Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе : монография

УДК 316.444 ББК 60.524.45 4-49

ОГЛАВЛЕНИЕ Рецензенты: ВВЕДЕНИЕ. История вопроса ....................................................... .. . . . .

доктор философских наук, профессор 3. Т. Голенкова; доктор социологических наук Н.П. Нарвут

Ч-49

Черныш М.Ф. Социальные институты и мобильность в трансформирую­ щемся обществе: Монография. — М.: Гардарики, 2005. — 254 с. ISBN 5-8297-0259-2 Агентство СІР РГБ Разрыв между бедными и богатыми в российском обществе становится все значительнее, общество живет по бытовому пониманию слов Христа: «Кому много дано, у того приумножится, а у кого мало, у того отнимется и то, что имеется» (Мф. 13:12). Как такое стало возможным в стране, которая еще недавно провозглашала принципы равенства? Ответ на этот вопрос мо­ жет дать исследование социальных институтов — устойчивых образований, включающих в себя организационную и ценностно-нормативную осно­ вы, — а также практики, в которые вовлечены все те, кто соприкасается с ними в повседневной жизни. Издание адресовано обществоведам, студентам и аспирантам, изучающим социологию, социальную психологию и новейшую историю.

ГЛАВА 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности....................................................................... 1.1. Факторы и пространственные характеристики мобильности: теория П.А. Сорокина.......................................... 1.2. Мобильные и иммобильные общества: становление концепции многомерной мобильности . . . . 1.3. Концепция социальной эволюции: от иммобильных к мобильным обществам ......................................... 1.4. Социальные институты и врожденные способности: продолжение полемики вокруг мобильности .....................................

20

ГЛАВА 2. Мобильность в институциональном контексте 2.1. Развитие концепции социальных институтов....................................... 2.2. Семья.......................................................................................................... 2.3. Система образования.................................................... ........................... 2.4. Рынок труда............................... .:............................................................ 2.5. Армия ........................................................................................................ 2.6. Государственная служба..................................................... ............... 2.7. Профессиональный спорт....................................................................... 2.8. Церковь................................................................................................. 2.9. Институциональные кластеры социальной мобильности

47 47 53 57 63 69 72 78 80 82

ГЛАВА 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения................................................................................. 3.1. Пре- и постфигуративные установки на мобильность 3.2. Префигуративная установка на мобильность .................................. 3.3. Постфигуративная установка на мобильность .....................................

УДК 316.444 ББК 60.524.45

4.1. 4.2. © «Гардарики», 2005 © М.Ф. Черныш, 2005

7

4.3. 4.4.

ГЛАВА 4. Кейс 1: становление эквализирующего кластера .. . Равенство как телеологический идеал................................................... Новые институциональные нормы мобильности в предреволюционный период.............................................................. Революция: разрушение и создание институтов мобильности ........................................................................................... Создание эквализирующего институционального кластера

15 15

22 33

85 85

86 92 121

121

125 129 138

6

Оглавление

4.5. Репрессивные институты................................................................... ....139 4.6. Институт образования ............................................................................ 141 4.7. КПСС ....................................................................................................... ..151 4.8. Армия ......................................................................................... ............... 154 4.9. Рынок труда................................................................................... ...........160 4.10. Семья...................................................................................................... ..164 4.11. Профессиональный спорт.................................................................. ..167 4.12. Прописка .................................................................................................169 4.13. Сакрализация мобильности и советская культура в 1930-1950-х гг. ................................................................................... ..173 ГЛАВА 5. Институциональные кластеры и структура мобильности в советскую эпоху............................................... 179 5.1. Институциональные кластеры и культурные формы . . . . 179 5.2. Поколение «наследников».................................................................... 181 5.3. Поколение «детей послевоенной эпохи» ........................................... 184 5.4. Поколение «застоя» .............................................................................. 187 ГЛАВА 6. Кейс 2: постсоветский опыт реформ и дифференцирующие институты мобильности . . . . 193 6.1. Embourgeoisment: сакрализация материального благополучия.......................................................................................... 193 6.2. Семья как фактор усиления дифференциации в переходный период............................................................................. 195 6.3. Усиление дифференцирующей роли института образования............................................................................................ 197 6.4. Рынок труда: эволюция дифференцирующего института мобильности .......................................................................................... 203 6.5. Преобразования института государственной службы как фактор усиления социальной дифференциации . . . . . 2 1 1 6.6. Армия в переходный период: потеря эквализирующей функции................................................................................................... 217 6.7. Влияние дифференцирующего кластера на общественное сознание................................................................................................... 221 ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Институциональные циклы и социальный идеал .....................................................227 ЛИТЕРАТУРА.................................................................................................. 229

ВВЕДЕНИЕ

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

В советское время мобильность присутствовала в различных изме­ рениях социального пространства и, более того, служила одним из способов легитимации существовавшего тогда общественного уст­ ройства. Однако сам термин находился под запретом, поскольку предполагал целое древо понятий, несовместимых с идеологичес­ кими основаниями социализма. Вертикальная мобильность, к примеру, постулировала наличие в обществе вертикального изме­ рения и, следовательно, такие формы неравенства, которые в те времена не признавались. Признание вертикальной мобильности означало бы, что, помимо тех форм неравенства, которые рассмат­ ривались как «штатные», допустимые, преодолимые по мере разви­ тия уравнительных институтов, в обществе существует измерение власти, рождающее различия, не только не уменьшающиеся, но и увеличивающиеся по мере эволюции общества. Заменой термину «мобильность» в советской социологии служило понятие «переме­ щения». В нем коренилось признание того факта, что общество не может быть статичным и что даже тот жесткий контроль над пере­ мещениями, свойственными развитому социализму, не был в со­ стоянии полностью его регламентировать. Использование терми­ на, альтернативного тому, который был принят в зарубежной социологии, формулировало специфику понимания данного пред­ мета в советской науке: мобильность рассматривалась в телеологи­ ческой перспективе, в соотношении с теми целями, которые стави­ ло перед собой Советское государство. Рабочим инструментом для анализа мобильности была в совет­ ское время теория становления социальной однородности. Она оценивала позитивно перемещения, приводившие к сближению социальных групп и слоев по ряду выделенных показателей. Что

8

Введение

касается факторов, свидетельствующих об углублении социальных различий, то они в некоторых случаях игнорировались, в других — оценивались в негативном плане как явления, тормозящие соци­ альное развитие. Несмотря на ограничения идеологического харак­ тера, советские социологи находили возможности для изучения со­ циальных потоков, формирующих слои и классы советского общества. Некоторые важные аспекты перемещений стали предме­ том рассмотрения в работах Т.И. Заславской, выявлявшей мотивы и последствия потоков миграции в сельской местности (66). Схо­ жими сюжетами занимался Ю.В. Арутюнян (9). О.И. Шкаратан по­ ставил в центр своих исследований процессы, оказывающие влия­ ние на формирование различных групп советской интеллигенции (228). Л.А. Гордон и Э.В. Клопов занимались изучением социально­ го состава рабочего класса, характером и содержанием труда совет­ ских рабочих. В центре их внимания находилась мобильность рабо­ чего места — изменения, сопутствующие автоматизации производства (47). В трудах Ф.Р. Филиппова мобильность изуча­ лась как процесс формирования социального состава рабочего класса. Кроме того, ряд произведений этого автора был посвящен социологии образования, анализу мобильности в рамках жизнен­ ного цикла (216). В соавторстве М.Н. Руткевич и Ф.Р. Филиппов опубликовали труд, в котором впервые за многие годы делалась по­ пытка сформулировать теоретические основы изучения мобильно­ сти в СССР1. Профессиональные устремления молодежи подробно изучались в работах В.Н. Шубкина. В схожем ключе анализировал мобильность М.Х. Титма, в центре исследований которого находи­ лась молодежь, советское студенчество. В 1980-е гг. М.Х. Титма стал одним из зачинателей крупного панельного проекта, ставившего целью изучить пути советской молодежи по мере вступления во взрослую жизнь (197). В работах В.А. Ядова и А. Г. Здравомыслова мобильность рассматривалась не столько как перемещение в про­ странстве, сколько как изменение общественного сознания, воз­ никновение новых типов отношения к труду2. После того как все запреты на изучение мобильности были сня­ ты в конце 1980-х гг., изучение этого предмета вошло в новую фазу. В этот период внимание ученых привлекли три аспекта темы.

1

Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М., 1970. 2 Человек и его работа. Социологическое исследование / Под ред. А. Г. Здраво­ мыслова, В.П. Рожина, В.А. Ядова. М., 1967.

История вопроса

9

Первый был представлен в исследованиях, посвященных совет­ скому периоду. В анализ советской системы вводились факты, сви­ детельствующие о массовых нисходящих перемещениях в совет­ ский период. Активно изучалось, к примеру, влияние на советское общество массовых репрессий 1930—1950-х гг. В работах Л.А. Гор­ дона насилие по социальному признаку выставлялось одной из ключевых характеристик, раскрывавших репрессивную природу советского строя1. В статьях С.Г Кордонского предметом изучения стали дифференцирующие институты советского общества и преж­ де всего институт прописки, позволявший контролировать или блокировать массовые перемещения в стране (102). Вторым аспектом изучения мобильности стали ее структура и по­ следствия в первой половине 1990-х. В работах Т.И. Заславской, Л.А. Беляевой, Л.А. Гордона, З.Т. Голенковой, В.И. Ильина, Г.Г. Силласте, Н.Е. Тихоновой, О.И. Шкаратана изучалось влияние реформ на уровень социальной дифференциации в российском обществе (64; 48; 42; 78; 177; 199; 229). Отмечалось, в частности, что реформы запустили процесс поляризации социальных групп и слоев, в рамках которого мобильность имела не только индивидуальный, но и груп­ повой характер. Эти процессы привели к возникновению так назы­ ваемого андеркласса — группы маргинализированных индивидов, слабо адаптированных к условиям рынка труда. На другом полюсе благодаря приватизации возникла группа богатых собственников средств производства, а также средний слой, успешно приспособив­ шийся в ситуации динамичных изменений. О мобильности ценнос­ тей, характеризующих становление среднего класса, писали Т.М. Малева и Г.Г. Дилигенский (61). Радикальные изменения в постсоветский период позволили автору данной работы говорить о становлении в России классового общества, характеризующегося высокой степенью социальной поляризации, постепенным окульту­ риванием социальных различий (221). Механизмы дифференциа ции, приводившие к расслоению внутри профессиональных групп, изучались в работах В.А. Мансурова (123). Влияние мобильности на культуру рассматривалось в работах Л . Г Ионина (84). Третий аспект изучения мобильности заключался в методологии исследования. Здесь следует отметить работы Н.И. Лапина, В.В. Ра

1 См.: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России 90-х; историко-со циологические очерки экономического положения народного большинства 2001.

М.

10

Введение

даева, В.В. Семеновой, настоявших на расширении методологии изучения мобильности за счет включения в него качественных ме­ тодов, и прежде всего биографического (112; 160; 176). В работах российских социологов, посвященных мобильности, широко использовались аппарат и методология, принятые в запад­ ных исследованиях мобильности. Начало этим исследованиям по­ ложили работы социолога российского происхождения П.А. Соро­ кина (183). Именно он ввел в оборот ключевые понятия, характеризующие пространственную ориентацию и охват мобиль­ ности: она делилась на вертикальную и горизонтальную, индивиду­ альную и коллективную. Сорокин одним из первых подметил тот факт, что общества, в которых получает распространение мобиль­ ность на индивидуальной основе, менее, чем общества коллектив­ ной мобильности, склонны к социальным потрясениям. Следующий этап изучения мобильности связан с именами аме­ риканских социологов С. Липсета и Р. Бендикса. В классической работе «Социальная мобильность в индустриальном обществе» («Social mobility in industrial society») они впервые связали в единый комплекс структурные характеристики мобильности с понятием «индустриальное общество» (294). Отмечались, в частности, соци­ альные тенденции, сопровождающие становление современных производственных отношений: рост городов и сокращение сель­ ского населения, рост среднего класса, развитие системы образова­ ния, делающего доступным для выходцев из низов любые, сколь угодно высокие социальные позиции. Работы Липсета пронизаны оптимизмом в отношении современного общества, в них позитив­ ные тенденции увеличения масштабов мобильности сводят на нет деструктивный потенциал социального противостояния. Подобный пафос разделяли далеко не все коллеги американских социологов в других странах. В противоположность американским исследованиям Р. Будон, к примеру, сделал предметом изучения со­ циальные преграды, затрудняющие получение высшего образова­ ния выходцами из низов (248). В его исследованиях раскрывается влияние на мобильности социального происхождения, а также осо­ бенностей устроения системы образования. Именно Будон ввел в оборот понятие «мобильность нетто», являющейся производной от совокупной работы базовых социальных институтов. В дальнейшем тот критический ракурс зрения, который он задал исследованиям проницаемости структурных перегородок, получил развитие в рабо­ тах других французских социологов — П. Бурдье и Д. Берто (251;

История вопроса

11

248). Критическая школа изучения мобильности получила допол­ нительные доказательства своих положений в исследованиях аме­ риканских социологов Д. Фетермана и Р. Хаузера (263). Последние установили, что мобильность имеет устойчивые формы, не завися­ щие от конъюнктурных колебаний. Эти формы были названы базо­ вой мобильностью, отражающей специфику социального устрой­ ства в конкретном обществе. Английский социолог Дж. Голдторп проверил гипотезу о существовании базовой мобильности с помо­ щью продвинутых математических методов на основе исследова­ ний, проведенных в большинстве европейских стран (271). В ре­ зультате он пришел к тому же выводу, что и его американские коллеги: существуют устойчивые формы мобильности, которые можно определить как «сердцевинные» для данного общества (core mobility) или даже сообщества государств. Так, мобильность в стра­ нах Европы генетически определена теми ее формами, которые сло­ жились в двух европейских государствах — Великобритании и Франции. Работы Фетермана, Хаузера и Голдторпа поставили мно­ жество вопросов, на которые количественные и статистические ис­ следования, проводившиеся ими, не могли дать адекватного ответа. Если базовая мобильность — это факт, характеризующий социаль­ ные перемещения в США и странах Европы, то каково ее происхож­ дение? В каких сферах жизни общества заключены механизмы, оп­ ределяющие устойчивость форм мобильности? Наиболее вероятно предположение, что этими механизмами являются социальные ин­ ституты. Именно сходство институтов может объяснить тот факт, что структура мобильности, освобожденная от влияния экономиче­ ской и политической конъюнктуры, оказывается похожей в разных странах Европы. В большинстве европейских стран социальные ин­ ституты часто внедрялись в жизнь по примеру наиболее развитых стран, а в ряде случаев — при их непосредственном участии. Стоит отметить в этой связи, что и Россия, расположенная на периферии Европейского континента, в разные периоды своей истории нахо­ дилась под влиянием стран, расположенных в его центре. Представ­ ления о равенстве и неравенстве, достижении справедливости раз­ вивались не только на собственной национальной почве, но и на почве тех идей, которые российское общество получало из Европы. Там же изыскивались институциональные формы, с помощью кото­ рых российское общество искало пути развития. Итак, предметом настоящего исследования являются социаль­ ные институты мобильности в советском и российском обществах.

12

Введение

Распад, эволюция или возникновение новых институтов позволяет не только констатировать нарастающую дифференциацию соци­ альной жизни России, но и понять те явные или латентные меха­ низмы, которые рождают структурные формы неравенства в пери­ од перехода от одной социальной системы к другой, обусловливают перемещения индивидов или целых социальных групп в социаль­ ном пространстве. Одна из сложностей подобного проекта состоит в том, что само понятие социального института имеет в социологи­ ческой традиции несколько трактовок. Применительно к изучению мобильности наибольшие перспективы содержит в себе определе­ ние, предложенное в работах Т.И. Заславской (65). Она рассматри­ вает институт как совокупность формально-административных норм, направляющих жизнь в какой-либо сфере, неформальные социокультурные нормы, влияющие на нее, инструменты энфорсмента (организационные формы), заставляющие людей подчи­ няться нормам, а также формы общественного принуждения. Ком­ плекс норм, а также институтов принуждения рождает практики, формальные и неформальные. Заславская выводит практики за рамки института, рассматривая их как итог взаимодействия его со­ ставляющих. В нашем случае предлагается рассматривать практики как одну из составляющих института наряду с нормами. Расширен­ ная трактовка понятия «институт» представляется целесообразной, поскольку, как показывают исследования, практики могут иметь немалую степень независимости от норм и могут существовать как устойчивые формы действия, не имеющие прямого референта в структуре мотивов. Предположительно подобный механизм укло­ нения от моральных суждений включается в тех случаях, когда по­ ведение не имеет легитимных соответствий в области норм. На этом фоне предпочтительным оказывается приписывание его к разряду рутинных, и уже поэтому приемлемых, действий. В использовании институционального подхода исследователь неизбежно сталкивается с проблемой выбора. Мир институтов многообразен, и далеко не все из них имеют прямое отношение к перемещениям в координатах социальной структуры. Существуют институты, которые напрямую регулируют потоки мобильности, такие, к примеру, как институт прописки в советское время, но на­ ряду с ними существуют институты, влияние которых на мобиль­ ность может быть охарактеризовано как минимальное. В эту сферу мы включаем и институты, определяющие состояние культуры, на­ пример театр или эстраду. Необходимым условием изучения мо­

История вопроса

13

бильности должно стать предложенное Заславской деление инсти­ тутов на базовые и периферийные. Это деление возникает только применительно к изучаемому предмету, в контексте других иссле­ довательских задач оно может быть иным. Следует признать и тот факт, что деление на базовые и периферийные институты может из­ меняться с течением времени. В период социальных изменений не­ которые из институтов могут из базовых переходить в разряд пери­ ферийных и, напротив, из периферийных переходить в базовые. Базовые институты находятся между собой в состоянии взаимодо­ полнения и взаимодействия, что делает продуктивным подход, предполагающий объединение институтов в кластеры. Понятие «кластер», предложенное Н. Смелсером, облегчает понимание об­ щего вектора развития, рождаемого их комбинацией. Использование институционального подхода рождает законо­ мерный вопрос о соотношении его базовых понятий с традицион­ ным понятийным аппаратом изучения мобильности и, в частности, с термином «канал мобильности», применявшимся еще П. А. Соро­ киным. С нашей точки зрения, эти понятия, хотя и родственные, имеют разное назначение и разную сферу применения. Термин «ка­ нал мобильности» использовался для фиксации масштабов и ин­ тенсивности социальной текучести. Все аспекты наблюдаемых яв­ лений, относящиеся к объяснению, оставались за его рамками. Понятие «институт» имеет то преимущество, что охватывает нор­ мативную сферу, определяющую потоки мобильности, состояние организаций, регулирующих текучесть в обществе, и практики, по­ рождаемые перемещениями людей и целых социальных групп в разных измерениях социальной системы. Особого внимания заслуживает соотношение понятий «инсти­ тут» и «фактор мобильности». Следует понимать, что фактором мо­ бильности может быть любое событие, любой единичный случай, оказывающий влияние на социальные перемещения. Речь может идти, к примеру, о военном конфликте или принятии решения, ко­ торое скажется в той или иной степени на позиции социальных групп или индивидов в сетке социальных координат. Институт предполагает, во-первых, устойчивость влияний на потоки мобиль­ ности, во-вторых, комплексное, системное восприятие влияний на мобильность, представляемое формальными и неформальными ас­ пектами общественной жизни, в-третьих, учет так называемого культурного среза, который нередко остается за рамками анализа социальной текучести. Необходимо также учитывать, что, в отли­

14

Введение

чие от факторов, влияющих на мобильность, институт нередко включает в себя иерархию неравных позиций, а также систему фор­ мальных и неформальных правил, регулирующих перемещение между ними (образование, армия). В этом качестве он не только проецирует мобильность вовне, формируя жизненные возможнос­ ти индивидов и социальных групп в иных, чем собственная, иерар­ хиях, но и является иерархией, в рамках которой может происхо­ дить социальное продвижение, подчиняющееся определенным правилам.

ГЛАВА 1

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИЗУЧЕНИЯ МОБИЛЬНОСТИ

1.1. Факторы и пространственные характеристики мобильности: теория П.А. Сорокина Термин «социальная мобильность» появился в научном обиходе в первой половине XX в. почти одновременно с термином «социаль­ ная стратификация». Большинство исследователей этого явления сходятся в том, что автором обоих понятий является американский социолог П.А. Сорокин, последовательно разрабатывавший тему неравенства в течение почти 30 лет. Первоначально в ранних рабо­ тах Сорокина мобильность рассматривалась прежде всего как ин­ струмент анализа, способный облегчить понимание глобальных социальных тенденций. Благодаря ему оказалось возможным на­ блюдать процесс постепенного перерождения традиционного об­ щества в современное, процесс, сопровождаемый глубокими изме­ нениями профессиональной и социально-слоевой структуры. В трудах, написанных в 1920-х гг., Сорокин делает акцент на ана­ лизе социальной статистики (183). Она, с его точки зрения, безошибочно подтверждает тот факт, что политические и институ­ циональные изменения, приковывающие к себе внимание совре­ менников, имеют в основании глубокие инфраструктурные сдви­ ги. Эти сдвиги выражаются в изменении поселенческой структуры, которая, в свою очередь, меняется под влиянием производствен­ ной деятельности. Впервые за историю человечества в ряде стран, имеющих наивысший уровень экономического развития, город­ ское население начинает преобладать, причем это преобладание неизбежно сказывается на культурном облике общества, его базо­ вых, основополагающих ценностях. Второй по значимости тенден­ цией является, по мнению Сорокина, рождение среднего слоя —

16

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

группы с относительно высокими стандартами жизни и консерва­ тивным, охранительным по отношению к существующей социальной системе мировоззрением. Взгляды Сорокина на средний слой и его роль в обществе укладываются в уже существующую фило­ софскую и социальную традицию, начало которой положила кон­ цепция «средней прослойки» Аристотеля. В поздних работах, и в частности в классической «Социальной мобильности», Сорокин приходит к идее расширенного толкова­ ния мобильности, возможности ее рассмотрения как социального движения, способного вовлечь в поток изменений любой социаль­ ный объект или идею. «Под социальной мобильностью, — пишет он, — понимается любой переход индивида или социального объ­ екта или ценности — всего, что было создано или изменено челове­ ческой деятельностью — с одной социальной позиции на другую» (183. С. 119). Симптоматично, что широкая трактовка мобильности включает в себя не только одушевленных участников социальных процессов, но и символическую «подложку» человеческой деятель­ ности — ценности. С одной стороны, подобное включение делает термин «мобильность» более неопределенным, туманным, с дру­ гой — позволяет трактовать социальные изменения в духе холизма как эволюцию объективной позиции социальной группы или ин­ дивида и, параллельно, свойственной им структуры ценностей. По мнению Сорокина, обе стороны процесса изменений взаимосвяза­ ны и обладают достаточным потенциалом для поддержания соци­ альной текучести. Сорокину принадлежит не только авторство термина «мобиль­ ность», но и первая попытка определить основные типы социаль­ ных передвижений. По большому счету есть, полагал он, только два таких типа — горизонтальная и вертикальная мобильность: «Существует два основных типа мобильности — горизонтальная и вертикальная. Под горизонтальной мобильностью или сдвигом понимается переход индивида или социального объекта от одной социальной группы к другой, расположенной на том же уровне. Переходы индивидов, такие как переход из группы баптистов в группу методистов, из одного гражданства в другое, из одной се­ мьи (в качестве мужа или жены) в другую посредством развода или нового брака, с одной фабрики на другую при сохранении профес­ сионального статуса — все это случаи социальной мобильности. В равной степени мобильностью являются переходы социальных объектов, радио, автомобильной моды, коммунизма, дарвинов­

1.1. Факторы и пространственные характеристики мобильности.

17

ской теории внутри одной социальной страты, например переход из Айовы в Калифорнию, из любого места в любое другое место. Во всех этих случаях “сдвиг” может иметь место без какого-либо существенного изменения социальной позиции индивида или объекта в вертикальном направлении» (183. С. 119—120). Если принять данное определение горизонтальной мобильности, следу­ ет признать, что таковой является любое социальное изменение, будь-то изменение социальной позиции или ценностей. Ценности, таким образом, приравниваются к субъектам социальной жизни и получают возможность осваивать разные области социального пространства. Но подобный подход, помимо уже называвшихся преимуществ, чреват некоторыми теоретическими и методологи­ ческими сложностями. Если мобильность индивидов или групп — это почти во всех случаях игра с нулевой суммой: «если какой-то группы убыло, то другой прибыло», то движение ценностей с оче­ видностью подразумевает либо их экспансию, либо деградацию. Действительно, распространение коммунизма или автомобильной моды из одного общества в другое или в рамках одного общества предполагает, что область влияния соответствующих идей увели­ чивается, включая их во властный дискурс — дискурс господства и подчинения. Речь, таким образом, идет не столько о горизонталь­ ном движении, сколько о сдвигах в иерархии отношений власти и влияния, а в конечном итоге — в отношениях распределения соци­ альных и материальных благ. Подобная амбивалентность сорокинского определения существенно ограничила область его примене­ ния. В конечном итоге из всех названных Сорокиным объектов изучения в поле эмпирических исследований остались только ин­ дивиды и социальные группы. Второй особенностью расширительной трактовки мобильности стало включение в него изменений, случающихся с индивидом на протяжении его жизни. Если ранее мобильностью считались преж­ де всего мощные тектонические сдвиги в обществе, то теперь, в но­ вом расширительном определении, — кратковременные, зачастую рутинные изменения человеческого бытия, например, переход из группы школьников в группу учащихся вуза, изменение профес­ сионального статуса после получения образования и т.д. Подобный подход открыл дополнительные возможности для анализа текущих флуктуаций в обществе, например, возникающих вследствие изме­ нения политического или экономического курса. Но все же глав­ ное его следствие не в этом, а в том, что изменился сам ракурс зре-

18

Глава 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

ния на конечные причины социальных изменений. Если глобаль­ ный подход явно или неявно подразумевал наличие неких общих объективных законов и тенденций, влияющих на жизнь людей, то более короткий временной промежуток от начала до конца жизни с необходимостью указывал на субъективную подоплеку социальной динамики, выводил в фокус внимания тот непреложный факт, что значительная часть социальных изменений происходит как резуль­ тат сложения индивидуальных обстоятельств бытия, индивидуаль­ ных воль. В этом аспекте теория мобильности обретала субъектив­ ную компоненту и возвращала себе право заниматься не только реальными перемещениями, но и сферой интересов и ценностей, побуждающих к передвижениям. Ко второму, «вертикальному», типу мобильности Сорокин отнес «отношения, вовлеченные в переход индивида (или социального объекта) из одной социальной страты в другую» (182). Вертикаль­ ные передвижения делятся, в свою очередь, на два типа — восходя­ щие и нисходящие или, по выражению Сорокина «социальное вос­ хождение и социальное погружение» (183. С. 120). Оба могут быть поняты и адекватно определены только с учетом того общества, в котором происходит передвижение: «...в зависимости от природы стратификации восходящие и нисходящие потоки могут наблю­ даться в экономическом, политическом, профессиональном, не го­ воря уже о других, менее значимых сферах жизни» (183. С. 120). Именно факт зависимости мобильности от характера стратифика­ ции, преобладающей в обществе, позволил Сорокину вывести на первый план «социальные отношения», оттеняющие любые соци­ альные изменения, затрагивающие позицию человека или группы. Чтобы идея социальных отношений стала более понятной, Соро­ кин приводит пример из истории Индии: «Историки кастового об­ щества в Индии говорят о том, что каста брахманов не всегда обла­ дала тем неоспоримым превосходством, каким она обладает в течение последних двух тысяч лет. В далеком прошлом каста вои­ нов и правителей или каста кшатриев, по-видимому, не являлась нижестоящей во сравнению с кастой брахманов, из чего следует, что лишь после длительной борьбы последняя стала высшей кас­ той» (183. С. 120—121). Групповая мобильность, описываемая Со­ рокиным, происходила в статусном измерении, подразумевающем деление общества на касты. В древнем индийском обществе это из­ мерение было осевым по отношению ко всем другим видам диффе­ ренциации общества. Из сказанного с необходимостью следует, что

1.1. Факторы и пространственные характеристики мобильности.

19

социальные различия имеют разную степень важности и зависят от общего социального контекста. Неопределенность общества, нахо­ дящегося в фазе революционных изменений, может провоцировать самые неожиданные комбинации социальных потоков, выводя на первый план то одно, то другое измерение мобильности: «В дорево­ люционной России группа коммунистов не имела сколь-нибудь высокого ранга, признаваемого обществом. Во время революции эта группа преодолела огромную социальную дистанцию и стала высшей стратой российского общества» (183. С. 131). По Сорокину, возвышение или принижение тех или иных групп говорит, как пра­ вило, о трансформации основополагающих принципов, на кото­ рых покоится общество. По типу мобильности и осевым ее направ­ лениям можно судить о векторе общественной эволюции. Сорокин полагает, что характерны в этом плане перемещения по ступенькам социальной лестницы людей, связанных с теми или иными культа­ ми: «После легализации христианской религии церковь начинает выполнять функцию той лестницы, по которой стали подниматься многочисленные рабы и крепостные, причем иногда до самых выс­ ших и наиболее влиятельных позиций. Ряды последователей хрис­ тианской веры на начальных этапах в основном пополнялись за счет представителей низших социальных слоев. После легализации христианства двери церкви и ее высшие ранги были еще открыты для простых людей. Рабы, крепостные, люди низкого происхожде­ ния, которые становились служителями культа, получали благода­ ря церкви свободу и обретали высокое положение» (182. С. 152). Казалось бы, между возвышением коммунистов в большевистской России и восхождением христианского клира — двумя примерами, приводимыми Сорокиным, — почти нет точек соприкосновения. Однако контекст, в который они помещены, позволяет предполо­ жить, что оба они органично вписываются в его общий посыл: со­ циальная мобильность находится в тесной взаимосвязи с возвыше­ нием и деградацией ценностных систем. Переход клира из центра социальной жизни на ее периферию и обратное перемещение ком­ мунистов — из маргиналов в высший общественный слой — проис­ ходили синхронно с утратой обществом религиозных ценностей и, напротив, становлением в другом обществе коммунистической идеологии. Эта тема получит в работах Сорокина дальнейшее раз­ витие: социальная мобильность, ее комбинация могут иметь раз­ ную природу и конфигурацию в обществе современном и обществе архаичном, а главный сдвиг в развитии мобильности связан со ста-

20

Глава 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

новлением демократической системы. Именно этот критерий рас­ сматривается в его работах как водораздел между мобильным и им­ мобильным обществом.

1.2. Мобильные и иммобильные общества: становление концепции многомерной мобильности В работах Сорокина предложено два показателя, с помощью кото­ рых можно было эмпирически фиксировать уровень мобильности в обществе. Во-первых, это интенсивность мобильности, понима­ емая как вертикальная социальная дистанция или «количество страт, экономических, профессиональных или политических», которые индивид преодолевает по пути восхождения или пониже­ ния своего социального статуса. Во-вторых, это «степень охвата», рассматриваемая как количество людей, совершивших за опреде­ ленный период времени акт вертикальной мобильности. Степень охвата может иметь как абсолютное, так и относительное выраже­ ние. Под первым понимается общее число людей, участвующих в социальных передвижениях, под вторым — доля мобильных по отношению к населению в целом. Опыт использования обоих на­ званных индикаторов показал, что они имеют значительные изъ­ яны. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что показатель интенсивности напрямую связан с общей концепцией социаль­ ной структуры, принимаемой в исследовании. Как видно из позд­ нейшей практики, эти концепции могут иметь различия, настоль­ ко существенные, что и мобильность, ее потоки будут иметь в разных контекстах очень несхожие числовые показатели. Кроме того, неучтенным в методологических построениях Сорокина оказался и принцип многомерности социальной структуры совре­ менного общества. Ведь абсолютное доминирование одного изме­ рения было возможным только в кастовом обществе, на которое он ссылался, описывая восхождение браминов. В XX в. социаль­ ное восхождение или потери неизбежно вели к размежеванию по­ зиций человека в разных измерениях. Это провоцировало кон­ фликтные ситуации — шагая по ступенькам лестницы в одном измерении, индивид или группа притормаживали в другом, не ме­ нее, а возможно и более, значимом. Характер этих конфликтов, в случае их массовости, позволял получать ценные данные о состо­ янии общества и его динамике.

1.2. Мобильные и иммобильные общества..

21

Возникает закономерный вопрос: почему столь важные условия изучения мобильности оказались за кадром сорокинской методоло­ гии? Ответ на него кроется в его собственных рассуждениях. Упро­ щенная методология анализа мобильности была нужна ему прежде всего для того, чтобы обосновать концепцию двух обществ — мо­ бильного и немобильного: «На основе сказанного о показателях легко увидеть, что социальная стратификация одной и той же высо­ ты и одинакового профиля может иметь различную внутреннюю структуру, обусловленную разницей интенсивности и объемности (горизонтальной и) вертикальной мобильности» (182. С. 123—124). Теоретически, полагал он, мобильность может быть равна нулю, а социальные мембраны, разделяющие страты, могут быть совершен­ но непроницаемы для индивидов или групп. Общество, наделенное такими характеристиками, может быть определено как закрытое, ригидное или «иммобильное». Напротив, общество, в котором про­ ницаемость социальных перегородок высока, поскольку наличест­ вуют «большие дыры», позволяющие продвигаться из одной страты в другую, может быть охарактеризовано как «мобильное». Ключе­ вым условием, определяющим проницаемость перегородок, являет­ ся, по мнению Сорокина, политическая система общества. В обще­ ствах, где преобладают демократические формы правления, «капиллярность» социальных перегородок, как правило, выше, чем в обществах, где демократия отсутствует. Сорокин понимает услов­ ность этого утверждения. Оно с очевидностью вступает в противо­ речие с реальностями той страны, которую он был вынужден покинугь (пример коммунистов появился в его работе не случайно), а также с его собственной концепцией социальных и культурных цик­ лов. Отсюда замечание о том, что «необходимо в то же время сделать оговорку, что не всегда и не во всех демократических обществах вер­ тикальная мобильность больше, чем в обществах «деспотических» (182. С. 125). Свободные выборы, полагает Сорокин, важны, но не они играют роль каналов массовой мобильности, а последние в де­ мократических обществах бывают даже менее развиты, чем в авто­ кратических. Подобное утверждение кажется Сорокину недостаточ­ но сильным, и, в развитие его, в число принципов мобильности он включает следующее: «Не всегда и не во всех демократических об­ ществах вертикальная мобильность больше, чем в обществах деспо­ тических» (182. С. 125). Данная оговорка осталась невостребован­ ной в рамках более поздних работ по мобильности. На некоторое время расхожей концепцией стало представление о поступательном

22

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

движении общества к большей открытости и соответственно более высоким темпам мобильности.

1.3. Концепция социальной эволюции: от иммобильных к мобильным обществам Теория мобильности латентно или открыто декларировала ряд важ­ ных принципов, касающихся устройства общества. Первый из них заключался в том, что не существует общества, в котором страты были бы полностью закрыты друг от друга, как не существует страт, полностью изолированных от проникновения извне. Ближе всего к идеалу полной закрытости подошло кастовое общество, возникшее в Индии. В нем охват мобильности был минимальным, а закры­ тость групп — максимальной. И тем не менее мобильность имела место. Как в любом другом древнем обществе, войны, внутренние конфликты, противоречия внутри элит лишали власти одних и воз­ вышали других, заставляли правящую касту кооптировать в свои ряды наиболее успешных и воинственных из ее противников. Сорокин цитирует древние индийские хроники, недвусмыслен­ но свидетельствующие о социальных передвижениях: «Смирением Приту и Ману завоевали верховную власть, Кубера — стал господи­ ном богатств, а Гади — достиг ранга брахмана» (183. С. 126). Как правило, в древних обществах мобильность достигалась послуша­ нием, мечом или родственными связями, обретаемыми посред­ ством гетерогенного брака. В проповедях Будды, к примеру, сказа­ но: «От брака брахмана с кшатрием рождается саварна, от брахмана с вайшьей — нишада, от брахмана и шудры — парасава» (183. С. 126). Очевидно, однако, охват подобной мобильности был нич­ тожным, и социальная дистанция —. короткой. Уровень сопротивле­ ния подобным перемещениям возрастал пропорционально дистан­ ции, которую стремился преодолеть претендент на более высокую позицию. Закрываясь от проникновения извне, касты или высшие привилегированные сословия создавали особое символическое пространство, в котором главную роль играли аскриптивные качес­ тва, получаемые по наследству. Кастовая принадлежность, дворян­ ский титул, священнический сан были почти недостижимыми для выходцев из низов. Социальные различия носили качественный ха­ рактер, а принадлежность к группе была «диффузной» характерис­ тикой, пронизывающей все области деятельности индивида.

1.3. Концепция социальной эволюции.

23

В новые времена положение сословных групп в обществе стало меняться. Французская революция 1789 г., а вслед за ней американ­ ская, провозгласившие равенство всех граждан перед законом, по­ ложили начало процессу расколдования социальных различий. В работах С. Липсета и Р. Бендикса новая идеология и сопутствую­ щая ей политическая практика получили название «идеологичес­ кого эгалитаризма». В разных обществах новая эгалитарная идео­ логия имела разную степень влияния на общественное сознание и преобладающие практики. Липсет и Бендикс полагают, что, вы­ страивая новую систему социальных отношений, США оказались в более выгодном положении, чем Старый Свет, не говоря уже о дру­ гих странах: «Наши собственные взгляды на «идеологический эга­ литаризм» колеблются от сверхпессимистических до сверхоптимистических. Мы считаем, что эгалитаризм в поведении —- это не только вопрос ценностей, но и реальность... Американцы часто ви­ дят статусные или властные различия не тем, чем они являются на самом деле, а проявлением различий в распределении материаль­ ных благ. Этот хорошо известный материализм американского об­ щества может рассматриваться как идеология, предлагающая оце­ нивать людей по одному мерилу — материального успеха. Этот подход отличается от классовых или статусных идеологий Европы. Его результатом стала идеалистическая вера в равенство, даже не­ смотря на подчеркиваемые им различия в материальном статусе. Подобный эгалитаризм предполагает существование идеала, кото­ рый лучше всего выражается известной фразой «равенство возмож­ ностей» (294. С. 80—81). Именно в США родился миф, в котором учитывалось желание людей продвигаться вверх по социальной ле­ стнице. В XX в. его назвали «американской мечтой»: «Вера в равен­ ство возможностей нашла выражение в широко распространенных в обществе историях, рассказывающих о карьерах видных амери­ канских промышленников, которые в течение жизни преодолели дистанцию от низких к высоким ступенькам социальной лестни­ цы» (294. С. 82). В европейских исследованиях идея социального продвижения также обосновывалась идеологией равенства, но при этом понима­ ние равенства существенно отличалось от американского. Характе­ рен в этом плане марксизм, делавший акцент на преодоление всех возможных социальных различий. К. Маркс рассматривал историю как последовательную смену общественно-экономических форма­ ций, в рамках каждой из которых правящий класс и класс эксплуа­

24

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

тируемый вели между собой непримиримую борьбу. Если угнетен­ ный класс жаждал освобождения от эксплуатации, то класс правя­ щий, напротив, стремился к сохранению своего господствующего положения в социальной структуре. В этой концепции перманент­ ного социального антагонизма возможность преодоления классо­ вых различий посредством социальных перемещений исключалась, а идея индивидуальной мобильности рассматривалась как пропа­ гандистский прием, призванный обмануть трудящихся, заставить их смириться со статус-кво: «Крепостной в крепостном состоянии выбился до положения члена коммуны так же, как мелкий буржуа под ярмом феодального абсолютизма выбился до положения бур­ жуа. Наоборот, современный рабочий с прогрессом промышленно­ сти не поднимается, а все более опускается ниже условий сущест­ вования собственного класса. Рабочий становится паупером, а пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство» (128. С. 152). Логичным следствием концепции борьбы классов и экс­ плуатации было отрицание самой возможности восхождения из низших классов в высшие. С точки зрения основоположников марксизма, классы формировались и существовали в разных ми­ рах, разных культурах, конфликт между которыми определял ос­ новное направление развития общества. Однако, как всякая всеобъемлющая социальная парадигма, марксизм не избежал внутренней противоречивости. Противоре­ чия появлялись, как правило, там, где высокая теория вступала в противоречие с анализом текущей ситуации. Для того чтобы стало ясно, о каком противоречии идет речь, американский марксист Э. Райт использовал «водную» метафору: как вода, представленная формулой, не может быть тождественна воде из реки Темзы, так и чистая теория, прорисовывающая общее направление обществен­ ной эволюции, не может быть использована без значительных по­ правок и модификаций (336). С его точки зрения, этот пример как нельзя лучше объясняет расхождение между двумя программными работами Маркса — «Манифестом коммунистической партии» и «18 брюмера Луи Бонапарта». В отличие от первой, вторая работа включает в себя не только допущение возможности социальных пе­ ремещений в капиталистическом обществе, но и характеризует не­ которые из типичных ситуаций, приводящих к мобильности. Маркс допускает возможность социальных перемещений между классами-союзниками, объединенными общими социальными ин­ тересами. Общая заинтересованность в сохранении отношений

1.3. Концепция социальной эволюции...

25

собственности, а также общая ниша в области потребления матери­ альных благ приводит к обмену людьми между буржуазией, други­ ми привилегированными классами и государственной бюрократи­ ей: «Сочетание различных классов народа, образующих основу всякой политической организации, было в Германии более слож­ ным, чем в какой-либо другой стране. Это феодальное дворянство, в то время чрезвычайно многочисленное и отчасти очень богатое, официально считалось первым «сословием» в стране. Оно постав­ ляло высших правительственных чиновников, оно почти одно снабжало офицерским составом армию» (128. С. 434). Буржуазия стремится заручиться поддержкой чиновников, чтобы с их помо­ щью использовать государственный аппарат для удержания угне­ тенных в повиновении. Подобная мобильность, полагал Маркс, — это один из инструментов, способствующих сохранению диктата буржуазии и ее союзников. Отдельные перемещения возможны, ес­ ли речь идет об отношениях между буржуазией и буржуазной ин­ теллигенцией. Не случайно в буржуазном обществе профессора ставят интеллектуальные ресурсы на службу правящему классу. Они, как и чиновники, кооптированы буржуазией в ряды привиле­ гированной прослойки, чтобы обосновать неизменность существу­ ющего неравенства и тем самым оправдать его. Эксплуатируемые классы общества, такие как рабочие или крестьяне, замкнуты в со­ циальном пространстве, очерченном для них собственниками-экс плуататорами. Их возможности мобильности незначительны: пар­ целльные крестьяне поставляют солдат для республиканской армии, причем, как правило, из числа младших сыновей, лишен­ ных права наследовать отцовскую землю. Рабочие полагают, что могут улучшить свое материальное положение, если организуются в профсоюзы, но, считал Маркс, это тщетные надежды: буржуазия никогда не пойдет на то, чтобы действовать себе в ущерб, умень­ шать размер прибавочного продукта, производимого принадлежа­ щими ей фабриками и заводами. Пролетариат, полагал он, может реализовать свои надежды на социальное возвышение только по­ средством революции — свержения класса угнетателей и установ­ ления власти рабочих и крестьян. Характерно, что в марксистской концепции социальных изме­ нений упор сделан на радикальные формы групповой мобильнос­ ти: восхождение пролетариата теснейшим образом связывается с крушением правящих классов буржуазного общества, их отстране­ нием от власти насильственным путем. В этом состоит ключевое

26

Глава 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

различие в трактовке мобильности американской и европейской социологиями. В США, стране, где закрытость социальных групп не обрела законченных окультуренных форм, исследователи мо­ бильности выдвигали на первый план индивидуальные перемеще­ ния, в Европе, боровшейся со статусными пережитками, во главу угла ставилась тема групповой мобильности, выражавшейся в из­ менении положения целого класса или социального слоя. В XX в. конфликт между двумя школами вышел на новый уро­ вень остроты. Этому способствовал кризис марксизма, оказавшего­ ся неспособным интегрировать в единой концептуальной схеме те значимые изменения, которые происходили в западных и восточно­ европейских обществах. По мнению немецкого социолога Р. Дарендорфа, именно мобильность, набравшая темпы в странах Западной Европы, оказалась, одним из камней преткновения для марксист­ ской политической экономии: «Кроме таких политических и эконо­ мических сил, как тоталитаризм и социализм, институционализа­ ция двух мощных социальных сил — мобильности и равенства — ориентировала социальные структуры и конфликты в направлени­ ях, непредвиденных Марксом. На самом деле Маркс не осознавал важности этих двух сил. Объясняя отсутствие стабильных классов в США в категориях того, что он называл «обмен между классами», он упредил ключевой тезис, прозвучавший в блестящем эссе Зомбарта «Почему в США нет социализма». Но для Маркса мобильность бы­ ла симптомом короткого переходного периода истории между рас­ падом старого и возникновением нового общества. Сегодня мы, скорее всего, будем придерживаться противополож­ ных взглядов на эти явления. Социальная мобильность стала одним из главных элементов структуры индустриальных обществ. Вполне возможно предположить, что такое общество «погибнет»; если про­ цесс мобильности в какой-то момент нарушится» (259. С. 57). Инди­ видуальная мобильность размывала границы социальных групп, меняя качественные социальные различия на количественные, квантифицируемые. Это стало возможным потому, что изменилась природа собственности — ключевого института, определявшего ха­ рактер социальных различий в XIX в. Вслед за Р. Ароном, Д' Беллом и другими социологами, изучавшими эволюцию данного института, Дарендорф наблюдал постепенную трансформацию собственности из качественного в дисперсное состояние. В современном обществе так называемая собственность на сред­ ства производства рассыпалась на миллионы небольших фрагмен­

1.3. Концепция социальной эволюции..

27

тов — акций, свободно циркулирующих на фондовых рынках. Лю­ бой гражданин, независимо от его социального положения, может без особых затруднений приобрести ее частичку в надежде получать дивиденды или прибыль за счет роста ее курсовой стоимости. В об­ ществе появилась обширная категория миноритарных акционеров, чьи немалые права были закреплены в законах и других статутах. Ситуация, при которой предприятие контролировалось одним соб­ ственником или одной семьей, уходила в прошлое: возникла новая категория населения, наделенная обширными властными полномо­ чиями, — категория наемных менеджеров. Таким образом, функции владения собственностью и властные функции управления закреп­ лялись за разными социальными группами, объединенными общей включенностью в группу акционеров. Дарендорф подчеркивал, что институт дисперсной собственности появился еще при жизни Маркса в форме разнообразных акционерных обществ, но Маркс оставил его без внимания: «Маркс был прав, определив корни изме­ нений в капиталистическом обществе в сфере индустриальных от­ ношений, но направление этих изменений оказалось противопо­ ложным тому, который он ожидал. В том, что касается капитала, он в последние годы жизни мог предположить, как будет развиваться общество. Его короткий анализ акционерных компаний свидетель­ ствует о явном замешательстве» (259. С. 43). Главная причина этого, полагал он, кроется в том, что этот институт противостоял ключе­ вым положениям марксистской теории, не допускавшей никаких других вариантов общественной эволюции, кроме постепенного об­ нищания широких масс населения. В концепции Дарендорфа нарастающая мобильность — это сильный аргумент, отменяющий некоторые положения марксизма. Но только некоторые, поскольку основной пафос марксистской концепции Дарендорф сохраняет и даже упрочивает. Если Маркс говорил о неравенстве как преходящей фазе развития общества, то Дарендорф рассматривал его как вечное его состояние. Классы, считал он, существуют, но основой классового деления в современ­ ном обществе является не собственность, а место в иерархии управ­ ления, для которой есть специальный термин — «авторитет» (аuthoritу). Иерархия — это постоянная любой общественной орга­ низации, а значит, и классы — константа, присутствующая в любом обществе. В современном обществе демократическая форма управ­ ления позволяет обновлять старые и рождать новые иерархии, а значит, классовый конфликт может быть введен в институциональ­

28

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

ные формы, где он разрешается путем борьбы политических пар­ тий, в парламентской борьбе, в протестных движениях, воплощаю­ щих интересы различных социальных групп. В рассуждениях Дарендорфа о классовой системе общества нет прямого описания мобильности в условиях современного «кон­ фликтного» классового общества, но есть ряд косвенных, пункти­ ром обозначенных вариантов, при которых мобильность становит­ ся возможной. Во-первых, если любое общество представляет собой иерархию, мобильность — это продвижение по ее ступенькам. В свою очередь, возможности мобильности связаны с проницаемостью формализо­ ванных классовых перегородок — от «неавторитетных» позиций к «авторитету» или в обратном направлении: «Трудно представить се­ бе ассоциацию индивидов, в котором «руководители» численно превосходят подчиненных. В каждом государстве число министров меньше, чем число граждан, на каждом предприятии число ме­ неджеров меньше числа других работников. Однако это общее ут­ верждение нуждается в оговорках, когда речь идет об индустриаль­ ных обществах, находящихся в продвинутой фазе развития. Сегодня не вызывает удивления тот факт, что на многих современ­ ных предприятиях примерно треть всех работников выполняют ру­ ководящие функции. В индустриальном обществе делегирование власти (аuthoritу) в промышленности, государственных организа­ циях или других ассоциациях создает условия для существования больших господствующих групп, которые уже не являются мень­ шинствами и сравниваются численно с группами подчиненных» (259. С. 195). Продолжая эту линию рассуждений, легко прийти к выводу, что в современном обществе «осевое» измерение мобиль­ ности лежит в плоскости властных отношений и водораздел между разными типами обществ также характеризуется этими измерения­ ми. В концепции Дарендорфа просматриваются явные аналогии с сорокинской концепцией двух обществ — «мобильного» и «иммо­ бильного». Мобильным, с точки зрения Дарендорфа, является об­ щество, в котором извечный классовый конфликт находится в ин­ ституциональном состоянии, а люди, не занимающие властных позиций, имеют эффективные, стандартизованные рычаги давле­ ния на инкумбентов властных позиций. Речь с очевидностью идет о современном демократическом обществе, получившем наиболь­ шее развитие в европейских странах и США. Здесь, полагает Дарендорф, высокий уровень мобильности гарантирован не только

1.3. Концепция социальной эволюции...

29

развитой системой образования, но и гражданскими свободами — свободой слова, совести, передвижения и организации. Последний вид свободы рассматривается им как особенно важный. Создавая свою общественную организацию, граждане: а) создают самостоя­ тельную иерархию, в которой реализуют свои надежды на мобиль­ ность в политическом измерении, б) продвигают интересы своей группы в институциональном отношении. Добившись обществен­ ного успеха, они получают широкие возможности стать частью правящего, «авторитетного» класса. В рамках вечного социального конфликта мобильность увязывается не с окончательной победой рабочих, а с эволюцией институциональной системы и прежде все­ го институтов, обеспечивающих равенство возможностей для не­ привилегированных слоев населения. Во-вторых, размышляя о возможностях восходящей мобильно­ сти для широких масс населения, Дарендорф приходит к выводу о ее тесной привязке к темпам экономического роста. Любая коррек­ ция в системе распределения (неизбежная в демократическом об­ ществе) в пользу социальных низов возможна только на фоне дина­ мичного экономического развития, увеличивающего общий объем распределяемых благ. В противном случае возникает ситуация, именованная им «парадоксом Мартинеса»: небольшой совокупный продукт, распределенный в массе населения, становится дефицит­ ным, столь же недостижимым, как и прежде, в обществе жестких классовых перегородок (258. С. 68). Но предпосылкой экономиче­ ского роста является, по Дарендорфу, все та же свобода, позволяю­ щая рыночным силам увеличивать валовой национальный продукт. Неизбежным выводом из сказанного является то, что восходящая мобильность может полноценно воплощаться только в демократи­ ческих, открытых обществах. Говоря о мобильности в «мобильном» и «иммобильном» обществах, Дарендорф возвращает в оборот по­ нятие «жизненные шансы» (life chances), первоначально использо­ вавшееся М. Вебером. Жизненные шансы — это возможности, ко­ торые предоставлены человеку экономикой и обществом. По Дарендорфу, слабые экономики не могут обеспечить обществу ре­ сурсов, достаточных для повышения жизненного уровня и, в рав­ ной степени, для создания обширных управленческих иерархий, позволяющих значительному числу граждан двигаться вверх по со­ циальной лестнице. Отсюда внешние ограничения на мобиль­ ность, существующие во многих странах «третьего» мира. Вторым пределом, ограничивающим жизненные шансы, может быть ин-

30

Глава 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

ституциональное устройство общества. Дарендорф ссылается на работу индийского экономиста, лауреата Нобелевской премии А. Сена «Бедность и голод: эссе о притязаниях и депривации» («Poverty and Famines: An Essay on Entitlement and Deprivation»), ставшую предметом широкого обсуждения в научном сообществе и среди политиков. В ней дается анализ экономической подоплеки трагических событий в одном из индийских штатов, где голод раз­ разился в тот момент, когда хранилища были переполнены зерном. Его истинными причинами Сен считает сложную цепь социальных отношений, построенных на традиционных кастовых представле­ ниях и экономическом интересе собственников, никак не сдержи­ ваемых развитой институциональной системой. Итак, два переплетающихся фактора мобильности выдвинуты Дарендорфом на первый план — экономический рост и институ­ циональная система. В индивидуальном плане оба фактора вопло­ щаются в понятии жизненных шансов, которые прибавляются в том случае, если экономический рост способствует улучшению жизни широких слоев населения. Дарендорф дает однозначный от­ вет на вопрос о том, возможна ли массовая восходящая мобиль­ ность, если экономического роста нет, но при этом он оставляет за рамками другой ключевой вопрос: всегда ли экономический рост приводит к расширению жизненных шансов и, в конечном итоге, к позитивным изменениям в жизни больших социальных групп и слоев. Опыт последних десятилетий говорит, что далеко не всегда. Во-первых, многое зависит от масштабов экономического подъ­ ема: экономический бум, приводящий к увеличению валового на­ ционального продукта в год на 10% или более, неизбежно затронет большинство населения. Более скромные показатели роста могут в короткой перспективе влиять на жизнь только небольших привиле­ гированных групп. Во-вторых, влияние экономического роста на жизненные шансы населения может быть обусловлено, как это по­ казал Сен, существующей системой распределения. История дает примеры того, как позитивная экономическая динамика обогаща­ ла одних, оставляя жизнь других без изменений. Возрастание об­ щественного богатства может, к примеру, приносить выгоды наибо­ лее активным группам населения, напрямую связанным с отраслями, в которых эти позитивные изменения происходят. Та­ ковой является социальная ситуация в современной России: эко­ номика растет, улучшая жизнь тех, кто занят прежде всего в добы­ вающих, сырьевых отраслях экономики. На уровне жизни учителей

1.3. Концепция социальной эволюции.

31

или ученых, работающих в фундаментальной науке, этот рост ска­ зывается в минимальной степени. Схожая ситуация наблюдается в Бразилии, где от экономического роста выигрывают прежде всего средний и высший классы, а жизнь социальных низов остается на прежнем уровне. Рост экономики может быть дифференцирован в территориальном плане: какие-то регионы могут выигрывать от не­ го больше, чем другие. Показателен в этом плане пример современ­ ного Китая, в котором экономический бум приводит к нарастанию дифференциации между процветающим индустриальным севером и сельскохозяйственным югом. Короче говоря, в самом факте экономического роста далеко не всегда заключен потенциал восходящей мобильности для всех граждан в одинаковой степени. Между экономическим ростом и реальной мобильностью широких слоев населения имеется ряд важных опосредующих переменных, без учета которых понять структуру социальных передвижений невозможно. Весьма условно эту взаимосвязь можно представить в виде диаграммы (см. с. 32), в которой раскрывается связь между экономической, социальной и социопсихологической составляющей мобильности. Экономичес­ кий рост повышает жизненные шансы всего населения или же от­ дельных его групп. Следует подчеркнуть, что это повышение про­ исходит, как правило, неравномерно — одни группы получают от роста большие выгоды, чем другие. Далее, расширенное поле соци­ альных возможностей, прежде чем трансформироваться в мобиль­ ность, должно быть осознано как реальное. Это означает, что меж­ ду фактом увеличения или уменьшения возможностей и его осознанием неизбежно существует некоторый период времени. Временной лаг между изменениями поля возможностей и воспри­ ятием их как реальных объясняет феномен «лояльности» по отно­ шению к занимаемой социальной позиции вопреки явным свиде­ тельствам ее деградации: к примеру, в первые годы реформ многие из российских специалистов мирились с фактическим отсутствием оплаты труда только потому, что верили в устойчивость структур­ ных факторов, определявших их жизнь в дореформенное время. Им казалось, что российское государство никогда не примет как долж­ ное утрату материальных и интеллектуальных ресурсов, составляв­ ших субстрат его мощи и геополитического влияния. Как только стало ясно, что возврата к старой системе не будет, начались замет­ ные сдвиги в социальной структуре, о чем более подробно будет сказано в других главах данной работы.

32

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

Диаграмма 1

В приведенной выше схеме в особое звено выделена взаимосвязь между мобильностью и экономикой. Не только экономика, ее дина­ мика способна оказывать влияние на поле жизненных возможностей, но и мобильность, определяемая этим полем, оказывает существен­ ное воздействие на состояние экономики. Мощный толчок развитию английской промышленности дала мобильность, рожденная вытес­ нением английских крестьян из деревни в город. Аналогичное влия­ ние на развитие экономики оказало привлечение российских кресть­ ян в города в ходе политики индустриализации, проводившейся в Советском Союзе в 1930-е гг. Предварительно тектоническим пере­ мещениям больших масс людей способствовали социальные потря­ сения, в одном случае порожденные политикой укрупнения сельско­ хозяйственного производства, в другом — революцией и войной. Социальные потрясения часто составляют предысторию мощных волн мобильности. Достаточно вспомнить эмиграционные потоки, вызванные в России XX в. революциями и войнами. Но данная связь может работать и в обратном направлении: мобильность может в ка­ кие-то моменты становиться причиной социальных конфликтов или ухудшения положения дел в экономике. Перемещения больших масс албанцев в Косово привели к этническим конфликтам между новым населением и традиционно жившими на данной территории серба­ ми, а в конечном итоге — к военным действиям между Западом, под­ державшим албанцев, и Югославией. Предметом озабоченности для государств нередко является и та­ кой вид мобильности, как «утечка мозгов». В короткой перспективе она лишь способствует выравниванию спроса и предложения на рын­ ке интеллектуального труда в условиях, когда система образования

1.4. Социальные институты и врожденные способности...

33

производит больше квалифицированных кадров, чем это необходимо национальной экономике. В длительной перспективе «утечка» ослаб­ ляет ресурсную базу экономического роста, лишая предприятия наиболее продвинутых молодых специалистов и ученых. «Утечка» подрывает силу национальных научных школ, ослабляет корпус вузовских Преподавателей, выводит из оборота национальной науки новаторские идеи, значимость которых невозможно оценивать лишь выгодами сегодняшнего дня. К этому следует добавить потери для гражданского общества. Ведь страну покидают в первую очередь лю­ ди, приветствующие демократические свободы, активные не только в профессиональном, но и в гражданском плане. Из опыта России и других стран (например, послевоенной Германии) известно, что мо­ бильность в форме «утечки мозгов» характерна прежде всего для об­ ществ, находящихся в фазе катаклизмических изменений, вызванных войнами, революциями, радикальными реформами, затрагивающи­ ми интересы интеллектуальной прослойки населения. Из приводимых примеров вытекает важный вывод: мобиль­ ность, восходящая или нисходящая, должна рассматриваться не только как явление, нивелирующее неравенство или способствую­ щее ему, оно с очевидностью является фактором, провоцирующим глубокие изменения структуры общества, рождающим лавинооб­ разные изменения в разных сферах его жизни — экономике, поли­ тике, гражданской жизни, социальных и гражданских институтах.

1.4. Социальные институты и врожденные способности: продолжение полемики вокруг мобильности Идеология Просвещения, представителями которой было подавля­ ющее большинство упоминавшихся выше исследователей, опира­ лась на три положения, объяснявшие поведение человека. Человек — «чистый лист бумаги». Утверждалось, что человек не имеет врожденных качеств, а целиком и полностью формируется обществом, в котором живет. Предполагалось, что человек внут­ ренне противоречив именно потому, что на него влияют многочис­ ленные противоречия, свойственные обществу, — противоречия культуры, политики, экономики. Согласно данной концепции, че­ ловека можно перекроить в том случае, если удастся переделать об­ щество. Стоит избавить общество от противоречий, связанных с неравенством, как человек обретет гармонию существования, каче5 -1855

34

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

ства добра и красоты. Эта система идей оказалась наиболее близкой марксизму, видевшему будущий эвдемонический идеал в преодоле­ нии противоречий в отношениях собственности. Человек — «благородный дикарь». В соответствии с этим ключе­ вым постулатом идеологии Просвещения природная основа чело­ века свободна от злых мотивов. Если зло торжествует в обществе, то только благодаря воздействию на человека со стороны коррумпи­ рующих социальных институтов. Устранив это влияние, человек вернется к естественному состоянию, не отягощенному злыми на­ мерениями. Одним из наиболее известных сторонников подобной точки зрения был Ж.Ж. Руссо, описавший в «Эмиле» идеал челове­ ка, вернувшегося к естественному образу жизни в гармонии с при­ родой и другими людьми. В российской традиции утверждение о естественном благородстве человека, живущего в гармонии с при­ родой и самим собой, воспроизводится в самых разных теоретиче­ ских контекстах: от славянофильства до литературных манифестов писателей-деревенщиков времен застоя, противопоставлявших го­ род, рождающий всевозможные пороки, и деревню, дающую об­ разцы естественного, «природного» существования человека. В со­ ветском обществе данное течение играло консервативную роль и ставило приоритетной задачей сохранить деревенский образ жиз­ ни, расшатанный массовым отъездом селян в города. Человек — это «призрак, приводящий в действие механизм дея­ ний». В этом случае человек рассматривается как социальное или ду­ ховное существо, независимое от его собственной физиологии. Все совершаемые им действия обусловлены характеристиками его соци­ альной среды, и, следовательно, никакие аспекты его поведения не могут иметь биологического или физиологического объяснения. Три упомянутые течения, рожденные под общей крышей идеоло­ гии Просвещения, имеют разную степень радикализма в утвержде­ нии независимости человека от его биологической основы. В первом случае человек объявляется полностью социальным су­ ществом, а его поведение — совокупностью действий, лишенных ка­ кой-либо физиологической подоплеки. «Биологическим нигилиз­ мом», характерным, к примеру, для марксизма, объясняется тог факт, что в России 1920— 1930-х гг. власти зачастую снисходительно относилась к уголовным преступникам, видя в них не столько лиц, ответственных за свое поведение, сколько «жертв эксплуататорского строя». Соответственно мобильность рассматривалась как поле воз­ можностей, имеющее лишь внешние социальные ограничения. Со­

1.4. Социальные институты и врожденные способности..

35

гласно этой точке зрения, буржуазный (или другой эксплуататор­ ский) строй прокладывает эти границы таким образом, чтобы сокра­ тить возможности восхождения для человека из низов. Предполага­ лось, что, если стереть демаркационные линии, ущемляющие права эксплуатируемых, любой гражданин получит возможность продви­ гаться сколь угодно высоко, вплоть до высших позиций в обществе. Второе течение признает существование у человека врожденных свойств, однако при этом утверждает, что в отсутствии коррумпи­ рующих влияний человек будет стремиться к добрым деяниям и гармонии с самим собой. Мобильность может быть признана бла­ гом только в том случае, если возвращает человека к естественному для него состоянию. В противном случае в ней следует видеть меха­ низм умножения зла и поэтому ограничивать, если не администра­ тивно, то, по крайней мере, общественным консенсусом о благе, счастье и целях развития. Течение, поставившее во главу угла третий принцип, возникло позднее других и уже поэтому осторожнее трактует проблему челове­ ческой природы. Под влиянием открытий в области психологии и, в частности, психоанализа, оно от трактовки человека как воплощен­ ной социальности перешло к индивидуализированной трактовке, ви­ дящей в нем продукт личностной истории. В этом контексте мобиль­ ность выступает как внешнее проявление душевных движений и обретенных комплексов. Предполагается, что в той траектории соци­ альных перемещений, которую человек прокладывает в течение жиз­ ни, находит отражение эволюция его внутреннего состояния, стрем­ ление преодолеть конфликты, неизбежно возникающие по мере перехода из детства в юность и далее, во взрослое состояние. Типич­ ным представителем этого течения был А. Адлер, создавший теорию «комплекса неполноценности». Этот комплекс, полагал он, имеет свойство стимулировать развитие человека, компенсировать реаль­ ную или мнимую ущербность достижениями социального плана. По наблюдению американского психолога С. Пинкера, для всех теорий, возникших под влиянием идеологии Просвещения, харак­ терна одна общая черта: боязнь признать существование биологического неравенства людей: «Великий соблазн этой доктрины за­ ключен в том, чтобы свести все к простому математическому факту, согласно которому ноль равен нулю. Если мы все начинаем с нуля, никто не может утверждать, что на том листе бумаги, который представлял собой его интеллект в начале пути,- было написано больше строк, чем у других. Если же отвергнуть этот постулат, то

36

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

получится, что мы приходим в этот мир, наделенные разнообраз­ ными умственными способностями. Они могут сработать лучше или хуже, по-разному в разных людях. Существует страх, что такое понимание человека откроет дорогу дискриминации, подавлению одних другими, евгенике, рабству или даже геноциду. Однако в этом случае одно не следует из другого. Как справедливо замечали некоторые политологи, лояльность по отношению к политическому равенству вовсе не равнозначна утверждению, что все люди кло­ ны. Политическое равенство — это нравственное требование, озна­ чающее, что в некоторых сферах жизни мы судим о людях на индивидуальной основе, не принимая во внимание ту среднюю статистическую величину, которая характерна для их социальной группы» (321). Если же признать, что люди неравны, то следующим шагом будет признание того, что люди от природы несовершенны и что некоторые качества их личности, такие как эгоизм, предрас­ положенность к предрассудкам, склонность к самообману, страх перед силой, имеют биологический субстрат, заключенный в видо­ вых особенностях. Линкер утверждает, что боязнь неравенства, свойственная идеологии Просвещения, вытекает из встроенных в нее комплексов. Во-первых, в этой концепции с очевидностью культивируется страх перед детерминизмом. Последний приравнивается к отмене идеи свободы и связанного с ней концепта социальной ответственнности. Если люди обладают биологически обусловленными качест­ вами, детерминирующими их взаимодействие с другими людьми и обществом, то идея пластичности природы человека, предполагаю­ щая способность каждого пользоваться плодами свободы, теряет смысл. Люди оказываются несвободными изначально, в силу за­ данности некоторых из тех качеств, которыми их наделила приро­ да. Естественной в этом случае будет выглядеть отмена, пусть даже частичная, принципа индивидуальной ответственности и воцаре­ ние вместо него принципа коллективной ответственности — ответ­ ственности «гена». Линкер полагает, что подобные страхи безосно­ вательны, ведь не отменило же принципа «индивидуальной ответственности» утверждение о человеке как «чистом листе бума­ ги». Сегодня, как и в прошлом, суды не принимают во внимание попытки насильника переложить ответственность за совершенные им преступления на социальную среду: «Меня заставило это сде­ лать засилье порнографии», или же апелляции к расовой дискри­ минации: «Гнев чернокожих подвинул меня к преступлению про­

1.4. Социальные институты и врожденные способности...

37

тив белого человека». Равным образом признание врожденной предрасположенности некоторых качеств человека не может, пола­ гает Линкер, нанести сколько-нибудь существенный ущерб прин­ ципу свободного выбора и индивидуальной ответственности: «Да­ же если и существуют некоторые части мозга, которые заставляют людей делать определенные вещи, существуют также другие части мозга, которые взвешивают возможные последствия этих действий. Мы называем этот процесс «делать человека ответственным за его поведение». К примеру, если я ограблю винный магазин и попаду в тюрьму или же если я буду обманывать жену, то друзья, родствен­ ники или соседи будут оценивать меня как отъявленного негодяя и перестанут со мной общаться. Ответственность за возможные дей­ ствия заставляет нас сдерживать импульсы, поступающие из неко­ торых частей головного мозга, и приводить к блокированию; тех действий, которые мы вполне могли бы совершить. Более широкие познания о системе соблазнов, побуждающих к действию, вовсе не отменяют значимость такого мощного рычага воздействия на пове­ дение человека, как система блокирования» (321). Во-вторых, философы и социологи Просвещения опасались, что редукция поведения, пусть даже частичная, к биологической основе, неизбежно поставит под угрозу общественные, ценности, приведет к распространению нигилизма. Светлая часть человечес­ кой натуры, вера в «вечные ценности», такие как любовь и красота, будут вытеснены верой в то, что всем правят гены, что любовь — это лишь эгоистический инстинкт размножения, а красота — это лишь обусловленная эволюцией совокупность сенсорных ощуще­ ний. Между тем, полагает Линкер, эти опасения вытекают из эле­ ментарной логической ошибки, приравнивающей эволюционный процесс к его результату. Эволюция вовсе не подразумевает тож­ дественность конечного пункта начальному: «эгоистический» принцип отбора вполне может привести к формированию в этом пункте поведения, соответствующего принципам разумного альт­ руизма. С точки зрения Линкера, не биологизм, а именно Просве­ щение, представившее человека как «благородного дикаря», затруднило изучение и понимание доисторических обществ, в ко­ торых уровень насилия был на порядок выше, чем в современном обществе, даже если учесть потери в двух мировых войнах. В распо­ ряжении ученых есть убедительные доказательства того, что «тем­ ная» сторона природы человека, включающая в себя такие качест­ ва, как психопатичность, склонность к насилию и антагонизмам,

38

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

может передаваться по наследству. У всех приматов мозг содержит механизмы, провоцирующие насилие или определяющие пути раз­ вития человека. Сумма аргументов, в пользу исследования биологического в че­ ловеке, получила развитие в новых направлениях поведенческих на­ ук — эволюционной психологии, поведенческой генетике, когни­ тивной нейрологии. Каждое из них попыталось предложить собственное понимание становления личности, ее вхождение в сис­ тему социальных отношений. Необходимость подобных подходов возникла из обширной сферы стохастических «шумов», сопровож­ дающих любые исследования поведения человека. Опираясь на данные тестирования, американский психолог Дж. Харрис доказа­ ла, что процесс социализации развивается прежде всего в группе сверстников, уровень влияния родительской семьи существенно меньше. Однако при этом даже особенности социализации не могут в полной мере объяснить различия в тех качествах, которые демон­ стрирует личность. Личностные качества, как показали исследова­ ния Харрис, оказались за рамками как родительского влияния, так и влияния группы сверстников. Лакуна, образованная незавершен­ ностью теории социализации, была заполнена эволюционными психологами, возвращающими поведенческие науки к проблемам морфологии и наследования. Именно «эволюционная психология» подготовила почву для выдвижения Р. Хернстайном и Ч. Мерреем теории интеллектуальной дифференциации, получившей название «кривой Белла» (283). Ее цель заключалась в том, чтобы ввести в число факторов, способных определять социальную траекторию индивида, природные когнитивные способности: «Неравенство способностей, включая интеллект, — это реальность. Любая попыт­ ка притвориться, что такая попытка не существует, приводили к ка­ тастрофе. Попытки уничтожить неравенство при помощи искус­ ственно создаваемых стратегий также приводили к катастрофе. Настало время для Америки сделать еще одну попытку жить в усло­ виях неравенства так, как проживает свою жизнь отдельный чело­ век Мы должны жить с пониманием того, что люди имеют сильные характеристики и слабости, качества, которые вызывают восхище­ ние, и качества, которыми нельзя восхищаться, сферы, в которых они компетентны, и сферы, в которых они далеки от компетентно­ сти, ресурсы и долги. Мы должны принять тот факт, что успех каж­ дой человеческой жизни измеряется не внешними, а внутренними характеристиками, что из всех наград, которыми мы награждаем

1.4. Социальные институты и врожденные способности...

39

друг друга, самой ценной является только одна — ценимое окружа­ ющими место гражданина» (283. С. 551—552). Существо «кривой Белла» может быть сведено к шести следую­ щим положениям: 1. Когнитивная способность индивидов выступает как фактор социальной дифференциации. 2. Все психологические тесты, изучающие академические спо­ собности людей, в той или иной степени измеряют этот фактор, но наилучшим из них является тест 10. 3. Значения, получаемые в этом тесте, имеют четкие соответ­ ствия на шкале оценок «умный—глупый», широко используемой в повседневной жизни. 4. Значения теста остаются более или менее стабильными на протяжении всей жизни человека независимо от других привходя­ щих факторов его воспитания или социализации. 5. Тест, если он используется корректно, не имеет встроенных механизмов дифференциации, направленных против каких-либо групп, выделяемых по социальным, экономическим, этническим или расовым основаниям. 6. От 40 до 80% когнитивных способностей передаются по на­ следству. Это не может не сказываться на способах социализации, карьерном продвижении, уровне зарплаты и групповой принад­ лежности. Результатом когнитивной дифференциации является новый тип стратификации общества. Согласно Хернстайну и Меррею, уже се­ годня американское общество расслоилось по уровню интеллекта: исследования мобильности показали, что люди, имеющие более высокие, чем в среднем, интеллектуальные способности, как пра­ вило, получают высшее образование и в дальнейшем более успеш­ но, чем люди с низким IQ, соревнуются за достижение привилеги­ рованных социальных позиций. Их гораздо больше среди тех, кто занимает высокооплачиваемые рабочие места,— юристов, врачей, вузовских преподавателей. Имея высокий доход, они могут позво­ лить себе селиться в престижных районах, отправлять детей в элит­ ные школы, выбирать круг общения в среде себе подобных. Они изолируют себя от других групп населения, выделяются в интел­ лектуальную элиту. Хернстайн и Меррей заявили о существовании связи между IQ и расовыми характеристиками. Результаты проведенных ими исследо­ ваний показали, что азиаты — китайцы, корейцы — как правило,

40

1.4. Социальные институты и врожденные способности...

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

превосходят IQ-коэффициент белых американцев. Уровень белых, в свою очередь, на целое стандартное отклонение превосходит уро­ вень чернокожих. Причем, как выяснилось, эти различия сохраня­ ются во всех социоэкономических группах. Основная опасность для общества, полагают Хернстайн и Меррей, кроется в негативных де­ мографических тенденциях. Если интеллектуальные способности передаются по наследству, то для их воспроизводства необходимо со­ хранять высокий уровень рождаемости в интеллектуальной элите. Между тем уровень рождаемости в группе женщин с высшим обра­ зованием падает быстрее, чем в целом по населению. Что касается иммигрантов, то их интеллектуальный уровень существенно ниже, чем в прошлом. Под влиянием демографических трендов доля ин­ теллектуальной элиты в населении имеет тенденцию к сокращению. В результате обостряются социальные проблемы, характерные для американского общества. Увеличивается доля бедняков, среди кото­ рых доля людей с низкими значениями интеллектуального коэффи­ циента традиционно наиболее велика. Возрастает доля школьников, не сумевших окончить среднюю школу, а также доля населения, име­ ющая разные формы функциональной неграмотности. Растет безра­ ботица, поскольку люди с низким уровнем интеллектуального раз­ вития все труднее адаптируются к технологичной, информационной экономике. Усугубляется кризис института семьи: уменьшается брачность и увеличивается разводимость, приближаясь к цифрам, характерным для малообеспеченных слоев населения. Все больше американцев вынуждены жить на государственные пособия, увели­ чивая тем самым бремя государственных расходов и налоги для ос­ тальной части населения. Увеличивается доля детей, имеющих раз­ личные отклонения от нормы, такие как низкие способности к усвоению знаний, моторные и другие расстройства. Растет преступ­ ность, поскольку именно люди с низким интеллектуальным коэф­ фициентом чаще всего пополняют ряды преступников, и, наконец, снижается уровень гражданской активности и, в частности, абсенте­ изм, поскольку люди с низким коэффициентом чаще других уклоня­ ются от участия в выборах и менее других способны принимать ком­ петентные решения в сфере политики. Сказанное выше, полагают Хернстайн и Меррей, должно учи­ тываться при определении основных направлений государствен­ ной социальной политики. Следует, считают они, реализовать ком­ плекс мер, направленных на повышение интеллектуальных способностей населения, увеличение в нем доли людей, принадле­

41

жащих к интеллектуальной элите. С их точки зрения, до некоторой степени этому может способствовать практика усыновления или удочерения способных детей из семей с низкими возможностями семьями, принадлежащими к интеллектуальной элите. Следует по­ кончить с практикой, ориентирующей систему образования на средних и слабых учащихся. Ее главной целью должно стать вос­ производство и умножение интеллектуальной элиты. «Образован­ ный человек» должен снова стать моделью поведения для обще­ ства. Необходимо положить конец уравнительным программам, рассчитанным на ускорение социального продвижения расовых или социальных меньшинств. Вузовская практика говорит о том, что программы получения высшего образования, рассчитанные на чернокожее меньшинство, имеют низкий уровень эффективности и лишь провоцируют враждебность между теми, кто пришел в вуз по праву, и теми, кто воспользовался «расовой» или социальной привилегией. Если же эти меры не будут реализованы, то, полагают Хернстайн и Меррей, США ждет дальнейшая дифференциация по интеллектуальному признаку, изоляция интеллектуальных элит, рост расизма и преступности. Рано или поздно государство вынуж­ дено будет вмешаться, что неизбежно приведет к ограничению сво­ бод, которыми пользуются в настоящее время граждане США. «Кривая Белла» бросила серьезный вызов мейнстриму амери­ канской и мировой социологии и психологии, традиционно опи­ равшемуся на постулат о равенстве людей и примат социальных ин­ ститутов над биологическим началом. Однако первые печатные инвективы в ее адрес прозвучали из уст не социолога, а зоолога — профессора Гарвардского университета С. Гулда (275). Как и следо­ вало ожидать, основным объектом его критики стала методика из­ мерения интеллекта: «Статья Ричарда Хернстайна и Чарльза Меррея дает великолепную и редкую возможность внимательно рассмотреть смысл эксперимента как метода научного исследова­ ния. Желательным исходом любого эксперимента является сокра­ щение числа переменных, затрудняющих понимание объекта. Мы вносим все это шумное, цветущее разнообразие в наши лаборато­ рии и в простоте нашей научности искусственным образом удержи­ ваем под контролем все это разнообразие, чтобы изучить влияние каждой переменной по отдельности. Но многие предметы не по­ зволяют нам использовать такой экспериментальный метод, в осо­ бенности этому сопротивляются социальные явления. Их импор­ тирование в лабораторные условия уничтожает сам предмет 6-1855

42

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

1.4. Социальные институты и врожденные способности..

43

исследования. Оказавшись в такой непростой ситуации, мы ищем ответы на наши вопросы в природе. Если внешний мир изредка по­ могает нам, удерживая под контролем некоторые факторы, мы мо­ жем только благодарить его за возможность глубже понять иссле­ дуемый феномен... Ничто в этой книге не вызывает у меня такого гнева, как основополагающий аргумент всей их философии, за­ ключающийся в том, что число, известное как «общий фактор» ин­ теллекта, предложенный английским психологом Чарльзом Спир­ меном в 1904 году, фиксирует реальную характеристику процессов, протекающих в головном мозге» (275. С. 4—5). Итак, первое утверждение критиков «кривой Белла»: использо­ вавшийся ими метод не соответствует поставленной задаче. Цифры интеллектуального коэффициента отражают не столько природ­ ные, врожденные качества, сколько косвенное влияние разнооб­ разных переменных, характеризующих социальное положение. Профессор Л. Камин видит ошибку авторов в том, что они «уравня­ ли корреляцию с причинно-следственной связью» (290. С. 81—82). Между тем статистические методы заведомо отказываются призна­ вать такое тождество, а значит, выкладки Хернстайна и Меррея — это скорее область предположений и догадок, чем область доказан­ ных фактов. Второе направление критики «кривой Белла» нацеле­ но на выводы исследования, ставящего под сомнение реализацию социальных программ помощи бедным и меньшинствам. Профес­ сор Гарвардского университета X. Гарднер полагает, к примеру, что имплицитно авторы призывают читателя поддержать классовое де­ ление американского общества: «Кривая Белла» побуждает читате­ ля идентифицировать себя с интеллектуальной элитой и дистанци­ роваться от малообеспеченных слоев населения. Это не что иное, как призыв к классовой войне» (266. С. 63). Третье направление критики определилось в статье группы ученых Университета штата Калифорния (Беркли): существует мощный корпус эмпирических данных, говорящих о том, что неравенство людей — продукт соци­ альных отношений, а не мифических генных различий, как это ут­ верждают авторы «кривой Белла». В пользу этого утверждения го­ ворят более тонкие, чем у Меррея и Хернстайна, математические расчеты, учитывающие влияние социальной среды, в которой на­ ходились респонденты. Эти расчеты показали, что упрощенная схема, связывающая интеллект и социальную успешность, занижа­ ет влияние социальных факторов. Возникает закономерный

«кривой Белла» полагают, что любая форма биологического редук­ ционизма неверна, поскольку в обществе биологическое неизбеж­ но преображается в социальное: «Почему же некоторые индивиды продвигаются, а другие остаются позади? Конечно, генетически обусловленные качества могут помочь. Если ты высок, строен, хо­ рошо выглядишь, здоров, если ты мужчина и твой цвет кожи бе­ лый, то в гонке за успехом у тебя будут преимущества. Упомянутые черты полностью или частично детерминированы генами. Но эти черты являются значимыми в той степени, в которой общество де­ лает их таковыми. Именно оно определяет, как и в какой степени вознаграждается красота или белая кожа. Но еще более важным яв­ ляется то, что эти черты складываются в то социальное окружение, в котором люди растут и живут» (264. С. 8). Второй по важности вопрос, который ставят критики «кривой Белла», может быть сформулирован следующим образом: почему, в силу каких обстоятельств социальная лестница имеет разную длину, почему в некоторых обществах на вершине находится лишь горстка богатых, а внизу подавляющее большинство населения? По версии Фишера, общество само выбирает высоту и широту так называемой «социальной лестницы»: «Открывая простор для рынка или, напро­ тив, снимая с него ограничения, обеспечивая социальными услуга­ ми все население или ограничивая число их получателей доходом, субсидируя одни группы больше, чем другие, общества выстраива­ ют свои лестницы. Конечно, исторические и внешние ограничения суживают свободу выбора, но не отменяют ее. В условиях демокра­ тии это означает, что неравенство, которое имеется в США, в значи­ тельной степени является результатом политического выбора, со­ вершенного американцами, или, точнее, их представителями. Наша лестница оказалась более длинной и узкой, чем лестницы в других богатых странах. Эта лестница становится еще более протяженной» (264. С. 8). Если следовать логике авторов, рядовые американские избиратели сознательно выбрали общественную систему, имеющую высокий уровень социальной дифференциации, позволившую сформироваться классу сверхбогатых людей, способных влиять на экономику не только одной страны, но и мира. Подобный аргумент имеет своим истоком теорию рационального выбора, лежащую в ос­ нове неоклассических экономических теорий: «Доминирующей точкой зрения неоклассических экономических теорий на поведе­ ние человека было то, что оно объективно рациональное: наблюда­

вопрос:

емая конфигурация экономических переменных может быть пред-

насколько

влиятелен

биологический

фактор?

Критики

44

Глава I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

ставлена как результат действия рациональных акторов — индиви­ дов, домохозяйств, компаний и других формальных организаций. Каждый из них предпринимает действия, направленные на умноже­ ние собственной выгоды, пользы. Их действия подвержены ограни­ чениям, которые вытекают из точно таких же, направленных на собственную пользу, действий других индивидов при том условии, что в их действиях нет систематических ошибок» (313. С. 111). Есте­ ственно, отсутствие систематической ошибки возможно лишь в том случае, если актор располагает всей полнотой информации о воз­ можных вариантах выбора, и при условии, что другие акторы также располагают всей полнотой информации. В этих оговорках заклю­ чены границы применимости теории рационального выбора в том, что касается больших социальных систем. Во-первых, в реальности акторы почти всегда принимают реше­ ния в условиях, когда их информация о возможных последствиях планируемых действий ограничена. Для обозначения той сферы, которая скрыта от индивида или какого-либо другого актора, Э. Дюргейм предложил концепт непредвиденных последствий. Со­ вершая действия, индивид всегда руководствуется лишь тем уров­ нем знаний о предмете, который ему доступен и, следовательно, ра­ но или поздно сталкивается с этими последствиями. А. Грамши превратил понятие о непредсказуемых последствиях в представле­ ние о систематической ошибке в умах, связанной с положением лю­ дей в социальной структуре. Согласно этой концепции, выбор акто­ ра реализуется в условиях культурной гегемонии правящего класса, заинтересованного в сохранении своего господствующего положе­ ния: «Мы можем в настоящий момент определить два надстроечных уровня, один из которых может быть охарактеризован как «граж­ данское общество», т.е. объединение социальных организмов, под­ падающих под определение «частных», и «политического общества» или «государства». Эти два уровня соответствуют, с одной стороны, функции «господства», которую правящая группа осуществляет в обществе, а с другой — «прямому доминированию» или командно­ му управлению, осуществляемому с помощью государства или «юридического» управления. Интеллектуалы — это господствую­ щая группа, выступающая в качестве «представителей» правящего класса, осуществляющая функции социальной гегемонии и полити­ ческого управления, заключающиеся в следующем: 1) рождение «спонтанного» согласия больших масс людей по от­ ношению к общему направлению, навязанному социальной жизни

1.4. Социальные институты и врожденные способности...

45

доминирующей группой. «Исторически» это согласие рождается престижем, который доминирующая группа имеет благодаря своей позиции и функции в сфере производства; 2) реализация стратегий политического насилия, осуществляе­ мого «На законных основаниях» по отношению к тем, кто либо активно, либо пассивно сопротивляется навязыванию «согласия» (276. С. 12). Согласно Грамши, реальность современного общества такова, что любой выбор обусловливает положение человека не только в структуре, но и в символическом пространстве, где актор выбирает из мифов, имеющих разную степень поддержки со сторо­ ны господствующей социальной группы. В этой ситуации его спо­ собность выбирать между моделями жестко ограничивается «ра­ циональной» аргументацией экономической необходимости и политическим действием в том случае, если данная аргументация срабатывает. Решение в пользу модели общественного развития принимается, таким образом, не столько под влиянием рациональ­ ных аргументов, сколько под влиянием пропагандистской доминанты, навязываемой индивиду контролируемыми средствами массовой информации. Во-вторых, даже если принять, что в каждом отдельном случае актор совершает свой выбор, основываясь на соображениях личной пользы, это не означает, что коллективным последствием подобно­ го решения будет всеобщее благо. Ключевым понятием теории ра­ ционального выбора является понятие о равновесии, наступающем в том случае, если свобода выбора одного индивида (или организа­ ции) сталкивается со свободой выбора другого актора. Продукт по­ добного равновесия видится в золотой середине, возникающей на стыке разнонаправленных воль. Это представление вступает в про­ тиворечие с историческим опытом и данными математическрго моделирования, доказывающими, что совокупность решений, ори­ ентированных на индивидуальное благо, может провоцировать кризисные ситуации на более высоком общественном уровне. Польза в понимании отдельного актора может оборачиваться — и часто оборачивается — негативными последствиями в контексте жизни социальных групп или общества в целом. В сумме групповой эгоизм и культурная гегемония могут рас­ сматриваться как необходимые, но недостаточные условия, способствующие возникновению социальных систем с высокой степенью неравенства и низкими возможностями социальной мо­ бильности. Сторонники «кривой Белла» и противники этой теории

46

Пиша I. Теоретико-методологические основы изучения мобильности

оставляют без ответа вопрос о том, что происходит после того, как система, характеризующаяся низкой проницаемостью социальных перегородок, возникла, когда «цементный потолок» такой системы становится фактом общественного сознания. В некоторых случаях историко-культурный контекст жизни акторов побуждает их к при­ нятию неравенства как неизбежности (касты), но чаще — в запад­ ных обществах — он порождает социальные конфликты вокруг со­ циальных институтов, обеспечивающих его воспроизводство.

ГЛАВА 2

МОБИЛЬНОСТЬ В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ

2.1. Развитие концепции социальных институтов Две концепции социальных институтов легли в основу современно­ го их понимания. Одно из первых определений феномена принад­ лежит Э. Дюргейму, видевшему в институтах объективно сущест­ вующие правила, управляющие поведением людей. По Дюргейму, институт, несмотря на свою нематериальную сущность, является социальным фактором, существующим независимо от индивиду­ альной воли. В теории Т. Парсонса институт рассматривается как более широкий феномен, объединяющий устойчивые практики, ценности и элементы организации. Институт — это то, что связыва­ ет ценности, разделяемые людьми, и систему действия, в которую они вовлечены: «Ценностный образец может стать структурной ча­ стью социальной системы только в том случае, если он институали­ зирован, иначе говоря, только в случае установления его стабильно­ го взаимодействия с областью взаимодействия» (148. С. 721—722). В процесс институализации, т.е. рождения и эволюции института, вовлечены не только ценности, но и организационные структуры, являющиеся тем субстратом, который способен осуществлять энфорсмент, т.е. применение системы санкций, поощряющих или на­ казывающих за нарушение принятых ценностей, правил игры. Го­ воря о культурных системах, Парсонс выделяет в качестве подобного инструмента энфорсмента университет, «представляю­ щий собой ее (культурной системы. — Авт.) основную институали­ зированную схему» (148. С. 469). Согласно Парсонсу, университет как институт включает в себя «основной организационный ком­ плекс», т.е. иерархию управления, осуществляющую слияние функ­ ций научного исследования с гуманитарными сферами знания, «ко-

48

Гчава 2. Мобильность в институциональном контексте

торые являются краеугольным камнем наиболее высоко рационали­ зированной части великой и яркой культурной традиции знания» (148. С. 469). Но, помимо этого, «в составную часть университета превращается большей частью и функция обучения главным разде­ лам прикладной науки, в особенности медицине и инженерии» (148. С. 469). Речь идет о процессах, формирующих ролевую основу, с по­ мощью которой институт обеспечивает взаимодействие между людьми. Именно в рамках университета, утверждает Парсонс, рож­ даются такие специфические роли, как роль ученого, выступающе­ го в качестве носителя экспертного знания, и роль преподавателя, обеспечивающего процесс обучения. В результате благодаря уни­ верситету в обществе распространяются представления об особой роли образованных людей, которую должны признавать все те, кто претендует на принадлежность к элите. Существование подобного института создает предпосылки для возникновения специфической профессиональной сферы, которая дает ученому или преподавате­ лю средства существования и обеспечивает рынок для его продукта. В ряде случаев, полагает Парсонс, институциональная роль ученого или преподавателя может иметь негативные аспекты, среди которых следует выделить такие, как монополизация знания, ограничение его развития ориентацией на чистую науку, а также приватизация институционально заданных функций для получения личной выго­ ды, достижения неофициальных целей. В рассмотрении проблем мобильности институциональный кон­ текст способен дать решение некоторым ключевым теоретическим и эмпирическим проблемам. Только в рамках этой теории можно най­ ти варианты диалектического единства между двумя конфликтую­ щими подходами, латентно присутствующими в теории мобильнос­ ти — мобильности с точки зрения ограничения жизненных шансов индивидов и больших социальных групп, — и ее трактовкой как «со­ циального лифта», способного поднять индивида или даже целую социальную группу сколь угодно высоко. Для того чтобы добиться примирения названных противоположностей, необходимо найти тот аспект в институциональной теории, который наилучшим обра­ зом гармонизирует концептуальные противоречия, возникающие при рассмотрении перемещения людей в социальном пространстве. При этом следует понимать, что сама институциональная теория да­ лека от однородности. «Институты, — пишет, к примеру, Д. Норт, — это правила игры в обществе или, выражаясь более формально, оп­ ределяемые людьми ограничения, которые управляют человеческой

2.1. Развитие концепции социальных институтов

49

деятельностью. Институты уменьшают момент неуверенности, со­ общая повседневной жизни определенную структуру» (315. С. 3). Речь идет об аксиологической структуре, направляющей деятель­ ность в определенное русло, помогающей отстраивать и изменять формальные социальные организации. Это определение продолжает ту традицию исследования институтов, которую заложил Дюркгейм. Ряд российских ученых включили в определение института не только сами нормы, но те механизмы, которые обеспечивают их поддержание в обществе. К примеру, в работах А.Е. Шаститко ин­ ститут рассматривается как правила, ограничивающие поведение, и механизмы контроля за соблюдением этих правил (224). С. В. Гре­ бенников трактует институт как «комплекс традиций и рутин», ла­ тентным образом постулируя наличие общественных механизмов, обеспечивающих их функционирование (52. С. 36—48). Анализируя определения социальных институтов, бытующие в российской и за­ рубежной литературе, Г.Б. Клейнер приводит три наиболее распро­ страненных варианта — индивидуализированные, «холистические» и «бинарные» (91. С. 16). Первый акцентирует отдельную норму, рассматриваемую как основу института, второй видит в институте комплекс норм, третий объединяет нормативную составляющую с механизмами энфорсинга, обеспечивающими функционирование нормы. В каждом из определений латентным образом присутствуют три составляющие. Первая — это собственно норма, ценность или, по определению Норта, табу, управляющее действиями людей. Вто­ рая — это норма, обретшая формальный статус, например закон, ре­ гулирующий какую-либо деятельность. И третья составляющая за­ ключена в организации, которую большая часть исследователей характеризует в качестве субъекта институциональной деятельнос­ ти. При ближайшем рассмотрении все три составляющие института раскрываются как разные аспекты его функционирования в обще­ стве. Нормативный аспект концентрирует внимание на структурах, характеризующих общественное и индивидуальное сознание, а так­ же — в формальной оболочке — на устойчивые паттерны взаимо­ действия общественного и индивидуального сознания с организа­ циями, обеспечивающими поддержание нормы. Взаимодействие нормативного и организационного аспектов обеспечивается приве­ дением их в состояние взаимодополнения, более известного как процесс легитимации. В работах Т. И. Заславской понятие «инсти­ тут» интегрирует в себя четыре элемента — формальные законода­ тельные нормы, неформальные социокультурные нормы, формаль7 -1855

50

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

ные организации, контролирующие соблюдение ственные организации, занимающиеся тем же.

норм,

2.1. Развитие концепции социальных институтов

и

обще­

Диаграмма 2 Структура социального института как системы «правил игры»

(схема Т.И. Заславской)

Совокупная работа элементов социального института рождает ус­ тойчивые практики: «Общественно значимый итог функционирова­ ния институтов проявляется в характере (качестве, эффективности) соответствующих социальных практик. Однако он определяется не только правилами игры, но и поведением игроков (социальных акто­ ров), которым эти правила адресованы» (65. С. 114). Разрушение или изменение институтов самым непосредственным образом отража­ ется на ролевой структуре общества. Изменяется не только внут­ реннее качество роли: кризис института высшего образования, ко­ торый, согласно Парсонсу, воспроизводил роли ученого-эксперта или преподавателя, способен оказать влияние на статус соответ­ ствующих профессиональных групп, а затем повлиять на качество выполнения ими своих функций. Аналогичным образом общество, реагирующее на вовлечение государства в войну, совершенно иным образом будет оценивать институт военной службы: из второсте­ пенной роль военного станет ключевой, обеспечивающей обще­ ственное выживание. Два аспекта определения институтов, предложенного Заслав­ ской, могут рассматриваться как важные с точки зрения изучения мобильности. Во-первых, это концепция базовых и периферийных институтов. По степени влияния на перемещения людей в социаль­ ном пространстве институты могут быть разделены на ключевые и второстепенные. К первой категории относятся такие институты, как семья, система образования, рынок труда, государственная

51

служба, армия. В современном обществе, ориентированном на зре­ лища, подобным институтом может стать профессиональный спорт, материализующий общественную норму достижений. Вто­ рая категория представлена многообразием других институтов, ко­ торые хотя и влияют на мобильность людей, но в меньшей степени и не напрямую. Во-вторых, это представления о качестве институ­ тов. Качество института Заславская предлагает отождествить с по­ нятием его эффективности, а последнюю рассматривать, во-пер­ вых, как «степень соответствия формально-правовых норм неформальным социокультурным нормам, во-вторых, как соответ­ ствие реальных практик формальным нормам» (65. С. 116). Данный подход, безусловно, продуктивен в тех случаях, когда речь идет об обществах с устоявшейся институциональной системой и опреде­ лившимися общественными целями. В меняющемся обществе, ко­ торое не определилось даже в том, что касается целей своего разви­ тия, выявить эффективность существующих институтов крайне сложно. Прежде всего неясно, какая из компонент института, фор­ мальная или неформальная, воплощает в себе общественную пер­ спективу. Реальные практики, рожденные из эволюционно возни­ кающих норм взаимодействия, могут опережать устаревшие административно-формальные нормы, унаследованные от про­ шлых эпох. Старый советский КЗоТ, к примеру, оказался малопри­ годен в новых рыночных условиях, он явным образом тормозил становление рынка труда, и вполне закономерно то, что реальные практики его попросту игнорировали, в них нашли отражение ин­ тересы работодателей, желавших иметь свободу самостоятельно формировать рабочие коллективы. В целом данная эволюция укла­ дывалась в русло декларируемой обществом цели — внедрения ры­ ночных отношений во взаимодействиях, осуществляемых в эконо­ мике. Другое дело, что новые практики, освобожденные от влияния формально-правовых статутов, вошли в противоречие со статутом более высокого плана, Конституцией РФ, выдвинувшей в число ключевых целей осуществляемых изменений построение со­ циально ориентированного государства. Получили распростране­ ние дискриминационные практики, преодолеть которые могло лишь государство, опирающееся на новые законы рыночной эпохи. В условиях, когда общество находится в состоянии радикальной перестройки социальных институтов, одним из критериев, характе­ ризующих качество института, может стать направление его эволю­ ции. Применительно к социальной структуре и мобильности ин-

52

2.2. Семья

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

статут может быть дифференцирующим или эквализирующим, т.е. способствующим равенству жизненных шансов или, напротив, усиливающим неравенство, способствующим закрытию и воспро­ изводству социальных групп. Как показывали исследования, в со­ временных обществах институты мобильности акцентируют эквализирующие функции, расширяя жизненные возможности для тех, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы. Итак, резюмируя сказанное, необходимо подчеркнуть, что ин­ ституты мобильности могут быть полноценно изучены как сложное социальное явление, мобильность предполагает наличие в про­ странстве между нормой и организацией совокупность устойчивых практик, воплощающих формальные правила организации и не­ формальные табу, ограничения, вытекающие из общих оснований культуры. Институт мобильности становится комбинацией админи­ стративно-правовых норм, организации, устойчивых практик, а также ограничений и предписаний ценностного характера, многие из которых являются частью вековой национальной культуры. Со­ временный аппарат изучения мобильности представлен рядом кон­ цепций, демонстрирующих эквализирующую функцию ее институ­ тов. Диалектика их взаимодействия раскрывается, к примеру, в теории гражданства, выдвинутой Т. Маршаллом. Он предлагает по­ нимать современную историю как перманентный конфликт, «вой­ ну» между гражданскими правами и «капиталистической классовой системой» (303). В современном обществе эта «война» ведет к посте­ пенному нарастанию социальной сферы, характеризующейся ра­ венством индивидов. Первоначально граждане были объявлены равными перед законом, затем был выровнен их политический ста­ тус, а далее предметом войны стали экономические права — право на образование, труд и его минимальную оплату. Как полагает Мар­ шалл, борьба с неравенством в какой-то одной сфере жизни обще­ ства неизбежно приводит к утверждению равенства в других сфе­ рах — политическое и юридическое равенство не может не привести к возникновению институтов, выравнивающих жизненные шансы в экономической сфере. Ключевым институтом, обеспечивающим комплексное развитие понятия о равенстве, служит, по мнению Маршалла, понятие гражданства. Ведь гражданами, т.е. обладателя­ ми равных гражданских прав, являются все члены общества. В ходе эволюции общественных структур гражданство выступает как сила, нейтрализующая влияние социального класса. Развиваясь, инсти­ тут гражданства сводит классовое неравенство к «социально прием­

53

лемым формам» и если не устраняет его совсем, то, по крайней ме­ ре, вводит в состояние, когда оно не угрожает основам социального мира. Если в работах Маркса институты капиталистического обще­ ства рассматриваются прежде всего в плоскости закрытия социаль­ ных групп, то в теории институтов Маршалла они выступают как механизм выравнивания социальной структуры, факторы группо­ вой и индивидуальной социальной мобильности. Полемика между двумя подходами вывела на первый план два взаимосвязанных ас­ пекта функционирования социальных институтов, выступающих, с одной стороны, как легитимные каналы социальной циркуляции, а с другой — как ограничители, налагающие пределы на дистанцию социального продвижения. Гражданство — важнейший социальный институт зонтичного типа. К нему обращаются в тех случаях, когда возникают непреодолимые препятствия, блокирующие реализацию прав в рамках одной из сфер общества.

2.2. Семья В 1949 г. американские социологи К. Дэвис и У. Мур опубликовали статью, в которой изложили основные пункты функциональной тео­ рии мобильности. В ней утверждалось, что неравенство есть неизбеж­ ная черта любого общества и что возможности социального продви­ жения находятся в согласии с типом общественного устройства, текущим состоянием общества (например, состояние войны прово­ цирует повышенную мобильность для военных), количеством соци­ альных позиций на разных ступеньках социальной иерархии и чис­ лом людей, способных претендовать на эти позиции. Разные социальные позиции имеют, с их точки зрения, разную степень «со­ циальной значимости»: чем реже встречается тот или иной талант, чем сложнее та или иная социальная функция, тем меньше людей мо­ гут ее занимать, тем выше уровень их вознаграждения. В этом контек­ сте материальное и другие виды вознаграждения (например, пре­ стиж, уважение окружающих, досуг) становятся прямым коррелятом всех тех переменных, о которых шла речь выше, — состояние обще­ ства, количество позиций и предложение рынка труда. Отсюда следу­ ет вывод о том, что потенциал мобильности не может рассматривать­ ся как поле безграничных возможностей, оно определенно расписывает варианты социального продвижения, на которые реаль­ но может претендовать человек. Действительно, высокие социальные

54

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

позиции предполагают выдающиеся личностные качества, способ­ ность отвечать интересам общественной системы в ключевых для нее сферах деятельности (260. С. 47—52). Меритократическая декларация Дэвиса и Мура оказалась мощ­ ным раздражителем, вызвавшим скорый и жесткий ответ со стороны его оппонентов. Профессор Колумбийского университета М. Тумин написал статью, в которой постарался развенчать концепцию соци­ альной значимости (331. С. 53). Один из главных ее изъянов, полагал он, заключен в том, что в ней не учтено влияние семьи, роль наследо­ вания социальных позиций, систематически подтверждаемого объ­ ективными данными. Разве можно, спрашивал он, сравнивать жиз­ ненные возможности детей, рожденных в семьях рабочих и семьях высших классов? В одном случае ребенку уготована дорога к приви­ легированной социальной позиции, в другом — совокупность соци­ альных ограничений, сдерживающих социальное продвижение. Вы­ ступая в качестве агента социализации, семья может ориентировать ребенка на высокую социальную позицию, а может оставить его без какой-либо установки на достижение. В лучшем случае такой ребе­ нок будет воспроизводить образ жизни, к которому он привык в се­ мье, в худшем — скатится еще ниже по ступенькам социальной лест­ ницы: «В каждом обществе царит очевидное невежество в том, что касается количества талантов, имеющихся в населении. Чем более жесткой является стратификация, тем меньше шансов на то, что об­ щество откроет новые факты, касающиеся имеющихся у него талан­ тов... Это особенно верно в тех обществах, где возможность открыть таланты в каком-либо поколении варьируется вместе с дифференци­ ацией ресурсов родительского поколения» (331. С. 55—56). Позднее, в 1950—1960-х гг., аргументы в пользу дифференцирую­ щей роли семьи получили подкрепление в виде экспериментальных данных и данных исследований. Американский социолог Бронфбреннер провел серию наблюдений в семьях рабочих и тех семьях, которые он определил как средний класс. Выяснилось, что в семьях рабочих доминантой воспитания грудных детей было приучение к дисципли­ не. Ребенка кормили строго по часам, приучали к четкому, регламен­ тированному поведению, наказывали в том случае, если он уходил от заданных стандартов. Ребенка в семьях среднего класса, напротив, ориентировали на индивидуальное самовыражение: ему позволялось принимать пищу вне зависимости от заданного расписания, по мере возникновения желания, разрешалось делать все, что не подпадает под семейное табу, все, что не приносит вреда. В семьях среднего клас­

2.2. Семья

55

са поле свободы ребенка было шире за исключением одной важной сферы — сферы обучения. В этой сфере наиболее распространенная стратегия не предполагала какого-либо выбора: ребенок должен был включаться в процесс обучения, развивать способности, постоянно приобретать полезные навыки. Уже в раннем детстве семьи пестовали «классовые» установки: в семьях рабочих — установку на исполни­ тельский труд, предполагавший точность в исполнении трудовых за­ даний, в семьях среднего класса — ориентацию на квалификацию, требующую участия в сложных формах обучения: «Данные по обуче­ нию детей показали, что матери, принадлежавшие к среднему классу, особенно в послевоенный период (имеется в виду период после Вто­ рой мировой войны. — Авт.), были последовательно более терпимы по отношению к нуждам и желаниям ребенка. Это обобщение отно­ сится к таким разным областям, как речевое поведение, отправление естественных надобностей, зависимость, половая идентификация, аг­ рессивность и свобода передвижений вне дома. Несмотря на более вы­ сокий уровень толерантности, семья среднего класса в период прове­ дения исследования демонстрировала более высокие ожидания в отношении ребенка. От ребенка среднего класса ждут умения забо­ титься о себе, брать на себя ответственность за то, что происходит в се­ мье, и, что важнее всего, успешно обучаться в школе» (254. С. 365). В работе «Практический смысл» («Lе sens commun») французский социолог П. Бурдье развил концепцию влияния семьи в широкое по­ нятие «культурный капитал» (252. С. 214). У каждого человека, пола­ гает он, есть сумма представлений о поле объективных возможнос­ тей, предоставляемых ему обществом (жизненные шансы — у Вебера и Дарендорфа). Ожидания и надежды он согласует с «причинностью возможностей», наблюдаемых им в окружающей жизни. Эта причин­ ность раскрывает себя в разных формах — цифрах, характеризующих конкурс при поступлении в вуз, родительском опыте социального продвижения, опыте успеха или поражения на кругу родственников, друзей, знакомых. Из этих наблюдений, полагал Бурдье, вытекает по­ нимание того, на какие социальные позиции индивид может претен­ довать, а какие останутся вне его досягаемости. На собственную оценку социальных возможностей с неизбежно­ стью влияют родительские ожидания, которые, как правило, сооб­ разованы с опытом предыдущих поколений. Вкупе с собственными наблюдениями они формируют индивидуальные установки на мо­ бильность, представление о том, что может и должно стать жизнен­ ной целью молодых членов семьи. Но структурные факторы, влия-

56

2.3. Система образования

Ілава 2. Мобильность в институциональном контексте

ющие на мобильность (семья, опыт социального окружения), неиз­ бежно накладываются на общий, «глобальный» план социальных и экономических изменений. Возникает диалектическое взаимодей­ ствие субъективных и объективных факторов, прорисовывающее индивидуальную траекторию социальных перемещений. Нередко эта траектория радикально отличается от первоначальных планов строительства жизни, вводит ее в непривычное для семьи русло. Различия между субъективным «структурным» планом и общим ма­ кроконтекстом особенно велики во времена социальных потрясе­ ний — революций, реформ или войн. В обычной ситуации, подчер­ кивал Бурдье, траектории социального продвижения имеют тенденцию к самовоспроизводству, преобладает микроконтекст, формирующий жизненный план. Различения микро- и макрокон­ текста мобильности привели к появлению в аппарате ее анализа двух новых терминов — «чистая» (мобильность, определяемая семь­ ей, микросредой) и структурная мобильность (связанная с измене­ нием в экономике или общественном устройстве). При том, что оба типа мобильности рассматриваются по отдельности, не подлежит сомнению то, что они между собой взаимосвязаны. В разной степе­ ни и, как правило, с запаздыванием макроконтекст оказывает влия­ ние на индивидуальное восприятие жизненных возможностей. Му­ тация представлений о мобильности происходит под воздействием двух факторов — типа общества, в котором развивается ее микро­ план, и динамики его изменений. Первый из факторов — тип обще­ ства — обусловливает степень влияния родителей на планы ребенка. В традиционном, патриархальном обществе это влияние заметно больше, чем в обществе современном. В традиционном обществе господствуют представления о ребенке как наследнике социальной позиции родителей и соответственно ими формулируются ожида­ ния в его отношении. В современном обществе влияние родителей, все еще значительное, уравновешивается динамичной макросредой и развитым информационным пространством, лишенным какойлибо аксиологической доминанты. В этой ситуации молодое поко­ ление приучается рассматривать родительскую точку зрения только как один из возможных вариантов жизненного пути, далеко не единственный и непреложный. Следует подчеркнуть, что в современном обществе движение от необходимости к свободе выбора затрагивает не только поколение де­ тей, но и отправную точку межпоколенческой мобильности — поко­ ление родителей. Все чаще это поколение вынуждено отвечать на вы­

57

зовы современной экономики, включаться в систему переподготовки и квалификационного роста, а иногда и менять профессию под воз­ действием экономической и социальной конъюнктуры. Непрерыв­ ное обучение становится настоятельной необходимостью, условием выживания в эпоху наступления информационного общества.

2.3. Система образования Одним из важнейших каналов и ограничителей мобильности в со­ временном обществе является система образования. Если полити­ ческая система создавала объективные предпосылки для реализа­ ции равенства возможностей, то система образования была его материальным воплощением. В развитых странах переход к всеоб­ щему начальному или даже среднему образованию открывал для всех граждан возможности для вхождения в ряды квалифицирован­ ных, высокооплачиваемых работников. В работе, посвященной со­ циальной мобильности в индустриальном обществе, С. Липсет и Р. Бендикс упоминают английское исследование 1912 г., изучавшее любопытный феномен быстрого восхождения в среде руководите­ лей текстильных предприятий в Англии начала века. Согласно его результатам, более двух третей данной группы начали карьеру с по­ зиции низкоквалифицированного работника, занимающегося руч­ ным трудом, или клерка, имеющего низкий статус (295. С. 35). Ес­ ли бы не возможности, предоставляемые развивающейся системой, то они были бы обречены оставаться на прежних или близких к ним позициях всю оставшуюся жизнь. Но «развитие технического обра­ зования и улучшение общего образования стали мощным стимулом вертикальной мобильности. Со временем росла потребность в раз­ ных видах образования — общем, техническом и коммерческом, которые становились все более специализированными. Во всех главных центрах хлопчатобумажной промышленности графства Ланкашир наблюдался обостренный интерес к техническому обра­ зованию. Из лучших учащихся значительное число поднималось до позиции управленца или независимого работодателя в промыш­ ленности» (295. С. 35). Аналогичная ситуация наблюдалась и в американском обществе: «Американцу исполняется 18 лет, когда он поступает в колледж. Да­ же если он сдает все необходимые экзамены на третьем году обуче­ ния. колледж держит его еще год. Срок обучения гарантирует, что, 8 - 1855

58

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

получив диплом, он выйдет на рынок труда взрослым человеком, способным занимать ответственную должность. Таким образом, в Америке высшее образование становится необходимым условием для восхождения к позиции ответственности, а его получение совпа­ дает с вхождением в возраст зрелости и ответственности» (295. С. 41). Мощным стимулом для увеличения потоков вертикальной мобиль­ ности стало развитие системы профессионального образования, по­ деленного на три уровня — среднее профессиональное, среднее тех­ ническое и высшее. Каждый из них в разной степени открывал для гражданина возможность вхождения в так называемый средний класс — группу работников, имеющих высокие доходы и доступ к широкому набору материальных и социальных благ, предоставляе­ мых современной цивилизацией. Размер среднего класса выступал как внешнее ограничение возможностей восхождения, обеспечивае­ мых существующей системой образования. Не случайно в исследо­ вании управленцев в текстильной промышленности говорилось о рекрутировании в средний класс «самых способных из всех учащих­ ся». В те времена ресурсы, которыми располагало общество, были недостаточны, чтобы включать в него большинство населения. Не­ равенство в начале XX в. было более глубоким, чем во второй его по­ ловине, когда внешний ограничитель в виде размеров среднего клас­ са утратил прежнюю значимость. На сегодняшний день в средний класс входит до 80% населения развитых стран, что позволяет почти каждому его гражданину претендовать на воспроизводство социаль­ ной позиции или вхождение в более высокий социальный слой. В 1960—1970-е гг. позитивный взгляд на систему образования как инструмент стал предметом жесткой критики. Тематика дискус­ сии, характерная для данного предмета, имела тот же вектор, что и в обсуждении роли семьи. Во главу угла были поставлены вопросы о неравенстве возможностей в получении образования и общей эво­ люции системы под воздействием изменений в обществе. В этой полемике латентным образом конкурировали две ключевые кон­ цепции неравенства — функциональная и марксистская. Функциональный подход к проблемам образования эволюцио­ нировал от его восприятия как абсолютного блага к более тонкому, системному анализу, воплощенному в концепции Н. Лумана (299). В ней образование рассматривается как открытая подсистема, име­ ющая самостоятельную, несхожую с другими программу самовоспроизводства. По Луману, она существует в «среде», из которой по­ лучает и в которую отправляет информационные потоки. Как

2.3. Система образования

59

всякая подлинно открытая система, она стремится иметь обратную связь, позволяющую ей оптимизировать взаимодействие с внеш­ ней средой. Казалось бы, сам факт подобного взаимодействия дает возможность рассматривать се как систему воспроизводства нера­ венства, неизбежно существующего в обществе. Однако с точки зрения теории информационных систем подобный подход был бы упрощением. Взаимодействие любой подсистемы с окружающей средой всегда имеет существенные ограничения. Наиболее точно эта особенность была сформулирована одним из основоположни­ ков теории коммуникации, К. Шэнноном: «Независимо оттого, в какой среде протекают коммуникационные процессы — в среде машин, биологических или организаций, они всегда принимают линейную форму, превращающую их в стохастический процесс, т.е. процесс, на который оказывают влияние случайные обстоятельст­ ва, влияющие на источник информации, который свободен выби­ рать послание, и принимающую сторону, которая получает и ин­ терпретирует послание в рамках собственных ограничений» (305. С. 45). В основе воспроизводства системы находятся аиtороіеsіs — жизненные формы, свойственные только ей самой. Она, безусловно, взаимодействует с окружающей средой, но при этом руководству­ ется собственными целями, собственным смыслом существования. Сигналы, отсылаемые ею в окружающую среду, наполняются со­ держанием, согласованным с ее внутренними смыслами, и одно­ временно точно так же, в согласии с логикой ее существования, ин­ терпретируются внутри системы сигналы, получаемые извне, — обратная связь в отношении с подсистемами. Поэтому, полагают сторонники функционального подхода, образовательная система не может рассматриваться лишь как институт, калькирующий со­ циальное неравенство: «Как при разгадке пазла, фрагменты, диф­ ференцированные, отделившиеся от других, подсказывают, что в обязательном порядке должно быть связано с ними. Но, в отличие от пазла, с самого начала нет никакой уверенности в том, что пол­ ная картина существует и что она может быть понята как целое» (300. С. 27). Каким образом данный подход может влиять на мобильность в обществе? Во-первых, если, как полагают сторонники функцио­ нального анализа, система автономна и в значительной степени руководствуется сформулированными ею же принципами профес­ сионализма, то она неизбежно создаст самостоятельную сферу соци­ ального продвижения. Она, например, будет по-своему формулиро­

60

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

вать смысловые коды «успех—поражение» и, отправляясь от них, ко­ оптировать в ряды занятого в ней сообщества тех, кто подпадает под определение «успешный». А если учесть, что в современном обще­ стве в системе образования заняты не менее 10% населения, то полу­ чается, что она сама являет собой широкое поле социальных воз­ можностей для наиболее продвинутой части молодежи. Во-вторых, те сигналы, которые система направляет в окружающую среду, с не­ избежностью будут отражать ее собственные потребности выжива­ ния. Если, к примеру, система не получает достаточного финансиро­ вания из государственных источников, она будет ориентироваться на платные формы обучения, отдавая предпочтение состоятельным студентам. В этом случае она объективно будет работать на воспро­ изводство существующих элитных групп, оставляя за бортом выход­ цев из низов общества, желающих и могущих претендовать на соци­ альное продвижение. Однако в остальных случаях, в ситуациях, которые можно охарактеризовать как нормальные для современного общества, система работает на сглаживание неравенства, рождаемо­ го другими подсистемами. Ставя во главу угла академический успех и ретранслируя сигнал о нем в окружающую среду, она до определен­ ной степени нивелирует влияние семьи или же ущербности соб­ ственной социальной позиции учащегося. Ее код «успех—неуспех» рождается из когнитивных и межличностных практик, которые су­ щественно отличаются от ценностей и практик, преобладающих в других подсистемах. В каждой из других подсистем сигналы, направ­ ляемые из системы образования, имеют свою интерпретацию, впи­ санную в те основные принципы, которые регулируют ее функцио­ нирование. Однако в современных подсистемах, базирующихся на информационных технологиях, знания, квалификация выступают как важное условие достижения эффективности, отсюда вытекает высокая значимость взаимодействия с системой образования, ком­ плиментарная интерпретация получаемых из нее кодов. В марксистской концепции система образования традиционно рассматривается не столько как институт устранения неравенства, сколько как один из его источников. В работах Маркса, об этом уже говорилось выше, отмечалось, что буржуазная школа работает в двух взаимосвязанных направлениях. Первое фильтрует учащихся, разводя их по учебным заведениям разного уровня и разных типов. Одним школьникам или студентам уготованы места в школах или вузах массового, невысокого типа (есоlе normalе, типовая средняя школа), другим предоставлена воз­

2.3. Система образования

61

можность получения элитных форм образования, обеспечивающих пропуск в высшие слои общества. Так обстоит дело не только в совре­ менной России, для которой характерен, по общему признанию со­ циологов, один из самых высоких в мире уровней неравенства, но и во вполне благополучных развитых странах (248). Второй тип воздействия, оказываемый системой образования, связан с той идеологической обработкой, которой неизменно под­ вергается человек, находящийся в стенах учебного заведения. Всеми средствами учащегося убеждают в том, что основы существующего общественного устройства незыблемы и должны тщательно обере­ гаться от возможных посягательств извне или изнутри. Сказанное не означает, что учащиеся не имеют возможности знакомиться с идея­ ми, противоречащими консервативной точке зрения. Ограничения в обороте идей обеспечиваются механизмом изоляции от любых воз­ можных практик: идеи заключаются в сферу интеллектуальных изы­ сканий, где соприкасаются только с другими идеями. Третий тип продуцирования неравенства воплощен в разной рыночной стоимо­ сти полученных дипломов. В неомарксистской теории диплом рас­ сматривается как проявление классовой гегемонии (336). Он служит не только для того, чтобы подтверждать образование, но и для того, чтобы сокращать до минимума число претендентов на позиции в элитных слоях населения. С точки зрения американского социолога Э. Райта, документ об образовании закрепляет за его обладателем собственность на средства интеллектуального производства — ква­ лификацию и способность выполнять функцию управления — и дает возможность осуществлять эксплуатацию работников, занимающих более низкие социальные позиции. Охранная функция свидетельст­ ва об образовании получила в неомарксистской социологии назва­ ние «креденциализм» (от англ. credentials). Согласно социологам марксистской ориентации, дипломирование как таковое имеет кос­ венное отношение к действительному уровню компетенции, харак­ терной для специалиста. Его назначение заключается в том, чтобы защитить классовые привилегии, ограничить мобильность для тех, кто мог бы рассматриваться в качестве претендента на элитные пози­ ции в обществе. Если функционалисты делают акцент на уравнительные функции образовательной подсистемы, ее способность обеспечивать продви­ жение в обход существующих социальных границ, то марксисты, на­ против, видят в ней инструмент классового контроля, способ легити­ мации существующего общественного строя. В первом случае речь

62

2.4. Рынок труда

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

идет о внутренних нормах, которым повинуется система и согласно которым она функционирует. Во втором — о той интерпретации, ко­ торую получают сигналы, исходящие из этой системы в других под­ системах общества. Очевидно, что если общество зиждется на классо­ вых основаниях, предполагающих значительное неравенство в распределении материальных и социальных благ, то сигналы, получа­ емые системой образования, и сигналы, исходящие из нее, будут иметь охранительные цели в отношении привилегированных слоев населения. И, напротив, если в обществе на первом плане оказыва­ ются различия профессионального толка, то и сигналы подсистем бу­ дут интерпретироваться в соответствующем ключе — как «input» в развитие профессиональных статусов. В любом обществе система об­ разования работает на осуществление функций включения (inclusion) и исключения (exclusion), но их сочетание во многом зависит от ин­ терпретации сигналов внешней по отношению к ней среды. Чем вы­ ше в обществе уровень неравенства, тем активнее образование вовле­ кается в его воспроизводство. Но если неравенство класса замещается неравенством профессиональных групп, то соответствующим обра­ зом перестраиваются институты образования. На первый план выхо­ дят специализация и совершенствование профессиональных качеств, развитие системы оценок, стимулирующих знание. Разумеется, реальная ситуация всегда сложнее теоретической схемы. В переходный период общественная система и система об­ разования базируются на противоречивых аксиологических осно­ ваниях: и та, и другая еще «помнят» свое прошлое состояние и ча­ стично воспроизводят его в некоторых своих институтах. Отсюда вытекает противоречивость влияния российской системы образо­ вания на социальную мобильность: с одной стороны, она явно подстраивается под воспроизводство неравенства, с другой — про­ фессионализация и «память» о прошлой эгалитарной эпохе спо­ собствуют консервации тех ее элементов, которые работают на вы­ равнивание жизненных шансов. Этому, в частности, способствуют ее мощная институциональная база и доставшаяся от прошлой эпохи обширная, хотя и ветшающая, инфраструктура. Для того чтобы сохраниться, российские вузы должны принимать в год не менее 1 млн студентов. С учетом демографических тенденций — это почти четверть всех выпускников школ. В силу объективных причин российская система образования будет противодейство­ вать стратегии исключения, реализуемой другими подсистемами российского общества.

63

2.4. Рынок труда В социологии рынку труда, его влиянию на потоки мобильности традиционно уделялось гораздо меньше внимания, чем, к примеру, семье или системе образования. Между тем в рыночном обществе именно здесь, на рынке труда, находится стартовый, а в дальней­ шем и промежуточный пункт трудовой биографии большей части занятого населения. Социальный аспект рынка труда раскрывается следующими его характеристиками. Во-первых, работник вступает в прямой контакт с возможным работодателем, ведет с ним переговоры об условиях найма. В этих переговорах полностью или частично учитываются со­ циальные качества будущего работника — его пол, возраст, уровень квалификации, этническая принадлежность и уровень притязаний. На рынке труда работник предъявляет те ресурсы, которыми он об­ ладает в расчете получить за них адекватное вознаграждение. Во-вто­ рых, рынок труда, по определению, предполагает конкуренцию как между работниками, так и работодателями, и, в конечном счете, фильтрацию и тех и других по совокупности характеристик. Эта кон­ куренция производит и воспроизводит иерархию предпочтений, об­ разующуюся на стыке экономической и социальной подсистем, в сфере взаимодействия между управляющими и управляемыми. В-третьих, позиция работника на рынке труда находится в прямой корреляции не только с его карьерными успехами или поражениями, но и с тем стилем жизни, который он, в конечном итоге, для себя вы­ бирает. На эту особенность рынка обращал внимание М. Вебер в ра­ боте «Хозяйственная этика мировых религий»: «Сословное положе­ ние может быть как причиной, так и следствием «классового положения», но и то и другое не обязательно. «Классовое положе­ ние» может быть прежде всего обусловлено рынком (рынком рабо­ чей силы и продуктов) — и действительно оно обусловлено им в спе­ цифических, типичных для настоящего времени случаях» (33. С. 72—73). По Веберу, рынок труда играет определяющую роль по отношению к жизненным шансам, которые обретает индивид, всту­ пающий в трудовую жизнь. Эти шансы, в свою очередь, выступают как границы, в пределах которых он может реализовывать собствен­ ные жизненные цели. Рынок открывает новые возможности, но в то же время, как и другие социальные институты, налагает на них огра­ ничения. В-четвертых, функционирование рынка труда имеет куль­ турный аспект, влияющий на реализацию карьерных устремлений

64

2.4. Рынок трула

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

работника. Он выражается в том, что практики найма или увольне­ ния имеют определенную ценностную мотивировку, аргументацию каждой из сторон совершаемого действия. В переходном обществе рынок труда опирается как на открытые формальные, так и нефор­ мальные практики. Неформальный аспект, имеющий широкое рас­ пространение, раскрывается в интерсубъективных взаимодействиях, приводящих к подвижности критериев отбора, активном использо­ вании критериев личной симпатии и антипатии. Распространен­ ность неформальных практик связана с неразвитостью формальных, универсальных оценок кандидатов на должность. Последние нераз­ виты, поскольку в период реформ многие российские граждане ра­ дикально изменили род деятельности и образ жизни. Слабость государственного законодательства и последующего правоприменения в отношении найма и увольнения привела к рас­ пространению различного рода ограничений на получение места — дискриминации по полу, возрасту или этническим признакам. По закону эта практика запрещена, но в реальности она существует, Оказывая существенное влияние на жизненные шансы женщин, людей старшего возраста или этнических меньшинств. Пассив­ ность государственного регулирования в ключевых аспектах от­ крыла дверь для различных коррупционных практик. Обычным де­ лом на рынке труда стали «откаты», выплачиваемые специалистами сотрудникам отделов по найму, устройство «по знакомству», про­ движение в обмен на поддержку в ключевых пунктах жизни пред­ приятия. Организации, чья обязанность наряду с государством со­ стоит в том, чтобы регулировать рынок трудовых ресурсов, — служба занятости, профессиональные сообщества, рекрутинговые агентства — пока еще недостаточно сильны, чтобы менять ситуа­ цию к лучшему. Службы занятости, хотя и способствуют перепод­ готовке работников, его адаптации к рыночным условиям, факти­ чески не контролируют ключевое звено процесса — процесс трудоустройства. Попытки сертификации специалистов профес­ сиональными организациями нередко наталкиваются на сопротив­ ление в самом профессиональном сообществе, где велики опасе­ ния того, что процесс не столько прояснит ситуацию, сколько радикальным образом ухудшит положение тех, кто не имеет фор­ мального профессионального образования. Рекрутинговые агент­ ства пока покрывают не более 15% рынка услуг по найму. Они, как и кадровые отделы предприятий, испытывают сложности, связан­ ные с отсутствием формальных свидетельств об образовании у мно­

65

гих кандидатов, выставляющих себя на рынок, а также с договор­ ными отношениями с заказчиками. На социальную мобильность напрямую влияют две ключевые характеристики рынка труда — напряженность и неравномерность. Напряженность рынка труда — это соотношение вакантных пози­ ций и численности кандидатов, желающих претендовать на них. В современном обществе это соотношение формируется следую­ щими ключевыми факторами: •Динамика экономического развития. Общеизвестно, что даже небольшое притормаживание развитой капиталистической эконо­ мики, такой, как экономика США или Германии, сразу же приво­ дит к увеличению безработицы, увеличению разрыва между сокра­ щающейся потребностью в рабочей силе и увеличивающимся числом кандидатов на каждую позицию. • Технологический уровень экономики. Чем выше технологический уровень производства, тем ниже уровень его потребности в рабочей силе. В современной экономике в процессе производства занято не более 30% работающего населения, большинство же — более 50% — работает в сфере услуг и управления. Сфера услуг представляет со­ бой наиболее неустойчивую часть рынка труда, где колебания в уровне занятости теснейшим образом связаны с потребительскими ориентациями населения, развитостью его потребностей, потребительскими ожиданиями. • Миграция. В течение XX в. наибольшее влияние на рынок труда в развитых странах оказывала миграция сельского населения в горо­ да. Сельское население, как правило, пополняло ряды работников, занимавшихся неквалифицированным, ручным трудом, усиливая напряженность только в этом его сегменте. Рынок квалифицирован­ ного труда находился под влиянием эндогенных факторов, взаимо­ действовал прежде всего с системой образования. В конце XX в. мас­ штаб миграционных процессов расширился, охватывая не только нижние, но и верхние этажи рынка труда. В настоящее время миг­ ранты способны повышать напряженность рынка в таких сегментах, как образование (в университетах США работает около 10 тыс. преподавателей-математиков, выходцев из СССР и России), компью­ терные технологии и программирование (миграция программистов из Индии в развитые страны), медицина и другие отрасли. • Состояние системы образования. Структура производства кадров, стратегии, выбираемые подсистемой образования, могут оказывать существенное влияние на состояние рынка труда. К примеру, в совре9-1855

I

66

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте 2.4. Рынок труда

менном российском обществе наиболее низкий уровень напряженно­ сти характерен для рынка рабочих специальностей, а наивысший — для рынка квалифицированного труда, обслуживающего бизнес-процессы (юристы, экономисты, менеджеры). По сравнению с концом 1980-х гг. в России резко снизилась численность выпускников средних специальных и средних технических учебных заведений и одновре­ менно существенно увеличилась доля выпускников вузов. •Демографические факторы. В длительной перспективе на уро­ вень напряженности рынка труда может влиять уровень рождаемо­ сти в стране: чем он выше, тем выше давление на рынок в обозри­ мой перспективе, и, напротив, чем ниже уровень рождаемости, тем ниже напряженность рынка в тот период, когда на рынок приходит малочисленное поколение. Под неравномерностью развития рынка труда подразумеваются различия между разными его сегментами, а также территориальные различия, с избытком рабочей силы в одном регионе (возможно, в каком-то одном сегменте) и ее нехваткой в другом. Следует отме­ тить, что обе характеристики — напряженность рынка труда и его не­ равномерность — имеют самое прямое влияние на жизненные шан­ сы индивида, а в конечном итоге —- на динамику социальной структуры. В статье Л.В. Корель и И.И. Корель, опубликованной в монографии «Россия, которую мы обретаем» (103. С. 270—290), предпринята успешная попытка разделить регионы России на клас­ сы, характеризуемые разным уровнем показателя напряженности, делается вывод о распаде единого стратификационного простран­ ства на территории РФ: «Широко используемые в современной регионалистике применительно к России термины (региональная асимметрия, региональные особенности, различия, контрасты, не­ равенства, дифференциация) вуалируют, по сути дела, смысл проис­ ходящего — широкомасштабную, тотальную дезинтеграцию единого социально-экономического пространства. Ярко выраженная про­ странственная стратификация рынков труда, в свою очередь, под­ тверждает мысль о глубоких разрывах, распаде этого пространства, а значит, и о необходимости смены приоритетов и бесперспективнос­ ти современного курса либеральных экономических реформ, кото­ рые осуществляются фактически в интересах одного субъекта РФ — г. Москвы... История не раз демонстрировала мировому сообществу, что социальная проекция глубоких региональных контрастов имеет, как правило, весьма драматические последствия для государства. В числе последних — утрата гражданами, населяющими страну, об­

67

щности жизненных судеб, целей, интересов, проблем и, наконец, со­ циальной идентичности» (103. С. 289). Применительно к мобильности напряженность и неравномер­ ность рынка труда имеют свойство структурирования потоков гори­ зонтальной и вертикальной мобильности. Более успешные регионы, имеющие динамичный рынок труда, становятся притягательными для людей, проживающих на депрессивных территориях. Перепады напряженности создают предпосылки для массовых перемещений, миграции, вертикальной и горизонтальной мобильности. Миграция в успешный регион становится уделом нескольких ключевых катего­ рий населения: 1) Работники, состоявшиеся профессионально, уверенные в том, что на новом месте жительства они будут востребованы и займут соответствующую позицию на социальной лестнице. Если учесть, что успешных регионов в России немного (в основном столичные го­ рода) и что конкуренция рабочих мест в этих регионах высока, то становятся понятными причины, по которым такая мобильность не получает широкого развития. В эту категорию входят преимуще­ ственно профессионалы высокого уровня, чей рыночный потенци­ ал высок даже по меркам столичного города. Уровень оплаты этой категории работников позволяет им решать проблему жилья на но­ вом месте. Как правило, этому способствует работодатель. 2) Маргинальные категории работников. Депрессивная экономика способна вытолкнуть в ряды мигрантов людей разных специальнос­ тей — от неквалифицированных рабочих до ученых-специалистов. Оказавшись в тупиковой жизненной ситуации, наиболее активные из маргиналов предпринимают попытки освоения новых рынков труда, а зачастую и новых специальностей. Некоторая часть людей, принадлежащих к этой категории, осваивает новые рынки постепен­ но, сохраняя за собой возможность отступления в случае неудачи. Пример подобной мобильности приводит в своих работах Л. Альтуссер (112). Вторые сыновья в семьях французских крестьян, лишен­ ные права наследовать ферму отца, устремлялись в поисках работы на близлежащие промышленные предприятия. Возникал особый симбиоз противоречивых параметров социального положения: с од­ ной стороны, сельский образ жизни, с другой — индустриальный труд, подразумевающий особый тип трудовой дисциплины, четко регламентированный образ жизни. Пограничная форма существова­ ния, как отмечали Л.В. Корель и И.И. Корель, может оказывать су­ щественное влияние на мировоззрение индивида, рождая так назы­

68

2.5. Армия

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

ваемую противоречивую идентичность. Находясь в промежуточной социальной позиции, маргиналы, как правило, стремятся прийти к некоей жизненной однозначности, решить латентный социальный конфликт в пользу позиции, обеспечивающей воспроизводство ус­ ловий жизни. Рабочий, утверждает Альтуссер, будет искать возмож­ ности для миграции в городское поселение, предоставляющее чело­ веку его статуса более широкие возможности для развития. Перепады российского рынка труда, породившие широкую марги­ нальную прослойку (пятый класс, по определению Л.В. Корель и И.И. Корель, где безработица — 18%), рождают причудливые соче­ тания социальных позиций. Только переходная, слабо развитая эко­ номика и несостоятельное государство могут быть у истоков таких явлений, как «сезонники»-военные или подрабатывающие служа­ щие правоохранительных органов, иногородние ученые, ищущие средства к существованию, работая в Москве в качестве таксистов. Доля маргиналов, стронувшихся с той позиции, которую они зани­ мали ранее, составляет в России до 5% работающего населения. Исторический опыт говорит о том, что для ускорения социаль­ ной мобильности, направленной на преодоление маргинальности, большое значение имеет географическая и культурная близость ус­ пешных регионов. В случае, если таких регионов немного, увели­ чивается расстояние от места проживания потенциального мигран­ та до перспективного рынка труда, что, безусловно, затрудняет его мобильность. Культурное отчуждение также может сказываться на масштабах маргинальной миграции. К примеру, далеко не все из сельских жителей или жителей малых городов могут адаптировать­ ся к ритму жизни большого города и характерной для него крайней степени индивидуализации. Следует учесть, что напряженность рынка труда находится под влиянием не только экономических, но и политических факторов. Решения, принимаемые органами власти, могут существенно вли­ ять на жизненные перспективы наемных работников. Красноречи­ вый пример тому — решения о государственных языках в странах бывшего СССР и национальных республиках. В большинстве слу­ чаев они дают явные преференции национальным кадрам, вытес­ няя иноязычные кадры в маргинальную область, подвигая их к ми­ грации в другие регионы. Если итожить сказанное, рынок труда, как и другие институты рыночного общества, обладает двойственной природой: с одной стороны, он создает предпосылки для мобильности, выступает как

69

один из ее каналов, с другой — налагает чувствительные ограниче­ ния на характер и дистанцию социального продвижения.

2.5. Армия Армия традиционно рассматривалась низами общества как канал мо­ бильности, обеспечивающий альтернативную по отношению к граж­ данским институтам лестницу восхождения. Молниеносный взлет солдата с позиций рядового до позиции командира, а возможно и дальше, к вершинам власти, был одним из архетипических сюжетов, широко представленных в самых разнообразных произведениях культуры — от детских сказок до популярных кинофильмов. Разуме­ ется, армия не всегда имела подобную репутацию. В период феода­ лизма она, как и многие другие общественные институты, строилась с учетом сословных различий. В старой российской армии, к приме­ ру, крестьяне призывались на срок до 25 лет, но и такая выслуга лишь в редких случаях позволяла им выйти в офицеры. В то же время пред­ ставители аристократии определялись в армию уже в офицерском чи­ не, имели полное довольствие и при условии успешной службы и по­ лезных связей быстро продвигались к новым званиям. Подлинным каналом мобильности армия стала только в новую эпоху. В конце XVIII в. армии европейских стран постепенно стано­ вились эгалитарными, уравнивали в правах на повышение предста­ вителей знатных сословий и рядовых граждан. В исследовании О.В. Соколова, посвященном французской армии в канун револю­ ции 1789 г., отмечается, что «все 1142 офицера французской армии были выходцами из дворян. Из 11 маршалов один был принцем, пя­ теро — герцогами, четверо — маркизами и один — графом. Из 196 ге­ нерал-лейтенантов только 9 были нетитулованными дворянами, ос­ тальные — герцоги, маркизы, графы» (181. С. 126). Революция 1789 г. радикальным образом меняет ситуацию: «Французский королевский генералитет, генералитет феодальной армии, сменился новыми буржуазными командными кадрами, социальный состав которых, система иерархических взаимоотношений, ментальность были со­ вершенно иными. Эти резкие изменения в облике генералитета соот­ ветствовали общей перестройке армии в целом, которая была не ме­ нее радикальна и наиболее решительно осуществлялась в годы якобинской диктатуры» (181. С. 135). Офицерскими званиями и от­ личиями поощрялись не только те, кто получил привилегии по на-

2.5. Армия 70

71

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

следству, но и те, кто в боевых действиях продемонстрировал смекал­ ку и доблесть. Такой поворот сделал армию перспективной для соци­ альных низов, особенно для так называемых младших сыновей. Именно младшие сыновья крестьян, не имевшие права наследовать землю отца, получали с помощью армии возможность выйти в люди, добиться собственными ратными трудами относительно высокого статуса и благополучия. Практика призыва для младших сыновей по­ ложила начало тесной взаимосвязи между армией и крестьянством. Военные успехи отождествлялись крестьянами с расширением шан­ сов на продвижение, поражения приравнивались к утрате жизненных возможностей. Это позволило Марксу назвать французскую армию середины XIX в. «детищем крестьянства»: «Армия была point d’honneur парцелльных крестьян: она из них делала героев, которые защи­ щали от внешних врагов новую собственность, возвеличивали только что приобретенное ими национальное единство, грабили и револю­ ционизировали мир. Военный мундир был их собственным парад­ ным костюмом, война — их поэзией, увеличенная и округленная в воображении парцелла — отечеством, а патриотизм — идеальной формой собственности» (128. С. 189). Крестьяне, считает Маркс, бо­ лее других социальных групп переживали упадок французской армии в период Второй республики. Обещания улучшить содержание армии привели многих из них к поддержке Наполеона Бонапарта, авантю­ риста, положившего конец демократическим экспериментам. Социальный состав российской армии начал меняться вскоре после Крымской войны, когда стало ясно, что ее архаичное устрой­ ство выступает как препятствие на пути реализации геополитичес­ ких планов российской власти. В результате, «как показывает при­ мер военных училищ Петербургского военного округа, в ходе войны социальный состав будущих офицеров претерпел драматические из­ менения: доля сыновей потомственных и служилых дворян упала с 33% (1913) до 15% (1916), доля выходцев из духовенства и семей по­ четных граждан возросла за тот же период с 14 до 18%, доля детей купечества, горожан и крестьян — с 33 до 58%» (291. С. 140). Не только для дворянства, но и для некоторых других сословий россий­ ского общества армия становится каналом продвижения к званиям, дворянскому титулу, привилегиям. В современном обществе армия сохраняет за собой потенциал продвижения для выходцев из низших слоев общества. Существуют три типа мобильности, связанные с армейской службой. Во-первых, это мобильность внутри вооруженных сил, лестницы солдатского и

офицерского возвышения. Солдаты получают новые звания (напри­ мер, сержантское звание в российской армии или повышения в клас­ се в армии США). Офицеры получают повышение по мере выслуги лет, а также ускоренно входе боевых действий. Более высокий чин оз­ начает увеличение довольствия и расширение списка привилегий. Во-вторых, армия нередко включает в список вознаграждений, пола­ гающихся солдату или младшему офицеру, льготный доступ к высше­ му образованию после демобилизации, оплату образования в колле­ дже или университете. Это обстоятельство побуждает к службе тех, у кого нет другой возможности оплатить свое учение, чьи накопления недостаточны для зачисления в платное учебное заведение. В-треть­ их, офицерский опыт, военное образование нередко рассматривается как привилегированная стартовая позиция для продвижения в бизне­ се или политике. Отставных офицеров-выпускников элитных амери­ канских академий (Вест Пойнт, Аннаполис, Колорадо Спрингс) с удовольствием нанимают в качестве менеджеров крупнейшие корпо­ рации США. Считается, что качества, прививаемые офицерам этими учебными заведениями, позволяют им осуществлять эффективное управление крупными бизнес-подразделениями. Следует подчерк­ нуть, что диплом подобного учебного заведения — это помимо про­ чего еще и доказательство принадлежности к элитным слоям обще­ ства1. Так, для того чтобы поступить в академию сухопутных войск Вест Пойнт, молодой человек должен представить диплом с отличи­ ем об окончании средней школы и рекомендации двух сенаторов. Та­ кими же сложностями обставлено поступление в академию Сэндхерст ВС Великобритании. Абитуриент располагает реальными шансами поступления в том случае, если имеет свидетельство окон­ чания одной из элитных частных школ (например, Итон) или универ­ ситетский диплом. В настоящее время доля дипломированных каде­ тов составляет в академии 80—85%. Поступление в академию дает право в дальнейшем претендовать на вхождение в ряды английской и международной военной элиты. В свое время ее окончили У. Черчиль, король Иордании Хусейн. Программа обучения академии включает в себя специальный курс руководства для гражданских лиц — «лидеров бизнеса и публичной сферы». Этот курс предусмат­ ривает изучение «новейших технологий в сфере бизнеса» вкупе с «технологиями военного управления, разрабатывавшимися в акаде­ мии в течение 200 лет». 1

www.atra.mod.uk

72

Гласа 2. Мобильность в институциональном контексте

Надежды, которые некоторые слои общества связывают со служ­ бой в армии, заставляют их болезненно переживать любой кризис этого института. Не случайно, по мнению Маркса, именно крестья­ не больше, чем другие слои общества, сокрушались по поводу того плачевного состояния, в котором французская армия оказалась в пе­ риод Второй республики. Кризисное состояние армии затрагивает не только низшие, но и высшие слои общества. Как только армей­ ская иерархия теряет влияние в обществе, высшее офицерство ак­ тивно мигрирует в другие сферы управленческой деятельности — в бизнес или политику. Именно этот процесс наблюдается в настоя­ щее время в России, когда многие высшие военные чины либо уже занимают высокие управленческие позиции (например, губернатор­ ские — генералы А. Шаманов, Б. Громов), либо стремятся к ним. Анализ роли армии как канала мобильности позволяет охаракте­ ризовать ее как инварианту той социальной ситуации, которая скла­ дывается в обществе. Чем более уравнительным является общество, тем активнее развиваются армейские институты, поощряющие вер­ тикальную мобильность. Чем общество более дифференцировано по социальным признаком, тем глубже разрыв между разными уровнями армейской иерархии, тем уже канал для восхождения к высоким социальным позициям. В обществе, имеющем высокий уровень социальной дифференциации, роль армии определяется ее способностью конвертировать потенциал насилия, ей имманентно свойственный, в ресурс материального вознаграждения. В обще­ ствах демократических эта способность невелика. В подобной сис­ теме доля бюджета, выделяемая на армию, всегда ограничена необ­ ходимостью поиска социальных компромиссов. В обществах деспотических (таких, как военные диктатуры) армия рассматрива­ ется как опора режима и соответственно финансируется на более высоком уровне. Исторический опыт свидетельствует в пользу од­ ного из утверждений Дэвиса и Мура: престиж армейской службы, ее отождествление с лестницей социального восхождения меняется в зависимости от социальной и экономической ситуации внутри страны, а также в зависимости от ее международных позиций.

2.6. Государственная служба В работах, посвященных социальной мобильности, государственная служба нечасто становится предметом самостоятельного рассмотре-

2.6. Государственная служба

73

имя. В трудах Маркса имеются отсылки к фактам перемещения из рядов бюрократии в ряды правящего класса, который определялся как буржуазия, и противоположным типам текучести, предполагаю­ щим переход из правящего класса на бюрократические позиции. М. Вебер уделил бюрократии несравненно больше внимания, но и он рассматривал ее прежде всего как совокупность социальных по­ зиций, обладающих рядом общих устойчивых свойств (238). Бюро­ кратия, полагал Вебер, отлична от других классов уже тем, что тес­ нейшим образом связана с устройством современного общества. Она суть воплощение его рациональности, и ее мобильность также под­ чиняется рациональной регламентации. Бюрократ — это прежде все­ го наемный работник, а значит, к его действиям приложимо все то, что может быть сказано о наемных работниках в целом. Для него ха­ рактерна контрактность назначения. Он получает должность не по наследству и не в силу родственных связей, а по контракту, который фиксирует начало исполнения им своих обязанностей и конечную дату его пребывания в должности. Если бюрократ успешно справля­ ется с поручаемыми ему задачами, его контракт может быть продлен, но никогда бюрократ не может быть назначен на свой пост пожиз­ ненно. Второе свойство бюрократической позиции заключается в ограниченности ее функций. Бюрократ выполняет только те функ­ ции, которые предписаны его должностью, и никаких других. Любой выход за пределы обозначенных для его позиции границ принятия решений должен быть остановлен санкциями вышестоящих руково­ дителей. И, наконец, все, что делает бюрократ, должно тщательным образом документироваться, его действия должны быть прозрачны и проверяемы. Бюрократия, подчиняющаяся подобным правилам жизни, выстраивается в иерархию позиций, при которой вышестоя­ щие руководители осуществляют управление и контроль над процес­ сом принятия решений на нижних ее ступеньках. Говоря о бюрократии, Вебер видел основную свою цель в том, чтобы сконструировать идеальный тип, встроенный в общую кон­ цепцию «расколдования» общества, становления рациональных ос­ нов его управления. На этом, абстрактном, уровне анализа бюрократ оказывается свободным от каких-либо устремлений, противореча­ щих его функциям. Находясь внутри иерархии, наполненной дина­ микой назначений и отставок, он тем не менее выглядит статичной фигурой, лишенной карьерных планов или экономических мотивов. Подобное допущение возможно только в метаисторическом, фило­ софском контексте, в реальности же оно с очевидностью конфлик10-1855

74

Глава 2. Мобильность и институциональном контексте 2.6. Государственная служба

тует с представлением о бюрократе как «понимающем» индивиде, ориентированном на собственный интерес, далеко не всегда совпа­ дающий с интересами иерархии в целом. По мнению Шумпетера, подобный взгляд на бюрократа как винтика большой машины, ли­ шенного собственной воли, противоречит действительности: «Нам лучше признать с самого начала, что в случае с бюрократом полагать­ ся исключительно на альтруистическое чувство долга так же не реа­ листично, как и полностью отрицать его значимость и возможности» (323. С. 207). Критикуя и дополняя веберовскую концепцию бюро­ кратии, Р. Мертон приводит в пример ситуацию, которая может воз­ никнуть и регулярно возникает на любом предприятии: бюрократ может принять решение, которое выгодно для возглавляемого им подразделения, но при этом невыгодно для предприятия в целом, или наоборот. В первом случае он будет действовать с позиций разумного эгоизма, во втором — с позиций абстрактной защиты ин­ тереса анонимной для него иерархии (308. С. 361—371). По Мертону, велика вероятность того, что бюрократ будет действовать в собствен­ ных интересах, принося им в жертву интересы иерархии, частью ко­ торой он является. На противоположной точке оси находится ситуа­ ция, при которой функциональные обязанности рассматриваются как главное содержание деятельности, а собственные интересы оп­ ределяются как совпадающие с интересами иерархии. Стратегии мобильности, избираемые бюрократом, можно рас­ сматривать как комбинации приватных интересов и функциональ­ ных обязанностей: 1) Стратегия 1: мобильность статуса. Точное соблюдение обя­ занностей, собственная мотивация накрепко связана с функцией рабочего места, расчет на удержание рабочего места и регламенти­ рованное повышение по службе по мере увеличения стажа пребы­ вания в должности. Как правило, такой тип бюрократии возникает в случае совмещения западной культурной традиции, со свойствен­ ной ей высокой исполнительской дисциплиной, с этатистским ус­ тройством общества. Один из примеров подобного поведения яв­ ляла собой прусская бюрократия до Второй мировой войны. Разрушение ее монополии на управление стало, по мнению Р. Да­ рендорфа, подлинным избавлением для общества и бизнеса, позво­ лившее им выйти к стандартам демократии и динамичного эконо­ мического развития (258). 2) Стратегия 2: статусная и экономическая мобильность с упором на первую составляющую. Бюрократ выполняет положенные ему

75

функции, но при этом решает возложенные на него задачи креа­ тивным образом, самостоятельно определяя политику увеличения их ресурсной базы. Он остается в рамках тех полномочий, которые отведены ему иерархией, но при этом предполагает вознагражде­ ние, рассчитываемое по конечному результату. Подобный тип бю­ рократа характерен прежде всего для бизнес-иерархий, в которых поощряется не слепое соблюдение инструкций, а прибыльность де­ ятельности. Конечной целью бюрократа подобного толка является возвышение в иерархии, нормальный карьерный рост, сопровож­ даемый повышением материального вознаграждения, т.е. продви­ жение внутри иерархии. 3) Стратегия 3: экономическая и статусная мобильность с упором на первую составляющую. Бюрократ использует место в иерархии как стартовую площадку для ухода на высокую должность в частном предприятии или для начала собственного дела. Возникает непи­ саный альянс между чиновником и курируемой им компанией, предполагающий, что некоторые услуги, которые чиновник оказы­ вает компании в настоящем, будут вознаграждены в будущем высо­ кой позицией в иерархии предприятия и высокой зарплатой. Возмо­ жен вариант, при котором чиновник косвенным образом, через подставных лиц, владеет предприятиями той отрасли, которую кури­ рует. Эти предприятия получают необоснованные преференции в тех случаях, когда речь идет о тендерах на государственные контракты или каких-либо других необоснованных преимуществах. Подобный «фаворитизм» негативно влияет на исполнение чиновником своих функций, ослабляет его позиции в сфере управления отраслью в це­ лом. Не случайно подобное поведение определяется российским за­ конодательством как коррупционная практика, однако реальные действия, направленные на борьбу с подобными практиками, редки как в России, так и в других странах. 4) Стратегия 4: экономическая мобильность. Бюрократ полно­ стью «приватизирует» свою должность, конвертируя ее в источник дополнительных доходов. В этом случае он манипулирует исполня­ емыми функциями, расставляет акценты профессиональной дея­ тельности так, чтобы они побуждали его подопечных к установле­ нию с ним неформальных, выгодных для него отношений. Для этого употребляется давление в форме точного исполнения устарев­ ших инструкций, положений, указов или других статутов, которыми изобилует законодательство переходного периода, используются просчеты или сознательный отход от соблюдения законов в сфере

76

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

бизнеса. Личное обогащение бюрократа усугубляется противоза­ конными практиками, которыми пользуются те, кто вступает с ним в сговор. В некоторых случаях подобная стратегия может привести к монополизму внутри отрасли или региона. Известны случаи, когда правоохранительные органы использовали силу для создания благо­ приятных, монопольных условий для какой-то одной компании или закрывали глаза на грубые нарушения законодательства в обмен на взятки. Один из примеров такой стратегии приводится на страницах книги И.М. Клямкина и Л.М. Тимофеева «Теневая Россия». Рес­ пондент, работающий в бизнесе, так комментирует деятельность российской таможни: «Российская таможня без взяток жить просто не может. Если в Германии общение с таможней занимает несколь­ ко минут, то в России — минимум несколько дней, при этом прихо­ дится платить дополнительные деньги. Раньше было примитивно: перед каждым кабинетом всегда стояла очередь, в которой «первы­ ми» всегда были одни и те же люди, с которыми можно было за деньги договориться. А без такой договоренности пришлось бы бог знает сколько там терять времени. Постепенно сформировалась сеть услуг: данная фирма организует вам растаможку, за вознаграж­ дение, естественно. Эти посреднические структуры постепенно взя­ ли под себя и карго, т.е. обеспечивают сразу и таможенные, и транс­ портные услуги. Теперь это уже приняло вполне цивилизованные формы, и за это не жалко платить. Причем существует конкуренция таких компаний. Практически без их помощи оформить документы невозможно или, по крайней мере, очень трудно» (95. С. 103). Авто­ ры книги справедливо замечают, что описанные практики тождест­ венны «продаже предпринимателям их собственных законных прав, позволяющей бизнесу освобождаться от необходимости следовать многочисленным неудобным, а порой и просто невыполнимым нормам и правилам» (95. С. 103). Существует представление о России как обществе, в котором на протяжении всей современной его истории бюрократия отдает предпочтение экономической мобильности, связанной с корруп­ ционными практиками. Такое «культурологическое» основание для объяснения коррупции вряд ли может рассматриваться как убеди­ тельное, особенно если учесть, что и в других странах, продвинув­ шихся в развитии рыночных институтов, явление коррупции также имеет место, хотя и в меньших масштабах. Логичнее было бы рас­ суждать не о некоторых неизлечимых «культурных» изъянах, кото­ рые предопределяют склонность бюрократии выбирать четвертую

2.6. Государственная служба

77

стратегию мобильности, а о тех условиях, которые побуждают ее к этому выбору. В обществе, находящемся в состоянии перехода от системы государственного контроля над экономикой к свободному рынку, наблюдается трансформация аксиологических координат успеха. Материальное благополучие, процветание, богатство ста­ новятся жизненными ориентирами для значительной части населе­ ния. У бюрократа, получающего небольшую зарплату, но при этом способного влиять на рыночную ситуацию, возникает соблазн ис­ пользовать имеющиеся у него полномочия для личного обогаще­ ния, экономической мобильности, компенсирующей рассогласо­ вание позиций в разных измерениях социальной структуры. Следует отметить, что аналогичное желание к преодолению рас­ согласования измерений характерно не только для чиновника, но и для других профессиональных групп. Низкая зарплата медицин­ ских работников побуждает их использовать свое влияние на паци­ ента для получения дополнительных доходов в виде взяток и под­ ношений. Работники правоохранительных органов обращают имеющуюся у них власть в способ давления на предприятия част­ ного сектора и увеличивают таким образом свой доход. Учителя средних школ косвенно провоцируют родителей дарить им подар­ ки, а некоторые из руководителей высших учебных заведений практически легально берут взятки за поступление в вуз. Рассогла­ сование позиций в разных измерениях социальной структуры мож­ но охарактеризовать как один из важнейших факторов коррупции, причем не только в рядах бюрократии, но и в других сферах, где со­ прикасаются между собой измерения власти и уровня жизни. Воз­ никает закономерный вопрос: в каких случаях позиция влияния или власти используется инструментально, где тот порог, за кото­ рым следует нарушение профессионального кода? Опыт эмпириче­ ских исследований говорит о том, что полная гармония позиций в разных измерениях социальной структуры невозможна. Президент США не является самым богатым человеком в стране, равно как и любой другой лидер развитого государства. Код нарушается в том случае, если человек, имеющий влияние на других людей или об­ щество в целом, ощущает, что он либо: а) не имеет легальных дохо­ дов, обеспечивающих воспроизводство жизненных сил, либо: б) его доход не дает ему возможности сравняться по уровню жизни с теми, кто продает свой труд на свободном рынке труда. В капиталистиче­ ском обществе именно рынок труда выступает как мерило матери­ ального успеха для разных групп населения. Государственный чи-

2.7. Профессиональный спорт 78

79

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

новник ориентируется на менеджера, занятого на частном пред­ приятии, врач — на коллегу, имеющего частную практику, а учи­ тель — на преподавателя частной элитной школы. Пока существу­ ет разрыв между условиями свободного найма и условиями государственной службы, материальные и ценностные предпосыл­ ки коррупции сохранятся, и чем больше будет этот разрыв, тем ши­ ре, масштабнее будет проникновение коррупции в органы власти.

2.7. Профессиональный спорт Развитие спорта в XX в. положило начало его превращению в от­ дельный канал социальной мобильности. Три взаимосвязанных фактора позволили ему играть роль социального лифта: политиза­ ция, профессионализация и коммерциализация. Политизация стала результатом противостояния тоталитарной и демократической систем. Для государств, имеющих тоталитарное или авторитарное устройство, спорт превратился в способ доказать свое преимущество перед открытыми, демократическими система­ ми, якобы предающими забвению святые принципы реализации человеческих потенций. Неофициальная победа сборной Германии на Берлинской олимпиаде 1936 г. явилась предметом гордости на­ цистов, подтверждением их тезиса о превосходстве арийской расы над другими народами и этносами. Тем большим разочарованием было для них поражение в престижных соревнованиях по бегу на стометровке, где победу одержал чернокожий американец Дж. Оуэнс. С каждыми Олимпийскими играми число их зрителей увеличивалось в геометрической прогрессии — от 300 млн в 1964 г. до 2,5 млрд в настоящее время. Политизация спорта и параллельно развивающийся процесс его превращения в постоянный элемент медийного пространства при­ вели к тому, что большая часть спортсменов на Западе продвигалась к подлинно профессиональному статусу: «Спорт проходит процесс рационализации. Он превращается в бизнес, в котором поставщи­ ки продукта — профессиональные спортсмены — находятся с од­ ной стороны, а его потребители (зрители), с другой» (280. С. 132). Трансформация спорта в зрелище предопределила эволюцию ста­ туса спортсменов: «Спорт функционирует как механизм мобильно­ сти. Высокие показатели в спорте приводили к непостоянной мо­ бильности в иерархии вознаграждений, но высшие достижения

позволяли их обладателю занять позиции, зиждущиеся на более по­ стоянных атрибутах элитного образа жизни, таких, как вещи дли­ тельного пользования, потребительские практики и контроль над нематериальной атрибутикой успеха» (297. С. 47). Общая тенденция профессионализации захватила и советский спорт 1960—1970-х гг. Очевидно, что, для того чтобы на равных соревноваться на между­ народной арене, и не только соревноваться, но и побеждать, нужна была целая система подготовки профессиональных спортсменов, эта система возникла и окрепла именно тогда. Отбор талантливых кандидатов в профессиональные спортсмены начинался в шести­ семилетнем возрасте. Для талантливых детей существовала система спортивных школ и секций. В этой системе поддерживалась само­ стоятельная система статусов от третьего юношеского до первого разряда. По мере взросления спортивный талант переходил на по­ печение тренеров клубного уровня и начинал выступать во взрос­ лом разряде. В этом случае спорт становился его Главным занятием в жизни, но истинный статус скрывался за номинальной должнос­ тью «рабочего» или «служащего». В социологии спорта вопрос о том, кто приходит в профессио­ нальный спорт, каково социальное происхождение тех, кто претенду­ ет на высшие позиции в спорте достижений, ставился уже в 1970-е гг. Выяснилось, в частности, что виды спорта существенно различаются между собой социальным составом участников. В одних видах спор­ та, таких как гольф или теннис, преобладали спортсмены, чьи роди­ тели имели высокий социально-экономический статус, в других, та­ ких как бокс, напротив, статус «отцов» был невысок. Виды спорта различались долей выходцев из низов и среднего класса. Гольф, например, явно притягивал к себе выходцев из выс­ ших слоев среднего класса, в то время как чреватый травмами бокс собирал в команду тех, кто готов был жертвовать здоровьем ради больших гонораров, — выходцев из низов. Эта тенденция в разной степени присутствует во всех спортивных сообществах. Все чаще карьера в спорте рассматривается в качестве одного из вариантов жизненного пути, но если средний класс стремится приобщить своих детей к высокооплачиваемому теннису, то малообеспечен­ ные слои общества готовы рисковать здоровьем своих детей, от­ правляя их в контактные виды, включая единоборства.

80

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

Таблица I Социально-экономический статус отцов (коэффициент Дункана) для разных видов спорта (спортсмены канадской олимпийской сборной 1969 г.) (297. С. 53)

2.8. Церковь В работах П.А. Сорокина предложена модель развития церкви как института —- от подпольных сект в раннюю эпоху христианства до мощного, всеобъемлющего института средневекового общества, едва ли не единственного из уравнительных, а далее к институту, консервирующему традицию, в динамичном «расколдованном» об­ ществе. Сорокин связывает постепенную утерю церковью лидиру­ ющих позиций с уменьшением влияния религиозных ценностей на умы людей. Конкуренцию этим ценностям составили культивируе­ мые современными обществами идеи самореализации, идеи чело­ века как вершителя собственной судьбы, получившие развитие в эпоху Возрождения. При всей справедливости подобных сужде­ ний — церковь в современном обществе действительно перестала повелевать высшими руководителями общества — нельзя обойти вниманием тот факт, что она по-прежнему является мощной иерар­ хией, в которой воспроизводятся формальные и неформальные нормы, обеспечивающие перемещения от низших пасторских

2.8. Церковь

81

должностей к высшим и, в обратном направлении, от высших по­ зиций к позициям маргинальным. Нельзя также упускать из виду и то, что церковь в значительной степени влияет на общественные ценности достижений, либо санкционируя некоторые виды дея­ тельности (например, освящая деловые достижения), либо, напро­ тив, подвергая их критике. Влияние ценностей церкви на другие институты, и в частности экономические институты и институты мобильности, стало предметом рассмотрения в работах М. Вебера. «Вебер, — утверждает российский исследователь ценностей успеха А.Ю. Согомонов, — стремился обнаружить иной (не только отно­ сящийся к «страсти достижения». — Авт.) феномен, а именно куль­ турную силу, с которой протестантский этос укрощал необуздан­ ную страсть наживы, благодаря чему хозяйственные стимулы лишь в подчинительном качестве были включены в рациональную «кар­ тину мира» раннего протестантизма — в посюстороннюю модель достижений этоса «делового призвания» (180. С. 182). Иными сло­ вами, в концепции Вебера религиозные ценности не ориентируют паству на успех как таковой, а направляют ее энергию в приемле­ мое для веры русло. Так называемая протестантская этика не столь­ ко поощряла материальный успех, сколько сдерживала естествен­ ный гедонизм потребления «здесь и сейчас», поощряла жертвенное поведение во имя строительства более благополучной хозяйствен­ ной среды. Табу на некоторые виды активности, налагаемые церко­ вью, могут в немалой степени влиять на процесс возникновения и развития хозяйственных и иных институтов. Одним из примеров подобной регулирующей деятельности может служить дискуссия о собственности, ее происхождении и назначении, ведущаяся в лоне Православной церкви начиная с 2000 г. В социальной концепции современного православия собствен­ ность рассматривается как преходящий соблазн, отвращающий христианина от истинной веры: «Материальные блага не могут сде­ лать человека счастливым. Господь Иисус Христос предупреждает: «Берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изо­ билия его имения» (Лк. 12:15). Погоня за богатством пагубно отра­ жается на духовном состоянии человека и способна привести к полной деградации личности. Апостол Павел указывает, что «жела­ ющие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие без­ рассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу. Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предав­ шись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли мно11-1855

82

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

гим скорбям. Ты же, человек Божий, убегай сего» (1 Тим. 6:9—11). В беседе с юношей Господь сказал: «Если хочешь быть совершен­ ным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19:21). Затем Христос разъяснил эти слова ученикам: «Трудно богатому войти в Царство Небесное... удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19:23—24). Евангелист Марк уточняет, что в Царство Божье трудно войти именно тем, кто уповает не на Бога, а на материальные бла­ га, — «надеющимся на богатство» (Мк. 10:24). Лишь «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется, пребывает вовек» (Пс. 124:1)»1. Спасение, согласно концепции, может стать уделом богатого верующего только в том случае, если он «находит радость и полноту жизни не в приобретении, но дарении»2. Таким образом, богатство может быть оправдано лишь в том случае, если богатый человек добровольно делится тем, что имеет, с обществом. При этом церковь осуждает недобровольное изъятие собственности или ее насильственное перераспределение. Решение о дарах должно быть добровольным, сам обладатель богатств должен в результате духовного взросления прийти к мысли о необходимости умеренно­ сти в потреблении и жертвы во имя ближнего. Речь, таким образом, как и в протестантизме, идет не о поощрении некоторых видов де­ ятельности, а об ограничении личного потребления во имя иных целей. Но в протестантизме это цели экономические, в православ­ ной концепции — социальные. Этот акцент концепции позволяет церкви как институту продуктивно взаимодействовать с хозяй­ ственными структурами общества, принимая пожертвования со стороны корпоративного сектора экономики, а также избежать од­ нозначного осуждения верующих, принадлежащих к наиболее бла­ гополучным слоям общества.

2.9. Институциональные кластеры социальной мобильности Анализируя эволюцию социальных институтов, мы исходим из идеи Н. Смелсера о том, что «на каждом этапе развития общества институты кластеризуются» и что на процесс кластеризации ин1 2

www.mospat.ru/text/conception/id/55.html Там же.

2.9. Институциональные кластеры социальной мобильности

83

статутов влияют как внешние, так и внутренние факторы (326). Процесс кластеризации институтов представляет собой их взаим­ ное приспособление, выравнивание состояний, которое, в конеч­ ном итоге, и приводит к возникновению той или иной институци­ ональной системы. В средневековом обществе большая часть населения не мечтала о социальном продвижении, а наилучшим исходом жизни для детей видела воспроизводство родительского статуса, К примеру, надежды на социальное восхождение для кре­ стьян, составлявших большинство населения, могли быть реали­ зованы только двумя институтами мобильности — армией и цер­ ковью. В капиталистическом обществе XIX в. возможности социального продвижения резервировались прежде всего за пред­ ставителями высших слоев и пока еще небольшого среднего клас­ са. Перед выходцами из этих групп открывались возможности профессиональной карьеры или карьеры государственного чинов­ ника, священника или армейского офицера. Но, для того чтобы получить выгодное «место», одного образования и доставшегося по наследству звания было недостаточно. Высшие слои общества опутывали неформальные связи, сотканные из взаимных обяза­ тельств и прочих нюансов взаимного долженствования. Шансы кандидата получить должность существенно увеличивались, если в его активе был не только университетский диплом, но и рекомен­ дательное письмо от тех, кто пользовался авторитетом в соответ­ ствующей группе. Подобный институциональный вариант, насы­ щенный разнообразными фильтрами, полностью исключал из числа кандидатов случайных людей, не имевших связей или обра­ зования. Рынок труда проводил четкий водораздел между теми, кто мог надеяться на мобильность, и теми, чей удел состоял в том, чтобы повторять жизненный путь родителей. В лучшем случае вче­ рашнему крестьянину было уготовано место рабочего на фабрике или маргинала, пополнившего ряды городского андеркласса. Динамизм промышленности, общественных институтов и обще­ ственных отношений в XX в. существенно изменил прежнюю не­ сложную конфигурацию институтов мобильности. Возникла разви­ тая система образования, которая заметно смягчила социальные различия между разными слоями общества. Даже выходцы из низ­ ших слоев получали возможность выйти в люди в том случае, если они добросовестно обучались в средних и высших учебных заведе­ ниях. С развитием производительных сил общества увеличивалась сфера приложения способностей для специалистов-профессиона-

84

Глава 2. Мобильность в институциональном контексте

лов, рос их статус по отношению к другим социальным группам. Это обстоятельство в немалой степени способствовало возникновению современного среднего класса, дополнившего и усилившего «ста­ рый» средний класс, состоявший из мелких предпринимателей и чиновников. Можно констатировать, что по мере перехода обще­ ства к индустриальному, а затем к постиндустриальному, роль семьи как института мобильности, ее «спонсора» и ограничителя посте­ пенно снижалась при одновременном возрастании роли формаль­ ных институтов, влияющих на социальную текучесть, таких как си­ стема образования, рынок труда, государственная служба. Выравнивание роли институтов мобильности было той тенденцией, которая в перспективе обещала более справедливую, меритократическую систему социального позиционирования индивида, снима­ ла остроту классовых, качественных различий между разными груп­ пами. Новая конфигурация институтов мобильности служила центральной идее, подпиравшей постиндустриальное общество, — максимальному включению физиологических и личностных ресур­ сов человека в процесс производства и потребления. Следует подчеркнуть, что тенденция выравнивания роли ин­ ститутов не может рассматриваться как неизбежная фаза, через ко­ торую проходит любое общество по мере его развития. Общества переходного периода, например, демонстрируют тенденцию пря­ мо противоположного плана, двигаясь от квазимеритократической системы социального отбора к системе, в которой приморди­ альные факторы продвижения (например, здоровье, семья, клан) оказываются более важными, чем формальные институты, при­ званные выравнивать жизненные шансы. Более подробно об этом будет сказано в главе, рассматривающей исследования мобильно­ сти в переходных обществах.

ГЛАВА 3

МОБИЛЬНОСТЬ И НОРМЫ-РЕГУЛЯТОРЫ СОЦИАЛЬНОГО ПРОДВИЖЕНИЯ

3.1. Пре- и постфигуративные установки на мобильность В исследованиях мобильности проблема сознания ценностей все­ гда находилась на втором плане, уступая место изучению струк­ турных характеристик. Акцент на структурные характеристики вывел в разряд социологических лакун два культурных аспекта мо­ бильности, относящихся к феноменам массового сознания. Вопервых, это состояние сознания, предполагающее ориентацию на восходящую или нисходящую мобильность. Очевидно — и об этом подробно писал П.А. Сорокин, — что мобильность невозможна без предварительного решения о совершении некоторых дей­ ствий, рассматриваемых как возможные. Индивид, стремящийся занять более высокую позицию в обществе, должен быть уверен­ ным, что его стратегия, направленная на реализацию этой цели, может принести реальные плоды. В нашем случае мы определяем это особое состояние как префигуративную установку на мобиль­ ность. Особое состояние, предваряющее мобильность, характерно и для группового сознания. Рабочие, объявляющие забастовку, требующие повышения заработной платы, должны быть уверены в том, что их акция увенчается той или иной степенью успеха. В противном случае они будут искать, другие способы решения своих проблем. Такой стратегией может стать индивидуальное действие — увольнение с предприятия, переезд в другой район, неявный протест, выражающийся, к примеру, в недобросовестном отношении к труду или пьянстве. Второй тип сознания — постфигуративный — предполагает изменение ценностей в период после акта мобильности. Оказавшись в новой для себя социальной сре­ де, индивид или группа адаптируются к ее ценностям, усваивают

86

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

ее ориентации или же привносят в нее свои ценности, меняя тем самым ее социальный облик.

3.2. Префигуративная установка на мобильность Несмотря на барьеры, ограничивающие мобильность, потенци­ альная возможность социального возвышения присутствовала в народном сознании даже в древности или эпоху Средневековья, материализуясь в народных сказаниях, былинах и сказках. Фольк­ лорный герой мог быть воином, добывающим себе царство силой оружия (Аника), или авантюристом, умело эксплуатирующим сла­ бости власти. Почти всегда его восхождению способствовали либо препятствовали сверхъестественные силы или стечение обстоя­ тельств. В реальной жизни восхождение было настолько редким, что вполне могло быть приравнено к чуду. Только в эпохи бурных социальных изменений — войн, революций, восстаний — возни­ кала возможность выбиться из колеи, проторенной предыдущими поколениями. В новую эпоху ситуация изменилась: юридические основания равенства, помноженные на экономический рост, создавали ту прочную основу, опираясь на которую граждане могли претендо­ вать на более высокие социальные позиции. Мобильность превра­ тилась в массовидное явление и в этом качестве стала фактором общественного сознания. В некоторых слоях населения, а впослед­ ствии у большинства, появилась такая установка на мобильность, которую мы определили как префигуративную, предваряющую действие, направленное на восхождение. Сердцевину этой установ­ ки составляет, по мнению Р. Мертона, понятие о «референтной группе». Это понятие рождается у человека в том случае, если он начинает сравнивать себя с другими людьми, живущими в обще­ стве, а в эпоху развитых массовых коммуникаций — с людьми, жи­ вущими за пределами его собственной страны. Процесс сравнения неизбежно рождает систему координат, в которой собственное со­ циальное положение рассматривается как адекватное или неадек­ ватное притязаниям. По Мертону, в данной системе координат ориентиром для сравнения может быть как та группа, к которой че­ ловек принадлежит в момент оценивания (in-group), так и группа, к которой он не принадлежит, но которая обладает теми качества­ ми, какие он ищет (out-group). «Референтные группы, — пишет

3.2 Префигуративная установка на мобильность

87

он, всегда многочисленны, любая группа, членом которой явля­ ется человек а таких групп сравнительно немного, - и любые группы, и которых он не является членом - а их, разумеется, леги­ он. — могут слать точкой отсчета при формировании каких то уста­ новок, при оценке поведения. В связи с этим возникает целый ряд проблем, требующих теоретического обоснования и проверки эм­ пирическими исследованиями. Как убедительно демонстрирует матрица сравнений, взятая из «Американского солдата», индивид может быть ориентирован на одну или более групп и статусов: групп, в которых он является членом» (309. С. 231—232). Разные группы по-разному воздействуют на сознание: одни ориентируют его на социальное продвижение, другие, напротив, подвигают его к тому, чтобы принять существующий порядок ве­ щей. Социальные системы, пишет Мертон, не просто предоставля­ ют возможности мобильности или лишают их, они обнаруживают разную способность поощрять мобильность. Одним из качеств, предопределяющих социальное восхождение или падение, может, к примеру, быть конформность по отношению к господствующей си­ стеме ценностей. Исследование «Американский солдат» («The American soldier») выявило, что 19% тех солдат, которые принимали армейский порядок и его систему ценностей, менее чем через год получили повышение по службе. Среди прочих лиц повышение по­ лучили только 12%. Стуффер, один из авторов исследования, дела­ ет вывод: «Рядовые с установками, характеризующимися наиболее высокой конформностью, оказались как раз теми, кто наиболее ус­ пешно продвигался по службе» (308. С. 263). В данном случае к со­ циальному продвижению вела конформность не в отношении пер­ вичной группы, членом которой был солдат, а в отношении норм, характерных для группы, занимающей более высокое положение. В контексте первичной группы этот тип установки мог быть опре­ делен как неконформность, сознательное движение от «ин-группы» (группы, в которую входит индивид) к «аут-группе» (группе, в которую он рассчитывает попасть). Таким образом, предпосылкой к социальному продвижению может быть не только степень норма­ тивного согласия, но также и высокая степень нормативного рас­ хождения со стартовой группой. Усваивая ценности той группы, которая является его целью, индивид проходит так называемую предварительную социализацию, облегчающую ему признание тех, кто в дальнейшем составит его социальное окружение. Подобная ориентация может быть функциональна лишь в том случае, если

88

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

социальная система поощряет мобильность. Если же система отли­ чается закрытостью, ограничениями мобильности, то «аут-ориен­ тация» приведет к тому, что индивид, настроившийся на более высокую или просто другую социальную страту, окажется на пери­ ферии его собственной социальной группы. Его установка латент­ ным или явным образом нарушает сплоченность «ин-группы» и воспринимается ею как пренебрежение ее нормами со всеми выте­ кающими отсюда последствиями — социальными санкциями и маргинализацией. Важным фактором формирования отношения к мобильности является признание легитимности социального порядка. Если же социальные различия в целом признаются индивидом как закон­ ные, имеющие право на существование, то сравнивать себя он бу­ дет прежде всего с людьми, принадлежащими к его социальной группе или группам, имеющим схожие позиции. Если же социаль­ ная дифференциация отвергается как нелегитимная, то, скорее всего, индивид будет сравнивать свое положение с положением лиц, принадлежащих к другим, более привилегированным стратам, и находить в этом сравнении подтверждение в пользу незаконнос­ ти существующего порядка: «В любом случае набор групп, прини­ маемых за основание сравнения, может оказаться тесно связанным со степенью законности, признаваемой за главными социальными структурами» (309. С. 268). Из этого предположения вытекает еще один важный вопрос: какие группы обнаруживают наибольшую предрасположенность для принятия ценностей «аут-группы»? Не обусловлен ли дрейф в сторону «аут-групп» особыми характеристи­ ками социального положения? Одним из таких факторов может быть, к примеру, этническая принадлежность, препятствующая полноценной социализации внутри группы, или нетрадиционная религиозная ориентация, ведущая к маргинализации индивида или целой группы. Если рассматривать ситуацию в дореволюционной России, то налицо существенное влияние предварительной социализации на социальное продвижение в обществе. Конформность по отноше­ нию к общественным ценностям позволяла достичь более или ме­ нее благополучного положения в стране проживания, неконформность по отношению к российскому космосу и его ценностям, стремление найти толерантную среду обитания выталкивала людей из российского общества, превращая их в эмигрантов. Комбинация конформности и неконформности оказалась еще более важным ус­

_______________ 3.2. Префнгуративная установка на мобильность________________________89

ловием текучести в советское время. Отождествление с господству­ ющей идеологией позволяло успешно определять свою позицию в институциональной матрице, воспользоваться этим преимущест­ вом для достижения высокого положения. Напротив, отождествле­ ние с ценностями западного общества приводило к маргинализации индивида, а зачастую и к более серьезным социальным санкциям, в потенциале — к мобильности за пределы страны. Если же «аут-мо­ бильность» не представлялась возможной, то индивид уходил в со­ стояние, которое именовалось внутренней эмиграцией, т.е. наме­ ренно выбирал автаркический тип социального поведения. Этот вариант, очевидно, не приветствовался властью, поскольку нарушал процессы социетальной интеграции, но он вместе с тем был и нена­ казуем по формальным признакам. Такой тип существования актив­ но способствовал рождению состояния социальной депривации, рожденной сравнением себя, своей социальной позиции не столько с индивидами, имеющими схожие социальные характеристики, сколько с теми, кто занимал в обществе элитные позиции, или с те­ ми, кто имел схожее социальное положение в зарубежных странах. Сомнению и критике подвергалась не только и не столько полити­ ка властей в отношении собственной социальной группы, сколько социальный порядок в целом, его легитимность. Следует сказать, что подобная эволюция от недостижимости «аут-группы» к критике системы в целом воспроизводила себя мно­ жество раз в самых разных обстоятельствах. Р. Дарендорф, исследо­ вавший истоки современных социальных конфликтов, пришел к выводу, что схожие обстоятельства дали рождение альтернативным социальным движениям в современной Германии. В 1960-х гг. пра­ вительство ФРГ произвело значительные сокращения рабочих мест в государственном секторе, в результате многие выпускники вузов лишились шансов получить в нем работу. Годами эти лица враща­ лись в университетской среде в положении вечных студентов, мар­ гиналов, не имеющих реальных шансов войти в «аут-группу». Из этой среды, полагает Дарендорф, вышли те люди, которые впослед­ ствии с немалым успехом реализовали себя в партии «зеленых», а также в террористических организациях, таких как группа «БаадерМайнхофф». Один из вопросов, связанных с изучением префигуративных установок на мобильность, сфокусирован на их происхождении, источниках, из которых они берут свое начало. Мертон видел ис­ точником подобных установок социальный плюрализм современ12-1855

90

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

ного общества, множественность групп, перегородки между кото­ рыми имеют качество проницаемости. Но подобная ситуация су­ ществовала далеко не всегда. В средневековом обществе социаль­ ные различия носили качественный характер, а одна мысль о том, чтобы преодолеть их, могла привести к жестоким социальным санкциям. И тем не менее идея мобильности, восходящей мобильности прежде всего, жила, находя выражение в сказках, сказаниях и сагах. Р. Бендикс видит источник подобной префигуративной установки в самих основаниях христианской цивилиза­ ции, а также существовании такого социального института, как церковь, изначально уравнивавшего аристократа и простолюди­ на, мерявшего их достижения по одной шкале греха и добродете­ ли. Процесс, посредством которого сосуществовали идея равен­ ства и стремление к мобильности, был сложным, извилистым, но, полагает Бендикс, роль веры и церкви в нем нельзя недооцени­ вать: «Церковь менялась, хотя и с отклонениями от основного пу­ ти, от стремления говорить от имени Бога к отстаиванию всеоб­ щего избирательного права» (244. С. 34). Подобное объяснение вряд ли показалось бы убедительным Марксу и его последователям, видевшим источник стремления к мобильности в рождении классового сознания. В этой теоретиче­ ской парадигме групповое или классовое сознание причинно обусловлено позицией группы в социальной структуре. По Марк­ су, эксплуатируемая часть населения не может не чувствовать не­ справедливости существующего порядка, отчуждающего ее от произведенного продукта, и рано или поздно приходит к осозна­ нию необходимости его изменения. Надстройка рождается из экономического базиса, и если базис поражен классовыми проти­ воречиями, то надстройка так же неизбежно будет раздираема противоположными идеями. Выражаясь современным языком, общественный дискурс на тему равенства и ущемления прав в обязательном порядке приводит к укреплению идеи равенства и тем самым делает легитимным стремление к мобильности. Идея равенства рождается из нарастающего обобществления производ­ ства, экспансии рынка, оперирующего показателями эффектив­ ности. Для того чтобы объяснить, как возникают революционные настроения, Маркс ввел в оборот понятие относительного обни­ щания, обозначающего стремление пролетария определять свое социальное положение посредством сопоставления собственной жизни с жизнью богатеющей буржуазии. Не имея возможности

3.2. Префигуративная установка на мобильность

войти в ряды буржуа в индивидуальном порядке, эксплуатируе­ мый рабочий подвергает сомнению социальное устройство в це­ лом, а далее включается в работу по его изменению. Блокирование восходящей мобильности на фоне ухудшающихся материальных условий жизни должно, полагал Маркс, привести рабочих к более высокой степени конформности по отношению к их собственной группе, которая к тому же должна осознаваться как носитель про­ грессивных ценностей равенства. Внутригрупповая конформность может, однако, размываться условиями, при которых мобильность реализуется на индивидуальном уровне, в рамках собственного жизненного плана, включающего в себя либо ориентацию на упор­ ный труд, либо установку на авантюрный способ достижения более высокой социальной позиции. Функциональное и конфликтное объяснения префигуративной установки на мобильность вполне совместимы в рамках объясни­ тельной стратегии, соединяющей понятие конформности по отно­ шению к «ин-» и «аут-группе», а также оценки степени легитимно­ сти существующего социального порядка. Индивид может ориентироваться на собственную группу или группу, находящуюся на более высокой ступеньке социальной лестницы, а обоснование этой ориентации находить в признании или отвержении легитим­ ности социального устройства. Признание его легитимным во мно­ гом определяется возможностями мобильности, пусть даже нереа­ лизованными. Ведь, как утверждает в своих работах Р. Дарендорф, социальные притязания точно так же объективны, как круг возмож­ ностей, которые предоставляет своим гражданам общество. Соци­ альные притязания, выходящие за рамки жизненных возможнос­ тей, могут трансформироваться в критику системы, но зачастую они сами являются продуктом этой критики. Для иллюстрации этой вза­ имосвязи вполне подойдет современное российское общество, ори­ ентирующееся на эгалитарный социальный идеал. Либеральные ре­ формы, углубляющие социальные различия, закрепляющие конформность по отношению к «ин-группе», рассматриваются на­ селением как политика, лишенная легитимности, как курс, проти­ воречащий базовым представлениям о справедливости.

92

Плава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

3.3. Постфигуративная установка на мобильность 3.3.1. Культура и свершившийся акт мобильности О трансформации индивидуального и группового сознания, связан­ ной с актом восходящей или нисходящей мобильности, больше ска­ зано в литературе и фольклоре, чем в социологии. Для исследовате­ лей мобильности привычным было останавливаться ровно в тот момент, когда акт мобильности завершался новой точкой в коорди­ натах социальной структуры. В литературе, напротив, именно эта точка становилась отправной для изучения эволюции мировоззрен­ ческих установок. В повести «Принц и нищий» М. Твена подросток из бедняков, вознесенный к вершинам власти волею случая, демон­ стрирует более глубокий уровень понимания жизни своих поддан­ ных, чем выросший в роскоши законный претендент на английский престол. Последний становится более понимающим и гуманным лишь после того, как переживает акт нисходящей мобильности, по­ зволяющий ему на опыте познать тяготы нищеты и несправедливос­ ти. Благостные представления о последствиях восходящей мобиль­ ности несколько подрывает хрестоматийный пример мольеровского мещанина во дворянстве, смешного в попытках копировать образцы поведения высших слоев общества. В этом же ряду критиков мо­ бильности оказывается Д.С. Мережковский, увидевший в мобиль­ ности опасность диктата, политического и культурного, исходящую со стороны «хамских», низших слоев общества. Испанский философ Ортега-и-Гасет заявляет о катастрофических последствиях прихода к власти человека массы, лишенного понятия чести и развитых эсте­ тических чувств. Российский писатель В. В. Вересаев иллюстрирует эту мысль случаем из собственной жизни, когда вывезенная из де­ ревни кухарка выставляет все более высокие претензии к своим хо­ зяевам, забывая выполнять обязанности, ради которых ее наняли на работу. В\иносказательной форме идею пагубности вертикального восхождения для ценностей, которыми живет общество, развивает М.А. Булгаков в «Собачьем сердце». Собака, обретшая человеческий облик и разум благодаря искусной операции по пересадке органов, становится причиной множества проблем, прежде всего для того, кто позволил ей занять более высокую позицию в иерархии живых существ, — хирурга Преображенского. Последний находит решение лишь в том, чтобы хирургическим путем вернуть Шарикова к его ес­ тественному состоянию.

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

93

Возникает закономерный вопрос: как можно было бы определить ключевые конфликты, угрожающие, по мнению философов и писа­ телей, обществу, в том случае, если оно переживает массовую восхо­ дящую мобильность? Первая и главная из таких опасностей заклю­ чена, по их мнению, в разрушении ценностной системы, свойственной группам, в которые вливается масса, имевшая более низкий статус. Лица, пережившие акт мобильности, перешагнувшие несколько социальных перегородок, не способны столь же быстро интериоризировать ценности продвинутой прослойки, их действия управляются мотивами, идущими вразрез с идеальной составляю­ щей жизни «высших» слоев общества. Крестьянин, ставший рабо­ чим, не имеет привычки к индустриальному труду, не может адапти­ роваться к процессу, не зависящему от климатических или иных природных колебаний. Выходец из среды специалистов, став в одно­ часье руководителем высокого ранга, привносит в среду управленцев стремление действовать в соответствии с идеальными схемами, явно ошибочными, идущими вразрез с национальными или иными куль­ турными установками. Буржуа, оказавшийся во дворянстве, исполь­ зует привычные для него инструменты достижения целей, коррум­ пируя при этом некоторую часть аристократии. Если использовать теоретическую схему, предлагаемую Луманом, приток выходцев из других социальных слоев нарушает аиtopoesis социальных институ­ тов, с которыми связана любая элитная социальная группа. Процесс воспроизводства ценностей подменяется навязыванием чуждого ми­ ровоззрения, меняющего сами основы целеполагания, характерного для социальных институтов. Один из примеров столкновения цен­ ностей восходящей группы и ее новой среды обитания содержится в работе М. Кивинена «Прогресс и хаос»: «Отношение к народной крестьянской культуре и народному образу жизни так и осталось для большевиков неразрешенной проблемой. Черты образа жизни про­ летариата, такие как аскетизм, дисциплина, трудолюбие и предан­ ность производству, вступали в противоречие с сельским образом жизни, характеризовавшимся ленью, пьянством и общей безответ­ ственностью. В том, как крестьяне расцвечивали жизнь, действи­ тельно присутствовало сильное карнавальное начало. Оно не имело ничего общего с дисциплинированным образом жизни, который должен был вести пролетариат. Традиционные крестьянские поси­ делки предполагали приготовление спиртного, его неумеренное упо­ требление, бурные эмоциональные излияния, физическую близость (совместное купание, драки). Дворяне и священники были главны­

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

95

94__________ Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

ми объектами карнавальных насмешек... С точки зрения Зиммеля, городскому образу жизни свойствен интеллект, сдержанное отноше­ ние к миру, дистанцированность и индивидуальность. Однако это в значительной степени ценности среднего класса, далекие от образа жизни российских крестьян, чуждые социальным сетям, основан­ ным на неформальных отношениях. И в самом деле, советская го­ родская культура характеризуется деревенским образом жизни и су­ ществованием традиционных деревенских сообществ. Однако вне этой паутины неформальных связей житель советского города стал­ кивается со всеми патологиями городской культуры, подмеченной Зиммелем» (86. С. 204—205). Нарушение ценностной парадигмы жизни сообщества — не единственное негативное последствие массовой восходящей мо­ бильности. Лица, занявшие более высокую социальную позицию, стремятся всеми силами доказать свое право на нее, как правило, используя для этого внешнюю атрибутику стиля жизни. В этой сре­ де чаще, чем в каких-либо других, возникает феномен демонстра­ тивного потребления, выставления на показ внешних характерис­ тик нового социального положения. Индивид, достигший более высокого социального положения, выбирает принцип инсцени­ ровки, копируя внешние признаки нового статуса, но при этом в мировоззренческом плане оставаясь на прежних позициях. Как правило, инсценировка легко распознается группой и отвергается ею как признак дурного вкуса, характерного для низших социаль­ ных страт: «За полчаса до бала явился ко мне Грушницкий в полном сиянии армейского пехотного мундира. К третьей пуговице при­ стегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной лор­ нет; эполеты неимоверной величины был загнуты кверху в виде крылышек амура; сапоги его скрыпели; в левой руке держал он ко­ ричневые лайковые перчатки и фуражку, а правою взбивал ежеми­ нутно в мелкие кудри завитой хохол. — Нет ли у тебя духов? — По­ милуй, чего тебе еще? От тебя и так уже несет розовой помадой... — Ничего, дай сюда... Он налил себе полсклянки за галстук, в носовой платок, на рукава» (116. С. 545—546).

3.3.2. Символическая мобильность Во второй половине XX в. бурное развитие консюмеризма, харак­ терное для современных (или постсовременных) западных об­ ществ, привело к парадоксальной ситуации, при которой внешняя

символика статуса стала доминировать над его ценностной коннотативной составляющей. Связь между ценностями и внешней атри­ бутикой укрепилась в силу процессов, приведших к тому, что инс­ ценируемая атрибутика стала ядром ценностной структуры. Основу подобной эволюции составил процесс фетишизации, описанный еще Марксом, но полноценно заявивший о себе в эпоху интенси­ фикации символического производства: «Предметы, их синтаксис и их риторика отсылают к определенным социальным целям и со­ циальной логике. Поэтому они говорят не столько об их пользова­ теле и технических практиках, сколько о социальных претензиях и покорности, социальной мобильности и инертности, о привыка­ нии к новой культуре и погруженности в старую, о стратификации и социальной классификации. Каждый индивид и каждая группа посредством предметов ищут свое место в некоем порядке, пытаясь при этом своим личным движением поколебать этот порядок. По­ средством предметов обретает свой голос стратифицированное об­ щество, и если кажется, что предметы — подобно массмедиа — го­ ворят со всеми (ведь больше нет права на какое-то кастовое обладание предметами), то разговор этот они ведут лишь затем, чтобы поставить каждого на свое место. Короче говоря, под знаком предметов, под печатью частной собственности осуществляется постоянный социальный процесс наделения значением. А предме­ ты, по ту сторону своей просто применимости, везде и всегда явля­ ются терминами и выражениями этого социального процесса озна­ чивания» (26. С. 20). В современном обществе, утверждает Бодрийяр, главная проб­ лема заключается в рассогласовании между подразумеваемой мо­ бильностью и реальными шансами достичь социального продвиже­ ния. Современное общество активно навязывает индивиду представления о широких возможностях социального продвиже­ ния, но они явным образом противоречат реалиям жизни, в рамках которой человек четко осознает границы социальных возможнос­ тей. Постулаты о широких возможностях наталкиваются на реалии социальной наследственности, уже достигнутого социального по­ ложения. Индустриальные общества, отмечает Бодрийяр, пред­ ставляют гражданам определенные шансы на продвижение, но шансы сравнительно небольшие: «Социальная траектория, за ма­ лым исключением, оказывается достаточно короткой, социальная инертность весьма ощутима, всегда остается возможность для рег­ ресса. В этих условиях создается впечатление, что мотивация к вое-

96

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

Глава 3. Мобильность » нормы-регуляторы социального продвижения

хождению по социальной лестнице выражает интериоризацию общих норм и схем общества постоянного роста. Избыток стремле­ ний по отношению к реальным возможностям выдает разбалансировку, глубокое противоречие общества, в котором «демократичес­ кая» идеология социального прогресса при случае вмешивается для того, чтобы компенсировать и переопределять относительную инертность социального прогресса» (26. С. 22). В рамках этого про­ тиворечия частная жизнь становится отражением социальных на­ дежд индивида, его стремления подняться вверх по социальной ле­ стнице, с одной стороны, и осознания, что это невозможно, — с другой. Данное противоречие разрешается, хотя и не полностью, в реализации материальных запросов и организации приватного пространства. В частной жизни предметы получают двусмыслен­ ный статус: внешне демонстрируя собой знаки успешного социаль­ ного продвижения, они «втайне показывают (или выдают) соци­ альное поражение» (26. С. 23). В обществе потребления велики надежды на мобильность. Ре­ альная мобильность, назначение которой заключается в том, чтобы сделать человека полноценным участником процесса принятия ре­ шений, подменяется внешней символикой, обозначающей якобы высокий статус человека. Преодолевая естественные ограничения на пути восходящей мобильности, потребительское общество рож­ дает явление, которое с некоторой мерой условности можно опре­ делить как псевдомобильность — организацию пространства част­ ной жизни и комбинацию, которая замещала бы для индивида реальные атрибуты более высокого социального статуса. Возникает закономерный вопрос: не является ли обладание вещами, и в част­ ности более высокий уровень благосостояния, самостоятельным измерением вертикальной мобильности? Не есть ли возможность копировать стиль жизни более продвинутых групп населения сим­ волической мобильностью, говорящей не столько об ущербности современного общества, сколько о большем количестве измерений в нем, об усложнении его социопространственной организации? Следует отметить, что именно в этом ключе трактуют названное яв­ ление те, кто хотел бы опровергнуть существование классов в со­ временном западном обществе. Победа над классом, подразумева­ ющим непроницаемость социальных перегородок, происходит, по их оценкам, именно в сфере сознания и именно благодаря потре­ бительскому обществу. У. Бек иллюстрирует тенденцию к уменьше­ нию значимости класса примерами из жизни послевоенной Герма­

97

нии. После Второй мировой войны рабочие, утверждает он, смогли приобрести автомобили. Этот факт оказывает большее влияние на их сознание, чем статика их позиции в производственных отноше­ ниях. Если рабочий имеет возможность приобрести «фольксваген», для него не столь важен тот факт, что преуспевающий менеджер по­ купает «мерседес» или даже более дорогую марку (243. С. 1—34). Сам факт обладания машиной уравнивает его с более продвинуты­ ми социальными группами хотя бы в том, что касается стилей жиз­ ни. Возникают предпосылки для снятия социальных конфликтов в области потребления: граждане делегируют право принимать реше­ ния элитам в обмен на возможность выбирать стиль жизни, инсце­ нировать посредством стиля жизни продвижение к более высокому социальному статусу.

3.3.3. Символическая мобильность и ресентимент За перевод мобильности в разряд магических ритуалов, сводимых к символам, общество должно расплачиваться деградацией своего главного субъекта — гражданина. Для Маркузе развитие потребле­ ния как замещающей сферы означает становление одномерного че­ ловека: «Продукты обладают внушающей и манипулирующей си­ лой; они распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности. И по мере того как они становятся доступными для новых социальных слоев, то воз­ действие, которое они оказывают на сознание, перестает быть про­ сто рекламой; оно превращается в образ жизни — оно гораздо луч­ ше прежнего, — но именно поэтому оно становится на путь качественных перемен. Как следствие, возникает модель одномер­ ного мышления и поведения, в которой идеи, побуждения и цели, трансцендирующие по своему содержанию утвердившийся универ­ сум дискурса и поступка, либо отторгаются, либо приводятся в со­ ответствие с терминами этого универсума, вписываются в рацио­ нальность данной схемы и ее количественных измерений» (129. С. 30—31). Сводя мобильность только к материальному измере­ нию, общество потребления не решает в полной мере проблему глубоких социальных различий, которые остаются значимыми да­ же для наиболее развитых стран Запада. Оно лишь контролирует феноменологию этих различий в массовом сознании: различия в стиле жизни (или, если быть более точным, в стиле потребления) воспринимаются как более значимая часть бытия, чем вертикаль 13 - 1855

98

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

власти или владение собственностью. Одномерный человек, ори­ ентированный на потребление, видит мир как потребительскую иг­ ру, но, полагает Маркузе, а вслед за ним и Бодрийяр, этот взгляд не является и не может быть естественным для него. Он суть продукт изощренной символической манипуляции, осуществляемой пра­ вящими классами, одна из форм социального закрепощения. Ска­ занное неомарксистами эпохи постмодерна ставит вновь самый важный вопрос, который одновременно является ключом, позво­ ляющим понять проблемы классового общества: что есть естест­ венное бытие человека? Действительно ли его истинное призвание в том, чтобы принять существующее статус-кво в системе, акценти­ рующей символическое потребление в ущерб истинным, а не лож­ ным потребностям? Как многие вопросы общего характера, этот имеет скорее мировоззренческий, нежели прикладной характер. С одной стороны, очевидно, что общество потребительского изоби­ лия часто рассматривается за неимением лучших образцов как иде­ ал, к которому должны стремиться другие общества, только нащу­ пывавшие собственную дорогу к благоденствию. С другой — не менее очевидным является факт, что символическая мобильность и обеспечивающее ее производство чрезвычайно расточительны в от­ ношении природных и человеческих ресурсов и что подобная мо­ дель может быть воспроизведена только в ограниченном масштабе, в странах так называемого «золотого миллиарда». Для других стран, не столь успешных в экономическом плане, эта модель вряд ли пригодна. Она лишь обостряет чувство депривации, вызванное раз­ личиями между транслируемыми обществом потребления образца­ ми и реальностями существования в условиях ограниченности ре­ сурсов. Как уже говорилось выше, именно это рассогласование между заявленным курсом на повышение стандартов жизни и реальными его ограничениями стало одной из причин кризиса советской сис­ темы. Она успешно воспроизводила себя лишь до той поры, пока опиралась на сакральный ресурс социальной утопии, предполагаю­ щей аскезу во имя светлого будущего. Но стоило ему заменить вет­ шающую идеологию более практичной целью повышения стандар­ тов жизни, как навязываемая населению аскеза потеряла всякий смысл, а недостижимость потребительского идеала спровоцирова­ ла мощный ресентимент в широких слоях населения. Понятие «ресентимент» позволяет сплести единый комплекс связи между тремя упомянутыми факторами — социальной мобиль-

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

99

ностыо и ее вертикальными потоками, явлением консюмеризма и легитимацией социальной системы. Это понятие впервые появи­ лось в работах Ницше и призвано было обозначить состояние не­ удовлетворенности, характерное для людей, не сумевших реализо­ вать жизненные цели. Более развернутую дефиницию этого понятия дает М. Шелер: «Ресентимент — это самоотравление души, имеющее вполне определенные причины и следствия. Он представ­ ляет собой долговременную психическую установку, которая возни­ кает вследствие систематического запрета на выражение известных душевных движений и аффектов, самих по себе нормальных и отно­ сящихся к основному содержанию человеческой натуры, — запрета, порождающего склонность к определенным ценностным иллюзиям и соответствующим оценкам. В первую очередь, имеются в виду та­ кие душевные движения и аффекты, как жажда и импульс мести, ненависть, злоба, зависть, враждебность, коварство... Две особенно­ сти характерны для квалификации акта как мести: моментальное или длящееся определенное время торможение и сдерживание не­ посредственно возникающего ответного импульса (а также связан­ ных с ним побуждений гнева и ярости) и обусловленный этим пере­ нос ответной реакции на другое время и до более подходящей ситуации («ну погоди, в другой раз!»); это торможение вызывается опережающей мыслью о том, что непосредственная ответная реак­ ция приведет к поражению, и ясным чувством «немощи», «бесси­ лия», связанным с этой мыслью. Следовательно, месть уже сама по себе — чувство, возникающее из переживания бессилия, так что она всегда — удел человека в каком-либо отношении «слабого». Нако­ нец, в сущность мести всегда входит сознание того, что она «за чтото», т.е. она никогда не представляет собой просто сопровождаемую эмоциями ответную реакцию» (226. С. 14—15). Ресентимент далеко не всегда сопутствует ситуации социально­ го поражения. В некоторых случаях чувство неудовлетворенности, вызванное им, сублимируется в сфере потребления, где оно прини­ мает форму следования моде. Устойчивый психический комплекс, рожденный подобной сублимацией, можно назвать комплексом Эллочки — героини романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», стремившейся подражать американской миллионерше во всем, что касалось одежды. Соответствие образцу позволяло Эллочке симулировать статус более высокий, чем тот, который она в реальности имела. Очевидно, что подобная сублимация, если толь­ ко она не часть художественного замысла в сатирическом романе,

100

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

должна иметь достаточное материальное основание. Невозмож­ ность следования образцу в символическом пространстве создает благоприятные условия для возникновения ресентимента. При этом часто объектом ненависти и желания мстить становится не конкретный человек, а вся социальная система, социальный поря­ док. Этот вариант особенно часто встречается в тех случаях, когда социальное поражение принимает массовидный характер, когда нисходящая мобильность становится уделом не отдельных индиви­ дов, а целых социальных групп. Нисходящая мобильность в соста­ ве группы рождает протестное мировоззрение, отказывающее сис­ теме в легитимности: «Ощущение того, что уже само существование твоей группы и ее судьба есть нечто, «взывающее к отмщению», стало мощным движителем активности четвертого со­ словия. Чем более фатальным кажется долгое социальное угнете­ ние, тем менее оно способно высвободить силы для практического изменения этого состояния и тем менее ему содействует; но тем скорее оно вырождается в лишенную позитивных целей критику всего существующего» (226. С. 31). Частным случаем ресентимента становится социальная зависть. Ощущая собственное бессилие, неспособность добиться позитивных сдвигов в жизни, индивид направляет гнев против тех, кто успешен, тех, кто сумел стать на более высокую ступеньку социальной лестни­ цы. Шелер, один из глубоких исследователей ресентимента, подчер­ кивает, что чувство бессилия и социальная зависть выступают как коррелирующие между собой компоненты сознания: только ясное осознание жизненного тупика приводит человека к состоянию нена­ висти по отношению к более успешной социальной группе. Людям успешным подобные настроения непонятны по определению: отсю­ да поиск социокультурной эпистемологии, якобы обосновывающей социальную зависть, попытки приписать ей врожденный характер. Зачастую в этих попытках есть элемент социальной апологетики пра­ вящего класса: элита, ставшая объектом социальной зависти со сто­ роны населения, объясняет эти элементы сознания не ущемлением социальных прав, а национальной традицией, якобы издревле куль­ тивировавшей ненависть к людям, добивающимся успеха. В российском контексте социальная зависть имеет историчес­ кие корни, но искать их следует не в далеком прошлом, а в совсем недавней эпохе, характеризовавшейся мощной системой институ­ тов социальной защиты. Разрушив эту систему, реформаторы не со­ здали ничего, что могло бы компенсировать ее отсутствие: нисхо­

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

101

дящая мобильность лишила значительную часть населения какихлибо надежд на реализацию потребительского идеала, а углубляю­ щиеся социальные различия демаркировали объект ненависти — тонкий социальный слой, получивший выгоды от реализуемых ре­ форм.

3.3.4. Ресентимент и социальная зависть В своей книге «Этика» («Еthics»), написанной под влиянием работ Шелера, Н. Хартман подвергает понятие «зависть» тонкому анали­ зу. Зависть, по его мнению, сыграла едва ли не решающую роль в формировании личности революционера начиная с конца XIX в. В отличие от древности, когда эвдемонический идеал предполагал его индивидуальную реализацию, новая эпоха поставила ресенти­ мент в зависимость от благополучия «другого». Хартман называет это явление «социальным эвдемонизмом»: «Ныне не счастье инди­ вида ложится в основу индивидуального благополучия, а благопо­ лучие всех людей. Бентам называет это более точно: «наибольшее счастье для наибольшего числа людей» (282. С. 237). Но как только счастье для всех становится стандартом жизни, возникает новое яв­ ление, которое перемещается из практической области распределе­ ния благ в область философской дискуссии о возможном. Став ча­ стью философского дискурса, понятие счастья перестает быть понятием, имеющим предметное наполнение. «Социальный эвде­ монизм, — утверждает Хартман, — приводит к сужению и искаже­ нию ценностных переживаний. В крайней своей форме, в том, что касается ценностей, он оказывается тождественным нигилизму» (282. С. 138—139). Человек, находящийся в угнетенном состоянии, полагает Хартман, живет в убеждении, что люди, которые богаче, чем он, счастливее его. Он не может отделаться от мысли, что бога­ чи счастливее потому, что имеют все то, чего он лишен. В их соци­ альной ситуации он видит лишь момент гедонистического удовлет­ ворения своих потребностей. Иные аспекты жизни другого — получение образование, выработка вкуса, приобретение знаний тяжким трудом — скрыто от него. В равной степени от него скрыт тот факт, что богатство предполагает ответственность и что отсут­ ствие такой ответственности карается обществом. Иными словами, в представлениях человека «низших слоев общества» жизнь состо­ ятельных сословий являет собой непрерывную цепь удовольствий, в то время как его собственная жизнь подвержена тяготам. В этом

3.3. Постфмгуратнвная установка на мобильность 102

103

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

символическом противопоставлении бедности и богатства Хартман видит немалую опасность, связанную в особенности со стремлени­ ем некоторых политиков паразитировать на зависти: «Это обман масс, который апеллирует к низшим инстинктам человека, грубым ценностям. Он высвобождает страсти, которые впоследствии не­ возможно удержать в узде. Но главная трагедия заключается имен­ но в том, что страсть, таким образом выпущенная на свободу, осно­ вывается на иллюзиях» (282. С. 145). Очевидно, что для Хартмана зависть становится опасной лишь тогда, когда используется дис­ курсом власти, пересекает грань между бытованием в повседневно­ сти и областью политики («публичная зависть», по Ф. Бэкону). В этой сфере она чаще всего превращается в ощущение «массового возмущения». Это чувство, при всей его опасности, может в какието моменты обернуться для общества положительной стороной — мотивом развития или продвижения к более ровному распределе­ нию материальных благ. Социальная зависть, характерная для человека, пораженного в своих надеждах на социальную мобильность (а таковыми, по Бодрийяру, является большинство населения), чаще всего принимает форму ненависти к роскоши. Понятие роскоши воплощено в ра­ ботах Бодрийяра в двух ключевых аспектах жизни — в «блестя­ щем» и «полированном». В сознании человека массы блеск и лако­ вое покрытие становятся олицетворением тех атрибутов жизни, которые сопутствуют социальному благополучию. Этими свой­ ствами обладают те предметы, которыми чаще всего украшен быт тех, кто успешен, — драгоценности, мебель, дорогие автомобили. Не случайно журнал, рассчитанный на средний класс, называется «Гламур» (Glamour — «блеск»). В названии эксплуатируется стрем­ ление среднего класса стать вровень с теми, кто находится на бо­ лее высоких ступеньках социальной лестницы, а также указывает­ ся способ, с помощью которого этой цели можно добиться — потреблять больше предметов роскоши. Находясь на поверхности используемой вещи, роскошь, воплощенная в блеске и полировке, является проявлением избыточности бытия благополучных слоев, способных заплатить не только за функциональную пригодность вещи, но и за ее эстетическую привлекательность. Избыточ­ ность — это тот термин, который точнее всего воплощает пред­ ставления пораженного в мобильности населения о жизни состоя­ тельной прослойки. Вещи, потребляемые им, не сводятся только к своей функциональной сути, они обладают тем, что выходит за

границы практической применимости, — красотой и другими ат­ рибутами статусной принадлежности. Именно это качество избы­ точности выводит на иной уровень благополучия, при котором люди могут позволить себе то, что выходит за рамки выживания. Но избыточность — это продукт сравнения групп, находящихся в разной социальной ситуации. Не требует доказательств тот факт, что представления об избыточности и необходимости варьируют­ ся в зависимости от эпохи или того положения, в котором нахо­ дится общество. В блокадном Ленинграде избыточность выража­ лась в полноценном питании на фоне вымирающего от голода города. Но это понимание окажется явно недостаточным для по­ нимания избыточности в современной России, когда избыточ­ ность заключена в предметах и других атрибутах жизни, обладаю­ щих качествами красоты и комфорта.

3.3.5. Формы проявления ресентимента и публичной зависти В какие-то моменты ресентимент или социальная зависть могут принимать форму иронии, направленной против более благопо­ лучных слоев населения. Смех, культивируемый в этом случае, слу­ жит цели запугать или дискредитировать тех, кто более успешен. В российской истории подобным оружием всегда были анекдоты. С этой точки зрения, появление «нового русского» в качестве глав­ ного действующего лица народных шуток не случайно. Через по­ добное творчество человек массы получал возможность выразить нараставшее возмущение происходящим в области распределения собственности и других материальных благ. В анекдотах «новый русский» всегда глуп, плохо образован, не в ладах с законом. Его антипод — человек массы (например, владелец «Запорожца»), — напротив, чаще всего остроумен, находчив и справедлив. В этом тандеме сплелись эмоции зависти и самотождественности. «Новый русский», безусловно, национальный герой, собравший в себе ти­ пичные, хотя и отрицательные, качества своего народа. Он плоть от плоти российской истории, ее идентичности, в особенности это проявляется в тех случаях, когда он сталкивается с людьми иной национальности, с трудом понимающими тип его поведения и про­ исхождение его богатства. Человек массы, напротив, хорошо его понимает, но при этом не способен обыграть его на его поле, по­ скольку, в отличие от человека массы, «новый русский» имеет огра­ ниченное представление о нравственности.

104

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

Говоря о ресентименте, нельзя обойти важное условие его нарас­ тания — развитие средств массовой коммуникации. В прошлые эпохи социальные различия закреплялись в кодах поведения, вклю­ чавших в себя различия в доступе к информационным ресурсам. Га­ зета «Таймс», встречи в клубах были атрибутикой стиля жизни ари­ стократов, таблоиды, желтая пресса, ориентированная скорее на развлечение, чем на серьезные сюжеты, предназначались для низ­ ших слоев общества. В настоящее время информационные субкуль­ туры хотя и существуют, но влияют на общественное сознание за­ метно меньше, чем в прошлые эпохи. В немалой степени этому способствовали электронные средства массовой коммуникации, и в частности телевидение, сделавшее политику, а также связанные с нею социальные сюжеты достоянием большинства населения. Се­ годня именно телевидение выступает как информационный канал, способствующий осознанию человеком его социальной позиции. Общность судьбы осознается не непосредственно через общение с себе подобными (в большом городе такое общение затруднительно), а через информационное пространство, конвертирующее частные факты из жизни обычных людей в реальность, доступную большим общностям. В этом, полагает Бурдье, раскрывает себя огромный по­ литический потенциал телевидения и его опасность для классового общества: «Политическая опасность, порождаемая обычным ис­ пользованием телевидения, заключается в особой способности изо­ бражения производить то, что литературные критики называют эф­ фектом реальности: телевидение показывает и заставляет поверить в то, что оно показывает. Такая сила внушения может породить эф­ фект мобилизации, создавая идеи и представления, а также реаль­ ные социальные группы. Хроника происшествий, происходящие каждый день события и инциденты могут иметь политический, эти­ ческий и т.п. подтекст, способный вызывать сильные, зачастую та­ кие негативные эмоции, как расизм, ксенофобия. Страх и нена­ висть по отношению к людям других национальностей. И даже простой репортаж, изложение записанных фактов подразумевает стоящее за ним социальное конструирование реальности, способ­ ное производить социальный эффект политической мобилизации (или демобилизации)» (28. С. 35). Было бы неправильно искать только лишь в телевидении источ­ ник ресентимента, но недооценивать его роль также было бы невер­ но. Индивид, переживший нисходящую мобильность, не может не осознавать своего социального поражения. Ему и без телевидения

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

105

ясен тот факт, что он лишился значимых привилегий, которые ранее воспринимал как естественную часть бытия. Телевидение канализи­ рует ресентимент в зависть или ненависть к тем, кто сумел поста­ вить реформы себе на службу, приобрел ресурсы и блага, которых ранее не имел. Он словно бы предлагает зрителю игру с нулевой суммы, работающую по принципу сообщающихся сосудов: «убыток в одном месте равен прибыли в другом». Потерявший прежние бла­ га, ощущающий полное бессилие влиять на ход событий, индивид видит на экране равных себе, прозябающих в бедности, а также тех, кто приобрел власть или сделал состояние в эпоху перемен. Увиден­ ное на экране получает статус признанного факта и по мере накоп­ ления подобных социальных «посланий» формирует представления о социальной лестнице и объекте ненависти. Закрепляясь в устой­ чивых стереотипах, ресентимент становится силой, способной вли­ ять на электоральное поведение, причем не в позитивном, а в нега­ тивном плане: индивид голосует протестно, ищет возможность воплотить в акте голосования стремление к мести в отношении тех, кто, как он считает, виновен в его поражении. Протестное голосова­ ние, провоцируемое ресентиментом, нередко выливается в под­ держку пункта «против всех», тождественного, по сути, отказу при­ знать политическую систему легитимной.

3.3.6. Взаимовлияние префигуративной и постфигуративной установок Пре- и постфигуративная установки, связанные с мобильностью, находятся между собой во взаимодействии. Два его акцента прио­ ритетны в работах, посвященных мобильности. Во-первых, это ак­ цент на обретение свободы, который неизменно присутствует в рассуждениях о феномене социального восхождения или падения. В трудах Маркса социальная мобильность, коллективная в составе победившего класса, рассматривалась как способ преодоления от­ чуждения, обретение подлинной, а не мнимой свободы для одной из социальных групп или общества в целом. Люди, стремящиеся к мобильности, ищут возможности реализовать свои планы, изба­ виться от эксплуатации и в этом смысле ищут свободы. В индиви­ дуальном плане префигуративная установка на обретение свободы рассматривалась в теории мобильности как часть психологическо­ го комплекса индивидуальной независимости: «Раннее обучение независимому поведению связано с высокой мотивацией к дости­ жению. Дети, которые раньше выходят из-под опеки, к которым Н- 1855

106

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

раньше относятся как к независимым индивидам, которых раньше заставляют брать на себя выполнение индивидуальных функций, гораздо чаще вырабатывают ориентацию на высокое достижение, чем те, кто в ранний период жизни чувствует себя защищенным. Раннее обучение независимости характерно для среднего класса в большей степени, чем для семей рабочего класса» (294. С. 245). Но индивидуальная независимость — это не только цель, но и условие свободы. По данным исследований, стремление к более высокому соци­ альному положению заставляет молодых людей откладывать на бу­ дущее создание семьи или установление долговременных личност­ ных связей (294. С. 249). Стремление к сохранению независимости как можно дольше, ориентация на карьеру приводят, по утвержде­ нию демографов, к уменьшению числа заключаемых браков и уменьшению рождаемости. Одной из целей, преследуемых подоб­ ным поведением, становится более высокий жизненный уровень: повышая стандарты жизни, индивид понижает влияние внешних ограничений на его жизнь и одновременно с этим расширяет поле выбора в сфере потребления. Высокие социальные позиции пред­ ставляются человеку, мечтающему о мобильности, продвижением из царства необходимости в царство свободы, в котором свобода понимается как максимально широкий потребительский выбор. В трактовке Маркузе редуцирование мобильности к идее потреби­ тельского рая отвечает прежде всего природе управляемых, бюро­ кратизированных обществ. «При всей своей рациональности, — пишет он, — Государство Благосостояния является государством несвободы, поскольку тотальное администрирование ведет к систе­ матическому ограничению: а) «технически» наличного свободного времени, б) количества и качества товаров и услуг, «технически» на­ личных для удовлетворения первостепенных потребностей инди­ вида; в) интеллекта (сознательного и бессознательного), способно­ го понять и реализовать возможности самоопределения» (129. С. 79). Оно, это общество, не может не регулировать префигуративные установки на мобильность, определяя их место на оси дости­ жимости. Индивид, имеющий широкие притязания на участие в экономической и политической жизни, такому государству не вы­ годен. Степень его управляемости недостаточна для сохранения оптимального взаимодействия общественных институтов, а это значит, что идеал свободы, включаемый в концепт мобильности, должен иметь конкретные границы, превращаясь в символическом

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

107

пространстве в идеал бытового комфорта: «Утрата экономических и политических прав и свобод, которые были реальным достижением двух предшествующих столетий, может показаться незначитель­ ным уроном для государства, способного сделать управляемую жизнь безопасной и комфортабельной. Если это управление обес­ печивает наличие товаров и услуг, которые приносят индивидам удовлетворение, граничащее со счастьем, зачем им домогаться иных институтов для иного способа производства иных товаров и услуг? И если преформирование индивидов настолько глубоко, что в число товаров, несущих удовлетворение, входят также мысли, чувства, стремления, зачем же им хотеть, мыслить, чувствовать са­ мостоятельно?» (129. С. 79). Современное общество может сохранять стабильность в том случае, если префигуративные установки будут соответствовать ре­ альностям нового социального статуса. Индивид, совершивший акт восходящей мобильности, должен испытывать удовлетворение не потому, что актуализировал себя, свои потенции, а потому, что расширил область достижимого в потребительских практиках. Ин­ дивид, утративший прежний статус, должен переживать сужение консюмеристских потребностей прежде всего, даже тогда, когда более низкий потребительский статус делает его более свободным в выборе жизненных стратегий — в коммуникации с другими инди­ видами, творчестве, общественной деятельности. В этом плане симптоматичной выглядит эволюция префигуративных установок на мобильность, распространявшихся в Совет­ ском Союзе в разные периоды его истории. В начале дружествен­ ным советскому строю элементам предлагался идеал полной личностной реализации — участие в управлении страной, реализа­ ции творческих потенций, гармонии в системе отношений, не отягощенных отношениями собственности. В поздний период на­ дежды и притязания на социальную гармонию заменил лозунг удовлетворения материальных потребностей, который к тому же был возведен в ранг универсального закона развитого социализма. Сведение смысла мобильности только к сфере потребления было, вне всякого сомнения, следствием бюрократизации советского об­ щества, при которой любой идеал мобильности, включающий в се­ бя стремление к свободе, рассматривался как опасный для основ общественной жизни, нарушающий взаимодействие существую­ щих общественных институтов. Как уже говорилось выше, подоб­ ная стратегия была для централизованной экономики самоубий-

108

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

ственной: префигуративная установка на мобильность в потреби­ тельском измерении была заведомо нереализуема, что, безусловно, становилось причиной нарастающего ресентимента. Второй аспект взаимодействия между пре- и постфигуративными установками на мобильность может быть определен как осозна­ ние пройденной социальной дистанции и постановку новых жиз­ ненных целей. Человек, ищущий независимости и свободы, наконец достигает поставленной цели. Как распорядится он обре­ тенными социальными благами? В социологической теории мента­ литет «победителя» изучается в нескольких взаимосвязанных пла­ нах. Согласно Парето и Леблену, «победитель» старается максимально дистанцировать себя от стартовой позиции, с кото­ рой он начал свое восхождение. Его сознание адаптируется к новой группе, принимает новые правила игры: на смену установке на труд приходит стремление к праздности, более насыщенному досугу, ус­ тановке на умеренность — ориентация на роскошь. Далеко не все­ гда стремление к свободе, мобилизующее индивида на достижение, получает удовлетворение. Мир материального изобилия и праздно­ сти оказывается на поверку столь же «одномерным», как и мир не­ обходимости, сопровождающий низкий социальный статус. Дости­ гнутая цель противопоставляется уже не стартовой точке, с которой было начато восхождение, а той напряженной жизненной борьбе, насыщенной смыслом и эмоциями, которая вела человека вверх по социальной лестнице. В сознании «победителя» возникает ощуще­ ние пустоты и разочарования — своеобразный «комплекс Мартина Идена». В поколении, следующем за победителями, стремление к мобильности, энергетика накопления социальных ресурсов еще более угасают. По данным американского социолога Б. Розена, «выходцы из семей, принадлежащих к высшим классам, чаще, чем выходцы из низов, демонстрируют в тесте тематической апперцепции более низкую ориентацию на труд как область достижений и уважение к отцу. Они чаще демонстрируют сильную привязанность к семье» (294. С. 246). Чем выше социальный статус семьи, тем чаще межгенерационная мобильность и сопровождающие ее установки тяготе­ ют к идее сохранения завоеванных позиций. Выходцы из семей, до­ стигших путем мобильности высоких позиций, тяготеют к идее собственной эксклюзивности, видению себя особой высшей кас­ той, наделенной едва ли не врожденными правами на принадлеж­ ность к элите. В высших слоях общества нарастает стремление кон­

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

109

солидироваться на базе неформальных институтов, служащих объ­ единению высших слоев. К таковым может относиться членство в элитных клубах или принадлежность к так называемой «сети ста­ рых друзей», объединяющей выпускников элитных учебных заве­ дений (оld boys' network, «іѵу leaguе»). В Советском Союзе консолидация элит принимала форму про­ текции для клана, привязанного к той территории, с которой на­ чался путь наверх (в армии — землячества, в КПСС — кланы тех, кто вместе с руководителем работал в той или иной области). Дан­ ная традиция пережила катаклизмы, связанные с распадом СССР: аналитики отмечают непропорциональное присутствие в совре­ менном российском руководстве выходцев из С.-Петербурга, а так­ же людей, занятых в спецслужбах. В этом случае конфигурация элит отражает разные этапы биографии действующего президента России — детство и юность в С.-Петербурге, работу в спецслужбах, первые шаги в политике, сделанные в период перестройки. Опыт исследований мобильности показывает, что префигуративные и постфигуративные установки на мобильность, взаимо­ действуя между собой, оказывают заметное влияние на ценности человека, его оценку того общества, в котором он живет. - поняти­ ях о справедливости, свободы и закона. В немалой степени они формируют отношение человека к его окружению и стратегии по­ ведения в следующих фазах жизненного цикла. Взаимоотношение пре- и постфигуративных установок на мобильность формируют ту нормативную базу, которая определяет структуру социетальных ин­ ститутов, обеспечивающих социальное продвижение.

3.3.7. Влияние реформ на представления о мобильности Для того чтобы понять, как процесс реформирования общества влияет на представления о мобильности, необходимо точно опре­ делить его содержание. Очевидно, что реформы — это не то же са­ мое, что разрушение общественных структур, крах социальных ин­ ститутов, вызванных спонтанным выступлением масс. Как правило, реформы, хотя и осуществляются под влиянием объек­ тивных факторов, делающих невозможным существование преж­ ней системы, проходят постепенно, под контролем со стороны элит. Реформы могут бьггь частичными, т.е. затрагивать лишь неко­ торые сферы жизни общества, или радикальными, объемлющими большинство сфер жизни общества. Частичные реформы влияют

110

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

на представления тех, кто в том или ином качестве задействован в изменяемых общественных подсистемах и чье социальное положе­ ние может измениться в ходе их реформирования. К примеру, ре­ формы системы образования могут в разной степени затрагивать' большинство населения, но все же в наибольшей степени они по­ влияют на мобильность тех людей, которые заняты в данной сфе­ ре, — на судьбы учащихся и преподавателей, их стандарты жизни, интересы и ценности. Если реформы частичны, направлены на из­ менения какой-либо одной из общественных подсистем, то они в большей степени подчинены тем правилам, которые вырабатыва­ ются общественным дискурсом по данной теме. Реформируемая подсистема в лице наиболее авторитетных своих представителей может влиять на решения, принимаемые элитой, а в ряде случаев — диктовать ей сами условия реформирования. Эту тенденцию иллюстрируют современные попытки россий­ ских властей реформировать Вооруженные силы страны. Как толь­ ко обнаружилось, что российское государство не имеет ресурсов для перевода армии на профессиональные рельсы, идея професси­ онализации уступила место ряду компромиссов, призванных со­ вместить общественную заинтересованность в более приемлемой ситуации в ВС с интересом самих военных в поддержании и повы­ шении боеспособности, а также сохранении существующей номен­ клатуры должностей и позиций в военной иерархии. Схожие примеры поиска и нахождения компромиссных реше­ ний наблюдаются в образовательной подсистеме: идея единого го­ сударственного экзамена, радикально меняющая правила игры, разрушающая привычные формы институционального контроля, уступила место сочетанию стратегий, в которой вузы получили возможность найти нишу для воспроизводства прежних институ­ тов, и в том числе институтов, обеспечивающих сетевые взаимо­ действия. Обе названные системы, возможно, претерпят некоторые изме­ нения, но сами условия реализации реформ не дадут элитам разру­ шить институциональную преемственность, свойственную им. Это означает, что сохранятся, возможно с небольшими изменениями, те модели социальной мобильности, которые утвердились и вос­ производились в каждой из них. У людей, включенных в данные подсистемы, не возникнет необходимости менять свои представле­ ния о жизненном пути, искать новые стратегии социального про­ движения.

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

Иное дело холистические реформы, охватывающие одновре­ менно все ключевые подсистемы жизни общества. Их главной осо­ бенностью, полагал К. Поппер, является невозможность удержать процесс реформирования под полным контролем элит, поставить их в центр общественного дискурса, вырабатывающего новые, при­ емлемые для всех сторон правила игры: «Холисты планируют не только изучать общество с помощью невозможного метода, в их планы также входит контроль и перестройка общества «как цело­ го». Они предрекают, что «роль государства возрастает», пока госу­ дарство не становится тождественным всему обществу. Интуиция, выраженная в этой фразе, достаточно ясна. Это тоталитарная ин­ туиция. Но что еще помимо интуиции содержит данное пророчест­ во? Термин «общество» охватывает, конечно, все социальные отно­ шения, включая отношения личного характера; он включает в себя отношения матери к ребенку в той же мере, что и отношения чи­ новника, занимающегося охраной детства, к ним обоим. По мно­ гим причинам контролировать все или «почти все» эти отношения невозможно; это невозможно хотя бы потому, что с каждой новой контрольной инстанцией мы создаем тьму новых социальных от­ ношений, в свою очередь требующих над собой контроля. Короче говоря, эта невозможность есть логическая невозможность» (157. С. 94). Тотальные реформы неизбежно приводят к разрушению со­ циальных институтов прежнего общества, ставя на их место лишь слабые предпосылки возникновения новой институциональной структуры. Общий процесс социальных преобразований, развивающийся неуправляемо, может разрушать устойчивые представления обще­ ства о социальных иерархиях, пре- и постфигуративные установки на мобильность. Возникают совершенно новые стратегии продви­ жения, которые можно определить как комбинации участия и ухо­ да, детально рассматриваемые А. Хиршманом в его книге «Уход, го­ лос и лояльность» («Ехіt, vоісе аnd lоаltу») (284). Предположим, что индивид выстроил модель собственного жизненного пути и принял­ ся претворять ее в жизнь. Но обстоятельства, с учетом которых мо­ дель создавалась, вдруг меняются настолько, что все те ценности, которые закладывались в основу этой модели, перестали быть зна­ чимыми. Как поведет себя человек в этом случае? Хиршман полага­ ет, что индивид может реагировать на подобную ситуацию двояко. Во-первых, он может попытаться добиться возврата к прежнему ус­ тройству или хотя бы к ситуации, которая благоволила бы к приня-

112

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

той модели: «Прибегнуть к стратегии, именуемой «голос», предпо­ читая ее стратегии «ухода», означает для клиента или члена сообще­ ства предпринять попытку изменить политику или характер продук­ ции той фирмы, у которой она покупается, или политику той организации, к которой человек принадлежит. «Голос» обозначает в этом контексте любую попытку изменить неприемлемую для чело­ века ситуацию, а не выйти из нее. Эта попытка может представлять собой коллективное или индивидуальное действие и призвана изме­ нить политику в сфере управления. Возможна также попытка моби­ лизации общественного мнения в поддержку подобных действий. Очевидно — и это было сказано выше, — что «голос» — это не что иное, как базовый элемент и функция любой политической систе­ мы, известная также как «артикуляция интереса» (284. С. 30). Заяв­ лять о своих интересах можно лишь в тех условиях, когда работают институты, контролирующие поведение властей, а также, полагает Хиршман, тогда, когда подобное выступление не влечет за собой тяжких последствий для выступающего. В репрессивных режимах, а также в ситуации радикальных социальных преобразований артику­ ляция интереса, касающегося таких аспектов жизни, как сохране­ ние рабочего места и средств к существованию, может быть проиг­ норирована системой, находящейся в крайне неустойчивой фазе своего существования. Элиты в этом случае слишком озабочены собственным выживанием и остротой захватившей их политичес­ кой борьбы, чтобы принять во внимание интересы рядового челове­ ка. Если бы подавляющее большинство тех, кто утратил социальные позиции, прибегли к стратегии «голос», то это, безусловно, потряс­ ло бы основы общества. Но подобное положение является чисто ги­ потетическим. Как правило, говорит Хиршман, конфликт между меняющейся системой и выстраиваемой моделью жизненного пути разрешается комбинацией стратегий: «Демократическая политиче­ ская система требует совмещения очевидных противоречий. С одной стороны, гражданин должен иметь возможность выразить свою точку зрения так, чтобы правящие элиты услышали его голос и могли ответить на его требования. С другой стороны, эти элиты должны иметь возможность принимать решения. Гражданин, таким образом, должен быть и влиятельным, и законопослушным одно­ временно» (284. С. 32). В ситуации, когда старые институты разрушены, старый мир безвозвратно ушел в прошлое, индивид не менее, чем элиты, ощу­ щает невозможность их восстановления. В этом случае стратегия

113

«голоса», эффективная, когда реформы носят частичный характер, теряют всякий смысл. Человек структурно вытесняется из привыч­ ной для него социальной ниши, у него остается в запасе вторая стратегия, описанная Хиршманом, — стратегия «выхода» (ехіt). Выход — это прежде всего делегитимация прежних правил игры, стремление играть по-новому, участвовать в сотворчестве новых институтов, новых структур, управляющих процессами. Хиршман справедливо замечает, что стратегия выхода получила в литературе, прежде всего экономической, признание крайне важной характе­ ристики, ассоциируемой с рыночной системой. Неэффективные институты или организации не могут рассчитывать на безгранич­ ную поддержку граждан. Последние, в тех случаях, когда институ­ ты перестают удовлетворять их требованиям, вправе совершить акт выхода из неписаной или писаной договоренности о взаимопризнании. Для того чтобы охарактеризовать процесс ухода, Хиршман прибегает к рыночной метафоре: уход потребителей снижает дохо­ ды компании, она терпит убытки и, если потребитель не возвраща­ ется, она прекращает свое существование, уступая место более эффективной организации, более эффективным институтам. Есте­ ственный отбор наиболее эффективных структур приводит к пико­ вому состоянию экономики или, в нашем случае, к более эффек­ тивному обществу, лучше, чем предыдущее, приспособленном для того, чтобы служить гражданину. Условием sine qua non, предопре­ деляющим функционирование данной системы, является конку­ ренция. Только она обеспечивает отбор наиболее сильных вариан­ тов, наиболее эффективных рыночных стратегий. Но если речь идет об обществе, подобная конкуренция не может быть реализуема в полной мере. Общественная система, становя­ щаяся объектом разрушения в ходе процесса реформ, если и конку­ рирует с системой, возникающей на ее месте, то только в виртуаль­ ном, идеологическом пространстве. Новая общественная система одерживает окончательную победу прежде, чем возникает полно­ ценная институциональная система нового типа. Индивид, таким образом, самой тотальностью реформ принуждаем к тому, чтобы изменить свою модель будущего и видение своей ниши в этой но­ вой системе, имеющей для него неясные характеристики. Самый важный вопрос, который он решает в этом случае, это вопрос ло­ яльности. Его лояльность в отношении прежней социальной орга­ низации подвергается мощному пропагандистскому воздействию, реализуемому сторонниками новой системы. Однако, каким бы 15 -1855

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

сильным оно ни было, у гражданина сохраняется выбор — быть ло­ яльным по отношению к той системе, в которой он ранее нарисо­ вал траекторию своего жизненного пути, или переместить локус своих надежд в новую институциональную среды. В процессе то­ тального реформирования стратегия лояльности — это, по сути, единственная область жизни, над которой индивид имеет хотя бы толику контроля. Наибольшую остроту в этой связи приобретает вопрос о том, какими степенями свободы он здесь располагает. В ряде социологических работ утверждается, что подобная сво­ бода у гражданина отсутствует и что в конечном итоге он, в силу не­ одолимого инстинкта выживания, вынужден отдать свою лояль­ ность новым институтам. П.Штомпка, к примеру, рассматривает шок утраты жизненных ролевых моделей как своего рода «травма­ тическую трансформацию». В реформируемом обществе граждане вынуждены принимать ролевые модели в той степени, в какой они сохраняют убежденность в необходимости социального продвиже­ ния. Этот процесс имеет, как правило, постепенный характер: «Всеобщее отклонение от норм в сочетании с широко бытующим мнением «все так делают» приводит к тому, что такое отклонение принимает регулярный, повторяющийся характер. Р. Уильямс описывает данную ситуацию следующим образом. Социальные нормы скрыто нарушаются в широких масштабах с молчаливого согласия и даже одобрения обществом или группой до тех пор, пока такое нарушение не станет явным. Уклонения от нало­ гов, обманы на экзаменах, мелкие кражи на фирмах, игнорирование таможенных обязанностей, ослабление контроля за валютой — из­ вестные всем примеры. В бывших социалистических странах широ­ кое распространение получила кража товаров, сырья, инструментов и т.д. с государственных предприятий. Здесь традиционные мораль­ ные запреты, действующие применительно к частной собственнос­ ти, явно не срабатывали потому, что для многих «государственный» означало «ничей» (230. С. 317). По мнению Штомпки, процесс ре­ формирования, в том случае если оно тотальное, носит характер об­ стоятельств непреодолимой силы. Рано или поздно население должно начать движение к новой нормативной базе по ряду основ­ ных направлений. Во главе этого процесса находится молодежь: для нее новые ролевые модели социального продвижения — единствен­ но возможные варианты жизненного пути. Векторы ценностного транзита из социализма в капитализм выглядят в трактовке Штомп­ ки следующим образом:

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

Таблица 2 Антитезы переходного периода Коллективизм

Индивидуализм

«Не высовываться»

«Заявить о себе»

Ориентироваться на государство

Ориентироваться на себя

Ждать помощи извне

Самостоятельно искать выход

Интериоризация новой системы ценностей поощряется восхо­ дящей мобильностью и способствует преодолению «социальной травмы» переходного периода большинством населения. Эволюци­ онный подход мог бы иметь право описывать социальные измене­ ния, и в том числе изменения в сфере мобильности, если бы не оче­ видное противоречие, сокрытое в его основаниях. Девиантное поведение, охарактеризованное Штомпкой как размывание социа­ листических принципов, не имеет шансов утвердиться в новой си­ стеме, стать ее ролевой моделью социального продвижения. Мел­ кие кражи на фирмах, обман на экзаменах, игнорирование таможенных обязанностей неизбежно будут восприняты в новой системе как нарушение закона, приравниваемое к преступлению. Крайний индивидуализм переходного периода приведет не столько к преодолению травмы, сколько к ее консервации, а поиск само­ стоятельного выхода может вылиться в принятие решений, нанося­ щих обществу существенный материальный и моральный ущерб. И главное — торжество принципов индивидуализма чаще всего тормозит утверждение новых институтов, привычка полагаться на собственные силы не укрепляет их, а разрушает условия, при кото­ рых возможно успешное их становление. Заключая сложности пе­ рехода в схему прогрессистского толка, концепция «травматичес­ кой трансформации» лишь актуализирует противостояние между номинализмом и реализмом, столь характерное для многих теорий социальных изменений. Именно «номинализм», полагал К. Поп­ пер, способствует принятию холистических концепций преобразо­ ваний, оправдывая свойственные им темные, репрессивные сторо­ ны. Именно эта сторона воплощена в концепции преодоления травмы, предложенной Штомпкой. Новые ценности полагаются как более прогрессивные, чем старые, причем вовсе не рассматри­ вается вариант, при котором новые ценности могут играть разру-

116

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

шительную роль по отношению к обществу, затрудняя рождение институтов, соответствующих новому его состоянию. Альтернативная схема социальных реформ воплощена в теории социальных институтов Д. Норта, рассматривающего процесс из­ менений как трансформацию конфигурации формальных и нефор­ мальных ограничений. На этом фоне процесс социальных измене­ ний протекает как изменение правил игры основными акторами: «Процесс институциональных изменений выглядит следующим образом. Изменение относительной стоимости приводит к тому, что одна или обе стороны обмена, будь то обмен экономический или политический, приходят к выводу, что можно действовать с большей выгодой, если изменить условия контракта или соглаше­ ния. Предпринимается попытка изменить эти условия. Однако в силу того, что эти условия вытекают из иерархии правил, перегово­ ры по поводу новых условий не могут вестись без реструктурирова­ ния правил более высокого уровня (или нарушения каких-либо норм поведения). В этом случае сторона, чья выгода из изменений будет наибольшей, может попытаться изменить правила игры на более высоком уровне»... Предприниматели (политические или экономические) (еntrepreneurs) могут употребить свои таланты или скрытые знания на то, чтобы получить более высокую прибыль, оценить возможность успеха и рискнуть ресурсами организации для получения больших преимуществ» (315. С. 87—88). Действия акторов-предпринимателей в какой-то момент могут столкнуться с ограничениями культурного плана, о которых, как полагает Норт, известно совсем немного. Вырисовывается, таким образом, треугольник, создающий предпосылки для институциональных изменений: а) проблемы, ко­ торые должно преодолевать общество, б) акторы-предпринимате­ ли, стремящиеся капитализировать кризис существующих инсти­ тутов, извлечь из него выгоды в ходе институциональных изменений, и в) общий культурный план (слабо изученный), кото­ рый накладывает ограничения высшего порядка на действия акторов-предпринимателей. На этой культурной составляющей институциональных измене­ ний подробно остановилась в своих трудах С. Кирдина, развиваю­ щая идею устойчивости институтов, характеризующих наивысший уровень институциональной иерархии (88). Согласно концепции Кирдиной, существует два идеальных типа институциональных ма­ триц — матрица X и матрица У. Первая больше соотносится с ори­

3.3. Постфигуративная установка на мобильность

117

ентальными характеристиками общественной жизни, под которы­ ми понимается стремление к авторитарной власти, преобладанию государства, слиянию духовного и властного измерения в «симфо­ нии властей». Вторая свойственна западным обществам, акценти­ рующим демократические стратегии власти, рыночные экономиче­ ские формы, компартаментализацию общественной жизни, при которой религия и власть существуют отдельно друг от друга. Осо­ бенность базовых институциональных матриц заключается в том, что они заданы в первоисточнике национальной жизни и остаются неизменными на протяжении всей истории социума. Как и Норт, Кирдина полагает, что матрицы имеют разные рефе­ ренты в политике и экономике стран в разные периоды их эволюции. Приспособление матриц к новым технологиям и производствам про­ исходит посредством нахождения подходящего экономического и политического референта на более низких ступеньках институцио­ нальной иерархии. Отсюда невозможность социальных изменений, которые слишком дистанцированы от заданных в социальном анам­ незе институциональных структур. Рано или поздно акторам-предпринимателям, находящимся в поиске прибыли, приходится счи­ таться с ограничителями, реализуемыми в общественной жизни в той форме, которую теория институтов обозначает термином «доверие», а Хиршман — понятием «лояльность». Эффективное функционирование экономики или обществен­ ной жизни невозможно, если институты, структурирующие их, не получают поддержки населения, не обретают легитимности по ме­ ре продвижения к большей эффективности. В отличие от концеп­ ции «травматической трансформации» Штомпки, теория социаль­ ных институтов оставляет за индивидом право принять или отвергнуть систему ценностей, навязываемую ему акторами-предпринимателями и самим фактом ее принятия или отвержения вызвать к жизни процесс ее изменений. Применительно к процес­ су постсоциалистической трансформации это может означать неприятие населением выгодных акторам-предпринимателям эко­ номических условий, заключающееся в отказе признать их леги­ тимными, а также в отказе доверия самим политическим и эконо­ мическим акторам новой эпохи. В контексте рассуждений Штомпки подобный исход означал бы лишь консервацию обще­ ства в состоянии травмы, в теории институциональных матриц его можно было бы интерпретировать только как этап адаптации пра­ вил игры к базовым матрицам более высокого порядка. Очевидно,

118

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

что структура мобильности в значительной степени зависит от эф­ фективности институтов, обеспечивающих социальное продвиже­ ние, — рынка труда, системы образования, государственных и кор­ поративных иерархий. В этом смысле можно говорить о том, что процесс адаптации общества к базовым матрицам будет влиять на паттерны мобильности в меняющемся обществе, причем этот про­ цесс будет далеко не линейным. Новые институты мобильности, даже если они принимаются активной успешной частью населе­ ния, будут функционировать с недостаточной эффективностью, если не соответствуют принципам социальной справедливости, разделяемой большинством. Одной из форм протеста (и соответ­ ственно подрыва социальных институтов) является демонстратив­ ное неучастие, отказ от сотрудничества с акторами-предпринимателями в отлаживании их эффективной работы. Можно сколько угодно говорить об апатии населения, но истинные причины апа­ тии не в том, что преобладает лояльность в отношении старых ин­ ститутов, а в том, что новые институты рассматриваются как исто­ рическая аберрация, которую следует подправить. Что же происходит, если реформы воспринимаются как ущербные, несправедливые, обслуживающие интересы одних лишь элит? Процессы трансформации в современном обществе открыва­ ют широкие возможности для углубленного изучения возможного эффекта этого недовольства. С известной мерой условности реак­ цию индивида, ставшего жертвой нисходящей мобильности, мож­ но описать следующим образом: «Я чужой в этом окружении». Индивид стремится убедить себя во временности переживаемого им опыта. Он все еще ожидает из­ менений к лучшему, полагает, что, сохраняя свою идентичность, он тем самым сохраняет надежды на возвращение к более высокой со­ циальной позиции. В этот момент он еще по инерции продолжает верить в то, что рано или поздно жизнь наладится, новые институ­ ты продолжают пользоваться его доверием. «Виноваты обстоятельства». Крайне редко бывает так, что че­ ловек, утративший прежние социальные позиции, винит в этом се­ бя, свою неспособность эффективно действовать для их сохране­ ния. Как правило, он в полном соответствии с закономерностями возникновения ресентимента винит в происшедшем обстоятельст­ ва свой жизни. В этот момент он теряет локус-контроль, перекла­ дывая ответственность на других людей или общественные инсти­ туты. Происходит постепенный отказ в доверии существующим

3.3. Постфигуратнвная установка на мобильность

119

институтам, если только они никак не способствуют его возвраще­ нию к прежним социальным позициям. «Виновата общественная система». В качестве причин чаще все­ го фигурируют высокие моральные качества, не позволяющие про­ двигаться в коррумпированном обществе. «Нравственный» аргу­ мент служит основанием для дальнейшего обличения общественного устройства или же, в тех случаях, когда это невоз­ можно, своего ближайшего окружения в недавнем прошлом. Люди, чьи надежды на мобильность не оправдались, с особым тщанием ищут и находят в окружающей жизни свидетельства социального нездоровья. Любой факт коррупции рассматривается ими как дока­ зательство несправедливости той системы, которая не оправдала их надежд, низвергла их вниз по социальной лестнице. «Несправедли­ вость» становится ключевым понятием, характеризующим новую институциональную систему. «Нужно действовать». Стремление действовать для преодоле­ ния последствий нисходящей мобильности во многом связано с об­ стоятельствами, вызвавшими утрату позиции, и личностными ха­ рактеристиками индивида, пережившего этап социальной деградации. Если нисходящая мобильность имела групповой ха­ рактер, то весьма вероятным будет возникновение ресентимента, побуждающего к коллективному действию. Потеря благ рассматри­ вается в этом случае как социальная катастрофа, последствия кото­ рой также могут быть преодолены всеобщими усилиями по восста­ новлению справедливости. Данная установка свидетельствует об отсутствии индивидуальной стратегии возвращения себе прежних позиций и, следовательно, о полной или частичной готовности к: а) протестному поведению и б) длительному пребыванию на более низкой ступеньке социальной иерархии. При этом индивид надол­ го оказывается в плену ресентимента, которым утешает и оправды­ вает себя. Иное дело, если ответом на нисходящую мобильность становится индивидуальная стратегия возвращения себе утрачен­ ных позиций или завоевания новых. В этот момент происходит рождение префигуративной установки, учитывающей новые прив­ ходящие обстоятельства и, что возможно даже более важно, ис­ пользующей их для достижения восходящей мобильности. Именно в этом ключе следует рассматривать, к примеру, действия уже упо­ минавшихся «челноков» в процессе реформ, когда основы повсе­ дневности были поколеблены, а государство стало активно отказы­ ваться от обширного наследия советской эпохи. Люди, оставшиеся

120

Глава 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

не у дел, но при этом имевшие такие ресурсы, как здоровье и интел лект, по необходимости переключились на способы выживания, наиболее доступные для них на тот момент. Впоследствии многие из них не только вернули себе прежний уровень благосостояния, но и превысили его, обретя по мере усложнения осуществляемых тор говых операций новую специальность в бизнесе. Очевидно, что в любой ситуации успех системы будет восприни маться прежде всего как ее способность вернуть доверие людей раскрыть себя как поле возможностей не только для успешного меньшинства, но и для большинства населения.

4.6. Институт образования

141

4.6. Институт образования В ряду институтов, выравнивающих жизненные шансы граждан со­ ветской России, система образования занимала приоритетное мес­ то. К началу XX в. (1897) в России только 28% населения умели чи­ тать и писать (178. С. 719). Высокий уровень неграмотности затруднял развитие современных производств, препятствовал мо­ дернизации политической системы, ограничивая базу ключевых субъектов политической жизни, способствовал консервации арха­ ичных, «общинных» установок в общественном сознании. Совет­ ская власть выдвинула три основных направления решения данной проблемы: преодоление неграмотности, включение молодежи в си­ стему начального, среднего и профессионального образования и развитие высшего образования. В декабре 1919 г. издается декрет «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», а при Наркомпросе РСФСР создается чрезвычайная комиссия по ликви­ дации неграмотности. Благодаря ей ликвидация безграмотности из пункта программы преобразования превращается в стратегию орга­ низационного плана, предусматривающую создание школ для взрослых, вечерних школ, пунктов для ликвидации безграмотности. Происходит мобилизация кадров, способных преподавать грамоту, обучать взрослых основам чтения и письма. К работе по обучению привлекаются учителя средних школ, работники культпросвета, офицеры Красной армии, грамотные члены партии, работающие на общественных началах. За 20 лет — с 1920-го по 1940 г. — через сис­ тему ликвидации неграмотности прошли около 60 млн человек (27. С. 405). Согласно переписи 1939 г. доля грамотных среди людей среднего и молодого возраста составила 87,4%. Можно по-разному относиться к этой цифре: в сталинскую эпоху государственная ста­ тистика была слишком зависима от воли государственного руковод­ ства, чтобы быть непогрешимой. Но, даже принимая во внимание этот факт, нельзя не признать, что массированная кампания по при­ общению населения к грамоте была в целом успешной. Это позво­ лило советскому руководству констатировать в 1959 г., что негра­ мотность в СССР побеждена полностью. Параллельно с кампанией по борьбе с неграмотностью совет­ ское правительство предпринимало шаги по развитию начальной и средней школы. В ходе Гражданской войны, в 1918 г., В.И. Ле­ нин подписывает от имени советского правительства Положение о единой трудовой школе РСФСР, предусматривающее обеспече-

142

Глава 4. Кейс I: становление эквализирующего кластера

ние доступа к начальному и среднему образованию для всех граж­ дан страны в возрасте от 8 до 17 лет. Молодые граждане получали возможность обучаться в школах бесплатно, независимо от места проживания и социального происхождения. Советская школа по­ лучает звание общенародной. В ней утверждаются принципы со­ вместного обучения обоих полов, что должно было, по мысли ре­ форматоров, способствовать гендерному равенству, церковь выводилась за рамки учебного процесса, запрещались телесные наказания. Задачи по развитию системы образования тесным об­ разом увязывались с целями пропаганды и мобилизации населе­ ния в поддержку правящего режима. Выступая на III съезде ВЛКСМ, В.И. Ленин поставил для советской молодежи цель обу­ чения коммунизму. Овладение знаниями соединяется с идеей ло­ яльности коммунизму, активного участия в деле его строительст­ ва. Последнюю задачу должно было обеспечить написание новых учебников, пропагандирующих коммунистический взгляд на об­ щество. Количество школ росло вплоть до середины 1960-х гг., а далее начало постепенно снижаться. Причиной снижения стал ряд серь­ езных изменений, внесенных в работу средней школы: школы-се­ милетки, цель которых заключалась в том, чтобы обеспечить мак­ симальный доступ к образованию детей рабочих и крестьян, ликвидировались. На смену им пришла стандартная система обра­ зования, состоявшая из двух этапов — начального (восьмилетки) и среднего (десятилетки). Начальное образование юридически за­ креплялось как обязательное для всех граждан, право продолжать образование в средней школе получали первоначально лишь на­ иболее успешные из учащихся. В этом делении содержались ростки

4.6. Институт образования

143

неравенства, дающие преимущества прежде всего представителям так называемого образованного класса. В девятый класс уходили, как правило, те учащиеся, которые имели более высокий уровень подготовки. Подобный меритократический критерий неизбежно выделял из общей массы тех, кто имел возможность наследовать культурный капитал предшествующего поколения, — детей интел­ лигенции. Окончившие десятый класс становились кандидатами на поступление в вуз и, следовательно, претендентами на более вы­ сокие социальные позиции в обществе. На этапе, предшествующем этой фазе развития, они должны были пройти первый тест на лояльность системе, каким являлось вступление в ряды ВЛКСМ. Прошедшие тест могли надеяться, что вместе с аттестатом о среднем образовании они получат комсомоль­ скую характеристику, необходимую для «штатного» включения в список поступающих. Формально абитуриент имел право и не пре­ доставлять каких-либо партийных или комсомольских характерис­ тик, но в реальности приемные комиссии смотрели на подобных «вольнодумцев» с подозрением. Отсутствие характеристики воспри­ нималось ими как свидетельство идеологической, а возможно и че­ ловеческой, ненадежности молодого человека. Требовалось блестя­ щее знание предмета для того, чтобы преодолеть это подозрение, получить оценки, обеспечивающие поступление. Если при поступ­ лении в вузы или на факультеты естественно-научного профиля обойти требование идеологической лояльности было все же воз­ можно, то при поступлении на факультеты гуманитарной ориента­ ции это было практически невозможно сделать. Тем не менее мож­ но было поступить без комсомольской характеристики в вузы «идеологической» подготовки, к которым относились все ведущие институты и факультеты, обучавшие общественным дисциплинам. В эпоху борьбы с неграмотностью поступление в девятый класс являлось задачей, которую могла решить лишь небольшая часть учащихся, до войны — не более 10%. Уровень доступности средне­ го образования возрастает. Продолжение образования после вось­ милетки становится рутиной для подавляющего большинства уча­ щихся. К 1975 г. 97% выпускников восьмого класса были приняты либо в десятый класс, либо в одно из заведений, дающих среднее профессиональное образование. Отстраиваясь, увеличивая свое влияние на общество, советская система образования дает рожде­ ние целому ряду социальных институтов, акцентирующих ценнос­ ти достижений. Сам процесс обучения с имманентной ему оценкой

144

Глава 4. Кейс I: становление эквализирующего кластера

Диаграмма 5 Численность учащихся по классам в СССР (млн) (27)

успеваемости, многочисленные процедуры, призванные стратифи­ цировать сообщество учащихся средних школ на лучших и худших, олимпиады и конкурсы, золотые и серебряные медали — все это, вне зависимости от навязываемой обществу эгалитарной идеоло­ гии, восстанавливало в правах понятие «успеха», прививало милли­ онам школьников достижительские ориентации. Решающим стра­ тифицирующим фактором становился переход из восьмилетки в десятилетку, когда более половины учащихся, плохо справлявших­ ся со школьной программой, уходили в сферу профессионального образования. Профессиональное образование ставило целью совместить среднее образование в урезанной форме с первичными навыками обучения профессии для тех, кто должен был работать на рабочих должностях в промышленности и в сфере обслуживания. В годы Гражданской войны состав рабочего класса — провозглашенного властью гегемоном революции — оказался размытым. Многие ра­ бочие, связанные тесными узами с деревней, предпочли вернуться к сельскому образу жизни. Так было легче выжить. Это не могло не беспокоить вождей революции. «Со времени войны, — писал, к примеру, Ленин, — фабрично-заводские рабочие в России стали гораздо менее пролетарскими по составу, чем прежде, ибо во вре­ мя войны поступали на заводы те, кто хотел уклониться от военной службы» (115. С. 19). Советская власть должна была не только пре­ одолевать неграмотность подавляющего большинства населения, но и параллельно воссоздавать или, точнее, создавать класс рабо­ чих, отвечающих тем характеристикам, которыми их наделила идеология. В этом смысле советский рабочий класс был как идео­ логическим конструктом, предваряющим революции, так и про­

4.6. Институт образования

145

дуктом социальной инженерии, воссозданным с помощью систе­ мы профессионального образования. Отправным пунктом программы возрождения рабочего класса стал декрет Совета На­ родных Комиссаров 1919 г. «О мерах к распространению профес­ сионально-технических знаний», в котором ставилась цель повы­ шения производительности труда посредством распространения профессиональных знаний в рабочей среде: «Необходимым усло­ вием окончательного торжества рабоче-крестьянской революции является поднятие производительности народного труда, а наибо­ лее быстрым и верным способом такого поднятия является рас­ пространение в широких народных массах профессионально-тех­ нических знаний и умений» (76). В 1921 г. советское правительство учредило Положение о школах фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). В 1940 г. ФЗУ были преобразованы в сеть ФЗО — ремеслен­ ных железнодорожных училищ и школ фабрично-заводского обу­ чения. В 1959 г. Главное управление трудовых резервов было пре­ образовано в Государственный комитет Совета Министров СССР по профессионально-техническому образованию, а ФЗО — в про­ фессионально-технические училища (ПТУ), средние профтехучи­ лища (СПТУ) и техучилища для тех, кто уже имеет среднее образо­ вание. Профессиональное обучение предусматривало получение учащимися среднего образования, но в отличие от десятилеток упор делался все же не на теоретическую подготовку, а на профес­ сиональное обучение, занимавшее в типичном учебном заведении подобного типа 60—70% времени (34, 73). За годы существования системы профтехобразования через нее прошло примерно 36 млн человек (34. С. 5). Анализ системы как Таблица 4 Динамика развития системы профессионального образования (34)

146

Глава 4. Кейс 1: становление эквализирующего кластера

института мобильности позволяет выделить два этапа ее развития. На первом этапе в 1920—1930 гг. она, безусловно, играла роль соци­ ального лифта, помогавшего миллионам бывших крестьян овла­ деть навыками рабочих профессий. Окончивший ФЗУ или ФЗО ра­ бочий мог продолжить образование, если находил это возможным. В 1960—1980 гг. система ПТУ и ОПТУ эволюционировала из инсти­ тута мобильности в институт воспроизводства рабочего класса и крестьянства. По данным исследования, проведенного сектором образования Института социологии РАН, в профтехучилищах Москвы и Калининграда (1500 опрошенных) 68% учащихся этих учебных заведений были выходцами из рабочих. При этом 43% из них готовились для работы в промышленности, 15% — для работы в строительстве, 16% — для работы на транспорте и в связи, 19% — для заполнения позиций в сфере торговли и 9% — для работы в сельском хозяйстве (186. С. 19). Система однозначно ориентировала учащихся на рабочие специ­ альности: экстенсивно растущая экономика нуждалась в постоян­ ном притоке рабочих рук. Упор на профессиональное обучение в ущерб овладению теоретическими предметами фактически закры­ вал для большинства учащихся возможность получения образова­ ния в вузе. Только 15—20% опрошенных планировали по окончании ПТУ или СПТУ продолжить учебу в вузе, в сельскохозяйственных учебных заведениях доля ориентированных на вуз была и того мень­ ше — 8% (186. С. 20). «Социальный состав учащихся, — подчерки­ вали авторы исследования, — предопределяет сравнительно низкий уровень общеобразовательной подготовки. Отсюда и неверие в свои силы» (186. С. 20). Именно это обстоятельство существенно снизи­ ло престижность подобного обучения. В представлениях современ­ ников учащиеся ФЗО, а затем ПТУ выглядели неудачниками, обре­ ченными по окончании учебного заведения заниматься ручным трудом на заводе или фабрике без каких-либо надежд на социальное продвижение. «В результате отрицательной селекции, — говорилось в выводах уже упоминавшего исследования, — социальная среда в ПТУ, как правило, оказывается более однородной, чем в целом, выше степень общности интересов, хотя порой эти интересы приоб­ ретают негативную с точки зрения интересов общества направлен­ ность» (186. С.20). Никто, разумеется, не препятствовал выпускни­ кам профтехучилищ поступать в вуз, но в реальности никто не был заинтересован в том, чтобы они имели такую возможность. Система профтехобразования выступала наряду со школой и вузовской сис­

4.6. Институт образования

147

темой в роли стратифицирующего механизма, действующего вопре­ ки уравнительной идеологии, прокламировавшей основной целью системы создание общества, лишенного неравенства. Переход к воспроизводящей функции способствовал ее деградации как со­ ставной части института, ориентированного на межпоколенческую мобильность. Третьим элементом программы, нацеленной на модернизацию общества, выравнивание жизненных шансов, становилась система высшего образования. До революции в 105 вузах, существовавших в Российской империи, обучалось 127 тыс. человек, принадлежав­ ших к элитным слоям общества (27. С. 409). В 1922 г. этой системой вплотную начала заниматься новая власть, издав Положение о выс­ ших учебных заведениях РСФСР. Согласно этому декрету, система высшего образования должна была преодолеть отрыв от практики, теснее слиться с производством и его задачами. Особым направле­ нием ее развития объявлялась демократизация приема в нее пред­ ставителей рабочего класса и беднейших слоев крестьянства. Для того чтобы облегчить рабочей и крестьянской молодежи поступле­ ние в вуз, в 1919 г. при вузах создавались рабочие факультеты, при­ званные восполнить пробелы в образовании, характерные для лю­ дей, еще недавно не умевших ни читать, ни писать. Так называемые рабфаки существовали вплоть до 1980-х гг., воплощая собой поли­ тику «позитивного содействия» в отношении тех, кто не обладал подготовкой, позволявшей поступать в вуз. Вплоть до 1960-х гг. рабфаки выполняли ту роль, которая была изначально предписана им властью, но в 1970—1980-е гг. социальный состав учащихся раб­ факов и назначение этого института претерпели изменения. В пе­ риод так называемого «застоя» поступление в элитные вузы страны на меритократической основе становилось все более затруднитель­ ным вследствие практик неформальной протекции, получавшей в обществе все большее распространение. Возникла ситуация, при которой элитные вузы оказывались, по сути, закрытыми для абиту­ риента, родители которого не принадлежали к элитным слоям об­ щества. Рабфаки превратились в обходной путь потому, что наделя­ ли статусом рабочего любого абитуриента, отработавшего два года на производстве или отслужившего в армии. Достаточно было про­ работать два года на одном из промышленных предприятий на ра­ бочей должности (зачастую это была формальная характеристика), и абитуриент получал возможность зачисления на рабфак с после­ дующим льготным поступлением в вуз. По данным исследований

148

Глава 4. Кейс 1: становление эквализирующего кластера

(SDMR)1, проводившихся среди вузовской молодежи в то время, до половины молодых людей, обучавшихся на рабочих факульте­ тах, были выходцами из семей, в которых хотя бы один из родите­ лей имел высшее образование. Одним из каналов, помогавших преодолевать барьер вступительных экзаменов, были квоты (до 10%), выделявшиеся московскими вузами для молодежи союзных республик. Значительную часть абитуриентов, воспользовавшихся этими привилегиями, составляли выходцы из семей, принадле­ жавших к региональным элитам. Предполагалось, что обучение молодежи в Москве, Ленинграде или каком-либо другом крупном городе РФ, будет стимулировать процессы интеграции общества и аккультурации периферийной молодежи по отношению к культу­ ре советского Центра. Как показали события, последовавшие за распадом СССР, этим надеждам не суждено было оправдаться. Ре­ гиональные элиты, прошедшие обучение в Москве, отнюдь не ста­ ли от этого лояльнее по отношению к России, советскому, а затем российскому Центру. Тот факт, что первый президент Украины Л. Кравчук окончил в 1970 г. Академию общественных наук при ЦК КПСС в Москве, не помешал ему поставить свою подпись под Беловежским соглашением. По иронии судьбы, известный терро­ рист Щ. Басаев также проходил обучение в столице СССР в сель­ скохозяйственном вузе. Анализируя эволюцию советской системы образования, нельзя не признать того факта, что, расширяясь и дифференцируясь, она являлась на протяжении всей истории страны мощным институтом уравнивающего воздействия, расширяющим жизненные шансы для выходцев из самых разных слоев общества. Среднее образование стало фактически всеобщим. Разветвленная вузовская система (в 1975 г. в стране работало 875 вузов, в которых училось 4,9 млн сту­ дентов) (27. С. 409) вбирала в себя примерно 20% выпускников сред­ них школ (209. С. 97). Вместе с тем нельзя не отметить тот факт, что по мере вхождения советского общества в состояние «застоя» систе­ ма образования во все большей степени превращалась из института восходящей мобильности в институт производства и воспроизвод­ ства социальных различий. Несмотря на наличие рабфаков и про­ чих вариантов льготного поступления в вуз для детей рабочих и кре­ 1 Исследование «Социальные различия в современной России» (Sосіаl distinсtions іn modern Russia) (1998) базировалось на репрезентативной многоступенчатой выборке населения РФ объемом 3 тыс. респондентов.

4.6. Институт образования

149

стьян, их доля в общей совокупности студентов постоянно умень­ шалась, при этом набирала силу тенденция создания неформальных институтов назначения на привилегированные должности в обход меритократических критериев, характерных для образовательной системы. Эти критерии входили в противоречие с интересами мест­ ной и центральной бюрократий, ставящих имеющийся у них ресурс социальных связей на службу личным интересам. По мере развития системы обозначились основные противоречия, нарушавшие прин­ ципы равенства, декларируемые ею, — различия в качестве обуче­ ния между вузами центра и вузами периферии, в уровне доступнос­ ти образования по общественным и техническим дисциплинам, уровень требований к абитуриентам и студентам—выходцам из элитных слоев общества и к рядовым студентам. Немалую роль в ут­ верждении неравенства сыграла система административного рас­ пределения, находившаяся под мощным влиянием неформальных институтов социального продвижения. Студенты, лишенные влия­ тельных родственников, должны были довольствоваться местами, имевшими слабый потенциал дальнейшего продвижения, выходцы из элитных слоев общества получали возможность занять позицию социального старта, которая при наличии связей обеспечивала их дальнейшую мобильность. Стимулируемая системой образования тенденция к воспроиз­ водству и углублению социальных различий в советском обществе не прошла мимо внимания социологов: «Между рабочими и интел­ лигенцией отмечается значительная по масштабам циркуляцион­ ная мобильность. Естественно, это не означает, что шансы попасть в слои интеллигенции равны у детей, выходящих из слоев интелли­ генции и из слоев рабочих. Касающиеся этого исследования в Вен­ грии показывают, что в стране в семидесятые годы шансы попасть в слой интеллигенции для детей родителей, которые находятся в этом слое, в пять раз выше, чем для детей квалифицированных ра­ бочих, и примерно в двадцать раз выше, чем детей неквалифициро­ ванных рабочих. Эти данные заставляют считать, что проблема вы­ равнивания шансов продолжает оставаться важной социальной задачей» (209. С. 519). По данным исследования, проведенного ро­ стовскими социологами, в 1932 г. выходцы из рабочей среды со­ ставляли среди студентов 65,0%. В 1967 г. в вузах области доля этой категории оказалась существенно меньшей. Обсуждая причины, побудившие их поступать в вуз, все абиту­ риенты ставили в ряд самых важных возможность социального