. 8 апреля 1944 г. радио Будапешта передало, что американская газета «Нью-Йорк пост» писала, что США теряют свою руководящую роль. Несомненно, отмечала газета, что Сталин надевает на себя тогу, которую Рузвельт спустил со своих плеч. «Не подлежит никакому сомнению, — говорилось в заключение передачи, — что в оркестре союзников Сталин играет не только первую скрипку, * В переписке между собой Черчилль и Рузвельт называли Сталина «Дядюшка Джо» (Д.Д.). Когда они проинформировали советского руководителя об этом, он не смог скрыть определенной обиды.

297 но и является дирижером. Англия и США вынуждены играть так, как хочет Сталин — этот большевистский дирижер»18. Показательно, что на информацию американской газеты, направленную на раскол союзников, незамедлительно откликнулся один из самых стойких союзников Германии — Венгрия. В той же передаче радио Будапешта сообщалось, что в Англии прошла серия забастовок. Английское правительство вынуждено было предпринять меры против бастующих, однако оно хочет эти меры осуществить так, чтобы не обидеть Москву. Поэтому английское правительство дало указание печати комментировать эти забастовки таким образом, что выступления рабочих якобы организованы троцкистской группой русских коммунистов. «Действуя против троцкистов, — говорилось в передаче, — английское правительство хочет угодить Сталину». В заключение передачи радио Будапешта давалось сообщение, свидетельствовавшее о том, что вся приведенная информация вышла из ведомства Геббельса. Ведущий сообщил, что подчинение англосаксов Советскому Союзу проявляется не только в текущих, но и в более крупных политических вопросах. По мнению имперского министра иностранных дел фон Риббентропа, следование в фарватере политики Советского Союза характерно и для Черчилля с Иденом, и для Рузвельта с Хэллом19. Расчет немецкой пропаганды был прост до примитивизма: сыграть на самолюбии англичан и американцев, громогласно объявив на весь мир, что они подчиняются советскому диктату во внешней политике. Антисталинские публикации на Западе были различны по своей форме и содержанию. Что же касается немецкой пропаганды, то для дискредитации советского руководителя она широко использовала характерный для немецких расистов вопрос — происхождение Сталина. Когда немецкая пропаганда хотела кого-либо дискредитировать, она объявляла, что объект ее внимания еврей или имеет примесь еврейской крови. По мнению фашистских расистов, принадлежность к евреям является свидетельством самой негативной оценки любого человека, тем более руководителя государства. Не избежал участи быть приобщенным к евреям и Сталин. 5 мая 1944 г. Германское информационное бюро передало, что газета «Фелькишер беобахтер» опубликовала статью «Сталин и евреи». Автор статьи, заместитель руководителя имперской печати Зюндерман, усомнился в грузинском происхождении Сталина. В статье говорилось: «Мать (Сталина. — Р.И.) была осетинкой, т.е. иранской националь-

298

$

ности. Однако имеются сведения, что она была внебрачной дочерью еврея — торговца готовым платьем из горного района Кутаиси». Ссылаясь на мнение меньшевика, находившегося со Сталиным в ссылке и позднее бежавшего из СССР, Зюндерман писал о наружности Сталина в период ссылки: «Так как он, подобно многим его землякам, наружностью был похож на еврея и по-русски говорил с акцентом, напоминающим семитский акцент, солдаты, охранявшие нас, принимая его за еврея, нередко смеялись и издевались над ним. В таких случаях его смуглое лицо бледнело, черные глаза его сверкали и кулаки сжимались. А потом он сразу подавлял кипевшую в нем ярость и успокаивался, по крайней мере внешне». Автор статьи ставил вопрос: почему Сталин сделал такую блестящую карьеру? Ведь до смерти Ленина «Сталин оставался рядовой фигурой, одним из многих в кругу... вождей большевизма, которые почти сплошь были евреями». Ответ тот же — все дело в еврейском происхождении Сталина, который получил поддержку других евреев — руководителей партии. Автор подчеркивал, что «личность Иосифа Виссарионовича Джугашвили... не наделена природой какими-либо выдающимися, а тем более гениальными качествами». В подтверждение этого тезиса Зюндерман ссылался на мнение Уиллки: «Один из самых ярых поклонников Сталина, пресловутый американец Уиллки, только и мог констатировать, что, беседуя в течение многих часов со Сталиным, он не мог ничего прочесть на его лице»20. В данном случае автор явно дезинформировал читателей. Уиллки, как видно из вышеприведенных его оценок Сталина, был исключительно высокого мнения о советском руководителе. По оценкам Зюндермана, Сталин выглядел, как стопроцентная посредственность. И невольно у читателя его статьи возникал вопрос, почему же тогда Сталин, как пишет Зюндерман, стал «диктатором Советского Союза, фигурой, перед которой пресмыкаются Британская мировая империя и Соединенные Штаты Америки»? В Кремле, заявлял автор, «сосредоточены нити, которые управляют тысячами марионеток во всем мире, а министры в Белом доме и на Даунинг-стрит чрезвычайно встревожены каждый раз, когда их дипломаты сообщают о том, что Сталин чем-нибудь недоволен». Эти вопросы оставались в статье без ответа. И в данном случае ставка делалась на то, чтобы сыграть на самолюбии лидеров Англии и США путем подчеркивания превосходства Сталина над ними. Это был лейтмотив немецкой пропаганды — расколоть союзников, противопоставить Сталина Черчиллю и Рузвельту.

299 Красная Армия стремительно наступала. Позади были Сталинградская битва, разгром немцев под Курском, становилась все более очевидной скорая высадка союзников в Европе. И тем не менее с характерным для немцев педантизмом пропагандистская машина Германии действовала по старому шаблону — призывала к свержению режима Сталина. В условиях быстрого роста авторитета Сталина на мощной волне успехов Красной Армии такие призывы были совершенно бесперспективны. Они могли оказать свое воздействие на определенную часть населения Советского Союза только в период тяжелых поражений Красной Армии в начале войны. И тем не менее с настойчивостью, достаточной лучшего применения, немецкая пропаганда призывала к свержению Сталина. Для этих призывов использовались и возможности немецких марионеток. Так, 2 июня 1944 г. радиостанция Виши опубликовала обращение «Подпольного союза советских офицеров». «Солдаты и офицеры Красной Армии! Граждане СССР! — говорилось в обращении. — Продолжение войны неизбежно приведет к катастрофе... Нет никаких надежд на то, что война скоро кончится. Наши союзники, англичане и американцы, хотят, чтобы война между Германией и Россией тянулась как можно дольше, чтобы обе стороны ослабели, а силы англичан и американцев остались нетронутыми». В данном случае расчет немецкой пропаганды был точным, она фиксировала внимание на проблеме, которая действительно была очень болезненна для советской страны. Из дальнейшего обращения становилось ясным, какова его главная цель: «Любой ценой надо немедленно положить конец войне. Правительство Сталина не может этого сделать по понятным политическим причинам. Подпольный союз советских офицеров призывает свергнуть сталинскую тиранию и сформировать новое национальное правительство, которое немедленно подпишет договор с Германией». И в этой передаче звучал тот же призыв к свержению Сталина, но уже с другой, более убедительной аргументацией. В целом же, выступая с призывами к борьбе против Сталина, ведомство Геббельса работало вхолостую. К кому были обращены эти призывы, на кого они были рассчитаны, имелись ли в Советском Союзе силы, способные к свержению режима Сталина? На все эти вопросы можно было дать только отрицательный ответ. Все виды оппозиции давно уже были вырваны с корнем. Службы государственной безопасности были многочисленны, хорошо укомплектованы, многоопытны, работали на полные обороты. В этих

300

$

условиях призывы к свержению Сталина были голосом вопиющего в пустыне. И тем не менее они регулярно повторялись. Авторы обращения «Подпольного союза советских офицеров» излагали развернутую программу нового правительства, в которую входили восстановление частной собственности, «ликвидация системы ГПУ» и под пятым пунктом (!) значилось: «Устранение евреев с политических и экономических постов»21. Столь частое муссирование пропагандой стран германского блока еврейского фактора объяснялось пещерным антисемитизмом гитлеровцев. Надо учитывать и то, что в странах антигитлеровской коалиции, особенно в Соединенных Штатах, еврейское лобби в Конгрессе, в экономике, в финансах, во многих других сферах жизни всегда было очень сильным и влиятельным. И ставка немецкой пропаганды делалась на то, чтобы противопоставить население союзных стран влиятельной еврейской общине, подорвать моральнополитическое единство в этих странах, расколоть их общественные силы по национальному признаку. В пропаганде антисемитизма отчетливо проявлялась расистская сущность нацизма и фашизма. Показательно, что ни в Советском Союзе, ни в других странах антигитлеровской коалиции эта направленность немецкой пропаганды тоже не давала сколь-нибудь заметного результата. Всем было ясно, что открытие второго фронта будет иметь решающее значение для разгрома Германии. И по мере приближения этого события в Англии и США все более усиливалась борьба между сторонниками и противниками союзнических отношений с СССР. Эпитетов в этой борьбе не жалели ни те ни другие. Даже такие умеренные сторонники Советского Союза, как бывший посол США в СССР Д. Дэвис, подвергались самой жесточайшей критике, если не травле. Представитель ВОКСа в США в отчете о работе за 1943 г. отмечал, что «в отношении “Миссии в Москву” (книга Дэвиса. — Р.И.) газеты писали, что Дэвис продался Москве»22. Тегеранская конференция сыграла огромную роль в сплочении союзников, в решении спорных вопросов, которые их разделяли. Однако никакие встречи, даже на самом высоком уровне, не могли полностью разрешить этих спорных вопросов. К концу войны, с одной стороны, усилилась координация военно-политической деятельности между СССР и его партнерами по антигитлеровской коалиции. С другой — все более отчетливо проявлялось различие взглядов и интересов союзников в вопросах о том, как поступить с побежденным противником, какую политику

301 проводить в освобожденных странах, как обеспечить мир и безопасность в новом, послевоенном мире. Весь этот комплекс противоречий между союзниками находил свое отражение в контактах между общественными организациями союзных стран, в средствах массовой информации, в отношениях между главными лидерами антигитлеровской коалиции — Сталиным, Рузвельтом, Черчиллем. Однако особый интерес для выявления специфики межсоюзнических отношений имеют, конечно, дипломатические документы. Ценность этого источника определяется тем, что в этих документах отсутствовал пропагандистский элемент. В них давалась достоверная информация, необходимая для того, чтобы проводить взвешенный, практически обоснованный политический курс по отношению к своему партнеру по антигитлеровской коалиции. Дипломатические источники свидетельствовали о том, что по мере приближения конца войны все более возрастали противоречия между СССР и союзными странами, что не могло не наложить определенного негативного отпечатка и на контакты Сталина с Черчиллем и Рузвельтом. В меморандуме, подготовленном 2 февраля 1944 г. Чарлзом Боленом, подчеркивалось: «Важнейшая проблема в наших отношениях с Советским Союзом в настоящее время — это советско-польский спор». В меморандуме отмечалось, что «главная проблема в настоящее время — продолжение контактов между советским и польским правительствами, которые следует рассматривать как отношения между независимыми государствами... дающие возможность соответствующего урегулирования территориального спора, включающего вопрос о восточных границах Польши». Ведущий специалист по советско-американским проблемам следующим образом определял роль и место Соединенных Штатов в конфликте между СССР и Польшей: «Наша главная задача — не допустить перерастания этого конфликта в стадию, которая подвергнет опасности недавно установившееся согласие между Великобританией, Соединенными Штатами и Советским Союзом»23. Союзные страны сталкивались с немалыми трудностями при реализации своего политического курса в Польше и в других европейских странах, освобождавшихся Красной Армией от фашистских оккупантов. О причинах этих трудностей со всей откровенностью говорилось в другом меморандуме, подготовленном Чарлзом Боленом 25 марта 1944 г. В документе отмечалось, что «определяющее настроение народов Европы — четкое нежелание реставрировать политические и социальные порядки, существовавшие

302

$

здесь перед войной». Во всех оккупированных немцами странах, писал Болен, развертывалось движение Сопротивления, руководимое коммунистическими партиями. «В настоящий момент, — констатировал Болен, — единственным правительством, которое использует господствующие в этих странах настроения за прогрессивное социальное развитие, является советское правительство, имеющее поддержку коммунистических партий (европейских стран. — Р.И.)». Болен подчеркивал: «Советское правительство изображается как единственное из всех правительств, заинтересованное в содействии социальному прогрессу и демократии». Что же касается США и Великобритании, то мнение Болена было безапелляционным: «Правительства США и Великобритании представляются как поддерживающие реакцию, и не упускается ни одна возможность, чтобы подчеркнуть, что политика этих правительств сводится к восстановлению старой системы специальных привилегий и экономической реакции»24. Во время личных встреч Большой тройки в Тегеране и в Крыму, в переписке со Сталиным Черчилль и Рузвельт упрекали советского руководителя в том, что он стремится навязать освобожденным Красной Армией странам советские, коммунистические порядки. Аналогична была и позиция консервативной прессы союзных стран. Рассмотренные меморандумы Ч. Болена свидетельствуют о том, что Рузвельт (в не меньшей степени и Черчилль) был прекрасно информирован о том, что в европейских странах развивались мощные социальные процессы левого содержания и ориентации. Сталин мог поддержать развитие этих процессов, что он и делал в меру своих сил и возможностей, но ни в коей мере не способствовать их возникновению. Польская проблема была настоящим камнем преткновения в отношениях Советского Союза и с Англией, и с США. На эти отношения тяжелым грузом давил советско-германский пакт 1939 г., секретные протоколы к этому документу. Положение резко обострилось после того, как немецкая пропаганда опубликовала сообщение о том, что перед войной в Катыни органами НКВД без суда и следствия была расстреляна большая группа интернированных в СССР польских офицеров. Советское правительство отрицало свою причастность к факту расстрела поляков и заявило, что это дело рук немецких спецслужб. Аргументы Кремля не убедили руководителей польского правительства в Лондоне, которые выступили с серией резких заявлений против советского правительства. Дело приняло столь серьезный оборот, что 25 апреля 1943 г. Советский Союз разорвал дипломатические отношения с польским эмигрантским правительством в Лондоне.

303 Польский вопрос занял важное место в переговорах Сталина с Черчиллем и Рузвельтом в Тегеране. Премьер-министр вспоминал в мемуарах, что он заявил Сталину в Тегеране, что Англия начала войну из-за Польши и эта страна имеет для англичан большое значение. Черчилль сказал, что необходимо пересмотреть польские границы за счет Германии. «Лично я считаю, — писал Черчилль, — что Польша может продвинуться на запад, подобно солдатам, по команде “два шага влево”. Если Польша при этом наступит кое-где на ногу Германии, то ничего не поделаешь, но сильная Польша необходима. Польша является инструментом, необходимым для европейского оркестра». В разговоре о судьбе Польши принимал участие Иден. Обращаясь к нему, «Сталин спросил, — писал Черчилль, — не думаем ли мы, что он собирается проглотить Польшу». На вопрос советского руководителя «Иден ответил, что он не знает, сколько Россия собирается съесть, а сколько она оставит непереваренным. Сталин сказал, что русские не хотят ничего, что принадлежит другому народу, хотя они, возможно, откусят что-нибудь у Германии»25. На Конференции в Тегеране Сталин четко определил позицию Советского Союза по польскому вопросу: «Я должен сказать, что Россия не меньше, а больше других держав заинтересована в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом России». Сталин занял очень жесткую позицию в отношении польского эмигрантского правительства: «Мы — за восстановление, за усиление Польши, но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне»26. В Тегеране во время обсуждения вопроса о польских границах участники Конференции договорились взять за основу этих границ так называемую линию Керзона. Лорд Д. Керзон, министр иностранных дел Великобритании в 1919—1924 гг., от имени Антанты в 1919 г. определил восточную границу Польши. Позднее в переписке со Сталиным Черчилль пересмотрел свое отношение к линии Керзона, что привело к резкому обострению его отношений с советским руководителем. 23 марта 1944 г. Сталин писал Черчиллю, что в одном из его посланий требование СССР признать линию Керзона премьер-министр квалифицировал как политику силы. «Не могу не напомнить, что в Тегеране, — писал Сталин, — Вы, президент и я договорились о правомерности линии Керзона. Позицию Советского Правительства в этом вопросе Вы считали тогда совершенно правильной, а представителей эмигрантского польского правительства Вы называли сумасшедшими, если они откажутся принять линию Керзона. Теперь же Вы отстаиваете нечто прямо противоположное»27.

304

$

Черчилль был обескуражен столь резким тоном послания Сталина. 1 апреля 1944 г. он писал Рузвельту: «По мнению военного кабинета, нет особого смысла продолжать личную переписку по данному вопросу в настоящее время, поскольку он (Сталин. — Р.И.) решил проявлять недовольство и затевать ссору по всякому поводу»28. Отказ Черчилля продолжать дебаты со Сталиным по польскому вопросу был вызван, на мой взгляд, не только тем, что премьерминистр исчерпал все аргументы в споре по этой проблеме с советским руководителем. Противоречия в Большой тройке по польскому вопросу приняли столь резкий характер, что продолжение дискуссии грозило нанести непоправимый ущерб делу антигитлеровской коалиции. Черчилль был прав: надо было взять паузу в дебатах по польской проблеме, так как Сталин занял крайне жесткую позицию, не хотел уступать и премьер-министр Великобритании. Рузвельт занимал более взвешенную позицию по польскому вопросу. 7 февраля 1944 г. он пытался сдержать, яростное стремление Черчилля пойти на открытый конфликт со Сталиным. «Не существует ли возможности, — писал президент, — что формулировки § 7 и 8 создадут у него (Сталина. — Р.И.) впечатление, что Вы неразрывно связаны с нынешними членами польского правительства в изгнании и решительно настаиваете на том, чтобы они были восстановлены в качестве будущего правительства Польши?» Не без оснований президент считал, что такая позиция Черчилля будет воспринята в Москве как враждебный акт. Рузвельт продолжал: «Он (Сталин. — Р.И.) может истолковать это как доказательство замысла с Вашей стороны иметь у границ Советского Союза правительство, которое они, справедливо или ошибочно, считают содержащим элементы, безоговорочно враждебные Советскому Союзу»29. Черчилль понимал необоснованность своей позиции в споре со Сталиным по польскому вопросу, не желал он и предавать гласности спор, возникший с советским руководителем. Во всяком случае, выступая 22 февраля 1944 г. в палате общин, он давал уже совершенно иную интерпретацию своей договоренности со Сталиным по польской проблеме. «Я, — говорил Черчилль, — воспользовался случаем (на Тегеранской конференции. — P.И.), чтобы лично поставить перед Маршалом Сталиным вопрос о будущности Польши. Я указал, что во исполнение нашей гарантии, данной Польше, Великобритания объявила войну нацистской Германии, что наша решимость не ослабела даже в тот период, когда мы были совершенно одни, и что

305 судьба польской нации занимает первое место в политическом мышлении Правительства Его Величества и британского Парламента»30. Тот факт, что Англия объявила войну Германии из-за Польши, играл важную роль в определении курса Великобритании в отношении этой страны. Однако не меньшее значение имело и стратегическое расположение Польши между Германией и Советским Союзом. На Московской и Тегеранской конференциях в деталях обсуждалось послевоенное устройство Германии, в ходе которого было очевидно, что войска трех держав примут участие в ее оккупации. Если бы Англии и США удалось установить в Польше режим, ориентирующийся на эти страны, советские войска были бы отрезаны в Германии от советской территории новым «санитарным кордоном». В важном стратегическом значении Польши была, на мой взгляд, главная причина того, почему между Сталиным, с одной стороны, Черчиллем и Рузвельтом — с другой шли столь интенсивные дебаты за будущее этой страны. «Мы с Маршалом Сталиным также согласились, — говорил Черчилль в речи 22 февраля 1944 г., — насчет необходимости для Польши получить компенсацию за счет Германии как на Севере, так и на Западе»31. Против того, что Польше необходимо получить территориальную компенсацию за счет Германии, не возражали ни Черчилль, ни Сталин. Объяснялось это тем, что каждый из них надеялся решить польскую проблему в нужном для себя плане, и усиление Польши за счет Германии не противоречило этим планам. На протяжении всего периода войны после Тегеранской конференции между Сталиным, с одной стороны, Черчиллем и Рузвельтом — с другой шли ожесточенные дебаты по вопросу о составе будущего польского правительства, о границах Польши. По существу речь шла о том, на кого будет ориентироваться новая Польша — на Советский Союз или на Англию и США. Определяя свое отношение к польской проблеме, Рузвельт не мог не учитывать, что голоса нескольких миллионов американских поляков могли сыграть решающую роль на предстоящих 7 ноября 1944 г. очередных выборах президента США. Не мог Рузвельт игнорировать и точку зрения Черчилля, который делал ставку на то, чтобы навязать Польше открыто антисоветское эмигрантское правительство, окопавшееся в Лондоне. В противоречиях Сталина с союзниками по польскому вопросу был определенный пропагандистский элемент. Американцы и англичане высадились в Италии, советские войска начали в 1944 г. ос-

306

$

вобождать восточноевропейские страны, оккупированные немцами. И СССР, и его западные союзники были заинтересованы в том, чтобы получить активную поддержку со стороны общественности освобождаемых стран, создать в них режимы, занимающие благожелательную позицию по отношению к стране, войска которой вступили на территорию данного государства. В период освобождения Польши развернулась тяжелая политическая борьба за широкие народные массы этой страны между эмигрантским правительством, поддерживаемым Англией и США, и Временным правительством Польши, сформированным в Люблине. Это правительство имело всемерную поддержку со стороны Советского Союза. В начавшейся борьбе активно участвовала советская общественность. В те дни Всеславянский комитет в Москве опубликовал обращение к полякам. В нем говорилось: «Дорогие друзья! Летом 1942 г. гитлеровские армии вели наступление на Сталинград, и советский народ переживал самый тяжелый период Отечественной войны. В это время сформированные на территории Советского Союза дивизии польской армии Андерса, вместо того чтобы вступить в бой, по приказу польского эмиграционного лондонского правительства отказались драться с врагом и ушли в Иран, чтобы отсюда наблюдать, как предполагал Андерс, гибель Красной Армии. Отказ армии Андерса... облегчил наступление Гитлера и вызвал со стороны Красной Армии лишние жертвы... Большая часть поляков, бывших тогда на территории Советского Союза, не последовала за Андерсом. ...Они создали Союз польских патриотов, который поставил своей целью организацию борьбы за освобождение своей истекающей кровью Родины. Организация Союза польских патриотов и Польской Армии нашла огромный отклик в оккупированной многострадальной Польше»32. На протяжении всего периода участия СССР во Второй мировой войне между Сталиным и союзниками шла упорная борьба за Польшу. Черчилль имел в этой борьбе на своей стороне важного союзника в лице США, которые в целом поддерживали польское эмиграционное правительство в его борьбе за доминирующее влияние в Польше. На стороне Сталина были серьезные преимущества в борьбе с союзниками за Польшу. Советские вооруженные силы, а не американские или британские, освобождали страну. Сформированные в СССР польские армии придерживались просоветской политичес-

307 кой ориентации. В Польше было мощное движение Сопротивления немецким оккупантам коммунистической ориентации. Это признавал даже Черчилль, который писал Рузвельту 28 января 1944 г., что «освобождение Польши от германского ига осуществляется главным образом ценой огромных жертв со стороны русских войск». Черчилль был прав: в кровопролитных боях за Польшу советские вооруженные силы потеряли 600 тыс. человек. Вполне резонно премьер-министр полагал: «Поэтому Россия и ее союзники имеют право требовать, чтобы Польша в значительной степени сообразовалась с их мнением в вопросе о границах территории, которую она будет иметь»33. Обоснованная постановка вопроса. Правда, в переписке со Сталиным в высказываниях Черчилля, как будет показано ниже, звучали другие мотивы в отношении будущего Польши, что привело к серьезному обострению его отношений со Сталиным. У советского руководителя были не только плюсы, но и серьезные минусы в жесткой дискуссии по польскому вопросу, которая развернулась у него с Черчиллем и Рузвельтом после Тегеранской конференции. Эмигрантское польское правительство, его союзники в Польше, в США и Англии выжимали максимум возможного из того факта, что осенью 1939 г. советские войска вступили в Польшу. В то время не было известно о трагедии в Катыни, о расстреле силами НКВД польских офицеров на советской территории. Однако были преданы гласности факты массовых арестов поляков советскими властями в Западной Украине и Западной Белоруссии, высылки их в отдаленные районы СССР. Все это также входило в пассив советской стороны в борьбе за политическое влияние в Польше. Все эти факты свидетельствовали о том, что в межсоюзнических отношениях было немало сложных проблем. И это не могло в определенной мере не оказывать отрицательного воздействия на развитие контактов между союзными странами, между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом. Из истории нельзя вычеркнуть ни Катынь, ни другие факты массовых репрессий советских властей против польского населения. Но в такой же мере нельзя игнорировать и то, что освобождение Польши пришло с Востока, именно советские солдаты и офицеры проливали кровь и жертвовали собой в борьбе за свободу этой страны. Война внесла серьезные коррективы в общественно-политическую и морально-психологическую жизнь Советского Союза. Перед лицом смертельной угрозы для Родины на ее защиту выступили миллионы тех граждан страны, которые, казалось бы, не имели к

308

$

этому побудительных причин, — родные и близкие репрессированных, священнослужители. В любой крупной войне роль религии очень велика. Это объясняется тем, что война увеличивает роль духовного фактора, а в мобилизации духовного потенциала общества религия всегда имеет приоритетное значение. И не случайно после начала войны многое изменилось в политике советских властных структур в отношении Церкви. Эти изменения были направлены в своей основе на то, чтобы мобилизовать усилия Церкви, верующих на борьбу с захватчиками. Во многом это удалось. Церковь в войну сыграла свою важную положительную роль в том, чтобы подчинить духовную жизнь общества выполнению главной задачи — разгромить захватчиков. В сентябре 1943 г. произошло крупное событие в жизни православной церкви — возобновление деятельности Священного синода и избрание патриарха. Просоветски настроенные круги в союзных странах позитивно восприняли эти события, рассматривая их как свидетельство демократизации жизни в СССР. Антисоветская часть политического спектра союзных стран отреагировала на них только как на политический трюк руководства страны и в первую очередь лично Сталина. Газета «Новый шлях», издававшаяся в Канаде, 18 сентября 1943 г. опубликовала передовую статью — «Очередной небольшевистский шаг большевистского режима». В статье говорилось, что на прошлой неделе в Советах произошло важное и интересное событие. Советское правительство согласилось возобновить Священный синод Русской православной церкви и разрешило избрать патриарха этой церкви. «Глава правительства товарищ Иосиф Виссарионович Сталин, как говорится в официальном сообщении, положительно отнесся к этому решению и заявил, что правительство не будет чинить никаких препятствий в этом отношении. Перед этим Сталин имел совещание в Кремле с Молотовым и тремя митрополитами — Московским, Ленинградским и Киевским. Сталин даже выделил бывшую резиденцию немецкого посла для проведения конференции, на которой Московский митрополит Сергий избран “всероссийским” патриархом». Все это, говорилось в статье, напоминает сказку о «Тысячи и одной ночи»... Однако это не сказка, а действительность. Некоторые уже и поверили, что советские большевистские руководители возвращаются к христианству и что Сталин уверует... Но в это верит только тот, кто не знает или поверхностно и по отрывкам знаком с той беспощадной борьбой, которую вел большевистский ре-

309 жим против церкви и ее верующих в Советах». В действительности, подчеркивала газета, теперешняя терпимость советского правительства к церкви — это временное, военное явление, вынужденное отступление советской большевистской власти. В газете подчеркивалось, что «многолетние гонения на религию в СССР дали прямо противоположный результат по сравнению с тем, на что надеялись советские руководители и в первую очередь Сталин. Преследование углубляло религиозность народа, делало ее более сильной. В 1928 г. тогдашний комиссар образования Анатолий Луначарский вынужден был заявить: “Религия похожа на гвоздь. Чем сильнее его бей, тем глубже он лезет в дерево”. И этот гвоздь так глубоко залез в лоб большевистского режима, что теперь Сталин должен его вытягивать»34. Канадская пропагандистская, как ее характеризовало посольство СССР в Канаде, газета «Ле Девуар» сообщала 7 октября 1943 г.: «Недавно в прессе подняли большой шум и развернули большую пропаганду в связи с тем, что Сталин разрешил патриарху русской церкви снова вступить на трон. Кремль не только дал разрешение, но и ободрял патриарха. Кремль даже принял участие в церемонии: полиция охраняла порядок». Пусть, отмечала газета, открытое религиозное преследование прекращено в России, и этому следует радоваться, но нельзя наивно приписывать этому факту большее значение, чем он имеет или может иметь; церковь, находящаяся под покровительством Сталина, имеет большие шансы быть пародией церкви, ведущей к созданию пародии культа и пародии на религию35. В зарубежных странах, как в союзных с СССР, так и в государствах германского блока, внимательно следили за деятельностью Сталина, связанной с пропагандистским обеспечением войны. 21 февраля 1944 г. радио Рима в передаче на итальянском языке, посвященной Илье Эренбургу, рассказав биографию известного советского писателя и публициста, заявляло: «Ныне Илья Эренбург принадлежит к самым близким соратникам красного царя. Иностранные дипломаты, аккредитованные при советском правительстве, утверждают, что Эренбург входит в число очень немногих лиц, которым Сталин предоставляет свободный доступ в свой рабочий кабинет. Эренбург пользуется особым доверием ГПУ и участвует в руководящей пропагандистской работе и шпионаже на континенте»36. Советские дипломатические представительства в союзных и дружественных СССР странах внимательно следили за всеми проявлениями позитивного расположения в этих странах к Сталину.

310

$

Многочисленная и богатая армянская диаспора в США проводила большую работу в поддержку Советского Союза. Ее руководители неоднократно обращались лично к Сталину, высоко оценивали его вклад в руководство борьбой советского народа, Красной Армии против фашистской Германии. 21 апреля 1944 г. заведующий отделом американских стран НКИД Царапкин писал руководителю ВОКС В. Кеменову, что по сообщению советского генконсула в Нью-Йорке Киселева, там 2 апреля состоялось торжественное собрание Армянской прогрессивной лиги с участием либеральных делегатов от социал-демократов. «На собрании был вручен художественный пергамент с 10 тысячами подписей для т. Сталина. Генконсул информирует, что сейчас в США на базе оказания помощи Советскому Союзу и Советской Армении успешно проходит процесс объединения всех прогрессивно и либерально настроенных армян»37. В январе 1944 г. исполнилось 220 лет со дня создания Петром I Российской академии наук. Эта дата торжественно отмечалась в Москве. Поздравления Академии наук СССР прислали ученые не только союзных, но и многих других стран. Из Ирана на имя Президента Академии наук СССР академика В.Л. Камарова пришло поздравление иранских ученых. Нашим искренним желанием, говорилось в поздравлении, является продолжение и углубление культурной связи с народами Советского Союза, и мы никогда не свернем с верного пути дальнейшего сближения детей Авиценны, Фирдоуси, Рази, Саади, Омара Хайяма с детьми Ломоносова, Пушкина, Толстого, Менделеева, Мечникова и Павлова. Отметив большой вклад Академии в развитие мировой науки, иранские ученые подчеркнули, что Академия наук «после Великой Октябрьской Социалистической революции под руководством двух корифеев науки, гениальных вождей человечества Ленина и Сталина налилась новыми соками и превратилась в могучий центр мировой науки и цивилизации»38. На общественное мнение зарубежных стран негативное впечатление производила закрытость советского общества. На это обращали внимание многие представители зарубежных общественных организаций, сотрудничавших с нашей страной. 12 января 1944 г. заведующий отделом американских стран НКИД П.И. Зарубин сообщал заместителю наркома В. Деканозову, что в конце декабря 1943 г. в Москву прибыл представитель «Рашэн Уор Релиф» Лео Грильоу. В беседах с сотрудниками ВОКСа Грильоу сказал, что в Советском Союзе ничего не сообщается о личной жизни советских руко-

311 водителей, членов их семей. Во время одной из бесед Грильоу заявил, что все «в Америке знают, что делает каждый член семьи Рузвельта, как служат его сыновья в армии». Участник беседы референт американского отдела ВОКСа И. Шарманова заметила, что «у нас служба в армии считается долгом советского гражданина, это всем понятно, и нет ничего удивительного, что сыновья Сталина служат в армии». В ответ американский гость возразил: «Да, но это у вас не рекламируется, об этом мало кто знает»39. В ходе контактов руководителей советских общественных организаций с их коллегами из зарубежных стран нередко поднимались и обсуждались самые неожиданные вопросы. Например, 17 октября 1943 г. в ВОКСе был прием в честь руководителя РУР в США Э. Картера. В ходе этого приема Картер заявил: «Говоря между нами, я предпочитаю, чтобы Сталин занимался переустройством Европы, а не Рузвельт и Черчилль». Еще не был открыт второй фронт, и заявление о будущем переустройстве Европы прозвучало довольно неожиданно, во всяком случае, оно было явно преждевременно. И естественно, что руководитель ВОКСа В. Кеменов имел все обоснования ответить Картеру, что еще рано делить шкуру неубитого медведя40. В союзных и дружественных странах среди тех, кто симпатизировал Советскому Союзу, был широкий круг политических симпатий и антипатий. Ориентироваться в этом многообразном политическом спектре было довольно сложно, особенно для тех советских людей, которые не имели прямого отношения к политике. Например, Пьер Кот, бывший министр авиационной промышленности Франции, был настроен открыто просоветски. Что же касается французских политических сил, то он относился резко негативно к генералу де Голлю. 7 апреля 1944 г. в Москве Коту была организована встреча с летчиками Героями Советского Союза. Встреча проходила в теплой, непринужденной обстановке, которая была нарушена только один раз. Подполковник Штепенко неожиданно поднял тост за генерала де Голля. Услышав имя де Голля, Кот нахмурился... заметно изменился в лице, изобразил на нем недоумение и недовольство и, едва приподнявшись со стула, пригубил рюмку. И тут же, поднявшись во весь рост, сказал: «Лучше давайте выпьем за здоровье Маршала Сталина», добавив через несколько минут, что этот тост за маршала Сталина и за успехи Красной Армии означает тост за скорейшее освобождение Франции. Французский гость не стеснялся высказывать советским хозяевам свои политические симпатии и антипатии. Так, например, во

312

$

время одной из бесед он отметил, что в Италии Советский Союз уже поддерживает Бадальо и что не исключена возможность, что следующим будет генерал Петен. Во время другой беседы сотрудник ВОКСа заметил, что «у нас нет захватнических, империалистических целей войны... что во многих речах товарища Сталина есть указания на то, что мы боремся за уничтожение германской армии, гитлеровского государства и его “нового порядка”, а не немецкого народа. “Да, но, кажется, в последних выступлениях Сталина эта мысль уже не акцентируется? — заметил Кот”»41. Во время посещения в июне 1944 г. Армении и Грузии Пьер Кот неоднократно произносил тосты в честь советского народа. Красной Армии, спасшей человечество от угрозы гитлеровской тирании, несущей на своих плечах около трех лет основную тяжесть войны. Несколько раз Пьер Кот поднимал тост за здоровье руководителей Красной Армии и советского народа — «Маршала Сталина, лучшего представителя человечества, открывшего ему новое будущее и ведущего его к новой цивилизации»42. 31 июля 1944 г. Пьер Кот направил на имя Деканозова телеграмму: «Что касается моего пребывания в Москве, то я хочу, господин Комиссар, сказать Вам, насколько я оценил тот прием, который мне был оказан в столице Союза. Я смог в течение этих четырех месяцев констатировать величие задачи, выполненной народами Советского Союза под руководством их Великого вождя Сталина, как в отношении обеспечения замечательных побед славной Красной Армии, так и в деле уже начавшегося восстановления освобожденных советских территорий»43. В выступлениях консервативной прессы союзных стран, в заявлениях антисоветски настроенных деятелей нередко звучали заявления, направленные против СССР и лично Сталина. Однако в публичных выступлениях государственных и политических руководителей в канун открытия второго фронта, как правило, раздавались сугубо позитивные оценки вклада Советского Союза в общую борьбу с Германией, роли Сталина как руководителя этой борьбы. 18 января 1944 г. ТАСС сообщал из Вашингтона, что председатель управления по делам военного производства Нельсон заявил: «То, что я видел и слышал в России, убедило меня, что руководители и народ этой великой страны стремятся сотрудничать с нами. Они знают, что только сотрудничество всех стран и длительный мир могут привести к быстрому внутреннему развитию России, которое больше всего их интересует. Так же как мы и Англия, русские не

313 нуждаются в дополнительной территории. То, в чем они и мы нуждаемся, это — повышение жизненного уровня. Они не являются конкурентами в борьбе за мировые рынки. Они интересуются прежде всего русским рынком и обменом товаров, который может содействовать развитию этого рынка. В беседе со Сталиным, Молотовым и другими членами советского правительства я увидел суровый реализм, прямоту, в которой чувствуется уважение к себе. Все это убедило меня в том, что мы можем вести дела с Россией с пользой для нас самих, для русских и в интересах прочного всеобщего мира»44. 26-я годовщина Красной Армии, отмечавшаяся 23 февраля 1944 г., проходила под знаком успешного наступления советских вооруженных сил. И естественно, что эта дата дала возможность нашим союзникам еще раз отметить большой вклад Красной Армии и ее Главнокомандующего в общее дело победы. 23 февраля 1944 г. ТАСС сообщал из Вашингтона, что, поздравляя советских военнослужащих с этой датой, морской министр США Нокс сказал: героические подвиги Красной Армии «будут служить источником вдохновения для их товарищей по оружию из Объединенных Наций, когда они вместе двинутся вперед к окончательному завершению борьбы против нацистов и к окончательной победе». Бывший посол США в СССР Джозеф Девис в своем приветствии Красной Армии говорил: «США вместе со всем свободолюбивым миром приветствуют непревзойденное мужество, патриотизм и величие Красной Армии. Привет вашему великому маршалу Сталину. Привет его советникам. Привет боевым офицерам и великим солдатам, которые изгоняют гитлеровских гуннов со своей земли. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует историческая дружба между США и СССР!»45 В союзных странах оживленно комментировали Приказ Верховного Главнокомандующего Вооруженных Сил СССР маршала Сталина в связи с 26-й годовщиной Красной Армии. Приказ был зачитан по многочисленным радиостанциям США, напечатан на видных местах в газетах. «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала приказ под заголовком: «Нацисты лишились 75 процентов своих завоеваний». Заголовок «Нью-Йорк таймс» гласил: «Сталин предвидит поражение противника, 75 процентов оккупированной территории освобождено. Положение нацистов является безнадежным»46. Столь же высокую оценку Красной Армии и ее Главнокомандующему давали в Англии. Министр авиации Арчибальд Синклер выступил с речью в Эдинбурге по случаю 26-й годовщины Красной Армии. Министр сказал: «Мы пользуемся этим днем 26-й годовщи-

314

$

ны Красной Армии, чтобы приветствовать солдат доблестной, непобедимой армии, героических рабочих и крестьян России, руководимой их великим вождем маршалом Сталиным. Решительный и непоколебимый в моменты неудачи, спокойный и вдохновляющий в победе, Сталин явился воплощением духа русского народа»47. Министр выразил уверенность, что «взаимное уважение и понимание, существующие между Черчиллем и Сталиным, сулят надежды для будущего человечества»48. Зачастую приветствия Красной Армии и ее Главнокомандующему в Англии звучали на очень высокой эмоциональной ноте. Так канцлер герцогства Ланкастерского Эрнест Браун 23 февраля 1944 г., выступив в Кардиффе по случаю 26-й годовщины Красной Армии, сказал: «Мы развертываем свиток истории. Он содержит сообщения о подвигах, граничащих с чудесами. Как они были совершены? Как сумела Красная Армия выдержать колоссальное наступление на различных фронтах протяжением свыше 1000 миль в течение полутора лет? Мы воздали должное простому народу с оружием в руках. Теперь мы должны отметить также стратегическое и тактическое искусство командиров Красной Армии». Оратор исключительно высоко оценивал роль Сталина как руководителя СССР и Красной Армии: «Будем приветствовать также великого национального руководителя маршала Сталина и скажем его словами: “Да здравствует англо-советско-американский боевой союз! Да здравствует Красная Армия! Смерть немецким захватчикам!”49 Приближалась высадка союзников во Франции, что накладывало свой отпечаток и на форму, и на содержание оценок мировой политической ситуации в союзных странах. ТАСС сообщал 29 февраля 1944 г. из Нью-Йорка, что «Нью-Йорк геральд трибюн» в передовой статье, подробно рассказав о последних успехах советских вооруженных сил, заявляла: «Но эти успехи Красной Армии почти наверняка достигнуты не всеми ее силами. Сталин, конечно, сохраняет резервы для подходящего момента и он знает, когда этот момент наступит. Вряд ли он станет вести войну в одиночестве, когда приближается возможность нанести двойной удар. Способность Красной Армии вести тяжелые бои и добиваться крупных успехов ограниченными силами представляет собой новый важный эпизод в истории этого замечательного, но мало известного войска». В статье подчеркивалось, что Красная Армия разрешает новые проблемы при помощи новых методов в гораздо большей степени, чем в начале войны, и, вероятно, в большей степени, чем английские и американские армии — до сих пор. Американцы, не проходившие такой страшной школы, могут многому учиться у Красной Армии50.

315 Контуры второго фронта уже четко просматривались на военно-политическом горизонте Второй мировой войны. Это чувствовалось по всем показателям, в том числе и по публикациям в прессе. «Год решения» — так, например, называлась редакционная статья, опубликованная в «Канзас-Сити стар». В ней, в который уже раз, говорилось о необходимости открытия второго фронта. «Стало очевидным, — отмечалось в статье, — что только ударами с воздуха Германию не завоюешь. Уничтожение заводов, коммуникаций и городов дает большой эффект. Это сократило промышленное производство (Германии. — Р.И.) на 25—30% и в такой же пропорции ослабило ее оборону». Однако полное поражение Германии газета связывала только с открытием второго фронта51. Иной точки зрения придерживался Черчилль. Премьер-министр писал в мемуарах: «Бомбардировочная авиация играла все более и более важную роль во всех наших военных планах и в конечном счете внесла решающий вклад в дело победы»52. Уверенность в скором открытии второго фронта была повсеместна. С начала 1944 г. в газетах и журналах союзных стран все чаще появлялись статьи, в которых говорилось о конкретных задачах второго фронта, о соотношении сил между союзниками и вермахтом, о перспективах войны. Макс Вернер писал, что западным союзникам для выигрыша кампании в Европе необходимо разгромить от 10 до 15 немецких дивизий, продвинуться на важнейших направлениях приблизительно на 100 миль от места высадки. Общее число немецких дивизий в Западной Европе определялось в 40—50. По подсчетам М. Вернера, это составляло менее 1/6 всех немецких дивизий. В другой статье тот же автор определял и сроки победы: «Антигитлеровская коалиция достигла уже уровня превосходства в силах, достаточного для победы в 1944 г.»53. 6 июня 1944 г. наконец свершилось то, чего ждали три долгих года народы по обе стороны Атлантики, — союзники высадились в Северной Франции. По случайному совпадению операция началась в шесть часов утра, шестого числа, в шестой месяц года. Многие солдаты суеверны. Одни военнослужащие считали это хорошим предзнаменованием, другие — плохим, но, во всяком случае, успех операции превзошел все ожидания. Погода была отнюдь не благоприятной, но она в целом не создала сколь-нибудь серьезных трудностей при десантировании. Более того, штормовая погода дезориентировала противника, который не ожидал, что в таких условиях англо-американцы решатся на высадку. Элемент внезапности был достигнут

316

$

полностью. Сыграло свою положительную для союзников роль и то, что новый немецкий командующий группой войск герой боев в Африке генерал Роммель выехал в Германию отпраздновать день рождения жены. Отсутствие немецкого командующего также внесло определенную дезорганизацию в оборону немцев. Широко разрекламированный Геббельсом Атлантический вал во многом оказался пропагандистским мифом. Союзные войска, успешно высадившись в Нормандии, стали быстро расширять плацдарм. После высадки в Нормандии Сталин поздравил союзников. 13 июня 1944 г. в ответах на вопросы корреспондента «Правды» советский руководитель дал развернутую характеристику этой операции англо-американских войск. Сталин подчеркнул, что ни «непобедимый» Наполеон, ни «истерик Гитлер» не смогли реализовать своих планов форсирования Ла-Манша. «Только британским и американским войскам, — подчеркивал Сталин, — удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша и массовой высадки десантных войск. История отметит это дело как достижение высшего порядка»54. Открытие второго фронта явилось важнейшим военно-политическим событием мировой войны. Начался качественно новый этап в борьбе союзников против общего врага. Это событие наложило и свой рельефный отпечаток на отношения Сталина с лидерами союзников, в первую очередь — с Рузвельтом и Черчиллем.

Глава X. «ГЕРМАНИЯ В ТИСКАХ МЕЖДУ ДВУМЯ ФРОНТАМИ»

Начальный этап операции союзников в Нормандии развивался успешно. Уже за первые двое суток на берег высадилось около 250 тыс. солдат. Сказалось большое преимущество англо-американских войск над противником. Для осуществления десантной операции было выделено четыре армии — 39 полностью укомплектованных дивизий, 10 отдельных бронетанковых бригад, в составе 2 876 439 военнослужащих. Войска союзников прикрывали 117 тыс. боевых самолетов, танков и САУ насчитывалось 6 тыс. Для десантирования использовались военно-морские силы, состоявшие из почти 6000 боевых и десантных кораблей — 6 линкоров, 22 крейсера, 80 эсминцев. Превосходство было подавляющим. В июне 1944 г. им противостояло всего 45 не полностью укомплектованных немецких дивизий. Во многих из них были солдаты старших возрастов и подростки, не имевшие необходимой военной подготовки. Немцы располагали очень слабым прикрытием с воздуха. Они имели всего 500 самолетов1. И несмотря на эту колоссальную разницу в силах, союзники не смогли быстро развить свой успех. «Гитлер приказал командующим немецкими войсками во Франции удерживать каждую пядь территории, и немецким войскам удавалось почти полтора месяца сдерживать союзные войска там, где они высадились»2. Постепенно большое превосходство союзников начало сказываться. К середине июля немцы потеряли около 160 тыс. человек, и начавшееся генеральное наступление войск Монтгомери, поддержанное мощными ударами с воздуха, увенчалось успехом. Союзники сумели расширить плацдарм и перенести военные действия далеко за реку Орн3. Сталин с большим вниманием следил за успехами англо-американских войск в Европе. Он поздравил Черчилля 5 июня 1944 г.

318

$

со взятием Рима . Премьер-министр с иронией отнесся к этому поздравлению. Черчилль писал в мемуарах: «Я получил даже одобрение от медведя (Сталина. — Р.И.)». Исключительно высоко оценивал значение взятия Рима Рузвельт. 5 июня 1944 г., выступая по радио, президент сказал: «Друзья мои, вчера, 4 июня 1944 года, Рим сдался американским и союзным войскам. Первая из столиц оси в наших руках. Осталось еще две!»5—6 Как указывалось, советский Главнокомандующий отметил исключительное значение операции союзников в Северной Франции. «Сталин, который изо дня в день следил за нашими успехами, — писал Черчилль, — ...прислал «поздравления по поводу новой блестящей победы английских вооруженных сил, освободивших город Кан»7. Сталин был скуп на похвалу. И если он писал о «блестящей победе», то это была действительно высшая оценка крупного военного авторитета. Однако все познается в сравнении. На фоне мощного летнего наступления Красной Армии операции союзников не выглядели сколь-нибудь убедительно. Черчилль на двух страницах своих мемуаров восторженно рассказывал о важнейших операциях Красной Армии в июне — сентябре 1944 г. и резюмировал: «Летняя кампания русских была эпопеей блестящих успехов»8. 28 июля 1944 г. союзники начали во Франции мощное наступление, завершившееся тяжелым поражением немецких вооруженных сил. Черчилль явно воспрянул духом. 18 августа 1944 г. он писал Рузвельту: «В результате славных и колоссальных побед, одерживаемых во Франции американскими и британскими войсками, положение в Европе сильно меняется, и вполне возможно, что наши армии добьются в Нормандии победы, значительно превосходящей по масштабам все, что сделали в какой-либо отдельный момент русские»9. Премьер-министр явно переоценивал успехи союзного оружия и принижал достижения Красной Армии, которая и после высадки англо-американских войск продолжала борьбу с подавляющим числом немецких дивизий. В этом же послании Черчилль предлагал Рузвельту использовать успех англо-американских войск во Франции для оказания политического давления на Сталина в связи с восстанием в Варшаве. По команде польского правительства в Лондоне, без согласования с советским командованием подпольные силы в Варшаве, ориентировавшиеся на польское правительство в эмиграции, под4

319 няли 1 августа 1944 г. восстание в столице Польши. Политическая цель этой авантюры была очевидна — захватить Варшаву и тем самым создать плацдарм для водворения лондонских поляков в столице страны в качестве польского правительства. Возникла очень сложная, трагическая ситуация. С одной стороны, оказание помощи восставшим означало внедрение в сердце Польши сил, антисоветская направленность всей деятельности которых была очевидна. С другой — не оказать помощь восставшим значило обречь на уничтожение многие тысячи рядовых повстанцев и граждан Варшавы. Черчилль и Рузвельт в августе 1944 г. неоднократно обращались к Сталину с настойчивыми просьбами оказать срочную помощь восставшим. 22 августа 1944 г. Сталин ответил Рузвельту и Черчиллю. В послании двум лидерам он писал: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию». Сталин заверял Рузвельта и Черчилля, что «Красная Армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам»10. В связи с отказом Сталина поддержать просьбу союзников об оказании немедленной и эффективной помощи варшавскому восстанию Черчилль писал Рузвельту 18 августа 1944 г., что отказ Советов разрешить авиации США направить помощь героическим повстанцам в Варшаве наряду с их собственным полным нежеланием доставить по воздуху боеприпасы на расстояние всего лишь в несколько десятков миль — момент, чреватый очень серьезными и далеко идущими последствиями. Если, как это почти не подлежит сомнению, после триумфа немцев в Варшаве начнется массовая бойня, то нет такой меры, которой можно было бы измерить все последствия этого. «Я, — писал Черчилль, — готов послать личную телеграмму Сталину, если Вы сочтете это разумным и если Вы сами пошлете аналогичное послание. Гораздо лучше двух отдельных посланий было бы совместное послание, подписанное нами обоими. Я не сомневаюсь, что о формулировке мы могли бы договориться»11. В связи с варшавским восстанием Черчилль пытался разговаривать со Сталиным языком ультиматума. Подобные попытки были бесполезны даже во время таких трудных для СССР ситуаций, как наступления немцев под Москвой и под Сталинградом. Они были

320

$

совершенно бесперспективны в августе 1944 г., в период триумфальных побед Красной Армии. Польский вопрос имел для Черчилля исключительно важное значение, и естественно, что он сделал максимум возможного, чтобы добиться от Сталина если не выполнения своей программы — переселить польское эмигрантское правительство из Лондона в Варшаву, то хотя бы достигнуть какого-то компромиссного решения этой проблемы. Разумеется, в мемуарах Черчилля польская проблематика заняла очень значительное место. Черчилль приводит в мемуарах текст своего послания Сталину от 4 августа 1944 г., в котором он убеждал Сталина оказать помощь варшавскому восстанию12. Сталин ответил Черчиллю незамедлительно. Советский Главнокомандующий писал: «Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия... Краевая Армия поляков (поднявшая восстание в Варшаве. — Р.И.) состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называют дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы, выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию “Герман Геринг”13. 30 июля 1944 г. в Москву прибыл премьер-министр польского эмиграционного правительства в Лондоне Станислав Миколайчик. Дата его прибытия в Москву была не случайной — 1 августа началось восстание в Варшаве. Надеясь на успех этого восстания, Миколайчик на переговорах со Сталиным и с руководителями Польского комитета национального освобождения (ПКНО), осуществлявшего исполнительную власть в освобожденных Красной Армией районах Польши, потребовал для себя и своих сторонников главных постов в будущем коалиционном правительстве Польши. Подобное решение польской проблемы было неприемлемо ни для ПКНО, ни для советского правительства. Черчилль в деталях рассказывал, как Миколайчик торговался со Сталиным по вопросу о своих позициях. Торговля оказалась бесполезной. «Последняя бесплодная беседа со Сталиным, — писал Черчилль, — состоялась 9 августа»14. В интерпретации Черчилля советский Главнокомандующий выглядел хладнокровным, расчетливым политиком, который, добиваясь выгодного ему решения польской проблемы, преднамеренно бросил на произвол судьбы восставших варшавян. Черчилль приводил в мемуарах свою телеграмму Идену, которую он отправил министру иностранных дел Великобритании 14 августа 1944 г. из Италии, куда он направился посетить английскую армию Александера. В телеграмме говорилось: «Безусловно, весьма

321 любопытно, что в момент, когда восстала подпольная армия, русские армии приостановили свое наступление на Варшаву и отступили на некоторое расстояние»15. В действительности войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов, действовавшие на Варшавском направлении, наступали с 23 июня и прошли с тяжелыми боями более 500 км, понеся значительные потери. Немедленно перейти в новое наступление ослабленные тяжелыми боями войска не могли. Изложив эти соображения, автор комментария к соответствующему разделу мемуаров Черчилля А.С. Орлов писал: «Исследование причин, препятствовавших оказанию помощи Варшаве, продолжается»16. С конца августа, прекратив наступление на всех других направлениях. Ставка приказала 1-му и 2-му Белорусским фронтам пробиться к Варшаве. 14 сентября после тяжелых боев советские войска овладели предместьем Варшавы Прагой. В ночь на 16 сентября советские войска и 1-я Польская армия форсировали Вислу, но не смогли удержать захваченные на западном берегу реки плацдармы. Пробиться к повстанцам не удалось. 2 октября 1944 г. восстание было подавлено. О попытках Красной Армии прорваться к восставшим, отражающих действительное отношение советского командования, лично Сталина к восстанию в Варшаве, Черчилль ничего не упоминает. Однако он не жалел красок, описывая руководителей ПКНО и позицию Сталина по вопросу формирования польского правительства. Эта проблема в деталях обсуждалась в Москве 13 октября, куда Черчилль прибыл для обсуждения со Сталиным ряда важных военных и политических проблем и где присутствовал также Миколайчик. Черчилль вспоминал: «Скоро стало ясно, что люблинские поляки — просто пешки России. Они так тщательно выучили и затвердили свою роль, что даже их хозяева, видимо, считали, что они перерабатывают». В подтверждение своей оценки Черчилль приводил заявление руководителя ПКНО Болеслава Берута: «Мы явились сюда с целью потребовать от имени Польши, чтобы Львов принадлежал России. Такова воля польского народа». Когда эти слова перевели с польского на английский и русский языки, я взглянул на Сталина и увидел промелькнувшее в его выразительных глазах понимание, как если бы он хотел спросить: «Ну, что вы скажете о нашей советской выучке?» Столь же резко негативную оценку Черчилль давал выступлению и другого польского руководителя Осубка-Моравского17. Сталин обладал достаточным чувством меры и чувством юмора, чтобы не восторгаться заявлением Берута о Львове, если эти

322

$

слова и были сказаны. Черчилль в данном случае явно пытался представить советского лидера как примитивного политика, не проявившего адекватной реакции на это заявление руководителя ПКНО. Черчилль писал мемуары спустя достаточно много лет после этой дискуссии со Сталиным по вопросу о составе польского правительства, но он все еще не мог скрыть своего резкого раздражения и против руководителей ПКНО, и против Сталина. Возвращаясь к оценке Берута и Осубка-Моравского, Черчилль писал: «...Я сказал Сталину», что они были «лишь выразителями советской воли»... своего рода Квислингами»18. Миколайчик и другие польские министры-эмигранты, очевидно, были для Черчилля воплощением демократии, интеллигентности и порядочности. Все это были пока еще авангардные бои между Сталиным и Черчиллем по польскому вопросу. Впереди были настоящие политические, сражения по этой проблеме, в частности, на Крымской конференции, при решении вопроса о том, кому представлять Польшу в ООН, на Потсдамской конференции и по другим вопросам, связанным с польской проблемой. Рузвельт занимал более сдержанную позицию по польской проблеме, о чем, в частности, свидетельствует его переписка с Черчиллем. Во многом это объяснялось тем, что в ноябре 1944 г. он в четвертый раз подряд баллотировался в президенты США. В Соединенных Штатах многочисленная и влиятельная польская диаспора, и президенту надо было быть предельно осторожным, не ввязываться со Сталиным в какие-либо дискуссии по польскому вопросу, чтобы не создать себе проблем на выборах. Играло свою роль, конечно, и стремление Рузвельта не только по польскому, но и по другим вопросам занять в определенной мере позицию посредника, арбитра в спорах между Сталиным и Черчиллем. Это во многом президенту удавалось, что позволяло несколько балансировать ситуацию в Большой тройке, не позволять ей выйти из-под контроля. Что же касается американской официальной точки зрения по польскому вопросу, то она была четко сформулирована в послании из Москвы Аверелла Гарримана Гарри Гопкинсу 10 сентября 1944 года: «Сейчас, — говорилось в этом документе, — когда уже просматривается завершение войны, наши отношения с Советами принимают поразительный поворот, обозначившийся в течение последних двух месяцев. Просьбы США игнорируются с полным безразличием к нашим интересам. Советы демонстрируют полное нежелание обсуждать острые проблемы». В качестве примеров Гарриман приводил отказ советской стороны оказать содействие в пере-

323 правке американских грузовиков для ВВС США в Китае, отказ генералу Икерсу посетить Плоэшти, чтобы определить результаты бомбардировок этого города американской авиацией. «Игнорирование Советами международного мнения относительно их жесткой политики по отношению к Польше и безжалостного отношения к восстанию в Варшаве особенно убедительно проявились в заявлении Молотова о том, что Советы будут судить о своих друзьях на основании того, насколько они поддержат советскую позицию. Несмотря на обещания Сталина, ничего не было сделано по главным вопросам планирования. И это только некоторые примеры»19. Упреки Гарримана в адрес Советского Союза и лично Сталина во многом были несостоятельны. Очевидно, в частности, что не только русские, но и американцы судили о своих друзьях, сообразуясь с тем, как эти друзья к ним относились. Трудно согласиться и с оценкой посла США в СССР позиции Сталина, Советского Союза по польскому вопросу. Во всяком случае, президент Рузвельт в вышеприводившемся его письме к Черчиллю давал иную, чем Гарриман, интерпретацию отношения Сталина к польской проблеме, в частности, к вопросу о формировании правительства этой страны. Консервативные круги американской общественности полностью разделяли официальную точку зрения США о необходимости заставить Советский Союз изменить свой политический курс не только в Польше, но и в других странах Восточной Европы. Это нашло свое отражение в ходе избирательной кампании 1944 г. в США, которая вскрыла в очередной раз мощные корни антисоветизма и антикоммунизма в американской политике. В октябре 1944 г. католический орган «Католик уорлд» писал: «Величайшая потенциальная угроза прочному миру — это Советский Союз. Фашизм не является и никогда не был столь опасен для мира, как коммунизм». Ведущее периодическое издание фермеров «Фарм джорнэл энд фармз вайф» заявляло: «У коммунизма нет морали. Коммунизм — признанный враг свободы человека и его прав на собственность»20. Во всех подобных выступлениях четко прослеживалось предложение консервативных кругов общественности США выступить на выборах 7 ноября 1944 г. против курса Рузвельта на продолжение сотрудничества с СССР в борьбе с общим врагом. Стремясь скомпрометировать Рузвельта, консервативные круги США упрекали его в том, что он установил, на их взгляд, чрезмерно доверительные отношения со Сталиным. В частности, осуждалась положительная оценка президентом проведенных в СССР по инициативе советского лидера позитивных изменений в сфере религии.

324

$

Опросы населения показывали определенные новые нюансы в настроениях общественности, однако каких-либо коренных изменений в поведении широких масс американцев в отношении Советского Союза не отмечалось. Детали дебатов между Сталиным и Черчиллем по польскому вопросу, подробности других спорных проблем между СССР и его союзниками не были достоянием гласности. Но скрыть их полностью было невозможно, и антисоветски, антисталински настроенные силы в союзных странах всемерно старались использовать эти противоречия для дискредитации советской политики и лично Сталина. Пресса самой различной ориентации проявляла интерес не только к внешнеполитической деятельности Сталина, но и к его внутренней политике, в частности, к отношениям советского руководителя с другими советскими лидерами. 9 октября 1944 г. в шведском журнале «Обс» была помещена статья за подписью Петера Пауля «Сталинский молот — лучший бухгалтер Москвы. Человек, который выжил, — Молотов». В статье говорилось, что с 1939 года Молотов непрерывно находится в центре мировых политических проблем. Его имя неразрывно связано с такими событиями, как заключение русско-германского пакта, раздел Польши, война с Финляндией, мирный договор с этой страной, аннексия Прибалтики и Бессарабии, немецко-русские переговоры в Берлине в 1940 году и, наконец, война между Германией и СССР со всеми ее последствиями. Недавно, говорилось в статье, он заключил суровые договоры о перемирии с Румынией и Финляндией. Под угрозой войны он принудил «нейтральную» Болгарию к полному подчинению русским условиям. Что касается договоров о перемирии с Румынией и Финляндией, то шведский журнал явно передергивал факты. Вся международная общественность обратила внимание на то, что по инициативе Сталина эти договоры были заключены на очень благоприятных условиях для капитулировавших союзников Германии. Молотов, говорилось в статье, является виднейшим представителем традиционных элементов русской внешней политики, от которой будет зависеть участь Северной, Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы, а может быть, и всего Запада. Как мог этот человек, который был относительно неизвестен еще пять лет тому назад и который уже тогда был верным слугой большевистской партии, внезапно занять такое высокое положение? Отвечая на этот вопрос, автор подробно излагал жизненный путь Молотова. В статье говорилось, что из старой ленинской гвардии Молотов является, кроме Сталина, вероятно единственным

325 человеком, который все время находился в центральном аппарате партии и выжил. Фамилия Молотова происходит от слова «молот». Нужно сказать, что фамилия была выбрана им довольно удачно. Уже будучи молодым революционером, Молотов отличался твердостью и энергичностью. Когда он познакомился со Сталиным и стал его близким другом, была заложена основа отношений, существующих между ними в наши дни. Твердый и неумолимо энергичный, но несамостоятельный, Молотов с самого начала почувствовал, что он нуждается в руководителе, и предоставил свои услуги в распоряжение Сталина. Благодаря этому решению он заложил основу своей будущей карьеры и спас свою жизнь. «Хитрый, беспощадный и необычайно ловкий политический тактик Сталин, который ясно сознавал свои цели и решил добиваться их любой ценой, нуждался в таком сотруднике. Молотов всегда был верным, лояльным и надежным помощником Сталина». В 1921 году, по предложению Сталина, он был избран в ЦК компартии. Говорят, что Ленин комментировал инициативу Сталина следующими словами: «Почему именно его? Хороший, но вялый и скучный человек. Если ты хочешь этого, то пускай его выбирают, но не понимаю почему. По-моему, он лучший бухгалтер в Москве». В 1922 году Молотов был назначен Генеральным секретарем компартии СССР. Это было решающее испытание его лояльности по отношению к Сталину. Молотов мог воспользоваться этим для консолидации своей собственной власти. В следующем году его сменил Сталин, который вскоре превратил эту должность в самую влиятельную в партии и, следовательно, в Советском Союзе. Молотову пришлось довольствоваться должностью заместителя секретаря. После расправы с Троцким он стал членом могущественного Политбюро. После уничтожения Зиновьева и Каменева его назначили Председателем Совнаркома, который формально является правительством СССР. В связи с этим назначением он выступил с маленькой характерной речью, в которой сказал, что прошел «школу большевистской работы под руководством лучшего ученика Ленина — товарища Сталина» и что он «этим гордится». Благодаря тому, что Молотов подчинился «руководству товарища Сталина» и «этим гордился», он достиг почетнейших должностей в СССР. Автор подчеркивал, что если бы этот человек был умным, самостоятельным и способным к проявлению собственной инициативы, его постигла бы та же участь, что и видных деятелей партии — Троцкого, Зиновьева, Бухарина и Радека.

326

$

Его счастье в том, что он является интеллектуально-средним, несамостоятельным, работящим, энергичным и хорошо дисциплинированным человеком, который эффективно, как машина, совершенно не интересуясь посторонними делами, выполняет поручения своего начальника Сталина. Этим объясняется загадка, заключающаяся в том, что он пережил не только жесточайшую борьбу 20-х годов, но и кровавые 30-е годы. Это объясняет также тот факт, что, когда Сталин в 1939 году захотел взять в свои руки личное руководство внешней политикой СССР при помощи послушного посредника, его выбор остановился на Молотове, который не имел тогда никакого внешнеполитического опыта. Очевидно, он был единственным человеком старой гвардии, говорилось в статье, который обладал достаточно незначительным умом, достаточной эффективностью и был достаточно преданным для того, чтобы «остаться одним из ближайших сотрудников красного царя. Таким образом, Молотов выступил на мировой арене в качестве верного представителя взглядов Сталина на проблемы русской внешней политики. Во время теперешней мировой войны ни одна великая держава не формулировала свои цели так ясно и не стремилась к ним так непоколебимо, как СССР. Комбинация расчетливого ума Сталина и деятельности Молотова праздновала свой триумф. Молотов был движущей силой блестящей сталинской политики, путем которой СССР совершенно независимо от Атлантической хартии, к которой он присоединился, применяя поочередно дипломатические и военные средства, распространил свое влияние на Европейский континент, на Балканах, в Италии, у де Голля, на внутреннем фронте в Германии, в Прибалтике, в Финляндии. В результате этой политики Россия достигла небывалой в ее истории власти». С точки зрения своей страны, отмечал автор, Молотов может гордиться той ролью, которую он сыграл, даже если это была только роль послушного и эффективного орудия. Известно также, что он действительно гордится этой ролью. Этот невзрачный человек с внешностью опустившегося провинциального учителя, в пенсне, со своими грязно-желтыми усами и плохо сидящими костюмами, обладает большой самоуверенностью. Говорят, правда, что в присутствии Сталина самоуверенность Молотова исчезает, что он молчит, как школьник, и следит за устами своего учителя, прерывая молчание только для того, чтобы повторять его слова или согласиться с его заявлениями. «Но когда Молотов сам выступает в качестве представителя своей громадной страны, он не страдает робостью, и это подтверждают все политики, которые имели сомнительное удовольствие вести с ним переговоры. Его надменность,

327 ядовитая ирония, беспощадность и непреклонная требовательность общеизвестны. Но основой самоуверенности Молотова не является его личность. Эта самоуверенность является скорее выражением его гордости тем, что он является орудием великой России»21. Приведенная статья — типичный образец публикаций в союзных и нейтральных странах, в которых рассказывалось о формах и методах работы Сталина, о подборе им руководящих кадров. В таких публикациях, как правило, подчеркивалось, что важнейшие проблемы внутренней и внешней политики решал Сталин. Все остальные руководители страны, даже высшего ранга, были только послушными исполнителями его воли. Статья в шведском журнале о Молотове показательна и с другой точки зрения. По большому счету Сталин был для Запада в принципе фигурой нон грата. Причем это было характерно для самого широкого политического спектра зарубежных стран. Давать резко критические оценки советскому руководителю в период его военного и политического триумфа, когда Красная Армия выступала как освободительница Европы от коричневой чумы фашизма, было политически рискованно. Такая позиция не была бы понята и поддержана широкой общественностью, народными массами. Во всяком случае, она не приносила политических и морально-психологических дивидендов. Резко критическая статья о Молотове была типичным политическим обходным маневром. Молотов, бесспорно, был фигурой № 2 в советском руководстве. И, давая столь резко негативную оценку его деятельности, интеллектуального потенциала и даже внешности, автор как бы подводил читателя к выводу: если главный соратник Сталина собрал в себе столь многочисленные негативные качества, то приходите к логическому умозаключению что же представляет из себя его хозяин. Статья о Молотове была составной частью кампании дискредитации Сталина, которая к концу войны набирала все большие обороты. Однако эта кампания не давала результата, на который рассчитывали ее инициаторы. Советский Союз вносил решающий вклад в разгром общего врага, являлся освободителем стран Европы от фашизма, и в этих условиях авторитет Сталина не могли подорвать никакие пропагандистские кампании. С точки зрения оценки Сталина как политического и государственного деятеля показательна характеристика, которую ему давали руководители коммунистических партий, имевшие возможность встречаться и обсуждать с ним различные военные и политические вопросы.

328

$

С этой точки зрения несомненный интерес представляют воспоминания одного из руководителей коммунистической партии Югославии Джиласа, который в 1944 г. трижды встречался со Сталиным. Позднее в своей мемуарной работе Джилас дал яркую, запоминающуюся характеристику Сталина, его методов работы, отношений с соратниками. Джилас был одним из ближайших доверенных лиц югославского руководителя И. Тито. В феврале 1944 г. в Югославию прибыла советская военная миссия для координации советско-югославского военного сотрудничества. Югославскую военную миссию в СССР возглавил Милован Джилас. Первое впечатление всегда наиболее запоминающееся, и, очевидно, поэтому Джилас подробно описывал впечатление, которое на него произвел советский руководитель во время их первой встречи. Сталин, вспоминал Джилас, был в маршальской форме и мягких сапогах, без всяких медалей, за исключением Золотой Звезды Героя Социалистического Труда на левой стороне груди. В его поведении ничего не было искусственного или показного. Это был не тот величественный Сталин, каким его изображали на портретах или в кинохронике, — натянутый, нарочито приукрашенный и позирующий. Он не оставался спокойным ни на минуту. Сталин играл своей трубкой с белыми крапинками, сделанной английской фирмой «Данхилл», или чертил круги синим карандашом вокруг слов, определяющих основную нить беседы, которые он затем перечеркивал наискось по мере того, как каждый раздел беседы подходил к концу; при этом он поворачивал голову то туда, то сюда и одновременно беспокойно ерзал на стуле. Меня, писал Джилас, поразило также и еще кое-что: он был очень маленького роста и нескладного сложения. Его корпус был короток и узок, в то время как руки и ноги слишком длинны. Его левая кисть и плечо казались одеревеневшими. У него был довольно большой живот, а волосы реденькие, хотя он и не был по-настоящему лысым. Лицо у него было белое с коричневато-красными щеками. Позднее я узнал, что такой цвет лица характерен для тех, кто проводит много времени в кабинетах, и в высших кругах советских служащих был известен под названием «кремлевского цвета лица». Зубы у него были черные и неровные, наклоненные внутрь. Даже его усы не были густыми и жесткими. Тем не менее его голова не казалась безобразной, в ней было что-то народное, крестьянское, нечто патриархальное — при этом в желтых глазах смешивались решительность и грубоватость.

329 Меня поразил также его акцент. Каждый мог сказать, что он не русский. Тем не менее его русский словарь был богат, и манера выражаться очень живая и пластичная, изобилующая русскими пословицами и поговорками. Как выяснилось позднее, Сталин хорошо знал русскую литературу — хотя только русскую, — однако единственными и настоящими знаниями, за пределами русского языка, у него были знания в области политической истории. Одно меня не удивило: Сталин обладал чувством юмора — грубого юмора, самоуверенного, но не лишенного полностью тонкости и глубины. Его реакция была быстрой и острой — и безапелляционной, что вовсе не означало, что он не выслушивал говорящего, но была очевидна его враждебность к длинным объяснениям. Примечательным было также его отношение к Молотову. Он, несомненно, считал Молотова своим очень близким сотрудником, в чем я убедился позднее. Молотов был единственным членом Политбюро, к которому Сталин обращался фамильярно на «ты», что имело особый смысл, если иметь в виду, что даже среди близких друзей у русских принята вежливая форма обращения на «вы». Когда я упомянул о займе в двести тысяч долларов, он назвал это мелочью, сказав, что мы не сможем сделать многого с такой суммой, но что она будет ассигнована нам немедленно. На мое замечание о том, что мы выплатим эти деньги, так же как и стоимость предоставляемого нам вооружения и снаряжения после освобождения, он искренне рассердился: «Вы оскорбляете меня. Вы проливаете свою кровь и предполагаете, что я буду взимать с вас за вооружение! Я не торговец, мы не торговцы. Вы боретесь за то же самое дело, что и мы. Наша святая обязанность — поделиться с вами всем, что у нас есть». Но как доставить помощь? Было решено просить западных союзников о создании советской воздушной базы в Италии, с помощью которой можно было бы помочь югославским партизанам. «Попытаемся, — сказал Сталин. — Посмотрим, каково будет отношение Запада и насколько далеко готовы они пойти в деле оказания помощи Тито»22. Сталин проявил интерес к семейной жизни югославского короля Петра II, он спросил Джиласа на ком женат король. Джилас ответил, что Петр II взял в жены греческую принцессу. Сталин повернулся к Молотову и, рассмеявшись, сказал: «Что бы было, Вячеслав Михайлович, если бы ты или я женились на какой-нибудь иностранной принцессе? Может быть, из этого и вышло бы чтонибудь хорошее». Первая встреча Джиласа со Сталиным состоялась в Кремле. Очевидно, Сталин остался доволен своим югославским гостем, так

330

$

как на следующий раз он пригласил его на обед на дачу в Кунцево. Это был знак особого расположения — на такие встречи Сталин приглашал только самых близких своих соратников. Речь зашла об отношениях югославов с союзниками, прежде всего с англичанами. «Сущность предложений Сталина заключалась, с одной стороны, в том, что мы не должны “запугивать” англичан, под этим он подразумевал необходимость избегать всего того, что могло бы обеспокоить их и заставить подумать, что в Югославии происходит революция и коммунисты пытаются установить свой контроль над ней. “Что Вы хотите доказать красными звездочками на ваших фуражках? Важна не форма, а то, что достигается, а вы — красные звездочки! Ей-богу, звездочки никому не нужны!” — сердито воскликнул Сталин». Я объяснил ему: “Нельзя прекратить ношение красных звездочек потому, что они уже стали традиционными и приобрели определенный смысл среди наших бойцов”23. Отстаивая свою позицию, но без чрезмерной настойчивости, он перешел к отношениям с западными союзниками, но в другом аспекте, и продолжал: “Может быть, вы думаете, что раз мы союзники с англичанами, мы забыли, кто они такие и кто такой Черчилль? Для них нет ничего приятнее, как обмануть своих союзников. Во время Первой мировой войны они постоянно обманывали русских и французов. А Черчилль? Черчилль относится к тем людям, которые, стоит вам зазеваться, тут же залезут к вам в карман из-за копейки. Да, да, копейки! Ей-богу, из-за копейки полезут к вам в карман! А Рузвельт? Рузвельт не такой, он запускает руку только за крупными монетами. А Черчилль, Черчилль — даже за копейкой полезет”. Он подчеркнул несколько раз, что мы должны остерегаться «Интеллидженс сервис» и двуличия англичан и особенно опасаться за жизнь Тито. «Это они убили генерала Сикорского в самолете, а потом ловко сбили самолет — ни доказательств, ни свидетелей!»24. Затем Сталин перешел к отношениям с югославским королевским правительством. Новым королевским полномочным представителем был д-р Иван Шубашич, который обещал урегулировать отношения с Тито и признать народно-освободительную армию в качестве главной силы в борьбе против оккупации. Сталин настаивал: «Не отказывайтесь от переговоров с Шубашичем — ни в коем случае не делайте этого. Не нападайте на него сразу. Посмотрим, чего он хочет. Ведите переговоры с ним. Вас нельзя признать сразу. Нужно найти какой-то переход к этому. Вам нужно вести переговоры с Шубашичем и выяснить, нельзя ли как-нибудь достигнуть компромисса».

331 Джилас передал эти рекомендации Тито, и, очевидно, по мнению Джиласа, это сыграло свою роль в известном соглашении Тито о сотрудничестве с Шубашичем25. В течение вечера, вспоминал Джилас, принесли две депеши: Сталин дал мне прочитать обе. В одной говорилось о том, что сказал Шубашич госдепартаменту Соединенных Штатов. Позиция Шубашича была такова: мы, югославы, не можем быть против Советского Союза, так же как не можем проводить антирусскую политику, потому что славянские и прорусские традиции среди нас очень сильны. По этому поводу Сталин заметил: «Этим Шубашич запугивает американцев. А почему он запугивает их? Да, запугивает их! Но почему, почему?» И затем он добавил, возможно, заметив удивление на моем лице: «Они перехватывают наши депеши, а мы перехватываем их депеши». Вторая депеша была от Черчилля. Он сообщал, что высадка войск во Франции начнется на следующий день. Сталин стал высмеивать эту депешу: «Да, высадка состоится, если не будет тумана. До сих пор всегда что-нибудь мешало. Подозреваю, что и завтра что-нибудь случится. Что, если они повстречаются с немцами! Тогда высадки может и не быть, а останутся, как обычно, одни обещания!» Запинаясь и мямля, что было для него характерным, Молотов начал объяснять: «Нет, на этот раз будет в действительности так». У меня создалось впечатление, что Сталин серьезно не сомневался относительно высадки войск союзников, а хотел высмеять ее, особенно поводы для предшествовавших ей оттяжек26. Авторитет Сталина в мировом масштабе, несмотря на обострение отношений с союзниками, укреплялся по мере приближения окончания войны в Европе. Складывалась совершенно новая расстановка сил не только на Европейском континенте, но и в мировом масштабе. И в центре этих событий стояла фигура Сталина, что заставляло и его сторонников, и противников пытаться понять причины стремительного возвышения авторитета и влияния советского руководителя. Реакция других членов Большой тройки на быстрый рост авторитета Сталина на международной арене была отнюдь не позитивной. И дело, конечно, было не в какой-то зависти, повышенной амбициозности Черчилля и Рузвельта. Каждый из них внес свой большой личный вклад в общее дело победы и заслужил позитивную оценку современников и потомков. Вопрос был в другом. Сталин становился символом советской победы над фашизмом, освобождения оккупированных Германией

332

$

европейских стран. Рост авторитета советского руководителя был равнозначен укреплению международных позиций Советского Союза, перегруппировке сил в геополитическом масштабе в пользу СССР. Реакция Черчилля и Рузвельта на этот процесс не могла быть положительной. Чтобы правильно ответить на вопрос, в чем были причины быстрого роста авторитета и влияния советского лидера, необходимо было не только анализировать текущие военно-политические проблемы и роль Сталина в их развитии. Ответы на многие вопросы можно было получить и обращаясь к предвоенной истории Советского государства. Борьба Сталина с Троцким являлась важнейшим фактором его становления и укрепления как руководителя партии и государства с фактически неограниченными полномочиями. И естественно, что в серьезных трудах, таких, как книга Э. Людвига «Сталин», и в журналистских статьях авторы и на завершающем этапе войны нередко возвращались к анализу борьбы между Сталиным и Троцким за влияние и власть в партии и в государстве. 5 декабря 1944 г. в сообщении из Парижа говорилось о том, что в газете «Франс суар» опубликована статья Люсиани: «Сталин был прав в отношении Троцкого». Заявляя, что причины этой борьбы «носили не только личный характер», Люсиани отмечал, что «соперничество за власть между ними было одновременно и столкновением двух тактик». Противопоставляя «интернационализм» Троцкого «национализму» Сталина, автор считал основной заслугой Сталина то, что он создал Советский Союз, не превратив Европу в коммунистическую, и что он привел Красную Армию к победе, не вызвав революции в лагере врага. В этом Люсиани видел справедливость взглядов Сталина и ошибки в воззрениях Троцкого. Автор характеризовал Троцкого как «второго великого русского революционера» и заявлял, что в своем завещании Ленин подчеркивал: «Отношения между Троцким и Сталиным составляют основную долю опасности раскола». По этому поводу Люсиани писал: «Ленин предвидел правильно. Это великое соперничество доминировало во всей истории Советского Союза после его смерти». Автор подчеркивал, что «историк будущего со скептической улыбкой отвергнет взаимные (Сталина и Троцкого. — Р.И.) обвинения в измене»27. В этой публикации и в многочисленных аналогичных выступлениях зарубежной печати отмечалось, что история подтвердила правоту Сталина в борьбе с Троцким. И один из величайших аргумен-

333 тов в пользу такого вывода — успешный для Советского Союза ход войны с Германией, в чем велика заслуга Сталина. Подобная постановка вопроса была естественна в условиях эйфории, связанной с приближавшейся победой над фашистской Германией и ее сателлитами. Советские представительства в союзных и дружественных странах стремились переводить, распространять и всемерно популяризировать выступления Сталина. Впрочем, аналогичную работу проводили в Советском Союзе и посольства зарубежных стран. Так, например, посольство Великобритании издавало в Москве в виде брошюр важнейшие речи У. Черчилля. С переводами работ Сталина за рубежом иногда случались накладки. 7 октября 1944 г. Председатель правления ВОКС В. Кеменов писал заместителю наркома внешней торговли М.Р. Кузьмину, что уполномоченный ВОКС в Турции организовал в 1943 г. издание в Анкаре на турецком языке книги И.В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза». При ознакомлении в Москве с текстом книги были обнаружены ошибки и неточности в ее переводе. В частности, заглавие книги вместо «О Великой Отечественной войне Советского Союза» было переведено — «О Великой Отечественной оборонительной войне Советского Союза». В докладе о 25-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции 6 ноября 1942 г. Сталин, касаясь второго фронта в Европе, говорил: «И он будет не только потому, что он нужен нам, но и прежде всего потому что он не менее нужен нашим союзникам, чем нам». Турецкий текст гласил: «И он будет открыт не только потому; что он нужен нам, но и прежде всего потому, что он более чем нам нужен нашим союзникам». В связи с ошибками, допущенными в переводе книги Сталина, было проведено доскональное расследование с целью наказания виновных28. Соответствующая реакция в Москве на ошибки в переводе книги Сталина легко объяснима. Любая ошибка в переводе работ авторов такого ранга может иметь серьезные политические и дипломатические последствия. Это было особенно очевидно в условиях такого тяжелейшего военно-политического кризиса, который мир переживал в то время. Помимо этого, надо учитывать и чисто личностный момент. Сталин был высоко организованным, пунктуальным человеком. Свои мысли он выражал четкими, глубоко продуманными формулировками, не терпел поверхностного взгляда на серьезные проблемы,

334

$

не прощал ошибок. В силу этих особенностей своей натуры он мог самым резким образом отреагировать на ошибки, допущенные при переводе его книги. А гнев всемогущего властелина был страшен. Руководитель ВОКСа Кеменов был инициатором перевода книги Сталина в Турции, он должен был нести всю полноту ответственности за ошибки, допущенные при турецком издании работы вождя. Председатель правления ВОКСа явно перестраховывался, поднимая вопрос о поисках виновного при переводе книги Сталина. Немецкая пропаганда и антисоветские круги в союзных СССР странах пытались получить максимум пропагандистского эффекта из факта пленения сына Сталина Якова. Однако Яков Джугашвили не давал своим поведением в плену никаких оснований для этого. 4 октября 1944 г. обозреватель английской газеты «Ивнинг стандард» писал: «Я получил из Рима первые подробные сведения о встрече Геринга с сыном Сталина Яковом. Судя по этим сведениям, это — военнопленный, который имеет лучшие возможности быть обмененным, но ни он, ни его отец не поддаются чувству, если немцы решат использовать его как одного из членов важной группы заложников — королевских и политических, — которые в настоящее время находятся в их руках». Газета давала обоснованную постановку вопроса. Была предпринята попытка по линии международного Красного Креста обменять сына Сталина на одного высокопоставленного немецкого военачальника, находившегося в советском плену. Сообщалось, что в связи с этой попыткой Сталин произнес свою знаменитую фразу: «Я фельдмаршала на солдата не меняю». Ватикан, говорилось в публикации «Ивнинг стандард», имеет отчет о беседе Геринга с молодым Сталиным. Об этой беседе генерал-лейтенант Штахель, бывший тогда германским комендантом Рима, рассказал высшему сановнику римско-католического ордена, немцу по происхождению. Этот священник написал полный отчет, который, как стало известно, папа прочел с большим интересом. «Геринг, по-видимому, пытался поразить сына Сталина военной и индустриальной мощью Германии и убедить его также в превосходстве западной цивилизации. Яков не только не был поражен, но выразил свое презрение ко всему нерусскому. Москва, сказал он нацистскому лидеру, станет могущественным политическим, научным и экономическим центром мира. По словам Якова, он редко виделся со своим отцом и не имел личных привилегий, связанных с тем, что он является сыном премьера.

335 Судя по словам Штахеля, на Геринга произвел большое впечатление почти религиозный характер коммунистических убеждений молодого Сталина»29. Публикация беседы Геринга с Яковом Джугашвили была одним из свидетельств многообразных приемов, которые использовала немецкая пропаганда в борьбе против Советского Союза, в частности, для дискредитации Сталина. Как видно из беседы Геринга с сыном Сталина, когда в этом была необходимость, для решения пропагандистских задач подключались и бонзы такого масштаба, как Герман Геринг. Немецкая пропаганда вела не менее активную работу и против своего англо-американского противника. В своей последней «Беседе у камина», выступая по радио 6 января 1945 г., Рузвельт говорил: «Я хотел бы самым решительным образом предостеречь от опасности, которую для нас представляет ядовитая вражеская пропаганда». Президент говорил, что в свое время Германия старалась вбить клин между странами Западной Европы, однако, с точки зрения достижения победы в войне, гораздо опаснее то, что сейчас она пытается вбить клин между нами и нашими союзниками. «То тут, то там возникают злонамеренные, беспочвенные слухи, порочащие русских, или британцев, или наших собственных военачальников. Если проследить происхождение этих слухов, на них всегда можно обнаружить одно и то же клеймо: “Сделано в Германии”»30. Выступление Рузвельта еще раз свидетельствовало о том, что Вторая мировая война была самым политизированным конфликтом в истории. И естественно, что пропаганда с той и другой стороны играла важную роль на протяжении всей войны. Антифашистский, народный характер этой войны требовал от Большой тройки повышенного внимания к разъяснению широким народным массам ее характера, целей, которые преследовали в ней союзники. Из всех участников Большой тройки Сталину, пожалуй, лучше всех удавалось решать эти задачи. Его выступления были просты по форме, понятны самым широким народным массам, глубоко содержательны. Причем обращало на себя внимание, что Сталин формулировал не только цели и задачи Советского Союза в войне, но и ставил проблемы исключительно важные для всех участников антигитлеровской коалиции. На протяжении всей войны, особенно на ее завершающем этапе, польский вопрос стоял как кость в горле в отношениях между Сталиным и союзниками.

336

$

В октябре 1944 г. Черчилль и Иден посетили Москву, чтобы решить со Сталиным в первую очередь польский вопрос. Дебаты по польской проблеме были очень тяжелыми. Никто не хотел уступать. Сталин и Черчилль договорились о приглашении в Москву польской делегации во главе с премьер-министром польского эмигрантского правительства Миколайчиком. Очевидно, Черчилль рассчитывал, что присутствие поляков на переговорах со Сталиным поможет сдвинуть с мертвой точки тяжелый груз польских проблем. Расчеты премьер-министра не оправдались. Лондонские поляки держались резко, вызывающе. И однажды Черчилля прорвало. Он явно потерял терпение, вышел из себя. «Вы черствые люди, — заявил Черчилль полякам, — и хотите погубить Европу... у вас на уме только ваши собственные жалкие интересы... мне придется обратиться к другим полякам, и это Люблинское правительство, возможно, будет работать очень хорошо... если вы хотите покорить Россию, мы предоставим вам сделать это... Я не знаю, будет ли британское правительство и впредь признавать вас»31. Черчилль, так же как Сталин и Рузвельт, был чрезвычайно занят, решал многочисленные и сложнейшие проблемы. И лондонские поляки, очевидно, настолько ему надоели, что в этом эмоциональном выступлении премьер-министр по существу во многом солидаризировался с точкой зрения Сталина на польскую проблему. Во всяком случае, он в первый и последний раз дал столь позитивную оценку Люблинскому правительству Польши. Черчилль писал в мемуарах, что в Москве их встретили «исключительно сердечно и торжественно»32. В знак особого расположения к английскому гостю в честь его в Большом театре был устроен концерт с участием лучших артистов оперы и балета. Сталин, провожая Черчилля, подарил на память для его жены хрустальную вазу, оправленную серебряной чеканкой, изображающей рулевого на большой лодке, а самому Черчиллю — вазу с изображением охотника на медведя с рогатиной. Черчилль ответил очень теплым письмом33. Если Сталин выбирал подарки, вкладывая в это какой-то смысл, то, возможно, он хотел сказать, что Черчилль был хорошим кормчим, что бывший морской министр неплохо вел могучий английский корабль по бурным волнам Второй мировой войны. Охотник на медведя с рогатиной, наверно, мог напоминать, что Черчиллю не раз пришлось за годы войны вступать в схватку с русским медведем... Во всяком случае, Черчилль остался очень доволен приемом, который устроил ему Сталин. Окончание войны приближалось стремительно, и Черчилль решил использовать встречу со Сталиным, чтобы полюбовно догово-

337 риться с ним о разделе сфер влияния. Премьер-министр так описывал этот эпизод в главе своих мемуаров, которую он назвал «Октябрь в Москве»: «...Создалась деловая атмосфера, и я заявил: “Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам в Югославии?” Пока идею Черчилля озвучивал переводчик, премьер-министр быстро набросал на бумаге: Румыния: Россия — 90%, другие — 10%. Греция: Великобритания (в согласии с США) — 90%, Россия — 10%. Югославия: 50—50%. Венгрия: 50—50%. Болгария: Россия — 75%, другие — 25%. Предложение Черчилля было неожиданным и явно с подтекстом. Интересна реакция Сталина на эту идею английского гостя. “Я передал этот листок Сталину, — вспоминал Черчилль, — который к этому времени уже выслушал перевод. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне”. Описывая эту сцену, Черчилль отметил, что “наступило длительное молчание”. И, очевидно, пауза была не только длительная, но и тяжелая. «Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола. Наконец я сказал: “Не покажется ли несколько циничным, что мы грешили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку”. — “Нет, оставьте ее себе”, — сказал Сталин»33а. Черчилль был прав — предложение оказалось и циничным, и бесперспективным. Оно напоминало и по форме, и по содержанию идею о разделе сфер влияния, которую в декабре 1940 г. Гитлер изложил Молотову. Аналогия была и в другом: предложение и Гитлера, и Черчилля советской стороной было отвергнуто. Во время встречи Сталина и Черчилля в Москве в октябре 1944 г. был поднят вопрос о черноморских проливах, о чем Черчилль писал Рузвельту 22 октября 1944 г. Причем Черчилль подчеркивал, что Сталин обещал внести официальные советские предложения по вопросу о проливах и «что они будут умеренными»33б. Черчилль убеждал Сталина, что прошли времена Дизраэли и Керзона и что Великобритания не намерена мешать России получить выход к теплым морям. Сталин принял к сведению мнение Черчилля и заметил, что для Советского Союза черноморские проливы не менее важны, чем для Англии Суэц и Гибралтар, а для США — Панама. Черчилль еще раз подчеркнул, что у России «спра-

338

$

ведливые и моральные претензии». В ответ на это «Сталин попросил Черчилля запомнить их беседу, придет время и СССР поднимет эту международную проблему»34. В Ялте и в Потсдаме Сталин поставил вопрос о пересмотре конвенции в Монтре, регулировавшей статус черноморских проливов. Черчилль и Рузвельт заверили советского лидера в Крыму, что конвенция в Монтре будет пересмотрена в пользу Советского Союза. Такое же решение было принято в Потсдаме. Однако когда СССР поставил вопрос о вынесении этого решения, Англия и США отказались от своих обязательств. Общественность союзных и дружественных стран с большим вниманием и искренним интересом прислушивалась к мнению выдающихся советских писателей, работников искусства, ученых о борьбе советского народа с фашистскими захватчиками, о роли Сталина в этой борьбе. 22 сентября 1944 г. писатель Леонид Леонов встретился в ВОКСе с корреспондентом американского журнала «Лайф» Херси. В отчете заведующего американским отделом ВОКСа Р. Либерзон об этой встрече говорилось: «Леонов рассказал (попросив Херси не писать об этом), что через неделю после издания пьесы («Нашествие». — Р.И.) ему позвонил Сталин и высказал свое мнение о пьесе. Леонов сказал Сталину, что у него есть ряд сомнений по вопросу о роли советского писателя в современной войне, и он хотел бы получить разъяснения. Сталин спросил: Вы хотите получить ответ в устной или в письменной форме? Это было в сентябре 1942 г., когда Сталин разрабатывал план Сталинградской операции». Знаменательный факт, свидетельствовавший о том, что в самые тяжелые дни войны Сталин находил время следить за культурной жизнью страны, общаться с ее крупнейшими представителями. Причем показательно, что Сталина интересовали в первую очередь произведения искусства и культуры, которые касались военной тематики. Советский руководитель придавал большое значение роли искусства и культуры в мобилизации духовного потенциала народа на борьбу с захватчиками. Леонов подробно рассказал корреспонденту журнала «Лайф» о своих поездках на фронт, о месте писателя в борьбе с фашистскими захватчиками, об особой ответственности писателя в такие переломные этапы в истории его страны. Американский журналист спросил Леонова, чувствует ли он какое-либо давление на себя в творческих вопросах. «Леонов ответил: конечно, чувствую. Это общественное мнение советского читателя. Я не имею права обмануть этого читателя.

339 Я его боюсь. Я не боюсь Главреперткома и не боюсь даже статей в “Правде”. Но я очень боюсь учительницы, которая живет где-то в волжском городке, получает 300 р. в месяц и читает мои книги. Она чувствует, если я сфальшивлю». Леонов откровенно отвечал на многочисленные вопросы своего собеседника, не уклоняясь даже от самых острых проблем. «В середине беседы Леонов сказал Херси: “Мы отклонились от первоначальной темы, от задания журнала”. — “Какое там задание. — воскликнул Херси. — Это самая интересная беседа за все время моего пребывания в СССР!”» В заключение встречи «Херси сказал, что очень хотел бы продолжить беседу после того, как он посмотрит пьесу Леонова»35. Советские представительства в союзных и дружественных странах стремились в своей работе выйти на самые широкие круги общественности этих стран. Какими методами это достигалось и к каким результатам приводило — наглядно свидетельствовал отчет второго секретаря Посольства СССР в Чунцине, в Китае, С.Л. Тихвинского. В отчете, направленном руководителю ВОКСа В. Кеменову, рассказывалось о фотовыставке в Сиане, крупнейшем городе Северо-Западного Китая, открывшейся 13 сентября 1944 г. Выставка, организованная ВОКСом, была посвящена борьбе Красной Армии с немецкими захватчиками и другим проблемам жизни Советского Союза в период войны. В отчете давались глубокая характеристика внутриполитического положения в Китае, анализ отзывов многочисленных посетителей этой выставки. Город Сиань, отмечал С.Л. Тихвинский, является центром антикоммунистической активности гоминдана. Он расположен невдалеке от Особого Района и до предела насыщен всевозможными контрреволюционными организациями, жандармерией и войсками антикоммунистической армии генерала Ху Цзунаня. «Не случайна поэтому, — говорилось в отчете, — следующая запись одного из посетителей выставки: “Я пожелаю великому вождю Сталину, чтобы он отказался от идей мировой революции и дал указание китайским коммунистам возвратиться в лоно родины и выполнять священную миссию защиты китайской нации”35а. По мере приближения конца войны все более обострялись отношения между СССР и его союзниками, между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом. Эта тенденция отражалась в позиции прессы, в переписке Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, в дипломатических документах.

340

$

В ноябре 1944 г. в политической истории США произошло беспрецедентное событие — Рузвельт впервые в истории страны в четвертый раз подряд был избран президентом Соединенных Штатов Америки. Для американских консервативных кругов это означало крушение всех надежд добиться изменения в нужном для них направлении внутренней и внешней политики Соединенных Штатов. В области военной политики эти круги рассчитывали в первую очередь на ужесточение американского курса по отношению к Советскому Союзу. Это было наглядно видно из программного выступления в Сенате 10 января 1945 г. одного из лидеров республиканцев, члена сенатской комиссии по иностранным делам Артура Ванденберга. Это, по определению Ральфа Левернига, была, «возможно, самая знаменитая в Америке речь периода Второй мировой войны»36. Ванденберг ратовал за поворот от безоговорочного союза с Великобританией и Россией к жесткому соблюдению положений Атлантической хартии и принципов американизма. Сенатор вдохновенно призвал к «уважению наших идеалов, наших посвящений и обязательств. Это будет величайшим вкладом, который правительство сможет внести в достижение действительно реального мира, в результате которого наши герои-сыновья смогут быстро вернуться домой, мира, который обеспечит в наилучшей степени реализацию наших устремлений, наших жертв и наших мечтаний». Ванденберг резко критиковал внешнеполитический курс Рузвельта. «Я не знаю, — говорил сенатор, — почему мы должны быть только молчаливым партнером в этом великом союзе. Представляется, что не должно быть страха, что нарушится единство. Ведь нет никаких колебаний в Москве, когда она хочет реализовать свои односторонние военные и мирные цели, что сталкивает ее с нами. ...Ведь нет никаких колебаний в Лондоне, когда м-р Черчилль в одностороннем порядке предпринимает действия, которые часто противоречат нашим идеям и идеалам». Ванденберг выступил с резкой критикой «одностороннего плана России», который приведет к тому, что «прямо или косвенно будет ликвидирован пояс буферных государств, что противоречит нашей концепции, за которую мы сражаемся, — за права малых стран и справедливый мир». Дав столь высокую оценку «бескорыстных» мотивов участия США в войне, ведущий политик оппозиционной республиканской партии не удержался от желания высказать свои пожелания по вопросу о том, что и как должен делать Советский Союз в своей внешней политике. Ванденберг заявил, что России следует признать принципы «коллективной безопасности», чтобы быть уверенной, что Германия никогда больше не нападет

341 на нее. Именно этот страх, по его мнению, заставлял Россию предпринимать односторонние акции в Восточной Европе. Для того чтобы реализовать планы коллективной безопасности, сенатор предлагал союзникам заключить договор, гарантирующий разоружение нацистских держав. Упоминание Ванденберга о «буферных государствах» было призывом к восстановлению «санитарного кордона» вдоль советских границ. Сталин в годы войны в своих выступлениях неоднократно возвращался к этой проблеме, твердо заявляя, что Советский Союз не допустит восстановления такого «кордона». Выступление Ванденберга было попыткой поставить под сомнение эту точку зрения советского руководителя. Ванденберг призывал правительство Рузвельта последовательно проводить курс на реализацию идей Атлантической хартии, в которой, по его мнению, особенно четко сформулированы цели, которые преследуют США в войне. Идеи, изложенные Ванденбергом, с одной стороны, суммировали основные направления, по которым консерваторы критиковали внешнюю политику Рузвельта. С другой — это была своеобразная установка, инструктаж средствам массовой информации, на какие болевые точки надо нажимать, критикуя политику президента в отношениях с союзниками по антигитлеровской коалиции, в первую очередь с Россией. Сенатор прямо заявлял, что прочный международный мир может основываться только на реализации «американских идеалов»: открытые договоры, территориальная целостность, самоопределение наций, лидеры которых должны избираться на свободных выборах, и коллективная безопасность, основанная на «американских принципах»37. Выступление Артура Ванденберга было апофеозом политического курса консервативных американских кругов на доминирование США в послевоенном мире. На практике оно означало удар по принципам, на которых была создана антигитлеровская коалиция, по целям, за которые она боролась. В выступлениях Сталина, Рузвельта, Черчилля, в официальных документах Большой тройки неоднократно подчеркивалось, что борьба ведется за то, чтобы обеспечить всем странам и народам суверенные, равные права в будущем сообществе Объединенных Наций. Ванденберг ратовал за послевоенный мир на «принципах американизма». Такие призывы невольно ассоциировались с идеями «нового порядка» Гитлера, в борьбе с которым народы приносили такие огромные жертвы.

342

$

Руководство оппозиционной республиканской партии старалось прийти к компромиссу с демократами по внешнеполитическим вопросам. Эту точку зрения разделял, в частности, Дж. Ф. Даллес, «дипломат почти со дня рождения», как характеризовали будущего государственного секретаря его английские коллеги. Имелось в виду, что дед Даллеса был государственным секретарем в администрации президента Гаррисона. Сам Даллес приобщился к дипломатической деятельности еще в 1907 г., когда в возрасте 19 лет он участвовал в работе мирной конференции в Гааге38. Выражая мнение руководящих кругов республиканской партии, Даллес заявлял: «Мы не имели такого сотрудничества (между демократами и республиканцами во внешней политике) после Первой мировой войны, и я думаю, что это было одной из причин крушения мира»39. Консервативно настроенная общественность США много говорила о нарушении Советским Союзом принципов демократии и самоопределения народа Польши, об антидемократическом характере режима, создавшегося там с помощью Советского Союза. Однако характерно, что никто не спрашивал мнения тех же американских поляков о событиях в Польше после вступления туда советских войск. В дипломатических документах и средствах массовой информации США настойчиво повторялось, что советские вооруженные силы пришли в Польшу как оккупанты, что Временное правительство Польши, сформированное в Люблине, никого не представляет, кроме коммунистов, ориентирующихся на Москву, а польское правительство в эмиграции в Лондоне — единственно законная и самая демократическая структура, которая должна быть чуть ли не единственным представителем всех поляков. Многие американские источники опровергали подобные измышления. Например, 17 января 1945 г. Л. Кржицкий, президент Американского польского рабочего совета, направил письмо Рузвельту, в котором говорилось, что Совет объединяет не менее 600 тысяч американских рабочих польского происхождения, входящих в КПП и АФТ. В письме говорилось: польские рабочие «поддерживают вашу политику тесного единства в антигитлеровской коалиции Соединенных Штатов, Советского Союза, Великобритании и других Объединенных Наций». Автор письма высоко оценивал демократический процесс, развивавшийся на территории Польши, освобожденной советскими войсками. «В освобожденной части Польши, — писал президент Совета, — народ сегодня на практике осуществляет демократию. Восстанавливаются профсоюзы и другие организации трудящихся. Вновь

343 открываются школы и церкви. По воле польского народа, сражающегося с общим врагом, в Люблине было сформировано Временное правительство Польши, которое, несомненно, имеет поддержку подавляющего большинства народа в освобожденных районах и получает поддержку в тех частях Польши, которые освобождаются Красной Армией и Польской Армией. В этот день мы приветствуем освобождение Варшавы, столицы Польши». Автор письма не ограничивался оценкой положения, сложившегося в Польше, а делал определенные прогнозы. «Мы верим, — говорилось в письме, — что правительство США найдет путь к сердечному согласию с вновь сформированным Временным правительством Польши. У нас нет сомнений в том, что наша дружба будет вдохновением для польского народа в строительстве суверенной, независимой, демократической Польши. Такая Польша может быть сильной, так как она будет жить в мире и согласии с соседями, СССР и Чехословакией и другими демократическими государствами Европы и с Соединенными Штатами Америки». Проявляя незаурядный политический здравый смысл, автор ставил вопрос о границах новой Польши: «Мы также считаем, что границы Польши следует передвинуть на Запад, за счет Германии, с тем, чтобы Польша могла не только вернуть земли, ранее ей принадлежавшие, но и получила бы широкий выход к морю, что в первую очередь обезопасит ее от нового нападения Германии». С полным основанием в письме делался вывод: «Мы уверены, что такое решение проблемы не только в интересах Польши, но и в интересах мира и безопасности всей Европы, а поэтому также и в национальных интересах Соединенных Штатов»40. Цитированный документ весьма показателен. Он свидетельствовал о высокой политической сознательности американских рабочих польского происхождения, об их четкой оценке реального положения дел, сложившегося в освобождаемых от оккупации районах Польши. При этом американские рабочие-поляки видели решение польской проблемы именно в том ракурсе, о котором спустя две недели будут говорить на Крымской конференции ее советские участники. Позиция президента Американского польского рабочего совета, человека отнюдь не либеральных воззрений, отражала мнение не только значительной части американцев польского происхождения. Все славянское население США активно выступало за сотрудничество с Советским Союзом, вносило большой и разносторонний вклад в укрепление солидарности с народами СССР, в развитие самых различных связей между общественностью двух стран.

344

$

Славяне США поддерживали и внутреннюю, и внешнюю политику президента Рузвельта. Всеславянский комитет СССР констатировал: «Второй Славянский конгресс состоялся в Питтсбурге 23—24 сентября 1944 года. В это время США готовились к выборам президента. Реакция подняла голову и организовала кампанию против Рузвельта. Конгресс мобилизовал свои силы на борьбу с реакцией и на поддержку Рузвельта. В районах, где славяне проживают более или менее компактными массами, Рузвельт собрал до 90 процентов голосов. Сами противники... президента признавали, что американские славяне сыграли большую роль в его избрании»41. Плюрализм мнений всегда был характерен для американцев. И даже в периоды обострения отношений между СССР и США разброс мнений в оценках сложнейших проблем советско-американских связей оставался в Соединенных Штатах очень значительным. В канун Крымской конференции, как указывалось, наметилось определенное усложнение отношений между двумя странами. Но и в это время по-прежнему проводились массовые встречи американцев в поддержку курса на укрепление контактов между народами двух стран в активизации их борьбы против общего врага. Одна из таких встреч, организованная сторонниками советскоамериканского сотрудничества, состоялась в середине ноября 1944 г. в Медисон-сквер Гарден, в Нью-Йорке. В митинге принял участие исполняющий обязанности государственного секретаря Эдвард Стеттиниус и посол СССР А. Громыко. Выступление руководителя внешнеполитического ведомства США было выдержано в очень оптимистических тонах. «Дружба между США и СССР, — заявил Стеттиниус, — прочное наследие наших народов. Конечно, в отношениях между странами возникают трудности... они могут и должны разрешаться мирным путем, в духе взаимопонимания и доброй воли, в интересах всех». Громыко отметил в своем выступлении, что «необходимость скоординированных действий союзников диктуется их коренными национальными интересами». Многие положения выступлений американского и советского ораторов перекликались и дополняли друг друга42. Интересна была в условиях растущей критики действий Советского Союза позиция значительной части прессы США, продолжавшей придерживаться просоветской ориентации. Журнал «Нейшн» заявлял: «Вскоре мы услышим всевозможные жалобы, даже со стороны людей, которые не являются убежденными противниками Советского Союза, что русские пытаются стать доминирующим политическим фактором на континенте». Журнал считал, что подобные жалобы будут бесполезны, если Соединенные Штаты не смо-

345 гут предложить ничего лучше, чем «теория свободного предпринимательства, большого бизнеса...» Газета «Нью-Йорк таймс» заявляла в редакционной статье: «Продолжающееся сотрудничество между Соединенными Штатами и Россией настолько важно для будущего мира во всем мире, что остающимся различиям нельзя разрешать вмешиваться в наши отношения»43—44. Комментатор Си-Би-Эс Джозеф Херш в своем выступлении 11 декабря 1944 г. заявил, что разногласия внутри Большой тройки не должны «вести к признанию того, что какая-либо из главных союзных держав имеет преимущественное право на добродетель». Херш отметил, что США недавно резко раскритиковали действия англичан в Греции, а русских — в Болгарии и Румынии. В связи с этим комментатор указывал: «На взгляд со стороны, мы без какого-либо противодействия господствуем на двух континентах. В силу этого наша безопасность более надежна, чем это могли бы представить Британия или Россия. Обе страны завидуют нашей более надежной безопасности. Это усиливает возможность резкой критики»45. В выступлениях консервативных кругов Англии и США, в переписке со Сталиным Черчилля и Рузвельта звучало немало критических нот в адрес советской политики в Европе, лично в адрес советского руководителя. Однако до победы надо было еще пройти довольно большой и зачастую отнюдь не триумфальный путь. На нем западных союзников поджидали и серьезные испытания, когда волей-неволей приходилось обращаться за помощью к Сталину, что отнюдь не было приятно для руководителей Англии и США. Конец 1944 г. ознаменовался крупной неудачей для англо-американских войск в Западной Европе. Гитлер использовал обстановку, созданную наступлением союзников у границ Германии, для того, чтобы нанести им контрудар в районе Арденн (Бельгия). Замысел немцев состоял в том, чтобы отрезать и разгромить англоамериканские войска в Бельгии и Голландии, сорвать их планы наступления на будущий год и получить тем самым возможность перебросить значительную часть войск на Восток для борьбы с Красной Армией. Фронт был прорван, и немецкие войска продвинулись на 90 км. «Наступление немцев кое-как удалось задержать, — отмечает В.Г. Трухановский, — но угроза разгрома ими второго фронта существовала в самой острой форме»46. В тревожные дни немецкого прорыва в Арденнах Черчилль 6 января 1945 г. обратился к Сталину с просьбой начать «крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте

346

$

в течение января» . В ответном письме Сталин писал, что, «учитывая положение наших союзников на Западном фронте», решено «усиленным темпом закончить подготовку и... открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января»48. 12 января, на восемь дней ранее намечавшегося срока, советские войска нанесли гитлеровской армии мощный удар, немцы сразу же прекратили наступательные действия на Западе и начали переброску войск на Восток. В течение первых трех недель советские войска продвинулись на 500 км на главном направлении наступления, вышли на реку Одер и оказались в 70 км от Берлина. «Верность СССР своему союзническому долгу еще выше подняла его мировой престиж»49. Выполнение обязательств — основа жизнеспособности любого военно-политического союза. В отличие от западных союзников Советское Верховное Главнокомандование, лично Сталин были всегда верны своему союзническому долгу. Тяжелое положение, в котором оказались союзники в результате наступления немцев в Арденнах, еще раз свидетельствовало о настоятельной необходимости теснейшей координации общих военных усилий в интересах быстрейшего разгрома врага. Советское Верховное Главнокомандование делало все возможное, чтобы обеспечить такую координацию. Между тем «Гитлер начал перебрасывать свои войска с Западного фронта на Восточный, пока к концу марта 1945 г. против западных союзников осталось менее 30 немецких дивизий, в то время как русским противостояло более 150 дивизий». Арденны заставили Черчилля и Рузвельта серьезно задуматься над дальнейшими перспективами развития военных действий в Европе. Американский посол в Москве Гарриман «предложил, чтобы Эйзенхауэр лично направился в Москву на переговоры». Обстоятельства не позволили Эйзенхауэру воспользоваться этим предложением, и в Москву вылетел английский главный маршал авиации Теддер. «Перед ним стояла настоятельная необходимость выяснить, была ли угроза задержки русского зимнего наступления, что облегчило бы давление немцев на Западе, являлись ли Арденны только первым из многих подобных наступлений немцев на Западе»50. Его миссия дала положительные результаты. Сталин заверил Теддера в том, что советское наступление приведет к облегчению положения союзников в Арденнах. «Сталин сказал, что немцы проявили больше решительности, чем здравого смысла, и что их наступление в Арденнах было ошибкой. И тем не менее он не считает, что война кончится раньше наступления лета. Встреча Теддера 47

347 со Сталиным рассматривалась как один из наиболее плодотворных обменов мнениями между Западом и Россией за весь период войны. Прямые контакты военного специалиста со Сталиным оказались значительно более эффективными, чем бесчисленные дипломатические тонкости»51. Сталин был не только Верховным Главнокомандующим, но и диктатором великой державы. Западные государственные, политические и военные лидеры располагали достаточно полной информацией о характере установленного им режима. И естественно, что, вступая в контакты со Сталиным, они не могли не учитывать эту сторону его деятельности. Джордж Кеннан, будущий посол США в СССР, во время войны был атташе американского посольства в Москве. Он дал показательную характеристику Сталина: «Смелый, но осторожный, легко впадающий в гнев и подозрительный, но терпеливый и настойчивый в достижении своих целей; способный действовать с большой решительностью или выжидательно и скрытно — в зависимости от обстоятельств, внешне скромный и простой, но ревниво относящийся к престижу и достоинству государства... принципиальный и беспощадно реалистичный, решительный в своих требованиях в отношении лояльности, уважения и подчинения; остро и несентиментально изучающий людей — он мог быть, как настоящий грузинский герой, большим и хорошим другом или непримиримым, опасным врагом. Для него трудно было быть где-то посередине, между тем и другим»52. В марте 1945 г. Эйзенхауэр установил прямые связи с советским Верховным Главнокомандующим. 28 марта через американскую военную миссию в Москве он направил послание Сталину. Характерно, что если Эйзенхауэр, посылая Теддера в Москву, получил на это предварительное согласие Объединенного комитета начальников штабов западных союзников, то данную акцию он совершил по собственной инициативе. Дэвид Эйзенхауэр называет послание Дуайта Эйзенхауэра Сталину «беспрецедентным» и отмечает, что «он направил его без консультации с Объединенным комитетом начальников штабов союзников»53. В послании к Сталину Эйзенхауэр писал, что его ближайшая цель — окружить Рур и отрезать этот индустриальный центр от остальной части Германии. Эту операцию он рассчитывал завершить к 1 апреля, а затем расколоть единый фронт противника, соединившись с советскими войсками. Эйзенхауэр заканчивал свое послание указанием на то, что успех его операций зависит от коор-

348

$

динации военных усилий с советскими вооруженными силами. Союзный Главнокомандующий спрашивал Сталина, каковы будут ближайшие планы советского командования54. Показательно, что Эйзенхауэр ничего не сказал в этом послании ни о Берлине, ни об Эльбе как о рубежах, на которые готовились выйти американские войска. «Сталин ответил Эйзенхауэру очень быстро. Он согласился с предложенным планом и районами для соединения»55. В своем ответе Эйзенхауэру Сталин писал, что Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение и Красная Армия будет штурмовать столицу Германии лишь вспомогательными силами. В действительности уже в то время советским командованием на Берлинское направление были брошены огромные силы, «миллион с четвертью солдат и двадцать две тысячи артиллерийских стволов». Англичане заявили Маршаллу самый решительный протест против отказа Эйзенхауэра штурмовать Берлин, «не в восторге они были и от того, что Эйзенхауэр начал непосредственно общаться со Сталиным. Они боялись, что Сталин оставит Эйзенхауэра в дураках»56. Черчилль и руководящие военные круги Великобритании не скрывали своего отрицательного отношения к действиям Эйзенхауэра. Они открыто заявили, что ему не было необходимости напрямую обращаться к Сталину. Если это и надо было сделать, то только через Объединенный штаб союзных войск. Помимо политической стороны вопроса, Черчилль высказывал и свое несогласие с рядом военных соображений, изложенных в послании Эйзенхауэра Сталину57. В частности, это касалось вопроса о Берлине. «Идея пренебрежительного отношения к Берлину, — заявлял британский премьер-министр, — и предоставления возможности в будущем русским брать Берлин не кажется мне правильной»58. Британский премьер-министр был искренне убежден, что он — настоящий военный стратег, а поэтому все серьезные вопросы необходимо согласовывать с ним или его штабом. «Черчилль был страшно разгневан на Эйзенхауэра за то, что тот не проконсультировался с его советниками, с союзным Комитетом начальников штабов или со своими политическими руководителями, а также за то, что Эйзенхауэр, как он считал, не в состоянии здраво оценивать политическую обстановку»59. Эйзенхауэр в ответ на все критические замечания отвечал, что его цель — уничтожение германской армии и победа, что этой задаче он подчиняет все свои действия. В документе, направленном одновременно Черчиллю и Объединенному комитету начальников штабов, он подробно излагал свои военные планы на заключительном

349 этапе войны. В частности, Эйзенхауэр подчеркивал целесообразность соединения русских и западных союзников на юге Германии60. По мере приближения окончания войны активность Черчилля все более возрастала. «...Скоро выяснилось, — вспоминал Эйзенхауэр, — что премьер-министр серьезно возражает против моих действий такого рода». Черчилль считал, что, «поскольку кампания теперь приближалась к завершению, действия войск приобрели политическое значение, которое требует вмешательства политических лидеров в разработку широких операционных планов»61. Вторая мировая война, как уже отмечалось, была самым политизированным военным конфликтом в мировой истории. Кровавые бои шли не только на ее многочисленных фронтах. Ход военных действий сопровождался настоящими политическими, идеологическими баталиями между союзниками и странами гитлеровского блока. Необходимо также учитывать, что вокруг Германии объединились страны с одинаковым общественно-политическим устройством. Главная держава антигитлеровской коалиции, несшая основную тяжесть боев с общим противником, — Советский Союз был настоящим политическим и идеологическим антиподом для всех других союзных государств. Это было очень уязвимым местом антигитлеровской коалиции. Если на фронте удар стараются наносить встык между воинскими соединениями противника, то на дипломатическом, политическом, идеологическом фронте Второй мировой войны нацисты всегда стремились нанести удар встык между СССР и его союзниками, направленный на то, чтобы расколоть единый фронт Советского Союза с Англией, США и другими членами антигитлеровской коалиции. Об этом знали и Сталин, и его партнеры по Большой тройке, которые старались не выносить сор из избы. Черчилль и Рузвельт, так же как и Сталин, всемерно приглушали в своих публичных выступлениях спорные вопросы, старались выделять то, что сплачивало, а не разъединяло их с советским союзником, лично со Сталиным. Усиленное подчеркивание в таких выступлениях Рузвельта и Черчилля позитивной роли Сталина в общей борьбе с блоком нацистских держав было не только данью уважения к личному вкладу советского руководителя в решение проблем, стоявших перед антигитлеровской коалицией. Это было и просто констатацией сложившегося положения вещей, признанием того, что в советской политической структуре Сталин был общепризнанным военным, государственным, политическим лидером.

350

$

По мере приближения победы эта роль Сталина все более возрастала, что нашло свое отражение и в оценках его деятельности в выступлениях руководителей союзных держав. В августе 1944 г. Черчилль выступил в палате общин и подчеркнул в своей речи, что наступление союзников в Европе — это выполнение их обязательств, которые он и Рузвельт дали Сталину в Тегеране. «В Тегеране мы обещали маршалу Сталину, — говорил Черчилль, — что будем проводить в жизнь этот план или нечто ему подобное в конце мая или в начале июня, а он со своей стороны обещал нам, что русские армии будут брошены, как они и были действительно брошены, в генеральное сражение на Востоке»62. Премьер-министр очень высоко оценивал боевые качества Красной Армии, искусство ее Главнокомандующего: «В воздухе, на океане и в морях мы можем сохранять наше положение, но не было в мире такой силы, которая могла бы сломить и сокрушить германскую армию и нанести ей такие колоссальные потери, как это сделали русские... армии. Я приветствую маршала Сталина, этого великого вождя своей страны, и я твердо верю в то, что наш двадцатилетний договор с Россией окажется одним из наиболее длительных и прочных факторов в деле сохранения мира, порядка и прогресса в Европе»63. Черчилль заявил, что наступил обнадеживающий момент для Польши. «Русские армии, — сказал он, — стоят сейчас у ворот Варшавы. Они несут освобождение Польше. Они предлагают полякам свободу, суверенитет и независимость». Как видно из этого выступления Черчилля, в нем не было даже намека на ту резкую дискуссию со Сталиным, которую премьер-министр вел с советским руководителем на протяжении всей войны и которая все более усиливалась по мере развертывания операций Красной Армии по освобождению Польши. Причем важно подчеркнуть, что Черчилль выступал после начала восстания в Варшаве, что привело к резкому обострению его отношений со Сталиным. В выступлении Черчилля не было ни малейшего намека на это. Союзники неоднократно срывали сроки открытия второго фронта. Это стоило для Красной Армии колоссальных дополнительных людских жертв и материальных потерь. И когда Сталин дал столь блестящую характеристику операции по форсированию Ла-Манша, то эта оценка советского руководителя произвела очень благоприятное впечатление на союзников. В сентябре 1944 г., выступая в палате общин, Черчилль говорил: «Выражения, в которых Маршал Сталин упомянул недавно в беседе о наших кампаниях на Западе, исполнены такого великоду-

351 шия и восхищения, что я считаю себя, в свою очередь, обязанным указать, что Россия сковывает и бьет гораздо более крупные силы, чем те, которые противостоят союзникам на Западе, и что она на протяжении долгих лет ценой огромных потерь несла основное бремя борьбы на суше»64. Высадка англо-американских войск в Нормандии и мощные наступательные операции СССР и союзников коренным образом изменили всю стратегическую обстановку в Европе. Казалось бы, открывались благоприятные перспективы и для разгрома Германии, и для послевоенного мира. Выступая в августе 1944 г. в палате общин, Черчилль дал исключительно высокую оценку Сталину как военачальнику и перспективам англо-советских отношений после окончания войны65. Аналогичная, очень высокая оценка Сталина как военного и государственного руководителя давалась в странах Британской империи. Из Оттавы 3 августа 1944 г. сообщалось, что, комментируя награждение Сталина орденом Победы, канадская газета «Джорнэл» в передовой статье писала о нем «не только как о великом руководителе страны, но и высшем военном гении всех времен». Статья высоко оценивала руководство Сталина в период отступления Красной Армии под мощным натиском германских армий, когда Сталин, как говорилось в статье, проявил исключительное моральное мужество и великолепное понимание войны в широком масштабе, знание своего народа и слабостей своего противника. Газета указывала, что в результате этого Германия выиграла много сражений, но проиграла войну. Когда Сталин предпринял наступление, в результате которого в настоящее время советская территория почти полностью очищена от врага, он показал другую сторону своих способностей — дар военного руководителя. В заключение статьи указывалось, что «русский народ проявил стойкость и храбрость. Русские солдаты дрались решительно и отважно, над всем этим стоит героическая фигура Сталина, несравненного вождя своей страны в дни ее огромной опасности»66. В тех случаях, когда Черчилль и Сталин публично касались спорных с Советским Союзом проблем, они делали это в осторожной, дипломатичной форме, чтобы не нанести ущерба антигитлеровской коалиции. В сентябре 1944 г., выступая в палате общин, Черчилль говорил: «Было бы аффектацией делать вид, что позиции английского правительства и, как я полагаю, правительства Соединенных Штатов в отношении Польши тождественны с позицией Советского Союза».

352

$

Черчилль считал, что нужно делать скидки на различные исторические и географические условия, определяющие позицию западных демократий, с одной стороны, и Советского правительства, с другой, в польском вопросе. «Сам Сталин неоднократно высказывался в пользу сильной, дружественной, суверенной и независимой Польши, — говорил Черчилль. В этом отношении наш великий восточный союзник полностью согласен с правительством его Величества, а также, если судить по американским публичным заявлениям, то и с правительством Соединенных Штатов»67. У СССР и союзников был различный подход и к вопросу о том, на каких условиях следует принять капитуляцию Германии. Черчилль и Рузвельт поддержали предложение Сталина о безоговорочной капитуляции Германии. Почему лидер Англии пошел на это, объяснял английский автор: «Для этого у него были политические причины... Вследствие неспособности... союзников предпринять наступление на Западе, которого требовал Сталин, премьер-министр считал особенно важным, чтобы у русских не было оснований опасаться, что их покинут в беде, заключив компромиссный мир между Германией и Западом»68. Бизнес — бог Америки. И естественно, что в США очень внимательно прислушивались к мнению руководителей делового мира, когда рассматривались проблемы отношений между СССР и союзниками, между Сталиным, Рузвельтом, Черчиллем. В сентябре 1944 года «Лайф» опубликовал статью председателя американской торговой палаты Джонстона о поездке в Советский Союз. В статье давалась очень позитивная оценка и СССР, и Сталина. «В течение 6 недель, которые я провел в Советском Союзе в качестве официального гостя, — писал Джонстон, — мне позволили ездить куда я хотел, говорить с кем угодно. Для меня были открыты все возможности. Я видел некоторые вещи, которые иностранцам обычно не показывают. Вскоре я пришел к выводу, что иногда мы неправильно судим о России из-за официальной таинственности, которая применяется не только для того, чтобы скрыть важные события, но и для того, чтобы скрыть недостаток их». Джонстон указывал на национальные особенности приема гостей в США и в России: В Америке мы склонны показывать посетителям отрицательные стороны. Путешествуя по России — по Москве, Ленинграду, Уралу, Сибири и азиатским республикам, я всегда ставил себе целью оценивать то, что вижу и слышу, с точки зрения возможного влияния этих фактов на советско-американские отношения в будущем.

353 Наблюдения привели Джонстона к трем главным выводам: 1. После восстановления мира Россия и США будут располагать преобладающей долей военной и промышленной мощи всего мира. 2. Хотя наши общественно-политические системы полярно противоположны, между ними нет неразрешимых экономических или территориальных конфликтов. 3. Судьба мира в значительной степени зависит от взаимоотношений и сотрудничества между Россией и США. Может быть, для меня, как делового человека, естественно чувство, что лучший способ добиться этого взаимопонимания заключается в значительном расширении обмена товарами и услугами между обеими странами. Джонстон с оптимизмом смотрел в будущее: «Если обе стороны будут вести честную и прямую игру, то завтра мы сможем работать вместе и вместе вершить дела». Автор описывал разрушения, которые он видел в Сталинграде: «Мы видели, как люди работают и роются в развалинах. Нам сказали, что большинство этих людей — русские женщины, которые с характерной для них энергией и решимостью начинают восстанавливать город. Раны глубоки и тяжелы. Но Сталинград возродится, как феникс, из пепла. Само его имя — город Сталина — залог того, что в конце концов он будет одним из самых производительных городов России — символом труда и возрождения». Джонстон исключительно высоко оценивал роль советских женщин в промышленном производстве, медицине и в других областях. Описывая военный госпиталь в Москве, он отмечал, что особое впечатление на него произвела палата раненых партизанок. «Пусть запомнят навсегда, что русские женщины сыграли огромную роль в блестящих успехах Красной Армии, — писал Джонстон. — Я хотел бы возложить венок на неизвестные могилы погибших героических советских женщин». Описывая поездку в Ленинград, автор восхищался героизмом ленинградских рабочих, продолжавших работать под бомбами. По поводу планов реконструкции Ленинграда он писал: «Я знаком с планированием городов в Америке, но, увидев планы Ленинграда, я был изумлен кругозором и архитектурным дерзанием, которые в них обнаруживаются». Джонстон отмечал огромный промышленный рост Советского Союза, указывал на развитие промышленных центров — Магнитогорска, Свердловска, Новосибирска и Челябинска. И особенно высоко он оценивал быструю переброску промышленности на Восток во время войны, несмотря на колоссальные трудности, связанные с этим.

354

$

О своей беседе со Сталиным Джонстон писал: «Сталин пользуется острым, язвительным юмором, чтобы довести ту или иную мысль до сознания собеседника. Он не терпит изысканных и уклончивых дипломатических речей. В разговоре он прям и откровенен и ожидает от своего собеседника того же». По мнению Джонстона, сталинский стиль работы, общения, разговора был воспринят многими советскими людьми. В частности, он отмечал, что его собеседники в СССР проявляли большой интерес к обсуждению деловых вопросов. «Я убежден, — писал Джонстон, — что русские предпочитают иметь дело с откровенными представителями других стран, преимущественно с людьми, добившимися успеха в деловом мире. Русские больше всего восхищаются американским производственным гением. Любому человеку, символизирующему это производство, каково бы ни было его отношение к советской системе, обеспечен сердечный прием». Маршал Сталин, продолжал Джонстон, просил меня передать американцам благодарность за помощь, оказываемую ими Советскому Союзу. Он выразил искренний интерес к возможностям будущего сотрудничества и надежду на огромный рост деловых отношений с нами после войны. Если можно будет организовать взаимно выгодные условия кредита, то идеологические разногласия не должны препятствовать этому. «Будучи молодой нацией, — писал Джонстон, — мы торговали со странами, которые имели отличные от нашей политические и экономические системы, пока они не интересовались нашими внутренними делами. Такова была наша политика вначале. Такова политика сегодня. В мире никогда не было тождественных социальных, политических и экономических систем»69. Джонстон был очень авторитетным человеком в мире бизнеса. И его восторженная оценка всего, что он видел в СССР, в частности Сталина, имела важное значение для правильного восприятия миллионами американцев советского союзника и его руководителя. Особенно актуально это было в конце войны, в условиях поляризации мнений между Сталиным и его партнерами по Большой тройке по важнейшим проблемам, разделявшим руководителей трех держав. То, что успехи Красной Армии, всего советского народа персонифицировались с успешным руководством вооруженными силами и страной Сталиным, было характерно не только для союзных, но и для колониальных стран. Вторая мировая война, особенно разгром империалистической Японии, нанесла мощный удар по колониальной системе, явилась прологом ее крушения. Британская колониальная империя была са-

355 мая старая, большая и могущественная. И несмотря на то что Черчилль, как уже говорилось, не собирался председательствовать при ее ликвидации, процесс распада этой империи в определенной мере начался уже во время войны. И дело было здесь не в том, что американцы, по мнению премьер-министра, хотели подобрать осколки этой империи. Главная причина была в другом — антифашистский, освободительный характер Второй мировой войны не мог обойти стороной многие десятки миллионов народов колониальных и зависимых стран. Здесь поднималась мощная волна национально-освободительного движения, которая после окончания войны в короткие исторические сроки разобьет до основания колониальную систему, существовавшую несколько столетий. Народы колониальных стран видели в лице Советского Союза и Сталина, как руководителя страны, главную силу не только в борьбе с фашизмом, но и в освобождении колоний и зависимых стран. И было закономерно, что в странах Востока с особым энтузиазмом отмечали вклад Советского Союза и лично Сталина в разгром блока фашистских государств, что создавало условия для освобождения колоний, уничтожения их многовековой зависимости от империалистических держав. С точки зрения содержания, направленности, эмоциональной характеристики таких выступлений в колониальных странах была показательна статья Поля Блана «В чем величие Сталина», опубликованная в сентябре 1944 г. в алжирской газете «Журналь демокраси». Весь мир, говорилось в статье, восхищается Красной Армией, мощные боевые действия которой сначала ослабили, а затем разбили немецкую военную машину. Без Москвы и Сталинграда, без Орла и Харькова были бы невозможны победы Монтгомери, освобождение Северной Африки, Западной Италии, высадка в Нормандии и на юге Франции, освобождение Парижа и Марселя. Однако как были подготовлены, как стали возможными и были достигнуты эти успехи? — спрашивал Блан и отвечал, что народы Советского Союза добились этого своим трудом. А главное, эти победы стали возможными, потому что в течение долгих лет два необыкновенных человека, подытожив ресурсы своей страны, направили все могущество труда народных масс на то, чтобы превратить эти огромные и почти не эксплуатировавшиеся ресурсы в реальные богатства, одни из которых должны были удовлетворить нужды населения, другие — обеспечить защиту советского содружества народов. Автор отмечал, что роль Ленина и Сталина огромна в создании первого в мире социалистического государства, в его успехах во всех

356

$

сферах жизни. «Именно замысел, подготовка и осуществление этого плана грандиозных работ, на мой взгляд, дают Ленину и Сталину, в первую очередь, право на восхищение и признание не только со стороны их соотечественников, но и со стороны всего человечества». Многонациональный конгломерат колоний готовился решать свои проблемы, в ряду которых национальный вопрос занимал особенно важное место. И естественно, что в статье первостепенное внимание уделялось национальному вопросу в СССР. «Тот факт, — писал Поль Блан, — что Сталин сумел объединить усилия разрозненных народов старой России, что он сумел увлечь их по пути, который привел к превращению чисто сельскохозяйственной и почти безграмотной страны в одну из наиболее индустриальных и культурных стран мира, является результатом силы воли человека, проницательность и уравновешенность которого равносильны его упорству». В статье подчеркивалось, что Сталин был не только военным, но в первую очередь политическим, государственным руководителем СССР. «Сталин, — говорилось в статье, — завоевал себе славу в глазах иностранцев благодаря своим военным достижениям. Гражданский вождь стал Главнокомандующим советской армией». Есть, однако, еще одна область, отмечалось в статье, в которой Сталин возвышается до такой моральной высоты, «которой не достиг до него ни один полководец, даже Юлий Цезарь. Речь идет об его умеренности во внешней политике. Несмотря на неслыханную жестокость немцев и их сателлитов, условия перемирия, предложенные финнам советским правительством, условия, предъявленные Румынии в момент ее капитуляции, остаются умеренными». Блан заключал свою статью следующими словами: «Сталин — строитель! Сталин — глава государства! Для всех тех, кто мечтает о человеческом братстве, этот Сталин представляется еще более великим, чем Сталин — маршал самой прославленной армии мира»69. Столь восторженный панегирик Сталину можно было бы расценить как своеобразный социальный заказ, целенаправленное восхваление личности Сталина, что было столь обычно для Советского Союза. Однако в искренности подобных выступлений сомневаться не приходится. Конец войны был триумфом Сталина как полководца, дипломата, политика. Статьи, подобные той, которая была написана Полем Бланом, только констатировали сложившееся положение вещей. Обращает на себя внимание исключительно высокая оценка Полем Бланом заслуг Сталина в решении национального вопроса в СССР.

357 Очевидно, эта оценка была бы более сдержанной, если бы автор знал о выселении в годы войны в отдаленные районы СССР «репрессированных народов». Это было новое, позорное слово в национальной политике. Бесспорно, имели место многочисленные антисоветские, предательские акции со стороны представителей этих народов в годы войны, факты их сотрудничества с немецкими оккупантами. Однако никогда, ни в одной стране весь народ не нес ответственности за те или иные противоправные действия своих отдельных, пусть даже и многочисленных представителей. Это то нововведение Сталина, которое записано черными буквами в пассив его политической и государственной деятельности. Россия и другие страны СНГ и сегодня не могут прийти в себя от этой сталинской практики «решения» национального вопроса в СССР в годы войны. В ходе любой большой войны, тем более мировой войны, национальные проблемы всегда занимают первостепенное место. И если рассматривать достижения Советского Союза в решении национального вопроса в целом, то надо отметить, что не случайно, особенно в колониальных и зависимых странах, эти достижения оценивались очень высоко и в них видели в годы войны образец для решения соответствующих проблем и в других странах. Негативный опыт решения национального вопроса в СССР был малоизвестен за рубежом, а достижения в этой сфере связывались с именем Сталина. И не только потому, что все важные вопросы в Советском Союзе замыкались на него. Сталин был наркомом по делам национальностей в первом советском правительстве, и это был очень важный и ответственный пост с учетом многонационального состава России и той революционной перестройки национального вопроса в стране, которая началась сразу же после Октябрьской революции. Сталин внес важный практический и теоретический вклад в решение этого вопроса в СССР. Высокая оценка в зарубежных странах роли Сталина в данной сфере была оправданна, так как к началу Великой Отечественной войны в этой области в СССР были достижения всемирно-исторического значения. Сегодня в России и в других странах СНГ предается анафеме многое из того, что было сделано в нашей стране за годы советской власти, в том числе и в области решения национального вопроса. В наши дни модно, и не только за рубежом, но и в России, в странах СНГ, называть Советский Союз империей. Известно, что империя предполагает наличие метрополии, которая эксплуатирует свои колонии, живет за их счет, имеет значительно более

358

$

высокий жизненный и культурный уровень по сравнению с другими частями империи. Этого не было и не могло быть в СССР с учетом характера советского государства. За время существования этого государства бывшим колониальным окраинам России были созданы самые благоприятные условия для развития их экономики, науки, искусства, культуры. Основной вклад в решение этой задачи внесла РСФСР, русский народ. К слову сказать, об этом никто сегодня практически не вспоминает в странах СНГ, за исключением Белоруссии. Более того, все чаще и резче звучит критика в адрес Москвы, Центра и по вопросу национальной политики СССР. Воистину, ни одно благодеяние не остается безнаказанным, как отмечал великий поэт. Успехи в области решения национального вопроса в СССР были очень велики, и не случайно, что в годы войны в зарубежных странах это с полным основанием расценивалось как одно из важнейших достижений Советского Союза, лично Сталина. Приближавшееся окончание Второй мировой войны на ее главном фронте, в Европе, сопровождалось глубокими геополитическими сдвигами, которые охватывали не только Европейский континент. Менялось военно-политическое соотношение сил в мировом масштабе. Разумеется, новая геополитическая ситуация в мире должна была стать итогом всей мировой войны. Однако уже после открытия второго фронта развитие военно-политических событий приняло столь стремительный характер, что вскоре стала очевидна необходимость новой встречи Большой тройки для решения самых неотложных проблем межсоюзнических отношений в преддверии приближавшегося окончания войны. 19 декабря 1944 г. все важнейшие газеты США перепечатали статью патриарха американской журналистики Уолтера Липпмана, в которой детально аргументировалась необходимость новой встречи руководителей трех союзных держав — Рузвельта, Сталина, Черчилля. «В США и за рубежом, — писал Липпман, — ведутся многочисленные дискуссии по вопросу о необходимости еще одной встречи Сталина, Черчилля и Рузвельта». В статье отмечалось, что даже встреча Большой тройки не в состоянии разрешить возникшие «политические проблемы Европы». Липпман подчеркивал: «После Тегерана в Европе произошли коренные изменения. В Тегеране три державы, борющиеся за свободу, выработали стратегию этой борьбы. В настоящее время им необходимо договориться с освобожденными странами о том, как завершить войну. Это означает, что партнеры по Тегерану должны расширить свой круг, для того чтобы разрешить проблемы, порожденные нашими победами»70.

359 Организовать такую встречу оказалось нелегко. Рузвельт уже был смертельно болен, и отправиться в столь далекий вояж для него было настоящей проблемой. На советско-германском фронте шли ожесточенные бои, и Сталину, как Главнокомандующему Красной Армией, было очень трудно найти время для встречи, которая обещала быть достаточно продолжительной. Однако необходимость новой встречи Большой тройки была настолько настоятельной, что все ее участники, отложив самые важные дела, направились к согласованному месту встречи в Крыму.

Военная и политическая необходимость в новой встрече Большой тройки была очевидна. Советские войска быстро развивали процесс освобождения стран Восточной Европы, оккупированных Германией. Англо-американские войска успешно наступали в Западной Европе. «Германия в тисках между двумя фронтами» (по выражению Сталина) с каждым днем все больше проявляла свою военную несостоятельность. Крушение «тысячелетнего рейха» стремительно приближалось, и это порождало массу проблем, связанных с послевоенным устройством Европы. Как показали события конца войны и первые же месяцы после ее окончания, многие из этих проблем оказались не только труднопреодолимыми, но и неподдающимися разрешению. Убедительно сказывалась политическая и идеологическая несовместимость Советского Союза с Англией, США и с другими участниками антигитлеровской коалиции. Единственная возможность попытаться найти хотя бы какое-то их решение могла быть достигнута только на встрече лидеров трех главных держав — членов антигитлеровской коалиции. Это прекрасно понимали Сталин, Черчилль и Рузвельт. Накапливавшийся груз неразрешенных проблем необходимо было срочно сдвинуть с мертвой точки, иначе закономерно возникали вопросы: за что воюют союзники? во имя чего принесены колоссальные жертвы? не использует ли Германия растущие противоречия между союзниками для раскола их единого фронта и для своего спасения? Опасность использования Германией раскола между союзниками была очевидной — гитлеровская дипломатия предпринимала лихорадочные усилия, чтобы тяжелые поражения на фронтах Второй мировой войны компенсировать расколом Большой тройки.

361 Необходимость новой встречи Большой тройки была столь очевидна, что ее участники, отодвинув все проблемы и сомнения, довольно быстро пришли к согласию о времени новой Конференции руководителей трех держав. И вновь встал вопрос о месте встречи. Сталин и на этот раз настоял на своем варианте, на встрече в Крыму. «Президент, — вспоминал Черчилль, — был полностью убежден в необходимости новой встречи “трех”... Затем последовала обычная дискуссия о месте встречи. “Если Сталин не может встретиться с нами в Средиземном море, — сказал президент, — я готов приехать в Крым и встретиться в Ялте...”»1 К моменту встречи авторитет Сталина на волне мощного наступления Красной Армии значительно возрос. И в канун встречи Большой тройки пресса союзных и дружественных стран уделяла роли Сталина на предстоящей Конференции исключительно большое внимание. В комментариях зарубежной печати по поводу встречи трех лидеров указывалось на возрастание политического веса Сталина. В февральском номере американского журнала «Таймс» была помещена статья «Россия — историческая сила». В ней говорилось, что Сталин, крупнейший человек в мире, так как Красная Армия уничтожает германскую армию. Ни разу после вступления Красной Армии на Балканы среди союзников не наблюдалось такой волны благодарности и уважения к России, какая последовала за вступлением Красной Армии в Германию. Это — не только уважение к наступлению Красной Армии как к военному подвигу, не только уважение к многочисленности, мощи и совершенству Красной Армии. Это объясняется тем, что ни одно наступление союзников за нынешнюю войну нельзя сравнить с этим наступлением. Это — также восхищение тем, как Советский Союз сумел превратить свое отступление в наступление на 1300 миль — от Сталинграда до польских равнин. «Огромное восхищение, — говорилось в статье, — вызывает также искусное использование дипломатии и военной мощи, которое дало русским возможность за 5 месяцев вывести из войны четырех сателлитов оси — Румынию, Болгарию, Финляндию и Венгрию, с помощью партизан Тито освободить большую часть Югославии и принудить немцев к отступлению из Греции»2. С особым интересом общественность зарубежных стран прислушивалась к мнению о Сталине тех, кто встречался с ним и мог составить мнение о советском руководителе на основании личных впечатлений. Среди журналистов к такому кругу лиц в первую очередь относился американец Кассиди, имя которого было широко

362

$

известно во всем мире как автора ряда интервью со Сталиным в самые критические моменты Второй мировой войны. Руководитель вашингтонского отделения агентства Ассошиэйтед Пресс Генри Кассиди спрашивал, не становится ли глава Кремля более консервативным? Под таким заголовком была помещена статья Кассиди в журнале «Имаж» в номере от 4 февраля 1945 г. Иосиф Сталин, которому сейчас 65 лет, писал Кассиди, знает, что время работает против него и что он не проживет столько, сколько нужно, чтобы довести до конца свое дело. Будет ли это дело названо модернизацией отсталой страны, осуществлением плана Маркса — Энгельса — Ленина или же укреплением советской системы в России, все это требует долгого времени. Победоносная Красная Армия вышла на европейские просторы, и по обе стороны Атлантики с большой тревогой следили за тем, какова будет политика Сталина в освобожденных странах Европы, сколь велики будут сталинские темпы «коммунизации восточноевропейских стран», как писала одна из западных газет. Кассиди считал, что нет серьезных оснований опасаться неконтролируемой агрессии со стороны Сталина. Журналист писал, что в своих последних беседах с посетителями Сталин каждый раз начинал разговор о будущих пятилетних планах фразой: «Если я достаточно проживу». Автор статьи рассуждал вполне логично: предположим, а к этому имеется достаточно оснований, что Сталин, вместо того, чтобы повернуть страну к изоляции, что позволяет России ее географическое положение, или распространить свою мощь на Восточную Европу, или же распространить в мире международный коммунизм, решит, что у него достаточно территории, а потому займется искренним сотрудничеством с демократическими странами. За время нынешней войны в России произошли большие изменения: возрождение национализма, ликвидация Коминтерна и т.д. Не объясняется ли это все до некоторой степени тем, спрашивал Кассиди, что Сталин знает, что он не проживет достаточно долго, чтобы полностью выполнить свое дело. Не займется ли он уже сейчас укреплением достигнутого и укреплением своей позиции, прежде чем начать то, что он может предпринять? Не будет ли он действовать таким образом и после войны весь остаток своей жизни? «Говоря таким образом, — подчеркивал Кассиди, — я вовсе не хочу сказать, что Сталин угасает. За последние четыре года мне, как руководителю агентства, приходилось часто встречаться со Сталиным. Первый раз автор видел Сталина в августе 1940 года, пос-

363 ледний — в 1944 году, когда Верховный Совет предоставил 16 советским республикам право самостоятельности в военной области и во внешнеполитических вопросах. «На меня, — писал Кассиди, — произвели большое впечатление его сила и воинственный вид, который весьма шел ему в его звании Верховного Главнокомандующего Красной Армией. У меня было, кроме того, два косвенных соприкосновения с ним в конце 1943 года, и в обоих случаях я убедился в живости его необычайного ума»3. Более пессимистично оценивал политику Сталина автор статьи в февральском номере журнала «Тайм». «Англичане и американцы встревожены, — писал он, — так как простирающийся на 800 миль советский фронт фактически разрезал Европу. Насколько дальше в западном направлении намеревается продвинуться Красная Армия? Что происходит за ее фронтом, где союзные армии не имеют действенной силы и откуда они получают мало информации?» Журнал высказывал открытое беспокойство в первую очередь в связи с советской политикой в Германии. Встает вопрос о будущем Германии, говорилось в статье, а также о будущем Европы и всего мира, поскольку Германия является стратегическим и экономическим ключом к Европе. «Кто будет контролировать завоеванную Германию — Россия и западные союзники, которые пока лишь врезались в германские границы, или только русские, которые вскоре могут вступить в Берлин?» Софийское радио уже сообщало, что комитет «Свободная Германия» готовится, идя по пятам Красной Армии, переехать из Москвы в Восточную Пруссию и, по неподтвержденным сведениям, создать временное германское правительство. Американское радио в Европе объявило, что в Гумбиннене (Восточная Пруссия) действует первый русский губернатор. В те дни в одной из канзасских газет появилась карикатура: на географической карте крупным планом изображены контуры Восточной Пруссии и надпись — Prussia. Сталин огромными ножницами отрезает букву Р, остается Russia — Россия. Автор статьи в журнале «Тайм» с тревогой констатировал, что чем ближе окончание войны, тем больше обостряются отношения между Сталиным и его партнерами по Большой тройке. В статье отмечалось: «Ленин любил говорить, что факты — упрямая вещь. Эти факты обязывают нас к сомнениям накануне победы. Но что испугало каждого вдумчивого англичанина или американца и ободрило каждого наблюдательного немца — это сознание того, что на пороге военного успеха Большая тройка расколота, как никогда раньше. Рузвельт, Черчилль и Сталин готовятся ко второй встрече Боль-

364

$

шой тройки не потому, что эту встречу удобно устроить в настоящий момент, а потому, что кризис среди так называемых Объединенных Наций достиг такой остроты, что изложение разногласий при личном свидании больше нельзя откладывать». Этот кризис, констатировал журнал, возник дважды за короткий двухмесячный промежуток. В первый раз он произошел в Афинах, где в течение шести позорных недель английские войска-освободители вели кровопролитную войну с освобожденными греками. Второй кризис возник как раз перед наступлением Красной Армии, когда советское правительство признало контролируемое Кремлем польское правительство, осудившее «как лакея гитлеровской Германии» польское эмигрантское правительство, которое упорно признают Англия и США. Автор подчеркивал колоссальную ответственность, которая лежала на трех лидерах антигитлеровской коалиции. «Перед близящейся Конференцией Большой тройки, — говорилось в статье, — стоит следующий выбор: прочный мир, который люди могут найти, примирив разногласия между тремя великими державами, единственными державами, способными вести войну после Второй мировой войны, — или же другой выход, о котором большинство американцев предпочитает не думать, — третья мировая война. Кончится ли встреча успехом или неудачей, это в значительной степени зависит от одного человека — Сталина. Кто этот человек, на котором лежит огромная ответственность за судьбу мира?» Автор переоценивал роль Сталина, считая, что положительные итоги Крымской конференции зависели главным образом от его позиции. Роль Сталина в мировой политике, бесспорно, была велика. Однако ответственность за работу Конференции, за судьбу мира нес не только Сталин, но и вся Большая тройка. И в статье обоснованно выражалась глубокая тревога в связи с ее расколом по ряду важнейших проблем мировой политики. Автор пытался ответить на вопрос, кто такой Сталин, так, чтобы удовлетворить интерес и серьезного читателя, и широкие круги обывателей. Сталин всего на два дюйма выше Наполеона, говорилось в статье, но большинство американцев обнаружило этот факт лишь после Тегеранской конференции. В течение предыдущих 20 лет американцы знали Сталина главным образом по нескольким тщательно оформленным фотографиям, на которых он казался выше, и по советским скульптурам и рисункам, которые неизменно носят героический характер. Западный мир знал Сталина только в лицо, и он был для него фокусом тревожных слухов. Когда на этом лице появлялась улыбка,

365 оно внушало больше беспокойства, чем когда было серьезно. С течением лет лицо медленно изменялось. Когда Сталин был молод, это лицо отличалось тонкой красотой, но революция, война, власть и особенно сила воли превратили его в лицо, полное суровой силы. Волосы, которые были черными, как у большинства грузин, и ниспадали на лоб, поседели. Глаза, которые когда-то глядели из бархатных глубин неизмеримого недоверия (старые большевики говорили: «Ленин верит Сталину, а Сталин не верит никому»), приобрели выражение почти властного благоволения. «Американцы должны подумать над этим лицом, ибо оно представляет собой нечто новое»4. Такую эмоциональную оценку Сталину давал журнал «Тайм». В статье Кассиди была сделана попытка обобщить противоречивые мнения о Сталине, определить его место в истории. «Как раз перед самым моим отъездом из Москвы, — писал Кассиди, — я спросил одного умного русского человека его мнение о Сталине. Он мне сказал: «Война принесла Сталину успех. Если бы он умер перед войной, он вошел бы в историю под именем Сталин Грозный, но теперь он будет известен как Сталин Великий»5. Мне представляется, что американский журналист спрашивал мнение о Сталине у действительно «умного русского». Не идеализируя роль советского руководителя в Великой Отечественной войне, признавая серьезные ошибки, допущенные им в ее канун, нельзя не признать, что война была звездным часом Сталина. Она обеспечила ему почетное место и в отечественной, и в мировой истории. Не меньший, а, пожалуй, больший интерес среди самых широких кругов читателей вызвала статья еще одного журналиста, имевшего возможность так же, как и Кассиди, непосредственно в Москве наблюдать за деятельностью Сталина. Это была статья московского корреспондента журналов «Тайм» и «Лайф» Ричарда Лаутербаха, опубликованная в январском номере «Лайф» за 1945 г. Успех статьи объяснялся не только ее содержанием и живой, интересной формой изложения материала, но и огромным, многомиллионным тиражом этого журнала. Статья называлась «Сталин в 65 лет» и была посвящена его дню рождения в декабре 1944 г. Автор писал, что в течение продолжительного времени одно из посольств в Москве тайно проводило нечто вроде опросов общественного мнения, пытаясь выяснить отношение русских к Сталину. Хотя эта «анкета», писал Лаутербах, не носит столь исчерпывающего характера, как опросы Гэллапа или Илмо Ропера, тем не менее она подтверждает мнение многих других наблюдателей в России, что если там еще и имеются кое-какие

366

$

противники Сталина, их позиция не проявляется ни скрытно, ни открыто. Три с половиной года войны, названной Сталиным «Великой Отечественной войной», сплотили бульшую часть народов СССР так прочно, как они никогда не были сплочены раньше, на поддержку нынешней диктатуры. Даже патриарший местоблюститель недавно обратился к Сталину, называя его «любимым, Богом данным Верховным Вождем». У американцев такие выражения могут вызвать улыбку, но русские не видят в этом ничего смешного, смешным это не кажется даже коммунистам, которые остаются неверующими. Десятки миллионов верующих русских убеждены, что родина была и на этот раз, как во времена Наполеона и других захватчиков, спасена от гибели могущественным и мудрым вождем, способным объединить народные массы и победить врагов. Сейчас русские так же не представляют себе Советского Союза без Сталина, как американцы США — без конституции. Никогда ни один народ ни в какой стране мира не сплачивался вокруг какого-либо вида диктатуры. И в этом вопросе с автором статьи нельзя согласиться. Однако бесспорно, что вокруг личности Сталина сплочение широких народных масс в годы войны действительно произошло. Это не значило, что Сталину было дано полное «отпущение грехов», что народ забыл «раскулачивание», массовые репрессии 30-х годов — все, что позднее будет названо «культом личности Сталина». Но, как правильно говорили в хрущевский период, — «культ личности был, но и личность была». В статье Лаутербаха говорилось, что Сталин стал для советских людей человеком-легендой, который прекрасно разбирается во всем, начиная от «инструкций для колхозников» и кончая конституцией, автором которой его считают. Автор критически относился к такой оценке Сталина: «Русские ничуть не обеспокоены тем, что Сталину пришлось бы сразу совершить шесть чудес, чтобы соответствовать такому идеалу». Вместе с тем Лаутербах признавал: «Он и на самом деле проявляет необычайную осведомленность. Прошлым летом Сталин обсуждал с Эриком Джонстоном, президентом Торговой палаты, вопрос о наивысшей точке производства автомобилей до войны. Джонстон, обладающий способностью убеждать своих собеседников, заставил Сталина принять свои данные. Но впоследствии Джонстон убедился, что Сталин имел в виду общую цифру выпуска как грузовиков, так и легковых машин, и что приведенные им данные были правильны. Джонстон охотно согласился, что «Сталин знает американскую продукцию лучше, чем 90 процентов американских дельцов».

367 В статье отмечалась поразительная способность Сталина концентрировать свое внимание, волю, интерес на том, что он считает на данный момент главным. Когда Сергей Илюшин конструировал свой знаменитый штурмовик, Сталин не допускал на свой стол никаких других материалов до тех пор, пока он не изучил всех деталей этого самолета. Потом он внес ценное предложение, которое упрощало конструкцию и значительно удешевляло производство. Рассказывают, что когда Чкалов предложил лететь в Америку через Северный полюс, со Сталиным советовались по поводу выбора типа самолета. А когда Папанин готовился к своей экспедиции на Северный полюс, Сталин превратился в специалиста по метеорологии Арктики и лично руководил работами по спасению исследователей. При пересмотре системы водоснабжения Москвы Сталин погрузился в изучение карт, проектов и издержек производства. Говорят, что, изучая недостатки предложенных планов, он сэкономил для государства миллионы рублей. В статье отмечался солидный запас знаний Сталина по военной истории, включая некоторое знакомство с военными кампаниями Соединенных Штатов, начиная от битвы при Валлей Фордж до Виксбурга и Сент-Милэлья. «Эти виртуозные способности как нельзя лучше подтверждают представление о Сталине как о преемнике Александра Невского, Петра Великого, Суворова и других дореволюционных русских военных героев». По мере приближения конца войны все более углублялись противоречия Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, Советского Союза с другими странами — участницами антигитлеровской коалиции. И несмотря на это, московский корреспондент двух самых массовых и популярных журналов в Соединенных Штатах давал столь высокую характеристику личных качеств советского руководителя. Это было убедительным свидетельством исключительно высокой и заслуженной популярности Сталина в самых широких кругах общественности не только США, но и других союзных стран. Автор статьи в журнале «Лайф» имел все основания назвать Сталина преемником Александра Невского, Петра Великого, Александра Суворова как военных героев России. Однако с одной существенной поправкой. Петр Великий вошел в историю не только как «военный герой», но в первую очередь как преобразователь России. То же самое можно сказать и о Сталине. Он был не только «военным героем», героем Великой Отечественной войны, но и подлинным преобразователем всей жизни страны. Автор подробно излагал биографию Сталина. Его привычки, особенности рабочего дня, что, когда и сколько он ест и пьет, сколь-

368

$

ко раз был женат, информировал о его детях. Показательно, что, рассказывая о Якове Джугашвили, Лаутербах отмечал: «Он ушел добровольцем в Красную Армию и в июле 1941 г. был захвачен немцами в плен. Нацисты пытались использовать его для целей пропаганды, но, судя по подпольным сведениям, Яков остался верен отцу и родине». Автор разделял широко распространенную на Западе уверенность, что Сталин женат третий раз. Он женат на Розе, младшей сестре Лазаря Кагановича, строителя Московского метрополитена, который сейчас занимает пост наркома путей сообщения. Роза никогда не появляется в общественных местах вместе со Сталиным, но, по слухам, он очень привязан к ней и ежедневно звонит ей в полночь из своего рабочего кабинета. Он редко заканчивает работу раньше трех-четырех часов утра, но поскольку с начала войны он спит не более пяти часов в сутки, он все же может уделить Розе несколько часов рано утром, прежде чем лечь спать. Огромная роль Сталина в государственной, партийной, политической структуре СССР была широко известна на Западе. Приближался конец войны, и общественность зарубежных стран хотела знать, какова будет его роль в послевоенной жизни России. Этот интерес был оправдан, так как от Сталина в решающей степени зависело, по какому пути пойдет Россия, будут ли шансы у Запада на продолжение сотрудничества с ней, а следовательно, какова будет перспектива на мир и благополучие народов после войны. Предполагается, говорилось в статье, что после войны Сталин передаст обязанности премьер-министру Молотову и останется только секретарем партии. Хотя его здоровье находится сейчас в превосходном состоянии, тем не менее он начинает чувствовать тяжесть руководства крупнейшей армией мира, обширнейшей страной мира и сильнейшей в мире политической партией. В его словах теперь часто проскальзывает выражение: «Если буду жив...» В сравнительно небольшой по объему статье автор сумел ответить на очень многие вопросы о жизни Сталина, которые интересовали зарубежную общественность. К слову сказать, Кассиди в вышецитировавшейся статье с полным основанием писал, что за рубежом о деталях жизни Сталина знают значительно больше, чем в Советском Союзе. Лаутербах сообщал новые детали, с которыми, наверно, с интересом ознакомились читатели его статьи. Сталин, говорилось в статье, любит играть в шахматы и городки, охотно посещает кино и слушает игру на пианино. В молодости он любил также верховую

369 езду и охоту, но уже в течение многих лет не занимался ни тем ни другим. Его художественные вкусы просты и почти не поднимаются над средним уровнем. Что касается музыки, то он предпочитает народные песни или крупные классические русские оперы вроде «Жизни за царя» Глинки и «Князя Игоря» Бородина. Автор, отмечал, что, несмотря на огромную занятость, Сталин внимательно следит за интеллектуальной жизнью страны и хорошо в ней разбирается. Сталин читает очень много, несмотря на то, что теперь у него остается для чтения меньше времени, чем до войны. У него есть привычка телефонизировать людям среди ночи, чтобы выразить им свое мнение об их книгах. Когда Илья Эренбург писал свою книгу «Падение Парижа», у него были неприятности с цензорами Наркоминдела, которые читали его книгу по мере того, как он ее писал. Автор отправил Сталину первую часть своего романа, скорее как выражение почтения. Через несколько дней Сталин позвонил Эренбургу домой и сказал, что ему нравится эта книга, но в то же время выразил надежду, что во второй половине книги Эренбург обойдется с немцами более жестко. Эренбург согласился и мимоходом заметил, что у него затруднения с цензурой. Сталин ничего не ответил на это, но остальная часть книги прошла без малейшей правки со стороны цензора. Эренбург был удостоен Сталинской премии за эту книгу. Сам Сталин, отмечалось в статье, принадлежит к числу авторов, книги которых имеют наибольший спрос во всем мире. Его книга «Вопросы ленинизма» была выпущена на всех языках и только в одном СССР разошлась в количестве свыше трех миллионов экземпляров. Вскоре после начала войны вышла его книга «О Великой Отечественной войне Советского Союза». В течение нескольких дней разошлось 5,5 млн экземпляров. В настоящее время выходит 4-е издание этой книги, после чего ее общий тираж достигнет 15 миллионов. Пожалуй, нигде интеллект человека не проявляется столь ярко и убедительно, как в беседах с выдающимися деятелями науки, искусства, культуры, политики. Речь уже шла о том, как Рузвельт, Черчилль и другие политические деятели оценивали Сталина — политика, государственного деятеля, военачальника и просто в качестве собеседника. Известно, что Сталин имел длительные и содержательные беседы с Гербертом Уэллсом, Лионом Фейхтвангером, Андре Жидом и рядом других известных писателей. Подготовиться к таким встречам специально, чтобы произвести впечатление на своих знаменитых собеседников и сделать тем самым себе рекламу,

370

$

невозможно. Слишком разносторонний характер имеют такие беседы, и уж очень неожиданными бывают повороты в ходе такого обмена мнениями. И надо признать, что все вышеназванные собеседники отмечали силу интеллекта Сталина, его остроумие, находчивость, блестящую память. Ричард Лаутербах фиксировал внимание еще на одном качестве Сталина — сарказме. Лаутербах писал, что мир впервые услышал про сталинские живые и острые реплики при знакомстве с длинным интервью, которое он дал Герберту Уэллсу несколько лет тому назад. На вопрос — не собирается ли он изменить весь мир, «Сталин ответил, что не собирается слишком его менять»6. Во всех публикациях о Сталине отмечалось, что юмор был сильным оружием в его политической и дипломатической деятельности. Не была исключением и статья, появившаяся в «Тайм» в канун Крымской конференции. Автор писал, что, когда нынешний финский премьер-министр Паасикиви посетил Москву в 1940 г., чтобы узнать мирные условия России, он пришел в большое волнение, услышав от Сталина условия. С убитым видом он произнес: «Если мы привезем в Хельсинки подобные условия, нас не будут встречать веселые поющие толпы, которые провожали нас в Москву». Сталин моментально ответил, заверив Паасикиви, что он, Молотов и Жданов готовы петь, чтобы развеселить Паасикиви. К слову сказать, Паасикиви получил от Сталина солидную компенсацию 19 сентября 1944 г., когда между Финляндией и странами, воевавшими с ней, было подписано перемирие. Во всем мире обратили внимание, что СССР предложил Финляндии очень хорошие условия окончания войны. Сталин смотрел далеко вперед. Он закладывал фундамент будущих добрососедских отношений между двумя странами. Этот фундамент оказался прочным и надежным, более полувека на нем стоят добрососедские, взаимовыгодные отношения двух соседних стран. Выгодные для Финляндии советские условия перемирия привели к быстрому изменению отношения к Советскому Союзу в самых широких кругах финского народа. Об этом интересно рассказывал 9 марта 1945 г. руководитель ВОКСа В. Кеменов, который посетил с советской делегацией эту страну, где была организована фотовыставка о жизни Советского Союза. Кеменов писал: «Наша группа выехала туда, если можно так выразиться, с тяжелой артиллерией, а именно с ансамблем красноармейской песни и пляски. Это орудие, которое может быть названо идеологической “катюшей” по своей действенности».

371 На финнов очень большое впечатление произвел не только прославленный советский ансамбль, но и материалы выставки. Кеменов приводил отзывы некоторых ее посетителей: «Дети, богатыри Советского Союза, сыновья великого Сталина, завоевали Финляндию песнями, заняли наше сердце вашей чудесной музыкой, скажите Сталину великому, что тает лед между нашими народами. Хелла Вуолиоки». В другом отзыве говорилось, что «марш в исполнении ансамбля прозвучал с такой же силой, как марш Красной Армии на Берлин. Да здравствует Красная Армия и ее руководитель Сталин! Тудго Лепнянен». В ряде отзывов отмечался огромный успех выставки работ Кукрыниксов. «Материалы пропаганды, — говорилось в одном из них, — но, надо сознаться, отвечают действительности. Бывший эсэсовец». «Хорошая выставка, — отмечает другой посетитель, — но должна была быть в Финляндии на пять лет раньше. Вечная слава Сталину». «Желаю быстрого конца Гитлеру и его приспешникам. Да живет долго маршал Сталин, потерпевший от гитлеровцев»7. Отношения между СССР и Финляндией складывались очень сложно. Во время Гражданской войны в России позиция Финляндии была отнюдь не благожелательна по отношению к Советской России. Менее чем за пять лет, в 1939—1944 гг., Финляндия и СССР дважды воевали друг с другом. Международная практика свидетельствует о том, что подобные частые, длительные и тяжелые военно-политические конфликты, как правило, надолго серьезно отравляют отношения между странами и их народами. И надо отдать должное Сталину, что, заключив с Финляндией перемирие на выгодных для финнов условиях, он сумел преодолеть конфронтационные тенденции в развитии отношений между двумя государствами. В публикациях, появившихся в союзных странах в канун Крымской конференции, роль Сталина во внутренней и внешней политике СССР, в межсоюзнических отношениях освещалась не только широко, но и достаточно объективно. И это, пожалуй, было неожиданным, учитывая, что отношения между Сталиным и его партнерами резко обострились и политика советского руководителя в освобождаемых Красной Армией странах Европы все более настораживала его союзников по антигитлеровской коалиции. В публикациях, посвященных советскому руководителю, заявлялось, что Сталин абонировал себе почетное и прочное место в истории.

372

$

Ричард Лаутербах, например, заканчивал свою статью в журнале «Лайф» такими словами: «Сталин может быть вполне удовлетворен, если история будет считать его человеком, выведшим Россию из состояния отсталости, разрешившим национальный вопрос и вопрос о положении национальных меньшинств, единственным правителем России, который поразил врагов своей страны как на Западе, так и на Востоке. Он может умереть спокойно, сознавая, что дожил до осуществления мечты, изложенной в его стихотворении, написанном, когда ему было всего 16 лет: И знай, — кто пал, как прах, на землю, Кто был когда-то угнетен, Тот станет выше гор великих, Надеждой яркой окрылен»8.

За столь высокими оценками роли и места Сталина в истории, в общей борьбе против Германии и ее сателлитов в публикациях, появлявшихся в канун Крымской конференции, все чаще и настойчивей звучали опасения за будущее мира, настороженность в связи с политическим курсом Сталина в странах Восточной Европы. Автор статьи в журнале «Тайм» начинал свою публикацию со слов Ленина «факты упрямая вещь». Итоги своего довольно мрачного анализа положения, возникшего между Сталиным и союзниками, он заканчивал ссылками на «упрямые факты» ситуации, сложившейся в межсоюзнических отношениях в канун Крымской конференции. В статье говорилось, что на этой Конференции Рузвельту и Черчиллю придется обсуждать «упрямые факты, терзающие Большую тройку. Существует упрямый факт закрепления мощи России на половине территории континентальной Европы — от Финляндии до Греции. Намерена ли Россия полностью исключить своих союзников из этой сферы?» Автор писал о нежелательных для Запада тенденциях, развивающихся в Югославии и Греции. Он ставил вопрос: учтет ли Сталин интересы своих союзников в этих странах, отмечая, что «ни одна компартия не предпринимает важных действий без совета Москвы». Упрямым фактом, говорилось в статье, является и Польша. Признав польское правительство в Варшаве, Россия вряд ли согласится на крупные перемены в составе этого правительства, если на них будут настаивать Англия и США. Польша — пробный камень Конференции Большой тройки. Пробным камнем этой Конференции является также и Германия. Намерены ли русские одни оккупировать Восточную Германию?

373 Если Большая тройка не придет к соглашению об оккупации Германии всеми тремя державами, то встреча ее, безусловно, будет неудачной. Самой сложной проблемой, с которой столкнутся в Крыму три лидера, считал автор, будет взаимное недоверие: «Быть может, самым упрямым фактом является недоверие. Если западные союзники не доверяют намерениям России, то вряд ли можно осуждать Сталина за недоверие к намерениям западных союзников». В результате войны произошли огромные политические и общественные сдвиги, которые не могут не учитывать Сталин, Рузвельт и Черчилль, отмечалось в статье. Пока это взаимное недоверие не будет смягчено, подчеркивал автор, Европу будет преследовать призрак, призрак третьей мировой войны. Чего хотела Россия? Прежде всего она хотела мира. Повсюду провозглашалось, что России нужен мир для восполнения ее поредевшего населения, для восстановления разрушенных заводов и деревень и для завершения социализации экономики. Для реализации этой задачи, говорилось в статье, России нужен кредит в 6 млрд долларов. С просьбой о таком кредите Россия обратилась на прошлой неделе к правительству США. Автор в чисто деловой, циничной манере вопрошал: «Что даст Россия взамен? Могилы своих погибших героев? Если так, то сделка не состоится, так как сделки заключаются не на прошлое, а на будущее. Справедливый и длительный мир? Если так, то как думает Россия сделать его справедливым? Может быть, Сталин пришел к выводу, что самый упрямый факт заключается в неспособности союзников решить, что нужно сделать в Европе. Может быть, Сталин думает, что если он просто будет ждать, а Красная Армия — продолжать наступление, то вся Европа, включая Германию, в конце концов попадет в его руки, потому что больше ей попасть некуда. Но союзниками Сталина тоже движет историческая сила, ибо они знают, что если им не удастся убедить Сталина согласиться на общий мир, то даже их общая военная победа превратится в поражение»9. Таковы были достаточно мрачные перспективы работы Крымской конференции, изложенные популярным американским журналом. В статье обоснованно отмечалось, что рост недоверия между Сталиным и его партнерами по Большой тройке вызван не только неприемлемой для Запада политикой советского руководителя в странах Восточной Европы, его курсом на урегулирование германской проблемы после капитуляции Германии, стратегией

374

$

Сталина в других регионах мира. Автор возлагал вину на рост недоверия между участниками антигитлеровской коалиции и на западных союзников советского руководителя. В статье четко просматривался призыв к трем лидерам сделать максимум возможного для конструктивного решения проблем, разделявших Большую тройку. Обращало на себя внимание, что даже в резко критических по отношению к Советскому Союзу публикациях признавался большой рост международного авторитета Сталина. Характерно, что и Черчилль, особенно негативно воспринимавший политический курс Сталина, в канун Крымской конференции в своих публичных выступлениях давал высокую оценку советскому руководству. По сообщению из Лондона от 18 января 1945 г., Черчилль, выступая в палате общин, заявил, касаясь «замечательного наступления всех основных русских армий», что «Сталин очень пунктуален. Он скорее опережает сроки, нежели запаздывает в совместных действиях с союзниками»10. Правда, другие мотивы звучали в его переписке с Рузвельтом, в которой он призывал президента готовиться к этой встрече серьезно и решительно. Министр иностранных дел Великобритании Иден также считал, что Черчилль и Рузвельт, в отличие от Сталина, не готовы понастоящему к Крымской встрече. Иден говорил Гопкинсу, что «нам предстоит участвовать в Конференции, имеющей решающее значение, а мы пока что не договорились ни о тех вопросах, которые будут обсуждаться, ни о том, как будем их решать совместно с медведем, который, конечно, будет знать, чего он хочет»11. 5 января 1945 г. Черчилль писал Рузвельту: «Не можете ли Вы провести два-три вечера на Мальте и предоставить начальникам штабов возможность побеседовать, не привлекая к себе внимания?»12 Рузвельт, связанный с уже достигнутой со Сталиным договоренностью о сроках встречи в Крыму, ответил отказом на это предложение. Но у премьер-министра была действительно бульдожья хватка. И на этот раз Черчилль смог убедить президента принять его предложение. 22 января, спустя два дня после своей инаугурации, Рузвельт поездом отправился на восточное побережье США, откуда на военном корабле «Куинси» отплыл в Средиземное море, сопровождаемый мощным эскортом. Вместе с президентом была его дочь Анна. Женщины редко путешествуют на военных кораблях, т.к. многие моряки считают дурной приметой их появление на борту. Когда дочь президента спус-

375 тилась на палубу, один из офицеров воскликнул: «Сорок лет на флоте. Теперь я видел все!» Несмотря на дурную примету (женщина на борту), плавание прошло благополучно, не считая штормовой погоды в первые дни путешествия и ложной тревоги, поднятой вооруженным эскортом, принявшим португальский торговый пароход за противника. Отметив на борту военного корабля свое 63-летие, Рузвельт 2 февраля благополучно прибыл на Мальту, где состоялась его встреча с Черчиллем. «Рассказывают, — отметила одна из американских газет, — что Сталин, узнав об этом, направил им послание: «Я сказал Ялта, а не Мальта». 3 февраля Рузвельт и Черчилль вылетели отдельными самолетами в Саки, в Крыму, а затем на автомобилях проехали оставшиеся 80 миль до Ливадийского дворца на окраине Ялты. Сталин ехал из Москвы поездом, а затем автомобилем, и прибыл на следующее утро. Первое заседание Ялтинской конференции состоялось в тот же день, а последняя встреча министров иностранных дел — днем 11 февраля. В распоряжение Рузвельта гостеприимные русские хозяева предоставили роскошный Ливадийский дворец, где проходили все пленарные заседания, чтобы, учитывая физическое состояние президента, создать ему максимально благоприятные условия для участия в работе Конференции. Эта предусмотрительность оказалась очень кстати. Врач Черчилля, увидевший президента на первом пленарном заседании, состоявшемся 5 февраля, был удручен его плохим состоянием. Он высказал предположение, что президент страдает заболеванием сосудов головного мозга и ему осталось жить несколько месяцев13. К сожалению, диагноз был поставлен правильно. Вскоре после Крымской конференции, 12 апреля 1945 г., Рузвельт скончался. Советская делегация разместилась в Юсуповском дворце, английская — в Воронцовском. Черчилль вспоминал, что русские хозяева превзошли сами себя в гостеприимстве. Любое желание английских и американских гостей выполнялось незамедлительно. Английский генерал Порайл пришел в восторг, увидев большой стеклянный аквариум, в котором росли растения, но он заметил, что там не было ни одной рыбки. Два дня спустя в аквариуме появилась целая партия золотых рыбок. В другой раз кто-то заметил, что в коктейле нет лимонных корочек. На следующий день в холле выросло лимонное дерево, отягощенное плодами. «И все это, — писал Черчилль, — вероятно, приходилось доставлять издалека на самолетах»14.

376

$

Черчилля особенно восхитили два льва из белого мрамора, украшавших террасу его резиденции, выходившей к морю. Премьерминистр не возражал бы забрать их с собой как символ Британской империи. Однако, замечал английский историк, «был предел даже советскому гостеприимству»15. Черчилль и сам был в войну вроде символа Британской империи. Но этот «двуспальный английский лёва» уже был не тот, что прежде. Чем ближе подходил конец войны, тем все более очевидным становилось, что лев дряхлеет, хватка у него уже ослабела, что в Большой тройке он все больше отходил на задний план по сравнению со Сталиным и Рузвельтом. Об этом в очередной раз и со всей убедительностью напомнила Крымская конференция. Даже по мемуарам Черчилля чувствуется, что он был очень раздражен этой перегруппировкой сил внутри Большой тройки. Черчилля можно было понять. Премьер-министр рассчитывал на большее внимание со стороны президента США. Оба они принадлежали к англосаксам. Более того, Черчилль по линии матери был американцем. Не без основания он мог надеяться и на то, что его и Рузвельта связывали общие политические и идеологические воззрения. Сталин же был инородным телом в этой компании, идеологическим и политическим антиподом и для Черчилля и для Рузвельта. Тем большим было разочарование премьер-министра, когда он наблюдал проявление взаимного уважения и даже определенной симпатии между Рузвельтом и Сталиным. Первое пленарное заседание, состоявшееся 5 февраля, в качестве хозяина открыл Сталин и предложил, чтобы председательствовал, как и в Тегеране, Рузвельт. Будучи Главнокомандующим Советскими Вооруженными Силами, Сталин первую половину дня занимался военными вопросами, а во второй половине — участвовал в работе Конференции. На официальных встречах советский руководитель занимал место справа от президента, Черчилль слева. Переговоры велись за массивным круглым столом, который как реликвия и сегодня сохраняется в Ливадийском дворце. Участников Конференции сопровождали высокопоставленные советники и переводчики. Иногда их собиралось до 20 человек. Открывая первую официальную встречу, Сталин был краток. Он сказал: «Давайте начинать». Черчилль, отмечала американская газета, говорил дольше и с большим рвением, чем Сталин и Рузвельт, нередко вскакивал со своего места, жестикулируя, повышая голос, будто он выступал в парламенте. Время от времени переводчик должен был сдерживать его.

377 Экспансивность Черчилля автор объяснял во многом тем, что «он чаще всего оказывался в меньшинстве. Рузвельт и Сталин нередко обнаруживали, что их точки зрения совпадали или по крайней мере не сильно отличались друг от друга». В статье отмечалось, что все сказанное не означало, что Черчилль не смог добиваться решения в своих интересах обсуждавшихся проблем. В частности, именно он особенно настойчиво требовал предоставить Франции зону оккупации в Германии и членство в Союзной контрольной комиссии в Берлине, что и было решено. «Британия хотела иметь между собой и Германией сильную Францию»16. Участники Конференции обратили внимание на то, что Сталин относился к Рузвельту с подчеркнутым вниманием. Даже в тех случаях, когда Черчилль поддерживал Сталина, последний говорил: «Мы признаем важность этого решения, оно имеет для нас важное значение. Однако если президент посчитает, что оно противоречит его планам, мы отзовем свое решение»17. Участник английской делегации лорд Моран и ряд обозревателей отмечали, что такое поведение Сталина свидетельствовало о том, что он пытался вбить клин между Черчиллем и Рузвельтом. Трудно сказать, насколько обоснована была эта точка зрения, но, бесспорно, элемент взаимной симпатии между Сталиным и Рузвельтом был очевиден. Английская и американская пресса очень детально знакомила читателей с целым комплексом решений, принятых на Конференции по германскому, польскому и югославскому вопросам — по всем проблемам, обсуждавшимся на встрече Большой тройки. Железный занавес разделил Запад и Восток не после окончания Второй мировой войны, а значительно раньше, если иметь в виду закрытый характер советского общества и очень скудную информацию, поступавшую на Запад в отношении Советского Союза в целом, его руководства в особенности. Вот почему, как уже отмечалось, общественность союзных стран с большим интересом воспринимала ту все еще ограниченную информацию, которая поступала из СССР, особенно когда она касалась жизни ее руководителей, Сталина в первую очередь. И естественно, что, удовлетворяя этот интерес к советскому руководителю, средства массовой информации, комментируя результаты работы Крымской конференции, давали много материалов о Сталине, приводили многочисленные чисто бытовые детали, касавшиеся работы Конференции. В статье американского журналиста Дугласа Корнелла, посвященной Крымской конференции и перепечатанной канзасской га-

378

$

зетой, говорилось, что после официальных заседаний организовывались приемы, на которых в непринужденной обстановке участники встречи получали возможность отдохнуть после напряженного рабочего дня. Когда завершился второй рабочий день Конференции, Рузвельт устроил прием в честь Черчилля и Сталина. Соответствующий прием Сталин организовал 8-го, а Черчилль 10 февраля. «На таких обедах, больше чем в какой-либо другой обстановке, проявилось чувство юмора советского руководителя. Один из гостей характеризовал его юмор как “восхитительный”. По русскому обычаю каждое застолье сопровождалось многочисленными и длинными тостами. Наблюдательные американцы быстро выяснили секрет русской выносливости. Отнюдь не каждый тост сопровождался рюмкой водки, нередко русские пили воду и слабое вино. После некоторых тостов можно было только чокнуться рюмками, немного пригубить содержимое. Но необходимо было пить до дна, когда провозглашался персональный тост или то, что «хозяева называли “большим тостом” — например, за страну или за руководителя страны». Сталин не прочь был пошутить и на пленарных заседаниях. При обсуждении многострадальной польской проблемы Рузвельт заметил, что принятая на Конференции «Декларация об освобождении Европы» будет проверена в первую очередь во время свободных выборов в Польше. «Я хотел бы, — сказал президент, — чтобы выборы в Польше были вне подозрений, как жена Цезаря. Я не знаком с женой Цезаря, но известно, что она была вне подозрений». «Так говорят о жене Цезаря, — бросил с улыбкой реплику Сталин, — но на самом деле она все же немного грешила»18. Действительно, первые выборы в Польше были «не безгрешны». Хрущев вспоминал в своих мемуарах, что Ванда Василевская, присутствовавшая на этих выборах, на вопрос Хрущева, как они прошли, отвечала не очень оптимистично. Поляки, говорила Василевская, люди с юмором, и на мой соответствующий вопрос они отвечали, имея в виду избирательную урну: «Що це таке за шкатулка: опускаешь за Миколайчика, а вылетает Гомулка». Баталии по Польше в рамках Большой тройки будут еще впереди, а пока журналисты в деталях рассказывали, как шла Конференция в Крыму. Обед, который дал Сталин в честь Рузвельта и Черчилля, был самым большим, и только на эту встречу были приглашены женщины — дочери Рузвельта, Черчилля и посла США в СССР Гарримана. Корнелл в деталях рассказывал, что подавалось на обеденные столы: русские прислали в Ялту 14 тыс. бутылок спиртных напит-

379 ков, водка и икра были на каждой трапезе, включая завтраки. «Однако, по крайней мере в американской группе, редко кто начинал день с такой диеты». За исключением завтрака, Рузвельт ел русские блюда, приготовленные поваром хозяев. Подробно рассказывалось, что ел и пил президент во время обеда и ужина. Автор в деталях поведал, во что были одеты участники переговоров, отметив, что «Сталин всегда появлялся в военной форме». Что касается обилия спиртного и закусок, то, наверно, это особенно ублажало Черчилля. Премьер-министр был настоящим чревоугодником. Наблюдательный Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел Англии, записал в дневнике 9 февраля 1945 г.: «Премьер-министр чувствует себя хорошо, хотя и хлещет ведрами кавказское шампанское, которое подорвало бы здоровье любого обычного человека»19. Изобилие на столах, ломившихся от лучших вин и деликатесов из «Гранд Отеля», «Метрополя» и других знаменитых московских ресторанов, гостеприимство и радушие хозяев — ничто не могло заставить участников встречи забыть, что все еще продолжается самая страшная в истории война. Об этом постоянно напоминали развалины деревень вдоль дорог, которые вели к Ливадии, где проходили заседания, обгоревшие остовы разрушенных зданий. В прессе сообщалось о том, где шли переговоры, каковы были размеры этого помещения, где ели и танцевали гости, какие помещения дворца и как использовались семьей Николая II, что генералу Маршаллу досталась для проживания бывшая ванная комната семьи императора, где жил адмирал Кинг, — масса других подробностей, не имевших отношения к работе Конференции, но, очевидно, представлявших интерес для общественности, если о них столь детально рассказывалось. Американский журналист Корнелл подчеркивал, что русские не брали никаких, даже самых мелких подарков, включая сигареты и конфеты: «Это запрещено советскими законами военного времени под страхом тяжелого наказания тем, кто принимает подарки». Очевидно, для того, чтобы у читателя не создалось впечатления, что встреча в Крыму, как говорил Рузвельт, «была смесью Голливуда, Ньюпорта и Юга», автор заканчивал статью словами: «Конференция работала в трудовом ритме. Потребовалось 15 часов с полудня одного до 15 часов другого дня, чтобы подготовить заключительное коммюнике»20. Повышенный интерес к персоне Сталина в изданиях союзных стран самой различной политической ориентации, на наш взгляд, не был просто данью внимания журналистов к незаурядной личнос-

380

$

ти, покрытой мраком таинственности. Показательно, что и в дипломатических документах, рассчитанных на самый узкий круг читателей, личность Сталина ни в коей мере не обходилась вниманием. Широко известен рационализм американцев и англичан. И если Сталину уделялось столь много внимания в газетах и журналах Англии и США, значит, это действительно было необходимо. Все сказанное в неменьшей, а пожалуй, даже в большей степени относилось и к повышенному интересу к личности Сталина, проявлявшемуся в официальных дипломатических, государственных, военных, политических сферах союзных стран. Руководитель любой, даже самой демократической великой державы всегда обладает большими полномочиями. Тем более это было характерно для Советского Союза, власть лидера в котором была фактически не ограничена. С учетом этого правильная, взвешенная характеристика такого руководителя, его плюсов и минусов, достоинств и недостатков как лидера и как человека имела первостепенное значение. Важно отметить, что дипломатические и другие службы союзных стран, контактировавшие с советским руководством, всегда стремились дать объективную оценку советских лидеров. Это, бесспорно, помогало руководителям этих стран вырабатывать обоснованный политический курс в отношении Советского Союза. К сожалению, этого нельзя сказать о советских, сейчас российских дипломатических и других службах. В наших архивах нельзя найти объективных, ярких, запоминающихся характеристик лидеров западных стран. И это серьезный недостаток в работе соответствующих служб. Недостаток, потому что решения даже в самых демократических государствах в конечном счете принимают руководители страны. И если противоположная сторона обладает исчерпывающей характеристикой личных и деловых качеств руководителя соответствующей державы, это в значительной степени помогает выработать правильную стратегию и тактику действий в отношении данной страны. С точки зрения оценок американской стороной советских руководителей в годы войны показательна, на мой взгляд, приводившаяся выше характеристика Сталина американским дипломатом Джорджем Кеннаном, ставшим позднее известным историком-международником. Емкая, глубокая и яркая характеристика советского лидера, дававшаяся Кеннаном, безусловно, помогала американскому руководству правильно понять суть человека, с которым они имели дело и от которого практически зависело все при принятии важнейших решений в советско-американских отношениях, опре-

381 делявших исход войны, судьбы многих миллионов людей и в СССР, и в США, да и во всем мире. Исключительно яркую, запоминающуюся характеристику Сталину дал на Крымской конференции Черчилль. «Я, — говорил премьер-министр, — не прибегаю ни к преувеличению, ни к цветистым комплиментам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала сохранится для народа Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно. Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру»21. Не менее высокую оценку Черчиллю дал на этой встрече и Сталин. Именно здесь он говорил, что такие лидеры, как Черчилль, рождаются раз в столетие. Сталин отмечал, что «нет другого примера в истории, когда бы будущее мира зависело от храбрости одного человека»22. Черчилль, наверно, был искренен, когда в Ялте объяснял, почему он изменил к лучшему свое мнение о Сталине. А метаморфоза была действительно грандиозна — от призыва после Октябрьской революции «задушить коммунизм в колыбели» до изъявления дружественных чувств к Сталину в Крыму. «Пламя войны, — говорил Черчилль в Ялте, — выжгло все недоразумения прошлого»23. Участники Крымской конференции исключительно высоко оценивали высокие профессиональные качества Сталина как государственного, политического, военного руководителя, как незаурядного дипломата. Член советской делегации, посол СССР в США А. Громыко вспоминал: «Не помню случая, чтобы Сталин прослушал или недостаточно точно понял какое-то существенное высказывание своих партнеров по Конференции. Он на лету ловил смысл их слов. Его внимание, память, казалось, если употребить сравнение сегодняшнего дня, как электронно-вычислительная машина, ничего не пропускали. Во время заседаний в Ливадийском дворце я, возможно, яснее, чем когда-либо раньше, понял, какими незаурядными качествами обладал этот человек»24.

382

$

Говорят, что противоположности часто сходятся, что люди различных характеров, жизненных интересов и даже моральных качеств нередко быстро и легко понимают друг друга. Среди лидеров международного масштаба трудно было найти таких двух противоположных индивидуумов, как Сталин и Рузвельт. И тем не менее их взаимное уважение, доброжелательное отношение друг к другу проявились в Крыму не в меньшей, а, пожалуй, даже в большей степени, чем в Тегеране. На это обращали внимание участники Крымской конференции. А.А. Громыко вспоминал: «...Чувствовалось, что Сталин к нему (Рузвельту. — Р.И.) относился с уважением. Даже тогда, когда Сталин не разделял тех позиций, которые отстаивал президент, он формулировал свою мысль так, чтобы Рузвельт заметил: Москва обращает внимание на малейшие оттенки точки зрения хозяина Белого дома». Огромен был круг вопросов, обсуждавшихся в Крыму: положение на фронтах и перспективы военных операций, условия безоговорочной капитуляции Германии и принципы управления капитулировавшей страной, репарации с Германии, польский вопрос, югославская проблема, о вступлении СССР в войну с Японией, об учреждении ООН, об освобожденных странах Европы. Большой объем работы был проделан для принятия итогового документа Конференции — «Единство в организации мира, как и в ведении войны». Рассмотрение, а тем более решение этих сложнейших проблем проходило на Конференции в острейшей борьбе. Одним из спорных вопросов являлось учреждение Организации Объединенных Наций. На 25 апреля 1945 г. был назначен созыв в Сан-Франциско учредительной Конференции Организации Объединенных Наций. Но все еще не были согласованы важные вопросы, связанные с ее будущим функционированием. В частности, шли споры по вопросу о принципах голосования в Совете Безопасности ООН, о том, сколько советских республик станут членами — учредителями Организации. Верховный Совет СССР предоставил союзным республикам СССР право устанавливать международные отношения с другими государствами. И сразу же союзников СССР стал преследовать кошмар того, что все союзные республики станут членами — учредителями международной организации мира и соответственно будут иметь в ней право голоса. В одной из канзасских газет в те дни появилась карикатура: улыбающийся Сталин с трубкой в зубах вертит рукоятку огромной мясорубки, и оттуда одна за другой вылетают Советские союзные республики — будущие учредители ООН.

383 Сталин был большой мастер компромисса, и на Крымской конференции, почувствовав нереальность советских требований, он заявил, что СССР согласен на то, чтобы «три или по крайней мере две из наших республик были членами — учредителями международной организации»25. Черчилль и Рузвельт вздохнули с облегчением: один из спорных вопросов благополучно разрешился. Самым сложным, трудно разрешимым оказался польский вопрос. Рузвельт, открыв своим выступлением официальное заседание, состоявшееся 6 февраля, заявил, что американцы польского происхождения знают, что полякам придется отказаться от Восточной Польши. Президент высказался за то, чтобы эти территориальные потери были компенсированы Польше на Западе за счет Германии. «Общественное мнение в США, — подчеркнул президент, — в общем выступает против признания люблинского правительства, потому что оно представляет лишь небольшую часть Польши и польского народа. Выдвигается требование о создании правительства национального единства...»26 Однако в понятие правительство «национального единства» Польши Сталин и Черчилль с Рузвельтом вкладывали различное содержание, и по этой причине многие аспекты польской проблемы не получили своего разрешения на Крымской конференции. Пожалуй, лучшим репортажем о Крымской конференции была статья известного американского журналиста Дрю Пирсона, которую перепечатали все крупнейшие газеты США. Статья называлась «Сталин в Ялте». Автор отмечал, что Сталин произвел огромное впечатление на Рузвельта и Черчилля. «Они, — говорилось в статье, — были поражены его простотой, прямотой и скромностью. Бульшую часть времени он сидел, редко когда его охватывало возбуждение. Рядом с ним находился переводчик с мощной шеей, носивший сорочку 17-го размера, переводивший искусно и четко». Обсуждение польского вопроса, очевидно, вывело Сталина из равновесия. «Только во время обмена мнениями по польской проблеме, — писал Пирсон, — Сталин встал из-за стола и начал энергично излагать свою точку зрения». В течение трех лет войны, отмечал автор статьи, Сталин заявлял, что новая граница Польши должна проходить по линии лорда Керзона, поддержанной французским лидером Клемансо. В Ялте Сталин напомнил об этом Рузвельту и Черчиллю, добавив, что именно американские эксперты в свое время определили «линию Керзона» как границу Польши. «Затем, поднявшись со своего кресла, Сталин драматично заявил: “Не хотите ли Вы, чтобы я сказал русскому народу, что я

384

$

русский меньше, чем лорд Керзон? Не хотите ли Вы, чтобы я сказал русскому народу, что я русский меньше, чем Клемансо? Не хотите ли вы, чтобы я согласился на меньшее, чем то, что они предлагали России?”» Сталин сел, а переводчик переводил его слова. Когда руководитель советской делегации заговорил о том, что Советский Союз хочет, чтобы сильная и свободная Польша стала препятствием на пути германской агрессии против СССР, Сталин вновь поднялся со своего места. «Вы говорите, что немцы не пересекут польский коридор, — продолжал он, глядя на Черчилля. — Но факты говорят о том, что на протяжении 25 лет они дважды сделали это для того, чтобы напасть на Россию. Вы говорите о честности англичан, мистер Черчилль. Однако придет ли Ваша армия на нашу защиту, если мы подвергнемся нападению?» В статье Пирсона рассказывалось о том, что в Крыму завязалась дискуссия по вопросу о проведении свободных выборов в Польше. Рузвельт и Черчилль первоначально считали, что Сталин откажется от проведения таких выборов, но в конечном счете он дал на это согласие. Было решено, что польским солдатам, сражающимся на различных фронтах, будет предоставлена возможность прибыть в Польшу, чтобы принять участие в голосовании27. В исторической перспективе Сталин оказался прав. Пройдет немного более 50 лет, и «польский коридор» вновь будет использован для агрессии против России. На этот раз не одна Германия, а в мощном союзе с другими странами НАТО пересечет «польский коридор» во время продвижения этого военно-политического блока на Восток. И Англия не только, разумеется, не придет на защиту России, а будет самым рьяным участником этой акции, всем своим острием направленной против нашей страны. Обсуждение польского вопроса заняло львиную долю времени на Конференции. И надо было обладать завидным терпением, чтобы выдержать все эти бесконечные дебаты. Чувствовалось, что президент был на грани срыва. Тяжелобольному человеку приходилось изо дня в день участвовать в обсуждении этой сложной проблемы, которое велось на повышенных эмоциональных тонах и требовало немалого нервного напряжения. Президента в конце концов прорвало, так же как незадолго до этого Черчилля, когда премьер заявил лондонским полякам, что он готов будет иметь дело с люблинскими поляками, если эмигрантское правительство Польши не займет конструктивную позицию. На одной из встреч Рузвельт заявил: «Польша была источником неприятностей в течение более 500 лет»28.

385 Впрочем, в Крыму эта неприятность досаждала президенту в значительно меньшей степени, чем 14 месяцев назад на Тегеранской конференции. Позади были президентские выборы, и Рузвельт мог хотя бы в какой-то степени абстрагироваться от позиции шести миллионов американских поляков, которые играли далеко не последнюю роль в избирательных кампаниях США. Президент неплохо знал историю. Он справедливо обратил внимание на то, что из-за Польши в течение половины тысячелетия Европу неоднократно трясла военно-политическая лихорадка. На Крымской конференции не были решены многие вопросы — польский, проблема репараций и др. Однако позитивная сторона Конференции была огромна. Рузвельт, выступая в конгрессе по итогам ее работы, говорил: «Эта Конференция означает конец системы односторонних действий, замкнутых союзов, сфер влияния и всех других политических интриг, к которым прибегали на протяжении столетий...»29 К сожалению, президент не оказался политическим пророком. Пройдет всего четыре года после победы союзников над Германией и будет создано НАТО. В ответ на это появится Организация Варшавского договора и начнется такое тяжелейшее и длительное противостояние двух противоположных систем, которого история еще не знала в условиях мирного времени. С учетом широкого разброса оценок Крымской конференции в средствах массовой информации, в выступлениях политических деятелей США самой различной ориентации выступление Рузвельта в конгрессе имело для общественности страны исключительно важное значение. Оно помогло американцам правильно разобраться в сложнейших перипетиях советско-американских отношений в конце войны, в политическом курсе Большой тройки. Столь же важное значение для английской общественности имела позитивная оценка итогов работы Крымской конференции, с которой выступил Черчилль, возвратившись из Ялты в Лондон. 27 февраля Черчилль предложил палате общин одобрить результаты Крымской конференции. И опять возник вопрос о Польше. Черчилль заявил парламентариям, что Сталин дал самые торжественные заверения, что суверенная независимость Польши будет соблюдена и «к этому решению теперь присоединились Великобритания и США»30. Черчилль писал в мемуарах, что невмешательство Сталина в политику, которую Англия вела в Греции, убедила его, что советский руководитель выполнит свое обещание о проведении честных выборов в Польше.

386

$

Премьер-министр сказал в палате общин: «Впечатление, сложившееся у меня после поездки в Крым и после всех других встреч, таково, что маршал Сталин и советские лидеры желают жить в дружбе и равенстве с западными демократиями. Я считаю также, что они — хозяева своего слова». Черчилль говорил о своей глубокой вере в Сталина: «Мне не известно ни одно правительство, которое выполняло бы свои обязательства, даже в ущерб самому себе, более точно, нежели русское советское правительство. Я категорически отказываюсь пускаться здесь в дискуссии относительно добросовестности русских». Премьер-министр ратовал за единство союзников: «Совершенно очевидно, что эти вопросы касаются всей будущности земного шара. Действительно, судьба человечества была бы мрачной в случае возникновения какого-либо ужасного раскола между западными демократиями и русским Советским Союзом...»31 О положительном отношении английской общественности к Крымской конференции свидетельствовал тот факт, что в ходе голосования в палате общин подавляющее большинство одобрило решения Конференции. Только 25 членов палаты, в большинстве консерваторы, проголосовали против32. О характере отношений, которые сложились между Сталиным и Рузвельтом, свидетельствовал тот факт, что такой важный вопрос, как вступление СССР в войну с Японией, они обсуждали вдвоем, без Черчилля. На секретной встрече Рузвельта со Сталиным 8 февраля, о которой Черчилль узнал лишь на следующий день, Сталин согласился вступить в войну против Японии через два-три месяца после разгрома Гитлера. Идя навстречу пожеланиям советского руководства, Рузвельт дал согласие на то, чтобы русские вернули себе все права и территории, отнятые у них японцами в войну 1904— 1905 гг., чтобы существующее положение во Внешней Монголии было сохранено и чтобы Советский Союз получил Курильские острова. После того как Чан Кайши согласится с этими условиями (Рузвельт взялся добиться такого согласия), Сталин обещал, что Китай сохранит полный суверенитет над Маньчжурией и что Советский Союз заключит договор о дружбе и союзе с правительством Китая. Черчилль ничего обо всем этом не знал, как, впрочем, не знал и государственный секретарь США Стеттиниус. До последнего дня Конференции Рузвельт не посвящал Черчилля в эти дела. Черчилль проинформировал об этом министра иностранных дел Идена, который расценивал переговоры Рузвельта со Сталиным как «постыдные» и рекомендовал Черчиллю не подписывать это соглашение. Но премьер-министр, казалось, был менее обеспокоен, чем Иден,

387 и согласился со сделкой, заключенной Рузвельтом, по той причине что, если бы англичане отказались подписать соглашение Рузвельта — Сталина, пострадало бы их влияние на Дальнем Востоке33. Американская общественность, в целом приветствуя результаты Крымской конференции, по ряду ее решений резко критиковала Рузвельта. В частности, это в первую очередь касалось вопроса о Польше. Отражая эти настроения, средства массовой информации США отмечали, что позиция «ряда критиков очень резкая, они осуждают уступки Рузвельта и Черчилля (в Ялте. — Р.И.), позволившие России разделить Польшу и взять ее территорию к востоку от линии Керзона». Газета приводила слова Дэвида Лоуренса из «Юнайтед Стейтс ньюс», который писал, что в вопросе о Польше «Атлантическая хартия была разорвана в клочья... Ялтинское коммюнике свидетельствует о том, что то, что было несправедливо как одностороннее действие, сейчас стало правильным. Это — утверждение суда Линча в международных делах». Лоуренс писал, что «может быть, и была необходимость пойти на умиротворение Сталина... Однако Соединенные Штаты передали слишком много военных материалов, поставили слишком много солдат на войну, чтобы играть вторые или третьи роли в мирном урегулировании и в международных делах. Если Сталин пойдет своим путем, мы не добьемся прочного международного мира». Газета выступала против принятого на Крымской конференции, по ее мнению, решения о разделе Германии «Большой тройкой, при котором Россия забирает львиную долю Германии». Эта же газета 22 марта 1945 г. вновь возвращалась к критике решений Крымской конференции по польскому вопросу, цитировались документы Конференции, в которых говорилось о том, что в освобожденных от фашистских оккупантов странах будут проведены «свободные выборы». Газета резко критически оценивала практику проведения таких выборов в Польше, рассматривая их как антидемократические. Бесспорно, что советская политика в странах Восточной Европы, в Польше в особенности, не пользовалась поддержкой у общественности союзных стран, в том числе и в США. Об этом свидетельствуют опросы общественного мнения. 6 марта 1945 г. во время опроса, проведенного Гэллапом, вопрос был сформулирован следующим образом: «Россия изгоняет немцев из ряда малых стран Восточной Европы. Считаете ли Вы, что Россия сама должна решать, как поступить с этими странами, или же все Объединенные Нации должны высказать свое мнение об этом?». Только 11 процентов опрошенных ответили, что СССР сам должен решать эти вопросы, в то время как 83 процента заявили, что ООН должна высказать свое мнение34.

388

$

Отражая настроение американской общественности, пресса США резко критически высказывалась не только о польском вопросе, но и по ряду других решений, принятых в Ялте. Однако в целом реакция прессы на результаты работы Крымской конференции была очень положительной. Показательно, что проведенный опрос сотрудников важнейших газет показал, что 75 процентов из них выступили в поддержку коммюнике, опубликованного после окончания Конференции, и только 22 процента высказались против. Либеральные и умеренные газеты подчеркивали, что коммюнике Конференции внушает надежду на скорое и победное завершение войны и на мирное урегулирование спорных проблем. «Когда читаешь заявление руководителей трех держав, — отмечала 13 февраля 1945 г. “Провиденс джорнэл”, — чувствуешь, что небо очистилось от облаков». Другая газета, «Филадельфиа бюллетин», 14 февраля заявляла: «Все ветры в Ялте мощно дуют в направлении сотрудничества. События развиваются в многообещающем плане. Много хороших предзнаменований для тяжелого периода, который наступит после войны». «Милуоки джорнэл» 13 февраля отмечала: «Во всем Крымская конференция была поразительно многообещающей. Достигнутое на ней выглядит как обнадеживающая надежда в мире, взбудораженном годами войны». «Детройт ньюс» в тот же день уверяла читателей, что Конференция устранила все то, что «угрожало, или оказалось, что угрожало, сердечным отношениям Большой тройки». «Чикаго трибюн» 14 февраля подчеркивала, «что решения и соглашения, достигнутые в Ялте, приведут к созданию стабильной и миролюбивой Европы»35. Высоко оценивал результаты работы Крымской конференции президент Рузвельт. В своем обращении к Конгрессу и в выступлении по радио после возвращения из России президент заявлял: «Конференция в Крыму была, я надеюсь, поворотным пунктом в нашей истории, а поэтому и в мировой истории36. Газета «Канзас-Сити таймс» опубликовала редакционную статью «Америка в Ялте». В статье говорилось, что на Конференции было принято три важных для США решения. Во-первых, Соединенные Штаты, совместно со своими союзниками, взяли на себя обязательство «помочь народам освобожденной Европы демократическим путем разрешить их экономические и политические проблемы». Во-вторых, «ни Великобритания, ни Советский Союз не будут проводить особую политику в освобожденных странах с целью реализации своих интересов. И последнее — коммюнике (Конференции. — Р.И.) содержит не прямое, но четкое предупреждение Японии, что Россия в конце концов может отказаться от своего нейтралитета по отношению к войне на Тихом океане»37.

389 Американская общественность с большим удовлетворением констатировала, что Крымская конференция опровергла достаточно широко распространившиеся слухи о возможности раскола антигитлеровской коалиции. Канзасская газета писала: «Мы можем в полной мере оценить то, что достигнуто в Ялте, припомнив, что после окончания другой великой войны, в действительности еще до ее завершения, коалиция (стран Антанты. — Р.И.) была разбита. Россия, которая была одним из основных союзников, не только заключила сепаративный мир с Германией. Во время Мирной конференции в Париже англичане, французы и американцы вели малые необъявленные войны на территории России». Продолжая экскурс в историю Первой мировой войны, автор статьи отмечал: «Союзники на Парижской мирной конференции 1918 г. оказались не в состоянии добиться длительного и прочного мира потому, что они были разъединенными, а не объединенными нациями». В статье говорилось, что попытки объединить их с помощью Лиги Наций завершились провалом: «Международная организация не может объединить государства, которые расколоты. На практике государства должны быть объединенными для того, чтобы создать условия для функционирования международной организации». В статье подчеркивалось: «Черчилль, Сталин и Рузвельт учли и использовали этот серьезный урок». В ходе войны «коалиция консолидировалась и расширилась, союз стал более сплоченным». Подводя итоги работы Крымской конференции, автор подчеркивал, что ее участники осознали необходимость разрешения разногласий для «упрочения существующего союза и расширения его с тем, чтобы в конце концов он превратился в международное сообщество, в которое со временем в интересах примирения могли быть приняты и наши враги». В статье перечислялись конкретные договоренности участников Конференции и объяснялось, почему удалось добиться этих решений: «Политика, провозглашенная в отношении Германии, соглашения об освобожденной Европе, о Польше, Югославии и Думбартон-Окс оказались возможны потому, что достижение согласия и его сохранение были несравненно важнее, чем требовать: все или ничего». Автор опровергал утверждения о том, что советская сторона в Ялте отказалась пойти на уступки союзникам в польском вопросе. В статье подробно рассказывалось об уступках, сделанных Сталиным при реорганизации люблинского правительства, и о его согласии пойти на проведение в Польше свободных выборов. Автор цитируемой статьи подробно анализировал позицию в Ялте американской стороны по польскому вопросу, отмечал, в чем

390

$

американцы пошли на уступки Советскому Союзу, в чем они сохранили свою позицию. В заключение статьи говорилось, что самым главным соглашением Крымской конференции явилось решение о том, что «Германия будет умиротворена совместной политикой четырех главных оккупационных держав, а не при помощи противоречивой политики в отдельных зонах оккупации». Автор отмечал, что осуществление единой оккупационной политики в Германии будет нелегким делом. «Однако от успеха в этом вопросе зависит все остальное. Если мы не будем едины, не станем более объединенными при решении германских проблем, мы не сможем добиться прочного мира»38. Цитированная статья показательна. Она отражала общее позитивное отношение американской и общественности других союзных стран к решениям, принятым на Крымской конференции. В не меньшей мере статья свидетельствовала и о том, что общественность США не переоценивала позитивных результатов Конференции. Она полностью отдавала себе отчет в том, что между решениями, принимаемыми даже на высшем уровне, и их практической реализацией лежит дистанция огромного размера. Отражая большой интерес общественности страны к итогам работы Крымской конференции, пресса США подробно освещала все, что было связано с ее работой. «Канзас-Сити таймс» в редакционной статье «Единство для мира!» отмечала: «В заявлении по итогам Крымской конференции, с которым президент Рузвельт вчера лично обратился к конгрессу, а по радио — к американскому народу, сочетались аналитические комментарии и призыв к внепартийной, национальной поддержке (политики президента. — Р.И.)». В статье отмечалось, что оценка результатов работы Конференции, данная Рузвельтом, во многом совпадала с заявлением, сделанным Уинстоном Черчиллем в британской палате общин. Так же как и Черчилль, «президент подчеркнул гармонию среди участников Конференции при обсуждении дискуссионных вопросов и единодушный характер окончательных решений, даже в тех случаях, когда проявлялся в значительной мере элемент компромисса». И Черчилль, и Рузвельт отмечали в своих выступлениях, что единство, продемонстрированное союзниками в Ялте, имеет исключительно важное значение с той точки зрения, что «враги надеялись использовать любое проявление раскола» между союзниками. Не без трудностей, но на Крымской конференции удалось добиться приемлемого и для СССР, и для англо-американской стороны компромисса в этом сложном вопросе.

391 И естественно, что Черчилль и Рузвельт в своих комментариях об итогах работы Крымской конференции не могли обойти вниманием эту проблему. В цитируемой статье отмечалось, что Рузвельт «последовал примеру коллеги (Черчилля. — Р.И.) и детально проанализировал урегулирование польского вопроса (на Конференции. — Р.И.) и опроверг утверждения о том, что новые границы, предложенные Польше, несправедливы». Рузвельт отметил в своих выступлениях принципиальную разницу между решениями Тегеранской и Ялтинской конференций. «Первая встреча, — констатировал президент, — была почти полностью посвящена военным вопросам и координации долговременной стратегии». Президент продолжал: «Большая тройка касалась только эпизодически политических проблем... Они не считали, что пришло время для принятия решений на соответствующем уровне». По заключению Рузвельта, на Крымской конференции также шла речь о военных проблемах, обсуждались вопросы взаимодействия фронтов. Президент отмечал, что в Ялте было принято решение «об обмене информацией между армиями, находившимися под командованием генерала Эйзенхауэра, советских маршалов на Восточном фронте и нашими армиями в Италии». Отмечая исключительную важность взаимодействия союзных армий в завершающих сражениях войны, газета писала; «Менее чем за год борьбы в Европе мы добились столь выдающегося прогресса! Это драматически отразилось в том факте, что в Крыму повестка дня, в отличие от Ирана, была нагружена политическими вопросами, которые требовали и получили свое договорное разрешение. Мир, который казался столь далеким в Тегеране, просматривается в Ялте близко и отчетливо». Рузвельт, отмечала газета, призвал конгресс и американский народ поддержать «политику, на основании которой США продолжат сотрудничество со своими союзниками в послевоенный период». Как он откровенно заявил, Крымская конференция означает «поворотный пункт в американской истории». В Ялте Соединенные Штаты были призваны президентом «в полной мере принять участие в сохранении мира, который мы готовимся завоевать»39. В Крыму президент США взял от имени своей страны серьезнейшие военные и политические обязательства. Законы и традиции страны требовали того, отмечал Рузвельт, чтобы эти обязательства получили одобрение высшего законодательного органа и народа. В параллельной колонке подробно излагалась речь Черчилля в палате общин, что давало читателю возможность сравнить оценки

392

$

Крымской конференции двумя лидерами и определить, что было в них общего и в чем заключалось их различие. В Крыму все участники Конференции были едины в том, что сплочение Большой тройки, достигнутое в годы войны, необходимо сохранить и упрочить в условиях приближавшегося мира. Сталин говорил на Крымской конференции: «В эти дни в истории Европы произошли изменения — радикальные изменения. Во время войны хорошо иметь союз главных держав. Без такого союза выиграть войну было бы невозможно. Но союз против общего врага — это нечто ясное и понятное. Гораздо более сложное дело — ...союз для обеспечения мира и сохранения плодов победы... в эти дни здесь завершена работа, начатая в Думбартон-Оксе, и заложены юридические основы обеспечения безопасности и укрепления мира, — это большое достижение. Это поворотный пункт». Сталин подчеркивал, что главная задача заключается в том, что союзные страны «в дни мира... должны защитить дело единства с таким же энтузиазмом, как и в дни войны»40. Очевидно, в Ялте был достигнут максимум возможного в тех условиях компромисса между СССР и его союзниками по сложнейшим вопросам войны и послевоенного мирного урегулирования. Этот вывод подтверждается и тем, что общественность союзных стран в целом позитивно восприняла итоги работы Крымской конференции. Аналогичной была и позиция тех деятелей союзных стран, которым президент и премьер-министр доверяли и привлекали к решению важнейших проблем с советским союзником. Ближайший советник и доверенное лицо президента Гарри Гопкинс, оценивая Крымскую конференцию, говорил: «В глубине души мы действительно верили, что это был канун того дня, о наступлении которого мы мечтали и говорили в течение многих лет. Мы были абсолютно уверены в том, что одержали первую великую победу мира, и под словом «мы» я разумею всех нас, все цивилизованное человечество. Русские показали, что они могут поступать разумно и проницательно, и ни у президента, ни у кого-либо из нас не оставалось никакого сомнения в том, что мы сможем ужиться с ними и работать мирно так долго, как это только можно себе представить»41. Три месяца разделяли Крымскую конференцию и День победы. Решения Конференции имели столь огромное значение, что на протяжении этих трех месяцев Конференция, ее решения оставались в центре внимания руководителей Большой тройки и общественности союзных стран.

Глава XII. «НАСТУПИЛ ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ ПОБЕДЫ НАД ГЕРМАНИЕЙ»

12 апреля 1945 г. скончался Франклин Делано Рузвельт. На плечи этого выдающегося государственного деятеля легли заботы и тяготы, которые могли сломить человека и с богатырским здоровьем, а он, как известно, был поражен тяжелым недугом. 12 лет его президентства пришлись на тяжелейший период истории США — мировой экономический кризис 1929—1933 годов, всей своей тяжестью обрушившийся на Соединенные Штаты, и участие во Второй мировой войне. По своей натуре это был государственный деятель-новатор. В годы кризиса Рузвельт провозгласил и эффективно провел в жизнь «новый курс», при реализации которого не побоялся обвинений оппозиции в «ползучем социализме» и пошел на серьезные изменения в социально-экономической политике страны. Курс Рузвельта был действительно «новый», позволивший успешно решить многие кризисные проблемы. Новаторство Рузвельта проявилось и в том, что, вопреки ожесточенному сопротивлению консервативных кругов, он добился в 1933 году установления дипломатических отношений с СССР. Подлинно новаторским был внешнеполитический курс Рузвельта в условиях Второй мировой войны. Президент раньше, чем ктолибо другой в США, увидел смертельную опасность, которая угрожала Соединенным Штатам от стран оси, и, преодолев упорное сопротивление изоляционистов, еще до вступления США в войну, начал оказывать большую военную, экономическую и финансовую помощь странам — жертвам агрессии — Англии, Китаю, Советскому Союзу. Исключительно велики были заслуги Рузвельта в установлении прочных союзнических отношений с СССР в годы совместной борьбы

394

$

против общего врага. 13 апреля 1945 г. в телеграмме на имя Гарри Трумэна, ставшего президентом США после смерти Рузвельта, Сталин писал: «Американский народ и Объединенные Нации потеряли в лице Франклина Рузвельта величайшего политика мирового масштаба и глашатая организации мира и безопасности после войны»1. Смерть Рузвельта была тяжелым испытанием для антигитлеровской коалиции. Доживавший последние дни фашистский рейх воспрянул духом, надеясь на то, что кончина президента США внесет растерянность и раскол в ряды Большой тройки, а следовательно, и всей антигитлеровской коалиции. Руководители Германии рассчитывали на то, что кончина президента США активизирует в союзных странах силы, которые готовы были пойти на значительную ревизию внешнеполитического курса антигитлеровской коалиции. В этих условиях возникала необходимость осуществления новых мер, направленных на укрепление союза Большой тройки, всей коалиции союзных держав. И не случайно в телеграмме соболезнования Трумэну Сталин выражал «уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь»2. Смерть Рузвельта оказалась серьезным испытанием и для сотрудничества общественности СССР и союзных стран. И до этого было немало проблем в этих отношениях, но после прихода в высший эшелон власти президента Гарри Трумэна, придерживавшегося консервативных внешнеполитических взглядов по сравнению со своим предшественником, отношения между общественными организациями СССР и союзных стран столкнулись с новыми серьезными проблемами. Связи между государствами по линии общественных организаций во многом определяются отношениями, которые существуют между этими странами на официальном уровне. Пришлось ждать совсем немного, чтобы почувствовать, что с приходом в Белый дом преемника Рузвельта наступила новая, не лучшая эпоха в советско-американских отношениях и в отношениях СССР с другими союзными странами. Негативное влияние прихода Трумэна к власти на отношения СССР с государствами, входившими в антигитлеровскую коалицию, было естественно. Оно объяснялось тем, что Соединенные Штаты играли решающую роль в политике всех западных стран — участниц антигитлеровской коалиции. Водворение Трумэна в Белом доме оказало незамедлительное и очень негативное воздействие на взаимоотношения внутри Боль-

395 шой тройки. И это тоже было естественно, так как Рузвельт выступал в роли своеобразного буфера, постоянно амортизировавшего обострение отношений между Сталиным и Черчиллем. Трумэн же с первого дня своего президентства в рамках Большой тройки сразу же занял позицию на ее крайне антисоветском фланге. Перегруппировка сил, происшедшая внутри Большой тройки, сразу же породила новое обострение отношений между Сталиным и его партнерами по антигитлеровской коалиции. Эти негативные факторы субъективного характера накладывались на объективное обострение отношений между СССР и его союзниками, имевшее место и при Рузвельте. По мере приближения конца войны ухудшались отношения между Сталиным и его партнерами по Большой тройке в связи с политическим курсом, который Советский Союз проводил в странах Восточной и Центральной Европы. Все более обострялись отношения и по самой главной проблеме — какую политику проводить по отношению к Германии, крушение которой стремительно приближалось. Три месяца разделяли Крымскую конференцию от Дня победы. И естественно, что все события на фронтах Второй мировой войны развивались под знаком исключительно важных решений, принятых на этой Конференции. Дэвид Эйзенхауэр писал, что на Ялтинской конференции положение ее участников определялось тем, кто и сколько одержал побед к этому времени, кто принес больше жертв в совместной борьбе, кто мог внести больший вклад в восстановление всего, что было разрушено войной. Он отмечал, что к февралю 1945 г. «промышленное производство США достигло беспрецедентного уровня, действительно несравнимого с любой другой страной». Открытие второго фронта приближало окончание войны и «рельефно очертило решающую роль Америки в войне». Англия воевала дольше, чем кто-либо другой, и была очень заинтересована в ее окончании, но она израсходовала свои экономические и политические ресурсы. «Советские ресурсы потенциально были огромны, людские потери России и ее военный вклад были решающими, и в силу этого Сталин доминировал на Конференции»3. Расстановка политических сил на Ялтинской конференции, как указывалось выше, зачастую была не в пользу Черчилля. Несмотря на идеологическое и политическое противостояние, Рузвельт и Сталин проявляли друг к другу определенную симпатию и нередко находили взаимопонимание по сложнейшим проблемам. «Рузвельт... пришел к заключению, что он найдет взаимопонимание со старым Джо и сможет приручить русского медведя»4.

396

$

Суть политических планов Черчилля была очевидна. На протяжении всей войны он всемерно затягивал открытие второго фронта. А когда оставались считанные недели до ее окончания, Черчилль делал все возможное, чтобы захватить более выгодные исходные рубежи для ведения в будущем холодной войны, духовным отцом которой он по праву считается. Английский премьер стремился продвинуть позиции союзников как можно дальше на Восток. Он заявил Эйзенхауэру: «Я полагаю, что исключительно важно, чтобы мы обменялись рукопожатием с русскими как можно дальше на Востоке»5. Британский премьер-министр достаточно болезненно реагировал на то, что и до Крымской конференции, и в Ялте, и после встречи в Крыму отношения между Сталиным и Рузвельтом в целом развивались по восходящей линии. Рузвельт не считал нужным скрывать это от своего английского союзника. Еще 18 марта 1942 г. он сообщал Черчиллю: «Я знаю, что Вы не будете возражать против моей грубой откровенности, если сообщу Вам, что, как я думаю, я лично могу столковаться со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой государственный департамент. Сталин не выносит надменности ваших высших руководителей. Он исходит из того, что я ему нравлюсь больше, и я надеюсь, что он будет продолжать так думать». Было бы неправильным считать, что только Черчилль всемерно ратовал за принятие любых мер, чтобы помешать советскому союзнику прорваться в Восточную и Западную Европу в ходе разгрома Германии и продвинуть социалистические аванпосты как можно дальше на Запад. В принципе английская и американская позиция в этом вопросе были однозначны. Еще в сентябре 1944 г. на второй Квебекской конференции в беседе с австрийским эрцгерцогом Отто Рузвельт прямо заявил: «Наша главная забота состоит в том, как не пустить коммунистов в Венгрию и Австрию»6. Авторы вступительной главы к одному из разделов «Секретной переписки Рузвельта и Черчилля в период войны» обоснованно писали, что политика Черчилля определялась тем, что продвижение Красной Армии «могло дать русским возможность навязать коммунистические правительства многим странам Восточной Европы, чему он стал бы упорно сопротивляться»7. Сталин уверял Рузвельта и Черчилля, своих партнеров по антифашистской коалиции, что он не намерен насаждать коммунистические порядки в странах Европы. Например, встречаясь в августе 1944 г. с премьер-министром польского правительства в эмигра-

397 ции Миколайчиком, Сталин в ответ на его замечание, что есть информация о намерении СССР навязать Германии после войны коммунизм, «ответил, что коммунизм подходит Германии, “как корове седло”»8. Заверениям советского лидера, что он будет политически нейтрален в европейских странах, в которые придет Красная Армия, мало кто верил в Лондоне и Вашингтоне. Бесспорно, что в конце войны каждый из союзников хотел занять в Европе максимально удобные стратегические позиции. Такой американский авторитет в вопросах внешней политики, как Генри Киссинджер, писал: «К концу войны настойчиво, но тщетно он (Черчилль. — Р.И.) умолял Эйзенхауэра брать Берлин, Прагу и Вену». Киссинджер подчеркивал, что Черчилль руководствовался не военными, а чисто политическими соображениями, необходимостью «пребывания там для ограничения послевоенного влияния Советского Союза»9. Черчилль был уверен, что Берлин должны брать западные союзники, причем не американцы, а англичане. Американский генерал Омар Брэдли вспоминал в своих мемуарах, что Черчилль был «страшно разочарован и расстроен тем, что штаб союзников не усилил Монтгомери американскими войсками и не дал ему двинуться на Берлин, чтобы сделать отчаянную попытку захватить город раньше русских»10. Политические расчеты, скрывавшиеся за этим требованием, были очевидны. Эйзенхауэр писал в своих мемуарах, что решительное требование английского премьер-министра «опередить появление русских в Берлине, должно быть, основывалось на убеждении, что позднее западные союзники извлекут из этого обстоятельства огромные преимущества и смогут воздействовать на последующие события»11. Вопрос о Берлине стал важной проблемой финала войны. На Западе и помимо Черчилля было немало военных и политических стратегов, которые считали, что западные союзники должны были «опередить русских» и взять Берлин своими силами. Однако трезвомыслящие военные и политические руководители справедливо полагали, что западным союзникам необходимо было в первую очередь иметь реальные возможности для взятия столицы Германии. По их мнению, даже с учетом того, что на ряде участков фронта немцы не оказывали серьезного сопротивления англо-американским войскам, этих сил было явно недостаточно, чтобы осуществить операцию по взятию Берлина. Советские войска были несравненно ближе к Берлину и многократно превосходили союзнические вооруженные силы.

398

$

Позиция Эйзенхауэра в вопросе о штурме Берлина была более реалистичной, чем у других представителей англо-американского генералитета. Он учитывал сложившуюся военную обстановку, понимал, что наступление непосредственно на Берлин вызовет большие потери среди подчиненных ему войск. А главное, западные союзники не располагали реальными силами для штурма Берлина. Эйзенхауэр также прекрасно понимал, что штурм Берлина англоамериканскими войсками приведет к серьезному обострению отношений западных союзников с СССР. Вопрос о том, кому брать Берлин, обсуждался и во время встречи Сталина с Теддером. Подводя итоги беседы Теддера со Сталиным по этому вопросу, Дэвид Эйзенхауэр пишет: «Берлин был советской целью, и целью отнюдь не второстепенной, — это был вопрос, не подлежавший какому-либо рассмотрению»12. В конце марта 1945 г. Эйзенхауэр подписал новый план военных операций, в котором ничего не было сказано о Берлине. «Это было примечательно, потому что шесть месяцев назад, 15 сентября, Эйзенхауэр недвусмысленно говорил о важности столицы Гитлера. Он писал тогда: “Ясно, что Берлин — главный приз. Эйзенхауэр потерял интерес к этому призу, достигнув его”»13. Главнокомандующий даже заключил пари, поставил 10 долл. против 30, утверждая, что к 31 марта русские будут в Берлине. Пари он проиграл и честно оплатил свой проигрыш. Завершение разгрома вооруженных сил фашистской Германии предполагалось осуществить совместно с западными союзниками, принципиальная договоренность с которыми по координации действий была достигнута на Крымской конференции. План наступления на Западном фронте был изложен в послании Эйзенхауэра Верховному Главнокомандующему советскими вооруженными силами от 28 марта 1945 г. В ответном послании от 1 апреля И.В. Сталин писал: «Ваш план рассечения немецких сил путем соединения советских войск с Вашими войсками вполне совпадает с планом советского главнокомандования»14. Сталин отмечал, что Берлин утратил прежнее стратегическое значение и город будет взят второстепенными силами Красной Армии. Далее он информировал союзное командование об ориентировочном сроке начала Берлинской операции. В книге У. Спара и Н. Яковлева по поводу уверений Сталина, что Берлин потерял свое стратегическое значение, говорится: «Критерий искренности Сталина — из 24 общевойсковых и танковых армий, предназначенных для участия в Берлинской операции, только 2 общевойсковые направлялись на Дрезден. Отправив лукавое

399 послание Эйзенхауэру (впрочем, Сталин щедро расплатился с союзниками их же монетой), он обратился к главному — ускорить взятие Берлина»15. Послание Эйзенхауэра Сталину прибыло в Москву в период, когда становились все более очевидными попытки руководителей фашистской Германии расколоть единый фронт союзников. Маршал Г.К. Жуков в связи с посланием Эйзенхауэра Сталину писал в своих мемуарах: «И.В. Сталин знал, что гитлеровское руководство за последнее время развило активную деятельность в поисках сепаратных соглашений с английским и американским правительствами. Учитывая безнадежное положение германских войск, можно было ожидать, что гитлеровцы прекратят сопротивление на западе и откроют американским и английским войскам дорогу на Берлин, чтобы не сдать его Красной Армии»16. Сталин высказывал определенные опасения относительно того, что гитлеровские руководители могли сдать Берлин западным союзникам без боя. «Думаю, — говорил Сталин, — Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все»17. 21 апреля 1945 г. Эйзенхауэр обратился с новым посланием к Советскому Верховному Главнокомандованию. Очевидно, принимая во внимание резкие протесты Черчилля и других консервативных деятелей, связанные с его первым посланием Сталину, Эйзенхауэр в этом письме не упоминал имени Главнокомандующего Красной Армией. Он информировал Сталина, что принял решение остановиться на Эльбе, и уточнял детали, связанные с расположением американских войск. Советский Союз требовал ухода западных союзников из советской зоны оккупации Германии. Специальный представитель президента США Г. Гопкинс сообщал о решительной позиции советского Верховного Главнокомандующего в этом вопросе: «Сталин не примет участия во встрече на высшем уровне, пока союзники не покинут советскую зону (оккупации Германии. — Р.И.)»18. После форсирования в начале марта 1945 г. Рейна война для союзных армий, возглавляемых Эйзенхауэром, фактически закончилась. Вернее, это было новое, своеобразное издание «странной войны» 1940 г. На этот раз «странный» характер войны заключался в том, что немецко-фашистские войска сотнями тысяч без боя сдавались англо-американским войскам, но с отчаянием обреченных сражались на Востоке. Показательно, что только с 1 по 18 апреля союзники взяли в плен 317 тыс. солдат и офицеров противника, в том числе 24 генерала19.

400

$

В книге американского историка У. Спара и отечественного историка Н. Яковлева «Полководец Г.К. Жуков: взлет и падение» приводится послание Сталина Эйзенхауэру от 3 апреля 1945 г., в котором говорится, что «немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки», что немецкое командование согласилось «открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска». Рузвельт отреагировал на это заявление крайне болезненно, он отверг обвинения Сталина, выразив «крайнее негодование в связи с таким гнусным неправильным описанием моих действий или действий моих подчиненных». У. Спар и Н. Яковлев подчеркивают, что в книге американского исследователя А. Брауна «Последний герой» (1982) об «отце ЦРУ», генерале Доноване, процитированы приведенные слова Сталина и сказано: Сталин «был очень близок к истине»20. Смерть Рузвельта — руководителя великой державы с огромными полномочиями, Главнокомандующего вооруженными силами страны, которая играла столь большую роль во Второй мировой войне, вызвала серьезное беспокойство во всех странах — участницах антигитлеровской коалиции. Закономерно возникал вопрос: будет ли продолжена политика Рузвельта в отношениях с союзниками, в первую очередь с СССР, или надо ожидать новых подходов к этим проблемам в самый ответственный, завершающий период войны? Сумеет ли новый президент США найти общий язык с таким непростым партнером по Большой тройке, как Сталин, или надо ожидать резкого противостояния и на этом высшем уровне? Такие настроения убедительно отразил Уолтер Липпман, статья которого, посвященная смерти Рузвельта, была перепечатана многими американскими газетами, в том числе и канзасскими. Липпман писал: «Страна встретила весть о кончине Рузвельта с глубокой скорбью, но без уныния. Бесспорно, он хотел именно этого. Любой лидер тогда доказывает правоту своих действий, когда он оставляет в других убежденность и желание продолжить его дело». Если этого не происходит, то, значит, лидер «был великим только для своего времени, как эффективное мгновение, напоминающее комету, которая не приводит к каким-либо последствиям». Отклики на кончину Рузвельта представляют несомненный интерес в связи с тем, что пройдет не столь много времени в масштабах истории и уйдет из жизни Сталин. Известно, какая была реакция на смерть советского руководителя в нашей стране и за рубе-

401 жом. Показательно сравнить эту реакцию с позицией американской и международной общественности в связи с кончиной президента Рузвельта. В указанной статье Липпмана говорилось, что американцы особенно остро воспринимают потери выдающихся лидеров, так как на примере президентов Линкольна и Вильсона они имели возможность убедиться, что великие дела, связанные с деятельностью таких выдающихся руководителей, после их смерти были преданы забвению сменившими их политическими пигмеями. «Мудрый, но опечаленный человек, — писал Липпман, — сказал: “Трагедия войн в том, что мир заключают оставшиеся в живых”». В статье старейшины американской журналистики звучала определенная тревога, что история повторяется, что мир будет заключать не великий лидер, а политический карлик, занявший его место, и это может иметь непоправимые трагические последствия. Однако заканчивалась статья на достаточно оптимистической ноте: «Гений подлинного лидера проявляется в том, что он оставляет после себя ситуацию, в которой достаточно иметь здравый смысл, а не гениального руководителя, чтобы успешно действовать. Именно в этом политическая гениальность Рузвельта: он знал, каковы были в его время вопросы, требовавшие ответа, хотя сам он отнюдь не всегда мог дать на них полный ответ. Именно поэтому наш народ и мир предпочли его тем, кто не понимал, каковы были настоящие проблемы. Именно в этом секрет симпатии к нему со стороны всего человечества, которая никогда не иссякнет, и объяснение, почему прощались допускаемые им ошибки»21. В связи со смертью Рузвельта и оценкой этого события У. Липпманом напрашивается определенная историческая параллель. После смерти Сталина к руководству в СССР тоже пришли «политические пигмеи», которые всего за несколько десятилетий умудрились размотать весь политический, экономический, военный потенциал Советского Союза, созданный при Сталине. Финал этой политики известен — уничтожение СССР руками самих советских руководителей. Трагедия Советского Союза в послесталинский период его существования была в том, что за годы правления Сталина не были заложены основы народного управления, демократической общественно-политической жизни страны. В этих условиях, получив огромную, фактически бесконтрольную власть, советские лидеры, начиная от Хрущева и кончая Горбачевым, не смогли использовать ее в интересах государства, которым они руководили.

402

$

В этом была и личная трагедия советских руководителей. Известно, что и Хрущев, и Горбачев потеряли свою власть и ушли в политическое небытие. По иному сценарию развивались события в США и в Великобритании. Можно за многое критиковать эти страны. Однако бесспорно, что в них был заложен мощный демократический потенциал и в сфере государственного управления, и в общественнополитической жизни. Когда скончался Рузвельт, через три месяца ушел в отставку Черчилль, на смену им в США и Великобритании пришли руководители несравненно более мелкого государственного и политического калибра. Однако и в этих условиях демократические основы американской и английской жизни позволили руководству этих стран успешно проводить политику, соответствовавшую их государственным интересам. Россия повторяет сегодня трагический путь, пройденный Советским Союзом в послесталинский период. В свое время Н.С. Хрущев без ложной скромности провозгласил свое правление «Великим десятилетием». Мягко выражаясь, отнюдь не все в стране разделяли эту точку зрения. Хорошо помню, как на партийном собрании Института истории Академии наук СССР, где я работал, два доктора наук — ветераны Великой Отечественной войны — с чисто научной точки зрения, но выступили против подобной периодизации истории СССР. Закончилось правление Б.Н. Ельцина. К сожалению, это было отнюдь не «великое десятилетие». После «реформ», проводившихся под его руководством, остались экономические руины некогда великой державы со всеми их тяжелейшими социальными, общественными, политическими и морально-психологическими последствиями. После отставки Ельцина — (он повторил трагический государственный и политический путь Хрущева и Горбачева) Клинтон, Блейер, Ширак, Шредер — все руководители западных стран как по команде заявили, что Ельцин заложил основы демократии в России, которая благодаря этому вошла в сообщество «цивилизованных стран». России нет необходимости входить в это сообщество. Советский Союз сделал это 55 лет назад, внеся под руководством Сталина решающий вклад в разгром фашизма, угрожавшего существованию цивилизованного человечества. Что же касается того, что руководители Запада превозносят деятельность Ельцина на ниве демократизации России, то достаточ-

403 но вспомнить октябрь 1993 г., когда по его приказу был расстрелян из танковых орудий парламент страны. Руководители стран Запада поют дифирамбы ельциновской «демократии» только потому, что его экономический, военный, дипломатический курс соответствовал в первую очередь интересам этих стран, а не России. В послеельциновский период история России возвращается на круги своя. В стране нет демократических традиций (право критиковать власть имущих — это еще не демократия). И снова надежды связывались с тем, кто выиграет главный приз — победит на президентских выборах. Подобные надежды — слабое утешение. В канун прихода Ельцина к власти тоже были большие надежды на лучшую жизнь. От них осталось только горькое разочарование. Местная печать США, отражая настроения американской глубинки, высказывалась более определенно в отношении последствий смерти Рузвельта. 13 апреля 1945 г. канзасская газета в редакционной статье «Потеря великого лидера» отмечала: «Смерть президента Рузвельта вызвала тяжелейший шок у всех американцев, у всего цивилизованного мира». Указав, что президент скончался в канун победы, перед началом работы Учредительной конференции Объединенных Наций, которой предстояло сказать столь веское слово по вопросам международной безопасности, газета подчеркивала: «Огромная ответственность легла на человека, неожиданно призванного к исполнению высокой должности Президента Соединенных Штатов». Очевидно, уважение к памяти президента страны и условия военного времени помешали канзасской газете высказаться более определенно по вопросу о политическом и моральном потенциале нового президента. Во всяком случае в октябре 1944 г. та же газета опубликовала совсем не лестную оценку дарований Гарри Трумэна, выдвинутого демократической партией на пост вице-президента США. Речь шла тогда о том, что Трумэн окажется «еще одним Кэлом Кулиджем, если он как преемник Гардинга будет неожиданно катапультирован в Белый дом». Газета отмечала: «Кандидат демократов в вице-президенты — продукт режима Пендергаста в Канзас-Сити и Миссури»22. Газета, издававшаяся в Канзас-Сити, имела все основания дать столь жесткую характеристику избраннику демократической партии, зная в деталях многолетние прочные связи Пендергаста с мафией и горячие симпатии этого мафиозного босса к Трумэну, обязанному всей своей политической карьерой Пендергасту. Гримаса истории при-

404

$

вела в движение именно тот ход развития событий, который предвиделся в публикации канзасской газеты. История не имеет сослагательного наклонения, и беспредметно строить предположения, какова была бы политика президента Рузвельта, доживи он до разгрома фашистской Германии. Однако бесспорно то, что Гарри Трумэн ни в коей мере не был лидером такого политического масштаба, как Рузвельт, и если бы он и имел желание продолжить курс своего предшественника во внешней политике, он не смог бы этого сделать столь успешно и эффективно. Смерть Рузвельта вызвала тревогу, серьезные опасения у Черчилля. Премьер-министр писал, что «Рузвельт умер в самый кульминационный период войны, в момент, когда его авторитет был крайне необходим для того, чтобы направлять политику Соединенных Штатов. Когда я... получил известие о его смерти, я почувствовал себя так, словно мне нанесли физический удар»23. Трудно было дать всестороннюю и объективную оценку жизни и деятельности президента Рузвельта вскоре после его кончины. Канзасская газета писала сразу же после смерти президента: «Только по прошествии нескольких лет, когда наступит не столь бурное время, возникнут возможности для справедливой оценки характера достижений Франклина Рузвельта в наиболее насыщенный событиями период истории США и всего мира». Газета сравнивала годы правления Рузвельта «с периодом становления республики... и бурными годами Гражданской войны». В статье подчеркивалось, что решать «проблемы этого важнейшего периода (Второй мировой войны. — Р.И.) могла только редкая, гениальная личность». Отмечая величайший вклад Рузвельта в решение проблем, порожденных войной, газета подчеркивала, что президент смог установить хорошие «личные отношения с двумя другими великими лидерами мира — премьер-министром Черчиллем и маршалом Сталиным... содействовал ведению войны к победоносному концу и созданию организации, ведающей системой международной безопасности»24. Трумэн принял бразды правления в Белом доме в условиях, когда его предшественник создал хороший политический задел, внеся большой личный вклад в успешное завершение работы Крымской конференции. О бесспорно положительном воздействии этой Конференции на американскую общественность в вопросе об ее отношении к Советскому Союзу свидетельствовали опросы Гэллопа. Опрос, проведенный 10 марта 1945 г., показал, что самое большое число американцев за все время войны ответило утвердительно на вопрос,

405 считают ли они возможным положиться на то, что после окончания войны Россия будет сотрудничать с США. В марте 1942 г. только 39 процентов опрошенных ответили утвердительно на этот вопрос, в ноябре 1943 г. — 47 процентов. С небольшими вариациями таков же был результат опроса в декабре 1944 г. При опросе, проведенном в марте 1945 г., соответствующая цифра возросла до 55%. Это означало, что число взрослых американцев, веривших в сотрудничество с Россией, за период с декабря 1944 по март 1945 г. увеличилось почти на 6 млн человек25. Однако за три неполных месяца, прошедших после завершения работы Крымской конференции и до капитуляции Германии, отношение к СССР со стороны американской общественности заметно ухудшилось, такая же реакция была в Англии и в других союзных странах. В значительной мере это было вызвано обострением отношений СССР с Англией и США из-за польского вопроса, из-за политики СССР в восточноевропейских странах в целом. Масла в огонь подливали некоторые популярные обозреватели и политические деятели. Так, например, известный американский политический деятель социалист Норман Томас, выступая 10 марта по национальному радио, предупреждал, что Россия «может распространить свое господство от Токио до Дакара...» Три недели спустя руководитель католиков Эдмунд Уолш заявил в Нью-Йорке: «Великие державы с сожалением выяснили, что Титан степей попрежнему расценивает капиталистический мир как своего смертельного врага»26. К мнению популярных обозревателей особенно прислушиваются в Соединенных Штатах, где они имеют большое влияние на общественность. Вот почему «Открытое письмо Сталину», опубликованное Дрю Пирсоном 7 апреля 1945 г. в газете «Вашингтон пост», получило большой резонанс в США и за рубежом. Пирсон писал, что на протяжении прошедших двух лет исчезли многие старые антисоветские подозрения и большое число американцев охотно сотрудничали с Советским Союзом. Однако за последние две недели эти дружеские чувства к России резко ослабели. Причиной этого явилось «общее впечатление, что обещания, принятые в Ялте, не выполняются и права малых народов попираются... американский народ хочет знать, действительно ли Россия искренне стремится к установлению мира после войны, или появится мир, в котором доминировать будет она». Резкая критика внешнеполитических акций России в средствах массовой информации, в выступлениях политических и государ-

406

$

ственных деятелей оказала негативное воздействие на значительную часть населения союзных стран с точки зрения их отношения к Советскому Союзу. О соответствующей реакции общественности США свидетельствовали опросы общественного мнения. Сравнительный анализ настроений американцев, проведенный Гэллапом в конце февраля и в середине мая 1945 г., показал, что число граждан, веривших в готовность России сотрудничать с США после окончания войны, за это короткое время сократилось с 55 до 45 процентов27. Опрос общественного мнения показал также, что в январе 1945 г. большинство опрошенных американцев считали, что Англия виновата в том, что есть серьезные проблемы в отношениях между Россией, США и Англией. В мае большинство опрошенных уже считали, что вина в противоречиях Большой тройки лежит на Советском Союзе. Число не удовлетворенных тем, как развивались отношения между участниками Большой тройки, подскочило за период с января по май с 15 до 33 процентов. Сталин и Советский Союз рассматривались в странах — участницах антигитлеровской коалиции как единое целое. И естественно, что изменение к худшему отношения общественности этих стран к СССР целиком и полностью проектировалось и на советского руководителя. Показателем серьезных изменений в настроениях американцев, отражавшихся в позиции средств массовой информации, являлось то, что росло число известных обозревателей, газет и журналов, которые требовали новой встречи Большой тройки, с тем, чтобы отменить решения Крымской конференции. С такими предложениями выступили Дэвид Лоуренс, Сесиль Браун, «Филадельфия икваирер», «Нью-Йорк таймс». Польская проблема внесла серьезные коррективы в позицию значительной части руководителей и общественности союзных стран с точки зрения их отношения к Советскому Союзу. Это находило свое выражение в позиции прессы. Так, газета «Трентон тайм», обычно выступавшая в поддержку СССР, 25 апреля 1945 года опубликовала редакционную статью, в которой говорилось, что «Россия, несомненно, полна решимости создать в Варшаве правительство, раболепствующее перед Москвой, и установить статус Польши как вассала Советского Союза»28. Настроения консервативной прессы союзных стран в вопросе о положении в Польше, о советской политике по отношению к этой стране перекликались с официальной позицией внешнеполитических ведомств стран-участниц антигитлеровской коалиции.

407 Так, посол США в СССР Аверрел Гарриман 6 апреля 1945 г. в телеграмме госсекретарю констатировал, что «Сталин и Молотов пришли в Ялте к выводу, что мы понимаем и готовы принять уже известную нам советскую политику. Это выразилось в нашей готовности поддержать декларацию о Польше и освобожденной Европе, признании нами необходимости для Красной Армии создать в своем тылу зону безопасности и особую заинтересованность России в Польше как в добром соседе...» Гарриман отмечал, что в своих практических делах в Европе Советский Союз отходит от совместно выработанной в Ялте политики. «Во всяком случае, — телеграфировал посол в Вашингтон, — вне зависимости от того, что советское руководство имело в виду в Ялте, похоже, сейчас оно считает, что можно принудить нас молча согласиться с их политикой». По мнению Гарримана, в ряду таких действий следует рассматривать «решение не посылать Молотова на Конференцию в Сан-Франциско. Они полностью осознают важность нашей роли на этой Конференции». Гарриман акцентировал внимание на обострении отношений с СССР: «Я убежден в том, что Советы рассматривают как свидетельство слабости наше постоянное великодушие и уступчивость по отношению к ним, проявляемые, несмотря на советское пренебрежение к нашим просьбам о сотрудничестве в вопросах, представляющих интерес для нас». Гарриман пытался объяснить причины соответствующего поведения советской стороны: «Мы признаем, — сообщал посол США, — что для Советов характерна глубоко укоренившаяся подозрительность ко всем иностранцам, включая и нас. В наших отношениях с теми, кто относится к нам с подозрением, мы проявляем добрую волю, великодушие и здравомыслие. Мы честно пытаемся проводить такую политику, но она не дает результата. Подобный курс больше увеличивает, а не ослабляет их подозрительность. Они деструктивно относятся к нашим действиям». Гарриман предлагал «проводить по отношению к СССР политику, которая включает, с одной стороны, готовность к полному сотрудничеству в любое время, но с другой — решимость двигаться вперед без них, если мы не можем принять их сотрудничества». Посол считал необходимым в одном-двух случаях занять жесткую позицию и тем самым показать СССР, что США не будут идти прежним путем и это нанесет ущерб советским интересам29. Посол США в СССР явно идеализировал американскую политику в отношении Советского Союза, когда указывал на «постоянное великодушие и уступчивость» Соединенных Штатов сво-

408

$

ему советскому союзнику, на их «добрую волю, великодушие и здравомыслие». Были объективные причины обострения отношений между США и СССР, между Сталиным и новым американским президентом. Эти причины заключались в том, что две главные державы антигитлеровской коалиции в силу своих государственных и политических разногласий имели прямо противоположные взгляды на послевоенное устройство мира. А к концу войны эти проблемы вышли на мировую политическую авансцену. Субъективный фактор обострения советско-американских отношений заключался в том, что Трумэн по сравнению с Рузвельтом придерживался резко выраженного антисоветского курса. Проводить по отношению к Сталину такую политику было совершенно бесперспективно. Она могла и действительно привела только к одному результату — обострение старых и появление новых проблем в отношениях между СССР и США, между Сталиным и Трумэном. Государственный департамент, так же как и посол Гарриман, рассматривал польскую проблему как важнейшую причину обострения советско-американских отношений. 14 апреля 1945 г. госсекретарь телеграфировал в Москву Гарриману: «Мы считаем, что было бы особенно желательно, чтобы вы подчеркнули Сталину, если вам удастся встретиться с ним... что проблема, разделявшая наши страны и столь беспокоившая президента Рузвельта перед его смертью, обострилась и далека от того, чтобы ее можно было решить путем переговоров с Польшей». В заключение телеграммы руководитель внешнеполитического ведомства США подчеркивал, что «польская проблема остается наиболее опасной в наших отношениях с Советским Союзом»30. Ссылка госсекретаря на Рузвельта в данном случае звучала некорректно, так как покойный президент находил возможность компромисса со Сталиным и по польской, и по другим спорным проблемам. Известный американский журналист Теодор Альфорд опубликовал статью, в которой поставил смертельный диагноз доктрине Монро после создания ООН. Журналист имел в виду, что если раньше по доктрине Монро США сами решали, где в Латинской Америке, кому, когда и как оказывать помощь, то теперь все это придется согласовывать с ООН. По мнению Альфорда, создание ООН являлось «приглашением России к господству над малыми странами...»31. Плюрализм мнений всегда был присущ американцам, и хотя в указанный период четко прослеживалось охлаждение в отношениях США с Советским Союзом, в целом ряде случаев отмечалась и

409 дружественная реакция на советские внешнеполитические решения. Например, «Атланта конститюшн» 11 апреля 1945 г. в редакционной статье отмечала, что «имеются все основания считать, что Россия один из факторов, если не самый мощный, в деле мира во всем мире». 24 апреля «Луис пост-диспетч» призывала «горстку подозрительных американцев покончить с проявлением их неприязни к нашему русскому союзнику»32. Решения Крымской конференции получили одобрение со стороны широких слоев американцев самой различной политической ориентации. Типичным было письмо Френка Ингрема из Кембриджа, штат Массачусетс, от 1 марта 1945 г. Обращаясь к президенту Рузвельту, он писал, что «жизненно заинтересован в скорейшей победе, в создании сильной международной организации по укреплению мира, безопасности и свободы... полной занятости населения в послевоенных Соединенных Штатах». Представившись таким образом президенту страны, Френк Ингрем продолжал: «Я хочу от всей души поблагодарить вас за блестящую работу, которую вы проделали в Ялте, встретившись там с премьер-министром Черчиллем и премьером-маршалом Сталиным. Американский народ сегодня счастлив тем, что на фундаменте, заложенном в Тегеране, поднимается солидная конструкция. И параллельно с реализацией этих планов исчезают сомнения и страхи американского народа». Письмо заканчивалось здравицей в честь Большой тройки: «Вы, три великих человека, являетесь подлинными архитекторами будущего. Вы вместе одновременно представляете главные интересы и своих стран, и всего мира»33. Такие письма неопровержимо свидетельствовали о том, что Крымская конференция отразила в своих решениях чаяния и надежды самых широких кругов общественности союзных стран. Президент Рузвельт получал многочисленные письма от простых американцев, в которых давалась исключительно высокая оценка результатов работы Крымской конференции. В одном из таких писем от 7 марта 1945 г. говорилось: «Реализация планов, которая началась в Ялте, вознаградит народы мира за все их тяжелейшие жертвы, понесенные в этой войне. Ваша сила предвидения, смелость, неукротимый дух являются вдохновением для всех нас, стремящихся к миру». Автор письма высоко оценивал деятельность Рузвельта, направленную на достижение «всеобщего братства и благополучия народов мира». В письме высказывалась уверенность в том, что эта деятельность, «несомненно, достигнет кульминации на встрече в Сан-Франциско 25 апреля»34.

410

$

1 марта 1945 г. Джон Гарфильд телеграфировал Рузвельту: «Только что прослушал ваше обращение к нации о результатах Ялтинской конференции и выработанных там планах сохранения мира и безопасности. Мы хотели бы послать наши сердечные приветствия в связи с наступлением мира, который в будущем обретет свою постоянную основу. С особым удовлетворением отмечаем, что мы имеем в вашем лице такого лидера и провидца»35. Определяя позицию американской общественности в годы войны, надо подчеркнуть, что особое значение имела поддержка, которую президент Рузвельт получал от рабочего класса страны. 2 марта 1945 г. руководитель 4-го округа Объединенного профсоюза рабочих электро-, радио- и машиностроения (КПП) телеграфировал Рузвельту из Нью-Арка, штат Нью-Джерси, что рабочие приветствуют его «речь по радио об итогах Крымской конференции». Профсоюз брал на себя обязательство «интенсифицировать работу, отказаться от забастовок с тем, чтобы обеспечить окончательную победу». В заключение телеграммы выражалась уверенность, что «наша страна выполнит свою задачу по созданию ООН»36. 1 марта 1945 г. аналогичная телеграмма была получена Рузвельтом от рабочих того же профсоюза округа № 6, Питсбург, штат Пенсильвания. 2 марта 1945 г. о поддержке внешнеполитического курса Рузвельта телеграфировал президент совета КПП Сан-Франциско. Консервативная часть американцев резко осуждала советскую политику в Польше и в других странах Восточной и Центральной Европы. Однако показательно, что практически ни в одном американском издании нельзя было найти информации о том, а что, собственно говоря, происходит в этих странах. Кто там поддерживает Советский Союз? Какова политическая аргументация этих кругов? Какова в них расстановка социально-политических сил? На протяжении всего периода после завершения работы Крымской конференции и до капитуляции Германии польский вопрос оставался одной из главных проблем в отношениях СССР с союзными странами и продолжал оказывать свое воздействие, в целом негативное, на развитие связей между этими странами, на отношения Сталина с Черчиллем, Рузвельтом, а после его смерти и с Трумэном. О том, что польский вопрос стоял в центре внимания Белого дома и всех главных внешнеполитических служб США, свидетельствовал меморандум о встрече, состоявшейся 23 апреля 1945 г. в резиденции президента США, на которой присутствовали президент, госсекретарь, министр обороны, министр ВМС, адмирал Леги, генерал Маршалл, адмирал Кинг, посол Гарриман, генерал Дин, Чарлз Болен.

411 В меморандуме отмечалось, что СССР пересмотрел свою позицию и Молотов прибыл в США, чтобы принять участие в Учредительной конференции Организации Объединенных Наций. Советский руководитель внешнеполитического ведомства пребывает в хорошем расположении духа. Однако встреча наркома иностранных дел СССР и госсекретаря США «породила большие трудности в польском вопросе... привела в тупик ялтинское соглашение по Польше». Речь шла о формировании нового польского правительства. Причем, как отметил госсекретарь, США рассматривают люблинское правительство как марионеточное. Руководитель внешнеполитического ведомства США «заявил, что министру Молотову дали ясно понять, насколько серьезно правительство Соединенных Штатов рассматривает этот вопрос и насколько общественное доверие будет потрясено нашей неудачей реализовать крымское решение». Каждый из участников встречи высказал свое мнение по вопросу о том, что Россия нарушает крымские договоренности по польскому вопросу и по освобожденным странам Европы в целом. Посол Гарриман заявил, что американцы «столкнулись с возможностью реального разрыва с русскими, но он считает, что если поступать соответствующим образом, то можно этого избежать». Особое значение имело, конечно, мнение президента Трумэна, который сказал, что «не намерен предъявлять ультиматум м-ру Молотову, но хотел бы уточнить отношение к этому вопросу правительства». Важное значение имела позиция военного министра. «М-р Стимсон заявил, что он хотел бы знать, как далеко намерена пойти Россия в своей жесткой политике в отношении Польши. Он сказал, что, по его мнению, русские, очевидно, более реалистичны, чем мы в отношении своей безопасности». Все военные — участники встречи в Белом доме — с солдатской откровенностью и решительностью высказались за жесткую позицию по отношению к СССР в польском вопросе. «Адмирал Леги заявил, что он покидал Ялту с чувством, что советское правительство не намеревалось разрешить свободному правительству функционировать в Польше, и он был бы удивлен, если бы советское правительство действовало иначе, чем оно поступает. По его мнению, ялтинское соглашение допускает двоякое толкование». Адмирал высказался за то, что «есть серьезные основания порвать с русскими...» Выслушав всех участников совещания, президент Трумэн «заявил, что он удовлетворен тем, что с военной точки зрения нет при-

412

$

чин для того, чтобы мы отказались от нашего понимания крымских соглашений, и он попросил госсекретаря подготовить для него: 1) заявление для вручения м-ру Молотову с тем, чтобы связаться с маршалом Сталиным; 2) список замечаний, которые он может устно сделать м-ру Молотову, и 3) проект заявления для прессы»37. Содержимое изложенного меморандума свидетельствует о том, что в Ялте ни в коей мере не была решена польская проблема. Как показали ближайшие события, Крымская конференция была пусть важным, но только одним из этапов тяжелой борьбы между СССР и его западными союзниками за такое решение польской проблемы, которое каждая из сторон считала справедливым. И общественность, и внешнеполитическое ведомство США проявляли большой интерес к польской проблеме. Об этом свидетельствовали документы госдепартамента, посольства США в СССР, в которых рассматривались самые различные аспекты этой проблемы. В частности, своеобразную интерпретацию причин жесткой позиции Сталина в польском вопросе давал Гарриман в послании президенту Трумэну от 8 июня 1945 г.: «Я опасаюсь, что Сталин не понимает и никогда полностью не поймет принципиальную суть наших интересов в свободной Польше. Во всех своих поступках он реалист, и для него трудно оценить нашу веру в абстрактные принципы. Ему трудно понять, почему мы, если не преследуем какихлибо более отдаленных целей, хотим вмешиваться в советскую политику в такой стране, как Польша, которую он рассматривает как очень важную для интересов безопасности России»38. И вновь посол США явно переоценивал демократизм американской внешней политики, которая якобы борется за «абстрактные принципы» демократии, не преследуя при этом никаких практических целей. Обращает на себя внимание и то, что в донесениях Гарримана после смерти Рузвельта резко усилились критические высказывания в адрес Сталина. С одной стороны, это отражало обострение советско-американских отношений. С другой — посол явно учитывал более резкую позицию нового президента США к советскому руководителю по сравнению с Рузвельтом. Из донесения в донесение посол США в СССР Гарриман ставил вопрос о советской политике в странах Восточной Европы, о советско-американских отношениях в целом. 8 июня 1945 г. Гарриман в том же послании президенту Трумэну сообщал: «Рузвельт показал, что он полностью не понимал причины трудностей (в отношениях с СССР. — Р.И.). В ходе ранних переговоров с Россией он «допускал ошибки». Суть их, по мнению Гарримана, сводилась

413 к тому, что Рузвельт переоценивал силу и влияние России. Он считал, что «если мы (американцы. — Р.И.) не захотим сотрудничать с Советским Союзом на дружественной основе, то СССР настолько силен, что будет решать проблемы самостоятельно»39. Гарриман призывал Трумэна не повторять этих ошибок. Фирма Гарримана, находившаяся на Уолл-стрит, имела большие экономические интересы в странах Восточной Европы, особенно в химической и угледобывающей промышленности. Очевидно, это оказывало свое воздействие на посла США в СССР при обсуждении проблем, связанных с политикой Советского Союза в этом регионе. В донесениях Гарримана резали слух и его резко критические оценки политики Рузвельта в отношении СССР в целом, Сталина — в частности. Прошло совсем немного времени после кончины великого президента, одна из важных заслуг которого заключалась в том, что он сумел установить хорошие деловые контакты с таким непростым партнером, как Сталин, и столь резкая критика в адрес Рузвельта была некорректна. Дипломатия США вернулась к польскому вопросу и на Учредительной конференции ООН в Сан-Франциско. Когда Молотов прибыл в Сан-Франциско для участия в этой Конференции, он подвергся мощному давлению со стороны нового государственного секретаря США Стеттиниуса и министра иностранных дел Великобритании Идена. Руководители внешнеполитических ведомств США и Великобритании настойчиво требовали от Молотова согласия на решение польского вопроса с учетом требований США и Англии. Нажим на советского представителя не дал желаемого для англо-американских союзников результата, как писал Иден из СанФранциско Черчиллю. 24 апреля Черчилль ответил на письмо своего министра иностранных дел: «Добиваясь... прочной дружбы с русским народом, я вместе с тем уверен, что она может основываться только на признании русскими англо-американской силы. Я с удовольствием отмечаю, что новый президент не позволит Советам запугать себя»40. Письмо Черчилля было классическим проявлением политики с позиции силы: я за дружбу с вами, но только при условии, если вы подчинитесь моей силе. Ясно, что с такой позиции с Советским Союзом и с таким лидером, как Сталин, говорить и действовать было бесполезно. Те немногие американские газеты и журналы, которые пытались понять советскую позицию в отношении Польши, подчеркивали, что, говоря о польских интересах, нельзя абстрагироваться от проблем безопасности России. «Каспер трибюн-геральд» заявля-

414

$

ла: «Тот, кто оспаривает так называемое решение Ялтинской конференции по Польше, должен объяснить, как можно избежать этого решения, если Россия является участником мировой программы сохранения мира. Является фактом, что такая позиция была занята Москвой давно. И если возникали какие-либо возражения, было достаточно времени для протеста». Известный журналист-международник Эдгар Маурер, отвечая одному из своих корреспондентов, писал, характеризуя положение с польской проблемой в конце войны, что «для СССР необходимо иметь дружественного польского соседа, если он хочет избежать то, что дважды случилось при жизни одного поколения, — вторжение Германии через Польшу в Россию»41. Высказывания за и против Советского Союза, многочисленные аргументы с критикой советского внешнеполитического курса, лично Сталина, значительно реже попытки понять и объяснить этот курс — все подобные выступления средств массовой информации, бесспорно, оказывали свое воздействие на отношение широких масс союзных стран к СССР и его руководителю. На завершающем этапе войны становилось все более очевидным развитие центробежных сил внутри антигитлеровской коалиции. Шел процесс быстрого оформления блока США — Англия, направленного против Советского Союза. Главная причина развития этой тенденции в лагере союзников заключалась в принципиальной несовместимости советского режима с «западной демократией». Пока шли тяжелые бои с Германией, в ходе которых, неся огромные потери, Красная Армия оттягивала на себя и перемалывала в кровопролитных сражениях лучшие кадровые дивизии вермахта, союзники в целом относились лояльно к своему советскому партнеру по антигитлеровской коалиции. К концу войны необходимость в таком сложном союзнике, как СССР, отпадала, что вело и к соответствующему пересмотру политического курса по отношению к нему. Это казалось тем более необходимым, что наступающие советские армии широко развернутым фронтом ворвались в Восточную Европу, освобождали одну за другой страны этого региона и ни в коей мере не проявляли желания особенно прислушиваться к советам США и Англии, какую вести здесь политику и какой устанавливать режим. Впрочем, и союзники, освободив Италию и начав освобождение Франции и других оккупированных стран Западной Европы, отнюдь не спешили за консультациями в Москву и тем более лично к Сталину по поводу решения в этих странах важнейших проблем.

415 Представляется, что росту отчуждения между Советским Союзом и его западными союзниками, между Сталиным и его партнерами по Большой тройке способствовало и то, что дело близилось к окончательному слому оси Рим — Берлин — Токио. Полный военный разгром Германии и Японии серьезно нарушил геополитическое равновесие в мире. Особенно если учесть, что Советский Союз, несмотря на огромные потери, выходил из войны победителем, с резко возросшим морально-политическим авторитетом, как страна, внесшая особенно большой вклад в разгром фашистской Германии, как освободительница народов Европы от фашистского порабощения. Этот морально-политический авторитет Советского Союза и лично Сталина дополнялся зримыми материальными «приобретениями»: половина Европы, занятая советскими войсками, неизбежно становилась сферой влияния Советского Союза. В этих условиях курс на то, чтобы притормозить дальнейшее развитие событий в направлении укрепления позиций Советского Союза, был в определенной мере логичен со стороны западных союзников. Разумеется, были в этом курсе и свои нюансы, определявшиеся некоторыми особенностями позиции США и Англии, Трумэна и Черчилля. Великобритания выходила из войны ослабленная почти шестилетним участием в этом самом тяжелом в мировой истории военном конфликте. Начался процесс распада Британской колониальной империи, Англия сталкивалась с серьезными экономическими, финансовыми, политическими проблемами. Что же касается Соединенных Штатов, то они во многом повторяли путь, пройденный ими в Первой мировой войне. США и на этот раз резко укрепили в результате Второй мировой войны свои военные, экономические, финансовые, политические позиции. Уничтожение Германии и Японии — основных конкурентов США неизмеримо усилило американские геополитические позиции. Соединенные Штаты стали державой номер один всего капиталистического мира. Помимо этого быстро приближалось завершение работ над атомной бомбой. С монопольным обладанием этим «сверхоружием» в Вашингтоне связывали большие надежды на укрепление геополитических позиций США. Таковы были главные объективные причины усложнения к концу войны советско-американских межгосударственных отношений. Американцы — большие реалисты во всем, в том числе и во внешней политике. Руководители США были глубоко убеждены, что Советский Союз, в первую очередь лично Сталин, должен сделать необходимые выводы из стремительного роста силы и влияния США

416

$

на международной арене. Иной точки зрения придерживался Сталин. Как было показано выше, даже в критические для СССР периоды Великой Отечественной войны он твердо и умело отстаивал советские государственные интересы в отношениях с Черчиллем и Рузвельтом. К концу войны коса нашла на камень: на волне мощных успехов Красной Армии, освободившей половину Европы, оккупированной Германией, Сталин чувствовал себя, и не без оснований, военно-политическим триумфатором. И он ни в коей мере не собирался сдавать ни Трумэну, ни Черчиллю позиций, завоеванных на международной арене ценой таких огромных потерь, которые понес в войне с Германией Советский Союз. Именно по этому сценарию развивались события в конце войны, что в конечном счете привело к тому, что почти на полстолетия мир погрузился в пучину холодной войны, которая заморозила отношения между СССР и западными странами во всех сферах — экономике, политике, дипломатии, в культурных и научных связях. Негативную роль на завершающем этапе войны играл фактор чисто субъективного характера — смерть Рузвельта. Черчилль был прав, когда писал в мемуарах, что президент скончался в самый кульминационный момент войны, когда его авторитет был крайне необходим для решения многочисленных спорных проблем в межсоюзнических отношениях. Ни в коей мере не идеализируя политику Рузвельта в отношении СССР, лично Сталина, необходимо констатировать, что между Рузвельтом и советским руководителем было несравненно большее взаимопонимание, чем между Черчиллем и Сталиным. Элемент взаимопонимания между Рузвельтом и советским руководителем, безусловно, позитивно влиял на развитие отношений между США и СССР. И естественно, что после воцарения в Белом доме Трумэна с его консервативными традициями в отношении Советского Союза и лично Сталина в советско-американских отношениях появились новые сложности, которые оказали свое воздействие и на контакты СССР с другими союзными странами. Опыт мировой истории свидетельствует о том, что если какаялибо страна усиливает свои позиции в рамках военно-политического блока, она может дополнительно получить большие военнополитические, экономические и прочие дивиденды, осуществляя функции посредника в рамках такого блока. Это хорошо понимал Рузвельт. По свидетельству его сына Эллиота, встретившись после Тегеранской конференции с сыном, президент говорил ему о серьезной опасности возникновения англоамериканского альянса, направленного против России. «Важней-

417 шая задача, — подчеркивал президент, — заключается в том, чтобы ясно заявить Сталину, что Соединенные Штаты и Великобритания не намереваются создавать блок, направленный против Советского Союза». Впереди еще были тяжелейшие бои с Германией и Японией, но Рузвельт уже прозорливо смотрел в будущее и предупреждал: «Единственное, что может серьезно усложнить обстановку после войны, — это новый раскол мира, Россия — против Англии и нас». Понимая реальную угрозу подобного развития событий, президент говорил: «Наша главная забота сейчас, а также и завтра — доказать, что мы продолжаем действовать как посредник между Россией и Англией». В такой политике Рузвельт видел огромный выигрыш для США: «Ясно, что, поступая таким образом, Соединенные Штаты становятся мировым лидером»42. Во многом именно такую позицию занимал Рузвельт и на Тегеранской, и на Крымской конференции. Огромные негативные последствия раскола Большой тройки прекрасно понимал и Черчилль. Однако его резко отрицательное отношение к усилению позиций Советского Союза брало верх над боязнью последствий развала антигитлеровской коалиции. Опасения Черчилля в отношении роста авторитета и влияния Советского Союза и лично Сталина по мере приближения окончания войны разделяли многие консервативно настроенные англичане и американцы, что оказывало свое воздействие и на настроение общественности этих стран. Черчиллю, как и Рузвельту, была очевидна опасность для дела мира раскола между Советским Союзом и его англо-американскими союзниками, обострения отношений в рамках Большой тройки. Выступая в палате общин после возвращения с Крымской конференции, он говорил, что «судьба человечества была бы мрачной в случае возникновения какого-либо ужасного раскола между западными демократиями и... Советским Союзом...»43 Обостряя отношения с СССР, Черчилль играл с огнем, рискуя взорвать всю антигитлеровскую коалицию. Он беспрерывно плел паутину политических интриг. Премьер-министр Великобритании делал все возможное, чтобы помешать реализации освободительной миссии Красной Армии в Центральной и Восточной Европе. В принципе он был не против того, чтобы советские войска разгромили в этих странах вооруженные силы Германии, что требовало немалых жертв (известно, что только в боях за освобождение Польши погибло 600 тыс. советских солдат и офицеров). По мнению Черчилля, на этом освободительная миссия Красной Армии заканчивалась, а вопрос о характере

418

$

политического режима в освобожденных странах должны были решать, «западные демократии», в первую очередь Великобритания. Черчилль, считавший себя выдающимся военачальником, скептически относился к политическим потенциям генералитета и, рассматривая войны как сугубо политическое явление, заявлял: «Война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам»44. Однако на завершающем этапе войны британский премьер-министр, застоявшийся в трехгодичной подготовке к открытию второго фронта, развил бурную деятельность, чтобы продвинуть англо-американские позиции как можно дальше на Восток. Черчилль уже тогда вступил на тропу холодной войны. Стремясь опередить советские армии в борьбе за «жизненное пространство» в Европе, он пытался обеспечить как можно более выгодные стратегические рубежи для успешного ведения с Советским Союзом холодной войны, общепризнанным духовным отцом которой он по праву повсеместно признается. Этот политический курс Черчилля сталкивал его со Сталиным на всех военно-политических перекрестках Второй мировой войны. Составной частью этой стратегии Черчилля явился и его мощный нажим на Эйзенхауэра с требованием, чтобы не советские, а англо-американские войска брали Берлин. Попытался Черчилль добиться и того, чтобы не советские, а американские войска пришли на помощь восставшей Праге. 30 апреля 1945 г. он обращался к президенту Трумэну: «Можно почти не сомневаться в том, что освобождение Вашими войсками Праги и как можно большей части территории Западной Чехословакии может полностью изменить послевоенное положение Чехословакии и вполне может к тому же повлиять на соседние страны. С другой стороны, если западные союзники не будут играть важную роль в освобождении Чехословакии, эту страну постигнет участь Югославии»45. Сталин был не только государственным и политическим руководителем СССР, но и Главнокомандующим советскими вооруженными силами, и, пытаясь убедить Трумэна в необходимости для американских войск взять Прагу, Черчилль порождал еще один персональный конфликт с советским руководителем. После смерти Рузвельта и прихода в Белый дом Гарри Трумэна стратегическая направленность политики США в антигитлеровской коалиции резко меняется. Четкие очертания принимает курс на блокирование Соединенных Штатов с Англией на антисоветской основе. Этот курс автоматически менял расстановку сил и внутри Большой тройки. Трумэн и Черчилль все более блокируются, выступая против Сталина по всем важнейшим военным и политическим проблемам Второй мировой войны.

419 Сталин не относился к числу тех умеренных лидеров, которые в подобной обстановке пытаются найти какие-то компромиссные пути выхода из политических тупиков. Следствием курса Трумэна — Черчилля и ответной реакции Сталина становилось все более быстрое развитие центробежных сил внутри Большой тройки. Политические игры на высшем правительственном уровне не очень четко улавливались внизу, в широких кругах союзных стран. Советский политический курс в Польше, Румынии, Болгарии и в других странах Восточной и Центральной Европы, резко критиковавшийся средствами массовой информации США и Англии, как мы видели, настраивал значительную часть общественности этих стран против Советского Союза. Однако СССР и лично Сталин все же оставались для простых граждан стран антигитлеровской коалиции их союзником по борьбе с Германией. Еще срабатывала сила политической и морально-психологической инерции. Более трех лет СССР был военно-политическим союзником стран антигитлеровской коалиции. Народы этих стран сражались с общим противником, имели общие государственные и национальные интересы. И Черчилль, и Рузвельт часто и очень убедительно заверяли своих сограждан, сколь велика роль Сталина в совместной борьбе Советского Союза и других стран антигитлеровской коалиции. В кратчайшие сроки предать все это забвению практически было невозможно. И это нашло свое отражение в позиции общественности союзных стран, которая все еще видела в СССР главного союзника в борьбе с общим врагом. Необходимо также учитывать, что с разгромом Германии война не заканчивалась. Основной фронт против Японии держали Соединенные Штаты, и для широких кругов американцев была важна позиция Советского Союза в этом вопросе, его вступление в войну с Японией. В не меньшей степени в этом была заинтересована и Англия, имевшая большие колониальные интересы на Тихом океане. И не случайно Черчилль проявлял столь большой интерес к заявлениям Сталина в Тегеране и Ялте, что после разгрома Германии Советский Союз вступит в войну с Японией. В конце войны английская и американская печать живо обсуждала перспективы вступления СССР в войну на Дальнем Востоке. 6 апреля 1945 г. канзасская газета отмечала в редакционной статье: «В действительности разрыв России с Японией будет незначительной помощью для США», если Соединенные Штаты «не смогут использовать базы в Сибири».

420

$

Газета делала прогноз о неизбежности войны между Японией и Россией. «Русские и японские интересы, — говорилось в статье, — давно сталкиваются на Дальнем Востоке. Трудно поверить в то, что Россия согласится на военное урегулирование (на Дальнем Востоке. — Р.И.) без ее участия. Оно будет основано на активном подключении России к военным действиям»46. Смена лидера в США сказалась на работе Учредительной конференции Объединенных Наций, открывшейся 25 апреля 1945 г. в Сан-Франциско. Прошло всего две недели после кончины Рузвельта, и уже стало ясно, что новый кормчий на американском политическом корабле резко сменил курс. С самого начала работы Конференции в Сан-Франциско стало очевидно, что американская сторона поставила под сомнение крымские договоренности и по ООН, и по важнейшим военно-политическим проблемам, обсуждавшимся в Крыму и получившим одобрение Большой тройки. Американская пресса констатировала: «Уже первые инициативы, проявленные на этой Конференции, показали опасность личной дипломатии... Решения Большой тройки (в Крыму. — Р.И.) звучали убедительно, но они имели и свои слабые места, в частности, если один из участников их (принятия. — Р.И.) неожиданно умирал»47. Смерть Рузвельта еще раз со всей убедительностью показала большую роль личности в решении мировых проблем на крутых поворотах истории. Причем совсем не обязательно, чтобы это был руководитель типа Сталина и в таком государстве с авторитарными тенденциями управления, как Советский Союз. Рузвельт был, бесспорно, демократически ориентированным государственным деятелем. Соединенные Штаты, безусловно, страна с устоявшимися демократическими традициями. И тем не менее потребовалась кончина президента Рузвельта, чтобы общественность полностью оценила, сколь важное значение имеет вопрос о том, кто и как руководит государством. Причем это относится как к вопросам внешней, так и внутренней политики. Весь ход работы Конференции в Сан-Франциско убедительно свидетельствовал о том, что к концу войны Советский Союз стал мощной военно-политической реальностью, с которой нельзя было не считаться. Уолтер Дюранти, в течение многих лет аккредитованный в Советском Союзе, опубликовал статью, напечатанную 1 мая 1945 г. многими газетами США. Автор писал: «Позиция русских на Конференции в Сан-Франциско в большей мере понятна, чем это обычно представляется. У России две главные цели. В первую очередь, и

421 особенно — они стремятся показать, сделать это известным и всем понятным, что Россия — первоклассная держава... великая держава, обладающая огромной силой мирового масштаба, и будет таковой в будущем. Во-вторых, они хотят, чтобы их поняли в том, что Россия стремится, более того, жаждет сотрудничать (с западными странами. — Р.И.) в будущем мире»48. Автор очень реалистично смотрел на перспективу раздела сфер влияния между СССР и его главными партнерами по антифашистской коалиции в Европе. «Нравится вам это или нет, — говорилось в статье, — Россия будет доминирующей силой в Восточной и ЮгоВосточной Европе. В Польше, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Австрии, Югославии и Болгарии будут правительства, одобренные Россией. В какой-то мере они будут “марионеточными”, но эти государства не войдут в состав Советского Союза»49. На Конференции в Сан-Франциско, при решении других важных проблем после смерти Рузвельта Сталин оказался в рамках Большой тройки если не изолированным своими партнерами, то в несравненно более сложном положении, чем то, когда США представлял в этом тройственном союзе президент Рузвельт. И как показывает политическая и дипломатическая история последних недель войны, и в этой сложной обстановке советский лидер держался очень уверенно, решительно и эффективно отстаивал государственные интересы СССР. Заканчивалась война в Европе. Подводя итоги функционирования антигитлеровской коалиции, Большой тройки, Уолтер Липпман приходил к выводу: «Имели место непонимание, трения, компромиссы. Но, пожалуй, нет в истории примера того, чтобы успешно функционировала коалиция такого огромного масштаба и в которой было бы столько сложных и не поддающихся контролю элементов. Именно в этом кроется надежда человечества, что мы сможем добиться и мира, основанного на согласии». Необходимость продолжения сотрудничества Большой тройки после окончания войны была очевидна. Как считал Липпман, «или мы работаем вместе с Россией, а она с нами в интересах сохранения мира, или же будет новая война». Встреча советской и американской армий на Эльбе 25 апреля 1945 г. явилась как бы апофеозом боевого сотрудничества антигитлеровской коалиции. Символичным было то, что, по случайному стечению обстоятельств, в этот же день в Сан-Франциско начала свою работу Учредительная конференция Организации Объединенных Наций. Артиллерийские залпы на Эльбе прозвучали как салют нациям-победительницам.

422

$

И трудно было поверить в те радостные и торжественные дни, что арьергардные сражения Второй мировой войны в Европе фактически без какой-либо паузы перерастут в авангардные бои холодной войны, которая бросила свою мрачную тень на полстолетия всемирной истории. Политические баталии, развертывавшиеся в Крыму и после завершения Крымской конференции, нашли свое полное отражение в мировой печати. В этих комментариях центральное внимание уделялось Сталину, пропорционально той роли, которую он играл на встрече Большой тройки. Бельгийский еженедельный журнал буржуазно-либеральной ориентации, по сообщению из Брюсселя от 16 февраля 1945 г., опубликовал статью, посвященную Сталину. В статье говорилось о том, что советское наступление создает СССР небывалый престиж, и в то время, как Черчилль и Рузвельт должны считаться с непостоянным и неоднородным общественным мнением своих стран, «Сталин кажется воплощением своего народа. Этот защитник демократии является наиболее явным диктатором. И по той извилистой дороге международной политики, по которой его партнеры ходят как будто на ощупь, будучи вынуждены считаться со всякого рода обстоятельствами, он идет невозмутимо своим собственным путем-дорожкой. Но к какой цели?» Перечислив военные и экономические успехи Советского Союза, достигнутые за годы войны, автор писал: «И все это, бесспорно, было делом одного человека. Какого человека?» Далее в статье приводилась характеристика Сталина, «таинственного и загадочного». Журнал считал Сталина «хитрым и упорно скрытным» и добавлял: «Кажется, что никто вокруг него никогда не знал в действительности, что он думает о людях, об идеях, о событиях. Последние явно представляют собой для него лишь пешки на шахматной доске. Если они стесняют его, он их уничтожает». Журнал заявлял о «необычайных процессах, позволивших Сталину избавиться от старых большевиков, ставших соперниками», и подчеркивал, что «Сталин не поколебался практиковать в широких масштабах тактику выжженной земли, когда нужно было отразить немецкое вторжение. Что значит для него жизнь нескольких миллионов русских и немцев?» Определяя политический курс Сталина, автор отмечал, что «кажется все более и более ясным, что он сдал идею всемирной большевистской революции на склад мертвых иллюзий». В статье ставился вопрос: что же руководит им — огромное ли личное честолюбие, желание ли воссесть в Кремле на трон Ивана

423 Грозного, надеть сапоги и взять кнут Петра Великого, этого грубого гения, который основал Европейскую Россию? Возможно! Он стал маршалом и любит красивый мундир, строгую военную иерархию и установил суворовский порядок. «Но в своей политике, как внутренней, так и международной, он показывает теперь себя настолько же мудрым, умеренным и либеральным, насколько некогда он был непримиримым. Он хочет называться отцом русского народа и щадит побежденных румын, венгров, болгар с поразительным великодушием». Автор призывал не обольщаться демократизмом Сталина: «Он представляется, как великий творец порядка и дисциплины. Более того, он занимает место рядом с постоянными защитниками человеческих свобод. Неправда ли, что это — самый большой парадокс истории? Но не будем заблуждаться, — сталинский порядок, который водворяется отныне во всей Восточной Европе, является все же коммунистическим порядком». Признавая большой личный вклад Сталина в приближающийся разгром фашистской Германии, автор высказывал тревогу по поводу будущего политического курса советского руководителя: «Для буржуазии Запада, для наших братьев этот победитель, которому мы выражаем все наше восхищение и всю нашу признательность, вызывает у нас все же некоторую тревогу»50. Приведенная публикация очень характерна. В целом антисоветская, антисталинская по своей форме и содержанию, она свидетельствовала об огромном авторитете Советского Союза в конце войны как страны, внесшей решающий вклад в разгром фашизма, угрожавшего самому существованию цивилизованного мира. Характерна была и оценка Сталина. В статье сквозил неприкрытый страх по поводу того, какова будет его политика в странах, освобождаемых Красной Армией. Вместе с тем, порицая диктаторский стиль руководства Сталина, газета признавала его исключительную компетентность как государственного, политического и военного руководителя. Такие оценки Сталина были характерны в конце войны для многих печатных органов Запада, даже тех, которые придерживались четко выраженной антисоветской политической ориентации. К вопросу о роли Сталина в мировой политике обращались газеты и журналы различной политической ориентации. И когда их публикации имели особенно ярко выраженный антисталинский характер, руководство ТАСС, направляя такие публикации Сталину и другим советским руководителям, давал политическую характеристику этим печатным органам. Чем больше критики было в ад-

424

$

рес Сталина, тем в большей степени отмечалась реакционность соответствующей газеты или журнала. Так, 16 февраля 1945 г. ТАСС сообщал, что еженедельная газета «ВРЭ», известная своей реакционной и антисоветской позицией и имеющая в качестве сотрудников ряд лиц, настроенных профашистски, поместила на первой странице статью под заголовком «Медведь превращается в лисицу». В этой статье, после многих клеветнических измышлений и грубостей по адресу товарища Сталина, газета пишет: «Прочно укрепившись у власти, преемник Ленина совершил крутой поворот в политике СССР. В его глазах эра перманентной революции окончательно завершена... Сталин убедился в невозможности осуществить в России или в другом месте полный коммунизм. С тех пор он ориентируется на стабильное и сильное правительство, на более или менее открытую диктатуру. Он воодушевил прежнюю Красную Армию новыми чувствами, предлагая ей, как лозунг, уже не интернационал, а русский империализм». Автор останавливался на советско-германском пакте 1939 г., на том, что Россия «бросается на добычу (на Польшу. — Р.И.)», вторгается в Финляндию, и в заключение заявлял: «22 июня 1941 года Гитлер бросился сломя голову в западню, поставленную перед ним. Маршал Сталин уже не выпустил его из своих рук. Кремлевский владыка по крайней мере по одному разу мастерски обманул Францию, Англию, Польшу, Финляндию, Германию. За кем очередь?»51 Вывод напрашивался сам собой: «Западные демократии» должны ждать новых агрессивных акций от Сталина, и им необходимо принять соответствующие страховочные меры по отношению к своему союзнику. Польский вопрос занимал первостепенное место в дебатах между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом на Крымской конференции. И естественно, что после ее окончания печать союзных стран не могла обойти своим вниманием эту спорную проблему, разделявшую Большую тройку. Американский журнал «Ньюс уик», не скрывавший своих симпатий к лондонским полякам, опубликовал со ссылкой на эмигрантские польские круги в Англии информацию о том, что 26 февраля 1945 г. бывший польский посол в Москве Ромер имел беседу со Сталиным и Молотовым. В беседе были подняты вопросы, касавшиеся расстрела в Катыни восьми тысяч польских офицеров, высылке в отдаленные районы Советского Союза 1 млн поляков, о гражданстве поляков, оказавшихся на советской территории, о границах Польши.

425 В статье говорилось, что Сталин заявил своему собеседнику, что «ни одно советское правительство не пойдет на то, чтобы нарушить какую-либо статью нашей Конституции. А присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу было включено в Конституцию. Ромер возразил на это: «С другой стороны, вы не найдете ни одного поляка, который будет отрицать, что Вильно и Львов являются польскими. Я сам заявляю об этом в вашем присутствии с полнейшим убеждением»52. Сталин возразил своему оппоненту; «Я понимаю вашу точку зрения. Мы также имеем свою. Мы квиты...» Журнал помещал статью под выразительным заголовком «Поляки считают, что со Сталиным трудно иметь дело». Польская проблема использовалась в антисоветских, антисталинских целях и после капитуляции Германии. ТАСС сообщал из Лондона, что 30 мая 1945 г. выходившая во Франции на польском языке газета «Мы вернемся» («Вороцимы») в номере за 27 мая поместила семь резко антисоветских статей. В информации ТАСС говорилось: «Некоторые статьи прямо направлены против личности маршала Сталина. В статье, озаглавленной “Красный царь”, говорится: “Сталин является более опасным, чем Гитлер, который был лишь примитивным фанатиком, тогда как политическую хитрость Сталина... можно даже назвать цинизмом”. Другая статья заканчивалась следующими словами: “Следовательно, можно безошибочно сказать, что будь Сталин французом, бельгийцем или итальянцем, то он окончил бы свою жизнь в результате вполне заслуженного смертного приговора”»53. Столь резко негативная оценка Сталина была показательна. Не прошло и трех недель после Дня Победы, и вместо восхваления Сталина как великого государственного, политического, военного деятеля, столь обычного в условиях триумфального шествия Красной Армии по военным дорогам Европы, зазвучали фактически призывы судить его как военного преступника. Это была знаменательная политическая метаморфоза, свидетельствовавшая о том, что по существу без какой-либо паузы мир вступал прямо из Второй мировой войны в войну холодную. В прессе зарубежных стран живо обсуждался не только вопрос о границах Польши, в частности с Советским Союзом, но и другие изменения советских границ, вызванные войной. Утверждениям антисоветской прессы союзных стран о незаконности вхождения Закарпатской Украины в состав СССР Москва противопоставляла решения многочисленных собраний жителей этих регионов.

426

$

На всех без исключения массовых собраниях: при выборах национальных комитетов, на профсоюзных, учительских, женских, молодежных, — всюду принимались решения с требованиями присоединения к Советской Украине. Первыми выступили трудящиеся городов Ужгорода и Мукачева. 12 ноября 1944 г. по инициативе местных организаций в Ужгороде было проведено общегородское собрание с участием более 1200 человек. Собрание избрало городской национальный комитет и обратилось с петицией на имя Сталина, в которой жители Ужгорода писали: «Родной отец наш, Иосиф Виссарионович! Высказывая Вам свою безграничную преданность и горячую любовь сынов и дочерей всего нашего народа, мы как крик души его, как самое жгучее и непоколебимое желание, шлем Вам просьбу принять нас в Вашу семью как единокровных братьев украинского и русского народов. От всего сердца, из самых глубин души многострадального народа нашего просим Вас, помогите... воссоединиться с родной Советской Украиной, ибо только в ее составе мы можем найти все условия нашего духовного и материального процветания. Поверните нас, обездоленных детей, в лоно нашей матери Советской Украины!» Петиция на имя Сталина была обсуждена и единодушно принята на многочисленных собраниях в городах и селах Закарпатской Украины. Движение различных слоев населения за воссоединение с Советской Украиной распространилось по всей территории Закарпатской Украины54. 26 ноября 1944 г. съезд Национальных комитетов Закарпатской Украины принял манифест о воссоединении Закарпатской Украины с Советской Украиной. В адрес съезда были направлены многочисленные письма, петиции, обращения граждан Закарпатской Украины. Содержание и форма таких обращений была характерна. В качестве типичного примера многих опубликованных писем могло служить письмо женщин села Ташнад, напечатанное 23 ноября 1944 г. в газете «Закарпатская Украина». В этом письме говорилось: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Помогите нам, мы не хотим жить ни с мадьярами, ни с чехами, мы хотим жить вместе со своим народом, мы хотим, чтобы Красная Армия не уходила и наша родина — Закарпатская Украина была присоединена к Советской Украине. Мы знаем, что этого хотят все женщины нашего украинского края, что лежит за Карпатскими горами. Неправильно, что мы не с Вами. Мы не хотим

427 больше быть сиротами, тошно жить у чужих, злых людей в мадьярском доме, сиротно нам у мачехи — в Чехословацком государстве, не наше оно, не могли и не хотят они нам дать то, что даст родина-мать — Советская Украина. Примите нас, товарищ Сталин, в свою семью!»55 По мере обострения отношений между СССР и его союзниками, между членами Большой тройки нового состава за рубежом появлялось все больше публикаций, в которых критические стрелы были направлены лично против Сталина. В частности, с иронией, если не с сарказмом, говорилось о том, что Сталина в Советском Союзе превратили в настоящее божество. Примером таких публикаций могла служить статья в итальянской газете «Пополо», опубликованная 7 июля 1945 г. Автор высмеивал лирический пассаж о Сталине, который появился в «Известиях». «Пополо», перевирая цитаты, утверждала, что в «Известиях» было написано следующее: «Десятки миллионов советских граждан возносят восторги боготворимому отцу и учителю... Он — наша свобода и наше блаженство... Нет большего блаженства, чем жить для большевизма под руководством Сталина». «Пополо» писала, что эти «пассажи» напоминают «хор религиозных почестей и восторгов», которые выносились по адресу русского царя56. Необходимость новой встречи Большой тройки в обновленном составе была очевидна и для Сталина, и для Трумэна, и для Черчилля. Встреча была нужна, чтобы в первую очередь решить сложный комплекс проблем, возникших после капитуляции Германии. 27 мая 1945 г. Сталин предложил, чтобы Большая тройка встретилась в Берлине. Черчилль был заинтересован в более ранней дате начала работы Конференции руководителей трех держав, так как в Англии готовили выборы и премьер-министр хотел бы завершить встречу до их окончания. Однако Трумэна устраивала середина июля, и Черчиллю пришлось согласиться с этими сроками. Конференция проходила в пригороде Берлина, в Потсдаме, с 17 июля по 2 августа 1945 г. Черчилль, как и накануне Крымской конференции, предложил США предварительно организовать англо-американскую встречу на высшем уровне, чтобы согласовать позиции англичан и американцев по важнейшим вопросам, которые предстояло обсудить на Конференции. Трумэн отклонил это предложение, не без оснований посчитав, что надо не допускать со стороны Сталина «подозрений в “сговоре”». Эта позиция Трумэна вызвала резкое раздражение Черчилля, которое он не мог скрыть и спустя много лет в своих мемуарах57.

428

$

18 июля Сталин и Черчилль встретились в узком кругу на обеде, с участием только переводчиков. Трапеза была длительной, обед продолжался с половины девятого вечера до половины второго ночи, несмотря на то что Сталин, вспоминал Черчилль, «казался физически несколько подавленным»58. О плохом самочувствии Сталина во время Конференции информировала и пресса. Так, 31 июля корреспондент агентства Рейтер в Потсдаме Генри Бакли сообщал, что «генералиссимус Иосиф Сталин, оправившись от своего недомогания, принял участие в пленарном заседании, состоявшемся в этот день. Заседание продолжалось 3,5 часа»59. О плохом самочувствии Сталина на Потсдамской конференции пишут многие исследователи. Так, английский историк отмечал: «Сталин не присутствовал на встречах, которые были во время двух последних дней работы Конференции. Сообщали, что он простужен... Однако на основании его истории болезни более вероятно, что у него в это время был периодически повторявшийся приступ болезни сердца»60. Сталин выразил Черчиллю в ходе работы Потсдамской конференции твердую уверенность, что на предстоящих выборах он одержит убедительную победу большинством почти в 80 процентов. Прогноз оказался никудышным, Черчилль потерпел на выборах поражение, и 28 июля его заменил на Конференции новый премьерминистр Великобритании К. Эттли. Это случится через десять дней, а на обеде 18 июля Сталин и Черчилль обсуждали самый широкий круг проблем. Сталин поставил вопрос о необходимости расширить права Советского Союза на использование черноморских проливов. Он не считал нужным скрывать от Черчилля, что СССР хочет получить Карс и Ардаган, которые были отторгнуты Турцией у России в результате Первой мировой войны. Это требование Советского Союза, сформулированное Сталиным, поддерживали армянские организации многих стран. Так, например, ТАСС сообщал из Нью-Йорка 19 июля 1945 г., что лидеры прогрессивного «Армянского национального совета в Америке» опубликовали в печати заявление о том, что они обратились в Потсдам к Трумэну, Сталину и Черчиллю с предложением вернуть армянские провинции, входящие в состав Турции, их единственному законному представителю — Советской Армении. Сославшись на турецкие набеги и избиение турками армянского населения в прошлые столетия, авторы этого обращения констатировали: «К счастью, в одной части Армении, которая входила

429 в состав России до Первой мировой войны, создана независимая армянская республика как составная часть Советского Союза. На протяжении 25 лет своего существования Советская Армения развивалась гигантскими шагами и дала армянам безопасность, которой не существовало в прошлой армянской истории». Во время Второй мировой войны, говорилось в заявлении, армяне вновь продемонстрировали любовь к свободе и отважно сражались в армиях союзных наций, особенно в войсках Соединенных Штатов и Советского Союза. Между тем турки проводили свою традиционную двуликую политику. Под покровом нейтралитета они помогали нацистам и восхищались первоначальными успехами Германии. Турция была готова открыто вступить в войну на стороне Германии, если бы нацисты захватили Сталинград. Тем временем Турция наметила новые способы экспроприировать и угнетать небольшое армянское население в этой стране. Объявление Турцией войны Германии в самую последнюю минуту представляло жалкий фарс. В течение веков турки причиняли армянам страдания. В настоящее время вне пределов Армении и других частей Советского Союза проживает 1,5 млн армян. Подавляющая часть этих армян желает вернуться на землю своих праотцев и принять участие в ее перестройке. Американцы армянского происхождения, отмечалось в заявлении, настоятельно просят Конференцию в Потсдаме поставить вопрос об армянской проблеме в повестку дня для того, чтобы могло быть гарантировано справедливое поселение армян, желающих вновь жить в своем историческом отечестве — Советской Армении61. «Нью-Йорк таймс» 11 июля 1945 г. опубликовала из Лос-Анджелеса пространное письмо хорошо известного армянского писателя Сурмеляна, который предлагал вернуть Карс и Ардаган СССР, так как эти города по праву принадлежат Советскому Союзу, кроме того, они «являются важными для защиты Кавказа»62. На обеде Сталина с Черчиллем 18 июля обсуждался в предварительном порядке ряд вопросов, которые позднее были вынесены на пленарные заседания. Черчилль заявил, что он всемерно поддерживает выход России в океаны, раздел германского флота между союзниками. Сталин заверял премьер-министра, что не будет «советизации какой бы то ни было из восточноевропейских стран», освобожденных Красной Армией63. Два лидера обсудили югославскую проблему. Сталин решительно потребовал, чтобы Англия и США прекратили вмешательство в дела Румынии и Болгарии. Советский руководитель объяснял свое требование тем, что он «не вмешивается в греческие дела»64.

430

$

Журналисты обратили внимание на то, что даже по советским масштабам Сталина очень тщательно охраняли. Турецкое радио передавало: «Во время пребывания Сталина на Потсдамской конференции были приняты чрезвычайные меры по его охране. Исключая встречи с членами делегаций — участниц Конференции, Сталин во время своего пребывания в Берлине имел беседы всего с шестью лицами». В передаче говорилось, что за 10 минут до начала Конференции, когда Сталин проезжал на автомобиле, запрещалось смотреть из окон дворца Цецилиенхоф, где проходили заседания. Перед каждой встречей Большой тройки зал заседаний тщательно осматривался русскими, английскими и американскими офицерами охраны. Сталина всегда окружала военная охрана во дворце Цецилиенхоф. Коридоры и сад дворца были полны офицерами и солдатами охраны. Во время следования Сталина от здания, где он жил, до дворца, где происходили заседания Конференции, находились патрули65. Корреспондент агентства Юнайтед Пресс сообщал, что поведение Трумэна на Конференции отличалось простотой в сравнении с церемонным поведением советской и английской делегаций. Например, когда Черчилль вечером пригласил Сталина и Трумэна к обеду, Сталин прибыл в сопровождении около 50 солдат, которые ехали на быстроходных автомобилях, в то время как Трумэн дошел пешком до виллы, занимаемой Черчиллем, в сопровождении Бирнса, адмирала Леги и двух или трех представителей охраны66. К моменту начала работы Потсдамской конференции в США прошло первое успешное испытание атомной бомбы. Трумэн и Черчилль решили выжать максимум политического эффекта из этого события, попытаться шантажировать Сталина. Президент и премьерминистр в деталях обсуждали вопрос, как лучше сообщить Сталину эту новость, чтобы произвести на него большее впечатление. Было решено, что Трумэн сообщит Сталину о взрыве атомной бомбы после одного из официальных заседаний. Черчилль вспоминал, что, когда Трумэн подошел к Сталину, он занял место рядом с ними, чтобы слышать разговор президента и генералиссимуса. Трумэн сообщил Сталину о взрыве атомной бомбы. «Казалось, — писал Черчилль, — что он (Сталин. — Р.И.) был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача!» Черчилль был твердо убежден, что Сталин ничего толком не понял из информации президента: «...Я был уверен, что он (Сталин. — Р.И.) не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали... Если бы он имел хоть малейшее представление о той

431 революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно»67. Сталин был прекрасным актером. К моменту, когда произошел этот разговор, уже шло выполнение советской программы по созданию атомной бомбы (союзники не посчитали нужным сообщить Советскому Союзу о своих работах над атомной бомбой). И конечно, Сталин был в деталях проинформирован о том, что такое атомное оружие. В общем, Трумэн и Черчилль не сумели произвести какого-либо морально-психологического эффекта на Сталина. Очевидно, его реакция на информацию президента была своеобразной дезинформацией. Он создавал впечатление у англо-американской стороны, что Советский Союз не имеет никакого представления об атомной бомбе и не предпринимает никаких усилий по ее созданию. И не случайно с начала Потсдамской конференции началась политика атомного шантажа Советского Союза. 2 августа 1945 г., в день закрытия Потсдамской конференции, ТАСС сообщал из Нью-Йорка, что «Нью-Йорк таймс» писала: «В Потсдам Сталин прибыл для того, чтобы, воспользовавшись затруднительным положением Америки, связанной войной с Японией, путем запугивания, шантажа и вымогательства заполучить санкцию великих демократических держав на грандиозный грабеж и насилия в Восточной Европе и на Балканах»68. Если принять во внимание спектакль, разыгранный Трумэном и Черчиллем с вопросом об атомной бомбе, то надо признать, что не Сталин, а его партнеры по Большой тройке пытались шантажировать советского руководителя. Черчилль писал, что и он, и Трумэн после создания атомной бомбы пришли к выводу, что Япония капитулирует, и, следовательно, нет необходимости в участии Советского Союза в войне на Дальнем Востоке. Оба лидера считали, что достаточно того, что Красная Армия прорвалась к центру Европы. Нет необходимости давать русским возможность серьезно расширить и укрепить свои позиции и на Дальнем Востоке. Однако решение об участии Советского Союза в войне с Японией уже было принято в Ялте, шла форсированная переброска советских вооруженных сил на Дальний Восток. Воинская часть, в которой я служил в те дни, находилась в районе города Куйбышевка-Восточная на Дальнем Востоке. В один из июльских дней 1945 г. я был в наряде на железнодорожной станции Куйбышевка-Восточная и оставил в своем дневнике запись, что за сутки через город прошло с Запада 24 эшелона с солдатами

432

$

и военной техникой. Полным темпом шла подготовка к вступлению СССР в войну с Японией, и этот процесс не мог остановить ни Трумэн, ни Черчилль. По ходу дебатов в Потсдаме было ясно, что если еще несколько месяцев назад англичане и американцы всемерно выступали за участие Советского Союза в войне с Японией и опасались, что Сталин откажется от этого, то теперь их отношение к этой проблеме коренным образом изменилось. Сталин своего решения о вступлении в войну с Японией менять не собирался. И, очевидно, почувствовав перемену в настроении Трумэна и Черчилля, он не случайно на заключительном банкете 23 июля «предложил провести нашу следующую встречу в Токио». Генералиссимус не делал никакого секрета из того, что СССР готовится к войне с Японией. Свое предложение о встрече в Токио он внес, не дожидаясь пока официанты выйдут из банкетного зала. По ходу работы Конференции Трумэн и Черчилль неоднократно возвращались к польской проблеме. Пресса союзных стран вновь и вновь обсуждала этот вопрос, позицию Сталина при его рассмотрении. В трактовке Черчилля и Трумэна, в оценках прессы стран Запада Сталин выглядел как бесчестный человек, который дал согласие на предыдущих встречах Большой тройки демократично решить польскую проблему и начал грубо нарушать это соглашение сразу после того, как оно было достигнуто. Но даже Черчилль признает в мемуарах, что советский руководитель стремился занять конструктивную позицию в этом сложнейшем вопросе, раскалывавшем антигитлеровскую коалицию. Советский Союз в конце концов пошел на компромисс и дал согласие на включение в состав временного правительства Польши представителей лондонских поляков. «По предложению Трумэна, — писал Черчилль, — оно было признано 5 июля как Англией, так и Соединенными Штатами». На Потсдамской конференции Сталин поддержал и предложение Черчилля о приглашении для участия в работе Большой тройки делегации временного польского правительства. Эта делегация во главе с премьер-министром Берутом прибыла в Потсдам и участвовала в работе Конференции. «Потсдамская конференция, — пишет американский историк Моррей, — заслушала президента Берута из Польши, который высказался за установление западной границы Польши по рекам Одеру и Западной Нейсе... Черчилль выступил против требования Берута... Можно счесть за парадокс, что Черчилль, который добивал-

433 ся вступления Англии в войну с Германией из-за Польши и который выступил в Ялте в пользу «существенного прибавления» германской территории к Польше, теперь действовал в роли защитника немцев от польских претензий... Не объяснялось ли это в действительности характером польского временного правительства национального единства?» Моррей, пишет В.Г. Трухановский, правильно понял суть позиции Черчилля. Однако английский премьер-министр не смог добиться своего — по настоянию Советского Союза Польша получила справедливые границы69. Сталин был в хорошем настроении в Потсдаме, и когда Трумэн предложил провести следующую встречу Большой тройки в Вашингтоне, советский руководитель в принципе не возражал и против этого. ТАСС сообщал 4 августа из Нью-Йорка, что, по данным корреспондента Юнайтед Пресс, Трумэн в Потсдаме настаивал на том, чтобы следующая Конференция лидеров союзных стран состоялась в Вашингтоне. Сталин в принципе согласился, но это будет зависеть от того, заявил он, позволят ли ему условия уехать так далеко из Москвы. Предполагается, говорилось в корреспонденции, что Эттли будет готов поехать в Вашингтон, если Сталин сделает это. Время созыва следующей Конференции руководителей трех держав пока не обсуждалось. По словам корреспондента, Трумэн держался на Конференции достаточно уверенно, несмотря на то что раньше он не имел опыта в области внешней политики. Помимо того, что он выполнял обязанности председателя на Конференции, по предложению Сталина Трумэн во время первого заседания представил в письменном виде повестку дня, которая легла в основу переговоров на последующих заседаниях, хотя Сталин и Черчилль внесли некоторые добавления, указывал корреспондент70—71. Принимая во внимание высокий уровень противоречий, разделявших Сталина с его партнерами по Большой тройке, результаты Конференции в Потсдаме были в определенной мере обнадеживающими. Союзники смогли добиться соглашения по вопросу об основных направлениях общей политики в отношении Германии. В Потсдаме была определена польско-германская граница по линии Одер — Западная Нейсе. Конференция подтвердила передачу Советскому Союзу города Кенигсберга и прилегающего к нему района. В Потсдаме было принято решение о создании Совета министров иностранных дел, на который была возложена задача подготовки мирного урегулирования с Германией и ее сателлитами. Боль-

434

$

шая тройка подтвердила свое намерение предать главных военных преступников суду международного военного трибунала. На Конференции были рассмотрены некоторые другие вопросы международной жизни: положение в восточноевропейских странах, черноморские проливы, отношение к режиму Франко в Испании и ряд других проблем. В ходе работы Большой тройки обозначились серьезные противоречия между ее участниками. Однако удалось найти компромиссные решения по важнейшим проблемам и создавалось впечатление, что и впредь союзники смогут идти по этому пути компромиссов и достижения взаимопонимания. На долю Черчилля выпало устроить заключительный банкет, состоявшийся вечером 23 июля. Как показала практика встреч Большой тройки в Тегеране и в Ялте, на таких неофициальных встречах зачастую удавалось договариваться о решении самых сложных проблем. Сталин был на этом последнем банкете в самом хорошем настроении. Черчилль вспоминал, что советский руководитель неожиданно поднялся со своего места и с меню в руках стал обходить присутствующих и собирать у многих из них автографы. «Когда он подошел ко мне, я написал свое имя по его просьбе, и мы, взглянув друг на друга, рассмеялись. Глаза Сталина светились весельем и добродушием». Но какая же мужская дружба без выпивки. Черчилль продолжал: «...Я наполнил два небольших бокала коньяком для него и для себя. Я многозначительно взглянул на него. Мы одним духом осушили бокалы...»72 Дружеские тосты, компромиссное решение сложнейших международных проблем, определенное взаимопонимание, сложившееся в рамках Большой тройки, — все как будто бы свидетельствовало о том, что и впредь союзники сумеют идти по пути компромиссов и достижения взаимопонимания по важнейшим проблемам. Однако это была иллюзия, которая очень скоро будет развеяна ледяными ветрами холодной войны, на полстолетия погрузившей планету в пучину нового конфликта, равного которому по масштабам и последствиям история еще не знала.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сталин был уверен, что после смерти на его могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее. Оправдалось ли это предвидение Сталина? Да, полностью, с той точки зрения, что мусора на его могилу действительно нанесено было очень много. Продолжается этот процесс и сегодня. Многие историки, писатели, публицисты специализируются сейчас на беспредельном очернительстве всего, что было в истории нашей страны после 1917 года. Почти 30 лет во главе партии и государства стоял Сталин. И естественно, что его фигура оказалась в центре внимания тех, кто вот уже 15 лет, начиная с перестройки, провозглашенной в 1985 г., сделал своей профессией очернительство трагического и героического пути, который наша родина прошла с 1917 года. За последние 10—15 лет все больше появляется работ, в которых критически оценивается роль Сталина и в годы Великой Отечественной войны. Для появления таких работ, к сожалению, есть основания, так как были серьезнейшие ошибки во время войны, за которые приходится платить самую высокую цену — жизнями миллионов людей, если речь идет о таких масштабных военных конфликтах, как Великая Отечественная война. Но показательно, что были не менее серьезные ошибки у наших союзников, у нашего общего противника. Но ни в одной стране, участвовавшей во Второй мировой войне, не вылито столько ушатов помоев на военное, государственное и политическое руководство этих стран периода войны, как в России. Я пытался в своей книге дать объективную картину роли и места Сталина в развитии связей с нашими союзниками в годы самой страшной войны в истории человечества. Эти контакты были серьезнейшей проблемой не только с учетом огромных масштабов войны. Главная трудность в процессе становления и развития отношений между СССР и нашими западными союзниками, между Сталиным и его партнерами по Большой тройке — с Рузвельтом и

436

$

Черчиллем заключалась в том, что впервые в мировой истории в рамках одного союза объединились страны-антиподы. Речь идет о Советском Союзе, который по своему социально-экономическому и общественно-политическому устройству был государством, которое, как инородный имплантант, отторгалось другими участниками антигитлеровской коалиции. В этих условиях обеспечить нормальное функционирование коалиции стало задачей исключительной трудности. И необходимо констатировать, что свою часть этой задачи Сталин выполнил на уровне, который абонировал ему самое почетное место в истории борьбы с фашистскими агрессорами, в мировой истории в целом. Успешное функционирование любого военно-политического союза никогда не определяется усилиями, даже колоссальными и умелыми, одного из его участников. Пусть это даже будет и такой участник коалиции, как Сталин, который руководил страной, внесшей решающий вклад в общее дело Победы. Надо воздать должное и другим руководителям антигитлеровской коалиции, которые сделали столь много для ее создания и успешной деятельности. И в первую очередь речь идет о Рузвельте и Черчилле, возглавлявших государства, внесшие наряду с Советским Союзом главный вклад в разгром фашистской Германии, милитаристской Японии и их союзников и сателлитов. Вторая мировая война занимает особое место в ряду военных конфликтов, которыми, к сожалению, столь богата всемирная история. Это была самая политизированная война в истории человечества. На фронтах Второй мировой войны не шла борьба за рынки сбыта и сферы приложения капитала, за передел колоний, за изменение границ между воюющими государствами, как это было во время Первой мировой войны. Фашизм угрожал физическому существованию целых стран и народов. Германия открыто заявила об установлении «нового порядка» в Европе и во всем мире, о завоевании мирового господства. И естественно, что с самого начала Второй мировой войны государства, воевавшие с блоком фашистских стран, вели справедливую, освободительную войну за свое существование. Этот освободительный характер Второй мировой войны еще больше усилился после вступления в нее Советского Союза. В основу военно-политической стратегии фашизма был положен рафинированный расизм. И это были не какие-то абстрактные, оторванные от практической жизни умозаключения. Звериный расистский облик фашизма проявился с самого начала войны. Гитлеризм провозгласил программу физического уничтожения це-

437 лых народов и последовательно, с чисто немецкой пунктуальностью, проводил ее в жизнь, принеся в угоду своей авантюры мирового масштаба жизни миллионов людей. В этих условиях на антигитлеровскую коалицию легла огромная политическая нагрузка. Необходимо было объяснить широким народным массам особенности борьбы с фашизмом, выдвинуть лозунги, близкие и понятные этим массам, объединить народы вне зависимости от их исторических и культурных особенностей, религии и обычаев, вне зависимости от политического устройства их стран единой целью борьбы с блоком фашистских государств. Сталин оказался на высоте этих требований эпохи. В его докладах, выступлениях, приказах, интервью, собранных в книге «О Великой Отечественной войне Советского Союза», дан глубокий анализ Второй мировой войны, выработана научно обоснованная стратегия борьбы с фашистской Германией. В этой книге отражены особенности Великой Отечественной войны и Второй мировой войны в целом. Война, особенно для страны, ставшей жертвой агрессии, ведет к сплочению народных масс, к подъему патриотизма. Но под давлением военных невзгод то и другое нередко быстро улетучивается, и война порождает обострение классовых и других серьезных противоречии в общественно-политической структуре воюющих государств. По такому сценарию развивалась Первая мировая война, которая привела к быстрому росту противоречий в воюющих государствах, переросших в революции в России и Германии. Иное развитие событий было в годы Второй мировой войны. Несмотря на тяжелейшие военные издержки, широкие народные массы в странах антигитлеровской коалиции отодвинули классовые факторы на второстепенный план. Рабочие отказывались от забастовок, чтобы всемерно расширять производство, в первую очередь выпуск военной продукции, и тем самым обеспечивать вооруженные силы всем необходимым для разгрома врага. Вся эта специфика Второй мировой войны учитывалась Сталиным при выработке и реализации военно-политической стратегии Советского государства. И это была нелегкая задача, так как любая значительная ошибка в определении стратегии войны оборачивалась огромными потерями. Сталин допустил серьезнейшую ошибку стратегического характера, уничтожив в период террора 30-х годов десятки тысяч командиров советских вооруженных сил, заключив в 1939 г. пакт о ненападении с фашистской Германией. Негативные последствия этого рокового шага Сталина детально рассмотрены в книге, и нет необходимости к ним возвращаться.

438

$

Но, на мой взгляд, из ошибки 1939 г. он извлек уроки, которые помогли избрать правильную стратегию и тактику на весь период войны. Это было творчество самого высокого порядка. Стратегия и тактика Сталина не были шаблонными. Они менялись вместе с изменениями, которые происходили по ходу войны. Одна стратегия и тактика, в частности в отношениях с союзниками, была в начальный период войны, когда Красная Армия терпела жесточайшие поражения и, несмотря на упорное сопротивление, вынуждена была отступать и оставлять огромную территорию противнику. Другая военная и политическая стратегия использовалась после разгрома немцев под Москвой и особенно после Сталинградской битвы. Разумеется, военные планы разгрома немцев под Москвой, Сталинградом, в Курской битве — другие крупнейшие военные операции в деталях разрабатывали и реализовывали талантливые советские военачальники, которых столь много появилось в годы войны. Но роль Сталина как руководителя партии и государства, Главнокомандующего вооруженными силами страны была огромна. Это повсеместно признавалось в союзных и дружественных СССР странах. В то же время было немало негативных высказываний в адрес Сталина со стороны государственных, политических, военных деятелей зарубежных стран, бизнесменов и особенно журналистов. Эта критика в основном носила политический характер. Оппоненты Сталина выступали против политического устройства Советского Союза, форм и методов, которыми Сталин управлял страной, политических целей, которые он преследовал в войне, и против многого другого. Эти критические оценки деятельности Сталина были естественны. Странным и непонятным было бы их отсутствие. Следует учитывать, что Сталина и его партнеров по Большой тройке, Советский Союз и другие страны антигитлеровской коалиции разделяла политическая и идеологическая пропасть. Однако, как видно из приведенных документальных свидетельств, большое число руководителей союзных стран, в первую очередь Рузвельт и Черчилль, многочисленные газеты и журналы давали исключительно высокую оценку Сталину как военному, государственному, политическому руководителю, как союзнику, который с исключительной пунктуальностью выполнял свои обязательства. Никто не заставлял этих людей петь дифирамбы Сталину. Это была их объективная, искренняя оценка его выдающейся роли и места в общей борьбе против стран оси.

439 Компетентность Сталина как вождя великой державы, вынесшей главную тягость борьбы с фашистской Германией, для подавляющего числа наших союзников была бесспорна. Он твердой и умелой рукой держал штурвал советского государственного корабля, направляя его по бурным волнам взбудораженной войной планеты. Сталин показал себя во время войны блестящим стратегом и достаточно умелым тактиком. Стратегическая линия советского руководителя была четкая и ясная — сделать все возможное, а порой и невозможное для разгрома общего врага. Сложнее, на мой взгляд, было с тактическими вопросами. Отнюдь не во всем и не всегда стратегия и тактика Сталина были совместимы и органически дополняли друг друга. При решении отдельных тактических вопросов возникали серьезнейшие проблемы. Так, например, курс Сталина в польском вопросе грозил взорвать изнутри всю антигитлеровскую коалицию и похоронить под ее обломками все, что было завоевано в ходе войны ценой огромных усилий и жертв как Советского Союза, так и его партнеров по коалиции. Однако надо отдать должное Сталину в том, что и в этом очень болезненном вопросе, исключительно важном для государственной безопасности СССР, в попытках решения которого было сломано столько копий в столкновениях с Черчиллем и Рузвельтом, Сталин в конечном счете тоже оказался на высоте. Ему удалось защитить национальные интересы страны, сохранить ее престиж и найти компромиссный выход из, казалось бы, непреодолимых тупиков польской проблемы. Сталин после длительных дебатов в Тегеране, в Крыму, в Потсдаме пошел на приглашение в состав польского правительства лондонских поляков. Было сформировано правительство, которое признавало проблемы безопасности СССР и устраивало Рузвельта и Черчилля. 5 июля 1945 г. это правительство было признано Англией и Соединенными Штатами. Позиция Сталина в польском вопросе — блестящий пример успешной защиты с помощью дипломатических и политических средств национальных интересов страны. Причем эта проблема была решена Сталиным в условиях, когда он не имел союзников, когда ему противостоял мощный и единый англо-американский блок. Сталин безо всяких дипломатических ухищрений поставил вопрос перед союзниками: за 30 лет территория Польши была дважды использована Германией для агрессии против России. Обращаясь к Черчиллю, Сталин спрашивал: если германская армия вновь использует территорию Польши для нападения на СССР, придет ли английская армия на помощь России?

440

$

История повторяется — Польша вступила в НАТО, что является актом агрессии против России, представляет бесспорную угрозу ее национальным интересам. Дипломатия России оказалась неэффективна, не способна защитить государственные интересы державы: убедительный пример ущербности политического курса руководства страны, если сравнивать ее современную политику с позицией Сталина в том же польском вопросе. И таких сравнений можно привести немало. Войну, тем более столь масштабную, как Великая Отечественная, может выиграть только тот, кто умело сочетает решение чисто военных проблем с политическими вопросами взаимоотношений с союзниками, с умелой модернизацией внутренней жизни страны, что жизненно необходимо при крупных военных конфликтах. Сталин очень многое сделал для подлинной перестройки всей внутренней жизни СССР на военный лад. Это признавали наши союзники, Черчилль, Рузвельт, пресса союзных и дружественных стран. Данный вопрос — тема не этого, а специального исследования. Автор не рассматривал эти проблемы в своей книге. Однако общая постановка вопроса в книге дается. Ведь аксиома истории, что единство внутренней и внешней политики всегда необходимо для успешного функционирования любого государства. Особенно это актуально в условиях военного времени. И надо констатировать, что Сталин на посту Председателя Комитета Государственной Обороны проделал огромную работу по переустройству всей жизни страны на военный лад. В государстве была установлена железная дисциплина сверху донизу. Несмотря на потерю исключительно важных промышленных районов, экономика страны функционировала бесперебойно. Военная промышленность снабжала фронт всем, что было необходимо для ведения войны. Заслуга в этом Сталина, как Председателя ГКО и руководителя правительства, была бесспорна. Народный характер Второй мировой войны требовал поиска новых путей сотрудничества самых широких народных масс Советского Союза с общественностью союзных и дружественных стран. Специфика политической структуры СССР была такова, что решение всех важнейших вопросов замыкалось на Сталине. И без его инициативы, санкции как руководителя партии и государства нельзя было решать и вопросы международных связей по линии общественных организаций. В годы войны появились новые важные аспекты в деятельности профсоюзов, комсомола, ВОКСа и других организаций по развитию международных связей.

441 Антигитлеровская коалиция принципиально отличалась от военно-политических союзов, которых было столь много во всемирной истории, изобилующей многочисленными военными конфликтами. Это отличие заключалось в том, что фашистский «новый порядок» угрожал самому физическому существованию народов мира. И для борьбы с такой силой было недостаточно союза на государственном уровне. «Его необходимо было дополнить, — пишет отечественный историк Н.К. Петрова, — союзом народов, подвести под антигитлеровскую коалицию мощный многомиллионный фундамент в лице широких народных масс, объединенных общей целью борьбы с блоком фашистских государств. Эту важную и очень сложную задачу, в частности, решали антифашистские комитеты в СССР»1. Книга Н.К. Петровой, посвященная деятельности пяти антифашистских комитетов, созданных в Советском Союзе в годы войны, помогает правильно понять важнейшую проблему истории Великой Отечественной войны — роль общественных организаций, широких народных масс в разгроме стран оси во Второй мировой войне. К слову сказать, в огромной исторической и публицистической литературе, посвященной истории Второй мировой войны, все еще остается большое белое пятно — показ роли широких народных масс в разгроме фашистской Германии, ее союзников и сателлитов. Сказанное относится и к отечественным, и к зарубежным публикациям. И это тем более поразительно, что война была отечественной, народной не только для Советского Союза, но и для других стран — участниц антигитлеровской коалиции. Что же касается отечественных историков советского периода, то отсутствие у них серьезного интереса к изучению роли народных масс в Великой Отечественной войне и во Второй мировой войне в целом тем более не оправдано, что историки-марксисты всегда подчеркивали решающую роль народных масс в истории. И эта роль особенно возрастает на таких крутых и опасных поворотах истории, как мировые войны. Участники Большой тройки и руководители других союзных государств в своей практической деятельности уделяли немалое внимание разъяснению широким народным массам, многомиллионным армиям союзных стран особого характера Второй мировой войны и задач, которые в связи с этим возникали перед союзными государствами. Достаточно сказать о знаменитых «Беседах у камина» президента Рузвельта. И надо отдать должное Сталину в том, что он лучше и более эффективно, чем другие участники Большой тройки, выполнял эту важную работу.

442

$

Сталин внес большой личный вклад в возрождение патриотических, военных, исторических традиций в годы войны, что имело исключительно важное значение для успешного ведения Отечественной войны. За рубежом и в самой России сегодня немало тех, кто стремится очернить все, что было в истории нашей страны после 1917 г. В рамки этой примитивной, антиисторической схемы не укладывается история Великой Отечественной войны: если в жизни СССР в предвоенный и военный период был только негатив, то почему советский народ, принося огромные жертвы, так долго и упорно сражался за свою страну. «Здесь напрашивается убедительная историческая параллель с Отечественной войной 1812 г. Императорский режим в России отнюдь не был образцом демократии и прогресса. Однако это ни в коей мере не умаляет того факта, что для народов России война 1812 года была подлинно Отечественной войной, а миссия русской армии в Европе — освободительной»2. Параллель может быть продолжена: император России Александр I ни в коей мере не был образцовым демократом, не блистал он и какими-либо другими добродетелями. И тем не менее, его имя вписано в историю как освободителя Европы от ига Наполеона. Нельзя замалчивать все негативное, связанное с периодом правления Сталина, в первую очередь — массовые репрессии 30-х годов. Нельзя вместе с тем не признать и его выдающийся личный вклад в победу советского народа в Великой Отечественной войне. Важной составной частью этого вклада является, бесспорно, позитивная роль Сталина в создании и успешном функционировании антигитлеровской коалиции, без чего не было бы и победы над фашизмом. И, наконец, вопрос — Сталин и религия. Известно, что за годы предвоенного руководства страной Сталиным в отношении религии был установлен фактически террористический режим. Для успешного ведения войны необходимо сплочение народа, и роль религии в решении данной проблемы исключительно велика. Сталин прекрасно понимал это, и он многое лично сделал для мобилизации морально-психологического потенциала церкви в интересах победы над врагом. Был восстановлен Священный синод Русской православной церкви, избран патриарх. Различные конфессии Советского Союза в годы войны внесли свой большой вклад в победу советского народа. Иосиф Джугашвили удачно выбрал себе псевдоним. Это, действительно, был человек стального характера, мужественный и не-

443 преклонно целеустремленный в решении задач, которые он себе поставил. За годы войны неоднократно складывались критические ситуации, достаточно сказать о битвах за Москву и Сталинград, когда под угрозой оказывался весь ход войны, а следовательно, и существование страны. В этих сложнейших ситуациях Сталин показал исключительное самообладание, решимость и целеустремленность, что имеет столь важное значение во время войны. Сталин обладал всеми необходимыми личными качествами, чтобы успешно руководить страной в условиях жесточайших испытаний, которые выпали на ее долю в годы войны. Черчилль, Рузвельт, многочисленные государственные и политические деятели, встречавшиеся со Сталиным в годы войны, отмечали силу его интеллекта, компетентность в огромном числе вопросов, которыми ему приходилось заниматься, умение сосредоточиться на решении главных проблем, поразительную память, реализм в оценке военно-политических ситуаций, чувство юмора. Сталин остался один из Большой тройки, когда настало время подводить итоги войны. И это было большое благо для нашей страны. В связи с кончиной Рузвельта патриарх американской журналистики Уолтер Липпман писал, что трагедией для народов обращается ситуация, когда умирает великий руководитель и его дело попадает в руки политического пигмея, заменяющего его: «Трагедия войн в том, что мир заключают оставшиеся в живых». Советский Союз избежал этой трагедии. Правда, она была впереди. Сталина в нашей стране заменят настоящие политические пигмеи. Но во время войны и в трудные годы после ее окончания руководство страны находилось в твердых и надежных руках. Черчилль выражал сожаление после своей отставки в июле 1945 г., что политической судьбе было угодно распорядиться таким образом, что он не успел закончить войну с Японией. Судьба была более милостива к Сталину. Она дала ему возможность довести войну до конца и отстоять в политических и дипломатических баталиях с лидерами США и Англии советские государственные интересы, когда настало время подведения итогов Второй мировой войны. Нет необходимости лакировать облик Сталина, преувеличивать его компетентность как военного, государственного, политического руководителя, дипломата. Он допускал ошибки и в военных вопросах, и в других сферах своей руководящей деятельности. Не только ошибкой, но и преступлением со стороны Сталина была ссылка в отдаленные районы страны «репрессированных на-

444

$

родов». Эта акция была тем более преступной, что война имела народный, отечественный характер. Г.К. Жуков, в частности, отмечал, что если Сталин к концу войны достаточно разбирался в стратегических вопросах, то в тактике его познания были ограниченны. То же самое, очевидно, можно сказать и о других сферах его деятельности — политике, дипломатии, государственном управлении. Однако если Сталин в ходе войны учился военному мастерству, то война была для него такой же школой жизни в политике, дипломатии, государственных делах. И он регулярно и исправно посещал эту школу, был ее прилежным и успешным учеником. В этом причина того, что Сталин вырос в фигуру мирового масштаба. И чем дальше мы уходим от трагических и героических лет Великой Отечественной войны, тем более рельефно, зримо, ощутимо просматриваются контуры этого великого человека, сделавшего так много для разгрома самых мрачных, реакционных сил, которые когда-либо порождала всемирная история.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ

ГЛАВА I 1. Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф. 4459. Oп. 12. Д. 273. Л. 43. 2. Там же. Oп. 38. Д. 96. Л. 136. 3. Там же. Д. 134. 4. Осмыслить культ Сталина (Аннинский Л., Антонов-Овсеенко А., Баткин Л. и др.). М., 1989. С. 645. 5. Там же. С. 643—647. 6. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 121. 7. Fisher L. Down of victory. N. Y., 1942. P. 167. 8. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 124. 9. Там же. Л. 101. 10. Там же. Л. 111. 11. Там же. Л. 112. 12. Fisher L. Op. cit. P. 23. 13. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 113. 14. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 114. 15. Hyde H. Stalin: The history of a dictator. L., 1971. P. 343. 16—17. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 97. Л. 1. 18. Бердяев H.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 120. 19. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 97. Л. 1. 20. Осмыслить культ Сталина. С. 612—616. 21. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 97. Л. 42. 22. Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 39. 23—24. Осмыслить культ Сталина. С. 643. 25. Hyde H. Op. cit. P. 350. 26. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 11. 27. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. М., 1990. С. 380. 28. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 117. 29. Медведев Р.А. Они окружали Сталина. М., 1990. С. 26.

446

$

30. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. С. 383. 31. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 145. 32. Там же. Л. 66. 33. Там же. Л. 45. 34. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Книга 1, часть 2. М., 1989. С. 233. 35. Васецкий Н.А. Сталин, Троцкий, Зиновьев. Фрагменты политических судеб. М., 1989. С. 87. 36. ГДРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 14. 37. Там же. Д. 97. Л. 46, 47. 38. Keun O. And hell followed... A European ally interprets the war for ordinary people like herself... L, 1942. P. 108. 39. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 97. Л. 32. 40. Симонов К. Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине. М., 1989. С. 366. 41. Shuman F. Design for power. The struggle for the world. N. Y., 1942. P. 215 42. Кривицкий В. Я был агентом Сталина: Записки советского разведчика. М., 1996. С. 236. 43. Антонов-Овсеенко А.В. Портрет тирана. М., 1994. С. 223. 44. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 109. Л. 121. 45. Там же. Д. 116. Л. 7. 46. Там же. Л. 82. 47. Там же. Л. 9. 48. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. С. 382. 49. Куманев Г.А. Рядом со Сталиным: Откровенные свидетельства. М., 1999. С. 10. 50. Там же. С. 78. 51. Там же. С. 79. 52. Там же. 53. Там же. С. 83. 54. Там же. С. 268. 55. Чуев Ф. Солдаты империи. Беседы. Воспоминания. Документы. М., 1998. С. 142—143. 56. Там же. С. 336. 57. Симонов К. Указ. соч. С. 340. 58. Кривицкий В. Указ. соч. С. 308. 59. Куманев Г.А. Указ. соч. С. 279. 60. Там же. С. 292. 61. Ортенберг Д.И. Сталин, Щербаков, Мехлис и другие. М., 1995. С. 147, 148. 62. Куманев Г.А. Указ. соч. С. 285.

447 ГЛАВА II 1. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 144. 2. Там же. Л. 110. 3. Там же. Л. 86—89, 91, 93, 96. 4. Севостьянов Г.Н. Европейский кризис и позиция США 1938— 1939. М., 1992. С. 370. 5. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 97. 6. Там же. Л. 82, 83. 7. Российский государственный архив социально-политической истории (Далее — РГАСПИ), быв. РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 3808. Л.: II, 12. 8. Севостьянов. Г.Н. Указ. соч. С. 369. 9. Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. М., 1997. С. 129—148. 10. Правда. 1989. 28 декабря. 11. Millis W. Why Europe Hghts. N. Y., 1940. P. 258. 12—13. Ibid. P. 263. 14. Levering R. American opinion and the russian alliance, 1939—1945. Chapel Hill, 1976. P. 18. 15. Ibid. P. 16. 16. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 72, 73. 17. New York Times. September 9. 1939. 18. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 67. 19. Там же. Л. 53. 20. New York Times. October 4, 1939. 21. Сталин. Сборник статей к пятидесятилетию со дня рождения. М., Л., 1929. С. 6. 22. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96. Л. 31, 32. 23. Там же. Л. 21, 22. 24. Там же. Л. 25. 25. Там же. Л. 47. 26. Там же. Л. 25, 26. 27. Гоголь В. Бомба для Сталина: Внешняя разведка России в операциях стратегического масштаба. М., 1993. Л. 31. 28. Кривицкий В. Указ. соч. С. 73—75, 80, 82. 29. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 97. Л. 27. 30. Там же. Д. 116. Л. 111, 112, 114. 30а. Nicolson H. Friday morning. 1941—1944. L., 1945. 31. Там же. Д. 105. Л. 21. 32. Там же. 33. Там же. Л. 20. 34. Там же. Л. 16.

448

$

35. Там же. Л. 14. 36. Там же. Л. 15. 37. Там же. Л. 12. 38. Там же. Л. 11. 39. Там же. Л. 10. 40. Там же. Л. 8. 41. Там же. Л. 7. 42. Там же. Л. 5. 43. Там же. Л. 3. 44. Там же. Л. 4, 5. 45. Там же. Л. 4. 46. Там же. Л. 1. 47. Куманев Г.А. Указ. соч. С. 402. 48. Там же. С. 403, 404. 49. Там же. С. 404. 50. Там же. С. 405. 51. Армия, 1993. № 8. С. 16—20. ГЛАВА III 1. Foreign Affairs. January, 1941. P. 332, 333. 2. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 116. Л. 57—59. 3. Егорова H.И. Изоляционизм и европейская политика США 1933—1941. М., 1995. С: 222. 4. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 116. Л. 59. 5. Там же. Л. 60. 6. Там же. Л. 107. 7. Там же. Л. 136, 137. 8. Там же. Л. 150. 9. Там же. Л. 153. 10. Там же. Д. 117. Л. 168, 172. 11. Там же. Л. 93—96. 12. Там же. Д. 149. 13. They were there. The story of World war II and how it came about. By America’s foremost correspondents. Ed. by Riess C. N. Y., 1944. P. 304. 14. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 117. Л. 110. 15. Там же. Л. 107. 16. They were there... P. 305, 306. 17. Архив внешней политики Российской Федерации (Далее — АВП РФ). Ф. 129. Оп. 25а. Д. 8. П. 236. Л. 3. 18. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 117. Л. 159. 19. Cuff S. The face of the war. 1931—1942. N. Y., 1942. P.177.

449 20. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 117. Л. 99—101. 21. Там же. Л. 85, 86. 22. Правда. Июнь 14. 1941. 23. ГАРФ. Ф. 4459, Оп. 38. Д. 117. Л. 87, 88. 24. История внешней политики СССР. Том первый, 1917—1945 гг. М., 1980. С. 401. 24—25. АВП РФ. Ф. 129. Оп. 25а. Д. 8. П. 236. Л. 13. 26. New York Times. December 1. 1939. 27. Levering R. Op. cit. P. 33. 28. Ibid., P. 34. 29. Dean V. Europe in retreat. N. Y., 1941. P. 398—399. 30. Ensor R. The uphill war. Sept. 1939 — Nov. 1942. L, 1944, P. 16. 31. Ibidem. 32. Известия ЦК КПСС, 1990. № 1. С. 213. 33. Фуллер Дж. Вторая мировая война 1939—1945. М., 1956. С. 80. 34. Полторанин В. Сталин: «Воевать с Германией буду на своей территории!», или Зачем Сталину Финляндия? М., 1996. С. 88. 35. Секретная переписка Рузвельта и Черчилля. М., 1995. С. 72. ГЛАВА IV 1. Куманев Г.А. Указ. соч. С. 295, 296. 2. Независимое военное обозрение. № 38. 1999. С. 5. 3. Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 2. Т. 3—4. М., 1991, С. 175. 4. Позняков В.В. Американское общественное мнение и советскоамериканские отношения в годы Второй мировой войны. Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 1991. С. 12. 5. The Topeka Daily Capital. June 23. 1941 (Далее: TDC). 6. Ibid., June 24. 7. Ibidem. 8. TDC. June 26. 1941. 9. Иванов Р.Ф. Дуайт Эйзенхауэр. Человек. Политик. Полководец. М., 1998. С. 361. 10. TDC. June 28, 1941. 11. Ibid., June 29, 1941. 12. Ibid., November 2, 1941. 13. F. D. Roosevelt Library. Collection OF 220. Box 3. Russia 1941. R. A. Grant to F. Roosevelt. July 1, 1941 (Далее: FRL). 14. Levering R. Op. cit. P. 46. 15. Wall Street Journal. June 26, 1941. 16. TDC. June 26, 1941. 17. Ibidem.

450

$

18. FRL. OF 220. Box 1. Folder title Russia 1940—1941, FDR to Kalinin. 19. Levering R. Op. cit. P. 54. 20. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 117. Л. 36. 21. Там же. Л. 35. 22. Там же. Л. 32. 23. Там же. Л. 31. 24. Там же. Л. 27—29. 25. Там же. Л. 3. 26. Куманев Г.А. Указ. соч. С. 280. 27. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 117. Л. 8. 28. Переписка Председателя Совета министров СССР с президентами США и премьер-министрами Всликобритани во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Т. 1; М., 1957. С. 175. Т. 1. С. 9. 29. Там же. 30. Там же. С. 10. 31. Там же. С. 11. 32. Там же. Т. 2. С. 9. 33. Там же. Т. 1. С. 10. 34. Там же. С. 10, 28. 35. Levering R. Op. cit. P. 49. 36. Ensor R. Op. cit. P. 33. 37. Werner М. The Great offensive. The strategy of coalition warfare. N. Y., 1942. P. 28. 38. Белади Л., Краус Т. Сталин. М., 1989. С. 270. ГЛАВА V 1. Переписка Председателя... Т. 1. С. 18. 2. Там же. С. 389. 3. Там же. С. 38. 4. Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 2, тт. 3—4. С. 204. 5. Переписка Председателя... Т. 1. С. 19, 20. 6. Там же. С. 20. 7. Секретная переписка... С. 216. 8. Переписка Председателя... Т. 1. С. 22. 9. Иванов Р.Ф. Указ. соч. С. 72. 10. Переписка Председателя... Т. 1. С. 19. 11. Там же. С. 31. 12. Там же. Т. II. С. 10. 13. Там же. Т. II. С. 11. 14. Там же. Т. II. С. 12. 15. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2а. Д. 8. Л. 15.

451 16. Там же. Л. 16. 17. Там же. Л. 17. 18. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 34. Л. 11. 19. Там же. Л. 10. 20. Там же. Л. 33. 21. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 216. Л. 190, 191. 22. История внешней политики СССР. Т. 1. С. 426. 23. Fals С. The Second World War. A short history. L., 1948. Р. 115. 24. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 218. Л. 65, 68. 25. Там же. Д. 217. Л. 65, 66. 26. Там же. Д. 216. Л. 99. 27. Там же. Д. 217. Л. 168. 28. Там же. Л. 177. 29. Там же. Д. 218. Л. 159. 30. Там же. Д. 219. Л. 12. 31. Там же. Д. 218. Л. 106. 32. Там же. 33. Черчилль У. Указ. соч. Книга 2. С. 203. 34. TDC. 1941. November 6. 35. Черчилль У. Указ. соч. Книга 2. С. 219. 36. Переписка Председателя... Т. 1. С. 33. 37. Life. 1941. October. 38. ГАРФ. Ф. 6646. Оп. 4. Д. 95. Л. 15. 39. Там же. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 216. Л. 51, 52. 40. Werner M. The Great... P. 140. 41. TDC. 1941. October 14. 42. Ibid. November 6. 43. Ibid. October 17. 44. АВП РФ. Ф. 192. Оп. 8. Д. 14. П. 57. Л. 38. 45. Там же. Д. 8. П. 56. Л. 24. 46. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 219. Л. 13, 14. 47. Там же. Д. 216. Л. 150. 48. Werner M. The Great... P. 164. 49. АВП РФ. Ф. 192. Оп. 8. Д. 8. П. 56. Л. 43. 50. Там же. Л. 66. 51. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 219. Л. 13. 52. Там же. Д. 220. Л. 88. 53. Там же. Л. 84. 54. Переписка Председателя... Т. 1. С. 35. 55. Там же. 56. Там же. С. 33. 57. Там же. Т. 2. С. 16.

452

$

58. Там же. С. 20. 59. АВП РФ. Ф. 192. Оп. 8. Д. 7. П. 56. Л. 96. 60. TDC. 1941. October 16. 61. Foster W. From defence to attack. N. Y., 1942. P. 8. 62. TDC. October 17. 1941. 63. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 222. Л. 10. 64. Werner M. The Great... P. 64. 65. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 218. Л. 161. 66. Там же. Л. 162. 67. Там же. Д. 219. Л. 84. 68. Переписка Председателя... Т. 1. С. 28, 34, 38, 39. 69. ГАРФ. Ф. 4459. Oil. 12. Д. 220. Л. III. 70. Там же. Д. 222. Л. 95, 96. 71. Там же. Л. 97. 72. Там же. Д. 223. Л. 118. 73. Там же. Д. 217. Л. 176. ГЛАВА VI 1. FRL. PPF 8223. Folder Russia. Grerep 24. Papers of H. Hopkins. 1941—1945. Box 217. P. 2. 2. Ibid. Papers of H. Hopkins. Box 27. Folder Russia. Group 24. 3. Борисов А.Ю. СССР и США — союзники в годы войны 1941— 1945. M., 1983. С. 97. 4. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 230. Л. 171. 5. Черчилль У. Указ. соч. Книга 2. С. 515. 6. Секретная переписка... С. 276. 7. Черчилль У. Указ. соч. Книга 2. С. 519. 8. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 233. Л. 161. 9. Говард M. Указ. соч. С. 235. 10. Hermens F. The tyrant’s war and the people’s peace. Chicago, 1944. P. 216. 11. Черчилль У. Указ. соч. Книга 2. С. 510—513. 12. TDC. 1942. November 12. 13. Kansas City Times. 1942. December 23 (Далее: КСТ). 14. FRL. H. Hopkins. Box 217. Russia. G. p. 24. Troopers to Britman. P. 1. 15. Переписка Председателя... Т. 1. С. 20. 16. FRL. H. Hopkins. Box 217. Russia. G. p. 24. Weekly Summary. 9/1/43. P. 13—19. 17. Говард M. Указ. соч. С. 172. 18. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 233. Л. 203—205. 19. Life. 1942. October.

453 20. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. M., 1947. С. 59—60. 21. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 235. Л. 105. 22. Там же. Л. 107. 23. Там же. Л. 123. 24. Там же. Д. 237. Л. 187—189. 25. Там же. Л. 131—133. 26. Там же. Л. 164—165. 27. Там же. Л. 182, 183. 28. Там же. Л. 167. 29. Там же. Д. 238. Л. 15. 30. Там же. Д. 237. Л. 167. 31. Там же. Д. 238. Л. 41, 42. 32. Там же. Л. 16, 17. 33. Там же. Л. 20. 34. Сталин И.В. Указ. соч. С. 82—84. 35. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 238. Л. 113. 36. Там же. Л. 114. 37. They were there... P. 334. 38. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 238. Л. 115. 39. Там же. Д. 239. Л. 186. 40. FRL. H. Hopkins. Box 217. Russia. G. p. 24. Weekly Summary. 9/1/43. P. 13—19. 41. Johnson G. Elsenhower: The life and times of a Great General, President and Statesman. Derby, 1962. P. 76. 42. Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. M., 1989 . С. 366. 43. Kitchen M. British policy towards the Soviet Union during the Second World War. Bisingstoke, London, 1986. P. 141. 44. Говард M. Указ. соч. С. 186. 45. Childs M. Elsenhower. Captive hero. A critical study of the General and President. N. Y., 1958. P. 62. 46. Иванов Р.Ф. Указ. соч. С. 72. 47. Трухановский В.Г. Указ. соч. С. 346. 48. Секретная переписка... С. 216. 49. Там же. С. 263. 50. Переписка Председателя... Т. 1. С. 131. 51. Там же. С. 166—167. 52. FRL. H. Hopkins. Box 157. Harriman W. Aver. Harriman to FOR. P. 4, 5. 52a. Kansas City Star (Далее: KCS). 1943. August 24. 53. АВП РФ. Ф. 129. Оп. 26. Д. 2. П. 143. Л. 38. 54—55. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 283. Л. 83. 56. Там же. Л. 165.

454

$

57. Kitchen M. Op. cit. P. 141. 58. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 239. Л. 29, 30. 59. АВП РФ. Ф. 129. Оп. 26. Д. 6. П. 143. Л. 15. 60. FRL. PPF 8223. Container 145. Folder General Intelligence survey in the United States (1943). P. 66. 61. Ibid. P. 54. 62. Ibid. OF 5015. Box 2. Intelligence Reports 1942—1943. №63. 2/19/ 43. P. 13—15. 63. Werner M. The-Great... P. 171. 64. Ibid. P. 197. ГЛАВА VII 1. Переписка Председателя... Т. II. С. 34. 2. Там же. Т. 1. С. 72. 3. FRL. OF 22 d. Box 3. Russia 1942. 4. TDC. 1942. July 17. 5. Ibid. August 9. 6. Ibid. September 20. 7. Library of Congress the Collections of the Monuscript Division. R. Claper Papers. Container 50 (Далее: LCCMD). 8. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 15. Л. 67. 9. FRL. PSF. Box 174. 1942. October II. Intelligence Report-Trends in American Public Opinion since Pearl Harbour. Chart. VII. 10. Секретная переписка... с. 503. 11. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 8. Л. 109. 12. Переписка Председателя... Т. 1. С. 75. 13. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 239. Л. 62. 14. Там же. Д. 241. Л. 181. 15. Там же. Д. 245. Л. 18. 16. They were there... P. 334. 17. Kitchen M. Op. cit. P. 148. 18. KCS. 1943. February 24. 19. TDC. 1943. March 1. 20. КСТ. 1943. February 2. 21. Hyde H. Op. cit. P. 488. 22. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 245. Л. 180, 181. 23. Там же. Л. 186, 187. 24. Life. 1943. March. 25. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 248. Л. 9, 10. 26. Levering R. Op. cit. P. 89. 27. Ibidem.

455 28. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война: Из непрочитанных страниц истории (1930—1990-е). M., 1994. С. 314. 29. Levering R. Op. cit. P. 90. 30. Ортенберг Д. Указ. соч. С. 153. 31. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 8. Л. 83. 32. Там же. Л. 88, 89, 91. 33. Там же. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 244. Л. 134. 34. FRL. OF 5015. Box 2. Intelligence Reports 1942—1943. № 63. 2/19/43. P. 13. 35—37. TDC. 1943. February 14. 38. They were there... P. 434. 39—40. Лидеры войны: Сталин, Рузвельт, Черчилль, Гитлер, Муссолини. Книга для учащихся и студентов (Гареев M.А., Мальков В.Л., Трухановский В.Г. и др. Под ред. Севостьянова Г.Н.). M., 1995. С. 9. 41. КСТ. 1943. June 18. 42. FRL. PSF. Box 174. Intelligence Report № 48. P. 2. 43. Ibid. № 50. P. 1. 44. Ibid. № 52. P. 2. 45. Ibid. P.4. 46. Сталин И.В. Указ. соч. С. 89. 47. Nicolson H. Qp. cit. P. 65. 48. Levering R. Op. cit. P. 106. 49. New Republic. 1943. March 15. 50. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 12. Л. 104, 105. 51. Там же. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 127. Л. 41, 42. 52. Там же. Оп. 12. Д. 243. Л. 238. 53. Там же. Д. 244. Л. 202. 54. Рыбин А. Иосиф Виссарионович Сталин. М., 1994. С. 26—30. 55. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 244. Л. 255. 56. Там же. Л. 30, 31. 57. Там же. Л. 58. 58. Там же. Д. 245. Л. 119. 59. Там же. Л. 127. 60. Там же. Л. 144. 61. Там же. Л. 182. 62. Там же. Л. 114. 63. Там же. Л. 121, 122. 64. Там же. Д. 241. Л. 165. 65. Там же. Л. 112. 66. Там же. Л. 124. 67. Там же. Д. 245. Л. 124, 125. 68. Там же. Л. 183. 69. Там же. Д. 248. Л. 4.

456

$

70. Там же. Оп. 38. Д. 127. Л. 86 об. 71. Там же. Л. 91. 72. Там же. Л. 96 об. 73. Там же. Л. 97 об. 74. Там же. Л. 103. 75. Секретная переписка... С. 355. 76. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 127. Л. 104. 77. Там же. Л. 100. ГЛАВА VIII 1. Волков Ф.Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992. С. 250. 2. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 133. Л. 270, 271, 273, 277, 278. 3. Говард М. Указ. соч. С. 261. 4. Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. М., 1980. С. 90. 5. Werner М. Attack can win in 43. Boston, 1943. P. 7. 6. Ibid., P. 14. 7. FRL. OF 4675. Box 8. Support C. 8. Werner М. Attack... P. 27. 9. Ibid., P. 70. 10. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 54. 11. Переписка Председателя... Т. II. С. 69, 70. 12. Секретная переписка... С. 394. 13. Там же. С. 402. 13а. Roosevelt James with Bill Zibby. My Parents. F differing view. Chicago, 1976. P. 176. 13б. Ibidem. 13в. Ibidem, p. 204. 14. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 51. 15. Там же. Л. 56. 16. Там же. Л. 36. 17. Рузвельт Э. Его глазами. М., 1947. С. 161. 18. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 77. 19. Eisenhower, David. Eisenhower at war 1943—1945. N. Y., 1986. P. 16. 20. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 26—29. 21. Там же. Л. 23. 22. Там же. Л. 38. 23. Там же. Л. 43. 24. Секретная переписка... С. 366. 25. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 38. 26. Там же. Л. 45. 27. Kitchen М. Op. cit. P. 149.

457 28. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 46. 29. Там же. Л. 50. 30. Там же. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 127. Л. 63. 31. Там же. Л. 83, 83 об. 32. Там же. Л. 85, 85 об. 33. Там же. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 50. 34. Секретная переписка... С. 451. 35. Волков Ф.Д. Указ. соч. С. 250. 36. Levering R. Op. cit. P. 119. 37. The National Archives. RG 59. World War II Conferences... Box IA (Далее: NA) 38. Уткин А.И. Указ. соч. С. 458. 39. Levering R. Op. cit. P. 121. 40. Верт А. Россия в войне 1941—1945 гг. М., 1967. С. 542. 41. NA. RG 43. World II Conferences... Box IA. 42. Hyde H. Op. cit. P. 488. 43. Переписка Председателя... Т. 1. С. 142. 44. Тегеран. Ялта. Потсдам. Сборник документов. М., 1971. С. 45. 45. Hyde H. Op. cit. 46. Тегеран. Ялта... С. 64, 83—84. 47. Miller M. Ike the soldier. As they knew him. N. Y., 1987. P. 566. 48. Kitchen M. Op. cit. P. 176. 49. Warshaw Sh. (ed.) Reexamining the Eisenhower presidency. Westport, Connecticut, London, 1993. P. 137. 50. Hatch A. General Ike. A biography of D. Eisenhower. N. Y., 1944. P. 203. 51. Irving D. War between the Generals. N. Y., 1981. P. 28. 52. Davis К. Soldier of Democracy. N. Y., 1952. P. 453. 53. История Второй мировой войны 1939—1945. Т. 8. M., 1977. С. 40. 54. Eisenhower, David. Op. cit. P. 30. 55. Hyde H. Op. cit. P. 496. 56. Ibid., P. 491. 57. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав СССР, США и Великобритании (28 ноября — 1 декабря 1943 г.). Сборник документов. M., 1984. С. 126. 58. Там же. С. 116. 59. Там же. С. 129. 60. Hyde H. Op. cit. P. 492. 61. Ibidem. 62. Уткин А.И. Указ. соч. С. 467. 63. Hyde H. Op. cit. P. 497. 64. Уткин А.И. Указ. соч. С. 471. 65. Молчанов H.H. Генерал де Голль. M., 1972. С. 157. 66. Miller M. Op. cit. P. 769.

458

$

67. Громыко А.А. Памятное. Т. 1. M., 1988. С. 173. 68. КСТ. 1943. December 7. 69. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 250. Л. 62. 70. Там же. 71. КСТ. 1943. December 8. 72. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 250. Л. 101. 73. Там же. Л. 102. 74. Levering R. Op. cit. P. 122. 75. Ibidem. 76. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 133. Л. 34. 77. Там же. Л. 41, 45. 78. Там же. Л. 279. 79. Kansas-City Star (Далее: KCS). 1944. October 27. 80. FRL. OF 5015. Box 2. July-December 1943. Memorandum to FDR. 12/4/43. Radio Commentators. P. 3. 81. Ibid., Radio Commentators. P. 3. 82. Ibid. Columns. P. 6. 83. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 250. Л. 98. 84. Там же. Л. 68. 85. Там же. Л. 84. 86. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 250. Л. 227, 228. 87. Там же. Л. 180. 88. KCS. 1943. November 8. 89. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 250. Л. 86—88. 90. Там же. Л. 100. 91. NA. Memorandum Current Problems in Relations with the Soviet Union. 1944. March 24. 92. Ibid. General File of State Department. Memorandum. 1944. February 3. 93. Ibid. OF 5015. Box 2. July-December 1943. Memorandum to FDR. 12/2/43. P. 3—7. 94. Ibidem. ГЛАВА IX 1. Рузвельт Ф. Беседы у камина. M., 1995. С. 234—237. 2. Там же. С. 236. 3. Переписка Председателя... Т. 1. С. 236 4. KCS. 1943. August 13. 5. Ibid., October 17. 6. Ibid., November 24. 7. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 257. Л. 254. 8. KCS. 1943. August 13.

459 9. Ibid., 1944. March 4. 10. Ibid., May I, 3. 11. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 133. Л. 44. 12. Там же. Л. 55. 13. Там же. Л. 60. 14. Там же. Л. 65. 15. Там же. Л. 69. 16. Там же. Л. 187. 17. Секретная переписка... С. 652; Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 442. 18. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 133. Л. 131 об. 19. Там же. Л. 130, 131 об., 132. 20. Там же. Л. 195—197. 21. Там же. Л. 254. 22. Там же. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 120. 23. NA. Charles E. Bohlen Memorandum, February 2, 1944. 24. Ibid. March 25, 1944. 25. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 204. 26. Тегеранская конференция... С. 147. 27. Переписка Председателя... Т. 1. С. 214. 28. Секретная переписка... С. 544. 29. Там же. С. 490. 30. Черчилль У. Вперед к победе! Речь премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля в Палате общин 22 февраля 1944 г. М., 1944. С. 17. 31. Там же. С. 18. 32. ГАРФ. Ф. 6646. Оп. 4. Д. 95. Л. 155. 33. Секретная переписка... С. 480. 34. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 109—112. 35. Там же. Л. 115. 36. Там же. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 133. Л. 35. 37. Там же. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 16. Л. 104. 38. Там же. Д. 36. Л. 109, 110. 39. Там же. Д. 21. Л. 95 об. 40. Там же. Л. 134 об. 41. Там же. Л. 189. 42. Там же. Л. 238. 43. Там же. Л. 265. 44. Там же. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 253. Л. 19. 45. Там же. Д. 255. Л. 131. 46. Там же. Л. 158. 47. Там же. Л. 161. 48. Там же. Л. 162.

460

$

49. Там же. Л. 231. 50. Там же. Д. 256. Л. 85. 51. KCS. 1944. February 13. 52. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 285. 53. КСТ. 1944. April 15. 54. Сталин И.В. Указ. соч. С. 148, 149. ГЛАВА Х 1. Волков Ф.Д. Указ. соч. С. 214. 2. Секретная переписка... С. 573. 3. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 355. 4. Переписка Председателя... Т. 1. С. 225. 5—6. Рузвельт Ф. Указ. соч. С. 250. 7. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 355. 8. Там же. С. 377. 9. Секретная переписка... С. 635. 10. Переписка Председателя... Т. II. С. 156. 11. Секретная переписка... С. 634, 635. 12. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 399. 13. Переписка Председателя... Т. 1. С. 252, 253. 14. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 400. 15. Там же. С. 401. 16. Там же, примечание. 17. Там же. С. 456. 18. Там же. С. 458. 19. FRL. OF 4675. Box 6. Support A., Harry Hopkins. Box 157. Harriman (incoming cables, 1943—1945). 20. Levering R. Op. cit. P. 172—173. 21. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 134. Л. 169—172. 22. Hyde H. Op. cit. P. 501. 23. Ibidem. 24. Ibid., P. 502. 25. Ibidem. 26. Ibid., P. 503. 27. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 135. Л. 9. 28. Там же. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 24. Л. 42, 42 об. 29. Там же. Ф. 4459 . Оп. 38. Д. 134. Л. 195. 30. Рузвельт Ф. Указ. соч. С. 259. 31. Секретная переписка... С. 655. 32. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 448. 33. Трухановский В.Г. Указ. соч. С. 348.

461 33а. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 448, 449. 33б. Секретная переписка... С. 665. 34. Уткин А.И. Указ. соч. С. 501—502. 35. ГАРФ. Ф. 52833. Оп. 2. Д. 17. Л. 130, 131. 35а. Там же. Д. 23. Л. 61—63. 36. Levering R. Op. cit. P. 180. 37. Ibid., P. 180—182. 38. Princeton University Library. J. F. Dalles Papers. Box 4 of 15. (Далее — PUL) 39. Ibidem. 40. FRL. PF 200 В. Box 124. 1.6.45 A-K. L. Krzycky to FDR. 41. ГАРФ. Ф. 6646. Оп. 1. Д. 98. Л. 18. 42. Levering R. Op. cit. P. 176. 43—44. New York Times. 1944. November 16. 45. Levering R. Op. cit. P. 176. 46. Трухановский В. Г. Указ. соч. С. 345. 47. Переписка Председателя... Т. 1. С. 298. 48. Там же. С. 299. 49. Трухановский В. Г. Указ. соч. С. 345. 50. Eisenhower, David. Op. cit. P. 584, 585. 51. Sixmith E. Eisenhower as military Commander. N. Y., 1961. P. 190. 52. Eisenhower, David. Op. cit. P. 620. 53. Ibid., P. 740, 741. 54. Eisenhower D. War Years, Vol. IV. P. 255. 55. Sixmith E. Op.-cit. P. 204; Eisenhower D. War Years. Vol. IV. P. 2584. 56. Амброз С. Эйзенхауэр. Солдат и президент. М., 1993. С. 165. 57. Lyon P. Op. cit. P. 334. 58. Sixmith E. Op. cit. P. 205. 59. Секретная переписка... С. 50. 60. Eisenhower D. War Years. Vol. IV. P. 2562, 2563, 2568—2571—2574. 61. Эйзенхауэр Д. Указ. соч. С. 452. 62. Черчилль У. Обзор военных действий. Речь в Палате общин 2 августа 1944 г. М., 1944. С. 4. 63. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 258. Л. 39. 64. Черчилль У. Отчет народу. Речь в Палате общин 28 сентября 1944 г. М., 1944. С. 5, 6. 65. Черчилль У. Обзор... С. 11. 66. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 258. Л. 109. 67. Черчилль У. Отчет... С. 13. 68. Говард М. Указ. соч. С. 204. 69. Life. 1944. September. 70. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 261. Л. 219, 220. 71. KCS. 1944. December 19.

462 ГЛАВА XI 1. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 508. 2. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 143. Л. 77. 3. Там же. Л. 169, 170. 4. Там же. Л. 77—80. 5. Там же. Л. 172. 6. Life. 1944. January. 7. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 35. Л. 34 об., 40. 8. Life. 1944. January. 9. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 143. Л. 84, 85. 10. Там же. Оп. 12. Д. 267. Л. 175. 11. Секретная переписка... С. 735. 12. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 509. 13. Hyde H. Op. cit. P. 517. 14. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 512. 15. Hyde H. Op. cit. P. 517. 16. KCS. 1945. March 14. 17. Hyde H. Op. cit. P. 520. 18. Ibidem. 19. Трухановский В.Г. Указ. соч. С. 352, 353. 20. KCS. 1945. March 15. 21. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 520, 521. 22. Hyde H. Op. cit. P. 521. 23. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 539. 24. Громыко А.А. Указ. соч. С. 182. 25. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 519. 26. Там же. С. 524. 27. KCS. 1945. February 23. 28. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 527. 29. Громыко А.А. Указ. соч. С. 195. 30. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 541. 31. Там же. 32. Там же. С. 542. 33. Секретная переписка... С. 739. 34. Levering R. Op. cit. P. 193. 35. Ibid., P. 186. 36. Ibid., P. 190. 37. КСТ. 1945. February 15. 38. Ibid. February 17. 39. Ibid. March 2. 40. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 522.

$

463 41. Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца. Тт. 1, 2. М., 1958. Т. 2. С. 589. ГЛАВА XII 1. Переписка Председателя... Т. 11. С. 212. 2. Там же. 3. Eisenhower, David. Op. cit. P. 649, 650. 4. Miller М. Op. cit. P. 691. 5. Ambrose S. Ike: Abilene to Berlin. N. Y., 1973. P. 193. 6. Секретная переписка... С. 84. 7. Там же. С. 576. 8. Там же. С. 631. 9. Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 362. 10. Gunter J. Eisenhower. The man and the symbol. N. Y., 1945. P. 82. 11. Эйзенхауэр Д. Указ. соч. С. 453. 12. Eisenhower, David. Op. cit. P. 745. 13. Irving D. Op. cit. P. 397. 14. История Второй мировой войны. 1939—1945. Т. 10. М., 1979. С. 315. 15. Спар У., Яковлев Н. Полководец Г.К. Жуков: взлет и падение. М., 1996. С. 385. 16. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т. 2. М., 1974. С. 319. 17. Там же. С. 323. 18. Eisenhower, David. Op. cjt. P. 818. 19. История Второй мировой войны. 1939—1945. Т. 10. С. 256. 20. Спар У., Яковлев Н. Указ. соч. С. 383. 21. КСТ. 1945. April 16. 22. Ibid., October 20. 23. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 580, 581. 24. KCS. 1945. April 13. 25. Levering R. Op. cit. P. 194. 26. Ibid., P. 196. 27. Ibid., P. 197. 28. Ibidem. 29. NA. Department of State. A Harriman to Secretary of State. 1945. April 6. 30. Ibid. Secretary of State to A. Harriman. 1945. April 14. 31. КСТ. 1945. April 25. 32. Levering R. Op. cit. P. 195. 33. FRL. PF 200 В, Box 125. 3/1/45 — H-J; F. Ingram to FDR. 34. Ibid., — P-T; 1945. March 7. 35. Ibid., John Gurfild to FDR. 1945. March 1. 36. Ibid., 3/1/45 U-Z to FDR. 1945. March 2.

464

$

37. NA. Department of State. A Harriman to Secretary of State. 1945. April 14. 38. Ibid. A. Harriman to the President. 1945. June 8. 39. Ibidem. 40. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 589. 41. Library of Congress CMD. The Papers of Edgar and Lilian Mower. Container 12. E. Mower to N. Grerory. 42. Roosevelt E. As he saw it. P. 206, 207. 43. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 541. 44. Ambrose S. Ike... P. 192. 45. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 598. 46. KCS. 1945. April 6. 47. КСТ. 1945. May 6. 48. KCS. 1945. May 1. 49. Ibid. May 5. 50. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 143. Л. 97—100. 51. Там же. Л. 103, 104. 52. Там же. Л. 110—112. 53. Там же. Л. 177. 54. Там же. Д. 140. Л. 122. 55. Там же. Л. 124. 56. Там же. Д. 144. Л. 1. 57. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 632. 58. Там же. С. 660. 59. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 144. Л. 45. 60. Hyde Н. Op. cit. P. 544. 61. ГАРФ. Ф. 4459. Oп. 12. Д. 285. Л. 268, 269. 62. Там же. Л. 270. 63. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 662. 64. Там же. С. 662. 65. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 144. Л. 48. 66. Там же. Л. 53. 67. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 683. 68. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 144. Л. 49. 69. Трухановский В.Г. Указ. соч. С. 351. 70—71. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 144. Л. 53. 72. Черчилль У. Указ. соч. Кн. 3. С. 682. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 1. Петрова Н.К. Антифашистские комитеты в СССР: 1941—1945 гг. М., 1999. С. 297. 2. Иванов Р.Ф., Петрова Н.К. Общественно-политические силы СССР и США в годы войны 1941—1945 гг. Воронеж, 1995. С. 351—352.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

I. АРХИВЫ А РХИВ ВНЕШН Е Й П О ЛИ Т И К И РО С С И Й СК О Й Ф Е ДЕ Р А ЦИИ (АВП РФ). Ф. 129. Оп. 29. П. 166. Д. 2, 3. Ф. 0129. Оп. 26. П. 143. Д. 2; П. 154. Д. 1; Оп. 35. П. 245. Д. 141; П. 256. Д. 18; Оп. 36. П. 254. Д. 9, 10; П. 255. Д. 2; П. 260. Д. 62; Oп. 37. П. 266. Д. 20; Оп. 38. П. 276. Д. 15. ГОСУДАРСТВЕН Н Ы Й А РХ И В Р ОС С И Й С К ОЙ Ф Е Д Е РА Ц И И (ГАРФ). Ф. 4459. Оп. 27/1. Д. 13918—13921. Ф. 4459. Оп. 38. Д. 96, 97, 103, 105, 116, 117, 122, 127, 133, 134, 140, 143—146. Ф. 4459. Оп. 12. Д. 245—272. Ф. 5283. Оп. 2. Д. 8, 14, 16, 17, 20—24, 35, 36, 40, 44, 45. РОССИЙСКИЙ Г О С УД А Р С Т ВЕ Н Н Ы Й АР Х И В С О Ц И А ЛЬ Н О ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ (РГАСПИ), быв. РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 3808; Ф. 17. Оп. 125. Д. 34. THE NATIONAL ARCHIVES (NA). RG 59. World War II Conferences... Box IA. Memorandum Current Problems in Relations with the Soviet Union. 1944. March 24. General File of the State Department. Memorandum. 1944. February 3. Department of the State. A. Harriman to Secretary of State. 1945. April 6, April 14; Harriman to the President. 1945. June 8. L IBRARY OF C O N G R E SS T H E C O L L E C TI O N S O F T H E MONUSCRIPT DIVISION (LCCMD). The Papers of Edgar and Lilian Mower. Container 12. E. Mower to N. Gregory. PRINCETON UNIVERSITY LIBRARY (PUL). John Foster Dulles Papers. Box 143. Supplement of 1971, II Correspondence 1952. Box 12 of 15.

466

$

Supplement of 1971, II Correspondence 1949—1950. Box 4 of 15. Box 3 of 15. IIа Correspondence. Box 227, 218. Box 144. II Correspondence. Box 198. FRANKLIN ROOSEVELT LIBRARY (FRL). PF 200. В. BOX 125. 3/1/45-H-J. Ingram to FDR; H. Hopkins. Box 218. Russia. Siberia. 1942; OF 220. Box 1. Folder Title Russia 1942. Executive Office Memorandum. 1942. October 30; H. L. Hopkins. Box 217. Russia. GP. 24. Weekly Summary. 9/1/43. II.

ИНТЕРВЬЮ

Интервью с Джоном Эйзенхауэром. Июль 1972 г. Интервью с Милтоном Эйзенхауэром. Ноябрь 1975 г. Интервью с Сюзан Эйзенхауэр. Октябрь 1990 г. III.

ДОКУМЕНТЫ

Внешняя политика Советского Союза, 1945 год: Документы и материалы. М., 1949. Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Незапланированная дискуссия. Сборник документов. Под ред. Бордюгова Г.А. М., 1995. Иосиф Сталин в объятиях семьи: Из личного архива. Сборник документов. Берлин и др., 1993. Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать»: документы, факты, комментарии. Вступительная статья, составитель, послесловие. Бугай H.Ф. М., 1992. Переписка Председателя Совета министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Тт. 1—2. М., 1957. Писатель и вождь: Переписка М.А. Шолохова с И.В. Сталиным, 1931—1950 годы: Сборник документов из личного архива И.В. Сталина. М., 1997. Ржешевский О.А. Война и дипломатия. Документы, комментарии 1941—1942. М., 1997. Рузвельт Ф. Беседы у камина. М., 1995. Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1947.

467 Секреты Гитлера на столе у Сталина: Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР, март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. М., 1995. Министерство иностранных дел СССР. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.: Сборник документов. М., 1974. Т. 4. Крымская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании (4—11 февраля 1945 г.). Министерство иностранных дел СССР. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941—1945. Тт. 1—11. М., 1984. Министерство иностранных дел СССР. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.: Сборник документов. Т. II. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании (28 ноября — 1 декабря 1943 г.). Сборник документов. М., 1984. Министерство иностранных дел. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.: Сборник документов. М., 1974. Т. III. Конференция представителей СССР, США и Великобритании в Думбартон-Оксе (21 августа — 28 сентября 1944 г.). Сборник документов. М., 1984. НКВД и польское подполье, 1944—1945: (По «Особым папкам» И.В. Сталина). М., 1994. Тегеран. Ялта. Потсдам. Сборник документов. М., 1971. Boyle P. (ed.). The Churchill-Eisenhower Correspondence, 1953—1955. Chapel Hill, N. C. 1990. Churchill W. Onwards to victory. War speeches by Winston S. Churchill 1943. London, 1945. The Eisenhower Diaries. Ed. by R. Ferrell. N. Y., London, 1981. The Papers of Dwight D. Eisenhower. The War Years. 5 Volumes. Baltimore and London, 1971. War letters from Britain. Ed. By D. Forbes. N. Y., 1941. IV.

МЕМУАР Ы

Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1990. Великий вождь и учитель: Рассказы старых рабочих о работе т. Сталина в Закавказье. Тифлис, 1933. Встречи с товарищем Сталиным. Под. ред. А. Фадеева. М., 1939. Громыко А.А. Памятное. Тт. 1—2. М., 1988.

468

$

Громыко Анатолий. Андрей Громыко в лабиринтах Кремля. Воспоминания и размышления сына. М., 1997. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Тт. 1—2. М., 1974. Кривицкий В. Я был агентом Сталина: Записки советского разведчика. М., 1996. Куманев Г.А. Рядом со Сталиным: откровенные свидетельства. М., 1999. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений; М., 1991. Понянский В.В. 10 лет с Василием Сталиным. Тверь, 1995. Рузвельт Э. Его глазами. М., 1947. Троцкий Л.Д. Сталин. М., 1990. Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990.» Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. М., 1994. Троцкий Л.Д. Сталин у власти. М., 1997. Трояновский О.А. Через годы и расстояния. М., 1997. Черчилль У. Вторая мировая война. Книга 2, тома 3—4. М., 1991. Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. М., 1980. Butcher H. My Three Years with Eisenhower. N. Y., 1946. Churchill W. The Second World War. Vol. V. London, 1952. Eisenhower D. Mandate for Change. 1953—1956. N. Y., 1963. Eisenhower D. Waging Peace. 1956—1961. Garden City, N. Y., 1965. Eisenhower D. At Ease: Stories I Tell my Friends. N. Y., 1967. Eisenhower J. Strictly Personal. Garden City, N. Y., 1974. The Memoris of Field-Marshal the Viscount Montgomery of Alamein. London, 1959. Roosevelt, James with Bill Zibby. My Parents. A differing view. Chicago, 1976. Truman H. Memoris 1945 — Year of Decisions. Vol. 1. N. Y., 1965. V. ПРЕССА «Армия». «Известия». «Известия ЦК КПСС». «Литературная газета». «Независимое военное обозрение». «Новое время». «Новая и новейшая история». «Правда». «США: экономика, политика, идеология». «Foreign Affairs».

469 «International Herald Tribune». «Kansas City Star». «Kansas City Time». «Life». «New Republic». «New York Times». «The Topeka Daily Capital». «Wall Street Journal». VI.

ЛИТЕРАТУРА

О

ЖИЗНИ

И

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

СТАЛИНА

Аллилуев В.Ф. Хроника одной семьи: Аллилуевы-Сталины. М., 1995. Аллилуева С.И. Двадцать писем другу. Астраханов А. Загадки смерти Сталина. Барнаул, 1993. Андрющенко М.Т. Сталин: Анализ фактов жизни и деятельности. Владимир, 1988. Рукопись деп. в ИНИОН АН СССР № 34847 от 22.07.88. Антонов-Овсеенко А.В. Портрет тирана. М., 1994. Антонов-Овсеенко А.В. Сталин без маски. М., 1990. Антонов-Овсеенко А.В. Театр Иосифа Сталина. М., 1995. Багиров М.Д. Великий вождь народов: [К 70-летию со дня рождения И. В. Сталина]. Баку, 1950. Багиров М.Д. Из истории большевистской организации Баку и Азербайджана: Докл. на общебакинском собрании парт. актива, посвященного шестидесятилетию со дня рождения т. И. В. Сталина, 19—20 декабря 1939 г. Баку, 1944. Безотосный H.Т. Сталинизм, сталинщина: трагедия и уроки. Киев, 1993. Белади Л., Краус Т. Сталин: Пер. с венг. М., 1989. Берия Л.П. Великий вдохновитель и организатор побед коммунизма: (К 70-летию со дня рождения И.В. Сталина). М., 1949. Берия Л.П. Речь на траурном митинге в день похорон Иосифа Виссарионовича Сталина на Красной площади 9 марта 1953 года. М., 1953. Библиография произведений И.В. Сталина (1902—1939). Саранск, 1940. Борев Ю.Б. Сталиниада. М., 1990. Борев Ю.Б. Сталиниада: мемуары по чужим воспоминаниям с историческими притчами и размышлениями автора. М„ 1991. Бугай H.Ф. Л. Берия — И. Сталину: «Согласно Вашему указанию...» М., 1995. Булганин H.А. Сталин и советские вооруженные силы. М., 1949. В помощь изучающим сочинения И. В. Сталина. Молотов, 1947.

470

$

Васецкий H.А. Сталин, Троцкий, Зиновьев. Фрагменты политических судеб. М., 1989. Великий корифей марксистско-ленинской науки: К шестидесятилетию со дня рождения И. В. Сталина. М., 1940. Вождь. Хозяин. Диктатор: Сборник (о Сталине). Составитель Разумихин А. М. М., 1990. Волков Ф.Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992. Волкогонов Д.А. Семь вождей: Галерея лидеров. В 2 книгах. М., 1995. Книга 1. Владимир Ленин. Иосиф Сталин. Никита Хрущев. Волкогонов Д.А. Сталин: Политический портрет. В 2 книгах. М., 1996. Воробьев В.Ф. И. В. Сталин — организатор побед на фронтах гражданской войны. М., 1949. Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. М., 1991. Гоголь В.А. Бомба для Сталина: Внешняя разведка России в операциях стратегического масштаба. М., 1993. Грей Я. Личность в истории. Троцкий Л. Сталин. Перевод с английского. М., 1995. Жухрай В.М. Сталин: правда и ложь. М., 1996. Завротский А.И. Реклама идей; Сила Сталина и его Ахиллесова пята. Шанхай, 1934. История и сталинизм (Составитель Мерцалов А.Н.). М., 1991. Карр Э.X. Русская революция: От Ленина до Сталина, 1917—1929. М., 1990. Козлов А.И. Сталин: борьба за власть. Ростов-на-Д., 1991. Козлов А.И. Сталин прежде и теперь. Грозный, 1990. Колесник А.Н. Хроника жизни семьи Сталина. М., 1990. Корти Э. Суд над Сталиным. Перевод с итальянского. М., 1993. Кузнецов В.А. Военно-политическая деятельность И. В. Сталина в годы военной интервенции и Гражданской войны (1918—1920 гг.). Автореферат дис. канд. ист. наук. М., 1991. Куманев В.А., Куликова И.С. Крупская — Сталин. М., 1994. Курашвили Б.П. Историческая логика сталинизма. М., 1996. Лидеры войны: Сталин, Рузвельт, Черчилль, Гитлер, Муссолини. Книга для учащихся и студентов (Гареев М.А., Мальков В.Л., Трухановский В.Г. и др. Под ред. Севостьянова Г.Н.). М., 1995. Маренков Ф.М. Государь и погань: Непроизнесенная речь адвоката в защиту И.В. Сталина. М., 1995. Марьямов Г.Б. Кремлевский цензор: Сталин смотрит кино. М., 1992. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. М., 1990. Медведев Р. А. Они окружали Сталина. М., 1990. Медведев Р.А. Свита и семья Сталина. М., 1991.

471 Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война: Из непрочитанных страниц истории (1930—1990-е). М., 1994. Млынник Ч. Нам нужен Сталин: Сборник. М., 1995. Научная сессия Академии общественных наук при ЦК ВКП(б), посвященная трудам И.В. Сталина и их значению в развитии общественных наук. М., 1952. Ортенберг Д.И. Сталин, Щербаков, Мехлис и другие. М., 1995. Осмыслить культ Сталина (Аннинский Л., Антонов-Овсеенко А., Баткин Л. и др.) М., 1989. Поторочин В. Сталин: «Воевать с Германией буду на своей территории!», или Зачем Сталину Финляндия? М., 1996. Похлебкин В.В. Великий псевдоним: (Как случилось, что И.В. Джугашвили избрал себе псевдоним Сталин). М., 1996. Радек К.Б. Зодчий социалистического общества: (О Сталине И.В.). Л., 1934. Радзинский Э.С. Сталин. М., 1997. Ранкур-Лферриер Д. Психика Сталина: Психоаналитическое исследование. Перевод с английского. М., 1996. Режим личной власти Сталина: К истории формирования. Под редакцией Кукушкина Ю.С. М., 1989. Розанов Г.Л. Сталин-Гитлер. М., 1991. Романовский Н.В. Лики сталинизма. М., 1995. Симонов К.М. Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине. М., 1988. Слассер Р. Сталин в 1917 году: Человек, оставшийся вне революции. Перевод с английского. М., 1989. Иосиф Виссарионович Сталин: Сборник статей. М., 1994. Сталин. Сборник статей к пятидесятилетию со дня рождения. М., Л., 1929. Сталин. Рузвельт. Черчилль. Де Голль: политические портреты. Минск, 1991. И.В. Сталин: Штрихи к биографии. М., 1995. Сталин и сталинизм: (Зарубежная литература). Реферативный сборник. М., 1991. Султанбеков Б.Ф. История Татарстана: Сталин и «татарский след». Казань, 1995. Такер Р. Сталин: Путь к власти, 1879—1929. История и личность. Перевод с английского. (Общее редактирование и послесловие Лельчук В.С.). М., 1990. Такер Р. Сталин у власти. М., 1997. Фляйшхауэр И. Пакт. Гитлер. Сталин и инициатива германской дипломатии, 1938—1939. Перевод с немецкого. М., 1991.

472

$

Хлевнюк О.В. Сталин и Орджоникидзе: Конфликты в Политбюро в 30-е гг. М., 1993. Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. Шабалов А.А. Одиннадцатый удар товарища Сталина. Ростов-наД., 1996. Штрик-Штрикфельдт В.К. Против Сталина и Гитлера: генерал Власов и Русское Освободительное движение. М., 1993. Adams A.E. Stalin and his times. N. Y., 1972. Allard, S. Stalin und Hitler. Die sowjet-russische Aussenpolitik 1930—1941. Bern-Munchen, Francke, 1974. Archer J. Man of steel: Joseph Stalin — Folkestone: Bailey a. Swinfen, 1974. Bialer, S. Stalin’s successors: Leadership, stability and change in the Soviet Union. Cambridge, 1980, Bullock A. Hitler and Stalin: Parallel lives. L., 1991. Conquest R. The Great terror: Stalin’s purge of the thirties. Harmondsworth, 1971. Gunther H. (ed.) The culture of the Stalin period. L., 1990. De Jonge A. Stalin and the shapling of the Soviet Union. Glasgow, 1987. Deutscher I. Stalin: A polit. biography. N. Y., 1961. Elleinstein J. Stalin-Trotsky: Le pouvoir et la revolution. P., 1979. Finland: The criminal conspiracy of Stalin and Hitler. L., 1940. Fischer R. Stalin und der deutsche Kommunismus. В., 1991. Fitzpatrick Sh. Stalin’s peasants: Resistance and survival in the Russian village after collectivization. N. Y., 1994. Grey I. Stalin: Man of history. Garden City (N. Y.), 1979. Halperin E. The triumphant heretic: Tito’s struggle against Stalin. L., 1958. Hayes D., Gregory F. Joseph Stalin. Hove (East Sussex), 1977. Hedeler W., Helas H., Waiff D. Stalins Erbe: Der Stalinismus und die dt. Arbeiterbewegung. В., 1990. Holloway D. Stalin and the bomb: The Soviet Union and atomic energy, 1939—1956. New Haven, 1994. Hoxha E. Begegnungen mit Stalin: Erinnerungeh. Dortmund, 1980. Hyde H. Stalin: The history of a dictator. L., 1971. Kemp-Welch A. Stalin and literary intelligentsia, 1928—1939. L., 1991. Kennan G. Russia and the West under Lenin and Stalin. Boston, 1961. Kuhnrich H. Stalinismus: Der Ant. im Gesprach mit Jurgen Weidlich. В., 1990. Kuromiya H. Stalin’s industrial revolution: Politics and workers, 1928— 1932. Cambridge, 1988. McNeal R. Stalin: Man and ruler. L., 1988. Nisbet R. Roosevelt and Stalin: The failed courtship. Wash., 1988.

473 Nove A. Economic rationality and Soviet politics or was Stalin really necessary? N. Y., 1964. Oberlander E. Zurьck zu Stalin: Das Ende der sowjetischen Diskussion urn den Nationsbegriff. Koln, 1970. Pomper Ph. Lenin, Trotsky and Stalin: The intelligentsia and power. N. Y., 1990. Pancour-Laferriere D. The mind of Stalin: A Psychoanalytic study. Ann Arbor: Ardis, 1988. Saxena K. Political thought of Stalin. Delhi, 1986. Seaton A. Stalin as military commander. N. Y., 1976. Slusser R. Stalin in October: The man who missed the revolution. Baltimore, London, 1987. Smith B. The young Stalin. L., 1968. Nove A. (ed.) The Stalin phenomenon. L., 1993. Taubman W. Stalin’s American policy: From Entente to detante to Cold War. N. Y., L., 1982. VII.

ЛИТЕРАТУРА

О

ВТОРОЙ

МИРОВОЙ

ВОЙНЕ

Амброз С. Эйзенхауэр. Солдат и президент. М., 1993. Бердяев H.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. Борисов А.Ю. СССР и США — союзники в годы войны 1941— 1945. М., 1983. Верт А. Россия в войне 1941—1945 гг. М., 1967. Волков Ф.Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. Книга 1, часть 2. М., 1989. Говард Майкл. Большая стратегия, август 1942 — сентябрь 1943. М., 1943. Джонсон П. Современность: Мир с двадцатых по девяностые годы. М., 1995. Егорова H.И. Изоляционизм и европейская политика США 1933— 1941. М., 1995. Зимняя война, 1939—1940 гг. Книга первая. Политическая история. Ответственный редактор О.А. Ржешевский и О. Вехвияйнен. М., 1998. Книга вторая. И.В. Сталин и финский конфликт (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б). М., 1998. Иванов Р.Ф. Дуайт Эйзенхауэр. Человек. Политик. Полководец. М., 1998. Иванов Р.Ф., Петрова Н.К. Общественно-политические силы СССР и США в годы войны: 1941—1945. Воронеж, 1995. История внешней политики СССР. Том первый 1917—1945 гг. М., 1980.

474

$

История Второй мировой войны 1939—1945. Тт. 8, 10. М., 1977, 1979. Кейсар X., Познер А.В. Вспоминая войну: Советско-американский диалог. М., 1990. Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные письма. М., 1948. Молчанов Н.Н. Генерал де Голль. М., 1972. Петрова Н.К. Антифашистские комитеты в СССР: 1941—1945 гг. М., 1999. Поздняков В.В. Американское общественное мнение и советскоамериканские отношения в годы Второй мировой войны. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1991. Севостьянов Г.Н. Европейский кризис и позиция США 1938— 1939. М., 1992. Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. М., 1997. Спар У., Яковлев Н. Полководец Г.К. Жуков: взлет и падение. М., 1996. Три года войны в Европе. Иркутск, 1942. Фуллер, Джон. Вторая мировая война 1939—1945. М., 1956. Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца. Т. 12. М., 1958. Уткин А.И. Черчилль. М., 1997. Черчилль Уинстон. Речь по радио 10 мая 1942 г. М., 1942. Черчилль У. Вперед к победе! Речь премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля в Палате общин 22 февраля 1944 г. М., 1944. Черчилль Уинстон. Обзор военных действий. Речь в Палате общин. 2 августа 1944 г. М., 1944. Черчилль Уинстон. Отчет народу. Речь в Палате общин 28 сентября 1944 г. М., 1944. Ярославский Е.М. Некоторые вопросы современного международного положения. Пенза, 1943. Ambrose S. Ike: Abilene to Berlin. N. Y., 1973. The Background and issues of the war. By Н. Fisher and oth. Oxford, 1940. Blake L. The Last year of war and after. London, 1940. Bonaparte, Marie. Myths of war. London, 1947. Bradley J. The World at war. Boston, 1943. Brailsford Н. America our ally... London, 1940. Browder, Earl. The second imperialist war. N. Y., 1940. Butler Н. The Lost Peace. A personal impression. By Harold Butler. London, 1941. Browder, Earl. Victory and after. The nature of the war. N. Y., 1942. Browder, Earl. The way put. N. Y., 1941. Calahan, Н. What makes a war end? N. Y., 1944. Childs М. Eisenhower. Captive hero. A. Critical study of the General and President. N. Y., 1958.

475 Cooper D. The second world war. First phase... N. Y., 1939. Cuff S. The face of the war. 1931—1942. N. Y., 1942. Dalton Н. Hitler’s war before and after. N. Y., 1940. Davis K. Soldier of democracy. N. Y., 1952 Dean V. Europe in retreat. N. Y., 1941. Dorf Ph. This war. A survey of world conflict. N. Y., 1945. Eisenhower, David. Eisenhower at war 1943—1945. N. Y., 1986. Ensor R. A miniature history of the war/London, 1945. Ensor R. The Uphill war. Sept. 1939 — Nov. 1942. London, 1944. Fals C. The Second World War. A short history. L., 1948. Fisher L. Down of victory. N. Y., 1942. Foster W. From defense to attack. N. Y., 1942. Garsia C. Planning the war. N. Y., 1941. Gervasi F. War has seven faces. N. Y., 1942. Graves Ph. A Record of the War. London, 1940. Gunter J. Eisenhower. The man and the simbol. N. Y., 1945. Hutch A. Genegal Ike. A biography of D. Eisenhower. N. Y., 1944. Hermens F. The Tyrant’s war and the people’s peace. Chicago, 1944. History in the writing. By the foreign correspondents of «Time», «Life» and «Fortune». N. Y., 1945. Irving D. War between the generals. N. Y., 1981. It happened in 1945. Ed. by dark Kinnaird. N. Y., 1946. Javsicas G. Shortage of victory. Cause and cure. N. Y. — London, 1943. Joad C. Journey through the war mind... London, Faber... Johnson J. Eisenhower: The life and times of a Great General, President and States man. Derby, 1962. Kaufman Th. Germany must perish! Newark (New Jersey), 1941. Keun O. And hell followed... A European ally interprets the war for ordinary people like herself... London, 1942. Kitchen M. British policy towards the Soviet Union during the Second World War. Bisingstoke, London, 1986. Levering R. American opinion and the Russian alliance, 1939—1945. Chapel Hill, 1976. Lion P. Eisenhower. Portrait of the hero. Boston, 1974. Masaryk J. Speaking to my country. London, 1945. Miller V. Ike the soldier. As they knew him. N. Y., 1987. Millis W. Why Europe fights. N. Y., 1940. Necker W. This-bewildering war. London, 1940. Nicolson H. Friday morning. 1941—1944. London, 1945. Peace and war aims. A correspondence from the «Times». St. Martin, 1939. Peterson A. The Nazi beast roars... N. Y., 1939. Raack R. Stalin’s drive to the west, 1938—1945. Stanford (Cal), 1945.

476

$

Reston J. Prelude to victory. N. Y., 1942. Scherman H. The last best hope of Earth. A philosophy for the war. N. Y.,„ 1941. Schuman F. Design for power. The struggle for the world. N. Y., 1942. Sikorski W. Modern warfare. N. Y., 1943. Sixmith E. Eisenhower as military commander. N. Y., 1961. Slosson P. Why we are at war... Boston, 1943. Templeton R. The Future is ours not Hitler’s. Vancouver, 1942. They were there. The story of World war II and how it came about. By America’s foremost correspondents. Ed. by Riess C. N. Y., 1944. Toward new horizons. The world beyond the war. Publ. by the Office of war intermation. Nash., 1942. Radio journal libre. War and survival. Berkeley, 1941. Warshaw Sh. (ed.) Reexaming the Eisenhower presidency. Westport, Connecticut, London, 1993. Weaver D. Front page Europe. London, 1943. Werner, Max. Attack can win in 43. Boston, 1943. Werner, Max. The Great offensive. The strategy of coalition warfare. N. Y., 1942. Wheatley D. Total war. London, 194... Winning both the war and the peace. Ed. by E. Patterson. Philadelphia, 1942. Hyde H. The history of a dictator. L., 1971.

СОКРАЩЕННЫЕ НАЗВАНИЯ АРХИВОВ И ОРГАНИЗАЦИЙ

АВП РФ — Архив внешней политики Российской Федерации. ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации. РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории. FRL — Franklin Roasevelt Library. LCCWD — Library of Congress the Collections of the Monuscript Divisions. NA — The Nationals Archives. PUL — Princeton University Library. АМПРА — Американское правительство. АФТ — Американская федерация труда. ББС — Британская радиовещательная корпорация ВВС — Военно-воздушные силы. ВМС — Военно-морские силы. ВОКС — Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. ГКО — Государственный Комитет Обороны. Госдеп — Государственный департамент. ИККИ — Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала. Коминтерн — Коммунистический Интернационал. КПП — Конгресс производственных профсоюзов. НКВД — Народный комиссариат внутренних дел. НКИД — Народный комиссариат иностранных дел. ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление. ООН — Организация Объединенных Наций. РОА — Русская освободительная армия. СНК, Совнарком — Совет Народных Комиссаров. ТАСС — Телеграфное агентство Советского Союза.