Христианский опыт этики любви к ближнему (размышления и цитаты)

1

ХРИСТИАНСКИЙ ОПЫТ ЭТИКИ ЛЮБВИ К БЛИЖНЕМУ (РАЗМЫШЛЕНИЯ И ЦИТАТЫ): О РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИХ ДУХОВНЫХ ОСНОВАХ МИЛОСЕРДИЯ И БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Никулин А.Н. (CC-BY-SA) Creative Commons Attribution/Share-Alike - license: разрешается заимствование/ воспроизведение/ распространение в любой форме и целиком или фрагментарное - на таких же свободных условиях и с сохранением указанных прав авторства на включенные авторские тексты/цитаты КРАТКАЯ АННОТАЦИЯ: Публицистическое религиозно-философское эссе. Очерк излагает и анализирует реальные факты и типичные явления социальной проблематики общественной жизни, в сопровождении прямого истолкования их автором с христианских позиций. В котором, на метафорических собирательно-образных примерах, показывается соотношение отвлеченнотеоретического пуританского, обмирщенного, ханжеского и ригористичного "морализаторства", с его догматизмом "стандартов" в которые насильно втискивается и подстраивается человек, - с реальной практикой уважительного благоговения перед самобытностью, своеобразием и удивительно-многогранным разнообразием живой действительности. В данной работе приводится критическое сравнение обобщенно-светского отношения к конкретным острым социальным проблемам/конфликтам общества и человеческим страданиям вообще - и религиозно-христианского мироощущения (воспитывающего сострадательно-милосердное отношение к окружающему); а также оценивается риск возникновения крайних форм нетерпимости и розни - как негативное последствие отхода секулярного общества от любых норм морали. Многие доводы подкрепляются соответствующими богословскими и философскими цитатами разных авторов, классиков и современников. Весь текст проникнут главной темой: что в итоге сам человек изберет для себя, по какой морали будет он ориентироваться в своей жизни?.. Сумеет ли он правильно отличить подлинно-истинные Ценности - от ложных соблазнительных "кумиров"?.. Какую правду о человеке и о делах милосердия открывает христианство?.. В чем гуманистические идеалы смогут найти себе твердое духовно-нравственное основание, способное придать всей жизни незыблемую ценность, вечный смысл и раскрыть её предназначение?.. Для всех читателей, интересующихся христианским этическим мировосприятием.

2

ОГЛАВЛЕНИЕ: *** ЧАСТЬ ВВОДНАЯ. ПРОЛЕГОМЕНЫ. ЗАБОТА ОБ ОБЩЕСТВЕННОЙ НРАВСТВЕННОСТИ - ПЕРВЫЙ ШАГ НА ПУТИ ПРОФИЛАКТИКИ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ. (Глава I) Чтобы вылечить больное общество - нужно духовно исцелить и облагообразить его "душу"........................................................................................................................................... 5 *** ЧАСТЬ 1-АЯ. КОГДА ПОВСЕМЕСТНО ПРОЦВЕТАЕТ ОБМАН И НАСИЛИЕ, ПУСТЬ ЧЕРЕЗ ПРИМЕР НАШЕГО САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ ВЫЖИВЕТ СРЕДИ ЛЮДЕЙ ЛЮБОВЬ (Глава II) Созидательный подвиг веры, плодотворный пример жизни во Христе и миролюбивого смирения, показавший, что добро реально возможно! - и противоположный "героизму" разрушительно-анархическому.................................................................................. 28 (Глава III) Если даже вокруг нас нет любви - мы должны жить так будто она есть, пусть через нас она явлена будет!............................................................................................................46 (Глава IV) Нельзя быть счастливым в одиночку - лишь приобщившись к всеобщей заботе друг о друге; и через стяжание божественной Любви к Богу и к ближним - мы обретаем смысл нашего личного счастья: "ищите же прежде царства Божия и правды его, и это все приложится вам" (Мф. 6,33)......................................................................................................... 51 *** ЧАСТЬ 2-АЯ. НЕ ЖДАТЬ "ЛУЧШИХ ВРЕМЕН", А САМИМ СОДЕЙСТВОВАТЬ ИХ СОЗИДАНИЮ, ВЕДЬ ЧАСТО НЕДОСТАТОК ДОБРЫХ ЧУВСТВ И ДЕЛАЕТ ВРЕМЕНА ТЯЖЕЛЫМИ. (Глава V) Порой, мы выбираем "легкие пути" ценой тяжкого греха; ...всеобщая Благотворительность - мост социального примирения, повсеместное Милосердие - вместо раскола обоюдной ненависти!........................................................................................................73 (Глава VI) О соборных общинах - в них образец подлинных межличностных отношений, проникнутых чувством семейности, семейного единения, соучастия, братской взаимоподдержки, ибо семейное счастье - всегда соборно....................................................... 93 (Глава VII) Разум обретает ценность лишь тогда, когда он служит Любви....................... 113 (Глава VIII) Личный долг адекватного ценностного ответа на высший призыв подлинных ценностей, как наша жизненная "сверхзадача".........................................................................117 *** ЧАСТЬ 3-ИЯ. ЖИЗНЬ ИЗМЕРЯЕТСЯ НЕ ТОЛЬКО ДЛИНОЮ ПРОЖИТЫХ ЛЕТ, А ЕЩЁ И ПОЛЬЗОЙ И ДУШЕВНЫМ ТЕПЛОМ, ОТДАННЫХ ЛЮДЯМ. (Глава IX) С чистой совестью даже умирать не страшно, ибо праведная смерть - свята, зато жизнь - мертва без Любви..................................................................................................122 (Глава X) Помогать другим, сострадая им и не боясь страданий, жертвенная любовь возможна лишь в сораспятии со Христом (Гал. 2:19)..............................................................144 *** ЧАСТЬ 4-АЯ. УЧАСТЬ БЕЗДОМНОГО. ТОЛЬКО СОСТРАДАНИЕ СПОСОБНО РАСТОПИТЬ ОТЧАЯНЬЕ. НЕОБХОДИМО УВАЖЕНИЕ К ЛИЧНОСТИ ЛЮБОГО ЧЕЛОВЕКА, БЕЗ ЧЕГО НЕВОЗМОЖНО ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА. МИЛОСЕРДИЕ СБЛИЖАЕТ СИЛЬНЕЕ КРОВНОГО РОДСТВА И ДРУЖБЫ, ТОЛЬКО УЗЫ ВЗАИМОПОМОЩИ И ЛЮБВИ ДЕЛАЮТ ВСЕХ НАС БРАТЬЯМИ И СЕСТРАМИ.

3

ВО ГЛАВУ УГЛА НАДО СТАВИТЬ НЕ ПРАГМАТИЧЕСКУЮ "РАЦИОНАЛЬНОСТЬ", А - СПОСОБНОСТЬ К ГУМАННО-ЧЕЛОВЕКОЛЮБИВОМУ СОСТРАДАНИЮ. (Глава XI) Бедность - это жажда богатства, называющие себя "богатыми" - нищи духовно, бедны добродетелями с атрофией чувств милосердия, ущербно лишив сами себя сострадания. Не обязательно иметь много д е н е г, главное - чтобы в глубине самого сердца был преизбыток Л ю б в и............................................................................................... 157 (Глава XII) Грех завистливого соперничества; ...иметь милующее сердце - дороже любого богатства, первым можно приобрести себе искренних друзей, коих не купишь серебром последнего.......................................................................................................................................219 *** ЧАСТЬ 5-АЯ. БЕСПОЩАДНОЕ ПРАВОСУДИЕ, "СПРАВЕДЛИВОСТЬ" БЕЗ МИЛОСЕРДИЯ? ИЛИ "МИЛОСЕРДНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ"? - ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ СПОСОБНА ЧЕЛОВЕКА ПЕРЕРОДИТЬ. ВЫШЕ ЗАКОНА МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ, ВЫШЕ ПРАВА - ЛИШЬ МИЛОСТЬ, И ВЫШЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ - ЛИШЬ ПРОЩЕНИЕ. (Глава XIII) Всякий раз, когда второпях осуждаем невиновного - распинаем Христа; не бывает любви без прощенья, кто не умеет прощать - тот не вправе и судить, даже "справедливо"; кто не в силах даровать надежду - тот не властен бесповоротно непоправимо-безвозвратно приговаривать и обрекать, грозя самовольно устроить другим земной "ад", прежде Божьего Суда............................................................................................ 249 *** ЧАСТЬ 6-АЯ. “ЛИШНИЕ” В ЭТОМ МИРЕ. ЧЕРЕЗ НАШЕ САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ ВЫЖИВЕТ СРЕДИ ЛЮДЕЙ ЛЮБОВЬ. (Глава XIV) Страшнее смерти для брошенных в одиночестве людей — это равнодушие со стороны близких; избавляясь от которых, - мы пытаемся заглушить и избавиться от угрызений совести, изнутри гложущих за наше нежелание им помочь, их навестить........270 (Глава XV) Здоровая семья - здоровое общество, о важности приоритета семейных ценностей....................................................................................................................................... 280 (Глава XVI) Правом на жизнь, любовь и заботу обладает каждый человек, независимо от возраста, от уровня развития и от наличия у него тех или иных врожденных заболеваний; выявление же неизлечимого или трудноизлечимого генетического заболевания не может служить побуждением к прерыванию зародившейся жизни - всякое страдание послужит лишь проверкой нашей любви на прочность...............................................................................287 (Глава XVII) Быть самим благодарными и добродетельными в каждом миге нашей жизни это наш долг ради тех кто всего этого лишен......................................................................... 298 *** ЧАСТЬ 7-АЯ. ГЛУБИНА ПЕРЕНОСИМЫХ КЕМ-ТО СКОРБЕЙ, СПОСОБНА В НАС ОТКРЫТЬ ГЛУБИНУ УТЕШАЮЩЕЙ ЛЮБВИ И ЗАБОТЛИВОГО ДОЛГОТЕРПЕНИЯ О СКОРБЯЩЕМ. (Глава XVIII) Как Христос спустился в самый ад, взыскуя человека; так и мы, исполняя завещанное и подражая, должны снизойти, спуститься во мрак их бездомности, одиночества, боли и отчаяния, - принести им туда свет надежды.......................................309

4

*** ЧАСТЬ ВВОДНАЯ. ПРОЛЕГОМЕНЫ. ЗАБОТА ОБ ОБЩЕСТВЕННОЙ НРАВСТВЕННОСТИ - ПЕРВЫЙ ШАГ НА ПУТИ ПРОФИЛАКТИКИ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ. (Глава I) Чтобы вылечить больное общество - нужно духовно исцелить и облагообразить его "душу" ...христианская этика - воплощенное в реальной жизни святых нравственное свидетельство миру о существовании высших ценностей Правды Божьей, в которых она торжествует и прославляется; ...совершенствование духовно-нравственной природы человека, на основе христианских ценностей, - как средство преобразования общественной жизни, побуждение к смягчению нравов Христианство - это религия благодатного духа Любви, а не буквы неудобоисполнимых запретов, которой чуждо какое-либо морализаторство, и научающей нас как правильно любить и соизмерять не осуждая других нашу собственную жизнь с высоконравственным ориентиром новозаветных заповедей и блаженств, подражая показавшему совершенный Образец жертвенной кротости и смирения - Господу нашему Иисусу Христу. Для опыта христианской гносеологии познание, никогда не было функцией только ума, как некоей последней основой, рациональным фундаментом жизни; так сказать, результативность познавательной деятельности человека, его состояние и способности к познанию зависела не только от силы его интеллекта, - но, прежде всего, от состояния его с е р д ц а (разум, по выражению Отцов Церкви, лишь "стоит в сердце", т. е. являясь функцией не только ума, но прежде всего сердца, средоточия внутреннего духовного опыта человека и, в конце концов, состояния всего его существа). Бога нельзя искать как какую-либо "вещь", где-то в пределах этого или потустороннего мира, на "небе" или на "земле"; Бог - обретается там, где сокрыта "моя" истинная сущность, и именно там происходит таинственно-мистическая в с т р е ч а с Ним, это в конечном счёте подлинные основы "моего" существования, в которых осуществляется причастность к Вечности "здесь и теперь". Поэтому познание Истины означает не определенную "сумму знаний", но, используя антропологический подход, - определенный с п о с о б человеческого существования (образ жизни), заключающийся в единении человека с Богом, в стяжании истинного непосредственноудостоверяющего опыта Богообщения, и с другими людьми - "жизнью во Христе"... "Основа веры в Бога есть встреча с Богом; говоря языком богословия, есть самооткровeниe Божие: Бог Сам говорит душе, Сам «открывается» ей, «прикасается» к ней. Это и есть мистический опыт, который есть корень религии: непосредственная встреча с Богом в глубинах души. Все остальное, все земное, все тварное, отступает тогда на задний план, и только Бог один предстоит тогда душе. Такие решающие встречи бывали у некоторых святых и праведников и особенно «мистически» одаренных людей. Характерной чертой их является превозмогающее чувство Реальности, иной, высшей, все-покоряющей Реальности, врывающееся с победной, непреодолимой силой в обычную сферу психической жизни человека, - эта Реальность есть вместе с тем и Все-превозмогающая Любовь: «Кто я, Господи, и кто - Ты? И Ты снисходишь ко мне», так чувствуют христианские мистики и святые. Не я, а Он; не мои переживания, плохие или хорошие или даже умилительные, а Он, Который выше всех моих переживаний, - Он предстоит мне, покоренному, захваченному, в благоговейном страхе и трепете, малому и ничтожному, предстоит мне в Своем величии и мощи, и мне остается только смиренно склониться перед Ним, почтительно пасть перед Ним, как говорится об благодарном исцеленном слепорожденном в Евангелии от Иоанна. Я - ничто перед Ним, но Он Милостиво снисходит ко мне, возвращая прежнее моё величие, придавая моей жизни новый высший смысл и первозданную ценность достоинства человеческого, освященного в Боге" (По словам Николая Арсеньева). По словам свят. Иоанна Златоуста: как благовонное миро не удерживает благоухания в себе самом, но разливает его далеко и, растворяя им воздух, услаждает чувства близ стоящих, так точно благородные и досточтимые мужи не могут скрыть своих доблестей в

5

себе самих, но чрез распространяющуюся о них славу многим приносят пользу, делая их лучшими. Христианская э т и к а, этико-эстетическим идеалом (жизнеутверждающим и жизнеоправдательным, придающим человеческому бытию подлинный высший смысл и цель предназначения; без укорененности в которой человек как бы становится безосновным, лишенным того неколебимого начала, придающего его бытию неизменную цену как высшего земного "блага" и источник освящения в свете своего вечного предназначения, теряет свою изначально-первостепенную значимость и ценность, десакрализуется и дегуманизируется), явившая собой совершенно экстраординарно новый дивный пример потрясающего Свидетельства (Откровением в человеческой истории и через историю в Священном Предании), вечно действующим источником и движущей силой; опирающаяся верой не на абстрактноусловную кем-то принятую и навязываемую остальным мораль, - а на оцениваемую живую практическую реальность духовно-мистического непосредственного о п ы т а Богообщения (нечто большего, чем просто интуиция или просветленное озарение, в этом случае инициатива исходит от Самого Творца, а не от грешного человека, каким бы праведным он ни был; нашедший выражение в т. н. "аксиомах религиозного опыта", в существовании и действенности которого многие убедились на личной практике, при соприкосновении с "духовными законами") - это в зерне своём есть не отвлеченная теория ("доктринерство"), а реальная жизнь, разумея её не столько со стороны действий и чувств, не номиналистически, сколько со стороны метафизической почвы, имеющая совершенно осязательные истоки и свидетельство веры, переживание божественного, религиозного действительного плодотворного опыта, т. н. "эмпирия обретенной Надежды", это огромный и преобразующий опыт метафизической Любви и трансцендентной Свободы, хотя которого с незапамятных времен самыми разнообразными и часто уродливыми и нечестивыми путями домогались также прочие лже-"мистики", но лишь одному христианству было суждено облечь все эти прежние беспорядочные мистические искания во святые одежды таинств Церкви, в конкретно-исторической жизни святых своих пророков, праведников и подвижников, видевших в самой гуще жизни деяния Бога и соучаствующих в них, их личном предстоянии перед своим Богом, встречи с Ним лицом к лицу, открывшимся им в Откровении именно так и не иначе, их человеческих действий, мотивов и фраз, начиная с отдельных образов, героев и сюжетов, о которых повествует библейская Священная История: ...красной нитью проходя сквозь ключевые вехи, через т. н. "духовную преемственность" (Ср. "Не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы" (Мф. 22:32) ), начиная с самых первозданных людей, хранящих Его заповеди, через которых Он заключил Завет со всеми людьми, и далее через историю жизни и гостеприимства ветхозаветного патриарха Авраама, таинственно принявшим у себя в доме троих Святых Странников, посещение Которых было посещением Божиим, и служение пророка Моисея Боговидца, получившего на горе Синай десять заповедей Закона Божьего, и мужество верности царя и псалмопевца Давида, в годы испытаний, с особым рассуждением вникая в пути Промысла, он изливал перед Богом глубокую скорбь свою и просил Его помощи, и всегда находил её, исполняясь всецело-вседушного упования и надежды на Господа, и уже при времени пришествия Христа, во славе явившего Свою преображенную божественность на горе Фавор трем ученикам Петру, Иакову и Иоанну, и также призыв некогда бывшему гонителю христиан Савлу, обратившемуся после чудесной встречи на пути с Ним и ставшим Апостолом Павлом, - и продолжаясь и по сию пору (Воскресший Господь Иисус Христос говорит Фоме: "...Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим" (Ин. 20:27) ), - все эти свидетельства стали решающим моментом, достовернореальным свершившимся фактом, живым примером и основой всего религиозного опыта незабываемой встречи с Господом в жизни каждого из них, во всей его непосредственности, во всем его решающем радикальном творчески-перерождающем значении, и притом с совершенно исключительной конкретностью, концентрацией и силой!.. Их святые жизни сияют нам сквозь века, подобно духоносным "светильникам", - высвечивающим наши собственные темные изнаночные стороны и потаенные изъяны наших грешных душ. Те вещи, бывшие ранее отдаленными или неактуальными, ныне же внутреннему взору предстают с иной стороны, приобретают новый смысл, становятся более близкими и реальными слова всепобеждающей веры и надежды, некогда сказанные и завещанные прошедшими через подобные же испытания, приобщая и нас к опыту упования их духовных носителей (и в этом их таинственное

6

интуитивно-ощущаемое метафизическое могущество). "Но в христианстве это - не только внутреннее переживание, это - исторический факт. В христианстве мистическая в с т р е ч а исторически обоснована: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16); «То, что было от начала, что мы слышали, что мы видели, что рассматривали нашими глазами, и что руки наши осязали» (Ин. 1:2), что было «Слово Жизни», «Вечная Жизнь»! Здесь, в этом Иисусе, Которого мы видели и могли трогать нашими руками, раскрылось нам присутствие Божественного - таков был опыт учеников" (Николай Арсеньев). "Подлинный смысл христианской веры, как бы центр ее тяжести, лежит в том, что идея Бога ставится в непосредственную связь с идеей реальности и абсолютной ценности человеческой личности. Христианство есть религия персоналистическая и антропологическая. Личность есть непостижимое, сверхрациональное, ни в какие внешние рамки не укладывающееся, свободно-спонтанное существо человека – тот глубочайший корень души, который сам человек сознает как некую абсолютно ценную, несказанную и непередаваемую тайну и подлинную реальность своего «Я». Это самое субъективное, самое личное в человеке, не укладывающееся ни в какие объективные рамки, есть вместе с тем то, что человек сознает как некую абсолютную реальность – как то, для чего и в отношении чего существует для него все остальное. Правда христианства – есть здесь живой личностный о п ы т, в котором открывается абсолютная, сверхчеловеческая реальность того, чем живет человеческое сердце и что составляет само его существо. То, чем живо и в чем нуждается человеческое сердце, есть для него Добро, Красота, Блаженство, Истинная Жизнь – словом, высшая ценность, которая, с одной стороны, сполна его удовлетворяет и, с другой стороны, сознается как абсолютная, объективная, самодовлеющая ценность" (С.Л. Франк). ...Пробудившая и раскрывшая во всей поразительной полноте в людях искренний пламенный воодушевляющий энтузиазм беспримерной, прежде никем недосягаемой, возвышенной, непорочной и нескверной, нелицемерной, безукоризненно-чистейшей, нежнейшей, сладчайшей, духовно преизобильно-питающей, плодотворящей, преисполняющей, всеобильнейшей и всещедрой, бескорыстной, живоносной, животворящей и благотворящей, вожделеннейшей, всерасточающей, но всегда остающейся неистощимой, неиссякающей и неичерпаемой, безмерной, бесконечной, всеобъемлющей, безграничной и беспредельной, всепроникающей, всепреодолевающей и всепобеждающей, незабываемой и несравненной, воссиявшей в совершенной славе, безоговорочной и безусловной Любви, — положенной краеугольным камнем всей христианской морали, как потрясающего свидетельства воодушевляющей жизненной правды её заповедей, в которые верили и в соответствии с которыми жили, и благодаря которой жизнь преизбыточествует и источник которой неиссякаем и не оскудеет рука её дающего, явившей мерило праведности, образ подлинности человека, и как замерзшие путники холодной ночью отогреваются собравшись вкруг у костра, так и наши очерствевшие грешные души оттаивают и пробуждаются от тепла негасимого пламени сей светлой Любви. Любовь высшая, обусловленная ясным сознанием братства всех людей, как призванных детей единого Бога (в том числе и грешных-заблудших), - вытекающая из откровенно нового взгляда на мир, в духе собственного личного смирения и братски-соборного единения с другими людьми. Во Христе раскрывается не поврежденный грехом образ Божий, тогда как в человеке он искажен нами, ибо мы, человеки, его изменили в образ, подобный тленному человеку (Рим. 1:23), - и в этом есть обретение подлинного образа (богоподобия), открытие и откровение о подлинном Человеке, т. е. о таком, каким он должен быть, но не стал. Только исходя из веры в абсолютный и подразумевающий в основе всего лежащий закон Любви, правящей миром, - и исходя из неё, можно утверждать Л ю б о в ь в качестве движущей силы и высшей формы п о з н а н и я, способной максимально всецело охватить и безболезненно для прочих весь мир, без какого бы то ни было разделяющего исключения; создавшая весь этот мир, переполняющая вселенную, и которую не может вместить бескрайнее пространство космоса, которая придает всему освящающий смысл, наполняя всё своим положительно жизнеутверждающим содержанием, - в каждом мгновеньи времени, в каждой точке пространства, в каждом атоме вещества, в каждой живой клетке, в каждом существе, является основой бытия. Но такая живая вера в совершенную Любовь - не есть плод человеческих усилий и вымысла, а носит благодатный характер, обретаемый в Христианстве. Это взаимообусловленная т р о и ч н о с т ь совокупных качеств присущих совершенной Любви, невыразимой онтологической полноты её

7

бытия: (1) Истина, своей сферой абсолютного всеобъемлющая и всепокрывающая; (2) также соприсутствующая ей животворящая, содействующая, всенаполняющая милостью и правдой Доброта; (3) и находящая своё видимое воплощение в явленной и грядущей во всей славе миру Красоте. Или же выражаясь иным образом: "По моему разумению, вера подобна лучу, надежда свету, а любовь - кругу солнца. Все же они составляют одно сияние и одну светлость. Вера все может творить и созидать; надежду милость Божия ограждает и делает непостыдной; а любовь не дает опочить уязвленному ее блаженным упоением" (Преп. Иоанн Лествичник). "Ибо вера, прочно зиждущая истину, есть основа того, что следует за ней, — я имею в виду надежду и любовь. Надежда же, будучи силой, скрепляющей любовь и веру, являет собой то, во что должно верить и что должно любить, и научает, как должно через нее совершать путь к этому. А любовь есть исполнение их: всею собою охватывая весь предельный предмет желания и прекращая их движение к нему, она вместо веры в его бытие и надежды на его будущее осуществление дарует собою вкушение его в настоящем" (Преп. Максим Исповедник). Эти т р и начала - составляют краеугольный камень подлинного нравственного Закона, его внутреннего достоинства, идеальной всеобщности и необходимости, - ибо нравственное добро, определяемое не личным произволом, а всеобщим разумом и совестью, есть по необходимости одно и то же д л я в с е х (без исключения), тогда как под благополучием всякий имеет право понимать все, что ему угодно. По Вл.С. Соловьеву, это три самоочевидные, первичноданные основы (начала) нравственности, присущие человеческой природе, исчерпывающие собой все видоизменения сферы возможных нравственных отношений (добродетелей) человека: такие как аскетическое господство человека над материальной чувственностью, как альтруистичная солидарность с живыми существами и как внутреннее подчинение трансцендентно-религиозному началу. Х р и с т и а н с к а я э т и к а кульминационно завершает собой, увенчивает и дополняет естественную этику (как "прелюдию" к первой, в ней обретающей свой подлинный смысл и приподнимаясь на новый уровень) - как две стороны единого целого. Христианская нравственность, предполагающая существование Бога, - как неоспоримая реальность, ставшая исторической д а н н о с т ь ю (свидетельством) нашего опыта, духовно-культурной частью этого мира, обогатившей мораль, мысль и чувство, культуру и искусство человечества качественно новыми возвышенными совершенными ценностями, заставляя заново взглянуть просветленным взором на неизменную ценность человека как "образа Божьего", переосмыслив и приподняв его достоинство и предназначение на значительно доселе невиданный новый уровень "чад Божиих" ("Я уже не называю вас рабами. Но я называю вас - друзьями" (см.: Ин. 15,14) говорит Господь наш Иисус Христос). И в изумительной сверхъестественной нравственности святых-подвижников, через христианское обновление и духовное воскресение, - дивно восстанавливающее нас к жизни от душевной смерти, одаривающей внутренней свободой превосходства над самими собой, над своей гордыней и чувственностью, над равнодушием и черствостью, и разрушающей стены "самодостатка", в которых запираем себя сами, поставляя на первое место Благо общее, взамен эгоцентричного индивидуализма, размягчая ожесточенное сердце - и обращая, открывая тому, что способно наполнить душу безграничной любовью ко всем людям, приобщить к высочайшему Добру... В этом явственно открывается совершенно обновленный этос, естественные добродетели которого преображаются и пронизываются новым измерением качества и преисполняются необыкновенной сокровенной глубиной смирения их внутренней несказанной чистейшей красоты, свободолюбивой от привязанности земному кротости, как сердцевины добродетелей, - несравнимые ни с какими иными "подвигами" прочих портретов исторических языческих героев и великих деятелей. И не только повсюду привнося в нашу жизнь несравненно новые более высокие ценности, превосходя и расширяя границы прежней нравственности, но и придавая радикально-новый характер всей её сфере - ранее неизвестный и недоступный без Христа, вне явленного человечеству Откровения, без которого само возникновение таких великих сверхъестественных добродетелей (таких как, любовь к нашим личным врагам) - было бы немыслимо; однако, даже это кажущееся превышеестественным - на деле оборачивается возвращением к самому себе, к подлинному одухотворенному естеству самого себя, некогда утраченному при "изгнании из Рая". "И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте и вы с ними" (Мф. 7:12); "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви" (Рим. 13:8). "...В смирении заключено нечто удивительное - то, что возвышает душу, а в гордыне то, что её унижает;

8

кажется противоречием то, что высокомерие ведет вниз, а смирение - вверх; однако благочестивое смирение возвышает потому, что подчиняет нас более высокому (духовному Источнику - Прим. Авт.), и нет ничего выше Бога" (Блаж. Августин); "...Ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится" (Мф. 23:12). Всеблагой Господь всегда близ пребывает "...с сокрушенными и смиренными духом, чтобы оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных" (ср.: Ис. 57:15), "...научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим" (Мф. 11:29). В смирении, преддверии Неба в сердцах праведных, неповторимым образом отражается таинство преображения во Христе, которое Господь облек в следующие слова: "Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин. 12,24). "Только через любовь Божию, воплощенную во Христе, мы можем правильно любить и Бога, и себя, и своих ближних, даже врагов. Ибо и за врагов наших умер Христос. Только благодаря той великой цене, которой Христос искупил наших врагов, дана нам сила любить их, благословлять их и молиться за них" (Свят. Николай Сербский). Например, молитва Св. Стефана Первомученика за своих убийц дышит бесконечной, всепрощающей, везде и во всем присутствующей, всепокрывающей добротой любви: "Господи, не вмени им это во грех!" (Деян. 7:60), ей же вторят слова Спасителя со Креста: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают" (Лк. 23:34); "...Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас" (Мф. 5,44); всё наполнено живительным дыханием доброты, пронизано светом милосердия и смиренномудрия, осознанием Божьей милости и упования на неё: "...Остави нам долги наши, как (в той мере, в какой) и мы прощаем должникам нашим" (Мф. 6,12), "...Милости хочу, а не жертвы" (Мф. 9,13); всё проникнуто духом, выраженным в притче о возвращении к Отцу блудного сына (см. далее: Лк. 15,11-32) и притче о жестоком рабе: "...Государь призывает его и говорит: весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? Так и Отец Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его" (ср.: Мф. 18:32-35). "Этика любви повелевает прощать обиды, причем прощать следует как признающегося в своем прегрешении и просящего о прощении (См.: Лк. 17:3-4), так и всякого согрешающего против тебя (См.: Мф. 18:21). Прощение – отказ от возмездия за обиду и нанесенный ущерб. Смысл милосердного прощения - не просто в забвении причиненного зла: забыть можно в презрении, в равнодушии к тому, кто совершил зло или стремился к этому, – а в отказе от мщения как первом условии возможного примирения: "Не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство: напротив, благословляйте" (I Петр. 3:9, см. также Мф. 18:21). Святые отцы советуют: "Если хочешь, чтобы Бог услышал твою молитву, помолись прежде всего за врага твоего". Прощение – это забвение обиды и согласие на мир (Ср. Деян. 7:60). Не противореча требованию непримиримости ко злу (ненависть ко злу отнюдь не означает непременной ненависти к тем, кто совершил зло), милосердное прощение, в частности, выражается и в том, что, ненавидя порок, следует относится к порокам других так, как мы по долгу совершенства относимся к своим собственным порокам, т. е. делать все возможное, чтобы исправлять их" (Р.Г. Апресян). Ибо невежественных следует наставлять, а не карать; слепца не бьют, но берут за руку и ведут за собой. "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию" (Мк. 2,17), - говорит Господь. "Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее" (Мф. 18:11). "Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений" (Ос. 6:6). "Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам: ибо как высоко небо над землею, так велика милость (Господа) к боящимся Его" (Пс. 102:10,11). "Как малейшая капля воды в сравнении с океаном, так и грехи твои в сравнении с непостижимой Христовой благодатью" (Свят. Тихон Задонский). "Как одна песчинка не равна по весу множеству золота, так и обращенное к Богу требование справедливости несравнимо с его состраданием. Прегрешения всякой плоти подобны горсти песка в сравнении с безмерным морем провидения и милосердия Божия. Как преизобильный источник нельзя заградить горстью праха, так сострадание Творца не может быть побеждено лукавством тварей" (Преп. Исаак Сирин). Потому что для каждого, кто от всего сердца к Богу обращается, стоят двери отверстыми и втройне радостно Отец принимает сына, истинно исправившегося. Ибо Он же ведь говорит, что "для Отца и Его Ангелов небесных бывает великим и ни с чем несравнимым торжеством, если хотя один грешник обращается и исправляется" (Лк. 15:7). Потому и взывал Он: "если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не

9

жертвы, то не осудили бы невиновных" (Мф. 12:7). "Не хочу смерти грешника, но исправления его" (Иез. 18:23). "И если бы ваши грехи были как шерсть, окрашенная в пурпур, наподобие снега убелю их; и если бы они черны были как ночь, вымою их как белую волну" (Ис. 1:18). Потому что только Бог может оставлять грехи и преступлений не засчитывать, почему и нам Господь заповедует ежедневно прощать раскаявшимся нашим братьям (Мф. 6:14)... Неужели образ Бога, столь часто представляющийся нам ассоциируясь с абсолютным воплощением строгого отеческого начала, имеет в себе нечто материнское? Отвечает на это С.С. Аверинцев: "Мы читаем: ибо Ты еси Господь всевышний, благоутробный, долготерпеливый и многомилостивый, - понятие благоутробный непосредственно соответствует таким категориям, как милосердие, доброта, всепрощение. Здесь видится в любви Бога к людям, в любви Христа к людям, в любви христиан друг к другу черты столь специфического вида любви, как “чревное” материнское жаление. Исаия 66:12–13: “Будете носимы на руках и лелеемы на коленях; как человека утешает его мать, так Я стану утешать вас, и в Иерусалиме вы будете утешены”. Исаия 49:14–15: “Сион говорит: Яхве оставил меня, и Господь мой забыл меня. Может ли женщина забыть младенца своего? Не пожалеет ли она сына чрева своего? Если даже и они забудут, то Я не забуду тебя”. Итак, Бог есть больше мать, чем сама мать". Всё познается в сравнении: к примеру, ветхозаветная законническая мораль - и дух милосердной благодати Нового Завета; жестокие порядки рабовладельческого Древнего Рима - и проповедь "виждь в каждом из бедных Христа" посредь них, доселе невиданная и неслышанная, словно из ниоткуда процветший Оазис среди бездуховной пустыни! «Я знаю, — говорит раб в комедии Плавта, — что моим последним жилищем будет крест: на нём покоятся мой отец, дед, прадед и все мои предки». В христианстве же - Крест с распятым Христом - превратился из орудия позора, в древо Славы. Среди христианской общины: "нет ни эллина, ни иудея, нет ни раба, ни свободного, но все едины во Христе" - как положительный пример для всего остального языческого общества. Христианство способствовало отмене особо бесчеловечных форм рабства. При этом, делая скидку на уровень развития социального сознания тогдашнего общества, проповедуя в конкретной культурно-исторической обстановке, в Библии - закон Моисеев категорически запрещал навсегда обращать своих соплеменников в рабство, которое практиковалось у язычников тогда повсеместно: "Если купишь раба Еврея, пусть он работает шесть лет; а в седьмой пусть выйдет на волю даром. Если он пришел один, пусть один и выйдет. А если он женатый, пусть выйдет с ним и жена его" (Исх. 21,2-3). Но понимая, что властолюбивое стремление в грехопадшей человеческой натуре господствовать над себе подобными не всегда удастся окончательно искоренить, однако Библия дает инструкции о том, как к рабам нужно относиться (Втор. 15:12-15; Ефес. 6:9; Кол. 4:1): статус раба не уравнивался с бездушной вещественной собственностью (наравне со скотом и инструментами) и его свобода была ограничена на определенно-условленный срок, а не полностью и безвозвратно пожизненно уничтожаема; рабу была гарантирована телесная целость, увечье раба влекло за собой его освобождение, а убийство раба — ответственность господина (Исх. XXI,20); нередко они считались членами семьи и находились в такой же зависимости, как жена и дети, даже господа нередко советовались с рабами (1 Цар. IX,5), роднились с ними (Исх. XXI,9); благочестие требовало справедливого и мягкого обращения с рабами (Иов. XXI,13; Притч. XXX,10); осуждая языческие формы изуверского рабства по низшей расе, касте или цвету кожи, противопоставляя языческим учениям о исключительности одних и неполноценности других, "сверхчеловековгоспод" и "недочеловеков-рабов". Христианство определило, что люди равны как дети Божьи, «братья во Христе»; отсюда «человек человеку брат» — как отрицание языческого (римского) «человек человеку волк». В послании апостола Павла к Филимону, весь смысл которого именно в братстве во Христе раба и господина: Павел отправляет ему обратно беглого раба, принявшего христианство, и при этом очень настойчиво требует, чтобы господин принял его как брата. Библия часто подходит к вопросам изнутри, призывает людей к изменению своих сердец, её целью является указать путь к личному спасению, а не к реформе всего общества: если человек испытывает любовь, милость и благодать Божию, задаром получая Его спасение, соответственно и он сам будет думать и действовать по отношению к окружающим людям, исходя из любви Божьей; человек, который пережил Божий дар спасения и свободу от рабства греха, будет понимать, что это не правильно порабощать другого человека; человек, который действительно испытал Божью благодать, в свою очередь, будет милостив к окружающим.

10

Церковь проповедовала, что и рабы, и господа – равны перед Господом; и именно эта предвосхищающая идея, постепенно вызревая, и привела к отмене рабства. "Таково-то было во время Апостолов благочестие христиан, что никто из них не называл собственного дома своим, никто ничего не присвоял себе, но, по праву братства, все у них было общее, как говорит святой Лука: и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща (Деян. 4,32). Ибо мужи благочестивые считали преступлением не делать участником в своем имуществе того, кто участвовал с ними в благодати; а посему они, как братья, всем пользовались вместе. Посемуто не было между ними ни одного бедного. Итак блажен тот народ, который, имея много богатых во Христе, не имел ни одного бедного в настоящем веке, и который, помышляя о богатстве вечном, освобождал братию свою от временной нищеты. Я разумею здесь богатого не столько имением, сколько делами, ибо Апостол сказал: да будут богаты добрыми делами (1 Тим. 6,18); хотя в домах многие богаты золотом, но в церкви они бедны благотворительностью, ибо когда они помогают бедным не столько, сколько могут, то и приносимое ими бывает неприятно Богу, и сберегаемое не насыщает их. Ибо продавали, как говорит Писание, поместья и дома свои и цену проданного полагали к ногам Апостолов, чтобы доставлять каждому, в чем кто имел нужду (Деян. 4,34-35). Ибо не заботились, чтобы самим не быть голодными, но заботились, чтобы не алкал другой... Итак братство во Христе, лучше братства по плоти. Братья по плоти иногда бывают во вражде друг с другом; а братья во Христе постоянно мирны между собою. Те иногда с завистью разделяют между собою общее достояние; сии всегда с радостию жертвуют друг другу и своею собственностью. Первые нередко презирают в обществе и родного; а последние часто принимают к себе и чужого" (Свят. Амвросий Медиоланский). В христианском идеале которого, а б с о л ю т н о е Благо - непосредственно совпадает с благом о т д е л ь н о взятой конкретной личности-индивида: в разительном отличии от прочих крайне-вульгарных коллективных форм ответственности, где слабое меньшинство, из-за соображений утилитарной целесообразности и меркантильной выгоды, принуждено жертвовать своим личным счастьем, ради отвлеченно-абстрактного блага и выживания некоей избранной элитарной группы (часто преследующей свои цели радикально-противоположные интересам первой группы), нагляднее всего это проявляется - в виде рабского труда на благо "господ", когда малое или слабое приносится в жертву сильных мира сего и чьих-то грандиозных планов. Например, своим учением, путем воздействия на убеждения и нравы римского общества христианство исподволь подготовляло последнее к отмене рабства, послужив благотворному влиянию, оздоровлению и смягчению диких привычек античного общества, духовно-нравственно преобразив его изнутри и повлияв на личную жизнь людей разных каст-слоев-классов - возведя достоинство к а ж д о г о человека (без исключения) на дотоле неведомо-недосягаемую высоту величия его призвания, придав его жизни - высший смысл; также христианство вело борьбу с ростовщичеством - одним из основных грязных способов закабаления должника и превращения его в раба, приведши в итоге к отмене массового рабства (и также способствуя искоренению прочего надменно-гордого самовозвеличивания одних-"избранных" и уничижение других-"неприкасаемых, опущенных" провозглашая равенство раба со свободным в лоне Церкви): рабу, наравне со свободным, открыт был доступ к таинствам крещения и причащения и ко всем богослужебным собраниям; брак раба, подобно браку свободного человека, освящается благословением Церкви и объявляется неприкосновенным, и его семейная жизнь требует должной защиты ее от преступных покушений со стороны развращенных господ; существовало вменение в обязанность христианам выкупать на свободу рабов, чистоте веры и нравственности которых грозила опасность со стороны их господ, и пленных, попадавших в рабство; во время гонений рабы, вместе со свободными, венчаются одним и тем же венцом мученичества, причем рабы называются мучениками не только за веру, но - и за целомудрие, не позволив надругательства над собою и хранение собственной чести; также рабы погребаются рядом со свободными, на общих кладбищах; "Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе" (Гал. 3:28); "Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов. Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков" (1 Кор. 7:20-24), "...ибо каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный" (Еф. 6:8); "Те, которые имеют господами верных, не должны обращаться с ними небрежно, потому что они б р а т ь я; но тем более должны служить им, что они верные и возлюбленные и благодетельствуют

11

им" (1 Тим. 6:1-2), "...не как уже раба, но выше раба, б р а т а возлюбленного, особенно мне, а тем больше тебе, и по плоти и в Господе" (Флм. 1:16); "К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу" (Гал. 5:13), "Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства" (Гал. 5:1) - в своей квинтэссенции, конечной кульминации, увенчавшись раскрытием церковными писателями темы учения о рабстве плоти и о свободе духа, о рабстве греху, как о наитягчайшем рабстве, даже по сравнению с гражданским рабством, и об истинной свободе, свободе во Иисусе Христе... Чистое состояние нравственной свободы (от греха) есть дар б л а г о д а т и (условие и причина), и где благодать не есть нечто внешнее, извне приданное человеческому естеству, она укоренена в самом акте сотворения человеческой природы (в образе Божием в человеке), споспешествуя в реализации выбора, укрепляя человека в д о б р о м намерении, благодать и человеческая свобода проявляются одновременно и не мыслятся одна без другой: "Познайте истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8,32). "Закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти" (Рим. 8,2); "Где дух Господень, там свобода!" (2 Кор. 3,17). Иными словами, через причастие Божеству, через соединение с Богом, человек в свою меру приобщается к той свободе, которой обладает Бог, и сам обретает свободу, освобождаясь от власти греха и от природной необходимости. "Владей своими страстями - или они овладеют тобою. Кто свободен телом и несвободен душой, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно - свободен" (Эпиктет); “Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного” (Рим. 7:15-23); “Всякий делающий грех, есть раб греха” (Ин. 8,34); Св. апостол Павел, говоря об Искуплении (от греха), использует образ раба, выкупленного на свободу дорогой ценой (см.: 1 Кор. 7,23). Когда на кону ценность духовной личной свободы уравнивается с ценой жизни, отданной в борьбе за неё, подобно вольной птице, предпочитающей от голода умереть на воле, нежели пожизненно мучиться хоть сытой, но заключенной в клетке. Что, как ни свободная воля в любви к истине, справедливости и добру, заставляет превозмогать страх и жертвовать собою ради воплощения их идеалов, избирая верность им превыше униженной жизни, порабощенной греху? Т. е. может человек всю жизнь и был рабом греха, потакал злочестивой воле, но в какой-то момент пробуждения совести, решил умереть для него, ощутив себя как свободный человек, - очистившись от страстей, стал мертв для греха, но приобщился жизни д о б р о д е т е л ь н о й, вечным ценностям, обретя в них своё б е с с м е р т и е... "Познаете истину, и истина сделает вас свободными. Всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно; сын пребывает вечно. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете" (ср.: Ин. 8,31-36); “К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовию служите друг другу. Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти” (Гал. 5:13-17). "Когда слышишь, что Христос, сойдя в ад, избавил содержавшиеся там души - не считай этого далеким и от того, что совершается ныне, - ...чтобы нас, порабощенных, повинных и подчинившихся пороку, освободить и сделать победителями смерти и греха" (Преп. Макарий Египетский). Трансцендентная с в о б о д а о т г р е х а заключает в себе внутреннее освобождение от эгоцентризма, отход от ожесточения и прозрение на всю отталкивающую недостойность нашего прежнего поведения, великую победу и прорыв любви над нашей гордой самоизолированностью от других людей, коренное изменение собственного морального облика и ментальности в искреннем акте п о к а я н и я. "Если бы природа его была гнусна, то как бы могло скрываться в нем покаяние, которое прекрасно? Через покаяние является человек прекрасным и благородным и избегает скверн, а потому красота сия, сокрытая в его внутренности, уличает его в том, что сам он виновен в своей нечистоте" (Преп. Ефрем Сирин). Покаяние - спасение, освобождение от греха, позитивная жажда дел добра, обращение к Любви. Только в искусстве Любви, равнозначном искусству Жить, - обретается подлинно настоящая позитивная Свобода; и проявляется свободная независимость воли от принуждения греха гордыни и чувственности; человек вновь получает в л а с т ь н а д с а м и м с о б о й, над своим эгоизмом, своими страстями, греховными чувствами, пожеланиями. Покаяние, как и любовь, добровольно и предполагает наличие признака духовной свободы в

12

нравственных отношениях; и только в дарственно бескорыстно-самоотверженной любви свобода утверждает себя вне всякого опосредования необходимостью, какой-либо нуждой, т. е. непосредственно; последняя же в неотрывной смысловой-логической связке с самим "субъектами" взаимоотношений ("любящий - любимый") взаимопредполагает первую в качестве своей динамичной актуализации, "свободы-в-действии". Любовь, как и покаянный жизнеуклад и образ жизни, - глубже сентиментально-поверхностных эмоций (её чувства лишь выражают скрытое, подспудно-хранимое на самом "дне"), но подобна выработанному постоянству, подсознательно-приобретенному с о с т о я н и ю (нравственно добродетельной установке), благорасположенному настрою и тяготению, преднамеренной тенденции, душевной направленности, устремленности ко благу своего Объекта, сердечной г о т о в н о с т и ему бескорыстно послужить, душа как бы помнит выбранный путь, которое не может спонтанно пропасть и вновь возникнуть, храня себя где-то в непреложных тайниках под внешне-наносным слоем сознания и поверхностно-изменчивыми переживаниями, в глубинах милостивого сердца; она наделена интенциональным с в о б о д н ы м характером, как проявление живого творческого разумного духа; такой душевный настрой - можно назвать покаянным, т. е. освобожденным от властного влияния прежних греховных страстей и привычек над нашей волей, в совершенном итоге приводящий к нашему внутреннему благодатному освящению, очищению и обновлению (святости)... "Христианство, будучи поклонением Богу, есть одновременно религия Богочеловека и Богочеловечности; и эта религия любви вытекает из усмотрения вездесущия Бога и укорененности бытия в Боге (т. е. причиняя несправедливые обиды ближнему-человеку, - мы тем самым наносим прямое оскорбление, дерзко выступаем против его Творца - Прим. Авт.). Любовь в христианском смысле этого понятия означает преодоление всякой групповой замкнутости; в ней все люди, как таковые, признаются «братьями», членами единой всеобъемлющей вселенской семьи, детьми единого Отца... Все различия классов, национальностей, рас и культур – сколь бы естественны они ни были в порядке природного или чисто человеческого бытия – становятся несущественными, только относительными, превозмогаются универсально-объединяющей силой любви (над всеми прочими дискриминирующими различиями), утверждающей единство в Боге всего человеческого рода. Где человек «облекся в нового человека, который обновляется в познании по образу создавшего его» – т. е., где силою любви человек проникает до самого существа личности, как образа Божия – там «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного; но все и во всем Христос» (Кол. 3,10—11). ...Но завет любви к людям не есть моральное предписание; он есть попытка помочь душе открыться, расшириться, внутренне расцвести, просветлеть; свобода образует здесь само существо душевного акта. Это есть попытка открыть глаза души, помочь ей увидать что-то, что ее притягивает к отдельному, избранному человеческому существу и делает его «любимым», – фактически присутствует, наличествует в какой-либо форме и менее явно для естественного взора души во всяком человеке и потому может и должно оказывать такое же действие на нашу душу. Это есть попытка воспитать внимание и зоркость души к истинной реальности всего конкретно-сущего, научить ее воспринимать в нем его ценность и притягательную силу, благодаря чему любовь, как субъективное чувство, любовь-предпочтение, прикованная к одному или немногим избранным существам, превращается в универсальную любовь, – в любовь как общую жизненную установку. ...И наше отношение к ближнему, ко всякому человеческому существу и в пределе ко всякому живому существу вообще, совпадает с нашим отношением к Богу; то и другое есть единый, великий, просветленный акт преклонения перед Святыней, благоговейного видения исконной красоты, исконного Величия и Блага как первоосновы и сущности всяческой жизни. Любовь и вера здесь совпадают между собой. И в этом – сила, открывающая душу и дающая ей сознавать себя не как «монаду без окон», а как исконный и неотрывный член всеобъемлющего единства, помогающая ей усматривать в любовной солидарности со всем сущим основу ее собственной жизни. И прежде всего и в особенности христианство видит образ Бога в человеке, ощущает, что корень и существо личности находится в Боге и есть проявление несказанно драгоценного Божиего существа" (С.Л. Франк). Христианские добродетели могут проявиться лишь в преображенном и перерожденном "новом человеке", в котором мы созерцаем воистину ч у д о в моменте покаяния, очищения и обновления его души.

13

П о д м е н а абсолютных религиозных ценностей, основанных на божественном авторитете, светски-секулярными моральными нормами, в качестве обязательного долга, - тем самым вторгаясь в пределы той глубоко-таинственной свободы личности, на которую может претендовать только Господь. Мы способны безгранично и всецело осознанно душевно отдать себя на свободное жертвенное служение лишь одному живому Богу-Личности, - а не бездушному кумиру "нравственного нигилизма". Однако, мораль вполне поддается подмене, имитации: и даже хуже того, в этом плане она более уязвима, чем другие проявления культуры, злоупотребляя и извращая в вопиющей форме первично христианские идеи добра. Все эти возвещаемые высокие нравственные качества - могут быть реализованы только как ответы на существование христианского Откровения, - вне же его, в секулярном мире светского гуманизма они теряют свою скрепляющую и спаяющую духовную опору, лишаются наполненности подлинным глубоким сакральным смыслом, переиначиваются, выводятся из-под своих первичнообразующих и исходноданных религиозно-нравственных богословских основ и подменяются, превратно искажаются вплоть до неузнаваемости, ущербно-обедняются, профанируются, выхолащиваются, рафинируются, нивелируются, стираются четкие грани, дезавуируются, опошляются, отускляются, обесцвечиваются, утрачивается суть, даже их значение нередко подменяется диаметрально-противоположным вырывая мысль вне изначального оригинального контекста, преднамеренно искажаемого первичного понимания восприятия какой-либо их идеи, заведомо неверно перетолковываемой, и т.д.. Светская этика, даже исходящая из точек зрения антагонистичных христианским, в основном лишь заимствует то, что уже есть в религиозной этике, не отдавая взамен и не привнося ничего нового, но зато ассимилируя, адаптируя, перекраивая, спекулируя фразами, видоизменяя и нередко извращая на свой лад - в угоду сиюминутной конъюнктуре современной моды и переменчивым прихотям толпы, зато гордо и огульно объявляя всё остальное якобы "отжившим", "устарелым", "ретроградством", "неактуальным", "немодным", "непрестижным", "малоэффективным", "отрешенным от современной действительности" и т.п.. По пословице, выплескивая вместе с водою из купели и самого ребенка, отбрасывая христианство, отрывая от сердца его лучшую часть, попирая под ногами все те наиблагороднейшие одухотворяющие свойства человеческой души! Как писал прот. Михаил Ходанов о "ложном гуманизме": "...пытается подорвать систему былых жизнеутверждающих ценностей и общественную мораль, основанную на милосердии и любви, и извратить, прежде всего, вековечную общечеловеческую традиционную нравственность, базирующуюся на сакральных установках мировых религий, чьи духовные понятия и смыслы – подменяются на заказные суррогаты, искажаются, корежатся и выворачиваются наизнанку; ложный "гуманизм" происходит в самых разных областях человеческой жизни и всегда начинается с вульгарных упрощений и кардинальных переосмыслений понятий, на которых держится традиционный духовный мир людей; для создания такого айтматовского манкурта необходимо обесценить все традиционные понятия нравственности, черпавшие силы от Бога, и заменить их на ломаные и извращенные понятийные гибриды, морально оправдывающие и идейно освящающие уничтожение «отжившего» мироустройства, при этом выхолащиваются глубинные смыслы его нравственных императив, ставятся во главу угла узкая прагматика и зоологическая дарвинистская целесообразность; заповеди любви, доброй нравственности и запрет «не убий» становятся для тоталитаристов ненавистным «атавизмом», который необходимо срочно преодолеть, «размазать», чтобы развязать себе руки и узурпировать власть". "Любые идеологии, защищающие те или иные по существу партикулярные в н е м о р а л ь н ы е ценности, мимикрируют под общечеловеческую мораль, ищут в ней обоснование и оправдание своим ценностным идеям, а если не находят, то искусственно подстраивают псевдоморальный фундамент под эти идеи и тем самым завоевывают себе сторонников, уверенных в моральной правоте принятого ими учения. Идеология ассимилирует социально-психологические и логические механизмы морального сознания, формы его духовного бытия (чувство долга, объективность, необходимость, универсальность и пр.), только наполняет эти формы внеморальным содержанием. Факт всеобщей (хотя нередко и ханжеской) апелляции разнородных ценностных учений к одной и той же авторитетной моральной инстанции, – факт, легко удостоверяемый даже самым поверхностным анализом структуры идеологических учений, – подтверждает мысль о том, что моральные ценности действительно занимают высшую ступень в «естественной» (исторически

14

сложившейся в массовом сознании) иерархии ценностей, и в случае возникновения «межценностных» конфликтов именно общечеловеческая мораль дает универсальные критерии их правильного разрешения" (Л.В. Максимов). Вырождаясь в тоталитарно-тиранический культ языческого кумиротворства, вот пример из истории типичного политически-ангажированного идеологически-сектантского образца поведения, руководимого гордой "самостью" (обезьяноподобное нечестивое имитирование и подражание): современные безбожники, отрицая религию, борясь с нею, не могут все-таки остаться совсем без религии, так как преклонение перед Высшим вложено в природу человека, и они невольно создают в демонично извращенных формах жалкую имитацию религии — сродни "канонизации" освящение неоспоримого статуса и поклонение идолам вождей, требующих слепой веры себе, вождизм ("святые"); фанатичнорелигиозное преклонение перед своим учением ("Евангелие"); имеет место своё посвящение в "номенклатуру избранных"; наличествует также своя пропагандистская "иконография", окруженная ореолом феерично-грандиозных и фальшивых мифов-легенд, с героизацией и романтизацией освященного насилия; а также присутствует своя невежественно-темная опримитивленная "сектантская аскетика", в её наиболее изуверских формах насильственного принуждения, рисуя воплощение всемирного зла в некоем абстрактном образе "врага", сопровождаясь изоляционизмом от прочего мира за "железным занавесом"; также вера в некое необычайное и светлое будущее безбожного "рая на земле" - словно искаженное отражение эсхатологических чаяний Церкви... — хотя при всем внешнем их сходстве, в нём по существу нет никакого внутреннего тождества, их духовные векторы совершенно противоположно разнонаправлены, т. е. подменяют вечное и прекрасное своим временным и бездарным, но идущим от той же потребности, которую они заглушить в себе не могут, ибо подмена истинной религии ложной приводит их в духовный тупик — т. к. их религия духа не питает, а религиозная потребность внешне, как будто, удовлетворена. Предпочитая безотрадную "веру"-самоубежденность в "вечную смерть", соглашаясь себя бесследно растворить в небытии абсолютного "Ничто" (или, к примеру, выставляя бесформенный сгусток материи в качестве "безначальной субстанции"); прежняя роль отводившаяся Божеству, здесь приписывается безличному абстракту, пантеистическому понятию некоего коренного-базисного "законаслучая", неосознанное слепое поклонение и обожествление мертвой "материи" (материализм) приписывание ей абсолютных качеств свойственных безличному "божеству": "вечность", "постоянство", "неизменность", "всеобъемлемость", "первопричинность", "способность к творчеству из себя самой", "всё произошло из материи и всё в неё возвратится" и т.д.. Материалистическая идеология подобной системы - становится как бы идолом "новой религии", носящей не добровольный, а принудительный характер, утопичная идеология смешивается с жесточайшей политикой - образуя взрывоопасную революционную смесь, чей деспотичный авторитаризм - "обожествляется", возводится во "культ", создаётся соответствующий духу эпохи "церемониал" и "обрядовость", вербуя себе толпу многочисленных фанатичных "адептов" для очередного оболванивания наивно-невежественных масс, п а р а з и т и р у я на жажде человека абстрактно верить в некое "светлое будущее", на естественном религиозном чувстве населения, по пословице: "свято место пусто не бывает", стремясь монополизировать и подмять под себя всю духовно-культурную сферу общества, и более того, пытаясь подменить собою и вытеснить прежнюю традиционную веру, нетерпимо конкурируя с прежней доминирующей религией, борясь за власть над совестью и душами людей простого народа. Т. е. материалистическая обесчеловечивающая, душевно опустошающая и опускающая "псевдорелигия человекобожия" (или же некоего "сверхчеловечества избранных"), заключающаяся по сути в эгоистическом поклонении самодовлеющему в самом себе ипостазированному идолу "я" и сопровождающаяся порожденными им эксцессами безудержного анархизма и произвола, - пытается роковым образом подменить собой истинную религию Богочеловечества, освященного верой в возвышающие душу одухотворяющие вечные ценности, очищающую и возводящую человека от темной тварной стихии до светлого Богообщения и Богопознания, от зверочеловечества к Богочеловечеству; направляя все усилия к подмене живого, личного и близкого Бога безличными схемами самодовлеющей титанической гордыней и обожествленной диктатуры тирании избранной части человечества; удушающе-мертвящий, словно железными тисками со стадной моралью, формальный коллективизм - стремится подавить церковно соборное внутренне личностно-свободное живое единство во множественности, благотворно пронизывающее собой, своим преображающим воздействием, сознанием и настроением, всю

15

светскую культуру и общественные отношения, и которое есть не только оголтелое отрицание всего "индивидуального", не разрушение, но подлинное его действительное преодоление в духовной общности Церкви, не в полноте власти, а в полноте любви... Ложная идеология якобы стремится к "равенству" на уровне жизни, в том числе, по культурным и этническим признакам, - но на самом деле, в крайне-радикальной форме, у с т р а н я я в о о б щ е всякую культуру, затушевывая местно-колоритные обычаи и этно-национальное своеобразие, попирая народное право на самоопределение в социо-культурной духовной сфере, обмирщая и подменяя её своим насаждаемым суррогатом моральных псевдоценностей; наобум в попытках ликвидировать какой-то социальный недостаток - вместе с ним ликвидирует и сами фундаментальные традиционные институты, составляющие жизнеобеспечивающую и формирующую духовную основу любого общества. Особенно в тоталитарно-однополярной форме предательски беспочвенно-безродного космополитического превосходства интернационального над национальным, радикально-вытесняющим и лишенным уважительного отношения к любым культурным формам всего национального - ставшим новым кумиромэталоном времени эпохи гегемонии одномерного и претендующего на всемирную исключительность глобализма, разрушительной тотальной "власти маммоны". "Сущность нравственно несостоятельной космополитической точки зрения выражается так: "...народность есть только натуральный факт, не имеющий никакого нравственного значения; у нас нет обязанностей к народу как такому (ни к своему, ни к чужим), и только к отдельным людям без всякого различия народностей и особенностей различных культур". В радикальной противоположности - положительной обязанности по отношению к национальному вопросу: л ю б и (в этическом смысле) в с е д р у г и е н а р о д н о с т и, к а к с в о ю с о б с т в е н н у ю" (по Вл.С. Соловьеву). Однако, мы не умеем благоговейно восхищаться чужим культурным достоянием - но хотим его захватить, завладеть им, вторгнуться со своими "правилами" в чуждую нам систему иных ценностей, себе подчинить и перестроить на "свой лад". В этом важность правильного воспитания, привитие т е р п и м о с т и, понимания, жалости, человеколюбивого сострадания к другим, надлежащего отношения общества к этой проблеме, социо-культурных ценностей, - в м у л ь т и к у л ь т у р н о й среде окружающей нас, уважения к параллельно сосуществующим особенностям и различиям чужих народных обычаев, многовековых этнических традиций и духовных устоев, способствуя естественному взаимообогащению и развитию, и регулярно требующей проявления заботливого соучастия, помогая развитию заложенной в человеке потребности быть милосердным, в общественных нравах и распространенности в них положительно-добрых идеалов. (...Прим.: в противоположность подавлению широкого развития культурного своеобразия и устоявшейся веками этническо-национальной самобытности народов под прикрытием лозунга борьбы с "шовинизмом", загоняя в огороженную резервацию-гетто, глобально навязываемому секуляристскому принципу "плавильного котла" - словно чрево какого-то "чудища": переваривая до состояния однородной жидкой массы и выводя переработанное желудка наружу в качестве бесформенных отравленных экскрементов массовой поп-культуры, бессодержательной, аморальной, пошлой, идиотической, призывающей к насилию, поглощающему без остатка, разрушающему, аннигилирующему, смешивающему, размывающему, выхолащивающему коренные уникальные ценности народов, выдавая на выходе некий ущербный и обедненный обездушенный суррогат, или же шлак, обрезки, ошметки, объедки). Это уважение к традиционным особенностям и ценностям к а ж д о г о малого отдельного народа, вынужденного приспосабливаться, под воздействием стирающей границы глобализации, к лишению прежнего чувства своего национально-самобытного своеобразия и этнокультурного самосознания. "Совершенно так же есть глубочайшая противоположность между так называемой любовью к человечеству, отрицающею и отвергающею все различия между национальностями, и той любовной широтою духа, в силу которой человек признает, почитает, любит все народы в своеобразии каждого из них, умеет любовью воспринимать гений, дух каждого народа и сознает человечество как всеобъемлющую семью, состоящую из разных и своеобразных членов. Так всеобъемлющая любовь, в качестве восприятия и признания высшей ценности всего конкретно-живого, универсальна в двойном смысле – количественном и качественном: она объемлет не только всех, но и всё во всех. Признавая ценность всего конкретно-сущего, она объемлет всю полноту многообразия людей, народов, культур,

16

исповеданий, и в каждом из них – всю полноту их конкретного содержания. Любовь есть радостное приятие и благословение всего живого и сущего, та открытость души, которая широко открывает свои объятия всякому проявлению бытия, как такового, ощущает его божественный смысл. ...Из сего самоочевидного начала солидарности, вытекающего из онтологического единства «Мы», следует, что общественная связь слагается из малых союзов и объединений, где единство целого непосредственно зиждется на живой близости между конкретными людьми, на живом отношении человека к человеку. Например, отсюда уясняется фундаментальное значение семьи как ячейки общества, основанной на интимной близости ее членов; отсюда же ясно, что государственное единство в лице патриотического сознания более всего утверждается через интимное сознание местных областных единств, через любовь к своеобразию родного города или родной области, через привязанность к местным обычаям, песням, диалекту. Всякая централизация в пределах крупных, объемлющих необозримое пространство и необозримое число людей, общественных объединений, поскольку она убивает мелкие, подчиненные общественные единства, в которых возможно интимно-личное общение, - угрожает прочности и внутренней спаянности целого. Точно так же очевидно, что истинный «интернационализм», сознание общности человечества как целого, возможен, как живое чувство, лишь через общение между собой разных национальностей, т. е. не через отрицание или ослабление национального сознания, а именно п р и п о с р е д с т в е последнего" (С.Л. Франк). Всякая этика является п л о д о м, вырастающим из какого-либо древа философской и д е о л о г и и или религиозного сознания её носителей и зависимым от с п е ц и ф и к и их учения; правила этики, отрешенные от догматов, автономия морали - так или иначе приводит к релятивизму, и к неудаче попытки подыскать для обязательности следования общечеловеческим ценностям объективное основание в природе человеческого разума (поиск непосредственного источника долженствования). "Добро, свободно принимаемое или отвергаемое человеком, бесконечно возвышается в своей ценности, когда вместо неопределенного порыва к сострадательному чувству, представляется ему стройной системой истин, от небесного престола Божия обнимающих собою весь космос и все века, через объективное раскрытие его космического значения или, что то же - чрез христианское учение, но этим нисколько не наносится ущерба нравственной автономии, так как принять или отвергнуть это добро зависит от человека; мы совершенно свободно можем согласиться или не согласиться сделать их нравственную ценность нравственно ценною для нашего собственного сознания. Нравственное начало субъективно по выбору своего направления, но не цели. Самая автономическая, самая независимая мораль рационалиста не обходится без эмпиризма; мораль, как сказано, автономична по избранному направлению воли, по самой способности человека к нравственным ощущениям, но не по объекту своих стремлений, который (т. е. Бог и все сознательные существа) должны открыться человеку эмпирически. ...Из этого факта явствует, что наше нравственное сознание для своего полного раскрытия нуждается в объективном подтверждении, в объективном разъяснении своих стремлений. Необходимо эмпирическое знание объективного нравственного миропорядка, - соотношение с объектом которого и признание этической ценности за этим последним. A priori мы можем искать Бога и человека, требовать их бытия, но иметь у в е р е н н о с т ь в бытии их мы можем только при помощи О т к р о в е н и я, жизненного и ученого опыта. В Откровении наше нравственное сознание встречает искомое a priori содержание и утверждает его не только как объективно существующее, но и как бесконечно ценное для него именно, как руководительное начало нравственной жизни. ...Вера есть выражение согласия воли следовать нравственному сознанию, нашедшему объективное утверждение своих постулатов в Откровении: "кто хочет творить волю Его (Божию), тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от себя говорю" (Ин. 7, 17). Пр. Исаак Сирин раскрывает эту мысль: есть ведение, предшествующее вере и есть ведение, порождаемое верой. Есть ведение естественное, различающее добро от зла, и оно именуется естественною рассудительностию, которою мы естественно б е з науки распознаем "добро и зло". Сию рассудительность Бог вложил в разумную природу: при помощи же науки она получает приращение и дополнение. Сею рассудительностию можно нам обретать путь Божий. Сим приобретаем познание, чтобы различить добро и зло и приять веру" (Митр. Антоний Храповицкий). Вера как д о в е р и е вечным ценностям Откровения (как наш нравственно-возрождающий одушевляющий Идеал), зависит первостепенно не только от познания исторических фактов, их критики и апологетики

17

(зависящее от количества познаний и эмпирических способностей исследователя), но более - от нашего личного нравственного с о с т о я н и я, внутреннего п р е д у г о т о в л е н и я и духовного н а с т р о я, облика и вектора души, общей жизненной установке, свободного стремления следованию им, - и в этом заключается её свобода. "Именно в этой способности людей принять и напротив отвергнуть такое бесконечно великое, ясное и доступное для непосредственной оценки нравственное совершенство и красоту, сказывается вся сила свободной воли людей, могущей даже объективную нравственную ценность сделать или не сделать бесконечно ценною для себя, ценною субъективно" (Митр. Антоний Храповицкий). "Она либо неожиданно потрясает душу, либо подготовляется в ней медленным процессом просветления. Ее нельзя никаким образом "общеобязательно" обосновать для того, кто сам ее еще не испытал, чья душа к ней не подготовлена, ее самое нельзя даже описать" (С.Л. Франк). "Человек — это осознающая себя жизнь, для которой невыносимо переживание отчужденности от природы, от других людей. Поэтому глубочайшей, стержневой потребностью человека является стремление покинуть тюрьму своего одиночества, стремление обрести единение с другими людьми. История религии и философии есть история поисков ответов на этот вопрос... Любовь (плодотворная) это не обязательно отношение к определенному человеку; это у с т а н о в к а, ориентация характера, которая задает (благоговейные и возвышенные) отношения человека к м и р у вообще, а не только к одному «объекту» любви. Если человек любит только какого-то одного человека и безразличен к остальным ближним, его любовь это не любовь, а симбиотическая зависимость или преувеличенный эгоизм. Большинство людей все же уверены, что любовь зависит от объекта, а не способности. Они даже уверены, что это доказывает силу их любви, раз они не любят никого, кроме «любимого» человека. ...Здесь то же заблуждение, о котором уже упоминалось выше. Поскольку они не понимают, что безоговорочная и безусловная любовь это активность, сила духа, они думают, что главное - это найти "правильный" объект, а дальше все пойдет само собой. Эту установку можно сравнивать с установкой человека, который хочет рисовать, но вместо того, чтобы учиться живописи, твердит, что он просто должен дождаться "правильного" объекта; и когда найдет его, то будет рисовать великолепно. Но если я действительно люблю какого-то человека, я люблю в с е х людей, я люблю весь м и р, я люблю целиком всю ж и з н ь. Если я могу сказать кому-то «я люблю тебя», я должен быть способен сказать «я люблю в тебе все», «я люблю благодаря тебе весь мир, я люблю в тебе самого себя»..." (Эрих Фромм). Светской морали (также обращенной к личности, совести и душе человеческой) - прежде всего присуща имперсональность, попытка теоретически выстроить "систему этики", исходя лишь из одного отвлеченно-безличностного принципа-начала, так и не объективируемого до конца, с безличным характером его морального требования (например, идея автономии морали с презумпцией безличности нравственного закона). "Нравственный идеал невозможен без л и ч н о с т и, лежащей в его основании (ибо только личности можно приписывать какие бы то ни было нравственные предикаты - Прим. Авт.), - такой личности, которая была бы и святая, а следовательно и внешняя мне, и в то же время не этерономистическая, а следовательно как бы входящая в меня, такой личности нам не дано в субъективном сознании нашем в виде факта, но дана она в виде постулата: в ее реальности нас убеждает х р и с т и а н с к а я и с т о р и я, которая дает нам о б р а з действительного, исторического Ч е л о в е к а, Который действительно свят, но не чужд и мне грешному, Он становится моим идеалом не всмысле внешнего примера для подражания, но в смысле идеала автономического, в смысле живительного элемента моего собственного нравственного сознания, Которого я могу сделать достоянием моей личной внутренней жизни и говорить с Апостолом: живу ктому не аз, но живет во мне Христос. Мне еже жити Христос, смерть приобретение и т.п.. Меня любит Христос и я люблю Его взаимно, вхожу в единение с Ним, а чрез него и со всем человечеством, которое Он любит, к которому Он стучится в сердце. ...Вооружить человека против его собственных страстей, которым он издавна служил, восторжествовать над миром и его соблазнами, озарить сердце его любовию к отягощавшим его ближним, примирить со смертью и дать надежду на увенчание по смерти - не может искусственно выдуманный тип совершенства. Святая л и ч н о с т ь (как реальный связующий узел, тот новый Адам, который служил бы удостоверением реальности моего идеала), а не отвлеченная идея - вот что дает мне возможность вопреки ежедневному опыту надеется на мою собственную победу над грехом: эта святая личность в

18

своей божественной правде для меня во первых, вдохновляющий пример, а во вторых, и что важнее того, она становится для моего сознания как-бы частию моего я, или точнее, я сам становлюсь частью этой личности, участником, или, употребляя церковный термин, причастником ее внутренней жизни. ...Я, прививаясь ко Христу, как ветвь к лозе (Ин. 15,8) или дикая маслина к плодовитой (Рим. 11,24), почерпаю в Его существе источник воодушевляющих нравственных сил и любви, устремленной к единству, победоносно упраздняющей греховную разобщенность личностей, оживляющих во мне обновленного возрожденного человека и умерщвляющих ветхого со страстьми и похотьми, истребляемыми злыми наклонностями и привычками, - две друг друга исключающие симпатии. В дружбе порочного человека с беспорочным другом мы видим слабое подобие такой прививки нравственных сил: живя жизнию своего сострадательного друга, такой человек находит в себе силу побеждать неодолимые дотоле привычки в справедливом убеждении, что делает это не для себя только, но и для него; вместо одной в нем теперь две. В христианине тоже две силы вместо одной, и насколько Христос лучше всякого земного друга, настолько и силы Его превосходнее, чем в приведенном примере" (Митр. Антоний Храповицкий). Х р и с т и а н с к а я н р а в с т в е н н о с т ь - как ж и в а я с и л а и как разумный путь и правило жизни, живой источник осмысленной и понятной нам морали, необходимый ради нашего спасения, ради сохранения нашей жизни, в котором открывается сфера духовных основ жизни. "Для которой немыслимо лицемерие, роковое деление жизни на официально-показную и интимно-подлинную нравственную жизнь; ведь дело идет о личном спасении, об удовлетворении самой глубокой и истинной потребности души, и здесь нет ущербного обеднения, оскудевания и иссушения души, а есть ее безмерное обогащение и расцветание. Эта живая религиозная мораль глубоко отлична по внутреннему своему строю от мертвой морали долга и "нравственного идеала". Ибо вся она проникнута живым ощущением присутствия реального источника жизни и вместе с тем сознанием несовершенства и слабости природного существа человека; и вся она есть излучение любви, стремления к спасению. Поэтому в ней ненависть ко злу никогда не вырождается в ненависть к самому существу жизни и к отдельным конкретным людям. Религиозный аскетизм есть благостный аскетизм спасения, а не исступленно-жестокий аскетизм морального фанатизма. В этом умонастроении человек старается быть строгим к самому себе, ибо хочет действительно переродиться и боится утерять великое сокровище, которое ему доверено; но, ощущая свою собственную греховность, он не будет строго судить других и будет стараться быть не их судьей, а их помощником. Ибо он живет не моралью суда, а моралью спасения... Здесь непосредственно очевидно, что нарастание добра есть не механический результат истребления зла и тем менее - истребления злых людей, а плод органического (гармоничного) внутреннего взращивания самого добра в себе и других; есть исход лишь в духовном возрождении, в нарастании внутренне осмысленного, проникнутого любовью отношения к жизни. Ибо зло есть воинствующее небытие, пустота, выдающая себя за полноту; оно исчезает, лишь вытесняемое полнотой, существенностью, глубинной реальностью добра. ...И только лишь религиозному духу дается это сочетание твердой верности правде с полной духовной широтой и свободой, с чутким, непредвзятым отношением к реальному складу жизни и ее нуждам, готовности мученичества во имя живой вечной Правды - с терпимостью к людям, со склонностью, не боясь загрязниться, вступать с ними в живое общение среди всего царящего зла, осененному благодатным покровом её высшего смысла. С одинаковым отрицанием (всякой неправды), но и с одинаковой терпимой любовью к заблуждающейся человеческой душе относимся мы и к неверующим, и к идолопоклонникам и идем своим собственным путем" (С.Л. Франк). И это никакое не консервативное "ретроградство" и не оголтелый "ура-модернизм", это не жить прошлым и не погоня за модой дня сегодняшнего, - но почитание неизменно-вечных ценностей, общих и близких каждому благородному сердцу. В с о в е с т и, как врожденной способности морального суждения и реальности нравственного сознания, имеющей сложно-иерархическую комплексную структуру с динамичностью и многогранностью ее проявлений, формирующейся и развивающейся под воздействием наследственности, социальной среды и личного нравственного опыта, - нашел содержательное выражение д у х о в н о - н р а в с т в е н н ы й о п ы т н а ш и х п о к о л е н и й, культурноисторического развития всего предшествующего человечества, как общечеловеческий

19

нравственно-охранительный "инстинкт" рода, - поиск гармонии общественных отношений через приспособление к общезначимым внешним и внутренним духовно-экзистенциальным потребностям человека и обнаружение подлинного достоинства и прав друг друга, - лежащий в основе естественных нравственных норм, носящих категорический, безусловный и абсолютный характер, в свете которых человек способен постичь требования высшей Правды Божьей, знание добра которых имеет внутренне обязывающую силу, являющихся общим достоянием всех людей, - и необходимо включающих в себя освящающую веру в высшую и вечную справедливую Правду, предположительно-интуитивное знание о существовании незыблемого истинного трансцендентного источника Святости - Бога (...но несмотря на заложенную в нас возможность познания Которого, мы вольны отвергнуть это естественное знание о Нем; даже внерелигиозная светски-автономная мораль не обходится без заимствований из сферы духовных ценностей религии, но отказавшись от "абсолютизма", относительность норм приводит к относительности и отсутствию четких доказательств обязательности их исполнения, в итоге каждый руководствуется своим субъективным житейским опытом в такой ответственной сфере нравственного долга, лишается ясных критериев различения "добра и зла"). Всякая "новая мораль" так или иначе базируется, отталкивается и исходит из этого наследия, как универсального начала общечеловеческой нравственности и всеобщего фундаментального этического принципа (ограждающего бытие от нравственного растления и распада), - порождая разветвления на большое разнообразие кодексов морали, правил и предписаний, характерных для нравственных культур различных древних и новых обществ, облекаясь в те или иные конкретные формы (порой "паразитически" искажающих его изначальность до неузнаваемости, перетолковывая на свой лад). Например, добродетель "терпимости" (реальная объективная ценность, обязывающая уважать свободу каждого иметь своё мнение) - возможна лишь при осознании ошибочности иных взглядов, иных убеждений и иного поведения другого человека. Различие в этических мнениях и теориях, само по себе, вовсе не опровергает объективное существование самого предмета, к которому эти мнения относятся (как всякое субъективное чувство является отражаемой проекцией, вызываемой реальностью мотивирующего фактора, ведь предварительное предположение и знание о некоторых уже существующих значимых данностях и вещах, необходимо для дальнейшего формирования нашего отношения к ним, убеждений, взглядов). Что ведет к отрицанию нормативного релятивизма, - внутренне противоречивого и отрицающего четкие объективные критерии ценностей "добра" и "зла"; "каждый прав по-своему", т. е. отрицающий то, что с необходимостью включает в себя; его мотивы стоят в противоречии к его самоопровергающим себя принципам; мнимо констатирующий невозможность "объективных норм", но тем самым претендующий собою подменить и занять их руководствующее догматическое положение "объективности". Этика - не может быть самодовлеюще-автономна, некоей релятивистски-безрелигиозной моралью, этическим нигилизмом, поэтому причем крайне субъективной, неопределенной и произвольной, лишенной четких различимых границ разделяющих дозволенное от недопустимого, без наполненности духовной составляющей, не связанной с каким-либо идеологическим содержимым, лежащим в о с н о в е и претендующим на абсолютную истинность (во многих случаях, она просто подменяется идеологически-псевдодуховным суррогатом, секулярной квазирелигией); иначе в таком случае она неизбежно скатывается либо к лицемерному м о р а л и з а т о р с т в у, либо к культу необузданной в с е д о з в о л е н н о с т и. С простой звериной разнузданностью, с одним лишь безмерно-неукротимым своевольным простором страстей и вожделений низменного грязно-вульгарного распутства; многие начинали с требований безграничной моральной свободы (для самих себя), кончили безграничным деспотизмом (собственным по отношению ко всем прочим), - но это уже не "свобода морали", а господство варварского произвола, хищнических инстинктов, примитивнейшего хаоса грубой силы и насилия, без всякой духовной дисциплины, ограничивающей злоупотребление, безвластие и криминал, сопровождаемых самодурствами, непотребством, бесчинствами и безобразиями, такая "свобода зла" ведёт к истреблению самой подлинной свободы, к перерождению её в "злую необходимость" и приводит к порочной зависимости от неё. Даже когда человек волюнтаристски-враждебно отрицает высшие ценности, игнорирует, стремится устранить их для себя или равнодушен к требованиям их закона, глух к г о л о с у с о в е с т и (нравственному закону, записанному в сердцах), - тем не менее, он всё-таки занимает своего

20

рода определенную п о з и ц и ю враждебно-настроенной установки к тому объективному явлению, факты которого он не волен отвергать (например, заповеди нравственности, присущие каждому человеческому сообществу и отдельным индивидам; то, что человек - существо нравственное, вряд ли всерьез можно отрицать), - и существование которого объективно назойливо мешает, служит досадным препятствием на пути реализации его корыстных планов, темных дел, святая помеха к черному делу, безграничного гордого самоутверждения, переполненного напряженно-судорожным беспокойством, одержимостью высокомерным самовозвышением, безудержным самовосхвалением, - через моральное давление общества, угрызения мучащей совести, сторонние попытки его образумить, призвать к ответственности, порядочности и достоинству поведения и т.п.; и если "заповеди" мешают его кровавым планам, тем хуже для самих "заповедей" - надо их "запретить", объявить религию - "вне закона"; эта его внутренняя личная борьба противостояния с миром ценностей, воспринимаемых им за "предрассудки" отжившие свой век, заключает в себе бунт против всякой традиционной культуры и морали (включая и бунт против Бога) - ради хаоса в с е д о з в о л е н н о с т и, навязывания такой морали, которая бы угождала лишь его страстям, не противоречила бы его меркантильным интересам, оправдывала бы его пороки, во всем потакая его тщеславному самолюбию (такой же характерный имморализм присущ тиранам, считающим свою волю единственно заслуживающей внимания, в этом случае, конечно же, тиран является и источником «морали»). Презрением к жалости - богатые пытаются оправдать собственную скупую жадность, своё жестокосердие и неохоту делиться, прикрывая ссылкой на прагматическую рациональность и расчетливость - свою жажду бессовестного приумножения богатства, неправедно нажитого на слезах обделенных. Некоторые заявляют, что якобы "...мораль специально выдумана бедными и слабыми, в качестве самозащиты от угрозы произвола со стороны богатых и властных", - но даже если это и так, то всё же гуманнее занять позицию милосердия, вступиться за обижаемых, нежели согласиться с циничным жестокосердием последних! Поэтому многие льстецы лукаво прикрывают свою ложь привлекательно-обманчивой оберткой, конструируя новую релятивистскую личную мораль, подчеркивая исключительную субъективность, смешанноразмытую о т н о с и т е л ь н о с т ь всяких суждений и истин, тем самым делая их якобы "равноценными" (вне зависимости от их нравственного содержания), оправдывающую в её рамках свои неблаговидные поступки и отрицающую всё обличающее их гнусность, чтобы выдать злое за "доброе"... Релятивистские нормы и ценности таковых - случайны, условны, временны, неразборчивы, смешанно-размыты, изменчивы от эпохи к эпохе, времени, ситуации, строя, зыбко-шатки, у них нет четкого стержня, скрепляющей и спаяющей твердой опоры их упования, критерии дозволенного р а з м ы т ы, вплоть до предательства прежним идеалам и перехода на противоположную им сторону ради угодливого приспособленчества давящим обстоятельствам, преступления удобно маскируются под "добродетели", легко находятся благовидные предлоги для прикрытия всякого порока и нерадения. Что приводит скорее к анархии в морали, ценностной незразборчивости, несамокритичности в поступках, дезориентации, сопровождаемой потерей способности правильно-рассудительно реагировать на происходящее, а тем более сопротивляться, стиранию общих границ "дозволенного", со свойственной ему предательски уступчивой "гибкостью", бесформенностью, относительной безосновательностью, неукорененностью, отрицающей что-то одно взамен внедряя прямо противоположное, непостоянством и переменчивостью подобно перекрашиваемому на разные лады хамелеону, аморфно перетекающих одна в другую, смешиваясь и мимикрируя согласно веянием современной моды на поводу, в зависимости от обстоятельств и погоды, от случая к случаю. Ослепшая мораль плюралистического релятивизма, беспринципного и бездуховного, чуждая каких-либо основательных духовных корней, в итоге приводящая к бесконтрольной вседозволенности, сумбурной невнятице, стирающей четкие границы и смешивающей, нигилистически ниспровергая прежние традиционные ценности, подменяя своими негативнопротивоположными псевдоценностями. В конечном своём вырождении, навязываемой "а н т и к у л ь т у р о й" низменных ценностей, обесценной морали, с удобной помощью ссылаясь на повсеместную распространенность которой, можно легко "оправдать" свои пороки и непотребства, ставшие привычными, выдаваемые за "норму"; в массовом сознании прежний порок будет приравнен к "добродетели" - если подогревать, лоббировать к нему возрастающий спрос; прежняя добродетель станет гонима подобно "пороку", объявлена якобы "отжившей", "устаревшей" - если будет служить помехой и препятствием для достижения корыстных целей,

21

утолению страстей первого; произойдет фальсификация, переоценка и подмена одних ценностей - иными ложными, зло выдается за "доброе", переворачивание иерархии - то, что считалось вторичным, выдвигается на первый план и превращается в нового идола; собственными прихотями и похотями подменивая всё подлинное и вечное, навязывая свою псевдоправду и свою якобы конечную "истину", сокрушая, низвергая святыни, искажая все доброе и красивое, чтобы отвратительное и плохое казалось в нем "красивым" (подобно кривому зеркалу)... Как уместно замечает В.Л. Махнач: "...Для традиционного мировосприятия совершенным Образцом и Мерой всех вещей был Богочеловек Иисус Христос, - новые же безбожные гуманисты в основу своей жизни, своего мировоззрения положили тезис: «человек - мера всех вещей», однако, человек, в силу многообразия типов личности, весьма неустойчивый критерий и весьма легко заменяется другими: «общество - мера всех вещей», «государство — мера всех вещей», легче всего сделать такую соблазнительную подстановку: «раз человек - мера всех вещей, и так как я, несомненно, человек, я - и есть эта мера»... И чем крупнее, чем ярче личность такого диктатора мнящего себя "избранником судьбы", - тем горячей она поклоняется себе, надмеваясь в гордом зазнайстве самоослепленно мнит саму себя во всем непогрешимой и самоправедной, поставляя себя выше морали и законов, самолюбиво превозносясь "величием" в собственных глазах. Подобно тому, как людоед не может быть ни прогрессивен, ни исторически оправдан; людоедство - не оправдать ни целесообразностью, ни относительностью моральных норм, ни тенденциозной привязкой к вынужденным моментам. Идею т. н. всечеловеческого "нравственного прогресса", "эволюционной морали" - н е л ь з я ошибочно увязывать с глобальным материально-техническим процессом совершенствования или какой-либо революцией в человеческой цивилизации, материальным накоплением богатств, ростом потребления, распространением плюралистической массовой культуры; т. е. таким образом, якобы постепенное и непрерывное нравственное и умственное совершенствование всего человечества (как некоего безлично-автоматического механизма неизбежнобеспрерывного процесса, якобы независящего от свободы личной воли и сознания отдельных индивидов в нем участвующих), - неразрывно л о ж н о связывая с таким же совершенствованием его материальной и правовой жизни; "...различие и даже противоположность между глубиной и интенсивностью самой духовной жизни, с одной стороны, и экстенсивной распространенностью ее внешних результатов и плодов - с другой, между истинной просвещенностью и блеском внешней образованности, между внутренними нравственными основами жизни и официально возвещаемыми лозунгами, между культурой духа и культурой тела; мысли о различии между "культурой" и "цивилизацией", между духовным творчеством и накоплением внешнего могущества и мертвых орудий и средств внешнего устроения жизни - отвечают какой-то основной правде ("культура" есть производное отложение, осадок духовной жизни человечества, - того, чего люди ищут и ценят); человечество вообще вовсе не беспрерывно (духовно) совершенствуется (а скорее приспосабливается к новым веяниям эпохи - Прим. Авт.), не идет неуклонно по какому-то ровному и прямому пути к осуществлению "добра и правды"; напротив, оно блуждает без предуказанного пути, подымаясь на высоты и снова падая с них в бездны, и каждая эпоха живет какой-то верой, ложность или односторонность которой потом изобличается; жизнь есть п р о т и в о б о р с т в о разнородных начал, и мы должны знать, что в ней хорошо и что - дурно, что - ценно и что - ничтожно, нужно искать вехи, цель и опору своего пути не на земле, где плывешь в безграничном океане, по которому бессмысленно движутся волны и сталкиваются разные течения, - нужно искать, на свой страх и риск, путеводной звезды в каких-то духовных небесах и идти к ней независимо от всяких течений и, может быть, вопреки им" (С.Л. Франк). "Теперь мы хорошо видим, чего стоили все эти радужные «предсказания» и до какого «прогресса» и «рая на земле» пришлось нам дожить! Прогресс в технике и разных научных открытиях и изобретениях, конечно, есть, но ведь все эти аэропланы, радио, телевизоры, а наряду с этим – атомные и водородные бомбы и т.п. «прелести» и «достижения» нашего века, разве это то, что может дать «небывалое благоденствие», «благополучие» и «счастье» людям? А вместо обещанного «мира всего мира» и прекращения войн и междоусобиц, – действительно еще небывалые в истории человечества страшные мировые войны, кровавые революционные междоусобицы, поглотившие миллионы жертв и нависшая сейчас угроза еще, более страшной третьей мировой войны! Все это – следствие более и более прогрессирующего г р е х а" (Арх. Аверкий (Таушев) ). Тертуллиан так

22

пишет о венке победителя-триумфатора: "Из чего он свит? Лавровые ли это листья, и скорее не трупы ли это? Чем он украшен? Ленты победы это, или скорее не могильные ли холмы? Чем он орошен? Мазь это, или скорее не слезы ли, пролитые супругами и матерями, может быть даже и христианскими, так как христианство распространилось уже и между варварами". Об этом прот. Александр Шмеман писал так (перефразируя): "В Евангелии сказано: Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16:26). Человек уже почти приобрел весь мир. Но не очевидно ли каждому, что весь этот потрясающий успех, эти заставляющие кружится голову успехи ничего не сделали для души. Это значит, не переменили ничего в мире, остающимся больше, чем когда бы то ни было наполненным узостью, ненавистью, злобой, страданием и страхом. Так тогда для чего же, собственно, завоевывать эту Луну, эти новые земли? Для того, чтобы на ней воцарилось то же мучение, тот же страх, то же страдание, то же рабство? Для чего так умело заботиться о комфортном благосостоянии, если сама атмосфера жизни в обществе, созданная нами самими, темная и унылая, злая и безрадостная, и хорошая ли это жизнь или все та же унылая и страшная история одиночества, низости, подлости, подозрительности и, главное, мучения человека человеком?" Зачем воспевать земной "прогресс" и "рост богатств" (порой доставшихся кровавой ценой неисчислимых жертв), - если мы не научились прежде самой элементарной любви друг ко другу? - иначе все эти "блага" послужат лишь поводом раздора, зависти и войн... Подлинный "прогресс", вопреки абстрактнообобщенному материалистичному пониманию, - относится только к л и ч н о м у духовному плану, заключаясь в заботе о нравственном спасении нашей собственной д у ш и. Пропагандистское утверждение: "сознательное большинство прогрессивного человечества", как таковое безосновательно, бессмысленно и абсурдно в отрыве от исторической обстановки, т. к. зависит от социально-политических факторов, под их влиянием сформированного менталитета, культуры, воспитания и условий общественной среды, подразумевает веру в некий кем-то предначертанный, неотменимый и закономерный, независимо происходящий сам-посебе, "нравственный прогресс" всего человечества, т. е. жесткий исторический детерминизм противопоставляется относительной свободе выбора народами своей судьбы. Здесь необходимо четко разделить, "прогресс личностно-нравственный" и "прогресс безлично-технический": "...Ирония состоит в том, что здесь-то, в сфере нравственности и личности вообще, понятие "прогресса" изначально и обреталось. "Pilgrim's Progress" Беньяна рассказывает о поступательном духовном шествии (прогрессе) души по пути исцеления (Ср. "восхождение по ступеням Лествицы" у св. Иоанна Лествичника - Прим. Авт.), и уже со времен Сократа решено, что добродетель прирастает добродетелью и является продуктом "прогрессивного" положительного воспитания, в котором имеют значение надлежащий круг общения, благой пример, упражнение, познание, но прежде всего постоянная устремленность – пробуждаемая сначала извне, через подражание, однако все в большей степени усваиваемая самим человеком "любовь ко Благу". ...Однако пока что речь у нас шла лишь об отдельно взятом, психофизическом индивидууме, и прежде всего о его "душе". Существует ли что-то подобное применительно к коллективу? К группе, историческому обществу, даже человечеству как таковому? Существует ли нечто такое, что можно было бы назвать "нравственным воспитанием рода человеческого"? Приложимо ли, если выражаться в общем смысле, то, что справедливо в отношении онтогенеза, также и к филогенезу?" (Ганс Йонас). Так в чем же "прогресс": в разнуздании бесчеловечной жестокости, в насилии над экологией и над человеческой природой, в восхвалении низменных скотских блудных страстей под прикрытием сексуальной свободы, в пренатальной евгенике и поощрении абортов под маской борьбы с перенаселением, в подавлении совести под видом раскрепощенности, в попрании всех традиционных норм? Е с т е с т в е н н о иметь сердце милосердное к другим – слабым, несчастным и неприспособленным: вот кто же тогда воспитал в нас такое агрессивное отношение к нуждающемуся ближнему; разве мы сами с ним родились, разве младенец имеет гордость и презрение к себе подобному, разве видя слабого, он ещё более обижает его, срывая на нем свою злость, злорадствуя его бедам, разве в его сознании присутствует социальная расслоенность на статус "меня достойных" и маргинализируемых "изгоев": "...я – лучше других; другие хуже меня" (что с другой стороны обернется ответной враждебностью против себя самого)?.. "Совесть можно назвать иррациональной; она алогична или, еще точнее, дологична. Ведь подобно тому, как существует донаучное и онтологически предшествующее ему дологическое познание бытия,

23

так существует и доморальное постижение ценности, которое принципиально предшествует любой эксплицитной морали, - это некая духовная антиципация, или духовное предвосхищение проявляется в том, что называют интуицией; она осуществляется в акте созерцания, - таким образом, совесть предстает как интуитивная по своей сущности функция: чтобы антиципировать то, что должно быть осуществлено, совесть сначала должна его интуитивно постичь" (Виктор Франкл). "Совесть — самое первое Священное Писание, данное Богом первозданным людям. Мы "снимаем" совесть с наших родителей как фотокопию. Как бы человек ни попирал свою совесть — она все равно будет обличать его изнутри" (Паисий Святогорец), - т. е. доопытно, врожденным чувством, подсознательно сердцем понимая, что поступать так нельзя, предосудительно, противоестественно, бесчеловечно. С о в е с т ь, как часть от образа Божьего, просвещающая искра и побудительный голос Бога в человеке: ...выражающаяся в чувстве покаянного стыда, человеколюбивой жалости сострадания и уважительном благоговении перед первостепенной значимостью и достоинством, осознание значимой ценности другого человека; совесть включает в себя также чувство эмпатии - сопреживание боли того, кому её причиняем, вызывающее жалость; это ценностно-ответный центр, конститутивный элемент целостной личности - жизненного центра самовосприятия, личной самоцензуры, чистое зерцало наших поступков и неподкупный судья, легитимный центр в нас и светоч разума души, этот в о в с е х людей без исключения вложенный, врожденный альтруизм, как нравственный инстинкт, нравственная интуиция, прирожденная правда, в различной степени развития; внутреннее предощущение долженствуемого - чувство "меры" и "золотой середины", ограничивающее и набрасывающее узду на любое наше желание произвола; как фундаментально-всеобщая, реальная, диктующая, категоричная, побуждающе-повелительная установка долженствования (императив), укорененная в структурно более глубоком слое личности, по отношению к ценностям морали; формирующая единство нравственных основ, коренную внутреннюю связь всего доброго, первооснову морали - из которой выводятся все остальные её понятия; сердцевина человеческого нравственного сознания, в которой формируется окончательное принципиальное отношение к окружающему миру и ему присущим ценностям, осуществляется решающий выбор позиции основной ж и з н е н н о й о р и е н т а ц и и - в пользу добра или зла, сознательного восприятия нравственных идеалов, оснований добродетелей - или их отрицания, игнорирования, слепоты к их содержательной красоте, глухоты к их призыву... Совесть, актуализируемая в чувстве стыда, как голос Божий в человеке: "...Услышали голос Превечного Бога, и скрылись человек и жена его от лица Превечного Бога среди деревьев сада. И воззвал Превечный Бог к человеку и сказал ему: где ты? – И сказал (человек): голос твой услышал я в саду и убоялся, ибо наг я, и скрылся. – И сказал (Бог): кто возвестил тебе, что ты наг? (ср.: Быт. 3,7–11). В момент грехопадения в глубине человеческой души раздается высший голос, спрашивающий: где ты? где твое нравственное достоинство? Человек, владыка природы и образ Божий, существуешь ли ты еще? – И тут же дается ответ: я услышал божественный голос, я убоялся возбуждения и обнаружения своей низшей природы: я с т ы ж у с ь, следовательно, существую, не физически только существую, но и нравственно, – я стыжусь своей животности, следовательно, я еще с у щ е с т в у ю как человек" (Вл.С. Соловьев). Совесть - это помимо прочего, долг человека перед собственным "Я", нарушение которого унижает и попирает достоинство в самом себе, приводит к нечестности перед самим собой в "компромиссе" со злом, пытаясь совместить несовместимые ценности, "сгладить" перед судом совести их фундаментальные противоречия - и одновременно послужить "Богу и маммоне", к лицемерию в отношении внутреннего чувства справедливости, в отношении того, что сознается и почитается им в качестве истинного, ценного, дорогого для него самого, составляющего неотъемлемую часть идеала и смысла всей его жизни. "Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне" (Мф. 6:24). ...Однако, существует соблазн отговорки: якобы достаточно просто "быть совестливым", а верить в Бога - "вовсе необязательно". Совесть, это врожденный д е т о в о д и т е л ь к "Миру подлинных высших ценностей", - ограничиваясь лишь детоводной и воспитательной р о л ь ю, призванной сформировать в нас первоначальное моральное сознание, дать общие понятия, научить умению правильно пользоваться вверенной свободой - но всё-таки ещё недостаточной во взрослой самостоятельной жизни, ибо то что помогает развитию ребенка, для взрослого - служит тормозом, откатывает назад (превращаясь в навязчиво-излишнее бесплодно-псевдоблагочестивое "морализаторство"); подобное

24

самоограничение не способно стать И с т о ч н и к о м высшего Смысла - как средство не может встать на место цели, относительное - на место абсолютного, производное - стать первопричиной, второстепенное с первостепенным поменяться местами. В конечном итоге, совесть - как "детоводитель", непосредственно приводит, доказывает жизненную необходимость и душеполезность всегдашней ж и в о й веры в Бога и постоянной жизни в согласии с Божественными Заповедями. Фундаментальность нравственного принципа (основанного на онтологически осознаваемой ценности всего сущего, жизни, подлинного бытия как такового), подтверждается наличием, ощущаемым большинством людей (иначе никто бы не спорил об этом, не возникла сама "этика"), глубинной естественно-необходимой потребности в нем, подобно "пище" для души и духа, без которой бытие теряет свою самозначимость; ведь нельзя желать и стремиться к тому, о чем не имели бы первоначально-интуитивного представления как требуемой предпосылки; и который не подменишь никакими временными "социальными соглашениями" (производных, имеющих источником и целью всё те же базовые основы и идеи морали), далее имея эталоном совесть (внутреннее чувство справедливости), помогающей оценить и выявить, что "справедливо", а что - нет. Как мелодия или пение бывает по качеству гармоничным и восхитительно прекрасным само по себе, служа воплощением внутреннего настроя, таланта, вдохновенья поющего; так и волевой нравственный акт совести, долга, подвига любви к ближнему, - по свойству и характеру поступка, благороден и значим не только в оценках взглядов окружающих, нередко противоречивых, спорных, непостоянных, изменчивых в зависимости от эпохи, культуры, менталитета, строя, или негативных, считающих его "бессмысленным", "вредным", "излишним" и т.п., но все обесценивающие мнения не способны отнять реальной непреложной пользы и приносимого блага другим, получаемые на личном опыте живущими в соответствии с этими высшими нравственными "данностями". Также как и восхищение чем-то прекрасным при первой встрече с ним - является внутренним ответом на его соответствие глубинному стремлению души к гармонии и совершенству, заложенному в нашей природе, подтверждающему изначальную естественную убежденность в существовании всеобщего добра. Человеку естественно п р и с у щ е подсознательное тайное предчувствие, как некая предзадано-предзаложенная неистребимая п о т р е б н о с т ь, отражающая действительное бытие реального, первичное металогически-интуитивное знание и в глубине от природы знаемое понимание н е о б х о д и м о с т и и обязательности существования неких "законов нравственного миропорядка", - которым он п р и з в а н следовать (чтобы иначе не скатиться к дикому скотскому образу жизни, не утратить моральный человеческий облик); некий внутренне ощущаемый диктующий "голос совести", переживание нравственной обязанности... Категорическое принятие каких-либо обязанностей и требований, для своего окончательного обоснования, незыблемо-устойчивой укорененности в твердой духовной почве, положения метафизического фундамента и придания содержательной наполненности подлинного вечного смысла, - необходимо предполагает понятие об абсолютной р е а л ь н о с т и некоего мира над нами (запредельного, трансцендентного, божественного), - являющегося бесконечной Справедливостью и Добром, в котором мы обретем окончательное высшее увенчание и награду, святые дары вечных Ценностей, благодатно освящающие душу и приносящие в ней свой благой плод, - иначе зачем призывать жертвовать собой во имя какого-то абстрактного умозрительного идеала "Добра", если за порогом смерти ничего нет и не будет никакого воздаяния (как получаемой пользы и блага) нам от этого, кому нужно пустое "геройство" ради самого себя?.. Заповеди и ценности - это н р а в с т в е н н ы е о р и е н т и р ы; как лестница, держась ступеней которой, возведет к чаемому блаженству; как фонарь в свете которого видим иные пути - там, где есть освещение, чтобы не споткнуться в темноте; как яркая звезда, влекущая к себе наш корабль по бушующим волнам моря житейского, помогая обходить его "подводные рифы", к тихой гавани... Эти ценности учат нас, что очень важно людям благополучным помнить, что рядом с ними – есть люди неблагополучные, что эти неблагополучные люди, может быть, раньше были тоже преуспевающими, а сегодня таковыми не стали (а испытание может выпасть на долю любого человека - самого сильного, самого благополучного, в одночасье, в мгновение ока), этому учит нас библейская книга Иова - замечательный образ богатого человека, который в

25

одночасье оказался на помойке – израненный, изничтоженный, всеми брошенный, умирающий от болезней: "...Пока благополучно плаваешь, простирай руку потерпевшему крушение. Одно для всех море, одни мятущиеся волны, подводные камни, утесы, скалы и прочие опасности житейского мореплавания одинаково страшат плавателей. Пока ты не страдаешь, пока безопасно переплываешь море жизни, не проходи немилосердно мимо потерпевшего крушение. Кто порукою тебе в постоянстве благополучного плавания? Ты не достиг еще пристани упокоения. Твоя жизнь еще не дошла до берега, ты еще носишься по морю жизни. Каким проявишь себя к потерпевшему несчастье, такими будут и спутники твоего плавания" (Свят. Григорий Нисский). Эти ценности выходят за рамки мультикультурной относительности и национальных различий, применимы ко в с е м людям и ко всем социальным системам. В качестве подразумеваемой отправной точки: "...Нет, правда, такой мерзости, которая не признавалась бы где-нибудь и когда-нибудь за добро; но вместе с тем нет и не было такого людского племени, которое не придавало бы своему понятию добра (каково бы оно ни было) значения постоянной и всеобщей нормы и идеала" (Вл.С. Соловьев). Закрепленные на духовно-нравственном опыте человечества, на деле доказав свою состоятельность, и выраженные в основных заповедях, предписаниях, законах: ...к примеру, говорящие, что убийство из-за корыстных мотивов и в мирное время делает человека морально преступником; и перед совестью он не перестанет таковым быть, даже если кто-то "сверху" формально идеологически "оправдает" поступки всех злодеев, грабителей, насильников, разбойников и т.п., т. е. возведет грех в "добродетель", санкционирует использование аморальных средств ради якобы "благих целей". "Итак, прежде Моисеева Закона, написанного на каменных скрижалях, я утверждаю, существовал неписаный закон, который обыкновенно понимался естественным образом и соблюдался предками" (Тертуллиан). Во всех общностях в качестве объединяющего начала выступают определенные ценности, - отражающие ключевые соборные ценности народа, служащие ему вехами издревле на всём его культурноисторическом пути. Нельзя не признавать существования традиционной системы объективных нравственных ценностей, выработанных культурным опытом веков, показавшим превосходство их возвышенных этических идеалов, возвещающих достоинство и равноправие каждого человека, - над прочими установками отсталой и непросвещенной варварской морали диких племен и народов. Ведь то, что не все придерживаются одинаково-согласного мнения на счет чьих-то прав, ещё не может быть достаточным поводом для отрицания объективной ценности "равенства и справедливости" (как таковых); различие в нравственном поведении отдельных народов и личностей не означает отсутствия о б щ е к у л ь т у р н ы х ц е н н о с т е й, как общечеловеческого нравственного опыта и как опыта народа; разнообразие культур и различие практик в них, ещё не говорит о различии ценностей; "...Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую" (Рим. 2, 14-15); "...Предлагает всему роду человеческому то, что всегда и везде благо и справедливо, и всякий народ знает, что супружеская измена, блуд, человекоубийство и все прочие тому подобные дела — зло. И хотя все это делают, однако они не чужды с о з н а н и я, что они согрешают, когда так поступают, исключая только тех, которые от влияния нечистого духа или вследствие испорченности от воспитания, худых обычаев и нечестивых законов потеряли естественные понятия или лучше погасили и подавили их. Впрочем можно видеть, что и такие люди не желают терпеть то, что они делают другим, и во враждебной совести попрекают друг друга тем, что сами они делают" (Св. Иустин Философ). Ап. Павел говорит, что во всяком народе человек, поступающий по правде, приятен Господу (Деян. 10,34-35), и мы можем надеяться, что любые добрые дела не пропадут даром и не будут забыты у Бога... Милосердие - та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся. Мы будем судимы по тому, как мы любили: на последнем всеобщем Страшном Суде все люди (даже не христиане) будут судиться Богом только по их делам милосердия к прежде окружавшим их нуждавшимся ближним, или по отсутствию у них добрых дел (см.: Мф. 25:31-46). «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, потом и Еллина! Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину! Ибо нет лицеприятия у Бога» (Рим. 2:9-16). Эти слова апостола Павла весьма созвучны с тем, что сказал апостол Петр сотнику Корнилию: «Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10:34-35). Люди, которые не имея Писаного Закона (Библии), в сердце своем имеют неписаный нравственный закон, получают, в его лице,

26

руководителя, ведущего их ко Христу: «Закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою» (Гал. 3:24). По мысли Б.П. Вышеславцева (см. статью "Этика сублимации, как преодоление морализма"): "...Этика естественного закона, этика всеобщего закона добра есть самая возвышенная форма этики. Это признает и апостол Павел. Он подчеркивает, что у иудеев, у римлян и у эллинов в сущности одни и те же принципы добра и зла (Рим. 1 и 2 главы). Если у иудеев есть закон Моисеев, то у «народов» есть закон, написанный в сердцах их, закон естественный. И закон Моисеев есть лишь полное выражение естественного Закона. Тем и другим одинаково вменяется в заслугу, если они делают то, что признается добрым по их закону... Почему же нельзя довольствоваться такой праведностью? Почему нужна благодать и искупление? Почему только Христос есть Спаситель? Ответ очень прост, и его даёт 3-я глава послания к Римлянам: Закон указывает, что есть грех и запрещает грех, но он бессилен бороться с грехом. Об этом бессилии свидетельствует вековой опыт: И иудеи, и эллины – все под грехом (Рим. 3:9). ...Закон не может любить грешника, а Христос может".

27

*** ЧАСТЬ 1-АЯ. КОГДА ПОВСЕМЕСТНО ПРОЦВЕТАЕТ ОБМАН И НАСИЛИЕ, ПУСТЬ ЧЕРЕЗ ПРИМЕР НАШЕГО САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ ВЫЖИВЕТ СРЕДИ ЛЮДЕЙ ЛЮБОВЬ (Глава II) Созидательный подвиг веры, плодотворный пример жизни во Христе и миролюбивого смирения, показавший, что добро реально возможно! - и противоположный "героизму" разрушительно-анархическому ...свято призвание человека - чтобы на благородном примере своей праведной жизни показать торжество высшей Правды Божьей; ...если жить - то жить только исходя из любви ко всем без исключения, а если же придется умирать - то также из любви за други своя! ...мера нашей дружбы определяется нашей готовностью пострадать ради спасения любимого нами человека; ...помогая другим, мы трудимся не "на общество" (которое часто равнодушно к нашим стараниям), а помогаем прежде всего самим себе - стать чуточку чище и добрее, мы не в силах весь мир очистить - но в наших силах сделать чуть светлее обстановку вокруг самих себя, мы можем разочароваться в окружающем нас жестоком обществе - но пусть нуждающиеся средь этого общества не разочаруются в нас, пусть всегда они смогут в нас обрести себе опору, поддержку, защиту! Митр. Сурожский Антоний приводит в своей книге молитву и подвиг Прощения, написанную на клочке оберточной бумаги погибшим узником лагеря смерти Дахау: "Мир всем людям злой воли! Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию. Преступления переполнили чашу, человеческий разум не в силах больше вместить их. Неисчислимы сонмы мучеников. Поэтому не возлагай их страдания на весы Твоей справедливости, Господи, не обращай их против мучителей грозным обвинением, чтобы взыскать с них страшную расплату. Воздай им иначе! Положи на весы, в защиту палачей, доносчиков, предателей и всех людей злой воли — мужество, духовную силу мучимых, их смирение, их высокое благородство, их постоянную внутреннюю борьбу и непобедимую надежду, улыбку, осушавшую слезы, их любовь, их истерзанные, разбитые сердца, оставшиеся непреклонными и верными перед лицом самой смерти, даже в моменты предельной слабости. Положи все это, Господи, перед Твоими очами в прощение грехов, как выкуп, ради торжества праведности, прими во внимание добро, а не зло! И пусть мы останемся в памяти наших врагов не как их жертвы, не как жуткий кошмар, не как неотступно преследующие их призраки, но как помощники в их борьбе за искоренение разгула их преступных страстей"... "Истинная добродетель состоит в победе себя самого, в желании делать не то, что хочет тленное естество, но чего хочет святая воля Божия, побеждать благим злое, побеждать смирением гордость, кротостью и терпением - гнев, любовью ненависть. Это есть христианская победа, более славная, чем победа над народами. Этого требует от нас Бог: Не будь побежден злом, но побеждай зло добром (Рим. 12,21)" (Свят. Тихон Задонский). "Знаешь ли, дитя мое, отчего народ, побеждающий врагов, терпит поражение от собственных раздоров и ест хлеб, горький от слез и злобы? Оттого, что, победив врагов внешних, не победил их в себе. Знаешь ли, отчего люди стали (морально) уродливы и лишились красоты предков своих? Оттого, что презрели образ Божий, что изнутри, в душе, творит красоту лица, и личину земную предпочли. Знаешь ли, отчего люди воюют за землю, не стыдясь уподобления кротам? Оттого, что земля проросла в сердцах и оттого, что грех сделал их слишком немощными для борьбы за Небо. ...Жизнь есть победа, дети мои, и воины жизни воины победы. Жизнь против смерти поднимите, и смерть растает, как тень от света солнечного. Если за жизнь воюете, от жизни венца славы ожидайте. Всем ради жизни жертвуйте и всего от жизни ожидайте. Завоевавший жизнь, воистину, богатейший из городов завоевал. Что вам пользы, если мир завоюете, а мир завоюет ваши души? Душа дороже мира, посему не за мир - за душу бейтесь. Душа - союзник, вернее мира: с душой союз заключайте. Душа богаче мира: в ней собирайте сокровища свои. Душа сильнее мира: из нее сделайте крепость себе. Душа здоровее мира: в ней здоровья ищите. Душа прекраснее мира: ее в невесты возьмите. Нива души

28

плодороднее нив мирских: ее возделывайте" (Свят. Николай Сербский). Истина как часть нравственной сферы (которая экзистенциальна, направлена на раскрытие ценности нашего "Я", служит пользе и развитию души), то что имеет общезначимую ценность, вопреки "жестоким законам" мира, далеким от справедливости и правды, являющихся той объективной внешней стороной, конфликтующей с жизнеутверждающими идеалами добра, внутренними чаяниями и потребностями творческого духа, в соприкосновении и антагонистичном противоборстве с которыми (пороками, страстями) за всю историю и вырабатывалась ценностная иерархия, помогающая выживать и не сломиться. Даже само наше рождение - чей-то положительный опыт победы сохранения и заботы о жизни перед всеразрушающим злом, жизненной силы и реальности его нравственных установок, наследованных в свою очередь от мудрых предков, вдохновляемых ими на созидание всего полезного и прекрасного, чем ныне пользуемся и восхищаемся мы. Благодаря их стойкости и мужеству, то, что призвано всячески унижать, разрушать человеческую личность и достоинство, освящается подвигом и нашим единством в преодолевающей все тяготы любви перед лицом неминуемого конца, внутреннего сокровища духа, благородства, торжества храбрости и доблестной отваги; чем сильнее была злоба угнетателей, тем ярче виднелось достоинство морально не сдавшихся. Творчески-вдохновляющие силы, нравственные искания и открытия, вера в незыблемую ценность тех духовных добрых начал, со временем приобретающих всё более значимый вес для ищущих опору и ответов на вопросы выдвигаемые эпохой, новыми вызовами времени, помогавшим и укреплявшим на историческом пути, органически присущих наследию всякой народной культуры; запечатленные в истории народа как духовных памятников, итогов его вековой жизни, примера внутренней крепости, культурного становления и процветания, передавшего сей дар, сбереженный в традициях, грядущим поколениям своих восприемников. Ещё при жизни многие из нас вялы и безжизненны, но вечно жив и доныне актуален из бессмертной памяти прошлого звучащий подвигов прежних героев пламенный призыв, которого светлые чаяния и стремления не пропали даром, не поддались духовной слабости, выжженной пустоте безразличия, рабскому непротивлению унылому злу (равного самоуничтожению), обретя новую жизнь и значимость отныне и в нашем сердце... Христианское самопожертвование есть плод нравственного преизбытка, неограниченной свободы, в этом предел самоисчерпания, жертвенное самоприношение, это крайний расцвет личности, он добровольно жертвует собою не как раб, но как бог. Нельзя прожить без подвига, хоть даже в чем-то малом и неприметном поначалу, человек всегда вынужден переносить какие-либо лишения, себе отказывать в чем-то не необходимом или даже делясь последним куском хлеба, - идя на внутренний личный бескорыстный жертвенный подвиг, чтобы выжили все остальные, ради тех кого он любит!.. "Моя любовь к своим основана на том, что я готов отдать за них свою кровь, подобно тому как любовь матери основана на том, что она отдает свое молоко. В этом и заключается тайна. Чтобы положить основание любви, надо начать с жертвы. Потом любовь может вдохновить на новые жертвы, и они приведут к новым победам. Человек всегда должен сделать первый шаг..." (Антуан де Сент-Экзюпери). Мы нередко расчетливо преклоняемся перед успехом, сулящим нам удобство, еду и покой, любим сытость, комфорт и довольство, легко раздражительны по разному поводу и капризны по любым мелочам, но трусливы и неблагодарны - по отношению к положившим и доныне полагающим на "невидимых фронтах" свою жизнь за нас, ради того чтобы спокойно жили в мире мы и наши жены, мужья, дети, внуки, правнуки, родные, близкие, любимые, или не ценим стольких трудов вложенных в нас, ибо служить другим - это кровь свою проливать, как в прямом (донорство), так и в переносном смысле. И не только о воинском героизме здесь ведем речь, ещё подвиг - это ухаживать за тяжелобольным страждущим, терпеливо и мужественно сносить его слабости характера и капризы, но и упомянем - о родительском подвиге и долге заботы и воспитания, а также о всяком прочем служении на благо людям-согражданам, и разумеется также - любой д у х о в н ы й п о д в и г это стойкое терпеливое перенесение разных скорбей, неприятностей, испытаний по многотревожной жизни... - тем не менее неся свой крест до конца... Мы совсем утратили способность благоговеть перед ж е р т в е н н ы м п о д в и г о м, хотя бы кажущимся сперва "бесплодным" и "напрасным", но когда даже личное страдание может, вместо желаемого врагом униженного "позора", - явить поучающий пример благородства и доблести в его мужественном претерпевании... "Порой

29

бывают моменты, когда мы способны на это, моменты, когда мы вырастаем в меру требований ситуации, потому что эта ситуация, это событие представляется великим — и мы на мгновение сами вырастаем до величия сострадания и жертвенности" (Митр. Антоний Сурожский). "Так, значит, и в обычной жизни на каждом почти шагу мы можем видеть, что любовь и свобода осмысливают страдания, дают им иной характер и высшую цену; мало того, эти самые страдания, как подвиг свободы и любви, переходят в историю, делаются достоянием человечества и предметом или просто удивления или даже преклонения" (Арх. Феодор (Поздеевский) ). Возможность пострадать за любимых, этими страданиями помогая очиститься своим ближним, опомниться, задуматься о смысле жизни, на которые идут самоотверженные люди, полагая свою жизнь за других, или отдавая свою кровь, свои здоровые органы, чтобы спасти пострадавшего, жертвуют, даже не спрашивая, виновен ли пострадавший в своем несчастье или нет и справедливо ли страдать за него, - любовь не знает подобных вопросов, ёе цель одна — с п а с т и человека. Этим открывается глубокий смысл всех человеческих бед, нравственное величие страданий д р у г з а д р у г а. “Агафон сказал: Желал бы я найти прокаженного и ему отдать свое тело, а себе взять его. Вот совершенная любовь. ...Достигших же совершенства признак таков: если десятикратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не удовлетворятся сим” (Преп. Исаак Сирин). “Милосердие есть плод любви, присущий ей, как теплота неразлучна с огнем. Кто хочет быть милосердным, тот должен быть братом. Большое добро делает человек, подающий милостыню, жертвующий своими излишками, но это ещё не милосердие. Так ли поступают брат с братом? Мы должны делиться с ближним не только излишками, но и последним куском хлеба, больше того, на нас лежит долг подчас лишать себя любимого, привычного и отдавать это в пользу брата или сестры” (Сщмч. Серафим (Чичагов) ). "Мы бедны добрыми делами не оттого, что не можем, а оттого, что не хотим, и ясным доказательством этому служит то, что многие из подобных нам по природе людей сияют добродетелями" (Свят. Иоанн Златоуст). И даже среди трудного, тяжелого, сложного и трагически противоречивого времени, всегда оставались - героические люди, глубоко верные своему долгу и чести, деятели могучего духа и пламенной веры. "На поле битвы человек часто бывает героем от кипения в нем крови; в переворотах жизни можно быть героем только от в е л и ч и я д у ш и" (Свят. Игнатий (Брянчанинов) ). При крайних обстоятельствах, где требуется мужество самоотвержения: (1) одни - безразличны к скорбям ближних и сами мучают других, лишь бы получить себе удовольствие, причем порой считают совершенное ими преступление чем-то "малозначимым" или даже "благодеянием"; (2) а есть и иные, имеющие братскую любовь к людям, и также всегда были те, находившие в себе силы в отчаянии не отчаиваться, даже упавшие, находящие силы восставать, духом воспрять вновь и вновь, но вопреки окружающему безумству, продолжавшие бесстрашно творить добро, смело и отважно глядя в лицо любым обстоятельствам, не боясь испытаний, жертвуя всем своим на благо и спасение ближнего, - предпочитают пожертвовать собственной радостью ради доставления счастья другому, избирают самими быть мучимыми и убитыми ради того, чтобы не мучили или не убивали других - и этим спасают многих, из-за нескольких таких героев выживают все остальные: "...они видят нуждающегося и, пусть он даже им незнаком, оказывают ему помощь; увидев какую-то опасность, бегут предупредить зло, защитить другого, спешат погибнуть сами, чтобы другие остались в живых, торопятся раздать другим свое имущество; о себе такие люди не думают они выбрасывают из себя свое "я"; и, когда они выбрасывают его вон, в них бросается Христос" (Паисий Святогорец). В человеческой истории зло всегда стремилось показать, погружая нахлынувшим порывом в бездну отчаяния, откуда кажется всё "безысходным", "безнадежным", "пропащим", - насильно пытаясь заставить разум признать его мнимое "всемогущество", согласиться с обязанностью жить по его якобы неотменимым бесчеловечным "правилам", ибо возможность безнаказанно истязать человека оказывается привлекательной для многих... Но также всегда, явленный жертвенный подвиг добра, вспыхнув подобно лучезарной звезде, воссиявшей во мраке, рассеивающей ночи мглу, разрушал призрачные тени выстроенных им миражей... Зло не перечеркивает, но наоборот ещё более подчеркивает красоту самоотверженного и мужественного Добра. Любое проявление зла это кровь, грязь, жестокость и смерть, но соприкасаясь с жертвенностью святых подвижников, говорят в итоге не о мнимом всесилии смерти, а - о жизненной борьбе жизни и любви, дружбе и верности, долге и чести. Чем глубже сгущалась ночная тьма, тем ближе был рассвет, и тем более

30

яростнее, злобнее, отчаяннее и свирепее были силы зла в своей агонии, - но тем была крепче в е р н о с т ь их (хотя не все из них дожили и своими глазами увидели "новый день" долгожданной победы, но оставили в наследие возможность увидеть его нам с вами). И даже когда унылая смерть пыталась затмить цветущую красу жизни, - то вопреки являла иную трагическую красу мученического подвига, святой жертвы, в апофеозе жизни торжествующей в своём умирании. Среди грязи, подделок, сделок, криводушия, клеветы показавшие, что ещё есть в е ч н ы е ц е н н о с т и, которые отдавать и предавать нельзя (к примеру, право оставаться духовно свободным человеком, а не безгласным скотом), - даже, если потребуется, и ценой собственной жизни; бескорыстно жертвовавшие собой, а не чужим счастьем, - ради пользы ближних, а не выгоды своей; рисковали своим временем, силами, деньгами, иногда здоровьем и жизнью, чтобы помочь другим, - и в этом открывается потрясающее величие, торжество и сила неугасающего и несокрушимого человеческого духа. И это уже высшая Победа личности, наконец обретшей подлинно-родную свою Божью Правду - её высоких качеств, милосердной человечности, человеколюбия в нас... Торжество п о б е д ы д у х а, стяжавшего в себе бессмертные сокровища терпения, стойкости, мужества, нерушимого упования, богатые нетленными сокровищами духовных благ - смирения, милосердия, воздержания, щедрости, бескорыстия и проч.: "...Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкапывают, и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Мф. 6,19-21). Нравственные поступки обогащают мир, в них реализуется добро как таковое, в них оно торжествует и прославляется. "Творящий человек должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью: уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божии, находить в них Великое — сродное — со-принадлежащее, вчувствоваться в него и создавать новое из древнего и невиданное из предвечного. Надо выбирать: отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность. Выбирающая же сила есть любовь: это она предпочитает, приемлет, прилепляется, ценит, бережет, домогается и блюдет верность" (Иван Ильин). "Бог утверждает бытие как "жизнь вечную" и не есть "Бог мертвых, но живых" (Мф. 22:32). А это означает, что богословие, в отличие от философии, предлагает онтологию, преодолевающую трагическую сторону смерти без принятия в конечном счете самой смерти, являющейся "последним врагом" (1 Кор. 15:26) существования, в качестве онтологической реальности" (Митр. Иоанн Зизиулас). Трансцендентное могущество Добра может реализовать свое превосходство над эмпирическим могуществом зла только благодаря нравственной активности человека, через излияние в мир благодатной силы человеческой любви. Здесь, таким образом, происходит метафизически обретаемая личностью посмертная онтология вне времени ответ на вопрос: "для чего мы живём?", кроется в нашем отношении "для чего умираем?" При положительном ответе на который, живя и посвятив себя всецело для Бога, мы тем самым становимся соработниками Ему, и только через посредство нас самих Добро распространяется и находит своё воплощение в этом реальном мире, в котором мы призваны стать орудиями в руках Божественной Любви, и только в самоотверженном служении этой Любви - простой смертный человек обретает свою подлинную вечную ценность и осознает своё высшее неотъемлемое достоинство, и даже идя на жертвенный подвиг - в нём Правда торжествует и прославляется, а наш пример обретает бессмертное вечное значение и смысл!.. В жертвенном Подвиге заключена Любовь, которая силой превосходит смерть: "Крепка как смерть любовь (Песн. 8,6). О пламенеющая любовь, которую не только многая вода, но и сама кровь угасить не может! Две силы, сражаясь во Христе Спасителе, вызвали у Него кровавый пот (средь ночи перед Распятием), — это боязнь и любовь. Боязнь поражает Его сердце тревогой, стеснением и принуждает просить Отца об отдалении чаши, которую показывает Ему явившийся Ангел: Отче Мой! Да минует Меня чаша сия (Мф. 26,39). Любовь производит в сердце желание, повелевает немедленно принять рукой сию чашу, исполнить волю Отеческую: Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя (Мф. 26,42)" (Из поучений Свят. Димитрия Ростовского). "Каторга там, где удары кирки лишены смысла, где труд не соединяет человека с человеком. Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает и смысл смерти. Нужно, чтобы то, ради чего умираешь, стоило самой смерти. Умирают только за то, ради чего стоит жить и бороться!" (По мыслям Антуана де Сент-Экзюпери). Живя и умирая на благо и ради всех тех, кого любим (обретя в этом

31

желании смысл и цель нашего бытия): надо всегда жить глубоким осознанием необходимости заботы о них и соучастия в их бедах и нуждах обездоленных, исходя из жертвенно-бескорыстной любви к ним, и если придется нам самоотверженно умирать - то только ради таких как они!.. Нравственные идеалы обретают реальность, воплощаясь в творчески свободных социальных актах нашей воли, - так в человеческой истории было немало из достославных людей, считающих, что лучше претерпеть страдания, превозмочь трудности, чем стать душевно мертвым, каменносердым, остаться равнодушным, своей подвижнической жизнью утверждавших неотъемлемое достоинство чести, доброты, взаимовыручки, справедливости и показавших высоту и совершенство, плодотворность вечных подлинных ценностей, всего того, во что они искренно верили, способных наполнить нашу жизнь новым положительным смыслом, и даже чья, нередко мученическая, смерть стала не "позорным бессилием перед злым роком", а наоборот, подтверждением несломленности духа в борьбе со многими испытаниями, чистоты нравственных качеств их души, преисполненной мужественного терпения, стойкости и верности неотступному следованию высоким заповедям любви, избранными ими, на протяжении всей своей жизни до самого её конца; добрыми наставлениями и поучениями, опытом и примером для подражания своего жертвенного человеколюбивого сострадания - я в и в ш и х всему прочему миру возможность победы Добрых Начал (реализовав на конкретном примере в своей собственной жизни), даже когда окружающее бытие принуждало к противоположному. Умереть для себя, чтобы начать подлинно ж и т ь р а д и д р у г и х и в этом обрести своё в е ч н о е п р и з в а н и е человека... Которые мученически умерли ради долга своего, все испытания претерпев ради Правды, - чтобы не изменить своему призванию, остались верными ей до конца, став примером вдохновляющим высоким напряжением жертвенного служения высшим целям, с сияющим взором, с неугасающей надеждой, с неколебимой любовью, с несказанной радостью в сердцах; ...претерпевшие до конца, не убоявшиеся и не отклонившие от себя ни единого удара от неотвратимо-настигающего зла, испив до дна свою чашу скорбей; ...и пусть они в "земной выгоде" чего-то упустили, тем самым показав, что существуют гораздо более высокие ценности ради которых можно и нужно пожертвовать чем-то второстепенным, временным и скоропреходящим, - но в перспективе вечности одаривающие несравненно большей духовной выгодой, неотнимаемой пользой и нетленными благами; ...своей жизнью показали, что добро неуничтожимо в мире, ибо оно дано человеку изначально и он волен быть верным ему до конца, и что добро можно "уничтожить" только с самим человеком; ...и мы поверим, что и эти искры света, которые воссияли в земной, темной истории, никогда не погаснут, что они зажглись и в наших сердцах, во вдохновляющем светлом образе их подвига, запечатленном в душах, и что мы их пронесем до конца... Зло не властно окончательно разлучить, истребить память о любимом человеке - любовь крепче смерти, зло не властно над любовью, и она ценнее всего на свете, хотя хрупка и нежна, но бессмертная сила любви в её способности даровать нам единственно то, ради чего стоило бы жить и мученически умирать. И даже их смерть, то, что обычно разъединяет, разлучает, ввергает в безутешное горе, - объединяет, ибо верность даже во временной разлуке не оборвется, собирая всех, пробуждается новой жизнью, скрепляющей силой, продолжающей жить в светлой п а м я т и о них; перед которой отваливается все лишнее, остается самое главное, замолкают все прочие наши мирские пустые амбиции, никчемные интересы, суетные увлечения, словно шипы выставленные вокруг себя пораняя ими ближних, - мы становимся смиренными, кроткими, молитвенными, доброжелательными и всепрощающими - е д и н ы м и; и хотя многих героев подвиг остался неизвестен, безымянным, канул в забытье былых веков, но эта их безмолвная жертва - дороже многих излишне болтливых слов; и пусть там где невинно пролилась их кровь, прорастут алые цветы жизни в вечную п а м я т ь о них; и причастные к этой общей святой памяти - мы всегда будем вместе, как бы ни были далеки друг от друга! Ибо в насыщенной силе любви - нет ни границ, ни времени, ни расстояний, ни даже смерти, жизнь теряет всю полноту и прекращается лишь тогда когда любовь гаснет, и любовь сильнее смерти, смерть может отнять жизнь любимого - но не отнимет саму нашу любовь к нему, как не разлучить сердца любимых, связанных приобщением к невидимой цепи вечноживой памяти и верности, как глядя на надгробия родственных могил умерших - людей уже нет, но мы всё же понимаем, что любовь их по прежнему жива - словно незримая нить продолжающаяся теперь уже через наши сердца, запечатленная в именах проставленных в одном ряду - навеки вместе, и пока бьются наши сердца они с нами - навеки живые... Их жизнь была прославлением и

32

утверждением вечных непреходящих ценностей Добра, проходила в постоянной борьбе против ему противоположных страстей и пороков, озаряла любовью жизни и других вокруг себя, а непорочная смерть - стала венчающим т о р ж е с т в о м (ибо не иначе может кто-либо причинить скорбь супротивнику, как показав в себе такие признаки, которые бы служили свидетельством победы над ним), своей жизнью верной им до самого конца - утверждая и прославляя эти вечные ценности... И именно они делают честь роду человеческому, светом своего героизма - перекрывают мрак постыднейшего позора своих же жестоких палачей, запятнавших невинной кровью человеческую историю, жаждавших убить в человеке всякое достоинство, - но столкнувшихся с непреодолимой стеной мужества храбрых, чтущих ревность по делу чести и долга - несравненно важнее собственной жизни; даже геройская смерть которых показала подлинную великую ценность, наполненность вдохновлявшим и сподвигавшим смыслом, их жизни - прожитой не зря даже при таких, казалось бы, безнадежных условиях, пред глазами тех желающих её насильно обесценить и унизить... Заступимся же, в подражании таковым, - против вероломного посягательства и оскорбления чьего-либо достоинства, не разделив бездушно-теплохладной позиции, позволившей впоследствии покрыть тенью забвения или оправдать чьи-то злодеяния: "...не стоит напрасно рисковать, возвышая праведнонегодующий голос по таким пустякам и высовываться, пусть глумятся над другими, лишь бы нас не трогали, авось пронесет мимо стороной и следующими жертвами окажемся не мы... предательски промолчим, как бы не заметим свершившихся кощунств и злодеяний, чтоб хуже не было, примиримся с учиняемой несправедливостью как неизбежно-неотвратимой нормой", прагматическую выгоду предпочтя нравственным обязанностям. Но вместо трусости и предательства, изберем же принцип: "...Обреченные смерти не боятся. Если все равно погибать, так лучше погибать достойно - в бою!" И что может быть прекрасней, сей жертвенности отважных? Ведь без борьбы - нет и победы, ибо борющегося нельзя сломить или унизить, его можно только подло убить, и никакая борьба не может оказаться "безнадежной" - иначе пришлось бы признать бессмысленной всю саму жизнь, но если боремся - значит ещё живы, самовольная смерть, прежде физической насильственной, - наступает когда сами по слабохарактерному малодушию перестаем сопротивляться, лучше продолжать наперекор всему надеется на казалось бы невозможное - чем добровольно поддавшись унынию согласиться с поражением!.. Ибо только бесстрашие перед смертью - помогает полнее и острее ощутить вкус самой жизни, а также познать её подлинную цену, красоту и величие, исполниться мужественной готовностью, с чувством глубокого благодарения за всё ниспосылаемое, принять от неё любое как приятное, так и неприятное!.. "Кто благодушествует и мужается в опасности, тот, если и умирает, умирает доблестно, а если остается жив, делается славным. Поэтому если и смерть доблестна, и жизнь прославлена, то мужественный приобретает выгоды, равно как и малодушный получает себе в удел двоякое зло, потому что и смерть его позорна, и жизнь его бесславна" (Преп. Ефрем Сирин). Не желая малодушно терпеть, и тем самым зачастую попустительствовать споспешествуя, надругательство над чем-либо дорогим не только нашему сердцу, но и чувствам ближнего. Когда видеть невинные бессильные слезы отчаяния - подобно раскаленным каплям олова, больнее даже горящих языков самого адского пламени обжигающих насквозь до корней совесть и душу, когда становится нельзя не предпринять чего-угодно, - иначе предадим себя несмываемому позору, когда преступно молчать и бездействовать, когда забываешь всего себя - и всецело отдаешься жертве ради спасения этих несчастных!.. Когда совесть и человеческий долг - велит вступиться за честь собрата, оградить слабое и гонимое, пусть хотя бы и безымянную "пылинку" затерянную в круговороте жестокого мира, средь удушающей пустоты одиночества, в кромешной тьме безысходного отчаяния, безвестную "каплю" в океане всеобщего хаоса, разрушения и насилия, - во имя высшей Правды Божьей, чтобы даже посреди убийственной кровавой каши-бойни (где цена одной жизни - грош), самому остаться Человеком, сберечь своё достоинство и в ближнем продолжать видеть знамение высокой ценности человека как образа Божьего, за которую необходимо самоотверженно вступиться в борьбу, которую надо броситься защищать, несмотря ни на что, ни на какие там внешние угрозы, прельщения сиюминутной земной выгодой и ссылок на обстоятельства и прочие соображения, отговорки, но - нам всем предназначенный долг соблюсти и исполнить свято, с предельным усилием безоглядно всецело-вседушно отдаться велению одного д о л г а из живой глубины отозвавшегося сердца, возмущенного попранием всего святого... Исполнившись сознанием высшей и вечной человеколюбивой Правды - быть готовым даже

33

жизнь свою за неё отдать, душу положить за други своя - столь велика драгоценность её, без которой уже и жить нельзя, всё теряет смысл... Когда угрозу для жизни другого человека мы воспринимаем, настолько близко к сердцу, как по отношению и к самим себе, - тогда высота первостепенной значимости и жертвенная обязательность нравственного долга может стать даже подлинно для нас дороже и превыше собственной нашей жизни. И не так уж важно "победим" мы или же "проиграем", и все равно, чем это кончится, мне важно только как л и ч н о я и близкие мне люди в этом участвуем, - ибо главное то, что не остались равнодушными, безвольными наблюдателями в стороне от чьей-то нагло поругаемой и оплевываемой чести на наших глазах, инфантильно-боязливыми встать на её защиту - тем самым косвенно соучаствуя в этом позорном злодействе, ведь предательство, моральное обесчеловечивание - страшнее смерти! И в этом всегда драматическом и трагическом акте самопожертвования - человек подлинно полно раскрывается как неповторимая личность, расцветает подобно цветку на венке мученика-победителя, в час перед тем как героически погибнуть. "Должно радоваться тому, что умираешь ты ради того, чтобы не умирали другие. От многой доброты, любви и самопожертвования рождается отвага. Смерть на войне способна весьма умилостивить Бога, потому что человек, павший смертью храбрых, жертвует собой, чтобы защитить других. Те, кто от чистой любви жертвуют своей жизнью ради того, чтобы защитить со-человека, своего ближнего, подражают Христу. Эти люди - величайшие герои, их боится, трепещет и самая смерть, потому что от любви они презирают смерть и таким образом приобретают бессмертие, находя под могильной плитой ключ от вечности и без труда входя в вечное блаженство" (Паисий Святогорец). Сродни д о б р о в о л ь н о взятому на себя (т. е. это не было их политическим долгом) жертвенному подвигу ("вменишамя, яко овна на снедь") святых страстотерпцев-мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, скоропослушливых и блаженных причастников страстей Христовых, как ими принятому л и ч н о м у выбору-решению, на которое они безропотно пошли, зная, что погибнут, но - вместе с тем, исполняя требование своих чистых, смиренных и кротчайших сердец, чуждых мыслей отмщения. Кенотический характер Христовой любви воплотился в первых русских святых — Борисе и Глебе — как страстотерпцев и мучеников за веру, за Правду, то есть именно как кенотических подражателей смирению Христа. Кровь, пролитая святыми братьями ради предотвращения междоусобных княжеских распрей, явилась тем благодатным с е м е н е м, которое укрепляло единство на основе строгого соблюдения послушания между князьями, на котором зиждется духовная жизнь человека и вообще всякая жизнь в обществе: все князья — братья, но старшие обязаны защищать младших и покровительствовать им, а младшие беззаветно покоряться старшим, согласно словам: "...всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога" (Рим. 13:1); "...подчиняясь друг другу, облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (1 Петр. 5,5). Которые были коварно замучены и убиты, закланы яко агнцы непорочные и невинные, не физической силой даже, а ненавистью, сражены человеческой лютой злобою, противопоставив им - смирение, молитву, кротость беззащитной чистоты: т. е. для их принципов оказалось лучше быть убитыми, чем разделять такие низменные ценности, играть по подлым правилам, соучаствуя в чужом гнусном беззаконии, стать сообщником злодеяния, среди зачинщиков неправды, безжалостных кровопийц, лютых братоненавистников с душою свирепых зверей... Это не малодушное отрицание противления злу силою, в котором земная победа может нам и изменить от прихоти случая, - но это иной путь его же, когда никаких надежд не осталось, - духовного противостояния смирением и миролюбием, чью неотмирную Победу никто уже никогда не отъемлет. Со стороны их смерть, не являвшаяся результатом борьбы, героического поступка, может показаться слабостью, но для святых Бориса и Глеба в ней воплощено предельное смирение и послушание перед р о д н ы м и - из мотива родового старшинства в послушании младших братьев старшему Святополку, св. Борис говорит дружине: "...Не подниму руку на брата своего старшего, если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца" - в ы т е к а е т и з л ю б в и ("Любите и слушайтесь друг друга", "Кто говорит: люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец"), т. е. имеет кенотическую ценность как подражание Христу, даже до мученической кончины... По мысли В.В. Бибихина, они не хотели жить в мире, где преступление возможно среди братьев. Если мир такой, если люди могут быть такими страшными и невозможно создать никакой альтернативы, то не надо вообще жить, - не надо

34

уподобляться им и пытаться бороться с ними силой рук. Невыносимо видеть этот ад на земле. Святые благоверные князья не взяли такой власти, отшатнулись в ужасе, не вступили в физическую борьбу с жадным и одновременно жалким злом; обретя уже в сфере духовной брани нетленную победу верности Добру. Внешне они сломлены, раздавлены злом, разрушены телом но не д у х о м; в летописи подчеркиваются человеческая слабость, жалостная беззащитность и трогательная беспомощность князей, их слезы и жалобы на свою участь завершаются словами прощающего непротивления: "...и ты, брат и враг Святополк, и все вы, братья и дружина, пусть все спасутся!", - но также и подлинной духовной мощи над страданиями и злом - властью "не от мира сего". Они презрели преходящую славу мира сего, уйдя от обольщения этой обманчивой жизни, - возжелав более вечной Правды, явив подлинно великое смирение и приобретя нетленные почести в небесных обителях Горнего мира. Два мира - дольний и горний, "град земной" и "град Божий" – лежат порознь, и вместе им никогда не бывать, здешний мир - юдоль скорби и печали, страна неправды, зверства и беды, обнажающих неизбывную печальную участь всякого смертного несчастного человека, лишенность последней надежды на что-либо земное тленное и скоропреходящее, - но в противоположность жизни ради чего-то Иного, что зовет и манит, что еще не было, но будет, ради надежды Неземной... Языческому миру привыкшему к кровной мести — они п о к а з а л и, что за зло нельзя воздавать злом, даже под угрозой смерти, воплотив жизнью запечатленные сердцем слова: "...уклонись от зла (греха), сотвори благо (добро), взыщи мира (веры и смирения) и пожени (и усвой ее)" (ср.: Пс. 33,15); показав, что лучше поступить не по неразумному чувству слепой мести, но б л а г о р о д н о... - достойно светлой памяти предков, наверняка которые не пожелали бы видеть нас ставших "звероподобными"! Образ кровной вражды из Библии: "И возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец его; и сказал Исав в сердце своем: приближаются дни плача по отце моем, и я убью Иакова, брата моего" (Быт. 27:41), - но в итоге Иаков, вместо ответной вражды и мести, избрав путь кротости и смирения, добился примирения обоих сторон: "...И побежал Исав к нему навстречу и обнял его, и пал на шею его и целовал его, и плакали (оба)" (Быт. 33:4). Также сравни с великодушным поступком царя и псалмопевца Давида, скрывавшегося в горах от многолетнего беспощадного преследования его подозрительным и злокозненным Саулом, но не пролившего напрасно крови, сберегши себя от мщения и удержавшись от нанесения зла, дважды отказывавшегося от представившейся возможности его умертвить: "...Узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя; а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее. Да рассудит Господь между мною и тобою, и да отмстит тебе Господь за меня; но рука моя не будет на тебе, как говорит древняя притча: от беззаконных исходит беззаконие. А рука моя не будет на тебе" (1 Цар. 24:12-14); "...Но Давид сказал: не убивай его; ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным? жив Господь! пусть поразит его Господь, или придет день его, и он умрет, или пойдет на войну и погибнет; меня же да не попустит Господь поднять руку мою на помазанника Господня" (1 Цар. 26:9-11). "Если пойду в дом отца своего, то многие люди станут уговаривать меня прогнать брата, как поступал, ради славы и княжения в мире этом, отец мой до святого крещения. А ведь все это преходяще и непрочно, как паутина... Что приобрели братья отца моего или отец мой? Где их жизнь и слава мира сего, и багряницы, и пиры, серебро и золото, вина и меды, яства обильные, и резвые кони, и хоромы изукрашенные и великие, и богатства многие, и дани и почести бесчисленные, и похвальба боярами своими? Всего этого будто и не было: все с ним исчезло... Так и Соломон, все испытав, все видев, всем овладев и все собрав, говорил обо всем: суета сует — все суета, спасение только в добрых делах, в истинной вере и в нелицемерной любви". В создавшейся обстановке, предпочтя лучше подчиниться неправедно захваченной власти, - чем, имея на то все возможности, самим поступать путем жестокого насилия, хоть отчасти и оправданно-справедливого, нарушив родственные узы, прежние обещания и клятвы верности - п е р в ы м и развязав братоубийственную вражду (или же приняв и мстительно ответив на её подстрекательский вызов). И в них восторжествовало желание п р и м и р е н и я над слепой жаждой скорейшей расправы над некогда любимым с о б р а т о м, даже независимо враг он отныне им или ещё нет. Не захотев стать причиной сеяния новой кровавой междоусобной смуты, под прикрытием свершения справедливого возмездия. Итог, совершенная Любовь - п р е в ы ш е всякой земной власти и насильственной кровавой и мстительной борьбы ради удержания её.

35

Они не были в л а с т о л ю б и в ы и к о р ы с т о л ю б и в ы, не склонны прибегать к какомулибо коварству, сплетая сети заговоров и интриг против своих л и ч н ы х соперников (в этом случае, в отличие от борьбы - с внешними врагами Отечества, "печенегами"), в отличие от их вероломного братоубийцы Святополка Окаянного; они отказались от пути какой бы то ни было вооруженной борьбы ради з е м н о г о гордо-властолюбивого превосходства над своими собратьями, противостояния, кровавом хаосе всякого бунта, - ибо низменным, грубым, бесчеловечным насилием не может утверждаться святая Правда... И вовсе не потому что слабы и боязливы, но - п р е д п о ч л и более высшую д о б р о д е т е л ь через желание взаимопримирения и всепрощения; смирение и непамятозлобие - духовные ценности для них стали превыше собственного материального достатка и самоутверждения, стяжали настоящую победу духа в служении вечному вневременному Добру, верности промыслительно-надмирной Правде Божьей, в подражании Христу и Его повиновению Своему Отцу, Который был умален и "...смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Флп. 2,8). Смирение, это когда при несопоставимости превосходящих сил противника и нежелании жить по подлым принципам, мы готовы мужественно пожертвовать собою, нежели согласиться на морально неприемлемые условия выживания; св. князья отказываются от сопротивления, чтобы не быть причиной гибели дружины: "Уне есть мне единому умрети, - говорит св. Борис, - нежели столику душ", и св. Глеб - "уняше един за вся умрети и сего ради отпусти я"; Глеб, как перед этим Борис, тоже убедил дружину не поднимать гражданской войны, оставить его одного. Если бы была в них хоть малая крупица доли властолюбия, зависти и честолюбия, желание м е с т и то, наверное, возмутившись дерзостью, они оказали бы отпор без пощады; если бы слабость и трусливость руководила ими - то, возможно, попытались бы убежать и скрыться под чью-либо защиту-покровительство... - но ничего из подобных страстей н е б ы л о в них, они не пожелали участвовать в кровавой борьбе за власть между единокровными и единоверными родственниками; предпочли следование заповедям Господним - сохранению собственной власти и спасению жизни, не хотели нарушать святости родовых отношений: "...не противлюсь я, не перечу и, имев под своей рукой всех воинов отца моего и всех, кого любил отец мой, ничего не замышлял против брата моего; если бы враг поносил меня — это я стерпел бы; если бы ненавистник мой клеветал на меня, — укрылся бы я от него". Их отчаянно-горькая мольба о пощаде - не была по слабости сиюминутной трусостью, но последней попыткой оградить брата от смертного греха братоубийства!.. Своим поступком как бы говоря: "...даже если ты меня предашь и убьешь - я всё равно по-прежнему останусь сердцем верным тебе, твоя ненависть не в силах разрушить узы родственной дружбы, никакой твой грех против меня не способен поколебать моей любви к тебе, и я до самой смерти буду готов простить тебя и надеяться на наше примирение с тобою!" Дух вольного страдания - по крайней мере, в образе непротивления торжествует в них над человеческой слабостью и враждой, они осознанно, решительно и мужественно, бесповоротно и безропотно приняли невинные страдания, никого не осудив и не предав, верные принципу и долгу, пронесли свой мученический крест тяжелого выбора до конца ("...блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" (Мф. 5,10) ); не держа ни на кого зла и обиды, за всех молясь и очень хотели сами быть прощенными и помилованными, пожертвовав собой, чтобы первыми не развязать братоубийственную междоусобную ссору ("...дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте" (1 Тим. 2,2) ); не желая верить в склонность на злодейство брата, тепля надежду на благополучнопримирительный исход, не веря в жестокий замысел Святополка Окаянного, даже уже завидев ладьи убийц - "целования чаяше от них прияти", но всё же добившись результата после своей кончины - "с того времени, — пишет летописец, — затихла на Руси крамола" ("...любовь долготерпелива, всему верит, не завидует и не превозносится..."); они до последнего вздоха сами слезно умоляя просили простить их и пощадить, укротить неправедный гнев и озлобление, предотвратить и не допустить разгореться конфликту, развязаться междоусобице, не дать свершиться непоправимому, оградить душу будущих своих убийц от греха ("...блаженны плачущие, ибо они утешатся" (Мф. 5,4) ); ибо до самого последнего мига их чистые, кроткобезропотные и мирно-незлобивые души ("...блаженны кроткие, ибо они наследуют землю" (Мф. 5,5) ) - желали п р и м и р е н и я ("...блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими" (Мф. 5,9) ): "...Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя" (Лев. 19:18); "...Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не

36

мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья (через отражение со стороны показав пред ним, в свете своего доброго примера, всю неблаговидность его проступков, подвигнув к раскаянию, осознанию вины, пробуждению в нем совести, усовестив его - Комм. Авт.). Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12:17-21). Со слезами шли они на горькую смерть, благодаря Бога, что сподобил "...все престрадати любве ради словесе Твоего; не восхоте противитися любве ради Христовой, - а коликы вой держа в руку своею". И нашедшие в себе силы, хотя и по-прежнему "слезами облився", сказать палачам: "...братие, приступивше скончайте службу вашу и буди мир брату моему и вам, братие". "Христа ради остависта тленную славу земную. - Царство земное возненавидевше и чистоту возлюбивше и неправедное убийство претерпевше, никакоже противяшеся заколяющему вы брату"... Крест, символ всех страстотерпцев, из орудия позорной смерти становится знамением победы, непобедимым апотропеем против врагов. Чрез жития святых страстотерпцев, как чрез Евангелие, образ кроткого и страдающего Спасителя вошел в сердце самого народа - навеки, как самая заветная его святыня. В их лице народ в ужасе и презрении отшатывается от перспектив страшной власти, добытой нечестным незаконным путем насилия, легко отталкивает ее манящие высоты от себя как нечто "нечистое", боясь замарать свою совесть и душу культивируемым гордым жестоким властолюбием в грязной борьбе за неё, как бы говоря: "...не надо нам ничего, никаких привилегий и благ, даже всех богатств мира, от тех, чьи руки замараны невинной кровью", - и не хочет идти на противление злу, не держится за силу, не считает какие-либо безграничное н а с и л и е единственным средством и условием своей победы ("...Берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне (т. е. если откажешься и отступишь от законного пути истины и правды - Комм. Авт.). Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" (см.: Мф. 4:8-10) ). И не потому что слаб и от трусости поддался страху перед насилием, как перед неким фатумом "злого рока" - и боится не силы рук, против которой одной как против медведя у него может быть нашлось бы мужество бороться, а - гадости и злобы, прикосновение которых хуже чумы, прилипчивее заразы, оттого что предпочел ослепнуть от о т в р а щ е н и я пред соблазном магнетически-притягательного обаяния черным блеском зла царящего в мире, безразличноравнодушно отвернуться от него, не признавать его влияния над своей разумной волей, угрозы которого, прощупывающие почву пределов нашей слабости, нерешительности и страха, и нашему им потаканию, наблюдая за нашей ответной реакцией, насколько мы без сопротивления и без борьбы трусливо позволяем ему заполучить безграничную власть над нашими душами, воспринимая за "ничто", "пустое место", "ничего не значащее" (через "страх смерти" - зло пытается управлять людьми, заставляя пытками, запугиванием, угрозами греховно потворствовать себе, но следует бояться более осуждения собственной совести и иметь страх Божий: "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви" (1 Ин. 4,18); "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь лучше могущего и душу и тело погубить в геенне" (Мф. 10,28); "Но если и страдаете за правду, то вы блаженны; а страха их не бойтесь и не смущайтесь" (1 Петр. 3:14-15); "Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?" (1 Петр. 2:19-20) ). Даже в обычной жизни - как на войне, нужно быть готовым лично жертвовать всем своим ради спасения самого дорогого! Тут надо насмерть стоять, быть готовым умереть ради любви. А иначе зачем всё? ...Ему отвратительно вступать в прения с властью, если она такая, словно боясь невольно замараться её душепагубным влиянием, что для них оказалось хуже самой смерти; ...если нельзя, по отсутствию условий чисто, благочестно и праведно жить, если отсутствует надежда и не отыскать ничего доброго - то такая "жизнь" и не нужна вовсе даже задаром, м и р б е з л ю б в и - с у щ и й а д. Здесь тоже мужество, но для особого сражения, без попытки устроиться так, чтобы по возможности отгородиться от зла: "...пусть оно потеснится за стены хорошо отлаженного порядка", - но здесь слава проявляется в кротости с м и р е н и я, а не физическом героизме только. Здесь ощущение, что если не мы то кто же; что больше некому п р и н я т ь нездешний удар на себя, первым встать грудью перед неумолимым напором, и в этом доблесть и молчаливый вызов ревностной веры, верности высшей Правде, брошенный силам

37

зла. По-сути, этот вольно взятый на себя жертвенной подвиг говорит следующее: если вам так уж хочется насильственной и грязной власти над нашими т е л а м и - берите её сами, м ы же не желаем разделять с в а м и такого низкого господства над нашими собратьями, ибо самовольно "...добиваться себе власти для спокойствия и безопасности, значит взбираться на вулкан, для того чтобы укрыться от бури" (Ф. Петрарка), пусть ваше зло слепо мнит себя "победителями", делает что угодно, - главное оно не сумело привлечь нас на свою сторону, завоевать наши души, сохранившие неколебимую принципиальную твердость в стоянии ради своей вечной Правды, не будем марать руки в невинной крови, даже если к этому п р и н у д я т, мы же - пойдем с в о и м жертвенным Путем. "Зло на свою погибель может размахнуться как нигде, не видя понятных ему противников и поэтому до времени не замечая, что его власть здесь уже давно и тайно отменена. Страна до краев полна невидимым присутствием погибших, молча ушедших. Они давно и неслышно стали главной частью нас самих ( - и в этом обретается сакральная победа всякого Добра и невинной Жертвы - Прим. Авт.)" (В.В. Бибихин). "И была принесена жертва Господу чистая и благоуханная, и восприняли оба венец небесный, к которому стремились, и возрадовались радостью великой и неизреченной, которую получили". Сколь бы зло ни изощрялось самоутвердить и доказать себя в качестве нововнедренной "правды", - сердце человеческое всегда будет потаенно жаждать Правды настоящей, вневременной, неизменной, незаменимой ничем подложно-второсортным, хотя и многими попираемой, поругаемой, оскверненной и гонимой, непопулярной, хулимой, высмеиваемой и презренной средь жестокосердых мира сего, невинно страдающей и мучимой, но зато близко р о д н о й, - за которую умереть не страшно и которую никто не в силах истребить... "З а к о н н ы е наследники правителя Борис и Глеб, не боровшиеся за власть, власть никому не дарили, не вручали, не завещали; власть у них не была отнята, вырвана, отвоевана, ведь н е л ь з я о т н я т ь то, за что не держатся (если это заложено в самой сути, в призвании, в самой их крови - Прим. Авт.). И так само собой получается, что хотя многие хватали "власть", жадные от вида того как она валяется на дороге, п о д л и н н а я власть (духа) остается все время по-настоящему одна: власть молодых Бориса и Глеба, никуда от них не ушедшая, им ни для какой корысти не нужная, только им одним принадлежащая по праву, по П р а в д е, по замыслу страны" (В.В. Бибихин). Духовное превосходство - вот подлинное нетленное богатство, что превыше всякого преходящего земного величия. Святополк Окаянный пошел л и ч н о й местью против св. благоверных братьев-князей Бориса и Глеба, которые в общественно-политическом уже признали "законной" его власть и не посмели ей официально враждовать и мстить з а с е б я, поэтому теперь их подвиг жертвенного смирения - это добровольно взятый л и ч н ы й подвиг (лежащий вне каких-либо государственных интересов, и в отличие от желания встать на защиту чести других и своего Отечества, по словам: "...положить душу за други своя", ради защиты которых не грех и взяться за оружие, как например те же князья поступили в отношении печенегов!). "...Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас" (Лк. 6:27-36); "Не мсти и не имей злобы (низости, подлости, обмана, лести, лукавства и проч. порочных страстей - Комм. Авт.) на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя" (Лев. 19:18); "Не говори: как он поступил со мною, так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его" (Притч. 24:29); "Никому не воздавайте злом за зло (грехом за грех - Комм. Авт.), но пекитесь о добром перед всеми человеками. Не будь побежден злом (греховными страстями завладевшими душою - Комм. Авт.), но побеждай зло добром (духовным отношением к происходящему, активным добрым примером благочестивой жизни во Христе Комм. Авт.)" (Рим. 12:17); "Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей" (1 Петр. 2:15); "Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Мф. 5:39), - т. е. не поддаваться на провокации, но мужественно, сдержанно и с достоинством претерпеть обстоятельства пытающиеся в нас раззадорить дурные страсти, не быть поспешным на злопамятное отмщение за себя, не начиная первым ссору, быть готовым к примирению, нежели к насилию, даже когда предлежат двое из зол, необходимо иметь мужество выбрать наименьшее из них, чтобы избежать большего и избавить от него других, всегда лучше предпочесть путь любви и прощения, верности Богу и принятия на себя страдания, если от этого не будут страдать все другие; не быть порабощенным

38

зависимостью от слепой необузданной страсти кровожадной мести (как формы террора), безграничной и безостановочной, причиняя непоправимый вред ближним, самим себе и задевая невинных, не воздавая злом за зло (Рим. 12,21), ругательством за ругательство, оскорблением за оскорбление - т. е. не раздувая конфликт, не поддерживая ссору: ибо страсть к мщению, служащая или честолюбию или злобе, отплачивая, усугубляет то зло, которое раз было совершено, и также всякая обида, причиняемая словом, или насильственным действием, когда она сталкивается с терпением, получает такой же исход, как стрела, пущенная и ударяющаяся о скалу необычайной крепости. Ибо озлобленно-огрызчивая ненависть и лелеемая злопамятная месть - удел слабых; только сильные духом - способны на великодушное прощение своих обидчиков! Согласно другому-обратному пояснению этих слов Спасителя, подставлением второй щеки - при справедливом обличении его личных пороков со стороны - человек проявляет смирение, покорность и покаяние за совершенный неблаговидный поступок, переборов в себе надуто-гордое самомнение - первым признает свою возможную вину, не хочет терять дружелюбного отношения с ближними враждуя напрасно по пустякам, будучи уступчивым в деле миротворения, не пытается гордо самооправдаться, а кротко признает свою реальную вину, умеет прощать других и готов попросить прощения если сам огорчил кого-то, и этим действием воздерживается от озлобления, раздражительности и вреда, подставление щеки аллегорически может символизировать первый шаг покорности и согласия, направленный на дальнейшее примирение двух враждующих сторон, ведь для того, чтобы прервать враждебные взаимные действия, одна из сторон должна первой отказаться от причинения вреда и благоразумно ответить добром на зло; что бы мы не отвечали на хулиганское оскорбление - подобной же дракой, не нарываясь на ещё больший скандал, а использовали бы более мирные и цивилизованные способы разрешения личных конфликтов; основная духовная цель христианства – спасение и обновление личности – предполагает борьбу с причиной всех зол (болезнью, нравственным повреждением души), а не с симптомами зла (внешней агрессией), заповедь Христа – «не противься злому» – предполагает борьбу с причиной болезни, потому что не противиться злому можно только одним способом – противопоставив ему добро, наполнив им свое сердце (по пословице: «свято место пусто не бывает», если там нет добра, то царствует зло), потому что равнодушием победить зло невозможно... По мнению Рудольфа Бультмана, Он не учит совершенно никакой безжизненно-застывшей в сухих формах схем, таблиц и изречений морали (наподобие некоего объемистого "талмудического" свода предписаний на все случаи жизни вплоть до скабрезных мелочей), но каждую минуту требует от человека принятия фундаментальных экзистенциальных решений в согласии с христианской совестью, диктуемых моментом конкретной жизненной ситуации, не давая ему возможности опереться на некую отвлеченно-общую ущербно-скупую формально-теоретически-рационализированную мораль, которая сняла бы с него личную ответственность за его решение (ибо к "подвигу" насильно принудить или внешне-формально призвать нельзя, подлинно-живой самоотверженный подвиг рождается подобно плоду в результате исключительно личных нравственных достоинств, приобретенного мужества и внутреннего благочестивого настроя, глубоко сознательного выбора перед совестью): «…скорее каждый момент личного решения принципиально нов; человек не встречает кризис решения, вооруженный готовым стандартом; он стоит не на твердой почве…» но зато имеет, восприняв через Веру, в сердце нравственно-возвышенные ориентиры, заповеди эти записаны не на бумаге только, но запечатлены на скрижалях сердца, и не мертвой формулой, а живым действием, дающим правильное направление мыслям, душе, служащие катализатором добрым стремлениям, - и зовущие его подняться вместе с ними на новую духовную высоту и проникнуть к их доселе неведомой глубине, приобщиться к их неотмирной чистоте, осуществившись в личном подвиге Любви... Любовь торжествует - во всепрощающей мученической кротости, подобной трогательной молитве побиваемого камнями св. первомученика Стефана за своих врагов-убийц. В своей торжествующей любви к Богу, в милосердной, долготерпеливой, прощающей любви даже к своим убийцам он подставляет свое сердце в беззащитном одеянии незлобивого смирения их смертельной кровожадной ненависти. В этом, мнимое временное торжество зла - побеждается раскрываемым великодушием невинных жертв, и которое не в силах погасить зажегшийся однажды этот огонь любви, непобедимой любого природного могущества. Стяжавшие блаженную душевную чистоту, свободную от примеси всякого соблазна, во

39

внутренней чудесной гармонии всех душевных состояний и невозмутимом страстями безмолвном покое, обретаемом в кротком м и р о л ю б и в о м смирении, во всем хранящее святую меру, источник благоразумия, в которое душа погружается словно в глубины моря и находит там драгоценные жемчужины: ниспосылаемые душе смиренной вечности достойные духовные дары плодов добродетелей... Само понятие "смирение" нельзя определить однозначно как термин "оно есть что-то" или же апофатически определяя исходя из противоположности самолюбию, гордости, тщеславию и т.п., выражающееся во внешних каких-либо особенных признаках добродетелей. "Кто хотел бы словом изъяснить ощущение и действие, сердечное извещение; и кто думает просветить и научить невкусивших сего самым делом: тот делает нечто подобное человеку, вознамерившемуся словами и примерами дать понятие о сладости меда тем, которые никогда его не вкушали. Одно же дарование не может быть познано, потому что оно сокровенно в его сердце и для других невидимо; смирение имеет особенные признаки (свойства), суть видимые знамения сего сокровища духовного, испытав которые с благим рассуждением, всякий может видеть, что они доказывают чудное богатство души. Смиренномудрие есть безымянная благодать души, имя которой тем только известно, кои познали её собственным опытом; оно есть Божие именование; ибо Господь говорит: научитеся не от Ангела, не от человека, не от книги, но от Мене, т. е. от Моего в вас вселения и осияния и действия" (Преп. Иоанн Лествичник). Ибо это состояние не омертвело-статичное, но неослабевающее и неоскудевающее - динамически ж и з н е н н о е, подобно содержащимся силам движения во спокойствии животворящего духа, требующее непрестанной напряженной душевной р а б о т ы над собой, и совсем противоположно - теплохладности, отрешенному равнодушию, безразличию, окаменелому бесчувствию, застойности, окостенелости, не имея ничего с ними общего; но пребывая в постоянном поиске в общей устремленности к совершенству (таким образом получая от него какую-то часть, как бы согреваясь предходя в лучах его солнца), одновременно являясь ему сопутствующим плодом, равно как и действенная любовь, как результат очищенного от соблазнов сокрушенного и смиренного сердца, - движимое тщанием исполнения заповеди: "любить Бога и ближнего" (см.: Мф. 22:33), - и в этом являя залог нашего счастья, в умении смиряться и прощать - обретается подлинная красота и в е л и ч и е д у ш и человека, вырастание в полную меру человеческого предназначения. Порой смирение в том, чтобы сознавая свою "гордыню" - вовсе не кичиться этим, но самосокрушенно оплакивать её, и исходя из этого всегдашнего покаянного состояния-чувства, быть во всем осторожным, обходительным и аккуратным в искренних отношениях с окружающими людьми, боясь ненароком кого-то даже случайно по амбициям или соперничеству обидеть, уязвить, задеть, предпочитая себялюбию - человеколюбие, желанию своего - жажду жертвенного самоотречения на пользу ближних! "Смиренный сердцем высшим оказывает послушание, равных и низших себя не презирает в их нуждах и требованиях, но со всеми обходится, как с братьями, даже если и более достоин чести и большие имеет дарования, чем они; где истинное терпение (чужих немощей - Прим. Авт.), там и смирение, которое ко всем склоняется, как и любовь. Ибо смотрит не на дарования, но на нищету свою и познает, что он - только вместилище, а не господин их, а нищета и ничтожество - его собственные, как и у всех людей. Ибо всякий человек сам по себе беден и грешен" (Свят. Тихон Задонский). "Так ветви, когда на них много плодов, плодами же склоняются вниз, а ветвь, на которой нет плодов, поднимается вверх и растет прямо. Есть некоторые деревья, которые не дают плода, пока их ветки растут вверх, если же подвесить камень к ветке и нагнуть ее, тогда она даст плод. Так и душа: когда смиряется, приносит плод, и чем более приносит плода, тем более смиряется. Так и святые: чем более приближаются к Богу, тем более грешными себя видят" (Авва Дорофей). В смиренном предстоянии мы добровольно самооткрываем себя Богу и одновременно самим себе, в Его свете зрим свои прегрешения, обнажаем сокровенные недра души пред собою. Но здесь нет даже и малейшего намека на уныние и отчаяние в самоуничиженности, ибо "...чем более смиряется, тем более обретает благодать у Бога, Который смиренным дает благодать (1 Пет. 5,5) (милость и прощение - Прим. Авт.)" (Свят. Тихон Задонский). "И тем больше вместе со смирением разрастается в нем надежда, как цветок внутри сердца его, и он достоверно узнает, что будет спасен" (Преп. Симеон Новый Богослов). "Смирение всегда прекрасно. Оно освобождает людей от всех мучительных забот. Плоды его изобильны, вожделенны. Смирение есть знак и выражение доброты и благочестия. Любящие добродетель сию получают чрез нее дары многочисленные. В смиренных открывается милосердие. Смирение есть жилище святости. Смиренные бывают опытны, и уста

40

их изливают мудрость. Смирение даст смысл и разум, и сердце наполняет восторгом. Хочешь ли научиться воздержанию и терпению? Ищи образца для сего в смиренных... Зло не может сопротивляться добру; мрак бежит, когда является свет; сладость прогоняет горечь; кротость побеждает притворство; молчаливость уничтожает споры. Мрак не воюет с темнотою, ненависть не восстает против неприязни; зависть не противится отвращению, желчь не может ненавидеть горечи: но злые преследуют добрых, нечестивые — праведных; гордые превозносятся над смиренными; лжецы посмеиваются над правдивыми; безумные презирают мудрых, и тот, в ком нет никакой искренности, повсюду издевается над чистосердечием. Гордому смиренный столько же ненавистен, как человекоубийца. Чьи руки привыкли к злодеянию, тот не может без зависти смотреть на человека праведника (пытаясь в чем-то его очернить, придраться, найти упрёк, изъян, лживо обвинить в лицемерии, якобы разоблачить фальшь). Чьи уста исполнены лжи, для того откровенность противна и несносна... И обратное: добрые не завидуют злым, но злые добрым. Видно ли когда, чтобы богатые завидовали бедным, благочестивые нечестивым, праведники грешникам, чада созидания развратителям, правдолюбцы обманщикам, благонравные распутным, честные обидчикам? Посему достигай смирения, которое побеждает зависть и изгоняет вражду; присовокупи к нему молчание и терпение, могущие предостеречь от разврата. Смиренные далеки от всякой зависти, злого соперничества и беспокойного искательства. Величавость гордости для них отвратительна, упорное непослушание им чуждо. Удаляя от себя ложь, они непричастны злословия. Как сыны мира и согласия, ненавидят и изгоняют вражду; как неусыпные ревнители доброго имени, чуждаются всякого легкомыслия. Они не знают лукавства, любят искренность и чистосердечие. Они спокойны, ибо живут надеждою успокоения. Они берут сребро и делают надлежащее употребление из своих талантов, дабы получить область над десятью градов (Лук. 19,16-17); охотно открывают и расточают свое имущество, никогда не оставляют в сокровищнице и не скрывают сребра своего. В мире живут как странники, непрестанно ожидая возвращения в Небесное свое Отечество. Смиренный не смущается, если здесь встретится ему какая-нибудь неприятность; ибо он привык быть довольным своим состоянием. Но как тяжело бывает надменному, не умеющему смирять себя, когда случится с ним какое-нибудь несчастие! Плоды смирения вожделенны; ибо оно производит спокойствие и скромность, образует характер любезный и безмятежный. Смиренные бывают простодушны, терпеливы, любезны, невинны, искренни, учены, мудры, предусмотрительны, благоразумны, миролюбивы, милосерды, любообщительны, снисходительны; их ум проникает глубины мудрости, их сердце наслаждается спокойствием, их душа сияет красотою. Смиренный любезен во всем; слова его сладки, на лице написана веселость. Во всем находит он радость. Смиренных украшает любовь; ибо они умеют ходить во свете её. Кроткие и смиренные сохраняют себя от всякого зла (и также заботятся о пользе и спасении других, в обхождении с которыми всегда предупредительны и любезны), и благость сердца отражается на светлом лице их. Говорят ли они? все слова их пристойны. Смеются ли? смех их не слышен. Смиренный боится презирать других, ибо презрение есть порождение ненависти. Ежели он слышит злословие (клевету, напраслину или осуждение в адрес ближних), то затыкает слух свой, дабы такие слова не вошли в его сердце. Мысль смиренного устремляется ко всему благому, а тщательность духа спешит осуществить благое. Смиренный поставляет себя ниже других, но сердце его обитает в вышних, и мысли носятся там, где хранятся его сокровища. Он смотрит в землю, но взор ума его устремлен выспрь, на красоту неба. Он всегда опасается, чтобы как-нибудь не слетело с языка мстительное слово в порицание кого-нибудь. Он радуется о счастии ближнего своего, и заботится об нем, как о себе самом. Встречается ли он с гордым? его кротость пленяет и связывает дух надменного. Смирение разрушает укрепленные замки, смягчает ярость, обезоруживает злобу..." (Свят. Иаков Низибийский, с авт. прибавл.). Любовь (агапэ) — есть добродетель Божеская. Смирение (через обуздание греховных страстей) - это единственное, что доступно человеку для стяжания первой. Для приобретения святой Любви надобно прежде сердце своё подготовить в духе незлобивой снисходительной кротости, умеренности в воздержании от излишеств, нераздражительного терпения и миролюбивого смирения. Смирение - противоположно высокомерию, и сопутствует воздержной умеренности. Смиренномудрие - рождается из умиротворенного необуреваемого страстьми состояния души, и является плодом терпеливого несения "житейского креста": «Только под крестом мы научаемся любить, жалеть и снисходить друг к другу. Тяжесть креста согревает и зажигает пламенем благодати наше сердце. Крест Христов — слава наша, похвала наша, победное знамя наше»

41

(Схиархим. Иоанн (Маслов) ). По словам Дитрих фон Гильдебранда: "В смиренном достигает полного развития чуткость к миру достоинств, ему совершенно чужда тяга к власти и стремление «быть всем». Он преисполнен готовностью к жертве и стремлением самому послужить вместо желания чтобы ему служили, которые внутренне присущи всякому шагу навстречу познанию истины. Его заботит не возвеличивание самого себя, а прославление объективно ценного; его наполняет счастьем внутреннее благородство добра, просветляющая внутренняя красота; отдаваясь добру, он участвует в гармонии мира добродетелей, его душа просветлена и умиротворена, в ней нет разъедающего яда высокомерия. И все это он делит с любым, кто так же, как и он, ясно видит истинно ценное и созрел для нравственной жизни. Спускаясь все ниже по ступеням самоуничижения, смиренный таинственным образом оказывается, подобно Марии Магдалине, у ног Христа, Который поднимает его с колен и вводит в горний мир. Желание умереть из любви к Христу — чтобы Он в нас жил; желание служить ближним согласно слову Христа: «То, что вы сделали малым сим, вы сделали Мне». В этом проявляется глубокая взаимосвязь смирения и любви. Стоит лишь в нас расцвести встречной молитвенной любви и целомудренной радости, как не только следа не остается от враждебной миру гордыни — этого вызова добродетелям, но и отступают страсть к надменно-спесивому самоутверждению. В смирении неповторимым образом отражается таинство преображения во Христе, которое Господь облек в следующие слова: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Смирение — это стояние в правде. Смиренный молит вместе с псалмопевцем: "Положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих, не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных вместе с людьми" (Пс. 140,3-4). "Удерживай язык свой от зла и уста свои от коварных слов. Уклоняйся от зла и делай добро; ищи мира и следуй за ним" (Пс. 33). Смирению свойственна некая святая отвага. Она характерна для него точно так же, как и для истинной веры, надежды и любви. Не имеют ничего общего со всяческой посредственностью, с безобидным конформизмом безоговорочное принятие собственной тщеты, героический отказ от самовозвышения, сознательная жертвенность, являя собою последнюю победоносную свободу, глубокую искренность и безоговорочное утверждение в истине". Т. е. благодаря смирению человек наконец-то и становится Человеком, стяжавшим бескорыстную любовь, обретает самого себя во всей внутренней цельности и жизненной полноте, в гармонии с духовным миром и с самим собой, осознание "нищеты духовной" приводит к взалканию и жажде подлинного нетленного блага для пользы души: "блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное" (Мф. 5:3), "блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся" (Мф. 5:6)... ...Утро приходит к нам как голос Божий, говорящий: "Выйди, вернись из сна, но уже не тем человеком, которым ты был, когда засыпал вечером; вернись к сознанию нового дня"; так и мы, погружаясь в это состояние как некую г л у б и н у, - которая о с в я щ а е т и з н у т р и всю нашу внешне-повседневную жизнь; смирение - помогает нам замечать других людей, в отличие от гордыни - нагло, дерзко и вызывающе противопоставляющей "себя" - всем прочим, подминая "под себя"; вот так и мы можем восходить, если только оторвемся от видимого, чтобы через молчание дать проявиться невидимому; это состояние подобно внутренней т и ш и н е, в глубине которой ощущаем больше, чем просто тишину, ощущаем - п р и с у т с т в и е, и которая является предельным безмолвием, но безмолвием, полным жизни, способным дать жизнь; подобно тому внутреннему молчанию, которое позволяет вслушаться во внешние прежде неразличимые доносящиеся звуки и голоса окружающего мира, ранее заглушаемые, прерываемые и перекрикиваемые нашей собственной речью-многословием, и в которой нам дается умение с л ы ш а т ь не только прежние голоса своих страстей самоутверждения, гордо выпяченных интересов нашего эго-"я", но - пробившиеся сквозь стену нашей собственной глухоты и непонимания голоса чужих мнений, интересов, потребностей и нужд Д р у г о г оближнего человека; и тогда пустых якобы напрасных встреч не было бы, и жизнь вокруг нас стала бы глубокой и богатой содержанием, мы стали бы замечать и понимать жизнь людей вокруг нас (имели бы направленность не эгоцентрично на "самих себя", а - любовью и милосердием и з л у ч а я с ь вовне), мы могли бы стать перед своей совестью и покаяться: да, я растратил такие-то возможности, я прошел мимо таких-то людей, я себя потерял в такие-то моменты... мы так рассматривали бы каждую встречу, каждое событие, если мы ставили бы перед собой вопрос о том, что я могу дать тому человеку, который передо мной, и что я могу от

42

него принять, получить, — как внимательно мы относились бы друг к другу!.. "Мы молчать не умеем (это одно из существенных качеств с м и р е н и я - Прим. Авт.). Мы не умеем молчать ни когда мы друг с другом говорим, ни даже когда мы одни. Вы, наверное, все замечали, как мы ведем постоянный диалог с самим собой, как мы постоянно сами с собой разговариваем. Нам надо от этого отучаться. И отучаться мы можем во-первых, тем, чтобы научиться слушать другого человека, когда он с нами говорит. Вам может показаться странным такое предложение, однако подумайте: как часто, как постоянно бывает, что человек с нами говорит, мы следим за его речью, но одновременно в нас идет комментарий на эту речь, мы готовим ответ на то, что он говорит, мы не слушаем его, мы слушаем его на фоне собственных мыслей. Надо научится внутренне молчать и слушать. Слушать не только слова, — слова мы можем слушать и так, как я только что описывал, ведя постоянный комментарий, готовя себя к ответу. И вот если мы научимся слушать слова без комментариев, за словами прислушиваться к голосу, вглядываться во взор, в глаза этого человека, воспринимать его, насколько мы способны, всецело, то скольконибудь научимся тому внутреннему молчанию, которое постепенно нас может привести к слушанию собственных наших глубин. Мы должны научиться слушать по-иному. Подобно в о с п р и я т и ю мелодии в музыке. Но за этими звуками стоит композитор с его опытом не музыки, а жизни, самого себя, с опытом красоты и безобразия, с опытом радости и горя, с опытом надежды и отчаяния, с опытом всей глубины человеческой жизни, и своей и чужой; а за этим еще лежит весь простор жизни, из которой этот композитор уловил только некоторые звуки, целое море, то море звуков, о котором Лермонтов писал; и за этим — тайны жизни. ...Так и з а с л о в а м и есть звук голоса, за звуком голоса есть целая человеческая с у д ь б а. Ведь как часто бывает: нам человек говорит одно (я не хочу сказать: лжет нам, а говорит нам ровно столько, сколько, он думает, мы способны принять и понести на себе), а на самом деле за тем малым, что он нам говорит — целое море боли, горя, нужды, надежды на нашу о т з ы в ч и в о с т ь. Как прекрасно сказано: "Мало слов, а горя реченька, горя реченька бездонная". И как часто за словами мы внутренним нашим слухом не слышим к р и к а д у ш и (чаще всего — намеренно, со страхом, как бы не услышать чего-нибудь, что нарушит наш покой, что перед нами поставит неумолимое требование: раз ты это услышал, раз ты это понял — ты дальше не можешь жить, мыслить, чувствовать, желать так, как раньше... и с осторожностью — как бы не услышать того, чего мы не хотим слышать), пытаясь спастись от нужды сострадать, принять человека в сердце навсегда, потому что услышать этот крик значит душой отозваться, значит взять на себя риск принять горе, нужду этого человека в свое сердце и уже никогда от этого горя не оторваться, никогда не избежать, никогда не убежать от него. Это значит связаться навсегда и жизненно, потому что этот крик требует от нас активного внимания или, если жизнь нас разведет с этим человеком, требует молитвенно никогда не забыть этого крика, который мы один раз услышали от этого человека..." (Митр. Антоний Сурожский). Душа очищается скорбями подобно золоту в горниле огня, после этой борьбы становясь утонченнее и мудрее, и чем больше страдания, тем крепче любовь между сохранившими до конца верность друг другу. В самых, казалось бы безвыходных и отчаянных ситуациях не ожесточиться сердцем, быть открытым и готовым помогать, благодарить за всё посылаемое нам как испытание нашей любви и других положительных качеств, и шанс их проявить, которые явнее видны если стараемся помочь, будучи сами находясь в лишении, и настоящая жертвенная любовь не останется безответна, наиболее ярко испытывая себя в минуты страданий как подвиг самоотречения ради ближнего, печалования о нем, растворенного надеждой упования. После которых, она как солнце воссияет вновь и никаким грозным тучам невзгод не затмить света её, и мы увидим ясное и безоблачное новое небо и новую землю, и Господь отрет всякую слезу, никакого горя, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло (Откр. 21:4), и когда будут навсегда с нами все те, кого мы любили. И тогда всё плохое бывшее в этом мире минуется, подобно тому, как прежняя пустота бытия наполнится новым вечным смыслом, и все душевные терзания исчезнут и забудутся словно их и не было обретя вечноблаженное нескончаемое упокоение подобно птенцам согретым в тени любящих Отчих крыл, и скорбное уныние растворится в лучах обретенной надежды, и невыносимое одиночество сменится несказанной радостью долгожданной Встречи, когда каждый будет всеми любим. “Ни смерть, ни жизнь… ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией” (Рим. 8; 35, 38—39). Победа добра в том, чтобы отважно

43

принять на себя всю жестокость и зло против нас, претерпев до конца, растворив его терпением и добротою в себе, и таким образом сбросив в бездну вечности. Что отразится на всех остальных живущих, – в подаренной им возможности радоваться всему чистому, светлому и прекрасному, искренне любить и бескорыстно, творить на благо другим, в каждом добром порыве души, пробуждая умения благодарить, прощать и утешать, и эти качества не исчезнут, пока не оскудеет на земле способность ставить интересы пользы других выше собственной временной выгоды. Когда повсеместно процветает обман и насилие, пусть через пример нашего самопожертвования выживет среди людей Любовь. Взирая на всплывающие из истории светлые образы героев, павших, но не сломленных, за нашу честь и за высшую Правду, нашедшей в них своё олицетворение; их тяжелые раны, пролитая кровь, испытанная боль и слезы - это тоже часть общей их с л а в ы, печать самоотвержения в упорной борьбе, несмотря на пережитые муки и лишения - оставшиеся верными долгу до конца; их п р и м е р показывает и одновременно с этим доказывает, свидетельствуя о продолжающем живительно гореть в сердцах - чистом неумирающем идеале святой любви и доброй правды, высокого напряжения жертвенного служения высшим целям, и который не умрёт, покуда ещё пребудут на свете такие славные и отважные герои!.. Положившие свою личную жертву в залог нашей будущей выстраданной неодолимой надежды - ради грядущих поколений потомков; подвигом любви порождая то, за что сами себя всецело отдали. Любовь восторжествовала в них над гордыней и чувственностью, преобразила их сущность и стала принципом их существования и бытия. "Любовь не может быть побеждена смертью, чтобы никогда никто не смел говорить: “мы друг друга любили”, а только “мы друг друга любим во веки веков”. И вы можете врасти в эту вечность тем, чтобы в вас любовь не только не умирала, но углублялась, утончалась, делалась более светлой. Смерть — не последнее слово: если вы сумеете любить д о к о н ц а, то ваша любовь не умрет" (Митр. Антоний Сурожский). Посеяв неотвратимую р е ш и м о с т ь в душах прочих также последовать образу своей отваги: "...если семя не умрет, то не оживет и не принесет много плода" (ср.: Ин. 12,24; 1 Кор. 15,35), - любовь сама себя распространяет друг от друга подобно возгоревшейся искре огня, сеет и взращает чистые ростки окропленные своей кровью; их верность и героизм - не ушел напрасно, он был, и не забыт и не исчез вникуда, они проложили, проторили нам путь к вожделеннейшей неистребимой Божьей Правде, зажегшие и в нас стремление следовать за собою - ради бескорыстного и щедрого человеколюбия, во имя человека-брата, на помощь всем сирым, убогим, обездоленным; каждая их малая личная добродетель - как искра и огонек в океане разлитого Света - Смысла жизни, оправдывающего наше человеческое существование, вопреки попыткам прочих погрузить во тьму хаоса ненависти, вражды и взаимоистребления; тем самым п о к а з а в, продемонстрировав на ободряющем примере своей жизни, что нельзя даже насилием и страхом неисчислимых угроз отнять, вытравить, оторвать из глубин сердца народного - то нетленное доброе и вечное, из достояния веков накрепко с ним связанное и искони, незыблемо-устойчиво укорененное в нем веру в Бога и в человека, в неизбежную победу Добра, - составлявших саму его суть, впитавшихся в его кровь и душу; и эту правду можно попрать и распять - лишь со-распяв вместе с нею и самого человека; и в этой жертве, казалось, Правда умирала - но впитанная и сохраненная до поры сокровенно-подспудно в недрах вечной памяти и в исполненности самой нашей жизнью, блюдящей оставленные наследием её святые Заповеди и Заветы, продолженные и пронесенные через испытания потрясений, запечатленные и сбереженные в тайниках души и народного сердца, продолжающие освящая и вдохновляя жить в нас животворным идеалом её святыни, - через всё это она всегда воскресает вновь, - в нашей собственной благочестной жизни, соотнесенной с её древними, непреложными, неустаревающими и вечноюными идеалами и поверяемой ими, чтобы каждым поступком возвещать ту единственную и безграничную любовь, которая возвышает человека от раба до друга Божия, - идущие к взыскуемой цели вечноблаженного счастья, являющейся не только увенчивающим концом, наградой и завершением прежнего многострадального пути, - но и началом нечто изумительно нового, ещё пока неведомого недостигшими его... И доныне звучат живые голоса, призывающие жить по Правде, по-Божьи... "Подумаем о себе, и о каждом человеке, который вокруг нас находится, о самых близких – и о случайных встречах; подумаем о хрупкости человеческой, о том, как легко поскользнуться и упасть; и в момент поражения останемся верными до конца, любящим сердцем не изменим, и из страха – не отвернемся. И тогда действительно, понеся друг друга тяготы, мы

44

исполним закон Христов; тогда мы войдем в сонм тех, соединимся и останемся с теми, кто в течение всей истории жизни человечества не стыдился пораженных, не отворачивался от падших, был Божией любовью и Божиим промыслом" (Митр. Антоний Сурожский). "Нам жизнь дана, чтобы любить, Любить без меры, без предела, И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело, Нам жизнь дана, чтоб утешать Униженных и оскорбленных, И согревать и насыщать Нуждой и скорбью угнетенных. Нам жизнь дана, чтоб до конца Бороться со страстями, с ложью И насаждать в свои сердца Одну святую Правду Божью. А правда в том, чтобы любить, Любить без меры, без предела И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело!.." Схиигумен Савва (Остапенко)

45

*** (Глава III) Если даже вокруг нас нет любви - мы должны жить так будто она есть, пусть через нас она явлена будет! ...постоянство и упражнение в добродетели - действенное милосердие: не довольствуясь однократной акцией, не эпизодически, а саму свою жизнь каждодневно соизмеряя заповедям милосердия, вплоть до самых мелочей, начав самим жить человеколюбиво, изменив и наполнив новым смыслом все взаимоотношения между окружающими людьми вокруг себя “Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь н и к о г д а н е п е р е с т а е т…” (1 Кор. 13:4-8). Как только выходим за порог эгоизма, мы сталкиваемся с реальностью нуждающихся людей, требующих о себе п о с т о я н н о й заботы, попечения и ухода, непрестанной плодотворной работы и напряжения духа. "Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать" (1 Кор 8:2). Здесь уместно приложим императив Сократа, когда мы мыслим себя достигшими каких-либо добродетелей, мы теряем в них смирение; когда же признаем собственное недостоинство в совершаемых нами благих поступках, не лишенных примеси самомнения и тщеславия ("...ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя" (Гал. 6:3) ), - то открываем себе пути дальнейшего совершенствования: "...не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился; но стремлюсь, не достигну ли я" (Флп. 3,12). ...Что мы оставим после себя, подобно семенам, в душах людей - горы мусора или же частицу прекрасного? Как повлияет наша жизнь на окружающих, каковы будут её плоды? Как земледелец упорно трудится и ждет драгоценного плода от земли и для него терпит долго; так и постоянные и частые, терпеливо совершаемые, хотя и малые, подобно упорным волнам, со временем шлифующим делая гладким камень, добрые дела, приятные мелочи, теплые мгновения, подаренные нами другим - составят впоследствии большой неоценимый вклад. Доброта, подаренная им когда-то однажды, никуда не исчезнет, сохранится в потаенных глубинах тронутого нежностью, согретого заботливой теплотою сердца, пронесенная сквозь жизнь, рано или поздно пробудится, прорастет подобно ростку сквозь каменистую почву огрубелых чувств, поможет не ослабнуть духом в трудный час. "Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам" (Лк. 6:38). Подобно тому, как хлеб от долгого лежания покрывается плесенью и портится, так и нереализованное добро (подобно притче о "закопанных талантах" (см.: Мф. 25,14-30), т. е. данных нам возможностях в жизни проявить человеколюбие, стать в свою меру добрее) - наносит душе вред и приводит к "духовному застою". "Часть любви, которую оставляешь себе, ты отнимаешь от всецелой и безграничной любви, которую необходимо иметь к другим. Насколько возможно, исключи своё "я" из того, что ты делаешь, посели в своё сердце других. То, что ты желаешь для себя, отдавай другим. Чем больше будешь отдавать, тем больше будешь получать... Чем дольше человек сидит без дела, тем больше расслабляется, а чем больше работает, тем сильнее становится (хотя в работе и вынужденно сопряжены с усталостью, потом, измождением и т.п., но зато укрепляясь умением, искусностью, терпеливым прилежанием, также служа прокормлением для себя и семьи - Прим. Авт.). Помимо того что работой он отгоняет от себя печаль, ещё и помогает себе духовно. Когда ты даешь благословение другому, то берешь благословение сам. Благословение рождает благословение" (Паисий Святогорец). ...Н е т л е н н о е б о г а т с т в о, неоскудеваемое имущество нашей души - это запас милосердия в сердце, накопляемый трудом любви по-отношнению к ближним; чем больше так "трудимся", терпеливо понуждаем себя, превозмогая усталость - тем полнее радость и более результатов мы добиваемся, ибо "...Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф. 11:12) и "...Царствие Божие внутрь вас есть" (Лк. 17:21). "Когда мы говорим "сердце", то имеем в виду расположение к жертвенности, благородную любовь. Сердце словно аккумуляторная батарея, которая постоянно подзаряжается. Оно не устаёт и не стареет, его сила не исчерпывается никогда. Но над сердцем надо работать. ...Чем больше любви сеешь, тем больше она растёт. Но если он будет держать семена в пакетике и не посеет их, то в них заведутся черви. То же самое происходит и с любовью. Чтобы любовь возрастала, нужно её

46

отдавать. Человек, который не отдаёт даже ту немногую любовь, что у него есть, словно держит в руке горсть семян и не хочет их посеять" (Паисий Святогорец). Слабохарактерная привычка к непостоянству и легкомысленной ветрености во всем, в итоге вырождается в т. н. "синдром выгорания": когда поначалу импульсивные-необстоятельные люди легко загораются первым восторженным энтузиазмом, эйфорией, воодушевлением, - но потом быстро остывают, охладевают, это дело «приедается», становится скучным, хочется чего-то новенького, другого, более занимательного, развлекательного, интересного, в погоне за новыми впечатлениями мечутся, хотят сами не зная чего, при первом столкновении с малейшими неприятными трудностями, у таковых быстро опускаются руки и они легко впадают в уныние, и нет уже желания делать то, что раньше приносило нам удовлетворение, порой не хочется вообще ничего делать, трудно собраться, бывает какая-то усталость, разочарование, уныние, прострация, депрессия, человек ломается, не выдерживает моральных и эмоциональных перегрузок, бывает, что человек продолжает делать свое дело, но делает его как бы по инерции, дело теряет свое существо, свою цель и смысл. И, на самом деле, постоянно делать доброе дело легко, радостно, не принуждая себя, без устали и без отдыха, – невозможно; и одного простого "желания" недостаточно мало, - нужна ещё твердая решительная готовность к жертвенному подвигу самоотречения во имя любви; ибо приносить добро людям - это всегда тяжелый труд, сопряженный со многими рисками, в котором нельзя достичь опытной мудрости без несения креста, нельзя пытаться овладеть добродетелями без усилий, но не должно бояться каких-либо трудностей или лишений, ибо без непроизвольного искушения (которое не от нас зависит), неожиданного и внезапного, - мы не сможем научиться духовному восприятию жизни... Как замечательно указывает на то свят. Климент Александрийский: "Но что с атлетом бывает, - да позволено мне будет великое и непреходящее сравнить с малым и слабым, - то же пусть применяет к себе и тот, кто в этом мире богат. Как из атлетов который от надежды победить и получить победную награду отказался, не признается на арену выходившим; тот же, который проникся в духе сей надеждой, но о трудах, соответственном питании себя и упражнениях, к сей цели ведущих, не заботился, обыкновенно без победного венка остается и в самой надежде обманывается. Так и тот, кто располагает обилием земных благ, не может считать себя ни устраненным от получения победной награды, обетованной Спасителем, если только он остается верующим и обращает взоры на величие человеколюбия Божия, ни надеяться не может, если он не упражняется и не борется, что украсит себя неувядающим победным венком, не запылившись и не вспотевши..." В добродетели заключено деятельное начало - огонь любви не опаляющий, но животворящий; добродетель как и любовь, подобна терпкому вину, со временем всё более укрепляясь и приобретая новые глубокие качества, с годами лучше и острее научаясь, позволяя примечать прежде скрытое: особые добрые стороны души любимого нами, сострадательное понимание чужих проблем, воспринимая их почти как за свои, пропитываясь его окружением, начиная жить его интересами (отстаивая и защищая права, постоять за честь близких и любимых) и становясь ему как бы "родным"... В этой настойчивости и долготерпении, подражая и уподобляясь Христу, Который "...с любовью подходит к отворачивающимся от Него: убеждает их, заклинает не презирать Его любви, а если они высказывают в ответ лишь недовольство и остаются глухими к Его призывам, Сам делается их защитником" (Св. Дионисий Ареопагит). "Если ты одних людей ненавидишь, к другим относишься равнодушно, а третьих очень сильно любишь, то заключи из этого, как ты еще далеко отстоишь от совершенной любви, которая побуждает одинаково любить всякого человека. Совершенная любовь не разделяет единого человеческого естества согласно нраву людей, но одинаково любит всех людей. Добрых любит, как друзей, а недобрых, как врагов (по заповеди), благодетельствуя им и терпеливо перенося все, причиняемое ими, не только не воздавая им злом за зло, но даже при необходимости страдая за них, чтобы по возможности сделать их своими друзьями" (Преп. Максим Исповедник). "Милостивый весьма блажен, потому что плод милости делается собственным достоянием милующего" (Свят. Григорий Нисский). "Человек милостивый - врач своей души, потому что как бы сильным ветром изгоняет он из нее омрачение страстей" (Преп. Исаак Сирин). Не стоит торопиться поспешно обессиленно опускать руки: как невзрачное сморщенное сухое семя, если за ним терпеливо ухаживать и поливать, рано или поздно даст свежий всход; так и добрые слова и ласка

47

подобны тому семени, мало-помалу растапливающие огрубелые сердца, возвращающие некогда забытое и утраченное. Это как первый шаг по тропе добродетелей, пока ещё первое посеянное зерно, но со временем зерно вырастает, станет деревом и принесет благодатно обильные плоды сторицею - тогда их испробовавший узнает, что такое радость настоящей любви. Известно, что насытить сладострастную похоть человек не в силах, что страсть разгорается тем сильнее, чем больше усилий мы тратим на ее удовлетворение; подобное же переложимо и в обратном направлении: ...чтобы любовь в сердце не угасла (подобно "стагнации", исчезновению и остановке в нем любого динамически-творческого импульса), требуется поддерживать неуклонное и неослабевающее постоянство в добрых делах, динамизм, развитие, усердный труд души, подобно подкидыванию хвороста в её пламень. Усердное постоянство добрых дел (но хотя они могут совершаться и по расчету, лицемерно, и по тщеславию и гордыне), как подбрасываемого "хвороста" в пламень любви - всё более разгорающейся и стремящейся каждому помочь; упражнением и преуспеванием в доброделании, мы сами всё более и более положительно утверждаемся, укореняемся и упрочняемся в добре; не можем обойтись без него снова и снова, подобно вожделенному ежедневно-постоянному принятию пищи, утоляющей наш душевный голод, обеспечивающей нравственный рост, и без которой мы духовно мертвеем. Душа милосердная, сердце милующее, как бы "привыкает" к постоянному, настойчивому доброделанию, такая "привычка" носит полезный характер услужливой подмоги, союзником в деле следования по уже некогда избранному пути, поддерживающей и закрепляющей в нас то хорошее, те добрые намерения, которые прежде приобрели, подобно благовоспитанности, приученностью к доброделанию, выработанной упражнением в добродетели легкости навыка, умения, - повторение хороших поступков для добродетельной жизни играет решающую роль, "время камень точит" (посл.); требование с нашей стороны постоянства и непрестанно прилагаемых усилий - необходимо в деле спасения ближнего, создающее для этого благоприятное окружение, благотворно воздействующее на него, но без сопутствующего им спонтанного автоматизма, - сохранив качества сознательного свободного поступка, как результата преизбытка любви, доброжелательной установки, и уже не мыслит свою жизнь без него, - испытывает п о т р е б н о с т ь в нем, выражающую её нравственность, следование гуманным ценностям её мотивирующим, внутреннюю её широту, щедрость и желание дарить добро, приносить радость, как основной принцип её существования и бытия. Нужно как бы всегда ж и т ь этой любовью постоянной и ежедневной - присутствующей в нашем отношении ко всему окружающему. Эта л ю б о в ь — н е ч у в с т в о, не какая-то сентиментальная эмоция — это степень жизни, жизненная установка, полнота, которая способна отдаваться бесстрашно, - "...ибо любовь не есть просто субъективное чувство, не любовь-предпочтение, в силу которого то, что мы любим, «нравится» нам, доставляет нам радость или удовольствие, предмет любви часто, напротив, доставляет нам огорчения и страдания; в предмете любви многое может нам не нравиться, сознаваться как недостаток – от этого мы не перестаем его любить, и забота о благе любимого связана со многими страданиями и волнениями" (С.Л. Франк). Вырабатывается особый благожелательный настрой, тяготение, душевное качество, мотивирующая склонность, тенденция, позитивное состояние личной благорасположенности по отношению к окружающим людям, пред взором которой каждый обретает свою подлинную ценность и достоинство; где важен даже не внешний результат, а само благое желание, стремление к добру, по Иоанну Златоусту: "...Господь, и намерение целует"; настойчивость и долготерпение нас воспитывает, упражняет, приучает, принуждает любить, возделывает почву, и в итоге произращает расцветая в цветущий благоуханный райский сад души - вертоград добродетелей из наших добрых чувств милосердия, любви и человеколюбивого сострадания благодатных цветов жизни вечной... По формулировке Р.Г. Апресяна: "Христианская любовь к ближнему в принципе исключает ненависть к людям (но только ко греху): невозможно любить одного и ненавидеть другого. Агапическая любовь не является следствием личной симпатии или восхищения другим; в ней актуализируется доброта человека, потенциально содержавшаяся в нем и до встречи с данным конкретным человеком; при этом в изначальной любви к ближнему любимым оказывается именно ближний с его конкретными проблемами. По христианскому учению, в милосердии человек посвящает себя Богу и тем самым открывается добру. В Новом Завете милосердность Бога непосредственно задается как объект для подражания (Лк. 6:36; Ин. 13:34; 1 Ин. 4:7-8). С

48

этической точки зрения, милосердие составляет долг человека: в милосердии человек призван осуществить нравственный идеал. Однако милосердие – не только средство в процессе совершенствования, но и содержание его. Человек не является милосердным потому, что стал совершенствующимся; скорее милосердное поведение является выражением его совершенствования. Поэтому несостоятельно мнение, что милосердие не предполагает непременно чувства благожелательности (даже к "врагу"), - причем как индивиды (в частности, грешники или враги) другие якобы могут заслуживать ненависти. (Т. е. надо ненавидеть и предупреждать грех, но любить грешника - Прим. Авт.) Милосердие, в подлинности, воплощено в участливом отношении к любым людям в практической действительности независимо от степени их греховности и как таковое противопоставлено в новозаветных текстах небрежению и беззаботности (Мф. 6:24; Рим. 9:13,28)". Добродетели нет предела совершенству: "...как семя дает росток, когда пойдет дождь, так расцветает сердце при добрых делах" (Преп. Ефрем Сирин). "Только утвердившаяся в нас забота о добродетели есть нечто постоянное. Ибо кто преуспел в чем-либо высоком, тот при возрастании в них имеет не мимолетное и не неустойчивое, но непоколебимое, длящееся всю жизнь удовлетворение. ...Кто желает добродетели, тот приобретает то, чего возжелал. Потому блажен взалкавший целомудрия, ибо исполнится чистоты. Насыщение ею производит не отвращение, но усиленное желание; и насыщение и желание взаимно возрастают в равной степени. Ибо за желанием добродетели следует приобретение желаемого, и приобретенное благо приносит в душу непрекращающуюся радость. Таково свойство этого блага, что не только в настоящем, но на все времена доставляет действительную радость. Преуспевающего в добре радует и воспоминание о жизни, проведенной правильно, и сама жизнь в настоящем, и ожидание воздаяния, которое вижу не в чем ином, как в той же добродетели, так как она и есть дело преуспевающего и дается как награда за преуспеяние" (Свят. Григорий Нисский). Всякое расположение любви остается вписанным в жизни. "Ибо истинная добродетель - награда сама по себе. Где истинная добродетель, там и любовь; где любовь, там добрая и спокойная совесть, где спокойная совесть, там мир и покой, где мир и покой, там утешение и радость" (Свят. Тихон Задонский). "Будем же упражняться в добродетели, в ней великое богатство и великое чудо - она доставляет истинную свободу" (Свят. Иоанн Златоуст). Доброделание не должно являться скорее "исключением" (изредка, по случаю), а - всегдашним и необходимым для жизни п р а в и л о м. "Что пользы человеку от вчерашней сытости, если он голоден сегодня? Так и душе не в пользу вчерашнее доброе дело, если сегодня оставлено исполнение правды" (Свят. Василий Великий). "Добродетели эти требуют не только неоднократного проявления, они должны всегда пребывать в нас, быть присущими нам, укорененными в нас. И они не должны оставаться на одном уровне, но все более и более умножаться (преуспевать) и возрастать в силе и плодотворности" (Еп. Феофан Затворник). "Мелкие хорошие поступки – это вода на цветок личности человека. ...Совсем не надо человеку голодному или давно голодавшему съесть полпуда хлеба – достаточно съесть полфунта, и уже его организм воспрянет. Жизнь сама дает удивительные подобия и образы важности маленьких дел. ...Чтобы всквасить бочку с тестом, совсем не надо ее смешивать с бочкой дрожжей. Достаточно положить совсем немного дрожжей – и вся бочка вскиснет. То же и доброе: самое малое может произвести огромное действие. Вот почему не надо пренебрегать мелочами в добре и говорить себе: “Большое добро не могу сделать – не буду заботиться и ни о каком добре”. ...Большое добро есть лишь крыша, возведенная на стенах – кирпичиках – малого добра. ...Так спасается человек: от малого происходит великое. “Верный в малом” оказывается верным в великом (Мф. 23,21)" (Архим. Иоанн (Крестьянкин) ). "Душа каждого из нас подобна лампаде, делание добра - елею, любовь - фитиль. Когда же недостает елея, то есть доброделания, то любовь иссякает и свет гаснет" (Свят. Григорий Палама). "Как идущий со светильником светит тем, которые вместе с ним, так светит и добродетель, которая всегда носит с собою славу" (Свят. Иоанн Златоуст). Для христианина заповедан не единократный случайный акт добродетели, "по настроению" или "когда придется", но спонтанное сострадание должно являться неотъемлемой частью самого христианского отношения к окружающему миру: "Кому повелено любить ближнего своего, как самого себя, тот, конечно, не один день, но всю жизнь свою должен любить его таковым. Так же и тот, кому заповедано давать всякому просящему, заповедь иметь всю жизнь свою поступать

49

так. Равно как и от желающего, чтоб другие делали ему добро всегда, разумеется, требуется, чтоб он и сам то же делал для других. Так как любящий ближнего своего, как самого себя, не может дозволить себе любить что больше ближнего, то если кто, имея, не раздает независтно, пока и сам не сделается бедным и не уподобится ближним своим, тот не оказывается точным исполнителем заповеди Владычней. Равным образом не оказывается хотящим давать всякому просящему тот, кто, имея хоть грош или кусок хлеба, отошлет ни с чем просящего у него, - или, не делая сам для ближнего, чего тот желает, отошлет, чтоб сделал для него это другой кто. Таким образом, и тот, кто всякого бедного и нищего кормил, поил, одевал и все другое для него делал, а презрел только одного и об одном понерадел, - и этот сочтен будет презревшим Христа Бога, алчущего и жаждущего. Предположим теперь в уме своем, что сто бедных суть как один Христос, ибо Христос совершенно нераздельно пребывает. Кто потому дал по монете девяносто девяти бедным, а одного разбранил, прибил и выгнал ни с чем, кому тот, думаешь, сделал это? Не то спасает, если кто однажды и одному кому окажет милость, хотя то, если кто и одного презрит. Ибо - взалкахся и возжадахся - сказано не про один случай и не про один день, но указывает на всю жизнь. Равным образом - напитасте, напоисте, одеясте и прочее, что следует, не на однократное дело указывает, но на всегдашнее и в отношении ко всем. Кто подал милостыню сотне нуждающихся, но, могши дать и другим, накормить и напоить многих, отказал умолявшим его и вопиявшим к нему, тот будет судим от Христа, как не напитавший Его, потому что и в этих всех Он есть тот же самый, которого питаем мы в каждом из бедных. Кто ныне всем нуждающимся все потребное для тела доставил, тот, если завтра, имея возможность то же сделать, вознерадит о некоторых братиях и оставит их умирать с голода, жажды и холода, Того самого оставил умирать, Того самого презрел, Кто сказал: понеже сотвористе единому сих братий моих менших, Мне сотвористе (Мф.25:40). Того ради Господь благоволил восприять лицо каждого бедного и каждому бедному Себя уподобил, чтоб никто из верующих в Него не возносился над братом своим, но чтоб каждый, видя в брате своем Бога своего, почитал себя меньшим и худшим брата своего, как есть меньше Сотворшего его, и как Сего, принимал его и чтил, и в помощь ему готов был истощить все имение свое, как Христос и Бог наш истощил кровь Свою для спасения нашего" (Преп. Симеон Новый Богослов), - милосердие всегда охотное и желанное испытываемое чувство, ревностно творимое с душевной радостью и готовностью, становящееся ведущей ролью, пронизывающей всю нашу жизнь.

50

*** (Глава IV) Нельзя быть счастливым в одиночку - лишь приобщившись к всеобщей заботе друг о друге; и через стяжание божественной Любви к Богу и к ближним - мы обретаем смысл нашего личного счастья: "ищите же прежде царства Божия и правды его, и это все приложится вам" (Мф. 6,33) ...о вселенски-безмерной скуке одинокого человечка, тоскующему по бессмертному миру всеобщей любви, нескончаемой радости и всеблаженного веселия, как отголоску уже существующей высшей реальности, и неотъемлемому упованию в надежде обретения подлинного своего бытия; ...многие стремятся к славе, богатству, силе, власти, - но мало кто возжаждет устремиться к безусловной любви; ...творя другим добро, мы вносим его частицу в этот мир и этот первичный заряд её положительной энергии никуда потом не растворяется и не исчезает, - тем самым, мы делаем должником духовный закон доброты, которая когданибудь сторицей возвратится нам обратно, через иных добрых людей; ...личное счастье индивида - зависит от соборного блага других, неотъемлемо от него, и служит необходимым условием его достижения, через "любовь к Богу и к ближнему"; ...всё социально взаимосвязано в органичном мировосприятии: каким станет завтрашнее будущее нашей собственной жизни зависит от сегодняшней нашей заботы о ближних; и любое доброе слово имеет вес, а каждый добродетельный поступок – последствия (по пословице: "как аукнется, так и откликнется"), но самое драгоценное – это доверительные отношения, ведь именно такие отношения с Богом и людьми способны изменить к лучшему любого человека Подобно грудному младенцу, интуитивно тянущему свои ручонки к материнской ласке - так и душа человеческая неосознанно верит и уповает на существование конечной восторжествующей Правды. Все мы внутренне остро чувствуем словно предвечерней тоской о чем-то и осознаем неистощимо-доминирующую п о т р е б н о с т ь в каком-то смысле жизни, оправдывающем это тяжело-скорбное земное бытие человека, подающем силы продолжать дальше жить ради и во имя чего-то, в незыблемой духовной опоре и вере, и непрестанно ищем, исходя из собственных приглушенных, ограниченных, смутных, расплывчатых, невнятно-неопределенных предощущений, порывов затаенно-дремлющих в нас, представлений и понятий о нем, и когда не находим его, поспешно говорим себе, что будто его и вовсе нет: "...Словами блаж. Августина: как могли бы мы искать Его, если бы у нас Его не было? "Ибо Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе" (Блаж. Августин); "Только в Боге успокаивается душа моя: от Него спасение мое" (Пс. 61:2); "Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди" (Пс. 130:2). Ведь искание, не находящее себе удовлетворения ни в каких благах и ценностях мира, предполагает смутное видение и чаяние чего-то иного, совершенной, всеобъемлющей и вечной жизни. Ибо тот вечный источник жизни и света, которого мы ищем, - он-то сам и есть та сила, которая гонит нас на поиски его" (С.Л. Франк). По крайней мере, всегда есть смысл - искать "смысл жизни", ибо сам творческий процесс поиска актуализирует в человеке духовную составляющую... но это не значит, что мы вечно обречены скитаться в этих поисках "смысла", так никогда его и не обретя, ибо начав сами эти поиски - мы отчасти уже обрели его, прикоснувшись к нему, смысл есть уже внутри нас, воплощенный в этом самом "зове", во вложенной "кем-то" в нас духовной жажде совершенства, в самой радости предвкушения встречи и в побуждении отозваться радостно двинуться навстречу: как можно из сих слов догадаться, полностью удовлетворяющий это подспудное человеческое желание "смысл жизни" - тождественен абсолютному Бытию, нескончаемому Блаженству и неувядаемой Красоте возможных только в Боге!.. Эта эминентная врожденная н а п р а в л е н н о с т ь, заложенная в нашей природе устремленность к поиску и познанию какого-либо добра, счастья, истины и красоты - как (вторичное) репрезентативно-производное, пробуждаемое более совершенной Первопричиной, оборачивающейся её (первичной) манифестацией существующей объективной реальности подлинного высшего её Смысла. Взыскуемой высшей Цели человеческого призвания, абсолютного Добра, пока ещё во внешнем мире несамоочевидной, неосязаемой, во всей полноте замысла нераскрытой, невнятно-неуловимой, смутно-неясной, трудно-различимой в тумане, как бы предрассветной, но в глубине интуитивно чуемо-знаемой душею н е о б х о д и м о с т ь ю в её существовании, сродни ожиданию наступления рассвета "нового дня"; или же

51

как посреди студеной вьюжной зимы в свежих еле-уловимых порывах ветра уже предчувствуется скорое приближение весенней оттепели, её первое дыхание... Библия выражает образно и символически-иносказательно смысл этих чаяний, говоря об этом следующее: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор. 13:12); "Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда" (2 Петр. 3:13); "И прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце" (Ис. 65:17); "Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей" (Ис. 11:6-9). Вся з е м н а я ж и з н ь - это переходный процесс постоянного стремления к счастью (или чему-либо иному), поиска истины и жажды самоосмысления, это н а д е ж д а - с целью лежащей в н е пределов здешнего земного странствия, оправдание которой познаётся лишь п о с л е его завершения; именно эта надежда - движет миром, руководит прогресс человечества, заставляет людей продолжать верить, искать и стремиться к чему-то неведомому лучшему, заставляет находить силу (смысл) сегодняшнего дня, потенциал (ожиданий от) завтрашнего и видеть очертания (чаемого и предполагаемого) грядущего... "Надежда есть обогащение невидимым богатством; надежда есть несомненное владение сокровищем еще прежде получения сокровища. Надежда есть упокоение в трудах; она - дверь любви, она убивает отчаяние, она залог будущих благ. Оскудение надежды есть истребление любви; с надеждою связаны наши труды; на ней зиждутся подвиги; ее милость Божия окружает" (Преп. Иоанн Лествичник). Надежда - в которой действительное не побеждает окончательно, не являясь чем-то предопределенным, но п р о ц е с с о м постоянного развития, становления, составляющем собою наше "настоящее", самим творчески свободно порождающем новые реалии того что "может стать" ("...Настоящее — это стремительное изменение всего в мире: человек не успеет оглянуться, как он уже вынужден вспомнить о прошлом, если он в этот момент не уповает на будущее" (Блаж. Августин) ); её имманентно в ней заложенное стремление к ожиданию блага само направлено на его приближение, ибо служит творчески предвосхищающим стимулом, мотивацией в настоящем, понуждает подготавливать и создавать все условия для осуществления грядущего; всегда есть время сказать "...ещё не вечер", "...ещё не поздно всё изменить, начать заново"; всему отрицательно-злому, страху как её антиподу, плоду отчаяния - противопоставляя л у ч ш е е, положительно-доброе, показавшее ему, что ещё рано оно празднует свою "победу". Надежда - как внутренний "голод", интенциональная п о т р е б н о с т ь души, сопутствует всякому развитию и жизнедеятельности, подобно растению тянущемуся на солнечный свет, подобно новорожденному младенцу открывающему для себя мир новых возможностей, подобно уверенности, что после долгой кромешной ночи увидим рассвет нового дня; надежда сопровождает веру, как искреннее доверие её Объекту оправдания наших чаяний и упований, основываясь на ней; и все они - находят осуществление в воскрешающем акте любви, человеколюбивого сострадания, отзывчивости, сопереживания, пробуждая от духовной смерти, спячки, из пут алчности, эгоизма, равнодушия, уныния, лености, порока - творя из нас "нового человека", наделенного милосердным сердцем; и только любви присуща категория вечной ценности, которая, даже когда всё пройдет, - останется с нами пением ликующего сердца и частью души: "Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится" (1 Кор. 13:8 )... Человек ищет правды Любви прежде каких-либо иных рационалистически нейтральных "истин" (в которой триада понятий Истины, Добра и Красоты - сведена воедино и взаимообусловлена); для его сердца - (1) любовь есть неотъемлемое, аксиологически-обоснованно присущее качество И с т и н ы (абсолютного Логоса, Смысла мира, высшей Премудрости) - воспринимаемой благом для себя и для всего живого, способной дать окончательный ответ на все его недоумения и страдания, а значит, обладать свойством р а з у м н о с т и; если же ему будет предложен в виде абсолютного "идеала" - (2) источник человеконенавистничества или даже просто какой-то механически-случайный принцип, на место главного закона вселенной (первопричины), безразличный к страданиям существ в ней, - сердце естественно воспротивится, восстанет, начнет бороться против сего... В этом мы явственно ощущаем какую-то тоску и томление нашего

52

свободного духа, в котором воплощена в о л я к Ж и з н и - н е о т м и р н о й, но интуитивно предчувствуемой, превышающей всё прежде привычно виденное нами на земле, пытаясь её заглушить средь шумных удовольствий и развлечений - но всё же не способных нас удовлетворить окончательно, и наполненной богатством подлинного и вечного содержания, как абсолютному экзистенциальному благу, в котором личность обретает подлинно саму себя, и также - это поиск души своего конечного п р е д н а з н а ч е н и я; т. е. которую мир не способен всецело вместить, которая чище и святее всего существующего в грехопадшем мире сем, основанной на абсолютных законах премудрой высшей Правды и всемилосердного Добра (...следует оговорить, что земная жизнь - является приуготовлением к этому вечному Бытию, где всё временно-земное подобно аллегории - метафизическому образу некоей "почвы", в которую посевается "семя"-душа наша рождается, чтобы впоследствии по смерти - благодатно-духовно "прорасти" в Вечность, либо прогнить, увясть и засохнуть, - встречающую нас, состоящую и наполненную из бесчисленного сонма и мириад точно таких же душ как и мы, ибо будучи один раз рождено - никуда ничто не исчезает бесследно, это все те люди - с кем нам приходилось сталкиваться по жизни, и к которым мы прежде в оставленной прошлой земной жизни относились: либо как к "друзьям", либо как к "врагам", - ныне же они все предстанут в своем подлинном обличии, и если мы, по заповеди, возлюбили "даже личных врагов своих", - тогда и мы сами будем прощены теми кого несправедливо и невинно считали прежде своими "врагами", однако при этом всё равно продолжая их любить)... "Мы жаждем жизни и жаждем не своими мыслью или пониманием. Также и не своею волей. Мы жаждем ее своими телом и душой. Стремление к жизни, посеянное в нашей природе, орошает каждую малейшую складку нашего бытия. И это стремление к связи, к со-сущию неумолимо: оно требует, чтобы мы стали одним целым с пред-лежащей сущностью мира, одним целым с красотой земли, безграничностью моря, сладостью плодов, благоуханием цветов. Одним телом с Другим. Другой есть единственная возможность к тому, чтобы наша связь с миром имела взаимность. Он есть лицо мира. Логос каждой пред-лежащей сущности. Логос, который обращается ко мне и призывает меня к соборному со-сущию. Он обещает мне мир жизни, изумительное украшение всецелости. В одной лишь связи... Путь к жизни проходит через Другого. Присутствие Другого - возможность связи, то есть жизни - есть "место", в котором показывается первый знак, слово желания. Слово, которое образует субъект - носитель желания. ...Наше бытие по-прежнему желает оставаться в первородной бесхитростности. Оно упорно продолжает облекать в любовь желание жизни, жизни непрекращающейся, неограниченной. Желание, чтобы наша личностная уникальность пребывала нерушимой, свободной от всякого вымеривания или ограничивания. И каждый истинный любовный опыт удостоверяет путь нерушимого бытия. Любовь удостоверяет бессмертие - неужели после этого она есть всего лишь обманчивое чувство?" (Христос Яннарас). Ибо способность полноценно любить и надеяться дана только свободной личности: как неразумным животным несвойственно верить в чудо, подсознательно знать и ожидать перемен, превосходить над ситуацией, а не безвольно соглашаться с чередой негативных роковых обстоятельств, и принимать их за "должное", "фатальное", которое "уже никак не изменишь", иметь внутренний настрой и готовность, не опуская рук, продолжать бороться за счастье, хотя которое для многих неизвестное, неясное, смутное, никогда ими не виденное, не пережитое, не испытанное, но от этого не менее притягательное и манящее, желанное, - ибо чувствует сердце человеческое своё окончательное призвание к более в ы с ш е м у, чем предлагаемое ему миром усредненной "нормы"... Но не зло определяет жизнь человека, способное лишь временно вогнать в ступор, подавить, навести уныние, печаль, мрак на душу, помутить рассудок, духовно дезориентировать, ввергнуть в замешательство и растерянность; а - только Л ю б о в ь животворная, созидательная, возрождающая, воскрешающая, обновляющая, ободряющая, вдохновляюще-чудодейственная, способная пробудить в сердце веру и надежду, подобно ощущаемой нами ласкающей теплоте от лучей Солнца, заставляющая всей душей возжелать, воспарить и в предельном уповании всецело-вседушно устремиться к её познанию... Откуда в сердце нашем это промыслительно-благостно дарованное, инстинктивно врожденно-заложенное и тем самым бессмертное стремление к поиску-взысканию чудодейственно-животворящего высокого идеала доброй Правды, в которой видим источник своих сил и великую цель своего удела-предназначения и служения ей? "...Нет, так не должно быть; не может жизнь стоять на такой неправде, узурпировавшей место по-праву отведенное добру, - где-то есть Божья Правда, зовущая к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на Небесах для нас (см.

53

1 Петр. 1:4), воздающая справедливо каждому по заслугам, оправдание и увенчивающая награда добродетельным праведникам и вечный позор сожженным в совести нечестивым беззаконникам, - вот её-то и надо всем сердцем искать, всей душею устремиться к её беспредельной, неизреченной и всеблаженной полноте счастья, несмотря на то, что видимая действительность зачастую говорит об обратном", - неосознанно говорит возмущенный голос внутри нас. "Для чего нужна вера? — ни для чего. Если б я сказал, что она нужна, чтобы быть хорошим человеком, чтобы помогать людям, чтобы познавать Бога, чтобы спасти свою душу — все это означало бы корыстное и эгоистическое отношение к вере. Мы верим не для чего-то, а потому что — мы любим Бога, потому что Бог есть для нас (в своем явлении на земле в качестве Богочеловека-Христа) — совокупность всего самого светлого, чистого, бесконечно прекрасного, короче — всего самого желанного. Любовь к Богу ведет за собой веру в Бога. Когда Вы ищете истины среди противоречивых философских систем, это потому, что Вы любите Истину; если всякая земная красота только томит Ваше сердце и никогда его не насыщает — это потому, что мы успокоимся только на Вечной Нетленной Красоте. Если Вы мучаетесь нечистотой Вашего сердца, — это потому, что, сами того не зная, Вы жаждете абсолютной чистоты и святости" (Свящ. Александр Ельчанинов). "Душа грустит о небесах, она нездешних нив жилица" (Сергей Есенин). Истина частично, подобно отражению на глади вод, - заложена в самом о б р а з е человека, отображаясь на совести как интуитивное п р е д ч у в с т в и е существования идеального мира абсолютных ценностей, заставляющая и побуждающая душу его устремляться к своему Первообразу. В поэтическом образе печальной красоты с грустными глазами, с чистой ранимой душой Ангела томящейся и тяготящейся всем земным суетным, словно в задумчивом ожидании тоскующей по чудному краю нездешнему... Так и мы, словно нищие духом, алчущие и жаждущие правды Христовой, благодаря отчасти неосознанному, затаенному, но неистребимому упованию - пребывающему и живущему в нас... Является ли это стремление к нему всеобщим обманом нашей природы, преследованием теней или оно имеет р е а л ь н о существующий идеал? Заставляющее не ограничивать свою жизнь удовлетворением лишь эгоистичных потребностей и животных инстинктов, а печалиться и желать чего-то более Высокого иного, кардинально отличного, чем то пошлое, грязное, жестокое, грубое, низменное, суетное, что нередко нам предлагает окружающий нас мир в качестве якобы приемлемой "нормы", - но явственно выражаемое через наблюдаемую к р а с о т у в твореньях, вокруг разлитую во всей природе, возвышающую нашу душу и силы до со-переживающего понимания всего бесконечно прекрасного, заставляющую наслаждаться трепетом пробужденного ею в нашем сердце сочувствия и таким образом прекрасно преображая собою и перерождая нас изнутри. Счастье имеет основание - заложенное верой, возведенное надеждой, созиждимая из кирпичиков святой любви... "Любовь, коренится - мы ясно это чувствуем - в какой-то иной, более глубокой и всеобъемлющей вере, без которой она немыслима, в которой мы должны еще укрепиться, которую мы должны с непререкаемой и незыблемой очевидностью обрести в своей душе. Хотя любовь сама по себе не нуждается ни в каком обосновании, но без этой веры она все же лишена какой-то последней прочности, какого-то глубочайшего оправдания; без веры в что-то первичное, основное, незыблемое, без последней, глубочайшей твердыни, на которую мог бы опереться наш дух, никакие земные влечения и увлечения, никакая любовь и привязанность не могут спасти нас" (С.Л. Франк). Л ю б о в ь - к а к в о з д у х н е о б х о д и м а, человек нуждается в любви - как грудное дитя в молоке матери, ибо только она делает его понастоящему счастливым... "Ты думаешь, что можно прожить без любви: сильною волею, благою целью, справедливостью и гневной борьбой с вредителями? ...Воля без любви пуста, черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей. Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Чем заполнить страшную пустоту, образующуюся при ее отсутствии? ...Ты хочешь служить благой цели. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей; а к этому способна только любовь" (Иван Ильин). "Блага настоящей жизни весьма чужды для человека, человеческая д о б р о д е т е л ь - вот что одно составляет жизнь" (Свят. Григорий Богослов). "Добродетельная жизнь сама составляет величайшую честь и счастье, даже если бы мы терпели за нее наказание. Для человека, искренне любящего Бога, - (доброделание)

54

вожделеннее Царства, потому что истинное Царство состоит в том, чтобы доброй жизнью приобрести благоволение и милость Господа" (Свят. Иоанн Златоуст). В человеке изначально внутрь заложена метафизическая у с т р е м л е н н о с т ь к совершенному счастью, абсолютному Благу - Богу; а также ориентация на царство сферы нравственно-релевантных ценностей и обязательства по отношению к ним, при этом не являясь какой-либо "надстройкой" (хотя и не лишенной отчасти элемента искусственности) - над "базисом" чистой животной природы человека (чуждым всякого понятия о "нравственности", о "добре и зле", разрушающим целостность его личности, выбрасывающим из внимания потребности его моральной души, а не только физиологии тела). Подобная установка, одновременно предполагает и стремление к добродетелям, - счастье невозможно вне нравственного совершенства, ибо только глупцы могут вечно мечтать о скором "светлом будущем" (в своём понимании), при этом творя лишь насилие, сея смерть и разрушение вокруг себя, фанатично не признавая никаких иных представлений о таком "счастье", отличных от понимаемого ими самими, враждебно игнорируя все прочие интересы, мнения и советы других людей. Ибо счастье приходит - когда к а ж д ы й начинает бескорыстно желать блага д л я б л и ж н е г о, а не своего; стремиться к его счастью как своему собственному, - и в этом обретает ещё на земле высшую радость... Укорененная в природе личности человека о р и е н т а ц и я на поиск истины и добра (как основа мотивации развития всякого познания и образования), призвание и п р е д р а с п о л о ж е н и е к восприятию трансцендентных духовных ценностей (говорящих о наличии духовной природы в человеке, выраженной через его п о т р е б н о с т и), врожденно-заложенная с п о с о б н о с т ь свободно и осознанно откликнуться сердцем на их призыв (в отличие от остальных объектов животного и неодушевленного мира), - с необходимостью подразумевает и личное стремление к собственному духовно-нравственному совершенству (благородству), предъявление к себе нравственных требований, желание приносить пользу и радость для ближних, не добывая корыстного собственного "счастья" из несчастий ближних, но, напротив, считая других людей б о л е е достойными благополучия, н е ж е л и мы сами, стремиться к счастью, любви и добру, не только для самих себя, но и желать того же для в с е х других, - и которое подобно царству взаимной любви, взаимной солидарности, человеколюбивого сострадания друг другу, ибо оно неполноценно без тех, кого мы любим... "Слухом услышите - и не уразумеете, и очами смотреть будете - и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся" (Ис. 6:9-10); "Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего" (Ин. 8:43); "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно" (1 Кор. 2:14). Ибо извращенное похотьми и неочищенное с е р д ц е - соответственно искаженно и мыслит и не может пожелать п о д л и н н о г о счастья для себя и для ближних, "...ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу - о духовном" (Рим. 8:5), как в затуманенном опьяненном сознании не возникнет умной мысли или как алчный не мыслит своего "счастья" без утопания в преизбытке и роскошестве в ущерб остальным нищим людям: "...Как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое" (Мф. 12:34-35), "...Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода? Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду" (Иак. 3:10-12), "...Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?" (Иер. 17:9). Хотя смысл и сущность, объективное предназначение, ориентация человеческого существования состоит в том, чтобы б ы т ь с ч а с т л и в ы м, определяется имманентно присущей ему тенденцией в реализации своей конечной цели — обретение совершенного счастья (не только своего, но и для в с е х других) - но, благодаря частой неопределенности тоски по которому, ничего не говорящей нам о том, что оно из себя истинно представляет, ведь не каждый субъективно желает одного и того же "счастья". "Да печется всякий не о том одном, что ему собственно полезно, но и о том, что полезно всем живущим вместе с ним" (Преп. Симеон Новый Богослов). "Все блага заключены в любви и все вместе (в ней) содержатся, и

55

стражем сокровищницы их является любовь" (Преп. Ефрем Сирин). "Так как всем людям врожденно некоторое естественное отношение к благу, и к нему обращен всякий свободный выбор, полагающий достижение блага целью всех забот в жизни, то посему неразумение того, в чем состоит подлинное благо, обыкновенно бывает причиною большей части погрешностей; так что если бы для всех было ясным истинное благо, то мы никогда бы не уклонялись от того, в чем благо составляет самую природу, и не стремились бы добровольно, опытом изведать зло, если бы только не прикрывались вещи некоторою обманчивою видимостью блага" (Свят. Григорий Нисский). С нравственной точки зрения здесь решающим вопросом будет узнать двоякую разнонаправленность его стремления: (1) либо к желанию подлинного, бескорыстного счастья не только для себя, но и для максимально возможного большинства других людей; воспринимаемого как благодатный дар, плод высоких ценностей, к которым мы волей, сердцем и разумом добровольно приобщаемся (и которые, как мы верим, способны нам его дать, являясь Источником всякого блага) - наравне со всеми другими, удовлетворяющего главные духовные глубинные интересы не только нашего "Я", но и прочих ближних, тем самым нас всех собою братски и соборно объединяя. Либо, напротив - (2) тяга к своекорыстному, эгоцентричному "счастью"; себяугождение во вред прочим: крайний, тупой, упертый, махровый эгоцентризм наиболее явно выражен в акте самоубийства, в котором вместо борьбы до конца, имеет место добровольный отказ от жизни и заведомое признание самого себя никчемным-побежденным, в котором мы как бы от обиды гордо отворачиваемся от всех, малодушно брезгуем дарованной жизнью какой бы сложной она ни была, по причине необоснованного страха быть непонятыми никем из окружающих или стыдливой боязни искать себе помощи-опоры - закрываемся в скорлупе своего одиночества и невысказанно-скрываемой глубокой боли неразрешенных душевных проблем, груза накопившихся не прощенных обид, лелея и уходя вглубь своего депрессивного отчаяния, и плюем в лицо своих любящих близких, плюем на всех родственников, безразлично забывая про тех кому мы нужны и дороги, кто помнит о нас и пытается чем-то помочь, даже средь тех кто нам незнаком, ведь помимо отпетых подонков добродушных и отзывчивых на чужое горе людей на земле тоже немало, всегда можно обрести верных друзей средь тех от кого не ожидаем; и ведь даже за суицидальными мыслями "уйти в ничто" - скрывается жажда обрести в нем покой измученной душе и утешение, убежать от гнетущей реальности, найти убежище, где можно быть самим собой, - но выбирая для этого роковой-ошибочный путь отрицания самой жизни как таковой, вместо упорного решительного ревностного противостояния тому, что в ней является злом, пороком, причиняет боль, не сдаться в борьбе до любого конца; "...самоубийцы тоже невольно свидетельствуют о смысле жизни, так как их отчаяние в ней происходит оттого, что она не исполняет их произвольных и противоречивых требований, исполнение которых, однако, было бы возможно только при бессмысленности жизни, - и, следовательно, неисполнение говорит за присутствие в жизни смысла (некоего высшего "Закона"), которого эти люди не хотят знать по собственному неразумию" (по Вл.С. Соловьеву) )... Что такое земная "правда"? "Правда" - это ещё не видимая о д н о с т о р о н н я я грязь жестокой фактической "действительности", лишь н а к а п л и в а ю щ е й в себе и произвольно отображающей (как "на экране") вброшенное в неё и худое и хорошее, мерзкие плоды действий негодяев и самоотверженность борющихся с ними. Но настоящая правда всегда неразрывно связана и сопряжена с той субъективной стороной реальности, непосредственно динамичнотворчески влияющей напрямую и на само объективное (трансформируя саму действительность): когда каждый отдельный человек, подобен х у д о ж н и к у, прилагающему свой в к л а д к общей коллективной картине м и р о з д а н и я, делающему свой малый мазок на холсте окружающей действительности, прикладывая и пришивая кусочек к живой ткани жизни, тем самым её преображая, добавляя к ней частицу от своего сердца; подобен швее, вплетающей нить маленькой судьбы своей жизни в вышитое обширное полотно общего узора земной истории взаимозависимого взаимопереплетенья многих и многих судеб всего человечества, становясь действующим её лицом; вписывая и вклеивая свою страницу личной истории в общую книгу времен. Связана с личным подвигом, ибо искать и жаждать чаемой высшей Правды Божьей свойство не бездушного, а разумного, наделенного личностью, существа, - в том героизме, во внутренней победе духа над немощью плоти, торжестве любви средь хаоса и разрушения. Правда - это к чему мы стремимся, чего вожделеваем и за что готовы всё отдать; но есть

56

"правда" частная (у каждого - своя; в которых истина демагогически раздирается на "частные мнения", причем многие мечты - оказывались часто ложными, ибо основывались не на подлинных ценностях, стремились лишь к земному-временному наслаждению и удовольствию), а есть абсолютная Правда - всеобщая, придающая оправданность и вечный смысл всего самого существования человечества и жизни каждого человека в отдельности, и к Которой мы должны приобщиться. Истинная Правда - не от падшего временного "мира сего", подверженного переменам и тлению, и ничего общего не имеющего с Нею: "...идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего" (Ин. 14:30), - сказал Господь. "Любящий становится способным к глубокому созерцанию всех ценностей и вступает с ними в новые, более глубокие отношения; перед любящим открываются врата в новый мир Добра и Красоты; в акте любви он проходит через них и отвечает и на этот новый свет, он как бы прозревает и начинает созерцать недоступный ему раньше аспект мира, новое измерение красоты универсума. Любовь, воспламеняющаяся от целостной красоты индивидуальности другого человека, открывает нам глаза на то, «как в сущности прекрасен весь мир»" (Дитрих фон Гильдебранд). Восприятие окружающего мира через установление с ним форм понятного обоюдного "Диалога", осознание личной соотнесенности с другими окружающими нас людьми, необходимо обратиться к самой «герменевтике человеческой жизни», к пониманию соотношения конкретных людей и общей истории человечества (в отличие от привычки рассматривать явления только как продукт социальных и культурных обстоятельств, порождение "исторической эпохи", чуждой нашему живому сознанию). Любовь – одна из немногих сфер, в которой человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную незаменимость, и через которую человек находит единение с окружающим его миром, единение с людьми, осознает себя частью единого человечества и обретает в себе цельного человека, чьим генеральным законом будет не соперничество, а содружество людей. Каждый отдельный человек (в противоположность глубоко-фундаментальной вечности божественной) - прежде всего и с т о р и ч е н и с о ц и а л е н, в относительно-косвенной взаимосоотнесенности меж собою (как неотъемлемым способом его временного бытия на земле и как частью общечеловеческого исторического пути), - со своей бытийствующей личной реальностью, единственной, уникальной и неповторимой в своем роде, которую нельзя просто так изъять, избавиться, навсегда стереть о нем память, нельзя никем заменить, им пренебречь (как мимолетной несчастной песчинкой, нечаянно заброшенной в этот наш безумно-жестокий мир на бесцельное выживание), - он был рожден, есть и будет (как с о - б ы т и е для всего остального мира, совершившийся неотменимый факт, сдвиг в бытии), и наши судьбы взаимозависимо влияют друг на друга, словно взаимосвязано-взаимопереплетены меж собой, сплетаясь в тайнописный узор общих судеб; ...они же не приснились нам растворившись в забытье далекого прошлого, не исчезли вникуда, они же жили и продолжают жить в светлой памяти и делах оставленных после них, их жизнь не некая мимолетная случайность и ошибка, но незаменима и бесконечно бесценно дорога, уравнена совокупной цене всего человечества, покушаясь на беззащитную жизнь одного м а л о г о - бросаем вызов ценностям и в с е г о общества в целом; ...вселенная имеет столько центров, сколько в ней живых существ, в каждом человеке - заключен целый мир-в-себе, ибо нет человека, которого можно было бы просто так изъять из человечества, избавиться бесследно, будто его вовсе никогда и не было, будто он никогда не рождался на свет, без того чтобы само человечество не оказалось бы лишенным чегото абсолютно неповторимого, расколотым, из которого изъяли существенный кусок, когда маленькая жизнь отдельного человечка - неразрывно составляет структурную часть в общей грандиозной нераздельной истории человечества и мироздания. И одновременно, человек — это прежде всего нечто глубоко личное, некая данность, существующая лишь сама для себя, и, это значит мы не можем досконально знать все его нужды пока он сам не захочет открыто рассказать нам о них, и также значит увидеть и понять ее можно только изнутри - через добровольно-доверительное раскрытие поведание нам тайн своей души, через со-бытие вместе с ним, инклюзивной включенностью через соучастие в его судьбе, разделением его бед, взяв на себя часть от его тяжелой ноши, бескорыстной помощью в разрешении его жизненных проблем (например, данный подход присутствует в форме совместного обучения здоровых детей и детей с ограниченными возможностями здоровья - через положительное взаимовлияние друг на друга), т. е. здесь сильный - должен сносить немощи бессильных, поддерживать и защищать более слабого (а не отгораживаться и не отчуждаться от "инаковых"-непонятных нам людей); ...ведь

57

его нередко трагическая судьба не только сплошная цепочка случайных событий, следующих одно за другим без какой-либо видимой взаимосвязи, высшего смысла и цели, словно трансцендентно безразличная для интереса всех прочих окружающих людей и даже будто бы никак не связанная с ними, но она - неизбежно перекликается с жизнями окружающих её тысяч таких же людей, вплетается в общую ткань человеческих судеб мироздания, она — сугубо персональная Драма, Поэма, Роман, включающий и нас с вами в свой уникальный Сюжет как его вторичных героев исполняющих отведенные им роли и неотделимый от своеобразия личности самого главного героя-автора, и чей Сюжет — развитие личности, способ ее самореализации, что зовется призванием, в котором без исключения мы все п р е д н а з н а ч е н ы с т а т ь к е м - т о д р у г д л я д р у г а, через взаимопомощь передавая живительное тепло от сердца к сердцу, обоюдно согревающее и оживляющее всех, взаимообогащая и взаимоподдерживая друг друга (в этом нечто универсальное отвлеченное-трансцендентное - становится частью сферы нашего интенционального, частного и конкретно-личностного); ...таким образом, пытаясь безвозвратно вычеркнуть кого-то одного неудобного нам человека из этого взаимосвязанного Сюжета, который мы не вольны заново переписать подчистую и в котором эта общая живая человеческая история как бы находит свою объективизацию и реальное воплощение в одной отдельно взятой судьбе конкретного субъекта-личности каждого из нас, - мы тем самым перечеркиваем и всю нашу мировую историю человечества в целом, как бы выкидывая вместе с "вырванной страницей" весь Роман-книгу целиком в мусорную корзину, - ибо земная жизнь, хотя со внешнеприсущими ей интерактивными формами коммуникации, в совокупности это не постоянно исправляемый глобально-перекраиваемый виртуальный "Черновик" в своей онтологическиисторической бытийственно-фундаментальной основе, не учитывающий ещё "фактор Бога", где одного неугодного человека можно с легкой руки самовольным росчерком пера как-то навсегда изъять или стереть, без того чтобы и вся наша жизнь невосстановимо лишилась чего-то очень важного и дорого, без которого она выглядит неполноценной, кощунственно опустошенной и испорченной, но также это непостижимая и неизменная над-историчная Книга Судеб, которая целиком в неизменной власти Бога, а не простых смертных людей, дерзающих гордо властвовать друг над другом (иными словами: от рождения данная нам онтологическая мера естественной власти ограничена нашей собственной личной судьбой, выходя за пределы которой мы нередко без должного благоговения и смирения вторгаемся в некое тайнодействие священных Судеб Божиих в жизнях других людей)... Остается лишь вспомнить крылатые строки поэта-метафизика Джона Донна: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе». В то же время, совершенное одним человеком прегрешение, даже если оно не затрагивает, казалось бы, других людей, по своим последствиям имеет характер всеобщий, вот как об этом пишет поэт Леон Блуа: “От нашей свободы зависит равновесие мира... Всякий человек, совершающий действие, проецирует свою личность в бесконечность. Данная бедняку от недоброго сердца медная монета прожигает руку бедняка, упав, проходит сквозь землю, проткнув солнце, пересекает небосвод и наносит ущерб вселенной. Нечистый поступок человека покрывает мраком миллионы сердец людей, ему незнакомых, но таинственно с ним связанных и так же нуждающихся в том, чтоб этот человек стал чист, как умирающий от жажды путник нуждается в чаше воды из Евангельского источника. С другой стороны, акт великодушия, движение искреннего сочувствия являются песней во славу Божию. От Адама до конца времен им исцеляют больных, успокаивают отчаявшихся, утишают бури, освобождают плененных, неверующих обращают в верных, защищают род человеческий. Вся христианская философия подчеркивает исключительную важность свободного человеческого действия и всеохватывающей, неуничтожимой взаимной ответственности”. По словам Антуана де Сент-Экзюпери, быть человеком - это и значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хоть она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир... Человек, особенно если он слаб, беззащитен и не может за себя постоять - вовсе не "средство" для удовлетворения наших прихотей, и не "игрушка", обязанная поступать только так, как хочется этого нам, а прочих не удовлетворяющих таким "параметрам", легко списать в "утиль", избавиться, истребить; для воспринимающих человека через искаженную призму расчетливой

58

выгоды, выдвинутой на первый план: как сухая единица статистики, "расходный материал", "капитал", "дешевая рабсила", "неисчерпаемо-самовоспроизводимый используемый человеческий биоресурс", - забывая, что за этими мертвыми цифрами и фактами, стоят реальные ж и в ы е люди, индивидуальные с у д ь б ы, их существование важно для нас, существование которых имеет ценность, потому что без них будет серая, скучная и однообразная пустота, которую не заполнить ничем, связанные между собой социальными отношениями как тонкими нитями, каждый - с каждым, наделенные уникальным своеобразием личности, способной одарить ответным богатством своего жизненного опыта, поделиться им, отдать его этому миру, наполнить светом окружающее, без которого мир многого бы лишился; ...с рождением человека в мир приходит новая в о з м о ж н о с т ь и о б е щ а н и е - своей добродетельной жизнью принести миру то, что не успели дать ему мы, стать полезным тем, чем мы не сумели. Мы как бы распространяем себя через добрые/скверные поступки, в которых образ наш продолжает отпечатлеваться даже после нашей смерти, служа вдохновением для жизни последующих поколений - на подвиг новых свершений, созиданий и молитв; таким образом, благо о д н о г о человека - находит своё продолжение в благе д р у г о г о при общей предустановленной гармоничной взаимосоотнесенности внутри сообщества людей. "Хотелось бы выразить буквами тот психологический закон, по которому ни одно слово, произнесенное человеком, ни один поступок не забываются, не пропадают в мире, но производят непременно какое-либо действие; — так что ответственность соединена с каждым словом, с каждым по-видимому незначащим поступком, с каждым движением души человека" (В.Ф. Одоевский). Ничто не проходит бесследно, всё взаимосвязано: чем больше людей благодаря нашей заботе смогут честно и достойно устроить свою жизнь, тем более честной и достойной станет жизнь в целом - в стране и в мире; если мы хотим, чтобы наши внуки встречали как можно больше хороших людей, следовательно, то мы должны заниматься этим для своих близких и для себя. Есть одна ветхозаветная заповедь - отдай десятину: у каждого человека она своя, иногда человек не замечает, что своими поступками он отдает эту десятину, будь то деньги, будь то моральные силы - они даны нам для того, чтобы мы отдали тем, у кого их нет, и от этого сторицей воздастся. По Н.А. Бердяеву, «...Свобода не должна стать снятием о т в е т с т в е н н о с т и за ближних. Жалость, сострадание напоминают об этом свободе». Человек как микрокосм ответственен за весь строй природы: что совершается в человеке, запечатлевается на всей природе. Таким образом, жалость, сострадание, ответственность характеризуют естественное и полноценное существование личности, понимающей свободу не как индивидуализм, «самозамыкание и изоляцию», а как «размыкание и творчество, путь раскрытия… универсума». "Вообще данная в опыте и разуме естественная связь всех существ, как частей одного целого, достаточно объясняет свое психологическое выражение в жалости, которая таким образом вполне соответствует явному с м ы с л у вселенной, согласна с разумом, или рациональна" (Вл.С. Соловьев). "...Человеколюбец Бог наш, желая соединить всех взаимными узами, возлюбленные, вложил в дела человеческие такой закон, что польза одного непременно соединяется с пользой другого. И не думай, что нуждаться в помощи другого есть что-то позорное; это дело неизреченной мудрости Божией. Если все м ы н у ж д а е м с я д р у г в д р у г е и даже эта необходимость взаимной помощи не соединяет нас узами дружбы, то, если бы мы сами могли удовлетворять своим нуждам, не сделались ли бы мы неукротимыми зверями? Силою и необходимостью покорил нас Бог друг другу, и мы ежедневно сталкиваемся друг с другом. Если бы Бог снял эту узду, кто бы стал искать дружбы ближнего? Потому-то Бог и дал нам одно жилище - этот мир, возжег всем один светильник - солнце, простер над нами один кров - небо, и предоставил один стол - землю. Богатому Он не дал чего-либо большего и более ценного, а бедному - меньшего и малоценного, чтобы между нами было полное и неразрывное единение, и чтобы никто не мог сказать: такой-то мне ни друг, ни родственник, ни ближний, и у меня нет с ним ничего общего, - как же я пойду к нему, как буду говорить с ним? Связь между нами должна быть даже теснее, чем та близость, какую обнаруживают между собой друзья; она должна быть связью члена с членом. И подобно тому, как ты не мог бы сказать: откуда мне родство и близость с ним? - потому что это было бы смешно, - так точно и о брате ты не мог бы уже сказать этого. Пусть он и не родственник твой, и не друг; но он человек, имеющий одинаковую с тобой природу, одного и того же Владыку, и живущий в одном и том же мире. В рассуждении денег мы хвалим тех, кто ничего не должен; в рассуждении же любви мы восхваляем и почитаем тех, кто остается всегда должником... Для того ведь и милостыня

59

установлена Богом. Так как мы обычно любим тех, кому оказываем благодеяния, а получающие благодеяние бывают дружественнее расположены к благодетелям, то, устрояя союз дружбы, Бог и постановил такой закон. И предположим, что любит не один, а все одинаково, - тогда увидишь силу любви, и помыслим, какие бы произошли блага, если бы она всюду была в изобилии: ведь тогда не было бы нужды ни в законах, ни в судилищах, ни в наказаниях, ни в казнях, ни в чем другом подобном, в самом деле, если бы все любили и были любимы, то никто ничем не обидел бы другого; убийства, брани, войны, возмущения, хищения, корысти, и все пороки совершенно исчезли бы, и зло было бы известно только по имени, этого не могут сделать и чудеса; напротив, людей неосторожных они приводят даже к тщеславно и высокомерию, - любовь же свободна от всякой такой пагубы, потому что никто никогда не возгордится над любимым, такой человек будет обитать на земле как бы на небе, всюду наслаждаясь спокойствием и сплетая себе бесчисленные венцы, такой человек будет соблюдать душу свою чистой и от зависти, и от гнева, и от клеветы, и от гордости, и от тщеславия, и от худого пожелания, и от всякой непристойной любви, и от всякого порока. Подобно тому, как себе никто не сделает никакого зла, так и этот человек - своему ближнему. ...Утвердимся же в этой истине и соединимся друг с другом; и если кто захочет отпасть, ты сам не отпадай, и не говори этих холодных слов: если любит меня, люблю его; если же не любит меня правый глаз, то вырываю его. Напротив, когда он не хочет любить, тогда покажи еще большую любовь, чтобы привлечь его - ведь он член (общества). Когда в силу какой-нибудь необходимости член отделяется от остального тела, то мы делаем все, чтобы опять соединить его с телом, и обнаруживаем особенную заботливость о нем. И награда тебе будет больше, когда ты привлечешь нежелающего любить. Ибо когда мы любим кого-нибудь горячо и искренне, то хотя бы любимый был ничтожным и маленьким человеком, мы считаем за величайшую честь ту любовь, которую он внушает нам. "Вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем" (1 Фес. 5:14). Не делай же того, что должно быть причиной заботливости, причиной беспечности, и не говори: так как он болен, то я пренебрегаю им; болезнь эта - охлаждение любви: согрей же охлажденное. ...Пламенеющее сердце должно любить так, чтобы казалось, что не любимый тобою должник твой, а сам ты должник ему за то, что имеешь его должником. Любящий хочет лучше давать, чем принимать, желает лучше иметь друга должником, чем сам быть должным в недостатке любви ему. Любящий и хочет оказывать благодеяния любимому, и не хочет показаться благодетельствующим, хочет быть виновником благодеяния, и в то же время не хочет показаться виновником благодеяния. Такова сила любви; она не только объемлет, соединяет и связывает присутствующих, находящихся вблизи нас и на наших глазах, но и далеко отстоящих от нас; и ни продолжительность времени, ни дальность дорог, ни другое что подобное не может разорвать и расторгнуть душевной дружбы. Любящему нужно так любить, что, если бы у него попросили душу и возможно было отдать ее, он не отказывался бы, - потому что нет ничего равного искреннему другу" (Свят. Иоанн Златоуст). ...И в этом видении, обнаруживается и переживается глубокое сродство, природное единство между нами - и каждым отдельным человеком в целом человечестве, осознается ответственность друг за друга как в "большой семье", временный дом для которой - планета Земля... Как мы относимся к другим, таким и будет взаимообусловлено наше окружение: к примеру, если мы сами недальновидны, трусливы и предатели, алчны и жестокосерды, то не стоит удивляться, когда в трудный для нас момент не только не найдем утешения, но увидим лишь злорадство вокруг, никто не придет на помощь, все отвернутся от нас видя наше поражение, а большинство некогда казавшихся верными друзей коварно предадут, подло всадив нож в спину, и которым нужно всегда щедро платить за их искусственно-мнимую "преданность", и которые этим корыстно исподтишка пользуются за глаза по сей день в своих меркантильных интересах, и все эти т. н. "друзья" - имеют свойство бесследно испаряться именно тогда, когда их помощь особенно необходима, вторя изречению "...пока ты был богат и здоров всем был нужен, а как стал беден и болен – с тобой никто не хочет знаться; в час процветания друзьям богача несть числа, но в час испытания с трудом отыщется хотя бы один"; и в обратном отношении - "худые сообщества развращают добрые нравы" (1 Кор. 15:33), "дурной пример заразителен" (посл.). Эгоизм и черствость создают бедность и бездомность; все мы, какими бы ничтожно-малыми и недостойными ни были, принимаем посильное участие, вносим каждый свой в к л а д, в созидание общей Реальности (исторического плана, контекста, социального климата современного времени и эпохи), руководствуясь правилом: "помогли тебе помоги и ты другому". "Как отдельный лист на дереве не может зеленеть, когда засыхает и гниет

60

все дерево, ибо все дерево в целом связано общностью жизни, так и в общечеловеческой жизни господствует внутренняя солидарность, которая не может быть безнаказанно нарушена. Отсюда вытекает основное внутреннее правило любви к людям и солидарности с ними во имя нашего собственного спасения" (С.Л. Франк). "Милосердие — это огромная сила, связывающая и объединяющая людей. Милосердие сближает сильней кровного родства и дружбы. Только милосердие может искренне восхищаться каждым живым существом только потому, что оно — дело рук Создателя" (Мать Тереза (Агнес Бояджиу) ). Нравственный д о л г, требование справедливости - ценностно значимы сами по себе, являются условием и средством достижения счастья для тех, на кого они направлены, но одновременно - и спокойная совесть, радость на сердце, приносимая творением добрых дел, - также являются для нас внутренним нравственным благом и пользой душе, в которых общее счастье других людей и наше блаженство становятся взаимозависимы. "Предпочитая другого, ты отдаешь честь самому себе, делаясь достойным большей чести; будем же всегда уступать первенство другим. Тогда-то ты более всего и будешь заботиться о собственной пользе, когда будешь искать ее в том, что полезно для ближнего". Равно как и обратное значение: "Как обижающий не другим причиняет обиду, а самому себе, так точно и строящий козни ближнему губит себя самого" (Свят. Иоанн Златоуст). Таким образом, помогая другим - ощущаем единопричастность общей человеческой природе-естеству, помогая другим, помогаем и себе, отдавая, получим ответное добро; если бы и встретили неблагодарность, то она ничуть не снизила бы значимость наших усилий, пользы от доброго произволения и оптимистично-положительного, жизнерадостного настроя, распространяемого на окружающих, - такое отрадное счастье доставлять радость другим и видеть в ответ искреннюю благодарность! Некогда, не побрезговав отталкивающим видом чужой беды, а разделив страдание с ближним, мы наследуем и часть обретенного ими вновь счастья сорадованием вместе; когда их радости станут долей и нашей радости, приложив столько совместно вложенного труда и сил, ради пользы и спасения наших ближних, желая им благополучия не только на словах, а непосредственно приняв прямое со-участие в его нелегком созидании, помогая чем можем; мы открыты и доступны для других, радушно принимаем других людей, не видим для себя завистливой опасности в том, что другие талантливы и добры, поскольку мы твёрдо уверены в себе, понимая, что являемся частью большего целого - в нас присутствует вера во вселенские узы общности, связывающие всё человечество, и, наоборот, мы угнетены, когда других оскорбляют или унижают, пытают или угнетают, независимо от преград или расстояний, как далеко те находятся от нас, не существует абсолютно "чужих" нам людей, все люди для нас близки как "братья". Помогая другим, мы стремимся решить для себя проблему общего страдания - в меру своих сил, чем можем, проявив твердую сознательную позицию, на отведенном малом участке нашей жизни, в сфере нашей личной ответственности. Если мы видим, что кому-то помогли, уменьшили чью-то скорбь, то мы видим преодоление страдания в мире; с нашим добрым поступком - мир стал чуточку светлее. В этом отношении присутствует осознание тесной в з а и м о с в я з а н н о с т и всего живого, рассматривая как целостную социальную систему: изменение в одной ее точке может серьезно отозваться в других; оно убеждает нас думать о последствиях наших действий и для тех, кто еще не родился, моральных обязательствах перед будущими поколениями, и для других живых существ. Такое ц е л о с т н о е восприятие места нашей личности в мире - среди других подобных единородных нам людей, без ущемления чьих-то прав, без ущерба ни для кого даже самого малого из них, - предпосылка для стабильности всего общества, и, следовательно, других гуманистических ценностей. Помощь никогда не бывает односторонней, а всегда благодатно и взаимообусловленно отражается на судьбах всех включенных в неё, и благодетеля и облагодетельствуемого, такая в з а и м о п о м о щ ь - есть благодеяние для процветания всего общества. Живя по принципу "Меня это не касается!", ты даже не подозреваешь, ты даже представить себе не можешь, что однажды кто-то другой скажет именно в твой адрес, унизительное: "Бомж!" Ведь люди на планете - это единый духовно взаимосообщающийся организм. Нет, никто не застрахован от участи оказаться на всеобщей человеческой свалке, - опущенными бомжами никогда не становятся по собственному желанию. И у вас окажется единственный выход - в Небо! Говоря словами одной замечательной поэтессы: "...Но как бы не испытывала меня жизнь, я всё равно буду верить, что однажды мой человек из солнцепада спокойно уснёт под кореньями закатного древа. На хрустальной горе аист совьёт гнездо из радуги. Лёгкий солнечный ветер

61

сорвёт лохмотья с бездомных и нищих бродяг. Он укроет их оголённые плечи плащами цветов. А ночью могущественный Волшебник зажжёт гигантскую свечу на Городской Площади. И мы войдём в этот сияющий Город по воздушным мостам. В честь нашего возвращения будет звенеть хрусталь и будут петь флейты. Перед каждым беспомощным и слабым остановится сильный и справедливый. И тогда, пройдя по лестнице мгновений, каждый щёлкнет выключателем в своей Комнате. С книжных полок на нас будут смотреть любимые книги. Весь труд Души, накопленный за жизнь, вернётся. Семья соберётся в Зеркальной Гостиной. И кто-то невидимый, из глубины старого зеркала, вдруг попросит у нас прощения за страшный сон о бомжах и ночлежках... Когда хоть один обессилевший бродяга ляжет умирать в сухую порыжевшую траву, в стране отменят праздники, в каждом городе, как набат, зазвонят колокола. Человек остался без дома! Человек, живущий среди нас! Такого не может, не должно быть! Люди отменят пиршества, застолья, важные дела. Никто не позволит себе смеяться, пока в стране есть хоть один бездомный. Никто не позволит себе развлекаться и радоваться, пока всей человеческой общиной бездомному не построят дом..." (Вера Линькова "Архипелаг бездомных"). Кто даст однозначный ответ на извечные вопросы: в чем сокровенная тайна смертности человеческой, подобно “рождению” для вечности, имеющему свою метафизически завершенную цель. "Вы обидели бедных, чтобы безмерно расширить свою недвижимость, а вам остаются только четыре аршина земли, чтобы вырыть могилу. Где же слава, где власть, где нега и услада прошлой жизни? ...По выражению Григория Богослова: «Сон неустойчивый, видение, которого нельзя запомнить, след птицы летящей, судно на море, не оставляющее следа, цветок, на время появляющийся и вскоре тлеющий». Одно только имя остается, имя редко хорошее, а по большей части — худое; имя, которое поносят обиженные бедняки, обманутые друзья..." (Свят. Илия Минятий) Отчего несправедливые страдания ближних заставляют волноваться многие души, будто они тождественно внутренне близки нам и родны, хотя не должна беспокоить чужая судьба посторонних, затерянная и неповторимая словно песчинка в мировом океане подобных, может это нечто большее отвлеченных эмоций? Уметь видеть в других - частицу самих себя, ибо имеем одинаковую для всех природу человека и предназначение; абсолютно чужими делает людей наше отношение к ним, условности и правила общности, а не что-то необратимо изначальное, позволяя им обрести в нас доверие, надежду на поддержку и взаимность, когда слово "ближний" вызовет такие же искренние чувства как и "родной". Ведь Евангелие отменило то метафизическое понимание ближнего, согласно которому "ближний" есть кровный родственник, соплеменник и т.д., и установило геометрически более расширенное понимание ближнего: "ближний" есть тот, кто близко, под-боком, всякий единоприродный с нами человек, с кем столкнулся, с кем случилось быть близко - о том и заботься, а бросил одного - что ручается тогда за твою верность всякому другому? В притче о милосердном самаритянине отчетливо показано это преображение понятия ближнего: «ближним» оказывается не соплеменник, не единоверец, а, напротив, иноплеменник, инаковерующий, но проявивший сострадание, милосердие, любовь; любовь обнаруживается здесь как сила, превозмогающая естественное человеку, как природному существу, различение между «своим» и «чужим», «другом» и «врагом». ...Торжество высшей Правды - открывается через жертвенность, которая есть высшее выражение внутренней свободы личности и является неотъемлемым условием подлинной любви; в многотревожной жизни нельзя прожить без хотя бы малого того, что привычно называем "подвигом". Благотворение сопряжено с жертвенностью, и не зависит от количества богатств, - а от желания отдать что-то дорогое от своего (время, силы, средства, иногда даже саму жизнь) тем, кто без этой помощи не выжил бы, поэтому и бедняк может позаботиться о таком же неимущем, как и он сам. “Мало помалу, помогая ближнему, ты дойдешь до того, что станешь желать и пользы его, как своей собственной, и его успеха, как своего собственного. Это и значит возлюбить ближнего как самого себя" (Авва Дорофей). “...Если мы кого любим, то любим и того, кого любит любимый нами. Бог же, без сомнения, человека любит: поэтому любящий Бога любит и человека. Именно по любви к ближнему познается любовь к Богу, по словам: аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть (1 Ин. 4, 16)” (Свят. Тихон Задонский) Каждый пытается кого-то “проучить”, “перевоспитать” на свой лад, – в итоге причиняя лишь лишнюю боль друг другу, разжигая распри и ненависть меж собою, нужна профилактика и поддержка в кризисных ситуациях, а не взаимоосуждение. Вместо попыток насильно “переделать” их под себя, под соответствие своим взглядам, лучше самим изменить

62

своё отношение к ним с брезгливо-раздражительного на благожелательное, проявить терпение и снисходительность к их немощам, как и нас самих терпят другие. Сколько требуется мужества, стойкости воли, выдержки, настойчивости, решительности, чтобы не побояться смело проявить какую-то одну добродетель,продолжая руководствоваться в дальнейшем стремлением к её высоким идеалам. Неспособностью найти силы для попечения о них, показываем собственную слабость, отсутствие в нас любви и стойкости, формализм используя как “подпорку” нашей бездуховности, прикрывающую её. Мнимое “отсутствие” совести не избавляет от чувства внутренней ответственности за содеянное, сердце не обманешь, если предавая других, предаем и себя, то помогая другим, помогаем и себе... - и обратное, не думая о других, ты прежде всего не думаешь о себе. Человек не властен над своим счастьем, ничтожны его попытки положиться на мимолетность полноты земного благополучия в пределах слабых человеческих усилий - которое так же временно, изменчиво, непостоянно, нельзя надолго удержать и остановить его чудных мгновений, хрупко, неустойчиво, недолговечно, частично и может показаться, что выпадает на долю человека чисто "случайно", зависит от "произвола прихоти капризной судьбы", как "повезет", и неминуемо со временем ослабевает; но всё же всегда хочется, словно поймать чудом солнечный лучик в ладошки, растянуть, сберечь и удержать подольше ускользающие мгновенья счастья наедине с любезным нашему сердцу человеком, - которое не вечно как и всё земное, как мимолетное прикосновение к неизбывной мечте, сохранить обручившись навеки с ним завет всепреданнейшей дружбы, запечатлеть неизгладимо в памяти неувядающий образ его прекрасных черт, и нежной теплоты родных объятий неразлучимой любви без намека грусти расставания. ...Подобно империям в истории достигающим некогда точки высоты величия могущества, преизобилия скопленных богатств, расцвета господства и достатка, а после костенеющие, постепенно оскудевающие, теряющие прежний блеск и славу, начинающие меркнуть и угасать, подобно солнцу при закате, в конце концов приходящие ко времени упадка, уступая место чему-то более свежему, энергичному и молодому в своем творческом развитии, неизбежно разрушаясь под натиском каких-нибудь варваров или внутриусобных раздоров, разлагающего гниения испорченности нравов (когда подтачивающие изнутри внутренние неурядицы гораздо опаснее явных внешних врагов). Люди суетно капризно поглощены сиюминутными-одномоментными мелочными заботами, "похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской" (см. 1 Ин. 2:16), - однако над всеми ними неумолимо нависает мрачнозловещая тень неизбежной безотрадной смерти, словно разверстая пасть дракона жаждет нас всех поглотить в своё ненасытное чрево, и которая положит раз навсегда конец всем нашим прекрасным начинаниям и мечтам какими бы грандиозными они ни были, и чья "суровая действительность" сокрушит, рассыпет во прах, все наши наивные надежды!.. - с высоты своей посмеивающаяся над человеческой междоусобной мелочной грызней, клубком бесконечных ссор, тщедушных препирательств по пустякам, взаимными распрями, подлым сутяжничеством, и над людьми интровертно зацикленных лишь на одних самих себе, самозабвенно погруженных в свои страсти и безразличных ко всему происходящему вокруг, самоупоенно вращающиеся лишь в кругу своего самоутвержденного эгоцентризма, за пределами которого их ничего более не интересует... - но что наши мелкие частные неприятности и мелкотравчатые интересы, по сравнению с глобальными страданиями окружающих нас людей, нужды которых мы упорно не желаем замечать!.. - человечество подобно агрессивной стае крыс, раздраженно грызущихся меж собою за очередной аппетитный кусок свежего мяса, в дырявом ветхом хрупком трюме тонущего корабля, не ведающих что в любой момент он может столкнуться с рифами и пойти со всеми ними на борту на дно... Наши одинокие безвестные судьбы разметаемы, подобно песку или мусору, нещадным вихрем времен, - кто вспомнит о живших прежде нас?.. "Ведь, в этом признании зла (1 Иоан. 5,19-20), как всеобщего и неизменного закона бытия и жизни, и в истекающем отсюда пессимизме, не только нет разумного разрешения мучительного вопроса о зле и объяснения его смысла, но уж прямо как бы подчеркивается его бессмыслие и бессмыслие самой жизни. Ведь не может же человек жить этой только скорбью жизни и в ней самой находить смысл жизни; он будет непременно искать какого-либо оправдания этой скорби житейской, какого-либо ее смысла и цели, раз она неизбежна. Правда, человечество готово признать даже эти страдания подлинным законом своей и мировой жизни: устами своих же ученых говорит оно теперь о законе борьбы за существование, как общем и неизбежном законе

63

жизни; не говорит только ясно – откуда же этот закон, какой его смысл и что же следует дальше? Ведь нужен же какой-либо смысл этих страданий, нужен же какой-либо просвет, который хотя несколько живил бы человека и давал ему силу и мощь! Вот и бьется бедный человек в этом непонятном для его ума и странном раздвоении и круговороте жизни: сознает борьбу и страдания как действительные и наличные факты и видит в них общий закон жизни, но не хочет примириться с ними и всем своим существом отрицает их. Ведь бесконечно и невыразимо тяжело человеку сознавать, что он бессмысленно живет, бессмысленно и не известно для чего страдает и еще бессмысленнее прекращает свое существование" (Арх. Феодор (Поздеевский) ). ...И самое страшное, это не банальная жестокость, а ощущение абсолютной бессмысленности происходящего, отнятое от человека знание о изначальной цели его рождения на свет и жизни на земле. Человек, по изречению Вл.С. Соловьева, стоит один на один перед важнейшим выбором: или Христос воскрес и попрал силы ада, или не воскрес, - ибо в природе ничто не возрождается: вот этот муравей, эта птица, этот цветок существуют однократно и дают новое начало не самим себе, а другим существам, наши личности - всего лишь временный прах, смерть - самое убедительное свидетельство греховности мира, печать дьявола, отметившая мироздание. В этом мире "Бога нет" - вовсе не от того, что Бог отвернулся от нас, но оттого, что мы по грехопадению отвернулись от нашего Творца. Человечество ощущает вселенскую скорбь и мрак богооставленности: разве "случайно" или "напрасно" мы родились, вброшенные неизвестно откуда и зачем мыкающимися пришельцами на время в этот холодный и неуютный, непонятный и жестокий суматошный мир, полный боли и невинных слез, в котором мы словно чужие и где мы никому как живые личности не нужны - но все хотят поиметь корыстную выгоду от нас, ощущая себя никому не нужными посторонними во вселенной живущей отдельной судьбой, словно рожденные на вечные муки и слезы, без отрады и без надежды на счастье, лишь бы повезло отхватить любой ценой от него хоть малый кусочек, чтобы обреченно гоняться за наивными неизбывными мечтами ускользающими и рассыпающимися подобно недостижимым иллюзиям во прах, хотим вырваться из цепких липких пут нищеты и разрухи, чтобы вскоре бессмысленно в муках умереть так и не обретя долгожданного счастья, чтобы подобно глупой наивной мухе в затягивающих сетях паутины бессмысленно-судорожно биться, звать на помощь, плакать, кричать о своих правах, - в результате всё равно никто не поможет, никому до нашего горя нет дела, мир глух к чужим бедам, все обстоятельства будут против нас; чтобы очертя голову колотиться в водовороте беспросветной жизни, обессиленно и часто безуспешно барахтаться в бушующих волнах - в кипучем море страстей, океане суеты забот и засасываясь всё глубже в это болото безысходности и безнадеги, неумолимо обступающих со всех сторон, как головастики в водоеме наивно резвящиеся перед тем как кто-нибудь их слопает, не чуя под собою дна (без какой-либо духовной опоры и укрепляющей поддержки рядом, пребывая в неопределенно-подвешенном состоянии); встречаясь с ранящими противоречиями мира, каждое мгновение нашего бытия в этом мире наполнено ощущением неизбежной всеобщей смертности, каждую секунду где-то кого-то убивают, насилуют, мучают - и так без конца в бешеном круговороте, или кого-то смерть внезапно настигает множеством нелепых случайностей, несчастным стечением обстоятельств - как обрести уверенность, сохранить твердую решимость продолжать дальше надеяться и бороться, мужественное спокойствие духа и суметь выжить среди безумия окружающего хаоса несправедливостей, и сохранить человечность и веру в доброе, интересное и прекрасное в людях; в глухую пустоту миллионы раз повторяя вопрос "за что?" - и не получая ответа, ибо нет ответа там, где все безответно, равнодушно и безапелляционно, все монотонно, циклично и повторяемо; постоянно искать себе "счастья" подобно миллиардам прежде жившим до нас, в итоге павших неминуемой смертью так и не обретя желаемого; пытаясь отчаянно выжить, мучительно бороться за каждый день, отрывая из лап подползающей скорой смерти, куда-то выплыть средь мрака окружающей грязи и лжи, лелея обманчивые смутные надежды на что-то, хватаясь за них как за соломинку, но в итоге приносящих одно разочарование; какие-то наши жалкие попытки что-то сделать на мизерном уровне, похожи на суматошную беготню по двору курицы с отрубленной головой; безнадежно извиваясь как червяк на крючке; даже при неизбежно худшем сценарии, мы всегда продолжаем совершать отчаянные в своей бесполезности и интенсивности действия, мечемся «как рыба в сетях», но все равно бессмысленно, заставляя смиряться с этим как с непреодолимой неизбежностью, суровой обреченностью, втайне наивно надеясь на лучший благополучный исход, что всё плохое когда-нибудь минуется, как говорит пословица: "...перед смертью не

64

надышишься"; будто затерянные в лабиринте житейских коллизий потерявшие сами себя, инфантильно-инертно плывя по течению, увлекаемые уносимые вихрями переменчивых настроений толпы и никогда нигде не могущие всегда оставаться самими собой, но раздираемые между волями чужих амбиций, следуя по кем-то навязываемым диктуемым жёстким правилам игры на вымирание, средь попыток сбросить непосильный груз повседневных проблем, нарастающих снежным комом, висящий давящим камнем на шее, тянущий всё глубже ко дну в разверзшуюся бездонную пропасть, а в конце концов, отмучившись, чтобы всё равно неизбежно умереть с глазами полными ужаса... - в этой обобщающе-воображаемой картине встающей перед глазами остро ощущаешь весь апокалиптический ужас непрочности бытия, безжалостную поступь истории, испытывая на себе тотальную мировую жестокость и грязь, засасывающую пошлость бытия, в которой кажется нет места для чего-то прекрасного и по-матерински нежного, чувствуя себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа во всепожирающем адском огне бесконечного обреченного круга слепого хаоса борьбы за существование в которой победителей не бывает. Или всё абсолютно бессмысленно, превратный "злой рок" глумливо забавляется над всеми нами, зло ухмыляясь над простыми смертными, от которого не убежишь, не спрячешься, и после смерти уйдем неизвестно куда? И для чего это всё, каков смысл всех этих страданий, треволнений, горячих слез и отчаянных молитв, напрасных мук, если всё в конце концов исчезнет навеки бесследно? Ибо неизменный с м ы с л жизни может быть только в самой ж и з н и, но не той земной печальной юдоли быстроскоропреходящей и ускользающей, - а в неумирающей Жизни Вечной, наполненной нескончаемой Любовью, - и само чаяние которой уже здесь освещает преображает свыше эту земную жизнь! Ведь мир без Любви, в котором распяли Христа, - никому не нужен вовсе! Или зачем вообще нужна-то "любовь", если она предательски не вечна?.. Иначе где же увидеть охранительный отсвет Маяка, кто же подаст надежду - бросит спасательный круг, удерживающий наш маленький кораблик над пропастью морской пучины средь житейских бед и тревог, кому спасти наши беспризорные заблудшие души, ищущие в жизни духовный якорь и причал, кто научит как можно жить по-иному, откроет нам, что оказывается где-то есть иной лучший, более чистый мир - исполненный света и тепла, пребывающий благоговейно хранимый и обитающий в благочестивых и добродетельных душах всех умеющих любить: "...ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе" (Рим. 14:17), "...мир оставляю вам, мир Мой даю вам; да не смущается сердце ваше и да не устрашается" (Ин. 14:27), "...мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши" (Флп. 4:7), - и учащий и нас поступать в согласии с Божьей Правдой. "Голгофа — постоянный, длящийся факт нашей действительности, ибо нет той минуты, когда бы не совершалась эта борьба смысла с бессмыслицей, когда бы мир не распинал Бога и когда бы Бог не распинался за мир. А потому имеющий очи видеть всегда разглядит в мире эту безбожную сущность, отрицающую смысл и распинающую Бога, а с нею вместе — и всю мировую разруху, — распавшиеся камни, потухшие огни и адский вихрь, в котором все кружится и все смешивается в хаос. ...Продумаем до конца эту картину мировой бессмыслицы, представим себе, что она одна выражает подлинную сущность вселенной. Тогда весь праздник света нашего солнечного круга разом меркнет, а с ним вместе исчезают и все живые, радужные краски. Если нет смысла в жизни, если Бог умер и не воскреснет, то все в мире — подделка и обман. Фальшиво наше солнце, ибо его свет и тепло — источник призрачной, мнимой жизни; фальшива всякая наша радость и песнь; фальшива и любовь, потому что, под покровом мнимой радости, она увековечивает дурную и недостойную жизнь; фальшива и самая мысль, увлекающая нас обманчивым подобием смысла. И оттого, что все фальшиво, колеблется у нас и самая почва под ногами. Вот непреходящий смысл Евангельского рассказа о тьме, окутавшей распятие, о сотрясении земли и о распавшихся камнях... Но есть и то, что прозревает Вечное во временном и потому самому привносит в созерцание временного настроение «покоя вечности». В этом предвосхищении разрешительного аккорда, уже прозвучавшего в вечности и имеющего прозвучать в конце времен, заключается разрешение нашей мучительной тревоги. Наше жизнечувствие становится вновь радостным. И этой радости никто и ничто у нас не отнимет — ни болезнь, ни страдание, ни крушение земных надежд, ни надвигающиеся бури, ни даже полное разрушение всего мирского благополучия и порядка. Ибо там, в вечной нашей Родине мы видим собранной и воскресшей ту земную хижину нашу, которая здесь страдает, распадается, а может быть, и приближается к гибели. И раз мы верим в ту Родину, мы никогда, ни при каких

65

условиях не отчаемся и в этой. Мы верим в просветляющий Смысл ее страданий. Мы верим в ту Красоту, которая из них родится и заставит забыть скорбь этих предродовых мук: «Вы печальны будете, но печаль ваша обратится в радость. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но, когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин. XVI,20—21). Как бы ни была ужасна и мучительна наблюдаемая нами картина бессмыслицы, будем помнить, — перед судом вечной Истины бессмыслица — только исчезающая тень Смысла. Будем же верить не в тень, а в свет, о котором сказано: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. I,5). Мы остаемся один на один со возникающей перед нашим внутренним взором картиной всего зла, царящего в мире, и нашего собственного нравственного падения, и одновременно с верой, вместе с тем, в Свет, что во тьме светит — и которого зло не может победить. Мы спасаемся не только изначальным укоренением нашим в Боге, мы спасаемся прорывом, в историю и в жизнь отдающей — отдавшей Себя раз навсегда — Любви" (Евгений Трубецкой). И пусть, наша жизнь проходит мимолетно словно "сон" - незаметно умрем и навсегда забудем про который, но неугасимая Любовь некогда поселившаяся в наших сердцах останется с нами до конца последнего издыхания, пронесется нами с собою в Вечность! "Ночи подобен м и р, и все события его — сонная греза; но душа погрязает в них и вводится в обман обольщающими призраками и видениями. Как сновидение обманывает ночью, так мир обманывает своими обещаниями. Но миновалась ночь, сон рассеялся и исчез, ты опять бодрствуешь, — все сии видения, какие представлялись тебе во сне, стали — чистая ложь, они проходят и обращаются в ничто" (Преп. Ефрем Сирин, аллегорическое сопоставление потустороннего мира горнеговечного, метафоры божественного, и тленного земного-преходящего). "Такова жизнь человеческая - непостоянное море, зыбкий воздух, неуловимое сновидение, утекающий поток, исчезающий дым, бегущая тень, собрание вод, колеблемое волнами. И хотя буря страшна, плавание опасно; однако же мы - пловцы спим беспечно. Страшно и свирепо море жизни, суетны надежды, надмевающие подобно бурям. Скорби ревут, как волны; злоумышления скрываются, как подводные камни; враги лают, как псы; похитители окружают, как морские разбойники; приходит старость, как зима; настоит смерть, как кораблекрушение. Видишь бурю, правь искуснее; смотри, как плывешь, не затопи ладьи своей, нагрузив ее или богатством, приобретаемым неправдою, или бременем страстей" (Свят. Василий Великий). "Многие представляются не тем, что они суть на самом деле, а что они действительно, тем не показываются; как ни обманчив вид маски, он не изменяет природы, которой действительность извращает. Когда маски сброшены, обман прошел, открылась истина: и оказывается вне театра рабом, кто внутри его представлялся свободным; внутри (театра), как я сказал, обман, а вне истина; настал вечер, кончилось зрелище - и открылась истина. Так и в жизни и при кончине. Настоящее - театр; здешние предметы - обманчивая внешность, и богатство, и бедность, и власть, и подвластность, и тому подобное; а когда окончится этот день и наступит та страшная ночь, или лучше - день: ночь для грешников, а день для праведников; когда закроется театр; тогда обманчивые виды будут отброшены" (Свят. Иоанн Златоуст). "Каждый человек - это неповторимый взгляд, неповторимая улыбка. Он разговаривает, думает, любит так, как никто другой, ни до него, ни после. Он поет о любви на краю моря, погружается в волну. Поднимается на скалу, радуется закату солнца, слушает шум прибоя. Впитывает настоящее с беззаботностью, присущей вечному. Он не боится смерти, которая скосит его, не боится предательства плоти, которая с каждым днем все больше и больше увядает и когда-то сгниет в земле. ...Загоревший мальчик с гибким, как у газели, телом и выгоревшими ресницами, что общего у тебя с тобою завтрашним - с согнутыми и хрупким стариком с дрожащими руками и слабым светом в мешках глаз. И ты, дышащая свежестью девочка, трепетное тело леопарда, как меняются твои нежная кожа, светлый взгляд, упругая грудь, живые волосы, которые развивает ветер. Как они становятся желтой увядшей старушечьей плотью, скрюченными суставами, почерневшими венами, прерывистым дыханием? Каково наше настоящее "Я", наше действительное лицо! Когда и где воплощается наша истинная идентичность, каково "ядро" нашего существования, подлинный "субъект" как красоты, так и тления. ...Каждая пригоршня земли - горсть смерти. Увядшие листья розы, угасшие глаза, замерший трепет грациозной плоти, расплетенные кости птиц, зверей, людей. Столь поражающая единственность, растворившаяся во всегда одной и той же земле, в ненасытных устах земли, которая ожидает всех нас. Земля - ощутимая смерть,

66

запредельное - неощутимая надежда. ...Како предахомся тлению, како сопричтохомся смерти?.." (Христос Яннарас). Ибо всё изначально прекрасное, подобно цветку или осенним деревьям, обречено на неизбежное увядание, разрушение, тление, огрубение, потускнение, старение, одряхление, под неумолимым холодным ветром времени... - и в этом земная драма, трагичность, сопряженность с неотвратимо сопутствующими переносимыми ею скорбью и страданиями; и часто, запас нашей жизненной энергии и заряда оптимизма истощается быстрее, не справляясь с лавиной тяжкого горя выпавшего на нашу печальную юдолю, и порой к старости от нас остается нетронутым лишь взгляд которым с надеждой взглянули на мир в первый раз младенцем, и мы уже не те с задорным взором, игривые, беззаботные, легкомысленно-веселые и жизнерадостные, какими были прежде в юной молодости... - всё земное носит на себе отпечаток печали и трагичности, неизбывной одухотворенной грусти по чему-то неотмирному давно её покинувшему, ею лишенному и потерянному!.. Добро и любовь - это составная часть самой жизни, подлинная р е а л ь н о с т ь, без которой она немыслима, пока мы любим - мы живы; а внезапно ворвавшиеся страдание и смерть - её уродующее и с к а ж е н и е, её антиномичный предел (противоречивый самой её сути, направленной на поддержание бытия и приносимое счастье), а не нечто "неотъемлемое" и "обязательное"... Человек, с прирожденно-заложенным в него стремлением ко всё более совершенному, - никогда не смирится с существующим н е с о в е р ш е н с т в о м мира, с его жестокой действительностью, от которой душа кричит и вопиет что так быть не должно, будто мир сошёл с ума, впадает в некую отрешенность, когда кажется что всё это происходит не с нами, а с кем-то другим-чужим, невозможное то чего мы подсознательно страшились становится полноправным настоящим, кажущаяся нереальность поражающе-невообразимой иррациональной чудовищности происходящего, нередко воспринимается как дурной кошмарный противоестественный сон наяву, кажущийся вечным без конца, не прекратившемся никогда, мы никак не можем избавиться от бессознательного ощущения какого-то дурного сна или черного сюрреализма происходящего с нами, - и остается одно желание, исчезнуть из этого, надуманного, нереального жуткого мира, раствориться, стать невидимым и неслышимым, и от которого хочется проснуться в "нормальный, чистый и светлый мир, оставленный где-то в прошлом"... Всё суета сует, обманчивая привлекательность и кажущаяся легкой доступность мирских благ, заманчиво разбросанных и расставленных повсюду подобно уловляющим сетямсилкам охотничьего капкана, наивно погонишься за которыми - и получишь отлуп, вернешься ни с чем, коли жив сам останешься, всё уже до нас кем-то цепко схвачено в когти, поделено, разодрано на части и сферы влияния, за чье богатство идет свирепая, кровавая, отчаянная, безжалостная борьба, безумная гонка и взаимоистребительное соперничество, все стремятся добыть их силой или хитростью, понятия "дара" и "милости" - здесь неуместны, никто бескорыстно ничего не отдаст и с тобой не поделится добычей, в битве бизонов которой слабых не терпят и не щадят, будешь вертеться как белка в колесе, а мир вокруг нас - крутится и мелькает подобно карусели, так незаметно и пролетит к концу наша короткая земная юдоля. Замечаешь иногда, что вся жизнь проходит как в тумане, поглощенная какой-то неестественной суетой, уныло-серой волокитой, тяжелой и скучной словно сон, - а хочется иного, более чистого, нелживого, светлого и главное п о д л и н н о г о, чтобы всё считавшееся «наивно-чудесным» воплотилось и стало жизнью настоящей и реальной; ...мы подобны странникам (пилигримам) в этом странном, страшном и неуютном мире среди таких же странных и непонятных людей, с душами взыскующими бесконечно прекрасного, тоскующие по небесной Отчизне, ходящие темными тернистыми тропами, на каждом шагу которых подстерегают, словно дикие звери, неизведанные опасности - как не сбиться с прямой дороги, кому наставить нас на пути истинные, стези правды, кому зажечь пред нами путеводный фонарь?.. "Смертным все трудно; все здешнее - смех, пух, тень, призрак, роса, дуновение, перо, пар, сон, волна, поток, след корабля, ветер, прах, круг, вечно кружащийся, возобновляющий все, подобное прежнему, и неподвижный и вертящийся, и разрушающийся и непременный - во временах года, днях, ночах, трудах, смертях, заботах, забавах, болезнях, падениях, успехах" (Свят. Григорий Богослов); ...всеобщая тленность, прах и разрушение, или образно говоря: "...эти камни и пыль под ногами у нас, были когда-то очами пленительных глаз" (Омар Хайям). "Мы вступаем в мимоходящую, непрочную жизнь для того, чтобы вырасти в неколебимую Жизнь Вечную. Призванные из небытия творческим словом Божиим, мы вступаем во время, но внутри времени можем обрести вечность,

67

потому что вечность это не просто бесконечный поток времени. Вечность не есть нечто, она Некто. Вечность это Сам Бог, Которого мы можем встретить в преходящем течении времени и через эту встречу благодаря общению в благодати и любви, которое Бог предлагает нам во взаимной свободе, мы можем также вступить в вечность и разделить собственную Божию жизнь, стать, по смелому слову апостола Павла, причастниками Божеского естества... Однако, тварь не уничтожается приобщенностью к Божеству; Божество не питается, как бы, тварностью для Своего существования, когда Бог входит в мир. Вспомните образ неопалимой купины: она горит и не сгорает. Всякий вещественный, земной огонь питается своим веществом, он сжигает и испепеляет то, что горит. Бог сообщает горение, но не питается веществом; Он приобщает Своей пламенности — и сохраняет цельность того, что горит в этом пламени" (Митр. Антоний Сурожский). Свщ. Писание говорит, что мир после грехопадения лежит во зле (см.: 1 Ин. 5,19), однако, сам мир не является злом, поскольку всякое т в о р е н и е по природе своей б л а г о; т. е. не есть "лучший из миров" (в смысле самодовлеющей самодостаточности в намертвофиксированной инфантильно-меланхоличной самоудовлетворенности существующим положением вещей, застревание и блуждание на месте, стагнация всех живых порывов духа, бесперспективная узость и приземленность сознания, чуждая всякому творческому прогрессу и совершенствованию, застывшая в энтропии, вырождении и разложении), но и окончательно не оставленный надеждой, открыт возможностью спасения - Христианское миросозерцание считает, что наилучший мир, обоженый мир, еще только созидается и будет завершен только в конце концов, в конце веков. В противоположность земной временной хрупкой жизни, тленной и скоропреходящей, ускользающей словно песок сквозь пальцы, эфемерной и исчезающей, подобно пару или чему-то иллюзорному непостоянством и непрочностью всего того на что смертный человек возлагает обманчивые надежды, - подлинно полноценно существовать и б ы т ь это значит быть богом (обожиться), приобщенному бессмертной вечности, без этой связи соотнесенности человек оказывается безосновательным и безродным, неполным ("...Дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью" (2 Петр. 1:4) ); подобно однажды зажженному лучу отпущенному в бесконечность, так и настоящая наша жизнь как раз только и начинается в присутствии с Богом; всё благое в себя вмещающее и в себе содержащее чисто Бытийственное, тождественное совершенной полноте блаженства и Божественное - онтологически есть равнозначно одно и то же, следовательно, благочестиво проводить д о б р о д е т е л ь н у ю жизнь - значит привнести в неё настоящий высший смысл и причаститься источника божественного Бытия, через освящение ниспосылаемой благодатью Жизни Вечной. Порой, может показаться, что вся земная жизнь целиком - это некое "преддверие ада", но в отличие от последнего, в ней зло всё-таки не так окончательно, этому миру была дана Надежда!.. Как таковое смертное и скорбное земное бытие - при соотнесенности лишь ущербнослабое, при немощи и недостоинстве человека в его поврежденном грехопадшем состоянии как таковом, как бы недоговоренное, несовершенное, недовершенное, неполноценное, опустошенное, оскудевшее, истощившееся, временно-преходящее, недолговечное, отдалившееся и оторванное от Первоначального, невполне-состоятельное о т р а ж е н и е полноты истинного Бытия, Жизни Вечной (но всё-таки также ещё и не несерьезно-мнимое, не какое-то эфемерноиллюзорное, не полушуточно-невсамделишное, где грех якобы ещё не грех, а момент какой-то "космической игры"-каприза случая, не нечто фиктивно-неопределенное, - но наши действия и поступки в этом мире имеют свою особую определяющую наше настоящее и будущее бытие существенную важность, последственность и значимый вес); т. е. воссоединив себя с Источником вечных благ и непреходящих ценностей (как некогда с Древом Жизни): "...Она (Премудрость-София)- древо жизни для тех, которые приобретают ее,- и блаженны, которые сохраняют ее!" (ср.: Притч. 3:18), "...Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек (Ин. 6:51), - сказал Христос. - Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную" (Ин. 4:14). Напитав и наполнив свою душу их сакральной преображающей чистотой, животворящей силой и укрепляющей духовной мощью, причастившись совершенной гармонии их небесной святости, привнеся в обитель сердца обретаемый тишайший благодатный мир, блаженный покой и светлую утешающую надежду неземного упования. Тварное бытие п р и о б щ а е т с я Бытию божественному - о б о ж и в а е т с я; при этом испорченное и поврежденное грехопадением ограниченно-тварное (т. е. сотворенная душа и сотворенное тело в совокупной

68

связи, имеющие на себе отпечаток грехопадения) - как таковое не преодолевается, не отбрасывается вникуда как нечто "нечистое", "профанное", "скверное" или "излишнее", но переплавляется, преображается и обоживается. Земной мир предназначен к новой, высшей форме жизни, Откровение учит о замене этого состояния мира некогда лучшим и совершеннейшим, когда будут "новое небо и новая земля" (2 Петр. 3:13) и когда сама тварь "освободится от рабства тлению" (Рим. 8:21) - "...Се, творю все новое" (Откр. 21,5). Любовь есть истинная жизнь, и потому пребывающий в любви имеет жизнь в себе и живет во свете. Мы знаем, — благоглаголиво вещает Апостол любви, — что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти. Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей (Иоан. III,14-15). «Если Бог любовь есть, то имеющий любовь Бога имеет в себе» (Свят. Феодор Едесский). «В человеке всего более божественно то, что он может благотворить. Ты можешь стать богом, ничего не сделав (кроме благотворения): не пропускай случая к обожению» (Свят. Григорий Богослов). "Так, есть царство вечного света, вечной жизни, вечной любви, вечной правды, вечного мира, вечной красоты, вечного, нескончаемого и невообразимого блаженства для приготовивших себя к будущему веку. Это - истина непреложная. Но также несомненная истина есть и то, что к этому царству мира, правды и любви мы должны здесь приготовиться. Мы должны обучить себя здесь правой вере и всем христианским добродетелям: любви, простосердечию, кротости, смирению, благости и милосердию, непамятозлобию, воздержанию и началу и концу всякой добродетели - молитве всегдашней" (Св. Прав. Иоанн Сергиев (Кронштадский) ). Н.С. Арсеньев пишет: “Есть глубины, которых издалека изредка касается человек, они его влекут; вместе с тем, он знает, он чувствует, что есть какая-то основа, какой-то “задний фон”, – более того, что-то подлинно существующее, что не преходит. Он не “знанием” знает, что это есть, но потому, что вся его жизнь опирается на это, поддерживается этим, пронизана бесчисленными встречами с этим. Радость и духовная “соль”, т. е. смысл жизни, дается именно этими встречами. Ими определяется ценность жизни”. И далее: “Чем чаще ты встречаешься в глубинах своей души с этой превозмогающей Основой, тем чище, богаче и радостнее твое существо: “...Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой” (Ин. 14:14), т. е. он становится чистым, не засоренным каналом, руслом, через которое текут бьющие из глубины воды Жизни... Человек прикасается внутри своего “Я” к Источнику, который отнюдь не тождествен с его существом, а вытекает из иных – дивных, неисследованных глубин по ту сторону нашего “Я” и всего нашего существования. От этого внутреннего “питания” души зависит вся ее судьба. Подлинная религиозная жизнь связана с Глубинами Жизни, тянется к ним. Душа захвачена, покорена Превозмогающим - Тем, что превосходит ее. Она чувствует вместе с тем, как все внешнее временно отходит, теряет в ценности, как раскрываются безмерные сокровища Подлинной Жизни”. "По своему внутреннему расположению человек тянется к божественному. Само это тяготение есть признак божественного в душе, образ Божий. Более того, богоподобие предполагает внутреннее сродство - божественная благодать, приходящая к человеку, прилагается к сродному. Человек приобретает утраченное, возвращается к потерянному. Совершается восстановление, спасение образа" (Свят. Григорий Нисский). "Личность, находящая свое удовлетворение, свою полноту и свою радость только в раскрытии своего первообраза, совершенного образа того, что она есть, образа, который освобождается, расцветает, открывается — то есть все больше обнаруживается (т. е. подлинно самореализуется во всей полноте, просиявает, просвещается, приходит к себе и обретает самого себя, свою состоятельность, через богоусыновление в богочеловечестве Христа - как высшем обожествленном предназначении человека - Прим. Авт.)" (Митр. Антоний Сурожский). "С глубочайшим уважением воздаём мы каждому его истинное достоинство - как имеющему наследовать обожение, взирая на него как на образ Божий, а не как на предмет, который можно использовать. Пока мы не выйдем из эгоцентричной ограниченности своего "я", мы лишь индивидуумы - не полноценные личности (т. е. потерявшие грехопадением чего-то очень жизненно важное, навлекшее омрачение, повреждение и изъязвление на образ наш, в опустошенной-истощенности, ущербной-остаточности как некие оставшиеся жалкие "тени" от прежнего величия славы, от предназначенного замысла о нас, от тех, кем мы прежде первозданно призваны были быть, словно фантомная боль в месте ампутации, напоминающая о

69

прежнем, или точнее как опустело-порожние ветхие сосуды, лишенные наполненности несоизмеримо-подлинной Бытийственной действительностью истинно-сущего, "...Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий" (Исх. 3,14), "...когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится" (1 Кор. 13:10); и даже более того, как наделенный царственным достоинством образа и подобия Божия, занимающий центральное положение в мироздании, его смысл и средоточие, человек - сверхкосмичен, в соотнесенности напрямую со своим надмирным Творцом, принадлежит к обеим мирам, видимому и невидимому, земному и горнему, временному и вечному, в котором сходятся неотмирная и земная реальности, небесный ангельский лик и земной человеческий, ещё присутствуя на земле человек может испытать и причаститься вечной святости и одухотворенного блаженства: "Бог сотворил (первозданного) человека непричастным злу, прямым, добродетельным, беспечальным, свободным от забот, украшенным всякою добродетелью, изобилующим всякими благами, как бы некоторый вторый мир; малый в великом, - другого Ангела, смешанного почитателя, плотского и духовного, земного и небесного, преходящего и бессмертного, зрителя видимого творения и посвященного в таинства умопостигаемого творения" (Преп. Иоанн Дамаскин) - Прим. Авт.). Когда мы пойдём по пути обожения (т. е благодатного спасения из грехопадшего состояния и богоусыновления: "Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими" (1 Ин 3,1); "Я уже не называю вас рабами, но... друзьями" (ср.: Ин. 15,15); "Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему" (1 Ин. 3:2); "Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа" (Гал. 4:7); "Вы... приняли Духа усыновления, Которым взываем: "Авва, Отче!" Этот самый Дух свидетельствует нашему духу, что мы – дети Божьи. А если дети, то и наследники, наследники Божьи, сонаследники же Христу" (ср.: Рим. 8,15-17); "Тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые... от Бога родились" (ср.: Ин. 1:12,13); "Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым" (Лк. 6,35) - Прим. Авт.) - с помощью Благодати, содействуя Ей и своими усилиями - в тот момент, когда мы вырвемся из замкнутости своего индивидуального бытия и начнём любить, всё больше отдавая себя Богу и ближним, тогда рождается целостная л и ч н о с т ь ( - которой свойственен принцип полного гармоничного единства всех душевных состояний в уникальной нерасчленимой, неразложимой и неразделимой целостности нашего "Я" индивида, наделенного и просвещенного светом логоса-разума - Прим. Авт.). Другими словами, мы обретаем самих себя там, где наше "я" встречает "Ты" Бога и "ты" ближнего - потому что именно в общении обожения, ради которого мы и созданы, мы только и можем раскрыться полностью, открыться и насладиться друг другом чисто, не эгоистично, подлинно становимся личностями, делаемся собственно человеками (т. е. о ч е л о в е ч и в а н и е достижимо только через путь обожения, к нам возвращается первозданная реальность, исключительная самобытность человека укореняется и восполняется, положительно подтверждается и оправдывается лишь в обращенности и пребывании в Боге - Прим. Авт.). Именно для этого Господь стал Человеком и умер на Кресте: чтобы воссиять как Солнце среди многих солнц, как Бог посреди богов (в лице людей - Прим. Авт.)" (Архим. Георгий Афонский). Обожение, как смысл человеческой жизни и её нравственное увенчание, говорящее о высоте и величии духовного призвания человека, есть непрестанное действие, устремление человека к Богу, нравственное уподобление Ему: "Будьте святы, потому что Я свят" (1 Пет. 1:16). "Обожение (теозис, обожествление) - не одиночный, а социальный процесс. Человек любить Бога не может, если не любит брата своего (1 Ин. 4:20). Таким образом, в обожении нет ничего эгоистического, ибо человек может прийти к обожению, только л ю б я б л и ж н е г о. От ближнего наша жизнь и от ближнего смерть, - говорил Антоний Египетский. - Если мы приобретаем ближнего, то приобретаем Бога; если же по нашей вине претыкается ближний, то мы грешны перед Христом. Человеческие существа, созданные по образу Троицы, могут реализовать божественное подобие лишь тогда, когда они живут общей жизнью, как живет Пресвятая Троица: как три Лица Троицы пребывают одно в другом, так и мы должны пребывать в наших братьях, живя не для себя, но в других и для других. Один из богомудрых и богоносных отцов-пустынников говорил: Если бы я мог найти прокаженного и дать ему свое тело, а себе взять его, я бы с радостью это сделал. Ибо это и есть совершенная любовь, претворимая в действие" (Еп. Каллист (Уэр) ).

70

Господь заложил в человека воодушевляюще-вдохновляющую жажду прекрасного (другими словами, богоискание), «через рассматривание творений» как через отражение мы таинственно познаем непостижимую красоту и величие Творца (см. Рим. 1:20) - однако, по выражению Клайва Льюиса, если мы примем их за самую цель, они станут кумирами, и сердце наше разобьется, но они — словно запах неведомого цветка, отзвук неведомой песни, весть из неведомой Страны. И пусть, чтобы созерцаемая во всех этих предметах-вещах природы и красотах окружающего мира красота - руководила нас к желанию той чудной неземной Красоты, которой славу поведают небеса и ведение о которой возвещает твердь и все творение (ср.: Пс. 18,2)!.. Цель красоты — преображение мира, просветление и обожение человека, красота достигается добрыми делами; получая откровение о красоте Господней, сотворяя великолепие вокруг себя и в себе, мы воздаем славу великому Богу. "Ничто так не окрыляет и не возвышает душу, как приобретение правды и добродетели" (Свят. Иоанн Златоуст). "Как может возлететь на небо тот, кто не окрылил себя небесными крыльями посредством высокой жизни, - ибо кто возвысился над всеми низкими и земными предметами, возлетел выше всего мира, тот найдет то, что единственно достойно желания, сделается и сам прекрасным, приблизившись к Красоте, и, пребывая в оной, станет чистым и световидным по общению с истинным Светом" (Свят. Григорий Нисский). "Видишь, что зеркало принимает образы того, к чему обращено. К небу ли обратится - образ неба в нем изображается; к земле обратится - отразит землю. Так и человеческая душа: к чему любовью обращается и прилепляется, то в ней и видно. Это рассуждение научает нас быть добронравными, правдолюбивыми, любящими, милосердными, кроткими, терпеливыми, смиренными, смиренномудрыми, воздержанными, благолюбивыми и братолюбивыми, - совлекаться ветхого человека и его животного образа и искать и облекаться в образ Божий, который есть наилучшее и превосходнейшее украшение души" (Свят. Тихон Задонский). "Кто внимательно устремляет взор на сияние и изящество этой (духовной) красоты, тот заимствует от нее нечто, как бы от красильного раствора, на собственное свое лицо (душевный облик) наводя какие-то цветные лучи" (Свят. Василий Великий). И тогда лучи божественной красоты осиявают и облекаются в человеческий образ, облагораживая внутренний мир человека, отражая и отпечатывая на его душе: благотворное обаяние равно ангельского добронравия, добродушия, чистосердечия, открытости, живости, приветливости, доброжелательности, как бы озаряющих всю внутренность личности и сияющих изнутри добротой и теплотой, благообразно преображающе-воздействуя даже и на саму внешность, достигаемых через внутренний аскетизм, борьбой со страстьми и собиранием, стяжанием добродетелей - духовным аристократизмом, внутренним достоинством и нравственным благородством, придающим спасающую и просвещающую красоту душе. Добродетельная душа как бы вся сияет светом обаяния изнутри, заставляя любоваться своею скромностью, смирением, человеколюбивой сострадательностью, отзывчивостью, щедростью, рассудительностью, доброжелательностью, искренностью и простотой, и прочими положительными качествами характера. Доброта облагораживает душу изнутри, являя словно отпечаток вечной её первозданной красоты. Эта обретаемая, запечатлеваемая в душе н р а в с т в е н н а я красота и духовная ц е н н о с т ь - сокрытая во внутреннем благородстве, благовоспитанности и утонченном аристократизме духа, в чуде преображающего смирения, незлобивой кротости, рассудительного воздержания, преданного братолюбия, нерушимо-крепкой дружеской верности, чуждой предательству любимых несмотря ни на какие преграды, хранимого благочестия, всепрощающего терпения, некичливой скромности и т.д.; и эта её бытийственность подспудноприкровенна, осеняя и освящая светом обаяния жизнь изнутри и невидимо пропитывая теплом доброты атмосферу общения вокруг, однако которая по внешним, наглядным и ощутимо выраженным признакам остается прежней будто всё той же... "Душу свою украшает тот, кто отлагает прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновляется же духом ума своего и облекается в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (ср.: Еф. 4,22). Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно обиды, жалобы (Кол. 3:12). Этот убор, этот духовный наряд, это украшение прилично и угождают они не очесам человеческим, но очесам Небесного Отца" (Свят. Тихон Задонский). Душа только тогда сможет увидеть Красоту, если сама очистится, приуготовится, смягчит, смилостивит своё сердце, омоется слезным покаянием и освятившись добродетелями станет прекрасной. «И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты

71

поклонись Ему» (Пс. 44:12). Ибо, «...Мир спасет красота Христова» (Ф.М. Достоевский) нравственно возделываемая в нашей собственной душе, в её духовном освящении, очищении от греховных страстей, возрождении и преображении.

72

*** ЧАСТЬ 2-АЯ. НЕ ЖДАТЬ "ЛУЧШИХ ВРЕМЕН", А САМИМ СОДЕЙСТВОВАТЬ ИХ СОЗИДАНИЮ, ВЕДЬ ЧАСТО НЕДОСТАТОК ДОБРЫХ ЧУВСТВ И ДЕЛАЕТ ВРЕМЕНА ТЯЖЕЛЫМИ. (Глава V) Порой, мы выбираем "легкие пути" ценой тяжкого греха; ...всеобщая Благотворительность - мост социального примирения, повсеместное Милосердие - вместо раскола обоюдной ненависти! ...кумиротворчество ложных утопичных земных идеалов, закабаляющих, поощряющих и потакающих нашей гордыне и тщеславию, сеющих непримиримую вражду и рознь, и маниакально-болезненная одержимая зависимость от таких навязчивых "сверхценных идей"; ...давайте думать о том, что нас сближает, а не разобщает; неуступчивость - подобна камню тянущему на дно; "...легко служить мертвым идеям и земным богам, они намного проще, чем живые люди" (посл.)... "Дети! Храните себя от идолов" (1 Ин. 5,21); "И устроили высоты Тофета в долине сыновей Енномовых, чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило" (Иер. 7:31); "Служили истуканам их, которые были для них сетью, и приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам; проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским, - и осквернилась земля кровью" (Пс. 105:36-38). "Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение" (Кол. 3:5). Материальная "святыня" превращается в бездушный языческий идол-истукан тогда, когда мы, под благовидным предлогом, совсем перестаем чтить уважительно-благоговейно относясь также и к самим поклоняющимся им живым людям, не бережем и не ценим их как одушевленных личностей, не дорожим их отношениями, мы отстраняемся от живого человека не бережным и даже небрежным, не любовным отношением к нему, а напротив принуждаем его поклонению очередному бездушному кумиру. "Нет такого безобразия, которое бы не верило в свою красоту. Апология постоянно сопровождает безобразие, особенно душевное." (Свят. Николай Сербский) Каков характер "ценностей", стоящих за нашей нравственностью? Каково достоинство и внутреннее качество того "кумира", возводимого на место прежних религиозных ценностей для того, чтобы поставить перед глазами человечества хоть какой-нибудь оправдательный "идеал", возвышающийся над чересчур приземленно-материалистическим горизонтом "всеобщего благополучия"? Каковы нравственно-метафизические частнейшие свойства и аспекты этого умозримо-измышленного идеала? Действительно ли то “добро”, что оправдывает сегодняшние жертвы и слезы брошенных из-за “нецелесообразности”, пусть и повинных или неугодных в чем-то, предательски отвергая их мольбы с последней надеждой на нашу помощь и защиту, ради будущих более высших интересов, которые могут в итоге и не осуществиться? Да, порой все их действия имеют циничную педантично-четкую железную "логику" - но от этого они не перестают являться чудовищными и преступными по сути, подобно хладнокровноманиакальному "просчету"; и конечно для них, субъективно всё выглядит "логично", "обосновано" и "оправдано", но чьи действия можно понять только исходя из дьявольскиизощренной человеконенавистнической логики - когда бесчисленные человеческие жертвы приносятся в угоду сиюминутным политическим целям и непомерным амбициям властолюбия. Создавая своими руками и отношением беспощадный жестокий мир вокруг себя, как бы самим вскоре не пасть его жертвами. Беспримерная массовость не останавливает их, ради фанатичного азарта самоутверждения собственных тщеславных фикс-"идей", призрачных пленительнострастных наваждений, рожденных воспаленным воображением амбициозных проектов-планов, требующих для себя всё больше и больше новых жертв для безжалостно-бесчеловечных расправ и не взирая на разливающиеся вокруг себя бурные реки страданий, безбрежное море стенаний совокупно-общего горя народного, сверх краев переполненного смешавшимися бессчетными слезами и кровью невинно задетых, когда от голода матери едят своих детей, братья — сестёр,

73

когда горсть пшеницы дороже человека, человечина - дешевле баранины, и душа давно дешевле мяса, и жизнь человеческая не стоит пули, ее обрывающей, где уже не различить "виновных" от "невинных" - чья слепая свирепая ярость затронула прямо или косвенно всех! Соблазненные и поднявшие меч в ослеплении брат на брата, сыны восстают на отцов, отцы - на своих детей, они готовы ближнего сгубить, друга оклеветав заложить, брата родного сгноить, мать родную предать, душу свою продать, ненависть и месть - становятся самоцелью превыше жалости и прощения, мы желаем только самим себе - спасения в "светлом будущем", а всем остальным, неразделившим наших чаяний - устроить вечный земной ад, если бы имели на то возможность: однако, бывает так, что "круги ада" и "обители Царства Небесного" - на земле они отделены расстоянием от злосчастного убийцы до невинно убиенного, и жизнь первых гораздо горше, блаженного мученичества последних... И когда кажется, что весь мир держится благодаря молитвам жертв за своих палачей... В найденном для себя новом кумире которого видят универсальный посыл, короткий и емкий лозунг, гениальную отмашку, магическую индульгенцию на совершение любой дряни, изворотливое оправдание какой-нибудь мерзости под тем или иным высоким предлогом, и впоследствии упорно слагая с себя ответственность за все сотворенное зло, ради подлых судорожных попыток самооправдания, самообеления, ложного самоуспокоения заглушенной совести, ловча и изворачиваясь, извиваясь скользким ужом в оговорках, чтобы под любым самоизвинительным предолгом обойти заповедь: "не убей", - но слеза невинно убиенных всё перевесит, все наши "отмазки" и "отговорки", исхитростноизощренные и цинично-пошлые, в своём лукавом лицемерии и бесстыжей изворотливости. Нужны ли такие “цели и ценности”, для которых чувства доброты – помеха с которой надо бороться, воспитывая в себе лишь черствость и расчетливость, и преследуя свои цели учитываются ли интересы других? Такая цель в итоге не будет отличаться от используемых средств для её достижения и формирования. Чаще всего "средства" подменяют собою саму "цель": будто бы все средства хороши - лишь бы была достигнута "цель", - таким образом, незаметно для себя, оказываемся в состоянии человека уже упустившего саму цель из виду (первоначально поставленную правильно), и подменившему ее суррогатом (насилие ради самого насилия, упоение собственным превосходством, борясь со злом в некоем отвлеченнорасплывчатом образе "врага", как бы самим ни стать беспощадным тираном-деспотом)... В жестоком мире без насилия (даже в качестве обороны, защищая от поругания то, что нам дорого) зачастую не обойтись, но от этого только усиливается необходимость призывать милосердие и нисхождение к павшим. Для помощи им нам не хватает не материальных ресурсов, а в первую очередь душевных и духовных сил, для которых качество жизни заключается прежде не в количестве материальных благ, а в развитии сострадательного отношения между людьми, готовности не оставить в беде упавшего, желании счастья не только себе, но и ближнему. ...Не ценящие свою жизнь как чистый дар, который к её концу надо постараться вернуть насколько возможно нравственно незапятнанным, неопороченным, жертвуя чем-то своим ради сохранения добра на земле ("...Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел на них еще пять талантов. Точно так же и получивший два таланта приобрел на них другие два. Получивший же один талант не захотел трудиться, пошел, и закопал его в землю, и скрыл серебро господина своего." (Мф. 25: 14-30) ). Поступая недостойно звания человека, привыкши к немилосердно-жестоким и коварным “волчьим законам и понятиям”, осуждая не желающих мириться с их подлостью – “а чем вы лучше нас?”, хотя и знаем, что были те, кто не посягая на глобальное переустройство целого мира, всё-таки изменил мир вокруг самого себя к лучшему, наполнив его теплотой и добротой собственного сердца ко всем живущим рядом... - ведь часто не ценим, не храним тех кто рядом с нами, пытаемся выискать чего-то “идеального” где-то вдалеке, по-легкомысленности не хотим оберегать теплые добросердечные отношения с близкими людьми - как святыню. Собственные страсти закладывая в основу личного поведения, считая что “мораль лишь для обуздания невежественной толпы, а мы – “выше” её”, пренебрегая непреходящими нравственными ценностями, вдохновлявшими творить добро, несмотря на окружающее беззаконие, ради верности которым наши предки сражались и умирали, но именно они не допустили абсолютного порабощения злу. Наше стремление к “вершинам” или "прогрессу" чего-угодно, вне этических идеалов как путеводных огней-“маяков”, может оказаться на деле падением в пропасть. Предав забвенью прошлое, с его опытом поколений, нравственными устоями и традициями, помогавшими народу выстоять в трудные времена, нельзя создать и счастливое будущее. Забывая о культурных традициях, скрепляющих народ,

74

которые позволяют удержать от распада результаты достижений первого, тем самым естественной моралью, выработанной за всю историю народа его культурой, мыслью, духовным наследием. Имея безразличие к морали, считая себя "выше" её, руководствуясь принципом "цель оправдывает любые средства", - но, однако, многие намеренно забывают, что т. н. постоянная вынужденность прибегать к использованию "нечистых средств" - как раз часто свидетельствует и о такой же скверной и ложной самой их "цели". Благородные средства - свидетельствуют о благородной цели; так и наоборот: худые методы - говорят о ложных намерениях. Средства должны быть соразмерны цели и соответствовать ей, поскольку они являют собой путь к цели и, так сказать, саму цель в процессе ее рождения - путь разрушения сулит бесконечное падение в бездонную пропасть (по мысли Гете из "Фауста": устремленность к высшей цели, к идеалу без заботы о ближних чревата падением)... Вопрос о справедливости или несправедливости выбора того или иного "с р е д с т в а", зависит от нравственного в ы б о р а правильно поставленной ц е л и: (1) направленной на действительное благо (поддержание жизни, защиты здоровья и т.п.) самого нашего ближнего (также на улучшение положения какой-либо социальной группы), (2) или же цели корыстного желания получить мзду от оказываемой ему как бы "в долг" нашей "услуге", в качестве подручного средства получения нами прибыли, использования ради удовлетворения наших тщеславных амбиций. "Важно знать, должен ли один человек любить другого ради него самого, или во имя чего-то иного. Когда мы любим человека р а д и н е г о с а м о г о, мы наслаждаемся им, когда мы любим его во имя чего-то ещё, мы его используем" (Блаж. Августин). Когда то, что предназначено быть самоценной целью, становится расчетливым средством извлечения последующей наживы, удовлетворяющей лишь наши амбиции, вопреки интересам прочих. Или же когда изначально добрая цель, при аморальности избираемых средств (на её достижение), - переходит в свою противоположность, с большим числом невинных жертв обделенных и обманутых нами. ...Насколько безнравственен человек, настолько он несвободен, зависим от владеющих его сознанием л о ж н ы х идеалов, кумиров, идолов, фетишей маммоны, богатства, власти, роскоши, успеха; приносящих горькие плоды, разжигающие междоусобные раздоры, войны, плодящие своим молчаливым попустительным равнодушием сознательно допускающих такое, тем самым становящихся к нему причастными: гибель от нищеты и унижений одних, и "процветание" их угнетателей, - ибо добрый идеал не может принести подобных гнилых п л о д о в, не может казуально служить вдохновением, изворотливым оправданием для подобных бесчеловечных мерзостей. Ибо "всякое древо познается по плодам": "...Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду" (Иак. 3:12); "По плодам их узнаете их... Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые" (Мф. 7:18); "Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым, ибо дерево познается по плоду" (Мф. 12:33)... Как писал Н.А. Бердяев: "...Величайшим характерным парадоксом, обнаруживающим уже очевидное разложение гуманизма, является учение, легшее основанием доктрин агрессивного милитаризма, что якобы единственный путь, приводящий к их победе, к царству "добра и разума", есть разнуздание классовой борьбы (или какого-либо иной розни, разобщающей, отчуждающей и сеющей смуту в обществе - Прим. Авт.), – разнуздание злых инстинктов человека. В этом "вера в человека" и его "великое будущее" основана на вере в творческую силу зла, в положительную роль насилия. (Т. е. будто бы лишь путем насилия и разрушения можно обрести "счастье"; будто стихия тьмы способна из себя породить свет; будто высшее состояние человечества может быть осуществлено через разнуздание и санкционирование низших, животных, злых сил; в итоге злые, темные средства к осуществлению царства добра и правды окажутся самоцелью – зло не породит добра, а цинически утвердит само себя, само воцарится на земле, и закончится кощунственным отвержением всего святого в человеческой жизни, циническим прославлением злого, звериного начала – потерей самого человеческого образа... Прим. Авт.). В конечном счете, вырождаясь как яростный богоборческий и человекоборческий титанизм, как вера в торжество бунтовщического начала в человеке, осуществляемое через разнуздание сил зла, развязную кровавую вакханалию террора, которую можно назвать демоническим утопизмом". Как писал Иван Ильин, в отношении кризиса безбожной политики: "Цивилизованное человечество наших дней оскудело духом и любовью и ожесточилось. Бог есть

75

Любовь — и открывается только живому, любящему сердцу. А вы, отрицатели Бога, презираете начало любви как проявление "сентиментальности" и "рабства" и провозглашаете классовую ненависть (и подобную ей) как единственно "верный путь" и кровавую, мстительную революцию (разрушительную смуту) как единственное "спасение человечества". Если человек верит в завистливое равенство, в насилие, в беспощадную ненависть и борьбу (как самоцель), то он неизбежно станет и сам профессиональным завистником и ненавистником, и в глазах его выразится свирепость и кровожадность. Уставившись на мир и на людей сердцем, полным страха, зависти и злобы, вы обращаетесь тем же самым актом к Богу — и начинаете ненавидеть и поносить и Его как существо "злобное и угнетающее", и стремитесь навязать те же чувства и то же воззрение и нам". Они о б р е ч е н ы н а п о с т о я н н у ю к р о в о ж а д н у ю н е н а в и с т ь к ближнему - потому что если они вдруг начнут любить всех без исключения, то им вольно-невольно придется отказаться также и от своего нетерпимого мировоззрения, утилитарного подхода и потребительского отношения к жизни, а они это делать никак не хотят! ибо для живой любви не существует непреодолимых раздражающих преград, с которыми надо безжалостно кроваво "расправляться" или беспощадно люто "уничтожать", ибо все, что мешает любви, может исходить только от недостатка собственной любви в нас самих, не способных непредвзято полюбить ближних стоящих перед нами - и от этого всячески искаженно представляя их во образе непримиримых "врагов", помолиться о вразумлении которых мы не находим в себе ни сил, ни терпения. Во время варварской охоты за этими мнимыми земными "сокровищами", человек считающий самого себя просвещенным или прогрессивным - на самом деле превращается в самого худшего из дикарей-вандалов, безвозвратно разрушая то, что действительно ценно, то, что он не в состоянии понять, которым хрупким и тонким надо бережно дорожить, ради призрачной сиюминутной выгоды и лживых идеалов... - совершенно забывая про подлинное сокровище духовное, единое на потребу, обозначающее нашу жизнь как путь, как восхождение во святое святых к открытию высшей истины, доступной душе каждого человека, это стяжение нетленной любви в сердце ко всем без исключения какими бы они ни были людям-собратьям!.. - внемля словам Спасителя: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Матф. 6:33); "Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в Жизнь вечную" (Иоан. 6:27). Причем, в этой непримиримой борьбе - у каждого частная "истина" своя, однако наша "правота" - ещё не оправдывает издевательств над прочими неправыми людьми, погрязая в бесплодных и бессмысленных взаимообвинениях, и лишь тогда утихнет вражда, если все мы осознаем и сокрушенно припадем ко всепримиряющей Христовой Любви, всепокрывающей смиренных под благодатной сенью жертвенного Креста Христова, на котором Господь пролил кровь за всех нас грешных. Ибо принявшим и обретшим во всей полноте Божью Любовь - не нужна никакая иная мелкотравчатая "истина". Как сказал Ф.М. Достоевский о Том, в Ком во всем совершенстве явлена была миру воплощенная Божественная Любовь: "Если бы Истина была вне ХристаЛюбви - то всё же лучше предпочесть остаться рядом со Христом". Этому вторят слова Рихарда Вурмбранда, что сохранение любви всегда следует предпочитать при любых обстоятельствах: "Если бы пророки пророчествовали о ком-то другом, я бы отвернулся от них, но только не от Тебя. Если бы они привели тысячу доводов, я бы остался верен Тебе. Если бы я должен был узнать, что Ты обманщик, я бы со слезами молился за Тебя. Я бы мог тогда не следовать за Тобой в неправедных делах, но я не стал бы меньше Тебя любить. Из-за Саула Самуил провел свою жизнь в слезах и строгом посте. Моя любовь восторжествовала бы даже если бы я узнал, что Ты заблудился..." И далее он пишет: "Любовь не требует оправданий, она просто есть; любовь - ничто для умных людей; тысячи испытаний не помешают ей продолжать любить; в пекле огня и в глубине вод она еще поцелует руку, мучащую ее. Она не находит ответа на свои вопросы, но продолжает верить и ждет. И однажды солнце осветит мглу. Тогда все станет явным. И я не спрашиваю тоже, есть ли смысл любить; так как надеюсь на спасение; но и в вечном несчастье я бы любил; я бы любил даже во всепоглощающем огне. Если бы Ты отказался спуститься с небес, Ты был бы моей далекой мечтой; Если бы Ты утаил от нас Твое слово, я бы любил Тебя, не услышав его. Если бы Ты испугался и перед Распятием обратился бы в бегство, и я остался бы неспасенным, я должен бы был все равно Тебя любить; если бы даже я открыл в Тебе грехи, я бы покрыл их своей любовью. Моя любовь - безрассудна, беспочвенна, как и Твоя ко мне".

76

Став жесточайшими деспотами-экспериментаторами, принося наивно-доверчивый молчаливопокорный народ в невинную жертву своих социальных утопий, как системе насаждаемой определенным агрессивным меньшинством - массовому инертному большинству. Постоянно попадается какой-то «не тот народ» - который надо всячески переработать, произвести в нём кровавую чистку "железной метлой", переделать, перестроить мозги у народа, перекроить на "свой лад", более удобный новым экспериментаторам, - таким образом вести народную массу за собой, но не душевной привязанностью или убежденностью, а зацепив крепкой веревкой, как барана за рога, который покорно пойдет за нами как на убой, делая это из страха, потеряв всякую надежду на спасение. И сколько мечтающих и дерзновенно возлагающих на себя узурпированное право насильно идеологически переделывать, перемолотить и перековывать "человеческий материал", словно пропустить народ через чудовищный железный тяжелый молот-пресс и раскаленную наковальню, напрочь игнорируя нужды немощной и страдающей и вопиющей о своих страданиях человеческой плоти! Чаще всего эта фанатичная узость выражается в том, что фанатик ставит отвлеченную "идею", "теорию", проект "реформ" - выше живого человека, и потому способен убивать, насиловать, коверкать жизни людей ради осуществления своего идеала; в этом таится гордыня, она побуждает их ценить выше живого человека выработанные ими идеалы и проекты. Им очевидно, недостаточно мало одних только внешних форм лояльности, - их спесивому честолюбию ничем не угодишь; они требуют еще от других и внутреннего приятия себя, сродни язычески-религиозному поклонению земным кумирам человекобожия, безусловного подчинения и всецелого отдания им нашей совести, разума и души, отказа от нас самих, примерив навязанную ими маску как они нас хотят видеть, т. е. требуя тщедушно-угодливого унизительного приспособленчества целиком путем полного отказа от прежней чести, достоинства и совести, безоговорочного обожествления и признания себя за "истину и добро" в последней инстанции - абсолютного подчинения чужих душ своему порабощающему игу. Причем ничем не ограничивая себя в глубине бесстыдного, бесцеремонного, самоуправного, святотатственного, дерзкого и кощунственного внедрения в интимную жизнь человека, против его желания, бесцеремонно вторгаясь, нагло грубо вмешиваясь в личное сокровенное пространство человека, покушаясь на святая-святых, в акте чудовищного вандализма и надругательства над человеческой личностью сродни моральному изнасилованию, жаждущих всецело подчинить себе нашу волю, разум и душу, сломать и переделать "под себя", установить всеобъемлющий контроль над разумом или третируя принудительно в чем-то убедить, нередко подменяя своей доминирующей идеологией даже саму совесть, став как бы "новой верой" наивно-доверчивых масс, основанной на произвольных распоряжениях и угрожающе-приказных внушениях и внедренных командах сверху, под чьим давлением мы становимся полностью покорными, готовыми к любой лжи и безнравственности, заставляя идти на компромисс с совестью, - готовыми выполнить что угодно и согласными на любое унижение, предательство, готовыми даже душу свою кому угодно продать ради жалкой миски "чечевичной похлебки"! Совесть - нельзя подменить даже насильственно проводимой социальной политикой; ибо мораль, вульгарно смешанная с политикой - превращается в формально-безжизненное тоталитарное угнетающее и подавляющее законнически-менторское морализаторство; т. е. иерархично политика - должна быть подчинена морали, но не наоборот; мораль - обязана быть свободной от политических амбиций и авантюр, но зато в политике желательно руководствоваться принципами морали. Ибо Бог вложил в людей чувство добровольной нравственной обязанности к тому, чтобы они, представляя из себя одну Его семью, жили как братья и чтобы более одаряемые между ними помогали менее одаряемым. Главное же, по С.А. Левицкому, - только человеческая личность способна к нравственным оценкам и нравственным актам. Нравственная вменяемость и есть то, что делает человека человеком. Поэтому - вульгарное упразднение "личного", сопровождаемое наглой подменой всякой личной морали "политической целесообразностью", низведение человека к "винтику" в системе, и доведение нивелировкой и муштрой до покорности убойной скотины - это целенаправленное развращение и деморализация народа. Ибо рабу этика не нужна, указом для раба служит не мораль, а - плетка, главное для раба это бездумное исполнение приказов господ, не за совесть, а - из-за животного страха, безбожие - удобно для рабской идеологии, идеал которой - сытое счастье бездушных рабов, чей сытый желудок оправдывает любую жестокость тирана.

77

"Прогресс" любой ценой - нередко на деле оказывается шагом "впереди планеты всей" по беспримерной кровожадности созданного режима. Материальное благополучие - есть каузальное условие всякой утопии, но мы должны желать себе прежде всего не "материального изобилия" (ценой кровавых войн или революций), а плодов нравственного порядка - поддержания гражданского мира, толерантной терпимости, социальной гармонии, взаимной любви, добрососедства, личной святости. Видя внешние перемены, восхищаясь быстрыми темпами "прогресса", многие не задумываются о п о с л е д с т в и я х, о цене этого "прогресса", а она измеряется не только в жертвах, исчисляемых миллионами загубленных человеческих жизней, сломанных судеб, бедами и несчастиями народов, но и, что гораздо важней, потерей людьми своего нравственного человеческого облика: как бы взахлеб они ни доказывали обратное, гордо возомнившие сами себя якобы ставшие "человечнее всех человеков" - словно кровожадный вампир, проглотивший потоки невинной человеческой крови, жадно глотая ее пастью, и насытившись раздобрев заговоривший о своей якобы "гуманности", - это как пытаться реабилитировать перед общественным мнением отмыв-отбелив подол людоеда-мясника замаранного человечьей кровью, но при этом в нераскаянной душе не перестав быть неисправимо прежним "людоедом". Сии "сладкие обещания" подобны чарующим звукам волшебной флейты крысолова, уводящей за собой людей в своё крысиное царство. Загоняя палками и железной рукой в демагогически-рисуемое "светлое будущее"-"волшебное завтра", за риторическим благозвучием которого легко угадывается злая ирония фразы, её зловещемногозначительный подтекст, ложный оптимизм, некий подвох, ехидный намек, наивно соблазненные этими ложными кумирами-идеалами, опьяненные ими - аналогично тому, как на пьяную голову совершать злодейства легче и смелее, чтоб от хмельного дурмана собственные грехи такими страшными не казались. Во имя этого фантастического прогрессивного будущего умея создавать человечеству лишь отталкивающее кровавое настоящее: искусственнолихорадочно затушевывая неприглядные стороны видимого - выдавая желаемое за действительное, притягивая "за уши" к якобы "чаемому" и "должному" в идеале, когда малою правдою - лукаво прикрыта великая неправда, путем лживых подтасовок, надуманных измышлений, грубых фальсификаций и натужного подверстывания к политическим моментам, закамуфлированная обманчивая ложь, дезинформация, сдобренная для пущей убедительности некоторым количеством то ли достоверностей, то ли сфабрикованных подделок. Пребывая в головокружительной эйфории от глобальных успехов и в ослеплении от безудержного самохвальства - не замечают нужды, слезы и страдания тех, кто рядом, ибо человеческая жизнь в вопросах расширения сфер геополитики всегда рассматривалась как неизмеримо малая величина. Ключевую роль занимает конфликт между гордо-завышенными "имперскими притязаниями" на внешнее глобальное лидерство (1) и заботой о внутреннем благополучии простого народа (2) - и если преобладает первое, то вся выгода достается лишь господствующей номенклатурно-олигархической элите, процветающей за счет убытка у второго (как порой часто бывает: благосостояние государства несовместимо с благосостоянием его беднейших граждан). "Величие державы" - не должно окупаться всеобщем горем народным! Когда вся наша земная бравада и мощь, авторитет – ничто, будущий прах и пыль, пускаемая в глаза самолюбия для истории, перед слезами невинно оскорбленных нами (а подобные ошибки, к сожалению, неизбежны). Только благотворительность позволяет смягчить и покрыть социальный контраст между богатыми и бедными. В кризисных случаях, можно пойти либо путем благотворительного сострадания, либо путем репрессивной жестокости, – иного сочетающего или чередующего первое со вторым компромисса не получится. То, что естественно по диким принципам более низшего животного мира, будучи слепо некритически перенесенным в человеческое общежитие может способствовать энтропии и распаду социальных связей его сдерживающих, их “мораль” – в максимальной выгоде для самих себя и “выживании”, даже если ради этого придется отплатить страданиями тысяч других, обрекая общество на хаос постоянных конфликтов. И никакими “высокими, воспитательными и прочими целями” или “намеренным обеспечением невозможных, невыгодных условий вне социума” не оправдать причинения той непомерной боли и издевательств к заведомо безответным и более слабым, при собственном преизбытке отказывая в просьбах о самом необходимом малом, взращивая в себе безразличие к будущим последствиям сегодняшних циничных избирательно-разобщающих решений, лицеприятных одним и немилосердных другим, поспешно осудить легко, а разобраться и простить трудно,

78

проще оскорбить, чем понять, – и каждому предстоит сделать наиболее правильный выбор, за который будем лично ответственны. Неизменность нравственных норм зависит от личного этического выбора, а не внешних обстоятельств, наши зверства нельзя оправдать ссылкой на “вынужденность стать бесчеловечным в бесчеловечных условиях”. В нашем понимании, внешние формальные правила и условности должны быть подчинены основному смыслу превосходящего долга обеспечения добра и блага всякой другой жизни (без обособляющего исключения), чтобы не возникало соблазна вершить бесчеловечные жестокости с отговоркой “это был мой долг”, будто отменяющий личную моральную ответственность за свои дела. Применяя ответную злокачественную агрессию (за пределами допустимой обороны и возмездия), мы не только приумножаем общие страдания, но также подыгрываем на руку и самому врагу, воплощая на деле его исполненные жестокости планы, под видом “справедливой мести”, воздаянием ещё большим злом на первоначальное зло. Есть высшие ценности, которые дороже собственного эгоизма, то бесконечно важное для души, с чем хочется вечно оставаться, на фоне чего все прочие испытания и опасности более не кажутся непреодолимыми и такими страшными, - и ради которых стоит продолжать жить, только благодаря этой любви смогла сохраниться сама жизнь. Само бытие и смысл человеческого общества оправдывается существованием в нем добрых людей (которых всё-таки б о л ь ш и н с т в о, иначе бы мы друг друга давно изничтожили), препятствующих его окончательному разложению: ...не-разбитые окна подсчитать и увидеть куда сложнее, чем разбитые - так будем же уповать на то, что много людей борется со злом, просто борьба эта, результатом которой становятся не-разбитые окна, неприметнее скандального зла, звона разлетающегося стекла и зияющей дыры... Окружающие катастрофы и несчастья вовсе не разрушают все прежние сакральные ценности, делая ничтожной и саму жизнь, но наоборот выявляют то, последнее самое ценное и дорогое, за что следует бороться и оберегать, тем самым проверяя на прочность личные моральные качества в жизни каждого человека, иерархически расставляя по местам. Никто иной, как мы сами создаем злодеяниями себе и другим ад ещё на земле, а если бы была любовь, то боялись бы причинить столько напрасного горя и клеветнических обвинений. Одаривая агрессией, вместо подарков обездоленным, рассчитывая на безответность слабых, наживая себе врагов среди беспомощных, насмехаясь и глумясь над их “бесправностью”, лишенных нами всего и сами себя отгораживая от прочего народа, тревожимые совестью ожиданием его “возмездия”, ведь без любви погибает и сама ценность земной жизни, заменяясь “торжеством” зла и общего разрушения (взаимоистребления), у которого нет будущего. Обоюдная боязнь и ненависть, вместо того, чтобы протянуть руку дружбы. Взаимное отторжение сперва кажется легким выходом, покуда не принесет за собой обоюдного горя, чьи невинные слезы нельзя будет заглушить оплатив даже всеми драгоценностями мира, а только испросив у них искреннего прощенья, когда мы все виноваты, что не нашли в себе духовных сил в какой-то момент уступить, помириться, прекратить эскалацию конфликта и напряженности, и когда станет гораздо сложней найти пути к примирению. Надо возвыситься над барьерами идеологических, национальных и прочих преград, научиться возводить не "стены", а - “мосты” через бездны взаимонедопонимания, окрыляющей любовью переносящей чрез любые барьеры, стараться искать всего того, что нас объединяет, а не разобщает, того что сближает, обнаруживает схожие черты подобия друг другу, братски сплочает (ведь не с луны же мы свалились, словно не имеем общей единой со всеми человеческой природы и разума, а примитивно-варварски отчуждены и враждебно настроены будто инопланетяне какие-то!)... "Чтобы понять человека, его нужды и стремления, постичь самую его сущность, не надо противопоставлять друг другу ваши очевидные "истины" (раздираемые на "мнения" - Прим. Авт.). Да, вы "правы". Все вы "правы". Логически можно доказать все что угодно. Прав даже тот, кто во всех несчастьях человечества вздумает обвинить горбатых. Довольно объявить войну горбатым - и мы сразу воспылаем ненавистью к ним. Мы начнем жестоко мстить горбунам за все их преступления. А среди горбунов, конечно, тоже есть преступники. ...Увлекшись политическими разногласиями, я рискую забыть, что политика лишь тогда имеет смысл, когда она помогает раскрыть духовную сущность человека. В счастливые наши часы мы изведали чудо подлинно человеческих отношений - и в них наша истина. Какими бы насущно необходимыми ни казались нам наши действия, мы не вправе забывать, во имя чего действуем, иначе действия наши останутся бесплодными. Мы хотим утвердить уважение к человеку. Мы в одном стане - зачем же нам

79

ненавидеть друг друга? Никто из нас не вправе себе одному приписать чистоту помыслов. Во имя пути, который я избрал, я могу отвергнуть путь, избранный другим. Я могу оспаривать ход его мысли. Ход мысли не всегда верен. Но если человек стремится к той же звезде, мой долг его уважать, ибо мы братья по Духу. Уважение к Человеку!.. Вот он, пробный камень! Если в сердцах людей заложено уважение к человеку, люди в конце концов создадут такой общественный, политический или экономический строй, который вознесет это уважение превыше всего. Основа всякой культуры прежде всего - в самом человеке. Прежде всего это присущая человеку слепая, неодолимая жажда тепла. А затем, ошибаясь снова и снова, человек находит дорогу к огню. ...Если человек уважает лишь "себе подобных", а значит, он уважает только самого себя. Он отвергает противоречия - основу созидания, а стало быть, разрушает всякую надежду на движение к совершенству и взамен человека на тысячу лет утверждает муравейник роботов. Порядок ради порядка оскопляет человека, отнимает у него важнейший дар - преображать и мир, и самого себя. Порядок создается жизнью, но сам он жизни не создает. ...Сегодня уважение к человеку - условие, без которого нет для нас движения вперед. И движение наше к совершенству еще не закончено, завтрашняя "истина" питается вчерашними ошибками и преодоление противоречий - единственно плодородная почва, на которой возможен наш рост. Мы признаем своими и тех, кто с нами несхож. Но какое это своеобразное родство! Его основа - не прошлое, но Будущее. Не происхождение, но Цель. Друг для друга мы паломники и долгими, разными и трудными путями стремимся к месту встречи. Моя духовная культура, наследуя Богу, создала уважение к Человеку независимо от свойств его личности (плохих или хороших, ни от ценности одного и ни от посредственности другого). Я понимаю происхождение братства между людьми. Люди были братьями в Боге. Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино, они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой. Созерцание Бога служило основой равенства людей в силу их равенства в Боге. И смысл этого равенства был ясен. Потому что равными можно быть только в чем-то. Солдат и командир равны в своем народе. Выражая Бога, они были равны в своих правах. Служа Богу, они были равны в своих обязанностях. ...И разве эта совсем особенная радость - не самый драгоценный плод нашей культуры? Работая только ради материальных благ, мы сами себе строим тюрьму: материальные наши нужды могла бы удовлетворить и тоталитарная тирания, но мы не скот, который надо откармливать, нас не насытишь благополучием и комфортом, и запираемся в одиночестве, и все наши богатства - прах и пепел, они бессильны доставить нам то, ради чего стоит жить. Воспитанные в духе уважения к человеку, мы превыше всего ценим простые встречи, что превращаются порой в чудесные празднества!.." (По словам Антуана де Сент-Экзюпери). “Кто теснит бедного, тот хулит Творца его; чтущий же Его благотворит нуждающемуся.” (Притч. 14:31) Будем стараться оставить миру после себя созидательные доброту и любовь, заботу и утешение, а не разрушительные последствия негативных поступков, оберегая всё живое, дорогое и родное в этом мире, всех тех кого любим и тех кто нас любит, кто свободно благо творит. Вместо сотрудничества и взаимоподдержки, мы - самоизолированы, разобщены от части обездоленных и голодных нашего народа (как от "недостойных внимания"), огорождены нежеланием делиться куском хлеба с ними ("...зачем подкармливать нищету?"); таким отношением лишь ещё более разжигая меж нами вражду и неприязнь, - страдать от чего будут о б е стороны; нередко, начинаясь с окрашенной "борьбой за справедливость", ставшей впоследствии самой причиной и началом многих новых жестокостей, ужасающих несправедливостей (ложно понимаемой, эгоистичной только р а д и с е б я, с позиции выгоды своих частных интересов, в ущерб о б щ и м, - уподобляясь и творя такое же живодерство, ничем не отличаясь по количеству насилия от того превентивно вымышленного образа страшного "врага", зачастую существующего лишь в умах самих этих борцов "за справедливость", с которыми они борются; таким образом нередко мы сами наживаем и делаем себе "врагов" - из тех кого м о г л и б ы п о л ю б и т ь и жить мирно). Тогда мы потеряем несравненно гораздо более того, чего могли бы приобрести для о б щ е г о блага в случае п р и м и р е н и я. К сожалению, как часто бывает, вдумчиво-конструктивная дискуссия с оппонентами представляется малоперспективной, ввиду полного нежелания этих людей вступать в доброжелательный диалог и слышать кого-либо, кроме самих себя, они лишь упрямо гнут свою линию - в ослеплении не замечая никого вокруг, не признавая собственных ошибок,

80

не желая открывать глаза на причиняемые ими всенародные страдания, на несмываемые кровавые следы, оставляемые за собой. Разжигая воинствующую неправду и несправедливость, состоящую из враждующих частей непримиримых позиций отдельных наших частных малых "правд", жаждущих принудительно-насильственным путем абсолютного преобладания друг над другом, принося лишь о б щ и е беды и разруху, вражду взаимоистребления, своим угаром затуманивающим наш взор, чтобы не могли увидеть подлинные пути праведного п р о щ е н ь я, примирения, терпимости, уважения к свободе другого иметь независимые убеждения (хотя которые сами можем и не разделять) и благожелательства... "Из всего, чем люди домогаются наслаждаться в жизни, есть ли что сладостнее мирной жизни? Всё, что бы ты ни называл приятным в жизни, приятно бывает только тогда, когда соединено с миром. Пусть будет всё, что ценится в жизни: богатство, жена, дети, дом, родные, друзья; пусть будут прекрасные сады, места для веселых пиршеств, и все изобретения удовольствий... Пусть всё сие будет, но не будет мира, - что пользы в том? Что за жизнь тех, которые враждуют между собой и подозревают друг друга?" (Свят. Григорий Нисский). Разве может о б щ е е счастье основываться на насилии и ненависти к кому бы то ни было? Как говорит Жан Ванье, достаточно даже одно самое простое о б о ю д н о е ж е л а н и е примирения, жажды единства, поиска единства — так оно важно, ибо всё прощённое прошлое уже никогда обратно не возвращается на крыльях слепой мести. "Худой мир, шаткое перемирие, лучше доброй войны" (Цицерон). В великодушном и всемилосердном акте прощения - ближнему дается ш а н с, он как бы обретает "н о в у ю ж и з н ь" пред нашим взором: подобно тому, как прощение согрешившего человека Богом и его оправдание во Христе есть дар не меньший, чем дар бытия. И это примирение у ж е есть, когда мы вместе и щ е м его. Тогда это не структурное единство, но единство в н а м е р е н и и, единство желания и общения, пока ещё не для всех явное, но в потенциале и возможности осознаваемое и чаемое, подобно общему ожиданию неизбежного рассвета, которому будем рады все мы вместе и видению первых его лучей с горной высоты, - где мы любим и ценим друг друга и где мы можем стремиться быть такими, какими хотел бы нас видеть Господь. Будем т е р п и м е е друг ко другу. "Терпением сохраняется любовь и согласие между властями и подвластными, между родителями и детьми, между господами и рабами, между братьями, между друзьями, между соседями, так что без терпения никакого добра быть не может. Ибо где терпение, там нет ссоры и брани. О, блаженны те дома, города, веси, села и общества, в которых терпение обитает: ибо оно более сохраняет общество, нежели оружие, более защищает город, нежели стены! О, любезное видение и слышание терпения - пристанище обуреваемых, источник мира, крепость, дружество, забрало и хранилище добродетелей, венец благочестия, известный признак веры, причина истинной радости, плод смирения, покой совести, торжество над самим собой... Победить свой гнев и негодование - нет большей победы. Муж долготерпеливый лучше храброго, удерживающий же гнев лучше того, кто берет город (Притч. 16:32). ...Где истинная добродетель, там любовь; где любовь, там добрая и спокойная совесть; где спокойная совесть, там мир и покой; где мир и покой, там утешение, радость, веселие и сладость" (Свят. Тихон Задонский). "Основание истинного содружества находится в пренебрежении богатства мирского (сребролюбия и властолюбия) и в презрении всех вещей, какие имеем (себялюбия и своекорыстной зависти). Всему, что считаем даже справедливым, полезным и необходимым, надобно предпочитать любовь и мир. По какой причине допустит оставаться в себе или в другом скорби тот, кто вполне убежден, что не может быть справедливых причин гибельной гневливости непозволенной, и как может молиться, когда брат сердится на него, все равно как если бы сам он сердился на брата своего? Потому что нет разности пред Богом, Который желает в с е м людям спастись, себя ли или другого кого-либо ты погубляешь, одинакова бывает Ему потеря от погибели кого-либо. Каким образом подаст повод к спору тот, кто касательно разумения и чувства своего решился доверять не столько своему суждению, сколько мнению брата? Или как допустит что-либо, чем бы опечалился брат, тот, кто ничего не считает драгоценнее блага мира? Итак, как ничего не должно предпочитать любви, так, напротив, ничего не должно поставлять хуже ярости или гневливости. Ибо хотя бы все казалось полезным и необходимым, однако ж должно пренебрегать, чтобы избежать возмущения гнева; также все, что считается противным, надобно принимать и переносить, чтобы ненарушимо сохранялось спокойствие любви и мира, потому что нет ничего гибельнее гнева и скорби и полезнее любви" (Авва Иосиф). Благие плоды любви, мира и доверия, вклад в укрепление братской солидарности служат наглядным доказательством их правдивости, полезности...

81

Война всегда т р а г е д и я - ибо посягает на ценность жизни! Война для любого нормального сознания аморальна, - а защита Отечества, которая несомненно является достойным и славным деянием, хороша не как самодостаточное явление, от которого возможно получать садистическое удовольствие само по себе, а лишь как вынужденная мера, необходимая для того, чтобы пресечь зло (убийство при любых обстоятельствах, даже вынужденно-необходимых штука поганая, и любящие убивать, хоть животных, хоть людей, руководимые не желанием поиска пропитания, а исключительно ради наслаждения самим "актом убийства и видом мучений", - могут лишь люди(?) с больной психикой). Подобно ошибочным методам, априорно приводящим к ложным результатам, так и всякая жестокость, разжигание конфликтов, в действительности никогда не может служить "средством для благой цели", а всегда является горьким и трагичным (но порой вынужденно-необходимым) результатом эскалации прежней напряженности (где неважно кто первым спровоцировал, но важно каким образом мы на это среагировали), от чего в итоге пострадают все и на устранение беды которого потребуется, в противовес, приложить много дипломатических и примирительных общих усилий, которыми и умощается дорога к благоденствию. Ибо сама по себе война - всегда антигуманна и бесчеловечна, и горе тем, кто п е р в ы м бунтарчески спровоцировал и развязал её смуту. В таких случаях виноват тот, кто первым открыл «ящик Пандоры», тот, кто сделал первый шаг на пути к конфликту, и неважно, провоцировали ли его на это, или нет, а дальше, конечно, справедливости уже невозможно найти, в междоусобной гражданской бойне не бывает справедливости. В неизбежных зверствах войны, присущих любой из сторон в кровавом месиве беспощадной междоусобицы, - виновен б о л ь ш е тот, кто п е р в ы м начал и не смог вовремя остановиться в своём разрушительном продолжении, развязав сие массовое безостановочное кровопролитие!.. Но, увы, без контроля и без меры исторгаемая свирепая злоба и лютая месть не творит, а лишь разрушает, принося неисчислимые беды о б е и м сторонам, вызывая ответную враждебность, накаляя до предела общую напряженность, неся в себе лишь смерть, ненависть приостанавливает созидательный процесс жизни, не может возродить её дух и творческую энергию, зависть пытается держаться за то, что имеется в наличии, но не способна создавать что-нибудь новое. Как писал Е.Н. Трубецкой о страсти властолюбия: "Символ мирового владычества — кольцо Нибелунгов — обрекает на гибель его обладателя, ибо оно вооружает против него всех, делает его предметом всеобщей ненависти. Счастливый победитель должен бесконечно возобновлять войну и вести ее, доколе сам он не станет жертвою логики войны. Рано или поздно наступит и его очередь. И, каковы бы ни были его силы, разрушающее действие войны скажется и в его судьбах". "Истинная добродетель состоит в победе себя самого, в желании делать не то, что хочет тленное естество, но чего хочет святая воля Божия, покорять свою волю воле Божией и побеждать благим – злое, побеждать смирением – гордость, кротостью и терпением – гнев, любовью – ненависть. Это есть христианская победа, более славная, чем победа над народами. Этого требует от нас Бог: “Не будь побежден злом, но побеждай зло добром” (Рим. 12: 21)" (Свят. Тихон Задонский). "Время сейчас такое!" – нам возразят в оправдание нынешней безжалостности и жестокостей, однако время никогда "само собой" не бывает таким, оно таким стало, его таким сделали, вина лежит на зачинщиках, вербовщиках, подстрекателях и заказчиках подобного террора, мы сами своими руками его создаем, своим малодушием ему содействуем, потакаем. Вынужденное применение легализованного насилия без жалости и меры - делает нас сознательными палачами, не стараясь всемерно избежать накала, но наоборот поощряя как единственно-верный метод добиться чего-то, переставая видеть в ближнем оступившегося подобного нам собрата, а лишь безличного "врага"; некогда жившие в мире, а ныне ставшие враз непримиримыми чужаками и смертельными соперниками. Качество нашей доброты проверяется отношением к самым слабым и недостойным. Ущербно-ограниченное мировосприятие, исключающее всё его многообразие, выгораживающее всех "больных", "слабых", как "недостойных" нашего прогрессивного общества здоровых, богатых и успешных (часто за счет отнятия прав доступа к получению равных возможностей у первых), не беспокоящегося ни о чем ином, кроме их соответствия расчетливым интересам собственного экономического и материального благополучия (как мерила всего, ради которого можно поступиться любыми нормами морали, основанной на духовных корнях достижений человеческой культуры, векового нравственного опыта

82

поколений). Отстраненно-обезличенна к другим лишь своекорыстная выгода, справедливость же всегда личностна, сообразуясь с потребностями каждого, перед которой нет никаких “чужих”, инородцев, “низших”, которых можно безнаказанно унижать, – ведь самопревозношение разобщает, часто сами себе выискиваем мнимых “врагов” среди первых попавшихся кто более слаб, будучи неспособными вникнуть во все причины, сопровождать и разбираться в тонкостях проблем. Неспособность принять и полюбить обычных людей с их недостатками, чтобы жить в добрососедстве, порождает мысли о всяком гордом разделении и превосходстве одних "избранных" над остальными "неполноценными" (доказывая свою “успешность” и “силу” в борьбе с ними). Не будем спешить именовать “врагами” тех, кто пока непонятен нам, чтобы первыми не стать агрессорами по отношению к беззащитным, сможем ли тогда чисто радоваться, созерцая плоды своих зверств над побежденными? За надуманными клеветой "ярлыками" порой скрываются самые обыкновенные человеческие лица, на месте их положения могли быть и мы (когда из тех, кто обычно, пока у нас был достаток, обходились с нами внешне услужливо, - в минуту трудную никого не окажется рядом, а после будет слишком поздно...), либо кто-то из наших родных, над которыми "позволено" издеваться, а жалеть нельзя, - в отличие от наших требований любезного снисхождения к собственным немощам, ведь терпеть и жалеть других сложнее, чем самих себя. Мы легко “оправдываем” многие малые или большие свои злодеяния насущной необходимостью (по пословице: “ничего личного - это всего лишь бизнес!”), а можем ли также просто и открыто испросить прощенья у всех тех, кто косвенно или прямо пострадал от наших дел; можно лечением вернуть им подорванное здоровье, компенсировать вещевой ущерб, а как возвратить жизнь брошенных нами без своевременной помощи, зная что иных способов выбраться, кроме нашей поддержки со стороны общества, у них уже не было? "Зависть приводит людей к взаимной ненависти, к культивированию жестокости, к насилию и пролитию крови. Руководствуясь завистью, можно лишь что-то украсть, хитростью присвоить, насилием или доносом отнять, чем-то, изловчась, завладеть, поживиться за счет обмана. От зависти возникли все расистские теории национального превосходства, доктрины первой и второй свежести, поделившие народы земли на сверхлюдей и недочеловеков. От зависти – переделы мира и войны, гнет капитала. От зависти – стравливание народов и издевательство над патриотизмом, развал семьи и массовое совращение подрастающего поколения. Однако, не строится храм на крови и народное счастье – на коррупции и убийстве" (Прот. Михаил Ходанов). Это системное воспитание - в чрезмерном подчеркивании начала борьбы, вырождающейся в откровенно-выраженные формы гнусного социал-дарвинистского характера, в духе разобщающей ксенофобской ненависти и натравливающей вражды к какой-либо соц. группе, формирование неприязненно-недоброжелательного отношения к вынужденно принадлежащим от рождения к какому-либо классу или расе (сродни вульгарному фашизму). Фанатизм - основанный на непонимании невероятной многогранности и примитивном низведении многомерного мировосприятия до трафаретно черно-белого - в однобоко-узкой вульгарной ненависти, постоянно разжигаемой негативной пропагандой, огульным шельмованием и грязной травлей, к вымышленно-навязанному демонизированному "образу врага" ("козла отпущения" - якобы "виноватого" во всех наших бедах). Провоцируя состояние общества с хронически-вялотекущим процессом перманентной "гражданской войны" самого с собой: в виде внутриобщественной эскалации напряжённости, череды постоянного страха обоснованного и узаконенного систематического тотального террора, вездесущих ложных доносов и маниакальных подозрений каждого каждым, - что неминуемо приведет к массовому геноциду населения страны, разрушению социальной структуры гражданского общества, чудовищному разжиганию социальной розни, гибели неисчислимых миллионов безвинных людей. Движимые, в противоположность плодотворно-созидательным, непримиримонетерпимыми разрушительными самоубийственными чувствами з а в и с т и, з л о б ы и м е с т и. Распаляясь властолюбивой гордыней в человеконенавистническом мизантропизме - лишенные в сердце миролюбивого человеколюбия, напрочь забывшие про всепрощающую любовь, милосердную даже к своим врагам. Месть, по безудержу или по зависти, приносит облегчение на какое-то короткое время, но потом, удивительным образом, появляются все новые и новые болевые синдромы, и жажда мести становится уже постоянным допингом; практически, чувство ненависти – это наркотик, распаляющий изнутри, человек становится его заложником и попадает

83

в зависимость от необходимости постоянно кого-то ненавидеть и совершать кому-то подлости. И чем дальше, тем большая их доза требуется. Проводимые в жизнь гордыми, самовлюбленными, грубыми, наглыми, нахальными, бессовестными, беззастенчивыми, циничными и дерзкими исполнителями, лицемерно в слепом максимализме мнящими себя "непогрешимыми", опьяненными манией величия озверевшими карателями, каленым железом и творимыми садистскими жестокостями утверждая повсюду такое своё извращенное представление о "гуманности", наряду с поразительной жестокостью проявляя такую же поразительную лживость, цинизм и лицемерие, чей скорый "суд" - более похож на свирепую расправу дикарей над побежденным заклейменным "врагом", при наделенной опасной вседозволенностью, безграничным правом грабить и притеснять - под благовидными предлогами (кто оценит степень "допустимого"?), пытаясь завуалировать свои злые и корыстные страсти под якобы благими посылами, готовые "оправдать" любую собственную мерзость, пользующиеся для решения всех проблем - массовыми убийствами, нацеленные преодолевать ими же спровоцированный кризис исключительно репрессивно-силовыми мерами, движимые одной разрушительной местью безостановочной и беспощадной, с какой-то фатальной обреченностью и при этом всё равно упертостью во зле, их ненависть ненасытно домогается всё большего и большего, прилагая беззакония к беззакониям, с ничем не ограничиваемой безмерно-безудержной неукротимоошалелой неимоверной жестокостью, перехлестывающей через край, взбешенные до исступления, очумевшие от собственной безнаказанности и неподотчетности (ибо виновный и невиновный - одинаково беззащитен перед вами, ровно настолько, насколько вы безнаказанны!), наивно и недальновидно, безоглядно и безответственно, и в невероятно бешеном безумном неистовстве, словно это коллективная ярость запойной толпы ошалевшей от угарного перепоя, свирепы аки звери лютые, в отчаянно самозабвенном, остервенело-исступленном, невежественно-узколобом, угрюмо-злобствующем истеричном фанатизме, сыгравшем роковую роль, со звероподобным рвением, и в отупело-беспощадном, разъяренно-варварском, кровожадно-осатанелом человеконенавистничестве! Необузданная ненависть ослепляет, пьянит, вскружает голову, делает нас несамокритичными, без чувства меры, нередко по собственной жестокости мы сами становимся хуже тех, кого так яро ненавидим! Ибо разбуженный зверь пожирает собственных детей, мы сами становимся первыми жертвами собственного стадного коллективно-массового фанатизма, внедренной идеократической мании, глупости и безумства, завертевшись в неподконтрольном хаосе выпущенных на волю собственных шальных страстей, в общей неразберихе, страшной волной необузданного насилия сметающей со своего пути нас самих, гонимые безумным вихрем соблазнов, увлекающей в засасывающую воронку необратимой бездны, погружающей в пучину в которой исчезает всякий дальнейший смысл, ибо остановить паровоз, мчащийся к пропасти, может, увы, только крушение... - хотя чаще тривиально вырождаясь в "революцию над разумом", приводящую к полнейшему отсутствию утрате здравого смысла и господству стихийных беспощадных звериных инстинктов; с какой-то тупой упертостью, хищническим азартом и настырной остервенелостью, стремительно-отчаянно бегущие в гордо-самонадеянном ослеплении - прямо в уготованный для них отверстый капканзападню, сплетенную из собственных хитрых и коварных планов, теперь запутываясь в расползающихся сетях своих же начатых интриг, сами обманутые собственным же лукавством, попадая в яму, вырытую ими же самими, или, по-пословице, с ослиным упрямством, с упорством маньяков, с упертой-обреченностью самоупоенным рвением пилят срубая под собою сук на котором сами сидят. Любители всё "разрушать до основанья" (включая самобытную культуру, коренные традиции, народные обычаи, вековой уклад). Огульно проклиная и предавая забвенью "отжившее п р о ш л о е", нельзя благословить и н а с т о я щ е г о; счастье - это дар, какой не завоюешь насильно, плод с о ц и а л ь н о г о р а в н о в е с и я и стабильности, наибольшего возможного миролюбия всех со всеми; забота о сохранении мира, терпимости, о скорейшем примирении - должна стоять превыше всего. Однако, на чужой крови - своего счастья не построишь. Нельзя построить о б щ е е счастье, основываясь исключительно только на непримиримой вражде, социальной борьбе и нетерпимой ненависти к какой-либо дискриминируемой социально-классовой группе лиц как таковой (даже уголовнокриминальному типу, ибо и там встречаются ещё живые души, способные к покаянию и все мы можем оказаться на их месте), что зачастую превращается в бесконечную внутриобщественную гражданскую кровавую бойню с с а м и м и с о б о й, безразборному взаимоистреблению, без четко-установленных пределов и границ "виновных" от "невинных", где каждая из сторон не

84

лишена себе присущих недостатков, - и далекую от искоренения самих п р и ч и н, побудивших к началу этого раздора. Ибо ненависть ко злу превращается в ненависть ко всей живой жизни (человеконенавистничеству), которую не удается втиснуть в жестко-приемлемые рамки доминирующего "идеала" (С.Л. Франк). "И не говори мне таких бессердечных слов: "Что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего". У нас нет ничего общего только с дьяволом, со всеми людьми мы имеем очень много общего. Не будем говорить, что у нас нет с ними ничего общего, потому что это дьявольское бесчеловечие" (Свят. Иоанн Златоуст). В данном случае, безрассудная ненависть без меры ко "греху" - переходит и на самого "грешника"; однако, ради общего мира и блага, допустимо лучше примириться с самим человеком, но не обязательно разделять его личных ложных взглядов; христианин всегда ставит Бога между собой и другими и посредством Бога решает все проблемы и регулирует все отношения с другими людьми, поэтому христианин всегда молится о всех своих ближних, пусть и даже самых "дальних" с точки зрения идей, верований, образа мыслей и дел; ибо все святые пронизаны любовью и молитвой - да, любовь рождается от молитвы, но и молитва питается и растет посредством любви вместе с прочими совершенствами, это подвиг любви, которому нет конца, - это молитва о ближних, исходящая из любви к ближним, таким образом все мы сотрудничаем в деле спасения и все спасаемся с помощью друг друга, вся жизнь наша состоит в этом соборном жительстве, в общей любви и общей молитве... Всякая кровавая рознь и вражда - это общая трагедия для о б е и х сторон: надо быть готовым первым выходить из конфликта, в дальнейшем не отвечая на провокации и не раздувая его. В общем отношении, корнем следует избрать надежно-эффективное с о л и д а р и з и р у ю щ е е н а ч а л о (социальной и общечеловеческой единоприродной солидарности, благоговейное ко всякой жизни и жизнеутверждающее), - заключающееся в источнике жертвенно-бескорыстной любви друг ко другу, наделенной сопутствующими высокими качествами: терпимостью, взаимовежливостью, умением прощать, не раздражаться по пустякам, не быть скорым на гнев, всегда открытым к перемирию, не превозноситься высокомерно гордо друг над другом, и всё это наиболее полно нашло своё выражение в метафизических п р и н ц и п а х х р и с т и а н с т в а, которое и способно стать таким духовным "началом" общечеловеческого единства, - открытое к доверительному созидательному сотрудничеству, совместной ответственности и готовое к уступчивому взаимодействию в целях установления контактов терпимого взаимопонимания, умения поступиться своей алчностью - ради пользы остальных, вычленения точек соприкосновения и достижимого единодушного согласия, взятия на себя договорной и обязательной ответственности за о б щ е е благополучие, устраивающее максимально всех, векторно направленное на поддержание и сбережение у ж е с у щ е с т в у ю щ е й гармонии и благосостояния как высшей ценности и нормы общественной жизни, соразмерному консенсусу общих взаимовключающих всесторонних интересов и блага, без исключения каких-либо дискриминированных социально-классовых слоев или групп, не идя на поводу разобщенности, не допуская расчленения и междоусобных разделений, без резких лавинообразных скачков массовых социальных потрясений. Основываясь не на отрицательно-разрушительном чувстве слепой ненависти к каким-либо социально-политическим "врагам", а на положительнохристианской всеобъемлющей л ю б в и ко всем без исключения ближним; тем самым как бы изнутри преображая раздираемое на конфликты общество в соответствии с миротворческими идеалами - как связующим звеном; не пытаясь деспотично-захватнически установить и нетерпимо навязать всем прочим что-либо, но прежде начав с изменения собственных сердец в духе миролюбия, солидарности и взаимопрощения, духовного обновления собственного образа жизни, показывая добрый пример всем прочим, неся заряд творческой энергии, сплочения ради созидательной любви... Человеческие страдания - выше взаимных обид и политических разногласий, ценен прежде всего сам человек - а не вторичные "должность", "принадлежность", "ранг", "звание"; также как и священник-капеллан – как врач душ, окормляющий наших военнопленных на оккупированной территории, также и пленных врагов не оставит без душепопечения, невзирая на конъюнктуру стремится туда, духовно помочь тем кто терпит нужду, угнетаем и обижаем, разделив участь с заложниками, но не бросив своего пастырского долга, для каждого доступно религиозное утешение, это возможно - когда во взоре человеколюбия всё человечество представляется "единой семьей"; или же как во время межэтнических и гражданских столкновений - для многих единственное убежище это

85

благодатный покров под сводами Христианского храма, милостиво приемлющего всех без пристрастного лицеприятия... Кто любит людей, тот не завидует даже более богатым чем он сам и не ревнует тем кому лучше чем ему живется, но довольствуется достигнутой мерой и компромиссом, без всякого нагнетания нетерпимости, непримиримого чувства мести к какомулибо классу или слою с навязанной ему виной за наши собственные несчастья или неудачи (между прочим, "злые" паразитически процветают благодаря долготерпению и скромному смирению, благодушной покорности, немстительности "слабых", миролюбиво снисходящих к недостаткам первых, до последнего не оставляющих надежд на шанс примирения, - иначе безостановочно велась бы кровавая "война всех против всех"). "Таким образом, великий нравственный принцип любви к ближнему, хотя бы лишь в ослабленной, умаленной форме простого усмотрения в другом человеке «ближнего», «себе подобного», интуитивного восприятия его как «ты», т. е. тождественного мне существа (по-человеческой природе), с участью которого связана моя собственная участь, сочувственного сопереживания — различного по степени интенсивности, но тождественного по качественному существу — его, как личности, как близкого мне по своей природе носителя духовной жизни, — этот принцип есть незыблемая и в е ч н а я о с н о в а, без которой немыслимо никакое общество. И всяческий новейший индивидуализм, всякие учения о необходимости соперничества и борьбы в человеческом обществе, что бы они ни проповедовали и сколько бы относительной истины в них ни заключалось, не могут устранить или отменить этого основного начала общественной связи. Если я могу сказать «Мы» про узкое единство моей семьи, партии, группы, то я могу вместе с тем сказать «Мы, Люди» или даже «Мы, Тварные Существа». «Мы» есть, следовательно, некая первичная категория личного человеческого, а потому и социального бытия. Сколь бы существенно ни было для этого бытия разделение на индивидуальные сознания «я» и «ты» или на «я» и «они», это разделение само возможно лишь на основе высшего, объемлющего его единства «Мы» - оно есть некое столь же непосредственное и неразложимое единство, как и само «я», такой же первичный онтологический корень нашего бытия, как и наше «я». ...И то же самое применимо ко всякой борьбе внутри общественного единства и даже к международной борьбе, которая также совершается на почве международного сотрудничества и солидарности и смягчается им (и даже когда я сознаю полную чуждость мне какого-нибудь человека или стою в отношении разъединения и вражды к нему, я сознаю, что «мы с ним» — чужие или враги, т. е. я утверждаю свое, нераздельное исконное е д и н с т в о, с ним в самом разделении, в самой враждебности); «война» в буквальном и переносном смысле есть всегда лишь краткий эпизод в международных сношениях — ибо в противном случае народы давно уже перестали бы существовать; даже война знает, хотя бы в принципе, «правила» международного права, которым она должна подчиняться и в которых обнаруживается, хотя бы в слабой форме, с о з н а н и е н е п р е к р а щ а ю щ е й с я с о л и д а р н о с т и" (С.Л. Франк). Не существует абсолютно "ч у ж д ы х" нам людей; разделение никогда не бывает до конца (ограничиваясь преследованием внешне-корыстных целей) - и онтологически мы всегда остаемся едины, всегда остается возможность восстановить утраченное былое дружественное единство; даже наша сегодняшняя "вражда" - служит выражением глубокого осознания достоинства и интуитивное признание силы того, против кого мы враждуем, иначе он не был бы нам так интересен и мы не воевали бы с ним "на равных". Надо всем нам искать мира и любви, а не вражды. Как говорит Пауль Тиллих: "...Любовь есть побуждение к единению разделенного. Воссоединению предшествует разделенность того, что по сути гармонирует друг с другом. Следовательно, ошибочно приписывать разделению такую же онтологическую первичность, как и воссоединению. Всякая разделенность предполагает изначальное единство. Единство включает в себя и разделенность, точно также, как бытие охватывает самое себя и небытие. Не объединить того, что по сути своей раздельно. Объединение двух вещей невозможно представить себе без их изначальной общности... Абсолютно чуждое не станет частью общности. Но отчужденное стремится к воссоединению. В моем чувстве любви к другому присутствует также радость от осознания того, что этот другой, становясь все более совершенным, испытывает ту же радость любви. Абсолютно чуждое не в состоянии ничего добавить к моему совершенствованию; соприкоснувшись со сферой моего бытия, оно может только уничтожить меня. Любовь следует рассматривать не как единение чуждых, но как воссоединение отчужденных. Отчуждение предполагает изначальное единство". Мы все такие р а з н ы е - так легко начать выискивать чьи-то недостатки, категорично осуждать, так легко разжечь растревожить пробудить пламя

86

обоюдной ненависти - но останется ли в нас сил потом его потушить, так легко начать презирать, подозревать, делить на "своих и чужих", рассчитать на "мое-твое", стать жестоким и нетерпимым в обращении с кем-то - и так трудно, требует большого душевного напряжения и усилий, замечать то что нас всех объединяет, стараться быть со всеми дружелюбными, миролюбивыми, уважать право других быть самими собой, такими какие они есть, и ведь так проще простого испортить хрупкие отношения, и так сложно их опять восстановить, потратить столько сил на примирение, перебороть свои обиды и кровожадное желание лютой мести простить своего личного обидчика. Прощение животворит, беспощадность - убивает! Солидарность - исходит из изначального осознания того, что "все люди - братья", и "всякая война - есть трагическое нарушение этого первоначального братского союза"; всякое общество, даже всякий организм, зиждется на двух началах — солидарность и иерархия; солидарность глубочайшее фундаментально-онтологическое, бытийственное начало всеединства; солидарность - не только то, что должно быть, но и то, что уже есть: "то, что является по природе последним, появляется во времени как первое; и то, что является по природе первым, появляется во времени как последнее" (Аристотель), - это значит, что в порядке онтологическом, в структуре бытия, низшие формы изначально подчинены высшим, развитие есть раскрытие того, что свито. Достижение онтологически-первичной сплочающей многополярное общество солидарности в качестве необходимого условия развития, С.А. Левицкий об этом так пишет: "В каждом явлении можно усмотреть органическую основу и механический аспект. Строение каждого органического целого таково, что в нем существует объединяющая целостная основа и разъединяющий аспект борьбы. Борьба и солидарность не могут быть поняты как две равнозначащие силы. Связующая и объединяющая сила солидарности первичнее разъединяющей и отчуждающей силы борьбы. Сам борьба может существовать только там, где имеется налицо солидарность внутри борющихся групп. Абсолютная борьба есть абсолютное противоречие. "Война всех против всех" давно привела бы к распадению всех органических целых. Понятие борьбы немыслимо без понятия солидарности. В противоположность этому, абсолютная солидарность как идеал не содержит в себе противоречия, хотя этот идеал практически неосуществим в нашем реальном бытии. Борьба возможна на основе солидарности, но не наоборот! Разумеется, фактически сознание необходимости борьбы способствует усилению солидарности данного общественного целого. Война, например, стимулирует чувство национальной солидарности. Но лишь стимулирует, а не вызывает! Без наличествующего уже национального и государственного единства не было бы того, ради чего ведутся войны... Но этого мало. Борьба предполагает включенность обеих борющихся сторон в некое объемлющее их обе единство. Так классовая борьба возможна лишь в пределах охватывающего эти классы общественного целого, борьба различных влечений в человеческой душе предполагает наличие души как целого, разрывающегося между этими влечениями (даже внутри борющихся групп тоже существует элемент "групповой солидарности", основанной на негативно-эгоистических тенденциях - Прим. Авт.). Бессознательная, инстинктивная, интуитивно-природное сродство людей, солидарность семейная и племенная, солидарность национальная и государственная и, наконец, солидарность общечеловеческая - представляют собой различные формы, но и как бы восходящие ступени одного и того же принципа. И не трудно показать, что солидарность между членами данного социального целого существует ради служения этому целому (исходя из этого, развязывание под любыми благовидными предлогами мировой войны н и к о г д а не может служить идее блага для всего человечества, и также нельзя желать блага для целого общества при этом разжигая междоусобную смуту - Прим. Авт.)"... Т. е. здесь акцентируется внимание: не на внутриобщественной б о р ь б е, а на положительно-созидательной заботе о сохранении внутреннего скрепляющего р а в н о в е с и я общества в целом, через осознание ответственности каждого за всех и взаимовыгодного сотрудничества, проявления взаимопомощи и содействия ради общей пользы, поддержание общего мира на социально-договорных условиях среди социально-многополярных часто антагонистически-враждебных друг другу сторон (иначе говоря, упор делается скорее на жизнеутверждающее “делание добра”, чем на борьбу с зачастую мнимым врагом, на основе созидательного, а не разрушительного начала). В чистом виде солидарность — это любовь начиная с ближнего распространяемая и на всё общество, всё человечество. Подобная позиция заботы о всеобщей братской солидарности - антитетична вульгарным социал-дарвинистским позициям: "человек человеку - волк", "в основе всего -

87

борьба за власть" и "война есть отец и царь всех вещей", - обрекающим общество на разложение, антигражданственность, самоубийство общества, отбрасывающим человечество в животный мир, внешний закон зоологии прилагая к внутреннему миру социологии. ...Поэтому всякая междоусобная вражда на планете - сродни попытке человечества к "коллективному самоубийству" (самоистреблению); т. е. враждуя против "ближнего" - человечество воюет против самого себя (разрушительными последствиями глобальных войн)... "Люби ближнего своего, как самого себя. Мне было дано увидеть смысл этой заповеди в форме гигантского, вселенского древа, корнем которого является Адам. Сам я - не более чем листик на ветви этого древа. Но оно мне не чужое: оно - моя основа, я принадлежу ему. Молиться за весь мир - значит молиться за это древо во всей его целокупности, со всеми миллиардами его листьев" (Архим. Софроний (Сахаров) ). "Кто за других молится, за себя молится" (Свят. Василий Великий). Это сострадание поистине вселенского масштаба, это порой бессознательное предчувствие всеобщего родства, это осознание онтологического единосущия всего человеческого рода и систологической общности своего личного бытия с общечеловеческим бытием; также это чувство благоговения перед человеческой жизнью вообще и нашей человеческой ответственности друг перед другом и перед всем творением; христиане выступают за общество сострадания и участия, взаимности и солидарности, в котором никто не сможет оставаться равнодушным, когда видит любое страдание, испытываемое любым членом человеческого рода в любой части мира. Здесь говорится о смысле внутреннего уравнивания себя с другим безо всяких иных мотивов, осознание единоприродной равноправной близости себя с ним, проецирования себя во образ другого в попытке соучастия и сопереживания поставить себя на его место. Наша личность расширяется объемля весь мир - но при этом сохраняя свою цельность, оставаясь самим собой. Чужой грех - нами осознается и нам причиняет боль как свой собственный; мы скорбим, печалимся и соболезнуем о язвах чужой души, молимся о вразумлении наших врагов, снисходительно-терпеливо ожидаем возвращения заблудших. "Плачь обо всех" - это значит, что "все будут тебе родные и милые, и будешь проливать обильные слезы за ближнего и за всякое дыхание и тварь" (Преп. Силуан Афонский); таким же образом и страдание другого - это мое страдание, и исцеление моего ближнего - мое исцеление, а "слава брата моего будет также и моей славой"; "если милующий других сам помилован будет, то, как полагаю, весь мир держится покаянием, когда один от другого промыслительно бывает вспомоществуем" (Преп. Марк Подвижник); "носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов" (Гал. 6:2); "посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены" (1 Кор. 12:26). Когда мы произносим "Отче н а ш " (а не "мой"), мы думаем обо всем человечестве и испрашиваем полноту благодати для всех, как для самих себя, - говорит о. Софроний. Свят. Григорий Нисский подчеркивает ту же мысль, слова "и остави нам долги н а ш а " произносятся нами от имени Адама, так же как и от нашего собственного имени. "Христос вместил в Себя "всего Адама" и пострадал за него; потому и нам следует вместить в себя жизнь всего человечества, видя в каждом человеке "вечного брата своего": "в вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве". И все это до такой степени, что, по словам о. Софрония, "в глубоком сердце своем христианин каким-то образом переживает всю историю мира, как свою собственную и нет тогда для него чужого человека... бытие всего человечества не есть для него нечто чуждое, постороннее, но неотделимо связано и с его личным бытием; чрез любовь Христову все люди воспринимаются как неотъемлемая часть нашего личного вечного бытия". Так сильно в нас чувство единения с нашими ближними, что мы начинаем смотреть на все человечество, как если бы оно составляло одного Человека. "Весь Адам становится единым Человеком - Человечеством. В глубокой молитве за весь мир, как за "самого себя", в каждом человеке реально живет все человечество, как единая жизнь, единая природа во множестве персон". Именно потому, что мой ближний - это я сам, и потому, что его жизнь - моя собственная, я должен любить врагов своих. Только в свете учения преп. Силуана о "всем Адаме" мы можем по-настоящему понять, почему он придает такое исключительное значение любви к врагам. Я должен любить врага моего потому, что мой враг - это я сам; я - тот "Другой", которого я считаю своим врагом. Его жизнь - моя, а моя - его (во взаимосвязи судеб). Любовь к врагам есть непосредственное следствие нашей неразрывной взаимосвязанности во "всем Адаме"" (Еп. Каллист (Уэр) ).

88

...Одна душа, созданная по образу Божию, драгоценнее в очах Бога, нежели тысячи миров со всем их содержимым, ценнее всех земных сокровищ и богатств, за которые люди порой убивают друг друга. Прежде, начав с малого, нужно научиться полюбить тех, кто рядом с нами; ибо в одном даже самом недостойном ближнем - сокрыто по-существу отношение ко всему человечеству, любовь к даже к одному ближнему объемлет всю вселенную, отражающуюся в каждом человеке как солнце в тысяче капель, но причем даже одна душа любого человека драгоценнее всех миров вместе взятых... Но если жажда Правды Божией - заменяется в непримиримой душе жаждой узко-односторонней справедливости человеческой (заключаясь в поисках "врага" в рамках "свой-чужой"), не опирающейся на конкретную, живую всеобъемлющую Любовь (распространяющуюся даже и на "врагов"), - то всё обращается в свою противоположность, порождая новые волны зла, насилия, взаимоистребления. Христианством нам заповедано милосердие - ко всем людям без обособляющего исключения и дискриминирующего разделения: "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных" (Мф. 5,44), - т. е. будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лук. VI,36), живите божественною жизнью, не уподобляйтесь во зле и коварстве своим врагам, но будьте миролюбивыми миротворцами. "Поэтому христианская любовь, в противоположность плотской, которою мы естественно любим своих: это любовь к ним в Боге, как к детям Божиим. Христианская любовь производит коренное изменение в самой личности человека, в его самочувствии, в его отношении к своему и не-своему. Это различие своего и не-своего изменяется так, что свое исчезает в Божием, а Божиим обнимается все не-свое. По этому же самому и различие между братом и врагом не есть безусловное, но, основываясь на естественном пристрастии и ненависти, оно падает вместе с ними. Очевидно, от меня не требуется, чтобы я любил врагов только потому, что они враги. От меня требуется, чтобы я любил врагов, как детей Божиих, а равно и своих, не как уже своих, а как тоже детей Божиих. Христианин заботится о своих, но желает он им того же, чего желает врагам как детям Божиим. Он желает им духовных благ, честности, правды, мира, чистоты, святости. Так всякий христианин должен любить свою семью, свой народ! В этом основной нерв христианской любви" (Михаил Тареев, «Цель и смысл жизни» М., 1901). "Заповедь "Любите врагов ваших" может быть конкретизирована в двух требованиях: «Люби даже того, кого ты считаешь врагом» и «Никого не считай своим врагом». Повелевая, во-первых, делать все, чтобы преодолеть вражду и разобщенность, чтобы ненасильственно и конструктивно разрешить конфликт и, во-вторых, даже в сопротивлении агрессору или в наказании злодея воздерживаться от морального подавления и унижения человека, заповедь "Любите врагов ваших" предстает как наиболее последовательное выражение великодушия и справедливости" (Р.Г. Апресян). Главная ошибка утопистов - в попытке про построении социального "рая на земле" всячески презрением к жалости уклониться и обойти з а п о в е д ь м и л о с е р д и я: т. е. подменив добровольную благотворительность граждан - бездушно-расчетливым коррупционным аппаратом казенной системы, личную заботу о несчастии ближнего переложив со своих плеч на плечи государственного бюрократического механизма, типа, пусть высшие уполномоченные инстанции проявляют попечение об умирающем от голода пред порогом моего дома, а мы, мол, тут вовсе не причем, если этот голодный умрет так и не получив от нас куска хлеба, то в этом спишем абстрактную вину на "государство" и ни за что не признаемся в собственной жестокосердой черствости. Ведь когда я вижу как на моих глазах ближний мой страдает и мучится, и никакое "светлое будущее" в данный конкретный момент времени лично ему не светит, ведь если кто-то слезно плачет, то утешать его нужно сейчас, а не когда-то, пустыми обещаниями сыт не будешь, когда он обречен сегодня умереть от голодомора, будучи одной из миллионных жертв такой "великой стройки", и может ли демагогично-декларативное "светлое будущее" - быть в отрыве от заботы о сегодняшнем благополучии простого народа? Ибо признавать бедственное положение своих собратьев и сограждан как приемлемую норму жизни, при любых обстоятельствах, — это всегда значит их предать, независимо от политической

89

конъюнктуры. Но, вопреки сему, краеугольным камнем всего, прежде должно положить с о с т р а д а н и е и личное активное содействие широкому распространению б л а г о т в о р е н и я в обществе, собственное посильное живое соучастие в судьбах о т д е л ь н ы х социальных групп обездоленных через адресную помощь им и поддержку. Увлеченные призрачными, туманными всполохами неясных прельстительно-честолюбивых целей далеко-манящих горизонтов, заманчиво-пленительных обманчивых миражей-идолов, в багрово-кровавом мареве разожженного пожара тщеславных разгоряченно-распаляемых амбиций, подобно призраку на кладбище из невинных реальных жертв, нами напрасно загубленных ради него, - с желанием положить на "алтарь" своих завтрашних кумиров, - такое хрупкое и уязвимое с е г о д н я ш н е е счастье наших ближних, - когда люди как щепки, солома, хворост, бросаемый в разожженный безумный огонь в кровавую "жертву" чьих-то непомерных политических амбиций. И вот на сегодняшних костях этого маленького "скелетика", миллионов таких "скелетиков", будет строиться наш будущий земной "рай". Но нужен ли нам великолепный дворец - если его будут строить сотни закованных навечно в кандалы бесправных рабов? Страдания и слезы других людей для многих политиканов оказываются "пустячным моментом", посторонней "мелочью", будто бы не заслуживающей внимания (и на которую якобы даже не стоит отвлекаться на пути к вечноманящей и вечнонедостижимой "цели"). Однако, даже одна история невинно оскорбленного единственного человечка, как одна малая слезинка в море из многих слез, накопленных за годы общей трагедии народного горя; и пусть каждый человек в обществе, перед любым своим шагом или действием, прежде заглянет в свою душу, осознает собственную ответственность друг перед другом, сверится с голосом совести, начнет руководствоваться не только циничным расчетом и прагматичной выгодой, но и живым м и л о с т и в ы м сердцем, благоговеющим пред ценностью каждой малой жизни, со-болезнующим людским нуждам всех прочих, отзывчивым на горе народное, в заботе не только о большинстве, но и о меньшинстве, не обделив вниманием никого, ищущим скорейшей выгоды не для себя, не успешности своих планов, но как лучше благопотребнее удобнее будет "малым сим"... ...Всеобщая Благотворительность - мост социального примирения! Повсеместное Милосердие вместо раскола обоюдной ненависти! Ибо нет доверия тому, кто ни разу не благодетельствовал никому: "...Чем больше я люблю человечество вообще (т. е. страдая навязчивыми "всечеловеческими" идеями - Прим. Авт.), тем меньше я люблю людей в частности, то-есть порознь, как отдельных лиц. В мечтах я нередко доходил до страстных помыслов о служении человечеству, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта. Чуть он близко от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет мою свободу. В одни сутки я могу даже лучшего человека возненавидеть. Чем более я ненавидел людей в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человечеству вообще" (из "Братьев Карамазовых" Ф.М. Достоевского). Нередко жаждем помочь абстрактно "всем" в "глобальном плане", - а тех реальных ближних, кто с е й ч а с рядом с нами, вовсе не замечаем. За этими "великими идеями", как за высокой глухой непробиваемой стеной - не видно самого простого живого маленького человека с его неприметными личными бедами, до которых никому нет дела. Одна человеческая жизнь - словно букашка-козявка, чуть ковырни - и нет её, мешающаяся под ногами тех, кто мыслит широкими-отвлеченными "глобальными категориями", дерзновенно претендует единолично распоряжаться тысячами и миллионами человеческих судеб, и с высоты которого - так лень, брезгливо и неохота нисходить, испытывать эмпатии жалости и уважения к какой-то неприметно-маленькой трагической судьбе одинокого человечка - безымянной циферке затерянной среди бесчисленных рядов таких же подобных себе сухих цифр "отчетной статистики". Мы превращаемся в бескомпромиссно-нетерпимых служителей агрессивнонавязчивых "фикс-идей", развращенных жаждой власти, политически озабоченных и беспринципных, и которым присущ цинично-бездушный ф а н а т и з м, также горделивая самонадеянность, эгоцентричность, чрезмерно-напыщенная уверенность в себе, поспешная импульсивность и горячительность, вместо снисходительно-мягкой любви, непременно требующий от других того, чего сам не способен им дать, на самом деле б е з ж а л о с т н ы й к людям, видящий в них только средство-ресурс утилитарно расходуемый ради скорейшего приближения и реализации лишь эгоистически-своей конечной "цели", в качестве "поленьев" нещадно бросаемых в разжигаемое пламя своих утопично-фантасмагоричных общественных идей, поклоняясь им как некоему "идолу"; и не останавливаясь ни перед чем, разжигая

90

сепаратистские настроения, враждебную рознь междоусобной братоубийственной брани, нагнетая атмосферу раскола, потворствуя пропаганде нетерпимости ради чьей-то исключительности, превосходства или травли из-за неполноценности по признаку его социальной, классовой, расовой, религиозной, национальной принадлежности и происхождения, через усиление социальной стратификации и неравноправного положения, а также способствуя сеянию межклассовой, междоусобно-гражданской и межнациональной смуты... Преп. Амвросий Оптинский говорил: «Желание трудиться на благо человечества – дело весьма благовидное, но поставлено не на своём месте. Св. Давид говорит: сперва уклонись от зла, а потом уже сотвори благо (см.: Пс. 33). У нынешних же людей выходит навыворот. Все хотят, на словах, трудиться на благо ближним, нисколько, или весьма мало заботясь о том, что наперёд нужно самим уклониться от зла, а потом уже заботиться о пользе ближних. Широкие затеи молодого поколения о великой деятельности на пользу всего человечества похожи на то, как если бы кто, не зная жизни, не имея знаний, много мечтал о себе, что он мог бы быть профессором и великим наставником в университете. Но с другой стороны, думать, что если мы не можем двинуть вперёд всего человечества, то вовсе не стоит трудиться, это опять другая крайность". Преп. Серафим Саровский также говорил своему любимому ученику: «Радость моя! Стяжи дух мирен, тогда около тебя многие спасутся». Ф.М. Достоевский на тему о христианской любви пишет: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость!» Любовь, по его мнению, – всё в нашей жизни, без неё никакие внешние реформы, никакие государственные и мировые перевороты не сделают человека счастливым. Ту же мысль находим у Еп. Антония: «Христианство говорит: заботься о целостном достижении нравственного совершенства, т. е. любви, смиряйся и будь чист душою – тогда вокруг тебя будет разрастаться общее благо». "Нередко позиция филантропа "всеобщей любви к человеку" - является следствием абстрактновымышленного гуманистического идеала и не имеет ничего общего с теплотой, присущей благожелательности от природы доброго сердца. Она еще дальше от любви. В этом случае интерес к другому человеку - это интерес не к индивидууму, а к (биологическому) экземпляру человеческого вида: это интерес не к полноценной личности, а, скорее, к объекту реализации нашего филантропического идеала. Здесь отсутствует подлинная трансценденция, подлинный интерес к "Другому". Человек остается в себе самом и своем абстрактном идеале, а благожелательные поступки имеют почти профессиональный характер. Как говорит Достоевский, абстрактная любовь к человеку - это почти всегда любовь к самому себе (себялюбие)" (Дитрих фон Гильдебранд). "Любящая мать любит каждого своего ребенка в отдельности, никогда не смешает одного с другим, не потеряет из виду отличительные особенности каждого; она знает, ценит, любит то, что есть особого, единственного, несравнимого в каждом из ее детей. Поэтому универсальная, всеобъемлющая любовь не есть ни любовь к «бессмертному человечеству» как к некому сплошному целому, ни любовь к абстрактному понятию «человека» вообще; она есть любовь ко всем людям во всей конкретности и единичности индивидуального образа каждого из них. ...Любить можно только индивидуальное (личностное), ибо любовь есть не абстрактное отношение, а сама жизнь, а жизнь есть жизнь индивидуальности. Как нельзя в подлинном смысле слова любить «человека вообще», а можно любить только д а н н о г о человека — хотя бы, при всеобъемлющей идеальной любви, каждый человек оказывался таким данным, отдельным, конкретным объектом любви, — так нельзя любить просто всякий народ или «все человечество», как однородную массу всех людей вообще. Обычный светский гуманитаризм подменяет здесь живое чувство и конкретную внутреннюю связь бессильным абстрактным принципом. Человечество может в пределе стать объектом любви и, следовательно, подлинно конкретным соборным единством либо для того, кто в состоянии конкретно воспринять и любить все народы — каждый в отдельности, — его составляющие, либо же в том религиозном плане всеединства, для которого «несть ни эллина, ни иудея», а есть единый соборный организм Богочеловечества (нашедший своё воплощение в Церковном сознании и миропонимании; ибо подобная сверхъестественная любовь во всей полноте доступна лишь причастникам Божественной силы, т. е. даже осознавая что мы, по грехам своим, на такую не способны, но зато знаем, твердо верим и надеемся - что Господь всех помнит и обо всех заботливо промышляет, и через эту нашу обращенность ко Всевышнему, мы и сами по вере сердечно приобщаемся к Его любви ко всем без исключения Прим. Авт.)" (С.Л. Франк). ...Не потому-ли приходится переносить свои идеалы в туманную даль, что осуществление действительно христианской любви не к "дальнему", а к "ближнему"

91

чересчур трудно? Любить отвлеченно "дальнего" легко и красиво, а вот ближнего-то, подчас так трудно, что только здесь постигаешь всю недосягаемую высоту второй Христовой заповеди! Когда мы говорим о "любви к ближнему", мы одновременно подразумеваем и непризрачнонелицемерную "любовь к дальнему", на основе первой, - на первом месте непременно должна предшествовать "любовь к ближнему", только тогда станет реально возможной искренняя "любовь к дальнему" (т. е. ко всему "бессмертному человечеству" вообще)!.. Мы хотим "любить" людей где-то в отдалении от их реальных бед, заставляющих нас соучаствовать в их тяжелой судьбе, - и ведь так неохота разделять сердцем чьи-то страдания, - брезгливо-презрительно отворачиваясь от гнойных ран-ссадин бездомного, от грязно-оборванного вида нищего-калеки, морщим и воротим нос при столкновении с попрошайками под ногами, спешим поскорее пройти мимо, самоуспокаивая себя самообманчивой мечтой о "любви к дальнему", а те кто сейчас рядом с нами страдают - нас ничуть не волнуют... Но, таким образом, мы никогда не сможем понять чувства и мысли любимых нами людей, пока отвлеченно-абстрактная обобщенная "любовь к дальнему" (сродни безжизненной любви к фантомным призракам нашего воображения, а не к конкретно живым людям) - не станет любовью к подлинно духовно Ближнему, увиденному в том всяком "дальнем человеке", когда вне зависимости от социальных преград и расстояний - к а ж д ы й человек на Земле станет нам сердечно-духовно словно Близкий и Родной!..

92

*** (Глава VI) О соборных общинах - в них образец подлинных межличностных отношений, проникнутых чувством семейности, семейного единения, соучастия, братской взаимоподдержки, ибо семейное счастье - всегда соборно ...подобная соборность - это симфония праведных душ, сопричастных равноангельскому образу, через неосуждение умением в ближнем - различать и увидеть отражение чистоты собственной души (т. е. нам открыты в других людях лишь те качества их характера, которые присутствуют и в нас самих, если мы замечаем в ближних только одни их недостатки и пороки, то настолько мы сами утратили способность созерцать прекрасное); ...в нас напрочь отсутствует сплочающее чувство "всечеловеческого братства" Счастье - всегда с о б о р н о, как результат плода обоюдно свободного взаимоотречения к а ж д о г о ради блага ближнего, он любит - будучи сам кем-то любим; где неотчужденная самодостаточность каждого достигается только через причастность благу о б щ н о с т и, где о б щ е е благо - тождественно благу с о б с т в е н н о м у в безусловном и довершенном блаженстве любящих и любимых. Когда и х благо - воспринимаем за н а ш е совокупное благо тоже: мы сами преисполняемся чистой независтливой радостью - видя других радостными, счастливыми и благополучными; "...и лишь поскольку мы интенциональны, постольку мы и экзистенциальны; лишь в той мере, в какой человек духовно соприсутствует чему-то или комуто, духовной или иной сущности, лишь в меру такого соприсутствия человек соприсутствует самому себе" (Виктор Франкл). Познание ближнего неотделимо от позиции отказа от обладания, это не похоже и на взаимовыгодную кооперацию или технически расчетливое сотрудничество, не сугубо утилитарной взаимовыгодностью, но бескорыстной в з а и м н о й самоотдачей. Чистейшая любовь (c a r i t a s) - есть в духе п о з н а н и е возлюбленного нами, осуществляемое во взаимовосприятии образа личности и её бытия как такового, вмещая во всей полноте, покрывая всю целиком, безусловно и непосредственно без изъятия, в этом взаимопроникающем взгляде полнота любви нерастворимо вмещает и сберегает в себе полноту образа другого, в которой благожелать счастья ближнему - равносильно желанию его для самих себя (т. е. не завидовать, а благословлять и со-радоваться чужому счастью, если оно заслуженное; или даже саму жизнь ближнего - ценить гораздо более нежели свою собственную жизнь); преисполненная доброты, как бы льющейся чрез край ради заинтересованности во благе ближнего - любви свойственен некий п р е и з б ы т о к, неиссякаемый источник, бьющий через край в порыве самоотвержения, как следствие её внутреннего духовного богатства, преизобильного великодушия, которым она жаждет поделиться со всеми другими, наполнить содержанием, всегда шире разливаясь и всё объемля... В котором некогда обособленные, отделенные и отчужденные любящие обретают совместно довершенную п о л н о т у, через любовь-сродство, соделывающей некогда чужого-постороннего человека - б л и з к и м и р о д н ы м, подобно единокровному брату, направленной открытостью к другому, присутствующему в качестве образа в памяти нашего сердца; и где каждый - словно ж и в е т д р у г и м, наполнен им, охватывает и покрывает его любовью, видит в заботе о нем содержание и смысл своей жизни; где любящие любят не что-то друг в друге, не за те или иные свойства, качества, черты, проявления, а именно личности людей как таковых; где они отдают себя друг другу, взаимно одаривают собою, бескорыстно отрекаются от себя в пользу другого, и тем самым - о б р е т а ю т себя в другом, состоятся как р а с к р ы в ш и е с я личности; подобно некогда изолированноотчужденно разведенным меж собою половинкам, с присущим им своеобразием сохраненной самобытной полноты, по двум полюсам полушарий (или долькам - если во множестве), и воссоединяющихся вновь восстанавливая нарушенную совершенную гармонию в целое сферышара для взаимовключающего духовного единства каждого из любящих, и потому - с в о б о д н ы х (назовем это духовным пространством, чем-то неизмеримо большим, чем они сами, где они ощущая себя едиными друг с другом обретают личностно-экзистенциальную свободу). Бог создал нас, чтобы мы любили Его и друг друга. Один из главных ключей к счастью - любить других и заботиться о них. Любовь дает чувство удовлетворения и самореализации, а человек, который не любит, не будет доволен жизнью; любовь помогает прожить жизнь, наполненную смыслом, и обогатить жизнь людей вокруг нас. "...Наиболее фундаментальный вид любви,

93

составляющий основу всех типов любви, это братская любовь - безоговорочная и безусловная. Под ней я разумею ответственность, заботу, уважение, знание какого-либо другого человеческого существа, желание продлить его жизнь. Об этом виде любви идет речь в Библии, когда говорится: «возлюби ближнего своего, как самого себя». Братская любовь это любовь ко всем человеческим существам; ее характеризует полное отсутствие предпочтения. Если я развил в себе способность любви, я не могу не любить своих братьев. В братской любви наличествует переживание единства со всеми людьми, человеческой солидарности, человеческого единения. Братская любовь зиждется на чувстве, что все мы - одно. Различия в талантах, образовании, знании не принимаются в расчет, главное здесь - идентичность человеческой сущности, общей всем людям. Чтобы испытать чувство идентичности, необходимо проникнуть вглубь - от периферии к центру. Если я постиг другого человека лишь поверхностно, я постиг только различия, которые разделяют нас. Если я проник в суть, я постиг нашу идентичность, факт нашего братства. Братская любовь это любовь между равными; но даже равные не всегда «равны». Как люди, все мы нуждаемся в помощи. Сегодня я, завтра ты. Но потребность в помощи не означает, что одни беспомощен, а другой всесилен. Беспомощность это временное состояние; способность обходиться собственными силами это постоянное и общее состояние. И все же любовь к беспомощному человеку, любовь к бедному и чужому это начало братской любви. Нет достижения в том, чтобы любить человека одной с тобой крови. Животные любят своих детенышей и заботятся о них. Беспомощный любит своего господина, так как от того зависит его жизнь, ребенок любит своих родителей, так как он нуждается в них. Любовь, безоговорочная и безусловная, начинает проявляться, только когда мы любим тех, кого не можем использовать в своих целях. Примечательно, что в Ветхом Завете центральный объект человеческой любви - бедняк, чужак, вдова и сирота, и в конце концов национальный враг египтянин и эдомитянин. Испытывая сострадание к беспомощному существу, человек учится любить и своего брата; любя себя самого, он также любит того, кто нуждается в помощи, слабое, незащищенное человеческое существо. Сострадание включает элемент знания и идентификации. «Вы знаете душу чужого, - говорится в Ветхом Завете, - потому что сами были чужаками в земле Египта... поэтому любите чужого!»" (Эрих Фромм). "...Нас согревает тепло наших связей поэтому мы победители. Наша общность для нас уже ощутима. Чтобы сплотиться в ней, нам, разумеется, предстоит найти для нее словесное выражение. Но это уже потребует усилий сознания и языка. Однако, чтобы сохранить в неприкосновенности основу нашей общности, мы должны быть глухи к шантажу, к полемике, к то и дело меняющимся словесным ловушкам. И прежде всего мы не должны отрекаться от того, что неотделимо от нас" (Антуан де СентЭкзюпери). "Любовь, - говорит Жан Ванье, - это поиск, необыкновенно прекрасный и вместе с тем страшный, потому что любовь делает нас уязвимыми, когда мы открываемся другому. Когда мы встречаемся с другим человеком, мы открываем то, что спрятано в нас и незаметно с первого взгляда. Что происходит, когда я называю кого-то другом? Я разделяю с ним невидимую часть себя - свои чувства, надежды, страдание, которые, может быть, на первый взгляд не так очевидны. Дружить - значит делиться тем, что сокрыто глубоко в нас. Но как только я открываюсь и предлагаю разделить то, что есть во мне, я становлюсь уязвимым, потому что любовь включает в себя уязвимость, способность открыть другому человеку ребенка, сокрытого во мне. И все мы боимся этого, мы боимся включенности в любовь. Вот почему мы бежим от своей слабости и ищем укрытие в успехах, престиже и многих других доказательствах своей силы. И мир, который нас окружает, - это мир, в котором люди боятся любить". Как пишет свящ. Павел Флоренский (с прибавл.): "...Быть любимым значит быть ценимым самому чрез себя, т. е. быть ценимым не по каким-нибудь внешним для самого любимого причинам, а именно из-за него самого (таким образом "филия" есть склонность, глубже поверхностно моральной оценки, непосредственно соединенная с самим любимым лицом и вызванная близкой совместной жизнью и единством, а не с какими-то со стороны взвешиваемыми, оцениваемыми или рассчитываемыми его признаками, качествами и свойствами, которые несколько безличны и абстрактны; "филия" относится к внутренней проникновенности, раскрытию души другого и близости, а не к аффективной, чувственной и патологической). В "филии", в таинстве "завета Дружбы", можно отметить следующие черты: 1) непосредственность происхождения, основанного на личном соприкосновении и обхождении, но не обусловленного одними лишь органическими связями, - естественность и искренность; 2) проникновенность в самого человека, а не только сухая оценка его внешних качеств; 3) тихий, задушевный, не рассудочный

94

характер чувства, сострадательное отдание себя для и ради него, но в то же время и не страстный, не импульсивный, не безудержный, не слепой и не бурный, - не как непостояннослучайный порыв, но как определение принципа всей жизненной деятельности в целом, пронизанной этой жертвенностью; 4) личная близость и, при том, внутренняя, теснонеразрывная духовная связь, внутреннее признание, личное прозрение, приязнь. Дружба дает человеку самопознание, она открывает где и как надо работать над собою. Но эта прозрачность "Я" для себя самого достигается лишь в жизненном взаимодействии любящих личностей. "Вместе" дружбы - источник её силы. Этим "скрепом" бывает восприятие друг друга в свете идеи о целом обществе, и тогда уже не единичный индивидуум, сам по себе, а всё общество, проецируемое на личность, является объектом любви (т. е. от поддержания заботы об одном человеке - тем самым зависит благополучие и всего общества в совокупном целом, - Прим. Авт.). Даже об общинной жизни св. Игнатий Богоносец, указывал на таинственную, чудотворную силу, получаемую христианами от жизни вместе: со-трудитесь друг другу, состарайтесь, со-бегите, со-страдайте, со-отдыхайте, со-бодрствуйте, как Божьи домоправители и гости и слуги. Надо жить общею жизнью, надо будничную жизнь просветить и пронизать близостью, даже внешнею, телесною (выражением милости). И такое крупно-житие Церковью считалось и считается столь непреложно-необходимым, столь существенно связанным с лучшим в жизни, что даже над усопшим мы слышим Ея голос: Се что добро, что красно еже жити братии вкупе. Даже тогда, когда покончены все счеты с жизнью, даже тогда вспоминается, - со жгучим желанием, - о совместной жизни, об идеале дружбы. Нет ничего уже, - нет самой жизни! Но, все же, остается тоска по дружескому общению. Не следует ли отсюда, что дружба-то и составляет последнее слово собственно-человеческой стихии христианства, вершину человечности? Пока человек остается человеком, он ищет дружбы. Идеал дружбы - не врожден человеку, а априорен для него: это - конститутивный элемент его естества. Одиночество - страшное слово: "быть без друга" таинственным образом соприкасается с "быть вне Бога", тут - предел скорби, тут - какойто нравственный обморок. Лишение друга - это род смерти, как вопиет душа св. царя-пророка Давида: "Господи, Боже спасения моего! Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы между мертвыми брошенный, как убитые, лежащие во гробе. Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну... Ты удалил от меня друга и искренняго: знакомых моих не видно!" (См. Пс. 87)... Иоанн Златоуст даже истолковывает всю христианскую любовь, как таинство дружбы. Дружба - дело жизни и её призвание каждому из нас, а не нечто мимолетное или случайное. В самопожертвовании ап. Павла, в готовности его и в геенну броситься ради любимых, он видит "пламенную любовь" дружбы. В отсутствии такой дружбы он усматривает грех человечества и источник всех бедствий и даже ересей. Св. Климент Александрийский говорит: "Господь не сказал: дай или доставь (и только, без сверх того), или благодетельствуй, или помоги (и на этом остановись), нет, - но сделайся другом, потому что дружба выражается не в одном даянии, но в полном самопожертвовании и продолжительном сожительстве, ибо друга себе приобрести можно не единовременной щедротой, а долговременным общением... Вот это истинные воины и стражи верные (друзья); ни один из них для нас не лишний, ни один не бесполезен. Один тебе здоровье может испросить у Бога, другой тебя утешать во время страданий, третий сострадательно плакать и о тебе вздыхать к Господу всего, четвертый вещам спасительным тебя научит, пятый прямодушно тебе напомянуть, иной от благорасположенности посоветовать, а все могут тебя поистине бесхитростно, бесстрашно, нелицемерно, без лести и притворства любить. О сладкое служение людей, состоящих истинными другим друзьями! О, сколь счастливы своими расположениями те, кои уверенность питают! Сколь чиста верность тех, кои Бога одного страшатся! Какой истинностью проникнуты слова тех, кто лгать не может! Какая красота в действиях тех, кои уверены, что Богу служат, что Бога умилостивляют. Богу угождают, не плотскому человеку служат, проникаясь нечистою к нему любовью, а внутреннему духовному человеку, живущему в них Царю вечности!"... Быть вместе, со-пребывать требуется в общинной, приходской жизни: "Где двое или трое собраны во Имя Мое, - там Я есмь посреди них!" (См. Мф. 18:19), - Он посреди них, как душа "посреди" каждого члена одушевляемого ею тела, "двое или трое" есть нечто по существу более многознаменательное и могучее, победу самости и единодушие в симфонии "двух", есть нечто качественно-высшее, нежели "один", хотя именно христианство же создало идею абсолютной ценности отдельной личности; абсолютноценною (полноценною) личность может быть не иначе как в абсолютно-ценном общении, хотя

95

нельзя сказать, чтобы личность была первее общения, или общение - первее личности. Но тем более это "со-" относится к дружеской жизни, где конкретная близость имеет особую силу, и тут это "со-" получает гносеологическое значение. Это "со-" разумеемое как каждодневное взаимное "несение тягостей" друг друга (Гал. 6,2), как взаимное послушание, со-прощение и со-служение смиривших себя друг перед другом, есть и жизненный нерв дружбы и крест её. Каждый из друзей безропотно смиряется пред своим спутником жизни, как слуга перед господином: тут вполне оправдывается пословица: "у кого спутник, у того - и господин". В этом-то и лежит послушание дружбы, несение креста Друга своего. Выражается эта беспредельность дружбы, по преимуществу, - в ношении немощей друга своего, - до беспредельности: во взаимном терпении, во взаимном прощении. Друг - верный товарищ, верный до конца и во всем, истинный друг познается лишь в несчастии, поэтому испытывать друзей есть знак недоверия и недостатка дружбы; ибо другу должно принадлежать высшее доверие и высшее прощение, - высшее доверие, какое можно оказать человеку, это, несмотря на худые суждения о нем, несмотря на явные факты, свидетельствующие против него, несмотря на всю действительность, говорящую против него, всё же верить в него, т. е. принимать на вид лишь суждение его собственной совести, его собственные слова, - а высшее прощение в том, чтобы и это приняв, вести себя так, как если бы не было ничего, забыть о происшедшем. Ап. Петр вопрошает Господа: "Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семижды ли?" (Мф. 12:21), т. е. желает знать норму и границу прощения. Но это "до семижды", этот предел прощения именно и указывал бы на плотскую ограниченность прощающего грех против него, на отсутствие в нем истинной духовной любви, - было бы лишь видоизменением самости. Вот почему Господь отвечает Апостолу: "Не говорю тебе: До семижды, но - до семижды семидесяти раз" (Мф. 18:22), т. е. без какой-либо ограничительности, без конца, всецелостно и всемилостиво. Таким образом, чтобы осудить человека за грех против судящего, необходимо встать на высоту не человеческую, а божескую, необходимо ведать тайны Божии; осуждение заключалось бы в исполнении воли Божией, но ведать тайны Царства можно лишь в полной любви, доходящей у друзей (в братском содружестве) до симфонии во всем; эта симфония теперь не может быть осуществлена человеческими усилиями, но лишь осуществляется, - в бесконечном смирении пред другом своим, в прощении греха против себя "до семижды семидесяти раз". В области простого со-работничества, простого товарищества Друг делается величиною большею по своей ценности, нежели последняя того эмпирически стоит. Помощь Друга приобретает таинственный и любезный сердцу оттенок; выгода от него делается святынею. Эмпирическое дружбы перерастает себя, упирается в небо и врастает корнями в земные, ниже-эмпирические недра. ...Таковы антиномичные двоицы (агапэ-филия) Благой Вести: равномерная любовь ко всем и к каждому в их единстве - сосредоточенная в один фокус любовь к некоторым, даже к одному в его выделении из общего единства; явность пред всеми, открытость со всеми - сокровенная личная тайна некоторых; величайший демократизм - строжайший аристократизм; безусловно все - избранные и из избранных избраннейшие; все равны в христианской общине, и, в то же время, вся филически-дружественная структура братской агапической общины иерархична и филархична, иерархия же основана на взаимном уважении и благоговейном почтении, на сослужении друг другу, "если хочешь быть первым - будь последним, стань для всех слугою" (Мк. 10:43), "ибо многие же будут первые последними, и последние первыми" (Мк. 10:31) и т.д.; "проповедуйте Евангелие всей твари" (Мк. 16:15, ср. Кол. 1:23) - "не давайте святыни псам и не мечите бисера перед свиньями" (Мф. 7:6). Однако, для христианина всякий человек - ближний, но вовсе не всякий - друг; и враг, и ненавистник, и клеветник - всё же ближний, но даже и любящий - не всегда друг, ибо отношения дружбы глубоко индивидуальны и исключительны, хотя это и не отрицает дружелюбного, благожелательного, любезного отношения ко всем. Чем ярче и красочнее "раскрывшийся цветок души", тем очевиднее, тем бесспорнее антиномичность двух сторон любви, их двойственная сопряженность (личного и общественного): чтобы жить в среде братии (ближних), надо иметь Друга, хотя бы далекого; чтобы иметь Друга, надо жить в среде братии (ближних), по крайней мере быть с ними духом, помнить и молиться о них. В самом деле, чтобы ко всем относиться, как к самому себе, надо хоть в одном видеть себя, осязать самого себя, необходимо воспринимать в этом одном уже осуществленную (хотя бы и частично) победу над самостью. Таким одним и является Друг, глубочайше агапическая любовь к которому есть следствие, побуждение и источник филической (филантропической) любви ко всем братьям (ближним)". Продолжение далее словами свят. Иоанна Златоуста: "...Бог повелел нам это: со

96

своей стороны, мы вас столько любим, что, если бы нужно было, отдали бы вам даже свои души. Так-то должен любить истинно любящий. Он не откажет даже в своей душе, если бы у него потребовали ее и если бы это было возможно. Но что я говорю: потребовали? Он сам вызовется на такое пожертвование. Ничего, подлинно ничего не может быть сладостнее такой любви. Для нее ничто не представляется прискорбным. Верный друг поистине – услада жизни. Верный друг поистине – твердый покров. Чего, в самом деле, не сделал бы искренний друг? Какого не доставил бы он удовольствия? Какой пользы? Какой безопасности? Укажи ты на бесчисленные сокровища, и все это – ничто в сравнении с искренним другом. Но скажем прежде, сколько удовольствия заключает дружба в себе самой. Взирающий на друга просветляется от радости, тает от удовольствия и соединяется с ним по душе каким-то особенным союзом, заключающим в себе неизъяснимое наслаждение. Он оживает духом и окрыляется даже при одном только воспоминании о нем. Я говорю о друзьях искренних, единодушных, готовых умереть друг за друга, горячо любящих друг друга. Не думайте опровергнуть мои слова, воображая себе обыкновенных приятелей, сообщников застольных, друзей по одному имени. Кто имеет такого друга, о каком говорю я, тот поймет мои слова. Хотя бы он видел его каждый день, он не пресытится; он желает ему того же, чего и себе самому. Я знал одного человека, который, призывая в молитве за друга святых Божиих мужей, молил их предстательствовать прежде за него, а потом уже за себя. Друг так мил, что даже места и времена становятся любезны от него. Как светлые тела разливают свет на окружающие предметы, так и друзья самим местам, в которых случалось им бывать, сообщают свою приятность. И часто бывает, что, посетив эти места без друзей, мы плачем, вспоминая о тех днях, в которые были здесь вместе, и рыдаем... От друга можно без зазрения и просить услуги, и принимать услугу. Когда они приказывают нам, мы им благодарны, – и скорбим, когда они стесняются. У нас нет ничего, что не принадлежало бы им. Часто, презирая все здешнее, мы однако не хотим расстаться с здешнею жизнью только ради них. Они вожделеннее нам самого света. Я говорю о друге искреннем. И не дивись этому. В самом деле, лучше для нас, чтобы солнце померкло, чем лишиться друзей; лучше проводить жизнь во тьме, нежели жить без друзей. И я скажу, почему это. Многие, взирающие на солнце, находятся во тьме, а богатые друзьями никогда не бывают скорбны. Я говорю о друзьях духовных, ничего не предпочитающих дружбе. Укажи даже на сладость меда, но и мед делается приторным; а друг никогда, пока остается другом, напротив – любовь к нему более и более возрастает, между тем проистекающее из нее удовольствие никогда не производит пресыщения. Друг милее этой временной жизни. Потому-то многие по кончине друзей не желали более жить. С другом иной с удовольствием может жить и в ссылке; а без друга и дома жить не захотел бы. С другом и бедность не тяжела, а без него в тягость и здоровье и богатство. Имеющий друга имеет другого себя. Вот что значит дружба для этой жизни. А у Бога уготована ей такая великая награда, что и выразить нельзя. Он дает нам награду для того, чтобы мы любили друг друга... Не говори мне о друзьях нынешних, потому что вместе со многим другим утрачено ныне и это благо; но вспомни, что при Апостолах, – не говорю о первостоятелях, а о самих даже веровавших, – у всех, как сказано: "было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее; и каждому давалось, в чем кто имел нужду" (Деян. 4:32,35). Тогда не было моего и твоего. Вот дружба, когда кто не почитает своего своим, но принадлежащим ближнему, а собственность ближнего считает чуждой для себя, – когда один так бережет жизнь другого, как свою собственную, а тот платит ему взаимно таким же расположением... Любящий не желает ни повелевать, ни начальствовать; но рад лучше сам находиться под начальством и принимать приказания. Он желает лучше благодетельствовать, нежели принимать благодеяния, потому что он любит и, следовательно, всегда находится в состоянии человека, как бы не удовлетворившего своему желанию. Он не столько радуется, принимая благодеяние, сколько делая благодеяние, потому что желает лучше обязать другого, нежели быть обязанным ему, лучше же сказать – хочет и быть обязанным ему и его иметь своим должником (взаимной доброты). Он и хочет благодетельствовать и не хочет показать, что благодетельствует, но представляет себя как бы должником другого. Он хочет и начать благодеяние и не казаться начинающим, а только как бы платящим за одолжение. Так и Бог поступил с людьми, когда Он восхотел даровать за нас Сына Своего..." По А.С. Хомякову - л ю б о в ь и только она, определяет собой настоящую общинную соборность (в этом общении любви, человек находит "...самого себя, но себя не в бессилии

97

своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими братьями"); но эта соборность, должна быть свободной, "...тождество единства и свободы, проявляемое в законе духовной любви" (как совпадение религиозного, нравственного и социального начал); е д и н с т в о которой обнаруживается в раскрытии п о л и ф о н и и ж и з н и вселенной, во всём м н о г о о б р а з и и и уникальном своеобразии составляющих ее индивидов, при сохранении благоговейных и почтительно-икономичных отношений иерархично-организованной подчиненности и соподчиненности, с уважением достоинства к а ж д о г о, бескорыстно восполняя один - нужды другого, что приводит к совершенному братолюбию в завершении (т. е. снисходя к немощам, прощая прегрешения ближних ради соборной пользы в согласии любви и истины, имеющей цель спасать человека, а не отталкивать: "...если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших" (Мф. 6:15) ). Открытый мир – это радуга, оркестр, а не казарма: как и в оркестре – люди разных национальностей, и если бы дирижер взялся бы решать, какая национальность выше, музыкальнее, талантливее – это тут же уничтожило бы оркестр. Настоящая красота - во радужнопестром разнообразии и своеобразии, а не уныло-серой однотипности форм, и в которой каждый неповторим и по-своему прекрасен, ибо все без исключения достойны любви, чтобы любить и быть любимыми. "...Соборное единство образует жизненное содержание самой личности. Оно не есть для нее внешняя среда, предметно воспринимаемая и стоящая в отношении внешнего взаимодействия с личностью; оно не есть объект отвлеченно-предметного познания и утилитарно-практического отношения, а - как бы духовное питание, которым внутренне живет личность, ее богатство, ее личное достояние. Всякое умаление действия соборности, всякий отрыв от нее испытывается личностью как умаление, обеднение ее самой, как лишение. Идет ли речь об одиночном заключении, физически отрывающем личность от общения с ближними, или о разрыве с другом или любимым человеком, или об отверженности отлученного от Церкви, от семьи, от национального союза, или об одиночестве мыслителя и провозвестника новых идей и идеалов — всюду «отрешенность» от соборного единства испытывается как тягостное умаление полноты личной жизни, именно ее внутреннего содержания, от богатства которого зависят расцвет и полнота самой жизни личности. В конце концов, она лучше всего выражается в одном простом слове: личность и целое, как и отдельные личности, связаны между собой о т н о ш е н и е м л ю б в и. Любовь есть именно название для той связи, в которой объект отношения, будучи вне нас, есть вместе с тем наше достояние, в которой отдающий себя внутренне обогащает самого себя" (По словам С.Л. Франка). ...Нельзя быть эгоистически самоизолированно "счастливыми" в одиночку (ведь даже алкоголикам нужна компания или игрокам - партия, команда), не бывает полноты счастья без и вне тех, кого мы можем любить, преизбыток нашего счастья - требует присутствия рядом и других людей, с кеми можно бескорыстно и щедро поделиться чем-то полезным и хорошим; когда ты любим и взаимно любишь, и когда любящие друг друга рядом; когда желаем поделиться с ними преисполняющей нас радостью; счастье когда к а ж д ы й желает блага каждому, где все со-радуются друг за друга и вместе за всё благодарят; когда мы можем со-участливо разделить, стать частью его благости со всеми остальными, с теми, кто рядом с нами; малое л и ч н о е счастье - обретается в с о б о р н о с т и (подобно "общей семье"), состоящей из множества кусочков-частей взаимной любви и близких доверительных отношений, разделенных в единении сердец с другими с о б р а т ь я м и, сочленами, подобно реалиям взаимоопределяемым друг через друга в согласии и единстве, где к а ж д ы й помогает раскрыться личности д р у г о г о во всю меру роста (см.: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" (Мф. 18:20) ). "Любовь — это отдавать другим часть своего сердца, это потребность в дарах другого, радостное принятие этого человека таким к а к о в о н е с т ь и благодарность ему. Но такое реалистичное принятие непохожих на нас и любовь к другому иногда ужасно болезненны (со всеми их недостатками и несовершенствами Прим. Авт.). Бедный может быть полон тревоги, злобы и депрессии. Бедный зовет нас измениться и любить, а мы этого не всегда хотим. Часто бедный — это умственно отсталый человек, но, может быть, и кто-то из родителей или друзей. Любой из нас в какой-то момент беден, слаб и терпит боль. ...Мы боимся этого из-за нашего эгоизма. Мы боимся быть связанными со слабым, дружить с ним, боимся взаимной зависимости — лучше мы будем “свободными”. Мы боимся верности и связи. Нам страшно позволить людям стать ближе к нам. Мы боимся боли и страданий, которые приносит любовь" (Жан Ванье). Общины собраны не по возрастному, интеллектуальному, профессиональному, национальному и проч. признаку, а

98

только по тому, что нас вместе призвал Господь в любви служить Ему и друг другу. Это глубинное духовное единение, в котором стираются социальные границы и нет больше различия между ученым и невеждой, господином и слугой, мужчиной и женщиной, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, - позволяет разглядеть за навязанными обществом условностями социального статуса, неравного положения, физических и интеллектуальных различий и формальными масками - ж и в у ю д у ш у каждого человека, нечто человеческидоброе со всеми нас объединяющее, чему высшим подтверждением, реальным выражением совершенного идеала, могут служить следующие слова: "...нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе" (Гал. 3:28). Соборность - есть свободное общение в любви, как образное единство многочисленных ч л е н о в в совокупном живом организме т е л а, в единении духа, в котором личность каждого входящего не только не умаляется, но ещё больше в полной мере раскрывается и очеловечивается, о б р е т а е т с а м у с е б я, причем не поодиночке, не в замкнутом на себя самоотчуждении, а через общение (в дружестве любви) - с другими себе подобными с о б р а т ь я м и, знакомство с другими служит наилучшим условием и средством знакомства с самим собой (со своими дотоле скрытыми и неявными качествами, теневыми сторонами души, неожиданными проявлениями характера), не превозносясь и не уничижая других, в котором нет ненужных, лишних частей, но каждому отведено своё место и назначение, и где каждому можно быть таким каким он был послан в мир с определенной целью и предназначением единственным и конкретным лишь для себя одного в гармонии содружества с другими, и где к а ж д ы й - заботится сам о себе и о каждом, - и где главное, это чтобы в нашем сердце нашлось достаточно места и широты великодушия для снисходительного понимания к нуждам и потребностям каждого, для взаимного прощения и приятия. Тут важно обратить внимание на два сопряженных момента: только в соборном организме обретается возможность для свободного раскрытия подлинной личности человека, и одновременно соборность - необходимо подразумевает в себе единство живых л и ч н о с т е й: ...соборность утверждается как подлинное “всеединство личностей”, совершенное равновесие и тождество личного и общецерковного начал, «Церковь соборна в каждом из своих членов... в полноте церковного общения исполняется соборное преображение личности; последнее означает, что личное сознание возводится в план соборности ...и личность получает силу и способность выражать жизнь и сознание целого в творческом действии... соборность есть “телос” (конечная цель и смысл - Прим. Авт.) личного сознания, который осуществляется в творческом развитии» (по Г.В. Флоровскому). "Члены тела (соборности - в мистическом отношении присущ ряд важных свойств и неких существенных черт живого духовного организма - Прим. Авт.), которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся наименее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог так соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, чтобы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы - тело Христово, а порознь - члены" (1 Кор. 12:22-27); "Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов" (Гал. 6:2); "Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать. Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию" (Рим. 15:1-2); "Никто не ищи своего, но каждый пользы другого" (1 Кор. 10:24). "Чудное бывает здесь явление: единство во множестве и множество в единстве. Это – священнейшая трапеза. Или как в игре на гуслях, хотя звуки различны, но симфония одна, один и музыкант играющий на гуслях, так и здесь: гусли, это – любовь; звуки, это – происходящие от любви дружеские речи, производящие все вместе одну и ту же гармонию и симфонию; музыкант, это – сила любви; она издает сладостное пение. Я хотел бы, – если это возможно, – ввести тебя в такой город, где была бы одна душа; ты увидел бы, какое там согласие, сладостнейшее всяких гуслей и всякой свирели, не издающее ни одного нестройного звука. Это согласие не только укрощает страсти, но не попускает и восставать им, и производит великое молчание. Как на зрелище все в молчании слушают хор играющих, и не производят ни малейшего шума, так и у любящих друг друга, когда любовь поет песнь свою, все страсти усмиряются и успокаиваются, как звери обузданные и укрощенные; а где вражда, там все напротив. Скажешь ли что-нибудь опрометчиво, никто не осуждает, но все извиняют; сделаешь

99

ли что-нибудь, никто не имеет подозрения, но оказывает великое снисхождение. Все готовы подать падающему руку помощи, все охотно стараются поднять его" (Свят. Иоанн Златоуст). "Видение мира — это поиск могущества, величия, известности, повышения в должности, это стремление к значительности, к победе в общественном соревновании. Вот почему в мире так много споров, соревнований и войн, так много страха, зависти, отвержения, агрессии и подавления; все, каждая группа, хотят быть первыми, лучшими, самыми почетными. ...Напротив, духовность общин — это главным образом сострадание. Это призыв не идти вверх по лестнице успеха, а спуститься вниз и быть близко к тем, кто занимает последнее место. Это полная противоположность тому, чтобы стремиться к власти. Это служить и открывать блаженство умывать ноги людям, становиться слугами друг для друга, путем смиренного самоумаления становиться меньше, ближе к самым малым и слабым" (Жан Ванье). Проф. В.И. Экземплярский пишет, что "право частной собственности", отнюдь не "священное" в религиозном ключе, но лишь по-светски "неприкосновенное", как оно осуществляется в испорченной грехопадением жизни людей, связанной с насилием к слабым и корыстной наживой, принципиально противоречит началу всеобъемлющей христианской любви, не знающей границ моего для другого; "право собственности" возникает, поэтому, не на основе христианского братства людей, но на основе недостатка такого братолюбия, когда человек противополагает себя и свое другим. Христианская любовь, разрушающая эгоистические перегородки жизни, ставит идеалом своим не отобрание чужого, но свободное отдание своего на общую пользу. Ясно само по себе, что при таком отношении к началу личной собственности, идеалом устроения материальной стороны жизни членов христианской Церкви должно явиться "общение имуществ" на основе свободной братской любви по примеру жизни первохристианской общины. Св. Иоанн Златоуст пишет: "Только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания". То же говорит и св. Василий Великий: "Кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним". Евангельская вдова отдала все, что имела... Но давайте представим, что все эти требования выполнены, представим, что все отдали всем все. Тогда результатом будет... - христианская община, подобная первохристианской Иерусалимской общине, где торжествует принцип общения имуществ. Именно там реализуются упомянутые "все, всем и всё". ...Отсюда следует, что христианский идеал "любви к ближнему", во всей совершенной полноте, возможен исключительно лишь в Общине, основанной на с о б о р н ы х началах!.. Потому-то и св. Иоанн Златоуст так высоко и превозносит эту общину, что она возникла закономерно, как логическое завершение заповеди Христовой о милостыне. Потому-то так высоко превозносит святитель милостыню, что она является подлинным путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному! Путь к которому идет не через бунт или смуту революции, а по святоотеческим заветам - через личную милостыню и добровольное возрастание в любви... В отличие от материалистических учений, основанных на бесплодной слепой звериной агрессии, сеянии социальной междоусобной розни, воинственном захвате, стремлении к физическому принуждению и уничтожению - с бесшабашно-кровавыми дикарскими методами "экспроприации", "раскулачивания" и "продразверстки", с элементом ресентимента, навязыванием своей железной воли и тотальным порабощением кого-то под диктатуру своей власти и контроля, экстремистским насилием и нетерпимостью к расплывчатому образу вредителя-"буржуя", который якобы во всём ответственен за наши собственные промахи и неудачи. И часто в которых, под воздействием этически низменных импульсов, воплощен ресентимент затаенной обиды: происходящей от завистливой неприязни и мстительности; проистекающих у слабых и ординарных людей из чувства собственной неполноценности, бессильной ненависти к благородным и превосходным; как чувство скрытого возмущения, огрызательства, типичной установкой слабого против сильного; ленивого бедного по отношению к богатству трудолюбивого; воинствующего невежества по отношению к просвещающему знанию; плевок хамской грубости по отношению к воспитанности и культурности; безобразного по отношению к красоте, ему недостижимой; больного, вырождающегося и увядающего по отношению к здоровью и цветущей молодости; злобная зависть ничтожного по отношению к великому; желание очернить, опошлить возвышенное, мнимым превосходством за счет побежденных... Но здесь, напротив, на первый план выходит д

100

о б р о в о л ь н о е бескорыстное служение, как л и ч н ы й выбор и подвиг, личная самоотдача всего себя служению Богу через заботу о ближнем... Христианство - это прежде всего любовь, источником же приумножения богатства является не любовь, а противоположное начало эгоизм, преизбыток частного богатства - это экспансия эгоизма человека за пределы своей природы, деление на богатых и бедных есть следствие социального устроения, или - в святоотеческой терминологии - отсутствия любви между людьми, а собственность богачей часто приобретается путем захвата, корысти, обмана и другой неправды. Т. е. самый факт разделения людей на "богатых и бедных" - не есть Божеский закон, и корыстно нажитое богатство не есть Божий дар человеку. Но такое разделение есть результат недостатка братской любви среди людей и обиды слабейших более сильными... Соборность - есть некоторая "з о л о т а я с е р е д и н а" между обеими к р а й н о с т я м и: (1) сплошного уравнивания "по-стандарту", где утрачивается всякое индивидуальное своеобразие и (2) пропаганды нетерпимого превозношения, напыщенно-экстравагантной кичливости гордого превосходства одних над прочими, подчеркивающее, выпячивающее различия и недостатки, акцентируя негативные стороны, выискивая всюду опорочивающие и срамные места, очерняющие моменты, вплоть до клеветнического измышления ложных наветов, обособляющее и разъединяющее всех от каждого. Ценность слов «доверие», «любовь», «милосердие» здесь переживаешь совсем по-другому, тут их глубина открывается по-настоящему: в мире развивается индивидуализм, а здесь — соборность, общинность, когда все поддерживают друг друга и корабль плывет, и на этот корабль можно подбирать кого-то еще из убогих, обездоленных и несчастных... "Противоборство между «я» и «мы» (свободой — как индивидуальной, так и коллективной (свобода общественного самоопределения) ), или между деспотичным началом необузданной "свободы" и началом крайне-радикализованной "солидарности", т. е. между: (1) безграничной анархией, уничтожающей общественный порядок и вместе с ним и всякое личное человеческое бытие (соотносительной лжи отвлеченного индивидуализма), — и (2) безграничным деспотизмом общественного "единства", уничтожающим личность — а тем самым и общество (ложь отвлеченного коллективизма), существует постольку, поскольку между ними идет борьба за власть, за собственное бытие каждого из них; оно сменяется согласованностью и гармоническим сотрудничеством, когда каждое из них воспринимает свое бытие как с л у ж е н и е, когда каждое творит не свою, а высшую волю (т. е. начинает жить не эгоистически "ради себя", но - ради блага "Другого", взаимоподдержкой "друг для друга" - Прим. Авт.). Разрешение этой антиномии лежит, как мы уже знаем, ближайшим образом в начале соборности, как первичном единстве «я» и «Мы», где оба начала не противостоят друг другу как независимые внешние инстанции, а как бы пронизывают друг друга и испытываются как внутренние, взаимно питающие друг друга силы. Единство «Мы» не противостоит здесь, как внешнее, трансцендентное начало, множественности, а имманентно присутствует в нем и изнутри ее объединяет, а это значит: не только отдельный член единства, будучи неотделим от другого, тем самым неотделим от целого, не только «я» немыслимо вне объемлющего его единства «Мы», но и наоборот: единство «Мы» внутренне присутствует в каждом «я», есть внутренняя основа его собственной жизни. Целое не только неразрывно объединяет части, но наличествует в каждой из своих частей. Поэтому эти две инстанции, единство целого и самостоятельность каждой его части, не конкурируют здесь между собой, не стесняют и не ограничивают одна другую. В отличие от внешнего общественного единства, где власть целого нормирует и ограничивает свободу отдельных членов и где единство осуществляется в форме внешнего порядка, разграничения компетенций, прав и обязанностей отдельных частей, единство соборности есть свободная жизнь, как бы духовный капитал, питающий и обогащающий жизнь его членов, - тождественно подобная характеру действия Любви" (С.Л. Франк). С о б о р н о с т ь (в самом широком общечеловеческом гуманистическом смысле слова) - не путать с узко понимаемой лицемерной бандитски-коллективно-групповой круговой порукой частных интересов, известной даже средь своры воровского мира, и более похожей на изоляционистский "коллективный эгоцентризм" стаи. Противостоящая замкнутому индивидуализму гордого «я» и также поголовному коллективизму толпы, утверждающему уравненное обезличенное «мы» в неотличимо-серой массе (подневольно-порабощенного и всецело-поглощенного моральным диктатом внешнего авторитета): будучи ни безличным, ни единоличным - но с о л и д а р н ы м, примирительным в обращении со всеми, милостиво

101

снисходительным к немощам других, т. е. единодушным - в главных вопросах, а в вещах второстепенных - свободным (по Блаж. Августину); содружество и братство равноценных лиц, не умаляемых друг другом, умеющие видеть в каждом его особо подчеркнутую уникальность и своеобразие. Не только как "согласие во мнениях и целях, общность интересов", не единение в отвлеченно-внешнем объекте, - но более того единение в субъекте, в ипостасности: не согласие во взглядах на некие предметы и цели, а согласие в особой премирной и личной (ипостасной) природе своего собрания и себя самих, его членов: "...надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные" (1 Кор. 11:19), стяжаемое личным духовным деланием во осуществление своей личной свободы при согласии и уважении личных свобод каждого, единое по духу, единое по корню своему, единое по своей мистической основе, испытываемое взаимной потребностью душ в нем - быть вместе рядом, служить укрепляющей опорой и поддержкой друг другу. На уровне же человеческом, интеллектуальном, социальном многообразное (можно спорить, вразумлять и по-отечески обличать чужую неправду, но забывать о братстве, судить друг друга – нельзя). Только в ней преодолевается крайнеэгоцентричный индивидуализм, но вопреки надличностно-подавляющему принудительному коллективизму ("благоденствие" системы которого - экспансивно, основано лишь на воле к власти), каждая личность не умаляется, а напротив - свободно раскрывается и возрастает до полноты своего бытия, реализации своего призвания (самообретения) - в онтологическисоборном единстве, осуществляемом в качестве универсального принципа на высшем, духовном уровне, на предельной целостной глубине (исключающей всякое редукционистское обособление) которого обретается совершенное взаимоединение, внутреннее взаимопонимание, связующее узами братской любви и духовного родства - со всеми прочими людьми как с о б р а т ь я м и (в каждом человеке обнаруживая образ Божий). "Узнать самого себя, это самое трудное... и самое радостное, но самих себя своими силами мы не можем видеть; поэтому, как при желании увидеть своё лицо мы смотримся в зеркало и видим его, так при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, - это "второе я". Итак, если радостно знать самого себя, а знать себя невозможно без помощи друга, то самодовлеющий человек должен нуждаться в д р у ж б е, чтобы познать самого себя" (Аристотель). К этому соборному в о с п р и я т и ю (пониманию) жизни - можно лишь добровольно лично приобщиться, а не насильно навязать; ибо как всё подлинно ж и в о е неформализуемо и сверхрационально, его познание требует взгляда изнутри на собственном опыте, разделенном с опытом других людей, заключающем в себе с в и д е т е л ь с т в о (перед лицом всего остального мира: "Вы - соль земли. Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Мф. 5:13-16) ) - о реальной возможности существования такой высоконравственной добродетельной жизни, извне же сущность останется неуловима и непостижима; оно носит благодатный характер, "...единство по благодати Божией, а не по человеческому установлению" (А.С. Хомяков). "Соборное целое, частью которого чувствует себя личность и которое вместе с тем образует жизненное содержание последней, должно быть столь же конкретно-индивидуально, как сама личность ( - т. е. быть напрямую связанным с Богом-Личностью, вне и без Которого оно не способно полноценно состояться Прим. Авт.)" (С.Л. Франк). Как вывод: Ц е р к о в ь (в сакральном прообразе Пресвятой Троицы), органически гармонично воплощающая и наиболее ярко выражающая всю полноту соборности, объединяет в себе свободу в Любви, и служит в качестве совершенного о б р а з ц а для всего остального общества, о п л о т у его нравственности (как собирательное воплощение, объективация Добра, в духовном соборном разуме Церкви), - к примеру, брачно-семейное единство может выступать как "малая церковь"; однако эмпирическая сфера социального бытия сама-по-себе не может быть описана посредством экклезиологического принципа соборности или проекцией какого-то его производного коррелата, – но она может устремляться и восходить к соборному бытию Церкви, и в своем восхождении благодатно ему причаствовать, пресуществляясь в нем; и как с духовно-нравственным ориентиром и конститутивным содержанием, - с о о б р а з у я с ним всё своё наличное общественно-социальное устройство и формы, привнося в них принцип социальной гармонии, основанной на нравственных началах взаимной любви, взаимного принятия и ответственности, и обретая свой конечный смысл и завершающую цель, в этом реализуется п р и м а т д у х о в н о г о над всем прочим светским, в котором последнее освящается, преображается и облагораживается, наполняется новым

102

возвышенным значением и смыслом. "Это не бегство от мира, а новый путь жизни в нем. В общине мы — сердцем к сердцу, мы интересны друг другу. Мы получаем и отдаем; в каком-то смысле, мы — на равных. Мы ломаем наши барьеры, открываем наши сердца, мы служим друг другу. Мы действительно хотим понять друг друга. Наше общение основано на терпении, доброжелательности и взаимной терпимости, примирении, миротворчестве. Это — сострадание; не осуждение, не оценивание, а прощение. В общине мы зовем друг друга идти вперед. В общине мы открываем новое значение любви. Это не просто делать что-то для другого, это — открывать ему его ценность и красоту, его важность, драгоценность и уникальность. ...Мы все призваны к духовности гостеприимства и любви, которая признает нашу общность со всеми людьми; необходимо принимать различия, признавать разные дары и нужды. Различия больше не могут угрожать нам, они — сокровище. Каждому члену общины нужно помогать расти соответственно с его особым призванием и служением, соответственно с дарами, данными ему и призванными служить всей общине. ...Община — это почва, “среда”, в которой каждый может духовно расти и становиться более человечным. Она поддерживает людей и помогает им в их свободном личностном росте и основном выборе. Община — это место, где мы поддерживаем друг друга, делимся друг с другом, сопереживаем; место праздника, боли и роста, место принадлежности и доверия друг другу, место, где мы постепенно открываем, что не страшно стать уязвимым, раскрыть свою душу; место, где мы можем наконец быть самими собой, обрести второй родной кров. ...И только здесь мы открываем, как слабость, хрупкость и бессилие - становятся источником жизни для нас и наших друзей. Жизнь со слабыми открывает нам тайну общины, которая так не похожа на поиск могущества или главенства. Бедные открывают нам новый мир любви, о котором мы, возможно, ничего не знали или отвергали его, считая пустой сентиментальностью (и те кто был ранее презираем от мира, гоним, отвергнут, никому не нужен - заново обретает понимание своего подлинного достоинства пред любящим взором своих собратьев, находит исцеление застарелых ран своей души - Прим. Авт.)" (Жан Ванье). “Когда ты устраиваешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни соседей богатых; как бы и они тебя в ответ не позвали и не получил бы ты воздаяния. Но когда делаешь угощение, зови нищих, увечных, хромых, слепых; и блажен будешь, что они не могут воздать тебе; ибо воздастся тебе в воскресение праведных” (Лк. 14:12-14). И даже ещё здесь, при этой земной жизни, идя путем проявления и раскрытия, развития заложенных в каждом человеке даров милосердной любви и добра, - мы получаем ответным благословением счастье ощутить тихое восхищение и окрыляющую нежную радость духовного возрождения, творческого перерождения и обновления нашей собственной души и души другого человека, переживание чистоты подлинной жертвенной любви и встречи сердцем к сердцу с Богом и с нашими ближними; что позволяет сказать вместе такие слова: "...и мы больше не пленники ни в мире неравенства, несправедливости, подавления, ненависти и войны, ни в мире депрессии; можно вырваться из клетки страха, насилия, ненависти и разрушенных взаимоотношений, столь явных в нашем мире, - любовь возможна, община возможна" (Жан Ванье). Соборность - нашла своё практическое применение в общинной структуризации социума, на основе фундаментальных, базовых ценностей, как единственно возможной формы сохранения человеческой идентичности в условиях глобальной политической нестабильности и общественной атомизации, кроме того, общинность — это практическая деятельность, направленная на создание, развитие и укрепление колоритного своеобразия культурных и духовных традиций у различных народов, с элементами социальной, политической и экономической автономии, сплочения, самостоятельности и единства представителей различных народов, рас и культур, стремящихся к сохранению в чистоте своей этнокультурной идентичности, путём поддержания справедливости и нравственной чистоты, сохранением и передачей устоев и обычаев своих традиций, подобная национальная или монокультурная община семейного типа создает наиболее удобные условия для этого (например, община коренных малочисленных народов выделенная как особый субъект права). И более того, такая общинность, в соборном духе перерастает - любые национальные или классовые барьеры, являя собой совершенную форму толерантного мультикультуризма, с сохранением всех элементов автономных культур, включая их в себя, но не растворяя бесследно, наполняя и обогащая положительным взаимным влиянием друг на друга. Наглядный пример тому - сложившаяся религиозно-приходская община семей, независимо от пола, звания или возраста: "где нет ни

103

Эллина, ни Иудея" (Кол. 3:11), являющихся прихожанами одного и того же церковного храма или монастыря, и единых в молитвенном духе... Наглядный исторический пример "живой соборности": когда деревня или селение возникали вокруг какого-либо храма или монастыря - как неотъемлемая часть общей христианской общины. Крестьянская общинная среда исстари представала консервативно целостным и органичным миром, полным богатства непосредственной внутренней самобытной культуры, колыбелью бережно хранимой и продолжаемой преемственности вековых традиций благочестивого воспитания и неразвращенных неиспорченных чуждыми "ценностями" нравов, носительницей заветов отеческой мудрости, безыскусной простоты и младенческой чистоты, воплощая в мелочах повседневной жизни естественную деятельную любовь и прирожденную человечность в самоотверженной душевной заботе друг о друге. Приведем пример, говорящий о не утраченных крепких, ласковых, искренних, дружеских, доброжелательных и терпимых живых взаимоотношениях сохраненных традиционным укладом и о глубоко духовном понимании народом существования сродни родственной всеобщей близости между людьми, из истории крестьянского быта Древней Руси: "...Повсеместно проявлялось задушевное гостеприимство к чужим людям, попросившим крова, в том числе и нищим. Лавку в переднем углу и последний кус хлеба крестьянин всегда готов с душевным усердием предоставить нищему. Это свойство крестьян особенно похвально потому, что бедные семейства, до какой бы крайности ни доходили, никогда не решаются нищенствовать, но стараются или взять заимообразно, или пропитываться трудами рук своих, и из этого-то слезового куса они никогда не отказывают страннику-нищему. Даже тот крепостной крестьянин, который сам стоял на грани обнищания, делился со странником — чужим ему человеком, нося в сердце тайну благоговейности и сострадания к неимущим братьям. Возникая нередко как непосредственное движение души, из сердоболия, из трогательно-умилительного щемящего чувства жалости и сострадания, эта спонтанная готовность опиралась и на общий взгляд, в котором воспитывали с раннего детства: подача милостыни считалась богоугодным делом. О милосердии крестьян к чужим для них в социальном отношении людям писали многие ссыльные, встречавшие сочувствие и помощь на всем пути их следования в ссылку: милосердное отношение к преступнику проявлялось и в крестьянском обычном праве, вспомним как у сибирского крестьянства вообще существовал обычай подавать милостыню (хлеб, монеты) всем арестантам, шедшим по сибирским дорогам в сопровождении конвоя, в то время как уголовный закон в преступнике видит «злую волю», сознательно стремящуюся нанести вред целому обществу и отдельным его членам, обычное мировоззрение с сочувствием видит в преступнике главным образом «несчастного», жертву несчастно сложившихся обстоятельств, первый исходит из того, что общество не только вправе, но и обязано карать преступника, отомстить ему за содеянное им преступление, народ же в своем обычно-правовом мировоззрении по-отечески полагает, что общество должно и вправе ставить преступника в такое положение, чтобы сделать его безвредным для общества и при этом не столько карать его, сколько исправлять и наставлять. Широко распространено было в дружной сельской общине всеобщее "побратимство" ("посестрие"), или "крестовое братство", — вступление в отношения любви и взаимных обязательств не по родству, а намеренно, через обряд обмена крестами и клятвы в церкви перед иконою в неизменной братской любви и преданности. Это был, в сущности, способ религиозно-нравственного закрепления индивидуальной взаимопомощи, предполагавшей высокие нравственные обязательства при любых условиях, когда никто не мог пройти мимо чужой беды, чужое горе считая также и своим несчастьем. Выбор побратима, крестовой сестры мог определяться другими видами отношений (соседскими, дружескими, хозяйственно-деловыми), но после обряда отношения переходили, по крестьянским представлениям, в новое качество" (По книге М.М. Громыко "Мир русской деревни"). В малых селах все на виду: и горе, и радость, люди острее чувствуют различные проблемы. В общинно-деревенской жизни, с открытостью местных жителей и где все всё друг про друга знают и не брезгуют, гостеприимны, породнены и близки, абсолютно бездомных, к которым все наплевательски безразличны - почти сложно отыскать! В сельской местности взаимосвязи людей и их солидарность в ощущениях и идентичности приводят к сильной взаимной зависимости друг от друга - через формы межсемейной, дружеской, соседской, родственной взаимопомощи, поэтому сельские жители, опираясь на сохранившиеся традиции общинной жизни, чаще обращаются за помощью друг к другу, чем к поддержке

104

государственных или общественных структур... "Неспособность человека утвердить в мире свою абсолютную идентичность достигает кульминации в смерти. Смерть становится трагической и неприемлемой только когда человек рассматривается как личность, и прежде всего - как ипостась и уникальная идентичность. Как событие биологическое смерть есть нечто естественное и желанное, поскольку только таким способом обеспечивается вечное продление жизни. В природе "личная" идентичность обеспечивается деторождением, "продолжением" родителей в их детях. Но это не жизнь личностей, а жизнь видов, которую можно равным образом наблюдать и во всем животном мире, и которая направляется жесткими законами естественного отбора. Брак и деторождение, которые, как это только что было показано, лишь поставляют материал для смерти, не обеспечивают выживания личности в ее уникальной идентичности. Ведь если с их помощью бытие в конце концов и сохраняется как "сущность" или как "вид" человека, то для конкретной и уникальной идентичности - для личности здесь места не остается. ...В личности жизнь и любовь отождествляются, - личность не умирает только постольку, поскольку она любима и любит. Вне общения любви личность теряет свою уникальность и становится существом, подобным другим существам, "вещью" без абсолютной "идентичности", без "имени", без лица. Умереть для личности - значит прекратить любить и быть любимой, утратить уникальность и неповторимость, в то время как жить - значит для нее сохранять уникальность своей ипостаси, которая на любви утверждается и ею поддерживается. Тайна личности как онтологического "принципа" или "причины" состоит в способности любви наделять нечто уникальностью, абсолютной идентичностью и именем. Этот смысл и несет в себе термин "вечная жизнь", который по той же самой причине означает, что личность способна возвысить до личностной ценности и жизни даже неодушевленные объекты, превращая их в органичную часть отношений любви (например, все творение может быть спасено благодаря его божественной "рекапитуляции" в отношениях любви Отца и Сына). И наоборот, осуждение на вечную смерть есть ни что иное как оставленность личности в ее превращении в "вещь", в абсолютную безымянность, означаемые словами Христа: "не знаю вас" (Мф. 25:12). (Как раз против этого направляет свои усилия Церковь, когда поминает на Евхаристии "имена")" (Митр. Иоанн Зизиулас). Как выводимое следствие из вышеизложенного: основополагающее онтологическое представление греческих Святых Отцов может быть кратко изложено следующим образом, никакая сущность или природа не существуют без личности или ипостаси или способа существования; никакая личность не существует без сущности или природы, но онтологическим "началом" или "причиной" бытия (то есть тем, что делает предмет существующим) является не сущность или природа, а личность или ипостась; поэтому бытие коренится не в сущности, а в личности. ...И, например, если не существует Бога, не существует и личности; и если человек сознательно отвергает личную веру в Бога - тем самым перестает верить в самобытную уникальность самого себя, сливаясь с общей безликой довлеющей "массой", поэтому-то атеизм так удобно-популярен в тоталитарных сообществах (конечно, хотя самоуверенность в своих физических силах и самонадеяние на земные цели остается, но при этом такой человек отказывает самому себе в надежде возможного существования более высшего-вечного для себя предназначения за пределом земной жизни)!.. "Единственность, уникальность, присущие каждому человеку, определяют и смысл каждой отдельной жизни. Неповторим он сам, неповторимо то, что именно он может и должен сделать в своем труде, в творчестве, в любви. Осознание такой незаменимости формирует чувство ответственности за свою жизнь, за то, чтобы прожить ее всю, до конца, высветить во всей полноте. Человек, осознавший свою ответственность перед другим человеком или делом, именно на него возложенным, никогда не откажется от жизни. Он знает, зачем существует, и поэтому найдет в себе силы вытерпеть почти любое "как"... Иными словами: это способность понять человека в его сути, в его конкретности, в его уникальности и неповторимости, однако понять в нем не только его суть и конкретность, но и его ценность, его необходимость. Это и значит сказать ему "да". И вновь оказывается, что абсолютно не правы те, кто утверждает, что любовь ослепляет (не путать с ложным обольщением! - Прим. Авт.). Наоборот, истинная любовь дает зрение, она как раз делает человека зрячим. Ведь ценность другого человека, которую она позволяет увидеть и подчеркнуть, еще не является действительностью, а лишь простой

105

возможностью: тем, чего еще нет, но что находится лишь в становлении, что может стать и что должно стать. Любви присуща когнитивная функция: любовь интуитивна по своей сущности, ведь и она тоже усматривает то, чего еще нет, любовь видит и раскрывает возможную ценностную перспективу в любимом, она тоже своим духовным взором предвосхищает нечто, те еще не реализованные личностные возможности, которые кроются в любимом человеке..." (Виктор Франкл). В резком, коренном и существенном отличие от случая бесследного растворения в подминающем под собой надличностном коллективе-толпе, где тотальная ценность "коллективного" угнетающе довлеет над сферой частно-личных ценностей: здесь, в общинной или семейной жизни, напротив, каждый ближний настолько дорог и драгоценен в очах каждого, что все готовы совместными усилиями броситься и всё отдать ради спасения ближнего в беде; ценность одного - совпадает и затрагивает интересы в с е х; наша приобщенность к желанию того, являющегося объективным благом для ближнего, - тем самым как бы обнаруживает в нас и через нас с р о д с т в е н н у ю частицу, душевно сближающую и породняющую нас с теми кому мы помогаем; не будет общего счастья, если хоть кто-то где-то несчастен, одинок и страдает, подобно заболевшему органу в едином теле: "...Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? и если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся. Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих" (Мф. 18:12-14). О б щ и н а подобна живительному райскому оазису в котором пребывает благорастворенный и радостотворный мир, где обретаем душевую тишину и отдохновение от шума мирской суеты; в которой больше не нужно комплексовать из-за своей уязвимости, душевной чувствительной ранимости, и бояться что ктонибудь нас злоумышленно глубоко оскорбит, заденет тонкие струны и ранит, - ибо мы как в родном доме окружены любящей и понимающей нас общинной с е м ь е й. Конкретным выражением соборного духа является братство. Соборность снимает противопоставление «коллектив — я». Всякое принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть. Такое единение может обуславливаться не каким-нибудь внешним принудительным законом, но исключительно внутренней природой существ, внутренним их, в желании и поиске взаимной гармонии-сообразованности интересов, - свободным влечением к Богу и друг ко другу, как обретаемое е д и н с т в о в реальности л ю б я щ и х, — а такое влечение и есть любовь. Чувство единства включает такие проявления, как взаимовыручка, человеколюбивое сострадание, общение, жертвенность, гостеприимство, ценность жизни каждого человека, в созвучном сонме любящих сердец, понимающих чувства, желания и потребности друг друга - "с полуслова". "...Истинное, положительное всеединство такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех; ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия" (Вл.С. Соловьев). По С.Л. Франку, это органически неразрывное единство "Я" и "Ты", вырастающее из первичного глубинного единства "Мы" (как в частной человеческой общине "единой семьи", так и в более широком глобальном плане, - где каждый человек нам близок и дорог, единоприроден, в котором мы видим образ Божий), причем "Мы" не внешне "я", а имманентно присутствует в каждом из них, т. е. соборное единство образует жизненное содержание самой каждой личности, входящей в него. Происходит как бы нерастворенно-неслиянная сближенность претворения друг во друге людей объединенных в любви, где каждый из них ощущает и относится к другому как к самому себе, сохраняя живую искренность, полнокровность, своё уникальное своеобразие самобытности, несводимой от одного человека к другому, являя глубинную красоту во всём её спектре многообразия подобно переливам красок радуги - различным в образах и в то же время неслиянно единым по-существу (природе), качественно преображаясь в совершенном взаимодополняющем единстве, в котором каждому отведено своё особое место, согласно его призванию, склонностям и потребностям, неслиянная взаимообращенность указующая друг на друга, воспринимающая страдания и нужды другого человека как свои собственные (претворяя в самом себе), жить освещаясь друг другом, в полноте общей взаимосоотнесенности, взаимооткрытости, взаимовосприятия, где каждое лицо устремлено (обращено) в самоотреченной любви, взаимоприятии и дружбе - навстречу к другому, принимает в себя чувства и интересы других личностей и - бескорыстно отдает, посвящает себя им; такая любовь бескорыстна, не требует возврата, если другому невмоготу, братски забывает о процентах; здесь

106

особо подчеркивается персональное и м я (ведь важным условием вежливого общения с любимым - обращение к нему по имени, а не по номеру, кличке, по обобщенно-гендерной принадлежности или социально-классовой роли, и это не просто удобная формальность, дань обычаям, но - составляющее одну из существенных черт личности, определяющих её разумное бытие), данное средь множества похожих однородных людей именно каждому человеку, в самом его неповторимом и уникальном конкретном о б р а з е ("Тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее; дам им вечное имя, которое не истребится" (ср.: Ис. 56,5) ), и с тем, личность каждого неделима и неразложима по существу, существует сама по себе, для себя и соотнесенная в образах со множеством других себе подобных; она не может быть объяснена чем-то внешним и внедуховным, может быть обусловлена чем-то, не будучи этим детерминированной, невмещаемая, непоглощаемая и необъемлемая ничем иным посторонним, несводимая ни к чему иному, личное своеобразие каждого индивида радикальным образом внепонятийно выше, превосходнее, полнее, тоньше и глубже окостенелых грубых чаще всего ограниченно-узких формул-схем, каких-либо неполных характеристик, пробующих обозначить и выразить её суть, предикатов лишь приблизительно очерчивающих и обрамляющих общий контур превосходящего внепонятийного, не проникая далее вглубь личной реальности, ускользающе-неуловимой от них, остающейся сокровенно-недоступной в сущностных недрах неопределимо-невыразимого, - все их этико-психологические понятия суть частичные и поверхностные аспекты, не всегда адекватные проработки, неполные по краткой односторонности ответы на этот главный по существу неисчерпаемый вопрос о ней; нераспадаемая и нерастворимая в чем-либо, самобытная, самоценная, неуравниваемая ни с какой другой реальность, открывающая ему его новое значение в себе - что-то настолько неповторимое, чего не могут задеть ни возраст, ни дряхлость, ни старость со всей ее силой разрушения, эта ценность которая превосходит всё временное, это тот о б р а з остающийся в долгой памяти даже после их смерти; и каждый в своём бытии-образе на свой лад единственен, незаменим, драгоценен, неисчерпаем, вселенски неповторим, в своей непохожести на кого-либо ещё, несравненен, каждый по-особому трогателен и мил, необыкновенен, определенен, различим и узнаваем, первый и последний, и не будет никогда на земле другого, способного заменить собой его своеобразную уникальность, идентичность в тождестве с самим собой и непохожести на других, выявляющую и отмечающую каждого из общего ряда себе подобных (как цветы каждый прекрасен по-своему, или подобно рассыпанному бисеру сверкающих звезд, сияющих каждая по-особенному и разнящихся во славе), - вот это необходимое уважение к живому, индивидуальному, конкретному, к историческому лицу, с его погрешностями, но и с его правдой, с борением, страданием и счастьем... Абсолютное воплощение соборности - сияет неизреченно в бесконечной предвечной красоте и безначально-всеблаженной совершенной славе созерцаемой во образе П р е с в я т о й Т р о и ц ы. "Агапическая любовь открывает, что всякий человек — и прежде всего человек страдающий — есть таинство Христа, "другой Христос", по слову Иоанна Златоуста. Человек — это экзистенция-в-отношении, по образу Божественного Три-Единства" (Оливье Клеман). Соборность - является антиподом радикально-вульгарно противоположного кумира коллективного д и к т а т а (свойственному закрыто-изолированным типам слаборазвитых или деградировавших сообществ и субкультур, криминальной группе преступного сообщества, или деструктивному типу оккультных сектантских сборищ). Всем этим типам свойственен махровый изоляционистский широкомасштабный эгоцентризм в рамках самой глобальной "системы", в некоей вычурно-доведенной до крайности форме корпоративно-групповой солидарности и преступной поруки, своекорыстно заботящейся лишь о своем шкурном выживании и номенклатурно противопоставляющей себя подлинному благу народа. Черты такого нездорового "эгоцентричного общества" заимствуются и похожи так же как и в частном случае, нездоровый эгоизм поглощает в себя свободную личность самого эгоиста без остатка, подменяет и растворяет её собой, он ослеплен самим собой, отчужденно-самоизолированно закрыт от других и мучим комплексами, неуверенностью и страхами изнутри, ради иллюзии самоуспокоения льстит самому себе, хвастливо и самопревознесенно пред самим собой строит из себя того кем не является на самом деле, не замечает интересов никого из окружающих и сам зависим от собственных страстей или навязчивых идей, погружен в них с головой, управляем ими, фанатично служит им и жаждет чтоб и все остальные так же исступленно им служили, его

107

страсти - это "он сам", "второе эго-я", определяют весь его облик, образ жизни, мотивируют и подчиняют себе всё мышление, он стал безволен им воспротивиться, уже за ними прежнего человека не видно, от его былой самобытности и своеобразия ничего не осталось. Когда мы обладаем всеми свойствами несвободных людей: сбиваемся в кучки и стайки, деля мир на своих и чужих, в примитивно-ущербном "черно-белом" обедненном мировосприятии, маниакально подозреваем всех и каждого в скверном отношении к нам, проявляя к чужим нетерпимость и злобу; мы не гостеприимны к чужим, добры, щедры и открыты только к своим и уверены, что весь мир относится к нам точно так же; ограждаясь от других, как за "железным занавесом", мы делаем хуже только самим себе, загоняя под "колючую проволоку" эгоизма. ...Безусловное подчинение индивидуальной личности - коллективной "массе" противоречит требованиям этики, нет ничего хуже тирании общества над личностью, подмены индивидуальной человеческой совести морализаторским суждением коллектива. Человек как личность растворяется и бесследно исчезает в довлеющем коллективе, в его наикрайнейше-радикальной, гротескной, изощренной и злокачественной форме, стирая грани между приватным и публичным, переходя, обратившись друг в друга, вплоть до степени предельно слитной неразличимости, в которой лицо неразличимо и неузнаваемо - все как на подбор на один лад, будто сверху надели немую и бесчувственную фиксированную железную маску. Подобно "массовой шизофрении", расплывается и единство нашего "Я", превращаясь в какую-то смутную неопределеннобесформенную точку - "человека-массы", "человека-толпу", и теперь ощущающего себя как некое отвлеченное коллективное "мы" - безлико-туманное множество-"массу"; согнав всех в вымуштрованную и послушно-обезволенную однородно-серую массу тюремно-казарменного типа, похожих на шеренгу экзальтированных зомби марширующих скопом в пропасть под чьюто дудку очередного "крысолова", и где каждый становится обездушенным инструментоммарионеткой в чьих-то невидимых руках, неким ресурсом-материалом, как рудой для металлистов. Смешиваясь, рассеиваясь, словно увлекаемые потоком ураганного вихря, лишаясь при нарушении межличностных связей самоопределяющей опоры в себе и в других, в оценке и поддержке окружающих, теряя самих себя - своё индивидуально-свободное "Я", намертво слитые в безликую, безропотную, безвольно-инертную, всесогласно-покорную, дрожащую и трепещущую, уныло-серую, угрюмо-однообразную до пошлости массу монолитно-сплоченную общим пороком и завистливой ненавистью ко всему инаковому от неё, цементно сплоченные в железных тисках коллективной надличностной воли (в некое - абстрактное "оно", "им", "они"... множественное число, третье лицо, лицо безымянное, особые приметы отсутствуют, обобщенносведенное множество к одному неразличимому сплошному ряду). Где отдельные личности разрушаются, умаляются, устраняются, прямо-таки утопают в однородной о б е з л и ч е н н о й толпе-стаде - "молчаливом, безгласном и на всё согласном большинстве", - как в болоте, будучи всецело ею поглощены, намертво сливаясь, аннигилируясь, пожираясь без остатка, теряя собственную волю и сознание, право на самоопределение и на интимную жизнь, право на собственное мнение и инициативу, повсюду проштамповка пожизненно-безапелляционными зловредными "ярлыками"-клеймом, поголовная стандартизация и грубое уравнивание, раздавливающее подобно катком любую индивидуальность, по обезличивающему общеобязательно-навязываемому с т а н д а р т у (зачастую противоестественному и ломающему его психику), - здесь уместна аналогия с мертвой шаблонно-трафаретной "формой" и живой "глиной", сродни человеческому материалу, которую пытаются всячески калеча, переминая, сжимая, втиснуть, подогнать под соответствие жестким рамкам первой, чтобы на выходе получить готовый обработанный обездушенный "кирпич" - оквадраченный и приземленный (для удобства с которым в дальнейшем только и имеют дело, забыв и отбросив конкретно-адресный индивидуальный подход взаимоотношений с каждым лицом поотдельности, с учетом личных особенностей и частной специфики, ведь "рабами" легче управлять чем "свободными", меньше забот и ответственности перед первыми, а с интересами последних - были бы вынуждены считаться). ...Подобно проиллюстрированному в культуре аллегорически гротескному образу мифического водного чудища-дракона Левиафана - перед которым всякий человек абсолютно беспомощен и пожирающем его в своё чрево, в котором он переваривается, насильно обрабатывается, перерабатывается, перековывается во всесогласнопослушного безгласного и безымянного раба. Как в гигантском муравейнике, - грубое опримитивление разнообразия социальной жизни, низведение до уподобления животному уровню организации с полным распадом прежних естественных общественных связей,

108

распадаясь, разлагаясь, раскалываясь, обесцениваясь, расщепляясь в личностной самобытности, субъект разрушительно теряет свой уникальный образ и индивидуальные черты, не позволяя им состояться, - т. е. он становится о б е з о б р а ж е н н ы м, обезличенным, обездушенным, словно насильно из него вытянули и выпотрошили живую, творческую и свободную душу, обезбожили, оболванили, зазомбировали, превратив в инфантильно-обезволенных, готовых выполнить любое самое безумное действие, перепрограммировали, заштамповали сознание внедренными навязчивыми мыслями-идеями, охмурили, заморочили, подвергли идеологической обработкевнушению, точно гипнозу, перемололи и промыли мозги - т. н. "исправление мышления", "ментальное изнасилование" или "манипуляция сознанием", мечтая применить навроде "электрошока мозга", насильно выправить мысли людей в удобное им нужное русло, с использованием различных интенсивных физических методов-приемов изощренных пыток, через создание чувства ложной вины и общей дезориентации, садистски-извращенного насилия и устрашения, лоботомировали, лишили чувства совести, оскотинили, обесчеловечили, устранили "Человека" в человеке. ...Навсегда потеряв свою первичноданную с в о б о д у, субъект полностью поглощается, заглатывается, всасывается чей-то управляющей им чужой надволей, безальтернативно навязанной ему - в качестве якобы единственно возможной "объективности" (хотя очень сложно бывает углядеть что-то по-настоящему правдивое в этом навязанном извне "реализме", ирреальном в своей сути, когда разница внедренной в сознание чуждой "матрицы" и действительно реальной жизни всем очевидна). Насильно изменив природу и сознание людей, переформатировав их, превратив их в янычар системы, превратили каждого человека в "манкурта", не помнящего ни имени, ни рода, ни племени, ни самого себя, а всего лишь став бесчувственной частью, кирпичиком из которых складывается его будущая "тюрьма", для однородно-бесправной массы заключенных как на рабской каторге, попав в эти кругижернова адовы, люди превращались в анонимов, теряющих даже право на свое прирожденное имя, утрачивающих облик человеческий, становясь несмысленным стадом, согнанные и запряженные под одно "ярмо", и как раз именно живой человек - является расходуемым «материалом» этой монструозной машины, общества-монстра, нуждающегося в постоянных невиданных жертвах для своего утверждения и функционирования, с его волюнтаристскиавторитарной моралью "волчьей стаи", дармовым «пушечным мясом» для неё, безымянным винтиком в кибернетическом механизме управления и планирования некоего закрытосамоотчужденного общества-инкубатора, выводящего, выращивающего и штампующего клоноподобных (особей), вы им нужны, не как личность с правами и свободами, а лишь как "биоресурс" - и из которого можно скроить то, что им нужно, выплавить болванку, соответствующую их стандартам, или низводя до общества-стада дрессированных обезьян, с порядковым номером, как в некоем конвейере, где незаменимых нет, со ржавой-скрипучей бюрократичной неповоротливостью, скрежеща, лязгая и клацая зубьями-шестеренками, механически, безжалостно и неутомимо перемалывающем судьбы миллионов людей, не знающем ни благоговейно и пристойно-почтительного стыда, ни снисходительной жалости, ни соучастливо-человеколюбивого сострадания к чужим слезам, - обстановочкой уподобляясь перерабатывающему "мясокомбинату", выращивая в "инкубаторах" уже рафинировано готовое, евгенически отобранное и стандартизированное для будущей переработки живое "сырье". ...В итоге запирая всех в культурном и информационном вакууме, морально дичая и вырождаясь, становясь похожим более на автомат-биоробот, запрограммированным на слепое-бездумное исполнение чьих-то безумных команд и произвольных распоряжений "сверху" - без понятия о рамках совести, превратив в идиотски бездумную машину, заводную куклу-болванчика, повторяющего как попугай словно заведенная шарманка то что ему приказали делать и думать другие, а не на прежнего самостоятельно мыслящего человека, создав у него чувство непреодолимой з а в и с и м о с т и от системы (вне соблюдения установленных идиотских правил которой, якобы уже и нормально жить нельзя). Однако человек нигде не может оставаться самим собой, но каждый прибывший проходит через несколько таких навязанных ему условных "ролей", превращается в манекен, тряпичную "куклу"-марионетку за нитки которой деспотично дергают закулисные "кукловоды", - и такая подавленная и загнанная вовнутрь личность искусственно подменяется абстрактной строго номенклатурной р о л ь ю, с навязанной моделью поведения и натянутой маской шаблонного соответствия требуемым от неё новым "нормам", пляша под дудку новых "кукловодов", становясь жалкими безмозглыми марионетками в "большой игре". Среди коллективной диктатуры, - поглощающей, отускляющей,

109

обесцвечивающей, угнетающей, подавляющей, разрушающей на корню всякое творческое жизненное своеобразие, полностью монополизируя собою по своим жестким подцензурным стандартам всю сферу общественно-творческой жизни, в унылом-единообразии как на кладбище мертвых, средь гробового молчания которого удобнее слышать лишь свой собственный голос, а мнение всех прочих живых - не в счет... ""Мы", сложенное из самодовлеющих "Я", вообще не есть "Мы", ибо "Мы" есть единство "Я" и "Ты", т. е., предполагает некое самопреодоление "Я", выхождение его за свои собственные пределы, внутреннее самоотречение (в любви друг к другу); но и "мы", ради своего осуществления загубившее "Я" - тоже не есть истинное "Мы", а есть мертвая порабощенная масса; и, с другой стороны, "Я" есть одновременное и первичное, в себе утвержденное начало ибо только такое, из глубины бытия идущее спонтанное самообнаружение мы и называем свободным "Я", живой личностью, полнокровным человеком, и существо, которое только и мыслимо в составе (добровольно организованного) "Мы". И где "мы" и "я" стремятся утвердить свою собственную власть, свое самодовлеющее бытие, они находятся, как указано, в безвыходной коллизии между собой; но где каждое из них есть лишь путь и форма служения правде, общей заботе ради блага друг друга, борьба заменяется мирным сотрудничеством. Ибо только в этом случае сознание святости и абсолютности этих начал не ведет к притязанию на единодержавие каждого из них в ущерб другого: сознавая свою святость, как проводников и служителей правды и любви, каждое из этих начал сознает свое внутреннее сродство с другим, ему противостоящим и его дополняющим "Я"; и "Мы", которое уже не есть просто человеческое "мы", а единство людей в служении друг другу, находит также внутри себя каждое отдельное "Я", как органически сопринадлежащего к нему соучастника-собрата" (По словам С.Л. Франка). "Ложь социального реализма, по которому те или другие общественные учреждения и интересы имеют верховное, решающее значение сами по себе, – но вопреки им человек не есть только общественное животное. Никакой человек, ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться как только средство или орудие – ни для блага другого лица, ни для блага известной группы лиц, ни для так называемого «общего блага»: это «общее благо» или «общая польза» имеет право не на человека, как лицо, а на его деятельность, или труд, в той мере, в какой этот труд, служа на пользу общества, вместе с тем обеспечивает трудящемуся достойное существование; право лица, как такого, основанное на присущем ему и неотъемлемом от него человеческом достоинстве, на формальной бесконечности разума во всяком человеке, на том, что каждое лицо есть нечто особенное и незаменимое и, следовательно, должно быть самоцелью, а не средством или орудием только, – это право лица по существу своему безусловно, тогда как права общества на лицо, напротив, обусловлены признанием личного права. "Общее благо" или "общая польза", чтобы иметь значение нравственного принципа, должны быть в полном смысле общими, - т. е. относиться не ко многим только или большинству, а к о в с е м б е з и с к л ю ч е н и я. То, что есть действительно благо всех, тем самым есть и благо каждого, – никто не исключен, и, следовательно, служа такому общественному благу как цели, каждое лицо не становится через это только средством или орудием чего-то внешнего и чуждого; истинное общество, признающее безусловное право каждого лица, не есть для него отрицательная граница, а - положительное восполнение; служа ему с самоотвержением, лицо не теряет, а осуществляет свое безусловное достоинство и значение" (Вл.С. Соловьев). П е р с о н а л и з м (по С.А. Левицкому) - главное условие и основа всякой соборной с в о б о д н о й с о л и д а р н о с т и, ибо только полноценная "личность" с "личностью" могут установить добровольновзаимообязывающий правовой контакт с уважением чужой свободы (через обоюдное признание достоинства самоценности человеческой личности друг друга, во взгляде которого каждый человек является неповторимым и своеобразным явлением, представляющим определенную и незаменимую ценность). В отличие от гордого индивидуализма (1), с его естественной склонностью к эгоцентризму, и, с обратной стороны - от принудительно-стадного практического коллективизма толпы растворяющей лик человеческий в безликой массе (2), но напротив, в соборно-альтруистичной солидарности (3) - естественное дополнение и восполнение личности индивидуальной, отношение между личностью и обществом в принципе есть отношение взаимодополнения и взаимообогащения, а не изначального антагонизма, сглаживаемого лишь в порядке компромисса, если, с одной стороны, личность есть часть общества, то в более глубоком смысле общество есть часть личности, подлинной личностью является не только тот, кто нашел

110

свое "Я", но и тот, кто нашел свое "Мы", включаясь в которое, он находит свое место в обществе и истории, личность осуществляет себя не в самоутверждении, но в общении и сотрудничестве с себе подобными и в служении сверхличным ценностям, человеческая личность, как существо одаренное царственным даром свободы, обязана беречь эту свободу, ставя ее выше ценностей личного и общего блага, солидарность без персонализма философски беспочвенна, персонализм без солидарности социально бесплоден, ибо если личность по своей первозданной природе свободна, то общество по своей первозданной природе солидаристично. "Третьи завладели этими бессильными камнями (людей, превращенных в по-рабски обезличенную "вещь" - Прим. Авт.) и из суммы их создали (тоталитарный) Строй. Такой Строй тоже не возвышает людей. Он тоже лишь выражение суммы. Он есть власть коллектива, переданная в руки личности (диктатора). Оно есть господство камня, который по видимости отождествляет себя с другими камнями, над совокупностью камней. Этот строй откровенно проповедует мораль Коллектива, которую мы пока отрицаем, но к которой сами же постепенно идем, потому что мы забыли о Человеке — а ведь только он может оправдать наш отказ. Что могли бы мы противопоставить культу Массы? Во что превратился наш величественный образ Человека, порожденного Богом? Я понимаю глубокий смысл Смирения, которого требовали от личности. Смирение не принижало личность. Оно возвышало ее. Оно раскрывало личности ее роль Посланца. Требуя от нее почитания Бога через ближнего, оно в то же время требовало, чтобы она почитала Его в самой себе, сознавая себя вестником Бога, идущим по пути, начертанному Богом. Смирение предписывало ей забывать о себе, тем самым возвышая себя, ибо если личность станет преувеличивать свое собственное значение, путь ее сразу же упрется в стену. Любовь к Богу возложила на людей ответственность друг за друга и предписала им Надежду как добродетель. Ведь каждого человека она превращала в Посланца того же самого Бога, в руки каждого отдавала спасение всех. И никто не имел права отчаиваться, потому что каждый был вестником кого-то более великого, чем он сам. Отчаяние было равносильно отрицанию Бога в самом себе. Только каждый в отдельности отвечает за всех. Я впервые постигаю одну из тайн религии, породившей духовную культуру, которую я считаю своей: «Принять на себя бремя грехов человеческих». И каждый принимает на себя бремя всех грехов всех людей. ...Пока моя духовная культура опиралась на Бога, она могла спасти понятие добровольной жертвы, которое создавало Бога в сердце человека; чтобы поведение каждого по отношению к самому себе и другим не было слепым подчинением законам муравейника, а стало свободным проявлением любви. Долг врача состоял в том, чтобы, рискуя жизнью, лечить зачумленного, кем бы он ни был. Врач служил Богу. Его не унижала бессонная ночь, проведенная у изголовья мошенника. Незаметно у нас появилась мораль Коллектива, которая пренебрегает Человеком. Эта мораль может объяснить и принудить, почему индивидуум должен жертвовать собой ради Общества. Но она не может объяснить, не прибегая к словесным ухищрениям, почему Общность должна жертвовать собой ради одного человека. Почему справедливо, чтобы тысячи людей приняли смерть ради спасения одного осужденного невинно. Фанатичные приверженцы этой новой "религии" не допустят, чтобы несколько шахтеров рисковали жизнью ради спасения одного засыпанного в шахте товарища. Потому что это нанесло бы ущерб груде камней. Они прикончат раненого, если он задерживает продвижение армии. О благе Общности они станут судить с помощью арифметики, и арифметика будет руководить ими. Им невыгодно возвыситься до более великого, чем они сами. Следовательно, они возненавидят все то, что отличается от них, потому что над собой они не найдут ничего, с чем они могли бы слиться. Всякий чужой обычай, иная раса, иная мысль неизбежно станут для них оскорблением. Они не будут обладать способностью приобщать к себе, ибо, чтобы обратить Человека в свою веру, нужно не отсечь его, а объяснить ему его роль, указать цель для его устремлений и предоставить ему сферу приложения сил. Обратить в свою веру всегда значит освободить. Собор (отсюда и "соборность" - Прим. Авт.) может приобщать к себе камни, и они обретают в нем освящающий одухотворенный смысл. Собор есть нечто совсем иное, нежели просто нагромождение камней. Собор — это геометрия и архитектура. Не камни определяют Собор, а, напротив, Собор обогащает камни своим особым смыслом. Его камни облагорожены тем, что они — камни Собора. Самые разнообразные камни служат его единству. Даже уродливые каменные чудовища и те участвуют в общем гимне Собора. О Соборе нельзя сказать ничего существенного, если говорить только о камнях; о Человеке нельзя сказать ничего существенного, если пытаться определить его только свойствами людей. Мы рискуем подменить наш Собор ("соборность") суммой камней. Но груда камней

111

ничего к себе не приобщает, и, не обладая такой способностью, она давит (насилием и террором)" (По словам Антуана де Сент-Экзюпери).

112

*** (Глава VII) Разум обретает ценность лишь тогда, когда он служит Любви ...иерархичность мира воспринимаемых ценностей и требуемая адекватность нашего нравственно-должного ответа на значимость каждой; ...истина - не может лежать вне любви, и в этом мире нет ничего важнее бескорыстной любви - нравственного критерия жизни Душу человека выдает более не его интеллект, а - с е р д е ч н о с т ь. Можно гордиться своим интеллектом, количеством знаний, эрудицией, умениями - и, одновременно, надменно хвастливо кичиться этим, превозносясь над прочими. Не внешняя привлекательность, преходящая словно пар и увядающая как трава по осени, и такие же мимолетные богатство, роскошь, знатность, сила, интеллект, таланты, слава, имидж, здоровье и прочие атрибуты земной успешности, в роскошных украшениях и пышном щегольстве самолюбования собой, подобно павлину перьями, - но благородная красота д о б р о д е т е л ь н о й д у ш и, сияющая обаятельной добротой как бы изнутри и преображающая весь его внутренний облик личности. Но при этом не имея в сердце сопереживающей нуждам ближних л ю б в и - все они, как мертвый груз, принесут только вред душе, служа развитием кровавого "злого гения" в нас, нигилистично-голый разум без узды морали, без понятий о стыде и совести, ведь понятие "разумность" - помимо самого интеллекта, предполагает ещё и к у л ь т у р н у ю в о с п и т а н н о с т ь (как если бы дать большие мозги некультурной и невоспитанной обезьяне - она "такого" натворит!). В конечном счете, именно элиминация этической составляющей из рационального дискурса приводит к общечеловеческим проблемам. Как писал Ганс Йонас: "Также и благоговению с трепетом нам следует учиться заново, с тем чтобы они уберегли нас от ложных путей нашей технократической мощи: например, от экспериментов с телесной организацией человека, дерзновенное вторжение в глубины человеческой природы, пытаясь её как-то "улучшить" или "видоизменить". Парадокс нашего положения состоит в том, что мы должны обрести утраченное благоговение в трепете: благоговение перед тем, чем был и чем является человек – в содрогании при мысли о том, чем он мог бы стать и что, в качестве такой отрицательной возможности, таращится на нас из предвидимого будущего, благодаря технологическим попыткам "улучшения человеческой природы" (т. е. боясь нарушить образ и подобие, в том числе и внешнее, изначально данное человеку от Бога - Прим. Авт.). И лишь одно благоговение, поскольку оно раскрывает нам "святое", т. е. то, что ни при каких обстоятельствах не может быть поругано, убережет нас также и от того, чтобы ради утопии "будущего" было осквернено реально настоящее, от желания купить первое ценой второго". К примеру, используя свою образованность - во зло и вред другим, на неэтичные биомедицинские исследования на подопытных людях как на "кроликах", на умалишенных, не отдающих себе отчета в том, что с ними вытворяют, или на подневольных заключенных, заранее "приговоренных" и "обреченных", видя в пленных не людей, а материал для бесчеловечных опытов, и др. вынужденных обитателях спецучреждений без их ведома и согласия, эксперименты на эмбрионах - практикуя высокотехнологичное убийство (поставленное "на конвейерный поток"), на изобретение более изощренных способов убийств и пыток, применяя ради насильственного господства над слабейшими и т.п., - вот до чего может дойти прямо-таки дьявольская логика, человеконенавистнически-циничный корыстный просчет, ведь логически объяснить, доказать якобы неотложную необходимость, подвести "научноидеологический фундамент" и самооправдать любую свою гадость-злодеяние всякий на то способен!.. Как пишет Иван Ильин: "Беда современного человечества состоит в том, что оно как бы разучилось переживать совестный акт и отдаваться ему, что весь его «ум» и вся его «образованность» есть мертвое и отвлеченное действие рассудка, недурно соображающего о «целесообразности» разных средств, но ничего не разумеющего в вопросе о священных целях жизни. Беда в том, что современный человек научился «относиться критически» к священной, иррациональной глубине совести, ограждать, себя от его голоса и иронически подсмеиваться над совестными людьми. Среди современной интеллигенции царит не высказываемое, но молчаливо подразумевающееся и все более укореняющееся воззрение, будто «умному» человеку, собственно говоря, решительно нечего делать с совестью; у него много других дел поважнее; ему надо приспособиться к сложным законам общественности, хозяйственности и политики для того, чтобы научиться комбинировать эти законы в свою собственную пользу и на этом построить свое благополучие; якобы жизнь человеческая строится

113

не на праведности, а на живом движении инстинктивного своекорыстия и на живом сплетении противоборствующих личных и массовых интересов; жизнь не нуждается в совестном акте, а совестный акт неизбежно отвергает и разрушает нормальную жизнь; жизнь становится все сложнее и труднее, борьба за существование требует все большего внимания и напряжения... при чем здесь «совесть»? что она может дать, кроме новых и притом бесплодных осложнений и забот? пускай над ней возятся люди «сентиментальные», «глупые» и не приспособленные к реальной жизни, а им, «умным», — не до того... Еще один из классических ложных путей, ведущих не к совести, а от совести, есть путь интеллектуализации совестного акта. Эта ошибка состоит в том, что люди ждут от совести суждения (indicium), т. е. облеченного в понятия и слова приговора. Но для того, чтобы получить такое логически оформленное суждение, необходимо, чтобы между «приговором» и совестным актом выдвинулась функция мышления. Мысль, вдвигаясь между совестью и приговором, начинает сначала заслонять показание совести, потом насильственно укладывать его в логические формы, искажать его своими рассуждениями и даже выдавать себя за необходимую форму совестных показаний. Ум заслоняет совесть; он умничает по-земному, по-человеческому, внося свои эмпирические соображения о целесообразности, пользе и т.д. От этого человек теряет доступ к совестному акту и начинает принимать рассудочные соображения своего земного ума и земного опыта за показания самой совести. Воображая, что он имеет дело с совестным актом, он оказывается на самом деле в положении какого-то морального аптекаря перед какими-то рассудочными житейскими весами; на которых он взвешивает сначала все аргументы «за» такой-то поступок, потом все аргументы «против» такого-то поступка, а в дальнейшем, может быть, и силу доказательности каждого из этих «за» и «против». Слагается целая доктрина моральной «казуистики» (от слова casus—случай), которая не имеет никакого отношения к совести и свидетельствует только о том, что доступ к совестному акту утрачен. Житейский ум с его рассудочной логикой застилает совесть как бы дымной завесой; соображения «за» и «против» поедают друг друга; несомненный, очевидный призыв совести заслоняется условными соображениями о «сравнительно лучшем» и «сравнительно худшем», о «вероятности» того или иного суждения, о «позволенности» такого-то образа действий, о его «сравнительной погрешности» и «простительности» и т.д. Совесть перестает быть, по классическому выражению Цицерона, силою (vis); она оказывается растерянною слабостью, поедающею более или менее «вероятные» и «доказуемые» советы или позволения в трудных случаях жизни; и в конце концов от нее, строго говоря, не остается ничего. Вот почему гораздо лучше и продуктивнее обращаться к совести много раз для получения единичных указаний в отдельных случаях жизни, чем требовать от нее общих правил и рецептов, которые, быть может (именно вследствие их отвлеченности и общности), удастся «помыслить» и «формулировать», но не удастся применить к жизни. И здесь, как всегда, милосердный самаритянин будет выше теоретизирующего фарисея". ...Мы слишком сурово "серьезны", вплоть до отчаянья, до потери веры в доброе в жизни, живую красоту окружающего мира безжалостно деромантизируя и низводя до сухой мертвящей рафинированной рациональности, словно превратившись в бесчувственные машины леденящего однобокого "умничанья", нигилистически всё детерминируя и препарируя вплоть до пустой бессмыслицы в остатке: "Мы так много знаем, так страшно много знаем, но это остается праздным, бесплодным знанием; это знание лежит в нас, как книга на полке, — в любую минуту можем взять и прочесть и перечесть, и можно о ней говорить — но это н е ж и з н ь. А одно слово, прожитое до конца, могло бы нас сделать другим человеком. Примеров героического или простого подвижничества бесконечно много; но все подвижничество сводится к тому, что человек не дал слову залежаться, что человек не дал слову звучать пустым звоном, а из него сделал жизнь" (Митр. Антоний Сурожский). Какая польза многим отвлеченным знаниям, если нет в нас жертвенной любви на благо ближнего, придающей их использованию оттенок ч е л о в е ч н о с т и; нет бережливой благовоспитанности в отношениях с окружающим миром и экологией природы, нет благоговения к достоинству чужой жизни? - иначе мы принесем один только вред, за сухой рациональностью многие забыли про простую, по-искренне теплую и живую любовь, ущербно-скупой сухой бессердечной рациональностью и холодной циничной расчетливостью в деле изобретательности хитрых средств корыстного обогащения, бессовестного извлечения прагматической пользы из слез обделенных нами ближних-собратьев по-человечеству. "...Грех-то прикрывается тем, что он во имя человека, но чем бы ни был прикрыт грех, он всегда остается грехом. И стон этих

114

несчастных животных, мучения, которые они переживают, - и это опять-таки «ради человека». Все - «ради человека» (абстрактного). Всякий ужас, всякое злодеяние – все «ради человека». Так вот, дорогие мои, когда все это возьмешь во ум, когда слышишь этот стон брошенной и позабытой родными старушки, когда видишь бесприютную собаку, когда во дворе к тебе бездомная кошка бежит и жмется к твоему сапогу, - когда прислушаешься к этому в тишине, в молитвенной тишине, то страшно становится в жизни" (Архим. Сергий (Савельев) ). Называясь "человеком разумным", он часто использует злоупотребляя свой разум лишь во вред себе и другим: "...Люди хвалятся каким-то разумом. А я смотрю на них по их главным делам - греху, злу и смерти. И делаю вывод: если их разум исчерпывает себя тем, что измыслил и сотворил грех, зло и смерть, тогда это не дар, а проклятие. Разум, живущий и выражающий себя через грех, - это наказание Божие. Великий разум без великой доброты - это невыносимое проклятие. С разумом, но без доброты и нежности, человек - это законченный демон. Человек разумен, но без доброты и милосердия он - ад для нежной души, ад для печального сердца, ад для незлобивых очей, ад для кроткого существа. К одному желанию возлетает моя душа: чтобы не жить мне ни на этом, ни на том свете рядом с разумным человеком, не имеющим ни доброты, ни сострадательной нежности!" (Преп. Иустин Попович). "Разум обретает ценность лишь тогда, когда он служит любви. Ни разум, ни интеллект не обладают творческой силой (сами по себе в отрыве от воли и настроя души - Прим. Авт.). Оттого, что у скульптора есть знания и интеллект, руки его не становятся гениальными. Только любовь направляет резец ее творца. Мы слишком долго обманывались относительно роли интеллекта. Мы пренебрегали сущностью человека. Мы полагали, что хитрые махинации низких душ могут содействовать торжеству благородного дела, что ловкий эгоизм может подвигнуть на самопожертвование, что черствость сердца и пустая болтовня могут основать братство и любовь... Слишком легко ошибиться в правдивости слов, равно как и в истинной цели поступков. Человек направляется к своему дому: я не знаю, что он несет туда - ссору или любовь. Я должен спросить себя: "Что это за человек?" Только тогда мне станет ясно, к чему он тяготеет и куда идет. Каждый в конце концов приходит к тому, к чему тяготеет... Чистый логик, если никакое солнце не тянет его к себе, увязает в путанице проблем, никакого предопределения не существует. ...Чем нужно быть? Вот основной вопрос, потому что только дух оплодотворяет разум. Дух бросает в него семя грядущего творения. Разум завершает все остальное..." (Антуан де Сент-Экзюпери). Учитывая и моральные доводы (чья необходимость подобна питающему корню для культурного развития души), воздействие совести на разум ("нравственного чувства" - естественно-присущего личности сопоставления между долженствованием и её бытием, в котором ей дано возвыситься до понимания онтологического достоинства каждого человека и степени оценки соответствия с ним своего поведения), кроме критериев "выгодности": "Один лишь разум не может рассматривать некоторые действия, как нравственно-добрые, а другие, как нравственно-дурные. Ему свойственно находить те или другие из наших и чужих действий или умными или глупыми, целесообразными или нецелесообразными, выгодными или невыгодными, и только. Между тем, что-то побуждает разум противопоставлять самые, подчас выгодные возможности действиям добрым, осуждать первые и одобрять последние. Он усматривает в некоторых человеческих поступках не только выгоду или просчет, подобно математическим вычислениям, но дает нравственную оценку поступкам." (Еп. Александр (Милеант) ) Характер о ц е н к и которых (вещественной и невещественной ценности наших поступков) и присвоение им особого-уникального р а н г а в иерархической системе - зависит от специфического качества оцениваемого Объекта. Иногда происходит неоправданное смещение ценностей, например, когда бюрократически-формальное подавляет собою изначальное уважение к ценности личности самого человека: "Ровно как учитель видит в несмышленом ребёнке "нерадивого бездаря", а не ребёнка, также и судьи в несознательном оступившемся подростке видят взрослого "матерого преступника". Происходит смещение ценностей. Похожая ситуация в школе - если ребёнок не знает таблицу умножения или физического закона, он не представляет интерес для учителя. Более того, зачастую он отвергается как личность, педагог не видит в ученике живого ребенка. Но ведь даже если ребенку трудно даётся учение, его всё равно можно воспитать так, чтобы он стал хорошим отцом или матерью, посеять в его душу и развить в нем добрые качества характера. Физику знать конечно нужно, но не бросить морально ребёнка - важнее. Детям прежде надо тепло дать, отогреть душу, научить чему-то нужному в жизни, дать

115

ему силы жить дальше. И не только научить внешне, но и внутри, душу вырастить" (Александр Петрынин). Любовь к человеку как л и ч н о с т и всегда будет п о д л и н н е е и полнее, находясь в ы ш е рангом привязанности к чему-то б е з л и ч н о м у (представляющей собою лишь её аналогию, отражение, подобие) - подобно любви к Богу-Личности как прообразу и основанию любви к человеку ("Возлюбить Бога всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью, и возлюбить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв" (ср.: Мф. 22:33) ), ибо только так по-настоящему раскрываются её существеннейшие черты. Совершенная любовь к Богу органично приводит к любви к ближнему, приобщаясь к бесконечной любви Бога к человеку. "...Что пользы, дети, если имеет кто все, но не имеет любви спасающей? Если кто сделает большой обед, чтоб позвать царя и князей, и все приготовит богато, чтобы ни в чем не было у него недостатка, но нет у него соли, можно ли будет вкусить такого обеда? Без сомнения, невозможно. Напротив того, и траты напрасны, и труд погубил он, и навлек себе неприятность от приглашенных им. То же и здесь. Что пользы трудиться на ветер, если нет любви? А без нее всякое дело, всякий поступок нечисты. Приобрел ли кто девство, постится ли, пребывает ли во бдении, молится ли, дает ли приют бедным, думает ли приносить дар, или начатки, или плоды, строит ли церкви, другое ли что делает, без любви все это ни во что не вменится у Бога; потому что не благоугодно сие Господу: "Как ты отвращаешь лицо от брата своего, так и Я отвращу очи Мои от молитвы твоей и от дара твоего". Послушай Апостола, который говорит: аще языки ангельскими глаголю и человеческими, аще имам пророчество, и вем тайны вся и имам весь разум, яко и горы преставляти, любве же не имам, никая польза ми есть (1 Кор. 13,1—4). ...Ничего нет драгоценнее любви, ни на небе, ни на земле! Кто имеет сию любовь, тот блажен и в нынешнем, и в будущем веке. Кто имеет сию блаженную любовь, тот не гордится, не завидует, ни к кому не питает ненависти, не презирает убогого, не отвращается от нищего, не оставляет без призора сироту, вдовицу и странника. Кто имеет ее, тот любит не только любящих его, что и язычники делают, но и оскорбляющих. Еще говорю и не перестану говорить: блажен, подлинно преблажен человек, который приобрел любовь от чистого сердца и чистой совести, блажен человек, который пренебрег все земное и тленное и приобрел любовь!" (Преп. Ефрем Сирин). Внутренняя нравственная обязательность следования и душевного устремления к мотивирующим значимым высшим ценностям, предполагает свободу в отношении внешних видимых поступков её выражающих и изнутри наполненных ею: "...В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всём - любовь. Люби, и тогда чего хочешь — делай! Если молчишь, то молчи из любви; если говоришь, то и говори из любви; если порицаешь кого-то, то порицай любя; если щадишь кого-то, то щади из любви. Пусть корнем твоей души будет любовь - из этого корня вырастет только доброе" (Блаж. Августин); “Обязанность без любви делает человека раздражительным; ответственность без любви делает человека бесцеремонным; справедливость без любви делает человека жестоким; правда без любви делает человека критиканом; воспитание без любви делает человека двуликим; ум без любви делает человека хитрым; приветливость без любви делает человека лицемерным; компетентность без любви делает человека неуступчивым; власть без любви делает человека насильником; честь без любви делает человека высокомерным; богатство без любви делает человека жадным; вера без любви делает человека фанатиком” (Притча). А также иная притча: "Любовь пришла к гордому и он отверг её, потому что для гордого унизительно принимать любовь. Любовь пришла к тщеславному и он отверг её, потому что слава достанется не ему. Любовь пришла к завистливому и он отверг её, потому что зависть не переживает сделанного добра. Любовь пришла смиренному и он принял её с радостью, и долго был благодарен тому кто оказал любовь".

116

*** (Глава VIII) Личный долг адекватного ценностного ответа на высший призыв подлинных ценностей, как наша жизненная "сверхзадача" ...могут существовать ценности более важные и замечательные, доселе неизвестные нам, превышающие всё то с чем мы прежде сталкивались на собственном мещански-обывательском опыте, предлагающие и помогающие нам стать добрее, отзывчивее, любвеобильнее, и дарующие оправдание доброй совести, надежду грядущего вознаграждения добродетельным, придающие внутреннее основание и укоренение смыслу нашей жизни в неколебимой вечности Фундаментальность высших ценностей (таких как "смысл жизни", непреходящие основные постулаты, имеющие целью практическую необходимость для объяснения "действительного", принципы, заповеди морали и права, как образцы для сравнения и самоконтроля поступков и т.д.) имеет экзистенциальную значимость для нас как и само бытие, ибо дает ответ на метафизическое беспокойство и вопрошание духа, делает жизнь осмысленной, целеутверждающей, придает глубинную ценность личному существованию нашего "Я", в отличие от прочего индифферентно-неодушевленного мира. Жажда с о п р и к о с н о в е н и я с высшими Ценностями, имеющими духовно-нравственные корни, со взыскуемой высшей милосердной Божьей Правдой, преисполненной и преизобилующей любви, жажда иметь такие ценности, обязывающие ради сохранения своей внутренней гармонии и равновесия поступать именно так, а не иначе; руководящие в нашей жизни, живущие в сердце определяющим фактором, окрашивая всё наше существование, формирующие склонности и противостоящие низменным сторонам нашей природы, пробуждая внутрь заложенное, но многими заглушаемое, стремление к взаимопомощи и человеколюбивому состраданию при виде чужой беды; эти истины являются моральными неизменными критериями, длительно определяющими весь ход нашей жизни и поведение, сопоставляемое нами с их ценностями, через с о о б р а з о в а н и е образа нашей жизни с заповеданными ими идеалами, придающими жизни нравственный смысл и значение; ожидание и тоска по и х красоте, чистоте и святости, как "нищета духа", - способных напитать, пропитать, оплодотворить и наполнить собою пустоту души, проникая до самых глубин сознания, благодатно согреть, растопить лучшие чувства сердца, при единении с ними в их познании, своё нравственное с о д е р ж а н и е передающим и нам, через приобщенность и причастность. Эта духовная ж а ж д а как ответ на их таинственно обращенный к нам призыв; не мы их прежде возжаждали, но они нас к себе п р и з в а л и. Это познание какого-либо Объекта явления, позиции или поступка через восприятие их особых моральных качеств и значимого блага для нас (когнитивным актом познания через восприятие открывшегося нашему взору характера вещей), представляет собой необходимый базис для приобщения к "Миру ценностей", ими воплощаемых; такое п о з н а н и е ц е н н о с т е й, мотивирующих волю в должной доброй направленности, наравне с условием личной свободы, является основой любой нравственности. Подразделяющихся: (1) на нравственно-релевантные ценности (связанные в своём отношении с нравственно значимыми вещами из сфер культуры и этики, такими как интерес к объективному благу для других людей, мотивация бескорыстно-безвозмездно служить "ради пользы ближних", забота о благе личности, ценности всякой жизни, защите достоинства человека и его прав) и (2) прочие "ценности" иных сфер (интеллектуальные, утилитарные, прагматические, такие как здоровье, страсть к удовольствиям, богатству, власти, знаниям, силе и под.). Пробуждая в нашей личности соответственно-адекватный свободный волевой интенциональный ценностный о т в е т нашего отношения к Объекту (явлению, поступку, носителю и выразителю ценностей), как нравственно обязательный, в котором заключено сознание этого конечного д о л ж е н с т в о в а н и я (преданности, почтения, любви, уважения и т.д. - содержащее элемент добровольного подчинения, самоотдачи и благоговения в служении ради б л а г а того, кто для нас лично дорог и ценен), полагающегося дать Объекту ценностной ориентации и нашего почитания (например, в благоговении мы обнаруживаем требуемый адекватный ответ на достоинство Объекта нашего почитания, или видим ценность и сияние внутренней красоты достоинства человеческой личности, и понимаем, что она заслуживает уважения, доброго отношения и благоговения), - ибо этого т р е б у е т высота его значимой ценности, источника объективного блага для нас,

117

непризнание которой нанесет ущерб нам самим, не ответ на который нам сулит беды, ибо не узнав, будучи нечуткими сердцем, не ответив их возвышенному призыву или презрительно отвергнув их, мы так и не узнаем или отвергнем тот оставшийся непознанным нами "Мир ценностей", который их к нам послал... Т. е. внутреннего движения к нему (восторженного влечения, духовного порыва, восхищения, тревожного замирания сердца и всепоглощающего ликования), наделяющего конституирующим рациональным внутренним смысловым "словом"-логосом Объект своего восприятия, содержащим с п е ц и ф и ч е с к у ю о ц е н к у его положительных или отрицательных качеств, имманентный вопрос, обращенный к Объекту (для согласования нашего поведения с ним, следования ценности, воплощенной в нем), кроме ноэтического, носящий ещё и аксиологический элемент, в отношении специфической оценки Объекта: "...какова сущность его ценности, положительный или отрицательный характер она имеет?", "...что сама данная вещь может сказать о себе, в своих проявлениях и выражениях, при её ответе нашему познанию?" Процесс восприятия, нравственного познания и осмысления мира, подобен диалогу с ним: нарративно-повествовательное (от своего лица) внутреннее "слово" логоса познаваемого Объекта, адресованное нам, от сердца к сердцу, - "...моё существование имеет особую значимость для тебя, способно наполнить пустоту твоей души, придать ей жизнеутверждающий смысл!"; красота окружающей действительности, её чудесная гармония, подобна "слову" - вести, обращенной к нашему сердцу, вызывая естественный восторг или умиротворение, наполняя жизнью все существо мое и заставляя восторженно биться мое сердце, мотивируя на нечто созидательное, - в противоположность смущению, отвращению при встрече с чем-то низким, уродливым, наделяющем волю аморальными, разрушительными качествами. Это ценности, которые можно познать и приобщиться только через открытое к ним любовью сердце: то, что мы полюбили, становится частицей нас самих. При положительном о т в е т е (как занимаемой нами п о з и ц и и) по отношению к нравственной значимости этически релевантного блага, мы содейственно и доверительно открываемся перед нею, принимаем ценность, подобно дару свыше, "внутрь" себя, которая становится собственной частью нашего сердца и души, разделяем её идеалы разумом и чувствами, мыслями и желаниями, солидаризуемся с нею, делаем её общей с нами. Восприятие чего-то как истины и как блага обусловлено бытующими представлениями об "истине и благе"; к р а с о т а же усматривается непосредственно, в акте простого восприятия, - прекрасный образ восхищает человека и в то же время свидетельствует ему о какой-то реальности, отличной от его собственных представлений. Во взволнованности ценностью ("взыгранием сердца"), вызванной воспринятой и созерцаемой к р а с о т о й Д о б р а, перед высотой и чистотой его идеалов, - в чувстве счастья, ответной радости восхищения и признательной, преданной любви, - в о п л о щ а е т с я согласие нашего сердца с благом, в смирении преклоняемого перед непостижимым величием, премудростью и открывшейся важной первостепенной с в е р х з н а ч и м о с т ь ю для нас для всей нашей жизни (например, сожаление о том, что человек попал в беду, обеспокоенность, скорбь; или вызванное желание поделиться душевным теплом, богатством своей личности с другими, заполнив пустоту их одиночества); интимное, качественное, теснейшее е д и н е н и е с его ценностью, при котором она озаряет нас изнутри, преображает, формирует из нас "нового человека" на основе своих новых ценностей, установок и идеалов, воплощенных в ней; становящейся внутренней частью нашей души, личным делом, через созвучие, проникновение, погруженность, прикосновение к её духовной глубине и приобщенность к ней; наша душа становится жилищем её божественной премудрости и блаженной обителью её пречистой святой любви. "Любовь – это радостное и благоговейное видение божественности всего сущего (т. е. отношение к жизни как к святыне Прим. Авт.), непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим – эта любовь есть сама сердцевина веры; созерцать Бога значит созерцать любовь, а созерцать любовь значит иметь ее, гореть ею..." (С.Л. Франк). Как осознанное актуализирующее п е р е ж и в а н и е воодушевляющего восхищения, вдохновения и восторженной взволнованности (в случае понимания его благой пользы и возвышенно-благородного характера), имманентная с о п р и к о с н о в е н н о с т ь ниспосылаемой благодати с душой и проникновенная наполненность ею, происходящая на созерцаемом уровне в с т р е ч а с миром подлинных Ценностей в глубинах сердца, заставляющая душу благоговейно откликнуться радостью и любовью, созвучным ответом-

118

отголоском живого и отзывчивого сердца, звуками задетых струн души, причаститься кроткой радости духа, веселия мудрости, любовь в сердцах подобна согревающему и освещающему солнцу в нашей жизни, словно изнутри озаряющее и переполняющее новым светом и смыслом, подобно ликующему пению сердца от нечаянного счастья, тем самым производя органическигармонично благотворное, очистительно-облагораживающее, преображающее воздействие, окрыляющее душу, катарсис. "Закон уст Твоих для меня лучше тысяч золота и серебра" (Пс. 118:72); "Обретены слова Твои, и я съел их; и было слово Твое мне в радость и в веселье сердца моего" (Иер. 15:16); "Они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота" (Пс. 18:11). "Сердце поет, когда оно любит; оно поет от любви, которая струится живым потоком из некой таинственной глубины и не иссякает; не иссякает и тогда, когда приходят страдания и муки, когда человека постигает несчастье, или когда близится смерть, или когда злое начало в мире празднует победу за победой, и кажется, что сила добра иссякла и что добру суждена гибель. ...Сердце наше поет при виде тайн, чудес и красот Божьего мира; когда мы созерцаем звездное небо и воспринимаем вселенную как гармоническую целокупность; когда человеческая история являет нам сокровенную тайну Провидения и мы зрим шествие Господа через века испытаний, труда, страданий и вдохновения; когда мы присутствуем при победе великого и правого дела" (Иван Ильин). Бог присутствует только в чистых и добрых сердцах, отвращается путей беззаконных по которым мы идем, и постепенно со временем открывается и замечается только теми, кто в смиренномудрии следует б л а г о ч е с т и ю и ведет д о б р о д е т е л ь н ы й образ жизни. Сама по себе внутренняя этическая красота и благородство Объекта (воплощающего собой наши духовные потребности и чаемые стремления) - является первопричинным творческим источником нашей любви и благоговения к нему и его ценностям, порождающим его первостепенно определяюще-важную весомую с в е р х з н а ч и м о с т ь в наших очах, делая эти ценностные идеалы необходимыми "как воздух", без следования которым гибнет в нас чтото возвышенно-человеческое, отличающее от облика диких зверей, обнаруживая онтологическое достоинство личности человека, внутренне-смысловую оправданность и неотъемлемо естественно-присущую завершенность, уникальность каждого индивида, мотивируя и придавая священный смысл, перед святыней которой мы благоговеем, и служащей ориентиром, указывающим, с последней, непререкаемой внутренней убедительностью, которая здесь нужна душе, тот верный путь, по которому мы должны идти, то, чего мы ищем и по чему тоскуем, способное принести свет, радость, покой, умиротворение, прочность и устойчивость мятущейся, обнищавшей и изголодавшейся душе, дать опору ей твердой духовной почвы, раз навсегда заполнить, укрепить, насытить ее, чей истинно добрый идеал есть проявление свидетельства наличия подлинно сущего-в-себе, бесконечно полного, источника вечного бытия, вечно живой бесконечной жизни и реальной, всемогущей, неиссякаемой, творческой, вдохновляющей силы любви. К которым можно индивидуально добровольно приобщиться - лишь прежде самим раскрыв сердце восприятию их внутренне-содержательной красоты и нравственно-возвышенной чистоты. Содержащуюся в них л ю б о в ь, подобно восхищению красотой, нельзя насильно заполучить, нечестно приобресть лицемерным путем и обладать, можно лишь благоговейно почтительно принять как незаслуженный благодатный божественный д а р, предварительно удобрив и подготовив "почву", очистив своё сердце от нечистых желаний, от всего скверного и порочного для незамутненного ясного полноценного её восприятия, запечатления, проникновения до самых глубин нашего сердца, соприкосновенного пребывания в нас, через благочестие и добродетельную жизнь, быть готовым последовать призыву тех высших истин, воплощенных в ней, как обязательных для исполнения, вникнуть в них и связать со своим сознанием, одаривающих своим богатым духовным содержанием, которого мы не можем сами себе дать, а вольны лишь свободно с м и р е н н о и п о к а я н н о принять, впустить, вместить, вобрать, впитать им содержимые ценности в себя и удержать через солидарность и согласие с ними, и приобщиться, предаться, соприкоснуться, причастно довериться им, способным стать источником нашей надежды, нашего освящения, чистым вдохновением любви. Это именно та любовь, которую от нашего взора закрывают наши грехи; открывающая себя взыскательному уму, искренне отзывчивой душе, отдающей всю себя, обращенной к Богу в молитве, ищущему сердцу, в той мере и степени, в которой мы готовы осознать и всецело-вседушно довериться ей: "...Мы находимся в положении человека, который прислушивается к музыке великих

119

композиторов; он воспринимает через музыку только то, на что сам способен, то есть у него дрожат в душе те струны, которые уже способны отозваться на многосложность данной музыки" (Митр. Антоний Сурожский). По мысли Дх. фон Гильдебранда, каждая этическая ценность т р е б у е т т. н. «ценностного ответа», который может состоять в любви, восхищении и т.д., а также в воле к осуществлению ценностей. Фундаментальный ц е н н о с т н ы й о т в е т л ю б в и, относящийся к ценности человеческой личности как образу Божьему, включающий в себя стремление одарить, осыпать ближнего всевозможными благодеяниями, щедро украсить, сделать светлее и радостнее его жизнь, доставить приятное, благословить всеми благословениями какие только возможны, хочется каждое мгновение их жизни наполнить незабываемым счастьем, пожелать каждому личной удачи, обретения счастья и спасения (подлинного в Боге), - каким бы он ни был, достойным или нет, - такой бескорыстный интерес в самоотверженной любви к приношению объективного блага другому человеку, составляет основу, сердцевину и венец человеческой нравственности, отсутствие которого является негативным признаком морального опустошения и одичания, в этой любви, как активном о т в е т с т в е н н о м действии, обретает высшую зрелую форму г у м а н н о е человеческое отношение к человеку (например, терпеливое постоянство, хранение верности, есть существенный элемент любви, как ответа на неизменный характер значимости каких-либо ценностей и их обязывающих требований). Ценностный ответ это о т в е т на онтологическую значимую д а н н о с т ь и этическую к р а с о т у, Объекту присущих, по отношению ко благу Объекта ценности: например, наша заинтересованность в благополучии ближнего, дорогого нам человека, наш душевный отклик на зов его страдающего в тоске сердца, нуждающегося в нашем утешении; или например, возвышенный ответ на достоинство наших ближних, заключенный в исполнении заповеди "любить Бога и ближнего" (см.: Мф. 22:33), мотивирующий и содержательно наполняющий все наши поступки, направленные на помощь и спасение нуждающегося человека; в этом осуществляется завершенность и специфическое совершенство, придающее ему особую нравственную ценность. Такой с в о б о д н ы й и д о б р о в о л ь н ы й интенциональный ценностный о т в е т отзывчивой души, воплощаемый в реальных нравственных действиях в ответном поведении, реализующем эти данные ценности в нашей жизни, мотивируемый нравственной о б я з а н н о с т ь ю, включающей в себя повелительные требования категорического д о л г а, соблюдение которого, как ценностного ответа, - приносит человеку подлинное высшее благо. И даже более того, по словам Ивана Ильина: "И тот, кто переживал такие состояния, тот знает, что здесь нет также ни «долга», ни «обязанности». Ибо долг как бы исчез в праведном и целостном ведении, он переплавился в доброй воле и не противостоял ей тогда, и не противостоит ей и теперь. И обязанность, как таковая, совсем не появлялась на горизонте души; была лишь одна свободно признанная необходимость, не расщеплявшаяся на «обязанность» и «влечение». Это час милосердного самаритянина, который даже не чувствует себя «жертвующим», ибо «жертва» его растворилась в потоке искреннего сострадания. Все утонуло во вдохновенном порыве — свободы и любви..." Который вопреки внешнему давлению предпочтет чем-то пожертвовать и испытать трудности, страдания, чем отказаться от помощи ближнему человеку или обмануть, бросить на произвол его, - тем самым включает в себя признание нравственного блага т а к о й п о з и ц и и - честности и верности, и недостойности - нравственного зла предательства. ...Потребность творить добро, дать отпор злу, не потакая, - это как духовное свойство, это долг чести и совести, н р а в с т в е н н а я п о т р е б н о с т ь д у ш и, требование м и л у ю щ е г о с е р д ц а. Здесь возникает свободная ответная реакция на ценность: например, увидеть изначальную внутреннюю красоту и достоинство человека, неискаженное сияние образа Божьего в нем, сокрытых и погруженных за мутным слоем его внешне-наносных недостатков; помочь ему раскрыть это в себе, поднять на поверхность, чтобы он понял и увидел в наших глазах и, особенно, поступках, уважение к своей личности, что кто-то по-прежнему видит в нем ценность, он не брошен всеми; или например, какая-то опасность или несправедливость по отношению к близкому нам человеку, порождает в нас незримый ценностный ответ в глубине любящего преданного сердца и воплощаемый в реальном жертвенном поступке - приложить все свои силы и возможности, физические и душевные, на какие мы способны, ради защиты и спасения тех, кого мы любим. Бедственное положение несчастного человека - т р е б у е т от

120

нас ответа н р а в с т в е н н о й п о з и ц и и, ценность данной человеческой личности требует, чтобы в нас возникло со-чувствие и волнение к его страданиям, придающие нравственную значимость этой ситуации не только для самого несчастного, попавшего в неё, но и для всех тех прочих людей, кто не остался к ней равнодушен, не прошел безучастно мимо; жизнь и благополучие человека имеют ценность независимо от обстоятельств, при которых он их лишился и его личных моральных качеств (недостоинств, недостатков), которые могли послужить поводом к выпадению за обочину социума, даже если он и сам виноват в своих проблемах, то это не оправдывает нашего отказа ему помочь, подать надежду на исправление и возвращение обратно. В соответствии со своей сущностью, внутренне-заложенной в природе души направленностью, человек призван высказать оценочное отношение к какому-либо ужасающему его явлению несправедливости и бесчеловечности (рассматривая любую жизненную ситуацию в свете её возможного нравственного значения для нас), а также, порой неосознанно, ориентирован на нравственное благо жаждой гармонии, справедливости, порядка, миротворчества, поиска и стремления к правде, добру и т.п., имея естественное отвращение, антипатию к безнравственному, нежелание поступать общественно дурно, непорядочно (нравственная сознательность и сила воли в подобной позиции проверяется в критических ситуациях, вынуждающих к противоположному, преступному, беззаконному). В п о с т и ж е н и и позитивной или негативной ценности (достоинства или недостойности какого-либо явления) и в её требовании дать о т в е т н а ш е й с о в е с т и (предостерегающей от совершения нами чего-то предосудительного), - в котором она (ценность) приобретает своё определенное нравственное з н а ч е н и е для нас, к примеру, относительно оценки наших действий, установок, поступков: (1) достоинство добродетелей смирения, распространяющих животворную, побеждающую уныние, духовную радость, добрый мир и любовь вокруг себя, примиряющих одних с другими, приносящих покой и утешение измученной душе; и (2) безобразность надменных помыслов и горделивых страстей, жертвующих ближними ради удовлетворения планов и желаний эгоистичной чувственности собственного "я", неистово беспощадных к тем, кто встретится досадной помехой поперек у них на пути. Объект нравственных ценностей т р е б у е т должного ответа совести (как нравственной обязанности, дела чести и долга, понимания насущной необходимости нравственно поступать так, а не иначе; такой ответ, имеющий отношение долженствования, наполненный сознанием того, что Объект заслуживает этого данного надлежащего ему ответа), - не потому, что он отвечает утилитарной выгоде и чувственным удовольствиям для нас, а оттого, что воплощает в себе все самые лучшие значимые качества высокого достоинства благородных начал, идеалы добра и справедливости, придающие оправдательный Смысл бытию, находящиеся в согласии и гармонии с Благом (духовными потребностями) нашей души, ради которых многие нередко жертвуют всем остальным (приносящим лишь субъективную пользу материального благополучия и телесного комфорта).

121

*** ЧАСТЬ 3-ИЯ. ЖИЗНЬ ИЗМЕРЯЕТСЯ НЕ ТОЛЬКО ДЛИНОЮ ПРОЖИТЫХ ЛЕТ, А ЕЩЁ И ПОЛЬЗОЙ И ДУШЕВНЫМ ТЕПЛОМ, ОТДАННЫХ ЛЮДЯМ. (Глава IX) С чистой совестью даже умирать не страшно, ибо праведная смерть - свята, зато жизнь - мертва без Любви ...зло - это как воинствующая немощь, моральная ущербность и поврежденность, сама бессильная творить созидательное добро, лишь паразитирующая на беспомощности слабых запугивая, унижая, оскорбляя, причиняя им боль, самоутверждаясь, будучи само уродливо оно стремится и всех изуродовать, сделать подобными себе; ...сопротивление злу - возможно лишь чрез созидание положительного блага, ибо свет не борется, но рассеивает тьму, заполняя её пустоту своим жизнеутверждающим содержанием; ...человеком быть трудно, немало тех кто, потеряв чувство совести, предпочли звериный облик, - не может человек не сострадать несчастному, но может подавить в себе это сострадание... Дело в том, что на свете есть добро. И добро сильнее зла. Добро, по природе своей, - с а м о д о с т а т о ч н о; зло же, в свою очередь, напротив, не может обойтись без антагонии первому, как бы заполняя своей грязью пустоту его отсутствия, паразитируя на нем, и не имело бы власти, если бы не предсуществовало заведомо первичноданного Б л а г а: ...ибо невозможно так глубоко огорчить и опустить того, кто не обладает исходными свойствами личности, нельзя сделать несчастными тех, кто никогда не испытывал счастья, изначально безвозмездно предоставленного нам жизнью в качестве явленного высшего дара, - человек всегда подсознательно втайне будет интуитивно предчувствовать бесконечно высокое своё исконное достоинство, и в этом уже заложенную его победу и свободу, над навязываемым ему внешними обстоятельствами униженным страдающим положением. Зло жаждет изуродовать всякую изначальную чистую красоту, напялить своё грязное мрачное оскверняющее рубище, подчеркивающее чужие недостатки и уродства, очернить, оклеветать, насильно сделать подобным по мерзости себе и частью ему покорной униженной серой массы, желает видеть всех втоптанными в грязь в беспомощной слабости - будучи само пресмыкательствуемо на коленях перед страстями порока, равными самому себе в своей никчемности, пошлости и бездарности; а на самом деле - втайне трусливо боится обнаружить возможность собственного поражения не смея открыто в равной борьбе противостать перед сильными духом. В этом мире зло выглядит более явно, дерзко вызывающе-самоуверенно, скандально-эпатажно, сногсшибательно-ошеломляюще, пользуясь орудием лжи, клеветы, хвастовства, тщеславия, болтливости, чуждо серьезности и объективности, будучи до предела тенденциозным, патетично-пропагандистски самоагитируемо и самопревозносимо, сопровождаясь взвинченным пылким пафосом, в дурмане азарта и экзальтацией, с приземленно-меркантильными и эгоистическими мотивами, тщеславными интересами, пытается впечатлить, пустить пыль в глаза, напыщенно-крикливо с апломбом и пеной у рта, запальчиво-раздраженно, нетерпимо, демагогично в попытках доказать своё значение и неизбежность, всевластность, крутость, силу и всемогущество, шокировать, парализовать нашу волю для сопротивления ему, ужаснуть и себя навязать - создавая некий пленительно-таинственный ореол владения чем-то недоступным простым смертным и антураж некоей элитарности вокруг себя, нагло и гордо самоутвердить само себя - вопреки мнениям и интересам прочих, лукавее, хитрее и изворотливее в методах пропаганды, запутывая и переворачивая всё с ног на голову, заметнее своей неприглядностью, уродством гротескных форм. Зло поражает, но в этой манящей "привлекательности зла" (подобно созерцаемому гипнотическому взгляду «дракона смерти») - нет ничего, кроме наглой лжи и пустого превозношения, пускающего едкую-черную магнетически-ослепляющую ледяную пыль в глаза; причиняя другим боль - оно лишь подтверждает свою ничтожную низость, коренное бессилие и завистливую неспособность - стать лучше тех, против кого оно выступает; паразитически пользуясь чужим доверием и терпимостью, чудовищным насилием, бесчеловечной жестокостью,

122

коварной ложью, льстивыми обещаниями, лукавой хитростью, подкупающей сладкой лестью, изощренным обманом, уговорами и угрозами склоняя на свою сторону, заставляя "пасть на колени", принудить к согласию с его злой волей, униженно преклониться перед неизбежностью страданий и смерти, оно пытается заполнить собою всю реальность, дерзко занять место будто бы безальтернативной и неумолимо-беспощадной "правды жизни", прямиком тычет носом в эту грязь, обнажающей нашу неизбывно-всеобщую слабость, уничиженность, всячески пытаясь депрессивно внушить самоубийственное отвращение к жизни и привычку видеть в ней только поверхностные грязь, боль и жестокость, неумение замечать прекрасное в её основе. Феномен страдания и смерти как попытка противопоставления онтологической ценности и достоинству человеческой природы. То, что вначале потрясает уродливыми формами маразматично-дикого абсурда, ломает бескомпромиссностью насилия над сокровенным миром личности, переворачивает былые ценности в душе, взамен внедряя свои критерии "добра и зла" (чья "убедительность" основывается навязываемой особой "системой ценностей", под релятивистским предлогом "относительности всего", отрицающей всё не эгоистичное, жертвенное): принуждая привыкать к их низкому цинизму как к "неизбежному", даже отчасти "оправданному", желая безальтернативно показать, что "иного выхода нет", - становится более понятной "необходимой мерой" в новых условиях. Зло бывает "убедительнее" добра неприглядной неотвратимостью, искусительно обнажая уязвимое бессилие, кажущуюся бесполезность и ничтожность человеческих возвышенно-благородных стремлений к абсолютной ценности преисполненному гармонией добра, совершенной красоты и вечноблаженному счастью (как источнику и залогу объективного блага в нашей жизни), как усмешка и гримаса над жалкими потугами простых смертных найти себе опору в чем-то "вечном", тщете усилий на созидание чего-то доброго, жизнь как капля в океане вечности, растворяющаяся без следа когда нас не станет, "Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. ...Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё - суета и томление духа!" (Екк. 1:11-14), - в конечном счете неумолимо разрушаемых временем, безвозвратно исчезающих с неизбежной смертью, претендующей на доминирующую роль "последнего слова" в скорбно-трагичном положении перед нею каждого обреченного человека на земле, смерть кажется фундаментальным бессилием всякой жизни, абсолютной "властью" небытия над бытием. Но все они никогда не смогут стать для живущего человека той самоценностью, возвышающей человеческий смысл существования в условиях попрания нравственности, основным источником которой должна быть безусловная любовь ("...если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы" (1Кор. 13:3) ), где критерий её объективной значимости исходит из душеполезности, помогающей нам оставаться культурно-цивилизованными даже в самых тяжелых бесчеловечных обстоятельствах, благотворно-преображающего влияния на жизнь при признании её морального приоритета, или, напротив, вреда при её отсутствии, пропаганде аморальности, порождающего прочие несправедливости. Взывающей к достоинству и святой любви средь засилия самогубительного порока, к торжеству немеркнущей надежды, только на основе которой и строится национальная история и судьбы людей, неустареющей через века, покуда пребудет жизнь, взыскующая прекрасного на земле. Временный "выигрыш" зла зависит от того, какую значимую оценку оно займет в нашем сознании, насколько его способность поражать и устрашать заставит поверить, согласиться признать перед ним наше собственное бессилие, униженную слабость, ничтожество, безволие дать отпор навязываемому им пороку. Даже если зло победить и не сможем, то осознаем что всё-таки не были с ним заодно. Победа над злом совершается не в глобальном (над чем никакой смертный человек не властен), а в личном плане, частном подвиге в пределах своих возможностей и ответственности, места определенного судьбой, момента предоставленного ему нравственного выбора (в единственном миге, минуте содержательной напряженности и наполненности которым вспыхивает и раскрывается вся полнота жизни, представая в своем уникальном величии), в отдельно взятой маленькой жизни каждого из нас, и даже в одной радостно-счастливой улыбке благодарности, в ответ подаренной нам, кроется правдивое свидетельство существования доброты на земле. Это воинствующее т о т а л ь н о е б е с с т ы д с т в о и х а м с т в о. В современном мире господствует пропаганда - жестокости и разврата, кровавое насилие и извращенное сладострастие сплелись в единый клубок, бесстыдство и произвол, безудержный разгул и

123

вакханалия, унижающая нагота бесчестия и злорадствующее торжество власти, безграничное желание удовлетворять свои низменные страсти и убивать всякого кто посмеет воспрекословить сему! Воинствующее безбожие и гедонизм в грубой форме, с девальвацией скромности и стыда, сопровождаемое слепо-невежественным пренебрежением всеми традиционными ценностями, вырождением устоев прежней морали и бездумным уничтожением лучших духовных ресурсов общества, накопленных столетиями культурного наследия веками вызревавших плодов творческих достижений и религиозных исканий в народе, подъема национальной мысли прежних поколений, и сопряженное с аморальной пропагандой воинствующего бесстыдства, ярое насаждение дурновкусия, безудержный разгул и развращение нравов, упоенно-экстатичное самолюбование, подмена за обманчиво-привлекательной внешней формой своих дурных душевных качеств, выпяченное хвастовство раззадоренными бурными животно-низменными инстинктами и презрение к духовным вещам, вся жизнь теперь завязана исключительно вокруг удовлетворения пищевых и половых инстинктов - духовная сторона их абсолютно не интересует, чем экстравагантнее и неприличнее тем забавнее, гордость пороками и демонстрация друг перед другом кто кого превзойдет перещеголяет в ещё большем непотребстве! Люди лишаются чувства целомудренного благоговения и стыда перед прежде неприкосновенными интимными сферами другого человека, без зазрения совести и тактичности, с особым нахальством бравируя гордой распущенностью и задиристостью перед другом, быть наглым - стало престижно, нахраписто внедряясь во "святая-святых" человеческих душ, обнажая - чтобы глумливо высмеять и опошлить всё самое ему дорогое, чем доступнее нежнее запретный плод - тем ведут себя всё извращеннее, издевательски и садистичнее. Некрасивое поведение: подобно тому, как по-скотски развратно-срамный блуд - это вульгарно-грубая подмена романтично-возвышенных благоговейно-нежнейших межличностных семейных взаимоотношений, с низведением до мерзко-утилитарного уровня обезличено-похотливой проституции, лишенной какой-либо ответственности и обязательств перед временным партнером, оскверняя, обесчещивая, оскотинивая, унижая духовное достоинство любимого человека, опошляя, оскорбляя, обесценивая искренние высокие чувства, очерствевших и огрубевших, замарывая подлинную чистую любовь во взаимоотношениях, лишенной естественного стыда, уважения, целомудрия и деликатности, становящейся неверной, непостоянной и потерявшей доверие, легкомысленно подмененной беспорядочными случайными связями, воспринимаемыми лишь за очередное "развлечение" или "игру", где вместо бескорыстной самоотдачи в любви мы одержимы утилитарным ненасытным желанием обладать кем-то, и если объект животного вожделения не удовлетворяет нашу похоть - тотчас бросаем его, в сладострастной погоне за одномоментными наслаждениями, будто смысл человеческого существования ничем не отличается от свинских инстинктов неразумного животного, что превращает нас в рабов-заложников низменных страстей и невежества навязанного бескультурия, обращаясь во взаимовыгодный корыстный расчет неверности и хрупкости супружеских уз, предательство сердечных клятв и обетов. Искреннюю взаимножертвенную сердечную "любовь" - извращая эгоистичным расчетом в блудных сношениях, опошляя продажностью, огрубляя, деромантизируя, десакрализуя, упрощая до тупого примитива, низведя лишь до грубо физиологического животного удовлетворения, эксплуатируя и поощряя низменные страсти, эмоции, пороки - как средство грязного дохода, превращенные в товар, на спекуляции которыми можно зарабатывать, и которого примитивно-односторонние идеи потворствуют, посеивают и взращивают в людях злобу, низость и бесчеловечность. Т. е. к людям относятся как к каким-то неким животным-скотам, возвеличивая их низменные страсти и дикие инстинкты, навязывая массовому сознанию: бесстыдство, пошлость, насаждая оголтелый разврат и дурновкусие, потворствуя темным зверино-жестоким началам в человеке, дегуманизацию и одичание, скатывание к превозношению, восхвалению и превращению в "смысл жизни" самых наипримитивнейших низменных звериных инстинктов, оскотинивание, обращение в бескультурных "хамов", принижая духовную составляющую сторону человеческой жизни, растлевая благородные нравы, вместе с подобным развратом - идет обесценивание самой жизни человека, лишенного былого осознания своего неизменного высокого достоинства, т. е. выгодно видеть лишь такую молодежь, которую удалось бы оторвать от родной земли, семьи, Церкви, религиозных корней, расшатать её культурно-этнические устои, лишить подрастающее поколение своей национально-культурной идентичности. Постоянная жестокость, ставшая привычной обыденностью уже никого не удивляет и не возмущает, средь опостылевшей

124

протухшей плесени разлагающегося общества гнилых нравов, сплошная грязь, кровь, криминал, физические и моральные истязания, садизм, издевательства, - творимые такими же обреченными, подневольными, подзависимыми исполнителями чьей-то злой воли, как и он сам, но более циничными, бесстыдными, наглыми, имеющими больше силы, денег, власти и привилегий над его душей, - постоянное принуждение, сексуально-извращенные домогательства, наркотики, пьянство и скотский разврат, - никогда не знавшие понятия о искренней чистосердечной любви, слово "любовь" - ассоциировалось лишь с грязным блудом или проституцией, с издевательски-глумливым безудержно-истеричным ржанием, пред которым нет ничего "святого", с дерзким надругательством, подвергающим циничным насмешкам и грязному опошлению всё что было прежде так дорого и ценно, в сопровождении угроз, злословий, оскорблений, клеветы, побоев и неизбежной смертью в муках от безысходного отчаяния и без какой-либо надежды в атмосфере полной безнадеги, в которой каждый за себя и никто тебе не поможет, средь гнета поглотившей беспроглядной нищеты, пороков и болезней, сопровождающих ярмо всякой бедности, - вот и вся отвратительная "правда жизни", виденная многими за всё недолгое их пребывание на этой грешной земле (и ставшая "школой жизни", "уроками блатного воспитания"). Героизация зла, романтизация криминала, с экранов массмедиа, в кино, искусстве, пропаганда отрицательно-криминального типа поведения персонажей, призывающие жить не по нравственным законам, а по диким понятиям уличной блатной шпаны бессовестной и беспринципной. Формируя у людей уголовную психологию и менталитет: кому-то такой образ жизни покажется и непривычным, мерзким, диким, а для них раздолье блатной романтики, как свиньям нравится валяться в грязи навозной кучи; усвоив не как позор, не как проклятый сон, но почти полюбив тот уродливый мир; тот, что со стороны воспринимается как чудовищная дикость, унизительное издевательство над людьми, а для самих пребывающих в нём - это стало вполне "нормой", все привыкли что к ним относятся как к "собакам", и даже хуже. Прививая в такой тлетворной среде скверное распутство, хамскую грубость, циничную жестокость, получая от этого животное наслаждение, тешащее самолюбие и гордыню; и одновременно заставляя начисто стереть, словно выжечь каленым железом, вытравить из сердец всякую память о всём самом теплом и добром, нежном и ласковом, человечном, чтимом и дорогом, принуждая позорно стыдиться естественных живых чувств и с к р е н н о с т и, совестливости и жалости, пусть еле слышный тихий слабый голос Правды, ставшей никому ненужной и лишней, - потонет в мире довлеющей лжи и разврата, средь сутолоки, шума, гама, воплей, визга, окриков, рычаний, утробного рева хищнически делящих награбленное, захлебнется собственными беспомощными слезами и кровью! Среди гнетущей атмосферы тотального цинизма, повсеместного своекорыстного лукавства и сплошной наглой лжи. Ведь если не осталось больше добра в мире, где правда осквернена, обесчещена, то лучше и не жить вовсе, иначе когда такая "жизнь" - уже не жизнь, а лишь покорное ожидание издевательств, невыносимой неопределенности, мучений и позорной смерти (главное все-таки не продолжительность жизни, а ее качество), когда и "жизнь" ненавистна, и смерть ещё более страшна; где играют с жизнью как в лотерейную рулетку: где каждый выживает по-своему как умеет и нередко за счет гибели других; средь омерзительного общества подонков нельзя не стать одним из них; порой мысленно убедишь себя, что так "надо", так делают "все" - с удовольствием начнешь совершать те ужасающие пакости, что прежде вызывали тошнотворное отвращение, постепенно приучишься к тотальной лжи и лицемерию во всем - в каждом начнешь видеть ненавистного соперника; где спасение утопающих, дело рук самих утопающих - а прочим на них плевать; где слабый "законная" добыча сильного, где успешен лишь наглый и дерзкий, людей стравливают как бойцовских собак друг с другом - обезумевших от зверского обращения, чтобы созданными бесчеловечными условиями нас морально сломить, через демонстрацию культа насилия, героизацию криминального образа поведения, навязыванием моды в которой отсутствует благоговение к ценности чужой жизни, приучению к издевательствам над собой и над другими и кровожадно-сопернической борьбой за кусок "свежего мяса", сделать из нас жестоких, жадных, безответственных, озлобленных, взаимоотчужденных, агрессивных нелюдей, человек человеку - волк - ...а не - "брат", на которого всегда можно положиться в трудную минуту, ибо признающий эту идею ценит и уважает другого человека, помогает ему преодолеть трудности, так как понимает, что, может быть, им обоим придется завтра умереть защищая друг друга, подлинно "сильный" – значит духовно зрелый человек, с доминированием созидательного начала, а не «способного порабощать слабых»; ведь в гордом обществе быть добрым - крайне

125

стыдно, все поднимут на смех и начнут травить; ведь в современном жестоком мире - жалость отжившее-презренное чувство, ныне торжествуют лишь завистливое злорадство и мстительная злопамятность; где правда никому не нужна - она завистливый и жадный глаз всем колет и слепит, искренность и откровенность - наказуемы там где царит всеобщая подозрительность и склонность к предательству, тайной подлости за спиной, удобнее цинично лгать - меньше ответственности перед другими, ведь мы никому ничем не обязаны; и если возвышенная добродетель, понятия о совести, чести и долге - не нужны и не востребованы, соответственно не нужна сама личность с её достоинством — носительница талантов, красоты, воспарения духа, проще превратить человека в обслуживающее нас средство, приносящего нам грязную прибыль и доход, а после использования списать в расход; ...где карьеризм становится "кумиром жизни", прививая извращенно-ложное понимание духа соревновательности, научая идти к цели по головам друг их, выпячиванием, тщеславной крикливостью, гонкой достижений и напыщенным самохвальством результатами друг перед другом, подталкиваясь неукротимой алчностью и завистливым соперничеством - в итоге оборачиваясь мерянием кто превзойдет в степени своего неимоверного цинизма и в невиданном бесчеловечии; ...ведь дружба, товарищество, братство опасны и невыгодны там, где царит всеобщая подозрительность, тщедушие, шкурный страх, подхалимство, скрытое лицемерие, подставы и доносительство ради продвижения по службекарьере; ...где осуждение людей, мстительное соперничество возведено в почет, а предательство и коварство являются неотменными спутниками которого; ...и где запрещено обращать внимание на нужды-потребности окружающих людей, где нельзя отвлекаться на подобные "мелочи" нельзя себе позволить роскошь бескорыстия, доверия, доброжелательности, искренности, без боязни быть обманутыми - что приводит к крайней эгоистично-обособленной индивидуализации, атомизации, разобщенности, отчужденности, огражденной самозамкнутости как в твердой скорлупе; и где часто лукаво слышим: "...выживают - лишь подлейшие; быть честным - в наше время невыгодно и наказуемо; скоро и сам ты свыкнешься, втянешься и поймешь эту якобы неизбежность, в которой жизнь твоя стоит копейки и зависит от того сколько из тебя можно вытрясти, и сам научишься ловить барыш легкой наживы с этого разводя других; так же будешь безропотно унижаться, подхалимно заискивать, низкопоклонно-подлизчиво пресмыкательствовать и лицемерить ради шкурного страха и жадного поиска личной выгоды наравне со всеми прочими, и, отводя душу, будешь унижать слабейших соседей, пытаясь компенсировать, возместить и восполнить собственное чувство неполноценности от своего бесправия, снять накопившуюся боль, давящую агрессию и напряжение, выпустить пар, начнешь отыгрываться оттягиваясь на тех, кто рангом ниже тебя, в которых найдешь себе более легкую и верную добычу, заставляя угождать себе под страхом побоев, нещадно подавляя всякое посягание на интересы твоего раздутого тщеславия и самолюбия - и в этом даже найдешь некоторое удовольствие, испытаешь гордость от своего крутого положения, в отличие от прочих неудачников!"... Однако, можно бесконечно бездумно повторять за другими: "так делают все!" а какая конкретная личная польза именно нам от пребывания в рядах подобной "толпы"? имеет ли смысл добиваться признания у тех, кто изначально тебя в грош не ставит? не лучше ли сменить круг общения и покинуть сие дурное развращенное сообщество? и вообще, оправданно ли бороться за такие земные соблазны - ради достижения которых приходится преступать через совесть, жертвовать честью в угоду амбициям, совершать тяжкие преступления из-за тщеславного стремления "быть на высоте"? Некоторые наивно возмущаются: "так зачем же вы соглашаетесь так низко жить?", - а в ответ только грустные взгляды, как у затравленных собак, так надо, так принято, привыкли, и одно лишь беспомощное выражение на лицах, как будто чувствуют себя виноватыми за то, что родились человеками, а не скотами, испытывая паническую боязнь сознавать и бороться за право быть человеческим существом, а не тварью дрожащей. И повсюду царит неисправимый фатальный пессимизм, унылая депрессия и безотрадно-циничная черная самоирония обреченных - все самые мрачные прогнозы исправно оправдываются, хуже того реальность самые худшие опасения превосходит, как бы лукаво шепча на ухо, проговаривая между строк: "всё потеряно, глупо полагать, что есть надежда!" Как бы всё говорит о том: все надежды - иллюзорны, надеяться на справедливость - верить в наивные сказки, твои слезы - не аргумент, твоя слабость отягощающая вина, ожидать доброты - пустые мечты, где выжить - привилегия, умереть - право, ты неизбежно вынужден приспосабливаться к окружающей взаимной ненависти и вражде, под

126

конец ты забываешь всё человеческое, всецело отдавшись животному инстинкту ради физического выживания, ценой нравственной потери человеческого облика. От всего этого, возникает полная неопределенность, создающая мучительную сумятицу в душе, когда надежда и отчаяние свиваются в один клубок, умышленно нагнетаемое и поддерживаемое это лихорадочное паническое душевное состояние в своих жертвах, как утонченный вид издевательства, когда вокруг бездна людского горя, реки беспомощных кровавых слез, замученных, измученных, исстрадавшихся людей - и тут же рядом пьяный разгул, оргии и пиры куражащихся насильников, палачей и убийц, похожие на кровавую буффонаду. Жестокость, мучительство и издевательство, возведенные в систему - сопровождаемые угнетающим кошмарным сознанием своей обреченности и полной беззащитности, держащие в непрерывном ожидании мучений и неминуемой смерти, призванные запугать, ослабить, обессилить волю жертвы. Поставить в неловкое положение, заставить стесняться своей "инаковости", начать презирать самого себя, самому признать своё поражение, посчитать "слабыми" все свои цели и идеалы, отказаться от каких-либо надежд, вогнать в бессильное уныние, ввергнуть в отчаяние от этого - что общество не принимает таких как ты, заставить поверить в свою неполноценность, ощутить свою потерянность, никчемность и якобы неспособность ни к какому полезному доброму делу - чтобы доказать свою рентабельность прочему обществу, потерять ощущение собственного достоинства, самоуважения и уверенности в самом себе, стать "готовым на всё" даже если потребуется на самое унизительное, мерзкое и подлое из-за страха лишь бы не презирали, принудить стыдиться быть таким, какой ты есть на самом деле, а не каким хотят предвзято видеть окружающие. Будто вся сложившаяся обстановка хотела совершенно раздавить, растоптать, словно со стремлением подольше помучить и унизить перед тем как убить, чтобы умирая осознал собственное ничтожество - доставляя темное наслаждение мучителям, заставить признать твою ничтожность, принудить люто презреть, возненавидеть, проклясть твою никчемную судьбу, невосполнимо лишить чувства личного достоинства, отказать во всякой надежде, ввергнуть в беспросветное горнило отчаяния, убедить в бесполезности всякого доброго начала в жизни, убедить что ты никому не нужен, всеми забыт, брошен и навсегда оставлен, никто тебе никогда не поможет, ты обречен на пожизненное своё по-рабски бесправное положение, заставляя ощутить себя трепещущей беззащитной жертвой в хищных лапах неумолимого безнаказанного всевластного истязателя, понять что тебя считают "хуже животного" или "равного отбросам", заставляя поверить в собственную глупость, неполноценность и несостоятельность - чтобы легче извне тобой было помыкать, использовать как "вьючное животное", при безвыходной невозможности подняться из такого оскотиненного пожизненного положения "на четвереньках" под рабским удушающим игом злой воли своих насильников, отданным целиком в их безграничную власть, когда протестовать бессмысленно, только тоскливое, тягучее предсмертное немое отчаяние, когда твоя боль, вид твоих беспомощных рыданий и слез вызывал у кого-то глумливое услаждение и гримасу злорадства, издевательский хохот и гоготанье, кажущихся из этого фатально-обреченного деморализирующего состояния - чем-то навсегда неотклонимым, неизменно-неустранимым, неизбывно-неотменимым, неизбежно-неотвратимым, непреодолимо-необоримым, непоправимобесповоротным. Развивается сильная аутоагрессия, некое "самобичевание", когда фрустрированный человек не волен самостоятельно изменить внешних бесчеловечно-жестоких давящих условий окружения, поэтому свою отчаянную борьбу внутреннего протеста он направляет вымещая против самого себя, проявляющаяся в самообвинении, самоунижении, нанесении себе телесных повреждений различной степени тяжести, пытаясь выразить на себе боль своего рабского положения, особенно когда всякие прочие методы огласки жестоко преследуются и наказуемы, и с которой не справишься без изменения всей их среды жизни, выработавшей в них пониженную самооценку, лишив понятия о самоуважении, о собственной чести и достоинстве, приучив считать самого себя неким "неудачником", достойным любого зверски-мазохистского с собой обхождения... Еще в преддверии контакта кажется, что удушающе-гнетущая тяжелая моральная атмосфера вокруг накалена до предела, враждебна ко всем и исполнена непрерывной зловещей маниакальной подозрительности и лукавства, сплетена из тайны сплетен и интриг, ссор и распрей, от неё веет холодом депрессивной безнадеги спутывающей вносящей хаос в мысли и вкладывающей в душу растерянность, напоминая о темном и тяжелом характере её носителей, непробиваемо-глухого эгоизма подобного камню, после общения с обществом которых остается удручающее чувство усталости будто на тебе

127

таскали в гору "мешок с камнями", от осознания того что достичь взаимопонимания с ними абсолютно бессмысленно, они ничего не видят вне узкого кругозора своих частномелкотравчатых интересов; в каждом слове их угадывается ехидная усмешка, злая ирония, зловещий подтекст, и перед ними трепещет всякий, пребывание вблизи с которыми охвачено беспокойным чувством неподотчетного страха и тревоги, доводящего вплоть до беспамятства, давящего "под ложечкой", преисполнено ощущением всепоглощающей безысходности леденящим ужасом извне и опаляемым огнем отчаяния изнутри, превосходства над нами и собственной уязвимостью перед их произволом, ожиданием какого-то подвоха исподтишка, падшей подлости с их стороны, находясь под его неуютным прицельным брезгливо-меряющим взглядом, ощущаешь себя вечно виноватой во всем жертвой, будто тебя постоянно в чем-то проверяют, пытаются надломить, расколоть, выискать в чем бы найти лазейку-повод для упреков и издевательств, язвительным шепотом за спинами следящим за каждым нашим шагом ища в чем подловить, выматывая и изнуряя всё возрастающим волнением в томительном предощущении чего-то заведомо для тебя грядущего плохого, будто пытающаяся вытянуть из нас все соки, и даже воздух как бы звенит от напряжения, подобный натянутой вибрирующей струне, готовой лопнуть в любой момент, и становится однозначно ясно, что такие люди сердцем жестокие и твердые как камень, - не остановятся ни перед чем, находиться с ними рядом опасно и непредсказуемо, для таковых совесть - пустой звук. И хуже, ужаснее и страшнее всего... - что нельзя от всего этого кошмара куда-то уйти, избежать, спрятаться, убежать, он п о в с ю д у, если мы вынуждены соседствовать с ним, если мы зависимы от него (словно загнанные с тигром или змеей запертые в одной клетке). Со стороны, это напоминает точно "крысиную возню" - омерзительную грызню кровожадно озлобленных меж собою, преследуя свои меркантильно-мелочные шкурные интересы своей пошленькой продажно-подленькой крысиносерой грязной прогнившей душонки. Это совершенно другой мир, живущий по своим особым законам, диким повадкам, это антимир, такая морально и психически разрушительная среда, где господствует культ сильного, а ты там никто, просто пустое место, там уголовные элементы одни правят бал, все прочие - пред ними обязаны низкопоклонничать, в нем оставаться самим собой практически невозможно, выжить нереально-сложно, а умереть - запросто легко и тебе даже "помогут", выжил - значит ещё не добили, не повезло - одним "неудачником" меньше. Уродливая мораль - создает такие же бесчеловечно-преступные "законы" и "понятия" тюремноблатного режима, и эти "нормы" насаждаются всеми, уйти от этой системы как правило нельзя, практически никто не может ей противостоять, но зато она сломит кого-угодно, её принимают в с е (кажущееся большинство): ...в этом диком полностью вывихнутом наизнанку мире, во всём сквозит тотальное ощущение абсурда, бесправия, безнаказанности, идиотизма происходящего и утери прочных нравственных и разумных координат, ощущение - ставшее чем-то в пределах привычной обыденности, и где в их безумных действиях не найти рационально-логического здравого смысла - ими движут лишь хищнически-стихийные стайные низменные инстинкты и звериная грубая страсть. ...Искривленная мораль, попустительствующая дикарскому культу жестокости - с низводящим высмеиванием всего чистого, честного и доброго, где не воровство зазорно, но если прозевал, ты сам и виноват раз тебя обворовали, согласно известному блатному афоризму: «если сможешь – отними, если сможешь – укради, если не сможешь отнять или украсть – проси, если ничего не можешь – умри», - где предел отчаянья, где конец терпению, кажется что мера нашего унижения безгранична и бездонна, а ярость зла безмерна. ...Героизация отчаяния, восхваление абсурдности бытия и воинствующий гедонизм: как можно скорее успеть урвать для себя по максимуму от жизни всё, да и побольше, любой ценой, живя в своё шкурное удовольствие, не только не сострадая ближним, но напротив сами злопричастны их нужде, причиняя им боль, обиды и оскорбления - желая отхватить от общего пирога кусок пожирнее, оставляя всех прочих обделенными, хотим стать самыми успешными за счет низведения на дно остальных несчастных, выживаем за счет хищнического поедания соперника, и нет ничего святого для нас, не остановимся ни перед чем, если совесть мы не признаем, в Бога не веруем, мораль относительна, общественное мнение нам не указ, закон коррумпирован и всё у нас там схвачено, жаждем скорой выгоды нещадно эксплуатируя слабейших, сознательно ведем себя вызывающе дерзко, нагло и подло, зная что по своей безответности они не способны сами себя защитить, пожаловаться - боятся. ...Они стыдятся и боятся всего нравственно-чистого и прекрасного - всего того что возвышает и окрыляет душу, выводит человека из скотоподобного состояния, оно им непонятно и неприятно тревожит огрубелую совесть, но им более по их

128

темной душе - всё низменное, грязно-пошлое, морально гадкое, мерзкое и уродливое. ...Жизнь злодеев также бессмысленна по-определению, по своему качеству, они просто неспособны огрубелым сердцем этот её смысл постигнуть и воспринять, средь них "жизнь" и "смерть" всё одно и то же - кромешная пустота и безысходное одиночество без всякой отрады какой-либо надежды, когда даже лежать на кладбище уютнее в компании с могильными червями, и те которые окажутся куда "приятнее", по сравнению с ними, чем жить среди нераскаянных убийц, чем находиться среди развращенного общества таких "живых", самопожирающесаморазрушительного по-характеру - суровых до ненависти к самим себе и так же яростных к недостаткам других, безжалостных к другим и к самим себе, в котором поощряется самоубийство - неизбежный финал и саморасплата, вдобавок - доведя жертву до самоубийства, они будут злорадно глумиться над её самоистерзанным телом, забавляясь обреченным видом чужой смерти. ...Привыкнув к такому морально-деградировавшему опущенному состоянию - не уважая ни самих себя, ни других, не дорожат, не ценят жизнь ни свою, ни чужую - портя жизни и себе, и другим, не щадя ни себя и никого, безбожно убивают по любой мелочи себе подобных, не хотят знать и не боятся ни Бога, ни суда совести, упиваются своим зверством, кровь льется рекой, как будто само исчадие ада смеется над людьми и упивается кто кого перещеголяет своей злобой и коварством друг над другом. ...Убивают слабейших, чтобы самим после вслед за ними разделив их участь быть убитыми более сильнейшими - порочный безостановочный круг бесконечной ненависти и взаимоистребления обреченных, легкомысленно не ценящих жизнь ни свою ни чужую, прожигающих напрасно в тупых удовольствиях и жестоких диких развлечениях свою жизнь, для них смерть - "освобождение" от бессмысленности своего никчемного бытия. ...Быть искренними и что-то бескорыстно делать для кого-то - нынче не в моде, несерьезно и неумно, зачем благодарить кого-то за подарок от души, когда проще и сподручнее его же силой ловко отнять или подло своровать? Зачем тратиться на сентиментально-нежные эмоции и искренне-трогательные чувства, когда можно насильно грубо овладеть и обладать кем-либо? Зачем с кем-то нудно договариваться, если можно взять силой нахрапом, используя коварство, обман и хитрость: не хотят даром - завладеем силой? Там всякая человеколюбивая сострадательность - наказуемы; они боятся упоминания слова - жалость, как черти - ладана; если жалеешь кого-то, или даже просто общаешься с ним по-человечески, над тобой сначала смеются, вскоре начинают презирать, а потом возненавидят, ты станешь всеми гонимым аутсайдером, опущенцем, гнобимым изгоем, не перейдешь в высшую "касту", и в жизни для тебя никакой надежды больше не будет, ты уже не сможет прийти в себя. ...Все это страшно уродует, особенно безальтернативность и осознание что такой ход вещей не под силу никому изменить, оно не прекратиться н и к о г д а, заставляет стать другим, изворотливым, подлым - вплоть до предательства товарищей, которые не хотят принимать правила игры, превращаясь из человека в скотов. "...И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет; и ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем" (Еккл. 4:1-3). ...Под принуждением совершить грех, пойти против любви - гораздо страшнее угроз смертью, ибо лучше, мужественно пойдя наперекор и вступив в неравное противоборство, мученически принять смерть от их кровожадных рук - обретя окончательную свободу, оставив их самих по-скотски жить в созданном ими наимерзейшем мире господства жестокости и лжи, подобно свиньям привыкнувшим валяться, получая наслаждение в излюбленной грязи и боящимся уйти из этого порочного гадюшного "болота", - но который, будучи ещё в здравом рассудке, мы всеми фибрами души презираем, вызывающий в нас отвращение, оставаться жить в котором, будучи заложником и рабом его бесчеловечных правил, для нас хуже и страшнее самой лютой смерти! У каждого бывали ситуации, когда не знаешь, как себя повести, когда соблазн «быть как все» перевешивает все остальные соображения, начать жить по жестоким законам стаи, быть одним из толпы – залог того, что тебя не тронут, что ты не останешься одинок, но порой за это приходится платить потерей человеческого облика. Для несогласных с таким положением, тех, кого не удалось психически сломить, за отказ играть по этим правилам, - им угрожала участь медленной и мучительной смерти. Выживающие за счет других, забирая, обирая и жадно накопляя, обделяя прочих и оставляя несчастными, к чьим воплям глухи и безмолвны, и подлому принципу которых антитетична иная позиция - "...более всего нужно ценить не жизнь, как таковую, но жизнь д о б р о д е т е л ь н у ю" (Сократ); ибо есть вещи

129

гораздо страшнее, за которые гложущая совесть будет мучать нас ночными кошмарами до конца жизни, и перед лицом смерти явится вся бесцельность во грехе прожитых лет, которых не вернуть и роковых ошибок тех уже не исправить; и лучше встать на сторону неправедно гонимых, чем разделять морально-уродливую надменную позицию их гонителей; лучше умереть, чем быть такими как они, и призыв поступать по совести, должен быть предпочтительнее чьих-то истерично-диктаторских фанатичных окриков и бесчеловечно-низких по-кровожадности приказов; лучше принять мученическую смерть, нежели согласиться жить по этим бесчеловечным чудовищным людоедским правилам!.. Но лучше испить "чашу позора" от произвола беззаконников до конца - нежели из-за шкурного страха играть по навязываемым блатным правилам подонков, лучше с честью умереть, нежели по-рабски неполноценно существовать... "Не бойся лишений телесных, бойся лишений душевных. Не бойся, не малодушествуй, не раздражайся, когда тебя лишают денег, пищи, питья, сладостей, одежды, жилища, даже самого тела; бойся, когда враг лишает душу твою веры, упования, любви к Богу и ближнему, когда он всевает в твое сердце ненависть, вражду, пристрастие к земным вещам, гордость и прочие грехи. "Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне" (Мф. 10,28)" (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). "Подобно тому, как Христос мученически пострадал, сделав свободный выбор, в одиночестве, в безвестности и с позором, телесно и духовно. Нам далеко до Христа, но если мы хотим быть христианами, то мы должны приобрести частицу сердечной широты Христа — ответственным поступком, в нужный момент добровольно подвергая себя опасности, и подлинным со-страданием, источник которого не страх, а освобождающая и спасительная Христова любовь ко всем страждущим" (Дитрих Бонхёффер). Воины Христовы, подражатели Христу не только в добродетельно-благочестивой жизни, но и при мученической кончине, терпеливо перенося страдания подобно самим крестным мукам Христа, живя не по стихиям века сего, не сообразуясь с миром сим - но живя по совести, по Правде Божьей, чая грядущего воскресения праведных, взирающие на мир с вызовом греху и способные смело посмотреть в глаза неминуемой смерти, отныне мученичество во имя Правды Божьей - не позор, и праведная смерть - не бесславный конец: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16)! Например, дурновоспитанные подростки, подражающие криминально-блатному миру, хотящие стать крутыми "взрослыми", показав свою силу, - а на деле превращаясь в отпетых преступников-малолеток, сызмальства пробуя наркотики, курево, алкоголь, сквернословие, порево, блуд - становятся обыкновенными ширнутыми наркоманами и алкоголиками, прожженными развратниками и кутилами, шатающимися как псы по подворотням в поисках очередной дозы, ничуть этим не прибавив себе авторитета, зато показав лишь своё вульгарносвинское падшее хамство. С младенчества ловко перенявшие от старших лишь умение изощренно грубо сквернословить отборной бранью, с жадностью познавшие самые омерзительные формы разврата и наученные гнусностям, и будучи ещё с подростковонеокрепшим несознательным умом совершающие такие низкие бесстыдные пороки, что этому удивляются даже многоопытные замахровелые взрослые-блатари, самозабвенно предаваясь падшим делам без меры, без ответственности и не чуя опасности, самые уродливые грехи взрослых - дети быстро перенимают, впитывают как губка, подхватывают и приумножают, по изощренности превосходя первых. Став "взрослыми", такие по уму и повадкам - остались недоразвито глупыми, имбецильными, хамовато-невоспитанными, фанатичными и наивными недорослями, а по бессмысленной жестокости - не по-детски агрессивны, безмозглобесшабашны, отчаянные во зле, с осатанело-остервенелым упорством прилагающие беззакония к беззакониям, с грубыми, зверскими наклонностями, несравнимо лютее самых диких свирепых зверей, выросши в отпетых отморозков, пополняя ряды хулиганской уличной черни-гопоты, мелкой и гадкой шелупони, придонной падшей бесчинствующей швали и бескультурно-

130

невоспитанной заносчиво-оскорбительной задиристой блатной шпаны с хищными и наглыми рожами, порой мало похожими на человеческие, подленько-хитреньким лукавым крысиным огоньком в глазах - однако, за этим стальным взором сквозит невысказанная тоска, безнадега и таится опустошенность их прожженных душ, и с отупело-окаменелыми угрюмыми лицами, на которых словно отпечаталась каинова печать греха, изуродованными злобою и с извращенным морально дегенерировавшим сознанием без моральных барьеров, деградировавших выродков звероподобных тупых и агрессивных, да притом ещё недалеких умом толстокожих верзил, умеющих лишь громить, разрушать, причинять боль, а не созидать, уподобляясь ретивой стае шакалов, хищных банд - которым для удовлетворения темного кровожадного азарта непременно нужна слабая "жертва", как и стае для поддержания боевого духа им необходимы кровь и соучастие в крови, их свора скована в одно общей лютой страстью жаждой порока, ведь у оборзевшей шайки отпетых мразей нет человеческих имен и лиц, теперь лишь принадлежность к общему греху определяет их прожженную индивидуальность. Им уже "нечего терять", кроме ч и с т о т ы своей д у ш и о которой позабыли, и того позора на головы тех, кто их такими воспитал (либо не утруждал себя заботой об этом), ведь злодеи не возникают из ниоткуда (особенно после тюрьмы, когда уже лишенные всего всё для них потеряно и безразлично всё, уже внутренне готовыми рецидивистски убивать и быть убитыми)... Происходит самоутверждение ничтожеств: "я — есть", только в том случае, если тебя нет. Порой, они втайне презирают самих себя - и тем пуще ненавидят ближнего, пытаясь на нём "отыграться", выплеснуть на него своё недовольство жизнью, свою озлобленность на весь белый свет, лишив себя надежды - хотят так же отобрать эту надежду и у других. Они не надеются на прощение и поэтому сами стали люто беспощадными, утратив доверие, они теперь не верят никому - и с такой же легкостью идут на любой обман и подлость, сами себе подписали обреченный приговор - и от этого теперь бесшабашно отчаянны, они презирают свою никчемную жизнь и ненавидят других - низачто, просто само чувство собственного превосходства доставляет им услаждение, дерзким вызывающим поведением - они пытаются уйти от собственных комплексов, доказать самим себе свою значимость, повысить самооценку в своих глазах, радикально выделиться от всех прочих, но выбравшие для сего крайне преступный отрицательный путь, самоутверждаясь за счет слабых, вместо положительной пользы, которую они могли бы принести обществу своими добрыми делами, не разрушением, а созиданием. Заполняя чем-то невыносимое чувство душевной пустоты напрочь лишенной мотиваций добра и содержательной наполненности какими бы то ни было отношениями любви, словно иссушенной и выжженной. Будучи не способными и не приученными творить доброе, испытывая л о ж н ы й с т ы д на дела добра пред подобными себе, боясь насмешек, выговора со стороны таких же скупых и немилосердных, - зато смелы в привычных пороках по отношению к ближним; они внешне гордо бравируют физической силой - а душевно слабы, их слабость в боязни перед подобными себе бескорыстно совершить какое-либо доброе дело, не способны пойти на жертвенный подвиг самоотречения ради счастья кого-то, не могут подарить кому-то мгновенья чистой радости, им лень претит оказать учтивое внимание, щедро облагодетельствовать, трусливы на благородные поступки; развивается комплекс самоотчужденной независимости человек испытывает ущербность, когда чувствует себя обязанным помогать кому-либо; они будто чуют бесцельность и бесперспективность своей прожигаемой понапрасну жизни - поэтому отыгрываются на других, пытаясь заглушить собственное чувство отчаяния и безнадеги. Лишенные веры в существование настоящей искренней, нежной и верной любви, крепкой и прочной дружбы, скрепляющей взаимовыручки, доверительных, открытых отношений, - но видя обратное на негативном примере из своего аморального окружения - своекорыстного обмана, подлости и интриг, всеобщего вранья, постоянной погоне за деньгами, напрочь отсутствующего душевного тепла, невозможности доверия. Когда вокруг никого ничем не разжалобишь, не дождешься никогда - ласковых слов, как от маньяка - рыцарских поступков, - все стороны жизни пропитываются духом обоюдной жестокости, ненависти и злобы. И среди которого - оставлять некогда любимых несчастными, предавать их и обманывать, наплевав на умножаемую чужую скорбь, причиняемую кому-то боль и всерьез думать, что чьи-то слезы на вас никак не отразятся - это нынче признак "крутости"; во всех сферах жизни несерьезность и безответственность - уже не порок, но приобрели положительное значение собственной "самодостаточности" и личной "независимости"; в большой цене способность умело выкрутиться и отвертеться, сделать совесть

131

"гибкой", грех - стал неким "прогрессивным искусством", позволяющим выделиться и почувствовать гордое чувство превосходства тем, у кого отсутствуют добродетели, неверность и трусливость - всегда в "цене" у тех кто никогда по-настоящему не любил. Убежденные, что лишь насилием добиваются успеха, видя всё это, понимают, что убить — это просто, что своровать — это достойно, единственный способ заработка; ударить, избивать, калечить, уродовать друг друга это весело, если жалобно стонет от боли это забавно, если не можешь уговорами, так силой заполучи желанное, а поверженного слабого нещадно добей, строй своё "счастье" на горе тобой обделенных, - а если не хочешь так подло поступать, то сам неотвратимо займешь место слабых, тебя запишут в слабаки и самого тебя будут нещадно обирать уже другие подонки... Показ чьего-то "превосходства" (в своём коварстве?) над прочими, невежество которым "открыло глаза": что "мораль условна, нечто внешне-наностное как короста и всё позволено, совершать подлости нагло, цинично и открыто, главное суметь избежать наказания, быть уверенным в своей неподотчетности", бессмысленная жестокость от обессмысленной жизни, узкая нацеленность успеть урвать "кусок" побольше, жить "одним днем", но отдав его не на пользу ближним, а борьбе занять в нем лидирующее место себе, оставив после себя лишь пустое выжженное место, по пословице "ты умри сегодня, а я - завтра", и пусть все прочие люди, с высоты гордыни, исчезнут, станут как бы несуществующими, - поднятие собственной "ценности" путем принижения ценности другого, чье "благополучие" питается от злополучия ближних. Средь аморального общества которых - лучше умереть чем быть инвалидом, раз ты чем-то болеешь, и тем более если (о ужас!) получил инвалидность, значит - ты "слабак", стал "ущербным", "опущенцем", прослыл "никчемным неудачником" и никому более не нужным, бесполезным, ни к чему не пригодным и лучше бы поскорее подох, которому даже помогать не престижно и которого лучше обходить стороной как от зачумленного, неприкасаемого или прокаженного, потерял статус "полноценного человека" и от которого надо поскорее избавиться, прогнать с глаз долой, непригоден для дела кроваво-беспощадной сопернической гонки "на выживание", не прошел "естественный отбор", следовательно, больше не может быть использован для работы в наших жадных целях, которого уже не погоняешь как раньше и в хвост и в гриву, пока не загонишь до смерти, стал не способен приносить прибыль и теперь над которым можно цинично издеваться как угодно, издевательски выискивать и раздувать малейшие недостатки к чему-бы придраться и прицепиться, беззастенчиво глумиться по-всякому и физически, и морально, наконец-то дать волю своей дотоле скрываемой накопленной агрессии и стадному чувству - выпустить пар, оттянуться на беззащитных, превратить всю их дальнейшую жизнь в кошмар, в сущий ад, заставить чтоб они возненавидели весь белый свет, прокляли его, - а мы со стороны посмеемся над их уязвимым бессилием и неизбежной обреченностью, начнем преследовать, попытаемся обвести лоха вокруг пальца, хитростью отобрать последнее, нажиться с чужих слез и горя, чморить, морально опускать, гнобить, злорадно смеяться, даже избивать смертным боем - ради гордого самоутверждения "успешности" всех прочих, если кто-то по своей слабости и природной застенчивости боится насилия - это для прочих служит толчком-поводом к его унижению с особой жестокостью, чтоб показать кто в этом мире "хозяин", чтоб доказать что якобы во всём правит лишь "грубая сила" и "низкая подлость", чтоб испытать злорадство от вида чужой беспомощности и слез чужих страданий, ведь морально подавленных - шантажировать и обманывать не трудно. Они не приучены сострадательно чувствовать чужую боль, им неведомо чувство жалости, вызывающее у них презрение, у которых твоя беда - вызывает лишь у всех неукротимый язвительный гнусавый гогот с присвистом, насмешливо-глумливую ухмылку-зубоскальство с гиенским оскалом на перекошенных ненавистью рожах... Такая "свобода" для низменных страстей без четких исторически оправданных и выверенных нравственных основ, добрых целей и мирных идеалов - наглая дерзость и своеволие, не ведущее к счастью. "Гортань их - открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их. Уста их полны злословия и горечи. Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира. Нет страха Божия перед глазами их." (Рим. 3:13-18 ) Одновременно отсутствие благоговейного трепета и безусловного уважения перед достоинством, как малой святыней, человеческой души всякого человека: «...и слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окажи почтение как образу Божию» (Свт. Игнатий Брянчанинов). Нравственная чистота является более высшим благом, чем всякое другое утилитарное удовольствие, потакание страстям: "Какая польза человеку, если он приобретет весь

132

мир, а душе своей повредит?" (Мф. 16, 26). ...Не стоит уделять слишком внимания описанию блатной жизни отпетых подонков, настолько она мерзка и бесславна, неохота бумагу марать про них, скатываясь в "чернуху", да и не заслуживает она того, - но всё-таки можно лишь над ними горько поиронизировать и посмеяться... Всякое подобное зло глупо и смешно в своей бессмыслице, огрубленном примитивизме, злодеи не столь страшны, сколь комичны в своих напыщенных угрозах, - страх, порабощающий безысходностью, перед угождением, льстивым низкопоклонством всякому ложному идеалу (плюс вымещаемые изнутри накопленные недовольство, злопамятность и непрощенные обиды) - делает человека отчаянно жестоким, оправдывающим любую несправедливость к тем, кто "не с ними" и пассивно-безвольным исполнителем чужой злой воли, угрожая тем, чего сами боятся, жалкие твари, они столь же трусливы, сколь подлы, на самом деле их угрозы не страшны, а напротив скучны и однотипны, вызывают лишь чувство омерзения и презрительного отвращения, они даже в этом своём фанатично-свирепом гневе по-прежнему самонадеянно глупы, наивны и смешны, не терпящие обличений, зато яро осуждающие и придирающие прочих, больше требующие от других, чем от себя, недовольные ничем, вымещающие обиду на всех, жаждой и остальным устроить ту ужасную "реальность", в которой сами пребывают!.. "Норма отношений к нашим близким — прощать без конца, так как мы сами бесконечно нуждаемся в прощении." (Свящ. Александр Ельчанинов) Без умения прощать, приобретаем те же порочные качества и черты, за которые ненавидим кого-то. "Почему именно прощение и жажда прощения с такой очевидностью входят в нас одновременно с пробуждением совести как первое ее требование, обращенное к нам? ...Вдруг ставшая для меня такой очевидной вина: в самой моей жизни, насквозь пронизанной себялюбием, и это значит — сосредоточенной на мне самом, и это значит — отдаленной от «другого», от «других», превратившихся только в средство. Даже когда мы любим — любовь эта изнутри отравлена, искалечена «самостью», как если бы и в любви мы хотели любимого только для себя. ...Простить и быть прощенным может только тот, кто вдруг со всею силой осознал весь ужас отсутствия в мире любви, всю бездонную печаль того одиночества, на которое в своем самоутверждении и себялюбии обрек себя человек." (Свящ. Александр Шмеман) Одни сходят с ума от своей демонстративно вызывающей наглости и безнаказанности, другие от рабской трусости и робкой нерешительности. Становятся боязливыми, малодушными, безынициативными, руководствующимися извращенной меркантильной логикой, стыдливоробкими в совершении чего-либо доброго из-за страха перед чужим мнением - смелы во грехе, робки и стыдливы на добродетели, притворщиками, неверными, хитрыми, изворотливыми, втайне вечно недовольными своею по-рабски жалкой участью, самоистязателями, врагами самим себе и никому не друзьями, подобострастно подстраиваясь, угодливо приспосабливаясь к навязываемым бесчеловечным чужим "правилам" - есть проявление нерешительности, всеобщей инфантильности, инертности, беспричинной трусости, безволия, колебаний, слабохарактерности, от нашей лени — физической и душевной, от неумения и нежелания победить самих себя, от неуважения к самим себе, острого дефицита собственного достоинства, когда чувство совести порабощено и подавлено всепроникающим гнетущим страхом ради человекоугодничества, с готовностью унижаться и заискивающе лебезить по любому поводу, свыкнуться и даже полюбить это своё согбенное низкопоклоннически-пресмыкательствующее положение "на четвереньках" - т. е. самим морально деградировать под властью деградировавших личностейнегодяев, превращаться во безвольно-вялого худосочного слизняка, чмыря сопливого, никудышку - ни на что доброе не годную, кислого мякиша, теплохладную рохлю, с продажноскользкой прогнившей душонкой, ведь по малодушию переставший бороться - уже сам признал себя проигравшим. Наша собственная трусость и предательство - делает нас наипервейшими врагами самим себе, склоняя нас к пораженческим настроениям, мы малодушно мягкотело предпочитаем заранее признать своё поражение - нежели жертвенно положить жизнь свою "за други своя", ибо зло побеждает лишь тогда - когда мы в отчаянии сами себя признали "побежденными"! И порой так сложно переломить внутреннее сопротивление и побороть собственную лень, - в первую очередь дело в трусливости нашей, в инертной косности, в лени, в нашей готовности предательски изменить самому высокому ради того, чтобы удовлетворить самое низкое в нас; впадая в апатичное мертвенное оцепенение, душевномертвость ещё при этой

133

жизни, моральную слепоту и безразличие, черствость и бесчувственно-губительное равнодушие к бедам ближнего, которое хуже даже открыто творимого зла, попустительствуемого и распространяемого на почве первого, - "...равнодушие – это паралич души, преждевременная смерть" (А.П. Чехов). Подобное равнодушие – одно из страшных душевных заболеваний, полное безразличие к унижениям и страданиям ближнего, когда представляется более легким бросить на произвол, чем взяться за лечение и сопровождение, брезгуя помочь ему при внутреннем страхе занять его место, ведь гораздо удобнее заниматься лишь собственными проблемами, проще отстраниться от чужих несчастий, отгородиться глухой стеной равнодушия, словно никого вокруг не существует кроме нас самих, замкнуться в себе и не замечать, не видеть и не слышать мольбы угнетенных, стоны и протянутые руки окружающих, но даже для этого надо совершить усилие чтобы не замечать очевидное, как будто жестокость и равнодушие стали нормой, а элементарное внимание – настоящим чудом... И ведь не в том беда, что они такое безобразие творят, а что мы в этом участвуем, - вот так и проверяется наша совесть. Не так страшно само преступление, как наша к нему привычка, поступить согласно подлой "морали": тебя не трогают - не лезь, - и страшно стало возвысить голос против творимого беззакония, все боятся глаза собственные открыть, потворствуя желанию заткнуть правде рот. Когда случается такая общая народная беда, глядя как совершаются открыто такие чудовищные злодеяния, - трудно и нельзя спокойно отсидеться в стороне, совесть не позволит, и лучше поступить на первый взгляд глупо и необдуманно, чем пройти равнодушно мимо, - иначе просто не успеть, будет уже слишком поздно, впоследствии пожалеем об упущенном. Пожелавшие остаться до конца верными любимым и принять всевозможные страдания "за други своя" ради всепреданнейшей наивысшей любви к ним, рискнувшие вступиться за обижаемых слабых, и это их живое свидетельство искуплено и подтверждено собственной же кровью, когда в той ситуации иначе поступить просто было невозможно, когда нельзя отсрочивать свою смерть прячась за спинами товарищей за счет первой гибели кого-то из тебе дорогих, когда предательство было бы страшнее героической смерти. Чтобы не стать частью угрюмой толпы, всем завидующей, следящей и доносительствующей друг на друга - но никогда не способной заступиться, лишенной мужества встать на защиту попираемой чести и достоинства собрата! Ибо враг боится нашей сплоченности, ему выгодно чтобы все больше клеветали, сутяжничали, взаимоосуждали и доносили друг на друга, но никогда бы не заступались, ведь когда люди разделены и разобщены - ими легче манипулировать. И если мы сейчас предадим кого-то, впоследствии кто-то другой также предаст нас, в итоге все будем повязаны взаимным осуждением и обречены, ибо своя доля ответственности ложится и на исполнителей, и на молчаливых свидетелей!.. - лишь бы "выжить", но зачем и для чего, когда всё вокруг потеряло прежний смысл, зачем жить, если в нас любовь умерла?.. Смерть надо презирать и угроз её не бояться - гораздо страшнее, поддавшись паникерству, совершить предательство или подлый грех против ближних! (Однако серьезная опасность нравственного падения наступает тогда, когда вслед за притуплением страха перед ставшим привычным видом смерти - мы также невозвратимо теряем чувство ценности жизни как таковой, своей и чужой, перешагиваем моральный барьер, когда вид чужих страданий - ничего не вызывает, кроме равнодушного цинизма, или истерический хохот обреченного над самим собой, как например, в концентрационном лагере смертников заключенные малолетки играли в футбол чьим-то человеческим черепом такого же заключенного). Но нет, не глупыми будут те люди и не легкомысленно-наивными, а с сознательно живыми и готовыми на любую жертву храбрыми сердцами. И позор тем, кто посчитает ту искреннюю жертву "безумной" или "напрасной", - подобным сторонним трусливым "советчикам", считающими себя "умнее всех", которым всегда кажется что они де иначе "правильнее" бы поступили, оказавшись на месте тех кого осуждают за якобы неосмотрительность, за необычное отсутствие привычного страха перед террором и излишнюю смелость, осуждая мужество тех кто добровольно не отказался от возможности принять мученический венец! Нет, не по глупости всё это, эта святая словно подетски непосредственная наивность - от сохраненной ч и с т о т ы д у ш и, с естественной верой во всепобеждающую правду, честность людскую и незыблемую справедливость: "не поступай сам плохо, и никто тебя не обидит...", - но зато духовность их несомненна и подлинна, и в способности внимать дыханию и зову Божию, и в любви сострадательной, и в любви патриотически-жертвенной, и в совестном акте, и в чувстве справедливости, и в проявлениях собственного достоинства, правосознания и деликатности, ещё при отсутствии той взрослой по-мирски умудренной "толстокожести", душевно черствой и циничной, привыкшей к

134

предательству, лжи и обману. Для нас, суетных, это может показаться пустяком, но для них - на этот момент самое главное, даже одно ласковое слово, способно согреть, растопить холод души, напитать врачующей любовью её опустошенный и побитый сосуд, удержать от совершения дурного поступка по отношению к себе (через суицид) и к другим, т. е. оградить от бессмысленного выживания за счет других, издеваясь и калеча друг друга, по дикой "волчьей" морали, где правят отчаянная жестокость и слепое везение, и где кто не борется, подобно зверю, не угнетает других, тот нещадно погибает сам: "...ты умри сейчас, а я - потом", вместо слов "...пусть сначала покушает бедняк, а уже потом — я", или же отомстить за себя не злом, а добром, совершив великодушный поступок милости и прощения, повести себя противоположно навязываемому принципу: "...раз тебя прежде другие мучили, - то теперь ты, приобрев силу и власть, начни так же мучить, хлестать той же плетью и калечить слабейших тебя"; злодей не только тот кто напрямую зло творит, но и тот кто молчаливым согласием ему споспешествует; не стоит кому бы то ни было дозволять дерзко всецело завладевать нашей собственной совестью и душой, не стоит отвергать естественно-данные человеку свободные разум и совесть и превращаться в несознательно-несамостоятельных безрассудно-безвольных подневольных биороботов "машин-убийц" - направляемых злой волей негодяев; сами себе творцы тоталитарной системы, способные выполнять самые бесчеловечные приказы, по истечении надобности этой же системой уничтоженные; ведь не сам же кровавый тиран своими руками массовые беззакония творит, - а как раз именно те, кто его бесчеловечные приказы фанатичнонекритично исполняет!.. Но ведь человек создан для нечто гораздо б о л ь ш е г о, чем предлагает ему в качестве "нормы" низменно-пошлая мерзкая действительность, с которой следует якобы безоговорочно смириться и принять за неизбежность, чтобы целую жизнь до смерти трусливо и по-рабски покорно исполнять прихоти негодяев и самому стать отпетым подонком; не зря говорят, что рабство это не положение, а состояние психологии души, меркантильная вялость, нежелание потерять насиженное место, особопривилегированный статус и уважение в их душепагубно-разлагающей аморально-тлетворной среде, пойдя вразрез с её "общим мнением", позволяющая помыкать собой каждому встречному-поперечному, без духовного мужества и стойкой твердой опоры; если же мы по-робки малодушно позволяем всяким мерзавцам эксплуатировать себя и манипулировать своим сознанием, тем более заступиться за ближних не в состоянии, - то почему бы этим злодею не воспользоваться?.. И только тот выживает, избежав морального разложения, - кто в несправедливом мире, наперекор сему, продолжает верить в Справедливость, и живя согласно сему и исполняя человеческие обязанности долга по отношению к родной стране, сродникам, друзьям, близким, согражданам, согласно пословице: «деньги потерял — ничего не потерял, здоровье потерял — кое-что потерял, веру потерял — все потерял!» Но одной системы мало, чтобы уничтожить (морально сломитьискалечить) Человека в человеке; страх смерти или устрашение не должен победить и заглушить в нас чувство совести, толкая на предательство в угоду обмена на временную отсрочку или ради предполагаемой "выгоды"; всегда были и есть такие люди, остававшиеся человечными в любых даже самых бесчеловечных обстоятельствах, для которых предательство хуже смерти и лучше стать жертвой и объектом издевательств, чем самому становиться в ряды подражателей подонкам; и которые более почтут за честь даже принять добровольную смерть бок о бок с угнетаемыми, но так и не встав в ряды их угнетателей и подлых убийц; гораздо лучше, почетнее мужественно и невинно пострадать от несправедливости, чем самому совершить позорную несправедливость, - ибо не боятся умирать те, у кого совесть чиста, - и напротив же неправедно осуждая невиновного человека на смерть - тем самым подписываем приговор самим себе пред судом совести (по императиву Сократа)... В отличие от неразумного животного (мотивацией которого первоочередно руководят инстинкты вместо морали), человек волен осмысленно отказаться от нравственно недостойного поступка (сознательный волевой акт важнее инстинкта, обладая иным онтологическим достоинством, выходящим за пределы биологически-инстинктивной детерминации форм поведения), причем нередко вопреки инстинктивному страху выживания перед угрозой принуждения ко злу, когда поставленный перед ним категоричный моральный выбор оказался несовместим с продолжением прежнего существования в приемлемых для совести условиях, являя героический подвиг личного превосходства над обстоятельствами, достойный ответ на их вызов, в котором со всей яркостью показана истинная ценность непорочной жизни, увенчанной

135

и наполненной положительным доброутверждающим смыслом (без которого теряет свою самозначимость, обесценивается, став через склонность к пороку частью общих разрушительных сил), верности её высшим целям. Ведь человек достоин нечто большего, чем ограничиться ведением животного, "скотского" образа жизни в плену своих страстей и инстинктов. "Достоинство человека, независимо от пола, возраста, карьеры, семейного положения и т.п., определяется чистотой его души и праведностью жизни. Такими людьми невозможно манипулировать, навязывать то, что противоречит голосу их совести. Такие люди не позволят себя унижать, напротив, они способны преподать нравственный урок любому, не взирая на его чины и звания." (Прот. Александр Ильяшенко) Не убоясь пройти вслед тем же тернистым путем, подражая примеру благочестия явленных миру подвижников, претерпевших даже и до смерти, неизвестность которой ныне более не так темна и страшна, ибо озарена светом сияющих добродетелями сонма чистых и беспорочных душ, прежде нас разделивших и приобщившихся пространству её вечного покоя, наполнив его своей любовью: "Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный." (2Тим. 4:7,8 ) Наличие этих ценностей (интуитивно-непосредственно познаваемых вещей: желание добра, потребность в любви, как внутренней необходимости, данности, наполненной смысловым содержанием, раскрываемой в действительности через приобщенность к ней) и какую значимость имеют в конкретном отношении для нашей души, какая польза от этого будет нам при их принятии и чего лишимся при отрицании, - выдвигают требование адекватного ответа нашей свободной совести (как части от источника первозданной реальности, изначально недетерминированной ничем наностным (ложными заблуждениями, пороками, предикатами несовершенств природы и пр.), внутренней "дисциплине", ограждающей от зла, хаоса вседозволенности (волюнтаризма, беспредельного самоуправства), и тем самым освобожденной, чистой и прозрачной, подобно незамутненной глади горного озера, на которой без искажений отражается ясное небо; нетождественной обусловленному миру внешних феноменологичных явлений). Либо принять как истину для себя их возвышенные идеалы (извне приглашающие приподняться на ступеньку над собственной эгоистичной замкнутостью на самих себе, тем самым превзойдя самих себя), либо воспротивиться им. И более того: именно эта превосходящая (над прочими интеллектуальными талантами, физическими достоинствами и проч.) сфера высоких благ (признанием их приоритета, реального воздействия в нашей жизни, наполняемой, через это распространение на неё, качественно новой значимостью, ценностью и смыслом, придавая им добрую направленность; трансценденций, пробуждающих совесть, помогая раскрыть и реализовать те лучшие качества, что уже изначально в нас есть, подобно семенам в благодатную почву; не насильно подчиняя, но утвердительно призывая, указывая на возможность существования возвышенных истин, способных стать подлинным смыслом жизни, подобно возвещающему посланию свыше, обещающему душе приоткрыть ей неведомую доселе действительность более высшего порядка, которую они собой отражают; спасающих от зависимости противоположным принуждающим и угрожающим грубым низшим вещам, всеобщей тленности и распаду) позволяет удержаться, когда всё былое материальное благополучие рушится, не потерять человеческий облик, без чего, как и без красоты, вся жизнь обессмысливается. Если всегда и во всем, при полном своем бесправии, трусливо потакать злу и исполнять прихоти негодяев, - зачем тогда вообще нужна такая "жизнь", ведь моральная мука бывает гораздо тяжелее физической, скорее здесь душевное "омертвение", забвение истинного человеческого предназначения, ибо по-настоящему живем, пока мы любим и боремся за это. "Живые отличаются от мертвых не только тем, что смотрят на солнце и дышат воздухом, но тем, что совершают что-нибудь доброе. Если они этого не исполняют, то... ничем не лучше мертвых" (Преп. Григорий Богослов). Не ждать "лучших времен", а самим содействовать их созиданию, ведь часто недостаток добрых чувств и делает времена тяжелыми. Малодушно не пытаться противостоять злу хуже, чем ему проиграть, молчанием и боязливым соглашательством позволив беспрепятственно “процветать” гибельными последствиями, как на войне плен врага стыднее доблестной смерти. Победа добра – в личном выборе каждого

136

человека, ведь зло не так “могуче” как само себя малюет, если существуют готовые заплатить любой ценой своего, ради верности высшим идеалам до конца, составляющих основу их счастья и упований. Чтобы научиться добру (этому “узкому пути”), надо работать над собой, возделывая в сердце сад как цветник из добродетелей, очистив зерцало души для способности отражать и распространять любовь подобно свету между людьми, и пусть согретые в её лучах и орошенные потом взаимотерпения преизобильно процветут наши души благоуханными цветами любви друг ко другу; а ко злу ведут широкие пути, проторенные злодеями прежде нас и много на них желающих научить своим “понятиям”. Чтобы окружающее изменить к лучшему, будем не только “внешних” к нам людей выстраивать в соответствие собственным взглядам, но прежде воспитаем в самих себе доброе и созидательное отношение к происходящему, и уже руководствуясь этим внутренним желанием общего блага (состоящего в положительной нацеленности на поиск условий и поддержание содействия развитию самореализации всякой личности), - совершать реальные поступки, при уважении личности каждого. Основополагающая ценность чужой жизни не зависит от степени его самосознания личности (при формах инвалидности, умственных дефектах и т.п.), - а более от нашей способности уважать и ценить жизнь любого человеческого существа-индивида, не причинять напрасные страдания, оградить от возможных смертельных опасностей, даже если он не способен, в силу беспомощного своего состояния, на них адекватно реагировать и сохранить себя сам (не наше отношение определяет реальность субъекта, но, напротив, его реальность приводит к возникновению межличностных отношений). Личность, как нераздельная совокупность и единство субстанций тела, души и духа, - онтологически безусловно ценна вне зависимости от нашей её оценки приемлемости или нежеланности, от развития, особенностей или недостатков (“диагнозов”) человека ей принадлежащего, воспринимаемого как целостное существо, полное неотъемлемого достоинства, вечной ценности, присущего от самого начала своего бытия; и что может быть в мире сем драгоценнее живой души человеческой? Справедливости искать не во вне, средь изменчивых, временных, относительно-преходящих форм мира сего, а самим начать жить перед совестью справедливо по отношению ко всем окружающим: как к смыслоопределяющей одушевленной "цели", требующей личной ответственности перед нею, а не подручному ни к чему не обязывающему "средству", для коего люди как "расходный материал" или дармовой источник наживы, - сугубо утилитарному подходу с точки зрения "полезен - не полезен" для удовлетворения наших прихотей и своекорыстных интересов той группы (слоя) к которой принадлежим, неспособному воспринять в цельности облик с присущими не только плохими, но и хорошими качествами, прочувствовать частицу прекрасного во глубине всякой души, зачастую недоступной стороннему нечуткому наблюдателю, которое роднит всё живое меж собою как органичная часть общей свершенности и эстетичной красоты мирозданья, перед которой стоит благоговейно приостановиться из уважения боясь совершить насилие над тем сокровенным, в чем мы не властны, покуситься на внутреннюю свободу и совесть (заложенную в природе каждого), на что никто не может дать "право", увидеть потаенные способности (потенции), особенности характера и выявить возможность воплощения добрых начал в их жизни, сокрытую за непривлекательной маской униженности, чтобы подать ободряющую надежду им стать лучше чем они есть. Только через живую личность может обрести своё выражение и практическую ценность истина, иначе сами станем безразличными, сомневающимися в действенности добрых дел, носителями зла. Солнце светит всем, питает и греет: нищим и богатым, свободным и заключенным, – таково и свойство любви. Никто не может оставаться “на нейтральной стороне” пока жив: либо пассивно прячешься за спинами гонителей, либо самоотверженно принимаешь сторону гонимых, не быв самими милосердными тем самым попустительствуем жестокости и злу, собственными же руками устрояя циничное общество равнодушное к беде ближнего для своих детей, которым предстоит жить после нас, а может и некоторым средь них суждено в будущем стать такими же несчастными, которых гоним ныне, и предстоит испытать те же чувства под взглядом презрения подобного нашему сегодня. "Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф. 7, 12). Жестокосердие пытаясь оправдать некоей “отстраненностью и абстрагированием от чужих проблем, без эмоционально-человеческих оценок и отношений”, тем самым сами опускаясь до бездушно-окаменелого состояния души, против природы которой и

137

боремся, будем ли малодушными, дико боящимися творить добро как огня, отвергающими возможность проявить милость из-за несовпадения своих личных позиций с ихними, хоть на миг взглянем на мир глазами часто вынужденного его “изгнанника”. "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершен в любви" (1-е Иоанна 4:18). Гораздо страшнее оказаться навсегда потерявшими любовь и доверие к людям, чем бояться нападок и угроз со стороны ярых противников всякого милосердия, считающих его “вредным и лицемерным”, трагедия в боязни совершать добро, чтобы не быть “наказанными” кем-то или потерять какие-то привилегии, став согласными жить на основе предательства и лжи в мире господства нелюбви и взаимоотчуждения. Душа морально неполноценна, если в ней заглушено желание творить доброе и совесть делается более “гибкой” в угоду новым условиям и обстоятельствам, угрызения которой оправдываются насущной целесообразностью. В погоне лишь за накоплением многих знаний, желая всякую сторону своей жизни регламентировать, поделить и упорядочить, многие утратили прежние доверительные отношения между людьми, не прибавив себе совести, зато подлость соделав ещё более изощренной, став способными с лёгкостью переступить самое дорогое. Тем легче осуждать со своей высоты тех, кто менее образован, не так опытен, особенно за мелкие проступки, проще всего найти “виноватых” среди самых слабых и кто на подобные обвинения не может соответствующе ответить в силу неравного положения или возраста, требуя ответа за многое, наравне с теми кто способен откупиться. Как скоры мы на “отмщение” личных обид, “огнем и мечом” отстаивая превосходство своих взглядов над остальными, так же готовы были бы и на всякое доброе дело милосердия, особенно примирение. Если бы мы беспощадно и несоразмерно мстили за каждую малую ошибку и недостаток другого, – то большинство человечества перебило бы друг друга. Легко выискивать зачастую мнимых “преступников”, чтобы потом использовать этот “ярлык” в своих интересах, зато гораздо труднее найти повод к примирению, прощению и помилованию. Беды людей, прикрываясь высокопарными речами и сиюминутным пафосом, использовать в своих интересах натравливая друг на друга в обоюдном обвинении одних другими, вместо сплоченности для общего блага, поддерживая низкую производительность общества, непрерывно ставящего само себе бюрократические барьеры при отсутствующей солидарности. В итоге остается внутреннее одиночество за внешне-напускной маской формализма, повсеместная отчужденность и подозрительность, видя в каждом потенциального соперника, неудачи которого воспринимая поводом к злорадству, взирая на чужое счастье завистливым и жадным оком, прямо-таки скрежеща зубами от неизбывной завистливой ненависти - жаждой видеть всех несчастнее и хуже самих себя, одно лишь желание выжать из человека всё пока он трудоспособен, а потом забыть о нем и выбросить на обочину социума за ненужностью. ...О каком тогда вообще "общественном прогрессе" стоит заикаться? Ведь невежественная темная толпа, с возрастом и ростом числа своих членов - не только не умнеет, но чаще даже наоборот ещё более изощряется в своих гнусных злодействах, становится напористее, наглее, дерзкой, циничнее и отчаяннее: и если кто-то укажет толпе на "образ врага", будто бы "виновного" во всех её несчастьях, - то толпа пойдет за таким, сделав его своим вожаком; и чем громче вопли мучимых, не разбирая взаправду "виновны" они или нет, тем больше веселее злорадство их мучителей, вид чьей-то причиняемой боли, чужих непомерных страданий - вызывает у толпы извергов восторженный ор, безумную эйфорию, доставляет неописуемо-дикий бурный восторг и животное услаждение, и воспринимается очередной варварской забавой, сопровождаемой улюлюканьем как при травле зверей собаками, открыто и злобно глумясь над кем-либо, подобно тому как запах свежей крови раззадоривающе действует на дикие своры волков, взбешенных ретивых псов, получая от этого источник группового неестественного возбуждения, горячего адреналина, очумелого нагнетаемого кайфа, сильнейшего кровожадного азарта, исступленных страстей, эмоционального накала, драйва на взводе, экстаза до умопомрачения, ярких острых ощущений, осознания превосходства и крутизны. Став подобными невежественно-невоспитанной толпе дикарей, одержимых садистским любопытством, которая вместо того чтобы разнять или заступиться за слабого, – сгруздится вокруг и с торжествующим злорадством наблюдает кто кого первым прибьет, возможно и до смерти; всегда поражает эта беспримерная жестокость обезумевшей, охваченной кровожадным диким психозом улюлюкающей и подзадоривающей озверевшей толпы, в припадке исступления, особенно когда издеваются над одним беззащитным затравленным

138

человечком, неважно "виновен" ли он в чем-то или нет, - это всего лишь кровавое зрелище на потеху толпе, жестокие игры, издевательские развлечения... Чтобы нас уважали, мы и сами должны во всем стараться не унижать других, – нравственно гибнут не имеющие силы встать на защиту слабых и угнетенных. В обычное размеренное время такие гордо бравируют силой и волей над остальными, через свою “самоправедность” проще слыть авторитетом в привычной обстановке, а как случится общая беда, то становятся нерешительными, боязливыми, готовыми легко продаться на любое соблазнительное предложение, скупыми на щедрость в делах поддержки нуждающихся, так и не научившись заботе об обездоленных, не получив живого опыта сострадания и соучастия в разрешении чужих бед, отвергнув милость создали безжалостный мир вокруг себя, тем самым обрекая и своё потомство жить в нем (смогут ли они рассчитывать в случае беды на добрых людей со стороны?). "Многие люди видят, в чём другие их стесняют, и не видят того, в чем они стесняют других. У них требования только к другим, не к себе. ...Каждый стремится к тому, что нравится ему, но покоя не находит, потому что настоящий покой приходит тогда, когда человек думает не о себе, а о других. Даже если бы у меня совести не было, всё равно я бы потом испытывал муку самоуспокоения." (Паисий Святогорец) “Кто дает волю доброму движению своего сердца, тот обогащается прежде всего сам - в его душу входят светлая, целительная сила, радость, мир, врачующие все болезни и язвы нашей души. Жестокосердый, наоборот, сжимает свое сердце, он впускает в него холод, вражду, смерть.” (Свящ. Александр Ельчанинов) ...Самые обездоленные, самые бедные люди - используемые в наших эгоистичных интересах в качестве дешевого "средства", как дармовой "расходный ресурс", "ступенька" для достижения нашего собственного "счастья" (на правах сильных и успешных), основанного на жертве счастьем других более социально слабых и незащищенных, отработавших своё выброшенных из социума за ненужностью; но счастья не построить на принудительном насилии (как и всякая пытка устрашения и угнетения, которая сама по себе не убеждает в "правоте карателей", но ещё более озлобляет, посеивает ростки желания будущего возмездия и расплаты, подобно тлеющим уголькам, рано или поздно вырвущихся наружу в ключевой момент истории, от искры воспрявшего мужества духа), бесконечно требующем всё новых жертв ради фетиша своего идола; ибо истинное счастье существует только как б е р е ж н о с т ь к человеку, забота каждого о каждом, в чем как раз и заключается самое главное, - а с ч а с т ь е п р и л о ж и т с я, как следствие всего этого... Несправедливостью к слабейшим - мы прежде всего сами себя выводим из цивилизованноюридической сферы в сферу диких инстинктов борьбы животного мира и заставляем их совершать отчаянные поступки от безысходности и от навязанности им вынужденнонелегального статуса, переводя конфликт из правового русла - к самосуду, раз мы поступаем беззаконно по отношению к ним - то и они, в ответ, также станут действовать не "по закону", а "по понятиям" (ибо лицемерно трудно требовать от человека не нарушать закон, если, вопервых, сам его не соблюдаешь, и, во-вторых, если ты помещаешь его в ситуацию тотального беззакония и отчаянной безвыходности). Ведь им не куда деться, как зверьки загнанные в угол, и никто за них не заступится от нашей к ним непростительной вины пренебрежительной жестокости, легкомысленной без учета возможных последствий для самого нашего общества, - и в любом удобном выпавшем случае, от безысходности, не оставившей им иного выбора пути, доведенные за гранью отчаяния, при отсутствии иного выхода, иных мирных альтернатив, будут нам со свойственной жестокостью мстить, и не только тем кто издевался над ними, но и любому человеку как потенциальной для них угрозе, в них формируется постоянное состояние агрессии к внешнему обществу людей. Считая это уже своим д о л г о м, делом защиты попранной ч е с т и, отстаиванием естественных элементарных человеческих прав, которых кто-то несправедливо насильственно у них лишил - отказав им в надежде именоваться полноценными "людьми", служа напоминанием существования их неотъемлемой свободы, хоть и униженного, но не могущего исчезнуть до конца незыблемого достоинства их личности, со смелостью обреченных выскажут прямо в лицо своим мучителям всё то, давно наболевшее и до поры до времени скрываемое, их поступок будет отчаянным, но справедливым, не боясь запугиваний с нашей стороны, для них восстановление справедливости станет дороже страха за свою жизнь, испытать счастье в которой мы их навсегда лишили - если раньше мы добровольно не хотели уважать их интересы и права,

139

будто не замечали самого их обездоленного, сиротского и бездомного существования, оставались глухи и слепы к их горю, если для нас закон и совесть были "не указ", - то теперь они сами этого добьются и самостоятельно нас научат себя уважать, "промоют" нам глаза, "прочистят" уши, "протрут" очки, насильно заставят сделать это, чтобы мы считались с ними, хотя они заведомо знают что силы неравны, всё равно им не победить, - но они теперь храбры и отчаянны, их не запугать, и ни за что просто так не отступят, будут стоически умирать зная что исполняли долг до конца, сделали всё от них зависящее, чтобы не дать снова надругаться над тем что для них свято, и таким ответным методом будут бороться за свои общечеловеческие привилегии, и не столько ради ч е с т и самих себя, сколько более ради того, чтобы не допустить п о в т о р е н и я таких же оскорблений и над прочими себе подобными, чтоб окружающее общество научились видеть д о с т о и н с т в о - в подло изгнанных, без вины униженных и несправедливо презираемых всеми людях, но таких же равных с нами как и все прочие, чтоб неповадно было в будущем так же их обижать. И пусть в итоге они в очередной раз окажутся обманутыми и проиграют, - но им важен даже не результат, а сам благородный п р и м е р ихнего смелого решительного поступка, сохранив своё внутреннее достоинство, дерзновенно глядя прямо и твердо в бессовестные глаза тех, кто это достоинство нагло у них пытался отнять!.. Зачем же издевательски доводить человека до отчаянно-неконтролируемого состояния? Зачем мы разжигаем и провоцируем бессмысленную вражду, подливаем масла в огонь и так уже находящихся на крайнем пределе истощения сил, стоит ли наше тщеславие того, подобным образом показывая свою безграничную "силу" и "власть" над слабыми и беззащитными, самоутверждаясь за счет других?.. Возьмем насущный пример: детдомовские дети лишены самого главного - надежды. Сызмальства приучены, всё, что положено - это казённая жесткая кровать и скупая порция жидкой каши, а всё остальное (порция человеческого тепла) - это уже непозволительная роскошь. Как ни старайся, куда ни стремись, все дороги закрыты, все они узкие и тернистые, кроме одной. Одна дорога широка и приветлива - в тюрьму; в младенчестве - одинокая кроватка, чуть попозже - одиночная камера. Но как легко пройти мимо того, кто в тебе как раз именно сейчас так нуждается, упустить момент вовремя кого-то спасти от кромешного отчаянья, удержать от совершения непоправимой глупости! Ведь, не дай Бог, из-за этого потом можно и свое личное эфемерное спокойствие потерять! Зачем о них переживать? Нам наплевать, что за стенкой плачет ребенок, это же не наш ребенок, и плачет он за стеной, а не здесь. Они ведь там далеко, за стенами сиротских учреждений и они оттуда выйдут очень не скоро... Однако чужих детей не бывает. Они - часть нашего общества, больная и убогая, несчастливая и потерянная, но живая часть, и все эти детки - наши, все хотят главного одного и того же - любви, тепла, заботы, соучастия, слов поддержки, ласки, доверия, утешения, нежных объятий верного друга, простого задушевного, искреннего контакта между людьми. Исправить эту проблему, вернуть в социум этих заблудших, спасти некоторых из безвозвратно ушедших, можно только одним способом найти и вернуть себя, разобраться в самих себе, в наших отношениях с окружающим миром: заботливая любовь окружающих способна растопить и отогреть даже такие промерзшие сердца, а потом — как скорлупа спадает с яичка, делая их мягкими, нежными. Всегда очень важно говорить с человеком, в каком бы он ни был состоянии - установить с личностью д и а л о г, живой контакт, даже если он не слышит или не вполне понимает, но мы все равно должны стараться говорить с ним, это важно и для нас самих: приголубить, приласкать, попытаться выслушать до конца и понять мучающие внутренние проблемы, метания чужого живого и столь нежного тревожного сердечка, и совместно разрешить трудные вопросы, душевно-аккуратно успокоить, чтобы другой человек ощутил возможность довериться нам, раскрыться душой и поведать нам свою невыговоренную душевную боль, сокрытую от посторонних насмешливых глаз во глубине её тайн, чтобы наши подопечные видели в нас живого проводника струи живительно-душепитательного тепла и соучастия в их обездоленной жизни, увидеть в больном человеке по достоинству равного с нами собеседника, носителя живого личного опыта своей пусть трудной, беспросветной и несчастной, но по-прежнему уникальной и неповторимой чьейто жизни-судьбы. Они, подобно колючим ежикам, обращены иголками вперед - но сострадать, значит мысленно занять чужое место, заглянуть и прочувствовать душу другого человека изнутри, увидеть его изначальную беззащитность, жалость и неловкость, ловко спрятанных под холодной маской. Отогреть сердца, скрасить тяготы невзгод, недугов и болезней, привить

140

любовь к добру, доставить радость и подарить утешение, шепнуть ласковое слово, согревающее сердце, внести посильную лепту в формирование положительно-прекрасного восприятия образа окружающего, увести от зацикливания на одних лишь его отрицательных сторонах, от сплошного негатива. Сродни родственно-родительским чувствам: когда хочется уберечь своё ещё пока беззащитное, неокрепшее и неопытное чадо, прийти навыручку и вытащить любой ценой его из разных передряг, как птенца попавшего в охотничьи силки, во что бы то ни стало оградить ото всех напастей, подстерегающих отовсюду подобно диким зверям, поддержать в трудную минуту над пропастью отчаянья, сопровождать добрым проводником на всех жизненных путях его, в какую бы безвылазную чащу они его ни завели, быть ему правой рукой, надежной опорой, верным другом и крепким защитником, за спиной которого можно всегда в безопасности укрыться, как птица-мать укрывает птенца своими крыльями, словно стать ему вторым земным "Ангелом-хранителем". Как раз наиболее слабые и беззащитные - острее всего ощущают нежность и ласку со стороны отношения к ним окружающих, подобно грудным младенцам словно созданным для проявления нашей нежности, заботы и любви, естественно вызывают нужду в их опеке, защите и обережении от всего опасного, трогают и задевают наше сердце своей незащищенной хрупкостью; чья податливая беззащитность и чужая хрупкость возбуждает в нас чувства жалости и сопереживания - заставляя сознательно пренебречь сопернической погоней за сиюминутной выгодой-успехом, и остановиться, подождать отстающего, протянув ему дружескую руку помощи взаимоподдержки на его нелегком жизненном пути, ласковым словом ободрить и утешить опечаленного, стать ему защитой и опорой, в окружении заботы которого он обрел бы свою "крепость" и "надежную стену" от внешних житейских тревог, т. е. подставить своё сильное плечо - чтобы смог опереться на него кто-то более слабый; и всё что причиняет другому слезы и боль - словно острием лезвия также пронзает и нашу душу, и если придется, то вплоть до отдания своей жизни ради его спасения, чтобы кто-то (или что-то иное плохое) не посмел его грубо обидеть, ранить или опечалить; ведь если в мире даны людям чувства "любви" и "милости" - значит обязательно где-то должен существовать тот кто особо в них нуждается и не может без них никак прожить!.. И пусть оставленные близкими люди в н а с найдут любящее сердце, которое открыло бы им, что, средь довлеющего мира жестокости и лжи, можно ещё встретить любовь и, значит, м о ж н о ж и т ь, ...и пусть им откроется и водворится ч р е з н а с Царство Любви и сияние Жизни Вечной!.. Ведь даже малая щепотка доброго отношения и живого тепла подобно тоненькому радостному лучику солнца сквозь узкую прорезь-щель облаков, способного озарить и скрасить всю дотоле накопившуюся беспросветность в нашей жизни, перед чьим светом неодолимой надежды всякая тень уныния бессильно отступает. Только любовь может исправить человека: жестокость порождает жестокость, провоцирует на ответные преступления, месть возвращается ответной местью и так без конца, милосердие же - порождает милосердие; если эти люди видят только грубое к себе отношение, если они чувствуют себя изгоями в обществе, - то откуда же у них возьмутся какие-то добрые чувства к окружающим; если они привыкли к равнодушию по отношению к себе, - то почему их должны волновать чужие проблемы; и вместо протянутой руки поддержки оступившимся - современное общество часто толкает людей на новые преступления. Нужно понимать, что Бог плохого не создает, плохими друг друга делают люди, часто человек может быть "трудным", но не плохим; нет плохих людей, есть неприемлемое поведение, - нужно воспринимать их равными, р а в н о ц е н н ы м и с нами во всей полноте. Скрасить серость их обыденности, заполнить лаской, теплотой своего присутствия, побыть рядом с ними даже на пять минут их короткой жизни - эти мгновения стоят так дорого, равны для них нескольким годам. "Того, что меня мучит, не излечить бесплатным супом для бедняков. Меня мучит забота садовника. Меня мучит не вид нищеты, - в конце концов люди свыкаются с нищетой, как свыкаются с бездельем. Мучительно не уродство этой бесформенной, измятой человеческой глины. Но в каждом из этих людей, быть может, убит Моцарт. Один лишь Дух, коснувшись глины, творит из нее Человека" (Антуан де Сент-Экзюпери). Как голубиная стая после морозных ночей не досчитывается многих своих товарищей, продолжая полет далее, так и мы продолжаем жить, когда где-то совсем недалеко и неприметно умирают они без любви, без нашего тепла и сочувствия, оставленные всеми в холоде и одиночестве голодными, в ответ лишь жесткий ветер повсеместного равнодушия бессильные слезы утрет, от страха перед никчемной жизнью средь жестоких людей в пустом холодном мире,

141

где смерть представится последним “утешением”, и которые часто за короткую жизнь не видели ничего, кроме мрака окружающей жестокости как “нормы” и грубости, презрения сытого “большинства”, а попытки найти выход к чему-то более светлому, подняться из пучин безнадеги – подавлялись, высмеивались, насильно заставляя соучаствовать в грязных делах под шефством откровенных негодяев (для которых "правда жизни" - в отсутствии "высшей правды", реальностью стали только ложь и предательство, возведенные в понятия той беспринципной морали, где "выживает подлейший"), воспитывавшие принуждением и страхом, приучивших унижаться самому и унижать других, к бесстыдству в обращении и отношениях, навязавших новые идеалы “культа насилия”, положив в душу озлобленность на весь мир и одновременно бессилие перед его трудностями, невозможности своё положение изменить, суровые законы их бытия направлены против них, не оставляя места для тихого и мирного существования. И их голос этот, полный боли и отчаянья, не заглушишь надолго ни страхом, ни насилием, ни хитросплетениями лукавства и притворными обещаниями, а только откликом отзывчивого, сострадающего и милующего сердца, незаменимого ничем иным, способного простить, понять и принять, некогда проявленная любовь воскресит в душах все самые добрые чувства, казалось навсегда умершие у побитых жизнью… Как может знать настоящую любовь, кто прежде никогда не любил безусловно и бескорыстно, насильно закрывая своё сердце от чувств жалости, и не видел положительных примеров живительного добра, кто с детства рос как "сорная трава" без надлежащего воспитания и попечения, и нашей доброты для них всегда будет недостаточно мало, насколько обширен целый мир, подразумевая постоянное развитие творческих инициатив на благо окружающих, как сама жизнь стремится продолжать и распространять себя в других. Наша жизнь измеряется не только длиною прожитых лет, а ещё и качеством пользы и душевного тепла, отданного людям. Различные в своём многообразии не обязаны быть одинаковыми, чтобы иметь равные права. Чем мы, рожденные в неравных условиях, изначально имеющие больше возможностей и положение устроиться в жизни, - лучше остальных, всего этого не имеющих? Разве наше преуспевание позволяет надменно отказывать в благодеянии менее обеспеченным, либо вообще лишать их шанса на достойное существование? «Завистник почитает чужие несчастья своим счастьем, а благополучие других своим злополучием; что может быть гнуснее сего?» (Свят. Иоанн Златоуст) “Свиньям и собакам позволяем мы жить под одною с нами кровлею; охотник часто не отказывает щенку в своей постели; земледелец и поцелуями даже умеет приласкать тельца; но и это ещё не всё; путешественник собственными руками моет ноги осла, прилагает руку, очищает навоз и заботится об его ложе. Ужели признаем бесчестнее самих бессловесных однородного с нами и ближнего?” (Свят. Григорий Нисский) Моральные качества и способности личности, по которым её оценивают, как раз и познаются в общей беде: поступиться ли человеческим обликом, выставив лишь звериные страсти, неограниченные ничем, как “идеал” борьбы ради жалкого и позорного выживания за счет других (ценой нравственной гибели, согласия на потерю чести и достоинства, взамен сиюминутных благ, требующей невинных жертв, особенно когда борьбу с причинами всех бед и пороков проецируют на самих людей, вместо реорганизации унизительных условий, их на то понуждающих) или же выбрать путь самопожертвования ради ближних? Не оскорбить, предательски отрекшись перед лицом угроз и сомнений, тех, кому был прежде сердцем верен, предпочтя вечному позору (если не будет возможности испросить прощенья) - решительную стойкость и неколебимое мужество, как внутреннюю победу свободного духа. Если сами отворачиваемся от просьб и боли другого (с первого взгляда наскоро и без выяснений считая всё притворством), то нечего и жаловаться на возрастающую агрессию вокруг, ведь это окружающее созидается не без нашего участия. Не стоит оправдываться “жестокими законами мира”, если мы сами проявляем жестокость, которой, поддерживаемой и растущей на слабостях человеческих, ставим себя ниже тех кого осуждаем, как бы потом жертвы не оказались бы нашими судьями. Станем ли пособниками этому или нет, ведь не способны видеть прекрасное, интересное, светлое и доброе в мире те, кто закрыл своё сердце для добра. Растлевающие горькие плоды страха и подлой трусости – дают мнимый шанс беззаконию для тщеславной гордости дешевых побед над своими же собратьями, видя их беспомощные слезы и лишения, считая самых слабых и беззащитных средством вымещения агрессии, методом

142

безальтернативного насилия, при возможности обойтись и без него, только усугубим положение, переведя его в иную “подпольную” плоскость, скрыв проблему лишь на некоторое время, но не исправив её, и что способно привести к безразборной расправе, в которой правых сторон не бывает, вместо поддержки издеваться, унижать и уничтожать то, что можно окружить заботой, вниманием и обогреть. Преподадим ли мы урок своей жестокости или добрый пример м и л о с т и? «Милость и истина встретятся, правда и мир облобызаются» (Пс. 84, 11). Справедливость не отменяет чувства милосердия, помогая полнее раскрыться картине происходящего, проникнуть вглубь личных переживаний оцениваемого нами человека. Человек сможет назвать себя сформировавшейся личностью, только когда научится видеть подобную себе по ценности личность в окружающих его людях, успеет ли он за свою земную жизнь обрести не только почести, успех и богатство, а ещё, как главное, любовь – как одну из основных потребностей? Которая не ищет себе угодливого лицеприятия от других, чтобы добиться нами её высокой оценки, а напротив сама создает ценность того, кого любит в очах своих, чтобы любить несчастьям вопреки. Воспоминания о тех, кому оказали доверие и остальных случайно(?) встреченных на пути, сохраняются частью в глубине нашего сердца и памяти, и мы остаемся частицами в тех, кто нас вспоминает, словно невидимая связь, не дающая оставаться душе одинокой, зовущая не забывать тех, кого чем обидели, не помогли, оставили в беде, покинув когда-то…

143

*** (Глава X) Помогать другим, сострадая им и не боясь страданий, жертвенная любовь возможна лишь в сораспятии со Христом (Гал. 2:19) ...всякий изоляционизм в любых сферах - есть проекция эгоцентризма; ...любовь – это обращенность к другому, жизнь для Бога и для ближних, а мы думаем, наоборот, что все должны служить нам; ...чтобы увидеть ближнего - нужно умереть для гордого себялюбия и восстать в любви Мы более гедонистичны - нежели альтруистичны; резки, импульсивны и вспыльчивы - нежели терпеливы, учтивы и чутки; привыкли жить за чужой счет - не отдавая ничего взамен; более себялюбивы - нежели человеколюбивы; надменно стоим из себя незнамо что - не замечая красоты окружающей нас; чувствуем лишь одних самих себя - нежели сопереживаем другим людям! Гордость действует в нас как жестокий истязатель, супостат, бесчеловечный судья, по отношению к презираемым нами ближним, подпитывая всякую пропаганду агрессивных идей исключительности и превосходства над ними, жажду насильственного подчинения одних ради выгоды других - тотальный-идолопоклоннический г р у п п о в о й э г о ц е н т р и з м, коллективная порука, требующая себе всё новых больших жертв и удовлетворяющая лишь собственные интересы в ущерб общим, открыто враждебная прочим слоям и группам, сеющая социальную рознь. "Признаки гордости суть таковы: высшим (человек) не покоряется; равным и нижним не уступает; гордость велеречива, высокоречива и многоречива; славы, чести и похвалы всяческим образом ищет; сана или (по-)чести лишившись - ропщет, негодует, а часто и хулит; высоко себя и дела свои превозносит; ищет себя показать; бесстыдно себя хвалит; хвалится и тем добрым, чего не имеет; недостатки и пороки свои весьма старается скрывать; увещания, обличения, совета не приемлет; в дела чужие самовольно вмешивается; других презирает и уничижает, (но сама) в презрении и уничижении быть не терпит; гордость гневлива, гордость завистлива: ибо не хочет, чтобы кто равен ей и выше её был, равную или большую (по-)честь имел, но чтобы она всех во всем превышала; гордость нелюбяща, ненавистлива. - С а м о л ю б и е же корень всех зол. - Итак, гордость есть начало и корень всякого греха" (Свят. Тихон Задонский). Гордыня, это "...зло, возникающее тогда, когда человек сам себе нравится, словно он также свет, отвращает его от света, благодаря которому он, если это будет угодно Богу, сам станет светом" (Блаж. Августин). "Самомнение и гордость в сущности состоят в отвержении Бога (равно как и любви к ближнему - Прим. Авт.) и в поклонении самому себе. Они — утонченное, труднопонимаемое и трудноотвергаемое идолопоклонство" (Свят. Игнатий Брянчанинов). Э г о и з м - состоит из аспектов проявлений разного вида и форм г о р д ы н и и ч у в с т в е н н о с т и, печально ставших основной жизненной и нравственной ориентацией такого человека-эгоцентрика, и подразумевает рефлексивное самоизолированное сосредоточение замкнутости на себе самом: ...это гордое честолюбие и властолюбие, себялюбивая ложная чувственная "любовь" к себе одному, эгоистичная самозамкнутость на себе самом, нечуткобессердечная и слепая к потребностям окружающих ближних (в противоположность подлинной самоотверженной любви, нравственному достоинству, состоящему в господстве личности над низменными инстинктами, чувственным эгоизмом и грубым прибытком), такие гордыня и чувственность ожесточают, делают сердце человека эгоистичным, неотзывчивым, неискренним, нелюдимым, совестливо-нечутким и притупленным, со злобой и ненавистью ко всему вставшему поперек его эгоцентризма, замыкают в самом себе и удушают любовь. "Безжалостность называется эгоизмом (антитетичного принципу жертвенного сострадания, здесь себялюбие - в противовес человеколюбию - Прим. Авт.). Вот в чем он заключается. Между своим я и другими существами утверждается здесь безусловная противоположность, непроходимая бездна. Я – все для себя и должен быть всем для других, но другие сами по себе ничто и делаются чем-нибудь лишь как средство для меня; моя жизнь и благополучие есть абсолютная цель, жизнь и благополучие других допускаются только как орудие для осуществления моей цели, как необходимая среда для моего самоутверждения. Я – единое средоточие, а весь мир – только окружность" (Вл.С. Соловьев). Ч у в с т в е н н о с т ь - как духовная инертность человека, страшащегося любых упоминаний о теме совести, любого сосредоточения и погружения в собственную душу, настырная жажда утвердить волю лишь собственного гордого эго-"я" (результата несдержанности, отсутствия самообладания,

144

антагонистично противоположных - смиренью и благоговейной любви перед достоинством ближнего), не утруждаясь выяснением интересов на этот счет прочих людей, желание ускользнуть от "ярма" долга, "тяжести послушания" предписанным нравственно-обязывающим ценностям, из-под закона и правопорядка - и в этой гордыне стать "самому себе законом", "мерой всех вещей", презирающим все прочие порядки. Греховные страсти г о р д ы н и (порождающей зависть, высокомерную ненависть, предвзятость, душевную нечуткость, "глухоту" к чужим несчастьям и под.) и ч у в с т в е н н о с т и (предлагающей жить лишь в своё удовольствие) - препятствуют познанию подлинной ценности и достоинства нашего "ближнего", открытости восприятию его личных чувств, желаний и интересов, помимо наших эгоистичных амбиций, мешают глубокому сострадательному пониманию его души, скрывают от нас возможность изумиться своеобразию, особенности и неповторимости её внутреннего мира. "Эгоцентризм отгораживает человека от вселенной, он делает его скупым духовным скрягой, — и скряжничество это начинает быстро развиваться и расти, потому что человек замечает, что чем больше он приобретает, тем опустошеннее становится его душа. Это происходит от странного закона духовной жизни: в ней все нерастраченное, все хранимое, все не отдаваемое в любви как бы внутренне перерождается, вырождается, сгорает. У закопавшего талант он отбирается и дается тому, кто пустил свои таланты в рост. И дальнейшее бережение все больше и больше опустошает, ведет к сухости, к духовному омертвению, ослеплению, к полному перерождению и изничтожению самой духовной ткани человека. Происходит своеобразный процесс самоотравления духовными богатствами (нереализованными талантами, самостоятельно в себе заглушаемыми, подавляемыми добрыми чувствами души, которые даются каждому человеку от рождения - Прим. Авт.)" (Мать Мария (Скобцова) ). "Стремясь пройти по жизни целыми и невредимыми, мы укрываемся в башне из слоновой кости, закрываем ум, подавляем воображение, сердцем делаемся жесткими, как можно более бесчувственными, потому что больше всего нас страшит, как бы нам не причинили боль, не ранили нас, мы исполнены страхами перед ответственностью, трусливы и нерешительны. В результате мы становимся подобными хрупким и легко ранимым морским существам, которые создают вокруг себя твердое покрытие. Оно обеспечивает их безопасность, но держит их, словно в тюрьме, в жестком коралловом панцире, который постепенно удушает их..." (Митр. Антоний Сурожский). "Наше немилосердие, неумолимость, беспощадность к людям - есть непроходимая завеса между нами и Богом. Это как если бы мы закрыли растение черным колпаком, а затем стали бы сетовать на то, что оно гибнет без солнечных лучей. Любовь только тогда есть любовь, - когда она ко всем без исключения. Пока это любовь только к тем, кого "я" люблю, - это не любовь, а эгоизм. Я говорю сейчас о любви христианской, не о любви в браке, семье" (Свящ. Александр Ельчанинов). "Себялюбие - это исполнение прихотей своего ветхого человека: и объедение, и эгоизм, и упрямство, и зависть. Любовь к себе уничтожает любовь к ближнему; себялюбие лишает нас мира и радости. ...Однажды ночью во сне один человек услышал голос "Пойдём, я покажу тебе ад". Тогда он оказался в комнате. Посередине её стоял стол, за ним сидело много людей. На столе была кастрюля, полная еды. Но люди были голодны: они черпали длинными ложками из кастрюли, но не могли поднести ложки ко рту. Поэтому одни из них ворчали, другие кричали, третьи плакали. ...Потом он услышал тот же голос "Пойдём, теперь я покажу тебе рай". Тогда он оказался в другой комнате, где стоял такой же стол с кастрюлей, и также вокруг него сидели люди с длинными ложками. Однако все были сыты и веселы, потому что каждый из них, черпая из кастрюли еду, кормил своей ложкой другого. Теперь ты понимаешь, как можешь ещё в этой жизни ощутить рай? ...Творящий добро радуется, потому что утешается Божественным утешением. А делающий зло страдает, и земной рай превращает в земной ад. Уже в этой жизни мы начинаем ощущать рай или ад" (Паисий Святогорец). Чаще мы сами себе причиняем несравненно гораздо больше вреда, чем получаем его от кого-либо постороннего, своевольно вставая на опасно-скользкие пути греха и порока, самонадеянно отмахиваясь от предостережений, предпочитая погоню за временными удовольствиями - вечным ценностям; грех, не есть только нарушение внешних законов и заповедей, в нём человек прежде т е р я е т с е б я, а осознаёт потерю в ситуации страха и отчаяния, обрекаем душу и совесть на мучение с а м и с е б я ещё при земной жизни, в качестве справедливой расплаты, плачевного результата отвержения добрых ценностей, лишившись света любви и замкнувшись в гордом одиночестве: "...И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение вящшее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая

145

сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь есть порождение ведения истины, которое (в чем всякий согласен) дается всем вообще. Геенское мучение есть (о п о з д а в ш е е) раскаяние (...и сожаление о безвозвратно и непоправимо у п у щ е н н о м шансе данным нам земной жизнью проявить свою добрую натуру, словно о проваленном экзамене без надежды пересдать - Прим. Авт.)" (Преп. Исаак Сирин). Преп. Симеон Новый Богослов пишет: "Подобно тому, как слепцы, не видящие сияющего солнца, хотя и всецело, со всех сторон бывают освещаемы им, однако являются вне света, будучи удалены от него чувством и зрением; так и Божественный свет Троицы есть во "всем", но грешники, заключенные во тьме (очерствевшие в состоянии греха)... будут иметь неизреченное мучение и невыразимую скорбь во веки", - т. е. они гордо замкнулись в своём озлобленном своекорыстном эгоизме, непримиримости в отношениях с ближними и одичалой ненависти к миру, чуждые какой бы то ни было любви, но с сердечной злобою в ответ на окружающую любовь, ибо ад это ещё и вечное одиночество. "Самоутверждение индивидуума равносильно противополагающему отрицанию другого (здесь, самозамкнутость - противопоставляется самоотверженности; самолюбивому индивидуализму, в его самовозвышении конфронтирующему и конфликтно навязывающему себя всем прочим окружающим людям, - противополагается соборность, в которой каждая личность обретает своё подлинное богатство и достоинство в глазах своих собратьев - Прим. Авт.), есть и отказ от самой способности любить, потому что любить — это прежде всего признавать за другим право на существование, дать ему «право гражданства», признавать, так сказать, актуальность другого, воспринимать его как участника в общей гармонии вселенной и относиться к нему с чувством почтительности, я бы даже сказал, почитания — в смысле того уважения, которое пробуждает в нас желание и волю к совершенному и полному служению. ...Личность, персона - это то, чем мы призваны стать, преодолев индивидуума. Личность может быть раскрыта только в Том, Кто ее знает, т. е. в Боге. В нас есть личность, которая есть образ Живого Бога, - но мы стали карикатурой образа Божия" (Митр. Антоний Сурожский). Да, каждый человек личность, но только потенциально, а не в действительности - образ дан, а личностью надо стать. Можно сказать, что образ Божий в человеке есть семя, а личность росток, вырастающий из него. "Итак, вот два различные, но коррелятивные пути самопознания: ...познания "я" - индивидуума, который себя утверждает, себя противополагает, который отвергает и отрицает другого; того "я", которое не хочет видеть всего себя таким, как оно есть, потому что стыдится и боится своего безобразия; того "я", которое никогда не хочет быть реальным, потому что быть реальным значит стать перед судом Бога и людей; того "я", которое не хочет слышать, что говорят о нем люди, тем более - что говорит о нем Бог, слово Божие. ...И с другой стороны - личность, находящая свое удовлетворение, свою полноту и свою радость только в раскрытии своего первообраза, совершенного образа того, что она есть, образа, который освобождается, расцветает, открывается - то есть все больше обнаруживается - и тем самым все больше уничтожает индивидуум, пока от него уже не останется ничего противополагающегося, ничего самоутверждающегося, а останется только личность - ипостась, которая есть отношение. Личность - которая всегда была только состоянием любви того, кто любит, и того, кто любим оказывается высвобожденной из плена индивидуума и вновь входит в ту гармонию, которая есть Божественная Любовь, всех содержащая и раскрывающаяся в каждом из нас, как в светах вторых, излучающих вокруг свет Божий" (Митр. Антоний Сурожский). "Жизнь - это актуальное бытие, а любовь движущая сила жизни. В этих двух положениях выражена онтологическая природа любви. Без любви бытие не становится актуальным. Она побуждает все, что есть, стать большим, чем оно есть. Жизнь обретает свою природу в человеческом опыте любви. Любовь обнаруживает величайшую силу там, где она побеждает величайшую разделенность, а величайшая разобщенность есть отъединенность личностей от себя самих (и от друг друга). Самореализация и триумф любви - в способности воссоединить наиболее радикальным образом разделенные существа, именуемые личностями. Личность отъединена в наибольшей степени и несет в себе возможность самой сильной любви (т. е. эгоизм - это ложная подмена односторонней привязанностью к индивидуальному "я", вместо приобщения к подлинной любви, в которой наше "я" может полноценно реализовать себя как "личность" - Прим. Авт.)" (Пауль Тиллих). "Как корнем всех зол является греховная страсть (cupiditas: плотское себялюбие и сребролюбие), так корнем всех благ является любовь. Итак,

146

братия, последуйте любви, этому сладкому и спасительному союзу душ, без которой богатый беден, и бедный богат. Она в несчастиях терпелива, в счастии воздержна, в тяжких страданиях мужественна, в добродетели щедра, в искушениях тверда, в гостеприимстве радушна; между истинными братиями она радостна, между лживыми терпелива. Может ли еще быть большее великодушие, чем умереть за (спасение) нечестивых? Что может быть благороднее любви к (личным) врагам? Только она не тяготится чужим счастием, потому что не завидует. Только она не превозносится своим счастием, потому что не гордится. Она свободна от мучений злой совести, потому что не мыслит зла. Среди поношений она спокойна, среди ненависти доброжелательна, среди гнева незлобива, среди коварства чиста, среди неправды она скорбит, во истине утешается. Что сильнее её к прощению обид? Что надежнее её не в отношении к суете, но в отношении к вечности? Потому и терпит она все в настоящей жизни, что всего ожидает от жизни будущей. И переносит все, что здесь ни случается, потому что надеется на все, что там обещается. Истинно, она никогда не перестает..." (Блаж. Августин). Существуют ли случаи, чтобы чудо изумления неповторимостью, единственностью и самобытным своеобразием открывшимся нашему взору в другом человеке в чувстве любви - продолжалось бы, с ежедневным самопринуждением к самоотречению и жертвенному самоприношению?.. Сострадательные - служат страдающему ближнему, видя в нем проецируемый образ страдающего Христа (мы знаем, что Христос, Сам пострадав, освятил страдание, сделал его святым); гордые же - напротив, лишь самих себя считают полноправными заместителями "равными Богу" на земле, требуя от всех прочих жертв, служения и почтения лишь к самим себе. Нередко мы и сами стремимся забыться, спрятаться в суету повседневных многопопечительных забот от ноющей тоски, скукоты, собственного одиночества, по причине эгоистичной замкнутости в самих себе, эгоцентрического обособления, живя лишь "д л я с е б я", а не ради пользы ближним, нежелании открыться "в о в н е", распространить свои жалостливые чувства не только теша себялюбие, но и на человеколюбивое сострадание к окружающим людям, стать отзывчивыми на их нужды и горести, уметь прислушиваться к чужим просьбам и понимать, чем необходимым требуется им помочь в данный момент. Ничто не заменит любви друг ко другу, спасающей нас от неприступного ни для кого извне, самоуверенного, личного "г о р д о г о о д и н о ч е с т в а". Своё горделивое эго-"я" ставя ц е н т р о м и смыслом всей своей жизни, в ы т е с н я я всех прочих окружающих людей выгораживая на обочину, за периферию; о с л е п л е н н ы е сами собою, другие для нас - словно обезличенные пустые тени обступающие вокруг, оставаясь вне фокуса эгоцентрически самовлюбленного внимания, зацикленного на самоудовлетворении лишь себя одного, все же остальные люди становятся для нас пешками в нашей игре, средством нашей манипуляции, ресурсом нашего обогащения и инструментом эксплуатации ради этой наипервейшей корыстной цели; чужой личностный о б р а з всецело вампирически-подавляюще засасывая, насильно н а в я з ы в а я себя другим, прибирая их волю к своим рукам - "выматывая нервы", "выпивая кровь", "выжимая жизненные соки", тотально поглощая, подминая под себя, подчиняя исключительной выгоде своих узких интересов. Человек хочет, чтобы ему уделяли много внимания, чтобы его любили, а сам он не умеет жить жизнью других людей, не стремится любить, эгоцентричен, зациклен только на себе; мы не умеем служить другим, не умеем любить и жертвовать собой, а лишь постоянно требуем чего-то от остальных. Жаждем лишь извлечь своекорыстную выгоду из чьего-то существования, не признавая за его личностью самоценность; мы с ним считаемся, пока он нам "интересен", а в ином случае, вне сферы прагматических взглядов, - он для нас "никто". Мы всегда желаем с а м и (лишь для себя) быть любимы и понятыми другими, чтобы все беспрекословно подчинялись нам и исполняли бы любые произвольные наши приказы, капризы, ублажали прихоти, - но и одновременно мы сами-то не всегда хотим так же любить и понимать д р у г и х, не хотим прислушиваться к чужому мнению, не пытаемся понять нужды других, не чутки к их потребностям; однако мы желаем любви лишь самим себе, чтобы только нас самих любили, но не хотим также полюбить д р у г и х - не хотим от всего чистого сердца пожелать им любви, быть любимым д р у г о м у, чтобы другой был прежде нас также любим и счастлив, а не только мы одни... "Мы знаем, чего хотим от любви, но, похоже, что не знаем, что можем. Хотим: всегда неослабного очарования Другим, чтобы неизменные подарки от него всегда вызывали в нас желание любить. Хотим: чтобы он неограниченно любил нас, без ослабления, чтобы любил нас такими, какими мы есть. Чтобы любил также наши ошибки, наши неловкости и недостатки. Чтобы любил, а не просто терпел, даже броню нашего "Я". Требование любви несовместимо с

147

вымериванием, с частичностью и отрывочностью. Оно направлено к жизни, то есть к полноте связи. Чтобы Другой давал нам прежде, чем мы попросим - чтобы ни разу не поставил нас на место просящего, чтобы никогда не посрамил нас в нашей нужде или жажде жизни. Чтобы ему всегда быть безудержным, чтобы всегда делать первый шаг, чтобы никогда не быть уставшим, печальным, безразличным. Мы хотим всего этого, но этого хочет для себя каждый из нас. И даже своекорыстно (себялюбиво) требует этого во имя эгоцентричной любви, пытается посадить Другого на скамью подсудимых, атаковать его, обратить в бегство. Говоришь, что любишь меня? Где же тогда твоя любовь?.." (Христос Яннарас). Но сами-то мы, нетерпеливо и безоговорочно требуя чего-то от других - всегда ли так же готовы выслушивать и чужие требования обращенные к нам самим; требуя такой горячей и всепреданнейшей любви к самим себе, способны ли так же взаимно горячо и самоотверженно полюбить Других? ...Однако сами по отношению к окружающим: исходя из малого проступка делаем негативные далеко идущие выводы, видим в них не заблудшего вольно или невольно человека, который, может, и хотел бы вырваться из грязного "дна", но не хватило сил, - а лишь "отбросы общества" (по факту неопрятно-неэстетичного внешнего вида, не зная на самом деле происходящего в их душе), источник потенциальных санитарных, криминальных и проч. проблем, агрессии против нас, ибо знаем что причиняем им боль, своим отказом ещё более огорчая и так уже обделенных (ведь не так уж и много простому человеку для счастья надо, лишь бы не мешали вернуться в социум, поддержали на первом этапе, ободрили, дали возможность приносить пользу, раскрыть свой потенциал). Сами жестоким отношением к ним настроили их против себя; если они от нас ни разу не получали ничего хорошего, то разве можем мы ожидать от них ответного доверия? Надо уметь в смирении как бы "умереть" для себя, в чем-то отказать своему излишнему эгоизму и непомерно-раздутой надменной гордыни, затмевающими собой все беды прочих людей, - чтобы приобрести искусство жить для пользы ближних, пусть кому-то будет лучше и счастливее, чем выпало на долю нам; и когда самой большой скорбью будут не собственные неурядицы, а видеть в беде терпящих нужду близких нам людей... Они н е о б я з а н ы быть интересными нам, неукоснительно соответствовать установленным нами стандартам, и что не дает нам право не замечать их нужды, когда чужие потребности оказываются проигнорированными, обойденными и сглаженными перед мнимой раздутой важностью достижения превосходства собственной выгоды, отодвигающей на второй план всё остальное. Мы не умеем чувствовать ч у ж у ю б о л ь - пытаться понимать нужды и сострадательно относиться к слабостям других, лишь свои корыстно-эгоистичные интересы ставим во главу угла, чтобы все остальные только им служили, упрямо ищем лишь своей меркантильной выгоды вопреки интересам прочих, зато глухи к просьбам и требованиям всех окружающих людей, жаждем чтобы всё было так как нам самим удобно - а не как угодно им, малейшее прекословие против наших собственных планов разжигает в нас фанатично-беспощадную ярость, гнев и раздражение, приводящие к человеконенавистничеству... Не окружающие люди обязаны нас ублажать, а мы - им безвозмездно п о с л у ж и т ь, с надеждой что и они ответно нам помогут в трудную минуту. "Жить для Других", имеет имманентную логику: моё собственное "Я" для меня что-то значит, когда для меня же существует "Я" Другого. Личностное бытие не самодостаточно, но любовь испытывает потребность в существовании личности Другого (для неё); обратное же, абсолютное одиночество самодостаточности самозамкнутого эгоизма в обращенности лишь на самих себя, заключенности в самих себе, самоизоляция, эгоистичная замкнутость на себе самих, - повергает нас в кромешный ад, бессмысленность и бесполезность нашего бытия. Религия социализирует человека по двум параметрам: пространственному — не давая индивиду замыкаться в эгоистическом инстинкте, исключающем сотрудничество; и временному — не давая погубить долгосрочные перспективы во имя сиюминутных выгод. Религия, таким образом, есть школа двойной аскезы: в пользу соборного коллектива и пользу личного вечного будущего. Полный же отказ, разомкнутая обращенность на нужды ближних и выход за пределы эгоцентризма (т. е. из отчужденно-разделенной обособленности, преодоление разобщенной разрозненности, свойственной состоянию грехопадшей природы; подобно пшеничному зерну — твердому, ограниченному, окруженному оболочкой — образцу "самодостаточной целости", где невозможны отношения, это зерно должно умереть, раствориться, чтобы п р о р а с т и, так и мы должны умереть для себялюбия, чтобы стать способными на существование в духе соборной любви) - возможен только в о б щ и н н о й с о б о р н о с т и, совершенным и реальным прообразом которой является Святая Церковь.

148

Монах Томас Мертон сказал как-то: «Духовная жизнь сводится к любви. Любят не потому, что хотят сотворить благо, или помочь кому-либо, или оберечь и защитить кого-то. Когда мы поступаем таким образом, то рассматриваем нашего ближнего всего лишь как объект, а себя — как людей, одаренных благородством и мудростью. Это не имеет с любовью ничего общего. Любить — значит причаститься другого человека и обнаружить в нем искорку Божьего огня». Святыня подлинная — это место встречи Духа Святого с душой человеческой, Жениха с невестой избранной, какова каждая душа, пришедшая на эту встречу. Так и в каждом лице человеческом наша задача — увидеть Лик Господень. По мысли Н.А. Бердяева, - тайна личности, ее достоинства и тайна свободы тождественны: «...Бытие личности в подлинном смысле слова, только и возможно при раскрытии в ней духовных начал, выводящих ее из замкнутого состояния. Личность есть Божья идея, замысел и задача». Поэтому личности нет, если есть духовное рабство. Самое драматичное здесь, состоит в том, что источником самого страшного, внутреннего рабства в человеке является он сам, - одержимый страхами, маниями, поклонением идолам, им же созданных. Несвободный человек – это человек раздробленный, расщеплённый на части, подавленный эмоционально и интеллектуально, это человек, разобщенный с первоисточником жизни, с другими людьми. К примеру, где нет "личности" - не возникнет и подлинной л ю б в и (в отличие от "вожделения" - как к неодушевленным предметам, насыщающим наш животный голод и удовлетворяющим инстинктивную страсть), в этом случае отвлеченно-абстрактное "благо" коллектива - неизбежно идет в с е г д а в р а з р е з с персональным благом частного лица, и лишь только в озаряющем свете любви лиц друг ко другу - л и ч н о с т и полно обнаруживают себя, раскрывают себя для другого, и этот её источник живительного идеала, положенный в основании любого сообщества, - образует собой соборное б р а т с к о е единство любящих, в котором сохраняется саморазличие, каждый неразрушимо остается с а м и м с о б о й, творчески самореализуется. Если у п р а з д н я е т с я в с ё "л и ч н о е", то следующим производным - стирается, выхолащивается и высушивается всё моральное и естественное с личностью связанное, олицетворяющее духовное начало, перестает существовать: вера, молитва, любовь, сознание, благородные принципы, мораль, честь, совесть, свобода, личность, семья, право – все это отвергается, нивелируется в сфере современных "ценностей", выбрасывается, разрушается, ликвидируется, - всё сводится к чисто-утилитарному интересу и грубому механистическому удовлетворению примитивных животных инстинктов, и на этом "любовный" контакт человека с человеком исчерпан, можно отдаться и продаться - кому угодно, быть с кем попало - считается "нормой", мода на массовые аборты - как удобнейший и искусительно-наилегчайший быстрый способ избавиться от побочных "продуктов" нашего скотского греха блудного сожительства, человек превращается в абстрактный объект чьего-то корыстного использования - не более того, вся сфера интимных отношений коммерциализируется, сводится к низменному опошлению; духовное значение личности отбрасывается как нечто излишнее, малополезное, ненужное, "цена человека" - зависит от сугубо утилитарной соотнесенности насколько он может удовлетворять наши узкие инстинкты и грязные страсти, вне чего - его как бы и не существует, т. е. здесь каждый человек, телесно и душевно, - якобы принадлежит не самому себе. Без уважения к личности, остается лишь - доселе невиданное безразличие, невероятное пренебрежение, беспрецедентное забвение моральных норм во взаимоотношениях, вульгарно утилитарно-прагматическое обращение с человеком; "незаменимых нет" - проще от "неугодных" избавиться и заменить более сговорчивыми другими, нежели терпеливо выслушивать их до конца или учесть их мнения... Д о б р о т а - часто непревозносима, неуловима, не кичлива собой, с к р о м н а, "...когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая" (Мф. 6:3), но от этого - не менее полезна и приносит великие благодеяния; а л ю б о в ь - тиха и неприметна, хранимая в глубине и освящающая всю нашу жизнь изнутри, к ней допустимо применить как динамические, так и статические характеристики, она точно также покоится, как и творит в движении направленном к "Возлюбленному" ею, как и наоборот, это движение настолько плавно, мягко, нежно, что лишь выявляет глубочайший покой её гармонии, она подобна блаженной тишине, в своей самодостаточной цельности как бы пребывающей и парящей в себе самой, как воздух едва движется в воздухе, как жизнь жительствует, ощущая свободу в самой себе как свое бытие, это как когда очень-очень слабые и отдаленные звуки делают тишину ещё тише, точнее говоря, и делают тишину тишиной, она ведь тишина не сама по себе, а д л я к о г о - т о, невозможной

149

без присутствия в ней "Другого" - её воспринимающего и слышащего тихость "притихшего", это состояние ожидающее наполняющего прихода в неё "Другого", чтобы из первоначального созерцательного безмолвия при этой встрече сказать ему своё утвердительное - "да", обнаруживающее полноту единства с ним... И пусть когда слово нашего ума смиренно умолкает, не в силах выразить и рационально описать всё то, что порядком глубже и выше его самого, это молчание как пустота, в тайне покрова которой острее ощущается наполненность незримым присутствием "Другого" (ближнего нам человека); это переход от формы слов к осознанному прочувствованию их главного живого смысла, - и тогда в преисполненном благоговейной тишиной сердце, в моменте изумительной в с т р е ч и с человеком, прежде бывшее безразлично "чужим" - станет близким и родным; в какой-то момент даже мимолетной (возможно провиденциальной) встречи мы стали частью их жизни, а она - нашей; и возлюбив ближнего, как самих себя, ощутим правду слов: "...Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд" (ср.: Лк. 6:31). "То эминентное отношение «Я-Ты», которое мы имеем в лице любви, – подлинное трансцендирование к реальности «Другого» – означает чудо подлинного выхождения за пределы моей субъективности (не путать с эксцентризмом - Прим. Авт.)" (С.Л. Франк). Мы обретаем частицу "себя" - в других (ощущаем всех людей р а в н ы м и и п о д о б н ы м и с е б е, также не путать с себялюбием). По Н.А. Бердяеву, человек есть существо, способное возвыситься над собой, и это возвышение над собой, - трансцендирование себя, выход за замкнутые пределы самого себя есть творческий акт человека. Творческое формирование личности - это как особое предназначение человека в мировой гармонии, которое не имеет ничего общего с эгоистическим разрушительным стремлением человека быть "выше всех". Наоборот, реализация личности предполагает некое самоограничение и "выход из себя в Другого". Поглощенность собой, помешательство на себе – это величайшее п р е п я т с т в и е на пути личности, поскольку оно лишает человека "чувства реальности", т. е. способности выходить на такие межличностные отношения, которые будут способствовать достижению синтеза человеческого «Я» с вечными духовными началами и подлинными ценностями жизни – свободой, любовью, творчеством... Образ человека созидается через обретение этих ценностей, их реализацию и преумножение в себе и мире. Без них нет человека, либо он неминуемо обрекает себя на обесчеловечивание в мире объективированной природной необходимости, на распадение на некие самодостаточные элементы - пустые сами-по-себе в своей омертвело-статичной обособленности, в мире, лишенном той духовной "роскоши", которая на самом деле является первейшим условием существования и развития человека. Свящ. Павел Флоренский писал: "Но в этом-то "обнищании" или "истощении" "Я", в этом "опустошении", или кенозисе себя, происходит обратное восстановление "Я" в свойственной ему норме бытия, причем эта его норма является уже не просто данной, но и оправданной, то есть не просто наличной в данном месте и моменте, но имеющей вселенское и вечное значение; через самоотвержение свое, образ бытия моего находит свое "искупление" из-под власти греховного самоутверждения, освобождается от греха обособленного существования; и, как искупленный, "прославляется", то есть утверждается в своей нетленной ценности: "в том и великое, что тут тайна, что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе" (Ф.М. Достоевский)". ...По мысли Альберта Швейцера, в самоотвержении человек, будто бы отказываясь от самого себя, но при этом ничего не теряет, а напротив приобретает себя целостного, придает тем самым своему бедному изолированному в одиночестве существованию смысл и богатство (взятые от той бесконечности окружающего бытия, на которую он расширился и которую впустил в свою душу, достигая духовной связи со вселенной): смиренно поступившись эгоизмом своего "я" (сосредоточенным на себе самом), осуществив духовное, внутреннее самоотречение ради благоговения перед жизнью и бытием "Другого" (уважая и ценя достоинство чужой жизни - этим мы выражаем особое благодарение и за жизнь подаренную нам самим), и самопреодолев и превзойдя самого себя, приподнявшись широтой души над "самостью", впускает в себя "Мир ближних", тем

150

самым расширяя душу о б ъ я т ь, разрешая ей выйти в бескрайние просторы з а п р е д е л ы своего крохотного субъективно-замкнутого "мирка", подобно одинокой реке наконец нашедшей выход к своему безбрежному морю, совершив разительный трансцендирующий прыжок-рывок от своего эго-"я" во внутрисмысловой обращенности к "Другому", внутренней, искренней, открытой, безусловно доверительной в с т р е ч е й с ним, душа к душе, от сердца к сердцу, раскрывающей его образ предстающий пред нами в наиболее возможной полноте, распространиться на открывшийся нашему к р у г о з о р у просторный мир окружающих людей, наполненный новой значимостью, разделив с ними их горе и страдания; тогда разрушаются перегородки эгоизма, обособленности, раскрывается новая целостность мировосприятия, и только через такую любовь, мы обретаем в других подлинных самих себя, своё п р е д н а з н а ч е н и е. "Понять виды бескорыстной любви можно не иначе как на основе органического миропонимания, устанавливающего, что личность не самозамкнута, благодаря отвлеченному единосущию она способна восходить различным видам и ступеням конкретного единосущия, принимая участие в чужом бытии, как своем собственном, превращая его как бы в часть своего «Я». В. Штерн называет такое включение чужих целей в состав собственных интересов «Я» интроцепцией; благодаря этому процессу, говорит он, происходит синтез аутотелии и гетеротелии, т. е. собственных и чужих целей; при этом возникает расширение «Я», превращение личности в микрокосм. Существеннейшая сторона любви состоит в том, что любимое включается мною в состав моей сущности, становится онтологически спаянным с моим «Я» и моей жизнью. Подлинная любовь именно и начинается там, где есть видение идеальной основы личности, не субъективная «идеализация» ее, а подлинное постижение образа Божия в ней. Расширение сферы любви, воспитываемое семьею и выходящее за ее пределы, есть шаг к развитию в душе человека вселенской любви. Много нужно сделать шагов на этом пути, чтобы достигнуть завершения его, но бывают случаи глубоких потрясений, когда всеобъемлющая любовь внезапно наполняет сердце человека" (Н.О. Лосский). "Внутреннее раскрытие души, происшедшее преодоление, прекращение ее замкнутости, ее холодного и обессиливающего бытия в самой себе. Это есть сила бесконечной любви, сила истинной жизни. И потому душа должна продолжать дальше раскрываться и постепенно, через свою исконную связь с Богом ощутить такую же тесную, внутреннюю связь со всеми людьми и всем миром" (С.Л. Франк). "Расширение круга внутренней солидарности, или перенесение эгоизма с лица на семью, на народ (также в лице "ближних" - Прим. Авт.) и на государство, имеет большое нравственное значение в жизни человечества, поскольку в пределах данного круга себялюбие ограничивается, перевешивается, даже вовсе вытесняется отношениями человеколюбивого, нравственного характера" (Вл.С. Соловьев). Смысл такой жертвы - преодолеть эгоцентризм, превозмочь самих себя в самоотречении, взять на себя ответственность за заботу о тех людях, которые нас окружают; т. е. как бы "умереть" для собственного эгоцентризма, чтобы открыться подлинному восприятию и сострадательному пониманию души Другого человека: себялюбивый голос корыстных интересов эго-"я" должен умолкнуть, чтобы в нашем сердце мы услышали интересы и чувства Других, в глубине которого как раз подлинно и происходит и осознанно переживается сама в с т р е ч а, делающая кого-то чужого человека - нашим "ближним". "Вот некоторые из переходов, которые мы призваны совершить: от закрытости в себе, эгоцентризма, самодостаточности — к открытости, ранимости, заботе, к сердечному принятию других, непохожих на нас; от избегания страдания и бедности — к принятию людей страдающих и бедных. Нелегко умереть для эгоизма и восстать в любви" (Жан Ванье). Нередко, если мы пытаемся умилостивить Бога дарами, тогда как сами не проявляем милости к ближнему, то это пустая трата времени: "...Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Мф. 5:23-24); "...Не за жертвы твои Я буду укорять тебя; не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих, ибо Мои все звери в лесу, и скот на тысяче гор, знаю всех птиц на горах, и животные на полях предо Мною. Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе, ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли Я мясо волов и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу и воздай Всевышнему обеты твои, и призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня. Грешнику же говорит Бог: "что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои, а сам ненавидишь наставление Мое и слова Мои бросаешь за себя? когда

151

видишь вора, сходишься с ним, и с прелюбодеями сообщаешься; уста твои открываешь на злословие, и язык твой сплетает коварство; сидишь и говоришь на брата твоего, на сына матери твоей клевещешь; ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как ты. Изобличу тебя и представлю пред глаза твои грехи твои. Кто приносит в жертву хвалу, тот чтит Меня, и кто наблюдает за путем своим, тому явлю Я спасение Божие" (См. Пс. 49, - о истинном и ложном благочестии, Бог - праведный Судия, Бог судит намерение, а не внешнее благочестие, обличает лицемерие); "...С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчётными потоками елея? Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего - за грех души моей? О, человек! сказано тебе, что - добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим!" (Михей 6:6-8). Господа Бога — представляемого в нашем наивном ложном воображении в абстрактно-мифологизированном виде задобренного "добродушного старичка" где-то в облаках, будто бы отвлеченно-равнодушно наблюдающего за нашей мирской суетой, словно безучастно-попустительски закрыв глаза на наши прегрешения, — любить легко не прикладывая к этому душевных усилий (точнее, делать вид что "любим", считая что подобной "любовью" можно оправдать свои многочисленные грехи и беззакония нами причиняемые в обиду ближним!), позабыв слова: "...Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений!" (Ос. 6:6), и: "Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи!, войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного!" (Мф. 7:21), и: "Что вы зовете Меня: Господи! Господи! - и не делаете того, что Я говорю?" (Лк. 6:46), и: "Блаженны вы, видящие и слышащие то, чего ни праведники ни пророки не видали и не слыхали, если вы то и делаете, о чем Я говорю!" (Мф. 13:16-17); эгоистично любить себя — просто и приятно; но сострадать - так утомительно и требует стольких эмоциональных затрат, ведь ближний — такой несимпатичный, требовательный, неблагодарный — как же его полюбить? Но иного выхода нет: «...любовь к Богу заключается в любви к ближнему, и тот, кто возделает в себе любовь к ближнему, вместе с нею стяжает в сердце своём неоцененное духовное сокровище — любовь к Богу» (Свят. Игнатий (Брянчанинов) ). Свят. Василий Великий пишет: "О тех которые делают неправду, и намереваются приносить дары Богу, написано: жертва нечестивых мерзость Господеви (Притч. 15,8). А о немилостивых сказано: иже затыкает ушеса своя, еже не послушати нищаго: и той призовет, и не будет послушаяй (21,13). Бог не будет иметь общения с любостяжательностию; Господь не сообщник разбойников и хищников. Ибо, если намереваешься принести Богу что-нибудь из приобретенного неправдою и хищением: то лучше для тебя и не приобретать такого имущества, и не приносить из него. И опять, если, приобретая праведными трудами, не приносишь Богу приношений, которыми бы питались нищие, то сие вменится тебе в хищение, по сказанному у пророка Малахии: яко десятины и начатцы с вами суть, и будет расхищение в домах ваших (Мал. 3,8-10). С этой впредь стороны да испытывает себя человек, и богатый пусть посмотрит на собственные свои доходы, из которых намеревается приносить дары Богу: не утеснял ли нищего, не делал ли насилия немощному, не покорыстовался ли чем от подчиненнаго ему, вместо справедливости употребив власть?" "...Ибо из неведения Бога рождается себялюбие; из себялюбия — тирания над сродным (против этого нельзя возразить); зиждущим основанием их является приобретенный нами способ злоупотребления собственными силами, то есть разумом, желанием и яростным началом. И тот, кто любовью уничтожает себялюбие, проявляет себя достойным Бога. Ведь когда вырывается себялюбие, которое, как я сказал, есть начало и матерь зол, то вместе с ним обычно вырываются и все пороки, проистекающие из него и следующие за ним: когда оно не существует, то вообще не может существовать какого-либо вида порока или следов его, вместе с этими пороками вырывается с корнем ярость, гнев, кровопролитие, коварство, лицемерие, притворство, злоба, жадность и все то, чем разделяется единый человек. Вместо них в душу внедряются всяческие виды добродетели, дополняющие силу любви, сочетающую человека в единстве логоса его естества и образа существования, уравнивающую и делающую одинаковым всякое неравенство и различие, возникающие во всех вследствие греховной воли. Эта же сила любви ведет надлежащим образом и к достохвальному неравенству, благодаря которому каждый сознательно настолько привлекает к себе ближнего и его предпочитает самому себе, насколько он раньше отталкивал его и был склонен возвышаться над ним. ...Итак, любовь есть великое благо, первое и исключительное из всех благ, она сочетает собою Бога и обладающих ею людей. Данное

152

подобие осуществляется, я думаю, тогда, когда любят Господа Бога от всего сердца, души и силы, и когда любят ближнего, как самого себя. Выше этого нельзя подняться боголюбцу, прошедшему через все образы благочестия. Эту связь мы знаем как любовь и именуем любовью, не считая любовь к Богу и любовь к ближнему за нечто раздельное, но признавая ее всю целиком за единую и ту же самую, ибо ею мы обязаны Богу и она сочетает людей друг с другом. Ибо осуществлением и ясным доказательством совершенной любви к Богу является искреннее расположение к ближнему, достигаемое через добровольное благоволение. А поэтому, от всей души возлюбив и подвизаясь в подвиге благом, вы незыблемо придерживаетесь того, благодаря чему достигается предел этого божественного и блаженного пути, я имею в виду человеколюбия, братолюбия, странноприимничества, нищелюбия, сочувствия, сострадания, смирения, кротости, душевного благородства, терпения, негневливости, смиренномудрия, долготерпения, стойкости, доброты, спокойствия, благоволения и миролюбия ко всем. Любовь эта есть дверь (Ин. 10:9), и входящий через нее вступает во Святая святых, став достойным созерцателем недоступной красоты Царственной и Святой Троицы. Она есть истинная виноградная Лоза (Ин. 15:1), и плотно привившейся к корню ее удостаивается стать причастником Божественного качества. Через нее существует и передано всякое научение закона, пророков и Евангелия, дабы мы, возжелав неизреченных благ, вверили наше горячее желание её образам осуществления добродетелей, через любовь ко Творцу настолько почитая творение, насколько оно служит Ему и насколько того требует логос естества, устанавливающий в качестве закона равночестие и исключающий из естества всякое неравенство, проявляющееся вследствие предубеждения к какому-либо человеку, поскольку этот логос всех заключает в самом себе единой силой тождества. ...Через эту силу любви человек добровольно освобождает себя от самого себя, отделившись от представлений и свойств, которые он был склонен мыслить относящимися к себе соответственно греховной воле. Он собирает себя в единую простоту и тождество, сообразно которым никто никоим образом не отделяет своего от общего, но каждый — для каждого и все — для всех, и, более того, для Бога скорее, чем друг для друга имеют единое существование, являя собою (и в естестве, и в воле) наиединственнейший логос бытия и Бога, мыслимого в этом логосе (и в этом выражается "соборный дух" - Прим. Авт.)" (Из посланий Преп. Максима Исповедника). "...Любовь к ближнему и служение благу ближнего во имя этой любви – главнейшая нравственная обязанность христианина, и только тот, кто положит душу свою за други своя, спасёт её, а «иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю». (Мф. XVI,25). Молитва за других, болезновать душой за грехи людей и с любовью о них молиться – это жертва, равной которой нет ничего на свете; молитва – это «слёзы ребёнка» – как сказано у поэта; молитва – чистейшая – самая святая созерцающая любовь; кто не любит, тот не может молиться!.. Любовь – альфа и омега нашей жизни; она есть душа нашей души. Кто не любит, тот «...яко медь звенящая или кимвал звяцаяй» (1 Кор. XIII,1): мы не можем сеять добро кругом нас, если его нет в нас; мы не можем дать другим того, что сами не имеем. В блаженстве любви заключается то блаженство, которое обещано праведникам за гробом. Оно начинается здесь на земле; но вполне раскроется тогда, когда человек увидит «лицом к лицу» то, что он теперь постигает отчасти, «якоже зерцалом в гадании». Любовь к ближнему и любовь к Богу не два, а одно чувство, проявляющееся под двумя различными формами. Любви к Богу может противоречить только ложная любовь к людям, которая ставит тварь выше Бога (пример тому, всяческое кумиротворство, слепое поклонение земным, политическим, прочим каким-либо идеалам или авторитетам - Прим. Авт.); о такой любви говорит Спаситель: «иже любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин; иже любит сына или дщерь паче мене, несть мене достоин» (Мф. X,37). Любовь к Богу невозможна без любви к людям и наоборот. Кто любит Творца, тот любит и творение Божие – особенно то, которое носит на себе образ Христа. Любя творение, мы необходимо любим и Творца. В творении мы познаём и любим Творца, и творения мы любим постольку, поскольку в них отражаются божественные совершенства. Чем больше мы привязаны друг к другу, тем ближе к нам Бог; чем меньше, тем он дальше от нас. Представим себе геометрический круг. Центр его – Бог; радиусы – люди. Чем радиусы ближе к центру, тем меньше между ними расстояние; чем дальше, тем промежуток больше. Все материальные частицы земного шара влекутся силою притяжения к центру; на пути они сталкиваются, взаимно притягиваются, и все объединяются в одном центре. Люди также стремятся к Богу. Общая цель связывает их воедино и образует из них одну семью, в которой Бог – Отец, все люди – братья..." (Прот. Николай Троицкий, из проповеди "Забота о личном спасении и общественное служение

153

христианина"). "...Радоваться справедливости - это расширять душу. Это дар Божий, что в Его заповедях наша душа не сужается из страха перед наказанием, а, напротив, радость и любовь к справедливости делает нас шире" (Блаж. Августин). "Привык человек к злу - он его и считает своим нормальным, естественным состоянием, а добро ему кажется чем-то неестественным, стеснительным, для него непосильным. Если же человек привык к добру, то уже делает его не потому, что надо делать, а потому, что он не может не делать, как не может человек не дышать, а птица - не летать. Человек, добрый умом, укрепляет и утешает прежде всего самого себя. И это совсем не эгоизм, как некоторые несправедливо утверждают, нет, это истинное выражение бескорыстного добра, когда оно несет высшую духовную радость тому, кто его делает. Добро истинное всегда глубоко и чисто утешает того, кто соединяет с ним свою душу. Нельзя не радоваться, выйдя из мрачного подземелья на солнце, к чистой зелени и благоуханию цветов. Нельзя кричать человеку: "Ты эгоист, ты наслаждаешься своим добром!" Это единственная неэгоистическая радость - радость добра, радость Царствия Божия. И в этой радости будет человек спасен от зла, будет жить у Бога вечно" (Архим. Иоанн (Крестьянкин) ). Исходя из этого, л ю б о в ь к Б о г у и к б л и ж н е м у - является необходимым условием предпосылки неэгоистичной любви и к самим себе, заботе о реализации истинного духовно-нравственного предназначения всякого человека быть честным, справедливым и благородным (отвечающей высшим интересам пользы для нашей души в её приобщенности к вечным ценностям); это обоюдная, приносящая пользу всем сторонам, любовь, - помогая другим, помогаем и себе стать отзывчивее, чище и добрее: "...Не знаю, как может человек, не любя Бога, любить себя; а кто любит Бога, а не себя, тем самым любит себя. Ибо тот, кто не может жить, умрет, как бы он ни любил себя; поэтому не любит себя тот, кто любит себя ценой своей жизни; когда же возлюблен Тот, Кем мы живем, то человек, не любя себя, больше любит себя, потому что не любит себя для того, чтобы любить Того, Кем он живет. ...Совершенная любовь изгоняет страх (Иоан. 4,18). Однако ту любовь лишь можно назвать любовью, которая не есть любовь суетная. Но что суетнее человека без Бога? Суетная любовь у того, кто любит себя самого в себе самом, а не в Боге. Потому что не в ином случае правильно любишь ты себя самого, как только если любишь Бога (и ближнего твоего), так любишь, чтобы любить Его не менее и в том случае, когда обращаешься к себе самому. Когда же, пусть даже внутри не возбуждаешься ты никакою страстью (кто однако осмелится утверждать это о себе), любишь ты самого себя в самом себе и любуешься сам собой, то вот этого самого и бойся больше всего, именно того, что ты ничего не боишься. Не всякою любовью изгоняется страх, но любовью истинной, когда мы всецело любим Бога и потому любим ближнего, чтобы и он также любил Бога. Любить же себя самого в себе самом и любоваться самим собой, — это не любовь истинная, а пустое кичение гордости. Потому и Апостол справедливо упрекает людей самолюбивых и себе самим нравящихся (2 Тим. 3,1-5)" (Блаж. Августин). "Вторая великая и вечная заповедь человеческой жизни: «возлюби ближнего, как самого себя», подобно первой, основной заповеди любви к Богу, так же не есть какое-либо произвольное моральное предписание, касающееся только личной жизни человека, а есть конституирующее-нормативное выражение вечной, онтологической сущности всей человеческой, следовательно, и общественной, жизни. Мы видели, что в основе всякого, даже самого утилитарного, внешнего общения между людьми — будь то холодные договорные отношения или принудительное властвование одних над другими — лежит первичное внутреннее единство людей, начало непосредственного доверия и уважения человека к человеку, сознание внутренней близости, интуитивное взаимное понимание, коренящееся в последнем счете в первичном единстве «Мы»" (С.Л. Франк). "Эти заповеди — два аспекта единой истины: уничтожьте один из них — вы уничтожаете всю истину. Они вообще являются не только подлинной, но и единственной мерой вещей, единственным путем, данным мне - каждое движение моей души, каждое отношение к Богу, людям, миру определяется с точки зрения пригодности этого явления выразить заключенный во мне образ Божий; “Не я живу, но живет во мне Христос” (Гал. 2:20). ...Любовь к Богу без любви к человеку осуждена: “Лицемер, как ты можешь любить Бога, которого не видишь, если ненавидишь брата своего человека, который около тебя?” (Ср.: 1 Ин. IV,20) Бог становится недоступен (для познания) вашей человеческой душе, потому что, отрекаясь от человека, вы отреклись и от человечества, вы отреклись и от человеческого в вашей собственной душе, а ваше человеческое было образом Божиим в вас, — единственным путем к узрению и

154

Первообраза. ...С другой стороны, нельзя подлинно любить человека, не любя Бога. В самом деле, что мы любим в человеке, если мы не чувствуем присущего ему образа Божия? Во что упирается эта любовь? Она становится каким-то особым, чудовищно разросшимся эгоизмом, в котором каждый другой оказывается лишь известной деталью меня самого. И даже в безрелигиозной "любви" к (абстрактной) идее "человечества", она с неизбежностью отходит от конкретного человека с плотью и кровью, обращается к человеку отвлеченному, к "человечеству", что приводит нас в тупик антихристианского гуманизма, из которого выход подчас — в отрицание человека и "любви" к нему "во имя человечества", и что почти всегда кончается жертвоприношением отдельного конкретного человека на алтарь этой отвлеченной идеи, общей пользы, земного рая и т.д." (Мать Мария (Скобцова) ). "Братия мои! имейте веру, не взирая на лица. Ибо, если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе хорошо сесть здесь, а бедному скажете: ты стань там, или садись здесь, у ног моих, — то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями?" (Иак. 2,1-4). "И вы, прилагая к сему все старание покажите в вере вашей добродетель, в добродетели же разум, в разуме же воздержание, в воздержании же терпение, в терпении же благочестие, во благочестии же братолюбие, в братолюбии же любовь" (2 Пет. 1,5). "Ничего не делайте по любопрению или тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя" (Флп. 2,3—4). "Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность, как написано: кто собрал много, не имел лишнего; и кто мало, не имел недостатка" (2 Кор. 8,14-15). Любовь к Богу, подобно всем религиозным чувствам, приобретает в сердце человеческом действительное значение, лишь становясь любовью в Боге к людям: "Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит; тот лжец: ибо нелюбящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего" (1 Иоан. 4,20). "Любовь познали мы в том, что Сын Божий положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною" (1 Иоан. 3,16—18). "...Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? может ли эта вера спасти его? Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет им: "идите с миром, грейтесь и питайтесь", но не даст им потребного для тела: что пользы? Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе. Но скажет кто-нибудь: "ты имеешь веру, а я имею дела": покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих" (Иак. 2:14-18). "...Каждый человек уникален. Мы все равны перед Богом. Не гнушайся человеком, чтоб не прогневать его Творца" (Преп. Ефрем Сирин). Святость Творца - подобна солнцу как бы освящая, придавая особую ценность и всему каждому творению, обязывая нас благоговейнопочтительному отношению. "Такова природа любви: в той мере, в какой мы удаляемся от центра (круга) и перестаем любить Бога, в той же мере мы удаляемся от ближнего. Но если мы любим Бога, то насколько приближаемся любовью к Богу, настолько соединяемся любовью с ближним" (Авва Дорофей). "Итак, преодоление мира, как искаженного, умаленного, больного состояния бытия, и любовь к миру в его конкретной, живой первооснове, в которой он есть образ и воплощение божественного бытия и божественной ценности, суть две соотносительные и неразрывно связанные стороны одного и того же религиозного устремления. Охраняя само несовершенное мирское бытие ближнего, человек тем самым обнаруживает истинную любовь, т. е. благоговейное отношение к божественной первосущности их, как личностей. Этим он удостоверяет свое бытие в Боге, так как является проводником совершенства и любви Отца небесного, который заботится о земных нуждах людей. ...Так именно из глубины сверхмирной установки, укорененности души в Боге, излучается действенная любовь к ближнему, благословение всего сущего, самоотверженное служение ему. И обратно: вне этой широты и открытости души, ее любовной устремленности служить всему конкретному, воплощенному бытию, как оно дано в его земном облике, связанным с земными нуждами, нет подлинной открытости души навстречу Богу, нет подлинной любви к Богу" (С.Л. Франк). "Меньше слов, больше любви. Ко всем! Независимо, кто они. Чтобы произошло чудо, достаточно любить. Люблю кого-нибудь от всей души - означает молюсь о нем. Кто имеет такой опыт, находится в Раю. Перестаем любить. Перестаем жить. Когда любишь одного и не любишь другого, значит,

155

ты не любишь никого. Вертикаль - это любовь к Богу, молитва, уединение. Горизонталь - это любовь к людям. Когда бывает готова вертикаль, то будешь в состоянии без различия полюбить очень легко всех остальных. Жертвенная Любовь бывает только на Кресте!" (Геронтисса Гавриилия).

156

*** ЧАСТЬ 4-АЯ. УЧАСТЬ БЕЗДОМНОГО. ТОЛЬКО СОСТРАДАНИЕ СПОСОБНО РАСТОПИТЬ ОТЧАЯНЬЕ. НЕОБХОДИМО УВАЖЕНИЕ К ЛИЧНОСТИ ЛЮБОГО ЧЕЛОВЕКА, БЕЗ ЧЕГО НЕВОЗМОЖНО ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА. МИЛОСЕРДИЕ СБЛИЖАЕТ СИЛЬНЕЕ КРОВНОГО РОДСТВА И ДРУЖБЫ, ТОЛЬКО УЗЫ ВЗАИМОПОМОЩИ И ЛЮБВИ ДЕЛАЮТ ВСЕХ НАС БРАТЬЯМИ И СЕСТРАМИ. ВО ГЛАВУ УГЛА НАДО СТАВИТЬ НЕ ПРАГМАТИЧЕСКУЮ "РАЦИОНАЛЬНОСТЬ", А - СПОСОБНОСТЬ К ГУМАННО-ЧЕЛОВЕКОЛЮБИВОМУ СОСТРАДАНИЮ. (Глава XI) Бедность - это жажда богатства, называющие себя "богатыми" - нищи духовно, бедны добродетелями с атрофией чувств милосердия, ущербно лишив сами себя сострадания. Не обязательно иметь много д е н е г, главное - чтобы в глубине самого сердца был преизбыток Любви ...благотворить обязан каждый - и богатый, и бедный, - если ты беден, то всегда найдется тот, кто беднее тебя, помоги ему, никто не настолько беден, чтобы не быть в состоянии приносить хоть какую-то своевременно-вспомоществующую пользу своим собратьям, а формы благотворения могут быть самые разные, нам оставлена молитва друг за друга, молиться за ближнего в беде - к этому призван каждый! ...доброта - помогает обществу выжить, без милосердия человечество бы погибло; милосердие - та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся; ...истинное нетленное богатство - в стяжании душевной любвеобильновсещедрой доброты и всеодаряющей теплоты, которыми способны поделиться с окружающими, доброта - делает нашу жизнь ярче, светлее, удивительно разнообразнее, богаче, очистительно преображая её изнутри, благотворно влияя и помогая нам оставаться культурно-цивилизованными даже в самых тяжелых бесчеловечных обстоятельствах, это залог подлинного счастья, сие "вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота" (Пс. 18:11); ...абсолютно "чужих" людей не бывает - в каждом можно увидеть ближнего, привязаться к нему сродни родственным чувствам, принять за "брата" или "сестру", "отца" или "мать"; ...если мы ещё даже не научились понастоящему полно любить самых близких единокровных нам людей, то сумеем ли тем паче полюбить и "дальних" и "чуждых"? ...из бескорыстной любви к ним, их жизнь ценна сама по себе независимо от внешних условий, и в помощи этим обездоленным - сокрыта надежда на наше собственное спасение, очищение и изменение души к лучшему! Мы живем в одинаковом для всех людей на Земле пространственно-временном измерении. Но вдруг под ногами проваливается земля, и человек летит в образовавшуюся пропасть. И мы, из сострадания, не раздумывая ни минуты, бесстрашно бросаемся вслед за ним: только бы успеть подхватить, не дать разбиться! И теперь мы вместе в обнимку оказываемся в совершенно ином мире, словно в другом измерении, в изнанке мира, на самом дне его, некоем подобии земного ада, это некий прообраз Христова "нисхождения во ад" - протягивая нашу руку помощи ко всем отверженным, отчаявшимся, бездомным, нищим, лишенцам, нуждающимся... В том мире живет много людей, которых раньше за суетой мы просто не замечали. И устроен тот мир совсем подругому. Там медленнее течет время, ограничены жизненное пространство и круг общения, другие мерки человеческих отношений, жизненных приоритетов, другие представления о радости и печали, о счастье и горе, об удачах и неудачах. Но, независимо от его обитателей, в том другом мире продолжается Жизнь. Конечно, эти миры как-то взаимодействуют друг с другом. Но как? По каким законам? То, что в одном респектабельном разжиревшем от роскоши и сытого разврата мире "хорошо", в другом – плохо, там эгоизм не поможет, но только погубит! Хотя, многие возможности там невозможны, реальное дли одних здесь там нереально и

157

недоступно, - но от этого не становимся беднее, там ценится иное нетленное богатство щедрой души! То, что ценится в мире сем, погоня за сиюминутной выгодой, поиск наслаждений, роскошь, успех, деньги - оказывается нравственным злом, а ныне высмеиваемое и презираемое за слабость – там явится подлинным добром, способным в нас раскрыть лучшие чувства! Просто разные точки отсчета, другое измерение... ...Уже не повсеместных собственных пороков стыдятся, но - милосердного чувства, как "постыдного" и "неприличного" в современном гордом самолюбивом высокосветском обществе, и многие не хотят, чтобы увидели их друзья и узнали о них, что они принимали участие в какойлибо благотворительной деятельности, боятся сознаться сродни как в "преступлении" каком-то. Как только вдруг услышат от кого-то слова призывающие из искренней жалости бескорыстно благотворить бедным - начнут такого считать сродни "сумасшедшему чудаку": с насмешливым скептицизмом начнут переглядываться, крутить у виска и тыкать пальцем, - мол раз он говорит о каких-то архаичных немодных вещах, значит он очередной "мракобес", не такой "как все", "маргинальный тип", не идущий в ногу с современным во всем утилитарно-прагматическим прогрессивным мышлением; ведь душевную пользу, получаемую от благотворения, воспитание в себе культуры милосердного и сострадательного отношения к окружающей жизни - нынче многие считают излишне чуждой слюняво-слащавой сентиментальностью, непригодной в суровой повседневности, вредной расточительностью, доброта нынче не в моде, некий пережиток, отрыжка ретроградства и мракобесия, анахронизм, порядочность стала рудиментом, а совесть - как моральный атавизм; когда чужое неравнодушие собственную их прожженную цинизмом совесть надоедливо укоряет и нестерпимо гложет; язвительно-издевательски высмеют, поглумятся над искренностью наших чувств, хамски затопчут и без зазрения совести надругаются над высоко-благородными чистыми порывами нашей души, ибо наглухо закрывшие сердце по-черному завидуют тем у кого душа нараспашку, объявят показной бойкот, начнут обходить стороной, затравливать, недоверчиво косо смотреть, изгонят из круга своего общения, если вдруг случайно прознают об этом. Слово "жалость", сегодня стало словно лакмусовой бумажкой современного циничного общества, проверяющей качество нашей житейской философии, ибо как вы относитесь к возникшему в сердце рефлекторноэмоциональному щемящему чувству жалости, таково ваше отношение и к жизням всех окружающих вас людей и соответственное восприятие одной и той же жизненной ситуации разными людьми: многие наобум одним махом отрицают вообще всякую жалость и сострадание как таковые, борются с самими чувствами альтруизма в себе, как с чем-то "дурным", не желая направить и приложить их к какому-либо полезно-продуктивному конструктивному руслу (например, благотворительному проекту), - ведь своекорыстная спекуляция, манипуляция и эксплуатация обманщиками-проходимцами на подобных чувствах - ещё не причина вовсе огульно от них (от милосердных чувств) отказываться! Но, однако, высоко подняв голову самоуверенные в подобной своей неоспоримой правоте, равнодушно-безразлично к чужой беде проходя мимо нуждающегося и просящего милостыню бездомного нищего, - всё-таки мы ощущаем эту внутреннюю потребность нравственной души, этот непроявленный требуемый долг, идущий и словно червь точащий душу изнутри, нас напрягает и из-за которого нас потом подолгу мучают угрызения совести, возникает настоятельная неосознанная потребность пожалеть его, которую подчас не заглушить никакими рациональными доводами, словно мешающая заноза внутри нас, не дающая нам спокойно жить в своё удовольствие, - заставляя же нас интуитивно признать "чувство жалости" за нечто жизненно важное и необходимое, без которого нельзя полноценно цивилизованно жить по-человечески... Порой жалость - чувство, презираемое теми кто привык к жестокости и беспощадности, досадно встающее мешающей преградой на пути нашей безграничной мести, останавливающее заносчивую скорую на пролитие крови руку нашего беспощадного судилища, заставляя вспомнить о забытой совести. Но, к сожалению, многие неоправданно считают данное чувство душевного сочувствия, соболезнования и сближающей внутренней солидарности с ближним в его невзгодах, делающего нас ему сродни близкому "другу"-собрату, - чем-то "низменным", "сентиментальным", "недостойным", "презренным", "вредным", "излишним", - будто бы теперь вообще никто не нуждается в нашей жалости, обыкновенной ласке, внимательности, бережности, заботливости; ведь вызывать презрительную (?) жалость - будто бы только удел "слабых", сильные же и гордые собой - не нуждаются в снисхождении, и они самонадеянно сами способны справиться со всеми

158

любыми своими проблемами, как за аксиому принято, что чужая судьба ни их ни нас не должна волновать, каждый сам за себя, никто им не обязан безвозмездно помогать и они никому не обязаны, тем самым якобы лучше быть безжалостным к жалобщикам; теперь жалобы не помогут, а сделают только ещё хуже, нынче не любят жалобщиков и немилосердно презирают тех кто давит "на жалость", чьи надежды просто выдраны с кровью и безжалостно разбиты о жестокую реальность, созданную жестокими безжалостными людьми, будто если беспомощный малый ребенок слезно кричит навзрыд требуя ласки и утешения - "изнеженный какой!", зачем его жалеть-то, раз не хочет привыкать к циничной среде тотальной жестокости и равнодушия; по извращенно-преступной аморальной логике: "не спаси, а утопи - тонущего, хромого подтолкни чтоб упал, упавшего добей, чтоб не мучился", - причем его мучители это мы сами! - и это так же, например, как если оставить пропадать (чтоб "не мешал") в безлюдной глуши слепого или неходячего калеку, пусть "выживает своими силами", или как переселенцев выгружали из поезда прямиком в тундру, без пищи и теплой одежды, по сути, обрекая их на верную гибель, или например, отказные сиротки грудного младенческого возраста, - нередко реагируя на отсутствие живой душевной родительской ласки в условиях казенного стационара и пробуя возместить нехватку к себе человеческого внимания, - истерично бьются головками об пол или об металлические прутья кроватки, иные же сами себя обхватив ручонками поглаживают, или же не сумев заснуть без привычного укачивания, пытаются сами себя укачать, нервозно ворочаясь с боку на бок крутясь в колыбельках как неваляшки, вплоть до нескольких часов таких однообразных движений, а многие без своевременно недоданного тепла и любви простонапросто угасают и умирают, сердцем осознав свою никому не нужность... Хотя, разумеется, здесь вовсе не отвергаются общепонятные вещи, что даже нищему-инвалиду нужна не одноразовая подачка милости, приучающая к иждивенчеству-попрошайничеству, но в о з м о ж н о с т ь, соответствующая его силам и доступная для его положения, честного заработка и полезного труда, давая повод-стимул подняться на ноги, надежду скорейшей его ресоциализации и на возвращение в здоровый социум, и способствующая его социальной адаптации и трудовой реабилитации, возвышающая до осознания им собственной общественной востребованности, самостоятельности и творческой самореализации (эта тема также соприкасается и с проблемой "трудоустройства инвалидов"). Помогая им не для того, чтобы они всю жизнь требовали помощи, но чтобы в какой-то момент те покинули эту группу ущербных, стали полноценными людьми, которые сами способны решать свои проблемы: к примеру, если он воспитанник детдома, мы поможем ему найти работу, снимем для него на первые полгода жилье, будем морально и материально поддерживать. И может быть, действительно, только эти вещи мы можем для них оставить: это основы, главные ценности, на которых будет расти их личность, то базовое, незыблемое, надёжное, на что они впоследствии смогут опереться для устойчивости в своей дальнейшей жизни, полной поисков себя, своего индивидуального пути, это то, что будет подпитывать их силой, даровав им чувство защищённости, возвратив некогда утраченное базовое доверие к людям, ощущение своей связи с миром, а не отчуждённости от него, умение и стремление понимать себя, свой потенциал, чтобы оттолкнуться для взлёта - творческого, духовного, полета мысли, словно своего рода стартовая площадка, взлётная полоса, та окрылённость, которая поможет им поверить в собственные силы, научиться мечтать и стремиться, ставить перед собой высокие смелые цели и задачи, это - вдохновение продолжать полнокровно жить и насыщенно творить... Правда, в современном жестоком обществе, если даже здоровые нормальные - и то с большим трудом выживают, то что и говорить - про имеющих инвалидность?.. Впрочем, также не стоит ставить в качестве оценки во главу сугубоутилитарный критерий "пригодности к труду", и забывать о существовании полностью недееспособно-парализованных и т.п., которые тоже нуждаются в заботливом хосписном уходе и не могут сами себя прокормить-самообслужить... И пусть цинично-абстрактно рассуждающие подобным образом - сами устроят и найдут для такого приличную работу, особенно при отсутствия рабочих мест или недостатка средств, с которыми можно взяться за труд, не имеющие начального капитала для устройства жизни, утратившие квалификацию, нередко даже нет порядочной одежды, обуви, насущного хлеба, инструмента или орудия труда, и ведь порой сложно дать в руки "удочку" тому, у кого из-за инвалидности, в т. ч. социальной девиантности, вообще рук-то и нет, или одряхлели, ослабли настолько, что сил совсем не осталось эту "удочку" удержать, если вначале не подкормить, - а если не могут сего, то лучше, не суемудрствуя лукаво, всё равно подать им милостыню, чем пройти брезгливо мимо с пустыми руками... Однако, мы

159

забываем о существовании тех, которые дошли до нищеты не только по собственной лености или пьянству, но также из-за сиротства, вследствие бедствий, вынужденных несчастий, превратностей судьбы, обмана со стороны, тяжелой болезни, кражи, неспособности к труду по старости или инвалидности, есть те, кто беден из-за несправедливого увольнения и потери места прежней работы, всех бед не перечислишь и не предусмотришь, и тут забывают, что бывают и исключительные случаи, когда мы в первый и последний раз встречаемся с этим нищимчеловеком на пути и судьба предлагает нам совершить единственный выбор - либо щедро подать ему милостыню, либо пройти равнодушно мимо в уме занимаясь бесплодным осуждением мнимого "тунеядца"... Предлагая тяжело больному глубокому старику-инвалиду без крыши над головой: "хватит бомжевать! пора работать!", - мы тем самым расписываемся в нашем собственном циничном равнодушии, царящем в нашем обществе безразличии к проблемам этих людей, нежелании кропотливо вникать разбираться в каждой индивидуальной ситуации, и огульном обвинении любого человека: этот несчастный, доверчивый, немолодой человек в преклонных летах якобы виноват в том, что немолод, что доверчив, что порой за долги от нищеты остался без жилья, а мы - всё это ставим бедняге в вину! Да и может ли такой одряхлевший и ослабевший человек-инвалид, без поддержки извне, устроиться куда-либо и заработать себе на пропитание?.. Но из подобного ущербно-скупого отвлеченного трафаретного рационализаторства, зачастую неоправданно делают "крайности", оправдывающие на самом деле нашу реальную жестокосердость и душевную черствость... А умеем ли мы по-настоящему жалеть людей, если никогда прежде их не жалели, может по нашей черствости мы уже не способны не только на теплые отзывчивые чувства сопереживания, но и на реальные добрые поступки ради вспомоществования кому-то попавшему в беду, - ведь подлинной жалостью нельзя унизить человека, наоборот, в ней непременно присутствует соучастливо-адресный подход, активная жалость сподвигает на деятельный труд на пользу и ради спасения жалеемого нуждающегося человека, пробуждает в нас желание оберечь, оградить и защитить более слабое существо чем мы, это значит всегда помнить о тех, кто пребывает в беде и думать как им помочь, наш разговор с ними на равных подразумевает наличие в нас великодушного снисхождения и нашей смиренной скромности, ибо сочувствие порождает соучастие в чужой судьбе, какой бы трагичной она ни была, а это значит также и плодотворное содействие... Иначе, разве рационально-выверенная цинично-избирательная "любовь", противопоставляемая сострадательной и открытой без лицеприятного исключения ко всем готовой помогать жалости, - не превращается ли в тонкую форму своекорыстного "расчета"?.. Но даже т а к и м и, без ног и без рук, - они нужны обществу, лишь бы были живые, они не напрасно занимают место под солнцем, хотя они ничем не окупают своего существования, - но ведь всем жизнь дается даром и они живут не ради оправдания корыстных интересов окружающих, а - для самоценной бескорыстной чистой радости бытия, для беспричинной любви и доверия ко всем, для Бога... ...Это человек или группа лиц, вынужденно проживающих в тяжелых условиях быта, с искалеченными судьбами, отчаявшихся от бесконечной безнадеги и безвылазной нищеты, и особо подверженных негативному, разлагающему, растлевающему, аморальному влиянию асоциально-деклассированных элементов, после длительного бездомного проживания на улице, утративших физическую и умственную возможность вернуться в общество, они все такие бесприютные, бедные, больные и несчастные, нуждающиеся в нашей любви, тепле и заботе, внешне они искренние и простые, в чем-то наивны, где-то доверчивы, и даже немного милы, но и также они агрессивны, непредсказуемы, конфликтны, подавлены, опущены, ведь любой человек непредсказуем, если его довести, донельзя измотанные от постоянных нервотрепок и треволнений, усталые, измученные, задерганные со всех сторон и раздраженные, сжившиеся с предоставленным дном, с непроизвольно исковерканной психикой, хронической неврастенией, ополоумевшие от беды и горя, с расшатанными нервами от тяжко-неподъемного бремени невзгод, с нарушением самообладания из-за крайнего истощения и перенапряжения, привыкшие к своему неотвратимому состоянию постоянной беспомощности, отверженности, и забывшие от постоянного одиночества - живую человеческую речь, умение внятно-разумно выражать мысли и издающие лишь нечленораздельное мычание, потерявшие все прежние социальноцивилизованные навыки, и привносящие с собой вместе с алкогольным угаром плесневелый прокисший-тухлый запах засосавшей нищеты - от никогда не стиранных обветшалых запачканных рваных лохмотьев-одежды, огрубевших от налипшей грязи до одеревенения, от

160

нечистот и скитаний без крыши над головой, за годы маргинальной жизни - напрочь отучившие и позабывшие навыки соблюдения личной гигиены, особенно если на дворе зима, то и постираться и помыться-то негде, от них постоянно разит жуткая вонь от давно немытого тела, и какой-то перепревшей, концентрированной мочевины с резким соленым потом, с почерневшими как сажа чумазыми лицами от многодневно несмываемой грязи, месяцами немытые, заросшие, повсюду обросшие подобно лохматому зверю, свитые колтуном в жирных и липких волосах шевелящихся от множества изъедающих вшей, изъязвленные застарелыми червивыми струпьями, пропитанные запекшейся кровью, пачкающейся выделяющейся слизью и слипшимся гноем, издающие тошный тлетворный смрад, с вечно изъязвленными и гастритными желудками - от некачественного питания, с подолгу незаживающими, гноящимися и кровоточащими гематомами - которые некогда и нечем лечить, со временем приобретающих всё более злокачественный вид, из-за сказывающегося отсутствия необходимых витаминов и требуемого здорового питания, подорванного иммунитета, невозможности невыносимых условий для соблюдения режима какого-либо малейшего ухода или даже минимального лечения, их организм уже окончательно ослаблен хроническим недоеданием, стрессами и бессонницей - в холод остается очень мало мест для сна, отовсюду гонят, избивают, для очень многих бездомных нормальный сон - недостижимая мечта, хроническое недосыпание очень ослабляет и организм, и психику, если бездомный неадекватен, заторможен, шатается - не всегда это значит, что он сильно пьян, в таком состоянии человеку достаточно одной бутылки пива, чтобы выглядеть сильно выпившим, вдобавок хроническая простуда делает голос охрипшим, от отсутствия нормального питания, лекарств и витаминов - человек сгнивает заживо, любая пустячная болезнь может оказаться смертельной, пополнившие очередь из дистрофиков и доходяг, опухшие от голода, постоянного недоедания и авитаминоза, носители инфекций, наравне с крысами и т.п., из-за голодной слабости совсем ничего не соображающих, живущих лишь одними сохраненными инстинктами и с нарушенным интеллектом - если им даже связать двух слов трудно, то как же можно требовать от них неисполнимого, без связи с семьей, потерявшие навыки самообслуживания и квалификацию, совсем одни без друзей, без документов и без денег, когда вконец измотавшись опустились руки и больше нету сил бороться, они не в состоянии сами о себе позаботиться, без нашей сопроводительной поддержки они просто погибнут от бессилия, иначе как можно упрекать их за "тунеядство", когда для того чтобы выйти на работу нужны физические силы - которых как раз у них уже и не осталось, прежде чем им работать, их нужно досыта накормить, разве можно с раненого или больного умирающего чего-то требовать прежде его излечения... Повсюду безбожный мир торжествующего маразма и абсурда, депрессия и безнадега - стали неотъемлемой нормой жизни, царит черный юмор и злая ирония, спрятанные под лукавой маской циничной лжи (однако, против которых нельзя внутренне не возмущаться и не протестовать, это адекватная душевная потребность и обязанность, иначе было бы противоестественно для здравого рассудка, ибо сломившись и согласившись с абсурдом, человек ложно подменяет свой внутренний бунт против абсурда - признанием абсурдности вообще своего человеческого бытия, алогичности и бессмысленности собственной жизни, слепо отвергая таким образом либо признание очевидного беспорядка, либо свою собственную природу, тем самым самообманываясь и выступая против самого себя!): даже если где-то официально радостно сообщается, что будто бы наконец-то по статистике численность "бомжей" сократилась и теперь вообще "бомжей больше нет, ура!" - но это, на самом деле имеется в виду, не благодаря возросшему гуманизму ответственных ведомств и самоотверженной денно-нощной работе социальных служб, а просто по естественному отбору они все сами собой повымерли и повымерзли от нестерпимого голода и студеного холода!.. Будто в современном обществе - всем наплевать друг на друга, лишь бы сорвать жирный куш побольше лишь для себя любимого, и чем хуже другим тем лучше нам самим, каждый сам за себя и пусть выживает как хочет; а что же и говорить про отношение к самым слабым и обездоленным слоям населения!.. Отношение общества к слабым незащищенным социальным группам представляет собой психологический барьер для попавших в такую ситуацию, многие боятся или стесняются открыто рассказать о своих проблемах, попросить кого-то о помощи (на горьком опыте наученные в бесперспективности данных попыток, столкнувшись с окаменелым бесчувствием и губительным равнодушием к чужим бедам). Если дашь себе волю и пожалуешься публично, то становится

161

еще хуже, всё равно ведь правильно не поймут, ведь чужие слезы - никого не волнуют, зато привлекают грубую пошлую тупую толпу любопытных забияк - чтобы поглумиться и посмеяться над чьей-то беззащитностью, очередной раз позлорадствовать сыпя соль на чужие раны. Либо зачастую просто не с кем поделиться своими чувствами, излить накопившееся и наболевшее, ведь им не к кому обратиться и потому что больше некуда идти - они идут к нам, надеясь в нас обрести себе какую-нибудь помощь и защиту... Часто не человек сам по себе "плох", но во многом сопутствующие трудные жизненные обстоятельства, прижимающие и сковывающие, его до того довели и заставили, - но даже в таком подавленном состоянии бывает предел, за которым будешь винить лишь самого себя за потерянный человечий облик, когда нужно твердо и решительно несмотря ни на что найти силы воли не совершить роковой шаг, не перешагнуть через совесть. Может, они бы и х о т е л и нормально жить, начать заново новую жизнь, работать над собой и всё исправить к лучшему, - но им н е д а ю т ставящие собственные корыстные интересы выше интересов самих нуждающихся, если ты (в социальном плане) упал - то тебе не только не дадут подняться и восстановиться, но ещё вдобавок совсем оголтело затопчут, и наверняка, будь на то воля, они могли бы себя как-то успешно творчески реализовать - но гнетущие обстоятельства, во многом специально-искусственно нагнетаемые, в которых вынуждены находиться, непомерно сковывают их, налагают непосильно-неподъемное бремя забот и груз проблем, придавливающих словно тяжким камнем на шее, скорее они "выживают" - не благодаря чьей-то заботе, а в о п р е к и массовому нежеланию. Когда безнадежно опускаются руки от всей этой неопределенности, нервотрепки, неустроенности, разрухи в своей жизни, глядя на массовое убийственное равнодушие, безразличие и агрессию к себе окружающих, самого общества, даже не помогающего их адаптации, не только не способствующего возникновению условий и механизмов для возвращения их в общество, но наоборот скорее м е ш а ю щ е г о, подавляющего всякую мотивацию к самостоятельному поиску выхода, ставящего всяческие непреодолимые препоны и подножки, вставляя палки в колеса, тем самым ещё более создавая им угрозу опуститься на самое дно, - таково моральное состояние окружающего нас коррумпированного общества, заботящегося корыстно-эгоистично только о самом себе как бы поуютнее местечко урвать в нетерпимой борьбе под солнцем, где слабых лишь добивают не оставляя надежды, - не замечающего никого вокруг себя (т. е. злоумышленно специально-намеренно создают им невозможные плохие унизительные условия, барьеры и прещения, тем самым подчеркивая их дискриминационный статус "маргиналов")... Сегодня социальные приюты - перестали, как некогда в былые времена богадельни, служить бескорыстной помощью принимающей всех независимо от гражданства, прописки, удостоверяющих документов, вероисповедания и т.п., и где каждый без исключения мог рассчитывать на крышу над головой без кучи обязательных справок, сегодня это – воспринимается роскошеством и недостижимая мечта, ведь благотворительная сострадательность нынче не в моде, зато велика популярность нечестных методов наживы на горе народном, - теперь подобные заведения превратились в своего рода крышуемые коррумпированной мафией черные "притоны", в ночлежках воры и хулиганы верховодят, честному человеку там беда, в которых даже на бездомных неимущих делают грязные деньги! - а для действительно настоящих бездомных, которым реально нечем заплатить пропускной взнос-"взятку", они наглухо закрыты, хоть ты умри под воротами не откроют, ведь главное для них чтобы вся твоя жизнь укладываясь бы в четко расчерченное ими "расписание" или соответствовала бы чьим-то неким жестким "схемам", зачастую заведомо невыполнимым "условиям". Также учиняют различные институционально-психологические преграды, связанные с личной неприязнью к ним на местах, повсюду какое-то невменяемое крючкотворство и буквоедство, неповоротливые процедуры и неприступные волокитные бюрократические барьеры формальными поводами и придирками, часто "неофициальные" (выстроенные нашим чопорным высокомерием и твердокаменно-непреклонной черствостью, ледяные с т е н ы которых не прошибет никакая искренняя жалость, не растопит даже горячая слеза невинного страдальца, и через которые нереально хоть как-то пробиться или достучаться, мы всё равно остаемся слепы и глухи), на пути восстановления утерянного статуса, служащие препятствием для реализации базовых прав и свобод, вместо того, чтобы быть посредническим связующим звеном между ними и здоровым обществом, способствующим вертикальной интеграции и мобильности, налаживающим социальные связи, помочь распутывать правовые хитросплетения в жизнях людей, оказавшихся в беде за бортом, - но, напротив,

162

руководствующиеся циничной поговоркой: "...без бумажки, ты - букашка... - а с удостоверяющей бумажкой ты по-прежнему та же презренная букашка, только приобретшая чуть более заметный статус в своих глазах, с наивной верой что наконец-то в ней увидят человека" (- т. е. торжество идиотической бюрократии над здравым смыслом, всегда меньше хлопот иметь дело с сухими бумажками, нежели с непредсказуемыми живыми людьми-"букашками", "бумажка" становится важнее личности живого человека, подменила ценность самой человеческой жизни, без документов - ты просто будто не существуешь для этой бессердечной системы, когда формальный подход заглушает простые искренние живые отношения, словно чиновник ведет разговор не с самим человеком, а с сухим бездушным документом, и если бездомный не имеет каких-то мелких справок, то он будто бы уже не имеет право жить, пусть подыхает на улицах без документов в своей стране!). Почему, только за физиологическую потребность в еде человек должен терпеть такие по-скотски издевательские унижения? Почему, чтобы просто накормить бездомного - ему надо для этого выполнить кучу заведомо неподъемных условий и собрать столько мелочных справок? А если нет денег на штраф - то пусть подыхает, это их проблемы, для нас соблюдение "буквы" - важнее сохранности человеческих жизней?.. Встречая оловянный, совершенно отмороженный взгляд очередного чиновника, свысока оценивающий тебя - лишь по твоей платежеспособности (для взяток или штрафов); а не находя к чему бы придраться или прицепиться, они впадают в негодующую ярость от досады - от упущенной возможности нажиться на этих штрафах, как лютые хищники упустившие из лап добычу; и которые не только не выполняют своих функций, но и не дают их выполнять другим, затрудняя разрешение какихлибо действительно серьезных и трагических вопросов, требующих особого внимания и кропотливой работы, практически сводя к нулю все наши усилия, упираясь в тупик нежелания третьей стороны; не только не создают условий для честного труда, но и чинят непреодолимые препятствия, искусственно воздвигая для малоимущих на пустом месте преграды; и главную боль доставляет даже не то, что нет отдельно-частного жилья или каких-то прочих непритязательных бытовых удобств, а в том, что ты не можешь какие-то свои, жизненноважные, самые насущные, базовые потребности реализовать, имеющие наипервейшую ценность для нашего физического выживания; как будто не замечающие их п р а в а, но привередливые лишь к неподъемным обязанностям, не желающие войти в их положение, глухие к просьбам, не учитывающие конкретной жизненной ситуации и специфику целевого нищего контингента, лишенного элементарного крова и пропитания, отсутствие простейших санитарногигиенических условий, без средств к существованию, которому недоступны небезвозмездные дорогие консультации юристов (т. е. дискриминированы в доступе к правосудию, никто им не поможет оформить все бумаги, обойти тонкости заковыристых законов, исходатайствовать за них перед органами соцзащиты) - к примеру, устанавливая обременительные штрафы и пошлины на восстановление документов, обязывая предварительное прохождение небесплатных процедур, когда им и так непросто прийти и в одну службу, а требовать обращения в короткий срок и с большим числом обязательных справок в десяток разных учреждений/инстанций по различным вопросам - бессмысленно, сродни издевательству какому-то, ибо такие требования заведомо невыполнимы. Особо болезнен в их трудном десоциализированном случае, хотя и столь привычный для обычных социально активных людей, т. н. рутинный «бег по инстанциям»: сопровождающийся столкновением с непробиваемой стеной бюрократии, с необходимостью собирания множества справок, коллекций выписок, доверенностей и проч. документов, и в процессе которого нам приходится преодолевать по городу значительные расстояния, искать адреса нужных учреждений, выяснять расписания их работы, часто нужный нам чиновник принимает один раз в неделю, и сегодня мы уже опоздали, а через неделю – он заболел, советуют подойти завтра, послезавтра, через недельку, через месяц, порой справки у тебя возьмут - и даже вежливо улыбнутся, потом отправляют за очередной справкой с круглой печатью, далее с квадратной печатью, повздыхают видя вашу усталость и снова пошлют обегать кабинеты за треугольной печатью, а завершающим аккордом, может послужить, не менее маразматичное требование: «А у вас есть справка что вы собрали все справки?» - попробуй-ка обойди их все, да не по одному кругу! - или чрез сколько кругов чиновничьего ада надо пройти, чтоб вернуть себе попранное право на личное достоинство и честь?! И будто у тех есть "в запасе" эти месяцы, когда счет идет на дни и часы, они не имеют ни средств, ни времени, ни возможности, чтобы надлежаще как следует оформиться и зарегистрироваться всюду, они могут скоро погибнуть крайне изможденные от голода или стужи, хоть какая-то временная срочная

163

помощь им нужна немедленно, безоговорочно и безотлагательно! И особенно данная процедура во "сто крат" усложняется для тех, кто не живет в этом городе, не ориентируется в нем, у которых нет ни телефона, ни доступа к необходимым справочникам, ни денег на дорогу, ни нужных знакомств и высокопоставленных связей, ни терпения (ведь они находятся в условиях на грани "жизни и смерти"), когда рядом нет ни сопровождающего и никакого близкого человека, на кого можно опереться в беде, когда они голодны - третий день не было ни крошки во рту, раздражены, раздосадованы, что не все получается в нужные сроки и чтобы попасть туда, с них требуют мзду, но иначе им просто не выжить - "замкнутый круг" бюрократической безысходности, абсурд ставший, увы, привычно-печальной обыденностью (к примеру, за отсутствие документов - им влепят непомерный штраф, а чтобы вовремя выплатить этот штраф и получить паспорт, будучи безработными нищими, они вынуждены пойти на преступлениеграбеж!). Для того чтобы выправить себе паспорт и заработать себе деньги на пошлину/штрафы, человеку нужно где-то легально трудоустроиться на работу, но, для того чтобы где-то устроиться, бездомному человеку нужен паспорт и прописка, - получается заколдованный круг; причем, этот издевательский круг - очерчен вокруг человека искусственно, будто намеренно злорадно посмеяться над его нищенской беспомощностью, толкающий его на преступление, ведь на работу без документов бездомного никто не возьмет, а кушать захочешь - украдешь; ведь если человек вынужденно поставлен в такое "нелегальное положение" - то и действовать он будет соответственно нелегально. Будто специально кем-то навязана эта бюрократия: дабы бездомные уж точно, даже гипотетически, не могли нигде никак на работу пристроиться и поскорее вымерли бы от голода, холода и побоев, либо опять попали за решетку. Будто чиновники не могут снабдить паспортами несколько миллионов бездомных людей, своих соотечественников, теми самыми паспортами, которые как раз сами эти чиновники и придумали и которые людям приходится выпрашивать, словно подаяние... А иногда происходят и подобные трагические случаи: "Несовершеннолетнюю дочь не имеют права поселить вместе с матерью. Да и чем она докажет, что она вообще мамина дочь? Чем докажет, что она вообще живет на свете, что у нее есть имя и фамилия, что по ее жилам течет настоящая кровь, а внутри ее тела бьется живое сердце. Что сердце больно сжимается от беспомощности мамы и несправедливости вокруг. Оттого что в этом огромном бесприютном городе им с мамой вместе некуда войти. И пока она будет просить о помощи в гостинице для бездомных, девочка будет ждать за воротами, потому что детям сюда нельзя... Кто придумал такие законы, что нас должны разлучать, что ребенок не имеет права жить вместе с мамой? Только людоеды могли придумать такое... Ни у дочери, ни у нее нет никаких свидетельств о том, что они вообще живые люди. На то, чтобы их восстанавливать, посылать запросы, у нее нет уже ни здоровья, ни сил. Ну, как можно выехать куда-то без денег и без документов? Как можно получить справку, что у тебя нет справки? А без документов её никто не желает слушать. Ее выставляют за двери во всех чиновничьих инстанциях. ...Услышьте, пресытившиеся и оглохшие! Бездушие - пожалуй, самая заразная болезнь. Если прежде, увидев больного и слабого, увидев человека в беде, общество поднималось в его защиту, пыталось спасти, помочь, теперь же, увидев слабеющего человека, окружающие думают, что еще можно у него отнять. Интересно, как выглядел чиновник, сочиняющий правила, по которым мать и ребенок, лишившиеся квартиры, уже не могут жить вместе? Ночлежки - только для взрослых. Приюты и детские дома - только для детей. Наверное, этот человек никогда не был рожден матерью. Его просто создали на каком-нибудь механическом заводе и запрограммировали создавать такие же механические законы. Вместо мозгов у него - переплетение электрических проводов, а вместо сердца какой-нибудь турбогенератор в миниатюре. Именно такой чиновник-робот допустил саму возможность бездушия во всех инстанциях" (Вера Линькова "Архипелаг бездомных"). Все двери ресоциализации - наглухо закрыты, невозможность "достучаться" до сердец тех кто "наверху", никто за просто так тебя никуда не пустит и даром не поможет, никто не протянет бескорыстную руку, зато любая твоя инициатива рубится на корню, ничтожность собственных усилий на фоне глобального равнодушия как-то снижает мотивацию, напрочь пропадает всяческое желание и надежда что-либо изменить к лучшему, всё бесполезно, никому ничего не нужно, никого не волнует чужое горе, никто не хочет видеть тебя счастливым, всех устраивает твоё намеренно ими поддерживаемое опущенное положение изгоя, твоя жизнь бесцельна средь общества циничных и корыстолюбивых, где все хотят самоутвердиться за твой счет, где все время ощущение тупой безнадеги, без надежды вытянуться из засасывающей тины, вернуть себе

164

отнятые достойные условия жизни, воссоздать поруганный человеческий образ, что бы ты ни делал - окружающие повсеместные зависть, ворье, мелкое жульничество, скряжничество поглотят любые благие начинания... ...Напрочь отсутствует готовность помогать в с е м н у ж д а ю щ и м с я ж и т е л я м своей страны, родины-Отечества, попавшим в очень сложную жизненную ситуацию и которую не могут преодолеть самостоятельно (оказались за чертой бедности, обречены на полуголодное, а порой и бездомное существование), а не только формальным её "гражданам" (например, если бездомный не имеет удостоверяющих документов и справок - это не оправдает нашего жестокосердия, если мы прогоним его вон), - помогать таким бездомным на нелегальном положении считается чем-то "непрестижным", будто мы брезгливо боимся испачкаться в грязи, благотворя таким "второсортным людям". От той обыденности, с какой окружающие успешные люди воспринимают те ужаснейшие условия, в которых живут прочие несчастные, и тяжелейшие проблемы, с которыми те сталкиваются, когда "привычная" недоступность для низших слоев населения работающих механизмов реализации своих прав и свобод воспринимается обществом и властью как "норма жизни"; и наоборот, негативно относящиеся даже к их робким попыткам осуществления своих прав: "...тебе что, больше всех надо?" Даже само их бесправное существование - признается "нелегальным", они всю жизнь вынуждены скрываться, таиться по закоулкам, подворотням, мусорным свалкам, чтоб их не заметили, отовсюду их притесняют, обворовывают, шугают, травят, гонят как крыс, отбирают последнее что у них оставалось, отказывают в праве на место под солнцем, лишают права называться полноценным свободным человеком, они даже дышать одним воздухом не могут наравне со всеми на законных условиях, всякое их действие и сама их жизнь поставлена "вне закона" без надежды на помилование, словно "незаконнорожденные" по жизни... И тогда вдруг волною накатывает такая черная тоска, д у ш у р в е т на куски от беспросветного уныния, постоянного стресса, депрессии, монотонности неприкаянной жизни, из которой нет выхода - вот люди и спиваются, погружая, утопляя в горниле безысходного отчаянья, бездны всеоставленности, всеми покинутости и забытости, никчемности, когда каждый день многотяжкой жизни с таким трудом и сверхусилием вырывается из поджидающих лап неумолимой смерти, идущей по пятам, лишая людей воли к продолжению такого дальнейшего жалкого опостылого "прозябания", и становится гадко, мерзко, пошло, противно и тошно от всего этого... От которых хочется забыться, навсегда уйти, убежать, спрятаться, чтобы более никогда не видеть глумления и торжества беззаконных злодеев, прожженных в совести своей, не быть ослепленным и плененным омерзительнейшим магнетически-притягательным черным блеском напоказ беззастенчиво творимого зла, соблазнительно зовущего всех подражать своему окаяннодушепагубному гнусному беззаконию, вконец обнаглевшего, самоуверенного от безнаказанности и всеобщего попустительства, не дышать угарным воздухом опротивевшего мира довлеющей жестокости и лжи, где всякая правда попрана и обесчещена, предательского обращения с собой со стороны тех, на которых полагали свою последнюю надежду обрести защиту, помощь и поддержку (при попытках обратиться, сталкиваясь с невежественной грубостью, хамством и унижениями в свой адрес, ничем хорошим это в итоге не сулящим), чувствуя в который раз себя безжалостно обманутыми, обделенными, какими-то постоянно подозреваемыми, без вины виноватыми в чём-то уже априори - просто за то, что хотели чтоб уважали их права, но в ответ после очередей, досмотров, бесконечного ожидания получившими заранее уготованный равнодушный отказ, всеми забытыми, брошенными и никому не нужными, изгнанными в никуда, в неизвестность. Они «не имеют права болеть», потому что их не будут нигде лечить (без документов и без денег) и никто не даст им работу (бездомные калекиинвалиды никому не нужны), когда у них нет элементарных средств, необходимых для прожиточного минимума, они даже не могут нигде просто покушать в спокойной обстановке как только заметят отовсюду гоняют, чтоб не мусорили, да вообще их самих считают за "никчемный мусор"... - постоянно чувствующие страх, недоверие к окружающим людям и свою незащищенность пред произволом вышестоящих структур, ибо слабых и больных - в современном жестоком обществе загрызают до смерти, словно в дикой стае шакалов (создают невозможные условия непригодные для их выживания). И хочется никогда больше не слышать вопли и крики обреченных несчастных, бессовестно мучимых более наглыми и беспощадными, считающими себя "вправе" распоряжаться чужими судьбами, "учить" своим циничным

165

"правилам", подчинять своей гордой воле, - при этом ощущая собственную абсолютную беспомощность, уязвимость, бесправность и беззащитность перед таким насилием, ибо весь их вид, все кричит о том, что их сердца устали от боли и просят разделить хотя бы часть её с ними, и остается лишь самим плакать навзрыд и кричать, от отчаяния выть и истерически заламывать себе руки, ведь что-либо сделать ради них - уже нельзя, бесполезно, слишком поздно; глядя на откровенно творящееся беззаконие, остается лишь горько плакать от бессилия, от ужаса и безысходности в душе и от неизбежности происходящего, будучи не в силах помочь тем кто уже "заранее" обречен, дни которых сочтены, сознавая что вскоре и сам окажешься в их числе (от длительного незаглушимого жгучего голода, сырости, бескровной нищеты, болезней, притеснений и проч., когда никуда не докричишься и никого не дозовешься, вынуждая невольно становиться виктимной жертвой). В протянутой бутылке спиртного, и прочих одурманивающих, психотропных средствах, попытках суицида, - чтобы отправиться хоть на миг в отрадный "мир фантомных грез", от смертельно-безысходного ужаса и мрака окружающей беспощадно жестокой реальности, - заливая душевную боль, зализывая раны отчаяния и пустоты, терзающие душу и не дающие покоя, когда хочется закричать, чтобы выдавить комок, вставший в горле от желания заплакать - от боли невысказанной глубоко личной беды, невосполнимого бессилия и неутешной обиды, будучи никем не понятыми, обществом не принятыми, оскорбленными и от которых все презрительно отвернулись, от бесперспективности и безальтернативности изменить это кажущееся тупиковым состояние, средь таких же себе подобных, всеми преданных, гонимых, забитых, задерганных, зашуганных, измордованных, затравленных, как зверьки, запуганных до полусмерти, со всех сторон притесняемых и гонимых, душевно-усталых, истомленных непрестанной тревогой и бесчисленными заботами, в волнении за неясное беспросветно-темное угрожающее будущее, испытывающих постоянное чувство унижения и страха из-за отовсюду подстерегающих опасностей, где каждый новый день может стать последним, душами мятущихся и трепещущих, отчаянно ищущих и не находящих выхода, дезориентированных, растерянных, никому уже не верящих, уже забывших свои настоящие имена и дни рождения, которых никто даже не назовет полноценными "людьми", а только - по кличкам-погонялам и обидным враждебно заклейменным ярлыкам; с ними обращаются всегда только на резко-повышенных деспотично-приказных тонах, но никогда - на уважительных, как равные с равными; здесь им никто не рад - всякий норовит поддать ногой в зубы, поэтому они почти никогда не улыбаются; получающие вместо ласки - пинки, зуботычины, побои, раны; вместо совета утешения - лукавое подстрекательство к чему-то приносящему вред, а подстрекателю - выгоду; вместо прощения - хитрые попытки подловить, подставить, обвести вокруг пальца, загнать в долговую кабалу, шантажируя их горем, провернуть аферу; вместо протянутой руки поддержки - подножка, локоть в спину, толкающий в бездну, на совершение преступлений; немилосердно бьют по рукам, пытающимся отчаянно удержаться за последнюю "соломинку", лишают надежды на будущее, затыкают рот пытающимся заявить о своих правах и высказать наболевшее, доказать свою значимость обществу и потребовать с собой уважительного человеческого обхождения, у них нет никаких прав, соцгарантий, но есть горькая бездонная нужда, - у кого от всего этого бесчеловечия не "съезжает крыша"? От понимания бесцельности всех их усилий, ведь всё равно здесь их никто не ждет и никого не будет волновать удастся ли им выжить или они погибнут наравне с "бездомными псами" (и добавив, кто-то скажет "...туда им и дорога, не будут мешаться со своими нуждами под ногами остальных успешных людей!") - был человек и нету больше человека, словно незаметно ушел от нас насовсем тихо и бесследно, как будто его никогда и не было (а может, в этой промыслительной встрече, в их образе - был Ангел, вестник Божий, посланный испытать наше милосердие, но мы не успели разглядеть: "Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам" (Евр. 13,2; см.: Быт. 18:3) )... И в конце концов, рано или поздно, побившись как рыба об лед, окончательно выдохшись, человек, попавший в переплет, вдруг начинает с ужасом осознавать, что он - среди целого шумного города, среди миллионов соотечественников - одинок и бессилен, словно в пустыне, или словно вокруг него - невидимо образовалась глухая стена отчуждения, боязни и страха между ним и безучастно-равнодушным обществом, будто он не среди живых людей с сопереживающим сердцем, а средь каких-то механических "роботов", занятых исключительно добычей всё большего капитала и погоней за карьерой, и совесть которых беды ближних ничуть

166

не волнуют! И ведь ни до кого не докричишься, ни достучишься - никому до твоего горя нет дела, все эгоистично копошатся в собственных мелочных проблемах! Когда некому проявить заинтересованность в их судьбе, они оставлены совершенно одни бесприютные на белом свете. Они как птицы небесные предоставлены своей судьбе - Божьей воле, смеют надеяться лишь на Божье чудо, они не ждут ничего хорошего от завтрашнего дня, хоть они и молчаливы, но вместо них о их невыразимых скорбях говорят давящие укоры нашей совести - всеми забитые, задавленные, затоптанные, заплеванные, без вины виноватые, жертвы наших же ошибок, нашей же жажды корыстной наживы, повсюду расставленных запутанных сетей и схем махинаций, чьих-то непомерных амбиций, преступлений нашего же с вами общества. Обществом позорно забытые, обиженные жизнью, обойденные счастьем, всеми покинутые, отринутые и отверженные, оставшись без средств к существованию безвозвратно выброшенные за ненадобностью в бесприютный холод и стужу, в безотрадный зной и жару пропадать от голода всем прочим нет до них дела, не подадут даже стакана воды, если у них не найдется чем заплатить, они стали никому не нужные, никто на них ласково не взглянет, не поделится теплотой искренности, не обратит простого человеческого живительного соучастия и внимания, кроме зоркого ока особых спецслужб да и то только для проформы. Истерзанные постоянной тревогой и треволнениями, окружающей беспросветной неопределенностью и полнейшей тоскливой безнадегой, на краю бездны самоубийственного отчаяния готовые сделать туда последний роковой шаг: "туда им и дорога, неудачники!", - презрительно бросит сытое большинство, и плюнет в протянутую руку вместо милостыни, от которых не дождешься и пощады, только насмешливых пинков и упреков злобного осуждения: "расплодили нищету!" Или же какой-нибудь случайный прохожий походя бросит исподлобья лишь полный брезгливого презрения и всеосуждающей ненависти хмурый взгляд, сдобренный отборной бранной лексикой, наподдаст тумаков если не в настроении, и отправится самодовольный дальше... Они возбуждают одновременно и жалость и отвращение. И на которых все кто ни попадя срывают собственные обиды и неудовлетворенность, будто это они в чем-то "виновны" в бедах нашего общества, отыгрываясь на этих беззащитных слабых за малейшее наше собственное несчастье, неудачу, проще говоря, делая из них крайних "козлов отпущения", что становится клеймом на всю жизнь... Вид чужих слез у кого-то вызывает цинично-угрюмое раздражение: "опять пытаются мной манипулировать, сентиментально давят на жалость!" - мрачно думает он; самодовольное презрение ко всем неприкасаемо-низшим "неудачникам" и "слабакам", вызывает желание их избить в "наказание" за то, что своим жалким видом испортили кому-то комфортнобеспечное настроение, напомнили о существовании совести, о хрупкости и непостоянстве всякой земной респектабельной "успешности"... Словно расстрелянные насквозь пронзающим равнодушием общества - убивающим всякую теплоту острым как сталь и холодным как лед, оставляя зияющие изрешеченные раны-дыры в душе, травмы трудно залечиваемые... Нелегальный статус, социальный барьер, изъятие документов превращают потерпевших в бесправные жертвы, словно чужие в своей родной стране, до горя которых никому нет дела, которым в надежде отказано, они уже больше ничего ни от кого не ждут, кроме своей смерти... И может, в этом-то и состоится подлинное их возвращение Домой, к Небесному Отцу, из суровой реальности земного мира, в которой они никому не были нужны и где никто их никогда понастоящему не любил?!. "После кратковременной земной жизни, - напоминал отец Макарий своим слушателям, настанет смерть и за нею ответ перед Богом: как мы употребили полученные нами от Него дарования. Богатые, как избранные и доверенные приставники Его сокровищ, - получили от Него богатство, чтобы быть раздаятелями последнего между бедными. Кто был приставником верным, тот услышит после данного отчета оное вожделенное: "рабе благий и верный, вниди в радость Господа твоего"; но что услышит тот, кто был приставником неверным и врученное ему для раздаяния другим утаил только для самого себя? После краткой временной жизни настанет вечность и в царстве вечной Божией любви будет наслаждаться блаженством только тот, кто здесь, как Писание называет эту жизнь, вовремя купит себе право на него любовию к ближним. Богатые, собирающие богатство только для себя, делают то, чтобы, отказывая в вечном блаженстве самим себе, оставлять временное благополучие своим детям и внукам. Но Бог обыкновенно разрушает их суетные советы - доставить пользование своим кровным: Он не наделяет их хорошими детьми, так что нажитое ими с исключительными заботами о детях скоро

167

неразумным образом проживается этими последними... Бог одинаково любит всех людей и каждого человека в отдельности. Но Он сотворил людей так, что не все обладают одинаковою способностью к приобретению благ земных, что одни обладают ею более, другие менее: где же Его одинаковая любовь к людям? Сотворив не всех людей с одинаковою способностью к приобретению благ земных, Бог возложил обязанность на тех из них, которым дал большие дарования заботиться о тех, которым дал меньшие дарования, дабы таким образом люди, представляя из себя союз связуемого взаимною любовию братства, все наслаждались Божиим даром жизни с ее благами в одинаковой степени. Таков божественный идеал, с которым сотворены люди и от которого они отступили. Человек, живущий только для себя со своей семьей - сознает себя в этом мире как бы врагом всех, потому что из всех помышляет извлекать только пользу; заботясь только о себе, он - один против всех, и чувство, которое наполняет его душу, есть чувство одиночества среди людей и фальшивости положения между ними; напротив, человек, который поставляет одною из целей своей жизни благотворение ближним, живо чувствует себя их братом, и это чувство братства с людьми, дающее сознавать смысл жизни среди них, наполняет сердце человека блаженством, выше которого ничего нет, потому что Господь, Который есть любовь, сотворил людей именно для блаженства братской любви. Греховное себялюбие сузило в людях чувство родства до тесных пределов любви к отцу и матери и к своим родным детям. Все люди суть одинаковые дети Божии и все суть братья и что на богатых возложена Богом обязанность оказывать помощь бедным. Спаситель заповедует: возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе, т. е. Он заповедует богатым заботиться о бедных столько, чтобы последним так же было хорошо жить, как им самим" (Из рассказа Е.Е. Голубинского "Повесть о хорошем человеке"). Жизнь скоротечна и истаивает со временем, подобно нежно-хрупкой капле слезы испаряемой жарким солнцем, пройдет как день вчерашний, - и мы распадаемся во прах; как быстро годы летят, как будто на бешеной тройке несутся, не остановить, ничего не вернуть назад, все уходит в вечность; на земле нет ничего неизменнопостоянного, долговечного и надежного - в чем человек мог был бы утвердить своё незыблемое упование... Оставим ли на память о себе лишь обиду, горечь и отчаяние, причиненные своими амбициями другим людям, покинем ли её с чувством того, что не сделали чего-то очень важного? Рост числа бедных, оттого что слишком много стало жадных людей, использующих любую возможность урвать от средств причитающихся по праву другим. Разве не осталось ничего, кроме беспомощного соглашательства с позицией “они сами этого заслужили, это их проблемы и нас не касаются” и карательных мер, их заботы нам чужды пока они нас самих не коснулись. Отвергая их последний крик надежды, мы делаемся недостойными чтобы и нам помогли в трудную минуту, когда станем обузой для вышестоящих по общественной иерархии, житейское благополучие – вещь относительная, каждый может столкнуться с брезгливобезразличным отношением к себе таким же как и к нищему бродяге, поэтому лучше уважать людей вне зависимости от социального положения и достатка. Это не вина, но это беда, что наши “нормы” оказались выше их сил, которых не выдержали и опустились, что не сумели оправдать ожиданий вписавших их в свои “глобальные планы”, и вместо слепого осуждения следует проявить заботу и протянуть руку помощи подняться, показать им, что любовь сильнее зла. Невозможно с голодных, покалеченных и выброшенных в силу многих непреодолимых ими обстоятельств на обочину жизни, строго требовать их обязанности, приставлять к ответу, вместо того чтобы самим позаботиться о них, помочь в самых первостепенных нуждах, не осуждая, а поддерживая чем можем человека, иначе обречем разделив социум на части враждующих классов между собой, ведь не все рождаются равными в плане условий и жизненных обстоятельств, более сильному и успешному должно поддержать слабого и беззащитного, вместо его эксплуатации (жестокость порождает лишь жестокость, если не успеем вовремя остановиться). Одни радуются и веселятся забавам мира сего, в то время как остальным выпала доля слез, искалеченных судеб, мольбы, голод, побои, отчаяние, существование под постоянным страхом, угрозах от жаждущих отыграться на их бедах. Они хоть и имеют какие-то права, но возможности их реализовать отняты, не защищенные ничем кроме надежды на наше сострадание, один человек сам по себе – часто бесправен, нужны те кто бы сопровождал, проводил социальное обследование каждой конкретной ситуации, консультировал, помогал защищать его права, утешил и поддержал в трудных случаях, показал, что они еще очень нужны, смог возвратить цель существования и мотивацию, поделился не только деньгами, но знанием, умением, опытом, навыками выживания. Качество жизни людей определяется не нарушениями

168

норм по независящим обстоятельствам, а тем, что мешает им вести полноценную жизнь, присутствие возможности реабилитации, чтобы нормально жить так же, как и остальное сообщество. “…Разреши оковы неправды, развяжи узы ярма и угнетенных отпусти на свободу… Раздели с голодными хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом. Когда увидишь нагого - одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. …Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца, тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень…” (Исайи 58:6-10) Желаем поскорее безразлично пройти мимо чужого горя, уклониться, не ввязываться, ведь видя это, - остаётся либо дистанцироваться и не думать, забыть, либо пытаться "что-то делать" чем можем, занять некоторую позицию по отношению к этому. Испытываем ложный “стыд”, боясь взять ответственность друг за друга (уклонение от которой приводит к плодам войн, раздоров, сеянию неприязни и разобщенности, пресыщению одних и голоду других, и прочему разладу). Ведь по этим правилам: "нельзя в погоне за успехом останавливаться, оглядываться на чью-то беду (пока не затрагивает нашего благополучия, которое прежде всего, чтобы лишние хлопоты не мешали личному комфорту и беспечальной жизни, устоявшемуся ходу вещей), они наверняка сами виноваты в своем горе, проще перешагнуть через упавших, своих забот и так хватает" и “этот мир только для сильных и здоровых, всем остальным больным, сирым, убогим и т.д. места под “нашим” солнцем нет, они не выгодны для нас, упустили своё, а теперь бесполезны, и не нужно им заботливого внимания и утешения, чтобы не привыкали к любви и доброте, ведь в будущем их ждут только побои, унижения и безызвестная смерть на самом “дне”, до которой никому нет дела, по ним никто не восплачет и не вспомянет, вредно смущать сердце жалостью к тем, кто самой “судьбой” от рождения обделен и обречен, а вдруг чужая беда перекинется и на меня, что в итоге обернется боком, какое нам дело до их чувств и страданий?" – так говорим нередко, закладывая в основу умопостроений и самооправданий своего жестокосердия и бесчувствия. С таким сугубо утилитарным отношением в его апогее, всё общество себя обрекло на самоизоляционистское отщепенство, к самоисключенности от здоровых тенденций культурного развития, с утратой положительных нравственных ориентиров и неспособно к взаимной заботе, попечению о больных, слабейших и выживанию за счет собственных творческих сил, без привлечения извне. "Одна из самых великих бед современной цивилизации и нашего общества – это человеческая разобщенность. Много сейчас людей, страдающих от одиночества. Откуда же это острое чувство одиночества и покинутости? Оно возникает, когда нет ближних. Не родственников, близких и дальних, не знакомых, не коллег и товарищей, а именно ближних, то есть тех, кто оказывает нам и кому мы оказываем сердечное участие. В милосердии заложена великая объединяющая сила. Если не хочешь быть одиноким – делай добро, делай, пока еще в силах; делай добро тогда, когда уже и силы тебя покидают. Всегда найдется тот, кто страдает больше тебя. И ещё одним ближним станет у тебя больше!" (Прот. Сергий Вогулкин). “…В притче о милосердном самарянине Христос отвечает на вопрос «кто мой ближний?», и ответ Его парадоксален. Он не говорит, как человеку узнать, кто его ближний. Он говорит иначе — соверши акт милосердия, стань сам ближним, и тогда ближний появится у тебя! Милосердие ломает условности и социальные границы. Самарянин не имел права даже общаться с иудеем, но стал для него ближним, причем в самом точном значении этого слова. Милосердие сближает, роднит, преодолевает любые барьеры, и в этом его удивительная особенность. Нам часто кажется, что милосердие — это некий моральный, духовный избыток, нечто большее, чем «норма» жизни. Да, милосердие прекрасно, но это роскошь, мы не очень-то ждем его друг от друга, воспринимая отчужденность как нечто само собой разумеющееся. Однако, ощутив его однажды, мы открываем настоящую норму, о которой в суете жизни, пронизанной эгоизмом, забыли.” (Ф.Е. Василюк) ...Опять все проходят мимо обиженных, обделенных, слабых и обездоленных, для которых эти люди как бы не существуют, им они такими не нужны, а если изредка и остановятся - то только чтобы их осудить, побить, раздраженно походя пнуть, брезгливо поморщившись плюнуть в лицо, не марая рук, отереть об них ноги, сорвать гнев, обхамить и оскорбить, отверженные и выброшенные из общества с показной демонстративной жестокостью - чтоб сурово наказать за то что осмелились робко попросить нас о чем-то, наивно приподняли голову

169

со своего смрадного дна-гноища, поползнулись добиваться себе каких-то прав, будучи сами в положении "на четвереньках", пусть знают себе позорное место у отхожей параши-помойки возле таких же опущенных никчемных отбросов-неудачников, чтоб неповадно было смущать нашу совесть жалостью, самоуверенно считая чужие обиды их же справедливо-заслуженной виной, и с самодовольным видом двинуться дальше... Перешагивая в спешке семимильными шагами через их судьбы, боль и слезы - скорее на заманчивую вершину собственного престижа, карьеры и успеха, а те, кто остался за нашими спинами - слаб и беззащитен, и без нашей защиты - погибнет; даже не задумываясь о какой-то немодной ныне милостыни - отжившем "предрассудке". Искренность и жалость - нечто нынче излишнее и неуместное, даже в чем-то постыдное, непривычное, из ряда вон выходящее, иронично говоря, в глазах современного светского мещанина-обывателя, жалость выглядит неким уделом ретроградов и обскурантизма, милость - признак "слабости", для них "жалостливый" - либо делает себе на этом пиар, либо сам слабоумен и нуждается в лечении от своей наивной недалекости, не идет в ногу со временем, отказывается наравне с большинством восхищаться и трепетно служить к у м и р а м неукротимой алчности денег, власти и богатства. Мы, таким образом презирая жалость ко всем прочим отсталым и слабейшим людям, сами же ненасытно стремимся к всё возрастающему потребительскому комфорту, к благополучию, к деньгам, к власти, и думаем так прожить вечно беззаботно и припеваючи, - но однако никто не может всегда гарантировать благополучных внешних условий на протяжении всей человеческой жизни, даже самая благополучная жизнь несет в себе печать некоей драмы и даже может быть катастрофы. Даже дружба — ныне редкий интеллигентский феномен, успешные люди друзей не имеют: дружить стало вредно и опасно вдруг предадут, да и зачем с кем-то делиться награбленным; у нас отсутствует взаимопомощь, забота о близких - диковинная редкость, напротив - мы спешим отобрать у них и последнее; мы самые большие индивидуалисты, каких себе можно представить, нам проще умереть, чем попросить соседа оказать нам дружескую бескорыстную услугу; в нас остались лишь страх смерти и нелюбовь к жизни... Хотя мы м о г л и бы многим из просящих нас об этом помочь, но для этого ведь надо отказаться от столь заманчивого стремительного восхождения туда, к роскошному стилю богатой жизни, модной, престижной и высококачественной, к безграничным удовольствиям и гламурному шику, где живут элиты, на великосветский олимп, где слава покупается за деньги и деньги приносит слава, где многообещающая цель оправдывает любые самые нечестные грязные обманные средства, и где невозможно позволить себе роскошь нравственности на головокружительной неотмирной высоте от собственного успеха, то, что в нормальной жизни неприемлемо, на больших высотах рассматривается как норма, в порядке вещей, где вне пределов выпяченно-раздутой индивидуальной "самодостаточности" "ближнего" как будто и не существует, наше самоупоение ослепительным блеском славы затмевает лица всех прочих. Вечно спешащие для себя к "земному раю" - порой заслуживают воздаяние посмертного ада; ведь спешащим во ад - некогда оглядываться на Заповеди Христовы, призывающие благотворить ближнему! Порой, развивается социопатия у таких с виду сильных, энергичных и целеустремленных личностей, однако, их "целеустремленность" за любой счет основана фактически на чьих-то костях и сломанных судьбах, последствия их "энергичности", "карьеризма" и "целеустремленности" де-факто имеют сугубо драматический характер для психосоматического здоровья окружающих, социального климата общества в целом, среди подобных социопатов, как правило, "успешные" люди: высокопоставленные, занимающие престижные должности, власть имущие и проч.. Для которых главное - суметь подняться, вырваться наверх, чтобы максимально насладиться своим избранным респектабельным положением, лучшими благами цивилизации и высокой культуры, своими возможностями, получить солидный уровень жизни, комфорт и достаток; кичливое желание для самих себя "избранности", "породистости", "элитарности", сопровождаемое "звездной болезнью" манией величия: "мы особенные, не такие как все", "мы - крутые", "мы на самом деле круче всех, но не все это пока понимают", "мир в конце концов будет равняться на нас и обслуживать нас", ну и "этот мир будет таким, как мы захотим" и "этот мир будет наш"; и всё это - за счет безжалостнейшего обирания и унижения большинства тех, кто и так уже более бесправен, беден, неграмотен, беспомощен и слаб... Мы так неотзывчивы, равнодушны, у которых не щемит сердце, не мучает совесть при виде невинных чужих слез по нашей же вине, при нашем попущении... Гораздо больше, чем материальное благополучие, для нуждающихся является ценностью человеческое в н и м а н и е: они ведь чувствуют оставленность со стороны

170

благополучного общества, которое не хочет их видеть и не обращает внимания на ранимость человека, чувствуют свою ненужность, ведь когда о тебе кто-то помнит, это всегда приятно; у них осталась лишь одна надежда на ж а л о с т ь - как неразменную монету, которой они оплачивают себе место в нашем сердце. Заметив на улице одиноко стоящего нищего, престарелого или инвалида, - большинство будут осуждающе пялиться как ненормальные или даже будучи доброжелательными виновато опускать глаза - против общественного негативного мнения в одиночку не попрешь, ведь "стыдно" пойти против общей массовой серости и бездушности, проявить капельку человеколюбивой сострадательности... Среди общества равнодушных, безразличных к чужим бедам, из тысяч не найдется ни одного, к кому можно обратиться за советом и утешением, в котором ведь нынче добро - не в моде, где жалость презренное отжившее чувство, считается "неэкономной растратой" и почти уже сродни п р е с т у п л е н и ю, все озабочены лишь собой, им нет дела до нужд прочих, хоть и в тесноте, светской сутолоке, все время на людях - и, однако, душевно-внутренне о д и н о к и, изъедаемы депрессией, ибо каждого волнуют лишь свои интересы - пустыня губительного всеобщего равнодушия, внутренней опустошенности, одичания, самоотчуждения и изоляционизма, обесчеловечивающих Человека... Совесть нам говорит, что безбожная цивилизация зашла в тупик, напоминая о неправильности всего нашего образа жизни, погрязшей в пороках и страстях средь лицемерия и лжи, - но мы пытаемся самооправдательно заглушить эти мучения совести и вины - антидепрессантами; у нас есть психотерапевты и транквилизаторы - чтобы бороться с душевной болью; психологи - чтобы избавлять нас от чувства вины; это как вместо очищения своей души от грехов довольствоваться очищением организма от шлаков. Мы словно объяты сумерками, блуждаем в беспроглядном мраке, где люди чужды друг другу, где отношения непрочны, привязанность хрупка и постоянно исчезает; будто люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не ощущают друг в друге надобности - отказавшись от причастности к чему-то более цельному, сплочающему, породняющему и объединяющему; мы безвозвратно утратили возможность быть нежными и ласковыми в обхождении, сострадательными и снисходительными к пониманию нужд наших ближних - спрятав подлинное лицо под мертвой маской человекопрезирающе-холодного цинизма, огрубев и очерствев сердцем; мы обречены страдать - ибо разделены и отчуждены друг от друга, люди отдаляются, как разбегаются атомы газа в пустоте, рассыпаются подобно песку по ветру; мы нелюдимы, недружелюбны, эгоцентричны, в нас напрочь атрофированы живые нежные чувства милосердия, и даже "товарищей" себе заводим скорее по формальной привычке, нежели по необходимости души реализовать потребность любви; мы разобщены - живем будто на разных планетах, вселенскибезмерно одиноки, испытываем неимоверные сложности в достижении контакта и взаимопонимания меж собою; многие из нас живут словно не среди людей, а в дикой пустыне, позабыв что об окружающих людях надо заботиться и думать; отношения между людьми больше походят на отношения пауков в банке; в обществе пребываем как в дремучем глухом лесу - пытаемся докричаться друг до друга, услышит ли кто и отзовется ли разумом или сердцем; но чаще, подобно гласу вопиющего в пустыне, - мы остаемся совершенно одни, все наши усилия оказываются тщетными и бесплодными, не находим ни у кого понимания и взаимной поддержки; и среди общества озлобленных и равнодушных людей - выжить гораздо тяжелей, даже чем нежели в одиночку в дикой природе... Любовь - способна искупить грешника из ада его одиночества. "Ад обозначает внутреннюю пустоту и трагическое одиночество, в которое уже не может проникнуть слово любви. И который, поэтому, равносилен абсолютной изолированности существования. Все встречи между людьми остаются, по существу, на поверхности; и ни одному человеку не дано доступа во внутренние глубины другого. Считают, что никто не может проникнуть в истинную глубину другого человека, и любая встреча, какой бы ни казалась она прекрасной, таит в себе неисцелимую рану одиночества. Если же так, то в глубочайших недрах такого нашего существования гнездятся ад и отчаяние - одиночество столь же неизбежное, сколь и невыносимое" (Митр. Антоний Сурожский). Утерявшие за шумом суетной жизни слуха к чужому горю, потому что ненавидят и презирают друг друга, подозревают и склонны везде видеть обман, за внешней маской привселюдной показухи - скрыто внутреннее отчуждение, изоляция, преследование корыстных целей и мотивов, ожесточенно расталкивающего друг друга железными локтями и кулаками в борьбе заботящегося только о сиюминутной наживе и славе,

171

гордо-самоуверенно смотрящего только вверх к мечтаемому грандиозному будущему для новоиспечённой горстки "избранных", преисполненных самоуверенности в безграничности своих сил и непомерных тщеславных амбиций, где каждый мыслит себя в их числе, имеющих приличный вид, крепкое здоровье, достойный статус, высокую карьеру, сытых и довольных своим положением, тогда как от всех больных, нищих и прочих обделенных, не совпадающих ранее приведенным критериям, как "неполноценных", - поскорее бы избавиться и изгнать прочь. Забывшие напрочь про "маловажные" беды тех ближних, кто неприметно страдает рядом с нами, - вечно занятые "решением" безотлагательных глобальных вопросов мирового масштаба... сулящих головокружительный успех и заманчивые цели, - но никогда, из-за надменной брезгливости, не опускающие свой гордый самонадеянный взор "вниз", себе "под ноги", шагающие по лужам из слез обделенных, по головам корыстно обманутых, изломанным жизням, искалеченным судьбам, с высоты воспринимаемых за словно копошащихся клоповидных "червей"-козявок до которых нам нет никакого дела; пребывая самими в комфорте, сытости и довольстве, словно забавляющиеся, свысока глядя на судорожно-беспомощные попытки обреченных жертв избежать участи уготованной всем нищим; нещадно ступающие к своему вечно недостижимому "счастью" (основанному на п р е з р е н и и ко всем прочим), подобно погоне за миражом или блуждающим огоньком, удаляющемуся при приближении к нему, молоху маммоны, требующему всё новых и новых жертв, ради постоянных попыток его достижения... Выпяченный наглый цинизм, чувство развязной вседозволенности и вольготновальяжное хамство - это еще не всё знание и не высшая ступень развития в жизни, это не то чем стоит кичливо гордиться, но об сем стоит лучше горько плакать и сожалеть, стремиться к преодолению их; мы хотим пред всеми покрасоваться и показать нашу выпяченную крутизну, вместо того чтобы просто быть самими собой, а не притворно казаться кем-то надев обманчивую маску, мы жаждем насильно завоевать чьи-то сердца или целый мир - вместо того чтобы просто ненавязчиво их любить такими какие они есть, без желания как-то их использовать или ими каклибо обладать, независтливо радоваться их бытию и восхищаться изумительной красотой тех малых добрых мгновений встреч с удивительными людьми (нашими "ближними"), коими судьба нас порой незаслуженно одарила. Наше жестокое равнодушие - до смерти нещадно карает тех, кто осмелится попросить его о жалости. "Не бойся врагов - в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей - в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство" (Р. Эберхардт). Большинство внутренне согласно с тем, что нищие и раздавленные тяжелой жизнью – это несчастные люди, но немногие решаются на дальнейшие шаги помощи им, не устрашаясь трудностей, ведь без борьбы нет и победы. Когда иной раз, у почти никогда не испытывавших чувство жалости в суете своих дел и не имевших ещё опыта, посещает мысль о возможной правоте призывающих благодетельствовать, – сразу найдется множество противных доводов и страхов. Оказывается проще совершить зло против ближнего (через принуждение или циничное равнодушие), чем отказаться от собственного комфорта и сложившегося хода жизни, исключающей отвлечение на подобные “мелочи”. Общество боится непредсказуемости, пытаясь всегда втиснуть личность человека в рамки понимаемой нормы: столько тысяч людей вокруг и у каждого свои заботы, а он одинок и никому не нужен, может и хотел бы жить по-другому, но нет такой возможности, иного пути в этом мире, у него никого и ничего больше нет, все двери оказались закрыты, ведь некогда поднимать упавших в бешеной гонке на выживание. За обманчиво неряшливым, оборванным видом нищего, изможденного тяжелой жизнью и осмеянного обществом, не знающим пощады к не понесшим выпавшего груза многих забот и волнений, оставив ему одно лишь отчаяние – увидеть проблеск первозданной чистой души, рожденной для вечного счастья, любить и быть любимым, существованием приносить радость окружающим. Внешние условия нельзя оценить вне морального контекста их осмысления и выбора соотношения: осознание ценности личности другого не меньше чем своей, долга, ответственности – с нашим эгоистичным высокомерием, неуступчивостью ради личной выгоды и интересов в ущерб мнению остальных, где показателем нашей человечности является не отсутствие "нежеланных" людей, а то как мы с ними поступаем. Не стоит без упорного труда рассчитывать на быстрое доверие к нам тех, кого ранее долго гнали, возводили барьеры из правил и прещений. Спасение нужно не избранным праведникам, но всем грешным, и милость

172

проявляется в терпении ошибок и проступков окружающих. "У кого сердце чисто, тот всех людей почитает чистыми, но у кого сердце осквернено страстями, тот никого не почитает чистым, но думает, что все ему подобны" (Преп. Исаия). Где любовь и доверие – там ближе правда, а где действуют постоянные сомнения, подозрения и страх – остается лишь пустота и безразличие. Стоит ли поспешно настраиваться на презрение и агрессию к представителям слоя, выпавшего из общественно-полезной жизни, вместо предоставления удобных возможностей выхода из кризисной ситуации? При перевоспитании и привитии полезных навыков, чтобы они самостоятельно смогли выбираться, – есть и те у кого руки ещё от голодного существования и невзгод слишком слабы, чтобы удержать и закрепить их, поэтому сначала следует накормить, дать сил взять эту "удочку" и использовать с пользой для себя. Социальное сопровождение обычно не продолжается долго, но посеянное в душе добро, взаимопомощь, сделанные по отношению к ним, может осветлить окружающий мир и открыть пути выхода ещё доселе неведомые, которые они не видели пока пребывали на своем “дне”, поможет определиться при выборе дальнейшего пути. И немало из них – как цветы, некогда сотворенными от юности чистыми и прекрасными, ныне же втоптанные в грязь, надломленные, но ещё сохранившие живые чувства и отзывчивость словно благоухание. “Душа человеческая в глубине своей таит много добра. Надобно его только отыскать.” (Преп. Лев Оптинский) Надо видеть интересный потенциал в каждом человеке и верить доброму и прекрасному в людях, у каждого есть мечта вернуться к нормальной жизни и надежда, которая будет всегда, пока бьется сердце готовых постоять за правду сплоченностью в добре. И может, только лишь с этой нашей помощью возвратится прежнее доверие, заполнив теплыми чувствами заботы и соучастия сердца обессиливших, верой поднимающей со дна, помогающей преодолевать испытания, отсрочивая и ставя под вопрос “триумф зла”, заставляя воспрянуть и подавая силы жить дальше… Насколько вески сведения и причины, позволяющие нам судить, интроспективно взглянув внутрь себя, что мы сами лучше и праведнее тех кого гоним? Они “безнадежны” и “пропащи” настолько, насколько мы сами даем им шанс оказаться нужными и полезными (видя собственные недостатки большими, а недостатки других меньшими), но для начала следует поддержать их на верном пути, не полагаясь наивно на “неисчерпаемый” поток здорового людского ресурса, в котором “незаменимых нет”, которых можно запросто выбросить на помойку как износившуюся "запчасть" к автомобилю ("ещё есть на свете многие, у кого жизнь более "удалась", которые заменят их выпавшее место, а если тоже не выдержат или по несчастью какому не смогут обеспечить наши интересы, таких жалеть никто не будет, пусть не задерживают очередь самонадеянных, идущих следом..."). История человечества не терпит обобщений и связана с малой уникальной историей судеб (различных мировоззрений, своеобразия культур, приобретаемого опыта, испытанного и пережитого, повлиявшего на их жизнь и принятие решений) каждых отдельных людей, в лице которых малая личная трагедия отражается и на большинстве всех нас, откликом окружающего привнося в нашу жизнь доброе чувством сострадания или его отнимая реакцией равнодушия. Чтобы окончательно судьбу человека посчитать "пропащей", "неудавшейся", "неперспективной", - сперва должно сравнить её с совершенным идеалом примерной судьбы другого человека в поведении при аналогичной жизненной ситуации, ведь у каждого свой путь особенен и непохож на другие, причем наша жизнь тоже неидеальна; и то, что является слабым и недостаточно-малым для нас, то с уровня его состояния - уже довольно большой успех; ибо с высокой колокольни - совсем по иному видится жизнь тех, кто вляпался в глубокое болото, - в одном и том же разные люди видят разные вещи, если попробовать взглянуть на мир с другой стороны, взглянуть с разных колоколен; и в ы ж и в а е м о с т ь определяется множеством факторов (удачей, надеждой, борьбой, находчивостью, принципами и т.д.), средь которых наша д о б р о т а (альтруизм) может оказаться решающей. Без любви к ближнему, всякому встречающемуся на нашем пути, невозможно действовать бескорыстно и милосердно и в более широких общественных делах, если привыкли пренебрегать интересами ближних (оправдываясь глобальной целесообразностью), разве можем понять интересы и “дальних” (или мнимо принимая за них свои же страсти и желания)? Милость – предупредительно сохраняет нас от непоправимых поспешных ошибок и неоправданных жестокостей, руководствуемых расчетливыми

173

предположениями, позволяя это признать и вовремя остановиться. Известно, что беззаконие старалось прикрываться “законными” формами, якобы нуждами целесообразности, и многие привыкли больше рассуждать что полезно другим, чем просто накормить умирающего от голода, не могущего больше ждать пока мы всё решим и построим. Становясь всё более нетерпимыми, которых многие познания к любви-то и не приводят, а только к мнению о своей бесконечной правоте как поприща для самоутверждения, не давая увидеть главного: где же во всем этом место проявлению человеческого сочувствия, умению видеть живую страждущую личность в другом, а не только формальный объект для отчета. “В счастье ближних найдите ваше собственное счастье!” (свт. Игнатий (Брянчанинов). “Тот милостив, кто в мысли своей не отличает одного от другого, но милует всех” (Преп. Исаак Сирин). "Кто затыкает ухо свое от вопля бедного, тот и сам будет вопить, - и не будет услышан" (Прит. 21, 13). А мы часто дивимся отчего Бог не слушает молитв наших? Оттого что бывали, верно, случаи, когда мы затыкали уши свои от речей, которыми умаливал нас нуждающийся." (Свт. Феофан Затворник) "...Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня…” (Мф. 25. 31–46) “О, сколько на свете убийц, которые не руками, но своим немилосердием и бесчеловечным отказом убивают людей, но думают о себе, что они чисты. Ибо не только тот убийца судится, кто убивает ближнего, но и тот, кто не избавляет бедствующего от смерти, а может избавить: если бы он подал руку помощи бедствующему, не постигла бы его смерть” (Свт. Тихон Задонский). "Но без сомнения скажешь: "Я не убийца". А я докажу тебе, что ты убийца; лучше же сказать, Иоанн Богослов пусть обличит тебя, говоря: всякий ненавидящий брата своего человекоубийца есть (1 Ин. 3,15). Если уничтожится милосердие на земле, то все погибнет и истребится" (Свт. Иоанн Златоуст). Наша душа мудрее и прекраснее нас самих, и не может она дать нам покоя. Некогда проявленная доброта не исчезает в никуда, оставаясь вместе с нами разбуженной искоркой тепла в глубинах сердца и продолжая жить в тех с кеми мы ею поделились. Человек, если только дать ему соответствующее вдохновение, способен превозмочь любое гнетущее его бытие. Начав помогать кому-то одному, а не всем сразу, бездомных как голубей прикормить и вдруг однажды поверив в свои силы, обновленные надеждой, они распахнут души своей крылья, обретут свой путь уникальный и неповторимый для каждого как сама жизнь, и одна спасенная судьба несчастного через нас, может, отсрочит на время общую деградацию и нравственное падение общества, останется ли это просто мечтой или станет чудом?.. Люди инстинктивно бегут от негативных чувств, неприятных впечатлений, напоминающих о постоянной беде, о беде, которая всегда с нами; пожертвования на постоянные программы помощи воспринимаются как ассоциирование себя с бедой, с проблемой, с чужим несчастьем, с которыми боимся встретиться лицом к лицу, предпочитая уйти, отгородиться; от опасности расшевелить таящиеся внутри собственные страхи, тревогу и грусть. Тот, кто отзывается слишком агрессивно по поводу этих несчастных, скорее всего, как будто с а м испытывает страх перед собственной возможностью стать одним из них, боясь разделить их участь, поэтому старается всяческими мерами отгородиться или избежать встречи с ними, чтобы те не напоминали ему об этом. Мы замкнуто-самоизолированно занимаемся решением наших собственных проблем, - а тут ещё окружающие люди со своими (кажущимися будто бы маловажно-мелкими по сравнению с нашими) заботами и проблемами нам надоедают, у нас под ногами мешаясь тычутся... Чтобы нести о т в е т с т в е н н о с т ь, нужно знать, видеть и слышать, - мы же, не желая взвалить на себя груз бремени первого, отказываемся и от последнего, разучившись понимать нужды ближних людей. Даже помогая смертельно больному ребенку, человек хочет постоянно испытывать положительные эмоции, нацелен получить от этого для себя лишь занимательность, увлекательность, веселье и удовольствие (одни лишь благотворительные праздники, концерты, игры, базары, акции, корпоративно-высокосветские вечеринки с призывами гостям пожертвовать на что-то, сбор средств путем реализации "шоупрограмм", тусовки и проч.), и в этом есть опасность желать для себя лишь "к о м ф о р т н о г о м и л о с е р д и я", или же постоянной "развлекательно-увеселительной благотворительности", забывая про долг и человеколюбивое сострадание, игнорируя всё сопряженное с тяжелыми трудностями и риском социально-ответственных решений, испытывая страх за возможный провал и неудачу наших желаний "самому, лишь своими силами, полагаясь только на количество

174

вложенных ресурсов, совершить чудо", без веры и упования на Божью помощь, ведь судьба может распорядиться и по-своему. Конечно, не все способны на 100%-ое самопожертвование подобного рода, отдающее другим всего себя: превращение же благотворительности из акта самопожертвования немногих в совершение своего маленького чуда миллионами людей - вот тот средний золотой путь из "малых добрых дел" (если хоть один из тысячи не пройдет мимо задевшей сердце чужой беды, вдруг поймет, что и он что-то полезное попробовать сделать может и захочет принять участие в совершении этого чуда, ведь даже вода и то со временем понемногу камень точит)... В отличие от показных несерьезно-легкомысленных попыток некоторых лицемерно доказать самим себе и обществу свою якобы "щедрость", формально для "галочки", произвести фальшиво-формальное впечатление, для "внешне благопристойного вида", чтоб не "портить статистику". Либо в образе "ближнего" - мы видим лишь утилитарный "объект" нашего собственного удовлетворения, т. е. в отношениях с которым, зачастую неосознанно даже, присутствует своекорыстно-расчетливое стремление его использовать для воплощения на нём своих нереализованных подсознательных мечтаний, которых мы малодушно стыдимся и скрываем, лицемерным моральным эксгибиоционизмом, сублимацией истеричных мизантропов с неудавшейся жизнью, трансформирующих свои нежелательные, травмирующие и негативные переживания, ради снятия внутреннего напряжения, в различные, кажущиеся только лишь им одним, якобы "полезными", "конструктивными" и "востребованными" виды деятельности, или на ком можно экспериментировать ради личных амбиций и тщеславной выгоды, видя в ближнем - лишь обезличено-бездушное "средство", служащее как бы живым "лекарством" для подспудно-отвлеченных целей временного обманчивого самоуспокоения нашей прожженной совести, причем продолжая проводить неприкаянный порочный образ жизни во грехе. "Имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся" (2 Тим. 3:5), - а не из-за живого человеколюбивого сострадания, при неумении и собственном недостоинстве, такой вид расчетливой "доброты" становится продолжением издевательств подобно "п л е в к у в д у ш у " (и в нас самих в том числе, ведь никто не застрахован оказаться на их месте), вместо оказанного внимания, вместо милостыни - таким образом плюем в протянутую руку. Подобно объедкам со стола, костям, брошенным бездомным как "псам", - поскорее бы от них отделаться, пусть довольствуются тем, что дают. Ведь г р а м о т н о м у милосердию тоже надо поучиться, воспитать в себе "сердце милующее". "Быть милосердным к ближним значит оказывать им посильную помощь. Но чтобы оказывать помощь ближним, нужно, очевидно, начать с того, чтобы вовсе не обижать их, потому что в одно и то же время оказывать помощь и обижать или в одно и то же время давать и отнимать, одновременно продолжая грабить притесняя одних и откупаясь от угрызений совести подачкою милостыни другим, творя милостыню из неправедных прибытков, как всякий понимает, есть невозможное соединение в одно место двух противоположностей, ибо невозможно в одно и то же время быть белым и черным, горячим и холодным, идти вперед и назад. Следовательно, прежде чем быть милосердным к ближним нужно быть совершенно честным по отношению к ним, т. е. прежде чем помогать им из своего, не должно отнимать у них ничего из принадлежащего им. Причиняются обман и всякая несправедливость сотне людей, и за эту сотню обманутых и обиженных оказывается благотворение одному; наживаются неправедным образом сотни или тысячи рублей и тратятся на исполнение заповеди Божией о милосердии к ближним копейки или рубли! Люди как бы хотят делать Бога соучастником своих неправд и как бы хотят подкупить чрез отделение Ему из приобретаемого неправдами некоторого процента! Ясно, что такое милосердие к ближним есть суетный и жалкий обман самого себя" (По словам Е.Е. Голубинского). Как барскую "милость", бросаем малую горстку ржи, а сами спим на мешках добра. Или раз презрительно отшвырнув голодному человеку заплесневелый, черствый кусок-огрызок хлеба, или же отдав нищему рваную, изношенную, запачканную, непригодную одежду, лохмотья, запылившиеся обноски - и уже можно теперь отныне считать себя "великим и щедрым благодетелем"? Если остатками трапезы не смеешь угощать знаменитых людей, то как же осмеливаешься остатками умилостивлять Бога? Напомню, что всякое подношение - это осязаемое воплощение нашей отдающей себя жертвенной любви, дарственно преподнесенные в этом подарке-гостинце от простого, искреннего, чистого сердца и доброй совести, - в котором все мы сами, частица нашей души, тепло доброты, воплощены все наши лучшие приветливые чувства, символически предложенные

175

в дар тому, кого ценим и уважаем, своим беззвучным "внутренним словом" утверждающие благословение их жизни, атрибутивно выражающие глубокие и невысказанные переживания, своим образом воплощающие, отображающие и раскрывающие самые прекраснейшие, светлейшие, нежнейшие, наитеплейшие внутренние чувства; и если подарок-гостинец оказался негоден, то такова соответственно и наша "доброта", в котором передается наше, порой брезгливое, небрежное, отношение к человеку, ведь в каждом желанном даре символически заключен свой особый смысл: например, подаренный букет цветов (обладающих реальными свойствами красоты, изящества, нежности, приятности, напоминая о чем-то прекрасном, возвышенно-трогательном) - выражает нашу растроганность, умиление, утонченность и мягкость к кому-либо, и чем пестрее и пышнее букет - тем больше говорит он о многогранном разнообразии, утонченности и глубине наших чувств, щенок - пусть своей преданностью, ласковостью, любезностью, восторгом, вместо нас покажет какие сердечные переживания мы сами испытываем к его новому хозяину, какой радостью хотим его оделить; или пушистый котенок - своим нежным мурлыканьем сумеет сердечно выразить то, что не смеем явно сказать мы, и т.д. "Тот истинно милостивый, кто беседует со всяким сердечно, а не умом или устами, кто отдает всякому искреннее, сердечное почтение, нелицемерно, - словом, кто объемлет всех и носит всех любовью в сердце своем, презирая все вещественное, что становится препятствием в любви между им и ближним, - тот истинно милостив. Все жертвы и милостыни нищим не заменят любви к ближнему, если нет ее в сердце; потому, при подаянии милостыни, всегда нужно заботиться о том, чтобы она подаваема была с любовью, от искреннего сердца, охотно, а не с досадою и огорчением на них. Самое слово милостыня показывает, что она должна быть делом и жертвою сердца и подаваема с умилением или сожалением о бедственном состоянии нищего и с умилением или сокрушением о своих грехах, ибо милостыня, по Писанию, очищает всяк грех (Тов. 12,9). Кто подает милостыню неохотно и с досадою, скупо, тот не познал своих грехов, не познал самого себя. Милостыня есть благодеяние прежде всего тому, кто ее подает. Милостыня хороша и спасительна, когда соединяется с исправлением сердца от гордости, злобы, зависти, праздности, лености, чревоугодия, блуда, лжи и обмана и прочих грехов. А если человек не заботится об исправлении сердца своего, надеясь на свою милостыню, то он мало получит пользы от нее, ибо что одною рукою созидает, то другою разрушает. Благотвори бедному доброхотно, без мнительности, сомнения и мелочной пытливости, памятуя, что ты в лице бедного благотворишь Самому Христу, по писанному: понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25,40). Знай, что милостыня твоя всегда ничтожна в сравнении с человеком, этим дражайшим чадом Божиим; знай, что твоя милостыня есть земля и прах; знай, что с вещественною милостью непременно должна об руку следовать духовная: ласковое, братское с чистосердечною любовью обращение с ближним; не давай ему заметить, что ты одолжаешь его, не покажи гордого вида. Подаваяй, сказано, в простоте, милуяй с добрым изволением (Рим. 12,8). Скупец вещи ценит, а человека не ценит, которому вещи нужны; вещи жалеет, а человека не жалеет, хотя человек бесценное существо. Себе не жалко, а другому жалко; себя любит, а другого нет. Ибо кто станет протягивать руку без нужды? Когда подаешь просящему, который (кажется) не беден, здоров и по-видимому не заслуживает подаяния, отчего сердце твое пожалеет для него поданной милостыни, - покайся в этом, ибо и нам божественная Любовь подает блага свои, тогда как мы имеем их и без того довольно (иначе сами бы были нищими). Гордыня возбуждает в богачах презрение к нищим и злобу и готовность их стереть с лица земли, как будто они не по праву живут на ней и ходят по ней! О, друзья Бога моего, бедные нищие братья мои! вы истинные богачи по духу, а я истинно нищий, окаянный и бедный. Вы заслуживаете истинного уважения от нас, обладающих в изобилии благами мира сего, но нищих и скудных делами добродетели: воздержания, кротости, смирения, незлобия, искренности и сердечной теплоты к Богу и ближнему" (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). Как писал преп. Исаак Сирин: "А я говорю, что милосердый даже и тогда не истинно милосерд, если он еще не возвысился над простою (по-светски рассудочно-расчетливой) "справедливостью", то он не милостив, т. е. милостивый не только дает людям милостыню из своего собственного, но и с радостию терпит от других неправду и милует их. А когда препобедит справедливость милостынею, тогда увенчивается не подзаконными венцами праведников, но евангельскими венцами совершенных. Ибо подавать нищим из собственности своей, одеть нагого, любить ближнего, как себя самого, не обижать, не лгать — это

176

провозглашал и закон ветхий; совершенство же евангельского домостроительства повелевает так: «от взимающаго твоя не истязуй, и всякому просящему дай» (Лук. 6,30)". "Не подумай, возлюбленнейший брат, – вторит сему свят. Игнатий Брянчанинов, – чтоб заповедь любви к ближнему была так близка и легкодоступна к нашему надменному падшему сердцу: заповедь – высокодуховна, а нашим сердцем овладели (пристрастные) плоть и кровь; заповедь – новая, а сердце наше – ветхое. ...Я грешник, мрачный грешник, как ни взгляну в себя, всегда вижу смешение добра со злом. Кажусь я людям милосердым; но с точностью поверив себя, исследовав себя, нахожу в себе одну глупую личину милосердия. Милосердствует во мне тщеславие; милосердствует во мне пристрастие... милосердствует во мне кровь; но чтоб подвигала меня к милосердию заповедь Христова, всеобъемлющая, чистая, святая, – этого я не нахожу в себе. Моё сердце согласно быть (лицеприятно и своекорыстно) милосердым по движению крови; но быть милосердым по (жертвенному духу) заповеди Христовой для него – распятие... Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возьмет крест свой и по Мне грядет (Мф. 16,24)". И даже более того, это не они у нас обязаны "выклянчивать" скупую порцию нашей холодной "любви", - а, наоборот, это мы должны перед ними просить прощения за наше неумение их принять и полюбить такими какие они есть, какими их Господь послал в наш мир, особенно это касается детей-инвалидов со врожденными пороками!.. Вместо того, чтобы не оставлять надежд увидеть в каждом из людей своего Друга, породниться и доверчиво впустить часть чужой судьбы в жизнь свою. Вместо реальной с о д е й с т в у ю щ е й помощи вещами, лекарствами, продуктами и восстановлением документов, отправкой на Родину домой - суем деньги, словно хотим "откупиться" от мучений совести, ненужные тем, кто далек от цивилизованной жизни, в такой среде, где кроме бухла, бодяги да паленой браги на эти копейки ничего путевого не купишь, чтобы кардинально повлиять на изменение общей безвыходной ситуации; а потом ещё и обижаемся - "...вот, опять всё пропили, этакие лодыри, пьяницы да бездельники, теперь больше никому ничего не подадим!" ...«Что есть Милосердие? Милосердие есть любить (своих личных) врагов, благословлять проклинающих, добро творить ненавидящим, творящим нам напасть, изгоняющим нас, защищать гонимых и проч... Помни, что человек великое, дорогое существо у Бога, но это великое создание, по падении в грех, есть немощное создание, подверженное тысячам слабостей; люби его, почитай его, но и вместе переноси его немощи, слабости, страсти, проступки. - Люби ближнего своего – грешный грешного – как самого себя (Мф. 19;19). Немощи немощных носите, и таким образом исполните закон Христов (Рим. 15;1, Гал. 6;2). Велики эти слова: размысли о них глубже. Они то же значат, что слова молитвы Господней: Мы оставляем (прощаем) должникам нашим... Помни всегда, что ближний, кто бы он ни был (особенно) из христиан, есть член Христов (в настоящем или в будущем), хотя и больной, да ведь ты и сам больной и грешный, и всегда с уважением и любовью принимай его, от души беседуй с ним и угощай его и ничего не пожалей для него: ни пищи, ни пития, ни одежды, ни книг, ни денег, если он в них нуждается. Господь за него воздаст тебе. Мы в с е Его дети, и Он все для нас. Мы в с е грешники, а возмездие за грех – напасти, беды, скорби, болезни и смерть (Рим. 6;23). Чтобы избавиться от грехов, надо молиться, а чтобы молиться надо иметь веру и упование (не отчаиваться в людях)... Любовь христианская лучше предпочитает терпеть все внешние неудобства жизни, тесноту, отсутствие чистого воздуха, убытки, нежели из-за этих внешних и подобных неудобств допускать нетерпение, огорчение, раздражение, озлобление, ропот на стесняющих по нужде или по капризу характера, или по желанию пожить за чужой счет, на чужое спокойствие. Любовь все терпит и все переносит с ущербом для себя, для своей материальной и телесной жизни: ибо, где любовь, там благодать Божия и всякое добро, там спокойствие, там довольство. Христианин претерпевает все, только бы не лишиться благодати Божией, которая для него величайшее из благ» (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). Даже если они в чем-то лгут, от своего отчаянного горя и безвыходного положения пробуют "манипулировать", "давят на жалость" в своей мольбе, - значит не знают иного способа б ы т ь у с л ы ш а н н ы м и у черствых и каменносердых, это лишь повод для реализации индивидуального подхода и более глубокого участия в их судьбе. То, что среди десятерых нищих окажутся несколько обманщиков, – от нас много не убудет, если без лицеприятия окажем хоть малую поддержку каждому из них, а кому-то даже эта малая лепта окажется незаменимой помощью для выживания, и гораздо хуже заглушить в себе это стремление к взаимной заботе, этот огонек человечности. Злоупотребляющие нашим доверием корысти ради, не должны стать

177

причиной отказа в благотворении действительно нуждающимся, с надеждой что хоть кому-то наша помощь и окажется полезной, пусть примут её от нас лишь немногие, но это лучше чем никто. Человек волен, несмотря на оказываемую заботу, отказаться и выбрать гибельный путь, – но только не в нашем присутствии, когда до последнего будет протянута к ним рука надежды и доступна наша моральная и материальная поддержка. "Гораздо лучше для достойных простирать руку и недостойным, нежели, из опасения встретиться с недостойными, лишать благодеяния и достойных." (Свт. Григорий Богослов) “Милость – это когда делается добро недостойным, то есть тем, которые ничем у нас этого не заслужили: иначе не милость, а воздаяние будет. …Когда делается добро без всякой ожидаемой корысти от того, кто принимает его. Ибо любовь, плод которой есть милость, не ищет своего (1 Кор. 13:5): иначе будет торг или даяние взаймы.” (Свят. Тихон Задонский) Вместо активной помощи любому встреченному нуждающемуся, спросили бы ещё, подобно фарисеям: "...Кто согрешил, - он или родители его, что родился слепым?" (Иоан. 9:2), на что Господь ответил: "...Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы явилась на нем слава Божия" (Иоан. 9:3), - ибо во всяком нашем добром милосердном поступке от сердца, торжествует и прославляется прекрасное величие вечного Добра. И это нас не касаются их личные проблемы чем они болеют, или чем грешат, - но зато мы можем - или не можем, хотим - или не хотим что-то изменить к лучшему в их жизни! От этого многого не потеряем, зато приобретем несравненно более ценное - опыт жертвенной заботы, позволяющий сохранять человечность в морально трудных, жестких условиях, не превратиться в эгоцентричного индивидуалиста, а предпочесть общее благополучие - своему частному (воспринимая спасение ближнего необходимым долгом спасения (предупреждения) от собственной моральной девальвации и ради здоровья нрава общественного). Самый порядочный человек, когда он загнан в угол и доведен до отчаяния жизненными коллизиями, пойдет на любой подлог, подделку документов, обман - лишь бы выжить. И наш долг помочь ему, даже если он нас обманывает. Пусть лучше один лишний раз ошибемся, окажем заботу предположительно-"недостойному", чтобы не пропустить и не оставить никого из прочих вместе с ним обидно напрасно о б д е л е н н ы м, чем допустим вероятность того, что кто-нибудь из действительно нуждающихся будет обойден невниманием, - ведь даже из десятка жемчужин, одна окажется помутневшей, поцарапанной и расколотой, и из сотен одинаковых камней-гальки на побережье, можно отыскать случайно выброшенную прибоем жемчужину, или как наличие фальшивых алмазов, ещё не доказывает отсутствия настоящих... Их мнимое уродство и вынужденное пребывание в нищете - ещё не позволяет огульно обвинить их всех в намеренном лодырничестве и неисправимом тунеядстве, - но как раз именно такие маленькие, всеми оплеванные, униженные, слабенькие люди - напоминают нам, сильным, гордым и успешным, о необходимости существования более возвышенных незаменимых ценностей человеческой взаимопомощи, помимо корыстного стремления к наживе, славе, богатству, сии тяжкие наши грехи которые более достойны нашего осуждения, нежели лицемерно презирать просящих милостыню, обвиняя их в лени, будучи сами сребролюбивы и жадны. Может, как раз по молитвам этих юродивых - Господь помилует и нас грешных (по пословице: "нищий богатым питается, а богатый молитвами нищего спасается"). Жизнь не приемлет шаблонов, готовых рецептов выхода из трудной ситуации для уже попавших в неё. Не бывает всеобъемлющей и самодостаточной взаимопомощи, но она составима из малой посильной помощи каждого частного лица, принимая разные формы в соответствии с кругом личных интересов и дел, проявляемая сообразно особым обстоятельствам и рамкам собственных возможностей, и без этой социальной ответственности каждого в обществе невозможно эффективное создание никаких отдельных “специальных служб и ведомств”. Не осуждать и игнорировать их проблемы, прикрываясь занятостью или переадресовывая другим инстанциям, боясь быть разоблаченными перед самими собой в нашей неспособности разрешения данной ситуации, проходя безразлично мимо, перекладывая ответственность, чтобы этим занялись более способные, смелые и активные чем мы, когда в итоге не дождавшись помощи ни от кого они погибнут, оставленные всеми на произвол, и не прикрывать беспечность ссылкой на обязанности “уполномоченных служб”, а успеть помочь тем кто живет пока рядом, желая дарить радость другим, ценой отказа от чего-то своего, каких-то удобств, выделенного времени и усилий, не требуя награды взамен. “Самый главный момент моей жизни – это “теперешнее сейчас”. Самый главный человек в твоей жизни – это тот, который стоит с тобой рядом. И самое главное делание

178

– это то, которое ты можешь сделать сейчас для этого человека. И от тебя зависит, сделаешь ли ты ему добро или зло” (Митр. Антоний Сурожский). Лучше ошибиться так по любви, чем наверняка обидеть кого-то. “Лучше избыток доверия, нежели избыток подозрения. Ибо лишнее доверие - моя ошибка, а лишнее подозрение - обида ближнему. С оком подозрительным можно дойти до человеконенавидения.” (Свт. Филарет Московский) Как раз и необходима жалость для таких безвыходно несчастных, совершающих поступки от отчаяния и окружающего мрака, где нету ничего, кроме крика своей потерянной души к миру их не принявшему, чтобы они ощутили, что чьи-то души за них болят и кто-то желает им избавления. Через это и проявляется наша способность узнать цену отношений между людьми в таких бедствиях, сочувствуя тем чей опыт не дано разделить, там где самые большие страдания открывается возможность и для большей доброты – как основной движущей силы сохраняющей от саморазрушения человечество. Как увидеть в другом человеке то хорошее, что заложено в нем талантом изначально, способное принести добрый плод? Нищие - это не безымянные индивиды, нуждающиеся в кормежке, словно безличные единицы сухой статистики, а свободные люди, наделенные живой отзывчивой душой, требующие индивидуального душевного внимания и духовной поддержки прежде всего, нуждающиеся в личном уважении и доверии: тот невидимый народ, другое измерение, что для нас простых людей представляют бомжи - не только реальные люди, личности, образ Божий, но - также и д р у з ь я; нищие - на самом деле те же люди, что и мы, и они так же умеют дорожить той дружбой, что им дают; это очень важно, стать не просто спонсором, врачом, или кем-то еще, а именно д р у г о м; друг не всемогущ, но всегда может по-своему прийти на помощь, хотя бы просто побыть рядом, поговорить; один из самых дорогих плодов служения бедным тот, что обездоленные перестают быть одинокими, брошенными, не в физическом смысле, поскольку они остаются на улицах или в ночлежках, а в смысле личном, в смысле любви и доверия, у обездоленных появляется уверенность, что их жизнь и смерть (а это очень важно) кому-то дороги, что даже путь их угасания перед смертью они не пройдут одни... - просто побыть с ними рядом, чтобы хоть как-то скрасить, согреть лаской их жизнь и утешить тех, кто в горе, - разве это не важная цель? И эта помощь также включает в себя молитву, не только о себе, и о тех, кому мы здесь и сейчас помогаем, - но и о всех тех бездомных кто умер (поименно), тем самым молитва свидетельствует о нашем единстве с ними, как со своими братьями и сестрами и в вечности, мы включаем этих людей в свою общую большую любящую духовную семью навсегда... Так не отчаемся же за них бороться, не откажем им в надежде, не поскупимся поделиться с ними крохами нашего тепла, не побрезгуем окружить лаской, утешением и заботой их последние минуты на земле, наполним радостью и счастьем их последние оставшиеся мгновенья, с желанием поверить в возможность для них жизни до последнего вздоха, ведь большинству из них на самом деле даже не нужна ни наша скупая милостыня, ни деньги, как таковые, - но живое искреннее человеческое соучастие, понимание и проявление любви, держа за руку просто побыть с ними вместе до конца... - и тем самым взаимно обретем ответное тепло также и для самих себя, ибо всё в мире взаимосвязано (ведь и мы сами живем волей и вложенными надеждами тех, кто не отчаялся в нас)!.. Зачастую мы не властны подарить свободу от страданий, но можем оказать сострадательную любовь, до конца находиться рядом, утешая и облегчая участь по мере наших сил, жаждой сопричастности той вечнорастущей любви, надеющейся несмотря ни на что, не терпящей лицемерия, эгоизма и обмана, уничижающих ближнего, и чтобы увидеть которую необходимо движение навстречу друг ко другу, вникнуть и понять другого как самого себя, видеть события уже не со своей позиции, а с его. Равнодушие как и любое злодеяние нельзя оправдать часто субъективно и предвзято оцененным поведением другого человека (“сытый голодного не разумеет” – (посл.) ), превратно истолковывая его в угоду собственным подозрениям в обмане, чаще прикрывая этим нежелание помочь. Нередко дорога и ценна жизнь тех кому мы близко знакомы, но относительно ничтожна она у остальных “внешних”, безжалостно используемых нами лишь ради личных интересов и выгоды, не считаясь с их скудным положением, и во всех просьбах видя “корыстливую хитрость и лукавство”. Говорим о “недостоинстве” других, забывая о собственных недостатках, делая своё положение поводом к высокомерному угнетению менее “достойных”. “Мы даем полную свободу самооценке всего и всех. Так незаметно никого близкого не оказывается рядом с нами, не находим мы того, кто был бы достоин нашей любви: один грешник и недостоин любви; другой

179

иноверный или инакомыслящий; третий сам ископал себе яму, в которую впал, значит, достоин наказания. Где — суд, там нет любви.” (Архим. Иоанн (Крестьянкин) ) “Что тебе до их немощей и недостатков! Наблюдай за собою, чтоб тебе не иметь недостатка в любви.” (Свт. Игнатий Брянчанинов) Вместо лечения и выявления причин неблагополучия, начинаем унижать и придираться к недостаткам самих несчастных попавших в беду, а как бы мы себя повели на их месте от безысходности, ведь не всем даны равные возможности (физические и интеллектуальные), с разным характером и силой воли, различными призваниями и талантами, и многие без взаимопомощи выжить не смогут, быть вместе, чтобы не пропасть поодиночке. Прежде всего надо укротить в самих себе превозношение и гордыню, мешающую за покровом слепого осуждения заметить глубокую рану в жизни другого человека, приведшую его на этот скорбный путь, строить общее единство на основе взаимоуважения и через признание ценности каждой отдельной личности, осознании свободы другого. Как без должного ухода развиваются многие заразные болезни, так и без заботы о каждом в обществе оно разлагается, отсутствие сострадания – одна из болезней общества. Сами эти явления бездомности, беспризорности и сиротства – не только их частная вина и личная трагедия, но последствие общего равнодушия и нелюбви в семьях и целом обществе, социальной незащищенности и нестабильности, вследствие отсутствия скрепляющей точки опоры семьи, личной ответственности за судьбы своих родных и детей, и взаимоподдержки со стороны близких и окружающих. Всякая "ценность личности" (чье онтологически имплицитно-подразумеваемое понятие лежит первичноданным источником в основе любой нравственной нормы, направленной на защиту и сохранение её прав) - неотчуждаема, непреложна и абсолютна, пока существует сам субъект, к которому она изначально присуща; в отличие от относительно-назначаемой произвольной "цены" наших вторичных сторонних оценок. Никакая внешне-субъективная негативная интерпретация фактов их жизни или равно как и их индивидуальные дурные проступки, - ничуть не умаляют аксиологической и онтологической ценности, как подлинного свойства, их личности (отделяя оценку производных действий частной воли, которую мы можем осудить, от сущностной оценки самой личности как "образа Божия" ("ненавидеть грех, но любить грешника" (Прп. Исаак Сирин), "Осуждать значит сказать: такой-то лгун, гневлив, блудник. Вот сей осудил самое расположение души его, произнес приговор о всей его жизни, говоря, что он таков-то, и осудил его, как такого." (Авва Дорофей), "Нет большего чуда, как любить грешника в его падении." (Прп. Силуан Афонский) ), не давая нам личного "права" предосудительно считать навсегда "потерянными для общества", отказать им в надежде спасения и исправления, а также одинаково судить о вынужденно находящихся в неравных с нами обстоятельствах (даже если эту ценность нам не удалось для себя обнаружить, по причине нашей невосприимчивости к переживаниям других (чужая душа - потемки (посл.), глубина неисследимая, "...великая бездна сам человек... волосы его легче счесть, чем его чувства и движения его сердца" (Блаж. Августин) ), естественно-эгоистичной ограниченности "на себе одном"). Здесь требуется осторожность и чуткость души, потому как часто бывает, что именно эти нелюбимые, тяжелые люди больше всех нуждаются во вспомоществовании и внимании, которые как раз наиболее важны именно им, самими условиями образовавшими в них особую восприимчивость, по сравнению с теми, к которым и так хорошо относятся и все любят. Считая кого-то "ничтожным" (ведь жалость проистекает из добросердечной любви, увидевшей в ближнем человеке особую ценность, достойную стать объектом её нравственного приложения), делая этическую сторону менее важной формальных норм, игнорируя её онтологическое богатство, метафизическое превосходство над безличностно-нейтральными предметами, влияние на социокультурную жизнь, сознание и развитие личности, в которой только и обретает свою значимую ценность, и наличие которой связано с неизбежностью проникновения в поле этического выбора, исход коего решающ для каждого из нас (нравственность с необходимостью предполагает свободу личного выбора человека, в отличие от низших типов животных, способного им воспользоваться, за который он несет ответственность (вины и покаяния или заслуги и вознаграждения) и только благодаря которому реализуется добрая или худая его мораль). "Между тем есть люди, которые дошли до такой жестокости, что не только не жалеют, не плачут и не облегчают несчастий, а часто даже оскорбляют бедняков и говорят, что они терпят это заслуженно. Почему, скажи мне, они заслуживают этого? Потому ли, что они хотят питаться, а

180

не голодать? Ты порицаешь его за праздность, а он тебя еще и за дурные дела, за то, что ты грабишь, лихоимствуешь и разрушаешь дома других. А ты не ленишься, предаваясь удовольствиям? Не занимаешься ли часто делом, худшим всякого бездействия, грабя и притесняя других, предаваясь любостяжанию? Лучше было бы, если бы и ты предавался такой праздности, потому что так предаваться праздности гораздо лучше, чем заниматься любостяжанием и грабить. Скажи эти самые слова самому себе или, еще лучше, позволь нищему смело сказать их тебе: изумляюсь, что ты, будучи здоров, предаешься лености и не делаешь ничего из того, что повелел Бог... Но он большей частью лжет и обманывает? Но и за это он достоин сожаления, что впал в такую нужду, что даже и такого дела не стыдится. ...И как же ты сам, когда молишься, хочешь быть услышанным? Кто презирает находящегося в скорбях и не дает ему из собственных средств, как может желать получить что-либо из благ, не принадлежащих ему? ...А ты трудясь ли имеешь то, чем обладаешь? Не получивши ли в наследство от отца? А если даже и трудишься, неужели из-за этого упрекаешь другого? Но он обманщик. Что ты говоришь? Ради какого-нибудь куска хлеба или одежды называешь его обманщиком? Но он тотчас же, говоришь, продает полученное. А ты всеми своими средствами распоряжаешься хорошо? Да и неужели все бедствуют от праздности? Никто от кораблекрушения? Никто от судебных тяжб? Никто от воровства? Никто от болезни? Никто от смелых предприятий? Никто от других несчастных случайностей? Между тем едва только мы услышим, как кто-нибудь жалуется на такие несчастия, громко сетует и, всего лишенный, взирает на небо, - тотчас же называем его плутом, обманщиком, притворщиком. Не стыдно ли тебе называть кого-нибудь плутом? Уж не давай ничего, и не порицай бедняка. Но он имеет, скажешь, и притворяется только бедняком. Это твоя вина, не его; он знает, что подходит к людям жестоким, скорее к зверям, нежели к людям, и что, если даже будет говорить жалкие слова, никого не тронет; поэтому самому и вынуждается принимать на себя жалкий вид, чтобы тронуть состраданием твою душу... О, жестокость, о, безсердечие, о, безчеловечие! Если видим бедняка, подходящего с благородным видом, - это, говорим, обманщик, и подходит так, чтобы его считали человеком из знатного рода; а если видим нагого и одетого в лохмотья, и того осуждаем... О, безстыдное зверство! Если хочешь, дай; если не хочешь, прогони. Зачем ты жалок и несчастен? Зачем ты и сам не жалеешь, и желающих того отвращаешь? Но для чего, скажешь, они обнажают изувеченные члены? Из-за тебя; если бы мы были сострадательны, им не было бы нужды прибегать к таким средствам; если бы они с первого разу склоняли к милосердию, то не употребляли бы столько хитростей. Кто так жалок, чтобы иметь желание во всеуслышание жаловаться на свою судьбу вместе с обнаженной женой и детьми? Не хуже ли это всякой бедности? И так несчастные не только не находят с нашей стороны сострадания, но даже порицаются нами, как безстыдные. Ты, если грабишь, не безстыден; а тот, если умоляет о хлебе, безстыден? ...Всякому "просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся" (Мф. 5:42). Тебе не велено ни обвинять за праздность, ни порицать за нечестие, ни укорять за леность, а облегчать бедность, спасать в несчастии и простирать руку помощи лежащим. Итак, не любопытствуй о жизни и делах, собираясь дать милостыню; ведь это верх непристойности из-за какого-нибудь одного куска хлеба исследовать всю жизнь. Хотя бы просящий был убийцей, хотя бы разбойником, или кем бы то ни было, ужели он кажется тебе недостойным куска хлеба, или нескольких монет? Владыка твой заставляет солнце восходить над ним, а ты считаешь его недостойным даже ежедневной пищи? Милостыня потому так и называется, чтобы мы подавали и достойным, и недостойным. Если мы будем разбирать и разузнавать недостойных, то и достойные, пожалуй, нелегко попадутся нам; а если будем подавать и недостойным, то несомненно и достойные, и равные со всеми ними попадут в наши руки. Если мы станем расследовать достоинство и быть строго взыскательными в отношении к нашим сорабам, то и Бог сделает с нами то же самое; и стараясь требовать отчета у сорабов, сами лишимся Вышнего милосердия. Тому, кто показывает дружелюбие, нужно не отчета в жизни требовать, а облегчать бедность и восполнять нужду. Итак, когда ты увидишь нищего, не проходи мимо, а тотчас же подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы был на его месте" (Свят. Иоанн Златоуст). ...Помогать-то тоже надо умеючи и рассудительно, их "неблагодарность" - ещё не говорит о том что они все там поголовно "сволочи", но скорее виной тому наш собственный непродуманный подход, медвежья услуга; благотворить могут и призваны в с е - и богатые, и бедные, ибо милость измеряется не количеством денег, но к а ч е с т в о м душевного тепла и заботы, жертвуемых ради ближних, г л у б и н о й живого со-участия в судьбе обездоленных,

181

человеколюбивое сострадание доступно каждому, - а способ помощи зависит исключительно от богатства воображения... О примере подлинного гуманного с о у ч а с т и я поведал Митр. Антоний Сурожский: "...Один нищий мне сказал, что никогда его никто не одарил так богато, так щедро, как этот человек, который ему не дал ничего, но признал в нем р а в н о г о себе человека, снял перед ним шляпу, объяснил, почему он не может ему помочь, и попросил у него за это п р о щ е н и я. Он как будто никакой заповеди и не исполнил: нет заповеди, как отнестись к нищему, когда нечего ему дать. Но он его одарил самым богатым даром: он его убедил, он ему доказал, что он — человек, что к нему можно отнестись, как к самому знатному: перед ним снять шляпу, перед ним извиниться, с ним говорить, как с равным... Можно было бы даже больше сказать. Н и щ и е — э т о н а ш и г о с п о д а (т. е. бедные, нуждающиеся люди - это спасение для людей богатых от своей черствости и жесткости, возможность проявить свою человечность, испытать свою добродетельность, чтобы в трудных обстоятельствах открылось насколько достойны ли мы носить звание Человека или же нет... и каждый нуждающийся человек - как н а д е ж д а спасения богатых от порабощенности маммоне, через милостыню и благотворение Прим. Авт.), и мы обладаем богатством только для того, чтобы им служить, это богатство в наших руках — не наше, но нам поручено им распоряжаться так, как Бог распорядился бы: давать, чтобы ничего не прилипало к рукам, чтобы мы ничего не считали своим, чтобы мы считали, что все, что у нас есть, все без остатка принадлежит тому, кому это нужно. Вот пример с комментарием о том, что исполнение заповедей Христовых — не просто дело выполнения закона, а нечто больше: это проявление Христовой заботы и Христовой любви к тем, кому она нужна, без разбора, не ставя вопроса, достоин ли этот человек, не ставя вопроса: не обманщик ли он? — за это о н ответит, а м ы ответим за то, как мы с а м и к человеку отнеслись..." Нашей субъективной оценкой их внешних страданий (ведь нельзя полно судить о не пережитом самими, но даже когда многие из них внутренне всё-таки продолжают надеяться, для которых уделенная минута подаренной ласки и тепла будет долгожданным мгновеньем счастья), “покрывая” своё право решать за них – оставить жить или любыми способами избавиться, причем как выгоднее нам самим, не спрашивая мнения наших “бессловесных” жертв (подобное насилие считая даже “гуманным, чтобы не мучились напрасно”), снимая функцию социальной заботы и попечения с общества, поддерживающую нравственное и совестливое начало в людях. И эта взаимоответственность в том, чтобы обеспечивать права тех, кто в силу своей слабости, беспомощности против притеснений, не имеет сам возможности за них постоять. Это не “напрасная растрата средств”, ведь если бы всех интересовали только свои заботы, то смогли бы мы без посторонней помощи достичь всего того, что имеем (включая воспитание, образование и т.п.), и кто позаботится, если сами окажемся в беде? Расцвет добра происходит не за счет истребления “неугодных”, а через взращивание в нас самих милосердного чувства, стремление помочь им, установление связей, как возведение “мостов” между этими двумя мирами социально противоположных друг другу, но, тем не менее, являющихся трагически неотъемлемой частью (“дном”) целого общества. Наше неумение общаться с подобными людьми, вовсе не отменяет общую нужду в таком общении; иначе чего стоит такая благожелательность только к внешне выглядящим благопристойно, а узнав подробности их скрытых недостатков – безапелляционно начинаем презирать, подобным отношением став хуже тех, кого осуждаем (таким образом, вскоре каждый встречный воспримется “помехой” осуществлению наших планов, пока под конец не останемся в гордом одиночестве на “вершине” своей самоправедности, когда реализация теорий окажется важнее простого чувства взаимопомощи, в слепоте заблуждений, принимая страдания ближних за нечто малозначимое, лишнее беспокойство, отвлекающее от более актуальных размышлений над “высокими истинами” или “глобальными проблемами”). Наше корыстное, коммерциализированное "добро" (которое мы привыкли мыслить в рамках контрактно-выгодных отношений) - как особая "привилегия", доступная лишь тем, кто может дорого за неё заплатить, иначе такой обездоленный перестает быть в наших глазах полноценной личностью, став негодным "товаром", бездушной "вещью", но уже не право имеющим человеком. Требуя столько чрезмерных проверок, придирчивого сбора доказательств, зачастую трудноисполнимых подтверждений степени “достоинства и благонадежности” (или “неполноценности”) облагодетельствуемых нами; или же поступая подобно тем, которые утопающего из воды не извлекают, пока от него обещаний вознаграждения не услышат,

182

уподобляемся тем, кто не будут помогать доколе не услышат прежде слов благодарности в ответ, т. е. ожидая прежде некую мзду, это как с тонущего и отчаянно вопящего в агонии, прежде его нами спасения, вперед цинично хладнокровно истребовать платы как за некую "услугу", попонятиям, что "никто бесплатно никого просто так спасать не будет!". А в итоге большую часть просящих вышвыривая вон, оставив лишь малую горстку “подходящих”, выискивая более “удобных” или лицеприятно лишая и отбирая блага у одних, чтобы “облаготворить более достойных”, отвергая тех, кто уже есть рядом, считая проблемы которых малозначительными, тем самым делаем свои “подачки” морально ничтожными (так же как бить по лицу плачущего, чтобы он замолчал и не действовал плачем на нервы, не разбирая причины его слез). При отсутствии в сердце искреннего соучастия, бескорыстного благоговения и почтения перед личностью каждого подобного нам нуждающегося человека, которая дорога и бесценна, когда в нашем понимании не будет более “безнадежных”, а всякому станет без лишних условий (“если бы он был таким-то, тогда, может, я бы и…”) доступна помощь и поддержка, веря что пока живы не всё ещё потеряно. Превращая изначально благие посылы в продолжение расчетливости ради эгоистичной выгоды, не сумев перебороть прежние привычки назначать всему свою цену (за которую можно купить или заслужить “благосклонность”), даже цену своей “доброте” как некоей возмездной “услуге в долг”. И этим, изначально священно-благородный смысл человеколюбивого дела благотворения десакрализуя и извращая в крайне-расчетливом утилитаризме, низводя на низший уровень мелких сиюминутных интересов и корыстных прибылей, за суетой которых затмевается его подлинно-глубокое и нравственно-важное значение. Не зарабатывайте на нем, не ищите в нем того, чего в нем нет, не приходите к нему как к неизлечимо безнадежному больному, не создавайте неудобоисполнимых условий, в которых он будет вынужден отращивать ласты вместо рук и ног - окажите помощь адекватную его состоянию и дайте ему работу по силам; не кормите систему, в которой он живет, накормите лично его - знаниями, навыками, умениями и главное - дайте ему возможность встать на ноги самостоятельно. “Все жертвы и милостыни нищему не заменяют любви к ближнему, если нет ее в сердце.” (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский) "Когда спросили Господа: а кто мой ближний? (Лк. 10:29), определил Он ближнего не таким образом, как определяли его Иудеи, назвал не кровного родственника и не согражданина, и не прозелита, не обрезанного подобным же как они Иудеи образом, не исполняющего один и тот же закон, но выводит в Своей речи некоторого человека, из Иерусалима шедшего в Иерихон; об этом человеке свидетельствует Он, как он был изрублен разбойниками, полумертвым брошен на дороге, как мимо него прошел священник, не обратив на него никакого внимания, как посмотрел на него небрежно левит, а у Самарянина, презренного, отступного, как он нашел себе милосердие. Не прошел этот подобно тем мимо, а подошел к подвергшемуся нападению, снабдил его тем, в чем он при своих страданиях нуждался: маслом, повязками, вьючным животным; деньги за постой в гостинице за него частью заплатил, частью обещал заплатить. "Кто из этих троих, - спрашивал затем Господь, - по отношению к потерпевшему такое злоключение был ближним?" Так как вопрошавший отвечал: "Тот, который оказал ему милосердие", - то Господь сказал ему: иди, и ты поступай так же (Лк. 10:36-37), потому что любовь собою порождает благотворение. ...А кто этот друг Божий? А ты не суди о сем, кто достоин и кто недостоин (твоей благотворительности). Может случиться, что, выбирая достойнейших, ты и ошибешься. Если же кто на этот счет сомневается, то лучшим пусть находит он недостойному добро оказать ради достойного, чем осторожность соблюдать по отношению к менее достойным и заподозрить старательного. Твои разборчивость и взвешиванье, кому по всей справедливости приличествует твое даяние и кто не достоин его, делают возможным, что ты и о некоторых из друзей Божиих вознерадишь. Но за это возмездием служит вечное наказание огнем. Оттого же, что сподряд всем нуждающимся ты даешь, происходит, с необходимостью, что и тех привлекаешь ты в круг своих благодеемых, которые могут исходатайстовать тебе спасение у Бога. Не суди, следовательно, чтобы самому тебе не быть судимым; какою мерою мерите, такою и вам будут мерить, мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною тебе будет возвращено (Мф. 7:1-2; Лк. 6:37-38). ...Радостный благодетель есть тот, кто радуется, раздавая, и не скупится подобно (богато) сеющему, чтобы богатую и жатву снять; дает он без ворчливости, без брани и печали, участливо; это истинная благотворительность. Но еще лучше этого тот, о коем Господь в другом месте говорит: Всякому, просящему у тебя, давай (Лк. 6:30). Такая щедрость поистине Богу свойственна. Вот учение о совершеннейшем: не ожидать просьбы, а самому того отыскивать, кто достоин благодеяния. Открой сердце твое для всех, не

183

отвращая презрительно взоров твоих от тел их, ни к старости их не относясь немилосердно. Если и очень беден кто-либо из них или уродлив, или болен, не питай в твоей душе досады и не отворачивайся от него. Все это представляет собой лишь со вне на нас наброшенное одеяние; это есть лишь орудие нашего вступления в мир, дабы мы в этой общей школе могли меж собой обращаться... К чему после этого для Бога обнаружение еще каких-нибудь иных тайн любви? За каждого из нас предал Он Свою, стоющую всей вселенной жизнь. Он желает и от нас пожертвования этого друг за друга. А если мы обязаны жизнь свою слагать за братьев и желаем войти в этот союз со Спасителем, то стоит ли нам скряжнически у себя удерживать то, что принадлежит этому миру, что собою представляет нечто нищенское, чуждое (нашему существу) и бренное?" (Свят. Климент Александрийский). Не идеализировать одних и выгораживать других, а уметь понимать и принимать их всех такими какие они есть, никто не совершенен, у каждого свои недостатки, надо уметь подниматься над ними, более чувствовать человеческое несчастье, чем их падения и ошибки, чтобы они (нередко обусловленные безальтернативностью существования) полностью не затмили от нас того тонкого подхода к неповторимой личности ближнего как к сокровенной тайне, в которой сокрыт особый внутренний мир, не заставили потерять надежду на его исправление, но наоборот вызвали бы большее попечение о таковых ещё живых находящихся с нами и заставили увидеть нас объединяющее, прощая взаимные обиды. Зачем, если есть пока возможность, отказываться от добрых чувств под надуманными предлогами? “Нужно научиться, встретив человека, не рассматривать его только по отношению к себе самому, то есть: страшно ли мне от него, выгодно ли что, нравится ли мне человек, а посмотреть на него с совершенно открытым умом и сердцем, как на явление… Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться его дарами или его личностью — только глядим и изумляемся той красоте, что нам открылась. Такая любовь говорит другому: ты так драгоценен, так прекрасен, так много значишь для меня, что я не имею никакого права тебя ограничивать, кромсать, уродовать. Я всеми силами своего существа буду служить тому, чтобы ты развился в полную меру своих возможностей; я не буду преградой стоять на твоем пути, а буду только следить за тем, чтобы ты не оказался недостойным себя самого, чтобы ты стал в полной мере той красотой, тем чудом, каким ты можешь быть.” (Митр. Антоний Сурожский) “Если вы любите любящих вас, какая вам за то благодарность?” (Лук. 6;32). “Любовь не только к брату своему единоверному, но и к неверным и врагам своим милосердна и не может не благотворить всякому, кого бы ни увидела требующим благотворения.” (Свят. Тихон Задонский) Любовь не ищет своего, вменяя себе в бесчестие, когда не может избавить от бесчестия кого любит, ища полезного для всех независимо от положения, их нравственности и т.п.. Им-то как раз и нужно наше милосердие, ибо зачем лечение уже “здоровым”? Милость, желание блага ближнему и доброта, как раз и нужны “недостойным”, чтобы терпеть их недостатки, а достойным вряд ли так нужна наша жалость... Мы не желаем (или утратили способность?) ни понимать, ни прочувствовать боль чужого горя, когда кто-то корчится в муках от голода, а мы стоим рядом сытые и довольные, – главное что страдаем не мы, - ни разу не испытывали всю тягость мук тех, кого обижаем. Считая главным быть лишь самим здоровым и успешным, отгородившись от прочих забот неким психическим “защитным барьером” своего хрупкого герметичного уютного мирка от жестокости мира окружающего, словно закрывшись в "глухой скорлупе", и когда не важно, что кто-то совсем рядом в полной безнадеге день за днем из последних сил пытается бороться за своё бедное существование, из-за этой крайней нищеты своей, из-за этой беспомощности жизни, из-за этого неимения вещей ничтожнейших, у которых никакие силы и “барьеры” не выдержали под неумолимым напором трагических обстоятельств, на пути которого не оказалось ни одного смелого неравнодушного, способного отважиться спасти и защитить такой же хрупкий мирок другого человека, когда разрушился их прежний уют, разбились их трепетные надежды на счастье, которым даже самое малое оказанное внимание стоит так дорого, какова же цена нашей любви и кто же протянет руку помочь? «Если придет бедный, имеющий нужду в хлебе, тысяча у тебя упреков и клевет, обвинения в праздности, злословия, оскорблений, насмешек… не в лености должен ты упрекать, но подавать руку помощи, не нравы осуждать, а утолять голод. Мы попрекаем бедных праздностью, которая часто заслуживает и извинения, а сами часто делаем

184

такие дела, которые хуже всякой праздности. Если даже нищий лицемерит, то лицемерит скорее от нужды и бедности, истинная милостыня тогда и бывает, когда она оказывается грешникам; милосердие в том и состоит, что милуют не тех, которые исправны, а тех, которые согрешили, когда увидим кого-нибудь страждущего - он имеет право (на помощь) уже потому, что страждет. И почему ты, будучи сам человеком, не хочешь сообщаться с людьми, но ищешь пустыни среди городов, и не думаешь, что Господь твой вкушал пищу с мытарями, беседовал с блудницею, распялся с разбойниками и обращался между людьми, но, предаваясь гордости и надменности, перестаешь быть человеком? Какое же можем иметь оправдание или извинение, если наши предки питали на свой счет живших вдали от них, и сами ходили к ним, собирая грозды странноприимства добрым расположением, любомудрием, услужливостью, ласковостью, трудами, угождением, любовью, заботливостью, усердием, всецелою предупредительностью, а мы отгоняем и тех, которые из других мест прибегают к нам, и делаем об них строгие разыскания, зная притом, что сами мы виновны во множестве грехов? Если бы Бог стал так же строго исследовать наши дела, как мы – бедных, мы не получили бы никакого прощения, никакой милости. "Каким судом судите", говорит Писание, "таким будете судимы" (Мф. 7:2). Будь же человеколюбив и снисходителен к сорабу, прости ему прегрешения, сколь ни много их, и будь милосерд, дабы и сам ты удостоился того же. Мы не можем исследовать образ жизни других и знать, какие такой-то сделал грехи? Если бы Бог повелел разведывать чужие личные грехи бедных, взвешивать достоинство самой личности нуждающихся, придирчиво требовать от них объяснений и тщательно исследовать нравы их, тогда не стали ли бы роптать многие? - то не окажем милости ни одному человеку, но из-за такой неуместной пытливости останемся бесплодными, никому не подадим помощи, и будем трудиться без всякой пользы и напрасно. "Раздаватель ли, раздавай в простоте; благотворитель ли, благотвори с радушием" (Рим. 12:8). Поэтому прошу вас, оставив эту неуместную пытливость, подавайте милостыню всем нуждающимся...». (Свят. Иоанн Златоуст) “Творящий милостыню… не делает различия между злым и благим, между праведным и неправедным в потребностях телесных. Но всем равно разделяет, соразмерно с нуждою; хотя добродетельного, за благое расположение воли его, предпочитает порочному.” (Преп. Максим Исповедник) Нередко собственным жестокосердием не помогаем бедному в отчаянной нужде, этим толкая его на преступление от безысходности, сознательно закрываем пред ним возможности перемены к лучшему, а потом ещё самодовольно и судим, сетуя что все такие нищие – наглые “тунеядцы” и закоренелые “преступники”, хотя одной из причин их пороков была и наша вина. Скорее их нищета – это отражение бедноты нашей совести, не уделяющей посильную милостыню от нашего богатства и достатка. Главное дело обратившемуся за помощью к нам человеку – скорее оказать самое необходимое, помогать не интересуясь, откуда тот взялся (не видя в каждом незнакомом лишь потенциального "неблагонадежного", “врага” и “преступника”), даже если без недостающих документов и справок, понимая что он реально в ней нуждается, иначе бы не пришел. “Милосердие есть пристань для нуждающихся, а пристань принимает всех потерпевших кораблекрушение, злые они или добрые, все, кто в опасности имеют возможность спастись в пристани.” (Свят. Иоанн Златоуст) "...Больше всего почтим здесь заповедь и увещания слова Божия. Какая же это заповедь? Посмотрите, как постоянно внушают ее мужи боговдохновенные, и как она близка их сердцу. Не так они возвещают ее, чтобы раз или два поговорили что-нибудь о бедных, и потом отступились; не так, чтобы одни упоминали о милосердии, а другие нет, или некоторые говорили о нем больше, а другие меньше, как будто бы оно не было важным и крайне нужным предметом. Нет, они все, и каждый в особенности, почитая эту заповедь главной, или одной из главных, с ревностью побуждают нас к исполнению ее то увещаниями, то угрозами, иногда упреками, а иногда и похвалами милосердым, и все это для того, чтобы непрестанными напоминаниями об этой заповеди усилить ее действие в сердцах наших. Сказано: страсти ради страдания нищих и воздыхания бедных, ныне восстану, говорит Господь (Пс. 11:6). И в другом месте: восстань, Господи, Боже мой, вознеси руку Твою, не забудь угнетенных (Пс. 9:33). И еще: не забывает вопля угнетенных; не навсегда забыт будет нищий (Пс. 9:13,19); очи Его на нищего зрят (Пс. 10:4); а такое призрение лучше и превосходнее, нежели приникновение веждей. Но может быть, скажет кто-нибудь, что здесь говорится о нищих и убогих, неправедно притесняемых. Не спорю; но и это самое должно побудить тебя к человеколюбию. Если так много печется Господь о

185

бедных, когда их обижают; то конечно еще больше наградит тебя за них, когда они получают от тебя благодеяния. Кто ругается над нищим, тот хулит Сотворившего его (Притч. 17:5); то пекущийся о творении чтит Творца. Опять, когда ты слышишь слова: богатый и бедный встречаются друг с другом: того и другого Господь создал (Притч. 22:2), то не думай, будто Господь создал одного нищим, а другого богатым для того, чтобы ты еще больше мог нападать на нищего, ибо неизвестно, от Бога ли произошло такое разделение. В этих словах Писания показывается только то, что и нищий, и богатый равно созданы Богом, хотя и неодинакова внешняя их участь. Пусть это подвигнет тебя к состраданию и братолюбию, и если б когда при взоре на свое богатство ты возгордился, то пусть мысль об общем Создателе смирит тебя и введет в пределы скромности. И опять милосердием и правдою очищается грех (Притч. 15:27). Итак, очистим себя милосердием, отрем этим прекрасным злаком нечистоты и скверны душевные и убелимся, одни — как волна, другие — как снег (Ис. 1:18), по мере благосердия нашего!" (Свят. Григорий Богослов). "Как богатеет мир бедствиями и скорбями! Надобно, чтобы не меньше богатели чада Божии чувствами и делами милосердия: подобно сему представляемые от земной жизни иные благовременно в смиренном самопознании открывают, а иные поздно усматривают, что они скудны подвигами и добродетелями, что не стяжали довольно веры и любви к Богу и к ближним, не довольно укрепились в молитве к Богу и за ближних, не совершили достаточных подвигов воздержания и самоотвержения или страдания за истину, которые отверзли бы для них одну из обителей небесных. Кто хочет обогатиться, тот часто размышляет о способах приобретения. И тот, кто хочет обогатиться милосердием, также имеет нужду часто размышлять о приобретении сего сокровища нетленного и некрадомого. Евангелие, или лучше, Сам Христос Спаситель говорит о милосердии многократно и многообразно, и это, без сомнения, соответственно с потребностью поучаемых. Он видит людей, только начинающих искать пути спасения и блаженства и, пользуясь возбудившимся желанием спасения и блаженства, на сем грунте сеет семя учения о милосердии. Блажени милостивии: яко тии помилованы будут (Мф. 5:7). Видит души, способные к возвышенным чувствам и, чтобы научить их милосердию и благотворению бескорыстному, великодушному, простираемому даже на врагов, указует им высочайший образец. Будите милосерди, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть (Лк. 6:36). Яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Мф. 5:45). Видит людей, которым некогда подумать о делах милосердия, потому что их время слишком занято многодельной праздностью и праздной деятельностью, строгим исполнением законов современной роскоши в одежде и убранстве, пиршествами, увеселениями, которые тем глубже дремлют духовно, чем более возвышена деятельность их чувственной жизни, для пробуждения которых, следовательно, надобно сильное средство, и таким средством употребляет притчу, в которой представляет для них зеркало настоящего и будущего. Входит в дом к человеку, любящему гостеприимство, и угощение обращает в учение милосердия. Егда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя; и блажен будеши, яко не имут ти, что воздати, воздаст же ти ся в воскрешение праведных (Лк. 14:13-14). Кто есть ближний мой? (Лк. 10:29) - и дабы показать, что сие мнимое недоумение совсем не требует умственного исследования и разрешается просто сердцем, притчей представляет в предмет человеколюбия странника, поверженного на дороге, обнаженного и израненного разбойниками..." (Свят. Филарет Московский (Дроздов) ). "Кто оказывает милость, тот дает взаем ближнему. Трать серебро для брата и друга и не давай ему заржаветь под камнем на погибель; располагай сокровищем твоим по заповедям Всевышнего, и оно принесет тебе более пользы, нежели золото; заключи в кладовых твоих милостыню, и она избавит тебя от всякого несчастья" (Сир. 29:1;1315). "Земледелец, имея надежду, что семя его, брошенное в землю, принесет ему больший плод, чем посеяно, не перестает сеять. Но несмысленные же, глупые люди... думают, что только то имение не погибает, которое истрачено на видимое, то есть на суету и прихоти мира сего. Потому они и сами не на милостыню, но на плотские похоти тратят имения свои, а над теми, которые расточают и дают убогим, смеются" (Свят. Тихон Задонский). "Когда даешь, давай щедро, с озаренным радостью лицом. И давай более просимого. Не делай различия между богатым и бедным. Не доискивайся, достоин он или недостоин. Пусть для тебя все люди будут равны, тогда и недостойных ты можешь привлечь к добру. Господь вкушал пищу за одним столом с мытарями и блудницами. Он не удалял от Себя недостойных, и таким образом привлекал всех. Поэтому уравнивай всех людей, даже неверных и убийц, деланием добра и оказанием чести и в каждом умей видеть твоего брата по естеству, даже если он по незнанию

186

уклонился от истины" (Преп. Исаак Сирин). "Давай что имеешь; ибо Бог не требует сверх сил. Ты дашь хлеб, другой - чашу вина, иной - одежду, и таким образом общим сбором уничтожается несчастье одного" (Свят. Григорий Нисский). ...Однако, частная собственность сама по себе не есть нечто "плохое", но приносит вред лишь жадное прилепление к непомерному стяжанию и немилосердному накопительству: "Пусть будет известно и то, что не все богатые будут осуждены на мучения; также и не все убогие и нищие будут посланы в рай. Много и богатых окажется в Царстве Небесном, много и нищих будет в геенне огненной. ...Те богатые, которые приобретают себе богатство от безгрешных промыслов, от своих собственных трудов, от справедливых сборов, которые, кроме того, милосердны и благоподатливы, — такие, как мы сказали раньше, покупают себе великое спасение. Не слышим ли мы, что многие, бывшие в жизни сей богатыми, ныне находятся в Царстве Небесном? Богат был царь Давид, не нищие были и святые праотцы Авраам, Исаак и Иаков, а все они спасены. Также и в новой благодати много было царей, вельмож, богатых и славных, о которых мы знаем, что они спасены, и некоторые из них даже в святцах считаются между святыми. ...Нищие же, убогие, которые ленятся работать и трудиться, а питаются воровством, крадут или на разбой идут, или другое что-либо делают худое, или ищут пропитания только от милостыни, от подаяния людского, и лезут в глаза людям, точно смола, хотя другие могли бы и трудиться, и зарабатывать себе хлеб, — такие не получат себе в будущей жизни милости Божией и Царства Небесного. ...Таким образом, богачи праведные и добродетельные и в сей жизни богаты, и в будущей жизни наследуют богатство Небесное. Нищие же воры, плуты, пропойцы, лежни, трутни, лодыри и тунеядцы и здесь нищи, и там будут нищи, а сверх того они будут осуждены и на муку вечную, горе имеющим и в лицемерии принимающим, или могущим помогать себе и хотящим принимать от других, ибо кто имеет и принимает в лицемерии или по праздности, вместо того, чтобы, трудясь, и другим помогать, тот понесет от Бога наказание, потому что похитил кусок бедных, от чего да избавит нас Христос Бог Своим милосердием!.." (По словам Свят. Димитрия Ростовского). Оказывать милость, из того что имеешь, заповедано не только богатым, но и бедным: "Возможно и не имеющему денег недуговать болезнью сребролюбия, и никакой пользы не принесет обет нищеты тому, кто не мог отсечь страсть любостяжания, довольствуется обещанием нищеты, а не самою добродетелью и бремя нужды несет не без сердечной скорби. Ибо как евангельское слово (Мф. 5,28) неоскверненных телом считает нечистыми сердцем, так и не обремененным тяжестью денег возможно быть осужденными, как сребролюбивым по уму и сердцу. Ибо у них не было только случая иметь, а не воли, которая у Бога всегда увенчивается больше, нежели необходимость" (Преп. Иоанн Кассиан Римлянин). По отношению к Богу никто не состоит безусловным господином своей земной собственности; каждый ответствует пред Господом Богом за нее как бы за дарованную ему в ссуду и обязан пользоваться ею согласно с волей Божией. Таков, конечно, смысл и выражения "маммоны неправды", или точнее: неправда которой в том, что никто на свое богатство не имеет неограниченного права: "Богатство, состоящее в распоряжении таких людей, для всех смертоносно; вырываемое же из их рук спасительно. Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше... (Мф. 6:20). Только душа чистая от страстей, т. е. бедная и обнаженная, может и при богатстве прислушиваться к слову Спасителя: ...приходи, последуй за Мною... (Мк. 10:21). Ибо Он Сам тогда для чистого сердцем становится путем. В нечистую же душу не входит благодать Божия. А нечист тот, у кого много пожеланий и кто обременяет себя многими мирскими похотями. Посему, кто владеет собственностью: и золотом, и серебром, и домами, - как даром Божиим, и своими богатствами подателю всех благ Богу служит ко спасению душ, и кто знает, что этим он владеет более из-за собратий, нежели ради себя, кто господином состоит над своей собственностью, а не рабом ее, и своими богатствами своей души не загромождает и чрез это своей жизни не суживает и не замыкает, и постоянно занят какиминибудь добрыми и Божественными делами, а если должен бывает этих вещей лишиться, то со спокойным духом и равнодушно расстается с ними, подобно тому как хладнокровен он был и к обладанию ими, того прославляет Господь как блаженного и называет нищим в духе (Мф. 5:3), достойным наследником Царства Небесного; а отнюдь не богатый таким состоит. Не надейтесь на грабительство и не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца (Пс. 61:11)" (Свят. Климент Александрийский). ...Наша п о д л и н н а я сила и

187

богатство - в в е л и к о д у ш и и, внешней роскоши предпочитающее добродетель, как украшение души. ...Если мы отдаем часть своего сердца, своего времени, своих средств тем кто в этом нуждается, то мы сами с т а н о в и м с я б о г а ч е и с и л ь н е е, и все наше общество становится духовно-нравственно л у ч ш е, с в е т л е е и ч и щ е: «...Больше больной благотворит врачу, нежели врач больному», - говорил о сути своего служения преп. Авва Дорофей. "Благотворящий не благотворит, а сам находит благо (для души), и скорее получает благодеяние, нежели оказывает. Таким образом, заслуга увеличивается вследствие свободного намерения. Подобно тому, как тот, кто думает, что несет убыток, все теряет, равно как и тот, кто (по тщеславию) думает, что благотворит, (нравственно) все теряет, так и тот, кто (в смирении) думает, что принимает благодеяние (через услужливость ближним), еще больше приобретает (душевной пользы)" (Свят. Иоанн Златоуст). "...Чем ты сильнее, тем справедливее было бы тебе поддержать слабейшего. Если же ты, считая себя сильным, презираешь немощь другого, то ты подвергнешься двойному наказанию, и за то, что ты не предохранил его, и за то, что для предохранения его имел великую силу" (Свят. Иоанн Златоуст). "Крепкий пусть помогает немощным, усердный утешает малодушного, трезвенный возбуждает объятого сном, постоянный подает советы непостоянному, воздержанный вразумляет беспечного и бесчинного" (Преп. Ефрем Сирин). "...А если стал пред нами нищий, который едва может говорить от голода, - отвращаемся от того, кто одного с нами естества, гнушаемся им, поспешно бежим прочь, как бы страшась, что, пошедши медленнее, сделаемся участниками в том же бедствии. И если он, стыдясь своего несчастия, потупляет взоры в землю, говорим, что промышляет лицемерием. Если же, понуждаемый жестоким голодом, смотрит на нас смело, опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю, покрыт крепкою одеждою, которую кто-нибудь ему подал, гоним его от себя, как ненасытного, и клянемся, что нищета его притворная. А если прикрыт согнившими рубищами, опять гоним прочь за зловоние. ...Кто имеет возможность уврачевать зло, но добровольно и по любостяжательности откладывает сие, того, по справедливости, можно осудить наравне с убийцами. Кто обнажает одетого, того назовут грабителем; а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого какого названия? Алчущему принадлежит хлеб, который ты у себя удерживаешь; обнаженному - одежда, которую хранишь в своих кладовых; необутому - обувь, которая гниет у тебя; нуждающемуся - серебро, которое закрыто у тебя. Поэтому всем тем делаешь ты обиду, кого мог бы снабдить" (Свят. Василий Великий). "Всякий мореплаватель близок к кораблекрушению; тем ближе, чем с большей отважностью плывет. Так и всякий обложенный телом близок к бедам телесным, и тем ближе, чем бесстрашнее ходит с поднятым челом, не смотря на лежащих перед ним. Пока плывешь при благоприятном ветре — подавай руку потерпевшему кораблекрушение; пока наслаждаешься здоровьем и богатством — помоги страждущему. Не дожидайся того, чтобы узнать из собственного опыта, какое великое зло есть бесчеловечие и какое великое благо есть сердце, открытое терпящим нужду. Не желай дожить до того, чтобы Бог вознес руку Свою (Пс.73:3) на возносящих шею свою и пренебрегающих убогими. Вразумись чужими бедами. Дай хотя самую малость бедному: и то не будет малостью для того, кто во всем нуждается, и для самого Бога, если подаяние будет по силе. Вместо великого дара принеси усердие. Ничего не имеешь? Утешь слезою. Великое врачевство злополучному, когда кто-то от души пожалеет о нем; несчастие много облегчается искренним соболезнованием. Ты, человек, не должен считать человека хуже животного, которое закон велит тебе поднять, когда оно падает в ров, или привести к хозяину, когда заблудится (Исх. 23,4–5; Втор. 22,4)... Если мы обязаны и к бессловесным быть милостивыми, то сколь же велика должна быть любовь наша к тем, кои одного с нами рода и достоинства? Так учат нас и разум, и закон, и справедливейшие из людей, которые полагают, что лучше благотворить, нежели принимать благодеяния, и что милость дороже корысти" (Свят. Григорий Богослов). "Тот, следовательно, кто добродетелями богат, поистине и в действительности богат, и во всяком жизненном положении он будет свят и верен; тот же, кто по плоти богат и обращен жизнью своей души на внешнее богатство, преходящее и тленное, переходящее из рук в руки и, наконец, никому не принадлежащее, того богатство ложно, тем богатством пусть владеют бедные плотски и в таком богатстве нуждающиеся; а ты приобрети себе богатство духовное - и тогда будешь иметь сокровище на Небеси; ибо не на внешнем чемлибо утверждается спасение: мало ли этого внешнего или много, незначительное нечто оно представляет собою или великое, блестящее или невидное, достойное похвал или темное, - а на душевной добродетели, на вере, надежде и любви, на братолюбии, мудрости и кротости,

188

смирении и истине, наградой за которые - спасение. Продажа богатств, следовательно, означает очищение сердца от пороков и беспорядочных движений (сопровождаясь доброй тратой имущества на бедных), которые и в душе человека, не имеющего никаких средств, могут существовать в форме алчности к богатствам; выручкой от распроданных богатств должны быть считаемы добрые и святые расположения; Господь употребление богатств на пользу даже настолько хвалит, что заповедь дает: жаждущих поить, голодных кормить, бескровным приют давать, нагих одевать. Вот прекраснейшая торговля! Вот Божественный товар, - серебро превращенное в добродетели! Богатство тленное и преходящее, выменять на богатство нетленное и духовное! Деньгами приобретать вечность (посредством великодушного благотворения, стяжанием в душе Любви) и, раздавая миру преходящее, получать за это вечное жилище на Небесах! О, плыви к этому рынку, богач, если ты разумен, и, если это необходимо, обойди всю землю! Не страшись опасностей, не щади трудов, чтобы купить там Небесное Царство. Почему так радуют тебя блестящие камни, смарагды и палаты, - эта пища огня, игра времени и побочная работа землетрясения или несправедливости тирана? Это Царство тебе доставит человек (ближний). Здесь от тебя лишь немногое получая, там на целую вечность сделается он твоим сожителем; моли его, чтобы он тебя принял; спеши, всеми силами старайся, бойся, чтобы он не пренебрег тобой, потому что не ему заповедано принимать, а тебе предлагать!.." (Свят. Климент Александрийский). ..."Нет ничего неразумнее раба денег: будучи обладаем, он думает, что обладает; будучи рабом, думает, что он господин; наложив на себя цепи, он величается, как будто властвует над всеми; раздражая против себя зверя, он веселится и радуется, делаясь его пленником; видя бешеного пса, нападающего на его душу, он, вместо того, чтобы связать его и извести голодом, доставляет ему обильную пищу, чтобы он еще больше нападал и был еще страшнее. Итак, не думай, что от обладания большим богатством для тебя происходит какое-либо удовольствие; напротив, оно происходит от нежелания быть богатым. В самом деле, если ты желаешь быть богатым, то никогда не перестанешь мучиться, потому что любовь к богатству бесконечна, и чем дальше ты будешь идти, тем дальше будешь отстоять от конца, и чем больше будешь желать чужого, тем сильнее будут увеличиваться мучения. Так точно и испытывая жажду, мы тогда только получаем удовлетворение, когда выпьем, сколько нам хочется; а пока жажда остается, то, хотя бы мы вычерпали все источники, у нас только увеличивается мучение. ...Кто опьяненно любит д е н ь г и ( - больше даже чем самих л ю д е й -собратьев - Прим. Авт.), тот не только не станет любить врагов, но будет ненавидеть и друзей. Такой человек ни родства не знает, ни дружбы не помнит, ни возраста не щадит, ни друга ни одного не имеет; он ко всем относится враждебно, и прежде всех других - к самому себе, не только потому, что губит свою душу, но и потому, что изнуряет себя бесчисленными заботами. Тот, кто презирает деньги, останавливает страсть к ним; тот же, кто желает обогащаться и копить деньги, постоянно разжигает ее и никогда не может остановиться; хотя бы он получил десятки тысяч талантов, он хочет иметь еще столько же, а если их приобретет, опять желает еще вдвое более того; и, идя все далее и далее, начинает желать, чтобы и горы, и земля, и море, и все другое стало для него золотом, беснуясь некоторым новым и страшным безумием, которое никогда не может прекратиться. ...Он имеет и жестокого тюремщика - несчастную любовь к деньгам, который не дозволяет ему переступить за порог этой темницы, но изобретает бесчисленные узы и стражи, двери и запоры, и, ввергая его во внутреннейшую темницу, убеждает и услаждаться этими узами, чтобы он не нашел даже какой-нибудь надежды на освобождение от угнетающих зол. Подлинно, не столько бедный желает необходимого, сколько богатый - излишнего; равным образом не такую силу делать зло имеет первый, какую возможность - последний"... "Беден не тот, кто ничего не имеет, но тот, кто желает многого..." (Свят. Иоанн Златоуст). "Не нужно думать, что есть только один вид богатства — деньги. Можно быть богатым богатством молодости, иметь сокровище таланта, дарований, обладать капиталом здоровья. Все эти богатства — тоже препятствия к спасению. Богатство материальное порабощает нас, обостряет наш эгоизм, смущает наше сердце, гнетет нас заботами, страхами, требует жертв себе, как ненасытный демон. Не оно служит нам, а мы обычно служим ему. Но не то же ли и с богатствами здоровья, силы, молодости, красоты, таланта? Не так ли и они усиливают нашу гордость, берут в плен наше сердце, отводя его от Бога. Да, поистине блаженны нищие в смысле имущества — как легко им приобрести евангельскую легкость духа и свободу от земных пут, но блаженны и не имеющие здоровья и молодости (потому что "страдающий плотью — перестает грешить"), блаженны некрасивые, не талантливые, неудачники — они не

189

имеют в себе главного врага — гордости, так как им нечем гордиться..." (Свящ. Александр Ельчанинов). "Но ты называешь себя бедным, и я соглашаюсь. Точно тот беден, кто нуждается во многом. А нуждающимися во многом делает нас ненасытность пожеланий. Непрестанно прилагаемое не останавливает стремления, а только разжигает желание. Не столько веселит то, что в руках, как оно ни велико, сколько печалит то, что еще не у них, и чего, по их мнению, недостает им; оттого душа их всегда снедается заботами, домогаясь большего и большего. ...У тебя одно натвержено слово: "Нет у меня, не дам; потому что сам беден". Действительно, ты беден и скуден всяким добром; беден ты любовию, беден человеколюбием, беден верою в Бога, беден вечным упованием. ...Беден ты; но, без сомнения, есть другой беднее тебя. У тебя хлеба на десять дней, а у него на один. Как человек добрый и благомыслящий, уступи свой излишек неимущему. Не медли дать из малого; своей пользы не предпочитай общему бедствию" (Свят. Василий Великий). Напитая голодных, этим мы духовно питаем и собственную душу: "И что расточается на зрелища и распутство, не лучше ли было отдать на церкви и монастыри; неужели и десятой части из того, что расходуется на содержание увеселений... нельзя бы уделить на пропитание вдов и сирот, на освобождение заключенного должника, на пропитание голодающей семьи бедняка? Но первого хочет мир, и оно исполняется, а второе нужно для души и потому не исполняется. И все пойдет на яства и наряды для этого животного тела, но ничего – на милостыни для души. О, несправедливость человеческая! О, несчастье души! Твоя душа, о человек, погибает от голода добрых дел, а тебя это не касается?" (Свят. Илия Минятий). "Уподобление Богу состоит не в наложении на себя золотых украшений и не в ношении развевающихся одежд, а в добродетели и в сокращении до минимума своих потребностей. Лишь Бог один не имеет никаких потребностей, и это Ему радость доставляет, если Он видит нашу душу блистающей красотой познания, а наше тело - облеченным в священную одежду умеренности. Страсть (греховная) бывает всем, принимает оно все виды и впадает в лживость, чтобы прикрыться от людей (т. е. скрыть от них истинные своекорыстные цели); человек же, в котором живет Логос, не прибегает к хитрым прикрасам, не принимает на себя разного рода видов: он носит на себе образ Логоса; он Богу уподобляется; он прекрасен, хотя и не красуется; он представляет собой истинную красоту; он - бог, богом такой человек становится, потому что этого хочет Бог" (Свят. Климент Александрийский). Беспристрастно сосредоточенно вглядываясь, проникая в душу, открываем в ней заложенные возможности для огромного духовного богатства, душевной щедрости и внутренней красоты, неистребимые даже невыносимыми условиями жизни, безмерными муками людских скорбей и горя; эта красота души раскрывается, прежде всего, через способность любить и сострадать; и "вместительное сердце" которой способно расшириться на нужды другого, восполнив своим теплом и утешением ему самое необходимое, и воспринять, вместить, пропустить чрез себя чужую боль, её переплавив, подобно золоту в горниле огня, преобразив в добро; "поступай с другими так же, как хочешь чтобы поступали с самим тобой" - лежит в основе безусловных моральных принципов, неписаных законов естества, выражающих душевную красоту благочестия. И хорошо знаем, что нельзя помочь никому, если сам - беспомощен, что нищий не может никого обогатить и больной не может стать ничьим целителем. "Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1 Кор. 4:7) Как можешь других научить добру, когда сам зол и невежда? Как можешь других просветить, будучи сам слеп? Как можешь других обогатить, будучи сам нищ? Как можешь других избавить, сам каждую минуту помощи требующий?" (Свят. Тихон Задонский). За вычурной болтовней, в попытках доказать другим и себе свою успешность, самоутвердиться, выпендриваться, за многоглаголанием нашей повседневной суетной жизни - мы разучились с л ы ш а т ь боль других людей, подобных нам человек, понимать и чувствовать сердцем их нужды и проблемы, замечать сокрытую под слоем накопленных обид тоску по сочувствию и доброте - желанию быть любимыми; и в этом - наше собственное душевное одиночество без умения любить, хотя нас могут окружать сотни людей, но таких же равнодушных как и мы. Испытывающих голод по любви, по простому человеческому утешению, тоску одиночества, - но нам самим пока не привелось ещё испытать столького горя, тех же болезней и скорбей, какие выпали на долю у них, мы ещё не умеем терпеливо преодолевать собственное уныние: "...врачу исцелися сам!" (Лк. 4:23), "...может ли слепой вести слепого? не оба ли упадут в яму?" (Лк. 6:39); и часто это мы с а м и н е в с о с т о я н и и им дать и восполнить недостаток настоящей любви, утолить эту их

190

жажду, взять их в свое сердце, заботиться о них, служить им, помогать... - ведь вряд ли люди рядом со святыми чувствовали бы своё одиночество. Как может помогать другим тот, кому самому нужна помощь, - это так же как и требовать от других любви к нам самим, будучи сами не умея их любить, а презирая; обладаем ли мы должными качествами души, дружелюбием, отзывчивостью, ответственностью, терпением, порядочностью, без которых любое социальное служение пойдет только во вред и нам и нашим подопечным; как можно согреть лаской, ободрить словом, когда у самих одиноко, тоскливо, безрадостно, холодно и пусто на душе, так что уже сами стали неспособны, да и нечем, поделиться с другими (но даже в этом случае, можно объединить совместные усилия, помогая друг другу разобраться в ситуации, найти выход из "тупика" общего отчаяния, уныния, бессилия, депрессии и обрести новых близких друзей средь тех, кому помогаем, ведь недаром тепло называем их нашими "ближними")? Но даже в таком случае, в меру наших сил надо пытаться помочь, для начала чем можем и самому опытно научиться от них подвигу терпения, поддерживая их в совместном преодолении испытаний и невзгод. Евангелие прямо говорит нам: не делайте добра тем, кто вам ответит на это, а делайте добро тем, кто ответить на это не сможет (см.: Мф. 5,44-47). Т. е. Евангелие зовет нас научиться любви бескорыстной, возвыситься над естественным порядком вещей, который существует в этом мире. "Одно - благотворить друзьям или благотворившим, или за благотворения воздававшим и вознаграждавшим благотворениями - согласно с разумом; другое - благотворить кому бы то ни было, вовсе не воздававшим добром за добро - человеколюбиво; а третье благотворить расположенным к нам худо, а иногда и делавшим нам даже вред - выше всякого слова" (Преп. Исидор Пелусиот)... Н е т в н а с л ю б в и, не умеем мы любить, что даже стараясь сделать какие “добрые дела” не оставляем их без излишнего самомнения, видя в тех кому помогаем лишь средство удовлетворения своих тщеславных амбиций и получения за это выгоды и вознаграждения, дела благотворения воспринимая чередой единичных сентиментальных порывов, которые, как скоро устанет и надоест, навсегда забудутся, а не как должный повседневный образ жизни. Воспринимая работу с массою людей не как бездушный “живой конвейер”, а каждая встреченная судьба как драгоценная бусина, множество которых искусно вплетается в узорчатое кружево благих плодов усилий нашего им служения. “Страсть сребролюбия обнаруживается тем, если кто принимает всегда с радостью, а подает с печалью.” (Преп. Максим Исповедник) "Когда земля пересохла, ее не напоишь несколькими каплями воды: она нуждается в обильном дожде. Какова нужда, такова и помощь быть должна. Равным образом: каково состояние подающего, такова должна быть и милостыня. Богатый давай больше, убогий может дать меньше. ...Помогай тогда, когда еще можно помочь, давай, пока не поздно, пока бедняк не пришел в отчаяние, не предался воровству и другим порокам, пока не умер он с голоду и холоду." (Свят. Илия Минятий) А главная проблема большинства бездомных подопечных, в том, что они перестали в Любовь верить, - не отсюда ли их отчаянная антисоциальность, их естественное отторжение мира сверх краев переполненного соблазном, злом и насилием? Не надо их возвращать в такой мир, от которого тошнит (и нас самих в том числе), им бы вернуть их веру в то, что мир может быть совершенно другим, что Доброта ещё пока гдето осталась нетронуто-сбереженной и ещё реально возможна в нём, что Правда способна ещё победить... - а дальше они и сами сумели бы свое место в этом мире отыскать... Мы должны испытывать чувства п о ч т и т е л ь н о г о б л а г о г о в е н и я даже к простому, никому не известному, всеми п р е з и р а е м о м у н и щ е м у, видеть абсолютную непреходящую ценность в духовном мире человека, который сейчас перед тобой, иметь почтительное смирение перед правом другого быть свободной личностью, обладающему неотчуждаемыми притязаниями на реализацию своих личных целей и мотивов (но уважение к достоинству личности человека не должно подменяться потаканием и попустительством творимому им гнусному беззаконию и его аморальным, недостойным делам), - точно такое же, как если бы нас заставили ухаживать за больным сыном какого-нибудь знатного, могущественного и властного вельможи или же самого близкого нашего друга, которому всецело преданы и чьей дружбой дорожим. С отвлеченно-равнодушной стороны издали - так тривиально похожи меж собою болезни, раны, беды, обиды, несчастья, привычно сопутствующие в банальной повседневности каждого из нас, что мы уже не обязываем себя вмешиваться в чужие проблемы, со-переживающе волноваться за судьбы других; но этот новый глубокий взгляд на человека поможет нам не забыть, что для единственно каждого из них, т. е.

191

конкретно именно для судьбы вот этого самого человека, - это его личная, а потому и уникальная трагедия, боль, беда, рана, требующая о с о б о г о и н д и в и д у а л ь н о г о п о д х о д а... Жизнь другого человека - это с в я т ы н я, дарованная каждому от Бога, и относиться к ней надо соответствующе, благоговейно замерев перед глубиной неисповедимой тайны сокровенной и чуть приоткрывшейся нам об этом человеке. Здесь требуется аккуратный, мягкий, почтительный, бережный, благоразумный, целомудренный, утонченный, вежливый, сочувственный, обходительный, любезный, тактичный, выдержанный, взвешенный, дозволительно-предупредительный, учтивый, деликатный, благопристойный, благоговейный подход, к составу души другого человека, - для которого не бывает маловажных мелочей, учитывающий любые личные особенности, и перед которым, каждый обретает свою уникальную значимость и ценность, вне барьеров социально-условного деления на "годных" и "не годных", мы становимся открытыми для непредвзятого, доверительно глубокого сострадательного понимания их специфически особых личных проблем и нужд, входим в понимание особой ситуации и обстоятельств жизни каждого, его потребностей, скорбей и забот; нельзя никого заставить быть такими же "как все", все - р а з н ы е; надо уважать их личность, их внутреннюю независимость, - с которыми надо считаться, с которыми надо вести д и а л о г, к которым надо приспосабливаться, хотя конечно, не все способны на этот к ним с нашей стороны призыв душой отозваться. Только из такого подхода, внутреннего расположения, готового и умеющего увидеть, услышать человека, разглядеть в казалось бы чужом и постороннем человеке нашего "ближнего". Как бы увидеть нечто неизреченное, придающее ему неповторимую уникальность и непохожесть, незаменимость, необыкновенность, выделяющую каждого из общей серости обезличенной толпы, как даже за одинаковостью имен кроется единственность каждой живой личности по-особому любимой нами, прозревать дивную красоту образа Божьего в нем: "...Человек учился видеть человека. Именно в любви открывалось великое «Ты», бесконечная ценность человеческой личности, радость растворения, радость милосердия и умаления себя ради того, кого любишь. Надо в человеке, который рядом с тобой, увидеть подлинную глубину и помочь ему взрастить, развить, утоньшить и углубить его лучшие качества. В том числе и те, которые ещё не проявлены в нём, и мы видим их только в потенциале – любящим взглядом"; "...Этот человек может нам по-человечески не нравиться, он может быть нам чужд, он может нам быть непонятен, — но он Богом был вызван и поставлен в мир, чтобы внести в этот мир что-то, чего мы не в состоянии внести. И больше того: он поставлен на пути моей жизни для того, чтобы мне открылось нечто" (Митр. Антоний Сурожский). Надо не ставить в вину им недостатки (нередко, привнесенные особой социальной деморализующе-разлагающей средой их "придонного" быта, жутко-тяжелых условий выживания), а указать на возможные пути, которые ещё есть время реализовать, посмотреть на их обездоленную жизнь с положительной стороны, пробуя сберечь всё то лучшее, хорошее и доброе что осталось, не погрязло во мраке обступившей неустроенности. Быть требовательным к себе и снисходительным к ближним. Смирить в себе эгоцентричные интересы, открыв себя для сострадательного понимания интересов, нужд, желаний, потребностей нас окружающих ближних, в меру своих сил исполняя те из них, которые послужат им полезным благом, пойдут на доброе дело, стать г л а с о м б е з г л а с н ы х, - неспособных или лишенных права голоса в свою защиту, постоять за честь близких и любимых; увидеть душу человека, услышать голос его сердца, понять нужды, потребности, поставить себя на его место, прочувствовать, войти в положение, в которое он попал... "Ты другого не любишь, если смотришь на него, как на чужого, не видишь в нём брата, чтобы переживать о нём и чтобы сердце трепетало. Если ты любишь другого человека как брата то можешь своим платком вытереть ему нос, а потом положишь платок обратно в свой карман! Но если такого чувства нет, то другой человек для тебя как инородное тело, потому тебя передёргивает от любого его прикосновения, и стоит ему случайно обрызгать тебя слюнями, ты тут же сломя голову побежишь умываться" (Паисий Святогорец). "Для того, чтобы так, душевно подойти к человеку, нужно громадное внутреннее целомудрие, нужно быть в состоянии посмотреть на человека как на икону, на живую икону, к которой ты подходишь с глубоким уважением, с благоговением, и по отношению к которой ты будешь действовать. ...То есть — молитвенно, благоговейно, чутко, смиренно, трепетно и прислушиваясь изо всех сил к тому, что в человеке есть, что он может сам сказать" (Митр. Антоний Сурожский). Естественно-присущее чувство привязанности р о д с т в а перенеся и на ближних наших

192

соплеменников: принимать и любить их такими какие они есть, бескорыстно не ожидая получить какой-либо прибыльной выгоды взамен, независимо оттого что от них можно урвать, наше отношение к ним не должно зависеть от якобы их обязанности пред нами униженно доказывать своё соответствие неким навязанным им рамкам условных "стандартов", свою "состоятельность" или "рентабельность", чтобы заслужить наше доверие, они не обязаны во всем соответствовать нашим интересам; и сколь много они ни были бы грешными, - мы всё равно будем в глубине продолжать их любить несмотря ни на что, не отрекаясь безвозвратно от них, но всегда веря и надеясь - что доброе в их жизни обязательно когда-нибудь победит, подражая в этом образу милосердного любящего Отца из притчи о блудном сыне. В которой, когда младший сын вернулся после распутной жизни, раскаявшись и осознав свой грех - "...Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим", и был добродушно прощен - "...И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его"; старший же сын, во всем будучи беспрекословно послушным, возмущенно возразил тогда отцу: "...Когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка", отец же сказал ему: "Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся" (см.: Лк. 15,11-32). "Сколько среди нас безразличия друг ко другу! Я говорю не столько об общественном безразличии, а о том, что человек может оказаться в материальной или душевной нужде — и никто об этом не знает. Сам человек не заявил об этом, не кричит о своей нужде — и нет никого рядом с ним, кто сумел бы это прозреть, услышать молчаливый стон, крик голода порой. ...А можно ли сказать, что всякий человек, который придет к нам... встретит в нас людей зрячих, не таких, которые просто выслушают то, что он расскажет о себе, а людей, которые будут слушать глубиной своего сердца, которые будут слушать слова, а за словами улавливать то, чего человек и сказать не может, стыдится, боится, сам не знает, не понимает. Не обязательно отзываться на человеческую боль или нужду тем, что скажешь нуждающемуся: «Я вижу, что тебе нужно, я тебе помогу!» Это иногда бывает унизительно, больно, страшно. Но можно так посмотреть на человека, таким голосом с ним говорить, так внимательно к нему отнестись, так ему помочь, чтобы он даже не заметил, что ты ему помогаешь материально и душевно. Столько раз бывало, что с нуждой приходили к человеку, которому нечем было делиться, но он отдавал все свое сердце, всю свою открытость, все свое понимание так, что и нуждающийся мог отозваться и открыться" (Митр. Антоний Сурожский). У в и д е т ь Д р у г о г о - это духовная нравственная и познавательная ч у т к о с т ь, способная прочувствовать изнутри других людей, относящаяся со-чувствующе к чужим бедам, со-страдающе ко всему окружающему миру, открытая к созвучному со-радованию при виде счастья ближнего, и особенно же - доверию, умению понять нужды того кто рядом; это ещё значит вступить с ним во взаимный искренний д и а л о г, найти точки соприкосновения, доверительно раскрыться душей друг перед другом, заново посмотреть друг на друга взглядом полным осознания обоюдной особой ценности и важной значимости каждого, в котором мы встречаясь на личностной глубине обнаруживаем и созерцаем неизменно-присущую красоту образа другого, послужить лечащим, взаимоприлагающим, взаимовосполняющим и вспомоществующим средством-пластырем для чьих-то "недостатков" - как кровоточащих ссадин-ран другого, сожалеть о чужих недостатках, это то же самое, что соболезновать чужим ранам, - щедро преизобильно заполняя чужую нехватку и скудость от своего положительного избытка, изобилующей целебной милосердной любви, одаривая друг друга тем лучшим что у него ещё нет, ради доставления общей пользы и радости (см.: "...Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность" (2 Кор. 8:14) ); и где каждый может найти себе нужное место, применение, сыграть ответственную роль в деле бескорыстной помощи и живительного соучастия в чужой судьбе, говоря иначе - стать "добровольцем" никогда не поздно и всегда желанно, вакансия добровольца никогда не бывает "просроченной", "закрытой", "неактуальной", "заполненной", и н е и м е е т ограничений по времени, возрасту, навыкам, интеллекту, физ. силе, и прочим критериям, кроме одного нашего желания быть нужным и полезным кому-то и у с п е т ь пригодиться там где могли, имели на то возможности, но не успели, побоялись от собственной меркантильной нерешительности, огромный кусок своей жизни растратили понапрасну в пустых увеселениях, безвозвратно и непоправимо упустили свой ш а н с проявить человеколюбие, подарить радость кому-то, сказать пару ласковых и нежных, утешающих и ободряющих слов, ведь жизнь так коротка; ибо для любви нет

193

большего горя, чем видеть в беде ближнего, она будет страдать не из-за эгоистичной жалости к "себе любимому", а оттого, что не смогла помочь несчастным людям, её чистота будет оскорблена и мучима при виде чего-то порочного, дисгармонично-безобразного, при виде несправедливостей над ближним; присущие всем людям "недостатки" - это следствие социального в з а и м о о т ч у ж д е н и я, расслоения, греховной разобщенности, исчезающие по мере покрываемые всепрощающей, всезаботливой, долготерпеливой, многомилостивой, всеуслуживой, вселюбезной, миротворящей добротой во взаимодополняющем единении и соборном братстве, обретаемого единства в реальности любящих, пребывающих в мире, дружбе и гармоничном согласии, умеющих различать общие объединяющие черты, вопреки разделениям... "Любовь начинается с момента, когда мы видим в человеке нечто такое драгоценное, такое светлое, такое дивное, что стоит забыть себя, забыть про себя и отдать всю свою жизнь — свой ум, свое сердце на то, чтобы этому человеку было светло и радостно. ...По отношению к человеку о том же говорит Евангелие: так любить человека, чтобы всю жизнь отдать за него. ...В жизни мы можем так же становиться между бедой и человеком, даже не знаемым нам человеком, даже человеком, о котором мы не знаем ничего, — только что он есть и что ему нужна помощь; жить так, чтобы быть защитой для другого, чтобы никогда другого не ранить, чтобы для другого быть вдохновением, чтобы для другого быть радостью. ...Подумаем о всех тех, которые нас окружают, о самых близких сначала, которые так часто являются жертвами нашего себялюбия, эгоизма, самоизолированной сосредоточенности на себе. А потом расширим свой кругозор и посмотрим на других людей, которые вокруг нас есть. ...Научимся любить полноценно, открытым сердцем, радостью о том, что можно любому человеку принести радость и крепость, когда есть слабость, и вдохновение, когда нет ничего в жизни, ради чего можно жить" (Митр. Антоний Сурожский). Всех соберем в свое сердце; всем дадим, сколько сумеем, человеколюбивого сострадания, ласки и любви. "Защитит от зла любовь тех многих, многих людей, которые прошли через вашу жизнь и доказали свою любовь к вам, о которых вы, может быть, даже забыли, но которые вас помнят и на земле, и в вечности. ...Живите так, собирая в своем сердце, в своей памяти всех людей, кому нужна любовь; людей брошенных, людей одиноких, людей, которые считаются злыми, чуждыми — вспоминайте их, потому что они тоже, может быть, в это время молятся Богу и говорят: "молитвами тех, кто меня любит..." — и останавливаются: "а может быть, никто, никто меня не любит за то, что я таков?.." Будьте, может быть, единственным человеком, который и этого человека вспомнит перед Богом и скажет: Господи! Ему нужна Твоя любовь; мою я не умею дать, у меня ее слишком мало — дай ему Твою любовь!" (по словам Митр. Антония Сурожского). Л ю б о в ь таит в своей глубине неизъяснимое б о г а т с т в о, она как щедрый и с т о ч н и к - преизобильный и питательный, дарственно изливающийся на всех, ревнует о благополучии ближнего, сбережении его от обид и притеснений, о равноправии и свободе, любовь собой объемлет, покрывает, жаждет сберечь любимого от всякого зла, одарить его всем лучшим что имеет сама; широта её великодушного, милосердного сердца, в глубине которого каждому отведено особое место и где всякий может согреться, найти сострадательное понимание, отзывчивые чувства, растопить свою боль, ожидает увидеть оправдание своих надежд плодами добра в других, и даже их недостаткам умело находит смягчающие обстоятельства и всегда готова на прощенье, всё покрывает и всё угашает - подобно терпеливой материнской любви. "Они любят, не думая о том, любят их другие или не любят, и даже не требуют, чтобы другие их любили. Хотят постоянно отдавать своё и себя и не требуют от других, чтобы они отдавали им своё и себя. Того, у кого настоящая любовь, не волнует, оценят его любовь или нет. Потому что любовь не может оставаться спрятанной в сердце. Как у матери, которая потеряла ребёнка, молоко льётся из груди, так и любовь ищет выхода" (Паисий Святогорец). ...Были и те люди, которые подбирая выброшенных на помойку младенцев, хотя они не имели медицинского образования и не могли уже успеть их реанимировать, видя их умирающими от переохлаждения и голодного истощения, все, что они могли им дать - если умереть, то хотя бы в человеческом тепле и согретыми на руках, обвитыми лаской и утешением, ради этих последних минут их земной жизни, поэтому, если они будут лишены всего, нам останется давать им все, что у нас есть: сердечное тепло, слово и молитва. Да, пусть они "неперспективные", "безнадежные", "неизлечимые", всё равно - "неизбежно умрут", пусть они никогда не станут здоровыми и успешными - такими же как и мы с вами, и хотя жизнь их уже

194

вряд ли удастся спасти, время упущено необратимо и безвозвратно: но вы лишь поможете комуто успеть увидеть больше, успеть, может быть, в первый раз в жизни открыть для себя (через ваш пример) существование бескорыстно-подлинной л ю б в и и быть любимым (вами), успеть еще порадовать близких, успеть что-то отдать еще и что-то еще получить, успеть еще прожить несколько лет и отодвинуть смерть еще на немного, вот только ради этого м а л о г о (но для них - в е л и к о г о!) - как раз и стоит самоотверженно бороться и неотложно помогать! ...Хотя помочь всем невозможно, но сделать с ч а с т л и в е е жизнь тех, кто оказался судьбой рядом с нами, наших ближних, - это каждый может; напитать голодного, навестить одинокого, обогреть замерзшего, одеть нагого нищего, приютить бездомного странника, оказать заботливое попечение и уход больному, подать добрый совет, сопроводить потерявшегося, пригреть и опекать сироту... Конечно, невозможно насильно спасти всех, - но помогая лишь тем, кто действительно сам этого хочет, кто добровольно откликнулся и принял руку нашей помощи, доверился нам (даже когда перед нами мучится и страдает о д и н какой-то несчастный, мы медлим и в уме фантасмагорически рисуем отвлеченно-абстрактный "образ" будто мы в окружении "тысячи" таких же несчастных - всем которым, конечно, помочь мы просто не в человеческих силах, - тем самым однако обманывая самих себя, пытаясь самооправдать лень и равнодушное бесчувствие, ссылкой на это ложное представление - далекое от реальности того е д и н с т в е н н о г о действительно нуждающегося именно в н а ш е й заботе сейчас, просящего конкретно от нас, а не от кого иного, помощи в д а н н ы й м о м е н т). Протянув руку им, этим мы входим в их жизнь, помогаем им найти в жизни хоть маленькую радость, подаем возможность обрести н а д е ж д у спасения; смысл этого перекликается с иной притчей: "Мы должны подражать поднимающему выброшенные прибоем морские звезды с песка и бросающему их в море, ведь если они останутся на берегу до завтрашнего утра, когда начнется отлив, то погибнут от жары; но хотя этих звезд - миллионы, берег просто усеян ими, и кажется, будто наши действия практически не принесут результата, опускаются руки, когда видишь то, что происходит и понимаешь, что ничего уже невозможно изменить, ведь нельзя спасти их всех, на всех милости — не напасешься! Но нет, наши попытки изменят очень много... именно для жизни э т о й звезды, уже изменили с у д ь б у этого одного-единственного конкретного человека; ибо каждый на своем месте ответственен перед совестью за совершаемое в окружающем его мире, для изменения которого достаточно чтобы кто-то один, даже маленький, отважился начать" (Бруно Ферреро). Глядя на единственного нищего, просящего милостыню у нас перед глазами, - мы ханжески-лицемерно абстрактно разглагольствуем о якобы нашей "невозможности прокормить миллионы бедняков во всем человечестве расплодившихся как собак нерезаных" - забывая про ответственность каждого отдельного человека на своем месте за обязанность помочь тем кто присутствует с ним рядом в данный конкретный момент. Или иначе: аллегорически уподобив "бою местного значения" - понимая, что во всемирной борьбе добра и зла, ведущейся с сотворения мира, этот эпизод будет маленьким, крошечным фрагментом, однако и этот бой местного значения мы обязаны не сдавшись выиграть; да, хотя мы не знаем происходящего в этот момент на всём театре военных действий и никак не можем на всё него повлиять, - но на нашем личном отрезке "фронта", исключительно благодаря нашей л и ч н о й жертве-подвигу, удачно сбитый горящий "танк" противника приложится частью о б щ е й непрекращающейся борьбы жизни за победу; таким образом мы ощутим себя частицей огромной армии, ведущей бои по всему периметру мирового жизненного "фронта". Есть мелочи, которые может сделать каждый, эти мелочи имеют исключительное значение, особенно для каждого конкретного человека. Это наша личная битва - и мы не должны её проиграть, этот смысл в том, чтобы в конкретно моей реальности не умирали дети-инвалиды, нищие, бездомные и т.д., которых реально спасти моими руками... Спасти всех своими силами мы не властны, и сколько бы мы ни пытались что-то делать, сизифов труд, страданий все равно много, и людям, которым мы помогаем, мы не можем помочь до конца... - но вполне реально п о б о р о т ь с я за спасение того единственного на данный момент нуждающегося человека, кто провиденциально был послан и повстречался нам на пути нашей жизни. Они несчастны и страдают, оттого что на одного маленького человечка в мире не хватило (нашей) любви, лишних утешительно-ласковых ободряюще-нежных (наших) слов, остановивших бы от наложения на себя рук, или завалявшейся горсти прошлогодней (нашей) муки, или черствой лепешки (нашего) хлеба, протянутых ему от доброго (нашего) сердца, спасших бы от неизбежного голода... Протягивая руку в желании кому-то помочь, нельзя быть уверенным наверняка в благоприятных

195

последствиях этого, мы лишь можем надеяться и предполагать лучшее, как дело чести и долга, стремления поддержать того кто более слаб, предоставив ему возможность вновь стать сильным и внутренне крепким, чтобы суметь найти себе достойное место в обществе, поверившим что добро ещё не оставило этот мир. Может быть обстоятельства и неблагосклонны, и вокруг рушится всё былое доброе и ценное, но не стоит наскоро признавать победу за злом, - от нашей воли зависит какой путь избрать, отчаяться или с достоинством принять неизбежное. Зло при всех видимых преимуществах так до сих пор и не сумело стереть добро с лица земли оттого, что пусть вначале слабые и так же боящиеся предстоящих испытаний наравне со всеми, но сумевшие сохранить стойкость своего характера, пройдя через чудовищные муки и унижения, все-таки ни на миг не согласились признать жестокость и низость нормой. Мы не ведаем судьбами людей, но обязаны сделать всё возможное для их спасения жаждой сострадать с каждым страждущим, разделив скорбь, где наградой будет видеть их счастье и радоваться даже малым его удачам, тогда сострадание перейдет в сорадование, находить возможность для добра преодолевая любые обстоятельства и чем они труднее – тем ценнее для других увидеть пример личной самоотверженности. “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Иоан. 15:13). Пусть может нашими слабыми силами и не удастся сделать мир хоть чуточку добрее, но ведь кто-то, даже малое число, да и отзовется, и этот опыт окажет преображающее воздействие на наши души и окружающих нас, любовью ко Творцу через заботу о творениях и молитвой друг за друга. "Старайся делать всякому добро, какое и когда только можешь, не думай о том, оценит ли или не оценит он его, будет или не будет он тебе благодарен. И радуйся не тогда, когда сделаешь кому-нибудь добро, но когда без злопамятства перенесешь оскорбления от другого, особенно от облагодетельствованного тобою." (Св. прав. Алексий Мечев) Противопоставить господство духовного фактора над материальными лишениями, взирая на подвиги бывших прежде нас, сумевших сохранить нравственные ценности в тяжелую годину лихолетья, несмотря на окружающее беззаконие и бесчестие, многие из которых отдали жизнь за то, чтобы потомки сегодня могли беспечально видеть яркое солнце и ясное небо, вновь радоваться всему доброму и прекрасному. Даже в практике малых дел - можно найти громадную общественную значимость. Здесь важно не то, что из последних средств накормили голодного, который вскоре снова проголодается, а наши запасы истощатся и покажется бессмысленно продлевать мучения тех, ситуацию которых нельзя изменить, - но выраженная через это самоотверженная любовь, показавшая нашу готовность поделиться последним ("круговой порукой добра", где каждый в ответе за ближнего, бескорыстно, независимо от заслуг перед нами, не задаваясь вопросом "а что мы получим взамен, какая выгода нам от этого?"), ради пусть малой доли надежды и счастья ближнего, что он не один оставлен перед лицом отчаянья. Несмотря на суровые условия, "обесценивающие" всякое милосердие, в такие минуты обреченности, проявленная теплота и утешение перед неминуемым печальным концом, желание облегчить муки, хоть маленькой заботой, улыбкой, ласковым словом согреть и осветить последние минуты, смягчая чужую боль, оставят глубокий след в его страдающей мятущейся душе, который сытая и безмятежно-благополучная жизнь не смогла бы дать даже за многие годы... "Встречи бывают разные: поверхностные, глубокие, истинные, ложные, во спасение, не во спасение, – но все они начинаются с того, что человек, у которого есть сознание евангельское или просто острое, живое человеческое сознание, должен научиться видеть, что другой существует. ...Подумайте о себе: много ли случалось у вас на пути людей, которые вас замечали в минуту, когда вам это нужно было, когда у вас было горе, когда была нужда? Мы не видим людей. Часто мы можем их описать, но только внешность... А того, чем светится человек, мы даже не замечаем; мы смотрим на лампу и расцениваем ее материал и работу, которую в нее вложил художник, а то, что она светится, нам почти что даже неинтересно. ...Встретить, каждого человека увидеть, каждого человека услышать и, кроме того, признать, что он имеет право на существование. ...Развить в себе способность отстраниться и посмотреть на человека – не по отношению ко мне, а увидеть человека в нем самом: каков он, что он? ...Любить – значит перестать в себе самом видеть центр и цель существования. Любить – значит увидеть другого человека и сказать: для меня он драгоценнее меня самого" (Митр. Антоний Сурожский). Направленность на любимого в настоящем моменте, всё внимание сосредотачивая и фокусируя

196

на том, в чем он особо нуждается з д е с ь и с е й ч а с, не используя его положение как средство в свете ожидаемых будущих выгод от него, - а уметь просто н а с л а ж д а т ь с я его присутствием, с о - б ы т и е м вместе с ним рядом (что выражается в реальном желании не только ими обладать, эксплуатировать людей в эгоистичных интересах, управлять другими, делать их несвободно зависимыми от нас в человеческих взаимоотношениях, - но и быть открытыми для созерцания, просто побыть с ними рядом...). Ибо никакая помощь не обходится без сердечной душевной теплоты, искренних слез и горячих молитв за них, сопереживания и братского сочувствия: как бы вневременно, обостренно и углубленно прочувствовать состояние и чувства ставшей близкой души, со-переживающе вчувствоваться, вжиться в душу другого, впустить этих людей в своё вместительно-милосердное сердце, болезнующее о чужих бедах и чуткое к их первостепенным нуждам, - искренне по-братски поцеловать, по-дружески обогреть, накормить, подобно как жертвенный пеликан, кормящий птенцов своей кровью, оторвать кусок от своего счастья и передать его другим, сострадательно обнять, нежно приголубить как мать, обвить заботой, объять любовью, покрыть оказанным вниманием впитать их боль, согреть их теплотой, подобно нежным лучам солнца, озарившим душу, сердечно их увидеть, восприять, вглядеться, проникнуть, вслушаться, вдуматься и, наконец, впустить, вместить, вобрать в себя, связать их судьбы со своей судьбой, а также вразумить отеческим советом, предостеречь и оградить от бед, приласкать как самых близких родных, как брошенных птенчиков пригреть, лаской отогреть продрогшие сердца, напитать голодные живые осиротевшие души, попытаться зажечь огонек надежды в печальных глазах, помочь наполнить позитивом, взбодрить и поднять настроение вопреки отчаянью, скрасить их унылые будни, подать стимул продолжать жить наперекор всеобщему равнодушию и бороться с невзгодами дальше... "Если вы кого-то посещаете, пусть ему будет совершенно ясно, что все время, каким вы располагаете — пусть пять минут — принадлежит ему совершенно безраздельно, что в эти пять или сколько-то минут ваши мысли не будут заняты ничем другим, что нет на свете человека более значительного для вас, чем тот, с кем вы находитесь. ...Будьте с ним, не воздвигайте между вами целый мир незначительных слов или поверхностных эмоций. Пусть ваше посещение будет ему в радость, пусть он знает, что и для вас быть с ним — радость" (Митр. Антоний Сурожский). Не бояться совершить подвиг при любых обстоятельствах, стать "маленьким героем" в том малом, пусть и невеликом, деле, порученным нам в данный момент: будем помнить, что даже самая, на наш взгляд, незначительная беда, не оставленная без нашего внимания и соучастия, - может стать решающим поворотом в их судьбе, началом для лучшего и светлого... Вполне реально сделать от нас всё зависящее (косвенно или непосредственно), не побояться совершить "первый шаг", споспешествовать, удобрив и подготовив твердую почву для необходимых благоприятных условий, содействующих их реабилитации, профилактике маргинализации в кризисной ситуации, сопровождающе вспомоществуя, благоприятно сопутствуя условиям их нормальной ресоциализации, возвращению социального и юридического статуса, интеграции в общество, повышения доступности для них общей системы услуг социального обслуживания, внести посильный соучастный, совместный вклад для грядущего осуществления надежд, создать теплую добрую атмосферу вокруг них, растопящую холод одиночества и беспризорности, способствующую дальнейшему восстановлению, социализации, пробуждению прежних нежных человеческих чувств, отмерших и огрубевших за годы бездомной (и не только) жизни, стать нравственным примером, сказать нужное слово, оказать ласку утешения, дать дельный совет в удобный для этого момент, побыть рядом в самые тяжелые критические и решающие минуты это д о р о г о г о стоит, которое даст облегчение, благодатно принесет добрый плод в душе другого человека, прорастет взаимным радушием, заставит его переосмыслить и начать заново свою жизнь... И когда наша душевная чистота и добродетели нужны прежде всего - ради п о л ь з ы ближним, чтобы было чем напитать и благословить душу страдальца, взращивать в себе милосердное отношение д л я дара любви другим: каждый должен сначала заботиться о себе, однако не для себя, но для того, чтобы он мог быть полезным ближнему и обществу, ведь если мы л ю б и м других, - то не позволим себе стать черствыми и равнодушными, но будем более заботиться о своей чистоте, перестанем грешить чтоб ненароком не обидеть любимого; видим в них ценность и глубокое достоинство, преисполнены искренности, честности и правдивости к ним в чувствах; а вовсе не для тщеславной гордыни самолюбования собою; и тогда для нас станет отвратительна недостойность всякой лжи, всякого надменного насилия и отсутствия благоговения к личности другого. Воспринимая своим обязательным долгом им помочь,

197

восполнить заботою то, чего им н е д о д а л и другие, не ожидая чего-то от них взамен, - ибо многих невинных страданий, бед и искалеченных судеб можно было избежать, если бы общество с в о е в р е м е н н о оказало действенную помощь, проявило неравнодушное ж и в и т е л ь н о е с о у ч а с т и е в нужный момент; мы им больше д о л ж н ы, чем они - нам; их явные беды, болезни, тяжкая боль, гнойные язвы, струпья - это как бы видимые выражения скрытой, внутренне неприглядной черствости наших испорченных сердец, зараженных надменным губительным равнодушием, скверных плодов нашего эгоизма и гордыни во вред другим. Кризис - как и всякое испытание, это п р о в е р к а нашей милосердности к тем, кому ещё хуже, чем нам; и в котором виноваты мы все: потому что каждый из нас недодал кому-то, ведь так мало мы уделяем другим нашего душевного тепла, а могли бы гораздо больше (если бы ценили время, не растрачиваясь на пустяки), недогладил кого-то по голове, недосказал кому-то ласкового слова, не посмотрел проникновенно-нежно и любяще кому-то в глаза вовремя, не оказал должного внимания в отношениях... Ибо мы в неоплатном д о л г у взаимной любви перед ними, на которую поскупились, своевременно недодали когда нужно было, и теперь они от этого страдают: этот долг требует от нас - голодного напитать, нагого одеть, бескровного и странника ввести в свой дом, дать временное пристанище, печального утешить и ободрить, больных и в темницах сидящих посетить (см.: Мф. 25. 31–46)... Их страдания, страх, боль и одиночество - не только "их вина", а сколько следствие невосполненной их потребности в любви и недодаденной заботе обществом, из-за нашей скупости они испытывают "дефицит" в которой; подобно тому, как плесень, гниение, болезни распространяются там, где запустение, равнодушие и общее пренебрежение к (нравственным) нормам гигиены; так и их беды - как "язва" на теле общества, вызванная его невнимательной черствостью к нуждам своих со-членов, требующая бережливого, постоянного, тщательного и кропотливого ухода, - это больные места общества, что-то, что не "лечится" с наскока и на что нужно терпеливое внимание, нельзя решить проблему - за раз скопом распихав всех бездомных по трудлагерям, таким образом не искоренишь её причины словно с глаз долой запихнув в темный чулан, но нужна п р о ф и л а к т и к а б е з д о м н о с т и, и эффективное социальное сопровождение уже попавших в такую беду... Тогда неравенство исправляется сочувствием, и все соединяется любовию. Мы несем ответственность за те н е и с п о л ь з о в а н н ы е нами возможности, когда могли помочь немощному, имея для этого все средства, но не захотели, предпочли брезгливо и равнодушно пройти мимо; когда хотя и знали в чем он нуждается, но не отозвались на чужое горе, а, напротив, ожесточили своё каменное сердце, чтоб не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы, когда поздно будет сожалеть об этом упущенном навсегда времени... Мы, ослепленные тщеславной самоуверенностью, всегда хотим общаться с самими достойнейшими и знатнейшими из людей, лицеприятно желаем входить в элиту, предпочитаем заводить знакомство только с представителями лучших из лучших - "сильных мира сего", в которых воплотился наш искусственно-надуманный образ "человека идеального, сильного и успешного в мире сем" - и недоуменно обижаемся когда нас они не принимают в свой круг; а всех прочих, которых мы свысока опрометчиво считаем маргиналами, слабаками и неудачниками (как не вписывающихся в умозрительно-выстроенное нами предвзято-ложное мировосприятие) - ненавидим и презираем, не желаем знаться и обращать внимания, надменно считаем ниже себя даже брезгливо опускать глаза в их сторону, считаем лишь только самих себя самыми "крутыми", причем когда всех прочих ни в грош не ставя, относясь к ним как к самым гадким людям на свете, противнее зверей и не стесняясь об этом громко задиристо кричать, - а сами-то, посмотрев на себя со стороны, разве можем считать себя достойными сего, чтобы нас самих кто-то начал уважать бы и приметил бы в нас нечто особенное отличающее от всех прочих, по грехам своим, может мы способны претендовать и довольствоваться общением на равных лишь с такими же недостойными грешниками как и мы сами, может именно как раз те кого мы не замечаем - и есть наш удел, быть выше которого мы просто оказались сами недостойны, если мы оказались не способны полюбить простых грешных со слабостями и недостатками людей, то как мы по-наглому дерзновенно рвемся чтобы нас самих кто-то полюбил из высокосветской публики, часто мы самообольщенно выискиваем идеального кандидата для "нашей любви", а сами-то насколько так же "идеальны", может быть подлинный идеал - сокрыт за пеленой самообманчивых страстей-иллюзий от наших глаз как раз средь тех людей, которых мы некогда презирали и считали низшими себя?.. Мы даже непомерно требуем

198

от других - чтобы те всегда и во всем неукоснительно оправдывали наши цели относительно них, но, однако, - мы сами не хотим так же оправдывать надежды других, возложенные и ожидаемые от нас самих - способны ли мы сами горячо сердечно отозваться на слезно-жалобный умоляюще-просящий взгляд одиноко-нищего старика, опустим ли милостыню в его согбенную дрожащую от усталости морщинистую от мозолей сухую ладонь?.. Многие любят теоретически порассуждать "о пользе/вреде благотворения", но при этом ни разу в нем не поучаствовав (подобно тому, как если бы рассуждать о вкусе меда, его ещё никогда не испробовав): говорим о "недостоинстве" нищих и убогих, а насколько сами мы достойны удостоиться оказанной любезной ч е с т и благотворить нуждающимся - обогреть бездомного живительным теплом соучастия, обвить заботой и вниманием, подать надежду вернуться в здоровое общество, обеспечить достойную жизнь до конца; чтобы наш подарок милостыни был радостно встречен и благодарно п р и н я т нашими ближними, и оказался бы им по-нраву, сослужил бы добрую службу им на пользу; проявить терпеливое заботливое соучастие и присутствие в их одинокой безутешной жизни, оказать братскую поддержку и доброжелательное сочувственное внимание к их нуждам; чтобы нуждающийся человек явно о щ у т и л сколько усилий труда мы вкладываем в заботу о нем; искренне и доверительно открылся душею бы нам, согласившись рассказать правдивую историю своей жизни и возможных причин своих несчастий (проговорить самих себя, излить душевную боль, раскрыть пред нами свой "образ", выразить своё "Я"), а мы имели бы т е р п е н и е и такт до конца выслушать её, и правильно понять; уделить ему время с о в м е с т н о е с нами - выговориться, выплеснуть излишек боли переполняющий душу, поделиться своими проблемами, расслабиться от депрессии, стресса, тревоги, страха, накопившихся внутри подобно вулкану, снять напряжение через доверие, вместо усугубляющих попыток это снять алкоголем или наркотиками, которые неспособны подменить собой человеческого утешения; и чтобы мы научились слушать друг друга, а потом совместно обсудить услышанное, установить живой доверительный контакт, как начала любого продуктивного диалога. Биография… единственное имущество бомжей. Они берегут и холят свой рассказ о себе. Рассказ о том, что с ними случалось, есть та неразменная монета, которой они, как правило, оплачивают свое место среди себе подобных. Это - невидимая жизнь современных бездомных, как будто они и есть настоящие герои нашего времени. "Личность раскрывается в своей биографии, она открывает себя, свое "так-бытие", свою уникальную сущность только биографическому объяснению, не поддаваясь прямому анализу. В конечном счете биография - это не что иное, как объяснение личности во времени. В этом смысле само собой разумеется, что любым биографическим данным и даже любой детали из истории жизни присуща биографическая ценность и благодаря этому одновременно и личная экспрессивная ценность..." (Виктор Франкл). Попытаться возродить личности этих людей, запустить собственные внутренние механизмы реабилитации, чтобы он сам захотел жить по-новому, важно возродить в них здоровую "любовь к себе", чувство самоуважения, они должны почувствовать свою самоценность, то, что они что-то могут, что им под силу достигать результатов. "...Ведь желание быть сильно любимым происходит от сильной же любви. Когда мы не особенно расположены к кому-нибудь, то не нуждаемся и в тесной с ним дружбе, хотя бы он был великим и знаменитым человеком; но когда мы любим кого-нибудь горячо и искренне, то хотя бы любимый был ничтожным и маленьким человеком, мы считаем за величайшую ч е с т ь ту любовь, которую он внушает нам" (Свят. Иоанн Златоуст). Р а з р е ш и л бы нам поучаствовать доброй помощью в своей судьбе, не замкнувшись в своих бедах, уйдя "внутрь себя", отгородившись от жестокого мира, его не понявшего, не принявшего и ничего лучшего ему не давшего, разочаровавшись в окружающих людях... А достойны ли мы сами их д р у ж б ы? Достойны ли, чтобы наша тщеславная милостыня была принята теми, кого мы прежде обижали, изгоняли и считали "недостойными", "рангом ниже себя", "презренными"? Так почтем же их как за удостоивших нас незаслуженно оказанной с их стороны нам ч е с т и, дозволив соприсутствовать и со-участвовать в их беде, проявить своё великодушие по отношению к их судьбе, испытать радость за них пострадать, претерпевая трудности и лишения ради заботы, изза любви к ним и во имя труда по их спасению! Что дали нам возможность участвовать в мгновениях их своеобразной судьбы, разрешили стать свидетелями и участниками в их горестях и радостях, войти в их жизнь, - ведь любое знакомство с каким-либо человеком, служит приобретением, непосредственным приобщением, открытием для себя нового непохожего опыта чужой уникальной жизни, по-своему мудрой и достойной удивления, и за этот дар нельзя быть неблагодарными... Так испытаем же б л а г о д а р н о с т ь за то, что они разрешили нам их

199

возлюбить, щедро восприняли милостыню из наших рук, не отвергнув её так же, как и мы прежде презирали их самих, - но великодушно дозволили нам посоучаствовать и даже может чуточку скрасить, добавив крупицу от своего к их счастью!.. "Всякая любовь... отводит любимому человеку такое место в нашей жизни, что это решающим образом влияет также и на категорию "для него" или "ради него". Как только кто-нибудь становится для меня объективным благом, то благодаря этому также и любое объективное благо или зло для него становится косвенным объективным благом или злом для меня: например, когда любимый человек испытывает физическую боль, то это является для любящего объективным злом в полном смысле слова, мы чувствуем не только сострадание - это зло целиком проникает в нашу личную жизнь, оно является нашим личным делом. "Ближний", здесь следует особо подчеркнуть и отделить, в отличие от друга, брата, супруга, не входит в нашу личную жизнь, несмотря на то, что из любви к нему мы принимаем в его судьбе самое непосредственное участие. Поэтому в любви к ближнему мы специфическим образом выходим из своей личной жизни. Ведь "ближний" как таковой - это не тот человек, который лично близок нам. Его благополучие, счастье и несчастье сами по себе не касаются нашей личной жизни. Принимая участие в его судьбе, сострадая ему, радея о его благополучии, мы выходим из своей личной жизни. Здесь наблюдается чистая заинтересованность личной жизнью другого человека, когда последняя не становится частью нашего собственного мира. Таким образом, здесь идет речь о совершенно новом типе выхода, трансценденции, здесь специфически трансцендируется именно наша личная жизнь. ...Однако такой выход из моей личной жизни в смысле того, чем я занимаюсь, что я делаю своей темой (т. е. во внутренне-интенциональной душевной направленности на объект моего сопереживания - Прим. Авт.), становится в совершенно новом и особенно глубоком значении частью моей личной жизни - как бы изнутри, благодаря тому живому, что заключается в этом, что побуждает меня обратиться к личной жизни другого человека. При подобной заинтересованности любви к ближнему во мне актуализируется caritas. Но caritas, основанная на любви к Богу, актуализируется в торжествующей, святой доброте любви к ближнему, и эта любовь к ближнему является в высшей степени "моим делом". Нужно сказать, что любовь к Богу составляет самую центральную и высшую часть нашей личной жизни, и если она актуализируется в виде caritas, то она н е о т д е л и м а от нашей личной жизни. Заповедь Господня: "возлюби ближнего своего как самого себя", исключительным образом относится к нашей личной жизни" (Дитрих фон Гильдебранд). Часто даже аморальность, распущенность, - это "модно" и "терпимо", зато чья-то беда, тяжелое положение, болезнь, инвалидность - воспринимаются чем-то "позорным", "постыдным", такие становятся бесстатусными "изгоями", в отношении которых "оправдано" любое беззаконие. Перед слепым судом "невиновных нет": общая дискриминация многих тысяч сначала складывается из личного оскорбительного пренебрежения, без учета меры и границ дозволенного совестью (в чем же тогда отличие разумно-справедливого наказания, как вразумления, от особо жестокого издевательства?), к кому-то одному "малому" (которого можно списать на "всякий случай", "обойдется", "не стоит отвлекаться на мелочи"), - но при многократном отражении, распространяясь через призму межличностных социальных связей (в чьих условностях и обычаях человек живет и развивается), знакомств, нарастая клубком образов взаимоотношений, подражаемых заимствований друг от друга, памятью запечатлеваемых на сознании системой комплексов и установок, диктующих стиль поведения; раз-другой не заметив несчастных, мимо пройдя безучастно, к общему попущению зла станем порукой причастны... За каждым из обвиняемых стоят семьи, родственные связи-нити, проникающие вглубь многих социальных слоев, поэтому оскорбив кого-то "малого", мы так или иначе задеваем остальную часть общества, разрушительно влияя и на судьбы её членов. Если можно так над кем-то "малым" издеваться (когда все об их проблемах знают, но никого это не волнует, даже их смерть), то подобное становится легитимным и в отношении нас (чуть в иной внешне-статусной форме, а по-сути характера одно), и также прочей иерархии общества. Если не можем найти точек соприкосновения в моменте сегодняшнем, с уже существующими, требующими общей заботы и опеки-лечения, как открытой болящей "ране общества", которую резкие методы ещё больше растревожат, - то даже насильственно (отказом им в создании условий для нормальной жизни) избавившись от таких "проблемных людей" не обретем полного самодовольного счастья; голоса несправедливо обиженных отпечатком воспоминаний оставят тяжелый след на совести,

200

укором переживаний обращаясь к нераскаянному прошлому в делах настоящих. Их неопрятность, голод, нужды, мучительно заставляют вспомнить о вине нашего равнодушия перед ними, - не замечающей их нищеты ("позорной" - для показателя уровня морали общества), напоминающей о нашем нежелании делиться частью роскоши с кем бы то ни было ("Не только похищать чужое, но и не уделять из своего другим означает хищение, и любостяжание, и отнятие. ...Бог через пророка говорит: земля принесла плоды свои, и вы не внесли десятин; но похищенное у бедного в домах ваших (Мал. 3:10). ...Бог попустил тебе иметь больше других не для того, чтобы ты тратил на блудодеяние, и пьянство, и пресыщение, и дорогие одежды, и на другие предметы роскоши, но для того, чтобы ты уделял нуждающимся. ...Не уделять бедным из своего имущества значит - похищать у бедных и отнимать у них жизнь, и что мы владеем не нашею, но их собственностью." (Свят. Иоанн Златоуст) ), не слышащей их ежедневных мольб, обличающих скупую совесть, ищущую самооправданья (подобно спешно поставленному негативному диагнозу как "приговору", для оправдания просто отсутствия педагогической, психологической и коррекционной работы с подопечными, зачастую основывающейся не на том, что нужно им (уходе в соответствии с их реальным умственным и физическим состоянием), а на том, как удобно нам самим). Эти несчастные - неотъемлемая часть нашего общества, народа, с которой должно всем считаться на основе мирных и выдержанных добрососедских чувств, общих позитивных черт, точек соприкосновения, сближения при уважении и сохранении особенностей частной позиции и достоинства каждого. Однако, ни сильные ни слабые разговаривать не приучены, как правило, одни - по своей надменности, вторые - по робкой забитости... Не осуждать, посеяв неприязнь и обреченность, а благословить доброрасположенностью, подбодрить от уныния, чтобы почувствовали, что хоть кто-то не брезгует, видит в них нужность, не пытается оттолкнуть, показать любовь и осознание ценности их бытия. Добро - результат осознания постороннего человека, несмотря на общие недостатки, быть перед нами достойным со-присутствовать в нашем бытии, ради разделения страдания с которым и соучастия в помощи ему готовы жертвовать частью своего, встречу с ним приняв за особый дар, что на пути оказались именно мы, а не кто-то иной, способный так же отозваться на его беду. И эти, всеми брошенные и забытые люди, - как радость и надежда, подаренные нам, чтобы мы смогли стать великодушнее, чище и добрее, и что нельзя быть самодостаточно счастливыми в одиночку (нередко своей короткой жизнью давая понять то, чего мы бы сами не уразумели и за сто лет). Порой иногда, наши судьбы с ними так промыслительно переплетены, что мы не можем им не помочь, просто не мыслим себе будущего без них, мы становимся просто не способны от них отказаться, это нечто гораздо большее чем толерантная терпимость, формальное соболезнование или поверхностное соучастие, но похоже на близкое сродство общечеловеческой солидарности, породнение, осознание что мы с ними одной крови и нас окружают одни и те же житейские проблемы с которыми надо всем справляться совместно, ощущение братской сопричастности и глубокое понимание их бед, они как бы обрели вторую жизнь в нашем сострадательном сердце, мы точно уверены, что даже если они нас жульнически обманут или иначе глубоко огорчат зато мы всё равно их не бросим, но сохраним надежду и найдем иные ключи к их беспризорным душам, не перестанем их по-прежнему по-братски любить, невзирая даже на падение, предательство наших чаяний или неблагодарность ко вложенным нашим стараниям, мы будем продолжать верить и не отчаявшись надеяться что когда-нибудь доброе в их душе победит и каждый из них сможет духовно вырасти в меру своего призвания, окажем им по возможности медицинскую, гуманитарную, духовную помощь и поддержку, в них и в самоотверженнобескорыстном служении им полагаем свой залог нашего собственного будущего счастья! Будем неразлучно с ними рядом, в непрестанной молитве за них: оплакивать соболезнуя и утешая в их общем горе, и сорадоваться общим радостям; сострадать, сочувствовать, соболезнуя скорбям ближнего - это точно то же самое, что и со-умирать, "нисходить во ад" вместе с ними, во глубину их душевной боли и терзаний, разделить и вместить в своё сердце непосильно тяжкую часть груза их горя, по-дружески обнимая и утешая их отчаянные слезы, чтобы в конце концов так же духовно со-воскреснуть, воспрять надеждой совместно с ними; и обретем терпение общих немощей и готовность помочь в общих для всех несчастьях, ибо их немощи - это также и наши немощи, их слабость - и наша слабость тоже, ибо и мы в косвенном ответе за их горе, что наше малое частное равнодушие - попустительствовало общему цинизму, и наше тоже немилосердие -

201

прибавило трагический вклад в те скорбные последствия которые они теперь слезно невинно пожинают, став той последней каплей, благодаря тому, что мы не сумели кого-то чем-то в нужный момент одарить, не проявили должной заботы и снисхождения, не смогли как следует выслушать до конца и понять нужды других, ибо все мы ничтожно слабы и грешны, и не знаем как повели бы себя на их месте, ведь кому в жизни было больше дано, с тех больше и спрос; и может, когда-нибудь настанет тот счастливый день, где каждый видя в беде ближнего - его не бросит равнодушно, но скинется поручно, соберет "с миру по нитке" ему на помощь, не поскупятся, но заступятся все за одного бедствующего товарища, круговой "порукою милосердия", - так будем же являя творить в своих сегодняшних деяниях такой новый чудный бессмертный мир всеобщей любви, нескончаемой радости и всеблаженного веселия, прежде возводя его в наших собственных живых сердцах, через которые его свет разольется на всех окружающих ближних... Бог доверил нам этого человека, никакая встреча не бывает чисто случайной - она всегда промыслительна: к примеру, Бог доверяет нам этого от рождения тяжело больного ребенка - потому что именно мы достойны быть его родителями, и что только мы можем исправить его судьбу к лучшему и сделать его счастливым! Это наше подлинное призвание - быть с ним постоянной поддержкой рядом, чтобы и для нас самих в этом открылся подлинный смысл жизни. К а ж д ы й "ближний" в личной встрече с нами - промыслительно посылается нам от Бога (и даже если это на первый вид весьма недостойный и злой человек): чтобы мы каким-либо образом, косвенно или непосредственно, приняли участие в его судьбе, оказали какое-либо влияние на его дальнейшую жизнь, поэтому и требует он от нас всецелососредоточенного, внимательного обхождения с собою, как с наивысшей драгоценностью, временно в мгновении этой встречи как бы вверенной нам на заботу, осознанием чести которой мы удостоились этой встречей, мистически в каждом ближнем можно увидеть образ Ангела-"посланника" от Господа (см.: Быт. 18:3)... Порой только через страдания, испытываемые нами, мы можем выйти из "замкнутости на себе", и обратиться с с о с т р а д а т е л ь н ы м п о н и м а н и е м к тем, кому так же плохо; несчастью свойственно объединять людей осознанием, что оно может случиться с каждым. Они как вестники иного мира ценностей, для понимания которого, в общении с ними, требуется превентивно отказаться от прежних взглядов, превзойти рамки привычного. Всякий встреченный нуждающийся - как сокровище (клад), посланное судьбой испытать нашу человечность, которое хочется украсить всевозможными благодеяниями, сделать их жизнь хоть чуть светлее, уделив частицу от своего времени, своего счастья, посвятив заботе о них, этим разбавив, разделив их горе, в преодолении которого теперь они уже не одни. От них отнят теплый уют родного крова, куда они могли бы вернуться и где будут снова любить. То хорошее, даром полученное от происхождения, милостью судьбы (здоровье, возможности, достойное воспитание, заботу окружающих с детства), многие не ценят, а над не имеющими всего этого, - ещё и смеются, видя ежедневный плач, сухие слезы, привыкшие к постоянным обидам и притеснениям, выросшими средь нищеты и лишений без надежды на будущее, не помнящих никакого теплого и ласкового слова в свой адрес, вся "радость" в жизни которых, получаемая от окружающих, состояла в злорадстве над их унижением и беспомощностью, не знающих что такое настоящая "нежность", "любовь" и "доброта", кроме их извращенных понятий... Перед самими собой - мы будто бы безукоризненно "чисты", "самоправедны", "самосвяты" и "безгрешны", - но как только соотносим самих себя с нашим отношением к самым обездоленным представителям нашего с вами общества - тут-то в нас и открывается вся потаенная изнанка собственной души, бездна греха и порока, доселе не замечаемая, черствости, скупости, холодности и бессердечия!.. При соприкосновении с ними обнажается "изнанка" нашей души, и мы уже не видим себя такими благопристойными, все ранее маскируемые грязные мысли и поступки, теперь без прикрас выступают вновь, для "оправдания" лицемерного суда над этими людьми. Гордыня и брезгливость велит вообще изгнать из круга нашей жизни любого нуждающегося как "недостойного", навязывая унижающую мысль о его непригодности уже ни к чему. Нищета не порок и бездомность, болезнь, уничиженность, сами по себе ещё не грех, - зато вынося суровый приговор к попавшим в такую беду, как раз и совершаем куда большее прегрешение; отсутствие жалости, какой-то опоры и помощи со стороны, подталкивает "опускаться" всё ниже, косвенно делая нас виновными соучастниками их падения к жизни изгоев, наполненной ужасом и постоянной тревогой, подкрепляемых общим безразличием, отчаявшихся обрести добро и свет (к которым каждая душа от рождения тянется как росток - к

202

согревающим лучам солнца). Если не милуем слабейших нас, то отчего считаем сами себя достойными снисхождения, а не подобного же презрения? Не верим просящим милостыню, пока сами не попадем в подобную же беду. Ибо они представляют собой предлагаемый обществу "выбор": либо принять сторону их безжалостных гонителей, либо заступиться за них, понять и постараться помочь. Открывают истину о нас самих: возможную слабость, ничтожность и беспомощность каждого человека (здесь становится справедливым переложение слов: "...Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное" (1Кор. 1,27) ); что успех, престиж, богатство, карьера и т.п. - далеко не самая важная часть в жизни, отбрасывая попечение о таких убогих и многими презираемых людях, вместе с ними отсекаем немалую долю, присущую несовершенной природе этого мира, где неизбежно присутствуют страх и боль; отказывая себе в мужественном восприятии бытия во всей целостности, каким бы оно ни было, но которое, помимо столкновений с чужим горем, негативными проявлениями зла (причин общих человеческих страданий), одновременно дает бесценный опыт подлинной цены человека, помогая узреть в глубине страдания, тайно теплящуюся под наслоениями всего наносного, - нужду и жажду в нашей жертвенной заботе, потребность любви. ...Малодушное неверие в благотворное воздействие человеколюбия, жалости, покрывающей недостатки и терпимости: что при решении проблем можно обойтись без постоянной лжи (что "удобнее" правды: "необходимая обязательность" употребления которой часто возникает при столкновении с согласованием желаемого с действительным, человеческим несовершенством, несоответствием между декларируемым и реально совершаемым, как если официально был бы земной "рай", а на деле - выходил ад; ложь заключает в себе неуважение к достоинству и величию сущего, пренебрежение действительной ценностью бытия как такового, злоупотребление оказанным нам доверием, жаждой подчинить реальность своему произволу, которая либо мешает нашим планам, либо чье признание навлечет неприятные последствия), лести, самооправдания ради построения иллюзии своей "безупречности" и мести к усомнившимся, щедрости на беспощадное коварство и клевету к другим, гнева, хитрости, зависти и прочих пороков, приобретая своекорыстную выгоду через обман и пустые обещания, упрямо пытаясь всячески избегать нравственных вопросов оценки своих дел (как якобы "относительных" и "вторичных"). "Всему больно, всему мы причиняем боль, потому что нами движет вражда, эгоизм. ...Только когда не будет греха, боль прекратится. Когда у нас будет любовь, все наши действия, движения будут причинять радость, а сейчас причиняют только боль." (Свящ. Димитрий Дудко) Видя "бессмысленной" жизнь остальных вне рамок критерия "успешности", нельзя не переступив через совесть и без подлого предательства избавиться и избежать от встречи в жизни с несчастными и обездоленными. На трагическом примере их искалеченной судьбою жизни, словно "жертве" принесенной ими ради нашего с вами сытого благополучия, - в которой драматически без прикрас отражается во всей неприглядной полноте вся черствость нашего собственного равнодушного общества, попустительством доведшего их до такого убогого состояния, ибо вина за бедных немым укором лежит на скупой совести жадности богатых. Существование "слабых" - плод захватнической корысти, отсутствия братских чувств взаимопомощи со стороны "сильных" (превративших насилие в самоцель и основание, где нажива, слава, мощь, лишь преступно добытые плоды его), имеющих тяжкий долг не проявленной любви перед ними. Их страданиями заполняется пустота циничного общества, как бы за нас на себя принимая, впитывая и отражая излишек его общей жестокости, п е р в ы м и подставляя свои спины под удар любого кризиса, за которыми мы получим отсрочку для осознания важности цены нашего временного хрупкого благополучия, здоровья и безопасности, для исправления взглядов и подходов к таким людям, научив терпимости и сострадательному пониманию. Обществу нужны не только "здоровые" люди, но также и больные: они вызывают у нас милосердие, живое сострадание, учат нас настоящей бескорыстной любви; и если не будет больных, стариков, ущербных, мы станем гораздо более жестоки, грубы, не снисходительны к чужим немощам, неотзывчивы на чужую беду, беспощадны, циничны, нетерпимы, агрессивны, каменносерды, бесчувственны, не сможем понять чувства соседа. Вполне можно сказать, что сами больные, инвалиды, нуждающиеся - существуют ради в о з б у ж д е н и я милосердной любви нашей (caritas), служат пробуждению в нас человечности, чтобы возжигать в нас искорки добра, научить нас искренне помогать друг другу, учат общество снисходительному

203

человеколюбивому состраданию к человеку и его немощам, каким бы безнадежным он ни был, более чувствовать человеческое несчастье, чем их падения и ошибки, научают нас настоящей, искренней и бескорыстной любви друг ко другу, и ценить верность, чуткость и внимательность во взаимоотношениях. В их беззащитном уязвимом состоянии слабости, бедности и страдании наших ближних - мы замечаем, как бы через "отражение", и нашу собственную могущую быть уязвимость и скрываемую подчас слабость, хрупкость собственного бытия, недолговечность и непостоянство всякой надежды на земной "комфорт" и "успешность", земная "слава" преходящая словно пар или песок сквозь пальцы, и что все мы смертные и грешные люди без исключения - нуждаемся во взаимоподдержке и снисходительном взаимопрощении к немощам друг друга... "Подлинно, великая вещь - человек, и драгоценная - муж милостивый. Милостыня бывает тогда, когда подается с усердием, со щедростью, когда ты думаешь, что не даешь, а получаешь, когда ты как бы получаешь благодеяние, когда ты как бы приобретаешь прибыль, а не теряешь; иначе это не было бы и благодеянием, потому что милующему другого нужно радоваться, а не роптать. В самом деле, не нелепо ли, если ты, освобождая другого от печали, сам предаешься печали?" (Свят. Иоанн Златоуст). ...Они своим существованием как безмолвный у к о р обездоленных в адрес обеспеченных, нам в о б л и ч е н и е перед нашими безразличнохолодными глазами и скупой самолюбивой совестью; как немой упрек равнодушным и одновременно, такой же безмолвный призыв, но отчетливо различимый и слышимый неравнодушным сердцем, к проявлению милосердия для совестливых. Само существование таких страдальцев, инвалидов, калек, убогих, нищих, бездомных, в обществе с нами рядом - учит нас ч е л о в е ч н о с т и, человеколюбивой сострадательности, обогащая наш внутренний мир, терпеливому к ним отношению, пониманию и прочувствованию чужих бед, что не все могут быть такими, как нам бы того хотелось (создавая иллюзию всецело "благополучного общества", состоящего только из избранных сильных, здоровых и успешных, за оградой которого окажутся все "недееспособные", "недостойные", "неудачники", "неприспособленные" и т.п.); они как бы экзаменуют наше сердце проверяя на присутствие в нем человеколюбия; если же мы их изгоним с глаз долой, навсегда изолируем (умирать в страхе отчаянья, одиночестве и боли) в спецприемниках, особых учреждениях, чтобы "не мучить свою совесть", не быть понукаемыми её голосом всякий раз брезгливо проходя мимо них, - то тем самым вместе с ними общество лишится с т и м у л о в к творению милостыни и добрых дел, увеличивая социальную стратификацию, расслоение, неравенство. Их видимые многие различные несчастья и социальная несправедливость - это наглядный п р и з ы в к богатым стать гуманнее и милосерднее, показать свою человечность, живую способность души любить и со-страдать, чтоб сокрушить камень равнодушия сердца нашего, и чтобы процвела душа, избавившись от греховной засухи и принесла она, возделываемая и орошаемая покаянными слезами, плод в правде. Созерцать их раны, немощи и болезни - это то же как и прикосновение к неотмирной святой чистоте и красоте, перед которыми порой мы наиболее полно ощущаем своё недостоинство и окаянство, и от чего наша многогрешная сокрушенная душа от благоговейного трепета непроизвольно прослезится, сознавая собственное бессилие и недостижимость стать такой же нравственно возвышенной, светлой и умудренной по сравнению с ними, и глядя на них обливаешься слезами в умилении от созерцания их непосредственной чистоты, утраченной нами, это словно дотронуться до самих светозарных белоснежных крыльев небесного Ангела, или взять на руки новорожденного младенца, в его милом образе лицезрея саму святую невинность некогда нами утраченную; так и в испытываемых мученически-терпеливо переносимых ими страданиях, ранах, бедах - нам открывается собственное несовершенство нашего с вами общества, за которое они вместо нас невинно несут на себе горькую расплату, на них отпечатлелись пороки и язвы наших собственных очерствевших душ... Как раз именно н е п о х о ж е с т ь людей друг на друга - и заставляет нас их любить, в смиренномудрии и долготерпении, снисходя друг к другу и прощая взаимно; иначе зачем любить всецелотождественно подобного себе - идентичного клона, во всем сходного и единогласного со мною, если я у себя автаркично и так уже есть, не проще ли ограничиться одним самим собой, самоублажая лишь самого себя, это то же самое что пытаться "любить" своё отражение в зеркале, проецируя его на окружающих людей, т. е. подсознательной подоплекой укореняя вовне подразумеваемо-эгоистичную "любовь" к самим себе, себялюбие. "Как часто, когда мы говорим «Я тебя люблю», «я» — огромно, «тебя» — совсем маленькое, а в «люблю» нет ничего динамичного. Можно было бы, вопреки грамматике, сказать, что это простой союз или, вернее,

204

крючок, который позволяет огромному «я» подцепить и держать в плену то малюсенькое «тебя», которое имеет несчастье «быть любимым»" (Митр. Антоний Сурожский). ...Увидеть другого во всей его совокупной ц е л о с т н о с т и: ..."Человек — это законченная картина, можно что-то в ней не любить, как там изображены горы или реки, можно в ней любить что-то определенное. Но воспринимать ее надо целиком, в комплексе. Или ты любишь человека всего, или нет. Да, иногда нельзя мириться с теми или иными чертами, и тогда надо искать компромисса. Eсли ты любишь человека таким, какой он есть, то ты любишь его. Eсли ты пытаешься его кардинально менять, то ты любишь себя" (Блаж. Августин). Таким образом, выходим в ранее для нас недоступную и невозможную реальность, в которой сближение наступает за счет взаимного преображения любящих, переполненного восхищением открывшейся в той или иной степени взору созерцаемой бытийственной полнотой другого, каким его создал Бог, преодоления своей ущербно-несовершенной человеческой данности и разобщающих различий, - н е з а в и с и м о насколько идентично похожи ли они на нас, насколько оправдывают ли наших чаяний или вложенных в заботу о них наших усилий, затрат. Скорее всего, как раз именно эти рожденные инвалидами, будучи сродни пожизненным мученикам по естеству, - первыми войдут во врата Рая, а не их брезгливо осуждающие; но если и мы, грешные, ещё здесь на земле не откажемся от заботы о них - то сможем надеяться в благодарность на их заступнические молитвы о нас самих... Ибо через них - для нас открыт путь нашего собственного спасения, обновления, очищения души, стяжания любви! Их дефекты, помогут нам самим полюбить всех людей не за внешнее сходство или отличие, а за уникальный и неповторимый блеск обаяния их индивидуальных душ, научая нас полноценному взору на личность человека во всей целокупности и глубине. Отказываясь от заботы о них - тем самым отказываемся от самой Любви, предпочитаем каменносердый цинизм и гнилую черствость, и вместе с этим отворачиваемся и от Бога, не хотим замечать живую искру Божию в этих убогих людях! Они как ж и в о е с в и д е т е л ь с т в о нашего с вами равнодушия и отсутствия жалости в обществе! Все обездоленные, нуждающиеся, нищие - как о т р а ж е н и е собственных проблем нашего с вами общества, выявляя на самих себе его черствость, скупость и равнодушие к бедам несчастных своих собратьев - и, одновременно, они как малые и с т о ч н и к и нашей любви, не дающие ей окончательно угаснуть, добродетели подобны хворосту её пламя поддерживающему: чем больше им благотворим, тем глубже и полнее в нас пробуждается, разгорается чувство человеколюбивого сострадания ко всем окружающим, понимание чужих проблем; они - залог нашей человечности, и благодаря именно им мы можем ощутить себя достойными высокого звания человека, они открывают нам новые горизонты подлинного призвания человека; это удивительная обоюдовыгодная находка для наших современников окостенелых в эгоизме, замкнутых и вечноспешащих; свет их присутствия рядом с нами - способен сделать нашу жизнь более полноценно насыщенной и по-новому глубже осмысленной, скрасить мрак нашего собственного одиночества, душевночерствой и скупой окостенелости от невозможности проявить заботу о ком-то, в глубоком со-дружественном со-переживании и со-участии, в котором мы приобщаемся к бескорыстной радости нашего жертвенного служения на благо другому человеку и каждая новая встреча с любым обездоленным будет наполнена чистым светлым счастьем. Их "социальная полезность" - не в утилитарно-рабской пригодности к физическому труду, а в даровании обществу положительного эмоционального и морального заряда, и только благодаря воспитанию к ним уважительного отношения снижается общий уровень агрессии в обществе, мы не хотим, чтобы рядом с нами было чье-то неблагополучие выбирая для этого не путь репрессий, а конструктивно-созидательное русло благотворения, забота о слабом - это то, что снижает уровень страха, а следовательно, и агрессии в обществе в целом, забота об обездоленных – один из способов консолидации народа, если мы хотим поскорее выйти из социального тупика, то должны задуматься о путях выхода из нравственного кризиса, и соответственно позволяет добиться большей общественной толерантности - через терпимое принятие совсем "инаковых" и показывая, что даже для них есть место среди нас, что и они нужны, поэтому интеграция "особых" - это психотерапия для всех остальных, пример ценности и полезности каждого. Кажется, что это нам, "здоровым", "больные" нужны больше, чем больным - здоровые: даже взаимное общение обогащает и взаимно обучает обе стороны, видя, что кто-то помогает таким и сами хотят им помочь, как дети играют все вместе, на основе дружеской взаимопомощи, сильный поддерживает более слабого, здоровый нисходит к уровню своего товарища-инвалида, совместной взаимовыручкой двигаясь вперед в развитии к

205

поставленной цели, инклюзивное общение с инвалидами помогает в воспитании нормальным детям, развивает в них человеческие качества - умение сопереживать, поддерживать, заботиться друг о друге, а ведь способность принять другого - крайне важное качество для любого человека, оно пригодится и в личной жизни, и в будущей работе, и еще очень важно, чтобы с «другими» детьми, с людьми, от тебя отличными, дети столкнулись как можно раньше, потому что для них в этом возрасте еще нет диагнозов-штампов, они еще открыты самому разному и готовы с ним рядом сосуществовать. Как говорил Жан Ванье: "Совместная жизнь с инвалидами пробудила во мне мою собственную глубочайшую потребность в любви и нежности. Люди, подобные им, выявили во мне целый мир мрака, жестокости и ненависти. У меня было ощущение, что их страдания вызывают мои собственные. Но это открытие было столь же исцеляющим для меня. Я должен был окунуться в свою собственную тьму, чтобы утвердить свет и истину. Я должен был спуститься с вершины власти, чтобы увидеть собственную надломленность и научиться принимать ее. Только через этот опыт я смог прийти к внутреннему выздоровлению и целостности". Особенно, с детства парализованные тяжелобольные инвалиды - словно созданы для нашей любви, ожидают нашей ласки, тепла и заботы, без них мир был бы холоднее, черствее, равнодушнее, озлобленнее, циничнее, они своим существованием напоминают нам о необходимости жалости, сострадания друг ко другу, - мы должны заботиться даже о таких "неперспективных", не потому что это доставит какую-то "выгоду" или "целесообразно", но чтобы нам самим не очерстветь душою, сберечь в себе любовь к людям и продолжать гореть ею, благодаря терпеливой заботе о них - мы учимся быть людьми, способными сопереживать, понимать общие нужды и соучаствовать в беде друг друга, а не звероподобными соперничающими немилосердными "хищниками"... И эти нищие, увечные, калеки, больные... вовсе никакие не манипулирующие чужой жалостью "диктаторы", конечно, а они наши спутники и учителя, учащие нас быть добрыми и снисходительными к чужой немощи, если мы их сумеем правильно понять и полюбить, одаривающие нас чудесной возможностью прикоснуться к подлинному человеколюбию, наполниться трогательной искренностью, испытать соучастливое доверие, открывающие лучшее в нашей душе своими ключами!.. В частности, благодаря им мы начинаем понимать и то, что не только мы нужны им, чтобы они могли жить, но и они нужны нам, чтобы мы могли жить "как люди", а не по "хищническим принципам". Несовершенство мира, слабость человеческой природы, болезни, разрушения, смерть - служат для одних побудителем к проявлению милосердных братских чувств и сплоченному единению в духе соборности, а для вторых - к бесчеловечной борьбе за бессмысленное выживание за счет угнетения слабейших. Жизнь, это предоставленный нам единственный ш а н с, обращенный лично к каждому, э к з а м е н который предназначено следует всем пройти и сдать, - ведь многие люди так и не увидели свет или не испытали полноценной жизни, умерев либо в раннем младенческом несознательном возрасте, либо оказались убиты при аборте в утробе, - насколько ещё добродетельным или жестоким может быть человек (человечество) в нашем собственном лице; остались ли на земле ещё благочестивые люди или же всё окончательно, бесповоротно и безнадежно погрязло в массовом зле ("И увидел Господь (Бог), что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время" (Быт. 6:5); "Как было во дни Ноя, так будет и в пришествие Сына Человеческого" (Мф. 24:37) ); и этот сегодняшний наш выбор кем нам б ы т ь, косвенно повлияет и на судьбы наших потомков... В этом мире устроено так, что если человек активно не проявляет деятельную любовь, а скупится на щедрость, зарывает свои таланты в землю - он неизбежно морально деградирует, ожесточается, опускается, - третьего компромиссно-теплохладного варианта не дано, нельзя одновременно "служить и Богу и маммоне" (см.: Мф. 6:24), пытаясь тем самым обмануть и Бога, и других, и самих себя. И разве мы не испытывали того, как даже собственное страдание делает нас снисходительнее к другому, воспитывает чуткость к чужому горю, научает сострадательному пониманию души человека. И разве не самое ужасное - безвозвратная и непоправимая потеря способности любить? Ведь ад и есть, по словам Ф.М. Достоевского, страдание о том что нельзя более любить. Ведь привлекательных на вид, от природы здоровых, крепких физически, эмоционально закаленных, стойких, умелых, ловких и везучих, и умеющих преодолевать испытания и не отчаиваться если не повезло, - но одновременно нежных, добросердечных, некичливо скромных, выдержанно-терпеливых, умеющих прощать и снисходительных к чужим ошибкам и

206

недостаткам, внимательных, душевно близких нам и умеющих понимать наши чувства - нас понимающих "с полуслова", ласковых, заботливых и обходительных, остроумных, талантливых, смекалистых, с сильной волей, уверенных в себе, непосредственных, целеустремленных, вдумчивых, подвижных, напористых и энергичных, отважных и храбрых, с решительным, мужественным и независимым нравом, а также умеющих в нужный момент быть мягкими, сердечными, голубино-кроткими, уступчивыми, тактичными, учтивыми, простыми, незамкнутооткрытыми и общительными - с которыми мы можем позволить себе быть искренними, непринужденными и прямодушными, и которые задушевно, непритворно и от чистого сердца умеют крепко неразлучно дружить и быть верными друзьями, с горячим, как огонь, живым отзывчивым сердцем - хранящим дружескую верность и преданность до конца дней своих, они всегда творчески-инициативны и полны свежих идей, с обаятельным, легким и отзывчивым характером, со словно теплым светом озаряющей улыбкой - всегда гостеприимно-радушно одаривая ею своих новых знакомых, с душевной глубиной и простотой лучистых глаз - нежно согревающих своим присутствием, своей добротой наше сердце, с неунывающим зажигательным задором, с живым чувством юмора - позволяющему скрасить скучные серые будни, подобно брызгам солнца из-за хмурых туч, умеющих самим быть веселыми даже средь тяжелых будней и также помогая не унывать тем кто с ними рядом, чья душа прямо-таки светится изнутри счастьем и готова одаривать им и нас, они словно излучают доброту и душевное тепло вокруг себя, поражающих своим ободряющим жизнелюбием и заразительным позитивом, жизнерадостно-оптимистичных, приветливых и вежливых, с которыми беседа - сплошное удовольствие, нет ничего которой приятнее на земле, одно мгновение их общения - драгоценнее тысяч красноречиво-заумно исписанных слов, ибо они учат взаимовежливому обхождению наглядным примером своей жизни, с ними рядом - вся жизнь превращается волшебной сказкой, мечты обретают реальность и чудо становится возможным, они - отрада наших дней, они источники нашего вдохновения, подобно чудным Ангелам-хранителям - посланные от Бога в нашу жизнь, чтобы её оберегать, утешать и разделить скорби вместе с нами, с ними что ни день то праздник, каждая новая встреча с которыми приносит желанную радость словно ненаглядное солнышко весною, наполняет и остается в душе незабываемым сладким счастьем, от которого душа ликует и процветает ответным доверием, с живым непринужденно-легким солнечным настроением, которым день ото дня радуют своих родных, близких, друзей, гостей, знакомых... такими нельзя не залюбоваться, таких замечательных гораздо легче полюбить, умиляться, начать таким симпатизировать, и мы благодарны Богу за эту встречу с ними в нашей жизни, очарованные их свежим трогательным милым характером и равноангельским благонравием с внутренним достоинством и честностью, перед собой и перед другими, самоуважением и взаимоуважением, оставляющие светлый отпечаток на сердце после знакомства с ними, мы даже восхищенно воскликнем: если на свете существуют Ангелы во плоти, так это они! - особенно если те вдобавок нам близки по духу и темпераменту. ...Чем иначе, в противоположность сему, испытать подобные же восхищенно-приятельские чувства, - по отношению к слабым калекаминвалидам, убогим нищим, и к даже умалишенным и к потерявшим рассудок по причине болезни или старости, имеющим какие-либо психические отклонения или внешне-врожденные уродства-дефекты, отчаявшимся от беспросветной жизни или личностно деградировавшим вследствие вынужденных тяжелых обстоятельств, - но как раз именно этим-то последним людям и нужна вся глубина нашей сострадающей и милующей любви, непрестанные горячие молитвы об их оледеневших изнуренных опечаленных пребывающих в безысходном унынии душах, как раз им-то прежде всего и необходима наша ласка, согревающее тепло наших сердец, они более всего нуждаются в нашей опеке, внимательной заботе и индивидуальном уходе за каждым (без обособляющего исключения)!.. И могут оказаться те, рожденные калеками без рук или без ног, в общении - гораздо симпатичнее и приятнее тех, кто будучи рожден крепким и развитым, с детства купался как сыр в масле баловнем судьбы, ни разу не испытав что значит чужое "горе" и чужая "боль", как сытый голодного не разумеет, так и здоровый, привыкший ко всему готовому, - не поймет пожизненно больного, не умея сострадать. Почему одни, словно "баловни судьбы", рождаются крепкие здоровьем, наделенные внешней силой, чарующей пышной выразительной привлекательностью, всегда исполнены жизненной энергии, свежести и обворожительного обаяния, вызывающим восхищение интеллектом, многими дарованиями, и в жизни у них всё идёт гладко как по маслу и сопутствует успех, даже почти не задумываясь о проблемах, по везению обходящих стороной, смело шагают к своим целям и всё у них ловко получается, все

207

планы их легко реализуются, у них было обеспеченное комфортабельное счастливое детство, сытое и довольное, купались в нежной ласке и заботе любящих родителей, и повзрослев стали частью элиты, истеблишмента, купающихся в лучах славы и деньгах, - им аплодируют, завидуют и превозносят, у них толпы поклонников и почитателей, но им даже на ум никогда мысли не приходило, как это: "испытывать страдания", "быть голодным", "терпеть нужду", "ощутить на себе леденящее презрительное равнодушие общества", даже подобные мысли о сочувствии к нуждам ближних вызывают у них когнитивный дискомфорт и непонимание, ведь они никогда ни разу сами не прочувствовали на своей "шкуре" что значит "испытывать нужду"... А иные же - с самого рожденья будучи хилыми, болезненными, умственно отсталыми и с прочей инвалидностью, или в полуголодной нищете, среди развращенного круга пьяниц, наркоманов знакомства с добропорядочными людьми они не знали, с самого нежного младенческого возраста находились в аморально-негативном окружении, обречены пожизненно страдать, сносить язвительные подколы, хамские усмешки, побои, оскорбления, презрение со стороны окружающих, вдобавок ещё сваливаются тяжелые испытания, лишения, прилагая несчастья к несчастьям, накапливая груз неразрешимых проблем... - так з а ч т о это им выпало горькой судьбой такое "наказание", в чем же их "вина"?!. В подобной "несправедливости" - справедливее совестливее с нашей стороны быть рядом с теми кто страдает, кого все обижают и гонят, и кто не может из-за физической слабости за себя постоять, кому хуже чем нам, разделив их безотрадно-скорбное бытие, вплоть до того, чтобы вместе с ними быть так же гонимым и презираемым, и если придется, то и умереть вместе с ними, оставшись сердцем верными друзьями им до конца, но не оставив их в одиночестве в беде! И как дивно, что ещё есть на свете такие ангелоподобные души. В их присутствии рядом - и на земле словно расцветает рай. И если стоит жить - то только ради таких людей, само их существование - оправдывает наше унылое бытие, лишь благодаря им - мы понимаем что жизнь прекрасна. И смысл жизни - среди них мы видим в заботе друг о друге, и если в мире есть место такой красоте - значит и весь мир создан был не напрасно, а ради того, чтобы на свете были такие душевно прекрасные и чудесные люди как они! И через которых в нашу жизнь вливаются живительные струи любви, нежной ласки, теплоты, добра... В общих скорбях и “несправедливости” часто больше вина самих людей, ведь без любви к ближнему и без милосердия не может быть и справедливости. Вся история человеческая – цепь скорбей, лишений и само наше рождение как вызов против смерти, и где красной нитью проходят случаи некогда проявленного милосердия к обреченным в периоды катастроф и потрясений, без которого многие бы не выжили. Надо ценить то малое время отпущенное нам, иной раз видим страдания других – и мы молчим, покуда беда не коснется рано или поздно самих промолчавших. Самоутверждаемся не на основе терпимости и сплоченности, а выгораживая и угнетая слабейших или “крайних”: свобода для одних оборачивается рабством других, не успевших занять “первые места”, богатство одних окупается слезами других, карьера за счет чужих страданий, ради своего счастья поступиться счастьем другого, желая быть “лучшими” жертвуя интересами других и став самыми чудовищными по своему цинизму. “Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою” (Марк. 9:35). Лучше приобретать мир сей любовью и состраданием к малой доле как части его, к несправедливо обиженным и обездоленным – в этом истинное богатство нравственной души. Настоящая сила и справедливость – в великодушии, в нравственной высоте и умении постоять за слабых, заступничестве несчастным, заботе здоровых о исцелении больных, крепких духом в ободрении впавших в уныние, в готовности давать преимущество наименее привилегированным по сравнению с нами. "В основе её лежит внимание к человеческой индивидуальности и к жизненным различиям. Этот дар предполагает в человеке доброе, любящее сердце, которое не хочет умножать на земле число обиженных, страдающих и ожесточенных. Этот дар предполагает еще живую наблюдательность, обостренную чуткость к человеческому своеобразию, способность вчувствоваться в других. Справедливость «внимательна», «бережна», «социальна»; она блюдет чувство меры; она склонна к состраданию, к деликатному снисхождению и прощению. Она тесно связана с чувством ответственности.” (Ив. Ильин) “Обогати себя не только имуществом, но и благочестием, не только золотом, но и добродетелью, или лучше, только ею одною. Заслужи предпочтение пред ближним твоим тем, что ты его благотворительнее. Тебе предлагается случай доказать свое человеколюбие” (Свт. Григорий

208

Богослов). Если бы не было временных страданий - некому было бы сострадать; если бы не существовало смерти - никто не боролся бы так отчаянно и отважно и за саму ж и з н ь, не размышлял об её смысле, не посвящал бы ей стольких од, стихов, творений, усилий, не ценил бы её и не берег... И в этом, относительные земные радости и скорби - взаимозависимо переплетены, чередуясь друг с другом, абсолютна - лишь вечность. “Равенство изгнало бы и справедливость, и любовь, изгнало бы и нравственность. Любит ли муж жену за равенство? И мать любит ли своего ребенка за равенство? Разве друзья любят друг друга за равенство? Неравенство - основа справедливости и побудитель любви (природное неравенство, заставляет бороться за социальное равенство - Прим. Авт.). Пока живет л ю б о в ь, никто не вспоминает о равенстве. Пока царит с п р а в е д л и в о с т ь, никто не думает о равенстве. Когда уходит любовь, люди говорят о справедливости и подразумевают равенство. Когда за любовью уходит и справедливость, начинают говорить о равенстве и подразумевают безнравственность, то есть изгнанную нравственность подменяют порочностью. На могиле любви вырастает справедливость, на могиле справедливости растет равенство (а подобное приневольное "уравнивание" без любви и жалости - всегда приводит к жесточайшему тотальному диктату, однотипной похожести всех средь униженной рабской нищеты и моральной скудости, одичанию, культурном невежестве серых масс, навязанновсеобщей посредственности - Прим. Авт.)” (Свят. Николай Сербский). Основной закон бытия – любовь, а не погоня за обобщенно-понимаемой "справедливостью" (которую часто каждый понимает по-своему). Исаак Сирин пишет: «Там где возмездие, там нет любви, а где любовь – там нет возмездия». ...Живые судьбы частных людей редко кого интересуют, лишь как их максимально бы с выгодой поиспользовать в собственных расчетливых целях и тактических планах; навязываемые им узкие рамки "нормы", изначально создаваемые и подходящие для удобства нас самих, - в их отличных от наших условиях, не подходят, те методы не работают, причиняют только дополнительные трудности, лишнюю боль, их "вина" - в нашем грубом неумении их непредвзято понять; к ним нужен особый и н д и в и д у а л ь н ы й п о д х о д, с учетом специфики их положения и образа жизни, требующего равного обхождения, независимо от их возраста, социального или материального положения, но и одновременно учитывающего нужды и многогранные потребности каждого, не забывающего про его личные особенности и уникальное своеобразие, и а д р е с н а я п о м о щ ь. "Абсолютное равенство во всем", без учета п о т р е б н о с т е й и в о з м о ж н о с т е й самих людей, крайне-радикальная противоестественная форма эгалитаризма, - утопично и невозможно: люди не равны от природы и не одинаковы ни телом, ни душою, им даются различные способности и склонности, различные влечения, дары и желания, одни рождаются здоровыми, другие больными инвалидами (иначе применять метод принудительной евгеники и эвтаназии?), одни более-менее богаты и сыты, иные нищи и голодны, такое бывает независимо от политико-общественного строя, но из-за социального статуса человека в нем (или иначе принудительно стерилизовать всех мужского пола из бездомных, бедных и нищих, чтоб "не плодили нищету"? - проводя т. н. селекционный отбор и социальную евгенику по слоям, статусу, занимаемому положению в обществе, где право называться "полноценным" - дано лишь малой кучке соответствующих общепринятым стандартам принадлежности к "избранности", а всё прочее большинство - некие второсортные "недочеловеки", требующие насильственной подгонки и уравнивания, что, разумеется, доступно не всем, и что в итоге обернется "оправданием" корыстного их использования в качестве дармового рабочего сырья-"ресурса" на благо первых); однако подобное неравенство не мешает считать равными нам индивидуальные "Я" конкретно каждого из людей, в реальности л ю б в и которых снимается всякое разделение между нами; всегда остается возможным стремление к правовому равенству, справедливому распределению общих благ и заботе о необходимости р а в н ы х в о з м о ж н о с т е й по доступу к ним среди всех прочих членов общества, - ибо любое гражданское общество, как социальная надстройка, призвано покрывать естественные недостатки и смягчать суровые законы борьбы за выживание присущие миру животных, сплочать, а не разобщать, поддерживать и совместно заботиться друг о друге, сильные о слабых; но для цельного восприятия возвышенно-светлых ценностей - надо сперва самим подготовить, очистить, выковать и осветить собственную душу, сделать её подобной пустому вместительному сосуду, освобожденному от всякой нечистой скверны; ибо понимание высшего равенства и братства - рождается из живого, проницательного, чуткого к

209

нуждам ближних сердца, умеющего разглядеть в любом из них божественный образ и душу, что доступно лишь во взгляде на человечество в свете смиряющей покаянной веры во Христа, пролившего Свою Кровь за грехи каждого; и подлинная свобода духа - достигается ценой собственных усилий и благодатной помощи через аскетизм победой над страстями плоти, выкорчевав из себя грехи гордыни и надмения, и в этой духовной свободе - залог для беспрепятственного раскрытия всей широты любви ко всякому человеку как с о б р а т у почеловеческому естеству, открывается необъятный простор для бескорыстного служения общему благу. "Благотворением и честью уравнивай всех людей. Будет ли кто иудей или неверный. Ведь все мы братья, одной породы и от истины заблудились по неведению её" (Преп. Исаак Сирин). "Справедливость требует, чтобы с каждыми обходились согласно их личным особенностям. Нельзя возлагать на них одинаковые обязанности (принудительное уравнивание по формальноусловным "стандартам" - Прим. Авт.). Нельзя взыскивать со всех одинаково: есть малолетние и невменяемые, с них взыскивается меньше; есть призванные к власти, с них надо взыскивать строже и т.д. Как угнаться за всеми этими бесчисленными своеобразиями? Как «воздать каждому свое»? Они не одинаковы; значит, и обходиться с ними надо не одинаково — согласно их своеобразию. Иначе возникнет несправедливость" (Иван Ильин). "Милосердие предполагает справедливость, а справедливость требует милосердия, это только различные стороны, различные способы проявления одного и того же. Если я желаю, чтобы другие помогали мне в нужде, то справедливо, чтобы и я им помогал. С другой стороны, если я не хочу никого обижать, то ведь это потому, что я в других признаю такие же живущие и страдающие существа, как я сам; но в таком случае я, конечно, буду стараться по возможности избавлять эти существа от страдания: я их не обижаю, потому что их жалею, но если я их жалею, то я буду и помогать им. ...Не помогать другим – значит уже обижать их; человек последовательно справедливый непременно будет исполнять и обязанности милосердия, а человек истинно-милосердный не может быть в то же время несправедливым. ...Общее правило альтруизма: поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобою, – вовсе не предполагает материального или качественного равенства всех субъектов (равной правоспособности и дееспособности). Такого равенства не существует в природе, и требовать его было бы бессмысленно. Дело идет не о равенстве, а лишь о равном праве на существование и развитие своих положительных сил. Основные или общечеловеческие права, нравственная самоценность субъекта как лица остается неизменною, – точно так же не упраздняется она и бесконечным разнообразием и неравенством отдельных лиц, племен и классов. Во всех этих различиях должно сохраняться нечто безусловное и одинаковое, значение каждого как самоцели, т. е. как чего-то не могущего быть только средством для чужих целей (убийство дикаря есть такой же грех, как убийство гения или святого)" (Вл.С. Соловьев). Как не разлучить землю и луну, они взаимозависимы, или как мать и дитя не лишить взаимного родственного чувства связи между ними, и для помнящего сердца человеческого в любви нет расстояний, способных её со временем угасить и забыть любимого, нет таких проблем, которые бы не пыталась преодолеть, также не разделить её надвое, чтобы средь близких сродных ей предпочесть кого-то одного и пренебречь другим, – так и каждый человек в мире как “спутник” другого, не может выжить без посторонней помощи, когда наша жизнь продолжается через заботу друг о друге. Пока храним в сердце добрые чувства, значит жива и не потеряна для нас ещё надежда, когда всякое доброе движение души, отсрочивает ещё насколько-то гибель всего человечества от саморазрушения. Тогда нам ясно открывается в ближнем человеке, - бедная, уничиженная, исстрадавшаяся, истощившаяся, поблекшая красота Божья, хотя в которой порой потух или замаран образ Божий и забывшая своё подлинное высшее призвание, предавшая себя греху и разврату, - но даже для неё, прожженной пороками, одряхлевшей, измученной, изуродованной и потускневшей от скверн, по-прежнему существует пока ещё надежда в наших очах, ибо именно только через заботу от нас она способна возвратить себе утраченное, восстановить попранное, омыться, очиститься от прежней толстой корки грязи, сорвать омрачающую пелену, вернуть былое честное достоинство... Однако, сами не облагообразив собственную душу добрым расположением, не способны разглядеть неотъемлемую страдающую красоту униженной и обесчещенной души, с присущим ей изначально заложенным образом чистого и светлого начала в каждом человеке, и которой так хочется любви и признания своего места в этом мире, – и пусть все прочие суетные дела и заботы “посторонятся”, когда на первом

210

месте будет главной забота о благе любого обратившегося встреченного нами. Как весной, согретая теплыми лучами солнца и пропитанная живительною влагою дождя, природа вновь оживет, покроется свежей зеленью и цветами, так и всякая поникшая душа способна преобразиться под действием доброй заботы и искреннего ласкового слова, главное самим не угашать надежды, не опускать рук… Каждый человек - как целый мир! Приписываемые ему качества, достоинства чужого человека большей частью зависят от умения способности нашей поверхностно-субъективной оценки его личности, нашего со стороны отношения к нему (мерой восприятия, зависящей от глубины и внутреннего богатства нашей личности). Но подлинный склад характера его души часто неприметно ускользает и закрыт от подобного предвзято-избирательного подхода в отношении прав "избранных" и "негодных". Сострадательно-любящее сердце отличается от прочих безучастно-посторонних сердец, - искусством различать, распознавать и видеть в близком ему человеке нечто особенное, дорогое, любимое, важное, ценное, значимое, что сокрыто от суетного, лицеприятного, холодного взора равнодушной толпы, - но требующее приложить наши усилия, чтобы потаенно-заложенное прекрасное, видимое пока лишь нами, стало явным и для всех остальных людей. Каждый по-своему замечателен и особенен по характеру, драгоценен своим своеобразием и неповторим в глубине своей уникальной самобытной личности: подобно камням-самоцветам, как сапфир из многих себе подобных имеет свой изумительный окрас и изящную огранку формы, как каждая звезда выделяясь из сонма мириад бесчисленных звезд имеет отличный цвет и по-особенному сияет для каждого. "Драгоценные мои! Нужно ясно осознавать какой дорогой ценой искуплены души всех людей, но и на самом деле эти души: одни - как сияющий бриллиант, другие – как проникновенный сапфир, иные – как огненный рубин или таинственный изумруд… сказано ведь, что любая душа для Господа дороже всего земного шара" (Прот. Николай Залитский (Гурьянов) ). Душа человека подобна х р а м у, в чью обитель может благодатно вселиться и почивать Дух Божий, поэтому и относиться надо к каждому человеку с благоговением и трепетом, как при входе в священный Храм Божий... "Не променяй любви к ближнему на любовь к какой-нибудь вещи, потому что, любя ближнего, ты приобретаешь в себе Того, Кто драгоценнее всего в мире. Оставь малое, чтобы приобрести великое; пренебреги излишним и ничего не значащим, чтобы приобрести многоценное". (Преп. Исаак Сирин). Благотворительность не ограничивается переводом лишь в плоскость материальных отношений, но и душевные качества играют немаловажную роль: увидеть в другом - частицу себя, человека-брата, переживание несчастья которого - как глубокого ставшего личным горя. Вглядеться, вслушаться, постичь его любимый нами глубинный о б р а з, неразрывный от самого "Я" души человека и наделенный особенными, важными, конкретными, индивидуальными чертами, характером, именем, отличающими от всех прочих похожих людей из одинаково серой массы-толпы, в восприятии которого заключена частица его самого, его в нём со-присутствие, необходимо отучить себя от поверхностных суждений, стараясь помнить, что нам видно такое ничтожно малое количество граней его личности, и что так редко открывается нам его настоящая глубина, где личные "Я" подобно бутону раскрываются и внутренне-сокрытое души является в о б р а з а х, "образуется" доступное нашему восприятию во внешней реальности; в радикальном отличие от нашего со стороны скудного поверхностнообобщенного неадекватно-вторичного п р е д с т а в л е н и я о подлинной их душе (предваряющего эти образы в их непроясненности; нечто воображаемо-мнимое, а не знаемое в действительности; первое обманчивое впечатление; неадекватная интерпретация; в нашем выстроенном вымысле воображения, спроецированном на кого-то, - там живому человеку, со всеми его недостатками или ещё не открывшимся нам его достоинствами, вообще нет места; будто маска надетая на чужое лицо), порождающего, как через искривленную призму, ложные предубеждения и обидные навешиваемые ярлыки, несмываемые клише, и если ты им не соответствуешь, ты "профнепригоден" по-определению, но однако в жизни - все гораздо непредсказуемее... далекие от понимания истинной сути дел, служащего рассадником культивируемых мифов, общественных стереотипов, зашоренного привычными штампами сознания, тотального недоверия, клеветнических сплетен, басен, слухов, наветов, страхований, подозрений и питательной почвой социальной стигматизации (выставляя кого-то "чудовищем"), в которое привносим, проецируя вовне на чужой образ, наши собственные пристрастнонеадекватные предвзято-ограниченные домыслы, догадки и непроверенные мнения, сомнения о

211

каком-либо человеке, и вкладываем лишь единственное наше эго-"я" представляющего и ничего кроме - то какими мы х о т е л и бы видеть их с нашей стороны, исключающее, подменяющее, затуманивающее, затемняющее, оттесняя на задний план, отводя в сторону рассмотрение во всей полноте, загораживающее и блокирующее взгляд на тонкие черты и нюансы, на п о д л и н н о е "Я" других людей - каким оно есть на с а м о м деле изнутри, затмевая, умаляя, скрывая от нашего взора изначальную красоту и достоинство его личности; т. е. мы пытаемся окружающих людей переделать и перекроить "под себя" и свои интересы, навязывая то что им несвойственно... "Чти всех, как образы Божии, всем благожелай и благодетельствуй по силе, пред всеми смиряйся и всем угождай в пределах добра, радуйся с радующимися и соскорби скорбящим, никого не осуждай и не уничижай, даже в мысли и чувстве, от ищущих у тебя совета и вразумления не скрывай истины, когда знаешь, сам же в учители никому не навязывайся, паче же всего блюди мир и согласие со всеми, с готовностию на всякие для того со своей стороны жертвы, и всевозможно избегай соблазнить кого" (Преп. Никодим Святогорец). Мы можем негативно относиться к самому дурному аморально-асоциальному "образу жизни" (форме поведения), но при этом продолжая сострадать и жалеть самого г р е ш н и к а его ведущего его личные грехи не должны встать непреодолимой преградой на пути для наших искренних, живых, доброжелательных чувств и для миролюбивой терпимости! Мы не сливаем до неразличимой неразборчивости и степени смешения (т. е. отделяя грех от самого человека) саму (1) л и ч н о с т ь в человеке и его пусть хотя и ложные (2) в з г л я д ы - но помогая даже чужеплеменному и неверному, не деля единоприродных с нами людей на "достойных" или "недостойных", мы воздаем честь и хвалу не его убеждениям, - а образу Божьему пребывающему в нем... "Ближний - равноправное мне существо, тот же человек, что я, тот же образ Божий и вместе малый мир; и как он то же, что я, то и любить его надо мне, как я сам себя люблю. Возлюбити искренняго твоего яко сам себе (Мф. 22,39), - надо наблюдать его, как свою плоть и кровь: обращаться с любовью, кротко, ласково, прощая погрешности его, как себе охотно прощаю, как сам жажду от других прощения или снисхождения моим немощам, т. е. чтобы и не замечали их, как бы их не было, или заметили ласково, кротко, любезно, доброжелательно. Люби всякого человека, несмотря на его грехопадения. Грехи грехами, а основа-то в человеке одна образ Божий. Другие со слабостями, бросающимися в глаза, злобны, горды, завистливы, скупы, сребролюбивы, жадны, да и ты не без зла, может быть, даже в тебе его больше, чем в других. По крайней мере в отношении грехов люди равны: вси, сказано, согрешиша и лишени суть славы Божией (Рим. 3,23), все повинны пред Богом и все равно нуждаемся в Божием к нам милосердии. Потому любя друг друга, надо терпеть друга друга и оставлять, прощать другим их погрешности против нас, чтобы и Отец наш Небесный простил нам согрешения наши (Мф. 6,14). Таким убеждением, предохранишь себя от многих грехов и страстей; беда наша часто в том, что мы свое зло приписываем другому; будучи сами злы, мы не хотим видеть добра и в других. Господи! даждь мне зреть мои прегрешения, чтобы я не презирал грешников, мне подобных, и не питал к ним зла в сердце за грехи их и сам бы себя презирал по достоинству, как грешника первого. Итак, всею душою чти и люби в каждом человеке образ Божий, не обращая внимания на его грехи - Бог един свят и безгрешен. Еще почитай человека, несмотря на его грехи, потому, что он всегда может исправиться; о язвах его надо пожалеть, поболезновать да помолиться, как о своих. Уважай же человека, спасай его; береги и себя, не раздражайся, не озлобляйся, не завидуй, не обижай, не лги, не прелюбодействуй, не кради, и долготерпи погрешностям и заблуждениям человека падшего. Приучи себя всегда смотреть на всякого человека с высоким почтением, сколько бы ни был человек, по видимому, мал и незначителен. Величайшее светило отражается в бесконечно малых телах земных, в бесчисленном множестве их, и образ человека отражается в малых зрачках глаз: так мысленное Солнце - Христос изображается в малых существах - людях, в бесконечном множестве их. Солнце, отражаясь во множестве малых и великих тел, освещает весь мир, покрывая собою всего его: так и Господь. Почитая всякого человека, мы почитаем Самого Бога и самих себя: ибо ближний - другой, пятый, десятый, сотый, тысячный, миллионный - я; подобно множеству листьев на дереве, а все - одно дерево, одинаковою жизнью живут, одинаковое происхождение имеют, одинаковый вид имеют, одинаковое начало, одинаковый и конец. Всячески почитай лики человеков живых, да почитаешь как должно лик Божий. Ибо лик Господа Иисуса Христа есть лик человеческий. — Не уважающий лика человеческого не уважит и лика Божия! Видя лица других, я вижу свое лицо, ибо все мы как один, сотворены Богом, от одного человека, от одной крови, и все равно по

212

образу Божию, — и потому на всех должно смотреть чисто, неблазненно, не враждебно, не лукаво, не корыстно, а с чистою Божией любовью. Итак, виждь в других себя, да и другие видят в тебе себя, люби всех, как себя. Имей христианское благоискусство от сердца благословлять проклинающих тебя; люби врагов своих искренно, не обращая внимания на их вражду, но - видя в них себя самого. Сохрани кроткое и миролюбивое расположение к брату даже тогда, когда он коварно или хитростью, или же как-либо ненамеренно лишает тебя последнего достояния. Тутто и покажи, что ты любишь в ближнем образ Божий больше всего земного и тленного, что любовь твоя николиже отпадает (1 Кор. 13,8); христианин должен так горячо и крепко любить ближнего, чтобы мог всегда говорить: что ны разлучит от любве Божия и от ближнего? скорбь, или теснота, или нагота, или беда, или меч (Рим. 8,35), или деньги, или сладости пищи и питья, или богатое жилище, или попеченье об одежде, или разные житейские удовольствия? Так пьяница для удовольствия плоти и одурения себя не жалеет множества денег, а нищим жалеет копейки; куритель табаку бросает на ветер десятки и сотни рублей, а нищим жалеет копеек, которые могли бы спасти его душу; любящие одеваться роскошно или охотники до модной мебели и посуды тратят на одежду и мебель с посудою огромные деньги, а мимо нищих проходят с холодностью и презрением; любящие хорошо поесть не жалеют на обеды десятки и сотни рублей, а бедным жалеют грошей. Делай добро ненавидящим тебя, как сын Отца Небесного, который благ есть на безблагодатныя и злыя, веруя, что благим победишь злое; потому что добро всегда сильнее зла" (Св. Прав. Иоанн Сергиев (Кронштадтский) ). К а ж д ы й человек сотворен прекрасным, надобно только эту и з н а ч а л ь н у ю красоту разглядеть. "Только Любовь есть то конечное и высшее, что оправдывает наше здешнее существование, что может нас возвышать и укреплять! Освобождение - через любовь в Любви. Человек, у которого нет уже ничего на этом свете, может духовно, пусть на мгновение, обладать самым дорогим для себя образом того, кого любит. В самой тяжёлой из всех мыслимо тяжёлых ситуаций, когда уже невозможно выразить себя ни в каком действии, когда единственным остаётся страдание, в такой ситуации человек может осуществить себя через воссоздание и созерцание о б р а з а того, кого он любит. Впервые в жизни я смог понять, что подразумевают, когда говорят, что Ангелы счастливы любовным созерцанием бесконечного Господа..." (Виктор Франкл). Только живущая и действующая из глубин души любовь актуализирует, выявляет подлинную красоту индивидуально-личностного образа, как бы изнутри его творчески оживляет и наполняет собою, придает его красоте духовную силу, отсутствие соблазна, благородство и возвышенность. И, наверное, как раз только ради подобной чистейшей Красоты - стоит того, чтобы ради неё испытывая и претерпевая любые невзгоды, испытания, трудности жить, добровольно страдать и благодарно умереть!.. Бывает, изящная красота какого-либо произведения искусства или вида природы, благотворно очистительно воздействует на нашу душу, пробуждает в ней лучшие чувства; бывает также наша любовь раскрывает подлинное своеобразие и наполняет предначальной красотой любимого нами человека, придавая ему особую ценность в своих очах, способна вновь оживить, окрылить, вдохновить и сподвигнуть его на достижение нравственных высот, победы над собой, стяжание добродетелей и без помощи которой, с нашей стороны, без сознания что кто-то его ещё не бросил, окончательно не отвернулся и продолжает всё равно любить, несмотря на множество его грехов - он бы нравственно опустился, морально деградировал, не увидел бы света выхода из своей кромешной тьмы. Даже если человек оказался сам по себе "недостойным", - то любовь, живущая в нас и распространяющаяся через нас, как бы заново освящает его, перерождает и позволяет увидеть в нём всё самое сохранившееся ценное, дорогое, интересное и прекрасное что в нём ещё осталось, не умерло окончательно. Вздыхая о земных недостатках в ближнем, мы радуемся духовному и вечному в нём; иными словами — когда мы ставим свою любовь перед лицо Божие и Божиими лучами освещаем и измеряем любимого человека; и в этом — глубокий смысл, как бы похристиански «венчающий» любимого человека в созерцаемый царственный "образ Божий", подспудно сокрытый и проступающий в нем. В этом благоговейно любовном "обожании" любимым в наших очах, сродни обожествлению, его образ освящается и возводится на некий новый сакральный уровень в свете божественного: "Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего все вы" (Пс. 81:6)!.. Что может быть чудеснее и прекраснее образа Божьего в человеке, даже при умалении незримо-подспудно сияющем, именно потому-то и назвали "адовым" бываемое мучение этой его божественной первозданной к р а с о т ы при соприкосновении с

213

отвратительной нечистотою скверн наших грехов и срамотою страстей, в мерзость которую мы самовольно по уши себя погружаем, наша душа же от этого нестерпимо страдает словно скованная пленница в темнице; и также поэтому, прежде надо максимально умалить, изуродовать, обезличить, обезобразить, запятнать, опошлить, обесценить, очернить, затемнить, запачкать, испоганить, смешать с грязью, оклеветать, ошельмовать, навесить зловещие ярлыки, черную маску наветов, - ведь искусственно представляя маргинализированного человека (группу) гротескно "уродливым", "не более чем животное", теперь можно легко безнаказанно оправдать любое несправедливое злодеяние и зверство над ним; а если пред нами приоткрылась бы со всей ослепительно яркой несомненной очевидностью его глубинная изначальная к р а с о т а образа Божия, - то наверняка, остановившись и замерев от восхищения, не посмели бы поднять дерзкую руку на попрание и оскорбление её!.. "Бог... отражается в жизни человека. Так изображает себя солнце в чистой дождевой капле. В дождевой капле мы видим солнце. Но то, что видим в ней,- не солнце. Солнце - там, на недосягаемой высоте. Лишенные славы христианства не лишены другой славы, полученной при создании: это - образ Божий. Если образ Божий будет ввергнут в страшное пламя ада - и там я должен почитать его. И слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окажи почтение, как образу Божию. Что тебе до их немощей и недостатков! Наблюдай за собою, чтобы тебе не иметь недостатка в любви. Воздавай почтение ближнему как образу Божию, - почтение в душе твоей, невидимое для других, явное лишь для совести твоей; и деятельность твоя да будет таинственно сообразна (этому) твоему душевному настроению. Воздавай почтение ближнему, не различая возраста, пола, сословия, - и постепенно начнет являться в сердце твоем святая любовь" (Свят. Игнатий Брянчанинов). Любовь смотрит на творение Божие сквозь грехопадение, прозревая в нем неотменимое бытийственное ядро, онтологическую красоту образа Божьего в глубине души каждого человека, мы должны восприимчивым сердцем, а не обманчивыми глазами, внутренне прозревать подлинную богообразную красоту человека, то порой, что умом трудно понять сердцем можно прочувствовать, даже когда любят человека заведомо ущербного, любят не за что-то определенное, какие-то там черты и свойства характера, не ущербность выходит в нем на первый план, за ней предполагаются какие-то позитивные реалии, их более или менее сокровенное присутствие, в тенденции отдаленной перспективы тяготеющие стать таковыми, в любви один человек говорит другому безусловное "да". Митр. Антоний Сурожский говорит очень хорошие слова об этом же: “…Христос обращается как бы насквозь, через грех, к тому потаенному сердца человеку (1 Пет. 3:4), в котором есть жизнь и в котором есть сыновнее достоинство любви”. "Любовь есть положительная, творческая сила, расцвет души, радостное приятие другого, удовлетворение своего собственного бытия через служение другому, перенесение центра тяжести своего бытия на другого. Если эта чудесная, возрождающая и просветляющая человеческое существование сила любви обычно, в порядке естественного бытия, направлена на кого-нибудь одного или на немногие личности близких, родных, друзей, «любимых» – существ, которые мы ощущаем нам духовно сродными или общение с которыми нам дает радость, – то христианское сознание открывает нам, что таково же должно быть наше отношение ко всем людям, независимо от их субъективной близости или чуждости нам, от их достоинств и недостатков" (С.Л. Франк). В этом, явлено подлинное "братское" отношение к ближнему: если брат поступает не так, как следовало бы и не так, как нам хотелось бы и согрешает, и может быть даже тяжко согрешает и обижает нас, но он ведь не перестает быть мне братом и мы же не перестаем его любить и прощаем ему много-много раз, - такая любовь не бывает во вред, а бывает она только ко спасению, а во вред бывает ее недостаток. "Не смешивай человека — этот образ Божий — со злом, которое в нем. Потому что зло есть только случайное его несчастие, болезнь, мечта бесовская, но существо его — образ Божий — все-таки в нем остается" (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). Однако, как бы человек ни деградировал, ни лишался разума, ни уподоблялся образу зверя по поведению, всё равно внутри по природе - он по-прежнему всегда был, есть и останется человеком, не способным окончательно-полностью стать тождественным животному (хотя во внешней похожести диких инстинктов поведения может и в чем-то совпадать). И всегда, в самом падшем грешнике можно отыскать через особый подход - глубоко запрятанные положительные стороны характера, неприметные искренние движения сердца и добрые душевные черты, словно малым искоркам, собирая которые, постепенно, можно разжечь

214

в животворное преображающее пламя. Так вы же не "пьяницам" помогаете, - социальный ярлык не должен закрывать от нашего взора глубокую ценность живого человека! Вы помогаете людям - прозреваете в них живой нетленный образ Божий, сокрытый за внешней пеленой их порока! Мы не потакаем их пьянству, но - приложим все усилия помочь бороться с его бытовыми причинами, возвратив человеку утерянное ощущение собственного достоинства и подав надежду! Он сам за свои грехи ответит, а вы помогите; всех же Бог сотворил!.. Конечно, безликие заядло-запойные пьяницы, валяющиеся в подзаборной луже - нам безразличны и их ничуть не жалко; но когда перед нами раскрывается их личность, со своей собственной уникальной историей личной трагедии, когда многие начали пить от безысходной бедности и отчаянного горя, - тогда наше отношение к таким людям будет совсем иное, и если успеть им помочь - то многие из них бросят эту вредную привычку. Однако, это не является ошибочным перенесением ответственности за грех с самого грешника - на того, кто его справедливо осуждает, укоряя за неправедный проступок, но - это подобно некоему авансу, признанием всего того, что в нем, безусловно, есть, даже если оно никак себя не обнаруживает, является призывом к обнаружению, к ненавязчивому предъявлению взгляду окружающих своих достоинств и способностей, помогая разглядеть и осознать, что в одной душе этого самого человека, помимо внешне-видимого "грешника", присутствует ещё и нетленный и неотъемлемый прекрасный образ Божий, в нём от рожденья запечатленный и чтобы он самостоятельно хоть кому-нибудь хоть когда-нибудь смог его явить, и с надеждой уповая к силе Божией, в нем действующей благодати, способной восставить по нашим молитвам и неотступным добрым делам, раскрыть его обновленную изначальную духовную красу. Любите их всех без исключения, ибо все сотворены Богом и всем доступна надежда на покаяние и спасение! Существует христианский назидательный художественный пример-притча из "Житий святых", аллегорично говорящий что для любви к человеку нет преград, любовь зрит в нём неустранимо-вечное не затмеваемое личное достоинство и даже для закоренелого падшего грешника доступно покаяние: "...Однажды мерзкий бес, падший темный ангел, явился некоему подвижнику-пустыннику. Подвижник ему сказал: «Ведь ты раньше был светлым Ангелом?» «Да» - ответил тот. «И ты воспевал перед Богом песнь хвалы?» «Да» - снова ответил бес. «Тогда спой мне Трисвятую песнь, которую ты пел раньше». «Ты не сможешь вынести этого, ты умрешь, настолько она прекрасна!» И бес начал вспоминать некогда забытую им песнь, слабый голос его окреп, усилился, и вскоре отчетливо запел: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». И как только он запел, весь воздух вокруг наполнился неизреченным благоуханием, безжизненная пустыня стала на глазах расцветать, превращаясь в прекраснейший райский сад. И вдруг пустынник увидел, что бес стал светлеть и менять свой страшный вид на светоносный. Он пел, и песнь эта приобретала всё более стройную благозвучную форму, и сам он не заметил, как пропел до конца. И как только он пропел: «Помилуй нас», как чешуя спала с него вся чернота, и воспарил к Богу Ангел Господень"... "Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать" (Рим. 15:1-2). "Любовь не ищет своего: она благотворит ближним без всякой пользы для себя; её радость и веселие - в творении блага; она в этом уподобляется Создателю своему, по воле Которого для всех и сияние солнца, и дождь - безвозмездные дары; ...плодовитому дереву, которое плодами своими не себя, но других питает; уподобляется земле, которая не ради себя, но ради нас плоды произращает; уподобляется солнцу, которое не себе, но нам светит и нас согревает. Никто не ищи своего, но каждый пользы другого (1 Кор. 10,24). ...Любовь не только к брату своему единоверному, но и к неверным и врагам своим милосердна и не может не благотворить всякому, кого бы ни увидела требующим благотворения. ...Видит страждущего брата, и сама с ним сердцем со-страждет; требующему помощи - помогает; о всяком злополучии ближнего болезнует, а благополучию радуется; с плачущими плачет и с радующимися радуется; друзей объятиями своими объемлет и любви своей не лишает врагов" (Свят. Тихон Задонский). "Любящий относится к положительным качествам как к подлинным, в действительности принадлежащим любимому человеку, а к дурным – как к измене, предательству, отрицанию его истинной сущности. Такой кредит не зависит от того, сколько недостатков мы находим в человеке или насколько ясно и отчетливо мы видим эти недостатки; именно в связи с такими недостатками мы говорим: «Это не его истинная сущность». Это невиданный кредит, содержащий также элемент надежды, представляющий собой особый подарок для любимого, как и заключающееся в даре любви великодушие, и который предоставляет любовь – и только любовь. Отвечающая на онтологическую ценность человека, а не на свойства данной

215

индивидуальности, в результате того что она обнаруживает и раскрывает образ Божий, заключающийся в другом человеке, и рассматривает этого человека в свете подобия Божьего, которого он обязан достичь, эта любовь видит во всех его недостойных чертах противоречие Божьему образу, отход от подлинной индивидуальности. У нас перед глазами – красота всей индивидуальности в целом и нам очень важно, чтобы любимый человек оставался верен своей сущности и чтобы она полностью раскрылась" (Дитрих фон Гильдебранд). И только в присутствии любви и при условии наличия уважения к ближнему человеку, мы становимся во взглядах объективны и адекватны для всесторонней полноты восприятия проблем и насущных нужд другого человека; любящий видит единственную, высшую истину о человеке, как о самом ценном и самом лучшем, тогда нашему взору открывается в любимом нечто особенное, единственное, отвечающее потребностям именно его души и предстают несравненно более содержательно, явственно, отчетливо, выпукло и реально все те, пока ещё скрытые возможности, что в нем заключены; самим увидеть красоту в образе ближнего и ему самому помочь её увидеть, возвратить себе осознание достоинства, утерянное самоуважение, протянуть руку подняться с колен из опущенно-отчаявшегося состояния, пробудить добрые чувства, порывы, дать им свободно раскрыться, словно распуститься бутонам этих роз, извлекая цветы радости и добра. Любовь способна: "...Где темно, принести туда свет, где господствует ненависть — принести туда любовь, где людей охватило смятение и борет их — принести туда мир. ...Научимся тому, что нет ничего слишком мелкого, неприглядного, низкого, чего не могут коснуться сострадание, любовь, истинный свет, который исходит от Бога и от которого все загорается красотой — словно капли воды, капли росы, которых коснулся луч солнца, и они засверкали всеми красками радуги" (Митр. Антоний Сурожский). В этом подлинное чудо любви, её особой метафизической "алхимии", - когда то, что прежде казалось во тьме нашего невежества углем неисправимого недостатка, бревном в чужом глазу, за чьими шорами было не разглядеть образа подлинно-настоящей души, ныне же, всё преображается и переплавляется ласкающим теплом любви, словно бывший невзрачный камень, перерожденный заново под рукою скульптора-ваятеля, в её нежно-теплом золотисто-солнечном свете ослепительно засверкает, превратившись в золото вновь открытых возможностей для реабилитации, пресуществляясь в нравственном труде по воссозданию и развитию в нем всего самого лучшего этих вновь нами обретенных ценностей, заложенных в любимом существе, вместе, помогая друг другу стать тем, чем мы призваны быть. "И тогда рано или поздно, может быть, самое каменное сердце треснет, может быть, самая оледенелая душа растает, может быть, самая уродливая жизнь изменится — не молитвами одними, а тем, что другие не отреклись, не отвернулись, не сказали: ты нам чужой, ты нам осквернение... Это дело любви: посмотреть на человека и одновременно и увидеть в нем его неотъемлемую красоту — и ужаснуться тому, что жизнь (грех) сделала из него, совершила над ним. Любовь — это именно и есть крайнее, предельное страдание, боль о том, что человек несовершенен, и одновременно ликование о том, что он так изумительно, неповторимо прекрасен. Вот если так посмотреть на человека хоть один раз, можно его полюбить, несмотря ни на что, вопреки всему, что бросается в глаза другим людям" (Митр. Антоний Сурожский). Пред её взглядом даже формальное уродство внешнего вида (как недостатка тленной красы и привлекательности) - превзойдено высшей красотой, как бы став над нею, теперь само некогда казавшееся "уродливым" оказывается превращенным, переплавленным в подлинно-неизменную красоту, озаренную светом непреходящего достоинства личности любимого нами. "Мы исполнены такой любовью... к блаженным мученикам, что желали бы и в будущем царстве видеть на их теле следы тех ран, которые они приняли... Раны эти будут у них не безобразием, а достоинством, — некою, хотя и в теле сияющею, красотою, но красотою не тела, а добродетели" (Блаж. Августин). "Одна есть в мире красота — Любви, печали, отреченья И добровольного мученья За нас распятого Христа". (Константин Бальмонт) "Не кажется ли наша (земная и лицеприятная) "красота" - уродством, перед вечной Истиной и Красотой Христа? Христос, отворачивающийся от книжников и фарисеев; и Христос, идущий к

216

грешникам, блудницам и мытарям. Или, обратно, — не видит ли Он и в нашем "уродстве" (за внешним случайным обликом), в нашей нищей жизни, в наших язвах, в наших искалеченных душах — Cвоего Божественного образа, отблеска вечной славы и вечной красоты? И Он вернется в храмы и приведет с Собой тех, кого звал на пир Жениха, с больших дорог, всеми гонимых и поносимых, нищих и убогих, блудниц и грешников, прокаженных и юродивых, озлобленных и отчаявшихся (ибо не здоровые нуждаются во враче, но больные). И самое страшное, как бы не оказалось так, что блюстители (Прим. Авт. - судящие по лицам, по виду наружной внешности, но сердца не ведающие, не пытающиеся взглянуть вглубь чужой души, чтоб понять её, служители обманчивого идола внешней) "красоты", изучившие и постигшие красоту мира, но боящиеся безвкусных деталей, личных скорбей и потребностей, человеческого горя, внушающего жалость, человеческой слабости, внушающей брезгливость, всей обездоленности, покинутости, беспризорности и изможденности современной человеческой души - не поймут и не постигнут Его Красоты и не пустят Его в храм, потому что за Ним будет следовать "надоедливая" толпа, искаженная грехом, уродством, пьянством, развратом и ненавистью" (Мать Мария (Скобцова) ). ..."Не будь лицеприятен, а смотри на душу его; не смотри на рваное одеяние его (тело - одежда временная), а смотри на того, кто ею одевается; не смотри на великолепие дома, а смотри на жильца, кто живет в нем и каков, - иначе ты оскорбишь образ Божий в человеке, обесчестишь царя, поклонившись рабу его, а ему не воздав ни малейшей, ему подобающей, чести" (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). Надо смотреть не на внешний неказистый вид людей с их всем присущими какими-то несовершенствами, недостатками, всех таких слабых, грешных и уязвимых, а видеть в них внутренний образ Христа. И когда проявляем интерес к ближнему р а д и н е г о с а м о г о (...а не ища нашей корыстной выгоды), и чем глубже вглядываемся в увиденном в Христовом свете ближнего, взирая на нуждающегося человека пред собой, - мы молитвенно возносимся умом к его Создателю и таинственно созерцаем в нём самом о б р а з Х р и с т а (Сам Господь невидимо предстоит нам в образе обездоленных ближних и через них): "...Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. ...Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (Мф. 25:34-40); ..."Не презирай бедных. Спросите себя: кто они? — и откроете их величие: они обладают ликом нашего Спасителя... Бедные суть управители нашей надежды, стражи Царства, открывающие врата праведным и запирающие их пред злыми и самовлюбленными; страшные обвинители, горячие защитники" (Свят. Григорий Нисский). Уместно привести текст из Пролога 18 октября, "Слово о Христе в виде нищего": "...И тако познася Вседержитель Христос во образе нищаго пришедыи. Се же мы слышяще братие, не отвращаем очию от убогих, зане сам Христос Вседержитель ходит во образе нищаго, дающеи бо нищему, Христу в руце дают. Ядущии же с богатыми и пиющии славохотие мира сего исполняют. Неудобь есть велблуду сквозе иглине уши пройти, ни богату в царство небесное. Аз же не богатьство хуля глаголю, но иже не умеющих жити в богатьстве наказую, и собирающих сокровища, и ненавидящих нищих, губящих свое царство, и во власть дияволу дающихся". Но отвлеченным умом понять легко, и так непросто всей глубиной сердца действительно искренно в это поверить, что Он — в этом бездомном человеке или в этом сломленном слепом ребенке - и начать реально жить и действовать, согласно этой в е р е, призывающей нас к человеколюбивому состраданию и общению ко всем обездоленным!.. "В предельном акте самоотречения и любви он отдает себя людям; если этот акт действительно есть акт христианской любви, если это самоотречение подлинно, то в том, кому он отдает себя, он встречается с Самим Христом, в нем, в общении с ним он общается с Самим Христом, он приобретает то, от чего он отлучил себя, вновь, в любви, в подлинном Богообщении. Так тайна ч е л о в е к о о б щ е н и я становится тайной Б о г о о б щ е н и я, отданное возвращается, истекающая любовь никогда не истощает источника любви, потому что источник любви в нашем сердце есть сама Любовь — Христос. Тут идет речь не о "добрых делах", не о той "любви", которая мерит и вычисляет свои возможности, которая отдает проценты, а капитал бережет, — тут идет речь о подлинном истощании. Мы так же должны истощать себя до конца, воплощаясь в иной человеческой душе, отдавая ей всю силу образа Божьего, заключенного в нас. (Блаженный) "нищий духом" (Лк. 6:20) тот, кто полагает душу за други своя, кто в любви отдает этот дух, не скупится на свои духовные богатства (щедр на милосердие, не зарывает свои добрые

217

таланты, не закрывает своё сердце от нужд ближних, делится соучастием и утешением; напр., см.: "...прекрасное не в том, чтобы быть лишенным собственности, и даже не в том, чтобы самому себя лишить ее, а в том, чтобы не почувствовать лишения; не для бедных, а для себя богатый должен отдать свое богатство; поступок, через который открывается душа, имеет своим результатом расширение и возвышение к чистой духовности морали" (А. Бергсон); так же воспринимать наши таланты, добрые качества души, которыми мы владеем - как дар Божий, вверенный нам от рождения, а не как свою собственность - Прим. Авт.). ...Оттого, что мир во все времена жил, сообразуясь с законами материальной природы, и склонен переносить эти законы и в область природы духовной - согласно которым, если "я отдал кусок хлеба, то стал беднее на кусок хлеба", и если "я дал известную сумму денег, то у меня их на эту сумму стало меньше". Но законы духовной жизни в этой области прямо противоположны законам материальным: по ним всякое отданное духовное богатство не только как неразменный рубль возвращается дающему, но нарастает и крепнет; кто дает, тот приобретает, кто нищает, тот богатеет. И вот это, и только это, есть то, что было отвергнуто мудростью века сего как некое нарушение ее законов, это то, что сделало символ Божественной любви — Крест — для эллинов безумием, для иудеев соблазном, а для нас — единственным путем спасения, символом самоотрекающейся любви. И нет и не может быть никакого сомнения, что, отдавая себя в любви другому человеку — нищему, больному, заключенному, — мы в нем встретим лицом к лицу Самого Христа" (Мать Мария (Скобцова) ). Соответственно, заботливо ухаживая за ними, ты ухаживаешь за Ангелами, и даже более того, представь: за Господом Богом, в лице этих больных и увечных!.. Возлюби ближнего своего, равно как и Господа. В лице конкретной помощи этому о д н о м у н и щ е м у - заключено, во Христе, наше гуманное отношение и служение ко в с е м у ч е л о в е ч е с т в у...

218

*** (Глава XII) Грех завистливого соперничества; ...иметь милующее сердце - дороже любого богатства, первым можно приобрести себе искренних друзей, коих не купишь серебром последнего ...идол гордыни - ревнующей счастью ближнего и требующей себе чужих жертв, тешащих свое себялюбие; ...что важней - любовь или карьера? - в погоне за материальной выгодой, упускаем духовную пользу; ...у нас утилитарно-потребительский подход к людям - хуже даже, чем к "скоту" на мясобойне, ведь человек - не животное, чтобы цену его жизни измерять количеством приносимой им прибыли, порой даже материальные вещи для нас - дороже чем ценность жизни самого человека, мы готовы за пристрастие к вещам - убить кого-угодно; причем, ценность чужой жизни, зависит от смысла нашей собственной; ...чем ты сильнее, тем справедливее было бы тебе поддерживать слабого; жизнь так скоротечна - надо ли её растрачивать на бессмысленную соперническую ненависть друг ко другу? Города-мегаполисы, эти клоаки самовоспроизводимого истеблишмента, пожинающие негативные плоды неуемной погони за массовой глобалистской урбанизацией и технократическим прогрессом, превратились, утратив прежнее значение очагов светской высокой культуры и духовности, - в рассадники всяческого разврата и преступности, легкомысленной праздности и кутежа, помимо загрязнения природы окружающей среды бытовыми отходами от переизбытка излишнего потребления, они вдобавок ещё рассадник загрязнения людских душ (см. пример Содома и Гоморры), и чьи жители более развращены легкой доступностью всякого рода развлечений, насаждая повсюду растлевающее влияние опошленной-стандартизированной "массовой культуры", это словно "черные дыры", бесследно засасывающие в себя всё непосредственно-своеобразное, провинциально девственно-чистое и неоскверненное, как в образе "вавилонской блудницы" - всё смешивая, ассимилируя и аннигилируя, тех кто не прошел переработку - выбрасывая за борт толпами беспризорных и бездомных, большинство из которых умирает в первые годы от голода, от лишений и побоев. Их очарование огней иллюзорно, многие из провинции приехавшие в них за большими деньгами, но не выдержавшие столичной жизни и опустившиеся на дно, но обратно не возвращающиеся из-за страха общественного мнения. По-наивности многие увлекаемые модой, большими деньгами или перспективной карьерой - массово толпами мчатся из провинций оседая в крупные города пополняя ряды тысяч в них бездомных, привокзальных проституток и попрошаек, бывших такими же наивными жертвами урбанизации, города ведь тоже не резиновые. Городские жители (сродни бывшим инфантильным детдомовцам-иждивенцам как будто инкубаторским) устремившись в погоне за пленительными мечтами успеха и карьеры, словно дутыми пузырями, за которыми так же стремительно следует разочарование. В условиях урбанистической цивилизации все как-то более замкнуты, с повышенной агрессивностью, нервозной встревоженностью, чья уснувшая от самодовольного успокоения совесть вкусно заедаемая и запитая дорогими напитками, их не волнуют беды ближних вне ограниченного круга своего пригретого насиженного "герметичного мирка", ставящие свои корыстные интересы выше дружеских уз; живем в родном городе - как чужестранцы, подозрительны меж собою; одичалые средь городских "каменных джунглей", отношение ко всем ужасное, все разговаривают свысока, всем некогда, необщительны, недружелюбны, разрознены и отгорожены, - порой даже имя соседа по квартире-ячейке мы не знаем или почти никогда не ходим "в гости", зато количество "безымянных" бездомных - хоть отбавляй, до которых никому нет дела. Нередко в городах можно наблюдать такую трагическую картину: под жалким укрытием из найденных на помойке картонных коробок рядом с потухшим костром, свернулся калачиком на охапке веток и листьев, какой-то бездомный нищий человек - одинокий и никому не нужный, дрожь пробирает от одного только взгляда на этого бездомного, спящего, а может уже и неживого, под хлопьями падающего снега вперемешку со струями ледяного дождя и порывами студеного пронизывающего до костей ветра, и этот человек не заблудился в безлюдной тайге, или в бескрайней пустыне, его не ищут спасатели, но человек загибается посреди многомиллионного города - одного из крупнейших и богатейших мегаполисов планеты, и самое страшное, никого это не волнует, все проходят безучастно мимо, среди праздника и буйства чужой жизни - у людей никакой надежды, мёртвые среди живых! В больших городах мы начинаем терять что-то человеческое, все идет быстрее,

219

ритм жизни жестче, и многого мы просто не видим, незаметно проходит мимо нас, теряясь в общей утомительно-изнуряющей суете. Жизнь в мегаполисе, конечно, кипит и бурлит, но... пожалуй нигде человек так не одинок, как среди толпы себе подобных. Именно в больших городах люди отгорожены, обособлены друг от друга глухой стеной равнодушия, цинизма, недоверия, настороженности, эгоизма; лицом к лицу лица не увидать. И в подобной давке, толчее и соперничестве - неизбежно у людей развивается агрессивная нетерпимость друг к другу (сродни заключенным в тюремной общей камере, когда малейший косой взгляд может вызвать непредсказуемую реакцию вспышки ярости у соседа). И каково же реальное соотношение "успешных" городских жителей и тех, ставших несчастными, разочаровавшимися в городской суете? Человек зачастую просто естественно не приспособлен к такому большому скоплению однотипно-серых толп людей в городах, давящих и угнетающих своей массой, причем постоянно агрессивных, суетящихся и наэлектризовано-возбужденных, как в разрытом муравейнике или в потревоженном осином улье. Брутально выражаясь в честолюбивом чистоплюйстве самодовольно-сытого мещанина балабола-нахлебника - "беловоротничка" и "белоручки", не знающего каким тяжелым трудом, потом и кровью хлеб насущный достается, кичащегося своими привилегиями - презрительно считая селян лохами-неудачниками, а не деле за всей мишурой скрывается корыстное желание лениво получать деньги из воздуха, "на халяву" - поменьше личного труда, побольше профита, им легче добывать деньги экономическими спекуляциями, пытаясь избежать любой ценой естественного грубого ручного труда, а самим пахать-сеять - ой как западло претит, ведь никто не хочет натирая мозоли горбатя спину реально сопать да лопатить сохой и мотыгой, им западло гнуть мягкую спину и нежные руки марать в навозе - вместо престижного отдыха в солярии и массажа, они это считают недостойным себя, но порой куда лучше грести навоз в коровнике, нежели пребывать средь горделивосамовлюбленного общества подобной откормленной разнеженной зазнавшейся свинской публики, желающих самим в своё удовольствие пожить и чтобы кто-то другой вкалывал за них всю грязную работу делал (гастарбайтеры к примеру), свысока брезгливо презирая крестьянский труд - как будто бы слишком "низкий", "черный", "непрестижный", "второсортный", наша гордость не позволяет, но пусть кто-то другой за нас как ишак так горбатится да корячится натирая мозоли до седьмого пота надрываясь от непосильной работы, а мы лишь потом воспользуемся плодами чужого труда, скупая всё по заниженным расценкам им в убыток, с жадностью пожиная то, что не сеяли, чьи сытый комфорт и роскошество - за счет чужой дешевой рабсилы на плантациях. Как писал Джек Лондон ("Люди бездны") о изнанке современной технократической цивилизации: "Каждый младенец, гибнущий от истощения, каждая девушка, выходящая по ночам на панель после целого дня изнурительного труда, каждый несчастный труженик, ищущий забвения в водах канала, требует к ответу «живых в домах и мертвых в могилах». Миллионы человек, никогда не евшие досыта, и никогда не имевшие теплой одежды и сносного жилья, предъявляют счет правящему классу господствующей элиты за пищу, которую он пожирает, за вина, которые он пьет, за роскошь, которой он себя окружил, за дорогое платье, которое он носит, пресытившегося, утопающего в беззаботно-сладострастной роскоши и разврате. Сомнений нет. Цивилизация несет с собой всевозможные жизненные блага, но простой непривилегированный крестьянин не получает своей доли. Цивилизация увеличила во сто крат производительные силы человечества, но тем не менее многие люди в условиях Цивилизации по-прежнему живут хуже скотов. У них меньше пищи, меньше одежды, меньше возможностей укрыться от непогоды, чем у дикаря иннуита на крайнем севере, жизнь которого сегодня мало чем отличается от жизни его предков в каменном веке, десять тысяч лет тому назад". Часто городская цивилизация подавляюще паразитирует на крестьянско-деревенской среде, отбирая у неё продукты, а взамен ничего из промышленности не отдавая, сплошь перекупщики-спекулянты и остальные все по цепочке. И ещё вдобавок постоянно ненасытно поглощая гигантскими объемами тонны природных ресурсов, в погоне за всё возрастающими потребностями, жадно потребляющих пищу - но самим её не производящих, но скупая оптом по заниженным расценкам у простого сельского труженика-пахаря, паразитируя на чужом честном в поту труде "на земле" (причем не приезжие дельцы арендуют землю у крестьян, но путем взяток и жульнических ухищрений прежде выкупив по дешевке "права" на неё, и теперь крестьяне - вынуждены арендовать у барыг-аферистов, заламывающих цену земли втридорога выручки самого собранного урожая вместе взятого, т. е. зерно забирая почти задаром, оставляя - ни с чем). Стремление первым успеть выбрать всё самое лучшее самим себе -

220

а для всех остальных оставить второсортное похуже, порченое и негодное, это как из-за жадности успеть себе отхватить кусок послаще - а остальным оставить гнилой остаток, или как во всякой лотерее один срывает куш, а тысяча – остаются ни с чем изгоями. Потребительски желая только самому импортировать производимое "на деревне" - чем самому в ней пожить да потрудиться "закатав рукава" - безразличие к разрушенной её аграрно-хозяйственной инфраструктуре, мол пусть сам крестьянин выживает как хочет, лишь бы исправно поставлял нам на барский стол всегда свежие продукты, за счет его голода и разрухи - хотим самими быть сытыми. Ну и пусть вконец заброшенная деревня окончательно спивается, нищает и вымирает зато нас это пока до поры не касается, нам припеваючи весело, словно пирушка во время чумы, отгородившись за толстыми железобетонными наглухо застекленными стенами своих неприступных контор-небоскребов и в гордыне циничного равнодушия; от неги обмахровев и обленившись жаждем себе легкой сытой жизни и приумножения капитала, наплевав на обнищание всех прочих. Почему село должно быть только источником продовольствия для города? Село – неотъемлемый уклад народной жизни! Вымирающая деревня - это как физическое наглядное отражение пустоты духовного облика равнодушия городской урбанистической цивилизации, вне замкнутого кругозора уютно-герметичного мирка которой безразлично нет дела ни до друг друга ни до бедствующих от безвылазной нищеты селянах!.. Ослепленные страстями патологической ж а ж д ы в л а с т и (любоначалия), с о п е р н и ч е с т в а и д о м и н и р о в а н и я - приводящим человечество к войнам, супругов к разладам, друзей к вражде. Эпидемии и войны не бывают столь пагубны - как людская нетерпимая жестокость самовлюбленных гордецов и тщеславных подлецов, по отношению к тем кому они завидуют! Мы ослеплены безумной жаждой преступной легкой наживы, с хищническим страстным азартом, горящим взором от нетерпеливой неуемной алчности, и очень похищнически ненасытно голодны, жадны и нам очень, как можно побольше и побыстрее, нужны баснословно-огромные суммы денег... - ещё вдобавок наглы, циничны, бессовестны, пойдем на любой подлый шантаж чтобы добиться своего! "Противоборство любви и смерти. Не всегда осознанное - если не всегда неосознанное. Неосознанное стремление к обладанию, узурпации, корыстному пользованию Другого. Другой должен быть предметом моей собственной индивидуалистической потребности в наслаждении, страховке и самоутверждении: в таком случае смерть победила любовь. Я пребываю заблокированным в эгоцентрической замкнутости, в лишенном связи и цели выживании. Жизнь - изумление от вневременности и безмерности связи - уклоняется от меня. Это означает хождение по лезвию смерти. Вероятность того, что каждую секунду может произойти отпадение от связи в утилитаризм, соскальзывание к потребности моего "Я" мысленно "пожрать" Другого. ...Притязание, ненасытность, необходимость - противостояние индивидуализма живому общению. Инстинкт самосохранения, стремление к узурпации, жажда самоутверждения. Они отчуждают от связи, устанавливают предел сосуществованию, поворачивают общение вспять. Делают подкоп под свободой, которую дает жизнь. Противоборствуют любви" (Христос Яннарас). В этой бессмысленно-бешеной гонке за физическое "господство", "доминирование" и "выживание" - останется ли и выживет ли в нас Любовь?.. Где же здесь быть милосердию? Бизнесмены и чиновники, «живут так, словно нас нет», человек уединяется, обособляется и отрешается — от Бога, от других людей, пока не остаётся сам наедине в гордом одиночестве, абсолютизация своего «эго», своей «самости» исключает возможность существования каких-то «ближних», и вот тут начинается торжество законов джунглей — "побеждает сильнейший", "кто имеет больше денег, тот и прав" и «выгода любой ценой». Однако, даже самоуверенный хищник может внезапно стать беззащитной жертвой, пожранным "рыбкой побольше". Среди нездоровой формы завистливого соперничества жестокой конкуренции - немощность соплеменника вызывает только приятные эмоции, и тем более, содействовать его вставанию на ноги практически никто не будет, это невыгодно, более того, "помогут" ослабленному и больному побыстрее умереть! Вид чужой радости угнетает их завистливо-озлобленное сердце, если у кого-то заметят веселое настроение - всячески стремятся его омрачить, испортить, смутить, желают видеть всех подобными по-унылости самим себе, будучи самими пребывающими в морально опущенном деградировавшем состоянии, желают так же унизить и опустить и всех прочих, как бы поязвительней поранить, побольнее задеть душу за живое, их

221

злит если кто-то более искренно счастлив чем они; пример такой сопернической зависти: это когда ты вдруг сам поскользнулся и упал в грязнейшую лужу, и подойдя к другой луже, столкнул бы в нее своего приятеля, чтобы испачкался и тот, сделав это потому, что тебе было не по себе, оттого что сам был грязным, а твой приятель чистым. С высоты житейской гордыни своего самопревознесенного самовозвеличивания, спесиво-чванливого, надменного высокомерия, высокоумия и самомнения, как некоего идола, недосягаемо-неприступного и непреклонного к простым тихим и тоненьким ослабевшим голосам насущных нужд и просьб обыкновенных маленьких людей, бедных, измученных, усталых и беспомощных, рано одряхлевших от болезней и невзгод, почти неслышимым подобно писку, средь общей ужасающе-взвинченной суматохи, где каждый пробует перекричать другого, и если не будешь истошно орать и перебивать вместе со всеми - слова тебе никто не даст, средь мировой сутолоки шума, рева и гама сопернической борьбы сильнейших за место под солнцем - живущих по "законам джунглей", по стихиям дикого озверевшего мира, обольщенно считающих одних самих себя самыми "крутыми" - все прочие для них "профаны", "лохи" и "неудачники", которых надо эксплуататорски гнобить нещадно, и чье собственное счастье - строится на твоем горе, пытаясь купить себе благополучие чужими страданиями и кровью, когда тебе плохо - зато им хорошо, если у тебя прежде не было проблем - они их тебе создадут (клеветой, лжесвидетельством), они привыкли усложнять другим жизнь - чтобы лишь самим жилось весело и легко, когда твое падение - вызывает злорадный смех, успех - завистливую ненависть к тебе, по бесчеловечной практике в гонке за прибылью, по хищническим инстинктам, выживая за счет гнета слабейших, запугиванием, коварством и обманом, любой ценой получая грязное удовольствие за чужой счет, обделяя самых слабейших и беднейших, отказывая им в доступе к жизненноважным ресурсам, крадутся как хитрые лисы и завистливо строят за спиной коварные планы, перегрызая чужие глотки, шагая по головам, поедая соперника, одержимые азартом кровожадно-хищнического соперничества, жаждой лишь властвовать и подчинять себе подобных людей, выискивая тех на ком можно задаром нажиться, надуть и провести спланированную и рассчитанную на доверчивость шулерскую аферу, пасти лохов и с этого пилить бабло, - вместо взаимовыгодного сотрудничества и бережной заботы друг о друге. Практикующие вульгарный социал-дарвинизм: поедание одних организмов другими – неизбежность, слабые "травоядные" не доживают до естественной смерти по старости (до "пенсии") - их пожирают "хищники", органический мир состоит из кушающих и кушаемых, вынуждая и нас подчиняться этому "закону", распространенному на всё внутричеловеческое сообщество, по примитивнейшим принципам: "у кого крепче грубая сила, мышца толще и кулак тяжелее - тот и прав", "будь сыт за счет слабого", и: "человек человеку - волк", - превратившиеся в "людоедов", готовые без зазрения совести переступить через моральные нормы для того, чтобы добиться успеха, словно одинокие от одичания волки, живущие замкнувшись в ненависти своей; они, тупые агрессивно-злобные ублюдки с примитивными угрозами и глупыми насмешками, корыстно убивают людей - в поисках у них "золота", между тем, в слепоте своего невежества не способные увидеть в самом ближнем человеке - ту бесценную драгоценность, превышающую все золотые меры и пределы... Вместо сотрудничества ради о б щ е г о б л а г а, - повсюду одно лишь оголтело-одержимое хищническое соперничество, а ведь главное - это иметь не "карьеру и престиж", а - добрую совесть и широкое и любящее сердце!.. В мире процветает культ монструозной мускульной силы и донельзя разнузданных, распущенных, развращенных животных инстинктов, разгоряченной низменной похоти, поиск преступных наслаждений и жажда легкой наживы (противоборствующий началам разума и духа, заложенным в человеке), - и дерзко глумливо высмеиваются все обычные простые человеческие добрые отношения; но почему же, чтобы быть успешным в этом мире - мы должны уподобляться страстями диким животным, подавляя в себе образ человеческий? Отчего же, сквозь циничную призму утилитарной выгоды, жалость и снисхождение к слабым - признаются презренными, а надменная гордость, жестокосердие и насилие над беззащитными - наоборот, восхваляется и возводится в дурной пример для подражания?! Кому же выгодно делать, с молодости приучивать нас к жестокости как "норме" в межчеловеческих отношениях и кровожадно-гордому соперничеству, превращая нас в "акул" жадно набрасывающихся на любую на вид беззащитную легкую добычу, воспитывать из нас имбецильных подонков, лишенных и ума, и совести, умеющих только с неукротимой жадностью потреблять и легко внушаемых извне, готовых в любой момент сопернически растерзать на клочья друг друга по чьей-то сверху команде?!. Как говорил Варлам Шаламов: все прочие, не

222

входящие в блатной мир, – "фраера", "добыча", его "передачи", его "вещи" – боевой трофей блатных, всего лишь дармовой источник "сырья", который можно проголодавшись заживо съесть... - моральных барьеров нет, а любознательность их велика, особенно в вопросе "выживет или не выживет?", а если выживет, то продолжат это своё мрачное заигрывание с беспомощной жертвой. Ставя человека перед цинично-прагматичным выбором: «либо плыви, либо тони; либо выживай за счет слабейших, либо умри сам» - протянуть руку помощи им западло, признавая всех, кто не смог приспособиться к условиям проводимой ими экономической политики, «людьми низшего сорта», призывая не жалеть о негодном человеческом материале, если его забраковал "рынок". Черствые душею и ожесточенные холодно-неуступчивым сердцем - будто глухи и слепы, и не верят их отчаянным слезам, их вопиющему горю: для таковых жалость, прощение, раскаяние, совестливость - как отживший достойный презрения наивный "сентимент", "признак непростительной слабости и слащавого слюнтяйства". С высоты своей надменной ожесточенной самодостаточности, они не хотят быть обязанными никому и ничем, ни долгом помощи более слабому, ни ответно-взаимной любовью, ни благодарностью, считая их излишними; здесь присутствует сужение и искажение сферы личной морали, для подлинного сострадательного понимания которой требуется наличие смирения и скромности. Вид чужих истязаний и слез - вызывает у кого-то цинично-самодовольную ухмылку, а благоденствие ближнего - считают для себя несчастием, чужое счастье - служит поводом к их завистливой досаде и огорчению, или используется для корыстного шантажа, вымогательства, они грязно спекулируя темой "жизни и смерти" - на всём делают бизнес, для нет никакого табу и ничего святого; или даже корыстно создают другим сложные условия, толкающие тех на преступление, и шантажируя провинностью ближнего обогащаются; со свойственной - бесцеремонностью, беспределом, произволом, бесправием, унижением, открытым криминалом, с самоуверенной наглостью творящие беззаконие - "всё равно нам за это ничего не будет"; им доставляет удовольствие видеть и вызывать в своих жертвах мстительные чувства бессильного гнева, слушать в свой адрес со стороны обделенных очередные отчаянные проклятия или призывы опомниться, вспомнить о совести... - осознавая, что по своей слабости те просто физически не в состоянии выполнить все эти свои угрозы, а в "Божью кару" - они не верят подобно сказкам, и продолжая творить свои гнусные беззакония и издевательства над несчастными, и одновременно наблюдать как мучаются те от страха и боязни их реально высказать и проявить на деле, ибо они физически сильнее; видя в беде ближнего - ещё над нам самодовольно насмехаются, что "комуто не повезло", будто у самих будет вся жизнь безупречной и радужной; самодовольно забавляющихся глядя на чужие слезы истощенных горем и отчаянием, надменно упивающихся своим могуществом и роскошеством над их нищетой, слабостью и бессилием, желая вытянуть и отнять все, что можно, последнюю толику выгоды, обобрать до нитки, из и так уже лишенных всего самого необходимого обездоленных людей, прежде чем с ними навсегда "расстаться"... Скоплять неправедно нажитое богатство от слез чужих - подобно собирающимся грозовым облакам годами накопленных горьких обид простого народа, рано или поздно разразившимся возмездием против нас самих, ибо нечестные грязные деньги не принесут тому долговечного счастья. Для которых к у м и р д е н е г (сверхприбыли любой ценой) - единственный всё решающий "закон и порядок", но не откупишься ими от навязчивой совести, ибо известно, что не в деньгах счастье, а в доброй спокойной совести и душевном покое. Игнорирующие достоинство и права других людей, ради скорейшего корыстного удовлетворения своих ненасытных желаний, они хладнокровны и расчетливы подобно серийным убийцам, руководствующиеся безжалостно-циничной логикой, ложно воспринимая жалость за "сентиментальную слабость", за якобы уступчивое преобладание изнеженных чувств над холодным беспристрастным рассудком, за что-то "отвлеченное", якобы не представляющее никакой практической ценности. Со свойственной презрительностью ко всем стоящим социальным рангом ниже: пусть задаром повкалывают на нас, за их дешевый рабский труд мы не заплатим ни мизерной крохи, - а чего этих слабаков жалеть-то, ведь в мире сильных и гордых им здесь не место, они же никому не нужны, всё равно они скоро подохнут?! Человек для них бездушный нумерованный "ресурс" для потребления и нещадной эксплуатации (отиспользовал, и выбросил за ненадобностью), а не живая душа, личность, имеющая имя, чувства и частные интересы, т. е. они имеют "цену" не как "личности", а - как некая безликая "pабочая сила", "биоресурс", "капитал", их личность воспринимая исключительно в виде "средства" к благополучию будущих счастливцев, к коим они себя сейчас и причисляют, для появления

223

которых гибнут тысячи (в качестве "промежуточного материала", пущенного в расход), где индивид рассматривается как обезличенный живой "товар", выставляемый на продажу, успех зависит от того, насколько хорошо он может подать и продать себя, от результата состязания с другими для достижения жизненных целей, его цена (далекая от глубины понятия "ценности") определяется не его личностными качествами, а успехом в рыночной конкуренции... Нацеленные на устранение всех объектов, с которыми приходиться себя завистливо сравнивать, уничтожая или покоряя других, эксплуатируя и заставляя страдать, по зависти злостно оклеветать, чтобы отвести подозрения от самих себя, не упустить свой шанс, поймать момент, растоптать, убрать с дороги потенциальных конкурентов, хищнически безжалостно пожирая без остатка друг друга и разрывая в клочья на куски своих заядлых соперников за сферы влияния, лишенные человеколюбиво сострадательных чувств мешающих в суровой борьбе за бессмысленное выживание в ущерб всем прочим, жертвующие чужим счастьем взамен собственного, поглощенно ведущих без различия целей и средств беспощадно-жестокую, кровавую гонку, непреодолимым отчаянным влечением, лукаво-изощренной хитростью и коварным обманом с кратким мигом преступного наслажденья и неотвратимой страшной гибелью расплатой в конце, конкуренцию с неуемной жаждой денег, непомерно раздутых притязаний, безграничного самоутверждения, готовых умереть ради "приза", славы, престижа, власти, как неких идолов, ради самих же всё больших денег, наживы, богатства, власти, почета, вся жизнь превращается в "бизнес" (как з а м к н у т ы й к р у г в бесцельном процессе ради самого бесконечного процесса, где смысл совпадает с бессмыслицей, "игра ради самой игры", а не ради общей пользы отдыха, веселия и удовольствия - т. е. в этом случае низшее подчиненное средство пробует занять место высшей цели и смысла, цель определяется и выводится средством, а не средство целью; подобно соревнованию в итоге ради торжества одной лишь собственной гордости и надменного тщеславия самолюбования своими достоинствами, ловкостью сноровки и талантами, успехами и достижениями, презирая всех прочих "неудачников" и "недостойных" недостижимой высоты головокружительного величия нашей собственной славы), - желание как можно скорее притеснить, вытеснить, обойти, вытолкать и не дать ему шанса обратно в него вернуться из круга нашей жизни всякого встречного-поперечного, воспринимаемого потенциальным врагом и соперником, а таковых постоянно становится всё больше и больше... делая нас неадекватными, из-за какого-то приза или сиюминутной прибыли готовыми идти на всё что угодно: клеветать, доносить, подличать, предать и продать кого угодно даже мать родную, переступить через совесть ради своего насильственного торжества над прочими, поиска своих интересов и выгоды. В этом подражая Иуде Искариотскому, который "...пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников" (Мф. 26:14-15), предавшего Учителя из корыстного вознаграждения за сребряники, - лишённого моральных принципов и готового из-за денег, ради культа маммоны, пойти на любое преступление, т. е. пытаясь одномоментно "убить двух зайцев" - и через компромисс выслужиться перед кем-то (фарисеями), и самому наживы не лишиться. Бездушная конкуренция, приводящая к сомнительным "успехам" и подлым "победам". Но таковой "успех" – где и в чем? В ростовщичестве, в хищничестве, в коррупции, в обмане, в насилии над неугодными конкурентами. И в результате – неправедно присвоенные чужие деньги, проценты, акции, недвижимость, влияние, власть. Но в основе-то – все та же зависть! ..."В основе Евангелия - лежит л ю б о в ь. В основе здравого смысла - заложена в ы г о д а" (Паисий Святогорец). Ради личного благополучия "шагать по головам других", но ведь главное было бы уважение и забота друг о друге, а с ч а с т ь е - само со временем п р и л о ж и т с я (п л о д о м с о в м е с т н ы х у с и л и й), и надо стараться стать не "успешным", а - ц е н н ы м человеком, тогда вашей целью станет у в е л и ч е н и е ц е н н о с т е й в мире... "Выгода" — понятие неоднозначное, не только предполагающее материальный достаток, деньги, но и д у х о в н о - н р а в с т в е н н о е содержание личного душевно-культурного богатства человека. Наконец, выгода может быть человеческой. Человеком может двигать желание жить в нормальной стране, вера в Бога, испытанное горе, которое учит помочь таким же. Она ещё также называется - смыслом жизни. Называется - с о ц и а л ь н о й о т в е т с т в е н н о с т ь ю, чтобы мои дети и внуки жили в нормальной стране... И дело даже не в том, насколько велико нанесенное нами им оскорбление, насколько велика ценность вещей насильственным или обманным путем отнятых у бедных (пусть даже малые "крохи", несколько крупиц невинно

224

пролитых слез), - но в этом случае осуждаемо само возникшее в нашей душе лукавое, гордое в л е ч е н и е п р е о б л а д а т ь над остальными нечестным путем корыстной наживы за счет ближних, а не совместным трудом для общего блага. "Самолюбие есть искажение любви по отношению к самому себе; человекоугодие есть искажение любви по отношению к ближнему" (Свят. Игнатий (Брянчанинов) ). "Самолюбивый хочет быть любимым и другими, а других не любит и не хочет любить. Сам хочет всякое добро иметь и всякого зла и злополучия избежать, а о прочих нерадит. Если и делает кому добро, однако не даром, но ради своей корысти. Самолюбивый нанесенных обид не терпит, но мстит или хочет мщения. Тягчайшее самолюбие есть когда кто-нибудь ищет своей корысти с обидой ближнего. Таковы те, которые крадут, похищают, отнимают чужое добро. ...Сам обиды не терпит, но прочих обижает; сам презрения не терпит, но прочих презирает; сам о себе клеветы слышать не хочет, но на других клевещет; не хочет, чтобы имение его было похищено, но сам чужое похищает. Словом, хочет сам во всяком благополучии быть и злополучия избегает, но другими, подобными себе, пренебрегает. Это скотское и мерзкое самолюбие!" (Свят. Тихон Задонский). "Посмотрите на жизнь другого человека с сердцем лукавым и совестью непрямой, лукавой. Он ничем не доволен; ему стол не стол, одежда не одежда, жилье не жилье, мебель не мебель, и при полной чаше хочет, чтобы она была еще полнее, ему мало своего, надо захватить чужое, хотя бы с обидой для ближнего; для него эта пища нехороша - надо лучше, или ему насущного хлеба и похлебки мало, надо вина, хотя в нем вовсе нет нужды; да не то чтобы немного - это бы еще не беда, а то надо иному много, чтобы напиться допьяна; эта одежда нехороша, из моды вышла - надо лучше; это жилье не так просторно и удобно - надо пошире; эта мебель нехороша - надо новую; этих доходов, этого жалованья, этой выручки мало - надо больше, - едва ли чем он бывает доволен; все у него, кажется, хорошо, всего довольно - человек сыт и пресыт, одет роскошно и прихотливо, и избытка у него много, а все он недоволен; у другого при его средствах к жизни, да еще и при меньших, и для самого довольно, достанет и ближним, нуждающимся уделит на пищу, на одежду, у него же и для себя мало, и другим нет ничего. Отчего? Оттого, что сердце его лукаво, омрачено, неразумно, ненасытно, страстно. А отчего оно таково? Оттого, что заповедей Господних не знает или знать не хочет, светом Евангелия Христова не водится. Оттого, что творит волю слепой, страстной плоти своей и помышлений своих" (Св. Прав. Иоанн Кронштадтский). ...Нам надо вспомнить о том, что перестать быть рабом невежества - это не стать господином, не привязать к тачке другого, чтобы он добывал для нас руду. П е р е с т а т ь быть рабом - это в ы й т и и з п а р а д и г м ы, в которой есть "господа и рабы". "Чем ты сильнее, тем справедливее было бы тебе поддерживать слабого" (Свят. Иоанн Златоуст), - но часто многие поступают прямо противоположно данному приведенному изречению... Это призыв к миру, он против войны, против свирепой сопернической борьбы за «земные сокровища», когда земные средства поставлены выше духовных гуманных целей, и которые нас отталкивают от Бога, от любви, от сострадания. Они потеряли главное – чувство любви, гармонии, они борются не за человека, а за «земную власть», которая даст возможность владеть тленными богатствами мира сего (которые обманчивы, коварны и таят в себе намек грядущей катастрофы). И ради чего, каких-то призрачных сиюминутных выгод? Общество сейчас достигло грани кризиса – как бегун, который бежал-бежал сломя голову, и вот начинает рвать финишную ленточку – за которой начинается общество без любви. Такой гибнущий мир, - который уже не жалко. Война – это как раз отсутствие любви, неумение любить ближнего, - мы сейчас даже не можем представить, что бывает настоящая, истинная любовь. Самое страшное – не материальное разрушение даже, самое страшное – это духовная гибель человека: он становится усредненным, просто соблазненным навязываемой извне безбожной идеологией, с разгулом развратных страстей и потребительской булимией. “Ибо не в том состоит блаженство, чтобы иметь власть над другими, или быть сильнее слабейших, или быть богатым и притеснять низших, таким образом, никто не может подражать Богу; это недостойно Его величия. Но тот, кто принимает на себя бремя ближнего, кто, имея в чем-либо превосходство, благодетельствует другому низшему себя, кто полученные им от Бога дары раздает нуждающимся, …тот есть подражатель Богу”, - говорит св. Иустин Философ в “Послании к Диогнету”. Острые “клыки и когти”, способности беспощадной борьбы за уютное место в обществе, нам пригодятся только в этом мире для успешной конкуренции и выживания, но сможем ли мы также нравственно подготовить себя для встречи с вечностью, какой

225

положительный след оставим после своей смерти, будут ли помнить и уважать за совершенное нами не только сейчас, но и потом? Желающим спасения некоего абстрактного “человечества” и “целого общества” – стоит начать с тех кто нуждается рядом, не пренебрегая нуждами отдельных людей, списанных в процент “неудачников”, считая опустившихся не по своей вине подобными “скотам”, и обращаясь соответствующе: запугивая, лишая всяких прав, отказывая в человеческом достоинстве, – мы сами своими же поступками становимся хуже диких зверей, превосходя и их по агрессии. "Человек всего более должен учиться милосердию, ибо оно-то и делает его человеком." (Свят. Иоанн Златоуст) Ругая, за то что не сумели понравиться и вписаться в наши интересы и взгляды, не желая видеть ничего плохого в осуждении другого, за малый проступок своими обвинениями нередко доводя до отчаяния и самоубийства, оправдывая суровые меры их же безвыходным состоянием, не без нашего общего равнодушия, попустившего такое. Следует проявить больше рассудительного доверия, когда каждый станет дорог и ценен вне зависимости от плохого или хорошего поведения, от заслуг и благосостояния, от социального неравенства, от его сил и возможностей, и каждому страдальцу найти своё особенное утешение, подходящее только ему, не требуя сверх того, но в одном случае помогая исправиться или поддержать в другом, их израненная душа как помутневшая жемчужина, которую надо омыть и очистить общей заботой и соучастием. Куда большую боль приносит не лишение средств к существованию, не тяжелые обстоятельства, не даже явная агрессия недоброжелателей, а скупость и безучастный холод человеческих сердец окружающих, не желающих морально поддержать и защитить пропадающего рядом ближнего собрата. "Зло находится внутри нас. У нас нет любви, поэтому мы не чувствуем всех людей своими братьями и соблазняемся их греховной жизнью” (Паисий Святогорец). Не бывает правды, основанной насилием и бесчеловечной жестокостью, для которых само желание проявить милость и добро – является невыносимой мукой совести, скованной равнодушием, а причинять же боль другим себе подобным – вызывает чувство злорадства и гордого самопревозношения, укоряя их за то, что самим своим убогим видом осмелились воззвать к нашей любви и состраданию. Сгладить и преодолеть, сделав подконтрольным человеку в социуме фактор инстинктивного “естественного отбора”. Уподобимся ли неразумным животным, находящимся в плену власти беспощадного естественного отбора, или же сумеем преодолеть, духовно превзойти в себе эти хаотически-стихийные темные звериные инстинкты, поставив разум и гуманность на первое место, тем самым сохранив образ человеческий?!. Примитивная жажда скорее найти и расправиться с соперником за “место под солнцем”, беспощадная и бесконтрольная конкуренция видимая во всём, – разделяет, привнося в общество разобщенность, отгораживает, делает чужими друг другу, а милосердие и взаимопрощение – наоборот объединяет казалось бы непримиримое, на основе доверия, взаимопомощи и доброты, ведь одному человеку не выжить, живя по диким правилам “каждый за себя”, отрицая взаимовыручку и солидарность с другими, без помощи друг другу трудно всем. “Подумай, что дашь отчет: на блудниц ты истратил деньги или на бедных; на тунеядцев и льстецов или на нуждающихся; на распутство или на человеколюбие; на удовольствия, лакомства и пьянство или на помощь несчастным?” (свт. Иоанн Златоуст). Не богатство само по себе плохо, а нежелание им распоряжаться не только для самодостатка и собственной выгоды, но ради пользы всему обществу, за счет которого оно было нажито, – вложением в крупные полезные проекты, спонсированием благотворительных программ и т.д., чтобы избыток восполнял недостаток других. В погоне за внешней выгодой и успехом, плодами земных удовольствий, такие потеряли сострадательную любовь к ближнему, используя корыстную расчетливость даже когда предстоит оказать гостеприимство и милость людям, от которых не чаем восприять равное, - каждый достоин совершать добрые поступки было бы желание, не оправдываясь что “нет ни сил, ни желания, ни средств”, остановиться на миг и оглянуться какой ценой досталось богатство, скольких могли бы облагодетельствовать раздав пусть малую часть, начать действовать бескорыстно не ожидая награды и не боясь наказания, только сострадание способно растопить отчаянье. «Соперничество и зависть друг другом держатся, и в ком есть один из этих пороков, в том оба они. ...Кто соперничает, тот побежден; в нем есть и вражда, его мучит успех других. А в ком нет зависти и соперничества, того не печалит успех других. Когда другому оказана честь, он не

226

смущается. ...Независтливый не домогается чести, с радующимися радуется, не приписывает себе славных дел, успевающим помогает, с удовольствием смотрит на тех, которые идут добрым путем, хвалит тех, которые живут, как должно. Если видит, что брат хорошо делает свое дело, не препятствует ему, но поощряет его своими советами. Если видит другого предавшимся покою, не ставит ему того в вину, но поддерживает его сторону. Если видит брата в проступке, не чернит его, но дает ему надлежащий совет. Если видит гневного, не возмущает его, но с любовью успокаивает, склоняя к миру. Если видит печального, не пренебрегает им, но соболезнует о нем и утешает его душеполезным словом. Если видит неученого и невежду, спешит научить его и наставить в полезном. Если видит незнающего, без зависти указывает ему путь к лучшему. И короче сказать: независтливый и не имеющий в себе соперничества ни в каком деле не издевается над ближним; напротив того, всякому успеху и всякому доблестному делу друга радуется независтливый.» (Преп. Ефрем Сирин) Как рассуждает свят. Василий Великий о одержимом страстью соперничества: "Напротив, он ждет одного утешения в бедствии - видеть падение кого-либо из возбуждающих его зависть. Один предел ненависти - увидеть, что внушавший зависть из счастливого стал несчастным, и возбуждавший соревнование сделался жалким. Тогда примиряется и делается другом, когда видит плачущим, встречает печальным. С веселящимся не веселится вместе, но с сетующим проливает крокодильи слезы. И если оплакивает переворот жизни, по которому человек из такого счастия впал в такое несчастие, то не из человеколюбия, не из сострадательности хвалит прежнее его состояние, но чтобы более тягостным сделать для него бедствие. По смерти сына, хвалит его, превозносит тысячами похвал, что он был и прекрасен, и понятен к учению, и способен ко всему; а если бы младенец был жив, язык не вымолвил бы доброго о нем слова. Как скоро видит, что многие с ним вместе начинают хвалить, опять переменяется, опять начинает завидовать умершему. Дивится богатству по разорении. Телесную красоту или силу и здоровье хвалит и превозносит уже по наступлении болезней. И вообще, он враг того, что есть, и друг того, что погибло... Как коршуны, пролетая мимо многих лугов, многих мест приятных и благоухающих, стремятся к чему-либо зловонному, и как мухи, минуя здоровое, поспешают на гной, так завистливые не смотрят на светлость жизни, на величие заслуг, нападают же на одно гнилое. И если случится в чем проступиться (как часто бывает с людьми), они разглашают это, хотят, чтобы по одному этому узнавали человека, как и недобрые живописцы лицо изображаемого ими на картине отличают искривленным носом, или каким-нибудь рубцом, или другим недостатком природным либо происшедшим вследствие болезни. Они искусны сделать презренным и похвальное, перетолковав в худую сторону, и оклеветать добродетель, представив ее в виде порока с ней смежного: мужественного называют дерзким, целомудренного - нечувствительным, справедливого - жестоким, благоразумного коварным. Кто любит великолепие, на того клевещут, что у него грубый вкус; о щедром говорят, что расточителен, и о бережливом опять, что он скуп; и т.д. Послушаемся Апостола, и не бываим тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал. 5,26); но будем паче блази, милосерди, прощающе друг другу, якоже и Бог простил есть нам во Христе Иисусе, Господе нашем (Еф. 4,32)". Погоня за успехом как с а м о ц е л ь ю, когда польза выгоды для нас идет во вред другим, в достижении желаемого любой ценой без меры и морали (как "отживших понятий"); признавая разительно-несправедливое социальное неравенство и хищнические нравы - за "норму", вместо стыда и осмысления перед совестью, что за всеми социально-экономическими проблемами стоит к р и з и с н р а в с т в е н н о й к у л ь т у р ы, добра, милосердия, порядочных норм человеческих взаимоотношений (прежде должна случиться духовная катастрофа, п е р е м е н а ц е н н о с т е й на пошлые, низменные и сугубо эгоистически своекорыстные в умах людей, что позже отразится и на остальной социальной сфере их жизни): "...Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть; не можете служить Богу и маммоне" (Мф. 6,24), "...Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, - на долго ли? - и обременяет себя залогами!" (Авв. 2:6), "...Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле" (Ис. 5:8), "...Желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу" (1 Тим. 6:9), но лучше бы "...уповали не на богатство неверное, но на Бога Живого; ...благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны" (1

227

Тим. 6, 17-18). Не благодарны и за то малое уже имеющееся материальное богатство и достаток, но жаждем приобретательствовать всё больше и больше, когда у наших ближних рядом - и даже крупицы от накопленного нами состояния и то нет! "Люди тратят деньги без цели и не думают о своём ближнем, которому нечего есть. Добро является добром лишь в том случае, если делающий его жертвует чем-то своим: сном, покоем и тому подобным. Только жертвуя, человек пребывает в родстве со Христом, потому что Христос есть Жертва" (Паисий Святогорец). "Богатый богатому, сильный сильному, славный славному, вельможа вельможе помогает, а нищий, сирый, вдова - всеми оставляется, нигде помощи от человека найти не может. ...Худо всякому причинять зло, но терпящему злое - хуже. Худо всякого опечаливать, но печального ещё хуже. Худо всякого уязвлять, но уязвленного - и того хуже. Ибо убогий помилования, печальный утешения, уязвленный врачевания требует. А кто их озлобляет, тот и последнее, что имеют, у них отнимает, и так в последнюю беду приводит, жизнь сокращает и истребляет. Ибо обижающий бедного делает подобно тому, который утопающего в воде более в воду погружает, и так беду к беде, печаль к печали, язвы к язвам прибавляет, а это не только беззаконное, но и бесчеловечное дело, и признак человека, нравом в свирепого зверя преобразившегося. ...Сильные и высокие люди, которые не страшась ни гражданского суда, ни Божия, насильно или коварно отнимают у вдов, сирот, убогих и прочих, не имеющих заступников, людей, землю, рощи, крестьян и прочее какое-нибудь добро, от чего они себе пищу получают, и так их последнего пропитания лишают. ...Разумейте, что Бог всем равно блага Свои подает, вся тварь одинаково всем служит: богатому и нищему, сильному и немощному, славному и безродному, вельможе и простому, благородному и худородному, рабу и господину его. Солнце, луна и звезды всем одинаково служат светом своим. Облака всех одинаково орошают. Воздух всем одинаково жизнь сохраняет. Земля всем одинаково плоды подает. Вода всех одинаково поит. Огонь всех одинаково согревает. Скоты, волы, овцы, кони всем одинаково служат" (Свят. Тихон Задонский). "...Всё потраченное сверх этого украдено у кого-то, чья нужда больше, чем наша. Это не омрачает существование, это приносит радость: делиться, давать и принимать. Пока есть хоть один голодающий, и з л и ш е к удовольствий, излишек удобства – в о р о в с т в о" (Митр. Антоний Сурожский). Человек, эгоистично заботящийся об удовлетворении лишь самого себя косвенно повинен и ответствен за нищету и голод своих ближних; он повинен уже потому, что думает только о своих нуждах, а не о нужде ближнего и об объективной справедливости. Чьё богатство — нечестно нажитый плод уродливых социальных условий. "Поэтому кто любит ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним. Но ты оказываешься имеющим стяжания многа (Мф. 12, 22). Откуда же это у тебя? Если б справедливо было утверждаемое тобою, что от юности сохранил ты заповедь любви, и столько же воздавал каждому, сколько и себе: то откуда у тебя такое огромное имение? Попечение о нуждающихся расточительно для богатства. Если б одевал ты нагого, если б отдавал хлеб свой алчущему, если б дверь твоя отверста была всякому страннику, если б ты был отцом сирот, если б сострадал ты всякому немощному: то о каком имении стал бы ты скорбеть теперь? Давно бы ты позаботился расстаться с деньгами, если бы любил своего ближнего... Не ясно ли из этого видно, что собственное свое удовольствие предпочитаешь ты облегчению участи многих? Поэтому чем больше у тебя богатства, тем м е н ь ш е в тебе любви" (Свят. Василий Великий). "Ничто из здешнего не есть благо - ни веселье, ни богатство, ни драгоценная одежда, но все это имеет только название блага. Часто эти предметы бывают еще причиною нашей погибели, когда мы будем пользоваться ими не надлежащим образом. Так богатство тогда было бы благом для обладателя, когда бы он тратил его не на веселье только, не на пьянство и вредные удовольствия, но, умеренно пользуясь весельем, остальное раздавал бы бедным на пропитание: тогда богатство - благо!" (Свят. Иоанн Златоуст). Свят. Василий Великий говорил: "Владеть большим, нежели необходимое, — значит разорять бедных, значит красть". "Ни великие богатства сего мира, ни власть, ни отличия, сколько бы кто ни превозносился ими, не могут почесться существенным благом, которое заключается в одних добродетелях; они суть (блага земные) нечто среднее между благом и злом; ибо как для правильно употребляющих их по нужде они бывают полезны и пригодны (поелику подают случай к добрым делам и приносят плоды для вечной жизни); так, с другой стороны, для тех, которые во зло употребляют их, они бывают бесполезны и вредны, служа поводом ко греху и смерти" (Авва Феодор). "Братья, не будем плохими управителями доверенных нам благ, если не желаем услышать резких слов Петра: Стыдитесь, вы, удерживающие чужое имущество. Подражайте в равенстве Богу, и более не будет бедных. Не

228

будем убиваться ради накопления серебра, в то время как братья наши умирают от голода; надменностью и безумным самодовольным чванством ожесточая сердца. Будем подражать изначальному закону Бога, посылающего дождь свой на праведных и злых и заставляющего восходить солнце над всеми людьми без различия. Придерживайтесь не закона силы, а закона Творца. Поддерживайте доброту своей природы, почитайте изначальную свободу, уважайте людей, защищайте род ваш от бесчестий, помогайте ему в болезнях, исторгните его из нищеты. Не ищите выделиться среди других, разве только щедростью. Будьте богами для бедных, в подражание любви Божией. Ни в чем человек так не подобен Богу, как в способности творить добро. ...Все это, о чем я сказал, а также и все прочее, чем превозносится наша мысль, доставит ли тебе столько выгоды, сколько полезно поставить все это ниже себя, а иметь в виду достоинство души, знать: откуда она произошла, к кому и куда должна возвратиться, и какое стремление сообразно в ней с разумом?" (Свят. Григорий Богослов). "Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес с собою в жизнь? ...Богатые, захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других. Если б каждый, взяв потребное к удовлетворению своей нужды, излишнее предоставлял нуждающемуся, никто бы не был богат, никто не был и скуден. Не наг ли ты вышел из матерняго чрева? Не наг ли и опять возвратишься в землю?" (Свят. Василий Великий). Что оставим после себя - никому ненужный хлам, мусор от плодов пустой бессмысленной жизнедеятельности в своё грязное удовольствие, слезы, кровь несправедливо обиженных нами - или же ростки благодарности посеянной радости в душах?.. “Не только тот убийца, который оружием убивает, но и тот, который путь к смерти стелет, или не избавляет от смерти, когда может. Не помогаешь утопающему в воде, когда можешь… не избавляешь от рук убийц брата твоего, когда можешь… не пускаешь в дом свой от мороза трясущегося… презираешь уязвленного и лежащего на дороге… отнимаешь у ближнего своего одежду, которою он одевается; отнимаешь пищу, которой насыщается… не питаешь от голода погибающего… опечаливаешь брата злобою своей… как мечом, уязвляешь его языком… – словом, отнимаешь у ближнего нужное для жизни – убиваешь его. Не помогаешь бедствующему, когда можешь, – убиваешь брата своего, ибо не отвращаешь способ, через который смерть приходит. Ты не помогаешь ему, другой от этого отказывается, и так без помощи оставшийся брат погибает. Ты, и другой, и третий, которые не помогли ему в бедствии его, в погибели его виновны, ибо могли отвратить погибель его помощью своею, но не хотели; не хотели, поскольку любви не имели.” (Свят. Тихон Задонский) "Не дорожись, медля продажей до наступления нужды; не выжидай скупости в хлебе, чтоб отворить свои житницы: ибо продаяй пшеницу скупо, от народа проклят (Прем. 11,26). Не жди голода для золота, ни общей скудости для собственного своего обилия. Не корчемствуй людскими бедствиями; гнева Божия не обращай в случай к умножению у себя денег. Не раздирай ран у тех, которые биты бичами. Этого несчастного угнетает голод, а ты медлишь и смеешься, способствуя к тому, чтоб продлилось его бедствие! Он утробу свою предлагает тебе ценою за пищу, а у тебя не только не цепенеет рука, собирающая подать с таких несчастий, но даже ты еще домогаешься большего, и стараешься, как бы, взяв больше, дать меньше, чтоб для этого бедняка несчастие его сделать во всех отношениях более тягостным! Ни слезы не возбуждают в тебе жалости, ни воздыхания не смягчают сердца; ты непреклонен и неприступен!" (Свят. Василий Великий). Воспринимая чужие страдания и лишения, лишь для убежденности в собственной силе и успешности, что смогли войти в ряды “избранных” (с презрением к “низшим” и завистью к более успешным), оставив позади “отверженных”, видя “забавное” или “незначительное” в своих ужасных поступках, и с подобными примитивными установками, не изжив в себе такого отношения к людям, претендуя на ответственные должности в обществе. Надо уметь признавать и понимать не только свободу своих желаний (которым все остальные должны “соответствовать”, иначе записываются в стан “врагов”), а ещё и нужды, чувства, мнения, решения других людей. Большинство желает достойного с собой обхождения, - так насколько вески причины, испытания, страх, лишения, заставляющие отказывать в этом другим, подвигающие забыть всё то доброе делающее нас людьми и подчинившись гнету обстоятельств, совершить преступление и грех против тех, кто в ином более благоприятном случае был бы очень дорог (подобно оправданию: "лишние дети обуза семьи, выгоднее пойти на аборт"). Когда собственное выживание и материальное преуспевание становится “невозможным” без отказа в этом праве более слабым, и приходится

229

выбирать кому остаться, а кого обречь (руководствуясь этим, как основным “правилом” в повседневных взаимоотношениях), ведь что превыше, – жесточайшая во всех сферах борьба друг с другом или самоотверженность ради общего блага? Найдем ли силы в себе воздержаться от опрометчивых плодов, пусть и отчасти оправданного гнева, предпочтем ли мирное разрешение проблем? Приоритет духовных ценностей не отрицает земную деятельность, в том числе предпринимательскую, а означает наполнение ее новым содержанием, смысл которого — в служении не собственному кошельку, не деньгам и товарам, а людям, состоящим из тела, души и духа. Однако личность не может быть ни исключительно, ни прежде всего объектом использования по той причине, что роль слепого орудия или средства для достижения цели, задуманной другим субъектом, противна ее природе и также разрушает взаимоотношения любви. В противоположность подобного у т и л и т а р и з м а (представляющегося программой последовательного эгоизма, исключающего какую-либо возможность перехода к подлинному альтруизму и противоречащего ясному голосу нравственного чувства; см. поговорку, fiat utilitas, pereat justitia: "Пусть торжествует польза (только вот для кого? - Прим. Авт.), - даже если погибнет правосудие!" (Лат.) ): человеку естественно пристало желать и стремиться к своей собственной выгоде, однако искать её нужно не в неуемно-жадном накоплении материальных благ за счет обирания слабейших, а д у х о в н о й выгодой - заключающейся в жертвенном подвиге благотворения!.. И чем меньшим из земного человек владеет, тем он богаче духовно, ибо образовавшаяся в нем пустота наполняется не тленными вещами, а полнотой вечной жизни, ее светом и ее утверждением - любовью и милосердием; это Господь посетил его... "Продавайте имения ваши и давайте милостыню" (Лк. 12:33); "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, стремитесь к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на небесах для вас (См.: 1 Петр. 1:4), - где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Душа не больше ли пищи, и тело - одежды? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам" (См.: Мф, VI:19-21): "...вера в «сокровище на небесах» есть тем самым вера в абсолютную божественную ценность всякой человеческой души в самом ее конкретном бытии, т. е. в ее земном воплощении, – кратко говоря, есть любовь к ближнему во всей конкретности его жизни и жизненной нужды; действенная забота о том, чтобы накормить голодного, приютить бездомного, одеть голого, есть реальный показатель моей веры в небесное сокровище, в его ценность для меня при всех земных лишениях" (С.Л. Франк). "Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя" (Евр. 13:5); "Не надейтесь на грабительство и не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца" (Пс. 61:11); "Не заботься о том, чтобы нажить богатство; оставь такие мысли твои. Верный человек богат благословениями, а кто спешит разбогатеть, тот не останется ненаказанным. Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище, и при нем тревога. Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть. Лучше кусок сухого хлеба, и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором. Лучше немногое с правдою, нежели множество прибытков с неправдою" (Притч. 23:4, 28:20, 15:16-17, 17:1, 16:8); "Малое у праведника - лучше богатства многих нечестивых" (Пс. 36:16); "Великое приобретение - быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живаго, дающего нам всё обильно для наслаждения; чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни" (1 Тим. 6:6-10; 6:17-19). У нас п о т р е б и т е л ь с к о е отношение ко всем окружающим людям, обездушеноутилитарный подход к человеку, типичная модель подлых отношений: обмануть, соблазнить, поиметь и выбросить, как туалетную бумагу или изношенные портянки, даже "дружба по-

230

расчету", как бы выгоднее их поиспользовать, отмыть барыш, заработать на их эксплуатации, на чужом горе, - некоторые даже грубым насилием пытаются принудить кого-то приносить им преступное наслаждение и удовольствие, другой человек будто некий обездушенный агрегат для удовлетворения исключительно наших страстных прихотей; однако, жизнь человека - ценна сама по себе, ради приносимой радости для себя и для близких, желая любить и быть любимым, наслаждаясь чудными моментами бытия как такового, - а не ради какой-то абстрактной "общественной пользы" с точки зрения капитала, человеческий индивидуум - выше "муравья", чтобы ему навязывать опримитивленный образ тоталитарного "муравейника"; мы не осознаем что человек, каким бы низким соц. "второсортным статусом" он ни был наделен, - это живое существо, единоприродное с нами, а не бездушный "станок" для постоянного нещадного без отдыха конвейерного производства и удовлетворения наших потребностей, с которым можно обращаться как со "скотом", силком загонять в "стоила" и "доить"; за счет страданий, боли и слез их несчастных жертв, - воспринимая других людей исключительно в качестве дешево-дармового удобного "средства" ради собственной грязной наживы, благополучия и корыстного обогащения, зашибать немереные бабки с чужого горя, с чужих слез брать расчет, даже за малую помощь требуя мзду, как с бессловесных овец деньги стричь; человек нам интересен пока из него можно что-то выжать; эгоистически пошло жаждем п о и м е т ь от них "что-то", вместо нашей бескорыстной о т д а ч и, желания самим приносить радость и счастье другим людям! Теоретическое обоснование "маммонопоклонничеству" подводится в разнообразных материалистических учениях, пропагандирующих "культ маммоны" - когда вся жизнь измеряется в деньгах, желании легкой наживы на всём чем угодно, каждое наше действие, самая малая услуга, соотносится с определенной суммой, которую за неё можно извлечь, истребовать от других, тех кому её оказали, - причем даже не рассматривается во внимание вероятность любой бескорыстно-безвозмездной взаимопомощи из простого, живого, искреннего чувства человеколюбивого сострадания (как морально "отжившего"). Как писал Александр Панарин: "Зададимся вопросом: способен ли на конструктивное поведение, на длительное планетарное существование вообще тот тип человека, который сегодня столь усердно насаждают модернизаторы? Речь идет о предельно безответственном потребительском типе, который воспользовался падением прежних авторитарных ограничений вовсе не для того, чтобы развивать способности к достойной гражданской самодеятельности. "Эмансипация" на развалинах культуры и государственности оказалась возвращением в джунгли социалдарвинизма. Указанная девиация возникает тогда, когда ослабевает духовно-религиозная вертикаль, уступая утилитарно-прагматической горизонтали"... Мы стесняемся душевно открыться друг другу и искренне-открыто просмотреть в лицо другого - только способны на сквернословную брань, раздражительность и нетерпимость если кто-то поступает не по нашему хотению... Когда мы относимся таким образом к человеку "потребительски" - мы тем самым обижаем его, унижаем достоинство его личности, низводим его в нашем представлении до скотского уровня, превращаем в обездушенный объект безжалостной эксплуатации, в бесчувственную "куклу" для удовлетворения наших самых порочных пошлых страстей, извлечения своекорыстной выгоды. Подобно поведению в глобальном "супермаркете": услышав возглас "свободная касса" мы устремляемся за своей порцией жареной картошки, навсегда забывая улыбку продавщицы и оказанное ею доброе человеческое отношение к нам, безразлично воспринимая её как безличное продолжение встроенного механизма магазинного обслуживания, - лишь бы поскорее заполучить искомое, - ведь впереди еще подслащенная диетическая кола и аппетитный двойной гамбургер ожидают очередной покупки... "Существуют две противоположные формы любви: (1) любовь по принципу бытия или плодотворная любовь, и (2) любовь по принципу обладания или неплодотворная любовь. Если первая: предполагает проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею - т. е. на всё онтологически существующее; она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни; это процесс самообновления и самообогащения, - то вторая означает лишение объекта своей «любви» свободы и держание его под контролем: такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает ее. Плодотворная любовь - бывает когда, во всех отношениях, испытываем б л а г о г о в е н и е перед созерцаемым бытием Другого человека, с уважением к его индивидуальному своеобразию; неплодотворная же - когда корыстно жаждем о б л а д а т ь кем-то... Создавая новые и лучшие средства для овладения природой, человек оказался

231

пойманным в сети этих средств и потерял из виду цель, которая одна только и дает этим средствам смысл, – самого человека. Завоевывая природу, человек стал рабом машины, - или какой-либо бюрократической системы, - которую он когда-либо создал собственными руками, обернувшейся против него самого же. При всем своем знании о материи он невежествен в отношении самых важных и фундаментальных вопросов человеческого существования: что такое человек, как он должен жить, какие огромные энергии, заключенные в самом человеке, можно высвободить и плодотворно использовать. Мы игнорируем тот факт, что мы тоже подчиняемся власти силы, не власти диктатора или политической бюрократии, действующей с ним заодно, а анонимной власти рынка, успеха, общественного мнения, "здравого смысла" – или, вернее, общепринятой бессмыслицы, – и власти машины, чьими рабами мы стали. Наша моральная проблема – это безразличие человека к самому себе. Она заключается в том, что мы утратили чувство значительности и уникальности индивида, превратили себя в орудие внешних целей, относимся к себе как к товарам, а наши силы отчуждены от нас. Мы стали вещами, и наши ближние стали вещами. В результате мы чувствуем себя бессильными и презираем себя за это бессилие" (Эрих Фромм). "Нам часто приходит на память этот практицизм Иуды в наше практическое время. Нельзя не поразиться сходством вышеприведенных соображений павшего апостола с учением некоторых знаменитых политико-экономов, которые все нравственные побуждения человека переводят на язык математических формул, всякое добро определяют весом и мерой, не признают никакого другого двигателя в человечестве, кроме выгоды, и подчиняют (в теории) этому кумиру все произволения нравственной природы человека. По чьей доктрине, выходит, что не благоустроенное хозяйство существует ради человека, а наоборот: человек, со всеми своими нравственными запросами, приносится в жертву отвлеченному принципу и имеет значение только как рабочая сила, как часть благоустроенного механизма. Так они постоянно глумятся над гостеприимством, считая его принадлежностью необразованных обществ (поэтому, логически, высший цвет образования будет состоять в том, чтобы не дать голодному даром ни куска хлеба), так они не в состоянии понять начала братства, выражающиеся в поземельной общине, так они в заботах об улучшении материальных благ человеческих предлагают меры, которые низводят людей на степень животных пород и попирают все требования, враждебные человеческой совести. Оговоримся кстати, что мы отвергаем гордые притязания политической экономии подчинить себе нравственное начало в человечестве и полагаем, что, напротив, политическая экономия должна находиться к нему в подчиненном отношении. ...До такой степени они напоминают те рассуждения, те доводы дешевой мудрости, которыми так любят щеголять наши борзые прогрессисты; если бы только эти господа более уважали свободу жизни и не оказывали слишком сильного сочувствия к теории просвещенного деспотизма. Например: подаяние нищим - которое в большей части наших публицистов возбуждает такое негодование, а вместе и презрение к отличающимся такою благотворительностью; или милостыня арестантам что, по мнению некоторых, следовало бы строжайше запретить. Так, например, мы еще недавно читали жестокие осуждения народному московскому обычаю подавать обильную милостыню арестантам, пересылаемым, посредством этапа, по Владимирской дороге, или, как выражается народ, по Сибирке. Автор статьи, с ханжеским негодованием раскрывая совершающиеся злоупотребления и доказывая, что благодеянием народа пользуются иногда люди якобы недостойные, придумывает разные меры, которые, как ему кажется, должны были бы дать общественной благотворительности правильное движение. По его мнению, если нельзя вовсе прекратить этот способ благотворения - так, мало согласный, негодует он будто бы со здравыми требованиями науки политической экономии, - то следует, по крайней мере, разделить арестантов на разряды и уже решительно воспретить народу подавать милостыню одному из разрядов. В этой статье мы встречаемся также с началом административного вмешательства в область народного благотворения, тем самым наносящего вред обществу ослаблением в нем личных благотворительных движений и личных нравственных ощущений. Точно такие же поползновения пополицействовать в народном сердце и внести регламентацию в живое дело благотворения обнаруживаются нашими либералами по отношению к нищим и ко многим другим явлениям нравственной жизни народа" (И.С. Аксаков. О благотворительности по русскому народному понятию).

232

Мы утилитарно определяем "ценность" человека - "выгодой" получаемой от него, подобно тому как цена раба - зависит от годности его к труду, а негодных - выбраковывают и выбрасывают вон. “Ценность человека” обычно измеряется тем, сколько он способен дать обществу, если имеешь силы хорошо работать ты ценен; нет - значит никто, обесценивание жизни желанием видеть в других лицах только средства для удовлетворения своих целей. Мы не хотим признавать, что если какой-то человек "не представляет для нас ценности" - то это ещё не значит, что он перестает быть ц е н н ы м с а м п о с е б е. Нелегко понять, что нищий и обездоленный может научить нас любить, вызывая чувство сострадания и на которое мы можем откликнуться, заставить по-другому взглянуть на мир, строить взаимоотношения на основе более человечных ценностных ориентаций, ценен независимо оттого, что он может нам дать. Кто как ни они научат нас заботе, терпению, не унижать ближнего, понять, простить, защитить. За все в жизни лучше платить проявленной любовью друг ко другу. Есть позволяющие себе пренебрегать всем, из чего не извлечь собственной выгоды, представляющие свободу присущую каждому от рождения - как кредит, окупающийся со временем по мере взросления, и если он его не успел оправдать – отбраковывается и извергается вон, негласно лишаясь всяких прав, став “человеческим мусором” выметаемым с улиц городов с глаз долой. Дефицит социальности, изоляционизм, непроницаемость социальных, идеологических перегородок: многих возмущают эти “грязные и опустившиеся бомжи”, а не отсутствие нашего милосердия и соучастия для вспомоществования им, учитывая их интересы и потребности, предотвращения обстоятельств приведших к подобному плачевному состоянию. Очерствление душ до состояния “нет человека, нет и проблемы”, но на его место приходят всё новые и новые и к этому постепенно привыкаешь, неизбежен цинизм, когда весь ужас и жалость их положения - эти эмоции уже не находят отклика в нас, привычная жестокость окружающего стала настолько обычным зрелищем, что уже никого не трогает. Неужели так мало ценится душа человека, за которую Бог отдал Своего Сына, – что мы готовы оправдать себя фразой: «этим должны заниматься только специальные службы или его родственники»? "Не подают милостыни потому, что, мол, пропьют и т. д. Если и пропьет, то это меньший грех, чем то озлобление, которое мы в нем возбуждаем нашим отказом, и та черствость и осуждение, которое мы в себе культивируем." (Свящ. Александр Ельчанинов) "Нет почти ни одного бедного, который мог бы по праву уклоняться от исполнения долга милостыни." (Свт. Григорий Богослов) "Не имеешь денег, но имеешь хотения; отрекись от них, и посредством их совершай благое. Не можешь благотворить рукою телесною? Благотвори правым произволением: аще согрешит к тебе брат твой, остави ему (Лк. 17, 3), по слову Господню; и это составит для тебя великую милостыню... Великое дело, если кто, имея деньги, подает убогим; миловать же ближних в согрешениях их настолько больше, для получения прощения грехов, во сколько душа, по естеству своему, честнее тела." (Преп. Марк Подвижник) "Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы." (Еккл. 7, 20) “Без любви добра не бывает” (свт. Тихон Задонский). "Дело благотворения, сделанное без рассудительного и сердечного участия в бедствующем, есть тело без души." (Свт. Филарет, митрополит Московский) Отношение к людям живодерски-конвейерное цинично-бездушное как к "дойным коровам" на мясобойне: которых откармливают, вкладывая условные инвестиции в живой капитал, чем больше вырастут, тем дороже продадут, хотя болеют они много, а лечат их редко, и только если лечение не предусматривает больших затрат - иначе сразу под нож как нерентабельные, если контрольная дойка меньше положенной нормы - тоже под нож, пока буренка доится - имеет "цену", а как состарится - убьют избавившись при первой же возможности, как только найдут заказчика на мясо. О каких "социальных гарантиях" наивно смеет мечтать тот, - кто находится будучи инвалидом в положении ниже животного? Подобное же безжалостно скотское отношение ко "второсортным людям" наблюдается и в некоторых слаборазвитых странах: "В моей деревне, если у мужчин был выбор между дочерью и коровой, они выбирали корову. Мой отец без конца повторял, какие мы никчемные: «Корова дает молоко и приносит телят. Что можно сделать с молоком и телятами? Продать. Принести в дом деньги. Корова приносит пользу семье. А дочь? Какую пользу она принесет семье? Никакую. Вот бараны. Что они приносят семье? Шерсть. Можно продать шерсть и принести деньги в дом. Овца растет, приносит других ягнят, дает молоко, из которого можно сделать сыр, его можно продать и принести деньги в дом. Что корова, что баран — гораздо лучше дочери». Впрочем, и с коровой, и с овцой, и с козой

233

обращались лучше, чем с нами. Ни корову, ни овцу никогда не били! Было странно думать о том, что столько усилий прилагали, чтобы помочь разродиться овцам, в то время как моя мать душила своих собственных детей. Мне хочется взбунтоваться из-за женщины, забитой до такой степени, что для нее убивать своих детей — это нормально, даже представить не могла, что этот ребенок у неё в животе — уже человеческое существо. Эти, которых убивала моя мать, были отчасти мною самой. Я начала прятаться, чтобы поплакать, каждый раз, когда мой отец убивал барана или курицу, потому что я дрожала за свою жизнь. Смерть животного, как и смерть младенца, такая простая и такая обыкновенная для моих родителей, повергала меня в ужас, я боялась, что исчезну в свою очередь, как и они, так же просто и быстро. Я говорила себе: «Может быть, в один день настанет и моя очередь или моей сестры, ведь они могут убивать, когда хотят. Старшую или младшую, какая разница. Потому что они дали нам жизнь, значит, имеют право и отнять ее»" (Из книги Суад "Сожженная заживо"). Если мы станем определять базовую ценность жизни человека, исходя только из сугубо утилитарной выгоды получаемой нами от него, то это неизбежно приведет к крайним человеконенавистническим формам злоупотребления: подобно тому - как при геноциде уничтожали целые национальности или целые социальные слои, и дело не в том, что отдельная невинноумученная жертва чем-то лично провинилась перед "карателями", а в том, что подобные ей люди с точки зрения власти вообще не должны были существовать, - ничего личного, власть просто чувствовала себя неуютно на одной планете с ними (как например, фашистскогитлеровская «Акция Тиргартенштрассе 4») — вылившаяся в беспрецедентное варварство, кощунную политически-ангажированную социальную авантюру, призывающую к узаконению массового «убийства ради милосердия», причем из-за массовости приговор выносился без серьёзной диагностики второпях и в жуткой спешке, руководствуясь бездушно-рациональным холодным мерзостно-циничным расчетом в деле избавления от "лишней обузы", производя сухой расчёт экономического эффекта преступной экономии от уничтожения людей за текущий период, планируя кого пустить в расход или пока оставить в живых, таким образом по-хамски вальяжно дерзостно-беспардонно распоряжаясь по своему волюнтаристскому произволу чужими судьбами, тиранически узурпировав взвалив на себя преступные регалии тираническитоталитарных полномочий, делая из самих себя земного "бога", развязно раздувшись непомерной гордыней от безнаказанности своего неограниченного всевластья. Похожее отношение существовало и в прежних отсталых культурах к престарелым и немощным рабам, где раб-инвалид - это "парадокс" для сознания, приученного относиться к людям только с утилитарно-потребительской позиции их "выгодности". "...Лучше уж вообще бы не рождались!" (будто безальтернативный выход для них это скорейший аборт или эвтаназия) - цинично думаем мы, и спешим поскорее от заботы о них отделаться, у нас вызывает брезгливое отвращение даже сама мысль о количестве сопровождающих хлопот с ними, куда-то избавиться, загнать в интернаты-гетто (где их жалостливые крики и вопли - никто не будет ни слышать, ни видеть); аналогично и с бездомными - их статус никак не "встроить" в заколдованный круг всеобщих корыстных отношений, не "вписать" в бездушно-расчетливые прагматические рамки пристрастно-избирательных стандартов этой порочной системы. Вот противоположный пример из "Житий святых", говорящий, что забота о слабом не является "неэкономной растратой средств": "...В то время усилилась в городе болезнь - проказа, которая всегда свирепствовала на Востоке. Чтобы прекратить распространения болезни, издан был приказ бросать в море всякого прокаженного. Милосердный Зотик, распаляясь божественною любовью, отправился к царю и сказал ему: - О, царь! дай мне, рабу твоему, как можно больше золота, чтобы я мог купить тебе драгоценных жемчугов, блестящих камней для утвари твоей, так как я очень опытен в этих делах. Царь, любя Зотика, повелел исполнить его просьбу. Для золота он нашел наилучшее употребление: у воинов, которым было поручено епархом брать прокаженных и бросать их в море, святой Зотик посредством золота выкупал несчастных и брал их на свое попечение. Около Константинополя, на противоположном берегу Босфора, на одной горе он построил больницы для прокаженных и там их успокаивал. Так он на прокаженных и больных истратил всё золото, данное ему царем. Между тем сей благочестивый царь умер и на царский престол вступил сын его, который не подражал благочестью отца и преследовал православных. Царь призвал Зотика и спросил его: - Приготовил ли ты жемчуги и другие драгоценные камни для утвари нашей, на покупку которых ты взял у державного отца нашего столько золота? Зотик ответил: - Приготовь,

234

царь, корабль, и я покажу тебе такое богатство, какого раньше ты не имел. Потом переправившись, вместе с царем, на другой берег Босфора, он повел его к больницам и, показывая прокаженных и больных, сказал: - Вот, царь, прекрасные камни и блестящий жемчуг, которые я добыл для спасения твоего с немалым трудом и дорогою ценою!" "Где богатство и хищничество, там виден волк (волк похищает и чужое, а овца уступает и свою шерсть); где богатство и свирепость, там вижу льва, а не человека; он погубил свое благородство неблагородством пороков. ...Что пользы человеку приобресть деньги, и не приобресть добродетели? Для чего ты берешь чужое, а свое теряешь? Я имею, скажешь ты, землю плодоносную? Но не имеешь души плодоносной. Имею рабов? Но не имеешь добродетели. Имею одежды? Но ты не приобрел благочестия" (Свят. Иоанн Златоуст). Истинное богатство и великое счастье, когда в с е живут в согласии и мире друг с другом. "Какой мир у богатого с бедным? Ловля у львов — дикие ослы в пустыне, так пастбища богатых — бедные. Отвратительно для гордого смирение: так отвратителен для богатого бедный. Когда пошатнется богатый, он поддерживается друзьями; а когда упадет бедный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастью богатый, у него много помощников; сказал нелепость, и оправдали его. Подвергся несчастью бедняк, и еще бранят его; сказал разумно, и его не слушают. Заговорил богатый, — и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: «это кто такой?» И если он споткнется, то совсем низвергнут его" (Сир. 13:22-29). ...Мы имеем к ним одномоментный ситуативный интерес, лишь когда нам срочно потребуется, бывает что-то нужно от них п о л у ч и т ь, но никогда - не хотим ничего им бескорыстно отдать взамен. При общении с нами они не должны ощущать себя "игрушкой"-жертвой, с которой заигрывают как кошка с мышкой, лишь ради получения нами от них грязных удовольствий, когда все благие обещания (внешне-официального характера) ей содержат насмешливо-лукавый подтекст ("...как, будучи бесправными, они наивно смеют рассчитывать что-то получить от нас?"), декларирующие одно, а на деле выдавая - противоположное; и когда многих забавляют их жалкие безуспешные попытки доказать, что они вовсе не такие "никчемные неудачники", как те их себе представляют. Не пытаясь уступить, а наоборот желая выгодно выкрутиться и глумливо насмеяться над бедственным положением, беспомощностью ближних, чтобы "виноватыми" в своих проблемах - в итоге оказались они же сами, а не наше попустительское равнодушие и черствость. Как унизить и оскорбить - они выдумают много изощренных способов; а чтобы сделать просто хоть одно малое доброе дело - их в этом очень трудно убедить. Им неведома ни взаимовыручка, ни человеколюбивое сострадание, лишь утилитарная выгода собственной шкуре и количеству потребляемых любой нечестной ценой грязных удовольствий, умеют лишь отнимать чужое - но никогда ничего не подарят бескорыстно взамен; их интересует как бы побольше от кого-то чего урвать, а какой ценой, каким нелегким трудом, кровью и потом оно достается другим - их ничуть это не волнует; им безразлична судьба самих людей, главное лишь бы приносили как можно больше "в ы г о д ы"-дохода. Чем больше другие плачут, тем выше накручиваем цену за наши "услуги", чуя и используя момент экстремальной ситуации, не позволяющей в панике четко нормально соображать, не дающей времени спокойно-обстоятельно рассудительно подумать, адекватно что-либо оценивать, или самим вогнать других в безвыходные условия, прижать к стенке, бередить тревожные раны их измученной горем души, когда человек расстроен, угнетен, запутан, максимально дезориентирован, а то и вовсе потерял способность правильно реагировать на происходящее, а тем более сопротивляться, не знает к кому обращаться за помощью, от шокового состояния, жуткого стресса и растерянности "согласен на все", способен на необдуманные поступки, с людей можно брать последние деньги, они их сами понесут от отчаяния, ведь чем тяжелее горе, тем больше из человека можно вытрясти, тем удобнее ими манипулировать, легче обвести вокруг пальца. Таким проще п о э к с п л у а т и р о в а т ь запутавшегося находящегося в нужде человека под воздействием стрессовой ситуации, паники, внутреннего шока, онемения, апатии, пользуясь его безвыходным положением, наживаясь на его растерянно-наивной доверчивости, - а как чтобы помочь ему, то найдут тысячи отговорок и самооправданий. ...Цену жизни человека измеряющие объемом его кошелька, наличием солидного капитала или той материальной выгодой, которую можно от него получить, - а если всего этого у него нет, то он теряет свою ценность в глазах таковых, как "экономически нерентабельный", "...какая с них прибыль?", перестает считаться полноценным человеком. Но тот, кто "...человека не притесняет, залога не берет, и насильно не отнимает, хлеб

235

свой дает голодному, и нагого покрывает одеждою, от обиды бедному удерживает руку свою, роста и лихвы не берет, - то сей не умрет за беззаконие; он будет жив" (ср.: Иез. 18:16,17); "...когда обеднеет у тебя брат твой и продан будет тебе, то не налагай на него работы рабской" (Лев. 25:39). ...Мы сначала наносим глубокое оскорбление и обиду, коварно провоцируя на ответную реакцию справедливого возмущения, а затем - ставим это же в вину самим же нами обиженным, выдавая за "агрессию" для оправдания своих притеснений по отношению к ним: ...Например, если кто-то кричит и стонет от боли и голода, считаем это за гнусную "дерзость" или "дефективность", вместо признания собственных недостатков - недостаточной заботе о их потребностях и нуждах. ...Досмерти избивая их из-за того, что они заболели, немощны и ослаблены от постоянного недосыпа и недоеданий, истощены от изнемождающих сверхурочных норм, изморены голодом и не смогли от усталости работать для нас на износ без каких-либо социальных гарантий, засчитываем это за форму "саботажа" - ведь их хозяева вечно голодны и ждут выполнения плана, для таковых главное бездумно-слепо выслужиться да отчитаться перед вышестоящими начальниками! ...Они либо должны соответствовать нашим представлениям о них во всем, либо такие не должны жить вовсе, истязая, уродуя пытками нам подобных людейсограждан, если они не хотят выглядеть такими как мы того хотим, а желают остаться самими собой. ...Принуждая других немощных, рано постаревших, одряхлевших от работы на износ, истощенных и ослабленных к тому, что и самим-то здоровым непосильно выполнить, постоянно кого-то унижая, но никогда - не протянув никому руки помощи, брезгливо относясь к чужим трудностям, ведь когда самому легко, не веришь, что другому трудно. ...Насильно делая человека "виновным", заставляя его признаться якобы во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях. ...Оклеветать, бездоказательно обвинить, повесить ярлыки и чужую вину - благо никто не ответит, некому заступиться за беззащитных. Однако, жизнь слишком многогранна, чтобы сразу называть кого-то "сволочами", "вредителями", "врагами" или "саботажниками", случаи в жизни разные бывают, в теории всего не предусмотришь, но опрометчиво сделанного уже не вернешь, первыми развязав ссору трудно обратно испросить прощенья!.. Для подобных циничных "судей" - будто не существует жалости и снисхождения до понимания твоих простых человеческих немощей и нужд, хоть ты умри, но выполни-перевыполни любой ценой, невзирая на возрастающее количество бесчисленных бессмысленных жертв, угробленных ради него, или преступлений против совести, этот их писаный на бумаге и спущенный откуда-то сверху некий "план" (отвлеченный далекий от опыта столкновения с трудностями в реальной действительности); насильно принуждая исступленно служить их произвольно-спонтанным маниакально-навязчивым одержимым фанатично-бредовым идеям, и в каком бы состоянии ты не находился, и что бы ты не делал, постоянно надо быть готовым, что тебе скажут: "вынь да положь!"; и если не выработал, не уложившись в определенный назначенный "срок" (из-за тяжелой болезни, из-за отсутствия элементарных сил от плохого питания или по физической слабости), нещадно наложенную на тебя, как на раба, некую "норму", - то, вдобавок наложенному гигантскому штрафу, который будешь отплачивать всю оставшуюся короткую жизнь, отберут ещё и заодним всё уже тобой прежде наработанное и вычтут с тебя и всё то на что хватило сил, оставив тебя обобранным вообще ни с чем, обманутым и ограбленным, да ещё заставят, вменив в обязанность под угрозой суровых наказаний, отрабатывать этот свой не уложившийся остаток общей "нормы", не взирая на твоё подорванное и ослабленное здоровье, загоняя и доводя вплоть до инвалидности или смерти от измождения и непосильного рабского труда; мы привыкли экономить на бедных людях, как дешевой рабсиле для обслуживания всё возрастающих аппетитов - используя для этого чей-то непосильный каторжный труд, угнетающий дух, уничтожающий всякое воспоминание о духе; мы можем других только угнетать, изнурять, гнобить и как скотину в поту загонять до смерти, - а если они от таких непосильных трудов вдруг тяжело заболели, так на это лечение у нас нет ни средств и ни желания, пусть сами либо выживают, либо дохнут... Прожженные лицемерием, двоемыслием, когда публично говорят одно, а в уме держат - совсем иное, с саркастически-наглой ухмылкой глумливо заявляя о якобы своей внешне-показной "порядочности" во всем, но цинично творящие за спинами гнусное беззаконие, - зная, что ведь всё-равно побоятся, не посмеют заикнуться нам что-нибудь возразить. Хитростно уклониться, лживо перевести разговор с себя на других, стать из прямых виновников обвинителями, подобно образу братоубийцы Каина: "Где Авель, брат твой? - Не знаю; разве я сторож брату моему?" (см.: Быт. 4,9).

236

Не всё логически оправданное (месть без пощады, слепое возмездие без контроля и границ и т.д.), является таковым же и морально. Если теория прагматически “оправдывает” практику, приводящую к массовому обречению на гибель людей – это не “неизбежность”, а недостаток такой теории, недальновидность и скудость совести людей её составивших, сознательное пренебрежение правом на жизнь некоторых в угоду возможности легкого обогащения избыточными благами, нежелание выслушивать и откликаться на бедственный голос противоположной стороны. Оскудение добра гораздо хуже дефицита товаров и услуг, - при котором возникает желание значительную часть ресурсов корыстно накоплять лишь коллективом "избранных", в обход блага обделенного большинства, что привлекает спекулянтов на саморазрушительных чувствах, увлекающих идеями междуусобной вражды без надежды примирения, чья затаенная обида разве приведет ведомых ею в результате на пути мира и любви? При неравномерном распределении общих благ и ресурсов, вместо щедрости и умеренности в накопительстве некоторым “проще” предпочесть избавляться от людских “лишних голодных ртов”, угнетая слабейших, чем справляться с собственной ненасытимой алчностью и скупостью. “Ибо как разлив одного источника утучняет много пространных равнин; так и богатство одного дома достаточно для спасения множества бедных, – если только скупое и необщительное сердце, как камень, попавший при выходе, не задержит разлива.” (Свят. Григорий Нисский) Предпочитая одних оставить умирать голодными ("бесполезно подкармливая поддерживать нищету"), а самим обильно насыщаться преизбытком, - это тоже латентная форма людоедства. Подобно искушению пожертвовать жизнью и счастьем кого-то одного или малого числа из безгласных (незаметных в общей массе), ради скорого достижения своих “великих целей”, в угоду изменчивым обстоятельствам и другим страстям (аборты в том числе, совершение преступления против жизни в угоду страхам по слабости характера или чрезмерным амбициям эгоизма, экономические выгоды "евгенически" или гедонически ставя выше ценности жизни). "История знает два типа героев: тех, кто жертвует своей жизнью во имя своего идеала, и тех, кто жертвует чужими жизнями во имя своего идеала." (Свят. Николай Сербский) Или же какую нужду народа (в его усталом, неадекватном, дезориентированном, растерянном, стрессовом состоянии отчаяния) используя для корыстного обогащения (через обман, пустые обещанья и пр.), обирая до “нитки” за предоставление самого жизненно необходимого. Пытаясь решить социальные вопросы таким методом гонений для “крайних”, в итоге получим большее число невинных жертв, чем если бы пошли мирным путем взаимных уступок, соглашений и договоренностей, ведь для многих лучше, хотя и неспокойный, но всё же мир, чем бесконечная открытая вражда. Мы живем ради самих себя так, будто одни на свете, интересы других нас не волнуют; мы живем будто одни на земле и п о с л е н а с - будь что будет, хоть трава не расти, пусть потомки разгребают последствия того что натворили мы, лишь бы сейчас самим урвать от жизни всё, пред тем как сгинуть во мрак навсегда. Но мы всё равно продолжаем упрямо самоуверенно грешить, строим из себя умничающих зазнаек и насмешливы к инакомыслию взглядов всех прочих, дерзки, наглы, хвастливы и надменно-напыщенны в поведении, глумливо издеваемся над слабостями, неудачами и неловкостями рангом социально низших нас людей - как будто сами мы "бессмертны", будто вся судьба - лишь в наших руках, и будто бы все её изворотыпревратности можем досконально просчитать и предупредить, будто у нас "уйма вечности" и "успеем" попросить прощенья у всех несправедливо обиженных нами, или надеемся урвать "от жизни всё", любыми нечестными путями обделяя других, и кануть навсегда в небытие, оставив после себя подобно произведенному разрушительному взрыву - моря слез, реки крови и пустую выжженную землю с обобранными до нитки голодными людьми. Побольше наворовать, поскорее жульнически обогатиться за чужой счет, и разрушать после себя, чтоб конкурентам ничего не досталось. Самому успеть своровать, схапать, стрясти, содрать, сшибить бабла, снять "первые сливки" и чтоб другим никакой добычи не досталось, сжигая дотла всё после себя, сами мучимы ненасытимостью стяжательства и неуемной жадностью, так и прочим не дают крохотного куска из своего нечестно скопленного, всячески мешают, хотят видеть всех вокруг себя ещё б о л е е несчастными чем они сами, испортить чье-то хорошее настроение, когда чужое счастье наше завистливое око слепит, мутит и колет, корысть гложет, съедая изнутри, все меж собою завистливо мечтают как бы подсолить кому-либо побольше, пройтись по чужой жизни как катком, если нам плохо, то злорадно жаждем чтоб и другим стало е щ ё х у ж е, к

237

болезни добавляя новую язву, к беззаконию же беззаконие, коварной хитростью и насилием ограбить, обобрать до нитки и лишить последнего (мол, "...перебьются"), - хищнически отнимать последнее у нищего, самое драгоценное ему и дорогое, это по причиняемой этим ему боли то же, что с него собственную "шкуру" живьем сдирать, подобно как на живодерне, - бесстыдно отнимая, вымогая, за долги снимая с него последние штаны и голым в долговую яму сажая, отбирая то самое последнее что осталось у измученных голодом людей, обездоленных, разоренных, истерзанных, загнанных в безвыходное положение, и так уже крохоборствующих, держащихся за единственную "корку хлеба", ведущих нищенский образ жизни, оставляя их вовсе ни с чем... ...Например, применяя нагнетание искусственно организуемого спровоцированного голодомора в качестве приема социального, физического и психического подавления, ведь регулируемый массовый голод (в качестве метода политики экономического террора и запугивания населения) - лучшее средство влияния, давления, эксплуатации и управления человеческим "быдлом", держащий в экономической зависимости остальных, вогнать его в такие невозможные условия проживания - чтобы оно было согласно пойти на всё что угодно, готово сделать всё что прикажут за миску похлебки, лишь бы избавиться от этого насильно навязанного ему унизительного положения, моря народ голодом и закабаляя его, чтоб можно было заставить людей работать на нас, чтобы страх голодной смерти привел бы к небывалому росту преступности и, как следствие, к ещё большему увеличению числа заключенных в трудовых лагерях, чей дешевый рабский каторжный труд которых использовался бы все шире, сделав их подзависимыми заложниками от наших прихотей, или же распространяя инфекционные эпидемии новоизобретенных штаммов смертельного вируса искусственного происхождения - с целью нажиться на горе народном, на подорванном здоровье ослабевших стариков и детей, продавая по спекулятивно завышенным ценам заготовленные заранее жизненно-необходимые вакцины и прививки для иммунопрофилактики, причем одновременно преследуя цель борьбы с перенаселением, снижением численности общемирового населения, или прибегая к иному виду широкомасштабного, массового и систематического террора, финансируя теракты с целью воздействия и манипуляции общественным мнением через страх. Это также всемирные эпидемии, о которых каждый год кричат все и вся, за которыми торчат уши какого-либо биотехнологического "треста", в остальном - вещь искусственно вызываемая (созданием пандемии, распространением паники и дезинформации через массмедиа, подготовку и официальную рекламную кампанию вакцинации, которая ведётся сейчас практически повсеместно) - тем самым можно и решить часть проблем с народонаселением, а главное хорошо заработать на принудительных прививках от этого дела (безотносительно того, помогают они или нет); сюда же к этому ещё добавляется пропаганда массовых абортов, под прикрытием якобы "рационального планирования семьи и заботе об контроле над рождаемостью" (правда, этот "контроль" носит оттенки тоталитарного). Не допуская того, чтобы отдельные люди и народы самостоятельно решали свою судьбу, искусственно создавая им с этой целью различные кризисные ситуации с последующим “управлением” этими кризисами, это ослабит и деморализует население до такой степени, что массы загнанных людей просто впадут в апатию - и будут готовы внимать сладким медовым речам любого очередного новоявленного проходимца "спасителя"-лжемессию. Однако, кому же охото искренне заботиться о действительном благе простого народа-"быдла"; намеренно держа его в постоянной крайней нищете, насаждаемом диком невежестве нравов и удушающем страхе, культивируя всеобщую апатию, отчаяние и дезориентацию, чтобы таким образом духовно сломленные люди воспринимали лживые слова любого проходимца-обманщика - якобы за откровение нового "спасителя", ведь чем мы растеряннее и подавленнее - тем неадекватнее воспримем что-либо неожиданное, застигшее врасплох; и ради острастки - изредка бросая оставшиеся огрызки с "барского стола", выдаваемые якобы за проявление щедрой "заботы". Причем, когда вне всепроникающего тотального контроля человек не может самостоятельно ничего ни купить, ни продать, ни легально обменять, т. е. становится как бы заложником и рабом, подзависимым от прихотей, наглого открытого вымогательства, деспотизма, случайностей, произвола, капризов и самодурства такой монопольной экономической системы перераспределения благ, захватившей абсолютный контроль над жизненно-важными ресурсами, и этим злостно спекулирующей и назначающей свои "особые условия" за право доступа, лишая доступа к ним ей в чем-то

238

неугодных - куда им деваться? - ведь сила всегда на стороне того, в чьих руках "рубильник", а главный профит всегда получает не тот, что может что-то "дать", а тот, кто может что-то "отнять". На практике реализуя тиранический тоталитарный режим, в котором все средства и продукция системы продразверстки - находились бы под контролем никому не подотчётной бандитски-коррумпированной номенклатурной верхушки олигархической "элиты", сконцентрированной в одних своекорыстно-заинтересованных чиновничьи-пристрастных мафиозных руках бюрократически злоупотребляющих гегемонией власти. "Продовольственная диктатура" - установлением монополии на еду, насильственное изъятие продуктов через грабежи-продразверстку, провоцирование голодомора, сопровождаемое введением аналога хлебных карточек - как гильотина для удержания монопольной власти, ради подчинения народных масс, хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая рабская повинность - являются самым могучим средством тотального учета и контроля, в чьей руке хлеб, в той и власть, и сила, ведь если умирающим от голода людям просто нечего кушать, обессиленные и не способные к сопротивлению - они будут согласны исполнить что-угодно, лишь бы их накормили досыта, и кто не работает на "хозяина", тот не должен есть - и весь сказ... Направленное экономическое или культурно-историческое вмешательство (интервенция) - может быть рассмотрено как форма косвенного экономического "удушения" или культурного "геноцида" (этноцида): например, намеренное разрушение святынь, изживание и растлевающая пропаганда против традиционных ценностей народа, приводящее к его вымиранию или массовой духовно-нравственной деградации, деморализуя и психически разлагая изнутри; подобным ярким проявлением можно назвать тщательно завуалированный механизм перелива национального и мирового дохода, деформация социально-экономической инфраструктуры, стиль оперирования на мирохозяйственной арене; сопровождаемый формированием т. н. "массового общества", создающего почву для стандартизации, появляются стандарты в одежде, питании, образе жизни, в подражании общей моде, кумирам, сменяющим друг друга, возникают предпосылки для унификации людей с образованием поведенческих стереотипов - удобных для закулисных "кукловодов", управляющих поведением толпы. Происходит формирование массовых "стандартных", ложных потребностей современного человека, при господстве "одномерного мышления", - навязанных ему и экономически координируемых извне, что делает его добровольным рабом собственных потребностей, подзависимым от культивируемых страстей, внедряемых "массовой культурой". Ибо, кто управляет искусственно трансформируемыми потребностями людей - тот управляет целым миром; и кто сумел манипулировать и культивировать страстями народной толпы - тот получил над её сознанием почти неограниченную власть! Когда апеллируют к низким инстинктам человека - получают его душу, за кусок хлеба - порабощают волю, продав свою Богом данную свободу - за жалкую миску чечевичной похлебки... Хищники, имеющие власть и силу, - нагло и дерзко судят более слабых и бесправных пред их произволом, за то, что те случайно встали поперек их пути, вся "вина" которых состоит только в том, что от ненасытной жадности первым так хочется кушать, ибо жертва всегда в неоплатном долгу у алчных её истязателей, которые от неё не отстанут, покуда все последние остатки средств и саму душу у неё не выскребут жадной лапой, самим причиняя другим горе и его же ставя потом им же в "вину" (т. е. наживаясь на чужом горе, мол, сами в нём "виноваты")... Пользуясь силой и властью, отталкивая от кормушки слабого и беззащитного, сгоняя с родной веками обжитой земли и отбирая подчистую до нитки всё нажитое хозяйство по жадной зависти, превращая на ней живущих в рабов себе, и вот даже пытаются лишить их последнего источника пропитания, у которых из своих сбережений - остались только долги... Таким образом измываться, искусственно вынуждая провоцируя их вести нелегальную жизнь, насильно, лукавством и хитростью загоняя в тупик и ставя их "вне закона", - чтобы потом нажиться на штрафах или иной отработке их якобы "провинности" перед нами, ибо через культивирование "чувства вины" - легко управлять, шантажировать и помыкать другим бесправным человеком; ...путем шантажа, махинаций и хитростей так все запутают, прокрутят аферу, обведут вокруг пальца, что те, будучи обворованными и обманутыми, - они же еще вдобавок и "виноватыми" окажутся, выставленными посмешищем "за дураков", без вины виноватыми "крайними", и пусть ещё "спасибо" скажут что их в живых пока оставили. ...Даже просто за право жить под солнцем и дышать общим воздухом - ты "обязан" постоянно кому-то платить, принуждая тебя под угрозой

239

находить где-угодно и платить неподъемные суммы, а если за их неимением откажешься расплатишься самой твоей жизнью. ...И, не довольствуясь этим или уже не найдя у них ничего, не только до конца опустить человека, подтолкнуть в яму и добить, - но более того, для пущего унижения, чтоб он не смог вообще н и к о г д а оправиться, восстановиться от пережитого шока и подняться на ноги, поддерживая такое его насильственно-угнетенное согбенное положение перед нами пожизненно, как та корова доится - пока силы есть, а кончатся - зарежут, впрягая его "как подъяремную лошадь" и заставляя мантулить "дрова возить" для нас, помыкая им нещадно, не учитывая чужие возможности - но непомерно алчно требуя от них непосильно многого, но им и того мало - будешь должен отдать то что не имел, последнюю рубашку с тебя снимут, да и саму душу вытрясут - ради ненасытной корысти, пытаясь любым способом вогнать в рабскую пожизненную долговую кабалу и зависимость от себя, накладывая на шею удушающую удавку непосильного бремени, вышибая проценты, хищнически вымогая, рэкетирством выбивая и несоизмеримо взыскивая непосильные долги, непомерные поборы с и так уже обездоленных, неподъемные и превышающие платежеспособность (для нас бедные люди - словно удобная охотничья "добыча" с которой можно барыш поиметь), а то, что денег катастрофически нет – никого не волнует, угрожая зверски жестокой расправой в случае неоплаты вовремя, аферистично накручивая и приписывая несуществующие "долги" - угрожая страшными последствиями, если не оплатить эти странные баснословные суммы в нереально короткий срок, иначе душу вытрясут за долги, издевательски заставляя отдать то, чего у них, заведомо зная, никогда не было, но чтобы, неважно каким образом, как и где, это принесли успев уложиться к "назначенному сроку", если эти штрафы вовремя не будут оплачены – колоссальная сумма выплаты удваивается, учетверяется и так далее до бесконечности, увеличивается пропорционально в колоссальных размерах, роковой счетчик накручивается помимо их воли, и нам без разницы скольких затрат и каких усилий им для этого потребуется, истребуя с других то, что сами не можем им дать (например, предъявляется масса мелочных финансовых претензий но, по мере "отработки" недостачи, с каждой неделей этот долг всё больше обрастает какими-то новыми подробностями, о которых они сами даже не догадываются, принудительно взваливая такие "обязанности", за невыполнение которых ждет кара, порицание и искупление провинности записывается им в качестве отрабатываемого долга, всё постоянно нарастающего в сумме помимо их воли, в итоге оставляя их вечными должниками перед нами); и если должник неплатежеспособен, то тем хуже ему, пусть страховка выплачивает долги за него - а "несчастный случай" мы сами ему для этого подстроим, таким образом и от обременительного должника избавимся, и свой барыш любой ценой возьмем; самосудом приговаривая к смерти лишь по вине вечно ненасытной и неудовлетворенной собственной алчности, или практикуя иные радикальнокрутые методы внесудебных расправ с должниками: сродни древним римлянам, продававшим, помимо недвижимого имущества, - также целую семью провинившегося должника, жен и детей, прочих пригодных к тяжелому труду членов их родственников, в принудительное пожизненное рабство отрабатывать на каторжных работах... В проведении подобных массовых операций, часто не остается места обыкновенному человеческому состраданию... - но, напротив, по хищной лютости уподобляясь сродни "вурдалакам"-кровопийцам, жадно пьющим кровь своих должников, выматывая до предела им нервы, готовые вытягивать с них последние жилы, лишь бы добиться своего, по сути – это самые настоящие живодеры-стервятники с выражением проголодавшихся людоедов, ради захвата своей прибыльной добычи они идут на любое самое грязное преступление: хитрость, ложь, череду убийств, изощренное коварство, предательство, фальсификации, коррупционное взяточничество, подкуп, шантаж, угрозы, вымогательство и, наконец, беспощадный рейдерский штурм; и даже в трагической ситуации на чужом горе кто-то, каким-то образом, пытается «нагреть руку», бездушные человекоподобные, наверняка у них тоже есть свои долги перед кем-то и если они не одумаются, то не удивительно, если их постигнет та же участь, ведь поступки как бумеранг возвращаются!.. Забывая, что общим счетом (по Ф.М. Достоевскому): в с е мы без исключения "должники" друг перед другом и в неоплатном долгу перед Богом, - кому-то недодали столь необходимой любви, тепла, заботы, ласки, поскупились и удержали в себе добрые чувства, не оказав своевременного утешения в критичный момент, не подставив наше плечо ослабевшему и хромому, когда кто-то в этом так остро нуждался!.. Мы подозрительны и не доверяем никому, напрочь утратили чувство сопереживания, ведь любая чужая боль - раздражает, действует на нервы, ей не веришь, думаешь - тобой "манипулируют", "давят на жалость"; спешащие неправедно осудить и наскоро лишить

240

жизни кого-то, позже оказавшегося невинным, но не могущие его жизнь возвратить обратно; напиться крови с чужого горя, высосать все соки и силы, а после изгнать и выбросить людей как уже ненужный, одряхлевший, ставший непригодным и поиспользованный сор и хлам, ошметки, вторсырье сданное в утиль, отшвырнуть как никчемную старую вещь-безделушку, уже непригодную к употреблению, место очистить, они для нашего будущего "не годны" (ведь больного одряхлелого раба - как сломанную вещь богачи брезгливо выбрасывают в мусор!); мечтающие о "земном рае", но забывшие, что люди, лишенные грамма человеколюбивого сострадания в своём сердце - способны устроить лишь р е а л ь н ы й а д для себе подобных, основанный на всеобщей зависти и маниакальном подозрении... Человек на низшей ступени своей страшен, уродлив и обречен, и нет такого животного в природе, чтобы соревновалось с человеком в жестокости: подобно имеющие зубы львиные убийственность и ядовитость, облекшиеся толстокожестью словно броней железной жестокосердием. Видя в другом человеке только повод для своего обогащения за его счет; съедая поедом, сживая со свету, всячески досаждая и унижая человека, порой зависящего от тебя, непомерно истребуя от него взяток, отнимая в залог всё его имущество и средства к жизни до последней крохи – это сродни "людоедству". Если у тебя только личина человека, а душа и сердце негодяя, подлеца, ты не купишь себе ни за какие деньги совесть, честь и достоинство; если от образа человека осталась только внешне-наружная мертвая оболочка, а внутри - виден лютый хищный зверь, или же какое-то мелкое пакостное злобное существо прожженного эгоиста со смазливо-скользкой, мелочно-своекорыстной, крысино-серой, похотливой прогнившей душонкой, - жадное до всякой низкой пошлости и мерзкого глумления. "...Как часто бывает, что, когда стол уже готов, ты, позвав прислуживающего раба, если тот замешкается, из себя выходишь из-за маленькой только задержки, хотя отлично знаешь, что если и не тотчас, то немного спустя ты получишь удовольствие; и однако себя самого, когда ты приходишь в ярость из-за пустяка, ты не называешь безстыдным, а бедняка, который боится и трепещет из-за более важного (потому что весь страх у него не о замедлении, а о голоде), называешь наглым и безстыдным? Разве же это не крайнее безстыдство? Если ты, видя какую-нибудь ничтожную каплю, упавшую с потолка, зовешь и слуг, и мастеров, и шумишь на весь дом, то как же ты равнодушно смотришь на бедняка в лохмотьях, лежащего на соломе, в грязи, и терпящего всякий холод? Какой зверь не смягчился бы, видя такое бедственное положение? Кто так жесток и безчеловечен, чтобы не стать от этого кротким и сострадательным? ...Не слышал ты, что говорит Соломон: "кто удерживает у себя хлеб, того клянет народ" (Притч. 11:26)? Но ты ходишь всюду, как общий враг благ вселенной, недруг щедрот Владычных и друг маммоны, или, вернее, раб ее (богатство, неправедно добытое, с пристрастием собираемое, с пристрастием обладаемое, делающееся идолом сердца - Прим. Авт.). Не следовало ли вырезать этот язык, породившему такие слова? В самом деле, что может быть несчастнее богача, который скорбит, ропщет и считает себя погибшим потому, что владеет безмерными богатствами, и каждый день молится, чтобы был голод, от чего умножалось бы у него золото? Как хотите, чтобы я изобразил вам бедственное положение корыстолюбца и хищника? Что преступнее их рук? Что бесстыднее, наглее и пошлее их глаз? Корыстолюбец не видит ни людей как людей, ни неба как неба, а все считает деньгами. Глаза людей видят обычно бедных, изнуренных работой, и трогаются состраданием к ним; а хищники видят бедных и приходят еще в большую ярость. Глаза людей не зарятся на то, что дано другим, расточают даже и свое другим; а те не успокоятся, пока не отнимут всего у всех и не присвоят себе. Глаза людей не в состоянии спокойно видеть обнаженным тело ближнего; а те не насытятся до тех пор, пока не обнажат всех и не снесут в свой дом имущества всех; вернее же, даже и тогда не насыщаются. Вот почему их руки можно назвать даже не только руками зверей, но и гораздо более их хищными и свирепыми. В самом деле, медведи и волки, когда насытятся, отстают от пищи, а эти не знают сытости. Когда ктонибудь, при виде терзаемой зверем овцы, скорбит и уязвляется душой, - а совершая то же самое по отношении к своему единоплеменнику, думает, что не делает ничего особенного, - то как он может быть человеком, а не зверем, или даже и зверя хуже? И нет здесь ни любви к Царствию Небесному, ни страха геенны, ни стыда перед людьми, ни милосердия, ни сострадания, а есть лишь бесстыдство и наглость, и презрение ко всему будущему, и басней кажутся им слова Божии..." (Свят. Иоанн Златоуст). ..."Не отказывай в пропитании нищему и не утомляй ожиданием очей нуждающихся; не опечаль души алчущей и не огорчай человека в его скудости;

241

не смущай сердца уже огорченного и не откладывай подавать нуждающемуся; не отказывай угнетенному, умоляющему о помощи, и не отвращай лица твоего от нищего; не отвращай очей от просящего и не давай человеку повода проклинать тебя; ибо, когда он в горести души своей будет проклинать тебя, Сотворивший его услышит моление его. ...Приклоняй ухо твое к нищему и отвечай ему ласково, с кротостью; спасай обижаемого от руки обижающего и не будь малодушен, когда судишь; сиротам будь как отец и матери их — вместо мужа" (Сир. 4:1-10). "Не в том, чего не силен ты сделать, можешь представить доказательство послушания и страха пред Богом но в том, в чем имеешь силу преступить, и не преступаешь. Ибо нам повелено соблюдать справедливость и равенство и в рассуждении рабов. Не делай насилий по той причине, что властвуешь; не лихоимствуй, потому что силен; напротив того, поелику есть у тебя преимущества власти, то покажи права справедливости. Если, отнимая собственность нищих, подаешь нищим, то лучше было бы и не похищать и не давать. Ибо законный хлеб, доставляемый вдовицам и сиротам от труда, хотя бы он был в умеренном и малом количестве, достойнее того, который доставляется от неправды и клеветы, хотя бы его было много и приобретен он был с усилием; ибо Писание говорит: лучше малое праведнику, паче богатства грешных многа (Пс. 36:16). Ибо да не принесеши Господу мзды блудничи (Втор. 23:18), и хищников, и желающих чужого, кои вдовицу теснят и сироту угнетают и темницы наполняют невинными, - ибо жертвы сих гнусны и сих приношения мерзки пред Богом. Для чего оскверняешь свое богатство, внося в него неправедные прибытки? Для чего приношение свое обращаешь в скверну неправдою, намереваясь принести то, в рассуждении чего надобно тебе пожалеть другого нищего? Не бывает милостыня от неправды, благословения от клятвы, благодеяний от слез. ...Как благодеяние нуждающемуся, сделанное из неправедных прибытков, неприятно Богу, так и не похвален воздерживающийся от неправды, если никому не уделяет из своей собственности" (Свят. Василий Великий). Как грозно возвещает Господь, чрез своих пророков: "Когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову..." (Ис. 1:11-17). "Мы, словесные твари, да не окажемся жестокосердее бессловесных. Ибо они как чем-то общим пользуются тем, что естественным образом производит земля. Стада овец пасутся на одной и той же горе; множество коней на одной равнине находят себе корм; и какой ни возьми род животных, все дозволяют друг другу необходимое наслаждение потребным. А мы общее достояние прячем себе за пазуху, и собственностью многих владеем одни. Сами берем, а других не снабжаем; хвалим благотворительность, и отказываем в ней нуждающимся; из рабов делаемся свободными и не имеем жалости к подобным нам рабам; будучи голодны, насыщаемся, а того, кто скуден, проходим мимо; имея у себя нескудного подателя и сокровищехранителя Бога, стали мы скупы и необщительны с бедными. Овцы у нас многоплодны, но нагих больше, чем овец; кладовые затеснены множеством хранимого в них, а утесненного не милуем, - потому что мы заградили братолюбие, гостеприимство, потому что охладела любовь. Подражай земле, человек: приноси плоды, как она, чтоб не оказаться тебе хуже неодушевленной твари. Она возрастила плоды не для своего наслаждения, но на служение тебе. А ты, если и явишь плод благотворения, то соберешь его сам для себя; потому что благотворность добрых дел возвращается к дающим. Что же говорит богатый? Душе, имаши многа блага лежаща: яждь, пий, веселися ежедневно. Какое безумие! Если бы у тебя была душа свиньи: чем иным, кроме этого, порадовал бы ты ее? Сколько ты скотоподобен, до того несведущ в душевных благах, что предлагаешь душе плотские снеди! Следовало бы сказать: "Наполню души алчущих, отворю свои житницы, созову всех нуждающихся. Буду подражать Иосифу, проповедуя человеколюбие; произнесу великодушное слово: все, у кого нет хлеба, приходите ко мне; как из общих источников приобщись дарованной Богом благости каждый, сколько кому нужно!" Но ты не таков! От чего же? От того, что завидуешь людям в наслаждении, и, сложив в душе лукавый совет, заботишься не о том, чтоб дать каждому, что нужно, но чтоб, все захватив, всех лишить возможной от того пользы. Но ты отказываешь в подаянии, говоря, что не возможно удовлетворить всех просящих. Твой язык подтверждает это клятвою, но рука обличает твою ложь, сияя дорогим камнем в перстне. Один твой перстень сколько человек может освободить от долгов? сколько поправить падающих домов? Один сундук твой с многими дорогими одеждами может одеть целый народ, цепенеющий от холода. ...Богатый - заложник своей любостяжательной скупости. Но если

242

станешь беречь богатство, оно не будет твоим; если станешь расточать, не потеряешь. Ибо расточи, даде убогим: правда его пребывает во век (Пс. 111,9). Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота (Притч. 22,1). Смотри, сколько дороже для славы именоваться отцом тысячи детей, чем иметь в кошельке тысячи монет? Деньги, и не хотя, оставишь здесь, а славу добрых дел принесешь с собою ко Господу, когда пред общим Судьею окружит тебя целый народ, и будут именовать своим кормителем, благодетелем, и станут приписывать тебе все имена человеколюбия. У тебя принимать будет Бог, хвалить тебя будут Ангелы; ублажать станут все люди, сколько их ни было от создания мира. Вечная слава, венец правды, Царство Небесное будут тебе наградою за доброе распоряжение сим тленным имуществом. Ежели в душе есть добродетель, ежели исполнена она благих дел, ежели близка к Богу; то имеет многа блага, и пусть веселится прекрасным душевным весельем. А потом, думаю, бывает и то, что, зарывая богатство, зарываешь с ним вместе и сердце. Ибо сказано: идеже сокровище твое, ту и сердце (Мф. 6,21). Ежели хочешь, есть у тебя житницы, - это домы бедных. Если колодцы запущены, то вода в них загнивает: и застой богатства бесполезен; а движение его и перехождение из рук в руки общеполезно и плодоносно. Подал ты алчущему? И поданное тобою делается твоею собственностью, возвратившись к тебе с приращением, как хлебное зерно, упавшее в землю, поэтому цель земледелия да будет для тебя началом небесного сеяния; ибо сказано: сейте себе в правду (Ос. 10,12). Подай малое и приобрети многое. Промышляй о настоящем и о будущем, и не утрать последнего ради гнусной корысти. Ничего не имея у себя, нагим взошел в мир ты, корыстолюбец: о если бы и из жизни выйти тебе обнаженным от грехов! Не всем жертвуй сластолюбию; дай нечто и душе. Представь, что у тебя две дочери: здешнее благополучие и жизнь на Небесах. Если не хочешь всего отдать лучшей, то, по крайней мере, поровну раздели - и невоздержной, и целомудренной. Смотри, чтобы, когда надобно будет тебе предстать ко Христу и явиться пред лицом Судии, не оказалась слишком богатою здешняя жизнь, а обнаженною и одетою в рубище другая - жизнь добродетельная, имеющая вид и название невесты. Что будешь отвечать Судии ты, который одеваешь тканями стены, а не оденешь человека; убираешь коней, а равнодушно смотришь на брата, одетого гнусно; даешь гнить пшенице, а не питаешь алчущих; зарываешь в землю золото, а утесненного оставляешь без внимания? Отойди отсюда облекшись во все; обрати богатство в собственное свое украшение, имей его при себе - благочестие. Поверь прекрасному Советнику, возлюбившему тебя Христу, нас ради обнищавшему, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор. 8:9)" (Свят. Василий Великий). Р о с т о в щ и ч е с т в о - это радикальная противоположность человеколюбию, когда в кризисной ситуации жадный до наживы ростовщик не только не помогает обедневшему народу, но наоборот - ещё пуще прежнего обирает и грабит его под всякими псевдозаконными предлогами, лишь бы самому успеть набить свой карман потолще; это отдача чего-либо из материального капитала в ссуду за непомерно высокое вознаграждение, взимая огромные проценты и используя тяжелые условия заемщика, вынужденного своими известными заимодавцу стеснительными обстоятельствами принять крайне тягостные условия ссуды... - и безжалостно уголовно преследуя за малейшую просрочку невозврата долгов, причем ясно понимая что они просто по бедности физически неспособны их вернуть точно в срок, в итоге все тюрьмы оказываются битком переполненными беднейшими слоями населения, оказавшимися ловко обведенными вокруг пальца изворотливыми заимодавцами-прохвостами, таким коварнохитрым образом ограбленными и ещё впридачу выставленными будто бы сами же виноватыми в этом; это т. н. "паразитическое предпринимательство", непомерно взвинчивающее цены на самые необходимые товары быта, корыстно наживающееся на народной нужде, слезах и горе, при этом хорошо понимая что от безысходности люди всё равно будут вынуждены покупать, иначе они просто не смогут выжить... - а также занимающееся скупкой и перепродажей по спекулятивным ценам продуктов широкого потребления, монополизируя их рынок себе (к примеру, скупая хлеб у беднейших крестьян по несоразмерно низкой цене при заведомо тяжелых обстоятельствах продавца во время общего голода, тем самым обрекая последних на вымирание)... "По бедности он молит тебя и сидит у дверей твоих; по недостатку прибегает к тебе богачу, чтобы ты был для него помощником в нужде. Ты же делаешь противное; из союзника становишься неприятелем, ибо не содействуешь ему, чтобы он и от надлежащей нужды освободился и возвратил тебе данное взаймы, но умножаешь несчастья угнетенного горем, раздеваешь нагого, ещё более язвишь уязвленного, к заботам прибавляешь заботы, и к

243

печалям печали. Ссужающий бедного деньгами, кои приносят рост, не прекращает нужду, но усиливает несчастье; желает людям нужды и несчастий, чтобы по неволе шли к нему; почитает врагами тех, кто не в долгу у него. ...Если бы не было множество лихоимцев, не было бы множества бедных. О, сколько людей, в следствие лихвы, взялись за веревку, сочли смерть легчайшею заимодавца, оставили сиротами детей, с злою мачехою их - бедностью! А ростовщики не щадят даже и тогда опустелого дома, но влекут наследников, наследовавших может быть одну веревку от петли, и требуют золота от тех, кои питаются хлебом с чужого стола. От бедного требуешь прибавлений и приращений богатства, подобно тому, как если бы кто с поля, высушенного сильнейшею засухою, захотел собрать кучи хлеба, или множество ягод с виноградной лозы, после градоносного облака. Не требуй лихвы от того, кто нуждается в существенном. ...Если бы знал нищий, откуда ты подаешь милостыню, то не принял бы её, опасаясь как бы ты не накормил братнею плотью и кровью ближних, но сказал бы тебе слова: не питай меня, человек, слезами братними; не подавай нищему хлеб от стенаний подобных мне нищих; отпусти моему ближнему, что неправедно вытребовал от него, и я признаю твою милость. Что пользы, если одного утешаешь, а многих делаешь нищими? Ибо одинаково повинен и не дающий взаймы, и дающий с лихвою; поелику первый осуждается в нечеловеколюбии, а последний в барышничестве. Будучи человеком возлюби людей, а не серебро; распростись с лихвою, а сдружись с нищелюбием" (Свят. Григорий Нисский, против неснисходительного, немилосердно-скупого ростовщичества к малоимущим). Кто даст им то убежище, откуда больше никто не изгонит, без отсеивания на “годен – не годен” для возможности продолжать жить. Обычно мы внимаем только собственным чувствам и субъективному впечатлению (объективно-очевидна лишь их боль в настоящем, причины которой не всегда исследуемы и сводимы к вине самих же страдальцев), не желая понять чувства других, они не обязаны нам "нравиться", но нравственный долг обязывает хоть как-то им помочь. Зачастую им не хватает не только денег, еды, вещей (которые вскоре отнимут наглые “соседи по несчастью”, хотя они тоже нужны, но нельзя ограничиваться этим), а более всего теплоты нашего сопровождения и соучастия в их жизни, в поиске места, где о них бы позаботились без предварительных условий (нередко невыполнимых в их тяжелом случае). Когда не сделают из тебя “запрещенного человека”, социально исключив из общества, не придется униженно доказывать своё право жить (вне зависимости от бедственного “нелегального” положения) перед теми, кому беды их безразличны, у которых ничего хорошего не добиться, а только ещё больше убедиться в своей "бесправности". И никакими "справками" не убедить переменить настрой столькими способами максимально лишить их каких-то прав, оправдываясь “установками и правилами” (все тонкие особенности, новые реалии, насущные потребности своевременно не учесть в таких формальных регламентах, нормах, инструкциях, и там всегда остается место подходу с позиции милосердия). Под различными предлогами “вины” выкинув из общества, и которые так неохотны, чтобы помочь обратно вернуться, протянуть руку подняться тем, кого используя свою силу и влияние так “легко” обидели, отняли последнее. И когда стоит научиться возводить “мосты” через бездны взаимонедопонимания как альтернативе репрессивным мерам. Ведь проще, чтобы своим существованием “не портил” вида внешне благоустроенного бытия, изгнать всех кто своими “неудобными” просьбами тревожит наш беспечный комфорт и осудить, чем попытаться помочь. И так не хватает им прощенья от считающих их потенциально (по невольному образу жизни или положению) виноватыми в чемлибо, и снисхождения к скорбям тех, которым наши блага, равно как и простое счастье тепла семейного уюта мирной жизни, - никогда не достижимы. "Сребролюбие есть корень всех зол (1 Тим. 6,10). Полагаем, что оно состоит не в пожелании только чужого; ибо что представляется нашим, то есть собственно чужое; ничто не наше, а все Божие, и мы сами также Божии. Посему, когда вследствие потери (при раздаче на милостыню) имущества мы обнаруживаем нетерпение; то, скорбя о лишении того, что не наше, мы повинны, так как находимся в состоянии близком к сребролюбию. Домогаемся чужого, если потерю чужого (как и своего) со скорбью переносим. Тому не жаль давать, кто не боится потерять. Вообще, кто иной, имея две рубашки, даст одну из них нагому, как не тот, кто берущему рубашку может отдать и верхнюю одежду (Мф. 5,40)? Каким образом мы будем приобретать себе друзей от маммоны (Лк. 16,9), если настолько ее любим, что не можем перенести ее потери? Язычникам свойственно обнаруживать нетерпение, при всяких убытках, – язычникам, которые,

244

может быть, предпочитают деньги своей жизни. И действительно, они делают это, когда из страсти к наживе предпринимают по морю прибыльные, но опасные торговые путешествия; когда ради денег они даже на форуме не сомневаются решаться на то, за что нужно бояться суда; когда, наконец, продажа целомудрия (блудодеяние) вынуждено у женщин платою, прочие отдают себя на игры и на воинскую службу (в наемники за деньги); когда разбойничают по дорогам, подобно зверям. А нам, в силу различия, существующего между нами и ими, надлежит не душу полагать за деньги, а деньги – за душу, – полагать или добровольно, когда раздают имущество, или с покорностью; когда его теряют" (Тертуллиан). “Бог повелевает: Просящему у тебя дай (Мф. 5:42); маммона (сребролюбие - Авт.): “Что имеет, возьми”. Бог повелевает: “Алчущего напитай”; маммона: “Оставь его”. Бог говорит: “Нагого одень”; маммона – вопреки: “И последнее совлеки”. Бог говорит: “Продай имение и дай милостыню” (см. Мф. 19:21); маммона говорит: “Собирай и береги ради себя”. Бог говорит: Не укради (Исх. 20:15); маммона говорит: “Доставай, как можешь”. Бог говорит: “Помилуй бедного”; маммона: “Что тебе да его нужды?”. (Свят. Тихон Задонский) Но некоторые, даже более того, поощряют увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными - по-социал-дарвинистски оправдывая это т. н. "социальной чисткой" от слабых иждивенческих элементов, "естественным отбором", в котором кто не смог экономически "выжить", "встроиться в план" - это его проблемы, если он беден, нищий и неплатежеспособен, то должен умереть, освободить занимаемое им место под солнцем, умышленная люмпенизация беднейшей части населения для элиты оставшихся "избранных". Всему виной существующее социальное расслоение: есть очень богатые – и очень бедные люди, и бедные делают богатых еще богаче. Такое общество, в котором царствуют трагические контрасты (высок уровень разрыва между богатыми и бедными слоями): если богатые представители высших сословий утопали в роскоши, то бедняки каждый день должны были бороться за выживание, где вымирающее население и вместо исторической общности - полюса сверхбогатства и сверхнищеты, где обжорство и пирушки сытых соседствуют с муками голода обреченного народа, где ужасающая безысходная нищета соседствует с баснословной роскошью, где трагедия - и разгульное веселье бок-о-бок, обездоленные умирают от нищеты в подворотне - под развеселую музыку тех у кого жизнь "удалась", от праздника жизни их отделяет всего лишь одна кирпичная стена богатых особняков, где бесправное положение одних оттеняется на задний план полной безнаказанностью, вседозволенностью, произволом, ставшими привычными подкупом, ложью, лицемерием, коррумпированностью, распутством и раскрученным имиджем его истеблишмента, - здесь налицо виден признак культурной отсталости, морального упадка, гнилости и болезни подобного общества, где социальное неравенство проявляется особенно ярко. Общество делится на две группы: на одной стороне — рабы, люмпенизированная «чернь», в значительной степени состоящая из людей невежественных, продажных, проникнутых мелким, эгоистическим честолюбием и постоянно готовых поднять гражданскую смуту; на другой — «знать» — кучка богачей, возможно, образованных, но при этом праздных и развратных; и между этими классами — целая бездна, что является ещё одной причиной разложения общества. Наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, - провоцирует социальный раскол. Обычно, "богатого" жизнь ценна - пред ним открыты все двери качественной дорогостоящей медицины и престижных увеселений; а бедняцкая - ставится ни во грош, забота о росте прибыли важнее спасения жизней, даже медицинские услуги оказывать им мало кто хочет из-за "нерентабельности", нынче бессребреники не в почете, что с нищего взять-то, когда он подыхает от голода, а на лечение у него и подавно денег нет, хоть умри - даже простую рану не перевяжут без мзды, пусть как бездомный пес валяется под крыльцом больницы - доступной только обеспеченному классу и обслуживающей только первосортных людей. Пока был здоров был нужен в качестве обслуги, а как стал болен - с глаз долой! Таким образом, возникает как бы два "города": с одной стороны, город, населенный респектабельными людьми, а с другой — город, населенный людьми второго сорта; первые замкнулись в своем эгоизме, вместо того, чтобы проявлять милосердие, а вторые стали жертвой своих собственных пороков и заложниками несчастных обстоятельств; богатые становятся ещё более наглей, а бедные ещё более беднее... Это искусственно нагнетенный глубокий социальный раскол и трагический разлом некогда общего единого народа, катастрофический обоюдный срыв во взаимоистребляющую бездну!..

245

“Должно было тебе человеческую нужду умалить, ты же её умножаешь, прибыток от убогого принимая, поступая подобно лекарю, который, придя к немощному, вместо исцеления и последнюю силу у него отнимает. Убогих нужды поводом к своему обогащению поставляешь… От бед богатеешь, от слез серебро собираешь, нагого обнажаешь, голодного бьешь. Нет никакого милосердия, нет никакого разумения о сродстве страждущим” (Свят. Василий Великий, о лихоимстве и взяточничестве). "Господь и Бог наш, говорит: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их. Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды, - уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония" (См. Мф. 23:23-28). Кто же эти "книжники и фарисеи"? Не мы ли, находящиеся на властях и начальствах, и не относятся ли эти укоры и это "горе" и к нам, которые отвергаем веру в заповеди Владыки и послушание им, ни суда праведного не творим, ни милости к обидимым и требующим помощи не являем, но кто принесет больше подарков (взяток), того и слушаем обеими ушами, будет ли то обидчик или обиженный, и, таким образом, преступаем волю страшнаго Судии, Который чрез пророка Своего грозит, говоря: горе оправдывающим нечестивого мзды ради и праведное праведного вземлющаго; строго заповедует, говоря: правильно и по справедливости испытуй правду, да не приимещи лицеприятия на суде; не извращай закона, не смотри на лица и не бери даров, ибо дары ослепляют глаза мудрых и превращают дело правых (Втор. 16:19)... Но сказать ли больше и худшее сего? Ныне так возобладала страсть фарисейского сребролюбия и лихоимства над судьями и властителями, что они даже слугам своим дозволяют придумывать всякие неправедные обвинения против людей состоятельных, и для этого они подкидывают иногда по ночам в их дома разные предметы (улики), а иногда - о великое нечестие! - притаскивают труп мертвого человека и покидают его среди улицы, чтобы таким образом, под предлогом яко бы праведного мщения за убитого, иметь повод привлечь к суду по делу об убийстве не одну только улицу, но и всю эту часть города, и чрез то получить в виде мерзких и богопротивных корыстей множество серебра; побеждаясь сребролюбием и лихоимством омрачилось неразумное их сердце, мучат подручных себе всякими денежными взысканиями (штрафами), и принудительными работами по возведению роскошных строений, служащих лишь к излишнему самоугождению и к удовлетворению желаний их развратных душ. Когда весь город предстал пред ними и громко свидетельствовал против обидчика, они и тогда не внимают сему, а велят обидчику и обиженному многолюдною бранью и оружием решить дело меж собою ("забить стрелку", поощряя практику внесудебных расправ, и от этого простым людям жить ещё тяжелей: снизу теснят отморозки, а сверху отнимают надежду на справедливость коррумпированные судьи - Прим. Авт.), и кто в брани этой большим количеством людей одержит победу, тот и признается ими "правым", хотя бы и причинил обиду. Всюду разбойники и душегубцы, воры и грабители, жестокие притеснители, налагающие на бедных должников обременительнейшие проценты на проценты и этим ввергающие их в крайнюю нищету, без милосердия расхищая имения должников. Они же не только не снабжали их, а, напротив, презирали, когда те гибли здесь от голода и наготы и от недостатка всяких потребностей, сами же всегда наслаждались всяким покоем и всякими житейскими удовольствиями, собирая себе на земле богатство: золото и серебро, драгоценные одежды и прочие стяжания, страсти которые суть есть идолослужение... О, какое их бесчеловечие, какое величайшее безумие! Изобилующие богатством и всяким имением, и к тому же получившие на время власть, которую следовало бы им употребить, если бы была в них искра страха Божия, на то, чтобы снискать себе при посредстве всякой правды и милосердия неистощимое богатство на Небе; они же, будучи объяты величайшим неистовством несытого сребролюбия, обижают, лихоимствуют, грабят имения и стяжания вдовиц и сирот, придумывая всякие вины против неповинных, не боясь Бога, этого страшнаго отмстителя за обижаемых, осуждающего лихоимцев на нескончаемые муки, и не стыдясь людей, живущих вокруг них (т. е. даже не задумываясь, чтобы выглядеть "цивилизованно", в том числе в глазах внешних наблюдателей - Прим. Авт.); нисколько не страшась возвещенной Богом угрозы,

246

которою подвергает проклятию тех, кои оставляют сродных себе людей умирать голодом, сохраняя пшеницу и всякое жито для продажи по более дорогой цене, руководясь желанием большей прибыли (Прит. 11,26) (например, хищнически растранжиривая, посредством неуемных аппетитов спекулянтов и паразитов-посредников командующих ценами, распродавая местные природные богатства по заниженным расценкам, за мишуру, за бесценок или за вино они скупают выгодный и необходимый для них ресурс и сами обогащаются, а туземное население обреченно голодает, спивается и бедствует, давление дешевого импорта используя как финансовую удавку, не дающую возможности поднять своё хозяйство обычному сельскому труженику, или подобно торговле лицензиями за право дышать общим воздухом, захватнически монополизируя общие пищевые природные ресурсы - и запрещая местному туземному населению добывать себе пропитание естественным способом, лишая тем самым его единственного источника средств к существованию - Прим. Авт.). Владея селами, таковые сильно превозносятся этим в сердце своем; а чтобы заботиться о поселянах, как о своих членах, по заповеди Господней, этого нет у них; но, как купленных (крепостных) рабов, постоянно морят их всякими тяжелыми трудами; если же они в чем провинятся, - тотчас со страшным гневом заковывают им ноги в железные кандалы; руки таковых, забывая простираться на подаяние милостыни одержимым страшной нищетой, увы, без милосердия истязают их бичами за большие процентные долги, которые они не в состоянии уплатить, или же лишают их свободы и записывают себе навсегда в рабство, или, лишив их имущества, с пустыми руками изгоняют бедных из своих мест... "Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь - убийцы. Князья твои - законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них" (Ис. 1:21-23); "Не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть. Руки их обращены к тому, чтобы уметь делать зло; начальник требует подарков, и судья судит за взятки, а вельможи высказывают злые хотения души своей и извращают дело. Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля; от лежащей на лоне твоем стереги двери уст твоих" (Мих. 7:2-5); "Итак за то, что вы попираете бедного и берете от него подарки хлебом, вы построите домы из тесаных камней, но жить не будете в них; разведете прекрасные виноградники, а вино из них не будете пить. Ибо Я знаю, как многочисленны преступления ваши и как тяжки грехи ваши: вы враги правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных" (Ам. 5:11,12). Познайте же себя, окаяннейшие, упивающиеся безжалостно кровью убогих посредством лихоимства и других неправедных дел, познайте, что вы были созданы по образу и подобию Божию на добрые дела, чтобы Бог прославлялся вами, и вы также взаимно прославлялись Им посредством получаемых от Него духовных дарований; человек-образ Божий: соответственно сему мы должны и мудрствовать, чтобы приобрести первообразную доброту. Почему не содержим в уме той божественной цели, ради которой мы были созданы и призваны Богом по образу Его, но как животные, чуждые разума, препровождаем все время нашей жизни в угождении чреву? Почему, будучи созданы для наследования Небесных благ, бессмысленно, о душа, держимся земных? Вы же, ослепляясь и прельщаясь богомерзкою страстью, не только лишаетесь этого достоинства и красоты образа Божия, коим вы были почтены, но и соделываетесь неразумнее и бессловеснее самых бессловесных скотов. Так и душа, возгордившаяся по причине множества имений, не остерегается ни лжи, ни татьбы, завидует, злится, страшно превозносится, очень радуется пагубным раздорам, питаясь как пиявка, кровью бедственно живущих и утешаясь пагубной лихвою, уподобляясь какому-то зверю-кровопийце, из сухих и скудных костей (нищих) стараясь высосать мозги (выгоду) подобно псам и воронам, и всегда подсматривая чужие грехи, а своих никогда не чувствует; Священное Писание, которое повелевает не богатых, а нищих призывать к своей общей трапезе, она презирает, и всегда роскошно угощает богачей, радуется им, и обеими руками нещадно расточает имения нищих для всевозможных наслаждений своего сердца. Будучи столь непотребна, о окаянная душа, когда придешь ты в сознание и приобретешь спасительные слезы раскаяния? Как вселишь в своё сердце страх Божий и чистую молитву когда ты приобретешь, будучи страшно возмущаема прахом, то есть, бесчисленным множеством смущений и житейских попечений? Как приобретешь ты себе кротость, смиренномудрие и священное безмолвие сердца, когда ты часто и неудержимо увлекаешься яростью и спорами о землях, - то с самыми поселянами, то со своими соседями? И если окажется, что они чем-нибудь тебя обидели, то стараешься взаимно оскорбить их, как врагов, угрызая бестрепетно, уязвляя их

247

наговорами и неслыханной клеветой, и языком своим тайно зазирая и беспощадно оговаривая их, в лицо же лицемерно показывая вид дружбы. Как можешь ты расположиться умереть за ближнего своего, когда ты всегда томишь его без милосердия всякими тягостями и пагубным ростовщичеством?.. Всё же остальное - словно смех, на минуту увеселяющий сердце, суетно, мимолетно и скоропроходяще; слава и всякое сладкопитание, богатство, вожделенная земная красота, - всё это как цвет весенний со временем проходит и пропадает. Какую можем ожидать себе, душа, пользу по смерти от тех тленных земных благ, когда ждет нас такая же погибель? То и составляет единственное и сладостное воистину веселие, чтобы иметь живущею в сердце божественную доброту. В том и заключается неложное и твердое упование, чтобы выражать надежду творением добрых дел. Одно только то стяжание обыкновенно по смерти последует за нами, которое собрано прилежанием к божественным добродетелям; в том состоит единственная премудрость и истинное художество, чтобы всегда побеждать свои нелепые страсти; одно только истинное богатство есть богатство душевное, которое дарует Христос!.." (Из проповедей Преп. Максима Грека).

248

*** ЧАСТЬ 5-АЯ. БЕСПОЩАДНОЕ ПРАВОСУДИЕ, "СПРАВЕДЛИВОСТЬ" БЕЗ МИЛОСЕРДИЯ? ИЛИ "МИЛОСЕРДНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ"? - ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ СПОСОБНА ЧЕЛОВЕКА ПЕРЕРОДИТЬ. ВЫШЕ ЗАКОНА МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ, ВЫШЕ ПРАВА - ЛИШЬ МИЛОСТЬ, И ВЫШЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ ЛИШЬ ПРОЩЕНИЕ. (Глава XIII) Всякий раз, когда второпях осуждаем невиновного - распинаем Христа; не бывает любви без прощенья, кто не умеет прощать - тот не вправе и судить, даже "справедливо"; кто не в силах даровать надежду - тот не властен бесповоротно непоправимо-безвозвратно приговаривать и обрекать, грозя самовольно устроить другим земной "ад", прежде Божьего Суда ..."милость и суд снабди, и приближайся к Богу своему присно" (Ос. 12,16); "если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных" (Мф., 12:7); ведь трудно прощать грешников, если мы сами бываем грешны в том же; ...человек понимает д р у г и х настолько глубоко, насколько глубоко он понимает с е б я; ...надо верить в доброе в людях; в ближнем недостатки не должны затмевать его неотъемлемых достоинств; порой, за неказисто-оборванным неопрятно-неряшливым внешним видом людей - мы не замечаем того главного, что сокрыто в их сердце, то глубокое достоинство образа Божьего неотъемлемоприсущее в каждом из людей; ...в основе осуждения лежит желание оклеветать, очернить, опорочить, заложить, осудить, опозорить соперника любой ценой, - со своекорыстно-злобным отрицанием всякого благожелательства и терпимых чувств по отношению к нему, портя жизнь и себе и ближним; ...в подлинной любви нет ни малейшего намека на "избирательность", в личном плане, нельзя кого-то одного выборочно жалостливо любить, а иного презрительно ненавидеть, - мы либо готовы бескорыстно любить всех ближних без исключения, либо преисполнены надменной гордыней и тенденциозной предвзятостью; ...кого же осуждать - эту грешную "тростинку" ли ветром клонимую и хрупкую, жизнь которой поддерживается лишь состраданием и которая рассыплется во прах если все от неё отвернутся? ибо все мы грешны, слабы и смертны, жизнь наша скоротечна - так спешите же успеть полюбить друг друга, пока есть ещё время! "Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков! Аминь" (Из великопостной молитвы св. Ефрема Сирина). “Выше закона может быть только любовь, выше права - лишь милость, и выше справедливости лишь прощение.” (Патриарх Алексий II) “Не может быть милости там, где нет суда и правосудия. …Человеческой милостью почти всегда нарушается правосудие, а правосудием устраняется милость. Напротив того, в Божественном законе суд и милость являются в чудном союзе” (свт. Игнатий (Брянчанинов). "Правда внутренняя никогда не сойдется с правдой внешней (формализмом); и никогда ни один суд не может олицетворять правосудие. Фемида слепа не потому, что перед ней все равны, а потому, что для нее закрыта душа человеческая" (Из записей о. Иосифа Фуделя, 1892-1899гг., Дневник священника пересыльной тюрьмы). “Милосердие в том, что милует не праведных, а согрешивших” (свт. Иоанн Златоуст). Подобно тому, как родительская любовь не забывает никого, и не отрекается любя, и даже в заслуженносправедливых наказаниях кого-то по проступкам - сердечно печалится, со-скорбит и состраждет, хотя и наполнена осознанием справедливости понесенной ими кары. “Любовь долготерпит (1 Кор. 13, 4), т. е. не вдруг карает согрешающего, но терпеливо сносит его падения, вразумляя и наказуя его, между тем как свойство злобы - вдруг поражать противника или делать его несчастным, ввергая его в крайность. …Злобимся на него, презираем его за его прегрешения, между тем как сами, может быть, или были виноваты в том же, и нам снисходительно прощали

249

наши вины, и только благодаря снисходительности начальства мы наконец кое-как оправились от своих падений или пристрастий и пороков и сделались к чему-нибудь годными людьми. …Но наказывая других за грехи и преступления, надо помнить и свои слабости, свои пороки и страсти, бывшие или существующие, и любя, жалея и долготерпя наказывать подчиненных, а не с озлоблением, безжалостно и нетерпеливо, поспешно. …Всякий человек немощен, слаб, опрометчив, удобопреклонен ко всякому греху, но и при всем том легко может одуматься, восстать, раскаяться при благоприятных условиях; и потому надо быть терпеливым к его немощам и погрешностям, как желаем сами, чтобы другие были снисходительны к нашим немощам и видя, как бы не видели их и не замечали их. Впрочем там, где грех вредно действует на других, или где он соединен с опущением обязанностей по службе, или где он принимает большие размеры, - там требуется немедленная строгость к обузданию и прекращению его или удаление вредного человека из среды людей благонамеренных.” (Св. прав. Иоанн Кронштадтский) Евангелие - больше, нежели праведный закон любви. Евангелие учитывает то обстоятельство, что люди нарушают закон любви. Евангелие представляет Христа как залог и откровение божественного милосердия, которое находит бунтующего человека и побеждает его грех. Спасает душу того, кто по тяжким грехам своим обречен на казнь: см. ответ Христа раскаявшемуся благоразумному разбойнику на кресте - "...Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю!" (Лк. 23,43). В любви "недостойных" не бывает (ибо любовь является более высшим идеалом, обращенным к фундаментальному достоинству личности человека, покрывающим всепрощающим милосердием недостатки, немощи и несовершенства любимого ею), но - прощение ч у ж и х проступков и осознание достоинства других проистекает из познания слабостей, недостатков и греховной бездны с а м о г о с е б я, только во взаимной любви и прощении каждый обретает подлинную ценность, становится "достойным" в глазах другого... К угодившим нашему самолюбию - мы лицеприятно благосклонны; а ко всем прочим - презрительно-равнодушны. Подлинная же любовь превыше нарочито предвзято-лицеприятной ч у в с т в е н н о с т и: подзависимой от сиюминутных эмоций и пристрастных предубеждений, - ведь часто отсутствие полнокровно-живой действенной искренней любви к л ю б о м у н у ж д а ю щ е м у с я как таковому, скрывается за напускной маской внешне-сентиментальными, бесплодными искусственными эмоциями, насилу выдавленных из себя "напоказ", при "избирательном" подходе - кто-то нам "больше" нравится, кто-то - "меньше", - и когда мы испытываем лицеприятие или презрительное отвращение, симпатию к одним или антипатию, брезгливое раздражение ко вторым; имеющим неприятный внешний вид, будто лишь только они якобы обязаны нам нравиться, а мы можем безнаказанно позволять себе оскорбляющее их поведение (чтобы своим неопрятно-неряшливым видом не раздражал и не мозолил глаза: "...Спустите этого нищего с лестницы. Его вид разрывает мне сердце" (И.Н. Нестрой; из пьес) ). Напротив, в подлинной же любви - воплощен непредвзято-чистый, нелицеприятно-беспристрастный индивидуальный подход к каждому без исключения человеку, такая безусловная любовь состраждет всем нуждающимся б е з л и ц е п р и я т н о г о и с к л ю ч е н и я, не выискивая причин для отвержения кого-либо, отсекая подобно скальпелю все мешающее видеть существенное, самое важное в каждом человеке, руководствуется и находит пути лишь для разумной пользы блага ближнего, стремиться реализовать потенциально заложенное абсолютное доброе начало в каждом человеке, она смотрит на его потенциальные возможности для актуализации добра в его жизни, а не на временно приобретенные им дурные привычки и недостатки, о которых скорбит как о чем-то недостойном для того лучшего призвания, чем он мог бы стать без них. "Я разговаривал раз с одним скульптором, и он мне сказал: часто люди воображают, что скульптор берет глыбу камня или мрамора, или кусок слоновой кости, придумывает, что он мог бы из него спроектировать, и начинает обтачивать, обтесывать, соскабливать всё, что не соответствует его видению. Это, сказал он, не так. Настоящий скульптор смотрит на материал и, глядя на него, вдруг – или постепенно – обнаруживает красоту, уже заключенную в нем, и тогда начинает расчищать, высвобождать эту красоту от всего, что нам и ему мешает ее видеть. Иными словами, статуя уже внутри материала, красота уже внутри; и цель работы – высвободить её от того, что закрывает ее от нас. Это как бы перекликается со словами Ефрема Сирина, который в своих писаниях говорит, что когда Бог призывает человека к бытию, Он вкладывает в самые его глубины всё Царство Божие. И цель

250

жизни в том, чтобы копать, копать неустанно, пока мы не доберемся до этого потаенного сокровища и не усвоим его, не отождествимся с ним" (Митр. Антоний Сурожский). Здесь уместен аналогичный пример: многие художники весьма любят восхищаться и изображать на радующих глаз шикарных картинах утонченную красоту внешней привлекательности обычно з д о р о в ы х знатных людей, - но способны ли они, хватит ли у них творческих сил и смелости, так же разглядеть остаток трагически померкшей красоты в смертельно б о л ь н о м с угасающим отчаянным взглядом, в прокаженном покрытым до лица кровоточащими ссадинами и гноящимися струпьями, в оборванном обездоленном нищем, в грязном голодном замерзающим беспризорном ребенке, или в одряхлевшем посеревшем брошенным родными и забытым умалишенном от горя старике, оставленным одиноко умирать в доме-интернате, где никогда досыта не накормят, не излечат, но заразят вдобавок ещё хроническим туберкулезом!.. ...Весьма важно и дивно то, когда мы и людей обыкновенных, отверженных и низких принимаем с великим радушием. Посему и Христос, похваляя поступающих так, говорил: “Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне” (Мф. 25:40). Иное - судия, иное - податель милостыни, потому что мы подаем не нраву, а человеку, и жалеем его не за добродетель, а за несчастье. Милостыня потому так и называется, что мы подаем ее и недостойным. Если бедный нуждается в хлебе, то нужно подать ему, хотя бы он был негодным человеком. Подлинно-честного перед собой человека не волнует моральное несовершенство других, он прилагает мораль лишь к своим недостаткам; судит человека не по его г р е х а м, а мерой своей л ю б в и. "...Ибо от того, что (человек) не заботится о своих грехах... не может он преуспеть ни в чем добром, но всегда обращает внимание на дела ближнего. ...Осуждение столько тяжелее всякого другого греха, что сам Христос сказал: лицемере, изми первее бервно из очесе твоего, и тогда прозриши изъяти сучец из очесе брата твоего (Лук. 6, 42). ...От чего же мы впадаем в сие, как не от того, что нет в нас любви? Ибо, если бы мы имели любовь, то с соболезнованием и состраданием смотрели бы на недостатки ближнего, как сказано: любы покрывает множество грехов (1 Петр. 4,8). "Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете" (Лк. 6:37), "Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего" (ср.: Мф. 7,1-5). "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5,8). Критерий этой чистоты — светлый и любящий взгляд, умеющий разглядеть в каждом человеке призванную Богом личность, ради которой Бог пролил Кровь на Кресте. Тогда исчезают человеческие критерии различения чистого и нечистого, добра и зла: каждый человек по сути своей добр, ибо является творением Божиим; образом Божиим (а не "образом" нас самих, чтобы во всём оправдывать лишь наши себялюбивые ожидания): "...когда человек считает всех людей добрыми, и никто не кажется ему нечистым и оскверненным, — тогда он поистине чист сердцем" (Преп. Исаак Сирин). "Милостыней же милуй всякого, не своей только веры, но и чужого. Когда видишь нагого или голодного, страждущего от зимней стужи или какой беды, будь он жидовин или сарацын, болгарин или еретик, латынин или язычник, — всякого, как можешь, помилуй и от беды избавь, и не останешься без Божьего воздаяния. Бог ведь и сам в этой жизни сохраняет и язычников, и христиан" (Преп. Феодосий Печерский). Надо разделять грехи л и ч н ы е по отношению к нашей персоне - от грехов о б щ е с т в е н н ы х, вовлекающих множество людей, причиняющих вред ближнему, от толпы обуреваемой страстью. Проще говоря, не совать свой любопытный нос - в личные чужие грехи, если они не выходят за пределы нашей частной сферы (личного пространства): "...кто из вас без греха, первый брось на нее камень" (Ин. 8,1—11). "Набрось покрывало на впавшего в грех и прикрой его" (Преп. Исаак Сирин). Часто даже помочь не хотим (хотя и могли бы, но брезгуем), но зато - горазды их осуждать и злословить, выискивая мельчайшие соринки чужих недостатков; ведь если бы мы по-настоящему любили бы в с е х б е з и с к л ю ч е н и я ближних, то - не желали бы дополнительно причинять им боли, добавлять позора и так к уже подавленному их положению, это как если бы мы обвиняли окончательно обессилившего от голода в отсутствии у него самих же возможностей искать себе пропитание, обвиняя его в том на что он не властен повлиять, вместо того, чтобы просто нам самим накормить его, - приложив всяческое старание на обнаружение положительных сторон характера, с учетом смягчающих обстоятельств, только через которые и можно разглядеть Человека в падшем даже до скотского уровня человеке, ведь порой требуется неимоверное

251

количество искреннего внимания, терпения и любви, чтобы в людях снова стал виден образ Божий. "Удостоившимся стать детьми Божиими случается плакать и печалиться обо всем роде человеческом. Они молятся о всеобщем Адаме, проливая слезы от горячей духовной любви к человечеству. Порою дух их воспламеняется такой радостью и любовью, что если бы это было возможно, они приняли бы в сердце свое всех людей, не различая дурных и добрых" (Авва Макарий). Авва Антоний говорил также: "Жизнь и смерть зависят от нашего ближнего. В самом деле, если мы приобретаем брата, то приобретаем Бога, но если возмущаем брата, то грешим против Христа" (Апофтегмы). Нет праведника без греха, нет и грешника без всякого добра - до последнего предполагать добрые намерения, а не только параноидально подозревать всех и каждого в "злых умыслах" (подобно презумпции невиновности, голословно нами обвиняемый в чем-то считается невиновным, не обязанным пресмыкательски самоуниженно-смущенно самооправдываться, пока его вина не будет нами же веско и доказана). Лучше недообвинить даже виновного, чем переобвинить невиновного: "...Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам" (Мф. 11:19); "...Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию" (Мф. 9:13) - Господь ведь не к праведникам пришёл, а к пьяницам, грешникам и блудницам - поневоле и тяготящихся этим своим грехом, и которых как раз другие подобные им грешники осуждают, яро обличая, забыв про собственные прегрешения. Мало того, будучи раскаявшимися пред Ним и прощенными, они, по Его словам впереди "праведников" идут в Царствие Небесное. "...Мы думаем о себе, что все мы причастны этой любви: каждый из нас любит что-либо, кого-либо... Но та ли это любовь, которой ожидает от нас Христос?.. Из бесконечного количества явлений и лиц мы выбираем родственные нам, включаем их в свое расширенное "я" и любим их. Но стоит им отойти немного от того, за что мы их избрали, как мы изольем на них полную меру ненависти, презрения, в лучшем случае равнодушия. Это человеческое, плотское, природное чувство, часто очень ценное в этом мире, но теряющее свой смысл в свете жизни вечной. Оно непрочно, легко переходит в свое противоположение, принимает демонический характер. Схема отношений к людям часто бывает такова — человек очень нравится, искренно идеализируешь его, не видишь ничего плохого. И вдруг прорвется человек в чем-либо — солжет, расхвастается, струсит, тебя же предаст. И вот делаешь переоценку, перечеркиваешь все, что видел раньше (и что все-таки продолжает существовать) и выкидываешь человека из своего сердца. Это неправильный и грешный способ отношения к людям. В основе такого обращения с людьми лежат две неосознанных мысли: 1) я — вне греха; 2) и человек, которого я полюбил, тоже безгрешен. Как же иначе объяснить и резкое осуждение других и удивление, когда хороший, добрый, благочестивый человек согрешит. Это выводы из горестных размышлений о своем собственном сердце и сознание, что сам способен на всякий грех. А между тем, норма отношения к нашим близким — прощать без конца, так как мы сами бесконечно нуждаемся в прощении. Главное не забывать, что доброе, что мы ценим — оно остается, а грех всегда тоже был, только его не замечали" (Свящ. Александр Ельчанинов). "Святые говорят: Когда ты видишь мрак в твоем собственном сердце и слабость твоих собственных сил, у тебя не будет поползновения осуждать ближнего. Из твоего мрака ты видишь ярче отражение небесного света во всем творении, и ты не замечаешь греха других, ибо твои собственные грехи велики. Ибо только тогда, когда ты будешь от всего сердца стремиться к совершенству, - ты увидишь свое собственное несовершенство. И только тогда, когда ты осознал свое несовершенство, ты можешь совершенствоваться. Так из слабости рождается совершенство" (Тито Коллиандер). "...И что же случается с женщиной, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8,3-11), когда Христос спрашивает пришедших обвинителей: - Кто первым бросит в нее камень, зная, что он сам без греха? И когда они все ушли, Он говорит: - И Я тебя не осуждаю, иди и впредь не греши... Он не отпускает грешницу обратно в мир с тем, чтобы она вернулась к своему прежнему греху; Он отпускает обратно в жизнь женщину, которая вдруг обнаружила, что грех и смерть — одно и то же; и Он обращается не к грешнице, которая в ужасе стояла перед людьми, хотевшими ее побить камнями, а к тому живому человеку, который глубже ее греха еще был жив и способен на чистоту и на жизнь... Люди могут друг друга унижать, люди могут не признавать достоинства другого человека, — Бог всегда его признает; и требует его, и как бы вызывает его каким-то чудом из тех глубин, где оно зарыто, куда оно ушло, как будто град

252

Китеж потонувший... Бог относится к человеку с глубочайшим уважением, относится к нему не как хозяин к рабу, не как языческий бог к людям, которые ему подвластны, но совершенно поиному, — и это меня поразило в притче о блудном сыне (Лк. 15,11-32). Мы все для Бога — дети, свои; чужих нет" (Митр. Антоний Сурожский). По мыслям Ф.М. Достоевского: даже к униженным и оскорбленным, презренным и отверженным людям - надо нежно относиться как к нашим падшим собратьям, и по семейносострадательному терпеливо переносить их немощи и недостатки, с сочувственной скорбью, с дружеским советом, ласковым утешением, опорой поддержки; принять человека таким каков он есть, позволив ему остаться самим собой во внутренней свободе, продолжая любить его и в его величии и в моменты его падения каким бы он ни был, невзирая на лица. Есть пословица: "Полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит". "...Любовь есть непосредственное восприятие абсолютной ценности любимого; в качестве такового она есть благоговейное отношение к нему, радостное приятие его существа, вопреки всем его недостаткам, перемещение на любимое существо центра тяжести личного бытия любящего, сознание потребности и обязанности служить любимому, чего бы это ни стоило нам самим; таким образом, благоговейное, религиозное восприятие конкретного живого существа, видение в нем некоего божественного начала, всякая истинная любовь – все равно, отдает ли себе отчет в этом сам любящий или нет – есть, по самому ее существу, сродни религиозному чувству. Любовь есть счастие служения другому, осмысляющее для нас и все страдания и волнения, которые нам причиняет это служение. Так любит мать своего ребенка, даже сознавая все дурное в нем; даже если этот ребенок стал существом преступным и порочным и вызывает во всех других людях справедливое порицание и возмущение, мать не перестает ощущать, что его душа в последней глубине и истинном существе есть нечто абсолютно драгоценное, прекрасное, священное. Все его пороки она сознает как болезнь его души, искажающую его подлинное существо, как источник страданий и опасность для него самого. Она знает, что человек, который кажется другим существом несовершенным, быть может, ничтожным или порочным и отвратительным, в его последней глубине остается тем же самым незабвенным, прекрасным существом, которое в своей первой младенческой улыбке раз навсегда явил ей свою неземную, драгоценную сущность" (С.Л. Франк). За обманчиво-уродливой мутным напластованием греха внешностью, - помочь ему самому поверить, открыть для себя и самим прозреть в нем светлую, чистую и добрую душу, изначально от рожденья сотворенную прекрасной по образу данному каждому от Творца. В этом видении человека с его грехами - мы взираем как бы сквозь и за него, проникая через внешне-непривлекательную испорченную обманчивую обертку и прозревая в нем глубинный образ Божий и созерцая Самого Бога над ним, тем самым не даём его временным г р е х а м, словно грязному туману, затмить и встать преградой перед лицезрением изначально-в е ч н о й его красоты... - и осуждая самого человека, прежде Суда Божьего, мы тем самым дерзаем судить и укорять Самого Творца, создавшего вот это непослушное творение, ставшее теперь в чем-то неугодное нам!.. "...Для любви все злое, дурное в живом существе есть только умаление, искажение его истинной природы, только момент небытия, примешивающийся к бытию и препятствующий его осуществлению: она отвергает зло и борется против него, как любящий борется с болезнью и упадком сил любимого существа. Всякая положительная реальность, вся многообразная полнота сущего радостно приемлется любовью, ибо все истинносущее, как таковое, она воспринимает, как проявление божественного первоисточника жизни. Всякое отрицание здесь подчинено утверждению, моральная оценка есть здесь не суд, а диагноз болезни и ведет не к фанатизму ненависти, а к стремлению излечить, выправить истинное, положительное существо того, что искажено злом, помочь заблудившемуся найти правый путь, соответствующий его собственному назначению и подлинному желанию. Христианская религиозная установка есть установка любви: она усматривает высшую, абсолютную ценность и онтологическую обоснованность человека в той исконности, полноте и глубине его существа, которое мы называем личностью, если она воспринимает человека как святыню, как образ и потенциальный сосуд Бога" (С.Л. Франк). "...Любовь предполагает лучшее, даже если оно сокрыто и неявно дремлет где-то на дне души, пока у нее нет оснований заподозрить обратное, далеко превосходящее все те частные качества и черты, бывшие явно доступными у всех на виду, что мы уже смогли обнаружить в возлюбленном нами: в своем кредите доверия она истолковывает неоднозначные факты a la hausse (т. е. позитивно интерпретирует в возвышенном

253

смысловом ключе) и рассматривает недостатки, которые она ясно видит в любимом человеке, как предательство, измену собственной сущности, она не считает их столь же характерными для него, как и положительные качества, недостатки будут рассматриваться как нечто постороннее, преходящее. В отличие от черт недоброжелательного и направленного во зло поведения, где присутствует постоянное стремление ловить ближнего на ошибках и все в нем видеть в дурном свете, a la baisse (сводить к низменному), – основополагающей чертой любви является то, что человек надеется, что увидит другого на путях справедливости, добра и красоты; он готов в выгодном свете истолковывать то, что может быть истолковано по-разному. Но кредит доверия не следует путать со склонностью к необоснованной идеализации, свойственной мечтательным людям (не следует очаровываться несуществующе-идеальными образами, чтобы впоследствии горько не разочароваться в людях, не оправдавших возложенных на них непомерных "надежд" Прим. Авт.), это не зыбкое, ирреальное, ослепленное чувство, не заключает в себе никакой экзальтации, он сопровождается сознанием того, насколько слаб человек, насколько подвержен опасностям даже благородный человек. Мы верим в ту красоту, которой еще не видели, благодаря красоте, которую уже наблюдали. Это и имел в виду св. Павел, говоря о caritas: Любовь верит всему (доброму)" (Дитрих фон Гильдебранд). Низкое качество их образа жизни, как свойства, не является критерием для дискриминации и покушения на фундаментальный принцип равного достоинства всякой человеческой жизни на любом её этапе. Несчастные отвергнутые есть везде, от них нельзя совершенно избавиться, но в каждом месте к ним относятся по-разному в меру воспитанности и менталитета: где-то "помогут" им побыстрее умереть (будто убийство, в т.ч. через злоупотребление эвтаназией, абортами или оставлением в опасности, может "решить" все проблемы, быть равнозначимой "альтернативой" любой жизни, хотя и тяжелой условиями, но на борьбу с трудностями которой нам даны чувства взаимопомощи, заботы и милости); а где-то удержат от окончательного падения, найдут индивидуальный подход для совместного решения конкретных проблем в фундаментальных общеразделяемых интересах всякого встреченного ими человека, - чью сторону изберем мы? Считать малозначащим гибель какого-то малого процента выпавших за рамки социума от общего числа, - такая позиция, по сути, сама по себе глубоко антиобщественна и асоциальна, общество сохраняется не благодаря таким установкам, а вопреки, ценой самоотверженного труда не разделивших эти "ценности". Духовное и телесное попечение это как терпеливый, вдохновенный, упорный труд художника или реставратора-иконописца, обновляющего и вновь вырисовывающего сокрывшийся, свернутый под грязным слоем гнетущей нищеты и облепившего порока светлый остаток подлинно-неизменной красоты личности, образа Божьего в падшем человеке: "...должны научиться прозревать в человеке образ Божий, святыню, которую мы призваны привести обратно к жизни и к славе, так же как реставратор призван вернуть к славе икону испорченную, затоптанную, простреленную, которую ему дают" (Митр. Антоний Сурожский). "Часто мы видим лишь внешнего человека, поруганного грехом, утопающего в страстях, и не замечаем того образа Божия, который сокрыт под внешними наслоениями. А именно его мы должны увидеть и ему поклониться в каждом из наших ближних." (Еп. Иларион (Алфеев) ) "Человек носит образ Божий в высших свойствах души, особенно, в ее бессмертии, в свободной воле, в разуме, в способности к чистой бескорыстной любви." (Прот. Михаил Помазанский) Все добрые и благородные свойства и способности души являются таким выражением образа Божия, способность понимать прекрасное, творить прекрасное вокруг себя. Никакой человек, даже тяжко грешный, не лишен этой искры Божией. "По тем или иным причинам некоторые черты образа Божия у некоторых людей могут не проявляться. Есть люди, которые лишены разума, не обладают даром слова, другими чертами образа Божия. Тем не менее, несмотря на отсутствие этих черт, мы не можем отрицать за этими людьми человеческого достоинства, именно потому, что они сотворены по образу Божию и тоже могут быть причастниками Божеского естества... Достоинство человека как личности основывается не на характеристиках его природы, а на отношении к нему Бога." (Свящ. Олег Давыденков) ...Называя себя "прогрессивным обществом", но презирая и чураясь нищих и убогих, себе подобных братьев по-человечеству, - вот вдруг придет время, когда и нас самих, оказавшихся нежданно-негаданно разделившими участь с такими же слабыми и беззащитными, будут все

254

чураться и брезгливо обходить стороной как каких-то "нечистых", "прокаженных" или "изгоев"... На что надеются словом осуждения уничижающие и убивающие в порыве слепой ненависти другого - своего брата, что разве сами будут "вечно жить"? Кто мы такие, чтобы их осуждать, на их долю выпало повидать столь много такого ужасного, что нам не снилось даже и в страшном сне, наша жизнь по сравнению с ихней - просто "праздник" какой-то!.. Но чем же мы лучше тех, кому зложелательствуем скорой смерти, почему это по-нашему мы должны оставаться жить, причем в сопровождаемом комфорте и уюте, - а кто-то другой подобный нам человек - нет, ему в этом праве беззастенчиво отказывая? Не дерзаем ли брать самовольно на себя слишком большую чрезмерную ответственность решать чужие судьбы за других, на что право нам никто не давал!.. Чем же мы лучше или праведнее их, - а ведь может это они сами нас во многом чище, опытнее, сильнее духом, мужественнее, смиреннее, терпеливее, скромнее, хотя они грязны, неухожены, наркоманят, пьянствуют и сквернословят, но всё-таки есть средь них даже в таком подавленном состоянии сохранившие своё человеческое достоинство, могло бы быть всё гораздо хуже, если бы они пали духом, опустили руки и сдались... А как бы мы себя повели - будь на их месте, в их вынужденном положении тяжкой беспросветной нужды и бездонного горя, оказавшись средь невыносимых условий окружающего быта, которые они не силах сами изменить, когда иного выбора нет и рассчитывать на чью-то помощь не приходится?.. Существующая в массовом сознании экстраполяция некоторых негативных качеств, присущих или приписываемых придонному слою, способствует формированию искаженного представления о бездомных и шире - о проблеме бездомности (а также о прочих подобных социальных "болезнях общества"). Ярлык, как ложное предубежденное представление, накладывается, нагружается на саму личность, и как бы погребает её своеобразно-самобытную уникальность под собой, придавливая грузом всей тяжести своей клеветы и осуждения, угнетая, опуская, подавляя, приводя к унынию и отчаянию от боли обиды и несправедливости, отбирая у неё последние душевные силы постоять за собственную честь. ...Например, одни, когда видят лежащего человека, проходят мимо: "...а вдруг ему не плохо, а он пьян?" Другие же мыслят совсем противоположное: "...Например, видим инвалида. Если подумаем так: "Если бы я был инвалидом и не мог бы ходить, как бы я себя чувствовал?" - то ощутим к нему сострадание. Или, если кто-то, кто находится в трудном положении, попросит у нас помощи, мы сразу должны подумать так: "Если бы я был на его месте, разве я бы не хотел, чтобы мне помогли?" - в этом будет наше к нему сострадание. Но даже когда сам человек находится в беде, если в нём есть подлинная любовь к ближнему с состраданием, то такой человек забывает свою собственную болезнь и болезнует о других. Я, если кто-то говорит мне о своей боли, перестаю ощущать собственную боль, даже если бы сидел на гвоздях или ходил бы босиком по битому стеклу. Если человек не будет ставить себя на место других людей, и не только людей, но даже животных и насекомых, то не сможет стать ч е л о в е к о м" (Паисий Святогорец). "Мы мечтаем о том, чтобы к нам относились с пониманием, с жалостью, с лаской, с любовью, чтобы нас постоянно не осуждали, чтобы не требовали постоянно от нас того, чего мы сейчас не можем дать, потому что мы устали, потому что жизнь слишком тяжело легла на наши плечи, потому что мы еще не доросли до понимания, которое от нас ожидается. И будем так же думать и о других. Другие тоже нуждаются в нашем понимании, в нашей жалости, в нашей нежности и нашем милосердии, и в нашей поддержке, в той силе, которая есть в каждом из нас — не обязательно духовной, а самой простой силе жизни. ...Можешь ли ты сказать, что ты к ним отнесся так, как ты мечтаешь — и мечтал — чтобы к тебе отнеслись? И увы, кто из нас может сказать: "Я так отнесся к каждому человеку, который оказался моим встречным, как я мечтал, чтоб ко мне отнеслись люди: с пониманием, с жалостью, с готовностью поддержать, с готовностью отдать время и душевную силу" (Митр. Антоний Сурожский). Причем это уважение ко взглядам и свободе другого - основывается прежде всего на животворном чувстве м и л о с е р д и я, позволяющем снисходительно и простительно относиться даже к ложным чужим убеждениям и ошибочным или даже вредным проступкам, это "кредит" любви и великодушного терпения, дающий неограниченный шанс на исправление - в потенциале вечности, - где как таковая подлинная ц е н н о с т ь ж и з н и человека определяется не только его хорошим или дурным поведением, а по существу стоит выше и глубже, неизменна, неотчуждаема в праве и непреложна, - в отличие от рационально-бездушной механической "справедливости", нещадно карающей за любое малейшее инакомыслие,

255

неудовлетворенность, за отступление на шаг от генеральной линии, за отклонение от некоего контрольного плана, в угоду отвлеченного фетиша. "Моральная демагогия и насилие связаны между собой настолько органично, что моральная демагогия неизбежно ведет к насилию, а насилие предполагает моральную демагогию в качестве непременного своего условия; ее исходная основа – разделение людей, их разведение по разные стороны баррикад. В этом смысле моральная демагогия является превращенной формой и своего рода духовной санкцией ненависти и насилия. Насилие невозможно аргументировать этически. В то же время оно невозможно без такой аргументации. Вот тут-то и приходит на помощь моральная демагогия. Она как бы этически обеспечивает насилие. Суть "моральной демагогии" (этимология которой с одной стороны, означает подмену морали ее видимостью при стремлении манифестировать, показать (именно показать, а не познать) ее, т. е. тогда, когда она должна предстать перед демосом (народом, публикой), с другой стороны, демагогия (популизм) всегда апеллирует к морали, находя в этом адекватное средство для своих целей), - как мы видели, как раз и состоит в том, что определенные субъекты узурпируют право выступать от имени "Добра", а своих оппонентов помечают черной меткой, превращая их тем самым во "врагов". Сам факт моральной демагогии создает духовную ситуацию, в которой насилие оказывается больше чем допустимым злом, оно становится прямой обязанностью... Субъектами моральной демагогии являются по преимуществу те, кто занимает на социально-иерархической лестнице верхние ступени: богатые страны по отношению к бедным, привилегированные классы по отношению к обездоленным, руководители по отношению к подчиненным, учителя по отношению к ученикам, родители по отношению к детям, старшие по отношению к младшим. Результатом моральной демагогии является самовозвеличивание субъектом самого себя, благодаря которому человек или группа людей изображают себя лучше, чем они есть на самом деле. Моральную демагогию можно интерпретировать как лицемерную форму последнего суда. В ней человек присваивает себе функцию, которая в религиях отводится Богу... В мире было бы значительно меньше розни, ненависти и насилия, если бы люди (отдельные индивиды и их объединения – партии, классы, народы) не подменяли мораль – моральной демагогией, не выступали в роли глашатаев высших истин (возводя свой особый интерес во всеобщий, узурпируя право выступать от имени вселенской справедливости) - вместо того, чтобы быть их скромными, смиренными и недостойными служителями" (А.А. Гусейнов). Ресентимент («злопамятность, озлобление»), по Максу Шелеру: это душевно разрушительное чувство бессильной зависти к мнимому объекту-причине своих неудач, - субъект создает воображаемый образ «врага» ("козла отпущения"), чтобы избавиться от чувства вины за собственные неудачи, скрыть от самого себя собственную слабость, избежать самому ответственности и перевести стрелки на подставного "виноватого", - зачастую подобная сублимация становится толчком для оправдания разжигания социальной розни к "инаковым", мы становимся как бы подзависимыми заложниками этой нашей ненависти, трусости, слабохарактерности, нежелания понимать ни себя ни ближних, перестаем быть самими собой, руководствуясь во всех своих действиях этими чувствами вызванной извне спровоцированной мести, таким образом нередко играя на руку закулисным интригам "кукловодов"-манипуляторов общественным мнением, тех кто пытается, к примеру развязав гражданскую войну, натравливать людей-собратьев друг на друга, культивируя в народе и играя на чувствах мести и озлобления в своих исхитростно-своекорыстных тайных целях мировой авантюры - подобный ресентимент нередко присутствует в "борьбе за власть". И также перестаем адекватно воспринимать окружающее, например, нередко "массовый человек" становится заложником-рабом ангажировано-пристрастного идеологизированного общественного мнения, а точнее тех кто на это мнение влияет, - такой человек всегда будет поступать с трусливой оглядкой (сродни мышиному поведению, которая на свету пытается побыстрее забиться в норку): а что скажут другие, если я сделаю что-то не так? что обо мне подумают или что со мной сделают, если я отойду от "стандартов", если я вдруг проявлю инакомыслие, идущее вразрез "единственноверному мышлению"? - постоянно ждет указки в мелочах откуда-то "сверху", причем, одновременно он может испытывать неприязнь к современному ему обществу, однако вынужден ему соответствовать, чтобы не выделяться из серой массы, не привлекать к себе лишнего внимания и быть "как все"; постоянное конформистское желание "быть как все", даже в мелочах, сродни "обезьянничанию", от болезненного комплекса неуверенности в самом себе, потери веры

256

в самого себя с оглядкой и некритичной подзависимостью от изменчивого мнения окружающих, всецело полагаясь на чужой авторитет. Происходит это самое «быть как все» от неуверенности в себе и, как результат, зависимости от общественного мнения. Это сочетание осознания своей слабости и неполноценности и собственной жадности и трусости, - трусости не перед "врагом", а перед трудом, перед покаянием, перед риском, перед смертью, перед нищетой, перед необходимостью бороться, - в общем, перед всем тем, что ставит твое существование под вопрос, но чего все-таки бояться не нужно. Они так яростно ненавидят "инаковых" - потому что само остро предчувствуют латентную слабость или неуверенность в самих себе и боятся самим однажды оказаться в роли слабых, стать изгоями, т. е. ненависть к слабым - это одновременно и боязнь быть в их числе, также бессознательный страх перед всякой немощью, смертью, увечьем, пытаясь от них отгородиться агрессией, выдает сомнение и шаткость собственных позиций, боязнь признать свои ошибки и чужую правоту, также ради поддержания своего авторитета основанного не на взаимоуважении, а на животном страхе. Проблема неприятия "чужого" кроется в болезненном, амбивалентном чувстве ущербности и превосходства, в попытках добиться самопризнания - что порождает тиранию к окружающим, паразитическую зависимость от эксплуататорского третирования "слабых". Они люто-беспощадно ненавидят, фанатично осуждают, привередливо-пристрастно критикуют в д р у г и х за то, - за что так же ненавидят, презирают, не могут себе простить и обнаруживают внутри в с а м и х с е б е; они пугают других тем - чего сами боятся, т. е. д р у г и х меряют по с е б е, по собственной узколобости считают инаковых "слабаками", будучи сами неспособными их понять, будучи "сильными" в чем-то одном, в коварстве, лжи и насилии, - оказались реально слабы в чем-то ином, скудны в чувствах терпимости, прощения, милосердного сострадания (например, чванство выскочки выдаёт его неуверенность в общении с высшим обществом). На практическом жизненном наглядном примере, часто запугать, до полуобморока избить в наказание, закормить таблеткамианальгетиками, подавить всякую свободу и самостоятельность в целях коррекционного перевоспитания, таким образом навязать им нашу волю, игнорируя их собственное личное мнение; или же рявкнуть по-звериному, рыкнуть, накричать, как педагогический прием, отхлестать розгой до кровавых шрамов непослушного ребенка, в суровых воспитательных целях, - внушает приятное нам ощущение собственной "всевластности", используется как временное средство поднятия собственного "авторитета", или даже как самоутверждение собственной "значимости", особенно над кем-то физически слабейшим, по возрасту малейшим и по уму необразованным нас самих. С высоты гордого осуждения - все прочие люди видятся будто бы "потенциальными преступниками", пред нами в чем-то провинившимися; достойными всякого порицания, контроля и попыток с нашей стороны насильно их исправить-перевоспитать под нас самих, переделать их поведение таким каким нам самим бы того нравилось, - причем их на сей счет не спрашивая; и также нуждающимися за малейшую провинность в сурово-беспощадном "наказании", - причем только лишь сами осуждающие мнят себя одними несравнимо самоправедными и якобы во всём исключительно безгрешными; порой, нам доставляет сладострастное удовлетворение вид чьего-то замешательства пред нами и доведение до слез от нанесенной им обиды нашими хамски-циничными оскорблениями в их адрес, подобное их бесправное положение - дает нам повод утвердить свой "авторитет", гордость нам не позволит признать нашу неправоту, не дождутся от нас извинений, ведь это значит показать собственную слабость пред ними; жертва всегда "виновата" уже потому, что - хищник голоден, и нам "выгоден" только тот тип людей, кто всегда молчит и когда над ним издеваются, когда его хотят выставить "за дурака", не пытается возражать и отстаивать свои права, по робости боится оспорить возложенные нами на него "обвинения", обжалованию не подлежащие, а если вдруг он пожалуется на нас - считается "врагом номер один"!.. С гордой высоты своей лицемерной самоправедности и самообольщения, привыкшие дерзко, клеветно, злостно-пошло обвинять других во всех "смертных грехах", - было бы преднамеренное желание бездоказательно осудить - весомые "причины" всегда найдутся; однако даже если они и в чем-то взаправду виновны, справедливо ограничены в правах, - это ещё не развязывает нам руки творить над ними какие угодно расправы, издевательства и бесчеловечно их мучить, будто пред нами уже не живой человек, а ставший негодным "винтик", строптивый "раб", некая бесчувственная "кукла" самовольно не желающая больше играть в нашем "спектакле"... При этом науськивая к этой

257

травле и прочих, заставляя и насильно втягивая принять участие в общей смертельной травле беззащитных людей, без вины виноватых, но в чем-то неугодных "сильным мира сего", и самодовольно выслушивать перед нами их нелепо-смешные униженные попытки невнятносумбурного, бормочуще-бессвязного лепета "самооправданий", длительных изматывающих "исповедей", абсурдных "объяснительных" и безуспешных робких "опровержений"... Но неумолимо-суровый приговор уже заранее назначен, независимо устроило ли нас их "объяснение" (под нашу диктовку) или же нет, будто "презумпции невиновности" не существует, вы всегда "виновны", пока не доказали обратное, их "вина" зависит от нашего пристрастного к ним отношения, а не от стремления установить реальные факты, наличие доказательств только бы ещё более усугубило уже имеющееся нарочито-предвзятое пристрастное чувство к ним, любое сказанное ими в свою защиту и взывающее к нашей жалости - тотчас воспринимается нами или за некий "грех" или за "очень большой грех", мы не любим выслушивать разумные критические доводы, не согласны с кем-либо из них вести благонамеренный диспут, дружелюбные переговоры и конструктивную полемику - с теми кто социальным рангом ниже нас, и даже всякое их слово-попытку "самооправдания" - предубежденно-тенденциозно используя против них самих же (но подобную тактику лучше прилагать к самим себе, а не к осуждению других), ничуть не желая ни понимать, ни выслушивать все их бесконечные слезные мольбы о пощаде и долгие-многочасовые "объяснительные" до конца... (Только лишь мы "белые и пушистые", а все остальные вокруг нас - "коварные враги, подлецы и предатели"). Мы уже заранее пристрастно желаем видеть в ком-то "врага", повесив ярлык, и на основе этого предвзятого желания, хотим это "доказать", выбить "чистосердечное признание", подогнать любые малейшие "зацепки" - под уже готовое сформированное в нашем уме ложное предубеждение; если они действительно допустили оплошность - нашему злорадству нет предела, видя же их явную невинность - мы раздосадовано огорчаемся как хищник упустивший из лап добычу, но даже если они во всем безупречны - мы всё равно подкопаемся и придеремся к чему-нибудь, лишь бы увидеть на их лице смущение и растерянность, мы лишь желаем слепо верить в собственную "самоправедность"; заставлять кого-то по любому пустячному поводу оправдываться и извиняться перед нами - как одна из форм продолжения его унижения нами; он кажется нам "неисправимым", "никчемным", и что бы он ни сделал, ради нашего угождения, всё нас не будет устраивать, мы слишком привередливы и подозрительны, мы всегда найдем к чему прицепиться и выставить его на посмешище, вогнать в отчаяние от бессмысленности его усилий доказать нам обратное!.. - порой до смерти извести хотим, истребуя непомерной "мзды" или "извинений", ну хоть вывернись наизнанку или спляши вприсядку перед нами - напрасно! Но лучше с а м и м п р о с и т ь п р о щ е н и я (нередко мы просто не замечаем вскользь и между делом, как ежедневно, походя, словом или делом обижаем кого-то), чем мстительно и обидчиво добиваться чтобы все обязаны были пред нами отчитываться по каждым пустякам; также нередко подобное законнически-псевдоблагочестивое "морализаторство" используя средством общественного давления и порицания в политических и иных амбициях; но сами обличений критики не терпящие, мстительно-обидчивые (неумением прощать), сурово карающие за любое неосторожное несогласное словечко и случайно брошенный неодобрительный взгляд в свой адрес, любая чья-то жалоба - тотчас записывает в стан наших "врагов". По слову Свят. Иоанна Златоуста: "Тот, кто имеет звероподобные и бесчеловечные чувства, не может называть отцом человеколюбивого Бога, так как не сохраняет признаков той благости, которая находится в Небесном Отце, а превращает себя в звероподобный вид и лишается божественного благородства. Когда кто-нибудь скачет как бык, лягается как осел, помнит зло как верблюд, обжирается как медведь, расхищает как волк, поражает как скорпион, коварен как лиса, похотлив на женщин как конь женонеистовый, - то как такой человек может воссылать подобающий сыну глас и называть Бога своим отцом? Чем нужно назвать такого человека? Зверем? Но даже звери и то страдают каким-либо одним из этих пороков, а этот соединяет все и становится бессмысленнее самих даже бессмысленных!.. Когда я вижу тебя живущим безумно, то как назову тебя человеком, а не волом? Когда вижу тебя расхищающим чужое, то, как назову тебя человеком, а не волком? Когда вижу тебя блудодействующим, то, как назову тебя человеком, а не свиньею? Когда вижу тебя коварным, то, как назову тебя человеком, а не змием? Когда вижу тебя имеющим яд, то, как назову тебя человеком, а не аспидом? Когда вижу тебя безрассудным, то, как назову тебя человеком, а не ослом? Когда вижу тебя

258

прелюбодействующим, то, как назову тебя человеком, а не конем неистовым? Когда вижу тебя непокорным и бесчувственным, то, как назову тебя человеком, а не камнем? Приди, и будь человеком, чтобы не напрасно было приписываемо твоему существу это имя. Я возьму тебя похотливым конем, и сделаю человеком; возьму тебя свирепым волком, и сделаю человеком; возьму тебя коварным змием, и сделаю человеком, не изменяя природы, а изменяя волю". Парадоксальность и вся мерзостная низость подобного циничного поведения - нисколько самих не смущает, чья неимоверная наглость и развращенность которых дошла до высоченного пика. Когда люди агрессивно настроены против ближних, против друг друга и самих себя, беспощадность к недостатками ближнего входит в моду, становится нормой, жалость - нещадно подавляется и высмеивается, прощение - крайне скупо, объявляется постыдной слабостью и чемто нежелательным, а нетерпимая ненависть к чьей-либо даже незначительной провинности, всякой мельчайшей инаковости или несознательной оплошности - раздувается до невероятномасштабных размеров. Мелкие ч у ж и е недостатки, немощи и ошибки - раздуваются в самовлюбленном воображении до невероятно-громадных масштабов, расцениваются как нечто "злостное", намеренным преувеличением из мухи делая слона, мелкий фарс превращая в "великую трагедию", в жадных глазах. Якобы даже своим мирным и незаметным соседством, "оскорбляющее" их надменно-раздутое тщеславие, действуя на чьи оголенные нервы: "...как это так, какой-то мелкий нищий, ничтожество, червь, и требует от меня равного и уважительного с собой обхождения, да как он смеет?" В то время как в своём несправедливом осуждении, дерзком хамском оскорблении, повальной травле и расправе над другим человеком, к тому же часто невиновным, глумливо пользующиеся его бесправным, слабым и беззащитным положением, - которые не желают видеть никакого своего собственного преступления, будто сами во всех своих поступках якобы абсолютно "безгрешны"... "Оправдывать самих себя, обвиняя других, — наша постоянная склонность, проявляющаяся как в частной, так и в общественной жизни. Истинное благородство в том, чтобы взять ответственность на себя" (Оливье Клеман). "Есть в житейском быту порядки, обычаи, вызванные страстями и придуманные в удовлетворение их, другими питается одна суетность. Только дух ревности, преходящий меру, колет глаза и производит разлад и разделение. Такой дух никак не может удержаться, чтобы не поучить и не обличить" (Свят. Феофан (Говоров) Затворник). Как пишет преп. Авва Дорофей: "При встрече с людьми больше всего нужно избегать подозрительности, от которой происходит пагубное осуждение. Имею множество примеров, доказывающих, что всякий судит о других согласно собственному душевному состоянию. Так, трое видели одного и того же человека на одном и том же месте, но подумали о нем совсем разное. И это, очевидно, соответственно настроению каждого из них. Как черно-желтые и худосочные тела всякую пищу, какую бы они ни приняли, превращают во вредные соки, хотя бы она была и самой полезной, так и душа с испорченным нравом получает вред от всего, с чем имеет дело, даже от самого хорошего. А имеющий добрый нрав подобен тому, кто имеет здоровый организм, который если и проглотит что-либо и не совсем полезное, все же превратит все в хорошие соки. Так и мы, если будем иметь добрый нрав и будем хорошо себя настраивать, то от всякого дела получим духовную пользу". Обольщение самоправедностью и злопыхательское обвинение других в чужих грехах - делает нас демоноподобными. С высоты надменной гордыни, в самом своём низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении, - слепые к собственным недостаткам, зато ярые к осуждению всех прочих окружающих, не признающие за собой никаких ошибок - не желающие прощать другим их ошибки, зато закрывающие глаза на собственные изъяны, глухие к укорам собственной совести и к разумным доводам со стороны, критику в свой адрес - возбужденно воспринимающие за "клевету" и раздраженно мстящие за неё. Они сами себя считают "героями", а героев, как известно, - не судят. Считающие себя бесподобно-несравнимыми ни с кем по "мудрости", "силе" и "величию" - но всё "величие" таковых в одних преступлениях и безудержной страсти, исполненные лжи и лицемерия, создавая миф о своей "непогрешимости", мнящие себя провозвестниками неких "спасительных идей", первопроходцами каких-либо очередных "мировых революций", единственными "носителями истины" - готовыми ради которой свернуть весь мир, прогнуть всё окружающее под себя, под свои мелко-частные амбиции раздутые с небывалым доселе размахом до глобальных масштабов, самозваными вершителями людских судеб всех прочих; подобно возомнившим сами себя неким

259

гордым титанам-сверхчеловекам - которые уже не способные породить ничего родное человеческое, замкнувшись в своём человеконенавистничестве, возомнив себя "превыше морали" - став бессовестными извергами, они самонадеянно хотят стать "сверхчеловеками" - но так и не научившись ещё просто быть человечными людьми, а в итоге превращаются в монструозных звероподобных-нелюдей с неподражаемой нечеловеческой злобою, высококачественных моральных уродов, забывшим в прельщенном ослеплении, что они такие же земные смертные люди, подобные всем остальным без исключения, способные так же ошибаться, быть неправыми и так же нуждающиеся в снисхождении. Человек, желающий стать сверхчеловеком, всегда рискует оказаться недочеловеком. Лучше ему просто оставаться человеком... Давая лишь одни клеветнические клички, повесив безапелляционные ярлыки, - а личности ж и в о г о человека под ними не замечая, и которые невозможно оспорить перед горделивым самосудом самоуверенных в своей "непогрешимости" (надменно считающие себя в ы ш е прочих людей, часто совершают такие зверства, ставящие их вровень, а то и н и ж е, самих диких зверей). Ведь гораздо удобнее выискивать "виноватых" вовне, найти "крайнего", чем мучительно скрупулезно разбираться в собственных проблемах: "виноват" всегда тот, кто наиболее уязвим, это всегда те, на кого проще простого все огрехи свалить, кого-то натравить и получить удовольствие от отмщения, безнаказанно вылить ушат истеричных претензий и придирок, и кто не сможет адекватно возразить. Привыкшие учинять скорый суд и расправу над другими, но столь обидчивы на разумную критику, представляясь “чистыми” перед собою, осуждая других, мы пытаемся “сгладить” в собственных глазах свои пороки. Они считают, что уничтожив, убив или ещё как-то иначе устранив "врага"-человека, будто можно тем самым раз и навсегда решить "все" свои собственные л и ч н ы е проблемы и комплексы, предпочитая выискивать и бороться с внешними личными "врагами", чем интроспективно взглянуть внутрь себя, в свою душу полную грехов и страстей... "Они желают господствовать над другими, в то же время сами порабощены собственными пороками" (Блаж. Августин). "Они долго ухитряются скрывать истину во лжи, но наконец, увлекшись (своим настоящим нравом), обличаются делами" (Преп. Марк Подвижник). "Жизнью своею лжет тот, кто, будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбив, говорит о милостыне и хвалит милосердие; или, будучи надменен, дивится смиренномудрию" (Авва Дорофей). "Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных" (Свят. Игнатий Брянчанинов). "Без любви добра не бывает" (Свят. Тихон Задонский). "Пока человек делает зло, он не может делать добра, но может делать лишь зло п о д л и ч и н о й добра" (Авва Исаия). "Так, поистине царь есть тот, кто побеждает гнев и зависть и сладострастие, подчиняет все законам Божиим, сохраняет ум свой свободным и не позволяет возобладать над душою страсти к удовольствиям. Потому что кто подчинил душевные страсти разуму, тот легко управлял бы и людьми согласно с божественными законами, так что он был бы вместо отца для подчиненных, обращаясь с народами со всякой кротостью" (Свят. Иоанн Златоуст). Бесполезно высматривать чужие пороки, все повинны в чем-то малом или большем, “…все под грехом, как написано: нет праведного ни одного, все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного... все согрешили и лишены славы Божией" (Рим. 3:9-23); "...нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы" (Екк. 7:20), – но из этого и возникает стремление нравственного развития, доступное для каждого. "Подобны подслеповатым те, которые считают себя свободными от всякого греха. Все святые искренно сознавались, что они нечисты и грешники: «не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый» (Пс. 142,2); «кто похвалится чисто имети сердце? или кто дерзнет рещи чиста себе быти от грехов?» (Притч. 20,9); «несть человек праведен на земли, иже сотворит благое и не согрешит» (Еккл. 7,21). Впрочем, хотя кто сознается, что он не может быть свободным от греха, однако ж это не препятствует ему быть праведным. Благость наша в сравнении с Высочайшею благостию будет худостию, так и правда наша в сравнении с правдою Божиею будет подобна одежде, замаранной месячным очищением, как говорит пророк Исайя: «все правды наши, как одежда во время месячного очищения» (Ис. 64,6). Из образцовой молитвы Господней доказывается, что нет никого без греха: «и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим» (Мф. 6,12). Итак, если эта молитва произносится святыми, как несомненно мы должны верить, то кто может найтись столь упрямый, предубежденный, столь

260

напыщенный гордостию диавольского неистовства, чтобы утверждал, что он без греха, считал себя не только большим Апостолов, но и Самого Спасителя обличал как бы в неведении и суетности, как будто Он не знал, что некоторые могут быть свободны от грехов, или напрасно учил тех, о которых знал, что не имеют нужды во врачевстве этой молитвы? Мы, совсем не зная, что такое самая безгрешность, заблуждаясь думаем, что мы не можем навлекать на себя вовсе никакой вины, но, приведенные как бы в исступление, как пораженные слепотою глаз, ничего не видим в себе, кроме главных пороков, и считаем нужным избегать только того, что осуждается строгостию мирских законов; если мы хоть немного сознаем, что мы в этом невиновны, то думаем, что в нас вовсе нет никакого греха" (Авва Феона). Преп. Исаак Сирин так писал: "Не питай ненависти к грешнику, так как все мы обременены грехом. Если тебя во имя Бога побуждают выступить против него, лучше оплачь его грехи. Почему же ты ненавидишь грешника? Ненавидь его грехи, а за него самого молись, чтобы уподобиться Христу, Который не гневался на грешников, но вступался за них. Разве не видишь, как Он оплакивал Иерусалим? Это диавол издевается над всеми нами, так за что же ненавидеть того, над кем он издевается, если он также издевается и над нами самими. Почему же, о человек, ты ненавидишь грешника? Может быть, это потому, что он не столь праведен, как ты? Но где же твоя праведность, если ты не имеешь любви? Почему ты не проливаешь над ним слез? Напротив, ты гонишь его. По неведению многие гневаются, позволяя себе судить дела грешников". "Если случается нам стать виновными перед ней (Правдой), - умоляем ее не отмщать нам, а если случится человеку стать виновным перед нами, - требуем от нее не отвращать от него очей своих. Самого себя дает человек в залог за то, чего желает себе. Если желает, чтобы Бог милосерд был к нему самому, то не должен быть жесток к своему ближнему. ...Если человек прибегает к ней (Правде), прося оставления долгов, сама поспешает к нему и приводит его к должнику его. И кто простил должнику своему, тот и сам получит от нее отпущение долгов. Ближний его во всех отношениях однороден с ним. ...И милость, и правда - часто одна к другой приходят на помощь" (Преп. Ефрем Сирин). Порой, мы "боремся" - не с собственными страстями и пороками, а - в слепом порыве осуждения с подобными же себе единоприродными людьми-собратьями, желая насильно их переделать "под себя", под соответствие своим идейным убеждениям и стандартам (заклейменными обидными "ярлыками" и выставленными в виде неких "чудовищ" - ненавидеть бездушную "маску" легче, нежели живой образ-личность другого человека). Никто другой столько не обманывает себя, как псевдогуманист – человекопоклонник/себепоклонник всякого рода: Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (1 Иоан. 1:8); псевдогуманизм таковых, возводит человека до такой высокомерной самонадеянности и гордого самоослепления, что он отрицает и само наличие в себе греха: “нет греха!” – и это одно из основных нравственных величайших падений, обожествляющих человека в делах его, которые по причине греха являются нечистыми, малыми и пошлыми творениями, любое мерзостночеловеконенавистническое кровопролитие и братоубийственная рознь гражданской войны находит своё якобы нравственное "оправдание". Но человекоубийца является априори всегда и безбожным богоубийцей по-определению, тот, кто отрицает Бога и бессмертие души, и тот, кто не признает в людях ничего Божественного и бессмертного достоинства, поскольку для него не существует ни вечной души, ни вечного Бога: "Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей" (1 Иоан. 3:15) - однако, только любовь благоухает бессмертием, поскольку благоухает “от Бога”, хочешь почувствовать себя бессмертным в этом мире, – люби своих братьев, люби людей как братьев, в этом заключается истинная радость жизни, радость, которую никто не может забрать от человека ни в этом, ни в том мире: и радости вашея никтоже возмет от вас (Ин. 16:22)!.. С а м о д о в л е ю щ а я м о р а л ь сама по себе, как часть бездушной системы, без духа любви, без поставленной на первом месте её функции воспитательной роли и без наполненности высшим целеполагающим смыслом - превращается в ущербно-обедненное, поверхностное, выхолощенное, профанированное, опошленное, деспотично-диктарное навязчивое м о р а л и з а т о р с т в о - это такое моральное насилие, когда самым бестактным образом выпотрашивают всю твою душу наизнанку и при этом заставляют благодарно улыбаться твоим насильникам, в чьем фанатичном осуждении и остервенелой травле похожим на одержимую свору лающих шавок; это злоупотребление властью морали в обществе, законническое буквоедство и

261

забюрократизированная канцелярщина, доходящие до деспотичного идиотизма, вместо исправления используя в качестве словесного кнута для угнетения, часто под корыстным прикрытием "морали" навязывая своё однобоко-узкое черно-белое видение мира, используя мораль в качестве добровольно-принудительного средства подчинения своим утилитарнокорыстным мелкотравчатым целям, нравственность привязывая к политическим моментам, совесть подчиняя в зависимость от политической конъюнктуры. (Не путать с назидательным обличением, ведь пока есть в обществе те редкие оставшиеся, кто ещё умеют замечать и обличают грех - значит оно не погибло окончательно). Когда все пытаются искусственно состроить хорошую мину при плохой игре, - такая чрез силу натянутая улыбка и бравада со привкусом обреченности, словно пир во время чумы, - оплот всякого суконно-плоского кретинизма, грозящая продажным судом, прячущая бесстыдство, двурушничество и двойные стандарты двойной бухгалтерии под конъюнктурной маской лицемерно-показных изолгавшихся самообмана, самообольщения, фальши, ханжества, эпатажного выпячивания, позерства, пижонства, притворного двуличия и тартюфства, - осуждающая, порицающая и обвиняющая в чем-то, при вызывающе-демонстративном игнорировании совершенно аналогичных собственных действий, по-разному оценивающая одни и те же события и ситуации в зависимости от личной пристрастной предвзятости, эмоций лицеприятия к одному и презрения к другому, или от поиска личной корыстной выгоды, дешевых понтов, создавая иллюзию собственной "непогрешимости". Часто за этим элитарно-образцово-показательным фасадом клоака морального разложения и вырождения выглядит еще ужасней. Красиво всё в официозных отчетах, а как копнёшь... - грязь, несправедливость, двурушничество, коррупция, порука, кумовство, на судьбы самих людей им плевать, лишь себе бы потолще карман набить, да в пафосных отчётах завуалированно красочно с апломбом об этом написать, об очередных "успехах" для проформы доложить, изливая дифирамбы на собственную бизнес-мельницу. Многие "напоказ" любят строить из себя, играть притворную роль "цивилизованных", "культурных" и "интеллигентных", - а на деле в реальном быте, как только отвернутся в сторонку за ширму, всё такие же по-прежнему хамоватые, наглые и грубые, и даже методы этого "спектакля" остались прежними дикарскими, неумелыми и нескрываемо лживыми, во всем сквозит фальшь, ханжеский ригоризм и слащаво-притворное лицемерие, так и не научившись во всех мелочах жизни подлинно от сердца вести себя благородно!.. Ибо только живая л и ч н о с т ь с её разумным духом, способным вникнуть во смысл, может превзойти довлеющую букву закона, - бессодержательный мертвящий формализм пустых запретов, сковывающих словно колючей цепью, чистоплюйство и буквоедство (особенно ярко выражаемое в "коллективной травле" - форме к о л л е к т и в н о - г р у п п о в о г о э г о и з м а, пренебрегающего частными интересами, потребностями и особенностями безгласного меньшинства); перед таким взглядом, в котором господствует сухой формализм, законничество, моральное буквоедство, где за формой безвозвратно утрачен сам смысл её содержания, - ч у ж а я личность искусственно ограничивается, втискивается под подгоняемые узкие строго очерченные рамки собственного уровня и представления, беспощадно вталкивается в некое прокрустово ложе н а ш и х критериев и стандартов... Такая система морального террора (т. н. жесткого морализаторства), поддерживаемая истеричными криками и угрозами, моральным гнетом или телесными наказаниями, вызывает у здорового человека чувство возмущения, легко переходящее в отвращение, ненависть и презрение; он чувствует себя унижаемым и не может не возмущаться; эта система изливает на него поток оскорблений, и он не может не противостать им; эти постоянные придирчивые унижения, обиды и оскорбления он может, что называется, «проглатывать» и сносить молча; но его бессознательное никогда не изживет этих травм и не простит их; ибо там, где чужая власть над кем-то осуществляется угрозами и страхом, там на каждом шагу ощущается враждебная напряженность; там воцаряется система «защитного обмана» и взаимного лукавства; там обе "стороны" словно ограждаются замыкаясь в своём цинизме "баррикадами"... Вызывая лишь с п р а в е д л и в о е о т т о р ж е н и е и п р о т е с т у тех чистых восприимчиво-чутких душ, ищущих, изголодавшихся по подлинно ж и в о й, жизненной Правды в жизни; и которые не отчуждены окончательно от самих себя, они ещё попрежнему ощущают себя целостными существами, поступающие не по общественной "морали", а по зову сердца, зову Божию; они не испытывают того невыносимого давления общества-в-нас; чья мораль будет служить внешним выражением того уже существующего глубинного благочестивого настроя и очищенного состояния души, свободно хотящей быть нравственной - в

262

подражании своим высоким Божеским Идеалам, в наибольшей полноте отвечающим на их реальные, внутренние запросы и экзистенциальные потребности д у ш и, искренне ищущей себе, помимо переменчивых модных веяний, ещё и верных идеалов и четких ориентиров на выдвигаемые вызовы современной эпохой, способных утолить духовную жажду и томление, напитать и восполнить "нищету духа", дать убедительные ответы на неизменно-вечные сомнения и вопрошания... Как в "цирке", так и в мире людей, порой устраиваем подобный же "балаган", измываясь над собратьями, пытаясь всех выдрессировать вымуштровать на свой лад это ведь так сладко укротить зверя, проявить власть над слабейшим тебя, но прежде не пожелав укротить зверя в себе самом. Лишь бы не оказаться перед этим лицемерным и беспощадным судилищем (сборищем лицемеров), чье законнически-псевдоблагочестивое морализаторство жестко бьет будто пропускает "сквозь строй", но даже подобный коллективный суд не волен подменить собой место полномочий "бога". Пытаясь п о д м е н и т ь собою роль Бога, в самовольном неограниченно всевластном распоряжении судьбами других людей. Отрицание воспитывающего с младенчества богатства духовного культурного наследия, благих плодов религиозной морали, постоянных правил нравственности, сопровождаемое навязчивоагрессивной пропагандой релятивистского секуляризма и нетерпимого к инакомыслию безбожного атеизма, лишенных четких моральных границ сдерживающих от анархии вседозволенности, - рано или поздно приведет обращением к единственному внеморальному средству воздействия на человека — к жесточайшему тотальному грубому насилию, тогда физическая власть заменяет справедливость, подготовляет всякую неправду и безнаказаннонаглого притеснения беззащитно-уязвимых людей со стороны полноправных и сильных, роста преступности и соответственно жестокости наказаний, ибо там, где отсутствует духовное понятие морали, поддержание порядка и стабильности в обществе возможно исключительно лишь благодаря репрессивно тоталитарным средствам контроля. Ибо "монастырь" без Бога превращается в концлагерь, светское безбожное морализаторство - в беспощадно-менторское лицемерное судилище! Такая свобода - б ы т ь с а м и м с о б о й, а не угодливо казаться кем-то ради чужого мнения, обрести самих себя в своём подлинном предназначении, в очищении души от всего скверного, омрачающего в ней образ Божий, восстановлении ей первозданного вида, какой изначально её сотворил Господь, с присущим ей своеобразием и красотой, представляемыми пред Его взором! “Свобода – это то состояние, когда человек является полностью самим собой, не жалким изображением того, что он думает о себе, или тем, как ему кажется, он должен бы быть, - а в полном смысле самим собой, таким каков он есть (т. е. всесторонне, во всех аспектах его многогранной жизни, со всеми качествами его души - Прим. Авт.)” (А.С. Хомяков). "Роковым, неизбежным последствием отвлеченно-морального нормирования жизни (хотя нормируют только ее внешние проявления, по большей части ценою внутреннего морального ее искажения, загрязнения) является моральное лицемерие (мимикрия показного псевдоблагочестия, ханжество, изуверство, притворное выдание себя не за того, кем являемся на деле, ради поднятия имиджа и репутации, пользование маской ложного смирения, чтобы произвести впечатление на других, чье внешнее добро есть лишь благообразная мнимость прикрывающая внутреннюю недостойность, равнодушие к подлинной сущностной красоте и величию ценностей - Прим. Авт.). Жизнь распадается на две части - официальную и подлинную, интимную. В первой все мы - кажемся всегда и во всем "благопристойными", "порядочными"; но что легко ведет к моральному самодовольству, к фарисейскому самолюбованию, личность приучается скрывать от самой себя - а не только от других - тьму, смутность и слабость своего подлинного существа, свою истинную духовную нужду и смотреть на себя со стороны" (По словам С.Л. Франка). Пробуем всегда во всём "хорошо оптимистично выглядеть", нередко даже под искусственнонапущенном, выдавленном чрез силу из себя "позитиве" - таится нотка отчаяния, пытаемся казаться всегда "радостными" - а на самом деле на душе кошки скребут, тяжело, тошно, пусто, мы сами нуждаемся в утешении и успокоении; т. е. строим "положительную мину при плохой игре", играем "на публику", чтобы оказать и поддерживать о себе впечатление на кого-то, например, на круг своих товарищей-знакомых, будто хотим заслужить одобрение зрителей, словно "клоуны", и любим в ответ получать приятные комплименты от поклонников; притворство вошло в моду, становимся похожими на "карнавального шута" - фигуру трагическую, ищущую свободы от лицемерия в притворстве, стремясь разрушить все те

263

разнообразные маски, которые мы носим каждый день, новой, более причудливой маской; но живя в этой самообманчивой обертке, в созданном позитивно-положительном образе, словно псевдо-безгрешные "роботы" какие-то, а не живые люди, которым по природе свойственна изменчивость, уязвимость, наивная доверчивость, хрупкая незащищенность, и в этой кажимой умаленности - есть особая чем-то трогательно-нежная естественная краса, пробуждающая живые умилительные щемящие чувства жалости, симпатии, желание из сострадания оберечь, спасти, обнять, стать для неё надежной опорой, покрыть и оградить от всех неведомых опасностей и бед, со стремлением вступиться за неё, и всё что причиняет ей слезы и боль - словно острием лезвия также пронзает и нашу душу, и если придется, то вплоть до отдания своей жизни ради неё, чтобы кто-то (или что-то иное плохое) не посмел её грубо обидеть, ранить или опечалить, встать на защиту дорогого любимого нам существа!.. Которым также присуще "право" на ошибку перед часто категоричным и нетерпимым мнением других, и которые вовсе не некая непростительная ущербность, а стимул к исправлению, самокритики и самосовершенствованию, - не даем себе место для слабости, не отводим себе место и время когда можно наедине открыться перед самими собой, увидеть себя такими какие мы есть со стороны, место где мы могли бы, без оглядки на чье-то мнение и без боязни быть осужденным, - просто "быть (самими собой)", а не "казаться (кем-то)", чтобы нас сумели простить, понять и принять со всеми нашими слабостями и недостатками... В двоедушно-лицемерной маске индивидуального эгоцентризма, "...воплощено то «я», которое не хочет видеть всего себя таким, как оно есть, потому что стыдится и боится своего безобразия, то «я», которое никогда не хочет быть реальным, потому что быть реальным значит стать перед судом Бога и людей, то «я», которое не хочет слышать, что говорят о нем люди, тем более — что говорит о нем Бог, слово Божие" (Митр. Антоний Сурожский). Ведь, пока ты говоришь совсем не то, что думаешь, слушаешь совсем не то, во что веришь, и делаешь совсем не то, к чему расположен - то всё это время и живёшь совсем не ты. И чем больше мы пытаемся играть роль "другого", "второго я", примерить чужую маску, а не быть теми кто мы есть на самом деле, - тем с внешней стороны выглядим смешнее, комичнее, по-клоунски, нелепо, искусственно, по-актерски, настолько сливаемся с ложным образом, забывая "кто есть кто", и даже самих себя по-настоящему не знаем, становимся заложниками, помимо зависимости от имиджмейкеров, также и собственного самообмана и кажимости, самолюбования, лицемеря пред самими собой, превращаемся в шоумена на потеху публике, в безвольную куклу, манипулируемую одобрением толпы, ещё более гротескно обнажая всю абсурдность подобного образа жизни, проникнутой соблазнами, фальшивыми поступками, сиюминутной выгодой и погоней за химерными привилегиями, невольно становясь заложниками такого "маскарада", пытаясь спрятаться или сбежать от самих себя за деловыми успехами и неуклюжими масками, которые часто срывает с людей только смерть. Конечно, есть и такие лицемеры, которые специально ради имиджа и карьеры, для произведения внешне благоприятного впечатления, восхищения, восторга, очарования и завоевания доверия перед публикой, мастерски-актерски скрывают свою подлинную душу за холодно-бесстрастной, застывшей маской лица, будто позируя перед собственным портретом (тренируя благозвучность, произношение, тембр, тон и мягкость грассировки голоса, пластической операцией исправляя косметические дефекты наружности, придавая утонченно-элегантную аристократичность чертам, манерам поведения и т.п.): "...Горе вам, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония" (Мф. 23:27-28), "...Вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом" (Лк. 16:15), "...Ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце" (1 Цар. 16:7). Как много вокруг инфантильных натур, как важно удержать себя от стремления спроецировать на них свой собственный инфантилизм, у известного своими аскетическими трудами св. Игнатия Брянчанинова есть такие слова: “…Убойся лицемерства, вопервых, в себе самом, потом в других: убойся именно потому, что оно – в характере времени и способно заразить всякого при малейшем уклонении в легкомысленное поведение. Не подвизайся напоказ человекам, но в тайне для твоего спасения, пред очами Бога, - и очистится твое поведение от лицемерства. Преследуй свое лицемерство в себе, изгоняй его из себя; уклонись от зараженных им масс, действующих и намеренно и бессознательно в направлении его, прикрывающих личиною святости порочную жизнь и душу, всецело преданную страстям”. В этом кроется опасность: человекоугоднически пытаясь приспособиться ко всем, всем

264

услужливо нравиться, подлизчиво поступать во всем по-фарисейски "правильно", какими желают видеть нас другие, - а когда видим, что на самом деле никому наша порядочность не нужна, то разочаровываемся, срываемся и впадаем в иную крайность безбашенно-разгульной беспутной жизни кутилы, прожигаемой в своё удовольствие не заботясь ни о горьких её плодах завтрашнего дня, ни о последствиях причиняемых своим поведением другим. Мы предпочитаем лицемерно строить из себя "безупречно-безгрешный" вид, потому что боимся обнажить друг перед другом тайники души, стыдимся быть искренними, не верим что обнаруженное там скопище недостатков прощено будет пред судилищем окружающих, таких же лицемеров как и мы сами, страшимся открытию перед самими собой темных закоулков своего подсознания, полного страхов, агрессии и мрачного безверия, не доверяем соседу - а вдруг донесет, начнет подозревать, упрекать, ехидно подтрунивать, сыпать соль язвительного осуждения на душевные раны, напоминать о совести, теребить её глубоко запрятанную под коростой махрового цинизма застарелую боль; некоторые создают впечатление "счастливчиков", которых никогда не коснется беда ни своя ни чужая, или, может, касается, но они продолжают блаженно улыбаться - чаще всего это пустое бегство в самообман; мы стыдимся личной взаимности, к которой легко привыкаешь, искренность - обнажает скрываемое нами в ранимой душе, а дружба - обязывает, а мы - быть обязанными не любим и боимся. "Мы наталкиваемся на непробиваемые стены перед лицом официальной беспощадно-строгой, одинаковой для всех морали (отвлеченногетерономной, отвергающей возможность любой уникальности и своеобразия; в форме заказного общественного порицания, пристрастного разноса, или фанатичного шельмования, - любимого пристанища для всякого рода лицемерных судей-моралистов, гонящихся за внешней "репутацией" - Прим. Авт.), именно здесь мы ждем не суда, а очищающего спасения, но вместо этого мы встречаем жестоких, холодных идолов "морали долга", - нигде, в роковые минуты, когда назревают решения, от которых часто зависит вся наша жизнь, не находим мы подлинной помощи, совета, утешения, даже простого слова внимания и ободрения; все мы должны таить в себе, мы ощущаем себя преступниками, над которыми произносит приговор равнодушный судья во имя холодного, не вникающего в нашу душевную нужду юридического закона, уже заранее осужденными судом морали, и знаем: если что-либо из этих тайных драм вскроется, мы будем опозорены, и моральное общественное мнение лишь постарается довести нас до полной гибели, до самоубийства, своим холодным равнодушием или суровым осуждением еще больше усиливая нашу боль; как будто недостаточно здесь внутреннего трагизма, присущих этой области страданий и терзаний, наносящих нам глубокие сердечные раны, которая требует в отношении себя величайшей внимательности, чуткости, проницательности, осторожности и индивидуализации, деликатности, понимающей нашу муку и наш стыд. Мы ищем не морального суда, а просто спасения от духовной гибели. А Господь сказал: "Я пришел не судить, а спасти мир" (Ин. 12:47)" (С.Л. Франк). "...Однако, непреклонная позиция, что кто-то вообще "абсолютно неисправим" и сам по себе заслуживает недоверия, - не может не вызывать возражений. Настаивая, что кто-то является "непреодолимо злым" и "совершенно неспособным" к моральному исправлению, мы зайдем слишком далеко. Мы можем сказать и часто говорим, что поступки "непростительны", желая выразить свое глубокое моральное осуждение этих поступков. Но при этом нельзя забывать, что действительным объектом нашего прощения или непрощения - являются живые л и ч н о с т и людей. Суть же дела в том, что люди могут меняться. И многие действительно меняются, даже виновные в ужасающих злодеяниях меняются. Не принимать во внимание и догматически (безапелляционно) отрицать такую возможность, относиться к некоторым людям как неспособным ни при каких обстоятельствах к моральной перемене, значит, в конечном счете, не признавать их интеллектуальные и моральные возможности. Считать человека, пусть даже жестокого мучителя, абсолютно не подлежащим прощению, - значит ошибочно делать вывод о "непреодолимости зла" в его натуре только на том основании, что совершенные им деяния были особенно жестоки. Рассматривать совершивших преступления как "непреодолимо злых", значит упускать из вида их способность к моральному выбору и моральному изменению, представляющую непременное основание их человеческого достоинства. Человек никогда окончательно не теряет своей человечности, задаваемой божественным образом, по которому и создается каждый человек; следует исходить из убежденности, что люди способны к изменению, вплоть до того, что преступники могут придти к пониманию того зла, которое они совершили и

265

молить о прощении у тех, в отношении кого они совершили зло. Христианство требует от нас воспринимать совершившего злодеяние, пусть даже в наиболее омерзительных его формах, как человека, для которого сохраняется возможность морального изменения, покаяния и исправления. Совершивший злодейство, может быть, погряз во зле, но все равно его не следует воспринимать как "безнравственного" в своей сущности. В свете христианского мировоззрения следует проводить различие между злодеянием - и тем, кто совершил его. Требовать к себе уважения - имеет право каждый, не как преступник, но как человек. Мы непременно должны верить во внутреннее благородство всех людей и даже тех, кто кажется наихудшим среди нас. Нет таких людей, которые абсолютно не достойны прощения. Любой обидчик, раскаивающийся или нет, может быть соответствующим образом прощен любой из жертв, которая пережила свои чувства и ценности так, что она может сохранить свое самоуважение. Полезно помнить о возможности одностороннего прощения, поскольку точка зрения, согласно которой отдельные люди "абсолютно не достойны прощения", может обрекать некоторые жертвы на постоянное бремя непрощения, оставляя их навечно приговоренными к переживанию саморазрушительнобесплодных чувств гнева, злопамятной обиды и мстительности против тех, кто когда-либо в далеком прошлом нанес им серьезный ущерб. И что бы ни совершили эти преступники, они – люди, и как таковые они способны к размышлению, выбору и моральному изменению, покаянию, это ведь людей, моральных деятелей, а не действия, прощают или не прощают, и с этими людьми нам предстоит жить и нам надо решать, готовы ли мы сосуществовать с ними, и если да, то как, и с кем нам предстоит выстраивать и поддерживать отношения, преступник относительно и условно непростителен, если он не подлежит прощению в данных условиях, но при других условиях прощение может быть вполне уместным..." (По словам Т. Гувье). За малейшие нетяжкие проступки и нарушения - ...к а р а т е л ь н ы й, а не исправительный крен в правосудии, как можно изощрённее загубить, не учитывающий ни смягчающие обстоятельства (из-за своей "неопределенности", точнее по нашей лени и неохоте их скрупулезно исследовать и разбирать, они нередко попросту не принимаются во внимание как "маловажные"; подобно слепому обвинению бездомных в пьянстве, воровстве, попрошайничестве - не учитывая предшествующие причины, побуждающие их к этому, их реальные условия существования, их ограниченные возможности поддерживать внешний вид и соблюдать гигиенические нормы), морально-юридический слепой формализм подобных судилищ, не учитывающий ни особенности жизненной ситуации, ни иных нужд безжалостно судимых им людей - лишь бы внешне соблюсти мертвую "букву", голый "принцип", подобно каменной глыбе, подавляющий судьбу ж и в о г о человека, ни явку с повинной или даже факта чистосердечного раскаяния самого преступника, ни согласия его простить со стороны потерпевшего, т. е. отказывая в ш а н с е исправиться (...разумеется, бывают случаи, когда одно насилие по-справедливости может быть отчасти оправдано, дабы не попустить произойти ещё большему несправедливому насилию). Полуголодная жизнь в тяжелейших условиях, засасывающее деморализующе-разлагающее влияние асоциальной среды или риск бездомности приводит к отмиранию прежних культурных навыков нормальной жизни и накладывает разрушительный отпечаток глубоких травм на психике и самооценке человека, угнетая и опуская его, втягивая в те новые гнилые практики, помогающие "выжить" на улице, мешая ему выйти из сложившейся ситуации без посторонней помощи, - это как если кого-то насмешливо и злобно-оскорбительно обозвать "сумасшедшим и безумцем" из тех несчастных, на чьей психике которых оставило болезненный след катастрофичное военное время, лишив всего и оставив ни с чем ("...Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: “рака” (принижающее ругательство, означающее "никчемный" - Прим. Авт.), подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной" (Мф. 5:22) ), - ведь будучи сами попав в точно такую же экстремальную ситуацию, испытав шоковое состояние, претерпев и испив горькой чаши столького же горя как и они, сами можем стать такими же опустившимися, в чем-то неадекватными или даже ещё хуже... У каждого свой в жизни путь, и все мы не безупречны, снисходительнее и терпимее надо относиться к немощам других, и быть строже лишь к себе одному, надо верить и дать шанс человеку проявить свои лучшие добрые качества, никогда не говоря "он безнадежен". Их "недостатки" не дают нам права безнадежно ставить на них "крест", ведь даже собственное несовершенство и греховность - ещё не значат, что мы не должны желать стремиться к исправлению, покаянию, очищению собственной души и т.д., помогая наставлять в

266

этом и других. Всегда остается открытой и доступной возможность встать на честный путь, ибо суровое наказание и возмездие свойственно ожидать нераскаянным, - а всё то доброе и полезное для души, к чьей сфере хотим приобщиться, встречает и одаривает нас лишь безусловной любовью и радостью возвращения, как обретения вновь заблудших, чувствами возникающими в обновленном и преображенном сердце, как бы радушно обнимающими своей животворной теплотой и озаряющими светом заново обретенной цели и нового смысла... Милость и прощение требуются-то как раз - не послушным, а оступившимся! "Не великое дело не судить того или сострадать тому, кто находится в скорби и покоряется тебе. Но велико - не судить того, кто тебе противоречит, не мстить ему по страсти, не соглашаться с осуждающим его и радоваться вместе с предпочтёнными тебе" (Авва Дорофей). "Если милостивый не бывает выше правды (суда мирской справедливости - Прим. Авт.), то он не милостив. Милостивый не только даёт людям милостыню из своего собственного, но и радостью терпит от других неправду и милует их. Милосердие и правосудие в одной душе, это тоже, что человек, который в одном доме поклоняется Богу и идолам. Милосердие противоположно правосудию. Потому как правосудие есть уравнение точной меры, того, что каждому отмерено, чего он достиг при воздаянии, и не допускает отклонения в разные стороны или лицеприятия. А милосердие есть печаль, возбуждаемая милостью, а потому ко всему сострадательно преклоняется. Кто достоин худого с ней обращения, тому не воздаёт злом, а кто достоин доброго воздаяния, того преисполняет с избытком (даже на наш взгляд справедливо наказывая и карая кого-то, мы не должны терять сердобольную жалость вот к этому конкретному человеческому существу, внутренне не осуждая, а слезно с о к р у ш а я с ь о его недостатках, душою плача о чужих грехах как о своих собственных - Прим. Авт.). Как сено и огонь не терпят быть в одном доме, так правосудие и милосердие в одной душе. Как песок не выдерживает равновесия с большим куском золота, так и требования правосудия не выдерживают равновесие с милосердием Божиим. Что такое сердце милующее: от великой и сильной жалости, объемлющей сердце и от великого терпения умиляется сердце его и не может вынести, слышать, видеть ни вреда, ни малой печали, претерпевших тварей; от возгорения сердца при воспоминаниях о них и при воззрениях на них, очи человека источают слёзы. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред - ежечасно со слезами приносим молитву, чтобы сохранились они и были помилованы" (Преп. Исаак Сирин). "...Они не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него; но сострадают ему, скорбят о нем, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают все для того, чтобы спасти его. ...Как мать, имеющая безобразного сына, не только не гнушается им и не отвращается от него, но и украшает его с любовью, и все, что ни делает, делает для его утешения; так и святые всегда покрывают, украшают, помогают, чтобы и согрешающего со временем исправить" (Авва Дорофей). "Бог жалеет о смерти души, которая есть образ Его. Поэтому, кто радуется при сем, а не соболезнует, тот совершенно подобен сатане" (Преп. Ефрем Сирин). "Всякий радующийся гибели души подобен диаволу, не желающему никому спастись" (Свят. Иоанн Златоуст). "Не радуйся падению ближнего, а, напротив, плачь и рыдай, считая его падение как бы своим, потому что нам заповедано – любить ближнего, как себя. Если падет враг твой, не обрадуйся о нем, ниже о соблазнении его возносися, говорит Соломон (Притч. 24). ...Одни только бесы радуются о погибели грешных, ибо и сами совершенно погибли. Человек же должен радоваться о спасении человеческом – да и сам получит спасение и обрящет милость у Бога" (Свят. Димитрий Ростовский; о том, чтобы не осуждать никого другого, но видеть свое зло). "Забыть просто ведь - ещё не значит окончательно п р о с т и т ь (но скорее этим "забыванием обид" мы просто втайне прячем неразрешенную боль причиненную нам, осадок то остается, со временем накапливая в глубине души подобные обиды, что рано или поздно вырвется наружу... - Прим. Авт.). Прощение начинается в момент, когда я еще чувствую рану и могу сказать: Хорошо, я этого человека принимаю, какой он есть, сколько бы он мне боли ни причинил: я его приму, как Христос меня грешного принимает, и я буду нести его, если нужно, либо как пропавшую овцу (если он дается), либо как крест, на котором я должен умереть, чтобы он жил, потому что у креста я смогу сказать: Прости ему, Господи, он не знал, что творит... Потому что жертва всегда получает божественную власть отпустить грехи, простить своего мучителя... Прощение (великодушное прощение не должно смешиваясь подменяться трусливым малодушием в боязни противостать злу на разрушительном его пути, безвольное равнодушное попустительство и потворство выдавая за "снисходительную мягкость" - Прим. Авт.) - начинается в момент, когда человеку, который всей своей тяготой, своей

267

жестокостью, своей безответственностью раздавил нас, мы говорим: Я тебя принимаю. Я тебя принимаю, каков ты есть, я тебя беру на свои плечи, как Христос взял крест. Прощение начинается в момент, когда я принимаю виновного, ничего не требуя, не говоря ему: я тебя отброшу, если ты не переменишься, не спрашивая его: переменился ли ты достаточно, чтобы заслужить мое прощение? Мы можем взять на себя — словно крест, который нес Христос, — тяготу тех, кто раздавил нас, и на этом пути к Голгофе, через наше соучастие в Страстях Христовых, через наше собственное крестоношение, наше прощение получает преображающую силу. В этом — сила возрождения для тех, кто виновен перед нами. Если они живы, их может коснуться благодать, если они умерли, их может покрыть прощение от Бога. Примирение — дело божественное, но и нам оно доступно... На более глубоком уровне прощение означает, что мы способны сказать человеку: "Не будем больше из прошлого делать разрушительное настоящее, давай, я поверю тебе, вложу в тебя мое доверие; если я прощаю тебя, это значит, что в моих глазах ты не погиб, что в моих глазах в тебе есть будущее красоты и правды". ...Если бы мы могли так прощать, то прощали бы крепко и навсегда; мы прощали бы не потому, что надеемся, что человек переменился; а прощали бы для того, чтобы, окутанный поддержкой и укрепленный любовью, он мог бы, с помощью Божией, перемениться. Мы его принимали бы не потому, что он унизился перед нами, а просто потому, что он к нам пришел, проявил это смирение и доверие. И наконец, мы помнили бы, помнили бы с болью душевной, что случилось, чтобы никогда больше этого человека не поставить в то положение, в котором он споткнулся, пал и разбился. ...Прощение заключается не в том, чтобы всё было изглажено, а в том, что мы человеку говорим и от человека ожидаем тех же слов: "Ты еще не свободен от своего прошлого, но я в тебя верю, я верю, как Бог в тебя верит, до последнего дня твоей жизни я буду верить в возможность для тебя стать новой тварью. Прошу и тебя — взгляни на меня! Я перед тобой виноват, и не только перед тобой, — перед сонмом людей я виноват; и я молю всех: братья, сестры, дети, отцы и матери — не теряйте надежды, не теряйте веры в возможность и мне покаяться и начать новую жизнь". ...Мы часто думаем, как простить других, но недостаточно задумываемся о нужде каждого из нас, лично, получить с а м и м прощение от других" (Митр. Антоний Сурожский). Как причинять вред ближнему - есть немалый грех; так и и з м е с т и копить обиду и непрощать раскаявшегося - ещё более тягчайший грех: так будем же прощать л и ч н ы е д о л г и нашим должникам, ибо и все мы сами в неоплатном долгу перед Богом, будем помнить произносимое в молитве: "...прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим" (Мф. 6,12). "Как ты можешь желать, чтобы Бог был кроток и милостив к тебе, когда сам ты остаешься жесток и безжалостен к сорабу?" (Свят. Иоанн Златоуст). ...Так будем же прощая терпеть чужие недостатки, - ибо мы сами живем чьей-то м и л о с т ь ю, ежедневно проявляемой по отношению к нашим собственным грехам со стороны окружающих... Есть на свете удивительные люди: с ними можно разговаривать абсолютно на любые темы, не боясь быть не понятым, в общении с которыми всегда чувствуешь себя уверенно и, что ценно, можешь позволить себе быть таким, каков ты есть; и которые не воспользуются корыстно твоей ранимостью - чтобы нещадно нанести тебе глубокие душевные обиды, но напротив - всячески обласкают, обнимут, утешат, приложат пластырь к твоим слезоточивым сердечным ранам, подставят плечо и помогут выплакаться; ради общения с тобою они всегда готовы уделить часть своего времени, бросят прочие мелочные заботы - лишь бы неотложно пребывать рядом с тобой душевной лаской поддерживая в трудную минуту, на первом месте для таковых первоочередна забота о страждущем человеке; и с которыми можешь себе позволить быть слабым, которые смогут деликатно понять и вежливо принять твою нежно-ранимую хрупкую личность, какая она есть, не только всегда её сильную, но и в минуты её слабости; когда на тебя посмотрят не как на второсортного, а как на достойного человека, равного в правах с ними, способного на многое; и когда не нужно больше стесняться своей ущербности или инаковости, не боясь быть высмеянным или опозоренным, не сделают из тебя без вины виноватого в собственных несчастиях; рядом с ними - ощущаешь уют и безопасность; которым можно довериться и излить свою накопившуюся душевную боль - не боясь оказаться подставленным; с ними не надо постоянно строить оптимистичную мину, они понимают твою усталость и найдут способы тебя по-дружески утешить, ободрить, приласкать, пожалеть, успокоить, нежно укрыть, облегчить, снять груз с души; где нет места фальши и лжи и не нужно более скрывать боль, прятать свой страх, боясь быть непонятым, высмеянным и показать свою слабость, ранимую хрупкость - за

268

которые по закону волчьей стаи добивают; где можно поделиться всем своим дорогим - не боясь что отберут и последнее; где незачем более таить искренние мысли и лукавить - чтоб не заподозрили в чем-то; где наша чистая добрая радость - не вызывает у кого-то темную зависть или циничную усмешку, ибо вид чужого веселия коробит угрюмое и злобное сердце; где не нужно быть похожим на кого-то иного, а не на самого себя, и где не будут сравнивать тебя с кем-то иным, укоряя за то что ты "не такой как все", - где будут уважительно относиться к твоему особому отличию, единственной уникальности, самобытности и несравненнонеповторимому своеобразию; где не потребуется больше от нас угодливо подстраиваться под общий фон, пытаясь убежать от той окружающей действительности возлагающей на нас ответственность за наше робкое трусливо-попустительское молчание, чтоб не выделиться и не быть узнанным из безликой однотипно-серой массы, - боясь из-за постоянного страха репрессий свободно высказать своё непосредственно-личное отношение к происходящему; где не нужно будет насильно-искусственно строить из себя "личину" кого-то чужого и играть навязанную кемто "роль", - а можно всегда оставаться просто-естественно самим собой; и где не нужно извиняться поминутно за поведение своего «нестандартного» и «неудобного» ребенка - будто это их "вина", а общество равнодушных - якобы совсем тут не не причем; и где не надо перед кем-то ничего никому постоянно "доказывать", отчитываться из-за страха вызвать чьё-то раздражение, немилость и гнев, вне зависимости от твоих заслуг и получаемой от тебя выгоды, они тебя всё равно будут любить такими какой ты есть, каким бы ты ни был... - подобно тому, как перед любящим взором - даже убогие ветхие стены лачуги превращаются в белокаменные палаты великолепного дворца, а рваные лохмотья нищего - в роскошный королевский наряд, и в безжизненной пустыне - вырастает цветущий сад, если рядом с нами тот, кого мы от всего сердца любим, ибо перед любящим взором любимый нами в с е г д а будет представать п р е к р а с н ы м и самым наидрагоценнейшим существом на свете для нас - каким бы он ни был, что бы с ним ни случилось, никакие изменения в нём не поколеблют этого изначального нашего настроя замечать всё лучшее, доброе, интересное и прекрасное что в нём есть!..

269

*** ЧАСТЬ 6-АЯ. “ЛИШНИЕ” В ЭТОМ МИРЕ. ЧЕРЕЗ НАШЕ САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ ВЫЖИВЕТ СРЕДИ ЛЮДЕЙ ЛЮБОВЬ. (Глава XIV) Страшнее смерти для брошенных в одиночестве людей — это равнодушие со стороны близких; избавляясь от которых, - мы пытаемся заглушить и избавиться от угрызений совести, изнутри гложущих за наше нежелание им помочь, их навестить ...привыкшие к "стерильному обществу" и к "социальным чисткам", свободному от лицезрения больных, калек и убогих, - брезгливое соседство с которыми вызывает в нас неловкий дискомфорт, - мы отстраняемся от реальности, прячемся от суровой действительности в самообмане, теряем способность сопереживать и сочувствовать чужую боль, но наоборот, скорее стремимся избавиться от необходимости заботиться о ком-то, мы ведь считаем, что лучше закрыть таких от нас подальше в специнтернатах и навсегда забыть про их существование, и никогда не навещать, ведь нам чужда мысль о какой бы то ни было "инклюзивности" и "социальном сопровождении"; ...то, что они "никому не нужны" - это, на самом деле, наша проблема, а не их вина, это мы недружелюбны, озлоблены и замкнуты, исполнены кичливой надменностью над слабым собратом, это вина нашего с вами немилосердия; ...перед подлинно любящим взглядом - "неперспективных" не бывает и всем доступна надежда, ибо их внешняя непривлекательность не подчеркивает их ненужности, а наоборот – подтверждает необходимость именно этому человеку оказать особое внимание, и даже если он сам поставил "крест на себе", но пока он среди нас – нужно быть с ним всегда рядом Все люди равны перед Богом: жизнь здоровых не является как-то более "ценной", по сравнению с неполноценной жизнью какого-либо иного недееспособного инвалида. “Такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, - как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла”. (1 Пет. 2, 13-16). “Кто пропускает случай сделать добро, тот не только лишается плода от добра, которое бы сделал, но и Бога оскорбляет. Бог посылает к нему нуждающегося, и он говорит: "Отойди – после". Это хоть он говорит человеку, но то же, что говорит Богу, пославшему его.” (Преп. Никодим Святогорец) “Лишние люди”, словно чужие на родной земле, может лучше если бы их не было, они сами спились, скололись, повыбрасывались, – чем решать их трудные проблемы, забыться от окружающей боли других в достижении своего успеха и карьеры? А тем, кто пока не разобрался с этими вопросами, – стоит просто не причинять зла тому, чей личный путь отличается от вашего, “неисправимых” проще вычеркнуть из нашей жизни, но попытка помочь им никогда лишней не бывает. Будучи неидеальными можем ли сами найти путь к идеалу, хотя сердцем и чувствуем что он где-то есть? Если сами не в силах помочь решить все их проблемы, имеем ли мы право только их осуждать? Говорят, что в сегодняшнем агрессивном мире быть добрым к людям – нелегко, почти невозможно и бессмысленно, но ведь всегда находились даже в самые лютые времена те, кто своей жизнью наглядно показали торжество высшей правды всепрощенья и доброты над окружающим злом, вдохновив и остальных следовать этим путем той явленной ими любви, которую надо вечно помнить и подвига их никогда не забывать. Кроме жестокости окружающего мира, есть ещё и мир иной, сокрытый в душах всех умеющих любить, уставших всего бояться, научившись доверять, – и передаваемый через сострадание и заботу всем нам, согревая опустевшие сердца. “Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится” (1 Кор. 13:8 ). Все написанные слова с течением времени забудутся, лишь труды соделанные по ним, реальным историческим примером, способны спасти ещё не одну жизнь в будущем, запомниться и воспомянуться добром. Желание насильно “освободить” общество от лицезрения подобных людей не вписывающихся в наши понятия и рамки – для самоуспокоения совести, чтобы избавиться от неловкости за отсутствие сострадательности к ним, или прикрываться ссылкой на каких-то мировых злодеев,

270

по сравнению с которыми собственные недостатки выглядят мельче. Отгородив глухой непробиваемой стеной невежества "здоровых" от "ненормальных" (в плане несоответствия общепринятым стандартам), сами став духовно внутренне одинокими средь повседневной суеты, ибо где нет любви, там все одиноки, даже если бы и находились в тесноте и шумном многолюдстве, озлобляясь и огрызаясь друг на друга. Упустив момент позаботиться о ком-то, оставив кого-то в одиночестве и отчаяньи, - тем самым перекрыли себе возможность проявить заботу друг о друге, о каждом члене общества, сэкономили на милосердии, всячески избегая терпеливой заботы, особенно о вверенных вам на попечение и зависимых от вас, не умея преодолевать брезгливость стали нетерпимыми меж собою. Даже когда они будучи бездомными мирно дремлют под нашими ногами у забора на травке, радуются теплу изредка выглянувшего солнышка, никого не трогают и отчаянно хотят жить, выкарабкаться, вырваться из этого болота, а в это время кто-то из нас, проходящих мимо, бросая презрительный взгляд исполненный гадливости, как будто он чем-то скверным вымазан, на него с лютой ненавистью смотрит и желает ему смерти. Все рядом живем, а сколько тех, кто хочет сказать друг другу ненавистное: «Чтоб ты сдох!» Почему? А он другой! Он мешает мне «свободно» украсть, «свободно» развратничать, «свободно» уничтожать других! Мы мечтаем, всех кто нам несимпатичен - растоптать, лишить самого права на жизнь, лишить его семью средств к существованию, пусть все они "подохнут" - лишь мы любимые останемся, чтоб не мешали нам наслаждаться жизнью в угоду самим себе, нам брезгливо дышать с ними одним воздухом, мы завистливо претендуем захватнически занять их место под солнцем, а самих сжить со свету, нам тесно жить на одной земле! В итоге: "слабые" - вымрут, "хищники" - меж собой насмерть перегрызутся. Слишком много тех, кто хочет, чтобы "кто-то сдох", а в печальном итоге - "все сдохнут, никто не останется"!.. Имеющие плодом неуемной гордыни, не делящейся ни с кем общедоступными благами, - подсознательную н е п е р е н о с и м о с т ь других, как ревность к потенциальным "соперникам" за место под солнцем; гордящиеся своим высоким социальным статусом, как "самоценным", дающим больше доступных привилегий, преимуществ, обширные горизонты возможностей и прав, заботящиеся о неоправданном увеличении собственных преференций, при одновременном уклонении от каких-либо обязанностей перед социумом, - но преступно забывшие про сопутствующие неписаные обязанности и возложенную ответственность перед обществом; лишенных понятия чести и совести, позволяющих себе безнаказанно издеваться над теми, кто ниже их рангом положения; желающих "освободиться" от лицезрения всех "неудобных", "проблемных", "неугодных" планам беспрепятственно отдаться жизни в своё удовольствие, зависимые от этой своей навязчивоненасытимой страсти, и не успокоятся, пока не утолят её, - для которой "других" как бы не существует, вне круга узких эгоистичных интересов, направленных на утоление прихотей и страстей лишь собственного "я" (здесь, требуется различать эгоистичное "я" индивидуума от подлинно-независимого "Я" - как конститутивного элемента личности, её жизненного центра), субъективно принимаемого по важности за "центр мирозданья"; рассматривающих всех прочих людей лишь как инструментальные "средства" для достижения собственного эгоцентричного "счастья". В итоге захватившая нас высокомерная гордыня, равно как и напыщенно-раздутая личная самоуверенно-беспринципная "независимость" (как форма себялюбия, когда частные интересы резко контрастируют и агрессивно вытесняют интересы и нужды прочих, как бы игнорируя и не замечая потребности последних, в крайности приводящая к внутреннему одиночеству и депрессии самоотчужденности), - противопоставляет саму себя в пренебрежении всему окружающему миру. С высоты которой проблема чьей-то беспризорности (и прочих бед) кажется такой далекой и неважной, ведь некогда об этом толком думать и скрупулезно вникать в отдельные судьбы, на это нужно время, чтобы на минуту отвлечься от погрязания в суете и собственной наживе, искреннее желание и просто человечность, - проще закрыть глаза и перешагнуть через совесть, совершив грех, избавиться любым путем от "мешающихся под ногами", не заморачиваясь вопросами этики, не придавать особого значения, будто и нет проблемы: вместо того, чтобы протянуть им руку помощи, наоборот, толкают ногой в пропасть, лишь бы с глаз долой, не видеть и не слышать, считая что от этого будет сразу все у нас "хорошо и замечательно", несклоняемые и глухие к безутешному рыданию, скорбным стонам и воздыханиям плачущих несчастных, ведь до чужой трагедии им мало дела, забывшие про о т в е т с т в е н н о с т ь, про моральные неписаные обязательства... Но только - н е б ы т ь долгому

271

счастью и благоденствию, безграничному обогащению, основанному на беспечном равнодушии к горю и слезам невинно обделенных нами нищих, когда их дети сотнями тысяч на чердаках гибнут и гниют заживо... Вскользь и походя, неохотно заговаривают о теме благотворительности, отделываясь парой-тройкой выдавленных, скупых, привычных, приевшихся фраз, чтобы поскорее от этого колющего, мешающего, стесняющего морального ответа отвертеться, выкрутиться, уйти и отвлечься, проскочить и пропустить эту малозначимую деталь в своей жизни, не тревожить напрасно заглушенной совести напоминанием о том чего могли бы хорошего сделать людям, но пожадничали и не сделали... Все их "разговоры о гуманности" - подобны лишь вынужденному расшаркиванию ножкой в некоем "реверансе", ради некоего ритуального успокоения "общественного мнения", "мирового сообщества", расплываясь в натянутой слащаво-приторной улыбке "на публику" с лукаво-хитрым огоньком в глазах, и в основном, ради острастки, для отмазки, - продолжая между делом за спиной по-прежнему гнуть свою линию на практике реальной действительности лицемерно творить свои гнусные беззакония... Подобное равнодушие и ложный стыд к нравственным вещам, ограниченное понимание их актуального значения для нашей жизни, как "малозначащим", "отжившим морализаторством" и проч., живущие по принципу низменной утилитарной морали, источнику насаждаемого равнодушия, культу вседозволенности одних в ущерб остальным, экономически и социально выброшенным на обочину, и подтачивания нравственных корней, скрепляющих основ общества, разрушая его изнутри, раздирая на части, - чья несерьезная б е с п е ч н о с т ь и безответственность приведет к с е р ь е з н ы м для них плачевным результатам, за которые им придется давать с т р о г и й о т ч е т. Мы хотим жить в с т е р и л ь н о м мире, причем жить только в свое удовольствие, вид инвалидов - коробит и нарушает наш безмятежный покой, нудно тревожит опьяненную совесть в утехах, мешает нам спокойно наслаждаться беззаботным весельем, у нас цель - сделать "рай на земле", чтобы в округе не было ни одного инвалида, или старика, например, потому что это портит нам настроение, без лицезрения нищих, калек и убогих, в счастливом обществе инвалидов быть не может - на виду; мы самовлюбленно-эгоистично замкнуты в своем уютном "мирке", и нам нет дела до чужого горя. Мы в мещански-обыденной жизни привыкли ко увеселительному времяпрепровождению среди шумной компании знакомых и друзей, сопровождаемому энергичной музыкой и раскрепощающей пьянкой, в любое время дня и ночи мы можем улучить минутку поразвлечься, предаться беззаботному веселью, и думаем что такая разгульная жизнь у нас будет продолжаться вечно... - напрочь выкинув из головы и не заморачиваясь о беспросветно-безрадостном существовании людей-инвалидов. Мы не желаем выйти из привычных стандартов и стереотипов; не желаем признавать, что естественные права на достойную жизнь и полноценное развитие принадлежат не только "избранным", но и в с е м остальным людям (т. е. применяем селективно-избирательный подход: в этом мире часто благополучие одного богатого доставляется страданиями другого бедного, так и счастье и жизнь какого-то "желанного ребенка" - достигается убийством в аборте другого невинного и беззащитного нежеланного младенчика, как бы жертвой закланного на алтаре ради чьей-то "успешности"). Если кого-то и "любим", то в ы б о р о ч н о, исключая из этой сферы и презирая чем-то ущербных и ограниченных людей, которых мы считаем "ниже своего достоинства", проще когда они в клетке, за решеткой, изолированы от нас, привязаны и не смотрят в нашу сторону, это все равно что "любить" раба, когда он мертвый, или когда он в наручниках и с кляпом во рту (чтоб не убежал и не посмел открыто высказать всю правду что он думает про нас), не задумываясь о том, что это живые души, особенно когда в обществе отношение друг ко другу - развлекательно-потребительское, они имеют цену пока представляют для нас какой-то сиюминутный хищнический интерес. Мы боимся через человеколюбивое сострадание р а з д е л и т ь чужую беду, взять часть чужих забот на свои плечи, желаем обособленной и независимой жизни, обходя стороной любые проявления несчастья ближнего (как нас "не касающегося", способного заразить своим мрачным негативом), ведь проще изолировать, чтоб не отвлекал лишний раз своими надоедливыми проблемами. Стремление, наравне с "уголовными преступниками", таких людей (имеющих либо физические пороки, отклонения, инвалидность, либо сложившимися обстоятельствами выброшенных "за борт") изолировать за железной дверью и запереть на засов, изгнать, оградиться от лицезрения их бед обществом сытых и довольных: пусть лучше у м и р а ю т с горьким чувством всеми преданные и забытые, в страхе,

272

одиночестве и боли, без перспектив и надежд на что-то иное лучшее, наглухо закрытые от глаз большинства, обойденные его вниманием, не желающего видеть их нужды и слышать жалобы их стенаний из-за подобного равнодушия, - чем своим существованием напомнят нам, погрязшим в суете страстей и соперничестве, взывая к забытой, прожженной бесстыдством совести, что помимо жизни в своё удовольствие, есть ещё нужды ближних рядом живущих людей... Это - жертвы социальной с е г р е г а ц и и (принудительной отчужденности и изоляции от остальных - в особых закрытых учреждениях, специнтернатах и т.п.), с т и г м а т и з а ц и и (ярлыков ложных предубеждений, клейма отрицательных стереотипов, шаблонных клишепредставлений) и в и к т и м и з а ц и и (гонений, грубого осмеяния, насилия со стороны невежественного общества). Они - словно воплощенные "Ангелы в клетке", рожденные "не такими как все", и невинно обреченные всю свою короткую жизнь провести за закрытыми дверьми специнтернатов, окружающее общество брезгливо называет их "дефективными" - не замечая собственного морального дефекта душевно-черствого равнодушия! Они - "невидимые люди", скрытые от глаз б о л ь ш и н с т в а за суетою повседневных дел и забот, в которых мы часто преувеличиваем "важность" и "неотложность" многих суетных, ненужных, но дорогостоящих дел и затей, впоследствии оказывающихся бесцельным прожиганием вложенных средств ради утоления тщеславия и эгоистичной жажды удовольствий, - чье зачастую бесцельно потраченное время, вместо которых, могли бы посвятить помощи обездоленным; бесцельновпустую суетящегося подобно вечерним стаям мошкары-однодневок, вечно куда-то спешащего, нетерпеливо торопящегося, поэтому во всем непостоянного и поверхностного, без самоуглубления в себя и без размышления над самими собой, - не замечающего их проблем, глухого к их отчаянному воплю; имея все в о з м о ж н о с т и, средства или влиятельноадминистративный ресурс, не откликнуться на чью-то беду - значит п р е д а т ь. Вот наглядный, вопиющий в своей абсурдности и мерзостном цинизме, пример такому негативному и нечуткому подходу: это система заочных похорон детей-сирот, насколько бесправны дети-сироты, особенно дети с утрированными психиатрическими "безнадежными диагнозами", - а уж если зловредный ярлык приклеился, это навсегда, никогда не отмоешься, - поставленными часто второпях или "на всякий случай", безжалостно-неотменимый приговор выносимый ребенку, которого видели впервые в жизни, с которым даже толком не общались, окончательный и пересмотру, оспариванию, обсуждению, обжалованию не подлежащий, без ответственности и неподконтрольные за свой вердикт. Игнорирование просьб, злонамеренное пренебрежение ("...их проблемы нас не волнуют"), неоказание и отказ в помощи таким, показное равнодушие, нагнетание предвзято-дезинформированного отношения и травли, необеспечение нормальных условий реабилитации какой-либо социальной группы, - одна из форм её п р и т е с н е н и я. "Богатые и сытые, равнодушно взирающие на голодных и нищих, и не помогающие им, равны у б и й ц а м" (Свят. Иоанн Златоуст). "Что заколающий на жертву сына пред отцем его, то приносящий жертву из имения бедных. Хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца. Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы" (Сир. 34:20-22). "Не только проливая кровь человека, лишая его или ее телесной жизни, мы становимся убийцами. Как часто люди были преданы и этим предательством убиты в самой сердцевине своего существа!? Как часто сплетня, злостная или беспечная, ранила человека и разрушила все взаимоотношения вокруг!? А часто ли мы вспоминаем о людях, которые умирают от голода, которые бездомны, которые окружены ненавистью, пожеланием, чтобы их не было?! Не часто ли, если мы только внимательны, мы встречались с людьми, которые хотели бы, чтобы того или другого человека не было? О, мы не думаем об убийстве, но как мы надеемся, что кто-то может изъять этого человека из нашей жизни, из нашего окружения, чтобы забыть о нем, и он для нас перестал бы существовать. Это — путь Каина: он хотел убрать Авеля, который был его осуждением, обвинением против него" (Митр. Антоний Сурожский), - когда их бытие как безмолвный у п р е к нашему равнодушию, излишествам в роскоши и богатствах, не желая делиться общим благом ни с кем, привыкшие осуждать и обвинять, но заглушившие в себе способность прощать... "Поднимаются повсюду ропот и гонение не против злодеев, но против несчастных. Иной живет вместе с убийцею, с прелюбодеем делит не только жилище, но и трапезу, святотатца принимает к себе в сожители, с недоброжелателями своими ведет дружбу; а от страдальцев, ничем его не огорчивших, отвращается, как от преступников. Так пороку отдается преимущество пред болезнию!

273

Бесчеловечие мы уважаем, как дело благородное, а сострадание презираем, как нечто постыдное" (Свят. Григорий Богослов). Может, как выход, просто несколько лет подождать, потерпеть, пока вымрут все те, кому не повезло, кто не смог вписаться в современные условия выживания? Но места прежних занимают всё новые и новые, пока в конечном счете, там средь них ни окажемся и мы сами... Мы же, со своей стороны, привыкли видеть в своём окружении лишь сытых, здоровых и самодовольных, а о тех, кто из-за инвалидности не в состоянии выходить на улицу, заключен в специнтернатах, пожизненно прикован к койке, престарел, инвалид, сирота - не хотим ничего слышать, будто их вообще нет, предательски забыть о существовании чужого горя и несчастий, вытолкнуть, исключить из круга общения людей, своим видом напоминающих нам об этом, тем самым пытаясь отгородиться от всего так или иначе напоминающего нам о страдании, которое может внезапно настигнуть и нас самих в жизни, т. е. только тогда мы "счастливы" — когда любыми подчас циничными способами избавлены от лицезрения вида чужой беды. От них нельзя просто так без попрания совести, без последствий жгучего чувства терзаний вины за содеянное - избавиться, куда-то навсегда убрать с глаз долой, спрятать как нечто "постыдное", заставляющее нас задуматься о собственной черствости и бессердечии, снять с общества ответственность заботиться о таковых... В самом обществе, где мерилом ценностей являются деньги, достаток, процветают недобросовестные способы наживы, подход к человеку тоже может быть только утилитарным: как его эффективней, прибыльней поиспользовать. Человек перестает восприниматься "ценностью", с сопутствующими этическими обязательствами по отношению к нему, восприятием качеств его личности во всей целостности, своеобразии и уникальной красоте, а не "сумме" отдельных выгод; раз он больше не имеет "экономической ценности, пользы", то лишается права на достойное существование. Нередко мы "ценим" людей пока они здоровы, приносят нам пользу и нам выгодно их использовать, - а когда заболеют и станут абсолютно беспомощными, сами теперь требующими от нас заботы, ухода и попечения о себе, тогда они перестают нас интересовать, быть нам полезными, мы выбрасываем их вон, хотим избавиться от них как от какой-то помехи, раздражающей нас уже самим фактом своего существования. Они словно никчемная "железка", которую спишут с чеканно-жесткой неумолимой формулировкой "восстановлению не подлежит"... Часто слышим стандартно-хамское: "Теперь ты нам т а к и м не нужен; ты для нас и раньше никакого значения никогда не имел, значимо было только то, чем мы могли от тебя поживиться". Их беды, вместо призыва к сочувствию и заботе, превратив в "повод" для издевательств, оскорблений и глумления, ставя их несчастья им в "вину" и "позор" ("...сами во всем виноваты!", "...не волнуют чьи-то проблемы, пусть сами выживают как могут, как обходились раньше, так и обойдутся!"), считая их жизнь экономически "невыгодной", а помогать таким "нерентабельно" для нас, - как бы в будущем, ныне выстраиваемая нашим попустительством подобная жестокая система бесчеловечных отношений, не обернулась бы п р о т и в н а с с а м и х, когда сами окажемся для неё "ненужными и лишними". Страх убивает любовь, достаточно запугать человека грядущими трудностями по заботе, к примеру, о собственном ребенке-инвалиде - и он тотчас же побежит сдавать его отказником в детдом, и многим родителям таких детей просто очень страшно пытаться выжить в нашем равнодушно-жестоком социуме, где детям и вообще людям с ограниченными возможностями живётся очень и очень непросто, наша действительность не приспособлена для них совсем, ведь даже здоровые люди в таких условиях быстро становятся измотанными больными с потрепанными нервами, а что и говорить про от рождения требующих постоянного о себе ухода! Часто, встречаясь с потребностью любить таких обреченных инвалидов, мы устало и надменно говорим: "такая ноша нам не по зубам, мы достойны лучшей жизни - чем возиться с этими убогими калеками!"; мы малодушно испытываем страдание от их присутствия в нашей успешной жизни, от потребности постоянно заботиться и ухаживать за ними слабыми и больными, напоминающими нам о том, что и с нами может случиться подобное же несчастье, просто мы трусливы и, вероятно, сами слабы, потому что такие нуждающиеся просто требуют от нас чуть больше нашего внимания, сострадания и терпения... "За этого ребенка бесполезно бороться, заведите нового" - эта изначальная оценка дается ребенку после того, как персонал роддома произвел различные медицинские и психологические проверочные оценки, в том числе оценку самих родителей/семьи. Дети, которых переводят в дом ребенка, уже обычно помечены диагнозом "отставание в развитии", однако даже при наилучшем стечении обстоятельств дети,

274

являющиеся совершенно н о р м а л ь н ы м и, имеют признаки "отставания в развитии" после длительного времени коллективного проживания и отсутствии индивидуального подхода, где опасно большое количество этих детей становится жертвами диагноза "умственная отсталость", который в дальнейшем оправдывает и обеспечивает сам себя... Например, те дети, которые передаются в систему народного образования, считаются "обучаемыми" - они либо "нормальные", либо "дебилы", а те, которые попадают в ведение социального ведомства, характеризуются как "имбицилы" или "идиоты" (которым официально отказано в надежде). Они считаются "необучаемыми" и на этом, их судьба предрешена: этот диагноз-штамп, выставляемый ребенку в самом раннем младенческом возрасте, называется "точкой необратимости" и следует за ребенком позором всю оставшуюся жизнь, - для ребенка он может стать катастрофой (но кого волнуют интересы самого ребенка, соответствующие его внутренним потребностям?); сама по себе процедура является высшим выражением механического подхода к человеку, та категория, в которую человека зачислили в младенческом возрасте "окончательная" и никакому обжалованию не подлежащая, и никакое чудесное превращение на свете уже не способно изменить этот факт, качества индивида воспринимаются как некая данность, некие интрапсихические постоянные, не находящиеся ни в каком динамическом взаимодействии с миром, окружающим ребенка, полностью отсутствует понимание того, что уровень развития ребенка определяется не только его функциональными нарушениями, но и той убогой и травматичной обстановкой, в которой он находился в первые годы своей жизни в доме ребенка. При диагностической оценке полностью отсутствует также указание на позитивные возможности ребенка, которые могут развиться, если создать ему коммуникативные условия, то есть дать возможность во взаимодействии с другими и через самоидентификацию с эмоционально значимыми объектами развить свой интеллектуальный и эмоциональный потенциал. В эту стройную систему отрицания всего положительного в психическом развитии ребенка - я имею в виду диагностический подход - входит отсутствие понимания того, что родители во многих случаях могли бы стать для ребенка важным жизненным ресурсом. Родителей воспринимают с презрением или обвиняют - они виноваты в дефектах ребенка и не в состоянии позаботиться о своем отпрыске. Независимо от наличия или отсутствия достаточных для того оснований, родители также нередко воспринимаются, как существа дефектные, морально неполноценные. Замкнутый круг неверия и позора повторяется до бесконечности, родители по большей части признают социальное осуждение, обращенное против них, и стыдятся своего ребенка. В конечном итоге сам ребенок оказывается проигравшим во всей этой игре социального обвинения - всякая мера, удаляющая ребенка "с глаз долой", приобретает обоснованность, даже если она носит катастрофический характер для самого ребенка. Успехи ребенка считаются не успехами, а неудачами, поскольку объектом для сравнения является нормальный ребенок, а не сам ребенок-инвалид. Человек становится человеком только через взаимодействие, человек остается человеком только во взаимодействии с другими людьми. В итоге, мы получаем: ущерб для самих детей и также ущерб для самих родителей, которые чувствуют себя неполноценными родителями. (Составлено на основе доклада Бенгт Бёрьессон, "Институт Раннего Вмешательства") Когда мы в негативном смысле говорим про кого-то: "нестандартный ребенок", "он не такой как все" - под словом "все", подразумеваем его несоответствие нашим собственным субъективнопредвзятым и обобщенно-узким личным представлениям о некоем отвлеченно-усредненном готовом "стандарте", которому он должен был бы соответствовать и каким обязан якобы быть "идеальный человек", - не надо шаблонно сравнивать одного с другим, надо сравнивать его достижения с его возможностями, каждый должен реализовывать потенциал самого себя, а не другого. Вот только кто дал нам "право", кто из нас хоть раз попытался понять что в душе у этих людей, какая в них жажда жизни, как они восхищаются радостью каждого хоть мало-мальски удачного дня, как светятся счастьем их глаза, как они тонко отзывчивы при любом оказанном для них внимании и проявленной к ним заботе, и как чисты их души не в пример многих живущих полноценной жизнью... - они всем нам п р о в е р к а на душевную вшивость, на безжалостность, на окаменевшее сердце, на элементарную цивилизованность и гуманность, если мы даже своих родных рожденными больными детей не любим какими бы они ни были, если мы их предаем оставляя наедине с их болезнью, легко навсегда расстаемся - безразлично бросаем их в интернатах, забывая про них там, то разве можем мы сами приносить реальную пользу

275

обществу, малодушно бросая на произвол судьбы пропадать самых слабых и беззащитных детей, найдем ли в самих себе силы решать насущные проблемы целого государства и Отечества, разве можно теперь на нас самих положиться в деле ответственности перед будущим своей страны, разве можно на нас самих, будучи такими трусливыми и малодушными, опереться в трудную минуту? Ибо, подобным образом, предавая "малых сих" - тем самым мы предаем свою Родину!.. "Зачем общаться с этими даунами?" - гордость нам не позволяет, и мы гоним их прочь, не желаем с ними знаться, делая вид что они для нас словно "пустое место", да к тому же, это так непрестижно, немодно и унизительно - снисходить до их уровня и общаться с теми, кто по социальной лестнице кастой ниже тебя! Но на самом деле, вызывают брезгливость и отвращение вовсе не сами неудавшиеся бедные люди, а - само то мерзко-циничное отношение "успешного" общества к ним. Но не гуманнее ли - начать с а м о м у о б щ е с т в у м е н я т ь с я, прежде чем неумолимо приговаривать и осуждать отбракованных как "ненужных" или "лишних"? И если жизнь неполноценного в нашем жестоком мире сплошное мучение - так приложите все свои собственные усилия, чтобы доказать обратное! "Кому он такой нужен?" - а кому мы вообще нужны, кому нужно такое цинично-немилосердное общество, где все желают друг другу зла, безжалостны, аморальны, бесчеловечны, нечутки к чужой беде, неотзывчивы, недружелюбны, эгоистичны, разобщены, отчуждены друг от друга, хотят как бы поскорее отделаться от заботы о ком-то, пусть кто-то другой а не мы возится с ними подальше от глаз людских, где в страждущем ближнем мы видим лишь надоедливую "обузу", и то, что они испытывают трудности в социализации - это прежде всего н а ш а в и н а, а не их! Скорее, здесь диагноз "умственно отсталый", "неперспективный" нужно поставить не малолетним сиротам-пациентам, а - самому равнодушному к ним о б щ е с т в у, у которого не может быть достойного будущего без уважения к "малым сим", - не умеющему их адекватно понять и полюбить, хотя и обладающего многими возможностями, считая что проще изолировать, без учета их интересов развития и социальной адаптации. "Дауны" - это как раз мы с а м и: мы своё несовершенство проецируем на других, осуждаем других вместо того чтобы осудить себя, они "ненормальные" лишь в нашем собственном сознании субъективно сравнивающем нас с ними, не хотящем признавать их права свободно быть такими какими они есть, и порой кажется, что от природы "неразумные" - гораздо мудрее и чище тех, кто кичится своим "интеллектом", если мы не понимаем что смеяться над больными грешно, если мы по нашему собственному скудоумию разучились став неспособными на дела добра и сострадания, в нас неразвито чувство сопереживания и наш ум ни разу не посетила мысль о потребности проявить заботу о ком-то, если наш разум засорен мыслями о деньгах и наша душа морально уродлива и бедна - мы в плену у примитивных инстинктов эгоизма, для нас важнее соблазнительная "цель", нежели остановиться и помочь оступившемуся рядом ближнему, мы по-дикарски тупы, грубы и хамоваты, и наш узкий кругозор ограничен интересами исключительно в получении удовольствий любой ценой, не замечая чужих бед. Приведем пример, кто более "разумен" - мы или они: "Придумал кто-то устроить спортивные соревнования среди даунов: только не могут привить им дух соревновательности, не могут научить их идти к цели по головам друг друга. Собрали человек десять и разъясняют им: - Вы должны бежать по дорожкам стадиона и стараться прибежать к финишу как можно быстрее. Тот, кто прибежит первым, то и герой, тот и молодец, и в награду получит «большую шоколадку». Побежали даунята друг за дружкой, а один возьми да и упади, хорошо так упал, разбил коленку и заплакал. Тем остальным бы радоваться, одним конкурентом меньше. А значит и «шоколада» больше. Так ведь нет же, вот что значит неразумные они существа. Остановились, повернулись и пошли к упавшему. Подняли его на руки и понесли к финишу все вместе, вот такие они, дурачки" (Свящ. Александр Дьяченко). ...Не замечающие хамскую низость сих безбожно-богопротивных высказываний, отрицающих Божеское попечение о каждой малой человеческой судьбе; и которым протягивать руку упавшему и более слабому слишком низко, лень и неохота, зазорно, западло и брезгливо для самомнения сильных и успешных, считающих лишь свой образ жизни стопроцентно правильным и удавшимся; мы считаем их жизнь якобы "бессмысленной" (для нас), "пустой" (непонятной для нашего узкого ума), "бесполезной" (с точки зрения утилитарной выгоды) и "никчемной" (так как нельзя с них извлечь какой-либо прибыли), "они ведь все равно умрут" (а мы будто бы будем жить вечно?), "на всех не напасешься" (ведь нам самим не достанется!), "хочется помогать со стопроцентной гарантией" (а можем ли мы сами себе стопроцентно

276

гарантировать счастливое завтра?). И пусть так говорящие, на языке социал-дарвинизма, публично выкрикивающие такие людоедские призывы, - лучше оглянутся на с а м и х с е б я и приложат и обратят эти же свои слова и к самим себе, если хотим кого-то разгромно осудить первыми начнем с самих себя, тогда окажется во многом общественно-полезнее изолировать и в чем-то ограничить с а м и х распространителей и носителей подобных лицемерных взглядов, сеющих социальную рознь, культивирующих разобщающе-враждебный настрой к беззащитной социальной группе, служащих толчком и катализатором конфликтов, нередко и причиной бед тех, против кого они направлены; наказывать нужно как раз именно тех, кто в н е д р и л (распространяет) в нашу жизнь эту варварскую, преступную психологию, разлагающую души. Призывающую "закрыть глаза" на вопиющую несправедливость, отвернуться от наличествующих нужд, не обращать внимания на социальный кризис и неустроенность, не видеть растущую проблему, отгородиться от них в повседневной жизни, мнимо самоуспокоить совесть и самоубедить себя в своей безупречной самоправедности, забыться в собственном сытом благополучии, не замечая вокруг тех пребывающих в вечной нищете, и что все нищие якобы сами во всем виноваты как "тунеядцы" и "обманщики", - лишь бы оправдать своё окаменело-бесчувственное равнодушие и черствость. А лучше, с а м и х этих невоспитанных хамов, привыкших нагло высмеивать чужие недостатки, - изолировать и изгнать с позором от культурного общества, порицая их собственное моральное уродство, бесстыдство и ничтожество; сегодня они легкомысленно смеются над бедами несчастных - но как бы завтра им самим не заплакать, впав в подобную же беду, когда превратная судьба посмеется над ними самими; и гораздо приятнее общаться с "даунами" - нежели пребывать в развращенной компании подобных надменных выскочек, которые с высоты своего временного благополучия презирают всех прочих! "Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство, прикрывающее страсти притворной личиной добродетели, неспособное, как неспособен сатана, к признанию себя грешником" (Свят. Игнатий Брянчанинов); "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас" (1 Ин. 1:8); "Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы" (Екк. 7:20); "Кто может сказать: я очистил мое сердце, я чист от греха моего?" (Притч. 20:9). Взглянем на своё поведение "их глазами", с их стороны точки зрения, испытаем и прочувствуем на своей шкуре каково быть самим всеми гонимым и отверженным, от всех слышать поносяще-обесчещивающую клевету злоречия в свой адрес, получая пинки и зуботычины, а вместо милостыни - плевок в протянутую руку. Не нужно всех мерить по себе, все люди разные и относятся ко всему по-разному, - вас еще просто судьба не била "мордой об асфальт", тяжелая непредвиденная болезнь способна размазать тоньше "штукатурки" и сделать человека бесполезной "игрушкой", она отнимает всё прошлое и будущее, семью, любовь, разум, честь и достоинство. Считать других "...уродами" обнажает нашу собственную моральную уродливость, т. е. они может и вправду имеют следствием тяжелой болезни телесно какие-то недостатки или уродства - зато мы душевноморально уродливы, что гораздо хуже первого (ибо первое - часто врожденное, а второе приобретаемое, воспитываемое и самими в себе культивируемое); "...они - противны и не достойны жизни!" - зложелательство делает н а с с а м и х достойными того же, чего мы желаем другим; пристрастно-предвзятое негативное предрасположение заключено уже в самом подозрении кого-то в "злых умыслах", когда мы с а м и здесь и сейчас на данный момент делаем то же, в чем ещё пока смутно подозреваем других. По отношению к этим людям, подобно лакмусовой бумажке, - определяется наша нравственность, состояние души (как, впрочем, во время любого горя, испытывающего нас; только в скорбях познается неоценимая важность доверия и любви, и всё уродство предательства и неверности); одни их презирают, гонят, ненавидят, иные же - самоотверженно позаботятся о них. "Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя" (Иов. 15:6); "Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься" (Мф. 12:37); "Итак, неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же" (Рим. 2:1). Обычно, те кого мы прежде осуждали, на кого держали зло, обиду, месть, - через некоторое время каются и исправляются; а мы, сами осуждающие,- можем совершить что-то, за что так же будем осуждены другими... "Борьбу против зла, заложенного в человеке, мы ведем не с помощью суда над другими, а с помощью собственного суда над собой" (Альберт Швейцер). Как было написано над вратами концлагеря: "каждому - своё!" - почему бы это утверждение, превратно-вульгарно перетолковав, не применить по отношению к слабейшим, кто же нам

277

воспрепятствует столь дерзко узурпировать место Судьи и Вершителя чужих судеб, неумолимо приговаривая всё слабое и больное к уничтожению, взваливая самочинно на себя ту великую, ответственную и священную роль, на которую нам никто божественного права не давал, за других решая и самочинно осуждая, приговаривая кому жить, а кому умереть, - будучи самими подобными им грешными смертными людьми. Ибо нет у нас благоговейного отношения к ценности чужой жизни - раз мы так легко, безответственно, не беспокоясь о совести и не моргнув глазом с безразлично-непроницаемой маской лица, хладнокровно-равнодушно скороспешно приговариваем кого-то на смертную казнь (например, практикуя конвейерномассовые расстрелы без должного времени на суд, следствие, дознание, экспертизу, разбор дела и т.п.), - сами будучи не в силах возвратить невинно отнятую жизнь обратно! Не нам брать на себя абсолютное решение чужих судеб за Бога, отказывать им в последнем шансе исправления, нет "безнадежных людей" - есть безнадежное общество, которое обрекло само себя в лице вот этих своих больных оступившихся со-членов, предательски равнодушно отказав им в с в о е в р е м е н н о й поддержке. Может быть, проблема "бессмысленности в жизни" как раз у тех, кто ставя подобные предыдущим вопросы спекулирует на интуитивно-искреннем естественном желании людей альтруистично помогать друг другу, - и отвечать на Страшном Суде придется именно им?!. Согласитесь, во все времена, словно "притча во языцех" или как досадная "кость в горле", остро вставала пред обществом проблема прозрачности в социальной сфере, преодоления особой закрытости и отчужденной изолированности домов-интернатов: сродни боязни заглянуть в запылившийся чулан, вынести сор из избы; престарелые больные сильнее страдают от причин, не связанных непосредственно с самой болезнью, - а от отсутствия должного ухода за ними, порой содержатся в ужасных условиях и нередко умирают не столько от старости, сколько от плохого ухода и свирепствовавших из-за этого заразных болезней; где одна нянька - на тысячу больных, да и то находящаяся в вечном отпуске; там их никто не лечит - это нерентабельно, ибо тратить деньги на заранее "обреченных" - неэффективно; словно специально, чтобы они поскорее отмучавшись померли, не занимали собой напрасно подолгу койко-место, не задерживали очередь, не заставляли из скупого и жадного бюджета выделять лишние копейки на поддержание их ненужной жизни, фактически их губя, сживая со света; однако, какая злая ирония - здоровый, после недолгого пребывания там становится тяжело больным, в такой полуголодной и неухоженной обстановке срок жизни сокращается до одного-двух лет, в которой вместо обеспечения условий выздоровления, наоборот, обеспечиваются условия скорейшего ухода "в мир иной", подопечные - заведомо считаются "обреченными", будто списанными в утиль; где реально при отсутствии внимания со стороны гражданского общества интернаты превращаются в некие переполненные гигантские нередко по безденежью неотапливаемые и холодные каменные "склепы-морги", в которые навсегда уходят люди умирать, в одиночестве, в муках и без малейшего утешения; в этом месте как будто останавливается жизнь, плюс если добавить к этому затяжную депрессию, как неотъемлемую часть современных повседневных реалий, при полной показной стерильности, не только материальных стен и потолка, но и живого резервуара, где должна быть живая человеческая душа, - и где много вместительного места, но мало тепла во всех смыслах, мало ласки, мало заботливого уюта; единственный выход оттуда на кладбище, иного варианта для них не предусмотрено. ...Страшнее смерти для старых людей — это равнодушие со стороны близких, наверное, это самый страшный человеческий грех, разлагающий наше общество изнутри. Отношение людей к тем близким, которые уже не могут принести какой-то выгоды в силу возраста или плохого здоровья, обнажает самую суть наших человеческих душ. Детям нужны старики, когда некому присмотреть за их чадом или нужно прополоть грядку на любимой даче, и порой раздражаемся из-за их советов или нравоучений, не ценим их мудрость и бескорыстную любовь! А вот когда старикам нужна помощь повзрослевших детей, сразу возникает вопрос, нужно ли мне это? - это лишняя забота, переживания, хлопоты, и не каждый соглашается на это. Но как не позаботиться о тех, кто прежде не щадя сил заботился о нас или о других? И кто приголубит и вытрет каждую слезинку, выпавшую из их морщинистых глаз, и кто разгладит поседевшие кудри, укутает им теплым пледом озябшие плечи и согреет своим дыханием их дрожащие руки, кто поднесет ложку и покормит обеспомощенных, кто задушевными разговорами скрасит их одиночество… И ради чего мы так стремимся осуществить все наши псевдомечты, ради чего корчимся от натуги на

278

работе и выворачиваемся наизнанку каждый день в погоне за карьерой, забывая про тех родственников, которых оставили позади себя? Ради себя? Ради близких? Или ради того, чтобы обрести очередной статус?! Если мы не заботимся о брошенных нами сродных наших, то что же кичливо-пустословно разглагольствовать о гуманности "к ближним"? Особенно, если они своим несчастным жалостливым видом словно немым укором мучают нашу немилосердную совесть, спешим поскорее скинуть этот "экономический балласт" в виде больных людей, спрятать изгнав с глаз долой, из сердца вон, навсегда забыть про их существование, стремимся сложить с себя ответственность долга заботы о них, любым способом навсегда избавиться: особенно касаемо тех подопечных, за которых несем персонально данную нам обществом ответственность, вверенных судьбой нашей заботе и попечению, воспитанию, социальному сопровождению, находящихся на нашем иждивении, не могущих сами себя прокормить. Хотя мы-то и можем себе позволить про них навсегда забыть, но оказав даже одно для них благодеяние - оно ими никогда благодарно не забудется и не сотрется из их памяти навечно, пока они живы; ибо даже по нашим меркам малое - для них ценно значит очень многое и часто без которого они просто не смогли бы прожить. Со стороны эгоистично-гордого, самодовольного, сытого и успешного разгульного общества, в котором отжившим старикам - тут не нашлось места, напрочь потерявшего совесть от головокружения от успеха в погоне за колоссальными материальными прибылями, нечестным прибытком, упоенного жадным самопресыщением, не глядящего по сторонам на оставленных позади себя и презирающего простые человеческие чувства, будто они "излишняя сентиментальность": мы ради социальной ответственности о б я з а н ы посетить домаинтернаты для престарелых, душевнобольных, инвалидов, нуждающихся в постоянном хосписном уходе, - навестить стариков, брошенных доживать в одиночестве последние дни нерадивыми-неблагодарными потомками и родственниками на произвол, бабушек и дедушек которых никто из года в год никогда не навещает, наверное думают, что раз оставили там, то можно навсегда про них забыть, вычеркнуть из памяти и жизни, они своё отжили, так пусть теперь покрываются плесенью, пылью и паутиной, нам нет до них никакого дела; наполнить чужую жизнь всевозможно максимальным теплом и любовью - от собственного избытка, поделиться с теми своей частью той радости и благополучия, у кого ещё этого нет; также принести гостинцы, подарки, игрушки, вещи первой необходимости, развлечения - несчастным детям-сиротам, испившим до дна опыт предательства и боли, ставшим жертвами взрослых проблем и теперь невинно страдающим за нашу безответственность, лишенным счастья детства... Поскорее бы изолировать, свалить этих больных как обузу с наших плеч, сплавить с рук обременительную ношу заботы о них, чтобы этим занимался кто-то другой кроме нас, - но почти никто не задумается самому п о с е т и т ь эти интернаты, дома ребенка и прочие закрытые спецучреждения, о том, чтобы н а в е с т и т ь в них пребывающих больных, проведать о их насущных нуждах, прийти с подарками, утешением, тщательным и кропотливым уходом, стать им д о б р о в о л ь ц е м, безвозмездно послужить своими навыками и умениями, или просто побыть рядом с ними разделив их пожизненное(!) одиночество, разузнать как им живется, чем интересуются, ведь они же тоже живые люди, а не бездушные вещи-куклы, которых можно запереть в укромном месте, в "чулане" и навсегда забыть! Стать со-причастным их страданиям - это значит добровольно разделить, взять часть на себя от их непомерного одинокого горя, не оставить их беспомощными один на один в тяжелой беде, дружески поддержать или даже взять на свои плечи часть от груза их забот, чтобы легче их было переносить вдвоем вместе... Приложил бы усилия добиться допустить, чтобы кто-то добровольно их навестил, утешил, успокоил, осветил ласкою последние минуты, т. е. организовал бы волонтерскую деятельность в этих интернатах, детдомах, больницах, тюрьмах, активно проявив свою г р а ж д а н с к у ю п о з и ц и ю по этой теме, начал бы б о р о т ь с я за их ч е с т ь и за их п р а в а. Поделитесь ненужной "second hand" одеждой и вещами - с малоимущими многодетными семьями! Мы обязаны навестить одиноких престарелых и инвалидов в домах-интернатах! Пишите детям письма, станьте заботливым понимающим другом в воспитании безнадзорного подростка, оплотом в мире взрослой жизни для выпускника детдома! Создайте клуб друзей детей-сирот по переписке!.. и т.д.

279

*** (Глава XV) Здоровая семья - здоровое общество, о важности приоритета семейных ценностей ..."трудных семей", как и "трудных детей", не бывает, - есть семьи, которым трудно - в силу психологических и объективных особенностей этим семьям необходима психологопедагогическая и медико-социальная помощь сопровождения, реабилитации и коррекции, надо бороться не с семьей (разрушая и разлучая изнутри), а за гармонию внутреннего единства семьи Как писал В.Л. Махнач (см. статью "Православная этика и политика"): "Прообраз христианского общества — семья, следовательно, и основа его — семья. Нормальное общество состоит из семей, даже родов, а вовсе не из атомарно рассыпанных индивидуумов. И семья, естественно, многодетна, а не с одним ребенком или без такового. Человеку естественно жить в семье. Даже монах живет в семье, среди своих братьев по обители. Ведь брак — союз душ, а семья — домашняя церковь. Христиане всегда будут ориентироваться на ту политику, которая укрепляет права семьи, а не абстрактные права человека. Права человека вполне христианское понятие, но, в общем-то, эти права почти что совпадают с его обязанностями, а вот п р а в а с е м ь и должны быть защищены предельно". Казенный институт ювенальной юстиции – не должен подменять собою естественный институт семьи и ее социальных функций, предпочтение должно всегда оставлять приоритету сохранения семейных форм воспитания, как основной ячейке общества и естественной среде для роста и благополучия всех ее членов, иначе это превращается в "диктатуру" - служа не первоочередным интересам комплексного сохранения благополучия семьи и ребенка, а лишь ради собственных системных задач. Родительство это священный долг установленный и вверенный от Творца - и борьба с естественной человеческой привязанностью сродни богоборчеству; в крайних случаях - можно временно ограничивать родителей в правах, но не лишая безвозвратно насовсем. В интересах ребенка - иметь связь со своими биологическими родителями, помнить о своих корнях откуда он родом, а не становиться искусственным сиротой при живых сродниках, следует признать существование неотчуждаемых и непередаваемых вопреки своей воли родительских прав - ни государство в лице органов опеки, ни приемный патронаж, ни отчим или мачеха никогда не будут равноценны по сердечной близости с кровными родственниками ребенка. Сродни "принудительному аборту", существует опасность оказания казенно-административного давления на законные интересы семьи и кощунственного вмешательства во внутрисемейный бытовой уклад традиционного воспитания подчас, носящей четко выраженный "антисемейный" характер, основанный на подмене традиционных социальных функций семьи по воспитанию детей, и в этом смысле пропагандирующий идеологию внесемейного, внеродительского воспитания. Вместо того, чтобы бороться з а созидание благополучных отношений внутри семьи - они борются п р о т и в самой семьи. Борясь не с причиной (через социальную поддержку семьи), а с последствиями вместо того, чтобы пытаться способствовать восстановлению семейных трещин, причем не устраняясь, не подменяя и не заменяя обязанность родителей, но п о м о г а я родителям в осуществлении ими их обязанностей и создавая необходимые условия, иначе, на деле же поимеем противоположное потакание этому разрушению и разлучению родителей и детей. Такого рода вмешательство основывается на недоверии семье и родителям, ибо никто не может лучше защитить и полноценно воспитать в ребенке всесторонне развитую личность, чем сама семья. Это чудовищное противоестественное надругательство над искони основополагающими законами общества, заложенными от Творца, - разрушение традиционного института семьи и брака, ущемляя приоритетные естественные права родителей на воспитание своих детей в духе самобытной национальной культуры и традиции. Кажется, что теперь дети своим родителям попрежнему естественному праву уже будто бы не принадлежат, родители воспринимаются лишь как временно-исполняющие работу "няньки", ухаживающие за детьми-собственностью исключительно монополии этой казенной системы, заполучившей над ними абсолютную безраздельную власть (вообще родители выставляются "дилетантами", которым противопоставляется "профессионализм системы"), у таких брошенных детей нет чувства привязанности к ближнему, нет понятия семьи, Родины и вообще они просто не понимают

280

устройства традиционного быта, не понимают, что такое родительская любовь, бескорыстная забота, что такое отчий дом, напрочь нет чувства уважения, естественной привязанности и любви к родным, к близким, они не приучены к искреннему доверию, у них не было понятий: "отец", "мать", "братья", "сестры" - однако, для тоталитарного общества, данный тип человека весьма привлекателен и удобен для манипуляции его ущербно-обедненным легко внушаемым сознанием. Оторвав от прежних традиционных ценностей, особенностей национальной культуры, упразднив реальное значение привязанности к более тесным социальным контактам, например, со своей семьей, заглушив патриотические чувства любви к родимому Отечеству и лишив веры в Бога - такими легко манипулировать, превратив в безродного раба, подменяя верой в материалистические идеологии-утопии, - ибо человек без "прошлого" лишен и "будущего", им уже "нечего терять", они отчаянны и фанатичны в своей бесшабашной преданности новым ложным земным кумирам. Порой системное государственное воспитание противопоставляется традициям семейного воспитания, часто идущее вразрез внутрисемейному укладу и личным убеждениям, преследуя задачу оторвать от идеологического влияния семьи, разложить семью, подорвать её традиции и устои изнутри, принудить детей скрывать свои истинные родственные живые чувства. Говоря о т е м п о р а л ь н о м понимании человеческого достоинства, как о об одном из неотъемлемых прав личности, - в числе составляющих которого, помимо защиты личной конфиденциальности и права на жизнь по собственному выбору, это возможность ребенку своё детство провести в кругу семьи, и которое существует во времени, поэтому вынужденно изолируя ребенка-сироту куда бы то ни было, мы просто из его конечной жизни вырываем важный кусок, лишаем полноценного детства, который ничем никогда не компенсируешь - но данная практика должна всегда оставаться исключительным временным явлением, поэтому семейное устройство всегда приоритетно над "казенщиной", самоцель всякого детдома - не в изоляции детей, а во временном приюте-пристанище - для подыскания новой семьи, и только усыновление или семейные формы патронажа могли бы максимально смягчить эту трагическую участь, исходя из иерархии общечеловеческих социальных потребностей ребенка и реального качества условий его жизни в интернате, безвозвратно уменьшающего потенциал его жизни, которая всё своё детство проводится в казённых стенах, а то и пожизненно, особенно если у многих детей-инвалидов нет времени ждать лучшего - оно им нужно сейчас, потому что потом может не быть, не успеть, чья жизнь коротка и дни скоротечны, и только семья способна оказать им должный уют... "Профессиональная опека" нередко не способна дать и тем паче заменить опекаемым тепла естественной, якобы "дилетантской", родительской любви. Как пишет Иван Ильин: "Никакие «детские сады», «детские дома», «приюты» и тому подобные фальшивые замены семьи никогда не дадут ребенку необходимого: ибо главной силой воспитания является то взаимное чувство личной незаменимости, которое связывает родителей с ребенком и ребенка с родителями связью единственной в своем роде — таинственной связью кровной любви. В семье и только в семье ребенок чувствует себя единственным и незаменимым, выстраданным и неотрывным, кровью от крови и костью от кости — существом, возникшим в сокровенной совместности двух других существ и обязанным им своей жизнью, личностью, раз навсегда приятною и милою во всем ее телесном — душевном — духовном своеобразии. Это не может быть ничем заменено; и как бы трогательно ни воспитывался иной приемыш, он всегда будет вздыхать про себя о своем кровном отце и о своей кровной матери. Именно семья дарит человеку два священных первообраза, которые он носит в себе всю жизнь и в живом отношении к которым растет его душа и крепнет его дух: первообраз чистой матери, несущей любовь, милость и защиту, и первообраз благого отца, дарующего питание, справедливость и разумение. Горе человеку, у которого в душе нет места для этих зиждительных и ведущих первообразов, этих живых символов и в то же время творческих источников духовной любви и духовной веры!" Кому "выгодно" наживаться на слезах беспомощных сирот, зачастую против воли и без их согласия, насильно оторванных от своих семей? В чем "выгода" от пополнения армии социальных сирот при живых родителях? - ведь широко известно, что большинство современных сирот это не дети войны или катастроф, но ребенок, которого родители бросили сознательно или их заставили это сделать, и перенесший невосполнимую психическую травму.

281

Конечно, порой "проще" с наскока раз навсегда отнять (читай: перепродать) ребенка или закрыть глаза на ситуацию в семье - нежели предложить конструктивную ей реальную поддержку. Особенно омерзительна практика отбирания детей - мотивировкой "за бедность" (сродни аборту по "социальным показаниям"); заведомо зная о завышено-невыполнимых требованиях - при этом упорно продолжая лишать детей родных семей под предлогом "борьбы с нищетой"; это дискриминация в зависимости от имущественного положения, и также нарушаются права самого ребенка, который имеет право жить и воспитываться в родной семье, независимо от её социального статуса, уровня доходов. Вместо того, чтобы материальными социальными пособиями временно поддержать семью, или обеспечить людям достойную зарплату и работу, порой, чиновникам выгоднее цинично отобрать, разрушить семью. Где же помощники, психологи, которые помогли бы семье выйти из отчаяния, предотвратили бы кризис? - но нет, будто все делается, лишь чтобы это отчаяние ещё более усугубить, вменить в вину, выискать придирки, осудить. Им чужды идеи "социального патронажа" - предполагающего, что ребенка не забирают из семьи, но семья находится под социальным колпаком, с ней работают по программе её реабилитации. И будто их корыстная цель - не способствовать миру в семье, но наоборот разыскивать любую возможность потревожить покой и беспардонно вторгнуться в уже сложившуюся размеренную жизнь ребенка, всеми средствами семью разрушить изнутри, расстроить взаимоотношения, насильно разлучить, поссорить и настроить детей против родителей, вплоть до принуждения к отречению от них, оклеветав и выставив тех в неприглядном свете - подтвердить их якобы «родительскую несостоятельность» (за это ещё и премию выплачивают!). Иначе - они досадно огорчаются - словно лютый хищник упустивший из лап добычу! Но здесь необходим подход профессионально-помогающий - в первую очередь по месту жительства кровной или замещающей семьи, а не грубое вмешательство репрессивного аппарата с командно-карательным административно-чиновничьим подходом к семье (нередко приводящего к социально-правовому абсурду!) - подобно "медвежьей услуге". Практика показала, что зачастую во многом судьбу семьи решают люди и структуры, не имеющие никакой ответственности перед разрушаемой семьёй (даже чисто декларативной), в этой позиции семья нарочито поставлена в унизительное положение «презумпции виновности», вынуждена постоянно самооправдываться перед регулярными проверками "с пристрастием". Системноконвейерное массовое изъятие, бесцеремонно третируемое под совершенно формальнонадуманными придирчиво-мелкими фиктивными предлогами, порой в тайных заказных целях, вместо помощи семье и ребенку приносит им обоим только общий вред. Сохранение взаимной любви в семье - ничего не значит, по сравнению с подгонкой "под отчет", и - отличная статистика, перевыполнение плана по "наказанию" семей и усыновлению, служебное рвение «палочной системы», как в органах милиции план по раскрываемости, обеспечивая интересы только самих этих коррумпированных чиновников (а именно: чисто формальный подход к таким деликатным вопросам как личная, интимная и семейная жизнь). Они вовсе не руководствуются стремлением помочь молодой семье, но вместо содействия в разрешении возникших бытовых трудностей, они их ставят им же в укор и вину - ваши жалобы на безденежье, или усталость, или болезни, - будут использованы для шантажа против вас самих же. Ведь "отобрать" - это ещё не значит "помочь", сродни тому как вместо лечения головной боли - радикально сразу хирургически отсечь вместе с головой. Главный закон - не навреди, подобная ситуация огромный стресс, для детской психики такие перемены - это серьезная травма. Даже дерево при пересадке в другую почву страдает. В первую очередь настроены спасти даже самую асоциальную семью и вернуть туда детей. Системы поддержки семей как не было, так и нет, и в результате кризисная семья стала главным поставщиком детей в детские дома: будто бы создается ложное впечатление что виновата только она, семья, а государственная система как бы в стороне, справедливо ли это? В таком деликатном деле: уместны не радикально-резкие методы, а выдержанно умеренные терпеливые шаги. Нам нужен закон об охране и защите семьи, закон, который будет защищать и права детей, и права родителей, надлежит заблаговременно проводить профилактику и поддержку кризисных семей - и тогда не понадобятся столь радикальные репрессивные меры, необходим не односторонне-карательный категоричный подход к семье, а со всей аккуратностью, вдумчивостью, вежливостью и деликатностью многопланово-комплексная работа с семьей без разрыва внутрисемейных отношений, необходим некий социальный патронаж семьи без разрушения самой семьи (иначе изъятие детей превратится в кощунственный чиновничий бизнес и шантаж). Приоритетная политика должна

282

строиться на сохранении с е м е й н ы х ц е н н о с т е й – а не лишь как бы побыстрее да побольше отбирать детей из семей, и так не просто, почти невозможно - обратно устроить их на счастливое усыновление, ведь насильно разлучив детей от родителей, это ещё не значит им помочь, только этим реальная помощь далеко не исчерпывается, но напротив всё гораздо более усложняется и запутывается, и необдуманными грубыми действиями разрушать родительскую любовь - это не создавать вновь её! Здесь следует говорить о комплексном всестороннем подходе в решении проблем нуждающейся семьи, а не о раздельной опеке лишь одних детей, без сопровождения также и их взрослых-родителей, - приоритет должен стоять на "семье", как важной ячейке социума. Здесь следует особо подчеркнуть важность, что к о м п л е к с н о й социальной защитой должны пользоваться равно как и материнство, так и младенчество, а не только говорить о "защите детей" в отрыве от заботы о благополучии самой кровной семьи, тем самым выгораживая и принижая незаменимую полезность роли родителей в процессе воспитания, то есть заботу о с е м ь е вытесняя заботой об отдельном ее члене, тем самым противопоставляя семью ребенку. Причём, возникает любопытная правовая коллизия: для обеспечения прав ребёнка, ему (порою против его воли) навязывается право расти без семьи. Дисбаланс власти, исключение самих клиентов из процесса принятия решений, нежелание выслушивать их мнение или использование любых оправданий против них же самих, игнорирование личных границ семьи, всё превращается в какой-то издевательский фарс, оксюморонный регулярный надзор, как в тюрьме, за твоей личной внутрисемейной жизнью и за жизнью твоего ребенка, будто преследуемые маниакальным тоталитарно-навязчивым желанием "всех отслеживать, надзирать и наказывать", когда чиновники видят "врага" в кровных родителях, лишая родителей прав на детей, тем самым лишая самих детей прав иметь семью, причем здесь как всегда подлинные "интересы ребенка" - стоят на самом последнем месте. Прежде всего, необходима - благожелательно-соучастливая помощь психологов и педагогов и с о ц и а л ь н о е с о п р о в о ж д е н и е н е б л а г о п о л у ч н ы х с е м е й; надо посмотреть, где есть ресурсы, чтобы не изымать ребенка из семьи, может быть, провести какие-то профилактические мероприятия на той стадии, когда они возможны, должны быть такие социальные технологии, которые позволяли бы оставлять ребенка в семье, работать и с семьей, и с ребенком (т. е. стараясь всеми силами избежать драматического акта "изъятия детей" - не превращая его в систематическое правило, но используя в качестве крайне-вынужденной исключительной меры и то очень редко!). Права ребенка - в юрисдикции родителей, и только если родители не могут реализовывать его права сами, тогда должно вмешиваться государство (иначе, спасая асоциальную семью, мы разрушим нормальную). Нужно, чтобы и в голове, и в сердце каждого человека, который берется за ювенальные законы, чтобы использовать их на благо детей, была презумпция сохранения и поддержки семьи, право семьи на автономию, право ребенка быть в “своих” домашних условиях. Безопасность ребенка должна стоять на первом месте, безусловно. Но безопасность в широком смысле - это и спасение от приюта и детдома тоже. Попасть в детдом для ребенка - страшная опасность. Станет ли детям лучше в детдоме? Вряд ли: изъятие из любой семьи, даже неблагополучной, создает психотравмирующую ситуацию; разлучение - это всегда стресс, разрушительно сказывающийся на слабой детской психике, нанося ей непоправимый вред, служа толчком для образования комплекса неполноценности в будущем, затаенной обиды. Можно ли защищать права детей, не разрушая семью? Возможно ли построить семейно центрированную систему защиты детских прав, которая бы защищала интересы семьи в целом, а не противопоставляла бы членов семьи друг-другу? Здесь специалист должен был бы опереться на главный принцип в отношении функционирования системы защиты детства - благополучие самого ребенка и приоритет семейных форм воспитания, но, как часто бывает, в данном случае у нас извращенно функционирует другой принцип - благополучия системы раскрываемости и планирования показателей статистической отчетности "органов", возникает абсурдная ситуация, когда решение суда соответствует букве закона, но явно противоречит благополучию тех, кого якобы защищает. Как пишет (из лекций) психолог Мария Капилина: "Дети, чьи родители лишены родительских прав, переживают двойную жизненную травму: с одной стороны, это плохое обращение в родной семье и негативный жизненный опыт, с другой – сам факт разрыва с семьей. Такую вынужденную разлуку ребенок воспринимает почти как смерть своих родителей. Еще одно заблуждение – считать, что ребенок не может любить родителей, которые так плохо с ним

283

обращаются. А если любит – значит, «сам - ненормальный». Однако сохранение привязанности к родителям как раз является одним из признаков «нормальности» ребенка. Потребность любить и быть любимым естественна для всякого душевно здорового человека. Разлука с семьей по сути является признанием того, что для данного ребенка быть любимым своими родителями невозможно. Глубокие эмоциональные связи со значимыми людьми служат основой и источником жизненных сил для каждого из нас. Для детей же это - жизненная необходимость в буквальном смысле слова: младенцы, оставленные без эмоционального тепла, могут умереть, несмотря на нормальный уход, а у детей постарше нарушается развитие. Дети, получившие в раннем детстве опыт эмоционального отвержения, испытывают недоверие к миру и большие трудности в поддержании близких отношений. Глубокая привязанность к родителям способствует развитию у детей доверия к другим людям, и одновременно - уверенности в себе. Отсутствие привязанности к конкретному взрослому дезориентирует ребенка, заставляет чувствовать свою малоценность и уязвимость. Нежеланные, отторгнутые своей семьей дети чувствуют себя неполноценными и одинокими, винят себя за какой-то неведомый изъян, послуживший причиной отторжения. И утрата семьи, даже если она была неблагополучной, серьезная травма, приносящая ребенку боль, обиду на родителей и на «жизнь вообще», чувство отверженности и гнев; все теряет смысл по сравнению с горем, в эмоциональном плане изнеможение выражается депрессией, утратой интереса к жизни, незащищенностью и безнадежностью; протест против бесповоротной потери, против вызванной этим боли, гнев на ушедшего, поиск «виноватых» и причин происшедшего, враждебность к тем, кто пытается помочь и ненависть к себе – характерные признаки стадии острого аффекта при разрыве семейных отношений. Именно родительская депривация (изоляция) и последствия жестокого обращения являются основной причиной диспропорционального развития детей-«социальных сирот», а не «наследственность» и органические нарушения". Чтобы человеку было, куда повернуть свою память, на кого ориентироваться и с кого брать пример в деле успешной социальной адаптации, что дает опору, закладывает в душу семена воспитания для будущего роста и формирует в нас не закомплексованную самоуважающую себя личность, чтобы можно было обратиться - пусть и в прошлое - за помощью к добрым и любящим родителям, ему нужна семья - главный источник жизни. Особое внимание, по словам Николая Арсеньева, следует уделять традиции постоянно являющейся связующей нитью поколений, передающееся от родителей ребенку. Относясь к семье как божественному проявлению мира и гармонии, нельзя не отметить значение роли преемственности в воспитании подрастающего поколения, - особенно важна роль т. н. «живой традиции». Этому вторят рассуждения Ивана Ильина: "Бывают эпохи, когда эта небрежность, эта беспомощность, эта безответственность родителей начинают возрастать от поколения к поколению. Это как раз в те эпохи, когда духовное начало начинает колебаться в душах, слабеть и как бы исчезать; это эпохи распространяющегося и крепнущего безбожия и приверженности к материальному, эпохи бессовестности, бесчестия, карьеризма и цинизма. В такие эпохи священное естество семьи не находит себе больше признания и почета в человеческих сердцах; им не дорожат, его не берегут, его не строят. Тогда в отношениях между родителями и детьми возникает некая “пропасть”, которая, по-видимому, увеличивается от поколения к поколению. Отец и мать перестают “понимать” своих детей, а дети начинают жаловаться на “абсолютную отчужденность”, водворившуюся в семью; и, не понимая, откуда это берется, и забывая свои собственные детские жалобы, выросшие дети завязывают новые семейные ячейки, в которых непонимание и отчуждение обнаруживаются с новою и большею силою...". И далее: "...История показала и подтвердила это с достаточной наглядностью: великие крушения и исчезновения народов возникают из духовно-религиозных кризисов, которые выражаются прежде всего в разложении семьи. Понятно, почему это так было и бывает. Так, семья есть первичное лоно человеческой духовности, а потому и всей духовной культуры, и прежде всего — Родины. Семья есть первоначальная, исходная ячейка духовности — как в том смысле, что именно в семье человек впервые научается (или, увы, не научается!) быть духовной и культурной личностью, так и в том смысле, что духовные силы и умения (или, увы, слабости и неумения), полученные от семьи, человек переносит затем на общественную и государственную жизнь. Вот почему духовный кризис поражает прежде всего исходную ячейку духовности; если духовность колеблется и слабеет, то она слабеет прежде всего в семейной традиции и в семейной жизни. Но,

284

раз поколебавшись в семье, она начинает слабеть и вырождаться — и во всех человеческих отношениях и организациях: больная клетка создает больные организмы. ...Там, где царит здоровая семья, там творчество будет всегда достаточно консервативным для того, чтобы не выродиться в беспочвенную революционность, а консерватизм будет всегда достаточно творческим для того, чтобы не выродиться в реакционное мракобесие. Только духовное пламя здорового семейного очага может дать человеческому сердцу накаленный угль духовности, который будет и греть его, и светить ему в течение всей его дальнейшей жизни. Ибо в браке и в семье человек учится от природы — любить, из любви и от любви страдать, терпеть и жертвовать, забывать о себе и служить тем, кто ему ближе всего и милее всего. Семья есть для ребенка первое «Мы», возникшее из любви и добровольного служения, где один стоит за всех и все за одного. Она есть для него лоно естественной солидарности, где взаимная любовь превращает долг в радость и держит всегда открытыми священные врата совести. Она есть для него школа взаимного доверия и совместного, организованного действования. Ребенок научается пробивать себе в жизни дорогу при помощи собственной инициативы и в то же время высоко ценить и соблюдать принцип социальной взаимопомощи; ибо семья, как целое, устраивает свою жизнь именно по частной, собственной инициативе — она есть самостоятельное творческое единство, а в своих собственных пределах семья есть настоящее воплощение взаимопомощи и так называемой «социальности». Ребенок научается постепенно быть «частным» лицом, самостоятельной индивидуальностью и в то же время ценить и беречь лоно семейной любви и семейственной солидарности; он научается самостоятельности и верности — этим двум основным проявлениям духовного характера. Семья оказывается как бы естественною школою христианской любви, школою творческого самопожертвования, социальных чувств и альтруистического образа мыслей. В здоровой семейной жизни душа человека с раннего детства обуздывается, смягчается, приучается относиться к ближним с почтительным и любовным вниманием. В этом умягченном, любовном настроении она предварительно прикрепляется к тесному, домашнему кругу с тем, чтобы дальнейшая жизнь вывела ее в этой самой внутренней «установке» к широким кругам общества и народа. Духовная атмосфера здоровой семьи призвана привить ребенку потребность в чистой любви (а не ненависти), склонить к мужественной искренности и способность к спокойной и достойной самодисциплине (а не страху, унижениям, доносам и предательству), иначе душевное восприятие развращенного ребенка становится пошлым или полуслепым, он как бы не видит чистого в жизни, а видит во всем двусмысленное и грязное; с этой точки зрения он начинает воспринимать всю человеческую любовь, и притом не только ее чувственную сторону, но и духовную; чистое осмеивается, интимное и нежное забрасывается уличной грязью; целомудрие гибнет, воцаряется бесстыдство и бесцеремонность; бывшее прежде здоровым начинает тянуть к извращениям; все священное в любви, в браке и в семье оказывается вывернутым, оскверненным и утраченным; человек переживает целое духовное опустошение: в его «любви» отмирает все священное и поэтическое, чем живет и строится человеческая культура; начинается неисцелимое разложение семьи. И если в современном мире все кишит открытой ложью, обманом, неверностью, интригой, предательством и изменой своей Родине, то это несчастье имеет свои корни в двух явлениях: во всеобщем религиозном кризисе и в атмосфере семейной лживости - приучающей человека к нечестности наедине с собою и к подлости с другими. Из семьи, где все построено на фальши и трусости, где сердце утратило искренность и мужество, в общество и в мир вступают только фальшивые люди. Но там, где в семье царит и ведет дух прямоты и искренности, там дети оказываются предрасположенными к честности и верности. ...Далее, семья призвана воспринимать, поддерживать и передавать из поколения в поколение некую духовно религиозную, национальную и отечественную традицию. Из этой семейной традиции и благодаря ей возникла вся наша индо-европейская и христианская культура — культура священного очага семьи: с ее благоговейным почитанием предков, с ее идеей священной межи, огораживающей родовые могилы; с ее исторически слагающимися национальными обычаями и нарядами. Это семья создала и выносила культуру национального чувства и патриотической верности". «Денационализируясь, человек теряет доступ к глубочайшим колодцам духа и к священным огням жизни, ибо эти колодцы и огни всегда национальны: в них заложены и живут целые века всенародного труда, страдания, борьбы, созидания, молитвы и мысли» (Иван Ильин). Кажется,

285

что нужно нам опять заново учиться любить свою родную культуру, родной язык, переступить от безродного звероподобного состояния к осознанию своей кровной единой связи с духовной преемственностью родимой Отчизны, вспомнить свои культурные корни, доставшиеся нам историческим наследием вековых традиций предков, послуживших для них колыбелью-родиной, впитанных ими с материнским млеком-заветами и от духовных наследных кровей, чья добродетель передается с кровью традиций, поддерживается мудрыми отеческими советами и возбуждается великими историческими примерами - подобно плодовитому древу в истории: "род праведных благословится, и потомки их благословенны будут" (см.: Пс. 111), - научиться быть самоидентичным "народом", а не ассимилировавшимся в однородную массу "населением", необходима борьба за души тех, кто себя еще считает народом, сохранившим общинную нравственность, иначе такой народ будет рассеян - как население, потому что население не имеет своей территории, его можно передвигать, переселять. Это подобно тому, как колонизаторы или экспериментаторы относятся к туземному населению на захваченных ими в безграничную власть территориях, не имея ни благоговения и ни уважения к местным верованиям, обычаям и порядкам, деспотично наскоком навязывая людям то что их культуре искони не свойственно, насильно под угрозами заставляя привыкать к противоестественному для них и вызывающему отторжение, внося чуждые народному духу "ценности", и дерзновенно внедряясь, беспардонно вмешиваясь в непонятную жизнь чужого народа, ломая веками сложившиеся устои и традиционный быт, бездумными инновациями и своевольно не учитывающими специфику рывками нарушая неспешный органичный ход его исторического развития, перекраивая всё на свой узко-однобокопонимаемый лад. Согласно Ивану Ильину, мы должны научиться "чтить и любить и строить наш семейный очаг — это первое естественное гнездо любви, веры, свободы и совести, эту необходимую священную ячейку Родины, национальной жизни"; мы должны научиться духовному патриотизму, научиться обретению Родины, и это умение мы должны передать всем другим людям, людям своей и другой национальности; единую Родину мы должны построить силою любви и веры, а не вражды, ибо воинственное стремление поработить другие народы совершенно чуждо такому патриотизму; настоящий патриотизм не может развиваться в отрыве от совести как "система агрессивности, кровожадности и хищности"". "Немо ли для нас культурно-историческое прошлое или есть живая связь, живая преемственность духовной жизни и духовного творчества? Вот вопрос решающего значения. Решающего оттого, что не может поток течь вперед, если он отрезан от своих истоков, и не может расти ввысь дерево, лишенное корней, - пишет Н.С. Арсеньев. - Без живой связи с прошлым прекращается творчески-поступательная жизнь народа. Ибо жизнь есть одно органическое нераздельное целое: нельзя его разрезать на куски и удовольствоваться отрезком настоящего, ибо получится кусок трупа. Можно ли отказаться от всего своего прошлого, от того, что его вдохновляло к жизни и творчеству не отказавшись от собственного «Я»? Не должен ли он бережно чтить и любить те духовные питающие ценности, которыми он жил, те основы, из которых выросло лучшее, что он создал. Ибо только то, что укоренено в почве, истинно динамично и жизненно"...

286

*** (Глава XVI) Правом на жизнь, любовь и заботу обладает каждый человек, независимо от возраста, от уровня развития и от наличия у него тех или иных врожденных заболеваний; выявление же неизлечимого или трудноизлечимого генетического заболевания не может служить побуждением к прерыванию зародившейся жизни - всякое страдание послужит лишь проверкой нашей любви на прочность ...в защиту жизни (каждая жизнь в любой из форм имеет значение): ...рождение новой жизни это брошенный вызов смерти, поэтому и рождение ребенка на свет Божий - это естественный героический подвиг, на который, к сожалению, решаются немногие отказываясь по малодушию и идя на аборт (сродни "дезертирству"), но совершить который призваны в большинстве все! ...подлинная чадолюбивая любовь родителя - всегда ставит незыблемо-вечную ценность жизни любимого нерожденного малыша, выше временных тяжелых житейских обстоятельств какой-либо нужды или страдания, не теряет надежды исправить всё к лучшему - будет героически бороться за максимально-возможное земное счастье для ребенка до конца (независимо от гнета внешних неблагоприятных условий и каких сил на это потребуется), хотя его жизнь зависит от нас - но убивать её по прихоти нашего произвола мы не вправе, мы не палачи, а творцы (его "подзависимость" - не оправдывает нашего "деспотизма"), и не бывает детоубийства "по любви", "ради его же блага", "чтоб напрасно не мучился в будущем" - мы не в праве за него делать роковой выбор, самовольно принимая необратимо-гибельное решение и за себя и за него, предавая его потенциальные любовь и доверие к нам, возложенную на нас ответственность за чужую жизнь должно ограничивать лишь благоговением перед нею, подобно благоразумному "распорядителю" которому была на время дарственно вверена Богом забота о священной жизни ребенка, как о чудесном царственном сокровище, которое должно оберегать и сохранить невредимым, а не святотатственно-дерзновенно внедряться в неисповедимые судьбы Промысла Божьего о нем! ...принуждать к аборту - взваливать на себя более большую ответственность, нежели чем отговаривать от него; оказывая "медвежью услугу" подобными советами - мы никогда не сможем понять послеабортное душевное состояние несостоявшейся мамы, её глубоко личные переживания, сомнения, разрушенные надежды, невысказанную боль и возможное сожаление о совершенном легкомысленном поступке; ...убийство родного беззащитного человечка - это не "простое решение всех проблем", но наоборот их затяжное усугубление от нежелания их реально-действенно решать и с ними положительными методами бороться; ...аборт - это убийство нашего будущего счастья, ибо любовь начинается с дома, будущее человечества начинается в семье! ...нам "повезло" родиться и выжить - потому что кому-то "не повезло" оказаться абортированным; ...чем наша жизнь более "перспективна" и "лучше" несостоявшейся жизни абортированного младенца? чем мы "лучше" тех, кого убиваем? насколько наша жизнь полна "смысла", отказывая в этой надежде для жизни других-"неполноценных"? кто дал нам право решать - чья судьба будет "лучше"? ...в аборте чья-то "нежеланная" жизнь приносится в кровавую невинную жертву - ради счастья кого-то более "желанного"; ...как мы сами можем беззаботно наслаждаться и радоваться жизнью когда цинично желаем кому-то не рождаться на свет? мы все сами для себя хотим любви, признания, доверия и прочих приятных вещей, но которые отнюдь не справедливы по отношению к тем, кого мы не нашли в себе сил так же полюбить, кому не смогли поверить в возможное будущее счастье его жизни; ...многодетная семья - это благословение Божие!.. Очень сложно защищать право на жизнь, когда выгодна для других их смерть: "...спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обреченных на убиение?" (Притч. 24:11). Появление на Божий свет новорожденного, воспринимается многими мгновениями долгожданной радости и испытываемого естественного счастья за подарок, чудо и благословение от Господа каким бы он ни был, и нашли в себе мужество и благодарность принять его, не как "удовольствие", а как придающий смысл жизни, как венчающий прекрасный распустившийся цветок на нашем родовом древе, в котором воплощены частью мы сами, зачастую ломающем наши прежние привычки и стереотипы, и ради которого теперь нам предстоит жить, ради которого стоит свернуть горы, пожертвовать ради него своим комфортом, достатком, досугом, мечтами и перспективами. Однако, некоторыми р о ж д е н и е р е б е н к а - воспринимается как какая-то

287

"катастрофа"-светопреставление, способное кардинально перевернуть всё наше прежнее представление о реальной жизни, конец всем нашим прошлым амбициозным частным планам, карьеристским начинаниям, которым теперь придется уступить первое место заботе о личной семье, от максималистских мечтательно-самообманчивых витаний грез в облаках придется спускаться "на грешную землю", безжалостно возвратиться в царство "людской несправедливости"! ...Одни люди, отчужденно от всех прочих, служат исключительно лишь собственным страстям, иные же посвятили себя бескорыстному служению ради Любви к ближним, но так неохота расставаться с махровым эгоизмом и необоримо накатывает лень где-то искать свежие силы для совершения данного ж и з н е н н о г о п о д в и г а - без которого светский человек многое теряет и неполноценен! ...И нас ожидает погружение в бездоннонеисчерпаемое море затяжных бытовых проблем и семейных забот, в головокружительный круговорот бесчисленных однообразно-каждодневных хозяйственных хлопот, без должного отпуска, без вознаграждения и кажущимися напрасными, отбирающие все наши нервные силы и истощающие до предела, - от одного вида которых у нас расширяются от ужаса глаза, из груди вырывается стон отчаянья, опускаются руки, подкашиваются колени и кружится голова! ...В окружении вдруг обступившей ставшей особо острой и заметной нищеты, неустройства, безнадеги и безденежья, взвинчено-недоступных цен на приличное жилье, - с осознанием собственного бессилия и невозможности как-то на всё повлиять и улучшить! ...Где найти источник неисчерпаемых собственных сил и здоровья, чтобы справиться с кучей всех этих неотложно-незамедлительных суетных забот, идущих одна за другой и другой ещё погоняя, вдруг с рождением малыша нежданно-негаданно разом лавиной свалившихся на растерянную голову незадачливого родителя? - а если здоровье наше не выдержит, и мы сами тяжело заболеем, то кто нам тогда поможет, кого волнуют беды чужой семьи?! ...Ведь ребенок - это дорогое удовольствие, это приносит с собой дополнительные мучения, весьма накладно, он требует от нас неимоверных вложений сомнительных по окупаемости, стольких неподъемных многолетних затрат, вгоняющих в неоплатные кредиты и долги, это собственное хроническое недоедание - чтобы сам малыш был сытым прежде всего и не страдал от голода, это бессонные ночи напролет у его колыбели и это головные боли днём от недосыпания, это сводящий с ума звон в ушах от постоянных крика и рёва - вполне оправданных, как не заплакать от окружающего "дурдома"! Далее, это постоянное беспокойство за его будущую судьбу по мере взросления, а вдруг он свяжется с плохой компанией и станет закоренелым уголовником, делающее из нас полусумасшедших невротиков! Это постоянная неотложная беготня по магазинам в любую погоду - до бесчувствия ног! Это бесконечные сутолочные очереди в спецучреждения по разным поводам, ради получения кипы неотложных справок, документов, каких-то льгот, социальных гарантий, медицинского освидетельствования, и проч. - как тут не сойти с ума?! На всё это накладывается общая неуверенность в стабильности своей семьи и дохода средств к существованию - отсутствие долгосрочных перспектив по жизни! И наконец, ребенок настойчиво требует нашей личной родительской ж е р т в ы в заботе об благонравном воспитании и достойном качественном образовании, - а разговоры о создании многодетной семьи вообще часто нашему уму не постижимы, кто же способен сам со всем управиться, это же такой трудный п о д в и г, это же надо быть г е р о е м, за это медаль давать надо?! ...А если, не приведи Господь, вдруг ребенок оказался от рождения дефективным больным-инвалидом, со наследственно-врожденными пороками, - такое окажется сверх человеческих сил! Если это обнаружится - тотчас безапелляционно все советуют пойти на аборт; а если вдруг родиться тройня близняшек - вместо поздравлений, родителям заранее предложат сдать их в детдом, многодетность ассоциируется с нищенством. Такое ощущение, что в роддомах специально культивируется атмосфера полупрезрительного отношения к роженицам такая, чтобы женщина после перенесённых унижений и страданий уже не захотела рожать второй раз, особенно когда уже с роддома врачи подталкивают к аборту или принуждают подписать "отказ от ребенка", будто мы заводим себе детей исключительно для личного гедонистичного удовольствия, теша эгоизм, и не для мучений, поэтому спешим сдать "бракованное" дитя в приют и забыть о нём: "это же недочеловек"! Но безразлично отдав в приют, пытаясь наиболее легким способом скинуть возложенную ответственность с плеч, разве там кому-то он будет нужным? Мы забываем - что мы единственные настолько близкие и ему родные кто есть у него на этом свете, кто по-настоящему сможет дать ему жизненно-необходимое родительское тепло, ласку и доброту и в полноте его полюбить, понять и позаботиться. Мы не желаем разделить "жизненный

288

крест" рожденного больным ребенка - мы отказываемся от соучастия в его судьбе, боимся разделить выпавшее на его долю страдание и понести вместе с ним этот тяжкий груз, наша любовь оказывается слишком слабой, неспособной дать им необходимого тепла и заботы, и мы бросаем его на произвол, сдаем навсегда в приют, как "выбракованную вещь", где им одиноко, больно и страшно, без любви, без утешения. ...Задавят, задушат налогами и мелочными поборами, с помощью необоснованных запретов, привередливых проверок, драконовских штрафов, - даже на таком святом моменте как рождение человека умудряются беззастенчиво делать грязные деньги! ...На каждом этапе - подстерегают новые трудности и испытания, требующие от нас неимоверных усилий, чтобы продолжать борьбу за бесценную жизнь нашего малыша, когда кажется что все давящие обступающие со всех сторон обстоятельства. (Например, антигуманные методы агрессивной антисемейной политики, жесткий контроль над рождаемостью в целях борьбы с "перенаселением", экономическое давление и строгие карающие санкции за многодетность, рассчитанная на пропаганду образа жизни вечнохолостого "человекаодиночки" развращенного плейбоя-кутилы, успешного потребителя, независимого карьериста и самодостаточного эгоиста, особенно при полном отсутствии поддержки от государства многодетной семьи!) Будто направлены п р о т и в рождения на Божий свет нового человека и лукаво с насмешкою подталкивают к совершению смертного греха аборта, словно чья-то завистливая злая воля не хочет видеть нашей естественной радости, но стремится нагнать парализующего здравый рассудок ужаса, вогнать в толкающее на необдуманные поступки депрессивное отчаяние и безысходность, - чтобы мы поверили что якобы жизнь малыша будет бесполезной и его рождение бессмысленным, якобы он не входит в планы системы и не выгоден для неё, якобы он слишком уродлив для этого стерильного до брезгливости мира, и что его никто не будет таким любить. Ибо в жестоком обществе, если был здоровым - из тебя сделают инвалида, а став уже инвалидом - ты обречен, раз в циничном мире правит одна жестокость, здесь здоровый - и то еле выживает, а если инвалид - то лучше ему и вовсе не рождаться! ...Наблюдая особенности доминирующего ныне отношения к родительству и к маленьким детям (вернее, относительно социокультурной ценности семьи, детей, родительства), не перестаю удивляться, как люди решаются даже на второго ребенка, не говоря уж о третьем и последующих. (К примеру, современные "женские консультации" - это рекламные агентства для индустрии абортов, аморально преступный кровавый бизнес в сговоре с абортариями, которые не отговаривают, не убеждают женщин спасти ребенка, а активно советуют избавиться от живого нерожденного малыша, который так же хочет быть рожденным и жить, как и вы, и имеет на это те же права). С самых первых минут рождения (да что там - с первых дней беременности), ребенка - представляют как нежеланную "проблему", а все процедуры и практики, сложившиеся вокруг беременности, родов и ухода за новорожденным, ориентированы на то, чтобы с этой "проблемой" бороться. Беременность - воспринимается как "болезнь", так сказать досадный побочный продукт половых взаимоотношений, роды - это изнуряющий процесс и тяжелейшее испытание и только, а дети - раздражающе мешают и нарушают нормальный ход жизни родителей. Сами по себе роды и момент появления ребенка на свет вообще воспринимаются не как долгожданная радость, благоговейное чудо и семейный праздник, но считаются чем-то неуместно грязным, неприятным, нежеланным, непристойным, порицаемым, постыдным. Стоит ли удивляться, что у нас от отчаяния бросают детей в роддомах, если вместо того чтобы научить справляться с трудностями, вся система внушает родителям: ребенок непозволительная роскошь, ребенок мешает, ребенок утомляет, ну что вы с ним нянчитесь (а на руки вообще не берите!), легче его отдать, забыть и сбросить с себя "проблему", продолжая всецело предаваться жизни лишь в своё удовольствие… (На основе размышлений Вовк Е., опубликованных в журнале "Социальная реальность"). Сколько много изощренных и быстрых способов отнятия жизни у человека, унижения, издевательств, порабощения его, – и так сложно взрастить и воспитать эту жизнь, многие годы заботиться о ней, какого стоит труда поддерживать её. ...И так соблазнительно искусительное желание от отчаянья пойти на аборт (сродни чувству самоубийцы!) - но кто таким образом малодушно пытается сбежать от неизбежной ответственности и от страданий неизменно сопровождающих всё наше тяжелое земное бытие, тот предательски сдается "врагу" без борьбы, тот бежит от приобретения собственного житейского опыта и м у д р о с т и! - и который будто бы раз навсегда кардинально одним мановением скальпеля решит все вышеперечисленные

289

назойливые страхи и сомнения (см. поговорку: "Нет человека, нет и проблемы! - мир прекрасен без людей..."), подзуживая отказаться от созидательно-самоотверженной любви - живя лишь в своё удовольствие! Противоположный существующий принцип: "Умри сам, но дай жить другому!" - были и такие люди, которые добровольно клали всю свою жизнь, жертвуя личным счастьем и карьерой, ради выхаживания и заботы из любви к кому-то, особенно если это собственный ребенок, чтобы кто-то другой любимый ими выжил и был счастлив. "Ведь если бедность - "оправдание" греху детоубийства, по мнению сторонников абортов, то таким же способом, заполучив власть и волю, руководствуясь теми же циничными соображениями, кто-то задумает решить продовольственную, жилищную и другие проблемы истреблением двух третей населения страны, все "экономят" за счет убийства собственных детей; ведь если не сможем прокормить всё население - тогда давайте избавляться от тех, кто слишком много ест, или кто слишком толст, - опять же, как видите, вопрос совершенно абсурден. Как бы говоря: "но ведь они (нерожденные дети) могли бы помешать нам жить так, как мы того хотим"... - абсурд, но то, что мы делаем, убивая дитя, как назвать?.." (Из проповедей о. Димитрия Смирнова). Очень рискованно опасно "решать" проблему, через принятие законов разрешающих ш и р о к о е применение таких радикальных средств, путем устранения ее гнусными средствами абортирования потенциально больных младенцев, - ведь это как "ящик Пандоры", который нельзя открывать, иначе начнут уничтожать вообще всех неугодных по той или иной причине, ибо где гарантия, что никто не будет з л о у п о т р е б л я т ь массовыми абортами или эвтаназией в целях коррупции, ставшим безнаказанно доступным многим лишением любого беззащитного человечка права на жизнь и на рождение, из-за тяжелой патологии или болезни, конвейерным поставленным на поток "отстрелом" всех бездомных, увечных и тяжело больных? Пусть, однако, в нашем решающем выборе - победит, не холодно-безжалостно-расчетливый рассудок унылого убийцы, а позитивное стремление даровать всему Жизнь! По словам Матери Терезы (Агнес Бояджиу), мы были созданы по Божьему образу для великих вещей: любить и быть любимыми, в с е мы жаждем любви других, чтобы они не вредили нам и делали нам добро, это смысл истинной любви, давать добро, а не зло, эта жажда одинакова для каждого, бедного и богатого, здорового и больного... - однако аборт есть проявление бесчеловечной жестокости к человеку независимо от побуждений, и не важно какова утилитарная выгода от человека, но главное то, что мы можем ему дать самого лучшего, доброго, наполняющего радостью его существование... - и даже если нам не дано познать весь Смысл страданий в будущей жизни рожденного больным и уродливым малыша, то ничто не препятствует всё равно продолжать верить в неизбежное существование этого пока сокрытого Смысла, ибо великодушная доброта и долготерпение никогда не останутся напрасными, и благоговейно исполнившись этой тайной надеждой дальше жить!.. Прежде чем дальше рассуждать на эту тему, попытаемся представить самих себя н а м е с т е абортируемого младенца, ведь когда-то и сами были в их положении, отсутствие памяти о сем ещё не говорит о маловажности сего момента: ...Хотели бы мы себе того же, чего желаем причинить ему? ...Если же его жизнь будет "бесцельна" и "нежеланна", то чем она лучше "бесцельности" жизни нашей, каков её приоритет? ...Не дерзаем ли возлагать на себя столько "прав", которые нам никто не давал (особо оговоренные случаи вмешательства, в порядке исключения, превращая в обычную привычную практику), тем самым их отбирая у природы и естественного хода развития жизни? ...Как часто конфликт, состоящий в превышении права "распоряжаться своим телом" - разрешаем в пользу нашего эгоизма, а не в пользу жизни ребенка? ...По своему произволу распоряжаясь участью другого индивида, при этом считая его "ниже" своего ранга достоинства, наравне с игрушкой-"вещью", которую можно выкинуть, если "не желанная", "не оправдывает ожиданий", "слишком дорогое содержание"? ...Или же, свои депрессивные эмоции, чувства отчаяния, бессилия, тревоги, разочарованности в жизни - мы переводим на "суицид", покушение на убийство, того беззащитного человечка, который живет в нас самих? ...Разве настоящая любовь может приносить кровавые плоды? ...Разве можно строить крепкие семейные отношения на допущении подобного у б и й с т в а, желании зла, в котором убиваем саму нашу воплощенную любовь? ...Разве, совершая аборт, мы не губим, одновременно с плодом нашей любви, частицу и с а м и х с е б я, - душевно оскудеваем, опустеваем и мертвеем, из нас что-то безвозвратно ушло, согревающее прежде, носимое под сердцем, будто лишились драгоценнейшего дара, который доверительно по любви был нам вверен... Они - словно невидимые кровавые жертвы принесенные безответственностью родителей за их буйную ночь сладострастных плотских утех,

290

отказавшихся от своих прямых обязанностей, сделав “незапланированных” детей всего лишь побочным продуктом своего темного “эроса”, эта грозная ночь стала подобием развратных языческих вакханалий возле древних страшных алтарей пред идолом Ваала, которому и поныне приносятся сегодня на жертвенник аборта бесчисленные невинные детские жизни, ибо в этот мрачный час совершается поругание "святая-святых": человек убил, посмел, допустил убийство, т. е. надругательство над собственной природой, совершил осквернение самой человеческой сущности, совершил грех против дарованной любви!.. «Сегодня аборт — главный разрушитель мирной жизни, потому что это война против ребенка... А если мы принимаем то, что мать может убить даже собственное дитя, чтобы решить свои проблемы, - можем ли мы говорить другим людям, чтобы они не убивали друг друга?» (Мать Тереза (Агнес Бояджиу) ). "...У них нет будущего!", - здесь разверзается такая сухость сердца, придирчивость ума, такое жестокое отношение к ближнему, в этих словах сокрыта деспотично-абсурдная мораль, способная лишь равнодушно или пристрастно контролировать - «справятся ли» - а не помогать растить сложного ребенка (или поднимать оступившегося взрослого), эти слова, имеющие вес, только когда мы сами о т к а з ы в а е м с я бороться за их спасение, их "бесперспективность" зависит от н а ш е г о отношения к ним; в свою очередь, наше счастье - также обусловлено взаимоотношениями с окружающими, если мы не отказываем им в надежде, веря в возможность их выручки - в этом будет состоять н а ш е с о б с т в е н н о е с п а с е н и е, избавляющее от эгоцентричного одиночества, приобщающее к о б щ е й р а д о с т и... Кто кроме больного может сказать, что ему невыносимо плохо и он действительно хочет умереть? На кого можно обоснованно(!) возложить ответственность за решающий выбор: добить или помиловать? В чьей компетенции решать достоин он жизни или нет? Человек - это не наша собственность, чтоб без его на то согласия избавляться от него, решать за него его личную судьбу. Прикрытыми намеками пропагандируя практику насильственных абортов, "рационального планирования" чужих судеб, беззащитных перед нашей дерзкой властью над ними, в которой лишь малое число избранных - достойны жизни, а прочие - подлежат утилизации. Неравноправие нерожденных "здоровых" и "с инвалидностью, дефектами": делающее предположительно-возможные "трудные жизненные обстоятельства" (даже если ещё они пока "в перспективе") - последним решающим словом для оправдания а б о р т а; считая его превыше права на развитие и самостоятельное самоопределение отношения к своей жизни в борьбе с будущими трудностями и страданиями, которых не может избежать ни один даже здоровый человек (не бывает на земле абсолютного счастья - оно сопряжено со всякими испытаниями, на фоне которых и познается его цена); тем самым признавая роль страданий в качестве "руководящей" над нами, основывая убеждения на гнетущем страхе перед ними, вместо желания бороться любой ценой за жизнь и возможность счастья для каждого, независимо от его "недостатков". Не нам решать у кого какая жизнь будет, не нам измерять степень страданий другого, не нам примерять на себя чужие "кресты"; не нам чужую жизнь и чужие проблемы - судить по себе, сравнивать с самими собой, ведь иногда бывает, нечто кажущееся нам непонятным и странным - для другого человека является привычной нормой и способом его бытия, не будем спешить предвзято выносить наш суровый безапелляционный "вердикт", категорически считать кого-то "нежеланным" - тем самым расписываясь в собственной глухой черствости и неспособности понимать других людей! Жизнь абсолютно здорового человека может быть абсолютной моральной пыткой так же, как жизнь самого тяжелого инвалида может быть наполнена любовью и радостью. Не руководствуясь лишь заботой о интересах ближнего, не надо пытаться поставить себя на место, где мы никогда не были и не будем (на место неизлечимо больного инвалида, гадать как бы мы поступили на месте находящегося в безвыходной ситуации, в состоянии аффекта, с чужим иным жизненным опытом, воспитанием, отличной социальной средой, предрасположенностью и т.п.), - иначе подлинные потребности другого человека легко, спутав, подменить собственными чувствами и желаниями, обманчиво приняв их за чужие, никто не знает как и что бы думал на месте другого. Как будто сами инвалиды (и прочие "нежеланные") в этом споре - посторонние, даже придумывая способы как им "помочь" - ищем прежде себе выгоды как бы сократить лишние расходы, а интересы инвалидов в последнюю очередь. И здесь опять поступают не как будет правильнее, лучше и полезнее для состояния личного развития другого человека, а как у д о б н е е и в ы г о д н е е н а м с а м и м, с наших позиций: даже их очевидные возможные эмоции и боль нас ничуть не тревожат, они лишь "пешки" в расчетливой игре наших корыстных интересов

291

(как в высокодоходной индустрии абортов, так и в случае сирот, к примеру, нередко, всё давно превратились в хорошо налаженный циничный доходный бизнес на горьких сиротских слезах, где дети, особенно бесправно-безгласные нерожденные, словно живой "товар", словно это лот на аукционе, как щенят на базаре, в подпольных криминальных целях "на органы" для трансплантации, дешевый ресурс для "донорства" чистой детской крови, торгуя сиротской донорской кровью в качестве нелегально-дополнительного дохода детдома). Мы считаем всю их жизнь якобы "бессмысленно существующей", также считаем сумасбродной ту медицину ориентированную на заведомо "пожизненно больных", мы считаем, оправдывая массовые аборты нежеланных детей и принудительную эвтаназию, что спартанцы были "добрыми и заботливыми" родителями, практичными, расчетливыми и эффективными "менеджерами", бросая больных младенцев в пропасть, - чтобы те не мучили нам совесть требуя заботы о себе, это преступная экономия на самых слабых и беззащитных, будто такие дети это "куклы", слепленные из живой глины, - ну не вышла эта, выкинем ее, слепим другую! Нельзя судьбу или дееспособность любого человека самосудно приговаривать ("оценивать", "диагностировать", "вешать ярлыки") окончательно и бесповоротно (пожизненно-невосстановимо в правах), считать "навсегда потерянной" для пользы обществу, безвозвратно лишая и ограничивая таких во многих основных элементарных правах, не учитывая голоса мнения самого осуждаемого нами, без надежды шанса для свободного самоопределения в собственной жизни, без уважения к их личному выбору. Имеем ли "право" самоуправно и предосудительно решать какова будет жизнь других людей, дерзновенно ею распоряжаться, совершать за них судьбоносный выбор, например, при абортировании ещё нерожденного младенца, при эвтаназии как "негодных", "неперспективных", "безнадежно-пропащих", "нежеланных", "некачественных", евгенически "не соответствующих каким-либо условным критериям и нормам"? В гордыне решать за других как им быть, чужого мнения не спрашивая, частных интересов не выслушивая, не желая понимать, что зачастую эти люди не виноваты, что с ними такое произошло... - и кто ответит за вину этой опрометчивой халатности наших неосмотрительных судейских решений, за вину их сломленных судеб, безвременно порубленных на корню ещё неокрепшими, за безрадостное детство их сызмальства искалеченных изношенных душ, их нереализованных мечтаний и желаний?.. Особенно аморальна чудовищная практика принудительно-насильственного абортирования поголовно у всех потенциальных рожениц из числа недееспособных, пребывающих в интернатах закрытого типа, - в которых все созданные там угнетающие бытовые условия не приспособлены для обеспечения нормального рождения на Божий свет здорового ребенка, но напротив лишь всячески эту новорожденную жизнь угнетают, подавляют, запугивают и умерщвляют в аборте, ведь даже беременность - излишняя непозволительная "роскошь" там, где уныло царит бесчеловечно-жестокий тюремный режим заключенных, как в концлагере - беременность наказуема и беременных ведут на расстрел... Хотя вряд ли кто сможет ответить точно когда эта самая душа появляется: но физиология сама по себе тем более не может служить критерием сознания, и тем паче не свидетельствует о наличии души. Десакрализация ценностных основ жизни, сводящая осознание личности лишь к её эмпирической способности ощущать (боль или удовольствие), тем самым дающая нам "право" решать за других (социально исключенных из норм общества, лишенных полноты восприятия окружающего мира, ограниченных какой-либо тяжелой болезнью) - о "бессмысленности" их дальнейшего бытия, заниженной оценке в отказе признавать за ними правоспособную личность. Присутствие личности (как внутренней субстанции, человеческой сущности, души) по самому факту своего объективно-телесного индивидуального бытия в физическом мире и по общей формальной ценности бытия как противоположности небытию (чья первоначально постигаемая интенциональная ценность подразумевает осознание её индивидуальной значимости как изначально присущей естественной "данности"), - не зависит от наличия или нарушения контактов с внешним миром (реакций, рефлексов, ощущений, органов чувств, развития психики, волевых проявлений и т.д.), и не поставить вне распространения сферы влияния этики и права, деперсонифицируя жизнь ещё нерожденных или с болезнью потерявших прежний полноценный человеческий облик, дозволяя легко доступной практикой, прагматически "оправданной", причинение смертельного вреда, без учета их жизненных интересов "право" решать за других, как то: массовые в обязательном порядке аборты ("нежеланных", "лишних", "незапланированных"), принудительную эвтаназию и отказ в надлежащей помощи ("неперспективных", "экономически невыгодных"). Качество жизни наипервейше выражается наполненностью её смыслом, осуществленностью нравственных

292

идеалов, возможностью реализации главных ценностей и прав, приоритетно стоящих над прочими материальными благами и удовольствиями (которые не заменят собою первых, в случае их лишения). И когда мы осознаем независимую ценность их бытия саму по себе (подобно выросшему одинокому дикому и столь прекрасному цветку среди сухих камней и скал), то отпадет сам утилитаристский вопрос "почему", "для какой цели они влачат своё нищее существование", отойдем от оценки "пригодности" их жизни отвечать лишь нашим интересам. Убивая в абортах детей со врожденными пороками, не имея возможности спросить индивидуально у каждого из них согласия на это, - и зачем обобщать, ведь далеко не все уже будучи рожденными будут сожалеть о своём появлении на свет и якобы мечтать о суициде или эвтаназии, но всегда есть те, у которых жажда жизни окажется сильнее, и вот ради таковых стоит побороться и за жизнь остальных! - мы морально не властны дерзновенно совершать подобный роковой "выбор" индивидуального за каждого, вместо него, с учетом его особого отношения к своей личной жизни, ибо нам не дано абсолютно встать на место другого, нам неведомы судьбы абсолютно каждых, поэтому каждому мы обязаны дать "шанс на счастье" (даже если один на миллион), и мы тем самым пытаемся легким способом уйти от собственной социальной ответственности перед ними, избавиться от милосердного долга заботы о них, отвергаем свой шанс проявить нашу человечность, делающую нас подлинно людьми, а не циничными и хладнокровно-расчетливыми палачами своих невинных деток!.. Человек имеет в себе помимо того, что мы в нем "объективно видим", еще и скрытые возможности, чужую личность нельзя раскрыть как объект безучастно-нейтрального анализа – она сама должна раскрыться в диалоге с "Другим", и даже когда слепым научным методом заявляется: "эмбрион - некий недочеловек, безличный отросток, кусок живого мяса", но сердцем всё же чувствуем, что это у ж е состоявшийся маленький человечек, уже неслышимо подающий в е с т ь о своём существовании подсознанию своей матери, независимо от внешних форм и степени развития; эмбрион, наравне с плодом, не лишен юридического статуса и правоспособности. Чаще всего мы имеем о б м а н ч и в о е п р е д с т а в л е н и е - основанное либо на мифах и предубеждениях, бездоказательных и необоснованных, либо предумышленно подводя под него лишь такой опыт, устраивающий нас самих, нарочито-ангажировано пристрастно-предвзято игнорируя прочие не увязывающиеся и малопонятные детали и подтасовывая факты. Личностное бытие в своей основе, с самого момента её возникновения, всегда о н т о л о г и ч н о; подход же со стороны внешнего представления о ней (т. е. субъективного восприятия нами доступно-наблюдаемых проявлений личности постороннего человека и её умопостигаемой сущности, обнаруживаемой и выражаемой через ограниченное формой чувственно воспринимаемое и определяемое явление для нас, производное от сокровенной сущности-в-себе и ограниченно-частично приоткрывающим намеком указывающее на неё, причем где всегда остается место для некоего существенно тайного, незримого, подспудно-сокрытого от внешнего взгляда снаружи, слишком интимно-глубокого, ускользающенеуловимого и потому невыразимого, придающего всему глубокозавершенную целостность) - г н о с е о л о г и ч е н. И первое исходит от сущности; последнее же выявимо тем, кто познает (на эмпирически-чувственном уровне восприятия) и прямо соотнесено (связано-коррелирует) с "понятием", субъективной рационально-теоретической реальностью, в которой "сущность" промысливается, объясняется и раскрывается в нами же созданной умственной картине-образе представления о ней - как гносеологическим подменяемым э к в и в а л е н т о м (нередко фантомно-мнимым, предварительно-неполным, чисто интеллектуальным, а не бытийственным, неадекватным, ограниченно-узким и оторванным от настоящего) осмысляемой, истолковываемой, понятийно оформляемой "сущности". Уже сразу после зачатия, человек обретает свой бытийственный статус индивида в этом мире - как новосозданной человеческой с у щ н о с т и (души), с ей присущим личностным образом и наделенной особыми качествами (индивидуальная субстанция разумной души, неделимая и неразрушимая, раз возникнув она всегда е с т ь, хотя под воздействием внешних факторов может быть искажена, затуманена, слабо выражена, не обнаружима вовне, не проявлена вполне); эмбриональной стадии присущ животно-спонтанный вегетативный процесс инстинктивно-интуитивного самопознания, самораскрытия, саморазвертывания в пространстве и времени через своё индивидуальное органическое развитие - не предполагающее ещё явного наличия разумно-мыслящей деятельности (способности), какой-либо элементарной психической деятельности (через тело

293

душа как особая самостоятельная субстанция себя обнаруживает вовне, причем не будучи производным продуктом высокоорганизованной высшей нервной деятельности). В эмбрионе воля, чувства и ум - основные составляющие личности, - как бы пребывают в "свернутом" бессознательном состоянии з а ч а т к а - задатка, который ещё необходимо осуществить, но от этого не менее очевидном, реальном и живом, ожидающем часа своего пробуждения, уже рефлексивно схватывая, осваивая, впитывая, усваивая, вбирая и опытно накапливая в себе влияния из окружающей среды (подобно пробужденному и уже набухшему семени, но ещё не проросшему или подобно зазеленевшим, но пока не раскрывшимся окончательно весенним почкам на деревьях, или же подобно созревшему бутону перед распусканием соцветия) - в процессе развития, интегрированности взаимосвязанных единичных частей и структурного формообразования целостного живого организма; всё что ещё находится в процессе саморазвития, становления и самораскрытия заложенных в себе потенциалов (предпосылок проспективных задатков) - имеет свой особый конечный целенаправленный смысл, даже если ещё не завершено. Неспособность реализовать свободу или невозможность де-факто актуализировать её волевым актом (например, у признанного недееспособным, ущемленного в правах инвалида, ожидающего эвтаназию, или же рассматривая абортируемого нерожденного ребенка), - мы однако не отрицаем у такого человека само существование личности как таковой, но имеем в виду и все качества личности ему присущие, но пока находящиеся в зачаточном или помраченном состоянии, и которые, как мы ожидаем, будут всё более реализовываться по мере развития его разума. Задатки "личности" (первоначальные признаки) определяются (выявляются) уже по онтологически-фундаментальному факту самого обособленного бытия индивида, как таковой с у щ н о с т и (души), независимо от его способностей ощущать (воспринимать), мыслить и творить. Это закрытое состояние "бытия для самого себя", - п р е ж д е всякого установления внешних связей и отношений, всяких активных проявлений личности во внешнем мире; ещё д о перехода состояния бытия из свернуто-сокрытого - в развернутое, явно доступное глазу стороннего наблюдателя и подверженного исследованию; ещё д о того момента активного самоизъявления, как будет произнесено и заявлено полностью осознанное и самоутверждающее - "Я есть" с актом имманентной самоотождествленности себя с ним (самоудостоверением, саморефлексией, самоосознанностью, самообозначением, самовосприятием, самоощущением, самоопределением, самоузнаванием); это некоторое зачаточно-исходное с о с т о я н и е пока ещё бессознательного пребывания "в-самом-себе", нечто п р о м е ж у т о ч н о е от небытия к полноценному разумному бытию, в котором индивидуальность скорее "е с т ь", нежели её "нет". Очень опасно оправдывать аборты или эвтаназию человека - лишь ссылкой исключительно на "чувствует - не чувствует" боль или "осознает - не осознает" происходящее с ним. Т. к. очень сложно определить точные границы перехода из одного "состояния" в другое. "Память" и "сознание" - это не одно и то же, и если у нерожденного ребенка отсутствует должное развитие органов памяти в мозге, то сие ещё не значит, что зачатки сознания в его душе отсутствуют (например, многие пожилые люди не помнят своего детства, но это не означает что его вовсе у них никогда не было). Т. е. это насильственное прерывание естественного хода развития, как процесса раскрытия во времени уже "архитектурно" заложенного плана возможностей формируемого организма и жизнедеятельности плода, т. к. «уже является человеком тот, кто им станет» (Тертуллиан). Правовая уязвимость эмбриона (несознательного субъекта не могущего дать своего согласия), как носителя человеческого генетического наследия, требующего необходимого уважительного и достойного с собой обращения - вне зависимости от вероятностных перспектив его выживания (степени самостоятельной жизнеспособности) и от наличия возможности определения его «индивидуальности» (уникальности как личности). Следует подчеркнуть акцент на двухсоставно душевно-телесной природе человека, на её первичности и фундаментальности. Лишь к одному акту деятельности мышления нельзя определять и сводить всего нашего существования, п р е ж д е чем что-либо рефлексивно помыслить (в акте), мы у ж е должны существовать в той р е а л ь н о с т и (душе), нами являющейся, в чем мысль присутствует (как бы наполняя её собою), но к ней не сводится, имманентно самоосознать себя - это есть э т а п (промежуточный результат) нераздельного единого органического саморазвития нового человека-индивида, п о с т е п е н н о е саморазвертывание и самораскрытие во времени его воплощенной вечной души в формируемом телесном облике (т. е. у ж е существующей за-явленной душевной сущности-

294

первообраза). Сам таинственный и сакральный момент возникновения "личности" не поддается эмпирическому анализу, большей частью подспудно закрыт от внешней среды, личная самобытная душа неопределяемо присутствует с самого момента зачатия, служа основанием и залогом подобно семени предзаложено-ориентирующей, заключающей-в-самой-себе предпосылке и п е р в о о б р а з н о й наличной данности, которая воспроизводит саму себя и из которой сообразно соответственно выводится, разворачивается, раскрывается и исходит в реалии всё остальное - вторично-производное в её самоосуществлении, в итоге исполняя конституирующую формообразующую роль на дальнейшем пути проявления высшей психической деятельности (разума); организм человека ц е н е н во всей его взаимодополняющей структурной ц е л о к у п н о с т и (душевной деятельности и чувственноосязаемой телесной), не только психика, мозг, нервная система, но и само т е л о с самого его начала формирования - служат объектом защиты прав, и нерасчленимы на что-то более "достойно-высокое" (психика) и умаленное "недостойно-низкое" (тело), которым можно пренебречь (абортировать если психика ещё не сформирована), однако тем не менее из физическо-телесной основы которого же (как природного необходимого базиса) как раз и образуется первое (становится возможным возникновение разумной личности); т. е. подобно двум полюсам единого целого б ы т и я индивида, одно взаимозависимо предполагает хотя бы в зачаточной степени наличие другого, здесь тело понимается как взаимообусловливаемая оболочка и храмина души, душа находясь в теле, оживляет его (см.: 1 Кор. 6,19), образ личности неотделим от души и обнаруживается совместно с нею; вместе же, взятые в неслияннонераздельной невзаимопереходящей-взаимодополненности, - наличие одного предполагает существование второго, "душа-тело" составляют единую полную субстанцию в качестве человека. Личность же присуща исключительно душе, и есть сама душа, независящая от свойств тела; лицо (личность) индивида с одним лишь умом не тождественно, оно вбирает в себя ещё и более глубокие пласты душевной деятельности, распространяясь целиком на весь индивидуальный живой организм; истинность и реальность которого определяется по его структурной простоте и в то же время п о л н о т е, всецелостности, в противовес распадаемой сложенности на единичные элементы бытия. Эмбрион, носящий человеческую природу, имея генетический код, отличный как от материнского, так и отцовского, как каждое сложное существо - это эпистемологический центр о п ы т а, который представляет собой внутренне присущее б л а г о (которому свойственно присуща своя сложность, богатство, глубина, цель и смысл), не менее важное для формирования личности, чем зачатки самосознания-саморефлексии (которые могут быть менее выражены и явно определяемы) - влияющий, вносящий вклад, и на опыт нашей жизни, как бы врываясь в неё, вовлекаясь в наш мир, становясь неотъемлемой частью его реальности, раскрывая свои заложенные возможности для нас, мы так или иначе считаемся с фактом его существования, и, одновременно, можем признать за ним экзистенциальный статус полноценного человеческого и н д и в и д а, как в нем у ж е состоявшейся существующей человеческой р е а л ь н о с т и, хотя временно находящегося в стадии, уже запущенном процессе становления, имеющему свою направленность развития, целеустремленность, а значит и особый назначенный с м ы с л, предназначение зародышу стать плодом, а плоду - ребенком (на попрание, насильственное прерывание которого посягает аборт), но не лишенного при этом своего онтологического достоинства и прав на жизнь. Не препятствуя ему положительно развивать свой опыт, раскрывая себя в этом мире, реализовывать потенциальные возможности, таким образом, мы признаем уважение ценности единой человеческой жизни на в с е х её стадиях внутри и вне утробного развития, без исключающих крайностей (эвгенический аборт на ранних сроках беременности или эвтаназия в старости), основных этапах развития как единого, внутренне взаимосвязанного процесса. Насильственное прерывание беременности, есть вероломное нарушение его права на свободное естественное р а з в и т и е, права иметь благоприятные условия для возможности его полноценного беспрепятственного р о с т а, становления и дальнейшего существования и права на проявление всех своих заложенных способностей-задатков - в целом, аборт нарушает право нерожденного ребенка стать нормальной полноценной личностью, "право быть рожденным", "право быть человеком", ведь как любой живой организм они тоже х о т я т жить и увидеть Божий свет. Для возникновения имманентного состояния первичного самоосознания (самообнаружения), как сердцевины личности, - не обязательно наличие ярко выраженных атрибутов памяти, характерных черт индивидуальности, развитого мозга, сформировавшейся структуры нервной

295

системы и т.п., доступных внешнему стороннему наблюдателю; достаточно наблюдать эти их начальные признаки в з а р о д ы ш е, развитие которых только что было природой с а н к ц и о н и р о в а н о (запущено, активировано), чтобы можно было уже диагностировать факт появления нового бытия как самостоятельной души человеческого индивида (как будущего субъекта сознания, с зачатками самосознания), - эмбрион, уже имеющий на генетическом уровне все признаки нового индивидуального человека, у ж е с у щ е с т в у ю щ е г о теперь пока ещё только в самой открывшейся, наметившейся, доступной и реализуемой "в о з м о ж н о с т и", не возникшей чисто спонтанно и случайно, а как часть общего ц е л е н а п р а в л е н н о г о смысла, предназначения (т. е. в п р о ц е с с е её осуществления, формирования живого самостоятельного организма). Подведем промежуточный итог: если даже новорожденный (наряду с дородовым периодом) человек ещё пока не осознает что с ним происходит - это ещё не значит, что нам позволено преступно как-либо грубо радикально вмешиваться, дерзко агрессивно вторгаться в его интимную судьбу или издеваться над ним как нам вздумается, пользуясь его временной безответной беззащитностью перед нашим произволом, и оправдывать, наряду с абортом, эвтаназию бракованно-рожденных с дефектами (аналогия: ведь если взрослый здоровый человек спит или без сознания, это ещё не значит что нам позволено его подло убить во сне)! Вывод из всего вышесказанного: человеческая жизнь безоговорочно целиком с в я щ е н н а и должна таковой оставаться с момента зачатия до момента смерти, и никто из людей в мирное время и следуя благим побуждениям не вправе распоряжаться чьей-то чужой смертью, не существует каких-либо "великих авторитетов", ссылка на которых способна была бы оправдать такое убийство - иначе, преступая границы дозволенного, становимся в правовой сфере - законопреступниками, а в моральной - человеконенавистниками. Конституирующая реальность л и ч н о с т и - л о ж н а своей односторонностью и не может быть простым я в л е н и е м разрозненных имманентных процессов, осуществляемых в разуме и душе (подзависимых лишь только от приблизительно установленного кем-то извне условного наличия психической деятельности на постэмбриональной стадии), оторванных от их общепричинной с у щ н о с т и, раздираемой на части, подменяющих это одушевленное единство Сущности механическим тождеством ее бездушных частей, уподобляясь разрушению Собора, чтобы выложить в ряд составляющие его "камни", которые подобны трупу, но это уже не прежний знакомый нам человек, а лишь его оболочка, подобная "груде камней", которую он оставил, ибо, как говорил Антуан де Сент-Экзюпери, "...душа сильнее ее, потому что дерево сильнее веществ, составляющих почву, оно впитывает их в себя, оно превращает их в дерево, Собор сияет ярче, чем груда камней, "сумма" не есть "сущность", я сильнее ее, потому что только моя духовная культура способна связать в одно целое, никого не отсекая, все разнообразие человеческих индивидуальностей"; ...но - и с т и н н а в совместно-структурной сложенности, гармонично-согласованной совокупности всех своих внутренних объектов, процессов, факторов и явлений (как проявлений личности), своим синергийным е д и н с т в о м образуя над ними уже нечто большее и рангом и н о е, по-существу отличное от примитивной простоты первых в их несобранной рассеянности, атомарной элементарности, отделенноститочечности самих по себе, будучи всего лишь ещё промежуточным звеном-моментом, "шагом" на пути к чему-то довершенному (т. е. когда р е з у л ь т а т целого во взаимовключающем взаимодействии больше простой суммы своих разделенных ч а с т е й, в у н и в е р с у м е объединенных нескольких качеств которого явственно выражается личностное своеобразие). Естественная и е р а р х и я ценностей органически гармонично вытекает из соблюдаемого единства человеческой души, из самого существа богоданно-заложенного, фундаментального, свойственно-рационального порядка вещей в природе нашей личности, противоречие с которыми приводит к её расстройству: (1) сосредотачивая внимание целиком на чувственнотелесных вещах, мы упускаем из виду наличие душевной реальности; (2) но и отрицая существование души, мы тем самым оправдываем физическое убийство человека на какой-либо стадии его развития. Следует признавать онтологическую ц е л ь н о с т ь человеческой жизни на всех её этапах - от момента зачатия до самой смерти в старости; и обеспечить юридическую защиту естественных прав ребенка как до, так и после его рождения. Уже зачатый ребенок в утробе призван и предназначен для появления на Божий свет, естественными законами природы, - поэтому аборт есть н а с и л ь с т в е н н ы й дерзкий, незаконный и кощунственный акт прерывания начатого процесса беременности и внутриутробного развития, это

296

противоестественное злоумышленное действие, направленное против естественного порядка законов природы, заложенных Самим Творцом (особенно если к этому убийству нет никаких прочих оправдательных неустранимых факторов - кроме нашей злой воли); всё стоящее преградой на пути и противоборствующее полноценному развитию личности (с самого зачатия на всех этапах) - враждебно, аморально и преступно; "рациональное планирование семьи" - это, по сути в вульгарной форме, ничем не отличается от "запланированного убийства", коварно посягающего на уже начатый а в т о н о м н ы й процесс развития ч у ж о й ж и з н и, во вмешательстве во внутренние интимные процессы, затрагивающие зачаточные о с н о в ы начальной стадии формирования и дальнейшего становления другой будущей полноценной человеческой личности, организма д р у г о г о живого существа, т. е. в данном случае один взрослый человек дерзко-святотатственно внедряется в личную интимную эмбриональную жизнь другого человека (хотя находящегося пока в стадии формирования, независимо от его "неполноценности"). "Возлюби ближнего, как самого себя" (Лев. 19:18) - согласны ли мы, абортируя других, чтоб и мы сами разделили земную участь абортированных младенцев? В какой-то степени аборт (нередко как проявление слабохарактерности, скрытых страхов, латентных депрессивных чувств и суицидальных желаний от безвыходно-непосильных условий: "убить если не самих себя, тогда того, кто в нас") стоит в одном ряду с дискриминацией и угнетением: беззащитных детей – жестокими взрослыми, слабых – более сильными и наглыми (приносящих первых в жертву своему успеху), бесправных одиночек – самодовольной, самодовлеющей и агрессивной массой. Форма коллективного эгоизма, пренебрегающего частными интересами, потребностями и особенностями безгласного меньшинства. Справедливость - в умении согласовать благо коллективное с благом индивидуальным, найти между ними уравновешивающую грань меры, где личность каждого поставлена превыше социальных, конфессиональных, национальных, классовых и прочих различий. Часто мы никогда не придем добровольно навыручку, не защитим, видя явную беду, зато спешим откликнуться на возникшую зависть, ложный непроверенный донос или смутные подозрения в чем-то плохом, - подсознательно склонны представлять себе окружающих людей более в негативном свете, чем в добром ("Ум, движимый любовью к ближнему, непрестанно доброе о нем помышляет (1 Кор. 13, 5); движимый же противным тому, предполагает в нем худое." (Преп. Фалассий) ); порой желаем признавать лишь абстрактный, выстроенный в мечтах, идеализированный проецируемый образ, в кривом зеркале которого становятся все "уродливыми" и "неподходящими" для навязываемой им "роли", а не реального со всеми недостатками, сложностями и противоречиями живого человека. Нередко видя лишь то, что является частью нас самих. Чья естественно уникальная и своеобразная жизнь ещё до их рождения - уже заранее кем-то (из власть имущих людей) предрешена, распланирована, рассортирована, вписана в особый "распорядок" и "стандарты"-предписания, жестоко заглушая всякую личную самобытность и самоидентичность на корню, т. е. здесь, не сдерживаемая ничем и не ограничиваемая никакими "заповедями", з л а я в о л я ч е л о в е ч е с к а я (в лице либо какой-то авторитарной диктатуры, либо коллектива) - нагло, гордо и дерзко святотатственно противопоставляется "воле божественной", пытается вероломно занять её место, исполнять её роль, самозванно присваивает себе неограниченные её права и абсолютную власть над душами: ...например, также в случае принудительного аборта, применяющегося в качестве насильственного планирования чужих судеб ещё нерожденных беззащитных людей, - если младенец был "желанным", то якобы он теперь обязан во всем соответствовать нашим корыстным "планам" о нем, а если оказался вдруг по чьей-то прихоти "нежеланным" - то будет неумолимо абортирован, утилизован как лишний, п о д м е н я я упование на Промысел Божий, перед Которым к а ж д а я зачатая и начатая жизнь - имеет свою священную цену и предназначенный высший Замысел о ней.

297

*** (Глава XVII) Быть самим благодарными и добродетельными в каждом миге нашей жизни - это наш долг ради тех кто всего этого лишен Благодарность играет одну из ключевых ролей в нашей жизни: чем больше мы способны оценить дарственную значимость незаслуженно получаемых нами благ, тем выше мы нравственно. Благодарному за всё пред взором открывается чудесный мир благодеяний Божиих. "Тот, кто умеет с любовью вчувствоваться и вживаться в дарованное ему, тот будет находить в каждой жизненной мелочи новую глубину и красоту жизни, как бы новую дверь, ведущую в духовные просторы; или — вход в сокровенный Божий сад; или — колодезь, щедро льющий ему из глубины бытия родниковую воду. Такому человеку довольно простого цветка, чтобы коснуться божественного миротворения и изумленно преклониться перед ним; ему, как Спинозе, достаточно наблюдения за простым пауком, чтобы постигнуть строй природы в его закономерности; ему нужен простой луч солнца, как Диогену, чтобы испытать очевидность и углубиться в ее переживание. ...Каким богатством владеет бедняк, если он умеет быть богатым, если человек духовно овладел своим скудным состоянием. Лишения призывают нас к сосредоточенному созерцанию мира, так, как если бы некий сокровенный голос говорил нам: “...в том, что тебе уже дано, сокрыто истинное богатство; проникни в него, овладей им и обходись без всего остального, что тебе не дано, ибо оно тебе не нужно”. И в этой глубине есть потаенная дверь к мудрости и блаженству" (Иван Ильин). ...Красота окружающей природы напоминает нам о том, что абсолютно в с е без исключения люди сотворены прекрасными и достойными любви и спасения; воспринимая ж и з н ь к а к ч у д о, с благодарностью за все ниспосылаемые её благие дары и за созерцаемую красоту; примечая незаслуженно ниспосылаемые благодатно-благословенные малые дары любви к нам, разлитые и раздаваемые на протяжении всей земной жизни, преисполненной большей частью горем, жестокостями и лишениями; и что жизнь прекрасна в любом её виде... Как трогательно сказал Жан Ванье: "Став младенцем, Бог вручил нам Свою тайну, ибо единственное, что может делать младенец - это любить. Любить маму, быть в общении с ней. Самый прекрасный подарок, какой только может сделать человек - подарить свое доверие. Любить - значит доверять. Это мало, но в этом все. Младенец, который только что родился, не может ничего сделать для других, но он может дать им свое доверие - и это самое глубокое, что есть в человеческом существе. ...Я надеюсь, что когда-нибудь мир откроет красоту, которая спрятана в глубине каждого из вас, я надеюсь, что мы воскреснем, и тогда ваша красота раскроется и станет видна всему миру. Потому что вы сами прекрасно знаете, что в глубине сердца каждого из вас, под всеми трещинами и обломками, находится нежный и тихий ребенок". Как писал свящ. Александр Шмеман: "Вопрос не о том, что приобретает человек, становясь взрослым, ибо это ясно и без слов, а о том, что теряет он, выходя из детства. Ибо нет сомнения в том, что он именно теряет что-то, столь единственное и драгоценное, что потом всю жизнь вспоминает о детстве как о потерянном рае, о некоем золотом сне, с концом которого жизнь стала печальнее, пустее, страшнее. Ребенок целостен не только в отношении ко времени, но и ко всей жизни, он отдается весь - всему; он воспринимает мир не рассудочно, не аналитически, не каким-либо одним из своих чувств, а всем своим существом без остатка, - но потому и мир раскрыт ему во всех своих измерениях. Если для него звери говорят, деревья страдают или радуются, солнце улыбается, а пустая спичечная коробочка может чудесно засиять, как автомобиль, или аэроплан, или дом, или что угодно, то это не потому, что он глуп и неразвит, а потому что ему в высшей степени дано и открыто это чувство чудесной глубины и связи всего со всем. Потому что он имеет дар полного слияния с миром и с жизнью, потому что, вырастая, мы действительно безнадежно теряем все это. Теряем прежде всего вот эту самую целостность. Но ведь эта чудесная связь всего со всем, эта возможность во всем увидеть другое, эта способность к полной самоотдаче и слиянию, это внутреннее открытие, это доверие ко всему - ведь все это и есть суть религиозного опыта, - эта целостная Божественная реальность и постигается только целостным восприятием, и вот это-то и значит - "будьте как дети". К этому и призывает Христос, когда говорит, что "кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него" (Мк. 10:15). Ибо увидеть, захотеть, почувствовать, воспринять Царство Божие - это и значит увидеть эту

298

глубину вещей, то, о чем они в лучшие минуты нашей жизни нам вещают, тот свет, который начинает литься из них, когда мы возвращаемся к детской". "...Ребенок доверчив до конца, потому что, не обманутый жизнью, он не потерял еще доверчивости; он верит в любовь; и именно поэтому ему не страшно. А когда он чего-нибудь испугается, он, опять-таки, верит, что в своей беззащитности, невинности, беспомощности он непременно найдет любовь, которая его защитит — мать, отца, которые его поднимут на руки. Ребенок ещё сохранил способность верить всем сердцем, любить безгранично, доверять безоговорочно, быть откровенным, бесхитростно простым и искренним во всем; сохранив в себе ту лучезарную детскость, внутреннее достоинство, открытость к людям, жажду знаний и умение удивляться всему новому - которые порой повзрослев мы утрачиваем; он беспомощен и доверчив, он бесстрашен, потому что верит в любовь, он беззащитен и вызывает жалость, но не унижающую, а ласковую, теплую жалость. И еще: как умеет ребенок радоваться, как он умеет смеяться; как он благодарен за дар жизни и за все, что жизнь ему дает. Вот это мы теряем, все это мы теряем во взрослой нашей жизни. Мы теряем доверчивость, потому что жизнь нас учит, что она порой обманывает; обманывают люди, обманывают ожидания, надежды, мечты, взамен приходит все разъедающий скепсис, недоверие и страх перед жизнью. И мы не умеем справиться с этим обманом. И вместе с этим, пока мы не научились справляться с обманом, с изменой, мы будем до конца зависеть от событий и от людей и можем быть сломлены, разбиты. Ребенок еще не понял, что есть на свете обман, измена, и не боится; но взрослый, который это знает, может научиться не быть побежденным ни изменой, ни обманом. Вот этот строй ребенка, который изначально дается и потом теряется в течение жизни через то, что мы называем жизненным опытом, мы должны приобрести; потому что если мы его не приобретаем, мы остаемся изуродованными жизнью. О, иногда страшно опытными; порой — неуязвимо крепкими и защищенными; но — мертвыми. Жизни больше нет, любовь уже обусловлена, благодарность дается скупо, за что-то; она не делается ликованием души. ...Вот тот переход, который творчески может нас делать детьми, когда мы уже перешли грань детства; может помочь нам вернуться в детство не в дурном смысле этого слова, не "впасть в детство", а вернуться в Галилею, вернуться к весне, когда мы были просты, беззащитнодоверчивы, способны верить в любовь и любить и были благодарны за всё... И когда я говорю “з а в с ё” мне кажется, надо это понять в самом сильном смысле этого слова: не только за то, что мы считаем благодеянием со стороны людей и со стороны Бога, а за всё, что Бог, люди, обстоятельства, судьба — назовите как хотите — вливают в нашу жизнь, все, из чего постепенно сплетается наша человеческая личность, все, благодаря чему мы вырастаем в меру полного возраста Христова... Быть благодарным за благодеяния явные, простые: доброе здоровье, успех в жизни, счастье — не трудно, казалось бы; но и тут мы не умеем быть благодарными, и тут нам кажется, что могло бы быть лучше. Мы не умеем благодарить от всего сердца, как ребенок благодарит за малый подарок, заполняющий всю его душу, все его сознание, потому что самое мелкое проявление любви для него есть Любовь, вся Любовь. Порой мы доходим до кощунства: жизнь нам не в жизнь, словно жизнь тогда только является жизнью, когда соответствует нашим желаниям... Надо поставить вопрос: каково, в конечном итоге, последнее содержание жизни? Если все перегорит, если все пройдет — что останется? Итог жизни — благодарность. Единственное конечное, непреходящее и нетленное содержание жизни — любовь; все остальное пройдет. Только любовь позволяет видеть — бесстрастно, прозрачно, видеть, приобщаясь через любовь к тайне того, что Бог нам показывает. В конечном итоге на земле путь — вера, надежда, на земле содержание жизни — постепенное рождение, возрождение потускневшей, поколебавшейся любви, и последнее ее содержание — любовь. И на пути все время, всё время — благодарение: благодарение за крест — и за избавление; благодарение и за оставленность — и за поддержку; благодарение за жизнь — и за смерть; за скорбь — и за радость. Не тусклое, скучное приятие горького и ликующее, радостное приятие светлого, нет! А вдумчивое, благоговейное благодарение: Дивен еси, Господи, во всех путях Твоих... Да, Твои пути — не мои пути, но дивны Твои пути, Господи... Да, они — тьма, они — тайна; но они — пути жизни" (Митр. Антоний Сурожский). Умение искренно, доверчиво любить, не держать зла и обид, и чисто, открыто, непосредственно, естественно и непринужденно радоваться даже самым приятным "мелочам"-событиям - солнцу, самой жизни, дарам и красоте природы, как когда-то ребенком в детстве и что мы так легко утеряли повзрослев: иначе в той полной жестокости атмосфере жизни, которую во многом сами себе и создали, ещё пару сотен лет мы бы просто не смогли прожить (ибо это сущий ад); "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не

299

войдете в Царство Небесное" (Мф. 18:3) - эти слова Спасителя приоткрывают сокровенную тайну спасения (исцеления души)... Ведь именно благодаря болезни мы познаем настоящую цену жизни, каждому прожитому дню и мгновениям, проведённым со своими близкими; мы научаемся искренне радоваться простым вещам и не зацикливаться на мелочах. Даже эти страдания, обостряют нашу восприимчивость, помогая лучше заглянуть вглубь своей души, чтобы видеть счастье в "малом", найти утешение в приятных "мелочах", даруя осознание драгоценной важности того, чего прежде считали "неактуальным", боязнь потерять близких сердцу людей, дорожить хорошими отношениями, дружбой, каждым ласковым словом, сказанным в наш адрес, лучиками света, дарящими нам хорошее настроение и силы бороться, не считая это "должным", "ни к чему не обязывающим", научая испытывать благодарение за всё то малое хорошее, но тем более для нас дорогое, ценное и значимо важное, посланное нам в короткой жизни, с осознанием собственной недостойности (от неумения быть за всё благодарными, ответственными, бережливыми, грамотными распорядителями) - даже за те малые блага, доставившие капли радостных мгновений, которые мы безвозмездно получили. "Если добро приняли от руки Господней, злого ли не стерпим?" (Иов. 2:10). "Как глаза не видят слишком близкого яркого цвета, но требуют соразмерного некоторого расстояния, так и неблагодарные души, обыкновенно по удалении благ, начинают чувствовать минувшее счастье. Ибо, не воздав никакой благодарности к Давшему, пока пользовались дарами, по утрате ублажают прошедшее" (Свят. Василий Великий). "Отнятием благ учимся познавать (подлинную цену - Прим. Авт.) блага. Ибо пока имеем добро и насыщаемся добром, не познаем добра, а так и Бога, всякого добра Подателя, забываем, но тогда истинно познаем добро, когда его лишаемся. Сколь великое добро - здоровье, в болезни познаем; сколь великое дарование Божие - хлеб, во время голода примечаем; пользу света во тьме или слепоте, пользу мира и покоя во время нашествия врагов, пользу дождя во время засухи, пользу сияния солнечного во время непогоды, пользу свободы в неволе, пользу воды во время жажды, пользу огня во время холода и зимы узнаем. А узнав добро, отчасти вкушаем и видим, как Благ Господь (Пс. 33:9), Который блага нам дарует. ...Если терпишь нищету, а здоров, благодари, что здоровье имеешь и можешь трудами себе снискать хлеб. Если ты нищ и нездоров, благодари, что имя Христово питает тебя (за добрых людей, подающих тебе милостыню "Христа ради" - Прим. Авт.). Если терпишь болезнь, а имеешь богатство, благодари, что имеешь утешение от довольствия. Если пожитки похищены, благодари, что дом цел и есть где покой иметь. Если имение и дом сгорел, благодари, что сам цел остался, ибо многие и сами с домами и имением сгорают. Если терпишь злословие и клевету, благодари, что ещё не бьют, в ссылку не посылают, не заключают в темницу. Если в темнице сидишь просто, благодари, что не окован. Если окован, благодари, что видишь свет, имеешь пищу, и прочее. Если почести лишился, благодари, что с ней от многих хлопот, сует, зависти, проклятия, злословия, негодования, злобы, наветов и прочих зол, окружающих почесть, освободился. Если в заточение послан, благодари, что смерти не предан. "Если на смерть осужден, - говорит свт. Василий Великий, - и неправедно, благодари, что тебе за это венец преславный на небе уготован". ...Неблагодарный не так: но тогда только помнит, когда получает благодеяние; тогда только хвалит Благодетеля, когда утешается благодеянием Его; а как утешение отойдет, забывает благодеяние и Благодетеля" (Свят. Тихон Задонский). "Мы примечаем наши ничтожные дела по тому самому, что они ограничены и малы, потому что начинаем их и оканчиваем, усиливаемся для них и устаем от них и, напротив, не примечаем иногда благодеяний Божиих по тому самому, что они велики, потому что готовы без усилий, повсеместны, всегдашни. Надобно иногда временное и местное отъятие благотворной руки Божией, чтобы люди справедливее оценили благодеяние Божие, которым долго без внимания пользовались. Голод изъясняет Божие благодеяние хлеба, тлетворное поветрие благодеяние воздуха, засуха - благодеяние дождя, безведрие - благодеяние солнца, сияние которого не дорого потому, что всеблагий Бог каждый день сияет им на злых и благих. Разберем состав наш. Душа, основание жизни, есть дыхание Бога Творца. Тело, жилище и орудие души, дело рук Божиих. Ум, без которого не существовали бы для тебя ни истина, ни мудрость; сердце, без которого не было бы для тебя ни блага, ни блаженства; чувства, без которых вселенная, тебя окружающая, была бы для тебя закрыта и недоступна, - все сие не также ли Божие дело, Божий дары тебе - "ничтожеству"? Точно, ты весь составлен из даров и благодеяний Божиих! ...Окажите себя верными благодати Божией в сердце, достойными благодати Его на самом деле. Сотворил

300

ли с тобой Господь знамение во благо избавлением от беды или опасности, памятуй бывшее, положись на Господа в будущем, употребляй во благо настоящее. Простирает ли тебе Бог благодеющую руку в земных благах, простри благодарную твою руку на помощь нуждающемуся ближнему" (Свят. Филарет Московский (Дроздов) ). ...Оттого, что мы проклинаем, злословим, хулим, не любим, не почитаем свою собственную действительную жизнь (за её несчастья) - вред только делаем самим себе, впадая в раздражение, бесплодный гнев и отчаяние: ведь солнце остается солнцем, равно сияет и излучает свет, ругают его или хвалят, и свет его ни от хуления не слабеет, ни от похвал не усиливается. Но, напротив, благодушное терпение приносит пользу нам самим, и этим мы доказываем нашу внутреннюю победу, духовную несломленность перед внезапно постигшим злом - "благодарением вводится в душу чудное спокойствие, вводится радость, несмотря на то, что отовсюду окружают скорби" (Свят. Игнатий Брянчанинов). ...Вот одна известная притча, повествующая о Божьем Промышлении о всех людях: "...Однажды один человек перед смертью увидел во сне свой жизненный путь в образе длинной дороги по песку вдоль океана, и было ему открыто, что океан - вся его жизнь. Он шёл с Господом по песчаному берегу моря, Который шествовал ему, как путникам, идущим в Эммаус. А на небе появлялись различные картины из его жизни. И, человек заметил, что после каждой из них на песке остаются рядом две цепочки следов. Одна - его, а вторая - Самого Господа. После того, как вспыхнула последняя картина, человек оглянулся назад и посмотрел на отпечатавшиеся следы. Оказалось, что во многих местах было только по о д н о м у следу. И они соответствовали самым трудным и печальным событиям его жизни. Это взволновало его, и он спросил Господа: "О, Боже, Ты обещал, что раз я решил следовать за Тобой, то ты повсюду будешь сопровождать меня. Но я заметил, что в самые тяжёлые времена моей жизни на песке оставался только один след. Я не понимаю, почему же Ты оставлял меня, когда я больше всего в Тебе нуждался?" И Господь ответил: "О, Моё бесценное дитя, Я люблю тебя, и никогда тебя не покидал. И в те времена испытаний и страданий, когда ты видел только один след, это Я нёс тебя на руках Моих...". "Мы не видим тех чудес, которые нас окружают, мы все принимаем как должное, как естественное. Все хорошее от руки Божией мы принимаем, как будто так и должно быть. И мы больше не видим, что жизнь – дивное, радостное чудо, что Бог захотел нас сотворить, что от небытия Он призвал нас к бытию, открыл перед нами все чудо существования. И Он этим не ограничился: Он нас призвал во веки веков быть Его друзьями, во веки веков жить вечной, божественной жизнью. А на земле Он не только дал нам существование и жизнь: Он нам открыл Себя. Мы знаем, что Он есть, мы знаем Его во Христе как Бога такой любви, которая не останавливается и перед собственной смертью для того, чтобы спасти любимого. ...А что сказать о тех чудесах, еще менее заметных нам, как здоровье, как мир, как дружба, как любовь? Это же все – сплошное чудо! Купить их – нельзя; принудить кого бы то ни было дать нам свое сердце – невозможно; а столько сердец друг другу открыты, и столько любви, столько дружбы вокруг нас! А наше телесное существование, которое мы принимаем так естественно, – разве оно не чудо? Вся ж и з н ь – ч у д о. О, я знаю, что в ней очень много боли, очень много страшного – очень! Но наряду с этим, в темноте, во тьме сияет такой тихий и вместе с этим не колеблющийся свет. Если бы мы только, как Христос говорит, верили в свет, с тем чтобы быть чадами света, детьми света, носителями света! ...Как часто мы не замечая проходим мимо чужой нужды, не раскрываем дверь перед Богом, чтобы Он вошел и сделал то, что для нас невозможно. Откроем же глаза, чтобы видеть нужду людей вокруг нас: материальную, душевную, духовную, тоску и одиночество, и столько других нужд. Если бы вокруг нас, среди нас была такая любовь, то начало Царствия Божия было бы уже водворено в нашей среде. Подумаем об этом, потому что каждое чудо Божие было предварено и как бы обусловлено с о у ч а с т и е м человека: от нас зависит, чтобы на земле водворилось то Царство, о котором мы просим, мечтаем, но которое мы призваны строить с Богом и во имя Божие" (Митр. Антоний Сурожский). Мы, порой, не видим и не замечаем - великолепную красоту окружающего мира, но даже зачастую её не ценим, не дорожим ею, не благодарим за неё. Какая у нас прекрасная, чудесная планета, живая, красивая по имени Земля, но люди совсем лишились разума, зачастую не думают что творят: убивают всё живое, землю и друг друга, - убиваем такую красоту, не останавливаемся перед боязнью навсегда нарушить сию хрупкую гармонию природы; наша добрая красавица планета кормит нас, поит, одевает, - а мы враги ей, мы плохие её дети, не любим ни её, ни себя, и получаем за это расплату; меряем все на деньги; давайте одумаемся,

301

люди, пока еще не поздно, надо жить в мире, ценить жизнь, украшать землю, отбросить все злое – ненависть, жадность, уродливость души, надо быть добрей к себе и детей своих учить любви, чтобы потомки наши были не рвачами, а хозяевами на матушке-земле, чтобы берегли ее, окружили бы себя любовью, позаботимся лучше о приумножении добра в мире, а не о гонке вооружений, и пусть вся земля покроется живыми цветами, а не разрушительными следами бомб, и будет тогда общая радость, преблагословенный покой, прочный мир и долгожданное счастье на земле! Благоговение перед сей красотой: воплощается в верной и преданной любви мужчины к женщине, ибо такая подлинная любовь - чиста, возвышенна и удивительнопрекрасна, ей чуждо что-либо низменно-пошлое, но она возвышает образ любимого ею - до равно-ангельского в своих очах, а не принижает до скотского уровня (последнее имеет место в блуде), и также в бескорыстной самоотдаче матери к ребенку, в самоотверженной заботе о ближних, в мучении над вопросом о смысле жизни и искание правды жизни, ради её оправдания. От привыкания как к "должному" - перестаем ценить малые насущные блага, приносящие нам подчас неприметно-неуловимую, но не менее необходимо-важную пользу и наслаждение. Привыкая к естественно обладаемым благам как к чему-то "само собой разумеющемуся", недооцениваем эти благословенные дары, становимся не благодарны за них, невосприимчивы к их ценностям, радость от обладания ими притупляется, перестаем ценить то малое доброе данное нам в жизни, не ценим, не дорожим, не придаем большого значения. Тем самым подвергаемся большому риску его п о т е р я т ь, ведь "что имеем - не храним, а потерявши плачем" (послов.), подконец поздно ощутив подлинную цену благам, когда их уже безвозвратно потеряли. Мы так привыкли к получаемым благам и удовольствиям, и не воспринимаем их, часто нами незаслуженные, добрые д а р ы в жизни, средь мира повальной жестокости и зла, как ч у д о, за которое следует всегда благодарить; привычное чудо - становится "закономерностью". Жизнь - это ниспосланный благословенный д а р, вверенный нам как простому распорядителю с возложенной особой ответственностью за него; всё к чему мы привыкли как к "нормальному", "знакомому", воспринимаемому за "должное", "само собой разумеющееся", естественно нам по праву "полагающееся", считая что "так будет всегда" является повседневной драгоценной щедрой милостью к нам, недостойным и многогрешным, без которой и дня мы бы не прожили, и понимание чего приходит порой во время потрясений, лишений, минуты нужды и опасности, испытывающих в них нашу потребность. Т. е. не жизнь нам что-то "обязана" или "должна", а мы с а м и - в неоплатном д о л г у перед нею... По мысли Ф.М. Достоевского, мы все находимся в страшном долгу у Бога за незаслуженно данные нам в жизни блага, и несем ответственность за правильное распоряжение ими; и поэтому, в знак благодарности, надо стремиться быть нравственно чище и выше и совершать добрые дела - нас освящающие, ведущие путем святости, приближающие и соединяющие внутренней благодатной связью человека с Богом, чтобы вернуть дарованные, очищенные и взрощенные "таланты" - с прибыльным избытком. Рассмотрев свою суетную жизнь увидим, что мы многократно преступаем все заповеди, совершаем все грехи, и не имеет значения, если некоторые из этих грехов совершены в меньшей степени, потому что у нас совсем нет смягчающих вину обстоятельств, поскольку Господь даже в таком нашем состоянии продолжает оказывать нам великие благодеяния. Любая жизнь есть благословенный дар нам, ибо всякое нами даром полученное, без заслуг с нашей стороны, всё то доброе в жизни, делает нас д о л ж н и к о м Дарителя и требует из почтения и смирения обязательной особой благодарности и признательности в ответ: ...Господь же многих излечил, а сколько вернулось поблагодарить? Христос, когда десять прокаженных очистил, а один только их тех очистившихся, самарянин, возвратился к Нему с благодарностью, говорит: "Не десять ли очистились? Где же девять? Как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника?" (Лк. 17:17-18); "Не такова ли, в общей сложности, пропорция людей, благодарных Господу за благодеяния? Кто не получал благ, или, вернее, что есть в нас и что бывает с нами, что не было бы благим для нас? А между тем, все ли благодарны Богу и за все ли благодарят? Есть даже такие, которые позволяют себе спрашивать: "Зачем Бог дал жизнь? Лучше бы нам не быть". Он дал тебе бытие даром, даром снабдил тебя и всеми способами к достижению вечного блаженства. Дело за тобой" (Еп. Феофан (Говоров) Затворник). "Человек удостаивается великих милостей от Бога каждый день и час, а сам не хочет ради Бога

302

пожалеть подобного себе человека" (Свят. Тихон Задонский). Часто мы не ценим те малые милости Божии дарованные нам, по сравнению с другими, и не желаем благодарить з а м а л о е добро полученное нами в жизни, домогаясь чего-то большего и несбывного! Потребность в любви и благодарении за малейшие чувства доброты в наш адрес, сопровождавшие нас на протяжении всей нашей жизни, - сродни необходимости дышать чистым свежим воздухом! Мы отвергаем значимую ценность милосердия - покуда мы сами в нем не будем нуждаться, но тогда уже слишком поздно... Являясь определяющим фактором нравственных сторон и особенностей всякого желанного будущего счастья, изначально тихого и неприметного средь однообразных будней, воспринимаемого как "должное", "заслуженное", "само собой разумеющееся": возможность неслепыми глазами видеть красоту этого мира, свободно легко дышать без поддержки извне, ходить здоровыми ногами, ощущать приятную теплоту и прохладу, отчетливо слышать музыку и звуки природы, внятно произносить осмысленную речь, иметь здравый рассудок, можем сами себя обслужить, концентрировать внимание и нерассеянность мыслей (по старости или болезни), иметь любящую семью, родителей, друзей, не испытывая постоянного голода, не замерзая в стужу когда негде укрыться, не страдая от беспомощности и всеоставленности, - всего того казалось малого, элементарных благ, но без которого невозможна нормальная жизнь, и есть те многие, кто даже этого дара навсегда лишен. Ценность и существование которого обычно замечается лишь только когда его теряем: подобно вечной ночи без дня, слезам без утешения, отчаянной мольбе без ответа, непрестанных приступов боли без проблеска надежды облегченья, без той исчезнувшей прежней чистой радости, которая не вернется уже никогда... Мы можем ежедневно благодарно встречать радость в глазах близких и родных нам друзей, - а сколько одиноких глухонемых и слепоглухих окружает нас, оставшихся в критическом одиночестве один на один со страданиями и болью!.. Мы можем завороженно удивляться, приходить в восторг и умиление от слушания дивных, звончатых переливов перекликающегося многоголосного пенья птиц и подпевать им, проникаясь чарующей симфонией весенних звуков, которую исполняет слаженный оркестр красочной и никогда не повторяющейся живой мистерии; с благоговейным трепетом восхищаться созерцанием глубокоторжественного величия закатов и рассветов посреди небес велелепием облеченных яко ризою, видеть мир во всем чудном великолепии радужных красок и таинственной глубины оттенков, полной грудью вдыхать вкусные, сладко-пряные, пьяняще-душистые, медово-мятные ароматы цветущих полей и луговых трав, напоенные спелой резкой свежестью, омытые росой после раннего дождя и согретые утренними лучами, радостно впитывая живительные соки и дыхание пробужденной природы... - вместо затхлого зловонья какого-нибудь бродяжного притона, антисанитарии грязного подвала, нечистот отхожей подворотни, в общей неизвестности, никому ненужности, в неустроенности, в горемычной всеоставленности на ветру и юру, средь удушающей жары или нестерпимого холода совершенного бесприютия под насквозь пронизывающим колюще-ледяным ветром пустынных темных улиц, от замерзания не укроют никакие рваные обноски ветхих лохмотьев до дыр изношенных одежд, средь загаженного двора трущоб или умопомрачающей духоты безоконного каменного мешка переполненного тифозного тюремного барака, где тяжелая терпкая вонь, несмываемая грязь, теснота, темнота, битком набитого как "сельди в бочке" всякой хозяйничающей отпетой швалью вперемешку с затравленными неповинно осужденными, задавленными умирающими доходягами, насквозь пропитанные едким потом, слизким гноем, обтертые кровью, обросшие налипшей грязью, обгаженные в собственных испражнениях, заеденные вшами, искусанные клопами и крысами, где в привычном общении средь хмельного угара не обойтись без гнилых речей, обесценной, сквернословной, бранной лексики, ругани, беспрерывных перебранок, ссор, беспробудного пьянства, кровавых сведений счетов, постоянных побоев, драк, поножовщины и тирад "семиэтажных" оскорблений, неподражаемых заоблачно-хамских ругательств в свой адрес; и чьи сутки кажутся бесконечными, как дни рабов на галерах или ночи неизлечимо больных в туберкулёзном диспансере!.. Мы можем ощущать нежное прикосновение любимого, - а сколько лишены такой возможности, в безотрадной старости потеряли родственников или близких знакомых, страдают от постоянных болей или парализованы, от пожизненной инвалидности без рук или без ног, а то и всё сразу, и совершенно беспомощны, но никто не придет утешить и ободрить в их одиночестве, где даже пара ласковых слов - нечаянная радость!.. А это ведь такая приятная "мелочь", правда. Мы привыкли к этому, это "обыденность", когда нам для себя самих это ничего не стоит, мы легко и непринужденно загребаем удовольствия от жизни - лопатой, мы

303

сыты и довольны, самоуверенны, сильны и горды занимаемым удачным положением, тем что оказались такими "везунчиками", "баловнями судьбы" и "избранными", нам не надо п о с т о я н н о лекарств для того, чтобы обыденствовать, мы спокойно обходимся и без дорогостоящих препаратов для поддержания жизни (без которых умерли бы), поэтому нам трудно соизмерить это с такими жертвами (затратами). Но для них, от самого рождения больных или инвалидов, или по воле случая - попавших в безвыходные обстоятельства, вот именно конкретно для них, мы должны искать, чтобы даже за эту "обыденность", - заплатить немалые деньги, вложить особые усилия и нетривиальные средства, чтобы отчаянно пытаться помочь им выжить. Давайте, заранее заблаговременно подумаем, что с нами случится через год, через десять лет, под старость... останемся ли мы в том же добром здравии как и ныне, или же с нами приключится какая-нибудь беда, мы попадем в катастрофу, аварию и навсегда останемся парализованными инвалидами - надо постоянно помнить об этом и внутренне подготавливать себя к любому непредсказуемому обороту событий в судьбе... Кому многое было дано, с того более и спросится, подобно "нерадивому рабу" в притче (см.: Мф. 25,14-31), не сумевшему должно распорядиться той великой ответственностью и тем драгоценнейшим даром, возложенными на него господином, оказавшим этим ему особую незаслуженную привилегию и удостоившем чести, но из-за теплохладной лени и самообманчивого лукавства, в попытках перехитрить судьбу и пожить подольше в своё удовольствие, зарывшему свои добрые таланты в землю; так и мы, имея от природы живую чуткую совесть и милостивое сердце - предадим возложенные на нас надежды, если откажемся от дел благотворения и человеколюбия! Мучимые совестью, этим неподкупным судьей, мы испытаем состояние кромешного ада - если уйдем из этого мира с пустыми душами, грубыми, очерствелыми и не наполненными ничем хорошим, неблагодарными за Его любовь, воплощенную в дарованной нам ж и з н и, как чуде, как шансу и возможности делами рук наших прославить Добродетель, ибо значительная часть человечества так и не увидела свет, лишена насильственно была радости даже тех малых благ, воспринимаемых нами за нечто привычное (впрочем, равно как и посчастливилось ей не видеть того повсюду безбрежно-разлитого моря зла, насквозь пропитавшего наше земное бытие, в несознательном возрасте пав его первыми жертвами), будучи умервщлена при абортировании ещё до рождения... Поэтому мы по призванию о б я з а н ы быть добродетельными - (1) как бы и с к у п л я я нашу вину пред теми кому не дали увидеть свет, совершая за них в воспоминание добрые поступки, которым мы насильственно воспрепятствовали не дали их совершить, и (2) ради поколений грядущих, чтоб было с кого брать б л а г о й п р и м е р: "...Умоляю вас: подражайте мне, как я Христу" (1 Кор. 4:16); "...Братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом или посланием нашим" (2 Фес. 2:15); "...чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте" (Флп. 4:9); "...и смотрите на тех, которые поступают по образу, какой имеете в нас" (Флп. 3:17); "...не господствуя, но подавая пример" (ср.: 1 Петр. 5,3). "Даром получили, даром и давайте (Мф. 10:8); давай ближнему больше, чем он заслуживает, относись к ближнему лучше, чем он того достоин. Отдавай, кому не должен, и не требуй с того, кто тебе должен. Так с нами поступают вышние силы, так и мы должны поступать между собою", - в пересказе Вл.С. Соловьева. "Несомненно, действительно, воистину - Христос не ограничился только смертью и крестом, но благоизволил сделаться, приняв образ, нищим, странником, бесприютным, нагим, быть заключенным в темницу, терпеть болезни. И мы слышим голос Христа, обращенный ко всякому человеку: "Если ты не воздаешь Мне за то, что Я страдал за тебя, то сжалься надо Мною ради нищеты. Если не хочешь сжалиться над нищетою, тронься Моею болезнью, умилосердись ради уз, если же и это не склоняет тебя к человеколюбию, обрати внимание на легкость просьбы. Я не прошу ничего дорогого, но хлеба, приюта и утешительного слова. А если и после этого остаешься жестоким, то сделайся добрее хотя бы ради Царства, ради наград, которые Я обещал тебе. Но и они не имеют для тебя значения? Так склонись жалостью хотя бы к самому естеству, видя Меня нагим, и вспомни о той наготе, какую Я терпел за тебя на кресте. А если не хочешь вспомнить о ней, представь наготу, какую терплю в лице нищих. И тогда нуждался Я для тебя, и теперь для тебя же нуждаюсь, чтобы ты, тронувшись тем или другим, захотел оказать какоенибудь милосердие; для тебя Я постился и опять для тебя же терплю голод, жаждал, вися на кресте, жажду и в лице нищих, только бы тем или другим для твоего же спасения сделать тебя человеколюбивым. Потому, хотя ты обязан Мне воздаянием за бесчисленные благодеяния, но Я

304

не прошу у тебя, как у должника, а венчаю тебя, как за дар, и за это малое дарю тебе Царство. Я не говорю: избавь Меня от нищеты или дай Мне богатство, хотя именно для тебя Я обнищал; но прошу только хлеба, одежды, небольшого утешения в голоде. Когда нахожусь в темнице, Я не принуждаю снять с Меня узы и вывести из темницы, но ищу только одного, чтобы ты навестил связанного за тебя, и это принимаю за большую милость, и за это одно дарю тебе Небо. Хотя Я избавил тебя от самых тяжких уз, но для Меня достаточно и того, если ты захочешь увидеть Меня связанного. Конечно, Я и без этого могу увенчать тебя, однако же хочу быть должником твоим, чтобы венец принес тебе и некоторое дерзновение. И потому, имея возможность пропитать Сам Себя, Я хожу и прошу, стою у дверей твоих и простираю руку. Я желаю от тебя именно получить пропитание, потому что сильно люблю тебя, Я стремлюсь к твоей трапезе, как это и бывает у друзей, и хвалюсь этим пред лицом целой вселенной, возвещаю о тебе постоянно во услышание всех и показываю всем Своего кормильца"... Наряду с общением души со Христом в храме, открывается возможность не менее непосредственного общения с Ним на площадях, на улицах города. Наряду со священнодействием, совершаемым священником, это иное священнодействие — таинство Любви, страшное и божественное — может быть совершено каждым: Этот жертвенник Милосердия - удивителен и потому, что сооружается из той самой живой жертвы, которая его освящает. Чуден этот живой жертвенник, потому что будучи по природе камнем, делается святым, так как принимает Тело Христово. Да и нужно ли сравнивать жертвенник Милосердия с древним жертвенником, когда он и в сравнении с этим новозаветным жертвенником оказывается столь блистательным? Такой жертвенник ты можешь видеть везде — и на улицах, и на площадях, ежечасно можешь приносить на нем жертву, потому что и здесь освящается жертва. Не только в Евхаристии пребывает в мире Живой и Действующий Христос. Не только в молитве встречает Он человека и открывает ему Свои объятия. Выйдите на шумную площадь города, пройдите по городским многолюдным улицам. Тысячи рук протянутся к вам, рук, просящих о помощи. Это Христос, в их образе, протягивает к вам Свои руки, это Он умоляет вас о милостыне. Прислушайтесь, и вы услышите гул. В нем сливаются миллионы голосов. Это голоса труждающихся и обремененных, изнемогающих от непосильных скорбей и непомерных страданий. И это - голоса Христа. Скорбящего и Страждущего... Если мы видим человека, подвергающегося за нас опасности смерти, то предпочитаем его всем другим, причисляем его к первым своим друзьям, отдаем ему все свое — говорим, что это принадлежит ему более, чем нам, и при всем том думаем, что мы не воздали ему должным образом. А ко Христу мы не имеем благодарности даже и в этой мере. Но презираем Его в наготе и странничестве Его. И что говорить о деньгах?! А мы до такой степени неблагодарны, что рабов и мулов и коней облекаем в золотые уборы, а Господа, скитающегося в наготе, переходящего от дверей к дверям, стоящего на распутьях и простирающего к нам руки, мы презираем и часто смотрим на Него суровыми глазами. Итак, ужаснемся мы, которые не можем презреть денег для Бога или, лучше сказать, не можем презреть денег для самих себя. Бог за тебя предал Сына, а ты не даешь и хлеба Ему, за тебя преданному, за тебя убиенному; а ты не обращаешь и внимания на Него, когда Он томится голодом, и притом готовясь растратить Его собственность и растратить для себя. Что может быть хуже такого беззакония? Ради тебя предан, ради тебя умерщвлен, ради тебя странствует, терпя жажду, ты даешь из Его же собственности, чтобы получить от этого пользу, но ты, несмотря и на это, не даешь ничего. Не бесчувственнее ли всякого камня те, которые при стольких побуждающих обстоятельствах остаются в такой диавольской жестокости?" (Свят. Иоанн Златоуст). Раздвигаются стены храма, обнимают собою весь мир. Безмерно расширяются пределы священнодействия. Вся жизнь становится таинством, каждая встреча человека с человеком есть таинственное касание ко Христу, встреча с Ним. И душа, обручившаяся Ему однажды в своей сокровенной глубине, в таинственной любви, обручается снова на стогнах мира через любовь к человеку и через жертву этой Любви... На улице можно подобрать вот такое сокровище, просто валяющееся и никому не нужное: наш б л и ж н и й - это с о к р о в и щ е, Богом временно вверяемое нам на хранение и заботу о нем, с целью возвратить после обратно в уготованное ему Царство. "...Где сокровища вашего храма? спрашивал его Валериан. - Приходи, государь, я укажу их тебе, - отвечал св. Лаврентий, и показывая потом на нищих, вдов, сирот, слепых и хромых, сказал: вот они, эти сокровища, которых драгоценнее нет ничего в мире, и которых не могут и не захотят лишить нас и самые тираны" (Жития Святых). И давайте поверим, что они, по вине чьей-то бесчеловечной

305

жестокости, покинув этот бренный мир - их не принявший и гонящий, испив измученной душой и плотью свою чашу скорбей, унижений, страданий и несправедливостей до дна, - после всех мучений, они попадут в лучший более светлый и чистый Мир их надежды, где они наконец-то обретут себе долгожданное прощение, понимание и любовь, и где ни слез, ни печали, ни страха, ни воздыханий - уже не будет, а пребудет всё во всем лишь нескончаемая преблагословенная благодать; они как бы заново родятся обновленными душами невинными младенцами, и прежние ужасы не воспомянутся более никогда, всё что некогда на грешной земле причиняло им непомерно-тяжелую боль - навсегда минуется, словно кошмарный сон, изгладится из памяти - и исчезнет навсегда; и где они наконец-то смогут свободно вздохнуть ничем не стесненные, искренне беззаботно засмеяться, и радость сия - будет чиста и совершенна!.. Ни скорби, ни даже сама смерть - не способны как-то отдалить или отлучить нас от любимого, любовь всему верит и на всё уповает, для любви смерть - всего лишь временное расставание, с надеждой скорой Встречи, ведь мы всегда прощаемся с грустью, но и одновременно с верой в то, что ещё вскоре вернемся и когда-нибудь встретимся вновь все вместе, если и не на земле, то у Бога... И в них наша любовь разгорается ещё больше, переживаемые испытания - как поленья, подбрасываемые в её очаг, сопровождающая его всю земную жизнь, продолжающаяся и по вечности, неугасимая в светлой памяти и светлой печали, в надежде, что он достоин нечто большего, чем этот многотревожный мир, сотканный из горя и слез, уйдя в страну беспечальную, не ведающую былых скорбей, вдали от прежних забот и тревог, обретя наконец себе долгожданное отдохновение и ненарушимый блаженный покой в царстве вечной Любви... Так легко разорвать узы дружбы - и так трудно их опять восстановить; ведь жизнь - коротка, и надо любить тех, кто рядом сейчас в данный момент, не откладывая неопределенно на потом! "Если бы знали, что это в последний раз мы вместе - плакали бы, потому что хотели бы провести больше времени друг с другом, стремились бы быть рядом всегда, придавали бы больше значения каждой минуте, и все внимание посвятили бы потребностям и желанию видеть счастливым друг друга, напомнили бы себе, как много каждый из нас значит для другого. Я совсем не знаю, когда наступит тот последний раз. Господи, помоги мне выявить свою любовь ко всем людям, которые оказали влияние на мою жизнь. Это может быть последний раз, когда мы вместе" (Бруно Ферреро), - подобно тому, как при внезапном крушении самолета, многие, в эти последние мгновенья перед неминуемой гибелью, инстинктивно обнимаются, целуются, сжимают вместе крепко руки, чтобы навсегда проститься со своими дорогими близкими и почувствовать в последний раз на себе прикосновение любимого, и говорят друг другу последние прощальные слова взаимного утешения, обоюдной поддержки и выражения верной любви, стараются в последнем движении порыве сердечном максимально собрать всё свое тепло и успеть передать его самым близким и родным людям, и в этом их неразлучном душевном единстве любимых и любящих - они, покидая бренный мир, входят в Вечность, где чают чудесно встретиться воссоединиться вновь... Нужно каждый день жить, как последний. Потому что завтрашнего дня у тебя может просто не быть! И не сказав сегодня близкому человеку, как ты им дорожишь и как его любишь, завтра можешь уже не иметь такой возможности. Отложив на потом какое-то важное дело, ты можешь никогда к этому не вернуться. Не потому, что не захочешь. А потому, что хотеть тебе будет уже нечем... Или не для кого... Обидев кого-то сгоряча сегодня ты постесняешься извиниться, а завтра извиняться будет уже некому. Или не перед кем... В жизни, каждый день, каждая секунда кажется бесконечно ценной; каждая уходящая минута, каждая вспышка мгновения жизни - важны и не напрасны; надо ценить момент сегодняшний, стремительно ускользающий, так как будущего может и не наступить; и делать в нём то максимально доброе, на что способны. Мы как будто планируем "вечно" жить и с максимальным комфортом лишь для самих себя обустроиться на этой грешной земле постоянно скоры на сопернические ссоры и перебранки меж собою, выяснение отношений, конфликтны по мелким пустякам и незначительным поводам, лишь бы самоутвердить своё гордое "я", - ...а уверены ли что до смерти сумеем грамотно распорядиться оставшимся временем и на пороге вечности успеем ли примириться и попросить прощенья друг у друга за всё то случайно-неосознанное или даже намеренное зло, которое так часто легкомысленно невзначайпоходя причиняли окружающим людям?.. - спешите немстительно прощать, чтоб и самим впоследствии быть кем-то прощенным! - спешите предпочитать дружбу вражде, быть скорыми на отзывчивость и дружелюбие, нежели на злопамятство: "...братия! не будьте дети умом: на

306

злое будьте (просты как) младенцы, а по уму будьте совершеннолетни (мудры на добро)" (ср.: 1 Кор. 14:20)! - спешите делать всем без исключения добро, даже тем кто нам в чем-то противен и не вызывает симпатии, не делая из субъективной предвзятости преград для щедровеликодушного человеколюбия! - спешите всех любить жертвенно и бескорыстно, пока есть такая возможность! - спешите приносить не огорчение, а ободряюще-нежную окрыляющую радость другим, пока они ещё рядом с нами! - пусть нам дарованная свобода послужит им не во вред, а в благодеяние и благословение!.. "Это говорится не для того, чтобы мы боялись жизни; это говорится для того, чтобы мы жили со всей напряженностью, какая могла бы у нас быть, если бы мы сознавали, что каждый миг — единственный для нас, и каждый момент, каждый миг нашей жизни должен быть совершенным, должен быть не спадом, а вершиной волны, не поражением, а победой. ...Я имею в виду внутреннее становление, возрастание, способность быть в совершенстве и в полноте всем, что мы есть в данный момент. Подумайте, каков был бы каждый момент нашей жизни, если бы мы знали, что он может стать последним, что этот момент нам дан, чтобы достичь какого-то совершенства, что слова, которые мы произносим — последние наши слова, и поэтому должны выражать всю красоту, всю мудрость, все знание, но также и в первую очередь — всю любовь, которой мы научились в течение своей жизни, коротка ли она была или длинна. Как бы мы поступали в наших взаимных отношениях, если бы настоящий миг был единственным в нашем распоряжении и если бы этот миг должен был выразить, воплотить всю нашу любовь и заботу? ...Оно означает, что каждое слово должно содержать все благоговение, всю красоту, всю гармонию и любовь, которые как бы спали в этих отношениях. Оно означает, что нет ничего слишком мелкого, потому что все, как бы ни было оно мало, может быть выражением любви или ее отрицанием" (Митр. Антоний Сурожский). Человек получает больше пользы от того, кому он помогает, чем тот, кому он оказывает эту помощь, надо видеть доброе, интересное и прекрасное в людях - "...душа человеческая в глубине своей таит много добра, надобно его только отыскать" (Преп. Лев Оптинский). Нужно в человеке видеть лучшее, что в нем есть, и уметь находить красоту и добро в жизни каждого, если мы хотим вдохновлять людей на развитие лучших их качеств. Такая встреча даёт нам значительно больше, чем мы можем им принести: учат нас взаимной терпеливой заботе, вниманию к нуждам каждого, старанию понять другого и бескорыстно-безвозмездной любви; при столкновении с их проблемами, начинаем видеть, более глубоко понимать, что такое настоящее несчастье (часто по-значению затертое в обыденности), и начинаем ценить те минуты радости, которые бывают в нашей жизни - потому что у многих людей их не бывает вообще, а бывает такое горе (по сравнению с нашими мелкими неприятностями), которое совершенно непонятно, как они выдерживают и, мало того, при этом остаются чистыми, добрыми, совершенно замечательными людьми. Влечение ж а л о с т и бывает двух видов: (1) когда мы частицей своего тепла, пытаемся зажечь чью-то было угасшую и унывшую душу; но ещё и (2) когда созерцаем в самих наших б л и ж н и х п р е и с п о л н е н н о с т ь несломленного достоинства, неуклонной решимости претерпевания в скорбях, - вызывающие в нас проникновенное восхищение, подобно теплому очагу или горящей свече, вблизи возле которого оттаивает холод нашего сердца, когда те, кому по их нужде требуется наша помощь, о т в е т н о помогают нам самим на своём примере понять и поверить в возможность сохранения добра в таких нечеловеческих условиях своей жизни, на долю неокрепшего детства которых выпало испытать то, что и не каждый взрослый, с крепкими нервами и твердой волей, смог бы выдержать. В нашем служении которым, мы найдем для себя живой образец нефальшиво-подлинных, уважительноблагоговейных и нежно-доверительных, открытых, отзывчивых, незлобивых и глубокоискренних, непосредственных, утонченных и возвышенных отношений между людьми. На них мы осознаем, что на самом деле благотворитель не ты, а твой подопечный, и именно им ты облагодетельствован; в этом мгновении - происходит странный контакт, и непонятно - кто кого утешает, и понимает, и врачует; ...как и в воспитании чаще бывает не только родители детей воспитывают, но и сами дети - по-своему воспитывают взрослых, которые от них чему-то новому научаются, вспоминают своё прошлое детство, живую искренность чувств и непосредственность общения, в котором происходит как бы взаимоодарение и взаимообмен ценностями, где каждый становится в чем-то другому полезен. Они напоминают нам о том, на что способен любой из нас, что нельзя позволить себе забыть о том, что значит мечтать, верить и дружить, которые помогут пережить любые тяжелые времена; и будучи неравнодушными даже к

307

совершенно незнакомым им посторонним людям, они готовы отдать им последнее, что у них есть, искренне страдая и переживая за других гораздо больше, чем за самих себя, возрождая в них веру в доброту и открытость, - и эта мечта не такая, которая никогда не сбудется, а является неотъемлемой частью сопровождающей всю саму нашу жизнь, которую мы все проживаем, иногда не замечая, насколько она дивно прекрасна, и что даже в самые сложные времена можно оставаться искренним и открытым человеком, продолжая верить в чудо - которое творим мы сами своими добрыми поступками, одаривая и наполняя чередой чудесных, удивительных, незабываемых моментов, в своей и жизни окружающих нас людей... Среди самих нуждающихся встречаются способные духовно о д а р и т ь нас богатством своей глубокой души. Открывшие нам, что отношения - могут быть настолько искренны и трогательно просты, а ощущаемая рядом с ними неподдельная радость бытия настолько чиста и заразительна, что сияет через них изнутри, захватывает окружающих, трогая наши сердца. Мы и сами, даже за всю нашу долгую жизнь, не смогли бы таким вернуть и малой части того, что о н и дали ощутить н а м, более душевно нам помогая, чем мы - им: своей, пусть маленькой и короткой жизнью, выстрадавшие своё право быть счастливыми, которое ныне теперь от них уже никто не отнимет, словно воплотившие в себе нездешнюю радость, спеша успеть поделиться ею со всеми окружающими, подарили нам столько тепла и света, надежды и утешения, дали увидеть в глубине их ясных лучистых глаз, сохранивших ещё незамутненный, доверчиво-открытый, чистый, искренний взор, - решимость, мужество и отвагу в претерпевании всего выпавшего тяжелого на их долю; сберегшие в себе тихое блаженное состояние младенческой радости и благодарной нежности, без намека на раздражение или недовольство; когда смеются эти дети - улыбается небо, и души их чисты - подобно белесым голубицам, словно созданные не для этой грешной земли, а для бескрайне-свободного Неба; прийдите к ним и научитесь у этих Ангелов - терпению, смирению, любви и умению переносить все скорби без ропота, у кого нам следует брать пример в умении быть счастливыми, в умении быть чистыми сердцем, в умении благодарить Бога за каждый прожитый день. И за эти короткие отрадные мгновения подаренные нам их недолгой жизнью, посланные подобно небесным Ангелам в мир, показать что есть ещё ч у д о, искренность, непосредственность, простодушие, чистота и нежность, из которых состоит большое, простое, бесхитростное счастье, подобно заразительному смеху, легкому, чистому и светлому как переливы-перезвоны колокольчиков, передавшие и наполнившие нас своей вечной радостью, словно живой веселый весенний солнечный лучик, скрасившие и осветившие наши скучные, серые и унылые будни - за это будем благодарить вечно!.. И в этом душой обретем вечноблаженную радость - насколько вечна сама любовь!

308

*** ЧАСТЬ 7-АЯ. ГЛУБИНА ПЕРЕНОСИМЫХ КЕМ-ТО СКОРБЕЙ, СПОСОБНА В НАС ОТКРЫТЬ ГЛУБИНУ УТЕШАЮЩЕЙ ЛЮБВИ И ЗАБОТЛИВОГО ДОЛГОТЕРПЕНИЯ О СКОРБЯЩЕМ. (Глава XVIII) Как Христос спустился в самый ад, взыскуя человека; так и мы, исполняя завещанное и подражая, должны снизойти, спуститься во мрак их бездомности, одиночества, боли и отчаяния, - принести им туда свет надежды ...смысл жизни - зависит от ответа на вопрос о "осмысленности страданий"; ...и когда страдают любимые, - Господь с нами незримо по-отечески со-присутствует и со-участвует в наших скорбях, Бог нисходит во ад наших страданий, взыскуя нас из плена глубины одиночества и отчаяния, среди которых мы обретаем его помощь и защиту, оживляющей и воскрешающей силой обетованной Любви Всякий миг счастия с избытком искупается страданиями или тоской пресыщения; мы знаем, что горя в жизни безмерно больше, чем счастья и радостей. Вслед за суетными надеждами идет смерть, посмеивающаяся смертным, невыносимыми муками страданий, сопровождающими в той или иной мере жизнь каждого человека на земле. "Земная жизнь не есть ли одно испытание? Это непрерывный ряд испытаний, экзаменов нашей любви к Богу и к человеку, нашей веры, нашей чистоты, нашей правды. ...И только те, кто испытан в соблазнах, кто имел духовную силу преодолеть их (хотя бы и не сразу), те могут считаться достигшими духовной зрелости" (Игумен Иоанн). "Скорби – огонь, слезы – вода. Это крещение водою и огнем... Эта минута, как говорят, искусительнейшая: в уме – мрак, в сердце – безотрадное томление, свыше – чаяние гнева, снизу – готовый ад; человек зрит себя гибнущим, висящим над бездною. Отсюда одни выходят с торжеством, другие падают и возвращаются вспять, чтоб опять взбираться на эту гору" (Свят. Феофан (Говоров) Затворник). "Человек под влиянием несчастий как-то грубеет. И это ясно, отчего, — человек жадно кидается на жизнь, на счастье (эгоистичное - Прим. Авт.), ставит его выше всего, вне Церкви, Бога, любви ко Христу. И обрушивается несчастье, застает его врасплох, озлобляет, огрубляет его. Пот, слезы, кровь... Если проливается пот с внутренним противлением, злобой, проклятием; если слезы — от обиды, злобы; если кровь (болезнь) — без веры, то ничего доброго душа не приобретает. Страдания, с точки зрения духовного роста, ценны не сами по себе, а только по своим результатам. Отнимая земное счастье, они ставят человека лицом к лицу с высшими ценностями, заставляют его открыть глаза на себя и мир... Когда человек находит в себе силы согласиться на испытание, посылаемое Богом, он делает этим огромный шаг вперед в своей жизни. Наши трудности и горести, если мы их несем добровольно — соглашаемся на них, питают и укрепляют душу, они непосредственно превращаются в богатства духовные... Это благодатный ветер, надувающий паруса нашего духа. Поэтому мужественная душа инстинктивно ищет жертвы, случая пострадать и духовно крепнет в испытаниях. ...Дети, выросшие в тепле, неге и сытости, вырастают духовно пустыми" (Свящ. Александр Ельчанинов). Некоторых людей страдание может сделать сильнее, но немалое число других оно сломит, бесплодно раздавит или приведет к озлоблению. Смысл страдания и цель наших испытаний - с одной стороны связан со злом, а с другой имеет смысл жизни, для которой живет человек. Страдание как и всякое зло, смерть, плод греха, которое смиренно терпим и с которым мужественно боремся, - само по себе по-определению бессмысленно и не нуждается в "оправдании", и его незачем "оправдывать", преуменьшая его разрушительный характер, иначе пришлось бы встать на его сторону; разумом понимаем их неизбежность, но сердце скорбит и не может примириться, когда невыносимо видеть, как страдают и умирают родные, близкие, знакомые и любимые... Господь плакал об умершем друге Лазаре и этим освятил наш плач об умерших как плач о таинстве смерти, скорбном по причине греха и смерти, а не как плач потерявших надежду вновь увидеться со своими умершими близкими. Вы можете иметь печаль о смерти, но не такую, как у безбожников, не имеющих упования. Как не скорбеть, когда живое тело становится мертвым, когда ходивший бездвижен, говоривший безгласен, когда глаза не

309

видят, уши не слышат и все члены бездейственны? Разве это не то тело, которое еще так недавно было жилищем невидимого духа? То, что было невидимо, ушло, а осталось лишь видимая пустая оболочка. Здесь есть над чем скорбеть, но и для этой скорби есть свое Божественное утешение... Требуется не "оправдание" страданиям, не признание за ними "самоценности", но - их о с в я щ е н и е, их наполненность высшим смыслом, преображающее само страдание "изнутри", придающее нам новые силы, окрыляющее и воскрешающее обновленную очищенную душу из горнила скорбей, позволяя сказать: "...Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?" (Ос. 13:14); цена страданиям придается - только благодаря вере, надежде, упованию, наполняющим и освящающим бремя их претерпевания, придающим осмысленность нашим страданиям. "...Не страдание спасительно как таковое, а именно его п р е о д о л е н и е, не болезнь от Бога, а та с и л а, которой мы эту болезнь преодолеваем и побеждаем. И зачастую побеждает болезнь человек, даже умирая. Побеждает духовно, хотя тело его она пожирает физически. Жизнь много богаче любой схемы, и люди могут много больше, чем предполагают, потому что с ними, потому что с нами Сам Христос, потому что Бог ведёт нас по жизни. Поэтому мы о Господе можем действительно всё" (Свящ. Георгий Чистяков). Такое т е р п е н и е - это как внутренняя борьба против господства над собой их низменных ложных ценностей и обманчивых идеалов, кумиров, фетишей, в погоне за несбыточной утопией которых, приносящие лишь отчаяние. В переносимом мужественном претерпевании которых проявляется наша свободная нравственная установка, занятая осмысленным выбором позиция, по отношению к неприятным для нас переживаниям, обстоятельствам, которые мы не можем устранить лишь собственными силами: "Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество изменять то, что могу, и мудрость - всегда отличать одно от другого!" (посл.). "Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Они вместо меня исповедали перед миром грехи мои. Они бичевали меня, когда я сам жалел бичевать себя. Они мучили меня, когда я от мук бегал. Они поносили меня, когда я льстил себе. Они плевали в меня, когда я был горд собой. Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Когда я считал себя мудрым, они называли меня безумцем. Когда я считал себя сильным, они смеялись надо мной, как над карликом. Когда я стремился быть первым, они теснили меня к последним. Когда стремился к богатству, они били меня по рукам наотмашь. Когда я собирался спать мирно, они будили меня ото сна. Когда я строил дом для долгой и тихой жизни, они разрушали его и изгоняли меня. Воистину, враги отлучили меня от мира и помогли рукам моим дотянуться до края одежд Твоих. Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Благослови их и умножи, умножи и сильнее ожесточи на меня. Да будет бегство мое к Тебе безвозвратным. Да истают надежды мои на земное, как паутина. Да воцарится смирение в душе моей. Да станет сердце мое могилой близнецам злобным - гневу и гордости. Да соберу на небесах все сокровища свои. Да освобожусь навсегда от самообольщения, запутавшего меня в страшную сеть жизни призрачной. Враги открыли мне то, что немногим ведомо: нет у человека врагов, кроме него самого. Тот лишь ненавидит врагов, кто не познал, что враги не враги, но друзья взыскательные. Воистину, трудно сказать мне, кто сделал мне больше добра и кто причинил больше зла - враги или друзья. Посему благослови, Господи, и друзей, и врагов моих. Раб клянет врагов, ибо не ведает. Сын их благословляет, ибо ведает. Ибо ведает сын, что враги не властны над жизнью его. Потому ходит он среди них свободно и молится о них ко Господу. Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну". (Свят. Николай Сербский)

310

...Подобное по-христиански с м и р е н н о е духовное отношение к жизни и к выпавшем на её долю зачастую непреодолимо-тяжелым непредвиденным испытаниям, готовых нас всецело поглотить и раздавить безысходным унынием, которые оказались гораздо сильнеемогущественнее нас и изменение которых не в нашей беспомощной власти и слабых человеческих силах, - воплощено в молитве св. Оптинских Старцев: "Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все Твоя Святая воля. Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь". Осталось лишь привести известную "Молитву" Антуана де Сент-Экзюпери: "Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня! Научи меня искусству маленьких шагов. Сделай меня наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней вовремя останавливаться на открытиях и опыте, которые меня взволновали. Научи меня правильно распоряжаться временем моей жизни. Подари мне тонкое чутье, чтобы отличать первостепенное от второстепенного. Я прошу о силе воздержания и меры, чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал течение дня, мог бы видеть вершины и дали, и хоть иногда находил бы время для наслаждения искусством. Помоги мне понять, что мечты не могут быть помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту как самую важную. Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть гладко. Подари мне ясное сознание того, что сложности, поражения, падения и неудачи являются лишь естественной составной частью жизни, благодаря которой мы растем и зреем. Напоминай мне, что сердце часто спорит с рассудком. Пошли мне в нужный момент кого-то, у кого хватит мужества сказать мне правду, но сказать ее любя! Я знаю, что многие проблемы решаются, если ничего не предпринимать, так научи меня терпению. Ты знаешь, как сильно мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть достойным этого самого прекрасного и нежного Дара Судьбы. Дай мне богатую фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча или говоря, подарить кому-то необходимое тепло. Сделай меня человеком, умеющим достучаться до тех, кто совсем внизу. Убереги меня от страха пропустить что-то в жизни. Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что мне действительно необходимо. Научи меня искусству маленьких шагов"... Случаются несчастия и для испытания нашего в смирении, терпении, благодушии, благодарении и для упрочнения в добре, доказательства добродетели. "Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности" (Евр. 12:7,10–11). "Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4,16). "Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит

311

терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает" (Рим. 5,3-5). "Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести" (1 Кор. 10,13). Получая способность благодушествовать на тесных путях жизни, когда личные страдания, как испитая чаша очистительных скорбей, рано или поздно неизменно перерождаются в великую духовную радость, тишину и невозмутимый покой духа, пребывая, по словам ап. Павла, «В великом терпении, в бедствиях и нуждах, в тесных обстоятельствах. Под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах... В чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах... Нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2 Кор. 6,4-10). Благодарение в личных скорбях само по себе чудесным образом превращает, изменяет характер того, что прежде казалось "черной полосой неудач", "бессмысленной выходкой злого рока", "усмешкой над нашей слабостью" - в нечто наполненное провиденциальным добрым смыслом, имеющее определенную разумную высшую цель (не всегда нам ведомую) и особую роль (нередко понимаемую лишь через многое время спустя) в становлении нашей жизни. "Ибо, когда не могу сделать, чтобы не страдать, приобретаю страданием то, что переношу его, и благодарю как в радостях, так и в скорбях" (Свят. Григорий Богослов); "Случилось ли хорошее? Благословляй Бога, и хорошее останется. Случилось ли плохое? Благословляй Бога, и плохое прекратится. ...Терпение бед милостыню и иные многие добродетели превосходит" (Свят. Иоанн Златоуст); "Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою" — знак великой скорби — "остриг голову свою и пал на землю и поклонился. И сказал: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!" (Ср.: Иов. 1:21-22, Иов. 2:10); "Душе обученной (добру) должно с благодарностью показывать мужество и терпение" (Преп. Антоний Великий); "Нет ничего того языка святее, который, претерпевая зло, благодарит Бога: воистину от мучеников ничем (такой человек) не отличается; так и сей, как и они, венчается. Ибо и сему предстоит мучитель... мучительными помыслами удручая, печалями помрачая. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастии, страдал. Душа его радуется, делая благое, имея чистую совесть, она услаждается своими похвалами. Нет святее того, кто благодарит Бога: он поистине ничем не отличается от мученика и получает такой же венец. Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец м у ч е н и ч е с к и й" (Свят. Иоанн Златоуст). К мученикам Господь причисляет, по словам старца Паисия, и инвалидов, и тяжело больных, лишенных утешения детей, и людей, которых постигают страдания и болезни. Если человек самоотверженно, с упованием на Бога переносит все посланные ему скорби, не ропщет, то это вменяется ему в мученичество; если он несет свой крест благодушно, – это становится для него подвигом... Постоянно благодарное сердце, открытое ко всему прекрасному, умеющее замечать лучшее и позитивное, даже в самых отчаянных ситуациях не отчаивается, тем самым предуготовляет место более скорым переменам к лучшему: своим отношением к миру, внутренним настроем, влияя и на окружающие обстоятельства, придавая силы бороться, верить и надеяться, независимо от лишений; из любых испытаний выйти победителем, приобретшим духовные сокровища нравственных благ добродетелей смирения, терпения, мужества, ниспосылаемых как дар душе смиренной, в ней созревших, выработанных при их преодолении; терпение личных скорбей помогает быть открытыми и чуткими к восприятию скорбей и нужд наших ближних, ограждая от "зацикливания" на жалости лишь к себе самому, бесплодного саможаления и депрессии. И тогда само зло страданий, в зависимости от воли человека, при должном отношении к ним, может обратиться для него духовной пользой, очищением, обновлением; заставляя при этом принять их не ради их самих только, а ради высшей любви, непременно ради живой боголюбивой и человеколюбивой, сострадательной и самоотверженной любви к Богу и ближнему, - в которых заключены сила и свет высшего смысла жизни. Истинным терпением сообразными делаемся Христу: "...если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться" (Рим. 8:17). Осмыслить эти страдания и воспринять их в свете Его крестных скорбей, как подвиг нравственного возрождения в чувстве свободной любви к Богу и Христу, невинно и безгрешно безропотно страдавшему за нас – преступников и грешников: "...Уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным

312

даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:6-8). И рукою Содержащий вселенную, был спеленут в яслях (Лк. 2:7). И Размеряющий пядью небо, не имел, где приклонить голову (Мф. 8:20). И, Богатый, обнищал, дабы мы обогатились Его нищетою (2 Кор. 8:9). И Хотящий прийти на облаках судить живых и мертвых, неправедно от беззаконных судим был (Лк. 23:1-24). И Тот, на Кого не смеют чины Ангельские взирать, заушаем и оплеваем был (Мф. 26:27). И Одевающий небо облаками, в одежду поругания одет был (Лк. 23:11; Мк. 15:17). И Одевающийся светом, как ризою, обнажен был (Мф. 27:27,31). И Тот, Которому служат Херувимы и Серафимы, людям служить изволил (Ин. 13:15). И руки, которыми чудеса сотворил, пригвоздить ко кресту попустил (см. Лк. 23:33). И Тот, Который никому никакого зла не сотворил, бит был (Мк. 15:19). И Тот, Который мановением мертвых воскресил, волею Своею смерть крестную претерпел (Ин. 19:30; 10:18)" (Свят. Тихон Задонский). "Да остановится здесь всякий человек, проходящий путь болезненного сего жития, да посмотрит и видит, есть ли болезнь, подобная болезни Господа нашего Иисуса Христа, носящего наши болезни, о Котором пророк говорит: Он грехи наши Сам вознес Телом Своим на древо (1 Петр. 2,24). Послушайте, все народы, и взгляните на болезнь Мою; болезнь Моя сильнее всех болезней, и сердце Мое скорбит (Плач. 1,18,22). Каждый, кто многими скорбями, тесным и прискорбным путем старается войти в небо, остановись здесь, посмотри и увидь, есть ли такая скорбь, как скорбь Того, Который говорит: Душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26,38; Мк. 14,34). Выводят Господа за город или, лучше сказать, изгоняют из города как злодея, осуждают вместе с злодеями: К злодеям причтен (Мк. 15,28). Червь, а не человек; поношение у людей и уничижение в народе (Пс. 21,7). Вот Лазарь, страждущий у дверей богатого мира, вопиет: Пострадал и смирился до конца (Пс. 37,7). Искали лжесвидетельства против Иисуса, и не находили (Мф. 26,59-60). Вместо того, чтобы умилосердиться, сжалиться над Ним, видя Его столь избитым, столь израненным и измученным, неблагодарная толпа, увидев Кровь, как псы, не знающие сытости, еще сильнее завыла: Распни, распни Его (Лк. 23,21). Плачь горько и ты, грешный человек, ежедневными своими грехами отвергающий Господа, вместе с отвергшим Христа учеником говоря: Не знаю Сего Человека (Мф. 26,72), живущий не по-человечески, а по-скотски, сравнялся со скотами неразумным и уподобился им (Пс. 48,13)! Иисус облечен в ризы гнусные (Зах. 3,3). Что же это за гнусные ризы? Не что-либо иное, как только наши гнусности, наши греховные мерзости, гнусность самохвалов, блудников, пьяниц, разбойников! Сочти, если можешь сосчитать, звезды, то есть раны Его, которые покрыли все Тело Его от головы до ног, и как бы сплошную составляют рану. Нет исцеления в плоти Моей (Пс. 37,4): кожа содрана, тело опало, остались почти одни кости! Хотя Он ничего не говорит Своими избитыми, израненными и запекшимися Кровью устами, но ранами Своими, зияющими по всему Телу, как бы отверстыми устами, к сердцам всех нас возглашает: Оглянитесь и посмотрите, есть ли еще болезнь, как Моя болезнь (Плач. 1,13). Есть ли кто-нибудь, кто так страдал бы для Меня, как Я для него. Есть ли кто-нибудь, кто так любил бы Меня, умирал для мира ради Меня, как Я ради него, кто бы положил душу свою для спасения Моего, как Я отдал душу Свою на смерть для него? ...Это мы, Христос, достойны тех бесчисленных ран, которые Ты теперь безмолвно невинно как агнец безгрешный терпеливо сносишь! Мы грешили, а Ты за эти грехи терпишь наказание, — ибо мы на лицо Христово плюем, когда поносим нашего ближнего, насмехаемся над ним, клевещем, по бесстыдству, по ненависти и злости дьявольской и по злому нашему обыкновению бесчестим его перед другими и тем приносим ему много вреда! Страждешь, Господи, — говорит св. Амвросий, — и мучаешься не Твоими, но моими ранами, болезнуешь не Твоей смертью, но моей немощью. В лице каждого грешника Давид жаловался: Болезни смертные объяли меня, сети смерти встретили меня (Пс. 114,3; 17,6). Избавляя нас от сей адовой болезни и сетей смертных, Христос Спаситель Сам подъял на Себя болезни и сети. Идет через поток скорбей, чтобы и нам оставить в нем Свои следы: Стези в глубоких водах (Пс. 76,20) — во многих скорбях, чтобы и мы путем многих скорбей шли за Ним к Небесному Царствию, чтобы поток бед прошла душа наша, то есть воду стремительную (Пс. 123,4) гонений, преследований, нападений от мира, плоти и дьявола..." (Из поучений Свят. Димитрия Ростовского). "Страдающее сознание" - это всё-таки лучшее благо нежели его полное отсутствие, страдания не умаляют онтологическую самоценность бытия человеческого существования как такового - ибо если бы человек прежде изначально не вкусил хоть малой капли земного счастья, то не с чем было бы сравнивать весь ужас последующих своих страданий, страдания в жизни не могут

313

оправдать самоубийственной ненависти к самой жизни как таковой, страдающая жизнь в которой всё же остается лучик надежды - всегда лучше безотрадной безвозвратной пустоты смерти, и нужно жить наперекор страданиям, подобно тому, как продолжают любить грешника вопреки его недостаткам и предательству, несовершенства окружающего мира - не способны лишить нас чувств уважения и благодарности за подаренную нам жизнь, смиренно принимая её такой как она есть в любой форме - не только в минуты счастья, но и когда настигло горе, с надеждой и верой что ничто в этом мире не бывает напрасным, оставляя свой невидимый до поры но неизгладимый след средь неисповедимых судеб человеческих и Божеских... Конечно, можно не заморачиваясь просто ни о чем таком не думать, уподобиться несознательному животному, но зачем тогда дан человеку разум, пробующий во всем отыскать некий сокрытый "высший смысл"? Особенно, каков смысл лично для того, кто родился обреченным с уже генетически-врожденной смертельной болезнью - чтобы непрерывно страдать и так и не вкусив сладости полноценной жизни скоропостижно умереть в расцвете сил?! - отчего им "повезло" менее, чем нам здоровым, чем они хуже нас, чем мы более заслужили право жить полноценно, или это "везение" тоже относительно - помимо физических, взрослые обречены ещё испытывать моральные, душевные терзания вплоть до самоубийства, т. е. всем страшно жить, вся природа стенает и мечется, все люди обречены так или иначе страдать рано или поздно, в больше или меньше мере, тем или иным образом? Наша жизнь трагична, но не абсурдна. Мир временный сей - не принадлежит нам, пред нами открыта - лишь неизбежная вечность. Можно сказать, что вся наша греховная взрослая жизнь - лишь отсроченная смерть, время на покаяние, и по онтологическому качеству ничем не лучше мгновения от зачатия у абортированного младенца невинного и безгрешного... Как писал свящ. Алексий Грачев: "Человечество, как "единая семья", – это единое тело, и часто духовный груз, который на ней лежит, распределяется между ее членами неравномерно. Случается, что дети несут непосильный груз и расплачиваются своим здоровьем за грехи и ошибки родителей; каждый рождающийся в мир младенец несет на себе печать последствий первородного греха. Побывав в детском доме, уходишь с ощущением, что, может быть, этот падший мир еще держится только потому, что есть дети, которые своими страданиями перевешивают чашу весов нашего безбожия и нераскаянности. Судьбы этих детей раскроются в вечности. Болезни и "ненормальности" суть явления только земной жизни. Если Бог не сотворил смерти, но она вошла в мир через отступление от Него, через грех, то тем более Он не сотворил болезней. За что страдают дети? За наши грехи. За наше нерадение о спасении их душ, о своем спасении. Мы с ними связаны невидимой нитью, в них – наши кровь, дух. Если бы они не были нашими детьми, они бы не страдали за нас. Грех потому и есть величайшее зло, что от него страдают невиновные. Для нас не был бы труден вопрос, за что страдают невинные дети, если бы в этом, как и во всем, мы взирали на безгрешного Христа Спасителя, распятого нашими грехами, и соизмеряли с Ним всю нашу жизнь. Но мы, по нашей нераскаянности, по нашей привычке не думать о своих грехах, а винить в них кого-то другого, не чувствуем этого. Первое, что должен сделать сораспявшийся Богу человек, – сойти вместе с Ним во ад своей собственной жизни и помыслов". Чем пламеннее была любовь и чем глубже в нашем сердце было отведено тому, кого мы любим, место, - тем горячее, тяжелее и наполненнее болью скорби наши слезы, подобно каплям расплавленного олова, тем больнее разделенные чувства оплакиваемого о б щ е г о г о р я, и это может болеть, как болит отрезанная часть нас самих, переживая боль ближнего в м е с т е с ним рядом, впитывая в себя и переплавляя в огне скорбящего, сострадающего тронутого сердца: "...почему столь прекрасное милое существо, каким сотворен каждый человек, от младенчества обречено мучиться, страдать и терпеть унижения, подобно нежной белой лилии, так невовремя распустившейся посреди холодных ветров поздней осени и скоро увядшей?"; "...за что такая нежная ангельская красота, воплощенная в чистом невинном страдальце-младенце, послана в этот жестокий мир скорбей испытать множество непомерных мук?"; "...ах, как мог бы поцелуй впитать всю твою боль?! и могут ли мои объятия оградить тебя от всех бед?" - беспомощный вид чужих нестерпимых мук разрывает наше сердце от бессилия их хоть как-то облегчить. Умом, чисто рассудочно, гораздо легче и проще отвлеченно понимать и оправдывать смысл страданий, глядя на ч у ж и е судьбы, видеть чьи-то слезы и горе, надежду и любовь; но, особенно когда подобное случается с очень сердечно близким нам, родным и дорогим человеком, - всецело понять и принять участи своей судьбы порой мало кто может, да и невозможно, наверное, такое

314

принять живым любящим сердцем, расколотым преисполненной сострадания болью за любимого, лучше самому быть вверженному "во ад", испытать все непомерные и несправедливые муки, чем видеть как безвинно страдают; когда не за что держаться, когда обвиняется весь мир, когда горе застилает все вокруг и нет никакого утешения, т. е. смерть - это как всепоглощающая пустота. Не так уж сложно перестать бояться собственной боли, зато куда важнее наших физических страданий - видеть душевные страдания дорогих нашему сердцу людей, незримо читать скрытое на их лицах и недоговоренное в глубине глаз, и от этого желать сделать всё, что в наших силах зависит от нас, чтобы видеть их сияющие улыбки, а не слёзы, которые они так старательно от нас прячут... Которым легче на себе переносить собственные страдания, чем безучастно видеть как страдают другие, разрываясь в тоске терзаний, отуманенной слезами, когда естественно скорбеть, тосковать и плакать о любезных сердцу нашему - будучи не в силах принести им утешение, разделить тяжесть, облегчить скорби, переносимые теми, которые нам особо любимы и дороги, взять на себя часть их забот, "...Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов" (Гал. 6:2) - тем самым сопереживая их боль ещё острее, и часто тем более громче и отчаяннее наш сердечный вопль - "почему, зачем, за что они невинно и напрасно так страдают?!." Глядя на испытываемые любимым человеком непосильные муки - воспламененное сердце наше сжимается и колет в тревоге, беспокоится, ноет, гложет, тоскует и болит, словом, состраждет вместе с ним, ибо страх и печаль, как огнь внутренний, от коего душа нестерпимо томится, тело бледнеет, иссыхает и истаивает (в особенности, когда мы слышим душещипательную историю о ком-то, за душу жалостью берущей и не отпускающей); "...Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (2 Кор. 11:29); мы также становимся несчастны - это естественноприсущее сочувствие, эмпатия, живое соприсутствие рядом со скорбящим человеком, разделение бремени креста его скорбей (в смысле способности открывать в другом столь же таинственный и глубокий внутренний мир, как и мой собственный, ощущать радость или боль другого, как он их ощущает, и воспринимать их причины, как он их воспринимает); мы можем лишь стойко молча принять совершившееся за факт, который изменить мы не в силах, в кротком смиренном предстоянии перед неисповедимыми судьбами Божьими и тем неведомым Промышлением, что свыше слабых сил нашего ума; пытаясь максимально облегчить его тягость, даровать возможное утешение. Вся наша душа бывает охватываема глубоко-соболезнующей скорбью, обуреваема гложащими сомнениями, раздираема противоречиями: "за что?", и сердце горит, разум смущен, и не к кому обратиться, поведать, излить эту горькую печаль; силы давно покинули, хочется рвать и метать, боль, неизвестность, затаенный вопрос: "что дальше?"... Да, л ю б о в ь с т р а д а е т: иначе как можно самому быть счастливым, когда видишь как душераздирающе нестерпимо страдают ближние? - ибо любовь к ним со-страдательна всегда, в подлинном патетическом смысле слова, мы реально переживаем в себе их боль, соболезнуем их болезнями, - но от этого вовсе не впадаем в угрюмую депрессию, но получаем и распространяем через себя, на тех кто в этом нуждается, благодатное неотмирное ободряющее утешение Свыше, от единого источника нашего горячего упования внутренней веры, надежды и любви, подающего воодушевление и как бы переплавляющего и покрывающего наши страдания в объятиях божественной Любви, пылающей подобно лучам Солнца, заставляя забыть всё плохое и не отвлекаться на черную тень его, которая способна милостью одарить, теплотой согреть и вместить собою любые скорби всех, водворяющая неизъяснимый неизреченный Небесный одухотворенный мир в наших сокрушенных исстрадавшихся душах (не только нас самих, но и тех чью боль мы разделили): "...Господь исцеляет сокрушенных сердцем и врачует скорби их" (Пс. 146:4); "...Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Мф. 11:28); "...Ибо Я напою душу утомленную и насыщу всякую душу скорбящую" (Иер. 31:25); ценность проявленной доброты превозмогает любую невзгоду, если придется ради неё претерпеть или пострадать, ради доставления спасения и помощи для любимого; это такое горячее и ревностное со-страдание за других, для которого нечто скорбное претворяется в желанное и которое вместо уныния, доставляет всё больше возрастающую сладость и чудесным образом одаривает душу преображающей благодатью, сокровенно преисполняя её небесным достоянием от неземного грядущего вечного Блаженства, сродни к которому сподобившись приобщались все достославные мученики ранних веков христианства, святые, когда их брали на мучения, радовались, что могут за Христа (в т. ч. и за ближних) пострадать, смело шедшие на казнь во имя чаяния грядущей Любви; ибо Господь сказал: "...Аминь, аминь глаголю вам, вы

315

восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется, вы же печальны будете, но печаль ваша в радость будет!" (Ин. 16:20), и ради этой радости совершенной, ради любви ко Господу и к ближним, нужно быть готовым терпеливо переносить любые выпавшие муки испытаний... - и пусть будут благословенны и блаженны подобные сладостные страдания нашей любви "за други своя", печаль ради тех, кого мы от всего сердца самоотверженно возлюбили!.. И тем ярче видна со стороны вся подлость, гнусная мерзость, низость, падшесть, ничтожность, наглость беззаконных, творящих злое, всей жестокой несправедливости, с которой постоянно сталкиваются люди на протяжении всей жизни: самоуправно, дерзостно и вероломно посягающей на интимносакральное и святое в нашей душе, над чем оно не властно, безнаказанно разрушающей, обесчещивающей, оскверняющей всё самое дорогое и ценное что у нас есть, всяческими многочисленными унижениями, плевками в душу и издевательствами втаптывая в грязь достоинство близких, родных нашему сердцу людей, обнажая их беспомощную слабость; цинично посмеиваясь над их упованием и надеждой как "наивными", "бесцельными", "бесплодными", "бесполезными", "эфемерными", "пустыми" иллюзиями и мечтами, в которые пытаются убежать от "неумолимой действительности". Но не будем ужасаться и отчаиваться, глядя на мнимое всесилие зла: этим лишь проверяется на прочность твердость убеждений, характера и веры, явно показывая внутренним превозмогающим порывом, преодолением самих себя, победу духа над плотью, что - человек может быть духовно выше того навязаноунизительного положения, уготовляемого ему злом, трагичными обстоятельствами и проч.; и что всякое горе, как всё земное, временное и преходящее, оно - ничто, по сравнению с той вечноразвивающейся и вечнорастущей жизнью, чью творческую силу, устремленность, энергию, мощь, разлитую во всей природе, во всём живом - никаким мукам не заглушить никогда, пока существует сам мир; и несравнима ни с чем - внутренняя затаенно кроткая радость, получаемая от стойкого великодушного перенесения скорбей, приходящая тихим умиротворением на сердце и покоем, как отзвуком вечности, - обратится светлой печалью по вечным неотмирным ценностям сферы духа, которые этот мир не способен нам дать. Человек больше страдания, способный мужественно его встретить "лицом к лицу" и претерпеть, превозмочь, пережить; оно не способно отнять от него последнюю надежду. Но эти уныние и тоска не беспросветны, а растворены тихой и светлой печалью надежды, ибо знает верующее сердце, что это ещё не конец, видимые страдания не вечны и не могут затмить теплого света горящей любви. Утешает то, что и помимо нас было много тех кто сильнее пострадал, но терпел и не роптал, тем самым прославляя добро, в его смирении восторжествовала любовь над бессильным её угасить злом; чьё поругание и мучения – стали, обратились для них, величием, показав всё внутреннее достоинство, долготерпение, твердость, крепость их духа. Которые, средь отчаяния - не отчаялись, средь жестокости - не ожесточили сердца, и ещё не угасла их воля, не умерла в них вера; и можно смело сказать, что в их отдельно взятой жизни - Божья Правда победила, став им знаменем и источником воодушевления, путеводной звездой, и уже зло бессильно сломить их волю и душу; в отчаяньи они не отчаялись; они к а ж д ы й день начинают "новую жизнь" как бы с чистого листа, не покладая рук, упав - воспрянут вновь, дают себе шанс быть сегодня лучше и добрее, чем были вчера или месяц назад, и тогда каждое утро оптимистично встречает их предвкушением новых возможностей и начинаний... Ибо всякий наступивший день, каким бы внешне трагичным или унылым ни оказался, являет нам глубоко-премудрое и сокровенное дивное величие Божие в самых разнообразных формах и создан для прославления Его, посредством наших добрых дел и подвига жертвенного служения на благо ближних, духовно возвышающего нас над прочей суетой и житейскими скорбями, освещающего нашу жизнь лучиком чаемой надежды, и даже невзгодами встреченное на дню всё плохое, огорчающее, омрачающее, несчастное или какие иные претерпеваемые страдания - способны в конечном итоге привести, могут быть приуготованы, обращены и посвящены к вящей славе Божией, лишь бы нам не поддаться духу уныния, а делами своими прославлять торжество Добра в своей жизни!.. Хотя нам не дано предугадать результатов, и если даже все наши труды окажутся впоследствии впустую напрасно тщетными, - но мы всё равно будем продолжать не опуская рук делать максимально то, что о т н а с зависит, и стараться совершить всё возможное в меру наших сил ради благополучия ближних, не потеряв веру в то, что все это было не зря, и будем бороться за их жизнь всем врагам назло, а там как дальше будь что будет! Хотя нам неведомы судьбы Божии, мы не знаем окончательного ответа на извечные вопросы, но не дадим отчаянию п о с р а м и т ь нашей освещающей наш путь земной надежды в угоду злу, подобно

316

сжигающему изнутри огню, охватить душу, не предадимся рабству унынию, не станем жертвой его господства, не разочаруемся в силе и действенности добра, не примиримся с несправедливостью как ставшей привычной "нормой", не утратим, а сохраним веру в доброе, интересное и прекрасное в людях, ведь подонков везде хватает, но мир не без добрых людей; и мы сохраним вместе надежду, не угасим любовь, не затмим в самой её глубине то человечное, вечное и ценное, оставшееся с нами навсегда, ибо не погасить холодным ветрам житейских бурь, тревог и волнений - бережно хранимый в глубине души огонек пламени её свечи, и посреди темной годины лихолетья, в грозную пору будущной неопределенности и грядущих страшнейших испытаний, пронесем свет её через кровь, горе и слезы, непроходимые стены терний; будем рядом служить утешением страждущим, отирать слезы обиженным, ободряя унывающих, до самого конца что бы ни случилось. И тогда глубина с к о р б и окружающих нас ближних, откроет в нас необъятную глубину л ю б в и, способной вместить, и терпеливо и соучастливо все страдания перенести, оказывая всемерную заботу и утешение страдальцам, сострадая вместе... ...Даже потерявши в с ё (как библейский образ многоболезного и долготерпеливого праведного Иова Многострадального: в одночасье лишившегося всего своего имущества, здоровья и семьи, со всех концов получает он известия о смерти своих близких, рушится прежнее благословение Божие, — исчезает потомство, сгорает богатство, ...приходят к Иову посланники и говорят, что напали Савеяне на его стада, "и взяли их а отроков поразили острием меча"; но и этого мало, и вот Иов в проказе, страшная, лютая болезнь постигла его, "взял он (Иов) себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел"; "...нет несчастья человеческого, которого не перенес бы этот муж, твердейший всякого адаманта, испытавший вдруг и голод, и бедность, и болезни, и потерю детей, и лишение богатства, и затем, испытав коварство от жены, оскорбления от друзей, нападения от рабов, во всем оказался тверже всякого камня" (Свят. Иоанн Златоуст) ), - так не будем же отчаиваться, но всё равно наперекор всему будем продолжать жить уже не ради себя (когда всё отнято и ничего своего не осталось), но - р а д и т е х к о г о л ю б и м, забота об их счастье составит долю нашей собственной радости, и р а д и л ю б в и к которому (любимому нами страдающему ближнему), ради тех кого любим, средь ещё живых и во имя памяти светлой любви к уже ушедшим, - мы будем дальше жить, продолжать неотступно верить и надеяться, не позволим себе выглядеть слабыми перед ними, видом нашего волнения, депрессии и отчаяния не усугубим и так их тяжелой боли, но передадим лишь положительный эмоциональный настрой, не принесем им дополнительного огорчения, не омрачим их последние дни, но наполним преизобильно всем тем лучшим, чистым, ласковым и теплым, чего не успели додать прежде... Никакому горю и несчастию - не затмить окончательно, не сломить неизменного достоинства человеческого и не ослабить нашей любви к нему; зло своим гротескным уродством - ещё более высвечивает и подчеркивает всю красоту и величие, духовное торжество Добра. Пусть страдания не затмят собою те блага, которые даются жизнью; помогут ярче, острее воспринимать всё то малое доброе, что мы в ней получили; ибо страдания возможны только там, где есть любовь чувство отзывчивости на горе того человека, которого мы любим, ощущение поруганной какойлибо ценности, вызывающее у нас боль; равнодушный ко всему холодный камень - не может испытывать никаких эмоций страданий. Л ю б и т ь и с т р а д а т ь - это удел и привилегия, данные только одному свободному человеку; страдания близких людей освящаются пробуждаемой ими в нас сострадательной любовью; метафизическая польза приносимая жизнью, несравненно гораздо больше, глубже и ценнее тех временных скорбей, которыми она окружена, средь которых протекает её бытие; и за эту дарованную возможность, будем благодарить и благословлять любую жизнь, какой бы тяжелой и многоскорбной она ни была!.. Только в мире вызова и отклика на него могут реализоваться высшие способности личности: страдание других пробуждает наши сострадание и любовь; «...от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда» (Рим. 5:3-4). Нужно продолжать всё равно любить и верить, несмотря ни на что, даже когда обстоятельства и соображения жизни призывают к целиком обратному, к ожиданию худшего, унынию, печали; если мы не властны изменить к лучшему весь окружающий мир, тогда переменим самих себя и наполним обновленным чистым содержанием отношения вокруг нас. Сей подвиг - не для себя, но более для д р у г и х, послужит примером несломленного, не сдающегося самоотвержения перед мнимым могуществом зла, самим быть добродетельными р а д и л ю б в и к другим: мы не должны терять надежды, чтоб

317

было чем поделиться; не будем понапрасну растрачивать эмоции на пустяковые неприятности, чтобы осталось для заботливых чувств, тепла которых хватило бы на всех нуждающихся в их согревающей ласке душ. Чужое счастье поставляя п р е в ы ш е - счастья собственного: "...Великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти" (Рим. 9:2,3); перекликающиеся по смыслу слова Моисея - "...Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исх. 32:32). Благодаря скорбям, мы постигаем, что зло мира существует для того, чтобы мы горячее любили Добро и сильнее стремились к нему. И боялись лишь одного: когда заживо мертвеет и умирает от равнодушия душа... Мы не чувствуем п о т р е б н о с т и быть милосердными, пока с нами или с нашими родными не случится какая-нибудь беда... "Вправе ли же мы, когда внутри нас такая тьма, требовать, чтобы вне нас всегда было светло и ясно? Не скорее ли должно желать, чтобы совершенно померк, хотя на время, всякий свет чувственный, дабы вспомнили, что есть свет духовный, и начали им пользоваться? Вправе ли мы требовать, чтобы попираемая стопами нашими земля была лучше духа и сердца нашего? Чтобы она постоянно разверзала недра и возвращала нам семена сторицею, когда мы заключаем «утробу» при виде брата бедствующего? (1 Ин. 3;17). Не должно ли, напротив, желать, чтобы хотя по временам стихии отказывались служить нам, чтобы иссякали источники всех чувственных прибытков и удовольствий, дабы мы перестали упиваться из них на погибель душе своей, и вспомнили о воде, текущей в жизнь вечную? ...Но осмотритесь кругом себя: где святость мыслей и чистота намерений? где подвиги любви и самоотвержения? где плоды правды? Везде сухость и бесплодие, терн на терне, камень на камени! Оттого, что попечение о едином на потребу, о душе и совести считают самым последним из своих попечений. ...В силу закона милосердия, без сомнения, и теперь мрак, нас облежащий, рассеется, и мы паки узрим солнце во всей лепоте его, но что узрит сие солнце в нас? Узрит ли хотя единую слезу покаяния на лицах наших? Узрит ли какое-либо бедное семейство, какого-либо беспомощного сироту, взятых на попечение богачом? Узрит ли раздранным рукописание бедного должника, не имеющего, чем воздать заимодавцу? Узрит ли слугу, переставшим терпеть от жестокости и прихотей своего господина? Узрит ли менее шумных полночных игр, убивающих душу и тело, честь и состояние? Менее кощунства и слов праздных? Без сомнения, и земля перестанет гореть вокруг нас. Но что будет с теми плодами, кои она паки начнет износить из недр своих? С плодами, омытыми потом и слезами бедного земледельца? Не отымутся ли они, по-прежнему нещадно, от гладных уст его семейства? Не пойдут ли в пищу роскоши и прихотей? Не отдадутся ли за предметы совершенно бесполезные и даже душевредные? Не поставятся ли прямо в цену беззакония и соблазна?" (Свят. Иннокентий Херсонский; по случаю чрезвычайной засухи и пожаров земных, мрака и дыма в воздухе). Мы не должны эгоистично замыкаться лишь в собственном горе, но быть готовыми отозваться и на боль других: "О ближнем они не думают, люди забывают о тех, кто страдает. Предположим, что те, кто выбрасывает пищу, не знают о том, что рядом с ними есть люди, имеющие нужду. Но почему же они не спрашивают, чтобы узнать? Мы не даем даже того ненужного, что у нас есть. Когда один человек не может купить необходимого ему, а другой имеет вещи, которые сам не использует, и не дает их тому, кто в нужде, то это грех. ...У нас есть все, и поэтому нам не больно за других. Они не ставят себя на место другого, чтобы не потревожиться и не потерять своего покоя. Но с таким внутренним расположением как они смогут найти бедняка? Если человек думает о другом, то он находит бедняка и находит то, в чем он имеет нужду. Человек, имеющий любовь, не довольствуется лишь тем, чтобы давать тому, кто попросит у него милостыни, но и сам ищет людей, находящихся в нужде, чтобы поддержать их. ...Один голодный понимает другого. Сытый голодного не разумеет. Если ты тоже испытываешь боль, то ты думаешь о боли другого человека, встаёшь н а е г о м е с т о и большую боль испытываешь не за себя, а за него. То есть твоя собственная боль помогает тебе понять боль других. А когда ты принимаешь свою собственную боль с радостью, то ты утешаешь и тех, кому больно. Но и тот человек, у которого ничего не болит, пусть хоть немного пострадает за тех, кто испытывает боль. Как говорили фарасиоты: "Я понесу твою котомку", то есть я возьму на себя твою боль, твою муку, твоё горе. ...Боль другого человека нужно сделать своей болью. Я видел, что другому больно, и забывал свою собственную боль. Чудо происходит, когда ты соучаствуешь в боли другого. Главное в том, чтобы ты ощутил человека братом и тебе стало за него больно. Так и в больницах: если

318

врачи и медсестры действительно страдают за больных, то это является самым действенным лекарством из всех, которые они им дают. Больные ощущают участие к ним и чувствуют уверенность, безопасность, утешение. Тому, кто страдает, не нужны ни наши многие слова, ни наши поучения. Он понимает, что тебе за него больно, и это помогает ему. Если нам больно за других, то мы забываем себя, свои собственные нужды" (Паисий Святогорец). По словам Жана Ванье, взаимоотношения с людьми, которые страдают и испытывают сильную боль, - открывают нам нашу собственную сломленность, наш мрак, нашу бедность, нашу неспособность с ними ничем поделиться, дать какое-то ободряющее утешение. Они снимают нас с иллюзорного пьедестала идола земного видимого могущества и мнимого великодушия, и срывают натянутые лицемерные маски, открывая нам правду о нас и подлинный лик нашей многогрешной души мы обнаруживаем внутри себя силы нетерпения, злобы и неприятия, ранее скрываемые от себя и других нашу духовную бедность и нашу неспособность искренно открыто любить, желая показывать только свои хорошие и успешные стороны. Ведь смирение и правда — краеугольные камни настоящих свободных взаимоотношений - нам необходимо оставить иллюзии самообмана и "двойных ролей" (в одном месте - потакать мнению толпы, быть тем, кем не являемся, или неся ношу, которую нести не в состоянии; и, обратное, быть иным более искренним - оставшись лишь наедине с самим собой), все то, что мы скрываем, и предложить себя такими, как мы есть, не претендуя быть лучше, не создавая искусственно-натянутый позитивный образ. И когда мы спускаемся в глубины нашего мрака, комплексов нашей самости, гордыни, тщеславия, самолюбования, мы открываем, что Бог присутствует и там - придавая силы для дальнейшей борьбы. Он сокрыт не только в бедных людях, просящих нас о помощи, но и в таком же бедном человеке внутри нас самих. Чтобы войти в завет и общение со страждущими людьми, для этого нам нужно быть сосредоточенными, нам нужно осознать присутствие Христа даже в своей собственной бедности и слабости. Примем, разделим сердцем их скорби - как за н а ш и скорби, их печаль станет и н а ш и м горем, с "плачущими восплачем" ("Не устраняйся от плачущих и с сетующими сетуй" (Сир. 8:37) ), упокоим в трудностях, это значит со-присутствовать в их судьбе, оказать внимательность, чуткость к нуждам ближнего. Любовь, c a r i t a s (как жертвенное самоотречение делиться с ближним последним что у нас есть, чувствуя чужую боль сильнее чем свою), - стремится ко взаимности, видя всякое умаление и всякий ущерб, испытываемые близким ей человеком, ею ощущаются как само-умаление, т. е. причиняют сильнейшую скорбь и нам в том числе; равно как испытываемая радость другим - отражается солидарным ликующим счастьем и в нашем сердце; вместе вдвоем переносить общее разделенное горе не так тяжело и страшно; "болеть сердцем" за счастье других, переживать чужую боль как свою, быть готовым всецело послужить утешением им, чем-то пожертвовать своим, пострадать ради пользы для них, и самому претерпеть какие-то лишения, лишь бы другие были счастливы... Ревнует о доброделании ради их блага, прилагает усердие, старание не ради чего-либо своего, а ради тех, о ком ревнует, ради их спасения и ограждения от всех опасностей и бед: "...огонь не разгорается в сырых дровах, и божественный жар не возжигается в сердце, любящем покой" (Преп. Исаак Сирин). Любое знание о происшедшем насилии автоматически делает нас с в и д е т е л я м и: (1) иногда мы свидетельствуем о пережитом насилии над кем-либо в тот момент, когда оно происходит, можем вмешаться, препятствовать дальнейшему развитию его критических событий и помочь пострадавшему (такое человеколюбивое сострадание подобно страданию вместе с другим, стремлению преобразовать ситуацию, побуждению протестовать, защищать всё самое дорогое и ценное нам, заботиться о поруганной чести и стыде нашего ближнего и стремлению исцелить); (2) иногда - значительно позже, когда мы слышим или читаем о случившемся, и также можем приложить все усилия, чтобы не допустить его повторения впредь или же принять решение как мы среагируем при повторении инцидента. "Не чуждайся сострадания потому, что сам далек от несчастья. Когда твой ближний терпит зло, ты должен его несчастье считать общим. Разделяй с ближним слезы, чтобы облегчить печаль его; разделяй радость, чтобы упрочить веселие, укрепить любовь и самому раньше его получить пользу, - плач делает милостивым, а радость очищает от зависти и недоброжелательства" (Свят. Иоанн Златоуст). Наша любовь к ближнему это приобщенность к его личным жизненно-важным интересам и потребностям души, небезразличная заинтересованность судьбой ближнего, сопереживание его личным бедам; уметь сочувствовать другим, значит понимать других как самих себя, принимать такими какие они

319

есть, ставить себя на их место, со стороны их интересов. Нередко разделив сердцем чужую боль (поделившись душевным теплом), возможна усталость, депрессивная опустошённость, т. н. синдром эмоционального выгорания, и это неизбежная часть ж е р т в ы ради ближнего, которую необходимо претерпеть (см. сравн.: "...Претерпевший же до конца спасется" (Мф. 10,22) ) - это плата за помощь, учащая более жалеть не себя, но других. "Как возможно, чтобы страдание, которое не есть мое, поражает не меня, сделалось, однако, столь же непосредственно, как в других случаях только мое собственное, мотивом для меня и п о б у ж д а л о бы меня к действию? ...Это таинство совершается каждый день на наших глазах в частных случаях, – каждый раз, когда по непосредственному влечению, без дальних рассуждений человек помогает другому и защищает его, подвергая иногда очевидной опасности свою жизнь ради человека, которого он видел в первый раз, и не думая при этом ничего, кроме того именно, что он видит великую нужду и опасность другого; обнаруживается это таинство и в широких размерах, когда целый народ жертвует своим достоянием и кровью для защиты или освобождения другого угнетенного народа. И всегда необходимым условием для того, чтобы подобные действия заслуживали безусловного нравственного одобрения, является именно присутствие этого таинственного акта сострадания (здесь, сострадание — это специфическое выражение солидарности всех людей в беде, в смысле внутреннего уравнения себя со страдающим человеком безо всяких иных мотивов, осознание единоприродной близости себя с ним, проецирования себя во образ другого в попытке соучастия и сопереживания поставить себя на его место - Прим. Авт.)" (Артур Шопенгауэр). "Истинная сущность альтруистичной жалости, или сострадания, того факта, что отдельное существо может чувствовать как бы за пределами своей индивидуальности, болезненно отзываясь на чужое страдание, т. е. ощущая его как свое собственное, есть признание за другим собственного (ему принадлежащего) значения – права на существование и возможное благополучие. Когда я жалею другого человека или животное, я вижу в нем сродное или однородное со мною, подобное мне существо, одушевленное, как и я, желающее, как и я, жить и наслаждаться благами жизни. Признавая за самим собою право на исполнение такого желания, я признаю его и за другим; болезненно отзываясь на всякое нарушение этого права относительно меня, на всякую обиду, мне наносимую, я подобным же образом отзываюсь и на нарушение чужого права, на чужую обиду, – жалея себя, жалею и другого. Видя страдающее существо, я становлюсь в воображении на его место и, признавая его однородность с собою, приравниваю его состояния к своим собственным, как говорится – «вхожу в его положение». Кто жалеет о чужих страданиях, тот, конечно, принимает участие и в чужих радостях и удовольствиях, когда они невинны и безвредны" (Вл.С. Соловьев). Также станем благодарны Богу и за с ч а с т ь е нашего ближнего, будто оно стало нашим - с которым мы столь солидарны, что оказанная ему милость является благодеянием для нас самих, т. е. будем с о р а д о в а т ь с я с радующимися ("Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими" (Рим. 12:15) ). "Что блаженнее добродетельного, если он радуется и торжествует и тогда, как другие прославляются, - от похвал других получая напоминание о собственных добрых делах? Когда другие прославляются и увенчиваются, тогда и совершившие подобные дела радуются и восхищаются, как бы не те, а сами они были прославляемы" (Свят. Иоанн Златоуст). "Станем же благодарить за благодеяния, не только нам оказанные, но и другим; таким образом мы в состоянии будем истребить и зависть, и утвердить любовь и сделать ее искреннейшею. Ты уже не в состоянии будешь завидовать тем, за кого благодаришь Господа" (Свят. Иоанн Златоуст). "Чтобы пришла радость, человек должен пожертвовать собой. Радость рождается от жертвы. Настоящая радость происходит от любочестия. А если возделано любочестие, то человек празднует, торжествует. Эгоизм, себялюбие — это мучение для человека. ...Если мое сердце взыграет и я уступлю свое место от любви, то это совсем другое дело. Тогда я почувствую радость. В наших действиях не должно присутствовать нашего "я". Не надо искать покоя для самих себя. Это мешает приходу Христа. Надо стремиться к тому, что доставляет покой другому человеку. Действительный покой рождается от доставления покоя другому. ...Если твоя совесть не обличает тебя в том, что ты мог сделать что-то еще и не сделал, то это великое дело. В этом случае человек имеет постоянную внутреннюю радость и вся его жизнь — торжество, праздник. Эта внутренняя радость дает человеку духовную силу" (Паисий Святогорец). "Всякая внешняя радость не наполнит сердца, она часто наводит скуку или

320

причиняет нечто скорбное, ибо она непостоянна; постоянство в добром приносит радость. Не думай, что каждый смеющийся - весел; тот только истинно весел и доволен, у кого весело на сердце, у кого сердце мужественно, неустрашимо, и возвышается над всем земным. Мир и счастье - в чистоте сердечной. "Ибо не в наслаждениях и утехах телесных состоит блаженство и счастье, оно достигается только чистой от всякого порока совестью" (Блаж. Амвросий). "Ибо они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью; и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия" (2 Кор. 8:2). Одна добродетель доставляет радость постоянную, вечную, безбедную. Если же случается нечто и печальное добродетельному, то оно находит на него не иначе, как туча, или облака, носящиеся ниже солнца, но нисколько не помрачающие солнечного сияния и дневного света. В этом заключается величайшее и непоколебимое веселье праведных душ, которых не может поразить и опечалить никакое внешнее злоключение. Приятно и таинственно есть это совокупление веселья со скорбью и даже с сильным страданием, ибо оно есть не что другое как только внутреннейший покой и мир, и согласие ума (с промыслом), и нравственного величества с кротостью" (Свят. Иоанн Максимович). И пусть, "среди круговорота внешних забот внутри царит мирное спокойствие любви" (Свят. Григорий Великий). Как посреди бури - безветрие, так упование производит тишину и покой в благодарном и терпеливом сердце среди скорбей. "Такой как в благополучии, так и в злополучии одинаков, постоянен, тих и кроток. Преблагоприятный покой, в котором так сердце успокаивается!", - "Мир оставляю вам, мир Мой даю вам" (Ин. 14:27) - говорит Спаситель. - "К этому покою призывает нас Христос: Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11:29)" (Свят. Тихон Задонский). Страдания, осмысленные для меня в Его лице, освященные в Нем, наполовину перестают быть для меня страданиями, как для мучеников Его огонь и железо переставали казаться мучительными. Сохраняя свою объективную силу, эти страдания для христианина теряют свой ужас, свою безутешную горечь. И в этом кроется неистребимая надежда, когда уже не смерть довлеет над миром, но - Жизнь, позволяющая восторженно воскликнуть вместе в уповании: "Он здесь, теперь. Средь суеты случайной, в потоке мутном жизненных тревог, владеешь ты всерадостною тайной ("Х р и с т о с В о с к р е с!" - Прим. Авт.): Бессильно зло. Мы вечны. С нами - Бог!" и "Смерть и время царят на земле, - ты владыками их не зови; всё, кружась, исчезает во мгле, вечно лишь Солнце Любви" (Вл.С. Соловьев). В о и с т и н у В о с к р е с! И в этом удивительном жизнеутверждающем осознании, по мыслям Николая Арсеньева, совершился фундаментальный прорыв сверху, воздвигающий мир, возносящий тварь из глубины падения в победу Вечной Жизни: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?». "Это означает оправдание нашего существования, и многообразного творения Божия, и нашей любви к многообразным лучам величия и красоты Божией, рассеянным в мире. Это значит, что оправдан индивидуальный лик твари и все конкретное, живое, из чего слагается мир, все те великие человеческие земные ценности, которые мы любили, которыми мы дорожили в мире и которые являются великими дарами Божиими - в первую очередь, живая индивидуальность любимого человека в ее духовно-телесном выражении, черты любимого лица, незаменимые для нас, навсегда врезавшиеся в наше сердце, воспоминания детства, первый порыв юности служить Правде, счастье в семейном кругу, поля и луга и холмы Родины, и родительский дом - все те неповторимые черточки жизни, из-за которых оправдана наша любовь к ней, а также все внешние достижения человеческого духа и творчества, и подвиг героизма, и подвиг искания и обретения Правды, и борьбы и страдания за нее, и высота художественного творчества, и еще: красота видимого мира, избыток красоты, разлитой в нем, несмотря на все глубокое несовершенство (падение), в котором сейчас обретается мир" (Николай Арсеньев). Это значит, что конкретное, индивидуальное лицо наше, что неповторимые, индивидуальные черты телесности нашей, являющиеся сиянием и отображением духа, спасены от вечной смерти, забвения и растворения в хаосе небытия; нынешняя же земная смерть - теперь воспринимается лишь как временный "сон" - успение, упокоение, предшествующий Всеобщему Воскресению конца времен. Христос Своим сошествием во ад - о с в я т и л саму смерть: ...даже умирая, мы приходим представая пред Лик Его присутствия; для нас "конец" — это приход, это в с т р е ч а с о Х р и с т о м, принесшая нам свободу — свободу встать перед Богом Живым - живой душой. "...В пасхальном тропаре мы поем, что Христос победил смерть, и многие могли бы сказать, имеют право спросить: «Что означает это странное выражение? Смерть все еще царствует, она

321

косит среди нас одного человека за другим, мы все отмечены ее печатью, мы все умрем! Что вы хотите сказать, когда поете воскресение и победу над смертью?» Победа над смертью состоит в том именно, что Своей смертью и Своим сошествием во ад Христос внес п р и с у т с т в и е Божие в то именно место, где царило полнейшее Его отсутствие, место, где ничто нас больше не соединяло друг с другом, это та неисцеленная разобщенность, к которой мы были приговорены. Вот этой-то смерти больше нет во Христе, этот ад побежден во Христе. Да, мы все умираем, но отныне смерть для христианина означает успение, означает — упокоиться в Боге, родиться в вечность. Это не гибель, не конец пути, после которого «ничего нет», - «умереть» означает войти в вечную жизнь, где лицом к лицу живой душой мы встанем перед лицом Живого Бога; больше того: этот переход в вечность, предстояние лицом к лицу, даже оно — только ожидание, с надеждой, в уверенности веры, Воскресения. Нигде — ни на небе, ни на земле, ни в глубинах духовных бездн — нет места, где отныне не присутствовал бы Бог. Итак, если можно сказать, что Сократ научил нас глядеть в лицо смерти, то Один лишь Христос победил смерть в ее последней сущности. И она побеждена навсегда" (Митр. Антоний Сурожский). Если вы, глядя на больного и умирающего ребенка, спросите про Бога, то я твердо знаю, где в это время находится Бог: Он находится вот в этой детской кроватке, как раз в этом исстрадавшемся младенческом тельце, и мы стоим рядом, положив на Него руки и укачивая, лаской пытаясь утешить, умирить Его боль, облобызать Его раны. И в этой явленной Любви состоит явная вечная победа Жизни над злом, в одной маленькой, отдельно взятой крошечной кроватке. Это значит, идти по пути вслед Христа, рядом с Ним, пожелавшего Родиться в этот скорбный мир стенаний и слез, разделив их с нами, более того – Своей крестной жертвой придав им глубочайший смысл, сродни духовному причащению к божественным крестным Страданиям Спасителя, Господь открывается нам в бездне и мраке - и открывает нам Путь в Царствие Свое. Такое подлинное с о с т р а д а н и е прозревает нечто гораздо большее и сияние вечного, сокрытое за глубиной слез и замутненной пеленой страданий любимого нами человека, - оно не предается безутешному рыданию, но его скорбь преисполнена и пронизана кротким лучистым светом и тишиной умиротворяющей грусти, спасительной светлой печали, растворенной сладостным целительным утешением, общим приходящим на душу безмятежным миром, тихим невозмутимым покоем и блаженным упованием - подобных благодатному веянию, поселившимся в нас глубокой уверенностью и дарованной окрыляющей и неодолимой радостотворной надеждой, сквозь слезы от всепретерпевающей веры и всепреодолевающей любви, в которой проступает вечное сияние неисповедимого и неизреченного Промысла. "Как громоздящиеся тучи вначале наводят мрак, затем же, излив всю влагу, делают воздух умиротворенным и просветленным, — так и печаль, скопляясь в сердце, погружает наши мысли во тьму, но затем, прорвавшись наружу избавившись от внутренней тяжести, приносит в душу несказанный свет, тогда предвосхищение Бога пронизывает подобно солнечному лучу душу молящегося" (Свят. Иоанн Златоуст). Поэтому такой плач называется "радостотворным" и "радостопечальным" - как и Господь говорит о блаженствах: "Блаженны плачущие, ибо они утешатся" (Мф. 5,4). Так печаль становится миром и светом, претворяясь в молитву, раскрывающую и всецело предающую наше раздираемое горем и отчаянием сердце - припадая в уповании Богу, как дитя бросается заботливому и исцеляющему Отцу. "...Ибо Ты помощь моя, и в тени крыл Твоих я возрадуюсь; к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня" (Пс. 62:8,9). Бог ближе чем родной отец, чем душа к телу. Бог сокровенно ближайший к нашей душе, чем мы сами себе; мы можем более довериться Ему, нежели самим себе. "С ним Я в скорби" (Пс. 90:15); "Се, Я с вами во все дни до скончания века" (Мф. 28:20); "...Приходит же Бог к скорбным и печалью сокрушенным сердцам, и, как в сосуды праздные, изливает живую прохлаждения и утешения воду. Близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет (Пс. 33:19). Б л и з Г о с п о д ь, исцеляя сокрушенных сердцем, и обвязывая раны их (Пс. 146:3)" (Свят. Тихон Задонский). Когда мы зрим Его присутствие "близ" себя, тогда все оживает, испытываем на душе незабываемый чудесный покой и тишину узнаваемую, родную, благорастворенную, такая бывает в пустом намоленном храме, и слышим призывающий голос в нашем сердце: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною" (Откр. 3:20). Лишь только пред Ним открыты все тайные помышления сердец наших, Он никогда не отвернется и не отвратит лика, услышит и внемлет гласу вопля нищего, убогого, страждущего и отчаявшегося; никогда не оставит

322

милостью Своею ("Правда Твоя, как горы Божии, и судьбы Твои - бездна великая!.." (Пс. 35:7) ), запечатлеваясь свершившейся встречей в душе сверхчувственно и сверхразумно, чтобы в скорбные минуты воспомянуться вновь. Подавая благодатное облегчение и помощь в скорбях, со-присутствуя в них с нами: "Мы чувствуем и понимаем не умом, а сердцем, что Господь разделяет с нами нашу беду во всей ее полноте. Он действительно вместе с нами там, где плохо и это главное. И, спускаясь с нами в глубины беды, в глубины зла и отчаянья, Он выводит нас из этих глубин, дает нам в ситуациях беды силу, мудрость и терпение. Давая нам силы для того, чтобы преодолеть все беды, в которых мы оказываемся, для того, чтобы прорваться через те несчастья и те испытания, которые выпадают на нашу долю. Он вместе с нами здесь. Он возле нас, где бы мы ни были: там, где худо, там, где плохо, там, где беда, там, где отчаяние. Он именно там берет нас за руки и проводит через джунгли беды, выводит на свет, поддерживает, где нас никто другой не поддержит" (Свящ. Георгий Чистяков). Мы не одиноки всеми покинуты в своих лишениях, - с нами Бог. Как пишет Николай Арсеньев: "В Кресте Христовом открылся для Ф.М. Достоевского ответ на вопрос о смысле страдания, о том, можем ли мы «принять мир», сотворенный Богом и ведомый Богом куда-то через страдание и окружающее нас зло: если Бог - соучастник с нами в нашем страдании, наш брат, товарищ по страданию, попутчик на нашем тернистом пути, тогда страдание освящается Его присутствием; не объясняется, но преображается. Ныне страдания не напрасны, но освящены новым одухотворяющим смыслом - в свете Креста Господня. Страдание есть дверь, но страдание не только - дверь: оно может быть и чем-то большим. Оно может быть выражением близости Божией к нам уже теперь, быть началом присутствия Божия в нас: через Крест Господень. «Близ Господь сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет». Это примиряется фактом Его близости, Его крестной близости даже в страдании человеческом, Его глубоко личной близости непосредственно к нам особенно в индивидуальном страдании каждого", ...более того, Сердцеведец знает о глубине наших скорбей больше, даже чем мы сами, Он сам соболезнует и страждет в нас, за нас, понеся все наши немощи и грехи, духовно их искупив, ради нашего вечного Спасения. Приведем воспоминания Л.В. Зака о предсмертном опыте С.Л. Франка: "Однажды утром, за несколько дней до кончины С.Л., я застал его чем-то взволнованным и удивленным. Вот что я услышал из его уст: "Послушай, - сказал он мне, - я сегодня ночью пережил нечто очень необыкновенное, нечто очень удивительное. Я лежал и мучился и вдруг почувствовал, что мои мучения и страдания Христа - одно и то же страдание. В моих страданиях я приобщился к какой-то литургии и в ней соучаствовал, и в наивысшей ее точке я приобщился не только ко страданиям Христа, а, как не дерзновенно сказать, к самой сущности Христа. Земные формы вина и хлеба - ничто в сравнении с тем, что я имел; и я впал в блаженство... Я познал блаженство от Любви; самое высокое — это любовь грешника к Святыне". Схожий опыт пережил С.Н. Булгаков, в котором кажущаяся бессмысленность страданий - обрела заново новый вечный высший смысл как бы осветивший их изнутри, и описанный им в статье "Софиология смерти": "Я умирал во Христе, и Христос со мною и во мне умирал. Таково было это страшное и потрясающее откровение: я ведал Христа в своем умирании, мне была ощутительна Его близость ко мне, почти телесная, но как лежащего со мной "изъязвлена и ранена мертвеца". Он мог помочь мне в моем страдании и умирании, только страдая и умирая со мной. Здесь я познал, что значат слова Апостольские: "всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась смертной плоти нашей, так что смерть действует в нас, а жизнь в вас" (2 Кор. 4, 10—12). И еще: "вся тварь совокупно стенает и мучится доныне, и не только она, но и мы сами, имея начаток духа, и мы в себе стенаем, ожидая осыновления и искупления тела нашего" (22—23). ...И когда я возвращаюсь снова к моему личному, жалкому и несчастному состоянию в болезни и умирании, становятся уразумительны те смутные мысли и переживания, которые были мне доступны на ложе несовершившегося моего умирания и после него, даже до сегодняшнего дня. Они говорят мне, что моя болезнь была и болезнью во Христе Его богооставленности, и я мог бы прислонить свое несчастное, раненое тело к Его страждущему человеческому естеству. То было и есть не кощунство, но откровение. И разве могло бы быть иначе, разве мог бы отделиться от каждого из них Христос вочеловечившийся, соединившийся с нами? Если Он исцелял болящих в Своем земном служении, в смертоносной болезни, ужели Он не касается нашего бренного умирающего тела? И поэтому снова говорим: в

323

больном, умирающем человеческом теле сострадает и соумирает Христос. И это делает понятным, что каждый человек умирает со Христом, а Христос со-умирает с каждым человеком его болезнью, его страданием... Но, наряду с ужасом умирания, здесь опытно открылась и радость смерти как продолжающейся жизни, ее торжество, победа над смертью со Христом, "смертью смерть поправ". И тогда все становится иначе: вместо тьмы свет, вместо богооставленности богоявление"... "В мире сейчас беспрерывно слышится: с Богом что-то не в порядке, что-то не так, есть требующая разрешения проблема... Вот только решаем мы проблему по примеру Апостолов; мы говорим: “Это призрак! Он не может быть в сердцевине трагедии; Он – Господь мира, покоя, не может быть Господом бури...” Мы говорим: “Ему безразлично! Как молиться Богу, когда Он явно равнодушен к человеческой трагедии, когда Его нет в ней, когда Он совершенно чужд ей? Он наделил нас этой опасной, убийственной свободой, а расплата за это предстоит нам...” Поставим перед собой эту проблему и посмотрим, действительно ли Бог устранился или вина на нас, и мы не видим Его, мы не замечаем Его участие: оно совершенно особенного свойства, но оно полное, всецелое. ...Ученики в борьбе, они бьются с наступающей на них смертью, со смертью, окутывающей их отовсюду. Они борются за спасение своей жизни, отстаивают безопасность, укрытие, пусть хрупкое, обманчивое, какое представляет их лодка. Они оказываются лицом к лицу со своим отчаянием и с Божественным присутствием, которое они не умеют распознать. И обессилев, теряя надежду, когда буря охватила их сердце, их душу, когда буря уже не вне их, но поколебала до глубин их самих, они обращаются ко Христу. Они не обращаются к Нему с надеждой, которая превосходит их отчаяние, с уверенностью, что Он может в любой момент выправить любую ситуацию или придать смысл любой ситуации при всей ее трагичности; они обращаются к Нему с возмущением, с горечью: “Неужели Тебе дела нет, что мы гибнем?” Греческий текст жесток, груб; они будто обращаются ко Христу со словами: Тебе безразлично, что мы сейчас погибнем!.. Они не могут представить, что Бог, Который есть Бог жизни, присутствует в сердцевине этой смертоносной стихии, окружающей их со всех сторон, что Бог, Который есть гармония и красота и покой, находится в самом центре разбушевавшейся природы. Они не могут поверить, что Бог – там, где они видят лишь смерть, смятение, опасность. ...Не так ли мы поступаем каждый миг? Когда мы видим человеческие трагедии – личные, непосредственно нас касающиеся, или трагедии большего масштаба, охватывающие некую группу, которой мы принадлежим: нацию, народ – разве мы не поступаем именно так? Разве мы не ставим под вопрос самую возможность того, чтобы Бог присутствовал в сердцевине трагедии? Разве мы не говорим: “Господи, невозможно Тебе здесь быть, это призрак, это карикатура, это оскорбление Твоей святости и истинному Твоему присутствию; Тебя здесь нет; если бы Ты был здесь, то водворился бы мир, покой сошел бы, не было бы больше трагедии, не было бы больше проблемы... Не может быть, что Ты здесь!..” ...И когда мы говорим об этих образах бури, точка, где в этой буре Господь, не точка "покоя", - это точка, где сталкиваются, встречаются, противостоят все различные напряжения Истории, весь ужас взаимной ненависти, все то, что мы называем грехом, то есть последствия разделенности человека от Бога и человека от своего ближнего. Он в той точке, которую можно бы назвать центром циклона – не в месте покоя, а в месте равновесия, возникающего от максимального напряжения и столкновения. ...Мы видим беспрерывно проявления этой незримой солидарности Бога с человеком: человек отворачивается от Бога, – Бог не отворачивается от человека; человек оказывается предателем – Бог остается верным; человек предается прелюбодейству – Бог остается верным: это все библейские образы. Апостол Павел нам говорит, что болезни, страдания, смерть (отдельно каждого человека) – расплата и последствие за первородный грех (всего человечества во образе библейского Адама): грех как п р и ч и н а р а з д е л е н н о с т и от Бога. Смерть – результат этой разделенности; никто не может умереть, если не познал эту разделенность. И предельная трагедия, высшая трагедия, благодаря которой мы можем благоговеть перед нашим Богом и уважать Его, в том, что ради того, чтобы разделить нашу судьбу, Он принял даже и это: "Но уничижил себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Флп. 2,7—8). Можно было бы сказать, что Бог обретает бывание (со-бытие вместе с человеком) во времени и в пространстве и общую с человеком судьбу, и вместе с тем человек в таинстве Воплощения превосходит, преодолевает время и пространство и уже вступает в тайну Вечности: и это не просто солидарность извне, будто с другом, она становится таким единством, что человек и Бог оказываются связанными одной судьбой, неразрывно. Вспомните крик, который Он испустил на

324

Кресте, самый трагичный вопль Истории: "Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил?" В Нем как бы померкло сознание Его Божества, и в этом “метафизическом обмороке” Сын Человеческий разделяет ужасную судьбу человека, который потерял Бога и от этого умирает; Он остался без Бога... Видите, как далеко идет эта солидарность: не только Бог соединяется с человеком, не только Он не делает различия между добрыми и злыми – теми, кого общество принимает и кого оно отбрасывает, – Он соглашается усвоить Себе сердцевину человеческого ужаса, отсутствие Бога, чтобы быть с нами в самой глубине этого отсутствия. Он не только в сердцевине Истории, Он в сердцевине клятвы. Бог в сердцевине истории, Бог с каждым, кто страдает; Он глубже, чем кто-либо из нас, осознает страдание, потому что может измерить его глубину так, как мы не в состоянии ее измерить" (Митр. Антоний Сурожский). "...О Господи, в числе труждающихся и обремененных возложи и на меня Твое бремя! Твое бремя одно только и может излечить мои раны, и только Крест Твой может прикрыть их. Допусти меня до Твоего крестного пути, позволь мне нести Твой Крест с Тобою и делить с Тобою всеобщую мировую скорбь. Тень Твоего Креста будет моим светом, мой личный крест будет облегчен тяжестью Креста Твоего; Мои слезы прекратятся, глядя на Слезы, которые Ты проливаешь за грехи и зло всего человечества". (Молитва из Дневника неизвестного православного священника) Тайна высочайшей Любви непостижимым образом связана с тайной человеческих и божественных Страданий. Бог С а м страдает с миром (Крест Христов), чтобы вывести его к свету и совершенству, - в этом сокрыта глубина Б о ж е с т в е н н о г о С о с т р а д а н и я ко всей земной твари. Но не для всех одинаково раскрывается в мире эта тайна. Ибо она не может быть ни понята, ни принята во всем ее благословении, вне чистых путей усыновления Богу, вне великой к Богу любви. Лишь эта любовь (пусть тайная, пусть молчаливая) раскроет до конца и оправдает все стремления. И поэтому нет на земле высшей красоты, чем страдание правды, нет большего сияния, чем сияние безвинного страдания. Мы не одни в нашей неутешной боли о тех близких, которых любим и мучения которых не в вольны унять. Сострадание - это чувство свидетельствует о единстве жизни и о единстве страдания в общем, хотя и для каждого различном, кенозисе любви - сострадающей и страдающей вместе со всем человечеством. Сострадание человеческое соединяется в конечном счете с Божиим состраданием к миру, Григорий Нисский говорит о «пафосе» — о «страсти» Божией за людей, о «Боге страдающем», «патетическом»: "...я советую тебе, пусть сострадание твое склоняет чашу весов вплоть до того, как почувствуешь в сердце твоем сострадание, которое Бог испытывает к миру" (Преп. Исаак Сирин). "Таинство слез приближает нас к таинству Голгофы — святой Агонии, в которой собирается воедино всякая радость. Это значит: вместе с Марией стоять, подобно Иоанну, у подножия Креста" (Оливье Клеман). Вся полнота молчаливой скорби к страданиям Любимого, выражена на иконе "Семистрельная" (также в вариантах "Страстная", "Плач при Кресте"): Богоматерь изображается стоящей на облаке с семью вонзенными в сердце мечами, число семь обозначает полноту горя, глубину стенаний, бескрайней печали, сердечной боли и претерпеваемой тревоги за Сына, мук всеобъемлющих и безмерно одиноких, испытанных Пречистой в Её земной жизни, принесшей Сына в мир жестокости и страданий, кротко смирившейся с неизбежностью Жертвы, но и принявшая неизреченное утешение при свете грядущей Надежды Воскресения; символизирует исполнение пророчества праведного Симеона Богоприимца Матери Божией: "Тебе Самой оружие пройдет душу" (Лк. 2:35) - "...он видит, как Она будет страдать и болеть душою, когда Сын Ее станет таким предметом пререканий, в особенности же когда Она будет смотреть на смертные мучения Его, какие Он будет переносить на Кресте" (Евфимий Зигабен). "...Пресвятая Дева испытала скорбей и страданий больше всех матерей, когда стояла у подножия Креста Сына Своего и Бога. Вот поэтому Господь и поставил Ее пред Престолом Своим Небесным. Так высока и многоценна перед Господом любовь матери" (Арх. Илия (Рейзмир) ). "Спаситель наш крайне сокрушался сердцем Своим, когда видел стоящую при Кресте Мать Свою, пораженную в сердце, как оружием, ужасным горем и печалью. Спаситель наш, видя Ее как бы мертвую от печали, плачущую, страдающую и со слезами к Нему вопиющую... Слыша это и видя Ее, люто страждущую Материнским сердцем и снедаемую

325

печалью, Он крайне болел Своим сердцем. Некоторые учители об этом так рассуждают, что если бы собрать воедино страдания всех мучеников, страдавших за Христа, сколько бы их ни было, соединить их и сравнить их со страданием Пречистой Девы Марии, то оказалось бы, что Она страдала больше всех и, если не телом, то душой ужасно мучилась и болела о неповинно страждущем Сыне Своем и Боге" (Свят. Димитрий Ростовский). Николай Арсеньев так пишет: "Церковь плачет и вместе со Скорбящей Матерью, повторяя Ее сетования, созерцая и переживая Ее материнскую скорбь. (Ср.: "Благодарственном страстей Христовых воспоминании" св. Димитрия Ростовского). Приведу из "Постной триоди" песнопения Иосифа Песнотворца: Егда Тя, Чадо, неизреченно родих, болезней избегох, и како ныне вся болезней исполнятся? Вижду бо Тя висима яко злодея на древе, землю неодержанно Повесившаго, глаголаше Всечистая плачущи. Умерщелену жизнь на кресте зряще, и не терпяще болезни утроб, рыдаше чистая Дева взывающе: Увы, Сыне Мой, что Тебе народ беззаконный воздаде? Ныне яко агнца незлобива зрю Тя висяща и от беззаконных ко кресту пригвождаема, Сыне Мой, пребезначальный, рыданъми терзаюся, и матерскими одержима есть болезнями, Всечистая вопияше... А вот, из канона Симеона Логофета: Се Свет Мой сладкий, надежда и живот мой благий, Бог Мой угасе на кресте, распаляюся утробою, Дева стеняши глаголаше. Избавляй болезни, ныне приими Мя с Собою, Сыне Мой и Боже, да сниду, Владыко, во ад с Тобою и Аз, не остави Мене едину: уже бо жити не терплю, не видящи Тебя, сладкаго Моего Света. Приемши Его с плачем Мати неискусомужная, положи на колену, молящи Его со слезами, и облобызающи, горце же рыдающи и восклицающи: Едину надежду и живот, Владыко, Сыне Мой и Боже, во очию свет раба Твоя имех, сладкое Мое Чадо и любимое... Плачьте все вместе со скорбной Матерью! Так Сама Она обращается к проходящим мимо креста: посидите здесь со Мною, посмотрите, есть ли мука, равная Моей!" И в наших личных треволнениях мы не одиноки, ибо в соборной молитве всегда единенно близки и рядом, со-страждем, со-восплачем и со-утешаемся, со-присутствуя "...Вместе с Нею, созерцая Мать Христа, оплакивающую Своего Сына. Она увидела, Иисуса, и к тому же избитого плетьми. Она увидела Своего Сладчайшего Сына, умирающего и обескровленного, когда Он испустил дух" (Свящ. Георгий Чистяков). "...Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. ...Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе; умереть для связывающей нас самости, для наших страхов, умереть для всего того, что делает мир столь узким, холодным, бедным, жестоким, - чтобы наши души могли жить, могли радоваться, могли открыть весну жизни и радости возрожденной жизни, которую никто больше не в силах отнять у нас, радости жизни преизбыточествующей, которая, словно поток, устремляется с высоты и несет с собой само Небо, которое отражается в его сверкающих водах. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других ("Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 6:11) Прим. Авт.)" (Митр. Антоний Сурожский).

326

*** ОСНОВНАЯ ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА: 1) "Жития святых, избранные по советам Святых Отцов и духовников русских обителей" (Антология) (Ковчег, 2002г. - 1184с.) 2) С.Л. Франк "С нами Бог" (АСТ, 2003г. - 752с.) 3) Дитрих фон Гильдебранд "Метафизика любви" (Алетейя, 1999г. - 628с.) 4) Жан Ванье "Община - место прощения и праздника" (Цэрис, 2000г. - 222с.) 5) Николай Арсеньев "О Жизни Преизбыточествующей" (Хр.м.Татианы, 2009г. - 368с.) 6) Творения Свят. Иоанна Златоуста: выборки из разных слов (том 12, книга 2) 7) Митр. Антоний Сурожский "Человек перед Богом" (Практика, 2006г. - 352с.) 8) И.А. Ильин "Путь духовного обновления" (Библиополис, 2008г. - 448с.) 9) Авва Дорофей "Душеполезные поучения" (ДарЪ, 2008г. - 432с.) 10) Левицкий С.А. "Свобода и ответственность: Основы органического мировоззрения" (Посев, 2003г. - 464с.)

327