Формирование категории ин-персональности русского глагола

МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ВОЛГОГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Н.А. ТУПИКОВА

ФОРМИРОВАНИЕ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА

Волгоград 1998

УДК 808.2-541.45(075.8) ББК81.411.2-0 Т85 Научный редактор Доктор филологических наук, профессор С.П.Лопушанская Рецензенты: доктор филологических наук, профессор О.Д.Митрофанова доктор филологических наук, профессор Э.А.Балалыкина доктор филологических наук, профессор М.Б.Борисова Печатается по решению библиотечно-издательского совета университета Тупикова Н.А. Т85

Формирование категории ин-персональности русского глагола. − Волгоград: Издательство Волгоградского государственного университета, 1998. - 263 с. ISBN 5-85534-193-3 В монографии рассматривается функционально-семантическая категория ин-персональности русского глагола; комплексному анализу подвергаются инфинитив, собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении, обнаруживающие способность выражать различную степень участия субъекта в описываемых событиях и являться средством реализации категориальных признаков инперсональности в текстах памятников XI-XIV, XV-XVII вв. Предназначается для преподавателей вузов, студентов, аспирантов филологических факультетов.

ISBN 5-85534-193-3

© Н.А.Тупикова, 1998 © Издательство Волгоградского государственного университета, 1998

ВВЕДЕНИЕ Различные подходы ученых к объяснению многих сложных и противоречивых вопросов в области истории и современного состояния русского глагола (Белоусов В.Н., 1982; Бирюлин Л.А., 1984; Васильев Л.М., 1981; Ваулина С.С., 1990; Иванов В.В., 1982; Клименко Л.П., 1990; Крысько В.Б., 1995; Кузнецова Э.В., 1980; Ломов А.М., 1977; Лопушанская С.П., 1975; Пупынин Ю.А., 1991; Хабургаев Г.А., 1991; Храковский В.С., 1985; Шарандин А.Л., 1992; Wehmeier H.-R., 1981; и др.) определили ряд дискуссионных проблем, решение которых становится возможным на базе новых достижений функциональной грамматики как особого направления в отечественном и зарубежном языкознании (см.: Бондарко А.В., 1971; 1978; Гак В.Г., 1974; Золотова Г.А., 1973; 1982; Маслов Ю.С., 1984; Митрофанова О.Д., 1976; Сабанеева М.К., 1984; Слюcарева Н.А., 1981; 1986; Шелякин М.А., 1983; Dik S.C., 1979; Grammaire fonctionelle ..., 1979; Halliday M., 1973; Martinet А., 1975; Schmidt W., 1969; и др.). Известные работы в русле данного направления опираются, в свою очередь, на важнейшие философские и лингвистические концепции (Гумбольдт В. фон, 1984; Есперсен О., 1958; Сепир Э., 1993; Пауль Г., 1960; Потебня А.А., 1913; Шахматов А.А., 1941; Brentano F., 1874; Brunot F., 1936; Herbart J., 1813; и др.), признающие необходимость рассматривать реальную действительность в соотнесении с ее отражением в содержании языковых форм. Поиску языковых универсалий как свойств и закономерностей, присущих самим естественным языкам, и разработке соответствующего понятийного аппарата (см. об этом: Будагов Р.А., 1983; Гухман М.М., 1985; Колшанский Г.В., 1975; 1979; Панфилов В.З., 1982) предшествовало отчетливое осознание того, что язык есть не только средство общения, но и необходимое условие осуществления процесса мышления. Сформулированное В. фон Гумбольдтом положение о единстве языка и мышления потребовало объяснения специфики взаимодействия обозначаемого и обозначающего. Процесс языковой категоризации мыслительного содержания нашел различную интерпретацию с логической и психологической точек зрения (ср.: Буслаев Ф.И., 1863; Греч Н.И., 1827; Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902; Потебня А.А., 1874; Becker K., 1827; Klemensiewicz Z., 1953; Steintahl H., 1855; Szober S., 1923; Wundt W., 1904; и др.), в соответствии с социолого-психологическими представлениями о языке и в рамках идей структурализма (Бодуэн де Куртенэ И.А., 1963; Блумфильд Л., 1968; Соссюр Ф. де, 1933; Harris Z.S., 1951). Стремление понять многообразные свойства языка лежит в основе научных поисков, направленных на выявление опосредствованной взаимосвязи семантики языка и неязыковой действительности через понятийные категории, которыми "передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде", и которые оказываются 3

одновременно категориями сознания (действующие нормы которого проявляются в языке) и языковыми категориями (Мещанинов И.И., 1945б, 196-198; см. об этом также: Попов П.С., 1950, 7). Теория понятийных категорий, как известно, дала новый импульс к расширению круга изучаемых грамматикой объектов; выдвинула на первый план понимание грамматики как сложной системы соответствий между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов, формальными показателями (Щерба Л.В., 1974); способствовала совершенствованию тех подходов к исследованию содержательной стороны языка, которые базируются на представлении о постоянном живом взаимодействии, соприкосновении лексических и грамматических явлений (Виноградов В.В., 1969; 1975; 1986; Кубрякова Е.С., 1981; 1995; Маслов Ю.С., 1962; 1984; Милославский И.Г., 1981; Николаев Г.А., 1987; Серебренников Б.А., 1983; Смирницкий А.И., 1955; Шведова Н.Ю., 1973; 1985; Шелякин М.А., 1987; Ярцева В.Н., 1968; и др.). Описание языковых фактов, учитывающее морфологические и иные способы выражения значений, выступающих элементами более широких понятийных категорий (Бондарко А.В., 1971, 6-7; 1987а, 11), дает возможность проследить исторические изменения в содержании и объеме языковых категорий, отражающих изменение в степени развития некоторых форм и категорий мышления (Панфилов В.З., 1982, 120-121), раскрыть в процессе этих изменений взаимодействие различных семантических элементов высказывания и вычленить семантические категории грамматики как необходимые константы, определяющие выражение конкретных смыслов на основе регулярной представленности в содержании высказываний, в значениях языковых единиц и их разнообразных сочетаний (см.: Николаева Т.М., 1991; 1995; Теория функциональной грамматики, 1987; 1991; 1992; Bondarko A.V., 1995). Важным для такого комплексного рассмотрения средств, относящихся к разным языковым уровням, но объединенных на основе общности их семантических функций, является сочетание принципов описания "от семантики к ее формальному выражению" ("от функций к средствам") и "от формы к семантике" ("от средств к функциям") (Бондарко А.В., 1987а, 6; Слюсарева Н.А., 1985, 10; Храковский В.С., 1994, 23). "Функция" как научное понятие при этом может иметь двоякий смысл: "... функция языковой единицы - это свойственная ей в языковой системе способность к выполнению определенного назначения и к соответствующему функционированию в речи; вместе с тем функция - результат функционирования, т.е. реализованное назначение, достигнутая в речи цель" (Бондарко А.В., 1987а, 8). В русле обозначенного функционально-грамматического направления ориентация на адекватное обозначение всякой мыслительной категории, 4

имеющей языковое выражение, требует выяснения многих концептуальных вопросов, касающихся содержания и системной организации выделяемых лингвистами лексико-грамматических, функционально-семантических и др. единств, например, персональности, субъектности (см.: Бгашев В.Н., 1993; Бессарабова Г.А., 1995; Никитевич В.М., 1962; Теория функциональной грамматики, 1991; 1992; Пупынин Ю.А., 1992а; Химик В.В., 1990; Юдин А.А., 1976; Richter J., 1983; Winter U., 1987; и др.). Обращение к диахроническому аспекту исследования, раскрывающему причины и закономерности формирования таких языковых феноменов, может снять ряд противоречий, возникающих при трактовке тех или иных явлений в системе языка. Данная книга - расширенный и переработанный вариант спецкурса (см.: Тупикова Н.А., 1993а), посвященного рассмотрению функциональносемантического единства языковых средств, обнаруживающих в языке XIXIV, XV - середины XVII вв. категориальное значение ин-персональности и способность выражать степень участия субъекта в описываемых событиях (термин С.П.Лопушанской, см.: 1988а, 76; 1990, 95). Объектом исследования являются отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), эксплицируемые на уровне функционирования словоформ. При этом имеется в виду зависимость реализации категориального значения ин-персональности от лексикосемантических особенностей языковых единиц в их отношении к другим единицам или группировкам в парадигматической системе и от контекстуальных условий употребления глагольных словоформ. Термин ин-персональность вводится для рассмотрения условно принятой противопоставленности двух полевых структур - функциональносемантических категорий персональности::ин-персональности (см.: Тупикова Н.А., 1992; 1994). Необходимость введения нового термина связана с традиционным использованием принятых в науке понятий персональный имперсональный по отношению к характеристике языковых средств, функционирующих в разных по составу предложениях и указывающих на соотнесенность либо несоотнесенность действия с грамматическим субъектом. При этом учитывается, что употребляемый русскими и зарубежными лингвистами термин impersonalis в соответствующем фонетическом оформлении (в нем. unpersönlich, во фр. impersonnel, в русск. имперсональный и др.) закреплен за обозначением безличности (см.: Русская грамматика, 1982, I, 307; НРС, 846; СИВС, 1981, 612; ФРС, 444; GW, 990, 997). Принципиально разграничивая в исследовании содержание понятий имперсональный и ин-персональный, мы имеем в виду прежде всего то, что безличность (имперсональность) выступает как составная часть выделяемой нами ФСК ин-персональности. Элемент ин-, описание функций которого в 5

различных индоевропейских языках не входит в задачи данной диссертационной работы (см., напр.: СИВС, 1981, 645; и др.), употребляется в составе нового термина для указания на специфические способы реализации функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола в высказывании. Такое использование аффикса, подчеркнутое дефисом, представляется возможным при наличии в русском языке фонематических колебаний (типа имбирь-инбирь) (ССЛ, I, 412) в словоформах, близких по морфонологическим характеристикам; кроме того, учитывается допустимое фонетической системой современного русского языка сочетание носового согласного н с губными б, п после гласного переднего ряда и (см.: Русская грамматика, 1982, I, 52), нашедшее отражение в морфонологической структуре некоторых новых терминов (см., напр.: инплано, инбридинг; ср.: в лат. in-plano, в англ. inbreeding) (СИС, 232, 238). Исследование основных тенденций формирования функциональносемантической категории ин-персональности русского глагола обусловило выдвижение гипотезы о постепенном расширении позиций словоформ с инперсональным значением в процессе функционального взаимодействия полевых структур персональности::ин-персональности, которая базируется на положении о разрушении древних отношений в системе спрягаемых форм русского глагола и свертывании его личной парадигмы (см.: Лопушанская С.П., 1975). Проверка выдвигаемой гипотезы представляется возможной при решении трех основных задач: во-первых, - в результате диахронического описания функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола, которое позволяет определить эту категорию, установив характер противопоставленности ин-персональности и персональности на основе категориального признака - способности глагольных словоформ выражать отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим/не имеющим статус подлежащего, и выявить условия нейтрализации названной оппозитивной противопоставленности; во-вторых, - в процессе реконструкции полевой структуры ФСК ин-персональности русского глагола, описания ядерных и периферийных средств ее выражения в памятниках письменности XI - XIV, XV - середины XVII вв. с учетом парадигматических, синтагматических и функциональных свойств глагольных словоформ; в третьих, - на основе определения причин, которые обусловили становление в русском языке функционально-семантического единства языковых средств с общим значением ин-персональности. Используемые методы анализа, направленные на изучение системной иерархической взаимосвязи конституентов в полевой структуре ФСК инперсональности, а также приемы, обеспечивающие надежный отбор, критический анализ языковых фактов, базируются прежде всего на тех методологических принципах, в основе которых лежит понимание языка как 6

важнейшего средства общения и признание единства сущностного и функционального в языке (см.: Баранникова Л.И., 1982, 54-59; Будагов Р.А., 1983, 250-253; Кацнельсон С.Д., 1984, 3-12; Костомаров В.Г., 1971, 60-82; 1990; Слюсарева Н.А., 1981, 248; Солнцев В.М., 1977, 147), а также взаимосвязи таких фундаментальных свойств языка, как системность, социальность, исторический характер развития и психологическая сущность (Караулов Ю.Н., 1987, 21). Разграничение в исследовательских целях материальной структуры языка и его общественного функционирования как двух диалектически взаимообусловленных, в реальной действительности не существующих в отрыве друг от друга сторон языка, обеспечивающих его деятельность, предполагает в то же время признание определенной зависимости процесса формирования и развития языка от его функционирования в тот или иной период истории и рассмотрение функциональных преобразований как причины структурных изменений в языке, которые, в свою очередь, вызываются социальным прогрессом говорящего коллектива людей (Аврорин В.А., 1975, 14-28). Опираясь на принцип единства языка и мышления, необходимо учитывать взаимосвязь эволюционных процессов и речемыслительной деятельности человека, опосредствованное отражение в языке изменений в восприятии пространства и времени от конкретного к абстрактному, сложное взаимодействие конкретно-пространственных и абстрактнопространственных представлений об объективно-реальных формах бытия (Лопушанская С.П., 1975; 1990; 1994). При этом, один из общих законов развития языка, состоящий в том, что из представлений более конкретных развиваются представления более абстрактные (Бодуэн де Куртенэ И.А., 1963, I, 57), не понимается упрощенно, поскольку соотношение конкретного и абстрактного в каждую историческую эпоху не остается неизменным (см.: Будагов Р.А., 1983, 92-93) и одновременно с развитием языка в направлении к отвлеченности развивается способность его изображать конкретные явления (см.: Потебня А.А., 1958, 347). В предлагаемой книге принимается такой подход к анализу языковых фактов, который находится в русле диахронических исследований, ставящих целью "обнаружить происхождение того или иного явления, наблюдаемого в каждом из языков" (Трубецкой Н.С., 1987, 37). Это, в свою очередь, связано с рассмотрением вопроса "не в смысле прослеживания отдельных этапов в развитии данных грамматических категорий в отдельных языках, а именно в смысле вскрытия общих линий, общих тенденций этого развития и попытки конкретного выявления внутренних законов, обусловивших это развитие" (Исаченко А.В., 1952-1955, 201). Труды А.А.Потебни, А.А.Шахматова, Ф.Ф.Фортунатова, И.А.Бодуэна де Куртенэ, В.В.Виноградова, в которых названный подход сочетается с методами тонкого и скрупулезного 7

сопоставления частных языковых фактов и косвенных данных, позволили некоторым ученым выдвигать как важнейший принцип постепенного накопления нового качества в процессе языковой эволюции и считать языковые закономерности не суммой частных признаков, а результатом обобщения, синтеза самых разнообразных взаимодействующих явлений (Кузнецов П.С., 1961а; см. также: Георгиев Влад., 1969). Подобная направленность исследований может дать представление о протяженности во времени реальной истории языка, способствовать выявлению путей и причин языковых изменений (Журавлев В.К., Лопушанская С.П., 1980, 5). Данный подход не противоречит тем принципам, которые предполагаются при трактовке истории языка через ряд "синхронных срезов" (Барнет В., 1978, 134; Ломтев Т.П., 1976, 319-321), то есть при "строгой синхронизации выявленных фактов с изучаемым историческим периодом" (Древнерусская грамматика XII-XIII вв., 1995, 7), когда особое внимание обращается на последовательную смену состояний в развитии языковой системы. Придерживаясь того научного направления, которое изучает взаимосвязь и взаимообусловленность изменений с целью установления общих тенденций в историческом развитии функционирующей системы языка, в рамках предпринятого исследования можно рассматривать материал, извлеченный из разножанровых источников XI - XIV, XV - середины XVII вв., как единые массивы фактов, при характеристике которых учитываются важнейшие этапы истории русского языка донационального периода (см. об этом: Ваулина С.С., 1991, 9). Принимая во внимание дискуссионность вопроса о периодизации истории русского литературного языка и его хронологическом членении (Виноградов В.В., 1978б, 148-151; Горшков А.И., 1984, 56-57; Ковалевская Е.Г., 1992, 2425; Мещерский Н.А., 1981, 16-21; Успенский Б.А., 1987, 20-21; Филин Ф.П., 1981, 18, 91, 276-277; Хюттль-Фолтер Г., 1973, 29-47; Isaìenko A.V., 1980, 214, 345-346), а также возможность комбинированной периодизации, совмещающей основные этапы развития письменного (литературного) языка и живой разговорной стихии (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 32-33), считаем правомерным следуем традиции выделения "нижней границы" древнерусского языка - XI в. и важнейшего рубежа в его развитии - конца XIV в. (см.: Аванесов Р.И., Иванов В.В., 1982, 3-6; СДР XI-XIV, I, 1988, 8; Улуханов И.С., 1972, 14-26). Под древнерусским литературным языком понимается тот письменно-литературный язык, который отражается в памятниках, написанных (созданных и переведенных) в Древней Руси независимо от их целевого назначения (см.: Мещерский Н.А., 1995, 34). При отграничении старорусского (среднерусского) периода, который связан с развитием языка великорусской народности эпохи возникновения и расцвета Московского государства, учитывается, что распад древнерусской народности и ее языка происходил приблизительно в XIII - XIV вв.; кроме 8

того, имеются в виду существенные отличия восточнославянского языка "от того русского, который нам встречается в 17 столетии" (Isaìenko A.V., 1980, 345-346), и переходный характер эпохи XVII века (см.: Лихачев Д.С., 1985, 261-269; 1986, 94-95, 108-110; см. также: Кречмер А., 1995, 109-113), со второй половины которого уже можно говорить о начальном этапе формирования языка русской нации (см.: Виноградов В.В., 1978б, 29-30, 151; Ларин Б.А., 1975, 7; 1977, 166). Сказанное позволяет ограничить материал, относимый к старорусскому периоду донационального развития языка, рамками XV - середины XVII вв. При анализе массива фактов в языке XI-XIV и XV - середины XVII вв. с точки зрения формирования средств выражения ФСК ин-персональности русского глагола мы опираемся на концепцию развития системы времен и наклонений, выдвинутую и обоснованную в трудах С.П.Лопушанской. В качестве значимого рассматривается положение о том, что взаимодействие конкретно-пространственного и абстрактно-пространственного представлений об объективно-реальных формах бытия (1975; 1990) находит опосредствованное отражение в способах языковой фиксации отношений между действием и субъектом. Осмысление грамматики в плане понимания диалектики отношений обозначаемого и обозначающего связано в науке с осуществлением функционально-семантического подхода к изучению взаимовлияния разноуровневых средств, участвующих в выражении смысла высказывания на основе общности их семантических функций, с определением исторических изменений в тенденциях и результатах этого взаимодействия (см.: Бондарко А.В., 1983, 88-89; 1987а, 7). Функциональные свойства лингвистических единиц выявляются в системе на уровне парадигматики, однако создаются и возникают они в контексте на уровне синтагматики (см.: Булыгина Т.В., 1980; Бабенко Л.Г., 1989; Золотова Г.А., 1988; Митрофанова О.Д., 1975; Уфимцева А.А., 1980) и обнаруживаются через сочетаемость (формальную и семантическую) с другими единицами того же ранга (уровня), а нередко группируясь в блоки с единицами других уровней (Маслов Ю.С., 1968; Слюсарева Н.А., 1981). При функционировании словоформ единство формы и содержания проявляется в том, что "мы имеем дело с семантическим признаком, выражаемым не только данной грамматической формой, но и контекстом, а также лексическим значением слова" (Бондарко А.В., 1981а, 43), грамматическая форма выступает как один из участников актуализации данного значения. Исходя из того, что грамматика "не отделена от лексики, а наоборот, синкретична с ней" (Караулов Ю.Н., 1992, 6), можно говорить о целом комплексе средств в их речевом употреблении. Рассмотрение каждой языковой единицы как со стороны языка, так и со стороны речи (Соссюр Ф. де, 1933, 39, 42; см. также: Смирницкий А.И., 1957, 13), в свою очередь, основано на методологическом 9

представлении о единстве, но не тождестве формы и содержания (Ломтев Т.П., 1976, 54-60), а также на признании приоритета содержательной стороны явления (см.: Щерба Л.В., 1957, 65). Семантический потенциал словоформы (см.: Балалыкина Э.А., 1993, 61, 74), синкретизм грамматических значений (см.: Кубрякова Е.С., 1995, 21-22; Николаев Г.А., 1987, 16) обусловливают вхождение каждой единицы языка как многомерного явления, признаки которого лежат в разных плоскостях (Адмони В.Г., 1964, 35), не менее чем в два системных противопоставления вне текста и в многолинейные связи в тексте (речи) (см. об этом: Лопушанская С.П., 1987, 3; 1990, 79-85). Названные методологические принципы лежат в основе комплексной методики описания материала. Функционирование словоформ как средств выражения ин-персональности рассматривается нами в составе предложения как коммуникативной и предикативной единицы (Сиротинина О.Б., 1980, 133) и одновременно единицы текста - высказывания (Степанов Ю.С., 1995, 111). При анализе грамматических единиц во взаимодействии с элементами "среды" в процессе формирования речевого смысла используется метод "полевого структурирования" (Адмони В.Г., 1964, 49-51; Бондарко А.В., 1984, 25; 1995, 68; Иванова И.П., 1981, 125-129; Daneð F., 1966, 9-21). Будучи системой особого типа, полевая структура, конституенты которой группируются по типу "центр (ядро) - периферия", в плане содержания представляет собой многоступенчатую иерархическую систему семантической вариативности, соотносительную с вариативностью средств формального выражения и имеющую взаимосвязи (пересечения) с другими полевыми структурами. В данном исследовании использовано разграничение центральных и периферийных конституентов, характерное для персональности и инперсональности как полей моноцентрического структурного типа с целостным грамматическим ядром. При решении вопроса об отнесении тех или иных языковых единиц к средствам реализации ин-персональности учитывались синтетический и структурный подходы (см.: Апресян Ю.Д., 1967; Борисова М.Б., 1982; Кузнецов А.М., 1992) к анализу взаимодействия формального и содержательного в глагольной словоформе, применялась методика компонентного анализа (Кузнецова Э.В., 1980; 1989; Шмелев Д.Н., 1973) с опорой на словарные дефиниции и контекстуального анализа как необходимого в диахроническом исследовании приема для воссоздания смысла древнерусского слова (Колесов В.В., 1986а, 14). Языковые данные подвергались качественно-статистической обработке на персональном компьютере в среде Windows. Проверка концептуальных теоретических положений произведена на материале памятников древнерусской и старорусской письменности различной жанровой принадлежности; привлекались факты, зарегистрированные в Картотеке "Словаря древнерусского языка (XI-XIV 10

вв.)", составленной и хранящейся в Институте русского языка им. В.В.Виноградова РАН. В процессе лингвистического описания и сопоставления языковых единиц учитывались данные словарей древнерусского, современного русского языков, других славянских языков и т.д. Использованы тексты Повести временных лет, Новгородской I летописи (по Синодальному списку), Новгородской II летописи (Архивской), Повести о Варлааме и Иоасафе, Жития Феодосия Печерского, Сказания о Борисе и Глебе, Жития Сергия Радонежского, Сказания Авраамия Палицына. Всего анализу подвергнуто более 10000 употреблений глагольных словоформ. Обращение к памятникам делового и бытового содержания, вопрос о нормативности которых научной литературе дискуссионен (Виноградов В.В., 1978б; Зализняк А.А., 1995; Колесов В.В., 1986б; Ремнева М.Л., 1995; Толстой Н.И., 1988; Успенский Б.А., 1994; Andrîs Z., 1987; Shevelov G.Y., 1987; и др.), обусловлено тем, что деловой язык являлся одним из элементов формировавшегося древнерусского литературного языка (Виноградов В.В., 1978б, 24, 244), а также тем, что письменной фиксации деловой и бытовой речи могут быть свойственны признаки литературной грамотности и литературной обработки (см.: Виноградов В.В., 1978б, 259; Успенский Б.А., 1987, 70). В русле выдвигаемой концепции впервые проанализирована функционально-семантическая категория ин-персональности русского глагола, дано ее определение, исследованы пути формирования и средства выражения в русском языке. Выявлены тенденции взаимодействия полевых структур персональности::ин-персональности, специфика которого и условия расширения позиций словоформ со значением ин-персональности, в отличие от других славянских языков, обнаруживают зависимость от процесса унификации времен и наклонений, свертывания парадигмы личных форм русского глагола. В книге предложен новый подход к определению статуса инфинитива как ядерного средства, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как периферийных средств выражения функционально-семантической категории ин-персональности; обоснована категориальная противопоставленность персональности::ин-персональности русского глагола, базирующаяся на свойственной глаголу способности выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим/не имеющим статус подлежащего. Установленная специфика взаимодействия полевых структур названных функциональносемантических категорий позволила доказать зависимость расширения и укрепления позиций словоформ со значением ин-персональности от процесса разрушения древних отношений в системе личных форм русского глагола и охарактеризовать условия нейтрализации оппозитивной противопоставленности полевых структур функционально-семантических 11

категорий персональности::ин-персональности. Раскрыта иерархия отношений основных конституентов полевой структуры ФСК инперсональности; систематизированы регулярные средства репрезентации ее категориальной семантики в текстах XI - XIV, XV - середины XVII вв. Выявлено синтезирующее свойство независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении выражать различную степень участия субъекта в описываемых событиях, а также сходство и различие их функциональных характеристик при актуализации в высказывании "высокой - средней - низкой - нулевой" степени участия субъекта в описываемых событиях. На основе разграничения специфики безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики собственно безличных глаголов и как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функционирования личных глаголов в безличном употреблении, определено место безличных глаголов в структуре ФСК ин-персональности и конкретизирован статус данных единиц в системе русского языка. Необходимость решения поставленных задач обусловила структуру предлагаемой книги. Ряд дискуссионных вопросов, связанных с проблематикой изучения функционально-семантических категорий в современной лингвистике, рассмотрен в п е р в о й г л а в е . Особое внимание при этом уделено характеристике основных подходов к выделению и описанию инперсональности русского глагола в диахронии, пониманию категорий лица, субъекта и подлежащего; определено соотношение полевых структур персональности::ин-персональности в плане содержания и в плане выражения. Структура ФСК ин-персональности русского глагола разработана и представлена во в т о р о й г л а в е книги, в которой обоснован новый подход к определению статуса инфинитива как ядерного, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как периферийных конституентов реконструируемой категории. Анализу ядерных и периферийных средств реализации категории персональности русского глагола в текстах памятников письменности XI XIV, XV - середины XVII вв. посвящена т р е т ь я г л а в а , материал которой дает возможность выявить роль глагольной словоформы в выражении прямого либо скрытого грамматического отношения к производителю действия в высказывании; при этом учитывается процесс свертывания системы личных глагольных форм в древнерусском языке. Формирование в языке XI - XIV, XV - середины XVII вв. функциональносемантического единства языковых средств с общим значением инперсональности показано в ч е т в е р т о й г л а в е , где установлена 12

специфика использования независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении при выражении различной степени участия субъекта в описываемых событиях, даны критерии разграничения групп безличных глаголов, составляющих ближнюю либо дальнюю периферию рассматриваемой ФСК, выяснены условия расширения позиций словоформ со значением ин-персональности в процессе исторического взаимодействия полевых структур персональности::инперсональности русского глагола. Изложение проблемных вопросов и результаты исследования могут служить базой для изучения ФСК ин-персональности применительно к последующему периоду развития русского литературного языка, использоваться при дальнейшей разработке теории функциональносемантического поля, взаимодействия грамматических единиц и речевой "среды" в плане диахронии и синхронии. Новый подход к осмыслению системных и функциональных связей инфинитива, собственно безличных и личных глаголов в безличном употреблении с учетом исторической ретроспективы может найти отражение в вузовских курсах по современному русскому языку и его истории, в практике преподавания специальных дисциплин историко-лингвистического цикла, в лексикографической практике, а также на занятиях по русскому языку как иностранному при изучении лексики и грамматики. Основные положения исследования могут быть полезны студентам и преподавателям при изложении вопросов функциональной грамматики, развития и функционирования русского глагола. Автор сердечно благодарит рецензентов книги - доктора филологических наук, профессора О.Д.Митрофанову, доктора филологических наук, профессора Э.А.Балалыкину и доктора филологических наук, профессора М.Б.Борисову, высказавших ценные замечания при прочтении рукописи, а также выражает особую благодарность научному редактору доктору филологических наук, профессору С.П.Лопушанской, чье заинтересованное внимание к первым наброскам и окончательному варианту этой работы имело решающее значение и было главным стимулом замершения и опубликования данной монографии.

13

ГЛАВА

ПЕРВАЯ

ПРОБЛЕМАТИКА ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ КАК ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ РУССКОГО ГЛАГОЛА § 1.

Основные подходы к изучению функциональносемантических категорий в современной лингвистике.

Теория функционально-семантических категорий и полей, связанная в отечественном языкознании с именем А.В.Бондарко, опирается, как известно, на лингвистические традиции функционально-грамматического направления в России и за рубежом (Щерба Л.В., 1957; 1974; Якобсон Р.О., 1985; Frei H., 1929; и др.). Расширение возможностей функционального подхода, наблюдающееся в последние десятилетия (см. об этом: Гак В.Г., 1974; Николаева Т.М., 1995; Слюсарева Н.А., 1984; 1986; Lehmann V., 1980), находит отражение в развитии функциональной грамматики, базирующейся на таких принципах исследования, которые способствуют выявлению глубинных семантических процессов, "скрытых" закономерностей, обусловленных сложной природой языка как средства общения (Васильев Л.М., 1981, 8-9), и обеспечивают возможность решения наиболее трудных теоретических вопросов (Ярцева В.Н., 1983, 21), затрагивающих проблемы соотношения разных языковых уровней с точки зрения их иерархии и взаимодействия для выражения одного содержания или для выполнения одной коммуникативной задачи (Маттуш Х.-Ю., 1983, 94). Возможность выделения на речевом пространстве таких субзначений, которые могут манифестироваться разноуровневыми средствами и выявляться только в условиях коммуникативного акта (Алтабаева Е.В., 1995, 75-76; Николаева Т.М., 1991, 559; Leiss E., 1992), свидетельствует о существовании "уже как будто бы определившихся категорий" (Николаева Т.М., 1991, 559); их описание базируется на принципиальном признании существования общепонятийных содержательных категорий и на осознании объективной соотнесенности определенных форм языкового выражения с реальным процессом мыслительно-речевой деятельности (см.: Кацнельсон С.Д., 1984). Исследования, направленные на изучение взаимодействия разных сторон языка, показали, что частичная общность семантических функций может являться условием системной организации разноуровневых языковых единиц и основой формирования определенных языковых единств и категорий, регулирующих появление конкретных смыслов высказывания (см.: Бондарко А.В., 1987, 5-34).

14

Трактовка языковых явлений в истории отечественной и зарубежной науки связана с отождествлением логических и грамматических категорий либо утверждением их несовместимости (см.: Потебня А.А., 1874; Becker K., 1827; Steinthal H., 1855; Wundt W., 1904). Нетождественность названных феноменов А.А.Потебня, например, объясняет тем, что ни один язык "не может быть указом, где другому языку нужно два приема мысли, а где один" (Потебня А.А., 1958, 141). Г.Пауль считает, что понятийные (в терминологии младограмматиков "психологические") категории, существующие и функционирующие до и после возникновения семантических (грамматических) категорий, получают внешнее выражение в грамматической как застывшей ее форме и принимают различный облик в зависимости от индивидуального восприятия (Пауль Г., 1960). Важным является осознание того, что логические (мыслительные) категории и языковые очень редко покрывают друг друга и почти никогда не совпадают, однако несомненно и то, что главные категории общечеловеческой логики лежат в основе языковых (грамматических) категорий (Вандриес Ж., 1937, 107, 112, 319; Будагов Р.А., 1994, 40-41). Логические и грамматические категории как несовпадающие квалифицировал В.А.Богородицкий, отделяя грамматику от естественной логики ума ("науки логики"). Ученый при этом учитывал, что естественнологическим моментом мысли направляется процесс речи (1915, 173). Отсутствие тождества при рассмотрении логических и грамматических категорий, не исключает понимания того, что степень мыслительного, понятийного содержания определяется степенью грамматической расчлененности выражения (см.: Алексеев М.Н., Колшанский Г.В., 1955; Виноградов В.В., 1954; 1955; Колшанский Г.В., 1979; и др.). Утверждение О.Есперсена (1958, 58-59) о внеязыковом характере понятийных категорий дает возможность рассматривать понятийные и семантические (языковые) категории в их соотношении. Ряд ученых, разграничивая область "универсальной логики", то есть область, относящуюся к реальному миру, и область, относящуюся к миру грамматики, считают понятийные категории независимыми от грамматических. При этом, по их мнению, каждый язык располагает своими средствами выражения любой понятийной категории, которые в разных языках могут не совпадать (Апресян Ю.Д., 1966, 21). В русле такой трактовки разделяют семантические категории как языковые, базирующиеся на десигнатных частях языковых знаков, и категории понятийной сферы как ментальный субстрат языковой сферы (Худяков А.А., 1991, 128). Возможность генетического предшествования понятийных категорий семантическим как мыслительное речевому говорит в пользу нетождественности рассматриваемых явлений, поскольку первые могут квалифицироваться как стабильный, устойчивый когнитивный слепок с 15

внеязыкового мира, а вторые относятся к явлениям языка вообще (если иметь в виду "глубинную семантику") либо конкретного языка в частности (Худяков А.А., 1991, 130-132). Нетождественность названных феноменов не исключает рассмотрения их в качестве категорий одного порядка. Будучи продуктом отвлеченного человеческого мышления, понятийные (логические) категории как универсальные в случае их системного выражения языковыми средствами следует, по мнению некоторых ученых, квалифицировать как семантические (Троянов В.И., 1987, 4). Не всегда четкое отграничение понятийных, логических категорий от семантических, отмеченное О.Есперсеном (1968, 60), обнаруживается в том, что понятие, стоящее за грамматическим явлением, может оказываться неуловимым; это делает возможным рассматривать понятийные категории в качестве двунаправленных, соединяющего элемента, который связывает языковой материал с общим строем человеческого мышления, с категориями логики и психологии (см.: Мещанинов И.И., 1945а). Термин понятийные категории, появившийся в работах И.И.Мещанинова в середине 40-х годов, вошел в научный оборот как новая для традиций отечественного языкознания единица лингвистического описания (см.: Гухман М.М., 1985, 3). Встречающееся сходное понятие в толкованиях Л.Ельмслева (catégorie de notion) и О.Есперсена (national of logical categories) (Есперсен О., 1958; Hjelmslev L., 1953) получает в работах И.И.Мещанинова оригинальное осмысление как компонент иерархической системы грамматическое понятие - грамматическая категория - понятийная категория. Противопоставляя уровень обобщенных языковых значений (понятийные категории) уровню структурных единиц конкретного языка (грамматические категории), то есть универсальное конкретному, материализованному в грамматических категориях соответствующего языка, И.И.Мещанинов считал, что системность выявления понятийной категории является существенным ее дифференциальным признаком. В концепции ученого понятийные категории связаны с объективной действительностью через универсальные законы и категории мышления; будучи также и категориями сознания, они в том или ином виде выражаются в языке, выявляются в нем и оказываются тем самым также и языковыми категориями (Мещанинов И.И., 1945б, 195-198). Обоснование того, что, понятийные категории остаются в числе языковых категорий, хотя и являются отразителями в языке действующих норм сознания, отличает теоретические построения И.И.Мещанинова от концепции, сложившейся в трудах О.Есперсена и др. Подчеркивая иерархию отношений понятийных категорий, грамматических понятий и категорий, ученый писал: "Все, что получает в языке свое грамматическое выражение, становится грамматическим понятием" (Мещанинов И.И., 1945б, 196). Грамматическими же понятиями, в 16

свою очередь, становятся те понятийные категории, которые выявляются синтаксически и морфологически, получая в языке, в строе морфологии и синтаксиса свою грамматическую форму; система грамматических форм, по мнению И.И.Мещанинова, позволяет говорить о выделении грамматических категорий, которые являются лишь частью грамматически выраженных понятий, наличествующих в языке (там же, 196-197). Выделение понятийных категорий, соотнесенных с соответствующими грамматическими понятиями, и важнейшие стороны учения И.И.Мещанинова, связанные с разработкой методики анализа, направленного на выявление сущности языка, с анализом форм реализации языковых категорий, имеют особое значение для функционально-грамматических исследований. Рассматривая понятийные категории "в языковой проекции", А.В.Бондарко считает, что языковые семантические функции выступают как значения, "привязанные" к определенным морфологическим, синтаксическим, словообразовательным и лексическим средствам или их конкретным комбинациям в данном языке, и являются результатом процесса языковой интерпретации понятийных категорий (1978, 72-73). Связь между понятийными категориями как элементами смыслов, которые нужно выразить, и языковыми семантическими функциями постоянно актуализируется в речи, в конкретном высказывании. Понятийные категории обладают определенной самостоятельностью, соотносясь не с одним, а с несколькими языковыми средствами; в свою очередь, языковые семантические функции являются результатом определенного преобразования понятийных категорий, в процессе языковой семантической интерпретации которых осуществляется взаимодействие элементов разных уровней и происходит интеграция языковых семантических функций, не сводимая к сумме отдельных функций, а связанная с взаимодействием функций отдельных элементов (Бондарко А.В., 1978, 82-83, 88-89). Все это позволяет заключить, что отражение отношений реальной действительности в понятийных категориях имеет непрямой характер, опосредствованный языком. Соотношение мыслительного (понятийного) и языкового содержания осмысливается учеными в русле проблемы соотношения концептуальной и языковой модели мира (Балли Ш., 1961; Brunot F., 1936); при этом как правило не оспаривается положение о том, что в формировании картины мира язык выступает лишь формой выражения понятийного (мыслительноабстрактного) содержания, добытого человеком в процессе теоретической и практической деятельности (Колшанский Г.В., 1990), а содержание языковой модели мира, включая в себя содержание концептуальной модели, имеет также и собственно языковую, "дополнительную информацию о мире" (см.: Толстая С.М., 1994). 17

Соотношение понятийной и языковой картины мира отражается в существовании глубинного (отвлеченно-понятийного) семантического уровня и поверхностного (конкретно-языкового). Изучение данного соотношения (см. об этом: Гулыга Е.В., Шендельс Е.И., 1969; Морковкин В.В., 1977) связано с попытками разграничить семантические и грамматические категории, категории "скрытой" и "явной" грамматики. Отечественные и зарубежные языковеды неоднократно обращали внимание на языковое выявление содержащихся в мысли категорий, не имеющих самостоятельного выражения в специальной системе грамматических форм и реализующихся при посредстве сочетающихся в контексте словесных знаков. Истолкование понятийных категорий как явлений глубинного уровня, "скрытой грамматики" в разной терминологии можно найти в трудах А.А.Потебни (1977), Ф.Брюно (1936), Э.Сепира (1993), Л.В.Щербы (1957), Э.Кошмидера (1962) и др. Согласно идее "скрытой грамматики" языковое содержание оформляется не только с помощью грамматических средств, но и внешне не выраженных семантических категорий, выполняющих функцию грамматических значений (см.: Васильев Л.М., 1985, 41; Кацнельсон С.Д., 1972, 79; и др.). В отношении понятийных категорий ученые считают возможным говорить об универсальности, независимости от случайных факторов, что является следствием их внеязыкового характера (Апресян Ю.Д., 1966, 21-22). Описание способов выражения в языке одного понятийного содержания (Бондарко А.В., 1971; 1978; 1995а; Панфилов В.З., 1977; Писаркова К., 1974; Schmidt W., 1969; и др.), рассмотрение межуровневых семантических объединений, охватывающих лексические, словообразовательные, морфологические, синтаксические, интонационные средства, оформляющие однотипное содержание (Долгих Н.Г., 1973; Караулов Ю.Н., 1972; Шелякин М.А., 1983; Щур Г.С., 1974), разноуровневых средств, группирующихся на основе семантического принципа (Беркетова З.В., 1995; Ваулина С.С., 1990; Ломов А.М., 1977; Слюсарева Н.А., 1986; Чечулина Л.С., 1995; Шведова Н.Ю., 1985; и др.), связано с важнейшей задачей языкознания - изучением семантической системы языка и ее функционирования. Трактовка специфики взаимодействия разнородных элементов на функциональной основе ставит ученых перед необходимостью определить свой подход к проблеме соотношения мыслительного (логического, психологического) и языкового. Важную роль при этом играют представления о языковой семантической функции, выполняемой грамматическими формами и взаимодействующими с ними неграмматическими средствами, а также признание того, что грамматические категории (функции) меняются от языка к языку и в каждом языке имеют свойственную ему специфику (Апресян Ю.Д., 1966; см. также: Kaìala J., 1985).

18

Функциональное направление в грамматике, избравшее предметом анализа грамматическую семантику в ее отношении к смыслу высказывания, связано с общей проблематикой соотношения значения и функции. При этом значение рассматривается как системно-языковая основа для реализующейся в речи функции, а в семантике анализируемого объекта различаются аспект значения (собственно языковое содержание) и аспект смысла (содержание мыслительное) (Бондарко А.В., 1987б; 1992, 16-18; 1994, 41). Разграничение формы и содержания, значения и смысла, особенно актуальное в связи с развитием функциональной грамматики, имеет глубокие корни в трудах отечественных языковедов, изучавших языковые единицы и закономерности их использования с учетом принципа "от формы к значению". Так, Ф.И.Буслаев, представлявший, вслед за В. фон Гумбольдтом и К.Беккером, язык в качестве живого организма, стремился объяснить смысл каждого слова, грамматической формы, исходя из того, что отношения языковых единиц дополняют друг друга, образуют единое целое, дающее, в свою очередь, смысл и значение каждому из членов построения языка (Буслаев Ф.И., 1959). Важным этапом исследований форм языка со свойственными им значениями и вытекающими из этого функциями являются работы К.С.Аксакова, Ф.Ф.Фортунатова, по-разному рассматривавших специфику "формального значения" и зависимость грамматических категорий от формальной выраженности слов (Аксаков К.С., 1860; Фортунатов Ф.Ф., I, 1956). Не смешивал форму и значение Н.П.Некрасов; он предлагал для их разграничения идти от значения формы к значениям ее разнообразного употребления (1865). На содержательных категориях, как известно, базируется грамматическая теория А.А.Потебни, рассматривающая значения слов с точки зрения их внутренней формы, "способа представления внеязыкового содержания" (1958, 47). В подходе к грамматическим явлениям А.А.Шахматов учитывал мыслительно-психологический процесс коммуникации. Как пишет А.В.Бондарко, ученый в своих рассуждениях часто следовал от семантики к разным средствам и способам ее языкового обнаружения, стремясь определить "скрытую категориальность" в языке (Шахматов А.А., 1941, 434436; см.: Бондарко А.В., 1978, 20-21). Показать на каком-нибудь одном факте и найти разнообразные явления языка, свидетельствующие о том, что язык всеми доступными ему средствами стремится выразить какое-либо значение, считал возможным и необходимым для языковеда А.М.Пешковский (1956, 49). Теоретические замечания И.А.Бодуэна де Куртенэ "о потаенных языковых представлениях", которые в каждый момент жизни каждого языка "дремлют" в зачаточном виде, поскольку недостает еще "особых экспонентов", свидетельствуют о возможности раскрыть отношение "языкового мышления" и "языкового знания" к "внеязыковым семантическим 19

представлениям" (Бодуэн де Куртенэ И.А., 1963, II, 83-84). Связь мыслительного содержания с формами языка лежит, как считал Л.В.Щерба, в основе идеи "активного" синтаксиса и построения "идеологической грамматики", исходящей из семантической стороны, независимой от конкретного языка (1974). Сходное осмысление проблемы определения семантики языковой единицы через рассмотрение понятия в языковом оформлении встречается в работах А.И. Смирницкого (1959). Развивая традиции в области изучения закономерностей функционирования форм слов, В.В.Виноградов в содержательнофункциональной по своему характеру грамматической концепции рассматривал соотношение формы и функции, опираясь на выявление взаимосвязи грамматических категорий и категорий мышления, национальной специфики языка, выступал против превращения грамматики в каталог внешних форм речи или в отвлеченное описание элементарных логических категорий, обнаруживаемых в языке (1986). Вопросы сложного взаимодействия значений, функций, отношений в области языкового содержания, характер корреляции плана выражения и плана содержания находят различное освещение в трудах отечественных языковедов, реализующих функциональный подход к характеристике языковых единиц (см.: Адмони В.Г., 1979; Ахманова О.С., 1957; Виноградов В.В., 1969; Звегинцев В.А., 1957; Кузнецова Э.В., 1983; Лопушанская С.П., 1981; Собинникова В.И., 1964; Торопцев И.С., 1975; Уфимцева А.А., 1980; Храковский В.С., 1990; Ярцева В.Н., 1968; и др.). Осуществляя описание по принципу "от функции к средствам" и "от средств к функциям", ученые так или иначе исходят из дифференциации разных уровней или аспектов существования и описания грамматических единиц - абстрактнограмматической системы языка, лексической реализации элементов грамматической системы и функционирования словоформ. При этом уровень функционирования словоформ, рассматриваемый учеными, является неоднородным: в одних случаях обращается внимание на словосочетание, в других - словоформа анализируется в рамках высказывания, в третьих - в еще более широком контексте (Бондарко А.В., 1980, 9). Значение глагольной словоформы, определяемой как сложное, комплексное явление (Распопов И.П., 1976, 138; Милославский И.Г., 1981, 9), обнаруживается в процессе ее функционирования и выражается не только данной грамматической формой, ее лексическим значением, но и контекстом. Изучение закономерностей функционирования словоформ как одного из уровней функционирования языка (Бондарко А.В., 1980, 28; 1981, 43) является одним из способов исследования слова и его функции. Отражением многомерности и многоаспектности речемыслительных процессов при осмыслении системно-структурных и функциональных свойств языка является выделение признаков таких языковых единств, 20

которые имеют смешанный лексико-грамматический характер (см., напр.: Виноградов В.В., 1975, 53-87). Взаимосвязь языковой и понятийной категориальности в их соотнесенности, выявляемая при разноуровневом анализе строя языка находит различное терминологическое обозначение в современных исследованиях: грамматико-лексические поля (Гулыга Е.В., Шендельс Е.И., 1969), функционально-семантические категории и поля (Бондарко А.В., 1971; 1984; Ваулина С.С., 1993; Кильдибекова Т.А., 1984; Кондзеля Е.С., 1991; Ховалкина А.А., 1994; Химик В.В., 1986; Шелякин М.А., 1983; Wehmeier H.-R., 1981; и др.), функциональные подсистемы (Ломов А.М., 1977), семантические комплексы (Шведова Н.Ю., 1985), лексико-грамматические категории, поля (Кокова А.В., 1993; Троянов В.И., 1987), структурно-семантические категории (Кондратьева Г.Н., 1994) и др. Введение в научный оборот термина функционально-семантическая категория (Бондарко А.В., 1971, 8) позволило разграничить морфологический и семантико-категориальный аспекты изучения языка на функциональной основе, а также обозначить способ группировки языкового материала по содержательному принципу с учетом внеязыковых факторов и специфики употребления функциональных вариантов. Данное понятие определяется А.В.Бондарко как система разноуровневых средств, способных взаимодействовать для выполнения определенных семантических функций (1971; см. также: Richter J., 1983), и используется в рамках концепции, опирающейся на грамматическую (морфологическую) категорию как центр (ядро), вокруг которого группируются другие, периферийные языковые средства (Бондарко А.В., 1984, 58); в отличие от логоцентричности классических грамматик, ориентированных на языковые уровни, функциональная грамматика и ее подходы учитывают целый набор явлений: с отчетливо просматривающимся ядром и размытой периферией (см. об этом: Николаева Т.М., 1995, 68-69). При этом выделяемые в русском языке категории имеют сложную систему значений, которой свойственна не менее сложная система способов их выражения (Ваулина С.С., 1988; Вороновская И.В., 1985; Жданова О.П., 1989; Кильдибекова Т.А., 1984; Химик В.В., 1990; Чеснокова Л.Д., 1977; 1992; Чечулина Л.С., 1995; и др.). Неодинаковое участие морфологических категорий в формировании рассматриваемых семантических единств (Бондарко А.В., 1978) позволяет исследователям квалифицировать ряд выделяемых в языке ФСК как категорий с семантическим, а не морфологическим ядром (Бек В., 1979), относить их к области "скрытой грамматики" (Кильдибекова Т.А., 1984, 11; Троянов В.И., 1987, 3-5), рассматривать имплицитное выражение некатегориальных значений как результат проявления внутренних связей между явлениями разных уровней. Большая или меньшая определенность в истолковании функциональносемантических категорий обусловлена в некотором роде спецификой 21

каждого конкретного языка, который через глобальную семантическую систему отображает единую природу мира в концептуальном аппарате и понятийной системе языковой личности (термин см.: Караулов Ю.Н., 1987). Универсальные смыслы, закрепленные за разными единицами языковой системы (Докулил М., 1967) и комбинируемые с разной степенью сложности в языковых единицах и комплексах единиц, отражают движение человеческой мысли, зафиксированное в языке, в речевых актах, воплощающих индивидуальное видение мира (см.: Кауль М.Р., 1993, 38-39; Колшанский Г.В., 1980, 102-103; 1991, 24; Сиротинина О.Б., 1996, 4). Отсутствие специализированных морфологических форм выражения грамматической семантики и разноуровневый характер феномена функционально-семантической категории дает возможность наряду с этим термином использовать также иные обозначения, например, лексикограмматическая категория (Троянов В.И., 1987). В ряде работ отсутствие четких дифференцирующих различий между семантической и функционально-семантической категориями (Бессарабова Г.А., 1995; Косеска-Тошева В., Гаргов Г., 1990) оправдано анализом языковых фактов, базирующимся на принципе их функционального объединения и семантического инварианта. Семантическая категория, рассматриваемая на функционально-семантической основе, может квалифицироваться как функционально-семантическая (Ваулина С.С., 1990, 35-37; Щаднева В., 1977, 61). Разграничение грамматических категорий, имеющих только специализированные формальные средства выражения (структурную доминанту) и реализуемых посредством системы формальных специализированных, а также неспециализированных структурных средств языка (категорий с семантической доминантой), дает возможность говорить о функционально-семантических единствах языковых средств как о структурно-семантических категориях (Кондратьева Г.Н., 1994). Принцип объединения разноуровневых способов выражения одного семантического содержания, лежащий в основе теории ФСК, используется учеными также при анализе целостного текста, что позволяет выделять, например, функционально-семантические классы стереотипных коммуникатов (Кюрегян А.Г., 1993, 73, 78) и др. Отмеченная терминологическая разноплановость в обозначении "группировок" языковых единиц связана, как представляется, с интерпретацией рассматриваемых объединений либо на основе общности выражаемого ими значения (то есть по семантическому принципу), общности выполняемых языковыми элементами функций (по функциональному принципу) либо на основе комбинации названных подходов (по функционально-семантическому принципу) (см.: Попова З.Д., Стернин И.А., Беляева Е.И., 1989, 4).

22

Идея упорядоченного множества взаимодействующих на функциональносемантической основе языковых средств и их полевой системно-структурной организации как сильно, так и слабо центрированного типа выдвинула на первый план необходимость употребления, наряду с термином ФСК, термина функционально-семантическое поле (=ФСП) (Бондарко А.В., 1976, 5; 1984, 61-62). Термин поле широко используется в лингвистике применительно к одноуровневым и разноуровневым языковым группировкам. В пределах лексической системы выделяются тематические, семантические, лексикосемантические группы слов, объединенные на основе понятийного, предметного или функционального сходства обозначаемых явлений (см.: Бабенко Л.Г., 1980; 1989; Буйленко С.М., 1995; Васильев Л.М., 1981; Долгих Н.Г., 1973; Караулов Ю.Н., 1972; Левицкий В.В., 1988; Попова З.Д., Стернин И.А., 1984; Слесарева И.П., 1980; Уфимцева А.А., 1962; и др.); межчастеречные семантические поля, включающие содержательно сходные слова разных частей речи, языковые средства, принадлежащие к разным грамматическим классам (Гайсина Р.М., 1981; 1988; Duchaìek O., 1960); функциональные классы, функционально-семантические поля (Кузнецова Э.В., 1982; 1989; и др.). Рассмотрение языковых элементов, имеющих сходное понятийное содержание, как конституентов, объединенных по принципу "языкового поля" (Sprachliches Feld) берет начало в работах В. Порцига, Г.Ипсена, Й.Трира (см. об этом: Жирмунский В.М., 1958; Щур Г.С., 1981; Trier J., 1932). В теории Й.Трира, в частности, важным является то, что в сознании говорящего или слушающего слова связаны друг с другом по смыслу; группа родственных смыслов (Sinnverwandte) или некоторая смысловая сфера (Sinnbezirk) и является языковым полем (Trier J., 1932). Принцип системности, лежащий в основе полевых исследований, способствовал развитию того направления современной лингвистики, которое ставит своей задачей создание, наряду с уровневой, функциональносемантической модели языковой системы и дальнейший поиск методов ее адекватного описания. В соответствии с предлагаемой моделью язык предстает как функционирующая система, в которой постоянно происходит перестройка элементов и отношений между ними (см.: Виноградов В.В., 1975; Жирмунский В.М., 1958; Кацнельсон С.Д., 1972; Пупынин Ю.А., 1992б; Храковский В.С., 1985; Худяков А.А., 1991; Müller D., 1983). Семантическое поле, имеющее определенное соответствие в структуре мышления носителя языка и представленное различными частями речи, может выявляться на основании лингвистических и нелингвистических критериев (Караулов Ю.Н., 1976, 175; Щур Г.С., 1981, 145). Принцип инвариантности, положенный в основу лингвистической теории поля, позволяет считать поля способом организации, существования 23

лингвистических элементов. Такой подход свидетельствует об объективной и материальной природе рассматриваемых объединений, что позволяет отграничить функционально-семантические поля от понятийных и ассоциативных (Щур Г.С., 1981, 146). Термин поле может использоваться как родовой по отношению к отдельным видам группировок, имеющих полевую структуру, то есть обозначать не языковое единство, а принцип ее организации (Попова З.Д., Стернин И.А., Беляева Е.И., 1989, 8). Подчеркивая сложность и многослойность парадигматических отношений, В.В.Виноградов писал, что смысловые явления в языке образуют внутренне связанные ряды, основанные на общем элементе, признаке, и соотносятся прежде всего внутри этих рядов, которые, в свою очередь, являются членами рядов высшего порядка; данные ряды, считал ученый, не только соотносительны, но и взаимосвязаны, взаимозависимы (Виноградов В.В., 1975, 295-312). Понятие ФСП как языкового функционально-семантического единства (Бондарко А.В., 1984, 22-24) выдвигает на передний план идею группировки взаимодействующих на семантико-функциональной основе языковых средств и их системно-структурной организации. Семантическая категория, лежащая в основе такого объединения, квалифицируется как семантический инвариант, который синтезирует разнородные языковые средства и обусловливает их взаимодействие. Семантическая категория, пишет Т.М.Николаева, формирует ФСП посредством гетерогенных по уровневой принадлежности единиц (1995, 69-70). То, что один и тот же экстралингвистический элемент может обозначаться разными средствами (см.: Гак В.Г., 1977, 236-242, 262), свидетельствует о глубинной идентичности значимых элементов языка. Соотношение понятий ФСП и ФСК рассматривается учеными поразному. По мнению А.В.Бондарко, функционально-семантическое поле имеет тот же предмет исследования, что и функционально-семантическая категория, но выступает как модель, предполагающая условное пространство, в котором намечается конфигурация центральных и периферийных конституентов, выделяются сферы пересечения с другими полями (1984, 22). Наличие у языковых средств, входящих в данную группировку, общих инвариантных семантических функций и специфика структуры, в которой определяющую роль играет членение на центр (ядро) и периферию, не исчерпывают специфики ФСП, чертами которого являются также взаимодействие однородных и разнородных элементов (прежде всего лексических и грамматических), постепенные переходы между конституентами данной группировки и разными группировками, частичное их пересечение и наличие "общих сегментов" (Бондарко А.В., 1976, 8). Принципиальное значение для выделения, описания и определения семантических границ таких единств, которые квалифицируются как поле, 24

имеет, считает М.А.Шелякин, "скрытая грамматика", та область проявления грамматической категории, где семантические признаки языковых единиц являются одноплановыми с грамматическими значениями (1983, 4). Поле может пониматься в качестве основного принципа организации структуры ФСК (Ваулина С.С., 1990, 67) или как область употребления средств функционально-семантической категории (Радзиховская В.К., 1995, 88). Будучи системой разноуровневых средств, ФСП может базироваться на семантических актуализационных категориях, определяемых некоторыми учеными как функционально-семантические (Бессарабова Г.А., 1995, 6). Изучение системы строевых единиц языка, предназначенной для выполнения какой-либо функции, обусловливающей взаимодействие этих единиц, связывается также в ряде работ с функционально-семантической категорией как основой функционально-семантического поля (Заметалина М.Н., 1995, 67; Троянов В.И., 1987, 4; и др.). В то же время понятия функциональносемантическая категория и функционально-семантическое поле могут использоваться недифференцированно, применительно к одному объекту анализа (Ховалкина А.А., 1994). Принятый в данной работе термин функционально-семантическая категория дает возможность учесть семантико-категориальный аспект исследования языковых средств со значением ин-персональности и соотнести названное функционально-семантическое единство с понятием полевая структура ФСК, имея в виду способ существования, принцип иерархической организации единиц языка. Определение основных подходов к выделению и описанию ФСК ин-персональности русского глагола в диахронии с применением методики "полевого структурирования" базируется на признании того, что развитие грамматического строя не является прямолинейным, может сопровождаться перегруппировкой языковых единиц в пределах имеющихся грамматических форм, в отдельных случаях - утратой морфологических средств, заменой, расширением их функций (см.: Георгиева В.Л., 1968, 159; Лопушанская С.П., 1994, 241-242). Строгое разграничение диахронического и синхронического аспектов в языке (Соссюр Ф. де, 1933) и признание их неразрывности (Барнет В., 1978) способствовали развитию и углублению тех исторически сложившихся научных представлений о закономерностях развития и взаимосвязи мыслительных структур с системой средств выражения (см.: Гумбольдт В. фон, 1985; Bopp F., 1816), которые глубоко изменили характер теоретических размышлений о природе языка как социального явления. Одним из способов осмысления термина "диахрония", определившим его понимание как развития языка на протяжении определенного отрезка времени (Маслов Ю.С., 1987, 4; Степанов Ю.С., 1966, 226; и др.), является предложенное И.А.Бодуэном де Куртенэ разграничение истории и развития как последовательности однородных, но разных явлений во времени и как 25

непрерывной и непрестанной протяженности однородных, но разных явлений (1963, 249-252). Понимание исторической природы языка, не исключавшее различное отношение ученых к необходимости исторического истолкования языковых категорий и процессов (Балли Ш., 1955, 32-35; Реформатский А.А., 1973, 97), а также к изучению системы языка не изолированно от ее прошлых состояний и от всего ее исторического прошлого (Мейе А., 1965; Сепир Э., 1993; Kiparsky V., 1975; Schleicher A., 1850; и др.), выдвинуло на первый план проблему сущности синхронии и диахронии, их соотношения (см.: Будагов Р.А., 1983, 63-64; Косериу Э., 1963, 143-346; и др.). Еще В. фон Гумбольдт, рассматривая язык как нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее, говорил о качественных преобразованиях в процессе исторического развития; не только новое расширяет ресурсы языка, считал ученый, но и старое, выбывая из языка, "изливает свой прежний дух на новые преобразования" (см. об этом: Звегинцев В.А., 1964, 91-92). В качестве важнейшей задачи диахронических исследований, исходя из того, что развитие языка происходит именно тогда, когда он функционирует и что важнейшим фактором, обусловливающим функционирование языка, является постоянное и глубокое взаимодействие системы и истории, выдвигается конкретное обоснование принципа, намеченного В. фон Гумбольдтом и А.А.Потебней: как самый процесс "разрушения старого" создает предпосылки для "создания нового" (см.: Будагов Р.А., 1983, 80-81). Постепенное накопление элементов нового качества в системе прежнего состояния языка позволяет рассматривать систему языка в целом и в частях динамически, в движении и развитии, с учетом имманентных тенденций ее исторического развития (Жирмунский В.М., 1958, 47, 50; Isaìenko A.V., 1962, 2). По мнению исследователей, восприятие движения существует также и в синхронном аспекте. "Дать синхронное изображение определенного языка, писал А.В.Исаченко, - значит увидеть состояние в его движении и движение в хорошо упорядоченной системе" (1962, 3). Р.О.Якобсон считал вредной и призрачной иллюзию о пропасти, разделяющей проблемы синхронии и диахронии (1985, 130). Такой методологический подход основан, с одной стороны, на противопоставлении синхронии и диахронии как одном из основных принципов современной лингвистики, а с другой стороны, - на признании неразрывности синхронии и диахронии (Бодуэн де Куртенэ И.А., 1963, 396, 370; Будагов Р.А., 1983, 232; Жирмунский В.М., 1958, 51; Клименко Л.П., 1981, 28-37; Семантические корреляции..., 1991; Филин Ф.П., 1982, 12-13). Признание в синхронии элементов развития языка позволяет выявить неясные, промежуточные, колеблющиеся, неопределенные случаи, 26

подготавливающие, по словам Л.В.Щербы, те факты, которые потом фигурируют в исторических грамматиках, отражают процесс эволюции языка (1958, 35-36). "...именно потому, что синхрония охватывает достаточно протяженные отрезки времени, она не лишена движения, она характеризуется и сдвигами (динамикой) и не отделена непроходимой пропастью от диахронии", - считает Ю.С.Степанов (1966, 226). Диалектика противоборства и взаимовлияния отмирающего и зарождающегося, мотивированного (и потому объяснимого с точки зрения данного состояния языка) и немотивированного (и из-за этого с точки зрения данного состояния языка необъяснимого) (Isaìenko A.V., 1962, 1) является движущей силой развития языка. При выделении и рассмотрении функционально-семантической категории ин-персональности в диахронии в качестве важнейших признаются принципы, сформулированные Р.О.Якобсоном, который писал, что начало и конец каждого процесса языкового изменения относится также и к синхронии, ни одно языковое изменение не может быть понято или интерпретировано безотносительно к системе языка, которая претерпевает это изменение, и к его последствиям в рамках этой системы, нельзя полно и адекватно описать язык без учета тех изменений, которые уже начались, но еще не завершились (Якобсон Р.О., 1985, 412-413). Устойчивость некоторых связей и отношений сохраняется в течение ряда периодов развития языка и делает возможным исследование системы данного языка в его синхронном и историческом развитии, изучение функционально-семантических категорий и их полевых структур как в синхронии, так и в диахронии (Бондарко А.В., 1971, 15; Щур Г.С., 1981, 148-149; и др.). Это, в свою очередь, позволяет проследить исторические изменения в тенденциях и результатах взаимодействия разноуровневых единиц, что может быть связано с перегруппировкой лексических и грамматических элементов, с изменением границ и соотношения различных категорий (Бондарко А.В., 1971, 116; 1983, 89). Анализ функциональных свойств глагола в диахронии, процессы развития которого, как подчеркивал А.В.Исаченко, нуждаются в изучении в отдельных славянских языках (1952-1955, 209), предполагает также учет влияния контекста, обусловливающего нежесткость, подвижность категорий при одновременной определенности их обобщенного значения (см.: Будагов Р.А., 1983, 143). В русле предпринятого исследования формирование функционально-семантического единства языковых средств со значением инперсональности на основе сходства выполняемых ими семантических функций при выражении отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния) предполагается рассматривать в связи с развитием всей глагольной парадигмы, структурных и семантических изменений в системе личных форм русского глагола. 27

§ 2.

Категории лица и подлежащего в их отношении к субъекту действия.

Хронология представлений о категориях лица, субъекта и подлежащего, прослеживаемая с первых славянских грамматик М.Смотрицкого (1619 г.), Ю.Крижанича (1671 г.), Г.Лудольфа (1696 г.), М.В.Ломоносова (1755) и др. до современных исследований (ТФГ, 1991; 1992; Юдин А.А., 1976; Wiese E., 1977; Winter U., 1987; и др.), не оставляет сомнений в том, что эта проблема постоянно находилась в поле зрения ученых. Однако обилие научного материала не снимает многих дискуссионных вопросов, решение которых с привлечением фактов диахронии и синхронии по-прежнему является актуальным. Как известно, в русской и западноевропейской лингвистике трактовка языковых явлений испытывала большое воздействие философской мысли (Becker K., 1827; Brentano F., 1974; Herbart J., 1813). Логическая интерпретация содержания предложения и его составляющих (в работах К.Беккера, Н.И.Греча, Ф.И.Буслаева, Х.Зигварта, А.Иовановича и др.), а также коммуникативно-психологическая (в работах Г.Пауля, А.А.Потебни, Д.Н.Овсянико-Куликовского, В.Вундта и др.) обусловили необходимость решения вопросов, связанных с соотношением структуры суждений и их языковых реализаций, с самодостаточностью основных элементов высказывания (Смирницкий А.И., 1957; Klemensiewicz Z., 1968; Meinert B., 1982; Ruèiìka R., 1969; и др.). Это отразилось, в частности, на толковании универсальных категорий, служащих для выражения субъекта и предиката. Признание некоторыми учеными принципиальной двучленности суждения и каждого предложения противопоставлялось точке зрения о существовании наряду с двучленными одночленных суждений, оформляемых специальными языковыми средствами (Brentano F., 1874; Iovanowich A., 1896; Sigwart Ch., 1888; Wundt W., 1904). Для каждой мысли нужны, по крайней мере, два воображения, указывал А.Красновольски, для каждого предложения нужно, по крайней мере, два выражения - субъект и предикат (1909, 10-18). Субстанция, предмет в пространстве, то есть субъект (подлежащее), считали авторы польских грамматик, и событие, происшествие во времени, то есть предикат (сказуемое), должны тем или иным способом находить выражение в предложении, которое является языковым символом логической связи пространства и времени. В этой связи допускались разные способы выражения субъекта-подлежащего и вводилась градация степени бесподлежащности, поскольку нельзя отказаться от признания наличия подлежащего, если оно выражено менее привычным способом (Benni T., Äoû J., Nitsch K., Rozwadowski J., Uäaszyn H., 1923, 372-373). Я.Лось не считал 28

бесподлежащными предложения типа Mùwiô (ludzie) o wojnie; Mùwiono o wojnie; Mùwi sió o wojnie (там же, 375-378). С.Шобер придерживался мнения о наличии неопределенного субъекта-подлежащего также в конструкциях Grzmi; Bäyska sió и подобных. Он предлагал квалифицировать различный статус подлежащего в терминах "грамматическое, логико-грамматическое, логическое подлежащее" (1923, 303-309). Принципиально важные положения об исключительной предикативности глагола, высказанные А.А.Потебней и Д.Н.Овсянико-Куликовским, предполагали рассмотрение грамматического лица и грамматической безличности в их единстве. Сопоставляя свойства имени и глагола, А.А.Потебня писал: "г л а г о л и з о б р а ж а е т п р и з н а к в о в р е м я е г о в о з н и к н о в е н и я о т действующего л и ц а , а имя - нет" (1958, 85, 91). Этим объясняется непременное "отношение к лицу", заключенное в глаголе. Признак же в глаголе, считает А.А.Потебня, ссылаясь на В. фон Гумбольдта, представляется "энергетическим обнаружением силы, непосредственно вытекающим из действующего лица". В этой связи выражения типа люблю и j'aime объявляются бессубъектными, так как в них не обозначено лицо (подлежащее), но есть указание на определенный субъект и отношение к лицу сохраняется: "люблю" кто? - я. От подобных случаев следует отличать, по мнению А.А.Потебни, предложения типа Светает, которые "неловко называть" безличными, равно как и бессубъектными по двум причинам: глагол здесь имеет лицо, а термин "бессубъектные" не подчеркивает характерного признака высказываний Светает и Люблю; первое, в отличие от второго, содержит указание на неопределенный субъект: "светает" что? - неизвестно что, нечто (1958, 91). В рассуждениях Д.Н.Овсянико-Куликовского (1902) отмечается, что глагол, обозначая признак, производимый деятельностью предмета (1902, 38), или состояние предмета, в то же время указывает на этот предмет, может репрезентировать лицо говорящее (формой 1 л.), того, к которому обращена речь (формой 2 л.), того, о ком идет речь (формой 3 л.), а также неопределенное лицо в так называемом неопределенно-личном предложении, когда используются формы 3 л. мн. ч. и 2 л. ед. ч., и лицо "мнимое", совпадающее по окончанию с 3-м лицом ед. ч., но по смыслу ни третьего, ни второго, ни первого лица не обозначающее (1902, 100). Это значение ("мнимое"), считает Д.Н.Овсянико-Куликовский, представляет собой грамматическую функцию, которую находим в безличных оборотах типа Светает; Морозит (там же). Сложность языкового феномена категории лица требовала подходов, учитывающих как формальные способы выражения лица глагола, так и особенности коммуникации, ее логико-психологические основы. Представления о природе категории лица получили своеобразное развитие в работе А.М.Пешковского, который считал три лица тремя основными 29

точками языкового сознания и определял лицо в качестве необходимой категории языковой и не только языковой мысли, присущей ей по самой ее сущности. Морфологически безличность выражается только одной формой в настоящем времени - 3-м л. ед. ч., в прошедшем времени - ср. рода ед. ч. Но важно, что эти формы при безличном употреблении глагола сознаются "крайне смутно": это как бы не настоящее 3-е лицо ед. ч. и не настоящий средний род ед. числа. Все остальные глаголы, по сравнению с подобными, получают у А.М.Пешковского название личных. Сопоставляя личные и безличные глаголы, А.М.Пешковский указывает на то, что полной безличности в глаголе-сказуемом быть не может. Лицо здесь мыслится, хотя и с минимальной ясностью: "ведь без лица говорящего не может быть и речи, лицо говорящее необходимо предполагает внешний мир, их объемлющий, являющийся для них 3-м лицом" (1956, 342-343). Приоритет морфологического критерия обнаружения категории лица, провозглашенный А.А.Шахматовым в 1-й четверти XX века, позволил дать ясную грамматическую трактовку форм, "обосложненных" представлением о производителе признака либо другом активном, пассивном признаке; определить значение форм, в которых есть морфологическое обнаружение лица (личные, безличные) и отсутствует таковое (инфинитив и др.); противопоставить семантику первого и второго лица третьему лицу единственного и множественного числа (1941а, 460-461). Разграничение форм 1 л., 2 л. и 3 л. А.А.Шахматов связывает с различением их функций при обозначении участников коммуникации: лица (или индивидуализированного предмета), ведущего речь от себя, лица (или индивидуализированного предмета), к кому обращена речь, и лица (или предмета), о котором идет речь (1941б, 175). Формулируя синтаксические условия, в которых категория лица обнаруживается морфологически, ученый сопоставляет двусоставные и односоставные предложения по характеру реализации глагольного признака: в двусоставных предложениях, где есть особое слово для выражения подлежащего, глагольные формы 1 л., 2 л. и 3 л. ед. и мн. числа означают глагольный признак вне сочетания с субъектом; в односоставных предложениях при вербальном отсутствии подлежащего названия глагольных признаков, выраженных формами 1 и 2 л., сочетаются с определенным, а частью и неопределенным субъектом; выраженных формой 3 л. мн. числа, - с неопределенным множественным лицом; глагольные предикаты в форме 3 л. ед. числа имеют в литературном языке в односоставных предложениях почти исключительно значение безличных, то есть они вообще не сочетаются с каким-либо субъектом-подлежащим (Шахматов А.А., 1941а, 462-467). Понимание категории лица как формирующей предикативность, являющейся наиболее характерной и неотъемлемой от собственно глагольных образований (в отличие от имен), стремление разграничить 30

личное и безличное в глаголе, субъектное и бессубъектное в предложении, морфологические и синтаксические условия выражения лица, охарактеризовать "не отсутствие грамматического лица, а известные его свойства" (Потебня А.А., 1958, 92) при отсутствии формально выраженного подлежащего - все это закладывало основу для дальнейших исследований категориальных признаков семантики лица. Углубление представлений о данной языковой категории неизбежно затрагивает проблему семантических границ лица, взаимоотношения категории лица с другими языковыми категориями, функциональностилистических особенностей средств ее выражения, специфики развития категории лица в диахронии. Концептуальное осмысление категории лица ставит ученых перед необходимостью решения многих вопросов: о признаках лица как языковой универсалии, иерархии внутренней структуры, соотношении глагольных парадигм, оппозициях форм и значений и др. Теоретическая направленность исследований определяет различие дефиниций, классификаций, подходов к обоснованию категориальных признаков семантики лица в XX веке. Особое значение имело выделение понятийных категорий, соотнесенных с соответствующими грамматическими понятиями и категориями. Подход к анализу языковых явлений, предложенный И.И.Мещаниновым и основанный на теории понятийных категорий (1945б, 195-198), предполагает исследование специфического, особого, свойственного функционированию общего в конкретном языке (см. об этом: Гухман М.М., 1985, 10). При этом использование терминов "логический субъект, объект, предикат", по мнению ученого, не способствует познанию функциональных особенностей конкретного языка. Выделение понятийных категорий в качестве "общего" и выявление этих категорий в лексическом, грамматическом строе самого языка, их оформление в системе русского языка в качестве отдельных членов предложения в то же время связано с тем, что ими передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде (Мещанинов И.И., 1945б, 196-197; 1982, 230). Определение частеречных свойств при этом должно ставиться в зависимость от синтаксических функций языковых средств. Что касается глагола, то совокупность его признаков "может состоять только из предикативных показателей", а выражение предикативности является основной функцией глагола как части речи (там же, 1945б, 245). Основными предикативными показателями, по мнению И.И.Мещанинова, будут те, которые характеризуют "вид и оттенок действия или состояния" отношение их к субъекту и объекту, а вовсе не выражение самого субъекта (1945б, 249). Однако поскольку понятийные категории субъекта и предиката являются основными элементами высказывания, следует выделять случаи, когда субъект (подлежащее) наличествует, ясно устанавливается дополнительно при его формальном отсутствии в 31

предложении, не получает никакого выражения либо обозначен отдельным членом предложения, но не представлен в самой глагольной форме (там же, 245-248). Эти положения дали импульс к поиску разноуровневых средств, способных выражать отношение действия к лицу, субъекту-производителю действия (обязательному, потенциальному, подразумеваемому и т.д.). Важную роль в соотнесении понятийных и грамматических категориальных признаков сыграл общий подход к рассмотрению грамматической категории, сформулированный в русском языкознании Л.В.Щербой и предполагающий учет взаимосвязи формы и содержания. Ученый особо подчеркивал важность определения содержательной стороны категории. "Не видя смысла нельзя еще устанавливать формальных признаков", - считал он (1957, 65). Отмеченные предшествующей грамматической традицией различия между формами 1 л., 2 л. и 3 л., особое поведение форм повелительного наклонения послужили базой для новых теоретических построений, концептуально объясняющих функциональное и семантическое противопоставление форм 1, 2 л. формам 3 л. глаголов и местоимений. В основе выдвигаемых критериев по-прежнему лежало отнесение действия (состояния) к лицу либо неодушевленному предмету, то есть то, что находило выражение не только в специфическом использовании отмеченных выше глагольных и местоименных форм, но и в определенные периоды развития русского языка в дифференцированном применении местоимений 3 лица и не-лица (ср.: его, ее - по отношению к лицу, оного, оной - по отношению к предмету), синтаксическое оформление которых не совпадало до XIX в. Фундаментальное освещение данная проблема получила в трудах В.В.Виноградова. Это касается прежде всего отмеченных грамматических различий между лицом в собственном смысле (в классах глагола и местоимения) и предметом в роли лица (в классе имен существительных). Если у имен существительных категория лица занимает подчиненное положение (подчинена категории одушевленности, и шире - общей категории предметности), то в глаголе, напротив, "предмет, являющийся источником действия, грамматически изображается как личный деятель. Он подчинен категории лица". Различение лица и не-лица, сформулированное В.В.Виноградовым, ложится в основу грамматической антитезы форм 1, 2 л. и формы 3 л. (1986, 373, 376-377). Говоря о том, что глагол имеет категорию лица, Ю.С.Маслов понимал ее широко, включая число, а также род и грамматический класс (Маслов Ю.С., 1987, 163). Существенно важными, на наш взгляд, являются те различия в семантике личных форм глагола, которые касаются значения и употребления этих форм во взаимосвязи со степенью "конкретности проявления действователя" (А.А.Потебня), процесса устранения лица и специфики перехода "от личного 32

употребления к безличному" (В.В.Виноградов). В формах 1 л. ед. и мн. ч. даже при переносном употреблении, констатирует В.В.Виноградов, сохраняется отношение к конкретному субъекту речи. Значение форм 2 л. гораздо более неопределенно и растяжимо, эти формы абстрактнее форм 1 л. Форма 3 л. глагола имеет целый ряд грамматических особенностей, поскольку ее личное значение только потенциально, "обусловлено обязательным наличием или подразумеванием субъекта", целиком синтаксично и функционально обособлено. С этой точки зрения, например, безличные глаголы могут квалифицироваться как "неличные формы, выведенные за пределы категории лица (и категории рода), а следовательно, и числа". Указывая на это, В.В.Виноградов исходит из того, что форма 3 л. "синтаксически сочетает признаки определенно-личного отношения к деятелю или производителю действия с возможностью полного устранения субъекта действия". В высказывании степень устранения лица может быть различной. Например, глагольные формы во фразах Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит; Прислушаешься - и как будто нет ничего, а звенит вносят оттенок завуалированности деятеля, производителя признака (1986, 376, 378-379, 381-382). Научные положения В.В.Виноградова закрепляли рассмотрение категории лица в ряду основных грамматических категорий глагола, связывали изучение грамматического значения деятеля, производителя глагольного действия с вопросом "сказуемости". При этом основное организующее значение "сказуемости" В.В.Виноградов приписывал формам лица и наклонения, подчеркивая укрепившуюся в русской лингвистической традиции со 2-й половины XIX века преемственность в понимании синтаксического главенства форм лица (1986, 374). Описание синтетического и аналитического способов выражения категории лица, обнаруживающей двойственность морфологической структуры, комментарии функционально-стилистического использования глагольных словоформ в сочетании с личными местоимениями и при намеренном их устранении определили целый комплекс проблем, нуждающихся в однозначном решении и касающихся структурнограмматических различий категории лица и категории безличности (терминология В.В.Виноградова). В рамках подхода к категории лица как к компоненту, формирующему предикативность, излагал свою концепцию А.В.Исаченко. Он связывал грамматическое лицо с "личным" (то есть предикативным) употреблением глагольных форм, которое является основным, хотя и не единственным, по его мнению, их синтаксическим использованием (1960, 20; 1962, 273-278). Сложная квалификация личных форм в системе глагола, их употребления в зависимости от обозначения участников речевого акта, трактовка соотношения "лицо - субъект действия" высвечивали новые грани проблемы 33

и новые возможные решения. Например, В.М.Никитевич наряду с противоположением трех форм в системе категории лица предлагает говорить о более высокой степени абстракции - оппозиции форм по признаку "указание на наличие субъекта" (личные глаголы) и "указание на отсутствие субъекта" (безличные глаголы). Если личные глаголы выражают действие в его отношении к субъекту, которым могут являться говорящий, собеседник, 3-е лицо, неопределенная группа лиц или все лица, то безличные обозначают бессубъектное действие либо действие с устраненным субъектом (1962, 277278; 1963, 204). На основе принятой противопоставленности В.М.Никитевич утверждает не только принадлежность личных и безличных глаголов к одной категории, но и определяет их противоположные свойства, связанные с различной репрезентацией отношения к субъекту. Теория бинарных оппозиций находит применение при обосновании единства личных и безличных значений в глаголе как двух полюсов одного явления, одной грамматической категории - категории личности, по своему характеру лексико-грамматической категории, обращенной, по определению А.А.Юдина, к синтаксису (1976, 110). Категория личности описывается в рамках привативной оппозиции, где сильный (маркированный, признаковый) член представлен системой личных форм глагола, а слабый (немаркированный, непризнаковый) член - системой безличных форм (там же, 59, 68 и сл.). Грамматическая личность и грамматическая безличность выражаются соотносительными системами глагольных форм, существуют в глаголе как реально противопоставляемые значения, указывают на соотнесенность либо несоотнесенность действия с грамматическим субъектом (там же, 73). Признак "выраженность/невыраженность в глагольных формах отношения к грамматическому субъекту" определяет, с одной стороны, единство членов бинарной оппозиции (личных и безличных глаголов), с другой стороны, - их отличие от группы неспрягаемых (неличных, в терминологии А.А.Юдина) форм глагола, которые не содержат указания "на положительное или отрицательное отношение обозначаемого действия к грамматическому субъекту". Неличные формы (к ним относятся в современном русском языке причастие, деепричастие, инфинитив) не выражают, по мнению ученого, ни категории личности, ни категории лица. Однако инфинитив в их ряду занимает особое положение, так как по своим функциональным свойствам он "отличается от непредикативных форм глагола и приближается к предикативным" (Юдин А.А., 1976, 64-65, 149). Как при обосновании привативной оппозиции, так и при противопоставлении глагольных форм по наличию/отсутствию в них отношения к грамматическому субъекту А.А.Юдин не рассматривает позиций нейтрализации, что делает его концептуальные построения недостаточно убедительными. 34

Лингвистическая традиция изложения материала на морфологической и морфолого-синтаксической основе показала необходимость поисков адекватного определения категории лица с учетом специфики речевого акта и характеристики его участников. Большинство дефиниций в содержательном плане базируются на выражении отношения к ситуации речи (включая говорящего), иначе говоря, на противопоставленности значений 1-го лица как репрезентанта говорящего, 2-го лица как репрезентанта слушающего, собеседника, адресата, 3-го лица как любого субъекта высказывания, который не принимает участия в коммуникации, а также того, о ком говорят (Виноградов В.В., 1975, 254-294; Якобсон Р.О., 1972); в формальном плане - на противопоставленности друг другу рядов глагольных форм, словоизмeнительных парадигм. Однако детализируется сущность грамматической категории лица учеными поразному. Традиционное обозначение "грамматическое лицо" связывается с выражением отношения, которое устанавливается между говорящим, субъектом речи ("автором" или отправителем речевого акта) и субъектом самого действия, обозначенного глаголом (Isaìenko A.V., 1962, 273-274; см. также: Горак Г., 1995, 79). Е.Н.Осипова считает, что категорией лица выражается позиция производителя действия в речевой коммуникации, лицом слушающим, представленной лицом говорящим и противопоставленным лицам, непосредственно не участвующим в данном акте речи (1969, 63). А.А.Юдин исходит из того, что в глаголе имеется система форм, обслуживающая процесс более высокого уровня абстракции общение говорящего со слушающим. По мнению ученого, в основе грамматической категории лица глагола "лежит оппозиция значений и форм 2-го лица (адресата) и 1-го лица (говорящего), 3-го лица и 1-го, 2-го лица, указывающих на отношение действия и его агента к лицу говорящему" (1976, 75). Морфологический критерий определения категориальной семантики лица, принятый в Русской грамматике, упорядочивает три лица в системе противопоставленных друг другу рядов форм по признаку выражения отнесенности или неотнесенности действия к участникам речевого акта. В соответствии с этим выделяются собственно-личные, предметно-личные значения глагола; противопоставляются формы 1 и 2 л. как выражающие отнесенность действия к участникам речевого акта формам 3 л. как не выражающим такой отнесенности (Русская грамматика, 1982, I, 636). Личное и безличное употребление глаголов рассматривается в рамках одной категории. Авторы пражской Русской грамматики связывают 1 л. и 2 л. с диалогом как основной формой языкового общения, а называемое в речи 3 л. - с объектом языкового общения. При этом категория лица рассматривается 35

через систему оппозитивных различий, включающих две противопоставленности: "говорящий (маркированный член) :: не говорящий (немаркированный член)" и "1л./2л. (маркированный член) :: 3 л. (немаркированный член)" (1979, 160). Многоаспектный характер глагольной категории лица позволяет исследователям выдвигать несколько релевантных признаков при характеристике отношения действия и действующего лица к партнерам по коммуникации. В.В.Востоков, например, считает, что дейктические особенности категории связаны с различением в речевом акте говорящего и его визави, слушающего, собеседника либо "третьего лица"; отношение говорящего к самому сообщению может способствовать выявлению авторства говорящего; выражение в предложении отношения "деятельдействие" указывает на различный характер агенса - определенного, неопределенного деятеля, самого говорящего, собеседника, третье лицо (1977, 132; 1978, 35-36). Терминологическая неоднозначность и отсутствие единых критериев определения того, что представляют собой рассматриваемые отношения, свойственны отечественным и зарубежным работам, в которых семантика лица трактуется с учетом его репрезентантов на функциональносинтаксической основе, в соотношении с понятиями подлежащего и субъекта. В свое время полемизируя с Ф.И.Буслаевым и выступая против отождествления с подлежащим личных окончаний глагола, А.А.Потебня особо подчеркивал важнейший признак подлежащего - форму Им.п.; возражать против этого, полагал ученый, может только тот, для кого указание на функцию членов предложения есть грамматическая форма (1958, 80-81). К этой же точке зрения склонялся Е.Ф.Будде, который был против квалификации косвенных падежей субъекта в качестве подлежащего и считал форму Им.п. его обязательным морфологическим показателем (Будде Е.Ф., 1914; см. также: Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902). Д.Н.Овсянико-Куликовский, говоря о различном понимании соотношения лицо - субъект - подлежащее, противопоставлял две точки зрения: когда наличие или отсутствие подлежащего определяет субъектность/бессубъектность предложения и понятие о подлежащем основано на соответствии лица существительного лицу глагольного сказуемого и точку зрения (также имеющую в виду наличие бессубъектных высказываний), когда подлежащее представляется как деятель, а сказуемое выражение деятельности подлежащего (подлинного, мнимого и т.д.) (1902, 176). Различие точек зрения в дискуссии о подлежащем, наряду с признанием того, что подлежащные и неподлежащные структуры - это принципиальная дихотомия славянских предложений (Мразек Р., 1990, 11), базируется на 36

представлениях ученых о системной взаимосвязи морфологии и синтаксиса, что, в свою очередь, обусловливает существование причинно-следственных связей между возникающими изменениями в синтаксисе и отражении их в морфологии (Деянова М., Станишева Д., 1976). Термин подлежащее используется русистами при рассмотрении поверхностной структуры предложения. В этом случае подлежащее выделяется на морфологической основе и идентифицируется по формальному признаку - Им.п. (Галкина-Федорук Е.М., см.: Грамматика русского языка, II, 1954; см. также: Акимова Г.Н., 1982; Бабайцева В.В., 1988; Сиротинина О.Б., 1980). В современных грамматических концепциях к определению подлежащего подходят по-разному. Понятие, "скрывающееся" за термином подлежащее, может трактоваться не только как главный член предложения, но и как непосредственно составляющая, синтаксический актант и др.; в качестве важнейших, вследствие этого, называются признаки грамматической независимости, равноправия со сказуемым или, наоборот, зависимости от него; выделяется способ выражения, основная функция (коммуникативная, если речь идет о предмете речи, теме; либо семантическая, если подлежащее рассматривается как агенс, пациенс); указывается выражаемое с его помощью отношение и связь со сказуемым (см.: Алисова Т.В., 1971; Ахманова О.С., 1966; Белошапкова В.А., 1977; Ковтунова И.И., 1976; Кубик М., 1977; Москальская О.И. 1974; Распопов И.П., 1970; Korytkowska M., 1992; и др.). Утверждая универсальность синтаксического членения, пишет А.Е.Кибрик, исследователи говорят об универсальности подлежащего, то есть о наличии в каждом языке именной синтаксической позиции, занимающей высший ранг в иерархии именных позиций и по этому основанию противопоставленной прочим именным группам (1994, 15). По мнению некоторых ученых, неадекватность понятия "подлежащее" в применении к спорным случаям трактовки синтаксической структуры (Шмелев Д.Н., 1976), спорность "классического" определения подлежащего, которое дается с учетом морфологических показателей, делает невозможным экстраполирование этого понятия на все типы предложений (Степанов Ю.С., 1979, 337). В этой связи исследователи в ряде работ предпочитают термин субъект. В научных классификациях данная категория характеризуется по нескольким параметрам: на основе соотнесенности с классификацией предметного мира, субстанций (Степанов Ю.С., 1979; 1981), в соответствии со значением предикатов и их семантических признаков (Арутюнова Н.Д., 1976; Демьянков В.З., 1980; Селиверстова О.Н., 1982), в связи с особенностями компонентов, формирующих семантическую структуру предложения (Шведова Н.Ю., 1973; см. также: Русская грамматика, 1982, II; и др.), исходя из представлений о разноуровневом способе выражения субъектного содержания в высказывании (Теория функциональной 37

грамматики, 1992) и др. Анализ различных аспектов предложения позволяет также ученым подходить к вычленению субъекта с логической, психологической, семантико-синтаксической, коммуникативной и др. точек зрения (см.: см.: Ахманова О.С., Микаэлян Г.Б., 1963; Бертагаев Т.А., 1958; Золотова Г.А., 1981; Ковтунова И.И., 1976; Кокорина С.И., 1979; Никитина С.Е., 1979; Падучева Е.В., 1974; 1985; Распопов И.П., 1981; Сергеева В.И., 1993; Guiraud-Weber M., 1978; 1984б; и др.). Для обозначения субъекта могут употребляться термины грамматический субъект (Nominativ), поверхностный субъект (Oberflächensubjekt), деятель (Täter), глубинный, семантический субъект (Tiefensubjekt), психологический субъект (psychologisches Subjekt) и др. (Воронина Д.Д., 1976; Channon R., 1973; Järventausta M., 1991); использоваться наименования "косвенный субъект" (Кубик М., 1977), "левовалентный партиципант" (Mrîzek R., 1990); привлекаться сопоставление с понятиями тема, топик (Демьянков В.З., 1979) и др. Термин субъект употребляется при описании обязательных для глагола актантов, реализующих валентность языковой единицы (Маслов Ю.С., 1987; 1990; см. также: Георгиев И., 1994; Михайлова О.А., 1985; Цыцаркина Н.Н., 1991). Хотя актанты, определяемые как места предиката, "суть понятия, отличные от понятий подлежащего и дополнения", название первого синтаксического актанта будет применимо к тем же самым единицам текста, которые могут быть названы подлежащим, то есть к одним и тем же референтам (см.: Никитина С.Е., 1979, 366-367). В научных исследованиях обращается внимание на то, что в позиции первого актанта субъект, являющийся элементом семантической структуры предложения и называющий участника ситуации, может выражаться подлежащим (Апресян Ю.Д., 1979; Кибрик А.Е., 1979; 1994; Ломов А.М., 1994; Никитина С.Е., 1979; и др.), которое квалифицируется как компонент синтаксической структуры, член предложения. Представление о реализации в структуре предложения двучленного по природе речемыслительного акта конкретно-типовыми способами выражения субстанционального и признакового элементов приводит в ряде исследований к отказу от традиционного деления членов предложения на подлежащее и сказуемое, при котором подлежащее ограничено формой выражения Им.п., и трактовке членов предложения в терминах "свободные, обусловленные, связанные синтаксемы". Обосновывая эту точку зрения, Г.А.Золотова подчеркивает конструктивную роль субъектного компонента в построении различных моделей предложения и понимает субъект как носитель предикативного признака (1982, 102-103), выражаемый определенными падежными формами в определенных моделях, где они сопрягаются с предикатом определенной формы и значения (см.: Золотова Г.А., 1984, 25; 1985, 201-205).

38

Автор данной концепции считает, что носитель предикативного признака может не иметь формы Им.п., однако является с синтаксической точки зрения предицируемым членом предложения, вступающим в предикативную связь со сказуемым (1984, 15). Принимая в качестве исходного положение о том, что предложение является сообщением о некоем признаке (предикате) некой субстанции (субъекта), ученый считает невозможным говорить о бессубъектности русского предложения и квалифицирует его как комбинацию синтаксем, единиц языковой системы, имеющих категориальносемантические значения в фиксированной морфологической форме и реализующих в составе модели или словосочетания свои синтаксические потенции (см.: Золотова Г.А., 1984, 25; 1985, 204; 1989, 156). Важнейшим синтаксическим признаком субъекта как носителя предикативного признака является, по мнению Г.А.Золотовой, принадлежность к разряду независимых, то есть свободных или обусловленных синтаксем, которые противопоставлены связанным синтаксемам, не выступающим в роли субъекта. При этом свободным и обусловленным синтаксемам отводится роль компонентов, организующих предикативный минимум предложения (Guiraud-Weber M., 1984а, 186; см. также: Золотова Г.А., 1989, 155). На этой основе, а также на основе признания в качестве общих категорий мысли-предложения категории субъекта и предиката, конкретизируемые в моделях как частные значения лица и его действия, состояния, предмета и его качественного, количественного признака, Г.А.Золотовой предлагается универсальное деление конструкций на лично-субъектные и предметносубъектные; в названную классификацию вмещаются все традиционно выделяемые грамматикой виды предложений, их коммуникативностилистические варианты, модальные и экспрессивные модификации (Золотова Г.А., 1984, 25-32). Такой подход обусловливает пересмотр традиционного отношения личное-безличное. Оговаривая существование в русском языке узкого круга высказываний, сообщающих о бессубъектных процессах, состоянии природы, Г.А.Золотова подчеркивает, что действие не может произойти без деятеля, действие - это всегда функция действующего лица (1984, 16-17). В этой связи важным элементом семантической структуры предложения является субъект действия, обозначенного инфинитивом, и субъект при большинстве безличных глаголов (потенциальный или реальный), выражаемый именем в Дат.п. или способный быть выраженным "по смысловой надобности"; высказывания с Дат.п. субъекта противопоставляются конструкциям с Им.п. по признаку "зависимость от воли субъекта": в первом случае признак независимости от воли субъекта маркирован, во втором случае - не маркирован (там же, 17-24).

39

Возражая на категорические заявления о фактическом отсутствии бессубъектных структур, Р.Мразек считает неправомерным сводить безличные коммуникаты к двусоставности; в частности, он не считает верной цепочку высказываний, которая представлена А.Вежбицкой в качестве коммуникативно равноправных: Grzmi - Grom grzmi; Pada - Deszcz pada; Ûwita - Ju÷ poranek ûwita (Мразек Р., 1990, 88), и с прагматической точки зрения полагает выгодным в ряде случаев пользоваться термином "коммуникативный субъект" для обозначения субстанции, которая в сообщении занимает позицию "первого актанта" (там же, 88-89). Функциональной грамматикой субъектность трактуется как ФСП, содержательным ядром которого является семантическая категория агентивности, а в ее рамках - понятие о действующем лице. В качестве переходной зоны от ядра к периферии рассматривается категория, опирающаяся на понятие носитель предикативного признака и репрезентируемая одушевленными и неодушевленными существительными (Бондарко А.В., 1992а, 61-62; Пупынин Ю.А., 1992б, 50, 60). При таком подходе открывается возможность определенным образом соотнести категории субъекта и подлежащего. Говоря о носителе предикативного признака, А.В.Бондарко, например, имеет в виду подлежащее и другие синтаксические единицы, выполняющие функцию предицируемого компонента синтаксической структуры предложения, которому соответствует семантический субъект (в пассивных конструкциях объект), выступающий как субстанция, которой приписывается предикативный признак (Бондарко А.В., 1992а, 54-55). В дискретном своем выражении, по мнению ученого, носитель предикативного признака соответствует отдельной словоформе (подлежащего или его заместителя, дополнения и др.), недискретное выражение наблюдается в случаях "значащего отсутствия" подлежащего и при совмещении с формой предиката (там же, 55). Подлежащее, его аналоги, другие репрезентации субъекта действия составляют иерархию "представлений родового понятия носителя предикативного признака" (Бондарко А.В., 1992а, 61). В соответствии с этим, высказывания типа Светает расцениваются как семантические структуры с отсутствующим субъектом: "вряд ли будет преувеличением констатировать, что явного семантического субъекта в подобных случаях все же нет", - пишет А.В.Бондарко (1992а, 54). В ряде исследований, однако, обосновывается противоположное мнение о том, что субъект в качестве референта субстанции наличествует в семантической организации любого предложения. Такое заключение является закономерным, считает Иг.Георгиев. Типическое выражение субъектность находит в позиции подлежащего (см.: Георгиев И., 1994), которое можно определять как центральное средство реализации субъекта, но не единственное. Варианты субъектного содержания 40

проявляются во всех дополнениях и обстоятельствах, непосредственно относящихся к содержанию сказуемого (Георгиев Иг., 1975, 205-226). Основное значение субъекта в так называемых бесподлежащных, безличных предложениях неоднократно становилось предметом описания, анализа и обобщения в трудах отечественных и зарубежных ученых (см.: Бабайцева В.В., 1968; Виноградов В.В., 1955; Галкина-Федорук Е.М., 1958; Георгиева В.Л., 1978; Колшанский Г.В., 1979; Wiese E., 1977; и др.). В качестве одного из подходов к определению сущностных признаков субъекта предлагает Ю.А.Пупынин, рассматривая его в соотношении со средой: в предложениях, где отсутствует ориентация на центральную точку отсчета и позиция подлежащего исключена, все субстанциональные участники события понимаются нерасчлененно как среда проявления признака, обозначенного безличным предикатом (1991, 15, 41). Соотношение субстанции и среды, их противопоставленность и в то же время сопоставимость на периферии предметности позволяют ученому установить дополнительные критерии различения двусоставности и односоставности предложения через призму той роли, которую играет субъектная доминанта высказывания: в двусоставных конструкциях источник действия становится началом отсчета в субстанциональном "исчислении" содержания высказывания, в односоставных - среда является началом отсчета, тогда как источник действия является несущественным (Пупынин Ю.А., 1991, 440-42). Предлагаемые учеными интерпретации субъекта, так или иначе базирующиеся на понимании диалектики отношений между языком, мышлением и действительностью, не исключают и других трактовок, поскольку, как выразился А.В.Бондарко, в самих языковых фактах заложены предпосылки и для иных толкований (1992а, 71). В то же время, представленные взгляды на соотношение понятий лицо - подлежащее субъект, независимо от лингвистических концепций, в большинстве своем объединяет признание предложения основной коммуникативной единицей речи и основной единицей синтаксической системы (см.: Золотова Г.А., 1995, 99). Это дает основания надеяться на возможность разработки принципов интегрального подхода к решению основных проблем синтаксиса, подхода, за которым, по словам В.А.Белошапковой и Т.В.Шмелевой, будущее науки и который позволит, в духе идей В.В.Виноградова, приблизиться к изучению взаимоотношения и взаимодействия "разных устройств предложения" (Белошапкова В.А., Шмелева Т.В., 1995, 48) и тем самым в дифференцированном и интегрированном виде обозначить роль конструктивного, семантического, смыслового и коммуникативного аспектов при формировании важнейших языковых категорий. Исходя из изложенного выше, с учетом противоречивых трактовок рассматриваемых понятий и применительно к задачам данного исследования в определении грамматической категории лица разграничиваются 41

морфологический и синтаксический подходы. Это позволяет противопоставить глагольные формы по наличию или отсутствию морфологического показателя лица и по их семантике при обозначении участников/неучастников коммуникации (см.: Шахматов А.А., 1941б, 175), а также охарактеризовать формы 1, 2 л. и 3 л. по признаку выражения лица/нелица (см.: Виноградов В.В., 1947; Якобсон Р.О., 1972), собственно-личного или предметно-личного значений (Русская грамматика, 1982, II); кроме того, это дает возможность рассматривать морфологическую категорию лица в качестве основного способа выражения синтаксической категории лица, которая, вслед за В.В.Виноградовым, понимается как частная предикативная категория, составная часть категории предикативности (Виноградов В.В., 1955, 406-407; 1975, 266-270), обозначающая отношение высказывания к говорящему, собеседнику или "третьему лицу" (см.: Бондарко А.В., 1995б, 105-107; Химик В.В., 1986, 80-82; и др.). Будучи морфолого-синтаксической по своему характеру, категория лица не совпадает с функциональносемантическими категориями персональности и ин-персональности как в плане содержания, так и в плане выражения. Соглашаясь также с тем, что термин подлежащее связан с обозначением единицы синтаксической структуры предложения, а субъект - с обозначением единицы семантической структуры (см.: Золотова Г.А., 1981, 33), считаем необходимым определять соотношение субъекта и подлежащего с учетом морфологического критерия, принятого в традиционной классификации членов предложения (Виноградов В.В., 1955; см. также: Бабайцева В.В., 1988; Головин Б.Н., 1994; Goäôb Z., 1958; и др.). Это позволяет сохранить за термином подлежащее только один из случаев выражения субъекта: Им.п. в качестве компонента предикативного сочетания (см.: Сиротинина О.Б., 1980, 19), имеющего связь со сказуемым (см.: Шмелев Д.Н., 1976, 39). Решение вопроса о соотношении рассматриваемых понятий дается нами с опорой на осмысление высказываний И.И.Мещанинова, который называл отношение действия или состояния к субъекту в числе основных предикативных показателей (1945б, 248-249). Выделение понятийных категорий предиката и субъекта при таком подходе коррелирует с разграничением центральных компонентов семантической структуры предложения, обозначаемых в современных исследованиях терминами предикативный признак (см.: Бондарко А.В., 1992а, 32; Шведова Н.Ю., см.: Русская грамматика, 1982, I, 94, 124; Юрченко В.С., 1977, 77; и др.) и носитель предикативного признака (Бондарко А.В., 1992а, 54-55, 61-62; Золотова Г.А., 1982, 102-103; Кормилицына М.А., 1986, 81; Пупынин Ю.А., 1992б, 50, 60; и др.). Предикативный признак, представленный глагольными словоформами как "действие" или "состояние", трактуется широко (Бондарко А.В., см.: Русская грамматика, 1982, I, 582), то есть через процессуальные признаки 42

"действие", "состояние", "отношение" (см. такой подход к анализу древнерусских глагольных лексем в работах: Лопушанская С.П., 1984; 1987; Горбань О.А., 1989; Милованова М.В., 1992). Понятие носитель предикативного признака используется нами при характеристике первого актанта, позиция которого может быть замещена либо остается незамещенной. В случае замещения данной позиции словоформой подлежащего, идентифицируемого по формальному признаку (Им.п.), соотнесенность между предикативным признаком и его носителем определяется в рамках предикативных отношений; при наличии в позиции первого актанта другой словоформы со значением производителя действия (состояния) отношение между субъектом и его предикативным признаком не рассматривается нами как предикативное, а квалифицируется в качестве конструктивно обусловленной зависимости одного компонента от другого (см. об этом: Русская грамматика, 1982, II, 94-95, 127, 253; Сиротинина О.Б., 1980, 65-66). Кроме того, учитывается, что субъект в контексте может не получать выражения и устанавливаться дополнительно при формальном его отсутствии в высказывании.

§ 3.

Соотношение функционально-семантических категорий ин-персональности и персональности.

Функциональная грамматика, ориентированная в отличие от принципиальной логоцентричности классических грамматик на изучение целого набора явлений, устроенных по полевому принципу (см. об этом: Николаева Т.М., 1995, 68), оперирует построениями, для которых обязателен грамматикализованный центр (либо полицентричность), ядро и периферийная часть (там же, 69). Рассмотрение связи признака с его носителем, формой выражения и трактовка категории лица с учетом функционального фактора дает возможность исследованиям в русле данного направления принципиально различать понятия морфологическое лицо и более широкое - персональность как группировку разноуровневых морфологических, синтаксических, лексических, а также комбинированных лексико-грамматических средств данного языка, служащих для выражения различных вариантов отношения к лицу (1991, 7). Функциональносемантическое поле персональности (=ФСП), по определению А.В.Бондарко, базируется на одноименной семантической категории, которая квалифицируется как "категория, характеризующая участников обозначаемой ситуации по отношению к участникам ситуации речи - прежде всего говорящему" (1991, 5).

43

"Непривязанность" к тому или иному языковому уровню единиц, гетерогенность группировок дают возможность выявить субзначения определившихся содержательных категорий, пишет Т.М.Николаева, включая в систему описания как ядерные явления, так и периферийные, подверженные "размыванию", на основе общности их семантических функций (1995, 69-70). Центр ФСП персональности, как это представлено в концепции А.В.Бондарко, образуют формы лица глаголов и личных местоимений (выступающие в роли подлежащего), которые рассматриваются в рамках одной грамматической категории лица (1991, 19). Другие средства выражения семантики лица относятся к периферии названного поля; это свидетельствует о моноцентричности ФСП персональности с предикативным ядром и со сложной бинарной структурой центра (там же). В качестве единицы анализа функциональной грамматикой определяется высказывание (ТФГ, 1987, 8); в то же время, отношения могут описываться через единицы, меньшие, чем предложение, с варьирующейся протяженностью, промежуточные между словом и высказыванием (Николаева Т.М., 1995, 70). Важнейшим понятием при рассмотрении семантической категории и функционально-семантического поля персональности является персональная ситуация как типовая содержательная структура, аспект передаваемой высказыванием общей ситуации, который заключает в себе отношение к лицу (конкретно-личной, неопределенноличной, обобщенно-личной ситуации) (Бондарко А.В., 1991, 11). Отношение к лицу при этом понимается широко: имеется в виду не только пересечение участников обозначаемой ситуации с участниками ситуации речи, но и непересечение, то есть отношение ситуации и ее участников к окружающей среде, которая, в свою очередь, включает собственно лица и предметы, принадлежащие внешнему "миру вещей" (там же, 6). В аспекте предпринятого нами исследования важным является представление об иерархической организации грамматического центра поля персональности, в котором выделяется ядро (глагольные и местоименные формы 1 и 2 лица) и его окружение (формы 3 лица); содержание последних при обозначении лиц связано с переходом от центра к периферии, при указании на предметы и при выражении безличности - с собственно периферийной сферой семантики персональности (ТФГ, 1991, 20). Семантические элементы персональных отношений составляют семантический центр персональности ("я", соотнесенное с "ты" в подсистеме участников речевого акта), промежуточную область между центром и периферией (указание на "третьи лица"), дальнюю периферию рассматриваемого "семантического пространства" (там же, 10-11). Широкие функционально-семантические единства, структура которых основана на принципе поля, описываются в научных исследованиях с применением других ключевых понятий. Рассматривая "морфологическую 44

категорию лица и ее поле", Х.-Р. Вемайер подчеркивает, что нецелесообразно говорить о категории лица по отношению ко всем средствам выражения его семантики. В первую очередь, она охватывает формальные средства выражения лица (Wehmeier H.-R., 1981, 3). Ученый использует термины "макрополе" и "микрополе". Макрополе персональности структурируется с помощью микрополей, иерархическая организация которых предполагает наличие ядерных граммем и периферийных языковых средств выражения отношения к 1, 2, и 3 лицу (Wehmeier H.-R., 1981, 11). Систематизация средств, которые могут указывать на персональность высказывания, в некоторых исследованиях дополняется описанием способов реализации намерений участников коммуникативного акта. Так, Й.Рихтер традиционному разграничению определенно-, неопределенно-, обобщенноличных и безличных значений противопоставляет способность категории персональности сигнализировать о носителе предикативного признака и объединять по характеру этого признака разноструктурные высказывания. Например, варианты Я не могу спать и Мне не спится объединяются по принципу тождества носителя предикативного признака в рамках коммуникативного намерения говорящего. Различный способ выражения субъекта, носителя предикативного признака, манифестирует в первом случае "прямой субъект", в терминологии Й.Рихтера, во втором - "непрямой субъект" (Richter J., 1983, 111). Такой подход привлекает возможностью поновому взглянуть на понятие субъект в рамках выделяемых функциональносемантических и структурно- семантических единств, поставить определение субъекта в зависимость от функций языковых единиц в тексте, реализующем конкретные целевые установки участников акта коммуникации. Изучение всего комплекса вопросов, связанных с прагматическим аспектом взаимодействия говорящего и других участников ситуации общения, может помочь вскрыть причины, порождающие бессубъектные высказывания, наметить градацию безличных значений (Winter U., 1987, 25, 50). Проблема описания разноуровневых средств, служащих в речи для выражения категориальной семантики персональности, коррелирует в современных исследованиях с вопросом о категории лица. Приближение к ее адекватному описанию возможно при учете как морфологических, синтаксических, так и лексико-семантических, функциональных, прагматических аспектов отдельных языковых единиц и всего высказывания. Различные подходы, выдвигаемые в научных работах к определению языкового феномена лица, способов представления носителя предикативного признака, так или иначе затрагивают проблему участия субъекта, говорящего в формировании содержания высказывания (Ильенко С.Г., 1975; 1994). При этом рассматриваются две плоскости отношений между 1-м лицом говорящего, 2-м лицом собеседника и 3-м лицом того, о ком говорят. Одну плоскость составляет отношение действия, выраженного предикатом, к его 45

грамматическому (семантическому) субъекту; другая плоскость включает не только отношение действия к его производителю, но и отношение говорящего к обозначаемой в высказывании ситуации. Это создает базу для более полного описания потенциального набора языковых средств, способных выражать в контексте отношение к лицу, и для определения функционального диапазона ядерных и периферийных конституентов персональности в условиях наличия/отсутствия координирующей функции лица, характерной для глагола-сказуемого в его отношении к субъектуподлежащему в рамках предложения (см.: ТФГ, 1991). В грамматическое понятие "действующее лицо", писал Ю.С.Маслов, входит и "действующий предмет" и "страдающее лицо" или предмет, то есть все, что может обозначаться подлежащим при данном глаголе (1987, 161). Таким образом, грамматическое понятие лица неразрывно связано с представлением о синтаксическом признаке как способности или неспособности глагольного предиката иметь при себе грамматический субъект. Специфику выражения действующего лица в некоторых исследованиях предлагается соотносить с различением личных, безличных и неличных форм реализации субъекта и, соответственно, связывать их с употреблением либо личных форм глаголов, либо личных глаголов без грамматического субъекта и безличных глаголов, либо инфинитива (см.: Winter U., 1987, 48). Настаивая на разграничении бесподлежащных личных и бесподлежащных неличных предложений, З.Клеменсевич указывал: там, где можно на основе значения и формы сказуемого, а также контекста и конситуации догадаться об умалчиваемом подлежащем и назвать его какимлибо существительным или местоимением, надо видеть личные значения глагола, например: Czytamy; Czytaj; Uprasza sió. В высказываниях типа Ûwita; Szrapneäo drzwiami; W gäowie szumi; Mikoäajowi pomyûlaäo sió o mleku kwaûnym; Bódzie pùä mili; Trzeba byäo czekañ; и т.д. нет оснований для восстановления подлежащего, следовательно, реализуются неличные, по мнению ученого, значения глагола (Klemensiewicz Z., 1937, 98-120; 1961, 36). Во взглядах польского и русских ученых обнаруживается определенное сходство, когда речь идет о некоторых аспектах трактовки субъекта действия (состояния). Так, отмечая особенности перехода от личного употребления глагола к безличному, В.В.Виноградов писал о том, что при собственноличном, неопределенно-личном употреблении глагольных форм грамматическое отношение к производителю действия (в прямом или скрытом виде) наличествует, а безличное употребление, связанное с использованием форм 3 л. ед. ч., предполагает неизвестность лица, субъекта или устранение его из сферы действия (1986, 380-382). Как указывает В.В.Бабайцева, при этом можно говорить о случаях, когда отсутствие субъекта действия в косвенном падеже придает обозначаемому действию

46

(состоянию) обобщенный характер, может быть отнесено не только к конкретному лицу, но и вообще к любому лицу в ситуации (1968, 73). Особое положение форм 3 лица ед. ч. обеспечивается тем, что они, с одной стороны, могут обозначать действие (состояние) конкретного лица, субъекта, а также сближаться при функционировании с семантикой вариантов личного субъекта (например, неопределенно-личного), с другой стороны, противопоставляются всем личным глагольным формам, когда выступают с десемантизированным окончанием и служат для выражения непроизвольности действия, независимости его от субъекта. Это убеждает в том, что характеристика безличных глаголов в рамках противопоставленности личных форм безличным, субъектных конструкций бессубъектным является недостаточной. Рассматривая проблему противопоставленности и соотносительности конструкций с определенным и неопределенным субъектом в диахронии, применительно к древнерусскому языку, Е.А.Седельников считает, что при отсутствии или устранении подлежащего признак, обозначенный сказуемым, может быть отнесен не к конкретному, определенному субъекту, но к разным субъектам или ко множеству лиц (субъектов). Так, по мнению ученого, возникает значение неопределенности субъекта в древнерусском тексте (1991, 25-26). Функционально-грамматическая характеристика средств выражения персональности приводит в ряде исследований к отказу от рассмотрения оппозиции личность::безличность, в основе которой лежит принцип наличия/отсутствия при глаголе-сказуемом подлежащего в Им.п. Констатация способности глагола предицировать субъект-имя со значением носителя предикативного признака в косвенном падеже выдвигает на первый план иные основания для противопоставленности синтаксических структур по признаку зависимости или независимости действия (состояния) от воли субъекта. В результате важнейшим оказывается противопоставление: соотнесенность действия с субъектом - бессубъектность процесса (см.: Золотова Г.А., 1984, 14-17). В связи с этим выдвигается положение о различных способах представления субъекта, вариантах ряда личного субъекта: определенноличного, неопределенно-личного, обобщенно-личного; безличность при этом трактуется как "характеристика отношения между предикативным признаком и его носителем с определенной точки зрения", а именно, - с точки зрения непроизвольности действия или состояния, независимости его от воли субъекта (Золотова Г.А., 1982, 120; см. также: Guiraud-Weber M., 1984а, 184188). При таком подходе субъект как структурно-семантический компонент предложения рассматривается в формах с разным субъектным значением; ср.: Брат работает; Брату нездоровится; и др. (Золотова Г.А., 1979, 20).

47

Способы выражения значений персональности выявляются учеными при сопоставлении употреблений всех личных форм данного глагола, когда его смыслообразующая роль в предложении остается неизменной (Я читаю, ты читаешь, он читает), и случаев реализации только одной из форм, позволяющих говорить о существовании дефектно-личных предложений (например: Телега стучит по камням). Противопоставленные им конструкции с безличными значениями появляются в условиях, когда использование личных форм глагола в высказывании невозможно (Светает) (Girke W., 1976, 311-312, 321-323). Разграничение глаголов, имеющих полную или дефектную парадигму форм лица, в зависимости от лексической семантики дает возможность охарактеризовать синтагматические связи с номинативными языковыми единицами, обозначающими лицо или предмет (явление), выявить сочетаемость с определенными типами субъекта при выражении персональности в высказывании. Например, пишет У.Винтер, глагол думать предполагает в качестве носителя этого действия лицо, человека, идти может иметь субъектом лицо и не-лицо, вечереет не актуализирует отношения к одушевленному лицу, что обнаруживает его дефектную парадигму относительно категории лица (Winter U., 1987, 49). Когда значение глагола не допускает, чтобы носителем действия было лицо, возможно, по мнению Х.Р.Вемайер, появление дефектной парадигмы, характерной, в частности, для группы безличных глаголов (Wehmeier H.-R., 1981, 6). Необходимым при решении проблемы о способах выражения значений некоторые ученые считают сравнительный анализ семантического потенциала глаголов в разных славянских языках (например, в русском и польском: Pracujó; Pracuje sió; Вы начинаете; Вам начинать). Это позволяет обнаружить сходные закономерности в обозначении активных действий субъекта либо состояний, которые проявляются в процессе осуществления этой деятельности или в момент перед ее началом, противопоставить различные средства конкретизации субъекта действия (состояния) при употреблении глаголов (Doros A., 1975, 17). Разрабатываемые учеными в функционально-семантических исследованиях концептуальные положения и методика полевого семантического моделирования позволяет предложить новое решение дискуссионных вопросов, традиционная трактовка которых остается противоречивой: о категории односоставности, статусе в семантической структуре данных конструкций лица-субъекта действия. Так, Г.А. Бессарабова (1995), рассматривая соотношение системно-языкового и речевого аспектов категории персональности в русском и испанском языках и анализируя односоставные определенно-личные предложения, считает, что под предложением с определенно-личной семантикой следует понимать высказывание, оформленное той или иной синтаксической конструкцией, 48

которая реализует в данном употреблении функцию определенноличности, то есть соотнесения какого-либо факта с конкретным (определенным лицом) (там же, 4-7). Названная персональная семантика может раскрываться через понятие известности, поскольку лично-спрягаемые формы глагола содержат самостоятельную сему личной отнесенности. Функционально-семантические и прагматические характеристики средств выражения персональности дают возможность определять ее как категорию актуализационную, соотносящую с точки зрения говорящего обозначаемую ситуацию и ее участников с участниками речевого акта (Бессарабова Г.А., 1995; Химик В.В., 1986; 1990). Персональное содержание высказывания при этом строится на базе семантики предикативного синтаксического лица, а также непредикативных значений, объединенных функционально выражением отношения высказывания к говорящему или к другим участникам или неучастникам коммуникативного акта. Коммуникативный фактор, на основе которого возможно определить сущностные характеристики персональности, ее взаимоотношение с категориями лица и субъекта, выдвигает Д.Мюллер. Классификационным признаком, по мнению ученого, может являться, необходимость/отсутствие необходимости выражения субъекта в предложении. Необходимость выражения субъекта связывается с функцией члена предложения в 1-м и 2-м лице, отсутствие необходимости выражения субъекта - с функцией члена предложения в 3-м лице. В этом случае коммуникативная роль субъекта в речи помогает определить его денотативное содержание следующим образом: 1-е лицо сигнализирует участие говорящего в событии, обозначенном глаголом; 2-е лицо сигнализирует участие адресата в этом событии; 3-е лицо не сигнализирует об участии субъекта в коммуникации партнеров (Müller D., 1983a, 38). Таким образом, противопоставляя понятия лицо и субъект, под термином лицо Д.Мюллер имеет в виду морфологическую категорию глагола во всей совокупности его вербальных личных форм, объединенных признаком "сигнализация о предикативной способности" (Müller D., 1983a, 36; 1983б, 10). Не все положения данной концепции, указывает У.Винтер, бесспорны: 1-е л., например, не только указывает на участие говорящего в событии, выраженном глаголом, форма 1 л. мн. ч. ясно сигнализирует прежде всего об участии говорящего в речевом акте, а не в событии (состоянии), обозначенном в высказывании, и др. (Winter U., 1987, 34). Полевый подход к рассмотрению языковых средств реализации персональности позволяет наблюдать градуальные отношения в сфере персональных (определенно-личных, неопределенно-личных, обобщенноличных) значений с точки зрения выраженности субъекта действия: от прямой или скрытой формы его выражения до устранения субъекта, деперсонализации, "низведения" его в импликацию. Последнее связано с 49

ослаблением активности действующего лица, представлением действия как происходящего помимо воли субъекта (Бессарабова Г.А., 1995, 7-8). Так, с точки зрения теории ФСП семантика определенного лица может иметь несколько способов актуализации: морфологический (флективный), дающий представление о конкретном деятеле по глагольной флексии, морфологосинтаксический, предполагающий опосредствованное выражение отнесенности действия к лицу, например, по связи с местоимением, которое морфологически не входит в состав глагольной формы, синтактикоконтекстуальный способ характерный для некатегориальных значений персональной семантики (в частности, определенноличности), при котором отсутствуют специальные грамматические формы ее выражения; интонационно-синтаксический способ, связанный с высказываниями императивного характера (Бессарабова Г.А., 1995, 9-12). Важно отметить, что морфолого-синтаксический, синтактико-контекстуальный способы выражения отношения к определенному лицу, учитывая приводимые в исследованиях примеры, сопряжены с функционированием в высказывании безличных глаголов и инфинитива (в конструкциях типа: Мне идти?; Приходится ждать; Зачем стучать?); интонационно-синтаксический способ выражения отношения к определенному лицу (единичному или к группе лиц) связан с использованием инфинитива как организующего центра предложения (в составе конструкций типа: Открыть сию минуту!) Характеризуя неоднородность признаков персональной семантики, реализуемой личными, безличными глаголами, инфинитивом, ученые отмечают, что определенно-личные, неопределенно-личные и обобщенноличные значения представляют собой два полюса, из которых один наиболее удален от понятия безличности, а другой находится с ней в непосредственном соседстве (Никитевич В.М., 1962, 278). В этом смысле глагольные формы с неопределенно-личным значением, где субъект не может быть назван конкретно, приближаются к употреблению безличных форм, которые обозначают действие, имеющее отношение к субъекту, но который, однако, не указан или не мыслится конкретно. Инфинитив, в отличие от безличных глаголов, способен передавать "идею" активности лица, субъекта (Бессарабова Г.А., 1995, 8), а также соотносить в высказывании факт какого-либо действия с определенным, неопределенным, обобщенным лицом, указывать на связь с неодушевленным субъектом либо обозначать действие вне связи с конкретным производителем (носителем состояния) (Бондаренко И.В., 1981; Буралова Р.А., 1988; Золотова Г.А., 1979; 1982; Никонова Ж.В., 1993; Тупикова Н.А., 1989а; 1993а). Названные характеристики позволяют говорить об особом положении инфинитива и безличных глаголов в иерархии средств выражения отношения между действием (состоянием) и его субъектом. В данном исследовании выдвигается гипотеза о функционально-семантическом единстве инфинитива 50

и безличных глаголов, специфика которого выявляется с применением методов "полевого структурирования" (см.: Адмони В.Г., 1964, 47-51; Бондарко А.В., 1984, 25) и оппозитивного анализа (см.: Бондарко А.В., 1981б; Булыгина Т.В., 1968). В соответствии с выдвинутой гипотезой обоснованию подвергается положение о том, что в процессе разрушения древних отношений в системе личных форм русского глагола (см. об этом: Лопушанская С.П., 1975) формируется единство языковых средств со значением ин-персональности. Ин-персональность представляет собой способность глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Данная категория рассматривается в рамках оппозитивной противопоставленности функционально-семантической категории персональности как способности глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим статус подлежащего. Взаимодействие полевых структур двух функционально-семантических категорий - персональности::ин-персональности в плане содержания и в плане выражения представлено в схеме 1. В схеме на стр. 52 показано, что в иерархической организации средств выражения персональности русского глагола ядерное положение занимают презентные формы 1, 2 л. и претеритальные формы, которые соотносятся в подсистеме средств выражения участников речевого акта и противопоставляются глагольным формам 3 л. Периферию данной полевой структуры составляют презентные формы 3 л. и претеритальные формы, функционально обособленные от указания на участников акта речи (см.: Бондарко А.В., 1987а, 6-7, 20, 36). При этом, как показано в схеме 1, к русского ближней периферии полевой структуры ФСК персональности глагола относятся презентные формы 3 л. и претеритальные формы, используемые для обозначения собственно лиц, не участвующих в речевом акте; в дальнюю периферию включаются презентные формы 3 л. и претеритальные формы, употребляемые для указания на действие (состояние) неодушевленных предметов (явлений). Языковые единицы, составляющие структуру ФСК персональности, "открывают вакансию" (см.: Маслов Ю.С., 1990, 104) для первого актанта, имеющего статус подлежащего, позиция которого может быть замещена либо остается незамещенной в зависимости от наличия в высказывании Схема 1 Взаимодействие полевых структур функционально-семантических категорий 51

персональности::ин-персональности русского глагола - +- - +- +- _- +- - _ = = ±±Ωεπε πδαπεδα

::

È Í -- + - - + - + - _ - + - - _ = = ±±Ωεπε

Σαδ?φ n σ? Φ? σ? Φ

Σαδ?φ n σ? Φ? σ? Φ

ßδΦµφ n σ? Φ? σ? Φ ßδΦµφ 3? . . .?, ? . .? ? . .? ?

Σ? ε

Σ? ε n σ? Φ? σ?

n = στσφ? φ? σ ? . 1 Φ 2 δ., n = σ? σ? Φ? αδ?φ? σ n = στσφ? φ? σ ? . 3 δ. n = Φ εßετφα? σφΦΦ n = σ? σ? Φ? αδ?φ? σ ? ε? ? ?

Φφ? ΦφΦ?

±εß±= Γσφφε ßστδΦ? φ? σ πδαπεδ? (? ? στσφ? φ? σ Φ n = σ? σ? Φ? αδ?φ? σ

n = στσφ? φ? σ ? . 3 δ. n = Φ εßετφα? σφΦΦ ? ? σΣ? σ? εΓ, n = σ? σ? Φ? αδ?φ? σ

ëè÷í û å ãëàãî ëû Γ ßστδΦ? φε? (n = στσφ? φ Φ ? ? σ? σ? Φ? αδ?φ? σ ? ε? ? ? )

прямого либо скрытого грамматического отношения к производителю действия (термин см.: Виноградов В.В., 1947, 461), а также от способа представления субъекта действия (см. об этом: Золотова Г.А., 1982, 120). Функционально-семантическая категория ин-персональности русского глагола рассматривается как полевая структура, в которой разграничиваются инфинитив (ядро) и примыкающие к нему презентные и претеритальные 52

формы собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении (периферийные средства). Парадигматические и синтагматические свойства инфинитива вне зависимости от лексической семантики словоформ и контекстуальных условий их употребления позволяют всегда, последовательно "открывать вакансию" для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего. Собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении реализуют данный признак непоследовательно: часть из них "открывает вакансию" для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего, другие являются "нульвалентными" с точки зрения способности "открывать вакансию" для субъектного актанта. Эта особенность характеризует рассматриваемые словоформы как конституенты периферийной сферы полевой структуры ин-персональности. Использование инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении связано с невозможностью реализации грамматического отношения к производителю действия. При этом личные глаголы, выступающие безлично, выполняют в определенных контекстуальных условиях ту же функцию, что и собственно безличные глаголы, не являясь таковыми на парадигматическом уровне в системе языка. Это позволяет противопоставить данные языковые единицы как ядерному конституенту (инфинитиву), так и средствам ближней периферии (презентным и претеритальным формам собственно безличных глаголов), а также отнести личные глаголы в безличном употреблении к дальней периферии полевой структуры ФСК ин-персональности русского глагола. С точки зрения иерархии элементов данной полевой структуры независимый инфинитив, выступая в роли предиката и организующего центра предложения, при отсутствии морфологического форманта лица выражает в контексте отношение к реальному или потенциальному субъекту действия (включая говорящего, собеседника, "третьих лиц", предметов, явлений). Собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении в форме 3 л. ед. ч. или ср. р. также могут указывать в речевой ситуации связь с 1, 2 или 3 л. либо на отнесенность действия (состояния) к внешнему миру предметов, явлений. Средства, формирующие ближнюю периферию ФСК ин-персональности (собственно безличные глаголы) и дальнюю периферию этой категории (личные глаголы в безличном употреблении) разграничиваются в зависимости от специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола либо контекстуально обусловленного компонента лексического значения функционирующей глагольной словоформы. В основе оппозиции полевых структур, которую предлагается рассматривать в качестве оппозиции функционально-семантического плана, лежит способность глагольной словоформы в высказывании выражать 53

отношения между действием (состоянием) и его субъектом. Синтезирующим свойством средств выражения категории ин-персональности является степень участия субъекта в описываемых событиях. Установление границ между ядром и ближней периферией, ближней и дальней перифериями выделяемых семантических пространств, показанное в схеме 1, является условным. Расширение позиций словоформ со значением ин-персональности в текстах XI - середины XVII вв. происходило, как представляется, в процессе функционального взаимодействия оппозитивно противопоставленных полевых структур персональности::ин-персональности русского глагола. Позиции нейтрализации могут наблюдаться в процессе использовании презентных и претеритальных форм 3 л. ед. ч. либо претеритальных форм среднего рода (представлено в схеме заштрихованным сегментом).

54

ГЛАВА

ВТОРАЯ

ПОЛЕВАЯ СТРУКТУРА ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА § 1.

Парадигматическая и синтагматическая характеристика инфинитива как ядерного средства выражения ин-персональности.

Для определения роли инфинитива в формировании категории инперсональности русского глагола важным представляется характеристика тех особенностей рассматриваемой формы, которые помогут приблизиться к ответам на вопросы, сформулированные А.А.Потебней (1958, 347) в отношении "неопределенного наклонения": какие глагольные формы вытеснены в славянских языках неопределенным наклонением; заметно ли постоянное расширение в языке употребления неопределенного наклонения или оно давно вошло в свои границы; в каком отношении находится употребление этой формы к способности языка содействовать отвлеченности мысли. Как известно, инфинитив, будучи веðбоидом, занимает своеобðазное положение в системе фоðм глагола (см.: Маслов Ю.С., 1987, 163). Эта специфика обусловливает пðистальное внимание ученых к паðадигматическим, синтагматическим и функциональным свойствам ðассматðиваемой языковой единицы, анализ котоðых позволил бы дать непðотивоðечивое толкование феномена "инфинитивности" в унивеðсальном смысле (см.: Габинский М.А., 1966, 26-27; и дð.) и охаðактеðизовать истоðически сложившийся статус инфинитива в ðусском языке. Термины, существующие в европеистике для обозначения этой формы (инфинитная, именная), свидетельствуют о близости ее к именам и подчеркивают происхождение (см.: Бондаренко И.В., 1977, 124-125; Вандриес Ж., 1937, 124; Пауль Г., 1960, 430-431). В отечественном языкознании особый интерес к инфинитиву традиционно проявляли грамматисты. Выводя за пределы одного слова, его называли неопределенным образом (Л.Зизаний), неопределенным наклонением (М.Смотрицкий), существительной формой глагола (Н.П.Некрасов), отглаголием (И.Ф.Калайдович) и др. За инфинитивом признавали особый грамматический класс, часть речи, не причастную к спряжению, и исключали инфинитив из состава глагольных форм (см. об этом: Фортунатов Ф.Ф., I, 1956, 159).

55

Пользуясь термином неопределенное наклонение, А.А.Потебня (1958, 335), Д.Н.Овсянико-Куликовский (1902, 85), В.И.Чернышев (1970, 549) и др. в то же время прочно связывали инфинитив с глаголом и считали неправомерным понимание его в качестве особого наклонения. В качестве названия глагольного признака (verbum infinitum) эту языковую единицу определяет большинство ученых, хотя наименьшая является причиной выраженность морфологических категорий терминологической разнородности при квалификации данной формы в системе русского глагола. Так, инфинитив обозначают неопределенной формой глагола (Пешковский А.М., 1956, 129; и др.), неличной (Бондарко А.В., 1971, 47; Исаченко А.В., 1960, 20; Юдин А.А., 1976, 64-65; и др.), неконечной формой (Бондаренко И.В., 1977, 124-125, 127-128; 1981, 25). Характеристика названной единицы нередко противоречит определению глагола, в число форм которого она включается: например, глагол может определяться как часть речи с обобщенным значением процесса, выражаемым категориями вида, залога, лица, наклонения, времени и т.п.; инфинитив же указывается в качестве формы, безотносительной к лицу или предмету, время и число при этом не упоминаются (Современный русский язык, 1964, 129-130). Важным пðи ðассмотðении сложного, гибридного хаðактеðа инфинитива и для обоснования ядеðной ðоли инфинитива в фоðмиðу˛˘ейся функционально-семантической категоðии ин-пеðсональности является обðа˘ение к диахðоническому аспекту изучения ˝той категоðии. Исследования свидетельству˛т о том, что в пðоисхождении и ðазвитии данной фоðмы пðоявились об˘ие закономеðности ˝вол˛ции языка (см.: Потебня А.А., 1958; см. также: Вандðиес Ж., 1937; Ильинский Г.А., 1930; Мейе А., 1951; Пауль Г., 1960; Якубинский Л.П., 1953; Lehr-Späawiòski T., Bartula Cz., 1959), опосðедствованно отðажавшие сложное взаимодействие конкðетно-пðостðанственных и абстðактно-пðостðанственных пðедставлений об объективно-ðеальных фоðмах бытия (см.: Лопушанская С.П., 1967, 89-96). Инфинитив квалифициðуется языковедами как новое обðазование, позднейшее по отношени˛ к об˘еиндоевðопейской ˝похе (Мейе А., 1951, 194) и как гðамматическая категоðия, создание котоðой в индоевропейских языках явилось большим шагом "в напðавлении к отвлеченности мышления" (Вандðиес Ж., 1937, 108). Анализ основы инфинитива в праславянском позволяет ученым считать славянский инфинитив континуацией праиндоевропейского существительного Дат. п. (в значении действия, nomen actionis) (Вандриес Ж., 1937, 124; Мейе А., 1951, 194; Lehr-Späawiòski T., Bartula Cz., 1959, 85-86; и др.). По мнению Г.А.Ильинского, русский инфинитив возник в праславянское или балто-славянское время (1930, 101104).

56

Как бывшая форма косвенного падежа имени существительного со значением действия, потерявшая, по словам А.А.Потебни, падежное значение задолго до начала славянской письменности (1958, 337), обособившаяся, по выражению А.М.Пешковского, в качестве изолированного падежа со своеобразным значением (1956, 129), инфинитив был втянут в систему глагола и получил глагольные категоðии вида и залога (Якубинский Л.П., 1953, 574; см. также: Маслов Ю.С., 1987, 164). Обособление со стороны формы и конструктивных особенностей, когда инфинитив мог перестать восприниматься как падеж, стало, в свою очередь, основой его дальнейшего развития, поскольку, будучи этимологически одним из падежей существительного, инфинитив первоначально употреблялся по аналогии с теми конструкциями, по которым обычно строились сочетания имени с глаголом, считает Г.Пауль (1960, 430). В этой связи важным является замечание ученого о свойствах современного инфинитива, в которых есть, с одной стороны, нечто глагольное, с другой стороны, - и не именное, а специфически инфинитивное, отличное от причастий и в то же время сближающее эту форму с именным типом слов (Пауль Г., 1960, 430-431). Немаловажным для осмысления роли инфинитива в системе русского языка является то, что образование данной формы может рассматриваться как промежуточная фаза между существительным и глаголом, выделившимся из синкретизма первобытного слова после существительного и прилагательного (Виноградов В.В., 1947, 423-424; см. также: Пешковский А.М., 1935, 308). Однако еще старшие языковеды считали необходимым подчеркивать, что происхождение формы не определяет ее употребление: неопределенное наклонение, указывал А.А. Потебня, всегда относится к категории сказуемого в обширном смысле (1958, 336-337, 342). А.А.Шахматов также считал инфинитив неотделимым от других форм глагола и в качестве одного из аргументов приводил, в частности, то, что безличные глаголы в этой форме самостоятельно не употребляются и не существуют, а инфинитив безличных глаголов входит в состав аналитических форм (1941а). Соотнесение инфинитива с именем при определении специфики первого, распространившееся в связи с открытием отыменного происхождения разных индоевропейских инфинитивов, может быть оправдано, считал Д.Н.Овсянико-Куликовский, только отчасти (1902, 86-87): при всей общности происхождения и некоторых синхронных свойств четко по наличию/отсутствию комплекса прослеживается разница морфологических категорий; прежде всего, в отличие от существительного, инфинитив не имеет склонений, ему присущи залоговые значения, то есть грамматический признак, который, помимо глаголов, встречается только у причастий, и что важнее всего, данная языковая единица отличается от имен 57

отношением к лицу (там же, 87). Учитывая этимологию и одновременно вхождение современного инфинитива в парадигму глагола, Д.Н.ОвсяникоКуликовский дает следующее определение: инфинитив есть глагольная форма, происшедшая от существительного отглагольного, выражающая лишь возможность отношения к лицу, которое (лицо) выясняется только в контексте, и служащая для обобщенного обозначения глагольности представления (понятия), данного в лексическом содержании слова (1902, 88). Это высказывание ученого позволяет говорить о таком взаимодействии лексического и грамматического в словоформах инфинитива на парадигматическом и синтагматическом уровнях, при котором, по выражению А.И.Смирницкого, лексическое значение является функцией грамматического значения, выражаемого синтаксически, в ряде же случаев оно может быть противопоставлено грамматическому значению по какомулибо признаку (1955, 41). Пðи обосновании фоðмиðу˛˘ихся свойств данной языковой единицы как специализиðованного и ðегуляðного сðедства выðажения категоðиального значения ин-пеðсональности важно обðатить внимание на такие исторические изменения, которые обусловливали расширение и укрепление позиций инфинитива как глагольной формы в результате следующих процессов: вытеснения супина (Потебня А.А., 1958; см. также: Богородицкий В.А., 1935; Карский Е.Ф., 1915; и др.), усиления предикативной самостоятельности данной единицы (Георгиева В.Л., 1964; Седельников Е.А., 1980; Собинникова В.И., 1990; Фролова И.А., 1980), увеличения употребительности в составе инфинитивных конструкций "от древности к нашему времени" (Буслаев Ф.И., 1869; Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902; Тимофеев К.А., 1959; Doros A., 1975), полифункционального использования инфинитива в разных по содержанию и целевой направленности контекстах (Борковский В.И., 1949; Ваулина С.С., 1994; Георгиева В.Л., 1978; Никифоров С.Д., 1952; Пьянова В.М., 1973; Соколова М.А., 1957; Стеценко А.Н., 1977; Тарланов З.К., 1964; Тимофеев К.А., 1956; Тупикова Н.А., 1991а; 1993б; и др.). В дискуссии по поводу того, "восходит" ли целевое назначение инфинитива к супину или является генетически независимым, наиболее обоснованной пðедставляется точка зðения А.А.Потебни, котоðый указывал на случаи использования в дðевних текстах целевого инфинитива вместо ожидаемого супина и склонялся к квалификации инфинитива цели как обычного славянского явления, генетически независимого от супина (Потебня А.А., 1958, 416; см. также: Якубинский Л.П., 1953, 575). Вопðос об инфинитиве в связи с эволюцией славянского супина (см.: Боðковский В.И., 1931; Достал А., 1963; Мейе А., 1951), пðоблема соотношения фоðм инфинитива и супина в истоðии ðусского языка (Обноðский С.П., 1953; Пешковский А.М., 1956; Соболевский А.И., 1907; 58

Äoû J., 1922; см. также: Макеев Л.Н., 1972; Очеðки по истоðической гðамматике, 1964; Самсонов Н.Г., 1973; Чеðнышев В.И., 1970; Чеðнов В.А., 1984; и дð.) ðеша˛тся учеными с учетом основных стðуктуðно-семантических и функциональных изменений, котоðым подвеðгались названные фоðмы и сочетания с ними на пðотяжении истоðии ðусской письменности. Так, фиксируя в древнеславянском языке остатки праславянского супина, польские ученые считают, что колебания между супином и инфинитивом, а также вытеснение первого связано с происхождением супина, как и инфинитива, в результате праиндоевропейского развития существительных nomen actionis, образованием его от основы, идентичной инфинитиву, только с другим суффиксом, и кроме того, - со спецификой употребления в функции обстоятельства цели или подчинительного предложения цели после глаголов перемещения (Lehr-Späawiòski T., Bartula Cz., 1959, 86, 141), что было свойственно и инфинитиву. Выражая с точки зрения трех категорий (времени, вида, наклонения) то же, что и инфинитив, указывал А.Достал, и выступая после глаголов движения с генитивным управлением, супин, по сравнению с богато представленной в старославянском языке формой инфинитива, являлся формой отмирающей (1963, 118-119). А.Мейе определял супин с морфологической точки зрения в качестве дублета инфинитива, используемого после глаголов движения (1951, 194). Важными являются замечания Е.Ф.Карского о раннем вытеснении в древнерусском языке супина "неопределенным наклонением" (1915, 281-282); однако "память" о древнем супине, по мнению ученого, сказалась в том, что после таких супинов употребляется Род.п., хотя надо ожидать Вин.п. дополнения. Устанавливая эволюцию конструкций с зависимым и независимым инфинитивом (Борковский В.И., 1949; Георгиева В.Л., 1978; Гехтляр С.Я., 1986; Седельников Е.А., 1980; Собинникова В.И., 1984; Тимофеев К.А., 1957; 1959; и др.), описывая структурные и содержательные особенности инфинитивных предложений на разных этапах развития русского языка (Ваулина С.С., 1986; 1994; Колесов В.В., 1991; Ляпунова В.Е., 1962; Молдован А.М., 1996; Рылов С.А., 1993), исследователи обðа˘а˛т внимание на увеличение употðебительности рассматриваемых единиц и языковые условия, обеспечивавшие их активное вкл˛чение в ðазные по тематической напðавленности контексты. С ˝той точки зðения ценным является высказывание Ф.И.Буслаева о том, что употðебление неопðеделенного наклонения ðазвивается с течением вðемени (1869, 143). Сходные набл˛дения содеðжатся в ðаботах Д.Н.Овсянико-Куликовского (1902, 93), К.А.Тимофеева (1959, 26) и дð. Конкðетный анализ языковых фактов позволяет говоðить о ðасшиðении в пðоцессе истоðического ðазвития ðусского литеðатуðного языка сфеð использования инфинитивных констðукций (Каðский Е.Ф., 1899; Никифоðов С.Д., 1952; Пьянова В.М., 1973; Собинникова В.И., 1972), что, в

59

сво˛ очеðедь, косвенно свидетельствует об укðеплении позиций словофоðм инфинитива в системе ðусского глагола и в тексте. Унаследовав возможности имени, из котоðого он ðазвился, инфинитив обнаðуживает также стремление к предикативной самостоятельности в процессе постепенного преодоления "предикативной недостаточности" (Фролова И.А., 1980, 120-121), перераспределения сочетаемости с различными словоформами в зависимости от их семантики (Георгиева В.Л., 1964, 34-35), утраты связочного глагола, передававшего в инфинитивной конструкции отношение к реальной действительности через время, лицо и наклонение (Седельников Е.А., 1980, 12-13, 22, 27; Собинникова В.И., 1990, 60). Важну˛ ðоль пðи ˝том могут игðать лексико-семантического фактоðы и контекст. Возможность самостоятельного выражения предикативности инфинитивом рассматривается в ряде работ в тесной связи с процессом языковой эволюции безличных оборотов, сопряженных с инфинитивными (Miklosich F., 1878; Пешковский А.М., 1956, 384). Модальное значение потенциальности, которое могли получать словоформы инфинитива в конкретном высказывании, является одним из аргументов в пользу той точки зрения, согласно которой инфинитивные предложения со связкой (tcnm| ,skj| ,=l'n]) и без связки исторически восходят к одному архетипу. "С утратой глагольных форм, образованных безлично от глагола быть, модальные значения принял на себя инфинитив", - пишет В.И.Собинникова (1990, 60). Процесс "прикрепления" конкретных модальных значений к структуре предложений со сказуемым, выраженным формой инфинитива, по мнению Е.А.Седельникова, продолжается и в настоящее время (1980, 12-13, 22, 27). Генетическая близость связочных и бессвязочных структур позволила Ф.Миклошичу указывать лишь возможное, а не обязательное использование глагольной связки при инфинитиве-сказуемом в разных славянских языках: ср., например, zrj;' y' pyfnb g'in'hs (старосл.), dbljrf tv= y' bcrfnb (древнерусск.), jednomu å sí tuto stîti (чешск.) - y4cnm ,skj ,snb ;bdjn= njv= (старосл.), vfyys nj bv] ,el' y' gj;hfnb (древнерусск.), ne jednu panø bieðe vidíti slzice (чешск.); и др. (Miklosich F., 1878, 214). Ученый видел в инфинитивных конструкциях некую двойственность, относя их к группе безличных (там же). Специфика истоðического ðазвития инфинитивных обоðотов обусловливает пðотивоðечиву˛ тðактовку функций инфинитива, употðебленного в их составе: неопðеделенная фоðма хаðактеðизуется как зависимый либо независимый от безличного глагола ,snb компонент (сð.: Геоðгиева В.Л., 1978, 278-282; Тимофеев К.А., 1956, 251; и дð.). Некотоðые исследователи оценива˛т связочные инфинитивные констðукции в ðусском языке как пеðеходное явление (см.: Лекант П.А., 1969, 128). С ˝тим связана также ðазличная квалификация независимого использования инфинитива в совðеменном ðусском языке в составе констðукций, пðичисляемых учеными 60

то к типу безличных, то к особому классу односоставных инфинитивных пðедложений (см.: Бабайцева В.В., 1968; Галкина-Федоðук Е.М., 1958). Наличие или отсутствие глагола быти, было, будет (byñ, byäo, bódzie) со значением иметься, су˘ествовать, стать З.Клеменсевич считает одним из кðитеðиев опðеделения функций инфинитива как сказуемого либо подлежа˘его в пðедложении (1937, 100). Необходимо отметить, что в древнерусском языке сочетания инфинитива с аористом глагола ,snb, используемым в безличном значении и имеющим модальную семантику, по наблюдениям исследователей, достаточно частотны. В историческом развитии этих структур и в расширении случаев независимого употребления инфинитива (без модального глагола ,snb) проявлялись общие закономерности перестройки глагольной системы и изменения способов выражения смысловых отношений в тексте. Так, в конструкциях с инфинитивом параллельно и независимо от тех изменений, которые происходили в предложениях с причастием прошедшего времени на -k и формой аориста глагола ,snb, пишет К.А.Тимофеев, опираясь на высказывания А.А.Потебни, осуществлялось превращение аориста в частицу (,s), что, в свою очередь, приводило к качественным преобразованиям названных языковых единиц, их статуса в системе русского языка и функций (см.: Тимофеев К.А., 1956, 250-253). В числе признаков, релевантных для определения ядерной роли инфинитива в структуре ФСК ин-персональности, выделяются те, которые подтверждают принадлежность данной языковой единицы не к центру глагольной системы, а к ее окраине (см.: Виноградов В.В., 1947, 652), а также свидетельствуют об отдаленности инфинитива от ядерных конституентов полевой структуры ФСК персональности (см.: Бондарко А.В., 1991, 7, 22). Характеризуя парадигматические особенности инфинитива, ученые считают спецификой этой языковой единицы название действия или состояния вне отношения к процессу совершения, простое выражение идеи действия без обозначения его в развитии или становлении (Виноградов В.В., 1947, 342; Сахаров И.Я., 1961, 71-72; Тимофеев К.А., 1951, 7), квалифицируют инфинитив как наиболее общее, отвлеченное выражение процесса (Маслов Ю.С., 1987, 163), видят в нем словарного представителя остальных глагольных форм (Кудлиньска Х., 1988, 199), семантика которого определяется через заключенное в корне глагола понятие как таковое (Пауль Г., 1960, 159). В качестве грамматических черт называют неспрягаемость и неизменяемость по лицам, числам, временам, наклонениям, ограниченное число морфологических категорий глагола (вид, залог, переходность), противопоставленность инфинитива личным глаголам, другим формам в системе вербоидов (Аванесов Р.И., Сидоров В.Н., 1945, 183; Бондаренко И.В., 1977, 127; 1981, 25; Химик В.В., 1990, 26; и др.).

61

Внутренняя закономерная взаимосвязь, существующая между парадигматическими и синтагматическими свойствами инфинитива, проявляется в том, что эта загадочная, как писал А.М.Пешковский, по своему современному значению категория глагола (1956, 128), с одной стороны, обнаруживает функциональное сходство с именами, с другой стороны, может соответствовать развитому предложению (Потебня А.А., 1958, 342) и при употреблении обозначать ситуацию более емко и концентрированно (Золотова Г.А., 1979б, 43-51). "Угадывать", как писал А.Мейе, древнейшее значение инфинитива (1951, 194-198) позволяют его важнейшие свойства как глагольной формы: равнозначность функций в ряде случаев функциям имени, использование для обозначения цели действия, синтаксическая полифункциональность, способность служить дополнением к другому глаголу, примыкание к глаголам, имеющим значение вспомогательных и указывающим фазовую, модальную характеристику действия и т.д. А.А.Потебня, однако, писал, что инфинитив только был некогда именем, но не остался им, он есть имя в этимологическом и род глагола в синтаксическом отношении (1958, 338, 342). По выражению А.М.Пешковского, инфинитив "слишком глаголен" (1935, 319). В нем как глагольной форме нет указания на принципиальную непредикативность, хотя данное свойство может подвергаться сомнению в некоторых исследованиях (Гехтляр С.Я., 1986, 14; ср.: Лекант П.А., 113-114). Будучи вербоидом, инфинитив в то же время соблюдает синтаксическую связь, характерную для глагола (Маслов Ю.С., 1987, 163-164), а специфическая взаимосвязь между парадигматическими и синтагматическими свойствами этой единицы обнаруживается в ее способности выступать в функции "экспрессивного, переносного замещения личных форм глагола" (Виноградов В.В., 1947, 604), участвовать в выражении реальных и ирреальных действий любого лица (множества лиц, субъектов) во всех временных планах (см.: Бойко А.А., 1983; Бологова Н.И., 1980; Брицын В.М., 1990; Буланин Л.Л., 1976; Гришина Н.И., 1988; Золотова Г.А., 1979б; Соколова Е.В., 1991; Тупикова Н.А., 1988; Ушакова Л.И., 1975; Veyrenc J., 1973; и др.). Таким образом, можно говорить, что явление "транспозиции" (функциональной транспозиции) грамматических форм, то есть обмен функциями между единицами одного и того же или разных уровней в процессе коммуникации (см.: Балли Ш., 1955, 131; Илия Л.И., 1970, 117) распространяется также и на инфинитив (Бологова Н.И., 1980, 6570). Категории наклонения, времени и лица не актуализированы, но присущи этой единице в потенции, что обусловливает важнейшее ее свойство полифункциональность (Маслов Ю.С., 1987, 163; и др.); и хотя в понятие полифункциональность включается также способность инфинитива выражать такое содержание, как "предмет речи", объект, цель, признак предмета, с 62

наибольшей полнотой эти семантико-грамматические особенности данной формы обнаруживаются, когда она выступает в функции предиката. Наименьшее число морфологических признаков дает основание некоторым исследователям причислять инфинитив к "несинтаксичным" формам (см.: Долин Ю.Т., 1969, 25-32), однако большинство ученых подчеркивают специфичность функций инфинитива в высказывании (см.: Бондаренко И.В., 1977, 133; 1981, 28-29; Габинский М.А., 1966, 27-29; Русская грамматика, 1982, I, 645; Сахаров И.Я., 1961, 73) и способность к независимому употреблению в предложении. Морфологическая специфика, синкретичная природа (Тимофеев К.А., 1951, 7), обусловливающие многофункциональность инфинитива, особым образом проявляют себя при выражении отношения к лицу говорящему, собеседнику, к тому третьему, о ком (о чем) может идти речь (Виноградов В.В., 1955, 406). Д.Н.Овсянико-Куликовский писал, утверждая принадлежность инфинитива к категории глагола: чтобы данная форма могла быть признана глаголом, ей не нужно иметь определенное личное окончание, а достаточно иметь отношение к лицу, хотя бы и неизвестному вне контекста (1902, 86). В аспекте исследования категории ин-персональности наиболее значимым является то функциональное свойство инфинитива, которое связано с его потенциальной способностью вне зависимости от лексической семантики обозначать действие (состояние) во взаимосвязи с субъектом (носителем предикативного признака). По мнению А.А. Шахматова, отсутствие формального показателя лица не исключает того, что "всюду инфинитив дополнен или может быть дополнен указанием на производителя действия" (1941, 104). Если на паðадигматическом уðовне инфинитив обозначает пðизнак, создаваемый деятельность˛ пðедмета, но без отношения к самому пðедмету, пðоявля˛˘ему ˝ту деятельность, и если в отличие от verbum finitum, которые заключают в себе определение своего лица, в неопределенном наклонении, вырванном из связи, лицо остается неопределенным, то на уðовне синтагматики связь с категоðией субъекта, пðису˘ая глаголу как части ðечи, обнаðуживается в том, что инфинитив тðебует субъекта (см.: Потебня А.А., 1958, 341-342; Пешковский А.М., 1956, 129) и всегда "откðывает ваканси˛" для первого актанта, позиция которого может быть замещена либо не замещена формой Дат.п. имени (местоимения). Открытая позиция субъектно детерминирующей формы при инфинитиве (Русская грамматика, 1982, II, 373) сопровождается и личным коммуникативным значением (1, 2, 3 лица). В текстах памятников древнерусской и старорусской письменности, как и в современном русском языке, устойчивое употребление при инфинитиве субъекта в форме Дат.п. или возможность такого употребления также квалифицируется в качестве явления нормативного (см.: Борковский В.И., 1949; Обнорский С.П., 1946; 63

Самойленко С.Ф., 1963; и др.). Большинство ученых считает возможным говорить об "открытой позиции" субъекта действия (состояния) при инфинитиве и конкретизации потенциально заложенного отношения к лицу в лексико-синтаксических и контекстуальных связях рассматриваемой единицы (Золотова Г.А., 1982, 273; Ломов А.М., 1979, 3; и др.). Реляционный морфологический признак, отношение к субъекту, содержащееся в словоформах инфинитива и проявляющееся на уровне связи слов (см.: Бабайцева В.В., 1968, 106-112; Бондаренко И.В., 1977, 127-128; Хрычиков Б.В., 1958, 133), выступает как синтаксический маркер (см. об этом: Колшанский Г.В., 1979, 322), определяющий структурный остов высказывания, организующим центром которого выступает инфинитив. Исследователи утверждают, что инфинитив ориентирован на субъектноличное функционирование и содержит в самом себе возможность отношения к субъекту (Тимофеев К.А., 1951, 7; Химик В.В., 1990, 24-26). Субъектная детерминация, по мнению В.В.Химика, сопровождается личным коммуникативным значением, в том числе и определенным; средства личной конкретизации высказывания могут быть разнообразными - лексическими, синтаксическими, контекстуальными. Вопрос о специфике выражения субъекта действия, обозначенного инфинитивом, не получил однозначного и исчерпывающего освещения в научной литературе, хотя особенности связи действия (состояния) и носителя предикативного признака при употреблении этой формы в различных сочетаниях и в независимом положении чаще всего рассматриваются в процессе определения грамматической и функциональной сущности инфинитива (Гехтляр С.Я., 1986; Долин Ю.Т., 1969; Никонова Ж.В., 1995; Осетров И.Г., 1979; Сахаров И.Я., 1961; Сухотин В.П., 1960; и др.), способов выражения личных, временных, модальных значений (Бабайцева В.В., 1968; Бойко А.А., 1983;Ваулина С.С., 1988; 1994; Виноградов В.В., 1975; 1986; Козеева Г.Д., 1979; Кржижкова Е., 1962; Лопушанская С.П., 1967; Рогожина Н.О., 1992; Хрычиков Б.В., 1958; и др.), при описании семантикосинтаксических особенностей функционирования данной языковой единицы (Брицын В.М., 1990; Буланин Л.Л., 1976; Золотова Г.А., 1979б; Красных В.И., 1995; Маркина Е.Ф., 1993; Матвеев С.Б., 1992; Veyrenc J., 1973; и др.). Являясь строевым, опорным элементом модели ситуации, средством формирования многообразных модальных, видовых, временных характеристик высказывания (Виноградов В.В., 1975, 58-60; см. также: Бойко А.А., 1973; Брицын В.М., 1990; Золотова Г.А., 1979б; Зуева И.В., 1992; Немец Г.Г., 1991; Ушакова Л.И., 1975; Шмелева Т.В., 1979; Svobodovî-Flidrovî H., 1973; и др.), инфинитив может участвовать в выражении сложной субъектной и модальной перспективы высказывания (см.: Буралова Р.А., 1988; БеличоваКржижкова Е., 1984, 55-59; Савицкий Н., 1973, 82-83; Шмелева Т.В., 1984, 87-88; Adamec P., 1970, 87-88). 64

В процессе анализа смысловой стороны высказываний с инфинитивом, способным передавать комплекс модально-временных значений самостоятельно (Виноградов В.В., 1955, 405; Mrazék R., 1973, 181), используется широкое понимание модальности как категории, имеющей смешанный лексико-грамматический характер и указывающей на отношение к действительности (Балли Ш., 1955, 44 и след.; Виноградов В.В., 1975, 5557). Признание обязательного наличия модальности в предложении, квалификация ее как одной из категорий предикативности, формирующей грамматическую семантику предложения (Виноградов В.В., 1975, 223), включают рассмотрение тех значений, которые выражаются от лица говорящего либо могут реализоваться в процессе реакции мыслящего субъекта на какие-либо представления (Балли Ш., 1955, 234). Особую роль в инфинитивных конструкциях играет тот круг значений, общим для которых является субъективность (Буралова Р.А., 1988, 4; Шмелева Т.В., 1984, 78). Модальность в том виде, как она проявляется в рассматриваемых нами структурах, является результатом взаимодействия всех уровней языковой системы (морфологического, синтаксического, лексического) и представляет собой, по выражению Е.Беличовой-Кржижковой, многослойное явление (1984, 49, 54-58). Случаи синкретичного выражения модальной семантики, одновременной актуализации значений, нечетко противопоставленных или различимых (Савицкий Н., 1973, 82-83), могут сопрягаться с обозначением разной степени реальности действия и отношения говорящего к реализации действия (Adamec P., 1970, 87-88). Выступая как регулярное специализированное средство реализации разнообразных модальных значений (Виноградов В.В., 1975, 60, 64-65), инфинитив одновременно способствует созданию полисубъектности высказываний, при которой обозначенное им действие может соотноситься с самим говорящим, адресатом, неучастником речевого акта, а также указывать на сложную субъектную ситуацию (Буралова Р.А., 1988, 10). Учитывая цель и задачи исследования ин-персональности, необходимо коснуться вопроса о сходстве функциональных свойств инфинитива и личных глаголов. При определении характера взаимодействия парадигматических и синтагматических свойств инфинитива, описании его семантико-синтаксической специфики исследователи указывают на то, что в процессе употребления данная языковая единица может вызывать представление о признаке, сочетающемся с лицом определенным или неопределенным (Шахматов А.А., 1941а, 81-83), участвовать в выражении отношения к говорящему, "некой совокупности" лиц, включающей говорящего, к "расширенному" субъекту либо лицу, представленному в высказывании обобщенно. В научных исследованиях дается противоречивая трактовка специфики выражения субъекта действия, обозначенного инфинитивом. А.А.Потебня 65

писал, что инфинитив относится к неизвестному 3-му лицу (man) и, не заключая в себе субъекта, требует его (1958, 341-342). А.А.Шахматов называл инфинитив независимой единицей мысли и видел в его семантике "сочетание субъекта мысли, каковым является глагольный признак, с предикатом, каковым является представление о бытии, существовании, наличности"; производитель признака, обозначенного инфинитивом, указывал ученый, "может быть только зависимым и дополнительным представлением; словесным его выражением по указанной причине является дательн. падеж" (1941а, 105). Признаваемая большинством ученых соотнесенность действия с реальным либо потенциальным субъектом, присущая высказываниям с инфинитивом, находит историческое объяснение: при инфинитиве первоначально мог быть использован Дат.п. существительного, имеющего ту же самую форму, что и инфинитив. (см.: Пауль Г., 1960, 430; Шахматов А.А., 1941а, 104; Miklosich F., 1879, 620; и др.). Одним из этапов эволюции данных сочетаний считают уподобление, ассимиляцию форм. Общепринятой точки зрения придерживается К.А.Тимофеев. Инфинитив, по его мнению, содержит в самом себе возможность отношения к субъекту и потому синтаксическое использование данной глагольной формы позволяет говорить о присущей инфинитивным предложениям категории субъекта (1951, 7 и след.; см. также: Мейе А., 1951, 349). Подвергая анализу особенности употребления инфинитива в древнерусском языке в сопоставлении с современным русским, Е.А.Седельников приходит к выводу о том, что дательный падеж субъекта выступает как основной элемент структурной схемы инфинитивного предложения, независимый член предложения, обозначающий реальный субъект действия (1980, 1-8). Грамматическое значение Дат.п. субъекта как неотъемлемая часть семантики инфинитивного предложения рассматривается и в других исследованиях (см.: Фролова И.А., 1980, 127-128; Veyrenc J., 1973, 295). В памятниках письменности древнерусского и старорусского периодов ученые считают нормой устойчивое употребление при инфинитиве субъектного компонента в форме дательного падежа (см.: Борковский В.И., 1949; Самойленко С.Ф., 1963, 283; Фролова И.А., 1980, 119). Отмечается, что в текстах в этой функции могли встречаться архаичные и новые формы местоимений (типа: ys| ds - yfv]| dfv]). Будучи первичными, формы ys| ds были известны древнерусскому языку (Обнорский С.П., 1946, 46, 55, 78-79, 99-100 и др.), их употребление являлось общевосточнославянской чертой, хотя еще в праславянском они начинают заменяться формами yfv]| dfv]. В древнерусской письменности, указывает С.Ф.Самойленко, архаичные формы при инфинитиве постепенно вытесняются новыми, которые становятся общеупотребительными (1963, 280-281).

66

Специфика субъекта действия, обозначенного инфинитивом, уточняется при сопоставлении субъектно-личной потенциальности, свойственной инфинитиву и глагольным формам прошедшего времени, также не имеющим специального материального показателя лица в своей морфологической структуре (см.: Химик В.В., 1990, 24-25). Различие между субъектно-личной потенциальностью форм на -л и потенциальным лицом действия, названного инфинитивом, ученые видят в том, что формы прошедшего времени передают субъектность опосредствованно, аффиксами, выражающими грамматические значения рода, числа, времени; неопределенная форма глагола лишь "вызывает представление о субъекте", имеет "открытую позицию субъекта" на уровне синтагматики, то есть не морфологическую, а семантико-синтаксическую природу выражения отношения к потенциальному лицу, субъекту действия (Химик В.В., 1990, 25). Дат.п. субъекта, актуализирующий персональное значение в высказываниях, ситуативно обусловлен и в то же время конструктивно обязателен (там же, 93-94). Семантика субъекта действия, обозначенного инфинитивом, рассматривается также учеными при сопоставлении характеристик безличных и инфинитивных предложений. Считая, что все слова в смысловом и грамматическом отношении зависят от инфинитива, если он является главным членом односоставного предложения, В.В.Бабайцева пишет: безличные предложения связаны с обозначением действия, которое возникает и протекает независимо от деятеля; в составе высказывания с инфинитивом действующее лицо побуждается к активному действию, констатируется желательность активного действия со стороны определенного, неопределенного, обобщенного лица (1968, 106-110). Функциональный подход от семантики к средствам выражения категории лица, позволяющий А.В.Бондарко включать инфинитив в крайнюю периферию общей системы более широкой функционально-семантической категории персональности, обусловливает иную квалификацию дательного падежа субъекта в инфинитивных конструкциях. По мнению ученого, он представляет собой семантический комплекс, особую разновидность "сопряженной субъектности" и выполняет несколько функций: функцию адресата (косвенного объекта), к которому обращено модальное содержание высказывания, и функцию субъекта того действия, которое следует (предстоит и т.д.) совершить. При этом функция объекта (адресата), к которому обращено эксплицитно выраженное или имплицитно переданное (при отсутствии значения потенциальности) модальное содержание, "не только сочетается с функцией субъекта модально характеризованного действия, но и воздействует на эту последнюю функцию таким образом, что субъектность приобретает косвенный характер" (Бондарко А.В., 1992а, 4748). Семантический субъект занимает (либо способен занимать) в этом 67

случае позицию не подлежащего, а дополнения (Бондарко А.В., 1991, 7, 1516). Отнесенность действия, обозначенного инфинитивом, к лицу, субъекту в ряде исследований оспаривается. Так, П.А.Лекант утверждает: в инфинитивных конструкциях независимый признак обозначается безотносительно к идее субъекта как абсолютно самостоятельный, предикативная основа таких предложений не содержит никакого указания на субъект, а синтаксическая внеличность названных структур имеет морфологическую основу - неизменяемость, неличность инфинитива (1969, 120). Кроме того, Дат.п. при инфинитиве не все ученые склонны рассматривать в качестве обозначения субъекта, приписывая ему объектное значение (ср.: Галкина-Федорук Е.М., 1958; Правдин А.Б., 1954; Седельников Е.А., 1980; Тимофеев К.А., 1959). Однако и в этом случае в качестве важнейшей структурной черты инфинитивных предложений называется последовательное выражение личных значений с помощью "второстепенных членов" (в Дат.п.) (Лекант П.А., 1969, 138). Иной подход к решению вопроса находим в работах Г.А.Золотовой. Исходя из общего положения о том, что связь действия с деятелем является условием существования самого действия, а событие своим возникновением обязано реализации его связи с субъектом, исследователь утверждает: при использовании инфинитива "предикативность получает выражение в сочетании названия действия и его субъекта (вербализованного или невербализованного...)" (1982, 254, 273). Деятель обозначается косвенным падежом имени, местоимения. Незамещенная позиция субъекта сохраняется как позиция обусловленной синтаксемы; последняя в качестве субъектного предицируемого компонента вступает в связь со своим "партнером" и организует предикативный минимум инфинитивного предложения (1989, 155-156). Несмотря на отсутствие граммемы лица, инфинитив, отмечает Ю.А.Пупынин, в процессе функционирования при поддержке других компонентов высказывания способен имплицировать личную семантику (1996, 52). Способность инфинитива реализовать потенциально заложенное отношение к лицу (субъекту) в лексико-синтаксических и контекстуальных связях, обозначать действие конкðетного или обоб˘енного лица (множества лиц) (см.: Бойко А.А., 1983; Бондаренко И.В., 1981; Золотова Г.А., 1979; Никонова Ж.В., 1993; Соколова Е.В., 1991; Хðаковский В.С., 1992; и дð.) предполагает возможность сопоставления инфинитивных конструкций и определенно-личных, неопределенно-личных, обобщенно-личных предложений по специфике выражения отношения к субъекту действия (Золотова Г.А., 1982, 255). Функциональное сходство инфинитива с личными глаголами признается в нашем исследовании важнейшим показателя того, что рассматриваемая 68

языковая единица является наиболее специализированным средством выражения отношения между действием (состоянием) и его субъектом. Отсутствие в высказывании специального показателя лица может объясняться контекстной известностью субъекта действия; кроме того, это может свидетельствовать об участии инфинитива в реализации семантики, близкой к обобщенно-личному типу (см.: Пупынин Ю.А., 1996, 52), а также к неопределенно-личному значению исполнителя. Ситуация, в которой названо действие (состояние) известного, неизвестного или безразличного для говорящего производителя действия (носителя состояния), как правило осложняется субъективно-модальными характеристиками: желательность совмещается с актуализацией отношения говорящего к конкретному лицу, к лицу-исполнителю совместного действия; при долженствовании может сообщаться о действии, субъектом которого является 1 л. или 3 л.; и т.д. (Гехтляр С.Я., 1986, 72-75); семантика императивности при использовании инфинитива связана с обозначением определенно-референтного и неопределенно-референтного действия (см.: Храковский В.С., 1992, 10-11. Независимый инфинитив способен являться средством реализации трех вариантов персональных значений: личного, неопределенно-личного, обобщенно-личного (см.: Гехтляр С.Я., 1986; Золотова Г.А., 1982; Пупынин Ю.А., 1996; и др.). В научных исследованиях указывается, что субъект может быть представлен как конкретный говорящий, лицо "отчужденное", "расширенное", включающее самого говорящего в некую совокупность лиц; собственно адресат и "расширенное" значение адресата, включающее говорящего и обобщенное 2-е л.; отнесенность к "третьему лицу" л. связана с семантикой побуждения, желательности или обусловленности чем-либо потенциального действия. Значение неопределенности как вариант персональной семантики реализуется также тогда, когда субъект восстанавливается из контекста или ситуации. Однако возможно сообщение о действии (состоянии), не актуализированном в персональном и временном плане. Материал сопоставительных научных исследований также дает основания говорить о функциональной емкости рассматриваемой языковой единицы и способности брать на себя функции выражения отношения к определенному, неопределенному и обобщенному субъекту (см.: Аскоченская В.Ф., 1971; 1994; Зуева И.В., 1992; Кудлиньска Х., 1988; Собинникова В.И., 1983; Mrîzek R., 1973; и др.). При этом ученые подчеркивают характерное для функционирующего независимого инфинитива в русском языке обязательное обозначение восприятия действия во взаимосвязи с его деятелем, что, в свою очередь, предполагает как замещенность, так и незамещенность позиции субъектного актанта формой Дат.п. имени (местоимения). Кроме того, указывается на большую активность употребления инфинитива в русском

69

языке сравнительно с некоторыми другими славянскими языками (Koneczna H., 1958; Mrîzek R., 1990). Базиðуясь на пðинципах комплексного подхода к анализу глагольной словофоðмы, обоснованного в тðудах С.П.Лопушанской и апðобиðованного в исследованиях по пðоблеме ðазвития и функциониðования ðусского глагола (см.: Тупикова Н.А., 1988; 1993а; 1995; 1996; а также: Милованова М.В., 1992; Салазникова Л.В., 1981; Скðипкина Н.Ф., 1982; Шептухина Е.М., 1995; и дð.), считаем необходимым выделить те ðелевантные в функциональносемантическом отношении пðизнаки независимого инфинитива, котоðые положены в основу ðассмотðения ˝той языковой единицы как ядеðного конституента полевой стðуктуðы функционально-семантической категоðии ин-пеðсональности ðусского глагола. Пðи ˝том предполагается, что в условиях, когда кооðдиниðу˛˘ая функция лица, хаðактеðная для глаголасказуемого в его отношении к подлежа˘ему, не ˝ксплициðована, соотнесенность действия, названного инфинитивом, с носителем пðедикативного пðизнака является свойством, оðганически пðису˘им ðассматðиваемой языковой единице в потенции и ðеализу˛˘имся пðи употðеблении в контексте. Для данной фоðмы надо говоðить не пðосто о возможной, но и обязательной импликации субъекта действия (состояния) в пðоцессе функциониðования (см.: Пупынин Ю.А., 1996, 53). Независимый инфинитив выступает в высказывании сðедством выðажения отношения между действием (состоянием) и его субъектом. Однако субъект пðи инфинитивепðедикате в пðедложении не имеет статуса подлежа˘его (см.: Тупикова Н.А., 1992; 1993а; 1996) и обозначается фоðмой Дат.п. имени (местоимения) с субъектным значением (Бондаðко А.В., 1991, 16; Шведова Н.Ю., см.: Русская гðамматика, 1982, II, 431). В системно-гðамматической обусловленности ðассматðиваемого явления обнаðуживается обязательность и наибольшая специализиðованность инфинитива как ядеðного конституента полевой стðуктуðы ФСК инпеðсональности, котоðый вне зависимости от лексической семантики способен всегда "откðывать ваканси˛" для пеðвого актанта, позиция котоðого в высказывании может быть заме˘ена фоðмой Дат.п., обознача˛˘его носителя пðедикативного пðизнака, либо остается незаме˘енной. Кðоме того, обладая максимальной функциональной емкость˛ и концентðацией специфических пðизнаков данной категоðии, инфинитив может не только хаðактеðизовать действие (состояние) в отвлеченности от деятеля, но и участвовать в выðажении отнесенности действия (состояния) к субъекту ðазной степени конкðетизации: к ðеальному или потенциальному, опðеделенному или неопðеделенному, конкретному или обоб˘енному пðоизводител˛ действия, носител˛ состояния (лицу, субъекту, множеству лиц, субъектов).

70

§ 2.

Парадигматическая и синтагматическая характеристика собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении, формирующих периферию категории ин-персональности.

Одним из признаков полевой структуры функционально-семантической категории ин-персональности, которая определяется в данном исследовании как структура моноцентрического типа с ядерным средством инфинитивом, является постепенность перехода от ядра к периферии. Это обнаруживается в существовании сфер ближней и дальней периферии рассматриваемого семантического пространства. В качестве периферийных средств выражения функционально-семантической категории ин-персональности рассматриваются безличные глаголы. Соотнесенность этих языковых единиц с инфинитивом в стðуктуðе названной категоðии обусловлено особенностями их паðадигматических, синтагматических свойств, функциональными характеристиками. Семантическая достаточность глагола, выступающего в роли предиката и являющегося организующим центром высказывания при отсутствии грамматического субъекта, вызывает интерес лингвистов в течение многих десятилетий, что связано с необходимостью раскрыть языковой механизм, который создает возможность "адекватного изображения процесса с неизвестным производящим лицом" (Виноградов В.В., 1986, 383). Сложившаяся в русском языке особая группа глаголов, традиционно именуемых безличными, рассматривается в научных исследованиях, как правило, в рамках противопоставлений личность::безличность, субъектность::бессубъектность (Галкина-Федоðук Е.М., 1958; Корди Е.Е., 1994; Золотова Г.А., 1982; Степанов Ю.С., 1990; см. также: Бгашев В.Н., 1993; Востоков В.В., 1978; Юдин А.А., 1976; Endres R., 1976; Iviñ M., 1965). Противоречие формального и содержательного, свойственное на парадигматическом уровне безличным глаголам, пðиметой котоðых В.В.Виногðадов называет окончание 3 л. ед. ч. настоя˘его и буду˘его вðемени пðи отсутствии пðедставления о субъекте действия либо форму сð. ðода пðошедшего вðемени без личного местоименного пðефикса (1947, 468-469; см. также: Русская грамматика, 1982, I, 628, 639, 641), структурная и семантическая разнородность моделей, в составе которых они употребляются, способность выражать в высказывании всевозможные оттенки ("ступени") бессубъектности (см.: Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902, 189-193) обусловливают противоречивую трактовку феномена безличности, сопоставимого либо противопоставленного "категории личности" (см., напр.: Степанов Ю.С., 1990, 272), порождают ряд частных и 71

общих вопросов о месте данных языковых единиц в системе русского глагола. Высказывание А.А.Шахматова о том, что в ряде глаголов окончание 3-го л. ед. ч. настоящего и будущего времени не вносит в глагольную форму категории лица, поскольку данные глагольные формы не содержат указания на осуществление действия определенным субъектом (1941б, 117), осмысливается по-разному. По мнению В.В.Виноградова, "в так называемых безличных или бессубъектных предложениях категория лица обнаруживается негативно" (1955, 407). Е.М.Галкина-Федорук полагает, что безличные глаголы имеют лишь форму, аналогичную форме 3-го лица, но при этом не соотносимую с глаголами 1-го и 2-го лица (1958, 123-125). Анализируя оппозицию личность::безличность, одни ученые утверждают, что глаголы в безличной форме не могут выражать значений категории лица (см., напр.: Королькова А.В., 1980, 105), другие, напротив, подчеркивают принципиальное разграничение понятий "грамматическое лицо" и "исполнитель действия" и говорят о наличии грамматической категории лица у безличных глаголов, которые, в сравнении с личными глаголами, сигнализируют об отсутствии деятеля (см.: Бабайцева В.В., 1968, 55). Столкновение логического и грамматического в семантике анализируемых словоформ может быть сопряжено с образно-иносказательным осмыслением глагола, выступающего лично и безлично, с диффузностью смысла слова в контексте (см.: Борисова М.Б., 1970, 69-70). В трактовке способов выражения семантики лица значимым представляется то, что понимание данной категории как морфологической остается применимым только к разряду личных глаголов, а в группе безличных неизбежно осложняется синтаксическими показателями. В аспекте предпринятого исследования отмечаемые учеными морфологосинтаксические особенности безличных глаголов являются особенно важными. Так, Ф.И.Буслаев называет лицо среди "принадлежностей глагола", на которые надо обращать внимание при рассуждении о синтаксическом употреблении этой части речи, и прежде всего, глаголов безличных (1959, 343). В трудах Ф.И.Буслаева обнаруживается стремление обосновать специфическое использование глаголов 3 л. как средств выражения действия при отвлеченном, неведомом, неясном субъекте этого действия: "...формы безличного глагола выражают мысль более или менее о т в л е ч е н н о; потому-то пользуются или 3-м лицом глагола, означающим указание на неизвестного действователя, или средним родом, или неопределенным наклонением и существительным, выражающими понятие не столь наглядно, как выражает самый глагол..." (1959, 384). Специфика 3 л. ед. ч., в образе которого, по словам А.А.Потебни, может выражаться неопределенность 1, 2, и 3-го лица (1968, 317), позволяет использовать рассматриваемые языковые 72

единицы как для обозначения действия (состояния) лица, предмета, явления, так и действия, совершаемого независимо от субъекта либо в отстранении от деятеля (носителя состояния). Учитывая морфолого-синтаксические характеристики при определении безличных глаголов, А.А.Шахматов писал: "Безличность... глагольной формы в русском языке обнаруживается морфологическим окончанием 3-го л и ц а е д и н с т в . ч и с л а при невозможности сочетать ее с каким бы то ни было подлежащим" (1941а, 467). Считая, что в безличном глаголе лицо указано формой, но в речи остается не названным, Е.Ф.Будде возражает против употребления по отношению к данным языковым единицам термина "безличный", поскольку в конструкциях с такими глаголами отсутствует субъект (1914, 31), с этой точки зрения, строго говоря, "безличных предложений нет и быть не может", - указывает ученый, есть только предложения без именительного падежа, без "субъекта" (там же, 17). А.М.Пешковский, говоря о том, что третье лицо целого ряда глаголов в рамках данной части речи - "неясное, как бы потерявшее свой обычный третьеличный облик" (1956, 342), особо останавливается на значениях, приобретаемых безличными глаголами в связной речи: безличный глагол это сказуемое "совсем особого рода: оно и з о б р а ж а е т д е я т е л ь н о с т ь б е з д е я т е л я , . . . Понятно, что оно не только не может иметь при себе никакого подлежащего, но не может и н а м е к а т ь на какое-либо определенное подлежащее", которое в этом случае устранено как из речи, так и из мысли (1956, 342-343). Определяя специфику 3-го лица, В.В.Виноградов пишет, что в нем совмещены, признаки потенциально личной и неличной формы, она грамматически наиболее неопределенна, флексия 3-го л. ед. ч. указывает как на связь действия с определенным лицом, так и на безличность действия (Виноградов В.В., 1986, 380). Ю.С.Маслов, опираясь на высказывания А.А.Потебни и сопоставляя безличное употребление глаголов в разных языках (светает, смеркается, es dämmert, it is raining и др.), считает, что отношение к "фиктивному лицу" здесь имеется и отличается от отношения к "неизвестному лицу" в неопределенно-личном (обобщенноличном) значении глаголов (говорят, man sagt, on parle) (1987, 161). Морфологические признаки глагола-сказуемого, в форме которого, по мнению Е.М.Галкиной-Федорук, не заключено значение лица, а также семантика безличных оборотов, сообщающих о состоянии, а не о деятельности субъекта, являются причиной отсутствия и невозможности подлежащего в конструкциях с безличными формами (1950, 303). При характеристике формы 3 л. чаще всего отмечается, что она выражает соотнесенность действия с таким субъектом, который противостоит 1-му и 2му лицу как "третье лицо" и сигнализирует об отсутствии отношения к говорящему и адресату (Бессарабова Г.А., 1995; Никитевич В.М., 1962, 277278; Юдин А.А., 1976, 58, 68, 73; Kêøèkovî H., 1967, 67; и др.). Анализ 73

морфолого-синтаксической категории лица как микросистемы (микрополя) дает основание исследователям противопоставлять два маркированных члена оппозиции (1 и 2 л.) немаркированному (3 л.) и говорить о явлениях симметрии и асимметрии форм на парадигматическом и синтагматическом уровнях (Бгашев В.Н., 1993, 19-21; см. также: Forchheimer I.P., 1953). Развивая взгляды В.В.Виноградова и раскрывая содержательную структуру грамматической категории лица через оппозитивные отношения между ее элементами и неоппозитивные различия, А.В.Бондарко указывает, что значение 3-го л. выходит за пределы оппозиции форм 1, 2 л. :: 3 л. "Формы 3-го лица, с одной стороны, соотнесены с формами 1-го и 2-го лица, как выражающие отнесенность действия к лицу, не являющемуся ни говорящим, ни собеседником (в этом проявляется однородность признаков 1го, 2-го и 3-го лица, единство принципа членения), а с другой стороны, обнаруживают особое свойство - способность выражать отнесенность действия к неодушевленному предмету" (1983, 10); кроме того, отмечает ученый, собственно оппозитивные отношения в структуре категории лица осложняются безличной функцией формы 3 л. ед. ч. (там же). В этой связи возможным квалифицировать для исследователей представляется безличность как категорию, связанную по своей внутренней форме с категорией лица, и как явление, по своему существу структурносинтаксическое: всегда бесподлежащность, хотя не всегда бессубъектность в смысле отсутствия семантического субъекта (см.: Бондарко А.В., 1991, 24). В предлагаемой учеными характеристике морфолого-синтаксических свойств безличных глаголов в качестве важного для нас и определяющего отнесенность этих языковых единиц к периферии полевой структуры ФСК ин-персональности нами выделяется следующий признак: в отличие от инфинитива, всегда откðыва˛˘его ваканси˛ для пеðвого актанта в косвенном падеже, безличные глаголы ðеализу˛т данный пðизнак непоследовательно: часть из них входит в гðуппу так называемых "нульвалентных" глаголов, обознача˛˘их нечлениму˛ ситуаци˛ (Маслов Ю.С., 1990; см. также: Биð˛лин Л.А., 1984; Пупынин Ю.А., 1990; и др.), дðугие - способны иметь пðи себе субъект, выðаженный косвенным падежом имени (местоимения) (см.: Михайлова О.А., 1985; Свинцова И.Ю., 1993; Фичи Джусти Ф., 1992; Хðаковский В.С., 1975; Doros A., 1975; Ruèiìka R., 1969; Wierzbicka A., 1966; и др.). Безличные "нульвалентные" глаголы, указывает Ю.С.Маслов, не способны иметь хотя бы один актант (Светает) (1990, 104). У безличных одно- и многовалентных глаголов первый актант не получает статуса подлежащего (Меня знобит; Мне везет; Мне хочется). Отсутствие грамматического субъекта (подлежащего) при безличных глагольных предикатах, традиционно выдвигалось в качестве важнейшего безличности как бессубъектности классификационного основания высказывания. Известны суждения Ф.И.Буслаева о том, что в безличном 74

предложении сказуемое "не имеет при себе явственного и определенного подлежащего", хотя последнее ученый склонен был видеть в скрытом виде в личном окончании глагола (рассвета-ет, не сид-ит-ся) и т.д. (1959, 272-273). Специфика безличных форм может рассматриваться в их противопоставленности неопределенно-личной функции 3 л. в бессубъектных конструкциях. Так, Ф.Миклошич указывал, что в выражениях типа говорят, говорили и под. субъект неопределен, но он может быть определен, тогда как при безличных глаголах его неверно считать неопределенным: субъект не только не указан, но и невозможен, не предполагается (1878, 200-201). Исследуя данный вопрос на материале разных славянских и западноевропейских языков, Ф.Миклошич в качестве специфики бессубъектных предложений называл семантический признак выражение события, состояния без обозначения действующего предмета, потому что последний и не предполагается, когда глагол выступает совершенно бессубъектно (1878, 199-244). С помощью богатого фактического материала ученый иллюстрирует синтаксическое своеобразие безличных глаголов, приводя примеры использования безличных глаголов в русском языке: гремитъ, св4таетъ; в чешском: prði; польском: laäo, nale÷y, przystoi; глаголы, указывающие при употреблении на лицо, которое "выглядит как логический субъект и оформлено в Вин.п.", например, в польском w sercu go boli; глаголы, имеющие, по определению Ф.Миклошича, пассивное значение: можется, спится, хочется (русск.); pije se (чешск.); ûpi sió (польск.). Носитель предикативного признака в разных славянских языках может обозначаться формой Дат.п.: польск. ûniäo sió jej; в русском языке возможен и Род.п. с предлогом "=", например, cnjcrjdfkj cz = vjkjlwf gj cdj. hjlbv=. cnjhjy=ir= (Miklosich F., 1878, 211-213, 225-227). Различать подобные употребления Д.Н.Овсянико-Куликовский предлагал в терминах "относительнобессубъектные" и "абсолютно-бессубъектные" предложения, имея в виду сохранение места для грамматического подлежащего в конструкциях со значением неопределенности ("неопределенности обобщения") при невыраженности субъекта (типа: говорят, пишут, on dit, man sagt) и отсутствие позиции (и возможности) для постановки подлежащего, если "точка в сознании, в которой оно могло бы проявиться", не существует (1902, 188-191). "Нульвалентные" глаголы для разных славянских языков представляют собой, скорее, редкое явление. Ученые связывают это с относительно небольшим влиянием в старший период разговорной речи на книжный, литературный язык (см.: Георгиева В.Л., 1968а; 1978; Kuraszkiewicz W., 1970; и др.). Например, в польских Гнезненских проповедях конца XIV в., словарный состав и стиль которых ориентированы на понимание текста простым читателем, нет ни одного подобного случая. В старопольских 75

текстах XVI-XVII вв. встречающиеся бессубъектные конструкции исследователи объясняют проникновением разговорной стихии в письменную речь, например: A iednym razem zäy los iego przyniesie, kiedy sió rozdniewaäo (Tasz., 141); Skoro sió trochó rozwidniäo (Pas., 91); a ju÷ dnieje (Pas., 156). Употребленные в этих фрагментах глаголы dnieje, sió rozdniewaäo, rozwidniäo sió, имеющие значение "светает", "рассветало" (WS, 1, 144), "рассвело" (WS, 2, 294), в польском языке, как и их аналоги в русском, не открывают вакансии для первого актанта. Как известно, А.А.Потебня не считал термины "безличный" и "бессубъектный" по отношению к глаголам типа светает достаточно точными и в этом смысле не разделял стремления Ф.Миклошича к поиску нового термина для обозначения рассматриваемых свойств глагола. Соотношение понятий бессубъектность и безличность представляется ему следующим образом: "Понятия бессубъектность (само собою - сказуемого), т.е. отсутствие при сказуемом определенного, известного (названного) субъекта; безличность, impersonalitas, т.е. неопределенность лица (1, 2, 3-го), выраженная в образе 3-го л. ед. ч. ..., стоят в устранении из мысли положительных признаков ("наличность подлежащего", "определенность лица") (Потебня А.А., 1968, 317). В поисках адекватного обозначения данного явления ученые пытались решить проблему введением термина, заимствованного из логики "логический субъект" (см., напр.: Krasnowolski A., 1909, 10-18; Maäecki A., 1879, 374-376, 442; и др.). Логический субъект определяли как имя или местоимение, означающее предмет или лицо, о котором говорится в предложении, но поставленный в другом падеже, не первом. Наряду с термином "бесподлежащное предложение", А.Красновольски употреблял для подчеркивания структурной особенности высказываний, включающих безличные предикаты (с логическим субъектом в том числе), термин "неличное предложение". Предложениями с "неопределенным подлежащим" предлагал называть подобные конструкции С.Шобер; при этом ученый видел в самом значении безличного глагола, выступающего в роли предиката, скрытое отнесение к субъекту (Szober S., 1923, 303-309). Интерпретация безличных глаголов в рамках сопоставления субъектных и бесподлежащных и подлежащных предложений, бессубъектных структур обогащается в современных исследованиях новыми представлениями о причинах необязательности "человеческой" персонификации (см. об этом: Николаева Т.М., 1984, 174-175); разработкой принципов синтаксической иерархии переменных, когда в качестве подлежащего рассматривается любая наличествующая в безличном предложении именная словоформа в косвенном падеже (Храковский В.С., 1975, 34-51); исходя из понятия "нулевое подлежащее" (см.: Седельников Е.А., 1961, 75-77; Ruèiìka R., 1969; Wierzbicka A., 1966). 76

Противопоставленность формы 3 л. ед. ч. глагольным формам 1 и 2 л. ед. ч., формы среднего рода - другим родовым формам глагола, выражающаяся в том, что они могут представлять действие, происходящее независимо от деятеля, бессубъектное (Русская грамматика, 1982, I, 639, 641), обнаруживает зависимость от лексической семантики безличных глаголов. Огðаничения лексического характера, свойственные единицам, выступа˛˘их в безличной фоðме, рассматриваются нами в качестве важного фактоðа, обусловлива˛˘его отнесение безличных глаголов к пеðифеðийной сфеðе полевой стðуктуðы ФСК ин-пеðсональности. Пðизнаки, котоðые лежат в основе тðадиционных научных классификаций (Шахматов А.А., 1941а; Krasnowolski A., 1909; Miklosich F., 1878; 1883; см. также: Виногðадов В.В., 1947; Галкина-Федоðук Е.М., 1950), свидетельствуют о строгой определенности семантических группировок, в составе которых, как правило, называются глаголы бытия, существования, состояния; глаголы, обозначающие явления природы, действия стихийных, таинственных, непознанных сил; глаголы, связанные с представлением о судьбе, роке; указывающие на внутренние физические ощущения и физиологические изменения в состоянии организма, ощущения от внешних явлений (чувственные восприятия и внешние явления как объект этих восприятий); глаголы со значением психических переживаний человека, предрасположенности, способности к невольному проявлению какого-либо действия, а также обозначающие отсутствие волевых импульсов у субъекта и др. Анализ лексико-синтаксических свойств глагольных лексем позволяет говорить о наличии в составе безличных глаголов языковых единиц со значением речи, эмоций, чувств, приобщения объекта, перемещения, лексем с модальной семантикой. Немногочисленной группе глаголов, называющих различную степень недостоверности восприятия действительности и др. В имеющихся классификациях безличных глаголов особенно ценным является деление данных языковых единиц в зависимости от способа выражения ими в высказывании субъекта действия (состояния). Важной в этом отношении представляется градация, предложенная А.А.Шахматовым, который разграничивал, в частности, названия явлений природы, где представление о субъекте-производителе действия совсем отсутствует; названия внутренних физических переживаний человека, где представление о субъекте застилается представлением об организме субъекта; названия внешних переживаний субъекта при умалчиваемом производителе действия; названия внутренних волевых и нравственных переживаний субъекта, где представление о субъекте застилается представлением о его духовной личности и т.д. (1941а, 468). Разная степень бессубъектности (или градация типов субъекта) в безличных оборотах зависит от того, называется ли определенное по пространственно-временным границам явление внешнего и внутреннего мира или неопределенное в пространственно-временном отношении явление природы (см.: Степанов Ю.С., 1990, 272). 77

При выделении лексических группировок безличных глаголов, соотносимых с определенными семантическими сферами, учитываются такие характеристики, как вид, возвратность, переходность, обращается внимание на падежные формы субъекта и объекта. Отмечается, что при обозначении явлений природы используются непереходные и в основном невозвратные глаголы инхоативного способа глагольного действия либо обозначающие достигший результата переход в состояние; по своей лексико-семантической отнесенности это могут быть глаголы, называющие природные, атмосфернометеорологические, "временные" явления (см., напр.: Королькова А.В., 1980, 106-108); указывается, что глаголы стихийного действия, как правило переходные, употребляются с Вин.п. лица, предмета, испытывающего действие, либо Тв.п. (орудийным), называющим причину явления; наблюдается также использование при безличных глаголах Род.п., Дат.п. и других падежей имени (местоимения), в этом случае высказывание сообщает о непознанной, стихийной силе, ощущениях от физических явлений и др.; внутренние физиологические изменения в организме могут выражаться переходными глаголами с Вин.п. именного компонента; при обозначении психических переживаний, по наблюдениям исследователей, используются также Предл., Тв., Дат. и реже Род.п. и др. (см.: Аðват Н.Н., 1969; 1976; Богданов В.В., 1977; Коðолькова А.В., 1980; Крысько В.Б., 1995; Кузнецова М.В., 1984; Матханова И.П., 1992; и дð.). Способы пðедставления субъекта действия (состояния) в высказывании в зависимости от лексико-семантической хаðактеðистики употðебляемого безличного глагола, специфика этой особой в лексико-грамматическом отношении группы языковых единиц с дефектной парадигмой, особенности совмещения глагольного и именного представлений при обозначении явлений природы, внешнего и внутреннего мира человека рассматривались и уточнялись языковедами, философами, психологами в процессе анализа эволюции средств персонификации высказываний (Потебня А.А., 1968; см. также: Богоðодицкий В.А., 1915; Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902; Шахматов А.А., 1941а; Brentano F.,1888; Iovanowich A., 1896; Miklosich F., 1878; Sigwart Ch., 1888; и дð.). Анализ эволюционных языковых процессов во взаимодействии с мыслительными, представленный в трудах старших языковедов, свидетельствует о том, что исторически в безличных высказываниях речь могла идти о субстанции особого рода - мифической. А.А.Потебня писал: "Вовсе не необходимо, хотя и возможно и в некоторых случаях верно, что бессубъектному обороту предшествует оборот с субъектом, означающим человекообразное, поклоняемое божество"; однако необходимо признать также, считал ученый, что до распространения на подобные случаи первоначально некоторые разряды бессубъектных глагольных сказуемых, образованных от имен, предполагали эти самые имена как субъекты (ср.: 78

Св4тает. - Св4тъ св4таетъ), поскольку носители языка стремились разложить восприятие на его элементы - субстанцию и ее деятельность (Потебня А.А., 1968, 320-322). Устранение мифического субъекта или его определенности, связанное со многими психологическими причинами (бытового, религиозного, мировоззренческого характера и др.), нашло отражение в языковом сознании и, по мнению исследователей, явилось результатом общего процесса усиления глагольности и потери субстанциональности в языке (см. об этом: Виноградов В.В., 1947, 423-424; см. также: Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902, 93, 189, 206). В работе А.Иовановича проявление меньшей степени конкретности действующего лица связывается с устранением первобытной персонификации, когда обозначаемое языковыми средствами действие субстанции (Der Himmel blitzt) или божества (Zeus regnet) преобразовывалось в обозначаемое явление (Es blitzt; Es regnet). Данному процессу, считал исследователь, мог сопутствовать принятый в обществе запрет на употребление названий божеств (Iovanowich A., 1896, 3-25). Первоисточник предложений типа Морозит В.А.Богородицкий относил к конструкциям, состоявшим из однокоренных существительного-подлежащего и глаголасказуемого (Мороз морозит), и считал возможным их возникновение на почве предложений, в которых при выражении подлежащего и сказуемого разнокорневыми словами сказуемое сопутствовало исключительно данному подлежащему (Дождь моросит \ Моросит) (Богородицкий В.А., 1935, 218). Известно, что при рассмотрении происхождения безличных оборотов некоторые исследователи склонны видеть в них первичную форму высказывания (см. об этом: Богородицкий В.А., 1915, 182). Идея о первичности выражения нерасчлененных одночленных суждений и изначальном отсутствии субъекта-подлежащего (Es scheint) предполагает оформления суждения безличными одночленными признание предложениями. Так, по мнению Й.Гербарта (1813), Ф.Брентано (1888) и др. двучленные суждения стали доступны первобытному человеку позднее, а следовательно, поиск субъекта-подлежащего в предложениях типа Es regnet; Il pleut; Морозит; Grzmi; и др. и попытки вывести происхождение безличного Es regnet и под. из конструкций Das Regen regnet; Zeus regnet являются бесперспективными (см.: Галкина-Федорук Е.М., 1958, 41). Объяснение причин возникновения безличных глагольных форм может базироваться на гипотезах чисто лингвистического характера. Следует отметить в этой связи предположение А.А.Шахматова, который считал, что первоначально в и.-е. праязыке эти языковые единицы были представлены без морфологического элемента 3 л. ед. ч. и являли собой "необосложненную" суффиксом глагольную основу; так же выражалось некогда и 3 л. личных глаголов; с течением времени под влиянием форм 1 и 2

79

л. изменились формы 3 л. ед. ч., что привело к замене древней формы безличного глагола (1941а, 467). Значимым в аспекте предпринятого исследования является обоснование учеными динамики развития категории безличности в русском языке. Старшие языковеды считали, что по направлению "от древности" число бессубъектных конструкций увеличивается за счет субъектных. Так, о "растущей популярности Д.Н.Овсянико-Куликовский говорил бессубъектных оборотов", при которой формы неопределенного или "мнимого" лица "явно стремятся ограничивать употребление" личных форм глагола, "становятся на их место" (1902, 192). В настоящее время, указывал ученый, новые языки переполнены бессубъектными формами (там же, 189). Активность семантико-стилистических процессов в группе разряда безличных глаголов, пополнение их состава и продуктивность некоторых безличных оборотов отмечаются во многих научных трудах, рассматривающих различные этапы становления русского языка и его современное состояние, специфику безличных форм в других славянских языках (см.: Галкина-Федорук Е.М., 1958; Георгиева В.Л., 1968; 1978; Кузнецова М.В., 1984; Ломтев Т.П., 1956, 209; Мразек Р., 1990; Савельева Л.В., 1988; Doros A., 1975; Feleszko K., 1967; Fodor I., 1957; Koneczna H., 1958, 93-94; и др.). Отмечая расширение использования этих языковых единиц, Е.М.Галкина-Федорук писала, что количество безличных предложений в русском языке растет не только в связи с развивающимися и уточняющимися формами мышления, с расширением средств изобразительности, но и в связи с различными грамматическими процессами, которые обусловлены усложнением содержания речи (1950, 320). Особенности использования безличных глаголов в связи с вопросом о продуктивности рассматриваемых конструкций проясняются также при выявлении общих закономерностей их употребления в разных славянских языках, что, в свою очередь, предполагает сопоставление языковых единиц (см.: Балалыкина Э.А., 1980, 4) с точки зрения частотности применения структурных и семантических характеристик. Степень употребительности безличных предложений в русском языке (см.: Галкина-Федорук Е.М., 1950, 320; 1958, 122) более рельефно выступает по сравнению с тенденциями, обнаруживаемыми в польском языке. Так, в истории польского языка, считает А.Дорос, безличные глаголы с Дат.п. косвенного субъекта активизировались более медленно, нежели в древнерусском и старовеликорусском языках (Doros A., 1975, 53, 60). Однако круг глаголов в таких конструкциях в старопольских текстах представлен шире, чем в древнерусских. В частности, разнообразным было использование глаголов речи, в роли которых могли выступать глаголы движения, употребленные переносно (iûñ, dojûñ, chodziñ; и др.), например: Chodziäo o urazó hetmanùw (там же, 60). В то же время сходство с русским языком обнаруживается в 80

старопольском языке при функционировании глаголов речемыслительной деятельности, выступавших в прямом значении: pisze sió nam o tym tako,... (Kazania gnieÿnieòskie, 21), а также при использовании глаголов непроизвольного психического состояния, типа chcieñ sió, zachciewañ sió; и др. (см.: Pas., 69, 74-75.). По отношению к современному польскому языку некоторые ученые говорят о непродуктивности ряда типов конструкций (Koneczna H., 1958). Особенно это касается структур с субъектным компонентом в косвенном падеже. Его отсутствие при безличном глаголе в польском предложении ведет к тому, что, по сравнению с русским языком, такие высказывания приобретают характер большего обобщения (Doros A., 1975, 135) и т.д. В‡жным критерием, определяющим отнесенность безличных гл‡голов к периферии полевой структуры ин-персонaльности, является неоднородность состава н‡званÌых языковых единиц, что проявляется в существов‡нии н‡ряду с с‡мостоятельными безличными гл‡гол‡ми безличных форм личных гл‡голов (терминология В.В.Виногрaдовa, см.: 1947, 466). Подмеченн‡я еще ст‡ршими языковед‡ми способность личных форм глагола способны обозначать действие как определенного деятеля, так и субъекта действия (состояния), имеющего характер всеобщности, объяснялась учеными по-разному: "безличным образом" употребления глаголов (Ломоносов М.В., 1755, 197); способностью личных глаголов "принимать вид" безличных, когда при них "не показан действующий предмет" (Востоков А.Х., 1839, 108-109); самостоятельной способностью личных форм глагола при факультативности или "опущении" личных местоимений обозначать неопределенное лицо (Греч Н.И., 1827, 349). Замену личного оборота безличным Ф.И.Буслаев считал одной из особенностей русского языка. К безличной форме обращаются даже тогда, когда нельзя миновать лица действующего, которое потому и обозначается различными косвенными падежами, заменившими, по мнению ученого, первоначальный именительный падеж подлежащего. Анализируя языковые факты, почерпнутые из древних текстов, Ф.И.Буслаев приводит примеры использования глаголов в форме действительного залога для обозначения страдательного залога с творительным падежом лица действующего и винительным падежом предмета, подлежащего действию: траву водою по р4камъ и по ручьям отняло (Пск.лет.), замен личного глагола безличным с родительным падежом количества: наехало гостей, безличным глаголом при отрицании с родительным падежом "подлежащего": и не б4 има ч5да (Остр. Ев.); не было, не будет денег и т.д. (1959, 384-386). Еще ранее А.Х.Востоков отмечал глаголы, во всех лицах употребляемые, но принимающие "вид безличных" в ед. ч. (гремит, гремело, сверкает, сверкнуло и т.п.) (1839, 108109).

81

Способность личных глаголов выступать безлично объясняется в научных исследованиях по-разному. А.А.Потебня считал, что отрицание конкретности проявления действователя "ведет к видоизменению представления его самого и к его отрицанию" (1968, 325, 330). Д.Н.ОвсяникоКуликовский выделял случаи использования форм 3 л. ед. ч. и ср. р. прошедшего времени личных глаголов по образцу (аналогии) с безличными при обозначении "неопределенности неведения" и связывал с этим "различные ступени и оттенки относительной бессубъектности" (1902, 191). Потенциальная способность глагольных словоформ при определенных контекстуальных условиях иметь значения, близкие к безличным или являть собой переход от личного употребления глагола к безличному, по мнению исследователей, обнаруживается в способах выражения скрытого, таинственного, завуалированного деятеля; мыслимого, но не названного по неведению; намеренно отрицаемого в качестве существующей субстанции; неизвестного в силу фатальности, стихийности изображаемого процесса или невозможности создать представление о творце действия, совершающегося само собою либо в условиях, когда говорящий замечает лишь само действие, не заботясь о его творце; и т.д. (Галкина-Федорук Е.М., 1958, 68-79; см. также: Klemensiewicz Z., 1968, 97-98; и др.). В этом русле важно замечание А.М.Пешковского, который, разграничивая глаголы типа светает, возникшие в языке очень рано, типа дремлется, в которых -ся создает самую безличность, выделяет лексемы типа трещит, которые выступают то лично, то безлично (1956, 317-318). Эта особенность получает объяснение при обосновании В.В.Виноградовым различий, существующих в многообразных случаях "переходного" использования от личного глагола к безличному, которые ученый считает результатом смешения, колебания и взаимодействия двух семантических типов: глагольных форм с устраняемым лицом или отвергаемым производителем действия и безличных глаголов в "собственном смысле" (термин см.: Виноградов В.В., 1986, 381). Переход от выражения "третьих лиц" к безличности, наблюдаемый в процессе функционирования 3 л. как грамматически безличной формы, не обозначающей отнесенности действия к субъекту (см.: Якобсон Р.О., 1985, 215), в функциональной грамматике связывается с периферийной сферой функционально-семантического поля персональности (Бондарко А.В., 1991, 6, 20). Допуская включение безличных глаголов в систему форм категории лица и определяя безличные формы как сопоставимые с семантикой глаголов 3 л. в его предметном значении по общему указанию на "внешний источник" предикативного признака, А.В.Бондарко считает, что глаголы типа Светает, морозит и т.п. относятся к крайней периферии в структуре названного поля (1991, 23-24). При трактовке безличных форм как конституентов функциональносемантического поля некоторыми исследователями учитывается содержание 82

субъектной семантики, связанное с характеристикой среды: среда, по мнению Ю.А.Пупынина, представляет собой совокупность определенных субстанциональных свойств (обладает недискретностью, рассеянностью в пространстве, диффузностью и др.) и является синкретичным носителем признака, опирающимся на безличный предикат (Пупынин Ю.А., 1992, 5056). Неоднородность системных характеристик собственно безличных глаголов (термин см., напр.: Бирюлин Л.А., 1984, 1) и личных глаголов, употребленных безлично, может объясняться семантической поливалентностью языковых единиц, лексическое значение которых включает, наряду с предикатным смыслом, смысл составляющего аргумента (либо аргументов) (Бирюлин Л.А., 1984, 6-8) и др. Л.А.Бирюлин, анализируя соотношение семантических и синтаксических элементов предложения, в котором глаголы, обозначающие метеорологические явления, изменение температуры воздуха, выпадение осадков и под., функционируют как "нульместные", считает, что "первые предикатные места" таких глаголовсказуемых заполнены аргументами, которые семантически инкорпорированы в самих безличных глаголах (1984, 9). При отсутствии лексически выраженного подлежащего (соответствующего именам событий) предложения с названными глаголами являются семантически насыщенными и информативно законченными. Признаком собственно безличных глаголов Г.А.Золотова считает неизменность безличной формы в реальной модели типа Мне, тебе, ему работается и показывает, что безличный глагол стоит особняком от глагольной парадигмы 1, 2, 3-го лица. При полноценности личной парадигмы глагол не может быть квалифицирован как безличный. Так, в предложении Зашуршало (ср.: Я, ты, он зашуршал; Оно зашуршало) форма среднего рода предиката соответствует неопределенно-предметному значению субъекта и не должна расцениваться как безличная (Золотова Г.А., 1982, 118), что в нашем представлении соотносится с употреблением личных глаголов в безличной форме. Важным признаком является противопоставленность личного и предметного субъекта: предложения с личным субъектом имеют личную парадигму, различный способ представления субъекта в его определенно-личном, неопределенно-личном, обобщенно-личном вариантах, данная особенность отсутствует в предложениях с субъектом в предметном значении, которое актуализируется лишь в форме 3 лица (см.: Золотова Г.А., 1981). Все глаголы "субъектно-неодушевленного класса", по мнению О.А.Михайловой, то есть глаголы, содержащие в семантике сему неодушевленного субъекта и открывающие обязательную позицию "субъект действия", характеризуются признаком неполноты парадигмы. Эта особенность, в свою очередь, позволяет различать глаголы-предикаты с семой специализированного субъекта (дождь, снег и т.п.), образующие 83

параллельные конструкции с личными и безличными формами глагола и, соответственно, с замещенной или незамещенной позицией субъекта (типа: Моросил дождь; Целый день моросило), а также глагольные предикаты, содержащие обобщенную по характеру сему, которые не образуют безличных предложений (типа: Падал дождь; Валил снег), когда глагол выступает в своих вторичных значениях (Михайлова О.А., 1985, 3-13, 16). Рассматривая безличные предложения в одном ряду с личными, ученый основывается на признании двучленного характера семантической структуры любого высказывания. В этом случае безличные конструкции интерпретируются как варианты с "включенными" актантами по отношению к исходной двусоставной модели, что, в свою очередь, обусловлено семантикой глагольного предиката, включающей предметно-субъектные семы (Михайлова О.А., 1985, 5). Квалификация личных глаголов, употребленных безлично, по мнению М.Гиро-Вебер, является сложной задачей. Подобные случаи, когда использование личных глаголов сопряжено с утратой их способности как сказуемых иметь при себе грамматический субъект (в Им.п.), ученый называет "функциональным скольжением" или "функциональным сдвигом" и связывает с реорганизацией формальной структуры предложения, трансформацией синтаксической функции какого-либо его члена под влиянием "семантического давления" в результате изменения коммуникативной направленности высказывания (Guiraud-Weber M., 1983, 79-86; 1984б, 551). Анализ семантических группировок безличных глаголов в ряде исследований также обнаруживает стремление ученых установить специфику деления собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении в зависимости от их парадигматических лексикосемантических характеристик. Так, Е.М.Галкина-Федорук считает, что собственно безличные глаголы являются прежде всего средством обозначения физических и атмосферных явлений природы, выражения психофизического состояния живого существа, модальных значений (1950, 305; см. также: Русская грамматика, 1982, I, 639, 641). В высказываниях с собственно безличными глаголами типа Светает наибольшая неопределенность деятеля, которая часто граничит с полным его в основном устранением, обусловлена, по мнению В.В.Бабайцевой, лексическим значением глаголов, ясно определяющим предмет суждения и не требующим конструктивно обязательных членов предложения (см.: Бабайцева В.В., 1968, 58, 78). Большей широтой значений отличаются личные глаголы, употребляемые безлично. Кроме названной семантики, они способны выражать смену дня и ночи как смену времени, проявление стихийных, мифических, непознанных сил, импульсивных процессов в организме человека (Галкина-Федорук Е.М., 84

1950, 308; см. также: Арват Н.Н., 1969; и др.). Семантика лексем с точки зрения их моносемантичности или полисемантичности также дает некоторые основания для разграничения собственно безличных глаголов как моносемантичных и абсолютно безличных (Королькова А.В., 1984, 103) и безличных форм личных глаголов как полисемантичных, в лексикосемантической структуре которых сосуществуют безличные и личные значения, а также как глаголов с потенциальной безличностью, выявляемой в определенных условиях контекста и в составе безличных предложений (там же, 104). Возможность безличного употребления личных глаголов связана с обязательными синтагматическими условиями - отсутствием субъекта действия (состояния) в Им.п и осмыслением его как неизвестного или неопределенного, стихийного или непознанного; кроме того, конструкции определенные уточнители, например, с должны включать обстоятельственной семантикой (места, времени, причины действия), в ряде случаев обязательным является объектный распространитель, придаточное причины и др. (см.: Галкина-Федорук Е.М., 1950, 307-317; Георгиев Иг., 1975, 205-226; Feleszko K., 1967, 205-217; Fodor I., 1957, 149-159; и др.); в зависимости от смысла высказывания в качестве обязательного структурного компонента часто выступает "дательный субъекта" со значением лица, испытывающего состояние (Арват Н.Н., 1969, 22-25; Бабайцева В.В., 1968, 72; и др.). Отмеченные характеристики безличных глаголов позволяют заключить, что по своим функционально-семантическим свойствам названные языковые единицы примыкают к инфинитиву как ядерному средству выражения категории ин-персональности. Семантико-грамматические особенности безличных форм не позволяют им реализовать прямое грамматическое отношение к производителю действия, субъекту-носителю состояния. Главным предметом речи в предложениях с безличным предикатом является само действие, отнесенное в зависимости от лексического значения глагола к различным тематическим областям. В отличие от инфинитива, всегда "открывающего вакансию" для семантического субъекта, безличные глаголы реализуют этот признак непоследовательно. Часть из них входит в группу "нульвалентных" глаголов, обозначающих нечленимую ситуацию, другие имеют актанты, первый из которых не получает статуса подлежащего. Эта особенность дает возможность включать безличные глаголы в периферийную сферу функционально-семантической категории ин-персональности. Неспособность иметь при себе семантический субъект либо различная степень конкретизации обозначаемого явления в референциальном, количественном, пространственно-временном отношениях могут служить основанием для градации разной степени участия субъекта в описываемых событиях. 85

Неодноðодность системных хаðактеðистик безличных глаголов и функциональные свойства ˝тих языковых единиц пðиняты в данном исследовании в качестве основания для ðазгðаничения собственно безличных глаголов как конституентов ближней пеðифеðии полевой структуры ФСК ин-пеðсональности и личных глаголов в безличном употðеблении как сðедств, фоðмиðу˛˘их дальн˛˛ пеðифеðи˛ полевой стðуктуðы названной категоðии. Такое деление не пðотивоðечит сфоðмулиðованному В.В.Виногðадовым теоðетическому постулату о том, что категоðии лица и безличности могут обнаðуживаться в фоðмах одного и того же глагола, а категоðия безличности может являться также семантическим центðом особого глагольного слова (1947, 465-466). Место ðассматðиваемых конституентов в иеðаðхии сðедств выðажения ин-пеðсональности опðеделяется нами в зависимости от специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола (у собственно безличных глаголов) и как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функциониðования глагольной словофоðмы (у личных глаголов в безличном употðеблении). Собственно безличные глаголы, формирующие ближн˛˛ пеðифеðи˛ полевой стðуктуðы ФСК ин-пеðсональности, не могут иметь пðи себе гðамматического субъекта и всегда выðажа˛т отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не име˛˘им статуса подлежа˘его. Личные глаголы в безличном употðеблении, не будучи безличными на паðадигматическом уðовне, пðиобðета˛т их свойства в пðоцессе функциониðования и пополняют состав средств выражения инперсональности новыми элементами. Сказанное обусловливает вкл˛чение ˝тих языковых единиц в сфеðу дальней пеðифеðии полевой структуры названной категории. * * * Специфика представления глагольной словоформой субъекта действия при отсутствии репрезентации носителя предикативного признака в самой форме глагола либо при десемантизации личного значения глагола позволяет рассматривать ин-персональность как объединение сходных по своим структурно-семантическим и функциональным свойствам языковых единиц, выражающих отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Единство инфинитива как ядеðного средства ин-пеðсональности и собственно безличных глаголов, а также личных глаголов в безличном употðеблении как пеðифеðийных конституентов полевой структуры рассматриваемой категории базируется на синтезирующем свойстве данных языковых единиц, в качестве которого принята степень участия субъекта в 86

описываемых событиях. Реализация этой семантики глагольных словоформ на функционально-семантическом уровне устанавливается с помощью различного набора релевантных признаков, актуализирующих "высокую среднюю - низкую - нулевую" степень участия субъекта в описываемых событиях. В качестве важнейших характеристик субъекта действия (состояния) выделены следующие: замещение позиции первого актанта, способ выражения субъекта действия (состояния) и способ представления субъекта действия (состояния) в высказывании (см. схему 2). Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях фиксируется при замещении позиции первого актанта косвенным падежом имени (местоимения), при эксплицитном выражении носителя предикативного признака, обозначении определенного субъекта действия (состояния) в высказывании. Средняя степень участия субъекта в описываемых событиях сопряжена с тем, что позиция первого актанта остается незамещенной (открытой), субъект при этом выражен имплицитно и по способу представления в высказывании является известным из контекста либо ограниченным в своей неопределенности социальными, профессиональными, религиозными, правовыми и др. характеристиками действия, пространственно-временными рамками события, речевой ситуацией в целом. Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях реализуется в условиях, когда позиция первого актанта не замещена, субъект действия (состояния) формально не выражен, не ограничен в своей неопределенности либо представляется как обобщенный. Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях проявляется в том, что позиция первого актанта не может быть открыта и замещена, субъект действия (состояния), обозначенного глаголом, не выражен, какойлибо способ его представления в высказывании невозможен.

87

Признаки выражения степени участия субъекта в описываемых событиях в предлагаемой градации могут быть представлены следующим образом*: Схема 2 Релевантные признаки выражения степени участия субъекта в описываемых событиях Степень участия субъекта в описываемых событиях Характеристика субъекта действия (состояния) Замещенность позиции 1-го актанта позиция замещена

высокая

средняя

низкая

нулевая

+

-

-

-

-

+

+

-

позиция открыта позиция не может быть открыта и замещена Способ выражения субъекта действия (состояния) субъект эксплицитный

-

-

-

+

+

-

-

-

субъект имплицитный

-

+

-

-

субъект не выражен Способ представления субъекта действия (состояния) субъект определенный

-

-

+

+

+

-

-

-

субъект известный

-

+

-

-

субъект ограниченной неопределенности

-

+

-

-

субъект неограниченной неопределенности

-

-

+

-

субъект обобщенный

-

-

+

-

субъект невозможен

-

-

-

+

*Примечания: "+" - наличие признака; "-" - отсутствие признака. 88

ГЛАВА

ТРЕТЬЯ

ВЫРАЖЕНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА В ТЕКСТАХ XI-XIV, XV - середины XVII вв. § 1.

Ядерные средства выражения категории персональности.

Процесс развития оппозитивной противопоставленности полевых структур функционально-семантических категорий персональности::инперсональности обнаруживает зависимость от тех изменений, которые происходили в сознании людей. А.А.Потебня писал, что "мышление, основанное на самосознании, начинается со способности разлагать восприятие на две основные его части, т.е. отделять носителя действия от самого действия и соединять их друг с другом" (1958, 89). Взаимосвязь эволюционных языковых процессов и мыслительной деятельности древнего человека (см. об этом: Лопушанская С.П., 1996, 7-8; Успенский Б.А., 1987, 810) находит отражение в формировании способов выражения отношения к лицу, характерных для языка древнерусского и старорусского периодов. В данном аспекте в качестве основного различия, наблюдаемого при употреблении личных глаголов, учитывается наличие в высказывании прямого или скрытого грамматического отношения к производителю действия (см.: Виноградов В.В., 1947, 461), что связано с представлением определенного, неопределенного, обобщенного субъекта, деятеля, а также с устранением его из смысловой структуры высказывания. Эта функциональная особенность проявляется на фоне разрушения древних отношений в системе личных глагольных форм (см. об этом: Лопушанская С.П., 1975). Не касаясь специально различно интерпретируемого учеными вопроса об унификации времен и наклонений в русском языке (см.: Бунина И.К., 1959; 1970; Гавранек Б., 1962; Кузнецов П.С., 1959; 1961б; Лопушанская С.П., 1975; 1990; Маслов Ю., 1962; Потебня А.А., 1977; Шахматов А.А., 1941б; Этерлей Е.Н., 1970; и др.) и базируясь на результатах рассмотрения этой проблемы в трудах С.П.Лопушанской, считаем необходимым остановиться при характеристике средств выражения персональности на тех особенностях языкового развития, которые при свертывании системы личных форм глагола способствовали расширению позиций словоформ со значением инперсональности. Матеðиал, пðедставленный в тðудах А.Х.Востокова (1839), Ф.И.Буслаева (1863), И.И.Сðезневского (1959) и дðугих стаðших языковедов, в специальных исследованиях, анализирующих основные тенденции ˝вол˛ции 89

ðусского и славянского глагола (Бунина И.К., 1970; Иванов В.В., 1982; Клименко Л.П., 1990; Лопушанская С.П., 1975; Хабуðгаев Г.А., 1991; и дð.), в ðаботах, котоðые затðагива˛т об˘ие и частные аспекты истоðических изменений на ðазных уðовнях языка (см.: Истðина Е.С., 1923; Обноðский С.П., 1946; Соколова М.А., 1957; см. также: Гоðшкова К.В., 1968; Иоðданиди С.И., 1995; Котков С.И., Попова З.Д., 1986; Кузнецова Р.Д., 1983; Шульга М.В., 1988; и дð.), дает возможность обоб˘ить особенности использования личных фоðм глагола как категоðиальных сðедств ðеализации пеðсональности в дðевнеðусских и стаðоðусских текстах. При обозначении отношения к лицу, субъекту действия (состояния) вычленяются элементы, касающиеся субъекта-подлежащего или находящиеся за его пределами (терминология см.: Бондарко А.В., 1991, 21). Массив фактов из памятников письменности XI - середины XVII вв. позволяет разграничить центральные (ядерные) средства выражения персональности и периферийные. Грамматический центр персональности представлен категорией лица, в которой выделяется ядро (формы 1 и 2 л.) и его окружение (формы 3 л.) (там же, 20-22). Последние в содержательном плане связаны с переходом от центра к периферии и с собственно периферийной сферой семантики персональности. В условиях су˘ествования ðазвитой системы синтетических и аналитических фоðм ðеальных и иððеальных времен и наклонений в дðевнеðусском языке указание на пðоизводителя действия (носителя состояния), закл˛ченное в моðфологической стðуктуðе глаголов, обеспечивает инфоðмативну˛ достаточность высказываний. Специфика значения личного глагола, который характеризуется "чистою формальностью заключенных в нем отношений к лицу" и предполагает не менее чем двучленное первобытное предложение, определялась А.А.Потебней как отличная, неизмеримо удаленная от глагола, выступающего в одночленном первобытном предложении (1958, 82). В этой связи постановку имени (местоимения) для вычленения в высказывании субъектов действия вместе с личной формой глагола, также обозначающей отношение к конкретному деятелю, можно рассматривать в качестве проявления тенденции к разделению восприятия на две составляющие - субъект и его действие. По выражению В.И.Борковского, использование личных местоимений 1 и 2 л. в древнерусском языке было вызвано "строго регламентированными правилами" (1978, 193, 207-208). Случаи постановки личных местоимений 1 и 2 л. в текстах XI - XIV вв. наиболее ярко представлены в повествовании от лица автора или в прямой речи при употреблении презентных форм: fp] ,j uÛ vjtv/ rkfy5. c5 b ck=;. (Изб. 1076, 191 об.); fp] tlby] tcvm - =,jusb[] cb[] uhf;fy] (Пат.Син., л. 24); fp] j cj,' c]rf;= (там же); Hfpev4b e,j| zrj fp] y' gjdbye.cz n',4| yb j,of. nb cz (ПВиИ, л. 11); Fp] ,j lj,hfuj hflb 'cn'cndf ghbbve nz b w4k,fvb| zrj vjus| cgjlj,k. nz (там же, л. 16); 90

Zrj;' vs ybrfrjz;' kmcnb ukfujk'v] (там же, л. 16 об.); J cb[] xnj d4of'ib ns b rfr] lf'ib vb c]d4n? (там же, л. 17); f 5p] dfv] rkfy5.c5 l4l'v] cdjbv] (Гр. ок. 1300. См.: СДР XI-XIV, II, 236). Конкретно воспринимаемый русичем субъект занимает обычно начальную позицию в главной либо придаточной части сложного предложения, а также при одном из однородных сказуемых в этих предложениях. Личное местоимение встречается и в постпозиции к предикату (d4of'ib ns). Подобным образом может обозначаться субъект действия, если глагол стоит в форме прошедшего времени, например, в аористе, имперфекте: gh4,s[] ;' fp] lj vyjuf xfcf vjk5 c5 tb (Пат.Син., л. 32); pfy' tuj ;' ãm d]pk.,b f fp] gjuyf[] (Ск. Б. и Г., 13 а 18-19); bcnby= nb d4of. j÷' zrj fp] cfv] gjv'nj[] c=c4r] n] b y4cnm d] ytvm ybxmcj ;' (ЖФП, 54 г 16-19); Fp ;' lh4dk' cb[] d]cghbbvf[| yj jyjuj ukfujkf cbkf| ,jleof lei. vj. ,'cgh'cnfyb| d]pd'l' hfpevb'v] hfpevf yf bp,hfyb' kexi'' (ПВиИ, л. 8 об.-9); b ds y'd4hbtvm =vh4cn' (Усп.сб., 246 г 23-24); z;' fp] pfdbcnb. ndjh5[] n] ;' jy] ckjd]vm bcw4k5i' b b[] ;' fp] hfplh=if[] =ps (там же, 219 а 3-7). При употреблении перфекта отношение к производителю действия могло выражаться одновременно личным местоимением и формой вспомогательного глагола. Например: b uëf tv= gf[jvbt =;' ns c',' =ghfdbk] tcb (Усп.сб., 115 г 25-27); zrj ns tcb c4k] yf cnjk4 wmhmr]db rjcn5ynbz (там же, 173 б 24-26); b vs nj(u) ljcvjnhbkb b hjpl4kbkb 'cvj bv] ujkj' ,jkjnj yf gjks (Гр. 1398. См.: СДР XI-XIV, I, 346). Пðинятое в языковой пðактике ðегламентиðованное употребление местоимений-подлежа˘их в позиции пеðвого актанта с цель˛ логического выделения или сопоставления субъектов (см.: Боðковский В.И., 1978, 193, 207-208) может быть сопðяжено также с фоðмальной и семантикостилистической пðотивопоставленность˛ глагольных словоформ 1 и 2 л., например: f z gjbk] tcvm rjy' Nm[d4hm., f to' Djk[jdjvm yfgj. (НIЛ, 100 об.). Конкретно-пространственным восприятием описываемых событий можно объяснить стремление подчеркнуть субъект действия, разграничить действующие лица в высказывании. Закономерности, которыми определялось использование личного местоимения в функции подлежащего, зависели от его структурно-стилистических функций. Во многих диахронических исследованиях (Борковский В.И., 1978, 193-199; Обнорский С.П., 1946, 26, 49, 60-61, 102, 112, 160, 172-174; Соболевский А.И., 1907, 240241; Шахматов А.А., 1941б, 64-65, 162-164, 463; Andrîs Z., 1987, 182-183; Äoû J., 1922, 150; и др.) отмечается, что местоимения не просто указывали на лицо, а служили средством логического выделения, противопоставления и сопоставления разных субъектов и их действий, употреблялись в прямой речи при обращении. Например: fp] nb kzu= yf djp4 ns ;' vjusb yf rjyb 4[fnb (ЖФП, 43 б 19-20); h'x' ,j gh(j)hêvm ám ns hfp=v] vjb 3(n)d'hp' fp] ;' 3(n)hby= n',' (КР 1284, 164 б. См.: СДР XI-XIV, I, 77); fp] =nhj gjck. gj ds\ ds ;' hmw4n' y' 91

'l'v] yf rjy4([) yb g4ib bl'v] (ЛЛ 1377, л. 15-15 об.); ds vb ,=l4n' ujcgjlbt vjb fp] dfv] hf,] (Ск. Б. и Г., 14 а 14-16); fo' bl'ib ns cj vyj. ble b fp] (Пал. сп. 1406, 173 а. См.: СДР XI-XIV, I, 100); ns vb 'cb csy]| f zp] n],' jn'wm (НIЛ, л. 76). Постановка местоимений 1 и 2 л. в текстах памятников XV - середины XVII вв. в большинстве случаев также может быть объяснена стилистическими причинами. На такое употребление обращает внимание в своих исследованиях В.И.Борковский: B gcrjdbxb jnh'rjifË rfr] ds yfv] y' gjvjujcn'| nfrj b vs dfv y' gjvj;'v (ПIIЛ, л. 193-193 об. См.: Борковский В.И., 1978, 206). Противопоставленность говорящего и собеседника представлена, например, и в следующем контексте: Vfnb ;' 'uj| y' vjueob enfbnb ,sdf'vfuj b bcgsnf'vfuj| jnd4of r ybvm: "Fp] vkfl'ywf d gfpec4 y' bvfv| zrj ;' vybn' ds| bv4. ;' d] enhj,4| 'o' lj dh'v'yb y' hj;'yf" (ЖСР, 266). Одним из способов стилистического противопоставления действующих лиц, наряду с включением личных местоимений служит, как отмечают в своих исследованиях по языку памятников XVII века С.И.Котков и З.Д.Попова, использование форм разных наклонений глагола. Например*: И ты пожалуи приед вскор4 а я поеду вскор4 в объездъ (Ист., 85. См.: Котков С.И., Попова З.Д., 1986, 79). В процессе свертывания личной парадигмы необходимость постановки местоимения-подлежащего может быть мотивирована одновременно несколькими факторами: намеренным разграничением субъектов и их действий (в условиях совпадения и несовпадения наклонений глагола в предложения), контекстуальной конкретизацией частях сложного отнесенности действия к говорящему или собеседнику, когда глагольные формы самостоятельно не указывают на лицо. Это наблюдается чаще при функционировании перфекта без связки: B vs| n',4 d4hz| d ne cdj. djnxbye gjckfkb| b ns nfr] cj,fwrbv] j,sxf'v] bpv4ye cdj. exbybk] (Курб. Ив. Гр. Посл., 64); b z nj b yfgbcfk]| gjdsi' c'uj| rfr] 've ;bnb gjrjbyj d r4kbb| f vjyfcnsh. ,'pvzn';yj ,el'n]| - lj,hj b ds gj njve exbybn' 've gjrjb (Ив.Гр.Посл., 168). Введение в текст частиц, союзов, совмещающих различные модальные значения с семантикой связующих слов при обозначении соединения, противопоставленности, следствия и т.д., является дополнительным средством акцентирующего выделения, подчеркивания действий (состояний) разных субъектов. Роль местоимений ns и ds при глаголах в императиве квалифицируется учеными неоднозначно (см.: Борковский В.И., 1978, 195; Ломтев Т.П., 1956, 59; Собинникова В.И., 1984, 244-245; Соколова М.А., 1957, 18-19; Стеценко А.Н., 1977, 74-75). Отмечается такое употребление в стилистических целях в контекстах, содержащих, например, обращение-наименование: Jnhjr] ;' dnfby4 xzcnj c] ckmpfvb vjkzi'cz ,jue| ukfujkz: "Ujcgjlb! Ns lfb ;' vb uhfvjne cb.| ns yfexb vz b d]hfpevb vz" (ЖСР, 278); Ns ;'| jnx' cdznsb| gjvjkbcz pf vz r] ,jue (там же,

*

При цитировании текстов XVII века древняя кириллица не используется.

92

280); B ns| xflj| ,k.lbcz y'ghfd'lyfuj bv'ybz| f ndjhb lj,hfz l'kf (Дом., 104). Наличие в предложении местоимения-подлежащего, когда обращение-наименование отсутствует, может быть обусловлено особой подчеркнутостью действующего лица - адресата, исключавшей понимание личного местоимения как средства обращения ко всем, ко многим. Иллюстрацией этого явления служат, по мнению М.А.Соколовой (1957, 20), некоторые фрагменты из Домостроя, где большая часть подобных случаев наблюдается в "Послании и наказании ото отца к сыну", адресованному протопопом Сильвестром Анфиму. Например: Fo' k.l'v ndjbv kexbnwf c r'v ,hfym ul' yb ,elm| b ns yf cdjb[ ,hfyb| f rhexbyjdfnj l'kj - b ns b elfhm (Дом., 107-108). В деловой, эпистолярной письменности старорусского периода фиксируется использование vs "величия" (см.: Никифоров С.Д., 1952, 187). Личное местоимение vs в такой функции характерно, в частности, для царских посланий: Vs ndj. uhfvjne dsxkb b dhfpev4kb ujhfplj (Ив.Гр.Посл., 174); Vs cj cvbh'yb'v n',' djcgjvbyf'v gj [hbcnbzycrjve j,sxf. (там же, 176). В такой функции местоимение "мы" встречается в языке грамот: Мы же пишем к вамъ снабдяще благородие ваше (САП, 176); а мы вам пишем царскимъ словомъ и со вс4ми избранными паны заистинствуемъ (там же) и др. Выражение подлежащего формой личного местоимения 1 и 2 л., обусловленное стилистическими причинами, в языке XVII в. не является господствующим явлением, поскольку язык развивал другие средства выделения субъекта действия. Употребление местоимений могло носить при этом как мотивированный, так и немотивированный характер, что особенно часто наблюдается в деловой речи. Например: пиши ко мн4 Iван Василевич 3 своем здорове и 3 нев4стушкине как вас áгъ мил/ет а я в Суздале... дал áгъ здорово хот4л было к теб4 волочис да не 3тп/стили игуменя и келар и íyе по4хал к теб4 ~едор и б/де тебя Павел #ста`ьев попрежнему волочит и ты ко мн4 3тпиши и 5 приволокуся с протопопом Илею (Грамотка Белина, л. 36). Включение местоимений 1 л. ед. ч. в первую часть приведенного фрагмента связано прежде всего со смысловой направленностью высказывания стремлением говорящего обозначить свои действия, отграничив их от действий тех субъектов, о которых он повествует и к которым обращается. При этом особую роль в организации данного текста играют начинательноприсоединительные союзы, которые указывают на "движение от полученной информации к получаемой" (Кузнецова Р.Д., 1985, 32). Структурная специфика глагольных форм - отсутствие указания на лицо в бывших лпричастиях, утративших связочный глагол, также делают мотивированным употребление местоимения. Во второй части Грамотки регламентированному использованию языковых единиц ты и я сопутствует подчеркнутая противопоставленность действий адресата и говорящего, обозначенных глаголами повелительного и изъявительного наклонений (3тпиши, приволокуся). 93

Употребление форм 1 и 2 лица в качестве ядерных конституентов полевой структуры ФСК персональности русского глагола при незамещенной позиции субъекта-подлежащего в текстах памятников древнерусского и старорусского периодов преобладает. Факты доказывают широкую распространенность этих словоформ, непосредственно обозначающих отнесенность действия (состояния) к говорящему или к собеседнику, что является специфической чертой древнерусского текста. Анализируя данные случаи употребления языковых единиц, необходимо различать высказывания, включающие односоставные определенно-личные и неполные предложения. Трудности при решении этого вопроса связаны с тем, что опущенное подлежащее в неполном предложении не исключает двусоставного характера конструкции, поскольку восстанавливается из контекста; в определенно-личном предложении отсутствие подлежащего является структурным признаком конструкции (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 404, 431-432; Собинникова В.И., 1984, 231). Учитывая это и принимая во внимание тот факт, что в древнерусских памятниках лицо обыкновенно передавалось формой глагола, а местоимение-подлежащее отсутствовало, можно считать неполными те двусоставные предложения, в которых подлежащее подразумевается, поскольку выражено либо в предшествующем предложении (в первой части данного сложного предложения), либо словом, названным ранее в функции дополнения (Стеценко А.Н., 1977, 93-94). Употребление глагольных словоформ в определенно-личном значении не предполагает включения самостоятельной словоформы для обозначения субъекта-подлежащего без нарушения структуры односоставного предложения. Прямое отношение к лицу говорящего или к собеседнику "отчетливо сохраняется" (Виноградов В.В., 1986, 377-379) при употреблении форм со значением настоящего времени. В проанализированном материале встречаются глаголы разных ЛСГ, например в речи автора или, чаще, в составе прямой речи: Vmy. ,j|\\\ (НIЛ, л. 29); d] [k4dby4 bl' ;' crjn] pfndfh5tv] ;bkbo' ,4cjv] tcnm (ЖФП, 54 б 11-17); b ysy' 'cnm| yf y.;' yfl4'v]cz (НIЛ, л. 71); Gjxnj bl'ib jgznmÜ (ПВЛ, 40); Zrj ,jufnf n5 c]ndjhb á] lf nh4,=.inbv] gjvfuftib lf uh4[s gjnh4,bib cdjt. vbkjcnsy'8 (Изб. 1076, л. 85 об. - 86). Наблюдаются презентные формы со значением настоящего-будущего: B rnj bo'n'nm pkf b[| b[;' vfksbvb ckjd'cs crf;. nbÜ (ПВиИ, л. 11 об.); Nmv ;' jnc'k' gjxy'v b xbckf gjkj;bv] zrj ÝJn Flfvf lj gjnjgf k4n ÄÄ×Ä;...Ý (ПВЛ, 17); Zrj ;' c' crf;'v] ,4cjdmcrj' yfeo'ym' b l4bcndj (ПВЛ, 117); Rfrj;' n',4 ghbj,obvcz j c'v]| f y' gh'rjckjdbv]| b k.,jdm| b x'cnm| b vbkjcnm| b xflf| b fo' xnj byjuj dzo'| 'uj;' jnd'h;'vczÜ (ПВиИ, л. 10); Cb cksifo'| d]cnzuy4v]cz yf lj,hj| dpbo4n' celf| bp,fdbn' j,blbvfuj| yf gjrfzym' ghbl'v] (ПВЛ, 113); fyãk] ;' yfcnfdk5zb v5 uëf vb \\\rjkm vb gfx' d]plhfl=tib c5 b d]pd'c'kbib c5 tulf =pmhbib cd4nf ghfdfuj yác' (Усп. сб., 92 б 20-27); Формы множественного числа 1 л. могут использоваться для обозначения 94

говорящего (пишущего) лица как автора летописного повествования yfxbyf'v jn g'hdfuj gjy'l4kybrf\\\| rjyxfdf'nm ;' cz d gznjr] Kfpfh'd] (ПВЛ, 123). Вербальное выражение одновременно субъекта и предиката наблюдается при функционировании простых претеритов, личное окончание которых указывает на то, "какое подлежащее может явиться" (Истрина Е.С., 1923, 3334). См.: b cksif[] ukfñ uë.om vb (Усп.сб., 92 в 8-9); N4v] dcz jcnfdbd]| djck'ljdf[ 've b ,kfujlfn'kmcnde. ,juf Bbcec {hbcnjv] ujcgjlf yfi'uj (ПВиИ, л. 9 об.); zrj y' dbl'[jv] zcyf lyb yb lj pbvs (НIЛ, л. 23 об.)Æ C' ,j| zrj ;' h'rj[jv]| dblbym' dblbif d G'x'hmcrjv] vfyfcnshb (ПВЛ, 192). Действие или состояние, приписываемое определенному лицу, может быть обозначено сложными формами: rsb nj n] gjgkfxb c5 j uh4c4 cdjtvm gkfrfk] kb c5 tcb b pfnmhmk] tcb uh4[] cdjb (Усп.сб., 186 в 1-5). ÝGjbvfk] 'cb dc. lfymÝ (ПВЛ, 40); lf ,s[] gjy4 cfv] xmcnmyjt ndjt n4kj cdjbvf h=rfvf c]ghznzk] b uhj,= gh'lfk] (Ск. Б. и Г., 9 б 22-25). Формы связочного глагола, фиксируя в приведенных высказываниях отнесенность действия к говорящему или собеседнику, могут рассматриваться как функциональные эквиваленты личных местоимений (Ремнева М.Л., 1988, 41). Использование форм повелительного наклонения вокативного характера часто связано с тем, что предложение или предыдущее высказывание содержат обращение-наименование, подчеркивающее наличие непосредственного адресата при выражении прямого побуждения (Белоусов В.Н., 1982, 137 и след.). Например: Jnd4ofd] ;'| gecnsyybr] h'x': "Fo' yfxfkf bo'ib| j wfh.| \\\gjckeifb" (ПВиИ, л. 8); Fo' ckjdj c] vyj. h'ob [jo'ib| wfh.| dhfus cdjz jn c',' jn;'yb| b njulf jnd4ofdf. nb\\\ (там же, л. 7 об.); D]lfb l]in'hm b ,=l'ib c]dmhibk] l4kj d'kbrjË b v=;'db hfp=vbd= d]lfb 8 (Изб. 1076, л. 159 об.). Развеðнутая пðезентная и пðетеðитальная система дðевнеðусского языка (см. об ˝том: Лопушанская С.П., 1975; Силина В.Б., 1995) способствовала использовани˛ ядеðных конституентов полевой структуры ФСК пеðсональности в качестве самостоятельного сðедства подчеðкивания либо пðотивопоставления субъектов действия (состояния) в высказывании пðи незаме˘енной позиции подлежа˘его. Выделяются случаи, когда для сопоставления субъектов и их действий употðебля˛тся фоðмы ðазных наклонений, напðимеð, изъявительного и повелительного: Jy4v];' c nj,j. ceo'v]| ybrfrjuj;' bvfv] r n',4 ckjdf| rhjv4 ;' ckjdf vexb| pfrjkb| ndjhb| t;' [jo'ib (ПВиИ, л. 7 об.); пðетеðитальная и пðезентная фоðмы, напðимеð, импеðфекта и настоя˘его-буду˘его вðемени: tuj ;' p4kj k.,k5[] ysy4 ;' b ghbrjcy=nb c5 tvm y' vju= (Усп.сб., 275 в 16-18); синтетическая и аналитическая фоðмы глагола, напðимеð, аоðиста и пеðфекта со связкой: lj c'uj ,j lmy' t;' dbl4[] tgbafyf ndjh5of c]gbcfk] tcvm (там же, 157 б 12-14); и т.д. Как показывают приведенные фрагменты, различие наклонений в частях сложного предложения (d]lfb - ,=l'ib c]dmhibk]| bo'ib - gjckeifb) часто является сдерживающим фактором для постановки личного местоимения. 95

Использование наряду с формой изъявительного наклонения формы повелительного наклонения в языке памятников XI-XIV вв. способствует не только конкретизации одного и того же субъекта, но и обозначению действий разных субъектов (jn;'yb - jnd4ofdf.). См. также: uëf tv6 gjd4;m vb dby6 b fo' ,6l' kmp4 gjvju6 nb (Пат.Син., л. 155 об.). Нормативное употребление глаголов 1 и 2 л. в роли предикатов при невыраженности самостоятельной лексемой подлежащего сохраняет свою устойчивость в письменности разных жанров XV - середины XVII вв. Местоимения 1 и 2 л. обычно отсутствуют, если из контекста ясно, кто является действующим лицом. Например: Gjblb ghjnbde ,'p,j;ys[]| b ,jue gjvfuf.oe nb| gj,4lbib b plhfd] d] cdj' jn'xmcndj c d'kbrsvb gj[dfkfvb d]p]dhfnbibcz (обращение Сергия Радонежского к князю Дмитрию - ЖСР, 386); F xnj tcb gbcfkfË lfkf tcb gj cdj'v ryzp4 b gj cdjb[] l4n'[ ,jk4 c'vbl'czn he,k'd| byj 'cb rfr ecnfdbkf w4ye gkfnb. b rjy'v (Послание Иосифа Волоцкого княгине Голениной [Иос.Вол.Гол.Посл.], 356); Ibhjrjd'ofn'kmyj' b vyjujievzo'' ndj' gbcfyb' ghbz[ b dshfpev4[| b gjpyf[] (Послание Курбского Ивану Грозному, 74); E;' y' njrvj 'lbyjgk'vzyys[] ryz;fn] \\\ hfpkbxysvb cv'hnvb gjvjhbk] 'cb (там же, 74-76). Глаголы используются для противопоставления разных субъектов действия, выступая в формах как одного, так и разных наклонений: B e;' y' hfpev4.| x'uj e;' e yfc] [jo'ib (Курб.Ив.Гр.Посл., 74); Да не позазрите ми о семъ, господие и братия, глаголюще, яко тщеславием или гордостию вознесохся (САП, 164). Преимущество каких-либо глагольных форм в повествовании может отражать содержательную направленность памятника. Так, М.А.Соколова, исследуя язык деловой письменности XVI в., говорит о высокой частотности императива в таких типах текстов, которые имеют целью поучать, наставлять, вразумлять, давать советы: как молиться богу, угождать князю, вести себя в церкви и в церковные праздники и под. (1957, 21). Позиция подлежащего в этих случаях обычно отсутствует. Например: Nfbyfv <j;bbv d'heb| N'ke b Rhjdb "uj d'hj. ghbxfofbcz (Дом., 32); F r w'hrdfv <j;bbv dc'ulf c d'hj. ghb[jlb ,'p uy'df (там же, 39); b r ghfplybrjv b gj vfyfcnsh'v nfrj ; c vbkjcnby'. b c ghbyji'yb'v ghb[jlb (там же); Wfhz ,jbcz| b cke;b 've d'hj.| b dc'ulf j y'v <juf vjkb\ B kj;yj jny.l y' ukfujkb gh'l ybv| yj c gjrjh'yb'v bcnbye jnd'ofb 've (там же, 33). Наиболее последовательно вплоть до XVII в. обозначение одновременно субъекта и предиката в глагольных формах сохраняется при использовании их в тех литературных произведениях, которые характеризуются торжественным, приподнятым стилем, включают повествования о важных исторических событиях и т.п., например: Но уже мнози тогда возмутишася от прелести кровояднаго лвичнаго щонка Розтриги, его же р4хъ преже Григория Отрепъева (Хрон., 330); Написах сия о обьстоянии монастыря Троецкого вся по ряду, елико возмогохъ (САП, 164).

96

"Лично-глагольные структурные схемы" (Котков С.И., Попова З.Д., 1986, 78) обычны в деловом письме великорусского периода (см. также: Собинникова В.И., 1990, 53-54). При этом указание на производителя действия может быть выражено презентными формами. В примерах, приводимых В.И.Борковским, можно отметить случаи выражения действия формами, в которых эксплицировано указание на обобщенное лицо: и хоти его трою днем изымаешь и доведешь на него, ино его бити кнутом (Суд. 1589, л. 44 об. См.: Борковский В.И., 1978, 207). В определенно-личном значении может использоваться бывшее перфектное причастие без связки: и в том есми на себя з женою и з детми и кабалу дал (Кабала Дементьева, л. 1). При употреблении претеритальных форм указание на производителя действия, заключенное в морфологической структуре глагола, как правило отсутствует. Однако фактическое лицо пишущего известно, например, из зачина документа (типа: старостишко Петр/шка Лари3нов челом биет): да послал гñдрь к вамъ тое же дðвни Родников с крестьянином с Ывашком с Киряновым 3брошных денег полтора р/бли да три батмана масла (Отписка стар. Род. 1630, л. 1); да послали гñдрь к вам в Покровскои девич мнñтрь тог же села Ярлыкова с крестьяны... 3брошных денег пятнацат рублевъ (Отписка стар. Яр. 1630, л. 1). В условиях отсутствия подлежащего и в пðоцессе унификации системы вðемен и наклонений ðусского глагола фоðмы 2 л. ед. ч. ðазвивали способность выðажать скðытое гðамматическое отношение к пðоизводител˛ действия: F k'c b lhjdf| b ,jxrb\\\| rjkb njve yfdjp| d pbv' yf djp'[| f d'cy' yf gkjn'[ b d kjlz[ - yf ujl pfgfc'im\\\ F e ghfcjkf\\\ y' k.,j' regbim| f l'y'u ckbirjv lfim (Дом., 70). Обоб˘енно-личное значение глаголов в ˝тих случаях сопðяжено с опðеделенной модальной напðавленность˛ высказывания (долженствованием, ðекомендацией, пðедписанием и т.п.). Наиболее часто использовались в качестве средства указания на обобщенно мыслимый субъект глаголы 2 л. ед. ч. настоящего времени (см. об этом: Никифоров С.Д., 1952, 188). На фоне мотивированного и немотивированного употребления местоимений 1 и 2 л. в роли подлежащего, а также при отсутствии этих местоимений в позиции первого актанта развивается способность глаголов 1 и 2 л. обозначать действие, в разной степени устраненное от деятеля. Функциональная дифференциация способов выражения глагольной словоформой семантики определенно- и обобщенноличности складывается в условиях вербального выражения одновременно субъекта и предиката синтетическими и аналитическими формами изъявительного наклонения, формами сослагательного и повелительного наклонений, а также путем разграничения, противопоставления в тексте действий одного или нескольких субъектов. В случаях отсутствия указания на производителя действия в морфологической структуре языковой единицы, при утрате связочного глагола дифференциация субъектов происходит благодаря 97

сопутствующей контекстуальной конкретизации носителя предикативного признака с помощью личных местоимений, а также формальной и семантикостилистической противопоставленности в контексте самих глагольных словоформ и др.

§ 2.

Периферийные персональности.

средства

выражения

категории

Будучи функционально обособленными от указания на участников акта речи, формы 3 лица имеют свою специфику использования в памятниках древнерусской и старорусской письменности. При определении места глагольных словоформ 3 л. ед. и мн. ч. в складывающейся системе средств выражения персональности мы опираемся на теоретические положения А.В.Бондарко о семантической иерархии центральных и периферийных конституентов содержания данной категории: в любом языке семантический центр персональности - это прежде всего "я", соотнесенное с "ты" в подсистеме участников речевого акта, а указание на "третьи лица" (включая возможную неопределенность класса "третьих лиц") связано с ближайшей периферией или с переходом от центра (ядра) к периферии; указание на предметы представляет собою дальнюю периферию рассматриваемого "семантического пространства" (см.: Бондарко А.В., 1991, 6-7, 20). При характеристике периферийных конституентов ФСК персональности русского глагола в качестве важного фактоðа ðассматðивается ðоль тех изменений, котоðые пðоисходили в системе личных местоимений (Гоðшкова К.В., Хабуðгаев Г.А., 1981, 262-266; Ремнева М.Л., 1988, 57, 86; Сумникова Т.А., 1995, 366-374) и обусловливали появление унивеðсального сðедства для обозначения л˛бого "тðетьего лица" (Хабуðгаев Г.А., 1990, 216-217, 225-232), а также способствовали фоðмиðовани˛ устойчивой синтаксической соотнесенности глагольных фоðм 3 л. с местоимениями (jy], jyf, jyj| jyb), пðиобðетавшими семантико-гðамматический статус личных. Историки языка единодушны в том, что путь к самостоятельному употреблению бывшего указательного местоимения jy] в роли подлежащего, когда оно стоит на месте ранее упомянутого существительного предшествующего предложения, был длительным (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 350; Иванов В.В., 1983, 298-303; Соколова М.А., 1957, 50; Стеценко А.Н., 1977, 24; Сумникова Т.А., 1995, 364-374). Хотя образование собственно личных местоимений 3 л. исследователи связывают с периодом формирования древнерусского языка (Горшкова К.В., Хабургаев Г.А., 1981, 265-266), функции этих местоимений в текстах XI-XIV 98

вв. разнообразны. Так, значение, восходящее к указательному, сохраняется при употреблении их в именительном падеже вместе с существительным, выступающим в роли подлежащего либо в составе именного сказуемого: D'kbb ;' jy] ve;m ukfujkf tve (ПВиИ, л. 16); Jy];' ,kfusb ve;m \\\ ,]ib. y' hfpev4 nfbye 'uj k'cnm (там же, л. 17-17 об.); tlby] ,4 jn kjd'wm b ,kfusb jy] ve;] (там же, л. 15 об.). Обнаруженные в нашем материале случаи подобного использования рассматриваемых местоимений позволяют говорить об их специфической роли дополнительного лексического конкретизатора субъекта, определяемого, кроме того, оценочным прилагательным (d'kbb, ,kfusb и под.). Семантика указательного местоимения в составе сочетания (,kfusb jy] ve;] и под.) наряду с обозначением высокой степени качества субъекта является также средством подчеркивания особой значимости указанного лица. В ряде случаев наблюдается постановка местоимения как ðазгðаничителя омонимичных глагольных фоðм в условиях су˘ествования ðазвеðнутой системы вðемен и наклонений ðусского глагола; напðимеð, пðи совпада˛˘их фоðмах аоðиста и импеðатива: Zrj;' e,j jy] ,kfujx'cnbdsb gh'velhsb wfhm cndjhb| nfrj b ns cndjhb (ПВиИ, л. 33 об.). В приведенном фрагменте обнаруживается двойственность семантики и функций местоимения jy]. Входя в сочетание с существительным wfhm, определяемым оценочными прилагательными ,kfujx'cnbdsb| gh'velhsb, оно выполняет роль указателя "постороннего" (третьего) лица (Горшкова К.В., Хабургаев Г.А., 1981, 262), принятого в качестве образца, с действием которого сопоставляется действие собеседника. Одновременно местоимение jy] является компонентом конструкции, в рамках которой контекстуально разграничиваются совпадающие формы аориста и императива, используемые в качестве предикатов при различных субъектах-подлежащих (wfhm/ns). В условиях такого противопоставления омонимичных глагольных форм, а также разных способов выражения действующего лица, в результате функциональной противопоставленности субъектов, обозначенных лексемами jy] wfhm :: ns в частях сложного предложения, указательное местоимение jy] могло сближаться по употреблению с личным местоимением и приобретать данное сопутствующее значение. При рассмотрении этого процесса можно говорить о том, что для языкового сознания релевантным являлся именно функциональный статус, определявший восприятие языковых элементов, их употребление и эволюцию (Живов В.М., 1992, 2-3). Анализируемый материал отражает использование пеðифеðийных средств ФСК пеðсональности ðусского глагола, ðеализу˛˘их пðямое гðамматическое отношение к пðоизводител˛ действия, когда позиция пеðвого актанта заме˘ена местоимениями, выступа˛˘ими в ðоли семантического 3 л. либо уже в качестве ˝лементов гðамматической паðадигмы личных местоимений. Наиболее ярко это отражается при использовании форм 99

аориста единственного числа для обозначения отнесенности действия к третьему лицу. Например: n]ulf ;' ukfujkf jnhjr= c' =;' xflj cd4n] tcnm d]czlb yf rjym cdjb jy] ;' dbl4d] t;' nfrj dmcb gjrkfyz[=nm c5 tv= b =;fc' cz d] =v4 b nh'g'nm cb d]cnf b d]c4l' yf rjym (ЖФП, 43 в 6-13); N4vm yf eyji. njuj yfgfl]i'| pk4 d]cvznj[jvcz\ Jy];'| {hbcnf ghbpdfd] yf gjvjom b pyfv'yb'vm rh'cnmysvm djjhe;b c','| yfc] ;' hfpuyf cj uy4djvm b nd'hlsy. d c',4 dkj;b (ПВиИ, л. 199 об.). Во всех приведенных высказываниях причастие употребляется как определение к субъекту, выраженному местоимением jy] (jy] ;' dbl4d], jy];' ghbpdfd]). Это свидетельствует о том, что данное местоимение выступает в роли подлежащего, а причастие служит эксплицитным средством конкретизации личного значения местоимения. Введение в контекст специального определителя, подчеркивающего новую функцию местоимения jy], было необходимо в условиях, когда восприятие русичем системных свойств рассматриваемых языковых единиц еще имплицитно связано с их указательной семантикой и соответствующей функциональной реализацией. Характерным для древнерусского периода считается замещение местоимениями jy] и др. имени существительного (часто в роли подлежащего) более отдаленного предложения, нежели предложение предшествующее. Например: zrj ;' v=;b ,4;fif =c]h4n' 5 cnfh4bibyf hfp,jbybrjv] b d]ghjcb 5 ãk5 xmcj ,4uftn' jyb ;' gjd4lfif ghbk=xbd]i't c5 bv] (Пат.Син., л. 114); jnhjrjdbwf 3nd4of \\\ H4if ;' dmcb r] ytb j,fx' zrj ns uë'ib ,scnm jyf ;' h'x' (Усп.сб., 70 б 13-14, 18-21); b c' bcgjd4lf vb tlby] jn] ,hfnbz bv'ymvm bkfhb3y] \\\ b =;' y' vjusb nmhg4nb i'l] c]gjd4lf gðgl,my=v= jö. `'3lj . gfrjcnm ,4cjdmcr=. \\\ ,ë;'ysb \\\ ukfujkz yb ,hfn' y' 3n[jlb jn] v4cnf njuj \\\ 3y] ;' gfrs uëfi' tv= vjk. nb c5 j÷' \\\ jy] ;' d4h= bv] b gjrkjybd] c5 cò==v= jn]bl' (ЖФП, 44 б 12-14, 27-30; 44 в 1-3, 16-18, 28-30); ghb[j;ffi' ,kf;'ysb ...vjk5 áf uëffi' c],'hb ãb k.lb hfcnjx'ysz ...#yb ;' lhmrjkmvb zrj rfv'y' ,'pl=imyf ,bz[/nm tuj b gjdmhp]i' b pf ib. dk4xf[= d]y] bp dmcb (Усп. сб., 295 б 1, 7-9; 295 в 5-10). Местоимения приобретают также способность употребляться в функции заместителя подлежащего либо дополнения, названных в предшествующем предложении. В качестве предиката в этом случае могут выступать презентные глагольные формы, морфологическая структура которых содержит прямое указание на конкретного производителя действия. Пример такого употребления встречаем в Материалах И.И.Срезневского: F ds| G'x'hzy'| ckeifbn' 'uj b xnbn'| f jy] dfc] ,k.l'n] (Жал.гр.Дм.Ив.Андр.Фр.д. 1389. См.: ССр, II, 1 673); ujybcz d kjlbz[] gj yb[] d] ck4l]| rl' jyb dj..nm| b gjcnb;' z b ,bcz c ybvb (НIЛ, л. 103). Это относится к функционированию не только презентных форм, но и претеритальных, например, имперфекта: f jyb k=rfvb yf =,btybt yf ym ndjh5f[= c5 (Усп.сб., 189 в 7-9); аориста: nj ;' b v÷ywb cb ghbbv=nm y] kb ,'cgk]nmyj gjk=xbif jyb tcnmcndj (Усп.сб., 282 г 26-30); b h'x' rjhf,kmybrjv] gjcnfdbn' d4nhbkf jyb ;' gjcnfdbif (там же, 291 г 30; 292 а 1-3) и др. претеритальных форм, имеющих значение лица. 100

Употребление л-форм перфектного причастия без вспомогательного глагола свидетельствует об утрачиваемой способности этих глагольных словоформ выражать отнесенность к определенному лицу и о новой функции местоимения как конкретизатора личного значения в высказывании. В качестве примера можно привести фрагмент договорной грамоты из Материалов И.И.Срезневского: F <jhbcf Rjcnzynbyjdbwf r]hvbk] Yjdujhjl] Rjh4kj.| b jy] Rjh4ke dc. bcn'hzk] (Дог.гр.Новг. съ в.к. Мих.Яр. ок. 1307. См.: ССр, II, 1, 673). Позицию субъектного актанта в Им.п. могут занимать неодушевленные существительные. Так, отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющего статус подлежащего, актуализируется при употреблении глаголов, обозначающих изменение светового признака: Lk]uj\ Yjxm vhry'n]| pfhz cd4n] pfgfkf (Сл.плк. Иг., 10). Значение "начать рассеиваться" (СРЯ XI-XVII, 9, 101) реализуется глаголом vmhry/nb, выступающим в 3 л. ед. ч. настоящего времени, в условиях выражения грамматического отношения к субъекту состояния. Замещенная позиция первого актанта (в Им.п.) неодушевленным существительным (yjxm) свидетельствует об употреблении словоформы vhry'n] как конституента дальней периферии ФСК персональности. В памятниках XV - середины XVII вв. использование местоимений 3 л. ед. и мн. ч. в качестве заместителей подлежащего предшествующего предложения (или части сложного предложения) является нормативным (Собинникова В.И., 1984, 232-233; Соколова М.А., 1957, 50-57). Местоимения, по мнению исследователей, обозначают "третьих лиц" и выступают одним из средств актуализации семантики персональности при глагольных формах настоящего, настоящего-будущего времени: F rjhjkm Vfuyec] yfv] njuj y' crfpsdfk] b cfv] jy] cnjkrj y' d4lf'n]| rfr vs ghj dfi] ve;bx'b hjl] jn dc4[] p'v'km d4lf'v] (Ив.Гр.Посл., 136); F rk.xybrb ,s b gjdfhs| b [k',ybrb| b dczrb' cnhzgxbb lj cnjkf ,s gj'kb b bcgbkb k'[rjdj gbnmz y'vyjuj| b jy' cnhzgf.n y' d rhexby' (Дом., 47); F ve;brb njhujds'| rjnjhs' jncnfdbkb yfib ujcelfhcrb' ujkjds b yfie ujcelfhcre. x'cnm b yfibv] p'vkzv] ghb,snjr| f cvjnhzn cdjb[] njhujds[ l4k]| b jyb gjcvjnhzn| rfr] exyen njhujdfnb! (Ив.Гр.Посл., 114); А будет к кому в вотчину и в поместье придут какие люди и скажутся, что они вольные,... и тем людем, к кому они придут, роспрашивати их (Улож., л. 175 об.). В качестве подлежащего, замещающего позицию первого актанта, рассматриваемые языковые единицы выступают при формах аориста и др., например: Nfrj ;' b cdÿnsé Gjh]abhb'| 'gbcrjg] ufpcrbé| dbl4 d Ufp' 'h'nbrb ;' ;bdeof vfyb['écrfÿ velh]cnde.o' b ybrjuj ;' jn ghfdjckfdys[ gh'kmof.o'| njulf b jy y' jcelb b[] (Сл.Иос.Вол., 330); Nfrj ;' b cdÿnsé A'jljh]| 'l'ccrsé 'gbcrjg]| 'ulf dbl4 vyj;'cndj 'h'nbr dj "l'c'| ghfdjckfdysv] y' ndjhÿof vyjuj pkf| njulf b jy] y' cjndjhb bv] ybxnj ;' pkf (там же). Как "личные местоименные префиксы" (термин В.В.Виноградова), указывающие на конкретного деятеля, местоимения 3 л. 101

употребляются при л-формах, используемых без связочного глагола: ndjb x'kjd'r] fukby'w] ghb4[fk yf Heujlbd] "ldfh]l] Uelsdfy b c ybv] vyjub' uhfvjns| b vs d'k4kb cghjcbnb j Jynjy'| b jy j Jynjy' d4ljvf ybrjnjhjuj y' exbybk (Ив.Гр.Посл., 110); gjcks yfib d'kbrb' \\\lj n',z ghbikb p kbcnjv] yfibv] d4heobv]| d rjnjhjv] gbi'v] lj n',z| f,s[] ns bv] d4he lfk]| xnj, jyb bvzy'v] yfibv] n',4 vjkdbkb (там же, 180); и т.д. В старорусских текстах местоимения-подлежащие выполняют роль заместителя дополнений, функционирующих в предыдущем предложении: zrj ;' ryzpm d'kbrbb H.hbr] Hjcnbckfdbx] Cvjk'ycrbb gjcnhb;'y] jn pznz cdj'uj Hjvfyf Ufkbx'crjuj\ Cvjnhb ;' ,kfujx'cnbz ryzubyb 'ujË djc[jn4die 've dpznb 'z bp y'djkyfuj gjcnhb;'ybz| jyf ;' y' djc[jn4 vbvjn'reofuj wfhcndbz| yj gfx' ;'kfz y'nk4yyfuj| gjcnhb;'cz b d c[bve (Курб.Ив.Гр.Посл., 32); А будет кто на кого доводил государево великое дело или измену, а не довел, и сыщется про то допряма, что он такое дело затеял на кого напрасно, и тому изветчику тоже учинити, чего бы довелся тот, на кого он доводил (Улож., л. 70). В приведенных фрагментах наблюдается использование рассматриваемых языковых единиц как элементов грамматической парадигмы личных местоимений (ryzubyb - jyf; изветчику - он). См. также jy], jyf, jyb в следующих предложениях, где эти местоимения употребляются наряду с презентными формами глагола: b ns ghbikb gjckjd] cdjb[] d4hys[] k.l'b| b jyb gjcvjnhzn] nj4 uhfvjns (Ив.Гр.Посл., 134-136); ghbz[] gjgf C'kbd'cnhf| f xf.o' nj;'| xnj jy] \\\gj,h';'n] cdj'z leib (Курб.Ив.Гр.Посл., 50); с претеритальными формами, имеющими значение 3 лица, выраженное в морфологической структуре глагола: Троецкое же воинство... приемше от чашника с погреба меду, и исхождаху к паном с питиемъ, дабы кого чим уловити от них. Они же пивше и отхождаху (САП, 240); личные местоимения могут использоваться с формами л-причастий без связки: b rfrj e,j kerfdfuj hflb yfgjvbyfyb' lfnwrjuj rjhjkz k4nj w4kj lfcn' ,'pk'gf abdkzynjv] p,bhfnbcz! Jyb ;'| ghbi'l] gh'l pbvybv] dh'v'y'v]| b crjkrj njulf yfhjle [hbcnbzycrjuj gjue,bkb! (Курб.Ив.Гр.Посл., 62). Содержание субъекта-подлежащего, обозначенного местоимениями 3 л., известно из ближайшего контекста (предшествующего предложения или части сложного предложения) и заключено в семантике соответствующих распространителей (в приведенных ниже контекстах это, например, пословъ; попа Селивестра; abdkzynjv]; и др.). Будучи формой, совмещающей признаки потенциально личной и неличной формы, 3-е лицо глагола может указывать как на связь с определенным субъектом (лицом, предметом, явлением, множеством лиц, предметов, явлений) в случае выражения прямого грамматического отношения к производителю действия, так и на "подразумевание субъекта" (Виноградов В.В., 1986, 376, 378-379), скрытое грамматическое отношение к производителю действия (носителю состояния), на неопределенный субъект (лицо, множество лиц). 102

Рассматðиваемые глагольные словофоðмы откðыва˛т ваканси˛ для пеðвого актанта (подлежа˘его), позиция котоðого остается незаме˘енной. Сигнализируя о соотнесенности действия с таким субъектом, который противостоит говорящему и адресату как "третье лицо" (Kêøèkovî H., 1967, 67), пðезентные фоðмы 3 л. ед. ч. и пðетеðитальные фоðмы, отмеча˛т исследователи, могут использоваться со значением "несущественной субъектности" (Шелякин М.А., 1991, 70). При реализации скрытого грамматического отношения к производителю действия отождествление субъекта действия с кем-либо из лиц, являющихся участником коммуникации, не предполагается (Булыгина Т.В., Шмелев А.Д., 1991, 46; см. также: Grzegorczykowa R., 1978). Важным, на наш взгляд, являются те особенности употребления глагольных словоформ, которые касаются их способности обозначать различную степень "конкретности проявления действователя" (А.А.Потебня). В древнерусском языке в такой функции могли использоваться формы 3 лица и единственного, и множественного числа. Формы 3 л. ед. ч. как периферийные средства выражения персональности употреблялись при указании на количественную определенность субъекта, равную единичности, и одновременно на неопределенность его референтной отнесенности (Шелякин М.А., 1991, 69). Такой способ обозначения деятеля наиболее характерен для деловых документов XI-XIV вв., где выступают как правило презентные формы глагола: F j;' c]d'h;'nm dbhe nm uðdyf r=y] c]v'nyfz 3nhjr= (Рус.Пр. 1280, 617 а. См.: СДР XI-XIV, I, 435); fo' kb =ny'nm h=r= b 3(n)gfl'nm h=rf bkb =c][y'nm bkb yjuf bkb 3rj bkb y' =nmy'nm n] gjk]dbhs ê uðdy]... (там же, 617 б. См.: СДР XI-XIV, I, 435); Fo' kb elfhbnm v'x'v| bkb ,m'nm rfw4v k.,j cjceljv]|\\\lf dlfcn] kbnh] Ï ch',hf gj pfrjye hecrjve (ПВЛ, 27); fo' n]rvj bv'nmc5 pf gfkbw. kbi'y] ,=l'nm djbymcndf fo' kb gjxbyfybtvm bpkjvbk] . ,=l'nm ukfdmysvm c=l]vm lf v=x'y] ,=l'nm (У.Ст. XII-XIII, 217 об. См.: СДР XIXIV, I, 100). В.И.Собинникова пишет, что подобные случаи надо считать ограниченной неопределенностью, поскольку в текстах подразумеваются только виновные лица, нарушающие установленные общественно-правовые нормы. Способность обозначать действие, отнесенное ко всякому, любому лицу, глаголы 3 л. ед. ч. обнаруживают как в языке древнерусского, так и старорусского периодов. Соответствующие предложения, пишет М.А.Шелякин, имели следующую семантическую структуру: "любой один, безразлично какой, плюс действие" (1991, 169). При функционировании глагольных словоформ в этих случаях можно говорить о совмещении неопределенно-личной и обобщенно-личной семантики, чему, в свою очередь, сопутствуют дополнительные оттенки долженствования, возможности, желательности совершения действия (см.: Гак В.Г., 1991, 82). Рассматриваемая семантика реализуется в тех примерах, которые приводят, 103

анализируя деловые памятники В.И.Борковский, В.И.Собинникова: F 'ple bvfnb yf d'hcne gj l'yu'| rjkrj d'hcn yb ,elbË [jx'n g'i gjlb| [jx'n kjiflm yfbvb (Суд. 1589, л. 25. См.: Борковский В.И., 1978, 221); F nfn. d4hs y' yzn f yf rjuj djprk'gk'n]| byj ljv 'uj j,scrfnm (Пск.суд.гр., 8 об. См.: Собинникова В.И., 1990, 56). Для опðеделения кðуга лиц, способных совеðшить названное действие, значимым является лексическое наполнение глаголов, выступа˛˘их с конкðетным значением в текстах делового содеðжания и хаðактеðизу˛˘их сложившиеся в об˘естве социально-бытовые и ˛ðидические ноðмы поведения. Особые синтаксические условия употðебления фоðм 3 л. ед. ч. в составе цепочки одноðодных членов, выðаженных инфинитивами, и в констðукциях с модальными значениями долженствования, пðедписания, возможности совеðшения действия (см.: Соколова М.А., 1957) обусловлива˛т синкðетизм неопðеделенно-личной и обоб˘енно-личной семантики ðассматðиваемых пðезентных фоðм, напðимеð: F c'yj| njkr' yfrfgfkj b yfdzkj bkb cshj|\\\ - byj 'uj\\\ yf d'nh dsyjcbnm bp c'yybwb lf ghjceibnm b g'h'nhzc'n| lf b jgznm d c'yybwe rkfcnm (Дом., 82). О ðасшиðении функций пеðифеðийных сðедств выðажения пеðсональности свидетельствует использование пðетеðитальных фоðм ед. и мн. числа, утðативших гðамматический показатель лица, но актуализиðу˛˘их в контексте отнесенность к неизвестному ÎË·Ó намеðенно устðаняемому субъекту (множеству лиц, субъектов). В этом случае можно сослаться на фрагмент из Псковской судной грамоты, приводимый В.И.Собинниковой: F = rjuj gjbvf.ncz pf jnvjhobye jnwf 'uj| bkb ghbrfpyjb| f b cec4ljv] ,el'n] d4ljvj| bkb cnjhjyysv] k.l'v\\\ byj = rjuj gjbvfkcz| b w'kjdfymf 've y4n]| f njn] y' ljbcrfkcz (Пск.суд.гр., л. 7 об. См.: Собинникова В.И., 1990, 56); Более часто в памятниках письменности разных жанров представлены презентные и претеритальные формы 3 л. мн. ч., а также претеритальные формы как периферийные средства выражения ФСК персональности русского глагола. Предложения с глаголами в 3 л. мн. ч., по наблюдениям В.И.Борковского (1978, 221), господствуют в древнерусской деловой речи; в текстах иных жанров, как отмечается в исследованиях Е.Ф.Карского (1929, 13), Е.С.Истриной (1923, 44-45) и др., только эти формы используются для обозначения скрытого грамматического отношения к производителю действия. Главным смысловым центром таких высказываний является само действие. Глагольная форма указывает на количественную неопределенность субъекта (Шахматов А.А., 1941, 77-80, 462-467). Однако степень неопределенности действующего лица не всегда одинакова, она может зависеть от многих причин: от данного небольшого по объему контекста, в котором употребляется глагол, от отсутствия или наличия в ближайшем тексте указания на действующее лицо, от сложившихся или несложившихся представлений о том, что названное действие совершается какой-то

104

определенной (например, по профессии) группой лиц и др. (Борковский В.И., 1978, 221-222). Так, в письменности XI-XIV вв. частотны контексты, из которых ясно, что речь идет о жителях какой-либо местности: Lbdyj dbl4[] Ckjd'ymcre. p'vk.\\\ Dbl4[] ,fyb lh'd'ys| b g'h';muenm t hfvzyj| b cjdkjrenmcz| b ,elenm yfpb| b j,k4.ncz rdfcjv] ecybzysvm| \\\ (ПВЛ, 12); lf ghjdjlbv] . d Hecre. p'vk.| lf ghjlf.nm he[kj njz kjlmb (там же, 27). В подобных случаях речь может идти о представителях одной народности, лицах, объединенных вероисповеданием, социальной, сословной принадлежностью и т.д. Обозначение действующего лица самостоятельной лексемой отсутствует, а в личном окончании форм глагола выражено отношение к неопределенному третьему лицу (множеству лиц); субъект при этом может быть ограничен пространственными или временными рамками события, исторической обстановкой, в которой осуществлялось действие. Например: Njulf b gh'cdzo'ysb n] Ajvf\\\ d] Byml'bcre. cnhfye gjckfy] ghjgjd4lfnb bv] cgfc'yj' ckjdj\\\ B nfrj fgjcnjkmcrfvb herfvb gh'cjplfyb| {hbcnjdb rh'o'yb'v] ghbkj;bifcz| b gjvfke ghbkfufyb'v] gh',sdff[e| b gjcg4i'cndjdf[e r] ,'cgjhjxy4b d4h4| w'hrdb ;' c]pblf[e gj dc'b cnhfy4 njb (ПВиИ, л. 3 - 3 об.); gjckf Zhjgjkr] bcrfn] ,hfnf| b dkfxbif nhegm' bp] uhj,kb\\\| b yfk4pjif b Jkmuf\\\| dsy'cjif b| b gjkj;bif b yf rjdh4 (ПВЛ, 53); B gjuh',jif Jkmuf yf v4cn4 e ujhjlf Dhexjuf (там же)Æ Hjlbcz e Dc'djkjlf csy]| b yfh'rjif bv'y'v Hjcnbckfd] (там же, 116); B e,bif Bpzckfdf| csyf Djkjlbv'hz| dyerf Dc'djkj;f (там же, 168). В семантике самого глагола, используемого в неопределенно-личном значении, часто содержится информация, которая способна прояснить круг лиц, совершающих действие. Например, по роду профессиональной деятельности, сану и положению в системе иерархов, по сословной принадлежности, месту службы и т.д.: Cnfh4bibyj. kb n5 gjcnfdbi5 nj y' d]pyjcb c5 ,=lb d] yb[] zrj tlby] jn] yb[] (Изб. 1076, л. 151 об.); b c' gj ghjh'x'yb. ,kf;'yfuj ghbd'pjif ã djps g]k]ys c=o' r]h]xfu] c] dby]vm b[] ;' gjc]kf ;'yf y4rfz (ЖФП, 51 в 8-13); Njv] ;' k4n4 gjcnfdbif 'gbcrjgf Lfybkf Uehu'de| f <4keujhjle Ybrbne (ПВЛ, 197); Ry5pm ;' c' cksifd] hfl] ,scnm| b gjckf gj ym| b ghbd'ljif b rj ry5p. (там же, 84); Njve d] Gjkjncr4 gjpdjybif pfenh'y.. hfyj e Cdznsz Cja'b d] rjkjrjks (Cл.плк.Иг., 36); D] k4nj ØÏÏÄ\ Gjuh4,'yf ,scnf Ä ry5pz| csyf CdznjckfdkzË Zhjg]k] Jkmu]Æ b rh'cnbif rjcnb '. (НIЛ, л. 2 об.). Информативным может быть способ совершения действия, выявляющий закономерного участника действия: rjkb rhÕcÚn5nm l4n5 tulf ;' tcnm y' hfplh4i'yj lf ;' ghby'c=nm tuj yb yf d'x'hy. yb yf pf=nh'y. (КН 1280, 527 а. См.: СДР XI-XIV, III, 354); rhfl=ofuj wðrdm gjcskf.nm d] pfnjx'ym' yf rjgfym' pkfnsz h=ls (КР 1284, 251 а. См.: СДР XI-XIV, IV, 289); F j;' =,m.nm rjuj = rk4nb\\\ nj =,m.nm d] gcf v4cnj j;' kb b ljlmh;fnm cd4nf| nj d'cnb b yf ry5;m ldjh] (Рус.Пр. 1280, 619 а. См.: СДР XI-XIV, II, 448); b vyjuj ,s ebv4 ;bn] b c4yf y' el4kfif (НIЛ, л. 23 об.-24); gjcnfdb ;'
gjhjrjv] ;' ,'c gh'cnfyb ,m.obv] äym b yjom ds,bif cn4ys (ЛИ ок. 1425, л. 265); B rjyxfif nhzg'pybw. G'x'hmcrfuj vfyfcnshz ghb A'jrnbcn4 buev'y4 (ПВЛ, 187). Лексическое наполнение глаголов, входя˘их в ðазличные лексикосемантические гðуппы, может свидетельствовать об огðаниченной неопðеделенности субъекта действия (состояния), его пðофессиональной, воинской, социальной пðинадлежности в ðамках сложившегося об˘ественного устðойства, его сословной, светской и дð. иеðаðхии. В ряде случаев неизвестный субъект предопределен установленным порядком осуществления процессуальных законодательных действий: fo' kb 'cnm y'bvjdbn] cndjhbdsb e,bbcndj b ecrjxbnm ;'| lf bo.nm 'uj| ljyl';' j,hzo'ncz (ПВЛ, 38); Fo' =lfhbnm rnj y4rjuj i =vh'nm fo' ;' y' [jn5 y] á] gh4lfcnm 'uj d h=w4 'v= d]lfl5(n) v4cnj y' =,4;bnm nfvj =,bdsb (КР 1284, 262 а); F nfnz| b lei'ue,wf| b hfp,jbybrf| b uhf,';ybrf| ul4 bvenm| nenm celzn] (Дог.гр.в.к.Вас.Дм.д. 1399. См.: ССр, III, 2, 927). Скðытое гðамматическое отношение к субъекту - пðоизводител˛ действия связано также с выðажением пðезентными и пðетеðитальными фоðмами мн. ч. неогðаниченной неопðеделенности. Количественная и референциальная определенность субъекта являются несущественными. Формы 3 л. мн. ч. настоящего времени обозначают в этих случаях действие вне временных границ: yb bc[j;'ybz ndjhz(n) bc wð(r)d' b d] y'(l) yf pf=(n)ybb nfrj(;) bc[j;'bz y' ndjh5(n) (У.Ст. XII-XIII, 1); gj 3ukfi'ymb ,j vf;enm b vfckjvm lh'd5ysvm (КН 1280, 543 в. См.: СДР XI-XIV, IV, 491); d y'b ;' j,sxysz g4cyb ,jue d]plf.nm d ujls j,sxysz (ПВЛ, 103); b d ujhf[ n4[ rkbxm d'kbr] b ujdjh]| b c4renm ujhe|\\\b d ujh4 njb ghjc4x'yj jrjyw' vfkj| b nel4 vjkdznm| b 'cnm y' hfpev4nb zpsre b[] (там же, 167). Неограниченная неопределенность субъекта действия (состояния), когда лицо не известно говорящему либо безразлично для слушающего, часто реализуется при использовании глаголов речи: b 3,m[jlb dmcz vfyfcnsh5 bo.ob tuj gjck4lb ;' gjd4lfif tb zrj d] g'o'h4 tcnm = ghïl,yffuj fynjybz (ЖФП, 32 а 11-15); c' j÷' bcnby= nb uë. zrj fo' ,sif vb d]pd4cnbkb jö5 d]cnfd]if 3n vmhndsb[] y' ,s[] c5 nfrj hfljdfk] zrj j ghb[jl4 ndjtvm (ЖФП, 60 а 28-32, 60 б 1-2); f d] ÄÒ njuj v4czwz gjgjkjibifcz k.lm'Ë c]kufif ,j| zrj Cdznjg]kr] e ujhjlf c] gkmcrjdbwb (НIЛ, л. 19 об.); Pd4plf djcbz yf pfgfl4| bcgeof.ob kexf| .;' ghjpsdf[e ,kbcnfybw. (ПВЛ, 110); Ukfujkf[e ,j| zrj gjus,kj b[] ×Í nsczom (там же, 179); B ghjpdfif Jkuf - d4obb (там же, 25); Vcnbckfd ;' ghbl' yf Djkue b gjd4lfif 've| zrj Jk'u] dcgznbkcz r Hjcnjde (там же, 169). Глаголы речевой деятельности могут употребляться не только в претеритальных, но и в презентных формах для обозначения неопределенного лица (множества лиц). Например: d] n] ;' ujl] ,4 xhmyjhbpmwm fdhfvbb b;' gjck4 ;' ,sñ fh[b'gñg] d] 'a'c4 lj,h] b rhjn]r] gfcnshm pmlfi' vfyfcnshm cdjb b;' pjd=nm depfynbbcrsb (Пат.Син., л. 67-67 об.); b ghjpjdenm bv5 've "vvfyebk] (ПВЛ, 70); B gj c'v] wfhcndjdf csy] 'uj| bv'y'v] 106

Cjkyw'| 'uj ;' yfhbx.nm Lf;m,ju]|\\\ (там же, 198). Презентные формы 3 л. мн. ч. глаголов называния pjd=nm| ghjpjdenm| yfhbx.nm выступают в неопределенно-личном значении, которое сближается с обобщенно-личным. Позиция субъекта при этом не требует замещения не только с точки зрения структурных особенностей односоставного предложения, но и в силу синтагматической специфики указанных глагольных лексем, обозначающих интеллектуальную деятельность любого одушевленного лица (включая говорящего). Характер всеобщности рассматриваемые действия приобретают в условиях отсутствия каких-либо количественных, пространственных, временных и других контекстуальных ограничителей. Реже с неопðеделенноличным значением встðеча˛тся в дðевних текстах глаголы некотоðых дðугих лексико-семантических гðупп: физического воздействия на объект, пеðеме˘ения и дð., напðимеð: ÝFp] dbl4[]| zrj dx'hf cg'[yeif c vjcneÝ (ПВЛ, 53). Автор текста, будучи участником события или услышав о нем от другого лица, не считает нужным случаев называть исполнителей действия. См. также: Vmcnbckfd] bpbl' yf kjds| hfp,jk4cz b evh'\ B gjkj;bif b d w'hrdb cdznfuj Cgfcf (ПВЛ, 101). В качестве важного фактоðа, способству˛˘его появлени˛ возможностей для взаимодействия полевых стðуктуð пеðсональности::ин-пеðсональности в их пеðифеðийных сфеðах, выделено функциональное совме˘ение в глагольной словофоðме 3 л. мн. ч. неопðеделенно-личного и обоб˘енноличного значений, ðеализуемое в составе иносказательных, обðазных высказываний или суждений обоб˘енного хаðактеðа, напðимеð: Fo' cz d]dflbnm djkr] d jdw4| nj dsyjcbnm dc' cnflj| fo' y' e,m.nm 'uj (ПВЛ, 40); в случаях вневременного обобщения: F rjnjhjb y' (yfrfpfyyjb) b y'x.dcnd'yyjb hf, b hf,syz| rels 'uj gjik.n| b njkr' ul' 'uj y' gjxnzn b bcgbnb y' lflen| b jy yf gjldjhm' dcz y'k'gfz crfpsdf'n ghj ve;f b ghj ;'ye (Дом., 65). Сложившиеся закономерности использования форм 3 л. мн. ч. настоящего времени, а также претеритальных форм для обозначения различной степени неопределенности действующего лица находят отражение и в памятниках письменности XV - середины XVII вв. Контекстуальное ограничение множества лиц (субъектов) посредством локализации действия во времени или в пространстве наблюдается при функционировании презенса: f 'cnkb bpsvf.n yf gh'l4k'| b ns rfpybi] hfpkbxysvb cv'hnvb\ Nfrj ;' b pl4| nj,4 egjlj,zcz| ;'cnjw' ndjhzn (Курб.Ив.Гр.Посл., 94). Рамками исторических событий может ограничиваться субъект, отнесенность к которому выражается глаголами прошедшего времени. В качестве предиката выступают в этом случае претеритальные формы, сохраняющие в морфологической структуре показатель отнесенности к лицу: А ржи четверть купиша (=жители Руси во время голода) тогда по три рубли и выше (Хрон., 326).

107

Кроме того в текстах встречаются и новые формы (перфект без связки), использование которых указывает на намеренно устраняемый субъект действия (состояния): D k4nj ÑÍÏÎÁuj\ \\\lf nhfg'pf pujh4kf w'hrdb. nhjbwf cdznff| b brjys bp y'uj dsy'ckb (НIIЛ, л. 8); \\\ f rjkjrjkf cyzkb| ghb d'kbrjv ryzp' Bdfy' Dfcbkm'dbx' b ghb dkflsr4 A'jljcbb| ghb buev'y' Vfrfhmb (там же, л. 11 об.); Njuj ;' lyb yf vjcne yf D'kbrjv h'ijnrb pfvryekb| k.l'b y' geofkb c Cjabbcrjb cnjhjys bp p'vibys d Njhu] (там же, л. 36 об.). Употребление форм dsy'ckb| cyzkb| y' geofkb в неопределенно-личном значении свидетельствует о расширении функций периферийных конституентов ФСК персональности русского глагола. Лексическая семантика глаголов перфекта без связки, развивающего новые функции, способна указывать на однородную группу лиц, объединенных социальным положением, сословной принадлежностью, ролью в сложившейся системе религиозных и общественных отношений, службой в войске и т.п.: D k4nf ÑÍÍÍ djcv]l'cznjuj\ V4czwf jrnz,hz d ÎÍ d ch'le dkflsxyb ldjh4 d p'viby4 d'k4kb dc4v] Yfdujhjlwjv] ,snb yf g'hdjv xfce lyb b xbnfkb uhfvjne jn ujcelfhz dc4v] Yjdujhjlw'v] (НIIЛ, л. 37-37 об.); lf d n4 ;' gjhs dsy'ckb e cnfhwf e Ah4vf d r4km' d kfhwb hbps rfp'ysb lf cnfhwf cdzpfkb (там же, л. 14 об.); F gh';' njuj c n4[] v4cn] lfdfkb j,hjre\\\ gj gznb uhbd'y] b gj nhb l'yub d yjdjujhjlwrj' xbckj (Новг.п.кн. 1584, 1, 104. См.: СРЯ XI-XVII, 11, 394); и на том бою Гаврилка ранили и в те поры пищаль (в) воду упустил (Чел. Насонова); 3берегаи во дворц4 чтоб ково не 3тп/стили и 3 кабалном хл4б4 и 3 заемных денгах/гах (так! - Н.Т.) по кабалам великого гñдря грамоты не послали (Грамотка Белина, л. 2). Неопределенность субъекта может быть ограничена рамками осуществления особых ритуалов: B jn njuj wðmcrfuj v4cnf gjcnbkf.n] x'hdmxfn] gjcnfd b lj wðmcrb[] ld'h'b, f jn wðmcrb[] ld'h'b b lj wðcrjuj v4cnf| cd'h[] gjcnfdf| gjcnbkf.n] ,fh[fns x'hdxfns| yf gh'kj;'yb' wðmcrjuj genb (СГГД 1584, II,72. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 225); выполнением законодательных процессуальных действий: Да будет про них в сыску скажут, или они и сами в том повинятся, что они про то ведали... (Улож., л. 73 об.-74); У кого корчму вымут впервые или кто на продажу вино курит, и на тех впервые заповеди править по пяти рублев (там же, л. 330 об.). Нерелевантность конкретизации деятелей, когда круг лиц не известен или безразличен говорящему, связана с отсутствием количественных ограничений неопределенного множества. Несущественность актуализации референтно-идентифицирующих и референтно-количественных признаков субъекта (Шелякин М.А., 1991, 70) часто сопутствует описанию обыкновенно повторяющихся действий. Информативно важным является само действие, например, в следующих фрагментах: f ';' j bpv4yf[] b xfhjl4bcnd' djcgjvzyek] 'cb| byj nfrb[] cj,fr] d'pl4 rfpyzn] (Курб.Ив.Гр.Посл., 40).

108

Значение неограниченной неопределенности при выражении скрытого грамматического отношения к производителю действия реализуется глаголами разных ЛСГ: речи, поведения, физического воздействия на объект и др., например: F crfpsdf.n]| xnj e yb[] ,skb uhfvjns ;fkjdfkys' l4lf vj'uj (Жал.гр.кн.Дан.Алекс. 1497. См.: ССр, I, 2, 842); B dbyjuhfl] ;' cbb y' ghjcnj| zrj ;' ukfujk.n] (Ив.Гр.Посл., 148); Желаниемъ же и повел4ниемъ царя и великаго князя Бориса глаголютъ быти сему составлению (Хрон., 326); Gj njv] ;'| bpv4yysv] j,sxf'v]| y'lheue yfi've kbnjdcrjve l'h;fdwe gjxfkb djnxbye yfie jnlfdfnb| uhfls Hfljujo]| Cnfhjle,]| Ujv'b - b nfrj kb lj,hj[jncnde.n]? (Курб.Ив.Гр.Посл., 42). Неопределенно-личное значение глаголов 3 л. мн. ч. настоящего времени при отсутствии в контексте пространственных и временных ограничений может сближаться с обобщением предписания, адресованного любому лицу: B djle cdznzn :bdjndjhzobv Rh'cnjv| b c x.ljndjhys[ j,hfpjd| b c x'cnys[ cdzns[ vjo'b| b pf ,jkzofuj b vfckj cdzof.n| d plhfdb' b bcw'k'yb' (Дом., 43); F rjkb gbdj dfhzn b cbk'y njkr' cjkjl| byj ,jxre| bkb ,jkib| lheujdj gbdf yfhzlzn| f gjck' dczrjuj gbdf yf ueoe gjkbdf.n (там же, 75). Сближение неопределенно-личного и обобщенноличного значений рассматривается в качестве важного фактора, способствующего появлению возможностей для взаимодействия полевых структур персональности::ин-персональности в их периферийных сферах. Глагол, выступа˛˘ий с неопðеделенно-личным значением, способен в ðяде случаев называть действие, осу˘ествление котоðого не зависит от воли действу˛˘его лица, что обусловливает фоðмиðование высказываний, смысловая стðуктуðа котоðых не требует уточнения субъекта. Напðимеð: V4czwf njuj ;' ÄÎ l'ym yf nh'nbb y'l'kb dnjhybr d'kbrjuj gjcnf Ybrbnf 'gbcrjg] ;'ye ghjcnbk jxb. ,jk4pyb. jn Nhjbwb c Rkfgmz bp L'h4d'ybw c'kwf pjden "dljr4'. yf xfc'[ (НIIЛ, л. 25 об. - 26); lbnz pfib,kb Dfcbkmz C'hvz;rf c Ybrbnbys ekbws lj cv'hnb| Gfdkjv] pjden (там же, л. 16 об.). Рассматривая функциональную семантику глагольного предиката pjden в последнем контексте, В.И.Борковский характеризует ее близость к особенностям использования безличных форм (1978, 228). Таким образом, есть основания говорить о том, что использование средств выражения ФСК персональности для реализации семантики неопределенноличности обусловлено рядом факторов: лексической наполняемостью глагола; однородностью либо неоднородностью подразумеваемой в тексте группы лиц; значимостью для повествователя референциальных и количественных признаков субъекта (неопределенного множества); способом осуществления действия; локализованностью или нелокализованностью действия во времени и пространстве; модальной направленностью высказывания. Это способствовало расширению условий для взаимодействия полевых структур персональности::ин-персональности в их периферийных сферах.

109

Разрушение системных отношений на формальном уровне сопряжено с тем, что с одной стороны, периферийные средства теряют способность обозначать отнесенность действия к определенному лицу, а с другой стороны, расширяют свои функциональные возможности в реализации скрытого грамматического отношения к производителю действия. Распространение обозначаемого действия (состояния) на все или любые лица (включая самого говорящего), неизвестность субъекта, обусловленная речевой ситуацией, обнаруживают в ряде случаев возможность для сближения неопределенно- и обобщенно-личного значений в контексте, а также устойчивое функционирование конституентов полевой структуры ФСК персональности в качестве средств обозначения действия, в наибольшей степени устраненного от деятеля. * * * Рассмотрение основных способов представления субъекта глагольными словоформами в древнерусских и старорусских текстах, свидетельствует о том, что личные глаголы как ядерные и периферийные средства выражения категории персональности выражают грамматическое отношение к производителю (субъекту) действия в прямом или скрытом виде и открывают (могут открывать) "вакансию" для субъектного актанта в Им.п. При этом использование наряду с глагольными местоименных форм для обозначения деятеля обусловлено семантико-стилистическими причинами. Конкретнопространственное представление о реальных формах бытия связано с употреблением местоимений и глаголов, что опосредствованно отражало тенденцию к разделению восприятия на две составляющие - субъект и его действие; постановка местоимений 1 и 2 л. подчинялась строго регламентированным правилам, имела мотивированный характер и зависела от структурно-стилистических, смысловых особенностей высказывания. Обозначение отношения к определенному лицу глагольными словоформами 1 и 2 л. без помощи личного местоимения сохраняло свою устойчивость при существовании развернутой системы синтетических и аналитических форм времен и наклонений русского глагола. Использование названных языковых единиц в условиях отсутствия вербализованного субъекта самостоятельной лексемой было обусловлено контекстуальной известностью лица, субъекта (из предшествующего предложения, фрагмента, зачина текста и т.д.). Развитие абстрактно-пространственных представлений об объективнореальных формах бытия способствовало формированию возможности глаголам 1, 2 л. и л-форм прошедшего времени самим выступать в качестве стилистически значимого средства разграничения субъектов в высказывании. Кроме того, закреплялось нормативное использование при новых формах прошедшего времени местоимений-подлежащих, указывающих на 110

отнесенность действия к определенному деятелю, носителю предикативного признака, когда отношение к лицу не выражалось в морфологической структуре глагола. Изменения в парадигме личных местоимений и появление универсального средства для выражения любого "третьего" лица наряду с процессами разрушения древних отношений в системе спрягаемых форм глагола более четко обозначили функционально-семантические различия в реализации прямого и скрытого грамматического отношения к производителю действия. Прямое грамматическое отношение к производителю действия выражалось в конструкциях, где валентностные возможности глагола 3 л. позволяли ему открывать актант для семантического субъекта в Им.п., в роли которого выступало имя либо местоимение, замещающее подлежащее (или дополнение) предшествующего предложения. Скрытое грамматическое отношение к производителю действия связано со способностью глагольной словоформы открывать вакансию для первого актанта в Им.п., позиция которого остается незамещенной. Способность обозначать действие, отнесенное к любому субъекту, обнаруживают в древнерусском и старорусском текстах глаголы 3 л. как единственного, так и множественного числа, а также перфект без связки, развивающий новые функции как универсальная форма. При этом словоформы ед. ч. чаще выступают в контекстах, осложненных модальными значениями долженствования, возможности, желания. Степень неопределенности субъекта в большой мере зависит от лексической семантики глаголов, проясняющей круг лиц, совершающих действие. Значение ограниченной неопределенности может быть связано с пространственно-временными, количественно-качественными, модальными характеристиками действия в рамках высказывания. Представление о действии вне временных границ, а также случаи обычного, повторяющегося, ритуально совершаемого, законодательно предписываемого действий свидетельствуют о значении неограниченной неопределенности субъекта действия (состояния). Использование презентных и претеритальных форм 1, 2, и 3 л., претеритальных форм, при котором позиция первого актанта остается незамещенной, позволяет говорить о том, что процесс свертывания личной парадигмы способствует появлению таких условий, в которых ядерные и периферийные средства ФСК персональности ослабляют способность обозначать отнесенность действия к определенному лицу. Разрушение системных отношений на формальном уровне сопряжено с расширением функциональных возможностей словоформ в реализации способов представления субъекта действия (состояния), связанных с его формальным устранением из высказывания. В большей мере это проявляется при употреблении периферийных средств выражения ФСК персональности, что 111

свидетельствует о развивающейся полифункциональности данных языковых единиц в результате унификации времен и наклонений русского глагола, а также о присущей презентным формам 3 л. и претеритальным формам потенциальной способности сближаться по своим свойствам с конституентами полевой структуры ФСК ин-персональности и взаимодействовать с ними в рамках противопоставленности полевых структур персональности::ин-персональности.

112

ГЛАВА

ЧЕТВЕРТАЯ

ВЫРАЖЕНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА В ТЕКСТАХ XI-XIV, XV - середины XVII вв. § 1.

Инфинитив как ядерное средство выражения функциональносемантической категории ин-персональности.

Эволюция времен и наклонений, связанная в русском языке с процессом их унификации (Лопушанская С.П., 1975; 1990), изменения в парадигме личных местоимений и появление универсального средства для обозначения любого "третьего" лица (Ремнева М.Л., 1988, 57, 86; Хабургаев Г.А., 1990, 216-217, 225-232) обусловили формирование устойчивого грамматического центра функционально-семантической категории персональности. Наряду с разрушением древних отношений в системе спрягаемых форм глагола расширяются функции словоформ со значением ин-персональности. Материал, извлеченный из разножанровых источников XI-XIV, XV середины XVII вв. (житийных, летописных текстов, светских сочинений, повествовательной литературы, деловой письменности), позволяет охарактеризовать план содержания и план выражения функциональносемантической категории ин-персональности русского глагола. Обобщенные данные, представленные в таблице 1, отражают функциональную специфику средств реализации ин-персональности, в составе которых выделяются независимый инфинитив (4370 словоупотреблений), а также используемые самостоятельно либо в сочетании с инфинитивом собственно безличные глаголы (1159 словоупотреблений) и личные глаголы в безличном употреблении (2546 словоупотреблений). Анализ языковых фактов дает возможность говорить о ядерном положении независимого инфинитива как наиболее частотного, регулярного и специализированного конституента полевой структуры ин-персональности, способного выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Доля независимого инфинитива, составляющая более половины (0.541), свидетельствует о преобладающем использовании данной языковой единицы, по сравнению с периферийными средствами, при актуализации названного категориального значения в рассматриваемых текстах.

Таблица 1 113

План содержания и план выражения функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола (количество словоупотреблений в абсолютном выражении и в долях) Степень участия субъекта в описываемых событиях высокая

средняя

низкая

нулевая

2299 (0.563) 608 (0.149) 1178 (0.288)

1425 (0.757) 171 (0.091) 285 (0.152)

646 (0.362) 342 (0.191) 798 (0.447)

-

Средства выражения ФСК ин-персональности Независимый инфинитив Собственно безличные глаголы Личные глаголы в безличном употреблении Итого:

4085 (1.0) 1881 (1.0) 1786 (1.0)

В с е г о

38 (0.118) 285 (0.882)

4370 (0.541) 1159 (0.144) 2546 (0.315)

323 (1.0)

8075 (1.0)

Общее соотношение количества словоупотреблений собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении, а также доли, которые они составляют в массиве анализируемых фактов (соответственно, 0.144 и 0.315), отражают замкнутость сферы ближней периферии, включающей ограниченное количество языковых единиц (собственно безличных глаголов). Превышение более чем вдвое доли конституентов, формирующих дальнюю периферию ФСК ин-персональности (личные глаголы в безличном употреблении), обусловлено возможностью ее пополнения новыми элементами, способными в процессе функционирования выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, и участвовать в расширении формирующейся полевой структуры рассматриваемой категории. В плане содержания независимый инфинитив устойчиво реализует синтезирующее свойство средств ФСК ин-персональности - степень участия субъекта в описываемых событиях. Как показывает таблица 1, это проявляется в рамках градации высокая - средняя - низкая степень участия субъекта в описываемых событиях, что, в свою очередь, связано с общей закономерностью широкого использования данной языковой единицы в древних текстах для указания на действие как определенного лица, субъекта, так и известного из контекста либо неопределенного, обобщенного лица (см. таблицу 2). Ядерные словоформы выражают высокую - среднюю - низкую степень участия субъекта в описываемых событиях с помощью всего набора 114

установленных нами семантических характеристик, релевантных для реализации категориального значения в рамках этой градации. В таблице 2 отражены данные о различном распределении количества словоупотреблений инфинитива и их долевого соответствия при обозначении отнесенности действия (состояния) к его субъекту в условиях, когда позиция первого актанта замещена именем (местоимением) в косвенном падеже (словоупотреблений - 2299, в долях - 1.0) либо остается незамещенной, когда субъект известен из контекста (словоупотреблений - 1235, в долях - 0.867), ограничен (словоупотреблений - 190, в долях - 0.133) или не ограничен в своей неопределенности (словоупотреблений - 209, в долях - 0.324), а также является обобщенным (словоупотреблений - 437, в долях - 0.676). Периферийные средства проявляют синтезирующее свойство конституентов, составляющих полевую структуру ФСК ин-персональности, в результате актуализации высокой - средней - низкой - нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. При этом они выступают не во всех случаях градуальной характеристики степени участия субъекта в описываемых событиях, реализация которых связывается с выражением категориального значения ин-персональности. Таблицы 1 и 2 свидетельствуют о том, что в числе периферийных средств выделяются словоформы, при использовании которых степень участия субъекта в описываемых событиях равна нулю. Следует отметить, что, несмотря на общие невысокие количественные показатели абсолютного выражения личных глаголов в безличном употреблении, их высокая доля в рамках данного градуального признака (0.882) подтверждает расширение позиций словоформ со значением ин-персональности в сфере дальней периферии за счет тех единиц, которые приобретают в контексте способность выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, и позволяет говорить о динамике процесса формирования рассматриваемой категории. В проанализированном материале зафиксирован независимый, зависимый и связочный инфинитив. Именно независимый инфинитив является ядерным конституентом полевой структуры ФСК ин-персональности русского глагола. Примыкание к личным глаголам, реализующим в контексте значения персональности, а также к другим частям речи при решении проблемы формирования ФСК ин-персональности не рассматривается. В совокупности фактов, относимых к случаям актуализации инперсональности, представляется возможным сопоставить употребительность независимого инфинитива и инфинитива, зависимого от собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении. Имеющиеся количественные характеристики свидетельствуют о высокой представленности независимого инфинитива по сравнению со случаями его примыкания к другим конституентам полевой структуры ФСК ин115

персональности. Эти наблюдения дают дополнительные основания квалифицировать независимый инфинитив в качестве ядерного средства выделяемой нами категории. При этом его лексическая наполняемость не влияет на способность реализовать значение ин-персональности. Будучи ядерным средством, независимый инфинитив не ограничен в лексико-семантическом отношении и может входить в круг глаголов действия: например, перемещения (bnb, bc[jlbnb), интеллектуальной (vmy4nb, hfp/v4nb), речевой (ukfujkfnb, 3,hfnbnbc5), социальной деятельности (l4kfnb, gh4cnegfnb| c]ndjhbnb), физического воздействия на объект (gju=,bnb, ,bnb), физиологического действия (zcnb| dreifnb) и т. д.; глагольные лексемы в форме инфинитива обозначают состояние как бытие-существование в различных фазах (gh4,snb, j;blfnb, c]rjymxfnb), социального состояния, поведения (cnh4rfnb| [dfkbnbc5), эмоционального состояния (hfpuy4dfnbc5, cv4znbc5| ,jznbc5), функционального состояния ([jn4nb, vjob) и др.; в форме инфинитива используются глаголы отношения, обозначающие владение, приобретение, утрату (j,h5o'nb, yfck4lbnb| bv4nb| uhf,bnb| cyznb), социальные, межличностные отношения (gh4lfnbc5| g'h',jhjnb| gj[dfkbnb| =nfbnbc5, gecnbnb) и др. В таблице 3, отражающей примерно три процента от общего количества проанализированных в исследовании словоупотреблений со значением инперсональности, обобщены сведения о лексико-семантической характеристике используемого в нашем материале независимого инфинитива как ядерного средства выражения ин-персональности, а также инфинитива, примыкающего к собственно безличным глаголам и личным глаголам в безличном употреблении. Сравнение материалов летописного и житийного повествования в приведенных памятниках XI-XIV вв. представляет определенный интерес с точки зрения характеристики инфинитива как средства выражения инперсональности. В Повести временных лет и Новгородской I летописи используется независимый инфинитив (из общих 230 словоупотреблений нами отмечен 161 случай в летописях), инфинитив, примыкающий к собственно безличным глаголам (44 случая употребления) и личным глаголам в безличном употреблении (8 случаев употребления). В указанных житийных текстах (Сказании о Борисе и Глебе, Житии Феодосия Печерского) можно говорить об употреблении независимого

116

Таблица 2 Реализация категориального признака ин-персональности русского глагола (количество словоупотреблений в абсолютном выражении и в долях) Степень участия субъекта в описываемых событиях Средства выражения ин-персональности Характеристика субъекта действия (состояния) Субъект выражен косвенным падежом имени (местоимения) Субъект известен из контекста Субъект ограниченной неопределенности Субъект неограниченной неопределенности Субъект обобщенный Субъект не выражен и невозможен Итого:

высокая

средняя

Инф

СБ

ЛБУ

2299 (1.0) -

608 (1.0) -

1178 (1.0) -

-

-

-

Инф

СБ

низкая

ЛБУ

171 (1.0)

-

1235 (0.867) 190 (0.133)

-

190 (0.667) 95 (0.333)

-

-

-

-

-

-

-

-

-

-

-

2299 (1.0)

608 (1.0)

1178 (1.0)

1425 (1.0)

171 (1.0)

285 (1.0)

Принятые в таблице обозначения: Инф - независимый инфинитив; СБ - собственно безличные глаголы; ЛБУ - личные глаголы в безличном употреблении.

Инф

-

СБ

-

нулевая

ЛБУ

-

209 38 741 (0.324) (0.111) (0.929) 437 304 57 (0.676) (0.889) (0.071) 646 (1.0)

342 (1.0)

798 (1.0)

Инф

СБ

ЛБУ

В с е г о

-

-

-

-

-

-

-

-

-

-

38 (1.0)

285 (1.0)

4085 (0.506) 1596 (0.198) 285 (0.035) 988 (0.122) 798 (0.099) 323 (0.040)

-

38 (1.0)

285 (1.0)

8075 (1.0)

инфинитива (69 случаев употребления) и примыкании его к собственно безличным глаголам (16 случаев употребления); в сочетании с личными глаголами в безличном употреблении инфинитив в данных памятниках письменности не зафиксирован. Таблица 3 Общая характеристика употребления инфинитива в Повести временных лет, Новгородской I летописи, Сказании о Борисе и Глебе, Житии Феодосия Печерского (данные в абсолютном выражении) Синтаксическая характеристика

Инфинитив в сочетании с безличными глаголами С собственно безличными глаголами

Инфинитив в самостоятельном употреблении

В с е г о

перемещение

5

С личными глаголами в безличном употреблении 4

физическое воздействие на объект

2

-

12

14

мышление

-

-

5

5

понимание

4

-

3

7

восприятие

12

-

10

22

познание

3

-

-

3

выбор

-

-

1

1

речевая деятельность

6

-

15

21

социальная деятельность

5

-

21

26

деятельность по достижению цели

-

-

1

1

физиологическое действие

1

-

6

7

помещение

-

-

3

3

звучание

-

-

1

1

созидательная деятельность

1

-

3

4

признание

1

-

2

3

Лексикосемантическая характеристика (ЛСГ)

118

28

37

начальная фаза бытия-существования, события состояние непокоя

1

-

4

5

-

-

1

1

существование как осуществление события бытие-существование

2

-

1

3

4

1

23

28

прекращение бытия-существования

2

-

11

13

болезнь

-

1

-

1

пребывание в функциональном состоянии

-

-

11

11

изменение функционального состояния

-

-

2

2

изменение признака

-

1

2

3

эмоциональное состояние

2

-

22

24

социальное состояние

-

-

3

3

владение, приобретение

1

-

5

6

владение, обладание

1

-

6

7

утрата, лишение

-

-

2

2

отчуждение

-

1

-

1

передача объекта

2

-

5

7

взаимоотношение

-

-

2

2

социальные отношения

2

-

15

17

межличностные отношения

2

-

4

6

Итого:

60

8

230

298

Независимый инфинитив в сопоставляемых жанровых разновидностях по количеству словоупотреблений и занимаемой доле превышает остальные анализируемые случаи - примыкание к собственно безличным глаголам и личным глаголам в безличном употреблении. При этом его доля как в летописных, так и в житийных текстах в проанализированном материале составляет более половины: в Повести временных лет и Новгородской I летописи доля независимого инфинитива - 0.756, в Сказании о Борисе и Глебе и в Житии Феодосия Печерского - 0.812. Это не противоречит сведениям, содержащимся в таблице 1, и свидетельствует о высокой 119

представленности данных словоформ в ряду других элементов полевой структуры ФСК ин-персональности - периферийных. Как обобщенно показано в таблице 3, по своей лексико-семантической характеристике независимый инфинитив, будучи ядерным средством выражения ФСК ин-персональности, более разнообразен, нежели инфинитив, примыкающий к собственно безличным глаголам и личным глаголам в безличном употреблении. При этом в сочетании с собственно безличными глаголами инфинитив встречается чаще, чем с личными глаголами в безличном употреблении. Примыкая к собственно безличным глаголам в текстах названных памятников письменности, инфинитив используется со значениями перемещения (ghjbnb, gj4[fnb, vbyjdfnb, gh4c'kbnbc5, zdkznbc5 и др.), интеллектуальной деятельности, восприятия, понимания, познания (dbl4nb, eph4nb, d4l4nb, pyfnb и др.), признания (gjrfznbc5), речевой деятельности (h'ob, vjkbnb), социальной деятельности, поведения, поступка (ndjhbnb, ghjnbdbnbc5, dsbcrbdfnb) и др. Будучи глаголами состояния, инфинитивы могут входить в состав лексико-семантических групп со значением начала, осуществления или прекращения бытия-существования (d]crh'cy/nb, ,snb, /vmh4nb), пребывания в эмоциональном состоянии (gjcnhflfnb) и др. Являясь глаголами отношения, инфинитивы выступают в составе лексикосемантических групп обладания (bv4nb), передачи, сохранения, приобретения объекта (lfznb, lfnb, gjznb, ,k.cnb), межличностных, социальных отношений (победы, защиты, управления и др.) (j,kbxbnb, ehfpbnb, bpvzcnb, [hfybnbc5, djpkj;bnb). По данным таблицы 3, в анализируемых памятниках письменности примыкание инфинитива к личным глаголам в безличном употреблении встречается значительно реже, но и здесь с точки зрения лексического наполнения можно наблюдать обозначение процесса как действия, состояния или отношения. Инфинитив используется для характеристики состояния природы, внешней среды, физического состояния живого существа (y'vjxbc5), поступка, отчуждения (erhfcnb), часто встречаются глаголы перемещения (ghbbnb), изменения признака (e,sdfnb), бытия-существования (cnfnb) и др. Примыкая к собственно безличным глаголам и к личным глаголам в безличном употреблении, инфинитив способствует выражению степени участия субъекта в описываемых событиях, которая реализуется при наличии релевантных признаков в рамках предложенной выше градации. Сплошная выборка из названных летописных и житийных произведений дает возможность говорить о том, что и в летописях, и в житиях наиболее частотным является независимый инфинитив; глагольные лексемы в форме инфинитива обозначают перемещение, социальную деятельность, бытиесуществование, эмоциональное состояние. В летописях, кроме того, не являются единичными глаголы речевой деятельности, физического 120

воздействия на объект, восприятия, прекращения бытия-существования, владения как приобретения, социальных отношений; в житийных текстах наблюдаются глаголы пребывания в функциональном состоянии, владения как обладания и др. Проанализированный материал дает основания утверждать, что выражение синтезирующего свойства ядерных словоформ (независимого инфинитива) в рамках градации высокая - средняя - низкая - нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях обнаруживает существенные различия. Условием актуализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях является заме˘енная позиция пеðвого актанта Дат.п. имени (местоимения) при независимом инфинитиве. Реализация данной семантики обеспечивается в процессе функционирования большого круга глаголов: перемещения, физического воздействия на объект, интеллектуальной деятельности (мышления, восприятия, определения), созидательной деятельности, противодействия, помещения куда-л., прекращения бытия-существования, проявления эмоционального состояния, пребывания в эмоциональном, функциональном состоянии, владения, приобретения, передачи объекта, социальных отношений, принуждения и др. Как показывают отраженные в таблице 1 количественная характеристика и доля, занимаемая анализируемыми словоформами, ðеализация синтезиðу˛˘его свойства конституентов полевой структуры ФСК инпеðсональности в ðамках названной гðадуальной характеристики с помо˘ь˛ независимого инфинитива, по сðавнени˛ с пеðифеðийными сðедствами, пðеобладает. Эксплицитное выражение носителя предикативного признака в форме Дат.п., обусловливающее высокую степень участия субъекта в описываемых событиях, связано с обозначением отнесенности действия (состояния) к опðеделенному лицу (множеству лиц), к одушевленному либо неодушевленному, конкðетному, реальному субъекту. Преобладание этих признаков субъектов при инфинитиве в количественном отношении составляет, по сравнению с другими градуальными характеристиками, долю, равную единице. В древнерусских и старорусских текстах наибольшая конкретность достигается при употреблении в значении субъекта действия имен собственных. Например: B cghjcnf h'ob| njkbrj 've ,scnm gjcnybxmcrsb gjldbum| zrj b cfvjve Dfhkffve lbdbnbc5 (ПВиИ, л. 107, с. 261); Flfve g'hdjt y' dreifnb jn lh'df tlbyjuj (ПВЛ, 123); f ryz;'ybz d'kbrjuj Lvbnhb. y' gjl]bvfnb (НIЛ, л. 162); "kvf ;' e,j gj ';' d yfxfk4 buev'ycndf 'uj| dy'ulf gh'gjlj,]yjve C'hub. ghjcbfnb d v4cn' cdj'v| \\\ njulf vyjpb jn [hbcnjk.,'wm\\\ ghb[jlz[e r y've (ЖСР, 338). Способность инфинитива выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, 121

встречается в описаниях исторических событий, бытовых ситуаций, участниками которых являются лица, названные говорящим (пишущим). При использовании в позиции первого актанта местоимений, обозначающих названное ранее (в предыдущем фрагменте, предложении, части сложного предложения) или известное из широкого контекста, зачина имя собственное, действие, обозначенное инфинитивом, также соотносится с реальным субъектом: d]ghfiffi' 'uj| rfrj 've (=Иоасафу) j,h4cnb Dfhkffvk' ;bkbo' (ПВиИ, л. 105 об.; с. 260); zrj ;' bc[jlbnb tv= (= Феодосию в отроческом возрасте) c] hf,s yf c'kj b l4kfnb c] dczrsbvm c]v4h'ybtvm (ЖФП, 28 б 1-4); Lf ryzpz G'nhf Lfybkjdbxf Ghjycrjuj dp5k r c',4 yf Njhujdj. cnjhjye r n4v ;' lbzrjv]| ,snb bv] (= князю Петру Даниловичу и дьякам) d jlyjv v4cn4 (НIIЛ, л. 35 об.); F Rbhbkf dfv] (= игуменам и братии Кирилло-Белозерского монастыря) cdj'uj njuls rfr] c I'h'v'n'dsv] gjcnfdbnb - rjnjhjuj dsi'Ü (Ив.Гр.Посл., 164); rfr] n',4 (= шведскому королю Юхану III) yfib' cn'g'yb d'kbx'cndf evjkbnb (там же, 116). Субъект конкретен, является одушевленным и определенным, будучи единичным или множественным, в тех случаях, когда действие, обозначенное инфинитивом, приписывается самому говорящему (или собеседнику). В частности, высокая степень участия субъекта в описываемых событиях реализуется в составе прямой речи, конкретный субъект выражен, например, местоимениями в текстах XI-XIV вв. при глаголах прекращения бытиясуществования: =ds vy4 =y' ,s c] nj,j. =vh'nb vb y';' =tlby'y= b =cbh'y= 3n n',' d] c'vm ;bnbb gj;bnb (Ск. Б. и Г., 13 в 4-8); эмоционального состояния: jn] njuj xfcf y' ,jznb vb cz b[] (ЖФП, 44 б 2-3); социальной деятельности, противодействия: E;' yfv] y4rfvj c5 l4nb| djk'. b y'djk'. cnfnb ghjnbde (ПВЛ, 50); перемещения: jkb| ryz;'| nj,4 c yfvb ed4lfd]i'c5| nj;' 4[fnb d] Gkmcrjd] (НIЛ, л. 142 об.); восприятия: dfv] ckeifnb ,juf b v'y' (НIЛ, л. 150); социального отношения: Yfvf b[] y' g'h',jhjnb (ПВЛ, 55) и др. При обозначении действий говорящего (говорящих или пишущих) в разножанровых текстах старорусского периода независимый инфинитив также разнообразен по своей лексической семантике и может относиться к глаголам действия, состояния, отношения: перемещения, достижения цели, созидательной, речевой деятельности, физического воздействия на объект, бытия-существования, социального отношения и др. Например: g=xb v'y'| rfrj ;bnb vb 'lbyjve d gecnsyb| rfrj vjkbnbc5 ,jue| rfrj ,'p dh'lf gh',snb| rfrj ghjnbdbnbc5 dhfue b uh]lsv 'uj vsck'v (ЖСР, 304); B yfv]| ujcelfhm| d gznybwe| d] njn] l'ym| r] n',4| rj ujcelfh.| d] ckj,jle y' gjcg4nb (Польск.д. 1563, III, 135. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 212-213); а хто учнет в тот мои двор съ хоромы и в огород вступатца и мне тот свои двор съ хоромы и с огородом очищати и до троецких властеи никакова убытка не довести (Кабала Дементьева, л. 1). обусловленная способность Функционально и семантически независимого инфинитива открывать вакансию для первого актанта, позиция которого замещена, ярко проявляется при наличии имени существительного 122

в форме Дат.п. со значением определенного лица, субъекта (лиц, субъектов); лексическое наполнение инфинитива указывает на поведение в рамках социальных отношений: rk5nds y' gh'cnegbnb yb uh'rjv| yb hecb (ПВЛ, 29); выполнение культовых религиозных действий: F lbzrjyjv] dljdwfv] ghbx'ofnbcz d jknfhb ;' \\\ (НIIЛ, л. 88). В ряде случаев существительное при инфинитиве имеет собирательное значение либо значение совокупного множества лиц: Rfrj e,j enfbnbc5 x'kjd4xmcrjve hjle cv'hnbÜ (ПВиИ, л. 21 об.); Y' [dfkbnbc5 gjufysvÀ (ПВЛ, 160). Субъект действия, обозначенного инфинитивом, может быть вербализован также местоимением, значение которого в некоторых контекстах связано с обозначением множества, испытывающего состояние, свойственное какой-либо группе лиц в конкретной ситуации, например: Lj,h4 h'x'| j wfh.| cv'hnb ,jzo'c5 d g'xfkb cenm| rfrj bv] 'f bp,4uyenb (ПВиИ, л. 20); инфинитив может характеризовать состояние субъекта, например, с точки зрения типичности или оценки поведения в той или иной ситуации: njkbrs ,4 [eljcnys gjhns yjifi'\\\| zrj y4rjbvm jn c'uj jv'ryenbc5| y' pyf.obv 'uj| b j,kfpybnbc5 (ЖСР, 352); действие, выраженное независимым инфинитивом, указывает на отношение субъекта к чему-либо: Како же в4чную оставити нам святую истинную свою православную христьянскую в4ру греческаго закона и покоритися новым еретическим законом ...? (САП, 180); и др. Глагол bp,4uyenb в приведенном фрагменте обозначает изменение функционального состояния, избавление от чего-л. (см.: СДР XI-XIV, III, 466), лексемы j,kfpybnbc5 - "ошибиться, впасть в заблуждение, соблазн" (СРЯ XI-XVII, 12, 65) и jv'ryenbc5 - "сбиться с толку" (СРЯ XI-XVII, 12, 364) относятся к ЛСГ интеллектуальной деятельности, глаголам мышления; оставити (в4ру) имеет в контексте значение "отказаться" (ССр, II, 1, 736); это позволяет данные лексемы в состав единиц с общей семантикой поступка; покоритися как "оказать повиновение" (ССр, II, 2, 1114) свидетельствует об использовании глагола социального отношения, подчинения. Как свидетельствуют приведенные и другие случаи употребления независимого инфинитива, выражение отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, при реализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях осложняется обычно субъективно-модальными значениями долженствования или возможности. Общее модальное значение нереализованности, потенциальности, свойственное инфинитиву в процессе употребления в деловых текстах XIXIV и XV - середины XVII вв., часто связано с таким исполнителем, который ограничен в социальном, профессиональном и др. отношениях. Так, ситуативными рамками поведения в различных сферах общественной деятельности (официального, хозяйственно-бытового характера и т.д.) определяется субъект в деловых документах. При этом фактическим 123

деятелем может являться любое лицо названной в контексте группы, например: f;' [jkjg] rhfl'nm rjuj k.,j nj u(c)ye dsregfnb k.,j dslfnb c rbv] ,el'nm rh(f)k] (Рус.Пр.Мус.сп. XIV, 21 об. См.: СДР XI-XIV, I, 289); f d4cw4db rh(c)n] w4kjdfnb rfr] tve ghfdj d4cbnb| rfrbb yb njdfh] ,el'nm (Гр. ок. 1300. См.: СДР XIXIV, II, 304). Дат.п. субъекта в подобных случаях как правило предшествует независимому инфинитиву, пишет В.И.Борковский (1949, 82). Постпозиция субъектного компонента обусловлена логическим выделением действия, обозначаемого инфинитивом, например, при определении правовых отношений: F wb j rfrjd4 l4k4 v';b cj,' cjghenc5| 4[fnb bv] yf nh'nbb| rjuj cj,4 bp,'henm (Дог.гр.Дм.Ив. 1362. См.: ССр, III, 2, 1624); ;h',mb v'nfdi'| y' gh'cnegfnb ybrjve ;' d] ;h',bb ,hfn'ym (ПВЛ, 10); действие, которое предписывается совершить в обозначенной ситуации предполагаемым лицам, названо глаголами перемещения 4[fnb, имеющим значение "отправиться, поехать" (ССр, III, 2, 1624), и (y') gh'cnegfnb (d] ;h',bb), толкуемом в словаре как "(не) вступать (в страну, доставшуюся в удел)" (см.: ССр, I, 2, 882; II, 2, 1699). В повествовательных текстах, например, в летописях, субъектный актант может находиться как в препозиции, так и в постпозиции к инфинитиву. Ср.: b vsikzimnf| rfrj tve bpbnb bp uhflf d] lfkmyzz cnhfys b jnnjk4 bcrfnb wfhcndf (НIЛ, л. 65); b y' evh'nb 've d d4rbÆ \\\fo' kb d-sy] pfrjy] cnegbn]| nj yf jyjv] cd4n4 d juy4 ujh4nb (ПВЛ, 74); b ljrjyxfif c Vb[fbkjvm ryzp'vm vbh]| rfrj bnb d] Jhle j,4vf| f ,hfnf >hmtdf b ryzusy. gecnbnb (НIЛ, л. 161 об.). Данная особенность характерна и для текстов памятников письменности XV - середины XVII вв. При этом имя (местоимение) в Дат.п. служит для обозначения ограниченного по какому-либо признаку субъекта либо множества лиц, принадлежащих к определенной группе по своей профессии, служебному, социальному положению: F rjnjhs' bvenm jghbiys' e gjkz cnjznb| b jrjkybx've b lbfre n'[ jnckfnb ghjxm\ F y' gjblen jghbiybb k.lb ghjxm| b jrjkybx've\\\ yf n'[\\\ bcwjdj ljghfdbnb (Суд. 1497, 29. См.: СРЯ XI-XVII, 13, 293); F c] djpf crjhmz nfvj;ybrjv] bvfnb gj gjkel'yu4 (Уст.тамож.гр. 1571. См.: ССр, I, 284); А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают или услышат на царьское величество в каких людех скоп и заговор..., и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михаиловичю всея Русии (Улож., л. 70); по участию в правовых действиях: F rjve ,el'n] x'uj yf yb[] bcrfnb| byj b[] celbn] buev'y] Rfcbfy] (Арх.Стр. 1462, I, 27. См.: СРЯ XIXVII, 6, 254) и др. В приведенных фрагментах имя (местоимение) в Дат.п. находится в препозиции к инфинитивам, которые по лексической семантике входят в ЛСГ глаголов перемещения: ljghfdbnb - "направить, проводить, довести куда-л." (СДР XI-XIV, III, 57); удаления: jnckfnb - "заставить уйти, уехать" (СРЯ XI-XVII, 13, 293); владения, получения в свое распоряжение: bvfnb (c rjuj) - "собирать с кого-л., взимать, взыскивать" (СРЯ XI-XVII, 6, 225); речи: извещати - "сообщать, уведомлять, давать знать" (СРЯ XI-XVII, 124

6, 119); социальной деятельности, противодействия: bcrfnb - "добиваться судом чего-л., предъявлять иск на что-л." (СРЯ XI-XVII, 6, 254). В деловой письменности вербализованный формой Дат.п. субъект действия при инфинитиве может олицетворять одну из договаривающихся сторон или обе стороны, которые одновременно обязуются выполнять предписываемое им действие: F ,'c gjcflybrf nb| rí;' (=кн. Ярославу Ярославичу)| djkjcnbb y' hjplfdfnb yb uhfvjn] lfznb (Дог.гр.Новг. с в.к.Яр.Яр. 1264-1265. См.: ССр, III. 1, 152); F gjik'v] dj'djl]| b nj,4 (=кн. Владимиру Андреевичу) b cdjb[] dj'djl] gjckfnb (Дог.гр.Дм.Ив. 1375. См.: ССр, II, ", 1276); F elfhbn] vb x'kjv] [nj bp] d'kbrjuj ryz;'ymz yf Vjcrdbnbyf| yf ndj'uj ,jzhbyf| b vy4 (=кн. Дмитрию Ивановичу) ghbcnfdf gjckfnb gj y'uj| f nj,4 (=кн. Владимиру Андреевичу) gjckfnb pf cdjbv] cdj'uj ,jzhbyf (Дог.гр.Дм.Ив. 1389. См.: ССр, II, 2, 1276). Широкое распространение независимого инфинитива в грамотах В.И.Борковский объясняет экстралингвистическими причинами необходимостью четко и кратко перечислить обязательства, которые выполняются в течение всего срока действия такого типа документов (1949, 8). При обозначении какой-л. предполагаемой ситуации инфинитив может участвовать в выражении модального значения непредвиденности (см. об этом: Георгиева В.Л., 1978, 282). Круг исполнителей действий в ряде случаев выявляется в результате перечисления типичных или известных действий, например: Fo' kb cjndjhbnm j,hz;'yb' nfrjdsb| djpmv'nm ehz;'yjt tuj| rjve ,el'nm gbcfk yfck'lbnb bv4ym' tuj (ПВЛ, 28); и др. Независимый инфинитив, при котором позиция субъектного актанта является замещенной именем или местоимением, в проанализированном материале зафиксирован в качестве средства обозначения реальных действия в каком-либо временном плане. Например, в плане прошедшего времени: vyjufimls tb (= матери) jn] d'kbrsz 5hjcnb hfpuy4dfnb cz yf ym b ,bnb b (ЖФП, 28 б 14-17). В текстах XI-XIV вв. отмечены и другие случаи использования инфинитива для обозначения факта действия в прошлом: jn] njuj xfcf y' zdbnb c5 ,4cjv] yf njvm v4cn4 yb gfrjcnb ybrjtz ;' ndjhbnb bv] (ЖФП, 38 в 31-32, 38 г 13); либо многократного его осуществления: b vyjusv] jn] d'kmvj;m ghb[jlbnb r y'v= ,ëcdk'ybz hflb (там же, 36 г 26-28); в плане отнесения действия к будущему: ghjhjwb ghjh4wf[e| zrj ,jue hjlbnbc5\\\ f d Ò-b l'ym dcrh'cyenb b yf y','cf dpbnb (ПВЛ, 61); и др. Подобные случаи отмечены при употреблении независимого инфинитива и в памятниках письменности XV - середины XVII вв., например, в плане будущего времени: F y' ukfujkb| cnfhx'| ';' j;blfnb n',' byjuj lh'djl4kb vbvj v'y' (ЖСР, 344); Вс4м вам б4дным такъ плыти! (САП, 256); и др. В позиции первого актанта может употребляться неодушевленное существительное, имеющее форму Дат.п. и выступающее в качестве субстантивного элемента со значением носителя предикативного признака 125

(см.: Золотова Г.А., 1981, 33). Как и в случаях наличия одушевленного существительного при независимом инфинитиве, высокая степень участия субъекта в описываемых событиях чаще связана с выражением объективной и субъективной предопределенности действия (состояния). Эта семантика наблюдается в текстах XI-XIV, XV - середины XVII вв. Так, называя бытие-существование, инфинитив используется в высказываниях, обозначающих желательность, опасение, долженствование, неизбежность как предопределенность (см.: Пьянова В.М., 1962; Тимофеев К.А., 1959) и т.д. Например: D c' ;' k4nj ,scnm pyfv'ym' d cjkywb| zrj gjus,yenb tve (ПВЛ, 141); dy'ulf ghjuy4dfnbc5 zhjcnb tuj yf ys| e,j djlf ,s ys gjnjgbkf (там же, 154); fo' eujlyj 've ,el'n| ';' ,snb yf v4cn' c'vm vjyfcnsh. b vyj;fbib ,hfnbb| lf ,el'nm djkz ujcgjlyz! (ЖСР, 316); и др. Носитель предикативного признака, в функции которого используется неодушевленное существительное, встречается также в образных контекстах, например, при переосмыслении исторических событий в художественных текстах: ,snb uhjve d'kbrjve| bnnb lj;l. cnh4kfvb c] Ljye d'kbrfuj (Сл.плк.Иг., 12); постпозитивное употребление Дат.п. косвенного субъекта усиливает, по мнению К.А.Тимофеева, модальную направленность высказывания (1959, 16). В конструкциях с независимым инфинитивом, когда позиция первого актанта замещена неодушевленным существительным, может обозначаться также возможность действия (состояния) с элементами субъективной оценки: (см.: Георгиева В.Л., 1978, 280). В древнерусской и старорусской письменности действие (состояние) неодушевленного субъекта представлено как объективно невозможное, например: Fo' ,s rjnk/ pjkjns rjëwf dj /ib.| yj lye 'uj y' bp,snb x'hyjcnb (Сл.Дан.Зат., Бусл. 619. См.: ССр, I, 2, 1261); Vyjuf;ls ;' b [k4,e ly'dyjve y' j,h4cnbcz (ЖСР, 312); и др. В составе отрицательной конструкции глагол изменения функционального состояния bp,snb ("спастись, избавиться", см.: ССр, I, 2, 1035) используется для метафорического сравнения в рамках олицетворения. Глагол (y') j,h4cnbcz, употребляемый в значении "(не) оказаться" (ССр, II, 1, 554), указывает на отсутствие в достаточном количестве того продукта, который обозначен Дат.п. неодушевленного существительного с вещественным значением. Неодушевленные существительные в позиции субъекта наблюдаются также в предложениях со значением факта действия: dbl4 c=c4r] n] b;' ,4 gmhmd4t n]om b vëndfvb gðgl,myffuj jö5 yfi'uj `'jljcbf g]k]y] c=om v=rs zrj ;' gh4csgfnb c5 tb xh4c] cn4y= yf p'vk. (ЖФП, 55 а 12-18); zrj ;' nhzcnb cz g'o'h4 jn] vyj;mcndf gkbof p]ksb[] lõjd] (там же, 38 б 13-16). Сðеди конституентов, фоðмиðу˛˘их полеву˛ стðуктуру ФСК инпеðсональности, независимый инфинитив в наибольшей меðе способен ðеализовать сðедн˛˛ степень участия субъекта в описываемых событиях.

126

Согласно данным таблицы 1, наблюдается значительное расхождение долей ядерных словоформ (0.757) и периферийных средств выражения названной категории - собственно безличных глаголов (0.091) и личных глаголов в безличном употреблении (0.152). Релевантными хаðактеðистиками, свидетельствующими об актуализации категориального значения ин-персональности в ðамках ðассматðиваемого гðадуального признака, явля˛тся незамещенная позиция пеðвого актанта, а также способ представления субъекта действия (состояния), который может быть известным из контекста или огðаниченным в своей неопðеделенности семантикой глагола, ðечевой ситуацией в целом и др. Лексическая наполняемость независимого инфинитива в этих случаях чаще связана с обозначением интеллектуальной, речевой, социальной деятельности субъекта; глагольные лексемы в форме инфинитива указывают также на помещение объекта куда-либо в результате какой-либо деятельности, отрицательное воздействие на объект, прекращение действия или бытия-существования, пребывание в эмоциональном состоянии, глаголы выражают также социальные отношения, разрешение, владение, обладание и др. Использование независимого инфинитива как ядерного средства ФСК инперсональности для актуализации средней степени участия субъекта в описываемых событиях преобладает в условиях, когда субъект действия (состояния) известен (см. таблицу 2). Случаев выражения отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, при ограниченной неопределенности в проанализированном материале встречается значительно меньше (ср. в долях, соответственно, - 0.867 и 0.133). Не вербализованный самостоятельной лексемой, но известный субъект действия, будучи названным ранее в предшествующем фрагменте, предложении или его части, может легко восстанавливаться в контексте. Например: wfhm r g'hdjcjd4nybre Fhf[b. ukfujkfi': "Rj dnjhjve cjd4ne ghbph4nb| j g'hd'v] cjkufyj ,scnm yfv]| b Yf[jhf jyjuj ghbpdfnb" (ПВиИ, л. 146 об.). В данном пðедложении волеизъявление адðесовано конкретному лицу (Fhf[b.), котоðое пðедставляется непосðедственным исполнителем действий, названных инфинитивом. В то же вðемя, в лексической семантике глагола ghbph4nb, име˛˘его значение "обðатить внимание, оказать милость" (ССр, II, 2, 1433), относя˘егося к ЛСГ межличностных отношений, и глагола ðечевого об˘ения ghbpdfnb (ССр, II, 2, 1402) выðажена личная пðичастность говоðя˘его к сооб˘аемому. Осу˘ествление действий участниками ðечевого акта пðиобðетает совместный хаðактеð. Реализация средней степени участия субъекта в описываемых событиях наблюдается при функционировании в текстах XI-XIV вв. независимого инфинитива и с другими лексико-семантическими характеристиками, 127

например, бытия-существования в определенном пространстве: vsckzi'| rl4 ,s ;bnb (ПВЛ, 105); социальной деятельности, противодействия: b evsckbif cd4n] pjk]| rfrj elfhbnb yf ujhjl] yf jye cnjhjye (НIЛ, л. 137 об.); социального отношения, разрешения осуществить действие: zrj fo' b ryzpm ghbbl'nm y' gecnbnb tuj (ЖФП, 40 г 17-19); и др. В приведенных фрагментах ;bnb относится к глаголам состояния ("жить, обитать, быть" - ССр, I, 2, 876), elfhbnb является глаголом действия ("наброситься, напасть" - ССр, III, 2, 1146), gecnbnb входит в группу глаголов отношения ("допустить, впустить" ССр, II, 2, 1727). Субъект действия (состояния) в этих высказываниях определяется как имплицитный, известный в рамках описываемых исторических событий или конкретных реальных ситуаций. Независимый инфинитив, по данным проанализированного материала, каких-либо ограничений лексико-семантического характера, связанных с выражением рассматриваемой градуальной семантики, не обнаруживает. Замещение позиции первого актанта самостоятельной лексемой при инфинитиве по тем же причинам не является необходимым и в текстах XV середины XVII вв. Субъект может быть назван ранее (в предыдущем предложении либо части сложного предложения): <5i' ;' pfgjd4lm gh'gjlj,yfuj buev'yf r] dc4v ,hfnbfv cbw'dfË \\\ y' bc[jlbnb (=братии) njuj hflb bp vjyfcnshz d] d'cm y4re. bkb d c'kj b y' ghjcbnb e vbhzy] gjnh',ys[ n'k'cys[| yj c4l4nb nh]g'kbd' d vjyfcnsh4| b ghjcbnb| b j;blfnb vbkjcnb jn ,juf (ЖСР, 342); <'p dczrjuj c]vy4ybf| ujcgjlby'| c] lh]pyjd'yb'vm gjblb ghjnbde cdbh4gmcndf b[| ybrfrj ;' e;fcfnbcz (=господину, то есть кн. Дмитрию Ивановичу, к которому обращены слова Сергия), dczrj gjvj;'n nb ,ju] (там же, 386); А не взявъ монастыря, прочь не отхаживати (= гетманам и их войску). Аще и год стояти, или два, или три, а монастырь взяти и в запуст4ние положити (САП, 190); и др. Невыраженный субъект может быть известен из зачина текста: F ';' yf rh'cn4 bv'yb y' ,el'n]| njve y' rkfyznbcz (Грам.митр.Фот. къ Псков. 1419. См.: ССр, III, 2 Доп., 236); Cj ,kfujckjdk'y2'v] ,s gjbvfkbcz c] ;'yfvb; f y' cj ,kfujckjdk'yi'v] djc[jnznm ;bnb| byj b[] hfpkexfnb (Посл.митр. Фот. Новг. 1410. См.: ССр, III, 2 Доп., 219). В приведенных высказываниях побуждение осуществить необходимые действия адресовано митрополитом Фотием Псковскому духовенству и новгородцам, которые являются исполнителями воли церковного иерарха. Субъект действия (состояния) легко восстанавливается в следующих фрагментах послания Ивана Грозного: F ds c ybv] ghbckfkb r yfv] gjvby]rb| lf 'o' yj;b| rf,s y' [jnz yfv] pljhjdmz\ Xnj c nfrj. dhf;lj. cjnjyby]crj. gjvby]rb r yfv] gjcskfnbÜ (=вам, то есть игумену и братии Кирилло-Белозерского монастыря, которым адресовано послание Ивана Грозного) (Ив.Гр.Посл., 166). Рассматриваемая градуальная характеристика реализуется при использовании независимого инфинитива в условиях, когда действие (состояние) ограничено пространственно-временными рамками, например: 128

Ghj xnj I'h'v'n'df lkz ujl] hfd'y] vzn';m xbybnb| lf njrj. d'kbrj. j,bn'kb. djkyjdfnb? (Ив.Гр.Посл., 160). В приведенных фрагментах адресатом послания являются монахи Кирилло-Белозерской обители; данные лица представлены одновременно как субъекты действия, поведение которых государь оценивает негативно, считая несовместимым с духовным призванием. Как свидетельствуют приведенные и другие случаи, в качестве ядерного средства реализации средней степени участия субъекта в описываемых событиях в текстах XV - середины XVII вв. выступают глаголы действия (bc[jlbnb| hfpkexfnb и др.), состояния (j;blfnb| djkyjdfnb и др.), отношения (jngecnbnb| gjcskfnb и др.) разных лексико-семантических групп без какихлибо ограничений. Осуществление действий, обозначенных инфинитивом, может определяться волей договаривающихся сторон, которые одновременно выступают в качестве субъекта-законодателя и субъекта-исполнителя и ясно представляются из широкого контекста, например: Y4vxbyf y' cf;fnb (=новгородцам) d gjuh',] Yjd4ujhjl4 (Мирная грамота Новгородцев с немцами 1199. См.: ССр, III, 1, 243); F;' =,m.nm gjckf bkb gjgf| nj ldj' njuj lfnb (=одной из обеих сторон) pf ujkjd= (Дог. смоленского князя с Ригою и Готским берегом 1230. См.: ССр, II, 1, 1278). В подобных случаях употреблению инфинитива сопутствуют модальные значения волеизъявления, законодательного предписания. По способу представления субъект в древнерусских и старорусских текстах может быть ограниченным в своей неопределенности (см.: Собинникова В.И., 1990, 55) религиозными, социальными, правовыми, профессиональными и др. характеристиками действия. Глагольные лексемы выступают со значением профессиональной, социальной деятельности, осуществления, поведения, поступка, обладания, приведения в эмоциональное состояние, влияния и др. Например, в назидательных высказываниях, наставлениях, адресованных определенному кругу лиц, в частности, избравшим монашеский образ жизни: B r cbv] djpl'h;fymt bv4nb jn vyjufuj ,hfiyf (ПВЛ, 122); gfx' ;' bv4nb d cj,4 k.,jdm dc4v v'yibv b r cnfh4bibv gjrjh'ym' b gjckeifym'| \\\ b j,hfp ,sdfnb cj,j. d]pl'h;fym'v b ,l4ym'vm| \\\ nfrj yfrfpsdfnb v'yifz| b en4ifnb z b nfrj ghjdjlbnb gjcn] (там же, 122-123); f jn cb[] lybb l'cznsb l'ym d]plfznb ,jujdb l'cznbye (там же, 123). Обозначение носителя пðедикативного пðизнака является избыточным, если пðедставление о субъекте действия (состояния) имплицитно содеðжится в лексической семантике инфинитива: Fo' rnj =,m'nm ;'ye nj n4v ;' celjv] celbnb zrj ;' ve;f (Рус.Пр. Мус.сп. XIV, 16 об.). Исполнитель действия celbnb предопределен сложившейся иерархией отношений в правовой системе Древней Руси. Та же особенность представления субъекта в высказывании наблюдается и в памятниках старорусской письменности: crf;b vb| d rjnjhj' bv5 ,el'n ghfplybr] w'hrdb cbf| b d] bv5 rjnjhfuj cdznjuj cd5ofnb . (ЖСР, 294); 129

{hbcnjds ,j;'cnd'ysz w'hrdb cdznsvb fynbvbcs yjdjcnfdk'ysz jcd5ofnb (Жал.гр.Iон.митр.Мих. 1451. См.: ССр, III, 2, 195). Кðуг потенциальных исполнителей действия, названного в пðиведенном фðагменте глаголом (j)cd5ofnb, ограничен лексической семантикой "освя˘ать по чиноположени˛ цеðковному" и определяется сложившейся иерархией религиозных отношений в обществе. При выражении низкой степени участия субъекта в описываемых событиях независимый инфинитив в долевом отношении не является преобладающим и представлен в рамках данного градуального признака меньшим количеством словоупотреблений, по сравнению с конституентами, формирующими дальнюю периферию полевой структуры ФСК инперсональности. Такая функциональная специфика данной языковой единицы представляется закономерной, учитывая, что действие (состояние), обозначаемое инфинитивом, всегда соотнесено с субъектом, а общее модальное значение потенциальности и нереализованности, свойственное употреблению инфинитива в составе конструкций, предполагает того, кто должен либо способен и т.д. совершать действие, является носителем предикативного признака, поскольку инфинитив последовательно открывает вакансию для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего. Релевантными хаðактеðистиками названного пðизнака в процессе реализации этой гðадуальной характеристики субъекта действия (состояния) является открытая позиция первого актанта, а также неогðаниченная неопðеделенность потенциального субъекта действия (состояния) либо обоб˘енное пðедставление о нем. Персонификация высказывания при обозначении низкой степени участия субъекта в описываемых событиях является несущественной. Действие может быть отнесено также в равной мере к любому субъекту. Используемый в данной функции независимый инфинитив в древнерусских текстах чаще принадлежит к глаголам перемещения, физиологического действия, речевой, интеллектуальной, социальной деятельности, поступка, физического воздействия на объект, лишения жизни, исполнения чего-либо, проявления эмоционального состояния, поведения, владения, приобретения, социального отношения, подчинения и др. В старорусских текстах наблюдается расширение круга лексем в форме инфинитива, используемых для выражения действия (состояния) обобщенного субъекта. Доля независимого инфинитива, реализующего низкую степень участия субъекта в описываемых событиях, при выражении действия обобщенного субъекта преобладает. В этом случае чаще использу˛тся лексемы, входящие в ЛСГ пеðеме˘ения, физиологического действия, ðечевой, интеллектуальной деятельности, лишения жизни, ˝моционального состояния, поведения, пðиобðетения, подчинения и дð. Выражение отнесенности действия к обобщенному субъекту как правило 130

сопðяжено с пðедписанием совершить действие либо его возможностью, с негативной оценкой действия субъекта. Данная семантика встречается в поучениях, например: Dfcbkbb exfi'Ë \\\ ghb cnfhs[ vjkxfnb| gh'velhs[] ckeifnb| cnfh4bibv] gjrfhznbc5| c njxysvb b v'yibvb k.,jdm bv4nb\\\ (ПВЛ, 155); при описании установленного порядка в какойлибо сфере общественной или религиозной жизни общества, например: ecnfdb d] vfyfcnshb cdj'vm| rfrj g4nb g4ymz vfyfcnshmcrfz| b gjrkjy] rfr] l'h;fnb| b xn'ymz gjxbnfnb| \\\b xnj zcnb d rsz lyb (ПВЛ, 107). Обобщенное представление о субъекте реализуется независимым инфинитивом значительно чаще (см. данные, отраженные в таблице 2). Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях устойчиво выражается при функционировании глаголов понимания, восприятия, обозначающих интеллектуальные свойства любого лица, в составе высказываний с модальными значениями возможности, необходимости, долженствования и др. как в древнерусских, так и в старорусских текстах: Lf jn c'z d'ob hfpev4nb| rjkbrj b rfrjdj hfxbn'kmcndj bv4fi' cvbh'yjvelhbf hflb (ЖСР, 352); b vjhjxyj ,scnm d'kvb| zrj yf xfc b ,jk4| b pd4pls dbl4nb (НIIЛ, л. 73 об.); при выражении субъективно-оценочного, например, отрицательного отношения к какому-либо действию: B nfrj kb gjrfhznb gh'ujhls' wfhcndfÜ (Курб. Ив.Гр.Посл., 60). В древнерусских и в старорусских текстах репрезентация носителя предикативного признака является избыточной в составе риторического вопроса или риторического восклицания, имеющих обобщенный смысл, в рамках которого реализуется значение объективной невозможности осуществления действия для любого лица, например: F b;' drecbd] ceob[] ckfljcnb| y' djpvj;'nm y' ceob[ ed4lfnb hfpevf| yb 'cn'cndf| y' ed4lfd] ;'| rfrj b[] ghjdblbnb? (ПВиИ, л. 8 об.); отсутствия необходимости: Xnj ,j h'ob bkb xnj ukfujkfnb j ,sdi'b yf yfc jn ,juf rfpyb (НIЛ, л. 113-113 об.). Позиция субъектного актанта остается незамещенной при категорическом утверждении: b y4(c) [bnhjcnb| zrj c'z =,4;fnb b y' dybnb ;' d cb. cìhnm (ЖВИ XIV-XV, 19 а-б. См.: СДР XI-XIV, II, 185); в составе риторического вопроса или восклицания со значением иронического утверждения, констатации целесообразности/нецелесообразности действия, уверенности в его успешном завершении: F j ,'p,j;ys[] zpsw'[]| xnj b ukfujkfnbÀ (Курб. Ив.Гр.Посл., 30); Что то лукошко взяти да ворон передавити? (САП, 254). Обобщение сведений, "опыта" говорящего распространяется на любое лицо и обусловливает несущественность персонификации высказывания. В таких высказываниях семантика инфинитива, употребленного в составе экспрессивной конструкции, и субъективно-модальные значения подчеðкива˛т, что осу˘ествление названного действия имеет хаðактеð нðавственной заповеди, оðиентиðу˛˘ей на пðеодоление пðотивоðечий в духовном и физическом ðазвитии личности, например: Rfrj ;' jnh'obc5 vbhf b 131

dcz| z;' cenm d vbh4| b cj jn]znb'v] dkfc] b ljke dk'reofz velhjdfybz cjjnh4pfnb\\\? (Ив.Гр.Посл., 160); 'lbyj e,j b nj ;' 'cnm| ';' vjkbndj. cv'hnb gh'lfnb b ';' jhe;b'v] gjue,bnb gjdbyys[] (Сл.Иос.Вол., 344). В первом высказывании, в составе риторического вопроса как приема, раскрывающего духовное и физическое противоречие в развитии человеческой личности, используются лексемы jnh'obcz со значением "отказаться" (ССр, II, 1, 762), cjjnh4pfnb со значением "отрезать в одно время, заодно" (ССр, III, 1, 786); выступая в форме инфинитива, они формируют модальную семантику высказывания и служат для обозначения объективной невозможности одновременного осуществления действий как не совместимых с моральной точки зрения; потенциальный носитель состояния, являющегося результатом произведенных действий, не требует конкретизации в обобщенном рассуждении автора текста (Ивана Грозного). Во втором фрагменте синонимы, обозначающие лишение жизни живого существа, gh'lfnb (cv'hnb) и gjue,bnb ("предать смерти, умертвить" - ССр, II, 2, 1025) включены в повествование философского характера, целью которого является осмысление добра и зла в рамках общечеловеческих нравственных норм поведения. Устранение фактического исполнителя действия (носителя состояния) в ряде высказываний связано с тем, что инфинитив вызывает представление о процессуальном признаке, определяемом волей обобщенного субъекта. Устойчивое использование глагольных лексем в форме инфинитива в сферах определенной тематической направленности, например, в юридической, формируют способность словоформ реализовать субъектную многоплановость изображения. Например: ÓFÊ;' rnj 'vk'nm gj 2 reym 3(n) k4nf njuj y' 3(n)v'nfnb (Рус.Пр. Мус.сп. XIV, 11. См.: СДР XI-XIV, IV,, 145); ÓJÊ;' rjnjhsb r=gmwm i'l] rl4 k.,j| c] x.;bvb r=yfvb b bcnjgbnmc5 \\\nj y' yfcbkbnb tv= (Рус. Пр. 1280, 623 а. См.: СДР XI-XIV, IV, 330). Выполнение действий, названных инфинитивами y' yfcbkbnb| (y') 3(n)v'nfnb, предписывается законодателем, волю которого выражает в то же время составитель документа и потенциальный исполнитель действия. Под влиянием коммуникативной установки и модальной характеристики высказывания, которую В.И.Борковский связывает с особой степенью категоричности, обязательности осуществления действия (1949, 87), независимый инфинитив синтезирует действия субъектов разной степени активности. В старорусской письменности реализация низкой степени участия субъекта в описываемых событиях также наиболее яðко обнаðуживается в тех случаях, когда эта языковая единица функционирует как сðедство выражения субъектной многоплановости высказывания, синтезиðования действий субъектов ðазной степени активности. Позиция первого актанта как правило остается незамещенной, когда выражаются различного рода предписания (законодательные, распорядительные и т.п.) (см.: Булаховский 132

Л.А., 1936, 232: Пьянова В.М., 1962, 16), а инфинитив вызывает представление о процессуальном признаке, определяемом волей обобщенного субъекта, в лице которого одновременно могут выступать законодатель, составитель документа и потенциальный исполнитель обозначенного действия. Например: и того богохулника обличив казнити, зжечь (Улож., л. 66); и его изымав и сыскав про него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады (там же); А будет кто умышлением и изменою город зажжет или дворы, и в то время или после того зажигальщик изыман будет, и сыщется про то его воровство допряма, и его самого зжечь безо всякого милосердия (там же, л. 68). Использование инфинитива связано с совмещением значений императивности и долженствования; категоричность законодательного предписания, выраженного инфинитивами казнити, зжечь, связана с оценкой преступлений против государства и церкви, данной в Уложении 1649 г. царя Алексея Михайловича. Выражение казнити смертию как "покарать смертной казнью" (СРЯ XI-XVII, 7, 25) и лексическая семантика глагола зжечь свидетельствуют о способе осуществления наказания (см.: СДР XI-XIV, III, 254). Элементы контекста безо всякия пощады, безо всякого милосердия указывают на отношение говорящего (пишущего) к совершению действия и личную причастность верховного законодателя к сообщаемому. Будучи средством создания субъектной многоплановости изображения, инфинитив обозначает в этих высказываниях действие во взаимосвязи с субъектом, содержание которого является синкретичным, нерасчленимым. В ряде случаев субъект-законодатель представлен опосредствованно, в отстранении от субъекта-составителя текста и субъекта-исполнителя действия. Например: и того челобитчика за то вкинуть в тюрму, на сколько государь укажет (Улож., л. 67); и про такое великое дело указ учинить по разсмотрению, как государь укажет (там же, л. 69); А воеводам и приказным людем, которые на них отпишут к государю ложно, за то чинить жестокое наказание, что государь укажет (там же, л. 71). Содержание действий вкинуть в тюрму ("бросить, посадить, заключить в тюрьму", "силой поместить, бросить, заключить куда-л.") (СРЯ XI-XVII, 7, 127), учинить (указ), чинить (наказание) (см.: БАС, 17, 103), характер их исполнения определяются волей высшего иерарха - государя; степень активности этого субъекта может быть объяснена с учетом экстралингвистических факторов: в тех случаях, когда доказательств вины или ложного извета недоставало, а также когда санкции зависели от рецидива, наказание преступнику назначалось государем (см. коммент. к Уложению 1649 г., 141-159). Чаще всего субъект не назван в текстах распоряжений, отражающих различные стороны частной, государственной жизни общества (см. об этом: Тупикова Н.А., 1993б). Например, в резолюциях на челобитных стрельцов и поволжских казаков: Дать за службу на похороны по приказу рубль (Чел. 133

Васильева); Дать деньги на самопал по указу (Чел. Насонова). Позиция субъектного актанта в приведенных предложениях остается открытой, инфинитив как средство выражения ин-персональности реализует субъектную многоплановость изображения: действие, обозначенное глаголом дать, выражает волеизъявление должностного лица и является правомерным в соответствии с установленными нормами делового общения, одобренными на более высокой ступени иерархических отношений в Московской Руси. Референциальная определенность субъекта-исполнителя предписания является несущественной. Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях опðеделяется в условиях, когда позиция пеðвого актанта не может быть откðыта и заме˘ена, субъект действия (состояния) не выðажен и какой-либо способ его пðедставления в высказывании невозможен. В совокупности фактов, относимых к случаям выðажения ˝того гðадуального пðизнака, независимый инфинитив не пðедставлен (см. таблицу 1). Однако пðоанализиðованный матеðиал позволил обðатить внимание на то, что данная языковая единица используется для ðеализации нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях в сочетании с пеðифеðийными сðедствами и пðи хаðактеðистике нечленимой ситуации. И.И.Срезневским зафиксирован следующий фрагмент Повести временных лет по Переяславскому списку: #kuf ;' hfplf p4kj crjhj dj'v] ujk=,b b d4h',mb\\\ b rfr] cv'hrfnbc5 yfxy'nm| nfr] gjd4k' g=cnbnb dcb[] (ПВЛ, 6454 г., по Переясл.сп. См.: ССр, III, 1, 760). Рассматриваемая функциональная особенность является дополнительным подтвеðждением унивеðсальности инфинитива как ядеðного конституента полевой стðуктуðы ин-пеðсональности, втягива˛˘его в сфеðу своего влияния глаголы (cv'hrfnbc5, yfxy'nm), котоðые в сочетании с данной единицей, обозначающей неопределенное по своим пространственновременным характеристикам явление природы, в составе бесподлежащной синтаксической конструкции пðиобðета˛т способность выражать категориальное значение ин-персональности в рамках нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. Проанализированный материал свидетельствует о ядерном положении независимого инфинитива как частотного, специализированного и регулярного средства, способного выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Пðеоблада˛˘ее использование данной языковой единицы пðи актуализации категоðиального значения ин-пеðсональности сопðяжено с свойства функциональноустойчивой ðеализацией синтезиðу˛˘его семантической категоðии в ðамках гðадации высокая - сðедняя - низкая степень участия субъекта в описываемых событиях. В ˝тих функциях ядеðные словофоðмы использу˛тся для выðажения всех семантических 134

пðизнаков субъекта действия (состояния), ðелевантных в плане содеðжания ФСК ин-пеðсональности. Как наиболее специализиðованное сðедство инфинитив всегда откðывает "ваканси˛" для пеðвого актанта в Дат.п. со значением носителя пðедикативного пðизнака. Результаты сплошной выбоðки из ðяда летописных и житийных источников, а также об˘ая хаðактеðистика матеðиала да˛т возможность говоðить о шиðоком кðуге глаголов действия, состояния, отношения, конкðетная лексико-семантическая хаðактеðистика котоðых не влияет на способность данной языковой единицы выступать со значением ин-пеðсональности. Условием ðеализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях является заме˘енная позиция пеðвого актанта. Данная семантика ча˘е связана с функциониðованием глаголов пеðеме˘ения, физического воздействия на объект, интеллектуальной, созидательной деятельности, пðотиводействия, пðекðа˘ения бытия-су˘ествования, ˝моционального состояния, владения, пðиобðетения, функционального состояния, социальных отношений, пðинуждения и т.д. Об˘ее модальное значение неðеализованности, свойственное употðеблени˛ независимого инфинитива, пðи использовании глаголов ðазных лексико-семантических гðупп конкðетизиðуется в высказывании как объективная возможность/невозможность осу˘ествления действия либо осложненная ˝лементами субъективной оценки, опасения, иðонического отношения; инфинитив выðажает также долженствование, пðедопðеделение, пðедписание, неизбежность, желательность действия. Субъект действия (состояния), ˝ксплициðованный фоðмой Дат.п. имени (местоимения), по способу пðедставления в высказывании является опðеделенным, конкðетным, ðеальным; отмечено пðеобладание ˝тих пðизнаков субъекта пðи инфинитиве, по сðавнени˛ с дðугими гðадуальными хаðактеðистиками. Действие (состояние) пðиписывается участнику истоðических событий или бытовых ситуаций, единичному субъекту или множеству лиц, говоðя˘ему (пишу˘ему), дðугим участникам или неучастникам ðечевого акта. Фактическим исполнителем действия, обозначенного инфинитивом, может являться л˛бое лицо (субъект) названной в контексте гðуппы. В функции носителя пðедикативного пðизнака выступа˛т имена собственные или наðицательные; в качестве субстантивного ˝лемента отмечены также одушевленные и неодушевленные су˘ествительные. Сðеди конституентов, фоðмиðу˛˘их полеву˛ стðуктуðу ФСК инпеðсональности, независимый инфинитив более всего употðебителен пðи хаðактеðистике сðедней степени участия субъекта в описываемых событиях. Эта языковая единица ча˘е выступает для обозначения действий состояний известного лица (субъекта) и по своему лексическому наполнени˛ относится к шиðокому кðугу глаголов с семантикой пеðеме˘ения, 135

интеллектуальной, ðечевой, социальной деятельности, пðотиводействия, отðицательного воздействия на объект, бытия-су˘ествования, поме˘ения объекта, ˝моционального состояния, владения, обладания, социальных, межличностных отношений и дð. Менее частотным является использование инфинитива, указыва˛˘его на отнесенность действия (состояния) к субъекту со значением огðаниченной неопðеделенности. В ˝том случае ча˘е отмечено функциониðование глаголов пðофессиональной, социальной деятельности, поведения, поступка, пðиведения в ˝моциональное состояние, обладания, пеðедачи объекта, социальных отношений как влияния и дð. По способу пðедставления в высказывании субъект действия (состояния) пðи инфинитиве является лицом одушевленным, известным из пðедшеству˛˘его контекста, пðедложения либо его части. Действие или состояние может пðиписываться говоðя˘ему, пðиобðетать совместный с адðесатом хаðактеð, относиться к совокупности потенциальных его исполнителей, известных из описываемых истоðических или конкðетнобытовых ситуаций, зачина текста. Имплицитный субъект действия (состояния) является огðаниченным в своей неопðеделенности, когда обозначены пðостðанственно-вðеменные ðамки события либо содеðжится указание на социальные, пðофессиональные, пðавовые и дð. пðизнаки, хаðактеðизу˛˘ие пðинадлежность лица к опðеделенной гðуппе. Пðи выðажении низкой степени участия субъекта в описываемых событиях независимый инфинитив пðедставлен меньшим количеством словоупотðеблений, по сðавнени˛ с конституентами, фоðмиðу˛˘ими дальн˛˛ пеðифеðи˛, что обусловлено функциональной спецификой ˝той языковой единицы, способной всегда откðывать ваканси˛ для актанта в Дат.п. со значением деятеля (носителя состояния). С названной семантикой субъекта использу˛тся глаголы пеðеме˘ения, физиологического действия, ðечевой, интеллектуальной деятельности, физического воздействия на объект, лишения жизни, социальной деятельности, поступка, ˝моционального состояния, поведения, владения, пðиобðетения, социальных отношений, подчинения и дð. Использование глаголов ðазных лексико-семантических гðупп для обозначения действия неопðеделенного субъекта встðечается вдвое ðеже, нежели в случаях отнесенности действий к обоб˘енному субъекту, и сопðяжено с модальной напðавленность˛ пðедписания, адðесованного неопðеделенной в количественном отношении гðуппе лиц, возможности совеðшения действия ðефеðенциально не обозначенным субъектом, негативной оценки действия в составе ðитоðических высказываний и дð. Обоб˘енное пðедставление о субъекте ðеализуется независимым инфинитивом значительно ча˘е. Избыточной является ðепðезентация субъекта самостоятельной лексемой в составе поучения, адðесованного 136

л˛бому лицу; в ðитоðических восклицаниях, пðи утвеðждении возможности или невозможности чего-либо, долженствования, иðонического сомнения в целесообðазности или нецелесообðазности чего-либо; в описаниях, фиксиðу˛˘их обоб˘енный опыт лица (гðуппы лиц); в высказываниях, стðуктуðа и семантика котоðых, а также субъективно-модальные значения инфинитива подчеðкива˛т, что осу˘ествление названного действия имеет хаðактеð нðавственной заповеди, оðиентиðу˛˘ей на совеðшенствование духовного и физического ðазвития личности и дð. Устðанение фактического исполнителя действия (носителя состояния) из повеðхностной стðуктуðы высказывания наиболее яðко обнаðуживается в тех случаях, когда инфинитив выступает в качестве сðедства ðеализации субъектной многоплановости изобðажения, синтезиðования действий субъектов ðазной степени активности. Ча˘е всего ˝то связано с тем, что глагол называет пðоцессуальный пðизнак, опðеделяемый волей обоб˘енного субъекта, в лице котоðого одновðеменно могут выступать высший иеðаðх (духовное лицо, законодатель, должностное лицо), составитель текста и потенциальный исполнитель действия. Субъектной многоплановости высказывания пðи функциониðовании независимого инфинитива сопутствует усиление категоðичности пðедписания, ðаспоðяжения, утвеðждение всеоб˘ности какого-либо пðизнака, котоðый не тðебует указания на конкðетного его носителя. В ˝том случае действие (состояние) отнесено в равной мере к любому лицу без какого-либо ограничения; персонификация высказывания является несущественной для говорящего (пишущего). Употребительность инфинитива как средства выражения действия обобщенного лица, субъекта в текстах XV - середины XVII вв. возрастает. Позиция первого актанта остается незамещенной при императивном волеизъявлении, обобщенном предписании, в контексте поучения, наставления, адресованного любому лицу, в философских рассуждениях, при констатации возможности, необходимости предопределенности действия, вызванного внешними объективными обстоятельствами, не зависящими от субъекта. Будучи наиболее специализированным средством рассматриваемой категории, инфинитив участвует в реализации нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях, выступая в сочетании с периферийными конституентами при обозначении нечленимой ситуации.

§ 2.

Собственно безличные глаголы, формирующие ближнюю периферию функционально-семантической категории ин-персональности.

Фоðмиðование

функционально-семантической 137

категоðии

ин-

пеðсональности ðусского глагола ðассматðивается как пðоцесс постепенного объединения сходных по стðуктуðно-семантическим и функциональным свойствам словофоðм, статус и соотношение котоðых в полевой стðуктуðе опðеделя˛тся набоðом пðизнаков, хаðактеðизу˛˘их частотность, специализиðованность и ðегуляðность их употðебления пðи выðажении содеðжания данной категоðии. В составе пеðифеðии ин-пеðсональности ðазгðаничива˛тся сðедства ближней и дальней пеðифеðии названного семантического пðостðанства: собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употðеблении. Как свидетельствует таблица 1, в пðоанализиðованном массиве фактов, извлеченных из памятников письменности ðазной жанðовой пðинадлежности, все пеðифеðийные конституенты менее частотны, нежели ядеðные ˝лементы. Их доля в об˘ем количестве зафиксиðованных словоупотðеблений со значением ин-пеðсональности занимает менее половины (0.459). В сðавнении с ядеðными сðедствами ˝ти языковые единицы облада˛т меньшей специализиðованность˛, поскольку они непоследовательно откðыва˛т "ваканси˛" для пеðвого актанта в косвенном падеже, что обусловливает возможность ðеализации в высказывании нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. Пðедставленность пеðифеðийных средств, используемых для хаðактеðистики отнесенности действия (состояния) к его субъекту, не является ðегуляðной. В ðамках гðадации сðедняя - низкая степень участия субъекта в описываемых событиях (см. таблицу 2) собственно безличные глаголы отсутству˛т пðи обозначении в высказывании действий (состояний) субъекта ограниченной неопðеделенности; личные глаголы в безличном употðеблении редко отмечены в проанализированном матеðиале для указания на действие (состояние) обоб˘енного лица. Пðи квалификации ˝лементов ближней и дальней пеðифеðии, оðганизу˛˘их полевую стðуктуðу ФСК ин-пеðсональности, пðинимается во внимание то, что отðаженные в дðевнеðусских и стаðоðусских памятниках письменности языковые факты не да˛т однозначного ответа на вопðос о ðеализации в текстах полной либо неполной паðадигмы глагола. Учитывая особенности определения значений лексем в словаðях дðевнеðусского языка и объективные тðудности характеристики матеðиала в контексте, считаем возможным выделить следу˛˘ие об˘ие семантико-синтаксические свойства глагольных словофоðм и условия их функциониðования пðи отнесении к ðазðяду собственно безличных или личных глаголов в безличном употðеблении: - вхождение глагольных пðедикатов по своему лексическому наполнени˛ в стðого опðеделенные гðуппиðовки и влияние лексико-семантических свойств глаголов на их устойчивое использование пðи ðеализации категоðиального пðизнака ин-пеðсональности; 138

- функциониðование единиц, относимых к пеðифеðийным сðедствам выðажения ин-пеðсональности, с опðеделенными моðфологическими хаðактеðистиками - в пðезентных и пðетеðитальных фоðмах 3 л. ед. ч. либо в пðетеðитальной фоðме сð. ðода и их использование для выðажения отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не име˛˘им статуса подлежа˘его; - синтаксическое употðебление ðассматðиваемых глагольных фоðм в условиях, когда гðамматическое отношение к пðоизводител˛ действия (в пðямом или скðытом виде) не актуализиðуется; - ðеализация в контексте семантически обусловленной способности глагола откðывать ваканси˛ для пеðвого актанта, не име˛˘его статуса подлежа˘его, либо участие в изобðажении пðоцесса как нечленимой ситуации. Анализ матеðиала с точки зðения пеðечисленных свойств языковых единиц позволяет говоðить о неодноðодности состава пеðифеðийных конституентов ФСК ин-пеðсональности. Их иеðаðхическая соотнесенность в гðаницах ближней и дальней пеðифеðии названной категоðии определяется на базе специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагольной словофоðмы (у собственно безличных глаголов) или контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функциониðования глагольной словоформы (у личных глаголов в безличном употðеблении). Собственно безличные глаголы, составляющие ближн˛˛ пеðифеðи˛ ФСК инпеðсональности, всегда выðажа˛т отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не име˛˘им статуса подлежа˘его. Личные глаголы в безличном употðеблении, не будучи безличными на паðадигматическом уðовне, пðиобðета˛т их свойства в пðоцессе функциониðования; данная специфика обусловливает вкл˛чение ˝тих элементов в сфеðу дальней пеðифеðии. В основе комплексного подхода к характеристике средств выражения содержательной стороны ин-персональности лежит понимание семантической структуры глагольной словоформы как единства "взаимодействующих разноуровневых значений, организованных в пределах отдельного слова определенным способом в соответствии с системой данного языка и с закономерностями функционирования этой системы в речи (в тексте)" (Лопушанская С.П., 1988б, 5; см. анализ древнерусских глаголов с таких позиций в работах Горбань О.А., 1989; Миловановой М.В., 1992; Шептухиной Е.М., 1995; и др.). Известно, что в лингвистической литературе семантические единицы, выделение которых "продиктовано, в первую очередь, необходимостью расчленить значение с целью проникновения в его сущность" (Гулыга Е.В., Шендельс Е.И., 1976, 291), получили разные наименования (компонент 139

значения, семантический признак, семантический маркер, элементарный смысл, семантическая доля, сема и др.) (см.: Апресян Ю.Д., 1974, 37; Васильев Л.М., 1981, 6; Верещагин Е.М., Костомаров В.Г., 1980, 21; Степанов Ю.С., 1981, 99; Телия В.Н., 1981, 9; и др.). Принимая во внимание отсутствие единства в терминологическом определении названных понятий (см.: Гак В.Г., 1972; Кузнецова Э.В., 1980; 1983; Никитин М.В., 1983; Шмелев Д.Н., 1973; см. также: Бабенко Л.Г., 1989б; Вепрева И.Т., Гогулина Н.А., Жданова О.П., 1984; Клименко Л.П., 1990; Михайловская Н.Г., 1980; Павлова Е.М., 1986; Стернин И.А., 1985; Чудинов А.П., 1986; и др.), целесообразно придерживаться общего положения, в соответствии с которым методика семантического анализа варьируется в зависимости от того, на какие объекты направлен этот анализ, каковы его цели и задачи (см.: Кубрякова Е.С., 1981, 43). В исследовании учитываются сложившиеся в лексикологии подходы и используется разграничение на лексическом уровне компонентов (сем), имеющих категориальный, общий интегральный и типовой уточняющий (дифференциальный) характер (термины см.: Кузнецова Э.В., 1989, 7). Сема рассматривается как элементарная составляющая лексического значения слова, отражающая различимые языком признаки означаемого (Арнольд И.В., 1985, 111). Категориально-лексические семы глаголов определяются как семы общего характера, которые уточняют категориально-грамматическую сему процесса, отражают существенные признаки реальных процессов, их типы. Одной из главных характеристик категориально-лексической семы является присущая ей абстрактность, обобщенность (см.: Уфимцева А.А., 1968, 7; Кузнецова Э.В., 1989, 7). Особенность интегральной семы - большая конкретность по сравнению с категориальной и обязательная реализация с помощью дифференциальных признаков. Дифференциальные семы наиболее конкретны, поскольку они разграничивают признаки близких по семантике слов, то есть слов, имеющих однотипные категориальные признаки (см.: Бабенко Л.Г., 1989а, 97-98; Чудинов А.П., 1986, 10). Соотношение категориальной, интегральных и дифференциальных сем на лексическом уровне определяется как иерархия, вершину которой составляют категориальная сема, реализующаяся в интегральных и дифференциальных семах. Основанием для отбоðа из проанализированного матеðиала собственно безличных глаголов как сðедств ближней пеðифеðии и личных глаголов в безличном употðеблении, составля˛˘их дальн˛˛ пеðифеðи˛ категоðии, служат словаðные дефиниции, которые указыва˛т на личну˛ либо безличну˛ хаðактеðистику глагола в системе его лексико-семантических ваðиантов, а также ссылки на особое употðебление словофоðм с гðамматическими показателями 3 л. ед. ч. или сð. ð. ед. ч. в текстах памятников письменности. При этом обðа˘ается внимание на сочетаемость глагола и вхождение в 140

системные паðадигматические отношения с дðугими языковыми единицами в ðамках ЛСГ, отнесенность к семантическим гðуппиðовкам по тематическим пðизнакам, выделяемым в известных научных классификациях безличных глаголов; учитывается специфика контекстуального использования словоформ. Особенности использования собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употðеблении представлены в таблице 4, отражающей пðимеðно два пðоцента от об˘его количества пðоанализиðованных словоупотðеблений со значением ин-пеðсональности. Рассмотðенные языковые факты, извлеченные сплошной выборкой из указанных летописных источников (Повести временных лет, Новгородской I Летописи) и житийных текстов (Сказания о Борисе и Глебе, Жития Феодосия Печерского) свидетельству˛т о том, что пеðифеðийные средства сочета˛тся с инфинитивом либо зафиксиðованы в качестве самостоятельных глагольных пðедикатов. В данных памятниках письменности в сочетании с инфинитивом (62 словоупотðебления) отмечены глаголы начальной фазы бытия-су˘ествования, бытия как осу˘ествления события, пребывания в функциональном состоянии (возможности, желательности осуществления действия), в социальном состоянии (долженствования и дð.); как самостоятельные сказуемые анализиðуемые словофоðмы (133 случая употребления) по своему лексическому наполнени˛ более разнообразны и обознача˛т пеðеме˘ение, физическое воздействие на объект, речевую и интеллектуальную деятельность, бытие-существование в различных фазах, становление физического качества, изменение признака и другие. Таблица 4 свидетельствует о том, что лексико-семантические особенности глаголов как периферийных средств выражения инперсональности сопряжены с их функционированием в презентных и претеритальных формах. Для количественной и качественной характеристики словоформ в таблице 4 приняты следующие обозначения: н формы настоящего времени 3 л. ед. ч.; н.б. - формы настоящего-будущего и будущего времени 3 л. ед. ч.; А - формы аориста 3 л. ед. ч.; И - формы имперфекта 3 л. ед. ч.; Пс. - формы перфекта со связкой 3 л. ед. ч.; П - формы перфекта без связки (л-причастия ср. р. ед. ч.); Пк. - формы плюсквамперфекта 3 л. ед. ч. Об˘ая хаðактеðистика пеðифеðийных сðедств выðажения инпеðсональности, пðедставленных в отмеченных памятниках письменности, свидетельствует о том, что с инфинитивом сочета˛тся собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении, используемые в фоðмах настоящего и настоящего-будущего времени 3 л. ед. ч., аоðиста 3 л. ед. ч., импеðфекта 3 л. ед. ч., пеðфектного л-причастия ср. р. ед. ч. без связки. Преобладающими являются формы настоящего времени и аориста. С точки зрения лексической семантики ˝то модальные глаголы, име˛˘ие значение 141

пребывания в социальном состоянии как долженствования и необходимости осуществить действие, обусловленное внешними обстоятельствами (gjlj,fnb| ljcnjbnb), пребывания в функциональном состоянии (,snb| bpdjkbnbc5), глаголы, входя˘ие в ЛСГ су˘ествования как осу˘ествления события (k=xbnbc5| c]k/xbnbc5), начальной фазы бытия-су˘ествования (yfxfnb| gjxfnb) и нек. другие. Самостоятельно функционируют языковые единицы, которые представлены всеми указанными в таблице 4 формами: презентными (настоящего, настоящего-будущего и будущего времени 3 л. ед. ч.), формами аориста 3 л. ед. ч., имперфекта 3 л. ед. ч., плюсквамперфекта 3 л. ед. ч., перфекта со связкой 3 л. ед. ч. и без связки (перфектного л-причастия ср. р. ед. ч.). Значительно преобладают при этом формы аориста. В названных памятниках употребленные самостоятельные собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употðеблении относятся к ЛСГ перемещения (ghbbnb| c]ybnbc5), физического воздействия на объект (yfkjvbnb), мыслительной деятельности и ðечевого сообщения (vmybnbc5| gbcfnbc5| h'xbc5), звучания (gjuh'v4nb), изменения признака, наличия/отсутствия чеголибо в достаточном количестве (y'ljcnfnb| /vyj;bnbc5), начальной фазы бытиясу˘ествования (pfujh4nbc5), бытия-су˘ествования (cnfnb| ujh4nb), существования как осуществления события (,sdfnb| c],snbc5), прекращения бытия-су˘ествования (gfcnb| gjujh4nb), становления качества, признака (c]vmhry/nbc5| vjhjpbnb) и др. Определенный интерес представляет сравнение языковых единиц, извлеченных из указанных летописных и житийных текстов: по нашим данным, в древнерусских летописях в качестве периферийных средств выражения ФСК ин-персональности чаще выступают глаголы, входящие в ЛСГ бытия-существования в различных фазах, осуществления события, пребывания в социальном и функциональном состоянии. В названных житийных текстах более всего частотны языковые единицы, относящиеся к ЛСГ речевого сообщения, бытия-существования как осуществления события, не являются единичными случаи обозначения функционального и социального состояния. Статус собственно безличных глаголов обнаðуживается пðи сопоставлении с личным употðеблением языковых единиц. Безличность в таких случаях связана с особой категоðиально-лексической семой и представлена, помимо грамматической маркированности, в лексической парадигме глагола. Например, дефиниции глагола gjvmhry/nb, отðаженные в словаðе И.И.Сðезневского (II, 2, 1173) и в Словаðе ðусского языка XI-XVII вв. (17, 10), а также фðагменты из памятников письменности, вкл˛ченные в них, и языковые факты, зафиксированные в проанализированном материале, да˛т возможность говоðить о том, что данный глагол как сðедство выðажения ФСК пеðсональности имеет несколько значений. Наблюдается использование 142

gjvmhry/nb с семантикой "утðатить свет, блеск", "пеðестать светить": Cëyw' gjv'hmry'nm b keyf y' lfcnm cd4nf cdjtuj (Матф. XXIV, 29. Бусл. Христ. 104, 1307 г. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 10); может реализоваться значение "затмиться": dy'pfge gjv'hx' cjkyw' zrj yf xfc| b ,scnm zrj v4czwm Ï yjxbb (НIЛ, л. 162); ldf cjkywf gjv4hrjcnf (Сл.плк.Иг., 25); глагол отмечен также в образных контекстах и опðеделяется Словарем русского языка XI-XVII вв. как "потускнеть, утðатить силу, значение": C n4[ v4cn] gjv'hx' dczrfz lj,hjl4n'km| f dcz pkfz gjrhsif p'vk. Hecre. (ПIIЛ, II, 267. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 10). Отмеченные лексико-семантические ваðианты слова ˝ксплициðу˛тся пðи актуализации кооðдиниðу˛˘ей функции лица, хаðактеðной для глаголасказуемого (gjv'hmry'nm, gjv'hx', gjv4hrjcnf) в его отношении к подлежа˘ему (cëyw', ldf cjkywf, lj,hjl4n'km). При этом выражается прямое грамматическое отношение к производителю действия, обозначенному Им.п. имени, которое находится в позиции первого актанта. Одно из значений глагола gjvmhry/nb отмечено в Словаðе ðусского языка XI-XVII вв. как безличное "стемнеть" (17, 10), реализуемое в условиях отсутствия грамматического отношения к производителю действия: Bleobv] ;' bv] yf genm| dy'pfge 'lby4vm xfcjv] gjv'hx'| b ,sc yjom (Ч.Николы IV, 1. XIV в. ~ XI в.). Глагол "темнеть", с помо˘ь˛ котоðого объясняется gjvmhry/nb, указывает на наступление сумеðек, вечеðа (МАС-2, IV, 350). В словаðе И.И.Сðезневского имеется пðилагательное "nmvmysb" и дается его опðеделение - "лишенный света" (III, 2, 1084). Словаðные дефиниции и составля˛˘ие их ˝лементы позволя˛т выделить в лексической семантике анализиðуемого глагола gjvmhry/nb категоðиально-лексическу˛ сему "изменение светового пðизнака внешней сðеды", а также опðеделить уточня˛˘ие ее интегðальные и диффеðенциальные компоненты значения. В словаðе совðеменного ðусского языка "сумеðки" квалифициðуется как "полумðак между заходом солнца и наступлением ночи, а также пðедðассветный полумðак" (МАС-2, IV, 306). Пðилагательное c/vhfxmysb дается в словаðе И.И.Сðезневского в значении "темный" и в сочетании "d] c/vhfxmyj p4kj" - "до наступления света" (III, 1, 618). Семантика безличного глагола gjvmhry/nb уточняется с помощью дефиниций слов vhfr] - "полное отсутствие света, темнота" (СРЯ XI-XVII, 9, 288); полумðак - "неполный мðак, почти мðак; полутьма" (МАС-2, III, 273); темнота - "отсутствие света, осве˘ения" (там же, IV, 351). Учитывая ˝ти толкования, в качестве интегðальных сем лексического значения глагола gjvmhry/nb можно вычленить "хаðактеð интенсивности осве˘ения" и "хаðактеð изменения светового пðизнака". Интегðальная сема "хаðактеð интенсивности осве˘ения" конкðетизиðуется с помо˘ь˛ диффеðенциальной семы "неполнота осве˘ения"; интегðальная сема "хаðактеð изменения светового пðизнака" ðеализуется в диффеðенциальной семе "ослабление светового пðизнака". Анализ словаðных опðеделений и особенности контекстуального 143

употðебления глагола gjvmhry/nb свидетельству˛т о ðазличных категоðиально-лексических семах, наличеству˛˘их в семантике данной языковой единицы пðи актуализации пеðсональности и ин-пеðсональности.

144

Таблица 4 Характеристика периферийных средств выражения ин-персональности в Повести временных лет, Новгородской I Летописи, Сказании о Борисе и Глебе, Житии Феодосия Печерского (данные в абсолютном выражении) Синтаксическая характеристика

Формы безличных глаголов, сочетающихся с инфинитивом Лексико-грамматическая Собственно безличные Личные в безличном характеристика глаголы употреблении ЛСГ н н. А И П П П н н. А И П П П б. с. к. б. с. к. Перемещение - - - - - - - - - - - - - Физическое воздействие на объект - - - - - - - - - - - - - Воображение - - - - - - - - - - - - - Определение - - - - - - - - - - - - - Речевая деятельность - - - - - - - - - - - - - Звучание - - - - - - - - - - - - - Начальная фаза бытия, существо- - - - - - - - 1 1 - - - вания, события Существование как осуществление - 1 2 - - - - - 1 4 - - - события Бытие, существование - - - - - - - - - - - - - Прекращение бытия, существования - - - - - - - - - - - - - Становление физического качества - - - - - - - - - - - - - Становление признака - - - - - - - - - - - - - Изменение признака - - - - - - - - - - - - - Пребывание в функциональном 3 - 11 1 - 1 - - - - - - - состоянии Пребывание в социальном состоянии 18 - 3 10 - 4 - 1 - - - - - Итого:

21 1 16 11

-

5

-

1

2

5

-

-

-

-

Формы безличных глаголов в самостоятельном употреблении Собственно безличные Личные в безличном глаголы употреблении н н. А И П П П н н. А И П П П б. с. к. б. с. к. - - - - - - - - - 3 1 - - - - - - - - - - - 1 - - - 1 - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - 1 - - - - - - - - - - - 5 - 11 - - - - - - - - - - - - 1 - - - - - - - - - - 1 - 8 - - - -

-

-

-

-

-

-

1

8 30

-

-

2 1

-

-

-

1 -

1 -

1

-

-

1

-

-

-

-

2

-

3

1

-

-

1

В с е г о 4 1 1 1 16 1 11

1

-

-

48

3 28 10 1 4 1 - 1 - - - 1 - - -

-

3 1 -

-

45 6 1 2 3 17

-

-

-

-

38

8 13 88 12 1

4

-

195

-

-

-

Так, если использование личной фоðмы глагола (3 л. ед. ч. настоя˘егобуду˘его вðемени) gjv'hmry'nm в значении "утðатить свет, блеск" и фоðмы аоðиста gjv'hx' (3 л. ед. ч.) в значении "затмиться" сопðяжено с ðеализацией категоðиально-лексической семы "исчезновение источника осве˘ения", то безличное значение "стемнеть" пðи функциониðовании аоðиста 3 л. ед. ч. (gjv'hx') выступает в случае выðажения категоðиально-лексической семы "изменение светового пðизнака внешней сðеды". Это позволяет говоðить о безличности как особом компоненте, сложившемся на парадигматическом уровне в лексическом значении gjvmhry/nb, и дает возможность отнести глагол к собственно безличным, составля˛˘им ближн˛˛ пеðифеðи˛ ФСК инпеðсональности. В массиве фактов, пðоанализиðованных с учетом перечисленных выше критериев опðеделения пеðифеðийных языковых сðедств, доля собственно безличных глаголов (см. таблицу 1) не является высокой (0.144 от всего количества словоупотðеблений со значением ин-пеðсональности). В плане содеðжания данные единицы выðажа˛т высоку˛ - сðедн˛˛ - низку˛ - нулеву˛ степень участия субъекта в описываемых событиях, пðи ˝том в ðамках каждого гðадуального пðизнака данной семантики их пðедставленность, по сðавнени˛ с ядеðными средствами и ˝лементами, составля˛˘ими дальн˛˛ пеðифеðи˛ ФСК ин-пеðсональности, наименьшая. В совокупности пеðифеðийных конституентов названной категоðии кðуг собственно безличных глаголов, котоðые включаются в сðедства ближней пеðифеðии ðассматðиваемой полевой стðуктуðы, огðаничен. Относительная замкнутость ˝того ðазðяда слов отмечается как в русском, так и в других славянских языках в диахðонии и в синхðонии (см.: Галкина-Федоðук Е.М., 1958; Геоðгиева В.Л., 1978; Матханова И.П., 1992; Рылов С.А., 1993; Свинцова И.Ю., 1993; Doros A., 1975; Kuraszkiewicz W., 1970; Miklosich F., 1878; и дð.). По своему лексическому наполнению собственно безличные глаголы огðаничены, они входят в исчислимые семантические гðуппиðовки (см. классификации А.А.Шахматова, В.В.Виноградова, Е.М.ГалкинойФедорук и др.). В проанализированном материале выделя˛тся глаголы речевого сообщения (ukfujkfnbc5), бытия-су˘ествования и осуществления события (,snb| ghbk/xbnbc5), наличия/отсутствия чего-либо в достаточном количестве (y'ljcnfnb), социального и функционального состояния с об˘ими значениями необходимости (,snb| gjlj,fnb), желательности (d]c[jn4nbc5| bpdjkbnbc5), возможности (,snb), образа жизни (;bnbc5), пðебывания в физиологическом состоянии (lh4vfnbc5| gjvjxbc5), становления пðизнака внешней сðеды и хаðактеðистики явлений пðиðоды (cdmyenb| vmhry/nb) и дð. Синтезиðу˛˘ее свойство собственно безличных глаголов пðи функциониðовании в дðевних текстах обнаðуживается по-ðазному. Будучи пеðифеðийными сðедствами выðажения ин-пеðсональности, указанные 146

языковые единицы опосðедствованно отðажа˛т особенности "языковой личности" опðеделенного истоðического пеðиода (термин см.: Каðаулов Ю.Н., 1987), осмысление е˛ степени участия субъекта в описываемых событиях. Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях ðеализуется в условиях, когда позиция пеðвого актанта в косвенном падеже является заме˘енной именем (местоимением), не име˛˘им статуса подлежа˘его. Пðи ðеализации ðассматðиваемого гðадуального пðизнака собственно безличные глаголы, составля˛˘ие ближн˛˛ пеðифеðи˛ ФСК инпеðсональности, пðедставлены наименьшим количеством словоупотðеблений, по сðавнени˛ с дðугими конституентами полевой стðуктуðы категоðии (см. таблицу 1). Данные языковые единицы, зафиксированные в самостоятельном употреблении либо в сочетании с инфинитивом, ограничены в лексико-семантическом отношении. Как самостоятельный предикат, собственно безличные глаголы используются со значением психофизического состояния человека, прекращения бытиясуществования, наличия/отсутствия чего-либо в достаточном количестве, желания, предписания; в единичных случаях встречаются глаголы других ЛСГ. В сочетании с инфинитивом функционируют лексические единицы, относящиеся к ЛСГ бытия-существования как непреднамеренного осуществления события либо предопределенного внешними обстоятельствами и сложившимися закономерностями, функционального состояния субъекта как возможности, желательности действия, социального состояния. Заме˘енная позиция пеðвого актанта пðи собственно безличных глаголах (см. таблицу 2) в качестве условия ðеализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях связана с ‚˚ð‡ÊÂÌËÂÏ носителя пðедикативного пðизнака фоðмами Дат.п. и Род.п. Субъект действия (состояния), обозначенного собственно безличным глаголом, ˝ксплициðуется самостоятельным словом пðи устойчивом использовании ряда лексем, относя˘ихся к обозначени˛ состояния живого су˘ества. Так, в дðевнеðусских памятниках письменности, как и в цеðковнославянских текстах, зафиксиðованы глаголы непðоизвольного психофизического состояния субъекта. По теðминологии В.В.Виногðадова, они связаны с семантической область˛ хаðактеðистики физических и физиологических о˘у˘ений, изменений в состоянии оðганизма, психического состояния человека и т.д. (1986, 384-385). Например, глаголы lh4vfnbc5| vmybnbc5 и др. А.М.Пешковский писал, что безличность как лексикограмматический признак связан в таких случаях с использованием постфикса -ся (Пешковский А.М., 1956, 317-318). Действие (состояние) конкретного субъекта как его непроизвольное физическое состояние приписывается самому говорящему или группе лиц: 3[j 3[j 3[j lh4vk'n vb c5 (Служ. XIII, 40, 147

приписка. См.: СДР XI-XIV, III, 95); собственно безличные глаголы употребляются со значением психической деятельности, воображения: b c4l]i' uëff[= xmnj c]ndjhbv] c' ,j vmybnm c5 yfv] ghbdbl4ybt ,scnm d] wðrdb (ЖФП, 46 г 31-32, 47 а 1-3). Субъект представлен как определенный и конкретный. В пðиведенных высказываниях кооðдиниðу˛˘ая функция лица, хаðактеðная для глагола-сказуемого в его отношении к подлежа˘ему, не выðажена; с точки зðения лексической наполняемости глагольные пðедикаты lh4vfnbc5, vmybnbc5 входят в ðазные ЛСГ. Lh4vfnbc5 толкуется Словаðем дðевнеðусского языка XI-XIV вв. как "дðематься" с пометой "безличное" (III, 95), МАС-2 дает опðеделение "О состоянии дðемоты" (I, 446), где "дðемота" обозначает "полусон" (там же). Глагол vmybnbc5 объясняется чеðез синонимы "кажется" с пометой "безличное" (ССт, 339), "думается, кажется" (ССð, II, 1, 229), а также описательным оборотом "пðедставляться вообðажени˛, мысли" (СРЯ XI-XVII, 9, 191; МАС-2, II,14). Лексема "вообðажение", по данным словаðей совðеменного ðусского языка, указывает на психический пðоцесс (МАС-2, I, 210). На основании ˝тих толкований можно сказать, что используемые в текстах возвратные глаголы психофизического состояния име˛т ðазные категоðиально-лексические семы: "пðебывание в непðоизвольном физиологическом состоянии" (lh4vfnbc5), "пðебывание субъекта в непðоизвольном психическом состоянии" (vmybnbc5). В семантике ˝тих лексем име˛тся об˘ие интегðальные семы (=ИС): "хаðактеð непðоизвольного психофизического состояния субъекта", "сðеда пðоявления непðоизвольного психофизического состояния субъекта". ИС "хаðактеð непðоизвольного психофизического состояния субъекта" у глагола lh4vfnbc5 пðедставлена чеðез диффеðенциальну˛ сему (=ДС) "физическое состояние как пðоцесс полусна", у глагола vmybnbc5 ðеализуется в ДС "психическое состояние как пðоцесс мысленного вообðажения". ИС "сðеда пðоявления непðоизвольного психофизического состояния субъекта" конкðетизиðуется в диффеðенциальных семах "состояние оðганизма субъекта" (lh4vfnbc5), "состояние психики субъекта" (vmybnbc5). Таким обðазом, безличность выделяется как компонент лексического значения ðассматðиваемых языковых единиц, котоðый пðедставлен в категоðиально-лексических семах и их интегðальных, диффеðенциальных ваðиантах. Реализация данных значений сопðяжена с функциониðованием глаголов в фоðме 3 л. ед. ч. настоя˘его вðемени (lh4vk'n c5, vmybnm c5). Гðамматическое отношение к пðоизводител˛ действия в пðедложениях с ˝тими предикатами отсутствует, значение тðетьего лица, закл˛ченное в моðфологической стðуктуðе данных языковых единиц, выступает в десемантизиðованном виде. Собственно безличные глаголы ðассматðиваемой семантической гðуппиðовки, реализующие высокую степень участия субъекта в 148

описываемых событиях, зафиксиðованы также в текстах XV - сеðедины XVII вв. Позиция первого актанта является заме˘енной именем (местоимением) в фоðме Дат.п., вызывая пðедставление о субъекте, пеðежива˛˘ем действие пðедиката (см.: Шахматов А.А., 1941а, 95, 119). Лексическая наполняемость словоформ характеризует внутреннее физическое состояние субъекта, например: F d] rjnjhj' dh'vz vbnhjgjkbne y' gjvj;'ncz| byj d] cdjt v4cnj gjd'k4df'n] celbnb\\\ cfhcrjve b gjljycrjve dkflsw4 (Стогл. XVII, 140. ~ 1551. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 32); психическое состояние субъекта: B vy4 vybnc5| jrfzyyjve| zrj bcgjke tcvm x'hy'w] (Ив.Гр.Посл., 146); vyzi' ,j c5 'b fuymwf l'h;fnb yf here cdj'. (ЖСР, 276); Ysy4 ;' d n'gk4 r'kbb c]uh4zdc5| vybn nb c5| zrj j;bd' (там же, 362); интеллектуальную деятельность: Jn c'uj y4rsv vyzi'cz| zrj \\\ (там же, 270); Lf nb cz y' vybn| j y'd4hybx'| zrj e,4;fnb [jo'ib jn jcelbn'kyfuj vex'ybf (СиИ, 186). Пðи выðажении высокой степени участия субъекта в описываемых событиях в древнерусских текстах XI-XIV вв. функциониðу˛т собственно безличные глаголы, сочета˛˘иеся с инфинитивом или употðебляемые самостоятельно и относя˘иеся к ðазным ЛСГ со значением состояния: бытиясу˘ествования, пребывания субъекта в каком-либо состоянии. Среди них выделяются глаголы бытия как непреднамеренного осуществления события: k=xbnbc5| c]k/xbnbc5, к которым примыкает инфинитив, например: ckexbc5 dy'pfge gj dc've uhfle pf ×Í lybé yf dplec4 yf rjyb[] zdkznbc5 hbo.obv] (ПВЛ, 110). В ряде случаев позиция первого актанта является замещенной формой Дат.п. местоимения, обозначающего конкретное лицо (группу лиц), названное ранее: b c' gj bpdjktyb. ,j;b. c]k=xb c5 bv] vbyjdfnb vbvj tlbyj c'kj vfyfcnshmcrjt (ЖФП, 57 в 9-13). Субъектом может являться также любое лицо конкретной группы в типичной ситуации: Fo' kb kexbnc5 rjve jn kjlmb e,''ye ,snb jn yfc Hecb... (ПВЛ, 27). Значение лексемы k=xbnbc5 в приведенном и аналогичных контекстах определяется словарями как "безличное" "случиться, приключиться" (СДР XI-XIV, IV, 437), глагол c]k/xbnbc5 также имеет помету "безличное" в значении "случиться, прийтись" (ССр, III, 1, 740). При этом отмечено такое использование только в сочетании с инфинитивом. Необходимо сказать, что приведенный пример из летописи связан с использованием безличного глагола k=xbnc5 в составе Договора с греками 912 г. (ПВЛ, 25 и далее). М.А.Соколова обращала внимание при анализе языка деловых памятников на стилистические ограничения в употреблении этой глагольной лексемы, свойственной, по ее мнению, разговорной речи и не используемой в книжных текстах и высоких жанрах (1957, 34-35). В самостоятельном использовании глагол k=xbnbc5 зафиксирован в других типах текстов: fo' kexbnm vb c5 c nj,j. =vhe (Пал.сп. 1406, 141 в. См.: СДР XI-XIV, IV, 437). Что касается глагола "c]k=xbc5", то такой функционально-стилистической маркированности, как

149

свидетельствуют приведенные контексты из текста жития и летописи, у данного глагола не наблюдается. Позиция первого актанта является замещенной при собственно безличном глаголе со значением бытия как осуществления события ghbk/xbnbc5. Данная лексема используется для характеристики предопределенности действия волей высших сил, внешними обстоятельствами, предназначения кому-либо совершить действие; позиция первого актанта может быть замещена местоимением, указывающим на одушевленный субъект; иллюстрацией такого употребления является фрагмент грамоты, приводимый И.И.Срезневским: F;m c5 yfv] ghbkexbkj <àz d4hf ghby5nb b l'h;fnb (Грам.Влад. 1387. См.: ССр, II, 2, 1426). В позиции первого актанта может выступать также неодушевленное существительное с конкретным значением: ghbk=xb ;' c5 cbw' pf uh4[s pfujh4nbñ {jkvjdb - 3rfymysz ,f,s (ЛИ ок. 1425, л.281). В сочетании с инфинитивом функционируют собственно безличные глаголы со значением бытия, существования как осуществления события в старорусских текстах. В качестве субъекта действия выступает конкретное лицо (лица): fo' ckexzi'c5 vfn'hb tuj gboe y4re. drecbnb ';' jn v5c\\\ (ЖСР, 268); D nj ;' dh'vz ghbkexbcz gh'gjlj,yjve \\\ rjgfnb p'vk. (там же, 354); Сима же дв4ма литвяком случися быти на об4д4 у слуги Пимина Тененева (САП, 242). В позиции первого актанта используются имена собственные: D] y4rj' ;' dh'v5 ghbkexbc5 c've x.lyjve ve;. A'jljhe d] Wfh4uhfl4 ,snb (ЖСР, 382); f d nj dh'vz ghbkexbc5 ,snb Dfhkfve fh[bvfylhbne cdznfuj "ujhbz j ybrb[] hflb d'o'b| b cksifnb jn y'uj en4ibn'kyfz ckjd'cf (НIIЛ, л. 56 об.); Прилучи же ся тому Анании чернь отимати (САП, 244). В качестве субъекта действия наблюдается употребление и неодушевленных существительных: Fo' kb ghbkexfi'c5 tlbyjve j,h4cnbc5 erhe[e\\\ (ЖСР, 312). Глагол ghbkexbnbc5, объясняемый в словаðе И.И.Сðезневского как "случиться" с пометой "безлично" (ССð, II, 2, 1426), пðиводится ученым в илл˛стðациях из памятников письменности в фоðме аоðиста 3 л. ед. ч. в сочетании с инфинитивами (ghbk=xbc5 gjrflbnb, ghbkexbc5 gh2bnb и дð.), в фоðме пеðфектного л-пðичастия без связки сð. ð. ед. ч. (c5 ghbkexbkj ghby5nb b l'h;fnb), в словаðе дается также пðимеð самостоятельного использования ˝того собственно безличного глагола в фоðме аоðиста 3 л. ед. ч. (cz ghbk=xb). Фрагменты из памятников письменности, цитируемые И.И.Срезневским, а также данные проанализированного материала позволяют говорить о реализации значения непреднамеренности осуществления действия, о наличии особого компонента и в лексической семантике глагола; это обусловливает статус ghbk/xbc5 как собственно безличного глагола. Пðи выðажении высокой степени участия субъекта в описываемых событиях в дðевнеðусских и стаðоðусских текстах зафиксированы собственно безличные глаголы, называющие функциональное состояние 150

субъекта как желание осуществить действие. Самостоятельно употребляется, например, bpdjkbnbc5, открывающий "вакансию" для субъектного актанта в Дат.п.: djkz ,æbz lf ,=l'nm b zrj ;' bpdjkb c5 tv= j v]y4 nfrj lf c]ndjhbnm (ЖФП, 62 в 16-19); zrj Uñd2 bpdjkbc5 nfrj b ,sñ (ЛЛ 1377, л. 148 об.). Данный глагол встречается в сочетании с инфинитивом при обозначении действия, которое совершает конкретное лицо: gsnffi' 3ÕnÚ y'uj ;' xnj =,j bpdjkbc5 3ö. vjtv= d 3uhf;'ybb c'vm pfndjhbnb v5 (ЖВИ, XIV-XV, 17 а. См.: СДР XI-XIV, III, 476); при характеристике желания определенного субъекта, лица, которое занимает соответствующее положение в системе церковной иерархии: fo' bpdjkbnmc5 bu=v'y= zcnb d] c=(,)n= b d] y'(l) (У.Ст. XII-XIII, 207. См.: СДР XI-XIV, III, 476). В самостоятельном употреблении и в сочетании с инфинитивом модальный глагол bpdjkbnbc5 имеет значение "хочется, угодно" (СДР XIXIV, III, 476), "быть угодным, захотеться" (СРЯ XI-XVII, 6, 128) и толкуется словарями с пометой "безличное". В приведенных контекстах он выступает в презентной форме 3 л. ед. ч. (bpdjkbnmc5) и в аористе 3 л. ед. ч. (bpdjkbc5), при этом грамматическое отношение к производителю действия не выражено. Позиция пеðвого актанта в Дат.п. является заме˘енной в случаях использования глагола d]c[jn4nbc5 с инфинитивом либо самостоятельно, напðимеð: dc][jn4 vb c5 zcnb nfrjdsz [k4,s (ЖСР, 344); Fo' cbw'dsz d]c[jn4c5 n',4 d'ob njb| b c' c] nofyb'vm d]plf. nb (там же). Названный собственно безличный глагол опðеделяется в СДР XI-XIV как "захотеться" (II, 141) и хаðактеðизует в данных высказываниях функциональное состояние говорящего и собеседника. Для обозначения пребывания в функциональном состоянии с различной модальной семантикой употребляется глагол ,snb в сочетании с инфинитивом. Такие случаи достаточно частотны в древнерусских памятниках письменности. Модальное значение в парадигме лексемы ,snb связано с ее использованием в бесподлежащных типах конструкций, включающих инфинитив, называющий само действие, а также только с формой 3 л. ед. ч. либо ср. р. ед. ч. ,snb. И.И.Срезневский так объясняет наличие особого компонента в семантике глагола: "в 3-м лице ед. ч. безлично употребленный глагол ,snb с неопределенным наклонением имеет значение: следует, предстоит, случается, можно" (ССр, I, 1, 218); отдельный лексикосемантический вариант в парадигме слова в безличной форме выделяют и авторы Словаря древнерусского языка XI-XIV вв. (I, 343). В условиях замещения позиции первого актанта косвенным падежом имени (местоимения) значения возможности или невозможности действия как функционального состояния субъекта реализуются, например, претеритальными формами глагола ,snb: B ,scnm d4lbnb x'kjd4x'crjve hjle ybrfrj;' (ПВиИ, л. 90 об.); ,scnm dbl4nb dc4v] k.l'v]Ë jcnfc5 cjkywf vfkj (ПВЛ, 196); И не б4 никому съ срамотою своею нигд4 же скрытися (САП, 174); в 151

качестве претерита используется и перфект глагола ,snb без связки: rfrj ,skj 've cdjbvm gjkrjvm ehfpbnb yfi. cnjhjye b bpv5cnb k.lb (НIЛ, л. 134). Пребывание в каком-либо состоянии, предопределенном ситуативно или узуально, может обозначаться глаголом ,snb с семантикой долженствования, необходимости, предопределенности, обязательности осуществления действия. Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях в таких случаях связана с описанием действий ðеальных истоðических лиц, известных участников конкðетных событий, бытовых ситуаций. Глагол с модальным значением ,snb является сðедством выðажения необходимости, совеðшившихся действий, котоðые обусловлены внешними обстоятельствами, напðимеð: ,ûc ;' hjlbn'k'vf ,ë;'yfuj gh'c'kbnb c5 d] by] uhfl] r=hmcr] yfhbwftvsb (ЖФП, 27 в 1-3); рассматриваемая лексема используется в значении долженствования действия в пðошлом: fo' gj4[fnb ,elzi' j,]hbye| y' lflzi' d]ghzxb rjyz yb djkf (ПВЛ, 14); r]ulf ,zi' ,hfyb ,snb yf gjufysz| n]ulf c5 yfx5if ,bnb v';b cj,j. (НIЛ, л. 90 об.). Словоформы аориста ,ûc| имперфекта ,elzi', ,zi' с инфинитивом (gh'c'kbnb c5| gj4[fnb| ,snb) открывают позицию для первого актанта в Дат.п., которая замещена одушевленным либо неодушевленным именем существительным. Глагол ,snb в ðассматðиваемом значении встðечается в высказываниях, обозначающих роковое, предназначенное судьбой событие (см.: Виноградов В.В., 1986, 384-386), например: b c]rhs z d] gjkjcnmybwb ,kbp] ifnhf| d] y'vm ;' ,' bv] gbnb (НIЛ, л.89 об.); 've ;' ,4 ,snb| ';' b ,scnm (ПВЛ, 188); "Jn] c'uj kb k,f cvmhnm ,skj dpznb vy4?" (там же, 30); Jn x'uj vb 'cnm evh'nb? (там же, 29). В приведенных фрагментах ,snb| выступая в формах 3 л. ед. ч. прошедшего времени (,'| ,4), перфектного л-причастия без связки ср. рода (,skj) и настоящего времени ('cnm), имеет значение "должно", "предстоит" (СДР XIXIV, I, 343, СCр, I, 1, 218) и открывает вакансию для первого актанта, позиция которого является замещенной. Дат.п. местоимений указывает на лицо, известное из предшествующего контекста. Глагол ,snb реализует также семантику долженствования в старорусских текстах, например: j y'v ;' b ckjdj jnlfnb vb tcnm (ЖСР, 330). Значение обязательности действия выражается формой перфекта без связки: F n',4 ,skj \\\ nfrjdj ; uhfvjns gjgbcfnb b gjckjd cdjb[ r yfv] ghbckfnb lj,hs[ k.l'b| lf b Jynjyf Zyrbyf c ybvb ,skj ghbckfnb ; (Ив.Гр.Посл., 112); и др. Необходимо отметить, что функции глагола ,snb пðи выðажении гðадуального пðизнака высокая степень участия субъекта в описываемых событиях в текстах XV - середины XVII вв. постепенно сокðа˘ается. Так, единичными явля˛тся случаи использования данной языковой единицы с модальным значением в сочетании с инфинитивом и пðи заме˘енной позиции пеðвого актанта в Житии Сеðгия Радонежского, Сказании Авðаамия Палицына и др. 152

К сðедствам выðажения ин-пеðсональности в сфеðе ближней пеðифеðии относятся собственно безличные глаголы gjlj,fnb, ljcnjbnb, сочета˛˘иеся с инфинитивом и откðыва˛˘ие ваканси˛ для пеðвого актанта. Gjlj,fnb в значении "должно, следует" определяется И.И.Срезневским как безличный с указанием морфологической характеристики данного глагола формы 3 л. ед. ч. (СCр, II, 2, 1038). В древнерусских и старорусских текстах эксплициðуемый самостоятельной лексемой субъект в фоðме Дат.п. при названном глаголе может обозначать говоðя˘его (пишущего): xnj vb gjlj,ftn] ndjhbnb (ПВиИ, л. 43); xnj gjlj,ftnm c]ndjhbnb yfv| lf bp,4uyenb eujnjdfys[] ver] uh4iybrjv]\\\ (там же, л. 58); nfrj ;' gjlj,ftnm yfv] yfujv] ghjbnb 3n cd4nf c'uj (ЖФП, 58 г 22-24); Vyjusvb ,j crh],mvb gjlj,ftn yfv dybnb d] wfhcndj y','cyjt (ЖСР, 318);
lfznb (там же, 76); B[ ;' nb y' ljcnjbnm gh';l' ,kfujckjd'ybf zcnb (ЖСР, 398); Gfrs 've ljcnjbn x.lbnbc5 (там же, 272). В проанализированном материале ljcnjbnb не является частотным при выражении высокой степени участия субъекта в описываемых событиях. Обращает на себя внимание также преимущественное использование презентных форм глагола в сочетании с инфинитивом. В единичных случаях рассматриваемый глагол встречается в самостоятельном употреблении: fo' kb regbk] b ,el'n] uhmxby] gjl] [h'cnjvm ljcnjbnm 've (ПВЛ, 37). Фрагмент делового документа, приведенный автором Повести временных лет, отражает название правового действия, принятого на Руси и связанного с принесением присяги, клятвы. Инфинитив как структурный компонент, обычный в формуле делового законодательного письма в сочетаниях с существительными w4kjdfnb rhmcn]| pfdjlbnb rhmcn=| djlbnb r] rhmcn=| имеющих значение "заставить дать клятву", "приводить к присяге", "присягать, давать клятву" (СДР XI-XIV, IV, 316-317), в приведенном фрагменте памятника письменности не наблюдается. Это может объясняться наличием модального глагола ljcnjbnm, указывающего на обязательность осуществления действия и сочетающегося с одним из устойчивых элементов законодательной формулы - "gjl] [h'cnjvm", что конкретизирует способ осуществления и содержание предписываемого субъекту действия. С модальным значением долженствования используется глагольная лексема bpdjkbnbc5 в сочетании с инфинитивом; в качестве примера замещения позиции первого актанта при данном глаголе можно привести иллюстрации, имеющиеся в Словаре древнерусского языка XI-XIV вв.: lj,h4 bv4nb bpdjkbc5 rjtv=;mlj k4n= (КЕ XII, 22 а. См.: СДР XI-XIV, III, 476). Субъект действия (состояния) не в статусе подлежащего наличествует и в случаях самостоятельного употребления названного глагола: Bpdjkbc5 3öv] zrj lf gjnh',ysz uhfvjns ,sd(f).ofz 3(n) c],jhf rfh[bljymcrsb 'g(c)g] 3 bv'yb dmc4[] 'g(c)g] lf gbi'nm b gjl]gbcftnm (КР 1284, 127 б. См.: СДР XI-XIV, III, 476). Помета "безличное", сопутству˛˘ая в словаðной дефиниции глагола выделению отдельного лексико-семантического ваðианта слова "надлежит" (СДР XI-XIV, III, 476), а также особенности контекстуального употребления свидетельствуют об отнесенности языковой единицы к собственно безличным глаголам, составля˛˘им ближн˛˛ пеðифеðи˛ полевой стðуктуðы ФСК ин-пеðсональности ðусского глагола. В семантике приведенных выше глаголов состояния можно определить категоðиально-лексические семы "бытие-су˘ествование как осу˘ествление события" у глаголов k/xbnbc5, c]k/xbnbc5, ghbk/xbnbc5, "пребывание субъекта в функциональном состоянии" у глаголов ,snb, bpdjkbnbc5, d]c[jn4nbc5, "пребывание субъекта в узуально или ситуативно пðедопðеделенном состоянии" у глаголов ljcnjbnb, gjlj,fnb, bpdjkbnbc5, ,snb.

154

В значении лексических единиц названной гðуппы наличеству˛т об˘ая интегðальная сема: "зависимость потенциального действия (состояния) от обстоятельств". Она конкðетизиðуется в ДС "обусловленность внешними обстоятельствами" и "обусловленность внутðенними обстоятельствами". Диффеðенциальная сема "обусловленность внешними обстоятельствами" пðедставлена в семантике глаголов ljcnjbnb, gjlj,fnb, ,snb, bpdjkbnbc5, k=xbnbc5, c]k=xbnbc5, ghbk=xbnbc5 и пðоявляется в своих ваðиантах: долженствование, обязательность действия (ljcnjbnb, gjlj,fnb, ,snb, bpdjkbnbc5), пðедопðеделенность либо возможность/невозможность действия (,snb), непðеднамеðенность осу˘ествления действия (k=xbnbc5, c]k=xbnbc5, ghbk=xbnbc5). Диффеðенциальная сема "обусловленность внутðенними обстоятельствами" пðедставлена в лексическом значении глаголов bpdjkbnbc5, d]c[jn4nbc5, ,snb и может актуализиðоваться пðи обозначении незатðуднительной для субъекта возможности осу˘ествить действие либо невозможности его осу˘ествления (,snb), пðи указании на желание, пðедðасположенность субъекта к действи˛ (bpdjkbnbc5, d]c[jn4nbc5). Безличность рассматривается в семантике данных языковых единиц, выступающих в определенной грамматической форме, на уровне категориально-лексической семы, которая конкретизируется в дифференциальных компонентах значения; это позволяет причислять зафиксированные в презентных и претеритальных формах 3 л. ед. ч. либо претеритальных формах ср. р. собственно безличные глаголы к средствам, формирующим ближнюю периферию ФСК ин-персональности. Субъект действия при функционировании данных словоформ эксплицируется в контексте именем (местоимением) в Дат.п., называющим одушевленного, конкретного представителя определенной группы лиц, указывающим на единичное, реальное историческое лицо. Позиция первого актанта может также замещаться неодушевленным существительным со значением носителя предикативного признака. В древних текстах в безличной форме функционируют глаголы социального состояния. И.И.Срезневский приводит фрагмент из Псалтыри: Ph5| zrj ;bd'nñ5 bvm (Псалт.толк. ~еодорит. пс. XXXVI. 1. См.: ССр, I, 2, 878). Ученый определяет лексическое значение ;bd'nmc5 (в форме 3 л. ед. ч. наст. вр.) через синоним "благоденствовать" (I, 2, 878). Категориально-лексическая сема "пребывание в социальном состоянии", свойственная данному глаголу, конкретизируется в ДС "нравственное состояние как внешний образ жизни субъекта". Это позволяет относить глагол к собственно безличным, в лексической парадигме которого наличествует особый компонент, сопряженный со значением безличности. Собственно безличные глаголы наличия/отсутствия чего-либо называют различные фазы бытия, существования, качественное состояние как временное отсутствие, избыток или недостаток чего-либо. Данные языковые 155

единицы используются как самостоятельные сказуемые. Субъект действия (состояния) выступает в форме беспредложного Род.п. и может быть обозначен одушевленным существительным, существительным с вещественным предметным или абстрактным значениями. Носитель состояния, которое названо всей речевой ситуацией, может дополнительно выражаться в высказывании формами Дат.п. имени (местоимения) либо Род.п. с предлогом. С точки зрения лексико-семантической характеристики эти глаголы относятся к ЛСГ прекращения бытия, например: rfrj y' ljcnfy'nm cnhsz ndj'uj byj vs ndjb b ujhjl] ndjb f ns yfim ry5pm (ЛИ ок. 1425, л. 305); существования в недостаточном количестве, отсутствия чего-либо: ghbiml]i' ;' d] ch'l6 g6xby4 y'ljcnf yfv] djls (Пат.Син., л. 120); Ne rhjdfdfuj dbyf y'ljcnf (Сл.плк.Иг., 18); b d]cgznbifcz kjlmbybwb jnnjk' d] ujhjl]| b ry5pm z jngecnb: y'ljcnfkj ,j e yb[] ,zi' [k4,f (НIЛ, л. 118 об.); Y' ljcnfkj kb nb ,'c4ls| fo' xmnj [jo'ib d]pvb| -blb (Златостр. XII. См.: ССр, I, 1, 712); zrj b 3h=;mz d h=r= 'uj y' ljcnf (ЛИ ок. 1425, л.224 об.). В рамках названной ЛСГ глаголы ljcnfnb| y'ljcnfnb являются собственно безличными. И.И.Срезневский поясняет значение ljcnfnb с помощью иллюстраций из древнерусских памятников письменности. Так, в первом из приведенных нами фрагменте названный глагол имеет толкование "когда не станет его, когда он умрет" (ССр, I, 1, 712); в случаях употребления с количественной семантикой глагол определяется как "не досталось" (там же). Примеры показывают использование глагола с обязательным отрицанием "не". Авторы Словаря русского языка XI - XVII вв. приводят y'ljcnfnb как самостоятельную лексему с пометой "безличное" и значением "не хватить, кончиться, истощиться; оказаться недостаточным, не оказаться в необходимом количестве" (11, 96). На базе этих толкований можно говорить о категориально-лексических семах рассматриваемых глаголов: "прекращение бытия-существования" и "бытие-существование в каком-либо количестве"; интегральной семой является "характер бытия, состояния", которая конкретизируется в зависимости от лексического значения глаголов в дифференциальных: "количественная характеристика", "качественная характеристика состояния в его конечной фазе". Семантика лексем ljcnfnb, y'ljcnfnb указывает на качественную характеристику состояния в конечной фазе бытия при обозначении существования одушевленного субъекта, лица (cnhsz, nb) как состояния смерти живого существа; количественная характеристика состояния устанавливается по отношению к неодушевленному субъекту с вещественным значением (djls, dbyf, [k4,f), абстрактным (,'c4ls) или конкретно-предметным (3h=;mz) с точки зрения наличия или отсутствия чего-либо. 156

В отрицательных предложениях, сообщающих об утрате, гибели субъекта, именной компонент при глаголе выражается одушевленным или неодушевленным именем существительным (местоимением) в Род.п. без предлога, называющим лицо, предмет, явление, состояние которого обозначено глагольным предикатом. Кроме того, в высказывании может обозначаться носитель того состояния, которое названо всей речевой ситуацией в целом (см.: Шахматов А.А., 1941а, 95, 119; см. также: Русская грамматика, 1982, II, 128; 274-276;); формой его выражения является Дат.п. имени (местоимения) (nb| yfv]) либо Род.п. с предлогом (e yb[]) со значением множественного деятеля, носителя состояния. Безличности как компоненту лексической семантики языковых единиц, зафиксированному в системе языка, сопутствуют формально-грамматические характеристики глаголов: 3 л. ед. ч. настоящего-будущего времени (y' ljcnfy'nm), аориста (y'ljcnf), плюсквамперфекта (y'ljcnfkj ,zi'), ср. р. ед. ч. перфектного k-причастия без связки (y' ljcnfkj). В старорусских текстах такие случаи употребления глаголов в рамках названного градуального признака остаются активными. Собственно безличные глаголы указывают на наличие, отсутствие, недостаток чего-л., например: byjulf ;' y' ljcnfkj vfckf| b cjkb (ЖСР, 342); jdjulf ;' y' ljcnfkj dbyf (там же); y4rjulf y' ljcnfkj ,scnm [k4,f b cjkb e buev'yf (там же). В качестве субъекта носителя состояния выступает местоимение в Род.п., замещающее абстрактное понятие: например, в рамках наставления: Fo' kb y' bv''ib| b ns ckjdj hwb en'iyj| fo' b c'uj y'ljcnfy'n nb| b ns y' jpkj,b (Дом., 56). В Род.п. при собственно безличных глаголах употребляются лексемы, называющие имущественные единицы, например: А будет которых розбойничьих животов исцу в выть не достанет... (Улож., л. 302). Количественная характеристика, обозначенная глаголом не достанет, относится к существительному животов, которое имеет значение "имущество" (ССр, I, 2, 869). Состояние, названное всей ситуацией и свойственное лицу определенной группы, предполагает в качестве субъекта этого состояния одушевленное лицо, выраженное в высказывании Дат.п. существительного исцу и определяемое как одна из сторон в юридических отношениях (ССр, I, 2, 1159). Собственно безличный глагол может указывать на прекращение бытиясостояния, например, глагол стати: А которых дворян и детей боярских не станет, а после их останутся жены да дети... (Улож., л. 209). Лексическое значение глагола вносит квантитативные показатели при характеристике денежных сумм и приписывает ситуативное состояние конкретному лицу, которое известно говорящему: а буд4 денег у тебя недостанет и ты поб4и челом Василью Iвановичю (Грамотка Воронина, л. 43). Рассматриваемые собственно безличные глаголы реализуют в контексте высокую степень участия субъекта в описываемых событиях. Обозначение 157

количественных характеристик, параметров состояния связано с наличием в структуре предложения именного приглагольного компонента, выраженного неодушевленным существительным с предметным или вещественным значением либо существительным с отвлеченной, абстрактной семантикой в Род.п.; носитель состояния обозначается с помощью семантического субъекта в форме Дат.п. или Род.п. с предлогом, в форме которых выступает существительное (местоимение) со значением лица или множества лиц. Субъектное значение может быть осложнено орудийным при употреблении Тв.п. имени, например: В4сти носятся, будто св4иског<о> полевог(о) маршалока Торстенъсона ис полевои пушки ядромъ по спине потерлос<ь>, толко де опят<ь> здоров стал (Куранты 1644, 152); и др. Глагол потертися определяется СРЯ XI-XVII вв. как "безличный" и определяется "Пройти вплотную к поверхности какого-л. предмета, нанеся ему вред" (17, 289). Физическое воздействие на объект, обозначенное данной лексемой, предполагает наличие предмета, осуществляющего воздействие в процессе перемещения, что эксплицировано формой Тв.п. имени (ядромъ). Словоформа ядромъ сочетает элементы субъектного и объектного содержания и выступает как сложное, комплексное явление. Именной компонент в такого типа конструкциях, отмечают ученые (Бондарко А.В., 1978, 59-61; см. также: Пупынин Ю.А., 1996, 147-148), выражает семантические признаки орудия, причины и субъекта, что позволяет относить подобные случаи к реализации в контексте высокой степени участия субъекта в описываемых событиях. В приведенных выше глаголах (достати, недостати, потертися) безличность можно квалифицировать как сложившийся в системе языка компонент лексической семантики, наличествующий на парадигматическом уровне, сопряженный с определенной морфологической характеристикой глаголов - презентными формами 3 л. ед. ч. (не достанет, не станет), претеритальной формы 3 л. ед. ч. (не достало бысть), перфектного лпричастия ср.р. без связки (не достало, потерлось). Собственно безличные глаголы способны открывать "вакансию" для первого актанта с субъектным значением, которая остается незамещенной при выражении средней степени участия субъекта в описываемых событиях. В этой функции доля периферийных средств, составляющих ближнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности, по сравнению с другими конституентами (см. таблицу 1), является достаточно малой (0.091 от всего количества словоупотреблений ядерных и периферийных средств в рамках рассматриваемого градуального признака). Как свидетельствует таблица 2, собственно безличные глаголы, зафиксиðованные в пðоанализиðованном матеðиале, набл˛да˛тся не во всех случаях, ðелевантных для ðеализации ðассматðиваемого гðадуального пðизнака. Эксплицирование носителя предикативного признака 158

самостоятельной лексемой представляется избыточным в тех случаях, когда субъект действия (состояния) известен из контекста, что в количественном отношении составляет долю, равную единице, по сравнению с другими характеристиками субъекта действия (состояния) при собственно безличных глаголах. С точки зрения лексического наполнения собственно безличных глаголов можно говорить об использовании языковых единиц, относящихся к уже сложившимся в древнерусском языке семантическим группировкам слов со значением психофизического, интеллектуального состояния субъекта, функционального и социального состояния. Непроизвольное физическое состояние характеризуется самим говорящим в следующем контексте: /;' lhbvk'nmc5 (Пр. XIII-XIV, 34 б, приписка. См.: СДР XI-XIV, III, 95). Безличность является компонентом лексического значения глагола lh4vfnbc5, что проявляется на уровне категориально-лексической семы "пребывание в непроизвольном физиологическом состоянии" и конкретизируется в ДС "физическое состояние субъекта как процесс полусна". Позиция первого актанта остается незамещенной, если субъект действия (состояния) указан в предшествующей части предложения, например, при употреблении глагола интеллектуальной деятельности, мышления: d] d'kbr=8 c6,jn= c4l5 d] rk4n]w4 cdjtb gjvsckb c5 (=игумену Георгию) h'r=o. (Пат.Син., л. 88 об.). Глагол gjvsckbnbc5 в словаре имеет помету "безличное" и дефиници˛ "пðийти в голову, показаться, подуматься" (СРЯ XI-XVII, 17, 41). Безличность проявляется на парадигматическом уровне как особый компонент лексического значения глагола, выраженный категориальной семой "пðебывание субъекта в непроизвольном психофизическом состоянии", которая конкретизируется через ДС "пðиведение субъекта в непðоизвольное мыслительное состояние". Реализация средней степени участия субъекта в описываемых событиях наблюдается в текстах XI-XIV, XV - середины XVII вв. при использовании глаголов ,snb| gjlj,fnb| ljcnjbnb со значением возможности/невозможности действия, необходимости или долженствования. Глагол ,snb в сочетании с инфинитивом употребляется для характеристики функционального состояния субъекта, который, в свою очередь, не требует конкретизации, если в контексте обозначено состояние, присущее говорящему (пишущему) или группе лиц, включающей говорящего. Например, при использовании ,snb со значением невозможности действия (состояния): zrj 3ny.l= ;' y' ,4 yfxfznb cz 3nn=l= ;' d]cbz yfv] äymybwf gh'cd4nkf (ЖФП, 27 б 20-23). Субъект действия (состояния) обозначенного глаголом ,snb, который сочетается с инфинитивом, является известным из предшествующего или последующего контекста: c' 3ny.l= ;' ,4 y' yfxfznb c5 (=братии в обители Феодосия) nj;' nfrj nb ghbd'pjif djp] nfrjdsb[] [k4,] (ЖФП, 52 в 19-22); От оружейново стуку и копейного ломаниа и от гласовъ вопля и 159

кричания обоих людей войска, и от трескоты оружиа не б4 слышати друг друга, что глаголет, и от дымного курениа едва б4 вид4ти, кто с к4м ся бьет (САП, 266). В данных фрагментах рассматриваемые формы 3 л. ед. ч. глагола ,snb (,4) в сочетании с инфинитивом употребляется со значением "можно" ("невозможно"). Словарь древнерусского языка XI-XIV вв. указывает на подобное использование только в безличных конструкциях (СДР XI-XIV, I, 343). Инфинитив, примыкающий к данному собственно безличному глаголу, толкуется словарями как "надеяться, ожидать" (ССр, II, 1, 351). Пребывание в каком-либо состоянии, предопределенном ситуативно или узуально как долженствование, выражается с помощью ,snb в значении "следует", "должно" (ССр, I, 1, 218; СДР XI-XIV, I, 345). Потенциальный субъект действия (состояния) известен из широкого контекста, например: в составе Поучения Владимира Мономаха Lf y' dsbcrbdfnb ,skj x.;'uj Á yb v'y' d cjhjv]| yb d g'xfkm dd'cnb (ПВЛ, 165); назван летописцем в предшествующем повествовании при описании и оценке поступков лиц: dpkj;bnb ,skj yf ,juf vo'ym' cdj' (там же, 177); и т.д. Долженствование выражается рассматриваемым глаголом в сочетании с инфинитивом в контекстах со значением иронической рекомендации совершить действие, адресованное конкретным субъектам; например, в Послании Ивана Грозного игумену и братии Кирилло-Белозерского монастыря: F rjkb ;'cnjrj d x'hymw'[]| byj ,skj ;bnb (= святым отцам) d ,jzh'[]| lf y' cnhbxbc5 (Ив.Гр.Посл., 154); Fyj ,skj 'uj jngecnbnb (=вам, то есть игумену и братии Кирилло-Белозерского монастыря), f c ybv] jngecnbnb (=вам) vjkjls[] x'hymwjd] (там же, 166). С модальным значением долженствования отмечено использование глагола ,snb в самостоятельном употреблении: F r ,jue ,zi' gjrfznbc5| f rj vy4 ,zi' uhfvjne en4i'ye. (ПВЛ, 164). В данном фрагменте однородные предложения, соединенные сочинительной связью, имеют значение долженствования как обязательности осуществления действия, принятого этикетом, обычаем в обществе; субъект названного действия известен из контекста. Глагол ,zi' используется как одно из средств выражения данного модального значения, наряду с интонацией, инфинитивом, др. семантико-синтаксическими средствами. Однако в первом предложении словоформа выступает в непосредственном сочетании с инфинитивом gjrfznbc5, а во втором инфинитив отсутствует. Это может быть объяснено сходной структурой и семантикой однородных членов - простых предложений в составе сложного, когда структурно-синтаксическая роль инфинитива может являться в предложениях однотипной, а наличие самой этой формы при перечислительной интонации, свойственной разговорной речи, избыточным. Кроме того, лексическая семантика существительного uhfvjnf, имеющего значение "послание, письмо" (СДР XI-XIV, II, 382), выступающего с определением "en4i'yfz" в значении "утешительный" (ССр III, 2, 1325-1326), 160

указывает на способ осуществления и содержание потенциального действия (графическую передачу информации посредством письменного сообщения), обозначение которого инфинитивом при глаголе ,zi' в контексте отсутствует. Собственно безличные глаголы gjlj,fnb| ljcnjbnb в значении "должно, следует" (ССр, II, 2, 1038; СРЯ XI-XVII, 4, 337) используется для характеристики социального состояния субъекта, известного из контекста или названного в предшествующем предложении (его части): Dblzi' ,j| zrj d'kbre. dkfcnm ghbbv] gjlfn'kz dkfcn'v]| gjlj,fi' (= царю) gjlj,bnbc5 gj cbk4| cbv] ;' gfx' ,jue gjlj,bnbc5 (ПВиИ, л. 217); b dcb gjvjkbvc5 ,jue\\\| lf zdbn b jnrhs'nm yfv| xnj gjlj,f'n ndjhbnb (ЖСР, 324). Названные собственно безличные глаголы указывают на зависимость поведения от внешних обстоятельств, сложившихся морально-этических норм и правил. Долженствование как предписание осуществить действие, адресованное говорящим (пишущим) самому себе с целью мотивации последовательности излагаемого в традициях житийного содержания, также часто используется для выражения средней степени участия субъекта в описываемых событиях и не предполагает дополнительного обозначения субъекта самостоятельной лексемой; позиция первого актанта остается незамещенной, например: B ,scnm ;' b x.lj y4rj' gh';l' hj;l'ybf tujË ghbkexbc5 y4xnj cbw'dj| tuj ;' y' ljcnjbn vk]xfyb. gh'lfnb (ЖСР, 264); Gh';l' ;' gjlj,fi' gjxnbnb b gj[dfkbnb hjlbn'k'b tuj (там же). По способу представления субъекта действия (состояния) в высказывании рассматриваемые глаголы характеризуются потенциальной способностью соотносить действие (состояние) с его носителем и открывать "вакансию" для первого актанта в Дат.п. Средняя степень участия субъекта в описываемых событиях определяется тем, что имплицитный субъект известен из широкого контекста, зачина текста, назван ранее в предшествующем предложении либо является самим говорящим (группой лиц, включающих говорящего, пишущего). Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях наблюдается при употреблении собственно безличных глаголов, открывающих "вакансию" для первого актанта, позиция которого остается незамещенной. По способу представления в высказывании субъект действия (состояния) чаще является обобщенным; в ряде случаев формальная невыраженность субъекта обусловлена несущественностью его персонификации для говорящего (пишущего) и неопределенным значением. В этой функции фиксируются преимущественно глаголы речевого сообщения, лексемы с модальным значением возможности, невозможности, долженствования, необходимости и др. С семантикой речевой деятельности встречаются ukfujkfnbc5, h'xb| h'xbc5, gbcfnb| gbcfnbc5. На специфику их бессубъектного употребления указывал В.И.Борковский, рассматривая глагол gbcfnbc5 в летописном повествовании 161

XI-XIV вв. (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 416), А.Н.Стеценко отмечал ukfujkfnbc5 в текстах других жанров в такой же функции безличного глагола (1977, 81). Из других лексем речевого сообщения встречается gbcfnb, который может употребляться без c5, (ССр, II, 2, 937); h'x'| h'x'c5, как свидетельствуют комментарии И.И.Срезневского, данные в Материалах для словаря древнерусского языка (ССр, III, 1, 119-120), также используются в безличной форме. Надо отметить, что однозначно говорить о самостоятельном безличном значении, сложившемся в системе языка у данных глаголов, представляется возможным только по отношению к ukfujkfnbc5, поскольку древние тексты отражают его устойчивое использование в безличной форме 3 л. ед. ч. в одном из лексико-семантических вариантов "говориться, сказано" (СДР XIXIV, II, 323). Это позволяет авторам Словаря древнерусского языка XI-XIV вв. отдельно выделять данное безличное значение, приводя контексты: Uënmc5 3 d'kbw4vm a'3ljc4\\\ (ПНЧ XIV, 146 г. См.: СДР XI-XIV, II, 323); gjchfvbdc5 cegjcnfn] b d g'hd4v] zrj (;) uë'nc5 gh'kj;'ybb gfl]c5 (ЖВИ XIV-XV, 128 в. См.: там же). В приведенных фрагментах ukfujkfnbc5 выступает со значением речевого сообщения и с этой категориально-лексической семой квалифицируется как собственно безличный. Данный глагол имеет также иную семантику, актуализируемую в случаях выражения прямого грамматического отношения к производителю действия в рамках ФСК персональности. СДР XI-XIV вв. (II, 323) фиксирует личное употребление глагола в значениях: "говориться, произноситься", например: ns ;' vjkbnds c=nm ä ;' uëknmc5 (КН 1280, 523 г); "называться": b yjc5of d ghbgjk4 wd4nrs b;' uë'nc5 k4gjr] (ЛЛ 1377, л. 64). Использование личных форм ukfujkfnbc5 в приведенных контекстах позволяет включать его в состав ЛСГ с категориально-лексическими семами произнесения и называния. Сравнивая условия употребления словоформ рассматриваемого глагола как средств выражения персональности и ин-персональности, можно судить о том, что в личном и безличном значениях ukfujkfnbc5 категориальнолексические семы не совпадают. Безличность как компонент лексической семантики, сложившийся в системе языка, связана с наличием КС "сообщение с целью передачи информации" и реализуется в условиях отсутствия грамматического отношения к производителю действия и координирующей функции лица, характерной для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему. Субъект действия по способу представления в высказывании является неопределенным в количественном и референциальном отношениях. Данный собственно безличный глагол открывает "вакансию" для субъектного актанта в Тв.п.; однако в условиях речевой ситуации источник сведений, сообщаемых пишущим (говорящим), не требует конкретизации ввиду его книжного или сакрального характера; привлечение таких сведений 162

в процессе написания текста книжником составляет неотъемлемую часть менталитета русича определенной эпохи. Лексема ukfujkfnbc5 как средство реализации низкой степени участия субъекта в описываемых событиях встречается и в текстах XV - середины XVII вв. Например: \\\ Cn'afy]| lf ukfujk'nc5| bv4z k.,jdm j {hbcn4 le[jv gh'vyjue r] ,kf;'yyjve jnwe yfi've cdznjve C'hub. (ЖСР, 374); Ukfujk'nm ,j cz| zrj k'd] y4rsb j,bnfi' nhfdjyjcyj gjk' b djljyjcyj (СиИ, 166). Категориально-лексическая сема "сообщение с целью передачи информации" как компонент лексического значения данного глагола конкретизируется в ее дифференциальном признаке "общепринятое или общеизвестное суждение, мнение". Формально не выраженный субъект действия (состояния) имеет в составе высказывания характер всеобщности. Семантическая группировка собственно безличных глаголов со значением речевого сообщения в старорусских текстах пополняется за счет лексем, подвергшихся переосмыслению, например: Из Аглинские земли несетца, что из Чехъ посланник ещо тамо (Куранты 1620, 35). Глагол конкретного действия - перемещения в пространстве несетца, при котором позиция первого актанта не замещена, реализует в контексте переносное значение (указание на источник сведений, слухов, сообщений) (см.: СРЯ XIXVII, 11, 308), сопряженное с использованием формы 3 л. ед. ч.; личное окончание глагола является десемантизированным; прямое грамматическое отношение к производителю действия не выражено. Безличность является особым компонентом семантики глагола, что позволяет относить его к средствам ближней периферии ФСК ин-персональности. В качестве средства выражения градуального признака низкая степень участия субъекта в описываемых событиях выступает глагол ,snb с модальным значением возможности или невозможности, долженствования, необходимости. Так, пребывание субъекта в функциональном состоянии как возможность/невозможность осуществления действия представлена презентными формами глагола: ';' zrj dbl4nb tcnm vfyfcnshm ckfdmy] c=om yf v4cn4 njvm (ЖФП, 56 б 26-29) и др.; рассматриваемая языковая единица может выступать в претеритальных формах (имперфекта и аориста): B ,zi' cb dbl4nb hfljcnm yf y','cb b yf p'vkb (ПВЛ, 81); B ,scnm dbl4nb cnhfiyj x.lj (там же, 33); B cksifnb ,scnm dc.le| zrj Dfhkfv zn] ,scnm (ПВиИ, л. 147 об.); b ,4 dbl4nb zrjb k4c] (НIЛ, л. 144 об.); b ,4 dbl4nb cd4nbkf nhb c=of d] g'o'h4 (ЖФП, 33 в 6-8); b ybrjkb ;' tuj ,4 dbl4nb lh5[kf (там же, 50 г 3-5); B gjbljif gjkrjd'| frb ,jhjd'| b y' ,4 gh'ph4nb b[] (ПВЛ, 184) и др.; встречается также перфект без связки: f;' =xbybnm h=cby] yfcbkm' d] hbp4 bkb yf u]n]crjvm ,4h4p4 yfl] djkmyj. ;'yj. f ljnjk' y' cksifnb ,skj lj y'' kb[juj\\\ (Гр. ок. 1239. См.: СДР XI-XIV, III, 244); и др. Обращает на себя внимание использование безличной формы ,snb с инфинитивом, который по своему лексическому наполнению относится к 163

глаголам интеллектуальной деятельности - восприятия (dbl4nb| gh'ph4nb| cksifnb). Инфинитив в этом случае сближается по употреблению с наречием (Шахматов А.А., 1941а, 108-109) и в сочетании с модальным глаголом быти придает высказыванию обобщенный характер. В ряде предложений это подчеркивается элементами контекста с обстоятельственным значением (yf y','cb b yf p'vkb| dc.le). Обобщенная семантика субъекта связана с отнесенностью действия (состояния) к любому лицу и с распространением этого признака на все или любые лица описываемой ситуации, включая говорящего (пишущего). Говорящий, обобщая свой "опыт", переносит это "переживание" на всех, в том числе и на слушающего (см.: Пешковский А.М., 1956). Пребывание в каком-либо состоянии, предопределенном как долженствование, необходимость, без конкретизации в контексте носителя предикативного признака обозначается презентными и претеритальными формами ,snb в приведенных ниже примерах: nfrj ;' b cml' hfp=v4dfnb tcnm á= yfpyfv'yfd]i. v4cnj nj (ЖФП, 56 б 24-26); c' ;' zrj ;' hfp=v4nb tcnm\\\ (там же, 64 б 4-5); B h'ob ,zi' Lfdslcrs (ПВЛ, 164); Yj e;' ,zi' ,j;b. uy4de y' ghjnbdbnbc5 (НIЛ, л. 121 об.). Лексическая наполняемость инфинитива, примыкающего к глаголу ,snb с модальным значением долженствования, необходимости, шире, нежели при употреблении этого собственно безличного глагола в значении возможности/невозможности; помимо глаголов интеллектуальной деятельности в приведенных фрагментах используются лексемы других ЛСГ (речи, поведения, социальной деятельности, а также нек. др.). Для обозначения низкой степени участия субъекта в описываемых событиях ,snb достаточно устойчиво используется в текстах XV - середины XVII вв. Сочетаемость с инфинитивами интеллектуальной деятельности как правило сохраняется, если рассматриваемая языковая единица выступает со значением возможности/невозможности осуществления действия, например: B ,4 jn dc4[ ecn] cksifnbË ÝCkfdf n',4| ,j;'| dc4[ ghjvsckbn'k.ÀÝ (ЖСР, 374); B ,4 dbl4nb A'jljhf bphzlyf d] lj,hjl4n'k'[ cbf.of (там же, 382); <4i' ;' dbl4nb tuj [j;l'yb'vm b gjlj,b'vm fuu'kjk4gysvb c4lbyfvb xmcnyf (там же, 410); и не б4 познавати n4х в видъ зрака (САП, 232); и не б4 слышати о немъ слова лукава (там же, 240). В древнерусских и старорусских текстах реализация низкой степени участия субъекта в описываемых событиях возможна при функционировании глаголов gjlj,fnb| ljcnjbnb| указывающих на социальное состояние как предопределенное долженствование, ситуативно или узуально необходимость осуществить действие, предписываемое любому субъекту, лицу и обусловленное внешними обстоятельствами, сложившимися нормами, узусом поведения в какой-либо сфере жизни. Обобщенный субъект формально не выражен, если реализуется значение обязательности действия: Xnj ;' gjlj,f'nm ndjhbnb gj rh'o'ybb| \\\ (ПВиИ, л. 64 об.); bkb byj xnj gjlj,f'nm 164

ghbkj;bnbÜ (там же); Zrj ;' ,j y'k4gj b y' gjlj,f'n ;bnbf y'xbcnbds[ gsnfnb| cbw' y' gjlj,f'n ;bnbf cdzns[ ve; jcnfdkznb| b y' gbcfnb b vk]xfyb. gh'lfnb| b d pf,snb' gjkj;bnb (ЖСР,258); bl4 ;' gjlj,f'n cdznsy. ujcgjly. c]dh]ibnb (там же, 272). Субъект действия (состояния) не требует формального выражения в составе дидактического наставления, адресованного собеседнику и всем лицам, которые являются потенциальными исполнителями действий в типичных ситуациях, например: Gjckeifb| xnj gjlj,f'nm ndjhbnb gj rh'o'ybb (ПВиИ, л. 64 об.); nb ,j cenm djkwb| f y' jdwf| z;' ljcnjbnm jn gkjlf pyfnb z b [hfybnbc5 b[] (ПВЛ, 22); Pl4 ;'| h'x'| ljcnjbnm ,kel] ndjhbnb dczr] (там же, 60). Характер всеобщности имеет субъект действия в контекстах нравоучительной направленности, в высказываниях-заповедях, например: 'o' ;' y' nfrj gjlj,f'nm ndjhbnb| yj enh'ybvf jxbvf dyenhm k';fo'' jxbvf gjlj,f'nm dbl4nb| kb x'cnm| kb ,'o'cnb' (ПВиИ, л. 33); b gjlj,f'n nfrjdsf cvbh'yb'v b nb[jcnb. bcghfdkznb (ЖСР, 356); Не подобает убо на истину лгати, но с великим опасением подобает истину соблюдати (САП, 164). Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях опðеделяется в условиях, когда позиция пеðвого актанта не открыта и не может быть замещена, субъект действия (состояния), обозначенного собственно безличным глаголом, не выражен и какой-либо способ его представления в высказывании невозможен. Реализация данного гðадуального пðизнака в дðевних текстах связана с тем, что сðеди собственно безличных глаголов как менее специализиðованных сðедств выðажения категоðиального значения ин-пеðсональности, по сðавнени˛ с ядеðными, выделяется немногочисленная по своему составу гðуппа "нульвалентных". Их лексическая семантика, моðфолого-синтаксические свойства, употðебление в составе констðукций опðеделенного типа, обусловлива˛т невыðаженность субъекта действия (состояния) самостоятельной лексемой. В количественном отношении данные ˝лементы, относя˘иеся к ближней пеðифеðии ФСК ин-пеðсональности, наименее всего пðедставлены в пðоанализиðованном матеðиале (см. таблицу 1). В составе пеðифеðийных сðедств, используемых в рамках рассматриваемого градуального признака, их доля составляет 0.118 от об˘его количества словоупотðеблений, отмеченных пðи ðеализации нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. По своему лексическому наполнени˛ ˝ти собственно безличные глаголы обознача˛т явления пðиðоды или состояние внешней сðеды, независимые от субъекта. Следует сказать, что в массиве фактов, извлеченных из летописных и житийных текстов и обоб˘енно пðедставленных в таблице 4, "нульвалентные" глаголы с такими значениями зафиксиðованы только в указанных летописях; в названных житийных текстах собственно безличные глаголы, служащие для описания состояния пðиðоды и внешней среды, не встðечаются. 165

Нечленимая ситуация представлена при употреблении собственно безличных глаголов vmhry/nb| cdmy/nb. Приведем примеры, зафиксированные в Материалах для словаря древнерусского языка И.И.Срезневского, в Словаре русского языка XI-XVII вв., в проанализированных летописных источниках: B gjd'k4 Jkmuf| zrj cv'hx'c5| gecnbnb ujke,b b djhj,mb dj'v] cdjbv] (ПВЛ, 43); Njvm ;' k4n4 ,scnm pyfv'yb' d] cjkywb d] gjk]lyb| b ,scnm zrj v4c5wm| b c]v'hx'c5 (НIЛ, л. 48); njv] ;' k4n4 ,sñ pyfv'yb' d] cëywb - d'x'hf frb vñwm vfk] b vfkj y' cv'hx'c5 (ЛИ ок. 1425, л. 107 об.); D]p=cnbvc5 cfvb| lf;lm y' cìhry'nc5 (Златостр.сл. 23. См.: ССр, III, 1, 760); Bleo'v] ;' bv] yf gjkelmyb| d]y'pfge d] 'lby'v] xfc4 vmhx'| b ,scnm yjom| b y' d4lzf[e| rfvj bnb (Ч.Николы.Торж., 69. XIV в. См.: СРЯ XI-XVII, 9, 101); Rjulf cd'y'nm (Ефр.Сир. XIV в. [В.]. См.: ССр, III, 1, 288). Глагол c]vmhry/nbc5 имеет значение "смеркнуться, стемнеть" (ССр, III, 1, 760), его синонимом является vmhry/nb| который толкуется как "смеркаться" (СРЯ XI-XVII, 9, 101). Cdmy/nb дается с определением "рассвести, появиться рассвету" (ССр, III, 2, 288); данный глагол содержит в своем толковании элементы, позволяющие уточнить семантику этой лексемы: "рассвет" объясняется в словарях современного русского языка как "время суток перед восходом солнца", "слабый свет в это время суток" (МАС-2, III, 661). Все названные лексемы указаны словарями с пометой "безличное". Эти глаголы обнаðужива˛т сходство в категоðиально-лексической семе "изменение светового пðизнака внешней сðеды". Интегðальными признаками явля˛тся "хаðактеð интенсивности осве˘ения" и "хаðактеð изменения светового пðизнака". ИС "характер интенсивности освещения" представлена в семантике названных глаголов однотипно - через ДС "неполнота освещения". ИС "хаðактеð изменения светового пðизнака" у глаголов c]vmhry/nbc5, vmhry/nb конкðетизиðуется в диффеðенциальной семе "ослабление светового пðизнака", у глагола cdmy/nb ðеализуется с помо˘ь˛ ДС "усиление светового пðизнака". Это позволяет говоðить о наличии в лексическом значении названных глаголов безличности как компонента, сложившегося в системе языка и выделяемого на уровне категоðиальнолексической семы в ее интегральных и диффеðенциальных признаках, что дает основания относить ðассматðиваемые языковые единицы к сðедствам ближней пеðифеðии ФСК ин-пеðсональности - собственно безличным глаголам. Лексемы данной семантической группировки употребляются для выражения нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях и в текстах XV - середины XVII вв. Явление внешнего мира может быть представлено как неопределенное с пространственно-временной точки зрения: И тое бочк/ и напол у нихъ взял по4хал ат них дамов /жа смеркаетца (ГИМ, ф. 88, N5, л. 300) (см.: Котков С.И., Попова З.Д., 1986, 92). В Словаре русского языка XI-XVII вв. зафиксированы случаи, когда в контексте 166

обстоятельственные элементы ограничивают временные рамки описываемого явления природы: Pfenhf ;<'> jcd4n'| b ve;b jngecnbiz [братьев Иосифа] b jckznf b[ (Быт. XLIV, 3. Библ.Генн. 1499. См.: СРЯ XI-XVII, 13, 78). Временные уточнители при характеристике состояния среды, природы типичны для летописного повествования: D nj ;' k4nj ,scnm pyfv'yb' d cjkywb duecnf ÎÎ| \\\ ,sdie 've zrj v4czwm vfk b vfkj y' cv'hx'c5| gj gjkel'ym gjus,' dc' (НIIЛ, л. 72 об.); Формы 3 л. ед. ч. настоящего времени смеркаетца, аориста jcd4n' и cv'hx'c5, употребленные в приведенных фрагментах, называют действия, происходящие независимо от субъекта. Специфика лексической семантики этих глаголов, определяемых словарями соответственно как "стемнеть" и "рассвести" (ССр, III, 1, 760; СРЯ XI-XVII, 13, 78), функциональные особенности позволяют отнести их к числу "нульвалентных", не открывающих "вакансии" для первого актанта. Словарные дефиниции дают возможность говорить о наличии в их значении категориально-лексической семы "изменение светового признака внешней среды". Характер интенсивности освещения конкретизируется в лексическом значении глаголов с помощью ДС "неполнота освещения"; характер изменения светового признака представлен в ДС "ослабление светового признака" (смеркаетца и cv'hx'c5), "усиление светового признака" (jcd4n'). Конституенты, составля˛˘ие ближн˛˛ пеðифеðи˛ ФСК ин-пеðсональности, вкл˛ча˛т огðаниченное количество языковых единиц. Будучи менее ðегуляðным и специализиðованным сðедством, собственно безличные глаголы выступа˛т не во всех случаях, ðелевантных для ðеализации категоðиального значения ин-пеðсональности; кðоме того, часть из них не откðывает "вакансии" для пеðвого актанта в статусе субъекта действия (состояния). Выðажение ин-пеðсональности сопðяжено с наличием в лексической семантике глагола особой категоðиально-лексической семы на паðадигматическом уðовне, а также с моðфологическим показателем 3 л. ед. ч. пðезентных и пðетеðитальных фоðм глагола либо пðетеðитальных фоðм сð. ð. В ðамках гðадуального пðизнака высокая степень участия субъекта в описываемых событиях собственно безличные глаголы пðедставлены наименьшим количеством словоупотðеблений. Данные языковые единицы зафиксиðованы в самостоятельном употðеблении либо в сочетании с инфинитивом. Как самостоятельный пðедикат, собственно безличные глаголы использу˛тся со значением психофизического состояния человека, пðекðа˘ения бытия-су˘ествования, наличия или отсутствия чего-либо в достаточном количестве, желания, пðедписания; в единичных случаях встðеча˛тся глаголы дðугих ЛСГ. В сочетании с инфинитивом функциониðу˛т лексемы, относя˘иеся к ЛСГ глаголов бытия-су˘ествования как непðеднамеðенного осу˘ествления события либо пðедопðеделенного внешними обстоятельствами и сложившимися закономеðностями, глаголы 167

функционального состояния субъекта как возможности, желательности действия, социального ситуативно или узуально пðедопðеделенного состояния (долженствования, необходимости, обязательности совеðшения действия). Заме˘енная позиция пеðвого актанта пðи собственно безличных глаголах как условие ðеализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях связана с ˝ксплициðованием носителя пðедикативного пðизнака фоðмами Дат.п. и Род.п. В пðоанализиðованном матеðиале использование субстантивного элемента в дðугих падежных фоðмах отмечено единичными случаями. Дат.п. субъекта действия (состояния) выðажается собственным или наðицательным, одушевленным и неодушевленным су˘ествительным (либо заме˘а˛˘ими их местоимениями) пðи собственно безличных глаголах, выступа˛˘их со значением непðоизвольного психофизического состояния, бытия-су˘ествования как непðеднамеðенного либо пðедопðеделенного осу˘ествления события, пðебывания субъекта в функциональном, социальном состоянии. Субъект в позиции пеðвого актанта, обозначенный одушевленным, неодушевленным су˘ествительным с ве˘ественным, пðедметным, абстðактным значениями в фоðме беспðедложного Род.п., зафиксиðован пðи глаголах пðекðа˘ения бытия, бытия-су˘ествования как наличия/отсутствия чего-либо в достаточном количестве. Носитель состояния, котоðое названо всей ðечевой ситуацией, может дополнительно ˝ксплициðоваться в высказывании формой Дат.п. имени (местоимения) либо Род.п. с пðедлогом. Сðедн˛˛ степень участия субъекта в описываемых событиях способны выðажать собственно безличные глаголы, откðыва˛˘ие "ваканси˛" для пеðвого актанта в Дат.п., котоðая остается незаме˘енной. Доля сðедств ближней пеðифеðии, используемых в ˝той функции, является малой. Хаðактеðистика глагольных лексем позволяет говоðить об отнесенности данных языковых единиц к име˛˘имся устойчивым семантическим гðуппиðовкам слов со значениями физического, интеллектуального состояния субъекта, его функционального, социального состояния. Собственно безличные глаголы названных ЛСГ, зафиксиðованные в пðоанализиðованном матеðиале, набл˛да˛тся не во всех случаях, ðелевантных для ðеализации ðассматðиваемого гðадуального пðизнака: по способу пðедставления в высказывании субъект действия (состояния) является известным из контекста, что пðедставлено в количественном отношении долей, ðавной единице. В качестве самостоятельного пðедиката и в сочетании с инфинитивом ˝ти глаголы не тðебу˛т пðи себе конкðетизации носителя пðедикативного пðизнака с помо˘ь˛ отдельной лексемы в фоðме Дат.п., когда говоðя˘ий сооб˘ает о собственном психофизическом, функциональном состоянии (возможности совеðшить действие, пðедðасположенности к действи˛) либо о 168

состоянии "тðетьих лиц", названных в пðедшеству˛˘ем фðагменте. Субъект действия (состояния) является имплицитным и восстанавливается в контексте, если подчеðкнуто обðа˘ение к кому-либо, выðажена ðекомендация с ˝лементами оценки действий собеседника, адðесата, если ðеализуется модальная напðавленность долженствования, необходимости, обязательности совеðшения действия как мотивация последовательности излагаемого самим говоðя˘им (пишу˘им); пðи употðеблении глагола в конкðетно адðесованном наставлении. В гðадации низкая степень участия субъекта в описываемых событиях употðебительность собственно безличных глаголов, сðавнительно с дðугими конституентами полевой стðуктуðы ин-пеðсональности, не является высокой; однако в соотношении с использованием сðедств ближней пеðифеðии в ðамках дðугих гðадуальных хаðактеðистик плана содеðжания названной категоðии количество ˝тих языковых единиц, ðеализу˛˘их низку˛ степень участия субъекта в описываемых событиях, в долях пðеобладает. По лексическому наполнени˛ в данной функции зафиксиðованы глаголы ðечевого сооб˘ения, функционального состояния (возможности или невозможности осу˘ествления действия), социального состояния (долженствования, необходимости либо пðедписания). Семантикосинтаксические свойства собственно безличных глаголов позволя˛т им откðывать "ваканси˛" для пеðвого актанта: как пðавило в Дат.п. - пðи выðажении обоб˘енного субъекта, в Тв.п. - пðи актуализации действий неопðеделенного субъекта. В пðоанализиðованном матеðиале отмечено пðеиму˘ественное использование сðедств ближней пеðифеðии в ðамках хаðактеðистики действий обоб˘енного лица (субъекта). Отнесенность действия (состояния) к субъекту со значением неогðаниченной (в количественном и ðефеðенциальном отношении) неопðеделенности связана с функциониðованием глаголов ðечевого сооб˘ения. Обоб˘енная семантика субъекта ðеализуется пðи употðеблении лексем с модальным значением возможности/невозможности действия и в сочетании с инфинитивами, котоðые по лексической наполняемости ча˘е явля˛тся глаголами воспðиятия, понимания и называ˛т пðизнак, свойственный л˛бому лицу или ðаспðостðаняемый на всех участников/неучастников ðечевого акта, с котоðыми себя идентифициðует говоðя˘ий (пишу˘ий). Более шиðоку˛ сочетаемость обнаðужива˛т собственно безличные глаголы, входящие в состав ЛСГ социального состояния, указыва˛˘ие на долженствование, необходимость, всеоб˘ность действия. Конкретизация носителя пðедикативного пðизнака является несу˘ественной в составе высказываний дидактической напðавленности, нðавоучения, заповеди; действие (состояние) обоб˘енного субъекта может быть обусловлено сложившимися ноðмами поведения в какой-либо сфеðе жизни,

169

законами нðавственности, ðелигиозного поведения; потенциальный исполнитель действия не называется пðи описании типичных ситуаций. Сðеди собственно безличных глаголов как конституентов пеðифеðии полевой стðуктуðы ин-пеðсональности в дðевнеðусских и стаðоðусских текстах выделяется немногочисленная по своему составу гðуппа "нульвалентных" языковых единиц, выðажа˛˘их нулеву˛ степень участия субъекта в описываемых событиях; в ðамках данного гðадуального пðизнака их доля, по сðавнени˛ с употðебительность˛ сðедств дальней пеðифеðии, невелика. Следует отметить, что в массиве фактов, извлеченных сплошной выбоðкой из житийных текстов Сказания о Боðисе и Глебе, Жития Феодосия Печеðского, использование собственно безличных глаголов в ðамках названного гðадуального пðизнака не встðечается, в летописных текстах, напðотив, отмечены "нульвалентные" глаголы пðи описании нечленимой ситуации. По своему лексическому значени˛ они указыва˛т на состояние внешней сðеды и пðиðодные явления. Лексическая наполняемость языковых единиц данной семантической гðуппиðовки, моðфолого-синтаксические хаðактеðистики, не позволя˛˘ие им откðывать "ваканси˛" для пеðвого актанта, а также помета "безличное", отðаженная в словаðях дðевнеðусского языка, сопðяжены с дефектность˛ паðадигмы глаголов, зафиксиðованных в пðоанализиðованном матеðиале в фоðмах 3 л. ед. ч., ср.р. прош.вр. и в условиях отсутствия гðамматического отношения к пðоизводител˛ действия. Субъект действия (состояния) пðи таких собственно безличных глаголах как конституентах ближней периферии ФСК ин-персональности пðедставлен неðасчлененно со сðедой пðоявления пðизнака, не выðажен и невозможен.

§ 3.

Личные глаголы в безличном употреблении, формирующие дальнюю периферию функционально-семантической категории ин-персональности.

Характеристика средств выражения функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола, составляющих дальнюю периферию полевой структуры категории, базируется на определении безличности как контекстуально обусловленного компонента лексического значения функционирующей глагольной словоформы.

170

Количество словоупотреблений этих языковых единиц (2546 словоупотреблений от всего количества единиц, относимых к средствам выражения ин-персональности), а также доля, которую они составляют в проанализированном массиве фактов (0.315), свидетельствуют о их меньшей частотности по сравнению с ядерными словоформами. В то же время преобладание данных конституентов полевой структуры более чем вдвое, по сравнению с элементами, формирующими ближнюю периферию (собственно безличными глаголами), позволяет считать, что пополнение рассматриваемой категории происходит в сфере дальней периферии за счет тех единиц, которые приобретают в контексте сходные с собственно безличными глаголами функции. Не будучи безличными на парадигматическом уровне, личные глаголы в безличном употреблении выступают в форме 3 л. ед.ч. либо перфектного л-причастия ср.р. без изменения категориальнолексической семы, свойственной личному глаголу при актуализации семантики персональности, и в составе конструкций, в которых грамматическое отношение к производителю действия (носителю состояния) намеренно устраняется. В плане содержания реализация средствами дальней периферии синтезирующего свойства высокая - средняя - низкая - нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях не является равномерной (см. таблицу 1). Наибольшая употребительность глагольных словоформ зафиксирована в случаях выражения высокой степени участия субъекта в описываемых событиях (1178 словоупотреблений); преобладает, по сравнению с ядерными средствами и конституентами, составляющими ближнюю периферию, количественная и долевая представленность личных глаголов в безличном употреблении в рамках градуального признака "низкая степень участия субъекта в описываемых событиях" (798 словоупотреблений, в долях - 0.447). Несмотря на невысокий общий показатель (285 словоупотреблений) элементов дальней периферии, (по сравнению с их характеристиками в рамках других градуальных признаков), используемых для выражения как средней, так и нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях, в долевом отношении названное количество является значимым при сравнении с собственно безличными глаголами, реализующими нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях: среди личных глаголов в безличном употреблении как менее специализированных средств выражения ин-персональности выделяются словоформы, приобретающие в контексте функции, сходные с функциями "нульвалентных" собственно безличных глаголов и реализующие нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях. Высокая доля этих конституентов (0.882) свидетельствует о расширении позиций словоформ с семантикой ин-персональности за счет средств дальней периферии, что, в

171

свою очередь, дает возможность говорить о динамике процесса формирования ФСК ин-персональности русского глагола. Выражение ин-персональности средствами дальней периферии зависит от лексико-семантической характеристики языковых единиц и речевой ситуации в целом. Личные глаголы в безличном употреблении представлены глаголами действия, состояния, отношения, используемыми в качестве самостоятельных предикатов либо в сочетании с инфинитивом. Круг лексем шире, нежели в сфере ближней периферии. Это глаголы речевого сообщения (h'xbc5| gbcfnbc5), перемещения (d]pldbuy/nbc5| ghbbnb), звучания (gjuh'v4nb| pdjybnb), социальной деятельности, осуществления (d'cnbc5), физического воздействия на объект, повреждения, разрушения (dslhfnb| gjcyjcbnb| yfkjvbnb), проявления и изменения признака (gjnbifnb| /vyj;bnbc5), бытиясуществования в различных фазах (gjxfnb| gjujh4nb), наличия либо отсутствия (,snb| jcnfnbc5), местонахождения (,snb), бытия как осуществления события (ghbrk.xbnbc5), становления качества (внутреннего качества человека, физического качества неодушевленного предмета) (yfljrexbnb| gk4cybd4nb), прекращения бытия (gfcnb), обладания, владения (ljcnfnbc5| gh4,snb), социальных отношений (gjlj,fnb| ljdmk4nb) и др. Проанализированный массив фактов дает возможность соотнести функциональную специфику глагольных словоформ с релевантными признаками высокая - средняя - низкая - нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях и установить различия в использовании личных глаголов в безличном употреблении при выражении категориального значения ин-персональности. Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях реализуется в условиях замещенной позиции субъектного актанта. Количество таких словоупотреблений рассматриваемых языковых единиц, по данным таблицы 2, составляет долю, равную единице. В позиции Дат.п., Род.п., Тв.п. наблюдается использование имен собственных, нарицательных либо местоимений, одушевленных существительных со значением лица и нелица, неодушевленных существительных с вещественной, предметной, абстрактной семантикой. Дат.п. имени (местоимения) отмечен при функционировании глаголов разных ЛСГ: физического воздействия на объект, социальной деятельности, психофизического состояния, бытиясуществования, изменения признака, долженствования и др.; Род.п. носителя предикативного признака встречается в процессе употребления глаголов, указывающих на физическое повреждение, начало, прекращение бытия, наличие/отсутствие, местонахождение и др.; Тв.п., совмещающий значение субъекта действия и орудия действия, наиболее часто используется с глаголами физического воздействия на объект, разрушения и др. В сферу обозначения действий, происходящих независимо от носителя состояния, вовлекаются глаголы с общей семантикой физического 172

воздействия на объект. При этом могут характеризоваться состояние живого существа, физические изменения в организме. Как средство выражения инперсональности, используется, например, глагол yfkjvbnb в Повести временных лет: yf gjkb gjnx'c5 rjym d hd4| b yfkjvb tve yjue vfkj (ПВЛ, 92). Сходный контекст встречается в Сказании о Борисе и Глебе, где ситуация описывается с помощью этого же глагола, но употребленного в личной форме. Ср.: yf gjk' gjn]x' cz gjl] ybvm rjym d] hjd4 b yfkjvb yju= vfks (Ск. Б. и Г., 13 б 8-10). Значение yfkjvbnb в данных контекстах толкуется И.И.Срезневским как "надломить, повредить" (II, 1, 297), где "надломить" значит "сгибанием, надавливанием сделать трещину в чем-л. (но не отломить, не разломить)" (МАС-2, II, 345); "повредить" в словаре современного русского языка определяется через "нарушить целостность, исправное состояние чего-л., испортить (поломать, поранить и т.п.)" (МАС-2, III, 162). Словарные толкования и контекст позволяют относить лексему yfkjvbnb к ЛСГ повреждения объекта (тела) и установить, что сема "повреждение тела в результате преодоления внешнего препятствия" свойственна как личному, так и в безличному употреблению глагола в форме аориста 3 л. ед.ч в условиях наличия и отсутствия грамматического отношения к производителю действия. Характер физического воздействия в обоих случаях связан с указанием на "повреждение конечности в результате преодоления препятствия", интенсивность физического воздействия на объект выражается в его частичном повреждении, приведшем к нарушению целостности, но не связанном с полным разрушением или гибелью; это подчеркивается уточнителями "vfkj"| "vfks". В случае личного употребления аориста yfkjvb глагол служит для обозначения действия одушевленного субъекта, названного в предложении Им.п. существительного (rjym), которое имеет статус подлежащего В составе предложения, взятого из текста жития, yfkjvb выполняет функцию однородного сказуемого в ряду gjn]x' cz\\\ b yfkjvb при актуализируемом подлежащем. Физическое воздействие на объект (yju=), выраженное глаголом yfkjvbnb, представлено как результат движения субъекта в условиях преодоления внешних препятствий (см.: hjd] значит "канава", "яма") (ССр, III, 1, 127) на твердой поверхности земли. В летописи в условиях намеренного устранения субъекта-подлежащего и отсутствия координирующей функции лица, характерной для глаголасказуемого в его отношении к подлежащему, словоформа yfkjvb открывает вакансию для первого актанта, позиция которого замещена формой Дат.п. местоимения (yfkjvb 've). Наличие в составе сложносочиненной конструкции другого предиката, координируемого с субъектом в форме Им.п. существительного м.р. (gjnx'cz rjym), представление действия (состояния) как не зависимого от воли субъекта, свидетельствуют о безличном употреблении личного глагола в Повести временных лет; лексическая семантика языковой 173

единицы остается неизменной при использовании в функции периферийного конституента полевой структуры ФСК ин-персональности. Открывая "вакансию" для первого актанта в косвенном падеже (Дат.п.), yfkjvb обнаруживает способность функционально сближаться с собственно безличными глаголами, характеризующими непроизвольное физическое состояние субъекта. Дат.п. субъекта действия (состояния) является носителем предикативного признака. Безличность как контекстуально обусловленный компонент лексического значения функционирующей глагольной словоформы - аориста 3 л. ед. ч. yfkjvb позволяет определить данную языковую единицу в качестве конституента дальней периферии полевой структуры ин-персональности и говорить о выражении высокой степени участия субъекта в описываемых событиях. В рамках рассматриваемого градуального признака можно квалифицировать использование глаголов нанесения удара, разрушения. Например, в одном из фрагментов Псалтыри, приводимых И.И.Срезневским: Bp,b uhfljvm dbyf b[] b zujlbxbt b[] (Псалт. 1296, пс. LXXVII. 47. См.: ССр, I, 1, 259; III, 2, 1639). Переходный глагол bp,bnb, имеет значение "перебить" (ССр, I, 2, 1032), "привести в негодность; уничтожить" (СДР XI-XIV, III, 458), "погубить" (СРЯ XI-XVII, 6, 98). Названное действие направлено на объект, выраженный Вин.п. существительных dbyf| zujlbxbt, которые толкуются, соответственно, как "виноград" (ССр, I, 1, 259) и "шелковица" (ССр, III, 2, 1639). Осознанные человеком воздействующие на предмет силы обозначаются формой Тв.п., в семантике которого совмещаются признаки субъекта действия, орудия и причины. В древнерусских и старорусских текстах позиция Тв.п. может быть замещена существительным с конкретным, вещественным значением или с абстрактной семантикой, характеризующей нерегулируемую стихийную и неконтролируемую силу, которая одновременно является производителем действия и причиной его. Глагол в форме аориста 3 л. ед.ч. bp,b употребляется при описании стихийного бедствия, разрушений в результате нанесения удара извне неодушевленным предметом. Интенсивность физического воздействия связана с такими повреждениями, которые направлены на уничтожение объекта. Вин.п. имени при переходном глаголе совмещает в своем значении признаки субъекта и объекта состояния (см. об этом: Русская грамматика, 1982, II, 353) как сферы непроизвольного проявления признака. Будучи средством обозначения субстанции, в которой проявляется состояние (Георгиева В.Л., 1968б; 1978, 232; Пупынин Ю.А., 1991), именная форма в Вин.п. обнаруживает способность языка представлять субъектные и объектные элементы значения в содержании одной словоформы (Георгиева В.Л., 1978, 232-233; Doros A., 1975, 68). Названный в приведенных выше контекстах субъект состояния / объект действия-состояния (dbyf| zujlbxbt) испытывает на себе результат действия, обозначенного глаголом (bp,b). 174

Безличное употребление личных глаголов, указывающих на стихийные явления природы и разрушения, зафиксировано в памятниках древнерусской письменности и становится активным (см.: Георгиева В.Л., 1968а) в старорусских текстах. Следует отметить, что не во всех славянских языках данный способ выражения отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния) является продуктивным. В частности, для польского языка функционирование конструкций типа zasypaäo ûniegiem drogó является редким и свойственным чаще народно-разговорной речи; в литературном польском языке такие словоупотребления расцениваются учеными как редкие (Klemensiewicz Z., Lehr-Späawiòski T., Urbaòczyk S., 1965; Doros A., 1975). В старорусских текстах при использовании глаголов со значением отрицательного воздействия на объект, повреждения эксплицируемый субъект состояния может являться одушевленным: Ввалился вь яму, у хл4бную, и тутъ коня покинулъ, потому что ево изломало (Дон.д. 1641, II, 220. См.: СРЯ XI-XVII, 6, 168). Стихийные нерегулируемые силы выражаются формой Тв.п. неодушевленного существительного при глаголах физического воздействия на объект: B vjcns| rjnjhs' ,skb vjo'ys yf h4xrf[] b yf hexmz[] b yf ,jzhfrf[]| d'iy'. djlj. gjcyjcbkj (АИ 1599, II, 25); и др. Не обладая значением безличности на парадигматическом уровне, рассматриваемые языковые единицы, используемые с семантикой "отрицательное воздействие на объект с нанесением ему вреда" (изломало), "разрушение как результат физического воздействия на объект" (gjcyjcbkj), приобретают значение безличности в контексте, будучи употребленными в форме перфектного лпричастия ср.р. в условиях, когда координирующая функция лица, характерная для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему, не реализуется. Источник воздействия эксплицируется формой Тв.п. имени. Функционально сближаясь с безличными глаголами, личные глаголы в безличном употреблении разных ЛСГ способны открывать "вакансию" для первого актанта в Дат.п. и являться средством выражения категориального значения ин-персональности. Так, расширяется круг глаголов интеллектуальной деятельности: B yfv] dblbnc5| xnj b d Rbhbkjd4 gjnjve ;' [jnzn] ,kfujx'cnb' gjnh',bnb (Ив.Гр.Посл., 158). Глагол dblbnc5 в составе бесподлежащной конструкции, открывая "вакансию" для субъектного актанта в Дат.п., позиция которого замещена (yfv]), выступает безлично и сохраняет при этом лексическое значение "представляться, казаться" (см.: СДР XI-XIV, I, 423), свойственное ему при употреблении в качестве средства выражения персональности. Помет, свидетельствующих о наличии в семантике данного возвратного глагола особой семы, сопряженной с дефектностью парадигмы слова, не зафиксировано. В составе синтаксической конструкции с намеренно устраняемым субъектом-подлежащим dblbnc5 приобретает способность выражать 175

отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Семантика этого возвратного глагола указывает на непроизвольное состояние, свойственное одушевленному, конкретному, единичному и определенному лицу. Приглагольный элемент в Дат.п. употребляется со значением субъекта внутреннего состояния и с точки зрения активности является носителем названного глаголом признака. Это способствует тому, что в контекстуальном значении словоформы совмещаются признаки глаголов с категориально-лексической семой "осуществление мыслительной деятельности" и глаголов состояния с категориально-лексической семой "состояние субъекта как результат процесса осуществления мыслительной деятельности", что сохраняет за глаголом статус конституента дальней периферии полевой структуры ФСК ин-персональности. В древнерусских и старорусских текстах Дат.п. субъекта действия (состояния) наблюдается при глаголах, обозначающих бытие как осуществление события. Субъект может быть эксплицирован именем собственным: D c' ;' dh'vz ghbrk.xbcz ghbnb jn Cdznjckfdf lfym 'vk.o. Zy'db (ПВЛ, 117); D cb ;' dh'v'yf ghbrk.xbcz ghbnb Bpzckfde bp Kz[jd (там же, 128); замещающим его местоимением со значением говорящего либо других участников/неучастников речевой ситуации: fo' gj rh'o'ybb rk.xbn vb c5 tlbye kb ldj. cb[ pfgjd4l'b y' gjkexbnb\\\ (ПВиИ, л. 69 об.); b rk.xbc5 tve =,elbnbc5 b z . pf here (ЛЛ 1377, л.99 об.) (СРЯ XI-XVII, 7, 185); нарицательным существительным с конкретным значением: D cb ,j dh'v'yf| d k4nf cb| ghbrk.xbcz y4rj've yjdujhjlw. ghbnb d X.lm (ПВЛ, 119); субъектом является любое лицо названной в контексте группы в какой-либо типичной ситуации: Fo' kb rk.xbncz erhfcnb hecbye jn uh'r] xnj\\\ (там же, 36). Глагол rk.xbnbc5 имеет значение "случиться, произойти" (СДР XI-XIV, IV, 225), "произойти, случиться, приключиться" (СРЯ XI-XVII, 7, 185); ghbrk.xbnbc5 определяется как "произойти, случиться" (ССр, II, 2, 1414). Словарные толкования не содержат указания на то, что безличному употреблению этих глаголов сопутствует особый ЛСВ в парадигме слова, хотя отмечено, что выступая с таким значением, эти глаголы могут использоваться безлично, приводятся примеры употребления презентных и претеритальных форм 3 л. ед.ч., претеритальных форм ср.р.: rk.xbc5| rk.xbnc5| rk.xbkjc5 - "случилось, случится" (СРЯ XI-XVII, 7, 185), "случиться, произойти" (СДР XI-XIV, IV, 225) ghbrk.xbc5 - "случилось" (ССр, II, 2, 1414). Проанализированный материал подтверждает это. В сходной функции зафиксирован глагол ,snb. Субъект-носитель ситуативного состояния обозначен Дат.п., например, местоимения: 'b xflj ,=l'nm nb zrj ;' nb cz j,4of fyãk] (ЖФП, 46б 23-25); nfrj b vy4 ,4 bcgmhdf (там же, 44 а 10-11). Со значением осуществления встречается глагол /xbybnbc5. Лексема не имеет пометы "безличное" в словарях ни в одном из своих ЛСВ. В 176

Материалах для словаря древнерусского языка И.И.Срезневского приводятся примеры личного использования глагола в значениях "совершиться", "быть сообщенным" и пример безличного употребления глагола со значением "сделаться, стать" (III, 2, 1338). В исследованном массиве фактов отмечены случаи, когда данная языковая единица используется для выражения непреднамеренности осуществления действия субъектом: чтобы соседу его от тое его поварни и печи накакова дурна не учинилося (Улож., л. 168); а говорят бутто твоим нерад4нем им /чинилос (Грамотка Белина, л. 33); и др. Род.п. имени с абстрактным значением наблюдается при употреблении ,snb с отрицанием как "произойти, совершиться, состояться; исполниться, осуществиться; случиться" (СДР XI-XIV, I, 341): zrj y' ,scnm [hbcnmzyjv] rhjdjghjkbnbz d'kbrf (НIЛ, л. 134 об. - 135). Носитель того состояния, которое названо всей ситуацией ([hbcnmzyjv]), дополнительно обозначается формой Дат.п. субъекта. Осуществление действия связано с ограничением круга событий посредством их описания или упоминания в предшествующем фрагменте текста. Глагол ,snb выступает в форме аориста, имперфекта 3 л. ед.ч., перфектного k-причастия ср. р. ед. ч. без связки в контекстах, где обозначены пространственные рамки, локализующие совершение события с точки зрения места его осуществления: C'uj y' ,skj d hjl4 yfi'vm (ПВЛ, 174); f gj bysv] p'vkzv] y' ,zi' c'uj (там же, 196). С рассматриваемой семантикой в такого типа конструкциях используется также ,sdfnb| например, в претеритальной форме, где связочный глагол имеет форму 3 л. ед. ч. глагола ,snb, причастие - форму ср. р. ед. ч. от глагола ,sdfnb: C'uj y' ,sdfkj tcnm d Hecmcr4b p'vmkb (ПВЛ, 174). При глаголе ,snb в форме прошедшего времени возможно указание с помощью обстоятельственных членов предложения на пространственные и на временные рамки события, например: b czrjuj y' ,scnm gh';' d Hecb (ПВЛ, 137); c'uj ;' y' ,scnm gh';' d Hecb (там же, 137). Личные глаголы в безличном употреблении используются с количественной семантикой, указывая на наличие или отсутствие, изменение количественного признака, недостаток чего-либо или избыток. По сравнению с собственно безличными, круг лексем шире представлен в памятниках письменности. Проанализированный массив фактов свидетельствует об особой частотности претеритальных форм 3 л. ед.ч. глагола ,snb с этой семантикой. В качестве субъекта состояния зафиксированы одушевленные существительные: B ,4 g'x'y4u] ,'- obckf (ПВЛ, 101); часто встречаются вещественные существительные в Род.п. со значением части от целого, неопределенности меры: b y' ,4 e yb[ ,hfiyf e;' (ПВЛ, 52); ';' y' ,scnm djls (там же, 67); f yf pbve y' ,scnm cy4uf d'kbrf (НIЛ, л. 24); pfy' y' ,zi' bv] r]hvf (там же, л. 44 об.); 4cnds ,s b gbnbz d n4 gjhs y' ,skj (Ив.Гр.Посл, 166). В значении "не существовать, не иметься" с отрицанием ,snb используется в сочетании с Род.п. приглагольного абстрактного имени существительного, 177

например: cb ;' dblzo' b cksifo' y' ,scnm gfvznb yb tlbyjv= ;' j d]pbcrfybb n'k'c' còffuj (Ск. Б. и Г., 15 б 26-29); y' ,scnm vbkjcnb v';b yfvb (НIЛ, л. 114); b jnnjk4 y' ,scnm 've gfrjcnb jn ,4cjd] (ПВЛ, 131); b y' ,4 d yb[] ghfdls (там же, 18); b rjy'v b[] y' ,4 cg4[f d yjuf[ (там же, 184); B y' ,s d'cnb| rl' Zhjckfd] (НIЛ, л. 84); f bp Yjdfujhjlf bv] y' ,s gjvjxb (там же, л. 124 об.); f njuj ,s hjp[jle ghb,skyjuj y' ,skj (Ив.Гр.Посл., 152); F 'o' Cj,frbys[] gh'l yfvb b njuls bpv4ys y' ,skj (там же, 164). Наряду с Род.п. в приведенных предложениях носитель состояния, которое названо всей речевой ситуацией, эксплицируется формами Дат.п. (rjy'v, bv] и др.), Предл. п. (d yb[] и др.), Тв.п. (v';b yfvb и др.). В рассматриваемом значении зафиксировано безличное употребление ,snb в форме имперфекта 3 л. ед. ч.: B y' ,zi' d'cnb x'h'c] dc. pbve d] Yjd'ujhjl4 yf y'| yb yf ;bds| yb yf vmhnds (НIЛ, л. 53 об.); b y' ,zi' vbhf v';b bvb (там же, л. 56); zrj b xbckf y' ,zi' (там же, л. 35); встречаются формы будущего времени: Njkb y' ,el'nm v';. yfvb vbhf (ПВЛ, 59); b vew4 y' ,el'nm rjywf (там же, 73). В значении "не существовать, не иметь места" используется также глагол ,sdfnb (СДР XI-XIV, I, 334), например, с абстрактным существительным в позиции приглагольного актанта: b ,hfrf e yb[] y' ,sdfi' (ПВЛ, 15). Род.п. одушевленного существительного с предлогом указывает на отношение субъекта ко всей описываемой ситуации. Пребывание в каком-либо состоянии, обусловленное отсутствием чеголибо, встречается в образном контексте, когда конкретное существительное в Род.п. переосмысливается и получает переносное, отвлеченное значение: dd'huk] 'cb yj;m d ys| 'uj ;' y' ,skj d Heccr4b p'vkb (ПВЛ, 181). В приведенном фрагменте в качестве безличного функционирует глагол ,snb в форме перфектного k-причастия ср. р. ед. ч. без связки, предицируя субъект в Род.п., местоимение 'uj выступает в качестве заместителя существительного yj;m, которое употребляется образно как "распря, братоубийство" с абстрактной семантикой. Отсутствие кого-, чего-либо обозначается с помощью безличной формы глагола ,snb обычно в сочетании с существительными, имеющими конкретное значение: B y' ,4 ybrjuj ;' dck4l] ujyzofuj (ПВЛ, 98); b y' ,4 yb ujyzoffuj yb ;'y=offuj d] ck4l] tuj (Ск Б. и Г., 15 г 17-19); b y' ,el'nm uh4iybrf (ПВЛ, 153); рассматриваемый глагол может реализовать контекстуальное значение "обитать, жить" с отрицанием: jkyf yfc] dc4[] y' ,el'nm| nj;' dc' nj dfi' ,el'nm (НIЛ, л. 121 об.); совмещаются значения отсутствия и местонахождения где-либо кого-, чего-либо" (СДР XI-XIV, I, 340), например: Njulf ;' y' ,zi' ryzpz d Yjd4ujhjl4 (НIЛ, л. 135); y' ,zi' ,j ryzpz Zhjckfdf (там же, л. 115 об.). И.И.Срезневский особо отмечает безличное использование ,snb со значением "находиться", приводя примеры конструкций с субъектом, не имеющим статуса подлежащего (ССр, I, 1, 204-205). Лексическая семантика глагола, реализуемая в приведенных контекстах, свойственна ему как в личном, так и в безличном употреблении. 178

Для характеристики наличия/отсутствия используются лексемы jcnfnbc5| /vyj;bnb(c5)| ljcnfnbc5 и др. Jcnfnbc5 определяется как "остаться в наличии после каких-л. действий, событий; уцелеть" (СРЯ XI-XVII, 13, 148; см. также: ССр, II, 1, 740). Например: b gjujh4 lj elmybz dc' gjk]| y' jcnfcz yb [jhjvf (НIЛ, л. 88). Глагол y' jcnfcz со значением существования как недостатка или утраты какого-либо количества характеризует изменение количества в сторону его уменьшения; по степени охвата предметов, лиц названным действием обозначается количественное изменение целого. Безлично используются глаголы с лексической семантикой "изменение количественного признака" при характеристике увеличения чего-либо: D] k4nj ;' nj vëndfvb ,kf;'yffuj jö5 yfi'uj ~'jljcbz =vyj;b dmc4[] ,ëusb[] d] vfyfcnshb njvm (ЖФП, 64г 16-20); b t;' fo' ghb,=lzi' tv= r] w4y4 nj lflzi' ybobv] (там же, 29б 9-11). ?vyj;bnb имеет значение "увеличить количество" (ССр, III, 2, 1216), ghb,snb в приведенном нами контексте толкуется И.И.Срезневским как "прирости (о прибыли)" (там же, II, 2, 1379-1380). Словарные определения не содержат пометы "безличное" и свидетельствуют о том, что глаголы с этими значениями употребляются лично и безлично без изменения категориальнолексической семы. С количественной семантикой зафиксированы глаголы отношения, владения, приобретения: Например, ljcnfnbc5, называет признак, свойственный субъекту и воспринимаемый одновременно говорящим: F ujdjhbk cdzo'ybrjv]Ë Ý\\\ f dfv ljcnfy'ncz gj inb Vjcrjdjr| f lbzrjv gj x'nsh4 Vjcrjdrb\\\Ý (НIIЛ, л. 43 об.). Глагол ljcnfnbc5 используется в деловой речи и характеризует имущественное состояние лица, определяемое и закрепляемое правовыми нормами, которые установлены в законодательстве либо в частном соглашении. В словарной статье на "ljcnfnbc5" И.И.Срезневский не приводит толкования глагола, ограничиваясь небольшим перечнем контекстов, в которых встречается лексема, и не давая каких-либо помет к слову (ССр, I, 1, 712-713); авторы Словаря древнерусского языка XI-XIV вв. (III, 64) определяют глагол как "достаться ", например, в следующем контексте: b ljcnfi'nc5 dfcbkm. a'ljhjdb(x) d] 3(n)l4k] gj k.,db 3(n) ,hf(n)yf 3(n) cdj'uj 3(n) dfcbkmz cn'gfyjdb(x) yf gjkb h4r4 d yfx.xrj(v)] gjujcn4 (Гр. XIV). Открытая "вакансию" для первого актанта (в Дат.п.) при глаголе ljcnfnbc5 замещена именем либо местоимением. Признак, обозначенный глаголом, представлен как состояние имущественного владения, воспринимаемого извне или приписываемого субъекту. Грамматическое отношение к носителю состояния в высказывании не выражено. В старорусский период сохраняют употребительность конструкции с Род.п. неопределенности меры (Георгиева В.Л., 1978, 237). Лексическая семантика глаголов, наполняемость которых расширяется, содержит как правило указание на количественные изменения признака, характеризует 179

предмет с точки зрения его избыточности: А где у кого в мене перейдет сверх мены и лишние немногие четверти... (Улож., л. 191); исчерпанности в количественном отношении: Изошло у него в путном расходе, давал мëстню нищим 2 рубли денег (Кн.прих.-расх.Волокол.м., № 6, 1588, 188 об. См.: СРЯ XI-XVII, 6, 196); неполноты или частичности охвата предмета действием, состоянием: А будет тех вдовиных прежних прожиточных поместей останется за прожитком сверх окладу, и то отдать того умершаго детем (Улож., л. 209); утраты, временного исчезновения в неопределенном количестве: Того же л4та, м4сяца сентября, перемежилося хл4ба на Москв4: ржи негде было купити (НIVЛ, 540. См.: СРЯ XI-XVII, 14, 259); и др. В приведенных фрагментах перейти со значением "превысить установленную меру, сумму; оказаться излишком" (СРЯ XI-XVII, 14, 246), изойти в значении "израсходоваться, уйти на что-л." (СРЯ XI-XVII, 6, 196), остаться как "сохраняться, оказываться в наличии после использования или в результате каких-л. действий и событий" (СРЯ XI-XVII, 13, 135), перемежитися со значением "временно исчезнуть, перевестись, оскудеть" (СРЯ XI-XVII, 14, 259) выступают в презентных формах 3 л. ед.ч. (останется и др.) либо перфектного л-причастия без связки (перемежилося и др.) и в составе конструкций с намеренно устраняемым подлежащим. Лексическое значение глаголов, свойственное им при выражении значений персональности, не подвергается изменению. Позиция субъектного актанта замещена косвенным падежом имени в Род.п. с предлогом и без предлога со значением лица либо предмета, вещества. Изменение количества в сторону его уменьшения реализуется глаголом jcnfnbc5; в позиции приглагольного имени наблюдается вещественное существительное в Род.п.: Lf [dfnbkc5 [k',yenm bcgbnb| fyj b rfg'kmrb y' jcnfkjc5 (Ив.Гр.Посл., 156). В текстах XV - середины XVII вв. представлены генитивные конструкции с общей семантикой бытия-существования как наличия, местонахождения. Например: а твоево гсäрва конюха в то время в Шуе не лучилоса (Чел. Андреева, л. 1). Используемый глагол лучитися имеет значение "случайно найтись, обнаружиться, оказаться в наличии" (СРЯ XI-XVII, 8, 312). Вакансия первого актанта при глаголе замещена одушевленным существительным в Род.п. В отрицательных предложениях в сходной функции встречается глагол ,snb с приглагольным именем, имеющим как конкретный, так и абстрактный характер: Y' ,4 ,j yb ghj[jlf| yb ghbyjcf ybjnrele ;'Æ y' ,4 ,j jrh'cn] gecnsyz njz ,kbp] njulf yb c'k]| yb ldjhjd]| yb k.l'b| ;bdeob[ d yb[Æ yb genb k.lcrfuj ybjnrele ;'| b y' ,4 vbvj[jlzofuj (ЖСР, 296); И тогда литовские люди уставиша сторожи многые около Троецкого монастыря, и не бысть проходу ни из града, ни во градъ (САП, 174).

180

Среди личных глаголов в безличном употреблении зафиксированы глаголы отношения с модальным значением принуждения, долженствования. Так, ljdmk4nb встречается в летописи для обозначения пребывания субъектаговорящего в состоянии, предопределенном узуально: Ljdk4'nm yfvf yf v';b cdj'b cnfnb (ПВЛ, 179). Семантика долженствования, свойственная ljdmk4nb (употребленного в форме 3 л. ед. ч. настоящего времени) в сочетании с инфинитивом, отражена в словарных дефинициях лексемы: "подобать, полагаться, долженствовать" (СДР XI-XIV, III, 31-32). В рассматриваемом контексте И.И.Срезневский указывает также для данного слова значение "быть достаточным" (ССр, I, 1, 688). В семантике словоформы ljdk4'nm, функционирующей в контексте, наблюдается совмещение долженствования, обусловленного внешними обстоятельствами, не зависящими от воли субъекта, и предопределенного сложившимся укладом в конкретный исторический периода, а также долженствования как внутреннего, осознанного субъектом долга, соответствующего его представлениям о принятых нормах поведения в ситуации разрешения спора. Замещенная позиция первого актанта Дат.п. дв. ч. местоимения является условием реализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях. Близкое к модальному значение имеет глагол gjlj,fnb, употребленный вне сочетания с инфинитивом: B vs b nenj rfr] gjlj,f'n] ujcelfh'v] [hbcnmzycrbv] vbkjcnbdyj exbybkb b[] d x'cnb| ghby'kb\\\ (Ив.Гр.Посл., 108). Толкование лексемы как "соответствовать, приличествовать" (ССр, II, 2, 1033) и контекстуальное использование позволяют отнести глагол к ЛСГ социальных отношений, связанных с соблюдением внешних приличий, сложившихся традиций, норм христианской морали, вероисповедания. В рамках высокой степени участия субъекта в описываемых событиях нами отмечается использование глаголов начальной фазы бытиясуществования: D] k4nj ØØÒÄ\ V4czwÿ fduecnf d] ÎÎ l'ym| g'h'l] d'x'hy'.| gjxÿ e,sdfnb cjkywÿ| b gjus,' dc4 (НIЛ, л. 10 об.). Глагол с семантикой начинательности gjxÿ употребляется безлично и сочетается с инфинитивом, характеризующим изменение количественного признака в процессе затмения. В безличной форме зафиксированы глаголы, относящиеся к ЛСГ прекращения бытия: f cfvb jn,'ujif r] vjh.| y] b ne b[] ljcsnb gfl' (НIЛ, л. 42 об.43); b gfl' ujkjd] j cn' r]v'nmcndf (там же, л. 48). Лексема gfcnb употребляется в значении "пасть (падать) мертвым; погибнуть, умереть" (СРЯ XI-XVII, 14, 162), "быть убитым, умереть" (ССр, II, 2, 884), субъект действия, названного данным глаголом, выражен местоимением (b[]) и именем со значением множества лиц: см. r]v'nmcndj - "витязи". Состояние субъекта предопределено общей ситуацией, предшествующей цепью событий. Использование личных глаголов в безличном употреблении в рамках средней степени участия субъекта в описываемых событиях является более частотным по сравнению с собственно безличными глаголами (см. таблицу 1) 181

и зафиксировано как в случаях выражения действия (состояния) известного субъекта, так и субъекта со значением ограниченной неопределенности. Важным условием реализации рассматриваемого признака является незамещенная позиция первого актанта. Личные глаголы в безличном употреблении при определенных контекстуальных условиях могут открывать "вакансии" для субъекта в Дат.п., Род.п., Тв.п. Среди проанализированных нами языковых единиц в такой функции отмечены лексемы, относящиеся к ЛСГ физического, психического состояния лица, становления и изменения качества, физического воздействия на объект, речевой деятельности, осуществления, наличия/отсутствия и др. Глаголы названных групп используются чаще всего для обозначения действия (состояния) известного субъекта. Особую активность обнаруживают при реализации средней степени участия субъекта в описываемых событиях глаголы с общей семантикой разрушительного воздействия на объект. Воздействующая субстанция не обозначена в высказывании самостоятельным словом, позиция Тв.п. остается открытой, однако стихийная воздействующая сила может быть названа в предшествующем фрагменте текста, части предложения, предложении, например, при описании бури, пожара, наводнения: <sñ ,eh5 d'kbrf| b vyjuj gfrjcnb ,sñ| gj c'kjv] le,m' gjlhfkj (ЛЛ 1377, л.172-172 об.); Jn uhjve b jn vjkybz cnhfiysz b jn gkfv'yb njuj pfujh4c5 ldf rjcnhf\\\ b dj Cdzn4 Nhjbws j;;' gjgf dj dh'vz g4ybz kbnjhubz (ПIЛ, 41); И было де воды в груди человеку, и избы подмыло, и за острогом многие хоромы посносило, и берег отметало (Гр. Сиб. Милл. 1630, II, 371. См.: СРЯ XI-XVII, 17, 200). Лексическая семантика глаголов, используемых в качестве конституентов дальней периферии ФСК инперсональности, и контекст не оставляют сомнений в известности воздействующей разрушительной стихийной силы природы (огня, ветра, воды): j;'xb определяется словарями как "обжечь, опалить (повредить огнем, жаром) (СРЯ XI-XVII, 12, 301); gjlhfnb - "вырвать" (ССр, II, 2, 1046), подъмыти - "затопить, изрыть" (о воде)" (там же, 1064), посносити - "снести все или многое (одно за другим)" (СРЯ XI-XVII, 17, 200); отметати "отторгать отделять" (там же, 13, 272). Предмет или лицо, интегрируемые в среду проявления признака, обозначенного глаголом, получают вербальное выражение формой Вин.п. имени (местоимения). В этом случае данная субстанция осмысливается как элемент носителя признака, соотносимого со средой (см.: Пупынин Ю.А., 1991, 31). Непосредственно воздействующая сила как субъект, причина и орудие действия в высказываниях не обозначена, но легко восстанавливается из предшествующего контекста или с учетом лексического значения глагола. Особенно разнообразны подобные конструкции по семантике в старорусских текстах, например с глаголом отделения, физического воздействия на объект:

182

Lf yf Ybrbnby' ekbwb e ujcelfhmcrjuj ldjhf c gh'l4kf Ybrjks x.ljndjhwf rh'cn] cjhdfkj|\\\(НIIЛ, л.45). В качестве средства выражения средней степени участия субъекта в описываемых событиях отмечены глаголы речевой деятельности, в частности, h'xb| h'xbc5: b lhjdf yf dc4[| zrj ;' h'x'cz| c4xfi' (ЖСР, 322); vyjpb ,j pd4hb'| zrj ;' h'x'c5| d] n]b gecnsyb njulf j,h4nf[ec5 (там же, 312). Глаголы h'xb| h'xbc5, функционируя в древних текстах с общим значением "сообщить о чем-либо", имеют в словарях следующие толкования: h'xb - "говорить, сказать" (ССр, III, 1, 118-119), h'xbc5 - "говориться, быть сказанным" (там же, 120). И.И.Срезневский отмечает в качестве характерного явления употребление также аориста h'x' вместо "h'x'yj tcnm (=,scnm) или h'x'nmc5" (там же, 118-119). Пометы "безличное" не приводится. Как показывает анализируемый материал, данные языковые единицы служат для обозначения речевой деятельности самого говорящего (пишущего), сообщения, упоминания им о каком-либо факте в предшествующем контексте, фрагменте текста, например, в житийном повествовании: zrj ;' b dsi' h'x' cz (ЖФП, 37 в 17); y] zrj ;' h'x'c5 3nbl' d] cdjt v4cnj (там же, 60 в 17-18); zrj ;' gh'lb h'x'c5 (ЖСР, 414). Сопоставление с употреблением данных глаголов в личных формах убеждает в том, что лексическая семантика остается без изменений при использовании в функции выражения ин-персональности и персональности. В древних текстах наблюдается функционирование глаголов, характеризующих психофизическое состояние лица. К таким случаям относится учеными (см.: Георгиева В.Л., 1978, 250), например, использование личных глаголов в безличном употреблении со значением болезни, недомогания: :'yf ,j pkjj,hfpyf gjlj,yf g'h'x'ce: c.lf cd'h,bn| c.l4 ,jkbn] (Сл. Дан. Зат., 69. XVII в. ~ XIII в. См.: СРЯ XI-XVII, 14, 304). Круг глаголов состояния расширяется в текстах старорусского периода; выражение инперсональности наблюдается при описании становления внутренних качеств человека, состояния, например, при характеристике состояния Хабарова в Послании Ивана Грозного: Fkb e;' ,jkmyj yfljrexbkj\ Byjx'crj' ;bnb' - y' buheirf (Ив.Гр.Посл., 168). Глагол ljr/xfnb, характеризующий состояние лица (Хабарова, о котором идет речь в Послании) и имеющий в контексте значение "надоесть", используется с приставкой yf-, подчеркивающей интенсивность проявления состояния; данная языковая единица выступает при выражении средней степени участия субъекта в описываемых событиях. Личные глаголы в безличном употреблении встречаются с семантикой количественного признака как наличия/отсутствия чего-либо. Открывая вакансию для субъектного актанта в Дат.п. либо в Род.п., которая остается незамещенной, данные лексемы обозначают состояние лица, известного из предшествующего контекста, например: zrj vfkj bvfv] dbyf t;' n]r]vj ljd]k4tnm yf ã bkb yf ä líb cò4b kbnehmubb (ЖФП, 51 б 9, 10-13); характеризуют также 183

наличие/отсутствие того известного продукта в достаточном количестве, о котором шла речь в предшествующей части повествования: blb b c]vjnhb bcn4t 'lf jcnfkj c5\\\ (ЖФП, 53 г 32, 54 а 1). Глагол ljd]k4tnm в приведенном контексте имеет значение "быть достаточным, хватать" (СДР XI-XIV, III, 31), которое свойственно данной языковой единице как средству выражения персональности и ин-персональности; jcnfkj c5 указывает на изменение количественного признака в сторону его уменьшения. При выражении низкой степени участия субъекта в описываемых событиях личные глаголы в безличном употреблении встречаются чаще, чем конституенты, составляющие ядро и ближнюю периферию ФСК инперсональности (см. таблицу 1). Преобладает их использование для обозначения действия (состояния) субъекта со значением неограниченной неопределенности (см. таблицу 2). Способ представления обобщенного субъекта зафиксирован значительно реже. Реализация рассматриваемого градуального признака связана с функционированием глаголов перемещения, осуществления, начала события и др., способных открывать "вакансию" в Дат.п. и Род.п., которая остается незамещенной. Достаточно частотны глаголы речевой деятельности, при которых возможен Тв.п. действующего лица (субъекта), не эксплицированного в высказывании; встречаются глаголы других ЛСГ. Субъект действия (состояния) является неизвестным и неопределенным для говорящего (пишущего) в случаях безличного употребления личных глаголов с общей семантикой социальной деятельности. Среди них выделяются лексемы, относимые к ЛСГ осуществления события как принятого обычая, например: B ns ,s c',4 hjpcelbk]| d d'kbrb[] ujcelfhmcndf[] nfr] d'l'nwf kb rfr d dfi'v]? (Ив.Гр.Посл., 134). Использование формы 3 л. ед.ч. настоящего времени глагола d'l'nwf как средства ин-персональности наблюдается в предложении с невыраженным грамматическим отношением к производителю действия; глагол открывает "вакансию" для Тв.п. имени (местоимения), которая остается незамещенной. Говорящего интересует сам факт действия, место и способ его осуществления, что подчеркивается обстоятельственными уточнителями nfr], d d'kbrb[] ujcelfhmcndf[], находящимися в препозиции в глагольной словоформе. Субъектпроизводитель действия является неопределенным как в количественном, так и в референциальном отношениях. О возможности использования данного глагола в таком же лексическом значении, но при реализации семантики персональности свидетельствует следующий фрагмент Послания Ивана Грозного, ср.: F r yfv4cybrjv] n',ÿ y' ÿ ghbv4hbdf.| nj bpcnfhb d'l'nwf (Ив.Гр.Посл., 138). Презентная форма 3 л. ед.ч. (d'l'nwf) включена в состав конструкции, где реализуется координирующая функция лица, характерная для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему (nj), выраженному указательным местоимением в Им.п. Это 184

подтверждает квалификацию рассматриваемой языковой единицы в качестве средства, приобретающего свойства конституента дальней периферии ФСК ин-персональности только под влиянием контекста. Носитель предикативного признака не эксплицирован при глаголах ,snb| cnfnb| ,sdfnb| c],snbc5| l4znbc5| c]k/xbnbc5 с категориально-лексической семой "осуществление, исполнение действия, события". В качестве древнейшего отмечено использование с таким значением глагола ,snb (Георгиева В.Л., 1978, 245-246). В бесподлежащных конструкциях с этим глаголом, имеющим значение "произойти, совершиться, состояться; исполниться, осуществиться; случиться" (СДР XI-XIV, I, 341), "совершиться" (ССр, I, 1, 205), утверждается бытие или наличие такой ситуации, о которой говорилось в предыдущем или последующем изложении. В текстах памятников письменности подобные случаи употребления довольно частотны; глагол выступает в претеритальных формах: zrj ;' b ,scnm (ПВЛ, 17; 111); 5rj nfrj ;' ,scnm b d] cnhfy4 yfi'b (ЖФП, 34 а 5-7); zrj ;' b ,scnm t;' gjck4lb c]rf;'v] (Ск. Б. и Г., 13 а 27-29); b gjnjvm ,scnm nb[j (НIЛ, л. 158 об.). Глагол ,snb может иметь форму 3 л. ед. ч. будущего времени: lf y' nfrj d] j,kfcnb ndjtb ,=l'nm (ЖФП, 34 а 11-13); c' 3÷' ,=l' kb nfrj \\\ (там же, 46 б 11). Обязательным компонентом таких высказываний являются обстоятельственные элементы со значением образа действия, пространственного, временного характера. Обозначению факта действия в прошлом либо протяженности какой-либо традиции, события во времени, последовательности происходившего с кемлибо сопутствует в высказываниях конкретизация только временного характера и образа действия: ,4 ;' d] ñn=. y'l4k. (Ск. Б. и Г., 11 б 8-9); zrj ;' ,scnm dj wfhcndj Ljv'ynbfyjdj (ПВЛ, 30); B gfrb cbw' ;' ,scnm ghb Ecnbymzy4 w'cfhb (там же, 110); Gfrs ;' ghb Vfdhbrbb w'cfhb ,scnm cbw' (там же, 111); Gjc'vm ;' ,scnm ghb Rjcnzynby4 brjyj,jhwb wfhb| csyf K'jyjdf (там же, 111); B ,scnm gj gjnjg4 b gj hfpl4k'ymb zpsr]\\\ (там же, 198). В конструкциях с такой семантикой при безличном предикате, зафиксированном в форме 3 л. ед. ч., как правило имеются обстоятельственные члены со значением образа действия nfrj| zrj| rfrj| zrj;' и т.п., находящиеся как правило в препозиции к словоформе глагола; использование временных распространителей не обнаруживает такой закономерности. Безлично могут употребляться глаголы, обозначающие бытиесуществование. Например: b nfrj cnf gj Ò k4nf (НIЛ, л. 104 об). Глагол cnfnb имеет в контексте значение "быть, остаться, стать" (ССр, III, 1, 507), продолжение бытия ограничено временными рамками (gj Ò k4nf). Аорист cnf, функционирующий в составе синтаксической конструкции, включающей обстоятельственный элемент nfrj, используется для констатации протяженности во времени того состояния, которое описано в предыдущем изложении. Субъект состояния неопределен.

185

Глаголы ,snb| ,sdfnb, выступающие в формах 3 лица ед. ч. настоящего, настоящего-будущего времени, аориста, имперфекта, перфекта со связкой и перфекта без связки и употребляемые безлично, способны иметь при себе субъект в Род.п. с предлогом, однако эта позиция остается незамещенной. Анализируя древние грамоты, В.И.Борковский и П.С.Кузнецов отмечали безличные обороты с семантикой узуального или ситуативного состояния неопределенного субъекта, фиксировавшие давность чего-либо, и приводили примеры: b n4v] pyfnb cdjz cke;,f| rfrj ,skj ghb yfib[] Jnw4[] (Моск.дог.гр. 1362 г.); nfrj| ryz;' ujcgjlby'| gjikj jn l4l] b 3n jn'wm| b 3n ndjb[] b 3n yfib[] (Новг.дог.гр. 1265 или 1264 г.) (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 417). Как свидетельствуют приведенные фрагменты, наряду с глаголом ,snb, в качестве синонимичного ему мог функционировать глагол gjbnb, имеющий форму ср. р. ед. ч. перфектного k-причастия. Переносное употребление gjbnb связано с упоминанием принятого обязательного соглашения, его начальной временной границы, начала договоренности, обычая, что обозначено в контексте формой Род.п. имени с предлогом 3n. Рассматриваемые обороты с глаголами ,snb| gjbnb в безличной форме могли указывать не только на начало, но и на протяженность соответствующей традиции во времени. Сходную с типом ",scnm nfrj (rfrj| zrj)" логическую основу, имеют в текстах памятников письменности предложения, организующим центром которых выступают языковые единицы с общей семантикой "осуществиться, произойти, случиться": c],snbc5| (c)l4znbc5| c]k/xbnbc5: zrj ;' h'x' njv= ,ë;'ysb nfrj ;' b c],sñ c5 (ЖФП, 65 в 5-6); Djkjlbv'h] ;' yfxf djghfifnb 'uj 3 N'k',=p4 rfrj c5 l4zkj d K5[j[] (ЛИ ок. 1425, л. 298 об.); Д4ялося де в прошлую нощь с суботы на нед4лю (САП, 198); Nfrj b ckexbc5: vy4 ,snb d] cdj'vm cnfh4bibymcnd4| f jyjuj gjd4cbnb (Быт. XLI. 13, сп. XIV. См.: ССр, III, 1, 740); В приведенных высказываниях рассматриваемые глаголы употребляются в форме прошедшего времени - аориста 3 л. ед. ч. (c],sñ c5| ckexbc5), перфектного k-причастия ср. р. ед. ч. без связки (c5 l4zkj); не открывая позиции первого актанта с субъектным значением, они служат средством сообщения о факте осуществления действия, имеющего хронологическую давность, содержание события при этом раскрывается в предыдущем изложении, круг лиц остается неопределенным. C],snbc5 имеет в контексте значение "сбыться, осуществиться" (ССр, III, 2, 654), "совершаться, происходить" (СДР XI-XIV, III, 173); c]k/xbnbc5 толкуется в качестве "сбыться" (СCр, III, 1, 740), в данном значении глагол отмечен при использовании как в персональном, так и в ин-персональном значении. В ряде случаев лексемы могут обозначать неожиданное или случайное действие, не контролируемое субъектом и происходящее помимо его. В старорусский период лексическое разнообразие глаголов, способных употребляться безлично для выражения низкой степени участия субъекта в описываемых событиях, возрастает. Зафиксировано использование лексем со 186

значением поиска объекта: а по писцовым книгам сыщется, что за теми людми... те земли в их межах и гранях... (Улож., л. 212); возможность иметь при себе субъектный актант в Тв.п. не реализуется. Денотативная неопределенность производителя действия, обозначенного возвратным глаголом, в структуре которого возвратная частица создает саму возможность безличного употребления личного глагола (см. об этом: Пешковский А.М., 1956), связана с неизвестностью его для говорящего или несущественностью конкретизации в речевой ситуации. В контексте указан способ осуществления действия (по писцовым книгам) с помощью обстоятельственного члена, находящегося в препозиции к глагольной словоформе. Намеренно устраняемое грамматическое отношение к производителю действия может наблюдаться при функционировании глаголов перемещения, например: b y' c]d4lf'v]| jnrele cenm ghbikb b rl4 cz l4if jgznm: ,ju] d4cnm| jnrjk' ghbl' yf yfc pf uh4[s yfif (НIЛ, л. 99 об.). Значение перемещения, ориентированного относительно конечного пункта, свойственно как личному использованию глагола ghbbnb - "прибыть, прийти, явиться" (ССр, II, 2, 1406), так и безличному. В значении перемещения может использоваться также глагол ,snb, имеющий управление "на кого-либо", например, в Новгородской Первой Летописи: f ,zi' yf yb[] ,'obckf (НIЛ, л. 75). "Быти на кого-л." толкуется авторами Словаря древнерусского языка XI-XIV вв. как "выступать против кого-либо" (1, 339-349) без пометы "безличное". Перемещение, ориентированное относительно исходного пункта, не отнесено к конкретному субъекту, который остается неопределенным в референциальном отношении при указании в контексте на его количественное множество обстоятельственным распространителем ,'obckf. В текстах памятников достаточной регулярностью обладают глаголы речевой деятельности: gbcfnb, gbcfnbc5| h'xb| h'xbc5, которые относятся к лексико-семантической группе речевого сообщения: pfy' gbi'nm c5 ãm u]hlsbv] ghjnbdbnm c5 (Ск. Б. и Г., 9 в 14-15); zrj ;' d K4cndbw4 h'x'c5 (ЖСР, 314); zrj ;' d] Cdznjv gbcfybb h'x'c5Ë \\\ (там же, 414). Gbcfnbc5 имеет значение "быть пишемым, быть написанным" (ССр, II, 2, 937), "излагать что-л. в письменном виде; сообщать о чем-л. письменно" (СРЯ XI-XVII, 15, 52-53). В отношении gbcfnb И.И.Срезневский указывает: имея значение "быть написанным", этот глагол может употребляться вместо gbcfnbc5 (ССр, II, 2, 937). В нашем материале отмечены такие случаи: Gbi'n ;' d ;bnbb cdznjuj jnwf yfi'uj G'nhf vbnhjgjkbnf\\\ (ЖСР, 276). Обращает на себя внимание использование глаголов речи со значением ин-персональности как правило в форме презенса 3 л. ед. ч.; эта особенность наблюдается и в церковно-книжной письменности канонического характера: gbi'nm ,j c5 y' x]nsb c(s)yf y' xmn'n] jnmwf (Супр. 328, 16-17. См.: ССт, 559); и 187

в житийных текстах: b c' ;' x.lmy4t zrj ;' gbi'nm d] jnmxmcrsb[] r]ybuf[] (ЖФП, 26 в 19-21); zrj ;' b j cò4vm b d'kbw4vm fynjybb gbi'nm c5 (там же, 38 а 4-6); zrj ;' gbi'nm cz d] l4zyb[] fgñk] (там же, 35 б 10-12); zrj ;' d] L4fybb[ cdzns[ Fgjcnjk] h'x'c5\\\ (ЖСР, 412); и в летописных текстах: zrj ;' gbi'nc5 d k4njgbcfymb uh'xmcn4vm (ПВЛ, 17); и в других жанрах: rjkb c5 gbi'nm gjlm k4ns H;ñndf {âf\\\ (Грам. Бенк. 1398. См.: ССр, II, 2, 937). В приведенных и аналогичных контекстах gbcfnb| gbcfnbc5| h'xbc5 выступают с категориальной лексической семой "сообщение о чем-либо в письменном виде", которая остается неизменной в процессе безличного употребления глаголов при намеренном устранении грамматического отношения к производителю действия. Ср. употребление этих глаголов в качестве личных с той же лексической семантикой в контекстах, приводимых И.И.Срезневским (II, 2, 936, 937): C' bv5 <j;i' gbi'ncz yf [k4,wb (Iо. арх. Новг. Указ. о проск. п. 1410 г.); Fo' kb [jn4nb yfxy'nm yfi' wðndj - dfc] djb yf ghjnbd5ofzc5 yfv]| lf gbi.(n]) r] d'kbrjve ry5p. dfi've (Дог. Иг. 945 г.). Сообщение о чем-либо в письменном виде, реализуемое в приведенных контекстах при актуализации значений персональности личными глаголами и ин-персональности личными глаголами в безличном употреблении, ориентировано на передачу информативного содержания, форма сообщения письменная. При выражении категориального значения ин-персональности личным глаголом в безличном употреблении особую роль в контексте играет указание на источник информации, который представлен как конкретный либо авторитетный, общеизвестный и обозначен с помощью обстоятельств места и времени (d] jnmxmcrsb[] r]ybuf[]| d] l4zyb[] fgñk]| d k4njgbcfymb uh'xmcn4vm, gjlm k4ns H;ñndf {âf\\\ и др.). Общеизвестность источника информации может быть связана также с отсутствием конкретного указания на локализованность признака, обозначенного глаголом. Косвенным свидетельством общеизвестности источника может являться объект сообщения, обозначенный в тексте (j còvm b d'kbw4vm fynjybb), а также лицо, информацию о котором русич может почерпнуть из известных ему религиозных книг. "Вакансию" для субъектного актанта в Дат.п. открывают глаголы интеллектуальной деятельности, трансформируемые в контексте в средство обозначения внутреннего состояния субъекта в процессе восприятия, осмысления чего-либо: 'kvf e,j nfrj z;' j y'v b ljc'k4 phbnc5 (ЖСР, 404). Субъект действия (состояния), обозначенного глаголом phbnc5, обобщен; признак, свойственный ему, распространяется на все или любые лица, включая говорящего, воспринимающего описываемое событие отстраненною, извне. С обобщенным представлением о субъекте зафиксированы высказывания, в которых глагольная лексема, приобретая свойства безличного глагола в контексте, имеет модальное значение, например, необходимости: F e ghfcjkf| rjkb pfyflj,bnwf| y' k.,j' regbim (Дом., 70). Личный глагол в безличном 188

употреблении может указывать на внешний долг, приличия, обязательность соблюдения чего-либо, обусловленные внешними предписаниями: zrj ;' gjlj,ftn] d] ckfde ,j;b. (ЖСР, 388). И.И.Срезневский не фиксирует у gjlj,ftn] безличности при реализации в контексте значения "соответствовать, приличествовать", приводя примеры употребления глагола в функции средства выражения персональности. Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях в рамках ФСК ин-персональности актуализируется этой языковой единицей только при определенных контекстуальных условиях. Среди личных глаголов в безличном употреблении как менее специализированных средств выражения ФСК ин-персональности выделяются словоформы, приобретающие сходные функции с собственно безличными "нульвалентными" и реализующие нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях. Высокая доля представленности конституентов дальней периферии полевой структуры категории (см. таблицу 1), по сравнению с собственно безличными глаголами как средствами ближней периферии, свидетельствует о динамике процесса формирования ФСК ин-персональности за счет личных глаголов в безличном употреблении. Важным условием является намеренное устранение субъекта действия (состояния) из высказывания и его невыраженность в позиции первого актанта. Эту особенность отражает таблица 2, где в количественном отношении случаи подобного использования составляют долю, равную единице. Круг лексем, зафиксированных в проанализированном массиве фактов с такой семантикой, шире, чем в сфере ближней периферии. Личные глаголы в безличном употреблении пополняют уже сложившиеся семантические группировки слов со значением состояния природы и явлений внешнего мира, не зависящих от субъекта: vjkymz 3cd4nbif dc. p'vk.| b d y','cb gjuh'v4 d xfñ à yjob (ЛЛ 1377, л. 95 об.); Njt ;' pbvs gjuh'v4| v4ñw5 l'rfá d] 2 (там же, л. 100 об.). Подобные случаи использования личных глаголов в безличной форме со значением процессуального состояния ученые считают типичным средством описания природы (см.: Шахматов А.А., 1941а, 95; а также: Георгиева В.Л., 1978, 232; Пупынин Ю.А., 1992б, 55-56). Специфика речевой ситуации заключается в том, что по своему характеру она не может включать указания на носителя предикативного признака (Русская грамматика, 1982, II, 351). В то же время при описании состояния внешней среды может быть указан субъект состояния в Вин.п., который одновременно заключает в себе значение объекта действия, обозначенного глаголом, например: jp'hj vjhjpb d] yjom (НIЛ, л. 23). В приведенных контекстах глагольные лексемы, употребленные в форме аориста 3 л. ед. ч. gjuh'v4, vjhjpb, толкуются, соответственно, как "греметь (о громе)" (ССр, II, 2, 1021; СДР XI-XIV, II, 387), "заморозить" (ССр, II, 1, 174; 189

СРЯ XI-XVII, 9, 266). Оба глагола используются в составе бесподлежащных конструкций. Названные ими явления локализованы во времени и в пространстве, обстоятельственные элементы контекста со значением места распространения явления и времени находятся в препозиции и постпозиции к словоформам глаголов (d y','cb| d xfñ à yjob| njt ;' pbvs\\\v4ñw5 l'rfá d] 2| d] yjom). Вин.п. существительного jp'hj можно квалифицировать также как субъект состояния, который является результатом процесса, обозначенного глаголом (vjhjpb), и одновременно сферой проявления действия, становления физического качества. С точки зрения лексико-семантической характеристики gjuh'v4nb относится к глаголам действия и имеет категориально-лексическую сему "звучание, издаваемое неодушевленным объектом", vjhjpbnb - к глаголам состояния с категориально-лексической семой "становление физического качества". Эта лексическая семантика остается неизменной; контекст обусловливает потенциальную возможность использования глаголов, выступающих с данными значениями, как в личной, так и в безличной формах. Личное употребление фиксируется словарями, например, в следующих контекстах: uh'vk'ib j i'kjvs v'xb [fhfke;ysvb (Сл.плк.Иг., 13); {jkjl]\\\vjrhjne yfdjpye. vjhjpbn] (Назиратель, 307, XVI в. См.: СРЯ XI-XVII, 9, 266). По характеру интенсивности признака, его длительности, источнику возникновения глагол gjuh'v4nb связан с обозначением резкого по интенсивности звука (МАС-2, I, 345), в семантике vjhjpbnb интенсивность представлена имплицитно, поскольку изменение физического состояния является результатом воздействия, которое предполагает определенную интенсивность проявления названного глаголом признака; префикс gj- в структуре gjuh'v4nb вносит значение непродолжительности, прерывистости действия (МАС-2, III, 150,169); продолжительность становления физического качества, обозначенного глаголом vjhjpbnb, ограничена временными рамками в контексте (d] yjom). Вовлечение в сферу обозначения явлений глаголов становления физического качества, звучания приводит к совмещению в их семантике признаков двух лексико-семантических парадигм - со значением действия и состояния. Процесс звучания в условиях намеренного устранения производителя действия ситуативно характеризует состояние при распространении звука во внешней среде и непроизвольном восприятии его, например: V4cÿwf u'ydfhÿ d  l'ym yf  xfce yjob pdjybkj d rjkjrjkmxbrb (НIIЛ, л. 30 об.); V4cÿwf vfbz Ï d gjy'l'kybr d yjxb pdjybkj e Cjabb pfenh'y.. Ï xfce yjxb| vyjub' k.lb cksifkb rfr pdjyzn (там же, л. 42). Контекстуальное устранение субъекта действия, обозначенного претеритальной формой ср.р. pdjybkj, подчеркивается во втором фрагменте неопределенно-личным употреблением формы 3 л. мн.ч. настоящего времени pdjyzn; и т.д. 190

Сообщение о факте осуществления такого явления природы, как затмение, зафиксировано в памятниках письменности при употреблении глагола bcgjkybnbc5: Nvf ,scnm d] cjkywb c] pfgflf| frs v4czwm ,scnm d] Ï yjxbb| f c] dcnjrf cd4nkj| b jgznm cj d]cnjrf nvf ,scnm nfrj;'| frs v4czwm Ï yjxbb| f c pfgflf cd4nkj| b nfrj bcgjkybc5 jgznm (НIЛ, л. 120 об.). Контекстуальное значение bcgjkybnbc5 определяется словарями как "исполниться, осуществиться" (СРЯ XI-XVII, 6, 281-282), "осуществиться, исполниться, сбыться" (СДР XI-XIV, IV, 81). Действие, происходящее помимо воли субъекта, уточняется с точки зрения способа его осуществления обстоятельственным компонентом nfrj и смыслом предшествующего контекста. К случаям обозначения природных явлений, состояния внешней среды примыкает использование в безличной форме глагола ,snb при характеристике наступления времени года, суток; например: <4 ,j e;' d pfvjhjp] (ПВЛ, 96); B ,scnm yf pbve (НIЛ, л. 51); B ,scnm yf pfenhm' (там же, л. 123); e;' tcnm d'kvb r yjxb (там же, л. 146). Рассматриваемый глагол в безличном употреблении используется в ситуации обозначения временного периода: времени, когда мерзнут реки (d pfvjhjp]), времени года (yf pbve), времени суток (yf pfenhm', r yjxb) и т.п., в качестве обстоятельственных членов предложения эти существительные выполняют функции, близкие к наречию (см.: ССр, I, 2, 928; 955; СДР XI-XIV, I, 341; III, 380-382; 354). Личные глаголы в безличном употреблении пополняют состав дальней периферии новыми семантическими группировками средств, способных выражать нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях. Наибольшее распространение получают лексемы с общей семантикой начальной фазы или прекращения бытия, события, встречающиеся при описании непроизвольных стихийных явлений, разрушений, качественных изменений. Особую частотность в летописных текстах древнерусского, старорусского периодов обнаруживает глагол "ujh4nb" и его производные, в том числе с возвратным аффиксом или местоимением c5 для обозначения действия с устраненным деятелем. При этом глаголы pfujh4nbc5, gjujh4nb и др. в древнерусских текстах чаще выступают в аористе 3 л. ед. ч., встречается также имперфект. В старорусский период заметно преобладает использование перфектного л-причастия ср. р. без связки. Глаголы, указывающие на начало или прекращение бытия, существования, используются в составе высказываний, включающих обязательные пространственные и временные уточнители действия: b y' ,4 ldjhf| bl';' y' ujhzi' (ПВЛ, 43); указывается точное место возникновения стихийного явления и (или) время начала события, например: y] yf lheusb l'ym pfujh'c5 d] Xmukjd' ekrb (НIЛ, л. 54); Pfujh4c5 jn Vfn4'df ldjhf jn Dsirjdbwz (там же, л. 114 об.); pfujh4c5 yf {jkjgmb ekbwb (там же, л. 151); локализованным действие может быть с точки зрения предела его пространственного 191

распространения, например: f c'vj gj W'cfh'd] pfndjh] b lj celf gjujh4 (НIЛ, л. 66 об.); в контексте возможно указание на время начала или завершения стихийного явления: d lím ceánysb d] dh'v5 kbnehub4 pfujhbc5 b ujh4 lj d'x'hf (ЛЛ 1377, л. 140 об.). Чаще всего стихийное природное явление ограничено как в пространственном, так и во временном отношениях: V4cÿwf fghbkÿ ÎÂ| d ce,jne d'kbre.| d] Î xfc yjxb| pfujh4c5 yf Dfhÿ;mcrjb ekbwb (НIЛ, л. 151); Njb ;' d'cys| vfz ÎÅ| d yjxm| pfujh4c5 yf Zy'd4 ekbwb|\\\ (там же, л. 156 об.); Gjnjvm b.kz ÎØ| d yjxm| pfujh4c5 yf Bkmby4 ekbwb (там же, л. 157). В приведенных контекстах обращает внимание постановка в древнерусских текстах временного распространителя в препозиции к словоформе глагола, пространственного конкретизатора, указывающего на место возникновения пожара, - в постпозиции к личному глаголу, употребляемому безлично. В старорусских летописях описываемое событие приобретает особую детализацию, включающую не только указание на место, время стихийного бедствия, дни церковных праздников и почитания святых, но и причину, источник его возникновения, часто уточняется само лицо пострадавшего, виновника пожара и т.д., закономерности препозитивного или постпозитивного использования каких-либо обстоятельственных уточнителей в старорусских текстах не всегда сохраняются, например: f pfujh4kjcm e "ah4vf e c'h',h'ybrf dj ldjh4 (НIIЛ, л. 31); Pfujh4kjcm yf Ckfdrjd' ekbwb d Jrekjd' ldjhb {v'kybrjd' e Kjubyjdb ;'ys e Rfn'hbys d rk'nb jn cd'xb (там же, л.12); V4czwf b.yz d ÎÒ l'ym d gjy'l'kybr] d G'nhjd gjcn yf dnjhjb y'l4kb yf gfvznm cdznsf vex'ybwb Frekbys b cdznjuj jnwf Nh'abkbz 'gbcrjgf Fkdrecbbcrfuj yf Njhujdjb cnjhjy' pf ujhjljv pf L'h'd'ysv] pfujh4kjcm d Å-b xfc lyb jn Jylh4f jn Vbl'ybrf (там же, 13 об.); и в т4хъ церквах и в трапезе i в келарскои полате гор4ло же (Отписка Сабурова, л. 102). В старорусских текстах у ujh4nb количество производных увеличивается; наблюдается использование лексем jujh4nb| pujh4nb| dsujh4nb| pfujh4nmc5; в контексте при этих глаголах обстоятельственные уточнители с различным значением представляют собой цепочки нанизываемых элементов, детализирующих протекание процесса действия. Намеренное устранение субъекта при описании возникновения нерегулируемого признака является закономерным в высказываниях, характеризующих ту сферу действительности, которая связана с привычным для русича употреблением бессубъектных конструкций как средства описания явлений природы, стихийных сил. Статус языковых единиц в системе средств выражения инперсональности и их функции в контексте уточняются при сопоставлении с употреблением в личных формах. Так, древнерусских летописях используются формы 3 л. ед. ч. глаголов, открывающих вакансию для субъекта, имеющего статус подлежащего; например, в Новгородской Первой 192

летописи (по Синодальному списку): B gjnjvm b.yz ÄÂ| d yjxm| pfujh4c5 yf Hjpdf;b ekbwb Uk4,jd] ldjh]| b gjujh4 rjy'wm Y'h'dmcrsb (НIЛ, л. 156 об. - 157). Ср. с использованием в безличной форме: Njuj ;' k4nf| v4czwf fduecnf ÄÂ| pfujh4c5 yf <jzyb ekr4| b gjujh4 lj gjkjdbys Hjufnbwb (там же, л. 164). Лексическое значение pfujh4nbc5 толкуется словарями как "начать гореть" (ССр, I, 2, 907), "загореться, воспламениться" (СДР XI-XIV, III, 294); gjujh4nb определяется как "сгореть" (ССр, II, 2, 1017). Это позволяет относить pfujh4nbc5 к глаголам состояния ЛСГ начальной фазы события; gjujh4nb входит по своей лексической семантике в ЛСГ прекращения бытия, уничтожения. В первом фрагменте словоформы pfujh4c5| gjujh4 используются в условиях координирующей функции лица, характерной для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему (Uk4,jd] ldjh]| rjy'wm Y'h'dmcrsb), и имеют значение персональности; во втором предложении грамматическое отношение к производителю действия отсутствует, координирующая функция лица, характерная для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему, не выражена. В препозиции к словоформам pfujh4c5| gjujh4, используемым с безличной семантикой, находится обстоятельственный конкретизатор с временным значением, в постпозиции с пространственным. Как личное, так и безличное значения связаны с актуализацией категориально-лексических сем "возникновение состояния пожара" (pfujh4c5) и "завершение состояния пожара" (gjujh4). С точки зрения фазы бытия, существования события pfujh4c5 указывает на начало события, что подчеркивается начинательным значением приставки, глагол gjujh4 характеризует прекращение события. По специфике воздействия стихийной силы словоформа pfujh4c5 обозначает начальное разрушение пожаром, возгоранием, gjujh4 - уничтожение в процессе пожара. Сохранение категориально-лексической семы в условиях личного и безличного употребления словоформ свидетельствует о возможности отнесения глаголов к средствам дальней периферии полевой структуры ФСК ин-персональности при использовании в определенном контексте в бесподлежащной конструкции. В условиях наличия координирующей функции лица, характерной для глагола-сказуемого в его отношении к подлежащему, и реализации значения персональности субъект состояния обозначен формой именительного падежа неодушевленного существительного, является конкретным в предметном и пространственном отношении (Uk4,jd] ldjh]| rjy'wm Y'h'dmcrsb). При характеристике состояния внешней среды, проявления стихийной силы и реализации значения ин-персональности конкретный производитель действия, носитель состояния не обозначен, ограничены лишь пространственно-временные рамки описываемого явления, позиция первого актанта не открыта. В высказывании обозначена среда проявления признака. 193

В старорусских текстах заметно расширяется круг лексем, называющих изменение качественного состояния внешней среды, непроизвольные физические изменения, например: b gjujh4 ldjhjd] c] ÎÍ \\\B gjnjvm ,jk' d]pldb;'cz (НIЛ, л. 54). Глагол d]pldbuy/nbcz используется для изображения развития названного признака по степени усиления; в словарях лексема толкуется как "двинуться, подвинуться, подняться" (ССр, I, 1, 351), "возбудиться, начаться, возникнуть" (СДР XI-XIV, II, 42), где d]pybry=nb "подняться, устремиться вверх" (там же, II, 92); элементы контекста ,jk' - "в большей степени, сильнее" (там же, I, 286) подчеркивают увеличение силы, не контролируемой человеком, не обозначенной и не осознаваемой им. Непроизвольное изменение под воздействием внешней среды выражено личными глаголами в безличном употреблении в следующих контекстах: f gjl d'nxzysv rbhgbxm'v gjgkfnbnm| ul' dskjvbkjc5 (Дом., 80); F d cnjue njkr' ck'ukjc5 bkb pfn[kjc5| gjnjve;' pl'kfnb (там же, 82); Lf yf gjuh',' b yf k'lybr'\\\ cvjnh'nb ,jx'r udjplm'|\\\ b d'pl' kb xbcnj| b d hjcjk'| b y' gk'cy'd'kj kb b y' pfuybkjc5 kb\\\(там же). Языковые единицы не выражают грамматического отношения к производителю действия и не открывают вакансии для субъектного актанта при описании конкретно-физической среды проявления признака, например, в процессе стихийных бедствий: B lfk ,ju] y'vyjuj gjnbifkj (НIIЛ, л. 6 об.); B gjck' njuj| lfk] ,ju]| hfpcd4kj (там же, л.7). Изменение, воспринимаемое извне органами чувств, связано характеристикой состояния среды после землетрясения. Глаголы gjnbifkj, hfpcd4kj, употребленные в форме перфектного л-причастия без связки, имеют в контексте значение, соответственно, "утихнуть" (ССр, III, 1, 1291), "светить, освещать" (см.: ССр, III, 1, 292). Расшиðение состава конституентов полевой стðуктуðы ðассматðиваемой категоðии, вовлечение новых лексем сопðяжено в стаðоðусский пеðиод с устойчивым использованием глаголов ðазных ЛСГ в фоðме пеðфектного лпðичастия ср. р. без связки. Пðоанализиðованный матеðиал позволяет говоðить о том, что условиями ðеализации значения ин-пеðсональности личными глаголами в безличном употреблении в рамках градуального признака нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях явля˛тся моðфологический показатель 3 л. ед. ч. или ср. р. глагола; использование данной словофоðмы при устðанении гðамматического отношения к пðоизводител˛ действия в составе бесподлежа˘ной констðукции, котоðая может быть тðансфоðмиðована в двусоставное пðедложение с субъектом-подлежа˘им, обозначенным неодушевленным, конкðетным су˘ествительным; наличие в пðепозиции и постпозиции к глагольной словофоðме обстоятельственных членов пðедложения с квантитативным, причинным значениями, отðажа˛˘ими субъективное воспðиятие явления, события его очевидцем; нанизывание в 194

высказывании обстоятельственных ˝лементов конкðетно-пðостðанственного и вðеменного хаðактеðа, локализу˛˘их действие (явление, состояние) по его ðаспðостðаненности либо огðаниченности в каких-либо пðеделах, на местности, в поме˘ении, здании, дðугих постðойках, культовых сооðужениях и т.д.; по масштабу осу˘ествления, хаðактеðу возникновения или пðекðа˘ения действия (состояния) в пðостðанстве и во вðемени; по зависимости от бытиясу˘ествования в какой-либо пðомежуток вðемени где-либо; по отнесенности к какому-либо вðемени года, суток, дн˛ недели, месяца, времени религиозного праздника, поста или почитания святых и т.д. Личные глаголы в безличном употðеблении, выступа˛˘ие в пðедложениях с намеðенно устðаняемым гðамматическим отношением к пðоизводител˛ действия (носител˛ состояния), выполня˛т ту же функци˛, что и собственно безличные, не являясь таковыми на паðадигматическом уðовне. Их статус и место в полевой стðуктуðе ФСК ин-пеðсональности ðассматðиваются на основе опðеделения безличности как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, ðеализуемого в пðоцессе функциониðования глагольной словофоðмы, име˛˘ей показатель 3 л. ед. ч. либо сð. ð. и выступа˛˘ей без изменения категоðиально-лексической семы, свойственной глаголу пðи актуализации семантики пеðсональности. Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях связана с замещенной позицией первого актанта. Личные глаголы в безличном употðеблении функциониðу˛т самостоятельно либо в сочетании с инфинитивом и откðыва˛т вакансии для субъектного актанта в Дат.п., Род.п., Тв.п. Эксплициðование субъекта действия (состояния) как условие ðеализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях набл˛дается пðи использовании имен собственных и наðицательных либо местоимений, одушевленных су˘ествительных со значением лица и не-лица, а также неодушевленных с пðедметной, ве˘ественной, абстðактной семантикой. Выðажение носителя пðедикативного пðизнака Дат.п. имени (местоимения) отмечено пðи функциониðовании глаголов физического воздействия на объект, психофизического состояния живого су˘ества, осу˘ествления события, социальной деятельности, бытия-су˘ествования, долженствования или пðедðасположенности к действи˛ (состояни˛). Род.п. (с пðедлогом и беспðедложный) зафиксиðован в пðоанализиðованном матеðиале в процессе употðебления глаголов, указыва˛˘их на физическое повðеждение, осу˘ествление, пðекðа˘ение бытия, наличие или отсутствие кого-чего-либо, местонахождение, изменение состояния. Семантические пðизнаки субъекта действия, орудия и пðичины совме˘а˛тся пðи обозначении формой Тв.п. воздейству˛˘их на пðедмет субстанций, неðегулиðуемых стихийных сил пðиðоды.

195

Использование личных глаголов в безличном употðеблении в ðамках сðедней степени участия субъекта в описываемых событиях, в отличие от собственно безличных глаголов, зафиксиðовано в проанализированном матеðиале как в случаях выðажения известного субъекта, так и субъекта со значением огðаниченной неопðеделенности. "Ваканси˛" для пеðвого актанта в Дат.п., позиция которого остается незамещенной, откðыва˛т глаголы физического, психического состояния лица, физического воздействия на объект, становления качества, наличия/отсутствия, речевой деятельности и дð. Языковые единицы со значением пеðеме˘ения, исчеðпанности, избыточности чего-либо, изменения пðизнака способны иметь пðи себе субъект в фоðме Род.п., не актуализированный самостоятельной лексемой. Пðи глаголах ðечевой деятельности, физического воздействия на объект, ðазðушения, ðазделения, отðицательного воздействия неðегулиðуемых стихийных сил пðиðоды и дð. не выраженной остается фоðма Тв.п. со значением субстанции, источника действия. В ðамках гðадуального пðизнака низкая степень участия субъекта в описываемых событиях личные глаголы в безличном употðеблении пðеоблада˛т по сðавнени˛ с конституентами, составля˛˘ими ядðо и ближн˛˛ пеðифеðи˛ полевой стðуктуðы ФСК ин-пеðсональности. Пðи ˝том в большинстве случаев в пðоанализиðованном матеðиале отмечено использование данных языковых единиц для указания на действия (состояния) субъекта со значением неогðаниченной неопðеделенности. Эта функциональная особенность свойственна глаголам, откðыва˛˘им "ваканси˛" для субъектного актанта в Дат.п. и Род.п. и входя˘им по своей лексической семантике в ЛСГ перемещения, начала действия, осу˘ествления, исполнения действия в какой-либо пðотяженный пеðиод времени. Инфоðмативно достаточными в условиях незаме˘енной позиции пеðвого актанта явля˛тся глаголы ðечевого сооб˘ения, откðыва˛˘ие ваканси˛ для субъектного актанта в Тв.п. и употðебляемые в контексте как пðавило с обстоятельственными уточнителями, указыва˛˘ими на источник инфоðмации, известный л˛бому субъекту. Потенциальным, но не выðаженным фоðмально производителем действия выступает в ˝тих случаях осознаваемая говоðя˘им (пишу˘им) неопðеделенная субстанция, идентифициðуемая с су˘ествованием автоðитетного или тðадиционно сложившегося суждения, об˘епðинятого мнения, носителем котоðого может являться л˛бой участник/неучастник ðечевого акта. Личный глагол в безличном употðеблении служит сðедством констатации факта действия (состояния), отðажа˛˘его какое-либо истоðическое событие, его ðазвитие во вðемени и пðостðанстве, цепь ситуаций, известных говоðя˘ему (пишущему). Субъект-пðоизводитель названного действия (носитель состояния) пðи ˝том является для сооб˘а˛˘его неизвестным, 196

неважным и неопðеделенным в количественном и ðефеðенциальном отношениях либо пðедставлен как л˛бое, обоб˘енное лицо, действие (состояние) котоðого свойственно в том числе и самому говоðя˘ему. Выступая в пðедложениях с намеðенно устðаняемым гðамматическим отношением к производителю действия (носител˛ состояния), личные глаголы в безличном употðеблении, выполня˛т ту же функци˛, что и собственно безличные "нульвалентные". Это обеспечивает возможность выðажения нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. Кðуг лексем, используемых с такой семантикой, шиðе, чем в сфеðе ближней пеðифеðии: личные глаголы в безличном употðеблении, с одной стоðоны, пополня˛т уже сложившиеся семантические гðуппиðовки со значением явлений пðиðоды и состояния внешней сðеды новыми ˝лементами, с дðугой стоðоны, расширяют состав языковых единиц, служа˘их для хаðактеðистики стихийных бедствий, непðоизвольных ðазðушений, качественных изменений, не завися˘их от субъекта; какого-либо конкðетного пðизнака окружающей действительности, неживой пðиðоды, воспðинимаемого оðганами чувств и т.д. В ˝той ðоли отмечены глаголы, входя˘ие в ЛСГ звучания, особенно употðебительны глаголы, обознача˛˘ие начальну˛ фазу бытия, события как стихийного действия либо пðекðа˘ения бытия как уничтожения чего-либо; личные глаголы в безличном употðеблении использу˛тся для указания на пðекðа˘ение действия, бытия, состояния во внешней сðеде, а также пðоявление, становление, изменение качественного состояния внешней сðеды. Важно отметить большее лексическое ðазнообðазие сðедств выðажения дальней пеðифеðии ФСК ин-пеðсональности в текстах XV - сеðедины XVII вв. за счет вовлечения глаголов со значением повðеждения, ðазðушения в ðезультате физического воздействия на объект либо непðоизвольного изменения качественного состояния под влиянием внешних пðиðодных условий, состояния сðеды. Расшиðение состава конституентов полевой стðуктуðы ðассматðиваемой категоðии сопðяжено в стаðоðусский пеðиод с устойчивым использованием глаголов ðазных ЛСГ в фоðме пеðфектного лпðичастия ср. р. без связки. Пðоанализиðованный матеðиал позволяет говоðить о том, что условиями ðеализации значения ин-пеðсональности глагольными словофоðмами, у котоðых значение безличности поðождается контекстом и не связано с особой категоðиально-лексической семой, отдельным лексикосемантическим ваðиантом в паðадигме слова, явля˛тся: моðфологический показатель 3 л. ед. ч. или ср. р. глагола; использование данной словофоðмы в условиях устðанения гðамматического отношения к пðоизводител˛ действия в составе бесподлежа˘ной констðукции, котоðая может быть тðансфоðмиðована в двусоставное пðедложение с субъектом-подлежа˘им, обозначенным неодушевленным, конкðетным су˘ествительным; наличие в 197

пðепозиции и постпозиции к глагольной словофоðме обстоятельственных членов пðедложения с квантитативным значением, отðажа˛˘им субъективное воспðиятие явления, события его очевидцем; нанизывание в высказывании обстоятельственных ˝лементов конкðетно-пðостðанственного и вðеменного хаðактеðа, локализу˛˘их действие (явление, состояние) по его ðаспðостðаненности либо огðаниченности в каких-либо пðеделах, на местности, в жилом поме˘ении, хозяйственных постðойках, культовых сооðужениях и т.д.; по масштабу осу˘ествления, хаðактеðу возникновения или пðекðа˘ения действия (состояния) в пðостðанстве и во вðемени; по зависимости от бытия-су˘ествования в какой-либо пðомежуток вðемени гделибо; по отнесенности к какому-либо вðемени года, суток, дн˛ недели, месяца и т.п. Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях ðеализуется личными глаголами в безличном употреблении в тех ðечевых ситуациях, котоðые указыва˛т на состояние внешней сðеды, изменение ее качественноколичественных хаðактеðистик, пðоявление стихийных, не завися˘их от субъекта сил пðиðоды.

* * * Обобщенные данные о реализации категориального значения инперсональности русского глагола свидетельствуют о ядерном положении независимого инфинитива как наиболее частотного, регулярного и специализированного средства выражения ФСК ин-персональности, его способности вне зависимости от лексического наполнения словоформы реализовать высокую - среднюю - низкую степень участия субъекта в описываемых событиях и использоваться при актуализации всех выделенных релевантных признаков субъекта в рамках данной градации. Потенциальная способность независимого инфинитива всегда иметь при себе субъектный актант в Дат.п. не позволяет этой языковой единице самостоятельно выражать нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях, однако эта возможность восполняется при сочетании инфинитива с периферийными конституентами полевой структуры ФСК инперсональности. Периферийные средства, напротив, способны реализовать как высокую среднюю - низкую, так и нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях, что связано с неоднородностью их состава, спецификой ограничений, накладываемых лексической семантикой, структурносинтаксическими свойствами, не позволяющими последовательно открывать "вакансию" для первого актанта.

198

Исследуемый массив фактов обнаружил, что периферийными являются языковые единицы, входящие в состав определенных семантических группировок глаголов, способных выступать со значением инперсональности. Описание явлений и состояния природы, бытиясуществования, семантика пребывания субъекта в узуально или ситуативно предопределенном состоянии, наличия/отсутствия чего-, кого-либо, местонахождения, изменения количественного и качественного признака, речевая, интеллектуальная и социальная деятельность представляют собой те области изображения действительности, для изображения которых складывалось устойчивое использование собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как средств выражения ФСК инперсональности. В процессе функционирования языковых единиц наблюдалось расширение круга лексем за счет глаголов других ЛСГ перемещения, физического воздействия на объект, обозначения нерегулируемых стихийных сил, поведения, социальных отношений и др. Наибольшим семантическим потенциалом для реализации значения безличности как контекстуально обусловленного компонента лексического значения словоформы, выступающей в 3 л. ед.ч. или ср.р. прош. вр., обладают глаголы состояния. Однако в сферу выражения отношений между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, втягиваются также глаголы действия и отношения; в ряде случаев условия контекста позволяют лексемам совмещать признаки двух лексико-семантических парадигм - со значением действия и состояния, отношения и состояния либо характеризовать состояние субъекта как результат какого-либо действия, проявления какого-либо отношения. Специфика значения безличности у собственно безличных глаголов, составляющих ближнюю периферию полевой структуры ФСК инперсональности, связана с наличием в парадигме слова лексикосемантического варианта, особой категориально-лексической семы, сопряженной с дефектностью морфологической парадигмы глагола и возможностью его употребления только в условиях отсутствия грамматического отношения к производителю действия (носителю состояния). Личные глаголы в безличном употреблении имеют те же функциональные особенности, что и собственно безличные, не являясь таковыми на парадигматическом уровне. Способность выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, эти языковые единицы приобретают в контексте и в условиях намеренного устранения грамматического отношения к производителю действия (носителю состояния). Значение безличности реализуется ими при неизменности лексической семантики, свойственной глаголу как средству выражения ФСК персональности и ин-персональности. Безличное значение личных глаголов, порождаемое в условиях 199

функционирования презентных и претеритальных форм 3 л. ед. ч., претеритальных форм ср.р., обусловливает способность глагольной словоформы открывать "вакансию" для первого актанта в косвенном падеже, позиция которого может быть замещена либо остается незамещенной. Среди конституентов, составляющих дальнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности, как менее специализированных выделяются глаголы, собственно безличными приобретающие сходные функции с "нульвалентными". Круг лексем личных глаголов в безличном употреблении шире, чем у собственно безличных глаголов. Эти языковые единицы расширяют состав конституентов полевой структуры ФСК инперсональности. При этом вовлечение в сферу дальней периферии категории новых элементов сопряжено, как правило, с преобладающим использованием в старорусских текстах претеритальных форм - перфектного л-причастия ср.р. без связки либо с безличным употреблением презентных форм 3 л. ед.ч. ЗАКЛЮЧЕНИЕ В предлагаемом исследовании изложены основные положения концепции о сформировавшемся в русском языке единстве языковых средств со значением ин-персональности. Развитие ФСК ин-пеðсональности ðусского глагола следует ðассматðивать как пðоцесс постепенного объединения сходных по функционально-семантическим свойствам глагольных словофоðм, опосðедствованно отðажавших специфику взаимодействия конкðетнопðостðанственного и абстðактно-пðостðанственного пðедставлений об объективно-ðеальных фоðмах бытия в способах языковой фиксации отношений между действием (состоянием) и его субъектом. Становление ðеконстðуиðуемой категоðии явилось ðезультатом ðазðушения дðевних отношений в системе личных фоðм ðусского глагола и ðасшиðения позиций словофоðм со значением ин-пеðсональности. Пðоцесс унификации вðемен и наклонений ðусского глагола, показанный в фундаментальных трудах С.П.Лопушанской, опðеделил, с нашей точки зрения, появление условий, в котоðых пðезентные и пðетеðитальные фоðмы 3 л., пðетеðитальные фоðмы сðеднего ðода сближались по своим функциональным свойствам со сðедствами выðажения ин-пеðсональности и взаимодействовали в ðамках пðотивопоставленности функциональносемантических категоðий пеðсональности::ин-пеðсональности ðусского глагола. полевых структур функциональноПðотивопоставленность семантических категоðий пеðсональности::ин-пеðсональности базиðуется на 200

свойственной глагольной словофоðме способности выðажать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), име˛˘им/не име˛˘им статус подлежа˘его. Пеðсональность в данном исследовании понимается как способность глагольных словофоðм выðажать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), име˛˘им статус подлежа˘его. Ин-пеðсональность опðеделяется как функциональносемантическая категоðия, котоðая пðедставляет собой способность глагольных словофоðм выðажать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не име˛˘им статуса подлежа˘его. Категория ин-персональности русского глагола, рассматриваемая как полевая структура моноцентðического типа с гомогенным ядðом, в качестве конституентов включает независимый инфинитив, собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употðеблении, синтезиðу˛˘им свойством котоðых является степень участия субъекта в описываемых событиях. Данная семантика ðеализуется с помо˘ь˛ ðазличного набоðа ðелевантных пðизнаков в ðамках гðадации "высокая - сðедняя - низкая нулевая" степень участия субъекта в описываемых событиях. Ядеðным конституентом полевой стðуктуðы ин-пеðсональности является независимый инфинитив, котоðый обладает в дðевнеðусских и стаðоðусских текстах наибольшей частотность˛, ðегуляðность˛ употðебления и специализиðованность˛ как средство реализации категориального значения ин-персональности. Наименьшая выðаженность на паðадигматическом уðовне моðфологических пðизнаков позволяет ˝той языковой единице в конкðетном высказывании последовательно откðывать "ваканси˛" для пеðвого актанта в Дат.п. со значением субъекта действия (состояния); лексическая наполняемость инфинитива не влияет на его способность актуализировать высокую - сðеднюю - низкую степень участия субъекта в описываемых событиях. В рамках данной градации ядерные словоформы используются для выражения всех семантических признаков субъекта действия, релевантных в плане содержания ФСК ин-персональности. Условием реализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях является замещенная позиция первого актанта при глаголах разных лексико-семантических групп в составе высказываний, осложненных субъективно-модальными значениями возможности и невозможности, долженствования, предопределения, предписания, неизбежности, желательности действия и др. Субъект действия (состояния), эксплицированный формой Дат.п. имени (местоимения), по способу представления в высказывании является определенным, конкретным, реальным. Фактическим исполнителем действия может являться единичный субъект либо множество лиц, говорящий (пишущий), другие участники/неучастники речевого акта, любое лицо названной в контексте

201

группы. В функции носителя предикативного признака выступают как одушевленные, так и неодушевленные существительные. При характеристике средней степени участия субъекта в описываемых событиях преобладает использование инфинитива для обозначения действий (состояний) известного лица (субъекта), нежели субъекта со значением ограниченной неопределенности. С точки зрения лексического наполнения глагола семантика перемещения, интеллектуальной, речевой деятельности, воздействия на объект, бытия-существования, отрицательного эмоционального состояния, межличностных отношений чаще наблюдается при выражении действий (состояний) субъекта, известного из контекста; глаголы профессиональной, социальной деятельности, поведения, поступка, приведения в эмоциональное состояние, социальных отношений более употребительны для обозначения действий (состояний) субъекта ограниченной неопределенности. При реализации низкой степени участия субъекта в описываемых событиях независимый инфинитив представлен меньшим количеством словоупотреблений, чем конституенты, формирующие дальнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности. Использование ядерных языковых единиц чаще зафиксировано в случаях характеристики отнесенности действия к обобщенному лицу (субъекту), что сопряжено с модальной направленностью долженствования, предписания, оценочным, риторическим, дидактическим типом изложения, наблюдается в описаниях, фиксирующих обобщенный опыт лица (группы лиц). Устранение фактического исполнителя действия (носителя состояния) обнаруживается в тех случаях, когда независимый инфинитив участвует в создании субъектной многоплановости изображения, синтезирует действия субъектов разной степени активности. В совокупности фактов, относимых к случаям выражения нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях, независимый инфинитив, всегда открывающий "вакансию" для первого актанта, самостоятельно не представлен. Однако, будучи унивеðсальным сðедством ин-персональности, эта языковая единица в сочетании с пеðифеðийными конституентами может участвовать в обозначении нечленимой ситуации и нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. В отличие от независимого инфинитива собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употðеблении явля˛тся менее частотными, ðегуляðными и специализиðованными сðедствами выражения инпеðсональности, огðаниченными в лексико-семантическом отношении, неодноðодными по своим системным и функциональным свойствам. Одни из них способны откðывать "ваканси˛" для пеðвого актанта и ðеализовать высоку˛ - сðедн˛˛ - низку˛ степень участия субъекта в описываемых

202

событиях, дðугие явля˛тся "нульвалентными" и использу˛тся для обозначения только нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях. Предложенный подход к объяснению системных отношений глагольных словоформ на функционально-семантическом уровне в пðедпðинятом исследовании обусловил трактовку значения безличности на базе ðазгðаничения сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола либо контекстуально обусловленного компонента лексической семантики функциониðу˛˘ей глагольной словофоðмы, а также опðеделение места и статуса собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употðеблении в русле основных положений рассматриваемой концепции о полевой стðуктуðе ФСК ин-пеðсональности. Собственно безличные глаголы, составля˛˘ие ближн˛˛ пеðифеðи˛ категоðии, включают ограниченное количество языковых единиц, выступают не во всех случаях, релевантных для реализации категориального значения ин-персональности. Откðывая позици˛ для субъекта, не имеющего статуса подлежащего, либо являясь "нульвалентными", они всегда выступа˛т сðедством выðажения ФСК ин-пеðсональности и не актуализиðу˛т личных значений ни пðи каких условиях в связи с дефектностью их паðадигмы. Функционирование собственно безличных глаголов как конституентов полевой структуры названной категории зависит от лексической наполняемости данных языковых единиц. Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях представлена наименьшим количеством таких словоупотреблений в рамках этого градуального признака. Будучи элементами сложившихся в языке семантических группировок с общим значением психофизического состояния субъекта, прекращения бытия-существования, наличия/отсутствия, непреднамеренного осуществления действия, функционального и социального состояния, собственно безличные глаголы открывают "вакансию" для первого актанта, которая чаще замещена формами Дат.п. и Род.п. имени (местоимения); по способу представления в высказывании субъект действия (состояния) является конкретным, определенным, реальным, может репрезентировать говорящего (пишущего) либо других участников/неучастников речевого акта. Наряду с одушевленными существительными в роли субъекта состояния выступают имена с абстрактной, вещественной, конкретно-предметной семантикой. Важным условием реализации средней степени участия субъекта в описываемых событиях глагольными словоформами является незамещенная позиция первого актанта. В этой функции доля словоупотреблений, составляемая средствами ближней периферии, является достаточно малой. Представленность лексем ограничена сложившимися ЛСГ глаголов, которые функционируют не во всех случаях, релевантных для реализации рассматриваемого градуального признака: в проанализированном массиве 203

фактов выражение собственно безличными глаголами действия (состояния) субъекта со значением ограниченной неопределенности не зафиксировано. Носитель предикативного признака известен из контекста, но формально не эксплицирован чаще всего при характеристике состояния самого говорящего, подчеркнутом обращении к кому-либо, при указании на признак, свойственный лицу (субъекту), названному в предшествующем контексте; субъект представлен имплицитно в высказываниях с модальной направленностью долженствования, рекомендации, обязательности совершения действия либо предрасположенности к действию, в составе конкретно адресованного наставления, поучения и т.д. Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях наблюдается как правило при функционировании глаголов речевого сообщения, функционального, социального состояния. В рамках названного градуального признака собственно безличные глаголы используются для выражения действия (состояния) обобщенного субъекта и реже - субъекта со значением неограниченной неопределенности. Конкретизация носителя предикативного признака является несущественной в составе высказываний нравоучительной, религиозной направленности, при описании типичных ситуаций, возможности/невозможности, долженствования, необходимости, обусловленных законами нравственности, права, сложившимися нормами поведения в какой-либо сфере деятельности. Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях связана с функционированием "нульвалентных" глаголов, не открывающих "вакансии" для первого актанта и ограниченных в лексико-семантическом отношении обозначением явлений природы, внешней среды. По сравнению со средствами дальней периферии, эти языковые единицы немногочисленны в общем массиве фактов. Их лексико-семантические и морфологосинтаксические характеристики обусловливают невыраженность субъекта и невозможность его представления в высказывании, характеризующем нечленимую ситуацию как среду проявления признака. Личные глаголы в безличном употреблении как средства дальней периферии функционально-семантической категории ин-персональности, выступая в предложениях с намеренно устраняемым грамматическим отношением к производителю действия, имеют те же особенности функционирования, что и собственно безличные глаголы. Не обладая значением безличности на парадигматическом уровне, они приобретают способность выражать категориальное значение ин-персональности в контексте. Эти языковые единицы, с одной стоðоны, пополня˛т уже сложившиеся семантические гðуппиðовки пеðифеðийных сðедств, а с дðугой, - ðасшиðя˛т их состав, фоðмиðуя дальнюю периферию полевой структуры ин-пеðсональности.

204

Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях обеспечивается в условиях функционирования более широкого круга глаголов, по сравнению с использованием в этой функции средств ближней периферии. Субъект действия (состояния) эксплицируется в контексте косвенным падежом имени (местоимения) в форме Дат.п., Род.п., Тв.п. и по способу представления в высказывании является конкретным, одушевленным либо неодушевленным, определенным или реальным. Дат.п. имени (местоимения) субъект выражен при глаголах физического воздействия на объект, социальной деятельности, психофизического состояния, бытиясуществования, изменения признака и др. Род.п. носителя предикативного признака отмечен в процессе употребления глаголов повреждения объекта, начала, прекращения бытия, наличия/отсутствия, местонахождения и др. Тв.п., совмещающий значение субъекта действия, орудия и причины, наиболее часто используется при глаголах физического воздействия на объект, разрушения, стихийного, нерегулируемого проявления силы. В рамках градуального признака "средняя степень участия субъекта в описываемых событиях" личные глаголы в безличном употреблении, в отличие от собственно безличных, являются средством обозначения действия (состояния) как известного субъекта, так и ограниченного в своей неопределенности. Вакансию для первого актанта открывают глаголы, относящиеся к ЛСГ физического воздействия на объект, разрушения, речевого сообщения, становления качества, психофизического состояния, бытия-существования, наличия/отсутствия и др. Субъект-носитель состояния или производитель действия представлен имплицитно как известный говорящему либо являющийся самим говорящим, а также может быть ограничен в своей неопределенности пространственно-временными рамками описываемого события, содержащимся в лексической семантике глагола указанием на потенциального производителя действия. При актуализации низкой степени участия субъекта в описываемых событиях конституенты, составляющие дальнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности, по сравнению с ядерными словоформами и средствами ближней периферии, преобладают. По способу представления в высказывании наибольшую частотность обнаруживают случаи обозначения действия (состояния) субъекта неограниченной неопределенности. В этой функции отмечено использование глагольных лексем, относящихся к ЛСГ перемещения, социальной, речевой деятельности, осуществления, начала события и др. Личный глагол в безличном употреблении служит средством констатации факта действия без конкретизации его производителя, может указывать на развитие, цепь ситуаций, каких-либо событий; неопределенная субстанция идентифицируется с источником информации, потенциальным носителем которой является любой участник/неучастник речевого акта. 205

Среди личных глаголов в безличном употреблении выделяются словоформы, приобретающие сходные функции с собственно безличными "нульвалентными" глаголами. Их высокая представленность в рамках данного градуального признака. по сравнению с конституентами, составляющими ближнюю периферию, свидетельствует о расширении позиций словоформ со значением ин-персональности в сфере дальней периферии за счет тех единиц, которые приобретают в контексте способность выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Круг лексем, используемых в названной функции, шире, чем в сфере ближней периферии: личные глаголы в безличном употреблении пополняют сложившиеся семантические группировки со значением явлений природы и состояния внешней среды, а кроме того, формируют новые устойчивые способы обозначения нечленимой ситуации, служащие для характеристики начала, прекращения бытия, стихийных непроизвольных действий, разрушений, качественных изменений, не зависящих от воли субъекта, проявлений внешней среды, воспринимаемых извне и др. Расширение состава конституентов в сфере дальней периферии приобретает особую интенсивность в старорусский период; вовлечение новых глагольных лексем сопряжено с устойчивым использованием этих языковых единиц в форме перфектного л-причастия ср.р. без связки при намеренном устранении грамматического отношения к производителю действия (носителю состояния) в высказывании. Условием ðеализации значения ин-пеðсональности глагольными словофоðмами, у котоðых значение безличности поðождается контекстом и не связано с особой категоðиально-лексической семой, отдельным лексикосемантическим ваðиантом в паðадигме слова, явля˛тся: моðфологический показатель 3 л. ед. ч. или ср. р. прош. вр. глагола; использование данной словофоðмы в условиях устðанения гðамматического отношения к пðоизводител˛ действия в составе бесподлежа˘ной констðукции, котоðая может быть тðансфоðмиðована в двусоставное пðедложение с субъектомподлежа˘им, обозначенным неодушевленным, конкðетным су˘ествительным; наличие в пðепозиции и постпозиции к глагольной словофоðме обстоятельственных членов пðедложения с квантитативным, пространственно-временным значениями; нанизывание в высказывании обстоятельственных уточнителей, локализу˛˘их действие (явление, состояние) по его ðаспðостðаненности, огðаниченности в каких-либо пðеделах, по масштабу осу˘ествления, хаðактеðу возникновения или пðекðа˘ения действия (состояния) в пðостðанстве и во вðемени; по зависимости от бытия-су˘ествования в какой-либо пðомежуток вðемени гделибо; по отнесенности к какому-либо вðемени года, суток, дн˛ недели, месяца и т.п. 206

Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях ðеализуется в тех ðечевых ситуациях, котоðые указыва˛т на состояние внешней сðеды, изменение ее качественно-количественных хаðактеðистик, пðоявление стихийных, не завися˘их от субъекта, сил пðиðоды. Предпринятый анализ позволил определить, что позиции нейтрализации персональности::инпротивопоставленности полевых структур персональности наблюдаются в процессе использования презентных и претеритальных форм 3 л. ед.ч., претеритальных форм ср.р. в сфере дальней периферии ФСК ин-персональности, что зависит от лексико-семантических, структурно-семантических, контекстуальных условий употребления глагольных словоформ. Материал и результаты исследования дали возможность установить, что закономерности формирования функционально-семантической категории инперсональности проявлялись на фоне общих тенденций развития грамматических категорий русского глагола, где доминирующими были конвергентные процессы, которые сопровождались развитием полифункциональности глагольных словоформ.

207

БИБЛИОГРАФИЯ 1. Аванесов Р.И. К вопросам периодизации истории русского языка // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов: Доклады советской делегации. - М., 1973. С. 5-24. 2. Аванесов Р.И., Иванов В.В. Принципы реконструкции исходной морфологической системы // Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол / Под ред. Р.И.Аванесова, В.В.Иванова. - М., 1982. С. 510. 3. Аванесов Р.И., Сидоров В.Н. Очерк грамматики русского литературного языка. Ч. I. Фонетика и морфология. - М., 1945. 4. Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975. 5. Адмони В.Г. Основы теории грамматики. - М.; Л., 1964. 6. Адмони В.Г. О синтаксической семантике как семантике синтаксических структур // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1979, № 1. С. 24-35. 7. Акимова Г.Н. Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка. - Л, 1982. 8. Аксаков К.С. Опыт русской грамматики. Ч. 1. - М., 1860. 9. Алексеев М.Н., Колшанский Г.В. О соотношении логических и грамматических категорий // Вопросы языкознания, 1955, № 5. С. 3-19. 10. Алтабаева Е.В. Категория оптативности в антропоцентрическом аспекте // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. - Екатеринбург, 1995. С. 75-76. 11. Алисова Т.Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка. М., 1971. 12. Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. - М., 1966. 13. Апресян Ю.Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. - М., 1967. 14. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. - М., 1974. 15. Апресян Ю.Д. К понятию глагольного управления // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 3, 1979. S. 197-205. 16. Арват Н.Н. Стилистика безличных предложений в современном русском языке. - Черновцы, 1969. 17. Аðват Н.Н. Семантическая стðуктуðа безличных пðедложений в совðеменном ðусском языке: Автоðеф. дис. ... докт. филол. наук. - М., 1976. 18. Арнольд И.В. Метаязык и концептуальный аппарат компонентного анализа // Вопросы структуры английского языка в синхронии и диахронии. Вып. 5. - Л., 1985. С. 110-116. 208

19. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. - М., 1976. 20. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М., 1988. 21. Аскоченская В.Ф. Выражение возможности и необходимости в конструкциях в зависимым инфинитивом (на материале польского языка в сопоставлении с русским): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1971. 22. Аскоченская В.Ф. Синонимика модальных констðукций с зависимым инфинитивом в славянских языках // Матеðиалы по ðусско-славянскому языкознани˛. - Вып. 20. - Воðонеж, 1994. С. 14-20. 23. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. - М., 1957. 24. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М., 1966. 25. Ахманова О.С., Микаэлян Г.Б. Современные синтаксические теории. МГУ, 1963. 26. Бабайцева В.В. Односоставные предложения в современном русском языке. - М., 1968. 27. Бабайцева В.В. Система членов предложения в современном русском языке. - М., 1988. 28. Бабенко Л.Г. Функциональный анализ глаголов говорения, интеллектуальной и эмоциональной деятельности (На материале художественной речи А.Платонова): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 1980. 29. Бабенко Л.Г. Лексико-семантические группы глаголов и семантические модели предложения. Функционирование глаголов отдельных лексико-семантических групп в текстах разных стилей // Лексикосемантические группы русских глаголов / Под ред. Э.В.Кузнецовой. Иркутск, 1989. С. 97-112, 127-146. 30. Балалыкина Э.А. Словообразовательная структура прилагательных в славянских и балтийских языках. - Издательство Казанского университета, 1980. 31. Балалыкина Э.А. Приключения слов. - Издательство Казанского университета, 1993. 32. Балалыкина Э.А., Николаев Г.А. Русское словообразование. - Казань, 1985. 33. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. - М., 1955. 34. Балли Ш. Французская стилистика. - М., 1961. 35. Баранникова Л.И. Основные сведения о языке. - М., 1982. 36. Барнет В. К вопросу о методологии синхронного среза в диахронии // Языкознание в Чехословакии. - М., 1978. С. 134-141.

209

37. Бахмутова Н.И. О типологии регулярных переносных значений глагола // Русский глагол в сопоставительном освещении. - Саратов, 1984. С. 106-116. 38. Бгашев В.Н. Семантическая функциональность микрополя лица // Проблемы функциональной семантики. - Калининград, 1993. С. 19-25. 39. Бек В. О принципах функционально-семантического описания русского языка // Доклады и сообщения делегации ГДР / IV Международный конгресс преподавателей русского языка и литературы. - Берлин, 1979. С. 2931. 40. Беличова-Кржижкова Е. О модальности предложения в русском языке // Актуальные проблемы русского синтаксиса. - М., 1984. С. 49-77. 41. Белоусов В.Н. История форм повелительного наклонения. История форм сослагательного наклонения // Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол / Под ред. Р.И.Аванесова, В.В.Иванова. - М., 1982. С. 132-157. 42. Белошапкова В.А. Современный русский язык. Синтаксис. - М., 1977. 43. Белошапкова В.А., Шмелева Т.В. В.В.Виноградов и современный синтаксис // Вестник МГУ. Серия 9. Филология, 1995, № 1. С. 42-50. 44. Беляева Е.И. Функционально-семантические поля модальности в английском и русском языках. - Воронеж, 1985. 45. Беркетова З.В. Понятие "Mensch" в толковых словарях как центр интеграционно-семантического поля // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. - Екатеринбург, 1995. С. 142-143. 46. Бертагаев Т.А. Субъект и подлежащее // Вопросы языкознания, 1958, № 5. С. 65-69. 47. Бессарабова Г.А., Соотношение системно-языкового и речевого аспектов категории персональности в русском и испанском языках (на материале односоставных глагольных предложений с определенно-личной семантикой): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1995. 48. Бирюлин Л.А. Диатезы русских глаголов, обозначающих атмосферные явления: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1984. 49. Бирюлин Л.А. Теоретические аспекты семантико-прагматического описания императивных высказываний в русском языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - СПб., 1992. 50. Блажев Б., Лукич Е. Сходства и различия между 2 типа конструкций в руския и българския език // Език и лит., 1974, № 5. С. 28-37. 51. Блумфильд Л. Язык. - М., 1968. 52. Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. Л., 1977. 53. Богородицкий В.А. Лекции по общему языковедению. - Казань, 1915. 54. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. - 5-е изд., перераб. - М.; Л., 1935. 210

55. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. I. - М., 1963. 56. Бойко А.А. Сочетания с инфинитивом несовершенного вида в современном русском языке. - Л., 1973. 57. Бойко А.А. Употðебление видов глагола в фоðме инфинитива в совðеменном ðусском языке: Автоðеф. дис. ... докт. филол. наук. - Л., 1983. 58. Бологова Н.И. О функционально-семантической характеристике инфинитивных предложений в составе вопросно-ответного единства (на материале французского языка) // Грамматическая семантика. - Горький, 1980. С. 65-70. 59. Болотина М.А. Виды модальности и их реализация в высказываниях с модальными глаголами (на материале современного английского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Минск, 1993. 60. Бондаренко И.В. О термине "инфинитив" и его содержании в разных грамматических традициях // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. - Вып. VI. - Новосибирск, 1977. С. 123-134. 61. Бондаренко И.В. О типах полипредикативных конструкций с инфинитивом в функции предиката зависимой части // Инфинитные формы глагола. - Новосибирск, 1980. С. 134-142. 62. Бондаренко И.В. Синтаксические функции русского инфинитива // Вопросы грамматики русского языка. - Иркутск, 1981. С. 25-39. 63. Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке // НДВШ. Филологические науки, 1979, № 2. С. 54-61. 64. Бондарко А.В. Грамматическая категория и контекст. - Л., 1971. 65. Бондарко А.В. Проспект функциональной морфологии русского языка и фрагмент "Категория залога" // Функциональный анализ грамматических категорий и единиц. - Л., 1976. С. 5-36. 66. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. - Л., 1978. 67. Бондарко А.В. Об уровнях описания грамматических единиц (На примере анализа функций глагольного вида в русском языке) // Функциональный анализ грамматических единиц. - Вып. 3. - Л., 1980. С. 5-28. 68. Бондарко А.В. Об уровнях описания грамматических значений // Теория языка. Методы его исследования и преподавания: К 100-летию со дня рождения Льва Владимировича Щербы. - Л., 1981а. С. 40-44. 69. Бондарко А.В. О структуре грамматических категорий (Отношения оппозиции и неоппозитивные различия) // Вопросы языкознания, 1981б, № 6. С. 17-28. 70. Бондарко А.В. Глагол. Общая характеристика // Русская грамматика. Т. I. - М., 1982. С. 582-583. 71. Бондарко А.В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. - Л., 1983. 72. Бондарко А.В. Функциональная грамматика. - Л., 1984. 211

73. Бондарко А.В. Из истории разработки концепции языкового содержания в отечественном языкознании XIX века (К.С.Аксаков, А.А.Потебня, В.П.Славский) // Грамматические концепции в языкознании XIX века. - Л., 1985. С. 5-13. 74. Бондарко А.В. Введение. Основания функциональной грамматики // Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. - Л., 1987а. С. 5-39. 75. Бондарко А.В. К истолкованию понятия "функция" // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1987б, № 3. С. 195-207. 76. Бондарко А.В. Семантика лица // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. - СПб., 1991. С. 5-40. 77. Бондарко А.В. Субъектно-предикатно-объектные ситуации // Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. - СПб., 1992а. С. 29-71. 78. Бондарко А.В. К проблеме соотношения универсальных и идеоэтнических аспектов семантики: интерпретационный компонент грамматических значений // Вопросы языкознания, 1992б, № 3. С. 5-20. 79. Бондарко А.В. К проблеме интенциональности в грамматике (На материале русского языка) // Вопросы языкознания, 1994, № 2. С. 29-42. 80. Бондарко А.В. Значение и смысл: проблема интенциональности // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Тезисы международной конференции. Т. I. - М., 1995а. С. 68-69. 81. Бондарко А.В. Теория предикативности В.В.Виноградова и вопрос о языковом представлении времени // Вестник МГУ. Серия 9. Филология, 1995б, № 4. С. 105-111. 82. Борисова М.Б. Слово в драматургии М.Горького. - Саратов, 1970. 83. Борисова М.Б. Современные методы изучения художественной речи // Вопросы стилистики: Функциональные стили русского языка и методы их изучения / Межвуз. научный сборник. - Вып. 18. - Саратов, 1982. С. 94-116. 84. Борисова М.Б. Драматургическая специфика семантики слова // Вопросы теории и истории языка. - СПб., 1993. С. 193-198. 85. Борковский В.И. О языке Суздальской летописи по Лаврентьевскому списку. - Л., 1931. 86. Борковский В.И. Синтаксис древнерусских грамот. Простое предложение. - Львов, 1949. 87. Борковский В.И. К вопросу о значении сравнительно-исторического метода в историческом синтаксисе русского языка // Slavia. R. XXI. - Praha, 1952-1955. S. 182-190. 88. Борковский В.И. Определенно-личные предложения. Неопределенноличные предложения // Историческая грамматика русского языка. Синтаксис.

212

простое предложение / Под ред. акад. В.И.Борковского. - М., 1978. С. 187229. 89. Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. - 2-е изд., доп. - М., 1965. 90. Боровлев А.А. Морфологические категории русского глагола. Тернополь, 1992. - 168 с. // РЖ. Социальные и гуманитарные науки. Зарубежная литература. Языкознание, 1993, № 1. С. 104-107. 91. Брагина А.А. Нейтрализация на лексическом уровне //Вопросы языкознания, 1977, № 4. С. 61-71. 92. Брицын В.М. Синтаксис и семантика инфинитива в современном русском языке. - Киев, 1990. 93. Будагов Р.А. Несколько замечаний о понятии отношения в грамматике // Вопросы грамматики. Сборник статей к 75-летию академика И.И.Мещанинова. - М.; Л., 1960. С. 366-370. 94. Будагов Р.А. Язык - реальность - язык. - М., 1983. 95. Будагов Р.А. Чему учит нас история науки о языке? // НДВШ. Филологические науки, 1986, № 3. С. 13-25. 96. Будагов Р.А. А.А.Потебня как языковед-мыслитель // Русский филологический вестник /Под ред. В.А.Татаринова. - М., 1994, № 1. С. 27-47. 97. Будде Е.Ф. Основы синтаксиса русского языка. - 3-е изд. - Казань, 1914. 98. Буйленко И.В. Структурирование ядерно-периферийных отношений в семантическом поле "движение": Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 1995. 99. Буланин Л.Л. Синтаксис пассивного инфинитива в русском языке // Вопросы русского языкознания. - Куйбышев, 1976. С. 156-166. 100. Булаховский Л.А. Исторический комментарий к литературному русскому языку. - Харьков; Киев, 1936. 101. Булыгина Т.В. Грамматические оппозиции (К постановке вопроса) // Исследования по общей теории грамматики. - М., 1968. С. 175-232. 102. Булыгина Т.В. Грамматические и семантические категории и их связи // Аспекты семантических исследований. - М., 1980. С. 320-355. 103. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Референциальные, коммуникативные и прагматические аспекты неопределенноличности и обобщенноличности // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость /Отв. ред. А.В.Бондарко. - СПб., 1991. С. 41-62. 104. Бунина И.К. Система времен старославянского глагола. - М., 1959. 105. Бунина И.К. История глагольных времен в болгарском языке. Времена индикатива. - М., 1970. 106. Буралова Р.А. Оптативные и побудительные высказывания с независимым инфинитивом в современном русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1988. 213

107. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. - 2-е изд. М., 1863; 3-е изд. - М., 1869; М., 1959. 108. Бутвин Н.Н. Описание русских глаголов с общим значением "хотеть" (с некоторыми параллелями в чешском языке) на основе принципа развития действия: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1986. 109. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. - М., 1937. 110. Васильев Л.М. Семантические классы русского глагола (глаголы чувства, мысли, речи и поведения). - Уфа, 1970. 111. Васильев Л.М. Семантика русского глагола - М., 1981. 112. Васильев Л.М. Принципы семантической идентификации глагольной лексики // Семантические классы русских глаголов. - Свердловск, 1982. С. 11-14. 113. Васильев Л.М. Значение в его отношении к системе языка. - Уфа, 1985. 114. Ваулина С.С. Модальная семантика инфинитивных предложений древнерусского языка (на материале письменных памятников XI-XIV вв.) // Развитие семантической системы русского языка. - Калининград, 1986. С. 119-125. 115. Ваулина С.С. Эволюция средств выражения модальности в русском языке (XI-XVII вв.). - Л., 1988. 116. Ваулина С.С. Эволюция средств выражения модальности в русском языке (XI-XVII вв.): Дисс. ... докт. филол. наук. - Калининград, 1990. 117. Ваулина С.С. Эволюция средств выражения модальности в русском языке (XI-XVII вв.): Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - Ленинград, 1991. 118. Ваулина С.С. Языковая модальность как функциональносемантическая категория (диахронический аспект) / Учебн. пос. по спецкурсу. - Калининград, 1993. 119. Ваулина С.С. Особенности ˝вол˛ции инфинитивных пðедложений как ˝кспликатоðа модальных значений возможности в стаðоðусском языке // Семантика ðусского языка в диахðонии. - Калинингðад, 1994. С. 34-40. 120. Вежбицка А. Семантика грамматики: Реферат / ИНИОН. - М., 1992. 121. Вепрева И.Т., Гогулина Н.А., Жданова О.П. Типы внутренней организации глагольных лексико-семантических групп // Проблемы глагольной семантики. - Свердловск, 1984. С. 4-16. 122. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. - М., 1980. 123. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М.; Л., 1947; 3-е изд., испр.: М., 1986. 124. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Труды Ин-та русского языка АН СССР. Т. 2.- М.; Л., 1950. С. 39-79.

214

125. Виноградов В.В. Некоторые задачи изучения синтаксиса простого предложения // Вопросы языкознания, 1954, № 1. С. 3-29. 126. Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса предложения (На материале русского языка) // Вопросы грамматического строя. - М., 1955. С. 389-435. 127. Виноградов В.В. О взаимодействии лексико-семантических уровней с грамматическими в структуре языка // Мысли о современном русском языке. - М., 1969. С. 5-23. 128. Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. - М., 1975. 129. Виноградов В.В. Общелингвистические и грамматические взгляды акад. Л.В. Щербы // Виноградов В.В. История лингвистических учений. - М., 1978а. С. 154-183. 130. Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. - М., 1978б. 131. Вольская Л.А. Выражение темпоральной отнесенности действия в высказываниях с формами сослагательного и повелительного наклонения в современном русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1982. 132. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. - М., 1985. 133. Воронина Д.Д. О функции и значении семантического субъекта в строе русского предложения: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1976. 134. Вороновская И.В. Структура поля функционально-семантической категории неопределенности // Вестник Львов. ун-та. Серия филологии. Вып. 16. Русский язык. - Львов, 1985. С. 44-49. 135. Востоков А.Х. Русская грамматика. - 4-е изд. - СПб., 1839. 136. Востоков В.В. О трех аспектах категории синтаксического лица // Лингвистический сборник. - Вып. 9. - М., 1977. С. 131-139. 137. Востоков В.В. "Синтаксическое лицо" в сопоставлении с понятиями "субъект" и "деятель" // Лингвистический сборник. - Вып. 12. - М., 1978. С. 32-37. 138. Габинский М.А. К диахронической типологии инфинитива (На материале романских языков) // Вопросы языкознания, 1966, № 1. С. 26-36. 139. Гавранек Б. Вид и время глагола в старославянском языке (Русский перевод) // Вопросы глагольного вида. - М., 1962. С. 175-181. 140. Гайсина Р.М. Лексико-семантическое поле глаголов отношения в современном русском языке. - Саратов, 1981. 141. Гайсина Р.М. Межчастеречные семантические поля // Исследования по семантике. - Уфа, 1988. С. 31-38. 142. Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики //Проблемы структурной лингвистики. - М., 1972. С. 367-395. 143. Гак В.Г. Очерк функциональной грамматики французского языка. М., 1974. 215

144. Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая номинация. Общие вопросы. - М., 1977. С. 236-262. 145. Гак В.Г. Неопределенноличность в плане содержания и в плане выражения // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А.В.Бондарко. - СПб., 1991. С. 72-86. 146. Галкина-Федорук Е.М. Безличные предложения в современном русском языке // Вопросы синтаксиса современного русского языка / Под ред. акад. В.В.Виноградова. - М., 1950. С. 302-320. 147. Галкина-Федорук Е.М. Подлежащее. Глагольное сказуемое // Грамматика русского языка. Т. II. Часть первая. - М., 1954. С. 370-416. 148. Галкина-Федорук Е.М. Безличные предложения в современном русском языке - М., 1958. 149. Георгиев Влад. Основни проблеми на славянската диахронна морфология. - София, 1969. 150. Георгиев Иг. К вопросу о семантической структуре безличных предложений // Трудове на Великотърновския унив. "Кирил и Методий", 1975. Т. 11, кн. I. С. 205-226. 151. Геоðгиев Иг. Съдъðжание и стðуктуðа на пðедикатния знак // Съпоставително езикознание. - София, 1994. - Г. 19, № 3/4. С. 57-63. 152. Георгиева В.Л. К истории глагольно-инфинитивных сочетаний в русском языке (сочетания с субъектным инфинитивом) // НДВШ. Филологические науки, 1964, № 4. С. 26-36. 153. Георгиева В.Л. История синтаксических явлений русского языка. М., 1968а. 154. Георгиева В.Л. Безличные предложения с конструктивным элементом предметного значения в истории русского языка // Вопросы развития грамматики и лексики русского языка. - М., 1968б. 155. Георгиева В.Л. Безличные предложения // Историческая грамматика русского языка. Синтаксис. Простое предложение / Под ред. акад. В.И.Борковского. - М., 1978. С. 230-295. 156. Гехтляр С.Я. Природа и функционирование русского инфинитива / Уч. пос. к спецкурсу. - Смоленск, 1986. 157. Гиппиус А.А. "Ноугоðодцы": об одной оðфогðафической аномалии в стаðовеликоðусских текстах // Русистика. Славистика. Индоевðопеистика. Сбоðник к 60-лети˛ А.А.Зализняка. - М., 1996. С. 152-168. 158. Гиро-Вебер М. Устранение подлежащего в русском предложении / Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1984, № 6. С. 551-556. 159. Гловинская М.Я. Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актов // Русский язык в его функционировании: (Коммуникативнопрагматический аспект). - М., 1993. С. 158-217. 160. Головин Б.Н. Основы теоðии синтаксиса совðеменного ðусского языка. - Нижний Новгоðод, 1994. 216

161. Гоðак Г. Глагольные категоðии лица, вðемени, наклонения и их использование (в словацком языке). - Brno, 1993. - 173 s. // РЖ. Социальные и гуманитаðные науки. Заðубежная литеðатуðа, 1995, № 2. С. 79-81. 162. Горбань О.А. Системные отношения бесприставочных глаголов движения в древнерусском книжном языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1989. 163. Гоðшков А.И. Теоðетические основы истоðии ðусского литеðатуðного языка. - М., 1983. 164. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. - М., 1984. 165. Горшкова К.В. Очерки исторической диалектологии Северной Руси. - М., 1968. 166. Горшкова К.В., Хабургаев Г.А. Историческая грамматика русского языка. - М., 1981. 167. Греч Н.И. Практическая русская грамматика. - CПб., 1827. 168. Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. Грамматико-лексические поля. - М., 1969. 169. Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. О компонентном анализе значимых единиц языка // Принципы и методы семантических исследований. - М., 1976. С. 291-314. 170. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984. 171. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. - М., 1985. 172. Гухман М.М. Грамматическая категория и структура парадигм // Исследования по общей грамматике. - М., 1968. 173. Гухман М.М. Понятийные категории, языковые универсалии и типология // Вопросы языкознания, 1985, № 3. С. 3-12. 174. Демьянков В.З. "Субъект", "тема", "топик" в американской лингвистике последних лет (обзор II) // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979, № 4. С. 368-380. 175. Дешериева Т.И. О соотношении модальности и предикативности // Вопросы языкознания, 1987, № 1. С. 34-35. 176. Деянова М., Станишева Д. Изменения на морфологическом уровне, обусловленные явлениями синтаксиса: Проблемы структурной диахронной морфологии. - София, 1976. 177. Дмитриев Л.А. Слово о полку Игореве: транслитерированный текст. Перевод на современный русский язык // Слово о полку Игореве. - М., 1988. 178. Докулил М. К вопросу о морфологической категории // Вопросы языкознания, 1967, № 6. С. 3-16. 179. Долгих Н.Г. Теория семантического поля на современном этапе развития семасиологии // НДВШ. Филологические науки, 1973, № 1. С. 89-93. 180. Долин Ю.Т. Инфинитив в роли несогласованного глагольного сказуемого в русском языке // Материалы X зональн. конференции кафедр 217

русского языка пединститутов Среднего и Нижнего Поволжья. - Куйбышев, 1969. С. 25-32. 181. Долин Ю.Т. К теории синтаксического нуля // Русский язык в школе, 1995, № 2, С. 95-98. 182. Достал А. К изучению категорий глагола в старославянском языке // Исследования по синтаксису старославянского языка. - Прага, 1963. С. 101120. 183. Древнерусская грамматика XII - XIII вв. / Отв. ред. В.В.Иванов. - М., 1995. 184. Есперсен О. Философия грамматики. - М., 1958. 185. Жданова О.П. Взаимодействие лексической и грамматической семантики в рамках ЛСГ // Лексико-семантические группы русских глаголов. - Иркутск, 1989. С. 24-39. 186. Живов В.М. Лингвистические теории и языковая практика в истории русского литературного языка восемнадцатого века: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - М., 1992. 187. Живов В.М. Язык и культуðа в России XVIII века. - М., 1996. 188. Жирмунский В.М. О синхронии и диахронии в языкознании // Вопросы языкознания, 1958, № 5. С. 43-52. 189. Журавлев В.К., Лопушанская С.П. Принципы диахронической морфологии (На материале глагольного формообразования) // Развитие и функционирование русского глагола. - Волгоград, 1980. С. 3-11. 190. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. - М., 1995. 191. Заметалина М.Н. Функционально-семантическое поле бытийности в современном русском литературном языке. - Волгоград, 1995. 192. Звегинцев В.А. Семасиология. - М., 1957. 193. Звегинцев В.А. История языкознания XIX и XX веков. Ч. 1. - М., 1964. 194. Звегинцев В.А. Щерба Л.В. и В. Гумбольдт // Теория языка. Методы его исследования и преподавания: К 100-летию со дня рождения Льва Владимировича Щербы. - Л., 1981. С. 97-102. 195. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973. 196. Золотова Г.А. К вопросу об объекте синтаксических исследований // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979а, № 1. С. 13-23. 197. Золотова Г.А. О синтаксической природе современного русского инфинитива // НДВШ. Филологические науки, 1979б, № 5. С. 43-51. 198. Золотова Г.А. О субъекте предложения в современном русском языке // НДВШ. Филологические науки, 1981, № 1. С. 33-42. 199. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. - М., 1982.

218

200. Золотова Г.А. О принципах классификации простого предложения // Актуальные проблемы русского синтаксиса. - М., 1984. С. 14-35. 201. Золотова Г.А. К теории падежных значений // Russian Linguistics, 1985. Vol. 9. Nos. 2-3. P. 197-208. 202. Золотова Г.А. Синтаксические основания коммуникативной лингвистики // Вопросы языкознания, 1988, № 4. С. 52-69. 203. Золотова Г.А. К вопросу о функциональных типах синтаксем // Russian Linguistics, 1989. Vol. 13. Nos. 2. P. 155-160. 204. Золотова Г.А. Монопредикативность и полипредикативность в русском языке // Вопросы языкознания , 1995, № 2. С. 99-109. 205. Зуева И.В. Инфинитивные предложения в русском языке и их структурно-семантические соответствия в сербскохорватском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1992. 206. Иванов В.В. История временных форм глагола // Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол / Под ред. Р.И.Аванесова, В.В.Иванова. - М., 1982. С. 28-131. 207. Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка. - 2-е изд., испр. и доп. - М., 1983. 208. Иванова И.П. О полевой структуре частей речи в английском языке // Теория языка. Методы его исследования и преподавания: К 100-летию со дня рождения Льва Владимировича Щербы. - Л., 1981. С. 125-129. 209. Илия Л.И. Очерки по грамматике современного французского языка. - М., 1970. 210. Ильенко С.Г. Персонализация как важнейшая сторона категории предикативности // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков / Отв. ред. В.Г.Адмони. - Л.,1975. С. 154-159. 211. Ильенко С.Г. Стилистические и синтаксические аспекты диалогичности // Исследования по художественному тексту. Ч. 1. - Саратов, 1994. С. 19-21. 212. Ильинский Г.А. История инфинитива в праславянском языке // Доклады АН СССР, серия В. - М., 1930, № 6. С. 101-104. 213. Иорданиди С.И. Существительное // Древнерусская грамматика XIIXIII вв. / Отв. ред. В.В.Иванов. - М., 1995. С. 170-294. 214. Исаченко А.В. О сравнительно-историческом изучении грамматических категорий в славянских языках // Slavia. Roìnøk XXI. Praha, 1952-1955. S. 200-213. 215. Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким. Морфология. Ч. II. - Братислава, 1960. 216. Истрина Е.С. Синтаксические явления Синодального списка I Новгородской летописи. - Пг.,1923. 217. Караулов Ю.Н. Структура лексико-семантического поля // НДВШ. Филологические науки, 1972, № 1. С. 57-68. 219

218. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. - М., 1976. 219. Караулов Ю.Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка. - М., 1981. 220. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М., 1987. 221. Караулов Ю.Н. Словарь Пушкина и эволюция русской языковой способности. - М., 1992. 222. Карский Е.Ф. Особенности письма и языка рукописного сборника XV века, именуемого летописью Авраамки. - Варшава, 1899. 223. Карский Е.Ф. Лекции по истории русского языка. - 1915. 224. Карский Е.Ф. Наблюдения в области синтаксиса Лаврентьевского списка летописи. - Л., 1929. 225. Кауль М.Р. Методика дешифровки категориальных отношений в синтаксических моделях // Семантика и сопоставительная типология - М., 1993. С. 38-44. 226. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. - Л., 1972. 227. Кацнельсон С.Д. К понятию типов валентности // Вопросы языкознания, 1977, № 3. С. 20-31. 228. Кацнельсон С.Д. Речемыслительные пðоцессы // Вопðосы языкознания, 1984, № 4. С. 3-12. 229. Кацнельсон С.Д. Общее и типологическое языкознание. - Л., 1986. 230. Кибрик А.Е. Предикатно-аргументные отношения в семантически эргативных языках // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1980, № 4. С. 324-335. 231. Кибрик А.Е. Стратегии организации базовой структуры предложения и интегральная типология языков // Вестник МГУ. Серия 9. Филология, 1994, № 3. С. 14-27. 232. Кильдибекова Т.А. Функционально-семантическая категория каузативности в русском языке // Исследования по семантике. - Уфа, 1984. С. 8-19. 233. Клименко Л.П. Историческое изучение лексической системы русского языка как проблема синхронного среза в диахронии // Эволюция и предыстория русского языкового строя. - Горький, 1981. С. 28-37. 234. Клименко Л.П. Лексико-семантическая система древнерусского глагола и ее отражение в памятниках письменности XI-XIV вв. - Горький, 1990. 235. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. - 2-е изд., перераб. - М., 1992. 236. Ковтунова И.И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное членение предложения. - М., 1976. 237. Козеева Г.Д. К вопросу об адъективных словосочетаниях с зависимым инфинитивом в современном русском языке // Теоретические аспекты лингвистических исследований. - Ярославль, 1979. С. 42-45. 220

238. Кокова А.В. Лексико-грамматическое поле средств оптативной модальности в немецком языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Минск, 1993. 239. Кокорина С.И. О семантическом субъекте и особенностях его выражения в русском языке. - М., 1979. 240. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. - Л., 1986а. 241. Колесов В.В. Критические заметки о "древнерусской диглоссии" // Литературный язык Древней Руси. - Л., 1986б. С. 22-41. 242. Колесов В.В. Порядок слов в русском литературном языке XVII века (На материале авторской правки в текстах протопопа Аввакума) // Имя и глагол в исторической перспективе. - Рига, 1991. С. 18-25. 243. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. - М., 1975. 244. Колшанский Г.В. Коммуникативная грамматика и лингвистическая интерпретация категорий субъекта и предиката // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979, № 4. С. 318-322. 245. Колшанский Г.В. Коммуникативная функция и структура языка. М., 1984. 246. Колшанский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке. М.: Наука, 1990 // РЖ. Общественные науки в СССР. Языкознание, 1991, № 3. С. 21-24. 247. Кондзеля Е.С. Функционально-семантическое поле побудительности и реализация его конституентов в русской речи: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Киев, 1991. 248. Кондратьева Г.Н. Обобщенность как структурно-семантическая категория в современном русском языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. М, 1994. 249. Коðди Е.Е. Безличные констðукции в совðеменном фðанцузском языке // Вопðосы языкознания, 1994, № 3. С. 115-128. 250. Коðди Е.Е. О взаимодействии категоðий фðанцузского глагола: импеðатив и категоðии лица/числа, вðемени/ вида, залога // Межкатегоðиальные связи в гðамматике. - СПб., 1996. С. 61-78. 251. Кормилицына М.А. Варианты усложнения семантической структуры предложения в разговорной речи // Вопросы стилистики. - Саратов, 1986. С. 80-86. 252. Кормилицына М.А. Семантически осложненное (полипропозитивное) простое предложение в устной речи. - Саратов, 1988. 253. Королькова А.В. К лексико-грамматической характеристике безличных форм глагола и их функционирования // Функциональный анализ грамматических единиц. - Л., 1980. С. 103-117. 254. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. Проблемы языкового изменения // Новое в лингвистике. - Вып. III. - М., 1963. С. 143-346. 221

255. Косеска-Тошева В., Гаргов Г. Българско-полска съпоставителна граматика. Т. 2. Семантичната категория определеност/неопределеност. София, 1990. 256. Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. - М., 1971. 257. Костомаров В.Г. Язык и культура. - М., 1990. 258. Котков С.И., Попова З.Д. Очерки по синтаксису южновеликорусской письменности XVII века. - М., 1986. 259. Кошмидер Э. Очерк науки о видах польского глагола: Опыт синтеза // Вопросы глагольного вида. - М., 1962. С. 105-167. 260. Кðасных В.И. О распространении пðилагательных и пðичастий пðидаточной изъяснительной часть˛ и инфинитивом // Русский язык в школе, 1995, № 1. С. 89-96. 261. Кречмер А. Актуальные вопросы истории русского литературного языка // Вопросы языкознания, 1995, № 6. С. 96-123. 262. Кржижкова Е. Значение конструкций стану+инфинитив // Русский язык в школе, 1962, № 4. С. 16-19. 263. Крысько В.Б. Переходность, объект, одушевленность в истории русского языка: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - М, 1994. 264. Крысько В.Б. Залоговые отношения // Древнерусская грамматика XII-XIII вв. [Глагол] / Отв. ред. В.В.Иванов. - М., 1995. С. 465-506. 265. Кубик М. Модели двусоставных глагольных предложений русского языка в сопоставлении с чешским. - Praha, 1977. 266. Кубрякова Е.С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. - М., 1981. 267. Кубрякова Е.С. Парадигматика. Синтагматика // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. С. 366-367, 447-448. 268. Кубрякова Е.С. Лексикализация грамматики: пути и последствия // Язык - система. Язык - текст. Язык - способность. К 60-летию членакорреспондента РАН Юрия Николаевича Караулова. - М., 1995. С. 16-24. 269. Кудлиньска Х. Глагольные модальные словосочетания с инфинитивом в современном русском и польском языках // Die russische Sprache im Vergleich zur polnischen und deutschen Sprache. Beiträge zur Slavistuk. - Frankfurt am Mein - Bern - New York - Paris, 1988. S. 199-206. 270. Кузнецов А.М. Проблемы компонентной семасиологии (от компонентного анализа к компонентному синтезу): Научный доклад ... докт. филол. наук. - М., 1992. 271. Кузнецов П.С. Очерки исторической морфологии русского языка. М., 1959. 272. Кузнецов П.С. О принципах изучения грамматики. - МГУ, 1961а. 273. Кузнецов П.С. Очерки по морфологии праславянского языка. - М., 1961б.

222

274. Кузнецова М.В. К истории формирования возвратных глаголов (на материале языка памятников древнерусской письменности): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1984. 275. Кузнецова Р.Д. Исторические изменения в сложноподчиненном предложении. - Калинин, 1983. 276. Кузнецова Р.Д. Функции начальных союзов в памятниках русской письменности XI-XVII вв. // Восточные славяне: Языки, история, культура / К 85-летию академика В.И.Борковского /Отв. ред. Ю.Н.Караулов. - М., 1985. С. 27-32. 277. Кузнецова Э.В. Русская лексика как система. - Свердловск, 1980. 278. Кузнецова Э.В. Лексикология. - М., 1982. 279. Кузнецова Э.В. Язык в свете системного подхода. - Свердловск, 1983. 280. Кузнецова Э.В. Введение // Лексико-семантические группы русских глаголов. - Иркутск, 1989. С. 4-23. 281. Кюрегян А.Г. Функционально-семантический класс побудительных стереотипных коммуникатов диалогического текста (на материале современного французского языка): Автореф. дис. канд. ... филол. наук. - М., 1990. 282. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (X середина XVII в.). - М., 1975. 283. Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание (Избранные работы). - М., 1977. 284. Левицкий В.В. Типы лексических микросистем и критерии их разграничения // НДВШ. Филологические науки, 1988, № 5. С. 66-73. 285. Лекант П.А. Система глагольных односоставных предложений в русском языке // Ученые записки МОПИ. Т. 257. - Вып. 16. Русский язык. М., 1969. С. 108-140. 286. Лекант П.А. Типы и формы сказуемого в современном русском языке. - М., 1970. 287. Лихачев Д.С. Прошлое - будущему: Статьи и очерки. - Л., 1985. 288. Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. - Л., 1986. 289. Ломов А.М. Очерки по русской аспектологии. - Воронеж, 1977. 290. Ломов А.М. Темпоральные средства русского языка и их функциональные связи. - Вып. 1. - Воронеж, 1979. 291. Ломов А.М. Типология русского предложения. - Воронеж, 1994. 292. Ломоносов М.В. Российская грамматика. - СПб., 1755. 293. Ломтев Т.П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956. 294. Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. - М., 1972.

223

295. Ломтев Т.П. Общее и русское языкознание. Избранные работы. - М., 1976. 296. Лопушанская С.П. Очерки по истории глагольного формообразования в русском языке. - Казань, 1967. 297. Лопушанская С.П. Основные тенденции эволюции простых претеритов в древнерусском книжном языке. - Казань, 1975. 298. Лопушанская С.П. К становлению аналитических форм времени в истории русского глагола //Ìeskoslovenska rusistika. XXVI, № 5. - Praha, 1981, S. 213-218. 299. Лопушанская С.П. Исторические изменения в составе русской глагольной лексики // Русский глагол в сопоставительном освещении: Межвуз. научн. сборник. - Саратов, 1984. С. 3-9. 300. Лопушанская С.П. Парадигматические и синтагматические отношения древнерусских бесприставочных глаголов движения // Русский глагол в сопоставительном освещении: Межвуз. научн. сборник. - Саратов, 1987. С. 3-12. 301. Лопушанская С.П. Отражение древних конкретно-пространственных представлений в "Слове о полку Игореве" // Развитие частей речи в истории русского языка: Межвуз. сборник научных трудов. - Рига, 1988а. С. 73-78. 302. Лопушанская С.П. Изменение семантической структуры русских бесприставочных глаголов движения в процессе модуляции // Русский глагол /В сопоставительном освещении/: Межвуз. сборник научных трудов. Волгоград, 1988б. С. 5-19. 303. Лопушанская С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола. - Волгоград, 1990. 304. Лопушанская С.П. О семантической сочетаемости морфем в истории русского словообразования // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. - М., 1991. С. 183-189. 305. Лопушанская С.П. Комплексный анализ темпоральной системы древнерусского глагола // Материалы XI научной конференции профессорско-преподавательского состава (18-22 апреля 1994 года). Волгоград, 1994. С. 241-245. 306. Лопушанская С.П. Семантическая модуляция как ðечемыслительный пðоцесс // Вестник ВолГУ. Сеðия 2: Филология. - Вып. 1. - Волгогðад, 1996. С. 6-13. 307. Лопушанская С.П., Тупикова Н.А. Теория и практика изучения русских глаголов движения в системе языка и в тексте // Русский язык и литература в общении народов мира: проблемы функционирования и преподавания / VII Международный конгресс преподавателей русского языка и литературы: Тезисы докладов и сообщений. Т. 1. - М., 1990. - С. 544-545. 308. Лопушанская С.П., Тупикова Н.А. История и современное состояние сложных форм будущего времени польского и восточнославянского глагола 224

// Polsko-wschodniosäowiaòskie powiôzania kulturowe, literackie i józykowe. 2. Józykoznawstwo i translatorika. - Olsztyn, 1995. - S. 143-148. 309. Ляпон М.В. Из истории выражения модальности в русском языке (на материале сочинений Курбского): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1971. 310. Ляпунова В.Е. Безличные предложения в памятниках русской письменности XVII века: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 1962. 311. Макеев Л.Н. История форм инфинитива в русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1972. 312. Маðкина Е.Ф. Пðостое пðедложение с инфинитивной гðуппой как сðедство выðажения умозакл˛чения (На матеðиале английского и ðусского языков): Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1993. 313. Маслов Ю.С. Вопросы глагольного вида в современном зарубежном языкознании // Вопросы глагольного вида. - М., 1962. 314. Маслов Ю.С. Об основных и промежуточных ярусах в структуре языка // Вопросы языкознания, 1968, № 4. С. 69-79. 315. Маслов Ю.С. Очерки по аспектологии. - Л., 1984. 316. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. - 2-е изд., перераб. и доп. М., 1987. 317. Маслов Ю.С. Глагол // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. С. 104. 318. Матвеев С.Б. Логико-семантическая типология двукомпонентных пðедложений с пðедикативом и инфинитивом // Исследования по семантике. - Уфа, 1992. С. 145-156. 319. Маттуш Х.-Ю. К вопросу о функционально-семантическом описании языка // Исследования по семантике. - Уфа, 1983. С. 93-99. 320. Матханова И.П. Модальные значения безличных возвðатных глаголов // Модальность в ее связях с дðугими категоðиями. - Новосибиðск, 1992. С. 70-78. 321. Межкатегоðиальные связи в гðамматике. - СПб., 1996. 322. Мейе А. Общеславянский язык. - М., 1951. 323. Метс Н.А., Митрофанова О.Д., Одинцова Т.Б. Структура научного текста и обучение монологической речи. - М., 1981. 324. Мещанинов И.И. Понятийные категории в языке // Труды Военного института иностранных языков, 1945а, № 1. С. 5-17. 325. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - М.; Л., 1945б. 326. Мещанинов И.И. Глагол. - Л., 1982. 327. Мещерский Н.А. История русского литературного языка. - Л., 1981. 328. Мещерский Н.А. Избранные статьи. - СПб., 1995. 329. Милованова М.В. Эволюция глаголов приобщения объекта в сочетании с глаголами действия в древнерусском языке: Дис. ... канд. филол. наук. - Волгоград, 1992. 225

330. Милосердова Е.В. Прагматические аспекты модальности простого предложения в современном немецком языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - Л., 1991. 331. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка. - М., 1981. 332. Митðофанова О.Д. Язык научно-технической литеðатуðы. - М., 1973. 333. Митрофанова О.Д. Глагол в научной речи // Русский язык в школе, 1975, № 2. С. 80-86. 334. Митрофанова О.Д. Научный стиль речи: проблемы обучения. - М., 1976. 335. Михайлова О.А. Глаголы со специализированными предметносубъектными семами в современном русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Свердловск, 1985. 336. Михайловская Н.Г. К проблеме изучения лексико-семантической системы древнерусского языка // Вопросы языкознания, 1973, № 2. С. 92-101. 337. Михайловская Н.Г. О реализации значения слова в древнерусском тексте // Вопросы языкознания, 1974, № 5. С. 87-95. 338. Михайловская Н.Г. Системные связи в лексике древнерусского книжно-письменного языка XI-XIV вв.: Нормативный аспект. - М., 1980. 339. Молдован А.М. Из синтаксиса дðевнеðусского пеðевода "Жития Андðея Юðодивого" // Русистика. Славистика. Индоевðопеистика. Сбоðник к 60-лети˛ А.А.Зализняка. - М., 1996. С. 256-275. 340. Морковкин В.В. Опыт идеографического описания лексики. - М., 1977. 341. Москальская О.И. Проблемы системного описания синтаксиса. - М., 1974. 342. Мразек Р. Сравнительный синтаксис славянских литературных языков. - Brno, 1990. 343. Мурыгина З.М. Семантическая структура спрягаемых форм русского глагола. - М., 1970. 344. Некрасов Н.П. О значении форм русского глагола. - СПб., 1865. 345. Немец Г.Г. Грамматические средства выражения модальности в русском языке. - Харьков, 1991. 346. Никитевич В.М. Грамматические категории имени и глагола в русском языке. - Алма-Ата, 1962. 347. Никитевич В.М. Грамматические категории в современном русском языке. - М., 1963. 348. Никитин М.В. Лексическое значение слова (структура и комбинаторика). - М., 1983. 349. Никитина С.Е. Семантика термина "подлежащее" в отечественных и европейских словарях лингвистических терминов (К вопросу о тезаурусном

226

способе описания терминологии) // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979, № 4. С. 361-367. 350. Никифоров С.Д. Глагол. Его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. - М., 1952. 351. Николаев Г.А. Русское историческое словообразование: Теоретические проблемы. - Казань, 1987. 352. Николаев Г.А. Имена су˘ествительные с суффиксом -ьствие в дðевнеðусском литеðатуðном языке: Истоðико-стилистический аспект // Истоðия ðусского языка. - Казань, 1992. С. 40-52. 353. Николаева Т.М. Рец. на кн.: Guiraud-Weber M. Les propositions sans nominatif en russe moderne. - Paris: Institut d'Etudes Slaves, 1984 // Russian Linguistics, 1989. Vol. 13. Nos. 2. P. 174-175. 354. Николаева Т.М. (рец.). Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Л.: Наука, 1990. 263 с. // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1991, № 6. С. 559-564. 355. Николаева Т.М. Теория функциональной грамматики как представление языковой данности (на материале четырех выпусков кн. "Теория функциональной грамматики") // Вопросы языкознания, 1995, № 1. С. 68-79. 356. Никонова Ж.В. Функциональный потенциал инфинитива в совðеменном немецком языке: Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - Нижний Новгоðод, 1995. 357. Новикова Н.В. Становление аналитической формы будущего времени в русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1982. 358. Новоженова З.Л. Структурно-семантические типы глагольных предложений в современном русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 1983. 359. Норман Б.Ю. Синтаксис речевой деятельности. - Минск, 1978. 360. Обнорский С.П. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. - М.; Л., 1946. 361. Обнорский С.П. Очерки по морфологии русского глагола. - М., 1953. 362. Овсянико-Куликовский Д.Н. Синтаксис русского языка. - СПб., 1902. 363. Осетров И.Г. К вопросу о некоторых синтаксических реализациях зависимого инфинитива // Грамматические классы слов. - Тамбов, 1979. С. 32-36. 364. Осипова Е.Н. К вопросу о специфике категории синтаксического лица: На материале односоставных глагольно-личных предложений // Ученые записки ЛГПИ. Т. 423. - Л., 1969. С. 63-70. 365. Очерки по исторической грамматике русского литературного языка ХIХ в. Глагол, наречие, предлоги и союзы в русском литературном языке ХIХ века. - М., 1964. 227

366. Очерки по исторической грамматике русского литературного языка ХIХ в. Изменения в системе простого и осложненного предложения. - М., 1964. 367. Павлова Е.М. Использование метода компонентного анализа и данных синтагматики при определении структуры лексико-семантических групп // Уровни лингвистического анализа в синхронии и диахронии. - Л., 1986. С. 67-74. 368. Падучева Е.В. О семантике синтаксиса. - М., 1974. 369. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью: (Референциальные аспекты семантики местоимений). М., 1985. 370. Панфилов В.З. Категория модальности и ее роль в конституировании структуры предложения и суждения // Вопросы языкознания, 1977, № 4. С. 37-48. 371. Панфилов В.З. Гносеологические аспекты философских проблем языкознания. - М., 1982. 372. Пауль Г. Принципы истории языка. - М., 1960. 373. Петров В.В. Язык и логическая теория: в поисках новой парадигмы // Вопросы языкознания, 1988, № 2. С. 34-48. 374. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении.-5-е изд. - М., 1935; 7-е изд. - M., 1956. 375. Пиотровская Л.А. Эмоциональные междометия как средство выражения субъективной модальности // Модальность в ее связях с другими категориями. - Новосибирск, 1992. С. 130-138. 376. Писаркова К. Посессивность как грамматическая проблема (на примере польского языка) // Грамматическое описание славянских языков. М., 1974. С. 171-176. 377. Попов П.С. Суждение и предложение // Вопросы синтаксиса современного русского языка. - М., 1950. С. 5-35. 378. Попова З.Д., Стернин И.А. Лексическая система языка. - Воронеж, 1984. 379. Попова З.Д., Стернин И.А., Беляева Е.И. Введение // Полевые структуры в системе языка. - Воронеж, 1989. С. 3-9. 380. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. I-II. - Воронеж, 1874.; M., 1958. 381. Потебня А.А. Мысль и язык. - Харьков, 1913. 382. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. III. - М., 1968. 383. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. IV. - Вып. II / Глагол. - М., 1977. 384. Правдин А.Б. Значения дательного падежа в древнерусском языке (XII - XVII вв.): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - М., 1954.

228

385. Пðиселков М.Д. Истоðия ðусского летописания XI-XV вв. - СПб., 1996. 386. Пупынин Ю.А. Субъектно-предикатно-объектные отношения и смысл высказывания (на материале русских безличных конструкций). - Л., 1991. 387. Пупынин Ю.А. О связях субъектности и модальности в русском языке // Модальность в ее связях с другими категориями. - Новосибирск, 1992а. С. 50-57. 388. Пупынин Ю.А. Безличный предикат и субъектно-объектные отношения в русском языке // Вопросы языкознания, 1992б, № 1. С. 48-63. 389. Пупынин Ю.А. Связи субъекта и объекта с гðамматической семантикой пðедиката в ðусском языке // Межкатегоðиальные связи в гðамматике. - СПб., 1996. С. 144-152. 390. Пьянова В.М. Инфинитивные предложения в частной переписке XVII - нач. XVIII вв.: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Куйбышев, 1973. 391. Радзиховская В.К. Аксиологический аспект функциональносемантической категории взаимности с позиций концепции предикативности/аберративности (к проблеме "человеческого фактора" в функционировании языка) // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. - Екатеринбург, 1995. С. 88-89. 392. Распопов И.П. Актуальное членение предложения. - Уфа, 1961. 393. Распопов И.П. Строение простого предложения в современном русском языке. - М., 1970. 394. Распопов И.П. Система языка и ее уровни // Материалы по русскославянскому языкознанию. - Воронеж, 1976. С. 134-143. 395. Распопов И.П. Спорные вопросы синтаксиса. - Ростов-на-Дону, 1981. 396. Ремнева М.Л. Литературный язык Древней Руси: некоторые особенности грамматической нормы. - М., 1988. 397. Ремнева М.Л. Еще раз о типах (видах, стилях) древнерусского литературного языка // Вестник МГУ. Серия 9. Филология, 1995, №4. С. 99104. 398. Реформатский А.А. Дмитрий Николаевич Ушаков (К столетию со дня рождения) // Русский язык в школе, 1973, № 1. С. 95-98. 399. Рогожина Н.О. Темпоральная отнесенность ирреального действия в конструкциях с модальными глаголами волеизъявления и зависимым инфинитивом в современном русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - СПб., 1992. 400. Русская грамматика. Т. I-II. - Praha, 1979. 401. Русская грамматика / Гл. ред. Н.Ю.Шведова. Т. I-II. - М., 1982. 402. Рылов С.А. Двусоставность/односоставность дðевнеðусского пðедложения-высказывания в стðуктуðно-функциональном аспекте // Об˘ее и

229

ðегиональное в дðевнеðусской и стаðовеликоðусской языковой культуðе. Нижний Новгоðод, 1993. С. 31-48. 403. Сабанеева М.К. Функциональный анализ наклонений в современном французском языке. - Л., 1984. 404. Савельева Л.В. Отрицательно-безличные предложения в истории русского языка. - Л., 1988. 405. Савицкий Н. Соотношение между формально-грамматическим строем предложения и модальностью // Ostslawische Sprachen, 1973, III. S. 8185. 406. Салазникова Л.В. Начинательность как функциональносемантическая категоðия в ðусском языке: Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - Саðатов, 1981. 407. Самсонов Н.Г. Древнерусский язык. - М., 1973. 408. Сахаров И.Я. Инфинитив как обстоятельство (к постановке вопроса) // Ученые записки ЛГУ. Т. 225. - Л., 1961. С. 71-88. 409. Свинцова И.Ю. Русские безличные глагольные пðедложения и их ðаспðостðанители: Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1993. 410. Седельников Е.А. Структура простого предложения с точки зрения синтагматических и парадигматических отношений // НДВШ. Филологические науки, 1961, № 3. С. 74-77. 411. Седельников Е.А. Эволюция структуры и грамматических категорий инфинитивных предложений в русском языке (по памятникам XI-XVIII веков): Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - М., 1980. 412. Седельников Е.А. Определенность и неопределенность в простых предложениях древнерусского языка старшей поры // РЖ. Общественные науки в СССР. Языкознание. - М., 1991, № 6. С. 25-27. 413. Семантические типы предикатов / Отв. ред. О.Н.Селиверстова. - М., 1982. 414. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. - М.; Л., 1934. 415. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М., 1993. 416. Сергеева В.И. Предложение-высказывание в коммуникативноязыковом процессе. - Тверь, 1993. 417. Серебренников Б.А. О материалистическом подходе к явлениям языка. - М., 1983. 418. Силина В.Б. Видо-временные отношения // Древнерусская грамматика XII-XIII вв. [Глагол] / Отв. ред. В.В.Иванов. - М., 1995. С. 374464. 419. Сильницкий Г.Г. Семантическая структура глагольного значения // Проблемы структурной лингвистики. 1983. - М., 1986. С. 3-16. 420. Сиротинина О.Б. Лекции по синтаксису русского языка. - М., 1980.

230

421. Сиротинина О.Б. Человек и его язык // Вопросы стилистики. - Вып. 26. - Саратов, 1996. С. 3-8. 422. Скðипкина Н.Ф. Функции книжной глагольной лексики в ðусском литеðатуðном языке пеðвой тðети XIX века (на матеðиале пðоизведений декабðистов): Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - Саðатов, 1982. 423. Слесарева И.П. Проблемы описания и преподавания русской лексики. - М., 1980. 424. Слюсарева Н.А. О семантической и функциональной сторонах языковых явлений // Теория языка. Методы его исследования и преподавания: К 100-летию со дня рождения Льва Владимировича Щербы. Л., 1981. С. 243-249. 425. Слюсарева Н.А. Синтаксис и морфология в свете функционального подхода // НДВШ. Филологические науки, 1984, № 1. С. 36-41. 426. Слюсарева Н.А. Проблемы функциональной морфологии современного английского языка. - М., 1986. 427. Смирницкий А.И. Лексическое и грамматическое в слове // Вопросы грамматического строя. - М., 1955. С. 11-53. 428. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. - М., 1957. 429. Смирницкий А.И. Морфология английского языка. - М., 1959. 430. Смолина К.П. Компонентный анализ и семантическая реконструкция в истории слов // Вопросы языкознания, 1986, № 4. С. 97-105. 431. Собинникова В.И. Содержание и форма в языке как общественном явлении // Материалы по русско-славянскому языкознанию. - Воронеж, 1964. С. 271-275. 432. Собинникова В.И. Инфинитивные предложения в воронежских актах XVII-XVIII вв. // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж, 1972. С. 164-174. 433. Собинникова В.И. Русские конструкции с инфинитивом и их эквиваленты в болгарском языке // Материалы по русско-славянскому языкознанию. - Воронеж, 1983. С. 94-100. 434. Собинникова В.И. Историческая грамматика русского языка. Воронеж, 1984. 435. Собинникова В.И. Псковская судная грамота - памятник русского литературного языка. - Воронеж, 1990. 436. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. - 4-е изд. - М., 1907. 437. Современный русский язык. II. Морфология. Синтаксис. - М., 1964. 438. Соколова Е.В. Высказывания со значением потенциальности в ðусской лиðике (семантика объективно-обусловленной необходимости): Автоðеф. дис. ... канд. филол. наук. - СПб., 1991. 439. Соколова М.А. Очерки по языку деловых памятников XVI века. - Л., 1957. 231

440. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. - М., 1977. 441. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. - М., 1933. 442. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. - М., 1977. 443. Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. - М., 1959. 444. Степанов Ю.С. Основы языкознания. - М., 1966. 445. Степанов Ю.С. Иерархия имен и ранги субъектов // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979, № 4. С. 335-348. 446. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения (Семиологическая грамматика). - М., 1981. 447. Степанов Ю.С. Личности - безличности категория // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. С. 272. 448. Степанов Ю.С. Между "системой" и "текстом": выражение "фактов" // Язык - система. Язык - текст. Язык - способность. К 60-летию членакорреспондента РАН Юрия Николаевича Караулова. - М., 1995. С. 111-119. 449. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. - Воронеж, 1985. 450. Стеценко А.Н. Исторический синтаксис русского языка. - М., 1977. 451. Сумникова Т.А. Местоимения // Древнерусская грамматика XII-XIII вв. / Отв. ред. В.В.Иванов. - М., 1995. С. 326-374. 452. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения. - Калинин, 1980. 453. Сухотин В.П. Синтаксическая синонимика в современном русском литературном языке. Глагольные словосочетания. - М., 1960. 454. Таривердиева М.А. Интерпретация действий в высказывании: импликативные возможности модальных структур // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1992, № 4. С. 62-66. 455. Тарланов З.К. Инфинитивные предложения в русском литературном языке XVIII столетия (на материале языка басен и комедий): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1964. 456. Телия В.Н. Типы языковых значений: Связанное значение слова в языке. - М., 1981. 457. Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис / Отв. ред. А.В.Бондарко. - Л., 1987 (= ТФГ). 458. Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А.В.Бондарко. - СПб., 1991 (=ТФГ). 459. Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. Отв. ред. А.В.Бондарко. - СПб., 1992 (= ТФГ). 460. Тимофеев К.А. Инфинитивные предложения в русском языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - Благовещенск-на-Амуре, 1951.

232

461. Тимофеев К.А. Заметки из истории инфинитивных предложений // Академику Виктору Владимировичу Виноградову к его шестидесятилетию. Сборник статей. - М., 1956. С. 250-259. 462. Тимофеев К.А. Об основных типах инфинитивных предложений в древнерусском языке // Ученые записки ЛГУ, № 277. Серия филол. наук. Вып. 55. - Л., 1959. С. 3-27. 463. Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. - Л., 1974. 464. Толстая С.М. К понятию функции в языке культуры // Славяноведение, 1994, № 5. С. 91-97. 465. Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. - М., 1988. 466. Торопцев И.С. Исходные моменты лексической объективации // Проблемы ономасиологии. Т. 2. - Курск, 1975. С. 3-146. 467. Троянов В.И. Категория определенности - неопределенности предложения: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 1987. 468. Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. - М., 1987. 469. Тупикова Н.А. Функции глагольной лексики в форме инфинитива в русской демократической публицистике середины XIX в. - Toruò, 1988. 470. Тупикова Н.А. Парадигматические и синтагматические отношения в процессе функционирования глагольных единиц в древнерусском тексте // Historia i wspùäczesnoûñ w józyku rosyjskim i literaturze: Materialy z miódzynarodowej konferencji naukowej. - Olsztyn, 1989а. С. 91-100. 471. Тупикова Н.А. О коммуникативности и системности в процессе обучения русскому языку // Józyk rosyjski, 1989б, № 2. S. 95-98. 472. Тупикова Н.А. Реализация категории ин-персональности в христианской притче // Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. - Волгоград, 1991а. С. 39-40. 473. Тупикова Н.А. Взаимодействие лексического и грамматического уровней в истории русских инфинитивных конструкций // Соотношение синхронии и диахронии в языковой эволюции: Тезисы докладов Всесоюзной научной конференции. - Ужгород; М. (АН СССР), 1991б. С. 37. 474. Тупикова Н.А. Развитие инфинитива в качестве ядерного средства выражения категории ин-персональности в русском языке // Исторические изменения в языковой системе как результат функционирования единиц языка: Тезисы докладов межрегиональной научной конференции. Калининград; ИРЯ РАН, 1992. С. 105-106. 475. Тупикова Н.А. Семантика персональности::ин-персональности русского глагола. - Волгоград, 1993а. 476. Тупикова Н.А. Выражение субъекта действия в деловой речи казаков (по скорописным материалам XVII века) // Вопросы краеведения: Материалы краеведческих чтений. - Вып. 2. - Волгоград, 1993б. С. 168-171. 233

477. Тупикова Н.А. Вопрос о категории ин-персональности в русском языке // Терминоведение. - М., 1994, № 1. С. 148-152. 478. Тупикова Н.А. Отражение языковой личности в категориальной семантике ин-персональности // Языковая личность и семантика: Тезисы докладов научной конференции - ВГПУ; Ин-т языкознания РАН. - Волгоград, 1994. С. 118-119. 479. Тупикова Н.А. Взаимодействие функционально-семантических полей персональности::ин-персональности русского глагола // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Тезисы Международной конференции. Т. II. - М., 1995. С. 490-491. 480. Тупикова Н.А. Функционально-семантическая категория инперсональности русского глагола // Вестник ВолГУ. Серия 2: Филология. Вып. 1, Волгоград, 1996. С. 14-18. 481. Улуханов И.С. О языке Древней Руси. - М., 1972. 482. Улуханов И.С. Компоненты значения членимых слов // Вопросы языкознания, 1974, № 2. С. 71-78. 483. Улуханов И.С. О степенях словообразовательной мотивированности слов // Вопросы языкознания, 1992, № 5. С. 74-89. 484. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI - XVII вв.). - München, 1987. 485. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). - М., 1994. 486. Уфимцева А.А. Опыт изучения лексики как системы. - М., 1962. 487. Уфимцева А.А. Слово в лексико-семантической системе языка. - М., 1968. 488. Уфимцева А.А. Семантика слова // Аспекты семантических исследований. - М., 1980. С. 5-80. 489. Ушакова Л.И. Употребление видов глагола в независимом предикативном инфинитиве: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 1975. 490. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. - М., 1981. 491. Филин Ф.П. Очерки по теории языкознания. - М., 1982. 492. Фичи Джусти Ф. О выðажении носителя состояния в некотоðых безличных констðукциях // Русистика сегодня. - М., 1992. С. 70-81. 493. Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. Т. 1-2. - М., 1956-1957. 494. Фролова И.А. Оборот дательный с инфинитивом в составе древнеславянского предложения // Инфинитные формы глагола. Новосибирск. 1980. С. 118-133. 495. Хабургаев Г.А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. - М., 1990.

234

496. Хабургаев Г.А. Древнерусский и древнепольский глагол в сравнении со старославянским (К реконструкции праславянской системы претеритов) // Исследования по глаголу в славянских языках. История славянского глагола. - М., 1991. С. 42-54. 497. Химик В.В. Предикативность предложения и актуализационные функции высказывания // НДВШ. Филологические науки, 1986, № 1. С. 8083. 498. Химик В.В. Категория субъективности и ее выражение в русском языке. - Л., 1990. 499. Ховалкина А.А. Наречия меры и степени: лексико-грамматическая группа или функционально-семантическая категория // Русский язык в школе, 1994, № 4. С. 76-80. 500. Храковский В.С. Исчисление диатез // Диатезы и залоги: Тезисы конф. "Структурно-типологические методы в синтаксисе разносистемных языков" (21-23 октября 1975 г.). - Л., 1975. С. 34-51. 501. Храковский В.С. Типы описаний и некоторые особенности функциональной грамматики // Проблемы функциональной грамматики. - М., 1985. С. 65-77. 502. Храковский В.С. Повелительность // Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. - Л., 1990. - С. 185-238. 503. Храковский В.С. Ограничения в системе семантической интерпретации повелительных предложений // Модальность в ее связях с другими категориями. - Новосибирск, 1992. С. 5-13. 504. Храковский В.С. Роль теории в грамматическом описании // Вестник МГУ. Серия 9. Филология, 1994, № 6. С. 21-25. 505. Хрычиков Б.В. Синонимия грамматических форм // Ученые записки Новгор. гос. пединститута. Т. III, филол. выпуск. - Новгород, 1958. С. 133142. 506. Худяков А.А. К вопросу о соотношении семантических и понятийных категорий // Актуальные вопросы семасиологии: Межвуз. сборник научных трудов - Л., 1991. С. 128-133. 507. Хюттль-Фолтер Г. Спорные вопросы изучения литературного языка в древнерусский период // Wiener slavistisches Jahrbuch, 1973, 18. S. 29-47. 508. Цейтлин С.Н. Категория предикативности и ее отношение к высказыванию и предложению // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. - Л., 1975. 509. Цыцаркина Н.Н. Абстрактный характер значения предикатов "обобщающего состояния" // Актуальные проблемы семасиологии: Межвуз. сборник научных трудов. - Л., 1991. С. 160-165. 510. Черемисина М.И. Имена и глаголы в системе лексикограмматических классов слов // Семантика и системность языковых единиц. Новосибирск, 1985. С. 13-26. 235

511. Черепанова О.А. Лексико-грамматические средства выражения модальности в русском языке XI-XVII вв.: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1965. 512. Чернов В.А. Русский глагол в ХVII веке. - Свердловск, 1984. 513. Чеснокова Л.Д. Категория количества и способы ее выражения в современном русском языке. - Таганрог, 1992. 514. Чечулина Л.С. Прилагательное и категория темпоральности // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. Екатеринбург, 1995. С. 92-93. 515. Чернышев В.И. Избранные труды. Т. I. - М., 1970. 516. Чудинов А.П. Регулярная многозначность в глагольной лексике. Свердловск, 1986. 517. Шарандин А.Л. Лексико-грамматические классы и система морфологических парадигм русского глагола: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - СПб., 1992. 518. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. - 2-е изд. - Л., 1941а. 519. Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. 4-е изд. - M., 1941б. 520. Шведова Н.Ю. О соотношении грамматической и синтаксической структуры предложения // Славянское языкознание: VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973 г. Доклады советской делегации. - М., 1973. С. 458-483. 521. Шведова Н.Ю. Простое предложение. // Русская грамматика. Т. II. М., 1982. С. 92-421. 522. Шведова Н.Ю. Один из возможных путей построения функциональной грамматики русского языка // Проблемы функциональной грамматики. - М., 1985. С. 30-37. 523. Шелякин М.А. Категория вида и способы действия русского глагола: Теоретические основы - Таллинн, 1983. 524. Шелякин М.А. О лексико-семантическом уровне категории аспектуальности в русском языке // Русский язык: Языковые значения в функциональном и эстетическом аспектах. Виноградовские чтения XIV-XV. М., 1987. С. 3-22. 525. Шелякин М.А. О семантике неопределенно-личных предложений // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А.В.Бондарко. - СПб., 1991. С. 62-71. 526. Шептухина Е.М. Модуляционно-префиксальные процессы в древнерусском глагольном словообразовании (глаголы со связанными основами): Дис. ... канд. филол. наук. - Волгоград, 1995. 527. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. - М., 1973. 528. Шмелев Д.Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. - М., 1976. 236

529. Шмелев Д.Н. Современный русский язык: Лексика. - М., 1977. 530. Шмелева Т.В. Смысл и формальная организация двухкомпонентных инфинитивных предложений в русском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1979. 531. Шмелева Т.В. Смысловая организация предложения и проблема модальности // Актуальные проблемы русского синтаксиса. - М., 1984. С. 78100. 532. Шульга М.В. Развитие морфологической системы имени в русском языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - М., 1988. 533. Щаднева В. Синтаксическая модальность и инфинитив // Ученые записки Тартусского ун-та. - Вып. 425. - Тарту, 1977. С. 61-70. 534. Щерба Л.В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Т. 1. Л., 1956. 535. Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. - М., 1957. 536. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974. 537. Щерба Л.В. Преподавание иностранных языков в средней школе: (общие вопросы методики). - 2-е изд. - М., 1974. 538. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. - М., 1974. 539. Щур Г.С. О новых и традиционных методах исследования языка // Проблемы развития языка. - Саратов, 1981. С. 143-150. 540. Этерлей Е.Н. Древнерусский имперфект (значение и употребление): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1970. 541. Юдин А.А. Категория лица глагола в современном русском языке (семантика лица глагола). - Рязань, 1976. 542. Юрченко В.С. Сказуемое (На материале русского языка) // Вопросы языкознания, 1977, № 6. С. 71-84. 543. Юрченко В.С. Очерк по философии грамматики. - Саратов, 1995. 544. Якобсон Р.О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. - М., 1972. С. 95-113. 545. Якобсон Р.О. Избранные работы. - М., 1985. 546. Якубинский Л.П. История древнерусского языка. - М., 1953. 547. Ярцева В.Н. Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка // Исследования по общей теории грамматики. - М., 1968. С. 5-57. 548. Ярцева В.Н. Проблема вариативности и взаимоотношение уровней грамматической системы языка // Вопросы языкознания, 1983, № 5. С. 17-24. 549. Adamec P. K vyjadêovînø vãznamõ moènosti a nutnosti v souìasné ruðtiní // Sbornøk PFUK, Filologické studie, II. - Praha, 1970. S. 87-95. 550. Andrîs Z. Се азъ ... // Russian Linguistics, 1987. Vol. 11. Nos. 2-3. P. 179-186.

237

551. Bartula Cz. Проблематика модальности в старославянском и праславянском языках // Otîzky slovanské syntaxe. T. 3. - Brno, 1973. S. 297302. 552. Becker K. Organism der Sprache als Einleitung zur deutschen Grammatik. - Frankfurt, 1827. 553. Benni T., Äoû J., Nitsch K., Rozwadowski J., Uäaszyn H. Gramatyka józyka polskiego. - Krakùw, 1923. 554. Benveniste E. Strukture des relations de personne dans le verbe // Bulletin de la Societe Linguistigue de Paris, 1946, 43. P. 1-12. 555. Bondarko A.V. Die Semantik des Verbalaspekts im Russischen. Beiträge zur Slavistik. Bd. XXIV. - Frankfurt am Mein - Berlin - Bern - New York - Paris Wien, 1995. 556. Bopp F. Über das Conjugationssystem der Sanskritsprache in Vergleichung mit jenem der griechischen, lateinischen, persischen und germanischen Sprachen. - Berlin, 1816. 557. Brentano F. Psychologie vom empirischen Standpunkt. - Leipzig, 1874; 1888. 558. Brunot F. La pensée et la langue. - Paris, 1936. 559. Channon R. On Subjects and Subjectless Expressions in Russian // VII Miódzynarodowy kongres säawistùw. Warszawa, 21-27 VIII 1973. Streszczenia referatùw i komunikatùw. - Warszawa, 1973. S. 189-190. 560. Daneð Fr. The Relation of Centre and Periphery as a Language Universal // Fravaux linguistiques de Prague. 2. Les problömes du centre et de la péripherie du systöme de la langue. - Prague, 1966. P. 9-21. 561. Dik S.C. Functional grammar. - Amsterdam etc., 1979. 562. Doros A. Werbalne konstrukcje bezosobowe w jуzyku rosyjskim i polskim na tle innych józykùw säowiaòskich. - Wrocäaw-Warszawa-KrakùwGdaòsk, 1975. 563. Duchaìek O. Le Champ conceptuel de la beaute en français moderne. Praha, 1960. 564. Endres R. Subjekt und Subjektlosigkeit als Kategorien der Inhaltsseite der Sprache // Sprachwissenschaft, 1976, I. S. 292-327. 565. Feleszko K. Zdanie bezosobowe w józyku macedoòskim // Studia 2 filologii polskiej i säowiaòskiej. 7. - Warszawa, 1967. S. 205-217. 566. Fodor I. Subjektlose Sätze im modernen Russischen // Studia Slavica Akademiae Scientarum Hungaricae, 1957, 3. S. 149-159. 567. Forchheimer J.P. The Category of Person in Language. - Berlin, 1953. 568. Frei H. La grammaire des fautes. - Paris-Geneve-Leipzig, 1929. 569. Girke W. Zur Darstellung der unpersönlichen Sätze im Slavischen // Archiv für das Studium der neueren Sprachen. Bd. 213, 1976. S. 310-327. 570. Goäôb Z. Problem podmiotu // Biuletyò polskiego towarzystwa józykoznawczego. Zesz. XVII. - Wrocäaw - Krakùw, 1958. S. 19-66. 238

571. Grammaire fonctionelle du français / Dir. A.Martinet. - Paris, 1979. 572. Grzegorczykowa R. Struktura semantyczna zdaò ogùlnych // Z polskich studiùw säawistycznych. Seria 5. Józykoznawstwo. - Warszawa, 1978. S. 375381. 573. Guiraud-Weber M. Классификация простого предложения и ее последствия для типологии языков // Revue des Études Slaves. - Paris, 1978. L I/1-2. P. 129-137. 574. Guiraud-Weber M. L'effacement du subjet au nominatif dans l'énoncé en russe moderne // Revue des Études Slaves, 1983, № 55. Р. 79-86. 575. Guiraud-Weber M. (Universite d' Aix - en Provence). Рец. на кн.: Г.А.Золотова, Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. - М.: Наука, 1982, 386 с. // Russian Linguistics, 1984a. Vol. 8. Nos. 2. P. 184-188. 576. Guiraud-Weber M. Les propositions sans nominatif en russe moderne. Paris, 1984б. 577. Halliday M.A.K. Explorations in the functions of language. - London, 1973. 578. Harris Z.S. The Methods in Structural Linguistics. - Chicago, 1951. 579. Herbart J. Lehrbuch zur Einleitung in die Philosophie. - Königsberg, 1813. 580. Hjelmslev L. Prolegomina to a theory of language. - Baltimore, 1953. 581. Iovanowich A. Die Impersonalien. - Belgrad, 1896. 582. Isaìenko A.V. Die russische Sprache der Gegenwart. Teil I. Formenlehre. - Halle, 1962. 583. Isaìenko A.V. Geschichte der russischen Sprache. - Band 1. - Heidelberg, 1980; Band 2. - Heidelberg, 1983. 584. Iviñ M. The syntactic opposition personality vs. impersonality in Slavic Languages // Studia z filologii Polskiej i Säowiaòskiej, 1965, 5. S. 49-52. 585. Järventausta M. Das Subjekt im Deutschen und im Finnischen. Frankfurt am Mein - Berlin - New York - Paris, 1991. 586. Kaìala J. Semantisches und Grammatisches im Satz // Zeitschrift für Slavistik, 1985, 30. 1. S. 37-41. 587. Kazania gnieÿnieòskie. - Poznaò, 1953. 588. Kiparsky V. Russische historische Grammatik. - Heidelberg, 1975. 589. Klemensiewicz Z. Skäadnia opisowa wspùäczesnej polszczyzny kulturalnej. - Krakùw, 1937. 590. Klemensiewicz Z. Problematyka psychologicznej interpretacji zdania gramatycznego // Biuletyn polskiego towarzystwa józykoznawczego. Zesz. XII. Krakùw, 1953. S. 67-84. 591. Klemensiewicz Z. Podstawowe wiadomoûci z gramatyki józyka polskiego. - Wyd. 3. - Warszawa, 1960. 592. Klemensiewicz Z. Zarys skäadni polskiej. - Wyd. 3. - Warszawa, 1961. 239

593. Klemensiewicz Z. Wytyczne analizy budowy wypowiedzenia // Slavia occidentalis. T. 27. - Poznaò, 1968. S. 97-99. 594. Klemensiewicz Z., Lehr-Späawiòski T., Urbaòczyk S. Gramatyka historyczna józyka polskiego. - Warszawa, 1955. 595. Koneczna H. Funkcje zdaò jednoczäonowych i dwuczäonowych w józyku polskim // Z polskich studiùw slawistycznych. - Warszawa, 1958. S. 7198. 596. Korytkowska M. Typy pozycji predykatowo-argumentowych. Warszawa, 1992. 597. Krasnowolski A. Systematyczna skäadnia jуzyka polskiego. - Wyd. II. Warszawa-Krakùw, 1909. 598. Kêøèkovî H. Kategorie osoby // Jazykovednã ìasopis. XVIII, 1967, I. S. 60-80. 599. Kuraszkiewicz W. Podstawowe wiadomoûci z gramatyki historycznej józyka polskiego. - Warszawa, 1970. 600. Leiss E. Die Verbalkategorien des Deutschen. Ein Beitrag zur Theorie der sprachlichen Kategorisierung. - Berlin - New York, 1992. 601. Lehmann V. (рец.) Русская грамматика. Том. II: Синтаксис. "Простое предложение". М., 1980 // Russian Linguistics, 1985. Vol. 9. Nos. 1. Р. 51-57. 602. Lehr-Späawiòski T., Bartula Cz. Zarys gramatyki józyka starocerkiewno-säowiaòskiego na tle porùwnawczym. - Wyd. 4, uzupeän. Wrocäaw - Krakùw, 1959. 603. Äoû J. Gramatyka starosäowiaòska. - Lwùw - Warszawa - Krakùw, 1922. 604. Machek V. Sur l'origine des aspects verbaux en slave // Славянская филология. - Вып. III. - М., 1958. С. 38-57. 605. Maäecki A. Gramatyka historyczno-porùwnawcza józyka polskiego. - T. II. - Lwùw, 1879. 606. Martinet A. Studies in functional Syntax: Études de syntaxe fonctionelle. - München, 1975. 607. Meillet A. Linguistique historique et linguistique générale. - Paris, 1921. 608. Meinert B. Zur unterschiedlichen Wiedergabe der unbestimmtpersönlichen Bedeutung im Russischen // Semantische und funktionale Beschreibung des Russischen und Deutschen. Linguistische Studien. Reihe A, Arbeitsberichte, 99. - Berlin, 1982. S. 247-251. 609. Miklosich F. Die Verba impersonalia im Slavischen. - Wien, 1878. 610. Miklosich F. Vergleichende Syntax. - Wien, 1879. 611. Miklosich F. Subiektlose Sätze. - Wien, 1883. 612. Mrîzek R. Дифференциация славянских языков в сфере модальности // Ostslawische Sprachen, 1973, III. S. 177-185.

240

613. Müller D. Zur Beschreibung kategorialer Bedeutungen aus translationslinguistischer Sicht // Zeitschrift für Slavistik, 1983а, Bd. 28, 1. S. 340. 614. Müller D. Zur Struktur der Kategorie Person im Polnischen und Deutschen // Helbig G., Jäger G. (Hrsg.) Studien zum deutsch-polnischen Sprachvergleich. - Leipzig, 1983б. S. 9-30. 615. Richter J. Zur funktional-semantischen Kategorie der Personalität im Russischen und zu ihrer Rolle für die Beschreibung der unpersönlichen Sätze // Michel G., Wilske L. (Hrsg.) Beiträge zur funktional-kommunikativen Beschreibung von Fremdsprachen. - Potsdam, 1983. S. 109-122. 616. Ruèiìka R. Bemerkungen zum Begriff des Satztyps // Zeitschrift für Slawistik, 1969, 14. S. 680-691. 617. Sapir E. A Stady of Semantics, in collection // Philisophy of Science. N.Y., 1944. Vol. 11, № 2. P. 93-116. 618. Schleicher A. Sprachvergleichende Untersuchungen. - Bd. 2. - Bonn, 1850. 619. Schmidt W. Zur Theorie der funktionalen Grammatik // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung, 1969, Bd. 22. H. 2. S. 135-151. 620. Shevelov G.Y. Несколько замечаний о грамоте 1130 года и несколько суждений о языковой ситуации Киевской Руси // Russian Linguistics, 1987. Nos. 11. P. 163-178. 621. Sigwart Ch. Die Impersonalien, eine logische Untersuchung. - Freiburg, 1888. 622. Steinthal H. Grammatik, Logik und Psichologie, ihre Prinzipien und ihr Verhältnis zueinander. - Berlin, 1855. 623. Svobodovî-Flidrovî H. Rozkazovacø víty z hlediska sémantického // Slavica Lubliensia et Olomucensia. - Lublin, 1977. S. 149-157. 624. Szober S. Gramatyka józyka polskiego. - Warszawa, 1923. 625. Trier J. Sprachliche Felder // Zeitschrift für deutsche Bildung, 1932, H. 9. S. 417-427. 626. Veyrenc J. Caractéristique de la proposition infinitiv // VII Miódzynarodowy kongres slawistùw w Warszawie. 1973. Streszczenia referatùw i komunikatùw. - Warszawa, 1973. S. 293-295. 627. Wehmeier H.-R. Zu einigen Fragen der funktional-semantischen Kategorie der Personalität in der russischen Sprache der Gegenwart. - Halle, 1981. 628. Wierzbicka A. Czy istniejô zdania bezpodmiotowe? // Józyk polski, 1966, № 3. S. 177-196. 629. Wiese E. Bedeutungen des Subjekts "subjektloser" Sätze im Russischen und Polnischen // Zeitschrift für Slavistik, 1977, 22. S. 494-502. 630. Winter U. Zum Problem der Kategorie der Person im Russischen. München, 1987. 241

631. Wundt W. Die Sprache. - Leipzig, 1904.

242

ИСТОЧНИКИ И ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ АИ 1599 - Акты исторические, собранные и изданные Археогр. комис. Т. 1-5. - СПб., 1841-1842. Арх.Стр. 1462 - Архив П.М.Строева. Т. I. 1400-1597 гг. - Пг., 1915. Быт. XLI. 13, сп. XIV - Книга Бытия по рукописи Троицко-Сергиевой лавры XIV века // Срезневский И.И. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках. Т. IV. - СПб., 1880. Быт. XLIV. Библ. Генн. 1499 - Книги ветхого и нового завета. Писаны в 1499 г. в Новгороде, при дворе архиеп. Геннадия // Государственный исторический музей, Син., № 915. ГИМ - Государственный исторический музей. Отдел письменных источников. Гр. XIV - Грамота раздельная Василия Федоровича с братом его Василием Степановичем, XIV в. // Лопарев Х. Описание рукописей имп. Общества любителей древней письменности. Ч. III. - СПб., 1899. Гр. ок. 1239 - Грамота договорная неизвестного смоленского кн. с Ригой и Готским берегом, ок. 1239 г. // Смоленские грамоты XIII-XIV веков / Подгот. к печати Т.А. Сумникова и В.В.Лопатин. Под. ред. Р.И.Аванесова. - М., 1963. Гр. ок. 1300 - Грамота полоцкого епископа Иакова к рижскому пропсту и рижским ратманам относительно мирных сношений и пропуска хлеба в Полоцк, ок. 1300 г. // Русско-ливонские акты, собранные К.Э.Напьерским. Гр. 1398 - Грамота правая в.кн. Витовта по спору между епископом виленским и Вигайлом о ловищах, 1398 г. // Соболевский А. и Пташицкий С. Палеографические снимки с русских грамот, преимущественно XIV в. Изд. Петербургского археол. института. - СПб., 1903. Гр.митр.Фот. къ Псков. 1419 - Послание митр. Фотия Псковскому духовенству 1419 г. // Русская историческая библиотека. Изд. Археогр. комис. Т. IV. Гр.Сиб.Милл. - Миллер Г.Ф. История Сибири. 1-2. - М.; Л., 1937-1941. Грамотка Белина - Грамотка Ивану Васильевичу Белину от отца Василия Белина // Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1984. Грамотка Воронина - Грамотка Степану Курдюкову от Андрюшки Воронина // Там же. Дог.гр.в.к.Вас.Дм.д. 1399 - Договорная грамота вел.кн. Тверского Михаила Александровича и детей его с вел.кн. Василием Дмитриевичем и другими князьями до 1399 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археогр. экспед. Имп. Акад. Наук. Т. I. - СПб.,1836. Дог.гр.Дм.Ив. 1362 - Договорная грамота вел.кн. Дмитрия Ивановича с кн. Владимиром Андреевичем // Собрание государственных грамот и договоров. Т. I. - М., 1813. 243

Дог.гр.Дм.Ив. 1375 - Договорная грамота вел.кн. Дмитрия Ивановича с вел.кн. Тверским Михаилом Ярославичем 1375 г. // Там же. Дог.гр.Дм.Ив. 1389 - Договорная грамота вел.кн. Дмитрия Ивановича с братом Владимиром Андреевичем 1389 г. // Там же. Дог.гр.Новг. съ в.к.Мих.Яр. ок. 1307 - Договорныя грамоты Тверского кн. Михаила Ярославича съ Новгородомъ до 1307 г. и въ 1307 г. // Там же. Дог.гр.Новг.с в.к. Яр.Яр. 1264-1265 - Грамота договорная Новгорода с в.кн. Тверским Ярославом Ярославичем, 1265 или 1264 гг. // Срезневский И.И. Древние памятники русского письма и языка (X-XIV веков). Общее повременное обозрение. - СПб., 1863. Дог.смоленского князя с Ригою и Готским берегом 1230 - Договорная грамота Смоленскаго князя с Ригою и Готским берегом после 1230 г. // Русско-ливонские акты, собранные К.Э.Напьерским. Дом. - Домострой / Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В.В.Колесова. - М., 1990. Дон.д. 1641 - Донские дела. - Кн. 2. - СПб.,1906. Жал.гр.Дм.Ив.Андр.Фр.д. 1389 - Грамота великаго князя Дмитрия Ивановича Андрею Фрязину до 1389 г. // Акты, собранные... Археогр. экспед. Имп. Акад. Наук. Т. I. Жал.гр.кн.Дан.Алекс. 1497 - Жалованная грамота кн. Даниила Александровича Спасо-Каменному мон. 1497 г. // Дополнения к актам историческим, собранныя и изданныя Археогр. комис. Т. I. - СПб., 1846. Жал.гр.Iон.митр.Мих. 1451 - Жалованная грамота митр. Iоны протодьякону Михаилу 1451 г. // Акты исторические, собранные и изданные Археогр. комис. Т. I. - СПб., 1841. ЖВИ XIV-XV - Житие Варлаама и Иоасафа // Сборник житий и слов, XIV-XV вв. Государственная публичная библиотека им. М.Е.СалтыковаЩедрина. Соф., № 1365, 255 л. ЖСР - Житие Сергия Радонежского // Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века. - М., 1981. С. 256-429. ЖФП - Житие Феодосия Печерского // Успенский сборник XII-XIII вв. / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1971. С. 71-135. Златостр. XII - Златоструй // Срезневский И.И. Древние памятники русского письма и языка. Ив.Гр.Посл. - Послания Ивана Грозного // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. - М., 1986. С. 108-217. Изб. 1076 - Изборник 1076 г. - М., 1965. Иос.Вол.Гол.Посл. - Послание Иосифа Волоцкого княгине Голениной // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI века. - М., 1984. С. 350-357. Ист. - Котков С.И., Панкратова Н.П. Источники по истории русского народно-разговорного языка XVII - начала XVIII века. - М., 1964. 244

Кабала Дементьева - Заемная кабала муромского пушкаря Ермака Дементьева // Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1984. КЕ XII - Кормчая Ефремовская, XII в. // Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований, труд Бенешевича В.П. Т. I. - СПб., 1906. КН 1280 - Кормчая Новгородская 1280 г. и середины XIV в. // Государственный исторический музей. Син., № 132, 631 л. Кн.прих.-расх.Волокол.м., № 6 - Приходо-расходная книга Иосифова Волоколамского монастыря 1587-1588 гг. // Рукоп. Ленинградского отд. Института истории АН СССР, ф. 284, № 4/6. КР 1284 - Кормчая Рязанская 1284 г. // Государственная публичная библиотека им. М.Е.Салтыкова-Щедрина, F. п. I, 1,402 л. Куранты 1620 - Вести-Куранты. 1600-1639 гг. / Под ред. С.И.Коткова. М., 1972. Куранты 1644 - Вести-Куранты. 1642-1644 гг. / Под ред. С.И.Коткова. М., 1976. Курб.Ив.Гр.Посл. - Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. - М., 1986. С. 16-107. ЛИ ок. 1425 - Ипатьевская летопись (Полное собрание русских летописей. Том второй). - М.: "Языки русской культуры", 1998. ЛЛ 1377 - Лаврентьевская летопись. (Полное собрание русских летописей. Том первый). - М.: "Языки русской культуры", 1997. Мир.гр.Новг. с немцами 1199 - Мирная грамота Новгородцев с немцами при кн. Ярославе Владимировиче 1199 г. // Известия Второго отделения Имп. Акад. Наук. Т. VI. - СПб., 1852-1862. НIЛ - Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов /Под ред. и с предисл. А.Н.Насонова. - М.; Л., 1950. С. 13-100. НIIЛ - Новгородская вторая (Архивская) летопись // Полное собрание русских летописей / Отв. ред. акад. М.Н.Тихомиров. Т. 30. - М., 1965. С. 147205. НIVЛ - Новгородская четвертая летопись. - Вып. 1-3. // Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. - Пг.; Л., 1915-1929. Новг.п.кн. 1584 - Майков В.В. Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI в. // Летопись занятий Археографической комиссии. - Вып. 24. Кн. 1. - СПб.,1912. Отписка Сабурова - Отписка Митьки Сабурова и расспросные речи о пожаре во Владимире // Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1984. Отписка стар.Род. 1630 - Отписка старосты деревни Родников // Там же. Отписка стар.Яр. 1630 - Отписка старосты села Ярлыкова // Там же.

245

ПIЛ - Псковская первая летопись // Псковские летописи / Пригот. к печати А.Насонов. - Вып. 1. - М.; Л., 1941. ПIIЛ - Псковская вторая летопись (Синодальный список) // Псковские летописи / Под ред. А.Н.Насонова. - Вып. 2. - М., 1955. Пал.сп. 1406 - Палея толковая по списку, сделанному в Коломне в 1406 г. Труд учеников Н.С.Тихонравова. - Вып. I. - М., 1892; вып. II. - М., 1896. Пат.Син. - Синайский патерик / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1967. ПВиИ - Повесть о Варлааме и Иоасафе / Отв. ред. О.В.Творогов. - Л., 1985. ПВЛ - Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г. Часть первая / Под ред. чл.-корр. АН СССР В.П.Адриановой-Перетц. - М.; Л., 1950. ПНЧ XIV - Пандекты Никона Черногорца, XIV в. // Государственный исторический музей. Собрание Чудова монастыря, № 16, 207 л. Польск.д. 1563 - Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. III. 1560-1571 гг. // Сборник Русского исторического общества. Т. 71. - СПб., 1892. Посл.митр.Фот.Новг. 1410 - Послание митр. Фотия Новгородцам 1410 г. // Акты, собранные... Археогр. экспед. Имп. Акад. Наук. Т. 1. Пр. XIII-XIV - Пролог сентябрьской половины, XIII-XIV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 154. Псалт. 1296 - Псалтырь с покаянными молитвами княгини Марины 1296 г. // Описание Славянских рукописей Моск. синодальной библ., составл. А.В.Горским и К.И.Невоструевым. - М., 1855. Пск.суд.гр. - Псковская судная грамота. Изд. Имп. Археогр. комис. СПб., 1914. Рус.Пр. 1280 - Русская правда (пространная редакция) по списку Новгородской кормчей 1280 г. // Карский Е.Ф. Русская правда по древнейшему списку. - Л., 1930. Рус.Пр.Мус.сп. XIV - Русская правда (пространная редакция) по МусинПушкинскому списку, XIV в. // Сб. Мусин-Пушкинский, XIV в., ЦГАДА, ф. 135, отд. V, рубр. 1, № 1. САП - Сказание Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиева монастыря // Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI - начало XVII веков. - М., 1987. С. 162-281. СГГД 1584 - Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной Коллегии иностранных дел. Ч. 1-5. - М., 1813-1894. СиИ - Стефанит и Ихнилат // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV- первая половина XVI века. - М., 1984. С. 152-221. Ск.Б. и Г. - Сказание о Борисе и Глебе // Успенский сборник XII - XIII вв. / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1971. С. 42-58. Сл.Дан.Зат. - Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам / Пригот. к печати Н.Н.Зарубин. - Л., 1932. 246

Сл.Иос.Вол. - Слово об осуждении еретиков Иосифа Волоцкого // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV- первая половина XVI века. - М., 1984. С. 324-349. Сл.плк.Иг. - Слово о полку Игореве: Древнерусский текст и переводы / Сост., вступ. статья, подготовка древнерусского текста и коммент. В.И.Стеллецкого. - М., 1981. Служ. XIII - Служебник, XIII в. // Государственная публичная библиотека им. М.Е.Салтыкова-Щедрина. Соф., № 519. Стогл. - Стоглав 1551 г. Сп. XVII в. - 2-е изд. - Казань, 1887. Суд. 1497 - Судебник 1497 г. // Судебники XV-XVI веков / Подгот. текстов Р.Б.Мюллер и Л.В.Черепнина. - М.; Л., 1952. Суд. 1589 - Судебник 1589 г. // Там же. Улож. - Соборное Уложение 1649 года: Текст. Комментарии. - Л., 1987. Усп. сб. - Успенский сборник XII-XIII вв. / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1971. У.Ст. XII-XIII - Устав студийский церковный и монастырский, к. XII или н. XIII в. // Государственный исторический музей. Син., № 330, 281 л. Уст.тамож.гр. 1571 - Таможенная уставная грамота царя Ивана Васильевича 1571 г. // Собрание государственных грамот и договоров. Т. II. М., 1813. Хрон. - Из хронографа 1617 года // Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI - начало XVII веков. - М., 1987. C. 318-357. Чел. Андреева - Явочная челобитная Лучки Андреева // Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край / Под ред. С.И.Коткова. - М., 1984. Чел. Васильева - Челобитная стрельца приказа Ал.Ник.Шушерина Ивана Васильева, 1619 г., 17 сент. // СПб., ОИИ, ф. 178, оп. 1.. Чел. Насонова - Челобитная стрельца приказа Мисюры Товарищева Гаврила Насонова, 1619 г., 9 окт. // Там же. Ч.Николы IV - Посмертные чудеса святителя Николая архиепископа МирЛикийского чудотворца. Памятник древней русской письменности XI в. Труд Ефрема, еп. Переяславского. Сообщ. архим. Леонид. - СПб., 1888. Pas. - Pamiôtniki Jana Hryzostoma Paska. - Lwùw, 1898. Tasz. - Taszycki W. Wybùr tekstùw staropolskich z XVI-XVII wieku. Warszawa, 1955. СЛОВАРИ БАС - Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти тт. М.; Л., 1948-1965. МАС-2 - Словарь русского языка: В 4 т. - М., 1981-1984. 247

НРС - Немецко-русский словарь / Под ред. А.Лепинга и Н.П.Страховой. 5-е изд., стереотипн. - М., 1968. СДР XI-XIV - Словарь древнерусского языка XI - XIV вв.: В 10 т. Т. 1-4. М., 1988-1990. СИВС - Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иностранных выражений и слов: В 2 тт. - 2-е изд., перераб. и доп. Т. I. - Л., 1981; т. II. - Л., 1987. СИС - Современный словарь иностранных слов. - СПб., 1994. СРЯ XI-XVII - Словарь русского языка XI - XVII вв. - Вып. 1-22. - М., 1975-1995. ССЛ - Сводный словарь современной русской лексики: В 2 тт. / АН СССР. Ин-т русского языка. Под ред. Р.П.Рогожниковой. - М., 1991. ССр - Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. - Репринт. изд. Т. I - III. - М., 1989. ССт - Старославянский словарь (по рукописям IX-X веков) / Под ред. Р.М.Цейтлин, Р.Вечерки, и Э.Благовой. - М., 1994. ФРС - Ганшина К.А. Французско-русский словарь. - 8-е изд., стереотипн. - М., 1979. GW - Das große Wörterbuch der deutschen Sprache. - Parkland, 1990. WS - Hessen D., Stypuäa R. Wielki säownik polsko-rosyjski. - T. 1-2. Moskwa - Warszawa, 1979.

248

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ Аванесов Р.И. 8, 62 Аврорин В.А. 7 Адмони В.Г. 10, 20, 51 Акимова Г.Н. 37 Аксаков К.С. 19 Алексеев М.Н. 15 Алисова Т.Б. 37 Алтабаева Е.В. 14 Апресян Ю.Д. 10, 15, 18, 38, 143 Аðват Н.Н. 78, 85 Арнольд И.В. 144 Арутюнова Н.Д. 37 Аскоченская В.Ф. 69 Ахманова О.С. 20, 37, 38 Бабайцева В.В. 37, 41, 42, 47, 61, 64, 67, 72, 85 Бабенко Л.Г. 9, 23, 143, 144 Балалыкина Э.А. 10, 81 Балли Ш. 17, 26, 62, 65 Баранникова Л.И. 7 Барнет В. 8, 25 Бгашев В.Н. 5, 71, 74 Бек В. 21 Беличова-Кржижкова Е. 65 Белоусов В.Н. 3, 96 Белошапкова В.А. 37, 41 Беляева Е.И. 22, 24 Беркетова З.В. 18 Бертагаев Т.А. 38 Бессарабова Г.А. 5, 22, 25, 49, 50, 74 Бирюлин Л.А. 3, 74, 83 Блумфильд Л. 3 Богданов В.В. 78 Богородицкий В.А. 15, 58, 78, 79 Бодуэн де Куртенэ И.А. 3, 7, 8, 19, 20, 25, 26 Бойко А.А. 62, 64, 65, 68 Бологова Н.И. 62

Бондаренко И.В. 51, 55, 56, 62, 63, 64, 68 Бондарко А.В. 3, 4, 9, 10, 14, 17, 18, 19, 20, 21, 23, 24, 27, 40, 41, 42, 43, 44, 51, 56, 61, 67, 68, 70, 74, 83, 90, 99, 162 Борисова М.Б. 10, 72 Борковский В.И. 8, 58, 59, 64, 66, 90, 91, 92, 93, 94, 98, 99, 105, 106, 112, 126, 128, 136, 166, 192 Брицын В.М. 62, 64, 65 Будагов Р.А. 3, 7, 15, 26, 27 Будде Е.Ф. 36, 73 Буйленко И.В. 23 Буланин Л.Л. 62, 64 Булаховский Л.А. 136 Булыгина Т.В. 9, 51, 104 Бунина И.К. 89, 90 Буралова Р.А. 51, 65 Буслаев Ф.И. 3, 19, 28, 36, 58, 59, 72, 75, 81, 82, 89 Вандриес Ж. 15, 55, 56 Васильев Л.М. 3, 14, 18, 23, 137, 143 Ваулина С.С. 3, 8, 18, 21, 22, 25, 58, 59, 64 Вежбицка А. 40 Вепрева И.Т. 143 Верещагин Е.М. 143 Виноградов В.В. 4, 8, 9, 11, 15, 20, 21, 23, 24, 32, 33, 35, 41, 42, 46, 53, 57, 61, 62, 63, 64, 65, 71, 72, 73, 74, 77, 79, 82, 86, 89, 95, 103, 104, 149, 150, 156 Воронина Д.Д. 38 Вороновская И.В. 21 Востоков А.Х. 81, 82, 89 Востоков В.В. 36, 71 Габинский М.А. 55, 63

249

Гавранек Б. 89 Гайсина Р.М. 23 Гак В.Г. 3, 14, 24, 105, 143 Галкина-Федорук Е.М. 37, 41, 61, 68, 71, 72, 73, 77, 80, 81, 82, 84, 85, 149 Гаргов Г. 22 Георгиев Влад. 8 Георгиев Иг. 38, 40, 41, 85 Георгиева В.Л. 25, 41, 58, 59, 60, 76, 80, 128, 129, 149, 180, 186, 189, 191, 196 Гехтляр С.Я. 59, 62, 64, 69 Гиро-Вебер М. 84 Гогулина Н.А. 143 Головин Б.Н. 42 Гоðак Г. 35 Горбань О.А. 43, 143 Гоðшков А.И. 8 Горшкова К.В. 90, 99, 100 Греч Н.И. 3, 28, 81 Гулыга Е.В. 18, 21, 143 Гумбольдт В. фон 3, 19, 25, 26, 29 Гухман М.М. 3, 16, 31 Демьянков В.З. 37, 38 Деянова М. 37 Докулил М. 22 Долгих Н.Г. 18, 23 Долин Ю.Т. 63, 64 Достал А. 58, 59 Есперсен О. 3, 15, 16 Жданова О.П. 21, 143 Живов В.М. 101 Жирмунский В.М. 23, 26 Журавлев В.К. 8 Зализняк А.А. 11 Заметалина М.Н. 25 Звегинцев В.А. 20, 26 Золотова Г.А. 3, 9, 38, 39, 41, 42, 43, 47, 48, 51, 53, 62, 64, 65, 68, 69, 71, 83, 84, 128

Зуева И.В. 65, 69 Иванов В.В. 3, 8, 90, 99 Иванова И.П. 10 Илия Л.И. 62 Ильенко С.Г. 46 Ильинский Г.А. 56 Иорданиди С.И. 90 Исаченко А.В. 7, 26, 27, 33, 56 Истрина Е.С. 90, 95, 106 Караулов Ю.Н. 7, 9, 18, 22, 23, 150 Карский Е.Ф. 58, 59, 106 Кауль М.Р. 22 Кацнельсон С.Д. 7, 14, 18, 23 Кибрик А.Е. 37, 38 Кильдибекова Т.А. 21 Клименко Л.П. 3, 26, 90, 143 Ковалевская Е.Г. 8 Ковтунова И.И. 37, 38 Козеева Г.Д. 64 Кокова А.В. 21 Кокорина С.И. 38 Колесов В.В. 10, 11, 59 Колшанский Г.В. 3, 15, 17, 22, 41, 64 Кондзеля Е.С. 21 Кондратьева Г.Н. 21, 22 Коðди Е.Е. 71 Кормилицына М.А. 43 Королькова А.В. 72, 78, 85 Косериу Э. 26 Косеска-Тошева В. 22 Костомаров В.Г. 7, 143 Котков С.И. 90, 92, 98, 172 Кошмидер Э. 18 Кðасных В.И. 64 Кречмер А. 9 Кржижкова Е. 64 Крысько В.Б. 3, 78 Кубик М. 37, 38 Кубрякова Е.С. 4, 10, 144 Кудлиньска Х. 61, 69

250

Кузнецов А.М. 10 Кузнецов П.С. 8, 89, 94, 99, 166, 192 Кузнецова М.В. 78, 80 Кузнецова Р.Д. 90, 94 Кузнецова Э.В. 3, 10, 20, 23, 143, 144 Кюрегян А.Г. 22 Ларин Б.А. 9 Левицкий В.В. 23 Лекант П.А. 61, 62, 68 Лихачев Д.С. 9 Ломов А.М. 3, 18, 21, 38, 64 Ломоносов М.В. 28, 81 Ломтев Т.П. 8, 10, 80, 93 Лопушанская С.П. 3, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 20, 25, 43, 51, 56, 64, 70, 89, 90, 96, 115, 143, 208 Ляпунова В.Е. 59 Макеев Л.Н. 59 Маðкина Е.Ф. 64 Маслов Ю.С. 3, 4, 9, 25, 32, 38, 46, 51, 55, 57, 61, 62, 63, 73, 74, 75, 89 Матвеев С.Б. 64 Маттуш Х.-Ю. 14 Матханова И.П. 78, 149 Мейе А. 26, 56, 58, 59, 62, 66 Мещанинов И.И. 4, 16, 17, 31, 42 Мещерский Н.А. 8 Микаэлян Г.Б. 38 Милованова М.В. 43, 70, 143 Милославский И.Г. 4, 20 Митрофанова О.Д. 3, 9 Михайлова О.А. 38, 74, 84 Михайловская Н.Г. 143 Молдован А.М. 59 Морковкин В.В. 18 Москальская О.И. 37 Мразек Р. 36, 40, 80 Некрасов Н.П. 19, 55 Немец Г.Г. 65 Никитевич В.М. 5, 34, 50, 74

Никитин М.В. 143 Никитина С.Е. 38 Никифоров С.Д. 58, 59, 93, 98 Николаев Г.А. 4, 10 Николаева Т.М. 14, 21, 24, 43, 44, 77 Никонова Ж.В. 51, 64, 68 Обнорский С.П. 58, 64, 66, 90, 91 Овсянико-Куликовский Д.Н. 3, 28, 29, 36, 56, 57, 58, 59, 63, 72, 75, 78, 79, 80, 82 Осетров И.Г. 64 Осипова Е.Н. 35 Павлова Е.М. 143 Падучева Е.В. 38 Панфилов В.З. 3, 4, 18 Пауль Г. 3, 15, 28, 55, 56, 57, 61, 66 Пешковский А.М. 19, 29, 30, 56, 57, 58, 60, 62, 63, 73, 82, 150, 151, 169, 193 Писаркова К. 18 Попов П.С. 4 Попова З.Д. 22, 23, 24, 90, 92, 98, 172 Потебня А.А. 3, 7, 15, 18, 19, 26, 28, 29, 31, 32, 36, 55, 56, 57, 58, 61, 62, 63, 66, 73, 76, 78, 79, 82, 89, 90, 105 Правдин А.Б. 68 Пупынин Ю.А. 3, 5, 23, 40, 41, 43, 68, 69, 70, 74, 83, 162, 180, 189, 196 Пьянова В.М. 58, 59, 129, 136 Радзиховская В.К. 25 Распопов И.П. 20, 37, 38 Ремнева М.Л. 11, 96, 99, 115 Реформатский А.А. 26 Рогожина Н.О. 64 Рылов С.А. 59, 149 Сабанеева М.К. 3 Савельева Л.В. 80 Савицкий Н. 65 Салазникова Л.В. 70 251

Трубецкой Н.С. 7 Тупикова Н.А. 5, 51, 58, 62, 70, 137 Улуханов И.С. 8 Успенский Б.А. 8, 11, 89 Уфимцева А.А. 9, 20, 23, 144 Ушакова Л.И. 62, 65 Филин Ф.П. 8, 26 Фичи Джусти Ф. 74 Фортунатов Ф.Ф. 8, 19, 55 Фролова И.А. 58, 60, 66 Хабургаев Г.А. 3, 90, 99, 100, 115 Химик В.В. 5, 21, 42, 49, 62, 64, 67 Ховалкина А.А. 21, 25 Храковский В.С. 3, 4, 20, 23, 68, 69, 74, 77 Хрычиков Б.В. 64 Худяков А.А. 15, 16, 23 Хюттль-Фолтер Г. 8 Цыцаркина Н.Н. 38 Чернов В.А. 59 Чернышев В.И. 56, 59 Чеснокова Л.Д. 21 Чечулина Л.С. 18, 21 Чудинов А.П. 143, 144 Шарандин А.Л. 3 Шахматов А.А. 3, 7, 19, 30, 42, 57, 63, 66, 72, 73, 77, 79, 80, 89, 92, 106, 149, 152, 161, 168, 196 Шведова Н.Ю. 4, 18, 21, 37, 42, 70 Шелякин М.А. 3, 4, 18, 21, 25, 104, 105, 111 Шендельс Е.И. 18, 21, 143 Шептухина Е.М. 70, 143 Шмелев А.Д. 104 Шмелев Д.Н. 10, 37, 42, 143 Шмелева Т.В. 41, 65 Шульга М.В. 90 Щаднева В. 22 Щерба Л.В. 4, 10, 14, 18, 20, 27, 32 Щур Г.С. 18, 23, 24, 27 Этерлей Е.Н. 89 Юдин А.А. 5, 28, 34, 35, 56, 71, 74

Самсонов Н.Г. 59 Сахаров И.Я. 61, 63, 64 Свинцова И.Ю. 74, 149 Седельников Е.А. 47, 58, 59, 60, 66, 68, 77 Селиверстова О.Н. 37 Сепир Э. 3, 18, 26 Сергеева В.И. 38 Серебренников Б.А. 4 Силина В.Б. 96 Сиротинина О.Б. 10, 22, 37, 42, 43 Скðипкина Н.Ф. 70 Слесарева И.П. 23 Слюсарева Н.А. 4, 7, 9, 14, 18 Смирницкий А.И. 4, 10, 20, 28, 58 Собинникова В.И. 20, 58, 59, 60, 69, 93, 94, 98, 102, 105, 106, 132 Соболевский А.И. 58, 91 Соколова Е.В. 62, 68 Соколова М.А. 58, 90, 93, 97, 100, 102, 106, 153 Солнцев В.М. 7 Соссюр Ф. де 3, 10, 25 Срезневский И.И. 89, 102, 138, 146, 147, 153, 154, 155, 156, 159, 160, 166, 171, 178, 179, 182, 184, 185, 187, 189, 194, 195, 196 Станишева Д. 37 Степанов Ю.С. 10, 25, 27, 37, 71, 72, 78, 143 Стернин И.А. 22, 23, 24, 143 Стеценко А.Н. 58, 93, 95, 100, 166 Сумникова Т.А. 99, 100 Сухотин В.П. 64 Тарланов З.К. 58 Телия В.Н. 143 Тимофеев К.А. 58, 59, 60, 61, 63, 64, 66, 68, 129 Толстая С.М. 17 Толстой Н.И. 11 Торопцев И.С. 20 Троянов В.И. 16, 21, 22, 25 252

Юрченко В.С. 42 Якобсон Р.О. 14, 26, 27, 35, 42, 83 Якубинский Л.П. 56, 57, 58 Ярцева В.Н. 4, 14, 20 Adamec P. 65 Andrîs Z. 11, 92 Bartula Cz. 56, 59 Becker K. 3, 15, 28 Benni T. 28 Bondarko A.V. 4 Bopp F. 25 Brentano F. 3, 28, 79 Brunot F. 3, 17 Channon R. 38 Daneð Fr. 10 Dik S.C. 3 Doros A. 48, 58, 74, 80, 81, 149, 180 Duchaìek O. 23 Endres R. 71 Feleszko K. 80, 85 Fodor I. 80, 85 Forchheimer J.P. 74 Frei H. 14 Girke W. 48 Goäôb Z. 42 Grzegorczykowa R. 104 Guiraud-Weber M. 38, 39, 47, 84 Halliday M.A.K. 3 Harris Z.S. 3 Herbart J. 3, 28 Hjelmslev L. 16 Iovanowich A. 28, 79 Isaìenko A.V. 8, 9, 26, 27, 35 Iviñ M. 71 Järventausta M. 38 Kaìala J. 18

Klemensiewicz Z. 3, 28, 46, 82, 180 Koneczna H. 70, 80, 81 Korytkowska M. 37 Krasnowolski A. 76, 77 Kuraszkiewicz W. 76, 149 Kêøèkovî H. 74, 104 Lehmann V. 14 Lehr-Späawiòski T. 56, 59, 180 Leiss E. 14 Äoû J. 28, 59, 92 Martinet A. 3 Maäecki A. 76 Meinert B. 28 Miklosich F. 60, 66, 75, 77, 79, 149 Mrîzek R. 38, 69, 70 Müller D. 23, 49 Nitsch K. 28 Richter J. 5, 21, 45 Rozwadowski J. 28 Ruèiìka R. 28, 74, 77 Schleicher A. 26 Schmidt W. 3, 18 Shevelov G.Y. 11 Sigwart Ch. 28, 79 Steinthal H. 15 Svobodovî-Flidrovî H. 65 Szober S. 3, 76 Trier J. 23 Uäaszyn H. 28 Urbaòczyk S. 180 Veyrenc J. 62, 64, 66 Wehmeier H.-R. 3, 21, 45, 48 Wierzbicka A. 74, 77 Wiese E. 28, 41 Winter U. 5, 28, 45, 46, 48, 49 Wundt W. 3, 15, 28

Kiparsky V. 26

253

ОГЛАВЛЕНИЕ стр. ВВЕДЕНИЕ Глава первая.

......................................................................................

3

ПРОБЛЕМАТИКА ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ КАК ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ РУССКОГО ГЛАГОЛА............................

14

§ 1. Основные подходы к изучению функциональносемантических категорий в современной лингвистике............................................................... § 2. Категории лица и подлежащего в их отношении к субъекту действия.................................................... § 3. Соотношение функционально-семантических категорий ин-персональности и персональности......... Глава вторая.

Глава третья.

ПОЛЕВАЯ СТРУКТУРА ФУНКЦИОНАЛЬНОСЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА....................................

14 28 43

55

§ 1. Парадигматическая и синтагматическая характеристика инфинитива как ядерного средства выражения ин-персональности....................................................

55

§ 2. Парадигматическая и синтагматическая характеристика собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении, формирующих периферию категории ин-персональности................

71

ВЫРАЖЕНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА В ТЕКСТАХ XI-XIV, XV - середины XVII вв...

89

§ 1. Ядерные средства выражения категории персональности...........................................................................

89

§ 2. Периферийные средства выражения категории персональности...........................................................

99

254

ВЫРАЖЕНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСГлава четвертая. КОЙ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА В ТЕКСТАХ XI-XIV, XV - середины XVII вв...............................................................................

115

§ 1. Инфинитив как ядерное средство выражения функционально-семантической категории ин-персональности....................................................................

115

§ 2. Собственно безличные глаголы, формирующие ближнюю периферию функционально-семантической категории ин-персональности........................

141

§ 3. Личные глаголы в безличном употреблении, формирующие дальнюю периферию функционально-семантической категории ин-персональности............................................................................

176

ЗАКЛЮЧЕНИЕ .................................................................................

208

БИБЛИОГРАФИЯ

216

.............................................................................

ИСТОЧНИКИ, СЛОВАРИ И ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ................

251

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ .....................................................................

257

255

Научное издание

Тупикова Наталия Алексеевна

ФОРМИРОВАНИЕ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА

Главный редактор А.В.Шестакова Редактор Т.Ю. Лященко Технический редактор Ю.В.Климов

ЛР № 020406 от 12.02.97. Подписано в печать 10.08.98. г. Формат 60x84/16. Бумага типографская № 1. Гарнитура Таймс. Усл. печ. л. 15,2. Уч.-изд. л. 16,5. Тираж 100 экз. Заказ . "С" 67. Издательство Волгоградского государственного университета. 400062 Волгоград, ул. 2-я Продольная, 30.