История и культура России ХХ века в нравах: Хрестоматия

Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Ульяновский государственный технический университет

Г. П. АНАШКИНА

ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА РОССИИ ХХ ВЕКА В НРАВАХ: ХРЕСТОМАТИЯ

Ульяновск, 2006

УДК 008 (091) ББК 18 А64

Рецензенты: зав. кафедрой истории Отечества УлГУ, доктор исторических наук, профессор Д. С. Точеный; зав. кафедрой исторического и социальнополитического образования УИПК ПРО, кандидат исторических наук, доцент Т. Б. Качкина. Утверждено редакционно-издательским качестве учебного пособия

советом

университета

в

Анашкина, Г.П. А64 История и культура России ХХ века в нравах: Хрестоматия / Г. П. Анашкина. – Ульяновск: УлГТУ, 2006. – 172 с. ISBN 5-89146-700-0 Пособие «История и культура России ХХ века в нравах: Хрестоматия» развивает важнейшие и перспективные направления современной гуманитарной науки - культурологию и историческую антропологию. Новизна подготовленного учебного пособия - в антропологическом подходе к изучению истории и культуры России - в аспекте нравов, через восприятие идей и событий отдельными людьми и социальными группами, через их поведение. Материалы данной книги показывают в нравах динамику культуры, «распределение» культуры по социальным группам, позволяют увидеть взаимодействие культуры и личности, дополняют вузовские учебные пособия по истории и культуре России, помогают подготовиться к семинарским занятиям. Хрестоматия предназначена студентам всех специальностей, изучающих курсы «История Отечества» и «Культурология». Несомненно, она будет интересна широкому кругу читателей. Книга печатается в авторской редакции.

УДК 008 (091) ББК 18

ISBN 5-89146-700-0

© Г. П. Анашкина, 2006 © Оформление УлГТУ, 2006

ПРЕДИСЛОВИЕ Исходя из нормативного определения культуры, как материальных и социальных ценностей любой группы (институты, обычаи, установки, поведенческие реакции), психологического определения культуры, как форм привычного поведения, общего для группы, общности или общества, структурных определений культуры, как организованных повторяющихся реакций членов общества, сочетания наученного поведения и поведенческих результатов1, культуру можно представить в нравах. Нравы - образцы культурного и морального действия, способствующие целостности определённой группы людей2. Иными словами, нравы - формы поведения людей, которые бытуют в данном обществе и могут быть подвергнуты нравственной оценке. Важность изучения нравов убедительно обоснована Ю.М. Лотманом: «<…> быт – это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга, формы отдыха, игры, любовный ритуал и ритуал похорон. Связь этой стороны быта с культурой не требует пояснений. Ведь именно в ней раскрываются те черты, по которым мы обычно узнаём своего и чужого, человека той или иной эпохи, англичанина или испанца. <…> Сфера поведения – очень важная часть национальной культуры, и трудность её изучения связана с тем, что здесь сталкиваются устойчивые черты, которые могут не меняться столетиями, и формы, изменяющиеся с чрезвычайной скоростью»3. В нравах ярко проявляется взаимодействие культуры и личности. Как справедливо утверждает А.А. Белик, исследование взаимодействия культуры и личности должно стать неотъемлемой частью культурологии4. Изучение истории культуры через нравы – это антропологический подход, который, по мнению ведущих современных историков, является весьма перспективным направлением научного поиска: «Человеку всегда будет интересен именно человек, его судьба, мысли, побудительные мотивы, поступки, действия, меняющиеся во времени и пространстве»5. Изучение нравов – неотъемлемая часть истории повседневности. На этот важный аспект содержания исторического образования обращает внимание старший научный сотрудник Института российской истории РАН, директор Центра современной истории РГГУ Е. Зубкова, предлагая включать его в программы, создавать учебники на документах и художественных материалах.6 1

Определения социолога У. Томаса, социолога К. Янга, антрополога Р. Линтона. Цит. по: Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996. С. 45. 2 Определение У. Г. Самнера //Социологический словарь. Н.Аберкромби, Ст. Хилл, Б. С. Тернер. Пер. с англ. под редакцией С.А.Ерофеева. Издательство Казанского университета, 1997. 3 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 12, 13. 4 Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. – М., 1999. С. 5. 5 Зверев В.В. Новые подходы к художественной литературе как историческому источнику //Вопросы истории. – 2003. № 4. С. 161. 6 Зубкова Е. На основе опыта //Родина. - 2001. № 9. С. 10.

Стратегия исследования нравов определяется и структуралистским подходом. Согласно структуралистской «распределительной модели» культуры Т. Шварца, культура неравномерно распределяется среди населения. Отношения между членами общества социально структурированы, и распределительная модель культуры оказывается наложением культурной системы на социальную. Распределительная модель предполагает, что любое общество имеет сложную структуру, в каждом из социальных слоёв культура преломляется особым образом. Также особым образом культура преломляется в психологии каждого индивида7. Актуальность создания хрестоматии. При изучении истории и культуры России ХХ века в учебниках практически не затрагивается вопрос их отражения в сознании людей (восприятие, оценка, переживания) и поведении. Что чувствовала, как себя оценивала, какие перспективы видела не имеющая политических прав, но экономически сильная российская буржуазия в начале 20 века? Как воспринимали рядовые представители либеральной интеллигенции распространение в России революционных идей? Как в поведении людей 1910-х гг. проявлялись декадентские настроения? Почему советские рабочие в 1920-х потребляли наркотики? К чему стремилась советская молодежь 1930-х? Как вождизм проявлялся в поведении людей? Кто такие стиляги? Какие формы поведения возникали в условиях нерентабельной советской экономики, перекоса в пользу тяжелой и оборонной промышленности, дефицита продуктов питания и товаров легкой промышленности? Как и почему в ХХ веке менялось сексуальное поведение людей? На эти и другие подобные вопросы учебники не дают ответов. Хрестоматия дополняет вузовские учебные пособия по истории и культуре России, знакомит студентов с новыми материалами, показывает в нравах динамику культуры, «распределение» российской культуры по социальным группам, главное - позволяет увидеть взаимодействие культуры и личности. Учебное пособие «История и культура России ХХ века в нравах» предназначено для антропологического изучения истории и культуры, т.е. через восприятие и поведение - нравы отдельных людей и социальных групп. Хрестоматия, несомненно, вызовет у студентов интерес к представленным здесь фрагментами публицистике, исследованиям, художественным литературным произведениям, воспоминаниям и их авторам. Источники. Источниками по изучению истории и культуры в нравах являются публицистика, мемуары, письма, художественная литература, фольклор. Художественная литература играет особую роль: литература раньше, чем антропологические науки, начала исследование личности в культуре. Исследуя личность, писатель всегда интересовался условиями её формирования, обнаруживая детерминацию от культуры. 7

Schwartz T. Where is the Culture? Personality as the Distributive Locus of Culture (1978). Цит. по Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1997. С. 106.

2

Богатство художественного произведения для изучения нравов эпохи показана Ю.М. Лотманом на примере исследования романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Высокая ценность художественной литературы, особенно реалистической, при рассмотрении таких проблем, как культура города, стереотипы поведения, ценностные ориентации, убеждения, этническое самосознание, брачно-семейные отношения отмечена учеными Института этнологии РАН Е.И. Филипповой8 и М.К. Любарт9. Современные историки придают особое значение использованию художественной литературы, искусства для «познания реалий ХХ века», которые «пусть и на бессознательном уровне, улавливают существующие в обществе настроения, задолго до того, как они будут систематизированы и сделаны явно выраженными на языке науки»10. Структура хрестоматии. Хрестоматия состоит из четырех частей. Часть первая рассматривает культуру и нравы России Серебряного века. После авторского комментария следуют фрагменты источников (всего – 17). Номер фрагмента, иллюстрирующий тот или иной тезис, указывается в скобках. Часть вторая рассматривает культуру и нравы России с 1920-х до распада СССР по периодам: 1920-е - относительный культурный плюрализм; 1930 – середина 1953-х - тоталитаризм; 1956-1967 – «оттепель»; 1968-1986 – время «застоя»; 1986-1991 - перестройка. В каждой части дается краткая характеристика культуры и нравов. После авторского комментария следуют фрагменты источников, они указаны в скобках, имеют сквозную нумерацию (всего - 63). В части третьей реализуется структуралистский подход к изучению культуры, показывается преломление культуры в различных социальных слоях, приводится несколько примеров социальной стратифицированности культуры Советской России, или ее «распределения» в нравах (1920-е – 1991). Также после авторского комментария следуют фрагменты источников (всего - 17). Нумерация фрагментов не является продолжением части второй. Часть четвертая посвящена рассмотрению нравов постсоветской России и охватывает период с начала 1990-х до рубежа 20-21 вв. (8 фрагментов). Завершается хрестоматия списком литературы, в который вошли все использованные источники. Хрестоматия будет полезна преподавателям и студентам многих гуманитарных специальностей, интересна широкому кругу читателей.

Филиппова Е.И. Художественная литература как источник для изучения города //Советская этнография. 1986. № 4. 9 Любарт М.К. Возможности французской художественной литературы как источника по этнографии семьи //V Конгресс этнологов и антропологов России. Омск. 9-12 июня 2003 г. Тезисы докладов. М., 2003. С. 96. 10 Зверев В.В. Новые подходы к художественной литературе как историческому источнику //Вопросы истории. – 2003. № 4. С. 162. 8

3

Культура России ХХ века – пестрая и противоречивая целостность, тесно связанная с разными формами государственно-политического устройства общества – самодержавием, демократией, тоталитаризмом, с такими явлениями, процессами как индустриализация, урбанизация, НТП, глобализация, с такими событиями как буржуазно-демократическая и социалистическая революции, локальные и мировые войны. Несколько десятилетий выделялись некоторым плюрализмом и инакомыслием по отношению к официальной идеологии - 1910-е, 1920-е, вторая половина 1950-х – первая половина 1960-х, 1980-е. ЧАСТЬ I. ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА РОССИИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА В НРАВАХ Хронологически Серебряный век охватывает время с 1890-х до начала 1920-х годов11. На рубеже 19-20 веков происходили грандиозные перемены в экономике, социальной жизни, быту, высокие темпы стремительной и противоречивой модернизации, урбанизации, развития образования всех слоев населения. Интенсивно размывалась сословная структура общества, население все более четко делилось на классы. Одновременно существовали классы феодального и капиталистического общества. Большинство представителей поместного дворянства – высшей социальной группы не сумели приспособиться к новым условиям. Буржуазия не имела политических прав, но с экономической точки зрения становилась самым сильным классом в России. Предприимчивое купечество скупало дворянскую недвижимость и со своей деятельностью связывало благоприятные перспективы развития России (1,2). Серебряный век - переходный период в мироощущении, духовной культуре. Изменение ценностных ориентиров, идеалов и норм. Уверенность в силе и могуществе Российской империи пошатнулась после русско-японской войны. Эта война с малопонятными для общества целями не вызвала высокого патриотического подъема, хотя часть гражданского населения, различные благотворительные общества добровольно оказывали посильную помощь фронту. Огромные людские и материальные потери и, в конечном итоге, поражение России погрузили все слои общества в атмосферу разочарования, уныния и озлобления (3, 4). Манифест 17 октября вызвал в обществе любопытство, интерес, у либеральной интеллигенции – восторженную реакцию (5, 6). В 1905-1907 гг. у населения России необыкновенно возрос интерес к политике, попытки разобраться в ней и принять участие12. Россия стояла на перепутье: революция или реформы. Демократическая и социалистическая интеллигенция решительно стремилась к революции. 11

Кондаков И.В. Русский модерн (Серебряный век) //Кондаков И.В. Культурология: история культуры России: Курс лекций. М.: ИКФ Омега-Л, Высш. Шк., 2003. Лекция 18. С. 303. 12 Дмитриев С.С. Очерки истории русской культуры начала ХХ века. – М.: «Просвещение», 1985. С. 28.

4

Либеральная интеллигенция, под впечатлением поражения России в войне с Японией, масштабов и результатов первой русской революции была охвачена пессимистическими настроениями, чувством собственной вины, наступления конца мира, русской империи и государственности13, решала: какой путь развития России поддержать? Иные, с любопытством и страхом наблюдая со стороны, мучительно размышляли: нужно ли вообще принимать участие в политике? (7). Тягостными, сумбурными и противоречивыми были общественные настроения десятилетия между двумя революциями. Всероссийское распространение получила ирония как принадлежность всякого уважающего себя человека. Часть интеллигенции обратилась к атеизму, часть мистике. В большом ходу у интеллигенции были сочинения Вл. С. Соловьева, В. Розанова, А. Бергсона, З. Фрейда и других философов – неокантианцев, риккертианцев и гуссерлианцев14. В отличие от «шестидесятников» 19 века декадентский уход от решения злободневных проблем в идеализированный мир возвышенных грез и бесплодных фантазий рассматривался как творческий подвиг. Среди богемы и аристократии формой такого ухода стали увлечение спиритизмом и наркотики. В это время в Россию проник модный в Европе кокаин, распространялся он, главным образом, в столичных ночных увеселительных заведениях. Среди молодежи росло число самоубийств. В творческой среде велись поиски новых художественных форм выражения внутреннего мира. Одна из ведущих идей творчества футуристов – отрицание культурного наследия, авторитетов, традиций (8). Творческие поиски велись в семье и любви (9). Шли дискуссии о сексуальном поведении, браке и семье (10). Дух эпохи - ожидание конца мира, разрушение, отрицание старых ценностей, разрыв возвышенной мечты с пошлой реальностью, неоромантические и мистические настроения проявлялся в интимной, семейной жизни символистов, модернистов, близких к ним кругах. Всеобщая постоянная влюбленность, брак без сексуальных отношений, супружеские измены, дружба между женой и любовницей (11, 12, 13). Размывались традиционные гендерные стереотипы, шло утверждение моральной и материальной независимости женщины, трансформировались ее жизненные ценности. Брак и обычная семья с традиционным разделением ролей становились для многих женщин не единственной целью в жизни. Семья все чаще рассматривалась как помеха самореализации женщины. Ставилась под сомнение традиционная мораль, требующая полюбить один раз в жизни и вступить в брак один раз на всю жизнь. Первая мировая война вызвала массовый патриотический подъем, но ход войны – упущенные возможности, отступления, проигранная победа - изменил настроения. В армии и тылу распространялись недовольство и недоверие к правительству. Главным настроением становилось стремление к миру и скорейшее окончание войны. 13 14

Культурология /Составитель и ответственный редактор Радугин А.А. – М.: «Центр», 1997. С. 270. Дмитриев С.С. Там же. С. 29, 142, 143.

5

Религиозные, философские и эстетические искания модернистов были доступны лишь меньшинству, элите общества, большинству же населения России они были непонятны и чужды. Это противоречие, усугубившееся длительной, кровопролитной войной, предопределило трагический конец Серебряного века. Серебряный век, русский модерн закончился революцией, Гражданской войной и разрухой15. Конечно, оценки и переживания революционных событий, их последствий у свидетелей и участников были различны (14,15, 16, 17). 1. Из путевых заметок В.И. Немировича-Данченко

«Жигулями и

Столбищами» Самый Симбирск ещё несколько лет тому назад был дворянским городом, причём местная аристократия безвыездно проживала в нём, благодаря отсутствию рельсовых путей. В остальных помещичьих губерниях, более близких к Петербургу, крупные землевладельцы жили в столице. С проведением железной дороги то же случилось и с Симбирском. Теперь он почти обезлюдел. Старики ещё держатся. Молодёжь же вся или промоталась, или проматывается по всей губернии, и крупные имения зачастую начинают переходить в руки купцов, а отдельными участками и к крестьянам. 2. Из романа Скитальца «Дом Черновых» Сила Гордеич сидел на скамейке в саду своего дома. Дом его стоял на главной улице в ряду других купеческих и дворянских домов. Почти все купеческие дома в городе принадлежали прежде дворянам и помещикам, но помещики давно уже приходили в упадок, один за другим разорялись, запутывались в долгах, а дома и имения их за бесценок переходили в руки купечества. Некоторые, наиболее крупные дворянские фамилии еще держались, их особняки торчали тоненькой прослойкой между купеческими особняками; но обитатели дворянских домов жили замкнуто, нигде не показываясь и не играя никакой роли в городе и губернии. Купцы давно уже были владельцами многих дворянских хором в городе и родовых имений в уезде, верховодили в земстве, 15

Кондаков И.В. Там же. С. 306.

6

заседали

в

городской

думе,

хозяйничали

в

банках.

Сила

Гордеич

директорствовал во Взаимном кредите и председательствовал в биржевом комитете. Имя его было окружено всеобщим почетом и уважением, не столько за миллионное состояние – были люди в городе и побогаче его, - сколько за то влиятельное положение, которое он занимал благодаря большому уму, энергии и деятельной натуре. <…> Мечтой Силы Гордеича была выгодная скупка прогоревших дворянских имений. Это дело он считал своевременным, но проводил его с выдержкой, терпеливо выжидая выгодные случаи. Многие дворяне были у него в долгу, как в тенетах, и он, как паук, все больше запутывал в них свои жертвы. <…> Дворяне естественным путем шли к уничтожению, на смену им уже и теперь выдвигалось купечество. Этот неотвратимый жизненный процесс совершался на глазах Силы Гордеича, а себя и других ему подобных купцов он считал полезными для будущего России, настоящими добрыми хозяевами русской земли. Сила Гордеич готовил жестокую участь легкомысленным, беспомощным людям, заложившим ему свои имения, и не только не чувствовал угрызений совести, но и считал себя в праве ненавидеть этих безнадежно неделовых, бестолковых и недальновидных людей. Готовясь

сделаться

в

будущем

родоначальником

крупнейших

землевладельцев России, он стоял теперь во главе коммерческого сословия в богатейшей части государства и в качестве банкира руководил коммерческой жизнью края. Этот маленький, с виду хилый старичок, ежедневно ездивший на старой лошадке в общественный банк, где объединялись миллионы местного купечества, одним росчерком пера решал большие банковские дела, неизменно проводившие переход помещичьей земли в руки купечества и отчасти кулачества. Такова была жизненная задача этого человека. <…> Вообще Сила Гордеич считался хорошим человеком, либеральным, нового образца купцом, равнодушным к религии и духовенству, но и ничего не имевшим против них, врагом дворянства, но другом капитала, желавшим

7

политических свобод исключительно для его преуспевания.

Властный,

честолюбивый, но не любивший ничего показного, ненавидевший роскошь и расточительство, он чувствовал превосходство своего природного ума над многими окружавшими его людьми. Основной мыслью его была мысль о соединении

капитала с землевладением и таким образом выдвижение

капиталистов на первое место в государстве. Банкирскую и биржевую деятельность

он

любил,

уважал

и

искренне

считал

общественно-

государственным делом. Свою личную и семейную жизнь стремился согласовать и даже использовать сообразно общим своим взглядам. На сегодня назначена свадьба его сына с дочерью Блинова. Блинов, подобно Силе Гордеичу, у всех на памяти превратился из ничтожества в миллионера. Пожилые люди еще помнили крикливую торговку на базаре, потом хозяйку магазина с красным товаром, на которой женился Блинов, ее приказчик. Дела быстро шли в гору, и теперь бывшая торговка превратилась в необыкновенной толщины купчиху, которую словно раздуло от спеси и чванства. Купили бывший дворянский каменный дом-дворец с зеркальными окнами, двухсветным залом для балов и концертов, с высокими потолками, расписанными итальянскими художниками, с зимним садом и примыкающим к дому огромным парком, выходившим на противоположную сторону квартала. В этом доме, созданном во времена крепостного права, когда-то жили «культурные» рабовладельцы, понимавшие толк в пышности и комфорте. В свое время тут шла широкая жизнь старого барства. Рабы давали средства на многолюдные балы и приемы, когда в двухсветном зале гремел крепостной оркестр и танцевала нарядная толпа в кринолинах и фижмах, в блестящих военных мундирах. Потом уезжали в столицы, делали карьеры, путешествовали по европейским странам, прожигали состояние и наконец, лишившись рабов, выродились и частью вымерли. Доконали их выходцы из «низов», бывшие

8

мужики, торговцы, лавочники, трактирщики, а теперь первой и второй гильдии купцы, вроде Блинова с Черновым, пришедшие на смену старому дворянству. 3. Из книги М.П. Бок «Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине» А 27-го января война и разразилась. Стали собираться отряды Красного Креста, один за другим исчезали наши бальные кавалеры, организовывались работы на раненых. Но театр военных действий находился так далеко, настолько непонятно было русскому солдату, почему, куда и за что посылают его драться, что настоящего подъема, как тот, что мы потом видали в 1914 году, не было. Я, только что прочитавшая «Войну м мир» Толстого, преисполненная патриотизма, недоумевала, почему это так, и навела на эту тему разговор с папа, на что он мне ответил: - Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых ему краях? Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным порывом. Но пережили мы в Саратове один вечер, наполнивший нас таким энтузиазмом, что на всю жизнь остался у меня в душе глубокий след от пережитого

тогда.

Это

был

обед-проводы

отряда

Красного

Креста,

отправляющегося на фронт под управлением графа Д.А. Олсуфьева. Во время этого обеда, очень многолюдного, на который собралось всё саратовское общество, мой отец встал и сказал речь. Что это была за речь! Я вдруг почувствовала, что что-то капает мне на руку, и тогда лишь заметила, что я плачу: смотрю вокруг себя – у всех слёзы на глазах. И чем дальше, чем вдохновеннее и страстнее становятся слова моего отца, тем больше разгораются лица и глаза слушателей, тем горячее льются слёзы… Многие уже громко рыдают. Забыто, что не за русскую землю дерется русский солдат, что далеки от наших домов поля, где суждено многим найти смерть и куда спешат им на помощь и поддержку те, кого мы сегодня

9

провожаем, и лишь ярко сияет одна вечная правда о том, что каждый сын России обязан, по зову своего царя, встать на защиту Родины от всякого посягательства на величие и честь ее, и что, забывая все на свете, обязаны спешить ему на помощь те, кто волей Божьей, имеет счастье служить под Красным Крестом. Никогда ещё мне не приходилось слышать такое единодушие, такое продолжительное ура, как то, которое покрыло речь отца, и редко видишь столько людей разных убеждений и характеров, соединённых таким общим, могучим подъёмом. <…> Потекли однообразно-грустные дни: что ни день, то какое-нибудь тяжелое известие с театра военных действий. С самого начала предательские взрывы наших лучших кораблей, гордости русского флота: «Цесаревича», «Ретвизана» и «Паллады». Через несколько дней – гибель на собственных минах «Боярина» и «Енисея». Но с назначением адмирала Макарова командующим нашим флотом на Дальнем Востоке наполнились сердца надеждой. Ведь всем известно было его имя, все знали, как они популярен и каким влиянием пользуется. И в нашем далеком Саратове не было дома, где бы вы не нашли его изображения, его характерной умной головы с окладистой бородой и ясными глазами, невольно внушающим доверие в силу этого человека. Но видно суждено было России в эти годы впервые почувствовать, что какая-то грозная туча нависла над ней, что настало время испытаний, что надломлена ее сила. Помню день, когда дошла до нас весть о гибели «Петропавловска» и о том, что Россия потеряла Макарова. Это было так же тяжело, как если бы каждый из нас потерял близкого, любимого человека. <…> Гибель «Петропавловска» была одним из тяжелых ударов. Громадный корабль, сотни молодых жизней, надежды, упования русских – все поглотило далекое, равнодушное море.

10

Это казалось тем более чудовищным, что ничем война не давала себя знать у нас – ни лишениями, ни нарушением темпа жизни: жили мы, те, за которых страдали, боролись и умирали наши братья, так же буднично, сытно и спокойно, как и раньше. Газеты открывались, хотя все еще с надеждой на счастливое известие, но с тревогой и страхом, и эти все снова обманутые надежды накладывали грустный отпечаток на все наши разговоры, на все мысли, на всю жизнь нашего глубокого тыла. Конечно, часто случалось в те времена, как случается всегда, что газеты приносили нам неверные сведения, смущающие душу, сеющие недовольство и вносящие критическое отношение к нашим защитникам. Исподволь, незаметно и ловко велась подтачивающая силы народа агитация. <…> У нас еженедельно собирались по вечерам дамы и барышни, желающие работать на раненых. Приходили, конечно, и их мужья, братья и холостые наши знакомые. Дамы шили, мужчины играли в карты, причём весь выигрыш шёл в пользу раненых. Потом ужинали. Вначале такие собрания были очень оживленными и даже веселыми, но чем дальше, тем молчаливее и грустнее становились и старые, и молодые. Не хотелось делиться тяжелыми мыслями, все уходи в себя. Мой отец во время этих вечеров появлялся только минут на десять, раза два за вечер, и снова уходил к себе в кабинет. Для него, выражение лица которого за это время даже изменилось, дела губернии не то что уходили на второй план, но подергивались как будто траурной дымкой, и я видела, каких ему стоит усилий казаться всегда бодрым и полным надежды на счастливый исход этой несчастной войны. И странно, чем более ясное представление они возбуждали в нас, тем роднее звучали, сначала казавшиеся такими дикими, названия и слова – будто те далекие места, где истекала кровью наша Родина, придвинулись к нам: Квантунь, Ляоян, Мукден…, имена начальников наших врагов – Ноги,

11

Того, Кроки – произносились теперь легко даже детьми и рождали представления о чем-то реальном. При проезде генерала Куропаткина на фронт через Самару, папа’ ездил его туда

приветствовать,

как

командующего

армией.

Вернувшись,

отец

рассказывал про вагон командующего, загроможденный стягами, иконами, блюдами с хлебом-солью, всё подношениями провожавших его на войну. Когда Куропаткин при отходе поезда подошел к окну вагона, чтобы проститься с народом, собравшимся на вокзале, вдруг среди торжественной тишины из толпы выскочил мужичок и прямо в лицо крикнул генералу: - Смотри, не подгадь! Рассказывая об этом комичном инциденте, папа’ прибавил: - Трудно сказать, от души ли говорил крестьянин, не умея просто облечь свои пожелания успеха в менее комичную форму, или в сердце его уже вкрались сомнения, так усердно сеемые революционерами в народе. <…> 22 декабря громом прокатилась весть о падении Порт-Артура. Этим ударом была потушена последняя искра надежды, теплящаяся в русских сердцах. Не было больше сил бороться с охватывающим всех безнадежным унынием. И в высших, и в низших слоях населения впечатление было одинаково сильно, с той только разницей, что у первых – печаль о происшедшем не исключала надежды на то, что можно, перенеся удар, оправиться, окрепнуть и снова, подняв голову, работать на то, чтобы Россия заняла подобающее ей в мире место. В низших же классах безотчетное разочарование часто рождало и желание на ком-нибудь выместить обиду, сорвать злость. Становилось ясно каждому, что предсказания революционеров сбываются и приближается поражение России.

12

4. Из воспоминаний князя С.Е. Трубецкого «Минувшее»16 24 января 1904 года вспыхнула Русско-Японская война. Внезапное нападение японцев на нашу эскадру в Порт-Артуре поразило меня как громом. Я хорошо помню это первое впечатление – почти физическое – какого-то оглушающего удара. Война еще обострила мое патриотическое чувство. Я был с самого раннего детства совершенно уверен в непобедимости русского оружия, и наши последовательные военные неудачи в течение японской войны от этого особенно тяжело переживались мною. Вся наша семья переживала поражения России крайне болезненно, но у старших патриотическая боль отчасти переливалась в политический протест, у меня же она оставалась только болью. 5. Из воспоминаний князя С.Е. Трубецкого «Минувшее» 1905 год! – год так называемой «Первой русской революции». Можно спорить, конечно, произошла ли или нет тогда в России «революция», но совершенно несомненно, что настроения широких народных масс были тогда весьма революционные. И вот в эту эпоху общественного брожения я попал в гимназию. Там все кипело, как в котле, и мои товарищи-шестиклассники – шестнадцатилетние юноши, считали себя призванными принимать самое деятельное участие в политической жизни страны. Можно сказать, что для того, чтобы научиться плавать, я был брошен не в тихую воду, а в бурлящий океан! В нашей семье, или точнее, в наших семьях, общественно–политической интерес был всегда очень значителен, но он никогда не имел того доминирующего,

совершенно

исключительного

значения,

какое

ему

придавалось, особенно в это время, в среде интеллигенции. В гимназии я столкнулся именно с таким настроением: для огромного большинства моих 16

Трубецкой Сергей Евгеньевич (1890-1949) - старший сын известного русского философа и общественного деятеля Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). Выслан из СССР в 1922 г.

13

наиболее способных товарищей казалось, кроме политики на свете вообще ничего не было и все сводилось к ней одной. <…> Сколько я видел тогда и юношей и людей уже зрелых лет, которые были буквально «влюблены» в те или иные политические программные требования. <…> Я помню, например, одного профессора-политехника (проф. Рузский), который совершенно экстатически говорил о «четырех-хвостке» (всеобщее, тайное, равное

и прямое избирательное право). Тогда, пятнадцатилетним

юношей, я был поражен странным опьянением от такого безалкогольного напитка! Только позднее я понял, что это было просто влюбление, влюбление… в отвлеченную формулу… Таких людей, как этот профессор Рузский, было тогда немало среди людей всякого возраста. 6. Из повести В.П. Катаева «Белеет парус одинокий» Несмотря на ранний час, улицы были полны народа. Вид у всех был крайне возбужденный и деловитый, хотя никто никуда не торопился. По большей части люди стояли кучками возле ворот и задерживались на углах, окружая киоски. Всюду разворачивались газеты <…> Над всеми воротами были выставлены национальные бело-сине-красные флаги. <…> Гимназия оказалась закрытой. Навстречу бежали веселые гимназисты. Гимназический дворник в белом фартуке поверх зимнего пальто с барашковым воротником протягивал вдоль фасада, между деревьями, тонкую проволоку. Значит, вечером будет иллюминация! Она обычно зажигалась в табельные дни. Например, в день тезоименитства государя императора. <…> Людей на улице становилось все больше и больше. Мелькали студенческие фуражки, каракулевые муфточки курсисток, широкополые шляпы вольнодумцев. Несколько раз Петя услышал не совсем понятное слово «свобода».

14

Наконец, на углу Канатной его внимание привлекла небольшая толпа возле бумажки, наклеенной на дощатый забор дровяного склада. Петя пробрался вперед и прочел по печатному следующее: ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ <…> мальчик заметил, что почти каждый подходивший к афише первым долгом отыскивал в ней в середине место, которое почему-то всем особенно нравилось. Это место каждый непременно читал вслух и с торжеством оборачивался к остальным, восклицая: - Эге!

Действительно

черным

–

по

белому:

даровать

неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. При этом некоторые, не стесняясь тем, что находятся на улице, кричали «ура» и целовались, как на пасху. <…> Тетя сияла. Папа сиял. Каждую минуту со двора прибегала Дуня, взволнованно сообщая свежие городские новости. То у вокзала видели толпу с красным флагом – «не пройдешь!» То на Ришельевской качали солдатика: «он, бедненький, так и подлетает, так и подпрыгивает!» То народ бежал со всех сторон к участку, где, говорят, выпускают арестованных. «Одна женщина бежит с девочкой на руках, у а самой аж слезы из глаз капают и капают». То возле штаба поставили караул из юнкеров, - никого посторонних до штабных солдат не пропускают, даже от окон отгоняют. А вольный один все-таки успел подбежать к окну, стал на камень и как закричит: «Да здравствует свобода!» А те солдаты ему из своих окошек обратно: «Да здравствует свобода!» <…> Иногда открывали балкон и, не обращая внимая на холод, выходили посмотреть, что делается на улице.

В конце Куликова поля можно было

рассмотреть темную массу народа и красный флаг.

15

Вечером пришли гости, чего уже давно не бывало: папины сослуживцы, тетины знакомые курсистки. Вешалка в передней покрылась черными пальто, мантильями, широкополыми шляпами, каракулевыми шапочками пирожком. Петя видел, как резали на кухне чайную колбасу, прекрасную ветчину и батоны хлеба. И, засыпая после этого утомительного, но веселого дня, мальчик слышал доносившиеся из столовой густые раскаты чужих голосов, смех, звон ложечек. Вместе с ярким лучом лампы из столовой в детскую проникал синеватый дым папиросы, вносивший в свежий и теплый воздух нечто необыкновенно мужское и свободное, чего в доме не было, так как папа не курил. За окном было гораздо светлее, чем обычно: к слабому свету уличных фонарей примешивались разноцветные, как

бы

желатиновые

линейки

иллюминации. <…> И

все

это

утомительное

разнообразие,

всегда

называвшееся

«тезоименитство», «табель», «царский день», сегодня называется таким же разноцветным словом «конституция». Слово «конституция» то и дело раздавалось из столовой среди раскатов чужих басов и серебряного дилиньканья чайных ложечек. Петя заснул под шум гостей, которые разошлись необыкновенно поздно – наверное, часу в двенадцатом. 7. Из повести М. Горького «Жизнь Клима Самгина (сорок лет)» Слушая, как в редакции говорят о необходимости политических реформ, разбирают достоинства европейских конституций, утверждают и оспаривают возникновение в России социалистической крестьянской республики, Самгин думал, что эти беседы, всегда горячие, иногда озлобленные – словесная игра, которой развлекаются скучающие, или ремесло профессионалов, которые зарабатывают хлеб свой тем, что «будят политическое и национальное самосознание общества». Игрою и ремеслом находил Клим и суждения о

16

будущем Великого сибирского пути, о выходе России на берега океана, о политике Европы в Китае, об успехах социализма в Германии и вообще о жизни мира. <…> Самгин понял, что он лишний, простился и ушел. В комнате своей, свалившись на постель, закинув руки под голову, он плотно закрыл глаза, чтобы лучше видеть путаницу разногласно кричащих мыслей. <…> «Да, эволюция! Оставьте меня в покое. Бесплодные мудрствования – как это? Grubelsucht. Почему я обязан думать о мыслях, людях, событиях, не интересных для меня, почему? Я все время чувствую себя в чужом платье: то, слишком широкое, оно сползает с моих плеч, то, узкое, стесняет мой рост». Мысли его расползались, уступая место все более острому чувству недовольства собою. <…> недовольство собою превращалось в чувство вражды к себе и еще к другому кому-то, кто передвигает его как шахматную фигуру с квадрата на квадрат. Да, именно так, какая-то злокозненная сила, играя им, сталкивает его с людьми совершенно несоединимыми и как бы только затем, чтобы показать: они – несоединимы, не могут выровняться в стройный ряд. А может быть, это делается для того, чтоб он убедился в своем праве не соединяться ни с кем? <…> Он не понял этих людей. Два-три свидания с ними не сделали их понятнее. Они не кричали, не спорили, а вели серьезные беседы по вопросам политической экономии, науки мало знакомой и не любимой Самгиным. Они называли себя марксистами, но в их суждениях отсутствовала суровая прямолинейность

«кутузовщины»,

и

рабочий

вопрос

интересовал

их

значительно меньше, чем вопросы промышленности, торговли. С явным увлечением они подсчитывали количества нефти, хлеба, сахара, сала, пеньки и всяческого русского сырья. Климу иногда казалось, что они говорят больше цифрами, чем словами. Говорили о будущем Великого сибирского пути, о маслоделии, переселенцах, о работе крестьянского банка, о таможенной политике Германии. Все это было скучно слушать, и все было почти незнакомо

17

Климу, о вопросах этого порядка он осведомлялся по газетам, да и то – неохотно. Но, хотя речи были неинтересны, люди все сильнее раздражали любопытство. Чего они хотят? <…> Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем он сам, Клим еще не встречал. Но наедине с самим собою Клим все-таки видел себя обреченным на участие в чем-то, чего он не хотел делать, что противоречило основным его чувствованиям. Тогда он вспоминал вид с крыши на Ходынское поле, на толстый, плотно спрессованный слой человеческой икры. Перед глазами его вставал подарок Нехаевой – репродукция с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» - густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с ног, бежит с горы на край пропасти. Унизительно и страшно катиться темненькой, безличной икринкой по общей для всех дороге к неустранимой гибели. Он еще не бежит с толпою, он в стороне от нее, но вот ему уже кажется, что люди всасывают его в свою гущу и влекут за собой.

8. Из романа А.Н. Толстого «Хождение по мукам» - …Мы ничего не хотим помнить. Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что - её можно кушать? Или она способствует ращению волос? Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша? Но искусство, искусство, брр! Вам всё ещё нравится щекотать себя этим понятием? Глядите по сторонам, вперёд, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские

18

башмаки!

Вот искусство: красный автомобиль,

гуттаперчевая шина,

пуд

бензину и сто вёрст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в 16 аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это – портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием… 9. Из сочинения Н.А. Бердяева «Смысл творчества» Семья, как и государство, не духовный феномен, она не в Духе. Тайна брака не раскрыта в христианстве. Церковь, благословляя семейный союз, лишь обезвреживает

грех

половой

жизни.

Церковь

также

благословляет

ветхозаветную государственность. В Новом Завете, в религии искупления может быть лишь аскетическое преодоление пола. Тайна любви, тайна брачная – в Духе, в эпохе творчества, в религии творчества. Таинство брачной любви есть откровение о человеке, откровение творческое. <…> Таинство любви – выше закона и вне закона, в нем выход из рода и родовой необходимости, в нем начало преображения природы. Любовь – не послушание, не несение тяготы и бремени «мира», а творческое дерзновение. Это таинство, таинство брака, не раскрывается еще ни в откровении закона, ни в откровении искупления. Таинство любви – творческое откровение самого человека. <…> Любовь трагична в этом мире и не допускает благоустройства, не подчиняется никаким нормам. Любовь сулит любящим гибель в этом мире, а не устроение жизни. И величайшее в любви то, что сохраняет ее таинственную святость, это – отречение от всякой жизненной перспективы, жертва жизнью. Эти жертвы требуют всякое творчество, требует жертвы и творческая любовь. Жизненное благоустройство, семейное благоустройство – могила любви. Жертвенная гибель в жизни и кладет на любовь печать вечности. Любовь теснее, интимнее, глубже связана со смертью, чем с рождением, и связь эта, угадываемая поэтами любви, залог ее вечности. Глубока противоположность

19

любви и деторождения. В акте деторождения распадается любовь, умирают все личности в любви, торжествует иная любовь. Семя разложения любви заложено уже в сексуальном акте. <…> Подлинная любовь иного мира, любовь, творящая вечность, исключает возможность сексуального акта, преодолевает его во имя иного соединения. <…> Любовь – акт творческий, созидающий иную жизнь, побеждающий «мир», преодолевающий род и природную необходимость. В любви утверждается личность, единственная, неповторимая. Все безличное, родовое,

все

подчиняющее

индивидуальность

порядку

природному

и

социальному враждебно любви, ее неповторимой и неизреченной тайне. Нет и быть не может закона для любви, любовь не знает закона. Творчество любви не знает послушания ничьей воле, оно абсолютно дерзновенно. Любовь не вмещается в категорию семьи, не вмещается ни в какие категории, не вмещается в «мир». 10. Из книги И.С. Кона «Сексуальная культура в России: клубничка на березке» До конца XIX в. сексуально-эротические отношения и чувства в России были преимущественно аспектом индивидуальной жизни и предметом моральнорелигиозных дебатов. Но постепенно, как это несколькими десятилетиями раньше произошло в Западной Европе, контекст разговора о сексуальности расширяется: из сугубо частного, интимного явления, сексуальность становится частью глобального, макросоциального "полового вопроса". "Половой вопрос", как он формулировался в XIX в, - прежде всего женский вопрос, в центре которого стоит проблема эмансипации и социального равноправия женщин в семье и общественной жизни. Однако он был также и вопросом сексуальным. Если раньше сексуальность обсуждалась преимущественно в религиознонравственных

(греховное

или

нравственное

поведение),

и

отчасти

в

эстетических (прекрасное или безобразное) терминах, то теперь рядом с ними возникает множество других, отчетливо социальных контекстов: сексуальность

20

и способы регулирования рождаемости, сексуальность и брак, сексуальность и бедность,

сексуальность

и

преступность,

сексуальность

и

охрана

общественного здоровья, сексуальность и коммерция, сексуальность и воспитание детей. Все эти вопросы, конечно же, существовали и раньше, но общество старалось от них отмахнуться. <…> В общем и целом можно сказать, что русская сексуальная культура начала XX в. развивалась в том же направлении, что и западноевропейская. Жесткое принудительное единообразие и бездумная морализация постепенно уступали место терпимости и рациональному светскому пониманию. Русские медики, юристы, социологи хорошо знали западноевропейскую литературу по вопросам пола и сексуальности и рассуждали в том же ключе. Однако, как и в Западной Европе, сексуальность вызывала много иррациональных страхов и рассмотрение ее преимущественно в связи с разного рода опасностями и отрицательными явлениями (венерические заболевания, аборты, сексуальные преступления) нередко даже усугубляло унаследованное от прошлого отрицательно-настороженное и брезгливое отношение к ней. Преодолеть это можно было только средствами литературы и искусства. 11. Из книги Вл. Ходасевича «Некрополь» Символисты не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненнотворческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда, но в постоянном стремлении к этой правде протекла, в сущности, вся его история. Это был ряд попыток, порой истинно героических, - найти сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства. Символизм упорно искал в своей среде гения, который сумел бы слить жизнь и творчество воедино. Мы знаем теперь, что гений такой не явился, формула не была

21

открыта. Дело свелось к тому, что история символистов превратилась в историю разбитых жизней <…>. Жили в неистовом напряжении, в неистовом возбуждении, в обостренности, в лихорадке. Жили разом в нескольких планах. В конце концов, были сложнейше запутаны в общую сеть любовей и ненавистей, личных и литературных. <…> Нину Петровскую я знал двадцать шесть лет, видел доброй и злой, податливой и упрямой, трусливой и смелой, послушной и своевольной, правдивой и лживой. Одно было неизменно: и в доброте, и в злобе, и в правде, и во лжи – всегда, во всем хотела она доходить до конца, до предела, до полноты, и от других требовала того же. «Все или ничего» могло быть ее девизом. Это ее и сгубило. Но это в ней не само собой зародилось, а было привито эпохой. О попытке слить воедино жизнь и творчество я говорил выше, как о правде символизма. Эта правда за ним и останется <…>. От каждого, вступившего в орден (а символизм в известном смысле был орденом), требовалось лишь непрестанное горение, движение – безразлично во имя чего. Все пути были открыты с одной лишь обязанностью – идти как можно быстрей и как можно дальше. Это был единственный, основной догмат. Можно было прославлять и Бога, и Дьявола. Разрешалось быть одержимым чем угодно: требовалась лишь полнота одержимости. Отсюда: лихорадочная погоня за эмоциями, безразлично за какими. Все «переживания» почитались благом, лишь бы их было много и они были сильны. В свою очередь отсюда вытекало безразличное отношение к их последовательности и целесообразности. «Личность» становилась копилкой переживаний, мешком, куда ссыпались накопленные без разбора эмоции – «миги», по выражению Брюсова: «Берем мы миги, их губя». Любовь открывала для символиста иль декадента прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным –

22

и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью и т.д. Поэтому все и всегда были влюблены: если не в самом деле, то хоть уверяли себя, будто влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували изо всех сил. Недаром воспевались даже такие вещи как «любовь к любви». <…> Любовь и все производные от нее эмоции должны были переживаться в предельной напряженности и полноте, без оттенков и случайных примесей, без ненавистных психологизмов. Символисты хотели питаться крепчайшими эссенциями чувств. Настоящее чувство лично, конкретно, неповторимо. Выдуманное или взвинченное лишено этих качеств. Оно превращается в собственную абстракцию, в идею о чувстве. Потому-то и писалось так часто с заглавных букв. Нина Петровская не была хороша собой. Но в 1903 году она была молода – это много. Была «довольно умна», как сказал Блок, была «чувствительна», как сказали бы о ней, живи она столетием раньше. Главное же – очень умела «попадать в тон». Она тотчас стала объектом любвей. Первым влюбился в нее поэт, влюблявшийся просто во всех без изъятия. Он предложил ей любовь стремительную и испепеляющую. Отказаться было никак невозможно: тут действовало и польщенное самолюбие (поэт становился знаменитостью), и страх оказаться провинциалкой, и главное – уже воспринятое учение о «мигах». Пора было начать «переживать». Она уверила себя, что тоже влюблена. Первый роман сверкнул и погас, оставив в ее душе неприятный осадок – нечто вроде похмелья. Нина решила «очистить душу», в самом деле несколько уже оскверненную поэтовым «оргиазмом». Она отреклась от «Греха», облачилась в черное платье, каялась. В сущности, каяться следовало. Но это было более «переживанием покаяния», чем покаянием подлинным.

23

О, если бы в те времена могли любить просто, во имя того, кого любишь, и во имя себя! Но надо было любить во имя какой-нибудь отвлеченности и на фоне ее. Нина обязана была в данном случае любить Андрея Белого во имя его мистического призвания, в которое верить заставляли себя и она, и он сам. И он должен был являться перед нею не иначе, как в блеске своего сияния – не говорю поддельного, но… символического. <…> О, если бы он просто разлюбил, просто изменил! Но он не разлюбил, а он «бежал от соблазна». Он бежал от Нины, чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его чистых риз. Он бежал от нее, чтобы еще ослепительнее сиять перед другой, у которой имя и отчество и даже имя матери так складывались, что было символически очевидно: она – предвестница Жены, облеченной в Солнце. <…> Тем временем Нина оказалась брошенной да еще оскорбленной. Слишком понятно, что, как многие брошенные женщины, она захотела разом и отомстить Белому, и вернуть его. Но вся история, раз попав в «символическое измерение», продолжала и развиваться в нем же. Он [Брюсов] подчеркнуто не замечал ее. Но тотчас переменился, как наметился ее разрыв с Белым, потому что по своему положению не мог оставаться нейтральным. Он был представителем демонизма. Ему полагалось перед Женой, облеченной в Солнце, «томиться и скрежетать». Следственно, теперь Нина, ее соперница, из «хорошей хозяйки» превращалась в нечто значительное, облекалась демоническим ореолом. Он предложил ей союз – против Белого. Союз тотчас же был закреплен взаимной любовью. <…> Брюсов в ту пору занимался оккультизмом, спиритизмом, черной магией, не веруя, вероятно, во все это по существу, но веруя в сами занятия, как в жест, выражающий определенное душевное движение. Думаю, что и Нина относилась к этому точно так же. Вряд ли верила она, что ее магические опыты, под руководством Брюсова, в самом деле вернут ей любовь Белого. Но она

24

переживала это, как подлинный союз с дьяволом. Она хотела верить в свое ведовство. <…> То, что для Нины еще было жизнью, для Брюсова стало использованным сюжетом. Ему тягостно было бесконечно переживать все одни и те же главы. Все больше он стал отдаляться от Нины. Стал заводить новые любовные истории, менее трагические. Стал все больше уделять времени литературным делам и всевозможным заседаниям, до которых был великий охотник. Отчасти его потянуло даже к домашнему очагу (он был женат). Для Нины это был новый удар. <…> Она несколько раз пыталась прибегнуть к испытанному средству многих женщин: она пробовала удержать Брюсова, возбуждая его ревность. <…> Однако все было напрасно. Брюсов охладевал. Иногда он пытался воспользоваться ее изменами, чтобы порвать с ней вовсе. Нина переходила от полосы к полосе, то любя Брюсова, то ненавидя его. Но во все полосы она предавалась отчаянию. По двое суток, без пищи и сна, пролеживала она на диване, накрыв голову черным платком, и плакала. Кажется, свидания с Брюсовым протекали в обстановке не более легкой. Иногда находили на нее приступы ярости. Она ломала мебель, била предметы, бросая их «подобно ядрам из баллисты», как сказано в «Огненном Ангеле» при описании подобной сцены. Она тщетно прибегала к картам, потом к вину. Наконец, уже весной 1908 года, она испробовала морфий. Затем сделала морфинистом Брюсова, и это была ее настоящая, хоть не сознаваемая, месть. Осенью 1911 года она тяжело заболела от морфия, чуть не умерла. Когда несколько оправилась, решено было, что она уедет заграницу: «в ссылку», по ее слову. Брюсов и я проводили ее на вокзал. Она уезжала навсегда. Знала, что Брюсова больше никогда не увидит.

25

12. Из воспоминаний Блок Л. Д. «И были и небылицы о Блоке и о себе» Конечно, не муж и не жена. О, Господи! Какой он муж и какая уж это была жена! Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам не надо физической близости, что это «астартизм», «темное» и Бог знает еще что. Когда я ему говорила о том, что я-то люблю весь этот еще не ведомый мне мир, что я хочу его - опять теории: такие отношения не могут быть длительны, все равно он неизбежно уйдет от меня к другим. А я! «И ты тоже». Это меня приводило в отчаянье! <…> Молодость все же бросала иногда друг к другу живших рядом. В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и «со злым умыслом» моим, произошло то, что должно было произойти - это уже осенью 1904 г. С тех пор установились редкие, и краткие, по-мужски эгоистические встречи. Неведение мое было прежнее, загадка не разгадана, и бороться я не умела, считая свою пассивность неизбежной. К весне 1906 г. и это немногое прекратилось. 13. Из романа А.Н. Толстого «Хождение по мукам» Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной,

полуночной жизнью.

Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зелёные столы и шорох золота, музыка,

крутящиеся пары за

окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на рассвете <…>. В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди

оглушались

музыкой,

отражением

зеркал,

полуобнажёнными

женщинами, светом, шампанским. Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, невиданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове. В городе была эпидемия самоубийств. Залы суда наполнялись толпами истерических женщин,

жадно

внимающих кровавым и возбуждающим

26

процессам. Всё было доступно - роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражён дворец. И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой. <…> Дух разрушения был во всём, пропитывал смертельным ядом и грандиозные биржевые махинации знаменитого Сашки Сакельмана, и мрачную злобу рабочего на сталелитейном заводе,

и вывихнутые мечты модной

поэтессы, сидящей в пятом часу утра в артистическом подвале «Красные бубенцы», - и даже те, кому нужно было бороться с этим разрушением, сами того не понимая, делали все, чтобы усилить его и обострить. То было время, когда любовь, чувства и добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком;

никто не любил,

но все жаждали и, как

отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности. Девушки скрывали свою невинность,

супруги - верность. Разрушение

считалось хорошим вкусом, неврастения - признаком утончённости. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия.

Люди

выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными. Таков был Петербург в 1914 году.

Замученный

бессонными

ночами,

оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго - предсмертного гимна, - он жил словно в ожидании рокового и страшного дня. <…> Однажды на рождестве, Сергей Сергеевич Сапожков собрал жильцов и сказал им следующее: - Товарищи, настало время действовать. Нас много, но мы распылены. До сих пор мы выступали разрозненно и робко. Мы должны составить фалангу и нанести удар буржуазному обществу. Для этого, во-первых, мы фиксирует вот эту инициативную группу, затем выпускаем прокламацию, вот она: «Мы – новые Колумбы! Мы

- гениальные возбудители! Мы – семена нового

27

человечества! Мы требуем от заплывшего жиром буржуазного общества отмены всех предрассудков. Отныне нет добродетели! Семья, общественные приличия, браки – отменяются. Мы этого требуем. Человек – мужчина и женщина – должен быть голым и свободным. Половые отношения есть достояние общества. Юноши и девушки, мужчины и женщины, вылезайте из насиженных логовищ, идите, нагие и счастливые, в хоровод под солнце дикого зверя!..». 14. Из воспоминаний князя С.Е. Трубецкого «Минувшее» Революцию 1917 года менее всего можно назвать «неожиданной», хотя никто, конечно, не мог предсказать ее сроки и формы. Я совершенно ясно помню предшествовавшее ей гнетущее чувство мрачной обреченности. Я никогда не ощущал этого чувства столь мрачно и сильно, как именно тогда. Несмотря на некоторую примесь восточной крови – кажется, нет в мире аристократии с более смешанной кровью, чем русская! – я никогда не был фаталистом. А в политике я считаю фатализм у ведущих слоев общества просто преступлением. Но когда реагируя против этого чувства обреченности всеми силами своей души, я как никогда ощущал, что что-то «фатальное» нависло над Россией: злой рок витал над ней… И такое ощущение было тогда далеко не исключением, наоборот, оно было очень широко распространено. Относились к нему, конечно, по-разному, в зависимости от политических вкусов и убеждений: иные радовались, другие – страшились, но все так или иначе «ощущали», а не только «понимали» грозность положения.

28

15. Из мемуаров В.В. Шульгина «Дни»17 Это было 27 февраля 1917 года. Уже несколько дней мы жили на вулкане… В Петрограде не стало хлеба – транспорт сильно разладился из-за необычайных снегов, морозов и, главное, конечно, из-за напряжения войны… Произошли уличные беспорядки… Но дело было, конечно, не в хлебе… Это была последняя капля… Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти… И даже не в этом… Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала… Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает… Класс былых властителей сходил на нет… Никто из них не способен был стукнуть кулаком по столу… Куда ушло знаменитое столыпинское «не запугаете»?..

Последнее

время

министры

совершенно

перестали

даже

приходить в Думу… Только А.А. Риттих самоотверженно отстаивал свою «хлебную разверстку». Но, придя в павильон министров после своей последней речи, он разрыдался. <…> Я не знаю, как это случилось… Я не могу припомнить. Я помню уже то мгновение, когда черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывно врывающимся потоком затопляла Думу… Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением… С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции. 17

Шульгин Василий Витальевич (1978-1976) – российский политический деятель, монархист. Один из лидеров правого крыла 2-4-й Государственных дум, член Временного комитета Государственной думы. Принимал вместе с А.И. Гучковым отречение от престола императора Николая II. После Октябрьской революции участвовал в создании белой Добровольческой армии; эмигрировал.

29

Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может вогнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы – этот зверь был… его величество русский народ… То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась. <…> В буфете, переполненном, как и все комнаты, я не нашел ничего: все было съедено и выпито до последнего стакана чая. Огорченный ресторатор сообщил мне, что у него раскрали все серебряные ложки… Это было начало: так «революционный народ» ознаменовал зарю своего «освобождения». А я понял, отчего вся эта многотысячная толпа имела одно общее неизреченно-гнусное лицо: ведь это были воры – в прошлом, грабители – в будущем… Мы как раз были на переломе, когда они меняли фазу… Революция и состояла в том, что воришки перешли в следующий класс: стали грабителями. 16. Из книги Б.И. Пуришева «Воспоминания старого москвича»18 Падение царского режима было радостного встречено школьниками, да и не только школьниками! Почти никто из тех, с кем мне приходилось встречаться, не сетовал по поводу падения самодержавия. Лишь закостенелые черносотенцы либо доктринеры, лишенные чувства реальной жизни, заявляли себя сторонниками царизма. Украсив красными лентами кепки, фуражки и пальто, 18

Пуришев Борис Иванович (1903-1989) – известный филолог, профессор МГУ и других вузов. Работы по литературе средних веков, Возрождения и 18 века.

30

мы устремлялись на Тверскую улицу, запруженную оживленным народом, и там смешивались с радостной толпой. Москва шумно и весело расставалась самодержавием. Понятно, что приближение, а затем быстрый рост революционных событий не мог пройти мимо нашей школы. Рушилась обывательская апатия, присущая многим выходцам из привилегированных семей. Оживилась мысль школьников. Все чаще молодые люди стали говорить о «смысле жизни». Поисками этого «смысла жизни» были заняты многие из нас. Встречались подростки начитанные, склонные к философским размышлениям. Один гордился тем, что читал Канта, другой был увлечен Шопенгауэром. Заявляли о себе марксисты, все решительнее набиравшие голос. Но учителем жизни для многих был в то мятежное время Лев Толстой. На меня его нравственная проповедь производила огромное впечатление. Представитель знатного рода, он сказал суровую правду о царящей в мире несправедливости, основанной на власти государства, охранявшего корыстные интересы привилегированной прослойки. Меня поражала сила духа этого человека, готового отречься от всех благ, к которым стремилось множество обездоленных. Учение Толстого, посягавшего на самые основы государственной системы, вело меня к творениям других мыслителей, близких к анархизму, таких, как М. Бакунин, Э. Малатеста и П.А. Кропоткин, который производил на меня наибольшее впечатление. <…> Хочу в связи с этим напомнить, что к числу наиболее читаемых работ В.И. Ленина принадлежала в то время его книга «Государство и революция» (1918), в которой был широко поставлен вопрос об отмирании государства в процессе революционного развития. <…> В словах В.И. Ленина намечались небывалые перспективы грядущего развития вчерашней Российской империи. Далеко не всем были понятны пути истории. Многое казалось загадочным и просто фантастическим. А тут еще гражданская война, интервенция, разруха, голод. Сама земля как бы

31

вставала на дыбы, сокрушая привычный уют, да и вообще все привычные бытовые устои. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие люди, особенно представители мира искусств, наделенные яркой фантазией, видели в окружающем мире своего рода фантасмагорию, сцепление невероятных событий и образов. 17. Из романа М.А. Шолохова «Тихий Дон» …И помалу Григорий стал проникаться злобой к большевикам. Они вторглись в его жизнь врагами, отняли его от земли! Он видел: такое же чувство завладевает и остальными казаками. Всем им казалось, что только по вине большевиков, напиравших на Область, идет эта война. И каждый, глядя на неубранные валы пшеницы, на полегший под копытами нескошенный хлеб, на пустые гумна, вспоминал свои десятины, над которыми хрипели в непосильной работе бабы, и черствел сердцем, зверел. Григорию иногда в бою казалось, что и враги его – тамбовские, рязанские, саратовские мужики – идут, движимые таким же ревнивым чувством к земле: «Бьемся за нее, будто за любушку», думал Григорий. Меньше стали брать в плен. Участились случаи расправ над пленными. Широкой волной разлились по фронту грабежи; брали у заподозренных в сочувствии

большевикам,

у

семей

красноармейцев,

раздевали

донага

пленных… Брали все, начиная с лошадей и бричек, кончая совершенно ненужными громоздкими вещами. Брали и казаки и офицеры. Обозы второго разряда пухли от добычи. И чего только не было в подводах! И одежда, и самовары, и швейные машины, и конская упряжь – все, что представляло какую-нибудь ценность. Добыча из обозов сплавлялась по домам. <…> <…> Мирон Григорьевич прижмурил глаза, будто прицеливаясь, заговорил по-новому, с вызревшей злостью:

32

- А через что жизня рухнулась? Кто причиной? Вот эта чертова власть! Она, сват, всему виновата. Да разве это мысленное дело – всех сравнять? Да ты из меня душу тяни, я не согласен! Я всю жисть работал, хрип гнул, потом омывался, и чтоб мне жить равно с энтим, какой пальцем не ворохнул, чтоб выйти из нужды? Нет уж, трошки погодим! Хозяйственному мужику эта власть жилы режет. Через это и руки отваливаются: к чему зараз налаживать, на кого работать? Нынче наживешь, а завтра придут да под гребло… <…> - Ты нам голову пришел морочить, Григорий! Сам ты не знаешь, чего хочешь. - Не знаю, - охотно согласился Григорий. - Чем ты эту власть корить будешь? - А чего ты за нее распинаешься? С каких это ты пор так покраснел? - Об этом мы не будем касаться. Какой есть теперь, с таким и гутарь. Понял? Власти тоже дюже не касайся, потому – я председатель, и мне тут с тобой негоже спорить. - Давай

бросим. <…> А власть твоя, - уж как хочешь – а поганая

власть. Ты мне скажи прямо, и мы разговор кончим: чего она дает нам, казакам? <…> - Свободу, права… Да ты погоди!.. Постой, ты чего-то… - Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! – перебил Григорий. – Земли дает? Воли? Сравняет?.. Земли у нас – хоть заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. <…> Казакам эта власть, окромя разору, ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. Что коммунисты, что генералы – одно ярмо. - Богатым казакам не нужна, а другим? Дурья голова! Богатых-то в хуторе трое, а энти бедные. А рабочих куда девать? Нет, мы так судить с тобой не могем! Нехай богатые казаки от сытого рта оторвут кусок и

33

дадут голодному. А не дадут – с мясом вырвем! Буди пановать! Заграбили землю… - Не заграбили, а завоевали! Прадеды наши кровью ее полили, оттого, может, и родит наш чернозем. - Все равно, а делиться с нуждой надо. Равнять – так равнять! А ты на холостом ходу работаешь. Куда ветер, туда и ты, как флюгерок на крыше. Такие люди, как ты, жизню мутят! - <…> Ты говоришь – равнять… Этим темный народ большевики и приманули. Посыпали хороших слов, и попер человек, как рыба на приваду! А куда это равнение делось? Красную Армию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а «Ванек» в обмоточках. Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны и тужурка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укореняться они, - куда равенство денется?.. <…> - Твои слова – контра! – холодно сказал Иван Алексеевич, но глаз на Григория не поднял. – Ты меня на свою борозду не своротишь, а я тебя и не хочу заламывать. Давно я тебя не видал и не потаю – чужой ты стал. Ты Советской власти враг! - Не ждал я от тебя… Ежли я думаю за власть, так я – контра? Кадет? Иван Алексеевич взял у Ольшанова кисет, уже мягче сказал: - Как я тебя могу убедить? До этого своими мозгами люди доходют. Сердцем доходют! Я словами не справен по причине темноты своей и малой грамотности. И я до многого дохожу ощупкой… - Кончайте! – яростно крикнул Мишка. Из исполкома вышли вместе. Григорий молчал. <…> Григорий шел, испытывая такое чувство, будто перешагнул порог, и то, что казалось неясным, неожиданно встало с предельной яркостью. Он, в сущности, только высказал вгорячах то, о чем думал эти дни, что копилось в нем и искало выхода. И оттого, что стал он на грани в борьбе двух начал, отрицая оба их, - родилось глухое неумолчное раздражение.

34

ЧАСТЬ II. ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА СОВЕТСКОЙ РОССИИ В НРАВАХ Годы 1920-е После окончания Гражданской войны в России сложная обстановка толкнула большевиков к более гибкой экономической политике – НЭПу. Разрешенное частное предпринимательство формировало новые ценности – частная служба и торговля, новые формы поведения (1, 2). В духовной жизни общества – идеологическая неоднозначность, политическая нестабильность, борьба тематики, жанров и стилей. Время некоторого плюрализма, в первую очередь, творческого, при доминировании большевистской культуры. Поскольку в русле переустройства всех социальных и культурных институтов были отменены сословия, люди подчеркивают своё пролетарское, рабочекрестьянское происхождение как ценность. А «бывшие» испытывают дискриминацию и по возможности, скрывая от властей свое происхождение, осваивают новые виды деятельности (торговля, сапожное ремесло, маклерское дело). Поскольку в системе ценностей большевистской культуры нравственным становится антирелигиозное поведение, то в свой быт большевики включают новые советские обряды (октябрины вместо крестин, «красная» свадьба без венчания), дают детям новые имена (Искра, Октябрина, Гертруда, Вилен и Вилена), отмечают новые праздники с новыми песнями. Значительная часть населения по-прежнему исполняла религиозные обряды - крещение, венчание, отмечала церковные праздники. Многие «бывшие», потеряв своё положение и имущество, обратились к религии. Демократизация и трансформация затронули все сферы жизни. В науке – плюрализм теорий и тем: дискуссии вокруг евгеники, философские диспуты, исследования наркомании, этнопсихология. Яркой чертой тех лет были споры буквально обо всем. Огромный интерес к выступлению поэтов, писателей и политиков (3). Демократизация: по требованию рабочего человека представитель правительства был обязан явиться на предприятие и дать объяснения проводимых реформ (3). Демократизация затронула употребление наркотиков (4). Самой массовой стала демократическая форма жилья коммунальная квартира со своими нравами. Первая мировая, Гражданская война и другие причины дезорганизовали традиционный брачно-семейный уклад (5). Продолжали развиваться концепции Серебряного века в отношении к половому вопросу, дискуссии о взаимоотношении полов, переустройстве института брака и семьи (6, 7). Среди части молодежи города и села вполне нравственными считались свободные сексуальные отношения без серьёзных обязательств.

35

В эти годы в СССР много американцев, и нередким явлением становятся русско-американские браки (8). С появлением американцев в СССР зазвучал джаз, у которого вскоре появилось немало поклонников и противников. Правящая партия воздерживается от прямого вмешательства в художественную культуру. Поэтому не случайно в литературе ведущим жанром стала сатира. Но сворачивались НЭП, плюрализм, вытеснялись из печати многие популярные писатели. Cреди читателей начал практиковаться тайный обмен запрещенными книгами и самиздат (9). 1. Из письма М.А. Булгакова матери (Из Москвы в Киев) 17 ноября 1921 г. Работать приходится не просто, а с остервенением, С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание советских учреждений и сокращение штатов. Мое учреждение тоже попадает под него, и, по-видимому, доживает последние дни. Так что я без места буду в скором времени. Но это пустяки. Мной уже предприняты меры, чтобы не опоздать и вовремя перейти на частную службу. Вам, вероятно, уже известно, что только на ней или при торговле и можно существовать в Москве. И мое, так сказать, казенное место было хорошо лишь постольку, поскольку я мог получить на нем около 1-го милл. за прошлый месяц. На казенной службе платят туго и с опозданием, и поэтому дальше одним таким местом жить нельзя. Я предпринимаю попытки к поступлению в льняной трест. Кроме того, вчера я получил приглашение пока еще на невыясненных условиях в открывающуюся промышленную газету. Дело настоящее коммерческое, и меня пробуют. <…> Труден будет конец ноября и декабрь, как раз момент перехода на частные предприятия. Но я рассчитываю на огромное количество моих знакомств и теперь уже с полным правом на энергию, которую пришлось проявить volens – nolens. Знакомств масса и журнальных, и театральных, и деловых просто. Это много значит в теперешней Москве, которая переходит к новой, невиданной в ней давно уже жизни – яростной конкуренции, беготне,

36

проявлению инициативы и т.д. Вне такой жизни жить нельзя, иначе погибнешь. В числе погибших быть не желаю. Таська ищет места продавщицы, что очень трудно, п.[ому] ч.[то] вся Москва еще голая, разутая и торгует эфемерно, большей частью своими силами и средствами, своими немногими людьми. <…> В Москве считают только на сотни тысяч и миллионы. Черный хлеб 4600 р. фунт, белый 14 000. И цена растет и растет! Магазины полны товаров, но что ж купишь! Театры полны, но вчера, когда я проходил по делу мимо Большого (я теперь уже не мыслю, как можно идти не по делу!), барышники продавали билеты по 75, 100, 150 т. руб.! В Москве есть все: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы – все! Открываются кафе, растут как грибы. Их всюду сотни, сотни!! Гудит спекулянтская волна. 2. Из романа С. Голицына19 «Записки уцелевшего» Благотворное влияние приспущенных вожжей новой экономической политики – нэпа – сказывалось всюду. Чека была преобразована в ОГПУ – Объединенное главное политическое управление. На первых порах гнет власти ослаб, арестовывали реже, и то больше уголовников. Казалось, настало время обещанной свободы. Жители городов решили, что каждый может делать, что хочет – или ежедневно ходить в учреждение и на предприятие и там добросовестно

работать, за что получать зарплату, или превратиться в

частника, покупать, продавать, что-то изготовлять, что-то чинить – словом, стараться заработать как можно больше денег. «Обогащайтесь!» - еще раз повторяю бухаринский призыв. И люди энергичные, пронырливые, и, добавлю, доверчивые ринулись. И Москва закипела. <…> Предприимчивые люди везли с вокзалов разные товары, наконец, подмосковные крестьяне на своих лошадях доставляли мясные и молочные

37

продукты, овощи, дрова. Везли товары в магазины, государственные и частные, а главным образом на рынки: ведь основная московская торговля тогда осуществлялась через рынки. <…> Продавались все существовавшие со времен Рюрика и до наших дней предметы, которые можно было одеть, обуть, поставить в комнате, повесить на стену, спрятать в сундук, в комод, в шкаф; сундуки, комоды и шкафы тоже продавались. Бывшие люди выносили старинный хрусталь и фарфор, бальные платья и фраки прошлого века, а также, как выражался Андроников, флакончики из-под духов и футлярчики из-под флакончиков из-под духов; да что футлярчики – продавались гнуснейшие тряпки, облезлые меховые шубы и шапки – словом, все от самого дорогого до самого дешевого. У многих сберегались сундуки, подобные графским сундукам в Богородицке, а квартиры уплотнялись, а питаться требовал организм, а дочьневесту надо было вывозить на балы. Вот мамаши и тащили разное отсыревшее, заплесневевшее, изъеденное молью, заржавленное, негодное и годное к употреблению имущество на Сухаревку. Они становились рядами и, переговариваясь между собой по-французски, вспоминали былое, ожидая – не польстится ли на их барахло покупатель. <…> В

государственных

магазинах

МСПО

–

Московский

союз

потребительских обществ – цены были дешевле. Мы, например, покупали только там, но могли нарваться на тухлые продукты. Да и продавцы в таких магазинах зачастую огрызались. А в частном нас встречали улыбками, и товары раскладывались так живописно, что залюбуешься. Торговали представители старых купеческих семей – таков был, например, магазин меховых товаров Свешникова в Охотном ряду и другие охотнорядские магазины.

19

Голицын Сергей Михайлович (1909-1989) – советский писатель, один из представителей знаменитого княжеского рода Голицыных.

38

Но основная масса предприимчивых торговцев,

которых в печати

окрестили нэпманами, были люди новые, или прежние приказчики, или приезжие. И большая их часть принадлежала к еврейской национальности. Революция уничтожила пресловутую «черту оседлости», и вскоре после гражданской войны евреи покинули свои насиженные, воспетые ШоломАлейхемом города и местечки. Гомель, Бердичев, та же ветхозаветная Касриловка опустели. Главная масса евреев двинулась на Москву, менее – в другие города. Были они люди предприимчивые, поднаторевшие в торговле. Не далекая, населенная арабами Палестина стала для них землей обетованной, а советская Москва с ее сорок сороков церквами, с квартирами, в начале нэпа еще просторными, с жильцами, желающими сытно поесть, кое-как обновить свою пришедшую в негодность одежду, пожить веселее, нежели в годы военного коммунизма. А многие из этих жителей сумели припрятать золото и другие драгоценности. Евреи завоевали господствующее положение не только в частной торговле,

в

частной

медицине

и

в

журналистике.

Партийный

и

государственный аппарат, в том числе аппарат ОГПУ, оказались битком набитыми высокоидейными представителями этой нации. <…> В Москве открылось два еврейских театра, издательство и журналы на еврейском языке, а также несметное количество магазинов и предприятий, принадлежавших евреям. На Арбате был часовой магазин Кишиневского, на Мясницкой три еврея открыли контору по проводке водопровода и канализации, по установке унитазов и раковин. По всей Москве разъезжали крытые чёрные ящики-подводы с надписью «Яков Рацер – древесный уголь». Тогда в Москве пили чай только из самоваров, и в каждой квартире имелась соответствующая вытяжка. И до революции, и во время нэпа на Никольской существовала аптека Феррейна, а на углу Садовой и Живодёрки – аптека Рубановского. Еврейские магазины встречались на каждом шагу. Было много частных врачей-евреев, их вывески тоже встречались на каждом шагу,

39

преобладали врачи зубные и венерологи. Были еврейские столовые с вывесками на двух языках. <…> Нэпманы иной раз получали астрономические прибыли, наверное, иногда они сами не знали, сколько именно. Часть прибылей шла на покупку товаров, остальное требовалось реализовать немедленно: деньги – их называли совзнаки – падали с каждым месяцем все стремительнее. Держать излишки в сундуках – значило очутиться в таком же положении, как я с бабочками и арбузом. В сберкассы деньги никто не нес. И тут помогли бывшие люди. Пошла тайная, деятельная торговля золотом, драгоценностями, предметами искусства. Почему тайная? Да ведь декрет о конфискации или добровольной сдаче ценностей в начале революции отменен не был. Правда, ко времени нэпа он практически не применялся, но… мало ли что. Бывшие люди продавали. Нэпманы покупали и прятали. Такие коллекционеры, как Вишневский, словно вампиры, забирались к какой-нибудь нуждающейся старушке, хранительнице портретов предков, картин, фарфора, давали за фамильные реликвии ничтожные суммы и с торжеством уносили ценности. А дельцы предпочитали золото. Между продавцами и покупателями находились посредники – маклеры. Назову одного из них. Это был мой троюродный брат, бывший конногвардейский офицер, Георгий Михайлович Осоргин. Он отличался безупречной честностью, брал за посредничество какой-то определенный процент, и бывшие люди, доверяя ему брошки, золотые ложечки или пятирублевики, верили в его дворянскую честность. <…> Кроме золота и других ценностей, нэпманы запасали иностранную валюту, и в первую очередь наиболее твердую – американские доллары. Иностранцы – служащие АРА, миссии Нансена, миссии папы Пия XI, дипломаты, торговые представители, бизнесмены с каждым годом появлялись в Москве все в большем количестве. <…>

40

Они приезжали с толстыми портфелями, и очень скоро каждый из них постигал: зачем менять доллары на совзнаки по официальному курсу в банке, когда у самого входа в тот же банк жмется к стене некто и на ломаном английском языке шепотом дает за валюту в пять раз дороже, нежели в банке. 3. Из воспоминаний В.Т. Шаламова Я был принят в университет. Москва тогдашних лет просто кипела жизнью. Вели бесконечные споры о будущем земного шара… В Московском университете, сотрясаемом теми же волнами, диспуты были особенно остры. Всякие решения правительства обсуждались тут же, как в Конвенте… То же было и в клубах. В клубе «Трехгорки» пожилая ткачиха на митинге отвергла объяснения финансовой реформы, которое дал местный секретарь ячейки. - Наркома давайте, а ты что-то непонятно говоришь. И нарком приехал – заместитель наркома финансов Пятаков – и долго объяснял разъяренной старой ткачихе, в чем суть реформы… Эти споры велись буквально обо всем. И о том, будут ли духи при коммунизме… И о том, существуют ли общие жены в фаланге Фурье… Нужна ли адвокатура, нужна ли поэзия, живопись, скульптура, и если нужна – то в какой форме… Нам казалось недостаточным видеть, знать, жить. Нам хотелось действовать самим, пока не прошли сроки бессмертия… <…> Двадцатые годы – это время литературных сражений, поэтических битв на семи московских холмах: в Политехническом музее, в Коммунистической аудитории 1-го МГУ, в клубе Университета, в Колонном зале Дома союзов. Интерес к выступлению поэтов, писателей был неизменно велик. Даже такие

41

клубы, как Госбанковский на Неглинном, собирали на литературные вечера полные залы. Имажинисты, комфуты, ничевоки, крестьянские поэты, «Кузница», Леф, РАПП, конструктивисты, оригиналы-фразари и прочие, имя же им легион… Битвы-диспуты устраивались зимой по крайней мере раз в месяц, а то и чаще. <…> Двадцатые годы были временем ораторов. Едва ли не самым любимым оратором был Анатолий Васильевич Луначарский. Раз тридцать я слышал его выступления – по самым разнообразным поводам и вопросам, - всегда блистательные, законченные, всегда – ораторское совершенство. <…> Мне приходилось говорить с ним и по деловым вопросам, и по каким-то пустякам – в те времена попасть к наркомам было просто. Любая ткачиха «Трехгорки» могла выйти на трибуну и сказать секретарю ячейки: «Что-то ты плохо объясняешь про червонец. Звони-ка в правительство,

пусть нарком

приезжает». И нарком приезжал и рассказывал: вот так-то и так-то. И ткачиха говорила: - То-то. Теперь я все поняла. <…> Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление жизни. Такие вопросы, как семья, жизнь, решались просто на ходу, ибо было много и еще более важных задач. Конечно, государство никто не умел строить. Не только государство подвергалось штурму, яростному. Беззаветному штурму, а все, буквально все человеческие решения были испытаны великой пробой. Октябрьская революция, конечно, была мировой революцией. Каждому открывались такие дали, такие просторы, доступные обыкновенному человеку. Казалось, тронь историю, и рычаг повертывается на твоих глазах, управляется твоею рукою. Естественно, что во главе этой великой перестройки шла молодежь.

42

4. Из статьи С.Е. Панина «Потребление наркотиков в Советской России» Конечно, не следует думать, что после прихода большевиков к власти Россия впервые познакомилась с наркотиками. В состав России входили регионы, где потребление наркотических средств было традиционным (Средняя Азия, Дальний Восток, Кавказ, Сибирь). Кроме того, культурные и экономические центры, такие, как Москва и Петербург, всегда находились во главе научного и духовного прогресса: философских течений, модных веяний, внедрения новых лекарств. В XIX в. в России появились морфинисты, эфироманы, курильщики гашиша. В начале ХХ в. наркотики стали сопутствующим элементом культуры модерна в России. В это же время в Россию проник кокаин, уже очень модный в Европе наркотик. Он имел хождение главным образом в столичных ночных увеселительных заведениях. Его называли «наркотиком для богатых». Октябрь 1917 г., помимо политического строя, коренным образом изменил и тип российского наркомана, явно его демократизировав. В новой России наркомания перестала быть «столичной болезнью». Она развивалась в губернских, уездных городах и даже сельской местности. За ряд лет наркомания превратилась в своего рода бытовое явление. Лидерами по потреблению являлись кокаин и, в известной степени, морфий. Эпоха нэпа стала временем расцвета кокаинизма. Достать наркотики в 1920-е гг. не составляло особого труда. Их можно было купить на рынках городов. Чаще всего такую торговлю вели мальчишкибеспризорники. Проститутки тоже участвовали в «наркотическом бизнесе». В первую очередь наркотики принимали представители маргинальных групп: беспризорники, проститутки, и т.д. Наркотики получили распространение среди представителей преступного мира. Однако крупные преступные авторитеты презрительно относились к «нюхарям», считая, что кокаин притупляет реакцию, столь необходимую в их деле. При этом наркотики стали элементом многих преступлений. Появились

43

даже специальные термины «брать на мопса», «брать на собаку». Они означали усыпление наркотиками. В 1920-е гг. появилась тенденция, ранее не характерная для России: наркотики стали проникать в «чистые» социальные слои, а именно, в среду молодых рабочих. Причины распространения наркотиков следует искать в тесной связи рабочих с проститутками. Не в последнюю

очередь этому

способствовал запрет в первой половине 1920-х на производство водки, традиционного элемента рабочего досуга. В поисках замены рабочие нередко уходили в мир «белой феи». Анализ законодательства периода 1917-1921 гг. показывает, что в то время был предусмотрен такой состав преступления, как изготовление наркотических веществ и торговля ими. Новая власть рассматривала наркоманию как наследие «проклятого прошлого». Это способствовало тому, что 1920-е стали временем либерального отношения к наркоманам. Главный удар по наркомании был нанесён в 1925 г., когда власть санкционировала выпуск водки. Население России имело устойчивую культурно одобряемую традицию употребления крепкого спиртного. Наркотический бум постепенно спадал. Однако в разных регионах это происходило в разное время: в провинции раньше, в столичных городах позднее. 5. Из статьи А.Г. Харчева «Социалистическая революция и семья» Первая мировая, а затем гражданская войны отбросили экономику, а, следовательно, и ряд других сфер жизнедеятельности, назад, даже по сравнению с довоенными показателями. В частности, создалась большая демографическая диспропорция. В 1926 г. на 1000 женщин в возрасте 25-29 лет приходилось 839 мужчин, следовательно, большое число женщин навсегда лишилось возможности иметь семью. Резко упала рождаемость.

44

В свою очередь, в ситуации, когда старая законность была разрушена, уничтожена религия как основа духовного мира человека, а новые законы жизни только устанавливались, жизнь многих людей стала зависеть от случая. Кроме того, в результате экономической разрухи возросла безработица, от которой особенно страдали оставшиеся без мужей женщины. Все это деформировало

сексуальную

мораль,

стимулировало

нравственно

немотивированные и корыстные половые связи, вело к росту проституции. 6. Из книги И.С. Кона «Сексуальная культура в России. Клубничка на березке» Как, вероятно, и все прочие политические партии начала XX века, до Октябрьской революции большевики не имели четкой программы в области сексуальной политики. "Половой вопрос" был для них чисто экономическим и социально-политическим и практически сводился к проблеме освобождения женщины и преодоления полового/гендерного неравенства. О сексе говорили вскользь, в связи с более общими вопросами. <…> Советское законодательство и социальная политика в вопросах брака и деторождения в 1920-х годах были самыми смелыми и прогрессивными в мире. Уже в 1917-18 гг. женщины были полностью уравнены в правах с мужчинами во всех сферах общественной и личной жизни, включая брачно-семейные отношения.

Женщины

получили

право

выбирать

свою

фамилию,

местожительство и гражданский статус. Вовлечение в производительный труд должно было гарантировать им экономическую независимость от мужчин. Беременность давала право на оплачиваемый отпуск. Чтобы разгрузить женщин от тяжкого "домашнего рабства", государство стало создавать систему ясель, детских

домов

и

пунктов

общественного

питания.

Расширялось

и

совершенствовалось медицинское обслуживание матери и ребенка, причем все это было бесплатным.

45

Эта программа была частью небывало широкого социального эксперимента по

преобразованию

общества.

Все

частные

вопросы

сознательно

формулировались не как медицинские или биологические, а как социальные, что позволяло уловить взаимосвязь явлений, ускользавшую от прагматиков. Концентрация власти в руках государства позволяла не просто декларировать замыслы, но и осуществлять их на практике. <…> Но в условиях экономической разрухи, бедности и бескультурья многие прекрасные начинания были невыполнимы, приходилось откладывать их осуществление на потом. Издержки же, связанные с дезорганизацией брачно-семейных отношений (нежелательные беременности, безотцовщина, проституция, венерические заболевания), были очень велики и вызывали растущую озабоченность. Количество разводов на 1000 населения в 1920-х гг. выросло по сравнению с 1912 г. в 7 раз. Церковный брак свое значение утратил, а гражданский брак многие не принимали всерьез. Некоторые убежденные коммунисты считали этот институт вовсе не нужным. Родители одного из моих друзей, счастливо прожившие вместе долгую жизнь, зарегистрировали свой брак только в середине 1980-х гг., одновременно с женитьбой внука (который с тех пор дважды развелся), да и то лишь по соображениям практического порядка. Но не все фактические браки были такими прочными. Страдающей стороной при этом бывали, как правило, женщины. Остряки говорили, что в отношениях между полами свобода и равенство дополняются не братством, по классической формуле Великой французской революции, а материнством. В этих условиях властям приходилось делать не то, что хотелось бы, а то, что было необходимо. Одной из таких вынужденных мер была легализация искусственных абортов. <… >Это было рискованное, но, по-видимому, правильное решение. Хотя количество абортов после него резко возросло (по некоторым данным - втрое; в 1924 г., если верить местной статистике акушеров и гинекологов, в Ленинграде аборты составляли 50, а в одной из московских клиник - 43 процента от общего

46

числа рождений), зато количество внебольничных абортов резко снизилось. То есть поставленная цель была достигнута. Дезорганизация привычного уклада брачно-семейных отношений, быта и морали вызвала к жизни множество проблем, прямо или косвенно связанных с сексуальностью, а это, в свою очередь, стимулировало многочисленные социальные исследования, посвященные полу и сексуальности, тем более, что такой опыт в России уже был. Особенно много, больше, чем в любой другой стране в те годы, было анкет о сексуальном поведении. <…>

Среди

рабочей

и

студенческой

молодежи

были

широко

распространены добрачные и внебрачные связи. <…> Исследователей, особенно врачей, беспокоил рост венерических заболеваний и проституции. По данным проведенного в 1925 году опроса пациентов 2-го Московского Венерологического диспансера, 45 процентов мужчин и 81 процент женщин о природе и профилактике вензаболеваний вообще ничего не знали. Причем от 54 до 88 процентов всех заболеваний имели своим источником проституцию, которая в эпоху НЭПа, естественно, была широко распространена. Теоретически Советская власть была категорически против любых форм проституции. Созданная в 1919г. Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией в опубликованных в конце 1921 г. тезисах утверждала: проституция

тесно

связана

с

основами

капиталистической

формы

хозяйствования и наемным трудом. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм - могила проституции. <…> С переходом к НЭПу проституция не только выросла, но и демократизировалась. Если в 1920 г., по данным С. Я. Голосовкера, услугами проституток

пользовались

43

процента

рабочих

и

41,5

процентов

представителей других слоев городского населения, то в 1923 г. эти цифры увеличились до 61 и 50 процентов.

47

О том, что проституция была тесно связана с общей социальной дезорганизацией,

убедительно

свидетельствуют

происхождении проституток, собранные

данные

С. Вольфсоном:

о

социальном 43 процента

проституток составляли крестьянки, 42 процента - выходцы из разоренных революцией "бывших людей", 14 процентов - рабочие. Что с этим делать - Советская власть не знала. Сначала, продолжая гуманистические предреволюционные традиции, акцент делался на социальной и иной помощи. <…> Какую же сексуальную идеологию и политику могли предложить и предложили большевики? В начале 1920-х годов существовали две главные позиции

в

этом

вопросе.

Первая,

либеральная,

точка

зрения

была

сформулирована Александрой Коллонтай в нашумевшей статье "Дорогу крылатому Эросу!" (1923). <…> Коллонтай отнюдь не отрицает серьезности любовных отношений. Напротив, она выступает против "полового фетишизма" и гедонизма, пренебрежительно считая случайные связи периода гражданской войны всего лишь проявлениями недостойного большевика полового инстинкта. Однако для коммунистических ортодоксов точка зрения Коллонтай была слишком радикальной. Она противоречила как привычному аскетизму старых революционеров, так и соображениям политической целесообразности. <…> Вторую, более жесткую и догматическую позицию занимает Арон Борисович Залкинд (1888-1936), автор популярных книг "Революция и молодежь" (1924), "Половой фетишизм: К пересмотру полового вопроса" (1925) и "Половой вопрос в условиях советской общественности" (1926). Врачпсихотерапевт по образованию, сначала активный психоаналитик, а затем ярый гонитель советского фрейдизма, один из основоположников педологии, Залкинд признает наличие у человека биологического полового влечения и вред "половой самозакупорки". Но одновременно он предлагает целиком и полностью подчинить сексуальность классовым интересам пролетариата.

48

7. Из статьи В. Исаева «И всюду страсти роковые» Развернувшаяся в России в 1920-30-х годах перестройка всей общественной жизни не могла не сказаться на формах и содержании одной из важнейших сторон существования человека – отношениях между мужчиной и женщиной, включающих и любовь как романтическое чувство, воспетое поэтами, и более прозаические семейные отношения. При этом спектр теорий, взглядов, настроений приобретал в тот период очень широкую амплитуду – от патриархальных стандартов домостроя до радикальных лозунгов о свободной любви или совсем уж «сверхреволюционных» проектов обобществления женщин и государственной регламентации сексуальных контактов граждан. <…> Формирование новых форм и ценностей в области отношений между полами сопровождалось различными крайностями – от пропаганды «свободной любви» до требований полного отказа от половой жизни до брака или пуританского контроля за семейной жизнью. Не собирались сдавать свои позиции и приверженцы домостроя <…>. 8. Из книги Линн Виссон «Чужие и близкие в русско-американских браках» В 20-е и 30-е гг. множество граждан Америки: и сотни социалистов, и чернокожие, мечтавшие о свободном от расизма обществе, и евреи, бежавшие при царизме от погромов, и русские эмигранты со своими детьми, и простые рабочие, и выпускники колледжей – все были прямо-таки очарованы советским экспериментом. Между 1920-м и 1925-м гг. около 22000 американцев и канадцев, мужчин, женщин и целых семей, отправились в Россию с намерением остаться там навсегда. Эти идеалисты, решившие в СССР строить мир будущего, очень скоро познакомились с российской действительностью – и с российской любовью.

49

<…>

Группа

американских

рабочих,

горевших

желанием

помочь

Советскому Союзу путем введения американских производственных и управленческих

методов,

основала

Кузбасский

проект,

сибирскую

экономическую колонию, которой управляли исключительно американцы. С 1921 по 1926 гг. эта группа жили в городе Кемерово, и уже к августу 1922 г. двенадцать американцев женились на сибирских девушках. Большинство браков оказались крепкими, и семьи остались жить в России, однако советскому режиму эти идеалисты были не очень-то нужны. 9. Из романа С. Голицына «Записки уцелевшего» Когда выходили на скверной бумаге тоненькие книжки Михаила Булгакова, их затрепывали до невозможности, хохотали над их содержанием, угадывая в них весьма язвительную сатиру на нашу жизнь. «Роковые яйца», «Дьяволиаду» и «Похождения Чичикова» я прочел в свои юные годы и запомнил на всю жизнь. В журнале была напечатана лишь первая часть булгаковской «Белой гвардии». И вот тут правительство всполошилось, и журнал был закрыт, а его последний номер передавали из рук в руки и зачитывали до дыр. Одним из самых популярных

писателей

был

тогда

Михаил

Зощенко.

Его

маленькие

юмористические рассказы декламировали на каждой вечеринке, они издавались и переиздавались много раз. А ещё был поэт и одновременно художник, о ком складывались легенды, Максимилиан Волошин. Он жил в Крыму, в своем доме. И писал стихи, которые нигде не печатали. И стихи его, проникнутые глубоким религиозным чувством о запертом Московском Кремле, о Суздале, об обновленной иконе Владимирской Богоматери, о России в образе крестьянской девушки переписывались от руки и на машинке. Это был первый после революции самиздат. Стихи читали и вслух, и втихомолку, и плакали над ними. А потом наступила пора, когда за одно хранение этих стихов отправляли в концлагеря.

50

Годы 1930-е – середина 1950-х – тоталитаризм В первой половине 1930-х уже обозначился новый период в культуре России - идеологическая однозначность, политическая стабильность, централизация всех сфер жизни, регламентация тематики, жанров, стилей, культ вождя и др. - тоталитаризм. В процессе стремительной модернизации СССР значительно сократился уровень доходов населения, но советские люди, вдохновленные верой в социалистическое будущее, терпеливо переносили экономические трудности, карточную систему распределения продуктов. В ходе успешной индустриализации, под влиянием советской пропаганды, подчеркивающей достижения и скрывавшей факты катастрофических неудач, люди были охвачены подлинным энтузиазмом, который проявлялся в самоотверженном, героическом труде и добросовестной учебе. В быту советских людей утверждались новые праздники – 1 мая день международной солидарности трудящихся, 7 ноября – день пролетарской революции, профессиональные (День шахтера и др.). Религиозные праздники – Рождество, Крещение, Пасха и др. попадали под запрет. Эти праздники молодежь не отмечала, люди старшего поколения от них не отказались, но отмечали скрытно. До 1935 года многие люди под воздействием пропаганды отказывались от обычая наряжать елку (она объявлялась символом Рождества). Всеобъемлющий идеологический миф, культ личности формировали, в первую очередь у молодежи, вождизм: портреты вождей украшали жилую комнату, стояли в рамках на письменном столе; на домашних праздниках поднимали тосты за Сталина и партию; на демонстрациях с гордостью несли портреты Сталина; если торжественное собрание проходило с участием Сталина, на появление вождя и любое его слово отвечали восторженными возгласами и многоминутной овацией (10). В ходе борьбы с инакомыслием и массовых репрессий стало чрезвычайно опасным рассказывать анекдоты на политическую тему. За рассказанный или услышанный анекдот в НКВД на человека могли завести дело. Писатели, чье творчество не соответствовало методу социалистического реализма, были вынуждены писать литературные произведения «в стол». Политический режим способствовал отрыву членов семьи от репрессированных близких. Поскольку было чрезвычайно опасно поддерживать связь с репрессированными, их семьями, распространились такие нравы, как расторжение брака с репрессированным супругом, публичный отказ детей от родителей – «врагов народа», увольнение членов семьи с работы, исключение из членов профсоюза, комсомола (11). Немало людей практиковало доносительство: одни – с целью самосохранения, из страха, другие – на основании убеждения в том, что помогают НКВД разоблачать «врагов народа». С целью самосохранения люди избегали разговоров об арестах, массовых репрессиях, распространенной практикой стало «позитивное незнание» (12, 13). Рядовые члены партии и комсомольцы были обязаны докладывать в свою

51

первичную организацию о любых «идеологических диверсиях» (12, 14). Очень немногие скрытые диссидентки искали знакомства с влиятельными иностранцами, работающими в СССР, стремились выйти за них замуж и выехать из страны (15). В атмосфере шпиономании уменьшалось число иностранцев в СССР, ограничивались контакты с ними (16, 17). Контролируя все сферы жизни, государство взяло курс на укрепление брака и семьи командно-административными методами, отрицание и подавление сексуальности.20 Женщины практиковали обращение с жалобами на поведение супруга в первичную комсомольскую или партийную организацию, где рассматривалось персональное дело и определялось моральное наказание (18). Шла борьба с проституцией (19). Курс на укрепление брака и семьи имел результаты: ценность семьи в сознании масс возросла (20). В то же время расторжение брака по политическим мотивам (развод с «врагом народа») было общественно одобряемым поведением. С середины 1930-х началась целенаправленная идеологическая подготовка советских людей к войне. Советская военно-патриотическая ментальность проявлялась в том, что молодежь строила свою жизнь по лозунгам «Будь готов к труду и обороне», «Если завтра война, если завтра в поход», стремились заслужить значок «Готов к труду и обороне» и с гордостью его носили. Культурными героями, образцами для подражания были комиссары, красные командиры, полярники, летчики, а также великие российские полководцы прошлых веков. Немало девушек определяли главной целью своей жизни профессиональное служение обществу, отодвигая на второй план любовь, брак и семью (21). В результате крайне низкой степени готовности СССР к войне с Германией и грубых ошибок И.В. Сталина как Верховного Главнокомандующего, Красная Армия в первые месяцы войны потерпела подлинную катастрофу. В немецких концентрационных лагерях оказалось почти 5,7 млн. советских военнопленных. Тяжелейшие условия содержания, а также, в определенной мере, приказ Ставки Верховного Главнокомандования СССР № 270 (август 1941 г.) способствовали и вынуждали часть пленных вступать в антисоветские формирования. Советские люди проявляли массовый героизм на фронте. Выполняя приказ Сталина «Ни шагу назад!», на фронтах формировали штрафные батальоны – из офицеров, лишенных звания за проступки и преступления, освобожденных из плена, окружения; из заключенных ГУЛАГа, готовых сражаться с врагом. Штрафбаты бросали в атаки на самые неприступные участки обороны немцев. Часто штрафбатам изза неудовлетворительного снабжения боеприпасами и провиантом, еду и оружие приходилось добывать самим, в бою. Смерть окружала их со всех сторон: спереди их косили пулеметы противника, сзади - пулеметы заградотрядов НКВД. Судьба штрафников во многом зависела от командиров: одни проявляли неоправданную жестокость, другие стремились сберечь жизни 20

Кон И.С. Сексуальная культура в России //sexology. narod.ru/chapt604. html.

52

людей (22, 23). На оккупированных территориях развернулось партизанское и подпольное движение. Люди самоотверженно трудились в тылу. Женщины и подростки осваивали традиционно мужские рабочие места: фрезерные станки, тракторы, комбайны, автомобили. Рабочие сутками не покидали цехов заводов, врачи сутками не покидали госпиталей, работали без выходных. Жители тыловых городов – женщины, подростки, разгружали пароходы и санитарные поезда с тяжелоранеными, сдавали кровь, собирали лекарственные травы, после трудового дня добровольно приходили в госпитали на ночные дежурства, стирали и чинили солдатское белье, вели переписку раненых с родными и военными частями, вязали теплое обмундирование для бойцов, устраивали концерты художественной самодеятельности, собирали деньги на постройку танковых колонн, эскадрилий самолетов, бронепоездов. Война сильно изменило поведение детей (24). Сложная задача размещения миллионов эвакуированных людей частично решалась местными жителями. Известно множество примеров заботливого, братского отношения с их стороны. Но нельзя игнорировать факты безразличия и жестокости к эвакуированным (25). Широко распространилась меновая торговля на барахолках. Главным предметом торговли стали продукты питания. Многие женщины на фронте и в тылу в годы войны приобрели привычку курить папиросы. В связи с тем, что в годы войны по ряду причин смягчилось отношение компартии к церкви, верующие люди потянулись в церковь за утешением, стали вести себя более свободно и открыто. На фронте у комсостава распространилось такое явление как ППЖ – походно-полевая жена. Героический пафос тех лет проявился в популярности музыкальных, литературных и кинопроизведений на тему патриотизма и верности. Со второй половины 1940-х, в ходе «холодной войны» с США, в СССР развивалась компания борьбы против космополитов и «преклонения перед иностранщиной»: даже рестораны клеймились как «пережитки капитализма», запрещались браки между советскими гражданами и иностранцами, иностранный джаз и т.д. Население приспосабливалось. В науке: поскольку сложно было написать толковую диссертацию, приходилось в тексте обезличивать иностранцев, перестраивать основанное на теории репрессированного советского ученого исследование, брать неактуальную, не интересную, но идеологически безопасную тему и обращать основное внимание на идеологическую правильность работы (26). В условиях послевоенного антисемитизма в СССР, борьбы с «безродными космополитами» (евреями), дискриминации, которые достигли своего апогея в «деле врачей» (27, 28, 29), у еврейского населения СССР складывались определенные нравы: из столичных городов поступление в провинциальные вузы и аспирантуру; изменение фамилии (28, 30).

53

10. Из романа А.Н. Рыбакова «Страх» 14 мая 1935 года Сталин приехал в Колонный зал Дома союзов на торжественное заседание, посвящённое пуску Московского метрополитена. - Слово имеет товарищ Сталин. Сталин подошёл к трибуне. Зал встал… Овация длилась бесконечно. Сталин поднял руку, призывая к спокойствию, но зал не утихал, все хлопали в такт, это было похоже на удары по громадному барабану, и каждый удар сопровождался громовым скандированием одного слова: «Сталин!», «Сталин!». Сталин привык к овациям. Но сегодняшние овации были особенными. Его приветствовали не чиновники, не комсомольские бюрократы, а простые рабочие – бетонщики, проходчики, сварщики, слесари – строители первого в стране метрополитена. Аплодисменты сотрясали зал, - юноши и девушки вскакивали на кресла, кричали «Да здравствует товарищ Сталин!», «Великому вождю товарищу Сталину – комсомольское ура!» Сталин вынул часы, поднял их, показывая залу, что пора угомониться. Ему ответили ещё большей овацией. Сталин показал часы президиуму. Там заулыбались, польщенные тем, что тоже принимают участие в трогательном общении вождя с народом. И, как бы уступая требованию Сталина, так демократически выраженному, члены президиума стали усаживаться на места. Садились и в зале, но аплодисменты продолжались. - Товарищи, - Сталин улыбнулся, - подождите авансом рукоплескать, вы же не знаете, что я скажу. Зал ответил ему радостным смехом и новыми овациями. - Я имею две поправки, - продолжал Сталин, - партия и правительство наградили за успешное строительство Московского метрополитена одних – орденом Ленина, других – орденом Красной Звезды, третьих – орденом

54

Трудового Красного Знамени, четвертых – грамотой ЦИК. Но вот вопрос: а как быть с остальными, как быть с теми товарищами, которые клали свой труд, свое умение, свои силы наравне с ними? Одни из вас как будто бы рады, а другие недоумевают. Что же делать? Вот вопрос. Он сделал паузу. Благоговейная тишина стояла в зале. - Так вот, - продолжал Сталин, - эту ошибку партии и правительства мы хотим поправить перед всем честным миром. Опять зал взорвался смехом и аплодисментами. - Первая поправка: за успешную работу по строительству Московского метрополитена объявить благодарность ударникам, ударницам и всему коллективу инженеров, техников, рабочих и работниц Метростроя. И опять гром аплодисментов. Когда зал наконец утих, Сталин сказал: - И вторая поправка: за особые заслуги в деле мобилизации славных комсомольцев и комсомолок на успешное строительство Московского Метрополитена

наградить

орденом

Ленина

Московскую

организацию

комсомола. Снова шквал аплодисментов. На этот раз аплодировал и сам Сталин… И когда он перестал аплодировать, утих и зал. - Может быть, товарищи, этого мало, но лучшего мы придумать не сумели. Если что-нибудь ещё можно сделать, то вы подскажите. Жестом руки приветствуя собрание, Сталин направился в президиум. Овация превзошла все предыдущие. «Ура любимому Сталину!» И зал загремел «Ура!», «Ура!», «Ура!» Овация длилась минут десять. В зале продолжали стоять и аплодировать, выкрикивать «Ура!», «Любимому Сталину – ура!».

55

11. Из романа А.И. Солженицына «В круге первом» Женщина взяла Надю за рукав: - Милая! Легко было любить в девятнадцатом веке! Жены декабристов – разве совершили какой-нибудь подвиг? Отделы кадров – вызывали их заполнять анкеты? Им разве надо было скрывать свое замужество как заразу? – чтобы не выгнали с работы, чтобы не отняли эти единственные пятьсот рублей в месяц? В коммунальной квартире – их бойкотировали? Во дворе у колонки с водой – шипели на них, что они враги народа? Родные матери и сестры – толкали их к трезвому рассудку и к разводу? О, напротив! Их сопровождал ропот восхищения лучшего общества! Снисходительно дарили они поэтам легенды о своих подвигах. Уезжая в Сибирь в собственных дорогих каретах, они не теряли вместе с московской пропиской несчастные девять квадратных метров своего последнего угла и не задумывались о таких мелочах впереди, как замаранная трудовая книжка, чуланчик, и нет кастрюли, и черного хлеба нет!.. 12. Из романа А.Н. Рыбакова «Страх» А на Арбате жизнь продолжалась по-прежнему, будто не было ссылок, тюрем, лагерей, не было заключённых. Знакомые заключённых, знакомые этих знакомых жили, как и жили. О них, о рядовых тружениках, об их славных делах писали в газетах, сообщали по радио, говорили на собраниях. О таких, как Саша Панкратов, тоже писали в газетах, сообщали по радио и говорили на собраниях, но как о врагах, которых надо уничтожить. И тех, кто им сочувствует, тоже надо уничтожить. Так как никто не хотел быть уничтоженным, то никто не выражал сомнения в том, что надо уничтожать людей, суда над которыми не было и о вине которых узнавали из коротких газетных сообщений. Безопаснее было вообще о них не говорить. Лучше говорить о другом. Например, об отважных полярных лётчиках, вывозивших в прошлом году со

56

льдин Ледовитого океана экипаж потерпевшего кораблекрушение парохода «Челюскин». А если и приходила кому-нибудь в голову мысль, что спасение из тюрем невинных людей не менее важно, чем спасение «челюскинцев», то вслух эту мысль не высказывали. <…>

-

Я запрещаю тебе со мной так разговаривать! Запрещаю!

- Может быть, мне вообще молчать? - Да, молчи, если у тебя нет других тем для разговоров. Я коммунистка и антисоветчину слушать не желаю! - Антисоветчину? Разве я говорю что-нибудь против Советской власти? Я за Советскую власть, только вашего «отца и учителя» терпеть не могу! - Не смей так называть товарища Сталина, не смей! Товарищ Сталин и Советская власть – это одно и то же. - Это для тебя одно и то же. В коридоре послышались шаги и замерли у их двери. Ну вот, дождались, эта сволочь Вера Станиславовна подслушивает. - Повторяю, - Нина перешла на шепот, - я запрещаю тебе вести со мной такие разговоры, понимаешь? – она рубила рукой воздух. – Запрещаю! И запрещаю их вести с кем бы то ни было. <…> Прекратились разговоры не только на эту тему, прекратились разговоры в о о б щ е. О чем им говорить? Каждая жила своей жизнью. Но Нину это не устраивало. Суровое, ответственное время. Страна, окруженна врагами внешними, борется с врагами внутренними. Малейшее сомнение в Сталине означает неверие в дело социализма. Только безграничная, безоговорочная вера может сплотить миллионы людей на строительство нового общества. В бою не рассуждают, в бою выполняют приказы командования, а не обсуждают их. Ее сестрица отрицает все, что дорого и священно для миллионов советских людей. <…> К чему это приведет? Что ждет Варю? И что ждет ее, Нину? Дело не в страхе, дело в её партийной честности. Прикрывая Варю, она

57

поощряет

антисоветские

разговоры,

значит,

поощряет

антисоветскую

агитацию. Тем самым она совершает преступление перед партией, становится с о у ч а с т н и ц е й. Но как поступить? Пойти к Вариному начальнику и поговорить с ним? Сообщить в партийную организацию? Донести на сестру? Это ужасно! Ведь Варю посадят, и все будут знать, что посадила ее родная сестра. Но и молчать она не может. Посоветоваться с директором школы Алевтиной Федоровной? Алевтина Федоровна всегда вела себя с ней по-матерински. Нина была ее любимицей, комсомолка, активистка. Когда Нина окончила педагогический институт, взяла ее в школу преподавать историю, не дала загнать на периферию. А когда Нина хотела собирать подписи под заявлением, связанным с арестом Саши Панкратова, Алевтина Федоровна прочитала заявление и порвала его. - Этого документа не существовало. И никогда больше о нем не говорила. А спустя месяц дала Нине рекомендацию для вступления в партию. Алевтине Федоровне Нина доверяла безоговорочно. <…> И всё же рассказать ей о Варе – значит переложить на её плечи ответственность: з н а т ь в наше время – это уже и отвечать. 13. Из статьи А.Л. Свенцицкого «Позитивное незнание» как компонент советской ментальности «Знание – сила» - эти слова Ф. Бэкона известны почти каждому. Позволю себе не согласиться с великим мыслителем, предложив антитезис: «Незнание

-

большая сила». Предвидя недоумение и даже яростные возражения читателей, отмечу сразу, что автор никоим образом не берет под сомнение могущество научного знания, обусловливающего технический прогресс и расширение возможностей человечества во всех (без исключения!) сферах его деятельности. <…>

58

Однако если перейти от человечества к отдельно взятому индивиду, то порой именно незнание выступает как позитивный фактор, обеспечивающий его жизнедеятельность, а иногда и просто выживание. <…> Опыт жизни автора настоящей работы в СССР (включая также и самонаблюдение) говорит о том, что важной составляющей ментальности советского человека было «позитивное незнание». «Меньше знаешь – лучше (крепче) спишь» – вот пословица, которая родилась в советский период и, безусловно, не на пустом месте. Советскому человеку нередко приходилось сталкиваться с тем, что обладание знанием определённого рода было опасным для него. Особенно явно это чувствовалось в периоды массовых репрессий. <…> Как

известно,

основная

задача

государственного

пропагандистского

аппарата состояла в формировании коммунистического мировоззрения у советских людей. Заметим, что важной чертой такого мировоззрения считался оптимизм. Конечно, вера в светлое будущее плохо сочеталась бы с постоянными сообщениями о различных неудачах в деятельности тех или иных организаций и их руководителей. Поэтому критические материалы в газетах были строго дозированы, регламентированы и санкционированы свыше. <…> Пресса, радио и телевидение сообщали, в основном, о трудовых успехах советских людей. Народ пребывал в блаженном неведении, он жил в особом мире, созданным умелыми практиками марксизма-ленинизма, где не было ни природных катастроф, ни социальных потрясений. Где-то далеко за рубежом время от времени тонули пароходы, разбивались самолеты, сходили с рельсов поезда, сталкивались друг с другом автомобили. И обо всем этом советских людей постоянно информировали. В СССР, судя по официальным сообщениям, такое случалось чрезвычайно редко.

59

14. Из повести Б. Васильева «Завтра была война» В воскресенье веселились, в понедельник вспоминали об этом, а во вторник после уроков Искру вызвала классная руководительница. <…> - Ты ничего не хочешь мне рассказать? - Ничего. - Жаль, - вздохнула Валентина Андроновна. – Как ты думаешь, почему я обратилась именно к тебе? Я могла бы поговорить с Остапчуком или Александровым, с Ландысом или Шефером, с Боковой или Люберецкой, но я хочу говорить с тобой, Искра. Искра мгновенно прикинула, что вся названная компания была на дне рождения и что среди всех не названы лишь Саша и Зина. Саша уже не был учеником 9 «Б», но Зиночка… - Я обращаюсь к тебе не только как к заместителю секретаря комитета комсомола. Не только как к отличнице и общественнице. Не только как к человеку идейному и целеустремленному. – Валентина Андроновна сделала паузу, - но и потому, что хорошо знаю твою маму как прекрасного партийного работника. Ты спросишь: зачем это вступление? Затем, что враги используют сейчас любые средства, чтобы растлить нашу молодежь, чтобы оторвать ее от партии, чтобы вбить клин между отцами и детьми. Вот почему твой святой долг немедленно сказать… - Мне нечего вам сказать, - ответила Искра, лихорадочно соображая, что же они такое натворили в воскресенье. - Да? А разве тебе неизвестно, что Есенин – поэт упадочнический? А ты не подумала, что вас собрали под предлогом рождения – я проверила анкету Шефера: он родился второго сентября. Второго, а собрал вас через три недели! Не для того ли, чтобы ознакомить с пьяными откровениями кулацкого певца? - Есенина читала Люберецкая, Валентина Андроновна. <…>

60

15. Из романа А.Н. Рыбакова «Страх» В доме у Нелли Вика и встретила Шарля. Высокий, светловолосый, с бокалом в руке, он стоял возле Жоржа, что-то рассказывал. Вике сразу бросилось в глаза его породистое лицо, нос с горбинкой, отметила она и строгий элегантный костюм. Птицы такого полета еще не залетали в дом к Нелли. Аристократ? И по тому, как он несколько раз пристально посмотрел на нее, Вика поняла – искра высеклась. Она безошибочно отличала беспардонный шарящий мужской взгляд от того настоящего, п е р с п е к т и в н о г о. <…> - Шарль – корреспондент, - Нелли назвала знаменитую французскую газету, - этой газетой владеет его семья, одна из богатейших семей Франции. А невеста Шарля – дочь какого-то финансиста, что-то вроде Ротшильда, забыла его фамилию. Итак, Шарль красив, богат и х о л о с т. Это серьезное обстоятельство, ведь католикам запрещен развод. Дома Вика все тщательно обдумала, этот шанс упускать нельзя. Она упустила Эрика – Дьяков и Шарок помешали, сейчас ничто не должно ей помешать. В этой стране ей делать нечего. Обрыдли хамство, зависть, пугающая неизвестность, лозунги и марши, вечный страх. Сегодня она разгуливает по Москве, а завтра могут позвонить и, как в тот раз, сказать: «Гражданка Марасевич, с вами говорят из НКВД…» Неважно, что они ее отпустили, могут вызвать опять, заставят работать. Ее обязательство-то у них. Надо сматываться в Париж! Вечный, великий Париж! 16. Из книги Линн Виссон «Чужие и близкие в русско-американских браках» В конце 30-х гг., в страшные годы репрессий, преследования и арестов, в том числе и иностранцев, привели к уменьшению американской иммиграции в СССР. В 1935 были закрыты специальные магазины для иностранцев, и их стали увольнять с работы, депортировать и арестовывать. Когда Джон Скотт поехал в отпуск в Соединенные Штаты, Маше отказали в выдаче паспорта, без

61

которого уехать с мужем было невозможно. Ей не хотелось навсегда покидать Советский Союз, однако когда Джона уведомили, что он больше не будет работать на заводе, она решила обратиться за визой. «Он хотел жить в Америке, и поэтому я покинула Россию», - сказала она. На протяжении четырех лет, пока эта семья не получила визы, друзья избегали их, опасаясь общаться с иностранцами. Если не жена и дети, писал Скотт, он бы немедленно навсегда покинул эту страну. 17. Из романа А.Н. Рыбакова «Страх» Это был уже не тот «Метрополь», что раньше. Так же сверкала хрустальная люстра и стояли горкой на столиках накрахмаленные салфетки, так же притушили свет, когда начал играть оркестр<…>. Тот же величавый метрдотель

встречал

гостей,

и

усаживали

их

за

столики

те

же

предупредительные официанты. Но публика не та. Солидные дяди из начальства,

некоторые

в

гимнастёрках,

иные

в

пиджачных

парах.

<…>Иностранцев мало, и те – в окружении официальных лиц, видно, пришли перекусить после деловых переговоров. Ни шикарных дам в роскошных туалетах, ни таких красоток, как Вика, Ноэми, Шереметьева. Зато тянули винцо проститутки, одетые под обыкновенных советских служащих, были и девочки, действительно служащие, их обхаживали командировочные в вышитых рубашках, сапогах. В сапогах теперь сюда пускали, так и танцевали в сапогах. 18. Из статьи Н. Лебиной «Идеологически выдержанная интимная жизнь» На рубеже 20-х и 30-х гг. начинается поворот к резкой деэротизации советского общества, также поставленной на идеологическую основу. На щит теперь поднимались сентенции заведующей женотделом ЦК ВКП(б) П. Виноградской, утверждавшей, что «излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс». А. Залкинд, которого в то время называли врачом партии, в своих знаменитых «12 заповедях»

62

проповедовал, что класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов». С середины 30-х гг. сфера интимной жизни оказалась предельно политизированной. Со страниц журналов исчезли дискуссии по половым проблемам. На улицах городов перестали встречаться не только легкомысленно одетые девушки, но и мало-мальски фривольные витрины. «Нормой жизни» стали истории, подобные той, что произошла в марте 1935 г. на фабрике «Красный треугольник»: бюро ВЛКСМ исключило из комсомола молодого слесаря за то, что он «гулял одновременно с двумя». Новый социалистический аскетизм всячески поощрялся властными и идеологическими структурами. С 1937 г. бытовые неурядицы стали вообще раздуваться до масштаба громких «дел». В 1938 г. «Комсомольская правда» сообщала о том, что «враги народа немало поработали над тем, чтобы привить молодёжи буржуазные взгляды на вопросы любви и брака и тем самым разложить молодёжь политически». Добрачные половые контакты окончательно перешли в разряд проявлений «нездорового, капиталистического образа жизни». Даже факт официального развода отныне ставил клеймо на дальнейшей судьбе коммуниста и комсомольца. 19. Из книги И.С. Кона «Сексуальная культура в России» В Москве самыми известными злачными местами были Трубная площадь и Цветной бульвар, в Ленинграде - Лиговка и Невский проспект. <…> Что с этим делать - Советская власть не знала. Сначала, продолжая гуманистические предреволюционные традиции, акцент делался на социальной и иной помощи. Но как только выяснилась неэффективность этой политики, она уступила место административно-бюрократическим и милицейским репрессиям. Если в 1920-х годах эти две линии волнообразно чередовались, то в 1930-х берется курс на принудительное трудовое воспитание в специальных

63

колониях и лагерях. С 1929 г. борьбу с продажной любовью стали вести сугубо административными

репрессивными

методами.

Развернулось

плановое

уничтожение «продажной любви» как социального зла, несовместимого с социалистическим образом жизни. В то же время государство преследовало и другую цель. Собирая проституток в спецучреждениях и насильно заставляя их работать, оно покрывало потребность в дешевой, почти даровой рабочей силе. Переход от политики уничтожения причин проституции к репрессивной политике уничтожения самих проституток принес определенные плоды. Профессиональная проституция ушла в подполье, стала менее видимой и, возможно, менее распространенной. Тем не менее она не исчезла, и власти это прекрасно знали. Оставался единственный способ, тот, к которому прибегали в случае всех других «отрицательных» явлений, будь то межнациональная вражда или политическая апатия, - на проблему просто закрыли глаза, сделав вид, будто её вообще не существует. 20. Из служебного циркуляра СД «Сообщения из рейха» об образе русского у населения Тысячи привезенных с востока рабочих и военнопленных воспринимаются нашим населением как живые свидетели большевистской системы, на которых можно проверить существовавший до сих пор образ России и порожденные пропагандой представления о советском человеке. Судя по многочисленным сообщениям, мнения различных слоев населения по этому поводу раскололись, и трещина все более углубляется и расширяется <…> 4. Семейственность и нравственность. В нашей пропаганде много говорилось о том, что большевистская система разрушила семью как ячейку общества. Представленные сообщения из всех районов рейха в один голос утверждают, что именно у остарбайтеров ярко выражены чувство семьи и высокая нравственность поведения. <…>

64

21. Из повести Б. Васильева «Завтра была война» В девятом классе Валентина Андроновна предложила нам тему свободного сочинения «Кем я хочу стать?». И все ребята написали, что они хотят стать командирами Красной Армии. Даже Вовик Храмов пожелал быть танкистом, чем вызвал бурю восторга. Да, мы искренне хотели, чтобы судьба наша была суровой. Мы сами избирали ее, мечтая об армии, авиации и флоте: мы считали себя мужчинами, а более мужских профессий тогда не существовало. В этом смысле мне повезло. Я догнал в росте своего отца уже в восьмом классе, а поскольку он был кадровым офицером Красной Армии, то его старая форма перешла ко мне. Гимнастерка и галифе, сапоги и командирский ремень, шинель и буденовка из темно-серого сукна. Я надел эти прекрасные вещи в одни замечательный день и не снимал их целых пятнадцать лет. Пока не демобилизовался. Форма тогда уже была иной, но содержание ее не изменилось: она по-прежнему считалась одеждой моего поколения. Самой красивой и самой модной. Мне люто завидовали все ребята. И Искра Полякова. - Конечно, она мне немного велика, - сказала Искра, примерив мою гимнастерку. – Но до чего же в ней уютно. Особенно, если потуже затянуться ремнем. Я часто вспоминаю эти слова, потому что в них – ощущение времени. Мы все стремились затянуться потуже, точно каждое мгновение нас ожидал строй, точно от одного нашего вида зависела готовность этого общего строя к боям и победам. Мы были молоды, но жаждали не личного счастья, а личного подвига. <…> <…> - Господи, ну при чем тут райком? – вздохнули Зиночка. – Искра, тебе за лето стал тесен лифчик? - Какой лифчик? - Обыкновенный. Не испепеляй меня, пожалуйста, взглядом. Просто я хочу знать: все девочки растут вширь или я одна такая уродина?

65

Искра хотела рассердиться, но сердиться на безмятежную Зиночку было трудно. Да и вопрос, который только она могла задать, был вопросом и для Искры тоже, потому что при всем командирстве ее беспокоили те же шестнадцать лет. Но признаться в таком она не могла даже самой близкой подруге: это была слабость. - Не тем ты интересуешься, Зинаида, - очень серьезно сказала Искра. – Совершенно не тем, чем должна интересоваться комсомолка. - Это я сейчас комсомолка. А потом я хочу быть женщиной. - Как не стыдно! – с гневом воскликнула подруга. – Нет, вы слыхали, ее мечта, оказывается, быть женщиной. Не летчицей, не парашютисткой, не стахановкой, наконец, а женщиной. Игрушкой в руках мужчины! - Любимой игрушкой, - улыбнулась Зиночка. – Просто игрушкой я быть не согласна. - Перестань болтать глупости! – прикрикнула Искра. – Мне противно слушать, потому что все это отвратительно. Это буржуазные пошлости, если хочешь знать. 22. Из романа Л. Колесникова21 «Небо» В полумраке фронтовой землянки сидел во мраке заросший неопрятной щетиной капитан. Он смотрел недобрым взглядом на двух бойцов, стоявших перед ним навытяжку. Красные веки капитана дергались в нервном тике. - Летчик… Что ж, «авиация», придется познакомиться с пехотой. Пойдешь в первый взвод… Ты тоже… - Не ты, а вы, - поправил капитана второй боец. Бойцу больше сорока. У него отяжелевшая фигура, у губ легли скорбные складки.

21

Лев Петрович Колесников родился в 1923 году во Владивостоке. Среднюю школу окончил в 1941 году, сразу же был призван в Армию и направлен в авиационное училище. Став летчиком-истребителем, участвовал в Великой Отечественной войне, был награжден орденами и медалями. Роман «Небо» повествует о судьбах сверстников автора.

66

- Гм… Пусть будет «вы», гражданин бывший полковник, растерявший полк. Итак, «вы» тоже в первый взвод. Капитан не успел отпустить бойцов, как вошли еще трое, и новички стали свидетелями неприятной сцены. - Разминируете проходы, - приказал капитан троим. - Мы не знаем, не приходилось… - Молчать! Два шага назад! Досылая патрон под выстрел, клацнул пистолет, вороненый ствол его застыл на уровне груди. - Слушаемся! Слушаемся! Есть разминировать!.. Трое, торопливо откозыряв, попятились к двери. Капитан швырнул пистолет на стол. Посмотрел на новичков. - Поняли? В штрафной роте не пререкаются. Сюда присылают искупать свою вину кровью! Бывший летчик и бывший полковник вышли. Присели рядом, привалившись к стене окопа. - За что тебя, летун? Панин рассказал. - Стало быть, разобрались с тобой, как в автоинспекции, - заключил полковник. – Превышение скорости, нарушение правил движения, человеку каюк, тебе тоже, а курсанту что? - Не знаю. Полную ответственность несет инструктор. А вы? - Ты о предательстве Власова слыхал? Ну вот. Прозевал я многих своих людей. Плохо у меня была поставлена политическая и воспитательная работа. Некоторые перешли к Власову. Другие преданы в окружении, уничтожены и пленены. С остальными удалось прорваться. Я заслужил высшую меру. Штрафная рота – снисхождение. Моим делом занимался маршал… Назвать не успел: неподалеку грохнул сильный взрыв.

67

- Один, кажется, «разминировал», - заключил полковник. От немцев взметнулись ракеты, поднялась стрельба. Полковник приподнялся, выглянул. - Ну что ж, летун. Видно, пойдем в атаку по неразминированному полю. Держись меня: я все же смыслю кое-что в наземном бою. Едва стало светать, полковник принялся за изучение местности перед окопами. Штрафникам объяснили задачу на день… Полковник косился на капитана, бормотал: - Или полная бездарность, или жестокость… В окопе произошло движение. «Сейчас поднимемся в атаку», - подумал Панин, но страха не было. Были стыд, горечь и обреченность. Пронзительный свисток ротного, и штрафники, перемахнув через бруствер, осатанело устремились вперед. Летчик краем глаза успел заметить, как их место в окопе заняли автоматчики заградбатальона. Назад пути нет. Что было дальше? Кошмар, прерываемый провалами в памяти. Вокруг свистело, грохотало, а сквозь этот ад прорывались заклинанием дикая брань и леденящее душу «ура!». <…> Ползет полковник, но вот вскочил, швырнул в щель гранату. Вторую выхватил у летчика, швырнул вслед за первой. Очутились на бугре, полоснули автоматами в появившуюся зеленую фигуру – и… тишина. А может быть, полопались в ушах перепонки?

Нет. Слышно, как полковник оторвал на

цигарку клок газеты. Пальцы его подпрыгивали. Едва справившись с ними, он закурил. - Кажется, на сегодня живы. Ого, ты смотри, что у тебя! Летчик взглянул: два пальца начисто срезаны осколком. И только сейчас, почувствовав боль и тошноту, он сел. Полковник опустился рядом и стал умело накладывать повязку. Что-то причитая, вскарабкался на поверженный дот еще один штрафник. По виду таджик или узбек.

68

Перевязка окончена. Посмотрели на поле недавнего боя. Обходя убитых, шел капитан. За ним спешили еще какие-то люди. Капитан поднялся на дот. Постоял, щелкая по голенищу прутиком. Обвел глазами поле, где полегла рота. Посмотрел на оставшихся в живых, выпрямился, приосанился и патетически произнес: - в моем лице Родина прощает вас! – И, сделав жест в сторону убитых, добавил: - Они тоже прощены. Он раскрыл полевую сумку и что-то быстро начеркал на листках. - Получайте. Потом примирительно, не без самодовольства пояснил: - У меня так: один бой – вина искуплена. Отправляйтесь в отдел кадров за назначением. Позади капитана стоял высокий смуглый человек с погонами старшего лейтенанта, он наблюдал за капитаном недоброжелательно и строго. Тот обернулся. - Пойдем, старшой, сдам тебе дела. Вошли в землянку капитана. Старший лейтенант попросил доложить обстановку минувшего боя. Капитан расстелил карту. - Вот наши позиции. Это немецкий дот. Слева наш полк. Как видите, при выдвижении полка дот простреливал его с фланга. Отсюда задача роты: уничтожить дот или взять его огонь на себя. Задача выполнена. Полк ушел вперед. - А почему же не обработали артиллерией? - Вы наивны. Зачем же артиллеристам тратить снаряды ради штрафников? - Почему же не разминировали проходы? Ведь в роте можно было найти саперов?! - Слушай,

старшой, принимай

дела

и

командуй

Договаривайся с артиллеристами, подбирай саперов…

69

по

своему вкусу.

- Я это сделаю, но вы, капитан, неоправданно жестоки, и то, что сейчас произошло на этом поле, называется преступлением. Капитан побледнел. Рука его потянулась к кобуре пистолета, но глаза нового командира роты смотрели холодно и спокойно. Дела сданы и приняты. Подпись принявшего: «С. Сафаров». Командир есть – рота будет. <…> Прошли дни, и штрафная рота старшего лейтенанта Селима Сафарова была укомплектована. Разношерстное это получилось сборище. В нем бывшие командиры, по халатности, самодурству, неумению или роковому стечению обстоятельств растерявшие людей или проигравшие сражения. Трусы и паникеры, проворовавшийся интендант, уголовники, два матроса, пропившие полгектара казенного брезента. Разным преступлениям соответствовали разные настроения: отчаяние и злоба, страх и бесшабашная удаль – она придавала позорному положению штрафника нечто геройское. <…> Селим получал для роты самые тяжелые задачи. Но атаки, подготовленные, продуманные по всем правилам военного искусства, не приносили потерь неоправданных.

Ночью разминировали проходы, резали

проволоку, держали связь с артиллеристами, и те не запаздывали с артподготовкой или огневым валом. 23. Из статьи Виталия Мороз «ДЕНЬ ЗА ШЕСТЬ, или Штрафной батальон в лицах» Ее написал человек, которому от лейтенанта до майора, кавалера четырех боевых орденов, выпало служить в 8-м отдельном штрафном батальоне (полевая почта 07380, «хозяйство» Осипова, а позднее Батурина) 1-го Белорусского фронта. Как попадали в постоянный состав штрафных батальонов? Автор книги Александр Васильевич Пыльцын рассказывает об этом одним абзацем. Его по окончании пехотного училища, которое дислоцировалось в Комсомольске-на-

70

Амуре, направили в 27-й отдельный полк резерва офицерского состава. В начале декабря 1943 года вызвали в штаб. «Беседовавший со мной майор, вспоминает Пыльцын, - был в полушубке и, несмотря на жарко натопленную комнату, затянут ремнями, будто каждую секунду был готов к любым действиям. Лицо его с заметно поврежденной сверху раковиной правого уха было почти до черноты обветренным. Просмотрев мое еще тощее личное дело и задав несколько вопросов о семье, об училище и о здоровье, он вдруг сказал: «Мне все ясно. Пойдешь, лейтенант, к нам в штрафбат!» Кажется, заикаясь от неожиданности, я спросил: «З-з-з-а что?» И в ответ услышал: «Неправильно задаешь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешь командовать штрафниками, помогать им искупать вину перед Родиной. И твои

знания, и

хорошая закалка для этого пригодятся. На сборы тебе полчаса». <…> 8-й ОШБ Белорусского (позже 1-го Белорусского) фронта, как и все другие штрафные батальоны, состоял из постоянного, причем довольно сколоченного, устойчивого состава

и переменного – собственно

штрафников, исключительно офицеров, лишенных звания максимум на три месяца за проступки и преступления. Им надлежало искупить вину либо кровью, либо подвигом, либо полным отбытием срока наказания. А дальше — прежние погоны от младшего лейтенанта до полковника. Если, конечно, останешься в живых: штрафбату поручались самые трудные и рискованные боевые задачи. Командовал 8-м ОШБ с момента его формирования и до августа 1944 г. полковник Аркадий Осипов. В памяти Пыльцына, немало повидавшего за сорок лет службы, Осипов остался эталоном командира, образцом офицера. Уравновешенный,

немногословный

и

спокойный

в

любой

ситуации,

осмотрительный и расчетливый в тактике, он из всех возможных решений выбирал то, которое позволяло выполнить задачу при меньших потерях. Более того, был готовым, умел – что не всем дано – отстоять его перед любым командующим. <…>

71

«И никаких заградотрядов, о чем многие хулители нашей военной истории говорят и пишут, - подчеркивает автор, - не было, а была вера в то, что эти бывшие офицеры, хотя и провинившиеся в чем-то перед Родиной, остались честными советскими людьми и готовы своей отвагой и героизмом искупить вину, которую, надо сказать, в основе своей они осознавали полностью». Напомним: книга, о которой речь, вышла в свет задолго до нашего знакомства с героями

телесериала «Штрафбат».

<…> Полковник Батурин, принявший батальон у назначенного командиром дивизии Осипова, был человеком иного склада. Начал с того, что запретил штатным офицерам питаться из одного со штрафниками котла, завел подсобное хозяйство из двух коров. Зато запомнился Пыльцыну великолепным наездником: казалось, что он родился в седле. Как бы там ни было, но батальон во главе с лихим на коне, но уступчивым перед высоким начальством Батуриным дошел до Берлина и все офицеры постоянного состава после ранений, госпиталей добивались возвращения на прежнее место службы. <…> Люди в переменном составе ОШБ были разные. Сведения о них рассыпаны по многим страницам книги. Это такой же юный, как Пыльцын, лейтенант, который, гоняя по селу трофейный мотоцикл, сбил и покалечил подростка.

Это

инженер-майор,

негодяй,

чинивший

сексуальные

надругательства над подчиненными девушками-солдатами. Это капитанлейтенант с Северного флота, который, блестяще зная немецкий язык, поймал по рации и, не думая о последствиях, перевел речь Геббельса. Это летчик, кавалер трех орденов.

Возглавляя группу, перегонявшую с завода новые

самолеты, он разрешил на маршруте сложный пилотаж. Один из молодых пилотов разбился. Этот летчик-штрафник овладел всем оружием штрафбата, показал себя универсальным пехотинцем, за мужество в бою был представлен к званию Героя Советского Союза. Но получил лишь орден. Штрафников, кстати, часто награждали орденом Славы III степени, что радовало не всех. Ведь этот орден на груди майора, подполковника рождал

72

вопросы: в сухопутных войсках им награждали только рядовых и сержантов. Зато медаль «За отвагу» и для офицеров постоянного состава, и для штрафников была желанной. Никаких вопросов читай ответ на серебре. В штрафниках оказывались офицеры, освобожденные из плена. Осипов, Матвиенко, отмечает автор, видели разницу в словах «сдался в плен» и «попал в плен». Штрафники никогда не слышали от них осуждающих слов, не ощущали недоверия. На войне как на войне: случается всякое. <…> По ходу войны штрафбат все больше пополнялся так называемыми окруженцами - офицерами, которые по разным причинам, чаще всего из-за окружения

их

частей

противником,

отстали

от

армии

и

осели

на

оккупированной врагом территории. Пополняли 8-й, как и все другие, ОШБ офицерами, осужденными за какие-то, часто незначительные, преступления еще до войны или в ее начале, до учреждения института штрафных частей. Эти люди, носившие уже отмененные воинские звания, прибывали к месту службы без конвоя, по предписаниям, и отношение к ним в батальоне по молчаливому согласию всех было особенно участливым. Штрафбаты - к этому выводу наблюдательный Пыльцын пришел еще в дни войны - раньше обычных частей получали новое оружие (пистолетыпулеметы

Шпагина,

самозарядные

противотанковые

ружья

Симонова,

облегченные станковые пулеметы Горюнова, ручные гранаты в полном ассортименте), лучше обеспечивались обмундированием и продовольствием. Доставлялась в ОШБ, вспоминает Александр Васильевич, и «Красная звезда» «Звездочка» с зажигающей публицистикой Ильи Эренбурга. Видимо, в штабах постоянно помнили: штрафники идут в бой чаще, чем кто-либо другой. <…> В 21 год Пыльцын носил погоны майора, два ордена Красной Звезды, ордена Отечественной войны II степени, Красного Знамени и ту самую, особо почитаемую медаль -

«За отвагу». А еще имел выслугу почти в 10 лет:

для офицеров постоянного состава штрафбатов день числили за шесть.

73

Такой вот рассказ о штрафбате предложил нам от первого лица непосредственный участник событий. 24. Из книги В.В. Кованова «Солдаты бессмертия» Сутками врачи не покидали госпиталя, особенно в дни, когда к причалу с низовьев Волги подходили пароходы с ранеными или требовалось срочно разгрузить санитарный поезд на железнодорожном узле Ярославля. В такие трудные дни на пристань, к вокзалу приходили сотни женщин, подросткишкольники, чтобы помочь вынести тяжелораненых, бережно уложить их в санитарные машины или приспособленные для этих целей полуторки. Ребята подносили раненым воду, помогали справиться с костылями, скрутить цигарку, поднести в машину нехитрые пожитки солдат. <…> Врачей в госпитале было немного – 5-6 человек. Работали без выходных, по 12-14 часов ежедневно. К тому же 2-3 раза в неделю каждому выпадало круглосуточное дежурство. <…> Приходилось только удивляться, как быстро осваивали навыки по уходу за ранеными и больными учителя соседних школ. По велению сердца приходили они к нам на ночные дежурства после трудового дня в школе. И так изо дня в день, без выходных. Иногда к ним на дежурство приходили их маленькие дети. Матери наскоро кормили их, чем могли, поили чаем и часто тут же в дежурке укладывали спать на кушетке. <…> Татарская АССР стала одной из важнейших тыловых баз нашей страны. Уже в начале июля 1941 года в Татарию стали прибывать эвакуированные предприятия. Одновременно с размещением на территории республики промышленных предприятий и учреждений решалась задача приема и трудоустройства эвакуированного населения. К весне 1942 года в республике было размещено 226 тысяч человек, работало около 100 детских учреждений. Эвакуированные самоотверженно трудились рука об руку с коренными

жителями

Татарии.

Без

74

единой

жалобы,

преодолевая

многочисленные трудности, рабочие сутками не выходили из цехов заводов, осваивая производство различных видов вооружения, готовя их к отправке на фронт. <…> К станкам стали юноши и девушки. Молодежь оправдала надежды, она явилась достойной сменой отцам и старшим братьям, ушедшим на фронт. Учеба молодых рабочих проходила прямо в цехе под руководством опытных мастеров. В тылу – как на фронте! И молодежь не только самозабвенно трудилась у станков, изготовляя снаряды, бомбы, танки, орудия, но и собирала денежные средства на постройку танковых колонн, эскадрилий самолетов, бронепоездов, изготовляла теплое обмундирование бойцам. В свободные часы девушки стирали и чинили солдатское белье, поступавшее из госпиталей, несли дежурство около раненых. <…> До войны в Казани жилых зданий строили

мало, а старые

пообветшали. Все возраставший приток эвакуированных ухудшал и без того затрудненное положение местных жителей. Нередко семья, занимавшая тесную комнатушку, принимала к себе двух-трех эвакуированных и делилась с ними всем, чем могла – утварью, бельем, посудой, даже последним куском хлеба. <…> Улицы некогда шумной Казани стали малолюдными, изменилось даже поведение вездесущих подростков, детей. Ребята после школы спешили на заводы к станком или в госпитали. А те, кто постарше, шли в военкоматы и обучались там владению оружием. 25. Из статьи Г. Янковской «Эвакуация или Диалог поневоле» Труднее всего было столичным интеллигентам, оказавшимся в настоящей российской глубинке. Вот как описывает запомнившуюся ему уральскую деревню

Михаил

Герман,

известный

искусствовед,

а

годы

войны

эвакуированный в Молотовскую область ленинградский подросток: «Годы войны мы прожили под Пермью (тогда – Молотов), в деревне Черная. Тьма. Ни

75

электричества, ни радио. Мрачные, усталые, все без исключения казавшиеся старыми женщины. Мужики почти все на войне. Ненависть к эвакуированным, которых без разбора называли «явреи». Едва ли антисемитизм, скорее биологическая ненависть к людям другого мира… Со временем ненависть к эвакуированным переродилась в снисходительное равнодушие – деться было друг от друга некуда». Массовая эвакуация резко ухудшила условия жизни на местах. В этих обстоятельствах

отношение

к

приехавшим

порой

было

не

просто

противоречивым, но безразличным или открыто враждебным. Нередко квартирантов не пускали в баню, не разрешали готовить, закрывали не ключ колодцы. О «неприятии эвакуированных» неоднократно сообщалось в секретной переписке местных горисполкомов. В одном из писем Молотовского горисполкома от 14 ноября 1942 года говорится о том, что «факты грубого, невнимательного отношения к эвакуированным во многих районах становятся обыденным

явлением»,

эвакуированных

в

«выявлены

колхозах»,

многочисленные

«выдачи

факты

недоброкачественного

обсчетов хлеба»,

«мародерства со стороны колхозников». Антагонизм приезжих и местных жителей острее всего проявлялся в деревне (а на Урале в 1943 году в деревнях проживало уже 52,1% всех эвакуированных). Но и в городах постоянно происходили конфликты на бытовой почве. В отношении друг друга местные жители и пришлые часто мыслили предрассудками. «Эвакуироваться смогли только богачи» - этот стереотип подталкивал провинциалов непомерно поднимать цены за жилье, дрова, продукты. Спекуляция, фантастическая дороговизна, фактическое ограбление эвакуированных на местных барахолках – этот мотив проходит рефреном практически во всех дневниках и мемуарах.

76

26. Из романа А.И. Соженицына «В круге первом» - Ах, иностранцев повыбрасывать? Так это ж не тебе одной, что ты расстраиваешься? Повыбрасывать иностранцев означало заменить всюду в тексте «Лауэ доказал» на «ученым удалось доказать», или «как убедительно показал Лангмюр» на «как было показано». Если же какой-нибудь не только русский, но немец или датчанин на русской службе отличился хоть малым – нужно было непременно указать полностью его имя-отчество, оттенить его непримиримый патриотизм и бессмертные заслуги перед наукой. - Не иностранцев, я их давно выбросила. Теперь надо исключить академика Баландина… - Нашего советского? - …и всю его теорию. А я на ней всё строила. А оказалось, что он… что его… В ту же пропасть, в тот же подземный мир, где томился в цепях надин муж, ушел внезапно и академик Баландин. <…> - …на литфаке одна защищала диссертацию о Цвейге четыре года назад, уже доцентствует давно. Вдруг обнаружили у неё в диссертации три раза, что «Цвейг – космополит», и что диссертантка это одобряет. Так её вызвали в ВАК и отобрали диплом. Жуть! <…> Действительно, всем было известно, что Даша получила уже третью тему для диссертации. Первая тема у неё была «Проблемы общественного питания при социализме». Тема эта, очень ясная лет двадцать назад, когда любому пионеру и Даше в том числе было надёжно известно, что семейные кухни в скором времени отомрут, домашние очаги погаснут и раскрепощенные женщины будут получать завтраки и обеды на фабриках-кухнях, - тема эта стала с годами туманной и даже опасной. Наглядно было видно, что если кто и обедал ещё в столовой, как например сама Даша, то лишь по проклятой необходимости. Процветали только две формы общественного питания: ресторанная, но в ней недостаточно ярко были выдержаны социалистические

77

принципы, и – самые паршивые забегайловки, торгующие одной только водкой. В теории же остались по-прежнему фабрики-кухни, ибо Вождю Трудящихся эти двадцать лет недосуг было высказаться о питании. И потому опасно было рискнуть сказать что-нибудь своё. Даша помучилась-помучилась, и руководить сменил ей тему, но и новую взял по недомыслию не из того списка: «Торговля предметами широкого потребления при социализме». Материала и по этой теме оказалось мало. Хотя во всех речах и директивах говорилось, что предметы широкого потребления производить и распространять можно и даже нужно, но практически эти предметы по сравнению с остальным прокатом и нефтепродуктами начинали носить некий укорный характер. И будет ли легкая промышленность все более развиваться или все более отмирать – не знал даже ученый совет, вовремя отклонивший тему. И вот тут добрые люди надоумили и Даша вымолила себе: «Русский политэконом XIX века Стужайла-Олябышкин». 27. Из статьи В. Кардина «…Дойти до сути». Хотя бы попытаться» Годы учебы в академии совпали с годами героической борьбы против космополитизма, когда газеты публиковали антисемитские статейки. Кроме «Красной звезды» - органа военного ведомства. Я слышал: когда кто-то предложил фельетон, обличающий армейских космополитов, его отказались печатать. Отовсюду доносились вести об изгнании из учреждений и институтов специалистов «неподходящей» национальности. <…> Мой путь к новому месту службы длился около десяти суток. Открывались не только красоты Байкала, но и явная нищета городов и селений. Убожество жизни не мог затмить освещенный прожекторами гигантский профиль Сталина, выбитый на скале. Проходя по коридору вагона, я, правда, с опозданием, заметил: среди моих попутчиков преобладают люди одной национальности. Не только офицеры, но и выпускники вузов, преимущественно строительных. Им надлежало прибыть в Хабаровск,

Уссурийск,

Владивосток

78

и

получить

обмундирование,

лейтенантские звездочки, назначение. Первый этап моей дальневосточной службы прошел в Спасске-Дальнем. <…> Обнаружилась еще одна особенность здешних гарнизонов – высокий процент евреев в частях, штабах, политорганах. Полковник, начальник Гарнизона Спасска-Дальнего носил фамилию, не оставлявшую сомнения в его национальности. <…> Все вроде бы шло нормально. Начальство не досаждало, подчеркивало свое доброжелательство, отправило представление к очередному воинскому званию. Что-то начало меняться в начале пятьдесят третьего года. Вызов в особый отдел, расспросы о родителях жены. Я не чувствовал за собой какой-либо вины, держался независимо. Я не чувствовал за собой какой-либо вины, держался независимо. Ответив на два-три вопроса, и не продолжив разговора, ушел. Скудные сведения о трагических событиях в Москве амортизировались расстоянием. Правда, сообщение об аресте врачей-убийц настораживало. Как и растущий поток антисемитизма в столичной прессе. <…> <…> Между тем антисемитский фонтан, несмотря на выступление Эренбурга, бил по-прежнему. Брызги долетали и до дальневосточных рубежей. В одном из гарнизонных госпиталей арестовали хирурга с неблагозвучной фамилией: у него после операции умер солдат. Кто-то из корреспондентов окружной газеты мне намекнул: то ли начальство политуправления, то ли Военный

Совет

заинтересовались

моим

личным

делом.

Вроде

бы

ответственный посланец из Москвы, с Гоголевского бульвара, назвал мою фамилию. Получалось, что в войсках вообще и на Дальнем Востоке не собираются развертывать антисемитскую кампанию. Но кого-то во имя поднятия боевого духа намечают в жертвы. Сейчас трудно восстановить последовательность событий. Меня приглашали на совещания, никакого предубеждения я не испытывал. Но в один прекрасный день ко мне домой явились вежливые сержанты из батальона связи и сняли телефонный аппарат, полагавшийся по служебному рангу. «В следующий раз уведут тебя самого» – мрачно пошутил

79

приятель из разведотдела. <…> Редактор и руководство политотдела армии, насколько мне становилось известным, защищали меня. Но последнее слово принадлежало тому, кто выше. Однако таким словом стала смерть Сталина. 28. Из воспоминаний Г.З. Иоффе22 «Зарисовки памяти» В начале 1953 года я вернулся в Москву из Костромской области, куда меня направили после окончания института по так называемому распределению и оказался в круговерти агонии сталинщины. В разгаре было «дело врачей», и о поступлении на работу нечего было и думать из-за страшного «пятого пункта»23. Но после смерти вождя все понемногу улеглось, и «по блату» я стал заменять незнакомых беременных учительниц в школах и техникумах, а потом и пробавляться несколькими часами в школе рабочей молодежи. Дальше – больше. Перебрался (тоже «по блату») в Ленинскую библиотеку, где грузил на тележки книги и развозил их по всем 19 ярусам огромного бетонного хранилища. В Костромской области я работал в педагогическом училище города, а вернее городка Кологрива (5 тыс. жителей) <…> <…> Проработав год, я решил податься в аспирантуру, Директор училища Александр Александрович Репин «выправил» мне «бумагу» с рекомендацией, и я, будучи в отпуске в Москве, сунулся с ней в Министерство просвещения. К репинской рекомендации я относился очень серьезно и думал, что в министерстве ее оценят должным образом. Но до сих пор помню кривую усмешку какого-то чиновника, краем глаза взглянувшего на нее. Кто-то мне дал совет ехать в Ярославль: в Москве шансов у меня ровным счетом никаких, а провинциальном пединституте можно попытаться. В Ярославль прибыл в сентябре. Абитуриентов, съехавшихся в Ярославль из различных провинциальных городов России, было множество. Всех нас 22 23

Иоффе Генрих Зиновьевич, доктор исторических наук (Канада) В советских анкетах – пункт о национальности.

80

поселили в большом зале институтского здания… в свободное время будущие ученые «рубились» в домино. Азартнее всех играл мой сосед по койке, парень, приехавший из Астрахани («Тарахани», как он говорил) по фамилии Юхт. Он был старше меня, да и других лет на десять, воевал, а теперь работал в Астраханском пединституте. За войну у него были медали и ордена, в том числе очень почетный среди фронтовиков-солдат орден Славы. То, что я приехал сдавать в аспирантуру, было глупо, но все-таки понятно: это объяснялось моими 22 годами. А он? Ему-то было за 30. Видимо, он всетаки рассчитывал на свою фронтовую биографию и стаж работы в педагогическом институте. Но и его иллюзии быстро рассеивались. По ходу экзаменов многое прояснилось и для него: «пятый пункт» оказывался сильнее боевых заслуг. Но мы не грустили. 29. Из книги М.И. Веллера «Легенды Невского проспекта» В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем годе, как известно, Вождь народов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на Дальнем Востоке, и сорока лет ему для этой акции уж никак не требовалось. И составлялись уже по домоуправлениям списки, и ушлые начальницы паспортных столов уже намечали нужным людям будущие освободиться квартиры, и сердобольные соседи в коммуналках делили втихаря еврейскую мебелишку, которую те с собой уволочь не смогут, и громыхал по городу Питеру трамвай с самодельным по красному боку лозунгом «Русский, бери хворостину, гони жида в Палестину». И евреям, естественно, все это весьма действовало на нервы и заставляло лишний раз задуматься о превратностях судьбы, скоротечности земного бытия и смысле жизни. <…> Пребывать в этом обреченно-подвешенном состоянии было неуютно, особенно если ты маленький, черненький, очкастенький и картавишь: и паспорт не нужно показывать, чтобы нарваться по морде. Фима нарвался тоже раз вечером в метро, несколько крепких подвыпивших ребятишек споро накидали

81

ему по ушам, выдав характеристики проклятому еврейскому племени <…>. Тем временем соседки на кухне травили мать тихо и въедливо, как мышь <…> 30. Из подборки «Самые хорошо забытые анекдоты» Вызывает начальник отдела кадров Рабиновича: - Понимаете, у нас серьезное учреждение, все в высшим образованием, а у вас техникум… Пишите заявление по собственному желанию! - Извините, - отвечает Рабинович, - но я как раз на этой неделе защитил диплом инженера. Вот он. - Товарищ Рабинович, - говорит кадровик через неделю, - все-таки с такой фамилией в закрытом учреждении… Меня могут не понять выше. Короче, вот вам бумага и ручка. - А я недавно паспорт сменил, а заодно и фамилию. Теперь я Сидоров. Извините, не успел вас предупредить. Можно идти? -

Вот что, товарищ Сидоров, - говорит кадровик еще через неделю, - мы тут на прошлой неделе были вынуждены уволить Цукермана с Вайсманом. Так чтобы нас не упрекнули в антисемитизме, решили уволить и одного Сидорова! Ознакомьтесь с приказом. 1956-1967 – хрущевская «оттепель»

Со смертью Сталина началась новая эпоха в истории и культуре России идеологическая неоднозначность, политическая нестабильность – борьба за власть, постепенная либерализация политического режима, демократизация. В ноябре 1953 г. был отменен закон о запрете браков между советскими гражданами и иностранцами. Росло число русско-американских браков. Советские люди проявили готовность помочь своей стране решить продовольственную проблему: реализуя одно из основных направлений экономической политики КПСС, в 1954 году десятки тысяч патриотической молодежи отправились на целину. Нарастал процесс демократизации: после критики культа личности на ХХ съезде КПСС и признания некоторых политических ошибок началась реабилитация

82

репрессированных по политическим статьям, из ГУЛАГа возвращались люди. Отмирали тосты за вождя на семейных торжествах, исчезли из жилых комнат фотографии партийного лидера. В СССР резко увеличилось число американцев в связи с возрастанием количества программ научного и культурного обмена. Советская молодежь жадно интересовалась Западом. В 1957 году тысячи советских юношей и девушек получили возможность общения с молодыми представителями разных стран на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве и Ленинграде. Одно из последствий фестиваля – распространение стиляг, поведение которых партийной идеологией, официальной культурой не одобрялось (31, 32). Личные контакты советских граждан с иностранцами негласно контролировались КГБ. Советские граждане все чаще выезжали за границу в составе делегаций и туристических групп. От советского гражданина требовались ответственная подготовка и следование предписанным КГБ формам поведения и (33, 34, 35). В обществе – оптимизм, одобрение политики КПСС и надежда на перемены к лучшему (36). Вступление в КПСС было средством поддержки своего профессионального, творческого роста (37). Третья программа КПСС с курсом на строительство коммунизма вызвала среди молодежи массовое, с энтузиазмом и романтикой освоение Сибири (38). Развивалась такая форма общественного труда, как ДНД – добровольные народные дружины по охране общественного порядка. Часть молодежи принимала в них активное участие. Форма поощрения: за 12 дежурств в год добавлялись 3 дня к отпуску. Бурно развивалось образование, росли ряды советской интеллигенции. Бурно, успешно развивалась советская наука, космонавтика, появились новые культурные герои - ученый-физик и космонавт (в первую очередь, Ю. Гагарин). На вопрос мальчику: «Кем ты хочешь стать?» - обычный ответ: «Космонавтом». В духе эпохи вера в бога, особенно среди интеллигенции, считалась постыдной (39). Обычай праздновать Крещение и Пасху сохранялся в основном среди сельских пожилых людей. Появился новый тип жилья – стандартные индивидуальные квартиры («хрущевки»), сохранялись коммунальные квартиры с их нравами, приводившими порой к анекдотичным ситуациям (40). Когда культура Америки, в первую очередь, США, буквально ворвалась в СССР, культовой фигурой стал писатель Эрнест Хемингуэй. Среди молодежи возник хемингуэевский стиль поведения (41). Юмор, сатира вернулись в литературу, кино и быт. Формировалась личность с ироничным отношением к действительности (42). Постепенно изменилось отношение к ресторанам, посещение ресторанов вошло в быт горожан (43). Интеллигенция с огромным интересом читала ранее запрещенную литературу, посещала литературные вечера и диспуты, проявляя огромный интерес к выступлениям молодых поэтов и ученых. Менялась сексуальная культура: происходил переход от командноадминистративных методов защиты брака и семьи к моральноадминистративным, от прямого отрицания и подавления сексуальности к

83

политике ее регулирования и приручения.24 Среди молодежи распространялось толерантное отношение к добрачным связям, росло число разводов (но реальные разводы, особенно у правящих слоев, не всегда фиксировались по карьерным и материальным соображениям), в обществе начались дискуссии о проблемах подготовки к семейной жизни, семье и воспитании детей (44, 45). 31. Из «Легенды о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице» М.И. Веллера Сначала появились стиляги. Сначала – в очень небольшом количестве. Пиджаки они носили короткие, а брюки – легендарно узкие. Рубашки пестрые, а туфли – на толстой подошве. И стриглись под французскую польку, оставляя спереди кок; а лучших мужских парикмахерских было две: одна – в «Астории», а другая – на Желябова, рядом с Невским. В милиции им норовили – обычно не сами милиционеры, а патриотичные народные дружинники – брюки распарывать, а коки состригать, о чем составлять акт и направлять его в деканат или на работу. Пресса рассматривала одевающихся так молодых людей как агентов ползучего империализма: Иностранцы? Иностранки? Нет! От пяток до бровей – это местные поганки, доморощенный Бродвей!

Затем прошел исторический ХХ Съезд Партии, была объявлена оттепель и чуть ли не свобода, и страху в жизни стало куда поменьше, а надежд и оптимизма куда побольше. А еще через год состоялся впервые в Союзе Международный фестиваль молодежи и студентов, наперли толпы молодых со всего мира, и после этого (мы отслеживаем сейчас только одно из следствий, которое и вплетено нитью в нашу историю) стиляг стало хоть пруд пруди: представители прогрессивной молодежи западных, южных и восточных стран покидали гостеприимную Советскую Россию в туфлях на босу ногу, запахивая пиджачки на голых, без

24

Кон И.С. Сексуальная культура в России //sexology. narod.ru/chapt604. html.

84

рубашек, грудях: гардероб оставался на память о дружбе и взаимопонимании их московским и ленинградским приятелям. 32. Из очерка Аркадия Черкасова «Вера моего поколения» Партия учила хорошему – в своих целях. Партия понимала, что хорошими людьми управлять легче и облапошивать честных людей легче, чем нечестных. Партия была заинтересована в том, чтобы мы выросли хорошими и честными. <…>

Тогда,

девочки с

в пятидесятых—шестидесятых, многие хорошие мальчики и аппетитом жевали вкусный хлеб Родины (который был всему

голова), запивали

чистой ключевой водой и мечтали приобщиться в

будущем к Уму, Чести и Совести Нашей Эпохи. Но были и плохие. Одни — не по возрасту рано поумнели и заподозрили Партийную Троицу в

обмане:

очень многое не сходилось между “не убий, не укради и т.д.” — словами — и реальными делами Партии, да тут еще Хрущев сгоряча подбросил фактов и фактиков. Другие наслушались вражеских радиоголосов. Третьи просто действительно были плохие — и хотели быть плохими, потому что видели: навязываемая им “хорошесть” выгодна не им самим, а Руководящей и Направляющей. “Они” учили нас быть хорошими — а мы им не верили и хотели быть плохими. Плохих становилось все больше. Стало модно быть плохим. “Жертвы моды на досуге скачут в танце буги-вуги”, — тревожился партийный журнал “Крокодил”. Манифестом плохих (они же “стиляги”) в нашей школе стала подпольно-самодельная песенка: Не ходите, дети, в школу, Пейте, дети, кока-колу! Покупайте пистолеты И свинцовые кастеты! Режьте, грабьте, убивайте, Всё, что можно, поджигайте…

Вот что противопоставил детский фольклор официальному “Пионер, не теряй ни

минуты…!” В этой самодельной песенке есть два интересных

момента. Во-первых, про кока-колу. Все мы в ту пору думали, что кока-кола,

85

символ ненашего образа жизни – это такой буржуазный одурманивающий напиток, вроде алкоголя, только еще хуже, вреднее для морали. Много позже я узнал, что это просто такой лимонад. Во-вторых, песенка пелась в ритме рок-нролла. Надо сказать, что рок-н-ролл был категор-рически запрещен, и за его публичное исполнение прямо с танцплощадки тащили в кутузку. А чтобы мы наглядно убедились в буржуазной развратности рок-н-ролла, редкий эстрадный концерт обходился без вставного номера – пародии на рок-н-ролл. Советская молодежь смотрела на эти действительно вульгарные движения на сцене или на экране и мотала на ус (другое-то исполнение рока в провинции где увидишь?). И когда оказывались на какой-нибудь хате без учителей или комсомольских вождей, то старательно имитировали именно этих пародистов, изо всех сил вихляя задами. Верили, что танцуют тот самый, настоящий рок-н-ролл, совсем как свободные буржуазные нехорошие иностранцы. Лишь в Москве, в университете, первокурсником я впервые увидел настоящий рок-н-ролл в исполнении “настоящих” иностранцев и был страшно поражен целомудренной спортивностью этого танца... 33. Из «Легенды о стажере» М.И. Веллера Он пропускается через все шестеренки подготовительных инструктажей: не пить! в половые связи не вступать под страхом смерти! но с собой иметь презервативы! контакты с иностранцами только по учебе!! по любым вопросам обращаться

к

председателю

советского

землячества

при

советском

консульстве! вечерами по улицам не ходить, в десять часов возвращаться в общежитие! на провокации не поддаваться, с белоэмигрантами не встречаться ни в коем случае! В дискуссии не встревать, но если навяжут – умело и аргументированно доказывать преимущества социалистического строя! <…> И вот наш борец, с чемоданчиком пожитков и нищими франками, в группе счастливцев прибывает в Париж. Селят их в кампус. И первым делом зовут на собрание советского землячества.

86

И председатель землячества, штатный кадр КГБ, повторяет знакомый инструктаж, но уже в тех тонах, что изощренный враг притаился за каждым кустом. Что главная задача Франции – завербовать их в свои шпионы и выведать секретные сведения: а иначе зачем бы, вы думали, вы им нужны?! Зря деньги на вас тратить?! 34. Из короткометражных историй режиссера Г. Данелия «Безбилетный пассажир» В те времена считалось, что каждый советский человек за границей представляет не только себя, но и Великую Страну. И вид у него должен быть соответствующий. В магазинах приличные вещи купить было нельзя, только у спекулянтов. И нам в Министерстве культуры выдали два талона в ГУМ на пятый этаж (на пятом этаже продавался дефицит). И мы купили: два одинаковых пальто (венгерских), два одинаковых костюма (румынских) и два одинаковых чемодана (ГДР). И два берета и два галстука. «Бабочки» купили в папиросном ларьке напротив моего дома. И полетели! Стюардесса поинтересовалась, что мы желаем на горячее, курицу или бифштекс? Я заказал бифштекс, а Таланкин курицу. Когда принесли, он спросил: - Как ты думаешь, курицу вилкой надо есть или руками? - А бог ее знает. Вилкой, наверно. - Но курица же птица, а птицу едят руками! - Подождем, кто-нибудь начнет есть, и увидишь. Оказалось, что все заказали бифштексы. И Таланкин к курице не притронулся. В самолете было много иностранцев, и он не хотел позорить Родину. 35. Из интервью с актрисой Ниной Ургант На Венецианском фестивале картина завоевала первый приз. В Италии мы представляли фильм вместе с Таланкиным, Сергеем Герасимовым и Григорием

87

Александровым. <…> Однажды мы были в гостях у итальянского миллионера Чино. После ужина миллионер пригласил меня в казино. Я согласилась: было интересно посмотреть, как играют в рулетку богатые иностранцы. Но «Иван Иванович» (так мы называли сопровождающих из КГБ) тут же двинулся за мной: «Куда пошла? Вернись обратно!» И сколько его ни уговаривали и я, и мой спутник - тот ни в какую! <…> Перед поездкой в Италию студия «Ленфильм» заказала мне за свой счёт вечернее платье, а туфли одолжил кто-то из подруг. Специально для поездки я разорилась и купила на всю зарплату симпатичные брючки, но в аэропорту цепкий глаз «цензора» усмотрел в моем наряде крамолу. Обнову с меня сняли прямо на вылете! Я испытала жуткое унижение: переодеваться пришлось перед регистрацией билетов за какими-то ящиками. «Советской девушке неприлично лететь в капиталистическую страну в брюках» выговаривал мне «цензор». <…> Там же, в Венеции, я отмечала свой день рождения. Ко мне заранее подошли два «Ивана Ивановича» и вкрадчиво предупредили: «Четвертого сентября состоится прием по случаю вашего дня рождения. Будете встречать гостей». Я так испугалась: «Господи, на какие деньги?!», но они успокоили: «Это вас не касается. Ваше дело – вместе с Герасимовым стоять у входа и всем улыбаться». Вечером собралась шикарная публика в вечерних нарядах, на дамах бриллианты сверкали так, что слепило глаза! Столы ломились от икры и водки, привезенной с родины. 36. Из книги Б. Грушина «Эпоха Хрущева» Исследование проводилось в августе–сентябре 1960 г., после серии акций советского правительства, направленных на повышение благосостояния трудящихся и по-разному сказавшихся на различных слоях населения, – снижения цен на продукты питания и товары широкого потребления, расширения жилищного строительства и совершенствования механизмов

88

распределения жилья, сокращения рабочего дня, так называемого упорядочения заработной платы и др. Оно предусматривало измерение общих результатов этих процессов на уровне субъективных ощущений людей, а также выяснение отношения общественного мнения к отдельным направлениям деятельности правительства, тем самым определение большей и меньшей эффективности проведенных акций. С другой стороны, речь шла и о том, чтобы выявить оценку населением относительной остроты существующих в обществе социальных проблем и собрать предложения по поводу путей и способов их решения. <…> общий психологический тонус населения страны был, вне всякого сомнения, положительным и весьма высоким. В этом заключалась первая и главная цель опроса – измерить субъективные ощущения масс, связанные с динамикой их материального благосостояния, – и проведенные измерения показали: подавляющее большинство людей безусловно довольно своей жизнью и находится в прекрасном настроении. <…> Об этом говорят прежде всего ответы на 1-й вопрос анкеты, в которых повышение уровня своей жизни отметили без малого три четверти опрошенных. При этом, как видно из таблицы 1, речь здесь идет не только о среднем показателе, о картине в целом, но и о положении большинства социально-демографических

групп

населения,

фигурировавших

в

исследовании. <…> Иными словами, ощущение улучшения условий жизни, по данным опроса, является не только господствующим в сравнении со всеми другими ощущениями (стабильности или ухудшения этих условий), но и – в этом качестве – всеобщим, повсеместным. <…> Разумеется, исследование выявило и те сегменты общества, которые в рассматриваемом отношении, на фоне всеобщего благополучия оказались, так сказать, "обделенными" (ответы "Остался без изменений") или вовсе "обиженными", "проигравшими" (ответы "Понизился"). Однако последние, чье настроение, скорее всего, было особенно плохим, во всех группах населения

89

оказались в явном меньшинстве (варьировавшем от 0 до 23,4% в составе групп) и потому не могли существенно повлиять на общую обстановку подъема, царившую в обществе. <…> Аналогичное убеждение в том, что "завтра будет жить [еще] лучше", тем более разделяется теми, кто уже сегодня испытал радость перемен. Поэтому, на взгляд

автора,

можно

утверждать,

что

отмеченный

выше

высокий

психологический тонус, характерный для подавляющего большинства нации и связанный с удовлетворением людей по поводу их уже свершившегося ("за последние годы") бытия, сопровождается и весьма высоким оптимизмом в отношении бытия грядущего. Какого именно – ближайшего или удаленного? Явно первого. О перспективах коммунизма в текстах анкет нет никаких упоминаний. Однако объяснение этому следует искать, конечно же, не в отсутствии интереса масс к реализации "вековой мечты человечества", а просто в заданных предметных рамках разговора: в рассматриваемом опросе он шел исключительно в контексте обсуждения конкретных мер и программ партии и правительства, которые были рассчитаны на ближайшие годы. Если на уровне психологии, настроений зафиксированная в опросе структура массового сознания была в высшей степени монолитной, то на уровне собственно мнений в этой структуре наблюдается уже явный плюрализм. Установление данного факта следует считать, по-видимому, вторым по важности результатом рассматриваемого

исследования

после

описанного

энтузиазма

людей,

вызванного ростом их благосостояния. <…> об отношении людей к обществу, в котором они живут, и к власти, которая этим обществом управляет, информации в опросе было очень много. Правда, преимущественно косвенной (поскольку исследование не ставило своей непосредственной задачей измерить данный класс характеристик сознания масс), однако вполне убедительной. Главными из полученных результатов тут представляются два: 1) народ полностью лоялен по отношению к существующему в стране строю, целиком одобряет общую линию КПСС и

90

социалистического государства; 2) активнейшей поддержкой со стороны народа пользуется не только общий политический курс власти, но и большинство конкретных шагов, связанных с реализацией этого курса. 37. Из книги О.П. Табакова «Моя настоящая жизнь» К тридцати трем годам мои общественно-политические взгляды вполне сформировались. Я, как и многие тогда, бредил Солженицыным, его повесть «Один день Ивана Денисовича» была для меня тем самым рубиконом, который поделил мою жизнь на «до» и «после». <…> <…> И в это же самое время – в 63-м или 64-м году – Олег Николаевич предложил нам с Евстигнеевым вступить в партию, мотивируя свое предложение тем, что, если у нас не будет своей первичной парторганизации, не выживет театр. И мы стали членами КПСС, доверяя Олегу безраздельно. Нам, при наличии Ефремова, никаких политических надстроек не требовалось. Партийность была необходимой данью времени. А к концу 68-го я уже прошел все общественные должности в «Современнике»: был и комсоргом, и предместкома, потом стал парторгом. В парторганизацию входили Ефремов, Мила Иванова, Леня Эрман, пожарники какие-то, Женя Евстигнеев, Петя Щербаков, Валера Хлевинский, зав. монтировочным

цехом Маланин. Хорошая первичная партячейка. Для

коллектива мы старались. 38. Из песни Ю. Кукина «За туманом» Понимаешь, это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак: Я гоняюсь за туманом, за туманом, И с собою мне не справиться никак. Люди посланы делами, Люди едут за деньгами, Убегая от обиды, от тоски... А я еду, а я еду за мечтами, За туманом и за запахом тайги.

91

39. Из книги П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека» В 1961 году для Бога в интеллигентской России места не было. Хотя именно тогда с верой отчаянно боролись. Парадоксальным образом либерализация проявилась в религиозных гонениях. В 1960-64 годах в стране закрыли половину церквей и упразднили половину приходов. Драконовские меры правительства не противоречили духу эпохи – они его отражали. Свобода от религии стояла в одном ряду с прочими свободами хрущевского либерализма. Оттепельный атеизм не имел ничего общего с богоборческими идеями. Можно даже сказать, что атеизм как учение не существовал вовсе. Закрывая церковь, с ней не вступали в полемику. Религия признавалась пережитком. И несовместимость ее с современностью – с наукой, прогрессом, коммунизмом – была в первую очередь стилевой. Верить в Бога казалось не столько вредным или опасным, сколько стыдным: религия – удел отсталой деревенщины, которой в то время еще стеснялись развитые горожане. В интеллигентском обществе считалось, что в России православие существует только в одной форме - «старушечьей». Гуманное – тактичное и воспитанное – новое поколение боролось с религией без злого умысла, только для того, чтобы помочь «старушкам» приобщиться к бодрой и веселой современности. Храмы закрывались из-за неловкости за отсталость, из-за ненадобности. 40. Из книги М.И. Веллера «Легенды Невского проспекта» Если медик циничен в силу профессии, то первокурсник – еще и в силу возраста. Шик первокурсника не просто позавтракать в анатомичке, но желательно облокотившись на выпотрошенный труп. А уж санитарить в морге – законная студенческая халтура.

92

Правила высшего тона, аристократического, рекомендуют студенту иметь дома череп. Не муляж, а настоящий; атрибут священного и древнего ремесла медицины. Он и денег стоит ощутимых. Студент и деньги – вещи совместимые редко и ненадолго. И наш студент решил обзавестись сим необходимым предметом просто и бесплатно. Наш студент подрабатывал в анатомическом театре. В чане с формалином, где плавали годами препараты, наш студент облюбовал подходящую бесхозную голову и в удобный момент ее выудил. Он аккуратно упаковал голову в полиэтиленовый пакет, обернул газетами и уложил в мешочек. И втихаря вынес. Он снимал комнату в коммуналке, в общаге места не досталось. И, дождавшись вечером попозже, когда соседи перестали в кухне шастать, он приступил к процессу. Налил в кастрюлю воды, сыпанул щедро соли, чтоб ткани лучше отслаивались, погрузил полуфабрикат и поставил на плиту, на свою горелку. Довел до кипения, сдвинул крышку <…>, полюбовался и удалился к себе. Лег на диван и стал читать анатомию, готовиться к зачету. С большим удовольствием повторяет по атласу кости черепа. Тем временем выползает по ночным делам соседка со слабым мочевым пузырем. Соседка – она любопытна по своей коммунальной сущности. Особенно неугомонна она до студента. А кого он к себе водит? А с кем он спит? А сколько у него денег? А что он покупает? Чего это он вдруг варит, на ночь глядя, да в такой большой кастрюле? он отродясь, голодранец, кроме чайника ничего не кипятил, по столовкам шамает. Оглядывается она, приподнимает крышку и сует нос в кастрюлю. И тихо валится меж плитой и столом. Обморок. Нюхнула супчику. Неожиданное меню. Там и сосед вылезает, попить хочет, перебрал днем. Видит он лежащую соседку, видит кипящую кастрюлю, парок странноватый разносится. Что такое?

93

Окликает соседку, смотрит в кастрюлю <…>. А на него оттуда смотрит человечья голова. Дергается он с диким воплем, смахивает кастрюлю, шпарится кипятком да по ленинским местам, орет непереносимо, а кастрюля гремит по полу, и голова недоваренная катится. На этот истошный крик хлопают все двери – выскакивают соседи. 41. Из книги П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека» Хемингуэй существовал не для чтения, Важны были формы восприятия жизни, выстроенные писателем. Формам можно было подражать. В них можно было влить свой контекст. 60-е не просто реабилитировали некогда запретного Хемингуэя. Они перевели на русский язык не столько его книги, сколько стиль его жизни. При этом писателем распоряжались с тем произволом, который может оправдать только любовь. Подражание Хемингуэю начиналось с внешности. Можно сказать, что 60-е вообще начинались с проблемы моды. Стиляги были первыми стихийными нонкомформистами. Хемингуэевская мода была следующим шагом. Она не удовлетворялась перечнем аксессуаров – грубый свитер, трубка, борода. Все это желательно, но не обязательно, важнее подчеркнуть безразличие к одежде. Отказ от стандартного

костюма

означал

пренебрежение

к

внешнему

лоску.

Хемингуэевская система ценностей исключала торжественное отношение к жизни. Жить спустя рукава проще в свитере, чем в пиджаке. Мода копировала не только известный портрет Хемингуэя, но и его внутреннее содержание. Подражали не внешности, а отношению к внешности. Поэтому так мало галстуков в гардеробе бывших шестидесятников. Для них этот невинный лоскут – символ капитуляции.

94

Новый стиль не случайно начинался с одежды. Ядром его было новое отношение к материальному миру. Советский человек слишком долго жил среди идей а не вещей. Предметы всегда были этикетками идей, их названиями, часто аллегориями. Хемингуэевский мир изобилует предметами, за которыми не стоят идеи. Вещи здесь ничего, кроме себя, не изображают. Хемингуэевская проза ощущалась бунтом материального мира против бестелесной духовной жизни. У Хемингуэя постоянно пьют, едят, ловят рыбу, убивают быков, ездят на машинах, занимаются любовью, воюют, охотятся. В

сталинской

кулинарной

книге

сказано:

«Правильное

питание

положительно сказывается на работоспособности человека». У Хемингуэя едят, потому что вкусно. С Хемингуэем в Россию пришла конкретность бытия. Спор души с телом стал решаться в пользу тела. Верх и низ поменялись местами. И это была одна из микрореволюций 60-х. Грубость, имевшая много оттенков, стала ее приметой. Небрежное отношение как к материальным, так и к духовным ценностям – вот ключ к тому странному этикету, в плену которого находились шестидесятники. В конечном счете смысл этого этикета сводился к общению. Правильное отношение к жизни служило паролем, по которому в толпе чужих можно узнать своих. Кто же были эти «свои» в России? Смена эпох выражается сменой знаков. Советское общество дохрущевского периода было серьезным. Оно было драматическим, героическим, трагическим. 60-е искали альтернативы этой идеологической модели. Они заменили знаки, и общество 60-х стало НЕсерьезным.

95

Отрицание «серьезности» подразумевало борьбу с фальшью, обманом, красивыми словами. Ложь – от государственной до частной – стала главным врагом 60-х. Те, кто понимал и принимал условия игры в Хемингуэя, составляли братство «своих». Эстетика Хемингуэя придавала значение пустякам. А значит, пустяков просто не было. Подтекст награждал глубокомыслием. Самым ярким, самым значительным событием в хемингуэевском стиле было общение, диалог, столкновение двух айсбергов. Обмен репликами мгновенно открывал в собеседнике своего или чужого. Чужие говорили о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Свои меланхолически замечали: «Я люблю, чтобы в коктейле была маслина». В 60-е культ общения распространился на все структуры общества. Акцент сместился с труда на досуг. Вернее, досуг включил в себя труд. Будь то бригада строителей, геологическая партия или научно-исследовательский институт – атмосфера

дружеского

взаимопонимания

казалась

куда

важней

производственных задач. Развенчание могущественных прежде идей пришло сверху. Но политические перемены не отменяли красивые слова – они просто хотели заменить одни слова другими. Хемингуэвский стиль отменял красивость вовсе. В отрицании он был тотальнее Хрущева. Дружба – эмоция, оккупировавшая 60-е, - стала источником независимого общественного

мнения.

Неофициальный

авторитет

стоил

дороже

официального, и добиться его было труднее. Эпоха,

когда

несерьезное

стало

важнее

серьезного,

когда

досуг

преобразовывал труд, когда дружба заменила административную иерархию, трансформировала и всю систему социально-культурных жанров. Допотопной глупостью казались торжественные собрания, кумачовые скатерти, речи по бумажке. Все по-настоящему важное могло происходить только в сфере «фамильярного контакта». Стихи не читали, а слушали.

96

Юбилейные заседания превращались в дискуссии. Капустник торжествовал над МХАТом. Стенгазеты конкурировали с газетами. Самодеятельность (тот же КВН) вытесняла профессионалов. В этой новой системе жанров первое место принадлежало самому несерьезному, самому фамильярному из всех – жанру дружеской попойки. Но и в этом сугубо национальном жанре сказалось влияние Хемингуэя. Дело не в том, что у Хемингуэя пьют – в России всегда пили. Важно, что у Хемингуэя нет принципиального различия между пьяной и трезвой жизнью. Пьянство – не порок, а способ взаимоотношения с миром, с обществом, с друзьями. Алкоголь – средство обострения карнавального ощущения. Здесь рождалась не истина, а взаимопонимание. Искусство пьяного диалога заключалось в осторожном нащупывании совместной мировоззренческой платформы. Пьянка давала не результат, а состояние. И оставляла она после себя не похмелье, а братское единство. 42. Из статьи А. Агеева «Русский смех» А было ли на наших просторах когда-нибудь по настоящему весело? Смеялись ли у нас когда-нибудь жизнеутверждающим, без всякой задней мысли и функции, просто веселым смехом – от души, от радости, от полноты жизни? Со всей ответственностью можно заявить: было в нашей истории такое время! Но недолго оно продолжалось. Можно сказать, что весь этот период уместился между знаменитой улыбкой Гагарина и вводом советских войск в Прагу. Тогда, в конце 50-х – начале 60-х, страну выпустили из мрачных сталинских казематов, и даже малый глоток свободы породил великие надежды: казалось, что теперь, после жестоких испытаний, после десятилетий крови и лжи, наступили наконец счастливые времена. В коммунизм через двадцать лет мало

97

кто поверил, но в то, что жизнь все-таки пойдет помаленьку в гору, поверили многие. У нас никогда так не смеялись, как в эти недолгие годы – весело, от души, без кукиша в кармане. Одна за другой выходили тогда комедии Леонида Гайдая «Операция «Ы», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука». В них не было ни тяжеловесной назидательности, ни оппозиционного подтекста – только чистый комизм, и вызывали они действительно здоровый, жизнерадостный смех. Тогда же, в 60-е, вернулись из полузапрета блестящие романы Ильфа и Петрова и тоже моментально были разобраны на цитаты, при том что их сатирическая составляющая осталась как бы в стороне: «великий комбинатор» был неотразимо остроумен и потому признан за своего. 60-е – раз уж речь зашла о веселых и находчивых - породили действительно весёлый, импровизационный, спонтанный КВН, который в 70-е зачах и заглох от зарежиссированности, а проще говоря – от цензуры; на 60-е приходится пик творческой формы и всесоюзного успеха Аркадия Райкина. В 60-е молодые братья Стругацкие написали неповторимую по атмосфере веселья повесть «Понедельник начинается в субботу». Юмор стал универсальным языком общения молодёжи. Словом, действительно веселые были времена, да и во главе страны стоял юморной и непредсказуемый мужик, который мог с трибуны помянуть «кузькину мать» и даже постучать штиблетом по микрофону на виду у всех Объединённых Наций. 43. Из статьи Н. Лебиной «Питие определяет сознание» «Питие

определяет

сознание».

Так

шестидесятники

видоизменили

марксистский постулат «Бытие определяет сознание». В этой новой ернической фразе была большая доля истины. 1950-1960-е годы – это не только время десталинизации и демократизации, ликвидации «железного занавеса» и

98

прорыва в космос. Произошел переворот в повседневной жизни советских людей. Появились принципиально новые типы жилья – стандартные индивидуальные квартиры. …Даже такая устойчивая структура повседневности как потребление спиртных напитков ощутила на себе воздействие хрущевских реформ. На заре хрущевских реформ рестораны составляли небольшую часть заведений общепита. И. вероятно, поэтому открытие новых мест, где обычные советские люди могли провести вечер за хорошим ужином со спиртным и потанцевать, становились важным событием, достойным освещения в прессе. Впрочем, хороших ресторанов было немного. Даже в 1957-м, в год празднования

250-летия

Северной

столицы,

«Ленинградская

правда»

рекомендовала своим читателям лишь девять точек Леннарпита высшего разряда… Рестораны же при двух крупнейших гостиницах Ленинграда – «Астории» и «Европейской» в рекламе не нуждались. <…> В «Астории» и «Европейской» всегда останавливались знаменитости. <…> Однако общая демократизация жизни, характерная для хрущевского времени, постепенно поменяла состав завсегдатаев «Европейской». Наряду с иностранцами и именитыми гостями здесь начала тусоваться ленинградская «богема»: молодые поэты, художники, композиторы, некоторые из которых стали впоследствии знаменитыми, с особым рвением посещали открывшийся в конце 1950-х филиал «Европейской» – ресторан «Восточный», окна которого выходили на Невский проспект. <…> Обстановка здесь была, судя по всему, достаточно демократичная. <…> В числе завсегдатаев «Восточного» были литераторы Евгений Рейн, Анатолий Найман, Иосиф Бродский, композитор Александр Колкер, известные баскетболисты <…>. Частенько захаживал в «Восточный» и Сергей Довлатов. <…> Вся эта пестрая и яркая компания в течение вечера могла кочевать из одного ресторана в другой. Литератор Соломон Волков, размышляя вместе с Бродским об эпохе Хрущева, отметил, что тогда в Ленинграде «многие мечтали о стиле жизни а-ля Хемингуэй:

подойти

к

стойке

бара

99

и

мужественно

заказать стопку

кальвадоса…». В начале шестидесятых эта мечта стала почти реальностью. Превращение баров в массовое явление - яркий знак хрущёвского времени. Андрей Битов вообще полагает, что под влиянием Хемингуэя и Ремарка молодые шестидесятники «уже иначе подносили рюмку ко рту». <…> питейная культура эпохи хрущёвских реформ имела и ярко выраженные тоталитарные черты. Власти, как во времена апогея сталинизма, провозгласили самым доступным

напитком

шампанское,

что

до

глубины

души

поражало

иностранных туристов. Согласно …постановлению Ленсовета от 15 апреля 1963 года магазины стали торговать в разлив… А самое главное, 56 городских «кафе-мороженое» <…> начали продавать шампанское стаканами. 150 грамм мороженого с сиропом и 200 грамм сладкого шампанского – традиционный джентльменский набор на первом этапе ухаживания за дамой в те времена 44. Из книги С. Голода «ХХ век и тенденции сексуальных отношений в России» В 1950-х годах молодежная сексуальность была явлением безмятежным и стабильным, для которого характерен дуализм. С одной стороны основные требования, предъявлявшиеся к традиционной моногамии, сводились к непременной слитности и однозначно заданной последовательности брачности, сексуальности и прокреации. <…> В самом деле, сексуальные отношения до брака, рождение ребенка вне брака и самоценность сексуального общения мужа и жены считались нарушением социокультурных норм. Иными словами, моральна – супружеская сексуальность, преследующая детородную цель. <…> С другой стороны, если девушки должны были по-домостроевски беречь свою честь, то о юношеской же чести вопрос даже не ставился. <…> В 1964-65 учебном году среди студентов, обучавшихся в десяти ленинградских вузах, был проведен опрос по поводу их сексуальной жизни. В числе прочего юношей и девушек просили оценить возможность сексуальных связей до вступления в брак. Выяснилось следующее: 45% - оправдывали такие

100

контакты, 33% - предпочли нейтральные суждения («неопределенно») и 22% осудили их безоговорочно. <…> Благодаря коммерциализации досуга открылись многочисленные места для встреч и эмоциональных контактов молодежи. Мотивы такого рода общения,

несмотря

на

их

шаблонность,

тонко

отражают

сочетание

традиционного и инновационного. Бросается в глаза полифункциональность ухаживания. Секс является способом самоутверждения. На «свиданиях» возникла специфичная форма эротизма, получившая в молодежном сленге обозначение «петтинг» (petting) – ласки. 45. Из книги Б. Грушина «Эпоха Хрущева» Более чем 12 тысяч читателей "Комсомольской правды", добровольно включившихся из всех слоев и групп населения в предложенный разговор, убедительно доказали, что интерес тогдашних россиян к проблемам семьи был весьма, если не чрезвычайно, высок. Другое дело, что при оценке различных параметров этого интереса ставить знак равенства (и тем более тождества) между собственно участниками опроса и читателями "КП" вообще, не говоря уже о населении страны в целом, конечно же, в принципе некорректно. <…>. Что же касается второго аспекта рассматриваемого интереса масс к проблемам семьи, а именно локальности их суждений об обсуждаемом предмете, то в этом отношении в исследовании явно господствовало "общество в целом". <…> Используемые респондентами фразеология и лексика не должны вводить на этот счет в какие-либо заблуждения: личный (персональный или ближайшего окружения) опыт говорящих оказывается здесь отчетливой главной базой знания о предмете не только в тех случаях, когда респонденты прямо ссылаются или косвенно намекают на этот опыт, но и тогда, когда в текстах их ответов нет никаких указаний на источники высказываемых суждений. <…> В чем заключалась основная причина обнаруженного

101

феномена? Скорее всего – в явном дефиците внимания к проблемам семьи со стороны

тогдашних

государственных

и

общественных

институтов.

Поразительное дело, но как в системах образования и воспитания, так и в системах пропаганды и массовой коммуникации соответствующие тексты производились тогда в крайне ограниченных объемах и при этом затрагивали лишь некоторые, избранные (наиболее выигрышные с точки зрения целей идеологии) аспекты общей проблемы. <…> Ясное дело, респонденты не изобретают каких-либо велосипедов, когда, к примеру, рассуждают о преодолении неравного положения женщины в быту или предлагают те или иные меры по укреплению молодых семей; их ответы большей частью выдержаны в духе здравого смысла и, что называется, висят в воздухе. Однако в целом можно все же говорить об относительно высокой свободе сознания масс от официальных взглядов на вещи, и не только из-за весьма частого элементарного отсутствия таких взглядов, но и в силу прямого несовпадения с ними многих высказываемых респондентами суждений. Подобная самостоятельность опрошенных особенно заметна в их критических высказываниях по поводу трудностей в воспитании детей и плохой подготовленности молодежи к созданию семьи, а также в их предложениях по изменению порядка бракосочетания и расторжения брака. <…> В опросе о семье наиболее значимыми с этой точки зрения представляются ответы на 3-й вопрос, где обсуждаются так называемые "пережитки прошлого", бытующие в семьях. <…> более чем каждый третий опрошенный полагает, что главным изъяном семейной жизни тогдашних советских людей являлось "мещанство", каждый третий ведет речь о "вредных народных

традициях"

и

почти

каждый

седьмой

–

о

"религиозных

предрассудках". При всей расплывчатости названных понятий <…> и при всей неопределенности

реальных

масштабов

распространения

каждого

из

обозначаемых ими "пережитков", полученные в опросе результаты со всей очевидностью свидетельствовали: какая-то (причем, можно предположить,

102

немалая) часть членов общества реализовывала модели семейной жизни, принципиально не совпадающие с теми, что прокламировались властью, и, стало быть, придерживалась взглядов на семью, отличных от официальных, обладала сознанием, отклоняющимся от идеала=нормы, т. е., по нашей терминологии, сознанием самостоятельным, свободным от официальных установок. <…> отмеченная независимость суждений респондентов, весьма сильная в их критике действительности, заметно ослабевает, а то и вовсе исчезает, когда речь заходит об оценке положительных явлений – "наиболее сильных сторон", характеризующих советскую семью, или "лучших, самых прогрессивных" моментов в воспитании детей. <…> В рассматриваемом исследовании в качестве одного из классических стереотипов, изобретенных советской пропагандой, присутствовало уже упоминавшееся выше понятие "пережитки прошлого", или в полной редакции – "пережитки прошлого в сознании людей". Появившееся еще в довоенное время, оно активнейшим образом эксплуатировалось печатной и устной пропагандой 50–60-х гг. и глубоко проникло в менталитет народа. <…> Из

множества

привычно

действующих

механизмов

отклонения

обыденного сознания от истины в рассматриваемом исследовании особенно отчетливо проявились три: а) гипертрофирование значения отдельных наблюдаемых в жизни явлений (кажущихся более простыми) за счет умаления значения других (более сложных); б) аберрации "зрения", в результате которых разного рода иллюзии принимаются за реальность, а видимость вещей за сами вещи; и в) абсолютизирование собственных выводов, неспособность к их критической, объективной оценке. Первый из этих механизмов как раз лежал в основе заблуждения масс по поводу того, что составляло главную, решающую причину многочисленных распадов молодых семей. Существовал ли тогда феномен легкомысленного

103

отношения молодежи к вопросам семьи и брака как таковой? Разумеется. Поэтому общественное мнение не ошибалось, когда, говоря о недостаточной подготовленности молодых людей к браку, отмечало присутствие этого феномена в обществе, хотя и в других терминах <…>. Не ошибалось оно и тогда, когда полагало, что несерьезное, невзыскательное, нетребовательное отношение людей к себе и другим является одной из причин разводов в стране и что именно этой причиной следует объяснять какую-то часть разводов, приходящихся на браки, заключенные в юном возрасте, а также на семьиоднодневки. Ошибки возникали в других пунктах – когда вместо одной из причин легкомыслие объявлялось причиной главной, причиной № 1 и когда его действие связывалось уже не с частью указанных разводов, а со всеми этими разводами без исключения. Судя по данным <…>, общественное мнение прекрасно понимало, что причин разводов множество и что среди них есть весьма серьезные, к примеру, такие, как жилищные трудности или отсутствие у молодых людей жизненного опыта. И если оно все же отдало предпочтение (причем решительное!) феномену легкомыслия, то это было связано прежде всего с тем, что таким образом достигалось наиболее удобное и простое объяснение крайне сложного социального явления. Сюжеты с пьянством, вмешательством родственников, плохим

жильем

и

даже

скрытой

от

глаз

посторонних

сексуальной

неудовлетворенностью предполагали опору на конкретные, осязаемые факты, которые могли быть верифицированы, проверены на строгость. Вполне же резиновое, аморфное, расплывчатое "безответственное отношение к созданию семьи" (кстати сказать, аналогичное узаконенной в судебных разбирательствах примитивной фальсификации – "не сошлись характерами"), напротив, не требовало никаких доказательств и, основываясь на некоторых предвзятых смутных ощущениях, позволяло без особого труда подвести под него практически любой случай распада семьи. <…>

104

С другой стороны, большинство участников опроса прибегло к идее легкомыслия не только потому, что она позволяла самым простым, не требующим серьезной работы ума способом разобраться в проблеме, но и потому, что феномен безответственного поведения молодежи при создании семьи на самом деле казался людям чрезвычайно широко распространенным. <…> Вместе с тем в части характера реакций публики на обсуждаемые явления определенная содержательная информация все же была получена, и наиболее существенными в ней представляются три момента: во-первых, поддержка

участниками

опроса

динамизма

общественных

отношений,

проявившаяся в их готовности к изменениям существующих в обществе практик (напомним, что о необходимости изменений в порядке бракосочетания заявило 65,7% опрошенных, а в порядке расторжения брака – 52,7%); вовторых, поддержка людьми ряда инноваций, принципиально отклонявшихся от бытовавших в обществе традиций. Данный факт убедительно проявился, в частности, в позиции 55,8% респондентов, которые полагали, что главным направлением ликвидации неравного положения женщины в быту должно быть участие мужа и детей в ведении домашнего хозяйства. Но особенно примечательными тут были, конечно же, требования людей серьезно заняться проблемами полового воспитания. В количественном отношении, как видно из таблицы 5, эти требования не были особенно многочисленными (они выдвигались каждым десятым из тех, кто отметил неподготовленность молодых людей к созданию семьи, и лишь 6,1% от общего числа опрошенных). Однако в качественном отношении их невозможно недооценить, поскольку выдвигались они в ситуации, когда и системы образования

и

медицины,

и

организации,

занимавшиеся

воспитанием

подрастающего поколения, упорно исключали из сферы своего внимания любые сюжеты, связанные с сексом (в соответствии с известной формулой: "при социализме никакого секса нет и быть не может!"); в-третьих, уже

105

наблюдавшееся в предшествующих исследованиях стремление людей к активному вмешательству в частную жизнь других, граничащее с ликвидацией всякой приватности. Скрытый намек на это содержится в поистине поразительных предложениях запретить регистрацию браков без ...характеристик с места работы/учебы молодых людей, решивших создать семью. И уже без всяких намеков, во вполне откровенной форме эта особенность менталитета тогдашних россиян обнаруживает себя, когда они предлагают заменить юридическое (судебное) разбирательство разводов разбирательством на так называемых товарищеских судах, организуемых в производственных коллективах или по месту жительства разводящихся. При этом если первые предложения вносились лишь 2,6% опрошенных, то вторые – уже каждым десятым (!) из них. <…> Намного

богаче

в

исследовании

информация,

характеризующая

ценностные ориентации тогдашних россиян. Естественно, в дискуссии, имевшей своим главным предметом различные аспекты жизни семьи, в качестве главной, наиболее значимой для людей ценности обсуждалась именно семья. И тут, как мы видели, мнения опрошенных существенно разошлись: одни полагали, что институты семьи и брака имеют (сохраняют) в обществе чрезвычайно высокий статус, котируются на шкале человеческих ценностей среди первоочередных; другие же, напротив, утверждали, что статус названных институтов

заметно

снизился,

что

семья

как

форма

человеческого

существования утратила и дальше утрачивает свое ценностное значение. При этом последних было явно больше. <…> Другое дело – как именно понималась тогда массами нормальная, счастливая семейная жизнь. <…> на основе просмотра нескольких сотен сохранившихся анкет можно увидеть, что речь шла преимущественно о семье, основанной на "любви", "дружбе", "взаимопомощи", "взаимоуважении", "единстве

взглядов

и

интересов"

супругов,

о

семье,

ощущающей

"ответственность перед обществом", в том числе за "правильное воспитание

106

детей", и т. д. Что в этом перечне бросается в глаза, так это то, что люди в основном (что называется, во-первых, во-вторых и в-третьих) ведут разговор сугубо о духовных, нравственных составляющих семейной жизни и лишь в самую-самую последнюю очередь (примерно в одном случае из двадцатитридцати вспоминают о материальном благополучии, достатке, высоком уровне и качестве жизни. Насколько можно судить, обратившись к таблицам <…>, тогдашняя советская семья в материальном отношении в целом отнюдь не процветала. И все же, по многим признакам, сюжеты, связанные с "высокими материями" – состоянием в обществе духа, морали, интересов и т. д., – принявших участие в опросе людей в принципе волновали гораздо больше, нежели проблемы их бренного, земного существования. Таким образом, тут мы снова, как и в предшествующих главах, сталкиваемся с тем бесспорным фактом,

что

в

ряду

заведомо

приоритетных

ценностей,

которых

придерживались россияне в те времена, неизменно присутствовал комплекс свойств личности, относившихся к разряду коммунистических. В чистом виде этот факт подтверждается ответами 1–8 на 4-й вопрос анкеты <…>, где среди наиболее важных (= ценимых) сторон воспитания детей фигурирует едва ли не добрая половина тех характеристик, которые перечислялись в уже упоминавшемся «Моральном кодексе строителей коммунизма», начиная с любви к труду и кончая сознательной дисциплиной. <…> вне всякого сомнения, огромной популярностью пользовалась тогда, в частности, идея женского равноправия; она активно поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми <…>. Что же касается последнего из рассматриваемых направлений критики – связанного с плохой подготовленностью молодежи к семейной жизни, – то тут в своем недовольстве существующей в стране ситуацией респонденты выходили, пожалуй, на наиболее широкие и принципиальные обобщения. Многие из них вполне отчетливо понимали, что речь должна идти не только и

107

даже не столько о легкомыслии молодежи, сколько о... легкомыслии самого общества, не заботящегося о соответствующем воспитании подрастающего поколения – ни в части ускорения его гражданского созревания, ни в части привития ему необходимых навыков ведения домашнего хозяйства и ухода за детьми, ни в части его сексуального воспитания, хотя бы элементарного ознакомления с вопросами физиологии и гигиены брака, ни, наконец, в части усиления материальной помощи молодым семьям со стороны государства. 1968-1986 – время «застоя» Так называемое время «застоя» началось со второй половины шестидесятых. Явная тенденция к идеологической однозначности, политической стабильности, регламентация тематики, жанров, стилей. В конце 1960-х немало советских людей, юношества, молодежи, чье личностное становление пришлось на эпоху оттепели, по-прежнему искренне верили в правильность политики КПСС (46). Внося посильный вклад в построение коммунизма, эта молодежь активно участвовала в субботниках, сборе металлолома и макулатуры, рейдах народной дружины, студенческих стройотрядах, помогала совхозам в уборке урожая. С начала 1970-х, в условиях нерентабельной экономики, перекоса в пользу тяжелой и оборонной промышленности, дефицита продуктов питания и товаров легкой промышленности, низкой зарплаты основной массы трудящихся, развивались явления теневой экономики – цеховики, блат и всеобщее воровство с предприятий (47). Развивалась фарцовка. Официально эти явления осуждались как экономически вредные и аморальные, но значительная часть населения, «выносила» с предприятий, была вынуждена время от времени пользоваться услугами фарцовщиков, искать связи с «нужными» людьми в государственной торговой системе (48). Развивался массовый заграничный туризм. Выехать по путевке в составе группы туристов человек мог после проверки его идеологической грамотности. Группу сопровождал и строго следил за поведением советских граждан за границей сотрудник КГБ. В условиях дефицита модных и качественных товаров легкой промышленности, а также ограничения обменных денег советские туристы обычно тратили суточные в валюте на покупки, а питались привезенными из дома продуктами, везли черную икру на продажу (49). Развивалось диссидентство – разногласие с официальной идеологией и политикой индивидов, находящихся внутри государства. Проявлялось оно в различных формах: публикация работ инакомыслящих писателей и ученых за рубежом, самиздат трудов оппозиционных писателей и ученых, иносказание и

108

аллегория в литературе, театре, кино и музыке; прослушивание и обсуждение заглушаемых в СССР передач западных радиостанций («Голос Америки», «Свободная Европа», «Немецкая волна»). Интеллигенция слушала магнитные записи песен полузапрещенного В. Высоцкого и монологи писателя-сатирика М. Жванецкого, отличающиеся смелостью и остротой анализа социальных проблем современности. В массе были распространены критичные «кухонные» разговоры о политике. Среди молодежи инакомыслие чаще всего проявлялось в форме протеста против официальной навязываемой музыки и моды – увлечение официально осуждаемыми в СССР западными исполнителями рок-музыки, стилем хиппи (50). В 1970-е, когда власти подозрительно и неодобрительно относились к рокмузыкантам, в Ленинграде шла подпольная, но роскошная рок-н-ролльная жизнь25. Для получения сведений об инакомыслящих КГБ вербовало осведомителей («стукачей») почти во всех учреждениях и общественных организациях (46). К концу 60-х часть интеллигенции, которая простилась с идеалом скорого построения коммунизма, в разных формах уходила от действительности: альпинизм, православие, увлечение культурой Востока – буддизмом, йогой. Среди последователей Хемингуэя стал распространяться бездеятельный конформизм (51). Шла третья волна эмиграции из СССР (52). Изменился характер юмора, расцвел анекдот (53, 54). В начале 1980-х революционные и коммунистические идеалы в массе тускнели. Среди учащейся молодежи сформировалось скептическое отношение к активному участию в субботниках, сборе макулатуры, рейдах народной дружины. Проявление активности в этих формах общественного труда считалось наивным. Помощь совхозам в уборке урожая горожанами – учащимися и трудящимися воспринималась как досадная «обязаловка». Идеологическая основа праздничных демонстраций 7 ноября и 1 мая никого не интересовала. Демонстрация становилась прогулкой в предвкушении веселого застолья в компании коллег или друзей. 46. Из очерка М.И. Веллера «Дети победителей. Конец шестидесятых: реквием ровесникам» <…> И когда слетел Никита – радовались. Демократия, справедливость, хватит кумовства, лысый дурак наобещал коммунизм через двадцать лет, твердо зная, что двадцать лет не протянет и позор не падет на его лысую голову: восьмиклассники сдавали экзамен по истории СССР, а в коридорах издевались

25

Андрей Макаревич. «Сам овца». Автобиографическая проза. М.: Захаров, 2003.

109

над тем, что отвечали насчет построения коммунизма: нет, не настолько наивны были; но – верили: в добро, в справедливость, в честь, в правду. И потрясающее свойство юности: знать – а не понимать, видеть – а не понимать, спорить – а не понимать. Судили Бродского, выслали: это было плохо, но в основном все было хорошо. <…> В провинциях наших зажима и тупости было побольше, в столицах, понятно, поменьше: мы балдели от свобод и демократий. Сколько позволено всего! И не сажают! И при этом прекрасно знали, что на нашем университетском филфаке, скажем, полагается стукач на каждую группу, и знали, как происходит вербовка – в пустом кабинете декана, и каковы средства давления, и даже кое-кого из стучащих знали! И язык в общем держали на привязи. И всё равно балдели от свобод, вот ведь что поразительно! Пьёшь водку в общаге со стукачом – и балдеешь от свободы! <…> («А

куда

было

деться,

меня

бы

исключили

за

академическую

задолженность…» «А куда было деться, потом не устроился бы ни на какую приличную работу, только в деревенскую школу…») И было в Ленинградском политехническом «дело декабристов» – в декабре проходил процесс над студенческой организацией: - Мы знали с самого начала, что успеха добиться не можем, ничего сделать не сможем, но – должен, должен же кто-то сказать правду!! После этого Политех навсегда перестал быть в Ленинграде рассадником вольнодумства. Тоже, помниться, шестьдесят пятый год. Так что похрустывало, похрустывало уже тогда, но мы этого уже не понимали, не знали многого, да и накат инерции был велик: мы еще годикдругой побалдели… Когда на сердце тяжесть,

110

И холодно в груди…

<…> А потом был август шестьдесят восемь -

и в основном, что

поразительно, мы занимали совершенно официальную позицию! Мы, кому было двадцать, полагали, что – да, иначе в Чехословакию вступила бы ФРГ, антисоветские,

антисоциалистические

мятежи

надо

давить,

это

контрреволюция. А потом на общежитских наших пьянках плакали чешские студенткистажерки: «Мы вас любили больше всех, действительно, как братьев, зачем вы это сделали?..». Вот в шестьдесят восьмом всё и определилось, и те, кто постарше, поумней, это поняли. Прикрутили анекдоты «армянского радио», прикрутили помалу всё: перестали печатать Гладилина, а он, худо-бедно, был зачинателем нашей новой молодежной прозы: «Хроника времен Виктора Подгурского», катаевская «Юность», пятьдесят пятый год. Дали Аксёнову по мозгам за «Бочкотару». Придушили «Новый мир». <…> И этого мы, двадцатилетние, не понимали. Мы жили шестьдесят пятым годом, когда на дворе стоял уже шестьдесят девятый. И это нам стоило дорого. Ах, мы искали смысл, мы заново открывали для себя Павла Когана, Хикмета и Экзюпери, мы мечтали о больших делах; кто ж не мечтал. Мы ехали в стройотряды, рвались сами, отбирались по конкурсу. Мы ещё носили эту форму с гордостью, добывали к ней тельняшки и офицерские ремни: образца шестьдесят шестого года она была в Ленинграде желтооливковая, шестьдесят седьмого – серая, шестьдесят восьмого – зеленая, такой и осталась, вышла из моды, ею уже не гордились те, кто пришел за нами. На Мангышлаке мы строили железную дорогу в пекле пустыни, в отрядах кругом ребята гибли: несколько десятков гробов пришло за лето из четырёхтысячного отряда Гурьевской области: сгорали на проводах ЛЭП, ломали шею об дно ручья, обваривались битумом, хватали тепловые удары. Мы вламывали по десять часов в день – рвали жилы на совесть: мы – могли, мы –

111

проверили себя, испытали – и утвердились! Мы были – гвардия, студенты, - за двести рублей за лето! Пахали, как карлы. Наши командиры и мастера еще на обкрадывали своих. Жгли сухой, как порох, «Шипкой» легкие, - мускулистые, поджарые, черные, зверски выносливые, в одних плавках, девчонки наши узенькими купальниками ввергали в раж работяг, бабы плевались – завидовали, красивы были наши девочки, тогда мы этого не понимали, поняли позднее, когда – сдали, расплылись, обморщинели. Ладони были как рашпиль, - гордились. «Здесь я нашла свою Испанию…» - сказала королева бетономешалки. Нам нужен был смысл. Смысл! «Иностранное слово «романтика» по-русски звучит здесь «работа». «Стройотряды – школа коммунизма». Форме нашей при возвращении завидовали, значки стройотрядов носились с гордостью – элита! – держались кучей: мы были – свои! А уже присосались паразиты, заруководили, запланировали, засели в штабах: бороды брить, деньги в общий котёл – отрядная коммуна, это передовее, чем коммуна бригадная. <…> В шестьдесят девятом году всех почти ленинградских студентов загнали в Ленобласть на

мелиорацию –

товарищ Романов осушал землю.

Не

записавшихся в отряд не допускали к экзаменам». Нынешний ленинградский спецкор «Известий» Анатолий Ежелев опубликовал в «Смене» подлейшую статью о конференции комсомола ЛГУ, где по приказу парткома наплевали на устав ВЛКСМ, устав ССО: отменили принцип добровольности стройотрядов, записанный параграфом первым статьи первой устава ССО, - заменили разнарядкой. Физики пытались организовать сопротивление – не удалось. <…> За голосование против нам потом лепили выговора, грозили исключением из комсомола, прорабатывали на комиссиях: мы трезвели понемногу. <…> Как много нас было!

112

Как счастливо мы вступали в жизнь! Запрещение ядерных испытаний, полет Гагарина, разделение власти Первого секретаря и Предсовмина, микрорайоны – отдельную квартиру каждому, рост продолжительности жизни до семидесяти лет: ах, еще несколько лет, и мы всем покажем, мы примем эстафету, мы пойдем дальше! Мы носим узкие брюки и снежные в голубизну нейлоновые рубашки, мы курим первые сигареты с фильтром – болгарский «Трезор» за тридцать копеек или «Фильтр» за восемнадцать, мы покупаем на три рубля бутылку «Московской» водки на два восемьдесят семь и белый батон за тринадцать копеек – на троих, в общаге застилаем стол газеткой и молча стоим под Гимн Советского Союза, поминаем Гагарина, которого сейчас хоронят. Мы вырезаем из чужих журналов портрет Че Гевары, последнего настоящего революционера ХХ века, мы танцуем шейк вместо твиста, мы не ходим в кабаки, даже когда есть деньги – нам там скучно, а денежных людей мы презираем. Мы пьём в общаге при свечах, поём под гитару, заводим допотопнейший магнитофон и танцуем, прижимаемся, ласкаем и целуем по углам и лестницам наших девочек, по общежитским койкам и парковым скамейкам, на тонких запястьях девочек отвёрнуты рукава болоньевых плащей, плоские золочёные часы «Полёт» на чёрных нейлоновых ремешках. Туфли на шпильках, мини, еле прикрывающие резинки чулок, и неживая шершавая гладкость чулка сменяется прерывающей дыхание прохладной теплотой нежной кожи бедер, дешевейшее советское, позорное, несчастное бельё и стройные, округлые, замечательные юные тела, наши отцы и деды не были алкоголиками, поля не были забиты химией, с генофондом у нас все было в порядке, боже, как красивы были наши девочки, и надо было пожить, чтоб понять это, и как мы все были непритязательны, и бедны по нынешним меркам, и не нужно было ничего, мы мечтали о морях-океанах, собирались прямиком на Гаваи. И, как спятивший трубач споазаранок Уцелевших я друзей созываю.

113

<…> Врезал по нас серпом шестьдесят восьмой годочек. Баррикады на Монмартре, бои в студенческих кампусах Америки, наши танки в Праге; а мы летом долбали в Норильске вечную мерзлоту ломами, пили спирт от простуды, щеголяли формягой ССО, тосковали по своим любовям, - мы были обречены, но, конечно, этого еще не знали. 47. Из рассказа С. Довлатова «Виноград» Позднее я узнал, что на этой базе царит тотальное государственное хищение в особо крупных размерах. Крали все. Все без исключения. И потому у всех были такие отрешенные, задумчивые лица. Фрукты уносили в карманах и за пазухой. В подвязанных снизу шароварах. В футлярах от музыкальных инструментов. Набивали ими вместительные учрежденческие портфели. Более решительно действовали шоферы грузовиков. Порожняя машина заезжала на базу. Ее загоняли на специальную платформу и взвешивали. На обратном пути груженую машину взвешивали снова. Разницу заносили в накладные. Что делали шоферы? Заезжали на комбинат. Взвешивались. Отгоняли машину в сторону. Доставали из-под сиденья металлический брусок килограммов

на

шестьдесят.

Прятали

его

в

овраге.

И

увозили

с

овощехранилища шестьдесят килограммов лишнего груза. 48. Из интервью с артистом Олегом Анофриевым 60-е годы. Рублево-Успенское шоссе. Деревня Жуковка. В подвале продмага собрались трое: директор магазина Толик – здоровый мужик с золотыми зубами, всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович и я, тощий актер театра и кино. Что могло связывать нас, абсолютно разных людей? Мясо! Хорошее мясо, купить которое без блата в то время было невозможно…

114

Картина напоминала настоящую подпольную сходку. Секретная операция по дележке мяса проходила втихаря от томившихся в очереди покупателей, а главное – от заведующей мясным отделом и по совместительству директорской жены, наверняка считавшей, что Толя отдает лучшие куски не в те руки. К тому же возле черного хода постоянно крутился осведомитель. Правда, его присутствие никак нам не мешало: топтун был прикормлен Толиком, а я вообще не подозревал, что за кем-то из нас ведется слежка. Слава же, прекрасно знавший топтуна в лицо, в это самое лицо плевать хотел. Нервничали мы по другому поводу. Точнее, повод был у каждого свой: у меня – недостаточная популярность, у Мстислава – его темперамент, Анатолий дергался от страха перед женой. И вот наконец заветная туша собственноручно разделана директором продмага. Дальше начинался самый захватывающий момент. Лучшие куски Толик на огромном дубовом чурбане (зря все-таки жена подозревала его!) откладывал себе, чуть поплоше – Славику, еще хуже – мне… Ну а самые костлявые – безымянному топтуну. Во время «священнодействия» все трое говорили шепотом. Толик бурчал, что для опера и мозговая кость – подарок, я канючил, что за съемочный день платят сущие копейки. И лишь Слава – смешной, шепелявый, великолепный Слава – пританцовывал и прославлял нашего мясного покровителя. «Ну кто мы с тобой? – вопрошал он. – Никто! А Толик, дай Бог ему здоровья, гигант! Без него пропали бы и кино, и музыка, и великая русская литература». (Все знали, что на даче Мстислава живет «матерый уголовник» и «антисоветчик» Александр Солженицын). После завершения «операции» мы, втянув головы в плечи, со свертками под мышкой так же тихо и незаметно расходились. 49. Из повести Ю.М. Полякова «Парижская любовь Кости Гуманкова» Жена трижды ездила за консультацией к своей двоюродной сестре, вышедшей замуж за сантехника-международника. Я не шучу: в наших посольствах

115

работают только свои, вплоть до дворника и посудомойки <…>. Кроме того, Вера Геннадиевна посвятила несколько часов обзваниванию тех наших знакомых, которые так или иначе имели дело с заграницей. Обобщив все советы и рекомендации, она тщательно укомплектовала мой чемодан с таким расчетом, чтобы любую свою нужду или потребность вдали от Родины я мог удовлетворить, не потратив ни сантима из тех трехсот франков, каковые нам обещали выдать по прилете в Париж. На случай продовольственных трудностей в чемодан были заложены несколько банок консервов, два батона сухой копченой колбасы, три пачки галет, упаковка курино-бульонных кубиков, растворимый кофе, чай, сахар, кипятильник, две бутылки – водка «Сибирская» и коньяк «Аист». Отдельно, в специальном свертке, таилась железная банка черной икры – на продажу. Имелся и небольшой тульский расписной самовар – для целенаправленного подарка. - С икрой не торопись! – поучала предусмотрительная супруга моя Вера Геннадиевна. – В отеле она идет дешевле, сдай в городе… - Не умею… - хныкал я. - Ничего сложного: делай, как все. Самовар подаришь в семье. Должны отдарить. У них так принято. <…> Мадам Лану выдала каждому на ужин по 50 франков. Наблюдая нашу радость, товарищ Буров предупредил, чтобы мы губы-то особенно не раскатывали, ибо раньше принимающая фирма действительно частенько выдавала деньги на ужин и даже на обед, но после того, как в советских тургруппах

начались

повальные

голодные

обмороки,

эту

практику

прикрыли. Мы со Спецкором отправились в наш номер, вскрыли баночку мясных консервов, порезали колбаски, сырку, вскипятили чай. По ходу дела сосед рассказал мне историю о том, как один наш известный спортивный комментатор в отеле, за рубежом, заткнув раковину соответствующей

116

пробочкой, с помощью кипятильника готовил себе супчик из пакета – и задремал… В результате - грандиозное замыкание и чудовищный штраф. 50. Из автобиографической прозы А. Макаревича «Сам овца» Каждая новая песня Битлов, попадая в наши руки, прослушивалась несколько раз в священном молчании. Не надо говорить, что все предыдущие были к этому моменту уже известны наизусть и тихо пелись на уроках. Что там наизусть! Я мог, закрыв глаза, проиграть в памяти любой альбом с точностью до царапинки, до пылинки. <…> Тетради, учебники, портфели, детали одежды и открытые участки тела были изрисованы гитарами, Битлами и исписаны названиями их песен. Что-то недосягаемое, непреодолимо-манящее содержалось в самой форме электрогитары, в битловских водолазках, в их прическах. <…> У каждого из нас дома в красном углу стоял алтарь, на котором располагались пластилиновые Битлы, как правило, в «сержантских» костюмах. Особое удовольствие доставляло выделывать крошечные гитары, барабаны и усилители. В этот угол каждый из нас обращал заветные молитвы, мечты и чаяния. Я уж не говорю о том, что некоторые песни обладали чудодейственным свойством – например, перед походом на экзамен следовало, стоя навытяжку, прослушать «Help!» или второе исполнение «Sergeant Pepper», и волшебная сила хранила тебя от неудачи. <…> Пресловутых стиляг, коктейль-холлов и борьбы с джазом мы практически не застали. К семидесятому году мир заполонили хиппи. Статья в журнале «Вокруг света» открыла нам глаза на истину. Называлась эта статья «Хождение в Хиппляндию». Мы с Борзовым выписывали оттуда цитаты, где хиппи провозглашали свою программу (я, например, помнил все наизусть). Платформа хиппи были принята безоговорочно. <…> Мы с утроенной силой принялись растить волосы. <…> Общими усилиями мне были построены

117

первые клеша. Надо сказать, что до этого момента я рос абсолютно безразличным к своей одежде. У нас в семье как-то так повелось. Но тут дело было не в моде – клеша являли собой знак отличия, удостоверение кастовой принадлежности, и, конечно, я придавал этому соответствующее значение. И вообще, нельзя было играть рок-н-ролл в школьной форме. <…> Очень хорошо помню, как я шел в этих штанах домой. Сверху их дополняла вельветовая же черная рубаха, из-под которой виднелась (опять же!) желтая водолазка – намек на принадлежность к миру битловской музыки. Ярко светило солнце. Я нес штаны как знамя, замирая от гордости, восторженно ощущая спиной суровые взгляды прохожих. Штаны подвели черту, разделив меня и их. Зато любой хиппи с Пушки или из Трубы мог обратиться ко мне как брату. Штаны открывали дверь в другой мир. Отечественные хиппи бродили по центру Москвы, сидели у памятника Пушкину, толклись в подземных переходах. Помню, тогда я часто думал, сильно ли они отличаются от своих западных собратьев. Сейчас. Поездив по миру, с уверенность могу сказать – ничем не отличались. Это была абсолютно интернациональная волна. Хипповая прослойка называла себя системой. В системе знали друг друга почти все. <…>

В

«Лужниках»

комсомольцы

проводили

смотр-конкурс

самодеятельных ВИА. Это был бесконечный поток кастрированных излияний с редкими вкраплениями народной либо военно-патриотической тематики. Попасть во дворец было невозможно. Билеты спрашивали от входа в парк. Еще бы – смотр групп! Стасик, оказавшийся в финале этого смотра (что-то Саша Лосев у него задушевно-русское пел) поклялся, что сбацает со сцены Джимми Хендрикса, сколько бы комсомольских жизней это не унесло. Заявление звучало дерзко до невероятности, но, зная Стасика, я не имел оснований ему не верить. В репертуарные списки, трижды утвержденные, заверенные и просвеченные насквозь, песня Хендрикса «Let me stand next to

118

your fire» была вписана в последний момент как «произведение негритянского борца за свободу Хендрикса» «Разреши мне стоять в огне нашего общего дела». С

первыми

аккордами,

инструментального

повидла

которые

прозвучали

после как

пресного

выстрелы,

вокально-

комсомольцы

опомнились – но было поздно. И тогда кто-то из наиболее догадливых кинулся к звуковому пульту и убрал весь звук, который он был в силах убрать. Вторая половина пьесы дозвучала комариным писком, но победа была одержана. Стасику жали руки. Комсомольские головы полетели как капуста. Такая вот имела место акция. 51. Из книги П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека» Настоящая, а не сыгранная трагедия началась тогда, когда жрецы дружбы и пьянства осознали ограниченность своего идеала. Как бы счастлив не был их культ, он не оставлял результатов. Когда карнавал затянулся, его участники почувствовали тоску по настоящему делу. Они уже были настоящими мужчинами, настоящими друзьями, настоящими пьяницами. Они уже прошли школу воспитания подлинного характера. Но все откладывалась пора созидания – книг, государства, семьи. После веселых разрушений должна была наступить бодрая эпоха реализации завоеванных преимуществ. Однако поклонники Хемингуэя напрасно искали рецептов у своего кумира. Хемингуэевский образец создал сильного, красивого, правильного человека, который не знал, что ему делать. В России опять появились «лишние люди». Надуманная трагедия стала настоящей, когда последователи Хемингуэя превратились соответствовала

в

его

эпигонов.

буйствам

Бесцельность

фиесты,

начала

ритуала, тяготить

которая именно

так своей

безрезультатностью. Те, кто остался верен своему кумиру, оказались лишними людьми, Если раньше они разделяли достоинства Хемингуэя, то теперь – его недостатки.

119

Подтекст мстил за свою неопределенность. Жажда искренности превратилась в истеричность. Грубость, скрывающая нежность, стала просто хамством. Дотошное внимание к пустякам привело к потере ориентации. К тому же, лишние люди, не нашедшие применения своему идеалу, легко превращались в конформистов: если нечего делать – все равно, что делать. Мрачная судьба ждала и высшее достижение хемингуэевской школы – пьянство: оно неотвратимо катилось к алкоголизму. И тут произошло неожиданное, но внутренне закономерное событие. Хемингуэевский идеал слился с блатным. Внешне герой 60-х остался таким же – с бородой, гитарой и стаканом. Но, приглядевшись, можно было узнать в нем не Хемингуэя, а Высоцкого. Стихия приблатненной культуры захлестнула страну. Героями Высоцкого в 60-е тоже были настоящие мужчины. Они тоже презирали книжное знание. Они ненавидели фальшь, туфту, показуху. Они всегда были готовы рисковать своей или чужой жизнью. Они несомненно относились к лишним людям и наслаждались положением изгоев. Они не хотели нечего создавать, и в их подтексте была нешуточная трагедия тюрьмы и расстрела. Ну и, конечно, пили у Высоцкого не меньше, чем у Хемингуэя. Трансформация одного идеала в другой привела к тому, что бездеятельность как протест против глупой деятельности стала абсолютным принципом, напускной цинизм превратился в настоящий. 52. Из автобиографической прозы А. Макаревича «Сам овца» Отъезды, кстати, тогда были совсем не то, что сейчас. Человек уезжал на другую планету, и было совершенно ясно, что не увидимся мы уже никогда. К тому же любой отъезд рассматривался как акт безусловно антисоветский, поэтому до последней минуты о нем говорилось только шепотом или не говорилось вообще – из желания не навредить ближним. Да и себе: между прочим, советская власть неохотно расставалась со своими сыновьями, могла в

120

последний момент передумать и не отпустить. Поэтому ходил человек как ни в чем ни бывало, общался, шутил, только, может быть, иногда казалось – нервничает как-то, а потом вдруг приглашал тебя на проводы, и в квартире уже пусто, потому что продана и мебель и квартира, и в кармане у него билет на утренний самолет, и прощались навсегда, и все равно гуляли шепотом и все время выглядывали с балкона – не стоит ли у подъезда какая-нибудь черная «Волга». 53. Из статьи А. Агеева «Русский смех» Но в застойные 70-е смех и веселье снова разъединились: «оттепельные» надежды обманули, снова похолодало, и место солнечных комедий Гайдая заняли терпкие, с горчинкой, комедии Рязанова, в которых имелись уже и подтексты, и кукиши, вот только веселья и открытости было на порядок меньше. Страна гнила заживо, и умным людям, у которых не было возможности хоть как-то повлиять на процесс, оставалось только его комментировать – в тысячах и тысячах беспощадных анекдотов. 70-е годы – эпоха подлинного расцвета анекдота, этого последнего живого жанра русского фольклора. Кстати сказать, тогда же, в 70-е, была издана последняя Большая советская энциклопедия. Если она была внушительным сводом того, что думает официальная власть о себе, стране и мироздании в целом, то собранные вместе анекдоты тех лет есть не менее авторитетный свод того, что думал о власти, стране и мироздании народ. Тоталитарная власть, понятное дело, много врала, лицемерила, выдавала желаемое за действительное, однако время от времени ей приходилось говорить в своей энциклопедии что-то типа дважды два – четыре» или «Пушкин – великий русский поэт». А народ в своей энциклопедии, в анекдотах, шёл как бы по пятам за властью и приговаривал: «Врёшь! Врёшь! Врёшь!». Причем это «врешь!» мало-помалу

121

стало относиться ко всему – и к «дважды два – четыре», и к Пушкину в том числе. Народ голосом своей смеховой культуры пошёл, можно сказать, «в отказ» от всех вообще ценностей, ответил на лицемерие власти тотальным цинизмом. 54. Из «Истории СССР в анекдотах» Эпиграф к мемуарной книге Брежнева «Малая земля»: «Всё, что было не со мной, помню!» Брежнев выступает перед рабочими на заводе: - В будущей пятилетке мы преодолеем трудности, и у нас будет всё! Рабочий из зала: - А у нас? 1986-1991 – перестройка Идеологическая неоднозначность, политическая нестабильность, борьба тематики, жанров и стилей. Политика гласности привлекла широкие массы к открытому обсуждению проблем. Одних гласность радовала и забавляла, другие воспринимали ее неоднозначно, настороженно, находя плюсы и минусы. Интеллигенция, как в годы «оттепели», с огромным интересом читала и обсуждала возвращенные литературные произведения, не допущенные в печать в 1970-х и начале 1980-х, в том числе сборники стихов В. Высоцкого, произведения М. Жванецкого; материалы рассекреченных архивов, новые фильмы с критикой современности («Забытая мелодия для флейты» Э. Рязанова, «ЧП районного масштаба» С. Снежкина, «Маленькая Вера» В. Пичула, «Интердевочка» П. Тодоровского и др.). Вышла из подполья отечественная рок-музыка и на короткое время привлекла к себе внимание широких народных масс (55). Пересмотр прошлого, новые оценки исторической деятельности КПСС вызвали критическое отношение школьников и студентов к учебным дисциплинам «История СССР», «Обществоведение», «История КПСС», «Научный коммунизм», «Марксистско-ленинская философия» и «Научный атеизм». У многих учителей средней и высшей школы возникли сложности в преподавании этих дисциплин. После того как в 1990-1991 учебном году «История КПСС», «Научный коммунизм», «Марксистско-ленинская философия» и «Научный атеизм» были изъяты из программы вузов, преподаватели этих дисциплин, многие с ученой степенью, были вынуждены искать новую работу. Кое-кому пришлось переквалифицироваться даже в рабочие профессии: продавцы газет, посудомойки, уборщицы, сторожа.

122

До конца 1980-х в экономическом отношении жизнь советских людей во многом оставалась прежней. Люди по-прежнему стремились купить качественные отечественные товары и продукты по государственным ценам, в условиях дефицита из провинции устремляясь за ними в Москву. Не знали задержек выплаты зарплаты. Отпускных денег и скромных накоплений за год многим было достаточно для организации поездки на отдых. До начала 1990-х сохранялась возможность довольно дешево и безопасно путешествовать по всему СССР. Экономические реформы со второй половины 1980-х предусматривали возрождение частного сектора экономики и отказ от монополии внешней торговли. Результаты стали заметны к концу 1980-х: началось формирование социальных групп собственников – крупных, средних и мелких, которые получают доход в виде прибыли, ренты, поступлений от денежных операций26. Масса людей бросилась в частную коммерцию и производство, особенно стремились в совместные с иностранцами предприятия (56). Начал расти социальный слой нищих, бездомных – бомжей. Реформы заставляли людей приспосабливаться. Антиалкогольная кампания, начавшаяся в 1985 году с целью повышения производительности труда рабочих и служащих на производстве, вводила ограничения на потребление в выходные дни спиртного в ресторанах и кафе. В обход запрета по договоренности между посетителями и работниками общепита принесенное спиртное подавалось на столы в бутылках из-под лимонада, кувшинах для воды. Произошел резкий скачок подпольного производства и продажи водки, самогоноварения. Экономические реформы перестройки не дали положительных результатов, сокращалось сельскохозяйственное и промышленное производство, не хватало необходимых продуктов питания. Резкие экономические ухудшения народ почувствовал с 1990 года. Приметой времени стали огромные очереди и пустые полки в магазинах. Не возникало вооружённых столкновений, стихийных бунтов, разгромов продовольственных складов из-за ментальных особенностей россиян - привычки к терпению27. К талонной системе распределения продуктов питания и товаров первой необходимости люди также приспосабливались: практиковался обмен талонами, продажа талонов на водку. В связи кризисом государственной системы снабжения у людей более старшего возраста, воспитанных в советской командно-административной системе, исчезало негативное отношение к рынку как месту приобретения продуктов питания и других товаров. С изменением внешнеполитического курса СССР начался вывод советских войск из стран Восточной и Центральной Европы. В ходе его руководство армии практиковало активную экономическую деятельность (57). В условиях гласности люди начали по-новому шутить: юмор приобрел форму стеба. Пародирование современных политических руководителей на 26

Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учебное пособие. – М.: Аспект Пресс, 1996. Гл. 12. С. 298. 27 Почему народ из двух зол выбирает … оба? Беседа с Ю. Левадой //Аргументы и факты. 1998. - № 40. С. 5.

123

сцене и в жизни (58). Московские кооперативы производили, а народ покупал матрешек «М.С. Горбачев». Когда государство взяло курс на нормализацию отношений с религией, начала меняться структура семейной обрядности: открыто выполняли религиозные таинства и отмечали религиозные праздники. Резко возрос интерес к астрологии, гороскопам, целителям. Менялась сексуальная культура. Открыто развивалась проституция. Газеты начали публиковать объявления об оказании интимных услуг. Народ покупал на лотках новинки – любовные романы, порножурналы. Распространялись видеокассеты с порнофильмами. С 1989 года в газете «Спидинфо» публиковались откровенные письма советских людей с рассказами о своем сексуальном опыте, забавных случаях и проблемах. Преодолевая стыдливость, люди привыкали смотреть постельные сцены в новом советском кино. В молодежной среде шла сексуальная революция, секс воспринимался как символ свободы (59, 60, 61). Росло число браков советских граждан, в основном женщин, с иностранцами (62). Процесс перестройки с изменениями ценностей и нравов нашел отражение в фольклоре (63). Попытка реформировать переживающее кризис советское общество и культуру привела к их распаду. 55. Из автобиографической прозы А. Макаревича «Сам овца» Одно из сильнейших разочарований постигло меня году в 87-м – это был год тотального выхода из подполья нашей рок-музыки. Ошалевшие от внезапной свободы рокеры (не знаю, как другие, а я-то был совершенно уверен, что постылая советская власть простоит еще лет сто – даже смерть какого-нибудь Брежнева производила сильнейшее впечатление – казалось, что он, как библейский персонаж, будет жить восемьсот лет) кинулись записывать альбомы, греметь по стадионам и изумлять заграницу. И мне казалось – вот он, момент истины, сейчас наш замордованный идеологией народ разует наконецто уши и отвернется с негодованием от кастрированной советской вокальноинструментальной эстрады и двинется с песней за БГ или «Наутилосом». И действительно, сам факт выхода из подполья (а вовсе не музыка) какоето время вызывал общенародное изумление. Потом народ зевнул и потянулся к родному. Нет, конечно, залы не опустели. Но мы-то ждали глобального поворота сознания.

124

С рокерами осталась та часть людей, которая любила их и до того. С Софией Ротару людей осталось больше. А потом появился «Ласковый май» с фанерой в зубах, и все вообще встало на свои места. Нет, не ревность душила, клянусь вам, а жуткая обида за зрителя, которого мы вчера считали своим (не своей собственностью, а своим по убеждениям) – за зрителя, который сегодня с таким наслаждением позволяет себя дурачить. 56. Из повести В.В. Кунина «Русские на Мариенплац» Москва вообще умом сдвинулась. Какой-то пир во время чумы. Все в коммерцию бросились – рвут, хапают, валюту скупают, открывают счета в банках – у нас, за границей. Шустрят так, что от каждого дым валит. СП – совместные с иностранцами предприятия – как грибы после дождя! Самые главные сейчас люди – те, которые смылись из «совка» лет десять назад. Сейчас они прилетают в наш зловонный распад героями, деловыми людьми. Они уже там, за бугром, знают, как напарить ближнего, и до сих пор помнят, как это делается здесь, у нас. Все они

- «президенты», «генеральные

директора», «менеждеры», у всех визитные карточки с факсами и телексами, бланки, штампы, печати! Наши только от одного вида этих печатей балдеют и в любое дерьмо с головой бросаются. <…> 57. Из повести В.В. Кунина «Русские на Мариенплац» <…> Тем более что нас отсюда вообще скоро попрут в Союз нерушимый. Уже есть даже точный график вывода войск с территории Германии. Я только не знаю, когда нашу дивизию начнут грузить. Но судя по похоронным рылам нашего офицерского состава – нам недолго тут осталось отсвечивать… Тем более что мы всего-то в семи километрах от бывшей границы с ФРГ стоим. От нас до Мюнхена рукой подать. Километров триста всего… Американцы с той стороны, фээргэшной, уже вовсю уходят!

125

Их, говорят, там с музыкой, с цветами провожают. Бургомистры речи толкают, вручают америкашкам символические ключи от своих городов – возвращайтесь, когда нужно, ребята!.. До свидания… «Ауфвидерзейн» поихнему. Глюклихе райзен! Значит – «счастливого пути!». И вообще – херцлихе филен данк! Что-то вроде нашего «спасибо сердечное!». Мы-то на нашей бывшей ГДР ни ключей, ни цветов не дождемся. Мы места своего расположения на ихней земле так засрали, так изгадили, что им после нас еще лет десять наше говно разгребать придется! Хорошо, если в спину не стрельнут. Хотя «нашим» немцам, гэдээровским, тоже грех жаловаться. Некоторые особо шустрые на нас руки погрели – будьте-нате! Начиная с Военторга. Пихнут кому надо из начальства в лапу, и пожалуйста – военторговские склады открыты! Они там по нашим заниженным ценам скупают почти весь алкоголь, шоколад, сигареты, почти всю радиотехнику, а потом в своих гаштетах (ну, это у немцев лавки такие) продают их втрое дороже. Но это так, по мелочевке. А самые умные то списанное оборудование – станки, машины, бэтээры, черт-те что, вплоть до танков, - покупают! А списать в нашей армии можно что угодно. Даже новье любое. Собирается липовая комиссия, составляется дефектная и выбраковочная ведомость: так, мол, и так, напортачил заводизготовитель. Претензии такие-то. При транспортировке произошло то-то и тото. Списать и уничтожить! Печати, подписи… И списывают. Только не уничтожают… А продают немцам как металлолом по три тысячи марок за тонну! Это по минимуму. Вот и считай, сколько «капусты» нашим начальничкам в карман идет?! Если один завалящий танк – не меньше сорока тонн! 58. Из статьи А. Агеева «Русский смех» Свобода слова изменила правила игры, и анекдот без подполья потерял существенную часть своей соли. Смеяться можно стало в открытую, на

126

страницах совершенно легальных газет и журналов. И родилась новая пресса, 90-е годы стали эпохой стеба. Что такое стеб, объяснить трудно, но можно. Стеб – это специфический язык популярной прессы, которая любыми средствами стремится привлечь читателя и потому готова о землетрясении сообщить под заголовком «Потрясная ночь». Стеб – это целенаправленное снижение когда-то авторитетных ценностей, символов, персонажей политической и общественной жизни, пародийная их перекодировка (когда, например, политическая деятельность описывается как сексуальное поведение, а для рассказа о творческих разногласиях в театральном коллективе используется блатная феня с ее «стрелками», «разборками» и «разводками»). Когда таким образом «застебанным» оказывается заметный сегмент прессы, читатель обнаруживает себя в каком-то неподлинном, зазеркальном мире: люди, действующие в этом мире, совсем не те, за кого себя выдают, их настоящие цели не имеют ничего общего с заявленными и т.д. К этому ненатуральному, неподлинному миру

нельзя относится с доверием,

единственный возможный способ отношения к нему – отстраняющий смех. Собственно, в социологическом смысле стеб – это очень сильный механизм отказа человека от всякой социальной ответственности. В ненатуральном, пародийном мире бессмысленна какая-либо деятельность, всякая деятельность здесь тоже становится пародийной или бессодержательной, а потому единственная

достойная

позиция

наблюдателя

–

это

позиция

«над»

происходящим. <…> стеб – это еще и род наркотика, способ пассивного побега от реальности. 59. Из книги С.И. Голода «XX и тенденции сексуальных отношений в России» Период «сексуальной революции». Повышенное внимание к сексуальной сфере в этот период сопряжено с обще-социальными возмущениями. В атмосфере краха социального режима, ослабления всех форм идеологического контроля

127

открывается путь сексуальной революции, как только ослабевают «цензурные цепи». Наряду с традиционными темами стали широко освещаться и новые, например, «безопасный секс», СПИД, проституция, гомосексуализм. Это положительно содействовало сексуальному просвещению. 60. Из книги И.С. Кона «Сексуальная культура в России» Гласность радикально изменила социально-психологический климат в стране. Внешние рамки и формы социального контроля рухнули. Между тем людям, особенно молодым, давно уже надоело притворяться. Всё тайное стало явным, о неназываемом стали кричать на всех перекрёстках. Больше того – отношение к сексу стало, как на Западе в годы «студенческой революции», одним из главных

символов

новой,

либеральной,

прозападной,

антисоветской,

индивидуалистической и гедонистической ментальности, которую компартия так долго подавляла и преследовала. 61. Из книги Д. Асламовой «Записки дрянной девчонки» Женщины стали пить, и не просто пить, а напиваться до состояния, когда все уже все равно. И вести разговоры о своих сексуальных приключениях в самых развязных и пошлых фразах. <…> Немытое, нечесаное существо, слоняющееся с утра по грязным коридорам общежития, к вечеру превращается в гладкую, благоухающую статую. В походке – вызов, в глазах – предвкушение сражения. Последняя проблема – брать или не брать зубную щетку, оставаться на ночь или вернуться домой. Мир вокруг был переполнен сексом. Каждую ночь в моей комнате в такт скрипели кровати.

128

62. Из книги Линн Виссон «Чужие и близкие в русско-американских браках» Во второй половине 80-х гг. американское посольство в Москве было наводнено заявлениями от американцев, желавших вступить в брак с русскими и

нуждавшихся

в

так

называемом

«брачном

письме»

-

документе,

удостоверяющем, что данный человек на самом деле является не состоящем в браке гражданином Соединенных Штатов. Их были десятки – вспоминал бывший сотрудник консульства. Большинство американок, проходивших через его кабинет, были совсем юными. Они приехали в Советский Союз в качестве туристов или на летние учебные курсы и повстречали своих суженых на Красной площади, около гостиницы или на пляже. Юноши обычно начинали знакомство с вопроса, не хочет ли американка продать свои джинсы или поменять доллары на рубли. Это настолько явно отдавало черным рынком, а страстное и единственное желание юнцов попасть на запад было так очевидно, что дипломата просто ошеломляло, что же находили эти с виду далеко не глупые девушки в таких возлюбленных, пекущихся исключительно о собственных интересах? Обычно девушки отвечали, что русские обращались с ними, как с настоящими леди: подносили зажигалку, пододвигали стул или наливали вино, - чего молодые люди в Америке давно не делают. Американцы же, являвшиеся в посольство в связи с женитьбой на русских женщинах, по преимуществу были людьми средних лет. Их избранницами обычно были красивые, молодые, хорошо воспитанные экскурсоводы, переводчицы или секретарши, которые окружали их вниманием и романы с которыми весьма льстили их самолюбию. <…> Перестройка и гласность принесла разрядку в напряженные отношения между двумя странами. В 1991 г. пятеро из американских инспекторов, командированных в г. Воткинск наблюдать за выполнением российской стороной договора 1987 г. о ядерных ракетах средней дальности, женились на русских женщинах из сопровождавшего их персонала.

129

63. Анекдоты и частушки времени перестройки В годы перестройки началось массовое создание совместных предприятий СП. Американский журнал «Плейбой» и московский журнал «Коммунист» создали СП и решили выпускать журнал «Член партии».

Водку мы теперь не пьем, Сахару не кушаем. Зубы чистим кирпичом, Горбачева слушаем.

Перестройка, перестройка, Нет ни мяса, ни муки. Как бы с этой перестройки Не ослабли мужики!

Перестройка, перестройка! Хорошо идут дела! Даже Райка Горбачева Поросенка завела!

Перестройка-перестройка, Я и перестроилась: У соседки муж хороший, Я к нему пристроилась.

130

ЧАСТЬ III. СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИЦИРОВАННОСТЬ КУЛЬТУРЫ СОВЕТСКОЙ РОССИИ, ИЛИ ЕЕ «РАСПРЕДЕЛЕНИЕ» В НРАВАХ Декларируемая социальная структура в СССР - класс рабочих, крестьян и служащих. Реальная социальная структура была иная. Одни специалисты в теории и истории социальной стратификации по критерию распределения власти выделяют пять социальных слоев, или страт советского общества: правящие слои, передаточные слои, исполнительские слои, иждивенцы, парии28. Другие говорят о формировании на этапе развитого социализма социальной структуры квазисословного типа, которая включала в себя как официально признаваемые элементы (рабочий класс, колхозное крестьянство, интеллигенцию), так и не входившие в данный перечень, но реально существовавшие и игравшие значительную роль социальные группы, постепенно обособившуюся партийно-советскую номенклатуру, а также складывающуюся в системе распределения дефицита нелегальную теневую буржуазию29. По социальной стратификации В.В. Радаева и О.И. Шкаратана к «париям» советского общества относятся заключенные, среди которых как лидеры партии, государства, так и рядовые рабочие, колхозники, служащие. У них складывается субкультура со своими нравами. К «париям» относятся также рядовые срочной армейской службы, у которых сформировались свои нравы – неуставные отношения, ритуалы ста дней до приказа, экипировка для демобилизации, дембельский альбом (1). Что касается нравов первых четырёх реальных социальных страт, значительных различий не наблюдалось до начала 1930-х годов (2). С начала 1930-х различия в нравах и жизненном стиле становятся все более заметными. Причастность к власти обеспечивает множество благ: материальные выгоды, элитарное образование, благоприятные условия труда, высокий социальный престиж30. Советские правящие и передаточные слои, а также часть нужных им людей из исполнительского слоя, пользовались материальными благами, особенно важными в условиях дефицита хорошего жилья и продуктов питания: спецпайками, элитными домами, государственными дачами, домашней прислугой, а также спецбольницами, спецраспределителями, санаториями. Для нравов советской правящей элиты эпохи тоталитаризма были характерны интриги, чинопочитание, угодничество, двойные стандарты. Свои материальные привилегии в условиях низкого уровня жизни основной массы советского народа правящая элита скрывала (2, 3, 4, 5). С конца 1960-х до середины 1980-х для правящих и передаточных слоев характерны интриги, чинопочитание, угодничество, протекционизм, семейственность и коррупция; попирание законов устными указаниями – телефонным правом; взятки и 28

Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учебное пособие. – М.: Аспект Пресс, 1996. Гл. 11. Андреев А. Средний класс в России //Москва. – 1999. № 12. 30 Радаев В.В., Шкаратан О.И. Там же. 29

131

хищения, сращивание с теневой буржуазией. Партийный и комсомольский функционер использовал корпоративный сленг и следовал определённому этикету (6). В советском обществе профессия военного, офицера, даже исполнительского слоя, была престижной, что обусловлено российской военнопатриотической ментальностью и значительной ролью армии в укреплении международного положения СССР (7). У советских офицеров складывались свои нравы. Одни источники отмечают романтику службы, материальные привилегии, высокий престиж офицера в качестве мужа (8, 9). Другие сообщают о социальной дискриминации советских офицеров и тех моделях поведения, которые выбирали принявшие присягу, чтобы добиться увольнения из армии (10, 11). Интеллигенция в социологическом смысле как общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и распространением культуры, по официальной советской стратификации входила в слой служащих. По классификации Радаева В.В. и Шкаратана О.И. интеллигенция могла в основном входить в слои исполнительский, иждивенцев и париев. В 1920-х в Советской России слово «интеллигенция» стало символом чуждой культуры, его заменило слово «служащие». С 1935 г. слово «интеллигенция» снова зазвучало, появилось в словарях русского языка. В СССР интеллигенцией стали называть всех людей с высшим образованием, ряды которых с конца 1950-х стремительно росли. Среди пёстрой советской интеллигенции во все времена обнаруживается интеллигенция в этико-политическом значении - критически мыслящая, противостоящая власти, занимающая антиофициальную позицию, не участвующая во лжи, сочувствующая репрессированным (13, 14, 15). Интеллигенция часто попадает в страту париев, сохраняя и там свою сущность (15). В 1970-х и 1980-х продолжал расти тот слой интеллигенции, который А. Солженицын предложил называть «образованщиной» (16). Именно среди них распространяется мода на создание домашних библиотек: покупка дефицитных книг, подписка на собрания сочинений и дефицитные журналы. В 1970-е годы в условиях дефицита повышалось материальное и социальное положение групп, причастных к распределению в сфере торговли, снабжения, транспорта. Нелегальная теневая буржуазия вырабатывала определённые нравы: не стремилась к славе, высоким должностям, не афишировала истинные доходы, показывая свои высокие возможности лишь узкому кругу (17).

132

1. Из повести Ю.М. Полякова «Сто дней до приказа» С верхних полок с грохотом ссыпались молодые. По неписанному казарменному уставу в их задачу входит: подмести и прибрать помещение, натереть до блеска пол, заправить свои, а также «стариковские» койки. Хитренький Малик побежал к дверям и встал на стреме, чтобы до прихода старшины ветераны батареи могли еще подремать. И до сих пор я с чувством жгучего стыда вспоминаю, как на третий день, ночью, меня разбудил Мазаев и распорядился принести ему попить. Я сделал вид, что не понимаю, и перевернулся на другой бок, но он с сердитой настойчивостью растолкал меня снова и спросил: «Ты что, сынок, глухой?» И я, воспитанный родителями в духе самоуважения и независимости, крался по ночному городку в накинутой на серое солдатское белье шинели затем, чтобы принести двадцатилетнему «старику» компотика, который на кухне для него припасал повар-земляк. Попить я принес, но поклялся в душе: в следующий раз умру, но унижаться не буду! «Следующий раз» случился наутро. Мазаев сидел на койке и, щелкая языком, рассматривал коричневый подворотничок. Потом он позвал меня и, с отвращением оторвав измызганную тряпку, приказал: «Подошьешь». И так же, как Елин сегодня, я ответил «Не буду». И так же, как Елин сегодня, подчинился, успокаивая свою гордость тем, что так положено, не я первый, не я последний, нужно узнать жизнь, придет и мой час, ну и так далее. А Мазаев еще не раз и не два учил меня жизни, и особенно ему не нравилось то, что я москвич. По-моему, он вообще представлял себе столицу в виде огромного, рассчитанного на восемь миллионов спецрасределителя. Все случившееся некогда со мной и все, что переживал сегодня Елин, имеет свое официальное название – неуставные отношения, неуставняк. Несколько раз перед строем нам зачитывали приказы о том, как «кто-то кое-где у нас порой» отправился в дисбат именно за издевательство нам молодыми солдатами.

133

По команде мы забежали в столовую и, как обычно, расселись за пятью длинными столами – у окошка «старики», а дальше, к проходу, в соответствии со сроками службы, - остальные. Питание личного состава батареи строилось обычно следующим образом: первыми хлеб, кашу, мясо и прочее «ложили» «старики». Но поскольку у них почему-то аппетит ослаблен, то молодым, которым всегда хочется рубать с жуткой силой, еды в общем-то хватает, разве что чай бывает не приторным или белого хлеба и мяска не достается. Но никто и не говорит, что они в армию жрать пришли! Главный ритуал «ста дней» в том-то и заключается, что сегодня все происходит наоборот: первыми еду берут «салаги», а мы – под конец. Естественно, они смущаются и стремятся, косясь на ветеранов батареи, взять кусочки

поплоше, но картина все равно впечатляет! Затем начинается

кульминация: «старики» отдают молодым свое масло. Все это, по замыслу, должно символизировать преемственность армейских поколений. Говоря честно, экипировка – главный предмет забот в последние полгода службы. Спроси любого задумавшегося «старика» - он размышляет о том, как будет одет в день увольнения. Вот почему я смотрел на разложенный почти полный дембельский комплект, как пишут в газетах, с чувством глубокого удовлетворения. Прежде всего шинель, которую, расчесывая специальной металлической щеткой, я сделал по длине и густоте ворса похожей на лохматую шкуру странного серо-защитного зверя. Далее – «парадка». На китель были нашиты совершенно новые шевроны, петлицы, а также офицерские пуговицы – они, в отличие от солдатских, густо-золотого цвета. Погоны пропитаны специальным клеем, что делает их твердыми и придает элегантную четкость всему силуэту. Рядом с «парадкой» во фланелевой тряпочке – сияющие значки отличника боевой и политической подготовки, специалиста 2-го класса. Кроме того, совсем недавно мне удалось выменять на офицерские пуговицы комсомольский

134

значок, не прикалывающийся, как обычно, а привинчивающийся, - жуткий дефицит. В слесарке мне уже вытачивают для него латунное оформление в виде взлетающей ракеты. В другой фланельке – пряжка, которую при помощи наждачной бумаги, специальной пасты и швейной иголки я довел до такого совершенства, что, глядя в отполированную поверхность, можно бриться. Нерешенная проблема – ботинки, надо бы нарастить каблуки. Все это отлично делает полковой сапожник, мой земляк, но даже из земляков к нему выстроилась такая очередь, что до меня дело дойдет лишь через месяц. Чемодан. Он небольшой, потому что везти особенно нечего, но зато на крышке я изобразил взлетающий самолет и надпить «ДМБ-1985». Наивно думать, будто с таким чемоданом меня выпустят за ворота части, но и мы тоже два года не зря служили! Делается это так: рисунок заклеивается полиэтиленовой пленкой, хуже – бумагой (может промокнуть) и закрашивается под цвет чемодана, когда же опасность минует, маскировка срывается. Военная хитрость! И, наконец, дембельский альбом. Мой – высшего качества, в плюшевой обложке. Он пока девственно чист, хотя приготовил для него несколько отличных фотографий, запечатлевших мою солдатскую жизнь и ребят из батареи. Я мыслю альбом так: фотографии с пояснительными подписями и несколько страниц для пожеланий и напутствий однополчан. На память. Но чаще всего дембельские альбомы напоминают альбомы уездных барышень, о которых писал А.С. Пушкин. 2. Из книги Д.А. Волкогонова «Сталин» В семье у Сталина в 1921 году родился Василий, через несколько лет появилась Светлана <…>. Надежда Сергеевна, жена Сталина <…> с самоотверженностью и рвением молодой хозяйки взялась за устройство бесхитростного быта. Жили скромно на зарплату Сталина, пока его жена не пошла работать в редакцию журнала «Революция и культура», потом в секретариат Совнаркома, а потом на

135

учёбу в Промакадемию. <…> Знакомясь с документами сталинского архива, интересно было читать расписки Сталина, переданные им Стасовой в подтверждение того, что он получал в партийной кассе авансы по 25, 60, 75 рублей «в счет жалованья» за следующий месяц. Этот человек о безденежье знал не понаслышке. Постепенно в доме появились няня и экономка. Не было тогда ни многочисленной охраны, ни комендантов, ни курьеров, ни десятка других должностей, которые возникнут позже, сами вожди будут называть этих людей «обслугой», чтобы не повторять буржуазного - «прислуга». Первые годы после революции Сталин, как и все руководители партии, жил просто и скромно, в соответствии с семейным бюджетом и партийными установками. Ещё в октябре 1923 года ЦК и ЦКК РКП(б) подготовили и разослали во все партийные комитеты специальный документ, в котором излагались меры, выработанные ещё на IX партконференции РКП(б) (сентябрь 1920 г.). В нем говорилось о недопустимости использования государственных средств на благоустройство частных жилищ, оборудование дач, выдачу премий и натуральных вознаграждений ответственным работникам. Предписывалось самым ответственным образом следить за моральным обликом партийцев, не допускать большого разрыва в заработной плате «спецов» и ответработников, с одной стороны, и основной массы трудящихся – с другой. Игнорирование этого положения, говорилось в циркуляре, «нарушает демократизм и является источником разложения партии и понижения авторитета коммунистов». <…> У руководителей партии тогда не было ценных вещей, и даже разговоры о чем-либо подобном были признаком дурного, мещанского, даже антипартийного тона. <…> «Хозяин» располагал несколькими дачами под Москвой и на юге, многочисленной прислугой, огромной охраной. Любая его прихоть тут же исполнялась. Но Сталин делал все для того, чтобы подчеркнуть скромность своего быта.

136

3. Из статьи Т. Кузнецовой и Д. Гранцева «Дом на набережной» Москва конца 20-х годов была заполнена прибывающими со всей страны верными сынами партии. Люди жили в гостиницах, коммуналках, а пролетарский поэт Демьян Бедный вообще поселился в большом санузле буржуйской квартиры. Быть может, поэтому в 1926 году возникла идея построить специальный жилой комплекс для членов правительства, высших военных чинов и известных деятелей культуры. Проект архитектора Бориса Иофана обошёлся в 14 миллионов тогдашних рублей. За три года напротив кремлёвских башен выросла серая громада элитного дома. В подъездах установили широкие лестничные пролёты на площадках -– всего две огромные квартиры (в пятикомнатных только жилая площадь доходила до 200 кв. м). В квартирах стояли газовые плиты, в ванные комнаты была проведена горячая вода – по тем временам для Москвы новшество. Местные хозяйки никогда не готовили – для этого в одном из трёх дворов правительственного комплекса находился пищеблок, откуда в судках брали горячий обед и стоил он копейки. 505 квартир заселили уже в 1931 году. Получить жильё в этом доме значило перейти в касту избранных”31. Например, огромные апартаменты с видом на Кремль занял маршал Тухачевский. Военачальник с кровавой репутацией слыл интеллигентным жильцом, часто из его квартиры доносилась классическая музыка. В Доме на набережной получили квартиры Николай Бухарин, Георгий Маленков, поселил сюда отец народов и своих детей Василия Сталина и Светлану Аллилуеву. В подарок за трудовое рвение получил элитное жильё Алексей Стаханов. Правда, его вскоре оттуда выдворили: герой не справился со славой, устраивал шумные попойки и дебоширил. Дом правительства был эталоном тогдашнего советского богатства. В каждой семье непременно была домработница. Женщины с набережной даже в

137

30-е, голодные годы носили меха и драгоценности, мужчины позволяли себе дорогие автомобили. 4. Из романа А.И. Солженицына «В круге первом» А в большой комнате танцевали под радиолу, нового типа, как мебель. Пластинок у Макарыгиных был целый шкафик: и записи речей Отца и Друга с его растягиваниями, мычанием и акцентом (как во всех благонастроенных домах они тут были, но, как все нормальные люди, Макарыгины их никогда не слушали); и песни «О самом родном и любимом», о самолётах, которые «первым делом», а «девушки потом»» (но слушать их здесь было бы так же неприлично, как в дворянских гостиных всерьёз рассказывать о библейских чудесах). Заводились же на радиоле сегодня пластинки импортные, не поступающие в общую продажу, не исполняемые по радио, и были среди них даже эмигрантские с Лещенкой. 5. Из книги Л. Васильевой «Дети Кремля» С конца сороковых, живя в Москве, моя семья оказалась в сфере спецжизни. Вспоминается: было два главных спецузла – ЦК КПСС и Совет Министров. Привилегии: конверты с деньгами – прибавкой к зарплате; спецпитание – кремлевский распределитель продуктов; поликлиника на улице Сивцев Вражек и больница на улице Грановского. Позднее открылись корпуса больницы в Кунцево,

расположенной

в

живописном

лесу

на

окраине

Москвы.

Правительственные и околоправительственные дачи позволили кремлевским семьям по будням и праздникам дышать чистым воздухом. Спецателье Кремля было в Малом Черкасском переулке. Спецпитание появлялось в нашей семье каждый месяц в виде маленького блокнотика, состоявшего из талонов на все дни этого месяца. Один талон соответствовал одному кремлевскому обеду – на него имел право мой отец. Мне заполнилась цифра – 8000 рублей, такова была месячная стоимость

138

блокнотика. За обедом следовало ехать к знаменитому Дому на Набережной – распределитель располагался во дворе этого дома. Ехать, разумеется, предполагалось на служебной машине владельца блокнотика – и это поощрялось, потому что не бросались в глаза картонные коробки с продуктами или судки… Галина Сергеевна объяснила мне разницу так: «Распределитель продуктов делился на две части: одна для людей Кремля, высших чинов, другая для среднего состава. Для высших был даже отдельный цех, где пекли хлеб». Моя семья принадлежала к средней категории, да к тому же, отца из-за его прямого и резкого характера, время от времени перемещали вниз по должности, и тогда кремлевские обеды исчезали. Кастовость внутри кремлевской и околокремлевской жизни, начавшись с первых дней советской власти, с годами разрасталась. Она особенно проявлялась в лечебной сфере. В поликлинике на Сивцевом Вражке ни я, ни мама ни разу не видели в очереди ни одного члена правительства – у них был отдельный отсек. В очередях, перед кабинетами врачей сидели члены семей министров, замов, членов коллегий министерств и прочих из среднего состава. О врачах кремлевской больницы ходили афоризмы: «Полы паркетные – врачи анкетные». После «дела врачей», несмотря на то, что «врачи-убийцы» были оправданы, на работу в кремлевскую больницу и поликлинику неохотно брали евреев и евреек, предпочитая любые другие национальности, особенно русскую. Еще обязательным для анкетного врача было: членство в партии, отсутствие родственников за рубежом и, конечно, отсутствие судимости. Но если оказывалась нужна серьезная консультация лучшего специалиста, то его приглашали из обыкновенной больницы или научного института, где он работал и славился на всю Москву. Тут уж не имели значения ни национальность, ни партийность. Самыми лучшими местами считались дачи по Рублево-Успенскому шоссе. Там, в загородных домах и даже дворцах бывшей московской знати и богатых

139

купцов, а также в кремлевских новостройках, все было поделено согласно рангам и положениям. Черные автомобили, мчащиеся на самых больших скоростях, - непременные черты пейзажа этой дороги. И милиционеры на каждом шагу. Дача точно соответствовала должности ее временного владельца: чем выше начальник, тем лучше месторасположение дачи, сам дом и участок. Кремлевские дети высшего ранга в начале пятидесятых разъезжали на государственных автомобилях, прикрепленных к их матерям. Любимым занятием сынков было катание по Рублево-Успенскому шоссе, непременно с шофером, который молча наблюдал жизнь высших слоев своего народного общества… Они заезжали на дачи друг к другу, обсуждали, чей дом лучше, чей парк более живописный, у кого больше земли, у кого лучше покрытие на бильярдном столе. С собой всегда была водка. И непременно – девушки. Я иногда попадала в такие компании, но не могу сказать о них ничего плохого: никаких оргий не видела. Царские и боярские детки немало бедокурили в истории России. Много больше, чем советские. Но ведь их отцы и матери не провозглашали себя носителями народной власти. Привилегии считались нормой жизни. Большевики объявили нормой равноправие, однако, не обойдясь без привилегий, таили шило в мешке. Пытались воспитывать в детях скромность, но не всегда удавалось: жизнь детей текла в порядке «особого исключения». Академии, институты, университеты принимали кремлевских детей как правило, безоговорочно. Были в кругах Кремля модные профессии. Летчики – самая романтическая и престижная для людей сталинской эпохи. Время героических перелетов. Летчики спасают челюскинцев. Чкалов совершает беспримерный перелет в Америку. Торжественные, грандиозные встречи на улицах Москвы.

140

Байдуков, Беляков, Ляпидевский, Леваневский, Громов. Все мальчики страны мечтают стать летчиками… Кремлевские сыновья вовлечены в эту кампанию. Добрых три десятилетия удерживается летная традиция в кремлевских семьях. Василий Сталин, Леонид Хрущев, Степан, Владимир, Алексей, Вано Микояны, Юрий, первый сын Леонида Хрущева, Сергей, сын Буденного, Юрий, сын Кагановича – связали жизнь с авиацией, летчики. В шестидесятых традиция гаснет. Зато появляется новая традиция – веяние времени: кремлевские дети устремляются в международные области – Московский институт международных отношений, институт внешней торговли. Сын и дочь Брежнева, сын Андропова, другие – становятся сотрудниками министерства иностранных дел, Внешторга, ООН, Юнеско. Этот престиж – следствие дыр в «железном занавесе». Другая кремлевская мода – уход в престижную науку, в НИИ. Сын Берия кладет этому начало, за ним идут Сергей Хрущев, Андрей Маленков, другие. Такова трансформация модных профессий. У девушек была своя мода – филологический, философский, исторический факультеты

Московского

послесталинские

годы

университета.

еще

жила

Журналистика.

патриотическая

В

тенденция:

первые если

филологический, то отделение русского языка и русской, а также советской литературы.

Постепенно

нарастала

«заграничность»:

интересы

стали

перемещаться сначала на славянские языки и литературу, потом на романогерманские. Позднее – не гнушались институтом иностранных языков. Разумеется, это было не правило, а всего лишь тенденция. Но устойчивая. 6. Из повести Ю.М. Полякова «Апофегей» Жили Кутеповы в замечательном доме, сложенном из бежевой «кремлевки», недалеко от стеклянных уступов проспекта Калинина, в трехкомнатной квартире с огромным холлом, двумя туалетами, большой розовой ванной и

141

специальным темным помещением для собаки. В общаге, где Валера провел детство, в таком помещении существовала целая семья. Квартира была обставлена и оснащена добротными, но недорогими и потому особенно дефицитными

вещами;

видеомагнитофон,

исключение,

воспринимавшийся

пожалуй, в

те

составлял годы

как

японский домашний

синхрофазотрон. Стены от пола до потолка были покрыты стеллажами, полными книг: подписка к подписке, серия к серии, корешок к корешку… Николай Поликарпович Кутепов встретил Чистякова дружелюбно, но с церемониями, а пожимая руку, смотрел в глаза с какой-то излишней твердостью. Кутепов носил чуть притемненные очки в интеллигентской оправе, имел высокую, зачесанную назад шевелюру с интересной, словно специально вытравленной, седой прядью и был одет в строгий костюм, белую рубашку, и только чуть распущенный галстук свидетельствовал о том, что крупный партийный руководитель пребывает в состоянии домашней расслабленности. <…> Стол был хорош и напоминал выставку продуктов, давно уже исчезнувших из торговой сети. Нет, вы поймите правильно, по отдельности, если постараться, севрюгу, например, или греческие маслины, крабов, допустим, или судачка раздобыть и поесть можно, но так, чтобы все это непринужденно сошлось на одном столе во время субботнего обеда, - такого Валере еще видеть не приходилось. <…>

В

парткоме

педагогического

института

Валерий

Павлович

профункционировал четыре года. Если нормальный человек двенадцать месяцев прожитой жизни называет прошлым годом, то Чистяков называл их отчетным периодом. <…> И вот еще одна забавная подробность: Валера долго не мог научиться полноценно сидеть на президиумах, у него от природы было живое лицо, реагировавшее на каждое слово или улыбкой, или гримасой, или зевотой… Однажды старенький, на ходу рассыпающийся профессор, боявшийся пенсии, больше, чем смерти, влетел в предынфарктное состояние из-за того, что

142

Чистяков якобы недовольно нахмурился в то время, когда он выступал на факультетском партсобрании. Бедное поколение, выросшее и жившее в эпоху, когда человеческая жизнь висела на кончике хозяйского уса! Постепенно Валерий Павлович научился цепенеть в президиуме и впадать в анабиоз, надежно закрепив на лице выражение доброжелательного внимания. Кстати, первый, кто посоветовал ему выработать этот жизненно важный навык, был опять-таки любимый тесть Николай Поликарпович, сочинявший все свои брюшюры («Наука – производительная сила общества», «Наука и социализм» и т.д.) исключительно в президиумах, а дома быстренько надиктовывавший текст Людмиле Антоновне, в молодости работавшей секретарем-машинисткой в исполкоме. За это время Чистяков понял еще одну важную вещь: защитная окраска существует не только у насекомых или, скажем, зверушек, у людей она тоже имеется:

это очевидная преданность существующему жизнеустройству.

Отираясь в коридорах горкома или райкома, общаясь с тестевыми дружками на рыбалке или в домашнем застолье, Валерий Павлович постепенно усвоил и освоил эту непередаваемую собранную раскованность (или раскованную собранность) номенклатурных мужиков. Ведь можно смолчать, а все равно поймут: не наш человек! Можно рассказать кошмарный политический анекдот или покрыть матерком чуть ли не ЧПБ, а потом, когда все отхохочутся, добавить одну только фразу или как-то особенно дрогнуть лицом, и сразу станет ясно: а все-таки дороже партии у тебя ничего нет! <…> Это были беспроблемные времена, когда можно было позвонить, пошутить

–

происшествий,

и

бесследно свидетели

исчезали брали

протоколы

свои

слова

дорожно-транспортных назад,

а

«Жигуль»,

отремонтированный в каком-то спецавтохозяйстве, через день стоял в гараже новенький, сияющий, без единой царапины.

143

7. Из книги М.И. Веллера «Легенды Сайгона» («Легенды Невского проспекта») Сейчас, когда лейтенант в автобусе не уступает место полковнику, когда и солдат не солдат, и офицер не офицер, и присяга не присяга, и армия развалилась на части, и не то что знамена – крейсера крадут и танковые колонные продают контрабандой за границу,

- сейчас старая сталинского

закала армия может восприниматься только как седая легенда. Потому что колхозный парень в армию шел, как за счастьем: сытная еда! Теплая красивая одежда! Простыни, одеяло, койка! А через три года – паспорт в руки – и свободен, езжай куда хочешь! А посреди службы – десятидневный отпуск домой! Это ж был солдат. Не то, что ноне, когда призванный в воздушный десант не может раз подтянуться на турнике. А офицер был – белая каста! Диагоналевая форма, паек, оплаченная дорога в отпуск, две тысячи зарплаты у взводного – офицер был богатый и уважаемый человек, и ездил исключительно в купейном, а от майора – полагалось в мягком вагоне. 8. Из воспоминаний В. Качана «Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка» Бабушка была максималисткой. Она заставила свою дочь выйти замуж не за того человека, которого дочь любила, - какого-то малахольного гуманитария, у которого, с точки зрения бабушки, материальные …перспективы были слабыми, а <…> за военного. А быть за военным по тем временам значило – быть за «каменной стеной». <…> не обязательно вовсе выходить замуж по любви, вполне достаточно любви этого самого военного, чтобы жить хорошо, спокойно, надёжно и обеспеченно. Отец во имя своей любви пошёл на всё, даже на то, чтобы называться Аркадием, в то время как он был Андрей. Так заново окрестила его бабушка, это было её условие: ну как же, Аркадий – это звучало так благородно, кинематографично, в имени Аркадий, согласитесь, есть какой-то сочинский ампир, галифе, ресторан, пальмы, папиросы «Казбек» и офицерский шарм.

144

<…> советское офицерство – это была особая каста: переезды туда-сюда, временные места жительства, гарнизонные вечеринки, своя светская жизнь, фильмы, песни, вкусы – всё одно. Мама за роялем, отец с папиросой, облокотившись на инструмент, глядит молодцевато на мать, и – «Ночь коротка. Спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука», стол, заставленный водкой, икрой, шампанским, и только офицеры, офицеры, офицеры и офицерские жёны, и все хохочут, все уверены в себе и в будущем. 9. Из книги А.М. Покровского «…Расстрелять!» Офицера можно лишить очередного воинского звания или должности, или обещанной награды, чтобы он лучше служил. Или можно не лишать его этого звания, а просто задержать его на время, на какой-то срок – лучше на неопределенный, - чтоб он все время чувствовал. Офицера можно не отпускать в академию или на офицерские курсы; или отпустить его, но в последний день, и он туда опоздает, - и все это для того, чтобы он ощутил, чтоб он понял, чтоб дошло до него, что не все так просто. Можно запретить ему сход на берег, если, конечно, это корабельный офицер, или объявить ему лично оргпериод, чтоб он организовывался; или спускать его такими порциями, чтоб понял он, наконец, что ему нужно лучше себя вести в повседневной жизни. А можно отослать его в командировку или туда, где ему будут меньше платить, где он лишится северных надбавок; а еще ему можно продлить на второй срок службу в плавсоставе или продлить ее ему на третий срок, или на четвертый; или можно все время отправлять его в море, на полигон, на боевое дежурство, в тартарары – или еще куда-нибудь, а квартиру ему не давать, - и жена его, в конце концов, уедет из гарнизона, потому что кто же ей продлит разрешение на въезд – муж-то очень далеко.

145

10. Из книги М.И. Веллера «Легенды Невского проспекта» Это было то время, когда офицер мог быть уволен из кадров по статье за морально-бытовое разложение. И не желавшие служить это использовали – умело и демонстративно разлагались. Они пили и куролесили, пока их не выгоняли, и тогда, с облегчением сняв погоны, устраивались на гражданке. Существовала даже целая лейтенантская наука, как уволиться из армии. Целая система приемов и уловок. Типа: лейтенант с опозданием прибывает утром прямо к полковому разводу на двух такси: первое с ходу тормозит прямо у ног командира перед строем, и оттуда торжественно выходит пьяный расстегнутый лейтенант, а из второго шофер бережно выносит его фуражку и надевает лейтенанту на голову; шик состоит в том, чтобы начать движение отдания чести еще при пустой голове, закончить же прикладыванием ладони уже к козырьку. 11. Из романа А. Н. Рыбакова «Страх» Варя поступила в строительный институт. Не на дневное отделение, как советовала Нина, а на вечернее: стипендия мала, а сидеть на Нининой шее она не хочет. Нину этот довод не убедил: обходятся же стипендией миллионы студентов. Конечно, пришлось бы жить скромно, но все живут скромно. И не надо лукавить, наводить тень на плетень. Ларчик открывается просто: учеба на вечернем отделении избавит Варю от общественных обязанностей на работе, а работа освободит от общественных

обязанностей

в институте. Сама

призналась: «Слава богу, теперь не буду на собрания ходить. Пусть другие тянут руки, ревут от восторга, бараны». Варя была довольна тем, что поступила на вечернее отделение. Теперь уж никто не мог затащить ее ни на какие собрания: «А как же институт?»

146

12. Из книги Н. Королёвой «Арестованный № 1442» Несмотря на все случившееся, мама поехала на работу в Боткинскую больницу. Придя в отделение, она почувствовала, что многие сослуживцы и даже друзья смотрят на нее с ужасом. Всем было видно, что что-то произошло, что дома случилась беда. Надев белый халат, мама отправилась к главному врачу больницы Б.А. Шимелиовичу. Именно он принимал ее на работу в 1932 году по просьбе профессора В.Н. Розанова, с сыном которого дружил мой отец. Собравшись с силами, она тихо сказала: «Сегодня ночью мой муж арестован». Он остановил её словами: «Можешь ничего больше не говорить, я все понял», - и тут же вызвал секретаря партийной организации П. Нырову и председателя местного комитета Г.М. Нейштат. Он сам рассказал им о случившемся, после чего мама спросила, что ей теперь делать, как работать. И они всем «треугольником» решили, что она должна работать, как работала, причем, раз такое дело, теперь уже не «экстерном», то есть бесплатно, а штатным врачом-ординатором, с зарплатой, и даже оставаться членом месткома, куда она была избрана и где выполняла функции руководителя производственного сектора. Все трое сказали, что для них никаких перемен в отношении нее не произошло. На этом разговор окончился. Но мама запомнила его на всю жизнь и с чувством глубокой благодарности вспоминала о смелом для того времени решении руководства больницы. Это стало для нее очень большой моральной поддержкой, да и материальной тоже. Прощаясь с мамой, Б.А. Шимелиович сказал, что «таков наш век: сегодня ты, а завтра я». Слова его оказались пророческими. Этот честный и порядочный человек в 1949 году был безвинно репрессирован по делу о еврейском антифашистском комитете и погиб.

147

13. Из эссе М.И Веллера «Дети победителей. Конец шестидесятых: реквием ровесникам» Потом грянула Шестидневная израильско-египетская война. Май шестьдесят семь. Вот тут-то и запахло керосином. Насера у нас не любили, не уважали, не почитали: крайне порицали Никиту, что он дал ему Героя, а особенно возмущались, что наглый Насер на фотографии у Асуанской плотины даже не надел Звезды: уже потом узнали, что Звезды-то и не было, Никита дал ему Героя самочинно. <…> Правда, и евреи никогда не были уж самым любимым народом нигде. Но, поскольку интеллигенция всегда настроена оппозиционно, в среде интеллигенции

настроения

наблюдались

антиофициальные,

а

антиофициальные – это произраильские. Анекдоты ходили про эту войну все в одни ворота: евреи выступали хитрыми и расчётливыми, но арабы – тупыми и неудачливыми. <…> Откуда же у нас может взяться настоящая российская интеллигенция, если за интеллигентность – свободомыслие, порядочность, гражданственность, принципиальность, благородство – все-то годы карали так жестоко, семей не щадя:

уничтожали,

научно

уничтожали,

обстоятельно,

систематически.

Увольняли, обыскивали, «лечили». <…> Мыслие – всегда инакомыслие, это ясно. Ибо повторение чужой мысли означает отсутствие собственной. Интеллигент – это тот, кто провозглашаемые истины принимает не к сведению, а к размышлению. А если кто умеет размышлять, тот всегда глянет на предмет хоть чуток, да по-своему. Мое

поколение

–

в

общем

целиком

инакомыслящее.

К

началу

восьмидесятых к официальному слову нам создали иммунитет. Мы выжили – ценой того, что стали на это слово плевать. Иначе оставалось попасть в психушку из-за разрыва слышимого и видимого. Некоторые и попадали.

148

14. Из книги О.П. Табакова «Моя настоящая жизнь» Осенью 68-го года я попал в больницу. Из Чехословакии мне пришли две посылки – подарки, которые я делал своим друзьям в Праге. Как форма протеста против того, что происходило у них в стране. Как ни страшно мне тогда было, прямо из больницы я послал телеграмму Брежневу, протестующую против ввода войск в Чехословакию. Не один я решился тогда на подобное – и Евтушенко, и Вознесенский, и Окуджава, и многие другие выражали свое несогласие. 15. Из книги воспоминаний Т.К. Окуневской «Татьянин день» Тюрьма огромная, старая, гнилая, грязная, холодная, похожая на Тауэр. Какие-то добрые люди отогрели руки и ноги. Камера, как в Бутырках, огромная, нары тоже двухэтажные, набиты до отказа, и я оказалась на каменном полу у параши. И вот наконец вижу блатных – всех возрастов, всех расцветок, многих из них посадили недавно, и они видели мои фильмы, они не могут поверить, что это я, и что-то в них от удивления происходит: шепчутся, смотрят на меня, как в зверинце на невиданное, невероятное тропическое животное, копошатся, чтото перекладывают и наконец приглашают на нары. Брезгливо. В поезде со своими интеллигентками, дышащими мне в затылок, даже в голову не приходила брезгливость, а у многих из этих и сифилис, и туберкулез, и дышатто они будут в лицо! Обидеть их не могу, и сама взгромоздиться без рук, без ног на верхние нары тоже не могу – помогли. <…> Ольга Георгиевна Гребнер рассказывала, что блатные любят искусство, и, если им что-нибудь читать или рассказывать, можно обрести с ними почти нормальные человеческие отношения, и неужели они настолько человечны, что, видя мое состояние, никто из них даже не заикнулся об этом. Блатные здесь как дома и уже выяснили, что следующая пересылка в Петропавловске-

149

Казахском, а потом какой-то Джезказган, о котором они ничего не знают, кроме того, что там пустыня. Мне что-то совсем нехорошо. То ли заснула. То ли впала в беспамятство, мои соседи вызвали врача, видимо, очень высокая температура. Я тяжело заболела, в больницу почему-то не забирают, и только когда я, как и на Лубянке, отказалась пить лекарства, медсестра мне шепнула, чтобы я обязательно пила, потому что у меня воспаление легких и без лекарств я погибну… Какая дивна страна Австралия… у них шьют такие теплые… такие красивые шубки… из цигейки… лежу в этой шубке, не раздеваясь… она яркоголубая… очень красивая… даже в Москве на нее засматривались… мои интеллигентки сказали мне, что блатные позвали меня наверх, чтобы снять с меня эту шубку… а эти мои новые знакомые волнуются за меня, они знают, что в пересыльных тюрьмах не оставляют тяжелобольных, чтобы не было покойников, поэтому меня и не кладут в больницу… скорей бы этап… здесь не выживу… <…> Очнулась в Петропавловской пересылке, тормошат, всовывают в руки горячую картошку, я сразу пришла в себя от этого забытого запаха! Никогда ничего более вкусного не едала. Оказывается, всем предложили выйти на работу, а в награду – горячая картошка, и мои блатные друзья принесли мне. <…> Начался наш ад. Холод. Ни «кукушка», ни дрезина не отапливаются. А волокуша!.. Иногда приходится передвигаться на ней по часу, а потом невозможно отогреться несколько часов, все внутри дрожит. <…> Тяжко, но хорошо, что я попала в культбригаду: я никогда не узнала бы, не увидела своими глазами весь лагерь. В Джезказгане отделения были далеко, что на них творилось, мы не знали и узнать не могли, мы были одни в пустыне. <…> Теперь, когда увидела все вокруг, мой 36-й с моими прибалтийками и картошкой – голыми руками из ледяной грязи – кажется милым курортом.

150

Здесь бескрайние леса и тысячи, десятки тысяч людей валят вручную лес. Голод, холод и сказочная красота Севера! <…> Сегодня нас свернули с маршрута и везут в лагерь, в котором заключенные дали обязательство свалить две нормы леса за концерт культбригады с моим участием. Нас уже несколько раз так сворачивали с маршрута. Это переворачивает душу, а Гладков говорит, что гэбэшники терпят, но в конце концов это может плохо для меня кончиться, и вселил в меня дурное предчувствие. Как только нас сбросили с «кукушки», мы услышали в морозной тишине стук топоров, нужно подниматься в гору, и на горе в лесу увидели лесорубов, раздетых до пояса, над ними клубится пар, и по лесу покатилось «здра… вствуй… те!». Идем, глотая слезы. Никогда в моей жизни таких концертов не будет, слушают не дыша, благодарность их непостижима, если бы им разрешили, они донесли бы меня на руках до Москвы. А в каком-то лагере начали скандировать: «Свободу Окуневской!». <…> Если в Джезказгане интеллигенция сконцентрирована, как сгущенка в банке, то здесь она рассеяна по лагпунктами совсем другая. Не крикливая, не суетная, может быть, более скрытная – все ждут смерти вождя, все убеждены, что тогда придет свобода. <…> Лагерь самый-самый дальний, огромный, пурга метет уже три дня, мы еле добрались, покормили нас на вахте, а провели в столовую, столовая удивляет чистотой, даже уютом, сцена уже сколочена. Зрители тихо, спокойно входят в зал, выбриты, приодеты. При моем появлении встали и начали скандировать, и так же мгновенно упала тишина, за окнами воет вьюга. Запела, и вдруг две тысячи сердец забились вместе с моим… дышат вместе со мной… у нас одна душа… полет куда-то высоко, высоко… это и есть вдохновение? Впервые. Может никогда не повториться, не прийти. Земного такого счастья не бывает…

151

«Землянка»… У мужчин текут по щекам слезы, тишина жгучая, за окнами ревет пурга… передо мной фронтовики, смотревшие смерти в глаза, сильные, молодые, цвет нации, если открыть ворота, то строем выйдет полк от рядовых до командиров, до полковников: они потребовали, чтобы быть вместе, без уголовников, без блатных, и за это валят по две нормы леса, а я пою и плачу, и смеюсь вместе с ними, затерянными на краю света… <…> К утру пурга стала утихать, и я увидела в окно вахты, на которой мы ночевали, что заключенных стали выводить на лесоповал, и произошло опять невероятное: все две тысячи человек проходят мимо вахты, повернув головы в нашу сторону, стройными рядами отчеканивая шаг. 16. Из очерка В. Липневича «Путешествие для бедных» В деревенской школе учителка моя проработала только годик («Да никто больше и не выдерживал! А ты вообще ограничился только тем, что приперся ко мне разок на ночь глядя, скомпрометировал девушку, отъелся, отоспался и как в воду канул!»). Дворянско-разночинная интеллигенция уходила в народ, рабоче-крестьянская активно выходила из него, делая всё возможное, чтобы туда не возвращаться. Та интеллигенция исповедывала идею служения, эта, будучи сама народом, идею потребления. Широкий доступ к высшему образованию, троечному вечерне-заочному, - скорее бы к диплому, к непыльной работёнке, к телевизору да к газеткам, - и сформировал тот претенциозный слой советской образованщины, с помощью которой и было пущено под откос государство рабочих и крестьян. Образование становилось всё шире, а качество его всё ниже. Чем ближе казался обещанный коммунизм, тем выше поднимался уровень притязаний одипломленного населения. А материальное обеспечение жизни неуклонно падало. Питание, одеяние, жилище – всё это не соответствовало запросам людей с верхним образованием, сплошь и рядом имевших зарплату ниже простого рабочего<...>. Правда, в области культуры всех примирял Высоцкий.

152

Его волчьи песни про зайцев давали иллюзию самоуважения. Даже хрустя своей морковкой не один интеллигентишко-вегетарианец чувствовал себя грозным хищником. 17. Из романа Л.В. Карелина «Змеелов» Все стали рассаживаться, чтобы ехать на кладбище, - кто в автобус, кто в свои собственные машины. Тут ни одной не было «Волги», но и ни одного «Москвича» или «Запорожца», тут царили только «Жигули». Это были совсем новые машины, со всяческими усовершенствованиями, с мощными фарами, высокими или круглыми антеннами, с солнцезащитными устройствами, с дисками по специальному заказу, на ветровых стеклах этих машин обязательно покачивались какие-то куколки, амулетики, даже скелетики. Павел понял, взглянув на машины, что за народ приехал проститься с Котовым. Деньги были, да, деньги у них были, но положение обязывало их не прыгать выше «Жигулей». Это всё были торговые боссы из небольших магазинов, умный всё народ, не вылезавший и не бахвалившийся тем, что имел. И всё же и вылезало их существо и бахвалилось. Умные мужики, а наряжали свои машины, как купчихи дочерей. <…> Много народу столпилось вокруг гроба, а прощание вышло коротким, даже поспешным. Без обряда уходил Петр Котов. Не как коммунист, он им не был, не как верующий, он им не был, не прославленный в работе человек, он не был прославлен, напротив, ему слава бы повредила. <…> И вот в той же комнате, за тем же столом, на котором стоял гроб, но теперь этот стол был укрыт белоснежной, накрахмаленной скатертью и был заставлен тарелками с едой, тесно уселись, сгрудились поминальщики и поминальщицы Петра Григорьевича Котова. Как говорится, ломился стол от яств. Хоть этим изобилием да можно было установить ранг человеческий усопшего. Если было что-нибудь в Москве дефицитного, копченые угри там среди лета, бледно-розовая семга, стерлядь, да, стерлядь, будто закружившаяся

153

на блюде, вчера, ну, позавчера еще плескавшаяся

в верховьях Камы,

каспийские громадные раки, дальневосточные розовые креветки, балтийские золотые копчушки, - все, весь рыбный дефицит был представлен на этом столе. Тут царили дары рек, морей и даже океана. И только громадное блюдо румяных пирожков на краю стола было не из рыбного парада. Водка стояла не в бутылках, а в хрустальных графинах, хрусталя было столько, что он сам между собой завел разговор, непрерывно позванивая. Как расселись за главным столом? А пожалуй, как во времена молодого Петра, когда еще сила была за боярами, когда чинились бояре, задами выжимая себе попочетнее место на лавке, поближе чтобы к царю. Во главе стола рядом с Тамарой Ивановной и Сашей круглился Митрич. Далее, по правую и по левую руку, строго соблюдая какой-то незримый, но явственный чин, уселись солидные, плотные мужчины, где-то у себя, в недрах торговой Москвы, так-то и так-то авторитетные. Павел присмотрелся, он знал тут многих, это были все больше рыбного товара мастера, «океанологи», как их шутя звали в торговом мире <…>.

154

ЧАСТЬ IV. ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ В НРАВАХ Экономические реформы начала 1990-х: «шоковая терапия», либерализация цен при сохранении товарного дефицита. Приватизация государственной собственности, в том числе, жилья. Многие, получив приватизационные чеки - ваучеры, пошли по пути немедленной их реализации за скромные деньги и вложение вырученных денег в товары, главным образом, в одежду. Дальнейшее снижения уровня жизни населения, особенно трудящихся на предприятиях ВПК. С 1990 г. на государственных предприятиях узнали, что такое сокращение и принудительный отпуск за свой счет, остановка очереди на квартиры, задержка зарплаты. На промышленных предприятиях получение зарплаты импортной бытовой техникой считалось удачей. Многие, не получая зарплаты, обратились к торговой деятельности. Появилась масса «челноков» - мелких торговцев товарами легкой промышленности (одежда, обувь, посуда, косметика), в основном, женщин. Начались массовые шоп-туры, без контроля КГБ, на рынки Польши, Турции и Китая, из провинции - на оптовые рынки Москвы, перепродажа приобретенных товаров на провинциальных вещевых рынках. Масса людей начала одеваться на вещевом рынке в самую дешевую одежду польского, турецкого и китайского производства. Проводились бартерные сделки. Распространились мошеннические способы заработать деньги - «лохотрон» (игры в наперсток, финансовые пирамиды). Менялась социальная структура общества. В первой половине 1990-х крупные, средние и мелкие собственники объединялись общим названием «новые русские». При всей неоднородности этой группы в их нравах нарочитая парадность, вызывающая трата денег, стремление получить диплом о высшем образовании, сленг (1). Сочетание богатства с необразованностью, вульгарностью и претенциозностью сразу же было подмечено в анекдотах (2). Из-за недостатка легитимности новые русские на рубеже 1980-90-х обратились к поддержке религии, церкви. В их нравах – активное приобщение к церковным таинствам, освящение офисов и нового жилья, присутствие в храмах на торжественных богослужениях Рождества и Пасхи (3). Увеличивается разрыв в доходах между богатыми и бедными. Все четче обозначается новая социальная структура общества: высший, средний, низший классы32. Начинает заметно различаться их образ жизни (4, 5). Политическая элита, входящая в высший класс, уже не скрывает от населения своих доходов и материальных возможностей: СМИ регулярно информируют о юбилеях и свадьбах, приобретениях домов, дач, автомобилей и т.п. Рост высшего класса

32

Высший класс составляет около 10% населения, доходы не менее 3 тыс. $ в месяц; средний – около 30% населения, с доходами от 100 до 300 $ в месяц; низший – около 60% населения, доходы не более 80 $ в месяц (из доклада академика В.Н. Кудрявцева).

155

сопровождается возрождением российского меценатства, которое в 1990-е называется «спонсорство». По ряду причин экономических, социальных (в сознание российских женщин внедрен привлекательный образ жены нового русского)33, демографических (продолжает расти смертность мужчин трудоспособного и репродуктивного возраста) и других причин в середине 1990-х происходит расцвет женской брачной миграции из России (6). Растут агентства и клубы международных знакомств. В составе миграционных потоков преобладают этнические русские. Средний возраст брачных мигрантов - 28 лет, у них весьма высокий уровень образования. Максимальное число браков – с американцами США, немцами, итальянцами, французами34. Армия является важным элементом национальной культуры. В 1990-е годы в связи с громкой оглаской фактов дедовщины и большими потерями недостаточно подготовленных рядовых срочной службы в локальных войнах на Кавказе, среди населения распространялись различные способы уклонения от обязательной действительной службы. В начале 21 века крупные города России продолжали бойкотировать службу в Вооруженных силах. Далеко не все выпускники военных училищ связывают свою дальнейшую жизнь и работу с армией. В армии развивается институт контрактников. С сокращением призывников, нехваткой профессиональных кадров, падением уровня жизни и безработицей, а также в связи с процессом феминизации связано увеличение в армии женщин - военнослужащих по контракту (7). С 1994 по 1998 гг. продолжался кризис в экономике. Росла преступность – рэкет, наркотический бизнес, торговля оружием (4). Шли многочисленные кровавые столкновения преступных группировок в ходе передела собственности, раздела сфер влияния. Развивались сутенерство и проституция. Криминализация общества проявилась также в популярности тюремной и воровской песенной тематики (именно она в России называется «шансон»), в широком распространении в обществе сленга криминального мира («стрелка», «разборка», «крыша», «гнать», «базар», «чехлить», «наезжать»). В органах охраны правопорядка - кризис: дефицит квалифицированных кадров, коррупция. Экономический кризис, а также падение рождаемости привели к закрытию многих ДДУ и внешкольных воспитательных учреждений – кружков, спортивных секций. Сокращение функционирования государственных учреждений по организации досуга населения сопровождалось ростом частных досуговых коммерческих предприятий - казино, бильярдных залов, залов 33

Барсукова С.Ю. Модели успеха женщин советского и постсоветского периодов: идеологическое мифотворчество //СОЦИС. – 2001. - № 2. 34 Тюрюканова Е.В. Миграция женщин из России: ещё одна «стратегия успеха»? //Гендерные аспекты социальной трансформации. М., 1996. С. 84-103. Анашкина Г.П. Выйти замуж из России //Журнал прикладной психологии. – 2002. - № 3. Анашкина Г.П., Погодина С.А. Брак с иностранцем как новая модель адаптации российских женщин в условиях переходного общества // www/ethnonet.ru. Этножурнал. – 2003, сентябрь. .

156

игровых автоматов, ночных клубов. Массовой литературой стали отечественные и зарубежные детективы, любовные романы, произведения мистического содержания. За 10 лет с начала 1990-х бразильские телесериалы, а также отечественные теле-шоу прочно заняли центральные места в досуге российского населения, в осносном низшего класса. Население постепенно отходит от празднования 7 ноября. День международной солидарности трудящихся – 1 мая теряет праздничность и превращается в обычный выходной день. В быт прочно вошли религиозные праздники (Рождество, Крещение, Пасха, Троица), а также обряды (крещение, венчание). Многие социологические исследования показывают рост религиозности населения. Но религиозность основной массы носит поверхностный характер (8). Основными конфессиями остаются православное христианство и ислам, но среди населения начали распространяться конфессии, ведущие активную миссионерскую деятельность, прежде всего, протестантские. Если до 1980-х годов лютеранство на территории России было представлено лишь общинами немцев, то за последние 15 лет почти во всех крупных городах России появились лютеранские общины, большинство членов которых – русские люди35. Их привлекает мировоззрение протестантизма и разнообразная общинная жизнь. Все это признаки постмодерна - с многообразием, плюрализмом стилей, свободным выбором стиля. По той же причине расцвело язычество – фетишизм, шаманизм. Проявления язычества в настоящее время имеет место едва ли не в каждом регионе России. Многие жрецы, шаманы, колдуны сегодня почти беспрепятственно практикуют целительство в России. Получило развитие неоязычество: если первобытные язычники поклонялись лишь своим клановым и племенным богам, то многие современные неоязычники верят в единство божественного и сакрального знаний, которые открываются разным народам своими разными сторонами. Это позволяет неоязычникам воспринимать ритуалы из самых разнообразных традиций. Современное русское неоязычество демонстрирует разнообразие, связанное с установкой на веру в Русского Бога или политеизм с ориентацией на ту или иную дохристианскую или нехристианскую религиозную традицию (славянскую, германскую, индийскую ведическую). Своим символом они избрали свастику, представляя её едва ли не исконным атрибутом русской культуры36. Некоторые российские культурологи к неоязычеству молодежи относят бодицентризм - культ тела, его желаний, потребностей и инстинктов37. Молодежь свободно выбирает стили жизни – толкиенисты, панки, металлисты, рокеры, реперы. Среди молодежи широко распространились наркотики. 35

Филатов С., Стёпина А. Русское лютеранство: между протестантизмом, православием и католицизмом //Дружба народов. 2002. № 9. 36 Шнирельман В. Многоликое неоязычество //Родина. – 2003. № 4. С. 30, 34-35. 37 Матяш Т.П. Постмодерн // Культурология: Учебное пособие для студентов вузов. Ростов-на-Дону, 1998. Под науч. редакцией д.ф.н., проф. Г.В. Драча. С. 329, 330.

157

В духе постмодерна происходит отказ не только от культурных традиций в пользу свободного выбора религии, стиля, образа жизни, но и от своих природных, биологических основ – транссексуальность, изменение пола. Заявляют о себе нетрадиционные сексуальные ориентации. Гомосексуализм легализуется в сфере досуга (гей-клубы), в искусстве – в кино, на сцене. Юмор. Годы 1990-е годы стали эпохой стеба. Стеб – это целенаправленное снижение когда-то авторитетных ценностей, символов, персонажей политической и общественной жизни38. У населения постсоветской России сохраняются базовые ценности, меняются инструментальные ценности, отношение к власти (4). 1. Из статьи С. Барсуковой «Кто такие новые русские?» Очевидно, что «новый русский» – как минимум человек не бедный. Однако этого явно недостаточно. На наш взгляд, обычно так называют тех, кто резко повысил материальный статус и сделал это максимально адекватным рынку путем – экономически активным поведением. Не исключено, что речь может идти и о легализации благ, которыми обладали раньше, но скрывали это. Неоднородность

группы

выстраивает

иерархию

потребительских

стандартов. Под черной курткой должна мерцать золотая цепь, из кармана малинового пиджака – торчать сотовый телефон, а черному смокингу должен соответствовать «мерседес» (желательно последней модели и, разумеется, не канареечного цвета). Примечательное отличие «новых русских» от остального населения состоит не в том, что они могут себе позволить потребление определенных благ, а в том, что они не могут себе позволить не потреблять именно эти блага. Каждому уровню иерархии соответствует своя обязательная «потребительская корзина». Не поощряется потребление благ, до которых еще «не дорос», равно как и тех, которые «перерос». Тут меняют машину не потому, что прежняя надоела, сломалась, перестала устраивать, а потому, что изменившемуся положению в деловом мире соответствует иная марка. То же распространяется и на квартиры, виды отдыха, одежду. Знатоки утверждают, что по паре-тройке индикаторов (включая марку наручных часов и модель автомобиля) можно с

158

высокой степенью точности определить ранг «нового русского». Уровни потребительских стандартов нигде не фиксируются, но четко поддерживаются. Специфика их образа жизни состоит в нарочитой парадности. Последнее, кстати, в основном и раздражает всех остальных. Растущие, как грибы, ночные клубы, казино, бизнес-клубы и прочие заведения формируют представление обывателя о жизни «новых русских». Если об успехе судить прежде всего по росту благосостояния, то очевидно, что «новые русские» движутся вверх в социальной структуре общества. Особенность восходящих социальных групп – активный поиск себе подобных, тогда как жизненный неуспех, наоборот, толкает человека на приватизацию собственной жизни, к уединению в кругу близких и родственников. Резко вырос материальный статус – появилась потребность изменить стиль жизни. Восхождение по социальной лестнице сопровождается ростом публичности образа

жизни

–

такова

объективная

закономерность

социальной

действительности. <…> по данным социологических обследований, подавляющее большинство предпринимателей имеют высшее образование, что лишний раз подтверждает: образование и культура – не одно и то же. Кроме того, с развитием системы платного обучения диплом о высшем образовании становится всего лишь вопросом некоторой суммы. Отрадно, что на эти траты «новые русские» не скупятся.

Видимо,

социологические

исследования

фиксируют

не

их

образовательный уровень, а тот факт, что высшее образование престижно. Уже сложился сленг «новых русских», что вполне закономерно. Создание сленга «новых русских» было неизбежно. <…> изначальное различие социального происхождения и культурного уровня затрудняет общение, иногда делает его невозможным, а им, как говорится, «жить вместе». И работать к тому же. Вот и рождаются своеобразные речевые обороты, специфические жесты, которые и фиксируются наблюдателями в целой серии анекдотов. 38

Агеев А. Русский смех //Профиль. 2002. № 13. 1 апреля.

159

2. Из «Анекдотов наших читателей» Аукцион «Сотби». Новый русский рассматривает очередную картину и спрашивает: - Это что за косая баба? - Это Пикассо. - Сколько стоит? - 250 тысяч долларов. - Беру. А что это за хреновина летает над городом? - Это Шагал. - Сколько? - 500 тысяч. - За эти деньги пусть шагает дальше. А это что за чёрная дырка? - Это Малевич. - Сколько? - Миллион баксов. - Беру. Выходит из зала, звонит жене по сотовому: - Наташ, слышь, я туточки тебе открыток еврейских накупил – со смеху со стула грохнешься! А щас поеду за подарками. Жди! 3. Из очерка В. Липневича «Путешествие для бедных» Религия? Она среднему человеку не нужна. Ему хватает здравого смысла, чтобы оставаться честным в отношениях с другими людьми. Процесс секуляризации в Европе начался именно с появлением и ростом среднего класса. Религия нужна богатым и нищим, чтобы смягчать крайности и противостояния.

Сегодняшние

«новые

русские»

болезненно

ощущают

недостаток своей легитимности. Им нужна поддержка свыше, и церковь дарует её. Не даром, конечно. 4. Из доклада академика РАН В.Н. Кудрявцева «Нравы общества переходного периода» Ценностные ориентации – это существующие в сознании каждого человека ориентиры, с которыми индивиды и социальные группы соотносят свои действия, идеи, побуждения, жизненные цели и т.д.

160

Изучив ценностные ориентации населения РФ за 10 лет (1989-1998), ученые пришли к выводу, что можно выделить так называемые терминальные, или базовые, ценности, которые за время исследования не изменились. Это человеческая жизнь, свобода, общение с другими людьми, семья, работа, благополучие человека. Вторая группа

- инструментальные ценности. Их можно назвать

средствами по отношению к базовым, терминальным. Вот их содержание и соотношение стали меняться. Так, в 1990 году на первый план при опросах населения выходили порядок в государстве и спокойная совесть, порицались же эгоизм и индивидуализм. С 1994 года картина стала иной: ведущими ценностями были названы стремление к личному успеху и предприимчивость. <…> Через четыре года, в 1998 г., исследователи зафиксировали новую тенденцию: многие стали задумываться над происходящим и настаивать на приоритете такой ценности, как равенство стартовых условий жизни. <…> Одновременно в общественном мнении оформилась точка зрения, в соответствии с которой «любая работа хороша, если она дает хороший заработок». Исходя из отношения к власти, материальному благополучию, к равенству стартовых возможностей исследователи делят российское общество на 3 группы. Первая включает предприимчивых людей, которые предпочитают жить по капиталистическим, индивидуалистическим законам западного типа. Они составляют примерно 25-30% населения. Вторая группа охватывает тех, кто желает жить «как все». Речь идет практически о половине россиян (по другим источникам, не более чем о 35%). Третья группа сохраняет верность коллективистским идеалам. По разным источникам, ее разделяют от 15-20 до 35-40% населения. Объективная тенденция конца ХХ века – ослабление государства. <…> Другая тенденция носит субъективный характер и состоит в падении авторитета государства в глазах населения. <…> По существу, получили распространение анархистские взгляды, причем, как ни парадоксально, их источником часто становились сами представители власти, считавшиеся

161

отнюдь не с законами, а с указаниями вышестоящего начальства, да и то не всегда. После распада Советского Союза сама идея государственности серьезно пошатнулась. «Парад суверенитетов», ослабление федерального центра, освобождение от навязывавшегося патернализма, снижение требовательности и падение исполнительской дисциплины сильно изменили отношение к государственной власти, что наиболее ясно прослеживается в десятилетних исследованиях Ю.А. Левады. <…> Низкий престиж сил правопорядка непосредственно сказывается на состоянии преступности, и она продолжает расти. В 2000 г. было совершено 2 млн. 950 тыс. преступлений. Можно ожидать, что в 2001 г. этот показатель превысит 3 млн. Весьма информативным индикатором состояния преступности служит ее коэффициент, т.е. число преступлений на 100 тыс. жителей. Сравним: в СССР в 80-е годы этот коэффициент составлял около 700; в РФ в 2000 г. – свыше 2000. Характер преступности по классам (высший, средний, низший). Высший: экономические преступления, которые особенно трудно раскрыть; из-за коррупции их сложно привлечь к ответственности; на суд нанимают самых дорогих адвокатов. Средний: неуплата налогов; бытовые преступления; коррупция; нарушение таможенных правил. Низший: основная часть бытовых и уличных преступлений (грабежи, кражи, бандитизм, продажа наркотиков, рэкет). Алкоголизм, проституция. <…> Естественно, что образ жизни каждого из слоев общества налагает определенный отпечаток на нравы – нормы, образцы, мотивы и цели поведения. Высший класс колеблется между показной моралью, включая посещение церкви (хотя в Бога не верит), и прямым обманом государства и народа. Средний – располагает лишь теми возможностями, которые доступны «человеку лукавому», для него характерно расхождение слова и дела. Низший класс подчас просто не в силах соблюдать нравственные нормы из-за удручающего уровня жизни.

162

5. Из статьи Р. Фрумкиной «Там, где в пространстве затерялось время…» Впрочем, богатство и бедность всегда определяются применительно к «нормальным» для данной местности условиям. В провинции на мою академическую зарплату и пенсию можно спокойно жить, а в Москве – только сводить концы с концами. Но и в пределах Москвы обеспеченность и бедность

- понятия

относительные. У меня есть знакомая семья, где присутствуют все принятые в науке показатели обеспеченности – хорошая квартира в центре, немаленький дачный участок с садом, большая домашняя библиотека, фортепиано и даже фамильное серебро. Меж тем семья эта является откровенно бедной, поскольку в ней один кормилец (мама-учительница) и двое иждивенцев (бабушка с грошовой пенсией и дочь-школьница), все упомянутое имущество, кроме видеомагнитофона, унаследовано от предыдущих поколений. <…> В описанной мною семье девочке долго не покупали почти ничего, кроме обуви, - в малодетных семьях ребенок вырастает из кофточек и курточек быстрее, чем они изнашиваются, поэтому детская одежда дрейфует по друзьям, знакомым по работе и друзьям знакомых вместе с коньками для фигурного катания, детскими колясками и стульчиками. То же касается и многих других, вовсе не детских, вещей. В разные семьи по очереди переехали моя механическая пишущая машинка, потом – электрическая, потом – стиральная машина, позже – мой первый компьютер. Да и мне тоже кое-что перепало: ведь обмениваются не только вещами, но яблоками, вареньем и услугами. Среди моих друзей никто не пользуется парикмахерской. Я стригу мужа, меня стрижет подруга, ее стрижет ее муж, а своего ребенка она стрижет сама. <…> я обнаружила, что моя «докторская» зарплата в Академии наук меньше, чем сумма, которую наша семья вынуждена ежемесячно тратить на медицину. <…> Тем из моих знакомых, кто работает в процветающих фирмах, глянцевых

163

журналах или рекламных агентствах, нередко приходится напоминать, что я вынуждена выбирать между Интернетом и парикмахерской, между покупкой кофе и подпиской на журнал. 6. Из книги Линн Виссон «Чужие и близкие в русско-американских браках» Если в 80-е девушки вроде Анны бродили по паркам, прикидываясь, будто хотят попрактиковаться в английском языке, то к началу 90-х в поисках американских мужей они толпой бросаются в международные бюро знакомств и открыто дают объявления в газетах. Расцвет служб знакомств, газетных объявлений

в рубрике

«Одинокие сердца» и почтовых

каталогов с

фотографиями женихов и невест был как результатом послеперестроечной свободы, так и реакцией на острые финансовые трудности, вызванные российским экономическим кризисом. В то время как средства массовой информации

обрушивали

на

российское

население

рекламу

японской

видеотехники и кипрских курортов, средняя семья выбивалась из сил в поисках приличных заработков, для того, чтобы обеспечить себе и своим детям достойное существование. В условиях финансового кризиса Запад сделался особенно привлекательным <…> За последние несколько лет службы знакомств, специализирующиеся на подборе американских мужей для российских женщин, росли как грибы, подбирая партнеров посредством видеокассет, компьютерного анкетирования и электронной почты. Если старшему поколению русских такой способ выбора спутника

жизни

представляется

слишком

уж

расчетливым

и

противоестественным, то молодые люди не видят ничего экстраординарного в том, чтобы искать американского супруга с помощью частных объявлений или брачных агентств. Только в Москве таких агентств насчитывается более сорока, а в Соединенных Штатах их сотни, начиная от высокопрофессиональных и до жульнических однодневок.

164

7. Из статьи Ж. Трофимовой «Аты-баты, шли девчата» Как бы журналисты не расписывали, что все тут – романтика, поход за любимым или вояж в поисках супруга, это – полная ерунда. На деле имеют место чисто прозаические интересы. Допустим, закроется ткацкая фабрика, в школах месяцами не платят зарплату. Деваться женщине абсолютно некуда. И приходится идти в ближайшую военную часть, ведь там – мало-мальски гарантированное место работы. Тем более что должность, на которую ее берут, никуда не денется. Пусть с задержками, но по контракту она получит вместе с пайковыми рублей 500 (1998 год). Плюс к этому бесплатный проезд к месту отдыха, обмундирование и т.д. 8. Из монографии «Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России» Посещение церквей раз в месяц – нормальное общепринятое в социологии религии измерение религиозности, и по этому измерению Россия находится на одном из последних мест в Европе и мире. Сходную картину дает и динамика ответов на вопрос «Как часто вы молитесь?». <…> Еще более печальную для РПЦ картину дают ответы на вопрос о причащении <…>. Полностью соблюдали пост в 1996 году 4%, в 1999 году – те же 4%. В 1996 году 69% заявили, что «практически никогда» не читают Библии. В 1999 году при несколько иной постановке вопроса 44% сказали, что никогда не раскрывали ее. Только 1% опрошенных (только 3% верующих) сказали в 1999 году, что они часто общаются со священником. Как только мы перешли с уровня слов на уровень

дел,

движение

нашего

«маятника»

стало

едва

заметным.

Положительное отношение к церкви оказывается практически не способным перейти в веру, хоть в какой-то мере подкрепленную делами. <…> Результаты «религиозного возрождения» оказываются не только очень скромными, они оказываются «бесконечно малой», если не отрицательной величиной.

165

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК Агеев А. Русский смех //Профиль. 2002. № 13. 1 апреля. Андреев А. Средний класс в России //Москва. 1999. № 12. Анекдоты наших читателей /Под ред. И. Смирновой. М., 1997. Асламова Д. Записки дрянной девчонки. – М.: Изд. «Полина», 1994. Барсукова С. Кто такие новые русские? //Знание – сила. 1998. № 1. Бейкер К., Гиппенрейтер Ю.Б. Влияние сталинских репрессий конца 30-х годов на жизнь семей в 3-х поколениях //Вопросы психологии. 1995. № 2. 7. Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. – М., 1999. 8. Бердяев Н.А. Смысл творчества. – М., 1989. С. 86-101. 9. Бердяев Н.А. Размышление об Эросе //О человеке, его свободе и духовности: Избранные труды. – М.: Флинта, 1999. 10.Блок Л.Д. И были и небылицы о Блоке и о себе //Две любви, две судьбы. Воспоминания о Блоке и Белом. М., 2000. 11.Бок М.П. Воспоминания о моём отце П.А. Столыпине. – М., 1992. 12.Булгаков М.А. «Я хотел служить народу…»: Проза. Пьесы. Письма. – М., 1991. С. 595, 596. 13.Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. Изд. 2-е, испр. М.: НЛО, 1998. 14.Васильев Б.Л. Завтра была война. А зори здесь тихие…: Повести. – М.: Политиздат, 1991. 15. Васильева Л.Н Дети Кремля. – М., ООО «Фирма «Издательство АСТ», 1999. 16.Веллер М.И. Легенды Невского проспекта. - СПб.: «Объединенный капитал», 1997. 17.Веллер М. Дети победителей //Правила всемогущества. - СПб, 1997. 18. Волкогонов Д.А. Сталин. – Политический портрет. – В 2-х книгах. – Кн. 1. – М., 1998. 19.Голицын С. Записки уцелевшего: Роман. - М.: Орбита, 1990. 20. Голод С.И. ХХ век и тенденции сексуальных отношений в России. – СПб., 1996. 21. Горький М. Жизнь Клима Самгина (сорок лет): Повесть. М., 1956. Часть вторая. 22.Грушин Б. Эпоха Хрущева. М.: Институт философии РАН, 2001. 23.Данелия Г. Безбилетный пассажир //Дружба народов. 2002. № 11. 24.Дмитриев С.С. Очерки истории русской культуры начала ХХ века. – М.: «Просвещение», 1985. 25. Довлатов С. Чемодан: Рассказы. – Л.: Советский писатель, 1991. 26.Зверев В.В. Новые подходы к художественной литературе как историческому источнику //Вопросы истории. 2003. № 4. 27.Зубкова Е. На основе опыта //Родина. 2001. № 9. С. 10. 28.Иванов В. Бывшие люди //Родина. 1999. апрель. 29.Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996. 30. Иоффе Г.З. Зарисовки памяти //Отечественная история. 1999. № 4. С. 129, 130. 31.Исаев В. И всюду страсти роковые: Любовь на фоне социалистической стройки //Родина. 2004. № 4. 1. 2. 3. 4. 5. 6.

166

32.История СССР в анекдотах: 1917-1991. /Сост. М. Дубовский. – Изд. «Эверест», 1991. 33.Кардин В. «…Дойти до сути». Хотя бы попытаться //Лехаим. 2003. № 2. 34.Карелин Л. Змеелов //Лазарь В. Карелин. Три романа. М.: «Современник», 1987. 35.Качан Вл. Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка //Октябрь. 2000. № 4. 36.Кованов В.В. Солдаты бессмертия. – М.: Политиздат, 1985. 37.Колесников Л.П. Небо. Роман. М.: «Молодая гвардия», 1965. 38.Кон И.С. Сексуальная культура в России. Возникновение полового вопроса //sexology. narod.ru/ konigor.hypermart.net • www.neuronet.ru 39.Кондаков И.В. Культурология: история культуры России: Курс лекций. М.: Высш. шк, 2003. 40.Королева Н. Арестованный № 1442. Из книги об отце //Наше наследие. 2000. № 53. 41.Кудрявцев В.Н. Нравы общества переходного периода //Вестник РАН. 2002. Т. 72, № 3. 42. Кузнецова Т., Гранцев Д. Дом на набережной //www.aif.ru/aif/ 1093/23_01.php 43.Культурология /Составитель и ответственный редактор Радугин А.А. – М.: «Центр», 1997. 44.Кунин В.В. Русские на Мариенплац. – М.: ООО «Транзит-книга», 2003. 45.Лебина Н., д.и.н. «Идеологически выдержанная интимная жизнь» //АиФ. 1995. № 52. 46.Лебина Н., д.и.н. «Питие определяет сознание» //Родина. 2003. № 4. 47.Линн Виссон. Чужие и близкие в русско-американских браках. /Пер. с англ. – М., 1999. 48.Липневич В. Путешествие для бедных //Дружба народов. 2001. № 9. 49.Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. 50.Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1997. 51. Макаревич А.В. «Сам овца». Автобиографическая проза. М.: Захаров, 2003. 52.В. Мороз. День за шесть, или Штрафной батальон в лицах //Красная звезда. 2005. 2 апреля. 53.Немирович-Данченко В.И. Жигулями и Столбищами //Великая река. Картинки из жизни. – СПб., 1903. Приложение к журналу. С. 72-73. 54.Нина Ургант //Караван истории. 2002, декабрь. С. 322, 324. 55.Окуневская Т.К. Татьянин день. – М.: ВАГРИУС, 1999. 56.Олег Анофриев //Караван истории. 2003, май. С. 234, 235. 57.Панин С.Е. Потребление наркотиков в Советской России (1917 – 1920-е годы) //Вопросы истории. 2003. № 8. 58.Покровский А.М. «…Расстрелять!». file://C:\sys\syst\pokrowsk.txt.htm 59. Поляков Ю.М. Сто дней до приказа и другие повести: Сборник. – М., “Стелс”, 1994. 60.Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем: Материалы II Международной конференции. - Самара, 1997. 61. Пуришев Б.И. Воспоминания старого москвича. – М.: Флинта, Наука, 1998.

167

62.Пыльцын А.В. Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина. — СПб.: Знание, ИВЭСЭП, 2003. 63.Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учебное пособие. – М.: Аспект Пресс, 1996. Гл. 11. 64.Рыбаков А.Н. Дети Арбата. Роман. – Б.: Азернешр, 1988. 65.Рыбаков А.Н. Страх: Роман. – М.: АСТ, 2003. Часть первая. 66. Самые хорошо забытые анекдоты http://cursor.web2010.com/anecdots.html 29.12.97. 67.Серебряный век. Мемуары. (Сборник) /Составитель Т. ДубинскаяДжалилова. – М.: Известия, 1990. 68.Свенцицкий А.Л. «Позитивное незнание» как компонент советской ментальности //Провинциальная ментальность России в прошлом и будущем. Самара, 1997. 69. Скиталец. Дом Черновых. – Ульяновское книжное издательство, 1960. С. 101-103. 70.Соколов А.В. Поколения библиотечной интеллигенции в России //Библиотековедение. 2000. № 1. 71. Солженицын А.И. В круге первом: Роман. – Саратов, 1990. Главы 39, 50, 53, 54, 55, 64. 72. Социологический словарь. Н.Аберкромби, Ст. Хилл, Б. С. Тернер. Пер. с англ. под редакцией С.А.Ерофеева. Издательство Казанского университета, 1997. 73.Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России. Под редакцией проф. К. Каариайнена и проф. Д.Е. Фурмана. СПб.-М., 2000. 74. Табаков О.П. Моя настоящая жизнь: Автобиографическая проза. – М., 2000. 75. Толстой А.Н. Хождение по мукам. – Саратов, 1982. Книга первая. Гл. 1, 2, 3, 4, 5, 12. 76.Трофимова Ж. Аты-баты, шли девчата //Россия. 1998. № 5. 77.Трубецкой С.Е. Минувшее. – М.: ДЭМ, 1991. 78. Филатов С., Стёпина А. Русское лютеранство //Дружба народов. 2002. № 9. 79.Филиппова Е.И. Художественная литература как источник для изучения города //Советская этнография. 1986. № 4. 80.Фрумкина Р. Там, где в пространстве затерялось время… О пользе когнитивного диссонанса //Новый мир. 2004. № 3. 81.Харчев А.Г. Социалистическая революция и семья //СОЦИС. 1994. № 6. 82.Хрестоматия по отечественной истории (1914-1945 гг.): Учебное пособие для студентов вузов /Под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. – М., 1996. Гл. V. С. 507, 508. 83.Черкасов А. Вера моего поколения. http: //www.niworld.ru 07.06.2002. 84.Шаламов В.Т. Воспоминания /В.Т. Шаламов. – М.: ООО «Издателство АСТ», 2003. 85. Шнирельман В. Многоликое неоязычество //Родина. – 2003. № 4. С. 30, 34-35. 86.Шолохов М.А. Тихий Дон: Роман в 4-х кн. Кн. 3. – М.: Панорама, 1991. 87. Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки /Сост. Д.А. Жуков. – М.: Современник, 1989. 88.Янковская Г. Эвакуация или диалог поневоле //Родина. 2004. № 6.

168

СОДЕРЖАНИЕ Предисловие …………………………………………………………………………3 Часть I. История и культура России Серебряного века в нравах ………………...6 Часть II. История и культура Советской России в нравах ………………………37 Годы 1920-е ………………………………………………………………………...37 1930-е - середина 1950-х - тоталитаризм ……………………………………….53 1956-1967 - хрущевская «оттепель» ……………………………………………..84 1968-1986 - время «застоя» ……………………………………………………...110 1986-1991 - перестройка ………………………………………………………....124 Часть III. Социальная стратифицированность культуры Советской России, или ее «распределение» в нравах .……………………………………………………...133 Часть IV. История и культура постсоветской России в нравах .……………...157 Библиографический список .…………………………………………………….168

169

Учебное издание Анашкина Галина Петровна История и культура России ХХ века в нравах: Хрестоматия Подписано в печать 10.03.2006. Формат 60 x 84/16. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Кол. печ. л. 8,84. Уч. - изд. л. 9,00. Тираж 100 экз. Заказ Ульяновский государственный технический университет 432027, г. Ульяновск, ул. Сев. Венец, д. 32. Типография УлГТУ, 432027, г. Ульяновск, ул. Сев. Венец, д. 32.

170

171