Психическая напряженност. Фрустрация: Хрестоматия

Министерство транспорта России Государственный морской университет им. Г. И. Невельского

ПСИХИЧЕСКАЯ НАПРЯЖЕННОСТЬ. ФРУСТРАЦИЯ

Хрестоматия

Рекомендовано методическим советом Государственного морского университета для специальностей 52100, 020400, 031300

Владивосток 2001

4

УДК 159.9 (075.8) ББК 88.4 Психическая напряженност. Фрустрация: Хрестоматия/ Сост. И. В. Герасимова. – Владивосток: МГУ, 2001. – с.

В хрестоматию воши тексты отечественных психологов, в которых подвергается всесторонней разработке понятие психического напряжения, дается его сравнительный анализ с понятим стресса, приводится много экспериментальных данных. Преназначена для студентов, обучающихся по специальности “Психология”, может быть полезна аспирантам, психологам-практикам, всем интересующимя психическими реакциями и поведением человека в сложных и экстремальных уловиях. Ил. , табл. , библиогр. 81 назв.

Составитель И. В. Герасимова

Рецензенты: Смирнов А. В., канд. филос. наук, доцент кафедры политологии ДВГУ Песцов С. К., канд. филос. наук, доцент кафедры политологии и основ экономической теории МГУ

ISBN 5-8343-0051-0

© Герасимова И. В., сост. © Морской государственный университет им. Г. И. Невельского

5

СОДЕРЖАНИЕ

Введение………………………………………………….…………………… Контрольные вопросы……………………………………………………… Наенко Н.И. Психическая напряженность. I. Природа психической напряженности……………………. § 1. Понятие «психическая напряженность»……………….. § 2. Критерии…………………………………………………. § 3. Структура деятельности и напряженность……………. II. Операциональная и эмоциональная напряженность……. Немчин Т.А. Теоретико-методологические представления о механизмах нервно-психической напряженности……………………….. § 1. Структурно-функциональные характеристики нервнопсихического напряжения…………………………………… § 2. О механизмах нервно-психического напряжения…….. Левитов Н.Д. Фрустрация как один из видов психических состояний…... Левитов Н.Д. От фрустрации к агрессии…………………………………...

4 5 6 6 9 19 36 51

51 62 72 86

6

ВВЕДЕНИЕ Наиболее характерным психическим состоянием человека, развивающимся под влиянием периодических или довольно длительных, интенсивных воздействий на него неблагоприятных экологических, социальных, профессиональных и других факторов, является стресс. Однако сегодня немного найдется терминов со столь неопределенным содержанием, как это. Достаточно вспомнить, что Г. Селье (с чьей легкой руки это слово вошло в обиход не только представителей различных разделов науки, но и широких масс населения) понимал под стрессом «неспецифическую ответную реакцию организма на любое предъявляемое к нему требование», а ныне значительным кругом исследователей в качестве стрессовой реакции понимается ответная реакция организма в результате воздействия экстремальных условий. Различные аспекты стресса являются предметом изучения физиологов, психологов, социологов и представителей других наук. Понятие стресса используется для обозначения широкого круга не только психических, но и физиологических состояний, в частности физического напряжения и утомления. Выделяют физиологический, эмоциональный, социальный стресс. И по сей день даже в специальной литературе не всегда четко разграничиваются понятия стресса, дистресса, напряжения, напряженности, эмоционального стресса, конфликта, что затрудняет изучение этой и без того сложной проблемы. Между тем есть исследования, ведущие к разделению физиологического и психологического подхода в изучении ответной реакции человека в сложных условиях, которые некогда вследствие популяризации были отождествлены. В данной хрестоматии собраны работы отечественных авторов, которые предпринимают попытку осуществить в общетеоретическом и экспериментальных планах собственно психологический анализ феномена психической напряженности, соотнести его с тем, каким образом описывается стрессовая реакция.

7

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ 1. Что побудило отечественных психологов обратиться к разработке понятия «психическая напряженность» в то время, когда в научном мире и в обыденной речи укрепилось понятие «стресс». 2. Что традиционно принято понимать под термином «напряжение». 3. Какое прочтение понятия «психическая напряженность» предлагает Н.И. Наенко. 4. В чем различия между напряжением и напряженностью. 5. Каковы психологические детерминанты напряженности. 6. Характеристика операционной напряженности. 7. Характеристика эмоциональной напряженности. 8. Степени выраженности состояния нервно-психического напряжения по Т.А. Немчину. 9. Общие характеристики первой степени выраженности состояния нервно-психического напряжения. 10. Общая характеристика умеренно выраженного состояния нервнопсихического напряжения. 11. Половые различия в выраженности умеренного нервнопсихического напряжения. 12. Структурно-функциональные особенности чрезмерно выраженного нервно-психического напряжения. 13. Распространенность чрезмерно выраженного нервно-психического напряжения. 14. Различия симптоматологии чрезмерно выраженного нервнопсихического напряжения у мужчин и женщин. 15. Каковы основные блоки адаптационной системы, активизирующейся при нервно-психическом напряжении. 16. Какие звенья адаптационной системы человека включаются в экстремальной ситуации. 17. От каких качеств субъекта может зависеть клиническая картина нервно-психического напряжения. 18. Сравните проявления нервно-психического напряжения разных степеней. 19. Что понимается под фрустрацией. 20. Что вызывает состояние фрустрации. 21. Какие реакции при фрустрации предлагает различать Н.Д. Левитов. 22. Какие типы фрустраторов выделяет С. Розенцвейг. 23. Какие формы психологической помощи применяются в работе с людьми, испытавшими стрессовые или трагические события.

8

НИНА ИВАНОВНА НАЕНКО Наенко Н.И. занималась исследованием проблемы психических состояний человека в сложных условиях. Ей принадлежит попытка рассмотреть в общетеоретическом и экспериментальном планах некоторые вопросы психологического изучения напряженности и ее видов. Основные идеи Наенко Н.И. изложены в монографии «Психическая напряженность», вышедшей в издательстве МГУ в 1976 году. *

ПСИХИЧЕСКАЯ НАПРЯЖЕННОСТЬ

**

Глава I. Природа психической напряженности § 1. Понятие «психическая напряженность» Для обозначения психических состояний человека в трудных условиях исследователи пользуются разными понятиями, среди которых наиболее популярно понятие «стресс». Его применяют для обозначения широкого круга не только психических, но и физиологических состояний, например физического напряжения, утомления и т. д. Более того, вследствие широкой популярности термина «стресс» им стали обозначать разнообразные явления, относящиеся и к другим областям знания (социологии, биологии, медицине, педагогике и др.). Так, этот термин употребляют для обозначения внешних воздействий и ситуаций, в которых может оказаться человек (например, заключение в тюрьму), таких реакций, как, например, гипервентиляция легких и т. д. Неоднозначность понимания стресса, путаница и непоследовательность в применении этого термина имеют результатом противоречивость полученных данных, отсутствие строгих критериев при их интерпретации и сопоставлении. Нам хотелось бы выделить здесь две категории трудностей, с которыми приходится сталкиваться при изучении психологических проблем стресса. Первая связана с тем, что традиционное понимание его заимствовано психологами из физиологии. Как известно, Г. Селье и его школа дали глубокий анализ изменений в организме, в частности в эндокринных железах, контролируемых гипофизом, под действием отрицательных стимулов. Популяризация понятия стресса в биологии и медицине и прямое перенесение его физиологического значения в психологию привели к смещению психологического и физиологического подходов к его изучению. * **

Наенко Н. И. Психическая напряженность. – М.: МГУ, 1976. – 112 с. Наенко Н.И. Психическая напряженность. – М.: МГУ, 1976. – С.5 – 52.

9

Против такого смещения выступил, в частности, видный американский ученый Р. Лазарус, предложивший различать физиологический и психологический виды стресса. По мнению Лазаруса, они отличаются друг от друга по особенностям воздействующего стимула, механизму возникновения и характеру ответной реакции. Физиологический стресс характеризуется нарушением гомеостаза и вызывается непосредственным действием неблагоприятного стимула на организм (например, при погружении руки в ледяную воду). Восстановление гомеостатической устойчивости осуществляется висцеральными и нейрогуморальными механизмами, которые обуславливают стереотипный характер реакций при физиологическом стрессе. Анализ психологического стресса, по мнению Лазаруса, требует учета таких моментов, как значимость ситуации для субъекта, интеллектуальные процессы, личностные особенности. Эти психологические факторы обуславливают и характер ответных реакций. В отличие от физиологического стресса, при котором последние являются высоко стереотипными, при психологическом стрессе они индивидуальны и не всегда могут быть предсказаны. Так, на угрозу один субъект реагирует гневом, а другой – страхом и т. п. Таким образом, разграничение физиологического и психологического стресса вносит известную упорядоченность в понимание проблемы, привлекает внимание к необходимости изучения собственно психологических особенностей этого состояния. Другим сложным вопросом, вызывающим противоречивые мнения при разработке проблемы, является соотношение эмоций и стресса. В целом считается, что главной составляющей, «фундаментальным компонентом» психологического стресса является эмоциональное возбуждение. В сущности, эмоциональные переживания, эмоциональная насыщенность деятельности выделяются в большинстве исследований в качестве основной характеристики этого состояния. Неудивительно, что некоторые исследователи стали отождествлять понятия стресса и эмоций. Так, М. Арнольд пишет: «Из-за своего подчеркнуто научного звучания понятие психологического стресса в последние годы часто подменяло термин эмоция» [67, с. 125]. Другие исследователи исходят из того, что не все, а лишь определенные эмоции обуславливают стрессовые состояния. Это главным образом гнев и страх и их смешанные формы. Но, пожалуй, более характерной является тенденция рассматривать стресс как особое состояние, рядоположное с другими эмоциональными состояниями (аффектами, чувствами, тревожностью и др.) Некоторые авторы возражают против такого обособления. Так, О. В. Овчинникова и В.К. Вилюнас считают, что понятие стресса представляет собой «гносеологическую абстракцию, усиленно разрабатываемую методом проб и ошибок». Выступая против теоретической изоляции проблемы стресса, они стремятся включить ее в широкий контекст теоретических вопросов психологии. Авторы предлагают рассматривать проблему стресса в функциональном аспекте – как проблему влияния эмоций на продуктивную

10

деятельность субъекта (неважно, внешнюю или внутреннюю)… В таком аспекте – это старая классическая проблема влияния эмоций на деятельность [7, с. 68]. Это положение вызывает двоякого рода вопросы. Во-первых, оно имплицитно содержит мысль об иллюзии новизны проблемы стресса. Между тем постановка последней в психологии связана с тем, что стресс – явление, способное возникнуть у каждого человека как в специфических условиях, например во время космического полета, так и в повседневных жизненных ситуациях, носящих характер испытаний для человека, – оказывает существенное влияние на деятельность и поведение, вследствие чего вопрос о его причинах, природе и формах проявления приобрел самостоятельное научное значение, которое еще больше усиливается в связи с ростом требований, предъявляемых человеку современным производством, техникой, условиями окружающей среды и задачами, которые ему приходятся выполнять. Как пишут некоторые авторы, « в наше время богатое событиями … время… слово «стресс» стало как бы символом века и его воздействии на организм» [31, с. 3]. Очевидно, что в этих условиях со всей остротой встает задача изучения психологических предпосылок выносливости, адаптации человека к стрессогенным воздействиям. А это в свою очередь предполагает исследование самого феномена стресса как особого психического состояния, возникающего в сложных условиях деятельности. Во-вторых, с рассматриваемой точки зрения проблематика стресса сводится к изучению функционального влияния отдельных видов эмоций. Между тем, если исходить из того, что стресс суть особое состояние, то надо признать, что его структура наряду с эмоциональным, включает и другие психологические компоненты (мотивационные, интеллектуальные, перцептивные и др.) В целом, как нам представляется, понимание стресса как возникающего в сложных условиях феномена психической деятельности открывает реальную возможность исследования этой проблемы. Одним из следствий неоднозначности трактовки понятия «стресс», отягощенности его медико-биологическими и односторонними психологическими представлениями явилось то, что некоторые авторы, особенно отечественных работ, этому понятию предпочитают другое – «психическая напряженность». Мы также предпочитаем пользоваться этим термином, так как он свободен от отрицательных ассоциаций и указывает на необходимость изучения именно психологического функционирования человека в сложных условиях. Поэтому в дальнейшем из суммы работ, использующих понятие «стресс», будут рассматриваться те, авторы которых при описании состояний человека в трудных условиях имеют в виду явления, адекватные психической напряженности. Другими словами, в нашем контексте понятия «стресс» и «психическая напряженность» будут употребляться как синонимы, характеризую-

11

щие особенности психической деятельности в сложных условиях. Необходимо сказать, что в последнее время наметилась тенденция использовать эти понятия при характеристике состояний, отличающихся друг от друга по степени выраженности. В этом случае стресс принято рассматривать как крайнюю степень психической напряженности. Однако рассмотрение состояний со стороны динамики их психических и физиологических проявлений не входит в нашу задачу, поскольку основное внимание в дальнейшем изложении мы сосредоточиваем на качественном анализе этих состояний. Следует также отметить, что в свою очередь понятие «психическая напряженность» используется некоторыми авторами для обозначения состояний, оказывающих отрицательное влияние на деятельность, в этом случае оно противопоставляется понятию «напряжение». Так, П. Б. Зильберман считает, что состояние напряженности «должно рассматриваться как помеха и ни в коем случае не может смешиваться с состоянием напряжения, неизбежно сопутствующим любой сложной деятельности, тем более такой, которая выполняется на уровне, близком к пределу данного индивидуума». [27, с. 14] Попытка дифференцировать рассматриваемые понятия заслуживает всяческого одобрения. Однако термин «напряжение» в том значении, в котором употребляет его автор, не содержит указания на психологические особенности этого состояния и используется фактически традиционно – для обозначения деятельного состояния организма (или его отдельных систем). По нашему мнению, за термином «напряжение» следует либо сохранить его традиционное как для психологии, так и для физиологии и медицины значение: состояние повышенного функционирования организма и личности (напряжение сил), либо, если принять его в качестве понятия, обозначающего психическое состояние, необходимо четко указать психологические различия между состояниями – напряжения и напряженности. Что касается дальнейшего изложения, то мы будем пользоваться в основном термином «психическая напряженность», подразумевая под этим психические состояния в сложных условиях вообще, независимо от вызываемых ими эффектов. Итак, состояние психической напряженности возникает при выполнении человеком продуктивной деятельности в трудных условиях и оказывает сильное влияние на ее эффективность. Характер этого влияния определяется как самой ситуацией, так и особенностями личности, ее мотивации и т. д.

§ 2. Критерии До 60-х годов при анализе напряженности исследователи связывали ее преимущественно с особенностями ситуаций и стимулов, воздействующих на человека. Такой подход сводился к тому , что исследователи вначале, для того чтобы вызвать реакцию, стремились «найти те факторы окружения, которые действуют в качестве стрессоров» [34, с. 23], и после этого измеряли степень или направленность соответствующих изменений. Вопреки ожиданию экспериментаторов оказалось, однако, что в одних и тех же условиях

12

разные индивиды реагируют неодинаково, причем эти различия касаются как степени подверженности воздействиям, так и типа наблюдаемых эффектов. Так, у одних отмечается высокая устойчивость к стрессу, у других – низкая, при этом у одних лиц деятельность улучшается, у других – ухудшается вплоть до срыва. Эта специфичность реагирования в стрессе обусловливается не только характером внешней стимуляции, но и психологическими особенностями субъекта. Так, в 1955 г. Базовиц с соавторами писали: «… В будущих исследованиях … не следует рассматривать стресс в качестве фактора, навязанного организму, его следует рассматривать как реакцию организма на внутренние и внешние процессы, которые достигают тех пороговых уровней, на которых его физиологические и психологические интегративные способности напряжены до предела или более того» [69, с. 288– 289]. Это же по существу подчеркивает и Лазарус (1970). Он пишет, что вследствие «индивидуальных различий в психологической конституции отдельных личностей любая попытка объяснить характер стрессовой реакции, основываясь только на анализе угрожающего стимула, была бы тщетной.» [33, c. 205]. Таким образом, можно заключить о несостоятельности попыток дать так называемые ситуационные определения психической напряженности, т. е. раскрыть ее природу через «объективные», физические характеристики стимуляции. Наряду с указанием на особый характер условий, порождающих напряженность, исследователи описывают изменения, наблюдаемые при этом как в физиологических системах, так и в деятельности, поведении человека. Физиологическим индикаторам придается особое внимание. Здесь можно выделить две тенденции. Одна берет начало от концепции Кеннона [29] о мобилизующей (emergent) функции эмоций, согласно которой в чрезвычайной ситуации, требующей быстрого и эффективного приспособления к изменениям внешней среды, происходит энергетическая мобилизация организма, выражающаяся в изменениях эндокринных, вегетативных, двигательных и других функций. С этой точки зрения признаком напряженности следует считать интенсивную, сверхобычную величину физиологических изменений, превосходящую обычную для организма норму. [3; 28; 34; 35; 54; 61; 66 и др.) Следствием такого подхода оказалось отождествление разных по своей природе состояний, например состояния, возникающего при погружении руки в ледяную воду, и состояния, которое испытывает больной в ожидании опасной хирургической операции или которое испытывает человек, услышавший резкую критику в свой адрес. «То обстоятельство, – пишет Лазарус (1970), – что все эти различные условия вызывают одни и те же наблюдаемые реакции, например, учащенный пульс, растерянность, увеличение содержания гидрокортизона в крови, способствует распространению мнения, что во всех этих разнообразных случаях мы имеем дело с одним и тем же процессом». [33, c. 178–179]. Между тем эти реакции являются результатом

13

процессов разной природы: так, при опускании руки в холодную воду действуют гомеостатические механизмы, тогда как в случае оскорбления – психологические процессы. Таким образом, оценка состояний напряженности по физиологическим изменениям приводит к смешению физиологического и психологического анализа. Более того, в традиционных исследованиях по активации часто предполагалось, что соотношение психологических и физиологических компонентов напряженности постоянно, и между ними существует параллелизм. Происходило, следовательно, обособление психического от физиологического. Вторая тенденция исходила из фактов, противоречащих активационной теории. Как пишет в своем обзоре Лейси, имеются данные, которые свидетельствуют, с одной стороны, о «диссоциации» поведенческих и соматических показателей, а с другой стороны – о низкой корреляции физиологических параметров [73]. Как и следовало ожидать, эти данные заставили исследователей пересмотреть вопрос о валидности «активационных» критериев напряженности и даже выступить за пересмотр активационной теории в целом при обсуждении ее значения для изучения соответствующих состояний. Дело в том, что в сложных условиях происходит одновременная активация различных физиологических систем организма и их компонентов, они вступают между собой в сложное взаимодействие, которое может оказывать иногда прямо противоположное влияние на ответные реакции (вегетативные, эндокринные, соматические и др.) Так, Экс отмечает: «… Мы никогда не рассматривали активацию как единый процесс, который может мобилизовать активность всех систем тела до самого высокого уровня. Даже Кеннон знал, что в условиях экстремальной активации при бегстве или борьбе деятельность вегетативной парасимпатической системы затормаживается. Активация – это меняющаяся картина физиологической адаптации тела» [65, с. 37]. Неоднозначность физиологических изменений при активации дала основание предполагать, что они не только отражают общие биологические закономерности функционирования организма в сложных условиях, но и свидетельствуют о зависимости этого функционирования и от психологических факторов. Исследователей стала привлекать идея выявить относительно устойчивые констиляции физиологических реакций, присущие разным видам состояний, что в свою очередь позволило бы вскрыть, по их мнению, психологическую сущность этих состояний. Другими словами, проблема формулируется следующим образом: можно ли найти типы физиологических реакций, специфичные для таких состояний, как тревожность, страх, гнев и т. д.? Обсуждение этого вопроса вызвало оживленную дискуссию. Одни авторы считают саму постановку проблемы несостоятельной, так как качественные характеристики эмоциональных состояний нельзя описать и измерить с

14

помощью физиологических процессов1, другие же авторы признают возможным ее положительное решение. Остановимся подробнее на тех доказательствах, которые приводятся для обоснования второй точки зрения. Здесь наиболее аргументированными и распространенными являются представления, развиваемые Лейси [73]. Он исходит из того, что физиологические процессы, возникающие под действием чрезвычайных раздражителей, отражают не только энергетические изменения в организме, но и – как он это обозначил в одной из ранних работ – «природу компромисса между организмом и средой», имея в виду «понимание субъектом ситуации», способность овладения ею и т. п. Другими словами, физиологические реакции характеризуются избирательностью на специфические особенности той или иной конкретной ситуации. Для доказательства Лейси ссылается на те работы, авторы которых изучали эмоциональные реакции человека в напряженных ситуациях. Выделенные типы реакций – «гнев, направленный вовне» (на экспериментаторов), «гнев, обращенный внутрь», «страх», «тревога» – отличались друг от друга по характерным для них физиологическим симптомам. В исследовании, проведенном самим Лейси и его сотрудниками, было обнаружено на примере реакций сердечно-сосудистой системы, что в зависимости от типа экспериментальной ситуации характер этих изменений неодинаков. Так, в ситуации, связанной, по определению автора, с «обнаружением сигналов во внешней среде» (например, при определении цвета и формы световых вспышек), отмечается замедление сердечных сокращений, снижение кровяного давления, тогда как в ситуации, связанной с активной внутренней переработкой информации (например, при решении арифметических задач), происходит увеличение частоты пульса. Это явление Лейси называет ситуационной стереотипией и отличает его от понятия «специфичность стимула», которое учитывает лишь «объективную природу стимула», тогда как первое предполагает, что причина характерных для той или иной ситуации физиологических проявлений обусловлена «взаимодействием между ситуацией и субъектом», т. е., по выражению автора, особенностями «ожиданий, намерений» субъекта в данной ситуации. Хотя автор привлекает широкий круг психологических понятий, таких, как ожидание, цель, намерение, установки и др., однако в действительности оказывается, что с помощью этих понятий он описывает, с одной стороны, объективные особенности ситуаций, тип деятельности, в которую вовлечен субъект, а с другой – то, что последний делает в конкретной ситуации, его поведенческие реакции. Итак, Лейси обратил внимание на то, что вегетативные проявления стресса могут зависеть не только от стимула, но и от психо1

Так, Липер пишет: «Ни в расширении зрачков, ни во внезапном проявлении испарины самих по себе нет ничего, что указывало бы на их функцию индикаторов страха. Такие вегетативные последствия стали известны лишь потому, что они в определенной степени коррелировали с более адекватными и конструктивными критериями эмоциональных реакций». И далее: «… Изучение вегетативных последствий с применением даже самых уточненных физиологических показателей заставляет все больше сомневаться в том, что с их помощью удается различать разные эмоциональные реакции» [76, с. 55]

15

логических характеристик субъекта, но он не объяснил, как и при каких условиях эта зависимость возникает. Тем самым анализ проблемы сводится автором в сущности к эмпирическому изучению конкретных обстоятельств, в которых испытуемый находится и действует. Показатели деятельности. Наряду с физиологическими параметрами при оценке напряженности широко используются показатели деятельности. Интерес к ним естествен, так как в современных условиях проблема психической напряженности изучается, прежде всего, в связи с качеством работы в трудных условиях. В этом плане особое внимание было уделено характеру сдвигов в деятельности – ее улучшению или ухудшению. Так появилось основание для выделения двух видов состояний: напряжения, оказывающего положительный, мобилизующий эффект на деятельность, и напряженности, которая, как уже говорилось в § 1, характеризуется понижением устойчивости психических и двигательных функций вплоть до дезинтеграции деятельности. Расширение исследований в этой области позволило выделить разные формы психической напряженности, что способствовало более углубленному пониманию проблемы. Так, В. Л. Марищук с соавторами [40] классифицируют напряженность по двум признакам: 1) характеру нарушений в деятельности и 2) силе, стойкости этих нарушений. По первому признаку различают такие формы напряженности, как тормозная, импульсивная и генерализованная. Тормозная форма характеризуется замедленным выполнением интеллектуальных операций, особенно страдает переключение внимания, затрудняется формирование новых навыков и переделка старых, ухудшается способность выполнять привычные действия в новых условиях и др. Импульсивная форма напряженности выражается преимущественно в увеличении количества ошибочных действий при сохранении или даже увеличении темпа работы. В этом случае характерными являются склонность к малоосмысленным, импульсивным действиям, ошибки в дифференцировке поступающих сигналов, забывание инструкций (даже самых простейших), неоправданная спешка, суетливость и др. Такие проявления особенно характерны для лиц с недостаточно сформированными профессиональными навыками. Генерализованная форма напряженности характеризуется сильным возбуждением, резким ухудшением исполнения, двигательной дискоординацией, одновременным снижением темпа работы и нарастанием ошибок, что, в конечном счете, приводит к полному срыву деятельности. Лица, склонные к такой форме напряженности, испытывают нередко чувства безразличия, обреченности и депрессии. Что касается формы напряженности по признаку силы и стойкости нарушений, то она, по мнению авторов, бывает трех видов: 1) незначительная, быстро исчезающая; 2) длительная и заметно сказывающаяся на процессах

16

деятельности и 3) длительная, резко выраженная, практически не исчезающая, несмотря на профилактические меры. Сказанное до сих пор свидетельствует, что физиологические сдвиги и показатели деятельности являются важными индикаторами психической напряженности. Они позволяют дать количественную оценку напряженности и при ее изучении опираться на объективные контролируемые данные, что расширяет возможности психологического анализа состояний напряженности. Однако в интерпретации исследователями этих индикаторов имеются существенные различия. Можно выделить два подхода. Первый исходит из того, что поскольку психическая напряженность сопровождается большими энергетическими затратами организма и оказывает существенное влияние на выполнение деятельности, то, следовательно, изменения как физиологических функций, так и показателей деятельности являются признаками психической напряженности. Так, Лазарус (1970) подчеркивает: «Физиологические индексы широко используются при оценке стрессовых реакций даже тогда, когда предметом исследования являются психологические механизмы» [33, c. 193]. Другими словами, критерии напряженности исследователи в этом случае ищут в самих изменениях физиологических и поведенческих реакций человека. Что касается второго подхода, то он предполагает использование этих изменений не в качестве основы для изучения напряженности, а в качестве индикаторов динамики и закономерностей протекания психической деятельности в сложных условиях. Поясним это иначе. Для первого подхода характерно прямое сопоставление психологических характеристик состояний с физиологическими сдвигами и результативностью деятельности. Такого рода исследования, как правило, ограничиваются констатацией и описанием внешних фактов: выполнена или не выполнена задача, сохранились или нарушились психомоторные акты, изменилась или нет частота пульса, КГР и т. д. Задача же второго подхода в том, чтобы, основываясь на объективных, «внешних» результатах, изучить психологическую природу напряженности, другими словами, раскрыть психологические предпосылки и закономерности, которые лежат за этими результатами и обусловливают их. Каковы принципиальные теоретические положения, из которых исходят исследователи при решении этих и других связанных с ними вопросов? Какие точки зрения существуют в этом отношении? Рассмотрению этих проблем и посвящено дальнейшее изложение первой главы. Прямое соотнесение напряженности с ее поведенческими и физиологическими проявлениями основывается на предположении о том, что напряженность детерминируется непосредственно внешними стимулами. Так, М. Франкенхойзер (1970) пишет: «Психологи, занимающиеся стрессом, выбирают некоторый измеримый аспект поведения и исследуют, какое воздействие на него оказывает некоторый конкретный стрессор. Зачастую в этих исследованиях получают нечто вроде количественной меры, характеризующей деятельность. Мы хотим знать, насколько хорошо может функциониро-

17

вать испытуемый при воздействии на него некоторого стрессора» [59, c. 27]. Однако экспериментальный материал свидетельствует о неоднозначной зависимости между стимулами и поведением в сложных условиях. Относящиеся сюда факты – большая вариативность в реагировании на один и тот же стрессор, специфические для каждого субъекта проявления напряженности, их относительная независимость от характера стимуляции, своеобразие способов преодоления стрессогенных ситуаций и т. д. – заставили исследователей считать, что извне наблюдаемые проявления напряженности опосредствуются внутренними – психологическими – условиями. Тем самым они поставили под сомнение исходную формулу «стимул – ответная реакция», на которой в этом случае по существу базируется изучение психической напряженности и которая оказывается, таким образом, либо недостаточной, либо неадекватной. Рассмотрим, как происходило изучение собственно психологических детерминант состояний напряженности. Пытаясь установить связь параметров личности с поведением в сложных ситуациях, авторы стали стремиться выявить как можно больше переменных и сопоставить их. В качестве иллюстрации можно привести работы, в которых изучались факторы, обусловливающие эффективность деятельности в условиях кратковременного стресса [Цит. по Арр1еу, Trumbull]. Так, Стонал, построив 12 гипотез, связанных с тестом Роршаха, не обнаружил взаимосвязи между реакциями индивида и деятельностью. Однако такую связь удалось найти Лофчи: в его исследовании испытуемые, которые по тесту Роршаха имели высокие показатели перцептивных способностей, в стрессовой ситуации лучше выполняли психомоторные задания, чем испытуемые с низкими показателями. В работе Кечмара в ситуации неуспеха тревожные субъекты хуже по сравнению с нетревожными выполняли задания на определение формы и на подстановку, хотя в обеих группах было обнаружено ухудшение деятельности по сравнению с контрольными условиями. Для нас важно отметить, что в работах этого рода выбор самих психологических параметров осуществлялся произвольно и, по сути дела, не давал теоретического представления о сущности самого явления – психологического стресса. В этом отношении показательным является признание американских исследователей Эппли и Трамбалла: «Многие психологи пытаются внести свой вклад, настойчиво предлагая истинно психологические факторы для объяснения стресса. Однако обзор литературы показывает, что бессистемная погоня за многими психологическими факторами дает незначительный результат или не дает его вообще» [65, с. 9]. В поисках теории, которая могла бы объяснить природу напряженности и многообразные ее проявления, исследователи обратились к кибернетическим понятиям. В самом общем виде стресс стали описывать как нарушение адаптации – сложной динамической системы, способной при сильных воздействиях сохранять на необходимом уровне свои основные функции. Согласно Раффу и Корчину [81], если адаптацию представить как систему входов и

18

выходов энергии и информации, недогрузка или перегрузка энергией или информацией на входе приводит к возникновению стресса. Например, при лишении сна стресс можно определить по общему количеству часов бодрствования. Если стресс определять на выходе системы, то за показатель стресса принимают ухудшение исполнения ниже какого-то определенного уровня. Однако при построении кибернетической модели стресса исследователи пришли к выводу о недостаточной объяснительной ценности понятия адаптации. Дело в том, что большинство определений, основанных на этом понятии, «требуют психофизиологического подхода, при котором физиологические переменные выступают в качестве показателей состояния активации организма» [69, с. 298] Поскольку эти переменные могут возникать и в отсутствие стрессогенных условий, то, по мнению авторов, необходимо распространить понятие стресса на все случаи активации организма. «Пока понятие стресса, – пишут они, – не будет расширено настолько, чтобы включать все случаи увеличения возбуждения, одних адаптивных механизмов будет недостаточно для того, чтобы определить наличие стресса» (Там же). Такое расширительное толкование стресса представляет собой шаг назад по сравнению с положением о необходимости различения психологического и физиологического аспектов стресса, о котором мы говорили в § 1. Кибернетические понятия о входе, выходе системы и т. д. можно, разумеется, представить в терминах, релевантных психологическому стрессу, например: вход – информация о неуспехе при выполнении того или иного задания; выход – изменение обычного уровня определенной психической функции, скажем, исполнения; адаптация – психологический защитный механизм, но и в этом случае кибернетический подход, в сущности, ограничивается описанием лишь эффектов на «входе» и «выходе» системы и не раскрывает тех психологических явлений, которые обусловливают эти эффекты. В самом деле, ухудшение исполнения может не только быть следствием отрицательного влияния стресса, но и возникать при отсутствии стресса (например, в случае изменения мотивации субъекта). Итак, кибернетический подход к проблеме стресса сопряжен с теми же теоретическими и методологическими трудностями, которые характерны и для собственно психологического подхода. Теоретические усилия, предпринятые в последние два десятилетия, имели большое значение для понимания психологической природы состояний напряженности. В наиболее систематизированном и обобщенном виде научные достижения в этой области представлены в концепции психологического стресса Р. Лазаруса. Лазарус подчеркивает специфику психологического стресса в отличие от его биологических и физиологических форм. При объяснении психологического стресса, говорит он, необходимо использовать адекватные понятия: «Психологические механизмы должны иметь отличный характер от физиологических, относясь к психологическим, а не к физиологическим процессам. Мы можем искать формальные параллели и взаимосвязи, но процессы не яв-

19

ляются тождественными, и мы не можем объяснить зависимость в одной системе, используя понятия, изобретенные в другой» [33, с. 191]. Выступая против бихевиоризма, игнорирующего, по его выражению, субъективные моменты в понимании стресса, Лазарус выдвигает идею опосредствованной детерминации наблюдаемых при стрессе реакций. По его мнению, между воздействующим стимулом и ответной реакцией включены промежуточные переменные, имеющие психологическую природу. Именно поэтому, пишет Лазарус, необходимо «при анализе психологического стресса учитывать не только внешние наблюдаемые стрессовые стимулы и реакции, но и некоторые, связанные со стрессом, психологические процессы» [там же, с. 179]. Одним из последних является оценка угрозы. Согласно Лазарусу, угроза представляет собой предвосхищение человеком возможных опасных последствий воздействующей на него ситуации. Это предположение проверялось в экспериментах, в которых испытуемым демонстрировался один и тот же кинофильм, показывающий несчастные случаи на лесопильне. В первом варианте опытов испытуемым просто сообщалось, что в фильме будут показаны несчастные случаи на лесопильне; во втором – что события не являются реальными, а только имитируются актерами; наконец, в третьем случае экспериментаторы стремились отвлечь внимание испытуемых от тяжелых эпизодов в фильме: зрителей просили беспристрастно проследить, например, насколько ясно и убедительно мастер излагает правила техники безопасности рабочим. На основе полученных данных Лазарус делает вывод, что в первом случае у большинства зрителей наблюдались ясно выраженные стрессовые реакции, во втором – стресс не возникал, так как события в фильме рассматривались как неопасные. Что же касается третьего варианта фильма, то если испытуемые истолковывали эти события как опасные и не занимали, таким образом, беспристрастной позиции наблюдателя, то стрессовое состояние возникало. Процессы оценки угрозы, связанные с анализом значения ситуации и отношением к ней, имеют сложный характер: они включают не только относительно простые перцептивные функции, но и процессы памяти, способность к абстрактному мышлению, элементы прошлого опыта субъекта, его обучение и т. д. Они не всегда им осознаются и, как правило, протекают одномоментно, с большой быстротой. Понятие угрозы является основным в концепции Лазаруса. Оно позволяет объединить разнородные формы стрессовых состояний и выполняет важную эвристическую роль. С его помощью автор описывает установленный в эмпирических исследованиях сложный комплекс явлений, связанных с поведением человека в трудных условиях. Так, по его мнению, угроза порождает защитную деятельность или защитные импульсы, обладающие теми же характеристиками, которые обычно приписываются эмоциональным состояниям. Они направлены на устранение или уменьшение предполагаемых опасных воздействий и выражаются в различном отношении к последним, на-

20

пример в отрицании, преодолении ситуации или принятии ее. Природа защитных механизмов зависит как от ситуационных (характер стимула, его локализация, временные характеристики и т. д.), так и личностных факторов (интеллектуальные возможности субъекта, мотивация, прошлый опыт, предпочтение тех или иных защитных реакций, убеждения, удерживающие от некоторых решений, и т. д.). Лазарус, однако, не раскрывает, каким образом осуществляется эта зависимость, каковы критерии возникновения того или иного защитного механизма. Важной чертой его концепции является требование учитывать индивидуальный, неповторимый характер структуры личности каждого человека, которая обусловливает различия между людьми в отношении процессов оценки угрозы и преодоления стресса. Поскольку угроза является решающим фактором психологического стресса, встает вопрос о ее критериях. Неявным образом автор принимает за такой критерий различные проявления стресса, особое внимание среди них уделяя физиологическим индикаторам. Вслед за Лейси он считает, что «каждый физиологический индикатор угрозы дает какую-то специфическую информацию... об ориентациях индивидуума по отношению к угрожающему стимулу». В целом, по мнению Лазаруса, анализ различных категорий реакций и их компонентов – будь то вегетативные или биохимические реакции или поведенческие изменения – « д а е т н а м н а и л у ч ш и й о т в е т о природе психоло гических процессов, которые мы ж е л а е м п о н я т ь » [33, c. 205]. Это положение имеет важное значение для оценки концепции Лазаруса в целом. Оно свидетельствует о том, что, признавая, с одной стороны, качественное своеобразие психологического стресса, несводимость его к физиологическим процессам, автор, с другой стороны, делает уступку бихевиоризму в вопросе о критериях стресса, полагая, что психологическую природу последнего можно установить на основе непосредственно наблюдаемых реакций. Таким образом, справедливо отметив недостатки внешне описательного анализа психологического стресса, базирующегося на изучении его внешних проявлений и физических характеристик стимула, автор оказался не в состоянии преодолеть их, что привело к внутренним противоречиям в его теоретической схеме. Резюмируя сказанное выше, отметим, что психологическое изучение напряженности характеризуется теоретической неоднородностью исследований, многообразием экспериментального материала, противоречивостью исходных теоретических позиций исследователей и т. д. При всех различиях в подходах к изучению психологического стресса между ними имеется принципиальное сходство. Оно состоит в стремлении определить психологическую сущность стресса через регистрируемые показатели. Однако, как писал С. Л. Рубинштейн, «для того, чтобы по внешнему протеканию поведения можно было определить его внутреннюю психологическую природу, психика, сознание должны существовать в подлинном смысле слова, т. е. не быть

21

бездейственным эпифеноменом» [52, c. 306]. Другими словами, надо выяснить роль психического в детерминации поведения человека в сложных условиях. С этой точки зрения исследователями приводится значительный эмпирический и теоретический материал, свидетельствующий об активной роли психики в реализации стрессовых состояний. Эта активность, выражающаяся, например, в процессах интерпретации человеком ситуаций, дифференциации нейтральных ситуаций от опасных, выборе им из репертуара имеющихся возможностей субъективно наиболее оптимального варианта по преодолению стресса и др., действительно имеет место и нуждается в объяснении [34; 65; 67; 71; 72; 79]. Истоки психической активности авторы ищут внутри субъекта, а не в деятельности, опосредствующей его связи с действительностью. Психическое рассматривается, в сущности, как замкнутый в себе мир, сводящийся к простой сумме различных психических явлении (интеллектуальных, перцептивных, мнемических и других процессов, диспозиционных характеристик личности т. д.), которые находят свое выражение в результатах внешнего поведения. Тем самым психика рассматривается не в ее отношении к объективному миру, условиям, в которых протекает деятельность субъекта, с одной стороны, и регуляции деятельности, поведения в этих условиях – с другой, а как нечто данное, приводящее к тем или иным готовым результатам. Что же касается стимула, то он выполняет роль пускового фактора, приводящего в действие взаимосвязанные психические процессы. В этом случае признание активности психических явлений при стрессе справедливо в той мере, в какой оно продиктовано стремлением авторов выявить психологические детерминанты стресса, не совпадающие с его физиологическими детерминантами, и изучить динамику психологической реальности в сложных условиях. Но эта последняя исследуется ими вне зависимости от тех или иных процессов деятельности, от того, какое место психические явления занимают в ее структуре. Тем самым из поля зрения исследователей выпадают такие важные моменты, как изменение роли того или иного психического явления в системе деятельности, различные в этой связи его проявления и т. д. Ниже мы рассмотрим теоретические и методологические положения, которые, с нашей точки зрения, имеют ближайшее отношение к раскрытию психологической природы состояний напряженности. § 3. Структура деятельности и напряженность При анализе проблемы детерминации психики субъекта альтернативой двучленной схеме «стимул – поведение» является трехчленная схема, в которой опосредствующим звеном является деятельность субъекта. Существенный момент марксистского понимания человеческой деятельности состоит в том, что она – не реакция на внешний стимул, «даже не делание, как внешняя операция субъекта над объектом, – она... есть опредмечи-

22

вание, ...переход субъекта в объект, раскрытие в объектах его деятельности, его сущностных сил, в том числе его чувств, его сознания» (С. Л. Рубинштейн). В этом процессе опредмечивания или объективирования человек не только проявляется, но и формируется. Поэтому анализ деятельности приобретает для психологии фундаментальное значение. К. Маркс писал, что человек, «воздействуя... на внешнюю природу и изменяя ее, ...в то же время изменяет свою собственную природу» [1]. Таким образом, порождение деятельностью форм психического отражения происходит опосредствованно» через предметные результаты этой деятельности. Тем самым подчеркивается не момент непосредственности переживания, проецирования сознания субъекта вовне, а момент реального воздействия, преобразования среды путем созидания реального продукта. Это, в свою очередь, открывает возможность научного объяснения природы и особенностей психики человека, т. е. объяснения субъективных явлений не из самих же субъективных явлений, а через исследование предметной деятельности человека. «...Именно во внешней деятельности происходит размыкание круга внутренних психических процессов навстречу, так сказать, объективному предметному миру, властно врывающемуся в этот круг» [37, с. 101]. Диалектико-материалистическое понимание психики как отражения позволяет исследовать деятельность субъекта, с одной стороны, как способ детерминации психических явлений объективным миром, а с другой – как систему, обусловливающую психологическую специфику этих явлений. Психическое отражение порождается не непосредственно внешними воздействиями, а процессами деятельности, в ходе которых осуществляются практические связи субъекта с предметным миром. В этом плане психическая напряженность как феномен возникает при выполнении человеком продуктивной деятельности и является своеобразной формой отражения субъектом сложной ситуации, в которой он находится. Эта ситуация в целом или ее отдельные элементы в силу внутренних причин становятся значимыми для человека, что и является самой общей предпосылкой для возникновения у него напряженности. Поскольку психическая напряженность не может возникнуть, если не происходит отражение ситуации, то есть вне деятельности субъекта, необходимо указать на те функции, которые она как психический феномен выполняет в деятельности. Осуществление последней предполагает адекватное отражение условий, в которых она протекает, определение пространственных и временных характеристик, нахождение способов достижения цели, проверку и соотнесение промежуточных результатов с исходными данными и конечной целью. Наряду с этим успешное выполнение деятельности предполагает представление человека о самом себе, о своих возможностях, способность сознательно ставить перед собой цели, определять направления своей деятельности и т. д. Чем адекватнее отражается в психике человека его «соотнесение с самим собой» (Рубинштейн), тем полнее и эффективнее деятельность. Все эти требования к психике человека повышаются в трудных ситуациях, характеризующихся высокой ответственностью, сложностью выполняемых опе-

23

раций, осложнением рабочих условий (дефицит времени, высокие скорости, отвлекающие воздействия и др.). Психическое отражение в этих случаях сигнализирует о качественных особенностях ситуации, например, ее опасности и т. п. Именно в этом свойстве состояния напряженности как психические явления выполняют функцию ориентирования субъекта в предметном мире, участвуя в регуляции деятельности. «...Деятельность человека обусловливает формирование его сознания, его психических связей, процессов и свойств, а эти последние, осуществляя регуляцию человеческой деятельности, являются условием ее адекватного выполнения» [52, с. 251]. Так, психическая напряженность, возникшая в условиях неопределенной ситуации, «сообщая» об особенностях внешних условий, может повышать или понижать мобилизационные возможности человека, направляя его либо на активные поиски решения задачи, либо, напротив, на пассивное отношение к ней, что в эксперименте может повести к полной дезорганизации деятельности [14]. Итак, психическая напряженность возникает на основе деятельности, и, следовательно, ее функции и структура могут быть поняты лишь на основе внутреннего строения деятельности. Деятельность побуждается и направляется мотивами, отвечающими тем или иным потребностям человека. Реализуется она действиями и операциями. Первые соотносятся с целями, вторые – с условиями, в которых задана конкретная цель. Регулирующая функция мотивов проявляется прежде всего в побуждении деятельности, ее «энергетизации». Это выражается в повышении уровня функционирования психических процессов и использования средств деятельности. Как известно, динамические характеристики мотивов интенсивно изучались К. Левином и его школой [77]. В их экспериментах был установлен ряд феноменов, наблюдаемых в общей динамике поведения: зависимость психически процессов от потребностей и намерений, влияние характера организации задачи на выполнение ее, зависимость последующей деятельности от предыдущей, от степени сходства трудности и временного интервала между этими двумя деятельностями. В частности, исследовался вопрос, почему субъект, выполняя в течение длительного времени одно и то же задание, может переключаться на другое. В этих условиях отмечаются симптомы «пресыщения», которые выражаются в увеличении ошибок, в тенденции варьировать ход выполняемого задания, распаде деятельности, эмоциональной неудовлетворенности работой, появлении симптомов утомления, исчезающих при обращении к другой деятельности. В других работах, в частности психолого-педагогического характера, также было получено много фактов, свидетельствующих о непосредственном влиянии мотивов на деятельность и поведение человека [6; 24; 45; 63 и др.]. Однако в этих же работах показано, что значение мотива не ограничивается лишь побуждением к деятельности. Так, в опытах по изучению «пресыщения» было выявлено, что негативный характер ситуации можно сменить на позитивный путем изменения ее смысла для субъекта, при этом достаточно изменить смысл ситуации, ничего не меняя в ней как таковой, для того, чтобы вызвать не менее энергичное продол-

24

жение деятельности. Мотивы, таким образом, обладают и другой функцией, которую А. Н. Леонтьев [36] называет смыслообразующей. Эта функция имеет особое значение, так как связана со специфическим отношением мотива к цели, условиям ее достижения, к внешней ситуации. Дело в том, что в ходе деятельности человек не только определяет свойства предметов и явлений окружающего мира, но и оценивает их применительно к своей жизни, своим потребностям, установкам, признаваемым ценностям. Эту роль и выполняют мотивы. «Их функция, взятая со стороны сознания, состоит в том, что они как бы «оценивают» жизненное значение для субъекта объективных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах – придают им личностный смысл...» [38, с. 138]. Таким образом, последний выражает значение деятельности для субъекта, он задается через мотив и обусловливает субъективную окрашенность, пристрастность психического отражения. При этом свойство пристрастности приобретает все отражаемое содержание: и воспринимаемое, и представляемое и т. д. По словам А. Н. Леонтьева, в эмпирической психологии этот факт констатируется в таких явлениях, как избирательное внимание, эмоциональная окрашенность представлений, зависимость познавательных процессов от потребностей и влечений. Таким образом, в сложных условиях цель деятельности, внешние условия и способы осуществления действий выступают перед субъектом не только в своих объективных свойствах, но и в своем значении или смысле для него, для его жизни. Иными словами, объективное содержание может не совпадать с тем значением, которое они имеют для данного субъекта, т. е. со смыслом. Этим в значительной мере и объясняются упомянутые выше факты вариативности поведения разных лиц в одной и той же сложной ситуации. С этой точки зрения психическая напряженность возникает в ситуациях, которые должны относиться, по выражению Эппли и Трамбалла, к «значительным событиям в жизни человека», а это, как уже говорилось, определяется его мотивами. Психологическая специфика состояний напряженности, следовательно, зависит не от внешних воздействий, хотя они и должны быть достаточно сильными для человека, но от личностного смысла цели деятельности, оценки ситуации, в которой он находится, и т. д. Для решения встающих здесь проблем бесспорное значение имеют разрабатываемые в психологии вопросы о силе мотивов, об иерархии их, типах таких иерархий, действенности потенциальных и актуальных мотивов, осознаваемости и неосознаваемости их, зависимости реализации мотивов от времени, от расстояния к цели, от интенсивности потребностей, от адекватности способов достижения цели, возрастных особенностей и др. Однако остается неясным, насколько установленные для обычных условий закономерности сохраняются в трудных ситуациях. Ведь в ситуациях, создающих угрозу, приходят в действие все мотивационные процессы, и реализация одного из них будет зависеть не только от его силы, места в иерархии и т. д., но и от различных ситуационных факторов, степени опасности и т. д. Так, человек, который знает, что убегание в условиях физической опасности недостойно «настоящего мужчины», может, подвергшись нападению хулиганов, спасаться бег-

25

ством, потому что в этот момент сохранение здоровья или даже жизни для него важнее, чем сохранение хорошего мнения о самом себе [Цит. по Kofta, 72]. Hepaзработанными являются такие вопросы, как особенности мотивационной структуры в сложных условиях, ее перестройка в процессе деятельности, в частности соотношение устойчивых и ситуационных мотивов, динамические отношения между структурными единицами деятельности, в частности между целью и мотивом. В процессе деятельности мотивы «наполняются» эмоционально, сопрягаются с интенсивными эмоциональными переживаниями, которые, как уже отмечалось, играют особую роль в возникновении и протекании состояний психической напряженности. Не случайно последняя часто отождествляется с эмоциональным компонентом. Отсюда рядоположное употребление таких понятий, как «эмоциональная напряженность», «аффективное напряжение», «нервно-психическое напряжение», «эмоциональное возбуждение», «эмоциональный стресс» и др. Общим для всех этих понятий является то, что они обозначают состояния эмоциональной сферы человека, в которых ярко проявляется субъективная окрашенность его переживаний и деятельности. Однако эти понятия фактически не дифференцированы между собой. Между тем, как будет показано ниже (см. гл. II), удельный вес эмоционального компонента в состояниях психической напряженности неодинаков, и, следовательно, можно заключить о неправомерности сведения последней к эмоциональным формам. Это мнение, по существу, разделяется и другими исследователями, которые склонны рассматривать понятие «психическое напряжение» как родовое по отношению к понятию «эмоциональное напряжение» [20]. Простого указания на обязательное участие эмоций в генезисе и протекании психической напряженности недостаточно для понимания их места в структуре соответствующих состояний – необходимо выявление их роли в отражении условий, в которых совершается деятельность, и осуществлении регуляции этой деятельности. Эмоциональные явления многообразны даже в чисто описательном феноменологическом плане. Каждое из них облает специфическими признаками, отличающими его от других психических, в том числе и эмоциональных явлений, как в генетическом, так и в функциональном и структурном отношениях. Многие относящиеся сюда вопросы еще не решены. Ниже речь будет идти об эмоциях, возникающих при наличии того или иного мотива в процессе продуктивной деятельности человека, в ходе которой, как уже отмечалось, только и возникает психическая напряженность. «Эмоция, – писал С.Л. Рубинштейн, – с внутренней необходимостью зарождается из соотношения... результатов действия к потребности, являющейся его мотивом, исходным побуждением». [53, с. 465]. Иными словами, своеобразие регулирующей функции эмоций состоит в отражении ими этого соотношения мотивов и конкретных результатов, причем это отражение происходит в непосредственной форме в виде переживания. Здесь необходимо отметить два важных для характеристики психической напряженности момента.

26

Прежде всего это обусловленность эмоций мотивационными характеристиками субъекта. Поскольку эмоции «релелевантны именно деятельности, деятельности, а не входящим в ее состав …действиям» или операциям [39, с. 17], то, следовательно, в отличие от сенсорного или, в широком смысле слова, познавательного регулирования, обеспечивающего приведение операционной стороны деятельности в соответствие с объективным значением ситуации, они осуществляют коррекцию действий адекватно личностному смыслу [25; 44]. Другими словами, эмоции регулируют деятельность в соответствии с личностным смыслом осуществляемых действий и получаемых результатов для удовлетворения потребностей и запросов человека.* Выполнение этой функции сопровождается глубокими изменениями во внутренней среде организма, что составляет специфическую особенность эмоций. «Возникновение и протекание любой эмоциональной реакции является примером подлинной интеграции психических, нервных, нейрогуморальных и сомато-вегетативных процессов» [62]. Заложенная в самой деятельности необходимость повышенного функционирования, биологического напряжения физиологических процессов организма в условиях значимых ситуаций приводит к сильному эмоциональному возбуждению, охватывающему все системы и процессы организма и способствующему моментальной перестройке всех его функций. Кеннон подчеркивал положительное биологическое значение этой функции эмоций – приведения организма в состояние готовности к интенсивной трате энергии. «Именно в этом вихре сильных эмоций, – писал Кеннон, – и можно найти примеры длительной деятельности организма и невероятной его выносливости» [29, с. 128]. Иными словами, биологическая целесообразность эмоционального регулирование у человека состоит в энергетическом обеспечении деятельности, в частности ее исполнительного звена. Отсюда ярко описанные в литературе «динамогенные» способности эмоций, их мобилизующая роль, «резервуары энергии», открывающиеся во время эмоционального возбуждения, и т. п., [22; 29; и др.). Энергетические эффекты придают эмоциям особый побудительный, стимулирующий характер, что сказывается на направленности и динамике деятельности. Так, Липер [76] считал, что, хотя крайние степени эмоций могут оказывать на деятельность дезорганизующее влияние, как правило, они действуют как высокоэффективные факторы: они возбуждают, организуют и направляют активность. Это согласуется также с представлениями других авторов, согласно которым «эмоция по своей сущности есть направленность на что-либо или избегание чего-либо, благодаря этому она приводит к двигательному акту и к обладанию или избеганию объекта, выступающего в качестве цели» [68].

*

Гегель так описывает этот процесс: «... Благодаря ворвавшейся рефлексии человек уже не довольствуется подчинением законам как авторитету и внешней необходимости, а хочет доставить удовлетворение самому себе, убедиться посредством собственной рефлексии, что для него обязательно то именно, что есть цель и что он должен делать для достижения этой цели. Таким образом, влечения и склонности человека становятся властвующей над ним силой, и лишь удовлетворяя их, он получает удовлетворение» (Соч., с. 9).

27

Последнее указывает на существенное отличие психологических характеристик эмоции от ее физиологических параметров. Оно заключается в том, что первые характеризуются адресованностью к чему-то внешнему, т. е. своей предметной отнесенностью (влечение к объекту, отказ от него и т. д.), тогда как вторые ориентированы на внутреннюю среду организма и, как уже говорилось, носят в основном стереотипный характер. Тем самым последние в некоторых условиях деятельности утрачивают свой приспособительный эффект и создают неблагоприятные условия для ее осуществления [34; 80] . Результат действия зависит не только от мотивов, но и от особенностей объективных условий, в которых оно выполняется. Поэтому результат действия может находиться в различных отношениях с мотивами: либо соответствовать, либо противоречить им. Функция эмоций и заключается в положительном или отрицательном санкционировании этого соотношения. Этот процесс осуществляется в отношении как завершенной деятельности, так и текущей и предстоящей. В частности, в случае последней появляются опережающие эмоциональные переживания, позволяющие субъекту заранее представить смысл последствий выполняемых действий. Таким образом, положительный или отрицательный знак эмоции определяется не самим результатом как таковым, а его соответствием мотиву деятельности. Отсюда становится понятной необходимость уточнения подхода, согласно которому психологическую специфику состояний в сложных условиях можно определить по знаку эмоциональных переживаний и результатам деятельности (см. также § 1). Напомним, что согласно этой точке зрения напряженность характеризуется преобладанием отрицательных эмоциональных переживаний. Действительно, последние, такие, как гнев, страх и другие, обладают свойством проявляться в интенсивной форме, что часто приводит к понижению продуктивности деятельности. Однако и некоторые положительные эмоции (например, радость при большой и неожиданной удаче), хотя они и в меньшей мере связаны с критической ситуацией, могут являться компонентами психической напряженности и оказывать не только стенические, но дезорганизующие эффекты на действия человека. Следовательно, за одним и тем же внешним результатом могут стоять процессы с прямо противоположным психологическим содержанием. «Само по себе успешное выполнение того или иного действия вовсе не ведет необходимо к положительной эмоции, оно может породить и тяжелое эмоциональное переживание, остро сигнализирующее о том, что со стороны мотивационной сферы человека достигнутый успех оборачивается поражением» [39, с. 18]. Различные эмоциональные явления играют неодинаковую роль в регуляции деятельности. Учет этого обстоятельства позволяет более дифференцированно подойти к изучению эмоциональных компонентов напряженности. А. Н. Леонтьев [39], выделяет по крайней мере три класса эмоциональных переживаний. Это аффекты, собственно эмоции и чувства. Они отличаются друг от друга как по условиям, которые их вызывают, так и по уровню своего протекания и по выполняемой ими роли. Аффекты и эмоции отличаются от чувств своей ситуационностью. Однако если аффекты возникают к концу действия и отражают, таким об-

28

разом, суммарную оценку ситуации, то эмоции выражают оценочное, личностное отношение к создавшейся или возможной ситуации, к своим действиям и могут носить идеаторный характер. Чувства же – это устойчивые эмоциональные переживания, имеющие отчетливо выраженный предметный характер, они как бы постоянно «присутствуют» в деятельности и в некотором смысле не зависят от ситуации, хотя и влияют на нее. На основе предлагаемой А. Н. Леонтьевым классификации некоторые авторы делают попытку дифференцировать эмоциональные компоненты напряженности. Так, О. В. Овчинникова и В. К. Вилюнас считают, что проблематика напряженности охватывает лишь влияние на деятельность аффектов и эмоций. Они выделяют два подвида эмоциональной напряженности: аффективную и собственно эмоциональную. Авторы пишут: «…Принципиально различное влияние эмоций на деятельность разбивает проблематику стресса соответственно на проблемы аффективного и эмоционального (в узком смысле) стресса, которые можно рассматривать в известных пределах независимо» [7, с. 68]. О мотивационном и эмоциональном компонентах психической напряженности говорилось до сих пор как о важных регуляторах, специфических механизмах деятельности в сложных условиях. Но, подчеркивая эту их роль, надо учитывать, что самостоятельное рассмотрение каждого из них, впрочем, как и других психических процессов, представляет собой лишь научную абстракцию. В действительности же в процессе реальной деятельности они выступают в единстве и взаимопроникновении. Мы уже знаем, что как психическое состояние напряженность имеет многоплановый характер: в ее реализации участвуют различные стороны психики. Так, наряду с эмоциональным и мотивационным процессами, большая роль в осуществлении психологического стресса отводится также перцептивным, интеллектуальным, мнемическим и двигательным процессам. Необходимо сказать, что особенности тех или иных структурных компонентов напряженности определяются не только мотивационным и другими процессами самими по себе, но и теми реальными условиями, в которых выполняется конкретная деятельность. Так, те или иные условия могут быть адресованы прежде всего к определенным психическим компонентам, что в свою очередь накладывает печать на состояние в целом. Это обстоятельство побудило некоторых авторов при классификации видов напряженности подчеркивать преимущественную вовлеченность тех или иных психических процессов. Так, М.И. Дьяченко выделяет следующие виды психической напряженности: перцептивную (возникающую, например, в случае больших затруднений при восприятии необходимой информации); интеллектуальную (при невозможности найти адекватный способ решения или выход из критической ситуации); эмоциональную (при возникновении эмоций, дезорганизующих деятельность); волевую (при неспособности человека проявить сознательное усилие и овладеть ситуацией); мотивационную (связанную с борьбой мотивов, например, выполнить долг или уклониться от опасности и риска). [21]. В целом значение того или иного компонента в общей структуре напряженности, динамика его изменений определяется тем, какое место он занимает в

29

строении конкретной деятельности и как меняется его роль в ходе осуществления этой деятельности. Так, согласно В.Л. Марищуку, при экстремальных воздействиях иногда отмечается понижение только тех психических функций, которые имеют относительно второстепенное значение для выполнения основной задачи. Например, в условиях сложного высотного полета у летчиков наблюдалось некоторое снижение пропускной способности зрительного анализатора, ухудшение ассоциативных процессов и памяти на слова и числа при высокой сохранности важнейших профессиональных навыков и показателей распределения внимания и оперативной памяти [40]. До сих пор психологические компоненты и факторы психической напряженности рассматривались в «чистом», отвлеченном от особенностей личности виде. Признавая правомерность такой абстракции при исследовании общих закономерностей протекания психического процесса, А. Н. Леонтьев подчеркивает, что в этом случае субъект выступает, по его образному выражению, либо как некая «ненаполненная» целостность, либо как метапсихологическое «я», обладающее изначально заложенными в нем диспозициями или целями. Последнее типично для решения проблем состояний напряженности. В качестве примере можно сослаться на концепцию Р. Лазаруса, о которой уже шла речь. Характерным для этой тенденции является стремление исследователей изучать личностный фактор в сложных ситуациях посредством организации многокомпонентного исследования, при котором производятся многочисленные измерения индивидуальных свойств в отношении как психофизиологических, так и психологических характеристик человека в экспериментальных ситуациях: изучается роль различных систем организма – биохимической, вегетативной, психомоторики, перцептивной и т. д. Все это дополняется нейродинамическими, антропометрическими, возрастными и половыми характеристиками индивида. Сведение такого обширного набора показателей в единую систему часто осуществляется с помощью с помощью корреляционного и факторного анализа [18; 48; 61 и др.]. В работах этого типа получены важные сведения об индивидуальнотипологических особенностях человека, имеющие большое практическое значение для профориентации, при отборе лиц для pаботы в особых условиях (космические полеты, длительны экспедиции и т. д.), а также для построения прогноза успешности деятельности в этих условиях. Однако при интерпретации материала исследователи столкнулись с рядом трудностей принципиального характера. Основная из них состоит в мозаичности измеряемых параметров: описание «элементов» преобладает над знанием их взаимосвязей и отношений. В самом деле, сопоставляемые показатели, такие, как, с одной стороны, мотивационные процессы, уровень притязаний и т. п., а с другой – свойства нервной системы, гемодинамика и т. п., имеют гетерогенный характер и относятся к разным уровням исследования субъекта – как личности и как индивида. Это обстоятельство исключает вероятность их линейной взаимосвязанности и накладывает серьезные ограничения на выяснение межфункциональных зависимостей в состояниях напряженности.

30

Согласно А. Н. Леонтьеву, главное в такого рода исследованиях состоит в определении того, в каком отношении находятся измеренные показатели – например, вегетативные сдвиги, время реакции или данные корректурной пробы – к характеристике личности человека? Ответ на этот вопрос, по его словам, может быть получен только на основе общепсихологических представлений о личности. Как известно, современное состояние теории личности характеризуется множеством подходов, попытками установить роль отдельных факторов в ее развитии. Наиболее плодотворным является подход, вытекающий из признания единства личности и деятельности. Деятельностный подход в изучении личности исходит из того, что она может быть понята лишь на основе ее социальной природы, раскрывающейся как совокупность общественных отношений. Определяющая роль общества по отношению к личности явствует из того, что человек, по словам С. Л. Рубинштейна [53], в процессе деятельности включается в объективный контекст от него и его воли не зависящей ситуации, которая детерминируется общественными закономерностями и отношениями. Результаты его как практической, так и теоретической деятельности определяются общественными отношениями, в которые он включается: в своем объективном содержании они суть продукты общественных условий. «Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, – является проявлением и утверждением общественной жизни» [2, с. 590]. Однако деятельностный подход не сводится лишь к фиксации социальной сущности личности – признание этого является только предпосылкой к ее исследованию и предполагает собственно психологический анализ личности как особого психического образования. В процессе деятельности человек реализует свои отношения к предметному миру, обществу, другим людям, самому себе, которые (отношения) по своей природе, как уже говорилось, имеют общественный характер. Большее или меньшее количество выполняемых им деятельностей еще не определяет его личность; согласно А. Н. Леонтьеву, вопрос здесь заключается не в количестве, а в характере связей между деятельностями в их иерархических зависимостях; причины этих зависимостей надо искать не внутри, а вне личности, в системе отношений, в которую субъект включается и которая определяет его «общественное бытие, которое есть способ его существования также и в качестве природного, телесного существа» [38, с. 131]. В теоретических и экспериментальных психологических исследованиях изучается вопрос о том, как общественные отношения преломляются в жизни личности, обусловливают ее формирование, каковы конкретные психологические механизмы этого преломления. К последним, в частности, относятся процессы мотивации и целеобразования, посредством которых условия общественного существования человека отражаются в деятельности.

31

В этом отношении можно сослаться на работы, посвященные космическим полетам. Так, Ф. Д. Горбов пишет: «Мотивация здесь выступает, образно говоря, в «чистом виде», так как речь идет о том, что является для человека делом всей жизни, целиком совпадающим с государственными, национальными и, в конечном счете, с общечеловеческими интересами» [12, с. 167]. В работе Раффа и Корчина, обследовавших космонавтов по программе «Меркурий», показано, что отличительной чертой их мотивации является ориентация на определенную – связанную с выполнением полета – сферу общественной жизни. Это выражалось в том, что каждый из космонавтов придавал наибольшую ценность профессиональной деятельности и проявлял сильное стремление к овладению мастерством и достижению успеха, в результате выполнение полета они рассматривали как свою привычную профессиональную деятельность. «Космонавты чувствовали, – пишут Рафф и Корчин, – что работа как бы бросает им вызов, и получали наслаждение от возможности использовать все свои способности. Они испытывали чувство удовлетворения от участия в чем-то, что они считали важным, что граничило со сферой их деятельности. Вместе с этим все они были убеждены, что их работа служит национальным интересам» [81, с. 304]. Система мотивов, связанных с профессиональной устремленностью космонавтов, образует одну из основных линий в системе их жизненных отношений, которые реализуются также и в других видах деятельности, но эта выступает в качестве своеобразной внутренней шкалы отсчета событий и собственных действий субъекта и определяет своеобразие его психического облика в целом. Другими словами, в этом процессе происходит формирование у субъекта новых свойств, потребностей и т. д., что изменяет, таким образом, его «собственную природу». Так, хотя у каждого из космонавтов «Меркурия» были отличительные личностные качества, однако для всех их наиболее характерны были некоторые особенности, имевшие важное значение для понимания их поведения в стрессе. «Космонавты, – пишут Рафф и Корчин, – имели тенденцию к конкретному мышлению, а не к абстракциям или теоретизированию. Основное значение придавалось фактам, а не теориям. Если что-то оказывалось незнакомым и неопределенным, прилагались усилия, чтобы выяснить, что это такое. Второстепенные детали, не относящиеся к делу, отбрасывались… Предпочитали действие бездействию и не любили быть пассивными. В то же время они не были чрезмерно импульсивны и могли воздержаться от действия, когда это было необходимо. В большинстве случаев их поведение свидетельствовало об эмоциональной устойчивости... У этих людей были устойчивые представления о себе, ясные критерии того, что верно и что неверно, и того, что должно быть более эффективным, а что – менее. Мы можем завидовать им, так как наша действительность не дает нам таких ясных стандартов. У них есть также два других важных качества. Они обладают высоким уровнем компетентности. Они знают свои возможности и способны многое делать хорошо. Они люди надежды. Как сказал бы Левин, они ориентированы на по-

32

ложительное будущее. Они убеждены, что, если у человека есть знания и он совершает верные поступки, все будет хорошо» [81, с. 303, 311]. Интересно, что формирование всех этих свойств обусловливалось конкретными обстоятельствами, которые по своему жизненному смысла для космонавтов были неодинаковыми. Формирование их личности определилось, по мысли авторов, двумя типами отношений с окружением. Первый характеризовался стабильными благоприятными условиями, в которых происходило развитие личности: разумность, адекватность требований, побуждение ее к активному поведению, предоставление возможностей для полного развития личности и ее стремлений к достижений успехов, планомерное продвижение в карьере и т. д. Отмечается большая роль семьи в формировании мотивов космонавтов, в частности влияние отцов. По замечанию авторов, космонавты «до сих пор говорят о своих отцах как о личностях, сыгравших решающую роль в их жизни» [Там же, с. 310]. В отличие от первого второй тип отношений характеризовался разного рода затруднениями для личности при достижении цели, отсроченными стремлениями, преодолением барьеров и трудностей, кризисами в принятии решений и т. п. Таким образом, в процессе тех или иных видов деятельности, разнообразных отношений к жизненным обстоятельствам и событиям возникают внутренние свойства личности, которые становятся ее устойчивыми образованиями и участвуют в регуляции психических состояний и поведения в сложных условиях. Психическое состояние человека в каждый конкретный момент деятельности выступает не как простая сумма тех или иных элементов психики, а как единая структура, определяемая целостностью личности. Это дало основание некоторым авторам рассматривать психическое состояние как модель динамической структуры личности [49]*. Ниже мы рассмотрим некоторые вопросы, связанные со спецификой регулирующей функции личности. Можно выделить, в самой общей форме, следующие проявления этой функции. Прежде всего это – детерминация деятельности через сознательную регуляцию, «которая выступает как специфический способ существования человека» [52]. Поэтому неслучайно в возникновении стресса столь большую роль играют, в частности, процессы антиципации [33; 68 и др.]. Интересно, что интенсивность возникающих при этом эмоциональных процессов может значительно превышать интенсивность переживаний при реальном наступлении события. Способность человека не только реагировать на наличную ситуацию, но и прогнозировать ее возможные последствия может как способствовать, так и предотвращать возникновение стресса [см. с. 17]. Согласно Лазарусу, следствием интеллектуального анализа ситуации является, в ча-

*

Важность изучения динамической структуры личности подчеркивается многими авторами: А. С. Прангишвили, 1967; К. К. П л атонов, 1968; А..В. Петровский, 1971; и др.

33

стности, выбор человеком способа преодоления стресса в зависимости от его системы установок, ценностей, жизненного опыта и т. д. Очевидно, что целенаправленность человеческой деятельности предполагает интеграцию частных видов ее регуляции (перцептивного, мыслительного, эмоционального и т. д.), согласованность их во времени и применительно к условиям жизненной задачи. Однако в состояниях напряженности эта согласованность нередко нарушается, ее отдельные звенья могут начать действовать в противоположных направлениях (например, противоречия между интеллектуальными и эмоциональными процессами). В этом случае направленность деятельности и поведения зависит от системы осознанных мотивов, от отношения личности к предмету и средствам деятельности, осознания значимости цели, прогнозирования ею событий, принятия решения, выбора той или иной линии поведения и т. д. Другими словами, субъект в сложных условиях выступает не как пассивное существо, подвергающееся сильным действиям и автоматически приспосабливающее к ним свои действия, но как активная личность, наделенная сознанием и проявляющая активное отношение к этим условиям. Личностная регуляция основывается на осознании человеком того узла связей и отношений, которые характеризуют его как субъекта социальных отношений, т. е. «как представителя и функционера самых различных социальных общностей, начиная от малых групп (друзья, семья, учебный и рабочий коллектив и т. д.), кончая такими большими социальными группами, как класс, нация и народ» [49, с. 128–129]. За принадлежностью личности к группе стоит определенная программа предписанного обществом поведения, которое находит выражение в системе требований, норм, правил и шаблонов деятельности – системе социальных значений [Там же]. Усвоенные в той или иной степени субъектом, последние обладают большой санкционирующей силой, регламентируют и направляют его поведение, превращаясь таким образом в мотивы его деятельности. Тем самым они обеспечивают социальную ориентацию субъекта и его деятельности, что отвечает интересам самой личности и общества. Это приобретает особо важное значение в трудных условиях, так как в этом случае человек оказывается перед сложными задачами, выполнение которых, с одной стороны, имеет, как правило, общественно необходимый характер, а другой – в некоторых, в частности, экстремальных ситуациях – нередко связано с угрозой личному благополучию субъекта и даже с риском для жизни. Это ставит его перед разного рода альтернативами. В зависимости от того, в какой степени он использует систему социальных значений как основу для программирования своих действий, обнажается и становится очевидной подлинность отношений личности обществом, реальное содержание человеческой жизни. Это является одной из предпосылок для относительной независимости человека от наличной ситуации, приведения им своего поведения «не в разрез, а в соответствие с объективной необходимостью, продиктованной ему жизнью общества» [50].

34

В общей структуре личностной регуляции деятельности особое место занимает осознание человеком самого себя – своих свойств, особенностей, действий или состояний. В этой связи Б. Г. Ананьев предлагал рассматривать человека не только как открытую систему, но и как систему «закрытую», замкнутую вследствие внутренней взаимосвязанности ее свойств. «В такой относительно замкнутой системе, «встроенной» в открытую систему взаимодействия с миром, образуется определенное взаимосоответствие тенденций и потенций человека, самосознание и «я» – ядро человеческое личности» [5, с. 328]. Этот относительно обособленный от окружающего внутренний мир личности включает в себя различные комплексы ценностей (жизненных планов и перспектив, личностных переживаний), притязаний, самоооценок и т. д. Эти личностные образования наиболее интимно связаны с целями жизни и деятельности, ценностными ориентациями, выполняя функции саморегуляции, познания и отношения человека к самому себе. Потребность в самосознании определяется необходимостью более точно и адекватно осуществлять деятельность в окружающем мире, строить взаимодействие с другими людьми. Наряду с решением задач предметного характера (более подробно об этом в гл. IV), самосознание направлено также на решение задач, относящихся к внутреннему миру самой личности (понимание себя как целостности, определение собственной идентичности, формирование значимых для личности имтимнейших представлений о себе: о своих качествах, переживаниях, действиях и т. д.). Осознание себя в качестве некоего устойчивого объекта предполагает внутреннюю целостность, постоянство личности независимо от меняющихся ситуаций, способности при этом оставаться самим собой. Самосознание, таким образом, – это не просто знание себя, не просто сумма отдельных характеристик, а определенное отношение, динамическая установка по отношению к себе [30]. Оно не лишено внутренних противоречий, которые являются следствием не самопроизвольной активности личности, а отражают объективные отношения, в которые вступает человек в своих деятельностях. Различные коллизии, столкновения разнонаправленных стремлений и чувств и т. п. мешают человеку адекватно оценить самого себя, в результате чего его деятельность в этом случае нередко направляется не столько устойчивыми личностными мотивами, сколько непосредственными конкретными влияниями ситуации, в которой он находится. Согласно некоторым исследованиям, лица, которые вследствие нарушения регуляционных функций личности не способны справиться с трудной ситуацией, обнаруживают тенденцию к избеганию ее. Так, в исследовании А. Элиата, проведенном на парашютистах, было обнаружено, что среди лиц с завышенной самооценкой встречается больше неустойчивых к стрессу, чем среди лиц с адекватной самооценкой. Аналогичные данные на студентах получены А. Барчиковской [Цит. по Reykowski, 80].

35

Все сказанное позволяет сделать вывод о том, что личностная регуляция деятельности выполняет важнейшую интегративную работу по соотнесению человека с объективными условиями существования в конкретной социальной и природной среде. Ее характеристика позволяет выявить некоторые факторы активного отношения человека к сложным ситуациям, его относительной эмансипации в этих ситуациях, которые таким образом представляют благоприятные возможнее для выявления объема и меры этой эмансипации. Изучение психических возможностей и пределов человека не ограничивается, однако, подчеркиванием лишь его социальных характеристик. Ведь человек не есть нечто вроде конденсата социума. Он является общественным существом и вместе с тем, по выражению Энгельса, имеет телесное существование. Поэтому на психических состояниях человека сказываются особенности его как индивида, обладающего определенными соматическими, половыми, возрастными и другими характеристиками. Их роль как биологических в широком смысле механизмов деятельности существенно возрастает в сложных условиях. Неудивительно, что в проблематике состояний психической напряженности стала преобладать тенденция к переоценке биологического фактора, что, в свою очередь, приводит к упрощенным взглядам при объяснении индивидуальных особенностей функционирования человеческой психики или игнорированию ее роли вообще. Методологическая ошибочность такого подхода очевидна, ибо он означает обособление социального и биологического в человеке. Между тем это обособление нарушает принцип единства человека, целостности его личности, важность которого особенно велика для понимания природы его психических состояний. «...Человек есть природное существо, но это... существо, сущность которого состоит в совокупности общественных отношений [55, с. 268]. Реализуя эти отношения, человек поддерживает свое биофизическое существование, что является общим основанием его деятельности. В сложных условиях в реализации деятельности участвуют не отдельные органы или системы организма, а весь организм в целом, хотя какая-либо из этих систем или группа их могут подвергаться преимущественной нагрузке. Биологические процессы человека в этом случае обеспечивают прежде всего неделимость, целостность его организма и определенный уровень регуляции деятельности. В научной литературе выдвинуто несколько понятий для описания происходящих при этом процессов: гомеостазис [29] общий адаптационный синдром [54]; физиологический стресс [33]. Эти процессы направлены, следовательно, на сохранение устойчивости жизненных функций индивида в конкретных условиях его деятельности и его обитания, что является необходимой предпосылкой функционирования человеческой психики. Нельзя не учитывать при этом кардинальные изменения в соотношении биологического и социального в ходе жизни человека. Биологические структуры, характеризующие индивида при его рождении, по мере становления личности все более и более преобразуются и на уровне развитой личности

36

становятся подвластными ей [55]. Это значит, что хотя человек не перестает быть телесным существом, он утверждает свое физическое существование для того, чтобы действовать ради достижения своих жизненных целей и идеалов [39]. Другими словами, человеческая деятельность, насыщенная специфическими социальными атрибутами, целями, мотивами, средствами, способами, предметами не может не оказывать влияние на природные свойства человека. В литературе можно найти прямые указания о зависимости биологических функций от психологических детерминант. Например, Э. Гельгорн и Дж. Луфборроу пишут: «Нам бы хотелось подчеркнуть тонкую приспособляемость организма к разным эмоциональным ситуациям; так, вегетативные, соматические и поведенческие реакции при страхе совершенно различны в зависимости от того, реальна ли возможность избежать опасности или нет» [11, с. 382]. В спортивной психологии имеются данные, согласно которым «биологические функции во время соревнований протекают (как это показывают результаты современной невропсихологии) под сильным воздействием именно психических факторов» [32, с. 72]. Таким образом, «процессы активации... испытывают на себе влияние... социальных факторов. Вне этой закономерности нельзя проникнуть в специфически человеческие способы регуляции процессов активации» [60, с. 6]. Важно подчеркнуть, что влияние социального на биологические процессы в состояниях напряженности осуществляется прежде всего через психические, в частности мотивационные и эмоциональные компоненты деятельности, их специфическое содержание. Наряду с только что приведенными исследованиями это можно подтвердить также работами из области профилактики и преодоления отрицательных эффектов психической напряженности (Марищук, Пуни, Черникова, Ромен и др.), в которых показана возможность сознательной регуляции некоторых вегетативных процессов, что ведет к повышению функциональных возможностей физиологических систем индивида, их компенсации и повышению на этой основе устойчивости к воздействующей стимуляции. Более того, можно сказать, что в некоторых условиях человек может сдерживать проявления своего телесного существа при величайшем их напряжении, как бы подавлять их и в известной мере выходить за пределы биологических закономерностей. Свидетельством того является подвиг Д. М. Карбышева и других, которые в момент испытания возвысили человека и показали подлинное величие его личности. Акцентирование возможностей психического регулирования деятельности не исключает роли природных особенной человека. Именно в сложных условиях их функционирование может приобрести фундаментальное значение и сказаться на процессе деятельности в целом. Дело в том, что существуют общие и индивидуальные пределы допустимых интенсивностей биологических процессов, в рамках которых происходят различного рода биологические перестройки, сопровождающиеся мобилизацией резервов организма, приспособлением его к воздействующим стимулам. Приближение к этим

37

пределам или превышение их приводит к дезинтеграции жизненных функций индивида, к различным патологическим сдвигам, которые имеют иногда даже необратимый характер. Именно такого рода взаимосвязи более всего, на первый взгляд, могут подтверждать распространенное мнение о ведущей роли биологических детерминант в состояниях напряженности. Однако такая точка зрения и в данном случае учитывает лишь феноменологию процесса, но не его внутреннюю причину. Как уже говорилось, природные свойства человек как индивида функционируют в единстве и взаимосвязи с eго свойствами как личности [5]. Поэтому функциональную специфичность биологических процессов в сложных условиях можно понять наряду с собственно биологическими закономерностями только при изучении человека в целом. Значение этого положения можно пояснить на особенностях взаимодействия психологического содержания и нейродинамических факторов, которые в реализации состояний напряженности занимают одно из первых мест. Дело в том, что в сложных условиях динамическая сторона (темп, энергия интенсивность) деятельности и поведения приобретает исключительно важное значение, так как она непосредственно определяет эффективность, надежность человека. Развивая эту мысль, В. Д. Небылицын [43] писал, что динамически характеристики протекания психических функций могут – подчас существенным образом – как бы модулировать и собственно содержательные стороны, а в экстремальных условиях оказывают и прямое (притом часто решающее) влияние на конечную результативность человеческих действий. В многочисленных работах по изучению свойств нервной системы, выполненных в лабораториях Б. М. Теплова, В. Д. Небылицына, В. С. Мерлина, Б. Г. Ананьева, К. М. Гуревича, Е. А. Климова и других, убедительно показана важная роль силы нервной системы в динамике психических состояний. Сила нервной системы выступила необходимой предпосылкой надежности человека. Однако эта зависимость неоднозначна: на ее проявления влияют мотивация человека, характер выполняемой деятельности и т. п. Вследствие этого как фактор напряженности сила нервной системы «способна оказывать существенное положительное или, напротив, ограничивающее влияние на динамические показатели деятельности и на ее конечную результативность» [43]. Следует отметить, что общая постановка проблемы соотношения природного и социального в состояниях напряженности предполагает позитивную разработку таких вопросов, как конкретные механизмы, посредством которых осуществляются взаимосвязи и взаимовлияние того и другого, формы проявления этого влияния, адекватные методы его определения и др. Эти вопросы еще ждут своего решения. Итак, психологическое содержание жизни личности выступает своеобразным оперативным механизмом процессов жизнедеятельности и поведения человека. Другими словами, природные, биологические свойства человека не объясняют и не могут объяснить высокопроизвольного, целенаправленного

38

характера его деятельности, они являются только ее предпосылкой или, иначе говоря, обслуживают отношения, которые выражаются в деятельности человека. Все сказанное позволяет сделать следующие выводы: 1. Проблема психической напряженности как особого состояния возникла в связи с вызванными научно-техническим прогрессом изменениями в содержании, структуре человеческой деятельности, повышением роли человеческого фактора в общественном производстве и управлении, а также в связи с необходимостью получения научных знаний о резервах человеческой психики в целях использования их обществом. 2. Можно по-разному подходить к изучению этого состояния, но наиболее релевантной для его исследования представляется теория деятельности. Эвристическое значение развиваемого в советской психологии положения о предметности человеческой деятельности заключается в плане психических состояний в том, что оно позволяет наметить подходы к их психологическому анализу. В своей специфической форме применительно к деятельности и особым условиям ее протекания напряженность выступает не как прямой результат этих условий или некий эпифеномен, а как непосредственное интегральное отражение значимой для субъекта ситуации, в которой выполняется деятельность. Возникая в процессе деятельности, она оказывает на нее непосредственный динамический эффект. Иными словами, психологический анализ состояний напряженности требует выяснения места и роли этих состояний в общей системе психической регуляции предметной деятельности. 3. В психологической структуре напряженности особая роль принадлежит мотивационному и эмоциональному компонентам. Если первый регулирует деятельность со стороны значимости для субъекта задачи, ситуации в связи с его потребностями, установками, ценностными ориентациями и т. д., то эмоциональный компонент производит соотнесенность этой значимости с конкретными обстоятельствами и с этой целью «включает» все механизмы жизнедеятельности человека. Это способствует поддержанию высокого ypoвня функционирования психических и биологических процессов, что в свою очередь является предпосылкой выполнения деятельности в сложных условиях. В качестве высшего ypoвня психического регулирования выступает личность, которая как бы задает программу всем остальным видам этого регулирования. Особый динамизм в соотношении компонентов напряженности существенно сказывается на эффективности и надежности деятельности. Анализ структуры напряженности предполагает, следовательно, изучение ее компонентов, с одной стороны, в их отношении к предметному миру, который они отражают, а с другой – в их взаимосвязях друг с другом. 4. Показатели деятельности служат индикатором, результативным выражением тех психических изменений, которые происходят в сложных условиях. Опираясь на эти показатели при изучении феномена напряженно-

39

сти, психология, однако, предметом рассмотрения полагает скрытые за ними процессы, их психологическое содержание. Глава II. Операциональная и эмоциональная напряженность Учитывая роль мотивов в структуре деятельности, можно ожидать, что их содержательные характеристики будут по-разному сказываться на состояниях психической напряженности. Мы попытались это обосновать экспериментально. В ходе исследования у испытуемых актуализировались два мотива: процессуальный и самоутверждения. Первый имеет прямое отношение к проявлению функциональных возможностей человека и лежит в основе самого процесса деятельности. Его влияние связано с широко известным фактом, заключающимся в том, что в основе деятельности могут лежать как предметные, так и функциональные потребности. Д. Н. Узнадзе писал: «В первом случае мы имеем в виду потребности, для удовлетворения которых необходимо что-нибудь субстанциональное, нечто, по получении чего потребность оказывается удовлетворенной. Так, например, состояние голода представляет собой пример определенной субстанциональной потребности: для того, чтобы утолить голод, необходимо иметь, например, хлеб. Но эта категория еще не исчерпывает всех имеющихся у нас потребностей... В зависимости от условий, в которых приходится жить организму в каждый данный момент, у него проявляется потребность к деятельности и функционированию в том или ином направлении. Этого рода потребности мы и называем функциональными потребностями» [58, c. 165]. Потребность в деятельности как таковой, в функциональной нагрузке, обладает большой побудительной силой: она выражается в активном отношении человека к самой задаче его, стремлении испытать и выявить свои силы, способности. В психологической литературе содержатся многочисленные указания о привлекательности для личности самого процесса деятельности в различных ее видах: игровой, познавательной, трудовой и т. п. (С. Л. Рубинштейн, Д. Н. Узнадзе, В.Н. Мясищев, А. Н. Леонтьев, А. В. Запорожец, Д. Б. Эльконин, Л. И. Божович, М. С. Неймарк, В. Г. Асеев и др.). Отмечается также, что в этом случае человек испытывает своеобразное удовлетворение от усилия как такового, от преодоления трудностей, поэтому он может заниматься какой-либо трудной деятельностью ради нее самой, а не просто ради того, чтобы «приблизиться к объекту или избежать его» [64]. Самый процесс деятельности при этом как бы изнутри обеспечивает ее непрерывное побуждение. Это происходит за счет поддержания ориентировочно-исследовательской деятельности по отношению к задаче: само выполнение последней выступает как сложный, по существу неисчерпаемый комплекс свойств и отношений, раскрытие которых все больше и больше стимулирует человека к продолжению процесса деятельности [8]. Таким образом, осуществление деятельности становится потребностью, которая выражается