Съедобные сказки

УДК 821.161.1-053.2 ЬБК 84 (2Рос=Рус)6 Т65

Художник Е.Д. Селиванова

Компьютерный дизайн Ю.М. Мардановой

Трауб, М. Т65 Съедобные сказки / Маша Трауб. — М.: ACT: Астрель, 2008. — 170,[6] с. ISBN 978-5-17-052695-6 (ООО «Издательство ACT») ISBN 978-5-271-20603-0 (ООО «Издательство «Астрель») Эти сказки я написала не по доброй воле, а по необходимости. Мой сын Ва­ силий, сколько я его помню, а помню я его уже семь лет, плохо ел. А когда он не ел, то превращался в крикливого, плаксивого, достаточно противного мальчика. Зато когда наедался, то становился похож на того, кого я рожала, — хохочущего, ласкового, доброго ребенка. С тех пор как я стала Васе рассказывать придуманные мною сказки, он пере­ стал капризничать и стал всеяден. А я превратилась в застольную Шехерезаду. Так появились макаронина Стеша, креветка Фира, каша Маня и все остальные герои, с которыми вы встретитесь на страницах книги. Эти сказки «проверены на детях». Они помогли накормить не только Васю, но и других мальчиков и девочек, которые плохо едят. Не верите? Попробуйте сами. У Д К 821.161.1-053.2 Б Б К 84 (2Рос=Рус)6

© М. Трауб, 2008 © ООО Издательство «ACT МОСКВА», 2008

Мне так надоело уговаривать сына поесть, терпелив

объяснять про полезность и нуж­

ность продуктов, что говорила я страшным голосом. — А ее зарезали? — испуганно спросил Вася. — Не скажу, — буркнула я. — А если я ее съем, расскажешь? — спросил сын. — Расскажу, только это грустная исто­ рия, — рыкнула я. К тому моменту, когда наша курица пропу­ тешествовала по Африке, сломала себе ногу в таинственных лесных дебрях и полюбила пе­

туха на украинском хуторе, Вася доедал кар­ тошку и принялся за пирожки. Вокруг меня ст лпились дети с других столов вместе со сво­ ими тарелками. С тех пор Вася перестал капризничать и стал всеяден. А я превратилась в застольную Шехерезаду. Так появились макаронина Стеша, кре­ ветка Фира и каша Маня. Эти сказки «пр верены на детях». Они по­ могли накормить не только Васю, но и других плохо едящих и считающих ребра мальчиков и девочек. Не верите? Приглашаю вас в ресторан.

Но Стеша попала в Россию, похожую на масляное сливочное пятно в молочном супе. А в такой стране, как Россия, дево­ чек Стефаниями не зовут. Потому что на каблуках здесь очень тяжело ходить. Макаронина стала Стешей. Стеша — очень удобно. Как в тапочках. Стеша не очень расстроилась из-за имени, а вот изза прозвища расстроилась очень. Ее драз­ нили Спагеттиной. В магазине на полке она лежала с самого края. И все слышала. — Ты будешь есть спагетти? — спраши­ вала мама девочку. — Не буду спагеттину. Хочу бабо­ чек, — отвечала девочка. С мальчиками было не лучше. Они во­ обще ее червяком обзывали. И требовали машинок или самолетиков. Стеша, когда ее упаковку однажды уро­ нили на пол, увидела этих бабочек. Они, конечно, были красивые. С ребристыми краешками. Даже не бабочки, а банти­ ки. Стеша долго валялась на полу и сни­ зу вверх рассматривала соседей по полке.

Марфа была, хоть и просроченная. Это означа­ ло, что лапша такая старая, что ее есть уже нель­ зя. Лежала она у самой стенки, в углу, ничего не видела, ничего не слышала, но все знала. Очень мудрая была лапша. Она пережила всех своих то­ варок — их забирали, клали на тележки и увози­ ли в неизвестном направлении, а про упаковку с бабой М а р ф о й все время забывали. Баба М а р ф а давно потеряла товарный вид, за что ее уважали еще больше. Потому что ей было все равно. Когда ты такой старый и столько лет пролежал на пол­ ке, то про внешний вид уже не думаешь. А дума­ ешь про жизнь. Спагеттина Стеша уже знала, как надо себя ве­ сти с бабой М а р ф о й — молчать и слушать. Даже если неинтересно. Иногда лапша пускалась в вос­ поминания — как было раньше. А раньше на пол­ ках, рассказывала баба Марфа, лежала одна лапша. Она была серого цвета и не разваривалась, как ни старайся. И за лапшой стояли в очереди. А очередь была длинной, как самая длинная спагеттина. Даже

еще длиннее. И берегли эту серую лапшу, и ценили. 11е то что сейчас. Так вот когда бабу М а р ф у оттеснили в самый дальний, пыльный угол, заложив новыми разноцветными макаронами, лапша не выдержала. Хотя она была хорошая бабушка, добрая. Стеше сказки на ночь рассказывала, шурша целлофаном. Новые разноцветные макароны очень шумели и мешали спать после обеда бабе Марфе. А разноцветными они были потому, что в них добавляли томаты и шпинат. Томаты — это помидоры. Макароны от них стали красными. А шпинат — это такая тра­ ва, очень п о л е з н а я , хоть и н е к р а с и в а я . З е л е н а я . Бр-р-р. И макароны от нее стали зелеными. Но они, естественно, были о себе очень высокого мне­ ния. Так и говорили — «мы цвета спелого томата и цвета шпината». Остальные макароны смотрели им в рот, потому что макароны-то не знали, что то­ мат — это тот же помидор, только называется подругому. А что за шпинат такой — вообще никто не догадывался.

— Я не рыжая, а цвета спелого томата, — взвизг­ нула от возмущения макаронина. — И почему мы лежим на одной полке с м а к а р о н а м и из другой ценовой категории? — обратилась она к своей со­ седке. Та согласно закивала. — Да грош тебе цена, — буркнула баба Марфа. Стеша по ее голосу поняла, что лапша начинала сердиться. Но красная макаронина не знала бабу Марфу так хорошо, как Стеша, и продолжала воз­ мущаться на всю полку. — А вот и неправда. Вы, между прочим, хоть и стоите в два раза меньше, а вас все равно не берут. А меня — дорогую — выберут. Вот увидите. Прямо завтра. Нет, еще сегодня. — И съедят тебя, такую кралю, и не поперхнутся. А вот ты попробуй с мое полежи. Уже третий год пошел, как непригодна к употреблению. Спагеттина Стеша удивилась — она была уве­ рена, что баба М а р ф а поставит эту крашенную помидорами выскочку на место. Но старая лапша

— Ой, допрыгаются касатики, как пить дать, до­ прыгаются, — прокомментировала баба Марфа, хотя ничего не видела из своего угла. И как в воду глядела. Упаковка с макаронной техникой шмякну­ лась на кафельный пол и порвалась. Самолеты раз­ летелись, машины разъехались. Прошел мужчина, прокатил тележку и раздавил машинку. — Авария, — отреагировала на хруст баба Марфа. Потом пришла уборщица, собрала в совок всех, кто не успел отлететь и отъехать под полку, и унес­ ла. Все макароны на полке смотрели вниз, чуть не падая и едва не закручиваясь в спирали. Толь­ ко рожкам и было хорошо. Они могли не бояться свернуть себе шею, потому что и так были пере­ крученные. Стеша тоже тянула и без того длинную шею. И только благодаря своему росту увидела, как крас­ ная макаронина с тихим хрустом переломилась по­ полам. Не прямо посередине, а чуть выше, там, где у людей находится сердце, а у макарон — перемо­ лотое пшеничное зернышко.

привычно визжать и стала говорить нормально. Даже слишком тихо. — Кого — его? — не поняла Стеша. — Его, — выдохнула макаронина, — того самоле­ та. Самого красивого в упаковке. Самого смелого, самого-самого. — Макаронина заплакала — Сте­ ша видела капельку воды на упаковке. Хотя, может быть, это опять стал протекать кондиционер — он как раз над ними висел и уже два раза протекал пря­ мо на их полку. — Не плачь, — сказала Стеша. — Поплачь, легче будет, — посоветовала баба Марфа. Стеша смотрела, как плачет красная макаро­ нина. От горя она перестала быть цвета спелого томата и даже, казалось, потемнела. Стала то ли бордовой, то ли черной. Или это лампочка опять перегорела и Стеше показалось. Но Спагеттина решила не думать про кондиционер. Вот рядом коллега по цеху страдает, а Стеша плохое о ней ду­ мает. Так нельзя.

тетками, троюродными сестрами, четвеюродными племянницами... Куда ни начнешь отползать, обя­ зательно наткнешься на чей-нибудь панцирь. Они без конца куда-то собирались, начищая хвосты, суетились, спешили и все время болтали. Могли целый час обсуждать какую-то рыбу. Как будто больше поговорить не о чем. Например, о буду­ щем. Фира очень хотела подумать в одиночестве и тишине о будущем. Какое оно? Что будет через час, завтра, послезавтра, через неделю? Хотя ни­ кого из ее родственников будущее не волновало вообще. Они жили сейчас и даже время не умели определять. Ложились спать когда хотели, встава­ ли тоже когда хотели, а могли вообще целый день перебирать лапками на одном месте. А Фира вела календарь. Она складывала песчинки в специаль­ ную кучку. Одна песчинка — один день. Семь пес­ чинок — неделя. Маленькая кучка — месяц. Фира только все время сбивалась со счета, и в месяце у нее получалось то тридцать, то тридцать одна пес­ чинка. А в одном месяце Фира сложила кучку из

зя. Потому что тогда живот будет болеть, а на щеках красные пятна появятся и все чесаться начнет. А че­ шется — это даже хуже, чем болит. Пуся подставил стул и посмотрел на полку — шоколадки не было. Ее, наверное, папа забрал. Пусин папа иногда не успевал пообедать и обе­ дал шоколадом. Взрослым можно есть сладкое до и вместо еды. Точнее, нельзя, но они взрослые и у них никто шоколадку не отберет. «Вот ему ве­ зет, — подумал Пуся, — вырасту, и тоже буду обе­ дать только шоколадом». Пуся еще походил по кухне, пооткрывал ящики. Котлета Котя лежал на тарелке — папа утром достал из холодильника Пусе на обед — и все видел. Пуся н и к а к не мог решить, что ему съесть. Яблоко нужно мыть, мор­ ковку чистить, суп разогревать, яйца жарить, со­ сиски варить. Но ничего из этого мальчик не умел делать. Пуся вернулся в свою комнату, поиграл еще немножко, а потом опять пришел на кухню Он схватил с тарелки котлету Котю и прямо ХО' лодную положил в рот. «Вкусно», —' подума;

Девочка сбегала в комнату и принесла иголку. Яша от неожиданности перестал дразниться и стал смотреть. Девочка сделала в Агаше одну маленькую дырочку сверху и чуть побольше — снизу. Подста­ вила тарелочку и... дунула в дырочку. И вдруг все, что было в яйце, выдулось прямо в тарелку. А яйцо осталось неразбитое. Целое, как будто полное. Даже дырочек не было видно. Потом девочка принесла краски, цветную бумагу и клей. Она долго что-то вырезала и примеряла на Агашу. Агаша даже по­ шевелиться боялась от восторга. Что придумала де­ вочка? Яша тоже смотрел со своей тарелки. Точнее, подсматривал. Он делал вид, что не смотрит, а сам смотрел. Девочка взяла клей, кусочки бумаги, и... Ага­ ша превратилась в девочку. Почти настоящую — с длинными волосами, в юбочке. Потом девочка взяла кисточку и нарисовала Агаше глазки с длин­ ными-предлинными ресницами. А потом — нос, рот и щечки. Агаша получилась очень красивая девочка.

Пока девочка делала из яйца девочку, мальчик гоже подсматривал. Как Яша. Мальчик совсем за­ был про свою игрушку из шоколадного яйца и тоже захотел игрушку из яйца настоящего. Мальчишки они такие — всегда хотят того, чего у них нет. — Дай мне, — попросил мальчик сестру. — На, — согласилась девочка. — Не получается, помоги, — сказал мальчик. 1лму никак не удавалось сделать маленькую дыроч­ ку в яйце. Такую незаметную, как у девочки. Потом он подумал и добавил: — Помоги, пожалуйста. Девочка сделала две дырочки, и мальчик выдул свое яйцо. Он не хотел делать девочку, а сделал мышку — с большими ушами. Такая хорошая мыш­ ка получилась, как настоящая. А потом они вместе продели сквозь дырочки лен­ ту, раскрасили яички разноцветными красками и получились... воздушные шары. Только вверх нога­ ми. И оттого, что вверх ногами, было еще веселее. — Твои настоящие яйца, они прямо волшеб­ ные, — сказал мальчик девочке.

горбушка стала шепелявить. Шепелявить — это когда кто-то говорит, а ничего не понятно, пото­ му что у того, кто говорит, зубов не хватает. А без зубов не только есть неудобно, но и говорить. Вот, к примеру, взять мальчика, который горбушку откусил, — он сначала нормально говорил, а как сверху два зуба выпали — так ничего не понятно стало. Или вот дедушка мальчика — тоже большой любитель горбушек. У него зубы сверху то появ­ лялись, то пропадали, потому что у дедушки зубы были искусственные. Очень удобная вещь: когда захотел — поставил. А надоело — вынул и положил •

на тумбочку. И чистить не надо утром и вечером. И конфеты есть можно сколько захочешь, потому что портиться нечему. Дедушка был веселый, ког­ да беззубый. А когда с зубами — то не очень. Они ему мешали. — Вот сложу зубы на полку... — грустно говорил дедушка, когда был с зубами. — Надо пойти поставить себе радиатор, — шутил он, когда был беззубый, — д а в н о менять его пора.

Горбушка не знала, почему дедушка называет свои зубы радиатором. Но знала, что зубы, то есть радиатор, были старыми, и давно нужно было схо­ дить к врачу. Ну так вот обкусанную горбушку тоже переста­ ли понимать баранки, бублик и диетические суха­ рики, жившие в хлебнице. — Пивет! Добгое утго! — поздоровалась горбушка. — Ты чего обзываешься с утра пораньше? — за­ ворчали диетические сухарики. Они все время вор­ чали, потому что были диетическими. А диета — это когда есть ничего нельзя, кроме сухариков. Ни кон­ фет, ни пирожных, ни даже горбушки. Конечно, тут любой заворчит от голода. — Я не обгываюсь. Фто у нас сефодня фусенького? — Чего-чего? — не поняли баранки. — Я гововю, ф т о фусенького? — повторила гор­ бушка. Горбушка тогда сильно обиделась и решила мол­ чать всю жизнь. Никому не говорить ни слова, даже если очень захочется.

А потом в их хлебнице появился новый хлеб. Чер­ ный, ржаной, со злаками, очень полезный. Бублик, как его увидел, чуть маком не подавился от хохота. А диетические сухарики так затряслись от смеха, что треснули пополам и крошки рассыпали. Баран­ ка отвернулась к стенке хлебницы и смеялась без­ звучно. Даже горбушка улыбнулась и сказала «ой, мамочки», хотя и обещала себе молчать. Ржаной был весь утыкан семечками и какой-то шелухой, похожей на мусор. Но именно из-за это­ го мусора хлеб был такой полезный. Назывался он злаковым. — Згаствуйте, — поздоровался ржаной хлеб, — я жлаковый феб. Все прыснули со смеху. Бублик так вообще в угол закатился. А баранка так смеялась, что всхлипывала. — Это я из-за фемечек так говогю, — объяснил хлеб, — их офень много. Жлаки, одним словом. Очень неудобно разговаривать с набитым ртом. Поэтому мамы детям и говорят: «Прожуй сначала, потом скажешь». А когда дети немного подраста­

ют, они должны научиться даже жевать с закрытым ртом. Это, конечно, не так просто, сразу не получит­ ся, нужно потренироваться. Так вот если есть, напри­ мер, жареную картошку и в это же время спорить с мамой, то мало того что мама ничего не поймет, так еще и картошка изо рта вывалится прямо на штаны. Точно вам говорю. Несколько детей пробовали спо­ рить с набитым ртом, и у всех картошка вывалива­ лась. И не только на штаны, а даже на пол.

жал баранку, она его обзывала бубиком, а сухарики вообще все называли фуфариками. Они сначала делали вид, что не слышат, а потом ничего, привыкли и даже отзываться стали. Так вот когда хлеб забрали, все вдруг вспомнили про горбушку. — Ну ничего, горбушечка, говори, мы же тебя понимаем, — сказала баранка. — Да уж, спасибо ржаному, — хмык­ нул бублик. — Ты только не плюйся, — буркнули сухарики. — Не фуду, — пообещала горбушка. Все-таки дружная у них была хлебница. Ведь когда кто-то говорит так, что ничего не понятно — ребенок или дедуш­ ка, — это ничего страшного. И они же в этом не виноваты.

V

домик, и мостик, и пещеру, и даже куклу. Если лож­ ку держать на каше, то кораблик как будто плывет, если перевернуть, то получится домик или пеще­ ра, если на край тарелки положить, будет мостик, а если сначала в кашу ложку окунуть, а потом пря­ мо поставить, то каша налипнет на ложку и у куклы платьице получится. Вообще-то Маня знала много кашенных игр. «Дорожка», например. Нужно сначала приду­ мать, какая будет дорожка — ровная или извили­ стая, широкая или тропинкой. И ложкой «съесть» эту дорожку. Красиво!!! А если «съесть» много дорожек, то получится, как будто волны на море. Но в «дорожку» можно играть только остывшей кашей, теплой не получится. Зато теплой можно играть в «лужи». Для этого нужно съесть почти всю кашу, чтобы донышко тарелки было чистое. И оставить «лужи». Набираешь полную ложку и плюхаешь «лужу». И каждый раз разная лужа получается — то на слона похожа, то на солныш­ ко с лучиками, то на верблюда. Никогда одного

и того же рисунка не будет. Маня это проверяла несколько раз. Маня очень хотела поиграть в «лужу» с мамой, но маме было все время некогда. Мама Овсянка ра­ ботала полезной кашей не только для детей, но и для взрослых и все время думала, как стать еще по­ лезнее. Со своей приятельницей тетей Гречкой Ов­ сянка обменивалась рецептами и советами. — Как ты считаешь, а если медку добавить? — спрашивала Овсянка у тети Гречки. — Мам, поиграй со мной, — просила Маня. — Сейчас, мне поговорить надо, по работе, — го­ ворила Овсянка Мане. — Да, ты права, на мед мо­ жет быть аллергия, тогда, может быть, добавить тертое яблоко? — продолжала разговор Овсянка с приятельницей. — Мам, найди меня, я спряталась, — говорила Маня маме, спрятавшись под ложкой, как в пещере. — Да-да, сейчас иду, — отвечала Овсянка Мане. — А если добавить орехи? Как ты счита­ ешь? — продолжала она разговор с Гречкой.

Но когда мама Овсянка заканчивала разговор с тетей Гречкой, она забывала, что обещала Мане по­ играть. — Так, собирайся на прогулку, — говорила Мане Овсянка. — Я не хочу гулять, хочу поиграть, — обижалась на маму манная каша.

— Дети должны дышать свежим воздухом. Оде­ вайся, — говорила мама и шла одеваться сама. — Ну что, готова? — спрашивала мама через пять минут. — Ну как так можно? Ты же уже боль­ шая, — говорила она, оглядывая дочку. Маня, когда играла, очень хорошо умела засте­ гивать пуговицы. На мамином халате. Могла не­ сколько раз застегивать и расстегивать, а на своей к о ф т о ч к е не любила застегивать. На мамином ха­ лате пуговицы были большие и петельки большие, а на ее кофточке — маленькие. И вообще, когда играешь, то интересно, а если одеваешься, когда мама говорит, то скучно. Поэтому Маня застеги­ вала пуговки через одну и в те петельки, в кото­ рые получалось. Получалось всегда криво — внизу лишние петельки оставались, а пуговиц не хвата­ ло. Вверху, у горлышка, пуговиц было много, зато не хватало петелек. Маня каждый раз удивлялась, как так выходит? А еще она никак не могла запом­ нить, что значит «шиворот-навыворот» и «задом наперед».

странным. Называлось «маска красоты». Маня смот­ рела на маму и не узнавала—чудище какое-то. Мама при этом не могла говорить, потому что маска меша­ ла. И играть с Маней не могла, потому что с «мас­ кой красоты» надо было отдыхать и расслабляться. Расслабляться — это означало лежать и ничего не делать. Маня не могла понять, почему маме можно лежать и ничего не делать, а ей нельзя. — Что ты лежишь? — спросила как-то Овсянка Маню. Та лежала на диване и ничего не делала. — Я отдыхаю и расслабляюсь, — ответила Маня. Мама тогда рассердилась и сказала, что дети не должны лежать, сидеть или стоять без дела. Обя­ зательно нужно что-то делать — рисовать, лепить, делать аппликации, играть в умные игры, а не во всякие «дорожки» и «лужи». — А почему тебе можно не лепить, не рисовать и не делать аппликации? — спросила у мамы Маня. — Потому что, — ответила Овсянка. — Вот вы­ растешь, встанешь на ноги, родишь ребенка, и тогM.;I делай что хочешь.

— Вот когда я вырасту, встану на ноги и рожу себе ребенка, я обязательно буду с ним играть, — сказала маме Маня. Мама ушла, но почти сразу вернулась, только уже с нормальным лицом. Маня еще подумала, ка­ кая мама без маски красивая, а с «маской красоты» некрасивая. — Смотри, какую я игру придумала, — сказала Ов­ сянка Мане. — В «комочки». Кто это спрятался под одеялом? Зайчик? Или это норка? Лисичкина? А мо­ жет, это горка и с нее можно на санках съехать? Мама долго играла с Маней в «комочки». В ман­ ной каше иногда бывают комочки, но Маня с ними никогда не играла, потому что не знала, во что. А мама придумала. Мамы — они все, что угодно, придумать могут. Маня смеялась, и мама смеялась. Маня смеялась, потому что мама смеялась, а мама смеялась, потому что Маня смеялась.

Так повторялось каждый день. Даже несколько раз на дню. Куда бы они ни со­ бирались. Одно дело — когда не хочешь в детский сад идти, или на занятия танцами, или по другим делам. Но Сима умудря­ лась не хотеть собираться вовремя даже на приятные дела — в кино или гулять. — Сима, у тебя осталось на сборы пять минут. Если мы не выйдем через пять ми­ нут, опоздаем и не попадем в кино, — го­ ворила мама. Симе очень хотелось попасть в кино, но и собираться за пять минут тоже не хотелось. Так получится по-маминому, а не по-Симиному. А потом она не верила, что кино без нее начнут показывать, как говорила мама. Мама часто так говори­ ла, но в кино всегда ждали, когда Сима придет и сядет в кресло, и только по­ том начинали мультфильм показывать. Сима же не знала, что мама не хотела, чтобы Сима пропустила начало мульт­ ф и л ь м а и очень старалась, чтобы они не опоздали.

рела курица. Симе очень нравилось, как пахнет курица, когда жарится. И когда поджаренная ле­ жит на тарелке -— тоже нравилось. Румяная, золо­ тистая... Но сгоревшая курица, которую забыли вытащить из духовки вовремя, пахла так плохо, что пришлось открывать форточку. И на тарелку ее не положили, а сразу в мусорное ведро выбро­ сили. Вкусный творожок с клубничкой — объ­ едение — оказался кислым, даже горьким и тоже оказался в мусорном ведре. Потому что его не съели, когда нужно было, и он прокис. Пельмени прямо в кастрюле превратились в кашу. Подума­ ешь, лишние двадцать минут в кастрюле пролежа­ ли, и вот результат. А кто будет есть пельменную кашу? Никто. И такой беспорядок на кухне из-за времени слу­ чился, что скоро есть стало совсем нечего. Сима по­ смотрела вокруг и даже испугалась. А вдруг ее тоже забудут съесть вовремя или из кастрюли не выта­ щат? Неужели она тоже в кашу превратится? А со­ сисочная каша не лучше пельменной. Даже хуже.

Сима посмотрела на свои часы, быстро собралась и закричала маме: — Мама, скорее, а то опоздаем. — У нас еще полчаса, сейчас, — ответила мама. — Нет, эти полчаса знаешь как быстро кончатся. Скорее. Сима так спешила на занятия, что даже бежала. А мама за ней еле успевала. — Ты сегодня первая. На пять минут раньше, — сказала Симе Сарделька Сосисовна. — Ой, Сарделька Сосисовна, я лучше раньше бу­ дут приходить, чем опаздывать. А то такое может случиться!!! — сказала Сима. И с тех пор никогда не опаздывала и даже время научилась определять.

ехать к бабушке и откопать червяка. А зи­ мой или осенью — какие червяки? Ждать нужно. А ждать очень неприятно бывает. Просто невозможно. Ждешь, ждешь, а все равно еще долго остается. Или наоборот. Летом уже и на речку сходил, и на каче­ лях покачался, и цветок бабушкин сорвал, а день все не заканчивается. И делать уже ничего не хочется. И вдруг так хочется на ледянке с горки скатиться или чтобы Новый год — завтра. А елка — сегодня. И так хочется, что хоть плачь. А ждать нуж­ но, когда зима настанет. Остается только смотреть, как откопанный червяк пытает­ ся назад в землю закопаться. Так вот сахар Захар жил в сахарнице. Сахарница стояла на столе, рядом с окном. Там еще жила маленькая ложка, и из-за этой ложки крышка не закрывалась. И За­ хар мечтал сквозь эту щелку. А иногда, когда крышку на сахарнице забывали за­ крыть, то и не в щелку мечтал, а целиком. Захар видел небо с облаками. Облака были белыми, как сахар. Вообще, если

конфеты, шоколад, варенье, торт... Своими мысля­ ми он поделился с чайной ложкой, которая жила в сахарнице. — Еще, возьми еще, вкуснее будет, — уговаривал Захар ложку, когда она набирала сахар для чая. — Хватит, много нельзя, — говорила ложка. — Очень даже можно, — спорил сахар. Ложка с ним не спорила и набирала еще — с гор­ кой. Пока однажды она не заболела. Она лежала в сахарнице и даже пошевелиться не могла — сахар налип на нее со всех сторон, потому что ложка ныр­ нула из чая в сахарницу мокрая. А Захар ее только подзадоривал. — Ничего, что мокрая, больше сахара налип­ нет, — радовался он. Так вот ложка заболела. Она объелась сахара. — Мне плохо, — сказала чайная ложка. •

— Не может быть. От сахара не бывает пло­ хо, — не поверил Захар, — от сахара бывает только сладко. Вот если бы все только сахар ели! — опять размечтался он.

Просто Захар не знал, что немножко мечтать — полезно, а много мечтать — вредно. Можно так за­ мечтаться, что все перепутаешь — и зиму с летом, и небо с землей. Так же как сахар есть. Если съешь чайную ложку, то будет сладко, а если целую сахар­ ницу — то живот заболит.

Надоело быть тарелкой, и она решила побыть пирогом, [)(юм и лодкой. Давай разобьем стакан и сделаем озеро или море. Чтобы тарелке было не скучн . — А стакану надоело быть стаканом? — с ужасом спросил ребенок. — А ты как думаешь? — По-моему, не надоело, — осторожно сказал Вася, — пусть еще стаканом побудет, а то мне пить не из чего будет. А что еще бывает? — Вилки летающие. Ты вилку ронял, помнишь? — Помню. — Так это

на решила научиться летать. А то ле-

жит все время в ящике, любому полетать захочется. — А еще? — Кастрюли бывают разговорчивые. Даже чересчур. Как забулькают, как застучат крышками... А раньше еще чайники были, которые умели свистеть разными голосами. — Расскажи мне про них сказки... — Расскажу, обязательно.

Эти сказки я написала не по доброй воле, а по необходимости. Пой сын Василий, сколько я его помню, а помню я его уже семь лет, плохо ел. А когда он не ел, то превращался в крикливого, плаксивого, достаточно противного мальчика. Зато когда наедался, то становился похож на того, кого я рожала, — хохочущего, ласкового, доброго ребенка. С тех пор как я стала Басе рассказывать придуманные мною сказки, он перестал капризничать и стал всеяден. А я превратилась в застольную Шехерезаду. Так появились макаронина Стеша, креветка Фира, каша Маня и все остальные герои, с которыми вы встретитесь на страницах книги. Эти сказки «проверены на детях». Они помогли накормить не только Васю, но и других мальчиков и девочек, которые плохо едят. Не верите? Попробуйте сами.