Язык. Этнос. Сознание. Материалы международной научной конференции (24-25 апреля 2003 года)

АДЫГЕЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ РЕСПУБЛИКА АДЫГЕЯ, РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ AGYGHE STATE UNIVERSITY THE REPUBLIC OF ADYGHEYA, RUSSIAN FEDERATION

ЯЗЫК. ЭТНОС. СОЗНАНИЕ. МАТЕРИАЛЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ (24 – 25 апреля 2003 года)

LANGUAGE, ETHNICITY AND THE MIND PAPERS FROM THE INTERNATIONAL SCIENTIFIC CONFEERENCE (24 – 25 April 2003)

ТОМ 1 VOLUME 1

Майкоп – 2003 Maikop – 2003

2

УДК 800 ББК 81.0 Я 41 Печатается по решению редакционно-издательского Совета Адыгейского государственного университета, г. Майкоп, Республика Адыгея, Российская Федерация

Главный редактор: Беданокова С. К., кандидат филологических наук, профессор АГУ, Майкоп, РФ Редакционная коллегия: Ачкасова Т. Д., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ Блягоз З. У., доктор филологических наук, профессор АГУ, Майкоп, РФ Ковальская Л. Г., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ Мазон М. Ф., доктор наук ун-та Сант-Бонавенчер, Нью-Йорк, США Тихонова А. П., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ

Технический редактор издания: Федотова И. Е., АГУ, Майкоп, РФ Язык. Этнос. Сознание. Материалы международной научной конференции (24–25 апреля 2003 года). Т.1. – Майкоп: редакционно-издательский отдел АГУ, 2003, - 212 с. Сборник состоит из двух томов, где представлены материалы докладов на международную научную конференцию, посвященную актуальным вопросам сравнительно-типологического языкознания, этнолингвистики, когнитивной теории, культурной и языковой вариативности и межкультурной коммуникации.

Адыгейский государственный университет, 2003 3

СОДЕРЖАНИЕ I. 1.

ЭТНОС И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА

К ВОПРОСУ ОБ ЭТАПАХ РАЗВИТИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В АДЫГЕЕ: СИНХРОННЫЙ И СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ

(доклад пленарного заседания) Беданокова С.К., Абрегов А.Н. Майкоп, РФ ………….……………………… 9 2.

К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЧЕРКЕССКОГО НАРОДА

Езбек Батрай (Германия)……………………………………………………. 3.

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА КАК ПОЛИСТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ

Михалев А.Б. (г.Пятигорск РФ)…………………………………………….. 4.

З.Г.

(г.Махачкала

РФ)…………………………………………….

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ АДЫГЕЙСКИХ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК

Трахова А.Ш. (г. Краснодар РФ)…………………………………………….. 6.

47

ЛЕКСИЧЕСКИЕ ЭКСПЛИКАТОРЫ ОТНОШЕНИЯ К ТРУДУ И ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА

Островская ТА. (г.Краснодар РФ)………………………………………….. 9.

41

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ КАРТИНЫ МИРА ДРЕВНИХ АНГЛИЧАН (НА МАТЕРИАЛЕ ОБРАЗНОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛОСАКСОНСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И ИХ ПЕРЕВОДА НА СОВРЕМЕННЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК)

Барышева Т.А. (г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 8.

34

ЧЕЛОВЕК И КАРТИНА МИРА

Хречко И.В. (г.Краснодар РФ)………………………………………………… 7.

22

ЭТНОСПЕЦИФИКА СЕМАНТИКИ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ ДАРГИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ ПЛАНЕ

Ахмедова 29 5.

15

53

ВОЕННАЯ МЕТАФОРА КАК СПОСОБ ОТРАЖЕНИЯ КАРТИНЫ МИРА В ЯЗЫКЕ

Рябцева Э.Г. (г.Краснодар РФ)………………………………………………… 60 II.

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: III. ПОИСК НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЙ

1. КОМПЬЮТЕРНО-МЕДИЙНАЯ КОММУНИКАЦИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (доклад пленарного заседания) Ковальская Л.Г. (г.Майкоп РФ)……………………………………………… 65 2. ПРОЦЕССЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ КОМПЛЕКСА НАУК ОБ ЭТНОСЕ

И

ФОРМИРОВАНИЯ

СИСТЕМНОГО

Каде Т.Х., Баматгиреева М.В. (г.Краснодар РФ)………………………..

77

3. ГЕНДЕРНЫЙ КОМПОНЕНТ В ОБРАЗНЫХ НАИМЕНОВАНИЯХ ЧЕЛОВЕКА

Лебедева Л.А.(г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 84 4

4. СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ ПРИ ОБЩЕНИИ С ПОМОЩЬЮ СОВРЕМЕННЫХ КОМПЬЮТЕРНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

Кондрашова О.В. Кондрашов П.Е. (г.Краснодар РФ)…………………… 5. ПРИНЦИП АНТРОПОЦЕНТРИЗМА КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИМЕНЕНИЯ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА В ЛИНГВИСТИКЕ

86

ОСНОВА

Локтионова В.Г. (г.Пятигорск РФ)……………………………………….

89

6. СЛОВОТВОРЧЕСТВО НЕМЕЦКОЙ МОЛОДЕЖИ КАК ОТОБРАЖЕНИЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО И ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И САМОСОЗНАНИЯ

Коломиец Е.А. (г.Пятигорск РФ)…………………………………………… 98 7. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ СУГГЕСТИВНЫЕ СРЕДСТВА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА МАССОВУЮ АУДИТОРИЮ

Ахиджакова М.П. Евдокимова И. (г.Майкоп РФ)……………………….

104

8. ПЕРСПЕКТИВА ФОРМИРОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Гвазава В.И. (г. Краснодар)…………………………………………………. 109 IV. 1.

СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ РАЗНОСИСТЕМНЫХ ЯЗЫКОВ

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ: ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ (ДОКЛАД ПЛЕНАРНОГО ЗАСЕДАНИЯ)

Тихонова А.П. (г.Майкоп РФ)………………………………………………… 117 2.

БИЛЛИНГВИЗМ В РЕСПУБЛИКЕ АДЫГЕЯ

Блягоз З.У. (г.Майкоп РФ)……………………………………………………. 120 3.

СЛОВОСОЧЕТАНИЕ В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И АДЫГЕЙСКОМ ЯЗЫКАХ (СОПОСТАВИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ)

Шхапацева М.Х. Джандар Б.М. (г.Майкоп РФ)…………………………. 4.

122

КАЛЬКИРОВАНИЕ КАК ВИД ВЛИЯНИЯ НА ЛЕКСИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ ЯЗЫКОВ (НА МАТЕРИАЛЕ СЛАВЯНСКИХ И АБХАЗО-АДЫГСКИХ ЯЗЫКОВ)

Абрегов А.Н. (г.Майкоп РФ)…………………………………………………. 126 5.

КЛАССИФИКАЦИЯ АДЫГЕЙСКИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ СПОСОБА РЕАЛИЗАЦИИ МОДАЛЬНОСТИ

Паранук Л.Г. (г.Майкоп РФ)………………………………………………… 129 6.

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ПЕРСОНИФИКАЦИИ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Сидорова Л.И. (г.Краснодар РФ) ………………………………………….. 134 7.

ЛОКАТИВНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО, ФРАНЦУЗСКОГО И АДЫГЕЙСКОГО ЯЗЫКОВ)

Ачкасова Т.Д., Федотова И.Е. (г. Майкоп, РФ) ….……………………… 139 8.

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ОРГАНИЗАЦИИ ПРЕДЛОЖНОГО БЕСПРИСТАВОЧНОГО ГЛАГОЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ВИНИТЕЛЬНЫМ ПАДЕЖОМ В МОДЕЛЯХ ОБЪЕКТИВНОГО СЛОВОСОЧЕТАНИЯ В РУССКОМ И НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКАХ 5

Лоова А.Д. (г.Майкоп РФ) ….………………………………………………… 142 9.

ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ГЛАГОЛЬНОМ ФРАЗООБРАЗОВАНИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ЛЕЗГИНСКОГО И ТАБАСАРСКОГО ЯЗЫКОВ)

Абдулаев И.Ш. (г.Махачкала РФ) ………………………………………….. 146 10.

ТИПЫ ЭКВИВАЛЕНТНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ С ПРИЛАГАТЕЛЬНЫМИ ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Светличная Т.Ю. (г.Пятигорск РФ)………………………………………. 151 11.

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ГРУППА «ПОТРЕБИТЕЛЬ-АДРЕСАТ» ЯЗЫКЕ РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ РЕКЛАМЫ

В

Каратаева Л.В. (г.Майкоп РФ)……………………………………………… 157 12.

СРАВНИТЕЛЬНО-СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ КАРТОЧНЫХ ИГР (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО, РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ)

Николаиди О.В. (г.Крымск РФ)……………………………………………… 161 13.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКО-НЕМЕЦКИХ КОРРЕЛЯЦИЙ В КАТЕГОРИИ РОДА

Кат Т.Т. (г.Майкоп РФ)………………………………………………………. 165 14.

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МОДЕЛЕЙ АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ

СЛОВОСЛОЖЕНИЯ

В

Таджибова Р.Р. (г.Махачкала РФ)…………………………………………. 167 15.

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФОРМ ДАРГИНСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ

БУДУЩЕГО

ВРЕМЕНИ

В

Бахмудова А.Ш. (г.Махачкала РФ)………..……………………………….. 172 16.

ПУТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СИНОНИМОВ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ

Кривцова В.А. (г.Майкоп РФ)……………………………………………….. 175 V. 1.

ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В РАКУРСЕ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

ЭМОЦИИ И ЭМОТИВНОСТЬ В ДИСКУРСИВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Баранов А.Г. (г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 178 2.

СЕМАНТИКА ОЦЕНКИ И ЕЕ ЯЗЫКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ

Малевинский 183 3.

С.О.

(г.

Краснодар)…………………………………………..

КОГНИТИВНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ НЕКАНОНИЧЕСКИХ ПОВЕДЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

СЛУЧАЕВ

Гусейнова Р.И. Ризаханова З.З. (г.Махачкала РФ)……………………… 185 4.

ЭМОТИВНЫЙ КОНЦЕПТ КАК ОСНОВА ТОЛКОВАНИЯ ФРАГМЕНТОВ РАЗЛИЧНЫХ ЗНАНИЙ

Ломинина З.И. (г.Краснодар РФ)…………………………………………… 188

6

5.

ЦВЕТОВОЕ ПОЛЕ И ЕГО ФУНКЦИИ В ЯЗЫКЕ И ОБЩЕСТВЕ

Алахвердиева Л.Г. (г.Махачкала РФ)………………………………………. 193 6.

К ПРОБЛЕМЕ МЕЖДОМЕТИЙ

КОГНИТИВНЫХ

МОТИВОВ

СЕМАНТИЗАЦИИ

Кадачиева Х.М. (г.Махачкала РФ)………………………………………….. 202 7.

О КОГНИТИВНОЙ СТРАТЕГИИ ПРИ ВОСПРИЯТИИ ЗВУКОВ

Абакаров И.М. (г.Махачкала РФ)…………………………………………… 204 8.

ИДЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЧУВСТВО» В РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ И ПАРЕМИОЛОГИИ

Зимина И.В. (г.Краснодар РФ)………………………………………………. 209

СONTENTS I. ETHNICITY AND LINGUISTIC WORLDVIEWS 1. ON THE DEVELOPMENT OF LINGUISTIC STUDIES IN ADYGHEYA (APlenary Meeting Presentation) Susanna K. Bedanokova, Ocherdan N. Abregov (Maikop, RF)…………….. 9 2. ON THE PROBLEM OF ETHNIC IDENTITY OF THE CIRCASSIAN PEOPLE

Özbek Batiraz (Bonn, Germany) ………………………………………………. 15 3. THE LINGUISTIC WORLDVIEW AS A MULTI-STRUCTURAL MODEL A. B. Mikhalyov (Pyatigorsk, Russia)……………………………………………… 22 4. ETHNIC PECULIARITIES OF THE VOCABULARY AND PHRASEOLOGICAL UNITS IN DARGIN AND RUSSIAN

Z. G. Akhmedova (Makhachkala, RF)…………………………………………. 29 5. LINGUISTIC-CULTURAL APPROACH TO STUDYING ADYGHE PROVERBS AND SAYINGS

Anna S. Trakhova (Krasnodar, RF)……………………………………………

34

6. THE PERSONALITY AND THE LINGUISTIC WORLDVIEW I. V. Khrechko (Krasnodar, RF) ………………………………………………..

41

7. ON THE ANCIENT BRITISH WORLDVIEWS (BASED ON THE FIGURATIVE LEXICAL UNITS OF ANGLO-SAXON FICTION AND THEIR MODERN ENGLISH EQUIVALENTS)

47

T. A. Barysheva (Krasnodar, RF)……………………………………………….

8. LEXICAL UNITS DENOTING THE ATTITUDE TOWARD WORK AND LABOUR ACTIVITIES IN THE LINGUISTIC WORLDVIEW

Tatyana A. Ostovskaya (Krasnodar, RF)……………………………………… 53 9. WAR METAPHOR AS A REFLECTION OF THE WORLDVIEW IN LANGUAGE

E. G. Ryabtseva (Krasnodar, RF)……………………………………………… 60 II. LINGUISTIC IMAGES OF GLOBALIZATION: SEARCH FOR NEW DIMENSIONS

1. COMPUTER-MEDIATED COMMUNICATION IN THE MODERN WORLD: A LINGUISTIC PERSPECTIVE (A Plenary Meeting Presentation) 7

Ludmila G. Kovalskaya (Maikop, RF) …………………………………………. 65 2. THE PROCESS OF GLOBALIZATION AND THE FORMATION OF SYSTEMATIC ETHNIC STUDIES

T. K. Kade, M. V. Bamatgireyeva (Krasnodar, RF) ………………………….. 77 3. GENDER IN FIGURATIVE NOMINATIONS OF THE HUMANS

L. A. Lebedeva (Krasnodar, RF) ………………………………………………. 84 4. SOCIAL IDENTIFICATION OF THE LINGUISTIC INDIVIDUAL IN COMMUNICATION BY MEANS OF COMPUTER NETWORKS

O. V. Kondrashova, P. E. Kondrashov (Krasnodar, RF)……………………… 86 5. THE ANTHROPOCENTRIC PRINCIPLE AS A METHODOLOGY FOR USING COMPLEX ANALYSIS IN LINGUISTICS

V. G. Loktionova (Pyatigorsk, RF) ……………………………………………… 89 6. WORD-FORMING BY THE GERMAN YOUTH AS A REFLECTION OF THEIR SOCIAL, CULTURAL AND LINGUISTIC IDENTITY

E. A. Kolomiyets (Ryatigorsk, RF)……………………………………………… 98 7. SUGGESTIVE LINGUISTIC MEANS AS A WAY OF INFLUENCING THE AUDIENCE

Maret P. Akhidzhakova, I. Yevdokimova (Maikop, RF)……………………… 104 8. ON THE FORMATION OF THE NEW MILLENIUM PERSONALITY

Valentina I. Gvazava (Krasnodar, RF)………………………………………… 109 III. WORLD LANGUAGES FROM COMPARATIVE-TYPOLOGICAL PERSPECTIVE 1. THE TYPOLOGY OF SPACE IN WORLD LANGUAGES (BASED ON ADYGHE, RUSSIAN AND ENGLISH) (A Plenary Meeting Presentation)

Aza P. Tikhonova (Maikop, RF) ……………………………………………… 117 2. BILINGUALISM IN THE REPUBLIC OF ADYGHEYA

Zulkarin U. Blyagoz (Maikop, RF) …………………………………………….. 120 3. WORD-COMBINATION IN RUSSIAN, ENGLISH AND ADYGHE (COMPARATIVETYPOLOGICAL ANALYSIS)

Mira H. Shkhapatseva, Betty M. Dzhandar (Maikop, RF) ………………….. 122 4. LITERAL TRANSLATION AND ITS LINGUISTIC CONSEQUENCES (BASED ON SLAVIC AND ABKHAZ – ADYGHE LANGUAGES)

Acherdan N. Abregov (Maikop, RF)……………………………………………. 126 5. CLASSIFICATION OF ADYGHE SENTENCES ACCORDING TO THE TYPE OF MODALITY

Ludmila G. Paranuk (Maikop, RF)……………………………………………… 129 6. COMPARATIVE STUDY OF PERSONIFICATION IN ENGLISH AND RUSSIAN

Larisa I. Sidorova (Krasnodar, RF) ……………………………………………. 134 7. LOCALITY IDENTIFIERS AND THE LINGUISTIC WORLD PICTURE (BASED ON RUSSIAN, FRENCH AND ADYGHE) 8

Tamara D. Achkasova,Irina E. Fedotova

(Maikop, RF).........................…

139 7. ON THE ORGANIZATION OF THE PREPOSITIONAL VERBAL GOVERNMENT IN THE ACCUSATIVE CASE STRUCTURES IN RUSSIAN AND GERMAN

Asiyat D. Loova (Maikop, RF) ………………………………………………….. 142 8. ON THE HISTORIC VERBAL PHRASE FORMATION (BASED ON THE LEZGIN AND TABASAR LANGUAGES)

I. S. Abdulayev (Makhachkala, RF) …………………………………………… 146 9. EQUIVALENT TYPES OF ADJECTIVAL WORD-COMBINATIONS DENOTING COLOURS IN ENGLISH AND RUSSIAN

T. Y. Svetlishnaya (Pyatigorsk, RF) …………………………………………… 151 10. LEXICAL-SEMANTIC GROUP “THE COMSUMER – THE ADRESSEE” IN RUSSIAN AND GERMAN ADVERTISEMENTS

Ludmila V. Karatayeva (Maikop, RF) ………………………………………… 157 11. COMPARATIVE ANALYSIS OF THE CARD PLAYERS’ PHRASEOLOGY IN ENGLISH, RUSSIAN AND GERMAN

O. V. Nikolaidi (Krymsk, RF) ……………………………………………………161 12. RUSSIAN-GERMAN CORRELATIONS IN THE CATEGORY OF GENDER Tamara T. Kat (Maikop, RF) ……………………………………………………………. 165 13. WORD-FORMING MODELS IN ENGLISH AND LEZGIN R. R. Tadzhibova (Makhachkala, RF) …………………………………………………. 167 14. COMPARATIVE STUDY OF THE FUTURE TENSE FORMS IN DARGIN AND ENGLISH A. S. Bakhmudova (Makhachkala, RF) ……………………………………………….. 172 15. FORMATION OF SYNONYMS IN RUSSIAN AND FRENCH Veronica A. Krivtsova (Maikop, RF) …………………………………………………… 175

IV. COGNITIVE ASPECTS OF LANGUAGE AND CULTURE 1. EMOTIONS AND EMOTIVITY IN DISCOURSE

Anatoliy G. Baranov (Krasnodar, RF) …………………...........................….. 178 2. THE SEMANTICS OF THE ASSESSMENT AND ITS LINGUISTIC REALIZATION

Sergey O. Malevinskiy (Krasnodar, RF)………………………………………. 183 3. COGNITIVE PECULIARITIES ADJECTIVES

OF THE

CONTEXTUAL

USE OF

ENGLISH

R. I. Guseinova, Z. Z. Rizakhanova (Makhachkala, RF) ……………………. 185 4. THE CONCEPT OF EMOTIVITY AS A BASIS FOR INTERPRETATION OF FRAGMENTARY KNOWLEDGE

Z. I. Lominina (Krasnodar, RF) ………………………………………………… 188 5. THE SEMANTIC FIELD OF COLOUR IN LANGUAGE AND SOCIETY

L. G. Alakhverdiyeva (Makhachkala, RF) ……………………………………. 193 9

6. ON THE COGNITIVE INTERJECTIONS

MOTIFS

IN

THE

SEMANTIC

FORMATION

OF

H. M. Kadachiyeva (Makhachkala, RF) ………………………………………. 202 7. ON THE COGNITIVE STRATEGY IN PERCEPTION OF SOUNDS

I. M. Abakarov (Makhachkala, RF) ……………………………………………. 204 8. IDEOGRAPHIC FIELD OF “FEELING” IN RUSSIAN PHRASEOLOGY AND PROVERBS

I. V. Zimina (Krasnodar, RF) …………………………………………………… 209

10

I.ЭТНОС И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА I. ETHNICITY AND LINGUISTIC WORLDVIEWS К ВОПРОСУ ОБ ЭТАПАХ РАЗВИТИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В АДЫГЕЕ: СИНХРОННЫЙ И СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ (доклад пленарного заседания) ON THE DEVELOPMENT OF LINGUISTIC STUDIES IN ADYGHEYA (A Plenary Meeting Presentation) Беданокова С.К., Абрегов А.Н., Майкоп, РФ Susanna K. Bedanokova, Ocherdan N. Abregov, Maikop, RF Проблему развития лингвистической мысли в Республике Адыгея можно рассматривать по-разному: 1) в хронологической последовательности; 2) с точки зрения возникновения различных лингвистических школ и направлений; 3) с учетом вклада видных ученых в лингвистическую науку. В разрешении этой сложной проблемы велика роль зарубежных лингвистов, научные идеи и разработки которых способствовали становлению и развитию лингвистической мысли в Адыгее. Объектом нашего исследования является проблема разработки лингвистической проблематики в Адыгее. Принимая во внимание указанные подходы, можно согласиться с периодизацией истории адыгейского языкознания, предложенной исследователями адыгейского языка: 1-й этап (20 –30-е годы) характеризуется преобладанием в исследовательской практике описательного метода над сравнительноисторическим. Основные результаты, полученные путем описательного изучения, относятся к области изучения фонетики и грамматики адыгейского языка. 2-й этап (40 – 50-е годы) отличается широким использованием сравнительно-исторического и сопоставительного метода, хотя без учета хронологических уровней в развитии изучаемых языков. 3-й этап (с 60-х годов) также примечателен активным сравнительносопоставительным изучением фонетики, грамматики и лексики адыгских языков, но с преимущественной опорой на принципы релятивной хронологии – одного из главных достижений общего и сравнительно-исторического языкознания. 20 – 30-е годы – это период развития национальной культуры, основной задачей которой является необходимость языкового строительства: в первую очередь развитие орфографии, создание грамматики, учебных пособий для изучения адыгейского языка. На начальном этапе письменный язык развивается на арабской графической основе. Первый Букварь был создан именно с использованием арабской графики, однако труднодоступная письменность затрудняла путь к грамоте и тормозила развитие научной педагогической мысли. Возникла необходимость ее замены латинской графикой. В 1928 году на нем издавалась художественная и учебнометодическая литература. Большим событием в прогрессивном развитии теории адыгейского языкознания являлось издание грамматики адыгейского языка. Появление грамматики адыгейского языка сыграло значительную роль в дальнейшем развитии и осуществлении языкового сотрудничества. Учеными 11

рассматриваются основные понятия фонетики, морфологии и синтаксиса (понятие о гласных и согласных звуках, слоге, ударении, даются грамматические признаки существительного, числительного, глагола и служебных частей речи, синтаксические признаки простого предложения, чужая и косвенная речь, обращения, вводные слова). Структура построения учебника по грамматике адыгейского языка сохранена в изданиях подобного рода, однако многие теоретические положения получили дальнейшее развитие и претерпели существенные изменения. В развитии языка ключевым вопросом остается проблема становления и упрочения адыгейской письменности, без которой не представляется возможным подготовка национальных кадров, развитие национальной культуры. Проблему создания «единой, стандартной орфографии» решал известнейший лингвист, ученый, просветитель Д.А. Ашхамаф, разработавший проект под названием «Адыгейская орфография», который состоит из 3-х разделов и включает 29 правил. Примечательно, что большинство созданных им орфографических правил находят до сих пор такое же практическое применение, как это было сформулировано много лет назад. Новый вариант орфографии, уточненный и усовершенствованный, появляется в 1938 году. Необходимость его появления связана с важнейшим этапом развития адыгейской письменности – созданием нового алфавита на русской графической основе1. Данный проект алфавита функционирует без каких-либо изменений до настоящего времени. Здесь впервые дается обстоятельнная характеристика орфографии, основанной на фонетико-морфологическом принципе. Орфография состоит из 6 разделов и охватывает 51 правило2. В 1-м разделе дается характеристика адыгейского алфавита, способы образования составных букв, значение отдельных гласных и согласных в зависимости от фоно–морфологического окружения. Во втором разделе значительное внимание уделяется правилам слитного и раздельного написания слов. Правила, рассмотренные в данном разделе, функционируют и в наши дни. 3-й раздел посвящен правописанию глаголов и имен существительных, здесь отражены основные характеристики глагольных префиксов, предложена орфография интернациональных и русских слов, заимствованных адыгейским языком. В 5 и 6 разделах даются орфографические нормы, регламентирующие написание прописных букв, собственных имен и правила переноса слов. Закономерно, что особенно тщательно рассматриваются наиболее сложные и спорные вопросы правописания слов. Это касается, как уже было отмечено, слитного и раздельного написания слов, специфики глагольных суффиксов и приставок с учетом морфологических признаков глагола. Очевидно, что разработка орфографических норм адыгейского языка имела не только прикладное значение, но и приведенные обоснования и обобщения заложили основы для научного изучения адыгейского языка. Данная проблема получила дальнейшее развитие в «Краткой грамматике адыгейского (кяхского)3 языка для школы и самообразования»4, которая представляет интерес с точки зрения дальнейшего развития теоретического изучения адыгейского языка. Краткий объем «Краткой грамматики», изданной в 1

Проект адыгейского алфавита на русской основе. – Майкоп, 1936 (сост.проф. Н.Ф. Яковлев, доц. Д.А. Ашхамаф) 2 Яковлев Н.Ф., Ашхамаф Д.А. Адыгейская орфография. – Майкоп, 1938. 3 «Кяхский» - нижнечеркесский язык 4 Яковлев Н. Ф., Ашхамаф Д.А. Краткая грамматика адыгейского (кяхского) языка для школы и самообразования. – Краснодар, 1930.

12

1930 году, не позволял представить полный анализ многих разделов грамматики. Поэтому в новом издании отражены такие важные разделы грамматики как синтаксис сложного предложения, лексика, семантика, введены такие разделы: происхождение и развитие продуктивного и непродуктивного залогов, происхождение и развитие форм субъекта, развитие формы и содержания в языке и др. Заслуживает особого внимания теория синтаксиса сложного предложения. Авторы выделяют в адыгейском языке сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Придаточные могут выступать в главном предложении в роли подлежащего, прямого дополнения, сказуемого, а также в роли всех косвенных дополнений, определений и обстоятельственных слов. Функциональные особенности определяют их типологию. В разделе «Морфология» рассматриваются 3 основных части речи (местоимение, глагол, имя) и 2 переходных части (отглагольные имена, отыменные глаголы). Отмечена специфика частей речи в адыгейском языке, которая не позволяет говорить о наличии частей речи (существительное, прилагательное, числительное, наречие, предлог), обладающих дифференциальными морфологическими признаками. Отделяются имена, которые преимущественно употребляются в значении имен существительных, или прилагательных, или образуют прилагательную и наречную форму имен, приобретая соответствующие функциональные признаки с помощью специальных суффиксов. Тщательный анализ звукового строя адыгейского языка позволяет выделить 57 согласных фонем. Эта система в 57 фонем была положена в основу адыгейского алфавита на базе одного звукового состава одного из наиболее простых в фонетическом отношении адыгейских диалектов – темиргоевского. Таким образом, 1-й этап развития лингвистической теории в Адыгее отмечен значительными достижениями в синхронном изучении языковых явлений. Второй период в развитии адыгейского языкознания связан с использованием сравнительно-исторического метода без разграничения хронологических уровней в развитии изучаемых языков. Достижения лингвистической науки были отражены в «Грамматике адыгейского литературного языка» Н.Ф. Яковлева и Д.А. Ашхамафа (1941). Значительный импульс для дальнейшего развития получает исследование грамматического строя адыгейского языка. Многие положения грамматики имеют научно-теоретическое обоснование, поскольку наблюдается переход от фрагментарных описаний к системному описанию грамматической структуры языка. В анализе грамматических явлений прослеживается тенденция к сравнительно-типологическому изучению языков с учетом их исторического развития. Это способствовало определению путей дальнейшего развития сравниваемых языков, а также обозначению тех явлений, которые свидетельствуют о специфике путей развития каждого языка (например адыгейского, кабардино-черкесского). Такие исследования были важны как в общетеоретическом, так и в практическом плане. Языковые факты получают новое осмысление и даются научно обоснованные выводы. Это привело к пересмотру, теории частей речи в разделе «Морфология». Впервые на основе объективного лингвистического анализа сложнейшей языковой системы адыгейского языка выделены масдар5, причастие и деепричастие. У имен существительных, наряду с традиционными категориями числа, падежа и определенности установлено наличие еще одной категории, специфичной для адыгейских языков – категории притяжательности. 5

масдар рассматривался как эквивалент индоевропейского инфинитива

13

До этого «притяжательные формы» приравнивались «указательным формам» рассматривались как «притяжательные и указательные сочетания имен», в связи с чем сочетания с указательными местоимениями исключаются из характеристик имен существительных, что позволяет более последовательно идентифицировать грамматические категории существительных. На данном этапе развития лингвистической мысли в Адыгее особую значимость приобретает факт выявления нового аспекта синтаксиса адыгских языков, научная интерпретация отдельных синтаксических понятий. Описание предиката, детерминирующего структуру предложения, с учетом валентности полиперсонального глагола, привело к установлению ряда закономерностей, характерных для синтаксиса адыгских языков. Это наличие двух временных планов, относительного и абсолютного, зависимость темпорального значения от дистрибуции финитных глаголов, зависимость временной формы глаголов не только от точки отчета времени, но и темпоральной локализации говорящего. Новая методика описания структуры простого предложения позволит провести аналогичные исследования и на материале других языков: чеченского, ингушского, абхазского и др. С 60-х годов начинается условно 3-й период развития лингвистических идей в Адыгее. Он примечателен дальнейшим развитием сравнительноисторического языкознания, основанного на принципах релятивной хронологи и характеризуется широким обхватом всех проблем адыгейского языка. Основные достижения в области изучения грамматики нашли отражение в фундаментальном теоретическом исследовании Г.В. Рогава и З.И. Керашевой – «Грамматике адыгейского языка»6. Кроме разделов морфологи и синтаксиса, она включает важнейший раздел по истории изучения адыгейского языка. Специалисты отмечают, что указанный труд содержит научные идеи, выходящие далеко за пределы адыгского языкознания. Многие положения данной «Грамматики» предопределили становление и формирование научных грамматик целого ряда других кавказских языков. Значительным достижением лингвистической науки этого периода является создание «Толкового словаря адыгейского языка»7. Этот фундаментальный труд потребовал разработки лексикографических принципов, отражающих особенности грамматической системы адыгейского языка. Ранее к русским лексическим единицам подбирались адыгские эквиваленты. В данном же словаре словарная форма глагола представлена в личной форме, в формах масдара, союзности, совместности, версии и т.д., что представляет собой открытие в лексикографической практике, позволяющее отказаться от механического переноса методов индоевропейских языков и требующее учета лингвистического своеобразия описываемых иберийскокавказских языков. Невозможно в рамках одной статьи изложить содержание даже наиболее примечательных работ в этой области и провести их анализ. На данном этапе развития лингвистических идей предлагается новая грамматическая интерпретация проблематики частей речи в «Адыгейской грамматике» У.С. Зекоха. Применение принципа объединения слов в части речи по их обобщенному грамматическому значению, морфологическим категориям, одинаковой организации парадигм и основных синтаксических функций приводит к признанию четырех частей речи в адыгском языке. Это имя, местоимение, глагол, наречие, такая концепция исключает из категорий частей речи служебные слова, оправдывая их отнесенность к лексике, а не к грамматике. Попытка более четкого разграничения имени и глагола приводит к 6 7

Керашева З.И., Рогава Г.В. Грамматика адыгейского языка. – Краснодар-Майкоп, 1966. Хатанов А.А., Керашева З.И. Толковый словарь адыгейского языка. – Майкоп, 1960.

14

определению имени как части речи, для которого обобщенным грамматическим значением служит его отношение к тому, что существует, этот признак называется «грамматическим состоянием». Т.е., не входят в номенклатуру частей речи ни причастия, ни деепричастия, ни тем более служебные слова. Достаточно подробно разработан анализ структурных признаков частей речи, без которых ни одна группировка слов не может считаться частью речи; разрабатывается также набор дифференциальных морфологических признаков, свойственных каждой части речи. Делается попытка создания новой синтаксической модели предложения, которая исходит из идеи существования в адыгейском языке таких принципиально различных структур как простое предложение, сложное предложение и сочетание предложений. Сочетания предложений делятся на 2 больших класса – союзные и бессоюзные сочетания предложений. Представляет интерес положение о необходимости разграничения полупредикативных подчиненных конструкций на 2 класса – сложные предложения (спп адыгейского типа) и подчинительное сочетание предложений (спп «индоевропейского» типа) последние следует, отнести к более древним периодам языка8. На всех этапах достижения шло сравнительно-историческое изучение адыгских языков, развитие лингвистической науки. Исследователи отмечают, что нередки случаи, когда общие теории и постулаты общих классификационных лингвистических схем разбираемого типа не выдерживают испытания временем, они не согласуются прежде всего с многообразием языковой действительности9. Интерес лингвистов к таким фундаментальным единицам языка как морфема, предложение, к изучению общетеоретических основ фонетики, грамматики, стилистики и др., к исследованию структуры литературных языков и их взаимоотношений с диалектами был всегда высок. С точки зрения сравнительного исторического языкознания значительный интерес представляют фундаментальные работы М.А. Кумахова, З.Ю. Кумаховой, У.С.Зекоха, А.Н. Абрегова, Б.М. Берсирова, К.Х. Меретукова, Н.Т. Гишева, Р.Ю.Намитоковй, З.У. Блягоза, Ю.А. Тхаркахо, А.А. Шаова и др. Поэтому третий этап развития лингвистической науки в Адыгее можно считать эпохальным периодом интенсификации научной мысли, так как он отражает огромную теоретическую и практическую работу, которая была проделана адыгейскими лингвистами за последние 40 лет. Он характеризуется широким охватом различных лингвистических проблем, решение которых имеет не только первостепенное, но и приоритетное значение. Наиболее видная роль в сравнительно-историческом изучении адыгских языков принадлежит М.А. Кумахову, чьи работы составляют целую эпоху в развитии адыгского языкознания10. В соавторстве с М.А. Кумаховым З.Ю.Кумахова плодотворно исследует функциональную стилистику, нартский эпос11. Значителен вклад З.И. Керашевой в исследование различных проблем языка и культуры адыгских народов12. 8

Зекох У.С. Адыгейская грамматика. – Майкоп, 2002. Кумахов М.А. Очерки общего и кавказского языкознания – Нальчик, 1984. – С.4. 10 Кумахов М.А. Сравнительно-историческая фонетика адыгских (черкесских) языков. – М., 1981; он же. Сравнительно историческая грамматика адыгских (черкесских) языков. – М., 1989. 11 Кумахова З.Ю., Кумахов М.А. Функциональная стилистика адыгских языков. – М., 1979; они же. Язык адыгского фольклора: нартский эпос. – М., 1985; они же. Нартский эпос: язык и культура. – М., 1998. 12 Керашева З.И. Избранные труды и статьи. Т.1-2. – Майкоп, 1995. 9

15

Р.Ю. Намитокова успешно разрабатывает проблемы неологии и сопоставительного изучения словообразования русского и адыгейского языка, а также вопросы региональной ономастики13. Разработка проблем адыгейской лексикологии и лексикографии связана с научной деятельностью А.А. Шаова14, фразеологии – Ю.А. Тхаркахо15, - билингвизма – Л.Х. Цыпленковой16 и З.У.Блягоза17, словообразования и этиологии – А.Н. Абрегова18 и Б.М.Берсирова19, топонимики – К.Х. Меретукова20, грамматики У.С. Зехока21, глагола и синтаксиса – Н.Т. Гишева22 и т.д. В последние годы в орбиту компаративистских исследований включаются новые группы языков, что способствует, безусловно, совершенствованию методики типологического анализа. Это направление зародилось в 90-х годах и характеризуется привлечением к типологической разработке адыгейского языка, языков романо-германской группы: немецкого, французского и английского. Малочисленность исследований такого рода не позволяет говорить о значимости выводов для развития теоретических концепций объектов лингвистического исследования. Однако следует признать, что это направление является довольно перспективным, поскольку оно позволяет учитывать наряду с типологическим и функциональные парадигмы разносистемных языков. Проведенные исследования рассматривают как частные, так и более общие вопросы адыгского языкознания. Некоторые работы по синтаксической и морфологической типологии с включением иностранных языков дополняет друг друга: «Типология обстоятельственных временных конструкций»23, «Наречие в адыгейском и английском языках»24, «Способы выражения пространственных отношений в разносистемных языках»25. Весьма многообразные способы выражения грамматического значения в разных языка (4 языка), их конкретизация и систематизация с точки зрения типологических признаков, учета в процессе анализа межуровневых типовых связей предопределяет научный интерес данных исследований. На материале адыгейского и французского языка проведено исследование по проблеме определения функциональной сущности категории модальности26. В свете теории поля модальность рассматривается как отраженная в языке и речи социально-психологическая категория. Анализ языковых средств, используемых для реализации этой категории, позволяет описать модель взаимодействия языковой системы и речевой реализации в процессе коммуникации. 13

Намитокова Р.Ю. Сложные слова в русском и адыгейском языках (К вопросу о структурнотипологической характеристике сложных слов в разносистемных языках) Дисс.канд.филол.наук. – М., 1965; она же. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. – Ростов-на-Дону, 1986. 14 Шаов А.А. Основы адыгской лексикографии. – Майкоп, 1988. 15 Тхьарюъохъо Ю. Адыгабзэм и фразеологизмэ гущыlалью – Мыекъуапэ, 1980. 16 Цыпленкова Л.Х. Адыго-русские языковые контакты. Дисс.канд.филол.наук. – М., 1965. 17 Блягоз З.У. Адыгейско-русское двуязычие, его принципы. Дисс.докт.филол.наук. – М., 1990. 18 Абрегов А.Н. Исследования по лексике и словообразованию адыгейского языка. – Майкоп, 2000; он же. Название растений в адыгейском языке: синхронно-диахронный анализ. – Майкоп, 2000. 19 Берсиров Б.М. Структура и история глагольных основ в адыгейских языках. – Майкоп, 2001. 20 Меретуков К.Х. Адыгейский топонимический словарь. – М., 1990. 21 Зекох У.С. Адыгейская грамматика. – Майкоп, 2002. 22 Гишев Н.Т. Глагол адыгейского языка. – Майкоп, 1989; он же. Вопросы эргативного строя адыгейских языков. – Майкоп, 1985. 23 Паранук Л.Г. Типология обстоятельственно временных конструкций (на материале разносистемных языков). – Москва, АКД, 1991. 24 Калашаова А.А. Наречия в адыгейском и английском языках. – Москва, АКД, 2001. 25 Унарокова Т.Д. Способы выражения пространственных отношений в разносистемных языках. – Москва, АКД, 1993. 26 Хут С.Н. Субъективная реализация модальности в разносистемных языках (на материале русского, французского и адыгейского языков). – Краснодар, АКД, 1997.

16

Очевидно, что данные исследования представляют интерес как для общего языкознания, так и для сравнительно-сопоставительной типологии разносистемных языков. Вместе с тем необходимо отметить, что сравнительно-типологические исследования нуждаются в разработке проблем, имеющих не только прикладное, но и общетеоретическое значение. Обобщение результатов научного исследования, необходимость выхода на языковые универсалии предполагают расширение географии языков, привлекаемых к анализу. Фрагментарность и разрозненность существующих разработок требует, возможно, объединения усилий ученых с целью формирования серьезных теоретических концепций по наиболее дискуссионным вопросам адыгейского языкознания. Отсутствие полных толковых словарей снижает объективный характер общетеоретических обобщений. Многие вопросы не получили окончательного решения: диалектная база и синтаксические нормы адыгейского литературного языка, проблемы языковой дифференциации и варьирования, соотношение грамматических теорий и др. Однако многообразие точек зрения является условием дальнейшего развития лингвистической мысли в Адыгее.

К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЧЕРКЕССКОГО НАРОДА ON THE PROBLEM OF ETHNIC IDENTITY OF THE CIRCASSIAN PEOPLE Езбек Батрай, Германия, Бонн Özbek Batiraz, Bonn, Germany Данная статья посвящена проблеме этнической идентичности черкесского народа. Автор повествует об истории черкесов с 3 тыс.лет до н.э., об их взаимоотношениях с другими народами, религиозных воззрениях. Касается вопросов происхождения этнонимов «меот», «черкес», «зихил», приводит различные варианты самоназвания черкесов и обозначения их другими народами. Ссылаясь на данные различных исследователей, автор приводит этимологию обозначения «черкес». Значительное место в статье отведено проблеме Кавказской войны. В заключении дана картина современного расселения адыгов в Югославии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Турции, Сирии, Иордании и Израиле. Die Vorgeschichtе der Tscherkessеn läßt sich heute nur mit Hilfe von Ethnographie, Archeologie und Volkssage rekonstruieren. Die Begründer der sogenannten Maikop-Kultur (Mijekuape), die etwa urn 3000 v. Chr. gelten als die Vorfahren der heutigen Tsch. Durch Veselovskljs Ausgrabungen wurde MaikoperKultur erst i.J. 1897 für die Weltöffentlichkeit bekannt, wurden aber erst in Sovjetischer Zeit gründlich untersucht. "Der erstaunliche Reichtum des Kurgans (für diese Epoche gilt er mit Ausnahme derer in Griechenland als reichste in ganz Europa) veränderte vollkommen die Vorstellungen über das kulturelle Niveau der Völker des Nordkaukasus im 3. Jt. Und es ist kein Zufall, daß man diese Kultur, die von der Halbinsel Taman bis Dagestan verbreitet war, als Maikop-Kultur bezeichnete. Sie spielte eine hervorragende Rolle in der weiteren Entwicklung der

17

Zivilisation im gesamten südlichen Gebiet des europäischen Teils der Sowjetunion." (Leskov, 11). Einer der namhaften Archäologen war Alexander Leskov, der zahlreiche Kurgane auf dem Territorium des historischen Tscherkessiens zur Tage förderte. Wegen zahlreiche Kurgane auf dem Gebiet hat man nicht zu unrecht Nordwest Kaukasiens als Archeologen - Eldorado bezeichnet. Nach seinen zum Teil auf Deutsch erschienenen wissenschftlichen Veröffentlichungen, wie "Gold und Kunsthandwerk vom antiken Kuban" anläßlich einer Sonderaustellung im Reiß- Museums Mannheim im J. 1989 und besonders aber in dem Werk " die Grabschätze der Adyghen, München. 1990 (UB 90 B 2522)" läßt Leskov keinen Zweifel, daß es sich bei den Trägern dieser Kultur um die Vorfahren der Tscherkessen handelt; identische Bestattungsformen und Artefakte sind Zeugnisse dieses Zusammenhangs. Unter anderem schreibt er folgendes: "Außer Mäoten erwähnt Strabon Sinder, die auf Halbinsel Taman und im unterem Kuban-Gebiet lebten, sowie Psessier und Thateer, die am Oberlauf des Kuban wohnten. Ihr Territorium schloß höchstwahrscheinlich das mittlere Kuban-Gebiet ein und erstreckte sich bis zum Fluß Laba, also bis zu dem Gebiet, in dem wir unsere Ausgrabungen durchführen. Die Archäologischen Materialien bestätigen die ethnische Verwandschaft dieser Stämme. Archeologen und Sprachwissenschaftler zählen sie zur iberisch-kaukasichen Sprachgruppe und sehen in diesen Völkern die Vorfahren der heutigen Adygee, Čerkessen und Kabardiner." (Leskov, 1990-22). Bis ins 17. Jh bewohnten die Tsch. nicht nur den heutigen Nordwestkaukasus und seine Schwarzmeerküste sondern auch die Mäothische Küste bis zum heutigen Tagonrog eventuel auch die Halbinsel Krim. Das Wort „Mäoth“ verdankt seinen Namen dem Mäothen (Sarkisyanz, 1961; 100) die am Ostufer des Mäothis gewohnt haben. Der Bonner Sprachwisenschaftler Herr Prof. Knobloch erwähnt in seinem Buch "Homerische Helden und christliche Heilige in der Kaukasichen Nartenepik " (Heidelberg, 1991) daß eine an der nördlichen Schwarzmeerküste gefundene Steinplatte mit unklaren bildlichen Darstellung, jedoch mit diesem Worte in griechischen Lettern "Mecytheos" gemeiselt wurde, was möglicherweise wörtlich übersetzt der tscherkessische Waldgöttin, "Mesitha" ist, die" auf einem Eber mit goldenen Borsten reitet. Auf ihren Befehl versammeln sich Hirsche und Elentiere in den Wäldern, wo Tochter Mesith ihre Weibchen melkt" vermittelt uns A. Dirr(1925: 140 Anthropos Bd. 20) Die frühesten Nachrichten über die Tsch. gehen bis in das 5. Jh v. Chr. Geburt zurück. Die von Herodot erwähnten "Suchai" wurden mit den späteren "Zygi-Zychoi" (d.h. Tz'ichu =Mensch) gleichgesetzt. Xenephon und im 2. Jh v. Chr. Skylax erwähnten sie unter den Namen "Kerket" und ein Jahrhundert später im ersten Jahrhundert finden wir bei Strabon die Bezeichnung "Cercetae". Im gleichen Jahrhundert absorbierten das sindisch-mäotische Volkstum angeblich die Sarmaten. ( Sarkisyanz, 1961 ;100) Die Sind-Mäotier gründeten um 400 v Chr. einen Stadtstaat mit der Hauptstadt Gorgipa d.i. dem heutigen Anapa an der Schwarzmeerküste. Kruschkol behandelt die Thematik in einer 1971 erschienenen Monographie. Er schreibt, daß sich die Sinder ab 3000 v. Chr. als Viehzüchter, hervorragende Töpfer und Fischer betätigen und im VIII-VII Jh. Eisenverarbeitung hatten. Die gefundenen Artefakte zeigen verblüffende Ähnlichkeit mit denen der bereits erwähnten Maikoper Kultur. Die Sinder hatten seit dem. VI. Jh eine staatliche Organisation und wählten unter sich ihre Könige, ließen unter ihrem Namen Geld prägen und sogar Gesetze machten. Einer von diesen Königen hieß Hekotey, der zwischen 433 -388 lebte. (Sarkisyanz 1961:100) Sie kamen im frühen IV. Jh. v. 18

Chr unter die Herrschaft des bosporanischen Reiches. Später um 376 zogen die Hunnen durch die Kubans-Steppen. Sie vernichteten und verwüsteten alles auf ihrem Weg. Unter ihrem Ansturm zogen die mäotischen Stämme in die Vorgebirgs-und Gebirgsregionen des Transkuban zurück. Hernach, so muß man meinen, ging es - sieht man von den kabardinischen Tscherkessen abmit den hochkulturlichen "Verhältnissen steil bergab. Die Reisenden seit dem XVI. Jh lassen stattdessen akephale Stammesverhältnisse erkennen. Das südliche Nachbarvolk der Tscherkessen, die Georgier, erwähnen in ihren Chroniken als "Kavkazi", die Tsch. sich selbst nannten sich zugleich“ Dzichi (=tz'ichu)", interessanterweise nicht anders als die Griechen sie nennen. Von den Arabern wurden sie "Kerkes", von den Genuesern "Kirkasi " ihr Land 'Zichhia' genannt. An mehr oder minder volkstümlichem Ausdruck fehlt es auch in dcr Literatur nicht. wenn wir die Bezeichnung "Tscherkess" untersuchen möchten; -Hierzu erwähne ich nur einige Beispiele- Lapinski, 1863 ( I, 61-62) sucht die Deutung in dem türk-tatarischen Wort; 'Tscher bzw Tschar " (= auflauern, suchen) und "kess" (=abschneiden, rauben, töten), Bet Klaproth (1812-14) "Kopfabschneider ", bei Prinz Albrecht von Preußen (1863) "Helden, Heldentaten", bei Vasmer (1953) "Hochmütig, Prahlerisch". Jenkins (1962;i66) bringt das Wort "Tscherkess" mit "Cärkesäg" in Verbindung, was im alttscherkessischen "Adler" bedeuten soll. Auch mag es neutürkisch als "Alle sind Soldaten "- wohlbemerkt keine Offiziere aufgefaßt worden. Dirr ( 1908:206) führte seinerseits " Tscherkess" auf das Ethnonym "Kerket bzw, Kerketai" zurück. Wie dem auch sei, hat sich die Fremdbezeichnung "Tscherkesse" im Laufe der Geschichte durchgesetzt und gebraucht. Als bestünde Mangel an Ethnonymen, legten sich die Tsch. ab dem V. Jh. n. Chi, noch die Bezeichnung "Adyghe" zu. Leskov schreibt dazu: Wir hoffen, daß die Forschungen der nächsten Jahre viele Geheimnisse der früheren Geschichte lüften werden, insbesondere aus der Zeit, als sich, im Transkuban's-Gebiet- um die Wende vom 10 zum 11. Jh - mit der Entwicklung einer Herrschaftsstruktur die adygeischen Stämme weiter konsolidierten und sich in den ständigen Kämpfen mit den Nomadenstämmen der Petschenegen und später der Polovzer das alt adygeische Volk herausbildete." Man kann unter diesen Umständen hinter der verschiedenen Ethnonymen auch eben so viele selbständige Gruppen verbergen. Hier ist aber nicht der Ort diesen schwierigen Fragen nachzugehen. Gesagt sei so viel, daß ein Autor der 1860-er Jahren selbst bei den Adyghen weilte; an ihren Kämpfen gegen Russen teilnahm. Der Meinung ist die Tsch. als Oberschicht ansali, welche einst eine älters Autochtone Volksmenge unterjochte. Die Adygej jedenfalls sind. als Stammesverband gesichert, wobei sich dieser Verband in zwölf (nach anderen Autoren in fünfzehn) Stämme gliedert,. die eigenen Namen Tragen (Kaberdey, Abedzech, Schapsygh, Hatkuaj, Netichuadsch, Tsch'emguj, Mamchigh, Bjedugh und andere), und sich auch sprach - dialektisch- mehr oder weniger unterscheiden. Die Wortetymologle von "Adyghe" ist auch nach wie vor stritig, wie die Fremdbezeichnung "Tscherkesse" . Die Literatur kennt sie als " die Gehobenen " im Sinne von Oberschicht (Gökce; 1979:9), Bodenstedt nennt sie "die Edlen" 1849:4-37), Puttman "Bewohner von Bergen und Schluchten." ( 1841:26), bei Lapinski " Zuspät Gekommene " (1863:1,69). Die Bedeutung des Begriffs "Tscherkesse " und "Adyghe" scheint teilweise identisch; in soweit Durchsetzungsvermögen signalislerf wird. ( So in 'Gehobene', 'Edle', 'Hochmütig', 'Prahlerisch) für die Zuspät gekommene gilt das freilich nicht. Bewohner zu Berge und Schluchten scheint auf eine Rückzugsgebiet 19

hinzuweisfen; das man zeitweise in einem Rückzugsgebiet lebte. Daneben existiert auch unter den Adygen in der Türkai eine bemerkenswerte Volksetymologi.e; " Te tyghe nebzitzym tychec'ygh " = „als Kinder der Sonne“, wir stammen aus dem Sonnenstrahlen“, wir stammen aus dem Sonnenstruhlen. Seit der Vertreibung der Tscherkessen von der zaristischen Rüssland aus ihrem historischen Heimatland erfuhren die beiden Bezeichnungen mehr oder weniger gravierenden Bedeutungswandel. Im Rahmen der Sovjetischen Nationalitätenpolitik wurden für die Adygej vier Nationalitäten geschaffen und verwaltungstechnisch zementiert: Kabardiner, Tscherkessen, Adyghen und Schapsughen. Auch das Selbstbild orientiert sich inzwischen an diesen Verwaltungspraxisgrenzen. Die Kabardiner zusammen mit den 'Balkaren', die Tscherkessen zusammen mit den "Karatschajen". (beide turksprachig) wurden in den gemeinsamen Republiken zusammengelegt. Der Begriff "Tsch." subsumiert heute im amtlichen und umgangsprachlichen Gebrauch in der TR mehr oder weniger alle ethnischen Gruppen, die ab etwa. 1850 aus dem Kaukaus in die Türkei vertrieben bzw. gezwungenerweise ausgewandert sind. Gemeint sind mit dieser Deffinition nicht nur die Adyghen oft als die "eigentlichen " Tscherkessen bezeichnet, sondern auch die Abchasen, Tschetschenen, Osseten, Lezgier, Karatschaier, Dagestarier und andere. Für die Türkei Türken sind alle, die aus dem Kaukasus kommen, sind Tscherkessen. Soviel über die Vorgeschichte und Terminologie der Adygen bzw Tscherkessen. Um ihre Zeit und ihre Geduld nicht mehr als Nötig in Anspruch zu nehmen, und zu strapazieren, versuche ich einige wichtige Ereignisse ihrer Geschichte vorzutragen. Nach den nissischen Chroniken dürfen wir davon ausgehen, daß die ersten Begegnungen der Adyghen mit den Russen i.J.1022 stattfanden. Angeblich endete ein Zweikampf zwischen dem Adygejischen Ridade und dem Sohn des hl. Vladimir Mistislav mit dem Siege der letzteren und dem Tod von Ridade, wodurch vereinbarungsgemäß der russische Gesamtsieg zustandekam. Redade ist in der oralen Tradition als eine Frau identifizierbar und noch heute ehrt man in dem Hochzeitslied bei allen Stämmen. Die Adygen zogen zehn Jahre später gegen die Festung und eroberten wieder, und sie warfen die Russen auf die Krim zurück. In der Geschichte der Tscherkessen spielten die beiden großen monotheischen Religionen eine bedeutende Rolle. So faßte "die griechische Kirche bei den Tscherkessen schon vergleichsweise früh einen festen Fuß. Bereits, im 7. Jh. bestand ein Erzbistum von Zichien mit Sitz in Nikopsis und seit Ausgang des 8 Jh. in Tamatarcha (Matrega), wo über ein halbes Jahrtausend ein "Metropolit von Tamatarcha und Zichien" residierte, der unmittelbar dem Patriarchen von Kosntantinopel unterstellt war. " (Gökceisjan 1977:127) Die Missionsbestrebungen der römischen Kirche, die seit 1245 im Lande Wurzeln schlugen und im Übertritt des tscherkesaischen, wörtlich Zichhen Fürsten Versache in Matrega im Jahre 1333 gipfelten, vermochten aber die Vormachtstellung der griechischen Kirche nicht. beseitigen. Versaches Übertritt war mehr politisch als Glaubensüberzeugung. Denn gegen vom Osten drohenden Turkvölkern erhoffte sich der Furst von Vatikan militärische Hilfe, fand aber kein Gehör und Glaubwürdigkeit, Die Berichte des Mönches Riccardus über die Tscherkessen finden sich auch bei Interiano i.J. 1531 bestätig: " Sie tragen Schermasser und Schleifstein, um sie zu schärfen, bei sich, womit sie sich einander die Köpfe scheren lassen aber dabei auf dem Scheitel einen langen und geflochtenen Streif Haare stehen. " Besondere Beachtung verdtenen die Angaben. die Riccardus zur Stellung der Frau bei den Tsch. macht." Die von ihm am Fürstenhof verzeichnete Polygamie war offenbar bei den Tsch. auch in anderen Gesellschaftsschichten weit 20

verbreitet. Interiano zufolge kannten sie die Sitte Levirats. Gelichwohl kam man der Frau mit großer Achtung ent-gegen. Frauen nahmen an Ratsversammlaugen und Festen teil. Mitunter gaben Frauen ihren Männern das Geleit. b«i kriegerischen Unternehmungen." Wie der König Versache propheizte fielen um 1380 die Mongolen und später die Horden von Tamerlan um 1395 ins Land ein. Der Kampf des tscherkessischen Fürsten Tochtamysch mit Hilfe der Tataren gegen Tamerlan war ohne Erfolg gekrönt. Die barbarischen Horden töteten, mordeten und vernichteten alles, wer und was Widerstand leistete. In den Adygejischen Klageliedern wird diese Barbarei und Verwüstung zur Ausdurck gebracht.- Im Lande wuchsen hundert Jahre keine Pflanzen und Bäume. Erst durch den Druck der Krim Chanen und später der Russen wurden sie immer nach den Süden gedrängt. Eine genuesische Karte von 1497 und 1502 zeigt sie noch bei der heutigen Stadt Tagonrog. Die russische Expansiosnpolitik drängte südwarts und zum Kaukasus. Gleichzeitig waren auch die osmanischen Interessen auf die Erwerbung des Kaukasus gerichtet, so daß diese Region zwischen den beiden damaligen Weltmächten wie ein Schachbrett hin-und hergeschoben wurde. Sie versuchten. jeweils den ganzen Kaukasus unter ihre Herrschaft zu bringen: die Zaren im Namen des Christentums und die Osmanen des Islams. Erst suchte der adygejische Fürst Temruk bei dem Zaren Hilfe, und Schutz gegen die Tataren. Seine Tochter Goschenj machte cine politische Heirat mit Ivan den IV. und wurde i.J. 1561 Zarin in Moskau. Sie wurde mit ihrem Sohn zusammen i.J. 1369 von den Bojaren vergiftet. Trotz der freundlichen Beziehungen und Freundschaftsvertrag versuchten die Russen das Land der Adyghen zu besetzen, und fielen mehrmals ins Land ein, als ob es ein feindliches Land wäre. Die Islamiserung der kabardinischen Adyghen erfolgte bereits Anfang des l6.Jahrhunderts über Krim Chanat. Der Islam blieb aber als Religion der Oberenschicht und wurde dem Volk enthalten bzw untersagt. Ab 1770 versuchten die Osmanen durch ihre Missionsarbeiten die Westadyghen und die Ostküste des Schwarzen Meeres zu islamisieren, worüber sich die Russen erwartungsgemäß nicht erfreuten. Doch das war aber ein guter Schachzug seitens der Hohen-Pforte. Der Islam schaffte auch unter den West Adyghen keinen Durchbruch. Die Reisenden wie K.Koch, Bodenstedt, sogar Lapinski berichten von einer . die sich mit heidnischen, christlichen und islamischen Elementen vermischten Religion. Im Gespräch von A. KOBLI mit polnischem Offizier Lapinski in Tuapse März 1856 erkennen wir die Ablehnung und Verpönnung der beiden Hochreligionen. "Das, was ihr alle Muselmänner sowohl die Christen, von einem Gotte sagt. kann ich nicht begreifen, und es scheint mir, daß ihr Unrecht habt. Nichts, was wir mit unseren Augen sehen ist eins, alles ist vielfältig: wie wäre es also möglich, daß das, was Höchste ist, und was wir nicht sehen können, so verschieden von unseren Begriffen sein soil ? Als wir viele Götter anbeteten. war mehr Ordnung, denn jeder hatte seinen Teil, der das Wasser, jener das Feuer, dieser den Berg, der andere den Wald, die Menschen, die Tiere und so weiter: wie kann aber ein einziger Gott alle die unzähligen Sachen, die auf der Welt sind, allein machen ? Im Namen dieses einen Gottes kamen früher die Türken und wollten uns unterjochen: im Namen eines Gottes kamen die Russen und wollten uns zu Sklaven machen. Im Namen eines Gottes ruft man uns gegen die Russen, und die Russen schlagen sich wieder im Namen eines Gottes gegen die Muselmänner. 21

Wo ist hier die Wahrheit ? Ihr kommt auch im Namen Eines Gottes, aber wieder eines Andern, als die Türken und Russen; wir werden sehen, was ihr - am Ende werdet von uns haben wollen. " Zunächst wurde der Zentralkauksus und damit die Ostadyghen (Kabardiner) unter die Kontrolle der Zaren gebracht und i.J. 1830 die Annexion vollendet. Die Russen wurden nach dem Friedensvertrag von Adrinopel am 14. September 1829 zu dieser Annexion ermuntert. Danach machten sich die Russen an die Eroberung von Ost - (Schamyl 1859) und Westkaukasus. Dieser mit aller Härte und Ungnade geführte Krieg (Davit gegen Goliad, gegenüber 500.000 Regulären Armeen stand eine Handvoll höchstens 50.000 Krieger) endete am 14 April 1864 mit dem Sieg des Goliads. Doch der Krim-Krieg weckte bei den Adyghen manche Hoffnungen. Diese Hoffnungen gingen nach der Pariser Friedensertrag am 30 März 1856 unter, wegen Interesselosigkeit und Gleichgültigkeit der Franzosen besonders aber Osmanen. genau wie der Vertrag von Adrinopel. Die adygejischen Kriegführer, die Thamate's müßten in Sotschi zusammen mit Großfürst Michail einen Vertrag unterschreiben. In dem Vertrag wurde ihnen freigestellt, in der Ebene oder an der Küste zu wohnen. Diejenigen, die diesen Befehl nicht binnen dreier Monate befolgten, sollten als Kriegsgefangene behandelt werden. Besonders diese Vertragsbedingung lößte an die Bergvölker Mißverständnisse aus. Die Osmanen mit Engländer, zusammen planten schon um 1859, die Adygen aus dem land zu holen und im Reich dort anzusiedeln, wo Unruhe herrschte, um sie als Wehrbauern auszunützen, wie die kosakischen Wehrdörfer in Russland. Ihre Unwissenheit von der Weltpolitik und die von osmanischen Mullahs geführte Propoganda veranlaßten sie schließlich ihr Land zu verlassen. Unter anderem versprach man ihnen im Lande der Chalifen Frieden und Reichtum. Die russischen Beamten und Generälle machten jeden militärischen und materialischen Druck. damit möglichst viele Adyghen das Land verlassen, obwohl der Zar selbst dagegen war. (Bombardierung und Niedermetzung der Zivilisten kein Erlaubnis Waffen zu tragen- Benachteiligung bei der Landverteilung 1/10). So veließen gezwungenerweise auf osamanischen und teilweise russischen Schiffen und Frachtern ca. 500-600.000 Adyghen ihr historisches Land Zirkassein. Viele von denen kamen auf hohen See sowie in den Ankunftshafen durch Pest, Seuchen und Hunger um. Die Osmanen und auch die Engländer beabsichtigten die Adyghen in der Türkei auch militärisch zu organisieren und wieder gegen Russen ins Schlachtfeld zu führen. Andererseits fürchten sich die Osmanen auch von wehrhaften Adygen und ließen sie nicht konzentriert zusammen ansiedeln. Der Osmanische Plan sah vor, daß in alien türkischen Dörfern des Reiches auf je vier türkische Familien eine adygejische Familie angesiedelt werden sollte. Dies wurde von den Engländern strikt abgelehnt. Zum Schluß einigten sich, daß man an strategisch wichtigen Stellen angesiedelt werden, wodurch ein erheblicher Teil der osmanischen Bauern aus der Armee entlassen könnte. Sie wurden dort angesiedlet, wo gerade Unruhe oder Widerstand im Reich gegen die Zentralmacht herrschte. Sie wurden auf dem Balkan gegen die nationalistische Aufstände eingesetzt sowie in Zentral Anatolien gegen die Awscharen. Viele Adyghen wollten nach Kaukasus repritieren, was aber sowohl an den Widerstand der Russen und auch Osmanen scheiterte. Bei vielen fehlte fur die Schiffahrt benötigtes Geld. Nur einige schafften es,-unter anderem Karbetsch Chut zurückzugehen und er versuchte mit Erfolg die Auswanderung zu stoppen. Als im Jahre 1877/78 die Russen die Osmanen besiegten, mußten alle auf dem Balkan angesiedelten Tscherkessen gemäß dem Waffenstillstandsabkommen von Berlin 31.1.1878 den Balkan verlassen. Damit 22

setzte ein zweiter Exodus ein. Man brachte sie auf Schiffen u.a. nach Adana, Lazkiye, Beirut, Aka und Haifa. Von diesen Häfen aus brachte man nach SüdostAnatolinen und Palästina (Kuneytra-Golan). Der französische Leutnannt Cholet, der 1892 Anatolien bereiste. berichtet von 200.000 angesiedelten Adyghen. Heute leben auf dem Balkan kaum noch Adyghen. In Jugoslawien in der Nähe von Prischtina eine Restpopulation von 600 Köpfen, die sich auf zwei Dörfer unter Serben und Albaner verteilen. Auch in Bulgarien, Rumenien, sogar in Ungarn sollen sich noch Adyghen befinden. In der Republik TUrkei leben Schätzungsweise etwa 3-5.000 000 Milionen, in Syrien 70.000. in Jordanien um 40.000 und in Israle auf den Galilee Bergen um 3000. Sie sind mehrheitlich überall asimilierte bzw. türkisiert, arabisiert. Literaturverzeichnis

1. Bodenstedt Friedrich. Die Völker des Kaukasischen und Ihre Freiheitskärnpfe gegen die Russen. Frankfurt a Main 1848 2. Dir Adolf. Der kaukasische Wild - und Jagdgott. In: Anthropos Bd. 20, 1925 - Die heutigen Namen der kaukasischen Völker. In. Petermanns Mitteilungen Bd. 54, 1908 3. Gökce Cemal. Kaafkasya ve osmanli imparatorlugunun Kafkasya siyaseti. Istanbul 1979 4. Göckenjan Hansgerd. Das Bild der Völker Osteuropas in den Reiseberichten ungarischer Dominikaner des 13. Jahrhunderts. In: Östliches Europa.. Spiegel der Geschichte. Festschrift fürManferd Hellman zum 65. Geburtstag . Wiesbaden 1977 5. Karl Koch. Reise durch Russland nach dem kaukasischen Isthums. 1832-1836 Stuttgart, 1842-1843 6. Knobloch, Johann. Homorische Helden und christliche Heilige in den kaukasischen Nartenepik. Heidelberg, 1991 - Der tscherkesische Waldgott. In. Festschrift fur Arnold Stepanivic Cikobava Tblissi 1979 7. Lapinski, Theophil. Die Bergvölker des Kaukasus und ihr Freiheitskampf gegen die Russen. Hamburg 1863 8. Leskov, Alexander. Grabschätze der Adyghen. München, 1990 9. Prinz Albrecht von Preußen. Reisen im Kaukasus, 1863 10. Puttmann, Herrmann. Tscherkessenlieder. Wild und Frei, Hamburg ,1841 11. Sarkisyanz, Emanuel. Geschichte der orientalischen Völker Russlands bis 1917 München, 1961 12. Vasmer, M. Russisches Etymologisches Wörterbuch Moskau l986

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА КАК ПОЛИСТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ THE LINGUISTIC WORLDVIEW AS A MULTI-STRUCTURAL MODEL Михалев А.Б., г. Пятигорск РФ А. B. Mikhalyov, Pyatigorsk, RF Тема «Языковая картина мира» со времен Гумбольдта и Вайсгербера не потеряла своей популярности (в немалой степени благодаря «вызывающей» гипотезе Сэпира-Уорфа) и получила к настоящему времени многочисленные вариации, отражающие согласие или несогласие авторов с ее существованием, то или иное толкование ее статуса, сферы ее действия и т.п.i27 Кажется, однако, что главный вопрос – быть или не быть ей научной категорией – большинством голосов лингвистического «электората» решается положительно. Тем не менее, ее интуитивное приятие, мотивированное в первую очередь различием языков и культур, наталкивается на аристотелевский, и далее картезианский, постулат об универсальности человеческого мышления. Подобная антиномия, канонизированная в языкознании как «Язык и Мышление», является не только движущей силой для появления, существования и развития обоих 27

Cм., например, исторический обзор проблемы в: R.L.Miller. The Linguistic Relativity Principle and Humboldtian Ethnolinguistics. The Hague-Paris: Mouton, 1968

23

этих видов деятельности, но и неиссякаемой питательной средой для самых разнообразных рассуждений и выводов. Вплоть до абсурдных. Так, например, в одной из современных отечественных монографий на тему «Языковая картина мира» утверждается, что последняя представляет собой обыденное, т.е. языковое сознание того или иного этноса и что, вообще-то, это – абстракция, нигде не существующая28. Не вдаваясь в дальнейшие детали и не ставя целью критику подобных казусов, отметим только, что стало общепринятым отличать языковую картину мира от научной. Это различение закономерно вытекает из оппозиции «значение – понятие», где первое принадлежит слову и языку, а второе – логике и классической (не лингвистической!) философии. Сформулировать понятие «научная картина мира» в целом, казалось бы, не представляется сложным: это совокупность существующих у человечества знаний на данном этапе его развития. Но такое обобщение опять же нигде реально не существует: человечество распадается на расовые, этнические, социальные и другие подгруппы, вплоть до отдельных индивидуумов, так же как и знания, кристаллизующиеся в многочисленных подразделениях наук – естественных, гуманитарных, оккультных. К тому же и здесь не обходится без языка, выступающего в его аккумулятивной и когнитивной функциях. Так что в этой части вопросов остается много. Но, думается, что единственным критерием, устанавливающим границу между научной картиной мира (НКМ) и языковой картиной мира (ЯКМ), попрежнему, будет различение понятия и значения. Мы же в данном случае сосредоточены на последнем. По нашему мнению, более корректно говорить о ЯКМ не как об «обыденном сознании», а как о специфическом представлении значения средствами данного языка. Довольно близко к гумбольдтовскому «характеру языка», определяемому им, в частности, как «способ соединения мысли со звуками»29. Таким образом, рассматривать категорию ЯКМ следует главным образом с учетом: 1) средств, которыми располагает тот или иной язык (структурный инвентарь), 2) типов значений, выражаемых разноярусными языковыми единицами, и их взаимосвязей (семантический инвентарь), 3) способов комбинирования одноярусных языковых единиц (грамматика) и 4) способов символизации языковых значений (номинация). Кроме того, нельзя отрицать изменчивость ЯКМ, связанную с динамикой самого языка. Следовательно, существенными факторами ЯКМ будут собственно языковые диахронические процессы, такие как фонетические, семантические и грамматические изменения. И хотя эволюционные тенденции в жизни языков демонстрируют, как правило, значительное сходство, частные ступени развития, отличающиеся как скоростью протекания процессов, так и их направлением, должны так же рассматриваться как составляющие ЯКМ.

28

О.А.Корнилов. Языковая картина мира как производное национальных менталитетов. М., 1999, с.113. 29 В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. М., 1984, с.167. См. здесь же о диалектическом взаимодействии характера языка и национального своеобразия: «Характер – естественное следствие непрекращающегося воздействия, которое оказывает на язык духовное своеобразие нации. Воспринимая общие значения слов всегда одним и тем же индивидуальнонеповторимым образом, сопровождая их одинаковыми ощущениями т обертонами смысла, следуя одной и той же направленности при связи идей, пользуясь именно той степенью свободы при построении речи, какую допускает интеллектуальная смелость народного ума, соразмеренная с его способностью понимания, нация постепенно придает языку своеобразную окраску, особенный оттенок, а язык закрепляет в себе эти черты и начинает в том же смысле воздействовать на народную жизнь. Поэтому, отправляясь от любого языка, можно делать заключения о его национальном характере» (сс.167-168).

24

С точки зрения структурного инвентаря, рассматриваются существующие в данном языке единицы разных уровней: фонетического, морфологического (для языков, в которых возможно морфемное членение слова), лексического, синтаксического. Каждому из этих уровней соответствует свой тип значения, характеризующийся определенной степенью диффузности (т.е. объемом полисемичности). Наиболее диффузным типом значения (но не беспредельно открытым) обладают фонетические единицы. Однако, реализуя свою конструктивную функцию, создавая морфемы или слова, они сужают степень диффузности. Морфемы же продолжают это сужение, хотя вне актуализации так же широко полисемичны. Наконец, словà – центральные номинативные единицы языка – окончательно уточняют местоположение значения в семантическом континууме, но опять только в условиях актуализации. In potentio, они остаются диффузными по значению (или согласно другой точке зрения, вовсе его не имеют). Словообразование и словосочетание представляют собой так называемые пограничные уровни, объединяя в себе свойства близлежащих по структуре и по значению: морфологического и лексического для словообразования; лексического и синтаксического – для словосочетания. Говоря о ЯКМ, лингвисты чаще всего подразумевают лексический уровень, точнее, процесс вторичной номинации, который включает также и словообразование. В центре внимания здесь находится переход к новому значению на базе старого, что и показывает специфическое для данного языка семантическое направление. Совокупность таких фрагментовнаправлений может рассматриваться как лексический (номинативный) слой ЯКМ. Ярким примером исследований в этой области является реконструкция внутренней формы слов, или их этимологии. Так, А.Ф.Лосев иллюстрирует различные понимания одного и того же понятия «искусство» в немецком, латинском, греческом и русском языках. Немецкое Kunst, происходящее от können, вкладывает идею волевого и творческого напряжения; латинское ars, родственное греческому άράρίτκω, сделанности, сготовленности; греческое τέχνη – от τίκτω «рождаю» порожденности; русское искусство связано с корнем кус - («кусать», «кушать», «отведывать», «вкушать»)30. Другим аспектом лексического слоя представляется семантическая система языка, образованная ассоциативными группировками значений. Однако здесь не имеются в виду ни ассоциативные, ни семантические поля в их привычном понимании. Речь идет о малоизученном феномене, называемом нами «семантическим гнездом», - системном интегрировании всех полисемических цепочек словарного массива на основании содержащейся в них общей семы31. Как известно, ни в сознании индивида, ни в системе языка значения не находятся в изолированном состоянии – они выступают как часть большего или меньшего семантического континуума, сотканного разнообразными связями по различным основаниям. Семантическая структура слова-полисеманта, в частности, является фиксированным результатом семантических переходов, обусловленных важным свойством значения, которое мы называем «поливалентностью», т.е. способностью образовывать связи с рядом других значений, относящихся к разным понятийным областям32. И если полисемическую цепочку одного слова рассматривать как микросистему валентностей какойлибо семы, то вполне реально выявить все ее копулятивные возможности, 30

Лосев А.Ф. Вещь и имя. // Бытие – имя – космос. М.: Мысль, 1993, с.822. Михалев А.Б. Теория фоносемантического поля. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 1995. С.106. 32 там же 100-106. 31

25

обратившись к другим словам-полисемантам, где эта сема присутствует. Результатом такого исследования будет конструирование макросистемы валентностей того или иного значения в данном языке. К настоящему времени предпринимаются только первые шаги в этом направлении. Хотя уже можно с уверенностью говорить об универсальных тенденциях в направлениях семантических переходов-валентностей в языках мира и об индивидуальных семантических особенностях каждой языковой системы. Так, мультилингвистические этимологические исследования приводят ученых к выводу о существовании семантических законов, общих для развития значений во всех или в большинстве языков, таких, например, как переходы: «бить» > «резать»; «бить» > «множество»; «бить» > «уничтожать»; «резать» > «плохой»; «резать» > «часть»; «часть» > «малый»; «сжимать» > «хватать» > «приобретать» и др33. Наши собственные наблюдения в области поливалентности значения «бить» в языках различной родственной отдаленности и различных временных периодов – русского, старофранцузского и китайского – отчетливо подтверждают существование как универсальных, так и специфических для каждого языка валентностей34. Так, к общим, например, относятся такие, как: «разбивать», «дробить», «осколки», «сражаться», «резать», «сила», «нападать», «трясти», «трогать», «обвинять», «греметь». Выявлены и индивидуальные валентности, характеризующие идиоэтническое своеобразие каждого из языков. Для русского – это такие значения, как «паралич», «хлестать», «щелкать», «брызги», «хлопоты», «суета», «пустое», «неудача», «ошибаться», «шататься», «растянуть», «рожать», «похожий» и др. Для старофранцузского – «указывать», «направляться», «крюк», «край», «гребень», «гнуть», «украшать», «расти», «пупок», «вершина», «огораживать», «ловкий», «хитрый», «решать», «спешить», «платить», «защищать», «развлекать» и др. Для китайского – «играть», «пытать», «охотиться», «вымогать», «держать», «нести», «действовать», «упорядочивать», «изготовлять». Обнаружены и валентности, общие для выбранных пар языков. Для русского и старофранцузского: «целиться», «опрокидывать», «падать», «конец», «толкать», «толпа», «много», «встречать», «колоть», «острый», «всовывать», «тереть», «рвать», «давить», «вредить», «перемешивать». Для русского и китайского: «получать», «приобретать», «изучать», «грабить», «мямлить». Для старофранцузского и китайского: «возбуждать». Сравнительные комплексные исследования различных семантических гнезд таких фундаментальных для человечества концептов, как «бить», «брать», «давать», «соединять», «разъединять», «приятный», «неприятный» и некоторых других, составляющих, как нам кажется, довольно ограниченное множество, позволили бы пролить свет на различия и общие закономерности в целостных семантических моделях языков мира. Если вторичная номинация основывается на уже готовых словах или морфемах, то процесс первичной номинации, относящийся к истокам языка использует прежде всего изобразительные возможности звуков. Именно на этом этапе закладывается основной лексический фонд, который затем наращивается по законам семантического развития и путем словообразовательных процедур. Поскольку материалом для символизации 33

О семантических законах см.: В.В.Левицкий. Этимологические и семасиологические исследования в области германских языков. Черновцы: Рута, 1997. С.199-239; М.М.Маковский. Лингвистическая комбинаторика. М.: Наука, 1988. С.73-81. 34 Михалев А.Б. Теория фоносемантического поля. С.103-105

26

служат звуки или первичные сочетания звуков, то можно назвать этот слой ЯКМ фонетическим, или звукоизобразительным. Звукоизобразительность является универсалией для всех языков. И не только потому, что везде можно найти звукоподражательные слова: более пристальное изучение символических свойств речевых звуков открывает огромные разряды слов, которые смело можно квалифицировать как звукоизобразительные, т.е. звукоподражательные и звукосимволические. Но универсальным остается только принцип первичной символизации – изображение (о чем говорится еще в платоновском «Кратиле»), тогда как выбор средств изображения и результаты «означивания» имеют индивидуальный для языка характер. Например, индоевропейские корни *GwEY-, *GwYE-, GwI-W-, дающие начало словам со значениями «жить, живой» в различных языках (лат. vivere, греч. βίος, лит. gývas, рус. жить), содержат в абсолютном начале заднеязычный взрывной /G/, который, наряду с /К/ обладает звукоизобразительными значениями «глотать, жевать»35. Это дает основание предполагать, что в этих языках понятие «живой» заключало в себе прежде всего идею поглощения, питания36. Тогда как в хеттском (h⁄u≈iš-, h⁄u≈eš- «жить, существовать»), в семитохамитских (араб. haia, ивр. haim «жить»), в нахскодагенстанских (чечен., ингуш. даха «жить») заднеязычный спирант /H/ по своей звукоизобразительной специфике передает идею дыхания37. Любопытно своеобразное «отклонение» германских языков, в частности, английского и немецкого, от других представителей индоевропейской семьи. Англ. live и нем. leben “жить” возводятся к прагерманскому корню Līb#-/ LAIb#-/LIb#-, с предположительным первичным значением 38 «приклеиваться» . Однако, если исходить из звукоизобразительных свойств язычного бокового /L/ и лабиального спиранта /b#/, символизирующих деятельность языка и губ, легче всего представить себе процесс лизания, лакания, питья, иными словами, разновидность поглощения39. Думается, что большую роль играет фонетический инвентарь, задающий ассортимент изобразительного материала. Вполне вероятно предположить, что деление языков по фонетической типологии на вокалические и консонантные имеет не только чисто статистическое значение, но и влечет за собой следствия, касающиеся процесса семиогенеза, а значит и формирования ЯКМ. Особый слой в ЯКМ представляет собой фразеологический уровень, или, лучше сказать, паремический (фразеологические выражения, пословицы, поговорки), являющийся как бы сводом законов данного народа. В отличие от предыдущих двух слоев, этот указывает не на процесс и результат построения семантического пространства, а на социальную этическую аксиологию: что хорошо и что плохо, как надо и как не надо и т.п. 35

О связи фонем /G/ и /К/ со звукоизобразительными значениями «глотать» и «горловая деятельность» см.: А.Б.Михалев. Теория фоносемантического поля. С.94-96; А.Б.Михалев, Ж.М.Тамбиева. Фоносемантические функции заднеязычных, фарингальных и ларингальных в корневых морфемах абазинского языка.// Вестник ПГЛУ, №4, 1999, сс.18-22. 36 Связь понятий «живой» и «жевать» в русском языке просматривается уже в самих формах соответствующих слов. В старославянском æèâîòú и болгарском живот имеют значение «жизнь». А о закрепленности за русским /Ж/ звукоизобразительного значения «глотать, жевать» свидетельствует ряд слов со сходной или смежной семантикой: жабра (слвц. žiabra «челюсть»), жажда, жадный (укр. жадний «голодный, скупой»), желтый (этимол. от «желчь»), желудок, жерло (этимол. связано с горло и жрать), жир (чеш., слвц. žír «корм, откармливание», польск. żyr «пища, корм, фураж»), жрать. 37 Зачастую эту связь можно установить по сходному морфологическому составу слов со значениями «жить» и «дышать», напр., ингуш. даха «жить» - садаха «дышать». 38 Левицкий В.В. Этимологический словарь германских языков. Т.2. Черновцы, 2000, сс.43-44. 39 Ср. аналогичную связь в абазинском языке: бзазара «жить» – бзачв- «соска» – бзы- «язык».

27

Не следует, конечно, думать, что всякий носитель данного языка подсознательно руководствуется правилами, почерпнутыми из этого национального кладезя народной мудрости. Скорее нужно относиться к нему как к музею быта и нравов (чаще патриархальных) уже достаточно отдаленных предков. Хотя нельзя отрицать и его аргументативную силу в советах «доброжелателей» или в самооправдании. Как и в предыдущих областях, этот слой демонстрирует универсальные для всех или для большинства народов установки и констатации, как, например, «использование несчастья другого в своих интересах», «использование другого для достижения своих целей», «использование разногласий противников для собственной выгоды», «достижение малой жертвой большего», «внутреннее коварство за внешней благожелательностью», «камуфлирование настоящих намерений посредством обходного маневра», «эффект «бумеранга» злого умысла», «смирение перед силой» и т.д.40 Отличия же касаются в основном не концептуальной сферы, а связаны с социолингвистическими факторами: географией, историей, общественноэкономическим укладом, бытом, разделением труда, ремеслами и т.п. Пожалуй, наиболее разработанные области лингвистической типологии – это морфологическая и синтаксическая классификации языков. Собственно, факт их установления и привел к вопросу о различных этнических типах мышления. Действительно, способы представления как субъектно-объектных отношений, так и различных грамматических категорий по большому счету можно объединить под условным названием «грамматический, или категориальный слой», т.к. он отражает в определенной мере членение действительности, ее категоризацию. Присутствие или отсутствие в языке грамматических категорий вида, рода, определенности, маркеров-классификаторов, зависимость или независимость субъекта от объекта (по Мещанинову), активность или пассивность субъекта (по Вежбицкой), включенность в слово символических категориальных показателей или их специальная автономная выраженность – все эти особенности очевидно заслуживают права быть отнесенными к одному из слоев ЯКМ. Так, например, Л.Талми41, изучив событийные фреймы движения и выделив в них основные составляющие, - объект (figure), фон (ground), движение (motion), путь (path), способ (manner) и причину (cause) – пришел к выводу о возможности типологизирования языков, исходя из выраженности в них категории «путь». По этому критерию он предложил различать языки «глагольно выраженные» (verbe-framed) и «служебно выраженные» (satelliteframed). Первые (к ним относятся все романские языки, семитские, японский и некоторые другие) содержат компонент «путь» в самой семантической структуре глагола (напр., фр. Le garçon sortit de la cour.). Последние же (все индоевропейские, кроме романских, финно-угорские и китайский языки) используют для его выражения служебные элементы – частицы или глагольные префиксы (напр., нем. Der Junge ging aus dem Hof hinaus.). Это может объясняться, по мнению Унгерера и Шмида42, тем, что «служебно выраженные» языки, вроде английского, более приспособлены для описания «способа» и детальной разработки описания «пути», включая динамические описания местоположений по ходу «пути», тогда как в «глагольно выраженных» языках описание событий движения сводится 40

См.: С.А.Мегентесов, И.Мохамад. Лингвистические аспекты психического воздействия и приемов манипуляции. Краснодар, 1997. С.92-105. 41 L.Talmy. Path to realization: A Typology of event conflation.// Proceedings of the 17-th Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society, pp.480-519. 42 F.Ungerer, H.-J.Schmid. An Introduction to Cognitive Linguistics. London-N.Y.: Longman, 1996, pp.245246.

28

преимущественно к самому движению, а описание «способа» достигается исключительно ценой удлинения синтаксической конструкции. Другим примером различий в лингвистической фокусировке аспектов действительности может служить категоризация с помощью именных классификаторов, указывающих на пространственные, конфигуративные и субстанциональные параметры предметов. Так, в языке Тоба (гуайкуранская семья индейских языков) существенны 4 основных признака, связанных с нахождением предмета в зоне видимости: 1) появляющийся, 2) видимый, 3) исчезающий, 4) невидимый. Если предмет соответствует категории «видимый», то далее существенна оппозиция «протяженный – непротяженный»; и если он относится к разряду «протяженных», то следует указать его позиционный признак – «вертикальный» или 43 «горизонтальный» . Для языка же Оджибвей (алгонкийская семья индейских языков) выделяется основная оппозиция «твердый» - «нетвердый», в которой нетвердые предметы делятся на «непротяженные» и «протяженные», а последние, в свою очередь, на «крепкие», т.е. те, которые могут быть согнуты только значительным усилием руки, и «гибкие», гнущиеся, например, от ветра или от силы тяжести44. Конфигуративный аспект доминирует в языке Целтал (семья майя) в виде оппозиции морфем-классификаторов для признаков «сплошной» «полый». Последний относится к предметам на ножках (например, столам и стульям), со стенами или стенками (пустой дом, пустая коробка), к различным типам дыр, среди которых дифференцируются классы «больших», «маленьких», «сквозных» и «несквозных»45. Современное увлечение анализом дискурса свидетельствует о настоятельной потребности познания деятельностного аспекта языка. В данном случае понятие «мир» в словосочетании «языковая картина мира» получает новое осмысление, фокусируясь на мире взаимоотношений между коммуникантами. Здесь, как и в других рассмотренных нами «мирах», можно наблюдать как универсальные тенденции, так и индивидуальные особенности. Основные виды речевых актов, выделенные Остином и Сёрлом (и намного раньше стоиками – III-I вв. до н.э.), получают не только разное структурное воплощение, но и различные содержательные вариации от языка к языку. Использование языком именно тех, а не иных средств для реализации установок на вход в коммуникацию или выход из нее, запрос информации, побуждение, приказ, оценку и т.д., учет ситуации и оперирование определенными лингвокультурными фреймами ставят перед необходимостью выделения еще одного важного слоя ЯКМ – дискурсивного, или ситуативного. Так, одним из важных характеристик речевого акта является наличие в нем участников, которые по-разному маркируются в различных языках. Вариации маркирования касаются, в частности, категории инклюзивности, свойственной очень многим языкам мира и даже целым языковым ареалам (Кавказ, Австралия, Новая Гвинея, Южная Америка и др.), и сводятся к следующим типам: 1-е лицо, двойственное число, инклюзив: «я и ты»; 1-е л., дв., эксклюзив: «я и еще кто-то один, но не ты»; 1-е л., множ., инкл.: «я, ты и кто-то еще»; 1-е л., множ., экскл.: «я и др. люди, но не ты»46. 43

J.Peter Denny. The ‘Extendedness’ Variable in Classifier Semantics: Universal Features and Cultural Variation.// Ethnolinguistics: Boas, Sapir and Whorf Revisited. The Hague: Mouton, 1979, p.102. 44 Там же. С.105-106. 45 Там же. С.108-111. 46 В.А.Плунгян. Общая морфология. Введение в проблематику. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С.256257.

29

Отображение в языке специфических сторон социальной психологии – еще один аспект дискурсивного слоя ЯКМ. Так, в лингвокультурных общностях с четкой социальной иерархией особое значение придается правилам речевого поведения, что подкреплено самой языковой системой. Во многих австронезийских и австроазиатских языках, например, категория вежливости выступает как чуть ли не единственное, кроме лица, семантическое противопоставление. При этом количество противопоставлений внутри этой категории может быть очень велико, в зависимости от пола, статуса и возраста. Другим примером специфики речевого поведения может служить сопоставление английского и японского языков в плане возможности/невозможности употребления прямого want-вопроса (Do you want to …?). По мнению А.Вежбицкой, причина неуместности прямого вопроса в японском языке (в отличие от английского) связана с характерными для японцев культурными нормами: считаться с невыраженными эмоциями других (особенно отрицательных) и предвосхищать их или значимость «общественного самосознания»47. Особой разновидностью в рамках этого слоя можно считать устную народную культуру, воплощающуюся в различных жанрах-дискурсах: сказках, заговорах, балладах, обрядовых песнях и т.п. Лингвистическая модель фольклорного мира выводится из тезауруса языка фольклора, т.е. словаря с эксплицитно выраженными семантическими связями его единиц. Так, русский фольклор «располагает» Вселенную по двум осям: по вертикали (верх-низ) и по оси «восток-запад», тогда как в якутском – противопоставление проходит по оси «север-юг», которое, соответственно, коррелирует с оппозициями: «черный-белый», «женский-мужской», «холодный-теплый», «влажный-сухой», «плохой-хороший»48. Таким образом, языковая картина мира в ее широком понимании является сложным составным объектом и имеет непосредственное отношение к типологическим и универсологическим исследованиям языков. Каждый из рассмотренных здесь слоев следует рассматривать как грань общего целого этой модели, как представителя одного из типов значений, необходимых для существования языка и языкового сознания.

ЭТНОСПЕЦИФИКА СЕМАНТИКИ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ ДАРГИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ ПЛАНЕ ETHNIC PECULIARITIES OF THE VOCABULARY AND PHRASEOLOGICAL UNITS IN DARGIN AND RUSSIAN Ахмедова З.Г., г.Махачкала РФ Z. G. Akhmedova, Makhachkala, RF Национально-культурная специфика коннотативной семантики лексики и фразеологии даргинского языка, наиболее отчетливо проявляются при рассмотрении их в двуязычном сопоставлении. В качестве объекта для структурно-типологического анализа привлекаются изосемантические группы лексических и фразеологических единиц (ФЕ) даргинского языка. Рассматриваемые группы языковых единиц в количественном отношении 47

А.Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков мира. М.: Языки русской культуры, 1999. С.676-677. 48 С.Е.Никитина. Устная народная культура и языковое сознание. М.: Наука, 1993. С.102.

30

многочисленны, и их сопоставительное исследование представляет определенный лингвистический интерес. Двуязычным сопоставлением преследуется одна основная цель - выявление основных форм соотношений идентичных лексико-семантических групп даргинского и русского языков. Данная проблема является достаточно актуальной для обоих сопоставляемых языков. Выбор для сопоставления этих генетически неродственных языков не случаен. Он обусловлен целым рядом причин, и, прежде всего, практической потребностью: понимание семантических особенностей сопоставляемых языков необходимо для успешного овладения этими языками, а также для квалифицированного перевода с одного языка на другой. Возможность выявления семантических схождений разноструктурных, генетически неродственных языков и вместе с тем объяснения национальной специфики семантики даргинского языка также представляется актуальной проблемой в теоретическом плане. В семантическом плане даргинский язык изучен слабо. Но общеизвестно, что единицы различных систем и подсистем языка обладают семантической спецификой, которая распределяется далеко неравномерно. Очевидно, еще и то, что семантическая структура отдельного слова или словесного комплекса в нем, как и в любом из языков, по-своему сложна, и этим в определенной степени обусловлено несовпадение значений тех или других языковых единиц. Многозначность лексических единиц считается основным определяющим признаком национальной специфики лексической системы языка, и это создает значительные трудности при овладении другим языком, например, дагестанцами русским языком. Своеобразие структуры и семантики языка, в частности даргинского, наиболее ярко проявляется в области идиоматики, фразеологии в самом широком понимании термина «фразеология». Фразеологизмы даргинского языка, как мы убеждаемся, не находят готовых и полных соответствий среди фразеологизмов, например, русского языка. Именно этими факторами — трудностями изучения и отсутствием эквивалентного соответствия в других языках обусловлено то, что фразеология в современном языкознании является популярным объектом сопоставительного изучения. Немало статей по сопоставительному изучению русской и дагестанской лексики и фразеологии написано и лингвистами Дагестана. Но исследования по лексической семантике в сопоставительном плане проводятся далеко недостаточно, даже при активном исследовании лексических пластов, заимствованных дагестанскими языками из русского языка. Между тем, при сопоставительном изучении семантики лексики русского и даргинского языков обнаруживается целый ряд лексем «...близких по звучанию и сходных по значению. В подавляющем большинстве аналогичные слова относятся к категории заимсгвованных слов... Факты случайного совпадения возможны, но они представлены единичными примерами...» (М.-С. Мусаев, 1977: 141). В даргиноведении сходные но звучанию и значению лексемы делятся на две группы: 1) заимствования как результат непосредственного контактирования языков; 2) результат опосредованного контакгирования русского и даргинского языков (там же). В нашей статье рассматривается вторая группа, т. е. слова, заимствованные русским и даргинским языками из третьего источника и восходящие к одним и тем же этимонам. Время заимствования интересующих нас лексем, как полагают специалисты, уходит в глубь истории (там же). В качестве примера возьмем такую лексему - диван. В сопоставляемых 31

языках означает «мягкая мебель для сидения и лежания, со спинкой и ручками или валиками» (С. Ожегов, 1983: 134). Заимствование этой лексемы в этом значении из русского языка очевидно. Но в даргинском языке слово диван имеет три значения: 1) мебель; 2) суд; 3) сборник стихов. Основными являются первые два значения. По мнению М.-С. М. Мусаева, слово диван арабского происхождения (1977: 142), а Р. М. Магомедов считает, что даргинским языком слово диван заимствован из арабского языка дважды. Непосредственно из арабского языка это слово заимствовано в двух значениях — «суд» и «сборник», а путем опосредсванного контактирования через русский язык — в значении «мебель». Оказывается, что слово диван «суд» и «сборник» арабским языком тоже было заимствовано в свою очередь, из персидского языка (Р. Магомедов, 1974: 44.). Чем же объяснить многозначность этого слова в даргинском языке? Вообще многозначное ли оно в этом языке? На наш взгляд, здесь имеем случай омонимии, а не полисемии, потому что эти слова даргинским языком были заимствованы из разных языков в совершенно различных значениях, причем с большим разрывом во времени. Лексема диван в значении «мебель» до заимствования даргинским языком (и всеми другими дагестанскими языками), прежде чем она оказалась в русском языке, прошла длительный путь, в результате которого трансформировалась, стала употребляться в другом контексте значений и оказалась в совсем другом семантическом поле. Первоначально слово диван было заимствовано из персидского языка арабским, из арабского попало в турецкий, а из турецкого — в болгарский язык. В болгарском языке диван означает «помещение, где принимают почетных гостей». Далее из болгарского языка оно проникло во французский язык, но уже в другом значении: «мебель в помещении для почетных гостей» (Указанные работы М.-С. Мусаева и Р. Магомедова). В этом значении слово диван заимствовано русским языком, из русского уже в новейшее время даргинским языком. Но в семантике слова диван нет национального смыслового материала. Ни одна сема этого слова не базируется на представлениях этнографического или национально-исторического порядка. Потому эти семы не национальны. Кстати заметим, что диван в значении «суд» встречается в фольклоре даргинцев, но в значении «мебель» — нет. Общеизвестно, что в ходе исторического развития любого национального языка семантическая структура словесных единиц подвергается различным изменениям, связанным с появлением новых реалий, утратой старых или перегруппировкой существующих компонентов значения. Подобные изменения касаются и тех семантических составляющих, которые связаны с отражением национально-культурных особенностей языковых единиц. Здесь речь может идти о процессе приобретения семантической структурой слова сем национальной принадлежности и об утрате по тем же причинам указанных сем. Вот даргинское слово шиниша, что в переводе означает «зеленый. Оба слова генетически означают зеленый цвет предмета. В словаре С.И.Ожегова мы находим пять значений слова зеленый (указ. соч., с. 205). В даргинском языке также шиниша «зеленый» обладает рядом коннотативных значений, но общие семантические поля слов зеленый и шиниша далеки от идентичных, т. е. не совпадают. Например, таким коннотативным значением, как «неопытный по молодости» (зеленая молодежь, молодо-зелено) даргинское слово шиниша не обладает, в отличие от русского зеленый.. В результате близкого контактирования с русским языком, обогащения 32

за счет заимствований не только лексики, но и семантических моделей русского языка, в даргинском языке замечается приобретение некоторыми даргинскими эквивалентами части семантического инвентаря соответствующей русской лексемы. В частности, слово шиниша «зеленый», правда, в очень редких случаях, стало употребляться с коннотацией «неопытный по молодости», «молодо-зелено». Вернее будет, если скажем, что под влиянием коннотации русского слова зеленый, эквивалентное ему даргинское шиниша также пытается приобрести такую же коннотацию. Здесь имеем случай прямого калькирования коннотативной семантики слова. Однако заметим, что в даргинском языке такая коннотация окончательно не адаптировалась. Этот процесс (заимствование коннотации одного языка другим) в лингвистической науке назван процессом семантической миграции (Семантическая специфика…,1985: 64). Слово шиниша «зеленый» в значении «Молодо-зелено нами зафиксировано и в художественной литературе. Например: Дила бархкьяби гьундурачиб дебшлабиубти бахъх1ила шоферти сабри, илдала гьалав ну, бик1уливан, шинишли левалри. «Мои попутчики — опытные водители, закаленные на дорогах, а перед ними я, как говорят, пока зеленый был». (Б.К.ьурбан, 1984: 4). Может быть через какое-то время сема «молодо-зелено» как коннотативное значение закрепится за даргинским шиниша «зеленый», но пока в этом контексте с этим значением слово шиниша, как было отмечено выше, смотрится как инородный элемент, созданный искусственно. Специфическая коннотативная сема обнаруживается и в русском слове язык, которой нет в переводе на даргинский. В русском слово язык имеет много значений, пучок семем. На даргинский язык семантика слова язык полностью не переводится. Целый ряд сем не находит эквивалентных соответствий в семантическом инвентаре даргинского лезми «язык». Слово лезми «язык» даргинского языка соответствует только первой семе первого значения, приведенного в словаре Ожегова С. И.: «подвижный мышечный орган в полости рта, являющийся органом вкуса, а у человека участвующий, а также в образовании звуков речи» (там же: 747). Второе значение русского слова язык: «система звуковых, словарных и грамматических средств, объективирующая работу мышления и являющаяся орудием общения, обмена мыслями и взаимного понимания людей в обществе» (Ожегов, 1986: 747) — соответствует значению другой даргинской лексемы мез. Слово мез в некоторых даргинских диалектах и в языке фольклора выступает синонимом слову лезми. Семантика и этих двух даргинских лексем (лезми и мез) не способна полностью охватить семантику русского слова язык. Поэтому очень часто возникают трудности при переводе на даргинский язык таких сем русского слова, как а) «в колоколе: металлический стержень, производящий звон ударами о стенки», б) «о чемнибудь, имеющем удлиненную, вытянутую форму», в) «пленный от которого можно получить нужные сведения», г) «народ, нация» (Ожегов, 1986: 747). Специфические трудности возникают при попытке перевести на даргинский язык фразеологизмы русского языка с компонентом язык. Из 57 русских фразеологизмов, в составе которых имеется слово язык, причем в качестве смыслового центра, на даргинский язык со словами лезми или мез (эквиваленты русского язык) можно всего перевести около двадцати фразеологизмов. Примечательно, что в даргинских переводах ФЕ семантика русского слова язык соответствует семантике самых различных 33

существительных даргинского языка. Чаще всего в этой роли выступает группа даргинских соматизмов: мух1ли «рот», «уста», к1унт1уби «губы», урк1и «сердце», бекI «голова», гъай «слово», «речь» и др. Несмотря на различия генетических и культурно-исторических связей даргинского и русского языков, в них обнаруживается целый ряд совпадений по семантике, в частности, ее образной основы. Например, из семидесяти отдельных языковых единиц, производных от русского слова кровь, из них 36 русских инвариантных фразеологизмов, в составе которых имеется слово-компонент кровь, включенных во «Фразеологический словарь русского языка» (ФСРЯ,1967: 539—542.) в количественном отношении в даргинском языке имеют около 50% типологических схождений. Из 150 русских языковых единиц (как однословных, так и сложных), производных от слова глаз в даргинском языке находим около 35 % типологических схождений и т. д. Лексические, фразеологические и другие сложные единицы сопоставляемых языков в зависимости от степени совпадения структуры и семантики, делятся на несколько групп, которые внутри имеют еще свои подгруппы. Если же группировать даргинские лексические и другие сложные языковые единицы в аспекте их эквивалентности с русскими языковыми единицами, то обнаруживаются следующие три группы: полноэквивалентные, полиэквивалентные, и безэквивалентные языковые единицы. Эти группы нами выделяются только по отношению к русской фразеологии, потому что степень эквивалентности может варьировать в зависимости от языка, с которым сопоставляется тот или другой пласт лексики или фразеологии. Наличие идентичных коннотации в неродственных языках отрицать нельзя, но при этом трудно говорить о строгой предопределенности их существования; потому что в своих конкретных формах логическое и образно-ассоциативное мышления различных народов совпадают не всегда. В этой связи можно определенно сказать, что многие принципиальные различия в образах, легшие в основу возникновения коннотации с ярко выраженным национальным своеобразием, обусловлены этнографическими, географическими, социальными, историческими и другими условиями жизни носителей языка. Процесс изменения национально-культурной специфики наблюдается у многих слов и ФЕ даргинского языка. Причины самые различные. Коннотативный аспект исследования, предпринятый в данной статье, подтверждает постулат, что лексическая семантика — явление сложное, что коннотация — неотъемлемая часть значения. Факты даргинского языка, их анализ говорят, что национально-культурная специфика формируется вне языка — в системе ценностей, обычаев, традиций, конкретной лингвокультурной общности. И нередко носителями национально окрашенной коннотации в даргинском языке выступают реалии — уникальные слова, называющие предметы, не известные за пределами даргинского пространства. В науке по поводу наличия идентичных функционально-семантических групп ФЕ в неродственных языках имеется мнение, поддерживающее фактор общности жизненного опыта, отражения процессов мышления, однотипности отдельных форм образного видения мира у различных народов, в том числе народов, не имеющих между собой языковых контактов (Г.Пермяков,1988). Для типологических исследований в области фразеологии этот фактор, безусловно, интересен: здесь «в чистом виде», без посредства заимствования, проявляется типологическая общность фразеологизмов разных языков. А это дает нам возможность сделать 34

следующее заключение: национальная специфика даргинского языка обусловлена не только факторами, связанными с действиями самой системы языка, но и экстралингвистическими факторами, т. е. факторами, внешними по отношению к языку. Литература

1. Семантическая специфика национальных языковых систем. Воронеж, 1985. 2. Исследования по общей и дагестанской фразеологии. Махачкала, 1989. 3. Мусаев М.-С. М. Русско-даргинские лексические встречи // Материалы пятой региональной научной сессии по историко-сравнительному изучению иберийскокавказских языков. Орджоникидзе, 1977. 4. Мусаев М.-С. М. Лексика даргинского языка. Махачкала, 1978 5. 5.Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1983. 6. Магомедов Р. М. Тамашала грамматика. Махачкала, 1974. 7. Словарь иностранных слов / Под ред. И. В. Лехина, 1985. 8. Фразеологический словарь русского языка. М., 1967. 9. Пермяков Г. Л. Основы структурной паремиологии. М., 1988.

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ АДЫГЕЙСКИХ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК LINGUISTIC-CULTURAL APPROACH TO STUDYING ADYGHE PROVERBS AND SAYINGS Трахова А.Ш., г. Краснодар РФ Anna S. Trakhova, Krasnodar, RF Статья посвящена проблеме изучения фразеологии как важнейшего лингвокультурологического пласта современности. Изучение фразеологии как отражения менталитета определенного этноса имеет огромное значение в настоящее время, поскольку фразеологизм, являясь достоянием народного национального языкового сознания, становится средством концептуального членения мира. Большинство фразеологизмов непереводимо на другие языки, а это значит, что каждая нация проявляет в них свой характер, привычный образный склад речи. Именно во фразеологии хранится память о событиях народной истории, укладе жизни, народная мудрость и юмор. Зависимость семантики слова от характера эпохи, особенностей культурных установлений, мировосприятия, исторического развития познания человеком мира несомненна. В этом смысле можно рассматривать языковые значения как определенный вид информации об окружающей действительности и наших знаниях о ней, которые хранятся в социальной памяти культурно-языковой общности и являются духовным достоянием данного и последующего поколений. Фразеологические единицы можно считать наиболее представительными в лингвокультурологии – науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Актуальность продолжения изучения фразеологии в современной лингвистике объясняется усилением роли фразеологических единиц в речевом дискурсе носителей как русского, так и других языков. Фразеологизмы – это огромный пласт языка, который постоянно востребуется в речи, причем часто говорящий, выражая какую-нибудь 35

мысль, произносит (в соответствии с темой диалога, монолога) эти устойчивые выражения непроизвольно. Нейтральный фразеологизмов гораздо меньше, чем стилистически окрашенных. И употребление их в речи оправдано тем, что они придают ей экспрессивность, эмоциональность, динамичность, а высказыванию – лаконичность. Изучение фразеологии как отражение менталитета определенного этноса имеет огромное значение в настоящее время, поскольку любой фразеологизм, являясь достоянием народного национального языкового сознания, в то же время становится средством концептуального членения мира. Большинство фразеологизмов непереводимо на другие языки, а это значит, что каждая нация проявляет в них свой характер, привычный образный склад речи. Именно во фразеологии хранится память о событиях народной истории, укладе жизни, народная мудрость и юмор – все это отражено во фразеологизмах. Фразеологизмы употребляются в речи в застывших формах, и такие обороты, называемые фразеологическими, обогащают речь меткостью и выразительностью. Значительную часть фразеологии составляют идиомы (от греч. Ιδιόμά – странный, необыкновенный) – своеобразные выражения, характерные для данного языка и непереводимые теми же словами на другие языки. Н.А. Бабкин в книге "Русская фразеология, ее развитие и источники" писал: "Фразеологический фонд языка народа, национальное идиоматическое достояние – вот тот живой и неиссякаемый источник, который обеспечивает обогащение литературного языка новыми выразительными возможностями и средствами. Воздействие этого источника придает языку яркость черт национального характера и тот неповторимый колорит, который отличает один от другого как языки многовековой культуры, так и вновь слагающиеся и закрепляемые письменностью литературные языки" (Бабкин 1970). Фразеологизмы, являясь древнейшими микротекстами, фиксирующими в своем образном основании информацию о мировосприятии, позволяют выявить символическую семантику своих опорных компонентов. Изучение фразеологических единиц с данной позиции связано с рассмотрением проблемы смысла, который заключен в концепте. Понятие концепт не всегда поддается однозначному толкованию в современной лингвистике. Ю. Степанов определяет концепты как понятия русской культуры, представив их как часть общеевропейской культуры "в момент их ответвления от европейского культурного фонда или фона" (Cтепанов 1985 с.135). Предположительно, число концептов составляет не более пяти десятков. Такой подход предполагает выявление этимологии, или внутренней формы слова для объяснения концепта. В свою очередь, Д. С. Лихачев определяет концепт как результат соединения словарного значения слова с личным и народным опытом человека (Лихачев 1990). Таким образом понятия внутренней формы, концепта и символа взаимосвязаны. Итак, актуальность данной темы заключается в разработке теории концепта. Целесообразно в данном контексте исследовать лексические единицы, выбранные из имеющихся фразеологических словарей и словарей-символов (А.И.Молоткова, В.М. Богуславского, В.П. Катерминой и др.), с последующей разработкой словаря концептов фразеологизмов. Материал фразеологии столь разнообразен генетически и функционально, столь разноструктурен, что очертить четко круг объектов фразеологии очень трудно. Предметом фразеологии как раздела языкознания является исследование природы фразеологизмов и их 36

категориальных признаков. Один из аспектов фразеологии – выявление закономерностей функционирования фразеологизмов в речи. Отметим, что в современной лингвистике различаются фразеология, предметом которой являются идиомы и фразеологические сочетания, и фразеология в широком смысле, которая изучает устойчивые фразы разных структурных типов, обладающие различными семиотическими функциями (единицы фольклора, фрагменты художественных текстов и пр.) (ЛЭС, с.560). Фразеология как наука изучает вопросы образования фразеологизмов как знаков вторичной номинации. Эти вопросы связаны с переосмыслением и формированием нового значения компонентов внутри фразеологизма, которое не всегда можно определить по их этимологической форме. Слово – компонент фразеологизма – содержит в себе образ, который и образует значение всей ФЕ. С.А. Мегентесов и др. языковеды отмечают, что в метафорическом переносе можно рассмотреть уровень отображения мира (Мегентесов, 1993 с.45). Предметом исторической фразеологии является изучение первичных, исходных форм и значений фразеологизмов, определение их источников по всем доступным памятникам и пр. Компонентный анализ позволяет выявить значение слова как мотивирующего элемента значения фразеологизма. Таким образом, все больший интерес вызывает семантика фразеологизмов и закономерности их употребления в процессах организации высказывания (ЛЭС, с.561). Самым распространенным термином для общего названия всех оборотов, относящихся к фразеологии, является термин "фразеологическая единица", введенный академиком В.В. Виноградовым (Виноградов, 1977). Кроме того, ряд исследователей для обозначения объектов фразеологии, имеющей объект строения словосочетаний, употребляют термин "фразема", который очень удачно соотносится с терминами "морфема", "семема", а для обозначения фразеологизмов, совпадающий по форме с предложением "устойчивая фраза" (Телия 1980; Архангельский 1964). Одно из направлений в русской фразеологии исходит из того, что фразеология – это не словосочетание, а единица языка, которая состоит из слов. Объектом фразеологии являются выражения, которые лишь генетически представляют собой словосочетания. Эти выражения противопоставляются словосочетаниям, не омонимичными, т.к. качественно отличаются от них. Основные положения этого направления рассматриваются А.И. Молотковым в вводной статье к "Фразеологическому словарю русского языка", а также в его книге "Основы фразеологии русского языка" и др. работах (Молотков 1967). Существует и позиция Н.М. Шанского, высказанная в ряде работ: "Фразеологизм, фразеологическая единица – общее название семантически несвободных сочетаний слов, которые не производятся в речи (как сходные с ними по форме словосочетания или предложения), а воспроизводятся в ней в социально закрепленном за ними устойчивом соотношении смыслового содержания и определенного лексико-грамматического состава. Семантические сдвиги в значениях лексических компонентов, устойчивость и воспроизводимость – взаимосвязанные универсальные и отличительные признаки фразеологизмов" (Шанский 1996). Таким образом, обобщив сказанное выше, можно отметить, что фразеологизм – это воспроизводимая языковая единица, состоящая из двух или нескольких знаменательных слов, целостная по своему значению и устойчивая в своей структуре. 37

Фразеологизм отличается от обычных свободных сочетаний целым рядом признаков. 1. Свободные сочетания слов возникают в речи по грамматическим нормам данного языка. В каждой речевой ситуации они создаются специально, поэтому входящие в них слова могут быть замещены любыми другими подходящими по смыслу словами. Общий смысл такого сочетания слов слагается из значений каждого из слов, составляющих это сочетание. 2. Фразеологические сочетания слов существуют в языке в готовом виде, так как и слова. Они не создаются заново в речи, а воспроизводятся, берутся готовыми. В таких сочетаниях слова теряют свою самостоятельность и образуют с другими словами одно неразрывное целое, в котором нельзя ни заменить какой-либо из компонентов, ни изменить его форму. Доказательством спаянности компонентов во фразеологизме, наличия нового значения входящих во фразеологизм слов, является возможность замены фразеологизма одни словом. Вопрос о классификации фразеологизмов тесно связан с вопросом об их основных признаках, т.е. с вопросом о том, какие единицы следует относить к фразеологизмам и что должно служить основанием для такого отнесения. В качестве критериев определения фразеологизма в русском языке называют в различных комбинациях устойчивость, целостность значения, не выводимую из суммы значений составляющих его слов, раздельнооформленность, возможность структурных вариантов, или новообразований, воспроизводимость, непереводимость на другие языки. Во фразеологизме находят метафоричность, образность, экспрессивноэмоциональную окраску и национально-культурную специфику. По словам А.И. Молоткова, "анализ фразеологизмов русского языка со стороны значения, форму и употребления позволяет утверждать, что ни один из этих признаков, ни сам по себе, ни в совокупности с другими, не является категориальным, определяющим, различительным, дифференциальным признаком фразеологизма" (Молотков 1968, с.7). Расхождения в определении фразеологизмов связаны с различием в понимании их основных признаков. Это воспроизводимость, смысловая целостность, устойчивость их состава. Значительно сложнее вопрос о включении в состав фразеологизмов тех или иных устойчивых сочетаний. Решение этого вопроса связано с типологией фразеологизмов, т.е. с выделением основных типов фразеологизмов. К классификации фразеологизмов можно подходить с разных точек зрения. Остановимся на классификации фразеологических оборотов по степени семантической слитности, спаянности их компонентов. Основы такой классификации были заложены французским лингвистом Ш. Балли (Балли 1961). Более полная и детальная разработка дана академиком В.В. Виноградовым, который обосновал деление фразеологических оборотов по степени спаянности их компонентов на 3 типа: фразеологические сращения, единства и сочетания (Виноградов 1977). Но кроме этих типов, был выделен еще один тип, упомянутый Н.М.Шанским, – фразеологические выражения. Наибольшая спаянность, слитность компонентов наблюдается во фразеологических сращениях. Это уже не просто сочетание, это именно приросшие друг к другу слова, которые только в сочетании друг с другом и дают определенное значение, особый смысл (очертя голову, спустя рукава). 38

Меньшая спаянность компонентов обнаруживается во фразеологических единствах. Но и здесь значения входящих в них слов несамостоятельны, подчинены значению целого. Однако значение целого относительно мотивировано и в какой-то степени выводится из значения отдельных компонентов. Фразеологические единства характеризуются образностью. Это отличает их от омонимичных им свободных сочетаний слов, сравним: заткнул кинжал за пояс – заткнул за пояс всех. Наименьшая слитность частей ФЕ наблюдается во фразеологических сочетаниях, поэтому они ближе всего стоят к свободным сочетаниям. Одно из слов может употребляться в прямом значении, второе – в переносном, или фразеологически связанном значении. Поэтому значение целого связано со значением отдельных частей (расквасить нос, щекотливое положение). Фразеологические выражения по характеру связей слов и общему значению ничем не отличаются от свободных словосочетаний. От фразеологических сочетаний они отличаются тем, что в них нет слов с фразеологически связанным значением: Любви все возрасты покорны, оптом и в розницу, всерьез и надолго. Одной из наиболее характерных особенностей фразеологического оборота является постоянство его состава. Любое устойчивое сочетание слов состоит всегда из одних и тех же слов. Определить состав фразеологического оборота нетрудно. Однако для этого необходимо строго ограничивать слова, входящие в фразеологизм, от тех, которые находятся вне его. Если это фразеологизм, эквивалентный слову, то в предложении он всегда выступает как неразложимая единица, выполняя функцию какоголибо члена предложения. Например, в сочетании слов "падать как снег на голову" фразеологизмом является как снег на голову. На это ясно указывает речевая практика: Налет был как снег на голову. Или: Как снег на голову, явился он сам. А вот в сочетаниях слов ходить с перевальцем, быть под башмаком, упасть с дребезгом, висеть на волоске глаголы составляют неотъемлемую часть фразеологизма. Рассматривая структуру фразеологизма, можно отметить, что он выступает как определенное структурное целое. Составляющие фразеологизма слова образуют систему связанных, и так или иначе соотнесенных друг с другом компонентов, проявляющих себя в качестве значимых частей по-разному, однако аналогично значимым частям слова. Один фразеологизм отличается от другого самим характером значения, его специфическими особенностями и проявлением в словесном окружении. Наблюдается три основные типы значений фразеологизмов, которые принято выделять в лексических единицах: свободное, фразеологически связанное и синтаксически обусловленное. Также среди фразеологических оборотов с точки зрения их значения можно выделить две группы в зависимости от того, со словом или с предложением они соотносятся. Одну группу составляют фразеологизмы, равные по значению предложениям: дело горит, молоко на губах не обсохло, только держись. Другую группу образуют фразеологизмы, выступающие как эквиваленты слов и словосочетаний: как в аптеке (точно), держать язык за зубами (молчать), набить оскомину (надоесть). 39

В современной лингвистике наблюдается повышенный интерес к изучению фразеологических единиц с точки зрения нового культурологического подхода. Из всех уровней языка лексика наиболее тесно связана с материальной и духовной культурой, с внеязыковой действительностью Значительную роль в выявлении национально-культурных особенностей играет исследование фразеологических единиц. Известный ученый, посвятивший всю свою жизнь изучению данной проблемы, В.Л. Архангельский в одном из трудов отмечал, что "фраземные знаки понимаются как самостоятельные духовные ценности, созданные в русском языке русским народом на протяжении его истории" (Архангельский 1968). Он также отмечал острую необходимость изучения данных единиц. Эти духовные ценности сохраняются и передаются из поколения в поколение фразеологическими средствами. По мнению В. Н. Телия, одной из наиболее важных, первостепенных для фразеологии задач, является исследование фраземных знаков как "ценностей концептосферы культуры". Представители современной лингвистики едины во мнении, что фразеологические единицы необходимо рассматривать не только как знаки естественного языка, но и знаки "языка" материальной, социальной и духовной культуры русского народа (Телия 2000, с.91). Важнейшим средством в образовании фразеологических единиц является языковая среда человеческой жизнедеятельности. В связи с этим содержание фразеологических единиц можно рассматривать не только с позиций непосредственно смыслового наполнения, но и с точки зрения мотивационных оснований их семантики. Исследование фразеологических единиц и его внутренней формы с точки зрения ее возникновения, формирования позволяет утверждать, что данная языковая единица рождается на пересечении нескольких информационных "полей". Целый пласт ФЕ можно представить как тезаурус окультуренной информации – сведений о мире, составляющих представление о нем в рамках одной культуры. Таким образом фразеологическая единица – это след, отпечаток материальной культуры носителя. Вследствие этого лингвокультурологические исследования, направленные на выявление и описание концептов материальной и духовной культуры в ее народном варианте, оказываются своего рода фоном, на котором могут изучаться соответствующие концепты мировой культуры, в том числе и индивидуальные (личностно-маркированные) концепты. Данный аспект изучения ФЕ позволяет реконструировать народные представления о понятии русской языковой личности в конечном итоге, поскольку пословицы и поговорки, в которых участвуют фразеологические единицы, носят глубоко прагматический характер. Являясь выразителем традиционного взгляда на вещи, они обнаруживают глубинное родство с концептами русской культуры, характеризуют поразительную ментальную "гибкость" русского народа. Язык конкретного общества является составной частью его культуры. Как одной из высших достижений человеческой культуры язык представляет собой не что иное как переработку в общественном сознании мира реалий, подобно зеркалу, отражает историю народа. Зависимость семантики слова от характера эпохи, особенностей культурных установлений, мировосприятия, исторического развития познания человеком мира несомненна. В этом смысле можно рассматривать языковые значения как определенный вид информации об окружающей 40

действительности и наших знаниях о ней, которые хранятся в социальной памяти культурно-языковой общности и являются духовным достоянием данного и последующего поколений. Таким образом, фразеологические единицы можно считать наиболее представительными в лингвокультурологии – науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Внутренняя форма фразеологических единиц, являющаяся носителем мотивированности, что содержит элементы национально-культурного плана, так как фразеологизмы возникают на основе "образного представления о действительности, отображающего по преимуществу обиходноэмпирический, исторический и духовный опыт языкового коллектива, связанный с его культурными традициями" (Телия 2000). Во внутренней форме фразеологизмов содержатся такие элементы, которые придают им национально-культурный колорит. При этом они могут быть связаны с 1) обиходно-эмпирическим опытом народа: лезть на рожон, заварить кашу; 2) сферой материальной культуры: попасть впросак, тянуть канитель; 3) историческим опытом народа: мамаево побоище, погиб как швед под Полтавой, казанская сирота. Однако в языке существуют и другие фразеологизмы, план выражения которых не обнаруживает никаких национальных черт, например: лезть на стенку, качать права, не моргнув глазом. Подобные ФЕ, сформированные, как правило, на образно-метафорической основе, так или иначе участвуют в формировании языковой картины мира и тем самым являются по сути дела основанием национальных культур. Таким образом, согласно В.Н. Телия, культурно-национальная специфика идиом усматривается в том, что их семантику можно интерпретировать в терминах культуры, которая признается национальной по сути (Телия 2000). Так, например, национальноспецифичными можно считать идиомы плевать в потолок, считать ворон, валять дурака, так как в них выражается стереотипная для русского сознания установка – "недостойно человека лодырничать, заниматься пустопорожним делом". Итак, культуру можно понимать как способ ориентации субъекта в эмпирической, культурной, духовной жизни на основе норм, эталонов, стереотипов, символов и других знаков национальной культуры. Литература

1. Амосова Н.Н. Основы английской фразеологии. Л., 1963. 2. Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Основы теории устойчивых фраз и проблемы общей фразеологии. Ростов н/Д., 1964. 3. Бабкин А.М. Русская фразеология, ее развитие и источники. Л., 1970. 4. Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961. 5. Белозерова Ф.М. Фразеологические единицы с компонентом-наименованием лица по социально-профессиональному признаку в современном английском языке: Автореф. дис. … канд.филол.наук. М., 1981. 6. Богуславский В.М. Словарь оценок внешности человека. М., 1994. 7. Виноградов В.В. Избранные труды. М., 1977. 8. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. 9. Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. Ростов н/Д., 1977. 10. Греков В.Ф., Крючков С.Е., Чешко Л.А. Пособие для занятий по русскому языку в старших классах СШ.М., 1990. 11. Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа: Объяснительный словарь. М., 1996. 12. Иванов В.В., Шанский Н.М. Современный русский язык. М., 1997. 13. Катермина В.А. Словарь образов-символов человека (на материале русского и английского языков). Краснодар, 2000.

41

14. Лебедева Л.А. Устойчивые сравнения русского языка во фразеологии и фразеографии. Автореф. дис. … доктора филол.наук. Краснодар, 1999. 15. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н.Ярцевой. М., 1990. 16. Лихачев Д.С. О культурологии. М., 1990. 17. Мегентесов С.А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме. Краснодар, 1993. 18. Молотков А.И. Фразеологимы русского языка и принципы их лексикографического описания // Фразеологический словарь. М. 1968. 19. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990. 20. Cтепанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985. 21. Телия В.Н. О лингвокультурологических аспектах исследования семантики фраземных знаков. // Фразеология-2000. Тула 2000, с.90-93. 22. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. 23. Телия В.Н. Семантика связанных значений слов и их сочетаемость // Аспекты семантических исследований. М., 1980. 24. Фразеологический словарь / Под ред. А.И. Молоткова. М., 1968. 25. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. 26. Шанский Н.М. Фразеология современного русского языка. М., 1996.

ЧЕЛОВЕК И КАРТИНА МИРА THE PERSONALITY AND THE LINGUISTIC WORLDVIEW Хречко И.В., г.Краснодар РФ I. V. Khrechko, Krasnodar, RF This extract is about the problem of the world model. The article is dedicated to a number of questions concerning the process of interaction between language theory and the human being, as well as the problem of anthropological paradigm in linguistics. The aim of the extract is 1) to give a short methodological characteristics of the world image as a specific conceptual notion, 2) to describe its structure, origin and functions in the life of the human being, 3) as well as to give classification of world models. Данная статья посвящена проблеме картины (модели) мира. В ней освещается круг вопросов, связанных с процессом взаимодействия теории языка и человека, а также проблема возникновения антропологической парадигмы в лингвистике. Целью работы является: 1) попытка дать краткую логико-методологическую характеристику картины мира как особого концептуального образования, 2) описать ее структуру, генезис и функции в жизнедеятельности человека, 3) а также дать классификацию картин мира. Обращение к теме человеческого фактора в языке свидетельствует о важнейшем методологическом сдвиге, наметившемся в современной лингвистике, — о смене ее базисной парадигматики и переходе от лингвистики "имманентной" с ее установкой рассматривать язык "в самом себе" к лингвистике антропологической, предполагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью [6; 8]. 42

Исходный тезис антропологической лингвистики состоит в утверждении, что язык есть конститутивное свойство человека. В формулировке Э. Бенвениста этот тезис гласит: "Невозможно вообразить человека без языка и изобретающего себе язык... В мире существует только человек с языком, человек, говорящий с другим человеком, и язык, таким образом, необходимо принадлежит самому определению человека" [1; 293]. Мысль о конститутивном характере языка для человека теоретически была впервые сформулирована и разработана в лингвофилософской концепции В. Гумбольдта. Определить сущность человека как человека, по Гумбольдту, означает выявить силу, делающую человека человеком. Язык и есть одно из таких "человекообразующих" начал [2; 55]. Человек становится человеком только через язык, в котором действуют творческие первосилы человека, его глубинные возможности. Язык есть "единая духовная энергия народа" [там же]. Построение лингвистики на антропологических началах предполагает создание единой теории языка и человека. В лингвистике, избравшей в качестве своей методологической основы антропологический принцип, в центре внимания оказываются два круга проблем: 1) определение того, как человек влияет на язык, и 2) определение того, как язык влияет на человека, его мышление, культуру. Тема "Человеческий фактор в языке" касается преимущественно первого момента. Второй момент — "Языковой фактор в человеке" — стал предметом самостоятельного исследования в рамках общего учения о человеке — философской антропологии. В антропологической лингвистике проблема языкового фактора в человеке совпадает с проблемой определения функциональной природы языка. Картина мира представляет собой центральное понятие концепции человека, выражающее специфику его бытия, и адекватно охарактеризовано оно может быть лишь в общей теории человека. На основе анализа работ отечественных и зарубежных лингвистов мы попытаемся дать краткую логикометодологическую характеристику картины мира как особого концептуального образования, описать ее структуру, генезис и функции в жизнедеятельности человека, а также дать классификацию картин мира. При характеристике картины мира необходимо различать три важных взаимосвязанных, но не тождественных явления: 1) реалию, именуемую "картиной мира"; 2) понятие "картина мира", воплощающее теоретическое осмысление этой реалии; 3) термин "картина мира". Этапы формирования этих явлений не совпадают. Феномен, именуемый "картина мира", является таким же древним, как и сам человек. Создание первых картин мира у человека совпадает по времени с процессом антропогенеза. Тем не менее реалия, называемая термином "картина мира", стала предметом научно-философского рассмотрения лишь в недавнее время. Понятие картины мира находится в настоящий момент в стадии своего формирования: предпринимаются первые попытки построения его развернутого определения и раскрытия смысла; дискутируются вопросы о том, как разумно теоретически отграничить картину мира от близких феноменов, как категориально охарактеризовать и выявить свойства и формы ее существования. Термин "картина мира" был выдвинут в рамках физики в конце XIX — начале XX в. Одним из первых этот термин стал употреблять Г. Герц, применительно к физической картине мира. Термином "картина мира" широко пользовался также М. Планк, понимая под физической картиной мира "образ мира", формируемый физической наукой и отражающей реальные закономерности природы. М. Планк различал практическую картину мира и 43

научную картину мира. С первой он связывал целостное представление человека об окружающем мире, которое вырабатывается им постепенно на основании своих переживаний. Научную картину мира он трактовал как модель реального мира в абсолютном смысле, независимого от отдельных личностей и всего человеческого мышления. Научная картина мира, добытая из опыта, представляет собой "феноменологический мир", который всегда является лишь приближением, более или менее удачной моделью мира реального [6; 13]. Понятие картины мира строится на изучении представлений человека о мире. Мир - это человек и среда в их взаимодействии, а картина мира "результат переработки информации о среде и человеке" [8; 5]. М.Хайдеггер писал, что при слове "картина" мы думаем прежде всего об отображении чеголибо, "картина мира, сущностно понятая, означает не картину, изображающую мир, а мир, понятый как картина" [7; 103]. Параллельно с разработкой понятия картины мира в рамках физики и философии, картина мира и мировидение изучались в культурологических и лингвосемиологических работах. Начиная с 60-х годов, проблема картины мира рассматривается в рамках семиотики при изучении первичных моделирующих систем (языка) и вторичных моделирующих систем (мифа, религии, фольклора, поэзии, прозы, кино, живописи, архитектуры и т.д.). Культура при этом подходе трактуется как "ненаследственная память коллектива", и ее главной задачей признается структурная организация окружающего человека мира, что находит свое выражение в модели мира [5; 146-147]. Исходным пунктом исследований по семиотике культуры было утверждение, что "разные знаковые системы поразному моделируют мир" [3; 134] и обладают различной моделирующей способностью. Модель мира в каждой культуре состоит из набора взаимосвязанных универсальных понятий. Ситуация плюрализма картин мира (художественных мировидений) существует и в искусстве. Но это сходство лишь внешнее. В искусстве скорее можно говорить не о картине мира, а о картинах мира, вопрос о синтезе которых с целью получения единого миропонимания лишен смысла. Применительно к художественному и религиозно-мифологическому мировидениям понятие картины мира возникает в опытах внешней рефлексии над этими областями духовной деятельности человека при их культурологическом осмыслении. Понятие картины мира органически влилось в современную культурологию и семиотику, в число задач которых входит осмысление ситуации плюрализма культур в мире (культурологическая синхрония) и процессов генезиса человечества (культурологическая диахрония). В рамках лингвистики проблема восстановления древней модели мира возникала естественным образом в связи с необходимостью реконструкции семантики текстов в широком смысле слова [4; 6]. Картина мира в реконструированной древней модели у славян предстает как набор элементов разных уровней. В последующих исследованиях по реконструкции картины мира понятие модели постепенно утрачивает свой узкокибернетический смысл и используется в более широком — гносеологическом и общенаучном — смысле как смысловой заместитель моделируемого объекта. Итак, такие выражения, как "модель мира", "картина мира", "видение мира" используются нами как равнозначные. Человек ощущает мир, созерцает его, постигает, познает, понимает, осмысляет, интерпретирует, отражает и отображает, пребывает в нем, воображает, представляет себе "возможные миры". Образ мира возникает в различных актах "мироощущения, мирочувствия, миросозерцания, мировосприятия, мировидения, миропонимания, миропредставления, 44

мирооценки, мироуяснения" [6; 24], в актах переживания мира как целостности, в актах миродействия. Процесс миропостижения у человека континуален, и всякая его дискретизация в строгом смысле слова, условна. Тем не менее, теоретически чрезвычайно важно выделить в этом сплошном жизненном потоке миропостижения процессы, имеющие большее отношение к формированию глобального образа мира, именуемого картиной мира. Наиболее адекватным пониманием картины мира представляется определение ее как "исходного глобального образа мира", лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека. Картина мира предстает при такой трактовке как "субъективный образ объективной реальности и входит, следовательно, в класс идеального, которое, не переставая быть образом реальности, опредмечивается в знаковых формах, не запечатлеваясь полностью ни в одной из них" [6; 25]. Как и всякое образование, относящееся к классу идеального, картина мира имеет двойственное существование — необъективированное (точнее, полуобъективированное), как неопредмеченный элемент сознания и жизнедеятельности человека, и объективированное в виде опредмеченных образований — различных "следов", случайных или намеренных, оставляемых человеком в процессе жизнедеятельности. "Отпечатки" картины мира, ее окаменелости можно обнаружить в языке, в жестах, в культовом и светском изобразительном искусстве и музыке, ритуалах, вещах, этикете, мимике, модах, способах ведения хозяйства, технологии вещей, построенных с учетом "логики" вещного мира, вычлененной и запечатленной в картине мира, различного рода социокультурных стереотипах поведения и т.д. "Пространством" обитания картины мира в ее необъективированном состоянии является в первую очередь воображение действующего субъекта. Репродуктивное воображение воспроизводит образ предмета, уже когда-то созерцавшегося, а продуктивное (творческое) воображение впервые создает образ. Картина мира как регулятив человеческой жизнедеятельности имеет широкое пространство своего обитания не только в сознании, хранилище идеального, психике, человеческом духе, но и во всем том, регулятором которого она является, — в поведении людей, материально-чувственной практике, продуктах культуры и т д. Различные "воплотители" картины мира как идеального образа мира в семиотике интерпретируются как особые языки и тексты на этих языках, опираясь на которые реконструируют существующую в данный момент или ранее существовавшую картину мира. Семиотические воплощения картины (модели) мира неоднородны и с точки зрения своей осознаваемости: некоторые из них могут осознаваться коллективом носителей этой картины мира, другие же относятся к области действия бессознательной социальной психологии. Идея двойного бытия мировидения и картины мира — невидимого (в неопредмеченной форме) и видимого (в опредмеченной форме) как инобытия видимого, дает возможность по видимому восстановить невидимое. Эти две формы существования картины мира (объективированная и необъективированная) категориально оформляются с помощью следующих пар оппозиций: отражение — образ, познание — знание, деятельность (духовная или предметно-практическая) — предмет (опредмеченное), жизнь — вещь, созидание — произведение и т.д. [6; 26]. Объективация картины мира включает

45

экспликацию субъективных установок, целей и мотивов жизнедеятельности человека, ее регулятивных структур и смыслообразующих факторов. Картина мира создается в результате двух различных процедур: 1) экспликации, экстрагирования, опредмечивания, объективирования и осмысления образов мира, лежащих в основе жизнедеятельности человека, и прежде всего его практической деятельности, и 2) созидания, творения, разработки новых образов мира, осуществляемых в ходе специальной рефлексии, носящей систематический характер. Экспликация картины мира в первой процедуре происходит по естественным "следам", которые картина мира оставляет в естественном языке и других своих семиологических воплощениях. Она осуществляется по общедеятельностным и семиологическим законам построения парадигматики на основе синтагматики. Индивидуальную картину мира можно выявить по отношению человека к окружающей действительности, обнаруживающемуся в его настроениях, чувствах, действиях [6; 27]. Функции картины мира вытекают из природы и предназначения в человеческой жизнедеятельности мировидения, составной частью которого и является картина мира. Мировидение имеет две базисные функции – интерпретативную (осуществлять видение мира) и вытекающую из нее регулятивную (служить ориентиром в мире, быть универсальным ориентиром человеческой жизнедеятельности). Эти же функции выполняет и картина мира. Без картины мира как глобального образа мира не могла бы осуществиться во всей своей полноте жизнедеятельность человека как биосоциального существа. На образ мира, составляющий ядро мировидения человека, опирается человек в своей социокультурной деятельности. Без картины мира невозможным оказалось бы человеческое общение и взаимопонимание. Без нее не смог бы существовать весь социокультурный организм с его механизмами трансляции и воспроизводства опыта. Картина мира — стержень интеграции людей, средство гармонизации разных сфер человеческой жизнедеятельности, их связи между собой [6; 28]. Картина мира как целостный образ действительности опосредует все акты человеческого мировосприятия и миропредставления. Она лежит в основе всех актов миропонимания, позволяя осмысливать локальные ситуации в мире, совершающиеся в нем события, помогая осуществлять построение субъективных образов объективных локальных ситуаций. Картина мира, являясь базисным компонентом мировидения человека, способствует тесной связи и единству знания и поведения людей в обществе. Она подкрепляет это единство тенденцией к унификации плюралистических образов реальности, стремлением к монистическому видению действительности. Картина мира формирует тип отношения человека к миру — природе, другим людям, самому себе как члену этого мира, задает нормы поведения человека в мире, определяет его отношение к жизненному пространству. Человек обращается с вещами в соответствии со своей картиной мира, которая формирует систему запретов на его поведение в мире. Картина мира не только формирует стратегии жизнедеятельности общества в целом, но и позволяет сформировать цель жизни отдельного человека. Раздвигая узкие рамки непосредственного опыта человека, картина мира расширяет мир его практики, позволяет человеку вступать в контакт с пространством бытия, значительно отдаленным от него. Картина мира служит универсальным ориентиром человеческой деятельности, определяющим общее течение всех процессов в обществе, всю его социокультурную жизнь. Общая картина мира может служить своеобразным посредником при общении индивидов, обеспечивающим их взаимопонимание. Понимание есть 46

всегда некая реконструкция смысла. Оно возможно, если у общающихся возникает единое смысловое поле, в пределах которого осуществляется смысловое движение. Понимание основывается на существовании широкого контекста, определяемого культурой, ядром которой является языковая картина мира. Индивидуальная картина мира являет собой единство "личного" и "народного". Картины мира у людей соизмеримы, потому что они имеют общее ядро, которое "народно". [6; 28]. Общая картина мира служит своеобразным посредником не только при взаимопонимании индивидов, но и при контакте различных сфер человеческой деятельности, сфер человеческой культуры. Картина мира является также действенным средством интеграции сфер культуры и жизнедеятельности человека в целом. С каждой картиной мира связана определенная "логика" мировидения, способ мировосприятия и определяемые ею мыслительные привычки. Картина мира — это не зеркальное отражение мира, а всегда есть некоторая интерпретация. Акты миропонимания осуществляются отдельными субъектами (коллективными и индивидуальными), а эти субъекты разительно отличаются друг от друга. Субъекты картин мира различаются своим глубинным мироощущением, которое задает картине мира индивида свою особую тональность, эмоциональную окрашенность и, по-видимому, схватывает некоторые глубинные свойства мира, такие, как его гармоничность (космическая упорядоченность) или же дисгармоничность (хаотичность). Хотя исходное мироощущение человека и является врожденным, но образ мира, составляющий ядро картины мира, нельзя признать таковым. Он формируется у человека в процессе всей его жизнедеятельности, в ходе всех его контактов с миром и на базе самых разнообразных его способностей. На картины мира влияет сфера деятельности субъекта, внося в нее определенные профессиональные черты, свои глубины и свои деформации. Наличие множества картин мира, воплощающих различные мировидения людей, есть не субъективная прихоть истории, а ее объективная необходимость. Какие же бывают картины мира и как их можно исчислять? Каковы формальные признаки, которые могут быть положены в основание такого исчисления для создания типологии картин мира? В основу исчисления картин мира может быть положена деятельностная, категориальная парадигма: 1) субъект картины мира (ее "деятель", "кто"), изображающий; 2) предмет картины мира (ее объект, "что"), изображаемое; 3) результат деятельности (сам образ), собственно картина. В строгом смысле слова, существует столько картин мира, сколько имеется наблюдателей, контактирующих с миром. Субъектом картины мира, смотрящим на мир и изображающим свое видение, могут быть: 1) отдельный человек (эмпирический субъект), 2) отдельная группа людей (сообщество), 3) отдельный народ (народы), 4) человечество в целом. Существует несколько качественно различных типов субъектов картин мира: взрослые и дети; лица психически нормальные и лица с нарушениями в психике; люди современной цивилизации и люди архаического миропонимания. Соответственно выделяются три принципиально различных типа картин мира: 1) картина мира взрослого человека и детская картина мира; 2) картина мира психически нормального человека и психопатологическая картина мира; 3) "цивилизованная" картина мира и архаическая. 47

Строго говоря, существует столько картин мира, сколько имеется "призм" мировидения. Человек смотрит на мир не только сквозь призму своего индивидуального опыта, но, прежде всего, через призму общественного опыта. В картинах мира речь может идти о мире в целом (целостная картина мира) или о фрагменте мира (локальная картина мира), об определенном срезе или аспекте его. Примерами целостных картин мира являются мифологические, религиозные, философские, а из числа научных картин мира - физическая картина мира. Примерами картин второго типа — большинство частнонаучных картин, дающих модель фрагмента универсума, фрагмента, составляющего предметную область соответствующей науки. Аспект и фрагменты целостного универсума иногда именуют отдельными "мирами", говоря о "картине микромира, макромира, мегамира" [6; 34]. Таким образом, картина мира есть целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны. Картина мира как глобальный образ мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. В формировании картины мира принимают участие все стороны психической деятельности человека, начиная с ощущений, восприятий, представлений и кончая высшими формами — мышлением и самосознанием человека. Литература 1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. 2. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984. 3. Зализняк А.А, Иванов В.В, Топоров В.Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем. // Структурно-типологические исследования. - М., 1962. 4. Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965. 5. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры. // Ученые записки Тартуского университета. т.5, вып. 284. - Тарту, 1971. 6. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека. // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. / под. ред. Б.А. Серебренникова и др. - М., 1988. С.8-69. 7. Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. - М., 1986. 8. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. - М., 1990.

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ КАРТИНЫ МИРА ДРЕВНИХ АНГЛИЧАН (НА МАТЕРИАЛЕ ОБРАЗНОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛОСАКСОНСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И ИХ ПЕРЕВОДА НА СОВРЕМЕННЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК) ON THE ANCIENT BRITISH WORLDVIEWS (BASED ON THE FIGURATIVE LEXICAL UNITS OF ANGLO-SAXON FICTION AND THEIR MODERN ENGLISH EQUIVALENTS) Барышева Т.А., г.Краснодар РФ T. A. Barysheva, Krasnodar, RF My goal in writing this article will be to analyse some aspects of the Anglo-Saxon world model on the basis of emotive and evaluative lexis, namely adjectives, and consider the ways they are rendered into the Modern English Language. These two points suggest that several other should be regarded. The succeeding research involves a general survey of 48

the language/culture interrelation, the notion of linguistic world image, the peculiar world perception of the Anglo-Saxons, the emotive and evaluative lexis as means of describing the world perception, the modification of the Anglo-Saxon world model in the course of time and its influence upon the lexis in question. The results of the examination highlight the discrepancy between the world models of the epochs, which is represented mainly by small details. The evaluative aspect of the two ages is much alike varying between the constant opposites – the bad and the good; the lexical means being the vehicle for reaching the equivalence reveal the historical changes in the vocabulary. Целью данной статьи является раскрытие некоторых свойств картины мира древних англичан на основе эмоционально-оценочной лексики, а именно прилагательных, и способы ее передачи на современный английский язык. Постановка вопроса предполагает рассмотрение таких аспектов, как взаимосвязь языка и культуры, языковая картина мира, отражение реальности в сознании древних англичан, эмоционально-оценочная лексика как средство описания мировосприятия и динамика эмоционально-оценочной лексики как отражение меняющейся картины мира. Выводы обращают внимание на различие в детальном восприятии мира людьми двух эпох. Оценка остается неизменной, варьируясь от отрицательной к положительной; при этом лексические средства, создающие эквивалентность в переводе, отражают динамику изменений в вокабуляре. Целью данной статьи является раскрытие некоторых свойств картины мира древних англичан на основе эмоционально-оценочной лексики, а именно прилагательных, и способы ее передачи на современный английский язык. Постановка вопроса предполагает рассмотрение таких аспектов, как взаимосвязь языка и культуры, языковая картина мира, отражение реальности в сознании древних англичан, эмоционально-оценочная лексика как средство описания мировосприятия и динамика эмоциональнооценочной лексики как отражение меняющейся картины мира. Язык – это ключ к жизнеустроению определенного социума, средоточие знаний о действительности, выделенных, отображенных и обработанных сознанием человека (9, 604). Л. Ельмслев, отмечавший структурную схожесть языка и объективного мира, считал возможным приравнять структуру языка к структуре действительности или рассматривать первую как в некоторой степени искаженную реальность. (8,59). Культура, как и язык, также является формой сознания, отображающей мировоззрение человека. Все же взаимосвязь языка и культуры можно определить следующим: язык передается из поколения в поколение, с его помощью мы осваиваем культуру, он - отражение национальных черт народа (8, 60-62). Существует следующее мнение (философы С.А. Атановский, Г.А. Брутян и др.): если язык отображает действительность, а культура есть ее неотъемлемый компонент, то язык – отражение культуры. Таким образом, если меняется объективный мир и с ним социальные представления, очевидным является воздействие культуры на язык, очевидными являются и изменения в языке в ходе развития общества. Гипотеза Э. Сепира и Б. Уорфа определяет другой подход к вопросу: люди видят реальный мир поразному, через свой язык, который определяет способ мышления отдельного народа, следовательно, каждый язык отражает реальность посвоему. 49

Итак, если каждый язык имеет по отношению к другим языкам интегральные характеристики, но отражает мир по-своему, то дифференцирующие характеристики составляют разнообразие картин мира. Запечатленные в словах знания человека об окружающем мире называют "языковой репрезентацией мира" или "языковой картиной мира". Концептуально картина мира постоянно меняется вследствие познавательной деятельности человека, языковая картина – более статичное образование, как хранилище, накапливающее отраженные образы мира, в том числе и ошибочные (суеверные и т.д.), древних поколений. Оригинальность мышления и восприятия отдельно взятого народа особенно ярко проявляется в эмоционально окрашенной лексике: dazzling beauty (англ.) – ослепительная красота (dazzle- ослеплять, ярко вспыхивать) good lungs (англ.) – здоровые легкие (good – общеоценочное прилагательное положительной оценки) good features (англ.) – красивые черты лица (ср. good - хороший) you are a beauty!(англ.) - хорош ты, нечего сказать! (ср. beauty – красавчик;прелесть) numero buono (итал.)- счастливый номер (ср. итал. buono - хороший) una buona occasione (итал.)- удобный случай er erreichte ein schönes Alter (нем.)– он дожил до глубокой старости (ср. нем. schön - красивый) Каждый народ запечатлевает части целой мозаики реального мира с позиций собственной культуры. Говоря о современном мире, употребляют термин "научная картина мира", который обозначает системы представлений о природе, складывающихся в результате синтеза естественнонаучных знаний, и расщепляется на типы взаимосвязанных понятий: общенаучная, естественнонаучная и социально-научная, специальная (частная, локальная) научная картины мира (11,459). Например, в отношении к раннесредневековой эпохе или древнему миру применяется термин "наивная картина мира". Она предполагает предоставить всеобъемлющие знания, объяснить и описать весь мир, знания же эти могли быть и не вполне объективными. Этим не подчеркивается примитивность средневековой науки и способов познания окружающего мира. В данном случае правильнее было бы говорить о вненаучной религиозной картине мира, в первую очередь о причудливом сплаве языческих и христианских верований. Обратимся к быту и взглядам англосаксов в VII-XI веках. Как уже отмечалось, данная эпоха характеризуется взаимовлиянием и взаимопроникновением полярных культур – язычества и христианства. Интересна в этом отношении легенда о происхождении британского народа в повествовании Гальфрида Монмутского. Правнук Энея, царя Италии, Брут, много путешествовал и, молясь Диане, просил открыть ему судьбу и уснул. В третьем часу ночи во сне богиня обещала ему остров, ранее обитаемый гигантами: "Трою вторую в нем дети твои обретут./ Здесь от потомков твоих народятся цари, и подвластен / Будет этим царям круг весь земной и морской" (3,13). Брут заселил остров Альбион, назвав его по собственному имени Британией, а своих сотоварищей – бриттами. "Отсюда и язык народа, который прежде прозывался троянским или исковерканным греческим, впоследствии стал именоваться бриттским"(3,17). Это, естественно, миф, 50

далекий от исторических фактов, однако он настолько силен, что проник в мировосприятие народа. Изначально практиковавший идолопоклонство, народ вносил суеверные элементы в язык. В некоторых современных именах собственных сохранились следы язычества и мифологического сознания: Wednesday (день Одина (Woden), бога войны, охранителя дорог и границ, изобретателя письменности; каждое племя считало его родоначальником своих королей). В имени Рока или судьбы (Weird) лежит северное суеверие, название Wyrd, богини смерти или "девы щитов", могущественной женщины, которая, как гласит старинная песнь, "оттачивает для битвы оружие и направляет свистящие дротики". Древнеанглийское слово middangeard (букв. "среднее жилище") раскрывает представление древних о вселенной. На огромном дереве-ясене, на верхних ярусах обитали боги-асы, на самом низу – мир духов тьмы и зла. В середине находились люди и все, что их окружало и что было доступно восприятию. "Вокруг мира людей были миры разных сил: на юге – мир огня, на севере – мир холода и туманов, на востоке – мир великанов, на западе – мир ванов" (4, 13). От всех древних суеверий свободолюбивого народа, жившего малыми земледельческими общинами, "остались лишь следы в некоторых названиях, серых надмогильных памятниках да в отрывках старых песен, и это обстоятельство указывает на то, насколько непрочно вкоренены были эти верования в народную жизнь" (2,14). Знакомство с христианством у жителей Британских островов началось еще в III веке. Официальной религией всей страны христианство в римскокатолической форме было провозглашено на соборе в Уитои в 664 году. При христианизации варваров их боги не умирали. Они трансформировались и слились с культами местных святых или пополнили ряды бесов. Мощи святых, их вещи превращаются в предметы особого поклонения, наделяются чудесной силой. "Нравственные нормы варваров сопрягаются с этическими идеалами христианства, обмирщая и огрубляя их. Пристрастие варваров к ритуалу", наделяемому ими сакральной значимостью, "сливаются со стремлением церкви совершать литургию… Ритуал прочно входит не только в религиозную практику, но и закрепляется в бытии общества" (6,630). "Коренная форма ориентации человека в мире, которая лежит в основе его отношения к действительности, - это время и пространство. В средние века время текло медленно. Сутки делились на несколько отрезков, отмечаемых обычно колокольным звоном и измеряемых солнечными или песочными часами, но представление о минуте, не говоря уже о секунде, отсутствовало" (6,686). Известная средневековая неточность, ориентированность на внешние изменения (лунные фазы, восход-заход солнца, смена времен года), также как и неточность в отношении цифр, мер веса, площади, длины – представление несколько размытого, приблизительного сознания. Отношение к миру вообще было опасливозависимое. Верили, что загробный и земной миры непосредственно сообщаются, что необходимо оказывать воздействие на стихии, и с этой целью совершали магические обряды. При затмении луны испуганные люди старались "защитить себя" криками и колдовством (5,138). Так, средневековое магическое отношение к миру было не простым "пережитком" язычества, а важной чертой мировоззрения. В двойственной средневековой картине мира христианские понятия наложились на более привычные языческие и переплелись между собой. Так как язык является неотъемлемой частью культуры, возможно ли "проникновение" сквозь языковую форму, "словооболочку" в область 51

менталитета древних? Самым ярким участком для исследования на языковой ткани в связи с этим является эмоционально-оценочная лексика, отражающая индивидуальное отношение говорящих на языке к предмету. Легче всего определить связь существительных с экстралингвистическими факторами вследствие их ярко выраженной функции номинации, кроме того, "существительные характеризуются сложной семантической структурой и разнообразными словообразовательными и семасиологическими связями" (10, 146). Сложнее эту связь определить у глаголов и прилагательных. Но остановимся на последних и проведем исследование древнеанглийских прилагательных как средства описания объективной реальности и динамику их развития как фактора отображения меняющейся картины мира. Все эмоционально-оценочные прилагательные (исследовано около 200) создают два полярных семантических поля, объединенных двумя архилексемами "god" (good) "ýfel" (evil, bad). Интегральным признаком, объединяющим все единицы поля "god", является "положительный", характеризующий одушевленные и неодушевленные предметы. Поле включает такие единицы, как gesælig (happy), se bið awfǽst ond rihtwis (he will be pious and righteous), fægger (handsome), gesealic (joyful), geswincfull (laborious) и т.д. Дифференцирующие признаки, по которым единицы отличаются друг от друга, следующие: "настроение", "моральные качества", "внешность", "характер", "качество" и т.п. Эмоционально-оценочные прилагательные многозначны, поэтому могут быть разделены на перекрещивающиеся семантические поля. Например, rihtwis (праведный + прямой + справедливый), nýtwurðe (полезный + доходный + услужливый), wær (предусмотрительный + осторожный + внимательный + сознающий чтолибо) объединяются признаком "правильный". Объединяющий признак семантического поля "ýfel" (evil, bad) – "отрицательный", характеризующий лиц, животных и неодушевленные предметы: se bið a seoc ond unhāl (he shall be always sickly and unhealthy), Ear byþ egle eorla gehwylcun (The grave is horrible to every knight), cild acenned … reaful . ofermod (a child born will be … rapacious, arrogant). Частные признаки у этих прилагательных следующие: "здоровье", "отношение", "характер", "отношение к людям"… Прилагательные данного поля также многозначны и входят в разные семантические поля: biter (горький + резкий + жесткий + отчаянный), heard (твердый + сильный + храбрый + жесткий + трудный), grimm (жесткий + яростный + свирепый + злобный + мучительный) сходятся по признаку "жестокий". Автор научного средневекового трактата пишет:"Mona se forma on eallum þingum dondum nýtlic ýf . cild acenned bið mære, glæw, wis, gestæflæred – The first moon of the lunar month is useful for all purposes/ A child born on it will be illustrious, clever, wise, booklearned. Оценка является субъективной с позиции эпохи. Различие в менталитете предков и потомков внесли бы свои коррективы, и 'booklearned' с позиции современников оказался бы не мудрецом и ученым, а обычным образованным человеком. Итак, рассмотренные прилагательные выступают в роли оценочных эпитетов, различаются по главному семантическому признаку "хороший - плохой" и могут объединяться в разные семантические поля по совпадающему семантическому компоненту. При переводе на современный английский язык вся лексика сохранила свою тенденцию к полярному делению good – bad, evil: se bið æwfæst ond rihtwis (he will be pious and righteous). У слова "rihtwis" в значении есть еще компонент "прямой" ("праведный, прямой, справедливый"), 'righteous' его потеряло ("праведный, добродетельный, справедливый"). Перевод сделан словом, представляющим собой гибрид англосаксонского корня и 52

французского суффикса (right + -eous) , в то время как древнеанглийское слово состояло из двух англосаксонских корней (riht + -wīs) . То есть в своем развитии одни прилагательные остались по существу в той же форме, подвергнувшись частично графическому и семантическому изменению. Например, "eald" (Ða ealdan læces – the old leeches) означало "старый, древний", в новоанглийском главная сема сохранилась. Прилагательное "war" (ond swiðe war on his wordum – and very wary in his words) – "предусмотрительный; осторожный; внимательный", в новоанглийском встречается в виде "warе" в поэтическом употреблении, переведено словом "wary" , означающим "осторожный; подозрительный". Другая группа прилагательных изменила свое значение в новоанглийском языке, поэтому переведена их семантическими эквивалентами: unhāl от hāl (невредимый, крепкий, здоровый, целый), перешедшего в форму "whole" в новоанглийском, переведено словом "unhealthy" (se bið … unhāl – he will be … unhealthy). Множество исчезнувших в средневековый период прилагательных переведено их современными семантическими эквивалентами: ofermōd ("гордый, надменный"), (cild acenned … ofermōd – a child then born will be … proud), snoter ("мудрый, умный, благоразумный") (cild acenned snoter – a child born will be … prudent), geswincfull ("работящий") (se bið geswincfull on his lifes – he will be laborious in his life). Перевод рассматриваемой лексики осуществлен при помощи слов германского происхождения (не многочисленная группа) – langsum sar – long disease, æfter rihtan getele – after right reckoning, - причем основная сема их осталась та же (riht – right – "прямой, правильный, справедливый; настоящий, истинный"). Если значение современной формы древнего прилагательного изменилось, то оно переведено современным семантическим эквивалентом (unhāl – unhealthy; unhāl > unwhole; unhealthy
Историческая обстановка безусловно влияет на язык и его изменения. В задачу переводчика входит осознание, насколько перевод передает своеобразие соответствующего периода и культуру народа, насколько верно отражены черты эпохи и насколько он соответствует восприятию современного человека (7,127). Кое-что из содержания древних текстов может и устареть, но переводы такого рода обогащают современную литературу, в частности способами выражения иного мировосприятия. Литература 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11.

12. 13. 14. 15. 16.

Алексеева А.С. Древнеанглийский язык. - М.: Высш. шк., 1971. Введение в германскую филологию. – М.: Высш. шк., 1980. Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. – М.: Наука, 1984. Гринъ. Краткая история Английского народа в трех выпусках. Вып.1. – М., 1897. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. – М.: Искусство, 1981. История Европы. Т.2. Средневековая Европа. – М., 1992. Лилова А. Введение в общую теорию перевода. – М.: Высш. шк., 1985. Маслова В.А. Лингвокультурология. – М.: Издат. центр "Академия", 2001. Мельничук А.С. Язык // БЭС. Языкознание. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. Наумова Ж.С. Некоторые лингвистические характеристики исконно английских существительных// Семантические и стилистические преобразования в лексике и фразеологии современного английского языка: Межвуз. сб. науч. тр. – М., 1987. Новейший философский словарь. Минск, 1999. Шаховский В.И. Национально-культурная специфика эмоций в языке оригинала и ее отражение в языке перевода// Хрестоматия по переводоведению / Сост. Л.И. Сидорова, В.И. Тхорик. – Краснодар: КубГУ, 2001. Berndt, Rolf, A history of the English language, Leipzig 1982. Robinson, Orrin W, Old English and its closest relatives: a survey of the earliest Germanic languages, Stanford 1997. http//ks.georgetown. edu/orbproj/kmp/~tasrp. http/www. angelfire.com/on/Wodensharrow/asrunepoem.html

Словари

1. Зорько Г.Ф., Майзель Б.Н., Скворцова Н.А. Новый итальянско-русский словарь. – М.: Рус. яз., 1998. 2. Мюллер В.К. Англо-русский словарь. – М.: Рус. яз. , 1992. 3. Немецко-русский (основной) словарь. – М.: Рус. яз. , 1993. 4. The Concise Oxford Dictionary of English Etymology, ed. By T.F. Hoad, Oxford, New York 1996.

Художественная литература 1. Leechdoms, Wortcunning, and Starcraft of Early England, ed. by the Rev. Oswald Cockayne, M.A. Cantab., vol. III, London 1864.

ЛЕКСИЧЕСКИЕ ЭКСПЛИКАТОРЫ ОТНОШЕНИЯ К ТРУДУ И ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА LEXICAL UNITS DENOTING THE ATTITUDE TOWARD WORK AND LABOUR ACTIVITIES IN THE LINGUISTIC WORLDVIEW Островская ТА., г.Краснодар РФ Tatyana A. Ostovskaya, Krasnodar, RF The result of the cross-cultural studies of the concept “work” based on Russian and American proverbs compared to separate lexical units shows that the units mainly belong to cultural universals whereas proverbs appear to bear some specific national characteristics.

54

Кумулятивная функция языка, т.е. способность языка выступать в качестве хранилища коллективного опыта, предоставляет исследователю возможность анализировать разнообразные языковые нормы и извлекать уникальную для каждой нации экстралингвистическую информацию, формирующую специфическую национальную картину мира. “Кумулятивная функция языка - это, собственно, проникновение культуры в язык и языка в культуру, связь языка и культуры» (Денисова, 1978, 277). Современный подход к выявлению культурно-языковой специфики связывается с концепцией языковой личности (Бабаева, 1997,1). Д.С.Лихачев подчеркивал тесную связь концепта с национальным, культурным, профессиональным, возрастным опытом человека (Лихачев,1993 Ценностная картина мира, формирующаяся в ходе постижения человеком окружающей картины мира, имеет значительные отличия, которые порождаются историческими, социальными и религиозными факторами, это есть “национально-культурная стереотипизация того, что такое хорошо,и что такое плохо» по образному выражению В.И. Заботкиной ( Заботкина, 1991, 22). В рамках данной статьи рассматриваются синонимические ряды “worker” и “труженик” как средства языковой объективизации фрагмента концепта «труд и трудовая деятельность” в русском языке (РЯ) и американском варианте английского языка (АA). Материалом исследования послужили данные сплошной выборки из шести словарей русского и английского языков. Для вычленения субкатегориальных признаков отношения к труду лиц, выполняющих определенную работу (трудовую деятельность), мы использовали паремии в РЯ и АA. Как известно, пословицы, поговорки и афоризмы выражают в сжатой форме стереотипы мышления и морально-этические нормы поведения и, следовательно, могут эффективно использоваться как надежный источник для лингвокульторологического исследования. Содержательный минимум концепта “труд” выражается как целенаправленная деятельность, требующая физического и умственного напряжения, осуществляемая не для удовольствия, предполагающая получение денег” (Карасик, 1996, 4). Следует добавить, что труд всегда связан с волеизъявлением (или его отсутствием) и противопоставляется безделью. В нравственно-этических нормах РЯ и в АA одинаково положительно оцениваются трудолюбие личности и выражается негативное отношение к бездельникам - ценностные характеристики отношения к труду носят универсальный характер. Паремиологическая оценка позволяет акцентировать внимание на выявлении субкатегориальных признаков и их количественной составляющей, а также на вариации самих субкатегориальных признаков. Рассмотрим ряд лексических экспликаторов, определяющих категорию лиц с позитивным отношением к труду. В русском языке это: труженик, трудолюбивый человек; обязательный человек; старательный человек; усердный работник; ответственный человек; 55

надежный исполнитель; неутомимый исполнитель; работяга; трудяга.

работник;

Английский синонимический ряд “ worker” представлен единицами:

ревностный следующими

toiler (труженик); slogger (неутомимый труженик); slave (работяга, «робот”); plodder,slogger,drudge (работяга, «рабочая лошадка“); workaholic (“трудоголик”); a diligent, obligatory, reliable, trustworthy, assiduous, agile person (прилежный, обязательный, надежный, заслуживающий доверия, старательный, расторопный человек). Соотношение синонимов в РЯ и в АA составляет 11/13 соответственно, то есть не отмечается значительной количественной разницы. Рассмотрим далее паремии, в которых концептуализируется отношение к трудовой деятельности. Для выявления универсальных и специфических характеристик содержания концепта « труд» нами было отобрано 870 паремий в РЯ и 773 паремии в АA. В данной статье мы не рассматриваем паремии, отражающие отношение к деньгам как результату труда, рациональное отношение к трудовой деятельности, отношение к индивидуальному и коллективному труду, проявление порядочности или беспринципности в труде и некоторые другие субкатегориальные признаки. Мы рассматриваем лишь фрагмент концепта, характеризующий наличие трудолюбия и усилий для выполнения определенной трудовой деятельности. Лексема “труженик” в РЯ имеет следующую коннотацию: это человек неутомимый, старательный, имеющий мотивацию и волю к труду, обладающий здравым смыслом, материально независимый, жизнь его интересна и нравственна, он пользуется уважением в обществе, получает удовольствие, как от труда, так и от досуга. Значительное число паремий иллюстрируют следующие субкатегориальные признаки положительного отношения к труду в РЯ. 

Труд-небходимое условие для выживания.

Что потрудимся, то и поедим. Без дела жить - только небо коптить. Труд человека кормит, а лень портит. Держись сохи плотнее, так и будет прибыльнее. Станешь лениться, будешь с сумой волочиться. Дело учит, и мучит, и кормит. Работа черна, да денежка бела. Пока железо в работе, его и ржа не берет. Скучен день до вечера, коли делать нечего. Не то забота, что много работы, а то забота, как ее нет. Маленькое дело лучше большого безделья. 

Труд- это терпение и прилежание.

Терпение и труд все перетрут. Не ударишь в дудку, не налетит и перепел. Без труда не вынешь и рыбку из пруда. Без хорошего труда нет плода. 56

Работай до поту, так и поешь в охоту. Работай смелей, так и будешь жить веселей. Добывай всяк своим горбом! Нет мошны, так есть спина.. 

Труд должен быть добросовестным.

Вразумись здраво, начни рано, исполни прилежно. Коли орать, так в дуду не играть. Делать как-нибудь, так никак и не будет. Дело шутки не любит. С делом не шути. Делай дело не по конец пальцев. Пашню пашут - руками не машут. Чем эдак пахать, так лучше выпрягать. Либо ткать, либо прясть, либо песенки петь. 

Труд требует усилий.

Не срубить дубка не надсадив пупка. Бог дал здоровья в дань, а деньги сам достань. Бог дал руки, а веревки сам вей. Сложа ручки, не пойдешь и по обабки. Чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть. Работай до поту, так поешь в охоту. 

Труд приносит достаток.

Кто не ленив, так и будет богат. Кто пахать не ленится, у того и хлеб родится. Где работа, там и густо, а в ленивом дому пусто. Что припасешь, то и пожуешь. Что умолотишь, то и в засек положишь. И красен, и годист, а за деньгой гонись. 

Трудящийся человек достоин уважения.

Работа да руки - надежные в людях поруки. Дома не лежу, а в людях не стою. 

Добрый труд - хороший досуг.

Работе время, а досугу час. После дела и гулять хорошо. Сделал дело-гуляй смело. Всего мы отметили 102 пословицы, многие из которых синонимичны вышеперечисленным, или являются их вариантами. Анализ 98 паремий АА позволил выделить следующие субкатегориальные признаки отношения к труду:  Труд-средство выживания. They must hunger in winter that will not work in summer. He that would eat the fruit must climb the tree. No bees no honey, no work no money. 57

A man eats so he works. You can make your dream true if you wake up and work. Learn to labor and wait. 

Труд связан с терпением, проявлением воли и с усердием.

Work consists of whatever a body is obliged to do and play consists of whatever a body is not obliged to do. Elbow grease gives the best polish. Nothing worth ever comes without a lot of hard work. Character and hard work go together in nine cases out of ten. Work is afraid of a resolute man. Diligence is the mother of good luck. The best way to get rid of work is to do it. Genius begins great works, labor alone finishes them. With time and patience the leaf of the mulberry becomes satin. Perseverance overcomes all things. Patience wins the day. He that can have patience can have what he will.  Труд - неотъемлемая часть жизни. There is no man born in the world whose work was not born with him. A wise man without work is a bee without honey. The dictionary is the only place where success comes before work. 

Труд-лучшее лекарство от всех бед

There is no greater cure for misery than hard work. Hard work conquers the worst of luck. Worry kills more men than work. The only work that hurts a man is hopeless work. Work is a fine tonic. Work is a fine fire for frozen fingers. Work keeps you out of mischief. Work never hurts any man. The best way to kill the time is to work it to death. Men who love much will work much. Love grows cold when it is not mixed with good work. Work beats worry. 

Труд приносит удовольствие.

Work well done makes pleasure more fun. Work makes life pleasant. 

Труд приносит материальное благополучие.

Hard work is the best investment. Work is the only capital that never misses dividends.  Отношение к труду характеризует личность. Your work expresses you more correctly than your tongue. God helps those who help themselves. The grumbler does not work, the worker does not grumble. 58



Труд сопряжен с физическими и умственными усилиями.

No pains, no gains. Nothing is gained without work. Hard work is not easy, and dry bread is not greasy. He that would eat the fruit must climb the tree. He that would have eggs must endure the cackling of hens. He that would crack the kernel must crack the nut. You can make your dream true if you wake up and work. 

Труд должен быть качественным.

Do work well or not at all. If a job is worth doing, it’s worth doing properly. Work well done makes pleasure more fun.  Труд предшествует отдыху. Work before pleasure. The busiest man finds the most pleasure. В результате анализа языкового материала мы видим, что лексические экспликаторы имеют количественно и качественно сходные характеристики отношения к труду. Сравнительный анализ паремий показывает, что субкатегориальные признаки отношения к труду имеют специфические черты, формирующие национальную картину мира. Совпадение признаков отмечено в субкатегориях: труд необходим для выживания; труд требует терпения и прилежания; труд должен быть качественным. Однако наблюдаются и различия. Русские паремии, основной объем которых сформировался на базе ценностей патриархальной сельской общины, отражают присутствие только физической усталости (но не психической) как результата интенсивного труда. В АА нами выделена отдельная субкатегория для обозначения труда как лекарства от многих бед, в том числе и от постоянной тревоги. В РЯ ярче выделено позитивное отношение общества к труженику. В американской языковой картине общества отражается концептосфера урбанизированного общества. Многие пословицы сходны с афоризмами. Пословица Work consists of whatever a body is obliged to do and play consists of whatever a body is not obliged to do практически содержит описание фрейма “труд”. Следует заметить, что, поскольку общество состоит из личностей с разным отношением к труду, то и паремии фиксируют различные взгляды на труд: Дураков работа любит; Работа не волк, в лес не убежит. Однако вопреки расхожему мнению, что лень есть специфическая черта русских, можно привести аналогичные пословицы АЕ: The work will still be there tomorrow; Don’t do today what you can do tomorrow; If your work interferes with your pleasure, put off the work; 59

Work was made for a Negro and a mule; a mule has enough sense to turn back on it. В АЕ присутствуют паремии, косвенно дающие смысловое развитие лексемы workaholic: The best is oftentimes the enemy of the good. No work if worse than overwork. Labor brings pleasure, idleness and pain. You can’t burn a candle at both ends. Many good lawyers live well, work hard and die poor. Этим паремиям созвучны русские пословицы: Ретивая лошадка недолго живет; Ретивый надсадится. Горяченький скоро надорвется. Пиво с кваском, лошадь с запинкой да человек с ленцой два века живут. Опираясь на анализ вышеперечисленных языковых средств, мы можем сделать следующие выводы: 1.Лексические экспликаторы отношения к труду в РЯ и АА являются носителями культурных универсалий. 2. Паремии в РЯ и АА являются средствами, отражающими специфику национальной языковой картины мира в РЯ и АА. Литература 1. Бабаева Е.В. Культурно-языковые характеристики отношения к собственности: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Волгоград, 1997.24с. 2. Заботкина В.И. Картина мира и лексикон: культурологический аспект// Сб. науч. трудов МГЛУ. Вып.375.М., 1991.С. 17-23. 3. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке// Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. Волгоград-Архангельск: Перемена,1996.С. 3-16. 4. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка//Изв. Академии наук. Серия литературы и языка. Т.52.№ 1.М., 1993.С.3-9.

Словари 1. Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка: Практический справочник. 6-е изд., перераб. и доп.М.: Рус. Яз. 1989.495с. 2. Даль В.И. Пословицы русского народа.- М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000.-608с. 3. Лингвострановедческий словарь./ Сост.М.А. Денисова. М.: Русский язык, 1978.277с. 4. Лубенская С.И. Русско-английский фразеологический словарь. М.:Языки русской культуры, 1997.1056с. 5. A Dictionary of American Proverbs /Ed. by W. Mieder. N.Y.-Oxford: Oxford University Press, 1992. 710p. 6. Russian-English Dictionary of Proverbs and Sayings/ Alexander Margulis& Asya Kholodnaya. Jefferson, North Carolina and London: McFarland & Company, Inc.Publishers, 2000,487p.

ВОЕННАЯ МЕТАФОРА КАК СПОСОБ ОТРАЖЕНИЯ КАРТИНЫ МИРА В ЯЗЫКЕ WAR METAPHOR AS A REFLECTION OF THE WORLDVIEW IN LANGUAGE Рябцева Э.Г., г.Краснодар РФ E. G. Ryabtseva, Krasnodar, RF 60

The article deals with the problem of the role of war metaphor in the reflection of the world image. Metaphor is treated from the point of view of cognitive linguistics as the result of man's mental activity. Semantic groups of war terms regularly used metaphorically in various types of text are defined. The fields of knowledge whose concepts can be represented through their correlation with the notion of war are singled out. The metaphoric model "war-politics" is given detailed consideration. В статье рассматривается вопрос о роли военной метафоры в построении картины мира. Метафора понимается в русле когнитивной лингвистики как результат ментальной деятельности человека. В статье определены семантические группы военной лексики, способные метафоризироваться в различных типах текстов. Выявлены те области знаний, понятие которых могут репрезентироваться через соотнесение с понятием "война". Описана метафорическая модель "война-политика". Интерес исследователей к изучению метафоры не ослабевал на протяжении всей истории развития филологической науки. В настоящее время он существенно возрос в связи с формированием когнитивной лингвистики, в рамках которой метафора рассматривается как явление сознания, мышления и языка, играющее важнейшую роль в познании и описании мира. В основе когнитивной теории метафоры лежит положение об обусловленности речевой деятельности понятийной системой сознания. С точки зрения когнитивного подхода метафора понимается как результат ментальной деятельности человека, когнитивный механизм, заключающийся в соотношении двух гетерогенных, не обладающих формально-логической соотнесенностью сущностей, и установлении аналогии между ними в процессе структурирования смысла высказывания [9; 5]. Отражая реальный мир, метафора отражает и отдельные черты менталитета народа, репрезентирует мировоззрение и миропонимание носителей языка, активно участвует в построении картины мира. Картина мира – центральное понятие концепции человека. Оно формируется человеком в практике его многочисленных и разнообразных контактов с миром, в результате концептуальной деятельности сознания. Понятия, концепты, в форме которых отражается действительность, эксплицируются средствами языка. Соответственно говорят о двух картинах мира: концептуальной и языковой. Языковая картина мира означивает элементы концептуальной и эксплицирует ее языковыми средствами. Наряду с целостной, глобальной картиной мира существует и локальная, в которой представлен лишь фрагмент мира, какой-либо его срез или аспект. Метафора, являясь одним из воплотителей картины мира, обладает свойством "навязывать" говорящим на данном языке специфичный взгляд на мир. Метафоры репрезентируют концепты, содержание которых представлено в обыденном сознании носителей языка. Раскрыв содержание этих концептов, можно составить представление об образе мира в обыденном сознании людей. Полученный образ – локальная, "метафорическая картина": в ней представлены лишь те фрагменты мира, которые воспринимаются при участии чувственно-образной системы человека и фиксируются в языке с помощью уже имеющихся в нем наименований. Метафорические обозначения, вплетаясь в концептуальную систему отражения мира, окрашивают ее в соответствии с национально-культурными 61

традициями и со способностью языка называть вновь познаваемое через уже познанное. Метафора придает языковой картине мира антропоцентрическую интерпретацию: она охватывает те фрагменты языковой картины мира, которые связаны с человеком и его деятельностью. В метафорических обозначениях отчетливо проступают ментальные характеристики этноса. Анализ метафоры позволяет сделать вывод об отраженной в языке специфике национального мировосприятия: "формирование эталонных образов и образная оценка действительности связаны с выделением тех фрагментов мира, которые представляются особенно важными для носителей конкретного языка" [7: 152]. Одним из ключевых концептов картины мира является концепт "война". Для его репрезентации в языке существует развитая система средств номинации. В речи эти средства – военная лексика и фразеология – широко используются не только в прямом, но и в метафорическом смысле – для объективации понятий, относящихся к различным областям знаний. Выявление тех областей, понятия которых могут репрезентироваться через соотнесение с понятием "война", можно осуществить путем изучения моделирующей способности метафоры, установления типовых моделей метафорического смысла. Метафорические модели рассматриваются как тип когнитивных моделей-инструментов категоризации, описывающих механизмы мышления и образования концептуальной системы человеческого сознания [5: 56]. Метафорическая модель выполняет организующую функцию: объединение метафор в упорядоченное целое способствует систематизации областей знания, которые играют роль определенных подсказок для осуществления сложного процесса познавательной деятельности [2: 147]. В изучении метафорических моделей можно выделить два подхода: 1) выявление моделей репрезентации понятий, относящихся к одной определенной области знаний (экономических, политических, биологических и т.д.) и 2) описание моделей метафорического переноса понятий какой-то одной области знаний в другие области. В зависимости от принятого подхода именование метафорических моделей осуществляется в соответствии с областью "цели" (в других системах терминов – основного субъекта сравнения, темы, термина сравнения), или "источника" (второстепенного субъекта сравнения образа, способа сравнения). При рассмотрении возможных моделей переноса из одной определенной концептуальной сферы, метафоры классифицируются по области источника на антропоморфные, анималистические, флористические, "машинные", пространственные, военные и др. Военные метафоры появляются в результате переноса на репрезентируемые ими понятия характеристик концепта из области военного дела. Распространенность этого типа метафоры отмечают многие исследователи: Дж. Лакофф и М. Джонсон анализируют его на примере "спор – это война" [6], Г.Я. Солганик и С.А. Мегентесов указывают на широкое использование лексики в газетно-публицистическом стиле [11: 84; 8: 56], А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов пишут о военизированности политического языка новой эпохи, объясняя этот факт милитаризацией нашего сознания [1: 3]. Анализ военной метафоры показал, что в качестве источника в процессе метафоризации используются все группы военной лексики: 1) наименование военных действий, способов и методов их ведения и результатов (атака, бой, битва, баталия, война, капитуляция, маневр, наступление, отступление, осада, штурм, атаковать, 62

штурмовать, оборонительный, разведка, засада, брать штурмом и др.); 2) наименование субъектов военных действий – родов войск, рангов, чинов (солдат, боец, войско, легион, армия, гвардия, тяжелая артиллерия, разведчик, ветеран, шпион, часовой, страж и др.); 3) наименование военных объектов – родов и видов оружия, военных сооружений, мест расположения войск (арсенал, бомба, мишень, оружие, стрела, танк, фронт, фланг, стан, штаб, лагерь, командные высоты, передовая, тыл, меч, мина, копье, пушка, пуля, шпага, порох и др.). В ходе анализа определены основные концептуальные области, представляющие собой цель метафорического переноса из концептуальной области военного дела. Выявлены следующие модели метафоризации военных терминов: война – политика, война – экономика, война – спорт, война – юриспруденция, война – язык, война – экология, война – медицина, война – трудовая деятельность, война – жизнь человека, жизненные трудности, война – межличностные отношения, война – образная и оценочная характеристика человека. Продуктивным способом репрезентации понятий является модель "война – политика". Политический дискурс характеризуется высокой степенью метафоричности, а среди различных моделей матафоризации в языке политики преобладает метафора войны. Военизированность политического общения исследователи объясняют влиянием на формирование психики человека милитаристской идеологии [8 : 57; 1 : 3; 3 : 1]. В рамках модели "война – политика" метафоризируется большое число военных терминов:  фронт – идеологический фронт, фронт борьбы трудящихся, внутренний фронт, фронт левых и демократических сил, на фронте классовых битв, могучий фронт свободолюбивых народов мира;  кампания – развернуть кампанию клеветы, избирательная кампания, кампания нажима, кампания запугивания;  эскалация – эскалация провокаций, эскалация дружбы, эскалация мира;  оккупировать – оккупировать президиум, оккупировать Думу;  враг, предатель, герой – главный герой плакатов и лозунгов, "главный герой горняков – Борис Ельцин";  война – холодная война, идеологическая война, радиовойна, вести войну с цензурой, информационная война, ветеран информационной войны. Термин "информационная война" метафорически употребляется для обозначения организуемой в мирное время идеологической кампании, поддерживаемой мощной системой информирования населения [10: 483]. Информационные войны проводятся и внутри страны: в СССР это были процессы против "космополитов, против врачей-вредителей, против врагов народа"; приметой политической жизни сегодняшней России стали войны между олигархами, между властью и олигархами, властью и оппозицией. Одним из основных источников порождения информационных войн в мирное время являются избирательные технологии. Выборы создают обстановку конкуренции, которая зачастую приводит к конфликтам. Ситуация выборов осмысливается их участниками в терминах войны. Чтобы победить в предвыборных баталиях, кандидат и его команда разрабатывают стратегию своей кампании, направленную на разгром и уничтожение врага, 63

атакуют позиции противника, наносят удар по его имиджу, маневрируют, отбивают контратаки, переходят в контрнаступление. Ученые отмечают, что, позволяя получать знания об окружающем мире, метафоры структурируют наше восприятие, наше мышление и наши действия, формируют модель восприятия действительности, в которой отражаются представления о роли и месте действующего субъекта [1: 2]. А.Н. Баранов относит метафору войны, наряду с метафорами "состязания" и "спорта", к конфликтным метафорам и считает, что склонность к их использованию характеризует конфликтное, кризисное мышление, а осмысление противника в проблемной ситуации в метафоре войны влечет увеличение конфликтности общения [1: 573]. Основная функция политического дискурса – его использование в качестве инструмента политической власти – предполагает осуществление социального контроля, манипулирование общественным сознанием, оказание воздействия на весь социум или отдельные социальные группы [12: 35]. Один из путей воздействия в сфере политики заключается в использовании мифов, мифологем, позволяющих задействовать несознаваемые явно реципиентом информационные структуры. Широкое распространение в политическом дискурсе получил миф о враге. В контексте этого мифа метафоризировались многие понятия, порождались многочисленные метафоры войны. В советский период употребление военной метафоры стимулировалось мифологизацией сферы репрессивных органов: "враг народа", "карающий меч революции", "если враг не сдается, его уничтожают". К устойчивым мифам того времени можно отнести и образ могущественного внешнего врага – "капиталистического мира с его эксплуатацией человека человеком". Миф привлекателен для политиков тем, что предлагая упрощенное представление о реальных социальных событиях и ситуациях, он способен захватить массовую аудиторию. Миф дает психологически доступный всем ответ на проблемы общей значимости и действует на уровне, который может слабо опровергаться массовым сознанием. Мифология перестройки также опирается на миф о враге, разделяя общество на сторонников и противников этого социального перелома. В языке этот процесс находит отражение в активном использовании военной метафоры. Подводя итоги, отметим, что военная метафора широко используется для построения картины мира в различных сферах деятельности: политике, экономике, спорте, медицине, экологии, юриспруденции и др. Исключительно важную роль выполняет метафора войны при выражении общественно-политического содержания: являясь следствием милитаризации общественного сознания, она в свою очередь способствует созданию военной идеологии, оказывая обратное влияние на менталитет нации. Литература

1. Баранов А., Караулов Ю. Политика как диалог // Наука и жизнь. М., 1993. № 3. 2. Бородулина Н.Ю. Метафорические модели языковой репрезентации экономических понятий // Диссартация… канд. филол. наук. Тамбов, 2002. 3. Виноградов С.И. Выразительные средства в парламентской речи // www.gramota.ru. 4. Дитрих О.В. Авторская метафора в сфере политики // www.arctoga:a.krasu.ru. 5. Кубякова Е.С. Языковое сознание и языковая картина мира // Филология и культура. Тамбов, 1993. 6. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. 7. Лебедева Л.А. Образ человека в компаративной фразеологии чешского языка // Язык и национальные образы мира. Майкоп, 2001.

64

8. Мегентесов С.А. Эпистемы ментальности и идеологические метафоры в публицистике // Языковая личность: структура и эволюция. Краснодар, 2000. 9. Петров В.В. Метафора: от семантических представлений к когнитивному анализу // Вопр. языкознания. 1990. № 3. 10. Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2001. 11. Солганик Г.Я. Лексика газеты. М., 1981. 12. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Волгоград, 2000.

65

II. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ГЛОБАЛИЗВАЦИИ: ПОИСК НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЙ II. LINGUISTIC IMAGES OF GLOBALIZATION: SEARCH FOR NEW DIMENSIONS КОМПЬЮТЕРНО-МЕДИЙНАЯ КОММУНИКАЦИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (доклад пленарного заседания) COMPUTER-MEDIATED COMMUNICATION IN THE MODERN WORLD: A LINGUISTIC PERSPECTIVE (A Plenary Meeting Presentation) Ковальская Л. Г., Майкоп, РФ Ludmila G. Kovalskaya, Maikop, RF The article deals with the linguistic aspects of computer-mediated communication which is a vast interdisciplinary field and virtually a new culture based on semiotic principles. Communication by means of electronic network systems is treated as computer-mediated discourse, which shares many properties with other forms of discourse, such as the properties of social markedness and emotivity. Computer-mediated discourse also has its unique cognitive and strategic characteristics. The author describes the main synchronous and asynchronous forms of computer-mediated discourse showing their mechanisms, dynamics and communicative functions which make computer-mediated communication such an attractive field for linguistic research from many different perspectives. В статье рассматриваются лингвистические аспекты компьютерно-медийной коммуникации, которая представляет собой обширное междицисциплинарное поле и является новой культурой, построенной по семиотическому принципу. Совокупность разнообразных видов речевого общения посредством электронной среды определяется как компьютерно-медийный дискурс, который имеет много общих черт с другими видами дискурса, таких как маркированость с точки зрения социолингвистических параметров и эмотивность. Однако данный вид дискурса также характеризуется уникальными стратегиями и когнициями. Автор описывает основные синхронные и асинхронные формы компьютерно-медийного дискурса, показывая механизм их действия, динамику и коммуникативные функции, делающие компьютерно-медийную коммуникацию столь привлекательной для различного рода лингвистических исследований. Пожалуй, самым значительным из сюрпризов, которые преподнес нам рубеж XX и XXI веков, явился бурный рост информационных технологий, который с трудом поддается оценке. Фактически, это и есть глобализация, которая, по определению директора Института проблем глобализации М. Делягина, «представляет собой процесс стремительного формирования 66

единого общемирового финансово-информационного пространства на базе новых, преимущественно компьютерных, технологий» /Делягин, 2001: 9/. Главное в этом процессе – это изменение самого предмета труда, при котором акцент переместился с изменения природы на «преобразование живого человеческого сознания – как индивидуального, так и коллективного» /там же/. Хорошо это или плохо? Последствия этого процесса пока не осознаны, не раз отмечались не только несомненные преимущества компьютерных технологий, но и их многочисленные опасности. Однако факт остается фактом: компьютерно-медийная коммуникация с беспрецедентной легкостью вошла в мир и быстро стала неотъемлемой частью повседневного речевого общения миллионов людей, создавая вокруг них совершенно новый социум и способствуя трансформации их социальной идентичности. По данным 2002 года в компьютерно-медийной коммуникации было задействовано 325 млн. человек во всем мире. Разумеется, эта цифра уже устарела, так как число пользователей электронной компьютерной сети с каждым днем стремительно увеличивается. Это совершенно новая культура, многое в ней создано по семиотическому сценарию, и она так же реальна, как реален мир любой другой культуры или социума. По мнению американских ученых Г. Шенка и Д. Канингхема, исследующих философские вопросы языка, компьютерные технологии закрывают век Просвещенности и Науки, и открывают перед нами век Значения /Shank & Cunningham, 1996: 34/. Киберпространство все глубже проникает во все сферы деятельности, позволяя говорить о таких на первый взгляд невероятных вещах, как киберличность, киберэтика киберповедение, кибер-университет, киберобразование, кибертека (от библиотека), кибержурнал и даже киберфеминизм, киберпреступление, кибертерапия, кибергражданин (т.е. гражданин киберпространства) и так далее. Список подобных неологизмов разрастается с невероятной скоростью. Компьютерно-медийная коммуникация представляет собой принципиально новый вид общения и обмена информацией. Она предоставляет коммуникантам неограниченные возможности для постижения виртуальной вселенной, создания новых виртуальных личностей, построения виртуальных объектов и манипулирования ими, создания целых сообществ со своими целями, законами и этикой, взаимодействия с членами этих сообществ на самых разных уровнях и многое другое. Это обширное междисциплинарное поле, исследуемое с точки зрения теории коммуникации, психологии, социологии, когнитивистики, семиотики, гендера и множества других дисциплин и областей науки. Для лингвистов компьютерно-медийная коммуникация интересна прежде всего тем, что она осуществляется посредством многогранного текстового выражения в различной жанровой оболочке, а потому в зависимости от конкретной формы компьютерного общения и ракурса исследования может рассматриваться c различных точек зрения: как текст или дискурс, как диалог или монолог, как идиолект или жаргон и т. д. В данной работе компьютерно-медийная коммуникация будет представлена в самых общих чертах как объект лингвистического исследования. Для этого будут показаны степень и уровень ее распространенности в современном мире, некоторые важные ее характеристики, которые представляют интерес для лингвистики, а также механизм действия основных ее форм. Компьютерно-медийная коммуникация становится все более популярной и постепенно заменяет традиционные способы общения, в первую очередь непосредственное, живое общение людей при их 67

физическом присутствии в едином пространственно-темпоральном континууме. Это обусловлено ускорением ритма жизни современного человека, «сжатием» пространства его обитания, которое, благодаря новым коммуникативным технологиям постепенно превращается в «глобальную деревню» (global village) по терминологии, введенной в обиход еще в 1960-х годах и ставшей крылатой фразой в современных англоязычных исследованиях, посвященных компьютерно-медийной коммуникации. Все большее распространение получают глобальные компании и корпорации, которые не имеют ни определенного местонахождения, ни офисов в общепринятом смысле этого слова, ни штата секретарей, ни всего того, что в нашем понимании связывается с компанией, фирмой или предприятием. Такие компании и корпорации «связаны с понятиями виртуальной мобильности и транснациональности» /Barnes, 2003: 320/. Их сотрудники разбросаны по разным частям света, а офисы чаще всего находятся в их личных резиденциях. Практически вся деятельность таких компаний, за исключением коротких встреч с авиаперелетами, осуществляется виртуально - с помощью компьютерно-медийной коммуникации: электронной почты, обмена текстовыми репликами, аудиопереговоров и видеоконференций. Разумеется, чтобы успешно вести деятельность такой компании или корпорации, необходимо не только владеть одним общим языком, но и уметь вести компьютерно-медийный дискурс, понимать речевые стратегии коллег, принадлежащих к разным этносам и культурам, учитывать массу социолингвистических параметров, таких как фактор индуктивного или дедуктивного построения реплик, различий в понятиях вежливости, особенностей текстового выражения мыслей в высококонтекстных и низкоконтекстных культурах, оптимистических и пессимистических, а также культурах, ориентированных на индивида, на общество, на религиозные догмы, на традиции рода, на государственные законы и так далее в зависимости от национальной и государственной принадлежности сотрудников компании. Это проблематика корпоративной культуры, и лингвистические исследования в этой области во многом связаны с вопросами кросс-культурных взаимодействий и изучением корпоративного аспекта компьютерно-медийной коммуникации. А что же мы имеем в плане частного, индивидуального общения? Здесь компьютерная сеть предоставляет нам практически неограниченные возможности устанавливать самые разные речевые контакты со множеством людей, знакомых и незнакомых, соотечественников и принадлежащих к другим культурам, говорящих на нашем языке или на других, находящихся в соседней комнате или на противоположной точке земного шара, сходных или отличных от нас в гендерном, возрастном, этническом, психофизиологическом, интеллектуальном, профессиональном и социальном планах. Фактически, мы можем общаться с любым представителем Homo Sapiens, умеющим осмысленно стучать по клавишам и «входить» в нужные программы. К сожалению, в отечественной науке пока нет сколько-нибудь значительных исследований в области компьютерно-медийной коммуникации, так как мы только сейчас пытаемся наверстать почти двадцатилетнее отставание в сфере применения компьютерных технологий в различных аспектах нашей жизни. Исследования компьютерно-медийной коммуникации в зарубежной (прежде всего американской) лингвистике начались в 1980-х годах, когда компьютер вошел в повседневную жизнь людей. Результаты этих исследований настолько поразительны, что не вызывает сомнений факт, что в настоящее время буквально на наших глазах развивается целый арсенал 68

теорий, подходов и методов, позволяющих говорить о становлении принципиально новой дисциплины, которая связывает достижения лингвистических исследований с информационными технологиями. Совокупность разнообразных видов речевого общения посредством электронной среды определяется как «компьютерно-медийный дискурс». Этот термин, несмотря на относительную новизну, уже довольно прочно утвердился в англоязычной лингвистической терминологии /см., например, Herring, 2001/. В соответствии с подходом, принятом в данном исследовании, компьютерно-медийный дискурс понимается как речевое общение виртуальных личностей, являющихся также личностями языковыми, которые используют для достижения своих коммуникативных целей различные компьютерные технологии. Такая виртуальная языковая личность привносит в компьютерно-медийный дискурс все богатство накопленного ею лингвистического и экстралингвистического опыта, преломляя его в акте коммуникации относительно тех ограничений и новых дополнительных возможностей, которые отличают данный дискурс от традиционных, некомпьютерных его видов. В чем же проявляется специфика компьютерно-медийного дискурса? Чтобы ее понять, необходимо перечислить ряд недавних открытий, сделанных за рубежом. Первое такое открытие связано с тем, что в самом начале появления компьютерно-медийной коммуникации, ей предрекалась роль безликой, бестелесной коммуникации, с помощью которой, как ожидалось, будут достигнуты истинная эгалитарность и демократичность, стирание расовой, социальной, гендерной и какой-либо другой иерархичности. Выяснилось, что это не так. Виртуальная языковая личность несет в себе настолько сильный заряд своего реального «Я», что ни о какой истинной «свободе» от своих этнических, возрастных и социальных характеристик быть не может. То есть компьютерно-медийный дискурс оказался таким же маркированным с точки зрения социолингвистических особенностей, как и любой другой вид дискурса, хотя и со своими уникальными стратегиями. Исследования показали, что в виртуальных сообществах, как и в реальном мире, почти невозможны эгалитарные отношения. Популярные и сильные личности получают в награду элитарный статус в виртуальном сообществе, пользуются повышенным вниманием со стороны других личностей и владеют всеми привилегиями, которые всегда сопутствуют престижу и силе в любом реальном сообществе /Raybourn,1998/. Поскольку определенный статус личности в данном сообществе достигается лишь при помощи графических языковых средств, находящихся в распоряжении коммуниканта, лингвистам предстоит выяснить, каким образом той или иной личности удается получить определенный статус в виртуальном сообществе, а если не удается, то почему. Другим важным фактором, определяющим социальную маркированность компьютерно-медийного дискурса, является гендерный фактор. Указывалось, что гендер должен быть признан как виртуальная реальность /Rodino, 1997: 19/. Было выявлено, что мужчины и женщины используют разные стратегии при общении в электронной сети, по-разному себя в ней «размещают», или «подают» и имеют разную коммуникативную этику в противовес первоначальным утверждениям, что компьютерномедийный дискурс нейтрализует гендерные различия. Например, ярко проявляющий себя в компьютерно-медийном дискурсе маскулинногендерный стиль речевого поведения - это противопоставление себя собеседнику, стремление принизить его, частые ассертивные и категоричные высказывания, бравада, выдвижение на первый план и 69

преувеличение своих положительных качеств и сарказм /Herring, 1994: 2/. Фемининно-гендерный стиль, с другой стороны – это эмоциональная поддержка собеседника, положительная оценка другого коммуниканта, относительно большое количество вопросительных структур, имплицирующих допущение того, что адресат гораздо более осведомлен, выдвижение собственных идей в форме предположений и т. п. / там же: 3/. Основным компонентом фемининно-гендерного стиля речевого поведения считается стремление помочь собеседнику сохранить свое «лицо» при любой ситуации, в то время как маскулинно-гендерный стиль являет собой постоянную угрозу для «лица» адресата, пытаясь вовлечь его в полемическую схватку /там же: 4/. Разумеется, описанные выше стили речевого поведения в виртуальном пространстве в высшей степени стереотипизированы. Тем не менее, не вызывает сомнений утверждение С.Херринг о том, что «женщины и мужчины составляют разные дискурсивные сообщества в киберпространстве – разные культуры – с разными коммуникативными нормами» /там же: 8/. Другим открытием для лингвистов явилась высокая эмотивность компьютерно-медийного дискурса. Как показали результаты исследований, виртуальные языковые личности не просто совершают коммерческие сделки, ведут официальные переговоры или обмениваются информацией, в их отношениях присутствуют все виды интерперсональной аттракции. Виртуальные личности редко индифферентны друг к другу, они проявляют симпатию или враждебность, любовь и ненависть, разрывают или, наоборот, развивают отношения, достигая иногда такой поразительно высокой степени интимности, доверительности и эмпатии, что это сбивает с толку многих американских психологов, исследующих эти отношения. Исследователей поражает то, что формирование всего перечисленного спектра отношений происходит при отсутствии таких важных невербальных факторов, сопутствующих развитию эмоциональной ответной реакции, как интонация, мимика, жесты, то есть при отсутствии всего комплекса просодических элементов и «языка тела», играющих важную роль в живом, непосредственном общении людей. В данном же случае в арсенале коммуникантов имеется постоянно пополняемый новыми элементами целый набор специальных графических символов или «картинок» для передачи эмоций, называемых эмотиконами, а также специальных аббревиатур и акронимов, восполняющих отсутствие традиционных невербальных средств выражения эмотивности. Эмотивность компьютерно-медийного дискурса выражается и многими другими средствами: это и особая лексика, и синтаксис, и ритм реплик, и их наложение друг на друга, и паузы, и многое другое. Она настолько сильна, что во многих случаях даже превышает степень эмотивности живой разговорной речи. Еще одним сюрпризом, открывшим целое новое поле для исследований, в том числе и лингвистических, явилась то, как ведут себя участники компьютерно-медийной коммуникации. В компьютерно-медийной коммуникации вырабатывается своя этика поведения, которая является различной для разных виртуальных сообществ. Например, даже были выделены особые формы неэтичного или агрессивного поведения в сети, такие как (в английской терминологии) flaming, spoofing, spamming и так далее. Пассивное «наблюдение» за происходящим, например, в виртуальном обсуждении без вмешательства в ход дискуссии получило название lurking. Поведение виртуальной языковой личности в киберпространстве представляет собой сложнейшее переплетение реальных и виртуальных интенций. Многое привносится из реальных 70

поведенческих норм человека, но для виртуальной личности этого мало, она широко экспериментирует с теми нормами, которые в реальной жизни были бы для нее совершенно неприемлемыми. Находясь в киберпространстве, виртуальные личности пытаются создать себе «сильные позиции» посредством моделирования своей виртуального «я», в процессе чего, например, экспериментируют с заменой своей гендерной принадлежности (gender swapping), пытаются внутренне раскрепощаться (disinhibition), привносят в общение различные ролевые игры или проявляют себя какимлибо другим образом, каким в реальной жизни проявить себя не удается. Эта область является объектом исследования когнитивной психологии и лингвистики, психолингвистики, гендера и анализа дискурса. Не вызывает сомнений тот факт, что компьютерно-медийный дискурс играет важную роль в межкультурной коммуникации. Моделируя свой образ и отношения с другими членами сообщества, каждая виртуальная личность получает возможность строить интерперсональные отношения на всех уровнях межкультурного общения, интергендерном (общение с представителями другого пола), интервозрастном (общение с личностями другого поколения), интерсоциальным (общение с людьми других социальных уровней) и т. д., не все из которых, возможно, доступны для нее в реальном мире. Кроме этого, виртуальная личность получает возможность прямого выхода в кросс-культурную коммуникацию, познавая менталитет представителей других культур и этносов /см., например, Ma, 1996/. И если на начальном этапе развития компьютерно-медийной коммуникации мир, по словам М. Варшнауэра, буквально «цепенел от ужаса» по поводу того, что английский язык был почти единственным языком, используемым в мировой сети (82 % Web страниц по данным 1996 года), то в настоящее время наблюдается все более активный процесс перехода к де-локализации и привязки новейших технологий к региональным нуждам. И хотя английский язык все же используется для «глобальной коммуникации», пользователи сети все чаще обращаются к своим родным языкам в своей стране или регионе /Warschauer, 2001: 4/. В частности, одна из наиболее популярных поисковых систем Google содержит более 40 миллионов японских, 24 миллиона китайских и 10 миллионов корейских веб-страниц. Кроме этого, она технически поддерживает большое количество других языков, постоянно расширяя свои языковые возможности. По мнению С. Барнз, введение в Интернет всего разнообразия языков могло бы прекратить американскую гегемонию над Интернет-культурой; и вместо того, чтобы стать гомогенной англо-говорящей системой, Интернет мог бы стать совокупностью «глобально-локальных деревень» (в английской терминологии С. Барнз использует неологизм glocal, образованный сращением элементов global и local: “a series of glocal villages”). В результате этого носителям английского языка придется учить иностранные языки /Barnes, 2003: 321/. Что касается форм компьютерно-медийного дискурса, то они прежде всего подразделяются на синхронные и асинхронные в зависимости от того, ведут ли его участники общение напрямую в едином временном режиме, или же между продуцированием сообщения и его получением (когнитивной обработкой) проходит определенное время. Далее будут перечислены основные синхронные и асинхронные формы компьютерно-медийного дискурса, а также показан механизм их действия и функции, делающие их столь привлекательными для различного рода лингвистических исследований. К асинхронным формам компьютерно-медийного дискурса прежде всего относится электронная почта, виртуальные форумы и обсуждения. 71

Электронная почта (e-mail) представляет собой обмен письмами, документами, фотографиями и видео-сообщениями, посылаемыми с одного электронного адреса на другой. Такой обмен осуществляется в асинхронном режиме, и его скорость зависит не столько от технических возможностей пересылки корреспонденции (электронное письмо доходит до электронного «ящика» адресата почти мгновенно), сколько от времени, которое уходит на то, чтобы адресат решил, что пора «открыть» свой ящик и проверить почту (на это могут уйти и секунды, и часы, и недели). Этим электронная почта принципиально отличается от традиционной почты, являясь более быстрым способом обмена письменной информацией. Другим отличием электронной почты от традиционной является ее гораздо более высокая степень надежности доставки корреспонденции, ибо электронное письмо, особенно «сохраненное» в списке отосланных писем (saved messages), фактически потеряться не может. Возможные сбои в пересылке электронных писем, как правило, связаны с указанием неверного адреса (и тогда адресант получает соответствующее уведомление (delivery failure notification), с невозможностью доставки письма, если адресат блокировал корреспонденцию, поступающую с определенного «ящика» (что невозможно сделать при обмене корреспонденцией традиционными методами, и в этом еще одно преимущество электронной почты), а также ошибками самого адресанта, который мог нажать не неверную клавишу. Язык и стиль электронной почты является уже достаточно разработанным в работах западных лингвистов. Было выявлено, что текст электронных сообщений характеризуется сжатостью изложения, упрощенным синтаксисом и пунктуацией, приближенностью к нормам устной речи с эллипсисом, междометийными неологизмами и эмотиконами. В некотором смысле можно считать, что электронное письмо - это своеобразная деградация традиционного эпистолярного стиля до уровня записок, которые гости оставляют у двери, если хозяина не оказывается дома. Виртуальные форумы (Web forums) и обсуждения (Web discussions), как правило, осуществляются в асинхронном режиме и представляют собой обмен письменными сообщениями - репликами на какую-либо конкретную тему, которые доступны для всех участников дискуссии. Посылая свои письменные сообщения на адрес конкретного сайта, коммуниканты могут принять участие в обсуждении какого-либо конкретного вопроса, «публично» спорить, полемизировать, задавать вопросы, предлагать новые темы для дискуссий и так далее. Тон, этика и динамика таких растянутых во времени «заседаний» виртуальных профессиональных клубов зависит от целей, интересов, возраста, образовательного уровня, социального статуса и гендерного состава их участников. Виртуальные форумы и обсуждения в некотором смысле можно сравнить с полемикой, которую ведут заинтересованные лица в каком-либо печатном периодическом издании – газете или журнале, дискутируя на заданную тему и споря друг с другом. Основные формы синхронного компьютерно-медийного дискурса – это чаты, «голосовые» переговоры и видеоконференции. Общие черты этих форм – это наличие, как минимум, двух участников, одновременно находящихся в соответствующей программе, и их сходные коммуникативные установки, нацеленные на получение незамедлительной ответной реакции. Чат (chat) – это особо раскованная и стремительная форма компьютерно-медийного дискурса (chat в переводе с английского языка означает «болтать»). Предполагая одновременное участие множества коммуникантов, чаты представляют собой в высшей степени неформальные виртуальные «тусовки» самых разных людей, которые собираются в одно 72

время на одном сайте, чтобы высказать свои мнения, пошутить, посплетничать, пофлиртовать и т.д. Участники чата общаются друг с другом посредством коротких письменных сообщений, отсылаемых на доступный для всеобщего наблюдения экран, по которому непрерывно скользят тексты всех реплик. Коммуниканты имеют возможность входить в чат и выходить из него, когда захотят, отслеживать, кто «пришел», а кто «ушел», адресовать свои реплики сразу всем «присутствующим», или одному или нескольким коммуникантам, или даже «отзывать» одного коммуниканта «в сторонку», чтобы поговорить с ним наедине через дополнительное диалоговое окно, а затем вновь присоединиться к «толпе». Аналогов чата в арсенале видов «живого», не-компьютерного общения нет. Основным его свойством, выгодно отличающим его от «живого» диалога, является то, что при виртуальном общении множества коммуникантов создается уникальная ситуация, равносильная, по словам Г.Шенка и Д. Куннингхема, «тому, как если бы все, кто хотел бы высказаться, начали бы говорить одновременно, но голос каждого был бы при этом отчетливо слышим» /Shank & Cunningham, 1996: 30/. Это свойство синхронного виртуального дискурса было названо сверхвысокой интерперсональной активностю общения (по терминологии С. Херринг, hyperpersonal interaction /Herring, 1999/). Участие в такой мультикоммуникации дает участнику максимальную интерактивную стимуляцию, то есть предоставляет ему возможность совершать гораздо большее количество активных коммуникативных действий в единой темпоральной рамке, чем это возможно при живом, непосредственном общении. Видимо, этой возможностью сверхактивного, «гиперперсонального» (а не просто «интерперсонального») общения, объясняется все возрастающая популярность синхронных виртуальных видов дискурса, несмотря на очевидные недостатки «жанра», такие как сниженный уровень обратной связи (reduced feedback) и ослабленное ощущение «присутствия» собеседника (loosened adjacency). Разумеется, тематика, скорость, динамика и речевые стратегии такого чата определяются возрастным, гендерным, профессиональным, этническим, региональным и социальным составом участников. Можно сопоставить, к примеру, некоторые региональные чаты молодых и напористых нью-йоркцев, отличающиеся бешеным темпом обмена репликами (где проявляется преимущество умения печатать «вслепую» с тринадцатилетнего возраста), искрометной игрой слов и известной агрессивностью, с неспешно текущими чатами австралийских фермеров пожилого возраста, где ценятся вежливость, доброжелательность, умение «выслушать» собеседника и стремление сохранять декорум при любом повороте коммуникативных событий. Хотя, в строгом смысле слова, чат не имеет четких пространственно-географических границ и может иногда иметь самый неожиданный состав участников, которым едва ли когда-либо довелось бы встретиться в реальной жизни. Языковые характеристики чата во многом определяются особенностями стратегическими целями данной формы дискурса. Конкуренция за внимание со стороны других коммуникантов ведет к тому, что реплики становятся максимально сжатыми, краткими, но емкими по смыслу. Это достигается при помощи всевозможных аббревиатур, лексических сращений, ситуативных неологизмов и своеобразного упрощенного синтаксиса (подробнее о языке чата см., например, Werry, 1996). «Голосовые» переговоры (voice chats), проводимые с помощью соответствующих компьютерных программ, на первый взгляд, ничем не 73

отличаются от обычного телефонного разговора, поскольку позволяют коммуникантам свободно общаться в синхронном звуковом режиме с помощью мультимедийных наушников со встроенным микрофоном (называемых коротким английским словом headset). Однако на самом деле технические возможности таких переговоров пока что заметно превосходят возможности любой бескомпьютерной телефонной связи (хотя последние модели мобильных телефонов начинают все больше напоминать миниатюрные компьютеры). «Голосовые» компьютерные переговоры позволяют не только вести разговор с собеседником, но и одновременно «подкреплять» сказанное с помощью письменных мини-сообщений и эмотиконов, файлов и фотографий. Коммуниканты могут добавить к своим переговорам третье лицо, и четвертое, и пятое, и так далее в зависимости от того, кто из их «контактов» находится в данный момент в сети и кого бы еще они хотели бы вовлечь в разговор. Все большее распространение получают чаты со звуковой поддержкой. При этом, как правило, очередность звуковых реплик регулируется одним из организаторов чата, который, принимая соответствующий сигнал от участника, «дает ему слово», делая его звуковые реплики слышимыми для всех участников. Видеоконференции (videoconferencing) производят наиболее полный «эффект присутствия» при компьютерно-медийном речевом общении. Они проводятся с использованием веб-камеры, под которой подразумевается компактная видеокамера, устанавливаемая рядом с компьютером, а также мультимедийных наушников с микрофоном. Это своеобразный компьютерный видеотелефон, дающий коммуникантам возможность видеть и слышать друг друга. Технология, используемая при видеоконференции, позволяет ее участникам регулировать качество звука и многочисленные параметры изображения, такие как его величина на экране монитора, цветность, яркость и т.д.; дополнительно открывать мини-экран со своим изображением, дающий возможность видеть не только собеседника, но и себя во время видеоконференции, а также и подкреплять сказанное письменными сообщениями и эмотиконами в специально предназначенном для этого диалоговом окне. Некоторые виды компьютерно-медийного дискурса могут вестись как в синхронном, так и в асинхронном режимах. Это относится к обмену текстовыми мини-сообщениями (instant messages), осуществляемыми через многочисленные программы с широкими мультимедийными возможностями. Асинхронный обмен мини-сообщениями, дополняет синхронное общение и заметно расширяет возможности программы, позволяющей послать сообщение «отсутствующему» коммуниканту с тем, чтобы он мог прочитать его позже, когда в следующий раз «войдет» в программу. Нередки случаи, когда при несовпадении времени, проводимом коммуникантами в сети, диалог с помощью таких мгновенно передаваемых мини-сообщений затягивается на несколько дней, а то и недель. Обмен текстовыми мини-сообщениями в синхронном режиме представляет собой уникальную форму дискурса, у которой нет аналогов среди традиционных форм общения. Такой дискурс фактически имитирует реплики живой разговорной речи. Уже обращалось внимание на то, что данная форма дискурса осуществляется при помощи совершенно нового функционального стиля, который является гибридом устной и письменной речи /Collot & Belmore, 1996: 13; Yates, 1996: 46/. К нему можно было бы применить такие на первый взгляд невероятные понятия, как «спонтанная письменная речь», или «выражение мыслей вслух в письменном виде». 74

Передача мини-реплик происходит практически мгновенно и динамика такого дискурса определяется скоростью печатания текста реплик на клавиатуре. В данном режиме коммуникант может одновременно общаться как с одним, так и с несколькими коммуникантами, параллельно пользуясь разными диалоговыми окнами, и в этом случае его партнеры по дискурсу не видят реплики друг друга. Однако, при желании, такой «разговор» может стать и общим, и тогда, при дискурсивном «многоголосии», коммуниканты, как правило, используют разный шрифт и цвет текста для более легкого распознавания принадлежности реплик. Скорость обмена репликами увеличивается благодаря использованию большого количества эллиптических конструкций, акронимов, всевозможных сокращений, а также эмотиконов, заменяющих отсутствие «живого» невербального сопровождения речи. В итоге создается уникальный тип креолизованного текста, сочетающего вербальные и иконические компоненты. Данная форма виртуального диалога имеет много разновидностей в зависимости от количества участников, коммуникативных целей, речевых стратегий и возможностей программы, в которой он ведется (о некоторых разновидностях виртуального диалога см. Ковальская, 2002). Какой же из перечисленных выше видов компьютерно-медийного дискурса является более удобным и предпочтительным? Вся «прелесть» компьютерно-медийной коммуникации для ее участников состоит как раз в том, что они имеют возможность параллельно пользоваться всеми ее видами в зависимости от коммуникативных целей, интенций и характера взаимоотношений. В качестве примера рассмотрим гипотетическую ситуацию с двумя коммуникантами, один из которых, предположим, находится на юге России, а другой - на севере Канады. Они предварительно могут условиться о времени виртуальной встречи, используя электронную почту или асинхронные мини-сообщения (их объем, как правило, ограничен определенным количеством знаков), затем в определенное время «встретиться» в программе и начать вести «разговор» посредством мини-сообщений уже в синхронном режиме, параллельно обмениваясь файлами или фотографиями. За этим могут последовать «голосовые» переговоры или видеоконференция в зависимости от технической оснащенности собеседников и их интенций. Потом при желании коммуниканты могут вновь переключиться на режим обмена письменными репликами, или вместе «побродить» по сайтам, посетить виртуальный магазин, присоединиться к какому-либо чату и так далее. Однако на этом возможности компьютерно-медийной коммуникации не исчерпываются. Механизм ее действия таков, что каждый из двух вышеупомянутых коммуникантов может параллельно в процессе вышеописанного многоканального виртуального диалога общаться еще с несколькими коммуникантами в том же временном промежутке. Благодаря этой возможности виртуальный дискурс гораздо более динамичен и информационно более насыщен и «сжат», нежели традиционные виды «живого» дискурса. Для обозначения такого многопланового вида синхронного общения автор данного исследования вводит термин «синхронный многоканальный дискурсивный комплекс» /подробнее см. Ковальская, 2003/. Данное понятие предполагает, что каждый участник такого дискурса может произвольно переходить из одного режима в другой или сочетать их в зависимости от индивидуальных коммуникативных целей и интенций, а также при необходимости менять скорость обмена репликами, речевые стратегии и тональность общения, тем самым оказывая влияние на аналогичные характеристики речевых партий других участников. В этом проявляются 75

коммуникативная полифункциональность и уникальная динамика синхронного компьютерно-медийного дискурса. Примечательно, что одновременное общение с несколькими коммуникантами представляет собой как раз один из тех случаев, когда возможности компьютерной технологии во много раз превосходят когнитивные возможности виртуальной языковой личности. Дело в том, что, хотя технически вполне осуществимо вести мультимедийный дискурс со множеством параллельных участников, практика показывает, что коммуникант, как правило, не может адекватно «справляться» более, чем с двумя-тремя не связанными между собой параллельными собеседниками. Это объясняется тем, что наличие каждого последующего такого собеседника резко увеличивает и без того мощный поток аудио-визуальной виртуальной информации, которая к тому же каждую секунду обновляется. В итоге коммуниканту, какой бы быстрой реакцией он ни обладал, становится все труднее ориентироваться в такой дискурсивной полифонии. Например, при обмене текстовыми репликами с несколькими параллельными коммуникантами он вынужден постоянно переходить из одного «окна» в другое, психологически и лингвистически перестраиваясь с одного собеседника на другого (может быть даже каждый раз меняя свой виртуальный имидж или гендерную принадлежность), в результате чего скорость обмена репликами с каждым из собеседников заметно падает, и логика «разговора» ослабевает или прерывается. В подобных ситуациях также нередки случаи, когда коммуникант начинает путать сами «окна», и текстовые реплики попадают к неверному адресату, что ведет к полному информационному и когнитивному сбою дискурса. Однако имеются и известные технические ограничения, ограничивающие дискурсивные возможности виртуальной языковой личности. К ним, в частности, относится невозможность коммуниканта вести индивидуальные параллельные видеоконференции с несколькими не связанными между собой собеседниками в ряде программ и целый ряд других. Компьютерно-медийный дискурс в высшей степени полифункционален. Его полифункциональность проявляется на нескольких уровнях: семиотическом, риторическом, прагматическом, коммуникативном, текстовом, перформативном. Изучение лингвистических аспектов компьютерно-медийной коммуникации предполагает многоплановость подхода в зависимости от того, какая из ее форм исследуется и какая из ее многочисленных функций подлежит анализу. В данной публикации затронута лишь малая часть тех языковых аспектов, с которыми напрямую связана компьютерно-медийная коммуникация. В заключение можно привести слова американского ученого Чарльза Эсса, занимающегося философскими вопросами компьютерномедийной коммуникации, о том, что «игнорировать эту область значит игнорировать то, что многие считают технологической революцией, которая обещает радикально изменить наши фундаментальные представления об этике и политике, о знании и окружающей нас действительности» /Ess, 1996: 2/. Что касается лингвистических исследований, то данное поле будет открыто для них еще очень долго, и до тех пор, пока компьютерно-медийная коммуникация будет использоваться язык в любом его проявлении, будет оставаться и необходимость в ее исследовании с лингвистической точки зрения. Литература

1. Делягин М. Россия в условиях глобализации // НГ – сценарии. Ежемесячное приложение к «НГ», № 4 (60), 11 апреля, 2001. С. 9, 15.

76

2. Ковальская Л. Г. Компьютерно-медийная коммуникация: виртуальный диалог // Язык и межкультурная коммуникация. Международный лингвистический журнал. – Майкоп: Издво РИО АГУ, № 1, 2002. С. 53 – 61. 3. Ковальская Л.Г. Синхронный компьютерно-медийный дискурс: механизм действия и коммуникативные цели // Язык и межкультурная коммуникация. Международный лингвистический журнал. – Майкоп: Изд-во РИО АГУ, № 1, 2003 (в печати). 4. Barnes, Susan B. Computer-Mediated Communication: Human-to-Human Communication Across the Internet. – Boston – New York – San Francisco, etc.: Pearson Education, Inc., 2003. 5. Collot, Milena; Belmore, Nancy. Electronic Language: A New Variety of English // ComputerMediated Communication: Linguistic, Social and Cross-Cultural Perspectives / Ed. by Susan C. Herring. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996: 13 – 28. 6. Ess, Charles. Introduction: Thoughts along the I-way: Philosophy and the Emergence of Computer-Mediated Communication // Philosophical Perspectives on Computer-Mediated Communication. Ed. by Charles Ess, Albany, NY: State University of New York Press, 1996: 1 – 12. 7. Herring, Susan. Gender Differences in Computer-Mediated Communication: Bringing Familiar Baggage to the New Frontier. / Panel “Making the Net ”Work”: Is there a Z39.50 in gender communication?” American Library Association annual convention, Miami, June 27, 1994. (Accessed 9 February 2001). – Available: http://www.cpsr.org/cpsr/gender/herring.txt. 8. Herring, Susan. Interactional Coherence in CMC. – Journal of Computer-Mediated Communication. V. 4, No 4, June 1999. – ”Proceedings of the Thirty-Second Annual Hawaii International Conference on System Sciences”(January 5-8, 1999, Maui, Hawaii). Copyright. Institute of Electrical and Electronic Engineers, 1999. 9. Herring, Susan. Computer-Mediated Discourse // The Handbook of Discourse Analysis / D. Schiffrin, D. Tannen, and H. Hamilton (Eds). – Oxford: Blackwell Publishers, 2001: 612-634. 10. Ma, Ringo. Computer-Mediated Conversations as a New Dimension of Intercultural Communication between East Asian and North American College Students // ComputerMediated Communication: Linguistic, Social and Cross-Cultural Perspectives / Ed. by Susan C. Herring. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996: 173 – 185. 11. Raybourn, Elaine M. The Quest for Power, Popularity, and Privilege in Cyberspace: Identity Construction in a Text-Based Multi-User Virtual Reality. – Western Speech Communication Association Conference, Denver, Colorado, February 1998. Copyright, 1998. 12. Rodino, Michelle. Breaking out of Binaries: Reconceptualizing Gender and its Relationship to Language in Computer-Mediated Communication. – Journal of Computer-Mediated Communication. V. 3, No 3, December 1997. (Accessed 19 February, 2001). – Available: http://www.ascusc.org/jcmc/vol3/issue3/rodino.html 13. Shank, Gary; Cunningham, Donald. Mediated Phosphor Dots: Toward a Post-Cartesian Model of Computer-Mediated Communication via the Semiotic Superhighway // Philosophical Perspectives on Computer-Mediated Communication. Ed. by Charles Ess, Albany, NY: State University of New York Press, 1996: 27 – 41. 14. Yates, Simeon J. Oral and Written Linguistic Aspects of Computer Conferencing: A Corpus Based Study // Computer-Mediated Communication: Linguistic, Social and Cross-Cultural Perspectives / Ed. by Susan C. Herring. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996: 29 – 46. 15. Warschauer, Mark. Language, Identity, and the Internet // Race in Cyberspace. / B. Kolko, L. Nakamura, & G. Rodman (Eds.) – New York: Routledge. 2001. (Accessed 10 February, 2001). – Available: http://www.gse.uci.edu/markw/lang.html. 16. Werry, Christopher C. Linguistic and Interactional Features of Internet Relay Chat // ComputerMediated Communication: Linguistic, Social and Cross-Cultural Perspectives / Ed. by Susan C. Herring. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996: 47 – 63.

ПРОЦЕССЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ И ФОРМИРОВАНИЯ СИСТЕМНОГО КОМПЛЕКСА НАУК ОБ ЭТНОСЕ THE PROCESS OF GLOBALIZATION AND THE FORMATION OF SYSTEMATIC ETHNIC STUDIES Каде Т.Х., Баматгиреева М.В., г.Краснодар РФ T. K. Kade, M. V. Bamatgireyeva, Krasnodar, RF 77

Multidimensional globalization processes find reflection in crosscultural communication and in integration of certain ethnic cultures into the world one (compare anti-global world perception). Personal culture is contained in the person’s self-consciousness; it is fixed in the language and in the language self-consciousness; it can be traced in one’s communicative/ speech behaviour (compare universals, culture codes, ethnical identity, ethnocultural stereotypes, images, mores, self-awareness, et al.); it is realized in discourse, specifying its national cultural component; and personal culture is immediately connected with ethnopsychological determination of the speech activity, language consciousness and intercourse; it is also realized in the possibility of choosing a strategy for generating an utterance. Global perception of the modern changeable world, tendencies, logics and vectors of its development in the constant process of rearranging the world’s structure pushes up creating new methodological perspectives of working out a unified approach to the system of great complexity and size, new principles of scientific theoretical ideation (compare mylogics), nousmentality, new systemic complexes of integration sciences, new ethnic selfconsciousness of language communities. Многомерные процессы глобализации находят отражение в межкультурной коммуникации, в интеграции отдельных этнических культур в мировую (ср., антиглобальное мировосприятие). Культура личности хранится в ее самосознании, фиксируется в языке и языковом самосознании, проявляется в коммуникативном / речевом поведении (ср., универсалии, коды культуры, этническая идентичность, этнокультурные стереотипы, образы, нравы, самосознание и пр.), реализуется в дискурсе, обусловливая его национально-культурную специфику, непосредственно связана с этнопсихолингвистической детерминацией речевой деятельности, языкового сознания и общения, в возможности различной стратегии порождения высказывания. Глобальное восприятие современного изменяющегося мира, тенденций, закономерностей, векторов его развития в беспрерывном процессе перестройки мировой композиции способствует формированию новых научных методологических перспектив разработки единого взгляда на систему огромной сложности и масштаба, новых принципов теоретического научного мышления (ср., милогия), нооменталитета, новых системных комплексов интеграционных наук, нового этнического самосознания языковых общностей. Многомерные процессы глобализации надгосударственного, неформального, негосударственного, гражданского уровней ведут к глобальной экономике, логистике, рынку труда, коммуникации, Сети, к информационному обществу, политической, финансовой, технологической глобализации; глобализации военного присутствия, терроризма, кризиса модернизма, экологических проблем, преступности, вестернизации, фундаментализму, планетаризации сознания, созданию новой архитектуры мирового сообщества (глобальные международные и межгосударственные союзы, новые законы, валюта); ср., глобалистика. На основе перехода полиграфических средств межкультурных коммуникаций к аудиовизуальным, ко всеобщей компьютеризации, Интернет, Мирнет наблюдается и процесс 78

глобализации культуры (интеграции отдельных этнических культур в единую мировую), который выражается в расширении культурных контактов, заимствовании культурных ценностей и миграции людей из одной культуры в другую. В ходе этих контактов исчезает множество традиционных форм жизни и способов мышления. Одновременно процесс глобализации ведет к возникновению и новых форм культуры, образов жизни, к мене локальных культур и к их необычным комбинациям между собой. Впечатляющее разнообразие мировых культурных систем значительно уменьшается (теория глобальной ойкумены У. Ганнерса, гибридизация культур, культурная однородность, транснационализация, развитие вариантности, проекты мирообщности). Ср. и проекты / сценарии антиглобализма как возобладания гуманного / негуманного мировосприятия. Известно, что культура личности хранится в ее самосознании, фиксируется в языке и языковом самосознании, проявляется в коммуникативном/речевом поведении, реализуется в дискурсе, обусловливая его национально-культурную специфику, которая непосредственно связана с этнопсихолингвистической детерминацией речевой деятельности, языкового сознания и общения, в возможности различной (связанной с особенностями языка) стратегии порождения высказывания. Развитие теоретических концепций этнического самосознания связано с этнокультурным объектом познавания и описания действительности, самой личностью, окружающим ее миром, пространством и временем. Познавая и осознавая себя, личность переходит к познанию себя в мире себе подобных и вступает в мир личностей. Ср. этнолингвистическую картину мира, ее историческую динамику, общую структуру (типологию объектов, взаимодействия, характер причинности), заданную через систему/матрицу универсалий/категорий культуры). Познание личности самой себя осуществляется через коды культуры: соматический, пространственный (внутренний мир личности, фрагмент внешнего по отношению к личности, фрагмент внешнего мира, выходящий за пределы личной зоны, но осознаваемый как свой, родной, фрагмент внешнего мира, который воспринимается и осознается как чужой, враждебный); временной, который отражает отношение личности ко времени, где пространство и время тесно связаны в сознании; предметный, биоморфный, духовный. Коды культуры образуют систему координат, которая содержит и задает эталоны и предопределяет метрическиэталонную сферу, участвующую в структурации и оценке материального мира (мировоззренческий образ мира). Осознание принадлежности личности другой личности как части и целого, особенного и всеобщего (этническая идентичность) – тождество самой себе на личностно-психологическом, социально-психологическом уровнях: этносоциологическая идентичность (принадлежность к этносу). Можно считать себя представителем одного этноса, но при этом проявлять качества, которые характерны преимущественно для другого (осознанная или бессознательная идентичность), можно осознавать себя частью одного этноса, а можно – одновременно двух и более этносов, семей, профессиональных коллективов и т.д. (полная или частичная); можно идентифицироваться с конкретным этносом через включенность в его различные этнические коллективы и целостности (опосредованная или непосредственная). Высокая культурная ценность этнической идентичности дает личности большую возможность самореализации и приобретается в определенной этнической среде по рождению или воспитанию с раннего детства. Личность (и ее этническое внутреннее сознание) гармонично 79

формируется в соответствии с этническими установками, стереотипами поведения, нормами, традициями, культурой, языком ее личного родного этнического окружения на основе подражания (принуждения, свободного и осознанного выбора) и идентифицирует себя со своей этнической общностью. На основе этих ценностей складываются ориентиры как обобщенная концепция природы, место личности в ней, отношение к личности, представление о желательном / нежелательном в межличностных отношениях и отношениях личности с окружающим миром. Упрощенный, эмоционально окрашенный и чрезвычайно устойчивый этнический образ (этнический стереотип) какой-либо этнической группы или общности распространяется на всех представителей и задает типичную схематизированную программу поведения представителей какого-л. этноса. Культурный обмен и межнациональные браки способствуют стиранию национальных границ и затрудняют самоидентификацию личности. Нормальная, этноцентрическая, этнодоминирующая, этнофанатичная, этноиндифферентная, этнонигилистичная в форме космополитизма, амбивалентная этничность (этническая идентичность) – переменная величина в каждой культуре. Ее границы подвижны, динамичны и культурно обоснованы. Признаками общности являются этнические нравы, из совокупности которых формируется национальный характер. К его чертам относятся: активность – инертность, ответственность – безответственность, достоинство – чувство превосходства или неполноценности, уверенность – нерешительность (склонность к сомнениям), умеренность – расточительность, выносливость – изнеженность, искренность – лицемерие (лживость, ханжество), простодушие – хитрость (расчетливость), храбрость – трусость, сострадательность – равнодушие, открытость – замкнутость и др. В реальности каждый этнос является носителем той или иной комбинации этих качеств, что позволяет ему занять свое место среди других этносов. Вряд ли можно игнорировать и разную степень интегрированности ряда народов в русскую культуру. Национальный язык – средство реализации этнической идентичности, а проживание на общей территории – условие ее реализации. С изменением и развитием информационных и транспортных связей признаки становятся относительными. Язык в группе культурных компонентов является важным этнодифференцирующим признаком. Возможны случаи, когда на одном языке говорят несколько этносов или один этнос говорит на разных языках. В этнической дифференциации культурно-хозяйственный признак играет важную роль (своеобразие жилища у разных народов мира, интерьер, традиционная одежда, состав потребления пищи, пищевой рацион, способ сна, обряды, обычаи, семейный быт, брачные обычаи, позы тела, жесты). Этнический стереотип поведения – главное, что определяет этнос (народ и народность) для него самого. В настоящее время наиболее авторитетные определения этноса или самосознания этноса ставят во главу угла именно идеальное – самосознание, осознание некоторой группой этносов самой себя как своих в отличие от чужих. Основа этнических отношений лежит за пределами сферы сознания, она в эмоциях (симпатияхантипатиях, любви-ненависти). Все другие признаки по отдельности (общность языка, территории, экономической жизни, общности культуры) или даже в совокупности могут социально не осознаваться (не быть концептуализованными) или вообще отсутствовать.

80

Этнический стереотип – автостереотип (или гетеростереотип) – характеризуется стремлением этнической общности внести в их содержание черты идеала собственного этноса, подчеркнуть наиболее самобытные качества национального характера. Основой гетеростереотипов является такое свойство этнических стереотипов, как антропоцентричность, т.е. обусловленность стереотипа внешним обликом личности, которая чаще всего связывается с ее определенными психологическими чертами. На основе этих стереотипов неизбежно создаются соответствующие типы поведения и общения между этносами (ср., например, утверждение интернациональных образцов поведения под воздействием миграции). Стереотипы поведения (штампы сознания), стереотипы-представления (клише), стереотипы-ситуации (клише/штампы), стереотипы-образы (клише) и этнические образы в явной или скрытой форме существуют во всех областях жизнедеятельности этносов и в каждую конкретную эпоху воспринимаются этносом как единственно возможный способ сосуществования с другими этносами. В качестве факторов изменения поведения этнической группы могут выступать исторические, экономические, политические, демографические, религиозные, а также особенно обострившиеся в последнее время экологические и технические факторы. Этнический образ представляет собой форму краткого описания, в котором выделяется какое-то типическое свойство, основывающееся на чувственном восприятии представителей других этносов. Этнический образ, акцентируя внимание на какой-л. специфической черте внешнего поведения личности, формирует общее представление об облике представителей того или иного этноса в целом (при этом роль языка незначительна). В формировании этнического образа характер ограничения своевольных импульсов личности (нрав) занимает очень важное место. Помимо этнических образов других народов у каждого народа есть и собственный этнический образ, являющийся автостереотипом. Система компонентов поведенческого стереотипа в целом (объективная компонента, этнос «в себе»), предпочтительность / превосходство образа жизни (пищи, одежды, языка) для этноса перед другими является источником ксенофобии (ненависти к носителям другого образа жизни). Субъективная компонента («этнос для себя») – этническое самосознание (национальное самосознание). Для личности существенное значение имеет его этническая принадлежность, а не национальность. Субъективный фактор не является достаточным. Современная глобальная проблема межэтнического взаимодействия находится в центре внимания трансдисциплинарных исследований отечественной и международной науки и требует качественно нового осмысления и интеграции различных знаний. Системное мышление как способность целостного видения мира (научная картина мира) способствовало развитию системного комплекса наук об этносе (этнонауки, этно-сайенса) (ср., этноакмеология, этноантропология (расоведение), этноархеология, этноботаника, этнография, этногеография, этнодемография, этноистория, этническая конфликтология, этнокультурология, этнолингвистика, этнометодология, этномузыкология, этнонимика, этнопедагогика, этнополитология, этнопсихология, этнокросс-культурная психология, этностатистика, этносемиотика, этносоциология, этноэкология, этноэкономика, этноэтика, этническая номадология и мн. др.), обусловленного многообразием теоретических и практических задач. Системный комплекс характеризуется наличием важных принципов 81

(соединенности, неупорядоченности множества, вариантности, иррегуляции, неоднозначной обусловленности, разнонаправленной активности), которые его упорядочивают и приводят к взаимодействию. В психологии, лингвистике, этнологии, культурологии, акмеологии и других областях научного знания системный / межсистемный подход к рассмотрению сложных объектов стал традиционным. Очевиден принцип разнонаправленной активности в развитии и этнолингвистики. Функционирование системного комплекса осуществляется путем взаимодействия новых гипотез, концепций, направлений, теорий, что отражается в понятийном аппарате терминологических систем, тенденциях их продуктивного развития (ср., многоязычие (мультилингвизм, полилингвизм, билингвизм); билингвизм (двуязычие) / билингв; двуязычие – активное (естественное), асимметричное, индивидуальное, искусственное, не/контактное, культурное, массовое, национальное, одностороннее, пассивное, сбалансированное, социальное; этнос (этнофор) – автохтонный, нетитульный; полуавтохтоны; этникос;

доминирующий,

крупный,

этническ(-ая, -ий, -ое, -ие) – группы, идентификация, картина мира, консолидация, конфликты, культура, менталитет, меньшинства, внутренняя миграция, национализм, неравенство, общности, отношения, парциация, показатели, популяции, принадлежность, предубеждения, принадлежность, процессы, не/равенство, россияне, самосознание, самоидентификация, сепарация, среда, стереотипы, столкновения, территория, (национальные) традиции, установки, факторы, "чистки", (языковые) группы; эмный и этный подходы; этно…: этногенез, гомогенное (этногосударство), этноконфликты, этносфера, этнотрансформация, этноцентризм, этноэволюционизм; этнокультурное единство, этнокультурная специфика языкового сознания, этнолингвистическая интеграция, этнократия, этнолингвистические семьи народов мира, этнопрофессиональная группа, этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков, этнопсихосоциология менталитета и нооменталитета; этнорасовая (группа, общность); этносословные группы; этносоциальная общность; этносоциологическая идеология, этнотерриториальные проблемы; межэтнические отношения, межэтническая интеграция; межэтнические конфликты, межнациональные конфликты, метаэтнические общность; метисы, евразийство; европеизм, европоцентризм, трайбализм, индоевропеистика; автономизация диалектов; нация – титульная; национальный – фактор; теория – эвукоподражания; стадиальная; "русская идея", русификация, русофилия, русофобия, русскоязычное население; конвиксия; адстрат, субстрат, субэтнос; суперстрат, суперэтнос (надтнос); пазиграфия; интерлект; язык (и) – априорный/ апостериорный, всеобщий, вспомогательный, вымирающий, государственный (официальный), контактный, мажоритерный / миноритарный, материнский, первый, международный, межславянский, местный, миноритарный (язык малочисленных этносов), младописьменные, поли/ монофункциональный, праязык(язык-основа), 82

язык-макропосредник (язык межнационального общения); взаимовлияние языков, взаимодействие языков (структурное, функциональное); выбор языка, выживаемость языка, вытеснение языка, престиж языка; идиомнеутраль; языков(-ая, -ой,-ое, -ые) – агрессия, адаптация, барьеры, (духовная) жизнь этносов, классификация этносов, континиум, права, привилегии, политика, планирование (политика, строительство, лингвопроектирование), союз (ср., балканский я. союз), экспансия и др.). Исследование формирования и современного состояния терминологии комплекса наук об этносе в современном терминоведении ново и актуально в методологическом, теоретическом и типологическом планах. Межсистемные взаимодействия могут быть разными: интегративными (соединяющими, объединяющими; ср., этнолингвистическая интеграция) и дифференциальными (разделяющими, расчленяющими; ср., историческая этнография, нормативная этнография, полевая этнография; историческая этнология, когнитивная этнология, религиозная этнология, экономическая этнология). При соединении, синтезе взаимодействующих систем образуется новая более сложная система или системный комплекс с новыми свойствами. Междисциплинарные направления/подходы (кибернетика, синергетика, системология, проблемология, эволюциология, алеатика, ритмодинамика, хронотроника, глобалистика, логистика) только упрочили положение базовых наук, доказали их значимость, единство научного знания. Увеличение числа междисциплинарных научных отраслей в настоящее время подтверждает дальнейшую дифференциацию (на новом уровне развития), обеспечивающую более глубокую интеграцию современных наук об этносе. Появление междисциплинарных областей способствует выходу многих наук за пределы их собственных объектов изучения. Развивающиеся контакты наук обеспечивают переход от субъективности к объективности в обосновании их связи. Переход предметов изучения одних наук в пределы других (возможность одновременного изучения одних явлений с разных сторон и разными науками) напрямую связан с противоположным процессом – расширением объекта/объектов изучения каждой науки. Взаимодействие наук выходит и за рамки взаимодействия смежных наук в одном системном комплексе. Развитие комплексности как слияния наук в изучении общего для них объекта ложится в основу всякого исследования, сочетающего методы анализа и синтеза. Взаимопроникновение наук посредством взаимоперехода методов исследования, предметов или объектов изучения доказывает правомерность выделения системного комплекса наук об этносе и отдельного объекта изучения – их терминологии. Стремление наук в их развитии к объединению подтверждает тенденцию к интеграции и доказывает необходимость их объединения в ходе совместного исследования одного объекта. В результате цикличного чередования интеграции и дифференциации, сосуществования этих процессов обеспечивается развитие науки, которое сопровождается усложнением ее организации. Описанные тенденции свойственны постнеклассическому периоду развития научной мысли и объясняют усиленный рост количества научных дисциплин в разных 83

областях. Разделение научно-исследовательской деятельности на теоретическую и собственно экспериментальную в системе современной науки является еще одной ее отличительной чертой по сравнению с наукой классической. Такая специализация рождает новый поток дифференцированных наук, которые в процессе взаимопроникновения ведут к дальнейшей интеграции научного знания. Автономное развитие теории и эксперимента на следующем этапе развития завершится их новым синтезом, подтвердив этим циклическую закономерность синергетического развития. В современной этнолингвистике также отмечен процесс разделения науки на теоретическую и прикладную, что связывается с трансформацией предмета. В условиях интенсивной коммуникации стало расширяться и углубляться понимание языковой способности человека, соотносящееся не только с сознанием и самосознением, но и с целостной языковой личностью. Глобальное восприятие современного изменяющегося мира, тенденций, закономерностей, векторов его развития в беспрерывном процессе перестройки мировой композиции способствует формированию новых научных методологических перспектив разработки единого взгляда на систему огромной сложности и масштаба, новых принципов теоретического научного мышления (ср., милогия), нооменталитета, новых системных комплексов интеграционных наук, нового этнического самосознания ("интеграция без ассимиляции", "мировое самосознание") языковых общностей

ГЕНДЕРНЫЙ КОМПОНЕНТ В ОБРАЗНЫХ НАИМЕНОВАНИЯХ ЧЕЛОВЕКА GENDER IN FIGURATIVE NOMINATIONS OF THE HUMANS Лебедева Л.А., г.Краснодар РФ L. A. Lebedeva, Krasnodar, RF Антропоцентризм современной лингвистической науки обусловил особое внимание исследователей к оппозиции «мужской – женский», фундаментальной для человеческой культуры и находящей отражение в разных сферах деятельности человека, в том числе и в лингвокреативной. Гендерные характеристики как составная часть культурной и социальной информации о национальной языковой личности в ее женской и мужской ипостаси в наибольшей степени присутствуют в номинациях человека – как в прямых, так и в переносных. Прямые номинации человека в первую очередь фиксируют соотношение социальных ролей, выполняемых мужчиной и женщиной в сфере семьи, общественной жизни, производственных отношений и т.д., причем здесь, наряду с четкой родовой соотносительностью наименований (отец – мать; учитель – учительница; либерал -- либералка), наблюдается и ее отсутствие: существительные мужского рода водитель, врач, машинист, мастер, президент, полярник и т.д. являются наименованиями лиц как мужского, так и женского пола, а существительные машинистка, няня являются номинациями сугубо «женскими», в то время как сталевар, генерал49, егерь – сугубо «мужскими». 49

Космонавт В.Терешкова – единственная женщина в современной России имеет воинское звание «генерал».

84

Образные же наименования человека отражают характерологические свойства (возрастные, психофизические, функциональные, интеллектуальные), состояния, речевое поведение, различные формы деятельности мужчин и женщин, причем отражение это видится в зеркале национальной культуры, то есть через систему образов-эталонов, выработанную в этнокультуре в процессе ее развития. Ср. в русском языке: ведьма "злая, сварливая или безобразная женщина", коза "резвая, бойкая девочка, девушка", кабан "грузный, толстый мужчина", холоп "прислужник, приспешник кого-л." (мужчина) – холопка "прислужница, приспешница кого-л." и т.д. Как отмечает Д.Ч.Малишевская, антропохарактеристики играют роль «стереотипов культурного мировидения – его эталонов, обычаев и др. и в этом качестве выступают как языковые экспоненты культурных знаков» Малишевская, 181. Следует, однако, отметить, что в образных характеристиках человека закреплены прежде всего такие качества и свойства, которые выходят за рамки существующей этической или эстетической нормы, так что идеальный образ русского человека рисуется средствами языка не столько через выделение его положительных качеств, сколько через неодобрение отрицательных. Гендерный анализ антропохарактеристик предполагает решение целого ряда задач, одна из которых – определить различия в денотативных основаниях образных наименований мужчины и женщины и выявить их квалитативное и квантитативное соотношение. Языковой материал, выбранный нами из толковых словарей русского языка МАС, БАС, позволил увидеть следующие тематические группы существительных, вовлеченных в сферу антропохарактеристик: зоонимы, антропонимы, предметные и отвлеченные слова. Среди зоонимов в большинстве случаев наблюдается прямое соотношение между грамматическим родом существительного и полом объекта образной характеристики. Например, используются для характеристики лиц мужского пола слова баран, барбос, бегемот, бирюк, битюг, бугай, бычок, волк, воробушек, гусь, жук, змий, зубр, кабан, кит и т.д., а слова выдра, гадюка, газель, клуша, кобыла, ласточка, лошадь и т.д. представляют собой «женские» характеристики. Лишь иногда слова женского рода могут использоваться для характеристики как женщин, так и мужчин, переходя в разряд слов общего рода: букашка "о незаметном, маленьком человеке", ворона "о рассеянном, невнимательном человеке"», гадина "об отвратительном, мерзком человеке", гнида "о ничтожном, мерзком человеке", змея "о коварном, хитром, злом человеке", свинья "о грязном, неопрятном человеке или о человеке с низменными наклонностями" и др. Зооморфные характеристики человека могут включать в себя одновременно две гендерные семы: не только сему «мужской/женский», но и сему «возраст». Последняя предполагает оппозицию «молодой/старый»: бычок о молодом упрямом человеке, жеребец о молодом, обычно рослом, сильном мужчине, коза «о резвой, бойкой девочке, девушке», щенок о молодом, неопытном мужчине, мальчике и др. Сема «возраст» лежит в основе образных характеристик воробушек, клоп, короед "о маленьком ребенке, малыше", гаврики "о людях (преимущественно детях, подростках), объединенных по какому-л. общему признаку, составляющих какую-л. группу (обычно шутливо или с оттенком неодобрительности)" и др. У соотносительных по роду антропонимов переносные значения чаще всего адекватны: барин – барыня "о человеке, ведущем праздный образ жизни или изнеженном человеке", волшебник – волшебница "о человеке, очаровывающем своими знаниями, умом, красотой и т.п.", дикарь – дикарка "о невоспитанном, невежественном человеке", монах – монашка "о человеке, 85

ведущем аскетический образ жизни", холоп -- холопка "о прислужнике, приспешнике кого-л." и т.д. Вместе с тем отмечаются и семантически не пересекающиеся переносные значения у соотносительных по роду антропохарактеристик, например: бог "о человеке могущественном, обладающем властью над другими людьми" (заметим, что обычно так характеризуется мужчина) и богиня "любимая, обожаемая женщина". Можно отметить и эмотивные несовпадения в семантической структуре слов, образующих родовую пару, например: голубь "ласково-фамильярное обращение к мужчине"» и голубка "ласковое обращение к женщине". У слов с предметной семантикой редко наблюдаются переносные значения, включающие гендерные компоненты: кубышка "о полном, малорослом человеке, чаще женщине", кувалда "о неуклюжей, грубой, неотесанной женщине", кукла "о бездушном и пустом человеке (чаще женщине)" и нек. др. Семантика отвлеченных слов, используемых для образной характеристики человека, как правило, не содержит указания на наличие семы «мужской/женский»: дрянцо «о пустом, ничтожном человеке», дрянь «о скверном, дрянном человеке», горе «о неумелом, неспособном человеке» и т.д. Гендерная сема «возраст» отмечена в БАС лишь у слова вольница "о своевольном, непослушном человеке (обычно о ребенке)". Гендерное основание явно проступает в антропохарактеристиках, построенных на ассоциациях с литературными героями, мифологическими и фольклорными образами: донжуан «искатель любовных приключений; соблазнитель, обольститель», донкихот «бескорыстный, наивный мечтатель», геркулес «о мужчине, обладающем необыкновенной физической силой и атлетическим телосложением», баба-яга «о злой, сварливой женщине», венера «о красивой женщине (обладающей обычно классической красотой)», золушка «о ком-л. (обычно девушке, женщине) трудолюбивом, выполняющем большую работу, но испытывающем при этом несправедливое к себе отношение» и т.д. Гендерный компонент в семантике слов, используемых в качестве антропохарактеристик, не всегда находит отражение в толковых словарях. Так, переносное значение слова волк в БАС дефинировано следующим образом: «о человеке, много испытавшем, привыкшем к невзгодам, опасностям, искушенном в каком-л. деле». Подобное толкование («о человеке…») предполагает отнесение характеристики, как к мужчине, так и к женщине, однако речевая практика свидетельствует о том, что старый, травленый, стреляный, морской и т.п. волк в сознании носителей русского языка – это мужчина. И не случайно в газетной публикации, посвященной капитану корабля Людмиле Тибряевой, использован заголовок "Морская «волчица»" (АиФ, 2003, №13). Бесспорно «мужскими» являются антропохарактеристики баран "о глупом, упрямом человеке" (ср.: овца, коза для характеристики глупой или упрямой женщины), бегемот "о неуклюжем человеке", бирюк "об угрюмом, замкнутом человеке", борода "грубовато-фамильярное обращение к человеку, носящему бороду", брандахлыст "пустой человек, гуляка", гад "об отвратительном, мерзком человеке", Гамлет "о человеке, пребывающем в постоянных сомнениях", орел "о человеке, отличающемся мужественной красотой или удалью, отвагой, смелостью", осел "о глупом, тупом, упрямом человеке" и т.д. Очевидно, что гендерный компонент в семантике этих слов должен быть эксплицирован при словарном их описании. Литература 86

1. Малишевская Д.Ч. Базовые концепты культуры в свете гендерного подхода (на примере оппозиции «Мужчина/Женщина») //Фразеология в контексте культуры. М.: Языки русской культуры, 1999. 2. МАС – Словарь русского языка: В 4 т. /Под ред. А.П.Евгеньевой. М.: Рус. яз. 1981-1984. 3. БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 20 т. /Под ред. К.С.Горбачевича. Тт. 1-6. М.: Рус.яз., 1991-1994.

СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ ПРИ ОБЩЕНИИ С ПОМОЩЬЮ СОВРЕМЕННЫХ КОМПЬЮТЕРНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ SOCIAL IDENTIFICATION OF THE LINGUISTIC INDIVIDUAL IN COMMUNICATION BY MEANS OF COMPUTER NETWORKS Кондрашова О.В., Кондрашов П.Е., г.Краснодар РФ O. V. Kondrashova, P. E. Kondrashov, Krasnodar, RF In the article “Social identification of the speaker in communication process through modern computer technologies” computer discourse is examined as a unique communication environment. Due to the mainly indirect written contact between the speakers in a given environment, there are no social boundaries in communication. The personal and socially relevant characteristics of the ‘speakers’ are determined specifically through their speech itself. The term “speaker” gain in this case narrow and specific meaning: person explicited in speech. The most distinguished means of self-expression in language are ‘nicknames’ – users’ original pseudonyms that take the place of a personal name and a speaker’s mask in certain situations of the process of communication. In conclusion the statement is made that language/speech is the main and the only socially defining factor in the internet-communication. This orientation for evaluation is transferred to traditional communication by making the ability to speak and to listen a priority in the social identification of a person. В статье «Социальная идентификация языковой личности при общении с помощью современных компьютерных технологий» рассматривается компьютерный дискурс как особая коммуникативная среда, в которой, в силу опосредованного письменного по преимуществу контакта «собеседников», отсутствуют социальные рамки общения, а личностные и общественно значимые характеристики «говорящих» определяются только и непосредственно самой их речью. Понятие «языковая (или речевая) личность» приобретает здесь узкое и конкретное содержание: личность, эксплицированная в языке (речи). Наиболее заметным средством языкового самовыражения являются «ники» – уникальные псевдонимы пользователей, выполняющие роль личного имени и в определенных ситуациях общения – «речевой маски», обусловливающей идиостиль речи. В заключение делается вывод о том, что в интернет-коммуникации язык/речь является основным и единственным социально характеризующим фактором, и эта оценочная ориентация переносится на традиционное общение, предопределяя 87

приоритетность умения говорить и слушать при социальной идентификации личности. Понятие «языковая личность», все чаще включаемое в лингвистические исследования последних десятилетий в качестве самостоятельного научного объекта, предполагает описание «языка в человеке» и «человека в языке» в связи с исторической, этнографической, социологической, психологической и другими характеристиками личности (см. об этом: Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 2-е, стереотипное. М., 2002.). Несколько иное содержание и еще большую значимость приобретает понятие «языковая личность» в таких новых формах общения, где речь является единственным источником информации о человеке. К таким формам общения относится интернет. Современный период развития средств коммуникации характеризуется ускоряющейся интеграцией новейших систем передачи информации (Webкамеры, IP-телефония, сотовые телефоны, спутниковая связь) на основе Интернета. А это означает в частности, что для ведения обычных телефонных разговоров или даже для визуального телеконтакта с собеседником уже не обязательно покидать пространство интернетобщения, где сложилась собственная коммуникативная среда, характеризующаяся отсутствием каких-либо социальных границ между коммуникантами. Отсутствие этих границ обусловлено нивелированием в опосредованном, письменном по преимуществу, интернет-общении признаков, определяющих социальную принадлежность коммуникантов. Действительно, ни возраст, ни внешность, ни одежда, ни манеры поведения, ни даже пол вступающих в опосредованный компьютером речевой контакт не различимы, если специально не обнаруживаются самим «говорящим», и потому утрачивают присущую им в традиционном общении социальную роль. В этом смысле интернет-общение, в отличие от других видов общения, можно было бы назвать скорее безличностным, чем межличностным (что не может не сказаться на языковом оформлении в нем высказываний), если бы им не были выработаны специфические способы характеристики коммуникантов. Способы это собственно языковые, поскольку единственным средством характеризации говорящего является его речь. Таким образом, понятие «языковая (или речевая) личность» получает здесь более узкое и вполне конкретное содержание: личность, эксплицированная в языке (речи). Наиболее заметен этот процесс экспликации личности при использовании слов, идентифицирующих собеседников, то есть личных имен. В интернет-общении личное имя – «ник» можно назвать «флагманом» идентификации. Ник (nick) – от сокращённого nickname, что означает «уменьшительное или сокращённое (как бы подрезанное, nick – подрезать, отбивать края) имя», – применяется как псевдоним участника компьютерного общения. В отличие от традиционного имени, которое может быть отнесено как к отдельному человеку, так и ко множеству носителей языка, поскольку список имен в каждом языке ограничен, а выбор часто определяется модой (ср.: В первом «А» классе было шесть Свет), «ник» обладает большей «номинативной уникальностью», так как всегда относится только к одному конкретному пользователю, стремящемуся выбором имени выделить себя, например: Джек из Тени, Джориан, Лысый Иёж, AleXX, КранК, RiXeoN, -The Dark One-, Yolka, Skiminok и так далее. Важно и то, что многие интернет-сервисы в качестве необходимого требования выдвигают уникальность имени пользователя. По форме «ники» могут быть как 88

однословными, так и многословными; они интернациональны и оформляются, как видно из приведенных примеров, знаками разных графических систем. Другим принципиальным отличием «ника» от имени является его мотивированность для носителей. По этому признаку «ники» соотносимы с прозвищами, однако в отличие от последних представляют собой самоназвания. «Ники» могут выбираться по звучности, по связи с личным именем пользователя, по имени любимого героя и т.д. Факторы, определяющие выбор «ника», чрезвычайно разнообразны и могут стать объектом отдельного социо- или психолингвистического исследования, нам же интересно то, что избранный «ник» способен моделировать «речевое поведение» его носителя. Например, пользователь с «ником» Риальный Пацан вполне ожидаемо «говорит» чиста канкретным языком. Подобная стилизация речи свидетельствует о том, что данное сетевое имя является скорее маской, которые достаточно распространены в неформальном компьютерном общении, где один пользователь может быть носителем нескольких масок-ников. В то же время «ник», а точнее его «прочтение», в любой форме сетевого общения, как формальной, так и неформальной, выполняет роль первичного коммуникативного представления «собеседника». Скажем, если в конференции появляются участники под именами Бородатый Эрик, Властелин мира, Джорж Буш, Ёжик в тумане и подобные, то у потенциальных собеседников apriori, по ассоциации с этими самоназваниями, складывается определенное представление о кругозоре, интересах, увлечениях, притязаниях, интеллекте данного пользователя, т.е. о его внутреннем мире. В реальном же общении, где личное имя, как правило, не мотивировано и потому не является характеризующим, начальная оценка социального статуса личности формируется на основе визуального, т.е. внешнего впечатления. Примечательно, что сетевое имяпредставление способно стать частью общего представления о человеке и при обычном общении. Это явление можно назвать «эффектом обратной петли»: сетевое имя, выбранное для общения через интернет, через связанные с ним системы коммуникации становится затем частью представления о личности при несетевом общении, в том числе и при традиционном знакомстве. Подобные «переносы» из одной среды общения в другую касаются не только личных имен, но и других средств социальной идентификации субъекта и адресата речи, к которым относятся, например, формулы речевого этикета. Замечено, что люди, часто общающиеся в интернете, меньше обращают внимания на соответствие социального статуса собеседников употребляемым ими этикетным формулам и установкам, что не знакомому с подобным стилем общения человеку может показаться невежливым. На самом деле нормы и правила общения, то есть речевой этикет, в интернет-коммуникации не только существует, но и строго контролируется. Для осуществления этого контроля был сформирован специальный «институт» модераторов. Модератор – это участник какого-либо чата или форума, призванный следить за соблюдением установленных там правил общения. По сути, модератор – это цензор, обладающий правом редактировать или удалять сообщения других участников коммуникации, если те, на его взгляд, нарушают правила или даже, в особых случаях, запрещать доступ пользователям в чат или на форум. Как правило, модераторы назначаются из числа тех пользователей, которые часто бывают на форуме, грамотно пишут, способны задавать темы общения, поэтому их авторитет всегда основан на уважении к умению пользоваться словом. Интересно отметить, что интернет-сообщество, являясь самым 89

свободным в социальном плане, безоговорочно принимает как данность такую цензуру избранных им самим «контролеров». Таким образом, в интернет-коммуникации язык/речь является основным и единственным социально характеризующим фактором, и эта оценочная ориентация, распространяясь в современных системах коммуникации, переносится на традиционное общение, обусловливая приоритетность умения говорить и слушать при социальной идентификации личности.

ПРИНЦИП АНТРОПОЦЕНТРИЗМА КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ПРИМЕНЕНИЯ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА В ЛИНГВИСТИКЕ THE ANTHROPOCENTRIC PRINCIPLE AS A METHODOLOGY FOR USING COMPLEX ANALYSIS IN LINGUISTICS Локтионова В.Г., г.Пятигорск РФ V. G. Loktionova, Pyatigorsk, RF In the article application of various methods of sentence analysis in modern linguistics is discussed. The alternative descriptions of sentence structure variations are compared from the point of view of “anthropocentric”, or “holistic” paradigm. Sentence form is analyzed with respect to its meaning and function in utterances. Various constructive patterns of English sentences including subordinate elements expressed by syntactic synonyms, such as words, phrases and clauses are interpreted as a result of alternative types of organization: tautology or compression and deletion, which serve as a means of variable representation of a certain scope of semantic categories. Preference is given to complex analysis of constructive sentence patterns as it allows the researcher to investigate the process of linguistic generation and choice of speech units and patterns taking into consideration the factor of verbal and non-verbal context, including ethnic, cultural, social and personal differentiation of modes of speaker’s (writer’s) behaviour and his communicative aims and motives. В статье рассматриваются основные методы анализа предложения, используемые в современной лингвистике. Разнообразные описания структуры и значения конструктивных форм предложения сопоставляются с точки зрения «антропоцентрической» парадигмы языка и возможности «холистского», или комплексного подхода к анализу синтаксической формы. Конструктивно-грамматические формы предложений, включающих зависимые члены, выраженные синтаксическими синонимами, интерпретируются как результат альтернативных тенденций: тенденции к тавтологии, компрессии или к лакунизации части лексико-семантической и структурно-грамматической информации. Предпочтение отдается комплексному анализу, поскольку он позволяет рассмотреть во взаимосвязи процессы лингвистической генерации и процессы производства речи, в ходе которых происходит выбор одной из имеющихся в языке конструктивно-грамматических форм предложения. Использование комплексного подхода позволяет учесть воздействие на выбор 90

таких факторов, как национально-специфичные и индивидуальноспецифичные характеристики говорящего (пишущего) носителя языка. Лингвистика ХХI века активно разрабатывает направление, в котором язык рассматривается в рамках когнитивной, коммуникативной и интерпретативной парадигм. В одной из трактовок его образов язык предстает как «дом духа», как результат сложной когнитивной деятельности этноса, образующий «пространство мысли» (Ю.С. Степанов, М. Хайдеггер). Это означает, что в речи единицы этого пространства используются носителями языка как в соответствии с присущими данному этносу национально-культурными особенностями мышления, так, в известной степени, произвольно: как на основе знания языка, так и под воздействием «мысли говорящего и … психических переживаний, входящих в задачу и намерения сообщения». (Виноградов, 1947: с.339-364). В группу факторов, определяющих особенности речевого использования единиц языка, входят и особенности психики, и возраст, и принадлежность к естественному полу, и среда воспитания, образования и обитания (национально-культурная, социальная и профессиональная принадлежность). Языковой антропоцентризм создает точку обзора, благоприятную для объединения парадигм и возникновения в лингвистике еще одной – межпарадигмальной теории функционирования языка. На ее основании конструируется новый объект междисциплинарных когнитивных исследований – языковая ментальность говорящего (пишущего) как фактор, обусловливающий соотношение между отображаемым участком мира и его языковым представлением в речи, и новый – комплексный метод исследования единиц языка и речи. Антропоцентричность как принцип коммуникативной деятельности реализуется, прежде всего, в рамках функционально-грамматического направления (А.В.Бондарко), основания которого сложились в работах по формальным моделям языка (Н. Хомский) и были значительно развиты в трудах ученых, принадлежащих к направлению структурализма. Идея антропоцентризма объединяет лингвистику и когнитивнолингвистические исследования, выполняемые в когнитивной психологии и когнитивной социологии в их попытке ответить на ключевые вопросы о том, как в принципе организовано и как действует сознание человека, как он познает мир посредством языка, какие сведения о нем становятся лингвистическими знаниями. К этим проблемам непосредственно примыкают вопросы о способах категоризации знаний, используемых в языке, и о средствах и способах представления в языковых единицах знаний нелингвистического и лингвистического характера. В настоящее время концепция антропоцентричности языка является общепризнанной точкой соприкосновения многих теоретических построений, описывающих и интерпретирующих его строение, свойства и сложную сущность механизмов, управляющих его функционированием. Принадлежность к человеческому сообществу, живущему в общей физической и символической среде, обусловливает разделяемую членами данного сообщества языковую картину (модель) мира; решающая роль в этом принадлежит лингвистическим символам. Познание смысла лингвистического символа предполагает, что единичное, особенное, означаемое при помощи такого символа - это частица, недостающая для того, чтобы синтезировать, иначе говоря, дополнить до целого некоторый фрагмент действительности. Центральным звеном этого процесса является содействие единиц и структур языка осуществляемому в человеческом мышлении превращению предметов и 91

отношений внешнего мира в объекты сознания и их объективации в продукте речевой деятельности. Человек познает окружающий мир, лишь предварительно выделив себя из этого мира; поэтому любое коммуникативное действие всегда предполагает признание существования мира и сообщает об отраженности обозначаемого в высказывании фрагмента мира как его осмыслении в некоторой системе категорий. Ментальность этноса (Степанов, 1975) заключена в формах и категориях его языка; в нем соединены и воплощены как общечеловеческие качества, так и интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в его типичных проявлениях. Актуальность исследования языковых средств, моделирующих когнитивные процессы говорящих и пишущих носителей языка, не вызывает сомнения. В данном случае нас интересует то, каким образом может быть выявлена специфика основной единицы синтаксиса – предложениявысказывания, где они представлены в синтетической форме. В целом, современные лингвистические методы исследования актуального речевого поведения характеризуются двумя подходами: семантико-прагматическим и герменевтическим. Первый подход предполагает, что аналитик делает выводы о том, что говорящий имеет в виду, из того, что сказано, из языковой формы выражения и из наблюдаемой ситуации. При герменевтическом подходе аналитик представляет себя в роли говорящего и спрашивает себя, что бы подумал и почувствовал он сам, произнеся тот текст, который он анализирует. Оба эти подхода связаны с необходимостью проникновения в ментальность говорящего и рассмотрения осуществляемого в этой сфере «синтеза» и «порождения» смыслов. Понятия «синтеза» и «порождения», введенные Гумбольдтом и Соссюром в теорию языка (во многих отношениях ими самими сформулированные не до конца и потому вызывающие разные, иногда взаимоисключающие толкования), в современной лингвистической науке используются, на наш взгляд, недостаточно последовательно. Раскрытие их фундаментального потенциала в связи с современными задачами лингвистики имеет как теоретическую, так и прикладную значимость. Теоретическая значимость состоит в том, что изучение синтеза и порождения может пролить свет на сложный механизм речевого поведения человека. В частности, эти понятия могут быть использованы в связи с синтаксическим анализом модификаций системно-языковой стандартной формы в речи. Установить закономерности их появления в тексте - значит выявить стереотипный характер действий, в результате которых происходит сочетание в речи языковых и социокультурных фрагментов языковой картины мира, характеризующих человека как этнолингвистическую личность, и фрагментов, соответствующих специфически-личностному отражению действительности в сознании отдельного индивидуума – в концептуальной картине мира. Прикладная значимость подобных исследований членения коммуникативных единиц – предложений и конструктивных особенностей актов сигнификации в высказывании и тексте состоит в том, что они могут способствовать выявлению основных тенденций конструктивных преобразований в структуре предложения и созданию конструктивного синтаксиса речи. При рассмотрении факторов, воздействующих на образование и использование предложений конструктивно-грамматической формы, возможно несколько альтернативных (и отчасти дополнительных по отношению друг к другу) подходов и методов описания отношений между предложениями, 92

имеющими в основе общий системно-языковой инвариант. Их можно обобщить следующим образом: 1. Системно-описательный метод. Наиболее наглядный способ описания выполняется с помощью трансформационных правил. Согласно данным трансформационного анализа, предложения, образованные посредством деривационных синтаксических процессов, происходящих в исходных предложениях, являются соотносительными. Однако при таком подходе практически игнорируются различия категориально-грамматического плана между разноструктурными подчиненными элементами конструктивнограмматической формы предложения. 2. Семантико-синтаксический метод. Он состоит в систематизации вариантных конструктивных форм предложения и интерпретации их значений и формы как результата языковых деривационных процессов и реализации предикативных и непредикативных синтаксических связей. Конструктивное многообразие предложений, образуемых путем деривации, рассматривается в конструктивном анализе структуры предложения (Почепцов, 1971). Здесь выявляется, в частности, что существуют различия грамматического плана между предложениями, построенными по одной структурной модели и различающимися конструктивными формами; факторы, определяющие возникновение конструктивных форм предложения, не могут быть выявлены без учета их контекстной обусловленности. Семантический аспект предложения интерпретируется как проявление зависимости конструктивной формы предложения от семантики подчиняющего слова. В результате становится очевидным, что существование различий в структурно-грамматическом оформлении предложений, построенных по одной структурной модели, не может быть сведено к системно-языковому фактору. Это подтверждается дальнейшими исследованиями в сфере значения предложений, находящихся в отношении системно-структурного варьирования. Согласно крайней точке зрения, все те элементы конструкции, которые могут быть развернуты в предикативные единицы, должны быть признаны эквивалентными. 3. Логико-семантический метод. Исследование семантических явлений в сфере предложения как знака языка предполагает обращение к выявлению взаимодействия его содержательной и формальной стороны. Языку как системе свойственна множественность способов и средств соотнесения семантических категорий и означающих их языковых единиц. Это универсальное свойство языка является предпосылкой для использования альтернативных способов выражения семантического содержания и объединения лексических и грамматических единиц в составе предложения. В синтаксической теории предложения, разрабатываемой на основе логикосемантического метода, наиболее целесообразным принято рассматривать это явление в плане функциональной синонимии (Гулыга, 1971: 133) синтаксических единиц. Функциональными синонимами в современном английском языке могут быть признаны, например, придаточные предложения и вторично-предикативные комплексы с неличными формами глаголов: причастием, инфинитивом и герундием, образующие с подчиняющим словом изофункциональные ряды синтаксических конструкций: объектных, атрибутивных, адвербиальных. Явление функциональной синонимии Е.И. Шендельс рассматривает с точки зрения принципа языковой системности и объясняет его системной асимметрией языка (Шендельс, 1959: 80). Варьирование зависимых членов синтаксических конструкций в составе предложения приводит к образованию разных по конструктивной форме, но соотносимых с одной денотативной ситуацией единиц. Сопоставление семантического содержания предложений конструктивной формы, 93

построенных на основе одной модели, но различающихся зависимыми частями синтаксических конструкций в их составе, подтверждает, что варьируемые части характеризуются функционально-грамматическим, но не семантическим тождеством. Полное совпадение семантического состава, как и полная независимость языковой формы выражения от речевых ситуаций означали бы тождество рассматриваемых единиц, а там, где присутствует тождество, синонимия отсутствует (Звягинцева, 1971). В том, что касается предложений, различающихся конструктивными формами, такого тождества не наблюдается. Каждой из конструктивных форм свойственны некоторые характерные окружения, а каждому из функционально-синтаксических синонимов – включенных в нее разноструктурных единиц – свойственны закономерности синтагматического взаимодействия. Это означает, в том числе, что между частями синтаксических конструкций, зависимыми частями которых являются синтаксические синонимы, существуют отношения, неприемлемые для других членов данного синонимического ряда, а их использование в речевых ситуациях некоторым образом ограничено. Так, различное структурнограмматическое оформление предложений и вторично-предикативных комплексов предоставляет говорящему (пишущему) возможность по-разному отражать грамматическое значение предикативности. 4. Метод компонентного анализа, при котором сопоставляется содержание семантической пропозиции и отношение между нею и придаточным предложением и вторично-предикативными комплексами, позволяет выявить две противоположно направленные тенденции в формировании грамматической семантики рассматриваемых синтаксических синонимов: тенденцию к умножению, дублированию грамматических сем, имеющих одинаковое значение, и тенденцию к сокращению повторяющихся элементов значения. Первую тенденцию можно обозначить как семантическую тавтологию, вторую – как семантическую компрессию. Крайним случаем проявления второй тенденции является семантическая редукция – опущение некоторых грамматических сем, наблюдаемое при полной номинализации семантической пропозиции. Таким образом, различия между предложениями конструктивной формы, включающими синтаксические синонимы, не могут быть сведены к формальным или количественным различиям, но свидетельствуют об использовании разных способов отображения внеязыковых ситуаций. Результаты компонентного анализа синтаксических синонимов позволяют предположить следующее. Возможность замены разноструктурных синтаксических синонимов (например, придаточных предложений на конструкции с причастием) в составе предложения зависит не только от лексико-грамматической и семантической сочетаемости подчиняющих и подчиняемых частей синтаксических конструкций, но и от совокупности контекстуальных окружений и от целей и мотивов речевых действий, которые могут быть реализованы в разнообразных ситуациях речи. Существуют определенные функционально-стилистические закономерности использования предложений, различающихся конструктивными формами, в устной и письменной речи. 5. Функционально-прагматический метод. Неадекватность исключительного использования системно-описательного, семантикосинтаксического или логико-семантического методов для выявления факторов, определяющих возникновение разнообразных по конструктивнограмматической форме единиц уровня предложения и словосочетания, восходящих к одному семантическому и структурно-грамматическому инварианту, с необходимостью выводит лингвистические исследования в сфере конструктивного синтаксиса предложения за рамки сугубо 94

механистических деривационных процессов – в сферу синтаксиса речи. Здесь подтверждается, что главный фактор использования предложений, различающихся конструктивными формами, есть контекстуальность. Вопрос о причинах, определяющих различное структурно-грамматическое оформление предложений в конструктивно-грамматические формы, переносится в сферу организации высказывания и текста. 6. Психолингвистический метод анализа рассматривает в качестве ключевых понятий синтез и порождение единиц языка (речи). Эти психолингвистические понятия входят в тот же семантический класс, что и понятия «внутренней формы единиц языка» и «значимости». В синтаксической теории Н. Хомского под синтезом языковой формы понимается акт непосредственного соединения элементов в структуры. В других теориях, например, в «энергетической» теории языка (Рамишвили, 1967) понятию о синтезе соответствует представление о динамизме процедуры соединения смысла с языковой формой, достигаемом за счет варьирования последней. Между «внутренней формой единицы языка» и ее «значимостью», между статичным принципом «лингвистической оппозиции» и энергетическим принципом «образования понятий» субъектом речи устанавливается некоторое соотношение, интерпретируемое говорящим как смысловая связь. Синтез единиц речи происходит как соединение в лингвистическом акте сигнификации и результата оценочного акта - выражения рационального или эмоционального отношения к означаемому, что, естественно, отражается на языковой форме выражения - означающего. Через наблюдения над синтезом грамматической формы предложения-высказывания со смыслом выявляется и отношение между соотносительными способами выражения. Путем логикосемантического анализа предложений, имеющих общее категориальнограмматическое значение и различающихся грамматической структурой единиц, включаемых в синтаксическую конструкцию в составе предложения, можно установить, что различия между предложениями-высказываниями разной конструктивной формы, - это не только формальные, но и функционально-семантические и прагматические. Это относится, например, к различиям между конструктивными формами, включающими придаточные предложениями и комплексы с инфинитивом. В отличие от придаточных предложений, основная семантическая функция инфинитивных сочетаний – это выражение косвенных наклонений. Так, например, комплекс for me to run используется для выражения возможности осуществления действия; выражение look round to see реализует значение желательности; a book to be read - необходимости. Итак, одной из предпосылок к дифференцированному использованию в речи синтаксических синонимов является способность разных предикативных, полупредикативных и непредикативных словосочетаний и отдельных слов к выражению разнообразных субъективномодальных значений. В качестве другой предпосылки можно указать на различия между включаемыми в предложение элементами конструкции осуществлять аспектизацию категориальных значений описываемых событий: как фактов и как ситуаций. Однако полифункциональность структурнограмматической формы предложения ограничивает возможность использовать ее в качестве опорного момента для интерпретации критериев выбора и мотивов ее использования той или иной конструктивной формы предложения. Наличие в языке синонимичных единиц уровня синтаксиса и возможность создания разнообразных синтаксических конструкций в составе предложения определяет потенциальную возможность использовать для обозначения одной и той же конкретной внеязыковой ситуации не только разные имена, но и разные наборы грамматических категорий. Поскольку их выбор осуществляет говорящий (пишущий) субъект речи, решение проблемы формирования 95

вариантной формы с использованием одной из единиц изофункционального ряда синонимов, как указывает Ю.Д. Апресян, лежит за пределами сугубо формальных изысканий структурной и трансформационной грамматики (Апресян, 1966: 152, 195-199, 382) – в сфере функционирования. 7. Функционально-понятийный метод анализа. На основании этого вида анализа можно соотнести языковую форму высказывания с некоторыми параметрами национальных семантических форм мышления и национальнокультурной спецификой отображения действительности как способа представления мира в языковой ментальности носителей языка. Как структурно-грамматическую форму, так и содержание предложенийвысказываний в тексте можно рассматривать относительно коммуникативного намерения говорящего (пишущего) и относительно видов и характера содержащейся в них информации. Наиболее существенной в данном случае представляется содержащаяся в структурно-грамматической форме предложения информация о национально-специфичных семантических формах мышления, определяющих особенности грамматического строя национальных языков, а также содержательно-фактуальная и содержательноконцептуальная информация о предмете речи, имеющаяся у субъекта речи и подлежащая эксплицитному выражению, или же имплицируемая. Виды и функции содержащейся в предложении-высказывании информации обусловлены, в частности, такой характеристикой высказывания и целого текста, как модальность. Так, выражение категории субъективной модальности, понимаемой как оценочное отношение автора к изображаемому фрагменту мира и распространяющейся на те текстовые фрагменты, в которых эксплицитно или имплицитно отображается присутствие его позиции, или точки зрения, может осуществляться не только синтетическими и аналитическими формами глагольных наклонений, лексическими средствами, интонацией, но и иными способами. Оценочное отношение говорящего (пишущего) в тексте проявляется в трех планах: в плане собственно субъективно-модальном (достоверность/недостоверность); в плане эмоционально-смысловом (положительная/отрицательная оценка); в плане эмоциональноориентировочном. Наряду с тем, что в сфере употребления синонимов действуют ограничения, устанавливаемые в соответствии с их компонентным составом и языковой нормой, лингвистами отмечаются отклонения и «уклонения» носителей языка от использования в речи тех или иных предписанных нормой единиц и форм в пользу нестандартных и «неграмматичных». Рассматриваемый с точки зрения национально-культурных особенностей речевого поведения выбор одной из альтернативных форм выражения в прагмалингвистическом анализе предстает как результат неосознаваемого, автоматизированного, машинального речевого действия носителя языка. В то же время конструктивным вариантам предложений и членов предложения, как правило, сопутствуют смысловые различия. В силу большой распространенности как в устной, так и в письменной речи синтаксических конструкций, членами которых являются парадигматически соотнесенные варианты предложения, различающиеся конструктивной формой, данные случаи вряд ли могут быть отнесены к неосознаваемому, автоматизированному и машинальному выбору языковой формы, но это предположение нуждается в обосновании и подтверждении. Чтобы выявить возможное наличие в наблюдаемом нами явлении образования синтаксических конструкций путем модификаций синтаксической формы предложения стереотипов речевого поведения, целесообразно вернуться к некоторым положениям психолингвистического подхода к значению. 96

Порождение, или «созидание» содержательных единиц в речи осуществляется в результате действия психофизического механизма, нацеленного на объективацию соответствующего содержания путем выбора одной из существующих в языке альтернатив его означивания. Смысловые связи дискретных носителей семантических компонентов, на которые разлагается семантика текста и высказывания, отображают выражение целостных смыслов в расчлененной форме. Они находят свою реализацию в высказывании (тексте) через интенцию употребления соответствующей конструктивной единицы в речи. В прагмалингвистике в этом иногда усматривают проявление национально-культурной специфики речевого поведения, характеризующее всех носителей языка (Фирсова,2003). В соответствии с психолингвистическими исследованиями процессов производства речи, ответ на вопрос о факторах, определяющих выбор языковых выражений носителями языка, лежит, прежде всего, в сфере психо- и нейролингвистики (Лурия, 1975). В речевом поведении носителей языка, принадлежащих к разным социально-культурным группам, можно наблюдать значительное разнообразие предпочтений в отношении языковой формы. Это разнообразие можно объяснить социальным расслоением синонимичных грамматических форм. В определенных случаях на основе такого расслоения можно сформировать представление о некоторых специфических чертах «социолингвистического портрета личности» - представителя той или иной профессиональной, возрастной, этнической социальной группы. С методологических позиций антропоцентризма вся языкотворческая деятельность человека выглядит как познание мира через познание самого себя, познания своей предметной и абстрактно-логической деятельности и формирование понятий, причем «…по мере возрастания обобщенности понятий связь между понятием и словом становится все более тесной ... » (Резников. 1964). Выбор средств и разнообразных способов членения и объединения предложений в речи (тексте) – это сфера реализации речевой способности человека, используемой им не только для разделения сферы общения на «своих» и «чужих», но и как способ мыслеречевого формирования и формулирования мысли средствами языка (Зимняя, 1975:49). В качестве продукта она имеет текст. В тексте языковой материал, используемый для информирования, побуждения к действию и спрашивания - это лишь одна из многих составляющих. С учетом этого можно предположить, что информация, содержащаяся в предложении-высказывании как грамматической единице языка (соответствующая данной семантической форме языкового мышления), спользуемой для реализации намерения субъекта речи, всегда является в той или иной степени субъективной: неполной или неточной по отношению к информационной полноте самого мира (Почепцов О.Г., 1990:110). Отсюда возникает гипотеза о возможности, в строго определенном числе случаев производства текстов, подключения конструктивных возможностей грамматической формы предложения к достижению высказыванием требуемой в каждом отдельном случае степени полноты и точности в описании соответствующего фрагмента мира, то есть о его участии в выполнении семантической функции. Для установления семантического и функционального планов этих различий можно обратиться к сопоставительному функциональнопонятийному анализу предложений конструктивной формы. Здесь в качестве объекта анализа выступает информационный потенциал грамматической структуры предложения. Таким образом, каждый из рассмотренных нами методов анализа структуры и семантики предложения tпозволяет описать лишь отдельные моменты, определяющие выбор одной из альтернатив языкового означивания внеязыковых феноменов. Предпринимаемые лингвистами попытки выявить, с 97

помощью тех или иных методов, предпосылки возникновения предложений конструктивной формы, описать их информационный потенциал и соотнести их с возможными мотивами их использования подтверждают, что конструктивнограмматическая форма повествовательного предложения способна войти в иерархию знаков языка, определенным образом дифференцированно репрезентирующих феномены наблюдаемого и осознаваемого мира. В качестве мотивов конструктивных модификаций предложения, не затрагивающих целостности его структурной основы: позиционных изменений, образования продолженной формы за счет варьируемых синонимических элементов, использования различных вставок, вклиниваний, а также редуцирования и лакунизации отдельных синтаксических позиций можно отметить семантический, функционально-прагматический, когнитивнопсихологический и текстообразующий факторы. Результатом таких конструктивно-грамматических метаморфоз является возникновение расширенных, осложненных, или напротив, редуцированных, эллиптических предложений и фрагментов конструктивно-грамматической формы. Как те, так и другие непосредственно связаны с функционированием предложений конструктивной формы в определенных видах коммуникации и в разных межличностных ситуациях общения. Литература 1. Апресян Ю.Д. Формальная модель языка и представление лексикографических знаний // ВЯ. - 199О. - №6. 2. Бондарко А.В. Категориальные ситуации (К теории функциональной грамматики) // ВЯ. – 1983. - №2. 3. Виноградов В.В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке. // Сборник статей и материалов. А.А. Шахматов.- М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1947. - с. 339364. 4. Иванова И.П., Бурлакова В.В., Почепцов Г.Г. Теоретическая грамматика современного английского языка. - М., 1981. - с. 227-229. 5. Рамишвили Г.В. К вопросу о внутренней форме языка. Синтез и порождение (Erzeugung). // Проблемы языкознания. Международный конгресс лингвистов. - М.: Наука, 1967. 6. Сорокин Ю.А. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы. – Волгоград: Перемена, 1998. 7. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. - М.: Наука, 1975. 8. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения. - М.: Наука, 1981. 9. Firth J.P. Studies in linguistic analysis. - London, 1957.

СЛОВОТВОРЧЕСТВО НЕМЕЦКОЙ МОЛОДЕЖИ КАК ОТОБРАЖЕНИЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО И ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И САМОСОЗНАНИЯ WORD-FORMING BY THE GERMAN YOUTH AS A REFLECTION OF THEIR SOCIAL, CULTURAL AND LINGUISTIC IDENTITY Коломиец Е.А., г.Пятигорск РФ E. A. Kolomiyets, Ryatigorsk, RF The object of the article is the problem of socio-linguistic background and linguistic types of formation and motives of use of the pun as a peculiar result of the play on words. German puns are viewed in their relation to the phenomena of the youth subculture and social activities of the young people in modern Germany. Socio-linguistic studies of the pun as a peculiar type of the vocabulary units in German are based on several methods of analysis: linguistically, culturally and socio-psychologically 98

oriented. The linguistic aspect is concentrated on the description of the problem of enrichment of the vocabulary of modern German. The sociolinguistic aspect is concentrated on the perspective of creation of the sociolinguistic portrait of the typical representative of the socio-cultural group of modern German youth. В статье рассматриваются проблемы социолингвистических предпосылок, лингвистических приемов образования некоторых мотивов использования каламбура, как одного из результатов «языковой игры». Немецкие каламбуры рассматриваются в их отношении к феноменам молодежной субкультуры и социальной активности молодых людей в современной Германии. Социолингвистические исследования каламбура как особой единицы в словаре немецкой молодежи включают использование нескольких методов анализа: не только лингвистически, но культурологически и социопсихологически ориентированных. Лингвистический аспект сосредоточен на описании способов обогащения словаря современного немецкого языка. Социолингвистический аспект сосредоточен на перспективе создания социолингвистического портрета типичного представителя социокультурной группы современной немецкой молодежи. Вопросы, связанные с особенностями использования языка в речевом общении разных социальных групп, изучаются в социолингвистике преимущественно в аспекте использования вариантных языковых средств и своеобразия их использования. Дифференциация средств языка в зависимости от социальной структуры общества традиционно признается одним из объектов социолингвистики (Жирмунский, 1969). Однако, большая часть работ, посвященных этой проблеме, скорее констатирует наличие разных подсистем в национальном языке, нежели детально описывает каждую из них (см. например, Крысин, 1989). Обращая внимание на то, чем одна подсистема языка отличается от других, авторы этих работ, как правило, не задаются целью изучить функции таких подсистем с точки зрения отображения в них процессов формирования нового социального и лингвистического сознания. Достижение подобной цели невозможно без широкого обследования языковой и речевой деятельности носителей и пользователей подсистем языка относящихся к разным социальным группам. Перспективы в этом направлении представляется создание социолингвистических портретов представителей различных социально-профессиональных и возрастных групп носителей языка. Термин «социолингвистический портрет» одной из первых употребляет Т.М. Николаева (Николаева, 1991). Имеются данные о том, что сама идея создания подобных портретов принадлежит М. Панову (Панов, 1967). Эта идея частично была осуществлена Пановым в виде фонетических портретов деятелей русской культуры 18-20 вв. Из выполненных исследований можно сделать вывод, что речь отдельного представителя той или иной социальной группы может фокусировать в себе черты, которые являются типичными для языковых привычек и особенностей субкультуры данной социальной среды. Задача исследователя словаря той или иной социальной группы состоит в том, чтобы не только выявить особенности речевого поведения той или иной группы, но и рассмотреть специфику речевого поведения как отображение

99

процесса формирования национального и лингвистического сознания и самосознания. В данной статье рассматриваются некоторые особенности словотворчества в языке современной немецкой молодежи. Вопрос о функционировании молодежного языка в системе национального языка все еще не имеет однозначного толкования (P. Braun 1993, H. Henne, 1986). Мы рассматриваем молодежный немецкий язык как одну из составляющих в составе обиходно-разговорной подсистемы немецкого языка. Как показывают наши наблюдение, формирование словаря молодежного языка происходит за счет тех же источников средств, которые свойственны языку в целом. Как социальная разновидность современного немецкого языка молодежный язык представляет собой подсистему с определенной структурой и характеризуется своими внутренними закономерностями. Решающим фактором, под воздействием которого формируется молодежный язык, является его функционально речевое назначение. Молодежный язык представляет собой средство коммуникации и идентификации: языковые знаки молодежного языка служат средством выражения социальной позиции, в том числе – распознавание «своих» и отграничение от иных социальных групп. Наши наблюдения показывают, что молодые люди вовсе не столь бездумно относятся к своему языку, как довольно часто предполагается. Говорить на своем, особом языке, понятном в кругу сверстников или в своей субкультурной среде является вполне осознанным желанием не только молодежи, но и представителей любых социальных групп: профессиональных, возрастных, территориальных. Молодым людям едва ли не в большей степени, чем другим социальным группам, свойственно творческое отношение к языку, любовь к парадоксальному или юмористическому переосмыслению исконно немецких или заимствованных элементов. Однако, продукты словотворчества молодежи, как и всё, связанное с понятием моды, проходят этапы изменения популярности: сначала они представляются привлекательными в силу необычности, затем становятся престижными, увеличивая частота употребления. Но эта привлекательность неизменно падает со временем, и продукты молодежного словотворчества постепенно выходят из употребления, а затем, как правило, полностью забываются. Но эта неустойчивость единиц молодежного языка имеет особый интерес для лингвиста, поскольку сфера молодежного общения представляет собой лабораторию, формирование языковых единиц в которой идет рука об руку с формированием социального и лингвистического сознания молодых людей как особой социальной группы общества. Для языка немецкой молодежи, в отличие от языка других социальных групп, характерным является, помимо стремления к изоляции своей социальной группы и противопоставления «своих» и «чужих», характерно эмоционально игровое начало. Владея навыками грамотной речи, молодой человек зачастую нарушает нормы литературного языка потому, что стремится отобразить свою систему ценностей, а также для того, чтобы внести элемент игры, противодействовать рутинному, вызывающему скуку стандартному средству и способу обозначения. В словотворчестве молодых людей широко используется словесная игра: каламбур, обыгрывание звучания слов, обозначающих наиболее популярные реалии, имена персоналей из мира, шоубизнеса, рекламы, спорта, кино и т. п. Едва ли не каждое имя собственное, обыгрываемое в молодежном языке, представляет собой если не эксплицитно выраженный каламбур, то потенциальный каламбур или «заготовку» для него. Игра слов 10 0

строится на многозначности, омонимии, на смысловой и фонетической близости корневых и афиксальных морфем и слогов. Так, в выражении Lieber Oberursel statt unter Ursel обыгрывается звучание и обозначаемое топонима Oberursel антропонима Ursel, употребленного с предлогом unter, что придает выражению грубовато эмоциональный характер (лучше жить в Оберурзеле, чем лежать под Урзелой). Следует признать, что каламбуры в молодежном немецком языке зачастую представляются другим социальным группам вульгарными. Иллюстрацией каламбурного изменения антропонимов могут служить остроумные преобразования названий известных музыкальных групп. Так, популярная рок-группа Deep Purple (название образовано на основе имен существительных нарицательных) превращается в каламбурный императив: «Peep Turtle!» (черепаха, пищи!) (Ср. в русском молодежном жаргоне: Бон Жеванный «Бон Джови», Блат Страшеский «Влад Сташевский», Карлос Сатана «Карлос Сантана», Билл Клитор «Билл Клинтон»). Иноязычные заимствования, представленные в основном англоамериканизмами, в молодежном языке довольно продуктивны. В названии известных таблеток, помогающим прийти в себя после сильного опьянения, Alka-Seltzer молодые люди изменили второй компонент на производную Sülzer ( sülzen – нести чушь), близкую по созвучию с исходным компонентом: Schaut auch die beiden Alka-Sülzer an! Также продуктивно использование латинских заимствований. Напиток, содержащий углекислую кислоту, получил название Aqua rülps, где первый компонент является латинским названием воды, а вторая часть является звукоподражательным компонентом rülps – звук, который человек издает при отрыжке. Каламбурному обыгрыванию зачастую подвергаются омонимы, как полные, так и частичные. В следующем примере мы имеем дело с игрой слов, построенной на использовании омофонов: Was ist das Gegenteil von Reformhaus? Reh hinterm Haus (Bravo,1997) (Ср. русский: «Вкалываю с утра до вечера!»- жалоба наркомана.) В немецком примере игра слов основывается на столкновении омофонов «Reform»(реформа) и «Reh vorm» букв.: косуля перед домом). Источником каламбура может служить столкновение лексикосемантических вариантов многозначных слов: „Sie dürfen die Bälle, nicht immer springen lassen“, sagt der Tennislehrer zu seiner Schülerin Antwortet sie errötend: „Aber mit BH schwitze ich doch immer so“(Bravo, 1994). В данном примере игра основанием для каламбура является столкновение двух значений слова Ball. В литературном немецком языке слово Ball имеет основное значение «мяч» в немецкой обиходноразговорной речи встречается также переносное значение слова Ball «женская грудь». Образованию каламбура способствуют помещение слова Ball в особый в лексико-грамматический контекст. Источником каламбуров в молодежном языке являются также аббревиатуры. Один из подобных случаев - это перифразы, описательные иносказательные названия каких-либо сложных понятий. Как правило, комический эффект возникает за счет несоответствия семантики хорошо известной аббревиатуры и ее измененного толкования. Происходящая в таких случаях ремотивация аббревиатуры может иметь критическую, разоблачительную направленность. Иронический смысл возникает вследствие отсутствия логической связи с истинным значением аббревиатуры. Эмоциональное воздействие осуществляется под впечатлением несуразности, нелепости, столкновения прежнего и нового содержания: BMW (Bayrisches Maschinenwerk) – Brett mit Warzen (девушка с маленькой 10 1

грудью), KZ (Konzentrationslager) – Klassenzimmer (класс), DKW (Deutscher Kleinwagen)– deutscher Kinderwagen. Примеры каламбурных аббревиатуры можно встретить и в анекдотах, например: Es stand in den USA auf einem Elektrischen Stuhl: AEG – Aus Erfahrung Gut (Bravo, 1994). Известная немецкая марка AEG переводится буквально: из опыта хорошо). Данный комический эффект модно отнести к черному юмору. Молодежь всегда активно проявляла себя как сила, протестующая против антисоциальных конфликтов в мире. Волна протестов против применения атомной энергии нашла свое отражение и в молодежных каламбурах, построенных на рифме: AKW – nee! (Atomkraftwerk . атомная электростанция). Поддержка правоэкстремистских сил мир со стороны немецкого правительства нашла отражение в следующем каламбуре: Wir lassen uns nicht BRDigen! Здесь молодые люди обнаружили сходство аббревиатуры государства BRD с глаголом beerdigen (хоронить). Нередко каламбуры строят на осмыслении немотивированно расчлененных, «состыкованных» или измененных слов. Лексическая единица расщепляется (без учета ее морфологической структуры) и «щепки» осмысляются наподобие шарад; или в слово вклиниваются слоги или буквы (также морфологически немотивированно) с тем, чтобы придать ему новое значение, не лишив первоначального, или лексема видоизменяется при помощи иных средств, чтобы придать ей значение, присущее другим словам и т.д. Таким образом, создание каламбуров способствует возникновению неологизмов, т.е. происходит игра ради игры в остроумие. Словари молодежного языка конца 20 века регистрируют значительное количество примеров каламбуров, образуемых с помощью эпентетического вклинивания слогов. Так, наречие prinzipiell имеет две каламбурные формы prinzipipel и prinzipipiell, имеющие те же значения. В первом случае происходит изменение второй части основы, близкой к звучанию piepel (пенис), а во втором случае происходит добавление слога pi и в слове появляется совсем другая единица pipi (мочиться). Приведем еще один пример. Второй слог наречия eventuell имеет фонетическое сходство со словом Tunnel. В результате активизации признака фонетической близости слов образуется неологизм eventunnell, который имеет значение «возможно, смотря по обстоятельствам». Для молодежного словотворчества характерно использование метатезы. Ее продукты - каламбурные слова-перевертыши. Они образуются путем перестройки звукового облика слова с сохранением или расширением его графического состава. Например, прилагательное musikalisch было механически искажено до kasimulisch; глагол bezweifeln (сомневаться) принимает форму zweibefeln, первая часть которого немного напоминает фонетически и графически существительное Zwiebel (лук). Существительное Bleischtift (карандаш) превращается в Leibstift, вероятно, под влиянием производных с полупрефиксрм Leib- (Leibspiese, Leibbild – любимое блюдо, любимая картинка). Существительное Unterschied превращается в каламбурное образование Schiedunter. Перестановка слогов привела к образованию новой лексической единицы Döbel (Blödel) , имеющей значение «дурак»: „Der Uli ist heute wider mal der totale Dlöbel“ ). В целом ряде случаев образование каламбуров происходит при помощи не одного, а нескольких приемов одновременно. Преобразованию с целью создания каламбура иногда подвергаются многие словосочетания и целые предложения, например:

10 2

Bein anwinkeln - Wein anpinkeln; Weisse Schürzen - Scheisse Würzen; Keine Moneten - Meine Kometen; ganz zu schweigen -Schwanz zu geigen; Schönberg & Stockhausen - Stöhnberg & Schockhausen; Tee saufen- See taufen ;Wollen wir rein? - Rollen wir Wein ? Am Schein gibts nichts zu rütteln Am Rhein gibts nichts zu schütteln. Ich komme ins Schwitzen- Ich schwimme ins Kotzen. Излюбленным приемом в речи молодых людей все чаще становятся различные преобразования и «обновление» фразеологизмов. Возможность их лексико-грамматических трансформаций и перефразирования обусловлено таким признаком фразеологизмов, как мотивированность и относительная устойчивость состава. Трансформации подвергается как семантическое содержание, так и грамматическая форма фразеологизма. Показателями, подтверждающими участие лингвистического сознания в создании каламбура на основе преобразования фразеологизма, являются двуплановость восприятия и нацеленность на создание юмористического эффекта, обычно связанного с «обманутым ожиданием». Еще более экспрессивным является такой прием создания каламбура, когда параллельно используются фразеологизм и свободное сочетание слов, являющееся его этимологическим прототипом: Mario Basler humpelt vom Fußballplatz- Besorgt kommt ihm sein Trainer entgegen und fragt: „Schlimm verletzt?“ „Nein, mein Bein ist eingeschlafen“(Bravo, 1997). В данном примере обыгрывается значение ФЕ Bein ist eingeschlafen „нога затекла“ и выражения Bein ist eingeschlafen „нога уснула“. Другой пример: Opa kaut verträumt an einem Grashalm. Da schreit sein Enkel. „Hurra, wir bekommen endlich einen neuen Farbfernseher!“ Opa : „Wieso?“ „Mutti sagt, wenn Opa ins Gras beißt, kriegen wir einen neuen!“ (Bravo, 1997). В данном примере обыгрывается значение ФЕ ins Gras beißen «умереть» и прямое значение словосочетания «кусать траву». Следующий пример построен на замене одного из членов фразеологизма другим словом, близким ему по звучанию и имеющем другое значение: Hugo hat eine Traumreise in ein exotisches Südseeparadies gewonnen. Als er die erste Einheimische nackt am Strand sieht, staunt er: „Mensch, Mädel da hast ja viereckige Brüste“.- Darauf lacht sie. „Ja kennst du denn nicht das Sprichwort : Andere Länder andere Titten“ (Bravo, 1994). В данном примере в известной поговорке Andere Länder, andere Sitten (другие страны другие нравы) существительное Sitten заменяется на близкое по звучанию Titten (женская грудь). Трансформации широко употребительных паремий в молодежном языке встречается довольно часто, например: Besser den Spatz in der Hand als die Taube auf dem Dach (лучше синица в руке, чем журавль в небе). Эта пословица обретает другой смысл, когда в качестве семантических субъектов используются обозначения предметов, более характерных для быта молодые людей:

10 3

Lieber `n Ted im Bett als `n Punk im Schrank (лучше плюшевый мишки в кровати, чем панк в шкафу , ср. русс. Лучше синица в небе, чем утка под кроватью). В данном изречении молодые люди применили рифму, которая создает больший комический эффект (C.P. Müller-Thurau, 1994). Подведем краткий итог наших наблюдений. Образование каламбуров – это лишь одна из примет молодежного словотворчества. Ограниченные рамки статьи не позволяют осветить эту проблему в полной мере. Молодежное словотворчество заслуживает более глубокого и системного изучения. Внесение социолингвистического аспекта в некоторые традиционные направления исследований неологизации актуально не только в связи с выявлением основных моделей неологизации словаря, но и в связи с изучением формирования социокультурного и лингвистического сознания и самосознания социальных групп. Исследования реальной речевой практики представителей разных социальных групп имеют потенциал создания их социолингвистических портретов. Одним из них может стать социолингвистический портрет молодежи, как особой социальной группы. Литература 1. Береговская Э.М. Молодежный сленг: формирование и функционирование // ВЯ.- 1996.№3. 2. Жирмунский В.М. Марксизм и социальная лингвистика. В: Вопросы социальной лингвистики. Л., 1969. 3. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989. 4. Лингвистический энциклопедический словарь. / Гл. ред. В. Н. Ярцева. - М.: Советская энциклопедия, 1990. . 5. Николаева Т.М. "Социолингвистический портрет" и методы его описания. В: Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. Часть 2. М., 1991. 6. Панов М.В. История русского литературного произношения XVIII - XX вв. М., 1990. 7. Androutsopoulos J.K. Deutsche Jugendsprache: Untersuchungen zu ihren Strukturen und Funktionen.- Frankfurt a.M., Peter Lang, 1998. 8. Braun Peter Tendenzen in der deutschen Gegenwartssprache. Sprachvarietäten. Verlag W.Kohlhammer, Stuttgart Berlin Köln, 1993. 9. Ehmann H. Affengeil // Ein Lexikon der Jugendsprache.- Verlag C.H.Beck München, 1994. 10. Ehmann H. Oberaffengeil // Neues Lexikon der Jugendsprache. – Verlag C.H.Beck.-München, 1996. 11. Ehmann H. Voll konkret // Das neueste Lexikon der Jugendsprache. – Verlag C.H.Beck.München, 2001. 12. Henne H. Jugend und ihre Sprache. - Berlin/New York, de Gruyter, 1986. 13. Küpper H. Wörterbuch der deutschen Umgangssprache. Band VI: Jugenddeutsch von A-Z. Hamburg, Düsseldorf: Claasen, 1970. 14. Müller-Thurau C.-P. Laß uns mal `ne Schnecke angraben. Sprache und Sprüche der Jugendszene. - Düsseldorf/Wien, 1994. 15. Bravo 3. 1994, 4. 1995, 9. 1995, 2. 1996, 9. 1997

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ СУГГЕСТИВНЫЕ СРЕДСТВА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА МАССОВУЮ АУДИТОРИЮ SUGGESTIVE LINGUISTIC MEANS AS A WAY OF INFLUENCING THE AUDIENCE Ахиджакова М.П., Евдокимова И., г.Майкоп РФ Maret P. Akhidzhakova, I. Yevdokimova, Maikop, RF 10 4

В современной лингвистической науке все активнее развиваются различные нетрадиционные направления в изучении языка. Наиболее ценными являются исследования, в своей основе имеющие фундаментальность достижений традиционного языкознания, но рассматривающие различные языковые явления с позиции социопсихолингвистических, нейролингвистических, культурологических и других смежных дисциплин. Особенностью подобных учений является их практическая направленность и применение в самых различных сферах деятельности человека. Тема нашего исследования является довольно малоизученной в современной лингвистике: встречаются лишь частичные упоминания в трудах самой разной направленности в работах Ф. де Соссюра, А. Потебни, Э. Бенвениста, Р. Блакара, А. Веселовского, Т.А. ван Дейка, В.Г.Колшанского, Е.Н. Зарецкой, В.А. Лукина, Г.П. Немца, В.И. Тхорика, Р.Якобсона, а также в философских трактатах Б. Спинозы и Д. Юма. Процесс воздействия на сознание встречается повсеместно и довольно часто в последнее время, а массовая аудитория не всегда готова к восприятию такого рода информации. Следовательно, нами была поставлена цель - выявить своеобразие суггестивных языковых средств современной публицистики и составить более полное представление о коммуникативных возможностях суггестивных средств языка. Предметом исследования явились публикации главного редактора и сопредседателя Народно-патриотического союза России Александра Проханова. Для анализа был выбран материал еженедельных статей, публикуемых на первой полосе упомянутого издания. Однако даже такое небольшое исследование позволило собрать достаточное количество красноречивых примеров и классифицировать их. Исследование суггестивности в современной лингвистике имеет теоретическую и практическую значимость. Материалы данной работы могут быть использованы в учебном процессе в различных формах, помогут журналистам в овладении языком мастерства и, в то же время, подготовят массового читателя, в определенной степени, к общению с материалами, в которых использовались различные языковые “уловки”. В нашем исследовании мы обращаемся к языку с точки зрения его коммуникативного функционирования, состоящего в обмене между людьми информацией познавательного или аффективно-оценочного характера (ЛЭС). Язык предоставляет широчайшие коммуникативные возможности, что используется, в частности, современными СМИ. Отечественные публицисты часто применяют в своих текстах различные лингвистические средства, внушающие, подсказывающие слушателю, читателю, зрителю те или иные эмоции, настроение, иными словами, суггестивные средства (социопсихолингвистическое понимание термина). Так как основные функции публицистики заключаются в сообщении и воздействии на эмоции, внимание, принятие решений и действий, то использование всевозможных суггестивных средств обеспечивает большую эффективность журналистских текстов. Задача журналистов состоит в формировании определенной точки зрения. Это достигается путем навязывания публике определенной интерпретации тех или иных событий. Воздействие направлено, прежде всего, на эмоциональную и поведенческую репрезентативные системы человека. Важным является вызвать конгруэнтные (подобные своим) чувства или стимулировать к 10 5

необходимым действиям. Применяются в журналистике лингвистические суггестивные средства, обеспечивающие стихийную и, по большей части, бессознательную интерпретацию текстов массовой аудиторией. В ходе исследования нами были выделены два основных типа приемов лингвоидеологического воздействия. Одни из них корректируют понятийномыслительные процессы в читательском восприятии, производя изменения во внутренних структурах знаков языка. Это собственно прагматический тип языковых суггестивных средств. Другие же работают в основном на уровне эмоционального воздействия, и к ним могут быть отнесены метафоры и образные сравнения. Собственно пропагандистский тип суггестивных языковых средств – своего рода “тайная” манипуляция, при которой публицист, не искажая нормальную речевую структуру, вторгается в понятийную сферу, подменяет или искажает образы в сознании читателя. К ним относятся:  обобщение: собственно обобщения, модальные операторы возможности и необходимости;  опускания информации: деперсонализация, неполные сравнения, авторские суждения;  искажение информации, выражающееся в причинно-следственных высказываниях и пресуппозициях, отражающих взгляды, принципы и предложения автора. В публикациях главного редактора коммунистического издания “Завтра” наиболее широко употребляются обобщения различных видов. Явными приметами обобщений являются слова типа “все”, “никогда”, “каждый”…  Достигнуты все цели кампании (2000, №14).  Весь русский алюминий оказался за пазухой Березовского (2000, №14).  И при этом никто из либералов на своих “Тефи”, банкетах и презентациях не заступился за безработный, вымирающий, рыдающий народ. (2000., №26).  И только газета “Завтра”, которую не кормит Газпром, ненавидит Гусинский, объезжает за сто верст Березовский, сидя верхом на Невзорове, - только наша романтическая газета, очарованная первой частью президентского послания, защищает его от враждебного мира, куда не все до конца продумав, сунула его ФСБ.. (2000, №28). Модальные операторы возможности и необходимости (лингвистические термины, использующиеся для обозначения слов, указывающих на возможность или необходимость действия) нетрудно выделить среди прочих средств воздействия. Признаками конституций с этими операторами служат слова “могу”, “не могу”, “возможно”, а так же “следует”, “должен”, “обязан” и др. Например:  “мобилизационный проект”, о котором говорит народнопатриотическая оппозиция, еще может спасти страну. (2000, №39)  Казну пополнить деньгами, столь необходимыми для спасения детей, возможно, если сломать странную помпу, перекачивающую ресурсы России в западную копилку… (2000, №32)  Следует быть зоркими, нравственно чуткими, политически прозорливыми, чтобы в один прекрасный момент не оказаться в 10 6

руках у олигархов, не получить оплеуху от оскорбленного трудового человека России. (2000, №26)  За все это их [правительство] следует казнить. (2000, №30) Несложно заметить, что использование обобщений не допускает никаких исключений, ограничивает и упрощает представления читателей об окружающей действительности, создает картину черно-белого мира, способствует формированию стереотипов, препятствуя осознанию многообразия возможностей выбора. Таким образом, обобщения являются довольно действенным суггестивным средством манипуляции сознанием массовой аудитории. Не менее эффективным суггестивным средством можно считать опускания информации. С этой целью публицист прибегает к деперсонализации, состоящей в опускании действующего лица в высказывании; неполным сравнением, признаками которых являются наречия сравнительной степени, прилагательные превосходной и другие слова, предполагающие сравнения; а также высказывает собственные суждения. Пример.  Этот люд будут дурачить, произнося оды во славу России, совершая молебны на открытых памятниках князьям и царям… (2000, №19)  Так или иначе, но страну помещают в поролоновый чехол, застегивают единую молнию от Смоленска до Владивостока, кладут на каталку и куда-то везут. (2000, №1)  Но ужасней всего то, что старуха без зубов, в драных чулках, живущая впроголодь, чей сын безнадежно спился, а внук вернулся без ног еще с первой чеченской войны, что эта старуха, голосовавшая дважды за Ельцина, теперь проголосует за Путина. (2000, №11)  Милошевич – не герой, а жертва. (2000, №41)  У России нет президента. (2000, №16) Итак, опускания информации представляют собой неопределенности, требующие уточнения, дополнительной конкретизации, привлекая, соответственно, больше внимания читателя к тексту. Суждения, неполные сравнения как бы “навязывают” мнение автора, его жизненные принципы и предпочтения аудитории. Поэтому стирания информации – один из наиболее выразительных приемов лингвоидеологического воздействия. Интересны также и суггестивные средства искажения (деформации) информации. Это причинно-следственные высказывания и пресуппозиции (высказывания, отражающие взгляд автора на мир, его представления и жизненных принципах и т.д.). Суть этого лингвистического приема состоит в изменении объективных фактов (или их части). “Причинные связи могут оказаться обманчивыми, так как при этом слишком многое приходится принимать на веру, а ведь в принятом на веру могло содержаться большое количество ошибок”. (Джозеф О’конор, Ян Марк – Демотт. Принципы NLP. к., 2000, С.185). К примеру.  Как только власть создает службу информации, перестанут тонуть подводные лодки и гореть телевизионные вышки. (2000, №38)  Взяв под защиту Ельцина, он [Путин] взял на себя каинов грех разрушения СССР. (2000, №3) 10 7

Пресуппозиции Проханова отличаются пессимистической безысходностью, клеймят существующий строй, правительство, его политику, олигархов и журналистов. Эти высказывания звучат категорично, не оставляя читателю никакой веры в святое, доброе, честное.  Зло неистребляемо, как сера в таблице элементов. (2000, №1)  Либерализм – проказа, от которой начинают гнить и отваливаться куски, зараженного тела. (2000, №21)  Однако мир не таков, каким его показывает Си-эн-эн. (2000, №23) Языковые единицы публикаций А. Проханова, содержащие исследуемые суггестивные средства, отличаются эмоциональностью, выражают русскую национальную идею и программные установки коммунистической оппозиции, сугубо индивидуальны и открыто навязываются читательской аудитории. И при этом являются довольно эффективным суггестивным средством, отвечающим требованиям публициста. А.Проханов также использует и различные выразительные средства в синтезе с политическими понятиями, терминами, лицами. Нами были выделены метафоры и сравнения, которые в подобных случаях называют еще политической образностью. И метафоры, и сравнения довольно типичны для человеческого мышления, на них многое основано в межличностной коммуникации. А потому они являются эффективным суггестивным средством, воздействующим, прежде всего, на эмоции и чувства массовой аудитории. Нам удалось провести классификацию авторских выразительных средств А. Проханова по характеру ассоциаций, возникающих у автора при их создании. Это группы, куда относятся:  

  

10 8

предмет технического мира: Дума – политическая машина, сепаратор, центрифуга, в которой вращаются идеологии, интересы, репутации. (2000, №11) Жириновский все больше походит на японскую электронную игрушку, ловко переворачивается, меняет по программе выражение глаз, издает множество человекоподобных звуков, при очередной смене хозяина требует новых дорогих батареек. (2000, №12) образы из области естествознания (флора, фауна, небесные тела): Как смешон Примаков, этот рак-отшельник внешний разведки, которого задергали до полусмерти либеральные креветки. (2000, №4) О “грязных технологиях” возопили усатики НТВ, когда тот же Доренко показал крупным планом титановый шарнир то ли ноге, то ли голове у “мученика перестройки” Примакова. (2000, №7) Протухшая, как селедка, либеральная интеллигенция шамкающим ртом Вознесенского присягнула мальку [Путину]. (2000, №3)



мистические и сказочные сравнения и переносы: добрая волшебница Хакамада, как пушкинская Наина, вернула Березовскому его истинные размеры. (2000, №37)  Почему “непроходной” Жириновский хочет стать президентом? Потому что Арлекин всегда хочет быть в пятне света. (2000, №5) Среди обнаруженных метафор и сравнений нет высоких поэтических образов. Объектами сравнений и переносов зачастую являются политические деятели, олигархи и журналисты. Объектом воздействия является репрезентативная эмоциональная система человека, его эстетические и физиологические чувства, на которые воздействовать легче всего. Нужно отметить оригинальность и чрезвычайную экспрессивность суггестивных средств эмоционального типа, используемых в публикациях главного редактора. Предметы сравнений и переносов А. Проханов находит в обыденной действительности, но они всегда неожиданны и интересны. А это предупреждает возникновение автоматизма восприятия текста. И, как следствие, обеспечивает большую эффективность указанных суггестивных средств. В заключение отметим, что в современной публицистике всевозможные языковые суггестивные средства применяются широко. Это объясняется тем, что функции СМИ заключаются в сообщении и воздействии на эмоциональную, поведенческую и рациональную репрезентативные системы человека. Эффективнейшим является воздействие на чувства массовой аудитории. Чаще делятся отрицательными эмоциями. Это бессознательная потребность человеческой психики. Инициатор коммуникации всегда желает вызвать у собеседника конгруэнтные эмоции. Отчасти, этим можно объяснить пессимизм и часто нелицеприятность суггестивных средств современных журналистов и, в частности, Александра Проханова. Одни из них корректируют понятийно-мыслительные процессы в читательском восприятии – это собственно пропагандистский тип суггестивных средств. Другие работают на уровне эмоционального воздействия. Иметь представление о суггестивности СМИ немаловажно как для самих журналистов, так и для широкой массовой аудитории. Исследования в этой области только начинаются. А, следовательно, тема представляет большие перспективы для дальнейшего изучения.

ПЕРСПЕКТИВА ФОРМИРОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ON THE FORMATION OF THE NEW MILLENIUM PERSONALITY Гвазава В.И., г. Краснодар Valentina I. Gvazava, Krasnodar, RF Современная ситуация в обществе требует нового осмысления мира и, следовательно, изменения нравственных ценностей и приоритетов, новых ориентиров в формировании 10 9

личности. Совершенствование человека, самосовершенствование – главная задача, стоящая перед обществом XXI века. Долг как нравственная категория рассматривается в микротерминосистеме, позволяющей выделить сознательное и свободное подчинение моральному повелению. Человек открыт для безграничной самореализации и самосовершенствования. Долг как нравственный феномен в настоящее время – необходимая составляющая морального сознания современного человека, продиктованная требованиями времени. Решение глобальных проблем требует нового ответственного сознания, способного принять на себя ответственность за окружающий мир. Явления глобализации носят эмпирический характер, поэтому существует потребность концептуального осмысления понятийной базы данных процессов. Глобализация вносит коррективы в фундаментальные теории общества, в ряде случаев может даже привести к их пересмотру. Социологические наблюдения и философские обобщения в данной области призваны обогатить теории среднего уровня, прежде всего, теории социально-экономического развития – «постиндустриального», «информационного» общества и т.д. Внесение этического, нормативного измерения в соответствующий научный дискурс составляет одну из основных задач философии. В настоящее время сформировалось несколько методологических подходов систематического изучения глобализации, каждый из которых восходит к определенному философскому видению сущности данных процессов: 1) этика глобального экономического роста; 2) этика глобального мультикультурного общества; 3) глобализация как системная трансформация социума; 4) глобализация как разрушение культур и традиций [Назарчук 2002, 200]. Перечисленные позиции доминируют в интеллектуальном поле общественной дискуссии по глобализации, и для них характерно следующее: 1) в основу заложены критерии, по которым оценивались предшествующие эпохи; 2) дискуссиям о глобализации часто не хватает видения будущего, определенной доли интеллектуального обновления. Именно такое видение должно быть положено в основу осмысления сущности глобализации; 3) определяющим для характера оценки глобализации является то, какой социальный идеал положен в основу такой оценки [Назарчук 2002, Удовик 2002, Азроянц 2002, Василенко 2000]. Процессы культурной глобализации определяются следующими возможностями и тенденциями: 1) развитие общего языка международного общения (английского) и интенсивное изучение иностранных языков во всем мире; 2) развитие международного туризма, который является символом глобализации; 3) международный образовательный обмен как престижный культурный продукт, форма технологического трансфера, международная культурная интеграция; 4) рост научных и экспертных контактов, которые найдут отражение в характере культурной коммуникации; 5) развитие международных средств массовой информации; 6) унификация культурных стандартов; 7) развитие Интернета и электронной почты для непосредственного общения (личного и производственного) граждан разных

11 0

стран и образование пространства единого коммуникационного сообщества [Назарчук 2002]. К разряду высших сфер сознания человека относится глобалистское сознание, которое формируется в последние десятилетия по мере развития общественного сознания и присущее, а в настоящий момент присуще лишь небольшому числу людей, проживающих в разных странах. Глобалистское сознание как и общественное имеет два значения: 1) означает формирующиеся на основе соответствующих знаний, вызывающих соответствующую рефлексию индивида, самые высшие сферы, разделы, секторы индивидуумного сознания и включает в себя строго определенный их список, в котором четко выражены следующие подсознания: гуманистическое, глобалистско-биосферное, вселенское, всематериалистическое; 2) «глобалистское сознание» – суммативная результирующая соответствующих секторов индивидуумных сознаний данного поколения людей [Кондрашин 2001, 202-203]. Наличие в спектре индивидуумных подсознаний секторов глобалистского сознания отвечает требованиям современности, ибо цивилизованное поведение, адекватная рефлексия в дальнейшем может наблюдаться лишь в случае, если будут присутствовать люди с наличием глобалистских секторов сознания, стремящихся соответствующим образом проявить свои суждения и поступки. В процессе становления менталитета индивида посредством воспитания и образования его сознание должно быть нацелено на приобретение ноосферной ценностной информации. Неотъемлемыми составляющими менталитета человека являются: его психика, интеллект, сознание. На становление человека влияют следующие факторы: 1) генетическая наследственность – то, что не зависит от самого человека; 2) воспитание – передача от старшего поколения младшему всего положительного в манерах поведения, в поддержании здоровья своего организма, в умении общаться с другими людьми, в правильном понимании ценностей и пороков, чего сумели достичь сами воспитатели, наставники. При воспитании человека необходимо: а) приучить к дисциплине; б) приобщить к культуре, которая включает наставление и обучение, т.е. сообщение навыков; в) следует обращать внимание на то, чтобы человек стал умен, пригоден для человеческого общества, приятен и пользовался влиянием. Сюда относится известный род культур, называемый цивилизованностью, для которой необходимы манеры, вежливость, такт; г) необходимо обращать внимание на морализирование. Человек должен быть не только пригодным для всякого рода целей, но и выработать такой образ мыслей, чтобы избирать исключительно добрые цели, которые одобряются всеми и могут быть в одно и то же время целями каждого; 3) образование – передача от старших поколений последующим всего объема ноосферных знаний, касающихся современных мировоззренческих понятий, научных теорий и профессиональных технологий (алгоритмов). Знания следует разделить на общие и специальные [Кондрашин 2001]. Сознание базируется на трех эмпирических компонентах: 1) сфера кругозора как на макро-, так и на микроуровнях; 2) объеме знаний, зиждущихся на понятиях той или иной степени истинности; 3) ценностной ориентации человека. 11 1

К настоящему времени сложился набор общечеловеческих ценностей и пороков, которые можно представить в виде примерной квалификационной шкалы современных, наиболее актуальных ценностей и пороков: Шкала общечеловеческих ценностей и пороков по состоянию на 2000 год 1. Любить, считать превыше всего

глубокие знания, ум (разум), труд, правду, науку, истину, Родину (патриотизм), общечеловеческие ценности, мудрость (философию), семью, порядочность, доверие, честность, совестливость, справедливость, честь, детей;

2. Уважать, одобрять, почитать -

старших, воспитанных, образованных, умных, родителей, наставников, воспитателей, друзей, законы, демократию, свободу, свободу слова, гражданские обязанности и права, красоту (прекрасное), просвещенность, творчество и выдающиеся творения, гармонию, культуру, добросовестность, достоверность, нравственность (мораль), бережливость и др. 3. Воспринимать окружающий мир, общество, свою профессию, место как данность рождения, книги, телевидение, Интернет, спорт и спортивные мероприятия, различные виды искусства, игры, философствование и философствующих, больных, выступление различных певцов, актеров, силу, рестораны, бюрократию, налоги, государственную власть, успех, карьеру, расовую принадлежность и др. 4. Осуждать, неграмотность, алкоголизм, курение, токсикоманию, считать сквернословие, невежество, переедание (обжорство), лень, недопустимым апатию, нежелание иметь семью (здоровое потомство), алчность, чванство, трусость, хамство, отсутствие воли, жадность, злоупотребление служебным положением, войны, безответственность, иждивенчество, неуважение к родителям и старшим, тщеславие, злость, уныние и т.п. 5. Быть непримиримым, бороться с -

бандитизмом, грабителями, террористами, убийцами, оголтелым коммунизмом (большевизмом), мракобесием, фашизмом, экстремизмом, милитаризмом, изменниками и предателями Родины, наркоманией, коррупцией, ложью, захватом заложников, воровством, демагогией, клеветой, злом, совратителями детей, вредителями окружающей среды, отупителями сознания.

Общечеловеческая универсальная эталонная шкала-таблица ценностей-пороков служит базой для системы эталонных образов и идеалов, т.е. образных целей, к которым людям необходимо идти. Данная система должна включать весь актуальный перечень жизненных ролей (функций), т.е. эталонный «идеал семьянина», «идеал супруги», эталонные образы разных профессий и должностей [Кондрашин 2001, 134-139]. Нравственные ценности: долг, совесть, добро, справедливость необходимы современному человеку для полного осмысления происходящего в мире, для самосовершенствования. Личная заинтересованность человека в морали может быть объяснена на основе следующих принципов: 1) сознание справедливости и чувства симпатии к тем, кто справедлив; 2) уважение любой формы жизни, сострадание; 3) признание ценности индивидуального бытия и моральное оправдание стремления к достижению более высокого уровня развития 11 2

индивидуальности; 4) самореализация, утверждение индивидуальности на базе активности, ориентированной на общезначимые социальные ценности [Азроянц 2002, Глобальные 2002, Василенко 2000]. Макротерминосистема этических категорий, в которой два главных понятия: 1) положительное содействие потребностям людей – добро; 2) отрицательное содействие потребностям людей – зло, содержит базисные понятия: достоинство, уважение, честь, справедливость, долг, самолюбие, честолюбие, мелочное честолюбие, самоуважение, гордость, униженность, скромность, самовлюбленность, зависть, стыд, эгоизм, благородство, низменность, подвижничество, самоотверженность, целеустремленность, грех, моральный вред, порок, проступок, предательство, вина, доброта, честность, мужество, принципиальность, героизм, великодушие, человеколюбие, гуманность и др. Данные понятия, отражающие этические характеристики, в их системной связи способны раскрыть суть и основное содержание соответствующей жизни человека. Из прямого сопоставления данных понятий могут следовать ответы на самые глубинные вопросы. Рассмотрим микротерминосистему «Долг», наиболее важную в системе нравственных ценностей. ДОЛГ. 1. То, что взято взаймы (преим. деньги). 2. То же, что и обязанность (Ожегов 1987, 148). 3. Категория этики, в которой выражается нравственная задача отдельного индивида, группы лиц, класса, народа в конкретных социальных условиях и ситуациях, становящаяся для них внутренне принимаемым обязательством (Философский 1983, 175). 4. Категория этики, нравственные обязанности человека, выполняемые из побуждений совести (Советский 1985, 403). 5. Совокупность требований (Писаренко, Писаренко 1977, 74). 6. Одна из основных категорий этики; превращение требования нравственности, в равной мере относящегося ко всем людям, в личную задачу данного конкретного лица, сформулированную применительно к его положению и ситуации, в которой он находится в данный момент. Если в моральном требовании выражено отношение общества к отдельным его членам (оно формируется обществом и предъявляется к ним), то долг – это отношение личности к обществу (Словарь 1989, 82). 7. Долг – а) императив моральной регуляции; б) принятая личностью необходимость подчиняться общественной воле; в) нравственная обязанность человека, выполняемая им под влиянием не только внешних требований, но и внутренних нравственных убеждений (Мишаткина 2002, 198-199). 8. В коммунистической нравственности - борьба за уничтожение эксплуатации и построение социализма и коммунизма (Философский 1983, 175). В рассуждении о долге выделяются следующие термины: обязанность, категория этики, нравственная обязанность человека, совокупность требований, личная задача данного конкретного лица, императив моральной регуляции, необходимость подчиняться общественной воле, борьба за уничтожение эксплуатации и др. Данные термины связаны на понятийном уровне, хотя понятийные связи не являются аналогом словообразовательных. В рассматриваемом фрагменте наблюдается довольно частое совпадение дериватологических связей с понятийными: нравственный долг, моральный долг, профессиональный долг, материнский долг, отцовский долг, родительский долг и др. Малая система определений структурных единиц позволяет ограничить и отделить друг от друга, строже очертить понятия. 11 3

«Иерархия» долгов: долг перед обществом, перед коллективом, перед семьей, отдельно - перед женой (мужем), матерью, детьми, перед «ближними» - друзьями, наконец, перед самим собой. Чувство долга – социальное проявление личности. Чувство профессионального долга – 1) внутренне осознанное стремление учителя честно, добросовестно и творчески выполнять те требования, которые вытекают из общественных целей и задач обучения и воспитания молодого поколения; 2) саморегулятор поступков учителя по отношению к тем требованиям, которые предъявляет ему профессия. Микротерминосистема «Долг» позволяет точнее осмыслить нравственно оправданную ценность, которую приносит человеку сознание выполненного долга. Долг как проявление необходимости предполагает отказ от собственного выбора, согласие с требованиями, которые содержатся в императивах долга. Следуя долгу, человек признает приоритет высокого начала, нежели его собственные потребности, желания, планы. Служение прогрессивному идеалу - важнейшее условие морального совершенствования каждого человека и всего общества. Современному обществу нужен гуманный, профессиональный человек. Настоящее время диктует новые черты личности, которые стали системными и обращены практически к каждому члену общества. Определены традиционные критерии хорошей воспитанности, традиционные в двух смыслах: они на первый план выдвигают сохранение традиций, умение поддерживать в личном поведении связь времен; ориентация на верность прошлому и предкам сама является древней традицией. Облик идеального традиционного человека таков: 1) традиционный человек сохраняет приверженность и верность существующему порядку, отождествляет себя с родом, народом, историей своей страны, рассматривает себя как часть единого социокультурного организма. Наличные традиции и обряды воспринимаются им как сакральные (священные); 2) жестко следует поведенческой матрице, предписанной его социальной группе; 3) ориентирован на сохранение полученных с детства способов действия и поведения в течение жизни; 4) ответственность перед Богом (богами) и перед социальной группой сливаются воедино, именно высшие сакральные силы вменяют данный порядок и поддерживают его [Золотухина-Аболина 1999, 349]. Образ нужного обществу человека включает в себя чисто моральные черты и разнообразные социальные качества, имеющие моральное значение и связанные с определенным нравственным идеалом. Современное воспитание ориентировано на образ свободного, самостоятельного, ответственного, критичного, терпимого и лояльного человека, открытого для творчества. Человек тесно связан с другими людьми, с общественными и социальными структурами. Социум выдвигает к индивидам социально-нравственные требования в основных сферах общественной жизни: сфера труда, сфера государственности, сфера самоотношения, сфера отношений с другими, национально-этническая сфера и др. Трудолюбие (усердие, тщание) – одна их ведущих добродетелей. Эталоном нравственности является неутомимый деятель, смелый в решениях, точный в исполнении. Современное общество морально поощряет всякую предпринимательскую активность, всякое новационное действие, способное принести благо людям и тому, кто выполняет его. Юридический и моральный долг – это соблюдение законов, уважение к государству, уплата налогов и др. На роль морального примера может 11 4

претендовать гуманистически настроенный законопослушный гражданин, стремящийся к легальному совершенствованию наличной системы права. Ориентация индивидов на самоуважение и заботу о себе - сфера самоотношения. Внутренний мир человека уникален, достоин внимания. Индивид - центр творческой активности. Собственное благополучие можно понимать как материальное и финансовое благополучие, самоутверждение и власть, а также как благо в полноте развития своих сущностных сил, способностей. Развитое рыночное общество диктует человеку умение устанавливать паритетные партнерские отношения. Сфера отношений с другими предполагает использование этических норм нравственности, необходимых профессионалу. Современный мир ориентирует индивидов на соединение патриотизма и космополитизма: способность гибко сочетать универсальность и чувство гражданина мира с приверженностью интересам своей страны, с уважением к ее прошлому и настоящему – это национальноэтическая сфера [Золотухина-Аболина 1999]. Этическая интерпретация процессов глобализации рассматривает нормы справедливости, улучшая условия коммуникации, ликвидируя существующие прежде барьеры, служит реализации духовного потенциала личности и устранению обусловленного случайными дистрибутивными факторами неравенства людей. Уважая право народов на собственную культуру и судьбу, она позволяет установить в отношении между ними универсальные этические масштабы, пронизанные заботой о культуре и выживании человечества как целого. Самосознание в силу своей субъективности само по себе не может стать основой общественно значимых и морально оправданных действий, поэтому индивиду необходимо осознать себя как представителя социальной общности, т.е. научиться оценивать свои интересы и задачи, соизмеряя их с интересами и целями общества и человечества. Прогресс – целеустремленное восхождение к заветным целям, которые предстают в образе социального идеала, выступающего духовной основой, связующей воедино звенья всякой культуры. Прогресс рождается на основе своеобразной социальной доминанты, представленной потребностями общества. К социальному идеалу восходят высшие духовные ценности общества. Свобода и ответственность; долг, совесть и стыд, вина; честность и справедливость; достоинство, честь, гордость, скромность и зависть, смирение и гордыня; любовь и милосердие; счастье и смысл жизни и др.) как система качеств личности, универсальных ориентиров соединяют людей друг с другом, определяют способ их бытия, взаимодействия и перспективы развития человечества в целом. Человечество столкнулось с актуальными нравственными проблемами, порожденными спецификой рыночного общества и научно-технического прогресса. Созидание высокогуманной планетарной нравственности важнейшая задача человечества в настоящее время. Литература 1. Азроянц Э.А. Глобализация: катастрофа или путь к развитию? Современные тенденции мирового развития и политические амбиции. – М., 2002. 2. Барулин В.С. Основы социально-философской антропологии. – М., 2002. 3. Глобализация экономики – закономерный продукт индустриализации и информатизации социума // Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара Клуба ученых «Глобальный мир». – М., 2001.

11 5

4. Глобальные тенденции развития человечества до 2015 года /Пер. в англ. М.Леоновича под ред. К. Жвакина. – Екатеринбург, 2002. 5. Комплексный этико-культурологический словарь русского языка для школ республики Адыгея. Майкоп, 2001. 6. Назарчук А.В. Этика глобализирующегося общества. – М., 2002. 7. Ожегов С.И. Словарь русского языка /Под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1987, 148. 8. Пряжников Н.С. Психология элитарности. – М., Воронеж. 2000. 9. Самородницкий П.Х. Опровержение БУДУЩЕГО (введение в теологию человека). – М.. 2001. 10. Спивак В.А. Корпоративная культура. – СПб., 2001. 11. Словарь по этике /Под ред. А.А. Гусейнова и И.С. Кона. М., 1989, 82. Мишаткина 2002, 198-199 12. Советский энциклопедический словарь. Гл. ред. А.М. Прохоров. М., 1985, 403. 13. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. Вселенская месса /Пер. с франц. Н.А. Садовского, М.Л. Чавчавадзе. – М., 2002. 14. Философский энциклопедический словарь. М., 1983, 175. 15. Франкл В. Человек в поисках смысла. – М., 1990.

11 6

III. СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ РАЗНОСИСТЕМНЫХ ЯЗЫКОВ III. WORLD LANGUAGES FROM COMPARATIVE-TYPOLOGICAL PERSPECTIVE АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ: ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ (доклад пленарного заседания) THE TYPOLOGY OF SPACE IN WORLD LANGUAGES (BASED ON ADYGHE, RUSSIAN AND ENGLISH) (A Plenary Meeting Presentation) Тихонова А.П., Майкоп, РФ Aza P. Tikhonova, Maikop, RF Изучение способов и средств выражения пространства в контексте современных концептов на материале разносистемных языков позволяет глубоко исследовать особенности языковой картины мира в сопоставляемых языках, выявить их сходства и различия. В своем анализе пространственных параметров мы исходим из предпосылки, что естественные языки представляют собой коды культуры, которые по-разному отражают и структурируют окружающий мир. Согласно Гирцу К., культура – это исторически передаваемая модель значений и система наследуемых представлений, выраженных в виде символов, при помощи которых люди общаются между собой и на основе которых развиваются и фиксируются их знания и жизненные установки (2, с.43). В ходе сложного исторического развития они закрепляются в языковом сознании социума, говорящего на данном языке, в виде концептов – вербализованных символических образов ”идеального” понятия, отражающих ментальное представление носителей языка об ”объекте” действительности в соответствии с системой традиций данной культуры (1, с.5). Код культуры понимается как «сетка» категорий, которую культура ”набрасывает” на окружающий мир, членит, категоризирует, структурирует и оценивает его (2, с.53). Коды культуры соотносятся с архетипическими представлениями человека. Собственно говоря, коды культуры эти представления и шифруют. Коды культуры как феномен универсальны по своей природе, свойственны человеку разумному (homo sapiens). Очевидно, важно выделить концепты, претендующие на универсальность. В результате работы, проводившейся А. Вежбицкой и ее коллегами на протяжении 30 лет, было выдвинуто около 60 претендентов в универсальные элементарные смыслы (2, с53). Современные концептуалисты и когнитологи воспроизводят в сущности один и тот же перечень. Так, Р. Дженкендорф, перечисляя главные концепты универсальных концептуальных систем, называет среди них вещь, событие, состояние, место, направление, признак и объем. Близкие к ним инвентарии приведены и в исследованиях Гейне Б.: лицо, объект, процесс, пространство, время, качество (цитируется по Е.С. Кубряковой 4, с. 85). Во всех таких перечислениях на первое место вынесены понятия предмета 11 7

и процесса или деятельности, а понятия места и пространства (какой бы из этих концептов ни упоминался) всегда следуют за ними, что, собственно, и позволяет поставить вопрос об иерархии понятий или же последовательности их появления в генезисе сознания (Е.С. Кубрякова, 4, с.83). В. Красных считает, что базовых универсальных концептуальных систем не может быть много. Гипотетически можно выделить следующие базовые коды культуры: соматический (телесный), пространственный, временной, предметный, биоморфный, духовный (В. Красных, 3, с.233). Соматический код является, пожалуй, наиболее древним из существующих (хотя однозначно утверждать или опровергать это положение представляется едва ли возможным). Предполагается, что человек начал постигать окружающий мир с познания самого себя (3, с.233). С точки зрения филогенеза и процесса окультурации человеком окружающего мира соматический концепт, как будет показано ниже на примере адыгейского языка в сопоставлении с русским и английским, во многом предопределяет пространственный концепт и может быть выражен двумя или несколькими различными способами. Эгоцентрическая позиция человека как биологического существа, космизировавшего свои пространственные ощущения и представления, формулируется А.В. Подосиновым следующим образом: “Человек всегда воспринимал окружающий его мир относительно самого себя, полагая себя в центре вселенной, он – начало отсчета при любом действии, при любом измерении, при любой попытке определить, структурировать и измерить пространство» (цитируется по З.Х. Бижевой, 1, с.84). В соматическом (телесном) концепте особое место занимают символьные функции различных частей тела. Например, в роли символа человека как такового или через его характеристику, признак могут выступать адыг. – ШЪХЬЭ, русс. - ГОЛОВА, англ. - HEAD: Къэралым ЫШЪХЬ, ГЛАВА государства, HEAD of Government [в дальнейшем примеры приводятся в последовательности адыгейский, русский, английский языки]. IЭ, РУКА, HAND: ДЫШЪЭ ЫIЭ къыпэзы, мастер – ЗОЛОТЫЕ РУКИ, A FINE HAND at cooking – прекрасный повар ПЭ, нос, NOSE: ЫПЭ хещае (сует свой нос), по рублю на НОС (на брата), A NOSE – жарг. шпион, доносчик ГУ, СЕРДЦЕ, HEART: ГУРЭ ГУРЭ лъагъо зэфыряI (сердце к сердцу имеет тропу), СЕРДЦЕ СЕРДЦУ весть подает, A HEART of FLINT – каменное сердце. Анализируя языковые способы выражения пространственных отношений в адыгейском языке, нетрудно заметить, что соматический концепт предопределяет пространственные представления адыгов и закодирован в морфологической структуре слова, в то время как такая реконструкция в современных индоевропейских языках на морфологическом уровне представляется весьма проблематичной из-за полной грамматизации компонентов слова. В отличие от старописьменных языков (английского и русского), которые на протяжении веков подвергались литературной обработке и стандартизации, адыгейский язык до недавнего времени существовавший только в устной диалектной форме, на наш взгляд, лучше сохранил архаичные формы Особенно хорошо соматический компонент в адыгейском языке просматривается на примере (I) обстоятельств места,управляющих сказуемыми, т.е. требующих в составе сказуемого различных превербов, конкретизирующих место и направление действия (6, с.117-134) и на примере (2) послелогов с пространственным значением с прозрачной 11 8

предметной семантикой, лексическое значение которых еще не грамматизировалось и по своему происхождению восходит к именам, обозначающим части тела и органы человека (5, с.23-69). (I) Преверб ПЭ- и послелог (ЫПЭ)КIЭ со значением “перед” восходит к слову ПЭ-нос: МашIом ПЭТ – стоит перед огнем, ятэ ЫПЭ – впереди отца. Сравните с русским и английским “под носом”, under smb.’s (very) nose - рядом, совсем близко; не видит, что творится у него под носом. (II) Преверб ГО-, БГЪУ- и послелог ЫБГЪУ со значением “сбоку, рядом” восходит к слову БГЪУ – бок: Шъэжъыер къуаем голъ – нож лежит (сбоку) рядом с сыром, столым ЫБГЪУКIЭ – возле (рядом, сбоку) стола. Сравните с русским и английским “сбоку”: (side) by side: калитка сбоку от ворот. come and sit BY MY SIDE. (III) Преверб IУ- и послелог ПЭIУ- со значением “около” “(на)против” этимологически восходит к имени IУ - «рот» (сравни с русским “уста”): Азмэт къэлапчъэм IУТЫГЪ – Азмет стоял у ворот. Ащ иунэ еджапIэм ПЭIУТЭУ щыт – Его дом стоит (на)против школы. (IV) Преверб КIОЦIЫ-, и послелог КIОЦI со значением «внутрь, внутри» восходит к слову КIОЦI – внутренность (все, что находится внутри: сердце, легкие, печень): Дэм купкI КIОЦIЫЛЪ – Внутри ореха находится ядро. Унэм “ЫКIОЦI агъэлагъ.- В доме(внутри дома) покрасили. Сравните с русским и английским “внутри”, inside: внутри дома, look inside. (V) Проверб ШЪХЬЭ- и послелог ШЪХЬАГЪ восходит к имени ШЪХЬЭ – голова: Хъурышъо пэIо пырэцэ лъагэ ШЪХЬАЩЫСЫГЪ. – На нем была одета высокая лохматая смушковая шапка. Сурэтыр столым ЫШЪХЬАГЪ пылъагъ – Над столом висела картина. Сравните с русским и английским “во главе”, at the head: Во главе войска стоял сам атаман. - At the head of the procession. (VI) Послелог КIЫБ восходит к именной основе КIЫБ, что означает «спина, задняя сторона»: Ар унэ КIЫБЫМ зыкъуигъэбылъхьагъ. – Он спрятался за домом В русском и английском языках для обозначения нахождения “позади кого-чего-н” употребляются “СЗАДИ, ПОЗАДИ”, с прозрачной этимологией: огород сзади (позади) дома. The boy was hiding behind a tree. (VII) Преверб ЛЪЭ- восходит к слову ЛЪЭ – нога: Лэныстэ ЛЪИДЗЫГЪ – Вслед бросил ножницы. В русском языке для обозначения нахождения непосредственно за кем-либо используется наречие “следом”, которое восходит к имени “след” (первоначально от ноги, лапы животного). (VIII) Преверб IЭКIЭ- состоит из IЭ и КIЭ и указывает на связь действия с рукой: Сэнэфыбжъэр КЪЫIЭКIЭЗЫ – Бокал вина выпадает у него из рук. В русском и английском языках для обозначения нахождения предмета в непосредственной близости используются антропоморфные метафоры со словом “рука”: ПОД РУКОЙ, РУКОЙ ПОДАТЬ, AT HAND. Таким образом, как показал анализ языковых способов выражения пространственных отношений на материале разносистемных языков, соматический концепт является первичным по отношению к пространственному, который появляется значительно позднее, при этом 11 9

человек структурирует и измеряет пространство, обозначающие свои собственные органы и части тела. Литература.

используя

имена,

1. Бижева З. Х. Адыгская языковая картина мира. – Нальчик, 2000. 2. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов: Языки славянской культуры. – М., 2001. 3. Красных В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. - М.: Гнозис, 2000. 4. Кубрякова Е. С. О понятиях места, предмета и пространства //Логический анализ языка. Языки пространств. – М.: Языки русской культуры, 2000. 5. Меретуков К. Х. Грамматические способы связи в адыгейском языке // Ученые записки Адыгейского научно-исследовательского института. Языкознание. Том ХIY – Майкоп, 1972. 6. Рогава Г. В. , Керашева З. И. Грамматика адыгейского языка. - Краснодар – Майкоп: Краснодарское книжное издательство, 1966.

Словари

1. Гальперин И. Р., Медникова Э. М. Большой англо-русский словарь. – М.: Русский язык, 1987. 2. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. – М.: Гуманит.изд.центр ВЛАДОС, 1996. 3. Ожегов С. И. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1999. 4. Хатанов А. А, Керашева З. И. Толковый словарь адыгейского языка. - Майкоп: Адыгейское книжное издательство, 1960. 5. Hornby A.S., Gatenby E. V., Wakefield H. The Advanced Learner’s Dictionary of Current English. – L.: The English Language Book Society and Oxford University Press, 1968.

БИЛИНГВИЗМ В РЕСПУБЛИКЕ АДЫГЕЯ BILINGUALISM IN THE REPUBLIC OF ADYGHEYA Блягоз З.У., г.Майкоп РФ Zulkarin U. Blyagoz, Maikop, RF Билингвизм – весьма распространенное общественное явление по времени возникновения и ареалу распространения (не только в Адыгее, но и во всем мире…). Правомерно полагать, что двуязычие будет существовать до тех пор, пока функционируют в сообществе разные языки. Под двуязычием мы понимаем умение, навык, позволяющие человеку, или народу в целом, или его части попеременно пользоваться (устно или письменно) двумя разными языками в зависимости от ситуации и добиться взаимного понимания в процессе общения (1, с.14). Именно такое двуязычие, не предполагающее одинаково свободного владения двумя разными языками, но достаточное для согласования действий представителей различных национальностей в процессе трудовой и общественной деятельности, учебы и других деяний, и преобладает в Российской Федерации, в частности в Адыгее. На возникновение и развитие двуязычия, на тип и разновидности билингвизма могут оказывать влияние не только общественно-политические, социально-экономические условия, но и другие факторы (уровень духовной культуры контактирующих народов, количество людей, говорящих на этих языках, общественные функции языков, статус их (государственный или не государственный), сфера их применения в жизни соприкасающихся этносов. В годы, когда происходят беспрерывные демократические преобразования в стране, когда в субъектах Российской Федерации существенно меняется статус национального языка, проблема билингвизма, вопросы, связанные с ним, приобретают особую значимость. 12 0

Двуязычие в Адыгее возникло еще до 1917 года, однако вторым, русским языком тогда владела незначительная часть адыгов, преимущественно представители интеллегенции. Неправомерно было вести речь тогда о массовом двуязычии. Число билингвов увеличилось после революции с ликвидацией неграмотности. Развитию адыгейско-русского билингвизма заметно содействовали служба в армии, гигантского масштаба строительство заводов и фабрик, электростанций и железных дорог, в осуществлении которых адыги принимали активное участие. Ускорению этого процесса способствовало и преподавание всех предметов в школах и вузах на русском языке, хотя оно имело и негативные последствия: длительное время задержало развитие культуры, языка адыгов. Дело в том, что значительная часть адыгов, чувствуя обреченность своего языка, стала отказываться от него, переходила из разряда двуязычных в разряд монолингвов, т.е. русскоязычных. Многие адыги перестали владеть своим адыгейским языком, лишились возможности знакомиться на родном языке с культурой и литературой адыгов. В перестроечное время отношение к родному языку изменилось. Согласно статье 5 Конституции Республики Адыгея «Равноправными государственными языками в Республике Адыгея являются русский и адыгейский языки». (Конституция Республики Адыгея, 1995, с.8). Повышение статуса адыгейского языка изменило и характер двуязычия в Адыгее. Если до 80-х годов в республике имело место только адыгейскорусское одностороннее двуязычие, при котором двумя языками владели в основном только адыгейцы, то в данное время, после принятия Закона РА «О языках Республики Адыгея» (март 1994 г.), билингвами становятся многие представители других наций, т.е. неадыгейцы. Развивается двусторонний билингвизм: адыгейско-русский и русско-адыгейский, особенно в школах средних и высших учебных заведениях. Таким образом, изменение статуса адыгейского языка способствовало изменению характера двуязычия в Адыгее. Разумеется, переход из одного вида билингвизма в другой – это сложный, длительный процесс, который имеет психологический, социальный, юридический, педагогический аспекты. Он не проходит гладко, без противоречий, борьбы, определенных условий как со стороны широких масс, так и властных структур, о которых будет подробнее сказано в докладе. Успешному решению проблемы двустороннего двуязычия в республике способствуют: 1) переход в начальных национальных классах на адыгейский язык обучения по всем предметам; 2) введение в учебные планы средних и высших учебных заведений адыгейского языка и литературы; 3) создание учебников и учебных пособий, разговорников для желающих изучить адыгейский язык; 4) организация на предприятиях и учреждениях г.Майкопа краткосрочных курсов по обучению адыгейскому языку; 5) проведение в детских дошкольных учреждениях, школах, в средних профессиональных учебных заведениях вечеров, посвященных языку, культуре, истории, традициям адыгов; 6) проведение олимпиад по адыгейскому языку и литературе для обучающихся-неадыгейцев языку коренного народа; 7) организация специальных передач по радио и телевидению для изучающих адыгейский язык; 8) некоторые формы поощрения лиц, владеющих двумя языками; 9) предоставление права сдать вступительный экзамен абитуриенту по адыгейскому языку и др. Эти мероприятия дают свои положительные результаты: неадыгейцы психологически почти готовы к изучению второго языка, растет число 12 1

владеющих и родным, и неродным языками. Желающих изучать адыгейский язык среди коренного населения на 30 – 40 процентов увеличилось. В 1992 г. адыгейский язык изучался в 86 школах, а в 2001 – 2002 году адыгейский язык изучается уже в 130 образовательных учреждениях республики, 36 266 учащихся в том числе адыгов 16 385, русскоязычных – 19 881. Литература: 1. Блягоз З.У. Адыгейско-русское двуязычие. – Майкоп, 1982 2. Борботко В.Г. Игровое начало в деятельности языкового сознания // Этнокультурная специфика сознания. – М., 2000 3. Пятакова Т.Г. Некоторые проблемы функциональной особенности языка // Философия и социология. – Майкоп, 1996.

СЛОВОСОЧЕТАНИЕ В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И АДЫГЕЙСКОМ ЯЗЫКАХ (СОПОСТАВИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ) WORD-COMBINATION IN RUSSIAN, ENGLISH AND ADYGHE (COMPARATIVE-TYPOLOGICAL ANALYSIS) Шхапацева М.Х., Джандар Б.М. г.Майкоп РФ Mira H. Shkhapatseva, Betty M. Dzhandar, Maikop, RF Приемы и способы соединения слов в словосочетания в русском, английском, адыгейском языках различны. В связи с этим при изучении английского языка в адыгейской национальной школе особую трудность вызывает установление связей между словами, способы и правила сочетания слов. Словосочетание – самостоятельная языковая единица, отличающаяся от слова и предложения и занимающая промежуточное положение между ними. «Именно это и служит основанием для выделения словосочетаний в самостоятельные единицы, представляющие собой «такие грамматические единства», которые состоят минимально из двух полнозначных (не служебных) слов, связанных по законам и правилам данного языка» (Н.Н.Прокопович), и оно «образует особый объект синтаксической науки, не устраняющей, а углубляющей учение о предложении как важнейшей единицы нашей речи» [1]. В сопоставляемых языках словосочетание является единицей языка, совмещающей в себе признаки слова и предложения. С одной стороны, по выполняемой в речи функции словосочетание сближается со словом: 1) как и слово, словосочетание выражает понятие, но сложное. Как и слово, оно называет действия, предметы, явления, признаки, но более конкретно. Один компонент словосочетания (главный, стержневой) называет понятие, которое уточняется, конкретизируется вторым (зависимым) компонентом; 2) как и слово, словосочетание служит строительным материалом для предложения. Предложение может строиться как из слов, так и из словосочетаний; 3) коммуникативная функция словосочетания, как и слова, реализуется только в предложении; 4) как и слово, словосочетание может образовать парадигму форм, определяемых главным компонентом; 5) близостью словосочетания со словом объясняется возможная синонимия слов и словосочетаний, а также возможность образования отдельных слов из словосочетаний. 12 2

Вместе с тем в данных языках словосочетание существенно отличается от слова по своей структуре и значению: 1) одно слово не может стать словосочетанием, в словосочетание обычно входит не менее двух знаменательных слов; 2) слово по своему лексическому значению выражает единое понятие обобщенного характера, а словосочетание содержит конкретизированное понятие о предмете и его признаке, действии и его объекте, о действии и его признаке и т.д. Словосочетание, как и предложение, является конструктивной единицей языка, что свидетельствует о структурной близости этих двух языковых единиц. Как в предложении, так и в словосочетании слова находятся в грамматической и смысловой взаимосвязи, характерной для данного языка. Однако по целому ряду признаков словосочетание существенно отличается от предложения: 1) предложение является коммуникативной единицей, единицей общения, а словосочетание выполняет номинативную функцию, функцию называния; 2) словосочетание не обладает предикативностью, являющейся неотъемлемым признаком любого предложения; 3) словосочетание не имеет интонации сообщения, которая является обязательным признаком предложения. Для сопоставительно-типологического описания словосочетания в русском, адыгейском и английском языках в учебных целях необходимо отобрать определенную сумму постоянных и устойчивых признаков, характеризующих данную единицу в сопоставляемых языках. В таком случае определение понятия словосочетания, его объема и границ, типологии будут адекватными и достаточно универсальными. К подобным универсалиям на уровне словосочетания относятся: 1) характер синтаксических отношении - атрибутивные, объектные, обстоятельственные; 2) способы выражения синтаксических отношений - согласование, управление, примыкание; 3) положение зависимого слова по отношению к стержневому - в препозиции или в постпозиции. «Сочетание этих критериев, взятых в системе, образует ту устойчивую совокупность признаков, которая может быть положена в основу определения «тип словосочетания как единицы сопоставления» [2]. Анализ и сопоставительная характеристика словосочетаний в указанных трех направлениях свидетельствует, что во всех сопоставляемых языках синтаксические отношения в словосочетаниях сводятся к атрибутивным, объектным и обстоятельственным, Для выражения каждого типа синтаксических отношений используются определенные структурные типы словосочетаний. Так, атрибутивные отношения выражаются во всех трех языках в словосочетаниях структуры: 1) «прилагательное + существительное» или «существительное + качественное прилагательное» (в адыгейском языке): большой дом – унэ ин; «относительное прилагательное + существительное» (во всех трех языках): шелковое платье – дэнэ джан - a silk dress; 2) «местоимение (определительное, неопределенное, притяжательное, указательное) + существительное» (в русском и английском языках): моя книга – my book, этот мальчик – this boy. В адыгейском языке данный структурный тип представляет собой словосочетание или единооформленное слово: мы кlалэр – «этот 12 3

парень», мо кlалэр – «тот парень», а кlалэхэр – «те парни», но сиун – «мой дом», тиун – «наш дом»; 3) «причастие + существительное»: читающий мальчик – еджэрэ кlалэр. Словосочетаниям этой модели в английском языке соответствуют словосочетания, в которых зависимый компонент выражен формой причастие I, реже формой причастие II. Эта модель словосочетаний характерна для английского языка: a laughing boy, a sleeping child, barking dogs, boiling water, broken glass; 4) «порядковое числительное + существительное»: первый день – апэрэ мафэр – the first day, the second lesson; 5) «существительное + существительное»: дом отца – сятэ иун, английское – father’s house, brother’s book; 6) «отглагольное существительное + наречие»: прогулка пешком лъэсэу зекlон. В английском языке этой модели соответствует модель стержневой компонент «существительное + by (предлог) + зависимый компонент (существительное) – a travel by car. Объектные отношения в сопоставляемых языках выражаются в словосочетаниях структуры: 1) «глагол + существительное»: говорить правду, писать картину, to tell the truth, to draw a picture. В адыгейском языке данный тип словосочетаний представляет структуру: «существительное + глагол»: шъыпкъэр lон, сурэтыр (сурэт) ш1ын; 2) «глагол + существительное с предлогом» в русском и английском языках: встретиться с братом – to meet with brother, говорить о музыке – to speak about music. В адыгейском языке данным конструкциям соответствуют беспредложные (без послелогов) конструкции: пшы уlукlэн, музыкэм утегущыlэн; 3) «существительное (главный компонент) + существительное (з а в и с и м ы й к о м п о н е н т ) » : з а б о т а о д е т я х – c a r e o f c h i l d r e n . В словосочетаниях данного типа в адыгейском языке наблюдается порядок «зависимый компонент + главный компонент»: кlалэмэ афэгумэкlыщт. 4) «существительное (главный компонент) + личное местоимение (зависимый компонент) с предлогом или без предлога»: встреча с ним – a meeting with him, разговор о них – a talk about them. В адыгейском языке порядок компонентов обратный: ащ уlукlэныр, ахэмэ уадэгущыlэныр; 5) «существительное (главный компонент)+ инфинитив (зависимый компонент)»: любить читать – to like to read, стараться понять – to try to understand, просить вернуться – to ask to come back. В адыгейском языке, как и в предыдущих типах объектных словосочетаний, порядок слов - зависимое слово + главное: еджэныр шlу плъэгъун – «чтение любить», къыгъэзэжьынэу уелъэlун – «возвратиться просить». Обстоятельственные отношения в сопоставляемых языках выражаются в основном в словосочетаниях двух структурных типов: 1) «глагол +существительное». В русском и английском языках - без предлога, чаще с предлогом, в адыгейском языке – «существительное +глагол» без послелога или с послелогом: идти дорогой, идти в лес; to go along the road, to go to the fares; мэзым кlон, мэз лъэныкъомкlэ кlон; 2) «глагол + наречие»: живет в городе – to live in town, живет хорошо – to live well, къалэм шэпсэу - «в городе живет», дэгъоу мэпсэу «хорошо живет», унэм дэжь щыт – «у дома стоит». 12 4

Синтаксическая связь слов в словосочетании в русском, адыгейском и английском языках сводится к согласованию, управлению и примыканию. Однако средства выражения каждого из типов связи и их употребительность в сопоставляемых языках существенно различается, на что важно обратить внимание в методических целях. Грамматическая связь согласования наиболее выраженной и полной является в русском языке, как языке с весьма развитой системой словоизменения. Все согласующиеся части речи - имена прилагательные, причастия, некоторые числительные, местоимения - согласуются с существительным в роде, числе и падеже. Это важный типологический признак русского языка и словосочетания в русском языке. В адыгейском языке категория рода и согласование в роде отсутствует. Согласование в числе и падеже тоже специфическое: в словесном комплексе «согласующееся слово + существительное» или «существительное + согласующееся слово» флексия падежа или числа присоединяется к последнему слову (дэнэ джан - дэнэ джанэр - дэнэ джанэхэр, но унэ дах - унэ дахэр - унэ дахэхэр). Для современного английского языка согласование в роде, числе и падеже не может служить типологическим признаком, так как категория падежа и категория грамматического рода в системе существительного не представлены. Согласование же в числе имеет очень ограниченный характер и по своему удельному весу в структуре данного языка типологическим признаком служить не может (В.Д. Аракин). В русском и адыгейском языках распространенным типом связи является управление. В русском языке оно приглагольное и приименное, предложное и беспредложное, а в адыгейском языке оно может быть послеложным. В английском языке определяющим типом грамматической связи является примыкание, а в русском и адыгейском языках, хотя существует связь примыкания, примыкают слова ограниченной группы: неизменяемые слова - деепричастия, наречия, инфинитив. Следует заметить, что в современном русском языке некоторыми лингвистами сужается понятие управления, связывают его с валентностью управляющего слова и за счет этого расширяется понятие примыкания и выделяется именное примыкание (Грамматика русского языка, 1980). Анализ грамматической связи слов в сопоставляемых языках приводит к заключению, что методический аспект данной проблемы больше связан с необходимостью преодоления интерферирующего влияния родного и русского языков в процессе изучения английского языка и опоры на языковой опыт по данной проблеме, приобретенный при изучении русского и родного языков. Усвоение учащимися связей слов в словосочетании важно еще и потому, что словосочетания включаются в структуру предложения в качестве членов предложения со свойственными им связями. Литература.

1. Аракин В. Д. Сравнительная типология английского и русского языков. Л.: Просвещение, 1989. 2. Гурвич П. Б. Условия обучения иностранным языкам как фактор, определяющий методику их изучения. –Владимир, 1980. 3. Ждан А. Н. Психологические механизмы усвоения грамматики родного и иностранного языков. М.: Изд-во МГУ, 1972. 4. Прокопович Н. П. Словосочетание в современном русском литературном языке. -М.: Просвещение, 1966.

КАЛЬКИРОВАНИЕ КАК ВИД ВЛИЯНИЯ НА ЛЕКСИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ ЯЗЫКОВ 12 5

(на материале славянских и абхазо-адыгских языков) LITERAL TRANSLATION AND ITS LINGUISTIC CONSEQUENCES (based on Slavic and Abkhaz – Adyghe languages) Абрегов А.Н., г.Майкоп РФ Аcherdan N. Abregov, Maikop, RF Наряду со словопроизводством и развитием у слов новых значений, обогащение словарного состава языка происходит за счет заимствований. Это связано с тем, что в процессе исторического развития народы вступают между собой в языковые контакты, в результате которых происходит заимствование иноязычной лексики. В этих контактах особое место занимают семантические и словообразовательные кальки, составляющие незначительный пласт лексики. Поэтому калькирование находится на маргинальном положении, в связи с чем оно изучено в меньшей степени. Как и заимствование, калькирование имеет давнюю историю. О древности калькирования, в частности, свидетельствуют древнегрузинский, древнеармянский и старославянский языки. Поток калек появляется в процессе переводческой деятельности. По свидетельству Р.М.Цейтлин, основная масса сложений Супрасльской рукописи – «слова книжного происхождения, результат переводческой деятельности первых славянских писателей, прежде всего это кальки с греческого» [13:277]. Примечательно также и то, что «германские кальки, как правило, древнее калек с греческого, относятся к дописьменному периоду истории славянских языков» (подчеркнуто нами.- А. А.)[13:186]. В лексической системе славянских языков, имеющих давнюю письменную традицию, кальки занимают значительное место, особенно в терминологии. Полагаем, что кальки содержатся в лексике новописьменных абхазо-адыгских языков, однако проблема калькирования в абхазо-адыгском языкознании остается еще неисследованной. Несмотря на то, что калькирование явилось предметом изучения в общем и частном языкознании, однако еще нет единой позиции об отношении калек к заимствованиям. По мнению одних ученых, кальки относятся к заимствованиям [8:17-18; 6:111; 7:110-127; 5:514; 12:16], другие исследователи не признают кальки заимствованиями [11:87; 10:25]. Наблюдается разброс мнений в отношении того, что заимствуется при калькировании. По мнению Л. А. Булаховского и Н. М. Шанского, заимствуется морфологическая структура [7:111; 15:105], К. А. Левковская признает заимствование понятия [11:187], а Н. Н. Амосова в калькировании видит этимологическую структуру [2:112]. Для И.А. Арнольд и М.А. Баскакова кальки являются переводными заимствованиями [3: 214; 4: 61]. Мы отдаем предпочтение той точке зрения, согласно которой кальки не относятся к заимствованиям, поскольку в кальке заимствовано значение, а внешняя форма принадлежит заимствующему языку. В этом отношении справедливо утверждение Б. Унбегаума: «Калька есть заимствование внутренней формы»[19:19]. Условно заимствованными словами можно признать полукальки, представляющие собой образования с частичной морфемной заменой. Примечательно, что «проникая в заимствующий язык, полукальки переносят в него следующие лингвистические характеристики своих иноязычных прототипов: 1) семантику и 2) часть морфемного состава» [9:66].

12 6

Все кальки можно разделить на две группы: семантические и структурные (или структурно-семантические). По справедливому замечанию М.И. Чернышевой, «семантические кальки по своей внешней форме принадлежат переводящему языку, во внутренней же форме произошел перенос семантики лексемы исходного языка в язык переводящий» [14:124]. Семантические кальки возникают тогда, когда существующее слово получает новое дополнительное значение, переводимое с соответствующего иноязычного слова. Так, адыгейск. къэтабэ «бархат» под влиянием семантической структуры русск. бархатцы стало многозначным и получило дополнительное значение «тагетес» (название цветка). Слово 1эбжъэнак1 «кончик ногтей», «обрезанный ноготь» стало употребляться в значении «календула» под влиянием народного русского названия ноготки. Установлено, что во многих случаях ботанические термины в различных языках представляют собой семантическую кальку. Так, каб.-черк. псыпц1экъамыл, щихуф1ыц1э, фошыгъужэгундэ соответственно калькируют русск. камыль озерный, тополь черный, сахарная свекла, а русские термины крестоцветные, лилейные являются кальками нем. Kreuzblüter и лат. liliaceae. Существуют целые цепочки семантических калек: франц. ne m’oubliez-pas (букв. «не забывайте меня»)→ нем. Vergiβmeinnicht (букв. «не забывай обо мне») → русск. незабудка → болг. помниче [6:122]. Необходимо отличать друг от друга семантические кальки от семантических эквивалентов. Так, понятие ‘поезд’ в адыгейском и китайском языках выражается словами, имеющими одинаковую смысловую структуру. Ср.: адыгейск. мэш1оку (из маш1о «огонь» и ку «повозка» и кит. хочē (из хŏ «огонь» и чē «повозка»). У этих слов одинаковые мотивирующие признаки. Но так как адыгейский и китайский языки не контактировали друг с другом, то здесь не может быть и речи о калькировании. Структурные (или структурно-семантические) кальки бывают двух типов: словообразовательные и поморфемные. Словообразовательные кальки копируют словообразовательные модели иноязычных слов. Так, заимствованное из старославянского языка слово маслина является словообразовательной калькой с греческого eleia, производного от сущ. elaion “масло” с суф. –ia. Греч. суф. –ia передается русск. с суф. –ина [16:257]. Русск. корнеплод - словообразовательная калька с нем. Wurzelfrucht [17:319], лавровишня – научн.-лат. Laurocerasus [18:10], колокольчик (бот.) – лат. campanula, деминутива от campana “колокол” [17:209]. Адыгейск. къэбжъый “кабачок” (овощ) – суффиксальное производное уменьшительно-ласкательного характера от къэбы “тыква”, оно представляет собой словообразовательную кальку русск. кабачок, образованного “как деминутив с суф. –ок от заимств. из укр. языка кабак, восходящего к тюркск. кабак – «тыква» [15:181]. Опираясь на мнение Р.М. Цейтлин о том, что калькирование осуществлялось и в дописьменном периоде истории славянских языков, хотим доказать, что можно говорить о реальности калькирования в устной речи тех народов, у которых не было письменности. Полагаем, что это вполне реально при одном условии: калькирующее лицо должно быть двуязычным. Это объясняется тем, что билингв, свободно владея языкомисточником и языком-реципиентом, без особых усилий манипулирует языковыми единицами (морфемами и словами) обоих языков и калькирует слово на семантическом, морфемном и словообразовательном уровнях, 12 7

создавая слова и фразеологизмы по иноязычным образцам на материале родного языка. Наряду со словообразовательными кальками, как особый вид хотим выделить поморфемные кальки (по нашей терминологии. - А. А.), которые в отличие от словообразовательных калек копируют морфемную структуру исходных слов. Поясним это на примерах из абхазо-адыгских языков. Так, адыгейск. фитоним шыгъэчъэтхьап «подорожник большой» имеет прозрачную словообразовательную структуру: он образован путем сложения трех основ: шы «лошадь», гъачъэ «заставляющий бежать» и тхьапэ «лист». Морфемная структура слова шыгъэчъэтхьап «подорожник большой» представлена другими единицами: шы – имя со значением «лошадь», гъэ – префикс каузатива, чъэ – основа глагола чъэн «бежать», тхьапэ «лист». По нашему мнению, абазинское тшрыгIвбыгъь «подорожник» не что иное, как поморфемная калька адыгейского наименования подорожника шыгъэчъэтхьап. Аджибеков А.С. дает такую морфемную структуру слова тшрыг1вбыгъь «подорожник»: тшы – имя со значением «лошадь», ры – каузативный аффикс, г1в – основа глагола г1вра «бегать», бгъьы – имя со значением «лист», т. е., «лошадь, заставляющий бегать лист». [1:13]. Следовательно, поморфемная калька воспроизводит морфемную решетку исходного слова. В заключение отметим, что калькирование оказывает влияние на лексическую систему языков, поскольку оно является одним из источников обогащения языка и мощным стимулятором активизации его словообразовательных возможностей. Литература 1. Аджибеков А. С. Отглагольные формы в структуре названий растений в абазинском

2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19.

12 8

языке // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках. /Материалы ХII региональной научной сессии по изучению системы и истории иберийско-кавказских языков (21-23 сент. 1988 г.). Черкесск, 1989. Амосова Н.Н. Этимологические основы словарного состава английского языка. М., 1956. Арнольд И.А. Лексикология современного английского языка. М., 1959. Баскаков Н.А. Современное состояние терминологии в языках народов СССР // Вопросы терминологии. М., 1961. Блумфилд Л. Язык. М., 1968. Будагов Р.А. Введение в науку о языке. М., 1965. Булаховский Л.А. Введение в языкознание. Ч. 2. М., 1963. Булич С. Заимствованные слова и их значения для развития языка. – Отдельный оттиск из «РФВ». Варшава, 1886. Егорова К.Л. Полукальки и проблема типизации заимствований (на материале англицизмов и англо-американизмов в современном французском языке)// Филологические науки, 1983, №5. Ефремов Л.П. Калькирование и его заимствование // Известия АН Казахской ССР, СФИ. Алма-Ата, 1960, вып. №1. Левковская К.А. Лексикология немецкого языка. М., 1956. Марданов Ш.К. О типах русских калек в узбекском литературном языке // Советская типология. 1983, №1. Цейтлин Р.М. Лексика старославянского языка. М., 19077. Чернышева М.И. Эквиваленты, заимствования и кальки в первых славяно-русских переводах с греческого языка // ВЯ, 1984, №2. Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. М, 1972. Шанский Н.Н., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971. Этимологический словарь русского языка т. 3. Вып. 8 К. Изд-во Московского ун-та, 1982. Этимологический словарь русского языка т. 3. Вып. 8 К. Изд-во Московского ун-та, 1999. Ungebaun B. Le calque dans les langues slaves littéraires// RÉS, 1932, t. XII.

КЛАССИФИКАЦИЯ АДЫГЕЙСКИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ СПОСОБА РЕАЛИЗАЦИИ МОДАЛЬНОСТИ CLASSIFICATION OF ADYGHE SENTENCES ACCORDING TO THE TYPE OF MODALITY Паранук Л.Г., г.Майкоп РФ Ludmila G. Paranuk, Maikop, RF Данная статья посвящена проблеме классификации адыгейских предложений в зависимости от способа реализации модальности. Следует отметить, что своеобразие осмысления имени субъекта действия, его конструктивной позиции в предложении, состояние модусной формы главного члена по отношению к субъектному дополнению не берутся в расчет: во-первых, состав адыгейского предложения не зависит от наличия или отсутствия в нем субъектного дополнения, являющегося второстепенным членом; во-вторых, модусная форма главного члена не вмешивается в субъектно-объектные отношения и не выражает их, оставаясь в этом плане синтагматически немотивированной единицей. Наклонение служит синтаксической категорией главного члена предложения и одним из способов реализации модальности. В зависимости от категориальных слов наклонения предложения подразделяются на: индикативные, императивные, конъюнктивные, дозволительные, прохибитивные и оптативные. Адыгейские предложения могут быть разделены на группировки и по категориальным формам наклонения, которое служит синтаксической категорией главного члена и одним из способов реализации модальности, правомерно квалифицируемой как основной грамматический признак предложения. При этом своеобразие осмысления имени субъекта действия, его конструктивной позиции в предложение, состояние модусной формы главного члена по отношению к субъектному дополнению не берутся в расчет: во-первых, состав адыгейского предложения не зависит от наличия или отсутствия в нем субъектного дополнения, являющегося второстепенным членом; во-вторых, модусная форма главного члена не вмешивается в субъектно-объектные отношения и не выражает их, оставаясь в этом плане синтагматически немотивированной единицей. Модусная форма главного члена представляет синтаксическое явление как элемент словоизменительной парадигмы синтаксического члена предложения, а не выразитель отношений компонентов субъектнопредикатной структуры предложения. При рассмотрении предложений в предыдущем классификационном ряде обращалось внимание на субъектное дополнение только потому, что наличие или отсутствие у главного члена показателей лица, характер каждого из этих состояний и другие факторы, связанные с категорией лица, с необходимостью предопределяют или не предопределяют наличие его конструктивной позиции, что находит отражение на грамматическом строении всегда односоставных предложений. По способам обозначения модальности, т.е. по категориальным формам синтаксического наклонения главного члена предложения, в адыгейском языке различаются следующие группировки предложений: индикативные предложения, императивные предложения, конъюнктивные 12 9

предложения, дозволительные предложения, прохибитивные предложения и оптативные предложения. Индикативными предложениями мы называем такие синтаксические конструкции, главный член которых обладает формой изъявительного наклонения. Эти предложения применяются весьма широко в практике речевого общения адыгейцев: Къэплъаны янэ тхъаусыхэщтыгъэ «Мать Каплана жаловалась». Когда главный член оформлен изъявительным наклонением, он обозначает соответствие содержания речи реальной действительности. Выражаемое индикативом отношение имеет объективный характер, субъективное отношение говорящего к высказыванию грамматически не включается в модальное содержание изъявительного наклонения. В этом отношении индикативная форма главного члена составляет исключение в системе наклонения. Главный член рассматриваемых предложений не имеет в своем индикативном оформлении специальных морфологических показателей модальности. Но аффиксы грамматического времени, которыми снабжается главный член, не нейтральны по отношению к его модальному содержанию. Временные формы главного члена, выражая отношение высказываемого к моменту речи, указывают вместе с тем и на то, что само это высказывание является отражением реального факта действительности. Императивные предложения - это синтаксические конструкции с главным членом в форме повелительного наклонения. Главный член наполняется императивом тогда, когда содержание речи воспринимается как изъявление воли говорящего лица, побуждающего собеседника к совершению какого-либо действия. Выражая побуждение в форме императива, говорящий имеет в виду такое действие, которое относится к действительности как возможное. Главный член, оформленный императивом, не имеет в своей морфемной структуре темпоральных частиц, так как он имеет дело лишь с предстоящим действием. Примеры: -

Сыхьазыр, Къарбеч, мо къихьэгу (ИМ, с.96). - Ср.: «Я готов, Карбеч, заходи пока»; - Ей, къэгъаз! (ИМ, с.68). - Ср.:»Эй, вернись!»... В отличие от индикативных предложений, императивные находят применение не во всех функциональных стилях, например, они не характерны для научного стиля, которому, как известно, чужд докторальный тон изложения материала. Конъюктивные предложения - это синтаксические конструкции, главный член которых имеет форму сослагательного наклонения и изображает действие, которое могло бы иметь место при определённых условиях. Главный член в конъюнктивных предложениях, как и в императивных, не получает в контексте речи темпоральной мотивировки. Пример: Къургъохьабле нэсыгъэмхэ Хъаджэт зыгорэ къыфиугупшысыни. Ср.: Если бы (она) добралась до Кургохабля, Хадже придумала бы для неё что-нибудь». Дозволительные предложения представляют из себя синтаксические конструкции, которые содержат главный член, выражающий дествие как 13 0

позволение (разрешение) кому-либо. Главный член рассматриваемых предложений, оформленный дозволительным наклонением, отличается от главного чена императивных предложений, в частности, тем, что он изменяется по всем синтаксическим лицам. Пример: Хэта Щамсэты трудоденитф штраф тетлъхьанэу зыIорэр, ыIэ къерэIэт. - Ср.: «Кто за то, чтобы оштрафовать Шамсет на пять трудодней, руку пусть поднимет». Некоторые специалисты адыгейского языка принимают формы типа тхэ «пиши» и формы вроде орэтхэ «пусть (он) пишет» за разновидности императива Яковлев и Ашхамаф, 1941, с.343 - 344., но с этим трудно согласиться в виду обозначения этими единицами разнотипных модальностей различными средствами. Формы типа тхэ «пиши» передают побудительную модальность речи (здесь мы имеем императив), а формы вроде орэтхэ «пусть (он) пишет» - позволительную модальность (здесь налицо другой вид наклонения, который мы называем дозволительным наклонением). Дозволительное наклонение, если оно произносится с побудительной интонацией, передаёт побудительный оттенок высказывания. В таком случае можно говорить о стилистическом употреблении дозволительного наклонения в значении повелительного. Повелительное и дозволительное наклонение, оформляющие главный член в разнотипных предложениях, отличаются друг от друга не только в семантическом плане, но и своим интонационным оформлением. Императив становится императивом благодаря побудительной интонации, а дозволительное наклонение не нуждается в таковой для своего образования и функционирования в речи. Дозволительное наклонение отличается от императива ещё и тем, что содержит в своём морфемном составе специальный аффикс модальности, чего нельзя сказать относительно императива. Дозволительное наклонение имеет также словоизменительные особенности: оно, в отличие от императива, спрягается по лицам. Прохибитивные предложения, как и указанные выше группировки предложений, имеют ряд особенностей семантического и грамматического характера. Главный член, служащий их грамматическим и структурным центром, приобретает в подобных предложениях специальное, модально мотивированное, оформление, которое указывает на запрещение или намерение говорящего предостеречь кого-либо от чего-либо. Эта запретительная форма, являющаяся одной из категориальных форм синтаксического наклонения главного члена, характеризуется не только своим прохибитивным значением, отличающим её от форм императивного и дозволительного наклонений того же главного члена, но и своеобразным морфологическим способом выражения этой семантики посредством модального суффикса - къон (укIокъон «смотри, не ходи (туда)», укъумалыкъон «смотри, не будь изменником» и т.д.). Прохибитив как и дозволительная форма, может сопровождаться в своём речевом применении побудительной интонацией, но это делается в стилистических целях и не меняет его статуса в модусной парадигме главного члена. Парадигма спряжения прохибитива также имеет свои особенности: изменяется он только по двум лицам - второму и третьему, а формы первого лица не имеет (говорят у-лъэ-къон «смотри, не прыгай», лъэ-къон «смотри, чтобы (он) не прыгал», но нет сы-лъэ-къон). В отличие от повелительного и дозволительного наклонения, запретительное наклонение главного члена не имеет морфологически выраженных отрицательных форм. Прохибитив отличается от повелительного наклонения (в его положительной форме ед. 13 1

числа) еще и тем, что он не употребляется во втором лице ед. числа без морфологически выраженных показателей лица собеседника. Например: Псы чъыIэм ухэхьэкъон лъапцIэу, - ыIощтыгъэ нэнэжъы. - Ср.: «Смотри, в холодную воду не лезь босиком, - говорила старуха». Оптативные предложения - это синтаксические конструкции, в которых главный член своим модусным оформлением указывает на действие, которое не имело места в действительности, но считает желательным. Морфологическим показателем оптативной формы главного члена является - гъот: плъа-гъот, «ах, если бы (он) посмотрел», чъа-гъот «ах, если бы (он) побежал» и т.д. Оптатив непереходного оформления третьего лица не согласуется в числе с выражением субъекта действия, как в примерах: КIалэхэр къэкIуагъот. - Ср.: «Ах, если бы ребята приехали»; ХьакIэхэр мIэкIурэ щысыгъот. - Ср.: «Ах, если бы гости немного посидели». Высказывание всегда имеет целенаправленный характер, коммуникативную перспективу. Его содержанием может быть констатация какого-либо факта или явления действительности, требующее ответа, словесное обрашение к кому-либо или различные оттенки волеизъявления. Эти разновидности коммуникативной перспективы высказывания обусловливают деление адыгейских предложений на повествовательные, вопросительные и побудительные. Повествовательные предложения констатируют факты или явления действительности в виде простого сообщения о чем-либо, репродукции чеголибо, повествования о чем-либо, описание чего-либо т.д. Им присуща спокойная, ровная интонация, повышающаяся лишь на логически выделяемом слове, но понижающаяся в конце предложения. Из всех функциональных типов предложения повествовательные являются самыми распространенными. В системе повествовательных предложений выделяются предложения, в которых имеет место подчеркивание реальности высказываемого сообщения. В них главный член снабжается подтвердительной частицей - ба. Такие предложения мы называем подтвердительно - повествовательными. Например: Тыгъоспчыхьэ кIожьыгъэхэба, - еIо ныом, пчъэр къыIуеубгъукIы (ИМ, с. 136). - Ср.: «Вчера вечером уехали ведь», - говорит старуха, открывает дверь настежь». Вопросительные предложения заключают в себе обращение к собеседнику, имеющее своим назначением получить от него нужные говорящему сведения. Например: Узэтагъэмэ шъыдэу заш1ыгъ? (ИМ, с.546) - Ср.: «Как себя повели те, кого ты одарил?» Они применяются в диалогической речи. Семантико - функциональное содержание вопросительных предложений может иметь разные смысловые оттенки, которые получают соответствующее внешнее выражение. В связи с этим вопросительные предложения подразделяются на разряды. Таковы собственно - вопросительные предложения, усилительно - вопросительные предложения, удивительно - вопросительные предложения, сожалительно 13 2

вопросительные предложения и отрицательно - вопросительные предложения. Собственно - вопросительные предложения - это синтаксические конструкции, в которых собеседник приглашается ответить на заданный ему вопрос. В них главный член не получает морфологически выраженной вопросительной формы. В собственно - вопросительных предложениях логическое ударение падает на главный член, наполненный вопросительным словом. Пример: Сыд адэ о къыосIощтыр джы? (ИМ, с.158). - Ср.: «- Что я тебе скажу теперь?». В собственно - вопросительных предложениях вопросительное слово может не быть главным членом, но и в этом случае оно выделяется логическим ударением, как в примере: Тыдэ щыI? (ИМ, с. 45). - Ср.: «- Где (она) находится?». Усилительно - вопросительные предложения характеризуются тем, что для их выражения применяется специальное морфологическое средство, каковым является частица - а, оформляющая главный член. Эта частица выполняет функцию усиления выразительности. Под категорию усилительно - вопросительных предложений подходят и вопросительные предложения, несущие в себе констатацию не только усиления выразительности поставленного вопроса, но и особой заинтересованности говорящего в получении положительного ответа на тот же вопрос. Последний смысловой оттенок получает грамматическое отражение в морфемном составе главного члена, содержащего для этой цели подтвердительную частицу - ба: ПцIы зыусырэм рашIэрэр пшIэрэба? (ИМ, с. 231). - Ср.: « - Разве ты не знаешь, как поступают с теми, кто говорит неправду?». Удивительно - вопросительные предложения также обладают специфическими свойствами. Они произносятся в процессе речи с интонацией подчеркнутого удивления или сомнения, служащей просодическим выражением соответствующей смысловой разновидности общей вопросительной семантики высказывания. Главный член таких предложений оформляется частицей - уи. Сожалительно - вопросительные предложения включают в себя такие вопросительные предложения, в которых выражается сожаление о сделанном, сказанном, происшедшем и т.д. В них главный член оформляется частицей - и. Сожалительно - вопросительные предложения строятся по более или менее устойчивой (фразеологизированной) модели: вопросительное сочетание типа сыд пае? «почему?» + словоформа вроде есэIуи = сыд пае есэIуи? «Зачем я сказал ему?». Эти конструкции чаще используются в живой разговорной речи. Отрицательно - вопросительные предложения выражают вопрос, служащий формой отрицания того, о ком или о чем спрашивает говорящий, как в примере: Ащ фэдэ птхы хъуна? «Разве можно писать такое?» Побудительные предложения служат для выражения воли говорящего лица, побуждающего собеседника к совершению какого - либо действия. Волеизъявление говорящего может иметь форму приказа, совета, просьбы, предложения, призыва, предупреждения, предостережения и т.д. 13 3

Побудительные предложения, которые под названием императивных предложений уже рассмотрены в предыдущем изложении (в рубрике модусных типов предложений), на конструктивно - синтаксическом уровне характеризуется тем, что они содержат побудительную форму глагола и сопровождаются особой побудительной интонацией. В зависимости от категориальных форм наклонения предложения подразделяются 1) индикативные, 2) императивные, 3) конъюнктивные, 4) дозволительные, 5) прохибитивные и 6) оптативные. Предложения различаются не только конструктивно, но и функционально, в зависимости от цели высказывания. Функциональное разнообразие предложений, как правило, сводится к следующим типам: повествовательные, вопросительные и побудительные.

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ПЕРСОНИФИКАЦИИ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ COMPARATIVE STUDY OF PERSONIFICATION IN ENGLISH AND RUSSIAN Сидорова Л.И., г.Краснодар РФ Larisa I. Sidorova, Krasnodar, RF The article deals with a contrastive study of personification, a trope which refers to the sphere of the conditional in art and can recieve a complete description only against the background of the information of stylistics, grammar, semantics and gender linguistics. The data are presented with extractions from "The Fairy Tales of Russian Writers" ("Сказки русских писателей"), "Tales and Fables" by Ambrose Bierce and "Fairy Tales" by O' Wilde. The author makes a comparative study of personification and its characteristics in Russian and English: in Russian it is always an agreement in grammatical gender between an inanimate noun and an animate noun which personifies while in English there exist two types of personification which the author names traditional and creative. In the latter an evident preference to the choice of masculine nouns is observed, the fact which confirms "the male orientation" of English and alongside with other phenomena is analysed in gender linguistics, among the questions of "political correctness". Статья посвящена сравнительному изучению персонификации – художественного средства, которое относится к сфере условного в искусстве и получает объемное описание с привлечением знаний стилистики, грамматики, семантики, гендерной лингвистики. Фактический материал представлен извлечениями из "Сказок русских писателей", "Избранное" ("Tales and Fables") Амброза Бирса и "Сказок" ("Fairy Tales") О'Уайльда. Автор противопоставляет свойства персонификации в русском языке, а именно: почти обязательное соответствие гендерных характеристик неодушевленного существительного и персонифицирующего существительного, – и в английском. Для английского языка предлагается два наименования типов персонификации: традиционный и креативный. Явная ориентация на мужской род при персонификации подтверждает точку зрения на "маскулинность" английского языка, явления, рассматриваемого 13 4

наряду с другими в гендерной лингвистике, в кругу проблем политической корректности. Работа посвящена сопоставительному изучению персонификации в английском и русском языках и, следовательно, выявлению общих и дифференциальных характеристик этого художественного средства. Персонификация в современной лингвистике изучается стилистикой, грамматикой, гендерной лингвистикой (см. Библиографию). Категория "гендер" была введена в понятийный аппарат науки лет 30-40 тому назад, а в России – в последнее десятилетие. Особенно много работ написано на материале английских и немецких языков. Гендерная лингвистика объектом своего изучения выбирает явления, которые получают полнокровное объемное описание с привлечением социолингвистических, психологических, культурологических знаний. Выбранный в качестве объекта наблюдения художественный прием персонификации имеет характеристики чисто родовые (категории рода конкретного языка, т.е. грамматические характеристики) и семантические (соотнесенность с определенным биологическим полом); при этом учитывается соотношение "мужчина – женщина" в социальной парадигме. Персонификация имеет и другие названия: олицетворение, прозопопея, анимизм и определяется так: – "Троп, состоящий в приписывании неодушевленным предметам признаков и свойств живых существ (Розенталь, Теленкова, 273); – (an act of) personifying something that is without life (Longman DELC, 984); – personification – reference to sth general or abstract as if it were an individual. Ex.: Love is personified in Love conquers all (Oxford Concise, 1997). Персонификация относится к сфере условного в искусстве, так как часто поэты, драматурги и режиссеры предпочитают иносказательный способ обобщения явлений, предметов, характерных черт людей. Этот тип отражения жизни, т.е. иносказательный, условный, когда реальность не совпадает с ее изображением, включает помимо персонификации и другие тропы, например, аллегорию, метафору, метонимию, символ, эмблему. Все эти приемы характеризуются преднамеренным отклонением от внешнего правдоподобия и выступают как способы типизации (см., напр., Энциклопедический словарь юного литературоведа, 368-369). Сфера распространения персонификации – литература (особенно мифология, притча, басня, "материализующиеся" в современных радио- и теле-постановках, театре, кино, мультфильмах). В баснях в качестве основных персонажей выступают животные. растения, птицы, вещи и здесь персонификация участвует в качестве важного компонента в процессе понимания, ибо "всякую бессловесную природу человек может понять только из своей "всечеловеческой", иначе говоря, "выгодно сообразовывать внешний мир с собой" (П.А. Флоренский: цит. по Ласкова, 206). Персонификация – семантически динамичное явление: сема "неодушевленность" персонифицируемого существительного модифицируется в сему "одушевленность" и в результате появляется еще и новая сема "пол" (мужской или женский). Вышеизложенные характеристики анализируемого тропа являются универсальными, интегральными; однако процесс олицетворения неразрывно связан с грамматической категорией рода в синтетических, или флективных языках. Поэтому семантическое отождествление одного предмета другому на 13 5

основе сходства признаков происходит с учетом родовых различий и нарушается редко. Это типично, как известно, для русского языка. Напр.: Но нельзя рябине К дубу перебраться. Знать судьба такая – Век одной качаться. (Песня) Здравствуй, речка – наша мать, Дай водицы нам набрать! (С. Маршак) В русском языке в поэтических песенных формах рябина, береза, река, Волга, Родина "феминизируются", традиционно олицетворяют женщину, девушку, что согласуется с грамматическим родом этих существительных. В то время как неодушевленные существительные мужского рода "маскулинизируются", действуют как существа мужского пола. Напр.: Донбатюшка, Енисей-батюшка, Мороз Иванович: Напр.: …умывальников начальник и мочалок командир. (С. Маршак) Месяц, месяц, мой дружок, Позолоченный рожок! (А. Пушкин) Приведем еще примеры: Она (сахарница) была толстая, широкая и очень смешливая, а сливочник – так себе: горбатенький господин унылого характера с одной ручкой. (А. Горький. Самовар. Сказки…, 382) А после всех вылезал из-под кровати башмак и клянчил: "Каши, каши, каши!" (А. Толстой. Прожорливый башмак. Сказки…, 438) Крупеничка, красна девица, Кормилка ты наша, радость-сердце… (о гречихе) (Н.Д. Телешов. Крупеничка. Там же, 393) М.В. Ласкова приводит, на наш взгляд, убедительные примеры персонификации в русском языке, которые относятся ею к разряду неудачных из-за нарушения согласования между грамматическим родом и биологическим полом: Имя прилагательное – его доченька, муж имени прилагательного очень деловой – это глагол. И их сыночек – причастие. (Ласкова, 217) В подчеркнутых парах существительных гендерные несоответствия представим следующим образом: имя прилагательное доченька средний род женский род сыночек мужской род 13 6

причастие средний род

В английском языке, как известно, грамматической категории рода нет, хотя существует достаточно большое количество способов (каждый из них – малопродуктивен) выражения принадлежности к биологическому полу одушевленных предметов. Эти особенности английского накладываются на использование такого тропа как персонификация, который по способу образования делим на два типа: традиционный и креативный. К первому отнесем "образы" персонификации, поддерживаемые местоимениями he или she. В этот список входят как конкретные, так и абстрактные существительные: "he" time love the sun the Thames the Mississippi "he" Love rules his kingdom without a sword (a proverb) Father Thames – прозвище реки Темзы (ср. Волга-матушка) Father-time – "дедушка-время" the Father of Rivers / Water – "отец рек / или вод" – прозвище реки Нил the Great Father – прозвище реки Миссисипи

"she" a church the moon a ship (a boat, a vessel, a cruiser) England, France, Italy, Germany fortune "she" Fortune is the mistress of the field (a proverb) dame Fortune – госпожа фортуна the mother of States – прозвище штата Виргиния (США) the mother of (the) months – луна

Второй тип олицетворения определяется целиком фантазией автора, художественными установками произведения. Этот тип представлен многочисленными примерами из басен, мифов, притчей, в которых неодушевленные предметы ведут себя как одушевленные (чаще всего – как человеческие существа – антропоморфизм), причем выбор пола (женский или мужской) принадлежит автору. Приведем довольно известный пример из сказок О' Уайльда с переводом фрагмента на русский язык: One night there flew over the city a little Swallow. His friends had gone away to Egypt six weeks before, but he had to stay behind, for he was in love with the most beautiful Reed. He had met her early in spring… and he was so attracted by her slender waist that he had stopped to talk to her.

Как-то ночью пролетала над городом Ласточка. Ее подруги вот уже седьмая неделя как улетели в Египет, а она отстала от них, потому что была влюблена в гибкий красивый Тростник. Еще ранней весной она увидела его… да так и застыла, внезапно прельщенная его стройным станом. "The Happy Prince"

Swallow – ласточка и Reed – тростник в английской сказке персонифицируются в мужской и женский образы, что противоречит соотнесенности к категории рода их русских коррелятов. В переводе на русский переводчик безболезненно поменял их роли в сказке. 13 7

В другой сказке О' Уайльда "The Remarkable Rocket" все действующие персонажи: the Bengal Light – бенгальский огонь, a Cracker – хлопушка, the Roman Candle – фигура фейерверка, the Rocket – ракета действуют как представители мужского пола; исключение составляет the Catherine Wheel – колесо-шутиха; вполне очевидно, что выбор пола диктуется компонентом Catherine, входящим в состав сочетания. Нами были проанализированы басни Амброза Бирса (Ambrose Bierce), в которых автор использует прием персонификации креативного типа: Then the Material Interest found his tongue. "I don't think you are very good walking", he said. ("Moral Principle and Material Interest", 362-363) "Good morning, my friend", said Alarm to Pride. "How are you this morning?" "Very tired, – answered Pride, seating himself on a stone by the wayside and mopping his steaming brow. ("Alarm and Pride", 375-376) Отметим, что в баснях Амброза Бирса, в сказках О' Уайльда неодушевленные предметы чаще всего персонифицируются в существа мужского рода (постоянство замещения большинства из неодушевленных существительных местоимением he тому доказательство: факт, лишний раз подтверждающий "маскулинность" английского языка). Как известно, это явление привело к возникновению понятия "политической корректности", отражающей стремление к равноправию "мужского" и "женского" начал в языке – следствие борьбы феминисток за социальное равноправие мужчин и женщин. Насколько нам известно, antisexism, как своеобразная гендерная реформа в английском языке конца XX столетия, не коснулась традиционных способов персонификации. Что касается креативного типа, то он обнаруживает себя, как указывалось выше, в литературе, и здесь необходимы данные последних 20-30 лет. Литература 1. Аракин В.Д. История английского языка. М., 1985. 2. Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков. М., 2000. 3. Афанасьева О.В., Резвецова М.Д., Самохина Т.С. Сравнительная типология английского и русского языков // Практикум. М., 2000. 4. Вейхман Г.А. Новое в английской грамматике. М., 1990. 5. Карасик В.И. Категориальные признаки в значении слова // Учебное пособие. М., 1988. 6. Качалова К.Н., Израилевич Е.Е. Практическая грамматика английского языка. М., 1996. 7. Ласкова М.В. Грамматическая категория рода в аспекте гендерной лингвистики. Дисс… докт. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2001. 8. Мирецкий А.Л. Соотношение род – пол у личных имен существительных // Рус. яз. в нац. шк. 1987, № 4. 9. Киселева Т.В. Коммуникативная корректность в языковой картине мира. Казань, 1997 (http://www.kcn.ru/tat.ru/science/news/ling_97/n62.htm). 10. Сидорова Л.И. Компоненты "пол" и "возраст" в структуре значений английских лексем // Филология – Philologica. Краснодар, КубГУ, 1993, № 2. 11. Улуханов И.С. Грамматический род и словообразование // ВЯ, 1988, № 5. 12. Федотова М.Е. Наименования женского пола по профессии в современном немецком языке. Автореф. дисс… канд. филол. наук. М., 1999. 13. Шмелев Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. М., 1964. 14. Шульга М.В. Славянский грамматический род: привативная оппозиция // ВЯ, 1997, № 6. 15. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000. 16. Харьковская А.А. Когнитивные аспекты гендерных маркеров в английском языке (http://www/ssu/samara./ru/science/vestnik/1999).

Словари

13 8

17. Кунин А.В. Русско-английский фразеологический словарь. М., 1967. 18. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. 19. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. М., 2001. 20. Словарь гендерных терминов / Под ред. А.А. Денисовой. М., 2002. 21. Энциклопедический словарь юного филолога. М., 1984. 22. Longman Dictionary of English Language and Culture. Harlow, 1992. 23. Matthews P.H. Oxford Concise Dictionary of Linguistics. Univ. Press, New York, Inc., 1997.

Художественная литература 24. Сказки русских писателей. Сост. В.П. Аникин. М., 1980. 25. Bierce A. Tales and Fables. M., 1982. 26. Wilde O. Fairy Tales ("Сказки"). М., 1979.

ЛОКАТИВНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО, ФРАНЦУЗСКОГО И АДЫГЕЙСКОГО ЯЗЫКОВ) LOCALITY IDENTIFIERS AND THE LINGUISTIC WORLD PICTURE (BASED ON RUSSIAN, FRENCH AND ADYGHE) Ачкасова Т.Д., Федотова И.Е., г. Майкоп, Рф Tamara D. Achkasova, Irina E. Fedotova, Maikop, RF Связь между языком и культурой народа глубока и неразрывна. Анализ языковых единиц, характеризующих человека в различных языках, позволяет сделать вывод о специфике национального менталитета. В результате взаимодействия человека с внешним миром складывается его представление об этом мире, формируется некоторая модель мира. При этом языковая картина мира создает знаковый образ действительности и ее интерпретацию [4, 41]. Языковая картина мира в целом совпадает с логическим отражением действительности в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мире, которые остаются за пределами логического отражения, и, в качестве словесных образов, вещей и лингвистических моделей отношения между ними, варьируются в разных языках в зависимости от специфических особенностей. Свойственный языку способ организации действительности отчасти универсален, отчасти специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир по-разному, через призму своих языков. И чтобы понять особенности картины мира, присущей представителю той или иной национальной культуры необходимо изучить сознание человека, сознание, зафиксированное посредством языка, которое А.Н. Леонтьев определяет как «открывающаяся субъекту картина мира, в которую включен и он сам, его действия и состояние» [2, 125]. Объединяя представления человека о различных сторонах окружающей его действительности, картина мира неотделима от значения пространства, так как все объекты действительности и в том числе человек пребывают в пространстве. Пространство – одна из первых реалий бытия, которая воспринимается и дифференцируется человеком. Не случайно пространство не только дифференцируется подробно языковыми средствами во всех языках, но оно оказывается в основе формирования многих типов номинаций, относящихся к другим непространственным сферам. Ш. Балли писал, что «чистое понятие существования противно нашему разуму» и что выражения, означающие существование, восходят к пространственным понятиям [1,90]. 13 9

В данной статье остановимся подробно на тех способах выражения значения одного и того же семантического типа в разносистемных языках каковыми являются адыгейский, русский и французский. Это превербы, предлоги и послелоги, которых можно назвать «семантическими эквивалентами», но которые не являются «структурными коррелятами» [5, 73]. Сложная система связей и отношений объектов реальной действительности находит свое отражение в языке. Специальным средством выражения этой связи, этой взаимообусловленности служат предлоги в русском и французском языках. Можно сказать, что предлоги – это часть речи, означающая указание на факт связи объектов. Обратимся в превербу те – «на» в адыгейском языке, чье исходное значение указывает на то, что действие глагола связано с поверхностью предмета, имеющего разную форму и величину. Например: Пхъэнтlэкlум тес - «сидит на стуле» - sur la chaise Урамым тет - «находится на улице» - dans la rue Хым тет - «находится на поверхности моря» - à la mer Этот преверб часто встречается с послелогом кlыlу, образованным от имени кlыlу «поверхность, верх». Он усиливает значение, выраженное в глаголе. Функциональное значение данного послелога и преверба теполностью совпадает, так как только в сочетании со статическими глагольными основами он описывает данную ситуацию. А в сочетании с динамическими глаголами данный преверб выражает значение действия на чем-либо. Во французском языке для выражения местонахождения на поверхности предмета употребляется в первую очередь предлог sur, затем à и dans в некоторых конструкциях, тогда как в русском языке это предлог на. Следует заметить, что в адыгейском языке и другие превербы передают значения, выражаемые предлогом на. Ср.: Кавказым ис «живет на Кавказе» - au Caucase Пхъэнтlэкlум тес «сидит на стуле» - sur la chaise Дэпкъым пылъагъ «висит на стене» - au mur Чlыгум хэлъ / телъ / щылъ - «лежит на земле» - à/ sur terre Вариативное употребление превербов с разным исходным значением в адыгейском языке, а во французском языке разных предлогов для выражения данной ситуации обусловлено восприятием характера ориентира (при объемном ориентире требуется один преверб, а при плоском - другой). Выбор между способами выражения осложняется тем, что восприятие предмета зависит часто не от реальных особенностей предмета, а от языковой традиции. Потому одни существительные требуют употребления одного определенного преверба с глаголом, когда для других возможно и вариативное употребление превербов, как и предлогов в русском и французском языках: Только –

на почте – à la poste на заводе – à l’usine на выставке – à l’exposition на улице – dans la rue,

но возможно в кухне – на кухне 14 0

à la cuisine – dans la cuisine Причины условно-закрепленного употребления способов выражения с той или иной лексико-семантической группой имен могут иметь традиционный характер. В ряде случаев преверб те способствует образованию лексем, имеющих на ряду с прямым значением (действие на поверхности) производящей основы и переносное значение: Телlыхьан «умереть на» - Гъогум телlыхьагъ «умер на дороге» (в переносном: «измучиться») Азы кlалэм телlыхьагъ «Измучился с этим ребенком». Телъхьан «покрыть что-то на» - Унэм ышъхьэ телъхьан фае «нужно покрыть крышу на дом» (в переносном: «обвинить, наложить вину на кого-то») Мысагъэр нэмыкlым тыралъхьагъ «Свалили вину на другого». Примечательно, что аналогичное образование лексем при помощи предлога sur наблюдается тоже во французском языке. Следующие глаголы могут выражать подобные значения: surpasser «возвышаться над» (поражать, поразить – в переносном) surprendre «захватить врасплох, застичь на» (удивить, удивлять – в переносном) survoler «лететь над» (бегло ознакомиться – в переносном). В некоторых случаях в адыгейском и французском языках присоединение служебных форм к глаголам не выражает прямое значение глагола, а создает слова с совершенно новой семантикой: Текlон – те «на» + кlон «идти» означает «победить» Тешlэн – те «на» + шlэн «делать» означает «пройти (о времени)». Следует заметить, что французский эквивалент слова текlон «победить» в данном случае образуется тоже от глагола движения monter «поднимать/ся» и предлога sur, соответствующего по значению превербу те-. Ср.: текlон = те «на» + кlон «идти» победить surmonter = sur «на» + monter «подниматься» Эта способность преверба те- и предлога sur образовывать новые лексемы свидетельствует о типичности их употребления в данных языках. Литература:

1. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. – М., 1955. 2. Леонтьев А.А. Что такое язык. – М.: Педагогика, 1976. 3. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. – М.: Русские словари, 2000. 4. Тер-Авакян Г.А. Значение и употребление предлогов во французском языке. – М., 1983. 5. Ярцева В.Н. Об аналитических формах слова. // Морфологическая структура слова в языках различных типов. – М.-Л., 1963. – С.526.

14 1

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ОРГАНИЗАЦИИ ПРЕДЛОЖНОГО БЕСПРИСТАВОЧНОГО ГЛАГОЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ВИНИТЕЛЬНЫМ ПАДЕЖОМ В МОДЕЛЯХ ОБЪЕКТИВНОГО СЛОВОСОЧЕТАНИЯ В РУССКОМ И НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКАХ ON THE ORGANIZATION OF THE PREPOSITIONAL VERBAL GOVERNMENT IN THE ACCUSATIVE CASE STRUCTURES IN RUSSIAN AND GERMAN Лоова А.Д., г.Майкоп РФ Asiyat D. Loova, Maikop, RF В уточнении объектных отношений в бесприставочных словосочетаниях в русском и немецком языках участвуют также предлоги. «Предлоги - это неполнозначные слова, служащие для управления косвенными падежами преимущественно имен существительных»[1;35]. В истории развития языка существовали различные взгляды на предложное управление, на взаимодействие глагола, предлога и падежной формы. Взгляды эти довольно противоречивы. Нам представляется, что глагол может нуждаться лишь в определенном пояснении, которое дается той или иной предложно-падежной конструкцией в целом. Известно, что падеж с предлогом представляет морфологическое целое, обладающее максимальной различительной силой и четко выражающее нужное синтаксическое значение (единое грамматическое средство, выражающее единое грамматическое значение). И в этом морфологическом единстве предлогу, выполняющему конкретизирующую функцию, принадлежит ведущая роль, о чем писали A.M.Пешковский, Н.Ю. Шведова, Г.А. Золотова, Е.С. Скобликова и др.). Как известно, сильное предложное управление глагола в русском языке во многих случаях бывает предопределено его морфемным составом, падежная форма с предлогом оказывается в непосредственной зависимости от морфемного состава глагольного слова: в других случаях сильная падежная связь вызвана непосредственно лексической семантикой глагола. В системе немецкого языка предлоги определяются в зависимости от выполняемых ими функций. «Лексические» предлоги (их называют еще «свободными», «прозрачными» [2;6]) передают всевозможные отношения локализации и движения предмета в пространстве и во времени, «непрозрачные» предлоги, «предлоги управления», не имея логической или какой-либо другой основы, которая могла бы раскрыть закономерности их функционирования, составляют одну из ярких сторон специфики данного языка. Значения и функции предлогов в рассматриваемых языках могут быть раскрыты только на основе изучения свойств сочетаемости как самих предлогов, так и тех слов, с которыми предлоги сочетаются в словосочетании и предложении. При этом предлоги изменяют свои значения и функции в зависимости от характера синтаксических связей с формами других слов [3;30]. В русском языке наиболее активными предлогами при сильном управлении формой винительного падежа в беспрефиксных глагольных словосочетаниях являются в, на, за, выражающие объектные отношения, в немецком auf, an, fur, über. Значительное количество бесприставочных глагольных словосочетаний в винительном падеже образуется при помощи предлога на в русском языке, в немецком auf. Они называют действие и объект, на который направлено или на котором сконцентрировано действие, например:

14 2

глянуть на часы - auf die Uhr blicken, концентрировать свое внимание на тему - seine Aufmerksamkeit auf einen Gegenstand konzentrieren. Для ряда бесприставочных словосочетаний с предлогом на в русском языке характерным является выражение различных эмоций, проявляющихся по отношению к лицам или предметам, вызывающих их. Для образования предложных конструкций у данных глаголов появляется необходимость в другом структурном компоненте глагола - частице -ся. Например: жаловаться, сердиться, дуться, плакаться на кого, что-нибудь и т.д. ...в губернском городе; приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни... [4; Т. 9; 252] В немецком языке бесприставочные глагольные словосочетания с предлогом über обозначают проявление различных эмоций при выражении объектных отношений, например: klagen (über Akk) - жаловаться, сетовать (на кого-что-либо), zürnen (j-m über Akk) - сердиться (на кого-либо за чтолибо). У некоторых глаголов данной группы появляется, как и в русском языке, необходимость в частице -sich (sich über jemanden ärgern - сердиться на кого-либо, sich über etwas wundern - удивляться чему-либо, sich über jemanden lachen - насмехаться, издеваться над кем-либо и т.д.). ...Die Bauern, die manchmal in Christians Werkstatt kamen, argertcn sich uber den Wilhelm...f5;3331 (крестьяне, которые иногда приходили в мастерскую Кристиана, сердились на Вильгельма) В русском и немецком языках для ряда бесприставочных глагольных словосочетаний с предлогом на и auf характерной является семантика обращенности в будущее, направленности действия на ожидаемый объект, например: ...счастливица в тот лее день каким-нибудь поступком навлекает на себя мой гнев и таким образом теряет право на награду... [3;Т.5; 311] ...он надеялся на встречу с ней...[3;Т.б;181] ...das ließ auf raschen Betrieb hoffen...F4;166| (это позволило надеяться на быструю работу) ...ich habe mich auf Daheim gefreut, und wir sind müde schrecklich müde...[4;17] (Я радовался встрече с домом, и мы все уставшие, ужасно уставшие) Нужно сказать, что в русском языке бесприставочные глаголы в конструкциях с предлогом на и винительным падежом обычно несовершенного вида (равняться, ориентироваться, влиять на кого-либо, скупиться, тратиться на что-либо, охотиться на кого-либо и т.д.). ...Каштанка сразу поняла, что ворчать и лаять на таких субъектов бесполезно... [3; Т. 6; 390] В русском языке при сильном управлении формой винительного падежа с предлогом в в немногих случаях могут возникать отношения объектные. Так, бесприставочный непереходный глагол верить управляет винительным посредством предлога в с передачей понятия веры в кого-либо или во чтолибо, например: 14 3

...а я верю в предчувствие и ...жду...[3;Т.2;36] В немецком языке данной конструкции соответствует бесприставочный глагол glauben an (Akk), например: ...Frieda Brenten glaubte nicht daran... 15:7861 (Фрида Брентен не верила в это) В немецком языке ряд бесприставочных глаголов при выражении объектных отношений управляют винительным с предлогом in и указывают на движение внутрь замкнутого пространства или пространства с воображаемыми границами. Большинство этих глаголов соответствует в русском языке приставочным глаголам, например: stecken - вставлять во что-либо, setzen вставлять, schneiden - порезать. Движение вглубь предмета может ограничиться столкновением с его поверхностью (ударить в лицо, ткнуть в бок), что также передается с помощью предлога in. ...sie...klatschte mit der rechten drei- oder viermal aus alien Kräften in sein Gesicht...f4;1171 (она шлепнула его в лицо три или четыре раза правой рукой изо всех сил) В русском языке бесприставочный глагол играть создает объектные отношения при сильном управлении винительным падежом с предлогом в и выражает значение игры во что-нибудь, например: ...гости играли в винт до поздней ночи...[3;Т.9;207] В немецком языке данный глагол со значением игры во что-нибудь употребляется только в беспредложных конструкциях, например: ...abends spielten sie Karten...[5;4301 (no вечерам они играли в карты) Бесприставочные глагольные словосочетания в русском и немецком языках, управляя винительным с предлогами за, fur, называют большей частью действие и объект, ради которого или в пользу которого это действие совершается, а также определенный предмет или лицо, по отношению к которому оно проявляется, например: бороться, голосовать, заботиться, агитировать за кого-что-нибудь, kämpfen, stimmen, sorgen, agitieren für jn. ...я недавно читал, что многие хорошие качества русского народа обуславливаются тем, что они борются жестко за существование ...[3;Т. 5; 244] ...alle Arbeiter des Werkes standen im Wettbewerb für die höhere Arbeitsproduktivität...[4;331] Некоторые словосочетания с предлогом за в русском и немецком für имеют значение возмещения, например: ...дядя со счетами считал, сколько им платить за ночлег, за овес и водопой... [3; Т. 7; 206] ...сам ли он за себя платил или же другие платили за него? [3;Т.4;24] 14 4

...sie dankte für Honig uad erklärte bald mit leiser Stimme, daß sie fertig sei...[5;71] (она поблагодарила за мед и вскоре заявила, что она готова) В русском языке в словосочетаниях с предлогом за, выражающим объектные отношения с оттенком причинности, роль стержневого слова выполняют глаголы, обозначающие какие-либо переживания человека (стыд, испуг, боязнь), зависимое слово называет объект, являющийся причиной этих переживаний, например: бояться, испугаться, стыдиться за кого-что-нибудь и т.д. ...За будущее Иван Маркович не боится...[3;Т.6;211] В немецком языке глагольные словосочетания со значением проявления различных эмоций (стыд, испуг, боязнь) имеют разные управления, например: fürchten -für (Akk) - бояться за что-то, zürnen (über etw Akk, wegen etw G) - сердиться на кого-либо за что-то, ängstigen - (ит Akk) -бояться, тревожиться за кого-либо, sich schämen (G, für Akk) - стыдиться. ...er fürchtete für ihr Leben...[5:295] (он боялся за ее жизнь) В русском языке имеется группа словосочетаний с предлогом за, называющие конкретные физические действия и его материальный объект. При этом действие распространяется на объект с целью приблизить его, прикоснуться к нему, взять, схватить или удержать его, например: держаться, цепляться, хвататься за кого-что-нибудь. ...он хватался за косяки, чтобы не упасть.,.[3;Т.7;] 80] В немецком языке данные глагольные словосочетания употребляются с предлогом nach (Dat.), an (Akk.), например: nach seinem Mantel greifen хвататься за его пальто, sich an einen Strohhalm klammern - хвататься (цепляться) за соломинку; с предлогом an в винительном падеже. В немецком языке в части словосочетаний с предлогом an и винительным падежом, выражающих объектные отношения, главным словом являются глаголы мысли, а зависимое слово называет объект мысли, например: an den Lehrer denken - думать об учителе, an etwas glauben -верить во чтонибудь, sich an einen Vorfall erinnern - вспоминать об инциденте. ...Richard Hagen dachte an die Versammlung...[4:37] (Рихард Хаген думал о собрании) Таким образом, в сопоставляемых языках для уточнения объектных отношений в бесприставочных глагольных словосочетаниях с существительными в винительном падеже нередко используются предлоги. Большая часть глагольных словосочетаний и в данном случае сохраняет свое основное значение активного воздействия на объект или активного отношения к объекту. Однако словосочетания, включающие разные предлоги, отличаются друг от друга и дополнительными, более конкретными оттенками значений. Ср.: смотреть в окно, смотреть на окно, смотреть через окно - ins Fenster sehen, auf Fenster sehen, dürch das Fenster sehen. Сильная предложная связь в рассматриваемых выше словосочетаниях вызвана непосредственно лексической семантикой глагола. Литература: 1. Грамматика русского языка. - М.: АН СССР, 1954. - 720с.

14 5

2. Сухотин В.П. Проблема словосочетания в современном русском языке // Вопросы синтаксиса соврем. русск. языка. - М.: Учпедгиз, 1950. 3. Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах. - М.: Правда, 1985. 4. Bredel W. Die Enkel. - Berlin, 1956. - 682S. 5. Feuchtwanger L. Die Geschwister Oppermann. - Berlin-Weimar, 1976.

ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ГЛАГОЛЬНОМ ФРАЗООБРАЗОВАНИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ЛЕЗГИНСКОГО И ТАБАСАРСКОГО ЯЗЫКОВ) ON THE HISTORIC VERBAL PHRASE FORMATION (BASED ON THE LEZGIN AND TABASAR LANGUAGES) Абдулаев И.Ш., г.Махачкала РФ S. Abdulayev, Makhachkala, RF The article touches upon etymological semantics of verb components. From the historical point of view semantic structure of the verb is a combination of elementary monosyllabic words with initial meaning , . В статье рассматривается этимологическая семантика компонентов глагола. В историческом аспекте морфология глагола предстоит как комбинация из элементарных слогослов с исходными ситуативными значениями <есть> - <не есть>. Вопросы исторического глагольного фразословообразования в дагестанском языкознании, насколько известно, еще не ставились. Поэтому изучение этой проблемы представляется интересным не только в плане глагольного фразословообразования, но и самой глоттогонии в целом, и, следовательно, филогенеза Homo sapiens, ибо язык - неотъемлемое свойство человека. Сказанное представляется достаточным, чтобы не выдвигать других веских аргументов в пользу актуальности затронутой проблемы. Наши материалы свидетельствуют в пользу тезиса о том, что действо производно от бытия (Juret цит. по Маковский 2000: 10), точнее действо предстоит как бытие ситуации. Кроме того, установлено, что:1.Фразеологизация с последующей лексикализацией является древнейшим способом речевого оформления глагольного значения; 2. Часть глагольного словарного фонда исследуемых языков являет собой: а) сложные структуры, состоящие из элементарных предикаций-слогослов с исторической структурой СГ (согласный + гласный) с исходными ситуативными значениями <есть>, <не есть>; б) каждое новое сочетание значений <есть>, <не есть> отражает новую ситуацию, семантическая субстанция которой закрепляется за данной комбинацией элементарных предикаций; в) в структуре глагольной единицы, состоящей из более чем одного слога не может быть корневых морфем; г) морфологические компоненты, воспринимающиеся как корневые морфемы, детерминанты, суффиксы, превербы и глагольные окончания исторически являются элементарными предикациями со значениями <есть> либо <не есть>; д) минимальные единицы языка - звуки речи - не асемантичны и являются морфемами. Приведенные выше выводы вытекают из интерпретации нижеследующего материала, который достаточно эксплицитен и не требует

14 6

сложных сравнительно-исторического анализа или внутренней реконструкции. Словоизменительная парадигма, например лезгинского и табасаранского, соответственно ква и ка <есть в вертикальной поверхности>, квай, кайи <был в вертикальной поверхности>, кваз и каз <будучи в вертикальной поверхности> указывает на возможность исторических масдарных форм кун, куб <бытие в вертикальной поверхности>. В таком случае должны быть возможными и закономерными масдарные формы нижеследующих превербов, недостаточных глаголов и морфем, ср.: Недостаточный глагол или морфема деепричастие масдар Таб. ву <есть> вуз вун, вуб Лезг. тту-ш <не есть> Таб. да-ш <если не есть> даз дун, дуб Лезг. а <есть, имеется> Таб. а < есть, имеется> аз ун, уб Лезг. ала <есть на поверхности> алаз *алун Таб. ал <есть на поверхности> алз Лезг. -ла лун, луб Таб. хъа <есть при, около> хъаз хъун, хъуб Таб. гьа <есть впереди> гьаз гьун, гьуб Лезгинский и табасаранский масдары соответственно авун/да-ттавун <делание>/ <не делание> и ттувуб <дача> восходят к одному и тому же этимону. Ттувуб более эксплицитен в целевой форме ттувуз и состоит из двух недостаточных глаголов: тту<да - <не есть> и -вуз <чтобы быть>. Второй компонент - вуз является целевой формой недостаточного глагола ву <есть>. Тогда целевая форма тту-вуз< да-вуз вытекает из суммы смыслов <не есть быть>. Словоформа этого же глагола тту-ву <дал> также предполагает два компонента: тту- <не есть> и -ву <есть> как результат действия. Тогда сказуемое в предложении Бали дугъаз кIаркIал тту-ву - <Мальчик ему ножик дал> исторически значит <мальчик ему ножик (не есть - есть как результат действия) ибо <отдал предмет> и есть <небытие предмета> как свершившегося акта. В таком случае словоформа ттув-ну < тту-вун-у< *да-вун- у <он дал> (сравни тту-вун-за <я дал>) исторически должно соответствовать <не есть-бытие - есть как результат действия), и -вун - исторический масдар недостаточного глагола ву <есть>, а - вуб современный масдар того же недостаточного глагола в структуре глагольной формы тту-вуб. Лезгинский масдар авун <делание> предполагает два компонента: недостаточный глагол а - <есть, имеется> и масдар - вун <бытие>. Словоформа авуна <сделал> состоит из этих же компонентов:а - <есть, имеется>; вун - <бытие> и - а <есть, имеется как результат> в постпозиции. Тогда сказуемое в предложении: За гададиз чукIул а-вун-а - <Мной мальчику ножик сделал> исторически предстоит как <Мной мальчику ножик (имеется -бытие - есть как результат действия). В ситуации <мной ножик имеется - быть - есть> глагольный компонент а-вун-а фразеологизируется в <сделал>, ибо <мной ножик имеется бытие есть> - это творение, делание ножика. 14 7

Сложение масдара авун в историческом значении <есть бытие> со словом адар <не есть, не имеется> (а - <есть, имеется>; дар <не есть>, сравни табасаранский а-дар <не есть>) с последующей метатезой образует новый фразеологизм: адар + авун > авадарун <катить>, ср.: За къван авадарна адар-авуна <Мной камень (не имеется - бытие есть как результат действия) покатил>. Посредством сложения а <есть>, имеется> и давун (отрицательная форма масдара авун <делание> в историческом значении <не есть бытие>) с последующей метатезой формируются этимологические дублеты: а-да-вун <есть - не есть- бытие>; авудун <высаживать>; аватун <падать (с высоты)> ср.: Зун тарцяй аватна <а-да-вун-а <Я с дерева (есть - не есть бытие есть как результат) упал>; За машиндай аялар авудна< а-да-вун-а <Мной дети из машины(есть - не есть бытие - есть как результат) высадил>. В структуре глагола авун по общепринятой в дагестанском языкознании процедуре отбрасывания целевых и масдарных формантов выделяется основа ав (ав-ун). Обычно основа равна повелительной форме глагола. В нашем случае императив исследуемой единицы а-йа ! <делай!> образуется супплетивно и исторически равно фразеологическому значению двух недостаточных глаголов: а <имеется> и йа! <есть!> ( лезгинский йа <есть>/имеется> есть!> делай !>. Основа ав слова авун семантически и формально соответствует междометию ав табасаранского и лезгинского языков в значении, выражающем согласие <есть, да>, ср.: табасаранский: Думу ужур вуйи ? - Ав. <Он хороший есть?> - Да, есть>. Если ав <есть, да> является основой с историческим значением бытия, то ваъ <нет, не есть> должен быть основой глагола с историческим значением <не бытие> - ваъун (ва-ъун <не есть бытие>) <отнекивание, отказывание>, ср.: - Ша, илиф <Давай, зайдем ко мне !> - Чух сагьул, ваъ. <Большое спасибо, нет>. - Гьамиша ваъ - из жечь хьи <Нельзя же все время отнекиваться> В табасаранском языке ваъ <нет, не есть> аналогично глагольным формам может иметь показатели лица и числа, ср.: Уву ужур вуйа ? - Ваъ, ваъ-за <Ты хороший есть? - Нет, не есть я>. Носителем значения отрицания является компонент ва- в препозиции к ъун. Это вытекает из морфологии сложного глагола авахьун лезгинского языка, а именно: а - (ва-хьун), где а <есть, имеется>- ва - не есть - хьун <бытие>, ср.: Цлар а-ва- хьна < а-(ва-хьана) <Стены (есть - не есть - стали) разрушились> Для а-ва-хьна < а(ва-хьна), сравни хьана <стал> от масдара хьун <бытие, становление>.

14 8

Расчленение этого же глагола авахьун <разрушение> на ава - хьун <есть бытие> или на ав - а - хьун <есть - есть - бытие> в сумме не отражает реальную ситуацию и не фразеологизируется в <не бытие, разрушение>. В лезгинском языке, в отличие от табасаранского, ун <делание> функционирует как относительно автономная единица языка и считается производным от глагола авун <делание>. Словоформа уна <сделал> является абсолютным синонимом словоформы авуна <сделал>. Однако, с учетом исторической семантики последнего масдара, форму ун-а можно представить как ун <бытие> + а <есть как результат действия>, ср.:За кIвалах уна <Мной работа (бытие есть как результат) сделал>. Кроме того формант ун, как было уже сказано, существует в табасаранском зыке, а также - в агульском, ср.: агульский ру-хун-а <родился>. Это дает основание, принимая во внимание парадигму табасаранского а <есть, имеется>, а-йи <был, имелся>, аз <имея, будучи>, аза <я нахожусь> и т.д. утверждать, что и лезгинский вариант ун также проиводен от а <есть, имеется> с историческим значением <бытие>. Таким образом в лезгинском языке должно быть два ун: 1) слово ун <делание> с историческим значением <бытие> и производное от а <есть, имеется>; 2) ун - масдообразующая морфема с двумя ситуативными значениями <бытие> и <делание>. Эта морфема в структуре слова в результате сложения элементарных предикаций, отражающих экстралингвистическую ситуацию, фразеологизируется в <делание>, либо сохраняется как <бытие>. Об автономности ун и авун <делание> свидетельствует нижеприведенная сравнительная парадигма недостаточных глаголов а <есть, имеется> и ава в том же значении, ср.: табасаранский - а <есть>, а -йи <был>, аз <имея>, ун, уб <бытие> - морфемы; лезгинский - а <есть> ай а-йи (морфема),аз (морфема), ун <делание>, ава <есть>, авай < авайи <был>, аваз <имея>, авун <делание>.Таким образом, авун и ун в лезгинском языке - разные слова. Причем ун более древняя форма, чем авун, если судить по количеству этих лексических единиц. Признание существования одного ун <делание>, производного от авун <делание> значило бы, что все глаголы лезгинского языка должны были быть переходными. Это объясняется тем, что основа глагола, к которому присоединяется ун <делание>, выступает в функции прямого дополнения к последнему. Это значило бы также, что сперва сформировался масдар авун <делание>, затем производная от него форма ун в том же значении и после этого - масдары других глаголов, включая и первообразные со структурой, менее сложной, чем глагол авун, например: тун <оставление> тIуьн <поедание, еда>. Допуск того, что мог иметь место процесс типа кърагагь авун (вставай делание) <вставание> кьарагь - ун в том же значении представляется сомнительным, поскольку и в этом случае предполагается формирование масдара авун, а потом уже других масдарных форм. И в таком случае весь корпус глагольных лексических единиц лезгинского языка хронологически следует за глаголом авун, чему опять таки противоречат глаголы со структурой <согласный + ун>. Глагол авун <делание> имеет генетически общие формальные признаки с аналогичными глаголами других дагестанских языков, кроме агульского и даргинского языков(Хайдаков 1973:124). В случае табасаранского языка лезгинскому авун соответствует апIуб <делание> и, следовательно, он должен состоять из тех же элементарных предикаций <есть + бытие> с последующей фразеологизацией в <делание>, ср.: Дахайи бализ кIаркIал гъ-а-пIну В самом табасаранском языке -пI- может редуцироваться до ларингального -ъ-, ср.: а-пIуб <погонять> и хъа-ъуб (хивский говор)Гъя-

14 9

пIуб <загонять между> гъя-ъуб Кка-пIуб <загонять под> кка-ъубКа-пIуб <включать> ка-ъуб,но ъа-ъуб <загонять во внутрь> ъа-ъуб Сравнение последнего глагола ъа - ъуб <загонять во внутрь> с масдарома -пIуб <делание> показывает, что в табасаранском языке имеется два недостаточных глагола: 1) ъа <есть, имеется внутри> , ср.: с серией локативных превербов: хъа <есть за, при>. ка <есть в вертикальной поверхности>, гъя <есть между>, кка <есть под>, хьа <есть при>, гьа <есть впереди>, который естественно дополняется превербом ъа <есть внутри>; ср.: Бали марччар хянаь ъа-ъу <Мальчиком овцы в сарай (во внутрь есть есть как результат) загнал>; 2) а <есть, имеется>, ср.: Узуз пул а <Мне деньги есть>. Из этого следует, что форманты -аб, -уб, -ун и лезгинская словоформа ур исторически должны иметь значение <есть>, ср.: для лезгинского ур : За ур кIвалах <Мной (есть как результат) сделанная работа>. Следовательно форманты аб, - уб, -ун, -вун,- вуб и лексемы -ун, - ур, хьуб и хьун лезгинского и табасаранского языков - суть исторические синонимы в значении <есть>. Исконный б дагестанских языков может сохраняться или же дает рефлексы пп, пI, в, м (Бокарев 1961 : 61; Лексика 1971 : 31). В таком случае б должен быть исходным и в структуре нижеследующих слов:аварский абизе <говорить>, лезгинский авун <делать>, табасаранский апIуб <делать> пуб <говорить>, тIапIуб, тIаъуб <открывать>, лезгинский табун <обманывать>. Словоформы цитированных глаголов на уровне элементарных предикаций можно представить следующим образом: аварский: абизе <говорить>: Дица рагIи а-бун-а <Мной слова (есть бытие есть как результат) сказал>; табасаранский: пуб <говорить> Узу дугъваз гафар пну-за < пун-у-за <Я ему слова (бытие есть как результат) сказал>; лезгинский : За адаз ттабна< тта-бун-а <Мной ему (не есть бытие есть как результат) обманул>; табасаранский : тIапIуб/тIаъуб <открывать>: дугъу узуз раккин тIапIу/тIа-ъу <Он мне дверь (не есть есть как результат) открыл>. Таким образом современные значения <делать>, <говорить>, <обманывать>, <открывать> на уровне элементарных предикаций смыкаются в форме а-бу -что сохранилось в аварской словоформе а-бу-(на). Однако в сравнительно-исторических исследованиях генетическому анализу подвергаются слова, возводимые к одной праформе при семантической их общности. Цитированные нами глаголы с точки зрения современного состояния сравниваемых языков семантически не сводимы к одному значению, т.е. они как бы не имеют генетической общности. В нашем же случае на уровне элементарных слогослов исследуемые единицы сводимы к одной праформе а-бу с единой семантикой <есть есть>. Однако комбинация исходных элементарных предикаций а-бу <есть есть> в разных языках применяется к разным ситуациям при фонетической, семантической и синтаксической общности. Это свидетельствует о том, что форма а-бу<есть есть> унаследована от того периода, когда рассматриваемая единица ситуативно могла употребляться в различных экстралингвистических контекстах, а дифференциация языков произошла в более позднюю эпоху. Изложенное в начале статьи положение подтверждается и данными латинского языка. Например, структура плюсквам перфектум глагола esse "быть", состоит из элементарных предикаций : fu- <есть как результат 15 0

дейсивия> + era( t) "был" ( есть, был- был раньше); имперфект esa(t)> era(t) включает: e- " есть> - ra-"не есть". Сочетание "есть" вообще и < не есть> на момент речи передает значение <был>. В свете ситуативных значений "есть/не есть" ср. также: Авар. u- не (не есть- есть > не быть)> "уходить а ! (не будь !) > <уходи!>а-на (не есть - есть как результат) > <ушел>у- на (не есть-есть на момент действия) > <уходит>Лат. i- re < i- se (не есть - есть) > < уходить>i! (не будь!) > <уходи, уйди!>i -(t) (не есть на момент действия) > < уходит>i-(it) ( не есть как результат) > < ушел>stare < se- ta -re (есть- естьесть) "стать -становиться"sta! < se- ta! (есть!) > < будь, стань!> и т. д.рус. стать < ce- та - ти (есть- есть -есть)быть < бы - ти (есть - есть) Литература: 1. Бокарев Е.А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков. Материалы к курсу. - Махачкала, 1961-100 с. 2. Гайдаров Р.И. Ахтынский диалект лезгинского языка (по данным сел. Ахты). -Махачкала, 1961.-166 с. 3. Лексика дагестанских языков. - Махачкала, -1971- 296 с. 4. Маковский М.М. Историко-этимологический словарь современного английского языка. Слово в зеркале человеческой культуры. - М., 2000-420 с. 5. Хайдаков С.М. Сравнительно- сопоставительный словарь дагестанских языков .М.,1973- 182с.

ТИПЫ ЭКВИВАЛЕНТНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ С ПРИЛАГАТЕЛЬНЫМИ ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ EQUIVALENT TYPES OF ADJECTIVAL WORD-COMBINATIONS DENOTING COLOURS IN ENGLISH AND RUSSIAN Светличная Т.Ю., г.Пятигорск РФ T. Y. Svetlishnaya, Pyatigorsk, RF Human colour categories have been in the focus of many linguists’ attention in Russia and other countries. There exists a fundamental approach to the problem of colour wording in different languages: from real facts to thought process and further from this process to the language itself. Language is the object of scientific study aimed at understanding its nature (which is rather complicated), its components and their interaction. The author of this article takes pains to ensure an adequate understanding of “colour – phrases” in two languages (Russian and English). In many cases the linguist’s skill is well demonstrated in his ability to make a good choice among different equivalents in both languages: permanent equivalents, equivalent – lacking phrases, approximate substitutes, cultural analogues. (E.g. Red – eye; Красный Флот; blue whale; голубой кит; red tape; красная тесьма или волокита; белая горячка; pink elephants ). It is a great challenge to the linguist to create and comprehend the essence of the phrase with colour – terms without knowing different social and historical background and different cultures. Отражение цветовых категорий в человеческом сознании давно интересует исследователей в России и других странах. Существует единый взгляд на то, как язык отражает действительность: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. И этот путь от внеязыковой реальности к понятию цвета 15 1

и далее к словесному выражению в английском и русском языках обусловлен различиями истории, условиями жизни, спецификой развития их сознания. Во многих случаях именно знание реалий и культуры поможет лингвисту сделать правильный выбор из четырех групп эквивалентных словосочетаний в обоих языках: полные эквиваленты, безэквивалентные сочетания, неполные эквиваленты и культурные эквиваленты – аналоги. ( Например, Red – eye; Красный Флот; blue whale; голубой кит; red tape; красная тесьма или волокита; белая горячка; pink elephants). Словосочетания, включающие цветовой компонент, предполагают наличие социальных факторов, без знания которых нельзя ни создать такое словосочетание, ни понять его. Цвет, цветовосприятие и цветовой символизм давно интересует исследователей в разных областях человеческого знания. Имена цвета активно функционируют в языке, и вполне естественно, что они привлекают внимание лингвистов, которые пытаются ответить на вопрос, что люди имеют ввиду, говоря красный, синий, зеленый и т.д. Другими словами, исследователей интересует, каким образом цветовые категории отражены в человеческом сознании. Мы живем в цветном, предметном мире. И часто "предметность" важнее, чем "цветность", так как мы видим не просто цвета, а окрашенные в цвета предметы. Слова, обозначающие цвет, отражают не сам предмет реальности, как мы привыкли считать, а его видение, которое навязано носителю языка имеющимся в его сознании представлениями о цвете. Эти категории составляются на уровне обобщения неких основных признаков и поэтому представляют собой абстракцию, отвлечение от конкретных черт. Путь от реального мира, в частности от цветового спектра, к понятию и далее к словесному выражению различен у разных народов, что обусловлено спецификой истории, географии, особенностями жизни этих народов и, соответственно, различиями в развитии их менталитета. Поскольку человеческое сознание обусловлено как коллективно (образом жизни, обычаями, традициями и т.д.), так и индивидуально (специфическим восприятием мира, свойственным данному конкретному индивидууму), то язык отражает действительность не прямо, а последовательно: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. Язык фиксирует далеко не все, что есть в национальном видении мира, но способен отразить все. Наиболее наглядной иллюстрацией может служить слово, основная единица языка и важнейшая единица обучения языку. Слово можно сравнить с элементом мозаики, которая отличается, например, своими красками: там, где русский язык заставляет своих носителей видеть два цвета: синий и голубой, англичанин видит один - blue. При этом и те, и другие смотрят на один и тот же объект реальности - часть спектра. При необходимости любой человек способен восстановить то, что есть в действительности. Англичанин, несомненно, видит все доступные человеческому глазу оттенки цвета и может обозначить их либо терминами, либо описательно: dark blue (синий, темно-голубой), navy-blue (темно-синий), sky-blue (голубой, лазурный, небесный), pale-blue (светло-голубой). Носители английского и русского языков, употребляя прилагательное цвета blue без дополнительных определений, говорят о разных цветах. И это может привести к неправильному переводу, искаженной трактовке контекста. Например, "Не is blue" можно перевести как «он синий (то есть пьяный)», или «он голубой (то есть гомосексуалист)».

15 2

Факты избыточности или недостаточности того или иного языкового арсенала особенно чувствительны для переводчиков и всегда находились в центре внимания теоретиков и практиков перевода. Путь от внеязыковой реальности к понятию и далее к словесному выражению в английском и русском языках обусловлен различиями их истории и условиями жизни, спецификой развития их сознания. Поэтому, говоря о проблемах эквивалентности словосочетаний с прилагательными цвета в английском и русском языках, можно выделить несколько групп: 1. Безэквивалентные сочетания. 2. Полные эквиваленты. 3. Неполные эквиваленты. 4. Культурологические эквиваленты - аналоги. При передаче национального и исторического колорита контекста огромную роль играет безэквивалентная лексика (в узком смысле - реалии). «К числу реалий можно отнести события общественной и культурной жизни страны, общественные организации и учреждения, обычаи и традиции, предметы обихода, географические пункты, произведения искусства и литературы, имена исторических личностей, общественных деятелей, ученых, писателей, композиторов, артистов, популярных спортсменов, персонажей художественных произведений, явления природы (в последнем случае реалии носят региональный характер), а также множество разрозненных фактов, не поддающихся классификации». (Вайсбурд, 1972:98-100). Рассмотрим несколько примеров безэквивалентных сочетаний с прилагательными цвета в английском и русском языках: Brownstone - здание, построенное из коричневого строительного материала или облицованное им (часто встречается в г. Нью-Йорке). Brown Owl - женщина -лидер в группе Girl Scout от 7 до 10 лет. Yellow line - желтая линия у тротуара, показывающая, что стоянка в этом месте запрещена в определенные часы, обычно с 8 ч. утра и до 6.30 вечера. Black Forest -1) регион Юго-Западной Германии, известный тем, что там проводят выходные и отпуск; 2) торт с шоколадом, черной черешней и сливками. Black list - черный список в США. В 1940-50 годы многие, работавшие в индустрии кино, были занесены в неофициальный список как коммунисты. The Red Devils - специальное подразделение Британской Армии, выполняющее показательные выступления в небе до открытия парашюта. Red-eye - (AmE) - пассажирский самолет, выполняющий длительные ночные полеты. He's travelling on the red-eye from New-York. Blue ribbon - в американском английском означает награду победителю за первое место в соревнованиях. Green card - В Великобритании это документ страхования машины, а в США - документ, необходимый для легальной работы. (Have you got your green card? (Br.E) or I'm getting my green card in another six month (Am.E)). Brown bag - бумажный пакет для завтраков. I'm brown-bagging this week. В русском языке - шито белыми нитками, то есть неумело, неловко, неискусно скрыто что-то. 15 3

Пустить красного петуха - устроить пожар. Белогвардеец контрреволюционер. Красный Флот - название Советских военно-морских сил с 1918 по 1946 гг. Под красную шапку попасть - в рекруты, солдаты. Красная строчка - первая строка абзаца, начинающаяся с отступа. Красная доска - доска почета с фотографиями. Синенькие – баклажаны. Краснознаменный, то есть передовой, награжденный Орденом Красного Знамени. Белая баня или изба - баня или изба с дымоходом. Белокаменный - город с постройками из белого камня. Обычно так говорят о Москве. С точки зрения типологических особенностей английского и русского языков необходимо заметить, что в русском языке преобладает синонимия, а в английском языке - полисемия. Среди безэквивалентных словосочетаний с прилагательными цвета в русском языке преобладают метафорические структуры, очень часто с архаичным элементом. Говоря об английских безэквивалентных словосочетаниях этого типа, мы должны обратить внимание на аналитичность английского языка. Именно поэтому у английских прилагательных цвета так много дополнительных, зависимых слов и словосочетаний, модифицирующих их базовое коннотативное значение. По своей частотности безэквивалентные сочетания с прилагательными цвета в английском языке доминируют по сравнению с аналогичными сочетаниями в русском языке. Большинство слов в английском и русском языках предположительно полные эквиваленты, в их основе лежит межъязыковое понятие, то есть они содержат одинаковое количество понятийного материала, отражают один и тот же элемент действительности. Язык состоит из слов, семантика которых не ограничивается лексическим понятием, а обусловлена лексико-фразеологической сочетаемостью и разного рода социолингвистическими коннотациями. Поэтому так мало случаев полной эквивалентности слов во всем объеме их семантики и реального функционирования в речи. «Если значение английского слова полностью соответствует значению одного русского слова, такие постоянные и равноценные соответствия называются эквивалентами... При этом эквивалент понимается как постоянное равнозначное соответствие, как правило, не зависящее от контекста». (Рецкер, 1974:10-11) Среди прилагательных цвета в английском и русском языках встречаются слова, которые выражают «одно и то же понятие и не отличаются друг от друга эмоционально-экспрессивной, стилевой или каким-либо другим видом константной знаменательной информации» (Виноградов, 1978:56). Например, красный - red, зеленый green, черный - black и т.д. Говоря о словосочетаниях с прилагательными цвета, к полным эквивалентам можно отнести термины, названия животных, птиц, минералов. Например: Blue whale - голубой кит, red-headed woodpecker - красноголовый дятел, yellow dwarf - желтый карлик (Солнце), red giant - красный гигант, blue fox -голубой песец, yellow fever - желтая лихорадка, black currant -черная смородина, black beetle - черный таракан, blue spruce - голубая ель, blue stone - медный купорос, black mint - черная перечная мята, black 15 4

snake -ямайская черная змея, brown bear - бурый медведь, white water lily белая кувшинка и т.д. Семантика неполных эквивалентов представляет собой сложный информативный комплекс, имеющий как предметно-логические, так и коннотативные компоненты. Обусловленные культурой, традициями, социолингвистические коннотации, которые накладываются на лексикофразеологические сочетания, не могут не влиять на семантику и употребление слов цветообозначений в английском и русском языках. Неполные эквиваленты -это, как правило, такие словосочетания с прилагательными цвета, в которых, с одной стороны, форма и содержание в английском и русском языках совпадают по номинативному значению (то есть они являются постоянно равнозначными соответствиями, которые не зависят от контекста - красная тесьма - red tape), а с другой стороны, эти словосочетания являются фразеологическими оборотами, обозначающими одно целостное, неделимое значение, которое можно обозначить лексическими синонимами. Часто имеется опасность принять фразеологическую единицу за свободное сочетание слов или, исходя из характера образа, неправильно истолковать его значение. (Red tape -волокита). Появление различных стилистических коннотации и метафорических значений, свойственных английскому и русскому языкам, определяют представления, функционирующие в национальной культуре. Например, «зеленые глаза» по-русски звучит поэтично, романтично, наводит на мысль о колдовских, русалочьих глазах. Английское словосочетание "green eyes" является метафорическим обозначением зависти и содержит явно негативные коннотации. (Шекспир в трагедии «Отелло» называет зависть, ревность зеленоглазым чудовищем - a green-eyed monster). Русская фраза «в глазах зеленеет» говорит о состоянии дурноты от слабости, усталости. В английском переводе этой фразы "to grow green" нет ни слова о глазах. Еще один пример: зеленый стол - "green table". Здесь необходим комбинированный перевод - калькирование и описание. В русском варианте «зеленый стол» - это стол для игры в карты и бильярд (игральные столы принято обтягивать зеленой тканью). В английском языке "green table" означает совет конвенантеров, правивших Шотландией в 1638-41 годах. Однако и сегодня правительственные столы в рабочих кабинетах также обтянуты зеленой тканью. Чтобы дать понятие игрального стола в английском языке используется фразеологическое сращение board of green cloth - зеленое поле, ломберный стол. Следующий пример: русское словосочетание черная кошка и английское black cat обозначает одно и то же домашнее животное - кошку черного цвета (номинативное значение). Однако в русской культуре, согласно примете, поверью, черная кошка приносит несчастье, неудачу, поэтому словосочетание имеет отрицательные коннотации. В английской культуре черные кошки - признак удачи, неожиданного счастья. (На открытках с надписью "Good Luck" сидят именно черные кошки). Между ними пробежала черная кошка. - There is a coolness between them. Приведем еще несколько интересных примеров в английском и русском языках: Голубые глаза - blue eyes. Фраза «блондинка с голубыми глазами» дает описание женщины очень привлекательной. Несколько другой смысл имеет английское выражение a blue-eyed boy - всеобщий любимец, баловень. Smith is the boss's blue-eyed boy at this moment. 15 5

Белый - white. Русской фразе белые ночи соответствует английское сочетание midnight sun. White night переводится как бессонная ночь. Белый свет и white light. На всем белом свете - In all the wide world. White light - непредвзятое, беспристрастное суждение ( в чистом свете). White-handed - имеющий чистые руки, с безупречной репутацией. Дословный перевод на русский язык - белоручка (лентяй) по-английски -softie. Black - browed - насупившийся, хмурый. Чернобровый - используется в русском языке при описании красивого человека. Английский синоним - dark - browed. Наличие образной фразеологии в неполных эквивалентах придает языку живость, красочность и гибкость. Фразеологические единицы с прилагательными цвета в английском и русском языках, помимо определенного смыслового содержания, заключают в себе богатство экспрессивно - стилистических оттенков, делающих речь яркой, эмоционально - насыщенной. Проблемы языковой эквивалентности хорошо известны и лингвистам, и переводчикам, и преподавателям иностранного языка. Меньше внимания получают культурологические эквиваленты английского и русского языков. Слово как единица языка соотносится с неким предметом или явлением реального мира. «За языковой эквивалентностью лежит понятийная эквивалентность, эквивалентность культурных представлений» (Верещагин, Костомаров, 1990:3 8). Человек, как носитель культуры, не может существовать независимо от окружающего нас мира и не выражать своего отношения к объектам. Опираясь на практическую деятельность, образы цвета в сознании человека приобретают предметный смысл, так как он смотрит на мир «глазами общества» и его представление носит предметно - осмысленный характер. Существование в языке цветовых идиом, по-разному выражающих одно и то же понятие, дает основание считать, что мы каждый раз имеем дело с разными концептуальными вариантами и разными семантическими структурами. Говоря о последней группе - группе культурологических эквивалентов аналогов, необходимо отметить, что эти русские и английские фразеологизмы аналогичны друг другу по смыслу и включают прилагательные цвета, но основаны на мотивировочных образах иной культуры. Приведем несколько интересных примеров: Белая горячка, напиться до зеленого змия - Blue devils, pink elephants. Зеленая тоска, скука - black dog. Черный или серый хлеб - brown or black bread. Желтый свет светофора - orange light. Черное слово (чертыханье, брань) - to make the air blue (сквернословить). У него черная зависть - Не is green with envy. Белая кость (голубых кровей) - Blue blood. В основе любой языковой структуры лежит морально-этический кодекс. Словосочетания, включающие цветовой компонент, предполагают наличие социальных факторов, без знания которых нельзя ни создать такое 15 6

словосочетание, ни понять его. Именно поэтому основным условием коммуникации считается фоновое знание, то есть знание реалий и культуры, которым взаимно обладают говорящий и слушающий. Литература 1. Вайсбурд М.Л. Реалии как элемент страноведения. - РязР 1972, №3 , С.98-100. 2. Верещагин Е.В., Костомаров В.Г. Язык и культура. М.,1990,С.38 3. Виноградов B.C. Лексические вопросы перевода художественной прозы. М., 1978.С.56 4. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты). Москва, «Высшая школа», 1990, С. 143 5. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. М.: Международные отношения, 1974, С. 10-11 6. Тер-МинасоваС.Г. Язык и межкультурная коммуникация. СЛОВО/SLOVO., Москва, 2000, С.53 7. Большой англо-русский словарь под руководством Гальперина И.Р. и Медниковой Э.М. Том 1-2, Москва, «Русский язык», 1987 8. Longman Dictionary of English Language and Culture. Longman Group UK Limited 1992

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ГРУППА «ПОТРЕБИТЕЛЬ-АДРЕСАТ» В ЯЗЫКЕ РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ РЕКЛАМЫ LEXICAL-SEMANTIC GROUP “THE COMSUMER – THE ADRESSEE” IN RUSSIAN AND GERMAN ADVERTISEMENTS Каратаева Л.В., г.Майкоп РФ Ludmila V. Karatayeva, Maikop, RF Лексико-семантическая группа «Потребитель-адресат» в рекламе представляется второй по значимости после ЛСГ «Рекламируемый продукт», поскольку потребитель, как и продукт, является важным элементом в модели рекламы. Своеобразие роли адресата в языке рекламы заключается в том, что он выступает здесь одновременно в отношении пассивного коммуникативного партнера и действующего лица – потребителя рекламируемой продукции. Специфика коммуникативного партнера определяется необычайной широтой и разнообразием аудитории. Тем не менее, реклама обязана быть адресной, поскольку внимание адресата привлекает, как правило, лишь те рекламные объявления, где потребитель обнаруживает свой собственный идеальный образ. Принцип дифференцированного подхода, формирование целевых групп потребителя-адресата активно используется как в русской, так и в немецкой рекламе. Потребитель, как и продукт, является важным элементом в модели рекламы. Роль адресата в рекламе весьма своеобразна - здесь он выступает в двух отношениях: а) в качестве коммуникативного партнера, к которому обращается реклама; б) в качестве покупателя, пользователя, то есть потребителя продукта, который рекламируется. Специфика коммуникативного партнера и адресата рекламного объявления определяется обращенностью к неисчислимой по количеству и разнородной по составу аудитории. Публика, к которой обращается реклама, даже если речь идет о специальных группах общества, насчитывает, как правило, тысячи или миллионы. Чтобы быть действенной, реклама должна быть адресной. Происходит пересмотр взглядов на взаимоотношения средств 15 7

массовой информации. Если прежде отношения между ними рассматривались как субъектно-объектные, то теперь читатель и журналист являются субъектами взаимодействия. Е.А.Суховей подчеркивает, что любой вид общения возможен только в том случае, если коммуникатор располагает определенными сведениями, которые позволяют ему построить образ адресата [2.C.7]. Дэвид Огилви, стоявший у истоков американской рекламы, выступая перед рекламистами, всякий раз подчеркивал важность адресного характера рекламы, указывая на ошибки рекламистов, ссылаясь на свой опыт, опыт коллег-лингвистов, исследователей языка рекламы. Цитируя Джона Кэплса (John Caples), он писал: «Я видел рекламное объявление, которое продает продукции не в два и не в три раза больше, а в 191 раз, нежели другое, хотя оба были одного формата и помещались в том же средстве массовой информации. Хотя оба были проиллюстрированы и оснащены тщательно подобранным текстом. Решающее отличие заключалось в том, что в одном из них было избрано верное, а в другом неверное обращение» [4.C.7]. Свою принципиальную позицию он доходчиво формулирует следующим образом: «Многие производители рекламы... хотят быть всем для всех. Они хотят, чтобы их продукт имел привлекательную силу, как для мужчин, так и для женщин. Как для высшего населения, так и для плебеев. Их жадность чаще всего приводит к тому, что их продукт вообще не имеет никакого воздействия – нейтральная чепуха. Каплун никогда не превзойдет петуха, а нейтральный продукт не получит своего места на современном рынке» [5.C.96]. Лексико-семантическую группу “потребитель-адресат в рекламе” мы условно разделяем на две подгруппы, которые формируются по прямо противоположным принципам. Необходимость отказа от некоего комплексного индивидуума, то есть стремление к отбору личностных качеств, приводят в рекламе к типизации и стилизации потребителя [3.C.117]. Типизация или типизированный образ потребителя создается в соответствии с ролевой спецификой, то есть потребитель изображается в его социальной роли. 1. Самым обобщенным типизированным образом является образ, в основу которого легло разделение социума по половому признаку: женщины и мужчины. На лексическом уровне данные образы реализуются в лексемах женщина, мужчина, девушки, юноши, барышня; Frau «женщина», Dame «дама», Mann «мужчина», Jungen «юноши», Mädchen «девушки». На морфемном уровне лицо женского пола обозначается с помощью суффиксов –ц-а, -к-а: спутница, москвичка; и суффикса –in в немецком языке: Sekretärin «секретарша», Freundin «подруга». Данное деление столь явное, что делается вывод о существовании «женской» и «мужской» рекламы. И.А.Гусейнова и М.Л. Томская, посвятившие свою работу гендерному аспекту в текстах рекламы, предупреждают о неправомерности такого деления, поскольку потребителями «женской» продукции могут быть мужчины, а женщины нередко приобретают товары, предназначенные для мужчин [1.C.82]. Наименование потребителя-адресата в рекламном тексте может быть выражено непосредственно: -существительным – косвенным объектом: для женщин, для мужчин, не для мужчин; für Frauen «для женщин»; -существительным - субъектом: Женщина предпочитает; Die Frau wählt «Женщина выбирает»; -прилагательным – атрибутом: женский, мужской; weiblich «женский», maennlich «мужской»; 15 8

-компонентами Frau-, Mann-, Maenner-, Dame- в составе сложных существительных в немецком языке: Frauenstudio «женская студия», Damenduft «дамский аромат», Männergeschmack «мужской вкус». Примером функционирования женского образа может служить реклама, создавшая интернациональный генерализованный женский образ для своих духов: Women of earth. «Я – Женщина Мира Воплощение женственности. Я – Женщина Парижа. Я – Женщина Лондона. Я –Женщина Гонконга. Я – Женщина Москвы. Я – Женщина Нью-Йорка» (Космополитен, 11/98.C.57). И хотя исследователи рекламного дискурса говорят о необходимости обращения внимания на «технологии нейтрализации гендерного фактора, позволяющие ориентировать медиальный текст на массового реципиента без его дальнейшей дифференциации по гендерному принципу» [1.C.88], такое деление продолжает существовать. 2. Образ, основу которого составляет сема “родства”: семья, дети, следующее поколение; Familiе «семья», Eltern «родители», Kinder «дети», Mama «мама». 3. Образ, основу которого составляет дифференциация по возрастному признаку. Настоящий образ является пограничным с предыдущим: дети, взрослые, молодые люди, молодые, девушки, юноши, пенсионеры. При этом адресат «дети» встречается в российской рекламе весьма редко, в то время как в немецкой рекламе ребенок выступает в роли потенциального потребителя: Kinder «дети», Kids «дети, подростки», Teenager «тинэйджер (дети от13 до 19 лет)», Kinder unter 12 Jahren «дети, младше 12 лет». 4. Типизированный образ, представляющий профессиональную принадлежность, род деятельности: бизнес-москвички, домохозяйки, профессионалы, архитекторы, проектировщики, скейтбордисты, любители спорта, отпускники, драйверы, дайверы, покупатели; Student «студент», Unternehmer «предприниматель», Existenzgründer «вкладчик, формируйщий свой капитал», Künstler «художник», Krankenschwester «медсестра», Beamter “служащий”, Banker «банкир», Musikerin «музыкантша», Müllmaenner «мусорщики», Verkäuferin «продавщица», Fluglotse «штурман», Hotelbesitzer «владелец гостиницы», Langlauffans «любители длинны дистанций», Musikfans «любители музыки, фанаты», Profis «профессионалы», Amateure «любители». 5. Типизированный образ, в основе которого лежит принцип географической, региональной дифференциации: Отечественные, зарубежные, москвичи, европейские женщины; internationales Publikum «международная публика». Вторую подгруппу представляет стилизованный образ. Стилизация образа – это почти всегда идеализация. Соответствующий ролевой специфике тип потребителя почти всегда наделяется исключительно положительными качествами, отрицательные качества выступают в своем противоположном значении или заявляют о своем праве на существование в толерантном обществе.

15 9

1. Образ потребителя, который определяется стилем, образом жизни: ватрушки, моркови, кексы, стиляга, стильный, активность, продвинутый, современный, консерваторы, элегантный; Feministin «феминистка», Avantgardist «авангардист», Tomorrow-People «люди завтрашнего дня», Punks «панки», Trendsetter «задающий тон лилер», aktiv «активный», jung «молодой», fit «здоровый, бодрый». 2. Индивидуальный образ, основу которого составляют интеллектульнопсихологические личностные характеристики: философы, агрессивнопрогрессивные, влюбчивые, инфантильные, флегматики, с чувством юмора, активные и готовые побеждать; für kühle Rechner «для холодных и расчетливых», uberechenbare Frauen «непредсказуемые женщины», Nachtschwärmer «ночные мечтатели»,Geniesser «любители наслаждений». Потребитель-адресат обнаруживает в рекламе свой собственный идеальный образ. Это важно, поскольку адресат воспринимает не только объективную и субъективную информацию, сообщаемую ему партнером – описание некоего положения вещей с оценкой его достоверности, желательности, приятности, но и реагирует на заинтересованность в общении с собой, в отношении к себе [2.C.8]. Принцип дифференцированного подхода, формирование целевых групп потребителя-адресата, активно используется как в русской, так и в немецкой рекламе. Данная ЛСГ в русском и немецком языках исполняет идентичную функции в рекламном дискурсе и представлена приблизительно равным количеством лексических единиц, большую часть из которых составляют существительные и меньшую – прилагательные. Литература

1. Гусейнова И.А. Томская М.В. Гендерный аспект в текстах современной рекламы (на материале прессы ФРГ) // Филологические науки, 2000, №3. – С.81-92. 2. Суховей Е.А. Лексические средства адресации в газетных текстах переписки с читателями: Автореф. Дисс. ... канд. филол. наук. – Санкт-Петербург, 1999. – 20 с. 3. Brandt, Wolfgang: Die Sprache der Wirtschaftswerbung; in: Germanistische Linguistik, Nr.3, 1973. – 290 S. 4. Ogilvy, David: Ogilvy ueber Werbung. Econ Verlag, Duesseldorf; Wien; New York, 1984. – 157 S. 5. Ogilvy, David: Was mir wichtig ist. Provokative Ansichten eines Werbemannes, hg, v. Joel Raphaelson/Econ, Duesseldorf, 1988. – 207 S.

СРАВНИТЕЛЬНО-СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ КАРТОЧНЫХ ИГР (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО, РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ) COMPARATIVE ANALYSIS OF THE CARD PLAYERS’ PHRASEOLOGY IN ENGLISH, RUSSIAN AND GERMAN Николаиди О.В., г.Крымск РФ O. V. Nikolaidi, Krymsk, RF This article represents an attempt of a contrastive analysis of pliraseological nuits, wluch originate from card games, in English, Russian and German. As а result the folloiving groups of phraseological nuits have been singled out: complete (or full) eqvivalents, partial eqvivalents and lacunas. The uthor has also tried to take a commentary of cultural character. 16 0

Данная статья представляет собой попытку сопоставительного анализа употребления ФЕ карточной терминологии на материале общественно-политической лексики в английском, русском и немецком языках. В результате были выделены полные и частичные эквиваленты, а также лакуны. В работе содержатся наблюдения культурологического характера. В последнее время в области фразеологии наметилась тенденция изучать фразеологию в контексте культуры. Во фразеологических единицах откладывается, закрепляется и передается общественно-познавательный опыт данной языковой общности. Национально-культурный компонент отражает исторические, географические и прочие реалии данного народа не имеющие прямых соответствий в других языках. Доказательством этому служит недавно вышедший сборник статей под редакцией В.Н. Телия “Русская фразеология”. Цель данной статьи – сравнительно-сопоставительный анализ ФЕ карточных игр на материале 3-х языков (английский, русский и немецкий). Общий объем материала – 30 фразеологических единиц, отобранных из периодических изданий и частично из художественной литературы. Появление карточной терминологии естественно с приходом самих карт и карточных игр в быт людей. Из “Энциклопедии карточных игр” Алана Вайке можно узнать, что появление карт наряду с компасом, порохом, фарфором и бумагой люди, вероятно, обязаны Китаю. Дело в том, что бумажные деньги служили “подданным поднебесной”50 не только для взаимных расчетов, но и для азартных игр. Вполне возможно даже, что предшественниками игральных карт были стрелы, кости и зубы животных, кусочки коры. Со временем некоторые из перечисленных предметов превратились в принадлежность различных игр – игральные кости, фишки, домино или шахматные фигуры. Объем фразеологизмов, родившихся в процессе карточной игры, очень велик. Некоторые из них так и не вышли из сферы узкого употребления и их можно услышать только в кругу игроков. Тот, кто ни разу не играл в преферанс, вряд ли слышал такие поговорки как: “Знал бы прикуп – жил бы в Сочи” “Два паса в прикупе – чудеса”. “Einer Trupf darauf setzen” (Не остаться в долгу) “To be a card sharper” (Жулик-картежник). Фразеологизмы, основанные на карточной терминологии, в большинстве своем очень экспрессивны. Они имеют либо положительную, либо отрицательную оценочность. И это неудивительно: ведь основные компоненты: проигрыш-выигрыш, честность-шулерство – вызывают сильные эмоции. Е.д. “Шахматы – чистая игра, а в карты можно и “передернуть” и, сговорившись, “откатать” одного” (Политтехнологии, 2002) Е.д. “Используя карточную терминологию можно сказать, то, что сейчас делает Россия в Грузии – это игра, скорее в распасы в преферансе” (Россия, 24.04.02)

50

Вайке А. Энциклопедия карточных игр. М, 1997

16 1

Основные элементы лингвистического сопоставления – выявление тождественных (интегральных) и различающихся (дифференциальных) признаков языка или языков. В изучении фразеологии языков эта методика необходима для выявления того, какими средствами разные языки выражают те или иные понятия и как они воплощаются в устойчивых выражениях. Во фразеологии каждого языка отражаются в большей или меньшей степени все основные особенности его прочих уровней, и это обстоятельство в значительной мере определяет специфику фразеологических систем в разных языках. В связи с этим в сравнительно-сопоставительном анализе были выявлены полные эквиваленты, частичные эквиваленты и лакуны. При сопопоставительном изучении фразеологических единиц нужно рассматривать их обязательные характеристики или параметры, а именно: семантический, лексический, синтаксический, функциональностилистический. Полным эквивалентом мы называем такие выражения, которые совпадают по всем вышеуказанным параметрам. В нашем материале полные эквиваленты – типичное явление: Русский Играть в игру Карты на стол Тасовать карты Играть во вторую игру Играть в открытую Русский

Немецкий Английский

Английский To play the game Cards on the table To skuffle the cards To play the double game

Немецкий Das Spiel sprielen Die Karten auf den Tisch Die Karten mischen Ein doppeltes Spiel spielen hand Ein Spiel aufdecken

To play smb`s openly е.д. “Но теперь по существу. В какую игру играем?” (Политтехнологии, 2002) е.д. “Очевидно, что белорусская элита собирается играть во вторую игру”. (Политтехнология, 2002) е.д. “Es gift auch Spione die ein doppeltes Spiel spielen” (MDTI) е.д. “Upon my word, she’s playing her hand rather too openly…” (W.Thackeray Vanity Fair, ch. XXIII)

Такое совпадение вполне объяснимо, ведь карты и карточные игры рапространены по всему миру, а, следовательно, во многих языках можно встретить употребление карточной фразеологии. Однако среди отобранных нами ФE имеются и частичные, т.е. такие фразеологические выражения, которые могут не совпадать по одному или двум параметрам (лексический, синтаксический, функциональнолингвистический), одако обязательно сохраняется совпадение семантического критерия. Убедиться можно на нижеприведенных примерах: Русский Вскрыть свои карты Игра проиграна

16 2

Английский Немецкий To play one’s cards on Seine Karte aufdecken the table The cards are stacked Das Spiel ist aus

Использовать свой To play one’s best card лучший козырь Вести нечестную игру To play with loaded\marked cards Иметь все шансы на To have all the trumps in успех one’s hand

Den höchsten Trumpf ausspielen Ein falsches Spiel mit j-m treiben Die Trümpfe in der hand haben

Русский

“Кто объявляет игру? Её срочно нужно объявить и всем открыть свои карты” (Политтехнологии, 2002)

Английский

“Let’s put our cards ou the table, father Schlem. Yes, qladly” (S. Heym. The Crusaders, BV, ch.5)

Немецкий

“Dieser hatte in einer Unterredung mit Alexauder die Karten offen auf den Tisch gelegt” (F Weiskopf. Abschied vom Trieden)

В результате сопоставления вышеприведенных примеров можно сделать вывод о том, что в английском, немецком и русском языках наблюдается значительно большее число частичных эквивалентнов, чем полных. Но есть такие ФЕ, которые не имеют эквивалентов в другом языке, т.е. лакуны. В исследуемом материале лакуны четко обозначают те ФЕ, которые присущи языку карточных игр только в одном или двух говорящих коллективах. Приведем несколько примеров: Русский Туз он и в Африке туз Пиковая дама (метафорическое значение в русском) -

Английский -

Немецкий -

Cards are the devil’s books (Карты до добра не доводят) Within the ace of (На волосок от) J-m zeigen was Trunpf ist (Утереть нос кому-то) Eine Trunpf darauf setzen

Надеемся, что полученные наблюдения могут быть использованы при сопоставительном изучении фразеологии и на занятиях по переводу. 1. 2. 3. 4. 5. 6.

7. 8.

Литература

Арнольд И.В. Лексикология английского языка. –М, 1986. Вайке А. Энциклопедия азартных игр. М, 1994. Гвоздарев Ю.А. Лексика и фразеология современного русского языка. Ростов-на-Дону, 1980. Кунин А.В. Английская фразеология. М, 1970. Реформатский А.А. Введение в языковедение. М, 1967. Рябцева Э.Г., Сидорова Л.И. Лексико-семантические проблемы перевода. Краснодар, 1997. Телия В.Н. Русская фразеология. М, 1996. Seidl S, McMordee W. English Idioms and How to Use them. М, 1983.

16 3

Список использованных словарей: 9. Англо-русский фразеологический словарь. (Под редакцией Кунина А.В. М, 1984) 10. Немецко-русский фразеологический словарь. (Под редакцией д-ра Маличе-Клаптенбаха и К. Агрикола. М, 1975) 11. Русско-английский фразеологический словарь переводчика. (Под редакцией Кузвенина С.С.. М, 2001) 12. Фразеологический словарь русского языка. (Под редакцией Молоткова А.И. М, 1986) 13. Hanks P. The New Oxford The Sesaurus of English. 2000 14. Hornby A.S. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. M, 1982 15. Longman Dictionary of English Language and Culture. UK, 1992 16. Russian-English Dictionary of verbal collocations. M, 1995 17. Tony Thorne Dictionary of Modem Slang. M, 1996

Список использованной художественной литературы 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24.

На английском языке: Galsworthy J, The Man of Property. Heym S. The Crusaders. Irwing W. Tales of a Traveller. Saxton A. The Great Middland. На немецком языке: Mann H. Henri Quarte. Jugend Soho W Leanne Peyronton. Weiskopf I Abschred vom Frieden.

Периодические издания: 25. “Контригра”. М, 2002 26. “Россия”. М, 2002 27. “Политтехнологии”. М., 2002.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКО-НЕМЕЦКИХ КОРРЕЛЯЦИЙ В КАТЕГОРИИ РОДА RUSSIAN-GERMAN CORRELATIONS IN THE CATEGORY OF GENDER Кат Т.Т., г.Майкоп РФ Tamara T. Kat, Maikop, RF Грамматический род представляет собой одну из наиболее интересных проблем теории грамматики. Проблемы категории рода занимают значительное место в индоевропейской лингвистике еще со времен формирования науки о языке в эллинистическую эпоху. При этом многие из них до сих пор не утратили своей актуальности. Интересным является, на наш взгляд, сопоставление функционирования категории рода в двух разносистемных языках: в русском и немецком. Род как лексико-грамматическая категория отражается на трех языковых уровнях: семантическом, морфологическом и синтаксическом. Семантический план связан с лексическим значением, с полом, категорией одушевленности - неодушевленности, а также личности - неличности. Морфологический план относится к морфологическим средствам, при помощи которых выражается эта категория (речь идет о соотношении между родом и морфологической структурой слова, т.е. его аффиксами). Синтаксический план касается координации слов, обладающих категорией рода.

16 4

Одним из важнейших вопросов функционирования категории рода является ее семантическая основа. У подавляющего большинства имен существительных, которые не обозначают лица и животных, форма рода является немотивированной.[1, С. 58] Форма рода, считает В.В. Виноградов, является пережитком давних эпох, остатком иного языкового строя, когда в делении имен на грамматические классы отражалась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности. «Теперь не форма рода у большей части существительных относится к области языковой техники».[1, С. 58] И к немецкому, и к русскому языку можно отнести высказывание В.В. Виноградова о том, что на основе современного языка и современного мышления нельзя непосредственно уяснить, почему слова стол, пол, дом, двор и т.п. мужского рода; лодка, зима, тарелка - женского рода, а солнце, окно, озеро - среднего рода. «Самые мотивы распределения слов единого вещного круга ( например, море, озеро, река, ручей; звезда, луна, солнце, месяц) по разным родам представляются непонятными».[1, С. 60] На межъязыковом уровне подобные парадоксы проявляются еще сильнее. Например, для носителей русского языка непонятным и странным является то, что в немецком языке слова das Weib (женщина), das Mдdchen (девочка), das Frдulein (девушка, барышня) - среднего рода; die Kuh (корова) - женского рода, а das Schaf (овца) - среднего рода, das Eisen (железо) - среднего рода, der Stahl (сталь) - мужского рода. В семантическом отношении русский и немецкий языки проявляют различные особенности. Во-первых, в русском языке, кроме мужского, среднего и женского рода, выделяется еще и общий род, к которому относятся слова типа: сирота, умница, пьяница и т.д. Существительные общего рода имеют, как правило, разговорный или просторечный характер и обозначают свойство, типичную черту характера, физическую характеристику или склонность к чему-либо. В.В. Виноградов подчеркивает, что совмещение мужского и женского рода в таких существительных оправдывается их резкой экспрессивностью. Яркая экспрессивная окраска, свойственная почти всем словам общего рода, подчеркивается несоответствием их строения и значения. Вся эта сложная гамма смысловых оттенков воздвигается на основе класса слов женского рода. Применение слов женского рода к мужчинам порождает своеобразную экспрессивную окраску этих слов».[1, С. 79] По его мнению, в современном русском языке категория общего рода малопродуктивна. Семантическая и грамматическая система немецкого языка также дает возможность одному слову принимать формы различных родов. Например, слово Волга в русском языке является существительным женского рода, а в немецком языке оно имеет тройную родовую принадлежность в зависимости от семантики: die Wolga - река, der Wolga - автомобиль, das «Wolga» - гостиница. Во-вторых, в немецком языке выделяется так называемый Doppeltes Genus - двойной род, в котором слово, обладающее двойной родовой принадлежностью, имеет одно и то же значение, преимущественно с разговорной или территориальной окраской (например, der/das Bonbon конфета, der/das Keks - кекс, der/das Liter - литр и т.д.). В отличие от русского общего рода, который охватывает только мужской и женский род, в немецких параллельных формах проявляются все три рода. Слово der/die/das Dschungel - (джунгли) встречается во всех трех родах. К таким словам относятся и несколько существительных на 16 5

трехзначный исход -е: Halbe (половина), Deutsche (мужской род - немец, женский род - немка, средний род - немецкий язык), Freie (м.р. - свободный человек, ж.р. - свободная женщина, с.р. - простор), Alte (м.р. - старик, ж.р. старуха, с.р. - старое, прошедшее). Здесь надо добавить, что и в русском языке существуют слова с тройной родовой принадлежностью. Род слова зал, например, объясняется влиянием языка - источника: мужской род исходит из немецкого(der Saal) , женский (зала) из французского(la salle) . Мужской род является литературным вариантом, женский и средний (зало) встречаются редко. Немецким существительным с двойным родом близки и русские существительные, у которых род колеблется. При этом в русском языке наблюдаются два явления: а) параллельные формы не различаются ни значением, ни стилистической окраской, а лишь частотой употребления. Например, жираф - жирафа (реже), ставень (реже) - ставня; б) параллельные формы различаются стилистической окраской: идиома ж.р. - идиом ж.р. (устар.), картофель м.р. - картофель ж.р. (прост.), мигрень м.р. (устар.) - мигрень ж.р.[3, С. 181] По подсчетам Т.В. Шанской, в русском языке существует более 60 таких вариантов родовых пар и их подавляющее большинство составляют слова, относящиеся к мужскому и женскому роду, а варьирование мужского среднего, мужского - общего и женского - среднего рода встречаются редко. [4, С. 57]. В - третьих, в русском языке некоторые существительные мужского пола обозначают лица женского пола: врач, делегат, профессор и т.д. Но если надо подчеркнуть, что речь идет о лице женского пола используется согласование по смыслу: Врач пришла. В официально-деловом стиле употребляется, как правило, мужской род. Семантический критерий определения рода играет в русском языке менее значительную роль, чем в немецком языке, так как в славянских языках морфологическими показателями рода служат окончания и семантика уходит на задний план. Однако семантическая основа категории рода ставится под сомнение и в немецком языке в том смысле, что заучивание правил определения рода по значению считается некоторыми исследованиями нецелесообразным. [2, С. 20] Например, К.Г. Крушельницкая по отношению к немецкому и русскому языку пишет: «Категория рода имен существительных в обоих языках отличается значительным разнообразием по сравнению с другими категориями. Прежде всего, как известно, на современном этапе развития рассматриваемых языков грамматический род имен существительных - за исключением имен одушевленных - не имеет семантической основы: он не мотивирован значением имен существительных и не выражает никакого значения».[2, С.81] Литература: 1. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). Изд.2-е - М.: Высшая школа, 1972. 2. Крушельницкая К.Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. - М., 1961. 3. Тошович Б. Русско-сербохорватско-немецкие корреляции в категории рода. - Slavistica Tartuensia. - Tartu, 1998. 4. Шанская Т.В. Варианты родовых форм имен существительных в современном русском литературном языке. - Вестник Московского университета. 1963. №6.

16 6

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МОДЕЛЕЙ СЛОВОСЛОЖЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ WORD-FORMING MODELS IN ENGLISH AND LEZGIN Таджибова Р.Р., г.Махачкала РФ R. R. Tadzhibova, Makhachkala, RF The given article considers the problem of models of word-formation in the English and Lezghin languages as languages belonging to typologically different systems. It provides conclusions on the regulations between the components of the compound words and the parts of speech they are expressed by, as well as the number of the found models of word-formation in the two languages in contrast. Данная статья исследует проблему словообразовательных моделей в английском и лезгинском языках как типологически разносистемных языков. Здесь приводятся выводы о частеречной природе и количестве обнаруженных моделей словосложения в сравниваемых языках. Основу английского словосложения, безусловно, составляют слова, состоящие из двух компонентов. Отсюда и наше основное внимание описанию моделей двухкомпонентных сложных слов. Выявлена 51 модель двуосновных сложных слов в английском языке. Материалом для анализа послужили сложные слова, отобранные методом сплошной выборки из БАРС (под ред. проф. Р.И.Гальперина). Состав слов по частеречному признаку выступающих в структуре моделей имеет следующий вид: 1) – существительное - [N]; 2) прилагательное – [A]; 3) инфинитив глагола – [V]; 4) герундий – [G]; 5) причастие первое – [P1]; 6) причастие второе – [P2]; 7) субстантивное местоимение – [Pr. N.]; 8) адъективное местоимение – [Pr.a.]; 9) личное местоимение – [Pr.p.]; 10) наречие – [Adv]; 11) количественное числительное – [Num –c]; 12) порядковое числительное – [Num –o]; 13) предлог – [Prep]; 14) частица – [ Part]. Итак, выделяются следующие модели (в скобках дается количество найденных примеров): N + N (3.600) SUNRISE; N + G (80) HANDWRITING; N + P1 (114) TOP– SELLING ; N+ P2 (98) CUSTOM–BUILT; N + A (97) FASHION– WORTHY; A + N (362) TENDERFOOT; N + ADV (18) WHITES–ONLY (HOTEL); A + A (26) NOBLE–GOOD; A + P1(23) GOOD–LOOKING; A + P2 (75) DEEP–CUT; A + ADV(11) GREATEST–EVER; V + N (24) LICKDISH; V + A (20) SPEAKEASY; V + V (35) HEARSAY; V + PRON (19) KNOW–ALL ; V + ADV (10) GO–BETWEEN; G + N (49) WRITING TABLE ; P1+ N (82) HUMMING BIRD; P2 + N (15) ADDED– VALUE (TAX); Pr. P. + N (30) SHE–WOLF; Pr. a. + N (18) ALL–MOUTH (FISH); PRON + P1(12) ALL-DESTROYING; PRON + P2 (11) ALL–ADMIRED; PRON + ADV (6) ALL–OUT; ADV + N (39) UNDERCLOTHES; ADV + A (7) EVER–GREEN; ADV + V(9) OUTSTAND; ADV + P1(6) FAR–SEEING; ADV + P2 (7) WELL–BRED; ADV + ADV (8) ELSEWHERE; NUM-c + N (21) FIVE–MEN (CREW); NUM-c + A (4) 10.000 – STRONG (demonstration); NUM–o + N (16) FIRST–YEAR (STUDENT); NUM-o + A (11) SECOND–BEST; NUM-o + ADV (9) FIRST–EVER; PREP + N (24) IN–SERVICE; PREP + PRON (5) WITH–IT; PART + N (5) ONLOOKER; V + PREP (7) SIT–IN (STRIKE); A + N + -ed (143) BLUE–EYED; PREP + P2 (3) AFTER–BORN; PREP + A (3) AFTERMOST; N + V (30) HAIRDO ; PREP + P1(2) IN–BREEDING; P2 + A (1) ARMOURED CONCRETE; NUM-c + P2 (1) FOUR–FOOTED; NUM –c + N + - ed 16 7

(1) FOUR–WHEELED; ADV + N + -ed (2) DOWN–HEARTED; A + V (7) EVEN– FALL; ADV + PREP (8) HEREWITH; N + N + -ed (170) COCK–EYED. Наблюдение над английскими сложными словами показывает, что лишь определенная часть возможных моделей реализуется при образовании сложных слов, а именно – сложные слова могут образовываться по 51 комбинации из двух частей речи. Как показывает наш анализ, активность разных частей речи в образовании сложных слов не одинакова. Она состоит в способности той или иной части речи выступать в роли первого или второго компонента сложных слов. Существительное в качестве первого компонента встречается в 7 моделях: N+N (snowball); N+A (water–proof); N+V (haircut); N+G (handwriting); N+P1 (cliff–nesting); N + P 2 (custom–built); N + Adv (button throng (design). В качестве второго компонента существительное встречается в 13 комбинациях: N+N (catcall); A + N (freshman); V+N (lickdish); G + N (writing table); P1+N (humming-bird); P2 + N (added-value (tax); Pr.p. + N (he–goat); Pr.a. + N (all- door (car); Adv + N (afterthought); Num-c + N (five–men (crew); Num-o + N (second– hand); Prep + N (indoor); Part + N (onlooker). Валентность прилагательного в качестве первого компонента равна 6: A + N (tenderfoot); A + A (deaf–mute); A + V (even–fall); A + P1 (good–looking); A + P2 (deep–cut); A + Adv (greatest–ever); как второй компонент оно встречается 8 раз: N + A (fashion–worthy); A + A (noble-good); V + A (speak–easy); P2 + A (armoured concrete); Adv + A (upright); Num-c + A (10.000– strong); Num-o + A (second–best); Prep + A (interdental). Глагол как первый компонент сложных слов встречается 6 раз: V + N (pushbutton); V + A (speakeasy); V + V (hearsay); V + Pr.a. (do–all); V + Adv (go– between); V + Prep (drive–in (bank).Сочетаемость глагола в качестве второго компонента равна 4: N + V (lease–hold); A + V (dry–cure); V + V (make–believe); Adv + V (outstand). Сочетаемость герундия как первого компонента равна 1: G + N (drinking cup); как второго – тоже 1: N + G (handwriting). Причастие первое как первый компонент сложного слова встречается также встречается 1 раз: P1 + N (working man); но в качестве второго компонента оно задействовано 5 раз: N + P1 (top–selling); A + P1 (easy-going); Pr.a.+P1 (all–destroying); Adv+P1 (never–ending); Prep+P1 (in– breeding). Активность причастия второго в качестве первого компонента равна 2: P2 + N (controlled–temperature (room); P2 + A (armoured concrete); в качестве второго компонента оно встречается 6 раз: N + P2 (state–owned); A + P2 (soft– spoken); Pr.a. + P2 (all–admired); Adv + P2 (well–bred); Num-o + P2 (four–footed); Prep + P2 (above–mentioned). Валентность местоимения–прилагательного как первого компонента равна 4: Pr.a. + N (all–mouth (fish); Pr.a. + P1 (all–effecting); Pr.a. + P1 (all– admired); Pr.a. + Adv (all–out); как второго – 1: V + Pr.a. (know–all). Активность личного местоимения в качестве первого компонента - 1: Pr.p. + N (he–goat); в качестве второго – 1: Prep + Pr.p. (with–it). Активность в качестве первого компонента у наречия равна 7: Adv + N (underclothes); Adv + A (ever–green); Adv + V (outstand); Adv + P1 (far–seeing); Adv + P2 (well–bred); Adv + Adv (elsewhere); Adv + Prep (herewith); как второй компонент оно попадается 6: N + Adv (whites–only (hotel); A + Adv (nearby); V + Adv (go–between); Pr.a. + Adv (all–out); Adv + Adv (elsewhere); Num-o + Adv (first– ever). Активность количественного числительного в качестве первого компонента равна 3: Num-c + N (five-men (crew); Num-c + A (10.000–strong (demonstration); Num-c + P2 (four–footed); как второго компонента равна 0 .

16 8

Активность порядкового числительного в качестве первого компонента равна 3: Num-o + N (first night); Num-o + A (second–best); Num-0 + Adv (first– ever); в качестве второго равна 0 . Активность предлога в качестве первого компонента равна 5: Prep + N (in– service); Prep + A (aftermost); Prep + P1 (after–ripening); Prep + P2 (after–born); Prep + Pr.p. (with-it); как второго компонента – 2: V + Prep (sit- in (strike); Adv + Prep (hereunder). Активность частицы в качестве первого компонента равна 1: Part + N (up– jumper); в качестве второго – равна 0. Таким образом, как показал наш анализ, наиболее распространенными двуосновными моделями в английском словосложении являются: N + N (3.600 примеров);A + N (362 примера); N + P1 (114 примеров); N + N + - ed (170 примеров);A + N + -ed (143 примера); N + P2 (98 примеров);N + A (97 примеров);A + P2 (75 примеров);P1 + N (89 примеров). Остальные модели в количественном отношении представлены значительно меньше : P2 + A (armoured concrete); Num-c + P2 (four–footed); Num-c + N + -ed (four–wheeled); Prep + P1 (in–breeding); Adv + N + -ed (down – hearted). (Имеются в виду примеры сложных слов, зафиксированные словарями, а не образуемые ad hoc). В лезгинском языке , как и в английском, в основном распространены сложные слова, состоящие из двух компонентов (основ). Как и в английском, в лезгинском языке не все части речи одинаково активны в словосложении. Приведем перечень частей речи лезгинского языка, участвующих в образовании сложных слов : существительное [N]; прилагательное [A]; глагол [V]; наречие [Adv]; деепричастие [Pd]; причастие [P]; числительное [Num]; местоимение [Pron]; междометие [Conj]. Как показал анализ, не все части речи в лезгинском языке одинаково активны в словосложении. Всего выявлено 24 модели двуосновных сложных слов (в скобках указывается количество найденных примеров) : A + V (125) алцумун, «измерять»;V + V (478) акъажун, «растягивать»; N + N (135) ван–сес, «весточка»; N + V (106) зарафатун, «шутить»; A + N (16) шахси гъараз, Pd + Pd (13) акуна–такуна, «незаметно»; P + P (8) гумай–гумачир, «все, что осталось»; Adv + Adv (33) гзафни–гзаф, «в основном»; Adv + V (9) тIимиларун, «уменьшать»; Conj + Conj (3) шахсей–вахсей, «похоронный плач» ; A + A (20) аста–аста, «потихоньку»; N + Num (3) ара–бир, «изредка» ; Adv + Pd (2) гиламаз, «сейчас»; Num + Num (33) са–сад, «по одному»; Conj + N (3) машаллагъ «чтоб не сглазить»); A + Pd (1) вижеваз, «много»; Pron + Pron (3) вирини–вири, «полностью»; P + N (2) галай–галайвал, «по ходу дела»; Adv + N (2) жуьреба–жуьревал, «разнообразие»; Num + N (4) са–къатда, «то и дело» ; Num + Pron (1) са–шумуд, «несколько»; Num + Adv (2) са геренда, «быстро»; A + Adv (1) цIийи цIикелай, «заново»; Pron + Adv (1) шумудни садра, «многократно». Таким образом, как и в английском языке, активность частей речи в образовании сложных слов в лезгинском языке не одинакова. Активность существительного как первого компонента сложных слов равна 3 : N + N (ван–сес); N + V (аявалун); N + Num (ара–бир); его активность в качестве второго компонента равна 6 : N + N (варис–мирес); A + N (къизилгуьл); Adv + N ( геже хийир); P + N (галай–галайвал); Num + N (кьверикIин); Conj + N (вай–гьарай). Прилагательное в качестве первого компонента сложных слов встречается 5 раз : A + N (эхир хатам); A + A (алагуьзли); A + V (бегьемун); A + Adv (цIийи цIикелай); A + Pd (вижеваз); в качестве второго – 1 раз : A + A (алаш–булаш).

16 9

Глагол как первый компонент может встретиться 1 раз : V + V (авагъарун), как второй – 4 раза : N + V (айибарун); A + V (аян хьун); V + V (акъвазун); Adv + V (агъузун). Наречие в качестве первого компонента сложных слов в лезгинском встречается 4 раза : Adv + N (жуьреба–жуьревал); Adv + V (гежун); Adv + Adv (сифтени–сифте); Adv + Pd (ахпамаз); как второй компонент оно встречается также 4 раза : Adv + Adv (къе–пака); Num + Adv (са геренда); A + Adv (цIийи цIикелай); Pron + Adv (шумудни садра). Активность причастия как первого компонента равна 2 : P + N (тир– тирвал); P + P (авай-авачир); как второго компонента – 1 : P + P (акур–такур). Деепричастие в лезгинском языке может быть первым компонентом сложного слова только 1 раз : Pd + Pd (кIанз–такIанз); вторым компонентом – тоже 1 раз : Pd + Pd (къвез–къвез). Числительное как первый компонент сложных слов встречается 4 раза : Num + N (кьверикIин); Num + Adv (са шумудра); Num + Num (са–сад); Num + Pron (са шумуд); как второй компонент – 2 раза : N + Num ( тек–са); Num + Num (кьуд–вад). Местоимение первым компонентом может быть 2 раза : Pron + Adv (шумудни садра); Pron + Pron (зун–вун); также дважды оно встречается и в качестве второго компонента : Num + Pron (са шумуд); Pron + Pron (ким– киме). Междометие тоже встречается как первый компонент сложного слова в лезгинском 2 раза : Conj + N (уян–буян); Conj + Conj (угь–цIугь) и 1 раз в качестве второго компонента : Conj + Conj (айх–уйх). Материалом для анализа послужили сложные слова, отобранные методом сплошной выборки из « Лезгинско – русского словаря» под ред. проф. Р. И. Гайдарова (Махачкала, 1989). Таким образом, как можно видеть, наиболее распространенными в лезгинском языке являются следующие модели : V + V (глагол + глагол - 478 примеров) - самая многочисленная модель ; N + N (существительное + существительное - 135 примеров); A + V (прилагательное + глагол - 125 примеров); N + V (существительное + глагол - 106 примеров). Остальных типов моделей в количественном отношении значительно меньше: от 33 примеров (Adv + Adv; P + P), до единичных примеров (A + Pd; Num + Pron; A + Adv; Pron + Adv). На основании всего вышесказанного мы приходим к выводу, что и в английском, и в лезгинском языках части речи довольно активно участвуют в словосложении (51 модель в английском языке и 24 модели – в лезгинском), хотя их активность не одинакова. Наиболее активными частями речи в словосложении обоих исследуемых языков, в качестве первых компонентов, являются существительное, глагол, прилагательное и наречие. Есть модели словосложения, совпадающие в обоих указанных языках . Это такие модели как : A+V (прилагательное + глагол); A+N (прилагательное + существительное); N + N (существительное + существительное); V + V (глагол + глагол); A + A (прилагательное + прилагательное); Adv + Adv (наречие + наречие); Adv + V (наречие + глагол); Adv + N (наречие + существительное); Num + N (числительное + существительное) ; Num + Adv (числительное + наречие); A + Adv (прилагательное + наречие); Pron + Adv (местоимение + наречие); N + V (существительное + глагол) : всего 13 моделей. Сопоставим теперь количественные характеристики реализации этих моделей в сравниваемых языках: англ.язык лезг.язык N+N 3600 135 A+V 7 125 A+N 362 16 17 0

V+V 35 478 Adv + Adv 8 33 Adv + V 9 9 N+V 30 106 A+A 26 20 Num + N 21 4 Num + Adv 2 2 A + Adv 14 1 Pron + Adv 6 1 Adv + N 39 2 Как видно из этих данных, наиболее многочисленная модель словосложения в английском языке – модель N + N (существительное + существительное 3.600 примеров), в лезгинском языке – V + V (глагол + глагол 478 примеров). Некоторые модели в обоих указанных языках в количественном отношении почти одинаковы : Adv + V (наречие + глагол) ; A + A (прилагательное + прилагательное); Num + Adv (числительное + наречие); Pron + Adv (местоимение + наречие). В лезгинском языке есть также модели, которые не встречаются в английском языке: Pd + Pd (деепричастие + деепричастие); P + P (причастие + причастие); Conj + Conj (междометие + междометие); N + Pron (существительное + местоимение); Num + Pron (числительное + местоимение). Это говорит о том, что в лезгинском языке междометие, причастие, числительное и местоимение активнее в словосложении, чем в английском языке. В английском языке также имеются модели, не встречающиеся в лезгинском: N + N + -ed (существительное + существительное + суффикс прошедшего времени - в лезгинском языке вообще нет ни одной модели, оформленной каким – либо суффиксом); Part + N (частица + существительное); Prep + N (предлог + существительное); Prep + Pron (предлог + местоимение); Prep + P1 (предлог + причастие настоящего времени); Adv + Prep (наречие + предлог). Это, по–видимому, можно объяснить тем, что в английском языке сам корпус частей речи, действующих в словосложении, многочисленнее, чем в лезгинском языке. Кроме того, в отличие от английского языка, лезгинский язык - язык флективный, и то, что передается в нем флексией, в английском передается аналитической формой.

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФОРМ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ В ДАРГИНСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ COMPARATIVE STUDY OF THE FUTURE TENSE FORMS IN DARGIN AND ENGLISH Бахмудова А.Ш., г.Махачкала РФ S. Bakhmudova, Makhachkala, RF In this article the author presents the comparative analysis of the Future tense forms in Dargin and English languages. The aim of this work is finding out of similar and distinctive features during the comparative analysis of Dargin and English forms of the Futu re Tense. 17 1

The Dargins study English at school and at the Higher Educational Enterprises and the comparison of these languages can have some linguodidactic importance. The results of this research are the content of this article. Категория времени передает отношение действия к моменту речи. Посредством противопоставления друг другу темпоральных форм глагола категория времени указывает на одновременность, предшествование или следование событий к моменту речи или какой-либо другой точке отсчета. Категория времени существует в каждом языке, но количество форм, а также их содержание бывает разным. Выявление сходных и отличительных моментов в категории времени двух или нескольких языков имеет большое значение для лингводидактики и сравнительной типологии языков. Целью данной статьи является выявление сходных и отличительных моментов при сопоставительном анализе форм будущего времени даргинского и английского языков. Английский язык уже давно изучается в школах и ВУЗах Дагестана, где обучаются носители даргинского языка, и поэтому сопоставление этих языков может иметь определенное лингводидактическое значение. Результаты исследования послужили содержанием данной статьи. Необходимо отметить, что даргинский и английский языки резко отличаются друг от друга. Даргинский язык относится к кавказским языкам и является младописьменным. Английский язык относится к индоевропейским языкам и имеет давносложившуюся письменность. Даргинский - язык синтетического строя с богатой морфологией и сравнительно бедной лексикой, английский – язык аналитического строя с бедной морфологией, но богатой лексикой. Противопоставляя друг другу временные формы, можно заметить, что существует много спорных вопросов относительно количества временных форм в даргинском языке. Так, например, П.К. Услар выделяет в даргинском языке 8 форм [Услар: 98]; Л.И. Жирков [Жирков: 34], С.Н. Абдуллаев [С.Абдуллаев: 186] – 10 форм; З.Г. Абдуллаев – 13 [З.Абдуллаев: 125]; М.-С.М. Мусаев – 8 [Мусаев: 28]. В английском языке количество временных форм разграничено более четко. Всего их 12. Но возникают дискуссионные вопросы о грамматическом статусе некоторых форм. Так, например, наличие грамматической формы будущего времени в английском языке по-разному освещается разными языковедами. Многие лингвисты считают, что формы будущего времени образуется путем грамматикализации модальных глаголов shall и will с сохранением модального значения намерения и долженствования, следовательно, грамматической формы будущего времени в английском языке не существует [Есперсен: 304]. Р.Квирк отрицает наличие в английском языке грамматической формы будущего времени, т.к. действие, выражаемое этой формой – воображаемое, нереальное действие, не соотнесенное с актуальным моментом речи. [Quirk: 47] Несмотря на расхождение во взглядах относительно формы будущего времени в английском языке, нельзя не принимать во внимание тот факт, что формы будущего времени обозначают действие, относящееся к будущему, а также тенденция употребления формы will для 1 лица приводит к десемантизации модальных глаголов. Следовательно, нельзя отрицать наличие формы будущего времени в английском языке как вполне вписывающейся в аналитическую систему английского языка. В даргинском языке можно выделить две разновидности будущего времени: будущее индикативное и будущее предположительное. Первоначально в даргинском языке существовала форма настоящего17 2

будущего времени, выражающая в зависимости от контекста значение, как настоящего, так и будущего времени. Далее с развитием языка эта форма стала формой будущего изъявительного, ср.: Нуни дурсри жагIял хIядурдирис «Я сделаю уроки завтра». Однако, эту же форму употребляют и для выражения действия, которое совершается обычно, постоянно, ср.: Ил нушачи гьар бархIи вашар «Он к нам каждый день ходит». В даргинском языке будущее изъявительное не имеет дифференцированных форм совершенного и несовершенного видов. Значение вида выражается контекстуально, ср.: Иш жуз нуни хIед балтас «Эту книгу я тебе оставлю» и Нуни хIед гьар бархIи иш столичиб кьацIла бутIа балтас «Я тебе каждый день на этом столе хлеба кусок буду оставлять». Аналогичное можно наблюдать и в английском языке. Так, и первому и второму предложению в английском языке будет соответствовать The Future Indefinite Tense (будущее неопределенное): I’ll leave you this book «Я тебе оставлю эту книгу» и I’ll leave you a piece of bread on this table every day «Я тебе кусок хлеба буду оставлять на этом столе каждый день». В даргинском языке в ряде случаев дифференциация форм совершенного и несовершенного вида отмечается у будущего изъявительного, но достигается она разными средствами (расхождением тематических гласных, приставками и др.), ср.: лявкьяс «приду» и вашус «буду ходить» В английском языке совершенный вид явно выражен в форме The Future Perfect Tense (будущее завершенное), обозначающее действие, которое закончится к определенному моменту в будущем, ср.: I’ll have come by 5 o’clock tomorrow «Я приду завтра к 5 часам». В даргинском языке этому времени также соответствует будущее индикативное, ср.: Иш хIянчи нуни базла ахирлис таманбирис «Эту работу я к концу месяца завершу». Можно заметить, что будущее изъявительное в даргинском языке выражено синтетической формой. В английском языке все формы будущего времени аналитические. В даргинском языке существует еще будущее предположительное, форма которой будучи аналитической в своем истоке форма превратилась в синтетическую. Будущее предположительное выражает действие, которое, возможно совершится в будущем при наличии определенных условий, ср.: Буралли, белики, нура вакIиша «Если скажут, может быть, и я приду». [Мусаев: 43] Подобные предложения условными предложениями наклонения, ср.:

в английском языке можно передать изъявительного или сослагательного

If they ask I’ll come «Если они попросят, я приду». 17 3

Таким образом, отмеченные выше общие и отличительные особенности форм будущего времени в даргинском и английском языках могут иметь определенное лингводидактическое значение, так как выяснение и освоение отмеченных общих и индивидуальных особенностей и способов выражения будущего времени в даргинском и английском языках облегчат носителям даргинского языка изучение английского языка, а также помогут носителям английского языка, заинтересовавшимся культурой традициями и языком даргинцев. Литература

1. Абдуллаев З.Г. Субъектно-объектные и предикативные категории в даргинском языке. Махачкала, 1969, 334 2. Абдуллаев С.Н. Грамматика даргинского языка. Махачкала. 1954. 280 3. Есперсен Е. Философия грамматики. М., 1968. 403 4. Жирков Л.И. Грамматика даргинского языка. М., 1926. 364 5. Мусаев М.-С. М. Словоизменительные категории даргинского языка (время и наклонение). Махачкала. 1983. 72 6. Услар П.К. Хюрклинский язык. Тифлис. 1892. 640 7. Gordon E.M. Krylova I.P. A Grammar of present day English. Moscow. 1980. 335 8. Quirk R., Greebaum S. A University Grammar of English. Moscow. 1982. 390

ПУТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СИНОНИМОВ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ FORMATION OF SYNONYMS IN RUSSIAN AND FRENCH Кривцова В.А., г.Майкоп РФ Veronica A. Krivtsova, Maikop, RF Лексическое богатство языка в значительной степени обеспечивается его синонимикой. В самом деле, понятие о предмете, о действительности, о признаке имеет множество вариантов, оттенков. Развитие синонимики является одним из путей совершенствования языка, обогащения его выразительных возможностей, оно свидетельствует также о наличии в языке более или менее разветвленной системы речевых стилей, обусловливающем стилистическую дифференциацию лексики. В русском и французском языках много синонимов, но процесс появления новых синонимов не прерывается. Это обусловлено рядом причин. Одной из основных является стремление человека наиболее полно осмыслить уже известные явления действительности, открыть новое и дать ему название. Так, например, в процессе всестороннего познания действительности, развивалась синонимия таких слов, как мир, земля, вселенная, свет, земной шар с общим значением «планета со всем существующем на ней», но с определенными семантическими нюансами. Нередко синонимы появляются в результате усвоения иноязычных слов. Видимо, нет такого языка, в котором не было бы заимствованных слов. В русском, например, имеется довольно много слов французского происхождения: устроить – организовать; прогулка – променад; доказывать – аргументировать; побуждать – стимулировать и т.д. Во французском языке отмечаются заимствования или кальки русского, испанского, английского происхождения: 17 4

spatial – cosmique; bavarder, jaser – palabrer; serveur, garçon – barman; commerce, affaire – bisness и т.д. На формирование и русского и французского литературных языков оказали влияние их «старшие родственники»; для русского языка таким родственником был старославянский язык, для французского – классическая латынь.[2, C.54] Отсюда существование во французском языке синонимических пар, создавшихся в результате усвоения латинских корней. Например, sûreté и sécurité (безопасность) восходят к латинскому существительному securitatem и являются идеографическими синонимами в своем прямом значении. Sécurité означает «душевное спокойствие, уверенность в отсутствии опасности»; sûreté указывает на полное отсутствие любой опасности. Прилагательные frêle - fragile (хрупкий); raide – rigide (жесткий) также являются идеографическими синонимами. В русском языке можно привести следующие примеры: берег – брег, золото – злато, идти – шествовать, целовать – лобзать. Но несмотря на внешнее подобие, историческая роль латинской лексики во французском языке совершенно не походит на роль старославянской лексики в русском языке. Славянизмы противопоставлены нередко собственно русским словам со сходным значением как элементы торжественно-поэтической речи и несут определенную стилистическую окраску, а во французском языке латинизм используется как точный научный термин. Заимствованное слово может восполнять «нехватку» в лексическом составе языка. Эта функция в особенности свойственна латинизмам во французском языке. Русский язык с его развитой собственной системой словообразования просто не нуждался в обильных заимствованиях. [2, C.54] Таким образом французский язык оказывается более проницаемым: заимствования в нем быстро включаются в общую лексическую систему. В русском же языке заимствования сохраняют более обособленное положение, формируя лексику специального назначения. В русском языке синонимы чаще всего появляются в результате словообразования, благодаря хорошо развитой морфологической структуре языка, например: космонавт, звездолетчик, космолетчик, звездоплаватель, космоплаватель, которые образуют один ряд синонимов. Причем характерной особенностью морфологической структуры русского языка является подвижность словообразующих морфем. Здесь имеется в виду та свобода и легкость, с которой может быть образовано слово, иногда в двух и даже в трех вариантах, совпадающих или очень близких по значению, например: выживание – выживаемость; вспомнить – припомнить, вспомянуть помянуть; отяготить – отягчить и т.д. Несмотря на мнение о слабости словообразования во французском языке, оно все же играет свою роль в появлении однокоренных синонимов. Это особая группа, включающая лексико-морфологические варианты слов, где : а)один из синонимов имеет нулевой суффикс, к примеру существительные mont – montagne (гора). Mont употребляется для подчеркивания индивидуального характера объекта: le mont Olymp, le mont Parnasse, в то время как montagne имеет более общий характер: habiter au pied d’une montagne (жить у подножия горы), или же soir – soirée (вечер), matin – matinée (утро), roc – roche – rocher (скала) и т.д.; б) оба синонима имеют один корень, но разные суффиксы: effrayant – effrayable (ужасный), fugitif – fuyard (мимолетный, ускользающий). Еffrayant 17 5

говорят о том, что вызывает ужас, иногда даже без определенной причины (Un bruit effrayant – ужасный шум). Еffrayable – то, что своей природой, сущностью вызывает ужас (Crime effrayable – ужасное преступление). Большие ресурсы для пополнения синонимов как русского, так и французского языков имеет полисемия слов, с которой тесно связано явление синонимии. Слова, которые первоначально не имели ничего общего между собой, благодаря семантическим изменениям становятся синонимами. Так, у слова барин развилось значение «человек, уклоняющийся от труда», и оно стало синонимом слова бездельник. Или, например, глагол заморозить является доминантой двух синонимических рядов: 1. сковать, заковать, схватить морозом; 2. задержать, замедлить, не дать ходу чему-либо. Во французском языке глаголы disparaître, s’éсlipser, s’évanouir, s’éffacer стали синонимами благодаря частому употреблению их в переносном значении, которое постепенно закрепилось как второе значение за каждым из глаголов. Все эти синонимы обозначают одно понятие – «исчезновение», но они его представляют по разному, в зависимости от способа исчезновения. Развитие переносных значений слов и их приспособление в случае надобности выражать близкие значения является неисчерпаемым средством возникновения синонимов. В то же время в обоих сопоставляемых языках этот процесс может вести и к разрушению прежней синонимии слов. R.Bailly приводит в качестве примера слово libertin, которое в латинском языке означало «освобожденный раб»; в ХVIIв. это слово стало синонимом libre–penseur (свободно мыслящий); в XVIIIв. оно стало синонимом débauché (развратник). В наши дни libertin употребляется только как исторический термин. Существующие в сопоставляемых языках синонимы появились в них также в результате пополнения словаря этих языков за счет лексики территориальных и профессиональных диалектов, а отчасти жаргонов. Диалекты дают богатейший синонимический материал. Например, общеупотребительному вести (водить) синонимичны не только общеупотребительные литературные править, сидеть за рулем, но и ограниченное профессиональным употреблением крутить баранку. Таких примеров достаточно и во французском языке: frotter le genou- frictionner (растирать); payer une dette – acquiter (оплатить долг). Иногда носители языка по тем или иным причинам прибегают к использованию так называемых синонимов – эвфемизмов или синонимичных эвфемистических словосочетаний, которые изменяют окраску слова, придают ему более мягкое выражение: туалет вместо уборная, использовать носовой платок вместо высморкаться, quitter les siens (покинуть мир) вместо mourir (умереть). Таким образом, мы видим, что закономерности формирования синонимов в сопоставляемых языках сходны. Но в то же время в каждом языке синонимия имеет свои индивидуальные «оттенки». Литература: 1. Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. (На материале французского и русского языков). – М.: Междунар. отношения, 1977. – 264с. 2. Лопатникова Н.Н., Мовшович Н.А. Лексикология современного французского языка: Учеб. для ин-тов и фак. иностр. яз. – 4-е изд., испр. и доп. – М.: Высш. шк., 2001. – 247с.

17 6

3. Тимескова И.Н., Тархова В.А. Лексикология современного французского языка (на французском языке). – Л.: Просвещение, 1967. – 190с. 4. Фомина М.И. Современный русский язык. Лексикология: Учеб. для филол. спец. вузов. – 3-е изд., испр. и доп. – М.: Высш. шк., 1990. – 415с.

17 7

VI. ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В РАКУРСЕ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ VI. COGNITIVE ASPECTS OF LANGUAGE AND CULTURE ЭМОЦИИ И ЭМОТИВНОСТЬ В ДИСКУРСИВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ EMOTIONS AND EMOTIVITY IN DISCOURSE Баранов А.Г. (Краснодар РФ) Anatoliy G. Baranov (Krasnodar, RF) This paper begins with a short display of the state of arts in the research on emotionality and its expression by verbal and non-verbal means. It is emphatically stressed that the emotional and intellectual aspects of human mind greatly overlap in the process of world cognition and interaction. It is argued here that the conceptualization of emotionality is realized in two complementary planes: as cognitions assertained in the system of language, and as emotional experience assertained in discourse. This approach is heuristic in demonstrating ethnic specificity of emotions and their expression. Verification of this methodological program is exemplified by the mentallinguistic frame of emotional concepts, on the one hand, and by associative field in discoursive activity, on the other. В статье дан краткий обзор исследований в области эмоциональности и ее экспрессии вербальными и невербальными средствами. Подчеркивается широко признанная особенность тесной взаимосвязи эмоционального и интеллектуального аспектов личности в познании мира и взаимодействии с ним. В статье ставится вопрос о том, что концептуализация эмоциональности осуществляется в двух планах, которые взаимно дополняют друг друга: как знание, фиксируемое в системе языка, и знание-переживание как дискурсивная экспрессия. Такой подход эвристичен в плане раскрытия этноспецифичности эмоциональной экспрессии. Верификация этой методологической программы осуществляется на примере эмоционального концепта, представленного как ментально-языковой фрейм в системе языка и как ассоциативное поле в дискурсивной деятельности. Вопрос об эмоциональности, который традиционно разрабатывался в лингвостилистике, безусловно может обсуждаться лишь на фоне особенностей естественного языка, обеспечивающих вариативность способов выражения мысли. В стилистических исследованиях наибольшее внимание обращается на экспрессивную компоненту функций естественного языка, которая сосредоточена на авторе текста и отражает его субъективное отношение к другим участникам дискурсивной деятельности, наличие определенных эмоций. Изучение дискурсивной деятельности как интегративного явления позволяет более последовательно учитывать достижения психологии в анализе восприятия текста.

17 8

В филогенезе сознание людей выработало два механизма взаимодействия с действительностью в ее ценностных параметрах: эмоциональный и интеллектуальный. Их связь представляет дискуссионную проблему, ход которой в некоторой степени отражается и на лингвистических исследованиях, связанных с эмоциональностью и экспрессивностью в языке. В психологии от Аристотеля до настоящего времени выкристаллизовалось пять гипотез или моделей эмоционального, подчеркивающих те или иные аспекты эмоций (Calhoun, Solomon 1984: 5 и далее): физиологическая, чувственная, поведенческая (бихейвиористская), когнитивная и оценочная (эвалютивная). Суммируя положительные моменты перечисленных подходов, следует выделить два типа психических явлений во взаимодействии человека и окружающего мира: непроизвольные чувственнонепосредственные эмоциональные состояния человека и интеллектуалноопосредованные эмоциональные состояния (Рубинштейн, 1973: 97-98). Эмоции оказываются тем языком, той системой сигналов, посредством которой субъект узнает о потребностной значимости происходящего. Лишь с внешней, предметной стороны, эмоции служат следствием причины-события. С позиций внутренней идеальной сферы эмоция возникает только при наличии у субъекта идеальной потребности в чем-либо: не событие вызывает эффект, а внутренняя потребность в этом событии. Обусловленность и роль эмоций в жизнедеятельности индивида раскрывается в следующих функциях: отражательно-оценочной, побуждения, дезорганизующей, регулирующей, синтезирующей (Вилюнас 1984: 13-17). В генезисе психических механизмов взаимодействия с действительностью сформировалась экспрессивная функция эмоциональных состояний - внешний "язык" эмоций. Эмоциональная экспрессия в человеческом обществе осуществляется двумя системами: а) психомоторной (специфические изменения пантомимики, мимики, звуковые реакции и т. д. - один из главных факторов, обеспечивающих невербальную коммуникацию); б) вербальной (просодические свойства речи, значение языковых единиц, построение высказываний). Отметим, что в отличие от психологического термина "экспрессия", обозначающего любое внешнее проявление внутреннего переживания, лингвистический термин "экспрессия/экспрессивность" понимается и как выразительность, значительное проявление чувств и мыслей, обусловленное возможностью выбора из вариантов языкового выражения одного и того же смысла (широкая трактовка), и как яркое выражение эмоционального состояния языковыми средствами (узкая трактовка) (ср. Арнольд 1975:15). Сфера действия вербальной системы эмоциональной экспрессии значительно шире, чем это видно из традиционных лингвистических исследований экспрессивности языка. Нам представляется, что более широкое поле исследования открывается в теории эмотивности, развиваемой В.И. Шаховским (работа 1987 и последующие). Все факторы эмотивности имеют определенную корреляцию с типами эмоциональных состояний - аффектом, эмоцией, чувством. При аффекте - внезапно возникающем мимовольном эмоциональном состоянии - основные поведенческие факторы экспрессии носят нелингвистический характер. Лингвистические же факторы аффекта включают лишь просодические средства, междометия, т.е. при аффекте наблюдается чистое выражение эмоционального состояния. Эмоции как конкретные формы протекания психических процессов и чувств, характеризуются несколькими основными качествами, среди которых чаще всего отмечается положительное и отрицательное (удовольствие/ неудовольствие). На базе указанных качеств, как отмечают психологи, 17 9

формируются все бесконечные оттенки чувств. Язык эмоций лингвистически неизмеримо богаче языка аффекта, поскольку "подавляющее большинство эмоций интеллектуально опосредовано" (Васильев, Поплужный, Тихомиров 1980: 39). Что касается чувств, то многие из них "настолько спаяны с умственной деятельностью, что не существуют без этой деятельности" (Лук 1982: 17); особенно это справедливо в отношении высших чувств (моральных, эстетических, интеллектуальных). Исходя из функционального принципа, изучение эмотивности следует проводить, постулируя существование в языке поля эмотивности. Это предполагает выявление номенклатуры разноуровневых средств, которые участвуют в выражении эмоциональных состояний, анализ их содержательных (и формальных) характеристик, исследование их интегративных взаимодействий в тексте, т.е. с позиций языка в действии (см. Носенко1981). При этом следует иметь в виду, что в дискурсивной деятельности составляющие эмотивного поля выполняют несколько функций: выразить, возбудить, описать эмоциональное состояние той или иной интенсивности. Ориентируясь на исследование эмотивности текста в дискурсивной деятельности, мы обратим внимание, прежде всего, на функции эмотивности, релевантные для позиции реципиента, воспринимающего текст. Процесс интерпретации текста реципиентом нами рассматривается в рамках функциональной семиотики. В ней важными участниками семиозиса выступают интерпретатор и интерпретанта. Ч. Пирс выделяет следующие виды интерпретанты: эмоциональную, энергетическую и логическую (see Pharies 1985, 18). На наш взгляд его трактовка интерпретанты как реакции на высказывание-стимул имеет бихейвиористские корни, позволяющие уйти от необходимости более глубокого анализа смыслов воспринимаемого текста. Ряд ученых считает интерпретанту каким-либо компонентом значения языкового выражения, которому ставится в соответствие интерпретанта (Пиотровский 1999). Мы считаем, что интерпретанту следует считать именно комплексным представлением смысла знака реципиентом, как интегральную величину. В позиции Ч. Пирса это подчеркивается еще и тем, что он говорит о возможности интерпретации одного и того же знака последовательно разными интерпретантами. Например, в случае прослушивания музыки: эмоциональной - как эмоциональное переживание музыки, логической - как обсуждение музыки, энергетической - как игра на инструменте. Что касается текста, то его вербальная интерпретация всегда представлена как логическими, так и эмотивными интерпретантами, за которыми может следовать действие (энергетическая интерпретанта). В рамках исследования понимания художественного текста важен анализ эмотивной интерпретанты. Здесь мы хотели бы отметить ту особенность лингвистического подхода к изучению эмоциональности, которая отмечается в дихотомии научного знания и знания как переживания. Парадигма научного знания характеризуется отказом от психологизма в получении и истолковании знания. Отсюда выдвижение на первый план логики, объективности знания, невнимание к внутреннему опыту человека. В противоположном подходе знание рассматривается как некое непосредственное переживание (Налимов, Дрогалина, 1995: 162 и далее). Именно знание как переживание образует основу герменевтического подхода к интерпретации текста. Развиваемый здесь взгляд на восприятие текста более полный, так как предполагает восстановление когерентной системы смыслов текста не только в аспекте макроструктур, раскрывающих когнитивную целостность текста, выражаемых логической интерпретантой, но и чувственно-эмоциональные и 18 0

нравственные сюжетные линии - эмотивная интерпретанта. В своем высшем проявлении эмотивная интерпретанта художественного произведения выступает как концепт текста, представленный предельными смыслами культуры, такими как Любовь, Жизнь, Добро и т. д. (В одном из теле-интервью о нравственном сюжете как необходимом компоненте высокой литературы говорил А.И. Солженицын). Концепт текста "носит в принципе внетекстовый характер, он формируется в сознании читающего, отнюдь не всегда получая достаточно точное языковое выражение" (Брудный 1998: 140). В определенном смысле разработки типологии текстов и читателей по эмоционально-смысловой доминанте А.А. Ухтомского, которые разрабатываются В.П. Беляниным (2000), раскрывают некоторые аспекты эмооциональной организации текстов. В другом плане идеям А.А. Ухтомского созвучна характеристика настроений человека, данная Дж. Серлем, обеспечивающих тональность и колорит его сознательных состояний. "Настроения пронизывают весь наш сознательный опыт" (Серль, 2002: 139). В исследовании эмотивности текста сливаются воедино характеристики сознания реципиента и, опосредованно, характеристики автора текста. Чисто лингвистические подходы к изучению этого комплекса проблематики не позволяют во всей полноте раскрыть знание как переживание. Опыт описания лингвокультурных концептов, которые часто выступают как предельные смыслы культуры (Снитко 1999), показывает, что уровень дефиниционного анализа выявляет лишь поле языковых выражений, которыми в данном языке обозначается тот или иной концепт. Дополнительные наблюдения над функционированием выявленного поля в дискурсе не дает полного представления об исследуемом чувстве или эмоции. Во-первых, потому, что их отличает многомерность, полиморфность. Во вторых, потому, что только в дискурсе, в конечном итоге, отражается авторское знание как переживание. В восприятии такого описания важен личный опыт переживания чувства реципиентом. Чем богаче и разностороннее опыт переживания, тем глубже восприятие художественной экспрессии чувства. В этом суть герменевтики как личностного осознания смысла, стоящего за текстом. Более интересны с упомянутой позиции те исследования, которые опираются на психолингвистические эксперименты ассоциативного плана. Полученные данные, как правило, столь разнообразны, что далеко выходят за рамки линвистического эмотивного поля, полученного на основе данных словарей. Все эти положения находят подтверждение в исследовании эмоционального концепта ЛЮБОВЬ в диссертационном исследовании О.Н.Буяновой (2003: 15,18, 19). Дефиниционный анализ выявил семантическое ядро со следующими признаками: радость, счастье, добро, благо, жизнь, нежность, забота, милосердие, верность, преданность, служение, страсть, влечение, красота, истина. Исследование художественных произведений различных авторов выявило следующие асоциативно-смысловые направлния: Бог, жизнь, семья, страсть, свобода, смерть. Ассоциативный эксперимент дал следующий набор ассоциатов: секс, желание, жизнь, привычка, боль, взаимопонимание, игра, болезнь, забота, нежность, инстинкт, доверие, ласка, божий дар, дар, деньги и др. Как видим, анкетирование дало результаты, которые можно интерпретировать как наиболее близкие к переживанию, хотя следует отметить определенный уровень совпадений по всем трем направлениям исследования. Конечно, нельзя забывать важный фактор уровня развития семиотической личности. Чем выше этот уровень, тем шире возможности личности говорить о любви (вербальной экспрессии чувства). Можно отметить 18 1

определенную корреляцию развитости чувств с развитостью идиолекта. Важен тот факт, что писатели, произведения которых использовались в диссертационном анализе, - неординарные семиотические личности, в плане означивания. И еще, в высокохудожественном произведении социокультурные концепты морально-эмоционалного плана несут функцию выражения концепта художественного текста. Именно в этом мы видим специфику результатов дискурсивного анализа концепта ЛЮБОВЬ в рассматриваемой работе как выразителя предельных смыслов и ценностей культуры. Итак, рассмотрение эмотивности текста от автора предполагает на наш взгляд следующие проявления эмоций: описание эмоций, прежде всего в авторском повествовании, непосредственная экспрессия эмоций персонажами. Рассмотрение эмотивного текста от реципиента предполагает анализ эмпатических переживаний описания эмоций автором, эмпатического переживания эмоций персонажей и переживания по поводу мастерства автора. Развитие методологии и техник трехуровневого исследования концептуализации эмоций (в системе языка, дискурсе и ассоциативном эксперименте) - как научного лингвистического знания и знания-переживания обладает, как нам представляется, эвристичностью, достаточной для преодоления часто отмечаемого недостатка в кросскультурных исследованиях, - "этноцентризма" (Вежбицкая 1997: 344). Литература 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16.

17.

Арнольд И.В. Интерпретация художественного текста: виды выдвижения и проблема экспрессивности// Экспрессивные средства английского языка. - Л.: Изд-во ЛГПИ, 1975. С. 11-20. Белянин В.П. Основы психологической диагностики.(Модели мира в литературе). - М.: Тривола. - 2000. - 248 с. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. - М.: Лабиринт, 1998. - 336 с. Буянова О.Н. Языковая концептуализация любви: лингвокультурный аспект. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2003.- 20 с. Васильев И.А., Поплужный В.Л., Тихомиров О. К.Эмоции и мышление.- М.: Изд-во МГУ, 1980. - 192 с. Вежбицкая А. Язык. Культура, познание. - М.: Русские словари, 1997. - 416 с. Вилюнас В.К. Основные проблемы психологической теории эмоций// Психология эмоций. Тексты. - М.: Изд-во МГУ, 1984. С. 3-28. Лук А.Н. Эмоции и личность. - М.:Знание, 1982. - 175 с. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Реальность нереального. - М.: Мир идей, 1995. - 432 с. Носенко Э.Л. Эмоциональное состояние и речь. - Киев: Вища щкола, 1981 - 195 с. Пиотровский Р.Г. Лингвистический автомат (В исследовании и непрерывном обучении): Уч. Пособие. - СПб.: Изд-во РГПУ, 1999. - 256 с. Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. - М.: Наука, 1973. - 416 с. Серл, Джон Окрывая сознание заново.- М.: Идея-Пресс, 2002. - 256 с. Снитко Т.Н. Предельные понятия в западной и восточной культурах. Автореф. дисс...док.филол. наук. - Краснодар, 1999. - 32 с. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1987. - 192 с. Calhoun Ch., Solomon H.C. What is Emotion? - New York, Oxford, 1984. - 343 p. Pharies, David A. Charls Peirce and the Linguistic Sign. John Benjamins Publishing Company. Amsterdam/ Philadelphia, 1985.

СЕМАНТИКА ОЦЕНКИ И ЕЕ ЯЗЫКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ THE SEMANTICS OF THE ASSESSMENT AND ITS LINGUISTIC REALIZATION Малевинский С.О. Краснодар РФ Sergey O. Malevinskiy, Krasnodar, RF 18 2

Проблема определения семантической сущности оценки, а также выявление способов языкового выражения оценочности представляют собой актуальнейшие вопросы не только для современной лингвистической семасиологии, но и для целого ряда других, смежных с лингвистикой гуманитарных наук - философии, логики, психологии, этики и эстетики. И не случайно, что вопрос о психической природе оценки впервые был поставлен именно в философии - в науке, занимающейся наиболее общими законами бытия, человеческого сознания и мышления. В качестве самостоятельной научной категории понятие оценки впервые выступило в трудах немецкого философа Германа Лотце, трактовавшего оценочность как ценностное отношение людей к тем или иным предметам, как человеческое отношение к ним как к ценностям или антиценностям. При этом сами ценности определялись Лотце как предметы и явления, воспринимаемые людьми в качестве того, что «должно быть», и человеческая убежденность в долженствовании их бытия рассматривалась философом и как основной характеризующий признак всех ценностей, и как сущность оценочности вообще. Понимания оценки как ценностного отношения людей к тем или иным объектам придерживались в свое время Эдмунд Гуссерль, Мартин Хайдеггер, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю и многие другие европейские мыслители X1X-XX вв. (подробнее см.: Столович, 1994, 121-260). В этот же период времени широкое распространение на уровне научного и публицистического дискурса получило введенное в речевой обиход Фридрихом Ницше выражение «переоценка ценностей», которое также отражало понимание оценки как ценностного отношения (Ницше, 1990, 90). Между тем, в России, в работах ряда публицистов и философов X1Х в. начало складываться принципиально иное, отличное от европейского осмысление категории оценочности. Так, к примеру, В. Г. Белинский в одной из своих статей писал о том, что оценка того или иного произведения в литературной критике должна осуществляться не на основе эстетического вкуса ценителя, а с опорой на четкие и ясные логические «критерии разума» (Белинский, l976-1982, т. 5, 66). Другой русский критик, Аполлон Григорьев, рассматривал эстетическую оценку художественного произведения как мысленное соотнесение его содержания с неким вечным и неизменным идеалом красоты и добра, который предложено было называть словом КРИТЕРИУМ (Григорьев, 1967, 135). А выдающийся русский философ Владимир Соловьев впервые в науке поставил вопрос об истинности и ложности различных человеческих оценок. Второе, по мнению Соловьева, имеет место обычно тогда, когда в качестве оценочного критерия используется какой-то «ломаный аршин» (Соловьев., 1988, т 1, 356). Наконец, в языкознании начиная с 50-х годов прошлого века широкое распространение стало получать понимание оценочности как эмоциональности. Все началось, по-видимому, с того, что Е.М. ГалкинаФедорук, отметив наличие в лексике языка особого пласта эмоциональных слов, включила в него и «слова-оценки, квалифицирующие вещь, предмет, явление или с положительной, или с отрицательной стороны» (ГалкинаФедорук, 1954, 136). Впоследствии понятие эмоциональной оценочности стало одним из основополагающих понятий лингвистической семасиологии и практической стилистики. Кроме того, в философии, логике, этике и языкознании различными авторами в разное время выделялись и описывались другие типы оценок, такие как гедонистические, утилитарные, 18 3

деонтические, дезидеративные, параметрические, нормативные, истинностные и пр. К настоящему моменту нам приходится констатировать, что в силу объективной множественности типов выделяемых различными авторами оценок единого, общепринятого понимания оценочности ни в философии, ни в логике, ни в языкознании не существует. И это не случайно. На наш взгляд, причина такого положения дел кроется в изначальной многозначности самого слова ОЦЕНКА, у которого, помимо первичного значения «определение стоимости чего-либо», можно отметить еще два: «формирование какого-то положительного или отрицательного отношения к тому или иному объекту» и «мысленное соотнесение объекта оценки (или какого-то его свойства) с тем или иным оценочным критерием». Второй из отмеченных нами типов оценочности, т.е. оценку как позитивное или негативное отношение, можно было бы назвать реляционной оценочностью, третий же тип оценок, обусловленный наличием какого-то критерия, оценочностью рациональной или, точнее, критериальной. К сфере реляционной оценочности вполне могли бы быть отнесены следующие разновидности оценок: 1. Эмоциональные оценки, в том числе и гедонистические, заключающиеся в переживании удовольствия или отвращения по поводу чего-либо. Здесь же необходимо также различать собственно эмоциональные оценки и оценки-чувства. Первые состоят в непосредственном переживании какой-либо оценочной эмоции и выражаются обычно междометиями или фразами типа: Ах, какая прелесть! или Фу, какая гадость! Вторые (чувства) суть стабильные, устойчивые психические феномены, представляющие собой только предрасположенности к переживанию тех или иных эмоций по поводу определенных объектов. Оценки такого рода передаются обычными двусоставными предложениями с предикатами, выраженными эмоционально-оценочными прилагательными и существительными: Рыбий жир - такая гадость; Любовь к животным прекрасна; Свежий воздух всегда приятен. 2. Дезидеративные оценки, т.е. оценки желательности или нежелательности какого-то события, процесса или какого-либо качества у того или иного объекта. Семантика дезидеративной оценки выражается предикатами типа ЖЕЛАТЕЛЬНО - НЕЖЕЛАТЕЛЬНО и их синонимами. 3. Деонтические оценки, к которым относятся оценки долженствования, запретности и допустимости тех или иных человеческих поступков, форм поведения и социальных отношений. Выражаются при помощи таких предикатов, как ДОЛЖЕН, ОБЯЗАН, НЕЛЬЗЯ, ЗАПРЕЩАЕТСЯ, МОЖНО, РАЗРЕШАЕТСЯ, НЕОБХОДИМО и т.п. 4. Ценностные оценки. Поскольку в их основании лежит идея долженствования бытия или небытия чего-либо, сама ценностная оценочность может рассматриваться, как разновидность оценочности деонтической. В языке такого рода оценки выражаются понятиями ЦЕННОСТЬ и АНТИЦЕННОСТЬ. Что касается типологии критериальной оценочности, то здесь все определяется характером тех понятий и представлений, которые используются людьми в качестве оценочных критериев. В соответствии с этим мы можем выделить: 1. Параметрические оценки, в которых критерием выступает представление о некоем нормальном .уровне качества, среднем для какогото класса объектов (БОЛЬШОЙ - МАЛЕНЬКИЙ, ВЫСОКИЙ - НИЗКИЙ, ТЯЖЕЛЫЙ - ЛЕГКИЙ и т.п.). 18 4

2. Стандартные оценки, где критерием служит некоторый стандарт совокупность ряда требований, предъявляемых к качеству тех или иных объектов. Чаще всего выражаются прилагательными ХОРОШИЙ и ПЛОХОЙ: хорошая продукция, хороший инструмент, плохая работа, плохой специалист. 3. Нормативные оценки, состоящие обычно в соотнесении каких-то человеческих действий с теми или иными нормами, правилами, законами и . установлениями. Выражаются такими словами, как ПРАВИЛЬНО НЕПРАВИЛЬНО, ЗАКОННО - НЕЗАКОННО, ВЕЖЛИВО - НЕВЕЖЛИВО, АМОРАЛЬНО, БЕЗНРАВСТВЕННО и т.п. 4. Утилитарные оценки, осуществляемые по критериям, в роли которых выступают наши представления о пользе и вреде. 5. Истинностные оценки, которые, реализуются путем соотнесения каких-либо утверждений с нашими представлениями об истине. 6. Потребностные оценки, где оценочными критериями являются наши потребности и желания. 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Литература

Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1976-1982. Галкина-Федорук Е.М. Современный русский язык. Лексика. М., 1954. Григорьев Ап. Литературная критика. М., 1967. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. М., 1990. Соловьев В.С. Сочинения: В 2 т. М., 1988. Столович Л.Н. Красота. Добро. Истина. М., 1994.

КОГНИТИВНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ НЕКАНОНИЧЕСКИХ СЛУЧАЕВ ПОВЕДЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ COGNITIVE PECULIARITIES OF THE CONTEXTUAL USE OF ENGLISH ADJECTIVES Гусейнова Р.И. Ризаханова З.З. (Махачкала РФ) R. I. Guseinova, Z. Z. Rizakhanova (Makhachkala, RF) В данной статье обращается внимание на неканонические случаи синтаксического поведения прилагательных в современном английском языке, предпринимается попытка объяснить ряд отклонений от синтаксических норм функционирования отдельных подклассов с учетом когнитивных условий их употребления. The cases of non-canon syntactic functioning of adjectives in Modern English are discussed. An attempt has been made to clarify the reasons standing behind them in the light of cognitive understanding of the language. Системно полное описание синтагматических особенностей прилагательных в современном английском языке, можно без преувеличения сказать, еще не осуществлено и ждет своей реализации, хотя имеется целый ряд исследований, посвященных этой части речи. Сошлемся хотя бы на работы Д. Болинджера (1967), Дж. Коутса (1971), Р. Лиза (1960). Изложение некоторых ключевых пунктов синтагматики английских прилагательных находим в исследованиях и Г. Г. Поцепцова. Не освящена и полевая структура их организации в синтаксическом плане. В дальнейшем в более аутентичном решении нуждается и вопрос о конкретно-семантической природе отдельных лексико-грамматических 18 5

подклассов, особенно относительных прилагательных. Например, авторы университетской грамматики английского языка Р. Кверк, Гринбаум и др. делят прилагательные на ингерентные (inherent) и неингерентные (noninherent), указывая на способность первых выступать как атрибутивно, так и предикативно, в отличие от вторых, которые употребляются только атрибутивно. Причем ингерентные прилагательные характеризуют референт прямо, в отличие от неингерентных. При этом не даются какие-либо другие семантические характеристики или спецификации. В то же самое время неингерентные в отдельных случаях могут встречаться и в позиции предиката. Ср.: John is a new student – That student is new; My old friend – my friend is old (в значении «давний»). Вместе с тем заметим, что дифференциация прилагательных на эти два подкласса оказывается нетождественной их традиционному делению на качественные и относительные. Так, в приводимом выше примере прилагательное old относится к качественным прилагательным и трудно согласиться с его определением как признака, не характеризующего личность, как утверждает автор [Р. Кверк, 1982: 114]. Как показывает практика, способность функционировать в позиции атрибута и предиката, не выступает как абсолютная функция качественных прилагательных. Соответственно, можно сказать a complete fool, но не The fool is complete; a perfect idiot, но не The idiot is perfect; a close friend, но не The friend is close; a strong opponent, но не The opponent is strong. Вместе с тем, прилагательные complete, perfect, close в других условиях встречаются и в позиции именного члена сказуемого (My happiness would be complete; He is perfect for the role; He is very close to his father). В то же время для некоторых качественных прилагательных характерно только атрибутивное употребление: a joint statement; a live program; a yearly journal. Некоторые другие качественные прилагательные, например, в зависимости от синтаксического контекста употребления могут изменять свое значение. Ср.: Mary is ill today (Сегодня Мэри больна), an ill manner (дурное поведение), We are glad to meet you here (Мы рады встретить тебя здесь), glad rags (лучшая одежда). В литературе не раз указывалось на сложность причин неупотребительности относительных прилагательных в предикатной позиции. Они ограничены функцией определения в атрибутивных сочетаниях, но допускают при этом способность выполнять и функцию именной части сказуемого (Арутюнова 1980: 161], [Marchand 1966]. Синтаксические ограничения относительных прилагательных, как полагает Н. Д. Арутюнова, объясняются тем, что они, удовлетворяя номинативные функции, не способны функционировать в характеризующей функции. Подобные ограничения связаны не с недопустимостью предикатом реляционных отношений, а с нежелательностью формального смещения качественных и относительных прилагательных [Арутюнова 1980 : 161]. А. Вежбицкая также, рассматривая вопросы семантических и функциональных различий существительных и прилагательных, приходит к выводу о неспособности прилагательных категоризовать определяемые ими референты – прилагательные указывают лишь на дескрипцию, а существительные – на категоризацию [Вежбицкая 1999: 96]. Это 18 6

обстоятельство проливает свет на несклонность относительных прилагательных употребляться в именной части сказуемого, а если и употребляются, то претерпевают изменение значения. Рассмотрим хрестоматийно известный пример, приводимый Марчандом criminal lawyer (судья, занимающийся уголовными делами и уголовник) в : The criminal lawyer made a special statement on the case и The lawyer is a criminal [Marchand 1966:133]. Синтезируя корпус относительных прилагательных в английском языке, мы находим две семантически разные группы – члены одной группы номинируют признаки через отношение к физически обозримым предметам (wooden, woolen, leaden, hairy, stony, dusty), а составляющих другой – делают это по отношению к отвлеченным понятиям (electronic, musical, carbonic). При этом предпринятый нами анализ показывает большую сопротивляемость к замене синтаксической позиции, которую проявляют прилагательные, соотнесенные с предметными именами. Так, не встречаются такие случаи, как The dress was woolen; The character is iron. Возникает вопрос, в чем все-таки причина стойкой закрепленности данного типа прилагательных за атрибутивной позицией в отличие от прилагательных типа complete, close, которые встречаются и в предикатной позиции: He is close with his money (Он скуповат); He is perfect for the role (Он идеально подходит для этой роли). Вполне резонно предположить, что прилагательные woolen, wooden и др. обладают способностью в известной степени индивидуализировать референты в силу сохранения деривационной соотнесенности с предметами, через отношение к которым они называют признаки, а существительные, как указывалось выше, указывают на категоризацию. Категоризация представляет собой одну из ступеней осмысления мира, которая наряду с этим предполагает выделение не только типов, но и подтипов. В этой связи относительные прилагательные сохраняют один из важных признаков, выделимый в определенной категории понятий. Таким образом, контекстная зависимость функционирования слова «отражает либо смысловую специфику слова, либо отношение дополнительности в использовании равнозначных слов» [Арутюнова 1980: 160]. Подчеркнутое относится к синтаксическому поведению слов типа perfect, complete, utter и др.. В заключение отметим, что смысловые метаморфозы прилагательных при неканоническом их употреблении – особая проблема, и она может служить темой отдельного рассмотрения. Литература: 1. 2.

3. 4. 5. 6. 7.

8.

Арутюнова Н. Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М.,1980. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. Иванова И. П., Бурлакова В. В., Почепцов Г. Г. Теоретическая грамматика современного английского языка. М., 1981. Bolinger D. J. Adjectives in English – attribution and predication // Language, 18,1967. Coats J. Denominal adjectives // Lingua, 27, 1971. Lees R. B. A multiply ambiguous adjectival construction in English // Language, 2, 1960. Marchand H. An attributive and predicative derived adjectives and some problems related to the distinction // Anglia, 84, 1966. Quirk R., Greenbaum S. A University Grammar of English. Moscow, 1982.

18 7

ЭМОТИВНЫЙ КОНЦЕПТ КАК ОСНОВА ТОЛКОВАНИЯ ФРАГМЕНТОВ РАЗЛИЧНЫХ ЗНАНИЙ THE CONCEPT OF EMOTIVITY AS A BASIS FOR INTERPRETATION OF FRAGMENTARY KNOWLEDGE Ломинина З.И. (Краснодар РФ) Z. I. Lominina (Krasnodar, RF) The present paper is aimed at exposing unified textual characteristics of a particular genre. The definition of emothemes in the communicative process seems to give an opportunity to reveal an emotional part of an author’s pragmatic tasks by deducing formalized knowledge. An emotive concept is considered as a basis for interpreting fragments of different types of knowledge, which are formed as stereotypes, grouped according to subject fields and embodied in the notions of emotionally marked situations included in the individual’s cognitive sphere. Different subject correlation of emotive themes provides the existence of different variants of its realization, each of which presupposes a new approach to its study (in our case, f. e., it is the investigation of the theme “pollution of nature” and “struggle against pollution” in German publicism). В данной статье ставится цель выявления унифицированных характеристик текстов определённого жанра. Определение эмотем в процессе коммуникации, как нам представляется, даёт возможность выявлять эмоциональную часть прагматических задач автора путем вывода формализованных знаний, а эмотивный концепт – рассматривать в качестве основы толкования фрагментов различных знаний. Эти знания формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. Различная предметная соотнесённость эмотивных тем обеспечивает существование разнообразных вариаций её реализации, каждая из которых предполагает новые подходы к её рассмотрению (в нашем случае, например, выявление темы «загрязнение природы» и разработку темы «борьба против загрязнения» в немецкой публицистике). Мысль о способности эмоционального опыта, как и любых знаний человека о мире, накапливаться, храниться, кодироваться знаковыми средствами, воспроизводиться и адекватно восприниматься окружающими оказалась для когнитивной лингвистики актуальной и плодотворной. Эмоции очень реальны и интенсивны, и всё-таки они вытекают скорее из когнитивных интерпретаций окружающей действительности. Этот факт перехода от знания к эмотивной оценке, отмечался еще М. Бахтиным (1: 247). Сказать, что эмоции возникают из когнитивности, значит сказать, что их определяют структура, содержание, организация репрезентаций знания и процессов, которые управляют ими. 18 8

Известно, что знания о мире в нашем сознании организованы в виде абстрактных ментальных единиц вокруг некоторого концепта. А любой концепт, представляющий собой многомерное смысловое образование, содержит, по мнению Ю.С. Степанова, помимо понятийной части облигаторно и эмоциональный элемент, оценки, образы, ассоциации и др., характерные для данной культуры (2: 41). Существуют также особые виды концептов, ядром которых являются базовые эмоции – эмоциональные концепты (Апресян Ю.Д.; Вежбицкая А. и др.), которые, в свою очередь, образуют собственные «концептуализированные предметные области» (3: 68). Существование эмоциональных концептов позволяет предположить возможность вычленения особых концептуальных структур, которые содержали бы основную, типическую и потенциально возможную эмоциональную информацию. В результате языковой перекодировки появляется формулировка определённого круга тем текста, которые связаны с эмоциональными ситуациями и очерчивают границы их существования. Для их обозначения мы используем термин «эмотема», впервые введенный в научный оборот В.И. Болотовым и разрабатываемый далее П.К.Анохиным, Н.Д. Арутюновой, А.Г. Барановым, Е.М. Вольф, М.Д. Городниковой, В.И.Жельвисом, С.В. Ионовой, В.И. Карасиком, Ю.А. Сорокиным, В.И.Шаховским, и др.). Эмотема дефинируется как «отрезок текста, смысл которого или форма выражения содержания являются источником эмоционального воздействия» (4: 18). Специфика лингвистического аспекта эмоциональности состоит в объективации семантической эмоциональности: в языке категория эмоциональности трансформируется в категорию эмотивности. Согласно В.И. Шаховскому, под эмотивностью понимается «имманентно присущее языку семантическое свойство выражать системой своих средств эмоциональность как факт психики, отражённые в семантике языковых единиц социальные и индивидуальные эмоции» (5: 24). Эмотивность выражается двусторонним представлением: имеет план содержания, основывающийся на субъективной оценочности, и план выражения, представленный категорией экспрессивности. Она отражает систему эмоциональных характеристик языковой личности и делает возможным существование эмоциональной коммуникации. Потребность ориентации в мире вынуждает интерпретаторов, в свою очередь, проводить «выборку» из множества текстов, с которыми им приходится сталкиваться. А поскольку опыт повторяется в некоторых ситуациях, то они становятся типичными и начинают восприниматься как эмоционально маркированные, где в качестве маркеров, могут рассматриваться предметы и явления, относящиеся к определенной предметной концептуальной области. Идея создания моделей типичных ситуаций легла в основу серии исследований эмоциональных концептов как набора прототипических ситуаций, «сценариев развития эмоций» (6: 370), «сценариев чувств» (7: 394). Предполагается, что эмоциональные концепты задаются типичными для известных переживаний ситуациями, и эти ситуации могут быть описаны посредством ментальных сценариев, дающих возможность вычленения в тексте не только опредмеченных эмоциональных состояний, но и распредмеченных эмоциональных концептов. Будучи социокультурным феноменом, письменный текст является воплощением ценностных констант культурной системы конкретного исторического периода как высших ориентиров поведения, которые возникают на только на основе знания и информации, но и собственного 18 9

жизненного опыта человека. В этом качестве текст предопределяет возможность проникновения в глубины массового и индивидуального сознания. Преобразование фрагмента эмоционального опыта человека в эмотивное содержание связано с существованием механизма перекодировки частной ситуации, послужившей эмоциональным стимулом другой, более общей и распространённой, ведущей к формированию социокультурных эмоциональных смыслов. Устойчивость и узнаваемость эмоциональных смыслов, в свою очередь, обеспечивается за счёт существования социального ядра эмоций – единых для всех представителей данной культуры образцов, стереотипов эмоциональных ситуаций и реакций на них. Языковая форма существования стереотипа тесно связана с его содержанием, то есть с психологической установкой, которая, в свою очередь, предрасположена к оценке объекта или его аспекта. Мнение часто является вербальным выражением, хотя может существовать и в невербальном поведении, включая в себя как аффективный, так и когнитивный элементы, которые отражают объект установки, его характеристики и связи с другими объектами, своего рода опыт (8: 362). Человек не только усваивает этот опыт, но и формирует на его основе свои личностные смыслы, которые организуются в культурно-символические гештальты, этнокультурные и социокультурные планы применительно к различным видам оценочных отношений, например, отношение к старшим и младшим, к хорошему и плохому в природе, рождению и смерти и др. Это, в свою очередь, представляет собой разработку ценностных доминант, а методика изучения их в языке базируется на понятии концепт и представляет собой систему исследовательских процедур (9: 4-7). Помимо общих универсальных тем, связанных с существованием общечеловеческих ценностей, вероятно, возможно выделение тематических концептов, связанных с национально- или социумно-прецедентными эмоциональными феноменами, например, понятия душа, тоска, судьба, выступающие в качестве культурных тем в русской языковой культуре (10: 33) или понятия порядок, педантизм, усердие, мастерство как культурные темы в немецкой культуре (11:95-96), бытующие в определённой социальной и профессиональной среде, соотносимые с жизненным опытом читателей и легко квалифицируемые как эмоционально положительные или эмоционально отрицательные. В данном исследовании ставится цель выявления унифицированных характеристик текстов определённого жанра. Эмотивный концепт может, предположительно, являться основой в толковании фрагментов различных знаний/предметных областей. Согласно классификации С.В. Ионовой, следует различать два уровня эмотивного содержания как основных параметров оценочного состояния, а именно: эмотивный фон и эмотивная тональность. Особенностью эмотивного содержания текстов является тесное перепление эмоций обоих уровней. Формальная сторона эмотивного содержания представляется эмотивной окраской (12: 6-10). Позволим себе кратко охарактеризовать эти явления. Эмотивный фон – совокупность знаний об эмоциональном мире человека как объективно существующей реальности, которые формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. Эмотивная тональность – вид субъективной модальности в тексте, проявляющийся в выражении эмоционального состояния говорящего, его 19 0

эмоционального отношения к фактам речи или в оказании эмоционального воздействия на адресата. Различаются в этом направлении три типа оценок: субъектный, объектный и предикатный тип. Эмотивная окраска – это поверхностная структура континуального многослойного содержания в виде последовательности языковых единиц, представляющих дискретные фрагменты этого содержания. Данное понимание базируется на положении об обязательном наличии языковых средств обеспечивающих отображение смысла с той степенью полноты и эксплицитности, какой требует их коммуникативная значимость. Различная предметная соотнесённость эмотивных тем обеспечивает существование разнообразных вариаций её реализации, каждая из которых предполагает новые подходы к её рассмотрению ( в нашем случае, например, разработку темы «борьба против загрязнения» в немецкой публицистике). Известно, что основное тематическое содержание текста выражается в его заголовке или экспозиции/пропозиции. Включение эмоциональных концептов грязь/ Schmutz (плохое) уже свидетельствует о значимости эмотемы с развёртыванием её границ на чистое (хорошее) через защиту/Schutz. Например: Deutschlands Wohlstandsgesellschaft exportiert ihren Abfall Der Dreck schwappt über die Grenzen. Der Platz wird knapp, immer mehr Stoffe müssen als Sondermüll einer teuren Spezialbehandlung unterzogen werden. Wohin also mit dem Abfall? Die Antwort lautet: ins Ausland. Zuerst haben wir Deutschland verdreckt, nun die ganze Welt (DT, September 1992. – S. 12). (ср. Немецкое благосостоятельное общество вывозит свои отходы Грязь льётся через края. Места становится мало, всё больше и больше продуктов как особый мусор должны подвергаться специальным дорогим обработкам. Куда же тогда с отходами? Ответ гласит: за границу. Сначала Германию загрязнили, теперь весь мир) Данный пример констатирует развитие эмотемы, эксплицирующей эмоциональную ситуацию «загрязнение» в Германии, а также поиски выхода из ситуации путем экспорта мусора, чтобы более не загрязнять свою страну. Но в тексте заложен и большой скрытый смысл, проявляющийся в нём, в выделенных выражениях, несущих, на наш взгляд, ироническую оценку действиям общества благополучия. Эмотивное содержание текста рассматривается в этом случае как результат взаимодействия нескольких эмотем обоих уровней эмотивности. Она добавляет новые компоненты в содержательную структуру текста, является носителем эмотивных смыслов и функций по прагматическим задачам, которые позволяют определить общее эмоциональное содержание текста. Проследим за этим на конкретном тексте: Die wachsenden Abfallberge werden zum Streitobjekt Der Plan gibt einen plastischen Eindruck von der Grösse des Problems: Zwischen endlos langen Humuswellen, auf Flächen, die 50 Fussballfeldern Platz bieten könnten, will B.Heydemann dem allenthalben drohenden Müllinfarkt zu Leibe rücken (DT, Mai 1991. – S. 12) (ср. Растущие горы отходов становятся объектами споров 19 1

План создаёт пластическое впечатление о величине проблемы: С помощью бесконечно длинных плодородных валов, на площади, которая может вместить 50 футбольных полей, Б.Хейдеманн хочет 'наброситься' на повсеместно надвигающееся прединфарктное «мусорное» состояние). Здесь на фоновую эмоцию тревога через dem drohenden Müllinfarkt наслаивается тональная эмоция объектного типа, выражающая субъективно-эмоциональное отношение человека к факту загрязнения природы через die wachsenden Abfallberge. Это отношение в виде выделенных речений вызывает переживания, близкие к таким эмоциям, как боль, грусть, обида, страх, ужас. Эмотивная тональность, таким образом, предстаёт в виде разновидности концептуальной информации текста и функционирует на его коммуникативном уровне, отражая эмоциональную часть прагматических стратегий автора текста. Язык выступает здесь в качестве «системы ресурсов для выражения смыслов в текстовой деятельности, а она сама является источником пополнения эмотивного фонда языка (13:5). Следует признать закономерным тот факт, что близкие по своему эмоциональному характеру средства притягивают друг друга, образуя целые комплексы в составе текстового фрагмента, и определяют высокую плотность эмотивной ткани текста. Выделенные элементы текста, в нашем примере, понимаемые как маркеры эмоций, подчёркивают высокую степень плотности эмотивной ткани, определяют эмоции фонового и тонального уровней содержания, как, например, в таком тексте: Den unter der Abfalllavine stöhnenden Kreisen und Kommunen versprach der Kieler Müll-Vordenker den Ausweg aus der Klemme zwischen wachsenden Abfallbergen und hinhaltendem Bürgerprotest gegen die ungeliebte, weil ökologisch bedenkliche Müllverbrennung (DT, Mai1991. – S. 12). (ср. округам и организациям, стонущим под лавинами отходов, «мусоровед» г. Киля обещал выход из затруднительного положения, созданного растущими горами отходов и поднимающимся гражданским протестом против неприятного, при этом экологически опасного, сжигания мусора). Таким образом, эмотивная окраска нами понимается как комплекс языковых и текстовых средств, используемых автором для кодирования эмоционального содержания. Она линейна и является способом материального выражения многомерного эмоционального содержания. В анализе эмотивного содержания текстов нами используется методика информационных подходов, ориентируемых на исследование внутреннего строения целого текста и иерархию его единиц. Данный подход соотносится с различными методиками когнитивного анализа, оперирующими понятиями макроструктуры, макропропозиции, модели ситуации, концепта, фрейма, когниотипа и др. В эти понятия включаются не только абстрактные знания о стереотипных ситуациях, но и личностные знания носителей языка. Определение эмотем в процессе коммуникации, как нам представляется, даёт возможность выявлять эмоциональную часть прагматических задач автора путем вывода формализованных знаний, а эмотивный концепт – рассматривать в качестве основы толкования фрагментов различных знаний. Эти знания формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. 19 2

Литература

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 416с. 2. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.- 824с. 3. Там же. 4. Болотов В.И. Эмоциональность текста в аспектах языковой и неязыковой вариативности. – Ташкент, 1981. - 116с. 5. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. – Воронеж: ВГУ, 1987. - 192 с. 6. Апресян Ю.Д. Избранные труды, том I. Лексическая семантика (синонимические средства языка). – М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. – 472с. 7. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М.: «Русские словари», 1996. – 416с. 8. Величенко Е.А. Языковая форма существования стереотипа // Метафизические исследования. – СПб.: Алетейя, 1999. - С.362. 9. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. трудов. – Волгоград - Архангельск: Перемена, 1996. - С. 3-16 10. См. 7. 11. Кожевникова Т.Л. Герои русских и немецких сказок как выразители менталитета народа // Язык и коммуникация: деятельность человека и построение лингвистических ценностей (материалы Сочинского международного коллоквиума по лингвистике). – Сочи, 14-19 октября 1996г. – Сочи – Краснодар, 1996. – С. 94-96. 12. Ионова С.В. Эмотивность текста как лингвистическая проблема. - Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. – Волгоград, 1998. - 19с. 13. Баранов А.Г. Когниотипичность текста // Жанры речи. – Саратов: изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1997. - С.4 - 12. ИСТОЧНИКИ ПРИМЕРОВ 1. Deutsche Tribüne/Deutschland im Spiegel seiner Presse. 1.Jahrgang, Hamburg, Mai 1991. 2. Deutsche Tribüne/Deutschland im Spiegel seiner Presse. 2. Jahrgang, Hamburg, September 1992.

ЦВЕТОВОЕ ПОЛЕ И ЕГО ФУНКЦИИ В ЯЗЫКЕ И ОБЩЕСТВЕ THE SEMANTIC FIELD OF COLOUR IN LANGUAGE AND SOCIETY Алахвердиева Л.Г. (Махачкала, РФ) L. G. Alakhverdiyeva (Makhachkala, RF) The given article focuses on the problems of colour field and its realization in the styles of press and fiction. The article considers also the functions of colour field in the society. The author stresses on the fact that the acceptation of colour field by different ethos’s is not the same. The quality and quantity of lexical units is reflection of national culture and psychology. Decoding of lexical units of colour of rather complicated but interesting; as they possess different meanings: descriptive, figurative, symbolic and depend on specific qualities of the individuals. Studies of lexical units of colour can be taken as co-studies of the language, culture, socium, ethos and individual. В статье трактуются проблемы цветового поля и его реализация в художественном и публицистическом текстах, а также рассматриваются функции цветового поля в обществе. Автор акцентирует внимание на том, что восприятие цветового пространства разными этносами дифференцируется. Качество и количество лексических единиц цвета является отражением национальной культуры и психологии. Декодирование лексических единиц цвета представляется сложным, но важным, т.к. они выступают в различных значениях: 19 3

дескриптивном, переносном, символическом и зависят от интенции, индивидуальной культуры менталитета автора. Изучение лексических единиц цвета можно рассматривать как соизучение языка, культуры, социума, этноса и индивидуума. Изучение цветового поля можно рассматривать как соизучение языка, культуры, общества, этноса и индивидуума (Алахвердиева 2002: 32). Цветовое поле занимает особое место в создании цветового пространства текста, идейно-эмоциональных ценностей и образов в публицистических, художественных произведениях как лингвистическая сущность, а также решает ряд прикладных задач, связанных с другими областями знаний и общества. Данная статья рассматривает проблему взаимоотношений между организацией текста и лексическими единицами цветообозначения (в дальнейшем ЛЕЦ) как коллективным знанием определенного этноса, направляющим и детерминирующим построение текста в соответствии с используемыми автором стратегиями означивания. ЛЕЦ, составляющие цветовое поле, представляются сложными языковыми знаками, структурирующими по особым законам цветовое пространство текста и целенаправленно воздействующими на читателя. Что же такое цвет? Известно, что цвет - это одно из объективных свойств окружающей нас материальной среды, которое существует независимо от сознания человека и его органов чувств, но отражаемое в его сознании посредством зрительных ощущений. Цветовое восприятие относится к одному из фундаментальных явлений, с помощью которого человек познает окружающий его мир. Человеческое цветовое зрение прошло долгий путь развития от элементарных цветообозначений до высоко развитого чувства цвета современного человека. Под чувством цвета мы понимаем сложное обогащенное восприятие цвета человеком, когда констатируются не только постоянные характеристики цвета, но и возникает сложная сеть представлений, образов, ассоциаций, связанных с цветом. В специальной литературе физическое явление цвета определяется через следующие характеристики : 1) цветовой тон - длина волны спектрального цвета и чистота - степень разбавления цвета белым для получения данного цвета, 2) яркость или светлота - количество световой энергии, отражаемой, пропускаемой или излучаемой теплом. Первую характеристику принято называть качественной, вторую количественной. (Ашкенази 1958:23). Можно различить качества цвета как «глухие» и «звонкие» . Это разделение соответствует разделению в отдельных случаях на насыщенные и ненасыщенные (Дмитриева 1962). Так, коричневый цвет, представляющий собой слабо насыщенный, красный или красно - оранжевый цвет, можно характеризовать как «глухой» по сравнению с более «звонким» - ярко-красным цветом. Синонимами «звонкому» и «глухому» являются «мягкий» и «жесткий». По сравнению с малонасыщенным мягким цветом, чистые цвета спектра будут казаться жесткими, неприятно режущими глаз. К этим «теплым» цветам относятся : зеленый, желтый, оранжевый, красный : le soleil jaune, l’herbe verte. К «холодным» относятся голубой, синий, фиолетовый, пурпурный : les yeux bleus, la robe violette. До недавнего времени считалось, что в основе разделения на теплые и холодные цвета лежат ассоциации с теплыми и холодными предметами окружающего мира (Волков 1971). Например, синий цвет воспринимается как холодный, т.к. он присущ цвету неба, льда, воды, вызывающим у человека чувство прохлады, холода или свежести. Цвета 19 4

красно-желтые воспринимаются как теплые, т.к. они соответствуют солнцу, огню, т.е. всему теплому. Однако позже было установлено, что этому разделению соответствуют и собственно температурные качества цвета. Также было открыто, что положительное эмоциональное состояние повышает чувствительность к красному и желтому, отрицательное к синему и зеленому (Миронова 1984). Цвета более яркие будут холоднее, чем более темные, т.к. светлота связана с насыщенностью и при потемнении цвета его насыщенность утрачивается. Такое многогранное явление как цвет, способно оказывать на человека воздействие на трех уровнях - физическом, психическом и метафизическом, вызывая определенные ассоциации. Языку же свойственна прежде всего простая констатация цветового тона (исходного, простейшего, колористического элемента) в названиях типа «vert, rouge, bleu» и т.д., противопоставленных друг другу как дискретные элементы спектра. Эти названия, являющиеся результатами изменения по световому тону и чистоте, представлены статично в виде «квантов» цветового качества. В других названиях цвет представлен как признак протяженный, с указанием на изменения движения, переход. Такие названия, фиксируют количественные различия в светосиле одного и того же тона : bleu clair - bleu fonce, а также отражают попытку сознания измерить количество цветового тона: verdâtre, rouge tirant sur le violet, jaune ocre и т.д. (Масленникова 1997:73) В художественном творчестве явление цвета многогранно, а его значение в системе выразительных средств сравнимо со значением цвета в жизнедеятельности людей. В художественной литературе, публицистике цвет это нераскрытая область для определения мастерства художника слова. Процесс изменения цветового поля привлекал внимание исследователей различных времен. Рассмотрение выбора цветовых средств способствует изучению писательского мастерства, его стиля. Довольно часто случается, что из под пера того или иного журналиста, писателя выходят ЛЕЦ, ранее не встреченные у других, т.к. современные реалии рождают новые типы цветообозначений. Появляются новые сочетания цветов друг с другом, порой очень яркие и неожиданные, сочетается то, что ранее было невозможным. Таким образом, современные цветообозначения отражают дух времени, приобретают новую семантическую, лексическую окраску. И если раньше, в 1718 в.в. ЛЕЦ составляли скудный словарь и использовались в очень незначительных количествах в произведениях, а система цветообозначений только начинала зарождаться и составляла всего несколько основных цветов, то с течением времени, осознав значимость цвета в тексте, автор не мыслит своего произведения, лишенного цветовой окраски. На сегодняшний день ситуация изменилась. Цвет характеризует как текст, в котором он присутствует, манеру работы автора, его писательское мастерство, так и события, описываемые им : La bouche pourpre se fendit sur une lame de dents blanches, les prunelles bleues comme la fleur dont elle portait le nom, se voilèrent de cils blonds . Во французском языке, как и в русском, существуют два типа прилагательных цвета: простые, состоящие из одного слова (bleu, vert), и сложные, состоящие из двух или нескольких слов (rose pâle, mat blanc crème) и аналитические наименования со словом couleur (couleur de peau). Простые цветообозначения представляют собой основу для образования сложных цветов и могут быть использованы в произведении в своем прямом значении, а также и в переносном. Каждый цвет очень значим и , входя в состав различных устойчивых выражений или в сочетании с другими словами, перестает быть только краской и становится символом или входит в состав 19 5

фразеологизмов. Изучая использование цветового поля в газетном или художественном тексте журналист, писатель употребляют обширный и сложный набор схем для осмысления реальной действительности. Под схемой понимается организованная структура знаний об отдельном объекте, концепции или последовательности событий, с помощью которой перерабатывается реальное событие и организуется подача информации. Языковые ресурсы, используемые для этой цели, многочисленны, разнообразны и, несомненно, соотносятся с имеющейся в сознании автора системой образно-эмотивных единиц, с особенностями его языковой личности. Такая схема применяется в газетном тексте и может включать поле цветообозначений, используемых в различных целях в масс медиа, которые актуализируясь в тексте, служат средством лингвистической маркировки акцентов. Последние особенно важны в связи с тем, что газетный текст рассматривается как построенный объект, имеющий целенаправленное социальное действие. Важнейший атрибут поля цветообозначений - иллюстративность. С помощью ЛЕЦ иллюстрироваться может не только цвет, но и мораль, идея, мысль, понятие. Так, например: le lundi noir (19 ноября), la colère blanche etc. ЛЕЦ характеризуются образной и смысловой сжатостью, неограниченным интерпретационным потенциалом, символико-семантической емкостью. Декодирование лексических единиц цветообозначения (ЛЕЦ) представляется сложным не только потому, что ЛЕЦ могут выступать в дескриптивном, переносном и символическом значениях, но и потому, что они являются отражением как индивидуальной культуры автора, так и национальной культуры этноса (к которому принадлежит автор или для которого текст предназначен), а также принятой в данном социуме системой норм и оценок и т. д. (Алахвердиева 2002). Именно посредством языковых средств осуществляется та или иная категоризация действительности. Причем различные языки отражают поразному окружающий мир. Согласно теории лингвистической относительности (гипотеза Сепира-Уорфа) восприятие цветового пространства зависит от особенностей языка данной этнической общности. Многие народы имеют большой диапазон цветообозначений, а другие не различают некоторых цветов спектра. Так, для описания многоцветья мира французский язык использует 11 цветовых групп, охватывающих около 180 наименований цвета, а одно из либерийских племен использует всего два наименования: одно для обозначения теплых цветов (красный, оранжевый, желтый), а другое для холодных цветов (синий, зеленый, фиолетовый). Известно, что многие африканские народы объединяют красный, оранжевый и желтый в одно понятие, что и составляет типологическую черту их языка и культуры. В.Андреев (2002) заметил, что арабы употребляют слова: черный, зеленый и бурый как синонимы. Корейцы не различают зеленого и голубого, называя эти цвета одним словом. Племя бонго в Центральной Африке употребляет для черного, голубого и зеленого цвета также одно слово. У этого племени цветовая шкала состоит из трех цветов: черного, красного и белого. И, действительно, многие ученые отмечают тождественность для многих народов голубого и зеленого цвета. Отсюда происходит «зеленое движение» и зеленые клубные пиджаки в современном обществе. По данным В. Панова (1983) у валийцев одно понятие формируют коричневый и темно-серый цвета и совсем другое светло-серый, голубой и зеленый. В нивхском языке (Панфилова 1976) существует детализация в названии одного и того же цвета т.е. зависимость выбора цветообозначения от объекта, который следует обозначить: так, 1) вылвылд' «быть черным» (о предметах), ыурд' «быть черным» (о животных), пиуд', валвиуд' «быть смуглым; быть чернокожим» (о человеке); 2) gанад', gалоjалад' «быть белым» (о предметах), 19 6

чанд' «быть белым» (о животных), товд' «быть белым (белокожим)» (о человеке); 3) паojлад' «быть красным» (о предметах), пард' «быть красным» (о животных), валваojд' «быть краснокожим» (о человеке) и др. Если итальянцы используют два наименования blu и turchino для обозначения синего цвета, то испанцы и французы пользуются одним наименованием для обозначения двух цветов голубого и синего: испанцы употребляют azul, а французы bleu, что создает определенные трудности. Так, например, при переводе bleu с французского языка на русский язык в случае, когда ЛЕЦ использована в своем дескриптивном значении возникают колебания в выборе цвета: une tasse bleue - синяя чашка ( или голубая чашка ?) и т.д. Однако заметим, что при метафоризации ЛЕЦ со значением синего цвета данная трудность снимается, например: un petit bleu - телеграмма, le bleu - рабочая спецовка, le bas bleu старая дева, le menton bleu - зрелый мужчина, le col bleu - моряк и другие, поскольку сам цвет уже не играет никакой роли, причем bleu может получать негативную характеризацию: le coup bleu - напрасный труд, la peur bleue панический страх, la bête bleue - кляча , la colère bleue - ярость, le papier bleu - уведомление о штрафе, le vin bleu - скверное красное вино и т д . Совершенно естественно, что цветовое поле одного языка не покрывает полностью цветовое поле другого языка. Существуют известные трудности при переводе на иностранные языки таких русских цветообозначений как «бурый», «сизый» и т.п. Также обстоит дело с переводом на другие языки французских цветообозначений: platiné, balais, queue de vache, ventre de biche, de feuille morte etc. Во многих языках ЛЕЦ даются по наименованию растений и здесь ассоциативные связи между цветом и растением не всегда полностью совпадают. Так, испанцы, французы и итальянцы связывают фиолетовый, лиловый, сиреневый цвет прежде всего с фиалкой. Доминантным словом является образованное от нее прилагательное: violeta, violet, violetto, хотя во всех трех языках имеется существительное «сирень» и производное прилагательное «сиреневый»: lila, lilas, lilla . Если французы и итальянцы используют его редко, то испанцы к нему почти не прибегают. Немцы, напротив, понятие фиолетового, лилового, сиреневого связывают именно с сиренью lila или Friederfarben , хотя в немецком языке существует слово violett. Объяснить, почему ЛЕЦ фиолетового цвета апеллируют в сознании романских народов прежде всего к фиалке, а у германцев к сирени, можно лишь культурной традицией этих народов. Впрочем, у французов сиреневый цвет ассоциирует еще с такими растениями как мальва «mauve» и барвинок «pervenche» (бледно-голубой с сиреневым отливом). По нашим данным выбор ЛЕЦ зависит часто от авторской интенции, его индивидуальной культуры и мировосприятия. Исследуя ЛЕЦ во французской прозе, мы обнаружили, что М.Пруст тяготеет к сиреневому цвету, связанному с мальвой, а Колетт предпочитает барвинок. Так, Мадам Сванн носит головные уборы и одежду, отмеченные этим цветом «mauve». Обратимся к текстовым фрагментам: Mme Swann coiffée d’un simple capote mauve ou d’un petit chapeau que depassait une seule fleur d’iris (p.404) ...j’apercevais Mme Swann laissant s’étaler derrière elle la longue traîne de sa robe mauve (p.399) ...elle le reçut en peignoir de crêpe de Chine mauve (p.224)

19 7

Можно предположить, что во времена М.Пруста считалось «хорошим тоном» носить одежду определенного цвета, что свидетельствовало о тонком вкусе женщины, ее принадлежности к элите. Доказательством элитарности Мадам Сванн служит фраза, в которой говорится о том, что ей стремились подражать другие женщины (стр.377). У М. Пруста цветообозначение сиреневого цвета, ассоциируемое именно с мальвой, а не с другим растением, выступает как условие стратегии выделения личности Мадам Сванн. Однако расширение инвентаря ЛЕЦ иногда отличается оригинальностью: базируется не на природных качествах и свойствах, не опирается на лексическую систему, культурные традиции, а избирается чисто научный подход. Так, сразу невозможно понять, почему в словаре Робера цвет tournesol включается в группу цветообозначений синего цвета, если лепестки подсолнечника имеют желтую окраску и разумнее было бы его поместить в группу ЛЕЦ желтого цвета. Оказывается в данном случае цвет определяется не по лепесткам, а добываемой из них лакмусовой жидкости, имеющий характерный синеватый оттенок. Несомненно, что цветовая картина мира основывается на объективных свойствах лексической системы того или иного языка и связана с определенными представлениями, впечатлениями, чувствами и даже научными познаниями его этноса. Система цветообозначений, существующая в каждом языке, отражает как универсальность, так и особенность мировосприятия этноса. Так, оппозиция «черное - белое» является универсальной и традиционной для всех времен, народов и культур и строится на антонимических качествах данных ЛЕЦ. Особенностью французского менталитета является тот факт, что «гнев, ярость» могут принимать разные цветовые определения: colère blanche, bleue, jaune, rouge, noire. ЛЕЦ становятся эстетически значимы, в них сжато и живописно передается аффективная информация об объекте, способствующая созданию оригинальной образности. Так, исследователи русского народного творчества отмечают, что символика желтого цвета воплощает в себе особенность русской былинной традиции: связывается с нечистой силой, рассматривается как знак потустороннего мира. Так, у Змея, побежденного Георгием Победоносцем кровь - желтая, у оборотня - желтые глаза. Отсюда сформировалась семантика желтого цвета современного русского языка как знака социальной внеположенности: «желтый дом», «желтый билет», «желтая пресса» и т. д. Во французском языке ЛЕЦ желтого цвета также несут отрицательную характеризацию: le jaune - штрейкбрехер, rire jaune - смеяться сквозь слезы, sourire jaune - криво улыбаться, cartouche jaune - волчий билет. В немецком языке gelb «желтый» используется для обозначения профессии меднолитейщика gelbgieber. Наш опыт исследования цветообозначений в художественной литературе, прессе и обществе показывает, что цветовой сигнал, передаваемый посредством ЛЕЦ, может заключать в себе богатую информацию и воздействовать на сознание, чувства и волю читателя сильнее, чем описание в несколько страниц. Декодируются не только лексическое наполнение ЛЕЦ, но и ее эмоционально-эстетическое содержание, функции, связанные с культурной традицией этноса, общественным развитием и сознанием, т.е. изучение взаимодействия и взаимовлияния культуры, общества, языка и авторской интенции осуществляется через анализ функционально-активной системы художественных знаков, образов и ассоциаций, в которых отражается понимание картины мира. 19 8

Итак, мы постарались показать, как цветовое поле соотносится с языком, культурой, обществом и авторской интенцией в художественном или публицистическом произведении. Однако, как оказалось, значение цвета могут выражать не только прилагательные цвета, но и звуки - лексические единицы, не обозначающие цвет. Так ученые Уральского университета создали программу звукового анализа русского языка. С помощью этой программы можно проверить, какие цветовые ассоциации вызывают конкретное слово, звук, текст. Например, слово «аптека» ассоциируется преимущественно с зеленым цветом, «бумага» - со светло-голубым, «хлеб» - серо-кофейным. Уральские ученые полагают, что световой анализ можно с успехом применить в рекламе и вообще в любом оформлении текстов. Например, серая пачка сигарет «Петр 1» сделана абсолютно верно - фраза «Петр 1» определенно серого цвета. Интересно и другое : по мнению уральских ученых для обозначения каждого цвета в языке сформировался определенный набор звуков. Именно поэтому погребальный ящик черного цвета назвали словом «гроб», потому что оно состоит из «черных звуков». Для анализа ассоциаций, вызываемых цветом и звуком, используются различные методики. Так, большое влияние на развитие экспериментальных исследований оказали идеи американского психолингвиста Чарльза Осгуда, который предлагал «измерять» значение слова с помощью так называемых признаковых шкал. Информантам предлагалось «покрасить» звучащие буквы (звукобуквы), то есть сопоставить каждой гласной букве определенный цвет и свет. После обработки многочисленных данных возникла следующая схема: А — ярко-красный, О — ярко светло-желтый или белый, И — светлосиний, Е — светло-желто-зеленый, У — темно-сине-зеленый, Ы — тусклыйтемно-коричневый или черный. В дальнейшем было подсчитано, сколько раз в среднем на тысячу звукобукв встречается каждая звукобуква в обычной разговорной речи, то есть ее частотность. Имея эти данные и таблицу звукоцветовых корреляций,.можно рассмотреть «подводные камни» литературных текстов, выявляя средства создания тех или иных образов и эмоциональных настроений. Например, в стихотворении Рембо «Гласные» поэт знакомит читателя со своим «видением букв» (Герасимов 1995). При переводе с французского на русский в строчках: «А — бархатный корсет на теле насекомых, Которые жужжат над смрадом нечистот» резко доминирует «Ы», превышая нормальную частотность в 2,5 раза. Сознательно, переводчица (А. Кублицкая-Пиоттух) пишет «А», а подсознательно нагнетает «Ы», то есть темный цвет. В строчках: «И — пурпурная кровь, сочащаяся рана Иль алые уста средь гнева и похвал» доминирует. «А», превышая нормальную частотность в 2,5 раза, таким образом подсознательно создается ощущение красного цвета за счет «А», а не за счет заявленной буквы «И». Общие результаты экспериментальных исследований по психосемантике неоднозначны. С одной стороны, оценки и значения специфичны для индивида, зависят от ситуативных факторов, от предыдущих знаний, то есть искусственно навязываются… С другой стороны, наблюдается значительная интерсубъективность в отношениях к различным символам. Исследования по психосемантике показывают, что практически у любого человека можно вызвать символические ассоциации либо сразу, либо при небольшом творческом усилии. Получается, что синестезия присуща всем людям, но для большинства она протекает на уровне «бессознательного». Можно ли навести «мостики» между тем, что не осознается и выражается символически и тем, что осознается и выражается в понятиях? Согласно семантическому подходу, можно, если удастся найти промежуточное значение между символом и понятием. В качестве такового в психолингвистике 19 9

предлагается использовать признаковое значение слова. Известно, что лексическое (смысловое) значение слова можно не только выразить в понятиях, но и передать через перечисление признаков. Например, понятийное значение слова «облако» определяется как «скопление сгустившихся водяных паров в атмосфере», признаковое значение этого слова — «округлое, легкое, светлое». Фонетическое (звуковое) значение, как было показано, также можно свести к признаковому. Сопоставляя лексическое значение с фонетическим по признаковому параметру, можно неявное в сознании сделать явным и судить о корреляции неосознаваемого и осознаваемого (Герасимов 1995). Ученые спрашивают себя, что может случиться, если индивидуум станет осуществлять подобные переводы, т.е. начнет осознавать значения данных своего внутреннего мира — ощущений, ассоциаций, зрительных образов? Роль цвета в нашей жизни не ограничивается его использованием в живописи, в прессе, в художественной литературе. Велика роль цвета в жизни и деятельности каждого индивидуума и общества в целом: в промышленности, транспорте, искусстве, современной технике передачи информации. В быту и на производстве цвета и их сочетания интенсивно используются как символы, заменяющие целые понятия в правилах поведения. Так, сигнальные огни того или иного цвета на транспортных магистралях разрешают или запрещают движение, предупреждают, требуют внимания. В промышленности и быту цвет является одним из основных факторов производственного и бытового комфорта. Изучение психологического воздействия определенных сочетаний цвета - цветовых гармоний - составляет предмет эстетики цвета. Цветовые гармонии широко используются как в искусстве, так и при организации производственных процессов для создания психологических условий, обеспечивающих увеличение производительности труда и уменьшение утомляемости работников, а также бытовой комфорт, способствующий активному и наиболее полноценному отдыху. Также, всем известно такое явление, как цветомузыка, или музыка цвета т.е. сопровождение музыки последовательностью цветов согласно той иной шкале соответствия. Реальное воплощение идея цвета нашла лишь в 20 веке, когда к ней обратились музыканты и художники (А.Н. Скрябин, А. Шенберг, Г. Гидони, Т. Уилфред). При этом был осуществлен переход от цвета к «светомузыке», которая включает не только смену цветов, но и сложные пространственно-графические световые проекции. Их сочетание с музыкой рассматривается не как дублирование музыки цветом, а как взаимодополнение, образное единство (Галеев 1976). Существует много научных течений, связанных с цветом. В медицине это колористика, цветодиагностика и цветотерапия. Ученые говорят, что молодой здоровый человек предпочитает хроматику ахроматике, активную хроматику пассивной. Цветопсихолог (характеролог) имеет в своем арсенале множество признаков предпограничного состояния: желание избавиться от страха предпочтение серого и отвержение желтого, «хватание за соломинку» выделяется черный и желтый цвета. Когда Ван Гог, чувствуя приближение смерти, писал последнюю картину, он изобразил ярко-желтое пшеничное поле и вместо голубого неба, уравновешивающего желтый, - черные тучи и черных воронов. Это была его соломинка. Как смотрит больной туберкулезом легких на цветовой мир? Желтооранжевый - это хорошо : чистый воздух. Темно-оранжевый и охра - это плохо: пыль, вредная для легких, один вид таких оттенков вызывает кашель. Синяя рефлекторная лампа является лечебным средством, т.к. синий цвет - антисептик, приостанавливает воспалительный процесс, хорошо действует на глазные нервы. Во времена средневековья больных оспой и скарлатиной клали на красные простыни и лечили их красным цветом. Спортсмены за несколько дней до начала соревнований носят красные очки, играющие роль 20 0

своеобразного допинга. Также никому не нужно доказывать роль цвета в мире моды - в гардеробе каждого человека найдется разноцветная одежда, предназначенная для определенного случая. И зачастую мы сами являемся законодателями моды, т.к. любой модельер, создавая свою коллекцию одежды, подбирая те или иные цвета, руководствуется тенденциями, возникающими в обществе. Дизайнеры и текстильная промышленность зависят от информации из среды модной публики. Находчивые тренд-скауты поставляют подобные новости из области моды, а также информацию о новых цветовых пристрастиях. Только если производитель текстиля учитывает привлекательность различных цветов и их психологическое воздействие на потребителя, он может свести ошибки на рынке до минимума. По этой причине синий цвет, самый любимый цвет европейцев, занимает такое большое место в каждой коллекции текстиля. Хотя синий - холодный цвет, тем не менее для большинства любителей он ассоциируется с гармонией, дружелюбием и тоской. Тоской о далеких прекрасных странах, где мир и покой и где нам хотелось бы жить. Большое значение при составлении коллекции имеет черный цвет. Производители по опыту знают, что у потребителей черный цвет связывается с элегантностью. Кроме того, черный обладает некой аурой, силой и тем самым делает самих как бы немного сильней. Неким феноменом является фиолетовый цвет. Независимо от того, какие цвета модны в том или ином сезоне, в коллекциях большинства экстравагантных дизайнеров всегда присутствует фиолетовый цвет. Как выяснили психологи, фиолетовый считается цветом оригинальности, тщеславия и сильно развитой фантазии. Поэтому неудивительно, что enfant terrible парижской моды Жан-Поль Готье отдает предпочтение именно этому цвету. Итак, из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что значимость цвета велика как для языка, так и для общества : 1. Ни одно литературное, публицистическое или печатное произведение не может без него обойтись, т.к. цвет способствует созданию образов, ассоциаций, эмоций и действий. Цветовое поле придает определенную ауру произведению в целом и там, где другие лексические единицы бессильны, цветообозначения становятся доминантами. Не случайно цветообозначения присутствуют в народных пословицах и поговорках, в которых содержатся ответы едва ли не на все вопросы жизни: Глаза бирюза, а душа - сажа. Румянец как на небе багрянец. Хотя корова всех черней, молоко бело у ней. 2. В медицине цвет применяется на практике и позволяет распознать болезнь и остановить ее на раннем этапе, достаточно понаблюдать за человеком, какие цвета он предпочитает, а какие отвергает. 3. Модельеры с успехом используют знания о цвете в создании одежды, которая помогает человеку выразить свое «я», подчеркнуть индивидуальность. 4. Цвет задействован и в рекламе. При помощи специально подобранных расцветок, воздействующих на сознание человека, производители привлекают внимание потребителей к выпускаемой продукции. 5. Однако, не смотря на это, цвет может выполнять негативную роль и использоваться в качестве психотропного оружия. Всем известен случай в Японии, когда в больницы попало несколько десятков детей и психическими расстройствами, возникшими в результате просмотра мультипликационного фильма. На экранах загорелась яркая, ослепляющая вспышка, что и привело к печальным последствиям. Цвет - явление малоизученное и ему нужно уделять должное внимание, чтобы человек умел разбираться в цветах и использовать их себе во благо.

20 1

К ПРОБЛЕМЕ КОГНИТИВНЫХ МОТИВОВ СЕМАНТИЗАЦИИ МЕЖДОМЕТИЙ ON THE COGNITIVE MOTIFS IN THE SEMANTIC FORMATION OF INTERJECTIONS Кадачиева Х.М. (Махачкала, РФ) H. M. Kadachiyeva (Makhachkala, RF) The paper studies comparative-contrasting analysis of emotive (disgust) interjections of such heterostructural languages as English, Russian and Karatin. The analysis investigates similarity and dissimilarity of their discourse and conceptualization as cognitive interjections. Moral and aesthetic revulsion characteristic of cognitive interjections is achieved through metaphorization of physical prototypes identical both for English and Karatin. As for Russian emotive interjections, they are specified by different prototypes, determining their usage. Сравнительно-сопоставительный анализ эмотивных междометий отвращения в таких разноструктурных языках, как английский, русский и каратинский, позволяет выявить сходство и различие их употребления в речи и концептуализации как когнитивных междометий. Реализующееся при этом значение морального и эстетического отвращения формируется в результате механизма метафоризации на основе физических прототипов сходных для английского и каратинского языков. Для русского языка в качестве прототипа выступает иной физический признак, определяющий спектр его употребления. Обращение к данной проблеме объясняется особым статусом междометий в системе частей речи и необходимостью их освещения с точки зрения когнитивного подхода к науке о языке. Как объект исследования междометия рассматривались еще Марком Теренцием Варроном (I в. до н.э.), выделившим их в самостоятельный лексико-грамматический класс. Основанием для этого, по-видимому, послужило то, что они не могут быть отнесены ни к знаменательным, ни к служебным частям речи в силу особенностей своей семантики. Они не имеют понятийного содержания, не выражают отношений между словами и не являются членами предложения, но при этом любое междометие может представлять собой особое словопредложение. На обособленное положение междометий в системе частей речи указывали В.В. Виноградов, А.А. Шахматов, А.М. Пешковский, Ф.Ф. Фортунатов, П.С. Кузнецов. К.С. Аксаков отказывал междометиям в праве не только называться частью речи, но и словами вообще. Несмотря на такие противоречивые и крайние взгляды на исследуемый объект, Междометие может быть охарактеризовано как класс слов, имеющий статус самостоятельной речи. Независимо от того, относятся ли междометия к первичным (непроизводным) или вторичным (производным), они не обладают понятийным содержанием. Так, например восклицание Dear me! выражает чувства удивления, сочувствия, сожаления, а не понимается носителями языка как «дорогой я!». Аналогичным образом могут быть рассмотрены и сочетания «Good Heavens!», «Hang it!», «Bless us!», «Christ!», «Hell!» и др. Отличительной особенностью междометий является то, что они практически не используются для выражения какой-либо одной эмоции или чувства. Иногда для целого комплекса различных эмоций может 20 2

быть использована одна форма выражения, как в случаях Ah! (удивление, радость, восхищение, горе); Oh! (радость, испуг, удивление); Gosh! (удивление, досада, радость); Tut! (нетерпение, досаду, упрек). Однако определение междометий как «слов, служащих для выражения, в форме восклицаний, различных эмоций» (Майерс 1997: 41) представляется односторонним. Обоснованным является выделение, наряду с эмоциональными, императивных междометий, выражающих различные акты волеизъявления говорящего (Александрова 1998: 53) и когнитивных, имеющих в своей семантике компонент «я нечто думаю, знаю» (Вежбицкая 1999: 618). Поскольку между выделенными типами не существует четкой границы, некоторые междометия могут быть в равной степени отнесены к каждой группе, что будет продемонстрировано на примере английского, русского и каратинского междометий отвращения. Для данных языков характерно наличие пары междометий, указывающих, с одной стороны, на дурной запах (англ. Phew, русс. Фу, карат. Пфу), а с другой, непосредственно на физическое отвращение (англ. Yuk, русс. Тьфу, карат. ГIав). Рассматривая вербализацию отвращения с когнитивных позиций, необходимо указать, что в качестве физического прототипа выступает имитация звука рвоты, плевка и реакция носа на дурной запах. Несмотря на конвенциональный характер большинства междометий, междометия отвращения имеют вполне определенную физическую основу. Сопоставительный анализ звукового символизма междометий Phew, Фу и Пфу подтверждает их фонетическое сходство и тенденцию содержать губно-губной или губно-зубной глухой фрикативный. По мнению А. Вежбицкой, подобная «фонетическая структура может пониматься как иконический знак «естественного» жеста, производимого ртом или носом» (Вежбицкая 1999: 633). Толкование в терминах А. Вежбицкой позволяет определить физический прототип для каждого из междометий, их сходство и различия в рассматриваемых языках: англ. Phew – носовое отвращение, Yuk – глоточное отвращение; русс. Фу – носовое отвращение, Тьфу – оральное отвращение; карат. Пфу – носовое отвращение, ГIав – глоточное отвращение. При этом большее семантическое сходство обнаруживают английский и каратинский языки, по сравнению с русским, где междометие Тьфу используется также для выражения досады и разочарования. Указанные физические прототипы выделяются как результат воспринимающих устройств человека, и на основе ассоциаций, связанных с данными прототипами, в сознании носителей языков актуализируются представления о каком-либо событии как нежелательном, неприятном для себя. Метафорический механизм концептуализации позволяет в рамках концептов эмотивных междометий выделить соответственно когнитивные, указывающие на эстетическое и моральное отвращение. 1. 2. 3.

Литература

Александрова О.В., Комова Т.А. 1998 – Современный английский язык. Морфология и синтаксис. – М.: Изд-во МГУ, 1998 Майерс Л.М. 1997 – Пишем по-английски. Руководство по грамматике английского языка. С-Пб., 1997 Вежбицкая А. 1999 – Семантические универсалии и описание языков. М., 1999

20 3

О КОГНИТИВНОЙ СТРАТЕГИИ ПРИ ВОСПРИЯТИИ ЗВУКОВ ON THE COGNITIVE STRATEGY IN PERCEPTION OF SOUNDS Абакаров И.М. (Махачкала, РФ) I. M. Abakarov (Makhachkala, RF) The article deals with a concise comparative analysis of the results of perception of the Darghin language's vowels both by the Darghins and two groups of auditors, Russians (group R1) born and permanently living in Daghestan in the conditions of local multilingualism, and Russians (group R2) who are residents of the Leningrad region and have never lived in the conditions of multilingualism, and perception mechanism of whom has formed exceptionally in a monolingual environment. Considerable differences are revealed in identification of the Darghin vowels, conditioned by the phonetic saturation of the three groups of auditors' perception mechanisms. Besides, specific features of perception of some French vowels by native speakers of the Avar, Darghin, Kumyk, Lezghin and Russian languages are considered. В статье представлен краткий сравнительный анализ результатов восприятия даргинских гласных даргинцами и двумя группами аудиторов-русских группы Р1, носители русского языка, родившиеся в Дагестане и постоянно живущие в условиях местного многоязычия и группы Р2, состоящей из русских, жителей Ленинградской области, никогда не живших в условиях полилингвизма и перцептивный механизм которых формировался исключительно в монолингвальной среде. Обнаруживаются значительные расхождения в идентификации даргинских гласных, обусловленные фонетической насыщенностью перцептивных баз трех групп аудиторов. Кроме того рассматриваются особенности восприятия некоторых французских гласных носителями аварского, даргинского, кумыкского, лезгинского и русского языков. Перцептивные возможности человека как на фонетическом, так и на фонологическом уровнях должны стать одним из объектов когиотологии, поскольку при интерпретации звуковых (речевых) сигналов реципиент скорее всего опирается на свойства своей памяти (но не только). Дискриминативные возможности перцептивной базы человека трактуются далеко не однозначно. Традиционно перцептивное поле отождествляется с фонологическим. Согласно другой точке зрения, сформировавшейся как результат психофизиологических исследований, способность различать те или иные классы звуков (в частности гласных) является универсальной, и поэтому перцептивное пространство не зависит от конкретной фонологической системы: все люди различают примерно одни и те же классы гласных и при этом используют одни и те же признаки. Если первое утверждение слишком категорично, то второе, безусловно, противоречит многочисленным фактам, известным не только фонетистам, но и фонетически мало искушенным преподавателям любого иностранного языка. Ведь никто не будет спорить, что есть учащиеся, хорошо слышащие различия между гласными родного и изучаемого языков, а есть учащиеся с плохим (нормальным) слухом, которые слабо слышат эти различия. На 20 4

основе имеющихся экспериментально-фонетических данных сформулирована и третья точка зрения на перцептивные возможности человека. В соответствии с ней, человек способен различать большее количество звуков, чем число фонем в его родном языке, однако эта способность также обусловлена фонологическими отношениями. Способность носителей русского языка различать не только основные аллофоны гласных, но и комбинаторные (обусловленные мягкостью соседних гласных), обусловлена важностью противопоставления русских согласных по твердости мягкости и характером фонетической реализации этого противопоставления. Другими словами, i- образные переходы в начале и конце гласного для носители русского языка являются признаком мягкости согласного перед или после гласного. Доказанным является факт того, что носители другого языка, способны воспринимать подобные переходы, но для них (напр., для англичан, французов, немцев) это не будет, в отличие от русских, сигналом мягкости согласного, а вероятность опознания, например, ia как [a] будет значительно меньше, чем у носителя русского языка [Бондарко 1987: 188-195]. Известно, что англичанин, немец и француз произносят слова Таня и мясо как [tanja], [mjaso]. Подобное утверждение справедливо и в отношении носителей дагестанских языков, не владеющих русским языком или владеющих им на примитивном (что значительно чаще), которые, возможно, слышат iобразные переходы, но при артикуляции русских слов они не могут передать мягкость, а если им это удается, то отмечаются явления, искажающие фонетическую одежду подобных слов. Например, метатеза, при произнесении слов Володя [v o l o d a], медведь [m e d v e d]. В настоящее время интенсивно разрабатываются методы исследования перцептивных свойств человека, большое внимание уделяется вопросу о том, какова специфика перцептивной обработки речевого сигнала, связанная со звуковой системой родного языка. Ряд исследований, выполненных в 70-е годы, привел к созданию так называемой моторной теории восприятия, согласно которой идентификация фонем при восприятии речи происходит благодаря внутреннему проговариванию услышанного слушающим. Это внутреннее проговаривание не доходит до периферических органов речи. Оно выражается в некоторых процессах, происходящих в мозгу человека, которые можно представить как передачу соответствующих инструкций произносительным органам. [Зиндер 1979: 85]. Речь идет о так называемом моторном чувстве, которое сопровождает артикуляционные движения. Однако процесс восприятия сам по себе не может создать моторного чувства, поскольку слушающий не обязательно способен к воспроизведению звуковых образов, воспринимаемых его слухом. Но в процессе восприятия речи на родном языке связь между моторным чувством и слуховым ощущением неразрывна и, следовательно, говорить о подобной неразрывности можно только после выработки соответствующей артикуляционной базы, которая является результатом многолетних тренировок в восприятии и воспроизведении чужих звуковых комплексов. Однако артикуляционные экзерсисы необходимо предварять упражнениями по совершенствованию перцептивного механизма обучаемого. Следует вначале убедиться, что обучаемый слышит различия между звуками, иначе будем иметь дело с синдромом Поливанова, который безуспешно пытался научить японца правильно произносить по-русски слово драма . Восприятие речевого сигнала специфично и зависит от родного языка реципиента. По Л.В. Щербе при восприятии замечаются только те особенности звучания, которые связаны со смыслом, выполняют 20 5

смыслоразличительную функцию в языке. Носители языка не слышат различий в звучании между аллофонами одной фонемы. Так, например, если два каких-либо звучания являются аллофонами одной фонемы в родном языке, но двумя разными фонемами в неродном языке, человек будет склонен не различать эти две фонемы неродного языка, отождествляя их с аллофонами одной фонемы родного языка [Щерба 1953: 16; 1974: 14]. Представитель каждого языка склонен переносить обычный для него анализ на свои элементарные фонологические представления (фонемы и т.п.) даже в отношении слышимых им слов или фраз чужого языка, т.е. языка с иной системой элементарных фонологических представлений [Поливанов 1968: 236]. Структуры фонетических знаний, хранящиеся в человеческой памяти и которые можно обозначить как фреймы, сценарии, схемы, которые представляют собой пакеты информации, обеспечивающие адекватную когнитивную обработку воспринимаемых звучаний. Положительный результат при идентификации отдельных речевых сигналов не обязательно напрямую зависит от объёма фонетической информации у рядового носителя языка. О чем свидетельствует, на наш взгляд, один из опытов по восприятию гласных даргинского языка двумя группами русских аудиторов. Нам представлялось важным выявить некоторые особенности перцептивной базы обучаемых русских (не являющихся представителями коренного населения Дагестана, но там родившихся и постоянно живущих в условиях местного многоязычия группа Р1), которая сформировалась не только под влиянием русской речи, но и под влиянием звучащей речи носителей даргинского, аварского, лакского и других дагестанских языков, звуковые системы которых имеют много общих черт, и перцептивной базы другой группы носителей русского языка (группа Р2), жителей Ленинградской области, никогда не живших в условиях полилингвизма и перцептивный механизм которых формировался исключительно в монолингвальной среде. Оценивались результаты опознания даргинских гласных, а также некоторых их фонетических признаков (ряд, подъем, огубленность/неогубленность). Выявлялась степень влияния звуковой системы родного (русского) языка на опознание гласных неродного языка. В целом по пяти ударным даргинским гласным а, аь, е, и, у, вырезанных из одно- двусложных слов, начитанных тремя дикторами (двое мужчин и одна женщина), было получено 3120 ответов, занесенных в специальные матрицы. В том числе по гласному а 750 предъявлений-ответов, для гласных е, и, у по 720 предъявлений-ответов. Наименьшее число предъявлений и, соответственно, ответов 210, было получено по фарингализованному переднерядному гласному нижнего подъёма аь, что связано с его значительной дистрибутивной ограниченностью по сравнению с остальными даргинскими гласными. Представлял интерес при проведении эксперимента и следующий момент: насколько хорошо носители русского языка, в котором всего одна гласная фонема а, услышат разницу между двумя даргинскими а и аь. Сам факт того, что перцептивная база носителей русского языка позволит различить эти гласные для нас представлялся вполне допустимым [Вербицкая 1964]. Обозначения йа, я, тъя, гя и аь при предъявлении гласных а и аь указывали на то, что аудиторы-русские слышат передний характер даргинского аь и что у заднерядного а возможны аллофоны переднего характера. Этот факт, на наш взгляд, очень важен, поскольку признак ряда даргинского аь трактуется даргиноведами не однозначно. В то же время использование записи, а при восприятии аь еще не является неопровержимым свидетельством в пользу неразличения звучаний [a] и [аь] 20 6

и может лишь указывать на то, что русские аудиторы, опираясь на свою систему фонем, пренебрегают этим различием, поскольку в их языке функционирует лишь одна фонема а, реализующаяся в своих аллофонах. Полученные результаты эксперимента оказались на первый взгляд парадоксальными. Оказалось, что аудиторы группы Р1 опознают даргинские гласные лучше, чем сами даргинцы (эксперимент с даргинцами проводился раньше), но хуже, чем русские группы Р2. Таким образом, оказалось, что группа Р2 опознает даргинские гласные лучше, и причем значительно лучше, чем русские Р1 и даргинцы: а аь е и у Д 45% 73% 72% 55% 50% Р1 63% 73% 76% 61% 62% Р2 70% 100% 94% 53% 97% Кажущаяся парадоксальность может быть объяснена следующим образом. Поскольку звуковые системы даргинского и других дагестанских языков имеют много общего и в перцептивной памяти даргинцев взаимодействуют звуковые системы двух языков, примерно одинаковых по своему влиянию на механизм узнавания, можно утверждать, что перцептивная база двуязычных даргинцев располагает бoльшим числом фонологических и фонетических единиц, чем перцептивная база русских-Р1, являющихся монолингвами. В этом случае проблема выбора из бoльшего числа единиц вынуждает даргинских испытуемых при восприятии ошибаться чаще, чем русских-Р1. Последние, в свою очередь, храня в своей перцептивной памяти бoльшее число фонетических единиц, чем русские испытуемые группы Р2, стоят перед аналогичной проблемой выбора, что также ведет к бoльшему количеству ошибок при восприятии, чем у русских группы Р2. Перцептивная база носителя любого языка всегда богаче, чем фонологическая и он оперирует бoльшим числом единиц, чем количество фонем в его родном языке или в другом языке, которым он владеет. Но по своей насыщенности перцептивная база у носителей разных языков не одинаковая. Эта насыщенность обусловлена самыми разнообразными причинами. Знания динамические, получаемые в результате анализа конкретного реального факта, опираются на знания статические, априорно полученные и имеющие определенную фиксированную модель в языке. Процесс перехода знаний динамических в знания статические, видимо, детерминирован степенью регулярности восприятия одной и той же информации (у нас речевых сигналов) носителем языка. Отсутствие в языке, которым владеет испытуемый, коррелятов предъявляемым гласным, компенсируется их наличием в языках, которыми он не владеет. Эти корреляты откладываются в его перцептивной памяти в силу регулярных межъязыковых контактов, непосредственным свидетелем которых он является, и хранятся там до определенного момента, когда вступают в действие характеристики, не подлежащие стереотипизации и концептуальному моделированию. Здесь имеется в виду прежде всего целеполагание, формирование и удовлетворение потребностей, эмоциональное состояние и т.д. Однако основополагающим при обработке новых данных является использование прошлого опыта, когда аудитор пытается отыскать в памяти знакомую ситуацию, которая наиболее коррелирует с новой. Аудиторы прибегают к когнитивной стратегии перманентно, но особенно тогда, когда решающее значение для них приобретают знания, касающиеся фонетических систем как уже известных, так и неизвестных им языков, но звучания которых им знакомо по причинам, изложенным выше. 20 7

При проведении опыта по восприятию французских гласных носителями аварского, даргинского, кумыкского, лезгинского и русского языков, мы не могли, в частности, рассчитывать на фонологическую дифференциацию французских гласных [e] и [ε], поскольку в их языках существует только одна фонема <э>, реализующаяся в различных аллофонах, и поэтому нас интересовало лишь опознание Е-образного звучания французских [е] закрытого и [ε] открытого. Однако, опыты показали, что испытуемые отчетливо слышат фонетические различия в звучаниях этих гласных. Многие аудиторы при ошибочном восприятии очень часто путали сильно закрытый французский гласный [е] с гласным более верхнего подъема [i]. Носитель любого языка способен замечать характерные особенности звуков, которые не несут для него никакой смысловой (в лингвистическом плане) нагрузки. Мы слышим иностранный акцент, диалектные особенности, индивидуальные дефекты произношения собеседника, говорящего на нашем родном языке. Если в фонологической системе родного языка отсутствует или не является функционально значимым какое-либо звуковое явление, можно ожидать, что человек встретит трудности при обнаружении и интерпретации этого явления в неродном языке. Это подтверждается в тех же экспериментах по восприятию французских гласных с носителями дагестанских и русского языков. Так, при опознании французских переднерядных [у] и [o], отсутствующих в русском, аварском и даргинском, аудиторы сильно затруднялись в их идентификации. Процент опознания был низок. Тем не менее, эти гласные узнавались, поскольку и русские, постоянно живущие в условиях многоязычного Дагестана, и аварцы, и даргинцы могли слышать аналогичные звучания в речи других носителей дагестанских языков, например, в кумыков, табасаранцев, лезгин, азербайджанцев, в речи по радио, телевидении. Другими словами, в психологическом перцептивном пространстве дагестанских русских, аварцев, даргинцев сидят звуки, по своим акустическим характеристикам очень похожие на французские сильно закрытые гласные [у] и [o]. Если речевой отрезок не может быть классифицирован как определенный звук родного языка, на основании своих фонетических свойств, приходится действовать по принципу форсированного выбора - отождествлять незнакомое звучание с наиболее сходной единицей из тех, что имеются в нашем распоряжении. В таком положении оказывались наши аудиторы при проведении опытов по восприятию гласных незнакомого им французского языка. Причем языковая принадлежность стимулов не сообщалась. Имеются данные, свидетельствующие о том, что влияние звукового строя родного языка может иметь место даже при восприятии заведомо неречевых стимулов. Была записана серия щелчков, которые повторялись через разные промежутки времени. Каждый третий щелчок был громче остальных. Чехи, французы и поляки слышали паузу в разных местах по отношению к громкому щелчку, что определялось фиксированным местом ударения в каждом из языков (из архива И. М. Абакарова). Литература 1. 2. 3. 4.

20 8

Абакаров И.М. Фонологический слух при контактировании трех разносистемных языков. // Диссерт. +канд. филол. наук. СПб., 1992. 220 с. Бондарко Л.В. Фонетическое описание языка и фонологическое описание речи. - Л., 1981. 199 с. Вербицкая Л.А. Звуковые единицы русской речи и их соотношение с оттенками и фонемами: Дис. + канд. филол. наук. Л., 1964. 135 С. Зимняя И.А. К вопросу о восприятии // Автореферат дисс. + канд. филол. наук (по психологии). М., 1961.

5. 6. 7. 8. 9. 10.

Зиндер Л.Р. Общая фонетика. М., 1979. 311 с. Пауль Г. Принципы истории языка. М., !960. 500 с. Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. 374 с. Трубецкой Н.С. Основы фонологии. - М., 1960. 372 с. Щерба Л.В. Фонетика французского языка. М., 1953. 312 с. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. - 428 с.

ИДЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЧУВСТВО» В РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ И ПАРЕМИОЛОГИИ IDEOGRAPHIC FIELD OF “FEELING” IN RUSSIAN PHRASEOLOGY AND PROVERBS Зимина И.В. (Краснодар, РФ) I. V. Zimina (Krasnodar, RF) В статье представлена классификация фразеологизмов и паремий, входящих в идеографическое поле «Чувства», характеризующие как положительные, так и отрицательные чувства человека. Данное исследование позволяет приблизить решение проблемы «человек в языке», так как выявляет приоритетные признаки того или иного чувства, закрепленные в русском языковом сознании. Изучение языковых сущностей в современной лингвистике происходит в рамках активно развивающейся антропоцентрической парадигмы. В центре внимания исследователей становится личность, т.е. «человек, носитель сознания, языка, обладающий сложным внутренним миром и определенным отношением к судьбе, миру вещей и себе подобным» [Маслова 2001, 114]. Во фразеологии актуальными становятся полевые исследования, покрывающие важнейшие для человека понятийные зоны – эмоциональные, интеллектуальные, физические, психические. Чувства, как высший продукт эмоциональной деятельности человека наиболее яркое свое воплощение находят во фразеологических единицах (ФЕ) и паремиях. Объединенные общим значением, они отражают понятийную зону “чувства человека”. Для такой группы применимо наименование “идеографическое поле”, которое имеет иерархическую структуру множества ФЕ и паремий. Идеографическое поле структурируется нами в соответствии с принятой в психологии классификацией чувств человека [Ильин 2001], а также с учетом двух аффектированных типов реакций – положительной и отрицательной. Мы согласны с мнением некоторых психологов, выступающих против “житейского” понимания чувств, т.е. включения в классификацию таких “псевдочувств” как чувство собственного достоинства, чувство юмора, чувство ответственности, чувство локтя и т.д. Чувство понимается нами как “отношение человека к какому-либо объекту или событию, являющемуся для него личностно значимым, представляющим для него ценность” [Ильин 2001, 456]. В психологии выделяются следующие чувства: привязанность, дружба, влюбленность, любовь, враждебность, зависть, ревность, удовлетворенность, счастье, гордость. 20 9

Идеографическая классификация поля “Чувства” во фразеологии имеет следующую структуру: I.Отрицательные чувства. 1.Враждебность. 1.1. Пренебрежение: душа не лежит; сквозь зубы; показывать спину и др. 1.2. Язвительность, клевета: как <осиное> жало <острый> язык; желчный человек; навешать всех собак; язык как бритва и др. 1.3. Злоба, озлобленность: держать камень за пазухой; распаляться злобой; лопнуть от злости; шипит как гусыня и др. 1.4. Гнев: приходить/прийти в бешенство; лопнуть от гнева; рвать и метать и др. 1.5. Ненависть: будь трижды проклят; видал в гробу в белых тапочках; втоптать в грязь; поливать помоями; застрелить как бешеную собаку. 1.6. Агрессия: бить смертным боем; намять (обломать) бока; распускать руки; изувечить как бог черепаху 2. Гордыня 2.1. Высокомерие: надутый пузырь; на козе не подъедешь; глядеть сверху вниз 2.2. Тщеславие: набить себе цену; пускать пыль в глаза 2.3. Самодовольство, спесь: ломать фасон; ходить как король; выставлять себя на показ 3.Зависть: лавры (чьи) спать не дают; завидки берут; глотать слюнки; поповские глаза 4.Ревность: синяя борода; ревнив как мавр/Отелло; Любит жена и старого мужа, коли не ревнив. II. Положительные чувства. 1. Дружба 1.1.Взаимопомощь, верность: делить хлеб и кров; подставить плечо; Один за всех – все за одного; Свои люди, сочтемся и др. 1.2.Доверие: как в Господа Бога; облечь доверием 1.3.Приятельство: на дружеской ноге; два сапога пара; пить на брудершафт 1.4.Защита, заступничество: не давать в обиду; стоять грудью; держать сторону 2. Любовь. 2.1. Переживание, страдание: выматывать/вымотать душу; разбить сердце; выплакать все глаза; У моря горе, у любви вдвое и др. 2.2. Страсть: потерять голову; сойти с ума; вспыхнуть страстью; воспылать любовью (страстью, желанием) и др. 2.3. Любовь-брак: делать предложение; отдавать руку и сердце; медовый месяц и т.д. 2.4. Любовь-игра 2.4.1флирт: строить (делать) глазки; стрелять глазками 2.4.2.волокитство: виться вьюном; заводит шашни; строить куры; Дон Жуан и др. 2.4.3.распутство: Хорошему коту и в январе март; блудливый кот; ночная бабочка; трепать юбки; наставить рога и др. 2.5. Любовь-опека 21 0

2.5.1.Покровительство: ангел-хранитель; мохнатая лапа; брать под свое крылышко 2.5.2.Родительская: как наседка с циплятами; как горлица ворковать (над ребенком) 3. Влюбленность: приходиться/прийтись по сердцу; вздыхать на луну; ворковать как голубки; вскружить голову; Ромео и Джульетта. 4. Гордость: высоко держать голову 5. Счастье 5.1. Удовлетворенность: как живой воды напился; как маслом по сердцу; как Христос в лапотках прошелся; покоиться на лаврах 5.2. Радость: каждая жилочка играет; сиять как [тульский] медный самовар; сиять как медный таз (грош). 5.3. Блаженство: на верху блаженства; как на крыльях; чувствовать себя на седьмом небе и др. 5.4. Свобода: вольный казак; как птица небесная [жить]; Счастье – не конь, хомута не наденешь и др. 5.5. Везение, удача: родиться в рубашке; родиться под счастливой звездой; Счастье, что трястье: на кого захочет, на того и нападет и др. 5.6. Достаток: не жизнь, а малина; как у Бога (у Христа) за пазухой и др. Исследование распределения ФЕ и паремий в рамках идеографического поля “Чувства” показало, что наибольшей фразеологической наполняемости достигают те группы чувств человека, которые имеют ярко выраженную отрицательную окраску (“Враждебность”, “Гордыня”). В этом состоит особенность фразеологической номинации. Даже такое положительное чувство человека, как любовь, в русском языковом сознании ассоциируется с переживанием и страданием. Исследование идеографического поля “Чувство” в русской фразеологии и паремиологии позволяет определить приоритетные признаки того или иного чувства, закрепленные в языковом сознании носителей языка. Литература:

1. Ильин Е. П. Эмоции и чувства. М., 2001 2. Маслова В. А. Лингвокультурология. М., 2001

21 1

ЯЗЫК. ЭТНОС. СОЗНАНИЕ. Материалы международной научной конференции (24-25 апреля 2003 года) Том 1 Сдано в набор 03.10.03. Подписано в печать 27.10.03. Бумага типографская №1. Формат бумаги 70х108/16. Гарнитура Arial. Тир. 100. Заказ 071. Отпечатано на участке оперативной полиграфии Адыгейского государственного университета. 385000 г.Майкоп, ул.Университетская, 208.

21 2

i