Западная Европа XI-XIII веков. Эпоха, быт, костюм.Автор: А.Л.Ястребицкая

Эта к н и г а — о классическом периоде европейского средневековья. У ж е само название „средние века" сод е р ж и т в себе элемент пренебрежительности. О н о подразумевает, что в истории Европы были два „ с в е т л ы х " периода — ант и ч н о с т ь и новое время, между к о т о р ы м и л е ж и т провал, „ н е н а с т о я щ е е " или „ т е м н о е " время, средние века. Давным-давно укоренилось представление, что средние века — период застоя, и термин „средневековье" стал синонимом мрачного и реакционного. Но справедливо ли такое суждение? П о д средними веками современная историческая наука понимает б о л ь ш у ю историч е с к у ю эпоху. Она не установилась в один день и не окончилась в один день, и нет ничего удивительного, ч т о ее х р о н о л о г и ческие грани представляются размытыми, неопределенными. Ее начинают о б ы ч н о с условной даты — с падения Западной Римской империи в 476 году, хотя это событие, смещение последнего западноримского императора Ромула-Августула и отсылка его императорских инсигний в столицу Восточной империи, в Константинополь, не б ы л о воспринято современниками как факт первостепенной важности, да и на самом деле не б ы л о таковым. М о ж е т б ы т ь , более правильным б ы л о бы проводить х р о н о л о г и ч е с к у ю границу между а н т и ч н о с т ь ю и средневековьем где-то в конце VI или в начале VII столетия, после вторжения лангобардов в И т а л и ю и о к о н ч а т е л ь н о г о упадка последних очагов римской городской жизни. Концом средних веков принято считать английс к у ю буржуазную р е в о л ю ц и ю середины X V I I века, но уже последние века перед ней, о к р а ш е н н ы е печатью Возрождения и велик и х географических о т к р ы т и й , носят совер-

шенно особые, далеко не средневековые черты. Средневековье — время господства феодального способа производства. А н т и ч ный город пришел в упадок, и средневековье исходило из деревни. В раннее средневековье аграрная стихия господствует повсеместно и л и ш ь кое-где с у щ е с т в у ю т скудные, полуразрушенные подобия городских центров. Поместье, где господин с помощью труда зависимых людей удовлетворяет б о л ь ш у ю часть своих материальных потребностей; монастырь, о т л и ч а ю щ и й с я от о б ы ч н о г о поместья л и ш ь тем, что его хозяин — „ к о л л е к т и в н и й сеньор" и что здесь время от времени встречаются грамотные л ю д и , способные переписать книгу и имеющие для этого достаточный досуг; королевский двор, к о т о р ы й переезжает с места на место и к о т о р ы й организует свою жизнь и управление опять же по образцу о б ы ч н о г о поместья, — т а к о в ы основные общественные формы существования раннесредневекового общества. С X — X I веков в этот аграрный мир вторгается новый элемент — город. На первых порах город остается в административном и политическом подчинении у деревни-поместья, в идеологическом — у монастыря; хозяйственная и социальная жизнь раннесредневекового города пронизана феодальными принципами, и господствующая верхушка горожан стремится подражать сеньорам. И все-таки город постепенно подтачивает основы средневековья, сам мало-помалу преобразуясь и преобразуя своих „ п р о т и в н и к о в " — феодальных сеньоров. В ожесточенной борьбе между крестьянами и феодалами, между городами и сеньорами, между различными группировками внутри феодаль5

0

ной знати, между носителями централизации и сепаратизма надвигался конец средневековья. Э т о была эпоха со своими особыми социальными отношениями и особой культурой. Она оставила нам огромное политико-культурное наследие: именно в средние века рамки Европы были раздвинуты и началась полоса географических о т к р ы т и й ; б ы л о создано понятие сословной чести и рыцарского служения даме; появились представительные учреждения. Благодаря успехам отечественной медиевистики, мы теперь х о р о ш о представляем себе социальную и хозяйственную и с т о р и ю западноевропейского средневековья. Знаем и об организации хозяйства в феодальном поместье и об устройстве городских ремесленных корпораций, о формах эксплуатации крестьянства и о формах его классовой борьбы. Многочисленные специальные исследования воссоздают карт и н ы к р у п н е й ш и х общественных и социальн ы х движений средневековья и события политической истории. И в то же время наш читатель очень мало знает о б ы т е и повседневной жизни л ю дей той эпохи. А вместе с тем „ т е м н о м у " средневековью мы обязаны не меньшим количеством изобретений, чем „просвещ е н н о й " античности. Именно к классическому средневековью восходит изобретение п у г о в и ц ы и очков, о с н о в н ы х элементов современного костюма ( б р ю к , ю б к и ) ; именно в эту эпоху научились х о д и т ь под парусом против ветра и надели хомут на вола ( ч т о коренным образом изменило систему упряжи), освоили стойловое содержание скота и стали применять удобрения; научились играть в футбол и изготовлять спирт.

В этой книге речь пойдет о повседневной жизни средневекового человека, о к р у ж а ю щ е м его б ы т е : о жилище, городском и сельском, о мебели, утвари, пище, одежде; о том, как все это добывалось, изготовлялось, перевозилось по суше и по м о р ю ; о сельском хозяйстве, ремесленной т е х н и к е , транспорте; о санитарии и гигиене, болезнях и эпидемиях, представлениях об устройстве человеческого организма и медицинской помощи. Но предметы б ы т а не существовали сами по себе — о к р у ж а ю щ а я общественная среда накладывала на них отпечаток, определяя их специфику. Взаимообусловленность общества и его быта находила выражение в особенностях жизненного уклада крестьян, горожан, феодалов и духовенства. Именно с социальных позиций рассматривается в книге облик средневекового города, феодального замка и феодальной деревни, средневекового монастыря. Предметы б ы т а — от жилища до к о с т ю ма — несли тогда на себе не т о л ь к о печать их социальной принадлежности, но и идеол о г и ч е с к и х и социально-психологических представлений эпохи. В деталях повседневного существования отражались подчас самые высокие идеи и образы, относящиеся к сфере времени и пространства, к космогонии и исторической мысли, к изобразительному искусству и поэзии. Вот почему не будет ни странным, ни противоречивым, если мы начнем свой рассказ с высот о т в л е ч е н н ы х идей, с времени и пространства, и постепенно спустимся к самым б у д н и ч н ы м феноменам быта. Анализ предметного мира поможет глубже понять культуру и изобразительное искусство европейского средневековья.

Глава

1

малось время людьми д р у г и х истор и ч е с к и х эпох, людьми так называемого аграрного общества, а ведь именно таким и являлось средневековье наряду с п е р в о б ы т н ы м миром и античностью. Современному человеку, прив ы к ш е м у ж и т ь ,,не сводя глаз с час о в " , т р у д н о представить себе ту далекую эпоху, когда часы (солнечные, водяные, песочные или механические)были редкостью, когда о движении дня и ночи человеку напоминали жаворонок и соловей, звезды и заря, цвет неба и ветер с гор, раскрывающиеся и смыкающиеся чашечки цветов — напоминали, конечно, довольно неопределенно, как мы бы теперь сказали, с большим приближением. В период раннего средневековья античное искусство строить солнечные и водяные (клепсидры) часы сохранилось т о л ь к о в Византии и в арабском мире. На Западе они были крайней редкостью, и х р о н и к и специально отмечают, что арабский халиф Харун ар-Рашид прислал императору Карлу Великому (728—814) в Аахен водяные часы, устроенные довольно сложно. Когда появились механические часы, сказать затруднительно: в XIII веке они, во всяком случаз, уже существовали, и Данте упоминает колесные часы с боем. Известно, что в 1288 году башенные часы были установлены в Вестминстере. Первые механические часы были башенные с одной стрелкой, отмечавшей т о л ь к о часы (минуты не измеряли). Маятника в них не б ы л о (его изобрел Галилей, а применение к часовому механизму произошло уже в конце средневековья), ход часов не отличался т о ч н о с т ь ю . Как и их предшественники — солнечные часы и клепсид-

котором жили Человеческое общество находится в постоянном движении, изменении и развитии, и каждой эпохе всемирной истории присуща своя исторически обусловленная картина мира. Как же осознавали и воспринимали мир л ю д и средневековья? О д н о й из черт, наиболее полно о т р а ж а ю щ и х мироо щ у щ е н и е эпохи, является представление о времени. Казалось б ы , ч т о может б ы т ь неизменнее и однозначнее этого понятия. В современном его восприятии время бесконечно и необратимо, о н о мыслится как абстракция, как априорное понятие, скрывающее за собой о б ъ е к т и в н у ю реальность, с у щ е с т в у ю щ у ю в природе вне и помимо людей и их деятельности. Мы четко разграничиваем прошедшее, настоящее и будущее. Умеем х о р о ш о измерять время с п о м о щ ь ю с о в е р ш е н н ы х т е х н и ч е с к и х устройств. Современному общественному сознанию, наконец, в высшей степени присуще о щ у щ е н и е ценности времени, стремительности его течения. Но п о д о б н ы е представления о времени — д о с т о я н и е общества т е х нически высокоразвитого, они имеют мало о б щ е г о с тем, как переживалось и восприни7

ры, — башенные колесные часы были не т о л ь к о измерителем времени, но подчас представляли собой подлинно художественное произведение, настоящий механический театр. Так, страсбургские часы, созданные около 1354 года, показывали солнце, луну, часы и части суток, отмечали праздники церковного календаря, пасху и зависящие от нее дни. В полдень перед фигуркой богоматери склонялись трое волхвов, а петух кукарекал и бил крыльями; специальн ы й механизм приводил в движение маленькие цимбалы, отбивавшие время. К настоящему времени от страсбургских часов уцелел т о л ь к о петух. У ж е в древности создалось представление о том, что сутки разделялись на двадцать ч е т ы р е часа, но так как считалось, ч т о двенадцать часов принадлежало ночи и двенадцать — д н ю , длина н о ч н ы х и д н е в н ы х часов оказывалась различной и зависела от времени года. С л о ж н о с т ь измерения времени в средние века и немногочисленность часов, к о т о р ы е к тому же служили в очень б о л ь ш о й степени общественно-эстетическим задачам, приводили к тому, что на практ и к е т о ч н о г о отсчета времени не б ы л о . Время дня разделялось на о р и е н т и р о в о ч н ы е периоды — утро, полдень, вечер — с нечеткими гранями между ними. Характерно, что французский король Л ю д о в и к IX (1214— 1270) измерял ночами протекшее время по длине неизбывно укорачивавшейся свечи. Не б ы л о не т о л ь к о т о ч н о г о отсчета времени, но и само представление о нем человека средневековья б ы л о иным. Природное, „ е с т е с т в е н н о е " время, время еще не о т о р ванное от солнечного круговорота и связанн ы х с ним явлений, господствовало в представлениях этой эпохи. Человек средневековья, по в ы р а ж е н и ю французского историка М. Блока, ,,в общем и целом индифферентен ко времени". Рутина средневекового образа жизни, постоянное воспроизведение вчерашнего опыта, тесная связанность к а ж д о г о человека с при-

родным ритмом — все это приводило к тому, что время не ощущалось (в т о й степени, в какой это свойственно современному общественному сознанию) как ценность, оно не б ы л о д о р о г о , и принцип „время — деньг и " б ы л бы в средние века попросту непонятен. Время не б ы л о ценностью, и его, естественно, не берегли. Его „ н е с ч и т а л и " в том и в другом смысле слова: не считали за редкостью измерительных инструментов и не считали потому, что создание товаров, к о т о р о е предполагает рационально осмысленную затрату времени, еще не б ы л о объявлено, как при капитализме, смыслом жизни. Время растекалось, безжалостно расходовалось с т о ч к и зрения пуританина XVII века на церемонии и празднества, на медленные „ х о ж д е н и я " в дальние страны, на утомительные молитвы. Время утекало часто в ущерб человеку, но это была другая эпоха, которая не столько измерялавремя,сколько жила в „ е с т е с т в е н н о м " времени, в органическом о щ у щ е н и и смены утра, полдня и вечера. Разумеется, не надо абсолютизировать. Феодал мерил время крестьянина на барщине, но мерил не в часах, а скажем, от зари до зари. Единственным учреждением раннего средневековья, которое пыталось организовать время, была церковь. Церковное время, казалось б ы , отличалось от „естеств е н н о г о " времени, противостояло ему. Церковь разделяла сутки не по природным явлениям, а в соответствии с задачами богослужения, ежедневно п о в т о р я ю щ е г о свой круг. Она начинала отсчет с заутрени (к концу ночи), а затем, с рассветом, отмечала первый час и дальше последовательно третий час (утром), шестой (в полдень), девятый (послеполуденный), вечерню и так называемую „ k o m p l e t a h o r a " — „завершающий час", знаменовавший к о н е ц с у т о ч н о г о богослужения. Однако названия служб (первый, третий, шестой, девятый часы) не д о л ж н ы вводить нас в заблуждение — они отмечали о т н ю д ь не т о ч н ы е интервалы, не строго соизмери-

мые отрезки суток, но начало определенных этапов суточного богослужения, к о т о р ы е в соответствии со временем п р и р о д н о г о цикла по-разному фиксировались зимой, весной или летом. Но церковь сумела материализовать свой счет времени — она ,,отбивала" время, „вызванивала" его на звонницах. Канонические (церковные) часы при всем их внутреннем произволе оказывались внешней рамкой, подчинявшей себе природное время. О н и приобретали иллюзию объективности, поднимаясь над субъект и в н ы м о п ы т о м отдельного человека. Провозглашенное с колоколен время уже не принадлежало органически крестьянину или ремесленнику — это б ы л о навязанное ему извне время г о с п о д с т в у ю щ е г о класса. Изобретение механических часов, использованное прежде всего церковью для уточнения и унификации времени богослужения, обернулось затем против церкви и привело к у н и ч т о ж е н и ю церковной монополии на время дня. Но это произошло не сразу, а т о л ь к о в X I V веке, когда распространяются башенные часы с боем и когда эти часы возд в и г а ю т уже не на ц е р к о в н ы х , а на городских зданиях. Д л я н о в ы х тенденций весьма показательно то разрешение, которое в 1355 году королевский наместник в Артуа (Франция) дал жителям городка Эр-сюр-ля-Лис. Он разрешил воздвигнуть г о р о д с к у ю колок о л ь н ю , ч т о б ы ее колокола отбивали не церковные часы, а время коммерческих сделок и работы с у к о н щ и к о в . Здесь б ю р г е р ы еще сохраняют ц е р к о в н у ю форму отсчета времени, они в о д р у ж а ю т к о л о к о л ь н ю с колоколами, но содержание времени становится иным: это время не общения с богом, а время торговли и производства. В средневековом понимании времени образуется серьезная брешь. С X I V века время начинают усиленно считать. С распространением механических часов с боем в сознание п р о ч н о входит представление, которое до т о г о оставалось неопределенным и абстрактным, — о разделе-

нии суток на двадцать четыре равных между собой часа. Позднее, видимо уже в XV веке, вводится и новое понятие — минута. Средневековье исходило из принципа, что время принадлежит богу и потому не может б ы т ь продано; на основании этого церковь выступала против взимания процентов: кредитор (утверждали церковные писатели), требуя проценты, продавал то, что не б ы л о его собственностью, — время. Но в X I V веке к у п ц ы и ремесленники осознали время как принадлежащую им ценность. К р е д и т н ы е операции ш и р о к о распространились, и „продажа времени", вопреки церковным постановлениям, сделалась б у д н и ч н ы м явлением. Вместе с тем возникла тенденция к удлинению рабочего дня. Старые цеховые статуты строго ограничивали продолжительность рабочего дня. Он лимитировался природными рамками — работали от зари до зари. Работа при свечах категорически воспрещалась, за исключением самых т е м н ы х зимних месяцев. Подобные ограничения диктовались, с одной стороны, заботой о качестве продукции, с другой — самосохранением средневекового ремесла с его узким, локальным рынком, стремлением предотвратить к о н к у р е н ц и ю . В X I V веке впервые раздаются требования выйти за пределы рамок п р и р о д н о г о времени, работать после заката, используя искусственное освещение. Показательно, что эти требования выдвигали не мастера, а подмастерья, рассчитывавшие таким путем увеличить свою заработную плату. Время дня оказывается социально окрашенным: упрочение бюргерства в X I V веке меняет представления о времени, ломает церковные принципы его исчисления. Церковная звонница и городская башня с колесными часами, механически отбивающими время, противостоят друг другу как два феномена разн ы х социальных систем. Но вернемся назад, к времяисчислению средневековья. Как измеряли л ю д и большие отрезки времени, чем час и день? 9

Как и в делении времени дня, в измерении года средневековье пользовалось двумя взаимосвязанными и вместе с тем против о п о л о ж н ы м и системами, уже знакомыми нам, — природным и церковным временем. В основе природного времени года лежала античная традиция двенадцати месяцев, каждый из к о т о р ы х сопрягался с какимнибудь особым видом деятельности; разделение это, следовательно, также не воспринималось как астрономическая абстракция, а как органическое явление, как своеобразное сочетание человека с о к р у ж а ю щ е й его природной средой. Символика двенадцати месяцев — одна из излюбленных тем средневековых х у д о ж ников и скульпторов. В иллюстрациях рук о п и с н ы х книг и в орнаментальных украшениях храмов сохранились изображения человеческих трудов (целые циклы), где каждая сцена передает специфику т о г о или иного месяца. На портале церкви св. Зенона в Вероне (XII в.) — один из л у ч ш и х образцов таких циклов. Изображения очень четки и названия месяцев подписаны под каждым из них. Январь самый х о л о д н ы й месяц, и л ю д и средневековья, плохо одетые, плохо питавшиеся, жившие в плохо отапливаемых домах, трудно переносили зиму. Не удивительно, что январь представлен закутавшимся человеком, г р е ю щ и м руки надогнем. Февраль в Италии — пора пробуждения п р и р о д ы , и его символизирует крестьянин, подрезающий лозу. Март иллюстрирован странной фигурой, вероятнее всего, олицетворяющей ветры: мужчина в плаще, дую щ и й в два рога, находящиеся один в левом, д р у г о й в правом уголке рта. Апрель — человек с цветами, аллегория весны. Май представлен всадником в доспехах: это месяц военных экспедиций, походов, вооруженн ы х нападений. И ю н ь вновь возвращает нас к крестьянским трудам, его символ — человек, забравшийся на дерево и собирающий плоды. И ю л ь — крестьянин в остроконечной шапке, серпом у б и р а ю щ и й хлеб. Ав-

1 Устройство (клепсидра)

2

водяных

часов

Механизм более XIV

часов

ранний о.

с из

боем

(наи-

известных).

Италия

3 Наиболее часовой 1386.

ранний

башенный

механизм. Солсбсрийский

собор.

Англия

густ — это бондарь; приближается пора сбора винограда, и крестьянин, все в той же шапке, подготавливает бочку. С л о ж н о е изображение сентября тем не менее очень т о ч н о : крестьянин срывает гроздь, несет на плечах корзину с виноградом и одновременно давит ногами вино; предельно насыщенная деятельность полно передает сентябрьс к у ю страду итальянского земледельца. О к тябрь — время откорма свиней: крестьянин палкой сбивает желуди с дуба, под которым кормится пара ж и в о т н ы х . Только недолго им кормиться — ноябрь символизирует крестьянин, закалывающий борова; другой боров уже висит под потолком и, видимо, коптится. И, наконец, декабрь опять возвращает нас к теме холодов — крестьянин собирает топливо. Природному календарю противостоял церковный, складывавшийся из двух независимых организующих рядов: передвижн ы х и непереходящих праздников. Непере10

ходящие праздники были т о ч н о фиксирои.1ны в природном (солнечном) календаре: 1ЛКОВО, например, празднество рождества Христова, справлявшееся 25 декабря и, может быть, не случайно приуроченное к моменту солнцеворота, к началу возрастания дня, то есть к существенному моменту природной жизни. Д р у г и е непереходящие праздники отмечали те или иные моменты земной жизни Христа и близких ему лиц (богородицы, Иоанна Крестителя, апостолов), а I л к ж с память святых христианской церкви. Но в отчетливой п р о т и в о п о л о ж н о с т и к ряду непереходящих праздников стоял друI ой ряд, в основе к о т о р о г о лежал праздник п.к хи, отмечавшийся как день воскресения распятого Христа. Здесь не место говорить о его сложном генезисе, важно лишь то, что первоначально он отмечался по древнееврейскому лунному (а не солнечному) календарю, и эта традиция удержалась после т о г о , ц.»к христианство отреклось от своего ев-

рейского п р о ш л о г о . Вычисляемый в соответствии со специальными принципами праздник пасхи приходится на различные дни солнечного года и поэтому является передвижным, переходящим. А так как определенные события церковного календаря (великий пост, пятидесятница — день сошествия св. духа на апостолов и др.) исчисляются в соотношении с пасхой, то создается особый ряд переходящих праздников, отмечаемых в разные дни. Как ни противоречива была система церковного календаря, она, в отличие от природного времяисчисления, по самому своему характеру неопределенного, нестойкого, создавала ж е с т к у ю систему членения года, закрепленную особыми формами богослужения, обрядами и церемониями,свойственными каждому праздничному д н ю . Рождество, пасха, о б ы ч н о е еженедельное воскресенье — все это имело свой ритуал, по-своему закреплялось в общественной памяти.

5 —• Символика кспсндарных месяцев: февраль, май (слияние рыцарской и крестьянской т е м ы ) , июль, август. Скульптура. 1196. Баптистерий. Парма

Апрель.

,.время — в е ч н о с т ь " . Вечность лежала в начале и в конце бытия, вернее, до начала и после конца; время мыслилось промежутком (в этическом смысле н и ч т о ж н ы м , малозначимым) между сотворением земного мира и его концом — Страшным судом и воздаянием людям по их делам и заслугам. П о у ч е н и ю средневекового философа и богослова Фо мы А к в и н е к о г о (1225—1274), каждая субстанция, будучи сотворенной, существовала и во времени, и вне времени. Всякий движущийся (находящийся вне вечности) объект может б ы т ь рассмотрен и как субстанция и как движущееся тело; как субстанция он не подлежит измерен и ю временем, он принадлежит вечности, но как движущееся тело он измеряется временем. При этом, в отличие от вечности, время не имеет объективной реальности: прошлое уже не существует, будущее еще не существует, а настоящее не имеет протяженности. Время оказывается т о л ь к о психологической категорией: оно существует в нашей душе, в нашей памяти. Оппозиция вечности и времени господствовала над представлениями средневекового человека, заставляла его глядеть на земное б ы т и е как на преходящее и устремляться мыслью к нетленной вечности, ж и т ь в отрицании времени (земного) и в постоянном предуготовлении своей загробной судьбы. Конечно, это б ы л о идеалом поведения, расходившимся с

Панно. XII в.

Следовательно, церковь господствовала не т о л ь к о над временем дня, отсчитывая его к о л о к о л ь н ы м звоном, но и над временем года, ею организованным и систематизированным. Как природный, так и церковный счет времени отличался одной особенностью — ц и к л и ч н о с т ь ю . Повторение феноменов было в этой системе счета нормальным и обязательным; и как весна обязательно сменяла зиму, как сентябрь-виноградарь приходил вслед за августом-бондарем, так с жесткой обязательностью ежегодно повторяли себя все важнейшие события священной истории — христианского мифа, закрепленного л и т у р г и е й : рождение Христа, его крещение, его вступление в Иерусалим, воскрешение им Лазаря, его распятие и воскресение, его явление ученикам. Средневековое время постоянно повторялось, оно б ы л о тем же самым, что и в прошлом году, — во всяком случае, в своей мифологически-литургической сущности. И эта концепция постоянно повторяющего себя времени закреплялась т и п и ч н ы м для средневековья противопоставлением 12

практикой, но идеалом, к о т о р ы й не мог не влиять на практику. К тому же концепция ц и к л и ч н о г о времени наталкивалась на противоречие всамом христианском учении. Согласно у ч е н и ю церкви время повторяло себя, настоящее было тождественно прошлому, но вместе с тем время оказывалось линейным, оно было направлено вперед, ибо христианство мыслило и с т о р и ю телеологически, оно рисовало путь человечества от грехопадения Адама через воплощение Христа, сына божьего, к Страшному суду. Циклическое и линейное — таково б ы л о церковное время средневековья, наложенное поверх природного времени, совпадающее и вместе с тем не совпадающее с ним, — единственная организованная форма исчисления времени вплоть до X I V века, когда вместе с механическими часами внедряется новая система осмысления времени, по сути дела порожденная бюргерством. Ей присущи, правда, пока еще в тенденции, специфические компоненты современного пред-

9. 10 Богословские предстаопения о мироздании. Миниатюры. XII е.

6 Антропоморфное изображение горы: ее возникновение и р о с т . Миниатюра. XI в.

7 Разрушение города — иллюстрация одной из Апокалипсиса. Миниатюра. XI о.

сцен

8 Страшный суд. Воздаяние дям по их заслугам. Миниатюра. XI в.

14

лю-

< i авления о времени как о некой субстанции, независимой от п р и р о д н ы х явлений, сознание его значимости, непрерывности и необратимости. Окружавший средневекового человека мир, как и время, воспринимался в противоречивом двуединстве. С одной с т о р о н ы , ;>то был органический мир, неразрывно связанный с человеком, — близкий, родной и понятный, а с другой — сотворенный и устроенный богом космос, подчиняющийся воле, принципиально не доступной человеческому пониманию. Крестьянин, к о т о р ы й постоянно жил в деревне и лишь изредка или случай но оказывался за ее пределами, воспринимал землю к а к ч т о - т о свое, как кровно с ним связанное. Крестьянский надел не был простым количеством пашни, луга, виноградника, сада, но чем-то сопричастным семье и

человеку, и предания рисовали д л и н н у ю нить поколений, владевших и т р у д и в ш и х ся на одной и т о й же земле. Земля измерялась через человека — числом шагов или же временем труда, затраченного на ее обработку, тем, сколько можно б ы л о вспахать в течение дня. Средневековые описи дают подчас детальнейшее описание границ надела с указанием всевозможных примет (камней, ручьев, больших деревьев, дорог и т р о п о к , крестов и кустов), но указанные в них земельные меры н е т о ч н ы и не общезначимы — как и средневековые меры времени. Тесная связь человека со своим наделом и через него — с природой, о щ у щ е н и е органического единства человека с природой, присущее еще первобытному сознанию, нах о д и т отображение в фантастическом образе „ г р о т е с к н о г о тела", когда л ю д и пред-

15

ставлены неотчлененными от п р и р о д ы : то как люди-звери, то как люди-растения, то как антропоморфные г о р ы . Этой первобытной концепции органической связи человека с природой противостоит церковное учение о мире как отрицании неба, как месте временного и с к о р б н о г о пребывания человечества. Как вечность противостоит времени, так небо находится в оппозиции к земле, и задачей человека, согласно христианскому у ч е н и ю , становится о т р ы в от земли или, иначе говоря, преодоление своей органической связи с природой. Правда, и в этом случае церковное учение о мире непоследовательно противоречиво: мирское противостоит небесному (божественному) и вместе с тем мир — творение бога, и потому каждое создание божье по-своему божественно и совершенно. И как бы возвращаясь (на другом уровне) к отвергнутой сопричастности человека и природы, христианское богословие строит к о н ц е п ц и ю человека как микрокосма, как подобие макрокосму вселенной. Человек, как и вселенная, рисовался состоящим из четырех элементов: его плоть — из земли, кровь — из воды, дых а н и е — из воздуха и, наконец, его теплота — это огонь. По словам Гонория Августодунского (богослова XII в.), совокупность творений разделяется на пять категорий: обладающие телесностью (камни), наделенные жизнью (растения), чувствующие (животные), разумные (люди) и интеллектуальные, или д у х о в н ы е (ангелы). Х о т я человек занимает определенное место в этой иерархии тварей, он, согласно Гонорию, располагает всеми пятью качествами и, будучи телесным, соприкасается с небесными существами благодаря своей духовности и своей памяти. Человек — подобие божие, и один т о л ь к о бог в ы ш е него. Он обладает большим, нежели ангелы, ибо ангелы л и ш е н ы тела и чувств. 11 Семья пилигримов. Миниатюра. XIII в.

16

Миниатюра на рукописи сочинения Гонория „ К л ю ч к п р и р о д е " знакомит нас с учено-богословскими представлениями X I I века о мироздании. Миниатюра состоит из ч е т ы р е х ярусов, верхний из к о т о р ы х пер е к р ы т аркой, символически напоминающей о церковном своде: мы словно присутствуем на космическом б о г о с л у ж е н и и , на вселенской л и т у р г и и . Верхний ярус заполн я ю т восемь фигур — в центре безбородый мужчина в царском одеянии, его о к р у ж а ю т семь дев. Надписи по своду раскрывают символику изображения: б о г , непознаваемый, не д о с т у п н ы й человеческому взору в своей сущности, открывается ему в теофании — через свои качества как высшее добро (Воnitas), и „семь б о ж е с т в е н н ы х имен", переч и с л е н н ы х еще Псевдо-Дионисием Ареопагитом (писавшим о к о л о 500 г.): Справедливость, Добродетель, Разум, Истина, С у щ ность, Жизнь, Мудрость, к о т о р ы е названы в своей совокупности изначальными причинами. В центре в т о р о г о яруса, в медальоне, плавает странное чудовище, обозначенное словами „ m a t e r i a i n f o r m i s " — „бесформенная материя". Э т о еще несозданная земля, хаос, к о т о р ы й не знает ни чувств, ни формы; ему еще предстоит обрести форму и цвет. По обе стороны несозданной материи, также в медальоне, помещены изображения благообразного старца и ю н о й девушки. Э т о две категории, о р г а н и з у ю щ и е действительность, — время и место (пространство). Гонорий определяет время как т о ч н у ю меру „ д в и ж у щ и х с я " вещей, а место — как естественное ограничение каждой вещи, как меру ее б ы т и я , как предел ограниченной природы. Время и пространство — бестелесные и как. таковые они изначально предсуществ у ю т у бога, прежде чем реализоваться в к о н к р е т н о м времени и месте. Третий ярус это организованная материя — „ с о т в о р е н ная и не творящая п р и р о д а " , как гласит надпись. В соответствии с платоновскими представлениями ( а не в духе Библии) х у д о ж н и к представил четыре разряда созданных де-

12 Опасности, подстерегающие путешественника. Миниатюра. XIII в.

миургом существ: небесное племя (платоновские звезды, превращенные здесь в ангелов), к р ы л а т ы е существа — обитатели воздуха, ж и в у щ и е в воде твари и, наконец, население суши. Смысл н и ж н е г о яруса передан одним словом: Finis (конец). Весь космос как бы сходится к изображению второго лица троицы, сына б о ж ь е г о , воплотившегося в Иисусе Христе, к о т о р о г о Библия называет альфой и омегой, началом и концом всего. Церковная концепция мироздания определяет и трактат Гонория и образы, воспроизведенные миниатюристом: их мир движется в рамках о с н о в н ы х богословских понятий — от 17

сотворения к в о п л о щ е н и ю Христа. Но эта модель принадлежит к сфере мифологии. Практически же л ю д и средневековья живут не в космосе Гонория, а в замкнутом мирке, с к о т о р ы м они непосредственно соприкасаются. Реальный мир средневекового человека пронизан двойственностью: ,.своему" миру противостоит мир „ ч у ж о й " , „ д а л ь н и й " . О б разно эта двойственность воплощается в противопоставлении возделанной земли и песа. Мир средневекового человека ограничен бескрайними лесными массивами, которые лишь кое-где пересечены освоенными, го есть вырванными у леса пространствами, и хозяйственный прогресс средневековья долгое время сводился к в ы к о р ч е в ы в а н и ю деревьев и распашке пустошей, к о с в о е н и ю леса. Деревни были отделены друг от друга глухим бором, крестьянские д в о р ы подчас терялись в наступавших на них чащобах, и „ н и ч ь я земля" решительно разделяла территории, уже вовлеченные в сферу собственности крестьянских о б щ и н или феодальн ы х сеньоров. Лес вбирает в себя все опасности, все страхи, присущие замкнуто ж и вущему человеку; в лесу ж и в у т волки и другие х и щ н ы е звери, кабаны, у г р о ж а ю щ и е стадам и посевам; там с к р ы в а ю т с я разбойники, нападающие на п у т н и к о в ; в г л у х и х чащах о б и т а ю т волшебники, чудовища, ведьмы. Пес — отрицание цивилизации и отрицание мирского вообще, поэтому о т ш е л ь н и к и , отвергающие мир с его цивилизацией, и щ у т пристанище в лесу. Победа святого над волком, у к р о щ е н и е д и к о г о зверя о т ш е л ь н и ком — т и п и ч н ы й агиографический с ю ж е т , знаменующий т о р ж е с т в о (в человеческом воображении) сверхъестественной святости над сверхъестественной д и к о с т ь ю . Но вместе с тем лес — место, где охотятся, собирают мед, ж г у т древесный уголь, пасут скот. 13 ..Добрый" лес. Миниатюра. XIII

Л ю д и средневековья, казалось б ы , прежде всего домоседы. Stabilitas loci (постоянство в пространстве) — монашеский идеал, распространившийся далеко за пределы монашеской этики. Бродяги и к о ч е в н и к и воспринимались как антисоциальный элемент. Человек должен был ж и т ь там, где он произошел на свет. А на самом деле средневековье б ы л о и „ п о д в и ж н ы м " и „ н е п о д в и ж н ы м " . Наемники и к у п ц ы , ремесленники и п и л и г р и м ы , монахи, крестьяне, уходящие из-за голода или бегущие от безжалостного сеньора, — все это множество л ю д е й постоянно нарушало stabilitas loci и преодолевало пространство и вместе с этим свой страх перед пространством. О ч е н ь показателен для интеллектуалов этой эпохи жизненный путь о д н о г о из к р у п н е й ш и х у ч е н ы х средневековья — Ансельма (1033—1109). Он родился и вырос в североитальянском городе Аосте, затем, переправившись через А л ь п ы , п р и б ы л в Нормандию, учился там и кончил жизнь в А н г л и и архиепископом Кентерберийским. Единый язык средневекового богослужения и средневековой науки — латынь — облегчал перемещение богословов и священнослужителей, так же как единство обычаев г о с п о д с т в у ю щ е г о класса способствовало передвижению рыцарей от одного феодального двора к другому. Но передвигались в ту пору неторопливо. За сутки удавалось п о к р ы т ь всего л и ш ь несколько десятков километров, так что путь из Флоренции в Неаполь, например, занимал одиннадцать-двенадцать дней. Путешествовали медленно — и не т о л ь к о потому, что средневековье не слишком „бер е г л о " время, но и потому, что транспортные средства б ы л и плохи. Кое-где еще сохранялись п р о л о ж е н н ы е римлянами д о р о г и — мощеные, предназначавшиеся прежде всего для пешеходов, но т р у д н о сказать, в каком состоянии они находились. Подчас окрестные земледельцы выламывали камни из них для строительства своих ж и л и щ . Еще Карл Великий

в.

19

менный мост через Д у н а й близ Регенсбурга, он состоял из шестнадцати пролетов; мост через Рейн у Базеля, в ы с т р о е н н ы й в 1225 году, б ы л еще деревянным. Чаще строили мосты через небольшие реки, они б ы л и , как правило, деревянными и подчас настолько н е п р о ч н ы м и , ч т о повозка не могла по ним проехать. В несколько лучшем п о л о ж е н и и б ы л о строительство каменных мостов в Северной Италии, где, видимо, сохранялись римские традиции. Римская система упряжи оставалась крайне неразвитой: б ы к о в запрягали непосредственно за рога,а лошадям надевали ремни на ш е ю ; рассчитано, ч т о при такой упряжке каждое ж и в о т н о е могло тащить не более шестидесяти двух кг (в ч е т ы р е раза меньше, чем в настоящее время). Такая система упряжи препятствовала использованию как тяж е л о г о плуга, так и т я ж е л о г р у ж е н н ы х возов. Именно на раннее средневековье приходится ряд в а ж н ы х усовершенствований в оснащении т р а н с п о р т н ы х ж и в о т н ы х . Прежде всего распространяется железная подкова: римляне л и ш ь в и с к л ю ч и т е л ь н ы х случаях подвязывали лошадям и верблюдам п о д к о в ы из металла, к о ж и или соломы. Настоящие п о д к о в ы , прибиваемые гвоздями к копытам лошадей, появились уже в северн ы х провинциях Римского государства, но б ы т о в ы м явлением они становятся, видимо, л и ш ь к X веку. Подкова не т о л ь к о сберегала к о п ы т а от повреждения и сноса, но и позволяла лошади б ы т ь устойчивей и тащ и т ь (или везти) б о л ь ш и й груз. Ш п о р ы — античное изобретение, но стремена появились в Западной Е в р о п е л и ш ь к началу VIII века, по-видимому, под влиянием в о с т о ч н ы х к о ч е в ы х народов. Применение стремян имело немаловажное значение для перестройки военного дела и создания т я ж е л о вооруженной рыцарской кавалерии, но оно способствовало т а к ж е и у л у ч ш е н и ю т р а н с п о р т н ы х средств. К началу IX века относится изобретение хомута и распространение дышла, которое

время от времени отдавал распоряжения расчистить и вымостить д о р о г и , но, видимо, эти приказы порождались предполагавшимися поездками императора. О б ы ч ные д о р о г и были настолько узки, что две повозки, как правило, не могли разъехаться: специальные предписания XIII века указывали, ч т о пустая повозка должна была уступать путь груженой. Т о л ь к о так называемые „ к о р о л е в с к и е д о р о г и " во Франции достигали ш и р и н ы двух повозок. Идеальной считалась дорога, по которой три лошади могли идти рядом или же, как тогда говорили, „ г д е могла проехать невеста, не зацепив воз с п о к о й н и к о м " . Эти д о р о г и представляли собой, вернее говоря, т р о п ы , п р о т о п т а н н ы е через поля и луга или п р о л о ж е н н ы е в лесу. Пользоваться ими можно б ы л о т о л ь к о в хор о ш у ю погоду — зимой и в дождливое время они становились непроезжими. В наиболее х о р о ш е м состоянии находились дороги во Франции, благодаря введению королевской властью и монастырями специальн ы х повинностей по их строительству и подд е р ж а н и ю . Часть из них была вымощена уже в конце XI века. Римские мосты через большие реки в средние века были разрушены, новые едва начинали строить. При Карле Великом через Дунай был наведен п о н т о н н ы й мост, которым, однако, практически не пользовались. У Майнца сохранились каменные б ы к и построенного римлянами моста, к о т о р ы е б ы л и использованы при сооружении деревянного моста. В 813 году он б ы л сожжен. Л ю б о п ы т н ы т е п р и ч и н ы поджога, к о т о р ы е приводят средневековые х р о н и с т ы . О д и н из них пишет, ч т о ж и т е л и города с о ж г л и мост в целях безопасности, чтобы воспрепятствовать переправе грабителей с д р у г о г о берега; по д р у г о й версии мост п о д о ж г л и перевозчики в расчете увеличить плату за перевоз. Во всяком случае, мост не восстанавливался долгие г о д ы . Н е к о т о р о е оживление в строительстве мостов приходится на XII столетие. В 1135—1146 годах б ы л воздвигнут ка20

и Дорожные починка С

роботы, моста.

миниатюры

XV

в.

15 Строительство каменного С

моста.

миниатюры

XV

в.

б ы л о известно римлянам, но не получило у них д о с т о й н о г о применения. Использование этих усовершенствований (ставшее массовым с XII века) позволило перевозить более т я ж е л ы е грузы, что, по-видимому, стимулировало начавшееся как раз в XII веке усиленное мощение д о р о г . Средневековые повозки б ы л и д в у х к о лесными или ч е т ы р е х к о л е с н ы м и . Колеса имели спицы, обод колеса составлялся из нескольких частей, каждая из к о т о р ы х о б ы ч но соответствовала одной спице. Сверху колесо подчас сбивалось железной шиной, впрочем, в н е к о т о р ы х городах применение металлических шин воспрещалось, так как они портили городские мостовые. Базу телеги составляли две д л и н н ы е оси, скрепл е н н ы е поперечными перекладинами, к осям жестко крепились д ы ш л а , передние

к о н ц ы к о т о р ы х подвешивались к хомуту. Жесткое крепление д ы ш л а затрудняло п о в о р о т ы повозки. Л о ш а д и впрягались цугом, что б ы л о связано с узостью д о р о г ; передние лошади подвязывались гибким гуж о м — ремнями или веревкой. Борта телеги сплетали из ивняка или сбивали из досок, а для дальних путешествий использовались к р ы т ы е возки. Не т о л ь к о плохие дороги и редкие мос т ы препятствовали развитию т о р г о в ы х связей или, вернее, были показателем слабости средневековых коммуникаций — социальные условия средневековья, п о р о ж денные в какой-то мере отсутствием налаж е н н о г о обмена, со своей с т о р о н ы препятствовали его упорядочиванию. Д е л о не т о л ь к о втом, чтолеса кишели разбойниками, — препоны коммуникациям носили также организованный, предписанный феодалами характер. Прежде всего многочисленные таможенные заставы не только удорожали провоз товаров, но и замедляли сообщение.

Особенно велико б ы л о количество таможен в Германии. На Рейне, между Базелем и Роттердамом, таможни размещались в среднем через каждые десять км, на Эльбе, между Прагой и Гамбургом, — через каждые четырнадцать км, на Дунае, между Ульмом и Пассау, — через каждые пятнадцать км. Сеньоры предписывали купцам обязательные пути для проезда на ярмарку: эти пути диктовались о т н ю д ь не удобством или скоростью передвижения, но к о р ы с т н ы м и интересами феодалов и получателей тамож е н н ы х пошлин. Обязательная дорога могла б ы т ь вдвое и втрое длиннее разумного пути, но она была закреплена о б ы ч н ы м правом, и заменять ее л у ч ш е й и прямой строжайшим образом воспрещалось. Высокие башни феодалов, господствовавшие над о к р у г о й , давали возможность следить за передвижением купеческих караванов. Сеньоры получали плату за конвой, то есть за выделение в о о р у ж е н н ы х всадников для охраны путников, впрочем, этот конвой часто сводился к взиманию к о н в о й н ы х денег и к выдаче грамоты о беспрепятственном проезде, которая далеко не всегда реально обеспечивала безопасность в пути (во всяком случае, от грабителей или от отрядов, направлявшихся на войну). Феодальное право диктовало путнику, где он должен был ехать и где останавливаться — в какой харчевне, у какого кузнеца или седельника. Подчас такие останов-

ки объявлялись обязательными, и обычай регламентировал количество припасов, какое следовало там закупать проезжающим. Особое право устанавливало, что в случае поломки телеги или падения ж и в о т н о г о вещи, высыпавшиеся на землю, становились собственностью территориального сеньора, — принцип, сохраненный нашей поговоркой: „ Ч т о с воза упало, то п р о п а л о " . Отправимся же в дорогу со средневековым путешественником, с монахом Ришером, к о т о р ы й в 991 году проехал из Реймса в Шартр и оставил описание своих путевых п р и к л ю ч е н и й . Он ехал не с т о р г о в ы м и целями, его поездка имела, если так можно сказать, научный характер — Ришера привлекала рукопись Гиппократа, хранившаяся в Шартре. Ехал он налегке, не взяв с собой, по его собственным словам, ни денег, ни перемены о д е ж д ы . Его сопровождало двое спутников. По пути Ришер остановился в монастыре Орбэ, известном своим гостеприимством. В эту пору, когда грань между корчмарем и разбойником была довольно условной, монастырский п р и ю т оказывался наиболее надежным. Особенно б о л ь ш у ю роль сыграли альпийские монастыри, обеспечивавшие движение через г о р н ы е переходы, соединявшие И т а л и ю с Центральной Европой. Переночевав в Орбэ, Ришер двинулся к Мо, но на лесной дороге он и его спутники сбились с пути и сделали л и ш н и х шесть лье — ошибка, довольно обычная в т о г 22

te

Способы мп|м| >ини : /слг«<|) и цопни. С м и н и а т ю р XI «

апчршпш* и XII н.

17 Саксонская ппшчкп: копеек со спицами и составным ободом. С

миниатюры

XI

о.

18 Экипаж для путешествий. С миниатюры начала XIV в.

теряли коня, вымокли под дождем и с трудом перебрались через мост. Но что особенно ценно в рассказе Ришера — это свидетельство о пустынности на д о р о г а х : нет встречных, нет лодки на реке, пустует обветшалый мост. Трудность и медлительность сухопутного сообщения делали особенно важными водные артерии. В средние века такие реки, как Дунай, Рейн, б ы л и первостепенными линиями связи, и моря позволяли перевозить товары и информацию быстрее, дешевле и надежнее, чем с у х о п у т н ы е дороги. Конечно, и морские коммуникации б ы л и опасными. Как леса скрывали в себе разбойников, так моря были полны пиратами, а подчас купеческие или тем более военные суда сами становились грабителями. П о р т о в ы е п о ш л и н ы б ы л и высокими. Береговое право устанавливало, что в ы б р о ш е н н ы е в результате кораблекрушения вещи д о л ж н ы принадлежать собственнику прибрежной террит о р и и (правда, итальянцы в XII веке, а ганзейцы в XIII веке ведут у с п е ш н у ю борьбу против „ б е р е г о в о г о разбоя", как к у п ц ы называли береговое право). Погода служила серьезнейшим препятствием — в зимнее время, опасаясь сильных бурь, корабли вообще не в ы х о д и л и в море. О том, что представляли собой раннесредневековые суда, мы можем судить не т о л ь к о по редким и неточным изображениям на миниатюрах или печатях, но и по наход-

дашних условиях. Все устали, к тому же начался дождь. Л о ш а д ь , которая везла поклажу и поначалу казалась Буцефалом, пошла не быстрее осла, а затем внезапно пала. Ехавший на ней слуга, не п р и в ы к ш и й к трудностям странствий, б ы л так разбит усталостью, что уснул прямо на земле. Ришер дал слуге указания, что отвечать п р о х о ж и м , и оставил его выспаться, а сам в сопровождении д р у г о г о спутника, ш а р т р с к о г о рыцаря, добрался до Мо. Впрочем, проехать через мост, казалось, невозможно — такие были д ы р ы в настиле, — но лодку не удалось разыскать, и оба путника кое-как перебрались по мосту и перевели коней; им приходилось подкладывать под ноги лошадям то доски, а то и рыцарский щит. У ж е затемно путешественники добрались до церкви св. Фарона, где нашли п р и ю т ( „ О н и приняли меня словно брата", — говорит Ришер). Затем шартрский рыцарь, взяв лошадь, отправился на розыски слуги; вместе они вернулись в город и заночевали в какой-то х и ж и н е , хотя целый день ничего не ели. Оставив слугу на попечении аббата (ибо слугалишился лошади), Ришер двинулся в Шартр. Таково красочное восприятие человеком конца X века трудностей на его к о р о т к о м и сравнительно несложном пути. Всего две ночевки были у Ришера, и обе он провел в г о с т е п р и и м н ы х обителях, никаких экстрао р д и н а р н ы х опасностей путникам не пришлось пережить — т о л ь к о заблудились, no23

кам кораблей викингов, сохранившихся в болотах: они уцелели благодаря о б ы ч а ю норвежцев х о р о н и т ь своих вождей вместе с их боевыми судами. Х о р о ш о сохранившиеся корабли из Гокстада и Усеберга датируются примерно I X — X веками. Э т о большие лодки (длиной в 21—24м), не имеющие палуб ы , а л и ш ь настил, к о т о р ы й мог убираться. Остойчивость им придавал киль, сделанный из единого куска дерева. П о с т р о е н н ы е из дуба, эти суда были п р о ч н ы , а обшивка внакрой (из о т д е л ь н ы х досок, проконопаченн ы х мехом) делала их легкими. Суда шли на веслах (девятнадцать пар на корабле из Гокстада), но в центре судна имелось отверстие для съемной мачты. Рулевое весло находилось не сзади, за кормой, а недалеко от кормы, по борту. Нос и корма на кораблях ви-

19 Северный корабль с рулевым веслом на борту, временным шатром и башней. С печати юреда Дунеиха. 1199 г.

20 Северный корабль с постоянной мачтой и зарифленным парусом. С печати города Па Рошель XIII е.

21 Кораблестроители. тюры XIII в.

С

миниа-

к и н г о в украшались о б ы ч н о деревянными фигурами ж и в о т н ы х . На т а к и х у т л ы х лод о ч к а х норманны смело в ы х о д и л и в Атлант и ч е с к и й океан и достигали берегов Гренландии и Северной Америки. На э т и х кораблях викинги совершали набеги на Франц и ю и проникали в Средиземноморье. Кораблестроители классического средневековья использовали как норманнские, так и а н т и ч н ы е традиции. Постепенно корпус судна несколько округлился, появилась палуба и постоянная мачта, начали возводить башни на носу и на корме, служ и в ш и е платформами для воинов при с т ы ч ках с вражескими кораблями. Такие башни становятся обязательными в XIII веке. О ч е н ь важным нововведением была замена рулевого весла рулем, навешивавшимся на ахтерштевень. Наконец, по-видимому, из Византии пришел на Запад косой парус, сменивший прямоугольное полотнище. Новая форма паруса позволяла судам лавировать и идти против ветра. Если и с к л ю ч и т ь загадочные плавания в Гренландию и С е в е р н у ю Америку, л ю д и средневековья продвигались преимущественно вдоль берегов. Карт не б ы л о , так называемые П е й т и н г е р о в ы таблицы — по сути дела, не карта, а дорожная номенклатура, списки населенных пунктов. Впервые морская карта упоминается в связи с морским походом французского короля Л ю д о в и к а IX (1226—1270) в 1270 году. В X I V веке моряки уже регулярно пользовались картами, вернее, указателями фарватеров. Астролябия известна уже в раннее средневековье, но она использовалась л и ш ь для астрономических наблюдений — в навигации она нашла применение л и ш ь много позднее, в X V I столетии. Компас пришел в Европу с Востока, видимо, через арабов. Его знали здесь уже в конце X I I века, но широкое распространение он находит т о л ь к о в X I V веке. Маяки были унаследованы средневековьем от римской эпохи, впрочем, раннее средневековье перестраивало их, придавая 24

Просг.опка обшивки корабля Барельеф. 1246—1248. Ссн-Шапспь. Париж

ным или соседям, и для этой цели повсюду имелись канцелярии. И частная переписка исчезла не совсем: известно, например, что Карл Великий специальным постановлением запретил монахиням отправлять л ю б о в н ы е письма. Но регулярной п о ч т ы не б ы л о — письма и новости доставляли послы, г о н ц ы , а чаще случайные л ю д и . В 960 году венецианский д о ж Пьетро IV Кандиано запретил всем венецианцам перевозить письма из Ломбардии, Баварии, Саксонии и других областей в Константинополь, исключение делалось т о л ь к о для официальных лиц, направлявшихся туда с посольством. Из постановления Пьетро IV Кандиано явствует, что о б ы ч н о корреспонденция шла через частных лиц, а не через официальные каналы.

маякам иные функции; так, римский маяк в Д у в р е был превращен в к о л о к о л ь н ю . Но развитие судоходства стимулировало и создание башен для подачи световых сигналов — в XII и особенно в XIII веке их возводят в различных портах. Однако значение средневековых маяков б ы л о довольно ограниченным, они скорее указывали местонахождение гавани, нежели путь в нее. Моряки предпочитали дождаться рассвета, чтобы входить в порт. Транспортные средства средневековой Европы были плохи, и соответственно медленной и неточной была информация. Налаженная почтовая связь Римской империи исчезла вместе с империей. Конечно, раннесредневековые государи направляли время от времени послания своим поддан25

На доставку информации (даже о важнейших событиях) уходили месяцы. В июне 1189 года император Ф р и д р и х Барбаросса (1152—1190) двинулся в 3-й Крестовый поход, оставив своим преемником сына Генриха. Первое письмо сыну он написал только в Адрианополе 19 ноября, а получено Генрихом оно б ы л о лишь в марте следующего года. Известие о гибели Фридриха, утонувшего 10 июня 1190 года в горной реке Салефа в Киликии, достигло Германии лишь четыре или пять месяцев спустя. Препятствием для развития почтовой связи была и общая неграмотность. Эйнгард, биограф Карла Великого, рассказывает, что император т о л ь к о в конце жизни принялся изучать искусство письма и чтения и во время бессонных ночей у п о р н о и стара-

тельно вырисовывал буквы,- так, впрочем, и не научившись писать. А историк германского императора Генриха IV, ж и в ш е г о уже во второй половине XI века, с уважением отмечает, что император был настолько грамотен, что мог сам читать и понимать адресованные ему письма. Еще более удивительно то, что Вольфрам фон Эшенбах, автор средневекового эпоса „Парсиваль", б ы л неграмотным, а Хартман фон Ауэ начинает поэму „ Б е д н ы й Г е н р и х " такими показательными словами: „ Ж и л однажды рыцарь, кот о р ы й был так учен, что мог читать к н и г и " . Римляне писали свои письма преимущественно на церах — табличках, п о к р ы т ы х воском (вощечках), к о т о р ы е соединялись подва (диптих) или по-три (триптих). Употребление вощечек сохранилось и в средние

века их писали, как правило, на пергамене. И воск и пергамен были д о р о г и , и это обстоятельство также не способствовало интенсификации корреспонденции. По-видимому, в XII веке писание писем становится более интенсивным. По всей Европе их писали по-латыни (первое известное письмо на немецком языке датировано 1305 годом), и наличие о б щ е г о языка для богослужения и для к у л ь т у р н о г о обмена содействовало сплочению если не всей Западной Европы, то, во всяком случае, ее г о с п о д с т в у ю щ е г о класса. При всей своей экономической раздробленности средневековая Европа поддерживала иллюзию единства, вопреки неразвитости коммуникаций и

.4 11/ш/1сненис компаса, i /ч-дикмноморский корабль. Миниатюра. XIV в. Гипский маяк /'/•конструкция

в

Дувре,

века. О н и использовались преимущественно для деловых записей, и до нашего времени сохранились оригиналы вощечек с записями французских королей. Ч т о церы служили материалом главным образом для ч е р н о в ы х заметок, свидетельствуют миниатюры с изображением писательницы XII века Хильдегарды Бингенской, которая представлена записывающей свои видения на восковой табличке, а неподалеку на треногом табурете сидит монах, переписывающий начисто ее заметки на лист пергамена. А в т о р жития св. Ансельма рассказывает, как черт, вздумав однажды п о д ш у т и т ь над епископом, н о ч ь ю разбросал его церы и высыпал из них воск, но, наставительно замечает агиограф, Диавол был посрамлен и по воле божьей воск сам собой собрался обратно в деревянные рамки цер. В XIII веке в Париже существовал цех мастеров, изготовлявших таб л и ч к и для письма. На церах помимо черновых записей писали и письма. О письмах ,,на воске" упоминается, в частности, в „Романе о Флоре и Бланшфлёр". Но в о щ е ч к и не были единственным материалом для писем — в средние 26 Почтовая Миниатюра.

служба. XII в.

27

27 Изготовление пергамена. Мастер специальным ножом скоблит шкуру, натянутую на раму для просушивания (в центре). С миниатюры XII в. Полировка уже готового листо пемзой (справа), формование листа (слева). С миниатюры XIII о. 23 Процесс производства рукописной книги от зоточки пера и приготовления пергамена до переплетения манускрипта. Миниатюра. XII в.

замкнутости человека в собственном крох о т н о м мирке. Письма XII века — по преимуществу л ю бовные и религиозные. Особенно много писали мистики, стремясь поведать миру об откровении, о видениях, к о т о р ы е я к о б ы на них снисходили или им являлись. Случайно или нет, но мистика о х о т н о пользуется эротическим языком и в образах л ю б о в н ы х посланий представляет взаимоотношения между Христом и мечтающим слиться с ним визионером или, что чаще, визионеркой. С XIII века распространяется деловая купеческая переписка: частное письмо из средства самовыражения (эротического или религиозного) становится орудием деловой информации. Средневековое письмо нужно б ы л о писать в соответствии со строгими нормами. Составленный Лудольфом из Гильдесхайма (начало XIII века) письмовник устанавливает, что послание д о л ж н о состоять из пяти элементов: приветствия, введения, изложения, просьбы и заключения. В соответствии с иерархизированностью средневекового м и р а Л у д о л ь ф с т р о г о определяет характер приветствий, с к о т о р ы м и надлежало обращаться к людям разного общественного положения. Разделяя всех на мирян и духовенство, он выделяет внутри каждой группы три разряда лиц: высший, средний и низший. Так, высший разряд духовенства соста28

Антицный прием переписки книг. Инструмент писца: двойная чернильница дпя красных и черных чернил, перья, перочинный нож, циркупь, серповидный нож. С миниатюры XII в.

вляли епископы, средний — аббаты, низший — простые каноники и священники; к высшему разряду светских лиц Лудольф относит королей, герцогов, маркграфов, к среднему — графов и баронов, к низшему — рыцарей, горожан, купцов. И если маркграф, обращаясь к рыцарю, желал „верному своему рыцарю здоровья и всего д о б р о г о " , то рыцарь в обращении к равному должен б ы л выразить „могущественному рыцарю и д р у г у " свое полное расположение. Письмо предполагало информацию злободневную, книга же передавала накопленные человечеством знания, служа как бы общественной, коллективной памятью. Средневековая книга — рукописная. Книгопечатание появилось т о л ь к о в серединеXV века. По своему облику и материалу средневековая книга резко отличается от античной: в древности книга представляла собой папирусный свиток, в средние века преобладающей формой рукописи становится пергаменный кодекс. Падение античного общества сопровождается изменением формы „ о б щ е с т в е н н о й памяти". Производство и употребление папируса исчезло не сразу после падения Римской империи —

Эволюция приемов переписки книг. Миниатюра. Конец

XIII

папирус продолжали некоторое время привозить из арабского Египта, а не позднее X века его производство б ы л о налажено в Сицилии. Однако в раннее средневековье папирус применялся главным образом для изготовления документов, а не к н и г : канцелярия франкских королей пользовалась папирусом вплоть до второй половины VII века, а папская курия еще на протяжении XI столетия. С VIII века в областях к северу от Альп пергамен вытесняет папирус как в книжном деле,так и в канцеляриях, и вплоть до XIII века остается господствующим и Европе материалом для письма. Т о л ь к о со второй половины XIII века входит в обиход бумага, да и то преимущественно в Ю ж н о й Европе (христианская Испания, Италия, Ю ж ная Франция). Пергамен приготовляли из козьей, баранье йи свиной к о ж и , а с IX века также из телячьей. Пергамен изтелячьей кожи преобладал в северных областях. Производство пергаме29

на складывалось из с л е д у ю щ и х стадий: промывание ш к у р ы , золенье, просушка, втирание мела (он должен б ы л впитать жир), шелушение с п о м о щ ь ю о с т р о г о ножа и выглаживание пемзой. Северный и ю ж н ы й пергамены отличались обработкой кожи. На ю г е тщательной отделке подвергалась л и ш ь внутренняя, так называемая мясная сторона ш к у р ы , на лицевой или волосяной оставались следы щетины. Поэтому если во французских и немецких мастерских удавалось изготовить писчий материал, у к о т о р о г о волосяная сторона не уступала мясной ни белизной, ни гладкостью, то итальянский и испанский пергамены были на волосяной стороне не белыми, а серо-желтыми. По сравн е н и ю с папирусом пергамен обладал немал ы м и преимуществами: он б ы л прочнее и долговечнее, поддавался фальцеванию, то есть мог б ы т ь согнут, не давая перелома на сгибе; будучи непрозрачным, мог б ы т ь использован с обеих сторон, тогда как на папирусе заполняли о б ы ч н о т о л ь к о одну сторону листа. Но зато пергамен б ы л очень д о р о г , что объясняется и дороговизной сырья и с л о ж н о с т ь ю производства. Первоначально пергамен изготовляли в монас т ы р я х на собственную потребу переписыв а ю щ и х к н и г и монахов. С X I I века возникает пергаменное производство в городах. С переходом от папирусного свитка к пергаменному кодексу совпадает (во всяком случае, х р о н о л о г и ч е с к и ) и изменение приемов работы писца. В древности переписчики к н и г не пользовались столами, они писали, положив папирус на колени, а ч т о б ы им было удобнее, ставили под ноги скамеечку. Не позднее V века появляются первые изображения каллиграфов, сидящих за столом, в VIII—IX веках такие изображения становятся нормой, хотя и позднее еще писцов подчас представляли работающими по-старому, держа рукопись на коленях. Изменение приемов работы писца, по-видимому, связано с тем, ч т о в древности книгу о б ы ч н о переписывали под диктовку. Наоборот, средневе-

к о в ы й к н и ж н и к работал, как правило, в одиночестве, и потому остро нуждался в столе, на котором он мог бы разместить и ч и с т ы й пергамен и оригинал. Таким образом, в самом процессе изготовления античной к н и г и была заключена известная публичность, а в средние века о д и н о к о е переписывание книг в монастырской келье расценивается как весьма благочестивое занятие. И соответственно изменяется и манера чтения к н и г : в древности к н и г у читали т о л ь к о вслух, даже в библиотеке, о б ы ч н о в кругу друзей или учеников, — средневековье же создает индивидуализированную манеру чтения про себя, хотя и теперь к н и г у нередко читали вслух во время богослужения, в монастырских трапезных, при дворах. Средневековый писец не получал готовых л истов „ к о ж а н о й бумаги", ему приходилось самому из обработанных ш к у р выкраивать по линейке л и с т ы необходимого размера. Д л я этой цели служил ему кривой нож с длинным лезвием. Затем писец должен б ы л залатать пергамен там, где на нем остались отверстия (от ножек) и подклеить порвавшиеся места. Писец очень часто изображается с маленьким ножом в руках. Э т о т нож — его необходимейший инструмент: он нужен, ч т о б ы о т т о ч и т ь затупившееся перо (отсюда наше: „ п е р о ч и н н ы й н о ж и к " ) и чтобы соскрести о ш и б о ч н о написанное, ножом подравнивали поверхность пергамена, если она оказывалась недостаточно ровной, гладкой. Писали в средние века по линейкам, кот о р ы е намечали пункторием (циркулем) и проводили острой палочкой, от которой оставался бесцветный след. Только с серед и н ы XI века иногда применяют цветные линейки (след от свинцовой пластинки), а с XIII века линейки подчас проводят чернилами. Л и с т ы сгибались пополам и складывались в тетради, состоявшие о б ы ч н о из ч е т ы р е х с л о ж е н н ы х листов, что получило название кватернион (от латинского quattuor — четыре). Впрочем, в дальнейшем так 30

31

22 Детспь карты мира, изсбражающоя течение Нила, Красное море и сбитаюи/их на их берегах экзотических людей и зеерей. Миниатюра. XIII в.

обозначалась всякая тетрадь, независимо от числа листов в ней. Тетради в рукописи нумеровались, но обычай нумеровать листы или страницы появляется на Западе сравнительно поздно, не ранее XIII века, да и тогда он остается спорадичным. Т о л ь к о после 1300 года писцы, библиотекари и книговладельцы стали последовательно ставить номера листов. Писали чернилами, к о т о р ы е отличались от а н т и ч н ы х . А н т и ч н ы е чернила легко смывались губкой, тогда как средневековые, изготовленные из сока д у б о в ы х орешков, отличались большой п р о ч н о с т ь ю . Их нельзя б ы л о смыть, а л и ш ь соскоблить ножом или пемзой или вывести специальной

смесью. Так как пергамен был дорог, в средние века нередко счищали текст и записывали книгу заново. Так создавались книги палимпсесты, где поверх стертого написано нечто совершенно новое. О б ы к н о в е н и е стирать тексты б ы л о весьма распространенным, и некоторые монахи в раннее средневековье славились этим искусством. Рассказывают, что франкский король Х и л ь п е р и к (561—584) изобрел четыре новые б у к в ы и в связи с этим распорядился, ч т о б ы старые книги были в ы т е р т ы и переписаны по новой орфографии. Иногда употребляли цветные чернила, прежде всего красные, ими вписывались вводные или заключительные слова главы. Для инициалов применялись 32

33 Части соста: Европа (слева), Африка, Азия (вверху): фигуры представляют Адапа и Еву в Эдеме. / М и н и а т ю р е . XII в.

краски. В XII веке предпочитали красную, зеленую и г о л у б у ю . Чернила хранились в чернильницах, к о т о р ы м и о б ы к н о в е н н о служил рог, вставлявшийся в отверстие доски стола. Бывали, впрочем, и металлические чернильницы. В древности писали т р о с т н и к о в ы м пер о м — каламом — и этот обычай сохранился в арабском мире и в Византии. Возможно, уже в V веке входит в употребление птичье перо. В западной иконографии оно появляется в V I I I — I X веках, а с X I I века калам исчезает из изображений. По всей видимости, кам ы ш о в о е перо б ы л о заменено птичьим уже в XI веке, во всяком случае, западные письменные и с т о ч н и к и X I I столетия зна-

ют т о л ь к о гусиные, лебединые или же павлиньи перья. Калам, по-видимому, соответствовал папирусу и вышел из употребления вслед за ним, наоборот, гусиное перо лучше отвечало такому писчему материалу, как пергамен. О н о приспособлено для разных видов заточки, более эластично и о т к р ы вает возможность для применения самых разнообразных шрифтов. К тому же гусиное перо, подобно пергамену, могло изготовляться на месте, тогда как папирус и тростник приходилось привозить издалека. У ж е после т о г о , как т е к с т б ы л написан, книгу переплетали, не давая пергамену коробиться. С XIII века появляются застежки или кожаные завязки, стягивавшие доски пере-

плета. Д о с к и иногда укрепляли и украшали металлическими пластинками по углам и посередине. Иногда натаких пластинках гравировали изображения и символы. Дорогая и нарядная к н и г а б ы л а редкостью в б ы т у . Книги хранились о б ы ч н о в б о л ь ш и х монастырях, имевших иногда собственные скриптории — мастерские писцов, или во дворцах королей. Д л я подавляющего большинства населения, неграмотного и нищего, книга оставалась недоступной р о с к о ш ь ю , ее видели во время богослужения или п р и т о р ж е с т в е н н ы х церемониях, и к ней испытывали благочестивое почтение или суеверный страх. На книге (на евангелиях) приносили клятву. Т о л ь к о развитие университетов позволило книге выйти за церковно-монастырские рамки и стать предметом если и не частного, то общественного г о р о д с к о г о быта. По-видимому, с XIII века л ю д и стали читать больше и именно на это столетие приходится появление в Европе очков. А н т и ч н о с т ь (вопреки утверждениям н е к о т о р ы х у ч е н ы х ) не знала шлифованных линз для улучшения зрения; возможно, что они были о т к р ы т ы в средневековом Китае или в Индии. В Европе их впервые упоминает одна итальянская хроника, сообщающая, под 1299 годом, о незадолго до т о г о имевшем место изобретении очков. С начала X I V века о них говорят как медики, так и непрофессионалы, в том числе и Петрарка. По-видимому, берил (отсюда немецкое Brille — о ч к и ) и г о р н ы й хрусталь стали шлифоваться для использования их в реликвариях — специальных ларцах, хранилищах мощей и и н ы х священных предметов, ч т о б ы сквозь эти камни л у ч ш е б ы л о видно содержимое; это свойство камней (и стекла) использовали затем для устройства очков.

б ы л и почти мифическими странами. О космосе, о далеких пределах Земли представление складывалось не в результате наблюдений, а по книгам и устным преданиям, в строгом соответствии с общезначимыми нормами, продиктованными церковью и о х раняемыми государством. О б щ и м местом космографических представлений средневековья б ы л о у ч е н и е о З е м ле как о центре вселенной. Она мыслилась, согласно книге „Образ мира" монаха Госсуина (XIII в.), шаром, к о т о р ы й со всех сторон о к р у ж е н небом, словно скорлупой, облегающей яйцо. Небо наполнено „ д у х о в н ы м возд у х о м " —»эфиром, свободно пропускающим свет. А н г е л ы л е г к о пересекаютэфир, но для с м е р т н ы х о н гибелен, как гибельна суша для рыб. Небо состоит из сложной системы сфер, об этом говорил еще Аристотель. О числе сфер велись нескончаемые споры: одни насчитывали всего т р и , другие свыше пятидесяти. Т о л ь к о с начала XIII века постепенно

Нечеткость и медленность информации, т р у д н о д о с т у п н о с т ь к н и г — все это сужало границы ойкумены, населенного мира. Д л я француза и англичанина X I I века не т о л ь к о Багдад, но и Константинополь рисовались сказочными городами, а Индия и Африка 34

нисдрястся концепция Птолемея, дававшая более близкое к действительности объяснение движения планет на небе. Мир в целом рисовался в о о б р а ж е н и ю средневекового человека состоящим из чет ы р е х элементов: огня, воздуха, воды и :1емли. Они с у щ е с т в у ю т раздельно, как бепок и ж е л т о к в яйце. Земля — самый тяж е л ы й из элементов, и потому она расположена в центре вселенной. Центром ( „ п у п о м " ) земли считался Иерусалим. К востоку от него (средневековые карты помещали восток наверху, где теперь расположен север) находилась высокая гора. С нее брали начало четыре великие реки: Т и г р , Евфрат, Фисон и Геон, обтекавшие сад Эдемский — земной рай. При этом Фисон идентифицировали с Гангом (иногда с Индом), а Геон — с Нилом. Французский историк конца XIII — начала X I V века Ж у анвиль, описавший п о х о д Л ю д о в и к а IX в 34

35

Изображение Вавилона п средневековой картографии Миниатюра. XI в.

Сказочное изображение Миниатюра. XIII е.

льва,

Астроном и его помощники. Миниатюра. XIII о.

Египет, рассказывает, что ж и т е л и этой страны опускают на ночь сети в Нил и утром вылавливают алоэ и корицу, имбирь и ревень. Говорят, что эти пряности происходят из Эдема — с райских деревьев они падают в реку и Нил уносит их прочь, словно сухие бревна. Неоднократно, продолжает Жуанвиль, подданные султана пытались подняться к истокам Нила, но всякий раз их останавливали непреодолимые препятствия. Индийский океан рисовался замкнутым морем, и его острова фантазия людей наполняла золотом, пряностями, благовонными деревьями, населяла д и к о в и н н ы м и существами. Д а ж е венецианец Марко Поло (1254— 1324), оставивший описание своих путешествий по К и т а ю и Северной Индии, говорил о л ю д я х с хвостами, т о л с т ы м и , как у собак. Л е г е н д ы же помещали на краю ойкумены кинокефалов — людей с песьими го35

37 Лестница Настенная Начало XIII в Челдоне.

ловами, и д р у г и х людей — совсем без головы, с глазами, посаженными посредине груди. О к р а и н ы ойкумены — не т о л ь к о земли богатств и чудес, но и страны, свободные от социальных и моральных ограничений (так старательно насаждавшихся церковью и государством): от п о л о в ы х табу, от сословн ы х рангов, от постов и голодовок. Л е г е н ды повествовали о каннибализме и нудизме (травмировавшем средневековое общество с его страхом перед обнаженным телом), о полигамии и сексуальной свободе аборигенов о к р а и н н ы х земель. Ж и в о т н ы й мир на окраинах ойкумены т а к ж е представал в сказочных образах. По свидетельству Госсуина, т и г р — это синее или многоцветное ж и в о т н о е , от которого можно спастись, если бросить ему зеркало: он принимает отражение за д е т е н ы ш а и останавливается, ч т о б ы приласкать его. Д ы х а н и е пантеры так сладко, ч т о оно завле-

спасения. роспись. в. Церковь Англия

38 Диавол, пожирающий человека. Скульптура. XII в. Церковь св. Петра. Вена

кает всех остальных ж и в о т н ы х . Д р у г и е звери и вовсе порождение мифологии: среди них единорог и феникс или какое-то странное чудовище, соединяющее в себе коня, слона и вепря и наделенное подвижными рогами. Ойкумена разделялась средневековой географией натри части: Европу, Азию и Африку, причем это географическое деление усугублялось делением религиозным. Европа мыслилась христианским материком, Азия и Африка — средоточием язычества, магометанства (ислама), неверия и нечестия. Средневековое пространство б ы л о иерархизировано, и эта иерархия „npocTpaHCTBeHHbixypoBHe^'oKpaujHBanacb этической оценкой. Пространство могло б ы т ь „ д у р н ы м " 36

Диавол схватил какого-то рыцаря за ноги и поволок его по мостовой, которая вся покрылась к р о в ь ю . Д р у г о г о рыцаря Диавол потащил к себе через к р ы ш у дома, так что у несчастного выдавились внутренности. Диавол отравляет людей, насылает на них болезни. А вместе с тем Диавол и его воинство, черти и чертенята, смущают благочестив ы х , м е ш а ю т т в о р и т ь молитву, задувают свечи, влезают на спину во время богослужения. О н и принимают образ свиней, змей, псов, к о ш е к , обезьян и незаметно влекут людей к соблазнам. О н и п р и к и д ы в а ю т с я добрыми и даже творят чудеса — ведь в средневековом сознании волшебство причудливо переплетается с чудотворством. Вот почему л ю д и д о л ж н ы б ы т ь постоянно начеку: их подстерегают опасности страшнее врагов и грабителей, опасности, от котор ы х не спасут ни замки, не мечи. Не слишком полагаясь на собственное благочестие, ни на милосердие божье, человек средневековья отдавал себя в руки магии, предназначенной защитить его от реальных и сверхъестественных опасностей. Средневековое сознание разработало цел у ю систему магических средств, обороняю щ и х от враждебной силы. В центре этой оборонительной магии был поставлен крест — знак мученической к о н ч и н ы Х р и ста, наделенный чудодейственной способностью о т г о н я т ь нечистых духов. Крест — важнейший символ христианства; его водружали на церквах, наперсный крест носили князья церкви, крест выносили во время лит у р г и и , знак креста ставили в начале делового документа, знаком креста осеняли пищу. М а г и ч е с к у ю силу приписывали и мощам святых. Церкви гордились священными останками христианских мучеников и героев, но наблюдательные л ю д и уже в средние века (среди них был и Гвиберт Ножанский, писатель начала XII века) заметили, что у и н ы х с в я т ы х набралось куда больше ребер, ног и рук, чем это полагалось бы человеку. В начале XIII века едва не раз-

или „ б л а г и м " . Рай и Иерусалим имели и н у ю оценку на средневековой пространственной шкале, нежели степи, населенные кочевниками, или леса, полные волков и вурдалаков. Иерархия космоса соответствует иерархии б о ж ь и х тварей и в сознании средневекового человека п р о ч н о связана с социально-политической иерархией сеньориально-вассальных о т н о ш е н и й . Все пространственные отношения перестраиваются по вертикали, и „лестница Иакова", ведущая от земли к небу, становится одним из важн е й ш и х символов человеческого существования. Иерархия пространства воплотилась в противопоставлении неба (рая) и подземелья (ада). В „ Б о ж е с т в е н н о й к о м е д и и " Д а н т е размещает круги ада на разных пространственн ы х уровнях; движение к Сатане — это спуск вниз, в то время как „лестница Иакова" ведет вверх. Но владетели „ н и ж н е г о пространства" не отделены от земного (человеческого) мира — они п р о н и к а ю т в него, непрерывно в него вторгаются, возд е й с т в у ю т на его г р е ш н ы х обитателей, стараясь свернуть их с прямого пути (вверх) и направить по своей стезе (вниз). Сатана, или Диавол, не играл б о л ь ш о й роли в представлениях раннего средневековья. По словам французского историка Ж. Ле Гоффа, он явился „ п о р о ж д е н и е м феодального общества" — во всяком случае, этот мифологический образ (родившийся, разумеется, много раньше, но ш и р о к о распространившийся с XI века) х о р о ш о вошел в систему феодальн ы х понятий. Он стал символом предателя, неверного вассала и поэтому началом и родоначальником всякого зла. Самый цвет Диавол а и его воинства — ч е р н ы й — превращается в символ г у б я щ е г о и гибельного. Цезарий Гейстербахский, монах, ж и в ш и й на рубеже XII и XIII веков, повсюду видит козни Диавола. О д н а ж д ы , сообщает он, 39 Царство Диавола. Миниатюра ХУ е.

39

OfTUna iitt

,

* > ' « vctvfrrtmfliv

разился г р а н д и о з н ы й скандал. Д е л о в т о м , ч т о французский м о н а с т ы р ь С е н - Д е н и г о р дился тем, ч т о обладает обезглавленными останками своего патрона Д и о н и с и я А р е опагита, у ч е н и к а самого апостола Павла. С о м н е н и я в справедливости у т в е р ж д е н и й монахов возникли у ж е давно, и А б е л я р , в ы д а ю щ и й с я французский философ X I I века, напрасно просил, ч т о б ы ему показали эту р е л и к в и ю . К а к о в о ж е б ы л о смущение, к о г д а после 4 - г о К р е с т о в о г о п о х о д а (1199—1204) в Греции о б н а р у ж и л и г р о б н и ц у Д и о н и с и я ! Папа И н н о к е н т и й III, в п р о ч е м , не желая порт и т ь о т н о ш е н и я ни с м о г у щ е с т в е н н ы м мо-

л ^ т ,

40 Клирик, отрезающий упершего святого кок реликвию. Миниатюра. XII в.

руку

настырем, ни с к о р о л е м — его п о к р о в и т е лем, — у к л о н ч и в о объявил, ч т о о д н о из д в у х тел наверняка п р и н а д л е ж а л о святому. У б е ж д е н н о с т ь в магической силе всевозм о ж н ы х талисманов, подчас о ч е н ь д а л е к и х от х р и с т и а н с к о г о б л а г о ч е с т и я , — талисманов, о б е с п е ч и в а в ш и х здоровье или безопасность в п у т и , — т а к ж е б ы л а весьма распространена. Иерархизированное пространство четко разделялось на земли , , с в о и " и , , ч у ж и е " . Религиозная, племенная, языковая п р и н а д л е ж ность дробила мир на м и р к и , о т д е л е н н ы е барьерами, подчас более н е п р и с т у п н ы м и ,

41 Реликварий Лувр

40

св.

Франциска.

42 Рспикварий Карпа Нет/кого. U 70. Пуер

С иерархизацией космоса тесно переплетается и его символическое восприятие в сознании человека средневековья. За предметами зримого мира скрываются их вечные прообразы, именно поэтому-то, полагает Гуго Викторинец, французский богослов первой п о л о в и н ы X I I века, рассмотрение вещей не наносит вреда б л а г о ч е с т и ю : эти вещи подобны жилам, по к о т о р ы м незримая красота притекает к нам, обнаруживая себя. Природа раскрывается перед Гуго аллегорически: небо — это незримое, земля — зримый мир, солнце — Христос и т. д. В гимнах о канонических часах Абеляр также трактует явления природы как символы божественных феноменов: первый час — занимается заря, и за утренней звездой поднимается солнце, зарю же нужно понимать как свет веры; к третьему часу солнечное тепло согревает землю — ведь тепло следует за светом, как л ю б о в ь за верой, в шестом часу солнце стоит в зените и мир пронизан теплом — это совершенное блаженство, порожденное лицезрением господа.

нежели лесные массивы. Греки, носившие бороду, л ю б и в ш и е и умевшие писать, говорившие на своем языке и к тому же схизмат и к и (сторонники отколовшейся от папства церкви), по-иному представлявшие себе божество, вызывали брезгливое презрение. Мусульмане — это племя неверных, а их пророку Мухаммеду отводилось видное место в иерархии врагов Христа. ,,Он подготовил Антихриста, как Моисей подготовил Х р и с т а " , — писал в конце XII века Иоахим Флорский, один из наиболее смелых мыслителей своего времени, в данном случае отдававший дань самым о б ы д е н н ы м предрассудкам. Враждебным б ы л о отношение и к евреям — народу Ветхого завета, не пожелавшему принять проповеди Х р и ста, и долгое время к славянам, сохранявшим языческие обычаи. Но и внутри католического мира этническая вражда не исчезала: англичане и французы, французы и провансальцы, немцы и итальянцы осыпали д р у г друга насмешками, издевались над чужими обычаями, смысла к о т о р ы х не могли и не хотели понять. Средневековое пространство распадалось ,,по горизонтали" на множество враждовавших миров.

Пейзаж как таковой мало интересовал человека средневековья: красота леса, гор, моря не вызывала его восторгов — о н и б ы л и слишком пугающими, слишком непонятными. В средневековой живописи природа — не более чем фон для человеческих фигур, не более чем серия условных и стереотипных образов. И вместе с тем художественное чутье писателей XI века и п о с л е д у ю щ и х столетий позволяло им увидеть в окружающем их мире не т о л ь к о совокупность опасн ы х сил или систему аллегорий, но и прис у щ у ю ему красоту — красоту природы. Поначалу это о щ у щ е н и е отливается в серию стереотипов, частично восходящих к античной древности, и все-таки в литературу начинает проникать восхваление о к р у ж а ю щего ландшафта, эстетическое восхищение жизнью природы. Особенный восторг порождает весна, ,,она приносит цветы и зелень, освобождает птиц из зимнего узилища, леса наполняются т ы с я ч ь ю голосов — звуки 41

превосходят орган, запахи слаще бальзам а " , — так пишет Нигелл Вирекер(ок.1130— 1200), английский поэт и хронист. В отличие от весны лето с его палящим зноем и зима с морозами, от к о т о р ы х т р у д н о укрыться, пугают. Л е т о м воздух пахнет огнем, засохшая грязь покрывает почву, пруды пересых а ю т и вода в них портится, а над болотами стоит ч е р н ы й туман. Г ю н т е р у Л и г у р и н у (ум. ок. 1220), немецкому поэту и хронисту, в жарком дыхании лета чудится болезнетворность, приближение чумы. Картина бури, когда вихрь вспучивает м о р с к у ю гладь и ветер наполняет парус, постоянно привлекает средневекового художника, и это естественно, ибо буря, как жара, как мороз, грозит гибелью. Но и идеальный ландшафт, напоминающий о райских кущах, приковывает внимание. Впрочем, эти образы — скорее абстракции, чем художественно переосмысленная действительность. Однако писатели XII века подчас умеют заметить и обрисовать к о н к р е т н ы е ландшафты. Готфрид из Витербо (1120—1191) описывает

район Нимвегена — реку, к о т о р у ю редко можно перейти вброд, скалистые берега, украшенный колоннами дворец. Города с их теснящимися домами, мосты, словно пояс связывающие обе части поселения, х о л м ы , п о к р ы т ы е виноградниками, — все это человек начинает теперь замечать. Описание ландшафта проникает из художественной литературы в переписку X I I — XIII веков, чего практически не знала предшествующая эпоха. Но настоящее „овладение пространством", как и „овладение временем", приходится уже на эпоху подъема городов и связано с ростом хозяйственной активности горожан. Противостоящее основным сословиям феодального мира и обладающее особыми экономическими интересами, б ю р г е р с т в о стремилось выйти за узкие рамки п р и в ы ч н о г о мира. XIV век — век „ к у п е ч е с к о г о времени" — был вместе с тем и веком купеческого предпринимательства. И товары и информация стали двигаться быстрее, чем раньше, и приток их сделался более обильным.

42

Глава

И

2

лось по разной шкале. Неприкосновенность ж и л и щ а была принципом средневекового права, х о т я , разумеется, принцип этот неоднократно нарушался в ходе войн и в политических схватках, как, впрочем, не раз нарушался в античности принцип храмового убежища.

Юма

Римское ж и л и щ е б ы л о в каком-то смысле „ о т к р ы т ы м домом". О н о б ы л о отк р ы т о вверх, к небу, ибо имплювий в центре здания давал свободный доступ воздуху и дождевой влаге. Его атрий был имитацией внешнего пространства — с садом, с журчащей водой фонтана. Вместе с тем римское жилище, в принципе одноэтажное, состояло из четкой системы п р я м о у г о л ь н ы х помещений с определенным назначением каждого. Цель же средневекового дома — отгородиться от о к р у ж а ю щ е г о мира, а не открыться, сохранить тепло, а не впустить внутрь себя дождь. Средневековое ж и л и щ е о к р у ж е н о забором или глухой стеной, и если колодец б ы л в ы р ы т на границе двух усадеб и использовался обоими владельцамисоседями, вертикальная перегородка над ним позволяла каждому черпать свою воду так, ч т о б ы соседи не могли наблюдать, ибо — по в ы р а ж е н и ю Э . Фараля — „ б ы т ь увиденным означало потерять свободу". Поэтому при сооружении окон заботились прежде всего о том, как бы избежать л ю б о п ы т н ы х взоров. Двери были окованы железом, окна закрывались плотными ставнями. Если дом использовался так же, как лавка, эти ставни раздвигались на шарнирах: нижняя половина опускалась и служила прилавком, верхняя, напротив, поднималась и выполняла роль навеса. Если о к н о б ы л о о т к р ы т ы м , значит,

О к р у ж е н н ы й о г р о м н ы м миром, полным реальных и воображаемых опасностей, человек средневековья стремился уйти от этих опасностей, замкнувшись в собственном доме. Публичность а н т и ч н о г о быта — эпохи, когда основную часть своего времени гражданин (во всяком случае, мужчина) проводил на улице и когда соответственно этому благоустройство у л и ц ы занимало центральное место в проблемах градостроительства, — эта публичность отошла в прошлое вместе с просторными городскими площадями, о т к р ы т ы м и театрами и местами заседаний совета, портиками и аллеями, где, прогуливаясь, философы наставляли учеников. В средние века б ы т организуется вокруг дома, и хотя, конечно, дома были весьма разл и ч н ы м и и х и ж и н а крестьянина, крытая грязной соломой, ничем не напоминала баронский замок, в одном о т н о ш е н и и все дома были тождественными — они д о л ж н ы были с к р ы т ь , запрятать, защитить их собственника от воздействия внешних (и уже поэтому враждебных) сил. Отсюда проистекала характерная для средневековья особая правовая защита дома ( „ д о м о в ы й м и р " ) : одно и то же правонарушение, совершенное на чужом поле или в чужом доме, кара43

лавка работала. „Продавать при о т к р ы т ы х о к н а х " — так говорили о купце, к о т о р ы й занимался своим делом назаконном основании. Бревенчатые перекрытия и черепичная или соломенная к р ы ш а отделяли средневек о в ы й дом от неба. Д о м тянулся вверх и состоял из нескольких этажей. Высокие (до 10—12 м) и прочные (в А н г л и и особенно ценился дуб) столбы составляли основу здания, к ним крепились балки, поддерживавшие полы верхнего этажа. Двускатная к р ы ш а подчеркивала вертикальную ориент и р о в к у т а к о г о дома. Характерная для средневекового жилища устремленность вверх объяснялась не т о л ь к о о г р а н и ч е н н о с т ь ю пространства в средневековом городе, но до какой-то степени, видимо, и „вертикальной ориентацией" средневекового сознания. Недаром многоярусной была и сельская усадьба. Д о м тянулся вверх и при этом терял с т р о г у ю четкость римского плана: комнаты и комнатки лепились в беспорядке, эркеры образовывали в ы с т у п ы , нависая над улицей, у лестницы возникали каморки, под к р ы шей — чуланы. Тип и материал жилища был разнообразным и зависел как от местных традиций, так и от социального и имущественного состояния владельца. Большая часть ж и л и щ крестьян и ремесленников вплоть до конца средних веков воздвигалась из ивняка, пок р ы т о г о обмазкой, из бревен или плохо отесанного камня, кое-где встречались и полуземлянки, к р ы т ы е соломой. Во Франции к ю г у от Л у а р ы зажиточный крестьянский дом представлял собой сооружение из б о л ь ш и х г р а н и т н ы х блоков с узкими о к о н н ы м и проемами, оставленными в кладке. Ц о к о л ь н ы й этаж использоьзлся как погреб и помещение для живности. К двери ж и л о й части вела каменная лестница высотой водин-два метра. Двускатная кровля покрывалась сланцем или каменными плитами, в д р у г и х местах — черепицей. К северу от Л у а р ы , а т а к ж е в Германии и А н г л и и дома были первоначально бревен-

чатыми, а с XI века их заменяют ж и л и щ а на каменном цоколе, н а д к о т о р ы м возвышались два-три этажа. Д е р е в я н н ы е каркасы этажей заполняли глиной с рубленой соломой, камнем. Но еще и в X I I веке дерево продолж а ю т ш и р о к о применять даже в строительстве храмов, а при возведении оборонительн ы х сооружений — ив XIII веке. Городские дома в X I I веке, как правило, не отличались от сельских, однако именно в городах каменное строительство распространяется с большей интенсивностью. Сперва это относилось к усадьбам таких ремесленников, где имелись г о р н ы и печи, — пекарей, кузнецов и т. п. Затем в Германии в XIII веке зажиточные б ю р г е р ы начинают строить из камня и прежде всего особое однокомнатное высокое сооружение (так называемое Kemenate), где хранились на случай пожара наиболее ценные вещи. Основным типом отопления в средневековом доме был о т к р ы т ы й очаг, располож е н н ы й поодаль от стен, с устроенным над ним в ы т я ж н ы м козырьком. Пол очага б ы л выложен камнем и обмазан глиной. В холодной А н г л и и ц о к о л ь н ы й этаж покрывался каменным сводом, а не деревянными стропилами для предотвращения пожарной опасности от разводимого в комнате о т к р ы т о г о огня. Дрова сжигал ись на небольших решетках, как это видно на с к у л ь п т у р н ы х изображ е н и я х в Реймском соборе. О к о н н ы е проемы часто оставались отк р ы т ы м и , особенно на юге, где сохранялись римские традиции. Стекла были редкостью и применялись главным образом в церквах. О к н а в частных домах затягивались пергаменом или промасленной тканью, ч т о б ы защ и т и т ь ж и л и щ е от мороза и ветра, а кроме т о г о , нередко зарешечивались и закрывались ставнями. Л е т о м в таком доме б ы л о более или менее светло, но зимой света не хватало. Свет давал очаг, куда подбрасывали в случае необходимости пучок соломы. Пользовались (в более состоятельных домах) и масляными лампами из глины, стекла 44

и металла, которые подвешивали на стенах. От таких светильников на все вещи садилась сажа и стоял смрад. П о э т о м / те, кто мог это себе позволить, предпочитали свечи, к о т о р ы е делали из сала специалные мастера-свечники. Восковые свечи, в отличие от сальных, были д о р о г и , ими могли пользоваться только феодалы и церковь. Снабжение водой б ы л о не менее примит и в н ы м : иногда во дворе вырывали колодец, на ю г е (в Италии) нередко собирали д о ж д е в у ю влагу в специальные цистерны, размещавшиеся на чердаках. Чаще приходилось х о д и т ь за водой к городским фонтанам. Канализация составляла серьезную проблему средневекового жилища. О т х о ж и е места были далеко не в каждом доме. Грязн у ю воду и твердые отбросы выливали о б ы ч н о в специальные ямы для нечистот, к о т о р ы е опорожнялись время от времени. Предписания городских властей строжайше запрещали выливать нечистоты на улицу, но т р у д н о представить, что подобные запреты соблюдались достаточно строго. Баня — столь характерное явление греко-римского мира — стала в средние века редкостью. Общественными банями (типа римских терм) западное средневековье практически не пользовалось, во всяком случае, до XIII века, да им и не б ы л о места в условиях, когда общественная жизнь резко сократилась. Не б ы л о бань и в частных жилищах, пожалуй, т о л ь к о в н е к о т о р ы х монастырях строились помещения для мытья: так, в Клюнийском аббатстве в XI веке существовала д ю ж и н а деревянных клетушек, с л у ж и в ш и х умывальнями. Но в XIII веке баня становится модой. В Париже в 1292 году б ы л о по меньшей мере двадцать шесть общественных бань, да и в частных домах о х о т н о купались в лоханях, особенно после еды. В парижских общественных банях б ы ли устроены парильни, т у т же можно б ы л о побриться и помыть голову. Немецкий поэт Николай де Бибера оставил описание эр-

фуртских бань XIII века. Его внимание особенно привлекла юная красотка, которая делала массаж „своими нежными руками". Цир ю л ь н и к брил там с таким искусством, что ,,ни одна капля пота не проступала на л и ц е " клиента. Если человек устал после купания, его ждала удобная постель, а тем временем женщина ,,с лицом девственницы" делала клиенту прическу. При этом ни малейшего выражения недовольства — и за все это б р а л и т о л ь к о о д и н денарий! Впрочем,трудно сказать, где в этом описании истина переходит в и р о н и ю , так как из д р у г и х сведений мы узнаем, что средневековые бани, где подчас м у ж ч и н ы мылись вместе с женщинами, оставляли м н о г о г о желать и по части нравственности и по части г и г и е н ы . Специальных кухонь рядовое частное ж и л и щ е средневековья не знает. Как правило, ею служила комната, в которой размещался очаг, она же была столовой. Т о л ь к о в замках и в монастырях приготовление пищи б ы л о вынесено в особое помещение. Монастырские к у х н и представляли собой сооружения, п о к р ы т ы е своеобразным сводом пирамидальной формы, обеспечивавшим л у ч ш у ю тягу. Над очагом находился ч у г у н о к , подвешенный на специальном к р ю к е . Рядом, на стойке, размещалась вся кухонная утварь: кочерга и щ и п ц ы для огня, шумовка и сито, большая вилка с двумя зубцами, решетка и шампуры для приготовления ж а р к о г о , зернотерка и мельнички для пряностей. На полу в т р е н о ж н и к а х покоились г о р ш к и , на этих же т р е н о ж н и к а х их ставили и на огонь (в средние века мясо чаще приготовляли в г о р ш к а х и на решетках, нежели в бронзовых котлах, как это б ы л о раньше). Здесь же над очагом подвешивали мясо — сушить и коптить. Готовили на о т к р ы т о м огне и в золе — к у х о н н ы е печи появляются т о л ь к о в XV веке. В кухне-столовой, о б ы ч н о возле стены, находился стол, уставленный всевозможной кухонной утварью. Д р у г о й стол прямоугольной формы, служил обеденным, 45

возле него стояла скамья или табуреты, здесь же находился и буфет с посудой. В средние века не хватало металла, а керамическое производство не получило б о л ь ш о г о распространения в Западной Европе. Соответственно в домашней утвари возрастает значение изделий из дерева. Ант и ч н ы е глиняные пифосы ( б о л ь ш и е с о с у д ы для хранения зерна и жидкостей) уступают место деревянным бочкам — профессия бочара получает огромное распространение. Из дерева изготовляли тарелки, л о ж к и , всевозможные столовые п р и б о р ы . В крестьянском б ы т у даже в начале X I V века деревянная и отчасти оловянная посуда преобладала над глиняной. Еще более редкой была стеклянная посуда, хотя кое-где в Европе (в частности, в Рейнской области) прочно сохранялись традиции римского стеклоделия, с той т о л ь к о разницей, что мастерские были перенесены из городских центров в глубь леса. Фарфора средневековая Европа еще не знала и в б о г а т ы х домах пили из кубков — хрустальных, золотых и серебряных. Массовое изготовление стеклянной посуды и предметов домашнего обихода (стаканов, флаконов, ламп из прозрачного и цветного стекла), начинается лишь в X I I I — X I V веках. Как и каркас ж и л о г о дома, средневековая мебель, сделанная о б ы ч н о из дуба и ореха, была тяжелой и громоздкой. Плотные стойки и т о л с т ы е доски соединялись простыми пазами и скреплялись гвоздями. Она казалась еще массивней о т т о г о , ч т о снаружи часто была обита железом. О б ы ч н о столом служила длинная и прочная доска, лежавшая на козлах. Сидели преимущественно на скамьях или табуретах простейшей к о н с т р у к ц и и : н о ж к и тех и д р у г и х плотно вгонялись в ,,тело" доски-сиденья и закреплялись клиньями. Утварь размещалась на к у х о н н ы х столах или полках, а невысокие шкафы-поставцы употреблялись под припасы. Д л я о д е ж д ы и белья служили лари (сундуки), а верхние вещи домочадцы, сняв с себя, развешивали на оленьих рогах.

Ш т а н ы и рубаху снимали уже лежа в постели и закладывали под п о д у ш к у . Массивность и грубость средневековой мебели, редко переставляемой с места на место, камуфлировалась мягкими тканями: столы покрывались скатертями, скамьи — подушками. Там, где дерево не закрывали (двери, стенные панели), его раскрашивали. Мебели б ы л о немного даже в зажиточном доме, и изготовлял ее о б ы ч н о т о т же мастер-плотник, кот о р ы й и возводил дом и производил отдел о ч н ы е работы. Его орудием служили мол о т о к и т о п о р с длинной р у к о я т ь ю , пила и тесло, молоток и бурав. Рубанки не засвидетельствованы ранее XIII века. Постепенно (прежде всего, по-видимому, в Италии) от п л о т н и ч н о г о дела стало отделяться столярное. Мастера начали производить мебель с в ы д в и ж н ы м и ящиками (в Италии она известна с VIII века) и искусно обрабатывать н а р у ж н у ю поверхность шкафов и ларей. Фанеровка позволила использовать более дешевые и более легкие сорта дерева, к о т о р ы е снаружи покрывались тонкими досками л у ч ш и х пород. На ю г е Евр о п ы фанеровка была известна уже в римский период, севернее, за А л ь п ы , она проникает к XIII веку. Цех столяров производил также резьбу по дереву, п о л у ч и в ш у ю широкое распространение уже позднее, в X V — X V I веках. Токарный станок б ы л известен в средние века, и мы встречаем в рукописях время от времени изображение в ы т о ч е н н ы х деталей мебели, преимущественно ножек для кроватей, стульев, столов и табуретов. Помимо деревянной мебели в употреблении были изделия из ивняка: плетеные колыбели и корзины наряду с клетками и ульями из т о г о же материала были известны повсеместно, использовались в быту. 43 Тип городского дома к югу от Луары и за Альпами. Фреска. Начало XIV в. Сиена

46

•к.

173 Охота с соколом. Миниатюра. XIII о. 174 Воин-лучник. С миниатюры

физической силой, и поэтому мускульная сила — одно из важнейших рыцарских достоинств. Д р у г о е непременное качество рыцаря — отвага. Немецкий поэт Гартман фон Ауэ (ум. между 1210—1220) повторяет поговорку каролингских времен: ,,Кто до двенадцати лет остается в школе, не садясь верхом, годится т о л ь к о на то, ч т о б ы стать с в я щ е н н и к о м " . Соответственно образ жизни рыцаря был иным, нежели у школяра:

начала

17 S Символ вассальной верности рыцарства итальянского города Прап)о Роберту Анжуйскому XIV

о.

охота и т у р н и р ы составляли существенный компонент его времяпрепровождения. О х о т у в аристократической среде ценили и превозносили в средние века прежде всего как поле деятельности, на котором рыцарь мог показать свою силу и отвагу, ибо сражение с раненым вепрем или медведем б ы л о столь же опасным, как и единоборство с в о о р у ж е н н ы м врагом. П о г о н я за дикими оленями развивала искусство верховой езды, необходимое воину. Но в о х о т е на птицу не б ы л о такой рыцарственности, никакой аристократ не стал бы гордиться умением стрелять из лука, ибо лук б ы л низшим оружием — оружием крестьянина и горожанина, поэтому на птицу охотились с соколами. В средние века создалось предание о том, что т у р н и р ы появились во второй половине XI столетия. На самом деле, видимо, эта имитация сражения существовала много раньше и восходила, возможно, к языческим обычаям. Т у р н и р ы устраивали короли и бароны, и на эти состязания собирались рыцари с разных концов Европы, причем среди них могли б ы т ь и представители высшей аристократии. Вокруг четырехугольного ристалища возводился двойной деревянный барьер: внутренняя стена была сравнительно низкой, наружная — довольно высокой. Рядом воздвигали деревянные помосты, где сидели судьи и дамы, п р и в ы ч н ы е к кровавым развлечениям. Герольды возглашали имена участвовавших в турнире рыцарей и прославляли подвиги, совершенные этими рыцарями раньше. Условия турнира были разнообразными. О б ы ч н о он начинался поединком рыцарей, так называемым joute. Задача могла сводиться к тому, ч т о б ы нанести противнику мет128

44 Хижина-пазанка. С миниатюры.

Конечно, внутреннее устройство, как и убранство дома, зависело от имущественного и ю р и д и ч е с к о г о статуса его владельца. Но что существенно в средневековом доме — это исчезновение характерной для античности обособленной женской половины (гинекея); в средние века семья сплачивается, внешне объединенная общим очагом и общей спальней. В спальне б о г а т о г о дома стояла огромная кровать, шириной до чет ы р е х метров, размещавшаяся на возвышении, куда вели одна-две ступени; сверху ее закрывал балдахин, опиравшийся на колонки. На кровати б ы л постепен тюфяк, набит ы й соломой и сеном, поверх него клали матрас из шерсти и хлопчатой бумаги. Белье в богатом доме б ы л о из белого полотна, л ю д и победнее довольствовались цветным. Богатые горожане накрывались с у к о н н ы ми одеялами, отделанными мехом, под кот о р ы е подкладывали еще перину, соответствовавшую размерам кровати и набитую ватой и пухом. Из ваты и пуха делались также подушки. О г р о м н ы е размеры кровати были не т о л ь к о вещественным выражением материального благополучия, но служили и целям гостеприимства: приятного гостя хозяева могли п о л о ж и т ь вместе с собой в одну постель.

1083

45 BojcedcHuc дома. С миниатюры XII

о.

В домах победнее, особенно в деревенских, спальня не отделялась от столовой-кухни. Такой дом состоял о б ы ч н о из о д н о г о ж и л о г о помещения с одной печью-очагом, служившим и для приготовления пищи и для отопления. К этому помещению примыкали с л у ж б ы : сарай, стойло для скота, закрома, а в нем самом громоздились стол, кровать родителей, детская колыбель, лохань, где купали детей, мешки с зерном, инструменты.

46 Обшивка кровли бревенчатого дома. С миниатюры XII в.

м

| о

47

Специфической особенностью английской сельской усадьбы было раздельное сооружение ж и л о г о корпуса и холла: первый был предназначен для интимной жизни, второй — для своего рода общественной; здесь владелец и его зависимые л ю д и соби-

—

Строительная Миниатюра.

техника. 1240

48

48 Тип городского дома к северу от Апьп. Павка аптекаря. Миниатюра. Начало XIV

в.

р.шись для совместной трапезы, здесь вдоль < им) ставили ложа для ночлега слуг. П о л ы н и ж н е г о этажа в средневековом ж и л и щ е Ьыпи земляными, в б о г а т ы х домах — в ы мощенными п л и т к о й . Деревянные п о л ы и г р х н и х этажей, защищая от холода, вмеc i e с тем давали п р и ю т (как и балдахины н.1д кроватью) бесчисленным насекомым. Ковров в з а ж и т о ч н ы х ж и л и щ а х б ы л о допопьно много, их вешали на стены, настиилни на сиденья, но не клали на пол. Пол покрывали, смотря по времени года, сеном или свежей травой. В одной из так называемых „ К е м б р и д ж с к и х песен" девушка говорит, приглашая к себе п о д р у ж к у „ К о в р ы повсюду постланы, Сиденья п р и г о т о в л е н ы , Цветы везде рассыпаны, С травой д у ш и с т о й с м е ш а н ы " * Именно такой представляется убранная горница: скамьи, п о к р ы т ы е коврами или накидками, и разбросанные по полу ароматные цветы и травы. Ги де Базош (французский поэт-вагант, б о г а т ы й каноник) в письме к матери описывает свой дом: его нельзя назвать большим или великолепным, но он удобен для жилья. Его верхняя часть с „ о к о н н ы м и глазницами" высоко поднимается над служебными помещениями, оттуда х о р о ш о виден город и лежащие за его пределами луга и виноградники. Внизу расположены покои, предназначенные для о т д ы х а и для труда. Выкрашенные белым стены могут поспорить с паросским мрамором, панель сверкает множеством красок. И снова Ги де Базош возвращается к окнам: их стекла впивают прелесть зеленеющего сада и благоуханно цветущих кустов, они преграждают доступ вредоносным ветрам и п р о п у с к а ю т л и ш ь половину дневного света. К о в р ы и очаг содействуют о щ у щ е н и ю уюта, а п т и ц ы в клетках в л ю б о е время года восопризводят гармонию весенних рощ. ' П е р е в о д М. А. Гаспарова.

Но дом б ы л не т о л ь к о жилищем в прямом смысле слова — местом, где спали и ели, принимали гостей и воспитывали детей. Работали (особенно в городе) там же, где ж и л и : в нижнем этаже г о р о д с к о г о дома о б ы ч н о размещалась мастерская или лавка, здесь же хранились сырье и инструменты, и интимная жизнь незаметно переходила в деловую. Средневековье не знало т о г о последовательного отделения труда и быта, какое складывается в индустриальную эпоху. Как средневековое ж и л и щ е порывает с четким планом римского дома, так и средневековый город не приемлет с т р о г у ю планировку а н т и ч н о г о муниципия. В средневековом городе нет ни форумасегообществен-

49 Бонн.

Миниатюра.

XIII

е.

ными сооружениями, ни ш и р о к и х вымощенн ы х улиц с портиками по обеим сторонам. Кое-где а н т и ч н ы е сооружения б ы л и приспособлены под новые н у ж д ы : арены цирка застроены ж и л ы м и зданиями, гимнасии превращены в церкви, храмы — в башни (мы уже говорили в ы ш е о переоборудовании маяков в колокольни). Дома теснятся теперь в узких и к р и в ы х улочках, и от навис а ю щ и х вразнобой эркеров улочки кажутся еще более узкими и кривыми. Ширина улиц средневекового города сильно варьировала. Наиболее т и п и ч н а улица шириной в семьвосемь метров (такова, например, ширина важной магистрали, которая вела к собору Парижской богоматери). Маленькие у л и ц ы и переулки были значительно уже — не более двух метров, а во многих старинных городах встречались у л о ч к и шириной и в метр. Одна из улиц старинного Брюсселя носила название ,,Улица одного человека", свидетельствующее о том, что два человека не могли там разойтись. Уличное движение составляли три элемента: п е ш е х о д ы , животные, повозки. По улицам средневеков ы х городов часто гнали стада. Но не следует думать, что в средние века не заботились о красоте улиц. Особенно большая забота об этом проявлялась в Италии. В Тоскане, например, служащие магистратур, занимавшиеся инспекцией улиц, назывались „ ч и н о в н и к а м и у к р а ш е н и я " . Если с дворцом соседствовало уродливое или бедное здание, его собственнику выделялись средства на перестройку. Во Флоренции в 1325 году б ы л о принято постановление, предписывающее строить из камня дома определенной в ы с о т ы . Средневековые городские дома не имели нумерации, ее заменяли отличительные знаки — барельефы на религиозные с ю ж е т ы , с к у л ь п т у р н ы е п о р т р е т ы владельцев и т. п., являвшиеся одновременно и украшением домов. Перекрестки часто украшались крестами. Существенным декоративным элементом оформления во многих городах Италии и Франции б ы л и город-

50—53 Кухня, утварь, поджаривание птицы на вертепе, разделка мяса перед подачей на стол, сервированный стоп. С миниатюры начала XIV в.

52

и , 55 I lii/Kiiccm«o герцога Виль.ччи.иа З а е о е е о т е л я наканунг Литвы при Гастингсе; mu)iuicu гласят: еда приготчапяс.тся, слуги г.рислужишнот, е п и с к о п Одо благоспочпяет тралег/. С. гобелена 1120 г. Применение

(.

миниатюры

ножа и XI е.

еипки.

ские фонтаны, расположенные, как правило, на площадях. Содержание улиц в порядке и чистоте составляло п о с т о я н н у ю заботу г о р о д с к и х впастей. Серьезную проблему представлял вопрос, куда девать мусор и н е ч и с т о т ы : большей частью их сбрасывали в реки или в близлежащие рвы, подчас для этой цели использовали древнеримские сооружения. Служба мусорных повозок была организована в Париже л и ш ь в X I V веке, в Амьене — в XV веке. В н е к о т о р ы х городах жители о т д е л ь н ы х улиц нанимали мусорщиков за собственный счет. Первые сведения о мос т о в ы х исходят из Парижа конца X I I века. Каждому горожанину вменялось в обязанность заботиться о том, ч т о б ы улица перед его домом была замощена. По инициативе короля эта мера была введена впоследствии и в д р у г и х городах, так что к X I V веку улицы важнейших французских городов имели мостовые. Постановление о мощении улиц

б ы л о принято в 1331 году в Праге. О н о предписывало горожанам засыпать ямы на улицах и удалять все, что мешает д в и ж е н и ю . Но так обстояло дело далеко не во всех городах средневековой Европы. Первая мощеная улица в богатом немецком городе Аугсбурге появилась т о л ь к о в начале XV века, и еще в конце этого столетия жители города Рейтлингена уговаривали императора Фридриха III (1440—1493) не приезжать к ним, однако он не послушался совета и едва не погиб в грязи вместе с л о ш а д ь ю . Водо53

с т о ч н ы е канавы появляются т о л ь к о в X I V — XV веках, да и то л и ш ь в к р у п н ы х городах. В описании города Реймса, относящемся к XI веку, говорится, что он состоял из т р е х частей: церковной, королевской и купеческой. Планы Парижа ( X V I век) о т м е ч а ю т наряду с официальной т а к ж е университетск у ю и коммерческую части города. Купеческие кварталы городов, как правило, располагались у ворот и мостов, а иногда и на самих мостах. Такое распределение городской т е р р и т о р и и складывалось большей час т ь ю стихийно, но иногда и не без вмешательства г о р о д с к и х властей. Известны многочисленные постановления, т р е б у ю щ и е удаления на окраину города боен и кожевенных мастерских из санитарных соображ е н и й ; в ряде городов такой же участи подверглись к о т е л ь щ и к и из-за производимого ими шума. В Сиене в конце X I V века б ы л о внесено предложение, ч т о б ы представители о т д е л ь н ы х ремесел селились т о л ь к о в отведенных для них местах. Специальные кварталы существовали и для н е к о т о р ы х этнических г р у п п . Наиболее известны гетто, но они не единственные примеры т а к о г о рода: в германских городах, например, как правило, славяне селились отдельно от немцев, в о с о б ы х кварталах проживали и ломбардцы. Первоначально единственными общественными сооружениями в городе б ы л и церкви. Городской собор — это а р х и т е к т у р н ы й , идеологический и даже в каком-то смысле хозяйственный центр города. Вокруг него лепятся лавки ремесленников и торговцев. У его портала завязываются научные и политические дискуссии, здесь же в праздничные дни разворачиваются театральные зрелища, подчас руководимые духовенством. Соборная колокольня определяет городское время, а ее т р е в о ж н ы й звон в неурочн ы й час возвещает бедствия — пожар, набег неприятеля, внезапную эпидемию. Ранние церкви Западной Европы — романские постройки, п е р е к р ы т ы е цилиндри-

57—59 Образцы средневековой меи утвари: ступья, кучной ларь (сделан топором, пазы скреплены кольшкапи), бочка для мол ока, бочарная доска и бадья, С миниатюр XI в. 60 бели

Стул, выточенный ном станке. С рельефа собора XIII в.

на в

токарШартре.

54

ческими коробовыми сводами, распор которых передавался на стены на всем их протяжении. Отсюда массивность стен, к тому же нередко у к р е п л е н н ы х контрфорсами — п р и м ы к а ю щ и м и к стенам устоями. Пространство раннехристианского храма, подобно пространству его предшественницы, раннехристианской базилики, организовано по горизонтали — ее основная ось пролегает от западного портала (главного входа) к алтарной апсиде, где помещается ж е р т венник и где священник совершает глав н е й ш у ю часть богослужения. От раннехристианской базилики романский храм унаследовал и элементы декора, прежде всего мозаику (в Италии) и настенную живопись (в Германии, Франции). Примерно в середине X I I века романское зодчество начинает вытесняться готическим, и в XIII столетии готическая архитектура достигает расцвета. Название „ г о т и ч е с к и й " — условное и странное. В готических храмах нет н и ч е г о собственно „ г о т и ч е с к о г о " , варварского, — французы гораздо удачнее называют готический стиль „ о ж и в н ы м " , то есть стрельчатым. Казалось б ы , готический храм немногим отличается от романского. Их планы с х о д н ы : в основе того и другого лежит длинный „корабль" — неф; по обеим сторонам от него — боковые нефы; „ к о р а б л ь " пересечен под прямым углом поперечным нефом — трансептом; на востоке здание замыкается алтарной апсидой или „ в е н ц о м капелл", то есть серией (четыре-пять) апсид, на западе расположен главный вход, фланкированный двумя башнями. О д н а к о применение стрельчатой дуги придало готическому храму совершенно иной характер, и н у ю эстетическ у ю цель. Стрельчатая дуга явилась великолепным инженерным решением, позво61. 62 Плотничий пилы (ромовая тесло, топор, С мозаики XII

инструмент: и двуручная), рубанок. а.

63 Токарный станок. С инициала миниатюры

XIV е.

64 Ремесленные мастерские ювепира, булочника. Миниатюра. XII в. Ремесленные мастерские бочара, скорняка. Витраж. XIII в. Собор в Шартре

ЛИВШИМ облегчить давление свода и в силу э т о г о уменьшить массивность стен; в готическом храме устранены те элементы кладки, к о т о р ы е не несли никакой механической нагрузки, и здание предстает перед зрителем как обнаженный каркас с п о д ч е р к н у т ы м и линиями „ р е б е р " . Одновременно с этим стрельчатые дуги как бы переместили основную ось храма: из горизонтальной она превратилась в вертикальную, и вертикальная ориентация г о т и ч е с к о г о зодчества подчеркивалась высотой относительно л е г к и х стен, с т р о й н о с т ь ю пилястров, на к о т о р ы е опирались стрельчатые дуги, башенками и ш п и л я м и / о г р о м н ы м и окнами. Распор свода погашался не тяжеловесными контрфорсами, но с п о м о щ ь ю изящных аркбутанов, п е р е к и н у т ы х над б о к о в ы м и нефами. Высокие стрельчатые проемы между главным и б о к о в ы м и нефами позволяли воздуху свободно переливаться из о д н о г о помещения в другое, создавая впечатление органического единства пространства. Ж и в о п и с н ы й и мозаичный декор уступает место витражам, рельефу и скульптуре. Объемные каменные фигуры украшали как интерьер, так и порталы церкви (особенно западный, буквально наполненный скульпт у р н ы м и изображениями), и скульптурное распятие стало логическим центром внут р е н н е г о пространства храма. Цветные сте-

кла витражей, причудливо преображавшие солнечный свет, создавали иллюзию реального присутствия библейских и ж и т и й н ы х персонажей. Но в храмовый декор проникали не только герои христианской легенды — здесь нашлось место для сцен трудовой жизни, для светских властителей, для сказ о ч н ы х ж и в о т н ы х . Храм был микрокосмом средневекового человека, вмещавшим в себя весь мир. Постепенно по мере укрепления городской самостоятельности и роста купеческих богатств в городах начали возводить новые общественные здания: помещения городс к и х советов (ратуши) и к р ы т ы е р ы н к и (в Б р ю г г е т о р г о в ы й центр представлял собой сложное сооружение, куда по специальному к р ы т о м у каналу заходили морские суда), б о л ь н и ц ы и колледжи, общежития поселившихся в городе студентов, склады и цех о в ы е помещения. Ратуша — символ городской независимости — имела о б ы ч н о в нижнем этаже склад или арсенал; по фасаду нижний этаж украшался аркадами, над ним был устроен парадный зал и ряд меньших помещений для заседаний. Подражая феодальному замку, ратуша включала в себя беффруа — б а ш н ю , где висел набатный колокол, размещалась городская тюрьма и хранились городские хартии и казна. 56

Город стягивался п р о ч н ы м поясом оборонительных сооружений, без к р е п о с т н ы х стен он не мог существовать. О д н о из самых сильных впечатлений участников 4-го Крестового похода — греческий город Андравида, не имевший укреплений; на своей родине т а к о г о поселения им не приходилось встречать. Городские укрепления представляли с л о ж н у ю систему сооружений. Зубчат ы е стены (конфигурация к о т о р ы х определялась н е о б х о д и м о с т ь ю предоставить защиту не т о л ь к о старым кварталам, но и тем, к о т о р ы е возникли по соседству — о т с ю да второй и даже т р е т и й ряд стен) воздвигали на холме или над рекой, как бы продолжая препятствия, созданные самой природой. С т е н ы укрепляли башнями, к о т о р ы е господствовали над узкой полосой между рядами стен. П о д х о д к воротам был неширок, ограничен стенами и непременно кривой, а над рвом, о к р у ж а в ш и м крепость, устраивали подъемный мост, контролируемый из города. Город еще более замкнут в себе, еще более насторожен, чем каждый его дом, — и это несмотря на его т е с н у ю экономическую связь с о к р у ж а ю щ и м пространством, без к о т о р о г о он не может существовать и со с т о р о н ы к о т о р о г о он в то же время постоянно ожидает опасность. Концентрированность населения в городе имела свои в ы г о д ы и свои отрицатель-

ные стороны. Впрочем, численность городск о г о населения не следует преувеличивать: даже в X I V — X V веках крупнейшие города Германии, как Л ю б е к и Н ю р н б е р г , обладали л и ш ь двадцатитысячным населением; город в десять т ы с я ч жителей считался значительным, немало б ы л о городов, где обитало две-три т ы с я ч и жителей. Город был сильнее, богаче деревни, оборона его оказывалась более надежным делом, городская жизнь — интенсивнее и разнообразнее. Но вместе с тем город был грязнее деревни, и его санитарное состояние оставляло желать л у ч ш е г о . Многочисленные постановления г о р о д с к и х властей, т р е б у ю щ и е удаления на окраины опасных в санитарном о т н о ш е н и и производств, говорят о важности этой проблемы. Понимали и опасность заражения: прокаженным и больным запрещалось пользоваться общественными банями, больницы для заразных б о л ь н ы х и лепрозории строили за городской чертой. Но эти меры б ы л и далеко недостаточными, да и не всегда соблюдались. Не удивительно, что эпидемии, вспыхивавшие время от времени, поражали города в первую очередь из-за грязи в них и скученности поселения, унося огромное число жизней. Особенно разрушительными были последствия эпидемии чумы — „ ч е р н о й смерти", охватившей около 1348 года всю Европу. Статистика тех 57

1

65 Общий вид средневекового города к северу от Апьп. Миниатюра. Начало XV в.

лет, конечно, была приблизительной, хроники сохранили совершенно невероятные цифры, но даже о с т о р о ж н ы е исследователи (например, Д. М. Петрушевский) допускают, что „черная смерть" в А н г л и и унесла половину населения, причем дворянство, по-видимому, пострадало меньше, чем другие общественные слои, ж и в ш и е более скученно. Чума •— подлинный бич средневековья. Врачи практически не могли распознавать это заболевание. О н о фиксировалось, как правило, слишком поздно, когда остановить его было уже невозможно. Возбудители болезни б ы л и неизвестны, лечения как такового не существовало вообще, смертность среди заболевших нередко, даже и в более позднее время, составляла 77—97 процентов. И с п ы т а н н ы м рецептом, к о т о р о г о придерживались в народе вплоть до X V I I века да и позже, б ы л о cito, longe, t a r d e — бежать из зараженной местности скорее, дальше и возвращаться позже. Медицинская помощь в эпоху средневековья была развита слабо. В н е к о т о р ы х городах не б ы л о своего врача и приходилось обращаться в соседний, что, разумеется, б ы л о доступно лишь немногим. Больницы обслуживали монахи и монашенки, не имевшие специальной подготовки. Больницы занимали своеобразное положение в жизни средневекового общества. Их функции далеко выходили за рамки просто л е ч е б н о г о заведения. В раннее средневековье б о л ь н и ц ы основывались преимущественно церковными учреждениями — монастырями, церквами, и епископами и предназначались не т о л ь к о для б о л ь н ы х , но главным образом для пилигримов, странников, здесь же находили п р и ю т и нищие. Больница рассматривалась как место, находящееся под покровительством и защитой цер-

кви (locus religiosus), как правило, она составляла единое целое с церковным зданием и помещение для б о л ь н ы х и пилигримов находилось о к о л о алтаря. С конца X I I века появляются больницы, основанные светскими лицами — городскими сеньорами, а несколько позднее — состоятельными горожанами. Больница и церковь разделяются теперь и в строительном о т н о ш е н и и , составляя два раздельных здания, это, однако, не меняло положения больницы как у ч р е ж дения, пользующегося покровительством церкви. Со второй половины XIII века начинается процесс коммунализации больниц, в полной мере проявивший себя уже в следующем с т о л е т и и : г о р о д с к и е власти стремятся принять участие в управлении ими или даже 58

полностью взять их в свои руки. Параллельно изменяются и функции больниц: они превращаются в благотворительные учреждения, доступ в к о т о р ы е о т к р ы т т о л ь к о б ю р герам — полноправным горожанам и местным жителям при условии внесения специального взноса. Меняется и место расположения больниц: если прежде они о б ы ч н о строились на окраине города, у городской стены или перед городскими воротами, то к X I V веку их все чаще и чаще с о о р у ж а ю т в центре города и даже на р ы н о ч н о й площади. Больница перестает б ы т ь церковным учреждением в строгом смысле слова, однако она по-прежнему находится под покровительством церкви и имущество ее в силу э т о г о считается неприкосновенным. По-

следнее обстоятельство имело важные хозяйственные и политические последствия: состоятельные горожане о х о т н о вкладывали свои средства в больницы, обеспечивая тем самым их сохранность, а городской магистрат использовал больницы в качестве орудия своей территориальной политики. Особенно ш и р о к о это практиковали города юго-западной Германии. В 1295 году больница города Эслингена приобрела у графа Готфрида фон Т ю б и н г е н а его права и владения в деревне Мэринген, через два года — в деревне Вайхинген, а у рыцаря Конрада фон Бернхаузена в этом же году лес Катценбах. Поземельная книга 1304 года свидетельствуете планомерной политике больницы по приобретению земельных владений. 59

66 Городская площадь с отходящей от нее Миниатюра. XIV в.

улицей.

67 Городские Каркассон.

наблюдениями и религией. Кровопускание и очистка желудка оставались основными, если не единственными лечебными средствами. Чтение ,,Отче н а ш " сочеталось с применением п о р о ш к а из имбиря и к о р и ц ы (для излечения перелома), а к постели человека, уснувшего летаргическим сном, рекомендовали привязать свинью. Л е ч е б н ы е свойства приписывались драгоценным камням и всевозможным раритетам, например печени жабы. Еще в X I V и XV веках л у ч ш и е специалисты рекомендовали такой способ борьбы с болезнью, как подвешивание за ноги, ч т о б ы яд вышел из ушей, носа, рта и глаз. Х и р у р г и я находилась под запретом, кроме практической х и р у р г и и , которая была отдана не врачам, а цирюльникам. Парижский медицинский факультет около 1300 года прямо выразил свое отрицательное отношение к х и р у р г и и . Впрочем, интерес к изучению человеческих внутренностей уже рождался, однако он являлся на свет в суровом средневековом обличье. Х р о н и с т Салимбене рассказывает о медицинскихэксперимен-

укрепления. Пангсдок

К 1331 году благодаря ее действиям город располагал уже значительной территорией вдоль Неккара. Т е р р и т о р и и таких имперских городов, как Биберах, Мемминген, Кауфбайрен, Нордлинген, А у г с б у р г , Ройтлинген в большей своей части состояли из земельных приобретений больниц. Располагая собственным имуществом и хозяйством, б о л ь н и ц ы играли в а ж н у ю роль в финансовой и хозяйственной жизни средневекового города, особенно возросшую в X I V столет и и . О н и предоставляли ссуды и пожизненные ренты отдельным бюргерам, иногда и магистрату под небольшие проценты, а подчас и без процента; запасы зерна, к о т о р ы м и они располагали, в случае неурожая могли б ы т ь использованы для обеспечения населения и регулирования цен. Научная медицина в средние века была слабо развита — медицинский о п ы т перекрещивался с магией, астрологическими 61

69, 69 Жизнь большого города. Миниатюра. Начало XIV о. Слева направо: лавки аптекаря, кондитера, менялы, мастерская цирюльника, нобиль на коне с соколом на руке, носильщик, лавка оружейника, транспортировка бочки, возвращающийся а город пилигрим. Рыбак, продаюи/ий улоо, перевозка вина, городские мельницы под Большим м о с т о м , выдано помола, концерт на реке, барки угольщиков

тах императора Ф р и д р и х а II (1212—1250), к о т о р ы й обильно угостил двух людей, а затем одного отправил спать, а другому приказал бодрствовать. Через некоторое время он приказал умертвить обоих, в с к р ы т ь жел у д к и и установить, в каком случае пища усвоена лучше. Д р у г о й о п ы т Фридриха II носил более „ т е о р е т и ч е с к и й " характер: он запер человека в плотно запечатанный я щ и к , и когда ящик вскрыли, там нашли т о л ь к о тело, но д у ш и не обнаружили; это обстоятельство укрепило Фридриха в его

70 Городская ратуша и крытый рынок. Брюгге. XIV—XV вв.

62

сомнениях о существовании посмертного бытия. Представления об устройстве и функционировании человеческого организма оставались смутными. Ж е л у д о к трактовали как котел, в котором пища варится с пом о щ ь ю огня, выделяемого печенью, служащей очагом. Жалобами на врачей-обманщиков, на невежественных лекарей полна средневековая литература задолго до Мольера. И все-таки советы средневековых врачей не всегда были совершенно бессмысленны.

Л ю б о п ы т н о е руководство по сохранению здоровья, составленное в XIII веке ,,в соответствии с принципами салернской (медицинской) ш к о л ы " , содержит ряд советов относительно д и е т ы и г и г и е н ы . О н о рекомендует по утрам вымыть глаза и руки холодной водой, пройтись, ч т о б ы немного размяться, причесаться и даже почистить зубы. Не стоит злоупотреблять горячими ваннами. Отправляясь спать, н у ж н о сперва лечь на левый, потом на правый бок. Обжорство вредно, впрочем, следует избегать

71 Лепрозорий. Миниатюра.

Начало

XIV

е.

72 Медицинско-анат л редстваления. Вторая половина

омические XII

в.

73 Врач ставит диагноз по цвету мочи. Миниатюра. Начало XIV

сенка вряд ли могли столь многие. Конечно, городские р ы н к и , а особенно р ы н к и таких б о л ь ш и х городов, как Париж, б ы л и полны самых разнообразных п р о д у к т о в : дичи, фруктов, вин, подчас привозимых издалека. Но разнообразным и изобильным был в ту пору лишь стол высшей знати или б о г а т ы х купцов — рядовые горожане и крестьяне питались иначе. О д и н английский писатель XIII века следующим образом изображает, с немалой долей иронии, трапезу парижан: несколько человек, каждый с куском ржаного хлеба, приготовляли вместе на очаге похлебку, для э т о г о они, отделив к о р к у от мякиша, опускали корку в таган с водой, причем каждый привязывал свою корку на веревочку и держал веревочку в руке. Случись чьей-нибудь корке исчезнуть, развариться — затевалась настоящая ссора! Когда парижане варят бульон, продолжает издеваться английский писатель, они приставляют к ч у г у н к у наблюдателя, к о т о р ы й должен все время помешивать варево, ч т о б ы бульон не убежал и мясо не выпало из котла, а кусок

в.

74 Извлечение копья и стрелы из грудной клетки. Одна из миниатюр, иппюстрируюи/их наставления по хирургии Р о ж е из Салсрно. 1300

и чрезмерного похудения. А в т о р наставляет, какое вино вредно для печени и для желудка, он советует пить д о ж д е в у ю воду (она мягче и лучшеспособствуетперевариванию пищи), а также из источников, т е к у щ и х к востоку, — вода, бегущая на ю г , вредит к и ш е ч н и к у . Он отдает предпочтение свинине перед зайчатиной, но замечает, ч т о молочный поросенок и молочный я г н е н о к вредны для печени. Впрочем, Салернский кодекс здоровья вряд ли мог б ы т ь практическим руководством в поведении и диете ш и р о к и х слоев населения Европы XII! века. Средневековая пища была весьма однообразна, и размышлять над питательностью молочного поро65

/1 1<>1>одскал ярмарка. I шгском Парижский освящает ярмарку в Ланди. Миниатюра. Конец XIV в.

«т er-"er ponmN«*T<mcvui**ет

eпеcue

r & o r e c r v s esr «

/6 Ниноградник и давильный пресс. Миниатюра. 1039 г.

мяса так мизерен, ч т о кошка л е г к о бы унесла его. Но вот суп г о т о в : едоки сперва выпивают бульон, а затем делят мясо, и каждому достается обрезок величиной с игральн у ю кость. Разумеется, это насмешка, но она не лишена известных оснований. Средневековый рацион отличался от современного прежде всего недостатком белков (во всяком случае, рацион п р о с т ы х л ю дей — крестьян и ремесленников, мясо ели сравнительно редко, во время праздников), а также сахара, к о т о р ы й почти не был известен в Западной Европе, а мед не заменял его. К северу от А л ь п не знали о л и в к о в о г о масла, так распространенного в Греции и на Ближнем Востоке. Н е д о с т а т о ч н у ю питательность пищи обитатели средневековых городов и деревень компенсировали количеством: чувство сытости ассоциировалось с т я ж е с т ь ю в желудке, л ю д и наедались, л и ш ь когда желудок переполнялся. Особенно много потребляли хлеба. М. Руш (исследовавший рационы питания в рядефранцузских монастырей и светских вотчин) определяет ежедневное потребление хлеба монахами и светскими людьми к концу раннего средневековья в 1,6—1,7 килограмма; по расчетам Э . Э ш т о р а в более поздний период состоят е л ь н ы й горожанин съедал до одного килограмма хлеба ежедневно, солдату или моряку выдавалось до 700—750 граммов.

Х л е б был преимущественно ржаным, невысокого качества. Кроме т о г о , ели много каши, бобов (под чесночным соусом) и изредка сыр и рыбу (свежую, с у ш е н у ю и соленую), доля овощей и фруктов в рационе тоже была небольшой. Из-за малого потребления свежих овощей в пище почти отсутствовали витамины A, D, Е, К, и особенно С; не случайно отшельники, питавшиеся дикорастущими плодами, отличались долголетием. Пище не хватало о с т р о т ы : пряности стоили д о р о г о , в о б ы ч н о й еде их заменяли соусами из чеснока, лука и всевозможных трав, а также уксусом и горчицей. О б и л ь н у ю и ж и р н у ю пищу запивали большим количеством воды. Из всех потреблявшихся тогда видов продуктов сравнительно л е г к о усваивалась лишь свинина. Все остальные прод у к т ы способствовали несварению. По этой причине получил распространение т и п толстого человека, со вздутым животом, внешне т у ч н о г о и д о р о д н о г о , в действительности же плохо питающегося и страдающего от нездоровой п о л н о т ы . И с к л ю ч е н и е составляла знать, потреблявшая много дичи. Рацион состоятельных людей был обильнее и разнообразнее. В 1279 году французский парламент (судебная палата) даже принял постановление, определявшее число б л ю д , съедаемых за обедом (суп, два в т о р ы х и де67

С

миниатюры

1023

серт), но это постановление далеко не всегда соблюдалось. В одном фаблио описывается обед, к о т о р ы й некий священник дал в честь своего приятеля рыцаря. Сперва подал и хлеб и вино, затем свинину и зайчатину, далее гуся, каплунов, рыбу под соусом из перца и, наконец, паштет. На десерт б ы л и ф р у к т ы , к о т о р ы е запивали вином с орехами и специями — корицей и имбирем. В п р о ч е м , б у д н и ч ная еда знати не была п о х о ж а на их званые пиры. Пили много. По данным М. Руша, по полтора литра вина или пива ежедневно на человека. В разных областях были свои л ю б и мые напитки: во Франции — вино, в Нормандии — яблочный сидр, в А н г л и и — эль (ячменное пиво). Варварские вторжения вызвали запустение виноградников к северу от А л ь п : разведение винограда в Ю ж н о й А н г л и и , Северной Франции, Баварии и Швабии (где римляне насадили виноградники) практически прекратилось. Но постепенно виноделие отвоевало свои позиции, и к 1200 году оно уже перешагнуло через Эльбу. Вино было нужно не т о л ь к о для трапез, но и для изготовления лекарств (вместе с оливковым маслом оно б ы л о по тем временам л у ч ш и м растворителем) и для ц е р к о в н ы х н у ж д : литургия не могла обходиться без вина. Виноградное сусло удовлетворяло потребность в сладком — привозимые с Востока сласти оставались предметом роскоши. Ячменное пиво (брага) б ы л о известно и в древности, но применение хмеля для пивов а р е н и я — о т к р ы т и е средневековья; первое достоверное упоминание о нем относится к XII веку. С XII столетия о пиве упоминают постоянно. В А н г л и ю пивоварение на основе использования хмеля проникаете континента довольно поздно — около 1400 года. Изготовление спирта в перегонных аппаратах было изобретено около 1100 года, но долгое время оставалось в руках аптекарей, видевших в спирте лекарство, дающее ощущение „ т е п л о т ы и уверенности". Только в Х1Увеке итальянский ликер, изготовляв-

г.

76 Мастерская Миниатюра.

XV

стекопьщика. е.

68

79 Изготовление глиняной посуды. С миниатюры XIII в.

шийся из винограда и „ с о л н е ч н о й р о с ы " , как в те времена говорили, сделался серьезным соперником вина и пива. В то же столетие научились гнать спирт и из перебродившего зерна, во второй половине X I V века уже приходилось принимать серьезные, но безрезультатные меры для б о р б ы с „ в о д о ч ным ч е р т о м " (Schnapsteufel), как окрестили спирт. В целом, средневековые рационы отличались от современных, как мы видим, прежде всего большими объемами, а также однообразием, приближаясь по своему составу, особенно в ранний период, к традиционным рационам римского типа, когда основой питания были хлеб и вино. Сигнал к званому обеду в богатом доме подавал слуга, в обязанность к о т о р о г о входило, как тогда говорили, „ т р у б и т ь в о д у " , то есть трубить в рог, призывая гостей мыть руки. Слуги подавали тазы, подчас серебряные, украшенные ювелирной работой, кот о р ы е были наполнены водой с лепестками роз и благовонными травами. Вытерев руки о белые салфетки, поданные слугами, гости усаживались за стол, и уже после них занимала место семья хозяина дома.

I

Стол б ы л в ы т я н у т ы м , и рассаживались за ним в строгом соответствии с социальным статусом о б е д а ю щ и х : его высокий конец предназначался для наиболее знатных гостей. Иногда для важных персон накрывали особый, высокий стол, а с двух его сторон перпендикулярно приставляли еще два стола как бы в форме б у к в ы П, при этом гости рассаживались т о л ь к о с наружной с т о р о н ы — внутри пространство оставалось свободным, предназначенным для действий слуг. Стол был н а к р ы т белой скатертью, уставлен всевозможными украшениями. Поблизости от хозяйского места ставился невысокий шкафчик, в котором хранились магические предметы, предназначенные для т о г о , чтобы проверять доброкачественность подаваемых б л ю д : рог единорога (на самом деле нарвала), окованный золотом, и так называемый лангье (languier) — подставка из драг о ц е н н ы х металлов, с помещенными на ней „змеиными зубами" (видимо, это б ы л и зубы акулы). Считалось, что при соприкосновении с мельчайшими долями отравы рог единорога начнет кровоточить, как и змеиные зубы. Вот почему, прежде чем приступить к еде, хозяин прикасался магическими предметами к подаваемой пище. Перед едой духовное лицо или ребенок читали молитву (Benedicite), после которой все рассаживались. Блюда подавали в з а к р ы т ы х сосудах: как для т о г о , ч т о б ы сохранить пищу горячей, так и для т о г о , ч т о б ы предохранить ее от грязи — в пищу могли попасть насекомые, может, и даже мелкие ж и в о т н ы е — и от яда (как показателен этот непроходящий страх перед враждебными силами, не исчезавший даже дома!). Ж и д к у ю пищу ели из деревянных или серебряных мисок с двумя ушками, к о т о р ы е ставили п о о д н о й н а д в о и х : соседи — о б ы ч н о мужчина и ж е н щ и н а — ели из одной миски. Мясо подавали каждому на толстом ломте хлеба; мясо можно было или откусывать, или отрезать ножом — вилок для еды в обиходе еще не б ы л о (кроме Италии и Визан-

162 Колесный С

плуг,

миниатюры

борона. XIII

е.

81

Соха с одним зубом. С миниатюры XI о.

82 Плуг с передком. С миниатюры X е.

тии), они использовались на кухне или для раскладывания мяса. „ Т а р е л к у " (ломоть, пропитанный соусом) после обеда отдавали нищим или бросали собакам, возившимся под столом. Л о ж к а м и пользовались редко. О с н о в н ы м орудием, служившим за обедом, оставались ножи. В богатом хозяйстве они отличались своими ручками: на пасху подавали н о ж и с ручками из слоновой кости, во время п о с т а — из эбенового дерева. Ели о б ы ч н о два раза в день. Сохранилась средневековая поговорка, что ангелы нуждаются в пище раз в день, л ю д и — дважды, азвери — три раза. К тому же ели нерегулярно: праздничные пиры сменялись постами, когда количество и характер пищи строго ограничивался церковью. Частые голодовки были бедствием средневековой Европы, особенно в городах, зависевших от ввоза продовольствия, правда, в период классического средневековья они б ы л и не столь часты, но их угроза висела над сознанием людей. Х р о н и к и о п и с ы в а ю т неурожайные г о д ы , столь же бедственные, как и эпидемии. Накануне 1033 года, по рассказу бургундского монаха, историка Рауля Глабера (985— 1047), Нормандия была охвачена столь

страшным голодом, ч т о л ю д и питались лесными кореньями и травами, растущими по берегам рек, а кое-где голодающие нападали на путешественников, убивали и пожирали их или заманивали детей, ч т о б ы съесть их. О н и доходили до т о г о , что вырывали т р у п ы , и даже на рынках стала появляться вареная человечина. Об угрозе голода постоянно говорят средневековые писатели, и это относится не т о л ь к о к крестьянам и бедноте. В романе о Ренаре-лисе г о л о д н ы й желудок — постоянная тема, и автор с наслаждением о п и с ы вает окорока, сельдь, с ы р ы , кур, угрей, за к о т о р ы м и идет постоянная и напряженная охота. Не удивительно, что народная фантазия создает миф о стране Кокань, изобил у ю щ е й всеми сортами пищи, а агиография приписывает святым чудотворцам удивительное искусство побеждать голод. И надо думать, ч т о голод и угроза голода, переходы от праздничных пиршеств к в ы н у ж д е н н ы м ритуальным постам, дурное и неравномерное питание во многом усугубляли неустойчивость психики людей средневековья, их тягу к чуду и „способн о с т ь " к видениям. 70

К р у п н е й ш и м достижением сельского хозяйства в умеренной зоне был переход (с XI века) к т р е х п о л ь н о й системе с чередованием я р о в ы х , озимых и пара. На севере получила т а к ж е широкое распространение тяжелая у п р я ж к а : колесный плуг с отвалами, в к о т о р ы й запрягали подчас ч е т ы р е пары волов. В X I I веке, ч т о б ы заставить волов двигаться быстрее, вместо первой пары стали запрягать лошадей. Иначе, чем на ю г е , производили здесь уборку урожая: наряду с серпом применялась коса. Молотили на севере цепами. Впрочем, урожайность была здесь не в ы ш е , чем в Италии, а отсутствие олив и относительная неразвитость садов сводили на нет технические преимущества северной системы. К тому же далеко не всегда тяжелая у п р я ж к а находила себе применение, и на практике поля вспахивали вручн у ю — заступами и мотыгами. Нехватка железа препятствовала совершенствованию сельскохозяйственной т е х н и к и : орудия делались преимущественно из дерева, с железными рабочими частями. Пшеница и ячмень б ы л и известны и в умеренной зоне, однако здесь распространились и д р у г и е культуры. В большинстве районов Германии преобладала рожь, а в гор и с т ы х областях лучше всего рос овес. Известно б ы л о и просо, которое на ю г е считали болезнетворным и годным л и ш ь в пищу скоту. Во Франции ш и р о к о распространяется так называемое f a r r a g o — смешанные сорта хлеба: это могли б ы т ь ячмень и

Средневековая Европа довольно ч е т к о разделялась на две аграрные зоны: средиземноморскую, где сохранялись значительн ы е т р а д и ц и и а н т и ч н о г о земледелия, и сильно отличавшуюся от нее зону умеренного кл-имата, или заальпийскую. На ю г е главной зерновой культурой была пшеница, наряду с которой высевали довольно много ячменя. Кроме т о г о , возделывали бобовые, зыращивали виноград, фрукты, а кое-где и маслины. Хлеб засевали осенью: осеннезимние дожди обеспечивали здесь развитие озимых культур, т о г д а как летняя жара препятствовала бы интенсивному росту яров ы х посевов. П л у г сохранялся такой ж е , каким он был в античности: легкий, бесколесный, прямая рукоять его скреплялась с подошвой, железный с о ш н и к надевался на подошву, отвалов не б ы л о . Д ы ш л о соединялось с подошвой или с р у к о я т ь ю . Тянула плуг пара волов. Впрочем, если волов не б ы ло, в плуг запрягали ослов и даже коров. Л е г к и й плуг не переворачивал пластов земли, но лишь проводил борозды: при такой системе пахоты приходилось по нескольку раз п р о х о д и т ь поле вдоль и поперек. Все остальные работы в поле производились в р у ч н у ю : после посева поле м о т ы ж и л и и, возможно, пропалывали. Жали маленькими серпами, срезая под колос, так что оставалась высокая стерня. Молотили на гумне, прогоняя по снопам волов или ослов, зап р я ж е н н ы х в катки. Урожай собирали здесь в среднем сам-три или сам-четыре.

83 Плуг с отвалом. Миниатюра. XIV

71

в.

овес или овес и рожь, к о т о р ы е высевались вместе. Многие исследователи отмечают повышение урожайности зерновых в период классического средневековья. По данным Ж. Д ю - б и , в I X — X I I веках урожайность в Западной Европе в целом примерно удвоилась (с сам-два до сам-четыре); в XIII веке происх о д и т некоторое замедление роста, а к концу столетия даже резкое сокращение, сменившееся, однако, в X I V веке новым подъемом, которому в немалой степени способствовали (наряду с улучшением севооборота и удобрения почвы) городские капиталовложения в земледелие. Средневековое сельскохозяйственное производство б ы л о рассчитано на простое воспроизводство, на удовлетворение самой насущной необходимости. Расширение производства осуществлялось в ту пору преимущественно в экстенсивных формах, путем в ы р у б к и лесов и увеличения посевн ы х площадей. И все же технический прогресс, х о т я и медленно, но осуществлялся. Об одном из важнейших средневековых изобретений — о новой системе упряжи — мы уже говорили выше. Она позволила увеличить усилия скота, запрягаемого в у п р я ж к у , и ускорить пахоту, особенно когда в плуг стали запрягать (с XI века) лошадей. Конские у п р я ж к и распространились в Германии и Испании, тогда как Италия упорно держалась воловых. Вопрос о преимуществах волов неоднократно дискутировался в средневековой агрономической литературе. С т о р о н н и к и традиционной системы указывали на то, что вол терпеливее и сильнее, менее п р и х о т л и в в еде и менее подвержен заболеваниям, наконец, старый вол может б ы т ь продан мяснику, тогда как от старой лошади удается продать одну ш к у р у . Ч т о же касается скорости, то т у т преимущества конской у п р я ж к и сводятся на нет коварством зависимых пахарей, к о т о р ы е , оказывается, не позволяли коням идти быстрее волов, — подневольный труд становился, таким обра-

зом, препятствием для т е х н и ч е с к и х усовершенствований. Одной из серьезных проблем средневековой а г р и к у л ь т у р ы б ы л о удобрение: с к о т пасся, как правило, в лесу, и навоз не мог б ы т ь использован на полях. Стойловое содержание скота вводится лишь с X I V века, но транспортировка навоза из стойл была настолько с л о ж н о й , ч т о еще и в XV веке в Париже навоз предпочитали выбрасывать в Сену. Именно из-за нехватки удобрений стебли зерновых или солому запахивали в в землю, оставляя л и ш ь то, что б ы л о необходимо для п о ч и н к и к р ы ш и д р у г и х хозяйс т в е н н ы х нужд. В средние века также б ы л и сделаны п о п ы т к и удобрять землю мергелем. Важным успехом средневековой агрик у л ь т у р ы б ы л о распространение цитрусов ы х (Италия, Испания), к о т о р ы е не б ы л и известны в древности (в Европу их завезли арабы), а также хлопка и сахарного тростника. Но набор о г о р о д н ы х культур б ы л очень узок: репа, лук-порей, тыква, чеснок. Он значительно расширяется л и ш ь к X I V веку: прежде всего внедряется капуста, а затем латук, шпинат, свекла. Распространяется на север садоводство: если в раннее средневековье о р е ш н и к и плодовые деревья оставались дикими, использовались для изгородей и нестановились объектом пристального хозяйственного внимания, то в XIII веке сады с плодовыми деревьями известны в Центральной Европе, особенно в Нормандии. Крестьяне ш и р о к о пользовались ручными зернотерками, однако водяная мельница — античное изобретение — распространяется уже в раннее средневековье и в X I — X I I веках захватывает Центральную и Северную Европу. Английская „Книга С т р а ш н о г о суда" — о п и с ь , составленная в конце XI века, — насчитывала пять т ы с я ч шестьсот двадцать ч е т ы р е водяные мельницы в А н г л и и . По принципу водяных 84 Крестьянский Миниатюра.

XII

инвентарь. в.

мельниц б ы л о основано приложение силы воды к „ м е х а н и ч е с к и м " молотам и пилам, а со второй половины XIII века водяные мельницы начинают использовать для изготовления бумажной массы. Когда в Европе появились ветряные мел ьницы, сказать т р у д н о : первый раз они упоминаются в декрете папы Целестина III в середине XII века, а в XIII веке распространились уже по всей Франции.

С к о т о в о д с т в о б ы л о унаследовано средневековьем от древних времен, и кролик — как будто единственное животное, одомашненное в средние века. Набор домашних ж и в о т н ы х и п т и ц ы примерно т о т же, что и в новое время, но их облик ближе к диким предкам: так, свиней изображают в средние века длинноногими, с вытянутым рылом. Одним из серьезнейших препятствий для развития скотоводства было отсутствие 74

о л и в к о в о г о масла, неумение консервировать и хранить подолгу п р о д у к т ы — все это ставило средневековый мир перед постоянной угрозой голода, которая усугублялась еще и слабостью т р а н с п о р т н ы х средств. К тому же рост населения, по-видимому, обгонял т е х н и ч е с к и й прогресс. В А н г л и и с конца XI до начала X I V века население выросло с полутора миллионов до ч е т ы р е х - п я т и миллионов человек, во Франции — с шести до двадцати двух миллионов. Если т и п ж и л и щ а довольно существенно варьировал в разных областях Западной Европы (не т о л ь к о "английские дома отличались от итальянских, но даже дома в Провансе и районе Парижа строились по-иному, в соответствии с местными традициями и местными природными условиями), то костюм средневековой Европы — насколько можно судить по сохранившимся изображениям, — во всяком случае, к о с т ю м ее госп о д с т в у ю щ и х сословий, оставивших о себе заметные следы в к н и ж н о й миниатюре и в с к у л ь п т у р н ы х памятниках, оказывается довольно о д н о т и п н ы м . И мы можем еще раз убедиться, ч т о изолированность средневек о в ы х княжеств о т н ю д ь не была обсолютной, информация преодолевала расстояния, хотя и медленно, и мода проникала повсюду, где говорили и писали на латинском языке.

1имних кормов: в летнее время ж и в о т н ы е наспись в лесах и на болотах. Л у г о в п о ч т и in- б ы л о (кроме Нормандии, Фландрии и нек о т о р ы х областей А н г л и и ) , и стойловое « одержание скота вводится л и ш ь в X I V веке. В к р у п н ы х поместьях откармливали на мясо (кроме свиней) не более двух-трех б ы к о в . I (схватка кормов заставляла регламентировать количество скота, к о т о р о е разрешалось держать крестьянину. Приготовление слин о ч н о г о масла б ы л о известно, но оно оставалось р о с к о ш ь ю , и л ю д и средневековья, как правило, ограничивались говяжьим жиром и свиным салом. С ы р был распространен гораздо шире. Основной домашней птицей были к у р ы и гуси. Привилегией феодалов оставался откорм голубей. По праздникам в виде исключения ели также у т о к , лебедей, павлинов. Э т о перечисление может показаться внушительным, но при всех размерах подобн о г о списка, оно как бы в ы х о д и т за рамки е ж е д н е в н о г о , б у д н и ч н о г о потребления. Низкие в целом урожаи зерновых, неразвитость огородничества и садоводства (кроме средиземноморских областей), малое распространение стойлового содержания скота, незначительность применения сливочного и Я5

86

Первое изображение колесного плуга. Конец XI в. Бронзовый рельеф дверей базилики со. Зенона в Вероне

Молотьба Первая

цепами. половина

XIV

Миниатюра.

Античная одежда (как и античное жилище) была о т к р ы т о й , что в какой-то мере объясняется м я г к о с т ь ю средиземноморского климата, но не в меньшей степени и общими

в.

87 Раскорчевка С гобелена

нови. 1120 г.

75

ш

Встриная и мельницы. С

миниатюры

водяная 1275

г.

59 Ветряные мельницы. С миниатюры 1270 г. и миниатюры начала XIV

е.

этическими и эстетическими принципами эпохи и прежде всего уважением к красоте человеческого тела. Античная одежда состояла из двух элементов: рубашки и плаща, к о т о р ы е , как правило, обертывались вок р у г тела и закреплялись застежкой (изредка сшивались) на плечах. Драпировка складками составляла важнейший прием украшения античного костюма: существовали специальные правила, как драпировать римск у ю т о г у (белоснежный шерстяной плащ размером примерно 6 N 1,8 м), и политические деятели Рима зачастую проводили часы в совершенствовании своего туалета. Правая рука и ноги, о б у т ы е в сандалии, оставались о т к р ы т ы м и . М у ж ч и н ы , как правило, не носили г о л о в н ы х уборов. Перчатки также не были еще изобретены. Накладная рубаха и штаны входят в о б и х о д в эпоху Римской империи по всей видимости под варварским влиянием — и эти новые п р и н ц и п ы легли в основу средневекового костюма гораздо более закрыт о г о , чем римский. Э т о отвечало как климатическим условиям (в Центральной и Северной Европе римская одежда была бы холодной и неудобной), так и изменению этического идеала: церковь объявила плоть греховной и требовала, ч т о б ы л ю д и наглухо закрывали свое тело. В принципе костюм средневековья составляли льняная рубашка — камиза или шэнс (chainse), штаны, верхняя рубаха, плащ и мягкая обувь. Женская одежда отличалась от мужской лишь известными модификациями. К о р о т к и е штаны, так называемые брэ (braie), первоначально были простым полотнищем, к о т о р о е обертывалось в о к р у г бедер и закреплялось у пояса. Позднее брэ несколько удлинились: их делали до колен и даже до л о д ы ж е к со специальными завязками внизу. С течением времени поверх брэ стали надевать другие штаны — шосс (chausses). Э т о были, проще говоря, плотные чулки, натягивавшиеся отдельно на каждую ногу и прикреплявшиеся специальными застеж76

ками к поясу брэ. Т о л ь к о с X I V века обе половинки шосс слились в единый предмет т у а л е т а — ш т а н ы современного типа. Шосс могли плотно облегать тело, подобно трико, но могли б ы т ь т а к ж е относительно просторными. Шосс носили и ж е н щ и н ы . Камиза в раннее средневековье не была нижней рубашкой в нашем смысле слова, и вообще средневековье д о л г о не знало такого понятия, как ,,белье". Крестьянская одежда состояла о б ы ч н о из брэ и камизы, а на н е к о т о р ы х миниатюрах мы видим крестьян, работающих в одной камизе (возможно, с набедренной повязкой). Камиза ( о б ы к н о венно полотняная) доходила до колен. Ее носили с поясом. Поверх камизы надевали еще одну рубаху — блио (bliaud; от этого слова происходит и наша блуза). Как и камиза, блио имело рукава, к о т о р ы е у мужчин б ы л и более широкими и длинными. В М ю н хенском музее хранится блио, приписываемое императору Генриху II (1002—1024), оно украшено в ы ш и в к о й на вороте, рукавах и подоле. Блио б ы л о коротким, нависавшее напуском над поясом, оно едва доходило до колен. Плащ б ы л простым прямоугольным куском материи, к о т о р ы й застегивался фибулой (застежкой) на правом плече или на груди. В X — X I столетиях он б ы л к о р о т к и й и едва покрывал в е р х н ю ю часть тела. Изредка плащи шили вместе с к а п ю ш о н о м . Женщ и н ы закутывали голову и плечи накидкой. Зимой поверх блио надевали меховую одежду — о б ы ч н о грубо выделанные о в ч и н н ы е т у л у п ы . Перчатки и рукавицы родились в связи с нуждами крестьянского быта — при прополке и жатве. Но постепенно они сделались предметами р о с к о ш и и обросли символическими значениями: войти в церковь в перчатках считалось непристойным, пожать руку приятелю, не снимая перчатки, — оскорбительным. Вручение перчатки означало омаж — установление вассальной зависимости; напротив, бросая кому-нибудь перчатку, человек выражал свое презрение. Пер-

90 Водяная мель ница. С миниатюры XII в.

чатки были совершенно необходимы при соколиной охоте, когда птицу держали на руке. Их изготовляли из оленьей, телячьей и овечьей к о ж и . Средневековые перчатки не имели пуговиц, плотно сидевшие на руке, они о б ы ч н о расширялись к предплечью, ч т о б ы покрывать рукава. Обувь также стала более закрытой, чем римские сандалии. Ее шили из мягкой цветной к о ж и и без твердой п о д о ш в ы , носок был удлиненным и заостренным. Такая обувь годилась для дома или для верховой езды. По грязным улицам ходили босиком либо в деревянных башмаках. Значительная часть одежды и обуви изготовлялась в средние века в домашнем хозяйстве. Э т о относится не т о л ь к о к крестьянским рубахам и плащам, к о т о р ы е кроили из домотканого холста или шерсти, но и к одежде феодала, часть которой поступала в виде ренты зависимых людей. Л и ш ь с развитием городов и торговли знать и вместе с ней горожане стали одеваться в п о к у п н ы е ткани. 77

91. 92 Домашние живоптые (мул, корова с т е л е н к о м ) . Миниатюра середины XIII в. и миниатюра XIV о.

93 Кормление цыплят. Миниатюра. Первая половина XIV в.

94 Стрижка Миниатюра.

овец. XV

Средневековые т к а н и производились из ж и в о т н о й шерсти (преимущественно овечьей) и из растительного волокна (главным образом из льна), позднее стали делать шелковые и хлопчатобумажные материи. Овец стригли ножницами, сохранявшими форму римских — без гвоздика посредине. Затем шерсть тщательно сортировали, вымачивали в слабом щелочном растворе, ч т о б ы удалить ж и р , сушили на солнце и особыми щипчиками убирали приставшие твердые частицы (репейник и т. п.). Наконец, шерсть трепали, чесали металлическими чесалками или деревянными гребнями. Д л я приготовления шерстяной л е н т ы в средние века использовали также своеобразный лук — длинн у ю деревянную раму, на к о т о р у ю натягивалась тетива: быстрая вибрация т е т и в ы распутывала шерсть и давала т о т же эффект, ч т о и чесание. Дальнейшая обработка шерсти — прядение. Прядение б ы л о специфически женским занятием, и веретено — своеобразным символом ж е н щ и н ы ; недаром в английском языке слово distaff — прялка — означает и ж е н щ и н у . Пряли о б ы ч н о дома, и занимались этим делом не т о л ь к о крестьянки, но и знатные девицы и дамы. Волокна из пучка наматывались на веретено, которое висело на

в.

78

на котором навой с основой представлял собой вертикально поставленную раму. Не позднее XIII века в Европе появился горизонтальный т к а ц к и й станок, где, наоборот, основа размещалась горизонтально. Э т о позволило применить механизм, действовавший с п о м о щ ь ю педалей и поочередно поднимавший и опускавший навой с основой, ч т о ускоряло п р о к и д к у челнока и, следовательно, всю работу ткача. Ткацкие станки б ы л и элементом о б ы ч н о г о домашнего инвентаря, и хозяйка дома приготовляла не т о л ь к о пряжу, но и г о т о в у ю ткань. Производство тканей завершалось их отделкой. После удаления и н о р о д н ы х частиц шерстяные ткани подвергали валянию стем, ч т о б ы нити сцепились крепче и сукно стало более п л о т н ы м . Сперва ткань мочили в теплой воде с золой и человеческой мочой, т о п ча ее при этом ногами, затем промывали, били палками и высушивали. Д л я валяния применялись (с XIII века, а может б ы т ь , и раньше) специальные механизмы — валяльные мельницы, приводимые в движение водой и состоявшие из двух т я ж е л ы х деревянных молотов, поочередно падавших на ткань. В результате валяния волокна сбивались в с п л о ш н у ю войлокообразную массу, а сукно усаживалось — становилось короче и уже. Х о р о ш о свалянная ткань не должна была давать просветов между нитями утка и основы. Затем сукно ворсовали, придавая ему пушистость и п р и я т н у ю мягкость. Д л я этого поверхность ткани надирали острыми крючками, используя для ворсования так называемые ворсильные ш и ш к и — соцветия растения ворсянки с крепкими чешуйками. Их набивали на рамку с р у к о я т к о й . Ворсянку специально разводили в некотор ы х областях Европы. Так как ворс получался недостаточно ровным, сукно подвергали стрижке; стригальная работа осуществлялась в средние века большими ножницами. Наконец, ткань подвергали окраске. Часть о д е ж д ы шили дома, но уже в X I — XII веках существовали цехи п о р т н ы х , из-

конце нити, и, приведенное рукой в б ы с т р о е вращение, скручивало образующуюся таким способом пряжу. В средние века ш и р о к о использовали в ы с о к у ю поддержку для пучка шерсти, к о т о р у ю заправляли за пояс, ч т о давало возможность освободить руку. На веретено надевали пряслице, вес к о т о р о г о соответствовал прочности нити. С XIII века в Европе появляется прялка, вращающая веретено колесом. При работе на прялке мастерица по-прежнему левой рукой вытягивала волокна, а правой приводила в движение колесо. Х о т я прялка давалабольшой в ы и г р ы ш времени,отношение к ней долгое время оставалось отрицательным, и даже во Флоренции, передовом центре европейского ткачества, вплоть до XV века пряжа, изготовленная с п о м о щ ь ю колеса, шла т о л ь к о на у т о к , но не на основу ткани. Л е н после отколачивания головок с семенами подвергался мочке, назначение кот о р о й состояло в разъединении л у б я н ы х волоконец и в отделении их от древесинн ы х частей. Потом его высушивали и мяли — первоначально деревянными к о л о т у ш к а ми. В X I V веке (по-видимому, в Голландии) была изобретена специальная мялица — деревянная рама с р у к о я т к о й , приподнимая и опуская к о т о р у ю выминали пучок льна, лежащий на раме. После чесания из льна приготовлялась пряжа примерно тем же способом, что и из шерсти, с той т о л ь к о разницей, что для прядения полотна на веретено надевалось более т я ж е л о е ( о б ы ч н о каменное) пряслице. Тканье распадалось на ряд операций. Сперва производилась размотка веретен, в результате к о т о р о й образовывались мотки пряжи, или початки. Затем с початков определенное число нитей наматывалось на ткацкий навой, образуя основу ткани (так называемое основание). Наконец, челнок с утком проходил через основание нити, в результате чего и создавались ткани. Римляне знали л и ш ь вертикальный т к а ц к и й станок — такой, 79

г о т о в л я в ш и х к о с т ю м ы по заказу или на рынок. П р и н ц и п ы конструкции костюма — м у ж с к о г о и женского, знатных лиц и простонародья, мирян и духовенства — в раннее средневековье б ы л и одинаковы, и их отличали скорее качество материала и применение украшений, нежели формы кроя. Конечно, во время работы крестьянин, босой, в к о р о т к и х брэ и камизе, отличался от священника или вооруженного рыцаря, но в домашнем б ы т у рыцари, одетые в домотканые о д е ж д ы , вряд ли выделялись среди своих зависимых людей. Н у ж н о б ы л о время, ч т о б ы половые и социальные градации отразились и были закреплены в одежде. В конце VII века римский папа еще осуждал т о л ь к о что рождавшийся обычай духовенства носить особые одеяния, а несколько раньше д р у г о й папа жаловался на те трудности, к о т о р ы е порождало отсутствие разницы между мужским и женским костюмом. Разграничение началось прежде всего с цвета. Простому народу б ы л о запрещено носить яркие цвета, он должен был довольствоваться серым, черным, коричневым, т о г д а как знатные л ю д и одевались в зеленое, синее, красное. Сказывались качество тканей и особенно орнаментировка и наличие украшений в одежде знатных лиц. Постепенно обособляется так называемая литургическая одежда: духовенство стало носить костюм, о т л и ч н ы й от платья мирян и сложившийся, по-видимому, под византийским влиянием. Перемены стали заметными в середине X I I столетия. Нормандский хронист Ордери.к Виталий возмущался новшествами в туалетах феодалов: короткие о д е ж д ы , удобные для движения, стали заменяться длинным костюмом. Удлинились носки туфель, длиннее стали рубашки и плащи, к о т о р ы е подчас даже волочились в пыли, расширились и удлинились рукава. Даже волосы и те стали отпускать. Разумеется, изменение не б ы л о столь внезапным, как это кажется Ордерику Виталию, — о н о объясняется в конечном счете осознанием

классом феодалов своего особого места в общественной системе. Длинная одежда, подчеркивавшая праздность г о с п о д с т в у ю щ е г о класса и сразу же противопоставлявшая его трудящимся — л и ш ь одно из проявлений „ р е в о л ю ц и и кос т ю м а " . Д р у г о е — внедрение н о в ы х сортов ткани: шелка и хлопчатой бумаги. До X I I века шелк л и ш ь изредка привозили с Востока, и он ценился в Европе чрезвычайно д о р о г о . В середине X I I века налаживается производство ш е л к о в ы х тканей в Палермо, затем в Л у к к е . В XIII веке оно распространяется во Франции, а еще позднее — в Германии. Х л о п о к шел на производство как рядовых тканей (подчас вместе со льном), так и д о р о г и х сортов (моллекин). Производство х л о п ч а т о б у м а ж н ы х тканей во Франции б ы л о налажено в XII столетии. Наряду с этим из давно знакомых сортов волокна — из льна и шерсти — научились приготовлять в ы с о к о с о р т н ы е материи (льняной Дамаск и др.). С XII столетия домотканые о д е ж д ы сохраняются лишь в крестьянском обиходе — феодалы и городская верхушка предп о ч и т а ю т ткани, изготовленные профессиональными ремесленниками. Третьей чертой новой моды б ы л о усиление в ней орнаментальных мотивов: блио не т о л ь к о украшалось в ы ш и в к о й , но его кроили таким образом, ч т о б ы ворот был отк р ы т ы м и позволял видеть орнамент на нижней рубахе — шэнс, орнаментированный подол шэнс выглядывал из-под более кор о т к о г о блио. Особое внимание стали уделять поясу: раньше блио носили с напуском и оно прикрывало пояс, а теперь (отчасти в связи с применением ш е л к о в ы х тканей) блио стало обтягивать фигуру (у ж е н щ и н плотно облегая грудь), тем самым открылся пояс и стал важным декоративным элементом; он проходил в о к р у г талии и завязывался узлом спереди, так что оба его конца ниспадали к ногам. В Венской сокровищнице хранится блио, сотканное, как сказано в арабо-латинской надписи на нем, в 1181 году в 80

95 Страна Кокань. Картина Питера Брейгеля Старшего. 1567 г.

кой. „ Ю б к а " и широкие части рукавов — плиссированы. Блио перепоясывалось поясом из шелка, полотна, шерсти или к о ж и . Одежда и подчеркивала фигуру и вместе с тем свободно развевалась. „ А р и с т о к р а т и ч е с к а я " мода сменяется на рубеже X I I — X I I I веков новым т и п о м костюма. Шелковая парча сохранялась л и ш ь для самых т о р ж е с т в е н н ы х случаев в б ы т у высшей знати (бархат внедряется в придворный обиход л и ш ь с X I V века); з а ж и т о ч н ы й горожанин, как и рыцарь, облачается теперь в сукно, подчас отороченное мехом. Костюм XIII столетия отличается, по словам Д ж . Ивэнс, „ с к у л ь п т у р н о й простотой т я ж е л ы х одеяний из шерстяного сукна". Э т о костюм „ г о р о д с к о й " и по материалу и по функциям: сукно — п р о д у к т т к а ц к о г о производства самых развитых городских центров X I I I — X I V веков (Фландрия, Северная Италия); суконная одежда практичнее „аристократи-

Палермо. О н о с ш и т о из сине-фиолетового шелка. Ш и р о к и е рукава собраны книзу в узкие обшлага. Тесный ворот имеет разрез для просовывания г о л о в ы . Вместе с ним сохранилось полотняное шэнс, окаймленное фиолетовым шелком. ,,Аристократизм" моды X I I века особенно резко обозначился в женском туалете: шэнс и блио ниспадали до пят, оставляя отк р ы т ы м и л и ш ь о с т р ы е к о н ц ы мягких туфель из цветной к о ж и . Блио обтягивало торс, а начиная от бедер, книзу, б ы л о с ш и т о из д р у г о г о куска материи и составляло, по сути дела, зародыш ю б к и . Рукава, узкие сверху, начиная от л о к т я стремительно расширялись, ниспадая чуть ли не до земли. Ворот и обшлага б ы л и украшены в ы ш и в 81

96 Короткие щие ногу в мягкую короткие на плече. Миниатюра.

туники, облегаюи заправленные обусь шосс, плащи с застежкой Середина

XI

в.

97 Камиза. Миниатюра. Первая

половина

XI

в.

93 Пильщики щие

в

мрамора, набедренных

Миниатюра.

работаюповязках.

1023 г.

ч е с к и х " одеяний X I I века, она рассчитана не на пребывание в доме, но на у л и ч н у ю деятельность, на дальние путешествия. Своб о д н ы й полет краев о д е ж д ы , столь т и п и ч ный для п р е д ы д у щ е г о периода, теперь исчезает, напротив, возникает обычай зашивать в полы рубах монеты, ч т о б ы придать линиям напряженность и неподвижность; рубахи укорачиваются, рукава сужаются. Важным нововведением XIII века явилась котта (cotte), блио оставалось л и ш ь домашней одеждой; уезжая из дому, человек надевал ш е р с т я н у ю к о т т у , плотно сидевш у ю на груди, с узкими рукавами. Поверх к о т т ы носили с ю р к о (surcotf) — безрукавку из д о р о г о й материи, с разрезами по бокам (а иногда спереди и сзади) для удобства движений. Встречаются изображения с ю р ко, с ш и т о г о вместе с капюшоном. Мужские котта и с ю р к о б ы л и короткими — д о серед и н ы икр, под ними носили брэ (в эту пору нередко кожаные) и шосс, обтягивающие ногу. К брэ прикреплялись необходимые предметы: к л ю ч , кошель; в начале X I V века брэ стали носить на тоненьком пояске. Строгость силуэта в какой-то мере компенсировалась многоцветностью одеяний: котта б ы ли синие, красные, зеленые, шосс — зеленые, белые, синие, розовые. С начала X I V века в моду в х о д и т платье с вертикальной цветовой г р а н ь ю ; соответственно и шосс 82

были двухцветными: левая половина одного цвета, правая — д р у г о г о . Ж е н щ и н ы в XIII веке отказались от плиссировки, орнаментальных поясов, обилия в ы ш и в о к , но зато ввели в употребление кружева. В конце XIII века в Нарбонне даже пришлось бороться с обилием кружев: б ы л и запрещены к р у ж е в н ы е о д е ж д ы , через кот о р ы е просвечивала нижняя р у б а х а — шэнс. Женские котта и с ю р к о были длинными, до пят; так называемое о т к р ы т о е с ю р к о , которое состоятельные дамы надевали к обеду и уже не снимали весь вечер, украшалось длинным шлейфом, волочившимся по земле, и большими вырезами под рукавами, подчас с меховой о п у ш к о й . Специальной женской формой котта была так называемая соркени (sorquenie), плотно облегающая грудь. В этот период носили два типа плащей: о т к р ы т ы й спереди или сбоку, завязываемый шнурком, и так называемый гарнаш (garnache) типа пончо. Т о л ь к о с XII века входят в употребление п у г о в и ц ы — из к о ж и , кости, металла. До этого времени о т д е л ь н ы е элементы средневекового туалета скреплялись завязками и застежками, имевшими помимо функционального еще и декоративное назначение. П у г о в и ц ы нашли ш и р о к о е применение в закрытом костюме XIII столетия: узкий ворот с ю р к о застегивался на несколько пуговиц или скреплялся застежкой-аграфом. Д р е в н и е римляне стриглись к о р о т к о и брили лицо. Средневековая прическа постоянно колеблется между римской модой и старым германским обычаем, согласно кот о р о м у д л и н н ы е волосы — признак знатности. До середины X I I века м у ж ч и н ы брили подбородок и щеки, иногда оставляя усы, волосы стригли к о р о т к о . С середины XII века начинают носить д л и н н ы е волосы и отпускать бороду, ч т о в какой-то мере отвечает длинным одеждам X I I столетия. Но эта прическа не продержалась д о л г о : развитие массивного г о р ш к о в и д н о г о шлема

9?

100

Прямоугольный плащ с застежкой на правом плече — э л е м е н т официального облачения короля (о центре); кольчуга и такой же ппаи/ на герцоге. С гобелена 1120 г.

Св. Савва и св. Киприан в одежде нобилей; плащи прямоугольной формы, связанные углами на левом плече; их свито — о прит ленных коротких кольчугах. С настенной росписи XI в. 101 Перчатки и рукавицы для полевых работ Миниатюра. 1338 г.

83

заставило рыцарей отказаться от ношения б о р о д ы . В соответствии с укорочением и упрощением о д е ж д ы и волосы стали носить короче — сзади завивая, а спереди выстригая челку. Ж е н щ и н ы отпускали д л и н н ы е волосы, разделенные прямым пробором на две части и заплетенные в две косы. С XIII века д л и н н ы е косы — редкость: девушки носят волосы, волной ниспадающие на плечи, замужние дамы, напротив, убирают волосы, скрывая их под платком или шляпой. Д о Х П века м у ж ч и н ы и ж е н щ и н ы перевязывали волосы головной повязкой. С XIII века входят в употребление разные виды г о л о в н ы х уборов: чепец, к о т о р ы й иной раз надевали под шапку, шляпка с полями, мягкий берет, полусферический калотт. Капюш о н , к о т о р ы й до конца XII века был составной частью крестьянского плаща, в XIII столетии стал особой формой головного убора и сделался очень модным — ведь он удачно соответствовал общему типу „ п о д в и ж н о г о " костюма этой эпохи. Ш и р о к о внедряется ношение д р а г о ц е н н ы х камней: знатные дамы украшали ими и прически и пояса. Украшением служили и к о ш е л ь к и из в ы ш и т о г о шелка, к о т о р ы е носили у пояса. На изображениях, видимо больше, чем в жизни, костюм XIII века кажется строгим и унифицированным. Писатели т о й п о р ы прекрасно знали, ч т о м у ж ч и н ы и ж е н щ и н ы п о л н ы забот о своих нарядах и внешности. В „Романе о Розе" Амур наставляет куртуазн ы х л ю б о в н и к о в заботиться о своей внешности: иметь белые руки и чистые ногти, носить узкие рукава, изящно причесывать волосы и не жалеть денег на покупку шелк о в о г о кошелька, в ы ш и т о г о пояса, шляпы, — не говоря уже об искусстве ездить вер102 Котта, узкие шосс, обувь. Репьеф. 1096. Аббатство Кпюни

84

103 Крестьянин, работающий в одной катив. Скульптура (аллегорическое изображение июля). 1196. Баптистерий. Парма

104, 10S Камиза, перехваченная поясом, на косаре и крестьянине, несущем траву. Горельеф. XII в. Нотр-Дам. Париж

106 Камиза, шосс и накидка с капюшоном на пастухах. Горельеф. XII в. Собор в Шартре

хом, танцевать, петь. Парижские щеголи пудрили лицо и в ы щ и п ы в а л и брови, душились и держали руки в молоке для пущей белизны. Дамы носили накладные волосы из шелка и красились, открывали декольте. Недостатки рук скрывали перчатки, а больш у ю грудь затягивали лентой, к о т о р у ю завязывали или сшивали на спине. Но унификация была кажущейся и по д р у г о й причине. Человек средневековья придавал одежде, пожалуй, даже большее значение, чем его потомки. Вопрос о том, как одеваться, переплетался в его представлении с проблемами морали и социального статуса. К а ж д ы й должен был носить платье, соответствующее его п о л о ж е н и ю и ни в коем случае не о с к о р б л я ю щ е е обществен-

н у ю нравственность. Тема о д е ж д ы — одна из п о с т о я н н ы х тем средневековых моралистов и проповедников. Жуанвиль, французский историк XIII века и сенешаль Л ю д о в и к а IX, передает один очень выразительный в этом о т н о ш е н и и эпизод, наблюдателем и участником которого он был сам. О д н а ж д ы на пятидесятницу королъ, выйдя из-за стола, беседовал с графом Бретани, а Жуанвиль прогуливался неподалеку. Подошел мэтр Роберт, один из советников короля, взял егоза плащ и подвел к государю. Собралось много рыцарей, снедаемых л ю б о п ы т с т в о м . Роберт спросил Жуанвиля: ,,Если бы король сидел здесь, а вы захотели бы усесться на его скамье на более высоком месте, разве не нанесли бы 85

107 Блио, приписываемое ратор/ Генриху II (ум. 1024)

вы ему оскорбления ?" — „Без сомнения", — отвечал сенешаль. „ И т а к , — продолжал мэтр Роберт, — вы его оскорбляете, ибо вы о д е т ы вельможнее короля: ваш к о с т ю м украшен о т л и ч н ы м мехом, ваши сукна ярк и х цветов, а у короля э т о г о н е т " . — „ М э т р Роберт, — возразил сенешаль, — простите, но я не нанес к о р о л ю оскорбления, ибо я одет, как одевались мой отец и моя мать. Но к т о оскорбляет государя, так это вы, ибо вы — сын виллана и вилланки, и вы оставили одежду ваших родителей и нарядились в платье из камлина — богаче королевского". Все характерно в этом рассказе: и отражение в одежде социального статуса, и традиционность костюма (тот же, что носили родители), и свойственное Л ю д о в и к у IX приписывание платью нравственных ценностей. Платье не т о л ь к о грело и украшало человека средневековья, но и показывало его место на социальной лестнице. О т с ю д а стремление выразить себя через к о с т ю м , показать себя, — не считаясь с затратами. Богатые горожане старались не отстать в своей роскоши от сеньоров, а феодальная власть с конца XIII века почувствовала опасность этого соперничества и пыталась оград и т ь привилегии своего класса. Так французский король Ф и л и п п Красивый (1285— 1314) ордонансом 1294 года запретил горожанам носить горностай, белку и некоторые иные сорта меха или украшать платье золотом и драгоценными камнями (он запретил также горожанам пользоваться восковыми свечами и даже установил максимальное количество б л ю д , которое они могли подавать у себя дома). К о с т ю м — один из важнейших символов социального статуса на протяжении всего средневековья. Он определял принадлежность человека не т о л ь к о к классу или сословию, но и к социальной группе. Свои особенности в одежде имели университетские и цеховые корпорации, городской патрициат, представители с в о б о д н ы х профессий (вра-

импе-

108 Кожаный ботинок с заостренным носком. Первая полоаина XIV в.

86

чи, например, носили замшевые перчатки и береты). Л и ш е н и е права облачаться в к о с т ю м , соо т в е т с т в у ю щ и й статусу, даже в позднее средневековье рассматривалось как тяжелое наказание. В 1462 году городской совет Аугсбурга запретил п а т р и ц и ю и купцу У л ь р и х у Д е н д р и х у , расстратившему городские деньги, надевать соболя, куницу, бархат, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения — наиболее выразительные символы г о р о д с к о г о в ы с ш е г о слоя. В первой половине X I V столетия городские советы северогерманских городов строго следили за тем, ч т о б ы костюм и украшения б ю р г е р ш соответствовали величине имущества их супругов, официально зафиксированной списками налогового обложения. Вместе с тем женам ремесленников так называемых неб л а г о р о д н ы х профессий (к ним в разных городах причислялись различные ремесла, нередко льноткачи, к о ж е в н и к и , цирюльники и др.) запрещалось надевать коралловые бусы и „ и н ы е украшения, к о т о р ы е носят о б ы ч н о п о ч т е н н ы е ж е н щ и н ы " . Подмастерьям цеха п о р т н ы х четырнадцати рейнских городов запрещено б ы л о носить серебряные цепи на шее и какие-либо украшения на платье. Ограничениями и запретами подобного рода изобилует городское законодательство X I I I — X I V веков.

109 Навивание основы. С миниатюры 1210

г.

110 Ткацкий

станок

для

рабочих.

С

двух

миниатюры

начала

XIV

в.

111

Ткацкий С

станок.

миниатюры

XIII

в.

112

Ручная С

прялка.

миниатюры

1028

t.

113 Прядильное колесо, прочесывание шерсти. С миниатюры 1338 г.

bf н ы х . Аксессуаром исключительно рыцарства б ы л и ш п о р ы . Еще отчетливее, чем костюм, определяли социальный статус лиц гербы, к о т о р ы е входят в употребление в это же время. Они возникли, по-видимому, из чисто военной потребности — облегчить узнавание своих в ходе б и т в ы , но приобрели затем гораздо более ш и р о к о е назначение, став важнейшим детерминативом человека, определителем его места в обществе, его отличительным знаком.

Своей одеждой, как мы увидим далее, отличались монашеские ордена: н и щ е н с т в у ю щие монахи облачались в г р у б о ш е р с т н ы е т к а н и серого цвета, цистерцианцы щеголяли в б е л ы х рясах, б е н е д и к т и н ц ы — в чер87

Приглядимся к средневековому б ы т у , каким он встает перед нами: глухой, плотно з а к р ы т ы й дом, куда с трудом проникает солн е ч н ы й свет; одежда (во всяком случае, в XII веке), предназначенная для пребывания в доме; жизнь, обособленная в пространстве, замкнутая в узком кругу, — человек всем строем своего существования был обращен не во вне, не к общественному б ы т и ю (как гражданин а н т и ч н о г о муниципия), но внутрь, к своему домашнему очагу. Естественно, что в этих условиях семейные связи приобретали особенное значение. Если римлянин б ы л (в идеале) прежде всего гражданином, а потом уже семьянином, то

человек средневековья исходил из интересов и потребностей своего дома и своей домашней о б щ и н ы . Поэтому римский брак б ы л непрочным, неформально заключаемым и л е г к о расторжимым, тогда как христианство объявило институт брака священным, а на развод смотрело как на и с к л ю ч и тельное явление. Д о м , а не форум, б ы л средоточием средневековой жизни, а семья являлась ее основной общественной ячейкой. Брак стал церковным таинством, и церковь освящала все его этапы: заключение контракта, помолвку, самую б р а ч н у ю церемонию. Священник присутствовал при контракте и торжественной формулой закреплял помолвку, при бракосочетании он встречал жениха и невесту у церковного портала и провожал их внутрь, к алтарю, где опятьтаки его т о р ж е с т в е н н ы е формулы и действия завершали церемонию и о т к р ы в а л и перед молодыми н о в у ю страницу жизни. Церковь установила те дни, когда можно б ы л о и когда нельзя б ы л о заключать браки, регламентировала всю жизнь индивида и семьи, вплоть до интимной, и взяла на себя обязанность наблюдать за нравственностью семейной жизни. А вместе с тем бракосочетание б ы л о и мирской церемонией. П о д о б н о социальной символике костюма, брачная церемония и, в частности, свадебный пир показывали общественное положение жениха, невесты и их родни. Законодательство многих немецк и х городов строго регламентировало п ы ш ность и продолжительность свадебных торжеств и, если можно так выразиться, социальный состав их участников. В Висмаре, например, устройство б о л ь ш о г о , на весь день пира с танцами разрешалось т о л ь к о в том случае, если приданое невесты составляло не менее ста л ю б е к с к и х марок, в д р у г и х случаях д о л ж н ы б ы л и довольствоваться праздничным ужином. В А у г с б у р г е и М ю н 114 Ткач. Миниатюра

115—117 Отделка сукна: валяльщик, уминающий ткань в чане; растяжка полотнища перед

стрижкой; стрижка. Витраж. XV е. Собор в Семюр-ан-Оксуаз. Франция

хене на рубеже X I I I — X I V столетий в свадебн ы х пиршествах состоятельных б ю р г е р о в запрещалось принимать участие „находящимся в у с л у ж е н и и " — кнехтам, служанкам, подмастерьям и т. п. Церковь объявляла брак таинством и трактовала семью как в е ч н у ю и нерушимую ячейку. Но вместе с тем она ставила целомудрие выше семейной жизни. Целибат (безбрачие) был обязательным на Западе для монахов и высшего духовенства, а постеire Римские

ножницы

ки

идентичные

овец,

для

форме средневековым.

стриж-

по Ill в.

119 Ворсовальные идентичные

ножницы, по

форме

римским

120 Ворсовальная

шишка

пенно, к XI веку, принцип целибата б ы л распространен и на священников — им б ы л о запрещено иметь семью (в отличие от визант и й с к и х клириков, которые имели право вступать в брак). Церковь видела смысл и суть брака прежде всего в продолжении рода человеческого. Половая страсть казалась крупнейшему богослову XIII века Фоме Аквинскому греховной прежде всего потому, что она уводила человека от истинной л ю б в и — л ю б в и к богу, брак, следовательно, имел оправдание только ради создания нового поколения. В соответствии с этим применение л ю б ы х противозачаточных средств осуждалось как волшебство и подчас приравнивалось к смертному греху человекоубийства. Отвергая страсть, церковь, естественно, не признавала развода. Однако на практике разводы постоянно имели место. Д л я осуществления развода надо б ы л о показать, что брак был заключен в свое время в наруше-

89

ние канонического права — например, можно б ы л о обнаружить, ч т о муж и жена состояли в родстве и потому не могли б ы т ь мужем и женой. Ансельм Кентерберийский писал, что в Ирландии разводы постоянны, и м у ж ч и н ы „ с в о б о д н о и п у б л и ч н о " меняются своими женами, как в д р у г и х местах меняются конями. Малая семья, освященная законом и церк о в ь ю , мыслилась как основная ячейка средневекового общества. Однако средневековая малая семья о т н ю д ь не была единообразной, унифицированной социальной группой. Т о л ь к о в средневековой Франции прослеживаются по меньшей мере три типа малых семей. На юге, где римские традиции оставались сравнительно устойчивыми, преобладала семья, где отец был непререкаемым главой, по собственной воле распоряжавшимся семейной собственностью, к о т о р у ю он мог поделить между наследниками или передать любимому ребенку. В Парижском районесемейное имуществомыслилось нераздельным и передавалось (по воле отца и матери) одному из детей ( о б ы ч н о сыну), тогда как дочь старались выдать замуж со сравнительно небольшим приданым; она входила в д р у г у ю семью и уже не могла рассчитывать на какую-либо д о л ю собственности родителей после их смерти. Именно здесь, в Центральной Франции, имущественное единство семьи проступало всего отчетливее. Напротив, в Нормандии семья как бы отступала на задний план перед родом: отец не имел власти над имуществом, и после его смерти оно разделялось равными частями между всеми его наследникамимужчинами. О т н о ш е н и е к семейному имуществу как к стабильному и нерушимому констатируется и за пределами Франции — в Польше, Швейцарии, немецких землях. О н о отчетливо подчеркивается, в частности, немецким обычаем оставлять неразделенной д о м а ш н ю ю мебель, причем эта неразделенность мыслилась как „ п р е о д о л е н н ы й раздел": треть ве-

121

Kommc,

nnaui,

Миниатюра.

XIII

брэ. с.

122

Шзнс, блио, Миниатюра.

плащи. 1130 г.

90

щей передавалась ж и в у щ и м в доме детям, вторая треть — вдове, а последняя треть трактовалась как принадлежащая душе пок о й н о г о и, соответственно, т о ж е должна была оставаться в доме. Являясь основной ячейкой общества, малая семья вместе с тем как бы растворялась в д р у г и х социальных группах. Во-перв ы х , средневековье недостаточно четко отделяло собственно семью (отца, мать и детей) от домашней о б щ и н ы , то есть хозяйственного коллектива, ж и в у щ е г о на одном наделе и ведущего совместное хозяйство. Слуги, к о т о р ы е в средневековых текстах носят подчас характерное наименование famuli (слово родственное с familia), входили в состав домашней о б щ и н ы , челядь в какомто смысле принадлежала семье. Применительно к городам то же может б ы т ь сказано относительно подмастерьев, к о т о р ы е , как правило, жили и питались в доме своего хозяина-мастера и становились женихами его дочерей. П о с т о я н н ы й совместный т р у д и совместные трапезы, наличие о б щ и х интересов (при всех противоречиях классового сознания) и о б щ и х врагов вне домохозяйства — все это содействовало формирован и ю в домашней о б щ и н е квазифамилиальн ы х связей. Во-вторых, малая семья растворялась в так называемых линьяжах, б о л ь ш и х родственных коллективах. Такие линьяжи л у ч ш е всего засвидетельствованы в аристократической среде, и по всей вероятности именно там они были наиболее прочными. Л и н ь я ж состоял из к р о в н ы х родственников, возводящ и х свое родство к общему предку и нераздельно владеющих земельной собственностью, и к р о в н ы х друзей — своего рода побратимов, лиц, в к л ю ч а в ш и х с я в родствен123 Шэнс из Палермо. 1181 г.

124 Блио из шерстяной Скульптура. Середина

ткани. XII о.

Главный портал собора о Шартре. Справа реконструкция костюма

н у ю группу. Ч л е н ы линьяжа были связаны родственной солидарностью, наглядно проступавшей в сражениях и особенно во время файд, когда враждующие л и н ь я ж и последовательно и непреклонно творили к р о в н у ю месть. Однако с конца XII века большие семейные г р у п п ы в среде знати начинают терять активность и все более уступают место малой семье. Характерная для линьяжа форма связи — узы между племянником и дядей ( о б ы ч н о с материнской стороны), к о т о р ы е еще у древних германцев считались подчас более прочными, нежели родство отца с сыном. Неверно б ы л о бы рисовать идилличес к у ю картину о т н о ш е н и й внутри семейной о б щ и н ы и с т о л ь ж е неверно б ы л о бы думать, что внутри линьяжа царил мир. На самом деле соперничество между братьями и кузенами, между сыновьями и отцами подчас выливалось в убийство. Как красочно замечает французский историк Ж. Ле Гофф,,,феодальный линьяж воспитывал своих каинов". Вместе с тем в пределах линьяжа вырастали и неполноправные лица. Э т о были прежде всего побочные сыновья, признанные, но не имевшие права притязать на долю, равную с законными наследниками.

125 Шэнс, блио, плащ и оуапь. Скульптура (царица Саеская). 1152 г. Портал собора Ногпр-Дам-де-Корби. Справа: плотно облегающий торс женский костюм; широкие cm локтя рукава блио, плиссированная ,,ю6ка". Скульптура. XII о. Королевский портал собора в Шсртре

126. 127 К о с т ю м знатной дом»). Середина XII в. Реконструкция на основе статуй главного портала собора о Шартре

92

Стремление к образованию б о л ь ш и х семей, типа феодальных линьяжей, б ы л о характерно и для в е р х у ш к и городского населения — патрициата. О н о х о р о ш о прослеживается в Генуе X I I — X I I I веков. Большие семьи, в к л ю ч а ю щ и е несколько поколений, занимали здесь целые кварталы, возводя укрепленные башни и собственные церкви. Нередко они объединялись в союзы, к о т о р ы е с XIII века связывали не т о л ь к о общность происхождения, но экономические и политические интересы. О т н о ш е н и я внутри патрицианских линьяжей строились по иерархическому принципу, браки заключались т о л ь к о с разрешения родственников, и имущественные права новой семьи были ограничены старшими в роде. Среди городских ремесленников и мелких торговцев, напротив, преобпадали небольшие семьи. Н о в ы е семейные пары были экономически слабо связаны с родителями. В брак вступапи рано. Согласно церковным правилам, ж е н и х должен был достичь четырнадцати лет, невеста — двенадцати. Помолвка совершалась в городах в более

128 Украшения женского костюма, прическа. Середина XII о. Статуя портала собора СенЛуп-де-Нод. Франция. Справа: реконструкция костюма на этой основе

93

129 Мужское блио: широкие рукава украшены вышивкой; плащ скреплен застежкой. Скульптура. 1100 г. Аббатство Муассак 130 Блио с вышивкой; плащ, о т о р о ч е н н ы й каймой и застегнутый на пуговицу; пояс с прикрепленным к нему кошельком; мягкая обувь. С миниатюры XII в.

131 Ниспадающее бпио и мантия с вышивкой. Скульптура (богоматерь с младенцем). XII в. Музей искусств. Барселона

94

раннем возрасте, и таким образом выбор супругов оказывался скорее делом родителей, чем сторон, и диктовался экономическими или престижными соображениями. Ж е н щ и на в семье занимала неравноправное положение. Э т о особенно наглядно проступает в каноническом праве. Доминиканский монах Николай Байард писал в конце XIII века: ,,Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу". Байард сравнивает отношения между мужем и женой с отношениями ш к о л ь н о г о учителя и ученика. Л ю б о п ы т н о при этом, что доминиканец ссылался на „ Д е к р е т " Грациана, в котором, однако, побои ж е н ы запрещались (кроме редких и с к л ю ч е н и й ) , — этот момент был внесен самим Байардом. О б ы ч н о е право в этом вопросе немногим расходилось с каноническим. Французский юрист Бомануар в XIII веке прямо объявлял, что муж может бить ж е н у — т о л ь ко умеренно. Женщина была ограничена и в своих экономических и социальных правах. Ж е н щ и ны не могли б ы т ь священниками. О н и могли наследовать т и т у л ы , но никогда английские баронессы и аббатисы не заседали в парламенте. При наличии сыновей дочь, выданная замуж, не получала ничего, кроме своего приданого, а ее незамужние сестры, живущие в отцовском доме, — лишь ничт о ж н ы е средства для совершения погребального обряда или внесения взноса для вступления в монастырь. Ж е н ы и единственные дочери, правда, к XII веку, приобрели право наследовать имущество своих родителей и мужей — д о этого времени германское право не признавало в ж е н щ и е наследницу земельных владений. Но и т о г д а и позднее ж е н щ и н ы б ы л и ограничены в возможности составлять завещания: английский парламент в середине X I V века приравнивал их в этом пункте к личнозависимым крестьянам. Ж е н щ и н рассматривали в это время о б ы ч н о как пассивное орудие передачи фе-

132 Женский к о с т ю м из парчи. Миниатюра (аллегорическое изображение Философии). XIII е.

I1 95

133 Суконный, отороченный мехом костюм преуспевающего купца. Миниатюра. XVI е.

134 Котта и сюрко с широкими прорезями для рук, мантилья, оуаль. Скульптура. XIII о. Нотр-Дам. Париж 135 Женские котта, сюрко, плащи, накидки, головные уборы. Скульптура (сцена Страшного суда). 1300 г. Собор в Бурже

136 Сюрко с капюшоном, деревянные башмаки. Горепьеф. Середина XIII Собор и Амьене

е.

137 Котта и сюрко без руковов, с широкими проймами. Скульптура. 127S г. Собор в Амьене 138 Котта и сюрко с пуговицами. Стотуя (Жанна 1360 г. Дворец Пуатье

Бупонская). юстиции.

ода: если герой раннесредневековой литературы борется за ж е н щ и н у и совершает подвиги в этой борьбе, то его целью является не сама женщина, а те богатства и земли, к о т о р ы е он может получить через нее. Выдача замуж девушек-сирот (при отсутствии близких мужских родственников) была правом и обязанностью феодального сеньора, и в т а к и х случаях женская судьба особенно л е г к о могла стать жертвой полит и ч е с к и х и фискальных устремлений. Феодальное право не предполагало отказа со с т о р о н ы сироты-наследницы (как не предполагало оно отказа со стороны выдаваемой замуж дочери), и хотя священник при бракосочетании спрашивал о согласии невесты, мало кто находил в себе силы преодолеть сопротивление традиции и общественного мнения. А н г л и й с к и й король Иоанн Безземельный (1199—1216) отдал н е к у ю Грейс, наследницуТомаса Сейлби, в невесты Адаму Невилю, брату главного лесничего. Едва она достигла ч е т ы р е х лет, как Адам решил жениться на ней. Епископ воспретил этот брак, но во время отсутствия епископа священник повенчал молодых. Когда Грейс овдовела, король выдал ее за своего придворного Нормана ( к о т о р ы й заплатил к о р о л ю 200 марок), а после его смерти продал несчастную девочку третьему и худшему из ее мужей — Бриану де Л и л ь . На этот раз король получил 300 марок. 96 i

Чрезвычайно суровым б ы л о право по о т н о ш е н и ю к женщинам, совершившим преступление. Женщина, убившая мужа, в А н г лии X I V века сжигалась на костре, во Франции и Германии ее надлежало живьем закопать в землю. Неполноправие ж е н щ и н ы объяснялось всей социально-экономической и политической ситуацией тогдашней Европы. Средневековое общество жило в условиях постоянной военной угрозы, и воинские доблести рассматривались как высшее достоинство. К тому же страх перед голодом и опасность дробления имущества (прежде всего земли) заставляли видеть в женской способности к д е т о р о ж д е н и ю скорее проклятие, нежели благословение. Христианство закрепляло подобный взгляд на вещи, прямо объявляя мужа главой семьи и возлагая на ж е н щ и н у ответственность за первородный грех. Разумеется, на практике дело могло обстоять совершенно по-иному. В крестьянских семьях женщина делила все т р у д ы мужа, и на ее плечах лежала немалая часть сельскохозяйственных работ и работ по дому: мять лен, теребить пеньку, прясть 97

и ткать, стирать, ухаживать за огородом и домашним скотом. Все это делало ее подчас подлинной хозяйкой дома, несмотря на все грубости и побои, к о т о р ы е ей приходилось выносить. В среде г о с п о д с т в у ю щ е г о класса различие б ы л о б о л е е з а м е т н ы м : м у ж ч и н а б ы л воином и е г о т р у д б ы л пространственной вовремени отделен от ж е н с к и х забот и работ, связанных по преимуществу с домом. Однако и на этом общественном уровне в положении ж е н щ и н ы существовали различия, диктовавшиеся к о н к р е т н ы м и экономическими и социальными условиями. Конечно, женщина, вышедшая из богатой и знатной семьи и рассчитывавшая на поддержку влиятельной родни, сохраняла и в браке независимое положение. При отъезде мужа знатная дама могла взять в руки все управление его владениями; когда феодальные сеньоры Евр о п ы двинулись в крестовые п о х о д ы , их замки и феоды оказались в руках их жен. Подчас мы слышим даже об о т в а ж н ы х дамах, командовавших военными отрядами: у Ж а н н ы д ' А р к б ы л о немало предшественниц в X I I — X I I I веках. 139 Мужская и женская обуеь. Резьба по кости. Начало XIV в. Лувр

котта,

140 Модницы. Начало XIV

141 Ливреи с вертикальной цветовой полосой. Миниатюра. (Похороны Жанны Бургундской). 1330

Миниатюра. в.

98

Двенадцатое столетие принесло совершенно особое явление средневековой жизни — культ дамы и куртуазную любовь. Разумеется, это явление получило распространение лишь в среде класса феодалов и характерные черты его нашли наиболее яркое отражение во французской и немецкой рыцарской поэзии. Лирическая рыцарская поэзия, прославляющая п р и д в о р н у ю даму и любовь рыцаря к замужней женщине, возникает во Франции около 1100 года и дольше всего существует на политически раздробленном ю г е — в Аквитании и окрестностях Тулузы. Трубадурами были как сами правители, так и небогатые представители знати. Расцвет немецкой рыцарской поэзии — миннезанга— приходится на 70-е г о д ы XII столетия. Центрами ее были сначала двор Бабенбергов в Вене и двор т ю р и н г е н с к и х ландграфов в Вартбурге, затем двор Гогенштауфенов. Большинство миннезингеров происходило из среды министериалов. Как и монашество, куртуазная л ю б о в ь есть антитеза средневекового брака. Воспетая трубадурами и миннезингерами в терминах феодального права, где верности принадлежит первенствующее место, она возникла, скорее всего, как результат перенесения на сексуальную сферу идеальных отношений между сеньором и вассалом. Влюбл е н н ы й служит даме как вассал служит сеньору, за к о т о р о г о он (в идеале) готов полож и т ь жизнь. Ни половая близость, ни материальная выгода, ни социальный престиж не составляют предмета куртуазной л ю б в и — она очищает самое чувство, в которое входит основным элементом бескорыстие. Трубадур Бернар Вснтадурский (ок. 1140—1195) воспевает красоту зрелой замужней женщ и н ы , принадлежащей другому и не отвечающей на л ю б о в ь поэта, но рыцарь клянется до конца дней своих бескорыстно служ и т ь этой даме. Дама не индивидуализирована — она л и ш ь повод для выражения чувств рыцаря. У алеманна Гартмана фон Ауэ (ок. 1 1 7 0 — о к . 1210) служение даме пе-

рерастает в служение богу, приверженность бренному — в приверженность вечному. Т ю р и н г Генрих фон Морунген (1150—1222), воспевая любовь, видит в ж е щ и н е символ вечного идеала совершенства. Эта высокая л ю б о в ь отделялась от о б ы ч н о й л ю б в и к земной ж е н щ и н е , к о т о р у ю воспевали такие поэты, как Вольфрам фон Эшенбах (ок. 1 1 7 0 — о к . 1 2 2 0 ) , Вальтер фон дер Фогельвейде ( о к . 1 1 7 0 — ок.1230), Найдхард фон Ройенталь (ок. 1180 — 1 2 3 7 ) . Культ дамы воплощается с особой силой в поклонении Марии, богородице, ,,первой даме" христианского мифа. Почитание Марии, „ н о в о й Е в ы " , особенно распространяется с XI века. В 1140 году был введен праздник н е п о р о ч н о г о зачатия Марии. Многие богословы, в том числе Бернар Клервосский (1090—1153), выступали против подобной мариолатрии (культа Марии), но народное почитание б о г о р о д и ц ы нарастало неудержимо. Марию трактовали прежде всего как заступницу за людей перед Х р и стом, и Гвибер Ножанский объясняет, как Мария, принадлежащая к сотворенному миру, могла влиять на творца: ведь она, заявляет Гвибер, мать бога, а мать не просит, она приказывает. Вот почему Христос слушает ее и, прислушиваясь к ней, может менять свои решения. Даже разбойник, возносивший к ней свои молитвы, так рассказывается в одном фаблио, получает помощь Марии. Когда он б ы л схвачен и осужден к повешению, богородица поддерживала его ногу и не дала ему задохнуться на виселице; когда же затем палач вытащил меч, Мария отвела удар. С культом заступницы, культом, в котором о т ч е т л и в ы языческие народные мотивы, переплетается поклонение тому вечно женственному началу, которое восславляли трубадуры и которое воплотили в камне с к у л ь п т о р ы X I I — X I I I веков. Женская свобода в средние века была, пожалуй, заметнее на обоих полюсах общества: в крестьянской и в аристократической среде. Как ни странно, именно горожане 99

строже всего держали своих жен. В крупной т о р г о в о й и ремесленной деятельности женщина не нашла своего места, и горожанка оказалась прочнее прикованной к очагу, нежели крестьянка и знатная дама. В городах вырабатываются строгие нормы поведения ж е н щ и н ы на л ю д я х : она должна ходить, не поворачивая лица в стороны, опустив глаза, не позволяя себе ни посмеяться,ни поболтать с кем-нибудь на улице, а девушкам настоятельно рекомендовалось сидеть, сложив руки на животе. Подъем городов не знаменовал улучшения статуса ж е н щ и н ы , скорее, напротив, в X I I — X I I I веках он оказывается более приниженным, чем в предшествующее столетие. По всей видимости, именно из городской среды в ы ш л и те интеллектуалы, к о т о р ы е наводнили средневековую литературу антифеминистическими сочинениями. Уже поэт XI века Марбод Реннский, опираясь как на библейскую традицию, так и на ант и ч н ы е образцы, объявлял женщину „самым опасным с и л к о м " , заявляя, что женщ и н ы завистливы, л е г к о м ы с л е н н ы , жадны, а также п р о ж о р л и в ы и о х о ч и до вина, суетливы и болтливы, похотливы. Женщина — „сладкое зло", и она управляет миром. Писатели X I I — X I I I веков, современники трубадуров, на все лады осмеивают женские пороки. Особенно достается тем глупцам, к о т о р ы е решились жениться. Рютбеф, французский поэт XIII века, иронизирует над самим собой: зачем т о л ь к о он женился, да еще на ж е н щ и н е , столь же бедной, как и он сам, некрасивой и принесшей ему лишь свои сорок лет в своей миске. Семейная жизнь — предмет п о с т о я н н ы х насмешек. Согласно французскому фаблио, ш т о п а л ь щ и к Эн, парижанин, был женат на даме по имени Аньез, которая вечно ему противоречила. Если он просил лук-порей, она готовила ему б о б ы , если он хотел бобы, то получал лук-порей. Он посылал ее на рынок за морской рыбой, она приносила ему речную. Писатели той поры не переставали

ужасаться средствам ж е н с к о г о кокетства: двухцветным одеждам, глубоким декольте, длинным шлейфам, р о с к о ш н ы м поясам, обтягивавшим т а л и ю жакетам, отделанным мехом, шелком и серебром, узконосым туфлям, головным уборам, высоким, словно здания, и прическам из искусственных волос с „ р о ж к а м и " по парижской моде, к к о т о р ы м прикреплялась вуаль. Моралисты вспоминают по этому поводу голову медузы, рогат о г о дьявола, сатану с хвостом. А сколько желчи порождает косметика: пудра, смывка, краска для щек — все, что, по словам моралистов, делается из бараньей желчи и собачьего жира — и т о ч н о так же орудия создания женской красоты: шпильки, н о ж н и цы, б р и т в ы . С неменьшей страстью морал и с т ы нападают на женское непостоянство, коварство, хитрость, на страсть к прогулкам, на умение затеять и н т р и ж к у . Но и женская образованность порождает их возмущ е н и е . „ С ы н мой, — наставляет Ю р б э н Куртуа в XIII веке, — если ты собираешься жениться, не бери ни красивой ж е н ы , ни умеющей читать к н и г и . Те и другие обманчивы". По средневековым представлениям жизнь человеческая разделялась на шесть периодов: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелость и старость, к о т о р ы м соответствуют шесть исторических эпох от сотворения мира до потопа, от потопа до Авраама, от Авраама до царя Давида, от Давида до вавилонского плена, от вавилонск о г о плена до рождества Христова, и последний период — от рождества Христова до концасвета. Возрастам человеческим (и историческим эпохам) средневековое символическое сознание уподобляло часы дня: на заре трудился праведный Авель, третий час — время Ноево и построения ковчега, девятый час — законодательство Моисеево, вечер — пришествие Христа. Периоды человеческой жизни, как их отмеряло средневековье, нам показались бы сдвинутыми. Считалось, что ю н о с т ь длится до двадцати 100

143 Щ и т с изображением герба знатного сеньора. Миниатюра. XI в.

144 Гербы германских курфюрстов. Миниатюра. XIV в.

пяти лет, зрелость — до сорока пяти, а после т о г о наступает старость. Х о т я надежной статистики нет, видимо, л ю д и умирали рано: голодовки, эпидемии, войны и феодальные распри делали свое дело. Мы очень мало знаем о средневековом младенчестве. Детей рожали дома, в лучшем случае при помощи повитухи. И вскоре после рождения над ними совершали обряд крещения, знаменовавший включение н о в о р о ж д е н н о г о в „ в и д и м у ю " христианск у ю общину, в общество. Крещение б ы л о обязательным для в с е г о х р и с т и а н с к о г о мира. Неисполнение обряда крещения рассматривалось как предательство (в средневековой терминологии понятиям „ в е р н о с т ь " и „ п р е дательство" придавался очень ш и р о к и й смысл), и за это следовало наказание. По учен и ю церкви, крещение — одно из основных таинств, „ н о в о е обрезание", которое, однако, удаляет не частицу плоти, но всю „ т е лесность", приобщая человека к духовному миру. Крещение — уникальная акция, совершаемая л и ш ь раз в жизни, ее повторение

невозможно. В древней церкви основной формой крещения б ы л о погружение, которое совершалось первоначально в реках или ручьях, а позднее в специально построенн ы х баптистериях — бассейнах с водой (купель), к о т о р ы е сооружались в храмах или в о с о б ы х зданиях. Обливание и окропление устанавливается в католичестве лишь с XV века. Крещение сопровождалось наречением имени младенцу и особыми формулами, назначенными отогнать от него демонов. По всей видимости, специального воспитания детей раннего возраста средневековье не знало. Аристократические младенцы отдавались кормилицам, дети крестьян и ремесленников, выйдя из колыбели, ползали по кухне, пока не достигали такого возраста, когда их можно б ы л о приставить к какомунибудь делу. О т р о ч е с т в о завершалось рано: к двенадцати годам у девочек, к четырнадцати — у мальчиков. Считалось, что в этом возрасте они уже могут вступать в брак и становятся самостоятельными. Пассивной и незаметной была в средневековой семье роль ребенка. Показательно, что средневековое изобразительное искусство почти не знает детской темы. И ангелы и путти — э р о т ы средневековой скульпту-

102

ры — изображались в эту пору взрослыми. Скульптура и миниатюра, представлявшая богородицу с младенцем, рисовала Христа непривлекательным младенцем, почти уродцем, скорее маленьким старичком, чем ребенком. Средневековая литература знает родительскую л ю б о в ь к детям, но практически не знает детей от момента рождения до той минуты, когда герой, оставаясь еще ребенком по возрасту, проявляет себя взрослым, обладающим недетской мудростью и недетской отвагой о х о т н и к а или воина. Детство — несамостоятельная стадия, переходное состояние, в нем заключено нечто неполноценное, незавершенное. Э т о скорее этическое (причем негативное) понятие, чем временное, о т ч е г о слово ,,ребен о к " , kint, становится в средневековой Германии синонимом для понятий ,,дурак" или „ б е с с т ы д н ы й " (невоспитанный). Т о л ь к о с XIII века появляются изображения младенцев, плотно запеленутых и затянутых ремнями. Городское развитие вносит существенные к о р р е к т и в ы в эту средневековую ситуацию. С одной с т о р о н ы , оно, как уже говорилось, ухудшает положение ж е н щ и н ы , но с другой стороны, именно в городах, с их относительным благосостоянием, дети приобретают самостоятельное положение. О н и перестают б ы т ь т о л ь к о потенциальными жертвами эпидемий, т о л ь к о „ н е д о развитыми" взрослыми, но как таковые заполняют дома, улицу и прежде всего школу. Школа была далеко не обязательной. Крестьянские дети усваивали необходимые им навык и в нормальном течении семейной жизни. Ремесленники о б ы ч н о отдавали своих детей в обучение: в немецких городах обучение ремеслу было, как правило, платным. По окончании двух-трех лет обучения ю н о ш а становился подмастерьем. Ш к о л было немного. Традиции античной светской ш к о л ы сохранялись кое-где на ю г е , главным образом в Италии. К северу от

Церемония бракосочетания. С миниатюры XIV я.

Альп школа была по преимуществу монастырской или церковной. Средневековая школа не знала возрастного ценза, дети обучались грамоте вместе со взрослыми юношами. Да и сама обстановка в школе не учитывала специфически детских интересов. В монастырской школе дети были подчинены той же дисциплинарной строгости, что и взрослые монахи (ведь средневековье трактовало ребенка лишь как маленького взрослого), во время молитв, в дормитории (спальне), за едой — повсюду дети были под надзором наставника, запрещавшего им болтать, петь и играть. Розга служила одним из самых могущественных педагоги103

ческих средств. В церковной школе восьмилетние дети учились вместе с двадцатилетними юношами по одной и той же программе и рано включались в круг их интересов. У ч е н и к , к о т о р ы й часто б ы л оторван от родителей и жил на пансионе у учителя или на постоялом дворе, не вылезал о б ы ч н о из забот. Ему надо было д о б ы т ь пропитание, иначе у него не будет ,,на зубах н и ч е г о " , как тогда говорили, кроме церковного звона. Он пьет т о л ь к о воду и ест х л е б т в е р ж е мельн и ч н о г о жернова. В доме он выполняет обязанности слуги (как и ученик у ремесленника) — это его посылают на р ы н о к за мясом, которое будут есть другие, тогда как школяр т о л ь к о выскребает котелок. Побои ждут его и дома, как в школе. У ч е б н у ю программу (в соответствии с позднеантичной традицией) составляли семь свободных искусств, к о т о р ы е разделялись на две части: тривиум (троепутье) и квадривиум (четверопутье), Тривиум был начальной стадей обучения — отсюда наше слово „ т р и в и а л ь н ы й " , то есть о б ы д е н н ы й . Тривиум включал грамматику, риторику и л о г и к у . В состав квадривиума входили арифметика, геометрия, астрономия и музыка.

На раннем этапе средневековья преобладал тривиум, проникновение квадривиума в общеобразовательную систему начинается с XIII века. Читать учились, заучивая наизусть молитвы, псалтырь и евангелие; особенное внимание уделялось пению. Затем переходили к грамматике, которая составляла костяк средневекового образования. Грамматику (разумеется, только латинскую) учили по руководству Элия Д о н а т а — грамматика IV века, комментатора Вергилия и, согласно традиции, учителя св. Иеронима. Д р у г и е языки в школе не проходили (до X I V века), хотя на практике купцу или рыцарю подчас приходилось говорить на нескольких языках и диалектах. Обучение латинской грамматике состояло в чтении какого-нибудь древнего автора с п о п у т н ы м его истолкованием. После т о г о как прочитал учитель, т о т же самый о т р ы в о к читали и комментировали ученики. Обстановка ш к о л ь н о й комнаты была более чем скромной. На полу набросана солома, в какой-то мере предохранявшая от холода, и на ней располагались учащиеся. Преподаватель сидел в кресле, а перед ним на п ю п и т р е лежала изучаемая книга. Учии 6 Куртуазная Гравюра

любовь.

с

миниатюры

XIV

в.

147 Знатный рыцарь из Ланкашира перед выступлением в поход; жена и дочь подают ему шлем и щит. Миниатюра. 1335—1340

104

теля постоянно жаловались на школяров: им больше нравятся и г р ы , нежели науки; они норовят заглянуть в таверны или в злачные места. Ни наставления, ни порка не в состоянии вернуть их на прямой путь. А сколько среди них глупцов, рассеянных, забывчивых! П е т р Абеляр, один из самых независим ы х умов средневековья, описал свою жизнь. Он начинает рассказ с т о г о , что, будучи по природе способным к научным занятиям, он отказался от в о и н с к о г о дела ( „ о т р е к с я от участия в совете Марса") и целиком предался изучению л о г и к и или, как тогда говорили, диалектики. Переезжая с места на место, он слушал известнейшех учителей, а

затем и сам стал принимать участие в диспутах. Д и с п у т ( „ н а у ч н о - у ч е б н о е " подобие рыцарского турнира) — характерный феномен средневековой ш к о л ы . У ч е н и к против учителя, учитель против учителя, наконец, учитель со своими учениками против друг о г о учителя и его учеников — таковы разные формы обсуждения с п о р н ы х проблем, стоявших перед тогдашней наукой. Абеляр был страстным и умелым диспутантом. Участвуя во многих дискуссиях, он нередко побеждал в них тех, кто был старше и о п ы т нее его. Это и вызвало, замечает Абеляр, его бедствия: чем шире распространялась его

105

слава, тем сильнее разгоралась зависть к нему со стороны его соперников. Постепенно учителя, отделяясь от церк о в н ы х и монастырских властей,стали создавать свои корпорации — университеты. Сам термин ,,университет" (universitas) означал первоначально всякое объединение людей, связанных общими интересами и и м е ю щ и х особый правовой статус. Т о л ь к о с конца X I V века его стали использовать применительно к академической корпорации. Средневековое обозначение высшего учебного заведения studium generale (впервые засвидетельствованное в 1237 году) прилагалось к школе, пользовавшейся широкой известностью, привлекавшей учеников издалека и способной обеспечить не т о л ь к о преподавание „семи свободных искусств", но и, по крайней мере, одной специальной дисцип л и н ы : гражданского или канонического права, богословия и медицины. Одни из этих школ признавали университетами по о б ы ч а ю (ex consuetudine) как учебные заведения, постепенно сложившиеся и приобретшие известность, другие — в результате пожалования привилегии папой, императором и, в редких случаях, королем. Две привилегии связывались в представлении современников с университетами начиная с XIII века: клирики, обучавшиеся в них богословию, сохраняли на пять лет свои церковные дох о д ы (бенефиции); о к о н ч и в ш и е университет получали право преподавать в л ю б о й школе (jus ubique docendi).

ка, не была университетом, так как она не создала корпоративной организации. Д р е в н е й ш и е университеты в полном смысле средневекового термина — Парижский, отличавшийся в сфере богословия, и Болонский, прославившийся преподаванием права. Формировавшиеся одновременно, они вместе с тем существенно отличались по своему внутреннему устройству, олицетворяя два о с н о в н ы х типа университетов средневековья. Университет в Болонье (и в Падуе) представлял собой студенческую организацию, в о з н и к ш у ю для защиты интересов приезжавших в город студентов-правоведов. С середины XIII века здесь существовали две конфедерации: universitas citram o n t a n o r u m — гильдия учащихся из Италии и universitas u l t r a m o n t a n o r u m — гильдия, объединявшая приезжих из неитальянских государств. Болонские студенты не входили в эти гильдии. Несмотря на прот е с т ы преподавателей и городских властей, студенческие гильдии постепенно присвоили себе руководство всей университетской жизнью. Преподаватели не т о л ь к о не могли голосовать на университетских собраниях, но самый учебный процесс протекал под строжайшим надзором студенческих властей, и за нарушение его профессора подвергались штрафам. Такая система о т н ю д ь не представляла собой демократической организации, ибо власть находилась в руках немногочисленных д о л г о с р о ч н ы х должностн ы х лиц ( р е к т о р ы и consiliarii).

Средневековые университеты возникают с XII века в непосредственной связи с урбанизацией западноевропейского общества. Э т о б ы л о принципально новое явление европейской социальной и культурной жизни, не связанное преемственно ни с античными высшими учебными заведениями, ни с Константинопольской высшей школой (функционировавшей с перерывами с 425 до 1453 года). Салернская медицинская школа, существовавшая со второй половины X ве-

Парижский университет, напротив, сложился как организация преподавателей. По мнению А. Кобна, одной из существенных причин этого является количественное преобладание в Париже подготовительного факультета искусств, студенты к о т о р о г о были более молодыми и менее зрелыми, нежели болонские правоведы — л ю д и подчас тридцатилетнего возраста с большим жизненным о п ы т о м . В отличие от болонских конфедераций парижские „ н а ц и и " факультета искусств (их было ч е т ы р е : француз107

екая, пикардийская, нормандская и англо-германская) объединяли преподавателей, начиная с магистра, тогда как студенты не могли ни голосовать, ни участвовать в дискуссиях на университетских собраниях. ,,Старш и е " факультеты (богословия, права и медицины) не подразделялись на ,,нации", но учившиеся на них магистры искусств примыкали к своим „ н а ц и я м " , пока не получали д о к т о р с к о й степени, дававшей им право стать членами старшего факультета. В отличие от Болоньи парижские „ н а ц и и " объединяли не только приезжих преподавателей, но и местных. П р о р е к т о р ы — р у к о в о д и тели парижских „ н а ц и й " — обладали большой властью, но то обстоятельство, что они часто сменялись и были ответственны перед собранием „ н а ц и и " , придавало парижским преподавательским гильдиям демократический оттенок. Н е к о т о р ы е итальянские университеты (в Пизе, Флоренции, Павии и др.) представляли собой переходные формькздесь власть была разделена между студентами, преподавателями и муниципальными властями; участие студентов в управлении б ы л о закреплено уставами также ряда испанских университетов; в нескольких южнофранцузских университетах (в Монпелье, Анжере, Орлеане) студенты в борьбе против церковн ы х властей действовали в альянсе с профессурой. По парижскому типу строились северные университеты: Оксфорд, в частности, перенял в общем п а р и ж с к у ю систему организации. Основное отличие состояло в том, что Оксфорд, как и Кембридж, возник не в епископальном городе, и соответственно его подчинение епископальным властям было гораздо менее у г р о ж а ю щ и м , чем во французских университетах. История Парижского университета — в сущности, история его борьбы за освобождение из-под власти епископа и за ограничение прав епископского канцлера, контролировавшего деятельность университета и, в частности, выдачу дипло-

мов. Напротив, оксфордский канцлер рано перестал б ы т ь епископским д о л ж н о с т н ы м лицом, его избирали преподаватели, а епископу принадлежало л и ш ь право утверждения. К концу X I V века Оксфорд п о л н о с т ь ю освободился от епископской юрисдикции. Выборное лицо университетских преподавателей — канцлер — в Оксфорде обладал широкими правами, сосредоточивая в своих руках д у х о в н у ю , гражданскую и у г о л о в н у ю юрисдикцию. Особенностями ранних английских университетов является также сравнительно слабое развитие системы „ н а ц и й " , что определялось островным,замкнутым характером английской высшей ш к о л ы ; относительно высокий уровень преподавания математики и наук о природе (с первой половины XIII века); меньшая затронутость богословскими и политическими дискуссиями, к о т о р ы е превращали Парижский университет, по выраж е н и ю английского историка А. Кобна, в „академический микрокосм Е в р о п ы " . Именно в английских университетах нашла свое преимущественное развитие система колледжей, зародившаяся в Париже в конце X I I века. Первые парижские колледжи были благотворительными учреждениями, создававшимися о б ы ч н о при госпиталях как общежития для бедных клириков, обучавшихся в парижских школах. В 1257—1258 годах Робер де Сорбон, капеллан Л ю д о в и ка IX, создал колледж нового типа (получивший затем его имя) — общежитие для магистров, обучающихся богословию. По типу сорбонского колледжа стали возникать колледжи магистров в Оксфорде и Кембридже, однако в Англии порожденная колледжами децентрализация университетской жизни оказалась более последовательной: английские колледжи б ы л и демократическими

108

149 Вальтер фон Фогельвейде — один из крупнейших представителей рыцарской поэзии. Миниатюра. 1300 г.

самоуправляющимися ячейками с правом кооптировать новых членов и выбирать руководство, тогда как в Париже колледжи подчинялись внешним властям — как церковным, так и университетским; к тому же английские колледжи постепенно сосредоточили внутри себя самый процесс обучения, тогда как в Париже обучение в колледжах носило элементарный характер. П о д л и н н о г о равенства в среде средневекового студенчества, разумеется, не было: одни студенты были богаты, другие трудом добывали пропитание. По статистическим данным (конец X I V — X V век), основную массу студентов все же составляли л ю д и среднего имущественного статуса. Аристократов в студенческой среде было сравнительно мало до конца XV века, при этом в ю ж н ы х университетах их б ы л о больше, нежели в северных. Но уже с X I V века наблюдается тенденция к в к л ю ч е н и ю университетов в аристократическую социальную структуру, к осмыслению университетской жизни в понятиях рыцарского мира, к упод о б л е н и ю правоведа рыцарю. Имущественное положение университетских преподавателей б ы л о первоначально очень неустойчивым, поскольку оно зависело от студенческой платы. Возможно, что болонская профессура мирилась со своим неполноправием именно потому, что большой университет в Болонье мог лучше компенсировать ее материально. Введение жалованья для профессуры (впервые в кастильском университете в Паленчии в начале XIII века) дало докторам известную независимость. Однако резкое колебание размеров жалованья создавало социальный разрыв в среде преподавателей, часть к о т о р ы х сливалась с городским б ю р герством, и приводило — особенно в германских университетах — к разобщению в среде профессоров и к ослаблению университетской организации. Если детства как т а к о в о г о средневековое сознание фактически не признает, то юность, напротив, воспринимается очень 110

150 Обряд крещения. Миниатюра. XIV е. 151 Путти с лицом ejpo слога. Репьеф. XII в. Монастырь св. Хуана. Испания 152 Одно ui первых изображений спеленатого младенца. Скульптура. Первая половина XIII в. Собор в UJopmpe

отчетливо как особый „возрастной класс". Как правило, ее о т д е л я ю т от зрелости испытания (инициации) или торжественная церемония: подмастерье, создав „ ш е д е в р " , становится мастером, дамуазо посвящается в рыцари, школяр превращается в магистра, послушник — в монаха. С ю н о с т ь ю связывается определенная магическая сила: в сельских весенних празднествах, по поверию, колдовским способом обеспечивавших благополучие деревни, играм молодежи (скачки, п р ы ж к и через костер) принадлежало особое место. Ю н о с т ь , теснее связанная с хтоническими культами, с природными силами, имела право (и, может б ы т ь , даже обязанность) на особые нормы поведения, сознательно противопоставленные этике взрослого человека. Ю н о ш е с к и й разгул, полуголодное узаконенное бродяжничество (в мире, где целомудрие, трезвенность и stabilitas были религиозно-этическими ценностями) — все это дополнялось и закреплялось особой литературой: песнями подмастерьев, школярской поэзией, л и р и к о й бродяг-вагантов. А в этой литературе переворачивалось

и высмеивалось все то, что составляло ценности зрелого общества. Инициации (с их о б ы ч н ы м дополнением — п и р у ш к о й ) означали грань, когда человек порывал свою связь с хтоническим миром, миром природн ы х сил и вступал в лоно законопослушания. В этом смысле шекспировская история принца Гарри, п о р ы в а ю щ е г о с толстяком Фальстафом и превращающегося в разумного короля Генриха V, — не есть рассказ о личной судьбе о д н о г о гуляки, но общезначимый символ перехода от юности к зрелости. Понятие зрелости в средневековье, впрочем, не столько временное, сколько общественное и правовое. Человек становился зрелым тогда, когда он приобретал собственность, вступал в права наследования. Д е т и не были полноправными собственниками имущества, оставленного им умершими родителями, — их владения переходили в руки опекунов, как подчас и сама судьба сирот. Опекунство, в частности, б ы л о правом феодального сеньора и приносило ему немало выгод, как материальных, так и престижных. 111

Зрелые л ю д и , в отличие от юношей, не стремились к созданию собственной оформленной организации, за исключением, пожалуй, вдов, к о т о р ы е пользовались в средние века особым престижем: считалось, что заслуги вдовы перед богом вдвое больше, чем заслуги о б ы ч н о й ж е н щ и н ы (хотя и ниже заслуг девственницы). Но и вдовы не образовывали о с о б у ю ,,межсоциальную" группу, а рассматривались как принадлежащие к разряду нищих. Зрелость уступала место старости, которая, в духе библейских норм, рассматривалась как достоинство и знак божественной милости. Впрочем, средневековье редко имеет дело с образом немощного старика, доживающего свой век в стороне от дел. Старики средневековья — о б ы ч н о сорока — или пятидесятилетние л ю д и , еще не утратившие физической силы, но уже накопившие немалый о п ы т , и поскольку в их руках находятся наследственные т и т у л ы и богатства, обществу приходится считаться с ними, хотя подлинной геронтократии средневековье не знало.

Смерть приходила сравнительно рано, но характерный для средневековья страх смерти обьяснялся не только тем, что война, эпидемии, голод постоянно подкарауливали человека. О смерти думали много, ибо христианское учение трактовало ее как начало д р у г о й жизни, как „ р о ж д е н и е в вечность" и никому не б ы л о дано знать, удостоится ли он спасения или будет обречен после смерти на адские муки. О т с ю д а настойчивость, с какой образ смерти (изображаемый в виде скелета, иной раз с к о с о ю в руках) проникает в средневековые предания и в живопись. Смерть о л и ц е т в о р я ю т то земледелец, заливающий к р о в ь ю поле, то король, ведущий безжалостную войну: позднее (возможно, под влиянием городской культуры) в эти легенды п р о н и к а ю т элементы юмора: смерть представляется то ловким картежником, то злокозненным музыкантом, увлекающим всех звуками своей дудки. Пляска смерти становится предметом драматических представлений, где смерть ведет диалог с двадцатью четырьмя лицами, подчеркивая бренность земного существования.

112

Ill копа. Миниатюра и ее ученики).

(Грамматика X е.

154 Наказание Миниатюра.

школяра. Средина

155 Урок. Миниатюра.

Начало

XIV

XIV

в.

в.

156 Ритуал скрепления договора о разделе имущества. Миниатюра. XI в.

Страх смерти заставлял человека искать перед своей кончиной церковной и монаст ы р с к о й поддержки: одни оставлял и (подчас в о б х о д прямых наследников) щедрые легаты религиозным учреждениям, другие спешили принять монашество. Монастыри охотно шли навстречу этому стремлению, особенно если речь шла о состоятельных л ю дях. Папе Александру IV пришлось разбирать скандальную историю, случившуюся в Реймсе: некий горожанин был тяжело болен, монахи убедили его — без согласия ж е н ы — постричься и передать монастырю двад-

цать либр (золотая монета), к о т о р ы е лежали у него дома. После этого больной б ы л перевезен в монастырь, где неожиданно поправился. Тогда он сбросил монашеское облачение и потребовал назад свои деньги. Монахи заковали недавнего больного в цепи и потребовали клятвенного отказа от отданной им суммы. . . П о к о й н и к а омывали, затем надевали на него костюм, включая шосс, обувь, перчатки и головной убор, и зашивали в саван — о б ы ч н о из полотна, пропитанного воском. Впрочем, саван могли делать также и кожаный. П о к о й н и к а оплакивали в его доме, после чего на носилках провожали на кладбище, ч т о б ы предать тело земле. О б ы ч а й носить траур по умершему засвидетельствован в Испании уже в XII веке. Во Франции он распостранился в следующее столетие. Графиня Артуа, п о х о р о н и в в 1303 году своего мужа, не т о л ь к о облачилась в темные цвета, но и покрыла черной драпировкой кровать и всю комнату. М у ж ч и н ы в знак траура облачались в черное и иногда брили голову. Церковь установила со временем сложн у ю л и т у р г и ю погребальных обрядов, в 113

частности, кроме т о г о , она разрешила захоронение знатных и влиятельных лиц не на о б ы ч н ы х кладбищах, а в соборах и монастырях, где п о к о й н и к и помимо всего прочего находились под надежной охраной, так как ограбление приходских к л а д б и щ б ы ло в средние века о б ы д е н н ы м явлением. С XIII века появляются п ы ш н ы е могильные памятники и усыпальницы, воздвигаемые для б о г а т ы х покойников. Церковь извлекала из погребения немалые в ы г о д ы : п о х о р о н ы сопровождались пожертвованиями для бедных и благочестивыми пожалованиями в пользу церкви; первоначально они имели натуральн у ю форму (щедрая трапеза), позднее стали денежными. Э т о обстоятельство привело в XII веке к ожесточенной борьбе между монастырями и епископом за право погребения; епископ и клир выступали против монаст ы р с к и х привилегий х о р о н и т ь в своих сте-

нах не т о л ь к о братию, но и (знатных) мирян. Иногда против монастырской привилегии выступали и наследники умершего. Некоторые категории л и ц не удостаивались церковного погребения — это нераскаявшиеся еретики, о т с т у п н и к и и самоубийцы. Иной раз монастыри преступали запреты и в поисках материальной в ы г о д ы погребали внутри своих стен лиц, п о д в е р г н у т ы х церковному отлучению. Церковь, которая стояла у колыбели младенца, провожала покойника в последний путь. Она принимала его в общество и она же претендовала на т о , ч т о б ы определять его загробную судьбу, его погибель или спасение. И это весьма символично: в своем замкнутом доме, за плотными стенами человек средневековья о т н ю д ь не был асоциальным, он включался — весьма своебразно — в общество, где у него были враги и друзья.

Г лава

Враги друзья Французский трубадур XII века писал: „ М у ж и к и , ч т о злы и г р у б ы , На дворянство точат зубы, Только нищими мне л ю б ы ! Л ю б о видеть мне народ Голодающим, раздетым, Страждущим, необогретым! Пусть мне милая солжет, Ежели солгал я в э т о м ! " Разумеется, противоречия между общественными классами были присущи не т о л ь к о средневековому обществу, но не часто их выражают с такой прямолинейной безжалостной определенностью, как в этой песне. И это не случайно: вопреки демократической фразеологии христианства, возвещавшего об у н и ч т о ж е н и и всех этнических и социальных различий перед лицом вечности и спасительной миссии Христа, общество классического средневековья б ы ло предельно иерархизированным, разделенным на ряд социальных слоев с довольно четкими границами между ними. Э т о , конечно, не значит, что социальные слои б ы л и стабильными и что передвижение с одной социальной ступени на д р у г у ю было немыслимым, — на практике такое движение совершалось постоянно (в одних странах более, в д р у г и х менее активно), и все же идеалом средневековой с о ц и о л о г и и б ы л а о б -

3

щественная неподвижность, застылость, наследственность статуса. И к богатству и к образованности идеологи феодального порядка относились настороженно, и одной из причин подобной настороженности б ы л о как раз то обстоятельство, что богатство и образованность давали возможность преодолеть грани и перегородки, воздвигнутые между разными социальными слоями. Чем влиятельнее становились зажиточные горожане и крестьяне, тем больше угрозы видели в них феодалы, тем энергичнее были их п о п ы т к и защитить себя от натиска новых сил. В 1391 году ангглийская палата о б щ и н обратилась к к о р о л ю Ричарду II (1377—1399) с петицией — запрет и т ь крестьянам отдавать своих сыновей в школу. На континенте подобная тенденция к социальному и юридическому замыканию г о с п о д с т в у ю щ е г о класса была еще более сильной, что, однако, не смогло предотврат и т ь довольно быстрое и сильное изменение его состава уже в X I I I — X I V веках. Согласно у ч е н и ю , разработанному идеологами церкви в X I — X I I веках, „богоустановленное" общество, составлявшее в известном смысле „ е д и н о е т е л о " — христианскую церковь, разделялось в действительности на три сословия: одно составляли те, кто молились — духовенство (oratores); другое — те, кто защищали ц е р к о в ь , — воины (bellatores); наконец, „ т р у д я щ и е с я " — те, кто пахали землю (laboratores). Этим учением освещались и укреплялись реальные общественные порядки в феодальной Европе. Крестьянство — основной производящий класс средневекового, аграрного по своей хозяйственной сущности общества. Единое по своему месту в системе произво-

115

детва, оно о т н ю д ь не б ы л о единым по правовому и экономическому статусу. Именно это как раз и характерно для средневековья— существование множества категорий, различающихся не только географически, в зависимости от той или иной страны, от ее п р и р о д н ы х и политических условий, но и, так сказать, исторически, в зависимости от тех путей, какими крестьянские семьи втягивались в подчинение феодальному сеньору. Ибо свободного крестьянства, стоящего вне феодальных связей, в Европе к началу XI века, за исключением о т д е л ь н ы х окраинн ы х районов, например Восточная Англия, Скандинавия, практически уже не было или еще не б ы л о . В экономическом о т н о ш е н и и крестьянство разделялось на две г р у п п ы : имеющие дом надельные крестьяне (сколь бы малым ни был их надел) и живущая в господском доме челядь. Последняя былазанята в сеньориальном хозяйстве, обслуживала феодала. Объем повинностей челяди не регламентировался. О н и питались за общим столом и ютились в каморках господского замка. Повидимому, из их среды рекрутировались и домашние ремесленники и л ю д и , сопровождавшие т о р г о в ы е караваны. Поэтому, во всяком случае, часть челяди довольно рано приобрела относительную подвижность. Надельные крестьяне, напротив, были теснее связаны с землей, на которой стоял их дом и располагался участок. Их привязывала к земле и феодальная устойчивость и феодальное право, ибо господа постарались закрепить крестьянскую стабильность, обеспечив тем самым поместье т р у д о в ы м и руками. Зато в своей хозяйственной деятельности крестьяне были самостоятельнее челяди, ибо работали на своем наделе, отдавая лишь часть своего времени, свой прибавочный труд сеньору либо в форме барщ и н ы , либо в форме натурального или ден е ж н о г о чинша. Размеры крестьянской ренты определялись обычаем: количество дней,

время и характер б а р щ и н н ы х работ, т и п и объем поставляемых продуктов. При этом далеко не в однозначной и общезначимой форме; например, в одном из поместий Рамзейского аббатства (Англия) крестьянин должен был доставлять (помимо всего прочего) ,,одно шосс разумного размера, полное ч и щ е н ы х о р е х о в " . В другом случае мы узнаем, что крепостной может унести после ж а т в ы столько, с к о л ь к о в состоянии поднять на своем косовище. Но если он перегрузит косу так, что косовище сломается, он теряет все, что пытался забрать. Традиционность платежей подчас подчеркивается своеобразием их измерения — так, обычай мог устанавливать, что хлеб, приносимый крестьянкой, должен был б ы т ь „ т а к о й толщ и н ы , как ее зад", а с ы р столь крепок, чтобы не разбился, если его ударить об стену. Д р у г о й принцип разграничения крестьянс т в а — правовой. Степень правоспособности крестьянства варьировала очень сильно — от личной зависимости до обязанности делать символические взносы (пару каплунов к празднику или фунт перца) и подчиняться сеньориальному суду. Личнозависимый крестьянин (во Франции их называли сервами, в А н г л и и — вилланами) не мог без разрешения господина продать свой надел. Сеньор пользовался по о т н о ш е н и ю к нему правом мертвой руки, то есть правом взыскать л у ч ш у ю голову скота или л у ч ш у ю одежду с наследников умершего крестьянина — за разрешение вступить в права наследования. Личнозависимая девушка, выходя замуж, также должна была платить в ы к у п за так называемое право первой ночи. Впрочем, от прежнего содержания этого права сохранился лишь ритуал: сеньор ставил ногу на постель новобрачной или переступал через постель. Зависимость крестьянства проявляется и в подчинении сеньориальному суду и в баналитетах. Господин был не только получателем крестьянской ренты, но и судьей над своими людьми. Королевские суды в

ряде стран не принимали жалоб крестьян на их господина. Объем его судебных прав изменялся в зависимости от социально-пол и т и ч е с к о г о веса феодала — от наложения штрафов за воровство и за отказ от барщины до права смертной казни. Кулачная и палочная расправа, во всяком случае, входила в число наказаний, применяемых частным судом. Б а н а л и т е т — это принудительная обязанность крестьянина использовать господский инвентарь, расплачиваясь за это частью продукта. Крестьяне д о л ж н ы были молоть зерно на мельнице господина, печь хлеб в господской печи, выжимать виноград на давильне сеньора. Так как в господской печи (four banal) пекли т о л ь к о хлеб (пироги разрешалось делать дома), то слово „ б а н а л ь н ы й " приобрело со временем новое значение — рядовой, о б ы д е н н ы й . Преобладающей формой поселения западноевропейских крестьян в X I I — X I I I веках была деревня, средняя численность ж и телей которой колебалась между двумячетырьмястами человек. Территория деревни распадалась на т р и части: внутренн ю ю — место поселения, п а х о т н у ю землю и так называемую альменду — неподеленную землю, находившуюся в совместном пользовании (лес, воды, луга). Как место поселения, деревня состояла из дворов, деревенской площади и колодца. Д в о р средневекового крестьянина представлял собой с л о ж н ы й комплекс: он включал дом с прим ы к а ю щ и м и строениями, сад, виноградник, небольшие участки, засеянные льном или коноплей. При этом с т о ч к и зрения средневекового права двор имел решающее значение; именно с ним, как показывает К. Бадер, б ы л о связано право пользования пахотной землей, он сохранял свою правовую значимость и в том случае, когда на нем не б ы л о дома, — если дом сгорел или был разрушен. В рамках хозяйственной жизни двора крестьянин действовал по своему усмот р е н и ю и его трудовая деятельность здесь никем не регламентировалась.

Внутренняя территория деревни была обнесена изгородью, принимавшей подчас характер укреплений типа г о р о д с к и х валов и рвов. Селиться за пределами ограды б ы л о запрещено. По мере роста населения ограда расширялась. С деревенской оградой, обозначавшей границы поселения, связывались древние магические представления, она служила также защитой от неожиданного нападения. Вместе с тем обнесенная изгородью территория средневекового деревенского поселения располагала особым правом (миром) — преступления, совершенные на т е р р и т о р и и деревни, карались с особой с т р о г о с т ь ю . Одним из институтов деревенского мира было, в частности, право предоставления убежища, но в полной мере это право не утвердилось — феодальная судебная власть постоянно ограничивала его, а в ряде случаев вообще отрицала. В отличие от города средневековой деревне не удалось превратиться в замкнутную сферу действия о с о б о г о права. Пахотная земля деревни подразделялась на три поля, к о т о р ы е в свою очередь делились на отдельные полосы. В принципе полноправный крестьянин — владелец двора — должен был иметь в каждом из полей свои полосы, однако в действительности дело обстояло далеко не так. Имущественная дифференциация очень рано возникла в средневековой деревне: о т н ю д ь не все крестьяне располагали плугом (или сохой), имели упряжку, немало б ы л о и таких, к о т о р ы е обрабатывали свой участок в р у ч н у ю . Альменда — это прежде всего лесные угодья, а лес для крестьянина средневековья был не т о л ь к о источником топлива и строительного материала, но главным образом пастбищем, и в первую очередь для свиней. Пользование альмендой первоначально б ы л о привилегией полноправных крестьян, и до тех пор, пока деревня состояла из о д н о р о д н ы х в правовом о т н о ш е н и и домохозяйств, альмендой пользовались совместно. H o c XIII века положение меняется:

117

под влиянием роста численности населения, интенсивного освоения нови и резкого сокращения лесных угодий обостряется борьба за альменду — сначала между зажиточными, полноправными крестьянами и бедным людом, а затем между всеми жителями деревни и пришельцами, корчевавшими леса. Деревня была в принципе самодовлеющей экономической единицей, производящей все (или почти все) необходимое для существования. Из этого, однако, не следует, что продукция крестьянских хозяйств целиком предназначалась для внутреннего потребления и платежей феодальному господину. Д а ж е в небольших деревнях уже в I X — X веках возникают еженедельные рынки и крестьяне втягиваются в т о р г о в л ю продуктами земледельческого производства. Сельские промыслы были еще мало распространены в период, предшествовавший X I V веку, но в деревнях, располагавшихся вблизи городов с развитым сукноделием, крестьяне уже работали сдельно или за установленную плату на скупщика. И вместе с тем связь деревни с внешним миром была ограниченной и жизнь здесь больше, чем где-либо, подчинялась при-

родному ритму и обычаям. Обычай придавал крестьянскому б ы т у известные ч е р т ы патриархальности. Х о т я эксплуатация была жестокой, она прикрывалась видимостью услуг, оказываемых обеими сторонами. Когда созревал урожай и господин испытывал особенно б о л ь ш у ю потребность в рабочих руках, обычай требовал, ч т о б ы крестьяне выходили на помощь, отрываясь от своих собственных столь же настоятельных дел, но за это обычай требовал от сеньора щедрого угощения, подчас стоившего больше убранного зерна. В системе взаимоотношений между крестьянином и феодалом жестокость причудливым образом переплеталась с патриархальностью: жестокость д и к т о валась не столько интересами прибыли, сколько спецификой нравов и оценкой человеческой личности в эту эпоху, убежденнос т ь ю сеньоров в том, что их сервы — неполноценные л ю д и . Патриархальность же удерживалась как общей традиционностью средневекового быта, так и соображениями необходимости поддерживать и воспроизводить свое хозяйство. Поэтому б о г а т е ю щ и й крестьянин нередко встречал со с т о р о н ы господина недоверчиво враждебное отношение, тогда как разоряющийся бедняк мог 157 Вилланы против рыцарей. Миниатюра. XII в. 158 Кошмары Генриха I Английского. Миниатюра. XII е.

118

получить поддержку и помощь. П р о н и к н о вение в деревню п о с т р о е н н ы х на чистогане о т н о ш е н и й начинает в X I V веке разрушать эту систему неустойчивого равновесия, столь т и п и ч н у ю для средневековой деревни; обе с т о р о н ы недовольны д р у г другом, но обе не могут обойтись д р у г без друга и направляют свои усилия на ежечасное воспроизводство установившихся хозяйственных форм и социальных отношений. Одним из существенных элементов средневекового обычая и вместе с тем его существеннейшей опорой была сельская община, крестьянский коллектив, объединявший и сплачивавший отдельные семьи. Сельская община обладала многообразными функциями: хозяйственными, администрат и в н ы м и , социально-культурными. В распоряжении о б щ и н ы находились неподеленные угодья — альменда. О б щ и н а как целое могла дарить или продавать эти угодья и вместе с тем она обеспечивала каждому о б щ и н нику право пользоваться ими. Запрещалась л и ш ь эксплуатация о б щ и н н ы х владений с целью наживы: можно б ы л о ловить дичь и рыбу для себя, но не для продажи, и т о ч н о так же воспрещалась рубка леса на продажу или выпас ч у ж и х свиней. Чересполосица крестьянских земель ставила очень остро вопрос об общинном контроле за сельскохозяйственными работами: к а ж д ы й клин должен б ы л засеваться одним сортом семян, обрабатываться и убираться в одно время и в одно время превращаться в о т к р ы т о е поле, на которое в ы г о н я л и пастись скот. Административные права о б щ и н ы складывались из судебных и фискальных функций. Объем этих прав б ы л различным: в нек о т о р ы х средиземноморских районах деревня становилась самоуправляемой коммуной, привилегии к о т о р о й фиксировались специальной хартией, в д р у г и х — деревня 159 Кошмары Генриха I Английского. Миниатюра. XII в.

была подчинена воле сеньора и ее д о л ж ностные лица (староста и присяжные) либо избирались под контролем господина, либо прямо им назначались. В соответствии с этим община брала на себя осуществление своего рода к р у г о в о й поруки, требуя от своих членов добросовестного выполнения феодальных повинностей и налагая штрафы на нарушителей обычая. А вместе с тем община была т о й силой, которая могла оказывать сопротивление сеньору и отстаивать от его притязаний свои леса и луга, равно как и т р а д и ц и о н н ы е размеры ренты. С о о т н о ш е н и е о б щ и н ы с господской вотчиной б ы л о весьма сложным. Л и ш ь сравнительно редко имело место полное совпадение деревни и в о т ч и н ы , о б ы ч н о же деревня распадалась на несколько феодальн ы х держаний, принадлежавших разным лицам. О б щ и н а как бы оказывалась разорванной на несколько владений и соответственно владения о д н о г о сеньора лежали в разных деревнях, не образуя единого территориального комплекса. Кроме т о г о , сложность с т р у к т у р ы о б щ и н ы проявлялась втом, что в ее состав входили о б ы ч н о не т о л ь к о крестьяне разных сеньоров, но и крестьяне разного л и ч н о г о и поземельного статуса, обязанные своим господам разными повинностями. Разумеется, средневековую общину не следует идеализировать, она (во всяком случае, в XIII веке) не была эгалитарным учреждением. Внутри о б щ и н ы образовалась группа относительно з а ж и т о ч н ы х и в силу этого влиятельных семей, к о т о р ы е ссужали деньги на о б щ и н н ы е н у ж д ы и оказывали решающее воздействие на поведение о б щ и н ы . По большей части именно из них выбирались старосты и присяжные. В функции о б щ и н ы входило поддержание мира на ее т е р р и т о р и и , организация противодействия пришельцам, а т а к ж е благотворительность, контроль за функционированием церкви и часовни. Сельская община выступала хранителем не т о л ь к о аграрных традиций, но и кресть121

161 Боевое облачение (кольчуга, к о л ь ч у ж н ы е ч у л к и и рукавицы, шлем с наносником) и вооружение (массивый щит, л и к а , меч, боевой топор, меч с полукруглым набалдашником и крестовиной) рыцарей, осаждающих крепость. С миниатюры XII в.

янских обычаев, празднеств и игр, иные из к о т о р ы х восходили к языческим, дохристианским временам и к о т о р ы е уже, может б ы т ь , в силу о д н о г о э т о г о встречали осуждение церкви и феодальных властей. Крестьянские пляски были предметом особого возмущения богословов, х о т я до некоторой степени им приходилось считаться с тем, что Ветхий завет упоминает с большой терпимостью о танцах Давида или н е к о т о р ы х д р у г и х библейских героев. Поэтому Фома А к в и н с к и й даже готов б ы л допустить, что пляски — з д о р о в о е физическое упражнение, однако духовная сторона крестьянских празднеств смущала его, как и д р у г и х моралис-

тов. С негодованием о п и с ы в а е т Ж а к д е В и т р и (1180—1244), французский историк и богослов, крестьянские пляски: в колокольчике, к о т о р ы й несла женщина, руководившая танцем, чудится ему диавольский звон. Его младший современник Этьен Бурбон рассказывает, как французские крестьяне во время таких же игр скакали на деревянных лошадках: когда один из них попытался въехать на ней в церковь, ,,диавольская и г р у ш к а " вспыхнула и огонь охватил нечестивого всадника. Церковь осуждала не только пляски, языческие по своему п р о и с х о ж д е н и ю , но и иные формы крестьянского развлечения. 122

162 Л е г к и й и / и т с гербом, короткий меч в нарядных ножнах, легкий шлем знатного сеньора, изображенного в домашней о б с т а н о в к е за составлением письма. Миниатюра. XII о.

163 Атска ворот. Миниатюра. XII

е.

АНГЛИЙСКИЙ монах XV века осуждает игру, к о т о р у ю „ н е к о т о р ы е называют футбол о м " и которая состоит в том, что „ м о л о дежь передает б о л ь ш о й мяч не по воздуху, а толкая его ногами по земле". Он называет футбол скверной и недостойной игрой, приводящей к увечьям и междоусобиям. Именно в крестьянском б ы т у всего прочнее сохранялись архаичные, дохристианские верования и обычаи и сами христианские

123

представления и мифы переосмыслялись и перекраивались на архаичный лад, получая новое содержание за счет фольклора, народн ы х верований и социально-этических представлений. Деревенские священники звонили в церковные колокола, ч т о б ы о т о г нать ураган, и обрызгивали местность свят о й водой в уверенности, что это обеспечит х о р о ш у ю погоду. Церковное отлучение ж и в о т н ы х и гадов считалось эффективным средством. Языческие церемонии нередко сливались с обрядами церковных празднеств. Колдовские обряды пронизывали крестьянс к у ю жизнь, причем к ним обращались женщ и н ы охотнее, чем мужчины. Бертольд Регенсбургский писал в середине XIII века: „ М н о г и е сельские жители попали бы на небеса, если бы т о л ь к о они не занимались колдовством". По его словам, у деревенских ж е н щ и н есть приворотные средства, ч т о б ы заполучить мужа, и средства, к о т о р ы е они принимают перед рождением ребенка, и вообще средства на все случаи жизни. „Бед-

ные м у ж ч и н ы , — восклицает он, — чудо, что вы еще не л и ш е н ы рассудка от всей той магии, к о т о р у ю применяют к вам женщины". На другом полюсе средневекового общества находился класс феодалов. Это была очень сложная социальная категория, охватывавшая самые разные общественные слои — от королей и князей, на одной стороне, до неимущих нобилей, к о т о р ы е вели крестьянский образ жизни и сами ходили за плугом. О т л и ч и т е л ь н ы м и чертами класса феодалов (во всяком случае в XII веке) являются происхождение от знатных предков, обладание сеньориальными правами по о т н о ш е н и ю к зависимым лицам и специфическая общественная функция — несение военной службы. Если крестьянство объединялось и сплачивалось благо-

даря сельской о б щ и н е , то индивид в классе феодалов включался в общественные связи иным образом — через феодальную иерарх и ю . Крестьянские связи были, если так можно сказать, горизонтальными: не будучи равными, крестьяне в пределах о б щ и н ы мыслились, во всяком случае, равноправными, феодальная иерархия, напротив, строилась прежде всего по вертикали, и к а ж д ы й феодал включался в нее (в принципе) как вассал какого-то сеньора и как сеньор к а к и х - т о вассалов. Начиная с XII века в Европе складывается монополия г о с п о д с т в у ю щ е г о класса на военное дело. Крестьянское ополчение сход и т со сцены, и армии становятся отрядами профессиональных рыцарей — тяжело воо р у ж е н н ы х и сражающихся верхом. Основным оборонительным вооружением рыцаря

164 Сплошная кольчуга с разрезом, круглый шлем без забрало, легкий щит, длинное копье рьщаря одержавшего верх в поединке. Миниатюра. XIII в.

165 Доспехи из лат. Миниатюра. XIV

е.

124

166 Рыцарский турнир в честь Дамы. Резьба по кости. 1280. Лувр 167 Копьчуга, кольчужные перчатки и чулки, котта поверх кольчуги, копье, меч и легкий треугольный щит. Статуя (св. Теодор в облачении крестоносца). 1224. Южный портал собора в Шартре. Рыцарь в полном боевом облачении (поверх кольчуги котта). Статуя. Середина XIII в. Собор в Реймсе

была кольчуга, сплетенная из стальных колец, иногда в два или т р и слоя. Она имела разрез спереди и сзади (для удобства при верховой езде) и свисала до колен. Несколько позднее входят в употребление к о л ь ч у ж ные чулки и рукавицы, так что все тело оказывалось закрытым, кроме лица. Под кольч у г о й носили стеганую рубаху. Д о с т о и н с т вом кольчуги была ее подвижность, соединенная с п р о ч н о с т ь ю . Постепенно подвижность начали приносить в жертву прочности, защищая наиболее ранимые части тела металлическими пластинками. С X I V века доспехи стали делать с п о л о ш н ы м и , состоящими не из к о л ь ч у г и , а из лат. Э т о б ы л о вызвано, с одной с т о р о н ы , усовершенствованием о р у ж е й н о г о мастерства, а с д р у г о й — зарождением огнестрельного оружия, против к о т о р о г о кольчуга не давала надежной защиты. Голову воина закрывал к а п ю ш о н , подбит ы й мягкой материей, поверх к о т о р о г о надевали шлем. Первоначально он представлял собой к у п о л о в и д н ы й железный головной убор с наносником и нащечниками. С конца X I I века развиваются более массивные г о р ш к о в и д н ы е шлемы, к о т о р ы е покрывали голову целиком и опирались на плечи. О н и б ы л и слишком т я ж е л ы , ч т о б ы носить их во 125

168 Левая латная рукавица Черного Принца (ум. 1376). Кснтсрберийский собор. Англия

время похода, поэтому их приторачивали к седлу, заменяя легкими шлемами с острым гребнем. В X I V веке шлемы часто украшали нашлемниками из дерева с геральдическими фигурами. Их формы становятся разнообразными, варьируются в разных странах. Совершенной формой считали остроконечн у ю , которая смягчала силу удара, заставляя о р у ж и е соскальзывать со шлема. Рыцарские щ и т ы первоначально были очень громоздкими, прикрывавшими все тело, но по мере развития доспеха их размеры сокращались: щ и т ы стали делать треу г о л ь н ы м и и легкими, ч т о б ы ими можно б ы л о манипулировать. На щите (а иногда и на с ю р к о , надевавшемся поверх кольчуги) был изображен герб рыцаря. Главнейшая часть герба — так называемый щит, который мог иметь разнообразную форму: треу г о л ь н у ю , овальную и т. п. Щ и т герба расписывался разными красками (червленой, лазурной, зеленой) и украшался символическими изображениями (горностаевый или беличий мех) и геральдическими фигурами (лев, леопард, волк, орел). Из военного обихода г е р б ы очень б ы с т р о п р о н и к а ю т в повседневную жизнь, ими у к р а ш а ю т мебель. К о с т ю м ы носят в соответствии с цветом герба, а помимо т о г о п о к р ы в а ю т одежду аппликациями и вышивками, изобража-

169 Рыцарский шлем. Конец XI — начало XII Рисунок. Музей армии. Париж

в.

170 Рыцарский шлем. XIII в. Рисунок. Музей армии. Париж

ю щ и м и свой герб. Если щ и т герба состоял из двух или ч е т ы р е х частей разного цвета, с ю р к о знатного человека также составлялось из двух или ч е т ы р е х кусков разных материй. О с н о в н ы м наступательным оружием рыцаря б ы л о длинное копье (в X I V веке о н о достигало 4,5 м). О н о состояло из ясеневого древка и железного наконечника; под нако-

171 Корона. Меч се. Морица — один из символов императорской власти. XI в. Музей истории кусств. йена

ис-

172 Рыцарские доспехи начала XIV в. (французского короля Ф и л и п п а Красивого, слева, и его сына Карла Ьалуа). Собор.

Шартр

нечником прикрепляли флажок, к о т о р ы й имел и практическое назначение — мешал к о п ь ю войти слишком г л у б о к о в тело невоо р у ж е н н о г о человека. Применение т а к о г о копья стало возможным л и ш ь после внедрения стремян: они давали всаднику опору, без которой он не мог бы действовать огромной пикой. Копье редко переживало одно сражение. В походе копья держали на правом плече, перед началом боя их приводили в вертикальное положение, опирая н и ж н и й конец на правую шпору, во время сражения его держали горизонтально. В конном сражении задача рыцаря — в ы б и т ь противника из седла, а в тяжелом вооружении воин, как правило, уже не мог подняться без посторонней помощи. Помимо н е д о л г о в е ч н о г о копья рыцарь б ы л вооружен железным мечом. Раннесред-

невековые мечи сравнительно к о р о т к и : в I X — X веках распространяются массивные и длинные (до метра) мечи с п о л у к р у г л ы м и набалдашниками и прямой крестовиной. Мечи украшали (по рукояти) драгоценными камнями, им давали л и ч н ы е прозвища, они переходили от отца к сыну, о мечах складывались легенды. Христианские представления также влились в культ этого грозного о р у ж и я : ведь меч с крестовиной (с IX века она становится все длиннее и т о н ь ш е ) напоминал крест, символ Христа, и когда рыцари клялись на мече, б ы л о не ясно, чего больше в этой клятве — язычески-варварского или христианского. Военная служба в рядах тяжеловооруженной кавалерии предполагала п р и р о д н ы е качества, длительную п о д г о т о в к у и постоянные т р е н и р о в к и . Надо б ы л о обладать

т

176 Круглый донжон на насыпном холме. XII в. Нормандия 177 Донжон. 1105—1137 гг. Департамент Сена и У аза. Франция

178 Кастепь 1240 г.

депь Монте. Южная Италия

179 Крепость Бомари XIII в. Северная Франция

кие удары копьем (в грудь или в центр щита), но в д р у г и х случаях требовалось выбить противника из седла. Рыцари, п р и к р ы в шись щитом и наклонив голову, разгоняли коней и стремились т о ч н ы м ударом сразу же достичь победы. Т а к и х поединков могло б ы т ь сто и даже двести, и они продолжались несколько дней. Затем устраивали главное состязание — имитацию сражения двух отрядов, формировавшихся часто по „ н а ц и я м " или по областям. Такие сражения б ы л и особенно опасными, потому что сброш е н н ы е на землю воины подчас оказывались растоптанными разгоряченными конями. Победители брали противников в плен, отнимали коней и оружие, заставляли платить выкуп. По окончании турнира дамы раздавали награды. Н е к о т о р ы е рыцари сделали себе из турниров средство наживы, и довольно прибыльное. Х о т я со временем 130

мечи и копья для т у р н и р о в стали притуплять, ж е р т в бывало много и подчас раненых увозили в повозках. В централизованных государствах, в А н г л и и например, предпринимались п о п ы т ки поставить предел этой растрате человеческого материала, а церковь осуждала турн и р ы и даже лишала погребения павших во время таких игр. Но обычай оказался неискоренимым. Война была профессией рыцарей, установление мира казалось им обременительным. Война воспринималась не т о л ь к о как развлечение, но как источник доходов, ибо средневековая война была непрекрыт ы м грабежом, а грабеж подчас перерастал в феодальную распрю, когда весь линьяж поднимался, ч т о б ы отомстить за нападение. В Европе складывается к концу XI века широкий слой бродячих рыцарей, г о т о в ы х оставить свой дом и скудные земли, ч т о б ы отправиться на край о й к у м е н ы — в Испанию или Малую Азию — в поисках славы и добычи. Профессиональные в о и н ы из поколения в поколение феодалы выработали о с о б у ю форму социальной психологии, особое от-

ношение к о к р у ж а ю щ е м у миру. Д л я христианского сострадания там не б ы л о места: средневековье б ы л о не просто безжалостным, но и вводило расправу в ранг достоинств. ,,Нет в о й н ы без пожаров и к р о в и " , — откровенно возглашал провансальский трубадур XII века рыцарь Бертран де Борн. Презрение к смерти сочеталось с пренебрежением к чужой жизни, с неуважением к чужой смерти. Сицилийские норманны, взявшие в 1185 году Солунь, развлекались тем, что раскладывали на улицах т р у п ы у б и т ы х в обнимку с мертвыми ослами и собаками. Рыцарь готов был отдать жизнь за сеньора, но у него не было угрызений совести, когда он забирал чужое имущество и отнимал ч у ж у ю жизнь. Воспитанный в огне и крови, характер рыцаря был, более импульсивным, нежели расчетливым: планомерное построение жизни не привлекало феодала-рыцаря, который предпочитал повседневному труду быстрое обогащение и щедрые траты. Трубадур Альбер де Маласпина гордо заявлял, что он брал чужое, ч т о б ы раздавать, а не копить. Европейские феодалы (за исключением, пожалуй, Италии и Ю ж н о й Франции) сели-

131

лись вне городов. Те, к т о имел возможность, укрепляли свои дома, возводили замки. Со временем замок становится таким же символом средневековья, как и ветряная мельница. Постоянные войны, набеги норманнов, страх перед угнетенным крестьянством — все это стимулировало возведение замков, к о т о р ы е превращаются в мощные каменные фортификации.

В X веке замок — это деревянная прямоугольная в плане башня (донжон), возведенная на естественном или насыпном холме. Она окружена валом, палисадом и рвом. Д о н ж о н разделялся деревянными перекрытиями на несколько ярусов-этажей, сообщение между к о т о р ы м и поддерживалось по приставным лестницам, к о т о р ы е убирались во время опасности через л ю к и , прорезан-

180 Донжон

Конец

замка XII

в.

Гай яр. Нормандия

181

Крепость графов Фландрских, на заднем ппане графский дворец и донжон. Постройка начета е 1180 г. Гент

ные в перекрытиях. Н и ж н и й ярус мог б ы т ь забит балластом, и вход (также по приставной лестнице) вел сразу на второй этаж, плохо освещенный и служивший складом. Ж и л и щ е феодала и его семьи находилось на третьем этаже, здесь помещался очаг с козырьком. Слуги размещались выше. В нижнем этаже иногда устраивали колодец. Постепенно строительство замков усложняется. Их возводят из камня, хотя перекрытия (например, в Нормандии) долго оставались деревянными, что создавало угрозу пожара во время осады. Каменные своды начинают строить на юге. Палисад сменяет стена, нередко тройная, укрепленная у г л о в ы м и башнями и увенчанная зубцами с бойницами. Принцип средневековой фортификации состоял в создании системы последовательных препятствий. Осажденным предстояло прежде всего преодолеть ров, сухой или же наполнявшийся водой из соседней реки. Через ров перекидывался съемный мост, по обе с т о р о н ы к о т о р о г о воздвигались башни, превращавшие мост в самостоятельную н е б о л ь ш у ю крепость. Перед мостом, на наружной стороне рва, воз-

водили деревянные укрепления. За рвом лежало широкое о т к р ы т о е пространство, проникнув на которое осаждавшие оказывались под обстрелом со стен и башен крепости. Главная стена поднималась отвесно над отк р ы т ы м пространством и благодаря своей высоте оставалась практически недоступной для штурма с п о м о щ ь ю приставных лестниц. Ворота фланкировались башнями. С т е н ы и башни имели талус — скошенное утолщение у основания. Внутри главной стены шла другая, а еще глубже располагался донжон. Замок усложнялся не т о л ь к о как фортификационное сооружение. Он включал в себя теперь, помимо донжона двор, на котором сосредоточивалась общественная жизнь: там располагались ( о б ы ч н о между двумя стенами) дом владельца, замковая капелла, колодец, „банальная" печь (как символ феодального господства) и дома ремесленников — эмбрион растущего города. Замок б ы л символом феодальной независимости и вместе с тем средством господства над о к р у ж а ю щ и м районом. Недаром подземмелье, где содержались пленники во тьме и

133

Б голоде, становится столь же обязательным элементом замковой а р х и т е к т у р ы , как и возносящийся к небу д о н ж о н . Классическая страна замков — Франция. D Германии, если не считать королевских дворцов (пфальцев), замки по своим архит е к т у р н ы м и стратегическим качествам уступают французским. О б ы ч н о это д о н ж о н ы , высящиеся на неприступной скале, оборона к о т о р ы х в большей степени обеспечивалась естественными условиями, нежели инженерным искусством строителей. Система замков вызвала к жизни и систему осадных орудий. Часть из них былазаимствована из античной военной т е х н и к и : п е редвижной дом на колесах, к о т о р ы й пододвигали к самым стенам осажденной крепости, и таран. К началу XIII века в осадной т е х н и к е появляются два важных нововведения, заимствованные с Востока. Во-первых, петрариа — стенобитная машина, работавшая на принципе противовеса; она состояла из д л и н н о г о бруса, закрепленного на оси, один конец к о т о р о г о был короче и толще и на к о т о р ы й прикреплялся груз; ког-

да ремень, сдерживавший длинное плечо петрарии, отпускали, груз ударял по стене, ломая камни. В о - в т о р ы х , б ы л применен так называемый греческий о г о н ь — горючая смесь, состоящая из нефти, серы и смолы, к о т о р у ю направляли на крепость из специальных сифонов. Далеко не все феодалы владели замками. Низший слой г о с п о д с т в у ю щ е г о класса составляли простые рыцари, рыцарская беднота, не имевшая своих крепостей. Н е к о т о р ы е из этих рыцарей б ы л и по п р о и с х о ж д е н и ю министериалами — домашними слугами короля или баронов, подчас даже несвободными людьми, получившими по тем или иным причинам доступ в ряды феодалов. Высший слой знати распадался на шатлэнов (обладателей замка), баронов ( к р у п н ы х сеньоров) и т е р р и т о р и а л ь н ы х князей, включая короля. Но при всем своем различии все он и (с середины XI века) рассматривались как единая категория рыцарей, вступление в к о т о р у ю б ы л о сопряжено с особой символической церемонией — посвящением. Посвящение знаменовало переход к зрелости и самостоятель182 Немецкий замок XII—XIII со. Реконструкция

Нойенбург.

183 Замок Шийон. Франция. Рисунок 184 Замок Найяк. Франция. Рисунок 185 Внутренний Рисунок. Конец XII — Архив замка Франция

134

план

донжона.

начало XIII Лаваль.

е.

ности — подобно ремесленному шедевру, оно завершало длительный (семилетний) искус, когда ю н о ш а в качестве дамуазо (damoiseau), слуги и оруженосца, проходил обучение у о п ы т н о г о рыцаря, прислуживая ему за столом, чистя его коня и разделяя с несвободными слугами все заботы о своем наставнике. И вместе с тем посвящение подчеркивало еще раз существование грани, не всегда непроходимой, но всегда отчетливой, между профессиональными воинами-феодалами и всеми остальными слоями населения. Сама церемония состояла из нескольких этапов. Прежде всего дамуазо надевали ш п о р ы и один из старейших рыцарей препоясывал его мечом — самым почетным оружием. Затем посвящающий наносил ю н о ш е у д а р л а д о н ь ю по затылку или по щеке — единственную в жизни пощечину, к о т о р у ю , по словам хрониста Ламберта А р д р с к о г о , рыцарь может

136 Замок Мозель.

18 7 Эльтц. 1240 г.

Замок. 1283—1290

гг.

получить, не возвращая. Весь ритуал завершался показом ловкости нового рыцаря: вскочив на коня, он должен был пронзить копьем установленную мишень. Церемония посвящения носила первоначально совершенно мирской и, более того, языческий характер, Т о л ь к о постепенно церковь включает ее в религиозные рамки: накануне посвящения ю н о ш а должен б ы л бодрствовать всю ночь в часовне, затем, на рассвете, ему надлежало возложить свое о р у ж и е на алтарь и посвятить его богу, выст о я т ь мессу и получить причастие. В некотор ы х случаях уже не рыцар, а епископ совершал основной элемент посвящения — препоясывание мечом. В ритуале посвящения

о г р о м н у ю роль играла символика цвета и предметов. На ю н о ш у надевали б е л у ю рубаху из полотна или шелка — символ его чис т о т ы , а сверху алое с ю р к о — знак крови, к о т о р у ю он прольет во имя церкви. Его шосс были к о р и ч н е в о г о цвета, ибо человеку суждено вернуться в землю, а пояс — белого, знаменуя ,,незапятнанность чресел". Навершие меча б ы л о украшено крестом, а двулезвийный клинок считался символом стойкости и верности в защите слабого против сильного и бедняка против богатого. Как рыцарь посвященный принадлежит классу феодалов и вместе с тем он включается внутри э т о г о класса в гораздо более к о н к р е т н ы е — л и ч н ы е и имущественные — связи. Он становится вассалом. Л и ч н ы й договор между вассалом и сеньором носил название оммаж: принося оммаж сеньору, рыцарь просил его покровительства (коммен-

137

или его символ — палочку (festuca), знам е н у ю щ у ю принятие человека в его н о в у ю семью. Передача о р у ж и я или фестуки — языческий обряд, но и в этом случае церковь стремится поставить его под свой контроль, дополняя церемонию оммажа клятвой, к о т о р у ю вассал должен был приносить на мощах с в я т ы х . Центральным моментом вассальных отношений является обязанность верности и л ю б в и вассала по о т н о ш е н и ю к сеньору. В идеале вассал служит не во имя денег, но во имя л ю б в и к сеньору; тот, кто нарушает л ю б о в ь и верность, ставит себя вне закона. Показательно, что терминология вассальн ы х отношений та же, что характеризует отношения рыцаря к идеальной даме и мистика к богу. Но хотя в идеале вассальные отношения д о л ж н ы были строиться на чувстве, а не на расчете, феодальное право довольно четко определило обязанности вассала, к о т о р ы е покрывались двумя латински188 Оборона Миниатюра.

190 Осадное приспособление петрария. Миниатюра. 1240 г.

крепости. XIV

е.

189 Доюр на Миниатюра.

дировался) и как бы признавал себя его „ ч е л о в е к о м " (homo), что и дало происхождение термину „ h o m a g i u m " — оммаж. Э т о т инс т и т у т известен в графстве Барселона с начала XI века. В первой половине XI столетия он распространяется в Ю ж н о й Франции, затем охватывает северные области; в Германии он засвидетельствован впервые в 1077 году. Как и посвящение, оммаж — символическая церемония. Вассал клал соединенные руки в ладони сеньора и произносил формулу: „ С и р , я становлюсь вашим ч е л о в е к о м " ; за этим следовала присяга на верность и поцелуй, так что вассала описательно именовали „ ч е л о в е к о м уст и р у к " , ибо руками и губами он совершал обряд оммажа. Со своей с т о р о н ы сеньор передает вассалу о р у ж и е

сторожевой XIII в.

башне.

ШЩММ\

—

ми терминами: consilium (совет) и a u x i l i u m (помощь). Совет заключался прежде всего в том, что вассал должен был участвовать к курии сеньора, которая была своего рода его судебно-административным советом. Без курии сеньор не мог отправлять ю р и с д и к ц и ю , решать имущественные вопросы (отчуждение земли), судьбы своих детей. Решение курии д о л ж н о б ы л о б ы т ь единогласным. Помощь состояла из двух элементов — военного и финансового. Вассал б ы л обязан прежде всего нести в о е н н у ю службу—участвовать в походах сен ьора, в защите его зам ка. С р о к этой службы иногда исчислялся сорока днями в году. Ф и н а н с о в у ю помощь вассал должен был оказывать в т р у д н ы й или торжественный момент жизни сеньора: для выкупа его из плена, при выдаче дочери замуж, при посвящении сына в рыцари. Со своей

стороны сеньор принимал обязательства по о т н о ш е н и ю к вассалу — защищать и поддерживать его. Конечно, на практике система не была столь безупречной, как в идеале: вассалы могли предавать своих сеньоров, и мифологические фигуры Диавола и И у д ы сливаются в средневековом сознании с образом вассала-предателя. С другой с т о р о н ы , сеньоры нередко злоупотребляли своими правами, взыскивая чрезмерные п о б о р ы или заставляя вассалов слишком долго служить в войске. Противоречия между сеньорами и вассалами нередко выливались в столкновения, и все-таки вассальная система, придавая социальной солидарности семейно-клановый облик, скрепляла единство господств у ю щ е г о класса. Одним из существенных элементов, определявших прочность и эффективность вассальных связей, было пожалование вас139

HHHHBI^HH

салу фьефа, или феода. Фьеф, как правило, представлял собой земельное владение, хотя со временем развиваются и так называемые невещные фьефы — феодальные д о х о д ы от пошлин, баналитетов и т. п. Передача фьефа проходила в форме символического акта, так называемой инвеституры, которая осуществлялась через вручение вассалу предмета (кольцо, посох, перчатки, даже пучок соломы), к о т о р ы й символизировал недвижимое имущество или право. Наделение фьефом, инфеодация, до XIII века л и ш ь крайне редко закреплялась составлением документа: средневековье б ы л о эпохой ритуального жеста,

а не письменного акта; слово и жест, совершаемые публично, б ы л и не менее значимы, чем грамота. Своеобразие феода заключалось в том, что он являлся, так сказать, расщепленной собственностью, на к о т о р у ю оба контрагента имели права. Х о т я термин „собственность" (dominium) прилагался о б ы ч н о к правам сеньора, а права вассала обозначались термином „владение" или даже „ д е р ж а н и е " , в действительности же именно держание приближалось к собственности в римском понимании слова, тогда как верховная собственность сеньора реализовалась лишь в получении символической 140

162

Итальянский замок на холме; справа — вражеский лагерь. Деталь фрески. 1328 г. Палаццо Публике. Сиена

ренты (пара шпор, к примеру). Однако в случае неверности вассала его фьеф подлежал конфискации. Первоначально владение фьефом (его называли также бенефицием) б ы л о л и ч н ы м , оно прерывалось смертью л ю б о г о из контрагентов. Постепенно этот обычай исчезает, и фьефы становятся наследственными. Оммаж и пожалование фьефа знаменовали в к л ю ч е н и е рыцаря в вассально-ленную систему. В каждом королевстве король имел своих держателей, среди к о т о р ы х б ы л и как бароны (в свою очередь разделявшиеся на несколько рангов: в и к о н т ы , графы, герцоги и т. п.), так и

рядовые рыцари. От баронов держали фьефы их вассалы — шатлэны, а вассалами шатлэнов б ы л и рыцари. Принадлежность к классу профессионал ьн ы х воинов, внутренне сплоченному вассально-ленной системой налагала на человека определенные (идеальные) обязанности и в очень большой степени определяла его образ жизни. Одна из о с н о в н ы х доблестей феодала — щедрость. Сеньор ж и в е т в замке, о к р у ж е н н ы й челядью, рыцарями, оруженосцами, и расходует на них богатства, полученные в форме крестьянской ренты. Если средств не хватало, он мог н а р у ш и т ь о б ы чай и потребовать с крестьян больше хлеба, поросят, п т и ц ы или попытаться восполнить недостаток грабежом и военной д о б ы чей. Богатство — не самоцель в рыцарской жизни. О н о приобретается для т о г о , ч т о б ы б ы т ь розданным, растраченным, но непременно публично. Публичное расточительство — во время пиров, празднеств, турнир о в , — приобретающее подчас экзотические формы (вплоть до засевания полей серебром), имело определенную социальную задачу феодального самоутверждения. О н о рассматривалось как внешнее выражение доблести и удачи. Трубадуры на все лады прославляли щедрость сеньоров. В рыцарских романах щедрость выступает как истинно королевское свойство. Напротив, к о р ы с т о л ю б и е , скупость, расчетливость в глазах рыцарского общества X I I — X I I I веков оказывается одним из самых позорных пороков. Но наряду с культом щедрости рыцари (как социальная категория) чрезвычайно заботливо относились к сохранению целостности своих земельных владений — основного источника существования. В феодальной практике с конца XI века утверждается система, отдававшая предпочтение стар-

141

192 Омм аж. Из манускрипта начапа XI в.

конца

X

193 Герцог Вильгельм в р у ч а е т оружие рыцарю Харопьду, своему вассалу. С гобелена XII в.

т е м у сыну, — именно он получает л ь в и н у ю д о л ю отцовского феода. Более т о г о , многие рыцарские роды ограничивают браки младш и х сыновей, к о т о р ы е либо становятся дух о в н ы м и лицами, либо ж и в у т холостыми в замке старшего брата, не имея никакой над е ж д ы (если не придет на помощь счастливый случай) получить э к о н о м и ч е с к у ю независимость. Именно эти так называемые молодые (les jeunes) — благородные, но бедные, не получившие земельных пожалований и обеспеченного места в феодальной иерархии рыцари — обусловили „ п о д в и ж ность, кипение и агрессивность", по выраж е н и ю французского историка Ж . Д ю б и , — свойства, столь характерные для рыцарской аристократии средневековья. Д р у г о е важнейшее понятие рыцарской морали — служение. О т к у д а бы ни выводить идею рыцарского служения — из варварской верности в о ж д ю или из христианск о г о учения о небесной иерархии (развитого еще около 500 года Псевдо-Дионисием, ставшим известным на Западе благодаря латинской переработке ирландского монаха Эригена), — к XII веку она охватывает все сферы человеческой жизнедеятельности и самые представления о космосе. О т н о ш е н и я

с богом мыслятся как служение человека, предполагающее (хотя бы взагробном мире) щедрое вознаграждение. Верность — характернейший предикат вассал ь н ы х о т н о ш е н и й — распространяется и на понятие связей человека и бога, причем верность предполагается не т о л ь к о со с т о р о н ы человека, но и со с т о р о н ы господа: он мыслится не только богом верных, но и верным богом (как

142

195 Ритуальный поцелуй, скрепляющий вассальнь/й договор английского короля Эдуарда III и Филиппа VI Аквитанского. Миниатюра. XIV в. 194 Вассальный договор; рыцарь попучает меч от своего сеньора — короля. Миниатюра. Начало XIV в.

196 Опоясывание мечом — элемент посвящения в рыцари. Символика цвета. Миниатюра. Начало XIV в.

верным должен б ы т ь и сеньор вассалу). Молитва осмыслялась как коммендация сеньору, в результате которой господь брал на себя защиту человека, а т о т получал „ п р а в о в у ю " надежду на получение фьефа на небесах. При этом иерархизирующее сознание средневекового человека конструирует, помимо верховного защитника — бога, еще и под ним стоящего специального заступника — святого. В образах феодального быта рисуется и день С т р а ш н о г о суда, когда господь со своими „ л у ч ш и м и л ю д ь м и " соберет свой двор, свою к у р и ю и будет судить правых и виноватых, как это делает феодальный сеньор. В рыцарских образах формулируется и космическая борьба,.справедливого к о р о л я " (то есть бога) против отпавшего тирана-Диавола. Оба они о к р у ж е н ы своей свитой, рыцарями и слугами-министериалами. Христос в миниатюрах псалтырей XII века представлен полководцем с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове. И как мы уже видели, в рыцарских образах и терминах формулируют поэты XII века свое служение даме. Высокие п р и н ц и п ы щедрости и служения подчас превратно реализовались в действительной жизни. В XII веке, в эпоху рас143

Музыкант и танцовщица. Миниатюра. XII е. Сокровищница собора о г. Ванн 198 Флейтист и жснглср. Миниатюра. XII в. 199 Музь/кант, играющий на беке ( п р е д ш е с т в е н н и к е скрипки). С латинского начала XIV в.

ре-

ман/скрилта

200 Волынщик. Деталь миниатюры начала XIV в.

цвета рыцарства, Этьен де Ф у ж е р упрекал французских дворян в том, что они т о л ь к о и заботятся, что о танцах и развлечениях, об охоте и турнирах. О н и приносили клятву защищать слабых — вдов, сирот, а на деле крестьянам оставалось л и ш ь о д н о — надеяться на э г о и с т и ч е с к у ю мудрость сеньоров, согласно французской средневековой поговорке: ,,С к о г о раз сдерешь ш к у р у , т о г о не п о с т р и ж е ш ь д в а ж д ы " . Характерно, что критика рыцарства в X I I — X I I I веках осуществлялась преимущественно с рыцарских позиций: ему ставили в вину несоответствие рыцарскому идеалу, недостаток доблести и верности, нежелание подвергать себя опасностям и забвение таких образцов ист и н н о г о рыцарства, как Александр Македонский и король А р т у р . Когда не б ы л о войны, жизнь рыцаря ограничивалась о х о т о й , обедом и долгим сном. Ведением хозяйства он не занимался — это

противоречило сословной этике. Хозяйство своего поместья и даже суд над своими крестьянами сеньор, как правило, перепоручал старосте и приказчикам, хотя и участвовал в соответствии с принципами вассалитета в заседании судебной курии, разбиравшей дела его ,,равных", или возглавлял к у р и ю , суд и в ш у ю его вассалов. Вечерами обитатели замка собирались вокруг очага, играл и в кости и в шахматы. Особенно скучным временем б ы л и долгие зимние вечера, когда т р у д н о б ы л о удержать рыцарей — х о л о с т у ю молодежь, нередко г о л о д н у ю (зимний рацион был ограниченным) и еще чаще пьяную — от взаимных оскорблений и драк. Утомительно-однообразный распорядок дня нарушался приездом гостей (редких в условиях средневековой привязанности к месту), турнирами или празднествами, когда в замок приходили ж о н г л е р ы . Словом , , ж о н г л е р " обозначали людей самых разных специальностей, вы-

144

п о л н я в ш и х е д и н у ю ф у н к ц и ю — развлечения. Э т о были дрессировщики медведей и обезьян, акробаты, умевшие танцевать на канате и ходить на руках, музыканты и певцы, рассказчики фаблио и романов, наконец, трубадуры. В замках они появлялись о б ы ч но в дни турниров, свадеб или посвящения в рыцари, и подчас их представление принимало характер состязания певцов и акробатов. Противоречивой и сложной была судьба жонглеров. Как правило, в ы х о д ц ы из г о р о д с к и х низов, они связали свою судьбу с феодальными замками, где они были всего л и ш ь приятным развлечением. Отсюда их стремление б ы т ь более рыцарственными (в своем творчестве), чем рыцари, и вместе с тем их принижал н е п р о х о д я щ и й страх за свое существование, постоянное „ и н т е л л и г е н т н о е " нищенство, просьбы о милостыне. О н и принадлежат этому миру замков с его г р у б о с т ь ю , они поносят друг друга последними словами; их буффонада сродни тем вкусам, где острое слово связывалось с низким дурачеством, ш у т о в с т в о — с физическим уродством, и недаром карлики и горбуны особенно ценились в челяди могущест145

венных сеньоров. А вместе с тем именно ж о н г л е р ы находили силы и мужество для стихов, осмеивавших пороки феодального общества. Из р у т и н ы повседневности рыцаря вырывала война. Но и на войне и в м и р н ы х условиях феодал всегда выступал членом сплоченной социальной г р у п п ы или даже нескольких групп — линьяжа, основанного на к р о в н ы х связях, сообщества совместно ж и в у щ и х в замке рыцарей и дамуазо, содружества „ р а в н ы х " (пэров) — вассалов о д н о г о сеньора. По английской поговорке XIII века „сеньор не садится за стол о д и н " — д л и н н ы е столы и д л и н н ы е скамьи поэтому характерная мебель феодального замка. Корпоративность феодального быта отвечала корпоративной организации сословия феодалов. Третьим сословием средневекового общества б ы л о духовенство. В теории оно представляло собой единую социальную категорию, обладавшую общим главой — папой римским, к о т о р ы й как бы занимал вершину иерархии, подобной вассальной иерархии, объединявшей рыцарство. Церковная иерархия состояла из нескольких ступеней:

201 Мистическая императора Миниатюра.

коронация Генриха II. XI е.

епископов, священников, диаконов, за которыми следовали низшие клирики. Единство духовенства подчеркивалось общностью исполняемой ими ф у н к ц и и — б о г о с л у ж е н и я , к о т о р о е д о л ж н о б ы л о отправляться единообразно, на одном (латинском) языке, в о д н о и то же время и в соответствии с единым календарем во всех церквах Европы. О д н а к о идеальное универсалистское единство церкви, которое с такой энергией насаждали и поддерживали многие папы с середины XI века, стояло в противоречии с тенденцией к партикуляризму, естественной в средневековых условиях. В одних случаях церковь т о й или иной страны становилась

„ к о р о л е в с к о й " ц е р к о в ь ю , поддерживая короля против папы, в д р у г и х — е п и с к о п ы превращались в т е р р и т о р и а л ь н ы х князей, стремившихся к у п р о ч е н и ю своего самост о я т е л ь н о г о государства. Л о к а л ь н ы е традиции приводили к различным формам богослужения, ч т о с л у ж и л о постоянным основанием для к о н ф л и к т о в между „национальн ы м и " церквами. Наконец, единство церкви подрывалось монашеством, к о т о р о е (в идеале) д о л ж н о б ы л о б ы т ь инструментом папс к о г о влияния по всей Европе, но к о т о р о е в действительности распадал'ось на ряд орденов, р у к о в о д с т в у ю щ и х с я собственными уставами и заботившихся о процветании ордена больше, нежели о процветании церг кви. Д у х о в е н с т в о не было единым и по д р у г о й — социальной — причине: оно в к л ю чало в себя в социальном смысле весьма разнородные элементы от князей церкви (прелатов), п р о и с х о д и в ш и х из баронских, а то и королевских семей, до п р и х о д с к и х священников, подчас в ы ш е д ш и х из крестьянства и мало отличавшихся по своему б ы т у от крестьян соседей. Основной функцией духовенства б ы л о богослужение. Церковь должна была б ы т ь постоянно о т к р ы т о й , о г о н ь в светильниках постоянно поддерживаться. Священники совершали о б ы ч н о е и более торжественное праздничное богослужение, важнейшим элементом к о т о р о г о являлась месса, в ходе кот о р о й магически осуществлялось превращение хлеба и вина в тело и кровь Х р и с т о вы, после чего в е р у ю щ и е причащались — миряне хлебом, к л и р и к и хлебом и вином, подчеркивая тем самым свое особое место в социальной иерархии. Кроме т о г о , в обязанности священников входило крестить детей, причащать у м и р а ю щ и х , благословл я т ь странников, принимать исповедь кающихся, раздавать с в я т у ю воду. Но они вых о д и л и за пределы божественного, становясь организаторами общественной жизни прихода: церковные колокола возвещали опасность, в засуху священник молил о д о ж -

де, в период эпидемии — о прекращении болезней. Он был самым о щ у т и м ы м посредником между земным и небесным миром. Э т о й тенденции средневековой церкви — вынести свое действо на площадь, выйти за пределы храмового пространства и соответственно освободиться от униформизма, накладываемого т р а д и ц и о н н о с т ь ю богослуж е б н о г о обряда, — во многом содействовала религиозная драма. Она предстает перед нами внутренне противоречивым явлением: с одной с т о р о н ы , церковь враждебно относится ко всяким играм и пляскам, представлениям жонглеров, языческому театру, с д р у г о й — в самом б о г о с л у ж е н и и заключен элемент театральности, и церковь понимает силу воздействия процессий и наглядных образов театрального действа. Вот почему духовенство начинает использовать драматические эффекты для пропаганды Библии: сперва инсценировка о т д е л ь н ы х библейских эпизодов — в о л х в ы въезжают верхом в церковь, ангел и ж е н ы - м и р о н о сицы разыскивают г р о б н и ц у Христа; затем действие усложняется, воспроизводя то рассказ о грехопадении Адама и Евы, то и с т о р и ю распятия Христа. Европейская религиозная драма представлена тремя основными типами: литургическая драма, полулитургическая драма и мистерия. Л и т у р г и ческая драма, по сути дела, часть праздничной л и т у р г и и (на рождество и на пасху) и разыгрывается она перед алтарем на языке богослужения, то есть на латинском языке. Ее актерами являются д у х о в н ы е лица, облач е н н ы е в с о о т в е т с т в у ю щ и е одеяния — альбу и рясу. П о л у л и т у р г и ч е с к а я драма перемещается от алтаря в церковный неф (корабль) и даже к порталу храма. Текст в основном остается латинским, но в него вкрапливаются партии на народных наречиях. К о с т ю м несколько приближается к одеждам эпохи. Актерами остаются в основном священники и к л и р и к и , но иногда привлекаются и миряне. Ж е н с к и е роли по-прежнему исполняются мужчинами. Воздвигают-

202 Заупокойная служба. Из манускрипта XI с.

ся подмостки, на к о т о р ы х находятся все акт е р ы , . п р и ч е м говорящий выдвигается немного вперед, ч т о б ы после окончания реплики занять прежнее место. Наконец мистерия покидает храмовое здание и оставляет латинский язык. Ее действие переносится на площадь перед церковью, актерами становятся горожане — ремесленники и т о р г о в цы, а также низшая знать и клир. Язык — разговорный, а платье — богатые о д е ж д ы т о г о времени. С ю ж е т ы мистерии черпались из христианской мифологии, но переосмысливались и перекраивались относительно свободно, что б ы л о бы невозможным в ходе церковного богослужения. Мистерия вместе с языком утрачивает универсалистские ч е р т ы и приобретает национальн у ю окраску.

По самой своей природе духовенство б ы л о о т к р ы т ы м сословием. Правда, до середины XI столетия приходские священники нередко б ы л и ж е н а т ы м и , но после установления целибата клир м о г п о п о л н я т ь с я т о л ь к о за счет выходцев из д р у г и х сословий. Сюда вливались младшие сыновья сеньоров, кот о р ы х система сохранения неделимых держаний выталкивала из пределов рыцарства. Но доступ в ряды клира б ы л возможен и для д р у г и х о б щ е с т в е н н ы х разрядов, хотя л и ч н о зависимый крестьянин должен б ы л платить в ы к у п , если его сын становился клириком, но в принципе подобная карьера не исключалась. Низшая ступень духовенства — это к л и р и к или диакон п р и х о д с к о й церкви, к о т о р ы й помогал священнику отправлять службу, а в его отсутствие мог читать молитвы во время утрени или вечерни. А н г л и й с к и й историк Г. Каултон называетэту ступень „естественной формой ученичества", и в самом деле такой клирик в течение нескол ь к и х л е т практики овладевал всеми секретами ремесла священника, как ученик — ремеслом сапожника или дамуазо — воинским искусством. Низшие клирики (как исключение) могли б ы т ь женатыми людьми. О н и знали грамоту и помимо своих церк о в н ы х обязанностей выполняли некоторые другие: обучали детей читать и писать, составляли купчие и дарственные документ ы , вели приказчичьи о т ч е т ы в к р у п н ы х ( ц е р к о в н ы х и монастырских) хозяйствах. О к о н ч а н и е ученичества завершалось поставлением священником. Обряд выполнял епископ, которому надлежало прежде всего проверить грамотность и моральный уровень посвящаемого, понимаемый, впрочем, довольно формально: так, доступ в ряды 203 Облачение

аббата

Из

латинского

1070

г.

Муассака. манускрипта

204 Далматика, со.

Собор

148

приписываемая

Этьсну. в

XIII

в.

Амбацаке

205 Апьба, приписываемая св. Томасу Кентерберийскому. XIII в. Рисунок

206 Митра архиепископа Бекеше.

Томаса

>

священников б ы л закрыт для незаконных сыновей. Проверка эта проводилась о б ы ч но поспешно и спустя рукава. Более серьезно е п и с к о п ы относились к проверке имущественного состояния будущего священника: им надлежало выяснить, есть ли у него „ т и т у л " , то есть гарантированный доход, — дело в том, ч т о епископ брал на себя обязательство ,,не дать умереть с гол о д а " тому, к о г о он посвятил в священники. Если у клирика не б ы л о „ т и т у л а " , он мог получить его от какого-нибудь лица или от монастыря. Поставление священником в очень большой степени зависело от местного сеньора. Священник как бы держал от него землю и в некотором смысле оказывался его вассалом, его человеком. С XI века усиливается тенденция высвободить клир из-под контроля светской власти и п о д ч и н и т ь д у х о в н ы м учреждениям. Приходские священники, низшее звено в среде священнослужителей, разделялись на два разряда: в А н г л и и их называли ректорами и викариями. Ректоры были самосто-

ятельными л ю д ь м и , имевшими церковный бенефиций (земельное держание) в своем распоряжении, равно как и все церковные д о х о д ы . Викарий находился под патронатом какого-нибудь учреждения ( о б ы ч н о монастыря), присваивавшего себе две трети доходов его церкви. Самостоятельными ректорами могли б ы т ь в тех условиях, как правило, л ю д и , принадлежавшие к местной знати; крестьянин, пробившийся в ряды духовенства, л и ш е н н ы й поддержки влиятельного линьяжа, мог рассчитывать л и ш ь на положение викария с его нищенскими доходами; он, по сути дела, продолжал и в церковном сане вести крестьянский образ жизни. В средневековом обществе с его т я г о й к жесту посвящение (ordinatio, то есть включение в o r d o , „сословие, — как называли духовенство —, по преимуществу") осуществлялось в результате определенных ритуальных действий, к о т о р ы е на протяжении средневековой истории все усложнялись. Поставление священником пред-

203 Облачение аббата /Слюни Хуго (слева). Миниатюра. XII в.

209 Облачение дьякона: альбе, далматика. Статуя св. Стефана. Собор е Сансе

амикт, XIII

в.

210 Облачение em/скола: а м и к т , альба, далматика, план/, митра. Скульптура (се. Пул). Портал собора Сен Луп-дс-Нод. Начало XII е.

полагало наложение рук епископом на посвящаемого, помазание, передачу вина и хлеба — символов его действий, ибо превращение вина и хлеба в кровь и плоть Х р и с т о в ы во время мессы б ы л о важнейшим моментом богослужения — и поцелуй как знак верности (напомним, ч т о поцелуй играл о г р о м н у ю роль и в рыцарском ритуале). Еще более т о р ж е с т в е н н ы м б ы л о посвящение (consecratio) в е п и с к о п ы , когда происходило помазание г о л о в ы посвящаемого мирром и передача ему посоха и кольца. По всей видимости, до VI века специальной л и т у р г и ч е с к о й о д е ж д ы духовенства, то есть такой, в к о т о р о й совершалось богослужение, не б ы л о : к л и р и к и отличались от мирян л и ш ь преимущественным употреблением б е л ы х одеяний и тем, ч т о они выстри151

гали на голове тонзуру. В б ы т у к л и р и к и одевались как миряне, но литургическая одежда была парадной и изготовлялась из л у ч ш и х л ь н я н ы х , ш е р с т я н ы х и ш е л к о в ы х тканей, часто ярких цветов, у к р а ш е н н ы х в ы ш и в к о й . При этом церковь отчетчивее сохраняла традиции а н т и ч н о г о (то есть языческого) костюма, нежели мирская мода. На нижн ю ю рубаху и брэ клирик надевал стихарь — своего рода т у н и к у , с ш и т у ю из белого полотна (отсюда его латинское название «alba» — „ б е л а я " ) , д л и н н у ю , у б р а н н у ю в поясе, сузкими рукавами. Подол стихаря иногда украшался аппликациями из цветного шелка и в ы ш и в к о й . Поверх стихаря надевали друг у ю т у н и к у , более к о р о т к у ю и прямую — далматику — т и п и ч н о е одеяние диаконов, которое носили, однако, и е п и с к о п ы . Ру-

жу

Риза, приписываемая св. Томасу Бекешу (ум. 1170). Собор в Турнз

212 Риза св. Бсрнара. Середина XII в. Сокровищница Экс-ла-Шапель 213

Риза из сокровищницы Бсеарского музея. Мюнхен

кава далматики были широкими, а по бокам иногда делались разрезы, о т к р ы в а в ш и е украшение стихаря. Ранние далматики б ы л и белыми, подчас с п у р п у р н ы м и аппликациями, после X века встречаются ж е л т ы е , синие, фиолетовые, красные, зеленые. Вокруг шеи к л и р и к и носили прямоугольный льняной плат — амикт (наплечник) со шнурками по углам, к о т о р ы е закреплялись под мышками. По-видимому, амикт первоначально служил покрывалом, которое все в е р у ю щ и е набрасывали на голову и плечи во время молитвы, но в XI веке его уже носят под стихарем, а с середины XII века закраину амикта, которая виднелась сквозь вырез т у н и к и , у к р а ш а ю т воротом или обшивкой. Поверх далматики надевали столу (епитрахиль) — д л и н н у ю л ь н я н у ю ленту, у к р а ш е н н у ю в ы ш и в к о й — шелком и золот о й н и т ь ю . Стола отличала разные разряды клира: д и а к о н ы носили ее через плечо, так что лента проходила через грудь по диагонали; священники перекрещивали к о н ц ы столы на груди, а е п и с к о п ы , обернув столу в о к р у г шеи, отпускали к о н ц ы так, что они ниспадали прямо (епископы к тому же подчас носили столу под далматикой). Священнический плащ casula (фелонь или риза) б ы л к р у г л ы м цельным одеянием с отверстием в центре для г о л о в ы . Будучи надетой, казула как бы углом спускалась примерно до колен (плащи могли б ы т ь и более и менее д л и н н ы м и ) , оставляя свободными руки и открывая полы стихаря и далматики. Сохранились фелони X I I века из темно-синего или красного шелка с орнаментальными полосами; их украшали т а к ж е изображениями фантастических ж и в о т н ы х . А р х и е п и с к о п ы и н е к о т о р ы е епископы (атакже аббаты круп-

н ы х монастырей) имели п р и в и л е г и ю носить паллий (омофор) — белый шерстяной круг, к которому подшивались две вертикально спадавшие л е н т ы ; паллий украшали п я т ь ю изображениями креста, в ы ш и т ы м и красным или черным. Его шили в Риме и освящали специальным обрядом, возлагая на гробницу, к о т о р у ю предание приписывало апостолу Петру. Прелаты получали паллий от папы в знак его верховенства. Помимо паллия, посоха и кольца инсигнией прелатов была митра. Первые митры — это низкие ш а п о ч к и , украшенные вышивкой, с середины X I I века они становятся все более высокими и заостренными. Епископы — подлинные князья церкви — по своему п р о и с х о ж д е н и ю принадле-

152

жали к феодальной знати. Церковное право предполагало избрание епископа духовенством его области, фактически же епископ ставился к р у п н ы м феодальным сеньором или королем, осуществлявшим инвеституру — передачу посоха и кольца, символов епископской власти. В соотвествии с этим епис к о п ы в понятии феодального общества оказывались вассалами короля или территориального князя (герцога, графа) со всеми выт е к а ю щ и м и отсюда обязательствами. В XI веке вопрос об инвеституре епископов приобрел чрезвычайную остроту и породил б у р н ы е споры между римским папой и ,,римс к и м " императором (германским королем): стремясь превратить епископов из вассалов германского государя в вассалов папской

курии, папы видели в этом могущественное средство сплочения христианской церкви. Однако при всех успехах папства ему не удалось осуществить эту тенденцию повсеместно, и церковь во Франции и А н г л и и с XII века становится опорой национальной королевской власти. Епископы управляли церковью при помощи капитула, члены к о т о р о г о (они назывались канониками) были в своем большинстве выходцами из рыцарских семей. Сама организация капитула (первоначально каноники д о л ж н ы б ы л и ж и т ь сообща в церк о в н ы х помещениях) напоминала замок барона с его рыцарями. Каноники принимали участие в управлении церковью, ведали ею в отсутствие епископа, выбирали епископа 153

(после чего он должен был получить папс к у ю или императорскую инвеституру). О ч е н ь важную роль в управлении диоцезом (епископией) играл архидиакон, которого иногда называли „ е п и с к о п с к и м о к о м " и к о т о р ы й осуществлял контроль за функционированием п р и х о д с к и х церквей и за моральным состоянием диоцеза. Более к р у п н ы е территориальные объединения, включавшие несколько церквей, — архиепископии, были построены п о т о м у же принципу, что и епископии. Епископы и а р х и е п и с к о п ы были носителями сеньориального принципа в средневековой церкви. Позиция римского папы оказывалась более сложной и противоречивой. С одной с т о р о н ы , он выступал как территориальный князь Рима и его непосредственной о к р у г и — и эту роль по преимуществу папство выполняло до середины XI века. С другой с т о р о н ы , папство б ы л о воплощением идеи средневекового универсализма, расцветшей с особой силой со второй половины XI века,

когда папы возглавляют движение за реформу церкви, стремясь превратить д у х о венство в обособленную и сплоченную организацию, и одновременно участвуют в таких „ о б щ е е в р о п е й с к и х " предприятиях, как крестовые п о х о д ы . Папа имел свой капитул — к у р и ю , члены которой именовались кардиналами. О н и избирали нового римского епископа, они же выполняли административные функции и, в частности, в качестве легатов-посланцев осуществляли папский контроль над отдельными епископами и архиепископами. Духовенство, хотя и скованное принципами целибата, ж и л о в миру и соблюдало мирские нормы поведения. Епископы подчас командовали военными отрядами, а кан о н и к и охотились с собаками и соколами. Средневековые моралисты постоянно осужд а ю т непристойное поведение каноников во время с л у ж б ы — шум, хихиканье, а то и невинные развлечения, вроде бросания огарков свечей с галереи на головы сидящих

154

внизу. Они скорбят и о более серьезных пороках: о прелатах, к о т о р ы е даже и не пытаются скрыть свои богатства; о канониках, разодетых в шелка и не думающих о милост ы н е ; о приходских священниках, неграмотн ы х и сребролюбивых, п ь я н с т в у ю щ и х в харчевнях и нанимающих себе служанок, а не слуг. Несмотря на свою в н е ш н ю ю обособленность (костюм и принцип целибата играли в этом обособлении первостепенную роль), духовенство не стало строго отделенным социальным разрядом средневекового общества — во всяком случае, до контрреформации X V I века. Иное дело монашество, которое по своему статусу долж н о б ы л о противостоять миру, служить его живым отрицанием, являя наземле (разумеется, в идеале) прообраз божественного общежития. У ж е формой своего обитания монах противопоставлял себя миру. В Западной Европе — в отличие от Византии с ее отшельниками, затворниками и семейными лаврами — утвердился о б щ е ж и т е л ь н ы й т и п монаст ы р я , где монахи жили не в кельях, а в общих спальнях, подобно баронской челяди в замке. Монастырь был отделен стеной от внешнего мира, доступ внутрь для мирян был закрыт, а пребывание монахов вне монастырских стен ограничивалось временем

215 Монахи-цистерцианцы. Миниатюра

216 Келарь. Миниатюра.

XIII

е.

217 Монахи-цистерцианцы на полевых работах. Миниатюра. 1111 г.

155

218 Облачение цистерцианцев (слева направо): аббаты, монахи, конверсы, монахини. Г орельеф (надгробие 1260 г.

св.

Обазин.

Этьена). Франция

2)9 Новаций получает монашеское облачение и отрекается от соблазнов светской жизни. Миниатюра. Вторая половина XIII 8.

и регламентировалось монастырскими нуждами. Монастырь X I — X I I веков представлял собой у с т о й ч и в ы й и х о р о ш о организованный а р х и т е к т у р н ы й комплекс, расположенный в сельской местности. Его центром служил так называемый клуатр — прямоугольный о т к р ы т ы й дворик с фонтаном (или крестом) посредине, о к р у ж е н н ы й с четырех сторон галереями с колоннадой. Клуатр примыкал к церковному зданию, из него также был вход в трапезную (рефекторий), в дормиторий (на втором этаже), в зал заседаний монастырской администрации. Вблизи от клуатра размещались скрипторий и хранилище рукописей. За пределами внутреннего ограждения находился монастырский двор, о к р у ж е н н ы й внешней стеной. Здесь размещались хозяйственные постройки: мастерские, амбары, к о н ю ш н и , мельницы. Неподалеку б ы л и больница, странноприимный дом и помещение для раздачи милостыни. Монастырские стены были зримым воплощением т о г о принципа, к о т о р ы й сформулирован в XII веке „Монашеским зерцал о м " : идеальный монах должен, подобно Мельхиседеку, безродному г е р о ю средневековой легенды, отказаться от отца, матери и родни. Как рыцарь, принося оммаж, включался в н о в у ю семью, к о т о р у ю 156

т

он (в теории) ставил выше к р о в н о г о родства, так и в еще большей степени монах разрывал земные связи и включался в монаш е с к у ю общину, заменявшую ему р о д н ы х и соседей. П р и н я т и ю монашества (как и посвящ е н и ю в рыцари) предшествовал сравнительно недолгий (до полугода) искус, период ученичества, или новициат. Новиций (послушник) мог, согласно церковному праву, в л ю б о й момент п о к и н у т ь обитель и вернуться в мир, но социальная мораль расценивала такой поступок как предательство и прилагала к новициям-изменникам библейский образ псов, возвращающихся на блевотину свою, их именовали ,,апостатами" и „ п о г и б ш и м и д у ш а м и " . Новиций носил особ у ю одежду, о т л и ч н у ю от мирской, но только после торжественной церемонии вручения монашеского одеяния и пострижения он становился полноправным иноком — на всю жизнь, ибо в ы х о д из монашеского состояния был полностью запрещен. О с о б у ю форму пострижения в монашество представляло собой так называемое ad succurendum. К нему прибегали л ю д и тяжело заболевшие и ожидавшие близкой смерти — они рассчитывали, что пострижение увеличит их шансы на спасение души. Монах брал на себя определенные этические обязательства, к о т о р ы е определялись тремя принципами: повиновением, нестяжательством и безбрачием. Эти три принципа знаменовали о т х о д от земных интересов — семейных и имущественных — и включение в новую организацию, пронизанную суровой дисциплиной. Конкретное выражение трех монашеских принципов составляли „ ч е т ы р е столпа" устава, сформулированного Бенедиктом Нурсийским в VI веке: отсутствие собственности, труд, замыкание о т м и р а и пищевые ограничения. По уставу Бенедикта Н у р с и й с к о г о монахи должны были составлять самодовлеющую и замк н у т у ю т р у д о в у ю о б щ и н у , в которой все принадлежало коллективу и где не приходилось рассчитывать на щедрое довольствие 157

220 Облачение (вверху) и Миниатюра.

кармелитов францисканцев. XV в.

(монахи д о л ж н ы были соблюдать вегетарианскую диету — мясо разрешалось т о л ь к о больным). К X I — X I I векам бенедиктинские „ с т о л п ы " практически не соблюдались: физический труд на полях и на кухне и даже уборка клуатра были переложены на зависимых крестьян и на наемных работников; монахи имели л и ч н ы е деньги, к о т о р ы е даже отдавали в рост; монашество стало со временем настолько подвижным, что пребывание во внутреннем ограждении из нормы превратилось в наказание за бранное слово или за драку. И так как потомки рыцарей, постригавшиеся в монахи, не могли обойтись без плотной еды, то они отправлялись в монастырскую больницу за мясными блюдами; когда же папы запретили этот обычай, в монастырях стали появляться особые комнаты, где братия благополучно поглощала мясо, не оскверняя ни трапезную, ни больницу. Таким образом, монашеский идеал — как все средневековые идеалы — оставался в сознании людей, далеко не воплощаясь на практике, наоборот, мы встречаем постоянные жалобы не просто на обмирщение монахов, но и на то, ч т о их поведение расходилось с нормами не т о л ь к о „ангельс к о й " , но и человеческой морали. И все-таки средневековое монашество представляло собой серьезную силу. В какой-то мере оно поддерживало и подкрепляло класс феодалов. Монастыри были основаны главным образом королями и баронами; их настоятели (аббаты), причисляемые к князьям церкви, к прелатам, принадлежали к аристократическим фамилиям; короли, бароны и рыцари были наиболее щедрыми дарителями монастырей, но зато короли и бароны фактически назначали аббатов и считали их своими вассалами. Монастыри становились крупными земельными собственниками, эксплуатировавшими крестьянство, и наряду с епископами и баронами — объектом крестьянской ненависти. А вместе с тем монашество б ы л о своего рода отрицанием если не феодального

порядка, то рыцарского образа жизни. Та благородная нерасчетливость, та бездумная щедрость, к о т о р ы е возводились в идеал идеологами рыцарства, б ы л и отвергн у т ы монастырями. „ Н е с т я ж а т е л и " знали цену деньгам и в нарушение церковного права давали ссуды под процент, умели наладить хозяйство, расчищали леса и применяли передовые приемы средневековой а г р о т е х н и к и ; они составили инструкции по управлению крестьянами, описи земельных владений, ввели письменную отчетность приказчиков. Монахи использовали панический страх человека средневековья перед загробным наказанием, ч т о б ы принудить крестьян к земельным дарениям, округляя таким образом свои владения. Монастырские урбарии (сборники дарственных и купч и х грамот) — д о к у м е н т ы , о т р а ж а ю щ и е трагедии крестьянских семей: постепенное втягивание в зависимость от аббатства, передачу монахам наделов, разорение детей „благочестивыми отцами", обман и прямые угрозы. Рыцарство б ы л о воинственно неграмотным — монастыри, напротив, оставались долгое время чуть не единственными рассадниками образованности средневековья: ш к о л ы , скриптории, библиотеки функционировали п о ч т и исключительно при монастырях. Рыцарство жило войной и для войны, напротив, монастыри — носители раннего хозяйственного рационализма — проводили принцип внутреннего ( „ б о ж ь е г о " ) мира, в ы д в и н у т ы й церковью в конце XII века в условиях полной неспособности пришедшей в упадок королевской власти ограничить феодальный разбой и анархию, препятствовавшие нормальному функционированию экономики; были установлены периоды, когда военные действия воспрещались и определенные категории населения ( ж е н щ и н ы , дети, к у п ц ы и прежде всего клирики), а также рабочий скот были поставлены под защиту церкви. Монастыри обладали хозяйственной м о щ ь ю и, несмотря на все нарушения бене-

д и к т и н с к о г о устава, высоким моральным авторитетом. О н и поддерживали папство в его стремлении реформировать церковь и осуществить универсалистские п р и н ц и п ы . Однако при всей монашеской дисциплине, расчетливости и тенденции к универсализму монашество, как уже отмечалось выше, не стало единой организацией. О н о распадалось на ряд орденов. Первоначально в Европе доминировал бенедиктинский устав, преобразованный Бенедиктом Анианским и в 817 году объявленный обязательным для всех монастырей. Именно Бенедикт Анианский отверг старый принцип физического труда и стал рассматривать монаха исключительно как рыцаря б о ж ь е г о , подчиненного своему аббату и в ы п о л н я ю щ е г о о с о б у ю службу — молитвы и богослужение. Обмирщение бенедиктинцев и падение авторитета „ ч е р н ы х монахов", как их называли, приводят к ряду п о п ы т о к реформы монашества, в том числе предпринятой в бенед и к т и н с к о м аббатстве К л ю н и (Бургундия) в конце X и XI веках. Внешне она выразилась в большей строгости устава (пост, молчание) и в большей торжественности богослужения, в сущности же, к л ю н и й ц ы осуществили дальнейшую аристократизацию монашества. К л ю н и й с к и е монастыри (монастыри, входившие в м о г у щ е с т в е н н у ю конгрегац и ю под главенством К л ю н и ) были тесно связаны с крупными сеньорами, обладали о г р о м н ы м и богатствами и стремились — вопреки заявлениям аббатов — не к восстановлению первоначального бенедиктинского устава, а к созданию т а к о г о монашества, к о т о р о е отвечало бы потребностям класса феодалов. Поддерживая папство, к л ю н и й ц ы в X I — X I I веках были одной из самых значит е л ь н ы х сил, отстаивавших универсализм, и Адальберон, епископ Панский, сатирически изобразил их рыцарями, ш т у р м у ю щ и м и Ф р а н ц и ю и весь мир. 222

Аббатиса (с посохом), монахини, новации. Миниатюра. 1300 г.

В X I — X I I веках стали появляться нот.имонашеские ордена (камальдулы, иалпом брозианцы, картезианцы, премонстран т ы , кармелиты и др.). Особенно в а ж н у ю роль играл орден цистерцианцев, основанный в 1098 году. В отличие от бенедиктинцев, „ ч е р н ы х " монахов, „ б е л ы е " монахи, цистерцианцы, подчеркивали аскетизм своего быта, затронувший даже богослужение; облачение из холста, кадильницы из меди и железа, отсутствие драгоценной утвари (кроме чаши для „ к р о в и Х р и с т о в о й " ) , отказ применять витражи и церковную живопись — все это резко отличало их от клюнийцев. Д р у г о й особенностью ордена б ы л о разделение монахов на полноправных иноков и так называемых конверсов — братьев, происходивших из т р у д о в ы х слоев общества и продолжавших трудиться в монашеском одеянии. Особое место среди орденов этого времени заняли военно-рыцарские ордена, видевшие свое назначение не в созерцательной жизни и молитвословии, а в активной деятельности, направленной против врагов христианства. Таковы госпитальеры, тамплиеры, тевтонские рыцари, ряд испанских орденов. Первоначально они участвовали в борьбе крестоносцев в Сирии и в отвоевании Испании у арабов, а потом потеряпи прежнее значение, и тамплиеры, в частности, превратились в х о р о ш о налаженную т о р г о в у ю и б а н к и р с к у ю компанию. Наконец, в начале XIII века появились так называемые нищенствующие ордена — доминиканцы и францисканцы (минориты). Всемсвоим обликом (босые, перепоясанные простой веревкой) монахи подчеркивали соблюдение принципа бедности. Но, осуждая богатство и наживу, нищенствующие ордена вскоре стапи обладателями о г р о м н ы х богатств. О н и переносят свою деятельность в город, их монастыри строятся в предместьях. Возникновение доминиканцев и францисканцев представляется совершенно различным. Д о м и н и к де Гусман (1170—1221),

223 Рефекторий аббатстве, Миниатюра, 1341 г.

о

женском

224 Мснахини-францисканки. Миниатюра. Начало XV

е.

университетам. Фома А к в и н с к и й (1225/26— 1274), один из к р у п н е й ш и х богословов средневековья, был доминиканцем. Так вместо к л ю н и й с к о г о монаха-воина в XIII веке вырабатывается новый идеал монаха-проповедника. Монашеское одеяние состояло (помимо о б ы ч н о й нижней о д е ж д ы ) из длинной т у ники с узкими рукавами, нарамника, рясы с разрезом по бокам и капюшона. Ряса должна была б ы т ь черной (по бенедиктинскому уставу), изготовленной из местной шерсти. Зимой б е н е д и к т и н ц ы надевали овчину, чтобы выстаивать д л и н н ы е службы в холодн ы х церквах. Цистерцианцы считали бенедиктинское одеяние (особенно овчину) чрезмерной роскошью. Бенедиктинскую ч е р н у ю рясу они заменили белым плащом с широкими рукавами и капюшоном, но на работу цистерцианские конверсы выходили без плаща, в наплечнике. Д о м и н и к а н ц ы приблизили свой наряд к светскому к о с т ю м у : поверх рясы они носили плащ с к а п ю ш о ном, т и п и ч н ы й для трудящегося люда XIII века. знатный испанскии каноник, создал новый орден о т к р о в е н н о для б о р ь б ы с еретическим движением в Ю ж н о й Франции, напротив, Франциск (1181/82—1226), сын богат о г о купца в Ассизи, выступил почти как еретик — с критикой церковной практики и с проповедью бедности. Д л я Д о м и н и к а нищенство б ы л о явной маской, для Франциска — социальным поиском. Но независимо от их субъективных устремлений оба ордена стали в XIII веке институтами, осуществлявшими идеологическое воздействие церкви прежде всего на новый общественный феномен — на город, центр растущих богатств и очаг ересей, причем особое внимание доминиканцы и минориты уделяли

Город вошел в средневековое общество двойственно: и как его составной элемент и как его отрицание. Его экономика (во всяком случае, на первых порах) оставалась посредневековому ограниченной задачей простого воспроизводства; его архитектура развивала принципы, выработанные при строительстве сельских ж и л и щ , и замковое фортификационное искусство (что нашло отражение в названии города: castrum, castellum — по-латыни, Burg — по-немецки); б ы т и костюм горожан соответствовали феодальной моде, и именно на городских площадях получило наивысшее развитие средневековое храмовое зодчество. Городская верхушка, патрициат, равнялась на фео162

*rt ШШШГ: r ". ЩШш • ^

«

м

*

н

' Н И Р

дальную аристократию, стремясь к создан и ю собственных линьяжей, кичащихся знатностью, и вкладывая свои состояния в земельную собственность. И все-таки город не мог не стать антитезой феодализма. Х о т я горожане разводили скот, возделывали нивы и виноградники, город б ы л прежде всего центром т о р г о в л и , промыслов (горное дело, рыбная ловля) и специализированных ремесел, с которыми была связана основная часть жителей. Городское хозяйство в несравнимо большей степени, чем деревенское, ориентировалось на д е н е ж н ы й обмен, и именно в мастерских ремесленников и торг о в ы х предприятиях использовался наемн ы й труд — намного раньше и систематичнее, чем в крестьянском и сеньориальном хозяйстве. На протяжении X I — X I V веков 163

города — экономическое и культурное бродило средневековой жизни, двигатели экономики и распространители н о в ы х знаний. Именно здесь рождался т е х н о л о г и ч е с к и й поиск, стремление к совершенствованию т р а н с п о р т н ы х средств и потребность в надежной информации. Э т о в сфере хозяйственной деятельности, а в области социальной город провозгласил свободу. В результате так называемого коммунального движения X I — X I I веков города сумели высвободиться из-под власти светских и церковн ы х сеньоров и как бы стать вне феодального права, получив привилегию руководствоваться городским правом на территории города и п р и м ы к а ю щ е й к нему узкой полосе. Городское право не т о л ь к о обособляло коммуну, изымая ее из-под сеньориальной

юрисдикции, но и — шире — противопоставляло феодальной системе; х о р о ш о известный п р и н ц и п : „ г о р о д с к о й воздух делает с в о б о д н ы м " — позволял феодально-зависимому крестьянину, прожившему год и день внутри городских стен, расстаться с прежней зависимостью и приобрести свободу. Многие города изгнали проживавших в них феодалов или ограничили их права, создав тем самым новую г о р о д с к у ю привилегированность. Города, наконец, установили свои формы административной организации: территориальные братства, группировавшиеся о б ы ч н о вокруг п р и х о д с к и х церквей; т о р г о во-ремесленные корпорации (цехи и гильдии), объединяющие полноправных мастеров — собственников мастерских и лавок, братства подмастерьев и, разумеется, прежде всего органы коммунального самоуправления — городские советы. Город создал вооружение нового типа, противопоставив рыцарскому к о п ь ю простонародный лук со стрелами, а в X I V веке применив огнестрельное оружие — п у ш к у , г о д и в ш у ю с я первоначально главным образом для разрушения замков. Город стал местом деятельности новой науки — университетской и средоточием религиозных и социальных исканий — ересей. Поэтому естественно, ч т о город, манящий своим богатством и о т в р а щ а ю щ и й своей чужеродн о с т ь ю , оказался враждебным феодальному миру — рыцарству, церкви и монастырям. Античная городская традиция в Европе была прервана германскими вторжениями, а затем арабским завоеванием значительной части Средиземноморья. Старые города повсюду лежали в развалинах. Правда, городская жизнь не исчезла совсем. Отдельные очаги ее довольно устойчиво теплились в Италии, Ю ж н о й Франции. Раннее средневековье знало несколько робких волн 225 Крестьянин (вверху) и монах-цистерцианец. Миниатюра. 1111 г.

164

возрождения городской или, скорее, предгородской жизни: в VII—VIII веках в бассейне Мааса и на британском побережье Ламанша, в IX веке — на ш и р о к о й т е р р и т о р и и от Ю ж н о й Галлии до Центральной Германии, а т а к ж е и в А к в и т а н и и . Кое-где (в Византии и Италии) развитие новых городов начинается уже в X веке. Но лишь к XI веку новая полоса урбанизации охватывает подавляющее большинство областей Западной и Центральной Европы. Город выс о к о г о , или классического, средневековья, обособленный от о к р у ж а ю щ е й т е р р и т о р и и в экономическом, правовом, топографическом и бытовом плане, обладающий устойчиво стабильным населением, был новым феноменом, принципиально о т л и ч н ы м как от греческого полиса и римского муниципия, так и отэмбриональных городских форм раннего средневековья. Некоторое время городские коммуны с у щ е с т в у ю т в рамках феодальной системы. Они осознают свою особенность в X I V веке, когда б ю р г е р с к и е воззрения и вкусы приходят в о т к р ы т ы й конфликт с феодальными. До этого противоречия остаются латентными, и нищенств у ю щ и е ордена еще не т е р я ю т надежду путем несложных уступок сохранить в городах свое идейное верховенство. Горожанин, как и рыцарь, не выступает на первых порах независимым индивидом, но включается в общество через систему разнообразных к о р п о р а т и в н ы х связей. Прежде всего он член коммуны, сочлен г о р о д с к о г о целого. Городское население образовалось из разных социальных слоев: из купцов, первоначально ж и в ш и х в обособленных поселениях, к о т о р ы е в Германии именовались W i k , из ремесленников, свободных и зависимых, из с в о б о д н ы х землевладельцев, из сеньориальных слуг-министериалов (главным образом из епископских министериалов). Все это б ы л и л ю д и разного правового статуса, но в процессе формирования города правовые различия стерлись и создалось экономически разношерстное, но по-своему

226 Первое изображение пушки.

Воин одет а кольчугу и котту поверх се. плечи заи/ии/ены

наплечниками с гербами. голова — круглым шлемом, С миниатюры 1326 г.

единое население, связанное общими правами и обязанностью взаимопомощи, подобно членам сельской о б щ и н ы . Однако, в отличие от сельской о б щ и н ы , сохранявшей внутри себя различные формы зависимости и правового статуса, городская коммуна стремится к правовой унификации. В XI веке во Франции, а столетие спустя в Германии, прежде всего в епископских городах на Рейне и Дунае, складывается понятие burgenses — б ю р г е р о в , охватывающее совокупность полноправных членов коммуны. И все-таки не каждый житель города был бюргером. Ч т о б ы б ы т ь полноправным гражданином города, н у ж н о б ы л о первоначально владеть земельным наделом, позднее — хотя бы частью дома (во Фрейбурге, например, в XIII веке достаточно было иметь восьмую часть дома определенной стоимости) и, наконец, н у ж н о б ы л о уплатить специальную пошлину. Внебюргерствастояли „ б е д н я к и " , или гости, куда относились лица, находящиеся в услужении у бюргеров, а т а к ж е подмастерья и поденщики. О н и выполняли повинности для города, могли приобретать недвижимость, но не имели права заводить свой очаг. Вне бюргерства стояли также клирики и евреи; евреи жили в особом квартале и составляли автономную общину.

227 Миниатюра из сборника песен парижских шансонье (конец XIII — начало XIV в.) иллюстрирует религиозные песни (монахи тринигпарии слева), куртуазные (фигуры в ц е н т р е ) , крестьянские. 228 Карнавал. Миниатюра.

Начало

XIV

о.

Само б ю р г е р с т в о не б ы л о единым, оно распадалось на две основные г р у п п ы : патрициат и мастеров. Патрициат держал в своих руках городские советы (со времени их возникновения до конца XII века) и осуществлял власть над городом и его ближайшей о к р у г о й , а т а к ж е дипломатическое представительство городской о б щ и н ы по о т н о ш е н и ю к другим городам, светской и духовной знати, к королевской власти. Основное место среди г о р о д с к и х патрициев занимали к у п ц ы и земельные собственники. Патрициат представлял собой о т к р ы т у ю социальную г р у п п и р о в к у , пополнявшуюся за счет разбогатевших семей ремесленников и в своем б ы т у и поведении имитировавшую рыцарство. О н и создавали о б ш и р н ы е линьяжи и поддерживали р о д о в у ю солидарность, р о с к о ш н о одевались, заводили гербы, носили ш п о р ы , сражались верхом и посещали т у р н и р ы . Они стремились породниться с феодальной знатью и пройти посвящение в рыцари. Стремление патрицианских линьяжей к уравнению с феодальными сеньорами оказалось успешным на индивидуальном уровне, но на социальном уровне — безрезультатным. Выбитые с п р е ж н и х позиций, они не б ы л и приняты в ряды знати, для которой оставались людьми второго порядка, несмотря на свое богатство, и мы уже видели, что французские короли законодательным порядком установили грань между к о с т ю мом знатного человека и горожанина. Городской патрициат, хотя и тяготел к аноблированию, принципиально отличался от п о д л и н н ы х баронов и шатлэнов. И дело не т о л ь к о в о т к р ы т о с т и этой социальной г р у п п и р о в к и . Важнее то, что эксплуатация земли не составляла основной функции городских нобилей; их земельные владения были сравнительно невелики и имели прежде всего престижное назначение, т о г да как богатство патрициата X I I I — X I V веков складывалось в иной — торгово-ростовщической — сфере, в эксплуатации город166

ских д о х о д н ы х статей (откуп пошлин), в аренде городских имуществ. Деятельность нобилей исходила из монополии на городские привилегии и имущества, но она же предполагала известную э н е р г и ю и предприимчивость в области, как правило, ч у ж дой настоящим рыцарям. Не случайно, видимо в XIII веке можно наблюдать интенсификацию сельского хозяйства в непосредственной близости от таких патрицианских центров, как Кельн или Гент. В городах с высокоразвитыми э к с п о р т н ы м и ремеслами (в первую очередь сукноделием), возникающими с середины XII века на северо-западе Европы и в Северной Италии, часть городс к о г о патрициата предпочла организацию ремесла ростовщичеству и о т к у п у городских монополий. Характерный пример т а к о г о патриция — организатора ремесла — Йехан Боинброк из Дуэ, к о т о р ы й девять раз б ы л эшевеном (советником) в родном городе. Он умер в 1285 году, оставив огромное состояние, значительной частью к о т о р о г о бы229 Ручной мяч и Миниатюра

шахматы.

230 Игра в к о с т и . Миниатюра. Середина

XIII

ла недвижимость. Боинброк покупал шерсть в А н г л и и , привозил ее в Д у э в мешках и раздавал на прядение крестьянам в деревнях. Затем пряжа поступала ткачам, к о т о р ы е номинально были свободными, но стояли в хозяйственной зависимости от Боинброка. У него была собственная красильня. Перед смертью он приказал приказчикам оплатить его долги и загладить его п р о с т у п к и : собрались жалобщики, и с их слов б ы л составлен пергамен длиной в пять с половиной метров, перечислявший злоупотребления эшевена из Дуэ. Различие между патрициатом и мастерами-ремесленниками б ы л о очень резким. Правда, до X I V века это различие, имущественное и политическое, не приводило к отк р ы т ы м противоречиям, и мастера поддерживали патрициат в его борьбе со светскими и духовными сеньорами городов. Со всей остротой антагонизм обнаружился в X I V веке и вылился в ряд столкновений, содержанием к о т о р ы х была борьба за политическое равноправие бюргеров. С л о ж н о с т ь состава бюргерства приводила к тому, что коммунальные связи оказывались недоста-

о.

167

т о ч н о прочными, и внутри городов возникали объединения иного рода, важнейшими среди к о т о р ы х были цехи. Цехи — это торгово-ремесленные корпорации, объединявшие мастеров одной профессии. Цехи, как правило, не занимались организацией производства, и цеховой мастер работал индивидуально в собственной мастерской и со своими подмастерьями и учениками. Задачей цеха б ы л о , во-первых, обеспечить привилегии мастеров, оградить от притязаний нецеховых ремесленников и, во-вторых, системой контроля поддерживать эгалитарные тенденции внутри цеха. Цеховые уставы регламентировали цены, качество продукции, размеры мастерских, численность подмастерьев, рабочее время. За соблюдением цеховых интересов следили старейшины. Вместе с тем цех объединял мастеров и в их внехозяйственной деятельности. Цех имел общего святого-покровителя, и цеховое объединение нередко совпадало с религиозным братством, осуществлявшим функции благотворительности. Цехи имели в собственности или арендовали о б щ и н н ы е дома, где могли б ы т ь склады и помещения для выполнения технически с л о ж н ы х операций, но где в основном сосредоточивалась внехозяйственная жизнь мастеров: здесь устраивались п и р у ш к и и танцевальные вечера, проводилась регистрация учеников и экзамены на звание мастера. Однако, как и все учреждения средневекового общества, цех б ы л двойственным и противоречивым институтом. Противостоя нецеховым ремесленникам и эксплуатируя их труд, многие цехи замыкались и постепенно приобретали привилегированный характер. Д о с т у п в цех б ы л о т к р ы т прежде всего для сыновей мастеров, тогда как перед посторонными возникали всевозможные преграды — имущественные (требовалось роскошное угощение мастерам) и моральные (разумеется, в средневековом смысле: человек, родившийся от незакон-

н о г о брака или женившийся на ж е н щ и н е , рожденной вне законного брака, не допускался в н е к о т о р ы е привилегированные цехи). Внутри цеха установилась иерархия, о б ы ч н о трехчленная: мастер — подмастерье — ученик. Если у ч е н и к , как правило, платил мастеру за обучение ремеслу, то подмас т е р ь е — это уже квалифицированный платн ы й работник. В положении ранних подмастерьев X I I — XIII веков сильны ч е р т ы семейной эксплуатации: статус подмастерья б ы л временным, он питался и жил в доме мастера и женитьба на хозяйской дочери нередко завершала его карьеру. Но семейные черты — это второстепенное; главное, что определяло его отношение с хозяином, — заработная плата. Именно эта сторона статуса подмастерья, его б ы т и е в качестве наемного работника имели за собой будущее. Постепенно переход подмастерьев в ряды полноправных мастеров начинает испытывать серьезные стеснения — помимо выполнения шедевра ему предъявляют ряд социальных и имуществ е н н ы х требований: подмастерье должен б ы т ь бюргером, происходить от законного брака, от него требуется взнос в пользу цеха и обильный обед для мастеров и их жен. С X I V века в западноевропейских городах начинает складываться особый слой постоя н н ы х , „ в е ч н ы х " подмастерьев: цеховые уставы говорят о подмастерьях ж е н а т ы х и ж и в у щ и х отдельным домом (раньше всего в с т р о и т е л ь н ы х специальностях), что противоречило принципам ц е х о в ы х порядков, но сделалось к этому времени необходимостью. Цех регламентировал и ограничивал поведение подмастерьев, их одежду, посещение ими таверен и танцевальных вечеров; в немецких городах, например, подмастерьям запрещено б ы л о посещать танцы, на котор ы х могли присутствовать б ю р г е р ш и , а также б ю р г е р с к и е свадьбы; возвращаться позже девяти часов вечера зимой и десяти — летом, носить одинаковые шляпы и рубахи, серебяные украшения и т . п . Обособление 168

подмастерьев как социальной категории привело к образованию ими особых организаций — братств подмастерьев, фактически противостоявших цехам, в к о т о р ы х наемные работники б ы л и административно бесправными или, во всяком случае, неполноправными. Подмастерья платили вступит е л ь н ы й взнос братству и затем уплачивали регулярные взносы в определенные сроки. Собранные таким образом средства расходовались на п о х о р о н ы или благотворительные цели, поскольку средневековые цехи не знали обязанности мастеров оплачивать болезнь или увечье подмастерья. Помимо взаимопомощи братства выполняли еще одну ф у н к ц и ю , характерную для средневековой хозяйственной системы: как цехи запрещали работать в городе ремесленникам,не принадлежавшим к городским цехам, так и братства подмастерьев препятствовали найму работников, не желавших примкнуть к их организации и подчиниться ее требованиям. В городах особенно остро чувствовалось имущественное неравенство, здесь скапливались о г р о м н ы е состояния и вместе с тем ж и л и л ю д и , не имевшие ничего, ни клочка земли, ни плодового дерева, ни х и ж и н ы — нищие в полном смысле слова. Нищенство, по в ы р а ж е н и ю западногерманского историка Э. Машке, — „социальная константа средневекового г о р о д а " . У ж е на раннем этапе европейской городской истории — в IX в е к е — источники у п о м и н а ю т о „массе не и м е ю щ и х средств к существованию" во фризском городе Дурстеде. На многочисленность э т о г о слоя г о р о д с к о г о населения в период кпассического средневековья указывают мероприятия г о р о д с к и х властей по оказанию помощи неимущим. Феодальное насилие и с т и х и й н ы е бедствия выбрасывали огромное количество людей из прив ы ч н о г о жизненного уклада. Особенно много н и щ и х появляется (не т о л ь к о в городах, но и в сельской местности) с X I V века, когда средневековая экономика начинает перестраиваться на н о в ы х основах и когда в ряде

мест феодалы с г о н я ю т крестьян с земли, предпочитая зависимому б а р щ и н н и к у наемного батрака. В о т д е л ь н ы х районах Франции и Нидерландов неимущие составляли до тридцати и более процентов населения. А в городах, особенно бурно развивающихся в этот период, ниже п р о ж и т о ч н о г о минимума находилось, по данным французского исследователя М. Молла, от четверти до половины жителей. С этого времени и именно в городах бедность начинает восприниматься как проблема социальная. Д е л о в том, что средневековью в целом б ы л о присуще своеобразное представление о бедности и нищенстве. В соответствии с христианской традицией бедность осмысливалась как состояние, угодное богу (отсюда выражение: „ х р и с т о в ы б е д н я к и " ) , а сами бедные — как избранники божьи, к о т о р ы е пренебрегли земными благами ради благ небесных. Средневековые моралисты, восхваляя бедность, о б ы ч н о осуждали не богатства, но алчность как один из безусловных смертных грехов. Бедность и богатство нередко трактовались как взаимодополняющие понятия: богатые — „казначеи б е д н я к о в " , — раздавая избытки имущества нищим, там самым служат „самому Х р и с т у " . Наряду с этим возникал и течения, представители к о т о р ы х т р е бовали полного отказа от богатства и собственности как условия спасения д у ш и — это еретики (типа вальденсов) и упоминавшиеся выше н и щ е н с т в у ю щ и е ордена доминиканцев и францисканцев. Христианское учение о том, что милостыня способствует спасению души дарителя (особенно милостыня, творимая через церковь), чрезвычайно способствовало развитию нищенства; нищие становились необходимой категорией средневекового социального устройства: они кормились при дворах королей и баронов, соборах и монастырях. Бедность считали естественным и неизбежным злом, подобно стихийным бедствиям, и н и к т о не задумывался о мерах для ее ликвидации. Напротив, н и щ и х по-своему пестовали, включая

169

м и л о с т ы н ю , угощение, лечение или умывание н и щ и х в ритуал королевских и церк о в н ы х празднеств. При этом в центре внимания находились не сами обездоленные, а скорее, податели благ: бедняки, по выражен и ю М. Молла, служили не более, чем предлогом для подвига милосердия. В „ Ж и т и и святой М а р г а р и т ы " , королевы Шотландской (конец XI века), подробно изображены подобные ритуальные п р о ц е д у р ы : мытье ею н о г шестерым нищим, заранее подгот о в л е н н ы м ее слугами, кормление сирот, обслуживание ею п р и г л а ш е н н ы х во дворец бедняков. Пищу давали с т р о г о определенному числу бедняков ( о б ы ч н о двенадцать или двадцать четыре), а не всем нуждавшимся. Но если до XIII века бедность воспринималась преимущественно как проблема моральная и религиозная, то постепенно ее начинают ощущать как т р е в о ж н у ю болезнь, как угрозу существующему устройству. К X I V веку бедняки образовывают уже ш и р о к у ю б е с п о к о й н у ю массу, и постепенно понятие „ б е д н о с т ь " сливается и перекрывается новым понятием „ н и з ш и е с л о и " . Итак, человек средневековья меньше всего мыслил себя индивидом, он в к л ю чался в общество через линьяжи, о б щ и н ы , цехи, монашеские ордена, д у х о в н у ю и рыцарскую иерархию. Все эти и н с т и т у т ы б ы ли с т р о г о определены: вступление в них, как правило, предполагало специфические церемонии, завершавшиеся особыми празднествами. Все эти и н с т и т у т ы имели целью поддерживать социальную солидарность, сплачивая своих сочленов против внешнего и враждебного мира, и всем им была присуща внутренняя противоречивость. „ В р а г и " ожидали человека не т о л ь к о вне его корпорации, но и внутри ее: враждебному миру п р и р о д ы , пронизанному „силами Д и а в о л а " , соответствовал и враждебный человеку социальный мир: п о п ы т к а преодолеть эту враждебность с п о м о щ ь ю эгалитарности оказывалась безуспешной. Человеку сред-

невековья б ы л о свойственно стремление замкнуться в узком мире семьи, точнее — домашней о б щ и н ы . И все-таки он не замыкался в ней — корпорации создавали новые (внесемейные) связи, и в принципе вассальная верность сеньору становилась в ы ш е сыновней л ю б в и , а куртуазная л ю б о в ь к даме — в ы ш е семейной преданности. Семейная замкнутость нарушалась еще и системой неформальных социальных г р у п п , то есть так и х объединений, участие в к о т о р ы х не предполагало ни искуса, ни посвящения. Помимо п р и х о д с к о й церкви ремесленные мастерские в городах стягивали к себе п о с т о я н н ы х посетителей. Особенно часто посещаемыми б ы л и лавки ц и р ю л ь н и к о в и мастерские кузнецов. Ц и р ю л ь н и рано сделались местами обмена новостями — считалось, что брадобрей по самому роду своей деятельности знает все новости. Кузнечная мастерская привлекала по другой причине: в эпоху преобладания дерева кузнец сохранял ту таинственность, к о т о р у ю наложила на эту профессию еще первобытность. Средневековому сознанию он казался волшебником, связанным с п р и р о д н ы м и силами. Он производил о р у ж и е , столь высоко ценившееся в ту эпоху. О г о н ь , п ы л а ю щ и й в горне, постоянно манил к себе человека. В сельской местности а н а л о г и ч н у ю роль играла мельница, где крестьяне делились новостями, и подчас мельница становилась центром т а й н ы х сборищ крестьян. Монашеские ордена отметили важность п о д о б н ы х встреч „у м е л ь н и ц ы " , и в XII веке уставы предписывают направлять туда монахов. Бернар Клервоский (1090—1153), один из наиболее в о и н с т в у ю щ и х ц е р к о в н ы х и полит и ч е с к и х деятелей Западной Европы, настолько был возмущен безнравственностью, царившей на мельницах, что требовал даже разрушить их в интересах спасения д у ш и . С т о л ь же существенной общественной ячейкой была и харчевня, где можно б ы л о не т о л ь к о в ы п и т ь , но и послушать заезжего человека (ведь харчевня служила и посто-

ялым двором) или о д о л ж и т ь деньги. О т с ю да расходилась информация, подчас легендарная, здесь слагались и рассказывались сказки. Человек средневековья принадлежал и семье и вне семейным социальным группам, и его мораль строилась на преодолении противоречия между „ л и ч н ы м " и „ к о р п о р а т и в н ы м " . В своем полутемном доме, обставленном тяжелой мебелью, обособившемся от остального мира, человек о щ у щал страх перед бесконечным пространством — космосом и перед бесконечным временем — смертью. Здесь не б ы л о места для смеха, вечность казалась слишком серьезной, божественной. А выходя из своего одиночества (с самим собой и христианским богом) в к о р п о р а т и в н ы й мир „ р а в н ы х " , он стремился сконструировать иллюзорную действительность, где все оказывалось перевернутым, отчаянно веселым и озорным. Во внешнем своем поведении человек средневековья стремился не столько „ б ы т ь " , сколько „казаться". Самая его одежда не так прикрывала от холода и удовлетворяла эстетические потребности, как отвечала притязаниям на известный социальный ранг. Его подчеркнутая небережливость (в условиях всеобщей нехватки средств существования) была своеобразной игрой, но игрой, стоившей многим семьям состояния. Все его поведение больше определялось

жестом, чем словом, и соответственно больше эмоцией, нежели трезвым рассуждением. Карнавал — раскованный праздник накануне великого поста, знаменовавший освобождение от социальных, этических, сексуальн ы х табу, превращавший жизнь в продолж и т е л ь н ы й праздник — игру с шествиями, огнями, переодеваниями, — характернейшее выражение средневекового стремления в игре, в иллюзии вырваться из н и щ е т ы , страха и социального неравенства. И как карнавалу, средневековье со страстью отдавалось игре в кости и шахматам. Шахматам потому, что усматривало в этой игре овладение социальным порядком, возможность распоряжаться королевскими судьбами (шахматным фигурам была придана политическая символика); костями потому, что в этой игре противостояние человека и слепой судьбы открывалось особенно обнаженно. Религия и игра создавали два противоп о л о ж н ы х и причудливо связанных, одинаково и л л ю з о р н ы х дубликата мира в сознании средневекового человека: религия — небесный мир, трагически-серьезный, пронизанный страхом и ожиданием смерти; игра — мир слепой судьбы, п о л н ы й сверхземных устремлений и ч у ж д ы й расчета. Развитие б ю р г е р с к о й идеологии, в конечном счете, разрушило и ту и д р у г у ю иллюзию.

171

Оглавление

Глава 1

р в котором жили 7 Г лава 2

У себя дома 43 Г лава 3

Враги и друзья 115 Библиография

172

175