Очерки русской культуры XIX века. В 6 томах. Общественная мысль

ОЧЕРКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ XIX ВЕКА Общественная мысль

№ в Издательство Московского университета • 2003

У Д К 93/99 Б Б К 63.3(2) 095

Редакционная Л.Д. Дергачева,

коллегия:

Л.В. Кошман ( р у к о в о д и т е л ь п р о е к т а ) ,

Д.В. Сарабьянов, Е.К. Сысоева, В.А. Федоров, И.А. Федосов,

Н.И. Цимбаев

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 00-01-00249

095

Очерки русской культуры XIX века. Т. 4. Общественная мысль. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. — 528 с. 13ВЫ 5-211-04574-2 (Т. 4) 15ВЫ 5-211-03939-4 Д а н н а я книга п р о д о л ж а е т ш е с т и т о м н у ю с е р и ю «Очерков р у с с к о й культуры X I X века» и п о с в я щ е н а и з у ч е н и ю о б щ е с т в е н н о й м ы с л и Р о с с и и . В томе условно м о ж н о выделить два раздела: первый включает четыре очерка п р о б л е м н о - х р о н о л о г и ч е с к о г о характера, которые отражают развитие о б щ е с т в е н н о й м ы с л и в о п р е д е л е н н ы е п е р и о д ы ; в т о р о й р а з д е л с о д е р ж и т очерки п о н а и б о л е е в а ж н ы м п р о б л е м а м , р а с с м а т р и в а е м ы м н а п р о т я ж е н и и всего столетия. Для историков, филологов, студентов гуманитарных вузов и л и ­ цеев, а также для всех интересующихся историей отечественной культуры. У Д К 93/99 Б Б К 63.3(2)

1 5 В К 5 - 2 1 1 - 0 4 5 7 4 - 2 (Т. 4) ГЗВИ 5 - 2 1 1 - 0 3 9 3 9 - 4

©

Коллектив авторов,

2003

г.

Мы зреем не веками, а десятилетиями. Н . М . Карамзин

социально-политической мысли и общественной жизни XIX в. крепкими нитями связана с проблемами освободительного движения в России, которое оказывало огромное влияние на нравственно-политиче­ ские представления общества, на все сферы культуры и во многом опре­ деляло перемены, происходившие как в национальном сознании, так и в экономической жизни. Изучение общественной мысли и освободительного движения в Рос­ сии имеет глубокие корни, давние историографические традиции. Со­ временные исследователи, опираясь на достижения своих предшест­ венников, обращаются к вопросам, которые прежде не были предметом специального рассмотрения: консер­ вативная и религиозно-общественная мысль, народные представления о социальной справедливости, генезис и модификации российского либера­ лизма. Наряду с этим перед историка­ ми стоит задача обобщения накоплен­ ного материала, его теоретического осмысления (в ряде случаев переосмы­ сления), преодоления многих сте­ реотипов советской историографии и тех однозначных, порой примитив­ ных оценок, которые накопились в постсоветское время. Именно такой

История В В Е Д Е Н И Е

Введение

6

подход может и должен в итоге привести к созданию сводной ра­ боты по истории общественной мысли и освободительного движе­ ния. Актуальность такой работы несомненна, и данные «Очерки» представляют собой первый подступ к решению этой непростой задачи. Истоки освободительного движения — исключительно важ­ ного феномена XIX столетия, несомненно, следует искать в обще­ европейской идейной и политической ситуации конца XVIII в., крупнейшим проявлением которой стала Великая французская революция. Именно в это время в России возник первый со­ знательный протест против самодержавия и крепостничества (А.Н. Радищев); началось оформление оппозиционно-либерально­ го течения (Н.И. Новиков и его единомышленники); возросло стремление к формальному ограничению самодержавия (линия Н.И. Панина — Д.И. Фонвизина). Именно в екатерининское время были сформулированы два главных вопроса российской обществен­ ной жизни, которые в основе своей оставались неизменными на всем протяжении XIX в.: вопрос об отношении к самодержавию, который неизбежно сопрягался с проблемой необходимости по­ литических преобразований, и вопрос о крепостном праве, кото­ рый во второй половине века стал пониматься как поиск спра­ ведливого социального устройства, что, в свою очередь, служило благодатной почвой для распространения социалистических уче­ ний. Еще в проекте государственных реформ, над которым под руководством Н.И. Панина работал Д.И. Фонвизин, говорилось, что имеются «два главнейших пункта блага государства: вольность и собственность». Под «вольностью» разумелись полтагические сво­ боды, проблему «собственности» Фонвизин раскрывал прежде всего как необходимость освобождения крепостных крестьян. Общепринято первым русским революционером считать А.Н. Радищева. Его радикальное выступление было осознанным и принципиальным, оно представляло собой качественно новое явление в нашей общественно-политической жизни, резко отлич­ ное от стихийного крестьянского протеста, но крепкими узами связанное с традициями европейского просветительства. Уместно напомнить, что Екатерина II рассматривала появление радищев­ ской книги «Путешествие из Петербурга в Москву» не только в связи с событиями первых лет Великой французской революции, но и в более широком контексте. В дневнике статс-секретаря им­ ператрицы А.В. Храповицкого находим запись, которую редко цитируют полностью: «Сказывать изволила, что он бунтовщик, хуже Пугачева, показав мне, что в конце хвалит он Франклина как начинщика и себя таким же представляет» (упомянутый здесь 1

Введение

7

Б. Франклин — знаменитый ученый и политический деятель, уча­ стник войны за независимость в Северной Америке и один из создателей американской конституции). Радищев вариативен. Он впервые показал законность и неиз­ бежность при определенных условиях народной революции, сме­ ны монархического правления республиканским. И именно под этим углом писатель рассматривал все основные общественнополитические вопросы современной ему России. Вместе с тем, осознавая замедленность развития России, Радищев дополнил проект «народного правления» другим проектом, смысл которого заключался в постепенном освобождении крестьян и проведении некоторых политических реформ (установление твердой законно­ сти, равновесия властей, имущественного равенства) при сохра­ нении монархии. Традиции, заложенные в екатерининское время, были про­ должены в XIX в. Важным стимулом распространения передовых идей стали события Великой французской революции и особенно последующих наполеоновских войн, которые значительно расши­ рили кругозор русского общества, укрепили в нем идущую с петровских времен идею общеевропейского единства. От прямого заимствования организационных форм и идей российская общественность быстро пришла к равноправному уча­ стию в европейском освободительном движении. Уже на ранней стадии для русских деятелей характерно стремление творчески интерпретировать западноевропейскую традицию. Так, изучение сочинений аббата Рейналя привело Радищева к радикальным вы­ водам, которые показались бы неприемлемыми французскому просветителю. Декабристы установили непосредственный контакт с отдель­ ными ветвями европейского передового движения: с польской, итальянской, французской, немецкой. Отныне организационная и идейная связь российского и западноевропейского освобо­ дительного движения не прерывалась. А.И. Герцен был связан с Л. Кощутом и Дж. Мадзини, деятелем европейского масштаба стал М А Бакунин, чье учение (анархизм) получило признание в странах Западной Европы не меньше, чем в России. С первых шагов рос­ сийская социал-демократия осознавала себя органической частью мирового социал-демократического процесса, а Г.В. Плеханов явился одним из его признанных вождей. Непредвзятый анализ освободительного движения ХГХ в. пока­ зывает, что оно развивалось в тесной связи с общим ходом передо­ вой европейской мысли. Поэтому несостоятельными представляют­ ся оценки движения декабристов, западников и славянофилов,

8

Введение

революционеров-шествдесятников, народовольцев, эсеров и боль­ шевиков как явлений уникальных, отмеченных исторической ис­ ключительностью. Подобные построения, нередкие в работах со­ временных отечественных и зарубежных исследователей, в конеч­ ном счете основаны на абсолютизации неплодотворного тезиса об особом характере российского исторического развития. Конечно, освободительное движение в России имело свои региональные и исторические особенности, и русская мысль XIX в. решала задачи, во многом отличные от тех, что были, к примеру, поставлены на повестку дня экономическим и политическим развитием Англии или Франции. Но те или иные характерные черты, имевшие место в общественном движении любой страны, не должны мешать по­ ниманию идей общеевропейского единства. Иными словами, история российской общественной мысли XIX в. не может быть понята вне европейского контекста, при ее изучении исследователь должен оперировать такими универсаль­ ными понятиями, как консерватизм, либерализм, радикализм, марксизм, анархизм. Вместе с тем следует помнить о специфичности обществен­ но-политической терминологии XIX в. Например, «люди сороко­ вых годов», знаменитые западники и славянофилы, причисляли себя к поколению «либералов-идеалистов». О лучших из ник уже в пореформенное время Н.А. Некрасов сказал устами своего несколь­ ко ироничного героя «Медвежьей охоты»: Рыцарь д о б р о г о

стремленья

И беспутного житья! <...> Ты стоял перед о т ч и з н о ю Честен мыслью, сердцем чист, Воплощенной

укоризною,

Либерал-идеалист!

Правда, понятия «либерализм» и «идеализм» для «людей со­ роковых годов» не вполне совпадали с современными определе­ ниями. Смысл, который вкладывался тогда в слова «либерал», «идеалист», станет яснее, если вспомнить отзыв И.С. Тургенева о Т.Н. Грановском: «Он был идеалист в лучшем смысле этого слова — идеалист не в одиночку». Поиски идеала, стремление к нему стали ответом на злобу дня, ибо речь шла прежде всего об идеале обще­ ственном. Тургенев полагал, что слово «идеалист» применимо и к В.Г. Белинскому: «Белинский был настолько же идеалист, на­ сколько отрицатель; он отрицал во имя идеала. Этот идеал был свойства весьма определенного и однородного, хотя именовался различно: наукой, прогрессом, гуманностью, цивилизацией, — Западом, наконец. Люди благонамеренные, но недоброжелатель-

Введение

9

ные употребляют даже слово революция». В тургеневской речи 1879 г., обращенной к чествовавшей писателя передовой молоде­ жи, мы находим и напоминание о том, что в сороковые годы, «когда еще помину не было о политической жизни, слово "либе­ рал" означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и, наконец, пуще всего означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуж­ дался в деятельной помощи своих счастливых сынов» . Наряду с этим неизбежен вопрос об органичности проявле­ ний тех или иных течений европейской общественной мысли в России. Тема эта исключительно сложна и требует точного кон­ кретно-исторического анализа. Однако важно помнить, что еще в первые пореформенные годы, когда российская интеллигенция с характерным для нее догматизмом и сектантством только склады­ валась, виднейший ее представитель К.Д. Кавелин сетовал: «Мы берем каждое учение особняком, принимаем или отбрасываем по впечатлениям, ищем в нем догматической истины, а не ответа на поставленные предыдущим вопросы, и потому так же скоро рас­ стаемся, как его приняли... Сегодня идет полоса позитивизма, вчера шла полоса идеализма; как знать, завтра, может быть, пой­ дет полоса спиритизма или чего-нибудь подобного» . Особенно много общего с точки зрения задач и условий раз­ вития освободительного движения было в России и странах ЮгоВосточной и Центральной Европы. Это — необычайная острота крестьянского вопроса, слабость или полное отсутствие «третьего сословия», первенствующая роль дворянства в большинстве стран региона, недостаточно ясное понимание важности юридических гарантий политических свобод и гражданских прав, нечеткость общественных направлений. Правда, перед российским освободи­ тельным движением (в отличие от польского, чешского, сербско­ го или болгарского) не стояла задача борьбы за национальную независимость (что питает представления некоторых историков о российской исключительности), но столь же актуальной была про­ блема вовлечения в активную борьбу народных масс, страдавших от политического произвола и социального гнета. Первые годы XIX в., «дней Александровых прекрасное нача­ ло», были временем, когда в наибольшей степени проявилась нерасчлененность общественных направлений, отсутствие между ними четких границ. В дворянской среде получили хождение проекты, авторы которых (А.Р. и С Р . Воронцовы, Г.Р. Державин, П.А. Зу­ бов, Н.С. Мордвинов) высказывались за ограничение самодер­ жавной власти представительными учреждениями, но полагали 2

3

10

Введение

при этом, что право представительства должно принадлежать толь­ ко дворянству. Иными словами, их проекты имели олигархиче­ ский характер. К началу XIX в. давние традиции дворянского оли­ гархического конституционализма были довольно прочными. В то же время в политической мысли появляются и сторон­ ники такого представительного правления, органы которого со­ стояли бы из выборных от разных сословий, в том числе и от «нижних отделений народа» (В.Н. Каразин, В.Ф. Малиновский, В.В. Попугаев и другие). Приверженцем такого варианта выступал в своих разнообразных проектах и М.М. Сперанский, который отстаивал также идею имущественного ценза, прямо противоре­ чившую сословной структуре Российской империи. Принципы представительного правления (Государственный совет, Дума, Се­ нат) сочетались в планах Сперанского с принципом разделения властей . Одной из важнейших потребностей России политические пи­ сатели начала XIX в. считали предоставление ее жителям граждан­ ских прав и свобод, в числе которых на первое место выдвигались право собственности и неприкосновенность личности. Парадок­ сально: особенно энергично отстаивал эти права твердый защит­ ник крепостных отношений Н.С. Мордвинов. Политические настроения начала XIX в. (идеи конституци­ онного правления, законности, гражданских свобод) отражали реальный рост либерально-буржуазных тенденций в обществе. Потребность пересмотра старых государственных форм стала объек­ тивной. Но самодержавие благодаря исключительно умелому ла­ вированию Александра I сохранило свои позиции. Отечественная война 1812 г. и заграничные походы русской армии с новой силой поставили проблему народа, прежде всего крестьянства. По завершении наполеоновских войн произошло возвращение к планам реформ, но главным стал вопрос о крепо­ стном праве, дополнительную остроту которому придавал рост крестьянских волнений. С записками, предлагающими разные ва­ рианты (часто взаимоисключающие) решения крестьянского вопро­ са, выступили в те годы Н.С. Мордвинов, В.Н. Каразин, Д.П. Из­ вольский, Е.Ф. Канкрин, П.Д. Киселев, А.А. Аракчеев и многие другие авторы. В конечном счете общественно-политическое зна­ чение этих записок заключалось в признании невозможности бес­ конечно долгого сохранения крепостных отношений. Правда, к скорому и радикальному решению крестьянского вопроса скло­ нялись немногие, в первую очередь декабристы. В марте 1818 г. Александр I произнес в Варшаве речь на от­ крытии польского сейма. Он обещал «распространить на все стра4

Введение

11

ны, провидением попечению его вверенные», «законно-свобод­ ные» учреждения. Современники поняли это как обещание уста­ новить в России конституционное правление. Прямым следствием варшавской речи стало появление проекта общероссийской кон­ ституции — Государственной Уставной грамоты, над которой под руководством Н.Н. Новосильцева трудились русские, француз­ ские и польские юристы. Уставная грамота предполагала создание собрания представите­ лей, исполнительная власть поручалась Государственному совету, монарх (вместе с Сенатом) оставался носителем законодательной власти. Последовательно проводился принцип разделения властей, провозглашались гражданские свободы — свобода вероиспове­ дания, равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности, свобода печати и свобода собственности. Объективно Уставная грамота противостояла традиционным устоям россий­ ской государственности, и ее воплощение в жизнь ставило воп­ рос о таком феномене российской истории, как «самодержавная инициатива», когда именно верховная власть с середины XVII в. выступала инициатором и главным, а нередко и единственным, гарантом прогрессивных преобразований. Варшавская речь и Ус­ тавная грамота стали вершиной и одновременно завершением александровского либерализма, после чего в силу целого комп­ лекса причин во внутренней политике России, как повсеместно во всей Европе, утвердились охранительные принципы. В первые два десятилетия XIX в. политическая мысль России активно усваивала и «перекладывала на русские нравы» просвети­ тельские идеи законности, представительного правления, гаран­ тий прав личности, которые объективно противостояли реально­ стям самодержавно-крепостнической России. Важно подчеркнуть, что в той или иной мере эти идеи были усвоены разными направ­ лениями общественного движения. После 14 декабря 1825 г. наблюдается несомненное и быстрое затухание дворянского политического радикализма, начинается долгий период поиска новых путей и средств освободительной борьбы. Речь идет как об идейной переориентации обществен­ ной мысли в направлении народничества (достаточно указать на В.Г. Белинского, М.А. Бакунина, А.И. Герцена, Н.П. Огарева), так и о попытках создания новых организационных форм (взамен тайных офицерских организаций появляются литературные и фи­ лософские кружки, действовавшие, как правило, легально и бо­ лее доступные для выходцев из разных сословий). На смену политическим интересам, характерным для первой четверти ХГХ в. (просвещенный монарх, конституция, республика,

12

Введение

военная революция), постепенно пришли социальные проблемы (крестьянская реформа, взаимоотношения сословий, правовые гарантии, личность и общество, местное самоуправление). Естест­ венной формой отхода от политической проблематики александ­ ровского времени стали философские размышления и споры «идеалистов сороковых годов» — западников и славянофилов. Су­ щественную роль при этом сыграло обращение тех и других к классической немецкой философии Гегеля и Шеллинга. В 1830—1840-е гг. была предпринята попытка осмыслить глав­ ный урок 14 декабря — необходимость соразмерять политические и социальные требования передового меньшинства с уровнем раз­ вития народных масс, с их представлениями, часто крайне от­ сталыми и неразвитыми. Бесспорный вывод, позднее афористично сформулированный Герценом: «Декабристам на Сенатской пло­ щади не хватало народа», — не только отражал основную слабость декабристского движения, но и ставил вопрос о готовности на­ рода к активному и сознательному участию в освободительном движении. Необходимо заметить, что плодотворное изучение общест­ венной мысли и освободительного движения возможно, на наш взгляд, при условии отказа от их жесткого разграничения на эта­ пы, отказа от той традиции, которая была заложена А.И. Герце­ ном и продолжена П.Н. Милюковым и В.И. Лениным. Поиски благородных предшественников, их идеализация, обращение к ми­ фологизированному наследию «отцов» — характернейшая черта российской общественной жизни. В высшей степени любопытно проследить, как на исходе века представители либеральной и ра­ дикальной общественности выстраивали преемственные линии. Для П.Б. Струве и П.Н. Милюкова она была ясна и выражалась в на­ звании: «Полярная звезда». От декабристов — к Герцену и от не­ го—к будущим кадетам. Милюков писал об этом в статье «Памя­ ти А.И. Герцена» (1900), которая послужила Ленину отличным материалом при написании его «Памяти Герцена» (1912), где была дана марксистская периодизация освободительного движения. Пре­ одолевая концепцию Милюкова, Ленин был не менее догмати­ чен, чем его предшественник. Стремление понять общественную мысль в категориях смены поколений, по-видимому, отражало — если отрешиться от поли­ тических пристрастий — определенную реальность, которая во многом говорила о незрелости, подражательности русского обще­ ства, его зависимости от западных влияний. Одним из первых среди наблюдателей русской общественной жизни на это обратил внимание А.С. Хомяков. В статье 1846 г. «Мнение русских об ино-

Введение

13

странцах» он дал удивительно точную характеристику обществен­ ных настроений в их взаимосвязи со сменой поколений начиная с екатерининского времени: «Наше просвещение мечтало о вос­ питании других тогда, когда оно само, лишенное всякого внут­ реннего убеждения, меняло и меняет беспрестанно свое собствен­ ное воспитание и когда едва ли не всякое десятилетие могло бы благодарить Бога, что десятилетию протекшему не удалось нико­ го воспитать. Так люди, которым теперь лет около пятидесяти и которые по впечатлениям, принятым в молодости, принадлежат к школе немецко-мистических гуманистов, смотрят с улыбкою презрения на уцелевших семидесятаиков энциклопедической шко­ лы, которой жалкие остатки встречаются еще неожиданно не только в глуши деревень, но и в лучших обществах, как гниющие па­ мятники недавней старины. Так тридцатилетние социалисты... Впро­ чем, продолжать нечего, общество само себя может исповедовать. Грустно только видеть, что эта шаткость и это бессилие убежде­ ний сопровождается величайшею самоуверенностью, которая все­ гда готова брать на себя изготовление умственной пищи для наро­ да. Это жалко и смешно, да, к счастию, оно же и мертво и по тому самому не прививается к жизни» . В период подготовки и проведения Великих реформ со­ циальная направленность российской общественности проявилась в полной мере. Споры западников и славянофилов были спорами о выборе одного из двух вариантов буржуазного развития: за­ падноевропейского или особого, русского. Либеральная общест­ венность болезненно реагировала на нарастающее недовольство народа, на неспособность правительства преодолеть хозяйствен­ ные неурядицы. Она искала выход из политического и экономиче­ ского кризиса, была едина в стремлении предотвратить социальный взрыв, наладить диалог с правительством. В спорах славянофилов и западников вырабатывалась либеральная идея крестьянской ре­ формы. Во многом благодаря их усилиям правительству удалось овладеть положением, которое было особенно острым в канун 19 февраля 1861 г. В годы идейной борьбы перед отменой крепостного права в общественном движении происходило размежевание демократии и либерализма, что находилось в прямой связи со становлением исключительно мощной социалистической традиции, которая к концу века стала доминирующей. Еще в 1850-е гг. Герцен, для которого европейские революционные потрясения 1848 г. были прологом, репетицией будущего, провозгласил, что Россия ста­ нет первой страной, где победит социалистическая революция. Надо признать, что предвидение Герцена исполнилось. 5

14

Введение

Здесь уместно сказать, что от петрашевцев, Герцена и Баку­ нина берут начало разновидности российского социализма, пред­ ставители которого были ожесточенными противниками как пра­ вительственной вдеологии, так и либерализма. Утверждение идей социализма и социальной революции в российской политической мысли 1840-1880-х гг. (народничество) вело к нигилистическому отношению к гражданским правам и конституционным гаран­ тиям, пренебрежению и прямому отрицанию необходимости буржуазных свобод, отказу от политической борьбы, утрате рес­ публиканской традиции и к исповеданию террора как главного средства достижения поставленных целей (народовольцы, социа­ листы-революционеры). На всю Россию прозвучал герценовский лозунг: «В народ! К народу!» Слова Герцена приобрели принципиальный, программ­ ный смысл для радикалов-разночинцев, которые, нигилистиче­ ски относясь к консервативным и либеральным политическим теориям, склонны были недооценивать роль государства в про­ цессе социального переустройства общества, переоценивать со­ знательность простого народа. Со времени демократического подъема периода падения кре­ постного права заметным фактом общественного движения и по­ литической мысли вновь становится конституционная идея. В той или иной форме конституционные настроения, надежды на огра­ ничение или самоограничение самодержавной власти охватили широкие слои дворянства и в меньшей степени складывавшейся российской буржуазии. Для конституционного движения второй половины XIX в. в силу неоднородности и нестабильности соци­ ального состава его участников характерны расплывчатость и про­ тиворечивость конституционных проектов, ориентированных как на западноевропейские образцы, так и на идеализированные пред­ ставления о «древнерусских вольностях». В идейной борьбе пореформенного времени одним из цент­ ральных был вопрос об отношении к самодержавию. Для социа­ листов-народников самодержавный строй — главное препятствие на пути социально-полтггаческих преобразований. Они провозгла­ шали необходимость его революционного свержения, однозначно реакционными считали «самодержавную инициативу» и меропри­ ятия царского правительства. Напротив, большая часть либералов полагала, что самодержавие приведет страну к конституции, если будет ощущать давление оппозиции. Характерно, что подобные утверждения не требовали повышенной общественной активности людей, их разделявших, более того, они могли служить как бы оправданием их бездействия.

Введение

15

В кругах ОППОЗИЦИОННО настроенного дворянства господство­ вало убеждение, что правительство, проведя отмену крепостного права и тем самым лишив дворян важных привилегий, должно поступиться частью своей власти в их пользу. Своеобразным вы­ ражением этого убеждения стало дворянское конституционное движение, лидеры которого (В.П.Орлов-Давыдов, АП. Платонов, Н.А. Безобразов) видели в ограничении самодержавной власти путь к закреплению преобладания дворянства в политической жизни страны. Сама верховная власть, равно как и немногие представи­ тели общественности, приверженные к консервативной традиции, все яснее ощущали свою изолированность. В среде либералов выступления вождей дворянского консти­ туционного движения вызывали осуждение. Газета «Весть», вок­ руг которой с 1863 г. группировались виднейшие представители дворянского конституционализма, критиковалась за олигархиче­ ские устремления всеми либеральными печатными органами. Для социалистов-народников полемика между либералами и консер­ ваторами по поводу конституции представлялась второстепенным явлением общественной жизни, что в конечном счете утверждало их в правильности полного отказа от политической борьбы. Вме­ сте с тем сам факт длительного и достаточно серьезного консти­ туционного движения давал возможность представителям рево­ люционной мысли как бы сконцентрировать свое внимание на коренных социальных вопросах. В конце XIX в. в России происходит небывалое обострение политических, социальных, экономических и национальных про­ тиворечий, на арену общественной борьбы выходит рабочий класс, растет революционное движение, ведущей силой которого ста­ новится социал-демократия. В освободительном движении утверж­ дается марксизм, его сторонники видели в нем «единственно пра­ вильную революционную теорию», которая вобрала в себя дости­ жения нескольких поколений революционеров и, опираясь на них, стремится решить двуединую задачу социальной справедливости и правильного политического устройства. Марксизм поистине во­ шел в моду, его исповедовали не только Плеханов и Ленин, но и Струве и Бердяев. Предостережения, исходившие от Вл. Соловьева, об опасно­ сти увлечения модными теориями, среди которых наряду с марк­ сизмом были ницшеанство и воинствующее антихристианство, не были услышаны российским обществом.

16

Введение *

Настоящий том является продолжением серии «Очерков рус­ ской культуры XIX века». Издание осуществляется лабораторией русской культуры исторического факультета Московского госу­ дарственного университета им. М.В. Ломоносова. Среди авторов тома — ученые Московского и Воронежского университетов, Го­ сударственного Исторического музея. Общественная мысль рассматривается в хронологической по­ следовательности, с выделением определенных временных перио­ дов. Вместе с тем структура тома включает несколько сквозных очерков по отдельным проблемам. Введение к тому написано Н.И. Цимбаевым. Именной указа­ тель составлен Л. А. Александровой, Н.Г. Князъковой, В. А. Ковригиной, Е.К. Сысоевой. Иллюстративный материал подобран Л.А. Александ­ ровой и В.В. Пономаревой.

1

ХраповицкийА А Д н е в н и к . М . , 1901. С . 199. П о д р о б н е е см.: Цимбаев Н.И. М о с к о в с к и е с п о р ы л и б е р а л ь н о г о в р е м е н и / / Р у с с к о е о б щ е с т в о 4 0 - 5 0 - х г о д о в X I X в. М . , 1991. С . 5-6. Там ж е . С. 20-21. П о д р о б н е е с м . : Цимбаев Н.И. Р а з д е л е н и е в л а с т е й : и с т о р и ч е с к и й о п ы т Р о с с и й с к о й и м п е р и и / / Р а з д е л е н и е властей: и с т о р и я и с о в р е м е н н о с т ь . М . , 1996. Хомяков А.С. О старом и н о в о м . М . , 1988. С . 128. 2

3

4

5

Дух времени есть двигатель общества, он есть поток, против которого никакая плотина устоять не может. А . Н . Муравьев

Дух времени, подобно грозному Сфинксу, пожирает непостигающих смысла его про­ рицаний. СС.

Уваров

1. «Век нынешний и век минувший...» В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Петербурге, в Михайловском замке, был убит император Павел I. Про­ снувшись поутру 12 марта, жители российской столицы увидели в окна, что туман, несколько дней подряд висевший над Петербургом, рассеял­ ся, небо очистилось от туч, на нем сияет яркое солнце — словом, что долгая и сумрачная зима наконец закончилась и наступила долгождан­ ная весна, а в России новый монарх, Александр I — государь популярный, «кроткий и любезный». Радость по случаю смены царст­ В.М. Бокова вований была неописуемой: на ули­ цах обнимались и целовались, как Б Е С П О К О Й ­ на Светлый праздник, пили шампан­ ское, устраивали иллюминацию. Н Ы Й ДУХ Выходы нового монарха собирали В Р Е М Е Н И . громадные толпы. «Где бы ни появ­ О Б Щ Е С Т В Е Н Н А Я лялся Александр, — свидетельствовал современник, — <...> как бывал М Ы С Л Ь окружен тысячами восхищенного П Е Р В О Й Т Р Е Т И народа, кричавшего "ура!" и целовав­ шего даже лошадь царскую; восторг XIX В. был всеобщий — от вельможи до последнего поденщика» . Вот так, в синем и золотом свете, под мартовскую капель, гомон птиц и народное ликование, в Россию 1

18

В.К Бокова

вступил XIX век и принес с собой острое ощущение перейденного рубежа и безотчетную уверенность, что начинается новая жизнь, которая будет нисколько не похожа на предыдущую и, разумеется, лучше во всех отношениях. В истории русской общественной мысли новый век оказался знаменательной, даже единственной в своем роде эпохой. Ей суждены были небывалые дотоле озарения и идейные сражения. И самому обществу предстояло в этом столетии окончательно сформироваться, обрести собственное лицо, найти в условиях постоянной политической несвободы способы для выражения активности, влияния и действенности. Только начиналась эта эволюция вовсе не с чистого листа. Еще очень долго общественные процессы продолжали врастать корнями в предшествующий век, откуда заимствовали и круг идей, и круг проблем, и способы их разрешения. Понадобилось почти 30 лет, чтобы ослабить эти связи и пойти дальше. Такой связью с предшествующей эпохой в первую очередь являлась система философских и социологических представлений, унаследованная от эпохи Просвещения всеми русскими мысли­ телями первых десятилетий XIX в. При всем существующем в литературе многообразии трактовок понятия «просвещение» его главной составляющей признается примат Разума над Верой и объяснение мира с рационалистических позиций. Мир природы обладал закономерностями, постижимыми разумом. Разум был частью природы. Лишь природа была истинна. Разум являлся движущей силой прогресса, но он способен был не только прозревать, но и заблуждаться. Общественные несовер­ шенства становились следствием его заблуждений, тех предрас­ судков, в которых погрязло человечество. Силой убеждения можно было доказать порочность этих предрассудков, освященных тра­ дицией, доказать преимущество добродетели перед пороком, справедливости над произволом, добиться общественного благо­ денствия, спаянного всеобщим стремлением к общему благу, опи­ рающемуся на одинаковые для всех разумные и справедливые законы, и тем самым вернуться к естественным, неискаженным человеческим взаимоотношениям, созданным самой природой. Инструментами убеждения выступали общее мнение и просвеще­ ние, понимаемое как сочетание нравственного воспитания с точным представлением каждого о его гражданском долге. На родине Просвещения, во Франции, очень силен был анти­ феодальный пафос просветительской философии. Представлявшие ее мыслители по преимуществу (хотя и далеко не всегда) были

Беспокойный дух времени

19

вольнодумцами, проверявшими «на излом» традиционные соци­ альные институты: Церковь, королевскую власть, закон, мораль и т. д. — и отвергавшие большинство из них (что способствовало в конце концов разрушению «старого режима»). В других европейских странах те же идеи, налагаясь на местные культурные и общественные традиции, существенно трансформи­ ровались и, сохраняя родовое сходство с исходными положениями, приобретали нередко совершенно иной смысл. Русское общество второй половины XVIII в. живо интере­ совалось сочинениями Вольтера, Двдро, Монтескье, Руссо и других просветителей, внимательно их штудировало, но лишь в очень небольшой степени (и нередко довольно поверхностно) воспри­ нимало антифеодальный смысл их идей (и даже их буквальный смысл). Созвучно русскому общественному сознанию и актуально в условиях переломного для России XVIII в. оказалось базовое для просветительства противопоставление новаторства, олицетворенного Просвещением, и косности, воплощенной в традиции. Вполне востребованы были также принципы освоения мира через Разум и Просвещение, что превратило для русских мыслителей просве­ тительский способ видения мира в основу их воззрений, остав­ лявшую место практически любым потштическим взглядам, а также как безверию, так и вере. Не случайно XVIII век ознаменовался всплеском интереса к внеконфессиональным религиям и мисти­ цизму, что, в частности, выразилось в широкой популярности масонства. Просветительские принципы могли лечь в основу широкого спектра воззрений — от левого радикализма до консерватизма. Просветительство было базой мировоззрения и практической по­ литики Екатерины II, а затем Александра I, взглядов таких раз­ личных по политическим симпатиям персонажей, как Н.М. Ка­ рамзин, М.М. Сперанский и А.С. Шишков, деятелей декабристского движения и большинства их молодых, а особенно немолодых современников. Эта общая мировоззренческая основа обусловливала использование общих базовых понятий и многочисленные гно­ сеологические совпадения в документах, исходящих из разных идейных лагерей. К примеру, в программном документе декаб­ ристского Союза благоденствия, его Законоположении («Зеленой книге») говорилось: «Союз тщательно занимается распространением во всех сословиях народа истинных правил добродетели, напоми­ нает и объясняет всем их обязанности относительно веры, ближ­ него, отечества и существующих властей, ...просвещая всех насчет их обязанностей, ...дабы из общего народного мнения создать

В.М. Бокова

20

истинное нравственное судилище, которое благодетельным своим влиянием довершило бы образование добрых нравов и тем по­ ложило прочную и непоколебимую основу благоденствия и доблести российского народа» . Теми же смысловыми блоками — любовью к вере, ближнему, отечеству и властям — как залогами общественного благоденствия (а что такое обязанность, вытекающая из «истинных правил добродетели», как не та же любовь?) оперировал и консерватортрадиционалист А. С. Шишков в своей книге «Рассуждение о любви к Отечеству». В условиях России сформулированная просветителями идея естественного права могла стать обоснованием права дворянства на элитарность. Теория общественного договора Руссо воспри­ нималась как авторитетное оправдание существующего строя (при условии, конечно, что монарх не нарушает своей части договора по отношению к дворянству). Антиклеркализм и «богохульство» Вольтера (который, впро­ чем, насмехался над догматами, но не отвергал ни веры, ни Богатворца) самым парадоксальным образом были способны привести к религии (обычно в ее неортодоксальных формах). Завзятым «вольтерьянцем» был, к примеру, один из самых известных рус­ ских мистиков XVIII в., видный масон И.В. Лопухин. Он читал Вольтера параллельно с духовной литературой . Восприятие веры рассудком вообще, видимо, было довольно характерно для того времени. «Сердцем я материалист, но мой разум этому противит­ ся» , — говорил А.С. Пушкину П.И. Пестель, истинный сын эпохи Просвещения. Одной из базовых для просветительства была политологи­ ческая доктрина Ш. Монтескье, сформулированная в его клас­ сическом труде «О духе законов», вышедшем в 1748 г. и известном в России как в подлиннике, так и в переводах. Согласно этой концепции, существовали три основные формы государственого устройства: республика, монархия и деспотия (тирания, а в русском эквиваленте — самовластие). Каждая, естественно, характери­ зовалась просветителем исходя из наличного исторического опыта его времени. Республика определялась такой, как она рисовалась в сочи­ нениях античных авторов, поскольку вне Древних Греции и Рима республиканский опыт в Европе был тогда очень ограничен, а существовавшие и известные Монтескье республики — на терри­ тории Италии в эпоху Возрождения или в Швейцарии — вполне вписавались в античный опыт. 2

3

4

Беспокойный дух времени

21

Шарль Монтескье Власть в республике должна была принадлежать всем граж­ данам либо их части (аристократии) при двух обязательных условиях: небольшой территории страны (иначе просто физически не удалось бы охватить властью всех) и примерной добродетели граждан, которые ставили бы интересы республики выше собст­ венных. В противном случае республика вырождалась в тиранию — беззаконное правление по произволу одного лица. Наиболее яркими образцами подобного правления Монтескье считал восточные страны, и в первую очередь Турцию. То же превращение произойдет при неблагоприятных условиях и с монархией — правлением одного лица, опирающегося на сово­ купность постоянно действующих и не изменяемых никакой властью законов (как их называли в России, непеременных или коренных) и учреждения, гарантирующие их неизменность. По Монтескье, монархия была наиболее совершенным из всех видов правления, поскольку подходила любой стране и не требовала от граждан сверхъестественного самоотвержения. Он выделял два типа ее: для первого было характерно соединение исполнительной и законодательной власти в лице государя, обособление судебной власти, а институтами-гарантами выступали самостоятельные, хотя и подчиненные силы: города и сословия — дворянство и

В.М. Бокова

22

духовенство, из представителей которых составлялся законоблюстительный орган. Пример такого рода монархии Монтескье мог наблюдать в современной ему Франции. Определяющей чертой второго типа стало полное разделение властей и оставление в руках государя только исполнительной власти. Здесь существовал представительный орган (парламент) с законодательными функциями, в котором должно было обеспе­ чиваться обязательное преобладание лиц, «отличающихся преиму­ ществами рождения, богатства или почестей». Пример подобной монархии автор «Духа законов» видел в Англии и Швеции, и, по его мнению, власть, организованная таким образом, гарантировала наибольшую свободу и «душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности» . Несмотря на то что «монархией», по Монтескье, являлись два, по сути, различных вида правления — самодержавие и консти­ туционная монархия, — в глазах современников и ближайших потомков это была стройная, логичная классификация, и на ней основывались политические представления почти всех русских мыслителей второй половины XVIII и начала XIX в. Если в Европе теория Монтескье считалась основой клас­ сического либерализма, то в России на ее базе возникла теория просвещенного абсолютизма, основной создательницей которой была Екатерина II с ее знаменитым «Наказом, данным Комиссии о сочинении проекта нового Уложения». В основу этой теории был положен принцип единодержавия, «ибо никакая другая, как только соединенная в его (государя. — В.Б.) особе, власть не может действовать сходно с пространством толь великого государства». «Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим». Монарх провозглашался «источником всякие государственныя и гражданския власти»; проводником его воли являлись местные властные органы, которым давалось право предоставления о несоответствии указов существующему Уложению. Сенат получал законоблюстительные функции, судебная власть обособлялась от исполнительной . Программа, сформулированная в «Наказе», так и не была, по сути, реализована на практике, но в теоретическом отношении этот документ имел большое влияние на русскую общественную мысль. На авторитет «Наказа» любили ссылаться русские либера­ лы конца XVIII — первых десятилетий XIX в.: А.Н. Радищев, И.П. Пнин, А.М. Бакунин, А.С. Пушкин и др. Вместе с тем широкая читательская популярность трудов французских просветителей и использование их идей в русской 5

6

Беспокойный дух времени

23

журналистике и политических сочинениях привели к постепенному проникновению в общественное сознание основополагающих просветительских понятий: законности, равенства, гражданских прав и т.д. Когда русское общество, молчавшее при Павле I, вновь заговорило в марте 1801 г., оказалось, что его язык — это язык просветителей XVIII в. Терминология и круг понятий просве­ тительства широко использовались в переписке, журналистике, художественной литературе и даже в официальных актах и дело­ производстве начала XIX в. Помимо философских доктрин Просвещения влияние на мыслителей начала XIX в. оказывала культура классицизма с ее специфическим мировосприятием (делением мира на сравнительно изолированные сферы Высокого, идеала, и Низкого, прозы жиз­ ни) и постоянным интересом к Античности. История и литература Античности (преимущественно в переводах) являлись основой школьного образования. Увлечение персонажами Плутарха, Тита Ливия и Тацита, идеально вписанными в классицистическую эстетику с присущей ей театральной величественностью и воз­ вышенной героикой, исподволь внедряло в общественное сознание идеал античного полисного общежития с его героизмом, граж­ данской солидарностью и обязательным преобладанием интересов ге8 риЬЦса над частными интересами. В русских условиях эти представления накладывались на изначально присущие российской культуре устойчивые патерналистские традиции. В результате в обиходной практике начала XIX в. они трансформировались в характерное для романтизма противопоставление «гражданина» — «человеку» (с приоритетностью первого), а также в абсолютизацию роли государства как гаранта общественного благоденствия, более важного даже, чем индивидуальная свобода. (Сходную мысль, правда, можно было найти у Ж.-Ж. Руссо, который считал, что гражданская свобода должна ограничиваться общей волей.) С разных концов к этим выводам подходили как наиболее радикально мыслящий из декабристов П.И. Пестель, почитавший «естественное право», но выше его ставящий «принцип благоудобства», во имя которого можно было отказаться от свободы, так и Н.М. Карамзин. В «Записке о древней и новой России» последний писал: «Первая обязанность Государя есть блюсти внут­ реннюю и внешнюю целость государства; благотворить состояниям и лицам есть уже вторая. <...> Для твердости бытия государствен­ ного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным» . 7

24

В.М Бокова

2. «Дух безначалия и безнаказанности» РаззаШ, пе ркиге та тоН. 81 ]е штз, Ш зегшзтоп. (Прохожий, не оплакивай мою смерть: Будь я жив, ты был бы мертв.) Э п и т а ф и я на смерть Р о б е с п ь е р а

Воп сНоуеп! Ые ркиге рот! та у/е, Сагв\]е Ш зегагз еп ЗгЬепе. (Добрый гражданин! Не проливай слез обо мне: Будь я жив, ты был бы в Сибири.) Э п и т а ф и я на с м е р т ь П а в л а I

1 На рубеже ХУШ-Х1Х вв. накопившиеся общественно-поли­ тические представления были дополнены непосредственными впечатлениями от конкретных исторических событий. Среди них на первом месте стояла Великая французская революция и ее последствия, а на втором — перенесенный Россией опыт правления Павла I с завершившим его переворотом. Непосредственная реакция русского общества 1790-х гг. на злободневные события во Франции — особая тема, выходящая за рамки нашего очерка. Ограничимся лишь констатацией того факта, что начальный этап революции — с клятвой в зале для игры в мяч, штурмом Бастилии и Людовиком XVI в трехцветной кокарде, присягающим конституции, — был воспринят в России в основ­ ном с симпатией и интересом, а в молодежной среде даже с энтузиазмом. Поворот начался с января 1793 г., когда в Россию пришло известие о казни короля. Поступавшие затем подробности о якобин­ ском терроре, массовых казнях, разящих и правого, и виноватого, многочисленных революционных «эксцессах» и вандализме вызвали в обществе шок и коренную смену настроения. Взрыв оказался гораздо мощнее, чем ожидалось, он погреб под собой даже тех, кто начинал революцию и был ее олицетворением, и в результате на смену сочувствию пришло неприятие происходящего даже в тех случаях, когда сами принципы, ради которых осуществлялась революция, принципы «Декларации прав человека и гражданина» 1789 г., казались привлекательными. «Если я в прошлом симпати­ зировал революции, — писал 11 июля 1794 г. кн. В.П. Кочубей, — то сейчас я сторонник контрреволюции» , — и это признание могли бы подписать тогда очень многие. Вместо «царства разума и справедливости», обещанного фило­ софами, реальность предлагала кровавое «царство Ужаса» (бук8

Беспокойный дух времени

25

вальный перевод лат. 1егтог), с его тысячами жертв, число которых многократно преувеличивалось в Европе, кровопролитные многолетние войны, а затем — вполне вероятную и наконец состоявшуюся диктатуру Наполеона. Экономические последствия революции еще не могли быть в достаточной мере замечены, а первые политические ее результаты бросались в глаза и не могли не подействовать охлаждающе. Несомненно, повлияли на настроение общества и меры, предпринятые правительствами Екатерины II, а затем Павла: пре­ следования инакомыслящих, жесткий цензурный режим, анти­ французская кампания в печати. Появление таких книг, как «Изобличенный Вольтер», «Мнение беспристрастного граждани­ на о буйных французских переменах» и т. п., должно было дис­ кредитировать как идеалы революции, так и людей, ее осуще­ ствляющих, и вызвать негативное общественное мнение. Всего, по данным «Сводного каталога русской книги гражданской печа­ ти XVIII века», только за 1792-1794 гг. на русском языке вышло 26 книг такого рода, и они, в общем не без успеха, выполняли свое предназначение. При Павле подобных публикаций почти не появлялось, потому что в это время старались как можно реже напоминать о самом существовании крамольной Франции, но с воцарением Александ­ ра I эта тема вернулась на журнальные и книжные страницы. К

Людовик XVI в революционном трибунале

В.М. Бокова

26

1801 г. рассуждения об ужасах террора стали уже общим местом. Хотя продолжали выходить и находили, надо полагать, своего читателя сочинения типа «Злодеяний Робеспиера» Дез-Эссара или книги «Оракул новых философов, или Кто таков г. Вольтер», опубликованные в 1802-1803 гг., все же на смену публицистамобличителям пришли в основном беллетристы. Мрачные картины якобинского режима живописались в романах и повестях Ж. Фьеве «Приданое Сюзетты, или Записки г-жи Сеннетер, ею самою писанные», Авг. Лафонтена «Сен-Жюльен, или Записки одного отца семейства», м-м Жанлис «Все на беду», «Вольнодумство и набожность», «Муж-развратитель» и пр., во множестве публи­ ковавшихся в начале XIX в. на русском языке целиком или в отрывках на страницах журналов. После якобинского террора новый шок вызвало установление режима консульства — фактической диктатуры Наполеона, а затем провозглашение Бонапарта императором. «Вольные граждане во Франции, поднявшие крик против названия подданного — хотя все люди в государстве суть подданные закона и, следовательно, законной власти; — сии вольные граждане под владычеством консула суть не иное, как то, что они были под правлением королей, коих при всем том называют деспотами. Деспоты сии были ограниченнее, нежели теперешние властелины», — писал в «Историческом и политическом обозрении 1801 г.» «Политический журнал». Сама по себе новая ситуация выглядела неплохо, ибо знаме­ новала собой некую стабилизацию и успокоение стихии мятежа, но не мог не возникнуть и резонный вопрос: если в результате все вернулось на круги своя, то для чего было все затевать? Это недоумение своих современников с присущей ему афористичностью выразил Ф.В. Ростопчин, когда в 1804 г. извещал кн. П.Д. Цицианова о коронации Наполеона: «Стоило ли жизни близ двух миллионов людей, потрясения всех властей и произ­ ведения непонятных варварств и безбожия то, чтобы сделать из пехотного капитана короля!?» Утверждение Бонапарта на французском троне знаменовало собой завершение некоего цикла революционных событий, что давало возможность анализировать их как единое целое. Кажущаяся поначалу бесплодность Французской революции обусловила разочарование как в ней, так и шире — в революционном пути разрешения социальных проблем — даже у наиболее либерально настроенных русских мыслителей: И.П. Пнина, В.Ф. Малиновского (будущего директора Царскосельского лицея), А.Н. Радищева. Молодой А. И. Тургенев в 1803 г. записывал в дневнике: «Сколько 9

Беспокойный дух времени

27

далеко ни простирается история, везде почти показывает она, что, хотя мятежи кой-когда и удавались, всегда почти приносили они с собою больше пагубы и бедствий для народа, нежели бы сколько претерпел он, снося тиранские бедствия» . Это мнение и стало в первые годы века общепринятым, сплотив вокруг себя на какое-то время общественных деятелей самой разнообразной, более того, полярной политической ориентации. Осмысление опыта Французской революции не могло не при­ вести к глубокому кризису всей философии Просвещения, вообще к мировоззренческому кризису. Просветители видели всемирное зло в заблуждениях и предрассудках. Теперь таким же заблуждением и злом стала революция, оказавшаяся неспособной преодолеть общественное несовершенство и породившая, как представлялось, еще большее зло, чем существовавшее прежде. Просветители отвергали традицию как краеугольный камень предрассудка. Теперь, в эпоху кризиса, начался постепенный возврат к традиции, ибо предрассудком стал казаться и отказ от нее. События во Франции способствовали оформлению политиче­ ских воззрений Н.М. Карамзина. Он был непосредственным свидетелем первого этапа революции: как раз весной 1790 г. во время своего знаменитого европейского вояжа, запечатленного в книге «Письма русского путешественника», он оказался в Париже. Он «восхищался талантами Мирабо», преклонялся перед Робес­ пьером, о котором до конца жизни продолжал говорить «с почте­ нием, удивляясь его бескорыстию, серьезности, твердости харак­ тера» . Будущий историк не сомневался в исторической значимости Французской революции, отмечая, что она «относится к таким явлениям, которые определяют судьбы человечества на долгий ряд веков», но все же и на него события «Большого Террора», «разрушаемые города и погибель людей» произвели угнетающее впечатление, что нашло отражение в частных письмах и статьях «Мелодор к Филалету. Филалет к Мелодору» (1794), «Разговор о счастии» (1797) и др. Приход к власти Наполеона знаменовал собой для Карамзина некое восстановление йаШз ^ио. «Опасные и безрассудные яко­ бинские правила, — писал он в 1802 г., — которые вооружили против республики всю Европу, исчезли в самом своем отечестве, и Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь, в самом деле, не что иное, как истинная монархия. <...> Девятый-на десять век должен быть счастливее, уверив народы в необходимости законного повинове­ ния, а государей — в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления» . В этом, по мысли Карамзина, и 10

11

12

13

В.Н Бокова

28

заключался главный актуальный урок Французской революции. Революционные события убедили его в благодетельности устоявшейся власти и традиции, которая может быть изменена отнюдь не ломкой, но медленной и осторожной эволюцией. Если начавшийся кризис Просвещения как философской системы впоследствии остановить было уже невозможно, то неприятие революционных потрясений оказалось в русском обществе хотя и сильным, но не очень продолжительным. Правда, антинаполеоновские войны 1805-1807 гг. не способствовали изменению устоявшегося взгляда. Наполеон, по общему мнению, был «дитя революции», а Тильзитский мир, заключенный с Францией в 1807 г., воспринимался как национальное оскорбление. В 1821 г., уже после смерти Наполеона, А.С. Пушкин писал: Тильзит!.. П р и звуке с е м о б и д н о м Теперь не побледнеет росс!

1 4

(«Наполеон»)

Антифранцузский настрой, довольно значительный в этот период, тесно переплетался с антиреволюционным. Однако уже послетальзитская мирная передьппка обнаружила первые признаки того, что в отношении к революционной Франции наступает переоценка ценностей. В революционных событиях впервые стали замечать не только «ужасы», но и положительные стороны, в частности сплочение французской нации, а также усиление армии, воодушевленной революционной идеей. «Ужаснейшая в летописях мира революция, — говорилось в 1810 г. в одной из статей "Вест­ ника Европы", — вызвана, можно сказать, самим государем и соперничающею соседственною державою (Англией. — В.Б.), чаявшею из сего смятения извлечь себе выгоды, опрокинув сей (французский. — В.Б) престол, чрез несколько столетий нерушимо наследственный. Престол и монархия пали, но нация существовала и развивалась лишь во всей своей силе, в новом могуществе, с бесчисленными, вдруг открывшимися, дотоле неизвестными пособиями» . В 1811 г. массированная антифранцузская кампания в печати, готовившая умы к грядущей войне, возобновилась, но тем не менее перелом уже наметился, и по окончании войны пересмотр революционного опыта возобновился. Собственно, именно окон­ чание войны знаменовало в глазах современников завершение рево­ люционного цикла: не случайно 8 мая 1814 г. адмирал Н.С. Морд­ винов поздравил Н.О. Кутлубицкого «с окончанием Французской революции и низвержением с всемирного престола Наполеона Бонапарта» . 15

16

Беспокойный дух времени

29

Прочную базу для пересмотра отношения к революции дали впечатления европейских походов, представивших военной молодежи (и не только ей) многочисленные примеры благих социальных, политических и экономических последствий проис­ ходивших во Франции событий. В 1818 г. журнал «Сын отечества» замечал, что «сей же самой революции и последовавшему за ней военному деспотизму» Франция была обязана «утверждением законодательства на твердых и справедливых началах», и это был яркий признак состоявшейся переоценки французских рево­ люционных событий в части русского общественного сознания. «Возвращение Бурбонского дома на французский престол и соображения мои впоследствии о сем происшествии, —- свиде­ тельствовал П.И. Пестель, — могу я назвать эпохою в моих политических мнениях, понятиях и образе мыслей, ибо начал рассуждать, что большая часть коренных постановлений, введенных революциею, были при ресторации (так! — В.Б.) монархии со­ хранены и за благие вещи признаны, между тем как все восставали против революции, и я сам всегда против нее восставал. От сего суждения породилась мысль, что революция, видно, не так дурна, как говорят, и что может даже быть весьма полезна; в каковой мысли я укрепился тем другим еще суждением, что те государства, в коих не были революции, продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений» . Бескровные революции 1820-1821 гг. в Испании, Португалии, Неаполе и Пьемонте под­ крепили в сознании части современников Пестеля справедливость подобных рассуждений. 17

2

Восприятие и осмысление опыта революционных и после­ революционных происшествий во Франции соединились с внут­ ренним российским опытом, который при всей разномасштабности исходных событий оказался для русского общества ничуть не менее значимым. Речь идет о коротком, но насыщенном событиями и переживаниями царствовании Павла I. Главным направлением, стержнем внутренней политики Павла было стремление любой ценой преградить в Россию путь револю­ ционным настроениям, порожденным событиями во Франции. Для осуществления этой цели использовались всевозможные средства: цензура и политические репрессии; усложнение этикета, при­ званного повысить внешний авторитет императорской власти; закрытие границ; запрещение частных типографий; усиление полицейского надзора. Наиболее тягостным правление Павла оказалось для дворянства, которое, говоря словами декабриста

В.М. Бокова

30

М.А. Фонвизина, «в продолжение 34-летнего царствования Екате­ рины, пользуясь ее постоянным благоволением, привыкло не только к свободе, но и к безнаказанному своеволию. Павел... всячески унижал дворян, нарушал их привилегии, подвергал телесному наказанию, торговой казни и ссылке в Сибирь без суда» . Естественно, что дворянство восприняло правление Павла в первую очередь как покушение на свои основные права и при­ вилегии. Возобновление применения телесных наказаний, отмена права на подачу коллективных жалоб и петиций непосредственно царю и созыва губернских дворянских собраний, ограничение участия в деятельности местных и судебных органов, запрещение дворянам, служившим в армии, выходить в отставку до получения первого офицерского чина и записывать в полки малолетних детей, что прежде давало возможность дворянским отпрыскам без проблем выслужиться и занять приличное место к достижению совер­ шеннолетия, — все это не могло не восприниматься дворянством как подрыв основ его существования . Заметим, что в то время в России только дворянство являлось сословием, сознававшим свое единство, права и место в обществе, обладавшим к тому же сло­ жившимися представлениями о личной чести и достоинстве. «Жалованная грамота дворянству», на которую постоянно на­ ступал Павел, была одним из немногих законодательных актов в России, имевших общепризнанное значение основного, «непре­ менного закона», и надругательство над ней выглядело в глазах общества ярчайшим образцом беззакония. Широкое применение в павловское царствование карательных мер, нестабильность и страх, ограничения в быту: запрет на ввоз иностранных книг и периодики, цензурные стеснения русской печати, ограничения, касавшиеся ношения одежды (запрещение фраков и круглых шляп), употребления тех или иных слов, возможности собираться большими обществами, обедать в про­ извольное время и т.д., даже жесткие этикетные требования, предъявлявшиеся императором, — все это усиливало в обществе озлобленность и раздражение. Позднее, годы спустя, многие из современников произвели переоценку царствования Павла, отдав должное его энергии, честности, нелицеприятию и любви к спра­ ведливости, но первые впечатления были почти сплошь негатив­ ными. Характерно в этом отношении свидетельство современницы, которая писала: «...ссылки приняли ужасающие размеры. Террор царил повсеместно — при дворе, в столице, в армии и даже в самых отдаленных провинциях государства. При самом осторожном поведении никто не мог считать себя в безопасности от доноса, никто не мог рассчитывать на следующий день» . Обратим 18

19

20

Беспокойный дух времени

31

внимание на знаменательное словоупотребление: террор, уже при­ вычно ассоциировавшийся с революционными беззакониями, применяется здесь в российском контексте. Ненавистное правление сопровождалось заговорами и завер­ шилось переворотом и цареубийством. К последнему заговору против Павла, которому оказал поддержку и покровительство великий князь Александр — будущий император, — было причастно до 60 человек: представители генералитета и придворной знати, гвардейского и армейского офицерства. Возглавили его вицеканцлер гр. Н.П. Панин, вице-адмирал О.И. де Рибас, умерший еще до осуществления решительного шага, и петербургский воен­ ный генерал-губернатор гр. П.А. фон дер Пален. Последний стал во главе и переворота, к которому привлек генерала Л.Л. Беннигсена, братьев П.А. и Н.А. Зубовых, командиров гвардейских полков П.А. Талызина, Ф.П. Уварова, Н.И. Депрерадовича и др. Случившийся переворот был воспринят как избавление от гнетущего кошмара. В первые же дни появилось большое количество стихотворных откликов на происшедшее — как в открытой печати, так и еще больше в рукописях, которые ходили по рукам: С е видишь, смертный, прах властителя того, Россия зрела в ком тирана своего. Калигула, Н е р о н в теории что знали, Т о р о с с ы от него на деле испытали. Вся внутренность его г е е н н о ю пылала, Злодейская рука невинных убивала, С е а н о м ослеплен, сынов своих терзал — В е л и к и й р о с с к и й трон навеки бы упал: Отмстительным огнем все н е б о

воспылало,

Владыка гордый пал, и с о л н ц е воссияло!

2 1

Хотя то, что император был убит в результате заговора, а вовсе не пал жертвой «апоплексического удара», как гласила офи­ циальная версия события, было абсолютно всем известно, первое время в обществе факт цареубийства практически не вызывал осуждения. Участники переворота «громко говорили по Петербургу о своих подвигах и хвастались ими, считая это актом справедли­ вости, так как благодаря им настал конец страданиям 20 миллионов людей». Они «не прочь были даже в худшую сторону преувеличить свое личное соучастие в кровавом деле. <...> Обуянные радостью перемены и безопасностью своею, пустились они в многолюдные пиршества... читали стихи, прославляли при всех служителях гласно и громко низвержение тиранства и восстановление спокойст­ вия» , — вспоминали современники. Высокую самооценку заговорщиков, считавших себя тирано­ борцами и патриотами, подтверждает и письмо одного из участников 22

В.М Бокова

32

переворота кн. В.М, Яшвиля, который писал в 1801 г. императору Александру: «...с той минуты, когда несчастный безумец, Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времени Петра Великого была игралищем временщиков и, наконец, жертвою безумия. <...>Бог правды знает, что наши руки обагрились кровью не из корысти <...>. Перед государем я спаситель отечества» . Если сам Павел отождествлялся с Нероном и Калигулой, то и его убийцы воспринимались с античных позиций как Тесеи и Бруты. При существовавшем в то время культе Античности подобное отношение заведомо исключало какое-либо осуждение совершен­ ного цареубийства. Как замечала современница, «содеянное преступление всеми прославлялось и не укладывалось в рамки беспристрастного обсуждения. Скандал оказывался крупный: общественное мнение резко расходилось с нравственностью и правосудием» . Идеей одобрения цареубийства как патриотического подвига была пронизана и рукописная литература той поры. На злобу дня был представлен читателям слегка переделанный отрывок из трагедии Н.П. Николева «Сорена и Замир», начинавшийся словами «тирана истребить есть честь, не преступленье». В других стихах воспевался 23

24

Н е с ч а с т н е й ш и й к о н е ц правления гатчан, Паденье Павлово и подвиг россиян, Которых бодрой дух тирана ненавидя И в пагубе его спасенье царства видя, Отринув страхи все, о п а с н о с т и презрев, Ввергались с радостью в разверстый смерти зев, Счастливыми себя в восторге почитая, Что могут умереть, отечество спасая. Н о В ы ш н и й взор опять на россов обратил, 2 5

З л о д е я ввергнул в ад, героев з а щ и т и л .

В последующие месяцы темы тирании и тираноборчества (первая осуждалась, а последнее, естественно, одобрялось) сделались ведущими в русских журналах, где печатались отрывки из «Истории падения Римской империи» Гиббона или «Анналов» Тацита и много говорилось о пагубности деспотизма турок или римских императоров . Для русской публики, привыкшей к иносказаниям, осознание истинного смысла прочитанного никогда не составляло труда, и журнальные публикации такого рода воспринимались как самый живой отклик на злобу дня. Актуально выглядело и восхищение в печати мерами, предпринятыми новым правительством для ликвидации наиболее одиозных мер пред26

Беспокойный дух времени

33

шествующего царствования: отменой пыток, пренебрежением доносами, ликвидацией Тайной канцелярии и пр.; создание собирательного образа идеального монарха, во всем противопо­ ложного деспоту, что тоже, «от противного», порицало, по сути, павловский режим. Таким образом, в глазах современников Павел I был таким же олицетворением деспотизма, как Робеспьер — олицетворением тирании толпы; опыт павловского правления обогатил русское общественное сознание идеей благодетельности цареубийства как средства избавления от тирана. А.Ф. Ланжерон писал, что «эти страшные катастрофы, повторявшиеся в России три раза в течение столетия, без сомнения, самые убедительные из всех аргументов, какие можно привести против деспотизма: нужны преступления, чтобы избавиться от незаконности, от безумия или тирании» . Суммируя уроки, преподанные русскому обществу сначала событиями во Франции, а затем правлением Павла и его печальным концом, можно сказать, что они вызвали отвращение к любому радикализму — как к «разгулу черни», так и к крайностям «же­ лезного жезла», а также возбудили тоску по стабильности, уме­ ренно твердой и разумной власти и устойчивой политической системе. По словам Н.М. Карамзина, «ужасы Французской рево­ люции излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства, но что сделали якобинцы в отношении к республикам, то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного» . Действительно, царствование Павла наглядно показало все пороки самовластия (деспотизма), как его понимали в то время, опираясь на классификацию Монтескье: отсутствие законности, отсутствие стабильности и как следствие — общая несвобода, чреватая государственными потрясениями. В то же время французский и другой современный опыт с наглядностью, как казалось, продемонстрировали справедливость построений Монстескье и в отношении к республикам. «Внезапное превращение французского правления из республиканского кон­ сульского в монархическое, — писал в 1804 г. "Вестник Евро­ пы", — подтвердило давно уже всеми признанную истину, что государство обширное и великое не может и не должно быть республикою. Чем оно больше, тем вреднее для него образ рес­ публиканского правления» . Большая страна с многочисленным населением и без исключительной добродетели и самоотвер­ женности ее граждан, а особенно главы правительства, которому «потребны высокие дарования совсем особенного рода, [соеди­ ненные] с превосходными нравственными качествами» , не может 27

28

29

30

2 - 9302

В.М Бокова

34

быть республикой: она осуждена на беззаконие, нестабильность и в конце концов опять-таки на тиранию. Исторический опыт начала XIX в. подтверждал правоту Монтескье, потому что масштабные события в Европе заслоняли до поры новый «аргумент», появившийся в споре о возможности республиканского строя в обширной стране. Соединенные Амери­ канские Штаты были первым государством, возникшим в эпоху Просвещения и отразившим в своем устройстве именно просве­ тительское понимание республики. Главная проблема — несоот­ ветствие большой территории и республиканского строя — была в них блестяще разрешена посредством создания федеральной системы, т.е., в сущности, совокупности малых республик. К началу XIX в. Соединенные Штаты только-только обрели независимость и еще не вполне оправились от продолжительной войны. Внимание на них европейские общества, и русское в том числе, обратят уже после падения Наполеона, и тогда возникнет настоящий культ американской республики. Культ Соединенных Штатов будет типичен, в частности, для деятелей позднего декабризма; благодаря ему сделалась популярной республиканская идея и был поставлен на повестку дня вопрос о ликвидации монархии в России, но в первые годы столетия вопрос о русской республике еще не поднимался.

3. « Дух преобразований» Дух свободы не был согласован с единодушием. «Дух журналов»

Всякий раз, когда в России серьезно задумы­ вались над тем, как можно исправить ужасное положение страны, средства искали в предста­ вительном правлении. Н . И . Тургенев

1 Отвергнув тиранию и республику, русское общество в первые годы ХГХ в. единодушно высказалось в пользу наиболее стабильного и «благоустроенного» монархического правления. «Все благомы­ слящие люди, — формулировала эту мысль кн. Е.Р. Дашкова, — ...не могут желать иного правления, кроме ограниченной монархии. Возглавлять правительство должен государь, которого все чтут, как отца, который сам подчиняется справедливым законам и уважает и ценит своих подданных» . Таким государем предстояло стать Александру I, царствование которого неизбежно должно было быть реформаторским, ибо вопрос о преобразованиях «сверху» для предотвращения перемен 31

Беспокойный дух времени

35

«снизу» был актуализирован революционными событиями в Европе. Как писал будущий директор Царскосельского лицея В.Ф. Ма­ линовский, «пример Франции страшен для всякого исправления, но в то же время показывает опасность дожидаться того, чтобы зло против воли... произвело неподготовленную перемену» . К моменту воцарения Александру I шел двадцать четвертый год. Он имел довольно устоявшуюся систему взглядов, сло­ жившихся под влиянием наставников юности, и в первую очередь Ф. Лагарпа, которому, по собственному признанию Александра, будущий император был обязан «всем, кроме рождения» , и еще не утратил ни иллюзий, ни юношеского энтузиазма. Друзьям молодости (вошедшим потом в состав Негласного комитета) Алек­ сандр признавался, что «ненавидит деспотизм» и «любит свободу, которая, по его мнению, должна принадлежать всем людям». Он утверждал, «что наследственность престола была несправедливым и бессмысленным установлением, что передача верховной власти должна зависеть не от случайностей рождения, а от голосования народа, который сумеет выбрать наиболее способного правителя», и к тому же являлся завзятым республиканцем (это было еще до узурпации власти Наполеоном): «считал эту форму правления единственной, отвечающей желаниям и правилам человечества» . Александр имел свой собственный взгляд и на крестьянский вопрос. Незадолго до воцарения он записывал в памятную книжку: «К стыду России, рабство еще в ней существует. Не нужно, я думаю, описывать, сколь желательно, чтобы оное прекратилось. Ничего не может быть унизительнее и бесчеловечнее, как продажа людей, и для этого неотменно нужен указ, который бы оную навсегда запретил» . 32

33

34

35

Медаль на коронацию Александра I 2*

В.№ Бокова

36

В 1797 г. он писал Лагарпу: «...мое несчастное отечество нахо­ дится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец оби­ жен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничто­ жены. <...> Если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкой каких-либо безумцев. <...> Мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация имела бы своих представителей» . Можно сказать, что к моменту своего воцарения этот «рево­ люционер на троне» исповедовал наиболее крайний либерализм, вообще возможный в его время (конечно, лишь в том значении, которое было принято тогда в России: в значении сочетания гражданских и политических прав), и если его намерениям в конце концов не суждено было осуществиться — в этом не столько его вина, сколько обычная беда русских реформаторов, чьи проекты входили в непримиримое противоречие с российской реальностью (прежде всего натыкаясь на сакраментальное «некем взять»). При всей обнаружившейся впоследствии непоследовательности воззрений Александра и неизбежных коррективах, внесенных в них возрастом, опытностью и обстоятельствами, реформаторская составляющая преобладала в его царствование и, не принеся вещественных результатов, имела постоянное стимулирующее влияние на общественную мысль. Следует оговориться, что, как, впрочем, и всякий радикаль­ ный реформатор, Александр собирался сам контролировать про­ водимые им реформы, а для этого не намерен был до самого конца поступаться полученной властью. Заявленная им позиция — «революция, проведенная законной властью сверху», — требовала гаранта в лице абсолютной власти — мысль, не чуждая и другим его современникам, в частности декабристу Н.И. Тургеневу, полагавшему, что только абсолютный монарх способен довести до конца желаемую им, Тургеневым, «эмансипацию» крестьян. Задуманные Александром преобразования должны были вестись без участия общества, но с обязательным учетом его мнения. Александр очень почитал общественное мнение и многое сделал для его формирования. Практически все наиболее либеральные периодические издания рубежа ХУШ-Х1Х вв. — «СанктПетербургский журнал» (1798, 1804-1809), «Северный вестник» (1804-1805), «Лицей» (1806), «Северная почта» (1811-1819), «Сын отечества» (1812-1813) и другие — либо инициировались, или 36

Беспокойный дух времени

37

полностью ИЛИ частично субсидировались им, либо прямо из­ давались правительством. Затевая, например, при Министерстве внутренних дел газету «Северная почта», которая, по оценке М.Т. Каченовского, «первая в нашем отечестве начала сообщать публике известия и суждения о выгодах свободного книгопечатания и о благодетельности либеральной конституции», Александр по­ яснял, что она должна была, «сообщая публике приличные об­ стоятельствам времени сведения, заслуживающие ее внимания, содержать всегда умы народные в том направлении, которое наиболее соответствует благонамеренным видам правительства» . Та роль, которую император отводил общественному мнению, обусловила и сравнительно мягкую цензурную политику его цар­ ствования (до известного момента), и в целом беспримерную свободу «говорить и писать», которую отмечали в годы его прав­ ления все современники. Начало XIX в. стало периодом не­ обычайного оживления журналистики. «Как мне досадно, что тебя здесь нет, — писал в 1805 г. из Москвы А.И. Тургенев А.С. Кай­ сарову, — мы бы начали издавать свой журнал; здесь все издают журналы» . И действительно, все — не все, но многие тогдашние литераторы взялись за издание журналов, из которых некоторые оказались потом очень долговечными. Всего за предвоенный пери­ од — 1801-1811 гг. — в столицах выходило более четырех десятков журналов, и большинство из них в той или иной степени касалось общественно-политических вопросов и отдавало дань злободневным темам. Если прибавить к этому заметный рост изданий по общественно-политической тематике, появление новых переводов Монтескье, Руссо, Бентама, Рейналя, Беккариа, Адама Смита, Архенгольца и других подобных авторов, приложивших руку к созданию доктрины европейского либерализма, то можно констатировать все внешние признаки небывалого до того в России общественного подъема. «Публика вся как бы проснулась, — вспоминал об этих годах кн. И.М. Долгорукий, — даже и дамы стали вмешиваться в судебные диспуты, рассуждать о законах, бредить о конституциях» . Иное дело общественная инициатива: она императора раздра­ жала. 5 июня 1801 г. был издан Указ, которым Сенату повелевалось представить доклад о своих правах и преимуществах. Этим указом Александр давал понять, что готов «развязать общественную стихию» и выслушать предлагаемые советы. Как писал автор книги «Россия в царствование Александра Первого» А. Шторх, «не подлежит никакому сомнению, что император мог без шума, более кратким и верным путем получить те сведения, каких он требовал 37

38

39

38

В.Н Бокова

здесь столь публично и столь торжественно; мы вправе предпо­ ложить, что он не без важных причин отдал предпочтение пуб­ личному запросу, и потому можем с вероятностью принять, что этот первый шаг предназначен был к тому, чтобы испытать общест­ венное мнение и приготовить умы к предстоящим переменам. И эта мера не осталась без своего действия. Впечатление, произве­ денное этим указом на Сенат, было всеобщее, и в несколько дней оно сообщилось всей образованной публике столицы» . Указ о Сенате стимулировал усиление потока всевозможных политических проектов и в конце концов привел к изданию Указа от 8 сентября 1802 г., которым Сенату дозволялось, «если бы по общим государственным делам существовал указ, который был бы сопряжен с великими неудобствами в исполнении, или по частным судным делам не согласен с прочими узаконениями, или же неясен, представлять о том Его Императорскому Величеству» . Данное право немедленно было использовано. По предложению сенатора СО. Потоцкого Сенат сделал представление о несоот­ ветствии указа Александра о 12-летнем сроке службы для дворян унтер-офицеров «Жалованной грамоте дворянству», освобождавшей дворян от обязательной службы. Император воспринял случившееся как «сенатский бунт» и сразу же поставил сенаторов на место, разъяснив, что пересмотру подлежат только ранее вышедшие, но никак не новые законы. С этого времени и до самого конца царствования Александра любые попытки общества вступить в несанкционированный политический диалог с властью без промедления пресекались, даже если их цель соответствовала видам правительства. Вместе с тем примечательной чертой александровского прав­ ления было то, что при нем всегда находился своего рода «советник от общества», которого он считал выразителем общественного мнения. 22 марта 1801 г. на стол императора легло письмо молодого чиновника Василия Каразина (в будущем основателя Харьковского университета). В нем излагалась развернутая программа необходимых России преобразований: установления законности, твердых государственных повинностей, введения выборности судей и гласного судопроизводства и т. д. Вопрос о создании представи­ тельного (всесословного) органа занимал здесь не последнее место. Александр пожелал видеть автора, долго с ним беседовал. Потом в течение всего времени своего (недолгого) фавора Каразин выпускал для Александра рукописный журнал «Беседы гражданина с государем», в котором излагал свои мысли о текущей политике и давал рекомендации. В дальнейшем такую же роль советника 40

41

Беспокойный дух времени

39

при императоре играл М.М. Философов, во время Отечественной войны 1812 г. — А.С. Шишков, а после нее — Н.М. Карамзин. Император почти никогда не следовал их советам, но возражения выслушивал и иногда принимал к сведению. При всей уродливости получившегося диалога императора с общественным мнением в правление Александра I впервые в истории России сложились условия, которые, просуществуй они дольше, могли бы способствовать возникновению либерализма в его классическом значении, основанном на союзе власти и общества. До тех пор, пока такой диалог оставался возможным (до начала 1820-х гг.), существовала и возможность формирования в России «гражданского общества», основанного на подобном союзе. В 1801 г., по первому впечатлению, либеральные устремления императора были вполне созвучны настроениям общества. Уже сам переворот 11 марта, как казалось, демонстрировал приверженность дворянства к обретенным им ранее гражданским правам и готов­ ность к получению новых прав — политических. Слухи о предстоящих реформах возбудили интерес к общест­ венно-политической проблематике. Вопросы административных, финансовых, экономических реформ, рассуждения о различных видах правления, из которых лучшим и надежнейшим в то время представлялась большинству просвещенная монархия, о принципах ограничения самовластия, о законности, наконец, и о положении крестьян сделались приоритетными темами салонных дискуссий и публицистических сочинений, политических проектов и записок, которые, как обычно, во множестве поступили новому монарху в начале царствования. Молодой монарх в первую очередь должен был иметь образцы для подражания, и печать начала века активно занялась поисками «идеального правителя», находя его черты у королей Генриха IV, Фридриха II, в русской истории — у Петра I и Алексея Михайловича и других монархов. В эти годы складывается своеобразный культ императрицы Екатерины И. В Манифесте о восшествии на престол Александр дал обещание править «по законам и сердцу» своей бабки, и отнюдь не случайно, что, к примеру, Я.И. Булгаков в 1802 г. советовал своему сыну написать похвальное слово покойной императрице и послать Александру «яко наследнику ее высоких качеств и престола» . Апелляция к авторитету Екатерины сделалась типичной; приведенная кстати цитата из ее сочинений заведомо снимала любые возражения по сути затронутого вопроса. Пане­ гиристы Екатерины, конечно, писали не о реальном царствова­ нии — беззаконном по своему происхождению (несмотря на все предпринятые императрицей усилия представить его как результат 42

В.М Бокова

40

народного избрания), противоречивом, вызывавшем, пока дли­ лось, многочисленные нарекания, особенно в последние годы. Речь шла лишь о том прекрасном идеальном правлении, которое представало со страниц екатерининского «Наказа». В таком ключе отдал дань теме и Н.М. Карамзин: в 1802 г. он опубликовал «Историческое похвальное слово Екатерине II». При том, что значительную часть произведения составляли пересказ и прямое цитирование «Наказа», это была новая ступень в оформ­ лении зрелой политической концепции Карамзина, нашедшей позже более полное выражение в его «Записке о древней и новой России» и «Истории государства Российского». В «Историческом похвальном слове» он проводил мысль о «гибельности всяких насильственных потрясений» и о непрочности, а стало быть, и нестабильности всяких республик. Примером яв­ лялся как Древний Рим, так и современная Франция. Большинству республик, кроме разве что Швейцарии с «дикими» и простыми нравами ее жителей, был предрешен корожий век. Отсюда следовал вывод, что «всякое многосложное правление, основанное на дей­ ств™ различных воль, будет вечным раздором, а народ несчастным орудием некоторых властолюбцев, жертвующих отечеством личной пользе своей» . Соответственно аксиомой становились в глазах Карамзина слова Екатерины II: «Лучше повиноваться законам под единым властелином, нежели угождать многим». Но самодержавие, по мысли Карамзина, не было аналогично самовластию и потому не являлось «врагом свободы в гражданском обществе». Обеспечивая безопасность граждан и право делать все, дозволенное законами, оно, как он писал, «направляет к общему благу» действия подданных, а «слава и власть венценосцев должны быть подчинены благу народному». Самодержавие может до известной степени стеснять «при­ родную вольность» человека, но лишь для сохранения «единой целости гражданского порядка», ибо благополучие общее важнее частной независимости . Вообще же чем просвещеннее общество в целом и каждый человек в отдельности, тем яснее они видят «необходимость гражданской зависимости» — в этом и состоит смысл просвещения. Примечательно, что Карамзин с одобрением отзывался о созыве Екатериной II представительной Уложенной комиссии с депутатами от всех сословий, признанных ею «достойными быть советниками трона». При всей значительности этот шаг был преждевремененным: государство еще не достигло надлежащего «граж­ данского возраста» — общество было недостаточно просвещено и не созрело для представительства . 43

44

44

Беспокойный дух времени

41

Таким образом, единоличная власть, основанная на моральных обязательствах, представлялась Карамзину единственно разумной и спасительной. Опасна была ломка. Опасны были умозрительные, неподготовленные действия. Общего блага не было без гражданских добродетелей, а воспитать их должно было самодержавие, медленно и постепенно ведущее страну по пути прогресса. Эту роль пред­ стояло, следуя «законам и сердцу» Екатерины Второй, выполнить Александру Первому. Характеризуя ситуацию начала александровского царствова­ ния, Н.М. Карамзин писал: «...два мнения были тогда господст­ вующими в умах: одни хотели, чтобы Александр... взял меры для обуздания неограниченного самовластия, столь бедственного при его родителе; другие, сомневаясь в надежном успехе такого предприятия, хотели единственно, чтоб он восстановил разру­ шенную систему Екатеринина царствования, столь счастливую и мудрую в сравнении с системою Павла» . Но существовало, что отмечал и Карамзин, и меньшинство, которое полагало, что добрая воля — явно недостаточная гарантия от деспотизма, от появления «другого Павла», поэтому нужны иные, реальные гарантии — та или иная форма ограничения еди­ ноличной власти посредством предоставления политических прав более или менее широким общественным слоям и учреждения представительного правления. В начале века к сторонникам этой идеи относились гр. А.Р. и СР. Воронцовы, кн. П.А. Зубов, П.В. Завадовский, Г.Р. Державин, Н.С.Мордвинов и ряд других мыслителей и публицистов. Они считали, что дворянство должно приобрести политические права, стать в новых условиях ведущей политической силой, способной и обязанной разделить власть с монархом. Эта роль дворянства связывалась у них с реорганизацией Сената и превращением его в представительный орган. В основу реформы должен был быть по­ ложен принцип разделения властей. Так, по проекту Г.Р. Держа­ вина Сенат необходимо было разделить на несколько ведомств, облеченных одно — законодательной, другое — исполнительной, третье —- судебной, четвертое — «сберегательной» властью, при­ чем во главе каждого ведомства предполагалось поставить министра, имевшего право доклада императору, а на долю самого монарха оставалась роль «блюстителя» с функциями, близкими к пре­ зидентским . Принцип разделения властей лежал в основе и других проектов реформы Сената. Законодательным органом хотел видеть Сенат А.Р. Воронцов, законоблюст^ — Н.С. Мордвинов, ис­ полнительным |ГТЗудШньтМЖД.Дрощинский и т.д. 45

46

В.М Бокова

42

Во всех случаях проекты сенатской реформы предполагали наделить политическими правами только дворянство, и, в сущ­ ности, ничем большим, нежели гарантом соблюден™ законности, Сенат при этом не становился, что в российских условиях объек­ тивно тоже имело продворянский смысл, ибо права ни одного другого сословия, помимо дворянства, почти не обеспечивались фундаментальными, «непременными» законами. В итоге никакого реального выхода за рамки уже сложившейся в России государст­ венной системы сторонники «аристократической конституции», по сути, не предлагали. Ряд авторов, и в их числе В.Н. Каразин, М.М. Сперанский (в проектах 1801-1804 гг.), В.В. Попугаев, В.Ф. Малиновский, также основываясь на принципе разделения властей, выступали с предложениями создания «собрания доверенных от общества», которое могло бы «судить поступки его министров». «Вельможи сделаются осторожнее, имея отвечать и государю, и народу, — писал В.Ф. Малиновский. — ...Сии депутаты должны составить непременное собрание, переменяя выборы через 4 года. Все дела общественные подлежат их рассуждению, все налоги и сборы решаются ими и, утверждаемы государем, приводятся в исполнение. Тогда родится общий дух. Публика заниматься будет не бездели­ цами и не пустяками, но делом и суждением о управляющих и деяниях их» . Таким образом, кроме власти монарха должна была суще­ ствовать власть собрания представителей буржуазного типа, наравне с Сенатом или помимо него, власть реальная, фактически значи­ тельно урезавшая монаршую. Такое собрание породит в народе «общий дух», новую силу, которая и сама по себе способна ограничить самовластие. Когда «разум народный обратится на предметы правительства... тогда мало-помалу из сих рассеянных мыслей срастается, так сказать, общее мнение о материях правительства и образуется в средине сил государственных новая сила» , — писал М.М. Сперанский. В целом для первых лет XIX в. был характерен общий сдвиг общественной мысли к центру как от «левого», так и от «правого» радикализма. Возникло известное сходство мнений, особенно подчеркнутое постоянным использованием представителями различных общественных кругов, по сути, одной и той же терми­ нологии и набора понятий (в которые, впрочем, мог вкладываться различный смысл): свободы, равенства перед законом, частной собственности, общественного мнения и т.д. На базе такого сбли­ жения в 1801 г. родился составленный членами Негласного комитета 47

48

Беспокойный дух времени

43

и некоторыми близкими к ним лицами (В.П. Кочубеем, Н.Н. Но­ восильцевым, Д.П. Трощинским, А.Р. Воронцовым и А.Н. Ра­ дищевым, при участии М.М.Сперанского) проект коронационного манифеста Александра I, а фактически русской конституции — так называемой «Жалованной грамоты российскому народу». Во введении к «Грамоте» от имени Александра заявлялось: «Всегда первый и единый наш предмет будет благополучие, спокойствие и сохранение целости Российского государства и народа. Не менее правилом себе поставляем признать сию истину, что не народы сделаны для государей, а сами государи Промыслом Божиим установлены для пользы и благополучия народов, под державою их живущих». Далее выражалось намерение, «дабы Россия достаточными и ясными законами на всякую часть и на каждое состояние людей, пространную империю нашу составляющих, обрела новую твер­ дость и блаженство, дабы безопасность личная и собственность каждого ограждены были». В «Грамоте» предусматривались пункть1, обеспечивающие сво­ боду передвижения и местожительства (пп. 3 и И), а также неприкосновенность личности (п. 7). Личную безопасность должны были гарантировать новые законы: право на защитника и отвод судей, непременность объяв­ ления причины ареста в трехдневный срок и т.д. (пп. 13, 15-20). Другие меры были направлены на утверждение права собственности: «Возобновляем, утверждаем и постановляем, что право собствен­ ности движимого и недвижимого имения есть право российского подданного, поколику оно свойственно в силу законов каждому чиносостоянию в государстве» (п. 7). Пункт 25 упразднял деление имущества на родовое и благоприобретенное, что должно было со временем разрушить феодальную частную собственность, заменив ее буржуазной по типу. Наконец, «Грамотой» провозглашалось: «...каждый российский подданный да пользуется невозбранно свободою мысли, веры или исповедания, богослужения, слова или речи, письма и деяния, поколику они законам государственным не противны и никому не оскорбительны» (п. 8) . Положения «Жалованной грамоты» были той идеологической основой, которая объединяла и могла бы удовлетворить в начале века всех сторонников реформ, но в итоге (возможно, вследствие своей чрезмерной смелости, противоречившей курсу на постепен­ ность и сокровенность преобразований) документ принят не был и перед коронацией был озвучен совсем иной манифест, нейт­ ральный по содержанию. 49

44

В.М. Бокова

И круг проблем, обсуждаемых в русском обществе начала XIX в., и общественные пожелания этого времени были направлены на устранение деспотического произвола. Выявились сторонники двух основных возможных для России форм государственного устройства — «истинной монархии» (просвещенного абсолютизма) или же той или иной формы конституционно-монархического устройства. Однако среди сравнительно небольшого числа сторон­ ников констогуционного строя не было единства. Более многочис­ ленны были здесь голоса в пользу констатуции «аристократического типа» (превращение Сената в представительный орган, наделение политическими правами в первую очередь верхушки дворянства), но при общем малом числе сторонников конституции эта «мно­ гочисленность» была очень относительной и выражалось в единичных голосах. Еще реже звучали выступления в пользу более демократического варианта конституции, ориентированной на представительный строй буржуазного типа (В.Ф. Малиновский, В.Н. Каразин, В.В. Попугаев и др. — всего от силы 5-6 авторов). Безусловное большинство в обществе имели в эти годы сто­ ронники «истинной монархии», но и их численность в сравнении с массой «непросвещенного» дворянства, ведущего почти расти­ тельный образ жизни и равнодушного к любым реформам, была, конечно, относительно очень невелика. Эта общая слабость русского общества в те годы и неготовность большей его части к восприятию конституционных идей обусловили в конечном итоге неудачу предпринятых попыток преобразований. 2 Военные события 1805-1807 гг. отодвинули вопросы внут­ ренней политики на второй план и заняли умы военными ново­ стями, а души — переживаниями по поводу батальных неудач. К этому времени на протяжении уже почти полувека Россия не знала серьезных военных поражений, и россияне привыкли считать свою армию если и не непобедимой, то во всяком случае одной из лучших в мире. Оскорбленное Аустерлицким разгромом 1805 г. народное самолюбие разбудило патриотическое чувство. Этот фактор совпал с объективным процессом интенсивного формирования в это время русской нации и обусловил исключительное по силе национально-патриотическое настроение в обществе. Последо­ вавший вслед за неудачными военными кампаниями унизительный и экономически невыгодный Тильзитский мир не только усилил накал паттзиотических переживаний, но и вызвал желание реванша. Мир с «узурпатором» нанес первый серьезный удар по общественной репутации Александра I, который какое-то время

Беспокойный дух времени

45

возбуждал к себе почти ненависть. «Несмотря на туманность реляций, — вспоминала современница, — Аустерлшдогй бой тяжело отозвался в России; затем продолжение войны и Тильзитский мир, за который втихомолку упрекали Александра в слабости и пристрастии к Наполеону; поговаривали, что будто народ в негодовании готовился грязью встретить царя... Возникали разные слухи и толки, в народе начиналось брожение умов» . В донесениях французских дипломатов тех лет часты упоминания о «злобном настроении, господствующем в России против императора Алек­ сандра», и даже «о кознях, направленных против него» , грани­ чащих с намерением прямого переворота (называли даже кандидата на престол — сестру царя великую княжну Екатерину Павловну). Недовольство политическими обстоятельствами должно было обратить внимание общества на то, что сплачивало нацию, — ее историю, культуру, национальный характер. Все это явилось мощ­ ным стимулом к появлению на свет огромного количества пат­ риотической литературы, способствовавшей развитию консерва­ тивно-традиционалистского направления общественной мысли. Одним из идеологов этого направления в XIX в. был адмирал А.С. Шишков, знаменитая книга которого «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» послужила своего рода сигналом к общественному обсуждению патриотической темы. Неотделимая от историко-культурных процессов эпохи, когда сходила на нет система «трех стилей», лежавшая в основании литературы клас­ сицизма, книга Шишкова в первую очередь сыграла свою роль в известной «дискуссии о языке», имевшей важное значение в русском литературном процессе. Черты общественно-политической концепции автора здесь только намечались. По его твердому убеж­ дению, язык был одной из базовых основ существования всякой нации и его искажение ослабляло связи граждан с их отечеством. «Порчу» родного языка новейшими литераторами (эпигонами Карамзина), вводившими в него такие невозможные, с точки зрения Шишкова, слова, как «моральный», «эстетический», «эпо­ ха», «сцена», «гармония», «энтузиазм» и другие, которые все, как он считал, можно заменить исконно русскими эквивалентами, адмирал связывал с охватившей общество галломанией («вломились к нам насильственно и наводнили язык наш, как потоп землю»), неразлучной с французскими нравами и идеологией, способными в послереволюционное время носить только разрушительный характер. Находясь с младенчества на руках у французов, «дети знатнейших бояр и дворян наших» «прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели 50

51

В.К Бокова

46

своим, и даже до того заражаются к ним пристрастием, что <...> не токмо не стыдятся не знать оного (русского языка. — В.Б.), но еще многие из них сим постыднейшим из всех невежеством... хвастают и величаются». «Ненавидеть свое и любить чужое почитается ныне достоинством» , — констатировал Шишков. Книга «О старом и новом слоге» открыла в русской печати дискуссию о роли языка не только в литературе, но и в жизни общества как составляющей патриотизма и любви к отечеству. Суть патриотических сочинений 1800-х гг. в основном сво­ дилась к порицанию французского воспитания и иноземных нравов (делалось это, как правило, людьми, учившимися у французских наставников и говоривших по-французски охотнее, чем на родном языке), которым противопоставлялась благодетельность исконных российских добродетелей и традиций. Аргументами служили исторические, педагогические и философские экскурсы, злобод­ невная хроника и т.п. Разоблачение французской «лжефилософии» и ложного «всемирного идеала» сочеталось с призывами к на­ циональному воспитанию дворян, направленному на пробуждение национального духа как у взрослых, так и в особенности у молодежи и переориентацию с иноземных на отечественные образцы. Целью воспитания должно было сделаться достижение высокой добро­ детели и сознательного отношения к долгу перед отечеством (идея, традиционная для российского просветительства). Почти все эти сюжеты не являлись новостью для русской мысли. Обличение иностранного воспитания, нравов, мод и пр. было частью русской просветительской традиции XVIII в., и вся сатира того времени — от Екатерины II до Д.И. Фонвизина и Н.И. Новикова, можно сказать, специализировалась на критике «петиметров», но в предвоенной литературе эти идеи не только актуализировались, но и заметно «сгустились». Сам Шишков тоже включился в открытую им дискуссию и в ряде статей и выступлений более полно сформулировал свои взгляды, уже напрямую обличая идеи французского просвети­ тельства, виновного в тех «развратных нравах, которым новейшие философы обучили род человеческий и которых пагубные плоды, после толикого пролития крови, и поныне еще во Франции гнез­ дятся». Они «прикрывали настоящее намерение свое противным тому именем, — обличал Шишков энциклопедистов в своем "Мнении о цензуре", — под видом глубочайших исследований любомудрия рассеивали мрак лжемудрия, под видом таинственных умствований о вере разрушали веру, под видом утверждения власти низлагали власть, под видом закона вводили беззаконие, под видом чело­ вечества внушали бесчеловечие и так далее» . Противодействием 52

53

Беспокойный дух времени

47

«лжемудрию» мог быть только возврат к вечным ценностям, вопло­ щенным для писателя в «естественной простоте» дедовских нравов. Отказ от традиции был, по мнению Шишкова, главным пороком послепетровской государственности. Уже во время войны в одном из разговоров с императором он замечал, что Петр не сумел предусмотреть пагубных последствий своих действий: «Он вместе с полезными искусствами, науками допустил войти мелочным подражаниям, поколебавшим коренные обычаи и нравы» . Наиболее принципиальной для Шишкова была его работа «Рас­ суждение о любви к Отечеству», написанная и прочитанная им в заседании «Беседы любителей русского слова» в конце 1811 г., в преддверии решающей войны с Наполеоном. Основной пафос «Рассуждения» — призыв к сплочению нации перед лицом фядущих испьгганий. «Когда один народ идет на другого с мечом», восклицал Шишков, откуда возьмутся силы «отвратить сию страшную тучу, сей громовой удар, если любовь к Отечеству и народная гордость не дадут... оных?» Утверждая в терминах патриотической риторики идею о мировом призвании России, апеллируя к «высокому духу» героических предков, автор формулировал здесь крайне важное для дальнейшего развития русской общественной мысли положение о русском народе как носителе высших нравственных начал, опирающихся на строго соблюдаемые христианские принципы. В основе русской государственности, по Шишкову, лежит триада традиционных институтов, отражающих дух народа: это, вопервых, православие, вера предков, наиболее важная сторона любви к отечеству и основа любви к государю; во-вторых, язык, обеспечивающий «единомыслие», и, в-третьих, стройность и разум­ ность государственного порядка, базирующегося на четко постро­ енной и исключающей антагонизм иерархии, спаянной взаимными нравственными обязательствами. Восстановление прерванной традиции — главного условия дальнейшего государственного благоденствия — возможно было только посредством разумно устроенного и национального по духу просвещения — в этом Шишков был сыном своего века . «Рассуждение о любви к Отечеству», созвучное в канун войны господствующему общественному настроению, обратило на Шиш­ кова внимание императора Александра, который после отставки Сперанского в марте 1812 г. решил назначить адмирала на ос­ вободившееся место государственного секретаря и весь период Отечественной войны именно его считал своеобразным гласом общественного мнения. Патриотические настроения, выразителем которых стал Шиш­ ков, не только имели в предвоенныегодыбольшое распространение, 54

55

В.М. Бокова

48

Ф е д о р Васильевич Ростопчин

но и отличались исключительной эмоциональной остротой. Современники вспоминали многочисленные патриотические ма­ нифестации в русских театрах на спектаклях по пьесам В.А. Озерова «Дмитрий Донской» и М.В. Крюковского «Пожарский», когда публика рьщала и аплодировала при каждом монологе, ассо­ циировавшемся стекущимисобытиями. К этому времени относится начало «национальной канонизации» персонажей из русской истории, в первую очередь связанных с событиями Смуты: Минина, Пожарского, Гермогена, — превращение их в фигуры, «знаковые» для русского патриотического чувства. В 1807 г. был объявлен и вызвал немалый общественный интерес конкурс на памятник К.М. Минину и Д.М. Пожарскому в Москве. На этом фоне был понятен и оправдан интерес к произведе­ ниям даже, по сути, скромных литераторов, популяризировавших национально-консервативную идею, и их сочинения приобретали яркий общественный характер. Наиболее заметное место в этом ряду занял гр. Ф.В. Ростопчин. Его рассуждения, в том числе знаменитые «Мысли вслух на Красном крыльце», повесть «Ох, французы!» и пьеса «Вести, или Убитый живой», импонировали публике своим доступным «народным слогом» и доходчивостью изложения. Таким образом, составляющие консервативнопатриотической идеологии обнаружили большую способность к

Беспокойный дух времени

49

«снижению» и приспособлению к различным уровням восприятия, ту элементарность, без которой идея не способна сделаться понастоящему массовой. Писания Ростопчина имели почти невероятный читательский успех. «Мысли вслух» разошлись тиражом в 7 тыс. экземпляров — ни один русский литератор в то время, даже Карамзин, не имел подобных тиражей! Их охотно переписывали от руки, и мно­ гочисленные списки распространялись потом по всей России — от столиц до глубокой провинции. Той же задаче — популяризации национально-патриотической идеи — был посвящен в первую очередь и «Русский вестник», издававшийся С Н . Глинкой с 1808 г. «Все наши упражнения, деяния, чувства и мысли должны иметь целью Отечество, — писал Глинка в редакционной статье, открывающей журнал, — на сем единодушном стремлении основано общее благо» . Глинка пытался еще создать и своего рода поведенческую модель, соответствующую убеждениям истинного патриота. Она включала в себя веру, по­ корность Божественному Промыслу, активное служение ближнему (благотворительность), служение общему благу, выражающееся в ревностном исполнении своей «должности» и подчинении властям, а также некоторый бытовой аскетизм, неприятие «роскоши». Морализаторство — главное орудие века Просвещения — органично вписывалось в «упражнения» «Русского вестника». Сформированная Глинкой модель (впрочем, опиравшаяся на базовые установки А. С Шишкова) оказалась необыкновенно популярна и в даль­ нейшем имела влияние, в частности, на декабристское понимание гражданственности. В общественно-политических конструкциях Глинки заметны были утопические и патриархальные начала: он уподоблял иде­ альное государство большому семейству, связанному между собой родственными любовными отношениями. Любой начальник подчиняется государю — всеобщему отцу, а оба они — Богу, и в таком общем подчинении реализуется их равенство, единственно возможное равенство на земле. Точно так же все граждане равны перед лицом отечества, и это равенство не зависит от реального положения в социальной иерархии. Идеал Глинки — сословное, но социально стабильное госу­ дарство, основанное на единой идеологии и деятельной любви к отечеству его граждан. Поскольку каждая страна имеет свой, от­ личный от других образ правления, свои традиции и нравы, сле­ довало стараться «исследовать коренные свойства духа народного» и следовать ему. Русский человек мог найти источник своего благополучия и благоденствия только в преданиях и летописях 56

В.М. Бокова

50

родной земли, в возвращении к нравам предков, которые не знали современной развращающей роскоши и любили отечественное без рассуждений. Публицистика консервативно-патриотического направления имела, конечно, четкую историческую востребованность. Она готовила умы к потрясениям 1812 г., во многом сформировав тот патриотический подъем, которым была отмечена Отечественная война. Но при всей злободневной заостренности выступлений ли­ тераторов-традиционалистов в их размышлениях впервые в XIX в. были поставлены вопросы об исторической судьбе России, о рус­ ском национальном характере, о соотношении всемирных и на­ циональных составляющих в культуре и т.д. — тот крут проблем, который гораздо позднее стал основой так называемой «русской вдеи». 3

Вызванное Тильзитским миром негативное отношение об­ щества к императору Александру постепенно было смягчено уже к 1809 г., но критика правительственной политики, исходившая как из консервативных, так и из либеральных кругов, ставшая постоянным явлением уже с 1805 г., с тех пор больше не затихала. Прежде восторженное отношение к Александру сменилось едва ли не повсеместным глухим недовольством. В записке П.Г. Дивова, относящейся к 1807 или 1808 г., главное внимание уделялось внешнеполитической и военной сторонам деятельности Александра и его правительства. Дивов подчеркивал, что при воцарении Александра «ожидали от внука того величия, которым одушевляемы были все дела бессмертной Екатерины». В соответствии с такой установкой одобрялись Манифест 12 марта, ликвидация Тайной канцелярии, прекращение конфликта с Анг­ лией, отречение от Мальтийского фоссмейстерства и пр. Порицанию подвергалась неудачная внешняя политика, сохранение павловской системы в армии, отстранение от власти «старых служителей го­ сударства», создание министерств, нерусский дух в новооснованных университетах. Положительной программы в записке Дивова не содержалось (единственное, что он требовал, это немедленно ликвидировать Тильзитский мирный договор) — она была всего лишь симптомом общественного недовольства. В 1808 г. пространную программу для исправления зла предлагал М.М. Философов в своей записке «Мнение мое касательно внутреннего положения любезного Отечества нашего». Смысл предлагаемого Философов определял как укрепление «коренных оснований отечественной тверди» . Он предлагал отказаться от 57

Беспокойный дух времени

51

заимствования чужеземных образцов для преобразований внутри отечества, поскольку они идут вразрез со сложившимися основами российской государственности, и следовать только назревшим потребностям. К числу последних автор относил необходимость введения твердых законов, обеспечение гарантий собственности посредством упорядочения налоговой политики, обеспечение прав и преимуществ всякому сословию, сохранение помещичьей собственности на землю с одновременным запрещением продажи земли без крестьян и крестьян без земли и т.д. В 1807—1809 гг. по России в рукописных списках стал ходить так называемый «Проект обращения к императору», приписы­ ваемый то Н.С. Мордвинову, то Ф.В. Ростопчину, то В.С. Попову или другим заметным деятелям начала века. В документе рисовалась удручающая картина полнейшего «расстройства» в Российском государстве: голод, моровая язва (в Приуралье), народные возму­ щения, упадок торговли, истощение финансов, несправедливость в судах и т.п. «От Севера до Юга во всех губерниях все классы подданных: дворяне, духовные, купцы и земледельцы — движимы одинакими чувствами отчаяния и возмущения», — говорилось в «Проекте». И это в то время, когда «при вступлении Вашего Императорского Величества на престол блистательная будущность представилась глазам нации, торжественное обещание управлять по духу и сердцу августейшей Вашей бабки обратили на Вас все взоры, наполненные надеждами, и соделали Вас предметом все­ общей любви». Положительная программа не отличалась конкретностью, но выражала примечательную тенденцию. «Государь! — говорилось в конце "Проекта обращения". — Украсьте себя добродетелями, наследственными Вашей фамилии. Первейшая из них и нужнейшая теперь для Вас есть та, в коей Августейшая Ваша бабка подавала нам непрестанный пример. Она состояла в беспредельной привя­ занности, совершенной доверенности к своему народу и в пред­ почтении его пред всеми прочими народами. Отделите от себя толпу иностранцев <...> Вы ничего не должны ожидать хорошего, как от истинно русских. Сблизьтесь с вашею нациею, одушевитесь духом ее, будьте сильны ее силою. <...> Положитесь более всего на дворянство, на сию твердую подпору государства. <...> В сей-то взаимной доверенности Государя к дворянству и дворянства к Государю найдете Вы надежные способы соединить члены правления, наполнить их одним духом и стремлением к одному предмету» . Сходным образом характеризовал ситуацию в России и СН. Глин­ ка в своем «Историческом взгляде на общества европейские и на 58

В.М. Бокова

52

судьбу моего Отечества»: «При первом своем шаге новый император Александр Первый повестил, что он будет царствовать "по сердцу Екатерины", и едва он произнес эти слова, как царствование Екатерины рушилось 1802 года учреждением министерства, по внушению ли швейцарца Лагарпа, бывшего наставника Александра, или по какому другому внушению. <...> Учреждение министерства безответственного поселило в России гидру олигархического правления; она заслонила престол от народа новыми властелинами, из коих каждый сделался в полном смысле властелином. <...> Александр Первый сам себя обманывал желанием, что он будет неуклонно заниматься преобразованием России, летая то под Аустерлиц, то под Тильзит, то в Ерфурт» . В целом критика дворянского большинства в адрес Александра сводилась в общем-то к одному: он не выполнил обещания Ма­ нифеста 12 марта 1801 г. и отошел от предначертанной еще Ека­ териной II программы действий, а нововведения его не привели к успеху и лишь усложнили положение в России, подорвав при этом авторитет верховной власти. Исправить дело могло возвращение к программе «просвещенного абсолютизма», опора на дворянство и общий национальный характер государственной политики. Аналогичные мысли вскоре прозвучали и из уст Н.М. Карамзина в его «Записке о древней и новой России», к которой мы вернемся чуть ниже. Обманутые Александром надежды неминуемо должны были возбудить иные по сравнению с началом века настроения: спад возбуждения и «политизированности» общества, нарастание разочарования, политической индифферентности и своего рода квиетизма. Эти настроения отразились, между прочим, в переписке Ф.В. Ростопчина, который со второй половины десятилетия стал одним из выразителей мнения большинства. «Как я ни люблю свое Отечество, — писал он в 1806 г. П.Д. Цицианову, — и как ни разрываюсь, смотря на многое, но теперь очень холодно смотрю на то, что бесило; ибо вижу, что, кроме Бога, никто помочь не может. Все рушится, все падает и задавит лишь Россию» . Возникшее негативное отношение к политике Александра I не в последнюю очередь повлияло на неудачу проекта консти­ туционных реформ, связанных с именем М.М. Сперанского. Сын сельского священника, выпускник духовной академии, Сперанский отказался от духовной карьеры ради государственной службы и затем чрезвычайно быстро поднялся по чиновничьей лестнице. Уже в первые годы XIX в. благодаря исключительным деловым качествам и высочайшей работоспособности он попал в поле зрения императора, а в 1807 г. Александр I сделал его своим 59

60

Беспокойный дух времени

53

статс-секретарем. Вскоре между Сперанским и Александром произошел обстоятельный обмен мнениями о том, как и в каком направлении следует проводить реформы, и обнаружилась близость воззрений. И император, и статс-секретарь, исходя из признания общности политического развития России и Запада, тем не менее были единодушны в том, что общество в России не вполне подготовлено к преобразованиям. Реализацию политических свобод, столь естественно осуществившуюся в Европе, по их мнению, в России могла обеспечить только верховная власть. По поручению императора с 1808 г. Сперанский начал работать над планом государственного преобразования России, результатом чего стали несколько записок. Центральной из них является «Введение к Уложению государственных законов», состоящее как из плана конституции, так и из изложения начал, на которых она строилась. Суть «Введения» формулировалась автором так: «Общий смысл преобразования состоит в том, чтоб правление, доселе самодержавное, постановить и учредить на непременном законе». Проектом предусматривалось разделение властей, создание законодательного собрания из двух палат: верхней — Государ­ ственного совета, выполняющего функции совещательного органа при государе, и нижней — Государственной думы. Дума, однако, лишалась законодательной, инициативы: последняя целиком передавалась правительству. Исполнительная власть — министерст­ ва — была ответственна перед законодательной. Существовало местное управление. Вся система властей была подконтрольна императору, обладавшему правом утверждать либо отменять решения выборных органов. Населению предоставлялись не только политические, но и гражданские права, соответствующие сословному принципу. Политическими правами на основе ценза собственности наделялись дворянство и «люди среднего состояния». «Народ рабочий» — помещичьи крестьяне, мастеровые, их работники и слуги — лишались политических прав даже при наличии у них собственности. Гражданские права, заключавшиеся в гарантированном праве собственности и неприкосновенное™ личности, распространялись на все сословия. Крепостное право предполагалось уничтожить, но в отдаленном будущем. Ближайшие преобразования в аграрной области сводились к признанию за крестьянами права собственности, права быть судимыми равными, для чего создавались специальные кресть­ янские суды, права приобретения недвижимости и к законода­ тельному ограничению крестьянских повинностей.

54

В.М. Бокова

Прикрепление к земле обязательно сохранялось, так как этого требовала существующая система комплектования армии и «пространство населенных земель». Не исчезали все сословные различия (хотя в принципе переход из одного сословия в другое допускался и приветствовался) и все привилегии дворянства (служебные и право владения населенными землями), правда, наследственность дворянства ставилась в зависимость от службы, которая должна была длиться не менее 10 лет. Этим в основу был положен принцип службы, приори­ тетный перед принзгипом породы, чем выражалась общая тенденция к бюрократизации государства. При уклонении от службы потом­ ственное дворянство превращалось в личное. Можно сказать, что проект Сперанского при всем его компро­ миссном характере в случае принятия открывал для России воз­ можность сравнительно быстрой эволюции в сторону буржуазной монархии. Порука тому — воплощенные в проекте буржуазноправовые принципы: примат закона, наличие представительных учреждений (причем вопрос об избирательном праве решался в соответствии с буржуазным принципом собственности), возмож­ ность перехода из одной социальной группы в другую, участие значительной части населения как в законодательстве, так и в местном управлении. Соответствовал ли проект Сперанского общественным поже­ ланиям? Даже в наиболее благоприятные для реформ годы — 1801— 1805 — стремления основной массы общества не выходили за рамки «просвещенно-монархической» программы. Сторонники консти­ туционного ограничения самодержавия (в обоих вариантах — аристократическом и демократическом) были немногочисленны, и среди них во всяком случае преобладала «аристократическая» группа, приверженная не к изменению, но к сохранению существующей политической системы, при условии более активной политической роли дворянства. Таким образом, проект Сперан­ ского, предполагавший выход за рамки системы, даже тогда не мог бы рассчитывать на широкую общественную поддержку. Во второй же половине десятилетия ситуация изменилась. Конституционная идея, правда, не сдала позиций. Расклад в стане ее сторонников вплоть до войны 1812 г. оставался прежний: единицы были настроены демократически, а преобладали приверженцы аристократического варианта. Однако настроение большей и более пассивной части общества в послетильзитский период стало уже другим. Когда Сперанский, готовя свой проект, утверждал, что необ­ ходимость преобразования связана с «неудовольствием, ропотом,

Беспокойный дух времени

55

Михаил Михайлович Сперанский

желанием перемен», распространенных в русском обществе и усиленных «опытом общественных несчастий» , он неверно оце­ нивал общественную ситуацию. Большинство все более склонялось не к переменам, а к консервации того, что есть. В стране был кризис, и выход из него искали в возврате к «коренным осно­ ваниям отечественной тверди», в «беспредельной преданности своему народу и в предпочтении его перед всеми прочими народа­ ми» — в национально-патриотической идее. В сложившейся ситуации конституционный проект Сперан­ ского в любом случае не мог встретить радушного приема: он пришелся не ко времени. Кроме всего прочего, Сперанский в послетильзитские годы был ключевой правительственной фигурой и, подобно А.А. Аракчееву в позднейший период, воплощал в себе все, вызывавшее в обществе неудовольствие и раздражение. Он был автоматически ответствен за все совершенные прави­ тельством промахи; он не был дворянином по рождению, а стало быть, как считали современники, умышленно действовал против 61

В.М Бокова

56

интересов дворянства, и то, что ничего конкретного о его планах известно не было, заставляло предполагать самое худшее и порож­ дало различные будоражащие умы слухи. Наконец, немаловажным обстоятельством явилось и то, что Сперанский в глазах общества был приверженцем «французской партии» и не скрывал своих симпатий к Наполеону, а это в канун войны приобретало особое значение. С одобрения императора Сперанский взялся за осуществление намеченных преобразований. «Если Бог благословит все сии начинания, — писал он, — то к 1811 году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется» . В январе 1810 г. был обнародован Манифест об образовании Государственного совета, которому на первых порах отводилась роль законосовещательного органа. Вскоре за тем провели реор­ ганизацию министерств; их число увеличилось до 11. Готовилась реформа Сената, ему предстояло разделиться на Правитель­ ствующий и Судный. Осуществить ее Сперанскому было уже не суждено. В обществе не шутя стали опасаться, что, как выражался один современник (Д.П. Рунич), «будет перевернут верх дном весь существующий строй». Сперанский «в продолжение многих лет трудился в тишине кабинета своего», рассказывал Ф.Ф. Вигель. О содержании «трудов» никто ничего не знал, но «на кабинет сей смотрели все, как на Пандорин ящик, наполненный бедствиями, готовыми излететь и покрыть собою все наше Отечество» . Для устранения реформатора при дворе сложилась сильная и влиятельная «партия», усиленно интриговавшая весь 1811 год. На имя императора поступали увещевания и записки, в публике ходило приписываемое Ф.В. Ростопчину «Обращение москвитян», обли­ чавшее государственные язвы, виновником которых назывался Сперанский, и угрожавшее прямым переворотом. 17 марта 1812 г. Сперанский был арестован, сослан в Нижний Новгород, а затем в Пермь. После войны он был «прощен» и даже вернулся в политику, но первых ролей больше никогда не играл. Свою лепту в падение Сперанского внес Н.М. Карамзин и его известная «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». «Записка» была создана на рубеже 1810-1811 гг. с санкции и, возможно, по заказу сестры императора великой княгини Ека­ терины Павловны, хозяйки известного консервативного салона в Твери, в котором и Карамзин бывал, приезжая в этот город. По­ сетители салона (в числе которых можно назвать и Ф.В. Ростопчина) 62

63

Беспокойный дух времени

57

весьма неблагосклонно О Т Н О С И Л И С Ь к деятельности Сперанского и связанному с ней политическому курсу, что послужило перво­ толчком к работе Карамзина. Но в окончательном виде «Записка», предназначенная только лично для императора Александра I, далеко вышла за пределы злободневной публицистики, став со временем одним из манифестов российского либерального консерватизма. Для Карамзина это было наиболее полное выражение его собст­ венных политологических воззрений, намеченных в «Историческом похвальном слове Екатерине Второй» и современных ей произве­ дениях и отраженных в «Истории государства Российского». В «Записке» были изложены его раздумья над уроками Французской революции, предчувствия будущей войны с Наполеоном и дан анализ злободневной ситуации послетильзитской России. Александр принял «Записку» холодно, но, несомненно, учел ее как авторитетное подтверждение общего мнения: почти все, высказанное историком, к этому времени уже «носилось в воздухе». Начиналась «Записка о древней и новой России» с истори­ ческого введения, беглого обзора всей истории России вплоть до начала XIX в., призванного обосновать ключевое авторское ут­ верждение, что «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием» . Для Карамзина Россия изначально была частью Европы, составной частью общей системы «европейского политического бытия» и до поры до времени развивалась по одинаковым с ней законам: принятие христианства, смягчение нравов, развитие искусств, появление «свитка законов гражданских, простых и мудрых, со­ гласных с древними немецкими» («Русской правды» Ярослава), затем «удельная система» (феодальная раздробленность). Особенности дальнейшей исторической судьбы России обу­ словили к концу XV в. ее промежуточное положение «между ев­ ропейскими и азиатскими царствами». Идеалом государственного правления, по Карамзину, было сочетание сильной воли, умеренности, единства и стабильности. Последнему придавалось особенное значение: современный Карам­ зину опыт показывал, с какими гигантскими издержками — хозяйственными, людскими и культурными — была сопряжена государственная ломка. Свой идеал Карамзин находил только в самодержавии, или «законном правительстве», которое он отграничивал от самовластия. Самодержавная гармония укреплялась союзом монарха с дворян­ ством и духовенством. Из первого рекрутировались вельможи и советники; второе служило царской власти «полезным оружием в делах государственных и совестью в ее случайных уклонениях от 64

58

В.М Бокова

добродетели». Обязанность духовенства состояла в том, чтобы «учить народ добродетели и вере». Вера помогала государю «владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных». Опора монарха на избранные сословия, несомненно, отсылала читателя Карамзина к известным политологическим построениям Монтескье. Говоря о самодержавии, Карамзин вовсе не отрицал пред­ ставительного принципа. Он с одобрением отзывался об Алексее Михайловиче, который созвал «выборных всех городов, всех состояний» для составления Уложения, придал этому собранию вид законосовещательного органа, но при этом не поступился полнотой самодержавной власти. (Вспомним, что и инициатива Екатерины II с созывом Уложенной комиссии также не вызывала у историка принципиального отторжения, но почиталась им лишь несвоевременной, ибо непросвещенное общество неспособно было выполнить возложенную на него высокую миссию.) Государь мог советоваться с выборными от народа, но народ не мог при этом влиять на государя. Исторический опыт России вообще содержал в себе и иные формы правления помимо «единодержавия». Период раздробленности продемонстрировал опыт «разновластия», приведшего, с одной стороны, к падению государ­ ственного могущества, слабости малых государств и потере нацио­ нальной независимости, а с другой — к «утрате почтения» народа к своим князьям. Известны были Руси и «республиканские уч­ реждения», но они, во-первых, отличали лишь период ее «бодрой юности», т.е. являлись институтом архаическим, и при этом ни­ сколько не мешали «самодержавию» первых князей, но уравно­ вешивались и умерялись их властью (и в свою очередь умеряли их), а во-вторых, они постепенно исчезли сами собой после «на­ шествия Батыева», ибо «рабство политическое несовместно с граж­ данскою вольностью». Периоды «аристократического правления» (для Карамзина — синонима олигархии) в чистом виде были во времена Лжедмитрия, когда, как считал Карамзин, «дума боярская <...> обратилась в шумный сонм ста правителей, мирских и духовных, коим бес­ печный и ленивый Димитрий вверил внутренние дела государст­ венные». При Василии Шуйском возник вариант аристократиче­ ской конституции — следствие компромисса царя с боярской думой, вызванного, как считал Карамзин, обоюдным забвением государственной пользы во имя личных интересов. В обоих случаях ослабление самодержавия привело лишь к народному самоуправству и смуте.

Беспокойный дух времени

59

Наконец, РОССИИ довелось испытать и тиранию — сперва Ивана Грозного, затем Павла I. Оба случая, как полагал историк, были случайной аномалией в русском самодержавии: «феномены страшные, но редкие <...> ибо тиранство предполагает необык­ новенное ослепление ума в государе, коего действительное счастье неразлучно с народным, с правосудием и с любовью к добру». Тирании историк противопоставлял «правительство мудрое, законное, основанное на справедливости». Слово «законное» здесь явно использовалось не только в значении «легитимное», но и как «основанное на законах». В итоге черты того самодержавия, которое представлялось идеа­ лом Карамзину, можно определить так: самодержец обладает всей полнотой власти, ни с кем ею не делится, но не использует ее во зло: правит последовательно, твердой рукой, но опираясь на по­ средствующие силы-сословия, выражающие его волю; он блюдет общественный договор, заботясь об общем благе и жертвуя при необходимости частными интересами ради общих; он правосуден, является источником закона, соблюдает существующие законы и традиции. Обычное право (нормы, основанные на обычае) для Карамзина не менее значимо и весомо, чем право публичное, но последнее выше «частного естественного права», которым, если потребуется, следует поступиться во имя блага большинства. Самодержец, по Карамзину, осторожен в переменах и делает только необходимое и реально назревшее. Он умеет находить и использовать способных людей. Он — некая координирующая, объединяющая и до известной степени олицетворяющая нацию, можно сказать, «надклассовая» сила — единственно возможная (согласно современной Карамзину политической теории) в условиях государства, «составленного из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?» — спрашивал Карамзин. «Записка о древней и новой России» — далеко не панегирик. Карамзин считал своим долгом вскрыть негативные явления и потому достаточно жестко писал о «пятнах» царствования Екате­ рины: фаворитизме, коррупции, разорительной роскоши вельмож, безнравственности двора и пр. — темы, которых по понятным причинам (жанровая принадлежность и подцензурность) он не касался в «Историческом похвальном слове». Вместе с тем поло­ жительное значение царствования Екатерины по-прежнему не вызывало у него сомнений; более того, как прежде, так и теперь он продолжал считать его почти (со всеми оговорками) образцовым и достойным в основных своих принципах подражания нынешнего

В.Н Бокова

60

Николай Михайлович Карамзин

монарха. Екатерина создала условия для восстановления утраченной государственной гармонии. Беззаконное правление Павла сломало наметившееся было равновесие, но и Александр, как считал Карамзин, вместо того чтобы вернуться на исходное место и продолжить «строение» Екатерины, внес в государственную систему лишь новый хаос. Ввязавшись — из пустого тщеславия — в невыгодную для России войну с Наполеоном (речь идет о кампании 1805 г., поскольку, по Карамзину, в 1806-1807 гг. мы воевали «за свое»), Александр, проиграв кампанию, подорвал физическое могущество страны. Заключив Тилъзитский мир, «пожертвовав союзу Наполеона нравственным достоинством великой империи», честью и спра­ ведливостью, он нанес ущерб ее нравственному могуществу. Внутренние преобразования были поспешны, незрелы и не­ последовательны и создали в стране ощущение нестабильности, без видимой пользы от преобразований, потому что те носили умозрительный характер и не вытекали из реальных потребностей страны. В результате «общее мнение <...> не благоприятствует прави­ тельству». Эту последнюю мысль Карамзин не доводил до логиче-

Беспокойный дух времени

61

ского конца, но она была очевидна из контекста: как неуваже­ ние, так и ненависть подданных к государям всегда плохо кон­ чались в России. Исправление сложившейся ситуации, по Карамзину, было возможно, если, во-первых, отказаться от новой ломки. (Уже сло­ манное так и должно остаться, потому что «люди и вещи, большею частью, переменились; сделано столько нового, что и старое показалось бы нам теперь новостью: мы уже от него отвыкли».) Во-вторых, Александр должен был отказаться от мысли огра­ ничить свое самодержавие. Обширность и многосоставность Рос­ сийской империи требовали только самодержавного правления. Ограничение монаршей власти каким-либо властным органом способно было привести лишь к новой олигархии, пагубность которой уже не раз доказывала история России. «Две власти госу­ дарственные в одной державе суть два грозные льва в одной клетке, готовые терзать друг друга, а право без власти есть ничто», — писал Карамзин, и наличный к его времени политический опыт Европы, в общем, почти не мог предложить ему ничего другого, особенно в странах, близких по условиям «просвещения» к России. Вместе с тем власть самодержца не должна была быть самовластием. Самодержец обязан повиноваться Божиим законам, совести и традиции (обычному праву). «Царствуя добродетельно», он «приучит подданных ко благу». «Тогда родятся обычаи спа­ сительные; правила, мысли народные, которые лучше всех бренных форм удержат будущих государей в пределах законной власти». Обязанностью Александра было избирать достойных и наз­ начать способных людей. «Дела пойдут, как должно, если вы най­ дете в России 50 мужей умных, добросовестных, которые ревно­ стно станут блюсти вверенное каждому из них благо полумиллиона россиян». Александр должен был возвысить роль дворянства. «Права благородных суть не отдел монаршей власти, но ее главное, необ­ ходимое орудие, двигающее состав государственный». Не менее важно и возвышение духовенства, почти утерявшего народное уважение, для чего Синоду, составленному сплошь из церковных иерархов, следовало придать то же значение, что и Сенату. Необходимо упорядочение законодательства и принятие новых фундаментальных законов, защищающих личную безопасность и безопасность собственности («оградите святынею закона неприкос­ новенность Церкви, Государя, чиновников и личную безопасность всех россиян; утвердите связи гражданские между нами, потом займитесь целостию собственности»). Эти законы обязательно должны

62

В.М Бокова

были учитывать «гражданские уставы» входящих в империю областей и даже уступать им (обычное право важнее публичного!). Монархический принцип (единовластие) должен был быть положен в основу всей системы власти — государственной, местной и помещичьей; это тоже составляло залог общего благоденствия и гармонии. «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод как хранилище законов, над всеми — государь, единственный законодатель, еди­ новластный источник властей. Вот основание российской монар­ хии», — писал Карамзин. Прибавим: и следование верному нравст­ венному пути, предначертанному благом и совестью, — именно нравственная основа самодержавия, связанная укоренившейся традицией, являлась гарантией его благодетельности для России. «Записка о древней и новой России» носила конфиден­ циальный характер и долго оставалась неизвестной широкой публике. Ее хождение в рукописных списках началось только после смерти обоих собеседников — и Александра, и Карамзина, — не раньше второй половины 1820-х, а может быть, только с 1830-х гг. Известно, что список ее имелся у Николая I; ее читал А.С. Пушкин и опубликовал отрывки в своем «Современнике». В архивных собраниях имеется довольно много копий «Записки», относящихся в основном к середине XIX в. Роль популяризатора политической концепции Карамзина — концепции государственной гармонии и стабильности — довелось сыграть «Истории государства Российского», где содержались те же идейные построения, что и в «Записке». Основная часть «Истории» была готова уже к 1811 г. Тогда же отрывки из нее Карамзин начал читать императору и членам его семьи, а чуть позднее — своим друзьям и знакомым литераторам. Придворные чтения имели следствием то, что печатание «Истории» происходило потом без цензуры и на казенный счет (историческая наука тем самым признавалась, как говаривал в те годы С.С.Уваров, «делом государственным»). Частные чтения возбудили к книге огромный читательский интерес, подготовивший ее последующий коммер­ ческий успех, и породили общественные надежды. Известный «либералист» А.И. Тургенев после одного из чтений восторженно писал братьям: «История его послужит нам крае­ угольным камнем для православия, народного воспитания, монар­ хического управления и, Бог даст, русской возможной консти­ туции. Она разъяснит нам понятия о России или, лучше, даст нам оные. Мы узнаем, что мы были, как переходили до настоящего $1аШ$ ^^ю и чем мы можем быть, не прибегая к насильственным преобразованиям» . 65

Беспокойный дух времени

63

Первые восемь томов «Истории» вышли в 1818 г.; девятый, содержавший исключительные по художественной силе описания зверств Ивана Грозного, — в 1821 г. За первый же месяц продажи громадный по тем временам трехтысячный тираж «Истории» был сметен с книжных прилавков и понадобилось новое издание. В 1821 г. остряки уверяли, что на городских улицах пустынно, потому что все сидят по домам и читают «Историю» Карамзина. Труд Карамзина действительно, по выражению А.С. Пуш­ кина, открыл для русской публики историю ее отечества, подобно тому, как Колумб открыл когда-то Америку. Прежде Россия не имела такой исторической литературы — научной и художественной одновременно, написанной легко, увлекательно, умно и — смело. Я.П. Полонский вспоминал, как его родители читали девятый том: «Иногда отец мой вполголоса делал свои замечания: замечал, что Карамзин слишком смел; что про царей так писать не следует, "нельзя", что надо даже удивляться, как все это позволено» . Успех Карамзина — историка и писателя — был полный. Однако к тому времени, 1818г., когда первые тома «Истории государства Российского» увидели свет, не только резко изменилась российская общественная ситуация, но и сами составляющие политической доктрины Карамзина (лишенные обычного ее морального пафоса) превратились в разменную монету и на все лады, во всевозможных сочетаниях повторялись на журнальных страницах в публицистических и нравоучительных сочинениях. Появление труда Карамзина стало дополнительным аргумен­ том в спорах консерваторов с либералами. К примеру, сенатор кн. Н.Г. Вяземский, «запустивший» в 1818 г. в публику свою нашу­ мевшую рукопись «Послание российского дворянина к князю Репнину» (о ней речь ниже), авторитетом Карамзина поддерживал свой тезис о гибельности для России какой бы то ни было крестьянской реформы . К 1818 г. был в основном пройден цикл целиком негативного восприятия европейским и русским обществом Французской революции. У молодой части общества дорогая сердцу Карамзина стабильность стала ассоциироваться с застоем, а слово «самодер­ жавие» вне зависимости от конкретного его наполнения не вызы­ вало ничего, кроме раздражения. Любая монархия казалась воплощением «варварства и унижения». Родилось иное отношение к гражданственности, иной патриотизм. Жесткой критике подвергли «Историю» Карамзина деятели «старшего» декабризма. Н.И. Тургенев бранил ее за крепсклничество; М.Ф. Орлов — за приверженность норманнской теории, обидной для национального самолюбия (он требовал, чтобы Карамзин 66

67

В.М Бокова

64

представил какую-нибудь блестящую и лестную гипотезу, воз­ величивающую происхождение славян). Никита Муравьев на утверждение «история народа принадлежит царю» резко возражал: «История принадлежит народам», — и возмущался монархизмом и «квиетизмом» автора. «Но история должна ли только мирить нас с несовершенством? — восклицал Муравьев в ответ на одно из утверждений историка. — <...> В том ли состоит гражданская добродетель, которую народное бытописание воспламенять обязано? Не мир, но брань вечная должны существовать между злом и благом; добродетельные граждане должны быть в вечном союзе противу заблуждений и пороков» . Встречались, правда, случаи, когда буквальный смысл концепции Карамзина оказывал влияние и на декабристов. Так, А.О. Корнилович в своих известных письмах из крепости, напи­ санных в конце 1820-х гг., убеждал гр. А.Х. Бенкендорфа, к которому адресовался, что «самодержавие и деспотизм суть две вещи совершенно разные и в последствиях своих одна другой противуположные», поскольку «государь самовластный связан нрав­ ственной обязанностью соответствовать безусловной доверенности подданных» . Девятый том труда Карамзина добавил аргументов либералам в их спорах с консерваторами. Более яркого обличения беззаконного самовластия не было в русской литературе; карамзинскими описаниями восхищался К.Ф. Рылеев, а некоторые «младшие» декабристы во время следствия 1826 г. называли «Историю» в числе тех сочинений, которые в наибольшей степени способст­ вовали развитию в них вольнолюбивого духа. 68

69

4. «Крестьяне, добрый наш народ...» Наши крестьяне живут, как у Христа за пазухой. «Дух журналов» Власть торговать людьми, как скотом, обращаться с ними хуже, нежели со скотом, столь гнусна, что честный порадуется, лишась оной, ибо она ему мало нужна, много постыдна; несогласие бесчестного нигде и никогда не должно быть уважаемо.

А.М. Бакунин

Среди всех проблем, стоявших в начале XIX в. перед Россией, самой насущной и болезненной был крестьянский вопрос. От его разрешения зависело будущее России, тот путь, по которому ей суждено идти. Кроме того, не менее остро, чем проблема беззакония «сверху», стояла перед Россией, по мнению общества, и проблема

Беспокойный дух времени

65

устранения условий для проявления произвола и беззакония «снизу», т.е. крестьянских бунтов и восстаний. По всем этим причинам крестьянский вопрос неминуемо должен был выдви­ нуться в центр общественного внимания. Вполне искренне стремился к разрешению этого вопроса Александр I. Еще до воцарения он наметил себе ряд мер, которые должны были при постепенном осуществлении привести со временем к освобождению крестьян. Помимо запрещения личной продажи крепостных он планировал поэтапное введение такой системы продажи земель, при которой крестьяне будут обязаны новым владельцам «только платить повинность за землю, на которой они живут», и в случае недовольства помещиком смогут перейти на другое место . Именно крестьянин, имевший право выхода (как во времена до царя Федора Ивановича), являлся, по мнению императора (разделяемому многими его современниками), вольным человеком. Правда, попытки осуществления намеченных планов дали за царствование Александра не такие уж большие результаты: были проведены реформы в Прибалтике, запрещено давать в периодике объявления о продаже людей, прекратилась раздача в собственность государственных крестьян, была запрещена продажа в рекруты, писались многочисленные проекты (по заказу императора) и т.д., но дальше проектов и пожеланий дело почти не продвинулось. Более серьезные попытки посягнуть на крепостное право в великорусских губерниях наталкивались на сопротивление как членов правительства, так и дворянской массы, а проявлять настойчивость в этом вопросе Александр не решался. Один из немногих серьезных законов, которые удалось вопло­ тить в жизнь в предвоенный период, был известный Указ 1803 г. о вольных хлебопашцах, принятый по инициативе гр. СП. Румянцева, который первый же показал и пример воплощения этого закона в жизнь, отпустив на волю сразу большое число своих мужиков. В целях предупреждения пролетаризации закон предусматривал не просто «волю» крестьян, отпускаемых не иначе, как целым селе­ нием, но и наделение их при этом (за выкуп) землей, а потому и оказался малодейственным. По глубочайшему убеждению совре­ менников-дворян, земля была исконной и непререкаемой дво­ рянской собственностью, а то, что право собственности священно и неприкосновенно, усвоили к началу XIX в. даже убежденные противники любых других либеральных идей. (Правда, крестьяне столь же истово верили, что земля принадлежит им.) Необходи­ мость пожертвовать ради идеи частью своего достояния охлаждало даже самых пылких сторонников ликвидации рабства — к примеру, 70

3 - 9302

В.М. Бокова

66

декабриста И.Д. Якушкина, который готов был дать вольность крестьянам, но лишь с тем, чтобы они арендовали потом у него его землю. Поэтому за все время действия указа по нему получили свободу лишь несколько тысяч человек. В дворянской среде предложение Румянцева и последовавшее за ним опубликование указа было встречено неодобрительно. Румянцева сочли честолюбцем и подхалимом, потатчиком неразумной царской прихоти. Ф.В. Ростопчин, здесь, как и всюду, являвшийся своеобразным «рупором общественного мнения», писал в марте 1803 г. кн. П.Д. Цицианову: «Откуда взяли, что крестьянин, в состоянии бывший заплатить за себя деньги и купить участок земли, будет принадлежать к землепашеству? Разве там никто не знает, что все богатые мужики для того лишь выходить стараются из первобытного их состояния, чтоб поступать в купцы?.. И какая деревня может за себя заплатить должную цену? А порознь кто станет продавать уделы из дачи?..» Крестьянский вопрос постоянно и на разных уровнях обсуж­ дался в александровское время Негласным комитетом, Непре­ менным советом; с соображениями по этому поводу выступали как их члены, так и частные лица. При разности политических позиций почти все они оценивали существующее положение крестьян резко негативно. «Беззащитностью, или, лучше сказать, притеснением, обращенным в правило, — писал Н.С. Мордви­ нов, — довели сие [крестьянское] состояние до того, что закон совершенно отвергнул их от своего покровительства: они для него не существуют. Они вне его, и одно право жизни их оставлено под его защитою. Поверят ли, что смерть крестьянина, умершего от истязаний помещика на четвертый день, не взыскивается по закону на убийце, между тем как убийство всякого животного, даже и до пса, может быть во всякое время преследуемо и взыскиваемо судом!..» М.В. Храповицкий в 1803 г. после обнародования Указа о вольных хлебопашцах писал: «Россия слывет монархиею. Само­ державный государь постановляет законы основанием и мерою власти своей. А внутри что? Тысячи господ, больших и малых, владеют неограниченно третьею, может быть, частию народа! Взглянуть на нравственность господствующих, ощутится состояние повинующихся. Друг человечества обольется слезами» . Однако в большинстве случаев размышляющие о крепостном праве опасались непредсказуемых последствий не только осво­ бождения крестьян, но даже разговоров о таком освобождении, и это приводило к тому, что речь велась не об освобождении, а лишь о насущной необходимости улучшения положения крестьян. 71

72

73

Беспокойный дух времени

67

Освобождение как таковое, конечно, не отвергалось — в прин­ ципе, но говорили о нем как о деле, более или менее отдаленном и обставленном рядом условий. Готовиться к этому шагу следует заблаговременно, необходимо все хорошо взвесить, стараться не возбудить «преждевременных» надежд, а самое главное — не ущемить прав дворянства, в особенности земельных. Предложения конкретных реформ в аграрной области в ос­ новном сводились к рекомендациям справедливо распределять время крестьянских работ (не более трех дней в неделю), урегулировать крестьянские повинности, ввести обязательность продажи деревень только с землями, личную продажу «яко сущее невольничество» запретить, запретить продажу рекрутов и передать движимое имущество в неотъемлемую крестьянскую собственность. Эти меры наиболее часто встречались в проектах первых лет XIX в., написанных Г.Р. Державиным, П.А. Строгановым, В.П. Ко­ чубеем, М.М. Философовым и другими авторами. Последняя из предложенных мер дважды обсуждалась в Непременном совете, но никаких реальных последствий в России это обсуждение не имело. Александр I, склонный к постепенности в столь важном преобразовании, избрал ареной первого эксперимента в этой обла­ сти окраину империи — Лифляндию, где стала готовится реформа, осуществленная в 1804—1805 гг. (Позднее по такому же принципу стал «проигрываться» вопрос о конституции и представительст­ ве — первоначально в Польше.) Гласно, в печати, крестьянский вопрос обсуждался в пред­ военные годы в гораздо меньшей степени, чем другие актуальные проблемы, и главной причиной этого была все та же «взрывоопасность» темы. Цензура бдительно следила за соблюдением «со­ кровенности», и когда в 1804 г. в свет вышла насыщенная анти­ крепостническим пафосом книга И.П. Пнина «Опыт о просвещении относительно к России», она была почти сразу же запрещена с примечательным заключением: «Если бы сочинитель, — писал цензор Г. Яценков, — нашел или думал найти какое-нибудь новое средство, чтобы достигнуть скорее и вместе безопаснее к пред­ полагаемой им цели, то есть к истреблению рабства в России, то приличнее было бы предложить оное проектом правительству. А разгорячать умы, воспалять страсти в сердцах такого рода людей, каковы суть наши крестьяне, это значит, в самом деле, собирать над Россией черную губительную тучу» . Эта установка приводила к тому, что противники рабства обычно вынуждены были прибегать в открытой печати к ино­ сказаниям, прикрывая острую тему обличениями африканского невольничества, колониального рабства, рабства вообще. Лишь 74

з*

В.К Бокова

68

изредка встречался «открытый текст» — в «Северном вестнике» продажа крепостных как-то раз была названа «мерзостью»; в другой статье помещалось рассуждение о том, были ли бы знаменитые европейские деятели культуры тем же, чем они стали, будь они русскими крепостными . Сторонники сохранения крепостничества высказывались в печати чаще. В 1803 г. вышла чрезвычайно резкая по тону (и вызвавшая прямое неодобрение императора Александра) брошюра В. Унгерн-Штрнберга «Сообразно ли проектируемое некоторыми дворянами дарование свободы лифляндским крестьянам с го­ сударственным правом России». Автор оправдывал существование крепостного состояния законами права и природы, утверждал, что «русский народ предпочитает вообще зависимость свободе», и апеллировал к картечи как «более верному средству против внут­ ренних замешательств, чем речи, постановления, просьбы, уве­ щевания, которые весь простой народ обыкновенно встречает бе­ зобразиями и насилиями». Примечательно, что при всей воинственности своей позиции автор брошюры вполне признавал за крестьянами право на дви­ жимость и высказывал пожелание законодательного ограничения их повинностей и налогов (т. е. само по себе предложение подобных мер не являлось свидетельством антикрепостнических устремлений). Довольно многочисленны в эти годы были выступления умеренных крепостников, склонных — теоретически по крайней мере — создавать идеализированную патриархальную модель взаимоотношений помещиков и крепостных. Наиболее талантливо и почти исчерпывающе полно эта точка зрения была аргументи­ рована Н.М. Карамзиным в некоторых статьях и «Записке о древней и новой России». «Российский дворянин дает нужную землю кре­ стьянам своим, бывает их защитником в гражданском отношении, помощником в бедствиях случая и натуры — вот его обязанности! За то он требует от них половины рабочих дней в неделе — вот его право!» Помещик выступал как отец, благодетель и защитник своих крестьян. Лишь сохранение связующих их уз способно было стать залогом успехов земледелия, ибо сами крестьяне, лишенные помещичьей узды, предоставленные сами себе, развращаются и начинают пьянствовать, работают плохо и неохотно, даже во вред себе. В статье 1803 г., полемизируя с «иностранными филант­ ропами», Карамзин писал: «"Как ему [крестьянину] охотно трудится, — говорят сии господа, — когда помещик всегда может отнять у него имущество?" Но смею уверить их, что такая фи­ лософия никогда не входила в головы нашим земледельцам: они 75

Беспокойный дух времени

69

ленивы от природы, от навыка, от незнания выгод трудолюбия. Какой господин, в самом деле, отнимает у крестьян хлеб, лошадей и другую собственность? <...> У нас много вольных крестьян, но лучше ли господских они обрабатывают землю? По большей части напротив. С некоторого времени хлебопашество во всех губерниях приходит в лучшее состояние: отчего же? От старания помещиков». Со временем, конечно, крестьяне поймут выгоды трудолюбия и смогут пользоваться свободой без вреда для себя и окружающих, но путь к этому неблизкий и ведет только через просвещение. Пока же единственное, что требуется России, — это доброде­ тельные помещики. «Для истинного благополучия земледельцев наших, — писал Карамзин, — желаю единственно того, чтобы они имели добрых господ и средства просвещения, которое одно, одно сделает все хорошее возможным». Просвещение и дворян сделает человеколюбивее: оно «ис­ требляет злоупотребления господской власти», которая, впрочем, «и по самым нашим законам не есть тираническая и неогра­ ниченная» . Аргументы Карамзина в вопросе о крепостничестве, как и ряд других его идей, восходили к общественно-политической мысли XVIII в.: в частности, Ж.-Ж. Руссо доказывал, что психологическое освобождение раба должно предшествовать освобождению политическому и социальному. В начале XIX в. помимо Карамзина сходные же аргументы приводили Е.Р. Дашкова, М.Н. Муравьев, И.В. Лопухин, Ф.В. Ростопчин, Г.Р. Державин и другие авторы. Апелляции к нравственному просвещению как условию осво­ бождения крестьян можно найти в эти годы и у Александра Тур­ генева. «Покуда крестьяне сами без всякого шума не снимут с себя цепей, — писал он в 1806 г. В.А. Жуковскому, — которые они сами на себя наложили (ибо дворяне не насильством присвоили себе право сие), до тех пор им рабство — драгоценный дар. Оставим действовать времени и происшествиям. Не будем скоропостижными. Если народ русский взойдет сам собою на ту ступень нравственности, которая нужна для народа свободного, то цепь рабства, как оболочка зрелого плода, сама собою падет с него» . «Патриархальная модель» отношений помещиков и крестьян и в послевоенные годы служила источником аргументации защитников крепостного права и использовалась очень интенсивно. Предложения по той или иной форме ликвидации крепост­ ного права были в начале века еще сравнительно немногочисленны, да и голоса, их высказывавшие, не могли первое время быть далеко слышны. Оказалась изъята, едва выйдя из печати, книга И.П. Пнина «Опыт о просвещении», а дополздагельные соображения 76

77

В.М. Бокова

70

автора по крестьянскому вопросу, подготовленные им для второго издания, вообще не увидели свет. Почти не была доступна читателю напечатанная по-латыни диссертация А.С. Кайсарова «Об осво­ бождении крепостных в России» — латинистов среди русской публики было немного. Трактат В.В. Попугаева «О благополучии народных тел» получил известность лишь в узком кругу литераторов Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Записка В.Ф. Малиновского «Об освобождении рабов» вообще писалась автором для себя и к распространению в публике не предназначалась. И все же распространение всех этих работ, относящихся к первым годам XIX в., подтверждало возникшую тенденцию: у крепостничества стали появляться противники. Как замечал в своих записках адмирал П.В. Чичагов, «грязнейшее гнездо рабства находится в так называемом русском дворянстве. Кон­ ституционно в бедном моем отечестве одно лишь крепостничество <...> В мое время дворянство уже начинает просвещаться; некоторые лица отваживаются на борьбу с крепостничеством, но эти примеры единичные, и силы их не скоро будут соединены нравственными началами» . Начиная с 1803 г. в русской общественной мысли получает развитие принцип перевода аграрных отношений на договорную основу, позволявший, как казалось, в случае своего осуществления соблюсти баланс интересов помещиков и крестьян. Одним из первых подобный вариант крестьянской реформы разрабатывал в 1803 г. помещик и литератор А.М. Бакунин (отец известного анархиста М.А. Бакунина). В своем трактате «Условие помещика с крестьянами» он доказывал, «что рабство вкупе с невежеством внесено в Россию иноплеменными, возросло в россиянах, уко­ ренилось насилием и, следовательно, не есть зло России природное или полезное», но признавал в то же время «невозможность вдруг ослабить узы народа, одичавшего от долговременного их ношения». Антикрепостнический пафос сочинения Бакунина был очень велик и даже роднил его с «Путешествием из Петербурга в Москву» АН. Радищева. «Рабство, которым мы подавляем поселян и которого следствий всегда сами страшимся, не позволяет нам выдать своего брата дворянина, — писал Бакунин. — Невольное наше молчание и попущение есть жестокий собственный наш приговор!» Смягчить ситуацию могло установление договорных отно­ шений между помещиками и крестьянами, которые регулировали бы взаимные права и обязанности, размеры выплат за землю и иные вопросы в сочетании с закреплением за крестьянином земельного надела в наследственное пользование (аренду) (при обязательном условии, что большая часть участка будет отведена 78

Беспокойный дух времени

71

под пашню). При этом помещик должен был отказаться от права любого вмешательства в личную жизнь крестьянина. Составной частью плана было предоставление крестьянам права выхода за определенный выкуп помещику. С ростом платежеспособности крестьян (обеспеченной справедливыми «условиями») такая вольность могла охватить все большее их число . Крестьянский проект А. М. Бакунина был не просто первым предложением такого рода; дополнительный интерес ему придает то, что трактатом, почти несомненно, пользовался позднее декаб­ рист Никита Муравьев в работе над своей известной «Консти­ туцией»: разрешение крестьянского вопроса в ней даже в деталях происходило по-бакунински. Несколько позднее свой проект договорных отношений с кре­ стьянами предложил В.Н. Каразин в книге «Практическое защищение противу иностранцев существующей ныне в России подчи­ ненности поселян их помещикам...» . Книга писалась несколько лет; фрагменты из нее автор неоднократно зачитывал в различных литературных обществах, членом которых состоял, и печатал в периодике. Каразин выводил обоснованность крепостного права в России из патриархально-монархического характера российского государ­ ственного устройства: «Признавать, что самодержцы, а не нацио­ нальные конвенты нужны для больших обществ, государствами называемых, видеть, что единоначалие есть то, что утверждает домашнее счастие семейств, или малых обществ, но воображать, якобы общества селений, образующих средний разряд между обоими, составляя царства и заключая в себе частные семейства, якобы общества сии могут быть на республиканских началах, это совершенно то же, как притягательную (например) силу призна­ вать в Солнечной нашей системе... но отвергать ее в каждой планете, взятой совокупно» . Таким образом, все общественные структуры снизу доверху должны были основываться на едином монархи­ ческом принципе. Помещик исполнял по отношению к крестьянам роль администратора, организатора хозяйственной деятельности, он был одновременно как бы наследственным государственным чиновником и наследственным полицмейстером в своей деревне. Естественно, что при такой установке крепостное право нуждалось не в отмене, а в преобразовании. Власть помещика не должна была перерастать в собственность на людей. Земля передавалась крестьянам в вечно-наследственную аренду, оставаясь в неотъемлемой собственности помещика. По­ винности и взаимные обязанности точно, до мелочей, регламен­ тировались и закреплялась договором. Каразин предлагал запретить 79

80

81

72

В.М. Бокова

пополнение рядов дворовых, с тем чтобы со временем вся прислуга оказалась состоящей из вольнонаемных людей. Крестьянам должно было предоставляться право выхода за выкуп. Любопытно, что, последовательно проводя монархический принцип, Каразин, объединяя в лице помещика исполнительную и законодательную власть, создавал при нем особую, избранную крестьянами «сельскую думу» с полицейскими и судебными функциями. По сути, оба реформатора — и Бакунин, и Каразин — пред­ лагали открыть дорогу для развития в России буржуазных отно­ шений. Ликвидация личной зависимости и право выхода при сохранении помещичьей собственности на землю должны были в короткие сроки вызвать массовую пролетаризацию крестьян, что, впрочем, вовсе не входило в планы реформаторов. Субъективно оба автора были убеждены, что не выходят со своими предложе­ ниями за рамки существующей системы. В 1811 г. принцип «условий» был впервые предложен в откры­ той печати в книге В. Стройновского «О условиях помещиков с крестьянами». Ее содержание не сильно отличалось от планов Бакунина и Каразина, разве что ряд вопросов был в ней слабее проработан. Интерес к изданию вызывался в основном тем, что это получилось фактически первое публичное и открытое обра­ щение к проблеме крепостничества в русской печати. Год выхода работы Стройновского (написанной еще в 1809 г.) оказался до­ вольно неудачен для начала подобного обсуждения: Стройновский был поляк; поляки являлись союзниками Наполеона; назревала война. Но все же шум вокруг книги был поднят немалый. С ру­ кописными возражениями, пущенными в публику и широко разошедшимися, высяупили кн. В.М. Вожонский и Ф.В. Ростопчин, возмущавшиеся в основном подрывом «устоев» и стремившиеся доказать — в духе патриархальной концепции, — что положение российских крестьян вовсе не таково, чтобы стремиться к его изменению. Ростопчин писал, что вольности вообще не существует. Это «не естественное для человека состояние, ибо жизнь наша есть беспрестанная зависимость от всего». Эта зависимость сближает людей и «составляет общество и предмет главного попечения государей и правительств». «Мне заметят, что русский крестьянин, хотя все имеет, пользуется собственностью, оставляет ее своим детям и располагает своим имением по своей воле, но помещик волен все у него отнять и превратить богатого в нищего. На сие я отвечаю, что сим превращениям препятствуют человеколюбие, рассудок и закон; ибо разорять крестьянина есть самый верный способ разорить себя. Но полагая и сие возможным и поставляя

Беспокойный дух времени

73

сию безрассудную жестокость в число неизбежных бедствий рода человеческого, наверно можно положить число сих страждущих временно от помещиков крестьян в России гораздо менее, чем в других землях, погибающих от язвы, от холоду, от падающих с гор снегов, потоплений и следствий войны» . Подобный набор аргументов с этого времени сделался ти­ пичным для «крепостнической» публицистики, потому что в послевоенное время традиция, открытая книгой Стройновского, была развита и продолжена, и уже не единичное выступление противников рабства, но целая их серия потребовали многочис­ ленных отповедей. Что же касается «договорного» (условного) варианта освобож­ дения крестьян, то он приобрел еще большее распространение в послевоенные годы. Тогда было зафиксировано несколько попыток (как правило, неудачных) ввести его в жизнь, а много позднее, в 1842 г., специальный указ узаконивал этот способ освобождения. Однако большого интереса в то время он уже не вызвал. Сигналом к новому обсуждению данного вопроса в после­ военные годы послужил второй этап крестьянской реформы в Прибалтике, начатый в 1816 г. На него немедленно откликнулся В.Н. Каразин. Повторяя в основном свои прежние мысли — о монархическом начале, «разлитом во всей вселенной», о надзи­ рающей роли помещиков и т.д., — он энергично набросился на прибалтийский вариант освобождения без земли: «Чудное распределение дворянству оставить земли, дворянству, которое не может их обрабатывать, которое и воспитывается к иному назна­ чению! Отнять их у народа, которому они принадлежат, поелику в поте лица из века оные возделывал! По моему понятию, тут кроется вопиющая неправда под личиною милосердия. Бедный народ пускают на волю, как птицу. <...> Я предполагаю, — писал Каразин, — что земля есть собственность народа, наравне с поме­ щиками; сии два состояния всегда жили у нас одно для другого, и общего права их на владение землею никогда не оспаривал закон. <...> У нас помещики были всегда только распорядителями земли и других угодий» . Мнение Каразина стало, по-видимому, первой попыткой по­ ставить в русской общественной мысли вопрос о правах крестьян на обрабатываемую ими землю. Однако общественного резонанса его рассуждения тогда не имели, поскольку записка была пред­ назначена автором лишь для узкого обсуждения в Харьковском дворянском собрании и широко не распространилась. В том же 1816 г. выход книги М.К. Грибовского «О состоянии крестьян господских в России» показал, что власти не возражают 82

83

В.М Бокова

74

против публичного обсуждения данной проблемы, и в последую­ щие три-четыре года публикации на эту тему были многочисленны и помещались в «Вестнике Европы», «Северном наблюдателе», «Историческом, статистическом и географическом журнале» и других изданиях. В 1817-1818 гг. развернулась яростная полемика между «Духом журналов», который, оперируя аргументами патриархальной концепции, доказывал преимущества положения русского крепостного перед западным крестьянином и мастеровым и вообще его полное благоденствие (наиболее часто эти материалы печатались под псевдонимом Правдин), и «Сыном отечества», где с либеральных позиций эти доказательства опровергал А.П. Ку­ ницын (скрьгошийся под псевдонимом N . К . ) . Выступления обеих сторон копировались и расходились по стране в многочисленных списках и вызвали к себе такой интерес, что в том же 1818 г. министр А.Н. Голицын специально предписал, «дабы ни под каким видом не было печатаемо ничего ни в защищение, ни в опровер­ жение вольности или рабства крестьян не только здешних, но и иностранных» . Тем не менее материалы на эту тему и в дальнейшем продолжали появляться довольно регулярно . Журнальные споры происходили на фоне реальной подготовки к крестьянской реформе, которую вело правительство Александ­ ра 1. По заказу императора целый ряд вельмож, и в их числе Е.Ф. Канкрин, В.П. Кочубей, Н.Н. Новосильцев и др., готовил собственные предложения по реформе. Был такой проект написан и А.А. Аракчеевым: в нем предлагалось постепенно выкупать крестьян на волю на средства государственной казны. По словам Н.И. Тургенева, Александр говаривал: «...у меня уже собралось несколько записок о крепостном праве; я выберу из них все самое лучшее и в конце концов сделаю что-нибудь» . Прибалтийские реформы породили устойчивые слухи о том, что и в русских губерниях крепостное право будет скоро отменено; уже начиная с 1816 г. они распространялись в помещичьей среде, вызывая тревогу и ощущение нестабильности. Зимой 1818 г. во время дворянских выборов на Украине местный генерал-губернатор кн. Н.Г. Репнин выступил с санкцио­ нированной императором речью, в которой призвал дворян во имя «служения Отечеству» не только заботиться о благосостоянии и просвещении подвластных им крестьян, но и, «не нарушая спаси­ тельной связи» между ними и крестьянами, «обеспечить их благо­ состояние и на грядущие времена, определив обязанности их». «Чрез сию единственно меру предохраните вы их навсегда от тех притеснений, которые, по несчастью, еще доселе случаются, — говорил Репнин, — избавите правительство от горестной обязан84

85

86

87

Беспокойный дух времени

75

ности преследовать оные и благородное сословие ваше от нарекания, происходящего чрез поступки людей, недостойных быть сочленами оного» . Туманные формулировки речи Репнина давали простор для различных толкований. Видимо, он имел в виду все те же «условия» между помещиками и крестьянами. Консервативная часть дворянства, однако, увидела за его призывом самое худшее — полную вольность крестьян. По рукам стало расходиться в списках возражение, сочиненное калужским губернским предводителем дворянства кн. Н.Г. Вя­ земским. «Никакие общие государственные правила и постанов­ ления, — писал этот сторонник "патриархального правления", — не могут достаточны быть для удовлетворения ежедневных, многоразличных, новых и непредвидимых крестьянских нужд. Единственно непрерывное и внимательное наблюдение хозяйства их добрым помещиком может отклонить все их недостатки, направить поведение, упражнения и промышленность их к добру и в пользу увещеваниями, приличною строгостию удержать их от пороков, распутства и всяких вредных привычек. Помещик, как старейшина посреди семейства, словесным, скорым и беспреко­ словным судом примиряет злобствующих, прекращает шум, ссоры и драки и, как справедливый отец, наказует виновных детей своих. На сей-то спасительной связи помещиков с крестьянами, на семто повиновении подвластных к владельцам основывается вся внутренняя тишина и спокойствие» и т.д. Не менее широко разошлась и отповедь Вяземскому, на­ писанная декабристом А.Н. Муравьевым. «Самый хороший помещик, — писал он, — тот, который не более взыскивает с крестьян, как то, что необходимо нужно; самый же дурной отец семейства ничего, кроме почтения, не требует. <...> Хорош тот патриарх, который покупает, торгует, продает себе подобных, меняет людей на собак, на лошадей, закладывает и уплачивает ими свои долги; вопреки воле их употребляет на свои удовольствия, прихоти; расторгает браки и часто, весьма часто удовлетворяет ими гнуснейшие свои страсти! Довольно!.. Упаси, Боже, от таковых патриархов!» Таким образом, полемика по крестьянскому вопросу приобрела в 1818 г. небывалую прежде остроту, а после варшавской речи императора, в которой он обещал скоро осчастливить всех своих подданных «законно-свободными учреждениями», ожидание крестьянской свободы достигло своего апогея, так что в июле Никита Муравьев просил свою мать не забирать из деревни крестьян в услужение в город, поскольку вот-вот могут последовать «новые насчет крепостных людей постановления» . Ожиданию этому, как 88

89

90

В.М. Бокова

76

и многим другим надеждам александровского времени, не суждено было осуществиться. После 1820 г. толки о скорой реформе сошли на нет. 5. «Дух народный страждет в беспокойствии» Дух народный страждет в беспокойствии. Как можно изъяснить сие беспокойствие иначе, как совершенным изменением мыслей, глухим, но сильным желанием другого порядка вещей? М . М . Сперанский

Говорить по-русски... мыслить по-европейски. А А . Бестужев-Марлинский

Что нужно Лондону, то рано для Москвы. А.С. Пушкин

1

Отечественная война 1812 г. стала в русском общественном сознании узловым моментом. В это время происходит не просто консолидация нации, чрезвычайно остро воспринимающей свою общность и единство перед лицом прямо поставленного вопроса о судьбе страны. Буквально с первых же дней, не в последнюю очередь благодаря формулировкам в официальных документах А.С. Шишкова, выражавшего, как представлялось, общее мнение, война начинает восприниматься как столкновение двух миров с диаметрально противоположными приоритетами. Растленная Франция настойчиво протиюпоставлялась благоденствующей в мире и тишине России, русское понимание свободы как национальной независимости — французскому «своеволию», восходящему к революционным понятиям, русские «коренные добродетели» — французскому безверию и разврату. В «Походных записках русского офицера» И.И. Лажечников, к примеру, так описывал богослужение в занятой неприятелем Москве: «Некоторые из французских смельчаков пытаются с накрытою головою присутствовать при отправлении богослужения; но поднятые вверх вилы и грозные голоса свободы принуждают гордых пришельцов смириться перед законами слабых и нищих. Церковь, охраняемая столь могущественными защитниками, доныне уцелела и свидетельствует каждому, что верность царям, вере и коренным добродетелям есть твердейший оплот противу неравного могущества и бедствий, на землю посылаемых» (курсив 91

мой. — В.Б.) .

Журналы тех лет писали: французы потеряли «веру к Про­ мыслу Божию, дающему народам владык, которым они обязаны

Беспокойный дух времени

77

всем повиновением для собственного блага и спокойствия». Это и стало причиной их поражения, поскольку в отличие от Франции «любовь к Отечеству основана издревле в России на непоколебимых правилах Христианства» . Эта мысль варьировалась на разные лады как во время войны, так и в послевоенные годы, пока не превратилась в прочно засевшую в умах аксиому. Канонизировались составляющие русского национального характера: любовь к своим царям, вера, верность, чистосердечие, терпение и повиновение. Война продемонстрировала обществу, что сила нации состоит в ее единстве и самобытности, а России предуготована великая миссия в мировой истории. «Когда Всемогущий избирает в орудия свои какой-либо народ, — рассуждал в "Сыне отечества" видный масон А.Ф. Лабзин, — то, без сомнения, для какой-нибудь важной цели. Когда Он про­ славляет его так, как прославил ныне Россию, во всех концах мира, то без сомнения имеет намерение произвести что-либо вели­ кое чрез сей народ, может быть, во всех же концах мира» . Отечественная война 1812 г. и заграничные походы завершили четвертьвековой период европейских потрясений. Наступивший мир в первую очередь ассоциировался с успокоением и восстановлением стабильности. Вероятно, любой человек в России готов был под­ писаться под словами «Сына отечества»: «Да погибнет всякое вели­ чество, которое основано на пролитии крови человеческой, которое вредно счастию и спокойствию народов!» Успешная война всегда приводит к консолидации нации и вольно или невольно укрепляет существующий строй, усиливая в обществе охранительные, консервативные тенденции. Даже «классический» и несомненный либерал А.И. Тургенев писал П.А. Вяземскому в октябре 1812 г.: «Сильное сие потрясение России освежит и подкрепит силы наши и принесет нам такую пользу, которой мы при начале войны совсем не ожидали. Напротив, мы страшились последствий от сей войны, совершенно противных тем, какие мы теперь видим. Отношения помещиков и крестьян (необходимое условие нашего теперешнего гражданского благоустройства) не только не разорваны, но еще более утвердились. <...> Политическая система наша должна принять после сей войны также постоянный характер, и мы будем осторожнее в перемене оной» . Война была символом, знаком Высшей воли, и прочитывался этот знак как неспособность «просвещенного варварства» устоять перед народом, почитающим веру, знающим свои обязанности и любящим отечество. Увлечение французским языком обернулось увлечением европейским либерализмом — и вот уже Россия, 92

93

94

95

В.Н Бокова

78

сошедшая с традиционного пути, расплачивается за это кровавой войной. Война очистила Россию не только от иноплеменного нашествия, но и от скверны европейских заблуждений. Достигаутый с такими трудами и жертвами мир должен был базироваться на новооткрытых ценностях. Поставленные, но неразрешенные в предвоенные годы проблемы — соотношения традиции и новаций, истинного и ложного просвещения, патриотизма и гражданст­ венности, гражданских прав и свободы крестьян, преимуществ видов правления — в послевоенные годы вновь явились предметом обсуждений и споров в обществе, и в этих новых дискуссиях Отечественная война стала дополнительным аргументом в первую очередь как свидетельство благой действенности гражданского единства. Уже в 1813 г. СС. Уваров писал барону Штейну: «Состояние умов в настоящую минуту таково, что смешение понятий дошло до последних пределов. Одни требуют просвещения без опасности, т.е. желают огня, который бы не жег. Другие, и это большинство, сваливают в один мешок Наполеона и Монтескье, французские войска и французские книги... Друг в друга кидают выражениями: религия в опасности, нравственность потрясена, распространитель новых иностранных идей, иллюминат, философ, франкмасон, фанатик и пр. Словом — совершенное безумие» . Мнения этого «большинства» не были во всем едины, но все же в них имелись некоторые общие составляющие. Довольно типичной для послевоенных настроений стала анонимная статья «Письмо к землякам», помещенная в «Сыне отечества» в 1814 г. «Учение народное или общее, — писал неизвестный автор, — должно заключаться в правилах закона и чистой нравственности, потому что они сопрягают различные чувствования, заставляют говорить одним языком и частные деяния направляют на пользу общую. Во Франции отпали от сей первенствующей истины. — Что же последовало? — Тысячи разнообразных понятий вскружили у них каждую голову особо. Там позволено было каждому и гово­ рить, и писать, что хочешь, — все государство уподобилось столпу Вавилонскому». Последствия этого «суемудрия» известны. Вы­ вод — благополучие гоударства базируется на единомыслии его граждан — залоге гражданского единения. «К согласию общественных подвигов, к сохранению взаимного союза, без которого никакое общество устоять не может, — продолжал автор "Письма к землякам", — необходима человеку не свобода, а обязанности... повиновение, над ними власть пер­ венствующая, потому что выгоды и благоустройства общественные не только требуют, чтобы страсти были покорены, но чтобы и 96

Беспокойный дух времени

79

некоторые склонности воздержаны были, и частная воля была бы надзираема. Как же достичь необходимой цели сей, как не посредством такой власти, которая бы неминуема была вне общества и которой бы действия не подчинялись воле и страстям других, долженствующих быть у ней в повиновении?» Очевидно было, что представительное правление, отражающее волю и страсти общества, не могло обеспечить подобного условия. Таким образом, личность должна была быть «надзираема» государством, а дости­ жимо это было только с помощью единоличного правления, монар­ хии, с государем, поставленным над обществом и воплощающим в своей особе высший нравственный принцип. Вообще, по мнению нашего автора, «благополучие человека не от размножения понятий зависит, а от внутреннего спокойствия и от обстоятельств внешних, жизнь его услаждающих». При условии, что в человеческом обществе «сохраняется покой, сила и изобилие», пригоден любой образ правления, ибо «тогда само по себе видно, что положение его таково, какое ему природно» . Этот тезис — о соответствии образа правления «природе» страны и о гражданском мире как главном критерии такого соответствия — в послевоенный период сделался одним из базовых положений русской общественной мысли. Уже упоминавшийся участник полемики о крепостном праве кн. Н.Г. Вяземский тоже апеллировал к этой истине, и его оппонент А.Н. Муравьев в этом с ним соглашался: «Так, я с вами согласен: Россия, по обширности своей, не может управляться совершенно одинакими законами с прочими Империями, Королевствами и Республиками Европы. Истина сия разительна» . Впрочем, в публицистике признавалось также и то, что до­ стижение вожделенного покоя возможно только при умеренных правлениях: «Упадает дух в народах, которые управляются свинцо­ вым скипетром тирании. ...Правления кроткие, человеколюбивые, правления мудрые... бьюают причиною возвышения народов» . Большое распространение получила в эти годы теория о госу­ дарственных «возрастах», сформулированная еще в ХУШ в. неко­ торыми франтлузскими мыслителями, в том числе Б. де Сен-Пьером. Она использовалась многими авторами 1810-х гг., в частности М.К. Грибовским в его книге «О состоянии крестьян господских в России», С С . Уваровым в его речи 1818 г., М.Л. Магницким в его печально известной «Инструкции директору и ректору Казанского университета», в которой, в частности, говорилось: «Священная власть монархов в законном наследии и в тех пределах, кои возрасту и духу каждого народа свойственны, нисходит от Бога, и законодательство, в сем порядке устанавливаемое, есть 97

98

99

В.М. Бокова

80

выражение воли Вышнего. <...> Цель гражданства не есть по­ жертвовать счастием всех одному или возвысить токмо один класс на счет всех прочих, но... предмет оного есть сделать людей, в обществе живущих, сколь можно счастливее, доставя каждому личную безопасность, спокойствие, обладание имуществом, свободу мысли, прямоту сердца и справедливость» . Судя по «Законоположению» Союза благоденствия, эта теория не чужда была и деятелям «раннего» декабризма. «В одной земле должно содержать народ в опеке, как человека малолетнего, в другой должно с ним советоваться, в третьей можно дать ему решительный голос, — рассуждали журналы. — Из сего видно, сколь безрассудно мнение, что в Европе должны быть одни и те же государственные законы во всех землях». «Язык, обычаи и народный характер составляют родство народа... след­ ственно, всякой народ должен иметь свою самобытность и особый образ правления» . Соответственно, поскольку в России исторически сложилась самодержавная монархия, она и должна была развиваться в этих рамках. Самодержавие при этом вовсе не отделялось от «коренных законов». Для доказательства этого положения в журналистике использовались и авторитетные иностранные свидетельства. «Образ правления других государств, — цитировались в "Северном архиве" слова "благонамеренного иностранца" Эрдманна, — не может быть приспособлен к России, ибо он должен соответствовать обширности ее пределов, разнообразию ее племен, их характеру и степени образования. Для удержания вкупе необъятной громады областей, для введения единства и силы в целое, для быстрого и успешного влияния на каждую отдельную часть и приведение оной в сораз­ мерное движение должно было собрать бразды правления в одну точку, и для сего император Всероссийский имеет благодетельную для России власть самодержавную, вследствие коей окончательное решение всех дел государственных принадлежит одному ему» . Представительная идея не отвергалась, но ставилась в ту же зависимость от государственной зрелости. «Насильственный пере­ ворот в образе правления есть всегда величайшее бедствие для народа, — читаем в "Духе журналов". — Перемены сей можно ожидать только от времени; она приходит медленно и постепенно, как и все доброе в природе созревает медленно. Зараза представи­ тельных правлений быстро разлилась по всему лицу Европы. Но не все народы равно созрели для сего блага. Правление представи­ тельное бывает первоначально плодом всеобщего просвещения и единомысленного духа народного; после уже оно в свою чреду делается причиною дальнейшего развития ума человеческого и 100

101

102

Беспокойный дух времени

81

успехов гражданственности. Когда весь народ, а не малое число ученых и писателей будет проникнут духом законной свободы и чувством истинного патриотизма, пользу общественную выше всего поставляющего, тогда только время помышлять о представительном правлении или, лучше сказать, тогда оно само собой возродится потребностию времени» . 103

2

Отмеченные тенденции накладывались на очень характер­ ные для послевоенного общества религиозные и мистические настроения. Религиозная составляющая в общественном восприятии Отечественной войны была одной из важнейших. Усиление религиозных настроений вообще бывает характерно для войн такого рода — с большими людскими затратами и глубоким проник­ новением противника в страну. Военные неудачи первых месяцев воспринимались как проявление Божьей кары — прямое следствие нравственной деградации общества. 17 сентября 1812 г. М А Волкова писала своей приятельнице В.И. Ланской: «Когда я думаю серьезно о бедствиях, причиненных нам этой несчастной французской нацией, я вижу во всем Божью справедливость. Французам обязаны мы развратом. Подражая им, мы приняли их пороки, заблуждения. В скверных книгах их мы почерпнули все дурное. Они отвергли веру в Бога, не признают власти, и мы, рабски подражая им, прияли их ужасные правила, чванясь нашим сходством с ними, а они и себя, и всех своих последователей влекут в бездну. Не спра­ ведливо ли, что, где нашли мы соблазн, там потерпим и наказание?» Мистический оттенок в восприятии происходящего еще бо­ лее усилился после перелома в ходе кампании 1812 г. и отступле­ ния неприятеля из Москвы. «Все это совершается рукою Всевышне­ го, — писал жене генерал Д.С. Дохтуров. — Ни человеческое мужество, ни ум не в состоянии произвести подобное чудо. Великий Наполеон бежит, как никто еще никогда не бежал». Сходную мысль можно найти и у Н.М. Карамзина: «С нетерпением жду, чем заключится эта удивительная кампания. Есть Бог! Он наказывает и милует Россию» . Не только император Александр под влиянием событий обратился к религии и мистике. Это настроение былогораздошире и всеохватнее. По рукам ходило большое число всевозможных пророчеств и предсказаний, где, в частности, с помощью нуме­ рологии доказывалось, что Наполеон — Антихрист, число коего 666 (официальная пропаганда, впрочем, провозгласила француз­ ского императора Антихристом еще в 1806 г.), а император Александр и есть тот «Божий агнец», о котором упоминается в 104

В.М. Бокова

82

Юлия Крюденер

Апокалипсисе, и призван побороть Антихриста. Мистические совпадения видели и в том, что царствование императора Алек­ сандра началось под знаком Овна (тот же агнец), и что Кутузова зовут Михаилом (имя, фигурирующее в Апокалипсисе в том же контексте, плюс аналогия с архистратигом Михаилом, вождем Божьего воинства), и в витавшем над головой Кутузова легендарном орле, и что Бородинское сражение произошло в тот же самый день, 26 августа, когда в 1612 г. Москва была освобождена вой­ сками Минина и Пожарского, разбившими гетмана Ходкевича, и произошло еще несколько знаменательных в истории старой сто­ лицы событий, связанных с именами минувших завоевателей — Тохтамыша и Тамерлана, а отступление французов началось после того, как они дошли до села Спас-Прогнань (тут же были про­ гнаны, а Россия спасена), и кампания 1812 г. завершилась на Рождество, и т. д. и т. п. Подобными сюжетами наполнены тогдаш­ ние мемуары, частные письма и литературные произведения. На этом фоне сама война утрачивала конкретно-исторические черты и превращалась в космическое столкновение сил мирового Зла с силами Добра, олицетворенными Богоизбранной Россией, — сюжет, богато представленный в тогдашних победных одах, пуб­ лицистических статьях и ораторской прозе (весьма характерен в

Беспокойный дух времени

83

этом отношении известный «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества» Г.Р. Державина). В послевоенные годы сходный настрой сохранялся в обществе, и теперь уже апока­ липтические настроения выражались в ходящих по рукам и даже печатаемых в журналах пророчествах о скором конце света, который относили к началу 1830-х гг. Религиозно-мистические настроения общества совпали с кризисом идеологии Просвещения, сопровождаемым утратой мировоззренческих ориентиров и экзальтированным восприятием происходящих в послевоенной Европе перемен и связанных с ними ощущений перехода через рубеж и начала нового цикла мирового развития. «Провидению угодно было на все, принадлежащее челове­ ку, положить явную печать необходимости в непосредственных сношениях его с Творцом, в сношениях, которые мы иначе называем религиею, — писал в 1815 г. заметный в то время литератор И.М. Муравьев-Апостол (отец известных декабристов). — Деизм, Политеизм, Исламизм и сколько ни есть исповеданий — все они различествуют между собою по одному только наружному виду, в существе же они одно и служат одному. По сему-то, мне кажется, напрасно говорят: Теократия была у одних Евреев: нет! Она везде, где есть правительство, а не насильство. Деспотизм, монархия, олигархия, аристократия, демократия — назови, как хочешь, — везде действующая первая пружина — Бог. Где Он сообщается с людьми посредством религии, там процветают и все добродетели нравственные и гражданские» . Подобное отношение к религии потребовало нового взгляда на многие ключевые вопросы политики, просвещения и обще­ ственных связей. В первую очередь сложившаяся ситуация нашла отражение в новых политических доктринах. Апокалиптическое восприятие событий 1812-1814 гг. оказалось очень созвучно лично Александру I. Мессианская роль России в этой войне обусловливала и его собственную роль, основанную на провидениях мистической литературы (в том числе сочинений популярной на рубеже ХУШ-Х1Х вв. Ж. Гюйон) и откровениях окружавших царя визионеров (Ю. Крюденер, Г.И. Юнг-Штиллинг, А.-Л. Эмпейтаз и др.). Ведущуюся войну следовало превратить в битву за спасение страждущего человечества во имя установления Царства Божия на земле. Этой цели отвечала популярная в евро­ пейской общественной мысли того времени идея создания полити­ ческой системы, основанной на законности, свободе и социальной гармонии, путем к которой могло явиться христианское просве­ щение, базирующееся на христианском универсализме. Результатом 105

В.М Бокова

84

стало рождение Священного союза, программа которого целиком являлась детищем самого Александра. Создавался Священный союз в том же апокалиптически-мессианском духе, который пронизывал всю кампанию 1812—1814 гг. Государи, подписавшие Акт о создании Священного союза, давали клятву руководствоваться в своих действиях и активной политике исключительно заповедями христианства, «которые, отнюдь не ограничиваясь приложением их единственно к частной жизни, долженствуют, напротив того, управлять волей царей и водительствовать всеми их деяниями». Европейцы, соединенные мистическим союзом, становились «членами единого народа христи­ анского», а единственным самодержцем этого народа был Иисус Христос. Александр вполне искренне видел в своем детище орудие всеобщего и полного обновления, своего рода символ завершения апокалиптической схватки Добра со Злом, которая должна пред­ шествовать последним временам, предваряющим наступление Царства Божия. Как отмечала в своих воспоминаниях Р.С. Эдлинг, часто общавшаяся в то время с государем, тот «слишком хорошо знал людей, чтобы обольщаться... но он думал, что Европе устами государей своих следует во всеуслышание заявить, что она отре­ кается от нечестия, которым ознаменовалось недавно прошедшее время, и гласно исповедать свою веру в Христа» . На первых порах Священный союз был воспринят с энту­ зиазмом. В нем видели возможность осуществления давней европейской мечты, у истоков которой, как считалось, стояли Генрих IV и аббат Сен-Пьер, создания общеевропейской христи­ анской республики и осуществления «вечного мира» — реально­ го воплощения того цдеала покоя и стабильности, который грезил­ ся усталой Европе. Нововведение мыслилось в первую очередь как «союз для восстановления и сохранения всеобщего права народного». М.М. Сперанский встретил акт о создании Священного союза как осуществление своего давнего «мечтания о возможном усовершенствовании правительств и о приложении учения Бого­ человека к делам общества» и замечал, что он «не знает ни одного государственного вопроса, который нельзя было бы свести к духу Евангелия. Все, до самого тарифа, может быть обработано в этом духе и под его руководством», писал он . Восторженно отзывался на создание союза В.А. Жуковский в своем стихотворении «Певец в Кремле», написанном в 1816 г. как своего рода продолжение его классического «Певца во стане русских воинов»: 106

107

Беспокойный дух времени

85

О с о в е р ш и с ь , с в я т о й завет! В одну семью, народы! Цари! В е д и н отцов совет! Будь сила щит свободы! Дух благодати, пронесись Над мирною вселенной И вся земля совокупись В е д и н ы й град н е т л е н н о й !

При преимущественной внешнеполитической направленно­ сти идеи Священного союза имели немалый общественный ре­ зонанс в России и оказали довольно глубокое влияние на даль­ нейшее развитие русской общественной мысли, обнаруживаясь в дальнейшем иногда в самых неожиданных местах — от «Право­ славного катехизиса» С И . Муравьева-Апостола (Христос как единственный владыка и самодержец России) до «Философических писем» П.Я. Чаадаева (идеал Вселенской Церкви). В духе идей Священного союза была описана религиозная жизнь будущей сво­ бодной России в утопии члена декабристского Союза благоденствия АД. Улыбьплева «Сон». П.И. Борисов, будущий создатель Общества соединенных славян, в 1818 г. пытался образовать тайное Общество друзей природы, одной из задач которого было очищение религии от суеверий. Нельзя не упомянуть также, что манифест о создании Свя­ щенного союза стал в Европе одним из первотолчков к подозре­ ниям в отношении экспансионистских планов России (для начала считалось, что это предвестие проекта общеевропейского союза против Турции) — обстоятельство немаловажное, поскольку, несомненно, именно нарастание европейской враждебности по адре­ су России было одним из факторов, способствовавших развитию в русском общественном сознании изоляционистских настроений, повлиявших затем на выработку официальной идеологии нико­ лаевского времени. Идейная основа союза — широко понимаемое христианство — оказалась созвучна широким общественным настроениям. Журналы считали «возникшее вновь чувство пламенною христианства» самой сильной и разительной чертой послевоенного времени. В них помещались обзоры всемирных вероисповеданий, цитировались иноверческие священные тексты и подчеркивалась близость обще­ человеческих нравственных принципов. Публицисты с сочувствием писали о веротерпимости. Провозглашение принципа единой христианской нации, прио­ ритет общей религии отводили на задний план конфессиональные различия и почти автоматически открывали дорогу мистицизму

86

В.М. Бокова

как такому способу богопознания, который не нуждается во внешних формах. Восприятие обществом института Православной Церкви переживало в это время не лучшие времена. В вели­ косветском кругу в отношении к ней присутствовал заметный пренебрежительный оттенок как к «простонародной» церкви (след­ ствием чего стали частые переходы в более «утонченное» като­ личество). Либералы бранили Православную Церковь за подчи­ ненность и подконтрольность государству. Для многих в их духовных исканиях была неприемлема вообще всякая церковность, ибо, как позднее формулировал основатель Союза спасения А.Н. Му­ равьев, именно в этигодыувлекшийся сочинениями Э. Сведенборга и других мистиков и сохранивший это увлечение на всю остальную жизнь, «после Апостолов... Христианство впало в грубую внешность и поставило поклонение людям на место поклонения Господу» . В условиях данного момента поощрение мистицизма являлось свидетельством того, что намечающееся религиозное возрождение не замыкается в формальных рамках государственной церкви, а открывает возможности настоящей духовной свободы — общения духа с Богом напрямую и без посредников. В Петербурге позволили свободно собираться «русским квакерам» — религиозной секте, возглавляемой Е.Ф. Татариновой, участники которой занимались медитацией и использовали нетрадиционные для официальной религиозности способы достижения «просветления». Секта вошла в моду, ее охотно посещали «люди из общества», и сам император проявлял немалый интерес к духовным практикам Татариновой. Важной частью нового понимания религии и ее места в мире был вопрос о необходимости выработки христианской нравст­ венности, что выводило на первые позиции проблему о религиоз­ ном начале в народном просвещении. «Только с восстановлением нравственного, то есть христианского, начала общества могут воз­ вратиться к нам спокойствие, довольство, всеобщее благосо­ стояние»; «Цель воспитания есть живое познание Бога и праведное христианство, — писали журналы. — Чрез это единственно рас­ пространяется между людьми почитание Бога. Истинно благо­ честивый человек есть лучший гражданин общества. Без настоящего благочестия все звание, вся мудрость, все мирское образование более вредны, нежели полезны». И потому оказалось необходимо «основательное познание Бога и своих обязанностей... оно даже в народных школах должно быть основанием и главным уроком» . Типичной можно назвать посвященную этой теме статью довольно активного в то время члена декабристского Союза бла­ годенствия Н.И. Кутузова «О воспитании». Воспитание, исторически сложившееся в России в последние десятилетия, «произвело 108

109

Беспокойный дух времени

87

равнодушие, ненависть, можно сказать, ко всему русскому и любовь к иноземному», писал Кутузов. Плачевными последствиями такого нерусского по сути своей воспитания стали неверие, «равнодушие к славе и бедствиям Отечества» и «мысль всемирного гражданства, столь пагубная для каждого народа и несообразная с природой человека». Как полагал автор статьи, для усовершен­ ствования воспитания в нужном направлении нужно было запре­ тить (уничтожить) все учебные заведения, содержавшиеся иностранцами, и сделать школу государственной («Отечество пусть возьмет на себя обязанности родителей»). Образование обязательно должно было оставаться сословным — равенство на земле вообще возможно только в применении Божественных законов. Залог го­ сударственного благополучия — это когда сын наследует звание и состояние своего отца и знает только то, что положено ему по его положению, но принципы воспитания — правила веры, любовь к отечеству и истине — должны быть одинаковыми для всех сословий. Сходные мысли высказывал в своих «Письмах из Москвы в Нижний Новгород» И.М. Муравьев-Апостол. Для него идеалом являлась английская система публичного воспитания — именно потому, что в результате образовывается «человек и гражданин английский, а не другой какой», и к тому же выходит в свет не ребенком, как россиянин, а зрелым двадцатилетним юношей. По мнению многих авторов, только воспитание, основанное на религии и российских традициях, сможет сделать так, что «бла­ городный россиянин от самой колыбели своей навыкнет гордиться своим Отечеством, благоговейно взирать на примеры своих предков, любить место своего рождения. Он не будет лелеян руками наемных развратителей, не будет внимать урокам пагубного вольнодумия, не будет привыкать к безрассудной рассеянности, он получит свой образ мыслей, свою нравственность» . Именно цели воспитания русского народа в началах верности «вере, царю и самим себе» следовало соответствовать Министерству духовных дел и народного просвещения, созданному в 1817 г. Во главе его был поставлен бывший обер-прокурор Синода и довольно известный мистик кн. А.Н. Голицын. Орудием воспитания совершенной христианской нравствен­ ности — прежде всего в народной массе — должно было стать в России Библейское общество, пересаженное на русскую почву из Британии в декабре 1812 г. и скоро обретшее статус официоза. Скромная миссионерско-просветительская задача Библейского общества — перевод на различные языки и бесплатное распрост­ ранение некомментированных книг Священного Писания — обрела в России в тогдашних условиях важное идеологическое значение. 110

88

В.М. Бокова

В России не существовало книг Библии на современном русском языке (не говоря уже о языках национальных окраин). Эти книги вообще отсутствовали у частных лиц и имелись только в церквах. Духовное чтение обывателя сводилась к Псалтыри, житиям святых и богословской литературе — в этом отношении перевод и распространение Библии имел действительно важное значение — и прежде всего для просвещенных слоев общества. Простонародье в России было почти сплошь неграмотно и пере­ веденное Священное Писание читать не могло. В рамках деятельности Библейского общества получает распространение движение по ликвидации неграмотности, в первую очередь основанное на попу­ лярном тогда методе Белла-Ланкастера, легком в освоении и давав­ шем возможность даже случайному человеку весьма результативно обучать грамоте других. Конечной целью ланкастерского обучения было как раз приобщение народа к Священному Писанию (заметим, что никаких других книг доя народного чтения в то время в России практически и не существовало). Завершающая стадия обучения предусматривала чтение и заучивание наизусть нескольких псалмов и душеполезных изречений. Ланкастерские школы вошли в моду и во множестве открывались в военных частях, в городах и помещичьих усадьбах. Дух христианства предусматривал помощь обделенным судьбой ближним, и в рамках библейского движения получают большое распространение всевозможные благотворительные заведения и разовые акции. Библейскому обществу стал оказывать покровительство им­ ператор; в него вступили великие князья и крупнейшие сановники, многие высшие церковные иерархи; здесь активно работали авторитетные масоны. Членство в Библейском обществе стало не просто модным, но и почти обязательным, как своеобразное доказательство лояльности, и это, между прочим, привело к тому, что оно превратилось в первую в России общественную орга­ низацию с единой идеологией, созданную государством и под­ контрольную ему. Выше уже говорилось об опасениях, возникавших у Алек­ сандра I перед общественной инициативой. В лице Библейского общества явилась возможность эту инициативу укротить и на­ править в безопасную сторону — во вневластную сферу, в про­ свещение и благотворительность. В этой сфере обществу была пре­ доставлена довольно широкая самодеятельность: от создания независимых общественных объединений соответствующего профиля и широкой издательской деятельности до использования трибуны Библейского общества. Последним обстоятельством

Беспокойный дух времени

89

Михаил Леонтьевич Магницкий

современники широко пользовались для пропаганды собственных, и в том числе либеральных, идей; среди произнесенных в Библейском обществе речей особую известность, хотя и по разным причинам, получили ярко либеральная речь М.Ф. Орлова и обскурантистское выступление М.Л. Магницкого. Однако одобрение религиозной политики Александра все же не было всеобщим, что нашло отражение даже в открытой печати. Уже в 1817—1818 гг. в различных журналах можно было встретить публикации об эпохе Кромвеля и в них недвусмысленные пре­ достережения: «Да разумеют Цари, сколь опасно оставлять веру отцов своих, да научатся они сим великим примером, сколь мо­ гущественна ересь... сколь пагубна для царской и всякой законной власти» . В обществе назревала ортодоксальная реакция, которая разразилась в 1824 г. 111

3 Второй составляющей послевоенной политики Александра I была так называемая «конституционная дипломатия». Еще в 1804 г. в секретной инструкции Н.Н. Новосильцеву говорилось: «Самое могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их дело есть дело свободы и счастья народов», поэтому истинный интерес законных властей требует «вырвать» у французов «это столь опасное оружие и, усвоив его

В.М. Бокова

90

себе, воспользоваться им против них же самих». Во внешней политике намечалось проводить такую линию, в соответствии с которой не следовало осуществлять других политических учреж­ дений, кроме тех, которые обеспечивали бы согласие пользы пра­ вительств с интересами народов. При этом правительства должны были опираться на «ту нравственную силу, которая называется общественным мнением» . Наполеон в своей захватнической политике в Европе внедрял в завоеванных странах представительные органы с ограниченными законодательно-совещательными функциями, и политика после­ военной реставрации требовала учета сложившихся реальностей. В инструкциях, направленных русским заграничным миссиям в ходе Венского конгресса, говорилось, что союз народов, образовавшихся в Европе для борьбы с Наполеоном, имел успех только «благодаря давлению со стороны общественного мнения на решения боль­ шинства кабинетов». Поскольку общественное мнение, следуя духу времени, стремилось к конституционному устройству, следовало «изучать и сообразовываться с нравственным положением различ­ ных народов, не пытаясь заставить народы возвращаться к преж­ нему положению» . Под влиянием Александра решениями Венского конгресса подтверждалась конституция, существовавшая в Нидерландах, гарантировалась конституция Швейцарии; русское правитель112

113

Венский конгресс

Беспокойный дух времени

91

ство оказывало содействие в принятии конституций отдельны­ ми германскими государствами и т.д. Послевоенная Европа в буквальном смысле слова жила под лозунгом «Религия и Кон­ ституция». 15 ноября 1815 г. конституция была дарована Царству Поль­ скому — той части Польши, которая находилась во владении России. Александр I, имевший титул польского короля, становился, таким образом, конституционным монархом, и это обстоятельство должно было оказать благоприятное воздействие на российское общественное мнение, способствуя популярности конституционной идеи, столь холодно встреченной в предвоенные годы. Особенностью конституционной политики Александра I было характерное для него сочетание пиетета перед общественным мне­ нием с недоверием к общественной инициативе. Все консти­ туционные учреждения, которые получала Европа, должны были исходить исключительно от «законной власти» — восстановленных легитимных монархов — и имели своей целью создание союза между представительством и самодержавием, обеспечивающего правовое обоснование и тем самым укрепляющего последнее. Только такой вариант соответствовал прокламируемой императором «умеренности» и позволял максимально безболезненно сделать уступку требуемым «духом времени» либеральным принципам. В рескрипте русскому послу в Лондоне Х.А. Ливену содер­ жались рассуждения о том, как должны были выглядеть взаимо­ отношения правительств и народов в послевоенной Европе. «Преж­ няя европейская система, — говорилось здесь, — ниспровергнута революцией, то есть влиянием новых мнений на нравы и устаревшие порядки, расшатанные злоупотреблениями. Последствия революции уже не могут быть уничтожены и смениться внезапным возвратом к прежним установлениям. <...> Отныне могут существовать лишь порядки, основанные на гармонии интересов наций и правительств. Всякая другая система привела бы к разобщенности между правителями и народами». Особенно подчеркивалось, что консти­ туция, дарованная Польше, имеет целью дать полякам «почетное существование», но вовсе не подразумевает внедрения «начала народовластия» . В марте 1818г., открывая первую сессию польского Сейма, Александр I выступил с речью, которая произвела на русское общество глубочайшее впечатление. Прозвучавшие из уст импера­ тора слова о «драгоценных благах» — безопасности личности, соб­ ственности и свободе мнений, о том, что «законно-свободные постановления, коих священные начала смешивают с разруши­ тельным учением, угрожавшим в наше время бедственным 114

В.М Бокова

92

падением общественному устройству», не есть «мечта опасная», но являются «полезными и спасительными» для человечества, — сами по себе уже были настоящей сенсацией, но еще важнее оказалось, что в речи содержалось прямое обещание дарования конституции и России . Варшавская речь была немедленно переведена на русский язык, напечатана в периодике, но реакция на нее различных групп общества была диаметрально противоположна. Как свидетельствовал М.М. Сперанский, «умы московские» и провинциальные были «поражены припадками страха и уныния», поскольку за консти­ туционными обещаниями в первую очередь видели опасность проникновения слухов о грядущей свободе в простой народ. «Что за этим следует, вообразить ужасно, но всякому понятно...» Более молодая часть общества реагировала иначе. «Варшавские речи сильно отозвались в молодых сердцах, — писал Н.М. Карамзин, — спят и видят конституцию; судят, рядят, начинают и писать — в Сыне Отечества о речи Уварова; иное уже вышло, другое готовится» . «Сын отечества», действительно, живо откликнулся на вар­ шавское выступление, а также поместил подробные отклики на упомянутое Карамзиным и вдохновленное императорским обращением выступление СС. Уварова — его речь перед студентами Главного Педагогического института. В своей речи Уваров указывал на неразрывную и давнюю связь русской истории с историей Европы и доказывал, что свобода предначертана человечеству Провидением. «Государства имеют свои эпохи возрождения, свое младенчество, свою юность, свой совершенный возраст и, наконец, свою дряхлость», а Россия пребывает пока в поре юности. По мере созревания и она ощутит «естественный ход политической свободы». «Политическая свобода не есть состояние мечтательного благополучия, до которого бы можно было достигнуть без трудов. Политическая свобода... есть последний и прекраснейший дар Бога; но сей дар приобретается медленно, сохраняется неусыпною твердостию, он сопряжен с большими жертвами, с большими утратами». Обязанность разумного правительства вовремя подготовить свой народ к этому дару и по мере созревания вручить его без промедления. Касался Уваров и вопроса о крепостном праве, уничтожение которого ставил в прямую зависимость от успехов просвещения . На речь Уварова откликнулись в журнале «Сын отечества» Ф.Н. Глинка и А.П. Куницын, выступившие не только как популяризаторы, но и как интерпретаторы уваровского текста. Так, Глинка, пересказывая речь в основном довольно близко к источнику, писал: «Свободу или все права человека в сложности 115

И6

117

Беспокойный дух времени

93

должно давать только человекам. Для сего мудрый правитель постарается прежде очеловечить (т.е. просветить, образовать) народ свой, а там уже подарит его свободою. Свобода есть высшее благо человека. Да, это самая драгоценная и самая, однако ж, ломкая вещь, которую вверяют только людям возмужалым, благо­ разумным, и которой никогда не дают легкомысленным или детям. Правители мудрые смотрят на силы и зрелость народа и с отеческою нежностию способствуют ему в переходе от одного возраста в другой». С другой стороны, «ребенок безмолвно по­ коряется воле и часто самоволию своего надзирателя, но, став мужем, любит уже видеть в нем друга или отца и не терпит неограниченного господства над собою». Поэтому мудрые правители должны предупреждать даже будущие желания народов и не до­ пускать, «чтобы желания сии обратились в требования». Завершал Ф. Глинка свой обзор мыслью, которой не было у Уварова: «Ис­ тинно просвещенным народам мила одна власть, власть существа, не имеющего ни пороков, ни слабостей, ни страстей, ни при­ страстий, и это существо есть закон! Монархи, верные блюстители силы и святости законов, любимы до исступления, уважаемы до благоговения» . Для известного правоведа и политолога А.П. Куницына, автора пронизанной идеей ценности свободы книги «Право естественное» (1818-1820), речь Уварова стала поводом к собственным рассуж­ дениям о готовности России к конституции. По его мысли, вся разница между Россией и Европой будет заключаться только в пути перехода к политической свободе: если европейцы вырывали свои политические права силой, то русские получат их из рук любящего и благодетельного монарха. В остальном же европейские понятия никогда не были чужды России: «Вече, Боярские думы, третейский и совестной суд, разбирательство дел при псюредничестве присяжных, равных званием подсудимому, были еще в древности существенными принадлежностями образа правления в нашем Отечестве». При несомненности конституционных симпатий цитируемых авторов, из которых Глинка был в то время деятельным членом Союза благоденствия, а Куницын — человеком круга, близкого к декабристам (статьи Куницына до известной степени выражали общее мнение — его и Н.И. Тургенева), нельзя не обратить вни­ мание на явственные консервативные мотивы, звучавшие в их рассуждениях. Если представительство — то умеренное и только соответствующее духовной зрелости народа. Если преобразова­ ния — то только исходящие от верховной власти. Конституция была необходима и желательна, но еще предпочтительнее были 118

В.М. Бокова

94

гражданская гармония и стабильность. «Народы тишины хотят», — писал А.С. Пушкин. Усталость от потрясений и войн не могла не сказаться даже на наиболее либерально мыслящей части русского общества. Позиция консервативной части общества была менее известна: лояльные традиционалисты редко позволяли себе спорить с го­ сударем — во всяком случае в печати. И все же, к примеру, «Дух журналов» в 1818 г. писал: «...вводимые законы и учреждения в подражание европейским государствам, кроме замешательства, в Российском государстве никогда ничего произвести не могли, и никогда в нем остепениться и укрепиться оным невозможно, потому что все оные... противуестественны духу народа русского, его почвенным нравам, обычаям, образу мыслей и склонности. Наружность европейскую приняли некоторые сословия, но корень русской правды непоколебимым пребывает и доныне; разве развращение нравов, от Европейцев принимаемое, сгноит корень, но тогда все рушится!» Со времени варшавского выступления Александра I ждать конституции в России начали буквально со дня на день, и эти ожидания не были беспочвенны. Подготовка конституционного проекта к этому времени уже началась. Он получил название «Государственная Уставная грамота Российской империи» и со­ ставлялся на французском языке бывшим членом Негласного ко­ митета Н.Н. Новосильцевым и французским юристом и публи­ цистом Дешаном; переводился на русский язык кн. П А Вяземским. В проекте были использованы некоторые идеи предшествующей конституции М.М. Сперанского. Уже к октябрю 1819 г. был со­ ставлен первый вариант, представленный императору и получивший его одобрение. Согласно Уставной грамоте Россия должна была стать феде­ ративным государством, разделенным на наместничества, губернии, уезды и волости. В руках императора оставалась вся исполнительная власть: право объявления войны и заключения мира, назначение министров, главенство над армией, право издания некоторых законов и т.д. Законодательная власть переходила в руки двух­ палатного общего Государственного сейма (Сенат был его верхней палатой) и к сеймам наместничеств. В наместничествах имелся назначаемый императором глава, в руках которого сосредоточи­ валась местная исполнительная власть. Существовал Государст­ венный совет — законосовещательный орган. Вводился независимый суд. Гражданам гарантировались равенство перед законом, непри­ косновенность личности и собственности и предоставлялась свобода печати. Политические права ограничивались имущественным и 119

Беспокойный дух времени

95

образовательным цензом. Умеренный характер конституции вполне вписывался в проводимую Александром политику создания, по выражению Н.М. Дружинина, «новой формы монархии, юри­ дически ограничивающей абсолютизм, но фактически сохраняющей единоличную власть государя» . На протяжении 1820 г. текст Грамоты дорабатывался и го­ товился к обнародованию. Был составлен манифест, который должен был быть объявлен в момент провозглашения конституции; в нем специально разъяснялось, что Грамота не вводит новых порядков, но лишь совершенствует существующие. Семеновская история и последовавший за ней перелом во внутренней политике похоронил Уставную грамоту, как до нее была похоронена кон­ ституция Сперанского. Как «конституционная дипломатия» Александра, так и ин­ тенсивная популяризация конституционной идеи в европейской и российской публицистике (в России полностью или в под­ робном пересказе были опубликованы тексты всех вновь принятых европейских конституций) оказали большое влияние на воззрения либеральной части общества. В этой среде конституция стала вос­ приниматься как единственная подлинная гарантия свободы. Во имя поддержки грядущей конституции создавались первые тайные общества декабристов. Их участники внимательно следили за подготовкой Уставной грамоты, о которой знали через кн. П.А. Вя­ земского, близкого М.Ф. Орлову, Н.И. Тургеневу и другим вид­ ным декабристам. Целый ряд ее положений был использован Н.М. Муравьевым в работе над его собственным конституционным проектом. Вместе с тем освободительные настроения были, как уже от­ мечалось выше, далеко не всеохватны и не безусловны: в эти годы в основной массе русского общества получали развитие совсем другие идеи и мнения. 120

4 Послевоенное общественное оживление, конституционные ожидания, ведущиеся в печати и в гостиных дискуссии самым непосредственным образом повлияли на настроения молодежи — той молодежи, которая выросла уже в александровское время, была воспитана не только на литературе Просвещения и античных классиках, но и на политических спорах 1800-х годов, а затем приняла участие в Отечественной войне и заграничных походах. Ей выпали на долю серьезные личные переживания, быстрое социальное взросление — вследствие войны обычным явлением стали 20-летние полковники и 25-летние генералы, и рано пришедшее сознание сопричастности к великим историческим

В.М Бокова

96

событиям и собственного влияния на судьбы страны и Европы. Не последнюю роль играл и «комплекс победителей», и возбужденная им национальная гордость, которую ожидали жестокие испыта­ ния на родине, во многих отношениях далекой от общественного идеала, — все это формировало особенности сознания и поведения прошедшей войну молодежи. Для этих людей понятие граждан­ ственности было равнозначно служению отечеству, и только ему одному — не сословию и не лицам. «Любовь к Отечеству должна заставить меня все позабыть, — писал в дневнике погибший во время заграничного похода А.В. Чичерин. — Пусть свершаются предательства, пусть армия потерпит поражение, пусть погибнет империя, но отечество мое остается, и долг зовет меня служить ему» . Отныне все, что касалось родной страны — будь то ее внутреннее или внешнее положение, ее международная репута­ ция, — становилось для молодежи личным и при этом болезненно острым вопросом. Одновременно слова «государство» и «отечество» окончательно перестали являться синонимами. Военные и европейские впечатления, полученные в 1812— 1814 гг. молодыми офицерами, как хорошо известно, дали мощный толчок созданию политических тайных обществ 1810-х гг. Современники, анализируя послевоенную ситуацию, рисовали сходную картину: «По возвращении армии из-за границы многие офицеры были сильно поражены тем, что они видели в чужих краях, т.е. повсеместно распространенным просвещением, народным богатством, беспристрастием законов, успехами земледелия и промышленности. В числе их находились и мои знакомые, которые нередко разговаривали о сих предметах и обнаруживали желание видеть и отечество наше в подобном цветущем состоянии. Я почитал слова их мечтами юношей, которые из пансионов и из рук ино­ странных наставников прямо, так сказать, перешагнули в Германию и в Париж», — вспоминал А.И. Михайловский-Данилевский. Примечательно, что зачастую для того, чтобы предаваться по­ добным разговорам и мечтаниям, и не нужно было многого видеть, достаточно было знать понасльгшке. «В 1816 году мы возвратились из-за границы в свои пределы, — вспоминал В.Ф. Раевский. — В Париже я не был, следственно, многого не видал; но только суж­ дения, рассказы поселили во мне новые понятия; я начал искать книг, читать, учить то, что прежде не входило в голову мою, хотя бы Езргй ёез Ьо18 Монтескье, Соп1гат. зос1а1 Руссо я вытвердил, как азбуку». «Мы слепо верили всему, виденному и слышанному» , — вспоминал А.О. Корнилович. Уверенность в существовании где-то пусть и умозрительного, но идеального политического устройства заставляла особенно критически смотреть на российскую дейст121

122

Беспокойный дух времени

97

вительность. Солдатская муштра, крепостной гнет, коррупция и неправосудие — все то, с чем постоянно сталкивались граждане России, — стало восприниматься молодежью как вопиющая не­ справедливость, недостойная великого народа-победителя. Вме­ сте с тем известное начетничество, усвоение определенных поли­ тологических формул, догм и литературных образцов порождали в молодежной либеральной оппозиции ощущение своей при­ частности к некоему высшему и непререкаемому знанию, а по­ следнее сочеталось с порожденной войной уверенностью в том, что с помощью насилия можно совершить любые политические изменения. Склонность к догматизму, горячее патриотическое чувство и готовность к крайним мерам во многом определили своеобра­ зие лица той молодой послевоенной оппозиции, из среды кото­ рой вербовались участники политических тайных обществ, предпринявших в перспективном итоге попытку вооруженного переворота. Впоследствии, в процессе приобретения житейской опытности и большей духовной зрелости, в настроения создателей тайных обществ вносились коррективы. Очень немногие из них прошли весь путь до 1825 г.; «текучесть» состава была здесь очень высока, но те, что остались до конца в «Тайном союзе» (как сами декабристы называли всю совокупность своих организаций), воплотили в себе идеологические искания, связанные с понятием декабризма. Впрочем, как целостное идеологическое явление декабризм никогда не существовал. Его можно определить, скорее, именно как часть дворянского оппозиционного движения 1810-1820-х гг., организационно оформленного в виде сменяющих друг друга и взаимопреемственных политических тайных обществ. За десять лет существования «Тайного союза» так и не было выработано ни единой программы, ни стратегии и тактики. Это было не уди­ вительно: в общества входили слишком разнородные по убеж­ дениям, целям и интересам люди. Радикализм в движении почти до самого конца уравновешивался умеренными тенденциями. Консолидирующим фактором была в основном оппозиционность, а еще — патриотическое чувство. Все участники декабристских обществ, вне зависимости от реальной национальной принад­ лежности и вероисповедания, считали себя русскими патриотами и подчеркивали это даже названиями своих организаций: «Орден русских рыцарей», «Общество истинных и верных сынов Отечества», «Союз русских». Они не любили «немцев», которые служили не России, а особе государя, оттесняя от престола людей, истинно любящих свое отечество; не любили поляков — за то, 4 - 9302

В.М Бокова

98

Михаил Федорович Орлов

что те служили Наполеону и были враждебны России. Они были склонны считать, что Россия должна стать государством русских, и проникались неприязнью к Александру I за его недостаточный, по их мнению, патриотизм. Именно патриотическое начало позволяло сглаживать многие нестыковки и противоречия во взглядах декабристов и до известной степени «держало» сами общества, из-за пестроты своего состава очень нестабильные и постоянно рассыпавшиеся на самостоятельные кружки, группирующиеся вокруг отдельных лидеров, и на большое количество членов-одиночек, ни к кому определенно не примы­ кавших, но в обществе числившихся. Ни одна другая идея, традиционно связываемая с декаб­ ристским движением, никогда не являлась здесь всеобщей. Далеко не все в рядах тайных обществ симпатизировали конституционной идее, а ее сторонники во всяком случае понимали ее каждый посвоему. Несмотря на постоянные разговоры об освобождении крестьян, истинных сторонников «эмансипации» среди декабристов насчитывались единицы, что вызывало постоянное негодование единственного настоящего энтузиаста в этом вопросе — Николая Тургенева. Это относилось даже к организации «Практический союз», специально созданной в 1825 г. с освободительными целями. «Я никогда не желал освобождения крестьян, — не без цинизма признавался в своих воспоминаниях член "Практического союза"

Беспокойный дух времени

99

В.П. Зубков, -— доказательством тому может служить то, что я еще недавно искал случая купить имение» . По мере радикализации тайных обществ под влиянием европейских революций рубежа 1810-1820-х гг. в Италии и на Пиренеях и ужесточения российской внутренней политики в них увеличивалось число сторонников насильственного переворота, военной революции, но и эта идея до самого конца не стала убеждением большинства. В попытках мятежа, предпринятых после смерти Александра I в Петербурге и на Украине, из членов «тайного союза» приняли участие единицы, а основной их силой стали люди, в нем не состоявшие или вошедшие в него буквально накануне выступления. Среди основателей тайных обществ преобладали сливки рос­ сийской аристократии — люди светские, богатые, прекрасно обра­ зованные и с отменными жизненными перспективами. Их можно назвать «старшими декабристами». Это они были «детьми 1812-го года». Воспитанные французами-гувернерами, нередко плохо знав­ шие русский язык (как и автор самого этого крылатого выражения М.И. Муравьев-Апостол), они открыли для себя Россию, почти впервые ощутили себя русскими именно в Отечественную войну и исповедовали национальную гордость и любовь к родине со всем пылом новообращенных. К 1825 г. в рядах тайных обществ этих людей оставались единицы; ни один из них не выходил на Сенатскую площадь. Именно «старшие декабристы» в наибольшей степени были склонны к политическим теориям и в их среде находились авторы почти всех наиболее интересных политических конструкций—утопий и политических проектов, возникших в недрах декабристского движения. М.А. Дмитриеву-Мамонову и М.Ф. Орлову принадлежала идея создания в России утопического рыцарского представительного государства, которую предполагалось ввести силами сочиняемого ими со времен войны «Ордена русских рыцарей». Проекты так и остались на бумаге, создан Орден не был, но его идея занимала авторов лет пять. Сперва Орден думали создать, чтобы «противиться злу лихо­ имства в России, и в сем первом виде устав общества должен был быть представленным на утверждение Его Императорского Вели­ чества», потом — чтобы «противопоставить русское тайное обще­ ство предполагаемым польским». Еще позже Орден стал служить лишь орудием к установлению в стране желательного политического строя. Прежде всего сам Орден создавался на принципе слепого повиновения большинства («посредственностей», составлявших 123

4<

100

В.М Бокова

«Внешний орден») меньшинству («гениям», вождям, входившим во «Внутренний орден»). Принятые во «Внешний орден» могли пройти в нем три ступени, подъем по которым должен был посте­ пенно вызвать у членов общества «брожение умов», побуждающее их в конце концов воскликнуть: «Мы готовы — приказывайте!» Достигнувший последней ступени приносил клятву умереть за свободу и быть беспощадным к врагам Ордена. Все члены «Внешнего ордена» должны были быть готовы к любым действиям по приказу «Внутреннего ордена» и подвергались за нарушение правил и клятв суду и каре «Трибунала невидимых». Программа действий «Внутреннего ордена» по переустройству русского государственного порядка намечалась «Пунктами препо­ даваемого во Внутреннем ордене учения», где сперва предусмат­ ривалось наличие резко ограниченной власти монарха: он лишался законодательной власти, права назначать налоги, объявлять войну, жаловать титулы и высшие степени орденов и назначать высших сановников и послов, а также права выезда за границу. «Самовла­ стие» монарха также в буквальном смысле «ограничивалось удав­ кою», так как члены «Внешнего ордена» должны были быть гото­ вы к «тираноубийству», в случае если бы «царь помышлял погубить землю». В качестве законодательной власти учреждался Сенат, состав­ ленный из наследственных пэров (искуственно создаваемых путем пожалования уделов и предоставления феодально-владетельных прав) и из равного числа представителей дворянства и народа. Помимо этого создавалось «государство в государстве» — «русским рыцарям» предоставлялись «поместья, земли и фортеции наподобие рыцарей Тамплиеров». Рабство в России должно было быть упразднено, сословия же законсервированы: в проекте упоминалось о наличии мещанства и о пресечении купечеству путей к приобретению дворянства. Сохранялось частное землевладение. В экономической области намечалось учреждение торговых компаний для сношений с Востоком, построения ряда каналов, гавани в устье реки Амур, учреждение нескольких вольных городов, а также вольная продажа соли и вина и упразднение винных откупов. В сфере гражданских прав и свобод предусматривалось «вольное книгопечатание», «печатание и обнародование прав Сената», а также «отверстие каждому путей жаловаться на притеснения гу­ бернских начальств». Религиозная, национальная и внешняя политика подчинялись идеям нетерпимости и русского преобладания. В этих видах предполагалось изгнание, а еще лучше — физическое истребление

Беспокойный дух времени

101

иноземцев, «государственные посты занимающих» (к «иноземцам» относили всех выходцев из чужих земель до четвертого колена, даже при условии принятия ими православия), а также обширные и многочисленные войны против «неверных»: в планах «рыцарей» было присоединение к России прусской и австрийской частей Польши с полной последующей ликвидацией польской государст­ венности, присоединение всех славянских народов, соседней Венг­ рии и Норвегии, изгнание турок из Европы, восстановление грече­ ских республик под протекторатом России, «выгодная война» с Персией и вторжение в Индию. «Гренландцев» следовало переселить в Сибирь, польских ев­ реев — в «ненаселенные губернии России» (с попутным насиль­ ственным обращением в православие), донские казаки должны быть «рассеяны», раскольники — «уничтожены». Естественно, что подобная агрессивность требовала укрепления армии и подготовки военного резерва. Меры для этого тоже предусматривались: наряду с неуточненным «улучшением состояния солдата», «введением платья русского в легких войсках» и правилом «всегда содержать комплектными армии на границах и флоты» планировались меры, направленные на милитаризацию просвеще­ ния. Образование должно было быть военным или прикладным (что было тоже полезно для армии). Соответственно университеты как «ненужные» упразднялись — гуманитарное образование в новой России «рыцарям» было ни к чему; на их месте утверждались политехнические школы; техническое и естественное образование оснащалось многочисленными лабораториями, обсерваториями, зверинцами, ботаническими садами и публичными библиотеками. Сеть кадетских корпусов расширялась (вводились новые — для мещан), усовершенствовались военно-сиротские заведения, заво­ дились кавалерийские школы. Таким образом, Россия виделась «рыцарям» подобием древней Спарты, умевшей воевать, но не давшей миру ни одного художника и поэта. Эта первоначальная программа позднее видоизменилась: было намечено республиканское устройство: народное вече из двух палат во главе с посадниками; шесть «дум» — министерств (из них два военных; министерства юстиции, полиции и исповеданий были сочтены ненужными); большая армия, а также народная стража и «вечевая стража», составленная из «русских рыцарей» и призванная оберегать конституцию. В этом варианте предусматривался суд присяжных и деление России на несколько «царств», в том числе Польское, Курляндское, Лифляндское, Финляндское и Грузинское. Документы Ордена, при том что выраженные в них оппозиционно-аристократические тенденции можно считать типичными

102

В.М. Бокова

для какой-то части дворянского общества, в большой степени несли на себе отпечаток личных вкусов и пристрастий авторов, один из которых, МА. Дмитриев-Мамонов, вскоре начал проявлять все признаки шизофрении. В то же время они были и симптомом зарождающегося в общественной мысли «государственничества» в тех формах, которые получили потом осуществление в идеологии и правительственной политике николаевского времени: великодержавие, подчинение личности государству, милитаризация об­ разования и отказ от имперского сознания в пользу тезиса «Рос­ сия — для русских». Сама идея организации «Ордена русских рыцарей» знаменовала собой также начало поиска адекватной фор­ мы подпольной политической организации, с успехом завер­ шившегося во второй половине столетия в виде «Народной расправы» и других подобных сообществ. Не исключено, что некоторые идеи и замыслы «рыцарей» оказали влияние на формирование воззрений П.И. Пестеля: не буквально, а, скорее, как первотолчок, способствовавший разви­ тию мысли в определенном направлении. Близость проектов «русских рыцарей» с «духом» «Русской Правды» в том, что касалось роли государства, разрешения национального и религиозного во­ просов, территориально-государственного размежевания и не­ которых других, была очень велика. В 1816 г. было основано первое собственно декабристское тайное общество — Союз спасения (Общество истинных и верных сынов Отечества). Оно тоже задумывалось в первую очередь для «проти­ водействия немцам, находящимся в русской службе», но почти сразу же расширило круг задач, решив добиваться «в обширном смысле блага России». Поскольку таким благом, по общему мне­ нию, являлась конституция, то непосредственной целью этого общества стало приготовление России к ее принятию, для чего его члены намеревались словом и делом содействовать прави­ тельству и даже частным лицам в осуществлении благих начинаний, а в случае смерти императора присягать его наследнику не иначе как после «ограничения единовластия представительством». В их обязанности входило «разглашение» злоупотреблений, равно как и «похвальных дел» различных должностных лиц и просто частных граждан; соблюдение «доброй нравственности», а также действия, направленные на сближение дворянства с крестьянами, с тем чтобы «стараться первых склонить к освобождению последних» . Ничего из этой программы осуществлено не было: через несколько месяцев Союз решено было ликвидировать, а поскольку боль­ шинство хотело «действия явного и открытого, хотя и положили не разглашать намерения, в котором соединились, чтобы не 124

Беспокойный дух времени

103

вооружить против себя людей неблагонамеренных», предполагалось создать новое общество . Оно получило название Союз благоденствия и просуще­ ствовало вплоть до 1821 г. 1817 год был временем всеобщих конституционных надежд, и основной задачей нового союза решено было считать подготовку общественного мнения к принятию конституции. Тайное общество собиралось разделить с государством ту просветительную и воспитательную функцию, посредством которой можно было перевести страну из юности в возраст государственной зрелости, неотделимый от политической свободы. На эту работу отводилось 20 лет. От союза остался любопытный документ — написанное М.Н. Муравьевым при участии кн. СП. Трубецкого, Н.М. Му­ равьева, а также Петра Колошина, кн. П.П. Лопухина и кн. И А Дол­ горукого «Законоположение», известное также как Зеленая книга (по цвету обложки). В основе первой части документа, раскрывающей «явную» цель общества, лежал устав немецкого патриотического общества «Тугенбунд», местами заимствованный почти дословно. Предпола­ галось, что будет и вторая часть, с «сокровенной» целью (установ­ ление конституционного правления), но, по всей видимости, она так и не была написана. Зеленая книга провозглашала, что Союз благоденствия станет «распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать Правительству к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим Творцом предназначена». Для этого предполагалось распространять во всех сословиях «истинные правила добродетели» и разъяснять всем их обязанности относительно веры, ближнего, отечества и существующих властей. Целью такого разъяснения было примирение и согласие всех сословий, «чинов и племен» во имя общего блага, которое и составляет цель правительства. Кроме личного влияния словом и примером на общественное мнение член Союза благоденствия мог заниматься и практической деятельностью: «обозревать, по возможности улучшать и учреждать» учебные и «человеколюбивые» заведения, а также «места, где страждет человечество» (сиротские дома, больницы, богадельни, остроги), и «доводить до сведения Правительства все недостатки и злоупотребления, в сих заведениях усмотренные». «Стараться узнавать свойства знакомых своих и с добродетельнейшими усилить связь; заслужить их доверенность и наблюдать за их поступками, склонять их на путь добродетели. <...> Таким образом особенно поступать с молодыми людьми, кои, не получа совершенно 125

104

В.М Бокова

основательного воспитания и вступая на поприще общественной жизни, с равной алчностью готовы принять как худые, так и хорошие впечатления. <...> Внимание родителей обращать на воспитание детей», а также стараться отвращать родителей от воспитания детей в чужих краях. Кроме того, в обязанности члена вменялся надзор за «испол­ нением государственных постановлений», «побуждение» чиновников к исполнению их обязанностей, поощрение и «вознаграждение» «чиновников честных и исполняющих свой долг, но бедных». Со­ ответственно бесчестных и порочных следовало обращать на путь истины или хотя бы мешать им делать зло. Таким же образом член Союза благоденствия должен был «надзирать» за промышленностью и торговлей. Задуманная творцами Зеленой книги обширная практическая программа, конечно, по самой своей масштабности была нереали­ стична и никогда не воплощалась в жизнь в сколько-нибудь значимых размерах. Устав Союза благоденствия остался документом сугубо теоретическим и в этом качестве интересен как вариация на уже хорошо проработанную общественной мыслью патрио­ тическую тему. И морализаторский пафос «Законоположения» , и обрисованная в нем модель чрезвычайно близки к установкам «Русского вестника» Сергея Глинки. В обоих случаях перед нами программа формирования «истинного сына Отечества», исходящая из принципов российского мессианства, национального по духу просвещения и консолидации социально неоднородного общества вокруг идеи общего блага. Тот идеал гражданина, к которому стре­ мились теоретики Союза благоденствия, так же, как и идеал Сергея Глинки, включал в себя сознательную веру, активное служение ближнему, понимание своих обязанностей перед властя-ми, ревностное исполнение долга и деятельную любовь к отечеству и нес на себе сильный отпечаток античного по духу аскетизма. Можно сказать, что Союз благоденствия задумывался не только и даже не столько как политическое объединение, сколько как некая культурная общность носителей определенных духовных ценностей, входящих в состав гражданственно-патриотической модели. Вместе с тем создание организации (пусть и не реализованной в задуманных формах), направленной на осуществление союза власти и общества, можно воспринимать как одну из первых попыток создания в России некоего подобия конструктивной оппозиции. До тех пор, пока правительственная политика носила ре­ форматорский характер, в союзе с властью существование Союза благоденствия было реально и оправданно; нарастание консерва­ тивных тенденций во власти и недовольства в обществе должны 126

Беспокойный дух времени

105

были с неизбежностью привести к его ликвидации и превращению конструктивной оппозиционности в непримиримую. 6. Д у х революции и ф а н а т и з м а Великий политический переворот, совершив­ шийся во Франции в конце прошлого столетия и которого бесконечные последствия продолжа­ ются повсюду и доныне, надолго взволновал Евро­ пу и пустил в ход много политических теорий и гипотез, имеющих целью перестроение обществ на новых началах — на началах свободы и равенства. М А Фонвизин К сожалению, принимают ныне дух некоторых сочинений и журналов, некоторых партий и мнений за дух настоящего времени и гоняются за мыслен­ ными образцами государственных правлений, кото­ рые составлены учеными и поэтами. «Сын отечества»

1 Нарастание конфронтации общества и правительства происхо­ дило в послевоенные годы постепенно. Рубежным событием здесь стала Семеновская история 1820 г., после которой реакционные тенденции во внутренней политике, ранее лишь намечавшиеся, пошли по нарастающей. Как известно, для Александра I бунт семеновцев явился рос­ сийским звеном в цепи тех революционных событий, которыми ознаменовался рубеж 1810-1820-х гг. в Европе: студенческих вол­ нений в Германии, убийства П. Лувелем герцога Беррийского во Франции, заговора Тистельвуда в Англии, революций в Испании, Неаполе, Португалии, греческого восстания и пр. Во всех этих движениях не последнюю роль сыграли масонские и другие тайные объединения (карбонарии, этеристы), о пагубном влиянии которых твердили европейская печать и политики, в частности австрийский канцлер К. Меттерних. В результате, как писал ИА. Каподистриа, «подобные события побудили императора видеть и подозревать везде деятельность какого-то распространенного комитета, ко­ торый, как полагали, распространял из Парижа свою деятельность по всей Европе с целию низвергнуть существующие правительства и ввести свойственные революции формы и деспотизм. С этой поры все усилия Министерства были направлены к тому, чтобы бороться с этим началом беспорядка и буйства» . 1 августа 1822 г. рескриптом императора Александра к ми­ нистру внутренних дел кн. В.П. Кочубею все масонские ложи и тайные общества вообще в России были запрещены. 127

В.М Бокова

106

Следы «международного заговора» долго, но безуспешно искали в Семеновской истории. Попутно была серьезно ском­ прометирована ланкастерская школа (английские корни), которой приписывалось разлагающее влияние на солдат, а заодно и пропагандирующее ее Библейское общество. Назначенный в 1824 г. новый министр просвещения А.С. Шишков прямо обвинял его в подрывной деятельности . 15 июля 1824 г. Библейское общество было переведено в ведение Св. Синода, что фактически прекращало его деятельность, а в апреле 1826 г. официально закрыто. Крайне консервативные тенденции нарастали и в народном образовании, хотя заметны они стали тоже не сразу. Первым приступом к этому явилась известная попечительская деятельность МЛ. Магницкого в Казанском университете, который был избран как своего рода полигон для воплощения новых образовательных принципов. Нельзя не отметить, что к началу своей казанской эпопеи Магницкий еще не выглядел в глазах общества тем, чем он стал впоследствии. За его плечами были дружба и сотрудничество со Сперанским, вместе с которым его и сослали, и репутация бескорыстного борца со злоупотреблениями на посту симбирского губернатора. В 1819 г. по рукам довольно широко ходил в списках отчет Магницкого о том состоянии, в котором он нашел Казанский университет во время своей ревизии (предшествовавшей назначению его попечителем). Обрисованные имевшие там место злоупот­ ребления (растраты казенных средств, отсутствие учета, кумовство, грязь в помещениях и пр.) выглядели очень убедительно. Будущий попечитель особенно настаивал на том, что университет не справился в первую очередь с актуальной задачей «основания учености своих воспитанников на благочестии». Это положение, в свете описанного выше настроения и практических рекомендаций публицистов, могло представиться обществу действительно не­ терпимым. Сверх того Магницкий приводил многочисленные примеры низкого уровня обучения (на всех факультетах, кроме физико-математического): не изучаются Закон Божий («главная наука»), российское гражданское право, нет преподавателя по праву «знатнейших народов»; профессора-иностранцы в большинстве своем не знают русского языка; профессор Городчанинов на филологическом факультете в виде образцовых разбирает перед студентами оды графа Хвостова, но не касается ни Ломоносова, ни Державина, ни Жуковского, и т. д. Ввиду этого последующие массовые отставки в Казанском университете были неизбежны и ожидаемы, и было трудно разобрать, уволили «вольнодумцев» или просто плохих преподавателей. 128

129

Беспокойный дух времени

107

Не вызвали большого удивления и бытовые преобразования, которым подвергся Казанский университет: в России университеты традиционно организовывались по образцу германских проте­ стантских университетов, но в Европе не менее популярен был и более древний французский образец, с сильными средневековыми традициями полумонастырского устава. По французским образцам в России учреждались кадетские корпуса и женские закрытые учебные заведения, где нормой являлись строгая субординация, хождение строем, совместные застольные молитвы, надзор за ученическими записями, ограничение посещений, а в корпусах и карцеры. Поэтому введение подобных порядков в Казанском университете само по себе не могло особо поразить. Более настораживала инструкция директору и ректору уни­ верситета, которую Магницкий обнародовал в 1820 г. Изумление вызывал ханжеский и раболепный дух преподавания, когда по­ печитель требовал, чтобы основой воспитания была одна «по­ корность», «чтобы воспитанники университета постоянно видели вокруг себя примеры строжайшего чинопочитания со стороны учителей и надзирателей», а также требовал подчеркнутой и показной набожности (хождение в церковь и раздача милостыни, как и чтение душеспасительных книг, превращались в непременную обязанность студентов и профессоров). Наконец, каждый предмет, включая математику, физику и астрономию, должен был препо­ даваться с точки зрения указания на «премудрость Божию», на основании истин Священного Писания. До поры все это можно было считать обычным для России частным случаем превышения власти и проявления «усердия не по разуму», тем более что, по свидетельству А.В. Никитенко, Магницкий вообще «действовал совсем произвольно, ни на что не испрашивал даже разрешения министра» А.Н. Голицына. Однако, когда после Казанского университета наступила очередь Харь­ ковского, о злоупотреблениях в котором речи уже не шло, но из которого удалили за неблагонамеренность двух профессоров (в том числе известного шеллингианца Шада), а в 1821 г. попечитель Д.П. Рунич устроил возмутительную не только по содержанию, но и по форме «охоту на ведьм» уже в Петербургском университете и жертвами ее стали уважаемые и известные всей столице Ф. Раупах, К. Герман, К.И. Арсеньев (будущий наставник великого князя Александра Николаевича) и А.И. Галич, когда Магницкий начал вмешиваться в дела Виленского и Дерптского университетов, частный случай превратился в устойчивую обскурантистскую тенденцию, а религиозное воспитание — в насаждение ханжества и фанатизма.

В.М Бокова

108

В 1824 г. благодаря искусно осуществленной интриге «православной партии», негодовавшей на проводившуюся в стране религиозную политику, интриге, возглавлявшейся известным изувером архимандритом Фотием (и поддержанной А.А. Арак­ чеевым), Министерство духовных дел и просвещения прекратило свое существование. Министром просвещения на место А.Н. Го­ лицына был поставлен А.С. Шишков, который, вступая на мини­ стерский пост, заявил: «...науки не составят без веры и без нрав­ ственности благоденствия народного. Они столько полезны в благонравном человеке, сколько же вредны в злонравном. Сверх того, науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надоб­ ности, какую всякое звание в них имеет. Излишество их, равно как и недостаток, противны истинному просвещению. Обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количество людей принесло бы более вреда, нежели пользы». По поводу этого выступления Н.М. Карамзин грустно шутил в письме к И.И. Дмитриеву: «Читал ли ты речи министра Про­ свещения? Восставать против грамоты есть умножать к ней охоту: следственно, действие хорошо и достойно цели министерства, которому вверено народное просвещение» . Все более явными становились цензурные стеснения. Если в 1800-х гг. запрещалось публиковать откровенную (по тогдашним меркам) эротику, негативные суждения о деятельности русского правительства, непочтительно выражаться обо всем, связанном с верой и религией, то в 1820-х гг. было окончательно запрещено печатать в журналах что-либо о конституциях, крестьянском вопросе, о «чиновниках, которых звание утверждено прави­ тельством», о военных поселениях, «извещать о смертоубийствах, чтоб не возбудить в народе охоты к убийствам», и т. п. Журналы 1820-х гг. поневоле стали занимать публику по преимуществу длительными, кочующими из номера в номер и из журнала в журнал крайне пристрастными литературно-критическими поле­ миками. Если при А.Н. Голицыне запрещаемые книги А.П. Куницына, К.И. Арсеньева и других «опальных» по своему «вольнодумству» авторов не дозволялись только для использования в качестве официальных учебных пособий, но не изымались из продажи и публичных библиотек, то при А.С. Шишкове запрет на книги сделался полным и окончательным. В это время остракизму подвергся ряд книг духовного содержания, в том числе: «Ка­ техизис» архиепископа Филарета (Дроздова), сочинения почитае­ мых русскими мистиками и масонами Я. Бема, Юнг-Штиллинга, 130

Беспокойный дух времени

109

г-жи Гион, Дю-Туа, «Сионский вестник» А.Ф. Лабзина и другие, совсем недавно популярные настолько, что их вручали в школах ученикам за годовые успехи. Была начата работа над новым цензурным уставом, который «поспел» к началу 1826 г. и поразил общество своим исключительным стеснительно-репрессивным характером. К этому следует добавить усиление полицейского надзора, шпиономанию, высылку «за длинный язык» нескольких известных в обществе лиц (не только А.С. Пушкина и П.А. Катенина, но и видного масона А.Ф. Лабзина). Подавлению, таким образом, подлежала именно та сфера, где в предшествующие годы были заметны наибольшие послаб­ ления: духовная свобода, образование, печать, общественная ини­ циатива и возможность беспрепятственно высказываться (хотя бы устно). Все это происходило на фоне многочисленных нареканий на внутриполитическую деятельность правительства Александра I и на него самого. При сохранении непреходящих причин для негодования (все то же отсутствие политических прав, крепо­ стничество, дурные законы и пр.) все более ощутимым становился нараставший в 1820-х гг. экономический и финансовый кризиспадение экспорта, девальвация рубля, невыгоды тарифной политики и пр. Военные поселения ужасали чудовищными слухами, которые ходили о подавлении Чугуевского бунта 1819 г.; в армии возмущались муштрой и палками, в обществе — произволом и злоупотреблениями местных властей. Все жаловались на слабость власти и ругали императора за непатриотичность, за предпочтение заграницы России и передачу внутренних дел в почти бескон­ трольное ведение Аракчеева. В этих условиях стеснение свободы мыслить, веровать и говорить оказалось настоящим катализатором общественного недовольства. «Ум, как и порох, опасен только сжатый» , — справедливо писал А.А. Бестужев. Однако реакция во власти шла параллельно с реакцией в самом обществе. Если в либеральной оппозиции стали нарастать революционные настроения (самовольно получить то, что доб­ ровольно не захотела отдавать власть), то в консервативной части общества наблюдался рост антиреволюционных и антирефор­ маторских мнений. Предшествующие годы не принесли миру ста­ бильности. Конституции не стали панацеей от общественных потрясений — напротив, большинство европейских стран было охвачено волнениями и мятежами, в них созревали заговоры, совершались постоянные террористические акты. В обществе про­ должало царствовать пагубное разномыслие, и опасные дестаби131

В.№ Бокова

н о

лизирующие идеи находили себе все больше сторонников. Кризис обманутых ожиданий, вызвавший на рубеже 1810-1820-х гг. революционную ситуацию в Европе, примерно в то же время обозначился и в России, и недолговечное единомыслие общества и власти на этом закончилось. Немаловажным фактором было и то, что ощутимо изменилось некогда восторженное отношение Европы к России. Священный союз с его лозунгом всемирное™ не только вошел в прямое противоречие с теми нагщоналжтическими тевденциями, которые распространились в послевоенные годы в европейских странах, но и вызвал в общественной мысли подозрения по адресу России в намерении подчинить Европу своей власти. Избавление от «Все­ мирной монархии» Наполеона казалось чреватым новым господст­ вом — Российской империи. Уже с 1815 г. европейские публицисты заговорили об экспансионистских планах России, а к 1828 г. аксиомой звучало утверждение: «История России станет, без сомнения, и, возможно, очень скоро, историей хозяев мира. Если европейское благодушие позволит им утвердиться на Средиземном море или, что ведет к тому же, обеспечить себе свободный проход через Дарданеллы, то они вырвут трезубец из рук Англии и кнут воцарится над одичавшим миром» . Неприязненное отношение европейцев не могло не усилить в русском обществе изоляцио­ нистские настроения, тем более что по сравнению со взбала­ мученной Европой Россия представлялась прямо-таки оазисом благоустройства и мира. Консервативная часть общества потребовала возвращения к традиционной религии («Нет сомнения в том, что где одна ре­ лигия, там союз народа прочнее и непоколебимее») и традиционным монархическим формам. «Источник зла находится не в образе правления, но в испор­ ченной природе человеческой, — выражал общее мнение этой части общества студент-правовед П.А, Иовский, которому вскоре предстояло занять кафедру в Московском университете. — Великое имя неограниченной Российской монархии... скрывает от слепых глаз безумных мечтателей сие соединение гражданского равенства с равенством политическим, которым с давних уже лет наслаж­ дается наше Отечество. Государь! — восклицал напоследок Иов­ ский. — Удержи силою прав Твоих порядок вещей в нашем Отечестве! Умертви могуществом Твоим гидру, стремящуюся заразить пагубным дыханием своим источники нашего блаженства! Защити и утверди Божественную религию — драгоценнейшее благо душ и сердец наших» . 132

133

Беспокойный дух времени

111

2

К 1820-х гг. относятся итоговые, наиболее известные так назы­ ваемые «программные» документы деятелей зрелого декабризма: «Русская Правда» П.И. Пестеля и «Конституция» Н.М. Муравьева, ставшие практическим воплощением приложения политических теорий, современных авторам, к конкретным условиям России. По сути, ни тот, ни другой документ программами какоголибо тайного общества не являлись. «Русская Правда» по жанру была наказом для Временного революционного правления — сводом пожеланий, вовсе не являвшихся обязательными для исполнения (даже в законченной части «Русской Правды» многие принци­ пиальные вопросы, в том числе конкретный план освобождения крепостных, оставлялись на волю будущих законодателей). Вре­ менное правительство занимало в планах Пестеля большое место: именно оно должно было в несколько лет диктатуры осуществить перевод России на новые законы и принципы государственного устройства. В этом правительстве предполагалось и активное участие деятелей тайных декабристских обществ. В Южном обществе вся теоретическая часть еще в начале 1820-х гг. была передоверена Пестелю как наиболее компетентному в этой области и много размышлявшему человеку, у которого имелись уже оформленные взгляды по многим проблемам. С этого времени считалось, что вопрос о будущем устройстве России решен. Предполагалось, что все «южане» более или менее согласны с тем, что России требуются республика, конституция и освобождение крестьян (на практике этого не было), а конкретным наполнением этих понятий занимался Пестель. Монополия Пестеля в этих вопросах сохранялась не потому, что все были с ним полностью согласны, но потому, что теоретизирование и споры на эти темы — особенно среди рядовых членов общества — больше не приветствовались и даже пресекались. Сделано это было по вполне понятной и оправданной причине — чтобы избегать лишних бесплодных дискуссий. В этом смысле можно говорить, что проект Пестеля был принят в Южном обществе, но полного текста «Русской Правды» никогда не существовало; ее содержание известно было в основном по рас­ сказам и приблизительным конспектам Пестеля (иногда он читал друзьям уже написанные куски), а большинство участников Южного общества не были знакомы ни с конспектом, ни с пересказом. «Конституция» Никиты Муравьева представляла собой лишь один из нескольких конституционных проектов, над которыми размышляли петербургские декабристы. В отличие от Юга на Севере,

В.М. Бокова

112

Никита Михайлович Муравьев

как замечал М.С. Лунин, «Тайный Союз никогда не имел странной мысли водворить образ правления по своему произволу... не думал право, неотъемлемое народу, присвоить себе, ни даже иметь влияние на его выбор» . Предполагалось, что после переворота будет созвано Учредительное собрание, которое и решит все вопросы, связанные с дальнейшей судьбой страны. Все же от тайного общества ему хотели предложить какие-то конкретные проекты, и сочинение Муравьева должно было стать одним из них. Выражала «Конституция» мнение главным образом самого Никиты Муравьева и небольшого крута его друзей. Она известна в трех списках-редакциях, имеющих некоторые разночтения. Один из списков сохранился в бумагах СП. Трубецкого, другой — у И.И. Пущина, а третий, конспективный, — у самого автора, который составил его во время следствия. «Опыт всех народов и времен доказал, что власть самодер­ жавная равно гибельна для правителей и для общества, что она не согласна ни с правилами святой веры нашей, ни с началами здравого рассудка, — писал Н.М. Муравьев во вступлении к первому варианту своей "Конституции". — Нельзя допустить основанием Правительства произвол одного человека; невозможно согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности на другой. Слепое повиновение может быть основано только на страхе и недостойно ни разумного повелителя, ни разумных исполнителей. Ставя себя выше законов, Государи забыли, что они в таком случае вне законов, вне человечества! <...> Все народы европейские достигают законов и свободы. Более всех их народ русской заслуживает и то, и другое» . 134

135

Беспокойный дух времени

113

Считая Россию неотъемлемой частью широко понимаемой европейской культуры и цивилизации, Муравьев полагал возмож­ ным водворение в ней федеральной системы правления, блестяще опробованной Соединенными Американскими Штатами и соеди­ няющей, по мысли Муравьева, принцип величия народа с прин­ ципом гражданской свободы. Соответственно страна делилась на крупные административно-территориальные единицы («держа­ вы» — русские термины использовались Муравьевым для придания его проекту истинно русского облика), каждая со своей столицей, законодательным и исполнительным органами и довольно широкой автономией. Национальные области сохраняли свою целостность и подчинялись общему законодательству. Польша в состав российских «держав» не включалась — возможно, ей предполагалось дать независимость. В основу государственного устройства должен был быть по­ ложен принцип народного суверенитета: «Русский народ, свобод­ ный и независимый, не есть и не может быть принадлежностию никакого лица и никакого семейства. Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя». Высшим законода­ тельным органом должно было стать двухпалатное Народное вече. Высшая исполнительная власть находилась в руках наследствен­ ного монарха — императора, являвшегося верховным глав­ нокомандующим, исполнявшего представительные функции, обладавшего законодательной инициативой и правом вето, наз­ начавшего ключевых министров («глав приказов»). Император пользовался правом неприкосновенности, получал государственное жалованье и приносил народу присягу на верность. Таким образом, функции монарха, по Муравьеву, были сходны с функциями президента. Помимо императора в каждой «державе» должен был сущест­ вовать назначаемый Народным вече «державный правитель», имеющий собственный аппарат и осуществлявший исполнительную власть на местах. В руках центральной власти были бы сосредоточены общегосударственные дела; Центральное законодательное собрание разрабатывало бы только общефедеральные законы. Общей столи­ цей предполагалось сделать Москву или Нижний Новгород (пере­ именованный в Славянок). Политические права, по Муравьеву, находились в тесной взаи­ мосвязи с наличием у граждан частной собственности — чем боль­ ше состояние, тем шире были права и тем на более высокие госу­ дарственные посты мог претендовать владелец. Неимущие граждане избирали выборщиков. Подобная зависимость политических прав

114

В.М. Бокова

от имущественного ценза в условиях России, где богатство непо­ средственно влияло на уровень образования, а значит, на подго­ товленность к законодательной деятельности, была реалистична и вполне оправдана. «Конституцией» упразднялись существующие сословия, отменялась Табель о рангах, вводились суды присяжных, принципы состязательности, выборности и несменяемости судей и другие, характерные для буржуазного права. Граждане должны были без ограничений пользоваться всеми гражданскими свободами: неприкосновенности личности, собственности и жилища, свободой совести, передвижений, рода занятий, слова и печати, объединений и собраний (не разрешалась только деятельность на территории России каких-либо иностранных обществ). Иностранцы не могли занимать в России никаких, даже низших, постов, не перейдя предварительно в русское подданство. Двойное гражданство не допускалось. Гражданских прав не имели кочевники. Крепостные крестьяне объявлялись лично не зависимыми от помещиков. Все сословные различия ликвидировались: «разделение между благородными и простолюдинами не принимается, поелику противно Вере, по которой все люди братья». Основная масса земли оставалась за помещиками; крестьяне получали в собствен­ ность только дворы с инвентарем и хозяйственными постройками и по две десятины земли на двор «для оседлости их» (т.е. для прикрепления к месту жительства). Разрешался переход (вводимый постепенно) при условии вознаграждения помещиков «поселянами, которые вздумают оставить свое селение и переселиться в другое место — за временное прерывание в порядке получения доходов с возделываемой сими поселянами земли». При этом организация поземельных отношений между собственниками-помещиками и безземельными, но лично свободными крестьянами должна была строиться «по договорам обоюдным» (т.е. в соответствии с уже хорошо проработанным в русской публицистике принципом взаимных условий). Несмотря на то что П.И. Пестель писал «Русскую Правду» почти десять лет, сочинение его было не только не завершено, но даже и не доведено до середины. Причиной тому стало, конечно, то, что работал декабрист над книгой только в свободные от основных занятий — военной службы — часы, а собственные его взгляды за это время эволюционировали и требовали постоянных поправок и уточнений. Влияло и то, что сама поставленная задача была почти не­ объятной. С некоторой наивностью Пестель, очевидно, был уверен,

Беспокойный дух времени

115

что те революционные эксцессы, которых и он, и его товарищи хотели избежать, могут быть предотвращены, если заранее хоро­ шенько и до мелочей все продумать и составить на все случаи жизни подробные инструкции («Енциклопедию написать», — острил М.С. Лунин). Поэтому во многом именно этим он и занимался: параллельно продумывал как государственное уст­ ройство России, так и законные поводы для расторжения буду­ щими республиканцами браков, «патриотический» словарь, в котором, следуя завету адмирала А.С. Шишкова, старался переложить на русский язык иноязычные слова и термины (к примеру, флот должен был называться «плавнем», республика — «общедержавием», а гвардейцы — «опричниками»), а также обряды, сопровождающие вступление в гражданское совершеннолетие, или военную форму будущей армии (русские кафтаны, зеленые длинные штаны и «шапки, подобные казачьим», но с пером). (В этом многообразном творчестве Пестелю, между прочим, довелось составить проект «Приказа вышнего благочиния» [тайной поли­ тической полиции], во многом предвосхитивший круг обязанностей и даже идеологическое обоснование будущего III Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии.) В результате «Русская Правда» существует только в отрывках; многие важные вопросы в ней остались не освещены, а про­ тиворечия не сняты. Согласно Пестелю, в основе будущего устройства России дол­ жен был лежать принцип народного суверенитета: «правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ для блага правительства» . В этом он был согласен с Н.М. Муравьевым. Россия должна была стать республиканским государством. Возглавляла бы ее коллегиальная Державная дума из пяти человек, избираемая парламентом (Народным вечем). Дума представляла собой исполнительный орган с ограниченными функциями; в ее подчинении находились министерства — «приказы»; члены ее регулярно менялись: каждыйгододин выходил и заменялся новым. Законодательная власть должна была находиться в руках од­ нопалатного Народного веча (как и у Н. Муравьева, «националь­ ные» термины в «Русской Правде» призваны были подчеркнуть соответствие нового правительства «народному духу»), избираемого сроком на пять лет и также регулярно обновляемого. В руках Веча было право объявления войны и мира. Предполагался законоблюстительный орган (Верховный собор) из 120 «бояр», или «старцев», избираемых пожизненно и санкционирующих принятие всех новых законов. 136

116

В.М Бокова

Распорядительную власть на местах должны были осуществлять выборные (ежегодно переизбираемые) окружные, уездные и во­ лостные наместные собрания во главе с посадниками, а исполни­ тельную — соответствующие правления во главе с предводителями. Граждане вообще делились на «народ» и «правительство». В обязанности правительства входило «распоряжаться общим дейст­ вием и избирать лучшие средства для доставления в государстве благоденствия всем и каждому»; в права — требовать, чтобы народ ему повиновался. Обязанностями народа было избирать прави­ тельство и повиноваться ему. «Выгоды части или одного должны всегда уступать выгодам целого, признавая целым совокупность или массу народа», — писал Пестель. Право на сопротивление недостойному правительству, оговоренное, скажем, конституцией Соединенных Штатов, автором «Русской Правды» не предусмат­ ривалось: он наверняка считал, что в его республике осуществлять его не понадобится. Под благоденствием подразумевались безопасность и благо­ состояние граждан (просвещение в понятие благоденствия не вхо­ дило, но являлось его «условием»). Правительство должно было обеспечивать первое и помогать второму. Избирательное право предоставлялось Пестелем всем совер­ шеннолетним мужчинам («гражданам») безо всяких ограничений: они избирали депутатов в волостные собрания, а те, в свою очередь, являлись выборщиками вышестоящих органов. Будущая республика виделась Пестелю строго централизо­ ванной и унитарной («единой и неразделимой»), ибо федеративное образование государства он считал пагубным для страны, состав­ ленной из «столь разнородных частей». Столица переносилась в Нижний Новгород, переименованный во Владимир (исторический Владимир переименовывался в Клязьмин). Признавая за отдельны­ ми народами «естественное право» на национальную независимость, Пестель выше его ставил принцип «благоудобства». Федерализм, по Пестелю, лишь ослаблял единство государства. Поэтому все части бывшей империи должны были иметь одинаковые законы, а национальные окраины, поскольку они давно уже тяготеют к России и никогда не имели собственной государственности, долж­ ны постепенно для своей же пользы ассимилироваться и полностью обрусеть. Кочующие и отсталые племена следовало первоначально просветить, «буйных» кавказцев для усмирения переселить небольшими партиями во внутренние губернии России (на их земли поместить русских поселенцев), а евреев как народ, плохо поддающийся ассимиляции, собрать, вооружить и выдворить из России, отправив отвоевывать Палестину. «Ежели все русские и

Беспокойный дух времени

117

польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов, — рассуждал Пестель. — Таковому числу людей, ищущих отечество, нетрудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противупоставить» . Прибалтийским немцам автор «Русской Правды» собирался предложить считаться русскими, а если не захотят, исключить из русского подданства, попутно изгнав со службы и потребовав продать недвижимую собственность, находящуюся на русской территории: чиновниками и собственниками в России могли быть только российские граждане — русские. В результате всех этих мер должен был со временем образо­ ваться один народ, с общим языком и одинаковыми обычаями. Для Польши, ввиду ее давних традиций независимости, Пе­ стель готов был сделать исключение и предоставить ей самосто­ ятельность, обставленную целым рядом условий: во-первых, от нее отделялись те территории, которые Россия по «праву благоудобства» сочтет нужным оставить себе (очевидно, исторические территории Украины и Белоруссии), и в дальнейшем Польша обязана была отказаться от каких бы то ни было территориальных претензий. Во-вторых, правление в ней должно было быть устроено таким же точно образом, как в России; в первую очередь следовало уничтожить все сословные различия и особенно все гражданские и имущественные привилегии своей аристократии (беспокойной и независимой). В-третьих, Польша должна была поступить под своего рода протекторат России — находиться под ее покро­ вительством, быть ее союзницей и в случае надобности предо­ ставлять в ее распоряжение свою армию. Обретение Польшей независимости могло произойти только после осуществления всех этих условий. «Русской Правдой» устанавливались гражданские свободы: неприкосновенность личности, равенство перед законом (для чего следовало издать новое законодательство), свобода занятий и промыслов (все монополии и постоянно существующие компании запрещались). Вводился суд присяжных. Религиозные исповедания и «инородные веры» дозволялись, но при условии господствующего положения православного вероисповедания. Все религиозные законы и обычаи, «противные духу законов христианских», запрещались — так, мусульмане должны были отказаться от обычая многоженства. Собственность провозглашалась неприкосновенной, но граж­ данин мог быть лишен ее для «блага общего» и должен был добро­ вольно отдавать ту ее часть, которая «Наместным собранием приз­ нана будет необходимою для общественных вспоможений». 137

118

В.М Бокова

Гражданин обязан заботиться о своем благополучии, но чрезмерно богатеть ему не разрешалось, дабы не возникла «аристокрация богатств», гораздо более вредная, чем даже феодальная аристо­ кратия, потому что власть денег и корысть вредны для народной нравственности. Свобода печати допускалась под государственным контролем: на заведение частной типографии и издание периодики требовалось официальное разрешение; «за мнения и правила, в сочинении изложенные», писатель отвечал перед судом на основании того, что, как отмечал Пестель, «всякое учение, проповедование и занятие, противные законам и правилам чистой нравственности, а тем еще более в разврат и соблазн вводящие, должны совершенно быть запрещены». Последнему же правилу должны были подлежать и все массовые «увеселения и забавы». Видимо, должен был образоваться орган, обладающий властью запрещать неблагочиние; Пестель, впрочем, надеялся, что можно будет придумать такие правила, при которых и «зло отвращено» будет, и «притом граж­ данская свобода не была бы стеснена». Любые постоянные общественные объединения — как от­ крытые, так и тайные — решительно запрещались, «потому что первые бесполезны, а вторые вредны». Эта мера, имевшая конечной целью, несомненно, исключение условий для формирования любой оппозиции, между прочим, наносила удар по недавно начавшей формироваться в России системе литературных и научных обществ, а со временем должна была стать преградой для общественной инициативы и создания гражданского общества — нормального функционирования общественности, ее развития, идейной поляри­ зации и превращения в реальную, третью политическую силу. В армии сохранялась рекрутская система, но военнообязанными были все граждане (в том числе и бывшие дворяне, если они к моменту переворота не являлись уже офицерами). Срок службы не должен был превышать 15 лет. Военные поселения ликвидировались. Народное образование должно было находиться целиком под контролем государства. «Поелику ничто так сильно не действует на благоденствие царств и народов, как воспитание, — рассуждал Пестель, — то и... [обязано] правительство... о воспитании юношества много заботиться и неупустительно над оным надзирать» . В связи с этим всякие частные учебные заведения запрещались и могла существовать только государственная школа. Допускалось домашнее воспитание — под личную ответственность отца семейства. Обра­ зование было единственной сферой, где могли трудиться в России (в государственных школах) иностранцы. 138

Беспокойный дух времени

119

С О С Л О В И Я ликвидировались, поскольку отменялись все со­ словные привилегии — права на исключительность и на опреде­ ленный род занятий. Все могли заниматься всем. Даже представители духовенства превращались в государственных чиновников, и стать священником мог любой желающий, имеющий богословское образование и сдавший соответствующий экзамен (по желанию можно было и уволиться из числа священнослужителей). Высшие церковные посты вопреки русскому обычаю могли бы замещать в республике Пестеля только представители белого духовенства (чиновники), а не монашествующие, что окончательно превращало Церковь в часть государственного аппарата. Крепостное право отменялось. Дворяне должны были до­ бровольно отказаться от своей привилегии владеть другими людьми и сами подготовить соответствующие проекты освобождения, но, по мысли Пестеля, дело это во всяком случае было не первооче­ редное и не одномоментное. «Поелику таковое важное предприятие требует зрелого обдумания и весьма большую в государстве произведет перемену, — писал он, — то и не может оное иначе к успешному окончанию приведено быть, как введением постепенным.<...> Освобождение крестьян от рабства не должно лишать дворян дохода, ими от поместий своих получаемых. Освобождение сие не должно произвести волнений и беспорядков в государстве, для чего и обязывается Верховное правление беспощадную строгость употребить противу всяких нарушителей общего спокойствия» . Лишенное прав на крепостных и иных своих сословных преимуществ, дворянство обретало все гражданские права и во многом сохраняло свое прежнее положение. «Добрые дворяне, истинные сыны отечества, — писал автор «Русской Правды», — с удовольствием и радостью примут сие постановление, в полном убеждении, что не нужно им вышеупомянутых отдельных преиму­ ществ, дабы общею пользоваться любовью и доверенностью, дабы посредством оных занимать разные государственные должностные места, участвовать в разных частях и отраслях правления, про­ должать иметь случай и возможность оказывать отечеству услуги, личными достоинствами приобретать признательность и уважение соотчичей и, наконец, самим пользоваться всеми гражданскими выгодами и частными благами, приобретаемыми средствами праведными и никому не обидными» . Положение о занятии государственных постов и участии в правлении не фигурировало больше ни в одной статье, посвященной другим сословиям, так что, ликвидируя сословия, Пестель, похоже, продолжал считать, что выборные посты в новой республике все равно по преимуществу сосредоточатся в руках бывшего дворянства (хотя, конечно, 139

140

120

В.М Бокова

«превосходнейшим» по способностям и энергии представителям и других ликвидированных сословий открывалась дорога к власти). В другом месте он говорил об этом еще определеннее: «...граждане, которые большие отечеству оказывают услуги (дворяне), должны некоторыми особыми преимуществами пользоваться в виде награждения за их услуги и от некоторых тягостнейших обязанно­ стей быть освобождены» . Таким образом, лишась одних преиму­ ществ, «доброе дворянство» получало другие. Основой государственного устройства, его низшей граждан­ ской единицей, становилась, по Пестелю, «волость», которая могла включать город, село или несколько деревень. Все граждане России должны были быть приписываемы к какой-либо из волостей, составлявшей, по выражению Пестеля, единое «политическое семейство». Члены волости имели общее землевладение. Вообще все земли в государстве делились, по Пестелю, на две категории: общественные и частные. Первая не могла быть ни продана, ни заложена; в ее состав должны были войти конфискованные монастырские и часть помещичьих, а также часть казенных земель. Вторая, частная земля находилась в постоянном обороте и могла бы приобретаться всеми, имеющими такую возможность. Ее составляли помещичьи имения и другая часть казенных земель. Волость имела полное и единственное право распоряжаться своими общественными землями, а каждый приписанный к ней гражданин, будь то крестьянин или бывший беспоместный дво­ рянин, мог получить из нее земельный надел — по 10 десятин на душу (что, к слову сказать, в большинстве российских губерний при тогдашней урожайности и уровне средств производства счи­ талось наделом более чем скромным, позволяющим только что не умереть с голода). Такая система, по мнению Пестеля, должна была избавить Россию от опасности пролетаризации и нищеты. «Каждый россиянин, — писал он, — будет совершенно в необхо­ димом обеспечен и уверен, что в своей волости всегда клочок земли найти может, который ему пропитание доставит» (с. 185). Под это правило подпадали со временем и бывшие крепостные, и в этом отношении можно говорить, что освобождать крестьян Пестель предполагал с землей. Следует, однако, сказать, что по существовавшим в современной Пестелю России законам земле­ владельцами вообще могли быть почти исключительно дворяне, так что задуманная автором «Русской Правды» система должна была предоставить возможность иметь землю не только крестьянам, но и бывшим мещанам, купцам, белому духовенству и т.д. Итак, первой характерной чертой волости было обществен­ ное землепользование (наделы периодически перераспределялись). 141

Беспокойный дух времени

121

Павел Иванович Пестель

Второй — круговая взаимопомощь и порука: должен был иметься заемный банк, хлебные магазины на случай неурожая, заведения общественной благотворительности. Все это содержалось и пополнялось за счет приписанных к волости граждан. Волость подлежала налоговому обложению — ее правление распределяло налоги среди своих граждан. С нее взималось определенное число рекрутов. Только здесь русский мог осуществлять свои политические права, избирая депутатов-выборщиков в местные собрания (а те уже избирали депутатов в высшие инстанции и Народное вече). Гражданин, наконец, не мог самовольно выйти из своей волости и приписаться к другой — на то и другое требовалось согласие местного начальства. При этом если переселяющийся таким образом гражданин имел недвижимость только в оставляемой волости, ему почему-то полагалось ее прежде продать, а вот если у него были владения в нескольких волостях, то переход можно было произвести без разрешения и продавать ничего не требовалось . На практике это должно было в немалой степени прикрепить бедняка к его земле и предоставить свободу передвижения только людям состоятельным. Сконструированная Пестелем модель государственного уст­ ройства при всем внешнем сходстве его волостей с русской общинной системой имела легко читаемые литературные источники. Среди них, несомненно, следует назвать «Общественный договор» Руссо с его мыслями о народном суверенитете и приоритете го­ сударственных интересов перед частными, для чего каждая кон­ кретная личность могла быть принесена в жертву (общим источ­ ником объясняется некоторая близость логических ходов Пестеля 142

В.М. Бокова

122

и Карамзина). Пестель, безусловно, размышлял над американской конституцией и, по-видимому, использовал, творчески переосмы­ слив, американскую избирательную систему, впервые в Новое время обеспечившую республиканское устройство в нетипичном для тогдашней политической теории, большом по территории и численности государстве. Но все же основными источниками его государственной конст­ рукции были, несомненно, античные авторы (почти наверняка можно назвать Аристотеля с его «Политикой»). Помимо того что аграрный вопрос решался Пестелем едва ли не прямой пересадкой на русскую почву античной (полисной) формы земельной собст­ венности, несомненные классические образцы заметны и в его трактовке понятия гражданства, и в принципе связи политических прав с необходимостью отбывать воинскую повинность, и в идее (возможно, заимствованной как раз у Аристотеля) запретить при­ обретать земли, превышающие определенный надел; даже в цере­ мониях, обставлявших совершеннолетие граждан (хотя в последнем случае не исключено, что за образец была взята лютеранско-католическая конфирмация, тоже, впрочем, восходящая к античным образцам). Прямую аналогию можно найти между верховными органами власти, предусмотренными в «Русской Правде», и правле­ нием Древней Спарты, созданным легендарным законодательством Ликурга: там имелось народное собрание — апелла (преобразованная нашим автором в Народное вече), совет старейшин — герусия (в «Русской Правде» — Верховный собор из старцев) и исполни­ тельный орган — коллегия эфоров, состоявшая, как и Державная дума у Пестеля, из пяти человек. (Не нашлось в пестелевской системе места только двум спартанским царям, возглавлявшим военное ополчение, — их функции перешли к Державной думе.) Не исключено, что и постоянные филиппики декабриста против «аристократии богатств» восходили также в основном к античному опыту: роскошь и жажда наживы, как известно, исказив строгий республиканский дух, в конце концов погубили Рим. Античные, прежде всего спартанские, корни построений Пе­ стеля, как представляется, объясняют значительное сходство их с идеями М.А. Дмитриева-Мамонова в его проектах «Ордена русских рыцарей», имевших те же источники. При отсутствии буквальных совпадений сам дух двух конструкций чрезвычайно схож. 3

В 1820-х гг. вступало в жизнь поколение, родившееся и сфор­ мировавшееся в алексавдровское время в атмосфере общественного подъема и победной эйфории. Это поколение воспринимало вдеи

Беспокойный дух времени

123

свободы и конституции как норму, его уже не нужно было убеж­ дать в их преимуществах: европейская и русская публицистика сделала это в предшествующие десятилетия. У этого поколения не было комплекса страха перед Французской революцией, а перво­ начальный успех почти бескровных революционных событий начала 1820-х гт. излечил их от последних остатков страха перед революцией как таковой (неудачи европейских революцией в этой среде приписывали изменам государей, а это ставило на одно из приори­ тетных мест вопрос о судьбе, в случае переворота, царствующей в России династии). Это поколение было проникнуто патриотизмом и героическим духом, которые оно не успело реализовать в войне с Наполеоном, и жаждало полезной деятельности и славы, которая досталась их старшим братьям и обошла их самих. Наконец, это было поколение эпохи романтизма с его культом свобода и исключительной лич­ ности. Естественно, что погружение этой молодежи в атмосферу всеобщего недовольства должно было вызвать значительный всплеск общественной активности и придать господствующему в ее среде настроению радикальный характер. Подобные настроения должны были не только усилиться, но и «расшириться», поскольку бла­ годаря росту в александровское время числа школ и университетов (куда, как известно, в это время охотнее шли представители низов дворянства и недворянских сословий) значительно увеличился круг лиц, охваченных образованием и новыми идеями. Негодование по адресу императора в последниегодыего царст­ вования было столь велико, что, как вспоминал один из совре­ менников, даже в петербургских ресторанах нередко можно было слышать публичные рассуждения об «одном пистолетном выстреле в Петербурге», который «подымет всю Европу, и деспотам придется искать убежища в Азии или в свободной Америке» . Наиболее ярко эти настроения проявились в политических тайных обществах, где примерно с 1823 г. начинает возрастать популярность идеи насильственного политического переворота, особенно военной революции по образцу испанской, и склонность к республиканизму. К этому времени изменился возрастной и социальный состав тайных обществ. Большая часть основателей первых декабристских организаций их уже покинула — остались немногие, но наиболее убежденные и последовательные из «стариков». Общества пополнились молодежью, облик которой во многом отличался от деятелей предшествовавших лет. Здесь уже достаточно редко встречались представители знати, преобладали выходцы из мелкопоместных и беспоместных, низовых, «придон­ ных», полунищих дворянских слоев — несветские, почти не 143

В.М Бокова

124

учившиеся, не понаслышке знакомые с нуждой, обиженные на судьбу, практически никогда не участвовавшие (в основном по возрасту) в Отечественной войне. Но зато они были готовы на многое, чтобы вырваться из бедности и безвестности, особенно если при этом можно было составить и благо отечества. Большин­ ство из них в отличие от «старших» было равнодушно к теории и отвлеченным вопросам, но зато буквально «рвалось в бой». Харак­ терно восклицание члена Общества соединенных славян А. Кузмина: «Знать не знаю я ваших конституций, революций, республик; мне бунт давайте!» Между аристократической и «плебейской» частями декабри­ стов прошла заметная трещина. Лидер Северного общества К.Ф. Ры­ леев ненавидел аристократов. И.И. Горбачевский, прочтя записки И.И. Пущина о Пушкине, рассуждал в письме к М.А. Бестужеву: «Прочти со вниманием об их воспитании в лицее. <...> Такая ли наша жизнь в молодости была, как их? Терпели ли они те нужды, то унижение, те лишения, тот голод и холод, что мы терпели?..» В свою очередь лидеры Васильковской управы СИ. МуравьевАпостол и М.П. Бестужев-Рюмин, которым приходилось много общаться с участниками наиболее демократического по составу Общества соединенных славян, едва скрывали свое высокомернопрезрительное отношение к ним. Бестужев-Рюмин был искренне убежден, что «славянам» присущ «малый навык мыслить и некуль­ турность (тсмНзайоп)», и, как показывал на следствии И.И. Гор­ бачевский, «для него мы все равны были, потому что все были его орудием». Муравьев-Апостол приказывал Горбачевскому: «Вы этих собак славян держите в руках; это цепные бешеные собаки, которых только тогда надобно спускать с цепей, когда придет время действовать» . Для характеристики новых тенденций, возникших в тайных обществах 1820-х гг., Общество соединенных славян было доволь­ но характерно и в отношении идеологии. Оно попало в орбиту действия Васильковской управы в сентябре 1825 г., а создано было поляком Ю. Люблинским и братьями А.И. и П.И. Борисовыми осенью 1823 г. в Новгороде Волынском. Назначением создаваемого общества, по мысли Люблинского, было искоренение ненависти между русскими и поляками. Борисовы развили и распространили эту мысль, и в конечном виде цель общества состояла в создании (в отдаленном будущем) федерации восьми «славянских» племен на основе единообразного «демократического представительного правления», с общей столицей и единым парламентом и прави­ тельством. Помимо этого существовала тоже далекая, но более приближенная цель — «изменить в государстве образ правления», 144

145

Беспокойный дух времени

Иван Иванович

125

Пущин

для чего предполагалось совершить «отдаленный и сделанный без больших потрясенийгосударственныйпереворот». Средством к нему полагали, «набрав значительное число членов, открыто требовать от императора законов». «Истинно любя мое Отечество, — формулировал автор "ближ­ него плана" А. Борисов, — не хотел нанести ему вреда распрей подданных с государем. Желание мое имело человеколюбие государей своим основанием: Государь, любя своих подданных и увидя, что настоящие законы для них отяготительны, добровольно согласится на наше желание, ибо для его сердца должно быть все то приятно, что может сделать нас счастливыми». В результате такого переворота «Россия имела [бы] весь вид внутри республики, наружно сохраняла форму Монархии; разде­ ляясь на области, была соединена Союзом общественной безопа­ сности под особой умеренного монарха». Таким образом, принцип федерализма, положенный в основу целого плана, должен был иметь место и в России. По дальности осуществления этого плана, поставленного в зависимость от массовости общества, были и конкретные перво­ очередные цели, достижению которых должен был содействовать каждый сочлен: «развертывать, распространять <...> три основные начала общественного блага»: промышленность, нравственность и просвещение. При этом за исходные приняли два принципа: 1) никакой переворот не будет успешным без согласия и содействия всей

В.М. Бокова

126

нации, которая должна быть подготовлена к «новому образу гражданского существования», и 2) свободным станет только «нравственный, просвещенный и промышленный» народ. Таким образом, просвещение должно было предшествовать свободе, а созданное объединение призвано было нести просвещение «нации» посредством наставления, благотворения и личного примера. Программа и морально-этические требования к сочленам были сформулированы в довольно туманно составленных П.И. Борисовым (и частично зашифрованных с помощью условных знаков) «Пра­ вилах соединенных славян» , предусматривавших как обяза­ тельные такие качества, как простота, трезвость и скромность, независимость, умеренность, широко понимаемая терпимость, любовь к просвещению, «наукам, художествам и ремеслам». При этом обязанностью являлось разрушение «всех предрассудков, а наиболее до разности состояний касающихся» и защита «невин­ ности», при необходимости даже «с оружием в руках». В целом, как говорилось в «Записках» Горбачевского, «славянское общество желало радикальной перемены, намеревалось уничтожить поли­ тические и нравственные предрассудки; однако ж всем своим действиям хотело дать вид естественной справедливости и потому гнушалось насильственных мер, какого бы рода они ни были, почитало всегда лучшим средством законность». Программа общества помимо использования конституцион­ ной идеи и поведенческой модели «истинного патриота» очевидно варьировала целый ряд элементов, наиболее популярных в послевоенных общественно-политических построениях: теорию «государственных возрастов», мысль о независимом, «надклассовом» положении монарха, о сохранении общественной консолидации и т.д. При этом относительная умеренность планов сочеталась с готовностью к самым суровым, даже кровопролитным мерам для ее осуществления. Как говорилось в «Записках» Горбачевского, «славянский союз носил на себе отпечаток какой-то воинственности. Страшная клятва, обязывающая членов оного посвящать все мысли, все действия благу и свободе своих единоплеменников и жертвовать всей жизнью для достижения сей цели, произносилась на оружии; от одних своих друзей, от одного оружия славяне ожидали исполнения своих желаний; мысль, что свобода покупается не слезами, не золотом, но кровью, была внедрена в их сердца». Первоначальная программа общества была отвергнута летом 1825 г., когда во время лагеря под Лещином состоялась встреча «славян» с руководителями Васильковской управы С И . Муравь­ евым-Апостолом и М.П. Бестужевым-Рюминым, вследствие чего вскоре произошло соединение их с Южным обществом. «К соеди146

Беспокойный дух времени

127

нению двух обществ не столько содействовало сходство их харак­ теров, сколько нетерпение и желание скорейшего достижения цели» , — замечал И.И. Горбачевский. В дальнейшем «славяне», служившие в Черниговском полку, были наиболее активными участниками мятежа, поднятого СИ. Муравьевым-Апостолом. Сходным образом в числе главных действующих лиц на Се­ натской площади 14 декабря 1825 г. оказалось несколько офицеров гвардейского Морского экипажа — также довольно типичных представителей того нового оппозиционного круга, из которого пополнялись в это время тайные общества, — как по социальному положению, так и в идейном отношении. В сферу внимания лидера «северян» К.Ф. Рылеева они попали лишь за несколько дней до выступления. Это был маленький кружок из офицеров-однополчан, очень молодых и романтически настроенных. Его участники увлекались рыцарскими романами и античной историей, воображали себя «защитниками невинности и страждущих», «в мечтах переносились в древние республики, восхищались чистотою нравов, величеством характеров и истинной добродетелью, в сем расположении пред­ ставляли себя счастливыми, ежели бы могли жить в те времена, быв напитаны сими мечтаниями, желали иногда введения и в России республиканского правления», списывали в тетрадки «воль­ ные стихи», писали «рассуждения о добродетели, где, увлекаясь своими свободными понятиями», доказывали, что «любовь к Богу и человечеству есть цель их стремлений», старались «себя исправ­ лять» по образцам героев греческой и римской истории и т.п. В конце концов молодые моряки решили составить тайное общество с целью «исправления нравов и защищения невинности», а также «гонения разврата и злости». Членство намеревались предлагать людям, «твердым в нравственности, вере и непорочности». Решение так и не было осуществлено, но был все же написан «статут», начинавшийся словами: «Свобода в обществе и равенство да будет нашим уделом» — и грозивший смертью всякому, кто, будучи принят в общество, «сделается развратен и за всеми представлениями не исправится». Для исполнения приговора должен был быть выбран один из сочленов. Таким образом, и в этом случае умеренная и отвлеченная программа сочеталась с готовностью к самым радикальным мерам, к насаждению добродетели буквально под страхом смерти. Позднее под влиянием жизненных впечатлений и мечтания, и разговоры кружковцев сделались предметнее: они стали большими «энтузиастами свободы», заводили речь о необходимости законов, об «утеснениях, кои претерпевают крестьяне от некоторых по147

В.М. Бокова

128

мещиков», и т. п. «...Всегдашний наш разговор был, — показывал В.А. Дивов, — чтобы находить в каждом действии правительства самое дурное» . Громкие речи обратили на участников кружка внимание декабриста Н.А. Бестужева, который затем и принял в Северное общество наиболее активного из них — А.П. Арбузова, что способствовало включению моряков в действия 14 декабря. 148

7. «Дух сохранения подчиненности и порядка» В России все молчит, ибо благоденствует.

А.Х. Бенкендорф

Мятеж 14 декабря предстал перед русским обществом при­ зраком настоящей революции, с ее кровью, страхом, невинными жертвами, трагедиями разобщенных и разлученных семей, и впечатление было настолько сильным и тяжелым, что исключило на какое-то время для общественного сознания возможность благодушно-теоретического допущения революции. Как и прежде, в случае с революцией французской, пережитый шок произвел перемену в умах и настроениях и усилил те консервативные тенден­ ции, которые и без того уже были сильны в послевоенное время. Как консервативная, так и либеральная части общества со­ шлись в исходе 1825 — начале 1826 г. в негативной оценке вы­ ступления декабристов, причем реакция общества во многих слу­ чаях шла даже дальше, чем реакция правительства. Показательно, что довольно часто осуждению подлежали не идеи, а именно методы декабристов. «Они помешались на вольности, на свобо­ де, — писал, к примеру, А.П. Болотов, — они жаждали дать конституцию. Но только сия ли цель их была? Я никак не поверю, чтобы сии порочные люди желали сделать от искренности хотя и дельное благо государству (курсив мой. — В.Б.), а скорее, может

быть, что они желали всеобщего смятения для того, чтобы найти в том личные свои выгоды». А.А. Оленина замечала в своем дневнике: «...освободить роди­ ну — прекрасно, но проливать реками родную кровь есть первейшее из преступлений. Быть честным человеком, служить бескорыстно, облегчать несчастных, жертвовать всем для пользы общей, сделать счастливыми тех, кто находится под властью твоею, и понемногу приучать народ необразованный к мысли о свободе, — но к свободе благоразумной, а не безграничной, — вот долг гражданина, истин­ ного сына Отечества, достойного носить славное имя Русского. Но тот, кто, увлекаясь пылкостью воображения, желает дать свобо­ ду людям, не понимающим силы слова сего, а воображающим, что она состоит в неограниченном удовлетворении страстей и

Беспокойный дух времени

129

корыстолюбия, тот, наконец, кто, ослепленный мнимым желанием добра, решается, для собственного величия, предать родину междоусобию, грабежу, неистовству и всем ужасам бунта... тот не должен носить священного имени Русского; одно только сострадание к его заблуждениям — вот все, на что он может надеяться» . При том что радикальные настроения, порожденные внут­ ренней политикой и внешними обстоятельствами последних лет александровского царствования, угасли не скоро и давали себя знать вплоть до начала 1830-х гг., произошло довольно быстрое их смещение на общественную периферию — в провинцию, в низшие служилые слои, в недворянские сословия, во все более молодые слои учащейся молодежи, вплоть до детей школьного возраста. В 1828 г. А.Х. Бенкендорф докладывал новому императору: «Молодежь, т.е. дворянчики от 17 до 25 лет, составляют в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разных формах и чаще всего прикрываю­ щийся маской русского патриотизма» . Позднее радикальные настроения молодежи на время удалось притушить. Не последнюю роль в этом процессе сыграла Кавказская война: именно Кавказ востребовал и поглотил наиболее деятельную и энергичную часть послевоенного поколения. Следует отметить, что сложившаяся ситуация, т.е. «сбой» в существовавшем до 14 декабря общественном недовольстве и смещение радикализма в окраинные общественные слои, была вызвана не только декабристской трагедией. Большое влияние на общество, как это и всегда бывало в России, оказала смена царствований. Оппозиционность при всей глубине своих социаль­ но-экономических корней в значительной степени была привязана к конкретному правлению, к определенному режиму. Новый монарх немедленно возбуждал надежды на благотворные перемены. В свете этого взрыв 14 декабря многими в обществе был воспринят именно как финальный акт предадущего, уже завершенного исторического периода. «День был кровавый, — писал В.А. Жуковский в своем известном письме А.И. Тургеневу от 16 декабря 1825 г., — но то, что произвело его, не принадлежит новому царствованию, а должно быть отнесено к старому» . Это отнесение декабризма к событиям вчерашнего дня, как представляется, многое объясняет в отношении общества к тому, что произошло на Сенатской площади. Как личность, так и деятельность Николая I в первое время оценивались в обществе очень высоко и внушали самые радужные 149

150

151

5 - 9302

В.М Бокова

130

надежды. Николай даже приятно обманул ожидания, поскольку его репутация как великого князя была довольно плохой. Уже в начале 1826 г. А.П. Болотов писал: «...здесь только и слышны похвалы новому императору. Он стал входить чрезвычайно хорошо в гражданскую часть, посещает Сенат, Государственный совет и сам занимается с министрами; обещается улучшить флот, для чего принял Сенявина в службу и тотчас сделал его генерал-адъютантом <...>. Словом, все его поступки подают россиянам надежду совсем не такую, как покойник в последние десять лет своего царствова­ ния» . Это мнение можно считать типичным. Источники эпохи наполнены, по-видимому, искренними похвалами новому импе­ ратору. Одобрялись устранение наиболее одиозных фигур минувшего правления (Аракчеева, Магницкого), борьба со взяточничеством, перестановки в высших военных эшелонах, «облегчение военных поселений», приостановка действия уже подписанного было «чу­ гунного» шишковского цензурного Устава 1826 г., «запрещение чинить дороги в проезд государя» (одна из наиболее осуждаемых мер предыдущих лет), демонстративное употребление Николаем в разговоре и переписке русского языка (вследствие чего в дворян­ ской среде вскоре возникает мода «учиться по-русски») и т.д. В обществе восхищались деловитостью и энергией молодого императора, его благоразумием, умеренностью, уважением семей­ ных принципов. «Владыке слабому и лукавому», «врагу труда», как называл А.С. Пушкин Александра I, противопоставлялся вла­ ститель сильный и прямодушный, трудолюбивый и деятельный («Государь ложится обыкновенно в три часа пополуночи, а встает в 7 поутру; занимается не пустяками, а делом» , — писал А.Е. Из­ майлов), словом — полная и отрадная противоположность. Выше же всего ценили то, что новый монарх не допускает влиять на себя ни приближенных, ни собственную мать — «сам царствует» (самодержец). Эта первые оценки, выражавшие общественное мнение, закла­ дывали основу будущего мифологизированного образа Николая и обнаруживали в русском обществе тоску по «твердой руке» и ус­ тановлению «настоящего порядка». Таким образом, можно говорить, что последовавшее затем в николаевское царствование укрепление самодержавия в немалой степени отвечало возникшей общественной потребности, являвшейся реакцией на правление Александра I. Большое одобрение в обществе получила заявленная в первые дни николаевского царствования «умеренная гласность». В печати стали появляться материалы, ранее, безусловно, невозможные: спи­ ски убитых и раненных на Кавказе, статистические таблицы про­ исшествий, приказы о взысканиях за проступки офицеров и т.п. 152

153

Беспокойный дух времени

131

Император Николай I

(«Одно обещание императора ничего не скрывать от своих под­ данных: может уже обещать многое», — писал родителям А.П. Бо­ лотов ). Первым симптомом этой невиданной откровенности властей стало появление в печати сообщений о событиях на Сенат­ ской площади и ходе следствия, вплоть до выхода в свет летом 1826 г. русского и французского изданий «Донесения Следственной комиссии» Д.Н. Блудова и завершающего процесс написанного М.М. Сперанским Манифеста от 13 июля 1826 г. Освещение процесса, как и итоговое «Донесение», было, разу­ меется, откровенно тенденциозно. Декабристов старались выста­ вить «скопищем кровожадных цареубийц» и невежд, их движение целиком подражательным и несоответствующим народному духу, однако же, по сути, это был первый в XIX в. случай предания гласности в печати настолько острого внутриполитического события. Если взять другую, тоже по-своему этапную, Семеновскую историю, то о ней ни одно русское периодическое издание вообще не обмолвилось ни словом (не говоря уже о перевороте 11 марта 1801 г.). Предание гласности событий 14 декабря и сообщение пусть искаженной, но связной и довольно подробной информации о тайных организациях имели исключительное значение для истории русского общества. На протяжении десятилетий опубликованные в 1826 г. материалы были, в сущности, единственным источником 154

5*

В.М. Бокова

132

сведений о декабристах. Именно «Донесение Следственной комиссии» (как ни парадоксально это звучит) легло в основу декабристских представлений А.И. Герцена — он лишь дополнил их позднее отдельными деталями в ходе общения с уцелевшими деятелями Тайного союза, такими как Михаил Орлов. Таким образом, «Донесение» стало зародышем «декабристской легенды», оказавшей влияние и на позднейшее развитие левого радикализма, и на декабристскую историографию. При всей тенденциозности интерпретаций в «Донесении» и исключении из его текста упоминаний об обсуждении в декаб­ ристских кружках проблем освобождения крестьян, сокращения сроков солдатской службы и пр. здесь содержалась масса полезной информации: перечислялись тайные общества, сообщалось об их устройстве и планах. Имелись сведения о сочинявшихся кон­ ституциях: Никита Муравьев «предполагал монархию, но оставлял монарху власть весьма ограниченную, подобную той, которая дана президенту Северо-Американских Штатов, и делил Россию на независимые, соединенные общим союзом области». Пестель со­ ставил свою конституцию «в духе республиканском». «Обе имеют основанием, — говорилось в "Донесении", — безрассудное пред­ положение, что всякое государство может принимать все виды по воле образователей» . Здесь было разъяснено, для чего было нужно Временное правление, сообщались планы заговорщиков, в том числе планы военной революции. В «Донесении» говорилось и о предполагавшихся способах воз­ действия на общественное мнение: «изданием особого дешевого жур­ нала, песен, карикатур, и хотели для того иметь литографию за границей и тайную типографию в отдаленной от столицы деревне»; и о приемах воздействия на солдат («пора избавиться от неспра­ ведливости начальников, по большей части немцев») и т.д. Хотел того Д.Н. Блудов или нет, но получилось, что «Доне­ сение», по сути, инструктировало, как и для чего составлять тайные общества, как они должны быть устроены и что должны делать. Надо сказать, что радикально настроенная молодежь этой «инст­ рукцией» не преминула воспользоваться, и следы прямых заим­ ствований из блудовского сочинения имеются практически во всех политических делах рубежа 1820-1830-х гг. — братьев Критских, Н. Сунгурова и др. Ситуация декабря 1825 г. внесла в традиционную схему адап­ тации нового монарха заметные коррективы, но не изменила ее сущности. Приветственных од и посланий, адресованных импера­ тору Николаю, было заметно меньше, чем при воцарении Алек­ сандра I, и основная их масса пришлась не на воцарение, а на 155

156

Беспокойный дух времени

133

коронацию, ко времени которой ситуация в стране стабилизиро­ валась. Но это было еще и знаком нового времени: ода как таковая становилась уже явлением архаическим. В отношении же все­ возможных политических проектов и описаний назревших госу­ дарственных «язв» начало нового царствования ничем не уступало предыдущему, а возможно, даже превосходило его, так как со­ ставление проектов широко охватило и провинцию. Подобно тому как в 1801 г. Александр I инициировал поток мнений о Сенате, призванный дать ему понятие о готовности русского общества к представительному правлению, так в 1826 г. правительство Нико­ лая I запросило у провинциальных предводителей дворянства записки «о нуждах дворянства», содержащие изложение накопив­ шихся претензий к властям, а нередко и предложения по их исправ­ лению . Это обстоятельство в сочетании с курсом на гласность, казалось, выражало готовность нового правительства к диалогу с обществом и намерение учитывать его мнение. Сразу после казни пятерых декабристов, 13 июля 1826 г., был обнародован манифест императора Николая, ставший одним из программных документов наступавшей эпохи. События декабря 1825 г., как и в «Донесении Следственной комиссии», объявлялись здесь явлением нетипичным и нерусским, находящимся «не в свойствах, не в нравах российских». «Составленный горстию из­ вергов, он [заговор] заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную, но... сердце России было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству». То сплочение общества, которое, по мысли, выраженной в манифесте, наблюдалось после мятежа, внушало надежды на лучшее будущее, условием которого предполагалось прежде всего должное нравственное воспитание. «Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздности телесных сил, — недостатку твердых познаний должно приписать то своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец — погибель». После комплиментов в адрес дворянства, от которого в первую очередьгосударствоожидало содействия в деле «усовершения отече­ ственного, не чуждого воспитания», в манифесте говорилось: «Все состояния да соединятся в доверии к правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа, где есть отечественные законы и твер­ дость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злоумышленных. ...Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушитель157

В.М Бокова

134

ных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установле­ ния, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления» . Таким образом, уже банальные к тому времени мысли о постепенности государственных изменений как залоге общест­ венного благоденствия и о верности и любви к своим царям как исконных чертах русского национального характера перестали быть общими местами и превратились в составные части государственной идеологии. Вполне подготовлены были умы и к приоритетной роли «нравственного воспитания», декларируемой манифестом. Как до, так и после выхода манифеста император имел возможность знакомиться со всевозможными записками и рассуждениями, в которых именно тема воспитания (конечно, по преимуществу дворянского) занимала первое место, а происшествие 14 декабря объяснялось наличием беспорядка в молодых умах, который может быть исправлен только продуманной образовательной системой. «Чем предупредить возобновление подобных неустройств? — писал Н.И. Греч летом 1826 г. — Причинами, производящими действие противное. Невежеству противопоставить просвещение основа­ тельное, обширное. <...> Человек, который лет десять провел в строгом учении в гимназии и университете, не способен к мятежу. Основательное, строгое, сообразное с целию народное воспитание может, на будущее время, отвратить повторение подобных за­ блуждений» . Симптоматично, что с рассуждениями на эту тему выступили в начале николаевского царствования и люди, входившие в пред­ шествующий период в число «либералистов», и даже сами декаб­ ристы, которые вообще весьма охотно шли в ту пору на диалог с правительством и демонстрировали полную готовность встать на его точку зрения (с изложением различных соображений по госу­ дарственным вопросам выступили В.И. Штейнгейль, Г.А. Перетц, П.Г. Каховский, А.А. Бестужев, Г.С. Батеньков, А.И. Якубович и др., и замечания многих из них о положении в стране легли в основу известного «Свода», составленного чиновником Следст­ венной комиссии А.Д. Боровковым и ставшего настольной книгой императора). В апреле 1826 г. попечителем Харьковского учебного округа А.А. Перовским (более известным как писатель А. Погорельский) была составлена записка «О народном просвещении в России». Автор, разбирая недостатки образования времен Александра I, указывал на два основных упущения: правила о том, «что истинное просвещение не состоит в количестве умствователей и полуученых писателей» и «что система народного просвещения необходимо должна быть применена к системе правительства; и что те же 158

159

Беспокойный дух времени

135

самые правила, которые могут возвысить одно государство, слу­ жат к потрясению другого, на иных основах утвержденного». «В России, — писал Перовский, — при образовании юношества надлежит в особенности избегать всего, что только... может ослабить приверженность к престолу». В качестве практических мер, необходимых отечественному просвещению, автор предлагал: «Для избежания вредного лжемудрствования в науках отвлеченных надлежит во всей империи ввести единообразное преподавание оных по книгам, правительством одобренным, от которых отступать профессорам ни в каком случае позволять не следует». Необходимо также усилить и считать приоритетными естественные и точные науки и еще сделать обязательными в учебных заведениях телесные наказания: «Дитя, ведающее, что наставник ни в каком случае не смеет его наказать, приобыкает к духу непокорности, с летами постепенно возрастающему. Он мечтает о правах своих, прежде­ временно почитает себя зрелым человеком и таким образом приучается судить и рядить о предметах, далеко превышающих слабые его понятия. Наконец, самонадеянность сия доводит молодого человека до того, что в 18 или 20 лет он считает себя в силах помышлять о преобразовании государства и вправе действо­ вать сообразно своим предположениям» . В июне 1826 г. записку «О состоянии Российской империи в отношении нравственного ее устройства» представил императору Николаю бывший член Союза благоденствия Н.И. Кутузов (ос­ вобожденный в ходе следствия с оправдательным аттестатом как давно отставший от тайного общества). Объясняя «горестное событие 14 декабря» тем «беспорядочным» состоянием, в котором пребывает государственная машина России, он настаивал, между прочим, на том, что утрачено «единство в управлении». Россия — само­ державная монархия, а «каждый образ правления имеет свои особенные принадлежности, указывал Кутузов, свои отличитель­ ные черты, или, лучше сказать, свойства, коим должны соответ­ ствовать все части управления». К примеру, «учреждение мини­ стерств есть необходимая часть конституционных правлений» и «монархическим неограниченным» правлениям они вредны, потому что государь делит свою власть с главами министерств и воля его сковывается. Говоря о просвещении, автор записки повторял некоторые свои мысли и предложения, сформулированные им раньше в статьях 1810-х — начала 1820-х гг. «Просвещение означает состояние души в полном свете, — писал Кутузов, — в котором она, постигая причины и удивляясь мудрости мироздания, поклоняется Пред­ вечному сердцем, полным любви и благоговения <...>, в котором 160

В.М. Бокова

136

она, зная устройство обществ человеческих, дела их великие и ничтожества, проникает в глубь грядущих событий и по ошибкам настоящего предугадывает бедствия будущих лет. <...> Счастие собратий, благо земли родной есть лучшая мечта, цель всех по­ ступков и дел истинно просвещенного человека». Образование, как и предшествующее ему воспитание, по мысли Кутузова, явля­ ются преддверием просвещения, которое «должно быть народное, ибо оно одно только <...> упоит сердце наше любовию к Отечеству, которая служит основанием могущества царств». Образование не должно быть заимствованным «по образцам и по чувствам чуждых племен», ибо тогда «лишает общество народных добродетелей, изглаживая отличительные его черты, укореняет чуждые пороки, развращает нравы, препятствует государственному благосостоянию». Кутузов отмечал недостатки существующей образовательной системы и пагубные последствия бессмысленного гонения на уни­ верситеты, предпринятого в предшествующие годы (и бывшего, по мнению автора, следствием интриг и административного произвола на местах). Далее предлагались меры по исправлению зла: «дать русским русское образование, основанное на коренных государственных истинах, с тем, чтобы оно везде было единооб­ разно и независимо от прихотливой воли частных лиц», и с этой целью сделать обязательным употребление в образовании русского языка, который должен стать основным, в том числе в женских учебных заведениях, где вообще недостает патриотизма; запретить частные учебные заведения; запретить русским учиться в чужих краях, а воспитанных там не допускать ни к каким должностям и запретить брать в семьи учителей-иностранцев. Кроме того, сле­ довало «изгнать разврат» из кадетских корпусов и улучшить их состояние . Осенью 1826 г. со своей запиской «О народном воспитании» выступил возвращенный Николаем из ссылки А.С. Пушкин. Это сочинение было написано по желанию императора уже после Ма­ нифеста 13 июля, ссылалось на него (а возможно, и слегка подлаживалось), но все же основные содержащиеся в нем мысли были явно хорошо продуманы автором (и при этом основывались на его собственном опыте). В числе причин «последних происшествий» Пушкин видел не только «влияние чужеземноговдеологизма»,почерпнутого военной молодежью в походах 1813 и 1814 гг. и во время пребывания русских войск во Франции и Германии, но и «воспитание, или, лучше сказать, отсутствие воспитания». Молодой человек «входит в свет безо всяких основательных познаний, без всяких положи­ тельных правил: всякая мысль для него нова, всякая новость имеет 161

Беспокойный дух времени

137

на него влияние. Он не в состоянии ни поверять, ни возражать; он становится слепым приверженцем или жалким повторителем первого товарища, который захочет оказать над ним свое прево­ сходство или сделать из него свое орудие». Выход виделся в том, чтобы увлечь юношество в «общест­ венные заведения, подчиненные надзору правительства», и держать его там подольше, хотя бы еще три дополнительных года, чтобы молодой человек выходил в жизнь не в 16 лет, как теперь, а около 20. Надо «во что бы то ни стало подавить воспитание частное» и стеснить продвижение в чинах всякому молодому человеку, не воспитанному в государственной школе. Такими же ограничениями обставить карьеру человека, воспитанного за границей. Особое внимание следовало обратить на кадетские корпуса, которые требовали «большего присмотра за нравами, кои находятся в самом гнусном запущении», а для этого, между прочим, нужно было строго следить за чтением воспитанников. «За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание, за возмути­ тельную — исключение из училища». Переходя к образовательным программам, Пушкин считал, что предметы, преподаваемые в начальной школе, «не требуют значительной перемены», за исключением сокращения препода­ вания иностранных языков и того, что историю в эти годы следует излагать строго фактически, «безо всяких нравственных или поли­ тических рассуждений». Школьникам следовало запретить за­ ниматься литературой, составлять литературные общества и печататься в «светских журналах», чтобы не отвлекались от учебы. Старшие ученики должны были бы заниматься преимущест­ венно политическими науками — правом, политической эко­ номией, статистикой и историей, в обучении которой «можно будет с хладнокровием показать разницу духа народов, источника нужд и требований государственных», ни в коем случае не искажая при этом историческую истину. «Не должно, — писал Пушкин, — чтоб республиканские идеи изумили воспитанников при вступле­ нии в свет и имели для них прелесть новизны». Преподавание русской истории должно вестись по «Истории государства Рос­ сийского» Карамзина, которая, очевидно, в контексте записки в первую очередь была привлекательна для Пушкина своей объек­ тивностью. (В этом месте он помещал свой знаменитый афоризм: история Карамзина «есть не только произведение великого писа­ теля, но и подвиг честного человека».) «Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом

В.М. Бокова

138

подвиге улучшения государственных постановлений, а не препят­ ствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве». «Одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия» , — писал Пушкин. Вопросы просвещения заняли немалое место в комплексе ана­ литических записок, написанных для гр. А.Х. Бенкендорфа в 1828— 1830 гг. содержавшимся в Петропавловской крепости декабристом историком А.О. Корниловичем. Предохранить общество и молодежь от «противозаконных поступков» было возможно, по мысли Корниловича, если, вопервых, согласовать чувства воспитуемых с рассудком. «Мы учимся с тем, чтоб быть полезными членами общества, к которому принадлежим. Общество состоит из людей, подчиненных верховной власти: следовательно, воспитание должно поставить нас в надлежащее отношение к согражданам и поселить любовь к существующему правительству, основанную на убеждении, что оно превосходит все прочие роды правления». (В российских условиях это значило уверить в превосходстве неограниченной монархии.) Во-вторых, необходимо сделать воспитание дворянской молодежи исключительно общественным (т.е. в государственных школах) и увеличить его продолжительность по меньшей мере до 18-летнего возраста. «Можно утвердительно сказать, что до 18 лет мы не приносим государству никакой пользы, вред же от сей преждевременной свободы весьма велик и в нравственном, и в умственном отношении». Крайняя молодость, в которой русское юношество выходит во взрослую жизнь, является причиной того, «что наши познания, блестящие по наружности, суть по большей части поверхностные. <...> Сие отсутствие основательного образования, почти общий у нас недостаток, порождает полупросвещение или ложное про­ свещение... Одним из пагубнейших его последствий есть дух неверия, главный источник зол сего мира». Бороться с неверием, по мысли Корниловича, могло бы соответствующим образом подготовленное духовенство, социальный статус которого нуждался для этого в повышении. Та же крайняя молодость, в которой выходят в свет русские юноши, приводит к тому, что недостатки и неполноту образования пытаются восполнить чтением книг. «Предоставленные самим себе, мы по бедности нашей литературы прибегаем к сочинениям иностранным и при настоящем направлении умов в Западной Ев­ ропе получаем, между прочим, несогласные с духом нашего прав­ ления понятия». Со временем это должно перемениться: «При­ страстие к иноземному рушится само собою, когда у нас в высшем 162

Беспокойный дух времени

139

СОСЛОВИИ будут читать по-русски... Чтение русских книг вытеснит из общества языки иноземные, обнаружится любовь к отечест­ венному, которая в нас сильнее, нежели где-нибудь, но скрыта под корою чужеземного воспитания, и пробудится чувство на­ родной гордости, до некоторых переделов необходимое для народного счастия». С этой целью правительству следует поощрять отечественную литературу, устраивая через Российскую Академию литературные конкурсы и публичные чтения. Пока же следует заняться изданием книг, с беспристрастием разбирающих «историю какого-нибудь свободного правления», например Великобритании, с тем чтобы «раскрыть недостатки оного и, основываясь на фактах, показать, что свобода и представительство, которыми хвалятся англичане, заключаются в одних только формах, что они нимало не мешают правительству действовать противно выгодам народным и что в этом отношении конституционный монарх менее связан, нежели государь самовластный», который имеет моральные обязательства перед своим народом. Корнилович следовал традициям русского просветительства, которое традиционно понималось тогда не столько как усвоение какой-то суммы знаний, сколько как формирование представления о нравственности и гражданском долге, а потому по самой своей природе не могло быть бессословным (ведь долг дворянина не равнялся долгу земледельца). Он писал: «Я разумею под просве­ щением не то, чтобы всех без разбора делать умниками и учеными,

Д е к а б р и с т ы в Ч и т и н с к о м о с т р о г е . 1825-1830 гг.

140

В.№ Бокова

а сообщать каждому столько познаний, сколько нужно для точного исполнения обязанностей его звания. Каждое состояние должно иметь свой род просвещения, и то Государство достигнет высо­ чайшей оного степени, где способности купца, фабриканта, зем­ ледельца и пр. будут столько развиты, чтоб они могли надлежащим образом соответствовать своему назначению в обществе. Таковое просвещение, основанное на христианской религии, есть, без сомнения, источник государственного благоденствия» . Как хорошо видно, в проектах рисовалась вполне сложившаяся в сознании общества модель государственной школы, созвучная «системе правительства», основанной на идеологическом про­ тивостоянии России и Запада, на христианской вере и тезисе, что русское самодержавное правление «превосходнее всех прочих», с едиными программами и постоянным надзором за нравственностью и умственными интересами учащихся, строго сословная, национальная по духу. Цель подобной школы и исходившего из нее просвещения была тоже уже знакомая — соединение общества с правительством во имя общего блага, гражданского мира, «в великом подвиге улучшения государственных постановлений». Все элементы будущей теории «официальной народности» были уже налицо, оставалось только придать ей подходящую форму. О том, что император Николай действительно внимательно прислушивался к мнениям общества, свидетельствовало то обсто­ ятельство, что почти все перечисленные в приведенных проектах меры: введение государственной школы, единые программы, «контрпропаганда», всевозможные стеснения частных учебных заведений и препятствия на пути желающих учиться за границей, увеличение срока полного образования, государственное поощрение русского языка и «отеческий надзор» над литературой — все это было затем рано или поздао воплощено в жизнь. Учащейся молодежи со временем запретили не только печататься в периодике, но для верности еще и посещать театры. Почти буквально была воспринята рекомендация Пушкина о нравственном надзоре за учащимися, распространенная не только на кадетские корпуса, но и на другие учебные заведения. Весьма скоро за найденную лично великим князем Михаилом Павловичем в дортуаре артиллерийского училища «Полярную звезду» («возму­ тительная книга») был посажен в Бобруйскую крепость, а затем отправлен на Кавказ юнкер Павел Бестужев (младший брат де­ кабрьских бунтовщиков). Вскоре потом за поэму «Сашка» (и «похаб­ ную», и «возмутительную» вместе), рукопись которой собствен­ норучно обнаружил под матрацем у автора император Николай Павлович (не гнушавшийся порой лично проследить за нравст163

Беспокойный дух времени

141

венностью подданных), отправился солдатом на Кавказ студент Московского университета Александр Полежаев. В 1830 г. в основном закончилась общая реорганизация системы просвещения на основе «коренных государственных начал». Оформление новых просветительных принципов и воплощение их в жизнь были предприняты назначенным в 1832 г. товарищем министра просвещения (в 1833 — министром) СС. Уваровым, а важнейшим стимулом к преобразованиям в этой области стали европейские события начала 1830-х гг. — революционные возму­ щения во Франции, Бельгии, а также в Польше, особенно остро поставившие вопрос активного противодействия чуждым идеологи­ ческим влияниям. Европейское общественное мнение окончательно отвернулось от России, а в самой России польские события стали своего рода суррогатом Отечественной войны, вновь сплотившим общество изнутри и вокруг правительства и вызвавшим всплеск национальной гордости. На Министерство народного просвещения возлагалась важнейшая миссия внедрения в массовое сознание государственной идеологии; оно становилось, по выражению Уварова, «душой административного корпуса». Оформление новой идеологии могло происходить только в отказе от александровского наследия. В докладе Уварова императору Николаю, относящемся к марту 1832 г., указывалось, что желаемые начала, распространение которых устраивало бы верховную власть, хотя и сохраняются в народе, но «рассеяны преждевременной и поверхностной цивилизацией, мечтательными системами, безрас­ судными предприятиями, они разобщены, не соединены в единое целое, лишены центра и, более того, на протяжении тридцати лет принуждены были противостоять людям и событиям». «Мощь самодержавной власти, — писал Уваров, — представ­ ляет необходимое условие существования Империи в ее настоящем виде. Пусть политические мечтатели (я неговорюо заклятых врагах порядка), сбитые с толку ложными понятиями, выдумывают себе идеальное положение вещей, поражаются видимости, воспламе­ няются от теорий, одушевляются словами, мы можем им ответить, что они не знают страны, заблуждаются относительно ее положе­ ния, ее нужд, ее желаний. ...Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представи­ тельства на европейский манер, мнимо конституционной формы правления, колосс не протянет и двух недель, более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены». В отчете об инспекции Московского университета, написанном в декабре 1832 г., где впервые была сформулирована знаменитая уваровская формула, предлагалось бороться с западной идеологией,

142

В.М Бокова

склоняя молодежь «к другим понятиям, к другим занятиям и началам, умножая, где только можно, число умственных плотин», которые могли бы направить умы юношества в нужном прави­ тельству направлении, и «внушая молодым людям охоту ближе заниматься историей отечественной, обратив больше внимание на узнавание народности во всех ее различных видах». «Не подлежит сомнению, — писал Уваров, — что таковое направление к трудам, постоянным, основательным, безвредным, служило бы некоторою опорою против влияния так называемых Европейских идей» . Наиболее полно смысл концепции Уварова был им разъяснен во всеподданнейшем докладе 1843 г. в связи с 10-летием его пребы­ вания на посту министра просвещения. «Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсемест­ ном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие, собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения. К счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала, без коих она не может благоденствовать, усиливаться, жить. Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастия общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть. <...> Самодержавие составляет главное условие политического существования России. ...Спасительное убеждение, если Россия живет и охраняется духом самодержавия сильного, человеколю­ бивого, просвещенного, должно проникать народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное, не менее сильное: народность. Вопрос о народности не имеет того единства, как предыдущие; но тот и другой проистекают из одного источника и ррязуются на каждой странице Русского царства. Относительно к народности все за­ труднение заключалось в соглашении древних и новых понятий; но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста; черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться этому периодическо­ му ходу вещей; довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если примем их за основную 164

Беспокойный дух времени

143

мысль правительства, особенно в отношении к отечественному воспитанию. <...> Просвещение настоящего и будущего поколений в соеди­ ненном духе этих трех начал составляет, бессомненно, одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени» , — за­ ключал Уваров. При той обширной предварительной работе, которая пред­ шествовала в русской публицистике выработке основных положе­ ний уваровской теории и которая была слегка затронута в преды­ дущем изложении, конкретное наполнение уваровских построений было вполне очевидно для современников. Не возникало полной ясности только с понятием народности. Не случайно М.С. Лунин, подвергая критике все положения уваровской формулы, писал: «Начало народности требует пояснения. Если под оною разумеют выражение обычаев, нравов, законов всего состава общественного, то она будет изменяться с каждым периодом нашей истории. Бас­ нословные времена Рюрика, господство монголов, владычество царей, эпохи императоров представляют столько же разных народ­ ностей. Которую хотят развить? Если последнюю, то она более иностранная, чем русская» . Сам Уваров в этом вопросе был, как нетрудно заметить, близок к позиции своего учителя Н.М. Карамзина, для которого народность тоже не сводилась исключительно к традиции, но была синтезом старого и нового — традиции и европейской цивилизо­ ванности, и открывала дорогу к дальнейшей эволюции, в том числе и в гражданственно-политическом отношении, — позиция, «западническая» в своей основе и не враждебная понятию прогресса. В то же время Уваров, очевидно, не имел конкретного, «вещного» образа понятия «народность», который способен был бы соответ­ ствовать синтетическому принципу. Для него народность сводилась к набору неприкосновенных «народных понятий», из которых наиболее стабильными являлись все те же православие и самодер­ жавие. Таким образом, лично для него его конструкция звучала как «православие и самодержавие есть народность». Уваров вовсе не приветствовал полного изоляционизма, он желал избежать лишь проникновения европейских освободительных идей. Он признавал трудность задачи: «...как идти в ногу с Европой и не удалиться от нашего собственного места... каким искусством надо обладать, чтобы взять от просвещения лишь то, что необходимо для существования великого государства, и решительно отвергнуть все то, что несет в себе семена беспорядка и потрясений?» Видимо, для него самого однозначного решения этой задачи не было, и потому практической целью своего министерства Уваров видел 165

166

В.№ Бокова

144

постоянное утверждение в массовом сознании и популяризацию желаемых принципов и институтов «не в форме похвальных слов правительству, которое в них не нуждается, но как вывод рас­ судка, как неоспоримый факт, как политический догмат, обес­ печивающий спокойствие государства и являющийся родовым достоянием всех и каждого» . Идеологическая политика, связанная с именем СС. Уварова, имела некоторые результаты. Был прочно укоренен сам принцип единой государственной школы и обязательной государственной идеологии, что реально воплощалось в наборе некоторых мировоз­ зренческих формул, обязательных к усвоению во время учебы и к последующему употреблению в официальной практике. Этот принцип пережил и самого Уварова, и даже российскую монархию. Со времен Уварова в России появился официоз — если не слово, то понятие. В беспокойные и непоследовательные александ­ ровские времена, с их частой сменой идеологических координат, еще не существовало обязательных, безусловно угодных власти понятий. В николаевскую эпоху они возникли; с этих пор общество без труда могло высчитывать, какие публицисты или журналы выражают правительственный курс. Благодаря уваровской политике в гуманитарных науках сде­ лалось конъюнктурным изучение «русской самобытности», и это послужило довольно серьезным стимулом к развитию истори­ ческих, этнографических и филологических исследований, сбору фольклора и т.п. Под сенью уваровской триады сформировался «большой им­ перский стиль», наиболее полно проявившийся на сцене, осо­ бенно оперной, и в зодчестве. Его непременными принадлежностями стала так называемая «русская опера», с обязательным историче­ ским («национальным») сюжетом, большими массовками и сра­ щиванием русского песенного фольклора с итальянской мелоди­ кой, и «русская архитектура», соединявшая традиции классики и византийского стиля и наиболее полно воплощенная в московских творениях Константина Тона — храме Христа Спасителя и Большом Кремлевском дворце (олицетворяющих «православие и самодер­ жавие» в духе «народности»). Уваровская политика узаконила «квасной патриотизм» с его популярным в предыдущие годы принципом: «восхищаться всем отечественным, даже плохим, и отвергать все заграничное, даже наилучшее». Идеологическая политика, связанная с именем С С Уварова, имела различные последствия, за исключением того, ради которого она, собственно, и проводилась. Единомыслие в России так и не 167

Беспокойный дух времени

145

образовалось, возможно, потому, что оказалось недостижимым в принципе. Совместными усилиями полиции и Министерства просвещения все, что казалось оппозицией или зародышем ее, было задавлено, и какое-то время действительно казалось, что Россия «молчит, ибо благоденствует» (а безмолвие и являлось, по всем канонам, первым признаком «благоденствия»). «Обладая такими средствами, не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия? — вопрошал в 1832 г. профессор Московского университета М.П. Погодин. — Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает?» Менее чем через четыре года первенство и высокое предназ­ начение России осмелился оспаривать один из ее граждан — автор «Философического письма» П.Я. Чаадаев. 168

* *

«Дух времени», бушующий в первой трети XIX в., действи­ тельно был беспокойным. Еще ничего не было решено. Молодое русское общество лишь начинало развиваться в столкновении ли­ беральных и консервативных идей, из которых консервативные в этот период почти неизменно оказывались преобладающими и приоритетными. Правительство сохраняло свою лидирующую роль в определении потребностей государства и общества, и последнее до времени признавало за ним это лидерство. Именно в союзе общества и государства виделась тогда возможность гражданского мира и плодотворного развития — убежденность, оказавшаяся иллюзией и очень скоро завершившаяся беспримерным охлажде­ нием и конфронтацией. Русская мысль первой трети XIX в. развивалась в условиях порожденного событиями Великой французской революции кризиса философии Просвещения, со свойственной такого рода кризисам негативизацией исходных принципов, когда все чаще использовался постулат не о созидательной, а о разрушительной силе Разума и философских идей. Однако как классики Просвещения, так и его критики начала XIX в. исходили из одних и тех же исходных принципов. Зловредные заблуждения ума полагалось излечивать тоже просвещением. Из этого положения выросла уваровская «теория официальной народности», ставшая итогом и завершением почти тридцатилетней подготовительной работы русской общест­ венной мысли. Начало XIX в. задало тон всему столетию, поставило почти все проблемы, занимавшие впоследствии общество и ставшие

В.М Бокова

146

сквозными для всего столетия: вопросы о крепостничестве и собст­ венности на землю, терроре и революции, границах власти, о взаимоотношениях личности и государства. Были созданы первые политические конструкции и произведена первая попытка вопло­ тить их в жизнь. В центр общественного внимания выдвинулись проблемы национальной задачи и национальной самоидентичности, ставшие впоследствии основой для выработки так называемой «русской идеи». Европейское в своей основе самосознание общества начала XIX в. постепенно насыщалось националистическими идеями и настроениями, чтобы уже к середине 1810-х гг. начать противопо­ ставлять «русский путь» европейскому. Когда в своей знаменитой статье «Петр Великий» М.П. Пого­ дин замечал: «Император Александр, вступив в Париж, положил последний камень того здания, которого первый основной камень положен Петром Великим на полях полтавских. Период русской истории от Петра Великого до кончины Александра должно назвать периодом европейским... С императора Николая... начинается новый период русской истории, период национальный» , — он был прав лишь отчасти, лишь в том, что касалось официальной политики. В обществе перелом от европеизма к национальному периоду про­ изошел по меньшей мере лет за десять до кончины Александра I. 169

1

Леонтьев М. Мои воспоминания / / Русский архив. 1913. № 9. С. 325. Законоположение Союза благоденствия / / П ы п и н А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 2001. С. 510. Записки сенатора И.В. Лопухина. Репринтное издание (Лондон, 1859). М , 1990. С. 19. Пушкин А. С. Кишиневский дневник / / Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 6 т. 5-е изд. Т. 6. Кн. 1. М., 1948. С. 384. Монтескье Ш. Избр. произв. М., 1955. С. 175-177, 290, 291, 294. См.: Екатерина II. Наказ, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения. Ст. 9, 11, 12, 19—30. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях / Предисл., подготовка текста и прим. Ю . С . П и воварова. М., 1991. С. 73-74. Архив князя Воронцова. Т. XVIII. М., 1890. С. 80. Ростопчин Ф.В. Письма к кн. П.Д. Цицианову / / X I X век. Исторический сборник, издаваемый П.И.Бартеневым. Кн. 2. СПб., 1872. С. 46. Архив братьев Тургеневых. Т. 2. СПб., 1911. С. 240; ср.: Там же. С. 60, 194, 198. Карамзин Н.М. Ьейге аи «ЗресШеш» зиг 1а Ипегашге гиззе//Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 453, 460; Тургенев Н.И. Россия и русские. М., 2001. С. 502. 2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

Беспокойный дух времени

147

12

Карамзин Н.М. С о ч . Т. 2. Л . , 1984. С . 96-97; П и с ь м а Н . М . Карамзина к И.И. Д м и т р и е в у . С П б . , 1866. С. 248. <Карамзин Н . М > Всеобщее обозрение / / В е с т н . Европы 1802 № 1. С. 72,83. С м . также: Волконский С.Г. Записки. С П б . , 1902. С. 95-98; Давыдов Д. В. В о е н н ы е з а п и с к и . М . , 1982. С. 91, 97. < Ф у к с Е.Б.> Суворов и Т у г у т / / В е с т н . Европы. 1810. № 10. С. 109-110. С м . также: П и с ь м о Е.Б. Ф у к с а о п о с л е д н е й в о й н е ф р а н ц у з о в с п р у с с а к а м и / / Там ж е . № 9; С т а т и с т и ч е с к и е з а м е ч а н и я о Ф р а н ц и и / / Т а м ж е . № 20; и д р . К ч е с т и Р о с с и и . И з ч а с т н о й п е р е п и с к и 1812 г. М . , 1988. С . 207. С ы н отечества. 1818. № 4. С. 201; Восстание декабристов. Т. 4. М . , 1927. С. 105. Фонвизин М.Л. О б о з р е н и е проявлений п о л и т и ч е с к о й ж и з н и в Р о с с и и / / С о ч и н е н и я и письма. Т. 2. Иркутск, 1982. С. 131. М ы в е д е м здесь речь, разумеется, н е о б о б ъ е к т и в н о м смысле п о л и т и к и Павла, н а п р а в л е н н о й , б е з у с л о в н о , н а у к р е п л е н и е п р и в е л е г и й д в о р я н с т в а как к л а с с а , н о л и ш ь о с у б ъ е к т и в н о м е г о в о с п р и я т и и р у с с к и м д в о р я н с к и м обществом. Шуазелъ-Гуфье С. И с т о р и ч е с к и е мемуары о б императоре А л е к с а н д р е и его дворе. М . , 1912. С . 13. Ц и т . п о : Степанов В.П. У б и й с т в о Павла I и «вольная п о э з и я » / / Л и ­ тературное н а с л е д и е декабристов. Л . , 1975. С. 85. Гейкинг К. Г. Д н и императора Павла. З а п и с к и курляндского дворянина. СПб., 1907. С. 67; ЛивенД.Х. И з з а п и с о к / / Цареубийство 11 марта 1801 г. С П б . , 1907. С. 239; Шишков А. С. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. Т. 1. Берлин, 1870. С. 83-84. Ц и т . п о : Николай Михайлович, вел. князь. И м п е р а т о р А л е к с а н д р I. 2 - е изд. Пг., 1914. С . 1 . П р и м . ЛивенДХ. Указ. соч. С. 239. Цит. п о : Степанов В.П. Указ. соч. С . 84. О п р о в и н ц и а л ь н о м начальстве в О т т о м а н с к о й и м п е р и и / / В е с т н . Европы. 1802. № 7; Р а с с у ж д е н и е о с о с т о я н и и р и м л я н в царствование первых их и м п е р а т о р о в / / С е в е р н ы й в е с т н . 1804. № 7; Б и о г р а ф и ч е с к и й о т р ы в о к о Г и б б о н е / / С е в е р н ы й вестн. 1804. № 7; и д р . Ланжерон А.Ф. И з з а п и с о к / / Ц а р е у б и й с т в о 11 марта 1801 г. С. 194. Карамзин Н.М. З а п и с к а о д р е в н е й и н о в о й Р о с с и и . . . С. 44-45. П е р в ы е годы царствования Александра I / / Вестн. Европы. 1804. № 21. С. 64. Н о в а я и т а л ь я н с к а я р е с п у б л и к а / / П о л и т и ч е с к и й ж у р н а л . 1802. № 2. С. 105. Дашкова Е.Р. З а п и с к и . П и с ь м а с е с т е р М . и К. Вильмот и з Р о с с и и . М . , 1987. С. 57-58. Малиновский В.Ф. Р а з м ы ш л е н и е о п р е о б р а з о в а н и и г о с у д а р с т в е н н о г о устройства Р о с с и и / / Малиновский В . Ф . Избранные о б щ е с т в е н н о - п о л и ­ тические с о ч и н е н и я . М . , 1958. С. 122. С б о р н и к Русского исторического общества. Т. 5. С П б . , 1870. С . 18 ( д а ­ лее - Сб. Р И О ) . Мемуары кн. Адама Чарторижского и его переписка с императором А л е к с а н д р о м I. Т. 1. М , 1912. С. 84-85, 91. Гос. архив Рос. Ф е д е р а ц и и (далее - ГАРФ). Ф . 10. № 700. Л. 2. 13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

2 3

24

2 5

2 6

27

28

2 9

3 0

31

32

3 3

3 4

3 5

3 6

Цит. п о : Шилъдер Н.К. И м п е р а т о р Александр П е р в ы й . Т. 1. С П б . , 1897.

С. 290-282.

В.М. Бокова

148 3 7

Вестн. Европы. 1816. № 22. С. 137-138; П и с ь м о Александра I А.А. Арак­ чееву о т 18 окт. 1809 г. / / Русская старина. 1870. Т. 1. С . 345. А р х и в братьев Тургеневых. Т. 2. С П б . , 1911. С . 327. ^Долгорукий Н.М. Записки / / Р у с с к и й б и б л и о ф и л . 1916. № 4. С. 68. Зыгсп А. Ки551апс1 ип!ег А1ехапёег ё е т Е т е п . Т . 1 . 8. 20-23. Ц и т . п о : ПыпинА.Н. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е в Р о с с и и п р и А л е к с а н д р е I. С . 75. П о л н о е с о б р а н и е законов Р о с с и й с к о й и м п е р и и . С о б р а н и е 1-е (далее — П С З - 1 ) . Т. 27. С П б . , 1830. № 20 405. Р у с с к и й архив. 1898. № 1. С. 58. Карамзин Н.М. Историческое похвальное с л о в о Екатерине II. М . , 1802. 3 8

4 0

4 1

4 2

43

С. 68. 4 4

45

46

Т а м ж е . С . 72, 95, 69-70, 186. Карамзин Н.М. З а п и с к а о д р е в н е й и н о в о й Р о с с и и . . . С . 47-48.

См.: Державин Г.Р. Соч.: В 9 т. Т. 7. С П б . , 1871. С. 364.

47

Малиновский В.Ф. Указ. соч. С. 116. Сперанский М.М. Проекты и з а п и с к и . М.; Л . , 1961. С . 79-80. Ц и т . п о : Семенников В.П. Р а д и щ е в . О ч е р к и и и с с л е д о в а н и я . М . ; П г . , 1923. С. 180-181. Бутковская А.Я. Рассказы бабушки. И с т о р и ч е с к и й вестник. 1884. № 12. С. 598-599. Дипломатические с н о ш е н и я с Ф р а н ц и е й . Д о н е с е н и я ф р а н ц у з с к и х п о с ­ лов. С б . Р И О . Т. 70. С П б . , 1890. С. 267. Шишков А.С Рассуждение о старом и н о в о м слоге р о с с и й с к о г о языка. С П б . , 1803. С. 3, 5-6. Шишков А. С. П р и б а в л е н и е к с о ч и н е н и ю , н а з ы в а е м о м у Р а с с у ж д е н и е о старом и новом слоге российского языка. С П б . , 1804. С . 102; О П И Г И М . Ф . 17. Оп.1.Д.48.Л.4об.-5. Шишков А.С. З а п и с к и , м н е н и я и п е р е п и с к а . Т. 1. Б е р л и н , 1870. С . 160. Шишков А.С. Р а с с у ж д е н и е о л ю б в и к отечеству. М . , 1811. С. 43. Русский вестн. 1808. № 1. С. 3 Философов М.М. М н е н и е мое касательно внутреннего п о л о ж е н и я л ю б е з ­ ного отечества н а ш е г о / / Вспомогательные и с т о р и ч е с к и е д и с ц и п л и н ы . Т. XVI. Л., 1985. С. 186. О Р Р Н Б . Ф . 7 3 . № 343. Л. 1- 2 о б , 4. 48

4 9

50

51

52

53

54

55

5 6

57

5 8

59

6 0

Там же. Ф. 191. № 18. Л. 179 об.—186.

Письма гр. Ф . В . Ростопчина к к н . П . Д . Ц и ц и а н о в у / / X I X век. И с т о р и ­ ческий с б о р н и к , и з д а в а е м ы й П . И . Бартеневым. К н . 2. С . 100, ПО, 112. Ц и т . п о : Калягин В.А. К и с т о р и и р е ф о р м 1810-1812 гг. ( З а п и с к а М.М. С п е р а н с к о г о «Настоящее п о л о ж е н и е д е л и средство е г о исправления») / / Актуальные п р о б л е м ы и с т о р и к о - п р а в о в о й науки. Саратов, 1982. С . 134. Сперанский М.М. Указ. соч. С. 237. РуничД.П. И з з а п и с о к / / Русская старина. 1901. № 2. С . 355-356; Вигель Ф.Ф. З а п и с к и . М , 2000. С. 296. Карамзин Н.М. З а п и с к а о д р е в н е й и н о в о й Р о с с и и . . . С . 22. Цит. по: Декабрист Н . И . Тургенев. Письма к брату С И . Тургеневу. М.; Л . , 1936. С. 12. Полонский Я.П. П р о з а . М , 1988. С . 313. С б о р н и к исторических материалов, извлеченных и з архива собственной Е.И.В. канцелярии. Вып. 7. С П б , 1895. С. 154. Лит. наследство. Т. 59. С. 584. ГАРФ. Ф. 109.1 эксп. 1826. Д . 61. Ч. 79. 6 1

6 2

63

64

6 5

66

6 7

6 8

6 9

Беспокойный дух времени

149

7 0

Т а м ж е . Ф . 10. № 700. Л. 2-4 о б . П и с ь м а гр. Ф . В . Р о с т о п ч и н а к к н . П . Д . Ц и ц и а н о в у / / ХГХ век. И с т о ­ рический сборник... К н . 2. С. 6. А р х и в гр. М о р д в и н о в ы х : В 10 т. Т . 3. С П б . , 1901. С . 183. Чтения Общества и с т о р и и и д р е в н о с т е й р о с с и й с к и х (далее — Ч О И Д Р ) . 1858. К н . 1 . 0 т д . У . РГИА. Ф. 733. Оп. 118. Ед. хр. 50. Л. 1 о б - 2 . С е в е р н ы й вестник. 1804. № 5. С. 263; 1804. № 1. С . 387-388. В е с т н . Европы. 1802. № 12. С. 52-53; 1803. № 17. С . 50-51,46. Цит. по: Тарасов Е.Н. Декабрист Н.И.Тургенев в александровскую э п о х у / / Уч. изв. Самарского ун-та. 1918. Вып. 1. С. 87. З а п и с к и адмирала Чичагова / / Архив адмирала Чичагова. Вып. 1. С П б . , 1885. С. 45. О Р Р Н Б . Ф . 542. № 806. В 1998 г. « З а п и с к а » о п у б л и к о в а н а ( а в т о р публикации Агамелян). О Р Р Н Б . Ф . 335. О п . 1 . Д . 4 . Каразин В.Н. С о ч . , п и с ь м а и б у м а г и . Х а р ь к о в , 1910. Ростопчин Ф.В. З а м е ч а н и я н а к н и г у г - н а С т р о й н о в с к о г о . Б . м . , б . г . С. 2-7. Каразин В.Н. М н е н и е о д н о г о у к р а и н с к о г о п о м е щ и к а , в ы р а ж е н н о е после б е с е д ы с с в о и м и с о б р а т и я м и о б Указе 23 мая 1816 г. и о б Э с т л я н д с к и х п о с т а н о в л е н и я х / / С б о р н и к исторических материалов, извлеченных и з архива с о б с т в е н н о й Е . И . В . канцелярии. Вып. 7. С. 147-148. С р а в н е н и е р у с с к и х крестьян с и н о с т р а н н ы м и / / Д у х ж у р н а л о в . 1817. Ч. 49; С р а в н е н и е м а с т е р о в ы х н а ф а б р и к а х с с о с т о я н и е м з е м л е д е л ь ц е в / / Т а м ж е . 1818. Ч . 29; О п р е и м у щ е с т в е н н ы х выгодах к р е с т ь я н н а б а р щ и н е п е р е д о б р о ч н ы м и / / Т а м ж е . 1818. Ч . 6; <Куницын А.П> О с о с т о я н и и и н о с т р а н н ы х крестьян / / С ы н отечества. 1817. Ч. 17. Беседы в Обществе любителей р о с с и й с к о й словесности при Московском университете. 1871. Вып 3. С. 21-22. С м . н а п р и м е р : Воейков А.Ф. П о с л а н и е к б р а т у / / Вестн. Европы. 1819. № 3; К р а т к и е в ы п и с к и , известия и з а м е ч а н и я / Д а м ж е . 1820. № 2; О н м н о г о обещает / / Н е в с к и й зритель. 1820. № 4; Иовский П. О коренных постановлениях Р о с с и и / / В е с т н . Европы. 1821. № 1, 2; Д в а новых русских художника / / Отече­ ственные записки. 1822. № 25; Переписка / / Там же. 1822. № 32; О б Английских постановлениях касательно негров / / Вестн. Европы. 1824. № 8; О Бразильском государстве / / Там же. 1824. № 22,23; Рец. на «Обязанности домашнего общества» Гр. М а н с в е л о в а / / М о с к о в с к и й телеграф. 1825. № 7; и д р . Тургенев Н.Н. Р о с с и я и русские. С. 254. Речь Н.Г. Р е п н и н а перед малороссийским дворянством / / Дух журналов. 1818. № 2 0 . П о с л а н и е р о с с и й с к о г о дворянина к князю Р е п н и н у / / С б о р н и к и с т о р и ­ ч е с к и х м а т е р и а л о в , и з в л е ч е н н ы х и з архива с о б с т в е н н о й Е . И . В . к а н ц е л я р и и . Вып. 7. С П б . , 1895. С . 153-164; Ответ с о ч и н и т е л ю р е ч и о з а щ и щ е н и и права дворян н а владение крестьянами / / Ч О И Д Р . 1859. К н . 3. С. 43-50. Муравьев Н. П и с ь м а декабриста. 1813-1826. М . , 2001. С . 137. « Р о с с и и верные сыны». Т. 2. Л . , 1988. С. 158. Вестн. Европы. 1817. № 7. С. 112. 71

7 2

7 3

7 4

7 5

7 6

7 7

7 8

7 9

8 0

81

82

83

8 4

8 5

8 6

87

8 8

8 9

90

91

9 2

93

У. М. (ЛабзинА.Ф.)

№ 3. С. 120.

П о с л е д н я я н о ч ь 1813 года / / С ы н отечества. 1814.

В.М. Бокова

150 9 4

9 5

С ы н отечества. 1815. № 20. С. 7. К чести Р о с с и и . . . С. 147; О с т а ф ь е в с к и й архив к н я з е й В я з е м с к и х . Т. 1.

С П б , 1899. С. 7. Цит. по: ВасилъчиковАА Семейство Разумовских. Т. 2. С П б , 1881. С. 101. П и с ь м о к з е м л я к а м / / С ы н отечества. 1814. № 9-11. Ч О И Д Р . 1859. К н . 3. С. 48. Вестн. Европы. 1816. № 4. С. 302, 303. Ж у р н а л Д е п а р т а м е н т а н а р о д н о г о п р о с в е щ е н и я . 1821. № 5. С . 4 9 . С е в е р н ы й архив. 1822. № 4. С . 338; С ы н отечества. 1816. № 27. С е в е р н ы й архив. 1825. № 23. С . 234, 237. О б о з р е н и е политических п р о и с ш е с т в и й 1816 г . / / Д у х журналов. 1817. Ч. 20. С. 222-223. К ч е с т и Р о с с и и . . . С . 112, 174, 180. С ы н отечества. 1815. № 36. С. 138; Д у х журналов. 1815. № 9. С . 3. Д е р ж а в н ы й с ф и н к с . М , 1999. С . 223-224. И с т о р и ч е с к и й , статистический и г е о ф а ф и ч е с к и й ж у р н а л . 1816. № 3. С. 193; П и с ь м а М . М . С п е р а н с к о г о к Ф . И . Ц е й е р у о т 11 я н в а р я и 22 января 1816 г. / / Русский архив. 1867. Ст. 435. О П И Г И М . Ф . 254. Д . 372. Л. 146. Н е в с к и й зритель. 1820. № 1. С. 32-34, 153. Журнал д р е в н е й и н о в о й словесности. 1818. № 2; С ы н отечества. 1815. № 35. С. 91; Вестн. Европы. 1816. № 2. С. 142. С ы н отечества. 1818. № 11. С. 168; Журнал д р е в н е й и н о в о й с л о в е с н о ­ сти. 1818. Секретная инструкция Александра I Н . Н . Новосильцеву. 1(23) с е н т я б ­ ря 1804 г. / / В н е ш н я я политика России. Т. 2. М , 1961. С . 138-151. Мартене Ф.Ф. С о б р а н и е трактатов и к о н в е н ц и й , з а к л ю ч е н н ы х Р о с ­ сией с и н о с т р а н н ы м и державами. Т. 3. С П б , 1876. С. 210—211. Внешняя политика Р о с с и и . Т. 8. М , 1972. С . 146. Дух журналов. 1819. № 14. С. 96-101. Русский архив. 1869. Т. 1. Стб. 1697; Письма Н . М . Карамзина к И . И . Д м и ­ триеву. С. 236-237. См.: Уваров С. С. Речь п р е з и д е н т а и м п е р а т о р с к о й А к а д е м и и н а у к п о ­ печителя С.-Петербургского учебного округа в т о р ж е с т в е н н о м с о б р а н и и Глав­ н о г о п е д а г о г и ч е с к о г о института 22 марта 1818 г. С П б , 1818. С ы н отечества. 1818. № 13. С. 32-33, 34. Д у х журналов. 1818. № 14. С. 108. Дружинин Н.М. П р о с в е щ е н н ы й а б с о л ю т и з м / / А б с о л ю т и з м в Р о с с и и . М , 1964. С. 457. Д н е в н и к А л е к с а н д р а Чичерина: 1812-1813. М , 1966. С . 18. Михайловский-Данилевский А.И. И з в о с п о м и н а н и й / / Р у с с к и й вестн. 1890. № 9-10. С . 273; Раевский В.Ф. М а т е р и а л ы о ж и з н и и р е в о л ю ц и о н ­ н о й деятельности. Т. 2. Иркутск, 1983. С. 377; Г А Р Ф . Ф . 109.1 э к с п . 1826. Д . 61. Ч. 79. Декабристы. Т а й н ы е общества. М , 1907. С. 231. Восстание декабристов. Т. 1. М , 1925. С. 24; Т. 3. М , 1927. С. 42. Т р у б е ц к о й С П . Материалы о ж и з н и и р е в о л ю ц и о н н о й д е я т е л ь н о с т и . Т. 1. Иркутск, 1983. С. 218, 219. С м . п р и м . 2. С б . Р И О . Т. 3. С П б , 1868. С. 252. 9 6

9 7

98

9 9

1 0 0

101

1 0 2

103

1 0 4

105

1 0 6

1 0 7

108

1 0 9

1 1 0

111

112

113

114

115

116

1 1 7

1 1 8

1 1 9

120

121

122

123

1 2 4

125

1 2 6

127

Беспокойный дух времени 1 2 8

151

ПИСЬМО А . С . Ш и ш к о в а и м п е р а т о р у А л е к с а н д р у I / / Русская старина.

1894. № 10. С . 223, 225. 129

РГАЛИ. Ф . 195. О п . 1 . Ед. хр. 633. Л . 1-13 о б .

130

Никитенко АВ. Д н е в н и к : В 3 т. Т. 1. 1826-1857. М . , 1955. С. 324; Кап-

терев П.Ф. И с т о р и я р у с с к о й педагогии. Пг., 1915. С. 335; Карамзин НМ. П и с ь м о от 30 д е к а б р я 1824 г. / / П и с ь м а Н . М . К а р а м з и н а к И . И . Д м и т р и е в у . С . 388. 131

Бестужев

А.А. П и с ь м о к и м п е р а т о р у Н и к о л а ю I / / И з п и с е м и

п о к а з а н и й д е к а б р и с т о в . С П б . , 1906. С. 2. 132

Езпеаих /. е( СНеппесШ.

Ш з ю ц е рЫ1озор1щие ег. р о Н ^ и е с!е Кизз1е

ёершз 1ез * е т р з 1ез р1из ^еси1ез^из^и'а поз]оигз. У о 1 . 1 . Рапз, 1828. Р. 1. 133

Новский П. О к о р е н н ы х п о с т а н о в л е н и я х Р о с с и и , как п р и ч и н е е е н е п о ­

к о л е б и м о г о б л а г о д е н с т в и я / / Вестн. Е в р о п ы . 1821. № 1, 2. 134

Лунин М.С П и с ь м а и з С и б и р и . М . , 1987. С . 70.

1 3 5

К о н с т и т у ц и я Н . Муравьева //Дружинин

Н.М. Р е в о л ю ц и о н н о е д в и ж е ­

н и е в Р о с с и и с X I X в. М . , 1985. С . 253 и с л е д . 1 3 6

В о с с т а н и е д е к а б р и с т о в . Т. 7. М . , 1958. С . 116.

1 3 7

Т а м ж е . С . 148.

1 3 8

Т а м ж е . С . 204.

1 3 9

Т а м ж е . С . 174.

1 4 0

Т а м ж е . С . 159.

141

Т а м ж е . С . 181.

1 4 2

Там же.

1 4 3

Пущин М.Н З а п и с к и / / Р у с с к и й архив. 1908. № 11. С . 433-434.

1 4 4

Ц и т . п о : Горбачевский И.Н. З а п и с к и и письма. С . 382-383.

1 4 5

В о с с т а н и е декабристов. Т. 1. С . 364; Горбачевский И.И. Указ. соч. С. 360,

362, 76; В о с с т а н и е декабристов. Т. 9. С. 140; Т. 5. С. 201. 1 4 6

В о с с т а н и е декабристов. Т. 5. С . 12-13.

147

Горбачевский НИ Указ. соч. С . 59.

1 4 8

В о с с т а н и е д е к а б р и с т о в . Т. 14. С . 246, 256, 259, 282, 285, 294; Т.2. С . 26,

27; Беляев А.П. В о с п о м и н а н и я д е к а б р и с т а о п е р е ж и т о м и перечувствованном. Красноярск, 1990. С. 97-98. 149

Жуковская

Т.Н. З и м н и е тетради. С о б ы т и я з и м ы 1825-1826 гг. глазами

с о в р е м е н н и к о в //14 д е к а б р я 1825 года. В ы п . 1. С П б . , 1997. С . 15-17, 19-20; <Оленина А.А.У Д н е в н и к АппеПе. М . , 1994. С . 115-116. 1 5 0

К р а с н ы й архив. 1929. № 46. С . 149.

1 5 1

Цит. п о : Жуковский ВА. П о л н . с о б р . соч. Т. 12. С . 105.

1 5 2

Ц и т . п о : Жуковская

1 5 3

Ц и т . п о : Левкович Я.Л. Литературная и о б щ е с т в е н н а я ж и з н ь п у ш к и н ­

Т.Н. Указ. с о ч . С. 16.

ской п о р ы в письмах А . Е . Измайлова к П.Л. Яковлеву / / П у ш к и н . Исследования и материалы. Т. 8. Л . , 1978. С . 182. 1 5 4

Ц и т . п о : Жуковская

1 5 5

В о с с т а н и е декабристов. Т.Н. С.42.

Т.Н. Указ. с о ч . С. 18.

1 5 6

Т а м ж е . С . 30, 44.

1 5 7

С в о д н а я записка « О нуждах дворянских» / / О Р РГБ. Ф . 4. К. 161. № 12.

1 5 8

В о с с т а н и е д е к а б р и с т о в . Т. 17. М . , 1980. С . 252-253.

1 5 9

Г А Р Ф . Ф . 109. О п . 1. Ед. 4. Л. 2 о б „ 3 о б .

160

Перовский АА. О н а р о д н о м п р о с в е щ е н и и в Р о с с и и / / Русская старина.

1901. № 5. С . 364-366. 1 6 1

О П И Г И М . Ф . 344. Ед. хр. 12.

152

В.№ Бокова 162

Пушкин Л. С. О н а р о д н о м в о с п и т а н и и / / П о л н . с о б р . соч.: В 6 т. Т. 6 Кн. 1 . М . , 1948. С. 52-59. ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1.Д.244. Н о в о е литературное обозрение. 1997. № 26; Доклады министра просве­ щ е н и я С С . Уварова и м п е р а т о р у Н и к о л а ю I / / Р е к а в р е м е н . К н . 1. М . , 1995. С.71; С б . постановлений п о Министерству н а р о д н о г о п о с в е щ е н и я . Т. 2. Отд. 1 С П б . , 1875. С. 517. Десятилетие Министерства н а р о д н о г о п р о в е щ е н и я . 1833-1843. С П б . , 1864. С . 106-108. Лунин М. С Указ. соч. С. 14. Н о в о е литературное о б о з р е н и е . 1997. № 26. С . 345. Цит. по: Цимбаев Н.И. « П о д б р е м е н е м п о з н а н ь я и сомненья...» ( И д е й ­ ные и с к а н и я 1830-х г о д о в ) / / Р у с с к о е о б щ е с т в о 3 0 - х г о д о в X I X в. Л ю д и и идеи. М., 1989. С. 32. М о с к в и т я н и н . 1841. № 1. 163

1 6 4

1 6 5

166

1 6 7

168

1 6 9

1

Е.Н.

|

Цимбаева

«ФИЛОСОФИ­ ЧЕСКИЕ ПИСЬМА» П.Я. ЧААДАЕВА (Истоки экуменизма)

Собеседник и друг А.С. Пушкина, современник декабристов, отставной ротмистр, вызвавший гнев Алексан­ дра I и Николая I, Петр Яковлевич Чаадаев остался в памяти русского общества мыслителем трагической судьбы. По высочайшей воле его объявили сумасшедшим, он до конца своих дней оставался в положении преследуемого и, что для «Басманного философа» было неизмеримо горше, непонятого. Его чтили, но не читали. Его имя было более известно, чем его сочинения. Исторические условия заставили на протяжении полутора веков рас­ сматривать Чаадаева как автора пер­ вого «Философического письма», а это последнее — как самостоятель­ ное произведение. Но не подлежит сомнению, что первое письмо яв­ ляется лишь началом цикла писем и самим автором задумывалось именно как таковое. Философский цикл Чаадаева представляет собой закон­ ченное произведение и должен вос­ приниматься как единое целое, что не всегда признается его исследова­ телями и отчасти приводит к иска­ жению взглядов философа. Традиция, идущая от первых читателей «Философического пись­ ма» и поддерживаемая современной

Е.Н. Цимбаева

154

западной историографией, сделала из Чаадаева представителя «неокатолицизма», проводника идей католицизма в России. Из­ вестный отечественный биограф и издатель Чаадаева Б.Н. Тарасов, напротив, видит у него значительные отступления от прокатоли­ ческих взглядов в период после 1836 г., в пору создания «Апологии сумасшедшего» . Поэтому имеет смысл тщательно изучить весь цикл писем и статей Чаадаева для характеристики его воззрений, ока­ завших, несомненно, значительное воздействие на течение русского католицизма. Убежденность в коренном отличии России от Западной Европы почти одновременно и независимо друг от друга была высказана М.П. Погодиным, чьи взгляды легли в основу теории «официальной народности», и Чаадаевым и сразу же стала общим местом, исходной точкой общественных споров 30-40-х гг. Осознание отры­ ва России от современной ей западноевропейской цивилизации заставляло заново оценивать прошлое, настоящее и будущее страны. М.П. Погодин и СС. Уваров делали упор на «начало своенародного периода русской истории царствованием Николая I» , т.е. смотрели в будущее, стремясь воспитать новые поколения российских под­ данных в духе правительственной идеологии. Взгляд Чаадаева обратился прежде всего к прошлому, ища в нем источник всех нынешних бед России. Как известно, таким истоком стало для него отсутствие на Руси католицизма — не религии как таковой, но некоего основания общеевропейского единства, от которого была отторгнута Россия. Согласно Чаадаеву, прогресс человечества связан исключи­ тельно с христианством: «Одно только христианское общество действительно руководимо интересами мысли и души. В этом и состоит способность к усовершенствованию новых народов, в этом и заключается тайна их цивилизации. Здесь, в какой бы мере ни проявлялся другой интерес, всегда окажется, что он подчинен этой могучей силе, которая в христианском обществе овладевает всеми свойствами человека, подчиняет себе все способности его разума, не оставляет ничего в стороне, заставляет все служить осуществлению своего назначения. И этот интерес никогда не может быть удовлетворен до конца: он беспределен по самой своей природе; поэтому христианские народы должны постоянно идти вперед» . Христианство рассматривается здесь не с точки зрения его догматов, более «правильных» или духовных, чем, скажем, догма­ ты ислама или буддизма, но с точки зрения его роли в стирании межнациональных различий, в нравственном слиянии европейских народов, что одно может привести к их политическому или куль1

2

3

«философические письма» НЯ. Чаадаева

155

Петр Яковлевич Чаадаев

турному господству: «Вспомните, что в течение пятнадцати веков у них был один язык при обращении к Богу, один нравственный авторитет, одно и то же убеждение. Подумайте, в течение пятнад­ цати веков, ежегодно в один и тот же день, в один и тот же час, в тех же выражениях они возносили свой голос к Верховному Существу, прославляя Его в величайшем из Его благодеяний: дивное созвучие в тысячу раз более величественное, чем все гармо­ нии физического мира» . Идея христианского единства проходит красной нитью через все письма Чаадаева, наибольшие упреки он обращает к рефор­ мистским церквам: «Хотите ли вы знать, что совершила Рефор­ мация, гордая тем, что она вновь нашла христианство? Вы видите, что это один из важнейших вопросов, какой может самой себе предложить история: Реформация вернула мир в разобщенность язычества, она восстановила основные индивидуальные черты национальностей, обособление душ и умов, которые Спаситель приходил разрушить... Если она ускорила развитие человеческого разума, то она в то же время изъяла из сознания разумного существа плодотворную, возвышенную идею всеобщности (и единства, не­ заменимый источник истинного прогресса человечества, то есть прогресса беспредельного)» . Христианство становится для Чаадаева понятием историче­ ским, определяющим развитие европейского общества и всех его 4

5

Е.Н. Цимбаева

156

институтов. Все шестое письмо посвящено развитию мысли о том, что «в продолжение ряда веков Европа составляла настоящую фе­ деральную систему и что эта система была разорвана лишь Рефор­ мацией. Но когда Реформация произошла, общество было уже воздвигнуто навеки. До этого рокового события народы Европы смотрели на себя как на одно социальное тело, хотя и разделенное территориально на различные государства, но в нравственном отношении принадлежащие к одному целому. Долгое время у них не было другого публичного права, помимо церковного; тогдашние войны рассматривались как междоусобные; весь этот мир жил одним и тем же интересом; одна идея его одушевляла. История средних веков — в буквальном смысле слова — есть история одного народа, народа христианского; это в буквальном смысле слова история человеческого духа; движение нравственной идеи — глав­ ное ее содержание; события чисто политические занимают там второстепенное место» . Можно усомниться, насколько соответствует объективно-ис­ торической истине чаадаевская оценка европейского политического процесса в Средние века (да и что такое Средневековье в его понимании?), но культурно-нравственная общность Европы, несомненно, вытекала из общности религиозной. Говоря повсюду о «христианстве», Чаадаев самой характеристикой его подразуме­ вает католическую религию. Причина не в признании каких-то преимуществ католической веры перед православием или, к примеру, мусульманством. Сложись исторически общеевропейское единство на основе иудаизма или поклонения Солнцу, можно спорить, не признал ли бы философ их историческую ценность, как признает ценность католичества. Но историческое прошлое европейских народов не нуждается в таком допущении: единство, созданное христианской идеей, выраженное в одном духовном пастыре — папе, есть величайшее благо, дарованное Европе Провидением, и разрушение его отколовшимися церквами (будь то протестантскими или православными) — явление антиисто­ рическое и, следовательно, противное прогрессу человечества: «Сущностью всякого раскола в христианском мире является разрыв того таинственного единства, в котором заключается вся Божест­ венная мысль христианства и вся его сила. Вот почему католическая [церковь] никогда не примирится с отпавшими от нее общинами. Горе ей и горе христианству, если когда-либо будет признан факт разделения законной властью: все снова обратилось бы в хаос человеческих идей, в многообразие лжи, в развалины и прах. Одна лишь видимая, осязаемая, изваянная неизменность истины может сохранить царство духа на земле» . 6

7

«философические письма» П.Я. Чаадаева

157

Иван Васильевич Киреевский

В этом смысле православие ставится в один ряд с проте­ стантством, принимая на себя, правда, еще упреки в бесплодности русской истории и культуры, пронизывающие первое письмо, и в биче современности — порабощении народа, причем не только крепостных крестьян: «И сколько различных сторон, сколько ужа­ сов заключает в себе одно слово: раб!.. Вот проклятая дейст­ вительность, о нее мы все разбиваемся. Вот что превращает у нас в ничто самые благородные усилия, самые великодушные порывы. Вот что парализует волю всех нас, вот что пятнает все наши добродетели... Эта ужасная язва, которая нас изводит, в чем же ее причина?.. Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся» . Так, уже в первом письме возникает противопоставление общественно более важное, чем антитеза «католицизм — право­ славие», — противопоставление свободы и рабства с попыткой найти своеобразный путь преодоления его. Он вытекает из при­ знания культурно-исторического различия России и Западной Ев­ ропы (что включает в себя и разницу в степени свободы), внешне выраженного в религиозном расколе — схизме, доказываемого в первом письме, и развивается в следующих. Долгое время не замечалось, что кроме отрицания русского прошлого и пессимисти­ ческих взглядов на настоящее в сочинениях Чаадаева намечается и положительная программа. В чем ее суть? 8

Е.Н. Цимбаева

158

В «Записке графу Бенкендорфу», написанной от имени И.В. Ки­ реевского в пору создания цикла «Философических писем», Чаадаев прежде всего призывает к оживлению религиозной мысли в России. Снова повторяя, хотя и не от своего имени, что «то просвещение, которому мы завидуем у других народов, является не чем иным, как плодом влияния, которое имели там религиозные идеи», он признает: «Я с несказанной печалью вижу, что религия у нас лишена всякой действенности. Я возношу, в тайне сердца моего, пламенные мольбы о том, чтобы она ожила в нашей среде. И если бы я думал, что голос безвестного подданного имеет право поднять­ ся к подножию трона и что я, осужденный на молчание в сей именно час священной властью, могу, не проявляя чрезмерной дерзости, вознести к нему эти мольбы мои, — я умолял бы нашего августейшего государя со всем рвением глубокого убеждения: приклонить взоры свои на печальное состояние религии в нашей стране и попытаться пламенем, горящим в его сердце, возжечь огонь, угасший в сердцах его подданных» . Далее от лица Киреевского (впрочем, открестившегося от подозрения, что «Записка» выражает его мысли) Чаадаев развивает свою идею о приобщении к христианскому единству народов: «Мы должны приложить наши старания к тому, чтобы создать себе общественную нравственность, которой у нас еще не имеется. Если нам удастся утвердить ее на религиозном базисе, как это первоначально было сделано во всех странах христианского мира, и перестроить всю нашу цивилизацию на этих новых основах, мы в таком случае окажемся на истинных путях, по коим человечество шествует к выполнению своих судеб» . Присоединение России к духовной общности западноевро­ пейских народов осуществимо, по Чаадаеву, только на религиозной основе — возможно, в силу ясности, осязаемости этой основы в отличие от иных нравственных или культурных институтов. Однако это требует слияния православной церкви с католической. На­ сколько оно представляется возможным? С высоты своей христиан­ ской философии истории Чаадаев не касается догматических споров, но отмечает: «День, когда соединятся все христианские вероисповедания, будет днем, когда отколовшиеся церкви должны будут признать в покаянии и в уничижении, во вретище и посыпав голову пеплом, что, отделившись от церкви-матери, они далеко отбросили от себя действие возвышенной молитвы Спасителя: Отче 9

10

святый, соблюди их во имя Твое, тех, кого Ты мне дал, да будут они

одно, как мы одно. А папство — пускай оно и будет, как говорят, человеческим учреждением — как будто предметы такого порядка совершаются руками людей, — но разве в этом дело? Во всяком случае достоверно, что оно возникло по существу из истинного

«философические письма» ПЯ. Чаадаева

159

духа христианства, это — видимый знак единства, и вместе с тем, ввиду происшедшего разделения, и знак воссоединения. По­ чему бы, руководствуясь этим, не признать за ним первенства над всеми христианскими обществами?» Однако воссоединение церквей отнюдь не означает у Чаадаева безусловного принятия католических догматов и подчинения власти папы. Поднимаясь над конфессиональными спорами, он провоз­ глашает нечто иное — идею Вселенской Церкви: «Ничего не понимает в христианстве тот, кто не замечает его чисто историче­ ской стороны, составляющей столь существенную часть вероучения, что в ней до некоторой степени заключается вся философия хри­ стианства, так как именно здесь обнаруживается, что оно сделало для людей и что ему предстоит сделать для них в будущем. В этом смысле христианская религия раскрывается не только как система нравственности, воспринятая в преходящих формах человеческого разума, но еще как Божественная вечная сила, действующая всеобщим образом в мире сознаний, так что ее видимое проявление должно служить нам постоянным поучением. В этом и заключается смысл догмата символа веры о единой Вселенской Церкви» . Под пером мыслителя христианство преображается из религии в исторический феномен, ставший основанием европейского образа мышления, проявляющегося во всех сторонах бытия. В этом смысле Вселенская Церковь должна вобрать лучшие проявления и уста­ новления человеческого разума и способствовать их утверждению навечно — идея сама по себе благородная и полезная. В последнем письме Чаадаев идет еще дальше, отбрасывая не просто религиозные различия, но то главное, на чем они зиждятся, — самое Библию, Новый Завет, любое печатное слово Священного Писания: «Слово писанное не улетучивается, как слово произнесенное. Оно кладет свою печать на разум. Оно его сурово подчиняет себе своею нерушимостью и длительным при­ знанием святости... В религиозной жизни все теперь основано на букве, и подлинный голос воплощенного разума пребывает немым... А между тем — надо же, наконец, прямо признать это — проповедь, переданная нам в Писании, была, само собой разумеется, обращена к одним присутствовавшим слушателям... Так может ли это древнее слово всегда вещать миру с той же силой, как в то время, когда оно было подлинной речью своего века, действительной силой данного момента! Не должен ли раздаться в мире новый голос, связанный с ходом истории, такой, чтобы его призывы не были никому чужды, чтобы они одинаково гремели во всех концах земли и чтобы отзвуки и в нынешнем веке наперебой его схватывали и разносили его из края в край вселенной» . 11

12

13

160

Е.Н. Цимбаева

Обращаясь к чистому Богу, не связывая себя никакой рели­ гией, Чаадаев выходит далеко за пределы самых широко пони­ маемых христианских доктрин. Христианство становится лишь оболочкой проповедуемой идеи мирового духа, превращается в экуменистическую религию, стержень безфаничного человеческого прогресса к вершинам всемирной цивилизации: «Удивительное понимание жизни, принесенное на землю Создателем христианства; дух самоотвержения; отвращение от разделения; страстное влечение к единству: вот что сохраняет христиан чистыми при любых обстоятельствах. Так сохраняется раскрытая свыше идея, а через нее совершается великое действие слияния душ и различных нрав­ ственных сил мира в одну душу, в единую силу. Это слияние — все предназначение христианства. Истина едина: Царство Божие, небо на земле, все евангельские обетования — все это не иное что, как прозрение и осуществление соединения всех мыслей человечества в единой мысли; и эта единая мысль есть мысль самого Бога, иначе говоря — осуществленный нравственный закон. Вся работа сознательных поколений предназначена вызвать это окончательное действие, которое есть предел и цель всего, последняя фаза человеческой природы, разрешение мировой драмы, великий апокалиптический синтез» . Что такое подчеркнуто вьщеленный автором «осуществленный нравственный закон», как не способ ограничения любой власти, как не призыв к установлению общих и справедливых законов для всех людей и народов земли? Утопия, конечно, но насколько злободневная в России его времени! Она выражена в религиозных терминах, а не политико-экономических или моральных, но едва ли можно отнести антибиблейскую философию Чаадаева к бого­ словию или тем более к проповеди католической веры. Призыв к духовному освобождению общества, схожий с лунинской идеей ограничения власти нравственными основаниями, звучал вполне революционно и представлял большую опасность для правительства. Несомненно, что Николай I был одним из немногих людей в России, знакомых со всем комплексом сочинений философа, кон­ фискованных при обыске. Нельзя ли предположить, что превра­ щение Чаадаева в простого пропагандиста неприемлемой для рос­ сиян католической веры произошло не только из-за случайной публикации именно первого его письма, но и по воле монарха, дабы внимание к автору ослабело, не проникнув в глубь его построений? Нельзя сказать, что после завершения цикла «Философиче­ ских писем», после скандала с публикацией первого из них взгля­ ды философа претерпели серьезные изменения. В 1850 г. он 14

«философические письма» П.Я. Чаадаева

161

изъясняет свое понимание догматических различий православной и католической церкви (Шодие и первенства папы) в том же ду­ хе всемирно-исторической роли единого Бога: «Необходимо, чтобы Церковь была свободна, чтобы извне и изнутри она повиновалась бы только самой себе; т. е. Иисусу Христу, всегда в ее среде при­ сущему. А как же сделать, чтобы это было так? Знаете ли вы для этого какое-нибудь другое средство, кроме того, которое приду­ мали народы Запада при помощи истории, очарования имени Рима, наследия главы апостолов, духа логики, их отличающего? Знаете ли вы другое разрешение этой великой задачи, иное, кроме види­ мого главы, независимого от всякой человеческой власти, самого по себе самодержавного, живого выражения единства Церкви и ее авторитета в тех необходимых промежутках, когда голос ее не может быть слышен, когда она не может провозглашать свою волю, священную и непогрешимую. Что до меня, так я не знаю. Все соображения: теологические, догматические, канонические и другие — не пропадают ли перед этим верховным соображением независимости Церкви, весь авторитет семи Вселенских Соборов не должен ли склониться перед этим авторитетом, из всех главным потому, что в нем вмещается самое существование Церкви, невозможное для постижения, если Церковь не пользуется всей свободой. Вот весь вопрос о РШояие, приведенный к простому своему выражению» . Убеждение в свободе одной только католической церкви яв­ ляется общим местом французской политической литературы, немало повлиявшей на труды философа. Оно может показаться небесспорным, но не это главное. Чаадаев исходит из жизненной необходимости для России освобождения ее церкви, а через нее — общества, из необходимости коренных изменений в русской церкви, ставшей частьюгосударственноймашины. Такие изменения немыслимы в рамках существующего положения православия, столь уязвимого перед лицом правительства, что принципиально неспособно находиться в оппозиции. История православной церкви, за немногими краткими исключениями, не знает примеров ее оппозиции любому режиму. Нужна ли такая церковь обществу? или только властям? Но вовсе без духовной опоры обойтись невозможно — Чаадаев не атеист. Борясь за свободу мысли в России, он не отвергает религию как одно из средств ее подавления, а требует реформ церкви — и даже не только русской. Признание Чаадаевым необходимости главенства римского папы не означает, таким образом, его перехода на позиции католи­ цизма, фактически он выступает противником всех институтов 15

6 - 9302

Е.Н. Цимбаева

162

христианской церкви как таковых, предлагая принципиально иное понимание религии. Он внешне сохранил отечественную веру и не принял католичества (как ожидали от него поверхностные читатели) именно потому, что с точки зрения проповедуемой мировой религии конфессиональные различия его времени не име­ ли никакого значения и все ветви христианства были равно далеки от проповедуемого идеала. Значительная часть произведений Чаадаева была недоступ­ на его современникам, даже близкие знакомые (А.И. Тургенев, П.Б. Козловский и другие) знали в основном первое письмо, поэтому за «Басманным философом» прочно закрепилась репутация католического мыслителя. Реакция русского общества на публи­ кацию в журнале «Телескоп» хорошо известна, суровое обличение прошлого и настоящего России взбудоражило общественные споры и стало в некоторой степени катализатором возникновения двух противоборствующих лагерей — западников и славянофилов. Но рядом с ними зародилось еще одно течение, почти неза­ метное до поры, последователи которого восприняли ту сторону чаадаевского учения, которая была обращена к будущему, — заро­ дился русский католицизм, которому была суждена долгая жизнь. В своих показаниях 1836 г. Чаадаев объяснял, кому были розданы полученные им 25 экземпляров «Телескопа»: пять из них взял князь Иван Сергеевич Гагарин для передачи А.С. Пушкину и другим лицам, в том числе одну для самого себя . Молодой дипломат принял на себя роль добровольного курьера, популяризатора мос­ ковского мыслителя в Петербурге. Спустя тридцать лет в открытом письме Ю.Ф. Самарину он подчеркивал глубокое влияние на него чаадаевской концепции: «...меня не иезуиты обратили. Начало положил Петр Яковлевич Чаадаев, на Басманной, в 1835 или 1836 г.; а дело довершил Андрей Николаевич Муравьев своею "Правдою Вселенской Церкви"» . Вставляя слова «на Басманной», Гагарин подразумевает беседы с автором «Философических писем», а не просто их чтение. Впоследствии Гагарин стал первым издателем избранных трудов Чаадаева, в предисловии к которым назвал его своим наставником в вопросах религии . Гагарин, отец-иезуит, основатель Славянской библиотеки в Париже и пылкий поборник слияния православной и католической церкви, начал, хотя и без особого успеха, стремиться к практическому воплощению чаадаевских экуменистических идей . Неодолимая сила исторического развития сберегла русский католицизм лишь в форме проводника культурного слияния России и Западной Европы. Однако много ли существует общественных течений, сохранившихся пусть видоизмененными, но с глубоким 16

17

18

19

«философические письма» Г1.Я. Чаадаева

163

сознанием своих корней, до наших дней с середины XIX в.? Мечта о единении народов на основе культурной и идейной общности по-прежнему жива и, может быть, у нее есть будущее.

1

С м . : Тарасов Б.Н. Чаадаев. М . , 1986; ОиёпеГ СИ. Т с п а а ё а е у е* 1ез Ьепхез рпИозорЫчиез. Рапз, 1931; Тетре$1К. М а ё т а п ог С п т т а 1 : ОоуегпетеШ: АШШёез Ю Рехг С п а а ё а е у т 1836 / / 51аую КеУ1е™. 1984. Уо1. 42, 2. Погодин М.П. И с т о р и к о - к р и т и ч е с к и е отрывки. К н . 1. М . , 1846. С . 34. Чаадаев НЯ. С о ч . М . , 1989. С. 106-107 ( П и с ь м о 6). Т а м ж е . С . 110 ( П и с ь м о 6). Там же. Т а м ж е . С . 99 ( П и с ь м о 6). Т а м ж е . С . 111 ( П и с ь м о 6). Т а м ж е . С . 40 ( П и с ь м о 2). Т а м ж е . С. 227-228. (Записка графу Б е н к е н д о р ф у ) . Т а м ж е . С . 230. Т а м ж е . С . 112 ( П и с ь м о 6). Т а м ж е . С . 27 ( П и с ь м о 1). Т а м ж е . С . 136 ( П и с ь м о 8). Т а м ж е . С . 138 ( П и с ь м о 8). П и с ь м о Чаадаева к н . Е. А. Д о л г о р у к о й / / Символ. 1988. № 20. Чаадаев П. Я. Указ. соч. С. 292. П и с ь м о о. Гагарина Самарину... / / Символ. 1982. № 7. С. 188. Оеиугез сг10131ез ё е Р1егге ТсЬааёаеу. Рапз, 1862. Р. II. См.: Цимбаева Е.Н Русский католицизм. Забытое прошлое российского либерализма. М . , 1999. С. 111-133. 2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

1 4

15

16

17

18

19

6*

Н.И. Цимбаев

ЛИБЕРАЛЫ СОРОКОВЫХ ГОДОВ

Во второй половине 30-х гг. XIX в. в литературных салонах Москвы вспыхнул спор о России, о ее месте в семье просвещенных народов, о русском народе и его роли в мировой истории. Блтшайшим поводом к нему стала публикация «Философического письма» П.Я. Чаадаева. Боевой офицер 1812 г., друг Пушкина, собеседник декабристов, Чаадаев сурово судил николаевскую Россию, с обидным для национального чувства скепти­ цизмом отзывался о ее будущем. Его критика была беспощадна, суждения афористичны, печальны и безнадеж­ ны. «Философическое письмо», по отзыву А.И. Герцена, «потрясло всю мыслящую Россию». Главная роль в спорах принад­ лежала молодежи, недавним воспи­ танникам Московского университета. Общерусский центр просвещения и образования, Московский универси­ тет был в те годы, по определению Герцена, «храмом русской цивили­ зации», «средоточием русского обра­ зования». В его стенах была возможна живая научная мысль, здесь находи­ ли отклик передовые общественные настроения. В 30-е гт. «молодая Мо­ сква» объединялась вокруг Н.В. Стан­ кевича. В его кружке юноши знакоми­ лись с трудами Гегеля и Шеллинга, изучали историю и эстетику, здесь

Либералы сороковых годов

165

прошли философскую выучку В.Г. Белинский, М.А. Бакунин, К.С. Аксаков, В.П. Боткин, Ю.Ф. Самарин, М.Н. Катков, Я.М. Не­ веров, О.М. Бодянский... Близко к кружку стояли Т.Н. Грановский и А.И. Герцен. Размышления о русском прошлом и настоящем ор­ ганично входили в идейную жизнь кружка. Его участник К.С. Ак­ саков вспоминал: «Кружок Станкевича был замечательное явление в умственной истории нашего общества... В этом кружке выра­ боталось уже общее воззрение на Россию, на жизнь, на литературу, на мир — воззрение большею частию отрицательное: как всегда бывает, отрицание лжи доводило и здесь до односторонности; но надобно отдать справедливость, односторонность эта не была край­ няя, была искренняя; нападение на претензию иногда даже и там, где ее не было, не переходило само в претензию, как это часто бывает и как это было в других кружках. Одностороннее всего были нападения на Россию, возбужденные казенными ей похвалами». В 1837 г. тяжелобольной Станкевич уехал за границу, кружок постепенно распался, но его участники по-прежнему задавали тон общественной жизни Москвы, первенствовали в литературных салонах и в журналистике. Именно в Москве года три-четыре спустя после напечатания «Философического письма» были высказаны новые воззрения на характер русского исторического развития в его взаимосвязи с западноевропейским, на судьбу России. Соответственно из­ ложенным воззрениям участники спора постепенно объединились в два кружка: западников и славянофилов — названия установились не сразу и имели отчетливо полемический оттенок. С образования этих кружков берет начало история двух течений в русской общественной мысли — западничества и славянофильства. Возникшие в глухие годы николаевского царствования, они стали значительным явлением русской жизни середины XIX в. Славя­ нофилы и западники были видными участниками идейной борьбы, деятельность которых оставила заметный след в русском общест­ венном сознании. Их знаменитый спор, нарушив покой московских салонов сороковых годов, скоро перешел на страницы журналов, ему отдали дань литераторы, ученые, публицисты. В чем суть спора? В чем заключается исторический смысл западничества и славянофильства? Славянофильство и западничество сложились в условиях глубочайшего социально-политического и экономического кризиса, в котором находилась крепостная Россия. «Философическое письмо» Чаадаева привело к кристаллизации западничества и славяно­ фильства, но появление этих течений было подготовлено всем

166

Н.И. Цимбаев

ходом общественного и политического развития России после 14 декабря 1825 г. Поражение декабристов довлело над людьми николаевской России. Лучшие представители дворянства были сосланы, общественная жизнь была обречена на застой и молча­ ние. В передовом дворянском обществе на смену революционерам 20-х гг. пришли либералы сороковых годов. Западничество и славянофильство —- разновидности раннего русского либерализма. Их возникновение относится ко време­ ни, когда главным вопросом общественной жизни стал вопрос о крепостном праве. В его решении и западники, и славянофилы были едины: они выступали за отмену крепостного права «сверху», путем реформ. Кроме исходного неприятия крепостных порядков в славянофильстве и западничестве немало и других схожих моментов: критика николаевского самодержавия, его внут­ ренней и внешней политики, отстаивание свободы слова, сове­ сти, печати, неприятие революционного способа преобразования общества. Единый подход к решению главного вопроса русской жизни не снимал глубоких разногласий между западниками и славяно­ филами. Они расходились в идейном обосновании предлагаемых реформ, придерживались взаимоисключающих воззрений на прошлое России. Славянофилы — А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Ки­ реевские, Ю.Ф. Самарин, К.С. и И.С. Аксаковы, А.И. Кошелев, Ф.В. Чижов — отстаивали идею особого, отличного от западно­ европейского пути развития России, противопоставляли русскую историю западноевропейской, идеализировали старую, допетров­ скую Русь. Большое место в их исторических воззрениях отводилось христианской религии и Православной Церкви. Вера в особый путь исторического развития России, субъективно давала славя­ нофилам возможность утверждать, что страна избежит революци­ онных потрясений, характерных для западноевропейского истори­ ческого развития. Западники — Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, И.С. Тургенев, П.В. Анненков, Б.Н. Чичерин, В.П. Боткин, М.Н. Катков — указывали на сходный характер русского и западноевропейского путей развития, видели в Западной Европе образец буржуазных преобразований. Конституционное ограничение самодержавия, парламентарное устройство были их идеалом. Проблема возможности революции в России снималась ими утверждением, что прави­ тельственные реформы должны опережать проявление активности народных масс. О споре славянофилов и западников написано немало. Зна­ комство с историографической традицией убеждает в том, что

Либералы сороковых годов

167

В комнатах. Худ. М.Ф. Давыдов

верное понимание сути спора возможно лишь при строгом историческом подходе к предмету исследования, при соблюдении хронологических и тематических ограничений. Три обстоятельства заслуживают здесь особого внимания. Первое. Спор западников и славянофилов — интереснейшая страница истории русской общественной мысли XIX в. Но было бы крайним упрощением полагать, что им исчерпывалась идейная жизнь николаевской России. Белинский и Герцен, которые в споре со славянофилами отождествляли себя с западниками, одновре­ менно противостояли как западнической, так и славянофильской разновидностям российского либерализма. В их мировоззрении прожились истоки иного, радикального направления общественной мысли. Передовым общественным настроениям была активно враждебна теория «официальной народности», возведенная министром просвещения СС. Уваровым в ранг правительственной идеологии. Не спор западников и славянофилов, а взаимодействие и борьба разных направлений общественной мысли определяли характер идейной борьбы дореформенного времени. Второе. При обращении к истории западничества и славя­ нофильства следует помнить, что названия этих направлений слу­ чайны и неточны, что родились они в салонной полемике. Обсто­ ятельство это немаловажное. Неточные названия осложняли

168

Н.И. Цимбаев

положение славянофилов и западников в идейной борьбе, мешали верному восприятию их учений русской общественностью. Нередко встречаются попытки «судить по словопроизводству». Славянофилам (славянолюбам) приписывали неприязнь к Западной Европе, ксенофобию, национализм, панславистские идеи, приверженность к домостроевским порядкам. Западников обвиняли в слепом преклонении перед Западной Европой, космополитизме, отсутствии чувства национальной гордости. Подобные суждения глубоко ошибочны. В спорах и устных беседах 40-х гг. были в ходу понятия «запад­ ные», «западники», «европеисты», «нововеры» и противоположные им: «восточные», «восточники», «славянисты», «староверы». Их использовали Чаадаев, Грановский, Хомяков, Белинский. В работе Герцена «О развитии революционных идей в России» (1850), в которой впервые был дан очерк общественной жизни России после 14 декабря 1825 г., глава о 40-х гг. называлась «Московский пан­ славизм и русский европеизм». Трудный поиск точных слов отразили «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя, где в письме «Споры» (1844) находим: «Все эти славянисты и европеисты или же староверы и нововеры, или же восточники и западники, и что же они в самом деле, не умею сказать...» В спорах «славянистов» и «европеистов» прошли годы, но точ­ ных обозначений, которые выразили бы существо их воззрений, найти не удалось. В конечном счете принцип общеупотребитель­ ности понятия (гоголевское «не умею сказать») стал основным критерием. К середине 1850-х гг. понятия «славянофил», «славяно­ фильство», «западник», «западничество» утвердились в литературножурнальном обиходе и вытеснили все прочие. Третье. Принципиально неправильно рассматривать запад­ ничество и славянофильство вне реального исторического контекста, придавать спору западников и славянофилов несвойственное ему вневременное значение, видеть в нем главное содержание, смысл русской истории на протяжении веков. В литературе подобные суждения высказывались неоднократно. Публицист конца XIX в. Н.П. Аксаков утверждал, что «в том или другом виде» славя­ нофильство всегда существовало и «каждое почти столетие русской жизни имело всегда своих славянофилов». В.О. Ключевский писал о «западниках XVII столетия». Как условные понятия, укоренив­ шиеся в исторических и историко-литературных работах с конца XIX в. (достаточно назвать имена Г.В. Плеханова, П.Н. Милюкова, Д.Н. Овсянико-Куликовского, Н.А. Бердяева), «славянофильство» и «западничество» служат для обозначения самых разных явлений русской политической и общественной жизни в хронологическом

Либералы сороковых годов

169

интервале от IX до XX в. Научной цены эти понятия не имеют. Поиски корней славянофильства и западничества во времени киевского митрополита Илариона или в эпохе Петра I непло­ дотворны. Признание того, что временем зарождения славянофильства и западничества был рубеж 1830-1840-х гг., не снимает, однако, вопроса об их предшественниках, о генезисе западнических и славянофильских идей, о причинах возникновения этих идейных течений. Спор о России западники и славянофилы вели, прочно опираясь на историческую почву. Исторические примеры, которыми увлекались участники спора, нередко были случайны, неубеди­ тельны, но интерес к истории не был случаен. В те годы интерес к прошлому стал в России всеобщим, чте­ ние исторических книг сделалось потребностью не только дворян, но и чиновников, купцов, разночинцев. Исторические знания признаны были необходимыми, в сочинениях историков усматри­ вали ответы на злободневные вопросы. После поражения декабристов история в известном смысле заменила политику. В.Г. Белинский восклицал: «Наш век — век по преимуществу исторический. Все думы, все вопросы наши и ответы на них, вся наша деятельность вырастает из исторической почвы и на исторической почве!» В 1844 г., в разгар споров между «нашими» и «не-нашими», он утверждал первенствующую роль исторического знания, связь ис­ тории с запросами современности: «История есть наука нашего времени, и потому наука новая. Несмотря на то, она уже успела сделаться господствующею наукою времени, альфою и омегою века. Она дала новое направление искусству, сообщила новый характер политике, вошла в жизнь и нравы частных людей. Ее вопросы сделались вопросами жизни и смерти для народов и для частных людей. Это историческое направление есть великое дока­ зательство великого шага вперед, который сделало человечество в последнее время на пути совершенствования». Поиски закономерностей, подчеркнутый, принципиальный историзм суждений призваны были помочь Грановскому, Хомя­ кову, их друзьям и единомышленникам найти верный ответ на вопросы: «Каковы пути исторического развития России? Что ожидает русский народ в будущем? Европа ли Россия?» Проблемы, которые пытались разрешить западники и славя­ нофилы, крепкими узами связаны с идейными спорами декаб­ ристского времени, с впечатлением, которое произвело на совре­ менников неудачное выступление 14 декабря 1825 г. Однако в идеологии декабризма, в общественном и бытовом поведении отдельных декабристов легко проследить черты прежде

Н.И. Цимбаев

170

всего внешние, которые можно назвать «славянофильскими». Декаб­ ристы были патриотами России, они гордились русским народом, тщательно изучали его прошлое. История Древней Руси, народное вече, новгородские вольности были предметом их размышлений. П.И. Пестель мечтал о «славяноросской империи», П.Г. Каховский осуждал Петра I, который убил «слабую свободу нашу», а К.Ф. Рылеев устраивал для друзей «русские завтраки». В среде декабристов можно обнаружить интерес к русской одежде, насмешки над подражанием модным европейским образцам, галлофобию. Отзвуки декабрист­ ских бесед слышны в монологе Чацкого: Пускай меня объявят старовером, Н о хуже для м е н я н а ш Север во сто крат С тех п о р , как отдал все в о б м е н н а н о в ы й л а д , — И нравы, и язык, и старину святую, И величавую о д е ж д у на другую...

Архаист и литературный старовер (как и А.С. Грибоедов), В.К. Кюхельбекер с его странным влечением к старинным русским обычаям и одежде не случайно именуется порой «первым сла­ вянофилом». Можно ли, однако, на основании этих фактов сближать вдеологию декабристов со славянофильством? Разумеется, нет. Были ли декабристы «западниками»? И на этот вопрос ответ следует дать отрицательный. До 14 декабря 1825 г. в русской общественной жизни не было места ни западникам, ни славянофилам. Поражение декабристов изменило настроение умов. Важ­ нейший идеологический документ николаевской эпохи, Манифест 13 июля 1826 г., в котором сообщалось о казни декабристов, содержал утверждение: «Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел... Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и отечеству». Манифест 13 июля и «Донесения Следственной комиссии», где декабризм понимался как «зараза, извне принесенная», воз­ водили противопоставление России и Европы в ранг важнейшей составной части официальной идеологии. Мысль о превосходстве православной и самодержавной России над «гниющим Западом» стала краеугольным камнем теории «официальной народности». Цель официальной идеологии Уваров формулировал следую­ щим образом: «Изгладить противоборство так называемого европей­ ского образования с потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхност­ ному и иноземному, распространяя в юных душах радушное ува­ жение к отечественному и полное убеждение, что только приноровление общего, всемирного просвещения к нашему народному быту,

Либералы сороковых годов

171

к нашему народному духу может принесть истинные плоды всем и каждому; потом обнять верным взглядом огромное поприще, открытое пред любезным отечеством, оценить с точностью все противоположные элементы нашего гражданского образования, все исторические данные, которые стекаются в обширный состав империи, обратить сии развивающиеся элементы и пробужденные силы, по мере возможности, к одному знаменателю; наконец, искать этого знаменателя в тройственном понятии православия, самодержавия и народности». Уваровская триада была необходимым компонентом правительственной системы Николая I, она призвана была дать идейное обоснование режиму. Идеи «официальной народности» усердно утверждались жур­ налистами и университетскими профессорами, они излагались в школьных учебниках и звучали на театральной сцене. В одной из пьес «первого драматурга эпохи» Н.В. Кукольника герой, Прокопий Ляпунов, восклицал: Д а знает ли ваш пресловутый Запад, Ч т о если Русь восстанет на войну, Т о вам почудится с е д о е море, Что буря гонит на берег противный!

В 1832 г., начиная курс лекций в Московском университете, М.П. Погодин использовал победу русской армии, русского народа над Наполеоном как аргумент, доказывающий превосходство России над Европой: «Отразив победоносно такое нападение, освободив Европу от такого врага, низложив его с такой высоты, обладая такими средствами, не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия? Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает?» До Крымской войны оставался 21 год... Воздействие официальной идеологии николаевского времени привело к тому, что противопоставление России и Европы глубоко укоренилось в русском общественном сознании. В знаменитом документе эпохи, в первом «Философическом письме», автор­ ская дата которого 1 декабря 1829 г., П.Я. Чаадаев провозгласил разрыв Европы и России. Его позиция — зеркальное отражение официальных воззрений. Непримиримый противник николаевского деспотизма, Чаадаев писал об убожестве русского прошлого и настоящего, о величии Европы. Он словно вывернул наизнанку знаменитую формулу шефа III Отделения А Х Бенкендорфа: «Прош­ лое России превосходно, настоящее великолепно, будущее ее не может представить себе самое пылкое воображение». В будущее России Чаадаев не верил.

172

Н.И. Цимбаев

Декабристская идея единства исторических судеб России и Европы Чаадаевым была утрачена. Его «Философическое письмо» стало свидетельством того, что наступление правительственной идеологии на позиции русских либералов шло успешно. В 1829 г. он писал: «Мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Вос­ току, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием чело­ веческого рода... Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды... В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу». В политическом плане концепция первого «Философического письма» была направлена против российского абсолютизма. Чаадаев стремился показать ничтожество николаевской России в сравнении с Западной Европой. Именно эта сторона чаадаевской статьи при­ влекла наибольшее внимание. К примеру, Герцен ценил «Философическое письмо» как по­ литический документ эпохи, как вызов николаевскому абсолютизму. Однако историко-философская сторона концепции автора была чужда Герцену. Безотрадный чаадаевский пессимизм, неверие в русский народ, католические симпатии, насильственное отмеже­ вание России от Европы он не принял: «Заключение, к которому пришел Чаадаев, не выдерживает никакой критики». Дальнейшая эволюция воззрений «Басманного философа», его новые уступки официальной идеологии вызвали осуждение Герцена, который под впечатлением бесед с Чаадаевым в 1842 г. писал: «Это голос из гроба, голос из страны смерти и уничтожения. Нам страшен этот голос». Представители либеральной оппозиции не сразу приняли офи­ циальное противопоставление России и Европы, они продолжали высказываться за европеизацию русской жизни. Обыгрывая осо­ бенности русского календаря, молодой С П . Шевырев в 1828 г. писал в «Московском вестнике»: «Потребен был Петр I, чтобы перевести нас из 7-го тысячелетия неподвижной Азии в 18-е столе­ тие деятельной Европы, потребны усилия нового Петра, потребны усилия целого народа русского, чтобы уничтожить роковые дни, укореняющие нас в младшинстве перед Европою и уравнять стили».

Либералы сороковых годов

173

В статье «Девятнадцатый век», которая должна была стать программной для журнала «Европеец», И.В. Киреевский скорбел, что «какая-то китайская стена стоит между Россиею и Европою... стена, в которой Великий Петр ударом сильной руки пробил широкие двери», и ставил вопрос: «Скоро ли разрушится она?» Вопреки официальной идеологии он писал: «У нас искать нацио­ нального — значит, искать необразованного; развивать его на счет европейских нововведений — значит, изгонять просвещение; ибо, не имея достаточных элементов для внутреннего развития образованности, откуда возьмем мы ее, если не из Европы?» Не принимая уваровского восхваления прошлого, настоящего и будущего России, либералы не были согласны и с чаадаевским утверждением о неисторичности русского народа, об отсутствии у него богатого исторического прошлого. Один из самых ранних откликов на «Философическое письмо» принадлежит П.В. Кире­ евскому, который 17 июля 1833 г. писал Н.М. Языкову: «Эта проклятая чаадаевщина, которая в своем бессмысленном самопо­ клонении ругается над могилами отцов и силится истребить все великое откровение воспоминаний, чтобы поставить на их место свою одноминутную премудрость, которая только что доведена ас! аЪ$иг<1ит в сумасшедшей голове Чаадаева, но отзывается, по несчастью, во многих, не чувствующих всей унизительности этой мысли, — так меня бесит, что мне кажется, как будто вся великая жизнь Петра родила больше злых, нежели добрых, плодов». Вопреки официальной догме, не соглашаясь и с желчными выпадами Чаадаева, П.В. Киреевский словно нащупывает путь к славяно­ фильству. Впрочем, в 1833 г. он был далек от позднейшего осуж­ дения Петра I. Сильное впечатление на русских либералов произвели события 1830-1831 гг.: июльская революция во Франции, бельгийская революция, польское национально-освободительное движение, холерные бунты в России. В эти годы происходит глубокий спад русского общественного движения, переход части либералов на консервативные и охранительные позиции. Как «небывалое и ужасное событие» воспринял революцию 1830-1831 гг. Чаадаев. Крушение легитимного, католического и стародворянского режима Бурбонов мыслитель понимал как кру­ шение своих надежд на Европу. В сентябре 1831 г. он писал Пуш­ кину: «Что до меня, у меня навертываются слезы на глазах, когда я вижу это необъятное злополучие старого, моего старого общества; это всеобщее бедствие, столь непредвиденно постигшее мою Европу». Европейские события, понимаемые в духе уваровской фор­ мулы «гниение Запада», вынуждали Чаадаева внести изменения в

174

Н.И. Цимбаев

стройную историческую концепцию «Философического письма». В том же послании к Пушкину он размышлял: «Ибо взгляните, мой друг: разве не воистину некий мир погибает и разве для того, кто не обладает предчувствием нового мира, имеющего возникнуть на месте старого, здесь может быть что-либо, кроме надвигающейся ужасной гибели». К середине 1830-х гг. «предчувствие нового мира» привело Чаадаева к пересмотру прежнего пессимистического взгляда на будущее русского народа. В 1833 г. он писал А.И. Тургеневу: «Как и все народы, мы, русские, подвигаемся теперь вперед бегом, на свой лад, если хотите, но мчимся несомненно. Пройдет немного времени, и, я уверен, великие идеи, раз настигнув нас, найдут у нас более удобную почву для своего осуществления и воплощения в людях, чем где-либо, потому что не встретят у нас ни зако­ ренелых предрассудков, ни старых привычек, ни упорной рутины, которые противостояли бы им». Два года спустя он сообщал Тургеневу: «Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе». Чаадаев не склонен считать николаевскую систему помехой на пути превращения России в центр европейской цивилизации: «Мы призваны, напротив, обучить Европу бесконечному мно­ жеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь: вы знаете, что это мое глубокое убеждение. Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могу­ щество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее мо­ гущество, опирающееся на материальную силу». Комментируя политические события 1835 г., он твердо исходил из тезиса о разрыве России и Европы: «Пришедшая в остолбенение и ужас, Европа с гневом оттолкнула нас; роковая страница нашей истории, написанная рукой Петра Великого, разорвана; мы, слава Богу, больше не принадлежим к Европе: итак, с этого дня наша все­ ленская миссия началась». Но если во взгляде на русское будущее Чаадаев накануне публикации «Философического письма» приблизился к уваровской теории, то в оценке прошлого России он по-прежнему считал, что оно «является не чем иным, как небытием». Ему, который «любил в своей стране лишь ее будущее», общественный интерес к русской истории казался «возвращением к квасному патрио­ тизму». Отвергая казенное восхваление русского прошлого, Чаадаев одновременно не сумел оценить исканий «молодой Москвы», для которой было естественным обращение к истории русского народа

Либералы сороковых годов

175

в поисках ответа на социальные и политические вопросы со­ временности. В 30-е гг. не один Чаадаев уступил нажиму официальной идеологии. Не позднее 1834 г. В.Ф. Одоевский написал эпилог к роману «Русские ночи», тема которого — «гибель» Запада: «Ос­ мелимся же выговорить слово, которое, может быть, теперь многим покажется странным и через несколько времени слишком простым: Запад гибнет!» В духе официальной идеологии бывший председатель околодекабристского «Общества любомудрия» решает вопрос о предназначении России: «Мы поставлены на рубеже двух миров: протекшего и будущего, мы новы и свежи, мы не причастны преступлениям старой Европы. Девятнадцатый век принадлежит России!» Вывод Одоевского о превосходстве России над Западом не был приемлем для автора статьи «Девятнадцатый век». Спустя десятилетие в программном выступлении раннего славянофильст­ ва, статье «Обозрение современного состояния литературы» (1845), И. Киреевский убежденно писал: «Все споры о превосходстве Запада и России, о достоинстве истории европейской над нашей и тому подобные рассуждения принадлежат к числу самых бесполезных, самых пустых вопросов, какие только может придумать празд­ нолюбие мыслящего человека». Его слова не противоречили сути славянофильства, которое утверждало не превосходство России над Западом, а особый характер русского общественного и исто­ рического развития. Поражением завершилось противостояние теории «офици­ альной народности» для редактора «Телескопа» Н.И. Надеждина. В двух первых номерах журнала за 1836 г. он поместил программную статью «Европеизм и народность в отношении к русской словес­ ности». Опираясь науваровское понимание народности, Надеждин воспел «русский кулак», который противопоставил достижениям европейской цивилизации. В «русском кулаке» он видел основу «самобытности великой империи». Дальше Надеждина пошел бывший «любомудр», крупный русский дипломат В.П. Титов. В письме к В.Ф. Одоевскому из Константинополя (март 1836 г.) он выдвинул положение: «Нам надо "овосточиться". Всякие изменения опасны; России бесполезны радикальные реформы, которые Европа ищет в поте лица своего и не находит», и далее: «Задача, стало быть, приводится к трем условиям: воскресить религиозную веру; упростить гражданские отношения и научить людей, чтобы хотели быть самодовольными». В условиях крепостной России титовская идея «самодовольства» — идея дикая, но вполне соответствовавшая настроениям казенного патриотизма.

176

Н.И. Цимбаев

Официальное противопоставление России и Европы, журналь­ ные нападки на «гниющий Запад», восхваление «тишины и спо­ койствия православной Руси», споры о русской истории, которые вызвало «Философическое письмо» Чаадаева, а главное, необхо­ димость определить свое отношение к настоящему, к николаевской действительности, требовали ответа тех русских либералов, кто не смирился с торжеством «православия, самодержавия и народности». Их ответом стали славянофильство и западничество. Славянофильство возникло в условиях глубокого спада общест­ венного движения, когда деятели раннего русского либерализма оказались не в состоянии противостоять нажиму официальной идеологии, пошли на компромисс, следствием которого стало признание особого пути русского исторического развития. Славянофильство было своеобразным итогом эволюции либера­ лизма декабристского времени, оно выявило общественные взгля­ ды немногих представителей раннего русского либерализма, либералов первого поколения, в условиях николаевской реакции. Что произошло зимой 1838/39 г., когда Хомяков представил своим друзьям работу «О старом и новом», которая была ответом и Чаадаеву, и сторонникам официальной идеологии? Вместо привычного противопоставления России и Европы Хомяков ставил вопрос по-иному: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнюю организацию? Много ли утратила она своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?» В ответе Хомякову И. Киреевский признал, что поднятые вопросы имеют большой общественный интерес и вызывают споры: «Понятие наше об отношении прошедшего состояния России к настоящему принадлежит не к таким вопросам, о которых мы можем иметь безнаказанно то или другое мнение... каждый из нас имеет об этом предмете отличное от других мнение». Пересказав вопросы Хомякова, он заметил: «Силлогизм, мне кажется, не совсем верный. Если старое было лучше теперешнего, из этого еще не следует, чтобы оно было лучше теперь». В статьях Хомякова и И. Киреевского нет восхваления со­ временной России, нет пренебрежения к Европе, они свободны от нелепостей официальной идеологии. Именно в них впервые изложено историко-философское учение славянофилов, стержень которого — мысль об особом характере русского исторического и общественного развития. Противопоставление России и Европы, навязанное русскому обществу идеологами николаевского царст­ вования в конце 30-х гг., хотя и с оговорками, было принято либеральной общественностью.

Либералы сороковых годов

177

Юрий Федорович Самарин

Следует подчеркнуть, что от этого противопоставления не были свободны и западники, чьи взгляды были высказаны в одно время с первыми выступлениями славянофилов. Мысль об особом характере русского исторического развития не являлась привилегией славянофилов. В 1846 г. Белинский писал: «Россию нечего сравнивать с старыми государствами Европы, которых история шла диаметрально противоположно нашей и давно уже дала и цвет и плод». К официальным фразам о «гниении» Запада и славянофилы, и западники относились с презрением. Общая ис­ ходная позиция была у них и в оценке русского прошлого. Как верно заметил историк Н.П. Колюпанов, если славянофилы идеа­ лизировали Древнюю Русь в «положительную сторону», то «точно так же западники идеализировали ее в отрицательную сторону». Антитеза «Россия — Европа» прочно вошла в русское общественное сознание. Обменом посланиями между Хомяковым и И. Киреевским завершился целый период развития русского либерализма. На смену политическим интересам и шбералъно-конститупцонньгм надеждам начала 1820-х гг. пришли социальные и философские искания «ли­ бералов-идеалистов» 1840-х. Вспоминая сороковые годы, Ю.Ф. Са­ марин спустя двадцать лет утверждал, что он и его соратники жили, «повернувшись спиною к вопросам политическим». Он видел в этом «одну из отличительных особенностей московского ученолитературного общества сороковых годов, которую не могли

178

Н.И. Цимбаев

объяснить себе люди предшествовавшей эпохи». Самаринские сло­ ва — примечательно его обращение к памяти поколения декабри­ стов — звучат парадоксом, особенно в устах человека, рано проявившего вкус к вопросам политической мысли, но в них вложен вполне точный смысл. Политическим интересам передового русского общества 1820-х гг. (конституция, республика, военная революция) Самарин противопоставлял социальные проблемы 1840-х гг. (крестьянская реформа, согласие сословий, «воспитание общества»). Другой участник славянофильских споров 40-х гг., Кошелев, уточнил высказывание Самарина: «Хотя вера и философия были преимущественными предметами этих бесед, однако часто возбуждались и политические вопросы, и в особенности вопрос о прекращении крепостной зависимости крестьян и дворовых людей». В1839 г. И. Киреевский и Хомяков пытались в форме историкофилософских размышлений наметить новую программу русского либерализма. Хомяков указывал на «прекрасное и святое значение слова государство»; подчеркивал необходимость сильной центральной власти, но мечтал о времени, когда «в просвещенных и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соеди­ няющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет Древняя Русь». Называя достоинства старой Руси, которые следует воскресить, Хомяков не столько идеализировал прошлое, сколько перечислял преобразования, необходимые николаевской России: «грамотность и организация в селах»; городской порядок, распределение должностей между гражданами; заведения, которые облегчали бы «низшим доступ к высшим су­ дилищам»; суд присяжных, суд словесный и публичный; отсутствие крепостного права, «если только можно назвать правом такое наглое нарушение всех прав»; равенство, почти совершенное, всех со­ словий, «в которых люди могли переходить все степени службы государственной и достигать высших званий и почестей»; собирание «депутатов всех сословий для обсуждения важнейших вопросов государственных»; свобода церкви. Он излагал своим слушателям программу либеральных перемен, переведенную на язык ис­ торических воспоминаний. В его статье «О старом и новом» были впервые изложены не только историко-философские, но и социально-политические воззрения славянофилов. С обмена посланиями между Хомяковым и И. Киреевским начинается история славянофильства, история славянофильского кружка. Его возникновение в Москве стало крупным событием русской общественной жизни. Славянофилов было немного, но

Либералы сороковых годов

179

это были видные, литературно одаренные представители дворян­ ской интеллигенции, чье участие в литературной борьбе было ярким, чьи убеждения были самостоятельны и оригинальны, а общественная позиция — принципиальна. В среде славянофилов находились поэты, литературные критики, историки, экономисты, филологи. Общие учено-литературные интересы сплачивали их, узы родства и давней дружбы обеспечивали кружку внутреннее единство, которое, в свою очередь, придавало заметную со стороны согласованность совместным выступлением его членов. В 40-е гг. XIX в., в ранний период истории славянофильства, общественная деятельность его зачинателей — И.В. Киреевского, А.С. Хомяко­ ва, П.В. Киреевского, их друзей и последователей — А.И. Кошелева, Н.М. Языкова, Д.А. Валуева, К.С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина, А.Н. Попова, В.А. Панова, Ф.В. Чижова, И.С. Аксакова, ВА. Елаги­ на — имела значение, она свидетельствовала о неизжитое™ в среде передового дворянства либеральных настроений. В трудных условиях николаевского царствования славянофилы были храни­ телями либеральной традиции русского общественного движения, славянофильский кружок играл роль общественно-политической оппозиции правительству. Кружок объединял людей, получивших сходное воспитание и образование, — воспитанников Московского университета. За ис­ ключением И.С. Аксакова, окончившего Училище правоведения, и Ф.В. Чижова, учившегося в Петербургском университете, все вид­ ные славянофилы в юности были связаны с Москвой и ее универ­ ситетом. Собственно в университете, в среде его студентов и профес­ соров славянофильство не получило признания. Кумиром молодежи стал глава «западной партии» Т.Н. Грановский, а И.В. Киреевский и К.С. Аксаков безуспешно пытались занять университетские ка­ федры. В 1839 г. Т.Н. Грановский, правда, выражал тревогу, что славянофилы «портят студентов: вокруг них собирается много хорошей молодежи и впивают эти прекрасные идеи». Его тревога была напрасна. Н.П. Колюпанов, в те годы студент университета, вспоминал: «Помню Московский университет сороковых годов. Партия западная представлена была теми блестящими профессо­ рами, которые служили лучшим украшением университета того времени и оказывали благодетельное и неотразимое влияние на слушателей... Славянофилов, которых мы не знали, ибо сами они тогда мало высказывались в печати, мы считали за "гасильников просвещения" и глубоко их ненавидели». Обстоятельством, которое сглаживало трения внутри кружка, было сознательное разделение занятий между его членами. В ранние годы его существования философия являлась сферой интересов

180

Н.И. Цимбаев

И.В. Киреевского, русская история — ДА. Валуева и К.С. Аксакова, русская литература — К.С. Аксакова, внутренняя политика и кре­ стьянский вопрос — Ю.Ф. Самарина, финансы — А.И. Кошелева, фольклористика — П.В. Киреевского. Лишь АС. Хомяков отличался универсальностью интересов и познаний, но и он по преимуществу разрабатывал историко-философскую концепцию славянофильства. В пореформенные годы историческая часть была отдана ВА Елагину и АФ. Гильфердингу, философия — Н.П. Гилярову-Платонову, вопросы экономические — А.И. Кошелеву и В.А. Черкасскому, о национальном вопросе писали И.С. Аксаков, В.И. Ламанский, о крестьянском — Д.Ф. Самарин; Ю.Ф. Самарин стремился перенять широту интересов АС. Хомякова. Замечательной особенностью славянофильского кружка, ко­ торая еще ожидает своего изучения, было активное и равноправное участие в его делах женщин — АП. Елагиной, О.С. Аксаковой, ЕА. Свербеевой, АП. Зонтаг, Н.П. Киреевской, М.В. Киреевской, Е.М. Хомяковой, Е.И. Поповой, В.С. Аксаковой, Л.С. Аксаковой, Е.И. Елагиной, Е.А Черкасской, АФ. Аксаковой, Е.Ф. Тютчевой, АН. Бахметевой. Они вели беседы в салонах, спорили, обсуждали политические известия, литературные новости, философские статьи, много переводили и переписывали. Нередко через них шел обмен письмами — важнейшее средство поддержания единства славянофильского кружка. Женщины хранили традиции славя­ нофильства, их интерес к вопросам общественным был неподделен. О сестре Вере Иван Аксаков писал: «Она принадлежала всецело тому периоду времени, когда развивался и действовал брат Кон­ стантин... Она свято хранила заветы и предания всей нашей школы. Она для меня служила руководительницею и поверкой». Внутренняя устойчивость славянофильского кружка была важ­ нейшей предпосылкой прочности положения славянофилов в рус­ ской общественной жизни 40-50-х гг. Подлинным центром, душой славянофильского кружка стал Алексей Степанович Хомяков. «Ильей Муромцем» славянофильства назвал его Герцен, который писал: «Ум сильный, подвижной, богатый средствами и неразборчивый на них, богатый памятью и быстрым соображением, он горячо и неутомимо проспорил всю свою жизнь... Хомяков был действительно опасный противник, закалившийся старый бретер диалектики, он пользовался малейшим рассеянием, малейшей уступкой. Необыкновенно даровитый чело­ век, обладавший страшной эрудицией, он, как средневековые рыцари, караулившие Богородицу, спал вооруженный. Во всякое время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор». Хомяков твердо верил в правоту славянофильского учения, в его высокое предназначение. Задачей славянофилов, по его

Либералы сороковых годов

181

мысли, ЯВЛЯЛОСЬ «воспитание общества», его полное преобразование на началах, ими указанных. Эти начала они считали угаданными в русском народе, узнанными в русской истории. Поэт-романтик, Хомяков героизировал русское прошлое, свято верил в великое будущее России. Однако в его исторических и философских сочи­ нениях, в его поэзии идеализация России и русского народа слита со взыскательным отношением к родной стране, к подлинной николаевской России. «Изменником, подкупленным англичанами», называли Хомякова в дворянском Английском клубе, когда по Москве расходились списки его знаменитого стихотворения «Россия», написанного в начале Крымской войны: Вставай, страна моя родная, З а братьев! Бог тебя зовет Чрез волны гневного Дуная, Туда, где, з е м л ю огибая, Ш у м я т струи Эгейских вод. Н о п о м н и : быть орудьем Бога Земным созданьям тяжело. Своих рабов о н судит строго, — А на тебя, увы! К а к м н о г о Грехов ужасных налегло! В судах черна неправдой черной И игом рабства клеймена; Безбожной лести, лжи тлетворной, И лени мертвой и позорной, И всякой мерзости полна! О, н е д о с т о й н а я избранья, Ты избрана!

Хомяков и его единомышленники ощущали свою избран­ ность, что как бы налагало на них обязанность «пробуждения» и «воспитания» русского общества. В 1849 г. он убеждал А.Н. Попова: «Воспитание общества только что начинается, а покуда оно не подвинулось сколько-нибудь, никакого пути ни в чем быть не может. Из наших многие начинают сомневаться в успехе самого этого воспитания: они говорят и, по-видимому, справедливо, что число западников растет не по дням, а по часам, а наши приоб­ ретения ничтожны. Это видимая правда и действительная ложь». Хомяков приучал своих единомышленников к мысли о мед­ ленности «воспитания общества», о необходимости предшествую­ щего ему самовоспитания: «Много еще времени, много умственной борьбы впереди... Все дело людей нашего времени может быть еще только делом самовоспитания. Нам не суждено еще сделаться органами, выражающими русскую мысль; хорошо, если сделаемся хоть сосудами, способными сколько-нибудь ее воспринять. Лучшая доля предстоит будущим поколениям».

182

Н.И. Цимбаев

В 40-50-е гг. XIX в. мысль о необходимости «воспитания общества» звучала признанием неблагополучия современного дво­ рянского общества, она предполагала неприятие и глубокую кри­ тику российских общественных отношений, а затем в стремлении к славянофильскому идеалу и их изменение. Эта идея была формой протеста, который шел из среды передовой дворянской интелли­ генции, из небольшого кружка московских славянофилов. Рядом с Хомяковым в славянофильском кружке стоял Иван Васильевич Киреевский. Тонкий литературный критик, он был в молодости деятельным участником «Общества любомудрия». Глу­ бокий знаток западноевропейской литературы, философии, социальной мысли, И. Киреевский в 1832 г. начал издание журнала «Европеец», в статье которого «Девятнадцатый век» утверждал необходимость приобщения русского общества к европейскому просвещению. Статья послужила поводом к запрещению журнала. И. Киреевский, по словам Герцена, «уныло почил в пустыне мос­ ковской жизни... И этого человека, твердого и чистого, как сталь, разъела ржа страшного времени». Лишенный живой литературной работы, И. Киреевский углубился в религиозно-философские искания, став в славянофильском кружке признанным авторитетом в этой области. Из кружка Станкевича пришел к славянофильству Констан­ тин Аксаков. От неистового гегельянства («...все о нем, все о Гегеле моя дума дворянская», — словно сказано о К. Аксакове) он дошел до фанатической веры в славянофильство. «Он за свою веру пошел бы на площадь, пошел бы на плаху», — писал Герцен. Близко знавший семью Аксаковых И.И. Панаев вспоминал: «Его привязанность к Москве доходила до фанатизма; впоследствии его любовь к великорусскому народу дошла до ограниченности, впадавшей в узкий эгоизм. Он любил не человека, а исключи­ тельно русского человека, да и то такого только, который родился на Москве-реке или на Клязьме. Русских, имевших несчастье родиться на берегу Финского залива, он уже не признавал русскими». Необходимым уточнением к словам Панаева служит высказывание Герцена: «Вся жизнь его была безусловным проте­ стом против петровской Руси, против петербургского периода во имя непризнанной, подавленной жизни русского народа». Историко-публицистические работы К. Аксакова наполнены размышлениями о народе и народности, призывами «погрузиться в глубину русского духа», где «мы найдем неоценимые сокровища, до которых никогда нельзя достигнуть путем насильственных переворотов». В оценке современной России Аксаков был строг. Со времени Петра I самодержавие — знаменитый аксаковский парадокс! — ведет страну к революции: «Чем далее будет продол-

Либералы сороковых годов

183

1 ,

!

Константин Сергеевич Аксаков

жаться петровская правительственная система — хотя по наруж­ ности и не столь резкая, как при нем, — система, столь противо­ положная русскому народу, вторгающаяся в общественную свободу жизни, стесняющая свободу духа, мысли, мнения и делающая из подданного раба... тем более будут колебаться основы русской земли, тем грознее будут революционные попытки, которые сокрушат, наконец, Россию, когда она перестанет быть Россией. Да, опасность для России одна: если она перестанет быть Россией, — к чему

ведет ее постоянно теперешняя правительственная система». К. Аксаков сурово критиковал современное состояние России («внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью»), назы­ вал крепостное состояние, раскол и взяточничество чиновников «внутренними язвами». Он обличал начавшееся с Петра I «иго го­ сударства над землею» и рисовал идеальные отношения правитель­ ства и народа: «Правительству — неограниченная свобода правле­ ния, исключительно ему принадлежащая, народу — полная свобода жизни и внешней, и внутренней, которую охраняет правительст­ во. Правительству — право действия и, следовательно, закона; народу — право мнения и, следовательно, слова. Вот русское граждан­ ское устройство! Вот единое истинное гражданское устройство!» Аксаков считал, что народу принадлежат «неполитические» пра­ ва: свобода слова, печати, общественного мнения. Последнему он придавал огромное значение: «Общественное мнение — вот чем самостоятельно может и должен служить народ своему правитель­ ству». Для уяснения общественного мнения страны правительство должно по своем усмотрению созывать земские соборы.

184

Н.И. Цимбаев

К. Аксаков был ИСТИННЫМ ПОЭТОМ свободного слова: Оружье свободных людей — Свободное слово! В защите свободы слова и мысли он далеко превосходил всех деятелей российского либерализма. «Лучшее средство уничтожить всякую вредность слова, — завещал он брату Ивану, — есть полная свобода слова... Какой недостойный страх свободы! Все злое исчерпывается одним словом: рабство. Всякое благо исчерпывается одним словом: свобода. Надо наконец понять, что рабство и бунт неразлучны, это два вида одного и того же. Надо понять, что спасение от бунта — свобода». «Славянской» партии противостояли европейцы. Московский кружок западников сложился несколько позднее славянофильского, примерно в 1841-1842 гт. Во главе его стоял Тимофей Николаевич Грановский. Профессор Московского университета, Грановский читал курс истории Средних веков. Герцен вспоминал: «К концу тяжелой эпохи... когда все было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература была приостановлена и вместо науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то время, встречая Грановского на кафедре, становилось легче на душе». В век всеобщего внимания к истории Грановский, по выражению Герцена, «думал историей, учился историей и историей впослед­ ствии делал пропаганду». Событием «исторического значения» (слова Чаадаева!) в общественной жизни Москвы были два курса пуб­ личных лекций, которые Грановский прочитал в 1843-1845 гг. Вспоминая об этом «политическом» событии, Анненков подчер­ кивал: «Знаменитый профессор, посвятивший свои чтения сжатым, но выразительным очеркам нескольких исторических лиц, постоянно держался с тактом и достоинством, никогда его не покидавшими, на той узкой полосе, которая отведена была ему для преподавания». Грановский был кумиром московского студенчества. Во время магистерского диспута в феврале 1845 г. студенты приветствовали его восторженной овацией. После защиты Грановский начал очередную лекцию словами: «Мы, равно и вы, и я, принадлежим к молодому поколению, — тому поколению, в руках которого жизнь и будущность. И вам, и мне предстоит благородное и, надеюсь, долгое служение нашей великой России, — России, преобразованной Петром, России, идущей вперед и с равным презрением внимающей и клеветам иноземцев, которые видят в нас только легкомысленных подражателей западным формам, без всякого собственного содержания, и старческим жалобам людей,

Либералы сороковых годов

185

В кабинете Т.Н. Грановского

которые любят не живую Русь, а ветхий призрак, вызванный ими из могилы, и нечестиво преклоняются перед кумиром, соз­ данным их праздным воображением». В университете вокруг Грановского объединились молодые профессора: Д.Л. Крюков, А.И. Чивилев, П.Г. Редкий, СМ. Со­ ловьев, К.Д. Кавелин, П.Н. Кудрявцев, редактор университетских «Московских ведомостей» Е.Ф. Корш. Они вели борьбу с «черной уваровской партией» (М.П. Погодин, СП. Шевырев, И.И. Давыдов, Д.М. Перевощиков), что было далеко не просто, часто опасно в годы николаевского царствования. Чувство тревоги хорошо передано в «Записках» Соловьева его отзывом о революционных событиях 1848 г. в Западной Европе: «Нам, русским ученым, достанется за эту революцию!» В день получения известия о смерти Николая I Грановский сказал Соловьеву: «Нет ничего удивительного, что он умер, странно, что мы с Вами живы». О взглядах представителей «западной партии в университете» интересное свидетельство оставил Соловьев: «Партия была обширна, в ней было много оттенков, поэтому в ней было широко и при­ вольно; я, Чивилев, Грановский, Кавелин — принадлежали к одной партии, несмотря на то, что между нами была большая разница: я, например, был человек религиозный, с христианскими убеждениями; Грановский остановился в раздумье относительно религиозного вопроса; Чивилев был очень осторожен — только после я узнал, что он не верил ни во что; Кавелин — также, и не скрывал этого; по политическим убеждениям Грановский был очень близок ко мне, т.е. очень умерен, так что приятели менее умеренные называли его приверженцем прусской ученой монархии».

186

Н.И. Цимбаев

В Грановском либеральная умеренность сочеталась с твердым отстаиванием западнических воззрений на Россию и русской народ. В 1854 г. он писал Герцену, который, формулируя основы «русского социализма», смягчил свое отношение к славянофильству: «Глядя на пороки Запада, ты клонишься к славянам и готов им подать руку. Пожил бы ты здесь, и ты сказал бы другое. Надобно носить в себе много веры и любви, чтобы сохранить какую-нибудь надежду на будущность самого сильного и крепкого из славянских племен. Наши матросы и солдаты славно умирают в Крыму; но жить здесь никто не умеет». Кроме коллег по университету к Грановскому тяготели литераторы А.Д. Галахов, В.П. Боткин, Н.Х. Кетчер, Н А Мельгунов, Н.Ф. Павлов, Н.М. Сатин, актер М.С. Щепкин. «Наши», — называл их Герцен: «Такого круга людей талантливых, развитых, много­ сторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического мира, ни на последних маковках литера­ турного и артистического». В полемике со славянофилами, в борьбе с идеалами «офици­ альной народности» А.И. Герцен и Н.П. Огарев выступали вместе с западниками, но в их отношении к кругу Грановского всегда «дремали зачатки злых споров 1846 года», когда на подмосковной даче в Соколове выявилась непримиримость демократизма и ли­ берализма. Материализм и атеизм Герцена и Огарева не были при­ няты «нашими». Во второй половине 40-х гг. московский кружок западников пополнили В.Ф. Корш, М.Н. Катков, И.К. Бабст, И.В. Вернадский, П.М. Леонтьев, Б.Н. Чичерин — фигуры, заметные в научном и общественном мире, но внутреннее единство кружка оказалось непрочным. По свидетельству И.И. Панаева, «московский кружок мельчает, бледнеет, выдыхается... Все как-то расклеивается». Заметную роль в идейной борьбе дореформенного времени играл петербургский кружок западников, возникший в начале 40-х гг. Возглавлял его В.Г. Белинский. В ближайшее окружение знаменитого критика входили его друзья А А Комаров, И.И. Маслов, А.Я. Кульчицкий, Н.Н. Тютчев, М.А. Языков, литераторы П.В. Анненков, И.И. Панаев, АД. Галахов, К.Д. Кавелин (недолгое время). Последний оставил свидетельство о «чарующем действии» личности Белинского, в общении с которым он провел «счастли­ вейшие» месяцы жизни: «Это было нечто гораздо больше оценки ума, обаяния таланта, — нет, это было действие человека, который не только шел далеко впереди нас ясным пониманием стремлений и потребностей того мыслящего меньшинства, к которому мы принадлежали, не только освещал и указывал нам путь, но всем

Либералы сороковых годов

187

своим существом жил для тех идей и стремлений, которые жили во всех нас, отдавался им страстно, наполняя ими свою жизнь. Прибавьте к этому гражданскую, политическую и всякую безу­ пречность, беспощадность к самому себе при большом самолюбии, и вы поймете, почему этот человек царил в кружке самодержавно». К петербургским западникам примыкали И.С. Тургенев, НА. Некрасов, И.А Гончаров, Д.В. Григорович, АФ. Писемский, ВА. Соллогуб, М.Е. Салтыков-Щедрин, литературные критики АВ. Никитенко, АВ. Дружинин, В.Н. Майков, экономисты В А Ми­ лютин, А.Н. Заблоцкий-Десятовский, издатель журнала «Отечест­ венные записки» АА. Краевский. Влияние литераторов-западников на русских читателей было исключительно велико. Западнические «Отечественные записки» (до 1847 г.) и «Современник» (в 18471848 гг.), где сотрудничал Белинский, широко расходились по России. М.Е. Салтыков-Щедрин вспоминал, как, «воспитанный на статьях Белинского», он «естественно примкнул к западникам». Статьи Белинского, который умел в подцензурной печати отстаивать идеи последовательного демократизма, с восторгом встречало молодое поколение. И.С. Аксаков, подолгу живший в провинции, признавал: «Много я ездил по России: имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому, жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинци­ альной жизни. Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, который бы не знал наизусть письма Белинского к Го­ голю, в отдаленных краях России только теперь еще проникает это влияние, увеличивает число прозелитов... "Мы Белинскому обязаны своим спасением", — говорят мне везде молодые честные люди в провинции». Белинский первым из русских мыслителей заговорил о значении социальных вопросов. Стесненный в подцензурной печати, он изложил свои мысли в письме к В.П. Боткину от 8 сентября 1841 г. Письмо — блестящий образец русской политической мысли 40-х гт. Белинский писал: «Социальность, социальность — или смерть! Вот девиз мой. Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность... Что мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможность?» Критика общественных отношений прошлого и настоящего («отрицание — мой бог») связано у Белинского с верой в «золотой век» будущего. Идею «воспитания в социальности» он развивал в революционном духе: «Светский пустой человек жертвует жизнию за честь, из труса становится храбрецом на дуэли, не платя ремесленнику кровавым потом заработанных денег, делается нищим и платит карточный долг, — что побуждает его к этому? — Общественное

Н.И. Цимбаев

188

мнение? Что же сделает из него общественное мнение, если оно будет разумно вполне? К тому же воспитание всегда делает нас или выше, или ниже нашей натуры, да, сверх того, с нравственным улучшением должно возникнуть и физическое улучшение человека. И это сделается чрез социальность. И потому нет ничего выше и благороднее, как способствовать ее развитию и ходу... Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови». В этих словах суть рево­ люционного подхода к решению социальных вопросов, указание на отличие воззрений Белинского от взглядов либералов — и западников, и славянофилов. В западническом кружке Петербурга Белинский был одинок. Некрасов вспоминал: В нем силы пуще разгорелись, И между тем, как перед ним Его соратники редели, Смирялись, пятились, немели, Он шел один неколебим!

Принципиальную важность имеет признание Герцена: «Кроме Белинского, я расходился со всеми». Западники и славянофилы постоянно спорили. В сороковые годы, в период становления западничества и славянофильства, отношения между кружками часто приобретали драматический характер. Недолго продолжалась идиллия первых лет, о которой писал Ю.Ф. Самарин: «Оба кружка не соглашались почти ни в чем; тем не менее ежедневно сходились, жили между собою дружно и составляли как бы одно общество; они нуждались один в другом и притягивались взаимным сочувствием, основанным на единстве умственных интересов и на глубоком обоюдном уважении». В 1844 г. московские споры дошли до того, что «ни славяне, ни мы не хотели больше встречаться» (Герцен). Обострилась лите­ ратурная полемика, «Отечественные записки» сурово отзывались о погодинском «Москвитянине», где изредка печатались славяно­ филы, не имевшие своего журнала. В апреле 1844 г. в честь окончания Грановским публичных лекций в доме Аксаковых состоялся «дружеский» обед, задуманный как примирение западников и славянофилов. «Мы обнялись и облобызались по-русски со сла­ вянами», — вспоминал Герцен. Но в Петербурге «неистовый Вис­ сарион», узнав о московском обеде, говорил Панаеву: «Какое это примирение? И неужели Грановский серьезно верит в него? Быть не может!» Белинский был прав. В конце 1844 г. Н.М. Языков, близкий славянофилам, написал и пустил по Москве стихотворные

Либералы сороковых годов

189

памфлеты «К не нашим», «Послание к К. Аксакову», «Послание к П.Я. Чаадаеву». Истинную ярость испытывал поэт к Чаадаеву: Вполне чужда тебе Россия, Твоя родимая страна! Ее п р е д а н и я святые Ты н е н а в и д и ш ь все сполна... С в о е ты все презрел и выдал. Н о ты е щ е не с о к р у ш е н ; Н о ты с т о и ш ь , п л е ш и в ы й и д о л Строптивых душ и слабых жен!

К. Аксакова Языков упрекал в готовности подать руку «Тому, кто нашу Русь злословит / / И ненавидит всей душой. / / И кто неметчине лукавой / / Предался...» К. Аксаков отвечал Языкову стихотворением «Союзникам»: «На битвы выходя святые, //Да будем чисты меж собой! / / Вы прочь, союзники гнилые, / / А вы, противники, — на бой!» Герцен писал К. Аксакову по поводу этого стихотворения: «Ей-богу, так одолжили, что кланяюсь в пояс». Личные нападки Языкова смутили московские салоны, перессорили западников и славянофилов. Б.Н. Чичерин вспоминал: «До того времени, несмотря на горячие споры, происходившие между обеими партиями, противники встречались с соблюдением всех приличий, с полным взаимным уважением; борьба велась в чисто умственной сфере, никогда не затрагивая личностей». Западники расценили стихи Языкова как донос на Чаадаева, Грановского, Герцена. «Личное отдаление сделалось необходи­ мым», — записал Герцен в дневнике 1845 г. Встретив Герцена на улице, К. Аксаков со слезами обнял его и распрощался «навсегда». По свидетельству Анненкова, К. Аксаков приехал к Грановскому ночью и объявил, что явился «исполнить одну из самых горестных и тяжелых обязанностей своих — разорвать с ним связи и в по­ следний раз проститься с ним как с потерянным другом, несмотря на глубокое уважение и любовь, какие он питает к его характеру и личности. Напрасно Грановский убеждал его смотреть хладно­ кровнее на их разномыслия, говорил, что, кроме идей славянства и народности, между ними есть еще другие связи и нравствен­ ные убеждения, которые не подвержены опасности разрыва, — К.С. Аксаков остался непреклонен и уехал он него сильно взволно­ ванный и в слезах». Взаимные объяснения едва не привели к трагедии. В «Былом и думах» Герцен вспоминал: «Споры наши чуть-чуть было не привели к огромному несчастию, к гибели двух чистейших и луч­ ших представителей обеих партий. Едва усилиями друзей удалось

Н . И . Цимбаев

190

Тимофей Николаевич Грановский

затушить ссору Грановского с П.В. Киреевским, которая быстро шла к дуэли». Виновник ожесточения, Языков не раскаивался: «Эти стихи сделали свое дело, разделили то, что не должно быть вместе». Справедливо ли суждение Языкова? Неоднократно описанные в литературе споры между «нашими» и «ненашими» вовсе не означали окончательного разрыва между славянофилами и западниками. В разгар споров 1844-1845 гг. за­ падники и славянофилы разделяли общие принципы раннего рос­ сийского либерализма, сохраняли не только идейную, но и дру­ жескую близость. В 1845 г., отвечая на приглашение И. Киреевского, на короткое время принявшего на себя редакцию «Москвитянина», сотрудни­ чать в журнале, который при Погодине был оплотом «уваровской партии», Грановский писал: «Вы сами не раз говорили мне, что в России собственно только две партии — людей благородных и низких. В этом смысле я принадлежу к вашей партии и потому самому не могу принадлежать к партии старого " Москвитянина". Мне нет дела до того, что Петр Васильевич и вы о многом думаете совсем не так, как я и друзья мои; это не мешает мне глубоко уважать и любить вас обоих». Магистерская диссертация Т.Н. Грановского «Волин, Иомсбург и Винета», которая вызвала в университете ожесточенные споры, была напечатана в подготовленном славянофилом ДА. Валуевым

Либералы сороковых годов

191

«Сборнике исторических и статистических сведений о России и народах, ей единоверных и единоплеменных». В «Синбирском сбор­ нике» Валуев поместил свое исследование о местничестве. В.Г. Бе­ линский назвал эти работы в числе «замечательных книг по части критического исследования фактов русской истории». Непри­ миримый противник «петербургского направления» К.С. Аксаков в декабре 1845 г. писал брату Ивану: «Грановский прислал мне билет на свои публичные лекции с запиской, в которой выражается сомнение, пойду ли я на его лекции; я велел отвечать, что странно мне такое сомнение... Говорят, что против Грановского партия, тем более должен я пойти к нему на лекции, чтоб доказать, с своей стороны по крайне мере, вздор подобных толков». Ожесточенные споры были парадоксальным отражением глу­ бокого внутреннего единства западничества и славянофильства. Верную мысль высказал Герцен: «Да, мы были противники их, но очень странными. У нас была одна любовь, но неодинаковая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно». Что разделяло славянофилов и западников в их любви к Рос­ сии и к русскому народу? Прежде всего они расходились в оценке прошлого России, в решении возбужденного Чаадаевым вопроса о неисторичности русского народа, в подходе к традициям европей­ ской культуры. Анненков точно пересказал суть спора западников и славянофилов: «Между ними лежала пропасть, образовавшаяся из различного понимания роли русского народа в истории и различного суждения о всех других факторах и элементах той же истории. "Славяне", как известно, давали самое ничтожное участие в развитии государства пришлым, иноплеменным элементам, за исключением византийского, и во многих случаях смотрели на них как на несчастье, помешавшее народу выразить вполне свою духовную сущность. "Европейцы", наоборот, приписывали вме­ шательству посторонних национальностей большое участие в образовании Московского государства, в определении всего хода его истории и даже думали, что этнографические элементы, вне­ сенные этими чуждыми национальностями, и устроили то, что называется теперь народной русской физиономией. Разногласие сводилось окончательно на вопрос о культурных способностях русского народа».

192

Н.И. Цимбаев

Славянофилы немало повинны в идеализации русского про­ шлого. Хомяков, К. Аксаков, их единомышленники охотно при­ бегали в своих общественно-политических размышлениях к историческим аналогиям, к ссылкам на события прошлого, но, в сущности, они мало считались с историей. Исторические наблю­ дения славянофилов были подчинены их общественно-полити­ ческим убеждениям. Не случайно крупные славянофилы, всерьез интересуясь историей, были далеки от ее научного изучения. И. Ак­ саков утверждал: «Ученые исторические исследования не только не могут служить в пользу славянофильским отвлеченным теориям, но должны разрушить многие наши верования и точки опоры». Для крупнейшего русского историка СМ. Соловьева славя­ нофилы навсегда остались «мечтателями, поэтами и дилетантами науки». Вряд ли он прав. Славянофилы были серьезными исследо­ вателями духовной культуры русского народа, его былин, песен, сказов, его быта и нравов. Здесь, в области фольклористики и этно­ графии, они выступали как ученые-профессионалы (П.В. Киреев­ ский, К.С. Аксаков, АФ. Гильфердинг, П А Безсонов, Ор.Ф. Миллер). В разгар споров с западниками славянофилов с их пристра­ стием к русской старине упрекали в косности, в ретроградном стремлении сохранить все отжившее, в непонимании великого подвига Петра I. Подобные упреки — полемическое преувеличение, которое нельзя принимать всерьез. В программной статье «О сельской общине» (около 1849 г.) Хомяков писал, обращаясь к «приятелю»: «Сделай одолжение, отстрани всякую мысль о том, будто возвращение к старине сде­ лалось нашею мечтою. Одно дело: советовать, чтобы корней не отрубать от дерева и чтобы залечить неосторожно сделанные нарубы, и другое дело: советовать оставить только корни и, так сказать, снова вколотить дерево в землю. История светит назад, а не вперед, говорил ты; но путь пройденный должен определить и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача — воротиться на дорогу». На страницах «Молвы» необычайно интересную мысль, ко­ торая раскрывает характер славянофильской историко-политической схемы, высказал К. Аксаков: «Итак, славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней Руси (это значило бы окаменение, застой), а к пути древней России (это значит движение). Где есть движение, где есть путь, там есть вперед! Там слово назад не имеет смысла. Славянофилы желают не возвратиться назад, но вновь идти вперед прежним путем, не потому, что он прежний, а потому, что он истинный. Итак, опять не может быть речи о возвращении

Либералы сороковых годов

193

назад. Этот упрек сам собою снимается с славянофилов. Спор может быть лишь об истине путей, лишь о том, какое вперед есть вперед к истине?» В спорах о прошлом с Грановским, Герценом, Соловьевым, в «сшибках с общеевропейской точкой зрения» (Боткин) сла­ вянофилы нередко терпели поражение. «Замечательно, что славя­ нофилы до сих пор печатно постоянно были побиваемы, и на всех фронтах», — писал Боткин к Анненкову в 1847 г. Именно это письмо содержало признание: «Но между тем славянофилы выговорили одно истинное слово: народность, национальность. В этом их великая заслуга; они первые почувствовали, что наш космополитизм ведет нас только к пустомыслию и пустословию». «С них начинается перелом русской мысли», — сказал позднее Герцен. Славянофилы много писали о русском народе, его прошлом, настоящем и будущем. Их патриотизм был высокой пробы. «Оте­ чество, — писал Хомяков, — не условная вещь. Это не та земля, к которой я приписан, даже не та, которою я пользуюсь и которая мне давала с детства такие-то или такие-то права и такие-то и такие-то привилегии. Это та страна и тот народ, создавший страну, с которыми срослась вся моя жизнь, все мое духовное сущест­ вование, вся цельность моей человеческой деятельности». Примечательной особенностью славянофильских воззрений были постоянные высказывания о самостоятельности русской жизни и русской мысли, выступления против подражания инозем­ ным образцам. Славянофилы прочно усвоили мысль об особом пути развития русской народности. Они противостояли не много­ вековой европейской культуре, а бездумному перенесению «евро­ пейских начал» на иную почву, показывая пагубность следования иностранным образцам. В спорах 40-х гг. славянофилы склонны были подозревать своих противников в недостатке патриотического чувства, в преклонении перед Западом. Подозрения, исходившие чаще всего от К. Аксакова, были, разумеется, пустыми. Обращение Грановского и его друзей к историческому опыту Западной Европы проистекало из неприятия крепостной действи­ тельности николаевской России. Идеал западников, писал И.С. Тур­ генев, «был свойства весьма определенного и однородного, хотя именовался и именуется доселе различно: наукой, прогрессом, гуманностью, цивилизацией, — Западом, наконец». Многолетние размышления СМ. Соловьева о русском народе, о «старой» (допетровской) и «новой» (европейской) России были подытожены в «Публичных чтениях о Петре Великом»: «Наше 7 - 9302

Н.И. Цимбаев

194

Сергей Михайлович Соловьев

сочувствие принадлежит тем, которые великим трудом развили свои нравственные силы, окруженные варварами, сохранили свой европейско-христианский образ и стали способны под предводи­ тельством величайшего из тружеников приступить к новому великому труду, труду созидания новой России. Этим людям принадлежит все наше сочувствие, наша память, наша история. Прошедшее, настоящее и будущее принадлежит не тем, которые уходят, но тем, которые остаются, остаются на своей земле, при своих братьях, под своим народным знаменем». Действенный характер патриотизма западников показал Тур­ генев. Обращаясь к памяти Белинского, в сердце которого «благо родины, ее величие, ее слава возбуждали... глубокие и сильные отзывы», он писал: «Да, Белинский любил Россию; но он также пламенно любил просвещение и свободу: соединить в одно эти высшие для него интересы — вот в чем состоял весь смысл его деятельности, вот к чему он стремился. Уверять, что он из одного раболепного и неосмысленного смирения недоучки преклонялся перед Западом, — значило не знать его вовсе; к тому же не смире­ нием грешат обыкновенно недоучки». В воспоминаниях Тургенева прекрасно переданы социально-психологические мотивы обращения к западничеству: «Тот быт, та среда и особенно та полоса ее, если можно так выразиться, к которой я принадлежал, — полоса по-

Либералы сороковых годов

195

мещичья, крепостная — не представляли ничего такого, что могло бы удержать меня. Напротив, почти все, что я видел вокруг себя, возбуждало во мне чувство смущения, негодования — отвращения, наконец. Долго колебаться я не мог. Надо было либо покориться и смиренно побрести общей колеей по избитой дороге, либо отвер­ нуться разом, оттолкнуть от себя "всех и вся", даже рискуя потерять многое, что было дорого и близко моему сердцу. Я так и сделал... Я бросился вниз головою в "немецкое море", должен­ ствовавшее очистить и возродить меня, и когда я наконец вынырнул из его волн — я все-таки очутился "западником", и остался им навсегда». Слова Тургенева требуют уточнения: славянофилы не меньше западников чувствовали «отвращение» к крепостничеству. Здесь, в отношении к крепостному праву, коренилась общность запад­ ников и славянофилов, здесь кончались их споры. На подлинную основу знаменитых споров западников и славянофилов, на исто­ рический смысл западничества и славянофильства верно указал впоследствии Анненков: «Между партиями таилась, однако же, одна связь, одна примиряющая мысль, более чем достаточная для того, чтобы открыть им глаза на общность цели, к которой они стремились с разных сторон... но еще не наступило время для разъяснения этого примиряющего начала, лежавшего в зерне по­ среди бранного поля и беспрестанно затаптываемого ногами борцов. Зерно, однако же, проросло, несмотря на все невзгоды, как увидим. Связь заключалась в одинаковом сочувствии к порабо­ щенному классу русских людей и в одинаковом стремлении к упразднению строя жизни, допускающего это порабощение или даже именно на нем и основанного. Покамест никто еще не хотел видеть сродства в основном мотиве, двигавшем обе партии, и, когда по времени мотив этот обнаруживался сам собой, партии наши торопились поскорее замять его». В крепостном состоянии славянофилы и западники единодушно видели врага русского народа. Тургенев подчеркивал: «В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решил бороться до конца — с чем и поклялся никогда не мириться... Это была моя Аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда. Я и на Запад ушел для того, чтобы ее исполнить». В начале 1849 г. Хомяков писал Ю. Самарину: «Наша эпоха, может быть, по преимуществу зовет и требует к практическому приложению. Вопросы подняты, и так как это вопросы исторические, то они могут быть разрешены не иначе, как путем историческим, т. е. реальным проявлением в жизни. Для 7*

196

Н.И. Цимбаев

нас, русских, теперь один вопрос всех важнее, всех настойчивее. Вы его поняли и поняли верно». Вопрос этот — крестьянский, вопрос о крепостном праве в России. Споры славянофилов и западников сыграли исключительную роль в пробуждении общественного внимания к крестьянскому вопросу. В ходе их вырабатывалась либеральная идея реформы, либеральная программа отмены крепостного права. В 1841 г. западник А.П. Заблоцкий-Десятовский составил записку «О крепостном состоянии в России», в 1847 г. славянофил А.И. Кошелев опубли­ ковал в «Земледельческой газете» статью, где доказывал (дело, в подцензурной печати небывалое) преимущества охотного вольного труда перед трудом невольным. В ходе Крымской войны над об­ стоятельными записками об освобождении крепостных крестьян работали К.Д Кавелин, Ю.Ф. Самарин, А.И. Кошелев, В.А. Чер­ касский. Специальным органом, где обсуждались вопросы отмены крепостного права, стал в 1858-1859 гг. славянофильский журнал «Сельское благоустройство». В ходе подготовки крестьянской ре­ формы на почве практической работы в солидарном отстаивании помещичьих интересов позиции западников и славянофилов неуклонно сближались. После 19 февраля 1861 г. мнение немногих остававшихся в живых участников споров сороковых годов выразил Черкасский: «В настоящую минуту и прежнее славянофильство, и прежнее западничество суть уже отжитые моменты, и возобновление преж­ них споров и прежних причитаний было бы чистым византизмом... Нужно что-нибудь новое, соответствующее настоящим требованиям общества». В новых исторических условиях пореформенного време­ ни выразителем настроений значительной части либералов стал М.Н. Катков — западник, англоман, сторонник конституции, ко­ торый к середине 60-х гг. превратился в идеолога политической и общественной реакции. По-иному сложилась идейная эволюция Кавелина и Кошелева, Чичерина и Самарина, которые по-разному смотрели на пореформенное развитие России и лишь изредка нахо­ дили общий язык, отстаивая традиционные ценности российского либерализма.

1. У истоков новой политической

культуры Власть и общество

накануне Великих реформ

М.Д. Карпачев ОБЩЕСТВЕННОП О Л И Т И Ч Е ­ СКАЯ

М Ы С Л Ь

П О Р Е Ф О Р М Е Н ­ Н О Й

ЭПОХИ

Государственная власть в само­ державной России обладала монополь­ ным правом выбора путей социаль­ но-политического, экономического и даже культурного развития страны и населявших ее народов. В крепост­ ную эпоху ни о каком партнерстве между обществом и администраци­ ей не могло быть и речи. Высшим достоинством неограниченного само­ державия считалась его внутренняя стабильность. Кроме того, идеологи монархии имели все основания по­ ставить в историческую заслугу рос­ сийской власти обеспечение ею вне­ шних условий становления империи как великой европейской и мировой державы. Представление о неограниченном самодержавии как о наиболее опти­ мальной в геополитических и соци­ ально-экономических условиях Рос­ сии форме политического устройства лежало в основе монархизма, проч­ но вошедшего в сознание широких народных масс. Такой народный мо­ нархизм на протяжении многих ве­ ков был важнейшим компонентом политической культуры российского

М.Д. Карпачев

198

общества. В исторической публицистике он нередко именуется наив­ ным. Однако наивным он был только внешне, поскольку монар­ хический принцип принимался массовым сознанием на веру, без излишней аргументации. По существу же в политическом ментали­ тете русского народа наивного было мало. Понятия о долге перед родиной и о царской воле в народном сознании были нераздели­ мы, что в свою очередь являлось условием морально-политиче­ ской устойчивости растущего российского общества. Российское самодержавие имело не столько классовые, сколько глубокие на­ родные корни . Но рост внешнего могущества самодержавной империи замед­ лял развитие общественной жизни, в том числе и политической мысли. Как справедливо отметил американский историк А. Рибер, вплоть до конца николаевской эпохи по существу вся политиче­ ская жизнь России была сосредоточена при императорском дворе . Столь внушительная концентрация политической мощи в руках государства обернулась в первой половине XIX в. проигрышем в темпах социально-экономического и культурного развития в срав­ нении с переживавшими эпоху промышленной революции стра­ нами Запада. Поражение в Крымской войне вызвало тяжелое по­ трясение всего общественно-политического строя России. Со второй половины 1850-х гг. в стране поднимается волна небывалого прежде общественного возбуждения. Русское общество получило тяжелый удар по самолюбию: десятки лет оно мирилось с недостатком предприимчивости и низким уровнем жизни ради внешнего (глав­ ным образом военного) могущества государства. Огромная стра­ на, располагавшая колоссальными ресурсами, в том числе и воен­ ными, оказалась не в силах противостоять коалиции западных держав. Между тем со времени крушения наполеоновской импе­ рии прошло всего сорок лет. Казалось, что сила и могущество России фатальным образом иссякли за годы торжества николаев­ ской системы. Фактор внешней угрозы с Запада сыграл решающую роль в развитии внутреннего кризиса самодержавно-крепостнической си­ стемы. Без чувствительного военно-политического удара старый режим в России вполне мог существовать и дальше. Во всяком случае абсолютному большинству помещичьих и крестьянских хо­ зяйств экономический кризис прямо не угрожал. Натуральная и в целом самодостаточная крепостническая экономика конкуренции не боялась. С робкими же проявлениями политической оппозиции правительство научилось справляться относительно легко. Вот по­ чему для многих мыслящих людей России военное поражение царизма выглядело как освежающая гроза, как тяжелая, но необ1

2

Пореформенная эпоха

199

ходимая встряска, побуждавшая к критической оценке положе­ ния дел в стране. Подлинные русские патриоты стыдились уни­ женного положения своего отечества, но при этом не хотели победы Николая I. Военный успех мог бы только задержать про­ ведение назревшей реконструкции режима. Как писал в то время СМ. Соловьев, страшная туча войны не зря надвинулась над Ни­ колаем и его делом. Нестерпимо желать победы врагам своей ро­ дины, но и победа в тех условиях могла, по мнению историка, рассматриваться как сигнал к дальнейшему сохранению ненавист­ ной авторитарно-бюрократической системы . В кругах просвещенного русского общества прежние достоин­ ства режима сразу же обернулись его коренными изъянами — неспособностью обеспечить нужные темпы развития, а значит, общей косностью, отсталостью и застоем. Впрочем, военное пора­ жение стало лишь наиболее очевидным проявлением несостоя­ тельности крепостнической системы. Представление о внутреннем неблагополучии страны постепенно распространялось даже в, ка­ залось бы, наиболее стабильные годы николаевского царствова­ ния. Проблема российской отсталости постепенно становилась все более злободневной и не могла не привлекать озабоченного вни­ мания просвещенных представителей общества. В скрытом виде она неизменно присутствовала во время острых дискуссий запад­ ников и славянофилов. Поскольку государственная власть превра­ тилась во всеобщего и весьма дотошного надзирателя, постольку долго искать главного виновника застоя не приходилось. Между тем постепенное развитие просвещения создавало ус­ ловия для проникновения критической мысли в самые разные административные и общественные сферы. Ежегодные выпуски шести российских университетов и других высших учебных заве­ дений способствовали неуклонному росту числа специалистов, склонных к самостоятельному политическому анализу. Со време­ ни начинаний М.М. Сперанского в управленческие структуры все увереннее приходят образованные чиновники. К концу николаев­ ской эпохи просвещенные управленцы еще не определяли состав правительственных сфер, но уже уверенно чувствовали себя на блгосайших подступах к высшему государственному руководству. В условиях культа николаевской непогрешимости они пока молча­ ли, но уже в 1840-е гг. А.П. Заблоцкий-Десятовский, братья Н.А. и Д.А. Милютины, СИ. Зарудный и им подобные молодые админи­ страторы приступили к сбору объективной информации о волно­ вавших их проблемах развития страны. Просвещенные чиновники были, несомненно, носителями но­ вой политической культуры. Они, естественно, остро нуждались в 3

МД. Карпачев

200

общении, в обмене мнениями и в координации усилий. Так как политические объединения были совершенно исключены, их вза­ имное «узнавание» проходило в научных, экономических, а то и просто великосветских сообществах. Устойчивой популярностью образованных администраторов пользовались, например, Вольное экономическое общество, а также Русское географическое обще­ ство. Тематика занятий этих научно-просветительских учрежде­ ний позволяла оттачивать представления о возможных перспекти­ вах развития России, в том числе и с учетом опыта промышленных стран Запада. Конечно, близкие по взглядам чиновники стреми­ лись помочь друг другу при замещении вакантных должностей. Особенно настойчиво в этом отношении работали некоторые ру­ ководители департаментов Министерства внутренних дел. Большую роль в распространении нового политического ми­ ровоззрения сыграли просвещенные и либерально настроенные представители правящей династии. Прежде всего это относится к великой княгине Елене Павловне, вдове дяди молодого импера­ тора великого князя Михаила Павловича. Эта сильная характером и широко образованная женщина сумела превратить свой салон в подлинное прибежище чиновных интеллектуалов, начинавших подвергать критике негативные стороны российской жизни . В начале 1850-х гг. у прогрессивно настроенных и просвещен­ ных бюрократов появился еще один влиятельный патрон — вто­ рой сын Николая I великий князь Константин. Ученик известного флотоводца адмирала Ф.Ф. Литке, Константин Николаевич в на­ чале 1853 г. получил под свое управление Морское министерство. Отличаясь большим честолюбием и склонностью к нововведени­ ям, великий князь скоро превратил свое ведомство в своеобраз­ ный полигон для обкатки преобразований в системе управления, комплектования и внутреннего устройства одной из важнейших государственных отраслей. Под его управление постепенно стяги­ вались способные юристы, специалисты в области военного и морского строительства, начинающие политики. Поиск сановной протекции сочетался с естественным отбором людей, имеющих сходные представления о ближайших перспективах страны. Ис­ подволь, но настойчиво в последние годы николаевского правле­ ния в бюрократических структурах шел процесс консолидации носителей новой политической культуры . Порожденный военными неудачами всплеск уязвленного на­ ционального самосознания нашел подготовленную почву. В про­ свещенных кругах общества и администрации начали озвучивать­ ся скрывавшиеся ранее мысли. Прежде всего стала совершенно очевидной беспочвенность утверждений официальных идеологов 4

5

201

Пореформенная эпоха

Император Николай I

о качественном превосходстве государственного и общественного строя России перед «одряхлевшим Западом». «Мы с горестью со­ знаем, — писали в то время К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин, — что, несмотря на внешнее наше величие, мы перед народами европей­ скими все еще ученики; мы видим, что еще много и много нам предстоит работы прежде, нежели мы в состоянии будем померяться с этими могучими бойцами, владеющими всеми средства­ ми образованного мира... Видно, еще не совсем они сгнили, это мы слишком больно чувствуем на своих боках» . Очевидное преимущество западных соседей в техническом и культурном развитии сразу же связывалось с острым дефицитом общественной свободы, а значит, и с общим курсом государст­ венной власти последних десятилетий. Ощущение глубокой ущерб­ ности правительственной политики было настолько сильным, что открытую критику режима не смог остановить даже привычный страх перед скорым на суровые репрессии императором. Еще в царствование Николая I в просвещенной части русского общества возникли островки независимого общественного мнения — появи­ лись и начали распространяться рукописные произведения с попыт­ ками честного и объективного анализа положения дел в стране. Особенно сильное впечатление произвели «Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны», создан­ ные известным историком М.П. Погодиным. Как симптом меняв­ шейся политической культуры общества письма Погодина были явлением совершенно исключительным. На резкую критику пра­ вительственного курса отважился автор, долгое время считавшийся одним из идеологов николаевского самодержавия, причастный к 6

М.Д. Карпачев

202

созданию столь любимой царем теории «официальной народно­ сти». Читателей не могли не удивить отчаянные сентенции близкого ко двору историка: «Сердце обливается кровью, когда подума­ ешь, в каком глубоком, бесчувственном невежестве мы погрязаем, несмотря на некоторый наружный лоск и даже блеск, и какие усилия должно было употребить правительство для распростране­ ния в народе образования». Должно было, однако не употребило. И вина за такое бездей­ ствие лежит, по мнению Погодина, на сложившейся системе вер­ ховной власти: «Государь, очарованный блестящими отчетами, не имеет верного понятия о настоящем положении России. Став на высоту недосягаемую, он не имеет средств ничего слышать: ника­ кая правда до него достигнуть не смеет, да и не может; все пути выражения мыслей закрыты, нет ни гласности, ни общественно­ го мнения, ни апелляции, ни протеста, ни контроля». И эту за­ крытую от правды модель управления воспроизводят все подчи­ ненные царю министерства и ведомства, начальники которых представляют собой подобие самодержавных государей. «Всякий думает только о снискании благосклонности начальника предусмотрением его мыслей и желаний, предугаданием его намере­ ний... Все они составляют одну круговую поруку, дружеское тай­ ное, масонское общество, чуют всякого мыслящего, для них противного, и, поддерживая себя взаимно, поддерживают и всю систему, систему бумажного делопроизводства, систему взаимно­ го обмана и общего молчания, систему тьмы, зла и разврата, в личине подчиненности и законного порядка» . Еще несколько лет назад теория «официальной народности» предписывала непременное восхваление прошлого и настоящего России, а сейчас один из ее создателей вдруг обнаружил «ужас­ ное» состояние отечества. И это при том, что он рассматривал его только с некоторых сторон. А что было бы, «если бы обозреть все: судопроизводство, жизнь духовенства, дворянское воспитание, столичную роскошь, взяточничество, под всеми его видами про­ никнувшее до самого престола»? Столь тягостное положение страны Погодин объяснял грубыми просчетами самодержавной власти, вызванными ложным страхом перед возможностью иметь у себя в стране западную революцию. Но такая мотивация власти не имела, по мнению историка, ре­ альных оснований. У нас, заявлял он, нет сил, способных на серьез­ ную политическую оппозицию. «Миробо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев. Ледрю Роллен со всеми комму­ нистами не найдут у нас себе приверженцев, а перед Никитой Пустосвятом разинет рот любая деревня. На сторону к Мадзини не 7

Пореформенная эпоха

203

перешатнется никто, а Стенька Разин лишь кликни клич! Вот где кроется наша революция, вот откуда грозят нам опасности, вот с которой стороны стена наша представляет проломы, — перестань­ те же возиться около западной, почти совершенно твердой, и принимайтесь чинить восточную, которая почти без присмотра валится и грозит падением!..» Это был прямой упрек императору за неверно выбранные приоритеты во внутренней политике. «Восточная стена» угрожала падением из-за явного невнимания к просвещению народа, из-за неразумного стеснения общественных инициатив. Столь резкие и открытые упреки были бы совершенно немыслимы в предвоен­ ные годы апогея николаевского самовластия. А в 1854 г. смелые выпады Погодина не навлекли на него никаких репрессий. Более того, многие представители высшей власти передавали историку слова сочувствия и поддержки, и Николай I ограничился скром­ ным замечанием о том, что публицист, вероятно, по-своему прав, но монарху с высоты трона виднее . Такая необычная реакция царя свидетельствовала о том, что он способен был признать правоту основных упреков. В конце своего царствования Николай I убедился в несостоятельности соз­ данной им после декабристского мятежа правительственной системы. Нерешительность ослабевшего императора говорила о том, что позиции носителей политического консерватизма были основатель­ но подорваны. И напротив, зревшие под спудом государственного деспотизма силы общественного обновления определенно вступи­ ли в полосу подъема. Публицистический почин М.П. Погодина получил внушительную поддержку. В своем обращении к А.И. Гер­ цену К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин имели все основания заявить: «У нас теперь все пришло в движение; все, что есть порядочного в обществе, устремило взоры и внимание на исправление внут­ ренней нашей порчи, на улучшение законов, на искоренение зло­ употреблений. Мы думаем об том, как бы освободить крестьян без потрясения всего общественного организма, мы мечтаем о введе­ нии свободы совести в государстве, об отменении или, по край­ ней мере, об ослаблении ценсуры» . Собственно, об этом же мечтал и сам Герцен, основавший в лондонской эмиграции Вольную русскую прессу еще в конце нико­ лаевского царствования. К середине 1850-х гг. оппозиционные за­ рубежные издания наряду с рукописными материалами отечест­ венного происхождения встали у истоков освободительной политической мысли, неуклонно расширяя затем свое влияние и на общество, и на власть. 8

9

10

М.Д. Карпачев

204

Для первых оппозиционных выступлений было характерно вполне естественное стремление выяснить очевидные ошибки ухо­ дившей эпохи. Исторически сложившаяся система самодержавно­ го государственного устройства сама по себе поначалу не вызыва­ ла особых сомнений, зато политика наиболее последовательного самодержца подверглась буквально фронтальной критике. «Глав­ ный недостаток царствования Николая Павловича тот, — резюми­ ровал А.В. Никитенко, — что все оно — ошибка. Восставая целые двадцать девять лет против мысли, он не погасил ее, а сделал оппозиционной правительству» . Практически все оппоненты Николая I сходились на том, что монарх явно переоценил опас­ ность мятежа 14 декабря 1825 г. В публицистике уже первых воен­ ных лет настойчиво зазвучала мысль о том, что император извлек неверные уроки из восстания декабристов. Сильная и уверенная в себе власть не должна ставить свой политический курс в зависи­ мость от угроз, большую часть которых вообще можно было счи­ тать мнимыми. Тем более недопустимо сводить главные цели цар­ ствования к исключительному охранительству. «Из опасения, чтобы не повторились у нас явления 14 декабря, которого, однако, ра­ зительный неуспех явно свидетельствовал о совершенном отсут­ ствии в народе даже тени сочувствия к таким переворотам, меры предосторожности со стороны правительства стали на первом пла­ не и заслонили собой все прочее» , — писал в «Мыслях вслух об истекшем тридцатилетии России» критик Н.А. Мелыунов. Вместо того чтобы руководить процессом просвещения и воспитания под­ данных на лучших примерах культурных и более свободных стран, власть заняла сугубо оборонительную, а потому деструктивную позицию, поскольку резко ограничила возможности роста обще­ ственного самосознания. (Впрочем, некоторые авторы в таком грехе упрекали не одного только Николая I.) О чрезмерной подозри­ тельности самодержавного режима ко всякому живому и свобод­ ному слову заговорили многие публицисты. Адресуясь к Герцену, Кавелин и Чичерин признали: «Система предупреждений полити­ ческих преступлений дошла у нас до того, что русской мысли нельзя было дышать под невыносимым гнетом. Так для ее разви­ тия пропали целые сорок лет мира и спокойствия, когда она могла бы сложиться и окрепнуть в разумную форму» . Большой упрек был брошен монарху и за неверную полити­ ку по отношению к западным странам. Царя упрекали за чрезмер­ ное самомнение, за грубые просчеты во внешней политике, в результате чего Россия не только оказалась без союзников, но и получила в общественном мнении большинства европейских го­ сударств крайне негативные оценки. 11

12

13

Пореформенная эпоха

205

Александр Иванович Герцен

Конечно, начавшаяся критика николаевской политики не могла быть в тот период взвешенной и объективной. Горечь от унизительных поражений была для этого слишком сильной. В извест­ ной степени Николаю I мстила та самая система власти, которую он так ревностно защищал в течение всего своего царствования. Самодержец не желал поступаться авторитарной властью, поэто­ му ему и не с кем было разделить ответственность за случившиеся со страной невзгоды. Рисовавшийся обиженным россиянам образ Николая — винов­ ника поражений был, конечно, не вполне адекватен оригиналу. Реальный самодержец не был безнадежно глух к проблемам развития и обновления своей страны. Хорошо известно, что Николай I тя­ готился присутствием в российской жизни тяжелой проблемы кре­ постного права. Еще в 1839 г. шеф III Отделения А.Х. Бенкендорф сделал в своем конфиденциальном отчете красноречивое заявле­ ние о том, что крепостное право может сыграть роль пороховой бочки под зданием государства. Едва ли руководитель спецслужбы того времени отважился бы на столь рискованную фразу, если бы не чувствовал настроения царя. Да и сам Николай высказывал желание устроить процесс над крепостным правом. Однако недоста­ ток ясного представления о возможных последствиях крестьян­ ского освобождения, скрытое, но весьма упорное противодей­ ствие планам серьезных нововведений со стороны большинства высших руководителей страны, а также беззастенчивая лесть в

206

М.Д. Карпачев

адрес монарха по поводу достигнутой им внутренней стабильности государства остановили развитие инициатив в освободительном направлении. Иначе говоря, Николаю I не хватило воли и поли­ тического кругозора для принятия мер, в целесообразности кото­ рых он, в общем, был уверен. Можно не сомневаться, что ему были хорошо известны великосветские занятия либеральных род­ ственников. И он, при всей своей твердости, не стал им мешать. Впрочем, критиков монарха беспокоили не тайные изгибы николаевской политики. Монарх в любом случае отвечал в России за все, а за позор национального унижения — в первую очередь. И только самодержец мог и должен был возглавить процесс цели­ тельного обновления отечества. Даже упомянутые уже корреспон­ денты А.И. Герцена не видели в России никакой иной, способной на конструктивные нововведения силы, кроме неограниченной власти царя. Ни о каких общественных альтернативах ей в то вре­ мя не могло быть и речи. «Если правительство вздумает продол­ жать идти по тому же пути, ему по-прежнему нечего опасаться ни восстаний, ни заговоров, ни тайных обществ». Но в таком случае силы государства иссякнут сами собой. Правительство просто «загу­ бит страну, иссушит все ее живые соки, и положение наше, внутри и вне, будет еще мрачнее, еще достойнее слез, чем теперь. Бог, история покажет; а люди, русские люди все-таки бунтовать не станут, потому что некому, потому что нет у нас бунтовщиков» . Бунтовщики в России, конечно, были. И очень скоро К.Д. Ка­ велин и Б.Н. Чичерин сами удивятся их количеству. Но в данном случае они передавали господствовавшее общественное наст­ роение: стране в очередной раз остро понадобился монарх-пре­ образователь. 14

Воцарение Александра II: новые веяния в общественно-политической мысли Свершившаяся в феврале 1855 г. смена царствования стала событием эпохального значения. Надежды сторонников преобра­ зований сразу же сконцентрировались на личности молодого царя Александра И. В развитии общественно-политической мысли на­ ступил исторический перелом. Освободительные мотивы получи­ ли новые и решающие стимулы для своего утверждения. Как час­ то случалось (и случается) в России, приход нового властителя вызвал прилив надежд на перемены к лучшему, в том числе и во взаимоотношениях власти и общества. Правда, общественному мнению было известно, что до восшествия на престол Александр Николаевич не отличался особой склонностью к начинаниям ли­ берального свойства. Нерешительный по характеру наследник был неизменно в тени своего властного отца.

Пореформенная эпоха

207

Василий Андреевич Жуковский

Однако сторонники преобразований имели определенные основания надеяться на молодого императора. Прежде всего в об­ ществе знали о предсмертном признании Николая I, имевшего мужество сказать сыну о тяжелом состоянии страны, а значит, и о грузе нерешенных проблем, свалившемся на плечи наследника. Кроме того, оптимизм вселяли укоренившиеся представления о мягком и гуманном характере Александра, о благотворном влия­ нии на него воспитательной программы В.А. Жуковского. При­ нимая престол в драматических обстоятельствах неудачной войны и поднимавшейся волны общественного недовольства, молодой монарх не мог разрушить сложившийся вокруг его имени полити­ ко-культурный образ и морально был просто обязан начать инициативы по реализации отцовского напутствия вопреки даже собственным страхам перед возможными трудностями и при от­ сутствии четких представлений о конкретном содержании пред­ стоящих преобразований . Вокруг Александра II сразу сложилась атмосфера высоких ожиданий. «Мы все, — восклицал в марте 1855 г. Н.А. Мельгунов, — простираем руки к престолу и молим: простору нам, державный царь! Наши члены онемели; мы отвык­ ли дышать свободно. Простор нам нужен, как воздух, как хлеб, как свет Божий! Он нужен для каждого из нас, нужен для всей России, для ее процветания внутри, для ее ограждения и крепости извне» . Такой порыв не мог не учитываться монархом. Освободи­ тельные ожидания подкреплялись частым цитированием известного 15

16

МД. Карпачев

208

стихотворного посвящения Жуковского «Императору Александ­ ру», в котором поэт-воспитатель выразил надежду на высокую гражданскую и гуманистическую миссию будущего императора. Острая необходимость в новом политическом мышлении ста­ ла очевидной. Однако положение Александра II было очень слож­ ным. И он сам, и его ближайшее окружение в начале царство­ вания не имели и не могли иметь сколько-нибудь определенной программы действий. Формулу и алгоритм преобразований еще предстояло найти. Между тем личный опыт императора не отли­ чался большим разнообразием: любые изменения в государствен­ ном строе и общественных отношениях не мыслились вне иници­ атив и руководства верховной власти. Ясно было только одно: самодержавную политическую систему предстояло совместить с ускоренным развитием социально-экономических и культурных процессов. Иначе говоря, к статичной по своему характеру модели политического устройства необходимо было привить динамичную экономику, современное правосознание и новую культуру обще­ ственной жизни. В сущности, такие политические убеждения были свойственны Александру II долгие годы. Спустя шесть лет после воцарения в пометах на докладе министра внутренних дел П.А. Ва­ луева он так формулировал задачи своей политики: «Цель движе­ ния мною неоднократно была указана и вам и всем прочим мини­ страм. Прежде всего я желаю, чтобы Правительственная власть была властью и не допускала никаких послаблений и чтобы вся­ кий исполнял свято лежащую на нем обязанность. Вторая же: стремиться к постепенному исправлению тех недостатков в нашей администрации, которые все чувствуют, но при этом не касаясь коренных основ Монархического и Самодержавного правитель­ ства» . Это была вполне естественная для российского монарха позиция. Рисковать исторически сложившимися устоями государ­ ственной жизни он не мог, но и стоять на месте — тоже. И все же начало царствования Александра II открыло новую эпоху в политической истории России. Атмосфера всеобщего ожи­ дания оказалась настолько сильной, что уже первые его мероприя­ тия приобрели символическое значение. Немедленные нововведе­ ния были невозможны, зато вполне доступными стали шаги по устранению наиболее одиозных атрибутов николаевского правле­ ния. Прежде всего приняли меры по устранению чрезмерных цен­ зурных ограничений, характерных для последних лет николаев­ ского царствования. Без гласного обсуждения сложившейся в стране ситуации и способов избавления от наиболее очевидных недостат­ ков невозможен точный диагноз социального недомогания страны, а значит, и выработка программы правительственных действий. 17

Пореформенная эпоха

209

Кроме того, широкое распространение рукописных памфлетов, а также изданий герценовской Вольной русской прессы оставляли не у дел старую охранительную систему в области печати. 6 декаб­ ря 1855 г. состоялось закрытие печально известного бутурлиновского комитета, с деятельностью которого в сознании современ­ ников связывалась «эпоха цензурного террора». Такое движение власти дало дополнительный толчок разви­ тию политической публицистики. Широкую известность в обще­ стве приобрели энергично составленные записки К.Д. Кавелина, К.С. Аксакова, А.И. Кошелева, продолжал писать свои «Поли­ тические письма» М.П. Погодин. Сотни рукописных текстов с ана­ лизом социальных, правовых, финансовых и других животре­ пещущих проблем русской жизни вполне открыто циркулировали как в общественных, так и в административных кругах. Оживлен­ ные дискуссии о путях и способах предстоящих преобразований резко контрастировали с глухим молчанием совсем еще недавних лет. «Здесь, в Петербурге, — писал в начале 1856 г. Кавелин, — общественное мнение расправляет все более и более крылья. Нельзя узнать больше того караван-сарая солдатизма, палок и невежества. Все говорит, все толкует вкось и вкривь, иногда и глупо, а всетаки толкует и через это учится. Если лет пять-шесть так про­ длится, общественное мнение, могучее и просвещенное, сложит­ ся и позор недавнего еще безголосья хоть немного изгладится» . Чрезмерный оптимизм кавелинских ожиданий «могучего и про­ свещенного» общественного мнения сам по себе характерен для начала нового царствования. Выходя после длительного застоя к свету, молодая общественная мысль воспринимала каждое движе­ ние власти как залог скорых, благодетельных и, главное, успеш­ ных реформ. Подобные процессы шли не только в столице. «Кто не был свидетелем этой поры, — замечал И.С Аксаков, — тому и не представить себе, каким движением внезапно была объята Россия. Откуда ни возьмись, "общественное мнение", — которого и су­ ществования не подозревали, и в принципе не признавали, — яви­ лось такою неодолимой нравственной силой, которой никакая в мире живая, личная власть не могла сопротивляться. Словно неис­ товством вешних вод прорвало плотину, и помчался бурный мут­ ный поток, неся на хребте — вместо льдин и мусора — протесты, укоры, беспощадную критику прошлого тридцатилетия и бесчис­ ленные предположения реформ» . Свободно выраженные мысли были настолько еще непривычны, что они, конечно, производили сильное впечатление на власть, но оставались пока (И.С. Аксаков подчеркнул это не случайно) только нравственным фактором эпохи. 18

19

210

М.Д. Карпачев

О готовящихся переменах в концепции царствования свиде­ тельствовал и высочайший Манифест 19 марта 1856 г., объявляв­ ший о заключении Парижского мира: «При помощи Небесного Промысла, всегда благодетельного России, да утверждается и со­ вершенствуется ее внутреннее благоустройство; правда и милость да царствуют в судах ее, да развивается повсюду и с новой силой стремление к просвещению и всякой полезной деятельности и каждый под сенью законов, для всех равно справедливых, всем равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодами трудов невинных» . Крепостническая действительность никак не соответствовала риторике о законах, для всех равно справедли­ вых, а также стремлениям к просвещению и «всякой полезной деятельности». Заключение мира закономерно воспринималось как необхо­ димое условие для решения освободительных по отношению к русскому обществу задач. «Хорошо, что мы заключили мир, — заявил императору А.М. Горчаков, — дальше мы воевать не в силах. Мир дает нам возможность заняться внутренними делами, и этим должно воспользоваться. Первое дело — нужно освободить крестьян, потому что здесь узел всяких зол» . Чрезвычайно ха­ рактерная ситуация для политической культуры того времени: министр свободно толкует с царем о ликвидации крепостниче­ ства, в то время как гласное обсуждение этого вопроса в перио­ дической печати еще категорически запрещено. Однако утаить от общества перемены в настроении правящих сфер было невозможно. Первых намеков власти на необходимость внутренних преобразований вполне хватило для бурного подъема общественных настроений. «Как только Крымская война кончи­ лась и все дохнули новым, более свободным воздухом, все, что было в России интеллигентного, с крайних верхов и до крайних низов, начало думать, как оно еще никогда прежде не думало. Думать заставил Севастополь, и он же пробудил во всех крити­ ческую мысль, ставшую всеобщим достоянием... Все стали ду­ мать, и думать в одном направлении, в направлении свободы, в направлении разработки лучших условий жизни для всех и для каждого» , — вспоминал видный деятель демократического дви­ жения Н.В. Шелгунов. Тем временем правительство продолжало подогревать обще­ ственный оптимизм. Просвещенные круги общества с энтузиаз­ мом воспринимали известия о снятии ограничений с издания про­ изведений А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя, о небывалых прежде высказываниях высших должностных лиц в пользу «разумной глас­ ности», необходимой как для выяснения причин отечественных 20

21

22

Пореформенная эпоха

211

неустройств, так и для выбора нужных средств по их преодоле­ нию. Еще совсем недавно власть всячески стесняла периодиче­ скую печать, теперь же открыть новый журнал можно было без особых затруднений. В Москве, например, началось издание «Рус­ ского вестника», журнала, вокруг которого либерально настроен­ ный в ту пору М.Н. Катков сумел объединить выдающиеся лите­ ратурные силы. Славянофилы приступили к изданию журнала «Русская беседа», а «Современник» Н.Г. Чернышевского, Н А Доб­ ролюбова и НА. Некрасова стал быстро увеличивать свои тиражи, привлекая читающую публику смелостью тем и самостоятельнос­ тью суждений. Сильное впечатление на общественность произвела амнистия жертв политических преследований минувшего царство­ вания, прежде всего декабристов и петрашевцев. Вчерашние «зло­ деи» теперь воспринимались как достойные граждане, нравствен­ ные качества и политические убеждения которых оказались вполне созвучными новой эпохе. Росту освободительных общественных настроений способст­ вовали и такие меры, как снятие ограничений для университетов по количеству принимаемых студентов, устранение излишних пре­ град для желающих и имеющих возможность выехать за границу. Все эти движения высшей власти так резко контрастировали с прожитой эпохой, что их естественным следствием стало склады­ вание обстановки чрезвычайных общественных ожиданий и бурного формирования широчайшего спектра социально-политических идей. А.И. Герцен не случайно назвал первые годы после Парижского мира «нашей утренней зарей», «величественной увертюрой» во всем ее «юном, поэтическом, широком, богатом значении. В ней слышались зародыши всей будущей оперы, все ее мотивы... Масса идей, идеалов, вопросов, сомнений, фактов, ринутых в оборот, в общее брожение в продолжение семи лет, изумительна» . Однако на первых порах самой заметной и внушительной реакцией общественной мысли стала «беспощадная критика» рос­ сийской жизни, о которой так выразительно говорил И.С. Акса­ ков. Лидер славянофилов и сам деятельно участвовал в подъеме критической волны. В ноябре 1855 г. в одном из своих писем он так оценивал положение дел в родной стране: «Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых ма­ лых-мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутовотцов и благодетелей взяточников!.. Чего ожидать от страны, со­ здавшей и выносящей такое общественное устройство, где надо солгать, чтоб сказать правду, надо поступить беззаконно, чтобы поступить справедливо, надо пройти всю процедуру обманов и 23

212

М.Д. Карпачев 24

мерзостей, чтобы добиться необходимого законного!» Негодую­ щим набатом звучали широко распространившиеся в рукописном виде стихи еще одного теоретика славянофилов А.С. Хомякова. Преклоняясь перед Богом избранной Россией, он тем не менее восклицал: В судах черна неправдой ч е р н о й / / И игом рабства клеймена...

Такого потока обличений, шедших буквально со всех сторон, никогда еще в России не бывало. Общественная мысль брала ре­ ванш за долгие и унизительные стеснения. Конечно, критика та­ кого рода страдала эмоциональными перехлестами. Если бы поло­ жение дел было действительно настолько ужасным, то пришлось бы вслед за П.Я. Чаадаевым признать, что ничего достойного вни­ мания ни в прошлом, ни в настоящем России нет, а будущее не может внушать никакого оптимизма. Спустя годы сторонники преобразований давали гораздо бо­ лее взвешенную и объективную оценку минувшей эпохе. Совре­ менники обращали внимание на успехи в развитии просвещения при министерстве С. С. Уварова, на мероприятия по укреплению правопорядка, на определенный прогресс в развитии промыш­ ленности и городской культуры. Негативно относившийся к фор­ мализму и казенщине, присущим николаевскому царствованию, Д.А. Милютин тем не менее отмечал: «Однако ж при всем этом было бы несправедливо отрицать громадные успехи, сделанные в это 30-летнее царствование во всех отраслях государственного ус­ тройства России; во всем же, что было сделано в этот период, государю принадлежало личное, непосредственное руководство» . Впрочем, на стыке эпох общественность не была настроена на спокойный и беспристрастный анализ. Волна разоблачитель­ ной литературы преследовала совсем иную цель. Заинтересован­ ные в переменах круги общественности стремились прежде всего к расчистке строительной площадки под здание будущих реформ. Резкие осуждения недавнего прошлого призваны были убедить общество и власть в абсолютной неотвратимости коренной перестрой­ ки всей системы социально-экономических и политико-культур­ ных отношений. Готовилась, иными словами, идейно-психологиче­ ская почва для перехода к коренным реформам освободительного характера. Важной особенностью начинавшегося общественного подъе­ ма был рост надежд на благотворные для судьбы отечества цар­ ские инициативы. Иного, впрочем, не могло поначалу и быть. На исходе самодержавно-крепостнической эпохи русское общество не располагало даже минимальным политическим опытом, а по­ тому и не мыслило себя в качестве субъекта государственной жиз25

Пореформенная эпоха

213

ни. О монаршей воле как главном творце грядущих реформ тради­ ционно рассуждали лидеры славянофилов. Ведущие представители умеренного западничества К.Д. Кавелин и Б.Н Чичерин также не представляли себе сколько-нибудь существенных перемен без ру­ ководства со стороны высшего правительства. «Мы готовы, — за­ являли они, — столпиться около всякого сколько-нибудь либе­ рального правительства и поддерживать его всеми силами, ибо твердо убеждены, что только через правительство у нас можно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов» . Надежды на преобразовательные возможности монархии раз­ деляли в ту пору и идеологи формировавшейся демократии. Уже успевший заявить о своей готовности защищать интересы кресть­ янства Н.Г. Чернышевский поначалу тоже не скрывал своих рас­ четов на просвещенного монарха. Я думаю, заявлял он, «что един­ ственная и, возможно, лучшая форма правления есть диктатура или, лучше, наследственная ограниченная монархия, но которая понимает свое назначение; — что она должна стать выше всех классов и собственно создана для покровительства угнетенных» . Самые радужные надежды на молодого императора до начала реформ питали даже «лондонские пропагандисты». АИ. Герцен по­ спешил обратиться к Александру II фактически сразу после воца­ рения. Напомнив императору, что его воспитал поэт, которого любила Россия, он выразил пожелание, чтобы молодой государь дал свободу русскому слову, смыл с России «позорное пятно крепостного состояния» и при этом отдал землю крестьянам . А в тогда еще не опубликованной статье Н.П. Огарева «Что бы сделал Петр Великий?» высказана не слишком оригинальная для русско­ го сознания мечта о новом царе-преобразователе: «В наше время Петр Великий с неутомимой деятельностью и гениальной быстро­ тою уничтожил бы крепостное право, преобразовал бы чиновни­ чество и возвысил бы значение науки. Тогда бы Россия отдохнула и ожила бы к новой, великой умственной и промышленной дея­ тельности, правительство блистательно стало бы в уровень с со­ временной задачей русского развития» . Естественно, что в политической мысли того времени конст­ руировался не универсальный образ благодетельного монарха, а только такой, который соответствовал бы желаниям определен­ ного направления. Всеобщие энтузиазм и единодушие, о которых много впоследствии говорилось в либеральной исторической ли­ тературе, были в реальности и кратковременны, и иллюзорны. Беспредельные надежды на монарха разнородные общественные силы могли питать только до той поры, пока верховная власть не приступила к конкретным созидательным действиям. Поскольку 26

27

28

29

214

М.Д. Карпачев

император никак не мог удовлетворить завышенных ожиданий самых разных общественных сил, постольку оптимизм неизбежно должен был обернуться скорым разочарованием, досадой и даже ненавистью. В марте 1856 г. в Москве во время встречи царя с представи­ телями российского дворянства прозвучала историческая речь мо­ нарха, в которой была объявлена позиция верховной власти по ключевой для будущего страны проблеме крепостного права. Алек­ сандр II говорил весьма витиевато. Сначала он заявил о том, что слухи о его стремлениях отменить крепостное право лишены ос­ нований. Император как бы успокаивал дворян, убеждая их, что его правительство вовсе не имеет стремлений действовать вопреки их интересам. Вместе с тем он попытался объяснить собравшимся, что сохранять крепостничество в неизменном виде стало опасно и для государства, и для самих дворян. Поэтому решать застарелую проблему все-таки надо и лучше это сделать сверху, чем ждать, пока процесс крестьянского освобождения начнется сам собой снизу. Александр, несомненно, преувеличивал опасность стихийно­ го крестьянского освобождения. Реальной угрозы новой пуга­ чевщины в России тогда не было. Но некоторые тревожные симп­ томы в поведении крепостного крестьянства и властям, и обществу были хорошо известны. Созывы двух народных ополчений в годы войны сопровождались внушительным ростом антикрепостниче­ ских настроений среди крестьян, двинувшихся на защиту родины. Властям пришлось даже силой сдерживать неконтролируемый порыв крестьян-добровольцев, что, вообще говоря, ставило пра­ вительство в крайне неприглядное положение. Немалое беспо­ койство центральной и местной администрации доставляли уча­ стившиеся случаи прямого неповиновения крестьян помещикам, вплоть до физических расправ над последними. И все же не стра­ хи перед крестьянскими бунтами определили содержание царской речи. Ко времени коронации Александру II и его ближайшим со­ ветникам стало ясно, что первоочередной задачей царствования стало решение проблемы ликвидации крепостного права. Однако царю совсем еще не ясны были пути и методы ее исполнения. Предстоящая реформа страшила своей масштабностью: предстоя­ ло радикальным образом изменить условия жизни громадных масс сельского населения, да и всей страны в целом. При этом верхов­ ная власть понимала, что в своих начинаниях она не может по­ лагаться на сознательную поддержку широких общественных сил. Развитые и политически организованные слои собственников в

Пореформенная эпоха

215

Н и к о л а й Платонович Огарев

России отсутствовали (а при крепостном праве их и не могло быть), силы же просвещенных интеллектуалов при сопоставлении их с массой населения и с масштабами грядущих преобразований были просто ничтожны. Самодержавие могло положиться только на силу своего административного аппарата, что в принципе яв­ лялось для него делом естественным и привычным. Непривычной представлялась сама задача народного освобождения. Никто не мог дать точного прогноза всех последствий свободы для непривык­ шего к ней общества. Но не только эти опасения затрудняли решение задачи. У предстоящего крестьянского освобождения явно просматривались два аспекта: личный и земельный. Решить вопрос о личном осво­ бождении крестьян монархии было гораздо легче. Прошло столе­ тие со времени указа «О вольности дворянства», и царская власть считала себя вправе взяться за исправление исторической неспра­ ведливости, возникшей в правовом положении сословий. Освобо­ див дворян от обязательной государственной службы, самодержа­ вие получило юридическую и нравственную возможность отказать первому сословию в праве владения другими людьми. Оспорить правомерность такого похода было сложно. Зато земельный вопрос ставил власть перед трудноразреши­ мыми проблемами. Русские крепостные крестьяне не могли усво­ ить понятий о частной земельной собственности. Они сами не являлись владельцами земли, и, естественно, нельзя было ожи­ дать, что они признают неприкосновенность имущественных прав помещиков. «Мы ваши, а земля наша», — такой была простая формула разрешения коренного вопроса русской жизни со сторо­ ны крестьян, не обладавших пока гражданским самосознанием.

216

М.Д. Карпачев

Власти прекрасно знали о специфическом отношении русских крестьян к собственности на землю. Даже известный своими кон­ сервативными убеждениями министр государственных имуществ М.Н. Муравьев в 1857 г. откровенно признавал, что крестьяне «почти повсеместно не желают свободы без отдачи им всей земли, которую они считают соей принадлежностью» . Крестьянство, кроме того, представляло собой такую громад­ ную и преобладающую массу населения, что было абсолютно нере­ ально найти для него иные, кроме земледелия, источники полу­ чения жизненных средств. Нельзя было без угрозы сильнейшего социального потрясения резко менять и их привычный жизнен­ ный уклад. Об опасности такого рода вполне откровенно высказался ближайший сподвижник и личный друг императора Я.И. Ростов­ цев: «Отрезывая землю от крестьян, мы зажжем Россию» . Пра­ вительство, таким образом, оказалось перед очень трудным выбо­ ром: с одной стороны, нормы цивилизованного права требовали соблюдения неприкосновенности земельной собственности; с дру­ гой же — освобождение крестьян нельзя было провести без наде­ ления их землей, а взять ее можно было только у других соб­ ственников, и в первую очередь у помещиков. Лучшим вариантом решения проблемы для правящих сфер было бы добровольное пожертвование со стороны дворянства. Оно избавляло бы власть от опасного во всех отношения прецедента принудительного перераспределения земли и выводило бы реше­ ние вопроса из правового тупика. Призыв Александра II, выра­ женный в формуле «лучше сверху, чем снизу», был прежде всего направлен на организацию дворянского почина. Император прямо сказал дворянским представителям: «Прошу вас, господа, обду­ мать, как бы привести все это в исполнение. Передайте слова мои дворянам для соображения» . Первое публичное выражение позиции монарха по крестьян­ скому вопросу оказало сильное воздействие на развитие обще­ ственно-политической мысли накануне Великих реформ. Очень скоро Александру II пришлось пережить расставание с иллюзор­ ными надеждами на дворянские освободительные инициативы. Воздействие царского призыва оказалось совсем не таким обяза­ тельным, как это, по-видимому, полагали в придворном окру­ жении. Уже через несколько месяцев стало ясно, что абсолютное большинство дворянских собраний не обратило должного внима­ ния на призывы императора. Пиетет перед царским словом ока­ зался слабее сословных интересов. В среде провинциальных поме­ щиков распространились настроения уныния и страха. Беллетрист СН. Терпигорев (Атава), хорошо изучивший судьбы дворянства 30

31

32

Пореформенная эпоха

217

эпохи Великих реформ, замечал: «Такого общего пьянства, вы­ званного у одних потерей веры в свое будущее и обманутыми надеждами на скорое наступление лучшего будущего у других, кажется, в России еще никогда не было ни до, ни после этой эпохи» . Молчание дворянства свидетельствовало о том, что оно не будет опорой в реформаторских начинаниях высшей администра­ ции. Для монарха это означало, что положиться он сможет только на послушный ему бюрократический аппарат, главной задачей которого должна была стать практическая разработка законопро­ ектов при одновременном инспирировании освободительных ини­ циатив дворянства. Принудительное перераспределение собствен­ ности и прав следовало (хотя бы формально) из программы преобразований исключить, чтобы не создавать крайне нежела­ тельного прецедента для подданных в будущем. Весьма энергично взялась за дело великая княгиня Елена Павловна, получившая от министра внутренних дел СС. Ланско­ го информацию о том, что дворяне «не желают ничего предпри­ нимать для улучшения быта своих крестьян, отговариваясь тем, что начала, на которых правительство думало бы это устроить, им неведомы, а сами они ничего придумать не могут». Чтобы подтолкнуть движение дворянской мысли, великая княгиня ре­ шила провести образцово-показательное освобождение собствен­ ных крестьян в имении Карловка Полтавской губернии. Разработ­ кой конкретного плана в 1856 г. занялся НА. Милютин, успевший к тому времени занять ответственный пост в Министерстве внут­ ренних дел. Опираясь на высокое покровительство, Милютин под­ готовил проект, в соответствии с которым проводилось не «улуч­ шение быта» помещичьих крестьян, а предусматривалось их полное освобождение с землей в достаточном для существования разме­ ре, но, разумеется, за соответствующий выкуп. Работа над зака­ зом Елены Павловны предвосхитила основополагающие принци­ пы грядущего всероссийского освобождения . Практическая подготовка крестьянской реформы разверну­ лась поначалу в высших бюрократических инстанциях . В пра­ вительственных сферах, прежде всего в системе Министерства внутренних дел, постепенно сосредоточились основные силы ре­ форматоров. Наиболее деятельную часть из них представляли мо­ лодые и хорошо образованные чиновники: НА. и ДА. Милюти­ ны, ЯА. Соловьев, Н.П. и П.П. Семеновы, В А Черкасский и их коллеги, прошедшие либеральную выучку в кружках и салонах еще николаевского царствования. С ними быстро нашли общий язык некоторые из амнистированных декабристов и петрашевцев, 33

34

35

218

М.Д. Карпачев

а высшее прикрытие им обеспечивали великий князь Константин Николаевич и великая княгиня Елена Павловна. Просвещенная монархия виделась сторонникам преобразова­ ний (и, в общем, вполне обоснованно) как фактически един­ ственная надежная опора для приверженцев реформ. Поэтому от­ мена крепостного права и связанные с ней другие реформы должны были, с их точки зрения, проводиться при сохранении незыбле­ мых принципов неограниченного самодержавия. Выше уже отме­ чалось, что эта позиция полностью соответствовала политиче­ ским убеждениям самого императора. Сложившаяся в России ситуация ставила власть перед необ­ ходимостью проведения модернизации государства собственными ресурсами, не рассчитывая на поддержку политически активных социальных сил. Администрация самодержавного монарха призы­ валась не только к лидерству в преобразованиях. Ей, ко всему прочему, предстояло преодолеть сопротивление окружавшей об­ щественной среды. Поэтому сторонники крестьянской эмансипа­ ции из лагеря высшей бюрократии видели в укреплении неогра­ ниченной царской власти одно из необходимых условий успеха начинавшегося реформирования. Такой подход к проведению реформ был чреват серьезными противоречиями. Предстоящие изменения должны были все-таки носить освободительный характер. К тому же предстояло найти средства для того, чтобы побудить дворянство принять условия игры и спровоцировать его на организацию «добровольного пожерт­ вования». А это, в свою очередь, не могло не вести к ускоренной политизации общественной жизни, к обострению идейных разногласий и росту оппозиционных настроений. Эпоха подго­ товки реформ стала одновременно и эпохой быстрого формирова­ ния всех основных направлений русской общественно-политиче­ ской мысли. После царской речи представители высших сфер и местной администрации искали разные способы преодоления дворянской косности. Первый заметный успех сторонниками освобождения был одержан лишь в конце осени 1857 г., когда виленскому гене­ рал-губернатору В.И. Назимову удалось добиться согласия местного дворянства на обсуждение вопросов улучшения быта своих кре­ стьян. Воспользовавшись такой инициативой, 20 ноября 1857 г. Александр II подписал рескрипт, формально разрешавший, а фак­ тически обязывавший местных помещиков создать губернские дворянские комитеты и приступить к гласному обсуждению кре­ стьянской проблемы. Одновременно рескрипт предлагал основные и весьма скромные ориентиры предстоящей реформы. Освобож-

Пореформенная эпоха

219

давшиеся крестьяне должны были стать не собственниками, а только пользователями помещичьей земли, правда, за установлен­ ные законом повинности. Тем не менее в политическом смысле царское решение означало прекращение дискуссий о необходимо­ сти отмены крепостного права. После оглашения монаршей воли можно и нужно было обсуждать лишь условия освобождения, в противном случае крепостники должны были бы оспаривать ре­ шение императора. В самодержавной России такая реакция была бы недопустимой дерзостью. Рескрипт прорвал плотину пассив­ ного противодействия реформаторским замыслам. Прочие руково­ дители губерний не могли более оставаться в стороне, и в соот­ ветствии с царскими предписаниями началось повсеместное создание дворянских комитетов. Публикация рескриптов вызвала сильное общественное воз­ буждение. Русская прогрессивная мысль с восторгом встретила известие о царском решении. О надеждах на скорые и великие перемены в судьбе страны писал в тот момент М.Е. СалтыковЩедрин. Свою солидарность с освободительными устремлениями императора поспешил выразить и А.И. Герцен, уверенно вошед­ ший в роль властителя дум просвещенной части русского обще­ ства. «Ты победил, Галилеянин!» — с таким патетическим призы­ вом обратился он к Александру II из своей лондонской эмиграции. Лидеры рождавшейся демократии поначалу даже не придали осо­ бого значения скромному содержанию правительственной про­ граммы. Для них тогда важнее всего был почин высшей власти. Абсолютное большинство провинциального дворянства про­ должало с тревогой относиться к правительственным начинаниям и пыталось по мере сил предотвратить потерю привилегии на владение крепостными людьми . Наряду с этим создание губерн­ ских дворянских комитетов стало новым сильным фактором в развитии общественно-политической мысли. В 46 комитетов при­ шлось избрать почти 1400 членов, и уже сама кампания выборов должна была разогреть общественные темпераменты дворянства . Еще важнее было то, что дворянским представителям следовало выразить свои позиции по сложнейшему вопросу социальной жиз­ ни страны. Это потребовало определенных усилий по подъему по­ литической культуры первого сословия. В провинциальную жизнь властно входили дискуссии политического толка. «Губернские ко­ митеты представляли, —- писал наблюдательный современник, — небывалое явление в провинции. Комитетам предстояло разреше­ ние таких вопросов, которые, близко касаясь интересов земле­ дельцев, не могли быть обсуждаемы, а тем менее решаемы без основательного знания современной политической экономии и 36

37

М.Д. Карпачев

220

Николай Александрович Милютин местной статистики, предметов, немного лет тому назад во мно­ гих провинциях известных только понаслышке... Оттого в коми­ тетах тотчас выдвинулись на первый план лица, получившие об­ разование в высших учебных заведениях, усвоившие современные понятия образованного мира об экономических отношениях и про­ никнутые духом гуманности, который с конца тридцатых годов столь благотворно повеял на молодое русское поколение из уни­ верситетских аудиторий» . Обсуждение предстоящих реформ, а следовательно, и перспек­ тив социально-политического развития страны постепенно сосре­ доточилось в двух основных средах: бюрократической и дворян­ ской. При этом либеральные чиновники, основным учреждением которых стали образованные весной 1859 г. Редакционные комис­ сии, стремились удержать инициативу в своих руках. От дворян­ ства ожидалось только выражение готовности оформить предстоя­ щее освобождение в виде добровольного пожертвования. Однако запущенные властью механизмы активизации политической мыс­ ли дворянства оказались слишком сильными. На иной результат, впрочем, было трудно рассчитывать. Дво­ ряне, имевшие почти столетний опыт корпоративной деятельнос­ ти, не могли так просто смириться с ролью исполнителей бюро­ кратических инициатив. Более того, административный нажим стимулировал развитие естественной реакции противодействия. У значительной части членов губернских комитетов стало нарастать 38

Пореформенная эпоха

221

стремление к изменению политического режима, к обузданию всевластия российской бюрократии, и не только по отношению к себе. Об этом обстоятельстве весьма остроумно и точно говорил в «Письмах без адреса» Н.Г. Чернышевский: «Раз будучи принужде­ ны обстоятельствами думать об общественных делах, все сосло­ вия, естественно, перешли от частного вопроса, давшего их мыс­ лям такое направление, к общему положению вещей и, разумеется, не затруднились сообразить, согласно ли оно с их собственными выгодами. Тотчас же заметили они, что находятся в настоящем порядке черты, одинаково невыгодные для всех сословий, и со­ единились в желании изменить эти черты» . Практически власть сама провоцировала появление общественной оппозиции, в кото­ рой дворянству в первое время принадлежала ключевая роль. Разработчики реформы из Редакционных комиссий с боль­ шим неудовольствием и тревогой воспринимали сообщения о раз­ горевшейся в дворянских комитетах критике правительственных проектов. Сторонники крестьянского освобождения имели все ос­ нования опасаться, что разноголосая дворянская оппозиция мог­ ла подорвать волю монарха к преобразованиям. Поскольку же в решимости царя виделся залог успешного разрешения начатого дела, постольку бюрократы-реформаторы считали абсолютно не­ обходимым ограждение самодержавной власти от возможных пося­ гательств на нее со стороны недовольного дворянства. На первый взгляд складывалась парадоксальная политическая ситуация: либе­ ральная бюрократия — ради успеха освободительных реформ — оказалась крайне заинтересованной в защите принципов неогра­ ниченного самодержавия. И напротив, активизировавшиеся круги дворянства были не прочь обуздать «произвол бюрократии» и, отстаивая свои сословные интересы, считали желательным ограни­ чение правительственного самовластия той или иной формой обще­ ственного представительства. В завязавшемся противостоянии ли­ беральные бюрократы охотно пользовались политическим оружием консерваторов, а противники крестьянского освобождения — ин­ струментарием либералов. Такая противоречивая коллизия свиде­ тельствовала о том, что социальные силы России еще только начи­ нали трудный путь политической самоидентификации. Острое столкновение формировавшихся типов политической культуры произошло в 1859 и 1860 гг. в связи с созывом в сто­ лице двух съездов депутатов от губернских дворянских комитетов. Само по себе правительственное решение о проведении таких со­ браний было явлением совершенно новым. Власть хотела провести консультации с дворянскими представителями по частным про­ блемам грядущей реформы. Однако процедура выборов, а также 39

М.Д. Карпачев

222

накаленная атмосфера выработки позиций вели к быстрому ро­ сту политических амбиций съезжавшихся депутатов. Руководите­ ли Редакционных комиссий немедленно почувствовали угрозу. НА. Милютин составил для министра С С . Ланского записку «Взгляд на положение крестьянского вопроса в настоящее вре­ мя», которую тот в августе 1859 г. представил императору. Взвол­ нованный реформатор убеждал царя не позволять депутатам сво­ бодного выражения мнений. Он подчеркивал, что, с точки зрения правительства, представителей комитетов вызвали только для того, чтобы те представили сведения, которые само правительство «при­ знает нужным иметь». Поэтому, настаивал Милютин, «не должно давать развиваться мечтаниям, будто бы избранные комитетами чле­ ны приглашаются для разрешения каких-либо законодательных вопросов или изменения в государственном устройстве... Уничто­ жение крепостного права есть дело уже решенное в благотворной мысли Вашего Величества и никакой перемене подлежать не мо­ жет. Царское слово непоколебимо» . Любопытно, что высокопоставленный чиновник вынужден убеждать царя в нерушимости его собственного решения. Очевид­ но, что в тот момент главной своей целью он считал ликвидацию крепостного состояния, а власть монарха должна была обеспечить ее достижение. Проблема адаптации государственного строя к но­ вым социально-экономическим реалиям для него еще не стала актуальной. Александр II полностью согласился с позицией руководите­ лей Министерства внутренних дел. В составленной для депутатов инструкции практически исключалась возможность обсуждения ими так называемых «общих вопросов». Все попытки дворянства возвысить голос протеста против бюрократического засилья решительно блокировались централь­ ными и местными органами власти. Губернаторам были даны ука­ зания задерживать коллективные дворянские адреса, особенно в тех случаях, когда в них содержалась критика правительственных действий. Складывалась ситуация, чреватая быстрым ростом дво­ рянской оппозиции. На это обстоятельство настойчиво обращали внимание многие современники. АИ Кошелев, например, с доса­ дой фиксировал: «И прежде дворянство было недовольно некото­ рыми действиями правительства по крестьянскому вопросу, но, по крайней мере, просвещенное меньшинство помещиков стояло на стороне правительства и сильно ратовало в его пользу. Теперь и этим последним зажат рот, ибо нечего сказать в оправдание влас­ ти. Сама она действует почти революционно, от других же требует слепого, безответного повиновения... Неудовольствие, даже оже40

Пореформенная эпоха

223

сточение всех против бюрократии в Петербурге, Москве и во внутренности России растет не по дням, а по часам» . В конце концов дворянское недовольство вылилось в целую серию политических манифестаций. Спектр выступлений предста­ вителей первого сословия оказался весьма широким. Среди них были демарши так называемой «партии плантаторов» — группы аристократов, заподозренных реформаторами в попытке ограни­ чения самодержавной власти путем введения олигархического прав­ ления. С другой стороны, в губернских комитетах прозвучали за­ явления откровенно либерального толка. Уже само разнообразие проявившихся воззрений было для политической жизни России явлением совершенно новым. Подго­ товка крестьянской реформы решительным образом меняла об­ щественно-политическую обстановку в стране. Курс на реформы создавал условия для возникновения совершенно новой, несов­ местимой с традициями российской государственной жизни по­ литической культуры. Эта ситуация получила отражение в мемуа­ рах А.В. Никитенко. Крестьянская реформа, замечал он, приведет к неминуемой переоценке российских социальных ценностей. «Но как скоро установится идея права между дворянством и ему под­ властными, то идея этого права непременно должна проникнуть и в другие общественные отношения, должна получить повсемест­ ное приложение. Сделав этот шаг, мы вступили на путь многих реформ, значение которых теперь нельзя с полной вероятностью определить. Сила потока, в который мы ринулись, увлечет нас туда, куда мы не можем представить» . Наблюдение поразительно точное. После отмены крепостного права самодержавие столкнется с такими проблемами, разрешить которые ему будет не суждено. Политические идеи обновлявшегося общества плохо совмещались со статичной организацией государственной власти. 41

42

Разночинная интеллигенция — феномен новой политической культуры Начало Великих реформ совпало с судьбоносным по своим последствиям сдвигом в структуре российского общества. В его недрах начался ускоренный процесс формирования нового соци­ ального слоя, получившего вскоре специфическое название «ин­ теллигенция». Сначала, впрочем, этот слой чаще всего именовался не вполне определенным, но звучным термином — «разночинцы». В.И. Ленин, часто обращавшийся к истокам русского революци­ онного процесса, отмечал: «Падение крепостного прав вызвало появление разночинца как главного, массового деятеля и освобо­ дительного движения вообще, и демократической, бесцензурной

МД. Карпачев

224 43

печати, в частности» . Лидер большевиков в данном случае был абсолютно прав. Отметим только, что выход нового социального слоя на арену общественно-политической жизни русская публици­ стика заметила давно, практически сразу после того, как начали меняться условия жизнедеятельности российских университетов. Уже через несколько месяцев после воцарения Александра II было принято важное, имевшее далеко идущие последствия решение о снятии ограничений по численности вновь поступавших в уни­ верситеты студентов. Оно было дополнено смягчением условий для получения освобождения от платы за обучение, а также вос­ становлением категории вольнослушателей (т.е. лиц, не имевших формального права на получение диплома, но имевших свобод­ ный доступ на определенные лекционные курсы). В короткое вре­ мя численность студентов в российских университетах практичес­ ки удвоилась и достигла почти 6 тыс. человек . Аналогичные процессы наблюдались во всей системе просвещения. При этом тенденция к росту числа лиц, стремившихся получить образова­ ние, обещала принять устойчивый характер. В обществе сразу же заговорили о «молодом поколении», облик которого начал скла­ дываться в условиях высоких общественных ожиданий. Прежде всего современники заметили изменения в социаль­ ном составе учащейся молодежи. На университетские скамьи бо­ лее решительно стали проникать представители непривилегиро­ ванных или малоимущих сословий. На образованных лиц самого разного происхождения в предреформенную эпоху быстро распро­ странился термин «разночинцы». Понятие «разночинец», вошедшее в русский язык значительно раньше термина «интеллигенция», ха­ рактеризовало прежде всего социальные источники, из которых формировался слой лиц умственного труда. Если в XVIII в. разно­ чинцами называли тех, кто не платил подушную подать и одно­ временно не принадлежал к дворянству или духовенству, то в середине XIX в. этим словом именовали получивших образование детей купцов, мещан, священников и отчасти крестьян. Заметной частью слоя разночинцев были и дети обедневших дворян, для которых получение образования стало средством обеспечить суще­ ствование. Сам факт возникновения слоя новых разночинцев свидетель­ ствовал об усилившемся процессе размывания традиционной об­ щественной структуры крепостной России и являлся одним из ярких признаков надвигавшегося кризиса старого режима. Разночин­ цами, замечал Г.В. Плеханов, «становятся люди, деятельность ко­ торых не укладывается в сословные рамки» . То есть понятие «раз­ ночинец» не было новым для политической лексики русского 44

45

Пореформенная эпоха

225

46

общества , но в годы реформ оно получило новое, более устойчивое определение и начало применяться главным образом к лицам, избравшим интеллектуальные профессии в качестве основного занятия своей жизни. Разночинцы были прежде всего труженика­ ми, «мыслящими пролетариями», а образование для них — сред­ ством социального самоутверждения. Число таких новых разночинцев стало заметным с 1840-х гг., что в свою очередь было результатом развития системы высшего образования, принявшей планомерный и устойчивый характер в первой половине XIX в. В предпринятом в 1855 г. увеличении приема в высшие учебные заведения малоимущая молодежь уви­ дела шанс на получение деловых и материальных перспектив. Та­ кая тяга к образованию воспринималась сторонниками обновле­ ния русской жизни с естественным оптимизмом. «Огромный прилив желающих поступить в университет», — отмечал в дневниковой записи от 5 августа 1858 г. А.В. Никитенко, совмещавший админи­ стративную деятельность в цезурном ведомстве с должностью про­ фессора по кафедре российской словесности Московского универ­ ситета. «Но я, кроме самых негодных, никому не затворил дверей в университет: при малом знакомстве с наукою у нас и то недур­ но, что будет побольше людей, которым она хоть сколько-нибудь западет в ум. Все-таки четыре года они будут слышать человеческие речи. Ведь они не провели бы их полезнее, не пошли бы учиться ремеслам, а полезли бы в чиновники, в офицеры» . Действитель­ но, более полезного, чем университетская учеба, применения мо­ лодым силам в России на исходе крепостной эпохи найти было сложно. Положение студента плохо совмещалось с сословной органи­ зацией русского общества. Университетские занятия, а затем рабо­ та по освоению полученных знаний в большой мере обесценивали значение сословно-классовых различий. Это обстоятельство слу­ жило дополнительным стимулом для молодых «тружеников на­ уки» демократического происхождения. В стране пошел весьма интенсивный процесс консолидации новой социальной группы. С понятной заинтересованностью наблюдая за процессом становле­ ния разночинцев, А.И. Герцен сразу же определил их как слой, затертый между аристократией и народом: «Среда пестрая, хаоти­ ческая, среда брожения и личного вырабатывания, среда алчущая и неудовлетворенная, она состоит из всего на свете — из разночин­ цев и поповских детей, из дворян-пролетариев, из приходских и сельских священников, из кадет, студентов, учителей, художни­ ков; в нее рвутся пехотные офицеры и иной кантонист, писаря, молодые купцы, приказчики... в ней образцы и осколки всего 47

48

8 - 9302

226

МД. Карпачев

плавающего в России над народным раствором. Вступая при но­ вом брожении в иные химические соединения, они всплывают из народа и распускаются в нем» . Несколько позже, приблизительно со второй половины 1860-х гг., слово «разночинец» стало вытесняться словом «ин­ теллигент». В последнем смысловой акцент делался уже не на своеобразии социального происхождения его носителей, а на их общественных функциях, причем первоначальное значение слова «интеллигенция» было уже термина «разночинец». Под этим поня­ тием в те давние годы, отмечал К.И. Чуковский, подразумевался «не всякий работник умственного труда, а только такой, быт и убеждения которого были окрашены идеей служения народу» . В таком значении слово «интеллигенция» впервые появилось имен­ но в русском языке и лишь затем как перевод с русского стало использоваться в других языках. В дальнейшем его содержание менялось, как, впрочем, менялась и структурная организация рос­ сийского общества. Облик русской интеллигенции, а также условия ее форми­ рования и деятельности наложили определяющий отпечаток на развитие отечественной общественно-политической мысли. Ее становление проходило в специфических условиях, сильно отли­ чавшихся от условий западноевропейских стран, к уровню кото­ рых России предстояло подниматься в ходе будущей модерни­ зации. На Западе процесс складывания интеллектуальной элиты был гораздо более растянут во времени, чем в России. Слои про­ фессионалов-интеллектуалов в странах североатлантической ци­ вилизации накапливались постепенно, по мере развития буржуаз­ ных институтов собственности и права. Поэтому в Западной Европе и США лица интеллектуальных профессий были интегрированы в общественную ткань, прежде всего в структуры так называемых «средних классов». В России же формирование интеллигенции про­ ходило на качественно ином социальном фоне. Огромное большин­ ство русского народа вплоть до конца XIX в. составляло безгра­ мотное крестьянство, мировоззрение и культурно-психологический облик которого резко контрастировали с культурой и идеями мо­ лодых интеллектуалов эпохи Великих реформ. Достаточно ска­ зать, что элементарная грамотность сельского населения России в середине столетия едва достигала 5-6 %, а к 1897 г. поднялась всего до 17,4 % . Полнокровный же средний класс собственников в России так и не сложился вплоть до революционных потрясе­ ний начала XX в. Образование оставалось доступным преимуще­ ственно лишь привилегированному меньшинству общества. Следствием глубочайшего культурного разрыва было то, что в крестьянских массах прочно держалось чувство социального не49

50

51

Пореформенная эпоха

227

приятия всех просвещенных слоев. В глазах простого народа обра­ зованное общество оставалось господским и к тому же чужим по духовному складу. Редкие случаи получения образования вы­ ходцами из крестьянской среды не меняли общей картины. «На­ род, — с горечью признавал Н.Г. Чернышевский, — не делает различия между людьми, носящими немецкое платье» . Освоение просвещенными людьми России элементов западноевропейской культуры только усугубляло их духовный отрыв от масс крестьян­ ства. Еще А.С. Пушкин заметил, что народ, «упорным постоянст­ вом удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей побе­ дой и смотрел равнодушно на немецкий образ жизни своих бояр» . Социальная обособленность рождавшейся интеллигенции не могла не наложить отпечаток на характер возникавших в ее среде политических взглядов и настроений. В обстановке начавшегося общественного подъема среду разночинцев немедленно захватило резко негативное отношение к только что прожитой эпохе и к состоянию дел в России. «Отрицание самое беспощадное, необхо­ димое для обновления старой жизни, из общества проникло в университет и нашло здесь благодатную почву» , — так оценивал один из современников идейно-психологическое состояние раз­ ночинной молодежи той поры. Критика пороков старого режи­ ма, начатая М.П. Погодиным, П.А. Валуевым, К.Д. Кавелиным, А.И. Герценом и другими публицистами, вызывала особенно ост­ рую реакцию в среде демократического студенчества. В ней начи­ нает быстро формироваться своеобразная атмосфера вызова сло­ жившимся ценностям и устоям российской жизни. Как удачно подметил В. Живов, в 60-е гг. возникает новая культурная пара­ дигма, «и именно эта парадигма, а не происхождение или возра­ стные параметры объединяет ту группу людей, которую можно назвать интеллигенцией» . Своеобразная интеллигентская контркультура была ответом молодых маргиналов на кризис элитарной дворянской культуры; в стране начинался новый период в исто­ рии культурного сознания. Конечно, становлению новой куль­ турной парадигмы в решающей степени способствовало начавше­ еся в 60-е гг. расширение социальных функций молодой интеллигенции и связанная с этим процессом ее ускоренная са­ моидентификация . Русская литература сразу же заметила небывалые прежде стрем­ ления молодых интеллектуалов к самоутверждению. Проблема столкновения «отцов» и «детей», поднятая в знаменитом романе И.С. Тургенева, фактически символизировала начало истории рус­ ской демократической интеллигенции. Поскольку кристаллизация нового слоя без его обособления была невозможна, постольку 52

53

54

55

56

8*

МД. Карпачев

228

противопоставление шло по всем направлениям. Плебейское про­ исхождение теперь не скрывалось, а напротив, открыто и вызы­ вающе демонстрировалось. Красные руки труженика приобретали особую моральную ценность при сопоставлении с обанкротив­ шимся барством. Отвергались не просто старые авторитеты, стремительно ме­ нялся быт разночинной молодежи. «Опрощение во всем обиходе домашней жизни и в привычках считалось необходимым услови­ ем для людей прогрессивного лагеря, особенно для молодого по­ коления. Каждый должен был одеваться как можно проще, иметь простую обстановку, наиболее грязную работу, обыкновенно ис­ полняемую прислугою, делать по возможности самому — одним словом, порвать со всеми разорительными привычками, приви­ тыми богатым чиновничеством и барством. Мужчины в это время начали усиленно отращивать бороду: они не желали походить, как выражались тогда, на "чиновалов" и "чинодралов", не хотели официального штемпеля. Женщины вместо пышных разноцвет­ ных платьев с оборками, лентами и кружевами одевали простое, без шлейфа, черное платье, лишенное каких бы то ни было ук­ рашений, с узкими белыми воротничками, стригли волосы — одним словом, делали все, чтобы не походить, как говорили тог­ да, на разряженных кукол, на кисейных барышень. Это опроще­ ние было вызвано распространением демократических идей, с могучею силою овладевших умами и сердцами русской интелли­ генции» , — так вспоминала о времени становления идейно-пси­ хологического климата разночинцев одна из активных участниц демократического движения 1860-х гг. Конечно, на такой резкий поворот в поведении и умонаст­ роениях «молодого поколения» решающим образом повлияло об­ щественное признание банкротства самодержавно-крепостниче­ ской системы. Ответственность за несостоятельность государства, за культурную отсталость народа, за его бесправие и низкий жиз­ ненный уровень молодые интеллектуалы естественно возлагали на поколение «отцов». В ситуации глубокого и системного кризиса общественных отношений конфликт поколений приобретал осо­ бенно острые формы. На этот факт указал хорошо знавший поло­ жение дел А.В. Никитенко. «Сильная склонность в нынешнем мо­ лодом поколении к непослушанию и дерзости, — констатировал он. — Беспрестанно слышишь о каком-нибудь скандале то в та­ ком-то университете, то в другом заведении. Нет никакого сомне­ ния, что эти печальные события — прямое следствие подавления в прошлом царствовании всякой мысли, подчинения ее дисцип57

Пореформенная эпоха

229

лине, простиравшейся до совершенного пренебрежения высшими началами нравственности, — словом, следствие сурового, всеподавляющего деспотизма. Теперь все, особенно юношество, про­ никнуты каким-то озлоблением не только против всякого стесне­ ния, но даже и против законного ограничения» . А.В. Никитенко точно подметил зарождение новой тенден­ ции в политико-культурном облике русского общества. Недоверие к регламентациям властей и к официальным авторитетам все бо­ лее прочно входило в общественное сознание разночицев. С само­ го начала своего существования молодая русская интеллигенция демонстрировала абсолютно непривычные для властей стандарты поведения. В отличие от прочих сословий разночинная молодежь всегда была готова к проявлениям откровенной нелояльности. Осо­ бенно острую реакцию противодействия стали вызывать запрети­ тельные меры правительства по отношению к чуждым или «тлет­ ворным» идеям из арсенала западной политической культуры. Более того, запреты такого рода, как правило, приносили обратные результаты. Объявление администрацией каких-либо произведе­ ний сомнительными или вредными становилось лучшей для них рекламой. Авторитарные методы руководства оказывались совер58

Вечеринка. Худ. В.Е. Маковский

230

М.Д. Карпачев

шенно неэффективными во взаимоотношениях власти с разно­ чинной интеллигенцией, но другими методами самодержавие в ту эпоху овладеть не могло. Ближайшим политическим следствием подобного отчужде­ ния стало стремление части радикально настроенных разночинцев к полному и скорейшему уничтожению существовавшего госу­ дарственного строя как несовместимого с общественными, в том числе и с интеллигентскими, свободами. Поскольку же никакой другой социальный слой не подвергал режим системному отрица­ нию, постольку интеллигентам оставалось взять на себя разработ­ ку идеала альтернативного социально-экономического и полити­ ческого строя. «В старые времена, — замечал В.И. Ленин, — в России была революционной одна только интеллигенция» . Но, конечно, выстраивая собственную модель общественного устрой­ ства, интеллигенция просто обязана была в своих теориях лишить самодержавие права на общенародное представительство. Это пра­ во она принимала на себя, хотя никакого согласия на такой пере­ хват все прочие социальные слои ей, разумеется, не давали. Реакция власти на феномен интеллигентского политического противостояния была по-своему последовательной. Представители правящих кругов России с неизменной антипатией относились к самому понятию «интеллигенция». «Наши отцы, — писал Л.Д. Лю­ бимов, имея в виду близкие к власти слои высшего дворянства, — презирали этот термин и никогда не применяли его к себе» . Силь­ ное негодование вызывало это слово у обер-прокурора Св. Синода К.П. Победоносцева, а консервативно настроенный министр внут­ ренних дел В.К. Плеве давал такое его толкование: «Та часть на­ шей общественности, в общежитии именуемая интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она прин­ ципиально, но и при этом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитирова­ нию государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна» . Сам император Николай II, не без сарказма вспоминал СЮ. Витте, услышав как-то слово «интеллигент», заметил: «Как мне против­ но это слово» . Эти филологические упражнения отражали непреложный ис­ торический факт: в политической жизни России возник острей­ ший конфликт между самодержавием и интеллигенцией, причем взаимная несовместимость была настолько очевидной, что о при­ мирении не могло быть и речи. Конечно, при упорном и хроническом столкновении против­ ники демонизировали образы друг друга и, напротив, идеализиро59

60

61

62

Пореформенная эпоха

231

вали собственные позиции. Как та, так и другая сторона полагала, что только она одна знает пути ко всеобщему благоденствию. Про­ цесс ускоренной модернизации социальных отношений в России сопровождался, таким образом, не установлением сотрудничества администрации с просвещенной общественной средой (совершен­ но необходимого для успеха преобразований), а острой борьбой, сопряженной со взаимной дискредитацией. Все это имело самые печальные последствия для судьбы государства. Ко времени Вели­ ких реформ, замечал Н.А. Бердяев, русская интеллигенция «окон­ чательно оформилась в раскольничий тип. Она всегда будет гово­ рить про себя "мы", про государство, про власть — "они". Русский культурный слой оказался над бездной, раздавленным двумя ос­ новными силами — самодержавной монархией сверху и темной массой крестьянства снизу» . Подобная социальная изоляция вела в свою очередь к идейно-психологическому максимализму интел­ лигентов, погружая их сознание в пучину бесконечных поисков решений «проклятых вопросов» русской жизни: «кто мы такие?», «что делать?», «кто виноват?» и т.п. В то же время социальная нестабильность побуждала демократическую интеллигенцию к вспышкам героического поведения, к необычайному энтузиазму «хождения в народ», к беспрецедентному по своему накалу терро­ ру народовольцев . Сам по себе факт вступления демократической интеллиген­ ции на путь активной борьбы со старым и доказавшим свою не­ эффективность строем не может считаться исключительным или специфически российским. Переход в оппозицию части интеллек­ туальной элиты, обслуживающей различные функции старого ре­ жима, является одним из необходимых и обязательных признаков его кризиса. Опыт истории свидетельствует о том, что эпоха кру­ той социальной ломки всегда предваряется активизацией прогрес­ сивной общественно-политической мысли, начинающей критику традиционного строя. Так было, например, во Франции перед ее Великой революцией конца XVIII в. или в Северной Америке накануне революционной Войны за независимость. Прав был рус­ ский революционер-демократ Н.В. Шелгунов, когда писал, что «умственная революция, которую мы пережили в шестидесятых годах, была не меньше умственной революции, которую пережи­ вала Франция с половины XVIII века» . Таким образом, соци­ альные функции российской интеллигенции — по крайней мере на стадии ее формирования — могут быть сопоставлены с дея­ тельностью французских или американских просветителей и их последователей. 63

64

65

232

МД. Карпачев

Сходство, впрочем, не ограничивалось функциональными признаками- Мировоззрение русской интеллигенции формирова­ лось, конечно, прежде всего под знаком критического освоения отечественной действительности. Но идейный арсенал такого ос­ воения брался в основном из западных источников; содержание образовательных программ российских университетов было ори­ ентировано главным образом на европейские культурные ценнос­ ти. Вслед за западными просветателями русские интеллигенты при­ няли основополагающие идеи рационализма о решающей роли носителей гуманитарных знаний в преобразованиях общественной и государственной жизни. В образованных слоях разночинной мо­ лодежи все более прочно укоренялось убеждение в том, что ин­ теллигенция не только вправе, но и обязана активно вмешаться в переустройство социально-политического строя России по пла­ нам, вычерченным в соответствии с высшими достижениями ев­ ропейской общественной мысли. В России такие завышенные представления о возможностях интеллигенции прививались особенно легко. Крайне незначитель­ ная доля лиц, получивших доступ к высшему образованию, ста­ вила их в исключительное положение остро необходимых стране «творцов прогресса». Принадлежность к студенчеству наполнялась, таким образом, особым социальным смыслом. «Русское общест­ во, — говорилось в одной из аналитических записок 1861 г., — внушило студенту такое понятие о его достоинстве, какое едва ли существует в другой стране». Петербургский студент той поры вспо­ минал: «Каждый, даже первокурсник, радушно был принимаем не только в гостиных, но и в серьезных кабинетах литераторов, ученых и общественных деятелей. Все смотрели на учащееся поко­ ление как на олицетворение столь желанного обновления России и ласкали студентов, всячески помогали им, охотно вступали в горячие прения "о материях важных"» . В странах с развитой социальной средой и более высоким уровнем общей и политической культуры идеи интеллектуаловпросветителей, как правило, получают возможность для относи­ тельно быстрой и «мягкой» апробации. Сравнительная ценность любой социальной теории выявляется в повседневной деятельно­ сти разнообразных политических сил. Драма же русской интелли­ генции состояла в том, что ее быстрое формирование проходило в тот период, когда Россия все еще оставалась страной со слабо развитой социальной структурой. По сравнению с Западной Евро­ пой в ней явно не доставало средних, промежуточных слоев меж­ ду массами «простого» народа и просвещенным меньшинством общества. Поэтому русской интеллигенции с момента ее зарожде66

Пореформенная эпоха

233

ния суждено было долгое время оставаться в состоянии жесткой социальной изоляции. Как носительница «прогресса» она всеми силами стремилась к радикальному изменению существовавшего (и далеко не идеального) строя, но при этом она же глубочайшей культурной пропастью оказалась отделена от своего народа. Следствием такой социальной ситуации являлась, с одной стороны, необычайная активность и энергия демократической интеллигенции, а с другой — ее устойчивая приверженность к политическим утопиям. Своей целеустремленностью, самоотвер­ женностью, а нередко и отчаянным героизмом интеллигентные оппоненты самодержавия стремились компенсировать недостаток преобразовательной энергии народных низов. Страну необходимо было реформировать — это признали даже властные верхи. Но реформы по почину верхов демократическую интеллигенцию не устраивали, они казались слишком далекими от идеальных кон­ струкций всеобщего благоденствия. При этом политическая нераз­ витость народных масс заставляла интеллигенцию рассчитывать прежде всего на свои силы. Количественную слабость можно было возместить только неукротимой силой духа и беззаветной предан­ ностью идеям социального переустройства. Нечто подобное, впрочем, наблюдалось и в среде творческой интеллигенции, не связанной прямо с оппозиционной полити­ ческой деятельностью. Эпоха пореформенного развития по праву может быть оценена как время расцвета русской национальной культуры. Блистательная плеяда писателей, художников, компо­ зиторов, давшая миру множество культурных шедевров высочай­ шей пробы, была бесспорным свидетельством могучего духовного потенциала народа. Однако столь же истинным является утверж­ дение о том, что культурный уровень русского народа оставался и в десятилетия усиленной модернизации одним из самых низких в Европе. Духовная энергия и творческая концентрация И.С. Тур­ генева и Л.Н. Толстого, И.Н. Крамского и И.Е. Репина, М.П. Му­ соргского и П.И. Чайковского в известной мере восполняли недо­ статки культурного развития народа, принявшего на свои плечи тяжкий груз всеобъемлющей перестройки социально-экономиче­ ского и общественно-культурного строя отечества. Интеллигенция никак не могла дождаться того времени, когда, говоря словами Некрасова, «мужик не Блюхера и не милорда глупого, а Гоголя, Белинского с базара понесет». Таких культурных разрывов страны Запада в ту пору уже не имели, поэтому там не было и интеллигенции в специфически русском смысле этого слова. Вынужденная ориентация на собствен­ ные силы и инициативы вела к созданию условий для возникнове-

М.Д. Карпачев

234

ния и культивирования теорий о возможности решающего воз­ действия интеллигенции на исторические судьбы России. Харак­ теризуя жизнь кружков начала 1860-х гг., современница событий тех лет Е.Н. Водовозова так передавала настроения их участников: «Мы, молодое поколение, представители новой силы и духа! Мы призваны обновить мир! Наша задача — прокладывать новые пути, создавать новые формы жизни, все изменив в нравах и обычаях, все перестроить...» Такие представления о миссии и возможнос­ тях передовой интеллигенции распространялись с большой на­ стойчивостью. Н.К. Михайловский, ведущий идеолог демократи­ ческого движения 1880-х гг., автор знаменитой теории «героев и толпы», решительно заявлял: «Предоставьте русской интеллиген­ ции свободу мысли и слова, и, может быть, русская буржуазия не съест русского народа; наложите на уста интеллигенции печать молчания — и народ будет наверное съеден» . Признание за интеллигенцией активной и даже ведущей роли в общественных преобразованиях с необходимостью требовало веры в то, что народные массы всегда готовы к восприятию вырабо­ танных интеллигенцией идеалов или, по крайней мере, в то, что эти идеалы полностью соответствуют народным интересам. По­ этому идеализация собственной роли в сознании демократиче­ ской интеллигенции закономерно соединялась с идеализацией рус­ ского народа, прежде всего крестьянства. Упрощенная формула движущих сил прогресса (интеллигенция и народ) объяснялась уровнем социального развития страны в ту эпоху. Такое понима­ ние состава прогрессивных сил сохраняло устойчивый характер в течение многих лет. Еще в 1853 г. Н.Г. Чернышевский, говоря о растущем недовольстве народа, заявлял, что нужна только искра, чтобы произошел социальный взрыв: «Вместе с тем растет и чис­ ло людей из образованного кружка, враждебных против настоя­ щего порядка вещей. Вот готова и искра, которая должна зажечь этот пожар» . Интеллигенция (или «новые люди»), по мнению Чернышевского, должна была внести организованность и созна­ тельность в толщу народа, так как существовавший строй нельзя было уничтожить темной и невежественной массой . Представление о собственном высоком предназначении стало важным компонентом политической культуры интеллигенции пореформенного времени. Ярким выражением настроений той поры может служить образное определение СМ. Степняка-Кравчинского: «Наша интеллигенция — головня. Народ — это уголья. Конеч­ но, уголья, сложенные в кучу, по прошествии долгого времени сами разгорятся от развития внутренней теплоты. Но умно ли дать бесполезно потухнуть головне?..» 67

68

69

70

71

Пореформенная эпоха

235

Бескорыстие и самоотверженность лучших представителей интеллигенции не могут не вызвать вполне заслуженного уваже­ ния. Однако духовный мир «новых людей» не был так однозначен. Социальное отщепенство разночинцев порождало ситуацию, при которой воспринятые ими идеи практически невозможно было соотнести с повседневной практической, а тем более с политиче­ ской деятельностью. Вследствие этого общественно-политические теории усваивались без критической проверки, часто просто на веру. Эту особенность давно подметит Н.А. Бердяев: «То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой или во всяком случае истиной относительной, частичной, не пре­ тендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превраща­ лось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения» . Присущий интеллектуалам рационализм в русских условиях вел к идейному нетерпению, нередко даже к фанатизму. Непроверен­ ные жизнью, но рационально скроенные идеи часто становились объектом поклонения, а безусловная преданность им рассматри­ валась как проявление высшей нравственности. Представления об относительности любых теоретических по­ строений были нехарактерны для разночинных интеллектуалов, несогласие с определенными воззрениями расценивалось как про­ явление враждебности или в лучшем случае — недомыслия. Об этой особенности отечественного интеллектуального климата с горечью писали многие современники. Радикальные интеллиген­ ты, отмечал, например, А.В. Никитенко, «и не подозревают, ка­ кие они сами деспоты и тираны: как эти желают, чтобы никто не смел шагу сделать без их ведома или противу их воли, так и они желают, чтобы никто не осмелился думать иначе, чем они дума­ ют. А из этих тираний самая ужасная и тирания мысли» . Предрасположенность интеллигенции к социальному месси­ анству и к идейной нетерпимости имела свои корни и в традици­ ях русской духовной жизни. Православная Церковь, прервавшая на исходе Средневековья культурные контакты с прочими хрис­ тианскими конфессиями, настойчиво утверждала представление о том, что «Святая Русь» является оплотом истинной веры. В свою очередь полное подчинение церкви государству лишило русское общество глубоких традиций свободомыслия и идейной терпимо­ сти. Любое отклонение от официальной ортодоксии рассматрива­ лось церковью и властями как преступное деяние, как бунт, по­ давляемый самыми суровыми репрессиями. В этом смысле типология поведения диссидентов в России почти не менялась на протяже­ нии веков. Еще в начале XX в. Д.С. Мережковский отмечал: «Меж­ ду протопопом Аввакумом... и анархистом Бакуниным... гораздо 72

73

236

М.Д. Карпачев 74

больше сходного, чем это кажется с первого взгляда» . А запечат­ ленный В.И. Суриковым пламенный образ боярыни Морозовой вполне соответствовал характеру и образу мыслей разночинной молодежи пореформенного времени. Видный американский исследователь русской культуры Дж. Биллингтон определил духовное пробуждение демократической ин­ теллигенции как своеобразную форму российской Реформации и Ренессанса. Поскольку же русское Средневековье (т. е. крепостни­ чество) совпало с торжеством идей европейского просветитель­ ства и рационализма, постольку духовное раскольничество ин­ теллигенции приняло атеистическую форму . Мессианская вера в грядущее царство справедливости, обязанное наступить в случае слома существовавшего режима, связывала в единую духовную традицию раскол и русское революционное движение . Не обладавшая политическим и житейским опытом и отторгав­ шаяся режимом разночинная молодежь воспринимала новые соци­ альные идеи, включая атеизм, абсолютно, без сомнений и лиш­ них дискуссий. В этом смысле у Н.А. Бердяева были основания заявить, что русские диссиденты оказались ортодоксами и апокалиптиками «и тогда, когда они в XVII веке были раскольникамистарообрядцами, и тогда, когда в XIX веке они стали революцио­ нерами, нигилистами, коммунистами» . Исследователи отмечали красноречивый факт чрезвычайно большой роли в революционно-народническом движении выход­ цев из среды русского духовенства. Н.Г. Чернышевский, Н.А Добро­ любов, Н.И. Кибальчич — перечень этот можно продолжать долго. В беседе с народовольцем А.И. Зунделевичем академик И.М. Май­ ский специально отметил «тот любопытный факт, что в 50-70-х гг. прошлого века у нас появилось немало сыновей и дочерей свя­ щенников, которые порвали со своей средой и перешли на прогрес­ сивный, даже на революционный путь» . Роль бывших «поповичей» в жизни русской интеллигенции еще ждет своего детального прояснения. Очевидно, однако, что духовенство действительно стало важным источником пополне­ ния рядов разночинной молодежи. Семинаристы имели свои при­ чины недовольства существовавшим строем и укладом жизни. Многие из них испытывали суровые материальные лишения. Про­ буждавшемуся сознанию особенно ненавистна была обстановка в бурсах, пороки которой с большой художественной силой рас­ крыл в своих замечательных очерках Н.Г. Помяловский. Нужно учесть также, что воспитанники семинарий попадали в университе­ ты, как правило, в более зрелом возрасте, чем выходцы из дру­ гих сословий, поэтому их роль в студенческом движении оказа75

76

77

78

Пореформенная эпоха

237

лась более заметной. Бывшие семинаристы придавали, несомнен­ но, особый колорит идейному климату русской радикальной интеллигенции. Именно они чаще всего выступали как воинствую­ щие атеисты. Однако духовные традиции общества преодолеть было нелег­ ко. Исключительность положения России на периферии христи­ анского мира способствовала распространению в ней идей богоиз­ бранности, православного мессианства. «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать» — эта выдвинутая еще в XVI в. псковским монахом Филофеем политическая формула прочно вошла в созна­ ние правящих кругов Российского государства и общества в це­ лом. Идеология исключительности, русского мессианства культи­ вировалась веками; представление об особом предназначен™ России становилось важным компонентом политического мышления в русском обществе. Отзвук этих идей легко обнаружить в теорети­ ческих построениях русских социалистов. Вера в светлые идеалы замещала в интеллигентском сознании недостаток внешней рели­ гиозности. Вплоть до крушения монархии интеллигенция оставалась не­ примиримым врагом традиционной власти; ее социальные и куль­ турные качества наложили неизгладимый отпечаток на всю поли­ тическую мысль дореволюционной России. 2. Политический радикализм в э п о х у модернизации

«Русский социализм» демократической интеллигенции С началом Великих реформ радикально настроенные круги молодой интеллигенции вступили на путь борьбы за осуществле­ ние в России идеалов социализма. Но учение о социализме как обществе, освобождающем человечество от всех видов экономи­ ческого и политического угнетения, зародилось в России раньше, еще во второй четверти XIX в., и было одним из следствий ин­ тенсивного освоения западных новейших теорий о рациональном переустройстве общественных отношений. Вслед за европейскими просветителями русские интеллектуалы-гуманисты пришли к вы­ воду о необходимости и возможности радикального обновления общества на принципах социализации собственности и полной демократизации властных институтов. Грядущее вслед за таким переустройством всеобщее благоденствие должно было осчастли­ вить всех, но прежде всего, конечно, широкие народные массы. Применительно к конкретной российской ситуации это озна­ чало, что центральное место в планах революционной демократии сразу же заняли интересы крестьянства, составлявшего подавляю-

238

М.Д. Карпачев

щую массу «простого» народа. Именно под таким углом зрения оценивали деятели нарождавшейся революционной демократии пе­ чальные итоги восстания декабристов. Мятежникам на Исаакиевской площади, говорил А.И. Герцен, не хватало народа. Опыт же общественного движения и политической мысли Западной Европы был для русских радикалов важен потому, что он выдвинул проблему социализма как строя, способного изба­ вить человечество от пороков буржуазного развития. Результаты европейских и американских преобразований не вписывались в схемы рационально организованного общества, а быстро разви­ вавшиеся социальные контрасты нового типа вызывали у многих интеллигентов вполне понятную реакцию отторжения. Она была тем более резкой, что в системе буржуазных ценностей интел­ лектуальный труд оказался на периферийном положении и сам по себе совсем не обеспечивал высокого социального статуса и мате­ риального благополучия. Для демократической интеллигенции России во весь рост встала двойная задача: как избавиться от крепостнических порядков и при этом не допустить развития ка­ питализма, перешагнуть через него и тем самым спасти трудящи­ еся массы от «язвы пролетариатства», обеспечив при этом за со­ бой роль главных архитекторов будущего строя. Для подлинных гуманистов, какими всегда считали себя революционеры, буду­ щее стало немыслимым без устранения всех видов социального неравенства, в том числе и экономического, основанного на част­ ной собственности. Успешное решение такой задачи обещало достижение желан­ ной и, как казалось, хорошо спроектированной гармонии. Социа­ лизм, заявляли, например, землевольцы 1870-х гг., — это «выс­ шая форма всеобщего, всечеловеческого счастья, какая только когда-либо вырабатывалась человеческим разумом. Нет для него ни пола, ни возраста, ни религии, ни национальности, ни клас­ сов, ни сословий! Всех зовет он на чудный пир жизни, всем дает он мир, свободу, счастье, сколько каждый может взять!.. В этом и только в этом та непреодолимая, чарующая сила, которая влечет в ряды социалистов все свежее, чистое, бескорыстное» . Такая цель стоила, конечно, и борьбы, и любых жертв, тем более что радикальная интеллигенция искренне считала, что она знает, как быстро и успешно следует воплощать ее в жизнь. Основоположником «русского социализма» был А.И. Герцен. А.И. Герцен (1812-1870) принадлежал к тому поколению русских дворян, чье интеллектуальное развитие оказалось несов­ местимым с традициями сословной жизни. Еще в детские годы на формирование его мировоззрения сильно повлияло выступление 79

Пореформенная эпоха

239

декабристов. «Казнь Пестеля и его товарищей, — вспоминал он, — окончательно разбудила ребяческий сон моей души» . Декабри­ сты — это, по его выражению, «какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног, воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палаче­ ства и раболепия». Понятно, что к числу таких детей Герцен отно­ сил и себя. Поступив в Московский университет, Герцен скоро стал идей­ ным руководителем студенческого кружка, участники которого интенсивно осваивали современные им политические идеи Запа­ да, резко осуждали деспотический режим николаевского времени. Уже в начале 1830-х гг. Герцен и его товарищи начинают внима­ тельно изучать произведения западноевропейских социалистов. В идеях социалистов, в первую очередь Сен-Симона, их прежде всего привлекала гуманистическая направленность нового учения. Во взглядах сен-симонистов, восторженно говорил Герцен, «зак­ лючался целый мир новых отношений между людьми — мир здо­ ровья, мир духа, мир красоты, мир естественно нравственный и потому нравственно чистый» (8, 162). А.И. Герцен быстро проникся глубочайшей уверенностью в том, что именно социализм может открыть блестящие перспекти­ вы для всех людей, всех классов и слоев общества, избавляя од­ них от унизительной бедности, а других от безнравственной и полной рисками погони за личными прибылями. К тому же ему и его ближайшим единомышленникам казалось, что путь к соци­ альной справедливости не столь уж труден и долог. Главная пре­ града на этом пути виделась им в человеческом невежестве. Доста­ точно лишь убедить, просветить, научить социализму (ведь он так ослепительно хорош) всех людей независимо от их места в неправедно устроенном обществе. Нужно, следовательно, совер­ шить революцию в умах, благо что молодые интеллектуалы уже начали совершать ее в своем сознании. И сделать это нужно воз­ можно быстрей, путем всеобщего просвещения. Убедить же людей в преимуществах рационально организованного социалистическо­ го строя большого труда составить не должно; сознательно высту­ пать против него может только заведомый и закоренелый злодей. Такой романтический тип мышления вполне соответствовал пришедшим вместе с западными теориями представлениям просве­ тителей, что общественная жизнь может быть реорганизована по новым принципам и по предначертаниям просвещенного разума. Независимое просветительство при Николае I было заняти­ ем недопустимым, и Герцен с друзьями был из университета 80

240

М.Д. Карпачев

исключен. В 30-40-е гг. ему дважды пришлось отправиться в ссыл­ ку. Все эти репрессии только укрепляли его уверенность в истори­ ческой правоте социалистических идеалов. К середине 1840-х гг. у Герцена сложилось мнение, согласно которому ушедшие вперед в своем экономическом и культурном развитии западноевропей­ ские страны стоят накануне радикального социального переворо­ та. Убедившись в том, что в николаевской России невозможна не только широкая проповедь социализма, но и любая открытая ин­ теллектуальная деятельность прогрессивного характера, Герцен покинул Россию. Покинул, веря, что в скором будущем станет очевидцем прогрессивных преобразований в Западной Европе, и надеясь, что его открытое слово, обращенное к русскому обще­ ству из-за рубежа, поможет пробуждению родины. Вся его после­ дующая деятельность интеллектуала-«невозвращенца» может быть расценена как начало формирования политической культуры рус­ ского диссидентства. А.И. Герцен с оптимизмом расценивал перспективы нара­ ставшей в ряде европейских стран волны революций 1848 г. На­ дежды на социальное освобождение народов Европы проявились в его «Письмах из Франции и Италии», которые в 1847 г. печата­ лись в журнале «Современник». В этих же «Письмах», однако, прозвучало острое беспокойство их автора по поводу растущего могущества буржуа, лавочника, рантье и вообще собственника в западноевропейском капиталистическом обществе. Герцен резко и гневно обличает лицемерие буржуазного строя с его формальным политическим равенством. «Все несчастие прошлых переворотов, — напоминает он, — состояло именно в опущении экономической стороны, которая тогда еще не была настолько зрела, чтобы за­ нять свое место. Тут одна из причин, почему великие слова и идеи остались словами и идеями и — что хуже того — надоели» (5, 59). Но теперь формула счастья известна, следовательно, пришло вре­ мя для подлинного освобождения народов. Однако его ждало горькое разочарование. Всеобщего подъема движения за социализм не произошло, парижские революционе­ ры, посягнувшие на буржуазный правопорядок, подверглись суро­ вым репрессиям и в конце концов потерпели тяжелое поражение. Исход революций 1848 г. вызвал тяжелую духовную драму Герцена. Прежде всего не оправдались его надежды на быстрое социалистическое переустройство общества в ближайшее время. Поражение революционного движения развеяло мечты русского эмигранта о скором осуществлении идеалов социальной справед­ ливости в семье европейских народов. Сначала его сильно удруча­ ло то, что он столкнулся с неадекватной, как ему представля-

Пореформенная эпоха

241

Александр Иванович Герцен

лось, реакцией европейского общества на социалистические идеи революционеров: благороднейшие, казалось бы, требования не вызвали всенародной поддержки, а жестокий разгром июньского восстания проходил при молчаливом согласии большинства на­ ции. Такой поворот событий породил тягостные сомнения в душе Герцена. В написанных им после 1848 г. работах, в том числе в книге «С того берега», явственно зазвучало чувство горького разочарова­ ния в возможностях европейских народов идти по пути социаль­ ного прогресса. «Мне кажется, — с горечью отмечал Герцен, — что роль теперешней Европы кончена; после 1848 года она разла­ гается с неимоверной быстротой» (12, 167). О своих надеждах на скорое общественное благоустройство Европы он сам стал гово­ рить как о наивных и беспочвенных иллюзиях. «Но как дорого, — писал он, — заплатили мы за этот сон, когда, пробудившись, увидели себя на краю бездны, на склоне которой находится ста­ рая Европа, ныне бессильная, бездеятельная и вконец разбитая параличом» (6, 188). Европейское общество, полагал Герцен, по­ разил дух мещанства, проникший во все его слои, от правителей до работников. Принципы частной собственности, по его мне­ нию, слишком глубоко укоренились в быт и сознание европейс­ ких народов. Именно это обстоятельство стало непреодолимой пре­ градой на пути к социальному переустройству. Погрязнув в мелких собственнических расчетах, мещанская Европа, писал Герцен, «из­ живает свою бедную жизнь в сумерках тупоумия, в вялых чув-

242

МД. Карпачев

ствах без убеждений, без изящных искусств, без мощной поэзии» (там же, 109). Еще раз подчеркнем, что для Герцена это было время горь­ ких переживаний и тяжелых сомнений. Его разочарования в нрав­ ственности европейцев имели в те нелегкие дни и личные причи­ ны. Приютив в своем доме гонимого немецкого поэта-демократа Георга Гервега, он столкнулся с черной неблагодарностью. Легко­ мысленный себялюбец увлекся женой Герцена и не постеснялся разбить семейное счастье своего благодетеля. Эгоизм и мещанство предстали перед русским изгнанником во всем своем ужасающем величии. Этот, казалось бы, сугубо личный эпизод еще более усилил герценовскую антипатию к европейской цивилизации. Вспо­ миная впоследствии об этой коварной дружбе, он заключал: «Мы не берем в расчет, что половина речей, от которых бьется наше сердце и подымается наша грудь, сделались для Европы трюизма­ ми, фразами». Пусть русские нравы грубы, «у нас из-под пудры колет щетина и из-под белил виден загар, у нас есть лукавство диких, разврат животных, уклончивость рабов, у нас везде являют­ ся кулаки и деньги — но мы далеко отстали от наследственной, летучей тонкости западного растления». Мы забываем, «сколько других испорченных страстей, страстей искусственных, старче­ ских напутано в душе современного человека, принадлежащего к этой выжившей цивилизации» (10, 238-239). По былому роман­ тическому западничеству Герцена был нанесен сильнейший удар. Конечно, Герцен был слишком умен и образован, чтобы во­ обще перестать замечать в Западной Европе силы, способные к общественному прогрессу. Трудящиеся, или, по его выражению, работники, все еще сохраняли способность к социальному и по­ литическому развитию. Но он все же считал, что преодолеть груз многовековых традиций цивилизации, основанной на частной соб­ ственности, будет неимоверно трудно даже работникам, что лич­ ный интерес для европейца все еще остается гораздо более важ­ ным, чем общественные идеалы. В работах Герцена широко распространились суждения о том, что Европа имеет богатое про­ шлое, но будущее — не за ней, что ей «недостает силы, чтобы вознестись до уровня собственной мысли». «Вопрос о будущности Европы, — писал он в 1857 г., — я не считаю окончательно решенным; но добросовестно, с покорностью перед истиной и, скорее, с предрассудками в пользу Запада, чем против него, изу­ чая его десятый год не в теориях и книгах, а в клубах и на площадях, в средоточии всей политической и социальной жизни его, я должен сказать, что ни близкого, ни хорошего выхода не вижу» (12, 426).

Пореформенная эпоха

243

Но даже пережив душевную драму, Герцен не утратил веры в целительное могущество социализма. Глубокие размышления над суровыми уроками 1848 г. привели его в конце концов к выводу о том, что одних только мечтаний, даже основанных на хорошем просвещении, для коренного изменения условий общественной жизни не хватит. Необходимо в реальной действительности, в ус­ ловиях теперешнего экономического строя иметь залог осуществи­ мости новых принципов. «Без предрасположенности народного быта, — пишет он, — общественная наука теряется в социальном бреде» (18, 8). Нужны, следовательно, не только проповеди, но и готовность самого народа принять новые условия жизни. Такой поворот мысли послужил Герцену отправным моментом для раз­ работки им доктрины так называемого «русского», или «кресть­ янского», социализма. Западная жизнь помочь русскому эмигранту в решении та­ кой проблемы по изложенным выше причинам не могла. Источ­ ники социального обновления человечества предстояло искать за ее пределами, смотреть, по выражению Герцена, «налево и на­ право». «А вне Европы в настоящее время есть только две страны, которые живут деятельной жизнью, — Соединенные Штаты и Россия» (12, 349). Но Америка не представляет принципиально новых элементов развития, это все та же формальная демокра­ тия, сильно связанная западными традициями. Зато обращение к России позволило Герцену открыть ту самую «предрасположен­ ность народного быта», без которой невозможно или чрезвычайно трудно осуществить социализм. Позже он признавался, что только вера в Россию удержала его «на краю нравственной гибели». На родине он обнаружил наконец то, чего не оказалось на просве­ щенном Западе, — народную способность к осуществлению соци­ алистического идеала. Такая предрасположенность русского наро­ да к социализму заключалась, по мнению Герцена, в сохранении сельской общины и в признании русским крестьянством права на землю за каждым, кто ее обрабатывает своими руками. Поворот герценовской мысли к России и к русскому народу был вполне естественен. Ему, активному западнику шумных дис­ куссий 1840-х гг., были хорошо памятны аргументы славянофи­ лов, убежденных в исторических преимуществах отечественной самобытности. Опыт прямого знакомства с европейской жизнью привел Герцена к признанию за славянофилами правоты их апел­ ляций к сущности русской народной жизни. В славянофильстве, рассуждал он, было много напускного, искусственного; в их историко-политической риторике мы видели «новый елей, помазываю­ щий царя, новую цепь, налагаемую на мысль, новое подчинение

244

МД. Карпачев

совести раболепной византийской церкви». Но, отвергая форму славянофильских учений, западники не заметили главного. По­ этому, несколько неожиданно заключал Герцен, «на славянофи­ лах лежит грех, что мы долго не понимали ни народа русского, ни его истории; их иконописные идеалы и дым ладана мешали нам разглядеть народный быт и основы сельской жизни». В этой фразе сквозит, между прочим, признание и собствен­ ной близорукости. Герцену приходится признать, что в пылу по­ лемики он прежде не замечал у славянофилов самого существен­ ного: «Важность их воззрения, его истина и существенная часть вовсе не в православии и не в исключительной народности, а в тех стихиях русской жизни, которые они открыли под удобрени­ ем искусственной цивилизации» (9, 133-134). Именно эти славя­ нофильские открытия позволили Герцену приступить к созданию новой социальной доктрины . Переоценке славянофильского теоретического наследства спо­ собствовало, кроме всего прочего, знакомство русского социали­ ста с сочинениями немецкого исследователя А. Гакстгаузена, чье обширное исследование сельского быта России стало доступно читателям как раз к исходу революций 1848 г. Консервативно настроенный путешественник оказался наблюдательным и добро­ совестным ученым. Общинные и артельные традиции русского народа он рассматривал с нескрываемой симпатией, но расцени­ вал их как залог внутренней стабильности государства. Такая пе­ рекличка с идеями славянофилов произвела на Герцена сильное впечатление . Обратившись к русским национальным истокам, Герцен вовсе не перестал быть мыслителем западнической ориентации. Если со­ циальные возможности европейского общества вызывали у него скепсис (который, кстати говоря, стал быстро уменьшаться под воздействием новых революционных движений, особенно в Ита­ лии), то высокую культуру западной цивилизации он оценивал с неизменным пиететом. Богатые плоды европейского развития (в первую очередь теории социализма), по убеждению Герцена, над­ лежало непременно усвоить, ибо без них не может быть подлин­ ного освобождения народа от пут невежества и духовного рабства. «Одна мощная мысль Запада, к которой примыкает вся длинная история его, — утверждал он, — в состоянии оплодотворить зароды­ ши, дремлющие в патриархальном быту славянском. Артель и сель­ ская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка и соединение сел в волости, управляющиеся сами собой, — все эти краеугольные камни, на которых созиждется храмина нашего буду­ щего свободно-общинного быта. Но эти краеугольные камни — 81

82

Пореформенная эпоха

245

все же камни... и без западной мысли наш будущий собор остался бы при одном фундаменте» (9,149-150). Словом, теоретическая работа над идеологией «русского социализма» потребовала от Гер­ цена провести своеобразный синтез западничества со славянофиль­ ством, отбрасывая, конечно, такие напластования, которые мог­ ли бы помешать целостности учения. Первый набросок идей крестьянского социализма сделан Гер­ ценом в статье «Россия», опубликованной в 1849 г. Впоследствии свои социалистические идеи он развивал и дополнял в работах «Письмо русского к Маццини», «Русский народ и социализм», «Крещеная собственность», «Старый мир и Россия», «Русское крепостничество» и др. Западная Европа, утверждал Герцен, прошла большой путь цивилизованного развития, у нее богатое прошлое. Но богатое прошлое можно трактовать как признак старости европейских на­ родов. Россия же, напротив, имеет гораздо более скромное про­ шлое, но зато она представляет в современном мире юный народ, народ, полный сил, у которого все впереди. Какое счастье для России, пишет он, «что сельская община не погибла, что личная собственность не раздробила собственности общинной; какое это счастье для русского народа, что он остался вне всех политиче­ ских движений, вне европейской цивилизации, которая, без со­ мнения, подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до самоотрицания» (7, 326). веский народ по матери­ альным или, по выражению Герцена, «бытовым» условиям своей жизни оказывается ближе к социалистическому идеалу, чем на­ роды западноевропейских стран. То, что является для Запада толь­ ко надеждой, «к которой устремлены его усилия, — для нас уже действительный факт, с которого мы начинаем» (6, 204). Слово «социализм», говорил Герцен, «неизвестно нашему народу, но смысл его близок душе русского человека, изживающего век свой в сельской общине и в работнической артели» (12, 85-86). Социальная революция на Западе натолкнулась на устояв­ шийся быт народа и не смогла преодолеть этот барьер. Русского же крестьянина переделывать не надо, он коммунист, так ска­ зать, по традициям, по своему жизненному укладу. Общинное начало, утверждал Герцен, есть «великая основа славянской жиз­ ни», «жизненный нерв нашего национального существования» (там же, 43-44). Поэтому России с социализмом будет проще. «Наш переворот должен начаться с сознательного возвращения к народ­ ному быту, к началам, признанным народным смыслом и веко­ вым обычаем. Закрепляя право каждого на землю, т. е. объявляя землю тем, чем она есть, — неотъемлемой стихией, мы только

246

МД. Карпачев

подтверждаем и обобщаем народное понятие об отношениях чело­ века к земле» (16, 223). Иначе говоря, для того чтобы община смогла выполнить свою социальную роль, ее необходимо освобо­ дить от помещичьей собственности и от административного гнета. В этом-то и заключается начало социалистического переустрой­ ства России. «Мы русским социализмом, — писал Герцен, — назы­ ваем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от об­ щинного владенья и общинного управления, — и идет вместе с работничьей артелью навстречу той экономической справедливо­ сти, к которой стремится социализм вообще и которую подтверж­ дает наука» (19, 193). Именно выдвижение такой социально-эко­ номической платформы определило историческую роль А.И. Герцена как основоположника «русского общинного социализма» или, как впоследствии стали говорить, народничества. Но готовой ячейкой социализма община еще не стала. Для этого, по словам Герцена, она была еще слишком патриархаль­ ной, полудикой. Для России же счастливым обстоятельством он считал тот факт, что общинная организация в ней дожила до развития социалистического движения в Европе. Наше преимуще­ ство, заключал Герцен, состоит в том, что мы можем учесть уро­ ки развития более культурных стран и не повторять их ошибок. Не наша заслуга, что мы «сохранили тот общинный строй, кото­ рый германские народы давно уже утратили среди превратностей своей истории. Но это преимущество не надобно выпускать из рук. Воспользуемся опытностью наших предшественников, она им до­ рого стоила» (12,46). Использование опыта Запада имело для русского социалиста двоякий смысл. С одной стороны, Россия получала шанс «сэконо­ мить» в своем развитии. Я не вижу причин, заявлял Герцен, «по­ чему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейско­ го развития, не вижу я также, почему цивилизация будущего должна непременно подчиняться тем же условиям существова­ ния, что и цивилизация прошлого» (6. 205). С другой — Россия могла воспользоваться культурными достижениями ушедших впе­ ред стран. Задача, писал Герцен, состоит в том, чтобы на основа­ ниях науки развить «элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, кото­ рыми по необходимости шло, плутая по неизвестным путям, раз­ витие Запада. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтоб у свободной личности земля оставалась под ногами и чтобы общинник был совершенно свободное лицо» (14.183). Как именно свободная и предприимчивая личность смог-

Пореформенная эпоха

247

ла бы развиваться в условиях общинного социализма, Герцен ос­ тавлял решить будущему. Но тезис о «преимуществе отсталости» России прочно вошел в политико-культурный арсенал социалис­ тов последующих поколений. С судьбой общины Герцен связывал планы не только соци­ ального, но и политического переустройства России. Картина ри­ совалась следующим образом. Каждая сельская община — это ма­ ленькая республика, которая самостоятельно управляет своими внутренними делами. Настоящим ее руководителем является ста­ роста. По своему положению он не может не считаться с ней, не может не защищать ее интересы, он является ее представителем, защитником и естественным покровителем. И если бы староста позволил себе проявить неуважение к интересам общины, то со­ брание, без тени сомнения утверждает Герцен, «тотчас вернуло бы старосту в границы его власти и его обязанностей». Избирае­ мый свободным голосованием всех работоспособных членов об­ щины, «староста хорошо знает, что он превратится в простого мужика, если только его не изберут снова» (12, 52). Свободные общины объединяются в более крупныеединицы— волости, также с выборным управлением. На волостном собрании старост избираются и судьи для законного управления общинны­ ми делами и волостной полицией. «В деревнях полицейские обя­ занности выполняются выборными десятскими и сотскими. Налоговые повинности распределяют голова и старики. Все это вместе является подлинно социалистическим самоуправлением...» (там же, 53). Вся социалистическая Россия, следовательно, представлялась Герцену как вольный союз свободных самоуправляющихся об­ щин. Понятно, что идеальная схема требовала идеального наро­ да. Но сомнения в качествах последнего были просто невозмож­ ны. В противном случае социалистические рассуждения в середине XIX в. были бы неуместны. Скрытых же противоречий в своих рассуждениях Герцен не замечал. Скажем, положение «простого мужика» оказывается не столь уж привлекательным даже при социализме. Созданная Герценом концепция «крестьянского социализма» вооружала русских демократов идеей прямого народного самоуп­ равления, несовместимого с сохранением бюрократического го­ сударства. Закладывалась, иными словами, традиция анархизма в русской общественной мысли. Властные структуры государства объявлялись для социализма ненужными и даже вредными, тем более в России. «Славянские народы, — заявлял он, — не любят ни идею государства, ни идею централизации. Они любят жить в

248

ИД. Карпачев

Император Александр II

разъединенных общинах, которые им хотелось бы уберечь от вся­ кого правительственного вмешательства» (там же, 185). Социально-экономическая теория Герцена была абсолютно несовместима с основополагающими идеями либерализма. Отри­ цание индивидуального предпринимательства и частной собствен­ ности (в том числе земельной), правового государства и его ин­ ститутов ставило русского социалиста в положение оппонента принципам экономических свобод. Но эта несовместимость отно­ силась все же к отдаленным перспективам. При определении бли­ жайших задач русской жизни Герцен предпочитал не отходить далеко от либеральных критиков самодержавно-крепостнических порядков. Прежде всего он был убежденным гуманистом и не хотел, чтобы светлые идеалы социализма осуществлялись через классовую борьбу и жертвы. Вот почему он неизменно предпочи­ тал, чтобы социалисты выступали с проповедью, равно обращен­ ной «к работнику и хозяину, к земледельцу и мещанину» (Т. 20. Кн. 2. С. 593). Сила гуманизма толкала его и на призывы к импера­ тору Александру II. Не желая насилия, в том числе и революцион­ ного, Герцен искал любые возможности для мирного разрешения социальных конфликтов . Он вполне мог присоединиться к уме­ ренным требованиям прогрессивных сил, если они в данный мо­ мент действительно способствовали поступательному развитию страны. Свои надежды Герцен связывал нес разрушительными сти­ хиями политического насилия, а с деятельностью наиболее обра83

Пореформенная эпоха

249

зованных слоев среднего дворянства, способных встать выше со­ словных интересов. «Среднее сословие дворян, — писал он, — есть бьющая артерия, где еще не застыла горячая кровь России; в нем сходятся все благородные чувства души <...> именно в нем таится зародыш и умственный грядущей революции» (6, 215). Гер­ цен говорил о просвещенной части дворянства, ставшей в середи­ не века важнейшим компонентом формировавшейся интеллиген­ ции. Ей он и отводил инициативную роль в предстоявшем обновлении России. «Мы, русские, прошедшие через западную цивилизацию, — писал он, — мы не больше, как средство, как закваска, как посредники между русским народом и революци­ онною Европою» (7, 326). Но без закваски не забродит, как извест­ но, и вся масса. Весьма примечательно и то, что Герцен подчеркивал значе­ ние этических мотивов в пробуждении гражданственности и гу­ манизма. Цена прогресса цивилизованного меньшинства такова, что ее осмысление непременно должно сыграть роль побудитель­ ного мотива к деятельности во благо народа. Скажем спасибо, писал он, «этому забытому рабу за ту мудрость, которую мы приобрели ценой голода многих, трудового пота большинства и грубого невежества всех; поблагодарим их; ведь мы — пышный цвет славной цивилизации, чьи приветливые сады орошены кро­ вью и слезами бедняков» (12, 42). Мысль о неоплатном долге «цивилизованного меньшинства» перед народом стала чрезвычай­ но характерной для демократической интеллигенции второй по­ ловины XIX в. В России наиболее крупный вклад в развитие теории «кресть­ янского социализма» внес Н.Г. Чернышевский. Сын провинци­ ального священника, Н.Г. Чернышевский был типичным разночин­ цем-интеллигентом. Исключительный талант и работоспособность обеспечили ему выдающееся место в прогрессивной публицисти­ ке пореформенного времени. Являясь фактическим лидером попу­ лярного в демократических кругах журнала «Современник», он приобрел громадный нравственный авторитет в глазах молодого поколения. Чернышевский энергично поддержал ряд основных идей Гер­ цена. Он сразу же согласился с мыслью о том, что историческое развитие народов не обязательно проходит последовательно «все логические моменты с полной их силой». При некоторых условиях страна может миновать «средние моменты» или, по крайней мере, существенно сократить их продолжительность. Отстаивая это мне­ ние, Чернышевский опирался на гегелевские законы диалекти­ ки, прежде всего на закон отрицания отрицания, в соответствии

М.Д. Карпачев

250

с которым в процессе развития происходит как бы возврат к старому, хотя и на новой основе. Россия, по мнению Чернышевского, могла учесть богатый опыт западноевропейского развития и, основываясь на нем, ра­ зумно использовать сохранившиеся общинные традиции кресть­ янства. У русского народа, полагал он, в середине века появились определенные преимущества при выборе путей социального раз­ вития. «Те привычки, — писал Чернышевский, — проведение которых в народную жизнь кажется делом неизмеримой трудно­ сти англичанину и французу, существуют у русского как факт его народной жизни... Порядок дел, к которому столь трудным и долгим путем стремится теперь Запад, еще существует у нас, в могущественном народном обычае нашего сельского быта... Мы видим, какие печальные следствия породила на Западе утрата общинной поземельной собственности и как тяжело западным народам возвратить свою утрату. Пример Запада не должен быть потерян для нас» . Легко заметить, что эти высказывания о социалистических возможностях крестьянской общины, по существу, повторяют идеи Герцена. Однако во взглядах Чернышевского имелись характер­ ные отличия. Прежде всего он очень недолго разделял пессимис­ тические оценки перспектив западноевропейского развития. Кро­ ме того, Чернышевский не считал, что Россия и славянский мир призваны и могут омолодить историю человечества. «Европе, — писал он, — тут позаимствоваться нечем и не для чего; у Европы свой ум в голове, и ум этот гораздо более развитый, чем у нас, и учиться ей у нас нечему, и помощи нашей не нужно ей, и то, что существует у нас по обычаю, неудовлетворительно для ее более развитых потребностей, более усовершенствованной техники». Рано, слишком рано еще говорить о дряхлости западных народов, «они еще только начинают жить», заявлял идейный лидер русских ре­ волюционеров-демократов (7, 663). Чернышевский вовсе не считал, что благодаря общине Рос­ сия стоит ближе к социалистической революции. Но поскольку русское крестьянство не завершило еще первой (общинной) фазы своего социального развития, а Западная Европа находится нака­ нуне перехода от второй фазы, основанной на частной собствен­ ности, к третьей (социалистической, являющейся как бы возвра­ том к первой), то сохранение крестьянской общины дает России редкий шанс сократить путь своего развития. Наша страна, писал он, стоит на пороге перемен огромного значения. «Но каковы бы ни были эти преобразования, да не дерзнем мы коснуться свя­ щенного, спасительного обычая, оставленного нам прошедшей 84

Пореформенная эпоха

251

жизнью... да не дерзнем мы посягнуть на общинное пользование землями, — на это благо, от приобретения которого теперь зави­ сит благоденствие земледельческих классов Западной Европы. Их пример да будет нам уроком» (4, 745-746). Как представлялось Чернышевскому, западные народы стре­ мятся к общественной собственности на средства производства, это-то и создает благоприятный шанс для перехода от примитив­ ной общинной формы землепользования к гораздо более высокой социалистической организации производства. Он, таким образом, повторял мысль Герцена о «преимуществе отсталости», дающей возможность сократить путь к светлому будущему. Он даже заяв­ лял, что «история, как бабушка, страшно любит младших внучат» (5, 387). Но если Герцен считал, что из-за отсталости русский народ сохранил больше сил и возможностей для социального про­ гресса и поэтому его высокая миссия состоит в обязанности влить свежую кровь в дряхлеющий организм Европы, то Чернышев­ ский подходил к этому вопросу иначе. Благоприятную особен­ ность положения России он видел в том, что в конкретных усло­ виях середины XIX в. в ней может начаться ускоренное развитие через сближение с передовыми народами. Такое ускорение обуслов­ лено тем, что у отставшего народа благодаря влиянию передового появляется возможность развить «известное общественное явле­ ние» таким образом, чтобы перескочить с низшей стадии разви­ тия прямо к высшей, минуя средние стадии (там же, 389). Стоит отметить, что расчетливый рационализм Чернышев­ ского очень импонировал К. Марксу, уважительно оценившему теоретические построения русского демократа. И напротив, сла­ вянское мессианство Герцена было глубоко чуждо автору «Капи­ тала», определявшему социализм как результат высокого разви­ тия материальной и духовной культуры главным образом стран североатлантической цивилизации . Выгоду сохранения общины Чернышевский предпочитал обо­ сновывать не столько ссылками на мирские наклонности русско­ го (или славянского) национального характера, сколько посредст­ вом экономического анализа разных форм собственности. Общину, говорил он, необходимо уберечь потому, что в современных усло­ виях она представляет собой «единственное средство сохранить каж­ дого посел5шина-хоз5шна в звании поземельного собственника». Сам по себе такой аргумент не был оригинален. Правительст­ венные реформаторы в конце концов тоже сочли, что сохранить общину следует ради поддержания в стране социальной стабиль­ ности. Чернышевскому же важнее всего были перспективы радикального экономического переворота. Община, во-первых, 85

252

М.Д. Карпачев

препятствует развитию социального неравенства, а во-вторых, она может обеспечить оптимальные условия для подъема культуры производства. Лет через тридцать или двадцать пять, мечтал Черны­ шевский, «общинное владение будет доставлять нашим поселянам другую, еще более важную выгоду, открывая им чрезвычайно легкую возможность к составлению земледельческих товариществ для обработки земли» (5,151). Составление же товариществ будет просто необходимо, если учитывать развитие производительных сил. Для рационального и эффективного ведения хозяйства по­ требуется большой размер полей. Поэтому общинное владение представлялось ему необходимым не только для обеспечения хозяйственной безопасности земледельческого класса, но и для культурного прогресса сельского хозяйства. «Оно оказывается един­ ственным разумным и полным средством соединить выгоду зем­ ледельца с улучшением земли и методы производства с добросо­ вестным исполнением работы» (там же, 379). Противники общинного владения землей всегда пускали в дело проверенное опытом утверждение о том, что частные фермер­ ские хозяйства имеют более высокие доходы в расчете на гектар земли. Чернышевский решил оспорить и этот тезис, но, разумеет­ ся, с сугубо теоретических (а точнее, социально-политических) позиций. Он признавал прогресс земледелия при капитализме и указывал в связи с этим на Англию, где оно достигло высокого развития. Но все равно, заявлял интеллигент-социалист, общест­ венное хозяйство докажет свои преимущества, так как фермер­ ский путь обеспечивает успех только немногим. Большинство же земледельцев, обращенных в наемных работников, стоят в сторо­ не от хозяйственного прогресса и не извлекают от развития про­ изводства никаких выгод. Общественное хозяйство, по мнению Чернышевского, даст возможность всем его труженикам заинте­ ресованно участвовать в развитии сельскохозяйственного (как, впрочем, и любого другого) производства. Считалось само собой разумеющимся, что при освобождении обобществленных хозяйств от социального и административного угнетения все его работники непременно станут добросовестными и честными тружениками, чья работа по эффективности не усту­ пит частнику-фермеру. Возражая тем, кто полагал, что коллек­ тивное хозяйство ведет к снижению производительности труда отдельных работников, Чернышевский заявлял: «Это уже вопрос не сельскохозяйственный, а нравственно-исторический. История и нравственные науки говорят не то: разъединенность обессили­ вает и деморализует людей, союз укрепляет и нравственность, и умственные силы и ободряет их волю» (7, 123). В данном случае

Пореформенная эпоха

253

русский демократ даже не замечал, что ему приходится прибегать к характерной для социальных прожектеров риторике: раз идея хороша, значит, она непременно сработает. Остается только воп­ лотить ее в действительность. К чести Чернышевского надо сказать, что он не был узким фанатиком, не призывал к немедленному, насильственному вве­ дению социалистических принципов и полагал, что утверждение новых отношений в хозяйственной жизни не может произойти сразу после ликвидации старого режима: потребуется весьма про­ должительный период борьбы новых начал с сохраняющимися частнособственническими отношениями. Не надо, писал Черны­ шевский, ласкать себя обманчивой надеждой, что переход в со­ циалистическую «будущность из настоящего состояния возможен скоро, и возможен без переходного состояния... Я только к тому веду речь, что и принцип частного владения, хотя бы он и выте­ снялся постепенно общинным, будет еще долго и долго господ­ ствовать и как переходное состояние неизбежен» . Освобожден­ ной общине придется в экономическом соревновании доказать свои преимущества перед частным предпринимательством. Она это, безусловно, сделает, мечтал Чернышевский, но при этом пройдет в своем развитии следующие фазы: общественное владение сред­ ствами производства, затем совместное владение и общий труд и, наконец, коллективное владение, производство и потребление. Свои представления о социалистическом строе русский мыс­ литель попытался конкретизировать в планах создания артелей для совместного производства и распределения доходов. На основе товариществ такого рода, полагал он, может строиться новая жизнь, в том числе и в городах. О том, как они должны быть организова­ ны, Чернышевский показал в назидательном романе «Что де­ лать?» Знаменитые сны Веры Павловны уже в 1860-е гт. воодушев­ ляли разночинную интеллигенцию на вполне реальные попытки воплотить социальные фантазии обожаемого писателя в россий­ скую действительность. Как разночинец и демократ, Чернышевский был гораздо бо­ лее радикален, чем Герцен, в вопросах о характере и движущих силах социального прогресса. У него не вызывало сомнения, что революционная ломка старого строя будет чревата разгулом разру­ шительной народной стихии. Что ж, если на пути к идеалам нельзя обойтись без таких потрясений, то, значит, и они благо. Револю­ ция — не тротуар Невского проспекта. Когда Чернышевский (вскоре после 1858 г.) увидел, что правительственная программа отмены крепостного права по ряду существенных компонентов не совпа­ дает с его представлениями о справедливом разрешении дела, он 86

254

М.Д. Карпачев

начал искренне желать срыва всем реформаторским начинаниям власти и без колебаний принялся доказывать, что только револю­ ционная развязка может привести к удовлетворительному реше­ нию проблемы. Но Чернышевский все же считал, что невежественная кресть­ янская масса не сможет одна обеспечить успех. Жизненно важ­ но, чтобы руководство народным движением взята на себя де­ мократическая интеллигенция. Просвещенные люди всех сословий и угнетенное крестьянство определялись им как «главные элемен­ ты», способные добиться справедливого разрешения социальных вопросов. От народа требовалось, чтобы он развил необходимую энергию, а просвещенная молодежь должна была придать этой энергии нужное направление. Чрезвычайно ярко и образно Чер­ нышевский написал об этом в статье «Не начало ли перемены?»: «Ездит, ездит лошадь смирно и благоразумно — и вдруг встанет на дыбы или заржет и понесет. Будет ли какой-нибудь прок из такой выходки, или принесет она только вред, это зависит от того, даст ли ей направление искусная и сильная рука. Если вож­ жи схвачены такой рукой, лошадь в пять минут своей горячности передвинет все (и себя, разумеется) так далеко вперед, что в целый час не подвинуться бы на такое пространство мирным, тихим шагом. Но если не будет сообщено надлежащее направление порыву, результатом его останутся только переломленные оглоб­ ли и усталость самой лошади» (7, 881-882). «Проницательный читатель» из среды разночинной интеллигенции без труда пони­ мал такое наставление. Народ, убеждал Чернышевский, должен быть главным объек­ том забот и интересов интеллигенции, коль скоро она призвана вступить в борьбу за переустройство общества на новых принци­ пах. Но решающий выбор развития за свой народ должно все-таки сделать просвещенное общество. И медлить нельзя. На смену кре­ постничеству может быстро прийти губительный для общины бур­ жуазный рынок. Сейчас, писал он, «судьба нашего народа намно­ го веков еще в наших руках; через пятьдесят, быть может, через тридцать лет или... быть может, и раньше будет уже поздно по­ правлять дело». Пока, считал он, можно воспользоваться уроками Европы. «Теперь, когда мы еще только предвидим изменения, именно и нужно нам приготовиться к тому, чтобы сознательно встретить события и управлять их ходом» (4, 738, 746). Теоретические построения Герцена и Чернышевского очень точно соответствовали социально-психологическому состоянию молодой русской интеллигенции. Готовность начать радикальное переустройство общества оснащалась теорией «крестьянского со-

Пореформенная эпоха

255

циализма», путь к достижению которого проходил через установ­ ление политического союза интеллигенции и народа при направ­ ляющей и организующей роли первой. Оставалось только дейст­ вовать. Сойтись с народом, уверял Чернышевский, вовсе не столь уж сложно: «Никаких особенных штук для этого не требуется; говорите с мужиком просто и непринужденно, и он поймет вас, входите в его интересы, и вы приобретете его сочувствие. Это дело совершенно легкое для того, кто в самом деле любит народ, — любит не на словах, а в душе» (12, 889). Самому Чернышевскому не довелось проверить опытом под­ линность собственных утверждений о «легком деле» сближения с народом. Но его проповеди найдут благодатную почву в среде ради­ кальной интеллигенции нескольких поколений. Концепция «рус­ ского социализма» и теоретические обоснования активной социаль­ ной роли интеллигенции прочно вошли в политико-культурный арсенал общественного движения пореформенных десятилетий. Вооружившись таким идейным арсеналом, демократическая интел­ лигенция повела безостановочную непримиримую борьбу со все­ ми носителями политической культуры самодержавной монархии. Шеспадесятники: иллюзии и разочарования демократической интеллигенции Шестидесятые годы XIX столетия остались в общественной памяти России как время пробуждения, как эпоха высоких стремле­ ний и при этом как начало практических усилий молодой интел­ лигенции по радикальной перестройке государственного строя и всей системы социальных отношений. На подъем общественных настроений в первую очередь, конечно, влияли освободительные моменты начавшихся реформ. Кроме того, масштаб преобразований оказался настолько велик, что связанный с ними рост больших надежд стал неизбежным. Характер эпохи не мог не волновать умы, остро воспринимавшие переломный поворот в судьбе страны. Возникновение атмосферы чрезмерных ожиданий было явлени­ ем вполне закономерным. Однако столь же неизбежным стало на­ растание острого недовольства от правительственных начинаний, поскольку в разных социальных слоях сложились свои представ­ ления о том, «что делать»; многие из них решительно не совпада­ ли с курсом и практическими мероприятиями властей. Как толь­ ко проявились реальные контуры провозглашенных нововведений, в общественных настроениях началось быстрое размежевание. Для разночинной интеллигенции решающее значение имело несоответствие существовавших в России порядков новым представ­ лениям о рационально организованном обществе. Правительство,

М.Д. Карпачев

256

в свою очередь, не допускало мысли о возможности какого-либо конструктивного сотрудничества с оппозиционными силами об­ щества. Оно продолжало рассматривать политическую культуру интеллигенции как чуждую стране и народу, глубоко подража­ тельную по своему содержанию. В ситуации, когда экономическое и правовое положение большинства общества оставалось на низ­ ком уровне, противостояние интеллигенции с властью неизбеж­ но выливалось в непрерывный рост политического радикализма. Началось весьма интенсивное развитие революционной идеоло­ гии, ядром которой являлось требование непременного уничто­ жения существовавшего социально-политического строя. За границей идейным центром русской демократической оп­ позиции становится лондонский «Колокол» во главе с А.И. Гер­ ценом и Н.П. Огаревым. «Колокол» к началу 1860-х гг. приобрел большую популярность в прогрессивных слоях русского общества и в значительных количествах нелегально ввозился в Россию. Жур­ нал Герцена, вспоминал Б.Н. Чичерин, «имел тогда громадное значение... Его жадно читали в Петербурге и в Москве. Каждый тайно привозимый из-за границы нумер ожидался с нетерпением и передавался из рук в руки. Здесь в первый раз обличалась цар­ ствующая у нас неправда, выводились на свет козни и личные виды сановников, ничтожество напыщенной аристократии, неве­ роятные дела, совершающиеся под покровом тьмы...» На страницах своего издания Герцен и Огарев выдвинули платформу, имевшую принципиальное значение для объединения реюлюционньгх сил. 1 августа 1860 г. в статье «Письма к соотечест­ веннику» Огарев изложил требования, направленные на радикаль­ ное переустройство общественной и государственной жизни. Мы добиваемся, заявлял ближайший соратник Герцена, освобожде­ ния крестьян с землей немедленно, освобождения России от ка­ зенной администрации, от казенного правительства, мы хотим дать развитие выборному началу и сельскому и городскому само­ управлению, дать гласность суду, добиться свободы слова, предо­ ставить отдельным местностям право на свободное соединение в области, освободить Польшу . Легко заметить, что существо этих требований полностью соответствовало разработанной Герценом теории «крестьянского социализма». И столь же очевидно, что их практический смысл был минимален. Немедленный отказ от всякого «казенного» уп­ равления мог ассоциироваться с общественным благополучием только в романтических иллюзиях демократической интеллиген­ ции. Кроме того, смутно выраженное требование о праве местно­ стей на «свободное соединение в области» фактически сводилось к 87

88

Пореформенная эпоха

257

призыву покончить с государственной централизацией, а значит, и с принципом неделимости империи. Общественное мнение в России к призывам такого рода относилось в ту пору очень нега­ тивно. Поддержка «Колоколом» польского восстания 1863 г. при­ вела к резкому снижению его популярности. В начале 1860-х гг. продолжало расти влияние журнала «Со­ временник», руководимого Н.Г. Чернышевским и Н.А. Добролю­ бовым. Чем определеннее становились замыслы правительства, тем очевидней проявлялось их несоответствие мечтам о радикальном переустройстве русской жизни. Свойственная молодым читателям «Современника» атмосфера благодушных надежд на новое цар­ ствование сменилась острым разочарованием и потерей веры в творческие способности верховной власти. Интеллектуалы из «круга Чернышевского» начинают все более уверенно склоняться к мыс­ ли о необходимости перехватить инициативу преобразований у самодержавного режима. Рост таких настроений сопровождался небывалым прежде подъемом студенческих волнений. Канун и первые месяцы кресть­ янского освобождения ознаменовались вспышками общественнополитической активности учащейся молодежи. Демократическая часть студенчества начинает остро реагировать на административный произвол, причем не только в отношении себя. В апреле 1861 г. на открытый протест отважились студенты Казанского университе­ та, возмущенные карательной акцией властей над волновавши­ мися крестьянами с. Бездна. С пламенной речью на демонстрации студентов выступил историк А.П. Щапов. Расстрелянные крестья­ не, говорил он, «разрушили своей инициативой наше несправед­ ливое сомнение, будто народ наш не способен к инициативе по­ литических движений... Земля, которую вы возделывали, плодами которой питали нас, которую желали приобресть в собственность и которая приняла вас мучениками в свои недра, — эта земля воззовет народ к восстанию и свободе» . Закончил оратор свою темпераментную речь призывом к борьбе за демократическую конслтпуцию. Выступление Щапова очень точно отражало характер полити­ ческого мышления и настроений разночинной интеллигенции в момент проведения крестьянской реформы. Считалось, что народ вскоре непременно и в самых активных формах выразит свое отно­ шение к начавшимся преобразованиям. Кроме того, у демократов не вызывало никаких сомнений положение о том, что цели гря­ дущего народного движения неизбежно совпадут с социальнополитическими устремлениями прогрессивной интеллигенции. Ра­ дикальные круги начинала захватывать первая сильная волна 89

9 -

9302

258

М.Д. Карпачев

демократических иллюзий; освободительное движение в России открывало цикл интеллигентской революционности. Между тем правительство предпочитало бороться с растущей радикальной оппозицией традиционными методами подавления. В новых условиях старая политика давала результаты, прямо противо­ положные ожидаемым. С полной очевидностью это печальное для властей обстоятельство проявилось осенью 1861 г., когда в универ­ ситетских центрах неожиданно для властей вспыхнули студенче­ ские протесты. Попытки умиротворить учащуюся молодежь с по­ мощью жестких мер административного контроля обернулись еще более сильным протаводействием. В Петербурге дело дошло до ареста в октябре 1861 г. сразу нескольких сотен студентов, а в Казани (как, впрочем, и в столице) властям пришлось пойти даже на беспрецедентный шаг — временное закрытие университета. Однако кратковременное заключение в Петропавловскую крепость ни к какому успокоению не привело. Более того, в гла­ зах просвещенного общества посаженные в крепость студенты при­ обрели ореол пострадавших за благородные идеалы обновления родины, что, разумеется, не могло не льстить молодым умам. Не случайно, что из числа арестантов 1861 г. впоследствии вышла целая когорта непримиримых противников режима. В свою очередь идейные лидеры демократического движения всеми силами поощряли и воодушевляли молодых протестантов. Активно поддерживал участников волнений Чернышевский. Со словами горячего сочувствия обратился к пострадавшим студен­ там и Герцен. В статье «Исполин просыпается!» он прибег к удиви­ тельной по темпераменту риторике. «Со всех сторон огромной ро­ дины нашей, — писал он, — с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, поднимается ропот — это начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями, после страшно уто­ мительного штиля. В народ! к народу! — вот ваше место, изгнан­ ники науки...» (15, 175). Столь высокая патетика не давала, ко­ нечно, реального отражения положения дел в России. До «рева морской волны» было очень далеко. Однако за подобным проро­ чеством стояло вполне реальное состояние демократической мыс­ ли: она исходила из иллюзорного представления о том, что народ будет в ближайшее время действовать так, чтобы «изгнанники науки» почувствовали свое высокое предназначение. Революционными кругами все более прочно овладевала уверен­ ность в неизбежности народной революции, а точнее — всеобщего крестьянского восстания. Эта уверенность заставляла революци­ онно настроенную молодежь соответствующим образом рассчиты­ вать свои ближайшие задачи. К народному восстанию необходимо

259

Пореформенная эпоха

было хотя бы в минимальной степени подготовиться, ведь кресть­ янские массы нельзя было оставить без своего руководства. Нуж­ но было, следовательно, в возможно короткое время создать рево­ люционную оргашзаггию, а значит, собрать воедино революционные силы и найти кратчайшие пути сближения с народом. Стремление к консолидации единомышленников выразилось на первых порах в составлении и распространении революцион­ ным ядром серии прокламаций, обращенных к разным слоям рус­ ского общества. Это явление было настолько необычным, что сре­ ди современников стали говорить даже о том, что в политической истории страны наступила «эпоха прокламаций». План составле­ ния агитационных листков, по всей видимости, подготовили Чер­ нышевский и его ближайшие соратники. Было решено, вспоми­ нал один из современников, «обратиться последовательно, но в сравнительно короткое время ко всем тем группам, которые долж­ ны были реагировать на обманувшую народные ожидания рефор­ му 19 февраля». Естественно, что к числу адресатов были отнесе­ ны социально униженные слои: крестьяне, солдаты, раскольники и, конечно, учащаяся молодежь, которая, по словам участника событий А.А. Слепцова, рассматривалась как «их друг, помощ­ ник, учитель и вдохновитель» . В результате появилась прокламация «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», авторство которой большинство ис­ следователей признает за Чернышевским . Из-за предательства 90

91

Чтение Положения 19 февраля 1861 г. Худ. Г.Г. Мясоедов. 9*

260

М.Д. Карпачев

Вс. Костомарова, сначала входившего в «круг Чернышевского», а затем ставшего провокатором, воззвание это напечатать не уда­ лось. Но как документ эпохи оно всегда признавалось и сторонни­ ками, и противниками революционного движения. В прокламации прежде всего резко отрицательно оценивают­ ся условия крестьянской реформы. В связи с этим вся политика самодержавия определяется в ней как антинародная и не отвечаю­ щая задачам справедливого переустройства. Чернышевский от лица радикальной молодежи предлагает свою альтернативу. Значитель­ ная часть воззвания содержит изложение принципов демократи­ ческого строя, к которому надлежит стремиться народу и револю­ ционной интеллигенции («доброжелателям») и который, как говорится в тексте, уже установили у себя народы западноевро­ пейских стран. Необходимо добиваться, писал Чернышевский, «чтобы народ всему голова был, а всякое начальство миру покор­ ствовало, и чтобы суд праведный был, и ровный всем был бы суд, и бесчинствовать над мужиком никто не смел» (7, 523). На­ родные массы должны сами избирать власть над собой и сохра­ нять контроль над ее деятельностью. «И надобно так сказать, ког­ да народный староста не по наследству бывает, а на срок выбирается и царем не зовется, просто зовется народным старостою, а поихнему, по-иностранному, президентом, тогда народу лучше бы­ вает жить, народ богаче бывает» (там же, 522). Своеобразный уклон в сторону либерального западничества носил, по всей видимости, сугубо тактический характер. Нетерпе­ ливым радикалам нужно было как можно быстрее внушить наро­ ду мысль о реальной и близкой осуществимости демократическо­ го строя. О противоречиях западной жизни в прокламации, конечно, не упоминалось, хотя в других своих произведениях Чернышев­ ский написал о них много горького. Заметим, что такие тактиче­ ские ходы в стане русских социалистов встречались крайне редко. Они плохо согласовывались с общим стремлением во что бы то ни стало предотвратить губительный для крестьянства путь бур­ жуазного развития. Много места в прокламации отведено обоснованию способов установления справедливого строя. Прежде всего Чернышевский исходил из уверенности в скором и неизбежном выступлении угнетенного народа. Поэтому воззвание содержало несколько прак­ тических советов обиженным барским крестьянам. В первую оче­ редь им следовало объединяться с государственными и удельны­ ми, «действовать обязательно совместно». Необходимым условием успеха восстания называлось также объединение с солдатами. Это­ го легко достигнуть, уверял составитель, во-первых, потому, что

Пореформенная эпоха

261

солдаты сами вышли из крестьянской среды («опять из мужиков, тоже наш брат»), а во-вторых, они также заинтересованы в унич­ тожении «неправильного» строя. «А солдату какая прибыль за но­ нешние порядки стоять?.. Когда воля мужикам будет, каждому солдату тоже воля объявится: служи солдатом, кто хочет, а кто не хочет, отставку чистую получай» (там же, 523). То есть, если воля, так воля для всех. Крестьянам, впрочем, тоже следовало учиться военному делу и запасаться оружием. И ни в коем случае нельзя восставать раз­ розненно: «Что толку, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других селах готовности еще нет? Это значит только дело портить да себя губить». Объединить же народные выступления не может никто, кроме революционной интеллигенции, готовой взять на себя роль их лидера. Необходимо, разъяснял Чернышевский, слу­ шаться надежных офицеров, «что за народ стоять будут». Но все же основными координаторами народных выступлений станут молодые и просвещенные разночинцы, те самые «доброжелате­ ли», сигнала от которых следует ожидать крестьянским массам. «Мы уж увидим, — многозначительно обещал автор, — когда пора будет, и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, отовсюду нам вести приходят, как народ, да что на­ род... А мы все люди русские и промеж вас находимся, только до поры до времени не открываемся, потому что на доброе дело себя бережем, как и вас просим, чтобы вы себя берегли» (там же, 524). Разумеется, долго сдерживать свою энергию народу не придется. Дистанцию от локальных бунтов до осмысленной и всеобщей ре­ волюции под водительством интеллигенции следовало прошагать очень быстро. Срок еще не устанавливался, но уже имелся в виду. Автор обращения к армии Н.В. Шелгунов свою прокламацию назвал «Русским солдатам от их доброжелателей поклон». Назва­ ние, конечно же, было выбрано не случайно, оно свидетельство­ вало об определенном единстве плана революционеров. Воззвание призывало солдат не идти против народа, а встать в ряды общена­ родного освободительного движения. Других оригинальных идей оно не содержало . Зато прокламация «К молодому поколению», написанная Н.В. Шелгуновым и М.Л. Михайловым и обращенная, естествен­ но, к демократической интеллигенции, стала наглядным свиде­ тельством быстрого освоения теоретического наследия Герцена и Чернышевского. В отличие от двух предьщущих ее удалось отпеча­ тать. Сделано это было в Лондоне, в типографии Герцена. В сен­ тябре 1861 г. она распространялась в Петербурге. Начали авторы с гневного осуждения политики царизма. Государь, заявили они, 92

МД. Карпачев

262

«показал полнейшее презрение ко всему народу и к лучшей, т. е. к образованнейшей, честнейшей и способнейшей, части русского общества — к народной партии». Понятно, что к этой «партии» создатели прокламации относили прежде всего себя и своих еди­ номышленников. А далее совсем в духе идей «крестьянского соци­ ализма» объявляли, что России «нужен не царь, не император, не помазанник Божий, не горностаева мантия, прикрывающая на­ следственную неспособность; мы хотим иметь главой простого смертного, человека земли, понимающего жизнь и народ, его избравший. Нам нужен не император, помазанный маслом в Ус­ пенском соборе, а выборный старшина, получающий за свою служ­ бу жалованье» . Избранная народом власть непременно избавит отечество как от собственных социальных недугов, так и от угрозы вторжения в русскую жизнь начал европейской буржуазности. Залог тому, ко­ нечно, сохраненная крестьянством община. «Наша сельская общи­ на есть основная ячейка, собрание таких ячеек есть Русь». В об­ щем, рассуждения авторов почти буквально повторяли положения герценовской теории «крестьянского социализма», включая, между прочим, и тезис о своеобразном преимуществе российской отста­ лости. Молодое поколение, утверждали составители, должно по­ нимать, что предложенные меры будут проведены в жизнь любой ценой, в том числе и путем революционного насилия. «Если для осуществления наших стремлений — для раздела земли между на­ родом — пришлось бы вырезать 100 тысяч помещиков, мы не испугались бы и этого» . Столь кровавый исход допускался в пред­ дверии ожидаемого крестьянского восстания; разночинная интел­ лигенция должна была готовиться к беспощадному характеру рус­ ского бунта. Однако часть сторонников Чернышевского отнеслась к столь суровым перспективам более осторожно. В том же 1861 г. одна за другой появились три прокламации под одинаковым названием «Великорусе»; первый номер вышел в июне, второй — в сентябре, а третий — в октябре. Все три прокламации были отпечатаны и распространялись во многих городах России . В истории «Великорусса» многое так и осталось неразгаданным. Известно, что изда­ вался он «комитетом», состав которого определить оказалось очень сложно. Во всяком случае властям это сделать не удалось. Правда, в октябре 1861 г. за распространение прокламации был арестован и осужден на каторжные работы отставной офицер В.А. Обручев. Отпечатаны номера «Великорусса» были, по всей видимости, в ти­ пографии Генерального штаба, чего нельзя было сделать, если бы делу не сочувствовала группа служивших в нем молодых офицеров. 93

94

95

Пореформенная эпоха

263

Первый номер был весьма краток, но выразителен. В нем тоже отразилось недовольство условиями крестьянской реформы и делался вывод о неспособности самодержавия должным образом управлять страной. «Если, — говорилось в листке, — дела пойдут нынешним путем, надобно ждать больших смут. Правительство ничего не в силах понимать: оно глупо и невежественно, оно ведет Россию к пугачевщине» . Но такой исход умные и образован­ ные составители прокламации считают нежелательным. От слепой ярости бунта есть только одно средство: «Надобно образованным классам взять в свои руки ведение дел из рук неспособного пра­ вительства, чтобы спасти народ от истязаний». Авторы выражали уверенность, что перед организованным выступлением «образо­ ванных классов» не устоит никакое самовластие. «Мы не поляки и не мужики. В нас стрелять нельзя», — заявляли они с большой долей самоуверенности. Сентябрьский номер был более пространным. В нем суммиро­ валось общественное мнение, как оно, конечно, понималось чле­ нами «комитета». «Водворение законного порядка, — говорилось здесь, — общее желание просвещенных людей. Большинство их сознает, что главнейшие условия для этого таковы: хорошее раз­ решение крепостного дела, освобождение Польши и конститу­ ция» . Хорошее разрешение крепостного дела предполагало пере­ дачу крестьянам, по крайней мере, всех тех земель и угодий, которыми они пользовались до реформы, и освобождение их «от всяких особенных платежей или повинностей за выкуп, приняв его за счет всей нации». Конституция же (причем не дарованная царем, а утвержденная депутатами, «свободно избранными от всего народа») должна была обеспечить замену «глупых и невежествен­ ных правителей» просвещенными народными избранниками, ко­ торые и обеспечат мирную перестройку социальных отношений. В последнем, октябрьском, листке повторялся призыв к «обра­ зованному обществу» добиваться немедленного введения конститу­ ции. Если же просвещенные круги не решатся действовать, угрожа­ ли составители, тогда «нам не остается выбора: мы должны будем действовать на простой народ и с ним будем принуждены говорить уже не таким языком и не о таких вещах. Долго медлить решени­ ем нельзя: если не составят образованные классы мирную оппо­ зицию, которая вынудила бы правительство до весны 1863 года устранить причины к восстанию, — народ неудержимо поднимет­ ся летом 1863 года. Отвратить это восстание патриоты будут не в силах и должны будут позаботиться только о том, чтобы оно направилось благотворным для нации образом» . 96

97

98

264

М.Д. Карпачев

Обращает на себя внимание впервые упоминаемая именно в «Великорусов» дата ожидаемого восстания — лето 1863 г. Уверен­ ность в том, что крестьянство должно подняться именно в это время, стала быстро распространяться в среде революционной интеллигенции. Считалось, что крестьяне непременно начнут вос­ стание после того, как закончится двухлетний срок, предусмот­ ренный Положениями 19 февраля 1861 г. для повсеместного со­ ставления и введения уставных грамот. Несправедливости реформы станут очевидны, полагали в радикальных кругах, и народ обяза­ тельно восстанет. Появление листков «Великорусса» в демократических кругах встретили с сочувствием. Все три номера были перепечатаны в «Колоколе». Наряду с этим стало очевидно, что таинственный «комитет» отстаивал особый вариант радикальных преобразова­ ний, не совпадавший по ряду принципиальных вопросов с идео­ логией «крестьянского социализма». Поэтому 15 сентября 1861 г. в «Колоколе» была напечатана статья «Ответ "Великоруссу"», ав­ торство которой большинство исследователей относит к сподвиж­ нику Чернышевского Н А Серно-Соловьевичу. Поддерживая ос­ вободительные устремления «комитета», статья одновременно упрекала его за чрезмерные надежды на оппозицию образованно­ го общества. В преддверии близкой уже революции автор «Ответа» призывал не к составлению адресов, а к проведению таких мер, которые позволили бы передовой молодежи встать во главе на­ родного движения. Поэтому скептически оценивался и призыв «Великорусса» к учреждению конституции. Наша конечная цель, говорилось в «Ответе», не конституция, а «полное освобождение крестьян, право народа на землю, право его устроиться и управ­ ляться самим собой, освобождение и свободный союз областей» . Тем не менее это был спор между «своими»: радикальнолиберальная позиция «Великорусса» в тот момент принципиально не противоречила радикально-социалистическим убеждениям по­ клонников крестьянской общины. С идеями «Великорусса» были созвучны мысли самого Чернышевского, изложенные им в 1862 г. в широко известных «Письмах без адреса». Обращаясь к императору с призывом немедленно исправить реформы в интересах народа, лидер демократов также предостерегал против возможной пуга­ чевщины, чреватой, по его мнению, разрушением цивилизован­ ной жизни. Демократическая мысль в те годы большой устойчи­ востью не отличалась, как не отличалось прочностью социальное положение интеллигенции. Особое место в истории русского радикализма заняла про­ кламация под броским названием «Молодая Россия», распростра99

Пореформенная эпоха

265

нявшаяся весной 1862 г. Ее автор — студент Московского универ­ ситета П.Г. Заичневский, с именем которого связано становление «русского якобинства» — одного из наиболее крайних течений в отечественном демократическом движении. Заичневский был од­ ним из арестованных во время волнений 1861 г. студентов, писал свою прокламацию в заключении и, по его собственным словам, старался нагромоздить в ней как можно больше «пороха», чтобы всем «либеральным и реакционным чертям стало тошно» . Тон прокламации действительно был устрашающим. Вся Рос­ сия разделялась в ней на две «партии»: императорскую и народ­ ную. А далее говорилось, что поскольку «народная партия» (т. е. крестьянство и все трудящиеся слои, включая, разумеется, раз­ ночинную молодежь) нещадно эксплуатируется и угнетается гос­ подствующими классами («императорской партией»), постольку выходом из такого положения может быть только революция, причем «революция кровавая и неумолимая, которая должна из­ менить радикально все, все без исключения основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». Мы не страшимся ее, заявлял Заичневский, «хотя и знаем, что прольет­ ся река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим это и все-таки приветствуем ее наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная!» В столь же радикальном тоне излагались и конечные цели революции. После истребления «императорской партии» страна должна превратиться в «республиканско-федеративный союз об­ ластей», причем каждая область будет состоять из совокупности передельных общин с полным уравнением прав граждан. Прокла­ мация обещала также заведение общественных фабрик, «управ­ лять которыми должны лица, выбранные от общества», обще­ ственных лавок, «в которых продавались бы товары по той цене, которой они действительно стоят». Свобода и равенство объявля­ лись несовместимыми с браком и семьей как явлениями «в выс­ шей степени безнравственными» и «препятствующими развитию человека» . Такое тотальное разрушение старого мира молодой радикал не мог доверить несознательным массам народа. Решающую роль в проведении преобразований Заичневский отводил революционной диктатуре, осуществлять которую будет инициативное (т.е. ин­ теллигентское) меньшинство. Мы твердо убеждены, говорилось в прокламации, что революционная партия, которая встанет во главе правительства, должна сохранить политическую централизацию, «чтобы при помощи ее ввести другие основания экономического 100

101

102

М.Д. Карпачев

266

и общественного быта в наивозможно скорейшем времени. Она должна захватить диктатуру в свои руки и не останавливаться ни перед чем» . «Молодая Россия» поражала современников своим до край­ ности агрессивным и амбициозным тоном. Даже в кругах демо­ кратической интеллигенции радикализм прокламации многим ка­ зался чрезмерным, отчасти школярским. С опаской к увлечениям Заичневского отнеслись гораздо более опытные Чернышевский и Герцен. Последний вообще имел все основания для недовольства: в прокламации его взгляды подверглись прямым нападкам за на­ дежды на мирный переворот, за отвращение от кровавых дей­ ствий, а следовательно, за «совершенное незнание современного положения России». И все же критика со стороны ветеранов демо­ кратического движения была мягкой, по-отечески назидательной. Неукротимость молодого автора Герцен назвал «святым нетерпени­ ем», за которым стояло ожидание «чего-то великого, чем воздух полон, чем земля колеблется и чего еще нет». Большого вреда от ошибочных увлечений молодых радикалов, уверял издатель «Ко­ локола», нет и быть не может: «Крови от них ни капли не проли­ лось, а если прольется, то это будет их кровь — юношей-фанати­ ков» (16, 292). История, однако, показала, что за молодыми увлечениями скрывалось начало новой тенденции в развитии интеллигентского радикализма. В преддверии ожидавшейся народной революции не­ устойчивый и склонный к иллюзиям характер политического мыш­ ления молодой интеллигенции порождал преувеличенные представ­ ления о близости революционных идей к народным желаниям, а следовательно, и о возможности взять под контроль диктатуры меньшинства ход фядущих преобразований. В этом смысле «Молодая Россия» вполне может рассматриваться как ранний манифест яко­ бинского, или бланкистского, течения в русском революционном движении, в котором «со всей очевидностью обнаруживался факт капитального самообмана радикальной интеллигенции» . «Эпоха прокламаций» подготовила почву для создания пер­ вой и весьма еще аморфной революционной организации разно­ чинной молодежи — тайного общества «Земля и воля». В сущно­ сти, это было объединение нескольких групп молодых радикалов, главным образом студентов, большинство из которых искренне поверило в скорый и неминуемый подъем народного движения и в реалистичность социалистических предначертаний Герцена и Чернышевского. Крестьянство, однако, подвело радикалов. Вопреки всем ре­ волюционным прогнозам вспышки крестьянского недовольства 103

104

Пореформенная эпоха

267

реформой весьма быстро утихли, и к 1863 г. признаков всенарод­ ного восстания не наблюдалось. По первым иллюзиям демо­ кратической молодежи был нанесен чувствительный удар. Относи­ тельное спокойствие народа, подавление плохо скоординированного польского восстания 1863 г., аресты группы революционных дея­ телей во главе с Чернышевским привели землевольцев к идейно­ му и организационному кризису, выйти из которого они так и не сумели. В 1864 г. «Земля и воля» объявила о самороспуске . Несостоявшаяся крестьянская революция посеяла среди значи­ тельной части разночинцев сомнения в возможности обновления России с помощью массового движения. В условиях наступившего спада демократических настроений особенно остро и злободневно зазвучали идеи Д.И. Писарева, талантливого публициста, лите­ ратурного критика и сотрудника прогрессивного журнала «Рус­ ское слово». Громкий резонанс вызвало выступление Писарева и его сто­ ронников по вопросу о носителях социального прогресса. Сотруд­ ники «Русского слова» подвергли острой критике взгляды авто­ ров «Современника», и в частности Н.А. Добролюбова, на роль народа в преобразовании России. Писарев решительно отверг трак­ товку образа Катерины в статье «Луч света в темном царстве». «Эта статья, — заявлял он, — была ошибкою со стороны Добро­ любова, он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление. Подробный анализ этого характера покажет нашим читателям, что взгляд Добролюбова в этом случае неверен и что ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни сложиться в "темном царстве" патриархальной русской семьи, выведенной на сцену в драме Островского» . Читателю было, конечно, ясно, что демократические крити­ ки разошлись в оценке сил, способных к общественным преобразо­ ваниям. Такие силы, по мысли Писарева, следует искать не в невежественных массах народа, а в творцах и носителях реальных знаний, «мыслящих реалистах», ярким представителем которых он считал известного героя тургеневского романа. «Предстоит, — заявлял он, — решить вопрос о том, кто из наших любимцев, добролюбовский или мой, Катерина или Базаров, заключает в себе элементы, необходимые для решения общественной задачи, поставленной русскому народу всем течением нашей историчес­ кой жизни?» Сам Писарев решал этот вопрос, безусловно, в пользу Базарова. К оценке всех социальных явлений Писарев требовал подхо­ дить с позиций утилитаризма, т. е. прежде всего определять их прак­ тическую полезность для простого народа. Как боевой новатор он 105

106

107

М.Д. Карпачев

268

настаивал на решительной борьбе против отживших взглядов и норм старого мира. Главный принцип нашего лагеря, писал он в статье «Схоластика XIX века», заключается в следующем: «Что можно разбить, то и нужно разбивать, что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть» . В этот «хлам» критик без колебаний вносил «бесполезную» для тру­ жеников лирику А.С. Пушкина и другие произведения высокого искусства. За этот устрашающий пафос современники окрестили Писарева главой нигилизма — своеобразного нравственно-психо­ логического течения в среде русской демократической молодежи эпохи Великих реформ. Нигилизм был ярким и сильным проявлением бунта молодой интеллигенции против всех устоев «неразумного» и неправедного строя. В этом бунте было много дерзкого и одновременно наивно­ го, связанного отчасти и с недостатками гуманитарного образова­ ния той эпохи . В писаревских же идеях существенное значение имело то, что в присущей разночинцам формуле «интеллигенция и народ» он делал акцент на образованных носителях разума и знаний. Тот факт, что взгляды Писарева нашли множество после­ дователей, объясняется сменой иллюзий: народные массы пока не оправдали ожиданий радикальной интеллигенции, зато усилились надежды на «мыслящих реалистов». Вообще неадекватные, с точки зрения демократической мо­ лодежи, реакции народа на действия властей и на реалии поре­ форменного развития ставили революционеров перед мучитель­ ной необходимостью поиска ответов на «проклятые» вопросы русской жизни. Один из вариантов такого ответа был предложен Д.В. Каракозовым — членом небольшого студенческого кружка Н.А. Ишутина — И А Худякова. Большие поклонники Чернышев­ ского (а следовательно, и принципиальные противники Писаре­ ва), ишутинцы некоторое время без особого успеха пытались ув­ лечь общество устройством «социалистических» мастерских в духе снов Веры Павловны. Однако слабая эффективность таких усилий в конце концов подтолкнула молодых радикалов к применению сильного средства для возбуждения вялого народа. 4 апреля 1866 г. Каракозов стрелял в императора. О мотивах своего покушения он говорил в специально приготовленной прокламации «Друзьямрабочим», понимая под последними всех работников мускульного труда. Каракозов писал, что он решил «уничтожить царя-злодея». «Пусть узнает русский народ своего главного могучего врага, будь он Александр II или Александр III и так далее — это все равно. Справится народ со своим главным врагом, остальные мелкие его 108

109

Пореформенная эпоха

269

враги — помещики, вельможи, чиновники и другие богатеи — струсят, потому что число их вовсе незначительно. Тогда-то и будет настоящая воля. Земля будет принадлежать не тунеядцам, ничего не делающим, а артелям, обществам самих рабочих» . Ошеломляющая простота задачи (убивай царей, пока трусы не разбегутся), в общем, соответствовала условиям момента. При спаде общественного движения революционерам оставалось наде­ яться только на себя. Экстремизм был следствием усилившегося отщепенства радикальной молодежи. Появление кружка под красно­ речивым названием «Ад», члены которого объявили о полном отречении от нравственных принципов современного общества и в состав которого входил Каракозов, свидетельствовало о начале складывания своеобразного политико-культурного феномена в русском революционном движении. Во все более заметном сег­ менте его начинали прорастать зерна тоталитарного политическо­ го мышления, замешанного на абсолютной непримиримости к оппонентам, организационном сектантстве и идейном фанатизме. Конец 60-х гг. оказался в этом отношении симптоматичным. Созданная в 1869—1870 гг. вольнослушателем Петербургского уни­ верситета С.Г. Нечаевым организация «Народная расправа» стала прямой наследницей ишутинского «Ада». Теоретической основой последнего объединения радакалов-шестидесятников стал печально знаменитый «Катехизис революционера», созданный С.Г. Нечаевым совместно с М.А. Бакуниным и при идейном влиянии П.Н. Ткаче­ ва . Революционер, говорилось в этом документе, — человек обреченный. У него не может быть личных интересов, привязанно­ стей, собственности. «Все в нем поглощено единственным исклю­ чительным интересом, единою мыслью, единою страстью—рево­ люцией <...> Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю об­ щественную нравственность. Нравственно для него все, что спо­ собствует торжеству революции». Сама же революция представля­ лась как «наискорейшее и наивернейшее разрушение» старого строя . Во имя достижения такой цели, провозглашал Нечаев, допустимо применение любых средств. Нечаевская организация была вскоре властями ликвидирова­ на. Но нечаевщина в разных ее проявлениях с тех пор вошла в политический арсенал русского революционного движения, вы­ зывая мрачные прогнозы мыслителей-гуманистов, подобные тем, которыми исполнен знаменитый роман Ф.М. Достоевского «Бесы». Иезуитский принцип политического экстремизма — «цель оправ­ дывает средства» — уверенно впишется в палитру русской обще­ ственной мысли, отталкивая и ужасая одних и предлагая свои 110

111

112

МД. Карпачев

270

сомнительные соблазны другим. В 70-е гг. радикальной политиче­ ской мысли предстояло пройти через нелегкие испытания. «Классическое» народничество 70-х гг. На рубеже 1860-1870-х. гг. в радикальном течении обществен­ но-политической мысли происходили существенные сдвиги. На историческую сцену вышло активное, или революционное, на­ родничество, носителями которого оставались интеллигенты-раз­ ночинцы. Термин «народничество» вошел в устойчивое употребление со второй половины 1870-х гг., а точнее, с образования револю­ ционного общества «Земля и воля», члены которого стали назы­ вать себя «народниками» . Такое название землевольцы приняли для себя потому, что в основу своей пропаганды они решили положить не малопонятные крестьянам социалистические теории, а «народные идеалы, как их создала история в данное время и в данной местности» . Первоначально термин «народничество» оз­ начал подстройку интеллигентского мировоззрения под народные стремления. Народники, следовательно, частью народа себя не счи­ тали, но стремились к сближению с ним. Народ в интеллигент­ ском сознании представал в качестве носителя высшей добродете­ ли, как хранитель утраченных верхами общества моральных и социальных ценностей. В дальнейшем понятие «народничество» применялось в гораз­ до более широком смысле. Но чаще всего под ним понимали идео­ логию крестьянского общинного социализма и движение демок­ ратической интеллигенции, направленное на проведение ее в жизнь. «Под социалистами-народниками, — заявлял, например, Г.В. Пле­ ханов, — мы понимаем всех тех социалистов, по мнению которых община должна составлять главный экономический базис социа­ листической революции в России» . Таким образом, в более позд­ нем (и более широком) смысле понятие «народничество» можно применять ко всем последователям учения о крестьянском об­ щинном социализме. Такой подход имеет свои основания. Основой мировоззрения народников 1870-х гг. действительно продолжали оставаться идеи крестьянского общинного социализ­ ма. В этом отношении радикалы нового десятилетия сохраняли принципиальное единство со своими ближайшими предшествен­ никами. Ответ на вопрос, чего следует в конечном счете добивать­ ся, был, с их точки зрения, дан еще Герценом и Чернышевским и ревизии пока не подлежал. Зато вопрос о том, как достичь желанной цели, безусловно, требовал новых решений. Расчет на массовые инициативы снизу, на стихийное народное движение 113

114

115

Пореформенная эпоха

271

себя не оправдал и не обещал оправдать в ближайшем будущем. Но если так, то вероятность революции следовало поставить в за­ висимость от инициативы самой демократической интеллигенции. Народ не поднимается, значит, его надо поднять, значит, надо найти способы прямого воздействия на него сверху, от образован­ ной и жаждущей революции элиты. То есть демократической ин­ теллигенции предстояло найти путь к народу. В политическом со­ знании радикально настроенной молодежи происходит сдвиг в сторону признания решающего значения субъективного фактора как двигателя общественной жизни. Для решения проблемы взаи­ модействия интеллигенции и народа в грядущей революции по­ требовались новые подходы. Их-то и принялось искать активное, или классическое, народничество 70-х гг. Самым влиятельным идеологом революционного народниче­ ства 1870-х гг. стал М.А. Бакунин, одна из наиболее колоритных и противоречивых фигур в русском и международном социалисти­ ческом движении. Выходец из богатого и знатного дворянского рода, Бакунин в 1833 г. закончил артиллерийскую школу и стал офицером. Но военная служба длилась недолго. Уже в 1835 г. он выходит в отставку, переселяется в Москву, где вступает в широко известный кружок Н.В. Станкевича. Здесь он сближается с В.Г. Бе­ линским, а позднее с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым. В 1840 г. Бакунин отправляется за границу, мечтая о продолжении своего образования. Очень скоро, однако, прекращает систематические занятия наукой и погружается в мир политических страстей. Бакунин принимал личное участие в европейских революци­ ях 1848 г., за что властями Саксонии и Австро-Венгрии подвер­ гался суровым репрессиям, вплоть до угрозы смертной казни. В 1851 г. мятежный бунтарь был передан в руки русских властей, и Николай I повелел подвергнуть его бессрочному одиночному за­ ключению. Но в начале царствования Александра II Бакунину уда­ лось добиться смягчения участи: его отправили в ссылку в Вос­ точную Сибирь. Обманув доверие властей, он из ссылки бежал в США, а затем вновь появился в Европе. Перейдя на положение эмигранта, Бакунин с середины 1860-х гг. бесповоротно встал на позиции анархизма и повел борьбу за руководство в I Интернационале. Центральное место в его теоре­ тических взглядах заняло учение о государстве, точнее, о его унич­ тожении как непременном условии социального освобождения человечества. Постоянные столкновения с властями сделали свое дело. Вслед за французским мыслителем Ж. Прудоном он принял­ ся горячо отстаивать идеи о безусловной пагубности всякого госу­ дарственного насилия. Государство, писал Бакунин, «есть зло, но

МД. Карпачев

272

Михаил Александрович Бакунин

зло, исторически необходимое, столь же необходимое в прошед­ шем, как рано или поздно будет необходимо его полное уничто­ жение...» При этом сам он считал, что время для уничтожения государства уже пришло и медлить с этим нечего, поскольку государство всегда являлось, является теперь и будет являться главным источником эксплуатации, социального неравенства. В такой абстрактной оценке государственной власти и заключается магистральная идея анархизма как одной из разновидностей ра­ дикальной политической мысли. Бакунин довольно точно подмечал, что социальное неравен­ ство сохранялось и при абсолютизме, и при конституционной монархии, и при парламентской республике, причем при послед­ ней форме правления оно проявлялось даже резче. Следовательно, приходил он к выводу, государство продолжало оставаться враж­ дебным по отношению к простым труженикам: «Нужно быть ос­ лом, невеждою, сумасшедшим, чтобы вообразить себе, что ка­ кая-нибудь конституция, даже самая либеральная и самая демократическая, могла бы изменить к лучшему это отношение государства к народу; ухудшить, сделать его еще более обремени­ тельным, разорительным, пожалуй — хотя это и трудно, потому что зло доведено до конца, но освободить народ, улучшить его состояние — это просто нелепость! Пока существует империя, она будет заедать наш народ. Полезная конституция для народа может быть только одна — разрушение империи» . 116

117

Пореформенная эпоха

273

Не поможет и диктатура пролетариата, о необходимости ус­ тановления которой начали говорить марксисты. Больше того, про­ летарское государство будет еще более худшим эксплуататором народа. Ему все равно придется создавать управляющее меньшин­ ство. Сторонники Маркса утверждают, что оно будет состоят из работников. «Да, — возражал Бакунин, — пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и ста­ нут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государствен­ ной; будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом. Кто может усомниться в этом, тот совсем не знаком с природой человека» . Исходя из такого общего соображения (против которого возра­ зить было трудно), Бакунин делал вывод, что задачей революцион­ ного движения должна быть не политическая, а социальная рево­ люция, уничтожающая источники неравенства между людьми. Будущее общественной жизни он видел в создании свободной федерации вольных самоуправляющихся союзов людей. Управленче­ ские функции не должны быть профессией. На нашем социальнореволюционном знамени, заявлял Бакунин, «огненными, крова­ выми буквами начертано разрушение всех государств, уничтожение буржуазной цивилизации, вольная организация снизу вверх по­ средством вольных союзов — вольная организация разнузданной чернорабочей черни, всего освобожденного человечества, созда­ ние нового общечеловеческого мира» . Позитивные представле­ ния Бакунина о преимуществах прямого народного самоуправле­ ния, в общем, вполне согласовывались со взглядами Герцена на достоинства крестьянской мирской жизни. Его эмоциональную риторику можно определить как «социо­ логию бунта». Народ, считал он, коль скоро он угнетен, всегда готов к революции, поскольку в нем жив здоровый инстинкт освобождения. Для революционеров-разночинцев программное значение имела книга Бакунина «Государственность и анархия» и особенно «Прибавление А», специально написанное им для рус­ ских читателей. В этом произведении теоретик анархии указывал, что нет надобности долго готовить революцию. Нет нужды и учить народ, как ему совершить революцию и какие порядки следует установить в будущем. Не учить народ, а учиться у него призывал автор. В самом народе, говорил он, уже заложены необходимые условия для социалистической революции. Прежде всего, подчеркивал Бакунин, наш народ «глубоко и страстно ненавидит государство, ненавидит всех представите­ лей его, в каком бы виде они перед ним ни являлись». Никаких 118

119

М.Д. Карпачев

274

социологических выкладок для подтверждения такого смелого вы­ вода не требовалось. Русский народ, продолжал он далее, живет в условиях чрезвычайной нищеты и рабства и, следовательно, не может не желать революции: «Страданиям его нет числа, и пере­ носит он их не терпеливо, а с глубоким и страстным отчаянием, выразившимся уже два раза исторически, двумя страшными взры­ вами: бунтом Стеньки Разина и Пугачевским бунтом — и не пе­ рестающим поныне проявляться в беспрерывном ряде частных крестьянских бунтов» . Бакунин не стал бы идеологом революционного народничества, если бы вслед за Герценом не увидел в русском крестьянстве особой предрасположенности к экономическим и политическим принципам социализма. Если народ, утверждал он, сам не выра­ ботает идеал нового строя, то никто не будет в состоянии ему его дать. Существует ли такой идеал в представлениях народа русско­ го? Да, уверенно заявлял Бакунин и называл его основные черты. Первая и наиболее очевидная — «это всенародное убеждение, что земля принадлежит народу, орошающему ее своим потом и опло­ дотворяющему ее собственноручным трудом». Вторая — это то, «что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой общине, миру, разделяющему ее временно между лицами». Тре­ тья, «одинаковой важности с двумя предыдущими, — это квази­ абсолютная автономия, общинное самоуправление и вследствие того решительно враждебное отношение общины к государству». Правда, русскому народу никак не удается добиться своего освобождения. Этому мешают, заявлял Бакунин, изъяны массо­ вого народного сознания. Народный идеал, сетовал он, омрачает­ ся тремя другими (теперь уже негативными) особенностями: пат­ риархальностью крестьянской общины, отсутствием должных условий для развития личности в замкнутых общинах и, нако­ нец, наивным монархизмом крестьян, их стойкой верой в добро­ го царя . Сентенции такого рода противоречили утверждениям о ненависти народа ко всем представителям государства, но автор их просто не замечал. По логике Бакунина получалось, что народу без руководя­ щей роли интеллигенции все же не обойтись. Революционная мо­ лодежь просто обязана помочь народу избавиться от омрачающих его идеал отрицательных черт и, что самое главное, связать еди­ ной волей готовую к волнениям, но разобщенную крестьянскую массу. «Надо, — писал он, — во что бы то ни стало разбить эту замкнутость и провести между этими отдельными мирами живой ток революционной мысли, воли и дела. Надо связать лучших крестьян всех деревень, волостей и по возможности областей, 120

121

Пореформенная эпоха

275

передовых людей, естественных революционеров из русского кре­ стьянского мира между собою и там, где оно возможно, провести такую же живую связь между фабричными работниками и кресть­ янами» . Проще говоря, революционной интеллигенции предсто­ яло сыграть роль коллективного Стеньки Разина. «Класс, кото­ рый мы называем умственным пролетариатом и который у нас в положении социально-революционном, т. е. просто-напросто отча­ янном и невозможном, должен теперь проникнуться сознатель­ ной страстью социально-революционного дела, если он не хочет погибнуть постыдно и втуне, этот класс призван ныне быть приуготовителем, т. е. организатором народной революции» . Объективно вступая в противоречие со своими же анархист­ скими взглядами, Бакунин взывал к направляющей роли передо­ вой интеллигенции, которой неизбежно придется учить народ ре­ волюционному делу. И все-таки простота политических рецептов теоретика анархии привлекала значительные слои демократичес­ кой интеллигенции. Все казалось ясным: надо идти к крестьян­ ству уже теперь, особой теоретической подготовки не требуется, нужно лишь приготовить всероссийский бунт, а после него все сам собой и в лучшем виде установит здравый смысл народа. Почти десять лет Бакунин был самым популярным идеоло­ гом революционных народников. Бакунизм в 1870-е гг. наиболее точно соответствовал уровню политической культуры большин­ ства революционеров-разночинцев. Большинства, но не всех. Крупный вклад в развитие народ­ нической идеологии внес П.Л. Лавров, теоретик, взгляды кото­ рого по раду принципиальных вопросов революционной тактики расходились с воззрениями М.А. Бакунина. Бывший офицер, пре­ подаватель математики в одном из военных учебных заведений, увлекавшийся изучением философии, он никак не разделят ба­ кунинских призывов к координации бунтарских страстей народа. Действовать среди народа надо, полагал он, но в расчете не на страсти, а на разум и знание. В связи с этим Лавровым выстраива­ лась совершенно иная тактическая линия поведения демократи­ ческой интеллигенции. Для развития народнического движения особое значение имели публицистические очерки Лаврова, напечатанные под названием «Исторические письма» в журнале «Неделя» в 1868—1869 гг. В то время автор находился в ссылке, поэтому очерки были подписа­ ны псевдонимом П. Миртов. В 1870 г. «Исторические письма» вышли отдельной книгой. Появление этих, казалось бы, скучноватых и несколько моно­ тонных «Писем» произвело сильное впечатление на демократиче122

123

М.Д. Карпачев

276

скую молодежь. «Исторические письма», вспоминал видный народ­ ник О.В. Аптекман, «были не только настольной книгой молоде­ жи 70-х годов — нет! Это была книга жизни, революционное евангелие, философия революции. Она читалась, перечитывалась. Некоторые главы ее даже списывались...» Объяснялось столь сильное воздействие этого произведения прежде всего тем, что оно очень удачно отвечало на духовные запросы радикальной мо­ лодежи и на стыке десятилетий вооружало ее оптимистической теорией действия. Уже в первом письме, озаглавленном «Есте­ ствознание и история», Лавров призвал просвещенных и мысля­ щих читателей осознать свое общественное положение и свою роль в историческом развитии народа. Естественные науки, разъяснял он молодому поколению, важны. Но еще важнее найти рецепты разумного общественного устройства, без чего нельзя рациональ­ но распорядиться результатами естественно-научных достижений. История, следовательно, в данный момент важнее, поскольку без освоения ее уроков нельзя определить пути рационального обще­ ственного переустройства. Письмо критиковало тех молодых «нигилистов», которые стали искать ключ к решению социальных проблем в развитии «поло­ жительных» наук, а в истории увидели лишь забаву праздного любопытства. Критика эта казалась особенно убедительной пото­ му, что автор «Писем» сам был преподавателем математики, а значит, руководствовался искренней убежденностью в правоте своих выводов. Самому Лаврову усиленные занятия историей дали основа­ ния считать, что он открыл некоторые тайны ее развития. Свои открытия он и поспешил довести до сведения молодежи. Самое важное значение для развития общества, заявил Лавров, имеет человеческая потребность лучшего, «влечение к расширению зна­ ний, к постановке себе высшей цели, потребность изменить все данное извне сообразно своему желанию, своему пониманию, сво­ ему нравственному идеалу, влечение перестроить мыслимый мир по требованиям истины, реальный мир — по требованиям спра­ ведливости» . Изменить общество к лучшему можно только в том случае, если в головах интеллигентов сначала сложится некий образ «истинного» (а следовательно, прогрессивного) мира. У са­ мого Лаврова такой образ сложился. Он поведал о нем в выведен­ ной путем исторического анализа «формуле прогресса»: «Развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении; воплощение в общественных формах истины и справедливости — вот краткая формула, обнимающая, как мне кажется, все, что можно считать прогрессом». 124

125

Пореформенная эпоха

277

Развитие личности в физическом отношении, разъяснял да­ лее автор «Писем», возможно лишь тогда, когда она приобрела некоторый минимум гигиенических и материальных удобств, без которых человек обречен на вырождение в ежеминутной борьбе за существование. Умственное же развитие личности означает вы­ работку критического взгляда на все, что ее окружает, и «пони­ мание, что справедливость в своих результатах тождественна с стремлением к личной пользе». А нравственное развитие личности предполагает наличие такой общественной среды, в которой люди будут иметь возможность отстаивать свои мнения и уважать чу­ жие убеждения, когда личность осознает, что «ее достоинство ле­ жит в ее убеждении и что уважение достоинства чужой личности есть уважение собственного достоинства» . Конечно, в современной России так люди не живут. Лишь очень незначительное их меньшинство находится в сравнительно благоприятных материальных условиях и имеет возможность вос­ пользоваться благами цивилизации и просвещения. Подавляющее же большинство «проводит почти всю свою жизнь в непрерывных заботах о насущном хлебе». Это значит, что история пока склады­ вается так, что для осуществления хотя бы частичного прогресса для малого числа людей потребовались неисчислимые страдания целых поколений, порабощение громадного большинства. Может ли цивилизованное меньшинство равнодушно пользоваться бла­ гами прогресса, если оно знает о том, какую цену заплатил народ за привилегии принадлежать к образованному обществу? На про­ свещенных слоях лежит неоплатный долг перед народом, и они его обязаны вернуть. «Перед каждою личностью, которая достиг­ ла до сознания потребности развития, стал грозный вопрос: бу­ дешь ли ты один из тех, кто готов на всякие жертвы и на всякие страдания... или ты останешься в стороне бездеятельным зрителем страшной массы зла, около тебя совершающегося, сознавая свое отступничество от пути к развитию, потребность в котором ты когда-то чувствовал? Выбирай» . Этот требовательный призыв производил сильное впечатле­ ние. Однако Лавров не только взывал к пробуждению гражданской совести, но еще и указывал на полную возможность уплатить столь тяжкий долг. Интеллигенции не стоит расстраиваться из-за соци­ ально-политической апатии народа. Все дело в том, разъяснял Лав­ ров, что массы никогда не были и не могут быть инициативной силой общественного развития. Как «ни мал прогресс человечест­ ва, но и то, что есть, лежит исключительно на критически мысля­ щих личностях: без них он, безусловно, невозможен; без их стрем­ ления распространить его он крайне непрочен» . Несостоятельность 126

127

128

ИД. Карпачев

278

расчетов на стихийное народное движение сразу получала свое объяснение. Учению о критически мыслящих личностях принадлежит стерж­ невое место в субъективной социологии Лаврова. Прогрессивные изменения в обществе, учил он, начинаются с действий сначала одиноких личностей, которые умеют критически оценить совре­ менную им реальность. Затем в своей критике они находят едино­ мышленников, и если направление их мысли верно, то число их сторонников будет непрерывно нарастать. И так будет до тех пор, пока изменения в общественной жизни не станут достижимыми. Нужно только не опускать руки, необходимо действовать, рас­ пространять свои взгляды, разоблачать существующее зло. «Нуж­ но не только слово, нужно дело. Нужны энергичные, фанатиче­ ские люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем. Нужны мученики, легенда о которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их истинную заслугу» . И нечего вздыхать о трудно­ стях избранного пути, нечего жаловаться на враждебную среду, на глухую стену непонимания. Ничего нет страшного в том, что народ пока неподвижен. Надо действовать, и успех непременно придет. За такие оптимистические идеи молодые радикалы не могли не испытывать благодарности к автору «Исторических писем». Най­ ден был теоретический выход из сложившейся к концу 1860-х гг. ситуации. «Многие из нас, — вспоминал один из видных народ­ ников, — юноши в то время, а другие просто мальчики, не рас­ ставались с небольшой, истрепанной, нечитанной, истертой вко­ нец книжкой. Она лежала у нас под изголовьем. И на нее падали при чтении ночью наши горячие слезы идейного энтузиазма, ох­ ватывавшего нас безмерною жаждою жить для благородных идей и умереть за них» . Лавров разделял взгляд Бакунина на революцию как на все­ народное дело. Однако содержание революционного процесса он понимал совсем иначе. Если Бакунин считал, что народ по своим внутренним качествам готов к немедленному бунту, то Лавров полагал, что этого нет. Отсутствует прежде всего революционное сознание народа, ясное понимания им того, что требуется устра­ нить и что ввести взамен. Отсюда иное определение задачи для интеллигенции, обязанной установить контакт с народом. По его мнению, агитации должна предшествовать основательная рево­ люционная пропаганда, распространение в народе сознательного отношения к тем идеалам, которые уже усвоили «критически мыслящие личности». В революционном просвещении народа, в подтягивании его культурного уровня к интеллигентскому как 129

130

Пореформенная эпоха

279

раз и состояло возвращение долга «цивилизованного меньшинст­ ва». На живом элементе русской интеллигенции, утверждал Лав­ ров, лежит обязанность разбудить народ, «поднять его, соединить его силы, повести его в битву. Он разрушит гнетущую его монар­ хию, раздавит своих эксплуататоров и выработает своими свежи­ ми силами новое, лучшее общество. Здесь и только здесь спасение России» . Призывы Лаврова вернуть нравственный долг народу и, опи­ раясь на собственную инициативу, развернуть борьбу за соци­ альный прогресс полностью отвечали духовным запросам демо­ кратической молодежи . Однако политико-культурный тип революционера-разночинца 1870-х гг. плохо соответствовал отвле­ ченным рассуждениям Лаврова о необходимости основательной теоретической подготовки и еще менее — его настойчивым советам из-за рубежа поскорее просветить невежественные массы кресть­ янства. Практики движения быстро убеждались, что задача просве­ щения куда более сложная и длительная, чем это представляется теоретику-эмигранту. По учению Лаврова, интеллигентам пред­ стояло поднять до собственного уровня миллионы крестьян. Кто мог определить, сколько времени займет такая титаническая работа, если к тому же вести ее придется совсем немногим «критически мыслящим личностям»? Дело революции между тем не ждало. Итак, в теоретическом плане бакунизм представлял самое мас­ совое бунтарское направление в народническом движении 70-х гг., лавризм же соответствовал гораздо более спокойному темпера­ менту просветтелей-пропагандистов. Но на практике даже убежден­ ные бунтари в большинстве своем вынуждены были ограничиться как раз просветительской работой . Вызвать искусственный бунт даже в одной деревне оказалось делом чрезмерно рискованным, если не сказать авантюрным. Третье идейно-тактическое направление в революционном народничестве представлено именем П.Н. Ткачева. По происхожде­ нию типичный разночинец, выходец из семьи мелкопоместных дворян Псковской губернии, он еще в студенческие годы прошел революционную закалку в качестве участника антиправительствен­ ных сходок. После нескольких лет сотрудничества в демократиче­ ских журналах «Русское слово» и «Дело» Ткачев в начале 70-х гг. (вслед за Бакуниным и Лавровым) оказался в эмиграции, откуда принялся убеждать радикальную молодежь встать на реалистиче­ ский путь совершения революции. Предложенные Бакуниным и Лавровым варианты действия Ткачев, естественно, к реалисти­ ческим не относил. Ваш путь, заявлял он, например, Лаврову, есть не что иное, как утопический путь мирного прогресса, не более 131

132

133

М.Д. Карпачев

280

того. Учиться, перевоспитываться самим, затем просвещать на­ род — да на все это, писал Ткачев, уйдут целые десятилетия, может быть, века. «Как! Страдания народа с каждым днем все возрастают и возрастают; с каждым днем цепи деспотизма и произ­ вола все глубже и глубже впиваются в его измученное и наболев­ шее тело, с каждым днем петля самодержавия все туже и туже затягивается на нашей шее, а Вы говорите: подождите, потерпи­ те, не бросайтесь в борьбу, сначала поучитесь, перевоспитайте себя. О Боже, неужели это говорит живой человек живым людям?» Ткачев, как и большинство радикалов-интеллигентов, ждать, разумеется, не может. И не только потому, что очень сочувствует измученному народу. Неплохо разбираясь в вопросах экономики, он понимал, к каким последствия для судьбы общины приведет быстрое развитие капитализма. «Смотрите! — писал он в програм­ ме своего журнала "Набат". — Огонь "экономического прогресса" уже коснулся основ нашей народной жизни. Под его влиянием уже разрушаются старые формы нашей общинной жизни, унич­ тожается самый "принцип общины", принцип, долженствующий лечь краеугольным камнем того будущего общественного строя, о котором все мы мечтаем». Какое уж тут просвещение, скоро не будет самой возможности перехода к социализму! Ведь в недрах общинного строя быстро развиваются новые формы — «формы буржуазной жизни, развивается кулачество, мироедство; воцаря­ ется принцип индивидуализма, экономической анархии, бессер­ дечного, алчного эгоизма» . Просветительские рецепты Лаврова в такой ситуации просто неуместны. Но и бакунинскую тактику подготовки всенародного бунта Ткачев отвергал не менее решительно. Настоящий революционер, заявлял он, не прячется за спину народа и не возлагает на народ­ ные массы чересчур большие надежды. Века угнетения породили, по его мнению, совершенную неспособность народа к осмыслен­ ному протесту. Удивляться народной пассивности не стоит. В рус­ ском крестьянстве Ткачев увидел такие черты, как «однообразие характера», «психическая убогость», «нравственная неразвитость». Сохранение общины, с его точки зрения, еще не свидетельство­ вало о готовности народа жить по-социалистически. Коммунизм кроется в общинной форме, «так сказать, в зерне, в зародыше». Пока же крестьянская жизнь отличается окаменелостью и тупым консерватизмом. Предоставьте, писал Ткачев, русскому мужику «устроить свою жизнь по его собственной воле, и вы увидите, что он не внесет в нее ничего нового, — он распространит формы своей жизни, свою общину, свою семью на те сферы, из которых они теперь вытеснены влиянием буржуазного прогресса, но этим 134

135

Пореформенная эпоха

281

и ограничится его реформаторская деятельность, и перед нами явится тот же старый крестьянский мир с его закорузлыми, ока­ меневшими устоями, с его неподвижным консерватизмом». Рас­ чет в такой ситуации на самостоятельное творчество народных масс, к чему неизменно призывали поклонники Бакунина, озна­ чал, по Ткачеву, фактический отказ от революции. «Народ, — писал он, — не в состоянии построить на развалинах старого мира такой новый мир, который был бы способен прогрессировать, развиваться в направлении коммунистического идеала; потому при построении этого нового мира он не может и не должен играть никакой выдающейся, первенствующей роли» . Сотрудничество с Д.И. Писаревым в журнале «Русское сло­ во» не прошло даром: народничество у Ткачева было весьма скеп­ тического свойства. Работа в народе (как с бунтарскими, так и с просветительскими целями) объявлялась им делом практически несущественным. Революционеры вообще не «готовят» револю­ цию, а делают ее, причем делают сами, опираясь на собственную инициативу и решительность. Поскольку же революционные эле­ менты составляют меньшинство общества, постольку осуществить революцию целесообразней всего посредством государственного переворота в форме заговора. «Государственный заговор, — писал он, — является, таким образом, если не единственным, то во всяком случае главным и наиболее целесообразным средством к насильственному перевороту». Результатом заговора должен быть захват революционерами политической власти и установление ре­ волюционной диктатуры. Отсюда само собой следовало, что для успеха переворота нужна крепкая, дисциплинированная и спло­ ченная организация революционеров. «Только при такой органи­ зации, — пророчествовал Ткачев, — революционеры, захватив власть, будут в состоянии защитить ее от притязания враждебных партий, интриганов, политических честолюбцев, только она даст им возможность подавить консервативные и реакционные элементы общества, только она одна вполне отвечает потребностям борьбы, вполне соответствует типу боевой организации» . Редактор «Набата» проявлял завидную смелость. Ему было хорошо известно, как пылко выступали анархисты против любой диктатуры, в том числе и революционной, ведь власть портит че­ ловека, а революцию ведет к перерождению. Ничего подобного, энергично возражал Ткачев, власть в свое время не испортила ни Робеспьера, ни Вашингтона, ни Дантона. История показывает, что «честных и хороших людей власть еще никогда не портила». Зато отсутствие ее в руках революционеров обрекает их на пора­ жение. «Только обладая властью, меньшинство может заставить 136

137

МД. Карпачев

282

большинство — то косное, рутинное большинство, которое не доросло еще до понимания необходимости революции и не уяс­ нило себе ее цели и задачи, — заставить это большинство переус­ траивать свою жизнь сообразно с его истинными потребностями, сообразно с идеалом наилучшего и наисправедаивейшего обще­ жития» . Право на власть и на общественное переустройство дает революционному меньшинству его монополия на «истинное» зна­ ние. Революционное меньшинство, подчеркивал Ткачев, «в силу своего более высокого умственного и нравственного развития всегда имеет и должно иметь умственную и нравственную власть над большинством» . В лице Ткачева радикальная интеллигенция получила своего наиболее последовательного и по-своему действительно реали­ стичного идеолога. Творцы революции сами определят потребно­ сти большинства и для его же блага заставят его принять новые принципы социального и политического устройства. И никаких демократических выборов для этого не требуется. Тоталитарное революционное государство предлагалось интеллигенции в каче­ стве лучшего и самого надежного средства, для того чтобы обла­ годетельствовать человечество. «Русский бланкизм» Ткачева не сразу захватил идейное ли­ дерство в русском революционном движении. Демократам-народ­ никам не просто было отказаться от идеи крестьянской револю­ ции. Но перспектива и логика движения были за Ткачевым. Крушение иллюзорных надежд на установление революционного союза с народом подводило радикальную интеллигенцию к яко­ бинским и бланкистским соблазнам . В стране с вековыми тради­ циями самодержавия такое развитие радикализма было вполне естественным и закономерным. Труды Бакунина, Лаврова и Ткачева сразу же после публи­ кации становились достоянием участников демократического дви­ жения, определяя своеобразие его политической культуры. Но идейная жизнь народников 1870-х гг. не сводилась к простому делению на «бунтарей-анархистов», «пропагандистов-подготови­ телей» и «заговорщиков». Она была существенно сложнее и разно­ образней. Отношение к работам теоретиков-эмигрантов со сторо­ ны практиков движения всегда было весьма избирательным и критичным. Никаких влиятельных организаций они не возглавля­ ли. П.А. Кропоткин, бывший в начале 1870-х гг. активным участ­ ником революционного подполья, подчеркивал: «Мы намерены развиваться здесь самобытно, вне всяких руководств заграничных партий, так как полагаем, что никогда эмиграция не может быть точным выразителем потребностей своего народа, иначе как в 138

139

140

Пореформенная эпоха

283

самых общих чертах, ибо необходимое условие для этого есть пребывание среди русского крестьянства и городских рабочих» . В России, кроме того, оставалось немало ярких публицистов, внесших свой вклад в развитие народнической мысли. Особенно заметной, в частности, была роль Н.К. Михайловского, видного философа, социолога и публициста. На радикальную молодежь начала 70-х гг. большое впечатление произвела его статья «Что такое прогресс», опубликованная в 1869 г. в журнале «Отечествен­ ные записки». В этой работе Михайловский подверг резкой крити­ ке модную тогда органическую теорию эволюции общества, ко­ торую развивал английский социолог Г. Спенсер. В трудах последнего проводилась аналогия между формированием индивидуального организма и жизнью общества. Биологически объясняя социальные явления, Спенсер находил, что в обществе есть руки, т. е. работники физического труда, ноги — в виде средств связи, кровеносные сосуды — в виде путей сообщения, мозг — в виде правительства и т.д. Отсюда делался вывод об органичности существующего в обществе классового и политического разделения людей и, следо­ вательно, о несостоятельности любых уравнительных теорий, в первую очередь социализма. Михайловский решительно отвергал положения Спенсера как антигуманные и ненаучные. В противовес он выдвинул свою кон­ цепцию общественного прогресса. Определяющее значение для него, заявлял русский публицист, имеет всестороннее развитие лично­ сти. Подлинный прогресс заключается в приближении обществен­ ного устройства к однородности, а личности, напротив, — к раз­ нородности. Человек в будущем должен быть всесторонне развит. Социализм, полагал Михайловский, обеспечивает такое гуман­ ное направление прогресса. Причем крестьянская самодостаточная община и в этом отношении выгладит многообещающей . Активизации демократического движения способствовало и положение Михайловского о двух правдах: правде-истине и прав­ де-справедливости. Люди могут выбрать ту или другую для опре­ деления цели своей деятельности. Но борец за социальный про­ гресс не может руководствоваться только объективными истинами. Решающими должны быть субъективные стремления к настоящей справедливости. Как и Лавров, Михайловский побуждал разночин­ ную молодежь сделать выбор в пользу подлинного прогресса . Участники народнического движения с поразительным упор­ ством, самоотверженностью и даже героизмом стремились вопло­ тить радикально-демократические теории в жизнь. Деятельность революционных народников прошла при этом логически последова­ тельные этапы. За два пореформенных десятилетия интеллигент141

142

143

284

МД. Карпачев

екая революционность совершила своеобразный и поучительный цикл своего развития, начиная с ожидавших народной инициа­ тивы объединений демократов начала 60-х гг., пройдя через кружки самообразования, массовое «хождение в народ» 1874-1875 гг., землевольческие поселения и начало террора. Вплоть до возникно­ вения «Народной воли» радикальное движение было одухотворе­ но стремлением осуществить немедленный социальный переворот, в ходе которого будут уничтожены все источники экономическо­ го и политического неравенства. При этом политические свободы сами по себе народников не интересовали. Демократические права и представительный образ правления они еще со времен Герцена и Чернышевского расценивали как сугубо буржуазные ценности, от которых русское общинное крестьянство ничего, кроме вреда, ждать не может. Поэтому борьба велась за народную, сугубо соци­ альную революцию, попутной задачей которой должно было стать освобождение и от политического гнета. Крушение надежд на «хож­ дение в народ» подвело черту под этими иллюзиями. Деятельность «Народной воли» не случайно завершала исто­ рию старого революционного народничества. В отличие от своих предшественников народовольцы решительно выдвинули задачу завоевания политических свобод как необходимой предпосылки дальнейших преобразований. Деятели «Народной воли» вплотную подошли в революционному якобинству П.Н. Ткачева. А.И. Желя­ бов, А.Д. Михайлов, Л.А. Тихомиров и другие лидеры «Народной воли» заявили, что они обнаружили главный источник социальных бед в России — самодержавное государство. Устранив его, можно ликвидировать почву для развития любого неравенства, в том числе и буржуазного. Поэтому народовольцы решительно высту­ пили против утверждений о «буржуазном» характере политичес­ кой борьбы в России. «Мы, — заявляли они, — думаем совершен­ но наоборот. Именно устранившись от полтггической деятельности, мы загребаем жар для других, именно устранившись от полити­ ческой борьбы, мы подготовляем победу для враждебных народу элементов, потому что при такой системе действий просто дарим им власть, которую были бы обязаны отстоять для народа» . Для того чтобы народу стало хорошо, народовольцы и реши­ ли захватить власть в свои руки путем государственного перево­ рота . Подготовка заговора и политический террор не случайно ознаменовали наступление кульминации революционного народ­ ничества. Поставленная перед необходимостью опереться на соб­ ственные силы, радикальная интеллигенция развила необычай­ ную энергию, поразившую современников. Однако в героическом поведении народовольцев не было ничего загадочного. У них про144

145

Пореформенная эпоха

285

зич К р о п о т к и н

сто не было выбора. Горсть борцов, вступивших в схватку с влас­ тью, в личной самоотверженности могла искать шанс на удачу, а заодно и на спасение революционного народничества от организа­ ционного и идейного кризиса . Цареубийство 1 марта 1881 г. вскры­ ло иллюзорность и этого шанса. 146

От народничества к марксизму В 1880-е гг. в развитии русской радикальной мысли наметил­ ся существенный поворот. Хотя преобладающая часть демократи­ ческой интеллигенции сохраняла верность народничеству, в рево­ люционном движении после образования в эмиграции группы «Освобождение труда» появилось новое течение — марксизм. На­ чалось острое соперничество старого радикального мышления с новым, причем последнее все увереннее теснило первое, привле­ кая на свою сторону заметную часть революционных сил. Переход к марксизму части народнической интеллигенции был обусловлен рядом причин. К числу важнейших из них отно­ сились: успехи в промышленном развитии России и изменения в структуре общества, связанные с ростом рабочего класса и пред­ принимательских слоев после проведения реформ 60-х гг.; разви­ тие рабочего движения в разных его формах и появление первых фабричных законов; утверждение марксизма как ведущей идеоло­ гии в рабочем и социалистическом движении Запада и, наконец, глубокий организационный и идейный кризис революционного народничества, вызванный крушением «Народной воли» вскоре после совершения ее участниками убийства императора Александ­ ра II 1 марта 1881 г.

МД. Карпачев

286

Народники уже в 70-е гг. не сомневались в успехах капита­ листического развития российской экономики. Более того, они твердо верили, что без вмешательства интеллигенции буржуазные принципы непременно и очень скоро утвердят свое полное гос­ подство в русской жизни. Если не изменить характер нашего раз­ вития, писали народовольцы, то мы в ближайшем будущем «уви­ дим у себя настоящего буржуа, увидим хищничество, возведенное в принцип, с теоретической основой, с прочным миросозерцани­ ем, с сословной нравственностью» . Естественно, что главным виновником столь неприятных перемен считалось правительство, насаждавшее в стране предпринимательство буржуазного типа. Об­ щинное крестьянство рассматривалось только как жертва насиль­ ственной европеизации русской экономики . Не могли же «соци­ алисты по инстинкту» быть социальной опорой буржуазного развития. Общая неудача народничества в попытке остановить процесс буржуазного развития побуждала часть интеллигенции к пере­ смотру взглядов на перспективы развития страны. Возникало стрем­ ление не бороться с неодолимой силой капиталистического про­ гресса, а использовать его во имя достижения все тех же идеалов социального равенства. Стремление это неизбежно усиливалось по мере роста рабочего движения, тем более что фабрично-заводская среда оказалась гораздо восприимчивей к революционной пропа­ ганде, чем крестьянство. К переоценке идеологических ценностей побуждал и рост влияния марксизма в европейском социалистическом движении. Выдвижение К. Маркса и Ф. Энгельса в признанные классики «научного социализма», создание I Интернационала, быстрое раз­ витие рабочего движения и марксистских партий в ведущих стра­ нах Западной Европы производили сильное впечатление на рус­ ских демократов. Через свою разраставшуюся эмиграцию они были неплохо информированы о состоянии европейской социалисти­ ческой мысли, основных тенденциях ее развития. Народники были хорошо знакомы с произведениями К. Марк­ са и Ф. Энгельса. Долгое время большинство из них оценивали марксизм как родственное и принципиально близкое русскому социализму течение. Еще в 1870 г. группой эмигрантов была соз­ дана Русская секция I Интернационала, объявившая об общности целей русских и европейских социалистов. Журнал Русской сек­ ции «Народное дело» писал, например: «Экономическое положе­ ние народов одинаковое, стремления рабочих масс те же; задатки будущего развития новой народной жизни лежат в тех же самых началах для всей Европы, как и для России, особенно с тех пор, 147

148

Пореформенная эпоха

287

как западный пролетариат громогласно признал существенным условием социального переворота торжество общинного владе­ ния» . Таким образом, с точки зрения народников 70-х гг., учение Маркса совсем не противоречило их революционному мировоз­ зрению. Напротив, марксистская критика капитализма восприни­ малась как дополнительный и очень сильный аргумент в пользу стремлений интеллигенции предотвратить его торжество в России. Вот почему произведения Маркса охотно распространялись в на­ роднических кругах. Русский язык стал первым иностранным язы­ ком, на который был переведен «Капитал». Сделали это в 1872 г. деятели народнического движения Г.А. Лопатин и Н.Ф. Даниельсон. А в октябре 1880 г. лидеры «Народной воли» в письме к Марксу сообщали, что его «Капитал» стал настольной книгой образованных людей России . Заявляя о своей идейной близости к марксизму, революци­ онные народники 1870-х гг. имели в виду, конечно, только общее представление о социализме как цели революционного движения. Рассуждения Маркса о неизбежности пролетарской революции не вызывали у них никаких возражений; они просто относили их к особенностям европейской социально-политической ситуации. Иначе не могло и быть. Безусловное принятие марксизма застави­ ло бы народников прекратить борьбу за социализм в России вви­ ду очевидной незрелости ее социально-экономического базиса и поискать других, более целесообразных занятий. Но такой расчет­ ливый прагматизм был совершенно чужд радикальной интелли­ генции. До крушения народнических иллюзий было еще далеко. Маркс и Энгельс, в свою очередь, отнюдь не спешили развен­ чать идеи революционных народников. Ничего еретического в рус­ ском «крестьянском социализме» они не видели. Резкое возраже­ ние и даже негодование Маркса вызвали только сентенции Герцена об особых преимуществах славянского (или русского) мира перед индивидуалистическим, «старым» и «прогнившим» Западом . Еще более враждебным характером отличалось отношение Маркса и Энгельса к Бакунину, пытавшемуся увлечь рабочее дви­ жение Европы на путь анархии . Но абсолютное большинство русских народников пользовалось искренней симпатией и под­ держкой со стороны теоретиков пролетарского социализма . Сам Маркс просил не смешивать его критику «панславизма» Герцена с отношением к народнической идеологии в целом. «Моя оценка этого писателя, — подчеркнул он в письме в редакцию "Отече­ ственных записок", — может быть правильной, она может быть и ложной, но она ни в коем случае не может служить ключом к 149

150

151

152

153

М.Д. Карпачев

288

моим воззрениям на усилия "русских людей найти для своего отечества путь развития, отличный от того, которым шла и идет Западная Европа" и т. д.» Маркс неизменно сочувствовал усилиям народников найти свой путь к социализму. Можно не сомневаться, что эта поддерж­ ка только укрепляла их надежды на скорое наступление крестьян­ ской социалистической революции. В феврале 1881 г., когда такие надежды начали таять, ушедшая в «Черный передел» бывшая тер­ рористка В.И. Засулич в своем письме к Марксу попросила разъяс­ нить наконец его позицию по отношению к идеям общинного социализма. Для многих русских революционеров авторитетное суждение Маркса могло иметь решающее значение. Засулич напомнила автору «Капитала» о большой популяр­ ности его учения в России. Между тем социалистическое движе­ ние в этой стране оказалось на перепутье. Одно из двух: либо надо сохранять веру в коммунистическую природу крестьянского об­ щинного быта и тогда следует с прежним упорством продолжать борьбу за его освобождение от экономического и социального угнетения (тяжелые сомнения вызывало только то, что за два десятка лет героические усилия радикальной интеллигенции реа­ лизовать идеи «крестьянского социализма» не привели к ощути­ мым результатам); либо, продолжала Засулич, необходимо при­ знать, что надежды на социалистические качества русской общины лишены оснований, но в таком случае положение русских социа­ листов становилось еще безотраднее. Тогда остается «лишь зани­ маться более или менее обоснованными вычислениями, чтобы определить, через сколько десятков лет земля русского крестья­ нина перейдет в руки буржуазии, через сколько сотен лет, быть может, капитализм достигнет в России такого развития, как в Западной Европе» . Письмо русской революционерки наглядно подтверждало рост сомнений в верности народнических расчетов на социалистиче­ ские возможности русской общинной деревни. Казалось бы, автор «Капитала» должен был разрешить сомнения в пользу «научного социализма», но ничего подобного не произошло. Отбивать охоту русских социалистов к активным революционным действиям и переводить их в режим долгого ожидания капиталистической зре­ лости Маркс не желал. Отвечая на письмо, он заявил, что его анализ не содержит доводов «ни за, ни против жизнеспособно­ сти русской общины». Но собственные специальные изыскания, продолжал он, «убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения России, однако для того, чтобы она могла функционировать как таковая, нужно было бы устра154

155

Пореформенная эпоха

289

нить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сто­ рон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного раз­ вития» . Но точно так же рассуждали и сами народники. Вся их борьба и была направлена на устранение мешающих жить общине «тле­ творных влияний». Конечно, Маркс и Энгельс не раз подчерки­ вали, что успех народнической революции в России может быть обеспечен лишь при условии победы социалистов на Западе . Но и русские народники страстно желали такого совпадения. Таким образом, вплоть до перехода «Народной воли» к прямой полити­ ческой борьбе с самодержавием они активно взаимодействовали с марксизмом и не подвергали ревизии собственные постулаты. Закат старого народовольчества подвел черту под таким мир­ ным сосуществованием. Подготовка к государственному переворо­ ту и систематический террор на рубеже 1870-1880-х гг. потребова­ ли невероятного напряжения сил и вновь успеха не принесли. Часть радикальной интеллигенции начала уставать от постоянных неудач народнического движения. Революционная мысль остро нуждалась в новой парадигме своего развития. Полномасштабный переход к марксизму давал в такой ситуации наиболее очевидный выход из теоретических затруднений, хотя и требовал адекватно­ го ответа на проблему российской отсталости. Интеллектуальный прорыв от народничества к марксизму был совершен усилиями Г.В. Плеханова и его единомышленников по «Черному переделу». После эмиграции на Запад чернопередельцы в 1883 г. объявили о своем принципиальном разрыве с народническими доктринами и о переходе на позиции марксизма. В Швейцарии ими была создана первая организация русских марксистов — группа «Освобождение труда». Примечательно, что на полный разрыв с народничеством рань­ ше других пошел один из наиболее ортодоксальных его последо­ вателей. Во время раскола «Земли и воли» Плеханов упорно про­ тивился развитию политических тенденций в народничестве, обвиняя будущих народовольцев в измене делу крестьянской ре­ волюции. Непреклонная идейная убежденность скоро понадоби­ лась ему, но уже для того, чтобы пойти против самих основ ми­ ровоззрения интеллигентского большинства, т. е. против той самой идеологии крестьянской революции, чистоту которой он сам со­ всем недавно энергично отстаивал в страстной полемике с лиде­ рами «Народной воли». По всей видимости, полное пресыщение народническими иллюзиями только ускорило идейную эволю­ цию будущего «отца русского марксизма». 156

157

О - 9302

МД. Карпачев

290

Переход к новому политическому мышлению потребовал от первых русских марксистов напряженной теоретической работы, причем действовать Плеханову и его товарищам пришлось без поддержки со стороны основателей пролетарского социализма. Маркс в 1883 г. умер, а Энгельс весьма прохладно отнесся к стремлениям бывших чернопередельцев встать на позиции «насто­ ящего» марксизма. По его мнению, дискуссии о чистоте учения могли помешать нарастанию революции в России, в близость ко­ торой он тогда искренне верил . Отказ от прежних убеждений произошел у Плеханова до­ вольно быстро. Уже в 1882 г. он перевел на русский язык «Мани­ фест Коммунистической партии», а в своем кратком вступлении к изданию отметил, что сочинения Маркса и Энгельса открыва­ ют новую эпоху в истории социалистической литературы — эпо­ ху беспощадной критики буржуазных отношений «и, чуждого вся­ ких утопий, научного обоснования социализма» . Такое признание свидетельствовало о свершившемся выборе. Теперь предстояло доказать правоту марксизма перед своими бывшими соратниками по народническому движению. Задача эта была чрезвычайно трудной. Нужно было убедить радикальную интеллигенцию в том, что Россия (как и Запад) может подойти к социализму только в результате рабочего движения и при нали­ чии тех материальных условий, которые созревают в обществе благодаря развитию капитализма. Такой вывод следовало какимто образом связать с пока еще очень невысоким уровнем буржу­ азной культуры, с невысоким удельным весом рабочего класса и с сохранявшимся безусловным преобладанием крестьянства в структуре русского общества. Убеждать же интеллигенцию в не­ своевременности социалистических планов Плеханов не собирал­ ся. Предстояло, следовательно, разработать принципиально новую концепцию русского революционного движения. Первым произведением русского марксизма, имевшим про­ граммное значение, стала работа Плеханова «Социализм и поли­ тическая борьба». В октябре 1883 г. она была отпечатана в типогра­ фии группы, распространена в кругах эмиграции, а затем стала достоянием читателей и в самой России. Прежде всего русский социалист объявлял о безусловном признании им марксизма в качестве единственно верного универсального учения об общих закономерностях развития общества. «Общие философско-исторические взгляды Маркса, — заявил он, — имеют ровно такое же отношение к современной Западной Европе, как к Греции и Риму, Индии и Египту. Они обнимают всю культурную историю чело­ вечества и могут быть неприменимы в России только в случае их 158

159

Пореформенная эпоха

291

Георгий Валентинович Плеханов 160

общей несостоятельности» . Но такое допущение считалось на­ столько невероятным, что его можно было не принимать в расчет. Научный (а стало быть, и единственно верный) подход к социализму, по мысли Плеханова, предполагает, что только ра­ бочий класс способен обеспечить его победу. Теперь становилось ясно, почему народники неизменно терпели неудачи: они делали ставку не на тот класс. Только пролетариат лишен частной соб­ ственности и одновременно заинтересован в общественной орга­ низации производства. Несмотря на общину, крестьянство остает­ ся самым массовым слоем мелких собственников и не может быть опорой социалистических преобразований. Но рабочим пока не хватает политического сознания, сплоченности и организованно­ сти; помочь в таком деле могут и должны просвещенные радика­ лы. «Именно эти элементы его силы, — пишет автор, — и подле-

М.Д. Карпачев

292

не бояться «буржуазной» демократии, а напротив, всячески стре­ миться к ее полному торжеству, памятуя, что тем самым «крот истории» прокладывает путь к неизбежному торжеству социали­ стической революции. Проскочить через закономерный этап окуль­ туривания и созревания материальных предпосылок России не удастся, а значит, не удастся и сэкономить на своей отсталости. На некоторое время социалистическим мечтателям придется уме­ рить свои желания и потерпеть. Плеханов, впрочем, полагал, что процесс созревания нуж­ ных предпосылок не будет особенно долгим. Он был убежден, что Россия уже вступила на этот путь. Конечно, главный поток рус­ ского капитализма пока еще невелик, «еще не много таких мест в России, где отношения нанимателя к работнику совершенно со­ ответствовали бы общераспространенному представлению об от­ ношении труда к капиталу в капиталистическом обществе; но в этот поток со всех сторон направляется такое множество мелких и крупных ручейков, ручьев и речек, что общая масса направляю­ щейся к нему воды огромна, и быстрый, сильный рост потока не подлежит сомнению» . Так что чрезмерных ожиданий не предви­ дится. Но и нарушать естественный ход истории радикальная ин­ теллигенция не вправе. Срывать она может только созревшие пло­ ды. Совершить социалистическую революцию в России станет возможным только после того, как страна пройдет круг буржуаз­ но-демократического развития, не раньше. Можно ускорить темп развития, но нельзя нарушать его ритм. Следовательно, полити­ ческую борьбу против самодержавия вести необходимо, ничуть не пугаясь ее «буржуазности». Жесткая критика основ народничества со стороны его недав­ него и правоверного последователя вызвала шумную реакцию в среде радикальной интеллигенции. Большинство искренне возму­ щалось идейным отступничеством Плеханова и его друзей . В тео­ ретических выкладках первого русского марксиста народники уви­ дели сухое доктринерство, объективно ведущее к преклонению перед буржуазным развитием и к отказу от защиты интересов крестьянства. Особенно тревожило то, что, по мысли Плеханова, крестьянское обезземеливание можно считать благом для пер­ спектив социалистической революции. Такую жестокую цену за общественный прогресс народники считали совершенно неприем­ лемой. В адрес первых русских марксистов они бросали тяжелые обвинения в желании скорейшей пролетаризации крестьянства, в стремлении покончить с самобытными общинными устоями и открыть дорогу безнравственным принципам капиталистического накопления. По логике марксистов, утверждали народники, даже 162

163

Пореформенная эпоха

293

борьба против крестьянских голодовок с исторической точки зре­ ния выгладит реакционной, так как мешает естественному про­ цессу разрушения архаичной общины. Марксисты приветствуют развитие капитализма, рассуждали в народнических кругах, следо­ вательно, они, если хотят быть последовательными, должны тоже идти в народ, но только для того, чтобы открывать там кабаки и ссудные кассы . Острота народнической критики заставила Плеханова высту­ пить с ответом. Так появилась книга «Наши разногласия». Она вышла в свет в январе 1885 г. и представляла собой уже значитель­ ное исследование, целиком направленное на доказательство несостоятельности народнических идей. Марксизм, напротив, ат­ тестовался как «алгебра революции» и как «единственная револю­ ционная программа». Привлекая разнообразные экономико-стати­ стические материалы, Плеханов решил доказать иллюзорность расчетов на социалистические качества крестьянской общины. Пореформенное крестьянство развивается в сторону буржуазных отношений, подчеркивал автор, и никаких иных. Община, следо­ вательно, не может служить опорой социалистических стремле­ ний интеллигенции. Упреки в желании разрушить общинный строй крестьянской жизни Плеханов отводил как некорректные. Объек­ тивный ход истории, рассуждал он, не спрашивает желаний ин­ теллигенции, а капитализм в русской деревне уже начал свою работу. Труды Плеханова середины 1880-х гг. фактически завершали теоретическое оформление русского марксизма . Дальнейшее его развитие было связано с появлением в нем различных идейнотактических направлений («экономизма», «легального марксиз­ ма», затем большевизма и меньшевизма), отражавших разные под­ ходы к решению проблемы достижения «пролетарского» социализма как в России, так и в мировом масштабе. Просветительская деятельность группы «Освобождение тру­ да» ускорила распространение марксистских теорий в самой России. В 80-е гг. в среде русской интеллигенции появились небольшие пока объединения, участники которых выразили свою принципи­ альную приверженность «научному социализму» (кружки Д.Н. Благоева, П.В. Точисского, М.И. Бруснева). Важнее всего, однако, было то, что в политической культуре русского радикализма марк­ сизм начинал все увереннее оттеснять народническую идеологию. В начале 1890-х гг. в русской подцензурной и нелегальной печати марксистское течение заявляло о себе уже достаточно уверенно. В 1893 г. публикует свои первые теоретические работы молодой юрист В.И. Ульянов (Ленин). Вполне принимая общесоциологическую 164

165

294

М.Д. Карпачев

концепцию Плеханова, Ленин в работе «Что такое "друзья наро­ да" и как они воюют против социал-демократов?» энергично под­ держал положение о бесповоротном вступлении России на путь капиталистического развития и, следовательно, о том, что дорога к социализму лежит только через пролетарскую революцию. На­ роднические теории Ленин решительно аттестовал как отжившие утопии, построенные на иллюзорных представлениях о характере русского сельского строя. Подчеркивая принципиальное отличие народничества от марксизма, он напоминал: «Человек будущего в России — мужик, думали представители крестьянского социализ­ ма, народники в самом широком значении этого слова. Человек будущего в России — рабочий, думают социал-демократы» . Впро­ чем, хорошо ориентируясь в логике развития русского революци­ онного процесса, лидер большевиков очень скоро признает за партийным революционным меньшинством значение решающей политической силы. Для развития теории русской революции Ле­ нин активно воспользуется богатейшим народническим наследи­ ем, что в громадной степени обеспечит успех его партии во время решающих событий 1917 г. Народничество тем не менее с исторической арены не ушло. Даже понеся тяжелые утраты и потеряв организационное един­ ство, оно все еще сохраняло немалый потенциал притяжения сил демократической интеллигенции. Напряженные теоретические по­ иски шли в раздробившихся кружках революционных народни­ ков. В некоторых из них предпринимались попытки частичного обновления доктрины, в том числе и с помощью марксистских идей. Особенно показательной в этом отношении была деятель­ ность небольшого кружка петербургских студентов, принявшего громкое название «Террористическая фракция "Народной воли"». Объявив о желании продолжить традиции народовольчества и даже начав подготовку нового цареубийства, участники кружка попы­ тались связать свою активность с установленными марксизмом закономерностями исторического развития. В программе группы, решающую роль в составлении которой сыграл АИ. Ульянов, прямо говорилось: «К социалистическому строю каждая страна прихо­ дит неизбежно естественным ходом своего экономического раз­ вития. Он является таким же необходимым результатом капитали­ стического производства и порождаемого им отношения классов, насколько неизбежно развитие капитализма, раз страна вступила на путь денежного хозяйства». Казалось бы, зачем же тогда идти на террор? В том-то и дело, заявляй молодой народоволец, что при «особенно благоприятных условиях» в стране может появиться возможность «более прямого 166

Пореформенная эпоха

295 167

перехода к социалистической организации хозяйства» . Можно заметить почти буквальное совпадение этой части программы с уже цитировавшимися выводами К. Маркса о перспективах рус­ ской революции. Заметим, что глубину расхождений русских марксистов с народниками в конце XIX в. не стоит преувеличивать. Для полити­ ческой культуры практиков демократического движения идейная ортодоксия вообще была несвойственна. Пока перед радикальной интеллигенцией стоял общий противник и задачи социалистичес­ кого переустройства носили еще слишком отвлеченный характер. Поэтому радикалы, придерживавшиеся разных теоретических плат­ форм, больше дорожили возможностью нанести ущерб общему противнику, чем сравнительной чистотой своего варианта социа­ лизма. Нужно учесть также, что спад народничества и распро­ странение марксизма проходили в годы резкого усиления охра­ нительной политики самодержавия. Практическая деятельность революционеров сократилась до весьма скромных размеров, зато усилилась сугубо интеллектуальная работа над поиском радикаль­ ных путей социально-политического преобразования страны. В та­ кой обстановке шел интенсивный обмен идеями, тем более про­ дуктивный, что и народники, и марксисты пользовались одним и тем же понятийным аппаратом. Взаимодействие народничества и русского марксизма в пос­ леднее двадцатилетие века было прежде всего отмечено процесса­ ми идейного размежевания. Здесь главную роль сыграли Плеханов и его коллеги по группе «Освобождение труда». Но определением различий дело не ограничивалось. Одновременно шло взаимопро­ никновение идейного багажа. Не только народники осовремени­ вали свои теории марксистскими новациями, но и марксисты подпитывали свои доктрины народническим идейным наследством. Иначе и быть не могло. Русские марксисты, коль скоро они оста­ вались революционерами, не могли ждать полной пролетаризации крестьянства. И мыслить, и действовать им приходилось в стране, цивилизация которой по своим качественным характеристикам отличалась от Западной Европы. Это понимали еще участники кружка Д.Н. Благоева, попытавшиеся соединить рабочий социа­ лизм с народническими взглядами на общину . Но это же, в сущности, поняли в 1917 г. и большевики, когда сочли необходи­ мым ради сохранения власти построить свой Декрет о земле на неонароднической платформе эсеровских требований. Попытки перевода задач социалистической революции из сугу­ бо теоретической плоскости в практическую сразу же повышали в глазах русских марксистов ценность народнического наследия. 168

М.Д. Карпачев

296

Процессы пореформенной модернизации при всей своей масштаб­ ности только начинали качественную перестройку русского об­ щества. Идеология революционного меньшинства все еще сохра­ няла ведущее место в политическом мышлении радикальной интеллигенции, в том числе и теоретически перешедшей к марк­ сизму. Уже в 90-е гг. «ортодоксу» Плеханову пришлось почувст­ вовать разницу во взглядах с В.И. Лениным, резко и со всей определенностью поставившему проблему возможно более быст­ рого осуществления революции в России. «Отец русского марк­ сизма» имел все основания полагать, что форсированный подход к вопросу о революции приведет его молодого единомышленника к якобинским, бланкистским, или диктаторским, «ересям». Впро­ чем, в 1890-е гг. такие различия в русском марксизме носили еще зачаточный характер. 3. Звезды и тернии русского либерализма Идейный либерализм русской общественности

У русского либерализма тяжелая и горькая судьба. Поздно родившись, он отличался слабым развитием, аморфностью своей внутренней структуры и в конце концов плохо кончил, потерпев сокрушительное политическое банкротство в годы революцион­ ных потрясений. Причем случайным такой финал назвать никак нельзя, слишком много препятствий стояло на пути отечествен­ ных либералов. Самым существенным из них можно считать тот факт, что либерализм в России не имел благоприятной социаль­ ной среды. У него не было и не могло быть массовой обществен­ ной опоры. Либерализм — детище европейской политической культуры. Утверждение его принципов (нерушимого права частной собствен­ ности, демократических прав и свобод граждан, системы обще­ ственного представительства) явилось результатом многовеково­ го развития европейских обществ, чья экономика долго строилась на основе свободного предпринимательства, а государственное устройство эволюционировало в сторону конституционности. Дру­ гими словами, европейский либерализм был продуктом длитель­ ного и специфического развития, очень непохожего на развитие крепостнической России. Его нельзя считать естественным состоя­ нием любого общества. На это малоприятное обстоятельство обращали внимание уже пионеры отечественного либерализма. Наш рассеянный по боль­ шой равнине народ, сетовал Б.Н. Чичерин в статье «Об аристо­ кратии, в особенности русской», «живет более под влиянием при­ родных определений, нежели общественных начал». В Европе нет

Пореформенная эпоха

297

народа, у которого общественный дух был бы так мало развит, как у русских. «Русский человек неохотно выходит из той частной сферы, в которую поставили его рождение и обстоятельства. Он любит подчас разгуляться, но постоянной деятельности не любит. Обладая значительными природными способностями, он, когда захочет, сделает больше и лучше другого; но это мгновенная вспышка, которая скоро остывает. Вообще же он не идет неутоми­ мо вперед, а все делает кое-как, на авось, случайно и лениво». Находясь под «изумительной» силой обычая и преданий, он «без­ ропотно и покорно подчиняется призванному им господству» . По мысли Чичерина, либерализм успешно развивается среди на­ родов деятельных, а не пассивных, не привыкших к самодеятель­ ности и предприимчивости. Тем не менее эпоха Великих реформ дала сильный импульс развитию либеральной идеологии и в русском обществе. Освобо­ дительный характер развернувшихся преобразований вызвал в просвещенных кругах стремление к утверждению новых принци­ пов во взаимоотношениях власти и общества, принципов, на­ правленных на развитие личных и общественных свобод как од­ ного из важнейших условий, призванных обеспечить успех столь необходимой стране модернизации. Начало царствования Алексан­ дра II воспринималось сторонниками преобразований как светлое время обновления, как звездный час, за которым неминуемо по­ следует быстрое приобщение страны к культурным и политиче­ ским ценностям цивилизованного (читай европейского) мира. При­ знав необходимость коренных перемен, власть дала толчок развитию освободительных идей. Начало либерализма как самостоятельного общественно-политического направления не случайно пришлось на вторую половину 1850-х гг. Но развиваться он начал не в среде собственников (ничего похожего на «третье сословие» евро­ пейских стран в России не было), а в узком слое просвещенных интеллектуалов, главным образом дворянского происхождения, поднявших знамя либерализма во имя отвлеченных идеалов рацио­ нального общественного устройства. Представляя умеренно-оппозиционное течение общественной мысли, либералы той поры поспешили заявить об особенностях и преимуществах своей позиции. Примечательно, что они сразу при­ няли для себя данное определение. Псевдонимом Русский Либерал было подписано обращенное к А.И. Герцену «Письмо к издателю». Его авторы — Б.Н. Чичерин и К.Д. Кавелин, — резко возражая против чрезмерных и, по их мнению, совершенно нереальных надежд Герцена на полное изменение основ существовавшего строя, объявили о своем понимании насущных задач русской жизни: 169

170

М.Д. Карпачев

298

«Мы думаем об том, как бы освободить крестьян без потрясения всего общественного организма, мы мечтаем о введении свободы совести в государстве, об отменении или, по крайней мере, об ослаблении цензуры» . Проповеди Герцена о новых социальных основах были, по оценке Русского Либерала, лишены какоголибо практического смысла, они «едва ли через сотни лет найдут себе применение». Кроме того, добиваться перемен к лучшему в России можно лишь под руководством верховной власти. Либера­ лы твердо убеждены, «что только через правительство у нас мож­ но действовать и достигнуть каких-нибудь результатов» . Правительство между тем обнаружило стремление к действи­ ям. Воодушевленный этим обстоятельством, Б.Н. Чичерин счел необходимым объяснить (все в тех же «Голосах из России») смысл происходивших в стране перемен, а заодно и конкретизировать программу ближайших задач правительственной политики. В жиз­ ни страны наступал исторический поворот. Тысячу лет ее развитие шло под знаком усиления правительственного начала. С воцарени­ ем Александра II пришло время исправления такой однобокости. «До сих пор развивалась у нас одна форма государственного тела; теперь эту форму надобно одушевить общественной жизнью». Хо­ зяйственный и культурный застой нельзя преодолеть в окостенев­ ших формах бюрократической власти. Шанс на успех может дать только общественная свобода, не претендующая, впрочем, на ог­ раничение царской власти. «Либерализм! Это лозунг всякого обра­ зованного и здравомыслящего человека в России. Это знамя, ко­ торое может соединить около себя людей всех сфер, всех сословий, всех направлений» . Чрезмерный оптимизм Чичерина не был наигранным. Он в целом довольно точно отражал состояние общественных настрое­ ний начавшегося царствования. И администрация, и общество усиленно подстраивались тогда под новые веяния царской власти. В современной обстановке, заметил в июне 1856 г. сенатор К.Н. Ле­ бедев, «искренно или притворно — все либералы» . В широком смысле слова либералами тогда считались все сторонники про­ гресса и просвещения. Но либеральные настроения требовалось все же облечь в форму конкретных мер, которые, как полагал Чичерин, «необходимы для благоденствия России». Таковых, по мнению автора, было семь: свобода совести; свобода от крепостного состояния; свобода общественного мнения; свобода книгопечатания; свобода препо­ давания; публичность всех правительственных действий; публич­ ность и гласность судопроизводства . Предложенные Чичериным меры по неотложной либерализации общественной жизни были в 171

172

173

174

175

Пореформенная эпоха

299

ту пору, что называется, «на слуху» у сторонников прогрессив­ ных перемен. Еще более скромно определяла минимум необходи­ мых преобразований программа герценовского «Колокола»: осво­ бождение крестьян от помещиков, освобождение слова от цензуры, освобождение податного сословия от побоев . Первая платформа русских либералов была направлена не на смену государственной системы, а на ее частичную либерализа­ цию, не больше. Однако упреков за отсутствие системного подхо­ да к смене строя они не заслуживают. В силу исторических причин русский либерализм не мог носить целостного и последовательно­ го характера. За проповеди гражданских прав и свобод принялись сначала представители образованных слоев русского дворянства, т. е. сословия, по привилегиям которого освободительные процес­ сы наносили самые чувствительные удары. Иначе говоря, идеоло­ ги русского либерализма выступали исходя из идеальных пред­ ставлений об общественном благе и даже вопреки экономическим и социальным интересам рождавшей их среды. В этом отношении русский либерализм был мало похож на своего европейского предшественника. Слово и понятие «либера­ лизм», отмечал народнический социолог Н.К. Михайловский, «вы­ работано не нашею жизнью, следовательно, люди, соглашающиеся носить имя либералов, считают своею доктрину, известную под именем либерализма на Западе». Но там эта доктрина строго соот­ ветствовала интересам буржуазии, т.е. среднего класса, «людей, богатых и умственным развитием, и капиталами». Поэтому евро­ пейский либерализм проникает во все области общественной жизни «и выражается протестантизмом в религии, метафизикой в фило­ софии, свободой в конституционной, промышленной и торговой политике» . Русский либерализм не мог сразу и безоговорочно принять все принципы европейского. Большинству русских либералов было чуждо, например, требование свести к минимуму государствен­ ное вмешательство в экономическую жизнь. В предреформенные годы реализация принципа Ызвег^агге, Шззеъ-раззег (не мешайте действовать) была бы и несвоевременна, и неуместна. Сторонни­ ки крестьянского освобождения прекрасно понимали, что без го­ сударственного вмешательства в отношения земельной собствен­ ности нельзя решить проблему ликвидации крепостничества. Точно так же политика фритредерства не позволила бы начать форсиро­ ванную модернизацию отечественной промышленности, а имен­ но такая цель считалась важнейшей при переходе власти к освобо­ дительным реформам. Еще более важное значение имело отношение либералов к само­ державной власти. Конечно, при абстрактной постановке вопроса 176

177

М.Д. Карпачев

300

они понимали, что авторитарная система управления несовместима с общественными свободами. Но действовать-то им приходилось в конкретной социально-политической ситуации конца крепостной эпохи, когда самым дееспособным «европейцем» по-прежнему оставалось правительство. Ни одно сословие России не обладало необходимой для нормального функционирования представитель­ ных учреждений политической культурой. Только дворянство имело относительно недолгий опыт формирования корпоративных уч­ реждений. Но и оно в массе своей отличалось косностью, чрезвы­ чайно боялось любых крупных новаций и не имело никаких по­ литических притязаний. В такой ситуации, полагали либеральные публицисты, любое ограничение самодержавия может только по­ мешать подготовке столь необходимых стране преобразований. «Мы уверены, — писал, например, К.Д. Кавелин, — что если бы ка­ ким-нибудь чудом политическая конституция досталась теперь в руки дворянства, то это была бы, конечно, самая горькая ирония над нынешним жалким его состоянием; она обнаружила бы впол­ не всю его несостоятельность и скоро бы пала и была забыта, как много конституций в Европе, не имевших твердых оснований в народе» . Столь же решительно предостерегал против конституцион­ ных увлечений славянофил Ю.Ф. Самарин. Народной конститу­ ции, заявлял он, у нас пока еще быть не может, а конституция не народная приведет только к господству меньшинства, действу­ ющего без доверенности от имени большинства. Такая конститу­ ция «есть ложь и обман» . Более того, считали либералы, утрата сильной самодержавной централизации не только могла повредить делу реформ, но непременно таила угрозу целостности государства. Общество, не имеющее традиций совместной политической жиз­ ни, просто нечем будет скрепить. «Все мы глубоко убеждены, — писал накануне крестьянского освобождения А.И. Кошелев, — что в обширной Российской империи одно самодержавие может удер­ жать связь между ее различными частями, хранить в ней порядок и равно благоволить ко всем состояниям в государстве». Но это должно быть очищенное от бюрократических напластований, на­ родное самодержавие, сочлененное с административным самоуп­ равлением на местах. Отказ от традиционной власти в России опасен еще и пото­ му, что дух и начало самодержавия у нас проникли не только в высшие сферы, но и в глубины народной жизни; народ в России привык ценить неограниченную власть монарха. «Русскому чело­ веку, — писал Б.Н. Чичерин, — невозможно становиться на точ­ ку зрения западных либералов, которые дают свободе абсолютное значение и выставляют ее непременным условием всякого граж178

179

Пореформенная эпоха

301

данского развития. Признать это значило бы отречься от всего своего прошедшего, отвергнуть очевидный и всеобъемлющий факт нашей истории, который доказывает яснее дня, что самодержавие может вести народ по пути гражданственности и просвещения» . Очевидно, что такой взгляд на организацию власти не соот­ ветствовал понятиям классического либерализма, однако в поли­ тических реалиях дореформенной поры он довольно точно отве­ чал возможностям русского общества и потому был исторически целесообразным. В конце концов именно верховная власть вплоть до начала XX столетия оставалась организатором сбалансирован­ ной политики реформ, лидером государства и проводником мо­ дернизации российской жизни . И все же не стоит забывать, что конечными целями либера­ лов являлись цивилизованные гражданские свободы, допустимые в пределах, исключающих ограничение свобод других людей, за­ конность, правопорядок. Общество, полагали они, сможет нор­ мально развиваться, если будут обеспечены просвещение и эко­ номическое благополучие граждан. Мечта о рационально устроенном обществе всеобщего благоденствия была свойственна либералам не в меньшей степени, чем радикалам-социалистам. Если бы, пи­ сал, в частности, К.Д. Кавелин, «каждый из нас вносил во все темные углы России столько просвещения, справедливости и свобо­ ды, сколько это допускается законом, если бы он в то же время старался о постепенном расширении самого законодательства, а оно по необходимости должно бы расширяться под влиянием теп­ ла, производимого умножившимся светом, то со временем все углы нашего милого, но темного отечества были бы свободны и просвещены, т.е. Россия была бы неузнаваема и цель социалистов дсютигнута» . Самодержавие, таким образом, воспринималось либеральными идеологами как наиболее подходящая к условиям России того времени форма государственного устройства, вполне совместимая с движением по пути прогресса, просвещения и общественной свободы. И все-таки приоритет отдавался поставленным целям. По мере их достижения должно было измениться и государственное устройство. На это политическое «коварство» либеральной мысли обратил внимание Л.А. Тихомиров, завершивший к концу XIX в. свою эволюцию от радикального народовольчества к консерва­ тивному монархизму. Самодержавие, подчеркивал он, необходи­ мо либералам только как орудие подготовки условий для его уст­ ранения . Рационалистическое доктринерство, присущее русской интеллигенции, считал идеолог отечественного консерватизма, было характерно и ддя либералов. 180

181

182

183

302

МД. Карпачев

Демократы в свою очередь тоже не отгораживались от либе­ ралов стеной идейной непримиримости. Накануне реформ и те и другие нередко проявляли готовность к сотрудничеству ради все того же «общего блага». Не случайно Чернышевский счел нужным опубликовать в 1858 г. в «Современнике» извлечения из написан­ ной Кавелиным «Записки об освобождении крестьян в России». Предложенные в этом сочинении меры (освобождение крестьян с достаточными земельными наделами и организация их выкупа за счет государства) не противоречили тогда позиции лидера демок­ ратической интеллигенции. Такое неосторожное сотрудничество обернулось для Кавелина потерей очень престижного места воспи­ тателя наследника престола. Но в отличие от радикалов либералы, как правило, исклю­ чали возможность искусственного форсирования исторического процесса. Любые крупные перемены, полагали они, должны со­ зреть в обществе, в противном случае преобразования грозят при­ нести совсем не те плоды, на которые рассчитывают их инициа­ торы. Сторонники либеральных идей решительно отказывались принять положение радикалов о готовности страны к глубокой социально-политической и экономической трансформации. Ради­ кальные реформы, рассуждал цензор и по совместительству либе­ ральный профессор А.В. Никитенко, редко не приносят вреда: «Задуманные с лучшими намерениями, они почти никогда не достигают своей цели, потому что им недостает почвы. Почва будущего, во имя которого они предпринимаются, состоит из настоящего и прошедшего. Вещи, оторванные от того и другого, не идут, а мчатся в беспорядке, волнуются, блуждают, запутыва­ ются и производят хаос, из которого трудно бывает выбраться» . Есть, подчеркивал автор, «прогресс сломя голову», а есть посте­ пенный. Себя он относил к «умеренным прогрессистам»: «Я худо верю в те учения, которые обещают обществу беспредельное сча­ стье и усовершенствование, но верю в необходимость для челове­ чества развития, на всякой степени которого для него воздвигает­ ся известная мера благ с неизбежною примесью известных зол» . Либералы, таким образом, решительно противились насиль­ ственному разрешению внутренних российских проблем. По этой причине понятие «либеральный» в русской политической лексике чаще всего означало «умеренный», «постепенный», «соглашатель­ ский», хотя все эти прилагательные относятся только к тактике политического поведения, а не к либеральным культурным цен­ ностям как таковым. Следует подчеркнуть, что политическая уме­ ренность либералов объяснялась не только их (подлинным или мнимым) страхом перед революцией. Она была следствием их 184

185

Пореформенная эпоха

303

общей философии исторического процесса, понимания, что исто­ рию не обманешь и что радикальное насилие меньшинства не может принести ничего, кроме новой деспотии. С другой стороны, либералы рано почувствовали, что уста­ новка на революцию неизбежно ведет к идейной непримиримос­ ти, к насильственному насаждению новой системы ценностей. «Нынешние крайние либералы, — писал А.В. Никитенко летом 1858 г., разумея под последними как раз демократов, — со своим повальным отрицанием и деспотизмом просто страшны. Они, в сущности, те же деспоты, только навыворот: в них тот же эгоизм и та же нетерпимость, как и в ультраконсерваторах». Революцио­ неры не допускают сомнений в правоте своих взглядов и обяза­ тельно создают атмосферу подавления всякого разномыслия. Они требуют быть с ними заодно до того, «что у вас, наконец, не останется своего — ни мысли, ни чувства за душой!» Нет, вос­ клицал «умеренный прогрессист», «только та свобода и прочна и богата последствиями, которую выработали история, которой ник­ то не навязывал людям, которая явилась не в виде отвлеченной доктрины, а как плод действительно кровного труда, а не искус­ ственного возбуждения» . Итак, сторонники «умеренного прогресса» к середине 50-х гг. определили свою позицию: отмена крепостного права, обеспече­ ние законных интересов всех сословий, ограничение всевластия бюрократии, свобода совести и слова, установление цивилизо­ ванного правопорядка, подъем общественного самосознания и культуры народа. Безусловное лидерство в прогрессивном обнов­ лении страны признавалось за самодержавной властью. Носителя­ ми таких идей стали общественные и научные деятели, литерато­ ры и публицисты, абсолютное большинство которых принадлежало к кругам просвещенного дворянства. Первое время главным источником распространения либе­ ральных воззрений была рукописная литература, всевозможные проекты и записки, получившие весьма широкое хождение в рус­ ском обществе накануне и во время подготовки Великих реформ. Записки К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина, Ю.Ф. Самарина, А.И. Кошелева, В.А. Черкасского, К.С. Аксакова и их единомышленников становились событиями общественного значения. Возбуждаемые ими дискуссии выводили развитие политической культуры обще­ ства и власти на новый уровень, что в конце концов предопреде­ лило необратимый характер начавшихся преобразований. Некоторое расширение гласности упорядочило процесс распро­ странения либеральных взглядов. Постепенно роль основного рупо­ ра либерализма приняла на себя периодическая печать (журналы 186

М.Д. Карпачев

304

«Русский вестник», «Вестник Европы», «Русская беседа» и др.). Отдельные произведения либеральной мысли публиковались за границей. Однако общей политической программы либерального дви­ жения не было. Напротив, активизация правительственных уси­ лий по подготовке крестьянской реформы заставила либеральных деятелей конкретизировать свои взгляды по ряду принципиаль­ ных вопросов развития страны. Как только реформаторские начи­ нания затронули интересы дворянства, его просвещенные пред­ ставители немедленно принялись за углубленную проработку всех важнейших сторон политического и экономического устройства государства. И очень скоро в стане либералов обнаружилось замет­ ное оживление, а затем и размежевание. Сильный толчок развитию политической культуры дворян­ ства вообще и его либеральной части, в частности, дала деятель­ ность губернских комитетов, на создание которых правительство пошло после публикации рескрипта виленскому генерал-губерна­ тору В.И. Назимову. Сам факт привлечения выборных дворянских депутатов к обсуждению важнейшего комплекса законопроектов не мог не стимулировать рост политического самосознания пред­ ставителей первого сословия. Шедшие на губернском уровне ожив­ ленные дискуссии по всему спектру хозяйственных и правовых проблем крестьянского реформирования стали настоящей поли­ тической школой образованного дворянского меньшинства. Пра­ вительство, замечал внимательный А.В. Никитенко, при осво­ бождении крестьян не могло не совещаться об этом с дворянством и не привлекать его к участию в своих предначертаниях. «Это зародыш, из которого могут развиться более обширные права дво­ рянства», если, конечно, оно сумеет воспользоваться выпавшим на его долю моментом. Впрочем, оговаривался далее Никитенко, в сложившихся условиях дворянство сможет приобрести политиче­ ское значение собственно не как дворянство, «но как лучшая часть народа, более образованная, более развитая, более способ­ ная понять какое бы то ни было право и поддержать его перед авторитетом высшей власти» . Столкнувшись с освободительными устремлениями прави­ тельства, а также с его явным желанием удержать инициативу реформирования в своих руках, представители дворянства попали в противоречивую ситуацию. С одной стороны, дворянские депу­ таты имели все основания считать, что готовящиеся в админист­ ративных структурах преобразования нанесут сильный удар по их экономическим и социальным привилегиям. Острое недовольство помещиков вызывало очевидное стремление реформаторов прове187

Пореформенная эпоха

305

сти крестьянское освобождение с обязательным наделением быв­ ших крепостных землей. При этом особенно раздражало то, что принудительное Ле/ас1о перераспределение земельной собствен­ ности правительством планировалось оформить в виде доброволь­ ной со стороны дворян жертвы. Такая политика имперских властей рассматривалась членами губернских комитетов как бесцеремонное выкручивание рук. Не­ годование против бюрократического засилья усиливало стремле­ ние части дворянства к повышению собственной политической роли и к созданию элементов общественного представительства, способных ограничить чиновничий произвол. Создались условия для возникновения так называемой «дворянской фронды», под которой в те годы понималась оппозиционная кампания, направ­ ленная главным образом не против самодержавия, а против нена­ вистной бюрократии. Кроме того, напряженные занятия в коми­ тетах для большого числа их участников стали настоящей школой общественно-политической деятельности. «С открытием губернских комитетов, — вспоминал один из творцов реформы Я.А. Соловь­ ев, — в первый раз на обсуждение выборных коллегиальных со­ браний передавался вопрос государственной важности. Надо было учиться говорить, учиться молчать и слушать, когда другие гово­ рили, надо было защищать свое собственное мнение, доказывая его, наконец, необходимо было учиться письменно излагать свои мысли» . Не случайно, что из полуторатысячной массы губерн­ ских законодателей впоследствии вышли деятели земских и город­ ских дум, новых судов, адвокатуры . С другой стороны, дворянские представители хорошо пони­ мали, что борьба с бюрократией во имя сугубо сословных интере­ сов лишена всяких перспектив. Бороться с «произволом» можно было, только апеллируя ко всеобщей справедливости, к законно­ сти и к гражданским правам. И даже если требования отдельных оппозиционеров не шли дальше создания механизмов защиты интересов своего сословия, их объективный смысл все равно сво­ дился к либерализации режима власти в целом. Довольно точно оценил сложившуюся ситуацию даже такой критик помещичьего эгоизма, каким был Н.Г. Чернышевский. В «Письмах без адреса» (адресатом которых на самом деле был Александр II) он признал, что накануне реформ все сословия стали ощущать «обременения от произвольной администрации, от неудовлетворительности су­ дебного устройства и от многосложной формалистичности зако­ нов. Дворянство точно так же страдало от этих недостатков, как и другие сословия. Таким образом, сам собой открывался ему спо­ соб найти нужную для него опору. Оно сделалось представителем 188

189

М.Д. Карпачев

306

стремления к реформам, нужным для всех сословий», тем более что дворянство остается единственным сословием, которое «имеет при нынешнем порядке организацию, дающую возможность вы­ ражать желания» . В 1858-1860 гг. в общественно-политической жизни страны возникло беспрецедентное положение: противостояние со встав­ шей на путь реформ администрацией организовали относительно широкие круги дворянства. В те годы даже ношение дворянского мундира приобретало в глазах быстро политизировавшейся обще­ ственности характер демонстративной оппозиции . С небывалым прежде напряжением пошло развитие общественной мысли всех направлений, либерального в том числе. Справиться с возникши­ ми затруднениями властям было непросто. Более того, правитель­ ство, боясь общественной изоляции, не могло игнорировать мне­ ния дворянства, иначе зачем было создавать губернские комитеты? Поэтому еще в августе 1858 г. император, совершая поездку по 10 губерниям и знакомясь с ходом работ местных комитетов, проявил неслыханную инициативу: он объявил о приглашении в Петербург для участия в работе Главного комитета по крестьян­ скому делу двух депутатов от каждого губернского комитета. Такое развитие событий сильно встревожило группу рефор­ маторов-бюрократов из Редакционных комиссий, которые не без оснований боялись дворянской оппозиции, способной сорвать или сильно исказить их замыслы. Словопрения «разноцветных» дво­ рянских группировок вполне могли, по мнению творцов рефор­ мы, привести к недопустимым проволочкам, поскольку удовлет­ ворить все многообразные запросы помещиков не смог бы никакой законопроект. Н.А. Милютин и его коллеги сумели убедить Алек­ сандра II, и «съезда нотаблей» не произошло. Представителей ко­ митетов все-таки вызвали в столицу, но, во-первых, не для того, чтобы включить в состав Главного комитета, и не для обсужде­ ния принципов реформы, а всего лишь для выражения мнений по отдельным аспектам законодательства. Во-вторых, они не по­ лучили официального статуса «депутатов». И, в-третьих, делега­ тов собирали не всех сразу, а в два срока: в августе 1859 и в феврале 1860 г. Тем не менее в развитии политической культуры русского общества съезды дворянских представителей сыграли заметную роль. Сам характер обсуждавшихся вопросов побуждал их участ­ ников к непривычным политическим обобщениям. «Рассуждения о всяких недостатках и неустройствах во внутреннем нашем уп­ равлении, финансовом нашем положении, потрясенном Крым190

191

192

Пореформенная эпоха

307

ской войной, и тому подобных делах, — вспоминал один из деле­ гатов, — приводили к заключению о невозможности их разреше­ ния без содействия призванных для сего представителей от обра­ зованных классов» . Участники съездов в большинстве своем не были закоренелы­ ми крепостниками. Конечно, многие из них стремились оградить экономические интересы своего сословия и выдвигали предложе­ ния, казавшиеся правительственным реформаторам совершенно неприемлемыми. Однако на рост оппозиционных настроений больше всего влияла политическая позиция высшей бюрократии, с при­ вычным недоверием относившейся к любому независимому суж­ дению. Дворянских делегатов до крайности раздражало демонстра­ тивное подозрение правительственных чиновников. В Министерстве внутренних дел была составлена инструкция для приглашенных, суть которой воспроизвел Ю.Ф. Самарин в одном из своих писем: «В двух словах содержание ее может быть выражено следующим образом: вы больше ничего как ходячие справочные книги; о чем вас спросят, на то и отвечайте...» Откровенное нежелание властей идти на конструктивный диалог с представителями местных комитетов, огульные упреки их в своекорыстии, запугивание и шантаж императора создали обстановку крайнего раздражения в среде дворянской оппозиции. «И прежде, — замечал по этому поводу А.И. Кошелев, — дворян­ ство было недовольно некоторыми действиями правительства по крестьянскому вопросу, но, по крайней мере, просвещенное мень­ шинство помещиков стояло на стороне правительства и сильно ратовало в его пользу. Теперь и этим последним зажат рот, ибо нечего сказать в оправдание власти. Сама она действует почти революционно, от других требует слепого, безответного повино­ вения» . Такое отношение к себе участники съездов воспринимали как недопустимое проявление слепой ревности бюрократов. Среди них все сильнее распространялось мнение, что при подобной орга­ низации власти успех в проведении эффективной политики вооб­ ще невозможен. Либеральная мысль получает дополнительный сти­ мул для своего развития. В дворянских кругах рождается сразу несколько вариантов изменения действующего режима власти. При этом различия дворянских позиций по частным вопросам кресть­ янской реформы в данном случае не имели большого значения; для развития оппозиционной политической мысли гораздо важ­ нее было стремление к обузданию политического своеволия бюро­ кратии. После падения крепостного права, полагало большинство депутатов, с ним нельзя будет мириться, в противном случае 193

194

195

М.Д. Карпачев

308

своекорыстное чиновничество окончательно утвердит свое господ­ ство и тем самым погубит Россию. Прибывшие в столицу дворянские депутаты (такое название, несмотря на запрет правительства, все-таки распространилось в общественных кругах) дискутировали весьма напряженно. Во вся­ ком случае их письменные отзывы на проект Редакционных ко­ миссий составили три внушительных тома, на детальное изучение которых высшая бюрократия не пожелала тратить время. Не­ довольные таким ходом обсуждений, представители комитетов решили подать императору сразу три адреса, два коллективных («18-ти» и «5-ти») и один личный — от представителя Симбир­ ского комитета Д.Н. Шидловского. Все адреса жаловались на недо­ пустимое всевластие бюрократии, но для развития позитивной платформы либералов существенное значение имел адрес от име­ ни пяти депутатов: двух харьковских (А.П. Хрущова и А.Г. Шретера), двух ярославских (Д.В. Васильева и П.Н. Дубровина) и твер­ ского (АМ. Унковского). В этом документе, решающую роль в составлении которого сыграл А.М. Унковский, депутаты нарушили инструкцию и подверг­ ли критике предложения Редакционных комиссий, а заодно из­ ложили свои соображения по поводу перспектив развития страны. Для обеспечения успеха преобразований, считали они, необходи­ мо обеспечить выполнение следующих требований: «1. Даровать крестьянам полную свободу с наделением землею в собственность, посредством немедленного выкупа, по цене и на условиях, не разорительных для помещиков. 2. Образовать хозяйственно-распо­ рядительное управление, общее для всех сословий, основанное на выборном начале. 3. Учредить независимую судебную власть, т.е. суд присяжных, и гражданские судебные учреждения, независимые от административной власти, с введением гласного и словесного судопроизводства и с подчинением местных должностных лиц непосредственной ответственности перед судом. 4. Дать возмож­ ность обществу путем печатной гласности доводить до сведения верховной власти недостатки и злоупотребления местного управ­ ления» . Таким образом, только торжество законности, гласность и выборное «хозяйственно-распорядительное управление» могли, по мнению Унковского, предотвратить весьма вероятное усиление бюрократии после отмены крепостного права. Об ограничении само­ державия речи пока не было. Но при желании в выдвинутых тре­ бованиях вполне можно было заподозрить конституционные вея­ ния. Во всяком случае настроенный соответствующим образом император признал адрес «ни с чем не сообразным и дерзким до 196

Пореформенная эпоха

309

крайности», а его авторы получили замечание за «неуместные до­ могательства». У покидавших столицу поздней осенью 1859 г. депутатов не­ довольство от встреч с высшими властями проявлялось вполне откровенно. Опасаясь роста оппозиционных настроений, министр внутренних дел С.С. Ланской по согласованию с царем решил разослать в губернии циркуляр, в котором вообще запрещалось обсуждение на очередных собраниях местного дворянства условий крестьянского освобождения. Однако окрик — плохой аргумент в споре. В ряде мест уже разогревшиеся настроения дали обратный результат. Руководимое А.М. Унковским тверское дворянство соч­ ло такой запрет совершенно неприемлемым и даже противозакон­ ным. На собрании зазвучалиголосапротеста. В одном из выступлений говорилось: «Докажем нашими действиями, что никакой произвол не может остановить свободное пользование правами нашими и что мы можем со всем достоинством правильного совещательного собрания протестовать официальным образом и на основании за­ кона» . «Законный протест» был оформлен в виде прошения на имя государя об отмене министерского циркуляра — факт для политической жизни того времени просто неслыханный. В ответ распоряжением разгневанного императора Унковский был отре­ шен от должности губернского предводителя и отправлен в ссыл­ ку в Вятскую губернию. Два других активных протестанта также подверглись репрессиям: А.И. Европеус был сослан в Пермь, а А.А. Головачев даже заключен в тюрьму на три месяца . В ответ фрондирующее дворянство немедленно учредило в честь Унковского 12 стипендий его имени для студентов Московского университета. Выступление тверских либералов не было единичным. Демон­ стративное недовольство ограничениями властей проявило дворян­ ство Владимирской губернии. Здесь член комитета П.С. Безобразов в темпераментной речи говорил о том, что господство чиновни­ ков может «подавить все» и тогда русское дворянство, «столько веков бывшее опорой трона и не щадившее жизни для блага сво­ его отечества», может просто исчезнуть в хаосе нового управления. Чтобы избежать подобной участи, говорилось в адресе владимир­ ских дворян, необходимо ввести строгое разделение властей, все­ сословное земство, ответственность всех перед судом и т. д. В такой обстановке правительственные репрессии выглядели в глазах либералов неуместными и даже провокационными. Ли­ беральная мысль не мирилась с ограничениями в области печати, которые вопреки логике событий только усиливались по мере при­ ближения крестьянского освобождения. В обществе с сочувствием передавался слух о разговоре И.С. Аксакова с шефом жандармов 197

198

199

МД. Карпачев

310

А.С. Тимашевым. Уязвленный гонениями на его журнал «Парус», Аксаков как бы подтвердил обоснованность страхов Тимашева перед революцией, ибо в стране есть заговорщики. Но находятся они в III Отделении. «Третье отделение своим преследованием мыс­ ли, своим гнетом готовит революцию, ссоря мыслящий класс с нашим добрейшим государем» . Было очевидно, что в недрах ли­ берального движения происходили качественные подвижки: часть либералов подошла к разрыву с утопическими представлениями о возможности совместить неограниченное самодержавие с ликви­ дацией всевластия бюрократии. В этом смысле событием большого значения стало выступле­ ние все тех же тверских дворян через год после объявления кресть­ янской свободы. На экстренном собрании, открывшемся 4 февра­ ля 1862 г., группа местных либералов обвинила правительство в неудовлетворительной подготовке реформы и в неумелой организа­ ции ее проведения в жизнь. Успех преобразованиям, заявили они, могут принести только эффективные политические меры, в том числе введение полной гласности, независимого суда, равнопра­ вия сословий. Осуществление таких реформ, убеждали участники собрания, невозможно путем правительственных мер. «Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение». Есть только один путь спасения власти и общества — «этот путь есть собрание выборных от всего народа без различия сословий» . Подготовлен­ ный на основе этих требований проект всеподданейшего адреса означал начало конституционного движения либералов. Организаторы тверского выступления подверглись очередным репрессиям: братья Н. и А. Бакунины, П. Глазенап, А. Неведомский и некоторые другие дворяне были преданы суду Сената и несколько месяцев отсидели в тюрьме. Со вспышкой дворянского конституционализма правительство справилось довольно быстро. Последователей у сторонников ограничения самодержавия было еще очень мало. Большинство общественно активных сил в целом обоснованно сочло выступление тверских либералов преждевре­ менным. В 60-е гг. случались лишь единичные попытки дворянских собраний возбудить вопрос о созыве выборных представителей для подготовки законов. После отмены крепостного права дворян­ ство стало быстро терять экономические позиции и все меньше было способно на исполнение самостоятельной политической роли. Носители либеральных идей постепенно, но все более уверенно перемещаются во вновь возникшие учреждения местного обще­ ственного самоуправления. 200

201

Пореформенная эпоха

311

Либерализм земского движения Особенно важные последствия для развития либеральной мысли имело проведение в 1864 г. земской реформы. Создание выборных и к тому же всесословных учреждений общественного самоуправления было для самодержавия делом необычным. Одна­ ко пойти на такое нововведение правительству пришлось в силу принятого курса на ускоренную модернизацию экономической и культурной жизни, курса, в рамках которого отмена крепостного права играла важнейшую, но не исключительную роль. На обнов­ ление страны нельзя было рассчитывать без подъема местной жизни. Между тем объективный анализ ее состояния внушал тревогу за будущее страны. Подлинным бичом хозяйственного и культурно­ го прогресса страны являлось легендарное русское бездорожье. Го­ рода, особенно уездные, тонули в непролазной грязи, канализа­ ция, освещение и водопровод представляли большую редкость. Массы сельского населения были фактически совсем лишены ме­ дицинской помощи, абсолютное большинство крестьянских де­ тей не имело никаких шансов на получение элементарного обра­ зования. Правительство хорошо понимало, что централизованная администрация никогда не сможет организовать эффективную работу по решению бесчисленного вороха местных проблем. Сло­ вом, первой и важнейшей причиной введения земств являлось стремление к подъему хозяйственной и культурной жизни наро­ да, без чего ни о каком преодолении отсталости от Европы не могло быть и речи. Одновременно инициаторы реформ надеялись избавить насе­ ление на местах от глубоко укоренившихся в нем социальных болезней: косности, апатии и нерадения по отношению к соб­ ственным нуждам. В либеральных кругах отдавали отчет в том, что эти недуги представляли собой следствие гипертрофированного развития правительственного начала в ущерб общественному . Жесткая власть, привыкшая к регламентации всех сторон жизни общества, глушила самодеятельность и инициативу. Несвободное общество теряло чувство ответственности, а все свои достижения и неудачи оно привыкало связывать прежде всего с властью. Го­ сударство же превращалось в гигантского опекуна, обремененно­ го ответственностью за все и за всех и, естественно, быстро те­ рявшего способность к эффективному руководству. Пожалуй, впервые в своей истории самодержавие почувствовало необходи­ мость уступить часть своих функций обществу. Кроме того, по ходу подготовки крестьянской реформы боль­ шую актуальность приобрела проблема реорганизации местного управления. В губернских комитетах с большой тревогой зазвучали 202

МД. Карпачев

312

Петр Александрович Валуев

голоса дворян, опасавшихся непомерного усиления ненавистной бюрократии после ликвидации вотчинной власти помещиков. Аль­ тернативу многие участники дискуссий видели в организации си­ стемы выборного хозяйственного самоуправления и настойчиво вносили соответствующее требование в свои проекты . В публи­ цистике того времени оживленно обсуждались идеи французского историка А. Токвиля, предлагавшего сочетать полтгтическую центра­ лизацию с административной децентрализацией ради поддержа­ ния внутренней стабильности режима . При этом всесословный характер будущего самоуправления наиболее дальновидные либе­ ралы считали предпочтительным, способным обеспечить дворян­ ству не формальное, а фактическое руководство местной жизнью. Сторонники идеи местного самоуправления охотно пользова­ лись и славянофильским идейным багажом. В публшщстике широко обсуждалась мысль о том, что возрождение допетровских тради­ ций народного самоуправления может открыть эффективный путь борьбы с бюрократией. Весьма оживленно проблема всесословно­ го представительства обсуждалась в 1862 г., на торжественных дворянских собраниях, посвященных празднованию тысячелетия Руси . Опасения дворянской фронды по поводу перспектив усилен­ ной бюрократизации страны были основаны, скорее, на эмоциях, чем на реальном расчете. Правительство, даже если бы очень хоте­ ло, не имело никаких возможностей заменить уходившую власть помещиков новыми административными структурами. На расши203

204

205

Пореформенная эпоха

313

рение дорогостоящего управленческого аппарата не было ни средств, ни подготовленных людей. Из-за скудости ресурсов и при малоэффективной экономике Россия страдала больше от не­ достатка управленческого персонала, чем от его избытка. Могуще­ ство отечественной бюрократии было в те годы основано не на многочисленности, а на ее фактической бесконтрольности. Отча­ сти поэтому реформаторы вынуждены были сохранить крестьян­ скую общину с ее мирскими сходами и круговой порукой. Для управления обществом, большинство которого составляют лично и хозяйственно независимые граждане, действительно потребова­ лась бы разветвленная система управления. Подготовка земской реформы велась одновременно с крестьян­ ской. Закономерно было и то, что разрабатывалась она комиссией Министерства внутренних дел, главой которой был Н.А. Милю­ тин, игравший ключевую роль и в работе Редакционных комис­ сий . Уже тогда было решено положить в основание обществен­ ного самоуправления принципы выборности и всесословности. Однако завершалась подготовка реформы новым министром внут­ ренних дел П.А. Валуевым, умевшим сочетать либеральные идеи с весьма жесткими мерами консервативного и даже охранительного толка в практической политике. Опубликованное 1 января 1864 г. Положение объявляло о введении в Европейской России уездных и губернских земств как выборных всесословных учреждений местного самоуправления. Круг компетенции новых общественных структур составляли разнооб­ разные хозяйственные дела, народное образование, здравоохране­ ние, местные дороги и мосты, связь, огнестойкое строительство, организация продовольственной помощи и множество других за­ бот, которые рождались повседневной жизнью на местах. Закон избавлял имперскую администрацию от всех этих беспокойных хлопот и препоручал их самому обществу. Передавая часть управ­ ленческих функций выборным учреждениям, правительство дол­ жно было уступить им и определенную долю материальных ре­ сурсов; без денег ни о каком удовлетворении местных нужд не могло быть и речи, поэтому земства получили право на формиро­ вание собственного, подотчетного только им бюджета. Перекладывая на плечи местного самоуправления часть своих прежних функций, правительство вставало на рискованный с поли­ тической точки зрения курс. Началось сосуществование двух раз­ нотипных управленческих систем: централизованно-бюрократиче­ ской и общественной, построенной на началах автономного самоуправления. Между тем перспективной концепции такого взаимо­ действия у самодержавия не было. П.А. Валуев искренне полагал, 206

МД, Карпачев

314

что занятые конкретными и сугубо практическими делами зем­ ства отвлекут общественную мысль от беспочвенных политиче­ ских мечтаний. По свидетельству известного публициста консер­ вативного толка В.П. Мещерского, «Валуев исходил из мысли, что, создавая в губерниях целую область земских, то есть хозяй­ ственных, забот, он этим давал умам сферу деятельности, кото­ рая могла бы их оживить, занять и отвлечь от политических меч­ таний в общей, так сказать, сфере» . Министр, таким образом, полагал, что земцам противопоказаны помыслы о любых переме­ нах в государственном строе; право на такие помыслы он оставлял только за высшими сферами власти, к которым принадлежал сам. Завершавшие подготовку реформы чиновники сразу же по­ заботились о том, чтобы администрация не допускала выхода зем­ ской деятельности из строгих пределов отведенной компетенции. Земствам запрещалось обсуждать вопросы политического свойства. Губернаторы обязаны были контролировать деятельность новых учреждений, а при появлении в повестках собраний «неумест­ ных» вопросов прекращать их работу. Итоги выборов председателя уездной управы утверждались губернатором, а губернской — ми­ нистром внутренних дел. И все же введение земских учреждений подрывало целост­ ность политической системы самодержавия. Местной бюрократии пришлось уступить часть своих полномочий, а либеральная обще­ ственность получила легальные структуры практической деятель­ ности, а значит, и плацдарм, с которого можно было продолжить оттеснение бюрократии от контроля над общественной жизнью. Пойдя на такую реформу, правительство не представляло себе всей противоречивости и рискованности складывавшейся ситуа­ ции в организации управления государственными и обществен­ ными делами. В системе руководства местной жизнью возник крайне неприятный для администрации дуализм. Земские учреждения не вписывались в старую систему. Ничего хорошего от такой раздво­ енности ждать не приходилось. На политическую несовместимость земства с самодержавием вполне определенно указал в самом конце XIX в. такой дальновидный и тогда еще влиятельный политик, каким был СЮ. Витте. Непонимание последствий введения зем­ ских положений, писал он, обернулось опасным противостояни­ ем. Когда началось их применение, то выяснилось, что они не отвечали «ни основной идее самоуправления, положенной в их основания, ни тому административному строю, в который они были механически вставлены» . Жесткий административный надзор за деятельностью земств можно было бы признать целесообразным только для первых лет их существования: у новых учреждений еще не было опыта и их 207

208

Пореформенная эпоха

315

работу нужно было направить в русло конструктивной деятельно­ сти. Не случайно даже большинство либералов приветствовало пуб­ ликацию Положения 1864 г. Для них это было действительно на­ чало новой эпохи. «Указ 1 января 1864 г., — писал, в частности, К.Д. Кавелин, — одна из самых светлых точек в современном русском законодательстве... Это семя, из которого при благоприят­ ных обстоятельствах может со временем развиться многоветвистое дерево» . Важнее всего для либералов был факт начала, за которым непременно должно последовать развитие, тем более что опыт к земским работникам приходил быстро. Уже вскоре в их активе ста­ ли заметны результаты на ниве культурной и хозяйственной жиз­ ни. С течением времени у земцев появилось моральное право тре­ бовать расширения полномочий и развития системы самоуправления. Для них очевидной становилась незавершенность земской рефор­ мы. У двухэтажной конструкции не хватало как «фундамента», так и «крыши». Уже через три-четыре десятка лет выяснилось, что уездные земства не справлялись с возросшим кругом местных нужд. Насе­ ление уездов в Центральной России нередко составляло 300 тыс. человек и более; уездные управы просто не в силах были дойти до неотложных забот сельского населения. По этой причине крестья­ не часто равнодушно, а порой и враждебно воспринимали зем­ ские инициативы, даже явно полезные, если они не касались их непосредственно. И без того перегруженные фискальными повин­ ностями, они смотрели на земские хлопоты как на лишнюю обу­ зу. Достаточно вспомнить колоритную зарисовку А.П. Чехова из его рассказа «Мужики», где пьяный Кирьяк всегда и во всем винит земство. Именно поэтому в кругах либеральной земской общественности все большую популярность стала приобретать идея создания межой земской единицы. Волостное земство должно было, по мысли либералов, подвести под общественное самоуправление «фундамент» народного участия. Однако главным лозунгом земского либерального движения стало требование «увенчать здание» и создать общероссийский зем­ ский орган. Многим общественным деятелям казалась противоесте­ ственной и крайне стеснительной строгая локализация земской работы. Очевидно, что для эффективного удовлетворения местных потребностей требовалась координация деятельности земств раз­ ных губерний, выработка согласованных программ. В разном с администрацией понимании содержания и организации деятельно­ сти местного самоуправления была заложена основа для полити­ ческого конфликта. 209

316

М.Д. Карпачев

Первые, пока еще единичные столкновения новых учрежде­ ний с властью произошли сразу после реформы. На первой же своей сессии Петербургское губернское земское собрание приня­ лось обсуждать вопрос о расширении земской компетенции и о созыве Центрального земского собрания для обсуждения в нем нужд всего государства. Инициатором постановки такого «кра­ мольного» вопроса выступил предводитель дворянства Царско­ сельского уезда А.П. Платонов. Этот упорный либерал еще в год тысячелетия России составлял записку, в которой предлагал уч­ редить народное представительство или Государственную земскую думу в качестве высшего законосовещательного органа при монар­ хе . Петербургские земцы признали идею не только правильной, но и фактически укрепляющей самодержавие, поскольку всенарод­ ная опора признавалась либералами гораздо надежней бюрократи­ ческой. На стороне оппозиции выступила и либеральная столич­ ная печать. Так, газета «Санкт-Петербургские ведомости» призывала расширять полномочия земцев и поддержала идею «увенчать зда­ ние», в чем, «вероятно, не будет отказано земству в свое время» . Петербургские земцы все же не решились на формальное ходатай­ ство, поэтому власти ради первого случая обошлись без репрессий. Но эпизод запомнился. Второй раз оппозиция столичного земского собрания прояви­ лась в 1866 г. в связи с неожиданным и крайне неприятным реше­ нием правительства от 12 ноября того же года сократить доходные статьи земского бюджета, запретив местные сборы с оборотов торговых и промышленных заведений. Протест вызывало и то, что при принятии такого решения высшая администрация, как обыч­ но, обошлась без всяких консультаций. Столичное земское собра­ ние, председателем которого был губернский предводитель дво­ рянства А.П. Шувалов, объявило о своем несогласии с законом и решило составить смету, не считаясь с ним. Губернатор, конечно, наложил запрет на столь дерзкое постановление земцев. В ответ управа отважилась на возбуждение открытого ходатайства с жало­ бой в Сенат на действия Министерства внутренних дел. Дело принимало шумный оборот, и правительство решило применить репрессии. 20 января 1867 г. было объявлено постанов­ ление Правительствующего Сената, в котором говорилось, что за неправильное толкование законов и неуважение к правительству Александр II повелел «закрыть и распустить нынешнее С.-Петер­ бургское губернское земское собрание». Закрывались также губерн­ ская и уездная управы, а действие Положения 1864 г. в столичной губернии временно приостанавливалось. А.П. Шувалов был выс­ лан из России, а председатель губернской управы Н.Ф. Крузе 210

211

Пореформенная эпоха

317

отправлен в ссылку в Оренбург. Столь жесткие санкции вызвали в либеральных кругах острое недовольство. «Самые опасные внутрен­ ние враги наши, — записал в своем дневнике А.В. Никитенко, — не поляки и не нигилисты, а те государственные люди, которые делают нигилистов: это закрыватели земских учреждений и подкапыватели судов» . Петербургское земство было восстановлено уже в середине 1867 г. Но удар по неокрепшему земскому движению оказался очень чувствительным. Более десяти лет ничем существенным зем­ ский либерализм себя не проявлял. Правительство тем не менее продолжало обставлять деятельность местного самоуправления все новыми ограничениями, включая запрет на публикацию своих постановлений без разрешения администрации. Как и предвидели многие либералы, упорное нежелание ад­ министрации установить режим доверия с ею же созданными об­ щественными учреждениями и идти на конструктивный диалог с ними обернулось бессилием власти справиться с быстрым ростом революционного движения. Под прессом жестких ограничений зем­ ская общественность не могла организовать публичное противо­ действие развитию радикализма. Репрессии же никогда не явля­ лись действенным оружием в идейной борьбе. Революционные доктрины в таких условиях просто не встречали эффективного противодействия. Об этом с горечью писал в конце 1866 г. даже М.Н. Катков, признанный впоследствии «идеолог пореформенно­ го самодержавия»: «Все эти лжеучения, все эти дурные направле­ ния родились и приобрели силу посреди общества, не знавшего ни науки свободной, уважаемой и сильной, ни публичности в делах, касающихся самых дорогих для него интересов, — посреди общества, находившегося под цензурой и полицейским надзором во всех сферах своей жизни» . Расчеты П.А. Валуева отвлечь с помощью земской работы молодые умы от социальных утопий оказались иллюзорными. Под тяжелым грузом административной опеки нельзя было ждать роста общественного интереса к земской деятельности. Энергичные натуры часто теряли к ней всякий ин­ терес, а некоторые, вроде П.А. Кропоткина или А.И. Желябова, нашли свое место среди радикалов. Однако земцы не только не могли, но чаще всего и не хотели сотрудничать с администрацией. Не координация совместных уси­ лий, а соперничество и взаимное отчуждение все чаще определя­ ли характер взаимоотношений земских и имперских учреждений на местах. Более того, неудачи правительственной политики стано­ вились дополнительным козырем в стремлениях земцев упрочить свое влияние в обществе. Созданный властью режим недоверия 212

213

М.Д. Карпачев

318

порождал ответное желание показать плохую дееспособность бю­ рократии. На это печальное обстоятельство обращал внимание Л.Н. Толстой, внимательно наблюдавший за развитием начатой в 1892 г. кампании помощи крестьянству в пострадавших от жесто­ ких неурожаев губерниях Центральной России. Вместо сплочения перед лицом народного бедствия, отмечал великий писатель, две управленческие структуры только усилили свои разногласия. «По­ всюду земства требуют больших сумм, администрация же считает их преувеличенными и излишними и или отказывает, или сбав­ ляет их. Администрация жалуется на то, что земства увлекаются общим настроением и, не вникая в сущность дела, не мотивируя, пишут жалобные литературные описания нужды народной и тре­ буют огромные суммы, которые правительство не может дать и которые, если бы и были даны, принесли бы больше вреда, чем пользы» , — писал он. Но отношения правительства с общественным самоуправле­ нием нельзя сводить лишь к скрытой или явной конфронтации. Земские деятели, в общем, вполне добросовестно включились в практическую работу, рамки которой были определены прави­ тельственной политикой модернизации. Ревниво оберегая свою монополию на политические инициативы, правительство тем не менее не могло не считаться с общественным мнением. Его конкрет­ ные мероприятия так или иначе соразмерялись с общественными запросами. У самодержавной власти, замечает современный иссле­ дователь, возникает «пусть еще весьма слабый, но постоянный партнер в деле дальнейшего реформирования страны и вместе с тем оппонент всех правительственных уклонений "вправо" в лице "общества", обладающего институционально оформленными сред­ ствами для выражения и отстаивания своих интересов», в том числе органами местного самоуправления. Постепенно из объекта политических перемен общество начинает превращаться в субъект государственной жизни . Оживление земской либеральной оппозиции произошло в последние годы царствования Александра II. К концу 1870-х гг. в экономике страны стали проявляться крайне неприятные диспро­ порции, связанные с гораздо более медленным, чем ожидалось, развитием сельского хозяйства центральных губерний. В обществен­ ном мнении формируется твердая уверенность в необходимости скорректировать экономический курс самодержавия. Необходи­ мые для этого реформы, полагали либералы, могут быть эффек­ тивными только в том случае, если они будут приниматься с учетом компетентных оценок сведущих и облеченных доверием общества людей. 214

215

Пореформенная эпоха

319

Сильное воздействие на подъем либеральной активности ока­ зали итоги русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Победа в войне далась ценой больших и, по мнению либеральной публицистики, чрезмерных лишений. Администрация вновь оказалась под огнем острой критики. Вопрос об изменении государственного устройст­ ва в очередной раз стал актуальным. Его злободневность возросла еще больше из-за того, что освобожденная Болгария с помощью русских юристов и при полном согласии правительства получила весьма либеральное конституционное устройство. Картина действи­ тельно казалась парадоксальной. В общественных кругах России Болгарию считали отсталой в социальном и культурном отноше­ нии страной, между тем ее политический строй оказывался более передовым, чем в стране-освободительнице. Русские, превратив­ шие бывшую турецкую провинцию в свободное государство, сами оставались в бесправном положении . Наконец, в крайне сложное положение власти попали изза небывалого прежде роста революционного движения. В конце 1870-х гг. радикальная интеллигенция взяла на вооружение террор. Это обстоятельство само по себе ставило режим в очень тяжелое положение, его престиж внушал сильные сомнения. Не помогли и громкие политические процессы, которые, кроме дополнитель­ ного общественного возбуждения, никаких политических диви­ дендов самодержавию не принесли . В действиях властей появи­ лись признаки неуверенности. В августе 1878 г., едва пережив шок от дерзкого убийства СМ. Кравчинским шефа жандармов и начальника III Отделения 216

217

Л.Н. Толстой на пашне. Худ. И.Е. Репин

М.Д. Карпачев

320

Н.В. Мезенцева, правительство решилось на публичное обращение к обществу. Власть фактически вынуждена была признать правоту либеральных предостережений: одними репрессиями искоренить экстремизм невозможно. Обещая и впредь проявлять твердость в борьбе с «шайкой злодеев», правительство обратилось за поддерж­ кой к обществу «для единодушного содействия ему в усилиях с корнем вырвать зло, опирающееся на учение, навязываемое на­ роду при помощи самых превратных понятий и самых ужасных преступлений» . Спустя ровно три месяца с аналогичным по духу обращением к обществу выступил сам Александр И. На риторические обращения верховной власти последовали, как и ожидалось, верноподданнические заявления большинства земских собраний. Поддержка в них была, естественно, обещана, но только словесная, без указания конкретных способов борьбы с радикалами. Зато либерально активное меньшинство земцев сра­ зу поставило вопрос об отсутствии у безгласных и бесправных общественных организаций реальных возможностей противодей­ ствия революционерам. В земском собрании Харьковской губер­ нии профессор местного университета Е.С. Гордиенко произнес речь, в которой прямо заявил, что власть ждет общественной поддержки, но сама же наложила запрет на ее возможные про­ явления. В обращенном к императору адресе харьковских земцев, составленном на основе этой речи, говорилось: «Дай своему вер­ ному народу право самоопределения, которое свойственно ему от природы, дай ему милостиво то, что ты дал болгарам!» Схожую позицию заняли полтавские земцы, также выразившие готовность поддержать власти в борьбе с революционным злом, но при усло­ вии расширения политических возможностей земства . Гораздо более последовательной и энергичной оказалась по­ зиция земцев Черниговской губернии. Здесь по инициативе глас­ ного И.И. Петрункевича был подготовлен адрес, в котором земцы заявляли, что они не могут помочь правительству — у них для этого нет средств. «Борьба с разрушительными идеями была бы возможна лишь в том случае, когда бы общество располагало со­ ответствующими орудиями. Эти орудия: слово, печать, свобода мнений и свобода науки». А раз их нет, то черниговское земство «с невыразимым огорчением констатирует свое полное бессилие принять какие-либо практические меры в борьбе со злом и счита­ ет своим долгом довести об этом до сведения правительства» . Очень близким по смыслу было выступление и тверского земства; в среде здешнего либерального дворянства крепко держа­ лись традиции, заложенные А.М. Унковским. Близость к позиции черниговских земцев была неслучайной. В составлении тверского 218

219

220

221

Пореформенная эпоха

321

адреса принял участие прибывший сюда И.И. Петрункевич. Этот деятель проявил большую энергию в надежде объединить оппо­ зиционные силы земцев. Тверской адрес также настаивал на необ­ ходимости конституционных перемен, но использовал для этого иную аргументацию, связанную главным образом с оценками итогов только что завершенной войны. «Государь император, — писали они, — в своих заботах о благе освобожденного от турец­ кого ига болгарского народа признал необходимым даровать ему истинное самоуправление, неприкосновенность прав личности, независимость суда, свободу печати. Земство Тверской губернии смеет надеяться, что русский народ, с такою полною готовно­ стью, с такою беззаветною любовью к своему царю-освободите­ лю несший все тяжести войны, воспользуется теми же благами, которые одни могут дать ему возможность выйти, по слову госу­ дареву, на путь постепенного, мирного и законного развития» . Ни тверские, ни черниговские земцы не обещали админист­ рации прямой помощи в преследовании радикалов. И.И. Петрун­ кевич полагал, что движение последних порождено их преданно­ стью определенным идеям, задушить которые нельзя никакими полицейскими гонениями. Их можно преодолеть только на почве открытого и свободного обмена мнениями. В земском движении, таким образом, появилась немногочисленная, но быстро полевев­ шая группа либералов, чьи позиции уже не укладывались в рамки традиционного согласия с самодержавием. Программные требова­ ния этой группы были изложены в 1879 г. в записке Петрункевича «Очередные задачи земства», составленной в связи с попытка­ ми проведения съезда сторонников конституционных перемен. В этом документе смело доказывалось, что земские деятели пришли к выводу о необходимости введения в России свободы слова и печати, неприкосновенности личности, уничтожения админист­ ративного произвола, создания льготной для народа налоговой системы, строго соблюдения законов, в том числе самой властью. Все эти демократические новации, утверждал Петрункевич, нельзя получить от действующего режима. «Поэтому мы не должны быть фигурантами в конституционной комедии, а, отвергнув всякую конституцию, данную сверху, будем настаивать на созыве Учре­ дительного собрания». Земство же, чтобы быть на высоте положе­ ния, «должно написать на своем знамени три положения: свобода слова и печати, гарантия личности и созыв Учредительного со­ брания» . Столь решительное требование немедленной либерализации страны сближало платформу левых земцев с программами ради­ калов. Не случайно Петрункевич и его сподвижники считали, что 222

223

11 - 9302

М.Д. Карпачев

322

на данный момент у них общие цели с революционерами. Принци­ пиальное расхождение касается только средств борьбы с властью. Поэтому И.И. Петрункевич, А.Ф. Линдере, В.Л. Беренштам и не­ которые другие земцы левого направления пошли на доселе совер­ шенно немыслимые переговоры с группой революционеров, на­ деясь убедить последних хотя бы временно воздержаться от террора ради организации совместного давления на правительство . Левая земская идея была закреплена на все же проведенном нелегальном съезде либералов. Съезд прошел в Москве на частной квартире. Здесь И.И. Петрункевич, А.А. и П.А. Бакунины, Ф.И. Родичев, М.М. Ковалевский и их единомышленники, по сути дела, поддержали требование о незамедлительном переходе России к конституционному порядку, который, по их мнению, только и может «обезоружить террор и ограничить произвол власти» . В идеологии русского либерализма обнаружился характерный раскол по принципиально важному вопросу: так как же следует идти к торжеству законности и к народному представительству — с самодержавием или без него? Левые земцы были уже готовы обойтись без царизма . Умеренное же крыло по-прежнему не до­ пускало возможности ликвидации в обозримом будущем истори­ чески сложившегося режима. Только неограниченная власть мо­ нарха, полагали осторожные «прогрессисты», обеспечивает как социальное, так и политическое единство империи. Более эффек­ тивных скреп пока не было. Отражая такую позицию, «поздний» К.Д. Кавелин попытался создать идеал мужицкого царства, свое­ образной самодержавной республики. Народ и самодержавная власть, писал он, соединились у нас так прочно, что без страшных потря­ сений разорвать такую связь нельзя. Самодержавному народу нужна самодержавная власть . Но развиваться все-таки надо в сторону либеральных ценно­ стей. Под прочной защитой традиционной власти обществу следу­ ет сверху донизу перерождаться, «приучаться самостоятельно мыс­ лить и ни на кого, кроме себя, не рассчитывать». Земство и новый суд открывают для этого хорошие возможности . Конституцион­ ные же порядки, не встречая сознательной поддержки народа, неизбежно приведут к власти политических демагогов или шарла­ танов. Последствия могут быть самыми тяжелыми. В наших услови­ ях конституция быстро подготовила бы революцию «не только политическую, но и социальную, как неизбежное последствие обмана и притеснения, облеченных в форму законности» . Если левые земцы считали свою позицию более последовательной, то умеренные свою — лучше отвечающей традициям и уровню раз­ вития русского общества. Такое раздвоение либеральной мысли 224

225

226

227

228

229

Пореформенная эпоха

323

сохранилось вплоть до революционных потрясений 1917г., когда доктринерам левого либерализма пришлось пережить и кратко­ временный триумф, и сокрушительное политическое банкротство. Еще одну попытку давления на власть земцы предприняли весной 1880 г., в начальный период так называемой «диктатуры сердца» М.Т. Лорис-Меликова. Не справившись мерами репрессий с революционным террором и не получив ожидавшейся обще­ ственной поддержки, самодержавие сменило курс. Ставшее уже привычным обращение к обществу глава Верховной распорядитель­ ной комиссии решил подкрепить делами: местным администрато­ рам было дано указание не увлекаться мелочной регламентацией земской деятельности, смягчены были условия цензуры, смещен одиозный министр просвещения ДА. Толстой. Либералы с оптимизмом оценивали мероприятия М.Т. ЛорисМеликова. Они сразу же воспользовались новыми цензурными условиями. Очень быстро было организовано издание новых газет прогрессивного направления: «Порядок», редактором которой стал М.М. Стасюлевич, «Страна» (ред. Я.П. Полонский), «Земство» (ред. В.Ю. Скалой и А.И. Кошелев), «Русь» (ред. И.С. Аксаков). Большую популярность приобрел журнал «Русская мысль», выходивший под редакцией близкого к славянофилам С.А. Юрьева. Распростра­ нялся и печатавшийся за границей журнал «Общее дело», сотрудни­ ки которого были тесно связаны с левыми земцами. Н.А. Белоголо­ вый, в частности, признавал назревшей проблему конституциокшьгх перемен, но одновременно упрекал радикалов за иллюзорность их надежд на скорое «введение» социализма в России. Если бы, пи­ сал он, революционерам каким-то чудом удалось свергнуть ре­ жим, то в стране начался бы такой социальный хаос, что победи­ тели сочли бы за благо возврат прежних правителей. Лучше всего было бы, конечно, подчинить носителей реаль­ ной власти своему влиянию. Такую попытку предприняла группа московских либералов, представившая М.Т. Лорис-Меликову «За­ писку о внутреннем состоянии России весной 1880 г.». Авторами этого документа были С А Муромцев, В.Ю. Скалой и А.И. Чупров. Здесь вновь прозвучала мысль о том, что ответственность за внут­ риполитическое неустройство должно принять на себя правитель­ ство, не допускающее свободного развития общества. Между тем разгул радикализма свидетельствует о том, что время для перемен пришло: «Русское общество, не менее Болгарии, созрело для сво­ бодных учреждений и чувствует себя униженным, что его так долго держат в опеке» . Разумеется, под обществом в записке понималась политически деятельная часть интеллигенции. 230

11*

МД. Карпачев

324

Воспользовалось моментом и тверское земство. В ответ на при­ глашение Лорис-Меликова представить свои соображения по кре­ стьянскому вопросу губернское собрание постановило: «Ввиду того, что никакие, как частные, так и общие, мероприятия не могут достигнуть цели, поставленной властью, без предварительного рассмотрения этих реформ выборными представителями всей рус­ ской земли, ходатайствовать о созыве народных представителей в особое совещательное учреждение, при содействии которого только и могут быть успешно выработаны и проведены в жизнь необхо­ димые законодательные меры» . Впрочем, тверское заявление явно запоздало. Собрание утвердило его в июне 1881 г. В глазах же Александра III любые конституционные помыслы выглядели не просто неуместными, а прямо кощунственными. Цареубийство 1 марта 1881 г. стало для либералов тяжелым моральным ударом и на довольно длительное время отбило у них охоту к новым политическим манифестациям. На полтора десятка лет в правительственной политике возобладали охранительные начала. В сложившихся условиях общий тонус либеральной поли­ тической мысли заметно снизился. Одновременно в либеральной публицистике усилилась критика радикальных доктрин, в том числе социализма. Если инициатива социально-политических пре­ образований окажется за революционерами, писал, в частности, А.Д. Градовский, рассчитывать на свободное и органичное разви­ тие не придется. Социалистами «предлагаются иные начала орга­ низации, которые не только не могут быть осуществлены без на­ сильственного и страшного переворота, но и не могут держаться без постоянного насилия над человеческой личностью» . В противовес социальным утопиям радикалов либералы на­ чали усиленно пропагандировать подлинную полезность так на­ зываемых «малых дел», т.е. повседневную культурно-просветитель­ скую и рационально-хозяйственную деятельность. Воздействие таких взглядов испытало на себе и народничество. Значительная часть поклонников «крестьянского социализма» разуверилась в методах революционного насилия и сочла, что самый надежный путь про­ движения к социальной справедливости лежит через конструк­ тивную (главным образом, конечно, земскую) работу для народа. Рупором легального (или «либерального») народничества стал журнал «Русское богатство», а роль основных теоретиков этого направления начали играть Н.К. Михайловский, С Н . Кривенко, В.П. Воронцов, И.И. Каблиц-Юзов . Земская оппозиционность в эпоху Александра III больше всего проявлялась в критике экономической политики правительства, взявшего под усиленное покровительство развитие отечественной промышленности в ущерб нуждам сельского хозяйства. При этом, 231

232

233

Пореформенная эпоха

325

отстаивая свои взгляды, земские либералы нередко высказывали суждения, не совпадающие с принципами классического либера­ лизма. Большинство из них выступало, например, за сохранение крестьянской общины в качестве преграды против пролетариза­ ции сельского населения, за изменение ценовой, тарифной и финансовой политики в пользу аграриев, звучали даже требова­ ния национализации земли как способа разрешения аграрного воп­ роса . Бесспорно, на экономические позиции земских либералов решающее влияние оказывали сословные интересы поместного дворянства, а совсем не стремление к поддержанию теоретиче­ ской чистоты их идеологии . Политическая оппозиционность земства стала вновь (хотя и очень медленно) усиливаться в последнее десятилетие века. Борь­ ба с последствиями голода, охватившего в 1891-1892 гг. большинст­ во центральных губерний, подогрела желание в очередной раз обличить косность и нерадение бюрократии. Не оправдались на­ дежды высшей власти даже на новое земское Положение 1890 г., в котором еще больше усиливались позиции дворянства в мест­ ном самоуправлении. Подорвать оппозиционный характер земств не удалось. Более того, многие дворяне сочли, что искусственное усиление их роли может только помешать им в защите общена­ родных интересов. С воцарением последнего русского монарха конфликт между самодержавием и либеральным, главным образом земским, движе­ нием стал неуклонно нарастать. Жесткий отказ Николая II пойти навстречу пожеланиям земских лидеров и изменить правитель­ ственный курс в сторону общественного доверия вызвал неуклон­ ное нарастание общественного недовольства. Политическая обстанов­ ка в стране начала стремительно ухудшаться. «Чувствовалось, — вспоминал видный земский деятель Д.Н. Шипов, — что если в ближайшем времени не будет совершена сверху необходимая ре­ форма, то в недалеком будущем верховная власть будет вынужде­ на ходом вещей и под влиянием быстро нараставшего в стране оппозиционного настроения согласиться на более коренное пре­ образование нашего государственного строя» . В надвигавшейся русской революции земскому движению принадлежала одна из главных и инициативных ролей. Из его недр вышли партии рус­ ских конституционалистов. 234

235

236

Либеральные веяния отечественной бюрократии

Специфическим средоточием русской либеральной мысли была бюрократия. В стране, верховная власть которой встала на путь модернизации и реформ, появление такой разновидности

326

М.Д- Карпачев

либерализма было явлением и естественным, и необходимым. Если самодержавная монархия обнаружила освободительные стремле­ ния, то было бы странно, если бы такие же стремления не появи­ лись в среде обслуживающего ее административного аппарата, тем более что обновление экономической, культурной и обществен­ ной жизни в духе европейских ценностей соответствовало объек­ тивным потребностям развития государства. Прогрессивная часть управленческого персонала вполне раз­ деляла общие для всех либералов положения о благотворности просвещения, торжества законности и правопорядка, эффектив­ ной экономики, материального достатка народа, согласованных интересов личности, общества и государства. Однако бюрократи­ ческий либерализм существенно отличался от общественного (глав­ ным образом дворянского и земского). Еще меньше оснований для отождествления его с классическим буржуазным либерализ­ мом Запада. Прежде всего либерализм властных структур носил сугубо избирательный, строго дозированный и прагматический характер. Из системы европейских либеральных ценностей отби­ ралось только то, что на данный момент, по мнению правитель­ ственных реформаторов, соответствовало интересам развития и укрепления, а не разрушения государства. Так, освобождение кре­ стьян и превращение их в субъектов гражданских правоотноше­ ний, всесословное самоуправление для ведения местных нужд, независимый и цивилизованный суд признавались назревшими, а потому и благотворными нововведениями. И напротив, полити­ ческая независимость общественной жизни, фритредерство, пол­ ный отказ от государственного регулирования экономики счита­ лись безусловно преждевременными, а значит, вредными. Кроме того, бюрократический либерализм никогда не был оппозиционным. Поэтому он всегда носил конструктивный харак­ тер: его проявления были неизменно конкретны и оформлялись в виде всевозможных преобразовательных инициатив самодержав­ ной власти. В этом смысле он был наиболее продуктивен. Истори­ ческий опыт, подчеркивает современный исследователь, свиде­ тельствует о том, что в России для проведения европейских реформ «необходима безграничная власть самодержца, ибо — при господст­ ве огромного неосвоенного пространства — отсутствуют необходи­ мые инфраструктуры, на которые мог бы опереться реформатор» . Бюрократический аппарат был единственной реальной опо­ рой верховной власти, взявшей курс на глубокое реформирова­ ние страны. Это хорошо понимали в правительственных сферах. ПА. Валуев, едва вступив в должность министра внутренних дел, представил царю записку, в которой честно признал: «Меньший237

Пореформенная эпоха

327

ство гражданских чинов и войско суть ныне единственные силы, на которые правительство может вполне опереться». Впрочем, для Александра II этот вывод откровением не был. «Грустная исти­ на» , — пометил он на полях. Хорошего было, конечно, мало. Тем не менее в сложившихся социальных условиях ставка на административные ресурсы каза­ лась наиболее целесообразной. Принципы субординации и безу­ словного подчинения воле высшего начальства давали самодержа­ вию определенные основания надеяться на успешную реализацию принятого курса. Но фактическое признание политического ли­ дерства либеральной бюрократии не избавляло самодержавие от необходимости получить общественную санкцию на задуманные реформы — слишком велики были их масштабы. Кроме того, рус­ ский монарх, принявший на себя миссию Освободителя, не мог явиться перед страной в качестве всего лишь главного чиновни­ ка . Модернизация по-европейски требовала развития обществен­ ных инициатив, чего никак нельзя было достичь без допущения элементов представительства уже на стадии подготовки Великих реформ. С весны 1859 г. основная законотворческая работа сосредото­ чилась в специальном учреждении — Редакционных комиссиях. Здесь сконцентрировались основные силы либеральной бюрокра­ тии (Я.И. Ростовцев, Н.А. Милютин, Я.А. Соловьев и др.). Кроме 17 чиновников в Комиссии были включены эксперты из местных помещиков, а также известные своими публикациями специалис­ ты по крестьянскому вопросу. Всех экспертов (21 человек) при­ влекли к разработке законопроектов по специальному приглаше­ нию главы Редакционных комиссий Я.И. Ростовцева. Создавался, таким образом, институт, который сочетал в своей деятельности административно-бюрократические и представительские принци­ пы . Для либералов это было обнадеживающее начало. Ставший членом-экспертом Ю.Ф. Самарин писал в марте 1859 г. Н.А. Ми­ лютину: «Я придаю великую важность этому первому шагу допу­ щения совершенно свободного совещательного элемента в государ­ ственном вопросе. Если дело поведено будет удачно и благоразумно, то может приохотить и на будущее время обращаться к этому же способу» . О том, что грядущие реформы должны способствовать ста­ новлению новой для России политической культуры обществен­ ного представительства, заговорили и дальновидные деятели ад­ министрации. Иначе, рассуждал П.А. Валуев, и быть не должно. Суть начатых перемен, отмечал он, заключается в том, что «во всех европейских странах разным сословиям предоставлена неко238

239

240

241

М.Д. Карпачев

328

торая доля участия в делах законодательства или общего государ­ ственного управления и что если так везде, то так должно сбыть­ ся и у нас». Понимая это, правительство должно предвидеть ход событий и не вести безнадежную борьбу с обществом, а направ­ лять этот процесс . Очень скоро, однако, выяснилось, что для либеральных бюро­ кратов хорош только тот «свободный совещательный элемент», который не противоречит их замыслам. Когда программа Редак­ ционных комиссий натолкнулась на жесткое противодействие со стороны большинства губернских дворянских комитетов, стало очевидно, что общероссийское представительство может сорвать планы руководителей крестьянской реформы. Между тем потен­ циал комитетов был очень силен. В самом факте их созыва реализовывалась давняя и обладавшая большой символической силой идея призыва «лучших людей земли» на царский совет . Трудившаяся без политических союзников либеральная бю­ рократия сразу же ощутила большую тревогу из-за возможной консолидации своих оппонентов. Складывалась парадоксальная ситуация. Либеральная по своей сути идея законосовещательного представительства в конкретной обстановке конца 1850-х гг. рас­ сматривалась реформаторами как (в лучшем случае) помеха делу прогрессивных преобразований. При этом различия во взглядах участников дворянской фронды администраторов особенно не инте­ ресовали. А.М. Унковский, М.П. Позен, М.А. Безобразов, И.В. Га­ гарин каждый по-своему размывали контуры задуманного проек­ та и мешали либеральным бюрократам исполнить свою миссию. Им важно было пробить давно назревшее дело крестьянского ос­ вобождения, причем на своих и, как они полагали, наиболее рациональных основаниях. Самым надежным гарантом укрощения оппозиционных ам­ биций было, конечно, самодержавие. Именно поэтому лидер ли­ берально-бюрократической группировки Н.А. Милютин счел нуж­ ным дать царю настоятельный, но совершенно нелиберальный по форме совет не препятствовать «развиваться мечтаниям, будто бы избранные комитетами члены приглашаются для разрешения ка­ ких-либо законодательных вопросов или изменения в государ­ ственном устройстве». В несвоевременной либерализации законо­ дательного процесса таилась, по мнению «красного бюрократа», угроза проведению благодетельных для всего общества реформ. По воспоминаниям П.Д. Стремоухова, депутата от Нижегородского комитета призыва 1859 г., Милютина крайне раздражали претен­ зии дворянства на расширение политических прав. Никогда, заяв­ лял он, никогда, «пока я стою у власти, я не допущу каких бы то 242

243

Пореформенная эпоха

329

ни было притязаний дворянства на роль инициаторов в делах, касающихся интересов и нужд всего народа. Забота о них принад­ лежит правительству; ему и только ему одному принадлежит и всякий почин в каких бы то ни было реформах на благо страны» . Конечно, заявления такого рода имели смысл только при опреде­ ленном условии: их авторы были уверены в том, что император сам разделяет общеполитические позиции реформаторов. «Анти­ либеральная» позиция Н.А. Милютина имела поэтому не концеп­ туальный, а ситуативный характер. Разумеется, в определении неотложных задач реформирова­ ния позиции чиновников милютинского круга нередко совпадали со взглядами либеральной интеллигенции. Сам Милютин одно время являлся членом кружка К.Д. Кавелина. Да и многие предложения дворянских комитетов вошли вскоре в программы правительствен­ ных предначертаний. Принципиальная платформа либеральной бюрократии проявлялась не в спорах по частным и конкретным вопросам преобразований, а в твердой уверенности в том, что самодержавная власть еще долгие годы будет обречена на лидерст­ во в продвижении страны по трудным дорогам обновления. А ре­ шающий шаг вообще лучше всего сделать деспотически. Потом сами подданные скажут спасибо. Такая позиция, впрочем, была характерна и для большинства либеральных публицистов. К.Д. Ка­ велин напоминал, например, что в вопросе освобождения кресть­ ян «высшее правительство стало с самого начала на гораздо более либеральную, верную и патриотическую точку зрения, чем вся масса дворянства», и что так называемая «интеллигенция» «поста­ ралась испортить эмансипацию, насколько в эту минуту могла». «Ведь государь был совершенно прав, когда сказал московскому дворянству, а в его лице и всему русскому: "Я опередил вас на пятьдесят лет". И вот этому-то отсталому дворянству вы нынче захотели вручить конституцию» . С изданием Манифеста 19 февраля конфликт между либераль­ ной бюрократией и фрондировавшим дворянством в основном был исчерпан. Чиновники-реформаторы одержали пусть не безо­ говорочную, но все же победу. Скрашивая горечь дворянских по­ терь, Александр II отправил в отставку министра внутренних дел СС. Ланского и его товарища Н.А. Милютина. Но, понеся первые потери, либерально-бюрократическая группировка с политической сцены не сошла. Ей, во-первых, предстояли еще немалые труды по подготовке и реализации "целого комплекса реформ, а во-вторых, нужно было определиться с параметрами преобразований, с теми пределами, до которых следует идти власти, чтобы обеспечить завершенный и системный характер российской модернизации. 244

245

М.Д. Карпачев

330

Иначе говоря, нужна была определенная концепция реформирова­ ния, понимание того, от какого состояния уходила Россия и к какому она должна были прийти. Общей стратегии развития страны правительству Александ­ ра II создать не удалось. Собственно, не было и самого правитель­ ства, связанного единством замысла и воли. В течение всего своего царствования Александр II удерживал около себя деятелей, имею­ щих принципиально разные взгляды по ключевым вопросам по­ литического руководства. Император полагал, что в качестве высше­ го арбитра он всегда найдет оптимальный вариант решения той или иной проблемы. На практике такое состояние правящих сфер было чревато неустойчивостью курса, потерями в темпах при принятии назревших решений. Проблем же возникало слишком много: стра­ на вступила в эпоху динамичных и противоречивых перемен. Либерально настроенные сановники понимали, что нововве­ дения (особенно общественное самоуправление и независимый суд) не вписываются в политическую модель самодержавного государства. Исходя из принятой ими европейской философии государства и права, они считали, что с середины века Россия фактически вста­ ла на путь демонтажа абсолютизма. О том, что начатые реформы рано или поздно должны подвести страну к конституционным по­ рядкам, говорили между собой в доверительной беседе П А. Валуев и начальник III Отделения В А. Долгоруков еще весной 1861 г. При этом Валуев отметил слабость позиции императора, полагав­ шего, что реформы вовсе не меняют сути самодержавия: «Госу­ дарь не замечает, что перед ним дилемма: вести дело новою сте­ зею или не вести его вовсе» . Представления о том, что логика реформационного процесса подведет Россию к представительно­ му правлению, широко распространились в ту эпоху. Отмена крепостного права поставила либерально-бюрокра­ тическую группировку в новые условия. Если до 19 февраля ее цели в общем совпадали с желаниями монарха, то после публика­ ции Манифеста обнаружились серьезные расхождения. Представ­ ления императора о благотворности неограниченного самодержа­ вия не претерпели никаких перемен. Основная причина этого заключалась, конечно, не в излишнем властолюбии монарха и не в его желании любой ценой отстаивать классовые интересы реак­ ционных слоев дворянства. Александр II имел все основания счи­ тать, что русское общество еще не готово принять конституцион­ ные порядки, а их преждевременное введение может обернуться для страны катастрофой. Беседуя в сентябре 1865 г. с предводите­ лем дворянства Звенигородского уезда П.Д. Голохвастовым, им­ ператор заявил: «И теперь вы, конечно, уверены, что я из мелоч246

331

Пореформенная эпоха

ного тщеславия не хочу поступиться своими правами! Я даю вам слово, что сейчас на этом столе я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для Рос­ сии. Но я знаю, что сделай я это сегодня — и завтра Россия распадется на куски. А ведь этого и вы не хотите. Еще в прошлом году вы сами и прежде всех мне это сказали» . Едва ли стоит сомневаться в искренности царя. Он вполне мог сослаться и на другие аргументы . Понятно, что точку зрения императора разде­ ляло большинство в высшем руководстве. Однако у либерального меньшинства было иное понимание перспектив политического развития. Неизбежное после эмансипа­ ции укрепление рыночных отношений в экономике ставило под сомнение дееспособность авторитарной системы. Тот же П.А. Валу­ ев точно определил в своем дневнике «пределы самодержавного полновластия». «Одного почерка пера Вашего Величества, — пи­ сал он, — достаточно, чтобы отменить весь свод законов Русской империи, но никакое высочайшее повеление не может ни под­ нять, ни понизить курса государственных бумаг на С.-Петербург­ ской бирже» . Как преданный министр, Валуев в практической деятельно­ сти никогда не отступал от курса своего государя. Во всяком слу­ чае, подготовленная под его руководством земская реформа не давала новым учреждениям никаких политических прав. Он был сторонником жестких репрессий против любой оппозиции и очень досадовал на царя за то, что тот смягчил наказание тверским либералам, организовавшим совершенно возмутительное, по мне­ нию министра, выступление против власти в феврале 1862 г. Но Валуев предпочитал системный подход к оценке пореформенного развития. Раньше многих он понял: если земства останутся без всякого влияния на выбор внутриполитического курса, в них бу­ дет аккумулироваться крайне вредное и опасное для государства общественное недовольство. «Наиболее общая черта, почти уни­ версальная, — писал он, — это стремление известной части обще­ ства иметь некоторое участие в управлении. До тех пор, пока эти стремления не будут в известной мере удовлетворены, не будет ни мира, ни перемирия» . Император же полагал, что все наобо­ рот — конфликты в этом случае будут только разгораться. Зная об этом, П.А. Валуев все-таки счел необходимым под­ готовить проект реформы государственного управления. Осенью 1863 г. он представил Александру II весьма обширные и детальные предложения по преобразованию законосовещательных учрежде­ ний на началах представительства. Проект предусматривал создание своеобразной двухпалатной структуры. В качестве нижней палаты 247

248

249

250

ИД. Карпачев

332

предлагалось учредить «съезд государственных гласных». 101 депу­ тат этого съезда делегировался губернскими земскими собрания­ ми, 50 же депутатов должны были представлять окраины, где земства пока не вводились, а также крупные города. Еще 30 депу­ татов назначались императором по своему усмотрению. Кроме того, он же назначал и председателя съезда. Срок полномочий съезда определялся в три года, за исключением первого созыва, чьи полномочия ограничивались одним годом. Как и очередные зем­ ские собрания, съезд должен был собираться на сессию один раз в год по указу императора. На обсуждение съезда должны были поступать все законодательные вопросы, включая бюджетные. Роль верхней палаты отводилась общему собранию Государ­ ственного совета. При этом на его заседания должны были при­ глашаться государственные гласные (общим число в 16 человек), если поступал на рассмотрение вопрос, идущий от нижней пала­ ты. Таким образом, вновь создаваемые земства предполагалось сразу же подключить к законотворческой деятельности на общероссий­ ском уровне . Валуев никогда не использовал терминологию, свойствен­ ную европейскому парламентаризму. Естественно, свой проект конституционным он не называл. Более того, он искренне пола­ гал, что его предложения помогут придать самодержавию новое качество, подкрепляя верховную власть общественным доверием. Однако принимавшие участие в обсуждении проекта сановники обманываться не стали. П.П. Гагарин, А.М. Горчаков, Д.А. Милю­ тин, Д.Н. Блудов, да и сам император сразу определили, что его реализация непременно приведет к консттггуционному образу прав­ ления . Без особых колебаний Александр II отклонил проект. Валуевскую инициативу можно считать вехой в развитии оте­ чественной политической культуры. При подготовке своего про­ екта министр внутренних дел учитывал многое: и характер по­ реформенной эволюции самодержавия, и скромные традиции отечественного конституционализма времен М.М. Сперанского и Н.Н. Новосильцева, и только что приобретенный опыт привлече­ ния дворянских представителей к подготовке крестьянского осво­ бождения. Кроме того, как справедливо отметил А.В. Медушевский, в валуевском замысле отразился и опыт политического развития европейских стран, в частности германского октроиро­ ванного парламентаризма . Идея двухпалатного законотворческо­ го учреждения и регламентации прерогатив высших институтов власти оказали сильное влияние на всю последующую историю отечественного конституционализма. Как феномен политической мысли проект П.А. Валуева стал связующим звеном между проек­ тами начала XIX и начала XX в. 251

252

253

254

Пореформенная эпоха

333

Неудача с первой попыткой «увенчать здание» реформ «кры­ шей» общественного представительства не остановила либераль­ ную бюрократию. В 1866 г. еще одно предложение о преобразова­ нии государственного устройства поступило от великого князя Константина Николаевича. Главный покровитель правительствен­ ных реформаторов первого десятилетия царствования своего стар­ шего брата, великий князь просто обязан был поддержать свое реноме. Заняв в 1865 г. должность председателя Государственного совета, Константин Николаевич сохранил влияние в высшем ру­ ководстве и после покушения на царя, осуществленного Д.В. Ка­ ракозовым. Последовавшее усиление охранительных начал не ос­ тановило великого князя. Он был солидарен с общим для всех либералов положением о том, что фанатизм радикалов невозмож­ но искоренить без установления режима доверия между властью и обществом. Сильное впечатление на великого князя произвели обраще­ ния московского и петербургского дворянства, а также земства столичной губернии о необходимости создания общероссийского представительства. Эти выступления случились в 1865 и 1866 гг., т.е. уже после отклонения валуевского проекта. Отказ от удовлет­ ворения новых ходатайств либеральные бюрократы расценивали как симптом продолжавшегося расхождения власти и общества. Председатель Государственного совета решил предложить свое сред­ ство для избавления от столь нежелательного недуга. В общем, его проект по содержанию оказался весьма близким к валуевскому. Константин Николаевич представил императору план, в соответствии с которым при Государственном совете долж­ ны были функционировать сразу два отдельных депутатских собра­ ния: одно — от дворянских корпораций, другое — от губернских земств. Способ делегирования предлагался простой — по 2-3 де­ путата от земского и дворянского собраний каждой губернии. Иными словами, при постоянно действующей верхней палате (Госсовете) создавались как бы две нижние (одна — земская, а другая — дво­ рянская), которые должны были собираться правительством, когда последнее сочтет это полезным. Председатели собраний также дол­ жны были назначаться правительством. Проект, таким образом, призван был нейтрализовать основные центры организованной оппозиции того времени (земства и дворянские собрания), обра­ тив их энергию на конструктивное законотворчество. Предложение Константина Николаевича поддержки у импера­ тора не получило. В правительстве после апреля 1866 г. возобладали охранительные и даже реакционные настроения. Монарха больше стали заботить проявившиеся после первых реформ негативные

334

М.Д. Карпачев

Михаил Тариелович Л о р и с - М е л и к о в

социальные процессы, чем организация новых и, с его точки зрения, крайне сомнительных преобразований. Либеральная бюрократия вынуждена была отступить. Но в правоте своих конституционных замыслов она отнюдь не разуве­ рилась. Более того, нарастание внутриполитических проблем она рассматривала как следствие отказа монарха от завершения нача­ тых реформ. Ее представители полагали, что преобразования оста­ новились на полпути, а такая ситуация всегда чревата внутренней дестабилизацией. Откровенные признания на этот счет оставил военный министр ДА. Милютин. «В последние 14 лет застоя и ре­ акции, — писал он в год гибели Александра II, — все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но, напротив того, создали массу недовольных, среди которых злонамеренные люди набирают своих новобранцев... Я доказывал, что недоконченность начатых реформ и отсутствие общего плана привели к тому, что по всем частям государственного организма ощущается полный хаос...» Вполне естественно, что либеральные бюрократы не оставля­ ли надежд на то, что им удастся переломить ход событий. Однако шанса на политическое лидерство им пришлось прождать почти полтора десятка лет. Лишь после учреждения в феврале 1880 г. Верховной Распорядительной комиссии (ВРК), органа, получив­ шего от императора поистине диктаторские полномочия для борь255

Пореформенная эпоха

335

бы с революционным движением, либеральная группировка сно­ ва приобрела решающее влияние на выбор правительственного курса. После целой серии террористических актов, проведенных революционерами-народниками, и особенно после ошеломивше­ го российскую и мировую общественность взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., Александр II неожиданно для окружающих назначил главным начальником ВРК харьковского генерал-губер­ натора М.Т. Лорис-Меликова. В политической практике самодер­ жавия ситуация была необычной. При здравствующем императоре появилось должностное лицо, наделенное диктаторскими полномо­ чиями, фактически вице-император. Началась «диктатура сердца» . М.Т. Лорис-Меликов принадлежал к плеяде провинциальных администраторов, вьщвинувшихся в обстановке Великих реформ. Он был убежденным сторонником тех деятелей, которые полага­ ли, что власть не может быть эффективной без общественного доверия. В годы военной службы на Кавказе он пользовался благо­ расположением военного министра Д.А. Милютина. Уже в первые недели своего «диктаторства» Лорис-Меликов счел необходимым обратиться к обществу за поддержкой в борьбе против распространения радикальных идей. Обращения такого рода случались уже не раз. Однако теперь начальник ВРК решил сам сделать несколько шагов навстречу либеральной общественности. Он отправил в отставку консервативного министра просвещения Д.А. Толстого, который много лет пользовался особым расположе­ нием Александра П. Другие консерваторы стали упорно оттеснять­ ся от престола, их влияние на царя заметно падало. Впрочем, по ряду причин, в том числе и личного порядка, император резко снизил свою активность в качестве реального политика и передо­ верил руководство текущей политикой своему новому фавориту. Начальником ВРК были даны указания губернаторам не допус­ кать излишних ограничений в деятельности общественного само­ управления. Благосклонно было встречено появление целой серии новых либеральных газет и журналов. Летом 1880 г. Лорис-Меликов осуществил знаменательный шаг — закрыл печально известное III Отделение, ведавшее с 1826 г. политическим сыском в стране. И хотя функции тайной полиции были переданы в Министерство внутренних дел (в его структуре был образован соответствующий департамент), но все же ликвида­ ция самостоятельного сыскного и карательного учреждения произ­ вела весьма благоприятное впечатление на либеральные круги и в России, и за рубежом. К августу 1880 г. Лорис-Меликов посчитал, что свою первую задачу (успокоение общества) он успешно выполняет. Во всяком 256

МД. Карпачев

336

случае, довольно длительное время революционеры не тревожили власти новыми террористическими актами. Поэтому дальнейшее существование ВРК он признал излишним и предложил вернуть­ ся к обычному режиму в деятельности правительства. После этого Лорис-Меликов принял должность министра внутренних дел и по совместительству — шефа жандармов. Фактически же он сохранил за собой положение первого министра. Свое положение в прави­ тельстве он подкрепил продвижением на министерские должно­ сти представителей либеральной группировки, в частности мини­ стра финансов А.А. Абазы и министра просвещения А.А. Сабурова. В результате сторонники продолжения реформ получили преобла­ дание над консерваторами. Вообще же Лорис-Меликов избрал наиболее точный и под­ ходящий для правительственных либералов политический курс: сначала успокоение страны, а затем, когда управляемость восста­ новится до оптимального уровня, — реформы, ибо без них успокое­ ние не может быть прочным. Надо признать, что в деле умиротво­ рения русского общества «диктатор» был и последователен, и изобретателен — суров к экстремистам, лоялен к либеральным кругам и предусмотрителен в оценке складывавшейся ситуации. Показателен, например, такой эпизод. Осенью 1880 г. торговцы хлебом и мукой, заранее сговорившись, подняли цены на свои товары. Тогда, вспоминал государственный секретарь Е.А. Перетц, Лорис-Меликов пригласил их к себе и стал уговаривать снизить цены. «Торговцы эти возражали, указывая на неурожайность во многих губерниях и на другие неблагоприятные обстоятельства. В заключение ими приведен был тот довод, что цена на хлеб и муку не определяется законом и что поэтому нельзя принуждать их к понижению цен. Тогда Лорис объявил им, что говорил до сих пор в качестве министра внутренних дел, обязанного забо­ титься о народном продовольствии, но что если они не хотят внять разумным его доводам, то он будет говорить с ними как шеф жандармов, обязанности которого на него перешли. Нынеш­ ние чрезвычайно высокие цены, не оправдываемые необходимос­ тью, могут вызвать народные волнения, которые он обязан пре­ дупреждать. Поэтому он решительно объявляет всем хлебным торговцам, что если они не снизят цены в течение 24 часов, то будут высланы из столицы административным порядком. Речь эта купцам очень не понравилась, но к цели она привела, так как на следующее утро появилось уже объявление в газетах о том, что в видах облегчения пропитания для людей недостаточных такие-то торговцы (Духанов, Полежаев и прочие) понижают цены на муку на столько-то» . 257

Пореформенная эпоха

337

Характерно, что, готовясь к продолжению либеральных ре­ форм, Лорис-Меликов без колебаний шел на совершенно нелибе­ ральные меры вроде административного контроля над ценами. В политико-культурном облике русской власти все ярче прорисо­ вывается приоритет целесообразности над чистотой идеологии или даже права. С осени 1880 г. Лорис-Меликов приступает к разработке сво­ ей программы реформ. В качестве предварительного шага он орга­ низовал серию основательных сенаторских ревизий положения дел на местах. Собранная ревизорами информация должна была пока­ зать, какие преобразования назрели в первую очередь. К концу 1880 г. у него в основном сложился план государственных преобра­ зований, известный в исторической литературе и в публицистике как проект «лорис-меликовской конституции». В соответствии с обычной практикой того времени предло­ жения министра внутренних дел имели форму всеподданейшего доклада, представленного царю 28 января 1881 г. Отчитываясь в начале доклада о проведенных им мероприятиях, Лорис-Меликов без ложной скромности уверял царя в их исключительной эффек­ тивности, а следовательно, и в правильном выборе «диктатора». Принятые меры, утверждал министр, «оказали и оказывают бла­ готворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного и возбуждения верноподданнической готовности служить Вам, Государь, всеми своими силами для завершения великого дела государственных реформ» . Концовка фразы име­ ла, конечно, ключевое значение: император приглашался в союзни­ ки либеральной группировки. Лорис-Меликов, естественно, умал­ чивал о том, что при его выдвижении речи о грядущем завершении реформ никто не вел. Итак, Великие реформы нуждаются в завершении. Однако успех такого дела, утверждал министр, теперь уже невозможен без участия представителей здоровых общественных сил. Весь воп­ рос в выборе формы такого представительства. Зная об отрица­ тельном отношении царя к конституционным порядкам, автор доклада прибегает к витиеватой и, по всей видимости, не слиш­ ком искренней фразеологии. Он спешит заверить, что для России «немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных с Запада», от них можно ждать только новых смут. Но столь же непригодны и попытки возрождения каких-то подобий земских соборов древности. В современных ус­ ловиях такую затею просто нельзя осуществить. Так что же де­ лать? А очень просто, отвечает докладчик. Надо воспользоваться успешным опытом проведения реформ начала царствования, но 258

338

М.Д. Карпачев

развить и дополнить его с учетом свершившихся в стране перемен. И далее Лорис-Меликов предлагает создать в Петербурге времен­ ные подготовительные комиссии, взяв за образец работу Редакци­ онных комиссий 1859 г. Вопросов накопилось много, поэтому предлагалось создать две комиссии: административно-хозяйствен­ ную и финансовую. Задача этих комиссий должна заключаться в разработке законодательных предположений в области экономики, финансов, общественной жизни и управления. В состав комиссий, предлагал министр, следует назначить как представителей цент­ ральной администрации, так и сведущих и благонадежных обще­ ственных деятелей, главным образом от земств и городских дум. Однако корень замысла крылся не в этих скромных предло­ жениях. Над подготовительными учреждениями экспертов ЛорисМеликов советовал создать еще одно законотворческое собрание, которое он очень осторожно рекомендовал назвать Общей комис­ сией, очевидно, для того чтобы не было искушения пользоваться чуждой нашему строю терминологией. Вот в этой-то Общей ко­ миссии и заключалась вся соль проекта. Ее задача должна была состоять в окончательной доработке законопроектов, поступив­ ших от подготовительных комиссий. Состав же этого учреждения предполагалось иметь смешанным: в него должны были войти частью назначенные правительством администраторы, а частью — выборные депутаты от губернских земств и дум нескольких круп­ ных городов (по два от каждой губернии и города). В губерниях, где земств еще не было, депутаты Общей комиссии могли назна­ чаться местной властью. После принятия законопроекта Общей комиссией он передавался на окончательное рассмотрение в Госу­ дарственный совет, в состав которого Лорис-Меликов предложил ввести 10-15 представителей от общественных учреждений . Для Александра II идеи Лорис-Меликова большой ориги­ нальности не представляли. Новый проект был очень похож на предложенный еще в 1863 г. П.А. Валуевым. Общая комиссия мало чем отличалась от съезда государственных гласных, пожалуй, только наличием в ней какой-то доли назначаемых чиновников. Импера­ тор не сомневался, что и этот проект, несмотря на заверения его автора, ведет государство все в том же конституционном направ­ лении. Аргументы либеральной бюрократии, по сути дела, остава­ лись неизменными. В конце концов когда-нибудь к ним следовало прислушаться. Еще в начале 1880 г., когда прогремели первые народовольческие взрывы, Александр II дал согласие на новое обсуждение старых проектов П.А. Валуева и великого князя Кон­ стантина Николаевича. Приближался 25-летний юбилей царство­ вания, между тем дела в империи шли далеко не так, как хоте259

Пореформенная эпоха

339

лось бы. Царь снова пытался понять аргументы своих либеральных сановников и снова не смог пойти им навстречу . Лорис-Мели­ ков, конечно, знал о содержании дискуссий. Историческая особенность лорис-меликовской инициативы состоит в том, что она имела реальные шансы на воплощение в жизнь. Обеспечив себе поддержку правительственного большин­ ства и добившись действительных перемен в общественных на­ строениях, Лорис-Меликов получил наконец одобрение импера­ тора на свои предложения. Проведенные совещания высших должностных лиц внесли лишь некоторые поправки в проект. Ре­ шено было, в частности, не приглашать в Государственный совет представителей общества. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил проект Особого совещания и дал, таким образом, свое согласие на проведение реформы управления . Текст правительственного сообщения император передал 1 марта 1881 г. П.А. Валуеву, с тем чтобы 4 марта совет министров дал по нему окончательное сужде­ ние. М.Т. Лорис-Меликов планировал, что уже на очередных сес­ сиях земских собраний конца 1881 — начала 1882 г. можно будет провести выборы депутатов в Общую комиссию. Однако цареубийство 1 марта смешало все карты. 4 марта Совет министров не заседал, а в конце апреля император Алек­ сандр III утвердил составленный К.П. Победоносцевым манифест, решительно отклонявший планы либеральной бюрократии. Симптоматично, что ненависть к лорис-меликовскому курсу отличала как революционные, так и реакционно-консервативные круги. Революционеров пугала опасность потери ими обществен­ ной поддержки, а консерваторы отчаянно боролись за сохранение традиционных устоев неограниченного самодержавия. Крайности, как это часто водится в политике, сошлись. На два десятилетия самодержавие отгородилось от планов какой-либо политической либерализации. Но это была пиррова победа консервативно-монархических сил. Закупорка каналов об­ щественной жизни вела к перегреву русского государственного котла, и в начале XX в. страна погрузилась в пучину тяжелейших потрясений. Примечательно суждение видного деятеля той поры князя Н.В. Голицына: «Переносясь мыслью к событиям 1881 г., мы должны признать, что последняя возможность, которая от­ крывалась царской власти в России для мирного разрешения конф­ ликта между нею и народом, конфликта, повлекшего за собой падение царизма, была устранена Александром III возвращением на старый, много раз испытанный путь русского полицейскобюрократического абсолютизма. В сознании своей правоты Алек­ сандр III самонадеянно написал на докладе Лорис-Меликова по 260

261

МД. Карпачев

340

поводу предположенного привлечения общественности к предва­ рительной разработке законопроектов: "Слава Богу, этот преступ­ ный и спешный шаг к конституции не был сделан и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров..." Думал ли Александр III, когда писал эти слова, что в них он начертал смертный приговор царской власти в России, то, что он признавал "преступным" и "спешным", было как раз то самое, без чего невозможно было дальнейшее мирное развитие русской государственности, а вместе с тем благоденствие и мирное житие русской верховной власти. А между тем если и была когда-либо возможность мирным, ненасильственным путем ввести в России конституционный образ правления, то именно в начале 1881 г., когда во главе правительства стоял человек, искренно, казалось, уверовавший в пользу привлечения общественных сил к государ­ ственному строительству, хотя бы в той скромной форме, как это было предложено» . Правоту такой оценки доказать, разумеется, невозможно. Несостоявшиеся альтернативы исследовать нельзя. Но можно при­ слушаться к внушительному заявлению СЮ. Витте. Осуждая уз­ кий консерватизм К.П. Победоносцева, первый русский премьер с горечью отмечал: «Благодаря ему провалился проект зачатка конституции, проект, составленный по инициативе графа ЛорисМеликова и который должен был быть введен накануне ужасного для России убийства императора Александра II и в первые дни воцарения императора Александра III. Это его, Победоносцева, великий грех, тогда бы история России сложилась иначе, и мы, вероятно, не переживали бы в настоящее время подлейшую и безумнейшую революцию и анархию» . Такое мнение — при всей его проблематичности — стоит учесть. Оно высказано человеком, хорошо разбиравшимся в хитросплетениях большой политики Рос­ сийского государства. Именно СЮ. Витте довелось претворять в действительность политико-культурное наследие либеральной бюрократии пореформенной поры. 262

263

4. Альтернативы отечественного консерватизма Консерватизм дворянской фронды Начало освободительных по своему содержанию реформ и переход самодержавия к политике ускоренной модернизации со­ циально-экономических и правовых отношений поставил русский консерватизм в крайне сложное положение. Печальный конец ни­ колаевского царствования вынудил верховную власть перейти от политики преимущественно охранительной и традиционной к курсу

Пореформенная эпоха

341

Константин Петрович

Победоносцев

на весьма решительное обновление всех сторон жизни общества и государства. Поклонники консерватизма сразу же оказались в не­ привычном для себя положении оппонентов «справа» реформа­ торским начинаниям правительства Александра II. В истории кон­ сервативных идей наступил качественно новый период, по ходу которого им пришлось претерпеть весьма сложную и противоре­ чивую эволюцию . Консерваторы эпохи реформ унаследовали от своих предше­ ственников стремление к сохранению основных традиций рус­ ской государственной и общественной жизни. Главными из этих традиций они считали неограниченное самодержавие, правосла­ вие и русскую народную самобытность, включая, конечно, кресть­ янскую общину. Вера в незыблемость этих устоев не подлежала рациональному объяснению. В отличие от либеральных или ради­ кальных доктрин консерватизм строился не на рациональном, а на иррациональном восприятии исторического места своей стра­ ны. Для консерваторов было характерно убеждение в том, что история народа не поддается капризным движениям индивиду­ ального разума, высшей же социальной ценностью они считали не права и свободы личности, а интересы государства, общества в целом. В этом смысле русский консерватизм продолжал следовать традициям, заложенным еще идеологами европейского традицио­ нализма Э. Берке и Ж. де Местром . К началу царствования Александра II правительственные реформаторы убедились в том, что страна страдает от избытка 264

265

М.Д. Карпачев

342

консерватизма, если, конечно, понимать под этим обилие застой­ ных явлений в хозяйственной и культурной жизни . Признание этого очевидного факта привело к определенной дезорганизации сторонников консервативной политики. Фактически сошли со сцены идеологи николаевского времени (Н.А. Иванов, Ф.В. Булгарин, Н.И. Греч, О.И. Сенковский). Началось постепенное оттеснение консерваторов из высших эшелонов власти. А во взглядах прежних поклонников консервативной идеологии (особенно у М.П. Пого­ дина и Ф.И. Тютчева) произошли перемены, свидетельствовавшие об их явном сближении со сторонниками неотложных реформ . В изменившейся общественно-политической атмосфере консервато­ ры не смогли создать сколько-нибудь заметных идейных объедине­ ний. В их распоряжении не было даже популярных периодических изданий, способных выдержать конкуренцию с демократическим «Современником» или либеральным «Русским вестником». Един­ ственным заметным изданием, в котором консервативные убежде­ ния могли найти выход к читающей публике, был «Журнал земле­ владельцев», издававшийся А.Д. Желтухиным в 1858-1859 гг. в качестве своеобразного рупора губернских дворянских комитетов. Но и на его страницах консервативная идеология нередко отсту­ пала перед пропагандой энергичного предпринимательства . Впрочем, в дворянских кругах еще до публичного признания власти о необходимости реформ начали распространяться тревож­ ные настроения. Их отражением можно считать робкие попытки публицистов консервативного толка защитить русскую самобыт­ ность в ее полном объеме, не исключая и крепостного права. О благотворности патриархальных отношений между помещиком и его крестьянами писал, в частности, в 1856 г. Е. Ладыженский. Поддерживая эту точку зрения, уманский помещик Г.В. Бланк принялся доказывать, что от присущих Западной Европе соци­ альных бедствий Россия спаслась главным образом благодаря кре­ постному праву. Отеческая забота помещиков в сочетании со спра­ ведливой строгостью, уверял он, обеспечила русским крестьянам совершенно недоступное западным труженикам благосостояние и нравственное здоровье . Однако эти наивные попытки удержать шатавшееся здание крепостничества сколько-нибудь заметного эффекта не имели и остались единичными примерами совершенно неуместной в те годы зашиты обреченного временем института. На благодарный отклик такие авторы могли рассчитывать только в косной среде провин­ циального дворянства, но и оно было деморализовано после пер­ вых же слухов о реформаторских замыслах правительства. Его пла­ чевное состояние не могло внушить упорным крепостникам 266

267

268

269

343

Пореформенная эпоха

никакого оптимизма. «Такого общего пьянства, вызванного у од­ них потерей веры в свое будущее и обманутыми надеждами луч­ шего будущего у других, кажется, в России еще никогда не было ни до, ни после этой эпохи. И это продолжалось вплоть до появ­ ления Манифеста об улучшении быта помещичьих крестьян (т.е. до рескрипта В.И. Назимову от 20 ноября 1857 г. — М. К)» , — так характеризовал настроение помещичьего сословия сразу после смены царствования СН. Терпигорев. Переход к практической подготовке крестьянского освобож­ дения вынудил сторонников консервативного мировоззрения за­ нять более наступательную, но одновременно и более конструк­ тивную позицию. Готовящаяся реформа угрожала подорвать сословные привилегии первого сословия. Кроме того, дворянство сразу же столкнулось с твердым стремлением власти наделить кре­ стьян землей, что, конечно, многими воспринималось как пред­ намеренное нарушение владельческих прав помещиков. Интересы сохранения экономической и социальной роли поместных земле­ владельцев побуждали консерваторов к поиску эффективных ар­ гументов в острой идейно-политической схватке. Примечательно, что наиболее энергичные охранители дворянства охотно исполь­ зовали в полемике заимствования из либерального идеологичес­ кого багажа. Пожалуй, наиболее яркий след в борьбе консервативной дво­ рянской оппозиции против правительственных реформаторов ос­ тавила так называемая группа «олигархов», или представителей дворянской аристократии, выдвинувшая своеобразную програм­ му консервативного реформирования самодержавия при одновре­ менном укреплении политической роли своего сословия. К наибо­ лее видным деятелям этого направления относились богатый и сановный помещик А.М. Безобразов, его сыновья М.А. и Н.А. Безобразовы, крупный землевладелец граф В.П. Орлов-Давыдов, богатый промышленник и одновременно землевладелец СИ. Маль­ цов, предводитель дворянства Орловской губернии В.В. Апрак­ син, предводитель дворянства Воронежской губернии И.В. Гага­ рин, тамбовские землевладельцы братья П.Б. и Г.Б. Бланки, симбирский помещик Д.Н. Шидловский и некоторые другие вы­ ходцы из дворянских верхов . Консерватизм идеологов этой группировки не сводился к при­ митивной защите социально-политического статус-кво. Предста­ вители правого фланга дворянской фронды пытались выдвинуть свою концепцию развития страны, предусматривавшую сохране­ ние наиболее важных (с их точки зрения) традиций при одно­ временном очищении режима от накопившихся в нем изъянов и 269

271

МД. Карпачев

344

пороков. Показательна в этом отношении позиция М.А. Безобразова, влиятельного в дворянских кругах публициста, имевшего к тому же придворный чин камергера. Еще в 1856 г. этот деятель составил записку, которую он направил ряду высших сановников и в которой попытался дать свою версию причин общего неблаго­ получия России. Самодержавие, утверждал он, не может подвер­ гаться сомнению. Это — «краеугольный камень гражданского быта народа русского». Но, по его мнению, к середине XIX в. оно при­ няло опасный для страны и пагубный для себя вид самовластия. «Путем самовластия дошла Россия до унижения своего достоин­ ства; несмотря на канцелярскую тайну, завеса, прикрывающая нашу внутреннюю слабость, ныне сорвана; увидели, что милли­ оны людей, которых ни вооружить, ни накормить нельзя, не составляют могущества». В результате самодержавный строй, счи­ тал Безобразов, пришел в упадок, ибо подлинное самодержавие «есть право действовать безгранично с обязанностью знать все основательно». У нас же «осталось только одно первое условие, а второе заменено туманом, чрез который не пробьется луч светло­ го взгляда Царского» . Зато ослаблением самодержавного начала, по мнению публи­ циста, в полной мере воспользовалась своекорыстная бюрокра­ тия, стремящаяся фактически править страной. Холодная, «равно­ душная ко всему, что не касается личных интересов, озабоченная собственным повышением и выгодами, она имеет главным пред­ метом маскировать беспорядки и злоупотребления». Реформаторские начинания либеральных чиновников еще сильнее подогрели антибюрократические настроения Безобразова. Осенью 1859 г. во время первого съезда депутатов от губернских дворянских комитетов он выступил еще с одной программной запиской, в которой предложил свои меры по обузданию бюро­ кратического произвола. В этом нашумевшем документе Безобра­ зов прямо обвинил либеральную бюрократию в злонамеренном искажении царской воли, в стремлении нанести непоправимый урон дворянству, а вместе с ним и всему государству. При этом камергер не постеснялся обвинить правительственных реформато­ ров в протаскивании чуждых стране либеральных идей и даже в прямом обслуживании интересов враждебного России Запада. Положить предел таким проискам, утверждал Безобразов, может только выборное дворянское представительство, способное вернуть самодержавию его подлинное значение. Возврат к истори­ ческим истокам — вот что нужно для нормального развития стра­ ны. Сильное самодержавие, заявлял он, умело слушать. «Для это­ го у нас на Руси были выборные от земли, которые, не ослабляя 272

Пореформенная эпоха

345

нисколько власти, доставляли ей возможность узнать, к чему и как эту силу применить. Выборные дают власти значение само­ державия; без них она имеет характер своеволия, несмотря на бла­ гие ее намерения, идет ощупью и путается в сетях, расставленных бюрократией, которая, вместо того, чтобы быть орудием власти, делается ее двигателем и руководителем. Право земли русской иметь выборных для совета верховной власти существует ныне так же, как существовало прежде... Может быть, когда-нибудь случится, что необходимость самосохранения соберет выборных так же, как она их при государственных опасностях собирала. Прискорбно бу­ дет дожить до такого времени, но радостно будет, если, не выжи­ дая тяжелых событий, верховная власть созовет около себя род­ ных, законных своих советников и с ними, восстановя на твердых основаниях колеблющийся ныне государственный порядок, вновь воздвигнет уроненное своеволием самодержавие» . М.А. Безобразов создает, таким образом, своеобразную мо­ дификацию политического консерватизма. Самодержавие возрож­ дается через выборное и при этом сословное представительство; дворянство же сохраняет в исторической перспективе главенству­ ющую политическую роль и служит охранителем отечественных устоев от разрушительных поползновений как либеральной бю­ рократии, так и космополитической интеллигенции. Однако, из­ бавляя режим от бюрократического гнета, проект Безобразова фактически ограничивал самодержавие контролем первого сосло­ вия. Теоретик консерватизма пытался приспособить конституци­ онный инструментарий к реставрационным целям. Амбиции камергера вызвали гнев императора. Он сразу же определил замысел Безобразова как попытку учредить в России олигархическое правление; фрондер-аристократ был уволен со служ­ бы в МВД по неблагонадежности и выслан в свои имения под надзор полиции. Выступление М.А. Безобразова было совсем не единичным. Его брат Н.А. Безобразов в 1859 г. в Берлине выпустил брошюру, посвятив ее вопросам сохранения законных дворянских прав и в новых условиях. «Требуем мудрости хранительной, нежели твор­ ческой», — решительно заявлял автор. Сохранение «благотворней­ шей связи» между вотчинным дворянством и крестьянами, писал Безобразов, может служить самой надежной гарантией обществен­ ного спокойствия и нормального развития страны . Близкие по духу суждения высказаны и автором еще одной берлинской брошюры Н.Б. Герсевановым. Всерьез обвиняя деятелей Редакци­ онных комиссий в социалистических наклонностях, этот публи­ цист предостерегал против умаления власти дворянства: «Получив 273

274

МД. Карпачев

346

разом свободу, земли, полное самоуправление, крестьяне начнут с радости пить и разбивать кабаки». Оставленные без попечения, они неминуемо столкнутся с угрозой голода, а страна — с перспек­ тивой пугачевщины . В Париже издал свою брошюру член Сим­ бирского губернского комитета граф В.П. Орлов-Давыдов, также стремившийся доказать, что только возвышение политической роли дворянства сможет обеспечить стабильное развитие страны после крестьянской эмансипации . Попытку сформулировать политические требования консер­ вативного толка предпринял и орловский помещик В.В. Апраксин. В августе 1859 г. он обратился к царю с призывом озаботиться сохранением «патриархально-монархического характера» самодер­ жавной власти. Для этого Апраксин предложил заменить «во всем государственном механизме» произвол бюрократии законом. Роль же главных блюстителей закона на местах должна, по его мне­ нию, принадлежать дворянству, которому следует предоставить широкое и самостоятельное участие в административных и судеб­ ных делах. Потеснив таким образом бюрократию, дворянство дол­ жно будет делегировать свое представительство и в высших орга­ нах управления . Еще более энергичную попытку убедить царя в необходимо­ сти дворянского представительства предпринял Д.Н. Шидловский. Дворянство, писал он в письме Александру II, «есть первый и самый естественный охранитель престола и отечества», поэтому для успеха реформ необходимо «созвать уполномоченных от дворян­ ства для окончательного разрешения, под личным председатель­ ством императора, предпринятого им дела освобождения крепост­ ных крестьян». И в этом призыве царь усмотрел недопустимое намерение ограничить его политические возможности. «Вот какие мысли бродят в голове этих господ» , — такую помету он сделал на письме Шидловского. Для монарха реализация такого предло­ жения означала бы ко всему прочему резкое сужение социальной базы его власти. На разрушение имиджа всенародного вождя идти он не мог даже во имя гипотетической стабилизации режима. Сходные мысли были высказаны и весьма влиятельным в свое время владельцем заводов и одновременно крупным помещи­ ком СИ. Мальцовым. Сразу же после публичного обещания Алек­ сандра II пригласить представителей губернских комитетов в сто­ лицу для обсуждения проекта крестьянской реформы Мальцов в сентябре 1858 г. предложил собрать таких депутатов не для частно­ го разговора, а «для составления законодательного Комитета, ко­ торый мог бы представлять государю о всех местных потребностях края». Спустя некоторое время он же познакомил дворянство с 275

276

277

278

Пореформенная эпоха

347

запиской, в которой со ссылками на консервативные идеи А. Токвиля доказывал необходимость ради будущего страны оградить политические и социальные привилегии первого сословия . Эти разрозненные, но настойчивые демарши консерваторов новой волны вызывали немалое раздражение императора и его ближайшего окружения. Отбивать этот натиск пришлось разными мерами, в том числе и репрессивного характера. Допустить свобод­ ное выражение неофициального консерватизма (как, впрочем, и любой иной идеологической оппозиции) власти не могли, не опасаясь срыва реформы. Публикация Манифеста и «Положений» 19 февраля, а также первые мероприятия по реализации реформы вызвали новый всплеск дворянской оппозиционности, в которой, естественно, преобладали консервативные мотивы. Большой неожиданности такая реакция не представляла. «Помещикам в настоящую минуту, ко­ нечно, приходится круто, — писал в августе 1861 г. А.В. Ни­ китенко, — но такая огромная реформа не могла быть совершена иначе, а они не хотят этого понять и сильно негодуют на прави­ тельство» . Усиление фронды не удалось сбить даже смещением ненави­ стных большинству дворян руководителей Министерства внут­ ренних дел С.С. Ланского и Н.А. Милютина. Уже в конце 1861 г. дворянское собрание Тульской губернии, руководимое В.П. Ми­ ниным и М.Н. Лонгиновым, в адресе на имя императора факти­ чески высказало несогласие с реформой и заявило о своем жела­ нии пересмотреть законодательство. Решить такую задачу, полагали тульские дворяне, может Общая комиссия, составить которую должны дворянские депутаты от губерний. Учредить такую ко­ миссию туляки советовали в Москве, что только подчеркивало консервативный смысл их инициативы . Наиболее концентрированное выражение политический консерватизм дворянской фронды получил в выступлениях уже известного оппозиционера Н.А. Безобразова. В январе 1862 г. он сумел выступить на чрезвычайных сессиях дворянских собраний сначала Московской, а затем и Петербургской губерний. «Поло­ жения» 19 февраля подверглись Безобразовым самой суровой кри­ тике за их полную несовместимость с Жалованной грамотой дво­ рянству 1785 г. Правительственная реформа, заявил он, нарушила законные права дворянства, в том числе его право собственности. По сути дела, заложенная в крестьянское законодательство идея добровольного дворянского пожертвования объявлялась лицемер­ ным прикрытием либерально-бюрократического произвола, до­ пускать который без опасения за будущее страны нельзя. Поэтому 279

280

281

МД. Карпачев

348

Безобразов предложил пересмотреть только что введенные в дей­ ствие законы, для чего призвал собрать Государственное дворян­ ское собрание на началах выборного представительства (по два уполномоченных от каждой губернии). В дальнейшем такое собра­ ние можно превратить в постоянное законосовещательное учреж­ дение при Государственном совете . Н.А. Безобразову не удалось оформить свои предложения в качестве законных ходатайств дворянских собраний: при вотиро­ вании они не получили квалифицированного большинства. Но идеи политического реформирования власти пользовались очень заметной поддержкой у политически активной части дворянства. На собраниях 1862 г. за них энергично ратовали дворяне Москов­ ской, Петербургской, Псковской, Симбирской и ряда других гу­ берний. Приостановить поток ходатайств такого рода смогло лишь внушительное вмешательство императора. В феврале 1862 г. он по­ велел объявить дворянским собраниям, что их суждения по об­ щим вопросам государственного устройства России останутся без последствий . Проведение земской и судебной реформ подтолкнуло дво­ рянскую оппозицию на еще одно, на сей раз завершающее выс­ тупление. Его организаторами стали все те же Н.А. Безобразов и В.П. Орлов-Давыдов, добившиеся на сессии Московского губерн­ ского дворянского собрания в январе 1865 г. утверждения офици­ ального ходатайства о введении в России общегосударственного представительства. Причем сначала они выдвинули свое старое предложение о Государственном дворянском совещании. Однако большинство собрания сочло, что на фоне реформаторской дея­ тельности правительства такое ходатайство может возбудить по­ дозрения в сословном эгоизме, поэтому итоговое выступление носило компромиссный характер. В адресе на имя Александра II московские дворяне призывали: «Довершите же, государь, осно­ ванное Вами государственное здание созданием общего собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству. Повелите Вашему верному дворянству с этою же целью избрать из среды себя лучших людей. Дворянство всегда было твердою опорою русского престола» . Предлагалось, таким образом, учредить некое подобие двухпалатного учреждения, па­ лату лордов которого могли бы составить дворянские депутаты, а нижнюю палату — представители от всего остального общества. Впрочем, детальной проработки предлагаемого устройства адрес не содержал. Официальный характер московского адреса был воспринят правительством как факт совершенно недопустимьгй. Последовали 282

283

284

Пореформенная эпоха

349

репрессии: дворянское собрание было распущено с назначением новых выборов на осень 1865 г., В.П. Орлов-Давыдов вызывался к судебному приставу для дачи показаний. В рескрипте на имя министра внутренних дел Александр II решительно утверждал: «Ни одно сословие не имеет права говорить именем других сосло­ вий. Никто не призван принимать на себя, перед мною, ходатай­ ство об общих пользах и нуждах государства». Московские дворяне, однако, проявили упорство, и после новых выборов в ноябре 1865 г. они заявили, что не видят в январском адресе ничего предосудительного и остаются при своем мнении и праве на свободное высказывание правды перед госуда­ рем . Более того, поддержку московскому ходатайству выразило дворянское собрание Рязанской губернии, а в марте 1866 г. на всеподданейшее прошение о расширении прав дворянских корпо­ раций и земств отважилось дворянское собрание Петербургской губернии . Все эти выступления дали основания для слухов о том, что в кругах консервативного дворянства созрела идея создания арис­ тократической партии по типу английских тори. Как шаг на пути к созданию такой партии рассматривалось учреждение в 1866 г. Общества взаимного поземельного кредита, объединившего по­ литически ангажированных лидеров дворянства. Роль печатного органа претендентов на роль российских тори отводилась создан­ ной в 1863 г. газете «Весть». Ее издатели и редакторы В.Д. Скарятин и Н.Н. Юматов охотно печатали материалы, поступавшие от лидеров дворянской оппозиции . Однако консолидации консервативного дворянства не про­ изошло. Условия пореформенного развития вызвали ускорение социальной и экономической деградации первого сословия; соци­ альная база консервативных идей неуклонно размывалась. Кроме того, вовлечение политически активных элементов дворянства в деятельность земских учреждений подрывало их социальную обо­ собленность. Надежды на государственное реформирование все прочнее начинают связываться с общественным самоуправлением. Тем не менее дворянская фронда оставила свой позитивный след в политической культуре обновлявшегося общества. Ее лиде­ ров отличала не примитивная реакция, а консервативное рефор­ маторство, направленное на законодательное ограничение произ­ вола бюрократической власти. В своих наиболее последовательных выступлениях дворянские консерваторы близко подходили к иде­ ям умеренного либерализма и во всяком случае проявляли спо­ собность к компромиссам. Конечно, в политических построениях идеологов дворянской оппозиции присутствовал изрядный груз 285

286

287

М.Д. Карпачев

350

утопических конструкций. Апелляции к очищенному от самовла­ стия и свободному от бюрократического засилья самодержавию не имели ни исторического, ни реального содержания. По всей видимости, искреннее желание сохранить традиционный режим, вернув ему якобы утраченное общественное доверие, не имело в России во второй половине XIX в. никаких перспектив. И все же свою лепту в последовательное обновление страны дворянские консерваторы внесли. Их позиции, в общем, соответ­ ствовали характеру происходивших перемен во взаимоотношени­ ях общества и государственной власти. Даже требования о сугубо дворянском представительстве способствовали развитию обществен­ ного правосознания. Кроме того, представители дворянской оппо­ зиции имели все основания считать, что в те годы только их сословие было способно оградить страну от очевидной угрозы ад­ министративного произвола. Другое дело, что расчеты на созида­ тельную и одновременно стабилизирующую роль первого сосло­ вия строились не столько на политическом анализе, сколько на ностальгических декларациях, плохо отвечавших новым реалиям. Идейный консерватизм патриотов С середины 1860-х гг. оппозиционные выступления консер­ ваторов практически прекратились, зато в политической консер­ вативной мысли наступило заметное оживление. У такого поворо­ та консерватизма в область теории были свои причины. Прежде всего на состояние общественной мысли влияли ближайшие по­ следствия реформ. Расчеты на то, что преобразования приведут к скорому оздоровлению социальных отношений, оказались по мень­ шей мере наивными. Напротив, по оценке многих современни­ ков, они вызвали неожиданное и болезненное брожение в обще­ стве, к чему властные структуры оказались не готовы. У нас, горько сетовал А.В. Никитенко, «все приходит в разладицу и бе­ зобразие» . Большое беспокойство вызывали небывалые прежде проявле­ ния радикализма в среде разночинной интеллигенции. Кроме того, либерализацией экономической жизни быстрее всего распоряди­ лись новоявленные финансовые, промышленные и железнодорож­ ные дельцы, беззастенчиво теснившие дворянство и шокировав­ шие традиционные слои общества беспардонной жаждой скорой наживы. В общественной мысли возникло острое желание осмыс­ лить первые итоги реформ, осознать, какой же выбор делает или должна сделать Россия. Консервативный ответ на этот вопрос со­ ответствовал интересам весьма широких общественных слоев. 288

Пореформенная эпоха

351

Дмитрий Владимирович Каракозов

Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что пос­ ле покушения Д.В. Каракозова в правительственной политике во­ зобладали не реформаторские, а охранительные начала. И дело, конечно, не только в том, что высшие сферы были крайне обес­ покоены опасными последствиями нововведений. Приостановка в реформах, как справедливо заметила В.Г. Чернуха, была необ­ ходима властям даже для того, чтобы присмотреться к первым итогам содеянного. На освоение крупных реформ требовалось вре­ мя . Снижение реформаторской активности правительства не мо­ гло не поощрять консервативные круги к идеологическому контр­ наступлению. Свое противодействие начавшимся переменам поспешили продемонстрировать и откровенные реакционеры. И в правитель­ ственных сферах, и в официозной публицистике усилились гоне­ ния на прогрессивную печать, была произведена основательная чистка от неблагонадежных людей в системе народного просвеще­ ния, необоснованным ограничениям подверглась деятельность толь­ ко что созданных земских учреждений. Однако в практическом и теоретическом отношениях деятельность реакционеров ничего кон­ структивного не содержала и сводилась к голому охранительству . Иное дело — позиции идейных консерваторов пореформенной поры. Для них было характерно стремление найти оптимальную формулу развития преобразующейся страны. Освоение достижений культуры допускалось ими лишь при условии сохранении традиционньгх устоев государственной и общественной жизни, печаль­ ная перспектива утраты которых стала реальностью пореформенного 289

290

МД. Карпачев

352

развития России. В 1860-е гг. в качестве охранителей отечественной самобытности ярче и смелее других выступили сторонники так называемого почвенничества, литературно-общественного течения, основными теоретиками которого были АА. Григорьев, Н.Н. Стра­ хов и особенно Ф.М. Достоевский. Строго говоря, почвенничество не являлось политическим течением. Его ареной были литература и публицистика. Но в лите­ ратурной полемике того времени политическая мысль оттачива­ лась в первую очередь, поскольку объектом дискуссий станови­ лись основополагающие вопросы и ближайшего, и отдаленного будущего страны. Сторонники почвенничества решительно выступили против грозившей отечеству бездумной европеизации в любом ее виде, как либеральном, так и радикально-социалистическом. Более того, такую политику они считали просто неосуществимой. Историю человечества, по их мнению, нельзя рассматривать как единый и закономерный процесс. Вслед за немецким философом Ф. Шел­ лингом А.А. Григорьев доказывал, что человечества «вообще» не существует, а есть отдельные «народные организмы», каждый из которых имеет «цельное, самоответственное» значение. И хотя все народы восходят к единому роду человеческому, но каждый из них живет по своим законам и вносит свой органический прин­ цип в мировую жизнь . Соглашаясь с ним, Н.Н. Страхов настаи­ вал на Божественной предопределенности в судьбе каждого наро­ да, своеобразие облика которого не поддается сугубо рациональному объяснению. Но наиболее талантливым и одновременно последовательным идеологом почвенничества был, несомненно, Ф.М. Достоевский. Трибуной направления с 1861 по 1863 г. стал журнал «Время», созданный по инициативе М.М. Достоевского; в 1864-1865 гг. эта роль перешла к журналу «Эпоха», открытому Ф.М. Достоевским после запрещения «Времени» в мае 1863 г. за публикацию статьи по польскому вопросу. Развивая идеи почвенничества, Достоевский сумел с боль­ шой силой наделить их чертами своеобразного гуманистического консерватизма. К началу 1860-х гг. после нескольких лет ссылок и каторги в мировоззрении великого писателя произошел крутой поворот, и он решительно расстался с прежними социалистичес­ кими увлечениями, признав разумным только мирное развитие страны во главе с традиционной властью . Любые попытки навя­ зать народу чуждые ему социально-политические ценности Дос­ тоевский считал вредными, способными дезориентировать об­ щество. Вслед за славянофилами особенно опасными и даже 291

292

Пореформенная эпоха

353

разрушительными он считал стремления скопировать во время реформ нормы европейской политической жизни. «Мы знаем те­ перь, — заявлял писатель, — что мы и не можем быть европейца­ ми, что мы не в состоянии втиснуть себя в одну из западных форм жизни, выжитых и выработанных Европой из собственных своих национальных начал, нам чуждых и нам противопоказан­ ных, точно так же, как мы не могли бы носить чужое платье, сшитое не по нашей мерке». Поэтому во время преобразований надо помнить, что «мы тоже отдельная национальность, в выс­ шей степени самобытная». Наша задача, следовательно, — «соз­ дать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и народных начал» . К числу таких начал Достоевский относил нравственную и духов­ ную сущность православия, общинный строй крестьянской жиз­ ни и самодержавно-монархическую организацию власти. Однако почвенничество не было тождественно славянофиль­ ству. Споры между западниками и славянофилами Достоевский и его сторонники вообще считали делом отвлеченным, а потому и беспочвенным. Конечно, славянофилы первыми указали на рус­ скую самобытность, но они были и остались доктринерами, не сумевшими дать полноценный ответ на вызовы времени. Они не хотят признать, что необходимой частью русской почвы к середине XIX в. стали и хорошо усвоенные элементы европейской культу­ ры. Упрекая аксаковскую газету «День» за налет фанатизма, Дос­ тоевский спрашивал: «Неужели мы в полтораста лет хотя бы цишевропейской жизни не вынесли ничего доброго и только внутренне развратились, изжились, потеряли всякие задатки жизни? Неужели Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Островский, Го­ голь — все, чем гордится наша литература, все имена, которые дали нам право на фактическое участие в общеевропейской жиз­ ни, все, что свежило русскую жизнь и светило в ней, — все это равняется нулю?» Считать так — значит отрицать «теперешнюю жизнь во имя московской теории» . Осваивать европейскую культуру надо, но перестраивать соб­ ственную жизнь по чужим рецептам нельзя. «Мудрецы и рефор­ маторы являлись в народах тоже органически и имели успех не иначе, как только когда состояли в органической связи с своим народом». В качестве примера Достоевский указывал на одного французского префекта, который полагал, что отменить крепост­ ное право легко: достаточно сказать крестьянину, что с такого-то числа он свободен. И француз по-своему будет прав, так как, по его убеждению, даже пролетарий может считаться свободным че­ ловеком. В нашем отечестве такое освобождение невозможно. «По 293

294

2 - 9302

МД, Карпачев

354

русскому, основному, самородному понятию не может быть рус­ ского человека без общего права на землю». Значит, свои рефор­ мы нам надо вести так, чтобы не посягать «на самостоятельность жизни национальной, а, напротив, всеми силами расширять эту жизнь и как можно более стоять за ее самобытность и оригиналь­ ность». Прогресс необходим всем, и России в том числе. Но наш «русский прогресс не иначе может определяться и хоть чем-ни­ будь заявить себя, как только по мере развития национальной жизни нашей и пропорционально расширению круга ее самостоя­ тельной деятельности как в экономическом, так и в духовном отношении, — пропорционально постепенности освобождения ее от вековой ее в себе замкнутости» . С позиций почвенничества отечественный прогресс не со­ вмещался ни с буржуазным либерализмом, ни тем более с социа­ лизмом. Попытки найти универсальную формулу экономического и социального равенства Достоевский считал совершенно необос­ нованными. «Социалисты, — писал он, — хотят переродить чело­ века, освободить его, представить без Бога и без семейства. Они заключают, что, изменив насильно экономический быт его, цели достигнут. Но человек изменится не от внешних причин, а не иначе как от перемены нравственной». Только опытами, осуще­ ствленными на народной почве, следовало бы доказывать благо­ детельность социализма . Правда, как организовать такие опыты, писатель не указывал. Впрочем, сам Достоевский с течением времени становился все более острым критиком радикализма вообще и социализма, в частности. Развитие в среде интеллигенции идеологии революци­ онного насилия он воспринимает как грехопадение, как тяжелую плату за разрыв образованного общества с национальной почвой. Усвоенный русскими интеллектуалами либеральный рационализм толкал молодежь на путь безверия, в вслед за тем и к потере ею нравственных ориентиров, к нигилистической вседозволенности, к жизни без принципов под девизом «цель оправдывает средства». Об ужасающих последствиях такого перерождения радикальной интеллигенции ярче всего писатель говорил в своем пророческом романе «Бесы», созданном под прямым впечатлением от раскры­ тия обстоятельств нечаевской истории. В планах радикалов Достоевского не устраивали ни цели, ни средства их достижения. Атеистический социализм удручал его своей бездуховностью, примитивным стремлением свести человеческие потребности к сугубо материальным запросам. Нынешний социа­ лизм в Европе и у нас, писал он в 1876 г., «везде устраняет Христа и хлопочет прежде всего о хлебе, призывает науку и утверж295

296

Пореформенная эпоха

355

дает, ч т о п р и ч и н о ю в с е х б е д с т в и й человеческих я в л я е т с я о д н о — нищета, б о р ь б а за с у щ е с т в о в а н и е , "среда заела"». М е ж д у тем м а ­ т е р и а л ь н о е б л а г о п о л у ч и е н е м о ж е т быть главной ц е л ь ю челове­ ч е с к о г о б ы т и я . Е с л и п р и т о м н е будет ж и з н и д у х о в н о й , идеала к р а с о т ы , замечал п и с а т е л ь , «то затоскует ч е л о в е к , у м р е т , с ума сойдет, убьет себя или пустится в языческие фантазии». Ответ Х р и с т а «не х л е б о м е д и н ы м ж и в человек» Д о с т о е в с к и й в о с п р и н и ­ мал к а к п р и з ы в дать человеку прежде всего духовное начало. Если же д а т ь е м у и К р а с о т у , и Х л е б в м е с т е , тогда «будет о т н я т у чело­

века труд, личность, самопожертвование своим добром ради ближ­ него— о д н и м с л о в о м , о т н я т а в с я жизнь, идеал ж и з н и . И потому л у ч ш е в о з в е с т и т ь о д и н свет д у х о в н ы й » . Г у м а н и с т и ч е с к а я к о н ­ ц е п ц и я Д о с т о е в с к о г о с т р о и л а с ь , таким о б р а з о м , на п р и з н а н и и духовности, Красоты мира как основы для достижения общего благополучия человечества. 297

Н о д у х о в н о с т ь и н р а в с т в е н н о е развитие нельзя о б е с п е ч и т ь средствами насилия. Революционные стремления облагодетельство­ вать ч е л о в е ч е с т в о н е и з б е ж н о с о п р я ж е н ы с о с т р е м л е н и я м и к н а ­ с и л ь с т в е н н о м у перераспределению собственности и власти, а зна­ ч и т , и к е г о н о в о м у , гораздо более и з о щ р е н н о м у п о р а б о щ е н и ю . Изложенная устами Ивана Карамазова легенда о Великом Инк­ в и з и т о р е п о в е д а л а о т о м , в о что м о ж е т в ы л и т ь с я забота р е в о л ю ­ ц и о н е р о в о б л а г о п о л у ч и и народа. П о с т р о е н н а я в к о н ц е к о н ц о в В а в и л о н с к а я б а ш н я , замечает В.А. Твардовская, вполне может рас­ с м а т р и в а т ь с я «и к а к с в о е о б р а з н а я модель тоталитарного режима, антинародной диктатуры некой политической элиты, правящей

М.Д. Карпачев

356

от имени народа, устранив его от участия в общественной жизни во имя его же, с точки зрения этой элиты, блага» . Как гуманист Достоевский крайне негативно оценивал на­ чавшийся после крестьянского освобождения ускоренный рост буржуазных отношений. Владельцы золотых мешков, русские бо­ гачи новой формации не вызывали у него никаких симпатий. Осо­ бенно беспокоила писателя сухость сердца юношей, возраставших в богатых домах. «Кроме разврата с самых юных лет и самых извращенных понятий о мире, отечестве, чести, долге, богатство ничего не вносило в души этого юношества, плотоядного и наг­ лого» . Но эти опасные явления социального разложения, считал он, шли не от народной почвы, а от разлагающего влияния за­ падной деловой жизни. Основные массы народа все еще сохраняли чистоту своих нравственных и религиозных устоев. Стихийные проявления бескорыстной солидарности со славянами Балкан сви­ детельствовали, по его мнению, о подлинной красоте русского народного характера. Лучший человек, по представлению народ­ ному, — это тот, «который не преклонился перед материальным соблазном, тот, который ищет неустанно работы на дело Божие, любит правду и, когда надо, встает служить ей, бросая дом и семью и жертвуя жизнью» . Поэтому не буржуазная Европа, чьи учреждения напоминают писателю «изживший свой век абсурд», а почвенная Россия может вывести человечество из тупиков нрав­ ственного и социального разложения. Рано или поздно, но имен­ но русский народ, свободный от внутренней вражды и насилия, народ-богоносец, даст Европе столь необходимый ей импульс к внутреннему оздоровлению. Мысль о всечеловеческой миссии русского народа Досто­ евский горячо развивал в своей знаменитой пушкинской речи 1880 г. Я верю, говорил он, что грядущие русские люди «поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противо­ речия уже окончательно, указать исход европейской тоске в рус­ ской душе, всечеловеческой и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову еван­ гельскому закону!» Конечно, мечты почвенников о гармоничном и бесконфликт­ ном развитии русского общества были наивными и иллюзорны­ ми . Однако в развитии политической мысли пореформенной Рос­ сии им принадлежит историческая заслуга постановки целого ряда важнейших проблем: о цене буржуазного прогресса, о целях и 298

299

300

301

302

Пореформенная эпоха

357

средствах революционного радикализма, о значении духовных ус­ тоев общества и угрозе его внутреннего разложения в условиях форсированной европеизации. Под влиянием почвенничества шло дальнейшее развитие кон­ сервативной мысли. Прежде всего это относится к творчеству не­ заурядного теоретика и публициста Н.Я. Данилевского, автора свое­ образной теории культурно-исторических типов, в рамках развития которых проходила и проходит история человечества. Н.Я. Данилевский, по образованию биолог, много времени и сил посвятил занятиям ихтиологией, климатологией, этнографи­ ей. Однако ему не были чужды и вопросы общественной жизни; в молодости Данилевский увлекся идеями утопического социализ­ ма Ш. Фурье. Как и Ф.М. Достоевский, был арестован за близость к кружку петрашевцев, несколько месяцев провел в Петропав­ ловской крепости, а затем был сослан в Вологодскую губернию. С социалистическими увлечениями Данилевский вскоре бесповорот­ но расстался и уже к середине 1860-х гг. занял твердую консерва­ тивную и патриотическую позицию. В 1869 г. он опубликовал на страницах малоизвестного журнала «Заря» главный труд своей жизни — книгу «Россия и Европа», ставшую манифестом славя­ нофильства 1860-х гг. Данилевский — решительный и убежденный противник ре­ формирования России по европейским рецептам. Принципы бур­ жуазного индивидуализма и либерализации государственной жиз­ ни для своего отечества он категорически отрицал. «Почему Европа враждебна России?» — такой вопрос был им вынесен в заглавие одной из глав книги, и ответ на него дан вполне определенный: потому, что Европа и Россия представляют собой не просто раз­ ные, но прямо несовместимые типы исторического развития. На аргументации автора сказались его биологические заня­ тия. Данилевский решительно отрицал эволюционную теорию Дар­ вина и считал, что природа представляет собой совокупность не­ изменных организмов и видов, при этом само их разнообразие есть проявление высшей (т. е. Божественной) предопределенно­ сти . Точно так же и в истории человечества. В целостном виде ее просто нет, а есть истории отдельных и по существу неизменных культурно-исторических типов (германо-романского, славянско­ го, китайского и др.). Каждый из таких типов развивается в соот­ ветствии со своими, только ему присущими закономерностями, поэтому переход народа на не «свой» путь развития без риска гибели невозможен. Данилевский, конечно, замечал, что в пореформенной Рос­ сии стали усиливаться признаки европеизации. Такие стремления 303

МД. Карпачев

358

он характеризовал как опасную болезнь европейничанъя, захва­ тившую, правда, пока только верхи образованного общества и часть властных структур. Утверждения западников о том, что они хотели бы воспользоваться западным культурным багажом ради укрепления своего отечества, автор отвергает: «Под таким внеш­ ним политическим патриотизмом кроется горькое сомнение в самом себе, кроется сознание жалкого банкротства. Он как бы говорит себе: я ничего не стою; в меня надобно вложить силу и вдунуть дух извне, с Запада; меня надобно притянуть к нему, насильно в него втиснуть, — авось, выйдет что-нибудь вылеплен­ ное по той форме, которая одна достойна человечества, которая исчерпывает все его содержание» . Ничего хорошего от такой по­ литики быть не может, ее сторонники надеются собирать там, где не сеяли. Совершенно бесперспективными представлялись Данилев­ скому попытки организовать перестройку России по аристокра­ тическим, либеральным или радикальным схемам. Все эти вари­ анты развития возникли на европейской почве, и только там их столкновения имеют смысл, иногда величественный, подчас трагический. У нас же «аристократическое и демократическое европейничанье, за неимением внутреннего содержания, должно по необходимости представлять явление, принадлежащее к разряду карикатурных». Преодолеть болезнь европейничанъя сможет только подъем национального духа в русском обществе, а для избавле­ ния от духовного плена и рабства «необходима борьба, которая, сорвав все личины, поставила бы врагов лицом к лицу и застави­ ла бы возненавидеть идолослужение и поклонение своим открыто объявленным врагам и противникам» . Как истинный патриот, Данилевский был твердо уверен в том, что европейничанъе лишено всякого позитивного смысла. Ка­ чество отечественного культурно-исторического типа, считал он, не просто отличается от германо-романского, оно безусловно выше. Русский исторический процесс, внешняя и внутренняя политика нашего государства всегда были озарены светом добра и солидар­ ности. Само становление России, освоение ею огромных пространств проходили совсем не так, как у народов западного мира. «Никогда занятие народом предназначенного ему исторического поприща не стоило меньше крови и слез». Если кто и терпел много неправд и утеснений, так это русский народ — и от татар, и от поляков, и от шведов, и от немцев-меченосцев, но «сам он никого не утес­ нял, если не назовем утеснением отражения несправедливых на­ падений и притязаний». Словом, ни одно из наших владений нельзя назвать завоеванием в антинациональном, а значит, и в ненави304

305

Пореформенная эпоха

359

стном для человечества смысле. И вообще Россия — не честолю­ бивая и не завоевательная держава. В новейший период истории она не столько приобретала, сколько жертвовала своими очевид­ ными выгодами ради европейских интересов . Вполне понятно, что в специальных доказательствах выводы Данилевского не нуждались; автор лишь приглашал взглянуть на все основные повороты российской истории непредвзято, но не забывая при этом о национальных интересах отечества. Патрио­ тизм же дополнительных аргументов не требует, в Россию нужно только верить . Различия в историческом поведении народов автор довольно остроумно объяснял неповторимыми особенностями их психиче­ ского строя. Он замечает, что история западной цивилизации от­ личается прежде всего чрезмерным развитием индивидуализма, что не могло не вызвать глубокой внутренней конфликтности европейских обществ. Поэтому насилие, религиозная и полити­ ческая нетерпимость, национальная вражда и колониальный гнет были неизменными спутниками развития германо-романского культурно-исторического типа. Для достижения внутреннего рав­ новесия европейским народам необходимо было строить свою жизнь на общественном договоре, что с неизбежностью привело их к созданию правовых государств со всеми их атрибутами: парламен­ таризмом, конституциями, многопартийностью. Иное дело Россия и вообще славянство. Жизнь русского обще­ ства, утверждал Данилевский, всегда строилась на взаимном дове­ рии и коллективизме. То, что западные критики нашего общества воспринимают как рабство, на самом деле является свидетель­ ством его внутреннего и свободного выбора, собственного почина в организации самодержавной власти. Факты русской истории и знакомство с воззрениями и свойствами русского народа, заяв­ лял писатель, убеждают, что «едва ли существовал и существует народ, способный вынести большую долю свободы и имеющий менее склонности злоупотреблять ею, чем народ русский» . В дан­ ном случае автор, конечно, стремился не столько показать нацио­ нальную самобытность нашего развития, сколько убедить читате­ ля в суверенности отечественной истории, ее полной независимости от воздействия западной цивилизации. Он даже решается сделать вывод, который, казалось бы, никак не совпадал с общеприня­ тым мнением: благодетельные реформы 1860-х гг. гораздо спра­ ведливее приписать не последствиям военных неудач, «а единст­ венно благому почину императора Александра, который, без сомнения, предпринял бы их так же точно и при всяком другом исходе Восточной войны» . Все в своей истории Россия делает сама и ни в чьих советах не нуждается. 306

307

308

309

МД. Карпачев

360

Самодержавие как раз и обеспечивает свободное развитие русского народа, глубоко чуждого проявлениям политического своеволия и сословного эгоизма. Не случайно ему, как и боль­ шинству прочих славянских народов, «достался исторический жре­ бий быть вместе с греками главными хранителями живого преда­ ния религиозной истины — православия и таким образом быть продолжателями великого дела, выпавшего на долю Израиля и Византии, — быть народами богоизбранными». Столь высокая миссия выпала поистине достойному народу: «Самый характер русских и вообще славян, чуждый насильственности, исполнен­ ный мягкости, покорности, почтительности, имеет наибольшую соответственность с христианским идеалом» . В полном согласии с религиозными и политическими каче­ ствами русского народа находится и его общественно-экономи­ ческий строй. В настоящее время, заявлял Данилевский, Россия «составляет единственное обширное государство, имеющее под ногами твердую почву, в котором нет обезземеленной массы, в котором, следовательно, общественное здание зиждется не на нужде большинства граждан, не на необеспеченности их положения, где нет противоречия между идеалами политическими и экономиче­ скими». Основа российского экономического консерватизма, под­ черкивал автор, заключается «в крестьянском наделе и в общин­ ном землевладении» . Конечно, в русском историческом процессе не обошлось без известных трудностей, без народных волнений, в частности. Но все русские смуты случались по частным поводам и никогда не имели политического характера. С обеспечением же правильности и законности в престолонаследии, «с введением гражданственно­ сти и порядка в казачестве и, наконец, с освобождением кресть­ ян иссякли все причины, волновавшие в прежнее время народ, и всякая, не скажу революция, но даже простой бунт, превосходя­ щий размер прискорбного недоразумения, — сделался невозмож­ ным в России, пока не изменится нравственный характер русско­ го народа, его мировоззрение и весь склад мысли». Но на такие перемены требуются столетия. Доказывая умеренность, благоразумие и непритязательность русского общества, Данилевский сослался даже на его отношение к Великим реформам. Во Франции сопоставимые по масштабам преобразования вызвали невиданный разлив разрушительных сил. У нас же народ, даже оставленный на некоторое время без бли­ жайшей власти, очень спокойно встретил коренные перемены в своей судьбе. Проведенные реформы не только не нарушили на­ родного спокойствия, «а еще усилили их и укрепили все основы 310

311

Пореформенная эпоха

361

русского общества и государства». Столь достойные свойства рус­ ского народа, заверял автор, «составляют внутреннюю причину того, что Россия есть едва ли не единственное государство, кото­ рое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции, то есть революции, имеющей целью ограничение размеров власти или части ее каким-либо со­ словием или всею массою граждан — изгнание законно царству­ ющей династии и замещение ее другою» . Иллюзорный характер политических выводов Данилевского очевиден; мягкость, благоразумие и глубокая религиозность на­ рода существовали не столько в реальности, сколько в воображе­ нии мыслителя. Столь же отвлеченными выглядели его представ­ ления о миссии России как грядущего творца всеславянской федерации с центром в Константинополе (Царьграде). Но полити­ ческие иллюзии были свойственны русской интеллигенции вне зависимости от ее убеждений. Несомненное достоинство обществен­ но-политических взглядов Данилевского заключалось в его сме­ лом и довольно конструктивном стремлении преодолеть плоский эволюционизм европоцентристских концепций социокультурно­ го и политического развития человечества. Автор «России и Европы» развивал гуманистический взгляд на то, что в мире нет лидирующих или периферийных народов. Он решительно отстаивал право российского общества на само­ стоятельное, опирающееся на собственный культурный потенци­ ал развитие. В этом смысле Данилевский был творцом оптимисти­ ческой теории национального прогресса. Воздействие его идей о культурно-исторических типах испытали на себе крупные пред­ ставители отечественной и зарубежной социологической мысли от К.Н. Леонтьева и П.А. Сорокина до О. Шпенглера и А. Тойнби. Методология Данилевского заложила основы цивилизационного подхода в исторических исследованиях. При всех очевидных изъя­ нах книга «Россия и Европа» дала сильный импульс развитию общественных наук. Оригинальное, граничащее с экстравагантностью развитие идей патриотического консерватизма связано с творчеством К.Н. Леон­ тьева, одаренного философа и публициста пореформенного време­ ни. Как и Данилевский, Леонтьев получил естественно-научное образование; в начале 1850-х гг. учился на медицинском факультете Московского университета. Занявшись литературно-публицистиче­ ской деятельностью, он также решительно выступил против тео­ рий о поступательном и универсальном развитии общества по мо­ делям европейской цивилизации. Взяв на вооружение 0р1шшческий метод, Леонтьев пришел к выводу о том, что государственные 312

М.Д. Карпачев

362

организмы и «целые культуры мира» подобно всем явлениям природы проходят в своем развитии три этапа: 1) первоначаль­ ной простоты, 2) цветущего объединения и сложности и 3) вто­ ричного смесительного упрощения, означающего их старение и гибель . Но каждый государственный организм проходит эти этапы по-своему и с разной скоростью. Леонтьев полностью согласился с оценками Герцена: буржуазная Европа с ее демократией и ли­ беральным эгалитаризмом вступила в последний этап своей исто­ рии. Торжество буржуазного предпринимательства и демократи­ ческих свобод вызывали у Леонтьева чувство глубокого отвращения. Финальное гниение буржуазной цивилизации трактуется им как уничтожение былого величия европейской культуры. «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, — писал он, — что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные Акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Алек­ сандр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбелами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах 313

для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовали бы "ин­

дивидуально" или "коллективно" на развалинах всего этого про­ шлого величия?..» Леонтьев полагал, что цветущее состояние любого явления, в том числе и общественного, достигается тогда, когда форма диктаторски закрепляет все разнообразие и внутреннее богатство содержания. Форма, писал он, «есть деспотизм внутренней идеи, не дающей материи разбегаться». Цветущее состояние и нормаль­ ное развитие государства достигаются только при условии сохра­ нения многообразного неравенства в социальной жизни и при наличии жесткой авторитарной власти, не позволяющей обще­ ственному организму впасть в аморфное состояние. Поэтому либе­ рализм с его стремлениями расшатать традиционную обществен­ ную иерархию и ослабить власть государства он считал страшным социальным злом, верным признаком старения и распада циви­ лизации. Если, следовательно, российские реформы поведут стра­ ну по путям либерализации, то судьба ее будет плачевной. Но, к счастью для нашего отечества, полагал Леонтьев, у него есть все шансы избежать такой участи. Прежде всего их следует искать в том исторически непреложном факте, что именно Рос­ сия стала истинной наследницей византийской цивилизации в ее первозданном виде. Германо-романский мир тоже испытал на себе влияние византизма, но к XV в. он уже достиг цветущего состоя314

Пореформенная эпоха

363

Константин Николаевич Леонтьев

ния и потому сумел переработать византизм сильными местными началами. Соприкасаясь же с Россией, «византизм находил еще бесцветность и простоту, бедность, неприготовленность. Поэтому он глубоко переродиться у нас не мог, как на Западе, он всосался у нас общими чертами своими чище и беспрепятственнее» . Что же ценного из византизма перешло к нам? Во-первых, это, конечно, принцип организации государственной жизни. Ви­ зантийский цезаризм очень удачно лег на русскую почву. Дело в том, что у нас и в древности родовое чувство выражалось не столько в аристократическом или семейном начале, сколько в государственном, монархическом. «Государство у нас всегда было сильнее, глубже, выработаннее не только аристократии, но и са­ мой семьи» . Византийское наследство придало русской цивилизации целостный характер. Три начала стали для нее определяющими: визан­ тийское православие, родовое и безграничное самодержавие и наш сельский поземельный мир, чуждый индивидуалистического стяжа­ тельства. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полуди­ кую Россию и дали ей силы выстоять перед началом внутреннего расцвета. «Византизм дал нам всю силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать 315

316

МД. Карпачев

364

гниль и смрад своих законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости» . Проходившие в России бурные перемены тревожили мысли­ теля. Острое беспокойство вызывали у него проявления как ради­ кальной, так и либеральной оппозиции в среде отечественной интеллигенции. Без волнений, заявлял Леонтьев, не может про­ жить ни одна цивилизация. Волновался народ и у нас. Но наши бунты не нарушали принципов византизма. Кроме того, есть раз­ ные волнения. «Есть волнения вовремя, ранние, а есть волнения не вовремя, поздние. Ранние способствуют созиданию, поздние ускоряют гибель народа и государства». До сих пор все наши вол­ нения проходили вовремя, теперь же они будут очень некстати и как раз потому, что за них взялась наша космополитическая интел­ лигенция. Она бросила дерзкий вызов главным началам византиз­ ма, и, если ей не помешать, она погубит государство. И главную опасность представляют наши либералы со своими стремлениями положить предел самодержавию. «Я осмелюсь даже, не колеблясь, сказать, что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная конституция» . Опасность либерализма, заключалась, по мнению Леонтье­ ва, не только в том, что в случае его политического успеха Рос­ сия могла потерять свою идентичность. Разрушая самодержавную государственную форму, либералы даже не догадываются, что за их политическим равенством непременно последует равенство со­ циальное и экономическое. Но поскольку равенство в принципе противоречит природе человека, постольку оно неизбежно приве­ дет к новым формам деспотии, но ценой разрушения старой ци­ вилизации. «Коммунизм в своих буйных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен радом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к мень­ шей подвижности капитала и собственности, с другой — к ново­ му юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стесне­ ниям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законом резко очерченным; вероятно, даже к новым формам лич­ ного рабства или закрепощения» . Как критик коммунизма, Леонтьев был не одинок. О непре­ менном перерождении диктатуры пролетариата писал, например, и Бакунин. Но если последний искал спасения в анархии, то идеолог консервативного патриотизма видел выход в укреплении в Рос­ сии традиционных византийских устоев. Византизм, подчеркивал он, организовал нас, «система византийских идей создала вели­ чие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными простыми на317

318

319

Пореформенная эпоха

365

чалами, с нашим, еще старым и грубым вначале, славянским материалом». Поэтому даже в тайных помыслах нельзя изменять византизму, так как «тайные помыслы рано или поздно могут найти себе случай для практического выражения» . Леонтьев решительно осуждал попытки сближения интелли­ генции с народом, так как ничего хорошего для судьбы страны они не сулят. Интеллигентские идеи несут разрушительное нача­ ло, и надо желать «не дальнейшего влияния "интеллигенции" нашей на простолюдина русского, а наоборот, — он должен искать наилучших способов и наилегчайших путей подражания мужику» . Чрезвычайно ценя самобытные устои крестьянского мира, он в отличие от народнической интеллигенции видел в них не ячейку грядущего социализма, а важнейший компонент византизма: «Позе­ мельная и обязательная форма общины связана с самодержавной формой правления. А индивидуализм рано или поздно неизбежно и даже неприметно ведет к конституции, то есть к полнейшему господству капиталистов, банкиров и адвокатов» . В отличие от Данилевского Леонтьев не верил в большую будущность славянского объединения. Он считал, что большин­ ство славянских народов не унаследовало столь необходимого России византизма, а искусственное выравнивание их под русский ран­ жир не сулит хороших перспектив. Россия, утверждал он, должна сохранить свою отдельность, свой неповторимый облик. Политические взгляды Леонтьева отличались наиболее по­ следовательным и даже крайним консерватизмом. Они плохо со­ прягались с политикой обновления русского общества и уже по этой причине в пореформенные годы большой популярности не имели. До крестьянских масс, на традиционность которых очень рассчитывал мыслитель , его идеи дойти не могли, а на сочув­ ствие интеллигенции он и сам никогда не рассчитывал. Дело в том, подмечал Вл.С. Соловьев, что в мировоззрении Леонтьева господствовала «одна главная ненависть — к современной евро­ пейской цивилизации, которая, впрочем, была ему известна не в своем западном подлиннике, а только по неполному русскому и карикатурному греко-славянскому переводу» . А интеллигенция сама была в известном смысле продуктом европейского культур­ ного влияния. И все же взгляды Леонтьева стали важным и даже необхо­ димым компонентом русской политической мысли. Они вполне адекватно отражали негативную реакцию той части общества, ко­ торая связывала с модернизацией «по-европейски» угрозу потери национальной самобытности, а значит, и общего ущерба куль­ турному достоянию человечества. «Культура — это своеобразие, а 320

321

322

323

324

МД. Карпачев

366

своеобразие нынче повсюду гибнет, преимущественно от полити­ ческой свободы. Индивидуализм губит индивидуальность» , — в этом предостережении русского философа звучала острая тревога перспективы антигуманной стандартизации и подавления народ­ ной духовности массовой культурой либерального общества. Леонтьев был острым критиком как демократии, так и со­ циализма. Любое уравнительство, убеждал он, ведет к неминуе­ мой общественной деградации. Позитивный смысл его учения со­ стоял в положении о том, что подлинный прогресс должен соразмеряться с уровнем и характером развития общества и не­ возможен без опоры на традиции своей истории. Под непосред­ ственным влиянием теорий Леонтьева творили идеологи русского консерватизма позднейшего времени — В.В. Розанов, Л.А. Тихо­ миров, И.А. Ильин, И.Л. Солоневич и др. 325

Консервативная бюрократия у власти: последнее двадцатилетие века Содержание консервативной идеологии всегда обусловлено конкретной исторической ситуацией. Охранять можно только то, что еще сохранилось (иногда, впрочем, только в представлениях мыслителей). Теоретики консерватизма пореформенного времени сформулировали несколько основных постулатов: 1) историче­ ское развитие России принципиально отличается от западноевро­ пейского; 2) в жизни русского общества решающее значение со­ храняет православие как основа духовности; 3) традиционная иерархия сословного строя необходима для сохранения жизнеспо­ собной организации общественных сил; 4) общинный строй народ­ ной жизни антибуржуазен по своему характеру; 5) либерализм и радикализм представляют собой разрушительные доктрины; 6) са­ модержавие остается единственно возможной формой государствен­ ного устройства . В последние два десятка лет XIX в. русский консерватизм получил редкий шанс на захват инициативы в общественно-по­ литической жизни страны. Цареубийство 1 марта 1881 г. вызвало шок в самых разных социальных слоях и привело к сильному, хотя и кратковременному росту популярности охранительных идей. Но еще более важные последствия для судеб консерватизма имело резкое изменение правительственного курса. Царствование Алек­ сандра III и начало правления Николая II прошли под знаком открытого утверждения приоритета консервативных принципов. Попытки либерального реформирования политического строя были отброшены, консерваторам предстояло доказать, что именно они способны обеспечить оптимальное развитие общества и государ326

Пореформенная эпоха

367

ства. История давала консерваторам России последний шанс на стабилизацию общественной и государственной жизни . Первая реакция консервативной мысли на трагическую ги­ бель царя-освободителя заключалась в практически единодушном осуждении либерального содержания реформ 1860-х гг. М.Н. Кат­ ков, редактор газеты «Московские ведомости» и признанный идео­ лог пореформенного консерватизма, прямо указывал на то, что новые учреждения слишком быстро следовали одно за другим, не были должным образом и с достаточной зрелостью продуманы, «а во многом оказались сфабрикованы по чужим лекалам, и пото­ му они внесли с собой массу представлений, которые не имеют почвы и лишены смысла в России» . Основная задача наступив­ шего царствования виделась, следовательно, в ревизии, а еще лучше — в ликвидации пагубных последствий либерального ре­ формирования. Однако идеологам и практикам консерватизма было очень трудно найти позитивную платформу политического руководства обновлявшейся страны. Возврат к крепостнической стабильности стал объективно невозможен, поэтому шанс на исторический ре­ ванш консервативная мысль могла получить не на путях голого охранительства, а лишь предложив собственную концепцию рефор­ мирования государства. Для более дальновидных сторонников тради­ ционализма было ясно, что без определенного сближения с идея­ ми правого либерализма обойтись в новых условиях нельзя. Нужно только, чтобы такое сближение служило не размыванию, а укреп­ лению самобытных устоев отечественной государственности. В начале царствования Александра III на позициях консерва­ тивного реформизма стоял министр внутренних дел Н.П. Игнать­ ев, занявший этот пост в мае 1881 г. сразу после отставки лидера либерально-бюрократической группировки М.Т. Лорис-Меликова. Весной 1882 г. Игнатьев предложил подвести под здание самодер­ жавия опору всесословного представительства в форме возрож­ денного Земского собора. Позаимствованная у славянофилов идея легла в основу проекта, который завершал довольно длительную кампанию по восстановлению нарушенного единения монарха с землей . В 1870-е гт. планы консервативного реформирования вы­ нашивал начальник III Отделения граф П.А. Шувалов, считав­ ший, что только опора на просвещенные слои дворянства обеспе­ чит государственной власти необходимую крепость. «Нужно, — заявлял он, — энергически поддерживать и восстанавливать дво­ рянство и землевладение, так как без этих элементов, консерва­ тивных и здоровых, не может существовать правильно организо­ ванное общество» . Свои политические убеждения Шувалов 327

328

329

330

М.Д. Карпачев

368

Петр Андреевич Шувалов

реализовал в отклоненном императором проекте учреждения дво­ рянского и земского представительства, способного, с его точки зрения, обеспечить консервативную устойчивость правительствен­ ным начинаниям в области социально-экономических отношений . Политическим ориентиром русскому шефу жандармов служила консервативная Англия с ее традиционно высокой ролью лордов. Одним из наиболее ярких теоретиков консервативного ре­ формизма 1870-1880-х гг. был генерал Р.А. Фадеев, на идеи кото­ рого и опирался очень влиятельный до 1874 г. П.А. Шувалов . Этот незаурядный публицист еще в 1874 г. выступал в печати со своеобразными планами стабилизации внутриполитического по­ ложения России . Генерал полагал, что самым надежным спосо­ бом укрепления власти может быть ее опора на «культурный слой», который в России составляет дворянство. В изданной тогда же книге Фадеева предлагалось проведение регулярных созывов гу­ бернских предводителей дворянства, через которых правительство сможет получать достоверную информацию о нуждах страны и установить таким путем живую связь с землей . Отставка П.А. Шувалова подвела черту под планами органи­ зации дворянского охранительного представительства. Но сам Фа­ деев к идеям консервативного реформизма вернулся еще раз, теперь уже на рубеже 1870-1880-х гг., когда самодержавие пережи­ вало тяжелый кризис, сопровождавшийся ростом революцион­ ного движения, в том числе и в форме террора. С апреля 1879 г. по апрель 1880 г. он подготовил (при участии И.И. Воронцова331

332

333

334

Пореформенная эпоха

369

Дашкова) 12 «Писем о современном состоянии России», вышед­ ших с личного разрешения Александра III отдельной книгой осе­ нью 1881 г. В трудное для империи время Фадеев счел необходимым на­ помнить, что самодержавие — это «краеугольный камень русской истории в настоящем и будущем», что оно, в сущности, пред­ ставляет собой «наше родовое определение власти», точно так же, как фикция народного суверенитета является таковым для неко­ торых других стран. Но разница огромна: «Наш принцип одарен живою совестию, отсутствующею у второго» . Правда, со време­ ни петровских преобразований характер отечественной власти на­ чал портиться, что прежде всего выразилось в почти двухвековом подавлении жизни бюрократической формальностью. Петру, пи­ сал генерал, поневоле пришлось взять на себя задачу продвиже­ ния вперед отставшей страны, непросвещенное общество не мог­ ло дать ему полезных советов. Задача создания могущественной империи осуществилась блестящим образом. Однако за такой ус­ пех пришлось заплатить дорогую цену: начался безудержный рост бюрократии, способной остановить нормальное течение обществен­ ной жизни. Революционный нигилизм, утверждал Фадеев, стал порождением бюрократического своеволия и общественной апа­ тии, народных корней у него нет. Бюрократия никогда не нуждалась в общественном доверии, и уже по этой причине она не могла обеспечить устойчивого раз­ вития страны при сохранении здорового консерватизма. Чтобы избавиться от грозящих России социальных болезней, самодержа­ вие должно покончить с бюрократическим засильем и вернуться на традиционную почву общественного согласия. Для опасений нет никаких оснований — «весь устой русского государства исчер­ пывается ныне четырьмя словами: народная вера в царскую власть». Русские самодержцы всегда были «земскими царями» . Реформы потому и сопровождаются негативными процесса­ ми, что они проведены бюрократами без санкции благонамерен­ ных сил общества, в первую очередь дворянства. Если не желать погибели страны, из прошлого пора извлекать уроки: «Возможно ли помыслить, чтобы верховная власть, пожертвовавшая в созна­ нии своей всесословности и потребностей будущего такою силою, как дворянская, захотела снова сузить под собой почву и осно­ ваться, хотя бы временно, на такой своей силе, каково нынешнее полукрасное и несвязное чиновничество? Есть ошибки, невоз­ можные для вековых правительств» . Фадеев нашел способ, как можно разом избавиться и от бездушного бюрократизма, и от гнилого либерализма, и от разру335

336

337

338

М.Д. Карпачев

370

шительного нигилизма. Нельзя забывать, подчеркивал он, что «современная русская тяжба возникает не между царем и наро­ дом, а между бюрократическим полчищем и верною царю зем­ лею». Поэтому конституция западного типа нам совершенно не нужна, мечтать о ней могут только беспочвенные люди (правда, сетовал Фадеев, их сейчас у нас много). Спасти нас может только возврат власти на историческую почву единения со здоровыми силами общественного самоуправления. Для этого, полагал автор, нужно использовать вновь созданные земства. Доверие к земству и конструктивный диалог с ним оздоровит общественную жизнь, покончит с чиновничьим произволом, вернет в самоуправление лучшие силы дворянства. Развитие земского начала должно бази­ роваться не на формальных соглашениях, а на нравственности народа. «Развитие земских учреждений до высшего предела, до учреждений всероссийских, — писал генерал, — не ставит вопро­ са ни об источнике власти, ни о разделении властей в государ­ стве, в противоположность развитию конституционному, суще­ ственно основанному на таком делении» . Фактически принимая основное требование земских либера­ лов, Фадеев спешил наполнить его консервативным содержанием. Никакого формального ограничения прав монарха он не допу­ скал, выстраивая совершенно утопическую модель грядущего со­ гласия между землей и царем в обход злонамеренной бюрократии. Генерал считал, что ничего общего с подражательной конститу­ цией на западный лад его предложение не имеет. «Русские люди, твердо стоящие на народной почве, — писал он, — не обращен­ ные в космополитов, видят перед собой иной путь: они желают закладки современного государственного строя снизу, желают раз­ вития действительно всесословных земских учреждений до закон­ ного их предела и выхода домашней русской жизни на свет» . Консервативный реформизм строился на совершенно умозри­ тельном предположении о том, что облеченные доверием высшей власти и «достроенные» земские или сословные учреждения ни­ когда не будут оппозиционными. Точно так же и Н.П. Игнатьев был убежден в неизменной преданности Земского собора прин­ ципам неограниченного самодержавия. Но в правительстве Алек­ сандра III, как, впрочем, и у самого монарха, сложились совсем иные убеждения. В течение нескольких лет роль главного идеолога царствования принадлежала обер-прокурору Св. Синода К.П. Побе­ доносцеву, твердо убежденному в фантастичности расчетов на консервативные начала любого представительства. Ддя него было слишком очевидно, что всероссийское земство или Земский со­ бор в реалиях того времени непременно станут трибуной для по339

340

Пореформенная эпоха

371

литически активной интеллигенции вопреки всяким планам роман­ тиков от консерватизма. После отставки Н.П. Игнатьева и назначе­ ния на пост министра внутренних дел ДА. Толстого в идеологии правительственного консерватизма возобладали не реформистские, а сугубо охранительные мотивы. Теоретическое обоснование не­ зыблемости неограниченного самодержавия предпринял всесиль­ ный обер-прокурор Св. Синода. К. П. Победоносцев стал символом непреклонного и торжест­ вующего консерватизма дореволюционной России. Образ мо­ гущественного «серого кардинала», взявшего духовную жизнь страны под неусыпный контроль, запечатлен в прекрасных сти­ хах А Блока: В те г о д ы д а л ь н и е , глухие, В с е р д ц а х ц а р и л и с о н и мгла: Победоносцев над Россией П р о с т е р совиные крыла. И не было ни дня, ни ночи, А т о л ь к о тень о г р о м н ы х крыл; О н д и в н ы м кругом очертил Р о с с и ю , заглянув е й в о ч и Стеклянным взором колдуна... (Возмездие)

Победоносцев был политической фигурой крупного истори­ ческого масштаба и идеологом консерватизма стал далеко не сразу. Юрист по образованию, профессор Московского университета, он был видным специалистом в области гражданского права. В начале 1860-х гг. Победоносцев принимал участие в подготовке новых судебных уставов, определивших содержание одного из са­ мых смелых преобразований Александра II. Как крупный специа­ лист и умелый педагог, он участвовал в воспитании будущих императоров Александра III и Николая И. Противоречия пореформенного развития и подъем револю­ ционного движения заставили Победоносцева изменить свое от­ ношение к либеральным нововведениям. Постепенно в его миро­ воззрении сложилась определенная политическая концепция убежденного и твердого консерватора. Как глубоко религиозный человек, он полностью разделяет положение о высшем предназ­ начении государственной власти как орудия Божественного домо­ строительства. Через подчинение власти реализуется порядок, на­ чала которого Победоносцев видел в Божием Промысле. Поэтому отказ от подчинения власти — тяжкий грех. Но и пребывание во власти требует полного понимания ее сакральной природы. От носителей власти требуется высокая нравственность и непрерыв­ ное самопожертвование . 341

МД. Карпачев

372

Каждое государство Победоносцев рассматривал как непов­ торимый организм со свойственными ему формами и духовно­ стью, душой же русского самодержавия считал, конечно, право­ славие. В качестве обер-прокурора Синода важнейшую задачу укрепления всего государственного строя России он видел в за­ щите интересов Православной Церкви . Будучи искренним сторонником провиденциализма, Побе­ доносцев решительно отвергал применимость рационалистической философии к разработке концепций общественного развития. Фи­ лософия школы Руссо, писал он, завладела умами, «а между тем вся она построена на ложном представлении о совершенстве человеческой природы и о полнейшей способности всех и каждо­ го уразуметь и осуществить те начала общественного устройства, которые эта философия проповедовала» . На ложных посылках рационализма строятся, по его мнению, беспочвенные планы как либеральных, так и радикальных преобразований. Преобразова­ тельная горячка захватила сознание многих людей. Между тем, утверждал Победоносцев, для нормального развития общества го­ раздо полезнее практические улучшения, чем масштабное реформа­ торство. Само понятие развитие, сожалел обер-прокурор, приоб­ рело у сторонников рационализма значение синонима непрерывных перемен. А это — глубокое заблуждение. «Пора бы, кажется, при­ няться за серьезную проверку понятия, которое в этом слове заключается; пора бы вспомнить, что этот термин развитие не имеет определенного смысла без связи с другим термином сосре­ доточение», — писал он. Сама природа, рассуждал Победоносцев, учит, что «всякое развитие происходит из центра и без центра немыслимо». Кроме того, всякая новая фаза в развитии наступает только по мере своего естественного созревания и невозможна в результате на­ сильственной или преждевременной ломки. Легкомысленные по­ клонники преобразований не обращают на это внимания. «Но о природе мы, как будто на беду, забыли и, не справляясь с нею, составляем свои детские рецепты развития: в цветочной почке мы хотим механически раскрыть и расправить лепестки грубою ру­ кою прежде, нежели настала им пора раскрываться внутренним действием природной силы, — и радуемся, и называем это разви­ тием: мы только уродуем почку, и раскрытые нами лепестки за­ сыхают без здорового цветения, без надежды на плод здоровый! Не безумное ли это дело?» Огорчительнее всего то, что таких преобразователей явилось слишком большое число, а жертвой их бессмысленных экспериментов является простой и малообразо­ ванный народ . 334

343

344

Пореформенная эпоха

373

Победоносцев был решительным и довольно смелым крити­ ком либерализма. Самодержавие, по его мнению, единственно возможная в России форма политического строя. В этом отноше­ нии он открыто солидаризировался с традициями славянофилов, которых высоко ценил за готовность противостоять надвигавшимся с Запада «тучам космополитизма и либерального доктринерства». Но в отличие, например, от Данилевского он не считал, что са­ модержавие соответствует условиям российской жизни в той же мере, как либерализм — западной. Рассуждения о разнотипности цивилизаций его не очень интересовали. Либерализм, демократию и парламентаризм Победоносцев отвергал в принципе, независи­ мо от их национальной окраски, отвергал как «великую ложь нашего времени» . Все преимущества демократии, утверждал Победоносцев, носят фиктивный характер. Всеобщее избирательное право ведет к дроб­ лению политических возможностей отдельных людей до ничтож­ но малых величин, и они легко становятся жертвами демагогов. Европейский опыт свидетельствует, что при демократии «прави­ телями становятся ловкие подбиратели голосов, с своими сторон­ никами, механики, искусно орудующие закулисными пружина­ ми, которые приводят в движение кукол во время демократических выборов». Преимущество самодержавия состоит в том, пояснял оберпрокурор, что неограниченный монарх действительно независим и всегда может призвать к руководству государственных людей, «просветленных высокою идеей и глубоким знанием». Естествен­ но, что такие люди, как правило, представляют меньшинство в обществе, но меньшинство, наиболее развитое и деятельное. Иное дело, когда соискателям высших должностей приходится апелли­ ровать к мнению большинства: «С расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгариза­ ция мнения в массе избирателей» . Но еще опаснее то, что демократия неизбежно сопровожда­ ется быстрым падением нравственности в политической жизни. В самом деле, писал Победоносцев, разве совестливый и действи­ тельно честный человек способен на публичное самовосхваление? «Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению обще­ ственной пользе в сознании долга, тот не пойдет заискивать голо­ са, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдет искать популярности на шумном рынке». И напро­ тив, своекорыстные и эгоистические натуры легко продвигаются 345

346

Т4.Д. Карпачев

374

на выборах. «Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобресть популяр­ ность. Он не может и не должен быть скромен, ибо при скромно­ сти его не заметят, не станут говорить о нем. Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, он вынуждается лицемерить и лгать: с людьми, которые противны ему, он поневоле должен сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобресть их распо­ ложение, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы для того, чтобы иметь большинство за себя. Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изоб­ разите ее в романе: читателю противно станет; но тот же читатель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли» . Демократия, следовательно, неотделима от коррупции и усиленной бюрократизации, потому что победители всегда спе­ шат укрепить себя раздачей должностей, «и вместе с тем число должностей непомерно увеличивается не к пользе, а к отягоще­ нию народа» . Эта едкая и во многом справедливая критика демократиче­ ского строя была все же до крайности односторонней. Идеолог русского консерватизма не видел в нем ничего позитивного, зато, напротив, в самодержавном устройстве усматривал одни достоин­ ства. Победоносцев упускал из виду, что при оценке преимуществ отечественной монархии он незаметно для самого себя исходил из того самого тезиса о совершенстве человеческой натуры, в зло­ употреблении которым упрекал европейских рационалистов. Но ему важнее всего было доказать бесперспективность либеральнодемократических перемен. Не случайно он брал на вооружение традиционное положение русских консерваторов о надвигающем­ ся упадке деморализованных обществ буржуазной Европы. Для России, утверждал Победоносцев, демократия опасна вдвойне. Дело в том, что всегда и везде она ведет к росту нацио­ нализма, с которым сама не может справиться. Народное предста­ вительство в многонациональных государствах неизбежно сопро­ вождается развитием сепаратизма. Напротив, неограниченная монархия может сдерживать этот разрушительный процесс, при­ чем не одной силой, «но и уравнением прав и отношений под одною властью». Любые конституционнью изменения грозят такому государству распадом. «Провидение хранило нашу Россию от по­ добного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и по­ думать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар — всероссийского парламента! Да не будет» . Собст­ венно, в отклонении от подобной перспективы заключался смысл практической деятельности Александра III и его правительства. В 347

348

349

Пореформенная эпоха

375

русском обществе долго помнили о краткой, но выразительной реплике императора: «Конституция! Чтобы русский царь прися­ гал каким-то скотам!» . Усиление охранительных начал в политике самодержавия вызвало оживление консерватизма в периодической печати. Среди журналистов нашлось немало доброхотов, спешивших оказать идей­ ную помощь пошатнувшейся власти. Консервативную, а подчас и откровенно реакционную линию проводили издания В.П. Мещер­ ского («Гражданин», «Воскресение»), Д.Н. Цертелева («Русское обозрение»), газеты «Русь», «Русское дело» . Но наиболее влия­ тельным и одновременно ярким из такого рода изданий была, несомненно, газета М.Н. Каткова «Московские ведомости». М.Н. Катков принадлежал к числу наиболее известных и та­ лантливых публицистов своего времени. Его идейная эволюция отчасти напоминала развитие взглядов К.П. Победоносцева: в на­ чале Великих реформ он занимал умеренно-либеральную пози­ цию, но после польского восстания 1863 г. и первых проявлений революционного экстремизма твердо встал на сторону просве­ щенного консерватизма. Благодаря незаурядным организаторским и публицистическим дарованиям Катков сумел превратить свои издания в исключительно влиятельную трибуну государственного охранительства. Не занимая никаких должностей в высшей адми­ нистрации, он фактически играл роль генератора идей для кон­ сервативных сил в правительственных сферах . Именно его идеи о возможности для России «только одного царского пути», толь­ ко «единой самодержавной власти» легли в основу программного Манифеста 29 апреля 1881 г., определившего консервативное на­ правление нового царствования . Высокообразованный интеллектуал, он не был узким реак­ ционером. Россия, по его мнению, должна идти по пути культур­ ного и общественного развития. «Правительственное, как и вся­ кое другое дело, не должно останавливаться и засыпать. Что не идет вперед, то идет назад, мертвеет и падает», — писал Катков в своей газете. Но идти вперед можно, только сохраняя управляе­ мость общественной жизни и оберегая фундаментальные основы государственного строя. Он вполне разделял убеждения Победо­ носцева о пагубности поспешной и подражательной либерализа­ ции. Катков выступил как решительный оппонент «беспочвен­ ной» интеллигенции, являвшейся, по его определению, главным носителем либеральных и радикальных теорий, совершенно чуж­ дых и даже враждебных нашему народу. Противостоять разрушительному влиянию интеллигенции, по­ лагал редактор «Московских ведомостей», можно только сохраняя 350

351

352

353

376

М.Д. Карпачев

Император Александр III

традиционную сословную иерархию с дворянством во главе. Без лидерства первого сословия нашего общество непременно войдет в аморфное состояние, что исключит возможность его нормаль­ ного развития и, напротив, откроет дорогу крайне опасному со­ циальному экспериментированию. «Дворянство, — подчеркивал Катков, — потому только и дворянство, что оно стоит непрерыв­ но и неусыпно на страже общих интересов, между тем как массы народа лишь в минуты чрезвычайной опасности поднимаются на их призыв. Все достоинство дворянства состоит в чутком, не­ ослабном, разумном патриотизме» . С воцарением Александра III идейное влияние Каткова на политику самодержавия возросло. Он стал одним из главных вдох­ новителей законодательных инициатив, направленных на консер­ вативную корректировку преобразований предшествующего цар­ ствования (так называемых «контрреформ»). Его редакция превращается в своеобразный «серый кабинет», в стенах которого идет закулисное конструирование государственного курса . Хо­ рошо осведомленный в делах высшей политики государственный секретарь А.А. Половцов отмечал: «Рядом с законным государе­ вым правительством создавалась какая-то новая, почти прави­ тельственная сила в лице редактора "Московских ведомостей", который окружен многочисленными пособниками на высших сту354

355

Пореформенная эпоха

377

пенях управления...» Весь этот двор собирается у Каткова, «от­ крыто толкует о необходимости заменить такого-то министра та­ ким-то лицом, в том или другом вопросе следовать такой или иной политике, словом, нахально издает свои веления, печатает осуждения и похвалу и в конце концов достигает своих целей» . К теоретическому обоснованию консервативной политики Катков привлекал и свежие силы. В 1885 г. он поместил в «Рус­ ском вестнике» обширную статью уездного предводителя дво­ рянства из Симбирской губернии А.Д. Пазухина «Современное состояние России и сословный вопрос». Среди памятников кон­ сервативной мысли 1880-х гг. этот труд занял видное место преж­ де всего благодаря четкой определенности выраженных в нем по­ ложений. А.Д. Пазухин признал состояние России «смутным и неопреде­ ленным». Объяснял он этот печальный факт либеральной направ­ ленностью реформ 60-х гг., стремлением их организаторов к урав­ нению прав сословий. Как бы соглашаясь с тезисом К.Н. Леонтьева, что любое уравнение чревато разрушением общественного орга­ низма, Пазухин указывает, что реформы угрожают существова­ нию основных сословий России, прежде всего дворянству и кре­ стьянству. Между тем крестьянство —• это главный элемент государственной силы, а дворянство — хранитель государственно­ го сознания и политических преданий . Реформы (особенно зем­ ская и судебная) нарушили межсословные связи и их отношения с верховной властью. Но именно на таких связях и отношениях держался наш государственный порядок. Последствия от столь бездумного нарушения традиционных устоев оказались самые плачевные. Прежде всего размывается на­ родная нравственность, и на смену патриархальной сдержанности идет натиск корысти. Там, где поместное дворянство теряло свое влияние, там власть очень быстро прибирали к своим грязным рукам новоявленные стяжатели. «В этом непрочном, неустойчивом положении бессословной среды, — писал Пазухин, —- мы склон­ ны искать объяснение той страсти к наживе, которая охватила русское общество со времени реформ прошлого царствования. День­ ги сделались единственною притягательною силой. Лишенные нрав­ ственной опоры и поддержки бытовых союзов, бессословные люди только в деньгах стали видеть средство приобресть общественное положение, утраченное с разрушением сословных связей... Добы­ вание денег при помощи преступлений сделалось явлением по­ вседневным, а бессословная Россия, в лице института бессослов­ ных присяжных, весьма недвусмысленно признала это явление вполне нормальным» . 356

357

358

М.Д. Карпачев

378

Еще одним печальным следствием нарушенных традиций стало появление в России разночинной интеллигенции, сразу же поста­ вившей себя во враждебные отношения к национальным устоям. «Любовь к отечеству и преданность престолу, являясь необходи­ мым условием сословной жизни, если не отсутствуют вполне, то составляют лишь случайный и ничтожный элемент в жизни бес­ сословной интеллигенции» . Отсюда столь быстрое развитие чуж­ дого народу политического брожения. Но все еще, считал Пазухин, можно исправить. И для этого нет нужды возвращаться к дореформенным порядкам, тем более что историю нельзя повернуть вспять. Достаточно восстановить прежнее значение сословий, в новых учреждениях в том числе. «Остановив твердою рукой стремление к дальнейшему системати­ ческому разрушению последних устоев государственной жизни, правительство должно немедленно приступить к исправлению в существующем политическом порядке всего, что содействует ос­ лаблению этих устоев» . Из своих, в общем точных, наблюдений Пазухин делал, та­ ким образом, вполне консервативный вывод: дальнейшее разви­ тие страны должно идти на основе сохранившихся традиций в организации государственной и общественной жизни. Судьба пре­ доставила ему возможность проверить на практике выдвинутые идеи. Министр внутренних дел ДА. Толстой назначил его прави­ телем дел собственной канцелярии и подключил к составлению консервативных законопроектов. Реализация консервативных идей в конкретные мероприятия принесла видимый, хотя и недолгий успех. Царствование Алек­ сандра III проходило под знаком стабилизации внутриполитиче­ ской обстановки и при ощутимых достижениях в экономическом развитии . Но историческое развитие страны очень скоро подвело черту под консервативным успокоением. Прошли считанные годы, и государство погрузилось в пучину социально-политических по­ трясений. Ставка на неограниченное самодержавие, сословные пре­ имущества дворянства и неподвижность крестьянского общинно­ го мира не соответствовала реальному состоянию общества. Консервативная мысль не меньше либеральной страдала от из­ бытка иллюзий. При защите традиционных институтов плохо учи­ тывалось их реальное состояние . В систему аргументов выноси­ лось идеальное представление о них, и эту слабость весьма эффективно использовали оппоненты. Раскол между политически активными социальными слоями и властью приобрел драмати­ ческую глубину, консервативные идеи были отброшены на обо­ чину истории, и империя рухнула. 159

360

361

362

Пореформенная эпоха

379

Общественная мысль России являлась важнейшим компо­ нентом духовной культуры, причем не только национального зна­ чения. XIX век без всякого преувеличения был веком пробужде­ ния и становления национального самосознания. Он прошел под знаком исключительно напряженных поисков такого пути разви­ тия общества и государства, который соответствовал бы предназ­ начению великого народа. Исключительно важное значение для развития русской об­ щественно-политической мысли имело освоение ею европейских идейных влияний. Процесс этот был и естественным, и законо­ мерным. Со времени петровских преобразований Россия отошла от политики изоляционизма, ее правящие сферы свыкались с мыслью о причастности страны к европейскому сообществу. При всех колебаниях курс на укрепление экономических, политиче­ ских и культурных отношений с Европой оставался неизменным в течение всего XIX столетия. В социальном, культурном, эконо­ мическом и политическом отношениях Россия развивалась прин­ ципиально так же, как европейские страны . Идейные влияния не знали границ, и русская общественная мысль быстро усваивала новейшие достижения западноевропейской и североамериканской науки о путях социально-политического раз­ вития. Идеи английских физиократов, французских рационали­ стов, германских идеалистов и материалистов, консервативные тео­ рии Э. Берка и А. Токвиля, либеральные концепции Б. Констана и Б. Франклина, социалистические доктрины от Ш. Фурье и А. СенСимона до К. Маркса и Ф. Энгельса чрезвычайно быстро и прочно овладевали умами русских интеллектуалов. При анализе отдельных политических течений, возникших в русском обществе в XIX в., вполне может сложиться впечатление, что они просто «созданы из материалов, взятых прямо с Запада, особенно из французской социалистической и позитивистской литературы и немецкого ма­ териализма» . Иначе, впрочем, не могло и быть. Россия остава­ лась страной «догоняющего» типа развития, «второго эшелона», поэтому воздействие внешних влияний в ней ощущалось особен­ но сильно . Однако иностранные влияния не подавляли, а напротив, сти­ мулировали развитие русского национального самосознания. По мет­ кому выражению П.Н. Милюкова, они играли роль своеобразного «проявителя» «созданной историей картины — данного националь­ ного типа» . Не рабское восприятие, а творческое переосмысление 363

364

365

366

М.Д. Карпачев

380

разнообразных теорий общественного развития отличало идеологи­ ческие построения лучших представителей отечественной культуры. Труды А.И. Герцена, Б.Н. Чичерина, Ф.М. Достоевского, Г.В. Пле­ ханова, Н.Я. Данилевского, Н.К. Михайловского и их многочис­ ленных последователей по своему теоретическому уровню при­ надлежали к числу лучших произведений своего времени и со своей стороны оказали заметное влияние на развитие мировой политической мысли. Русские мыслители, общественные и государственные дея­ тели XIX в. пытались найти решение вопросов, имевших важ­ нейшее значение для определения судьбы страны и ее народа: о месте России в мировом и европейском сообществе, о смысле и цене социального прогресса, о правах и свободах граждан, о со­ циальной справедливости и равенстве людей. Среди поставленных проблем магистральное значение имела проблема установления оптимального соотношения между интересами общества и госу­ дарства. Процесс общественной суверенизации начал рассматри­ ваться как главное условие культурного и экономического раз­ вития. Вьщвинутые вопросы не утратили своей актуальности вплоть до XXI столетия. Наряду с этим общественное движение XIX в. выявило глу­ бокие диспропорции и противоречия в развитии отечественной политической культуры. И революционное, и либеральное, и кон­ сервативное направления русской общественной мысли страдали от недостатка последовательности, устойчивости и системности. Серьезной нравственной болезнью образованных людей России называл «беглость мысли» А.В. Никитенко. В своем интеллектуаль­ ном развитии, сетовал он, многие русские люди не идут твердым логическим шагом, а бегут сломя голову, схватывая новые идеи «без основательности, без глубины, без опоры доблестного и трез­ вого труда» . Как бы перекликаясь с этой оценкой, Н.А. Бердяев тоже отмечал, что «русские обладают исключительной способнос­ тью к усвоению западных идей и учений». Но осваивала эти идеи русская интеллигенция по большей части догматически: «Русские всё склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей» . Прекраснодушный западноевро­ пейский социализм, замечает современный исследователь В.К. Кан­ тор, у нас мог быстро превратиться в самый разрушительный нигилизм . Общественной мысли и политической культуре российского общества был свойствен отчетливый налет иллюзорности, более всего заметный в теориях, направленных на скорое и безусловное достижение всеобщего благоденствия. Ярче всего такая особен367

368

369

Пореформенная эпоха

381

ность проявлялась, естественно, в программах радикальных тече­ ний. Для мировоззрения оторванных от народной почвы и не рас­ полагавших навыками практической общественно-политической деятельности интеллектуалов-разночинцев была характерна склон­ ность к идеализированным представлениям о своих и народных возможностях. Поэтому любое противодействие собственным пре­ образовательным устремлениям интеллигенты-радикалы воспри­ нимали как очевидное зло, требующее немедленного устранения. «Русская интеллигенция, лишенная какого бы то ни было поли­ тического опыта, — отмечал В. Леонтович, — не сумела устоять против искушения, присущего представлению о том, что желае­ мой цели можно достигнуть насильственным разрушением суще­ ствующего, которое видится препятствием к ее осуществлению» . Это тяжелое заблуждение радикально-демократической ин­ теллигенции было целиком унаследовано революционной мыслью начала XX столетия. Стремясь пробудить к активным политиче­ ским действиям массы народа, революционные романтики даже не подозревали, что в случае крушения старой государственности им сначала придется столкнуться с разрушительной энергией ог­ ромной силы. Фиксируя свои впечатления о положении в стране во время революции, историк СБ. Веселовский заметил, что «масса деморализованного и некультурного населения всякую борьбу понимает как свалку с мордобоем и убийствами и не имеет поня­ тия о том, что есть другие, и более действенные формы борьбы и отстаивания своих интересов». Плоды революции оказались не­ ожиданно горькими: «Русская интеллигенция теперь переживает революцию, о существе которой она имела такие превратные и смутные понятия и которой так легкомысленно способствовала» . К концу XIX в. промышленная модернизация и связанное с ней ускоренное разрушение традиционных устоев народной жиз­ ни повышали уровень социальной напряженности, что открывало перед революционерами новые возможности в достижении поли­ тического успеха. Новые экономические и социальные факторы стимулировали развитие революционных теорий, но освободить­ ся от иллюзорных представлений о скорой достижимости всеоб­ щего процветания им было не суждено. Свои слабости имела и русская либеральная мысль. К концу XIX в. либерализм в России так и не стал системой взглядов сколько-нибудь широких социальных слоев с определенными эко­ номическими и политическими интересами. «У нас, — констати­ ровал "Вестник Европы" в 80-е гг., — есть люди, желающие продолжения преобразовательной работы — следовательно, у нас есть либералы; но они не образуют одной партии, одной группы, 370

371

М.Д. Карпачев

382

потому что мнения их о размере, направлении и цели реформ никак не могут быть приведены к одному знаменателю. Одно целое они составляют лишь настолько, насколько идет речь о борьбе против консерваторов или реакционеров» . В стране так и не сложился массовый слой собственников («третье сословие»), поэтому либеральные идеи остались уделом сравнительно малочисленных и разобщенных социальных групп: просвещенного дворянства, земских деятелей, публицистов, твор­ ческой интеллигенции и прогрессивных администраторов. В со­ циальном отношении русский либерализм оставался явлением поверхностным. Широкие массы крестьянского и городского на­ селения не понимали либеральных ценностей и, в сущности, не были готовы к демократии в ее европейском политическом смыс­ ле. Как тип политической культуры либерализм прошел длитель­ ный путь становления. В Западной Европе его истоки начинались в социальных и идейных течениях эпохи Возрождения и Реформа­ ции, а формирование гражданского общества было неразрывно связано с развитием частной собственности . Русскому либерализму история отвела слишком мало време­ ни. Как заметил В. Леонтович, главный шанс на успех давала победа над старомосковским принципом верховной собственно­ сти государства на землю. Для наших либералов эта проблема ос­ талась неразрешимой. «Либерализм в России потерпел поражение именно потому, что не удалось вовремя это осуществить» . Об­ щинный строй крестьянской жизни лишал отечественный либе­ рализм осязаемых перспектив. Они могли появиться только с реши­ тельным отходом власти от патерналистского курса на сохранение народной самобытности и началом формирования частной кресть­ янской земельной собственности. Еще более слабые перспективы сохранялись у русского кон­ серватизма. К рубежу Х1Х-ХХ вв. консервативная общественная мысль не смогла предложить адекватной концепции развития стра­ ны, проходившей исторически неизбежную фазу социально-эко­ номического и культурного обновления. Консерваторам не уда­ лось изменить природу самодержавия, полновластие которого все больше связывалось с бесконтрольным могуществом бюрократии. Мечты о народной и православной монархии, способной устано­ вить гармонию в общественных отношениях и при этом обеспе­ чить цивилизованное развитие государства, при столкновениях с жизненной реальностью рассыпались в прах. Не случайно, что, оказавшись у власти, идейные консерваторы нередко переходили грань, за которой начинался откровенный обскурантизм. Даже такой ригорист, каким был К.П. Победоносцев, мог ради пользы 372

373

374

Пореформенная эпоха

383 375

дела пойти на явный произвол . Но произвол властей с неизбеж­ ностью порождал и произвол в общественной жизни, что никак не вписывалось в идеальные представления консерваторов о буду­ щем страны. В основе всех политических идей того времени лежало мифо­ логизированное представление о народе, за защиту интересов ко­ торого брались самые разные слои русского общества. На своем истинном народничестве настаивала демократическая интеллиген­ ция. Но либералы тоже заявляли о полном соответствии своих теорий с интересами народа. О глубокой почвенности, а значит, и народности своей позиции не уставали писать и консерваторы. Между тем мировоззрение самого народа было отделено от идео­ логических построений образованных слоев глубочайшей куль­ турной пропастью, и теоретики всех направлений выдавали жела­ емое за действительное. Вышедшие из крепостной зависимости массы крестьянства имели к развитию общественно-политичес­ кой мысли только косвенное отношение. В сущности, к началу XX в. в России сохранялись две разные по своим цивилизационным характеристикам политические куль­ туры. Общинное крестьянство не могло иметь гражданских ка­ честв в их интеллигентском понимании. Отсутствие частной соб­ ственности на землю при массовой безграмотности делало так называемое «обычное право» основным регулятором межкресть­ янских отношений. Право, построенное на обычае, на местном прецеденте, принципиально не совмещалось с формальной юри-

Сходка. Худ. И.Е. Репин

384

МД. Карпачев

дической законностью. Крестьянская жизнь носила замкнутый характер, понятием мир сельское население пользовалось для обозначения своей общины. Важнейшим компонентом патриар­ хального мировоззрения крестьянства был наивный монархизм. Неограниченная власть царя в глазах крестьянства являлась есте­ ственным условием сохранения единства государства, гарантом его внутренней и внешней безопасности. К концу столетия политико-культурное состояние народа оказалось под воздействием противоречивых процессов обновле­ ний. Прежде всего общинное крестьянство прочно держало в па­ мяти факт передачи ему, по царскому закону, части помещичьих земель. Не обладая правом частной собственности, оно не призна­ вало его и за прочими сословиями и твердо верило, что власть может организовать новый «черный передел». Предрасположен­ ность крестьянского сознания к «социализации» земельной соб­ ственности была в известном смысле подготовлена правительствен­ ными реформаторами 1861 г. Постоянные проповеди радикальной интеллигенции о необходимости уничтожения частной собствен­ ности на землю постепенно расшатывали политическую непод­ вижность крестьянства. К тому же община с ее круговой порукой приучала крестьянство к личной безответственности. Действуя ско­ пом, можно было не опасаться серьезных репрессий — всю дерев­ ню сослать в Сибирь нельзя. Наступление норм формальных законов на обычное право также вело к нарушению патриархальной тишины деревенской жизни. Целые века народ не знал понятий о праве, о гражданском достоинстве. Пореформенная эпоха принципиально меняла поло­ жение дел. В мир традиционных представлений (не без помощи интеллигенции) начинали входить совершенно непривычные кате­ гории. Возникала ситуация, при которой простые формулы ради­ калов могли вызвать в неискушенной ментальности крестьянства позитивную, но нередко и агрессивную реакцию. О вероятных последствиях соприкосновения революционной интеллигенции с народом убедительно говорил СН. Булгаков. Разрушение в народе вековых религиозно-нравственных устоев, писал философ, осво­ бождает в нем темные стихии, которых так много в русской исто­ рии. «И эти грозные, неорганизованные стихийные силы в своем разрушительном нигилизме только, по-видимому, приближаются к революционной интеллигенции, хотя он и принимается ею за революционизм в собственном ее духе; на самом деле они очень старого происхождения, значительно старше самой интеллигенции» . Опыт развития русской общественной мысли убеждал, что культура и стереотипы социального поведения обладают гораздо 376

Пореформенная эпоха

385

большей устойчивостью, чем это представлялось и либералам, и радикалам; как справедливо отмечал Н.А. Бердяев, слишком мно­ гое у нас привыкли относить на счет самодержавия. «Но этим только сбрасывали с себя русские люди бремя ответственности и приучали себя к безответственности». Скоро не стало самодержа­ вия, а русское зло и русская тьма остались, и в революции рас­ крылась все та же «старая вечно-гоголевская Россия харь и морд». Нет уже старой власти, нет старого чиновничества, нет старой полиции, «а взятка по-прежнему является устоем русской жизни, ее основной конституцией». «Тьма и зло заложены глубже, не в социальных оболочках народа, а в духовном его ядре» . Но до таких прозрений было еще далеко. Перед общественной мыслью России начала XX в. стояли великие искушения. 377

1

С м . : Миронов Б.Н. С о ц и а л ь н а я и с т о р и я Р о с с и и п е р и о д а и м п е р и и (XVIII - н а ч а л о X X в.). Т . 2. С П б . , 1999. С . 117. О б р я д в е н ч а н и я на ц а р с т в о , подчеркивает исследователь, «соединял государя с н а р о д о м в священный н е р а с т о р ж и м ы й с о ю з , в о з л а г а в ш и й о б я з а н н о с т и на обе стороны, а н е т о л ь к о на народ». С м . : РиберЛ. Г р у п п о в ы е и н т е р е с ы в б о р ь б е вокруг В е л и к и х р е ф о р м / / Великие р е ф о р м ы в Р о с с и и . 1856-1874. М . , 1992. С. 44. С м . : Дружинин Н.М. М о с к в а в г о д ы К р ы м с к о й в о й н ы / / И з б р а н н ы е труды. К н . 3. М . , 1988. С. 153. Ыпсо1п Ж Т п е С1гс1е о*Чпе Огапё БисЬезз Уе1епа Рау1оУпа 1847-1861 / / ТЬе 81аУошс апй Еаз1 Еигореап Кеу1е^. 1970. Уо1.48. № 3. Р. 373-387. П р о ц е с с ы к о н с о л и д а ц и и п р о с в е щ е н н о й б ю р о к р а т и и накануне р е ф о р м п о д р о б н о о с в е щ е н ы в с о д е р ж а т е л ь н ы х в о с п о м и н а н и я х выдающегося у ч е н о г о П.П. С е м е н о в а - Т я н - Ш а н с к о г о , п р и н и м а в ш е г о вместе с братом Н . П . С е м е н о ­ вым деятельное участие в подготовке крестьянского о с в о б о ж д е н и я / / СеменовТян-Шанский П.П. М е м у а р ы . Э п о х а о с в о б о ж д е н и я крестьян в Р о с с и и (18571861 гг.) в в о с п о м и н а н и я х б ы в ш е г о ч л е н а - э к с п е р т а и з а в е д о в а в ш е г о д е л а м и Р е д а к ц и о н н ы х к о м и с с и й . Т . III—IV. Пг., 1915—1916. Г о л о с а и з Р о с с и и . К н . 1. М., 1974. С. 21. Погодин М.П. И с т о р и к о - п о л и т и ч е с к и е письма и записки в п р о д о л ж е н и е К р ы м с к о й в о й н ы . 1853-1856. М . , 1874. С. 259-263. Там же. С м . : Корнилов А.А. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II (18551881). И с т о р и ч е с к и е очерки. М . , 1909. С . 11; Дружинин НМ. Указ. соч. С . 164. Г о л о с а и з Р о с с и и . К н . 1. С. 21-22. Никитенко А.В. Д н е в н и к : В 3 т. Т. 2. М . , 1955. С. 67. Голоса и з Р о с с и и . К н . 1. С. 75. Т а м ж е . С. 13. Т а м ж е . С . 18. С м . : Долбилов М.Д. А л е к с а н д р II и о т м е н а к р е п о с т н о г о права / / В о п р . истории. 1998. № 10. С. 35. 2

3

4

5

6

I

8

9

10

II

12

13

14

15

13 - 9302

386

МД. Карпачев 16

1 7

Голоса из России. К н . 1. С. 149. Власть и р е ф о р м ы : от с а м о д е р ж а в н о й к с о в е т с к о й Р о с с и и . С П б . , 1996.

С. 292. 18

Барсуков Н.И Ж и з н ь и труды М . П . П о г о д и н а . К н . XIV. М , 1899. С. 210. Аксаков И.С. Соч. Т. 5. М . , 1886. С . 164. Корнилов А.А. К у р с и с т о р и и Р о с с и и X I X века. Ч . 2. М . , 1918. С . 136. Корнилов А.А. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II... С . 17. Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л. В о с п о м и н а н и я . Т. 1. М., 1967. С. 191. Герцен А.И. С о б р . соч.: В 30 т. Т. 20. К н . 1. М . , 1960. С. 11. Ранние славянофилы: А . С . Х о м я к о в , И . В . К и р е е в с к и й , К . С . и И.С. Ак­ с а к о в ы / Сост. Н Л . Бродский. М., 1910. С. X V . Милютин Д.А. В о с п о м и н а н и я . 1843-1856. М . , 2000. С . 326. Голоса из Р о с с и и . К н . 1. С. 22. Чернышевский Н.Г. П о л и . с о б р . соч.: В 15 т. Т. 1. М . , 1939. С. 121. Герцен А . И . Соч.: В 30 т. Т. 12. М . , 1957. С. 273-274. Лит. наследство. Т. 39-40. М , 1941. С. 321. Ц и т . п о : Попельницкий А. В л и я н и е и д е о л о г и и к р е с т ь я н н а х о д осво­ б о ж д е н и я и х о т к р е п о с т н о й з а в и с и м о с т и / / С о в р е м е н н ы й м и р . 1916. № 2. Огд. П. С. 21. Ц и т . п о : Семенов Н.П. О с в о б о ж д е н и е к р е с т ь я н в ц а р с т в о в а н и е импе­ ратора Александра П. Т. 1. С П б . , 1889. С . 301. Цит. по: Корнилов АА. Общественное д в и ж е н и е п р и Александре И... С. 34. Терпигорев СН ( С . Агава). Оскудение. Т. 1. М . , 1958. С. 15. См.: Кони А.Ф. Великая к н я г и н я Е л е н а П а в л о в н а / / В е л и к и е реформы. Р у с с к о е о б щ е с т в о и к р е с т ь я н с к и й в о п р о с в п р о ш л о м и н а с т о я щ е м . Т. V. М., 1911. С. 31. Наиболее обстоятельное исследование усилий правительственной власти п о подготовке крестьянской р е ф о р м ы с о д е р ж и т с я в м о н о г р а ф и и : Захарова Л.Г С а м о д е р ж а в и е и о т м е н а к р е п о с т н о г о п р а в а в Р о с с и и . М . , 1974. С м . : Там же. С. 85. С м . : Там ж е . С. 88. Корнилов А.А. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II... С . 48. Чернышевский Н.Г. П о л и . собр. соч. Т. 10. М., 1951. С. 100. Цит. п о : Семенов Н.П. Указ. соч. Т. 3. С П б . , 1892. П р и л . 14. С . 826-834. Кошелев А.И. З а п и с к и (1812-1883 годы). В е ш п , 1884. П р и л . С . 187. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 1. М . , 1956. С. 466. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 94. См.: Эймонтова Р.Г. Русские университеты на грани двух эпох: о т России к р е п о с т н о й к Р о с с и и капиталистической. М . , 1985. С . 240. Плеханов Г.В. Избранные ф и л о с о ф с к и е произведения. Т. 4. М., 1958. С. 60. Е щ е в XVIII в. п о д р а з н о ч и н ц а м и п о н и м а л и с ь г л а в н ы м о б р а з о м г о р о д с к и е жители, оказавшиеся в р о д у з а н я т и й и п о с о ц и а л ь н о м у статусу вне рамок о с н о в н ы х сословий. Н о н е только. Р а з н о ч и н ц а м и , н а п р и м е р , считались питомцы воспитательных д о м о в для н е з а к о н н о р о ж д е н н ы х д е т е й , а также врачи, х у д о ж н и к и , ученые ( с м . : Лейкина-Свирская В.Р. И н т е л л и г е н ц и я в Р о с с и и во второй п о л о в и н е XIX века. М , 1971. С. 23-25). ВгошгП. Т г а ш т Б 1пе ИШШ&з: ЕйисаНоп апс! К а Ш с а & т т Т з а ш * Кш$1а. Ь о п ё о п , 1975. Р. 44. 19

20

21

22

2 3

2 4

2 5

2 6

27

2 8

2 9

3 0

3 1

3 2

33

3 4

3 5

3 6

3 7

38

39

4 0

41

4 2

43

4 4

4 5

4 6

47

48

Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 32.

Пореформенная эпоха 49

50

387

Герцен А.И. С о б р . соч.: В 30 т. Т. 16. М . , 1959. С. 244. Чуковский

КН Ж и в о й как ж и з н ь . Разговор о р у с с к о м языке. М . , 1969

С. 50. 51

Ц и т . п о : Ратин А.Г. Г р а м о т н о с т ь и н а р о д н о е о б р а з о в а н и е в Р о с с и и в XIX и начале X X века / / И с т . зап. Т. 37. М . , 1951. С . 32, 37. Чернышевский Н.Г. П о л и . собр. соч. Т. 10. С. 92. 52

53

5 4

Пушкин А. С. П о л и . с о б р . с о ч . : В 2 0 т . Т. 1 5 . Л . , 1948. С. 14. Цит. п о : Эймонтова Р.Г. Указ. соч. С. 238.

55

Живов В. М а р г и н а л ь н а я культура в Р о с с и и и р о ж д е н и е и н т е л л и г е н ц и и / / Н о в о е литературное о б о з р е н и е . 1999. № 37. С. 49. 56

тпзспарегК. Зос1а1 И е п Ш у ш 1 т р е п а 1 Киз81а. ЭекаШ, 1997. Р . 90. Водовозова Е.Н. Н а заре ж и з н и . Т. 2. М . , 1964. С. 37. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 168. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 10. С. 281. Любимов Л. Н а ч у ж б и н е . М . , 1963. С . 43. Там же. С. 44.

57

58

59

60

61

62

Витте СЮ. В о с п о м и н а н и я . Т. 2. М . , 1960. С. 328. См.: Бердяев НА. И с т о к и и смысл русского коммунизма. М . , 1990. С. 21. "ВегПп I. Кизз1ап Р о р и И з т / / Епсошйег. 1960. У о 1 . 2 5 . N 1. Р. 16; ЯаеЦГМ. Кизз1ап Ьйе11есАиа1 ШзЮгу. N . У., 1966. Р. 8. 6 3

65

НШ. (Шелгунов КВ.). Внутреннее о б о з р е н и е / / Д е н ь . 1881. № 3. С . 5. Цит. п о : Эймонтова Р.Г. Указ. соч. С. 238-239. Водовозова Е.Н. Указ. с о ч . С. 68. Михайловский Н.К. С о ч . Т. 5. С П б . , 1897. С. 566. Чернышевский Н.Г. П о л и . собр. соч. Т. 1. М., 1939. С. 418. П о д р о б н е е о б э т о м см.: Пантин И.К. С о ц и а л и с т и ч е с к а я мысль в Р о с ­ сии: р а з в и т и е о т у т о п и и к науке. М . , 1974. С . 81 и д р . Цит. п о : Таратута ЕА. Степняк-Кравчинский — р е в о л ю ц и о н е р и писа­ тель. М . , 1973. С . 132. Бердяев НА. Указ. соч. С. 18. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 95. Мережковский Д. С. П о л и . собр. соч. Т. XI. С П б . , 1912. С. 27-28. 6 6

67

68

69

7 0

71

1 2

7 3

74

75

76

ВИПгфоп Г. Тпе 1соп апс! 1пе Ахе. N . У., 1966. Р. 402.

ВШт&оп Г. МУспайоузку а п ё 1пе Кизз1ап РориИзт. Охюгс!, 1958. Р. 120. Бердяев НА. Указ. соч. С. 9. Майский И.М. Путешествие в п р о ш л о е . В о с п о м и н а н и я о р у с с к о й п о л и ­ т и ч е с к о й э м и г р а ц и и в Л о н д о н е . 1912-1917. М . , 1960. С. 144. Революционная журналистика семидесятых годов. Ростов-на-Дону, 1905. С. 73. Герцен А.И. С о б р . соч.: В 30 т. Т. 8. М . , 1956. С. 61. Д а л е е ссылки на э т о и з д а н и е д а ю т с я в тексте с у к а з а н и е м т о м а и страницы. В р у с с к о й д о р е в о л ю ц и о н н о й историографии (в трудах В.Я. Богучарского, Р . В . И в а н о в а - Р а з у м н и к а , А . А . К о р н и л о в а и д р . ) о в л и я н и и с л а в я н о ф и л о в на и д е й н у ю э в о л ю ц и ю А . И . Г е р ц е н а г о в о р и л о с ь часто. В р а б о т а х с о в е т с к и х историков такое воздействие фактически н е рассматривалось. Л и ш ь в н е о п у б л и к о в а н н о й и н е з а щ и щ а в ш е й с я диссертации С С . Д м и т р и е в а с о д е р ж а ­ л о с ь п р и з н а н и е : «Среди р у с с к и х и д е о л о г и ч е с к и х и с т о ч н и к о в , которые п и т а л и "русский социализм" Герцена, важнейшее место занимает раннее славяно­ ф и л ь с т в о к о н ц а 3 0 - 4 0 - х г о д о в » ( ц и т . п о : Итенберг Б.С. Р о с с и й с к а я и н т е л ­ л и г е н ц и я и З а п а д . Век X I X . Очерки. М . , 1999. С . 42-48). 77

78

7 9

80

8 1

13'

388

М.Д. Карпачев 8 2

П о д р о б н е е о б э т о м см.: Дружинин Н.М. А. Гакстгаузен и русские рево­ л ю ц и о н н ы е демократы / / И с т о р и я С С С Р . 1967. № 3. С . 69-80. С м . : Пирумова Н.М. А л е к с а н д р Г е р ц е н — р е в о л ю ц и о н е р , мыслитель, человек. М., 1989. С. 76. Чернышевский Н.Г. П о л н . собр. соч. Т. 4. М., 1948. С. 743. Далее ссылки на э т о и з д а н и е даются в тексте с у к а з а н и е м т о м а и с т р а н и ц ы . С м . : Твардовская В.А., ИтенбергБ.С. Р у с с к и е и К а р л Маркс: выбор или судьба? М . , 1999. С. 87-104. Чернышевский Н.Г. И з б р а н н ы е э к о н о м и ч е с к и е п р о и з в е д е н и я . Т. 6. М., 1918. С. 478. Чичерин Б.Н. В о с п о м и н а н и я . П у т е ш е с т в и е з а границу. М . , 1932. С. 49. См.: Огарев Н.П. И з б р а н н ы е с о ц и а л ь н о - п о л и т и ч е с к и е и философские произведения. Т. 1. М., 1952. С. 364-365. Цит. по: Левин Ш.М. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е в Р о с с и и в 6 0 - 7 0 - е годы XIX века. М . , 1958. С . 175. См.: Лемке М.К. Д е л о Н.Г. Ч е р н ы ш е в с к о г о / / П о л и т и ч е с к и е процессы в Р о с с и и 1860-х гг. М.; Пг., 1923. С . 318. Текста п р о к л а м а ц и и , н а п и с а н н о г о р у к о й Ч е р н ы ш е в с к о г о , н е сохра­ нилось. Сам Чернышевский на с у д е б н о м п р о ц е с с е свое авторство п о понятным причинам отрицал. Н е с о м н е н н о одно: и д е и воззвания соответствовали взглядам т о й ч а с т и р а д и к а л ь н о й м о л о д е ж и , к о т о р а я в и д е л а в Ч е р н ы ш е в с к о м своего вдейного вдохновителя (Ист. записки. М . , 1941. Т. 10. С . 5-15). См.: Шелгунов НВ., ШелгуноваЛ.И, Михайлов МЛ. В о с п о м и н а н и я . Т. 1. С. 327-331. Народническая э к о н о м и ч е с к а я литература. И з б р а н н ы е произведения. М . , 1958. С. 84. Там же. С. 89. См.: Новикова КН. Революционеры 1861 года. «Великорусе» и его комитет. М . , 1967. Автор полагает, что д а н н а я п р о к л а м а ц и я с о с т а в л я л а с ь в т о м ж е к р у ж к е , в к о т о р о м б ы л и п о д г о т о в л е н ы и у п о м я н у т ы е в ы ш е . Н о прямых доказательств о н а не приводит. Русско-польские р е в о л ю ц и о н н ы е связи. Т. 1. М . , 1963. С . 75. Там же. С. 76. Там же. С. 84. " К о л о к о л . 1962. Вып. 4. С. 895. Цит. по: Левин Ш.М. Указ. соч. С. 198-199. Народническая э к о н о м и ч е с к а я литература. С. 101. Т а м ж е . С. 106. Там же. Рудницкая ЕЛ. Русский бланкизм: Петр Ткачев. М . , 1992. С. 6; Револю­ ц и о н н ы й радикализм в Р о с с и и : век девятнадцатый. М . , 1997. С . 15. С м . : Нечкина М.В. « З е м л я и воля» 1 8 6 0 - х г о д о в ( П о с л е д с т в е н н ы м материалам) / / История С С С Р . 1957. № 1. С . 119-125. Писарев Д.Н. Соч.: В 4 т. Т. 2. М . , 1955. С. 366-367. Т а м ж е . Т . 3. С. 460. Т а м ж е . Т . 1 . С . 135. Согфпо М. Оп Ы е И е с Ш а к апс! 1п1е11есШа1 Т г а й Ш о т т Е щ Ы е е п Ш а п ё ЫшегеепШ Сепшгу Ки5$1а / / Бае(1а1ш. 1972. У о 1 . 1 0 1 . N 2. Р. 130-134; Оказоп А. УоипЕ К и з ш : Тпе Оепе&ю о Г К ш а а п КасИсаИзт ш 1пе 18608. N . У., 1980. Р. 71-72. 8 3

84

8 5

86

87

8 8

8 9

9 0

9 1

9 2

9 3

9 4

9 5

9 6

9 7

98

100

101

1 0 2

103

104

105

106

1 0 7

1 0 8

109

Пореформенная эпоха 110

111

112

389

П о к у ш е н и е Каракозова. Т. 1. М., 1928. С. 294. Р е в о л ю ц и о н н ы й радикализм в Р о с с и и . С. 181-184. Т а м ж е . С . 244-248.

113

См.: Козъмин Б.И «Народники» и «народничество» / / В о п р . литературы. 1957. № 9 . 1 1 4

Революционная журналистика семидесятых годов. Ростов-на-Дону 1905. С. 72. Плеханов Т.В. Соч.: В 24 т. Т. 3. М., 1922. С. 56. Бакунин МА. П о л и . собр. соч.: В 4 т. Т. 1. С П б . Б. г. С. 17. 115

116

117

Бакунин МА. Государственность и анархия / / Избр. произв. Т. 1. Пг.; М , 1922. С. 109. 118

Бакунин МА. П о л н . с о б р . соч.: В 4 т . Т. 2. М., 1934. С. 217. Т а м ж е . С . 240. Т а м ж е . С. 247. Т а м ж е . С . 259-261. С м . : Т а м ж е . С. 262. Т а м ж е . С . 263-264. Аптекман О.В. О б щ е с т в о «Земля и воля» 7 0 - х годов. П г . , 1924. С . 122. Лавров П.Л. Ф и л о с о ф и я и с о ц и о л о г и я / / И з б р . п р о и з в . М . , 1965. Т . 2.

119

120

121

1 2 2

123

т

125

С. 40. 126

Т а м ж е . С . 54-56. Т а м ж е . С . 288-289. Т а м ж е . С. 87. Т а м ж е . С . 121. Цит. п о : Русанов Н. С. Социалисты Запада и Р о с с и и . С П б . , 1909. С . 227. В п е р е д ! 1974. № 3. С . 186. С м . : Седов М.Т. П . Л . Л а в р о в в р е в о л ю ц и о н н о м д в и ж е н и и Р о с с и и / / Вопр. истории. 1969. № 3. См.: Итенберг Б. С Д в и ж е н и е революционного нагюдничества. М., 1965. С, 297-322. Ткачев П.Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. М , 1976. С. 22. Т а м ж е . С. 89. Т а м ж е . С . 164-165. Т а м ж е . С . 98. Т а м ж е . С. 146-147. Т а м ж е . С. 94. С м . : Рудницкая Е.Л. Указ. соч. С. 209. Р е в о л ю ц и о н н о е народничество 7 0 - х годов XIX в. Т . 1. М., 1964. С . 115. С м . : Михайловский Н.К. П о л н . с о б р . соч. Т. 3. С П б . , 1909. С. 501. С м . : Седов М.Т. К в о п р о с у о б о б щ е с т в е н н о - п о л и т и ч е с к и х взглядах Н.К. Михайловского / / Общественное движение в пореформенной России. М., 1965. С . 191. Литература п а р т и и « Н а р о д н а я воля». М . , 1930. С . 5. Правда, в отличие о т Ткачева народовольцы н е о б е щ а л и н е м е д л е н н о й диктатуры р е в о л ю ц и о н н о г о меньшинства. Н а р о д н и ч е с к о е наследие в их п о л и ­ т и ч е с к о м м ы ш л е н и и б ы л о д л я э т о г о с л и ш к о м сильным. П о с л е захвата власти о н и с о б и р а л и с ь п р о в е с т и в ы б о р ы в У ч р е д и т е л ь н о е с о б р а н и е , твердо надеясь, что 90% е г о б у д у щ и х у ч а с т н и к о в о к а ж у т с я с т о р о н н и к а м и о б щ и н н о г о с о ц и а ­ лизма. Никакого о б о с н о в а н и я таким расчетам они, разумеется, н е давали, как, в п р о ч е м , н е р а с с к а з ы в а л и и о п о р я д к е п р о в е д е н и я и з б и р а т е л ь н о й 127

1 2 8

1 2 9

1 3 0

131

1 3 2

133

134

135

1 3 6

137

1 3 8

1 3 9

1 4 0

141

1 4 2

1 4 3

1 4 4

1 4 5

М.Д. Карпачев

390

к а м п а н и и ( Р е в о л ю ц и о н н о е н а р о д н и ч е с т в о 7 0 - х г о д о в X I X века. Т . 2. М.; Л., 1965. С. 172). С м . : Седов М.Г. Г е р о и ч е с к и й п е р и о д р е в о л ю ц и о н н о г о народничества. М . , 1966; Волк СС. Н а р о д н а я в о л я . 1879-1882. М . ; Л . , 1966; Троицкий Н.А. « Н а р о д н а я воля» п е р е д ц а р с к и м с у д о м . С а р а т о в , 1971. Литература партии « Н а р о д н а я воля». С . 23. Твардовская В.А. С о ц и а л и с т и ч е с к а я м ы с л ь Р о с с и и н а р у б е ж е 18701880-х годов. М . , 1969. С. 61. Козьмин Б.Н. Русская с е к ц и я I И н т е р н а ц и о н а л а . М . , 1957. С . 264-265. К. М а р к с , Ф. Э н г е л ь с и р е в о л ю ц и о н н а я Р о с с и я . М . , 1967. С . 427. С м . : Твардовская В.А., Итенберг Б.С У к а з . с о ч . С . 49. А в т о р ы в е р н о о т м е ч а ю т , что в з а и м н а я н е п р и я з н ь М а р к с а и Г е р ц е н а д р у г к д р у г у н е м о ж е т служить о с н о в а н и е м для объективного анализа и х теорий. И х п о л е м и к а нередко п р и о б р е т а л а л и ч н ы й , а п о т о м у и в з а и м н о н е с п р а в е д л и в ы й характер. 1 4 6

1 4 7

148

149

1 5 0

151

1 5 2

С м . : Пирумова Н.М. Б а к у н и н . М . , 1970. С . 353-358 и д р . ; Колпинский Н.Ю., Твардовская В.А. Б а к у н и н в р у с с к о м и м е ж д у н а р о д н о м о с в о б о ­ д и т е л ь н о м д в и ж е н и и / / В о п р . и с т о р и и . 1964. № 10. 1 5 3

1 5 4

С м . : Конюшая Р.П. Карл М а р к с и р е в о л ю ц и о н н а я Р о с с и я . М . , 1975. К . М а р к с , Ф. Э н г е л ь с и р е в о л ю ц и о н н а я Р о с с и я . С . 77.

1 5 5

Т а м ж е . С. 434-435. Там ж е . С. 444. Т а м ж е . С. 70. Д а ж е в 1885 г., когда никаких п р и з н а к о в р е в о л ю ц и о н н о й с и т у а ц и и в Р о с с и и н е наблюдалось, Энгельс полагал, что р е в о л ю ц и я ( п о народоволь­ ч е с к о м у с ц е н а р и ю ) м о ж е т р а з р а з и т ь с я в н е й к а ж д ы й д е н ь , а с а м а страна « п о д о б н а з а р я ж е н н о й м и н е , к которой остается только п о д н е с т и фитиль» (Там же. С. 514). 1 5 6

1 5 7

1 5 8

1 5 9

Литературное наследие Г.В. Плеханова. С б . VIII. Ч. 1. М . , 1940. С. 23. Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Т. 1. М., 1956. С. 72. Плеханов Г.В. Соч. Т. 2. М.; Пг., 1923. С. 84. Там же. С. 271. См.: Курбатова И.Н. Начало распространения м а р к с и з м а в Р о с с и и . М., 1983. С. 103. Начало рабочего д в и ж е н и я и распространения марксизма в Р о с с и и (1883-1894). М., 1960. С. 335. См.: Полевой Ю.З. З а р о ж д е н и е м а р к с и з м а в Р о с с и и . М . , 1959. С . 200201; Тютюкин СВ. Г.В. Плеханов. Судьба р у с с к о г о марксиста. М . , 1997. Автор у б е д и т е л ь н о показал, как с и л ь н е й ш е е р а з о ч а р о в а н и е в н а р о д н и ч е с т в е о т р а ­ зилось на усилении догматизма в иотерпретациях Плехановым с у щ н о с т и марк­ систского учения (см. с. 82). Ленин В.И Полн. собр. соч. Т. 1. С. 310. П е р в о е марта 1887 года. М . ; Л . , 1927. С . 373-374. См.: Полевой Ю.З. Указ. соч. С. 295. Голоса и з Р о с с и и . Вып. 3. М . , 1974. С. 56-57. « С т р о г о говоря, — п и с а л з н а т о к э п о х и Ш . М . Л е в и н , — н а с т о я щ а я и с т о р и я р у с с к о г о л и б е р а л и з м а как к р у п н о г о о б щ е с т в е н н о г о т е ч е н и я т е п е р ь и м е н н о , в середине 50-х годов, и начинается» (Левин Ш.М. О ч е р к и п о и с т о р и и р у с с к о й о б щ е с т в е н н о й м ы с л и . Вторая п о л о в и н а X I X — н а ч а л о X X в. Л . , 1974. С . 348). А в т о р дает весьма у б е д и т е л ь н у ю а р г у м е н т а ц и ю т а к о й д а т и р о в к и , н о 160

161

1 6 2

1 6 3

1 6 4

1 6 5

т

1 6 7

1 6 8

1 6 9

1 7 0

Пореформенная эпоха

391

не о т р и ц а е т и ф а к т р а с п р о с т р а н е н и я л и б е р а л ь н ы х и д е й в р у с с к о м о б щ е с т в е в предшествующие эпохи. Г о л о с а и з Р о с с и и . Вып. 1. М., 1974. С. 21—22. Т а м ж е . С. 22. Там ж е . Вып. 2. С. 111. И з з а п и с о к сенатора К.Н. Лебедева / / Русский архив. 1893. Вып. 4. К н . 1. С. 353-354. Т а м ж е . С . 112-125. С м . : Гершензон М.О. С о ц и а л ь н о - п о л и т и ч е с к и е взгляды А . И . Герцена. М., 1906. С . 3. Михайловский Н.К. П о л н . собр. соч. Т. 10. М., 1913. С . 560. Кавелин К.Д. Соч.: В 4 т. Т. 2. С П б . , 1898. С. 141. Русь. 1881. № 2 9 . Чичерин Б.Н. О н а р о д н о м представительстве. М., 1866. С. VIII. С м . : Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 211. Кавелин К.Д. Н а ш у м с т в е н н ы й с т р о й . Статьи п о ф и л о с о ф и и р у с с к о й истории и культуры. М., 1989. С. 429. Н а сходство мечты Кавелина о в с е о б щ е м благоденствии с конечными целями социалистов обратил внимание Ю . С П и в о ­ варов. Р у с с к и й л и б е р а л , п о д м е т и л и с с л е д о в а т е л ь , ради с о х р а н е н и я о т е ч е с т ­ венной и д е н т и ч н о с т и совмещал защиту идеи самодержавия с «горячей с и м п а т и е й к с о ц и а л и з м у » {Пивоваров Ю. С. Л и б е р а л и з м в стране «развитого романтизма» (Константин Кавелин и его место в русской политической традиции) / / П о л и т и ч е с к а я наука. Л и б е р а л и з м . Консерватизм. М а р к с и з м . М . , 1998. С. 163). Л и б е р а л и з м в Р о с с и и . М . , 1997. С . 181. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 9. Т а м ж е . С . 10. Там ж е . С. 35. Т а м ж е . С . 178. Соловьев Я А. Записки сенатора Соловьева о крестьянском деле / / Русская старина. 1882. № 5. С. 425-426. С м . : Секиринский СС, Шелохаев В.В. Л и б е р а л и з м в Р о с с и и . О ч е р к и истории (сер. X I X - нач. X X в.). М . 1 9 9 5 . С. 36-42. Чернышевский Н.Г. И з б р а н н ы е ф и л о с о ф с к и е с о ч и н е н и я . Т. 3. М., 1931. С. 505-506. Секиринский СС, Шелохаев В.В. Указ соч. С. 48. С м . : Захарова Л.Г. С а м о д е р ж а в и е и о т м е н а к р е п о с т н о г о права. 1856— 1861. М . , 1984. С . 183-214. Цит. п о : Секиринский С. С, Шелохаев В.В. Указ. соч. С. 44. 171

1 7 2

173

174

1 7 5

1 7 6

177

178

179

180

181

182

1 8 3

184

185

186

1 8 7

188

1 8 9

5

190

191

1 9 2

193

194

Трубецкая

О. Материалы для биографии кн. В А Черкасского. Т. 1. К н . 2.

Ч. 3. М . , 1901. С. 83. КошелевА.И. Указ. соч. С. 187. С м . : Захарова Л.Г. Указ. соч. С. 198-199. Корнилов А А. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е при Александре II (1855-1881)... 195

1 9 6

197

С. 64. 198

1 9 9

Революционная ситуация в России в середине УЗХ века. М., 1978. С . 193. С м . : Корнилов

А.А. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II...

С . 67-68. Никитенко АВ. Указ. соч. Т. 2. Корнилов АА. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II... С . 115. 200

201

М.Д. Карпачев

392 2 0 2

О б э т о м очень настойчиво писал, н а п р и м е р , Б.Н. Ч и ч е р и н е щ е в 1855 г.: «Правительственная деятельность не д о л ж н а уничтожать самостоятельности н а р о д а , и б о с а м о с т о я т е л ь н о с т ь есть н е о б х о д и м о е у с л о в и е ж и з н и » . У нас же, полагал п у б л и ц и с т , правительственное н а ч а л о буквально п о г л о т и л о народную самодеятельность, что и стало п р и ч и н о й о п а с н о г о о т с т а в а н и я с т р а н ы от более культурного Запада (Голоса и з Р о с с и и . В ы п . 2. М . , 1975. С . 69). 2 0 3

С м . : Корнилов АЛ. О б щ е с т в е н н о е д в и ж е н и е п р и А л е к с а н д р е II. М . ,

1909. С. 57. 2 0 4

См.: Пирумова Н.М. З е м с к о е либеральное д в и ж е н и е . С о ц и а л ь н ы е корни и э в о л ю ц и я д о начала X X века. М . , 1977. С . 56. См.: Веселовский Б.Б. История земства за с о р о к лет. Т. 3. С П б . , 1911. С. 8. С м . : Гармиза В.В. П о д г о т о в к а з е м с к о й р е ф о р м ы 1864 года. М . , 1957. Мещерский В.П. В о с п о м и н а н и я . С П б . , 1909. С. 212. Витте СЮ. С а м о д е р ж а в и е и з е м с т в о . С П б . , 1908. С . 73. Кавелин К.Д. Собр. с о ч . Т. 2. С П б . , 1898. С. 735. См.: Пирумова Н.М. З е м с к о е л и б е р а л ь н о е д в и ж е н и е . . . С . 68. Т а м ж е . С. 71. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 3. С. 115. Цит. по: Корнилов АЛ Общественное д в и ж е н и е п р и Александре II (18551881)... С. 222. Толстой Л.Н С о б р . соч.: В 22 т. Т. 17. М . , 1984. С . 141. С м . : Секиринский СС, ШелохаевВ.В. Указ. соч. С. 102. Так оценивал итоги войны в и д н ы й л и б е р а л и з е м с к и й деятель И.И. Пет­ р у н к е в и ч . В с е п р и ч и н ы н а ш и х неудач, п и с а л о н , к р о ю т с я «в н а ш е й д у х о в н о й н е м о щ и , в нашем гражданском рабстве, в безответственном властвовании б е з д а р н о й и р а з в р а щ е н н о й бюрократии». Э м о ц и о н а л ь н ы е п е р е х л е с т ы о б ъ я с ­ н я л и с ь н е п о д д е л ь н о й о б и д о й за с в о ю с т р а н у ( с м . : Петрункевич Н.Н. П а м я т и В.А. Г о л ь ц е в а / / Памяти В.А. Гольцева. М . , 1910. С . 102-103). См.: Троицкий НА. Ц а р и з м п о д с у д о м п р о г р е с с и в н о й о б щ е с т в е н н о с т и . М . , 1979. Правительственный вестник. 1878. 20 августа. Россия в революционной ситуации на рубеже 1 8 7 0 - 1 8 8 0 - х годов. М , 1983. С. 359. Т а м ж е . С. 360. Сватиков СТ. Общественное д в и ж е н и е в Р о с с и и . Р о с т о в - н а - Д о н у , 1905. С. 89-90. ТихомировЛ.А. К о н с т и т у ц и о н а л и с т ы в э п о х у 1881 года. М . , 1895. С . 35. Петрункевич НИ. И з записок общественного деятеля. Прага, 1934. С.453-456. Петров ФА Нелегальные общеземские совещания и съезды к о н ц а 70-х — начала 8 0 - х годов ХГХ в. / / В о п р . истории. 1974. № 9. С. 37. ^ Т а м ж е . С. 41-42. В п о л н е с п р а в е д л и в о Ш . Галай' п о д ч е р к и в а е т , ч т о р у с с к и й к о н с т и т у ­ ц и о н а л и з м вышел н а и с т о р и ч е с к у ю арену и м е н н о н а р у б е ж е 1 8 7 0 - 1 8 8 0 - х гг. (ОаШЗ. ТЬе Ш е г а И о п М о у е т е п ! ш Ки$81а. СатЪпс!§е (Ма$$.), 1975. Р. 7). С м . : Кавелин К.Д. Н а ш у м с т в е н н ы й с т р о й . Статьи п о ф и л о с о ф и и , р у с ­ с к о й и с т о р и и и культуре. С. 439. С м . : Секиринский СС, Шелохаев В.В. Указ. соч. С. 96. Кавелин КД. Собр. соч. Т. 2. С. 962. КеннанДж. П о с л е д н е е заявление р у с с к и х л и б е р а л о в . Ж е н е в а , 1888. С м . : Пирумова Н.М. З е м с к о е л и б е р а л ь н о е д в и ж е н и е . . . С . 135. 2 0 5

2 0 6

207

208

2 0 9

2 1 0

2 1 1

2 1 2

2 1 3

2 1 4

2 1 5

2 1 6

2 1 7

2 1 8

2 1 9

2 2 0

221

2 2 2

223

224

2 2 6

2 2 7

2 2 8

229

т

2 3 1

Пореформенная эпоха

393

232

Градовский АД. С о ц и а л и з м н а западе Европы и в Р о с с и и / / С о б р . с о ч • В 9 т. Т. 3. С П б . , 1899. С. 420. 2 3 3

С м . : Балуев Б.П. Л и б е р а л ь н о е н а р о д н и ч е с т в о . М . , 1996. В п р о ч е м , н а р о д н и ч е с т в о 1 8 8 0 - 1 8 9 0 - х гг. м о ж н о назвать л и б е р а л ь н ы м только с у ч е т о м методов их д е я т е л ь н о с т и , а т а к ж е н е к о т о р ы х частных в о з з р е н и й , н а п р и м е р о с в о б о д е и н т е л л и г е н т с к о й д е я т е л ь н о с т и . Э к о н о м и ч е с к и е т е о р и и легальных народников б а з и р о в а л и с ь н а и д е о л о г и и крестьянского с о ц и а л и з м а и были п о существу антилиберальными. 2 3 4

См.: Пирумова Н.М. З е м с к о е либеральное движение... С. 147. Еттот Т. Т п е Киз$1ап Ьапёес! Оепхгу апс! Ро1Шсз / / ТЬе Ки$81ап Перечу. 1974. Уо1. 33. Р. 277. Шипов Д.Н. В о с п о м и н а н и я и д у м ы о п е р е ж и т о м . М . , 1918. С . 142. Кантор В.К. «Есть е в р о п е й с к а я держава...» М., 1999. С. 30. Чернуха В.Г. В н у т р е н н я я политика царизма с середины 5 0 - х д о начала 80-х гг. X I X в. Л . , 1978. С. 25. С м . : Долбилов М.Д. А л е к с а н д р II и о т м е н а крепостного права / / В о п р . истории. 1998. № 10. С. 34. Заметив такое сочетание, А.В. Медушевский обратил внимание на то, что Р е д а к ц и о н н ы е к о м и с с и и и м е л и « н е к о т о р у ю предысторию» в з а к о н о ­ д а т е л ь н о й п р а к т и к е XVIII ( У л о ж е н н а я к о м и с с и я ) и начала X I X в. (см.: Ме­ душевский А.В. Д е м о к р а т и я и авторитаризм: р о с с и й с к и й конституционализм в сравнительной п е р с п е к т и в е . М . , 1998. С. 327). Ц и т . п о : Захарова Л.Г. С а м о д е р ж а в и е и о т м е н а к р е п о с т н о г о права в России. 1856-1861. М., 1984. С. 136. О ч е р к и р у с с к о й культуры X I X века. Т. 2. М., 2000. С. 81. Н а э т о обстоятельство обратил в н и м а н и е М . Д . Д о л б и л о в в работе, п о ­ с в я щ е н н о й о д н о м у и з в и д н ы х представителей д в о р я н с к о й ф р о н д ы (см.: Дол­ билов М.Д. Д в о р я н с к и й п р е д в о д и т е л ь и крестьянская р е ф о р м а : п о л и т и ч е с к а я неудача князя И . В . Гагарина / / Общественная и культурная ж и з н ь Центральной Р о с с и и в XVII — начале X X века. В о р о н е ж , 1999. С. 89). Русская старина. 1900. К н . 4. С. 143. Кавелин К.Д. Н а ш у м с т в е н н ы й с т р о й . Статьи п о ф и л о с о ф и и р у с с к о й истории и культуры. С. 441. Валуев П.А. Д н е в н и к . Т. 1. М., 1961. С. 97. Цит. п о : Татищев С. С. И м п е р а т о р Александр II. Его ж и з н ь и ц а р с т в о ­ вание. Т. 1. М . , 1995. С. 534. Глубокий м о н а р х и з м крестьянского сознания и веру народа в Б о ­ ж е с т в е н н о е п р о и с х о ж д е н и е с а м о д е р ж а в и я п р и з н а в а л и д а ж е радикалы ( с м . : Чернуха В.Г. Указ. соч. С. 49). Валуев П.А. Указ с о ч . С. 325. И с т о р и ч е с к и й архив. 1958. № 1. С . 148. В с е п о д д а н е й ш и й д о к л а д с т а т с - с е к р е т а р я Валуева. П р о е к т н о в о г о учреждения Государственного совета / / Вестн. права. 1905. К н . 9. С. 226-270. См.: Чернуха В.Г Указ. соч. С. 35. См.: Медушевский А.В. Указ. соч. С. 332. С м . : Т а м ж е . С. 335. Милютин ДА. Д н е в н и к . Т. 4. М . , 1950. С. 57. С м . : Зайончковский ПА. К р и з и с самодержавия н а р у б е ж е 1 8 7 0 - 1 8 8 0 - х годов. М . , 1964. С . 151-157. Э т о т труд остается наиболее обстоятельным и с с л е ­ д о в а н и е м д е я т е л ь н о с т и М . Т . Л о р и с - М е л и к о в а как лидера л и б е р а л ь н о - б ю р о ­ к р а т и ч е с к о й г р у п п и р о в к и в к о н ц е царствования Александра II. 235

236

237

238

2 3 9

2 4 0

2 4 1

2 4 2

2 4 3

2 4 4

245

246

2 4 7

2 4 8

249

2 5 0

2 5 1

2 5 2

2 5 3

2 5 4

255

2 5 6

МД. Карпачев

394 257

Перетц ЕА. Д н е в н и к . М . ; Л . , 1927. С . 68. Былое. 1918. № 4-5. С. 162. Т а м ж е . С. 165. Чернуха В.Г. Указ. соч. С. 124-127. См.: Зайончковский ПА. Указ. соч. С . 294. Голицын Н.В. Конституция графа Л о р и с - М е л и к о в а / / Былое. 1918. № 1011. С. 127. Витте СЮ. Воспоминания. Т. 2. С. 260. В п о с л е д н е е время п р о б л е м ы о п р е д е л е н и я и о ц е н о к к о н с е р в а т и з м а стали п р е д м е т о м м н о г о ч и с л е н н ы х д и с к у с с и й . В п о л н е п о н я т н о е с т р е м л е н и е к научной реабилитации д а н н о й тематики п р и в е л о к п о я в л е н и ю весьма широких т о л к о в а н и й с а м о г о п о н я т и я «консерватизм». Н а п р и м е р , В . И . Ш а м ш у р и н ут­ верждает, что этот термин означает «сохранение и п р и у м н о ж е н и е материальных и духовных ц е н н о с т е й человечества о т г и б е л и в о в р е м е н и » ( С о ц и о л о г и ч е с к и е исследования. 1993. № 1. С. 93). Однако о таком благородном с т р е м л е н и и всегда г о т о в о заявить л ю б о е с к о л ь к о - н и б у д ь з а м е т н о е о б щ е с т в е н н о - п о л и т и ч е с к о е течение, даже революционное. Нельзя упускать и з вида, что консерватизм всегда о т н о с и т е л е н , с к а ж е м , его а н г л и й с к и е н о с и т е л и в и к т о р и а н с к о й э п о х и исповедовали принципиально иные политические ценности в сравнении с русскими поклонниками «официальной народности». М о ж н о согласиться с В.И. Толстых, что консерватор — это прежде всего традиционалист, «охранитель традиций, ценностей, подтвердивших свое право на существование» (Поли­ т и ч е с к и е и с с л е д о в а н и я . 1995. № 4. С . 38). Н а д о только о г о в о р и т ь с я , что к о н ­ с е р в а т о р о х р а н я е т те т р а д и ц и и , к о т о р ы е п о д т в е р д и л и с в о е п р а в о н а с у щ е с т ­ в о в а н и е с его точки зрения. 2 5 8

2 5 9

260

2 6 1

262

263

2 6 4

265

Филиппова Г.В Предчувствие ностальгии / / Свободная мысль. 1993. № 9. С. 35; Она же. Мудрость без р е ф л е к с и и ( К о н с е р в а т и з м в п о л и т и ч е с к о й ж и з н и Р о с с и и ) / / Кентавр. 1993. № 6. С. 52. 266 Стоит обратить внимание н а довольно т о ч н о е и о с т р о у м н о е н а б л ю д е н и е Н А Бердяева: «Консерватизм властвует в р у с с к о й ж и з н и и д е р ж и т в тисках ее творческие силы, н о о н умер в литературе, о н н е существует как и д е й н о е направление» {Бердяев НА. Судьба русского консерватизма / / К и н о с ц е н а р и и . 1989. № 5. С. 164). ^ Р у с с к и й консерватизм X I X столетия. И д е о л о г и я и практика. М . , 2000. С 201-203. С м . : Дружинин Н.М. « Ж у р н а л з е м л е в л а д е л ь ц е в » (1858-1860 гг.) / / И з б р . труды. Социально-экономическая и с т о р и я Р о с с и и . М . , 1987. С. 78-79. С м . : Сладкевич. Н.Г. Б о р ь б а о б щ е с т в е н н ы х т е ч е н и й в р у с с к о й п у б ­ л и ц и с т и к е к о н ц а 5 0 - х — начала 6 0 - х г о д о в X I X века. Л . , 1979. С . 12. Терпигорев СН Оскудение. Очерки п о м е щ и ч ь е г о р а з о р е н и я . Т. 1. М . , 1955. С. 15. См.: Долбилов М.Д. С о с л о в н а я п р о г р а м м а д в о р я н с к и х « о л и г а р х о в » в 1 8 5 0 - 1 8 6 0 - х годах / / Вопр. истории. 2000. № 6. С. 34. Там ж е . С. 35. 2 6 8

2 6 9

2 7 0

2 7 1

2 7 2

273

Безобразов МА. О желаниях русского дворянства во время о с в о б о ж д е н и я крестьян, с з а п и с к о й / / Русский архив. 1888. К н . 12. С. 601-615. Безобразов НА. Две записки п о вотчинному вопросу. Берлин, 1859. С. 43. См.: Герсеванов НБ. О социализме Р е д а к ц и о н н ы х к о м и с с и й . П и с ь м а к п р е д с е д а т е л ю и х генералу Ростовцеву. Б е р л и н , 1860. С. 24. 274

2 7 5

Пореформенная эпоха

395

2 7 6

Материалы для истории упразднения крепостного состояния п о ­ м е щ и ч ь и х к р е с т ь я н в Р о с с и и в ц а р с т в о в а н и е А л е к с а н д р а П . Ч . II. Б е р л и н , 1860. С. 110-113. 2 7 7

С м . : Долбилов С. 38-39.

МД С о с л о в н а я п р о г р а м м а д в о р я н с к и х «олигархов»...

2 7 8

См.: Татищев С. С. Император Александр II. Его ж и з н ь и царствование. Т . 1 . М . , 1995. С. 400-401. 2 7 9

С м . : Сладкевич Н.Г. О ч е р к и и с т о р и и о б щ е с т в е н н о й Р о с с и и в к о н ц е 50-х - начале 6 0 - х г о д о в X I X века. Л . 1962. С . 96. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 202. 280

281

Сладкевич Н.Г. О б о б щ е с т в е н н о - п о л и т и ч е с к и х настроениях дворянства в 1861-1862 гг. / / П р о б л е м ы и с т о р и и о б щ е с т в е н н о й мысли и и с т о р и о г р а ф и и . М., 1976. С . 108-109. 2 8 2

С м . : Корелин А.П. Д в о р я н с т в о в п о р е ф о р м е н н о й Р о с с и и . 1861—1904. М . , 1979. С . 237-238; Долбилов МД. С о с л о в н а я п р о г р а м м а д в о р я н с к и х «олигархов»... С. 40—41. 2 8 3

С м . : Корелин АЛ. Р о с с и й с к о е дворянство и его сословная организация / / И с т о р и я С С С Р . 1971. № 5. С. 75. 2 8 4

Ц и т . п о : Скороспелова В.А. М о с к о в с к о е д в о р я н с к о е с о б р а н и е 1865 г. и газета «Весть» / / Вестн. М о с к . ун-та. Сер. История. 1974. № 2. С. 27-44. См.: Корелин АЛ. Д в о р я н с т в о в п о р е ф о р м е н н о й Р о с с и и . С. 249. 2 8 5

2 8 6

С м . : Чернуха В.Г. В н у т р е н н я я п о л и т и к а ц а р и з м а с с е р е д и н ы 5 0 - х д о начала 8 0 - х гг. X I X в. Л . , 1978. С. 50. 2 8 7

Власть и р е ф о р м ы : о т с а м о д е р ж а в н о й к советской Р о с с и и . С П б . , 1996.

С. Ж 288

Никитенко

А.В. Указ. соч. Т. 2. С. 189.

2 8 9

Власть и р е ф о р м ы : от с а м о д е р ж а в н о й к советской Р о с с и и . С . 340. Подробная оценка политики реакционно-охранительных сил в п о с л е д н и е 15 л е т царствования Александра II д а н а Б.С. И т е н б е р г о м в соответ­ ствующей главе коллективной монографии (Русский консерватизм ХЕХ столетия. И д е о л о г и я и практика. М., 2000. С. 230-275). 2 9 0

2 9 1

И с т о р и я ф и л о с о ф и и в С С С Р . Т. 3. М . , 1968. С. 329. См.: Твардовская ВА. Достоевский в общественной ж и з н и Р о с с и и (18611881). М . , 1990. С . 15. П о всей видимости, прав С В . Тютюкин: почвеннический консерватизм Д о с т о е в с к о г о стал его реакцией на усталость от социалистических у в л е ч е н и й в р е м е н и кружка п е т р а ш е в ц е в ( Р у с с к и й к о н с е р в а т и з м : п р о б л е м ы , п о д х о д ы , м н е н и я / / Отечественная история. 2001. № 3. С. 131). 2 9 2

293

Достоевский

Ф.М. П о л н . собр. соч.: В 30 т. Т. 18. М., 1978. С. 36.

2 9 4

Т а м ж е . Т. 20. М., 1980. С 10-11.

2 9 5

Т а м ж е . С . 219.

2 9 6

Т а м ж е . С . 171-172. Т а м ж е . Т. 29. К н . 2. М . , 1986. С. 85. Твардовская ВА. Указ. соч. С. 310. Достоевский Ф.М. Указ соч. Т. 23. М . , 1981. С. 158.

2 9 7

298

299

3 0 0

Т а м ж е . Т . 23. С. 261. Т а м ж е . Т. 26. М., 1984. С. 148. ТНайеп Е. С. Сошегуапуе Ш ю п а И з т т Нше1ееп1п Сепшгу Киз$1а. ЗеаШе, 1964. Р. 60-61. 3 0 1

302

М.Д. Карпачев

396 3 0 3

С о ц и о л о г и ч е с к а я мысль в Р о с с и и . О ч е р к и и с т о р и и н е м а р к с и с т с к о й с о ц и о л о г и и п о с л е д н е й трети X I X — начала X X века. Л . , 1978. С . 231. Данилевский Н.Я. Р о с с и я и Европа. С П б . , 1995. С. 54. 304

3 0 5

Т а м ж е . С . 245, 253. См.: Т а м ж е . С. 20, 35. С м . : Балуев Б.Н. С п о р ы о с у д ь б а х Р о с с и и : Н . Я . Д а н и л е в с к и й и его книга « Р о с с и я и Европа». М . , 1999. А в т о р п р е ж д е в с е г о в ы с о к о о ц е н и л вклад Н.Я. Данилевского в создание перспективной методологии исторического п о з н а н и я Р о с с и и . Характеризуя творца « Р о с с и и и Европы» как «гения русской науки», Б . П . Балуев п о д ч е р к и в а е т , что к о н ц е н ц и я к у л ь т у р н о - и с т о р и ч е с к и х типов позволяет преодолеть теоретические т р у д н о с т и с о в р е м е н н о й р о с с и й с к о й историографии, п о р о ж д е н н ы е глубоким к р и з и с о м ф о р м а ц и о н н о г о (т.е. марксистско-ленинского) подхода (с. 264-265). Данилевский Н.Я. Указ. соч. С . 413. Т а м ж е . С. 251. Т а м ж е . С. 407-408. Там ж е . С. 417. Т а м ж е . С. 414. Близость ряда о с н о в н ы х п о л о ж е н и й Н . Я . Д а н и л е в с к о г о к и д е й н о м у н а с л е д и ю славянофилов очевидна. Т е м н е м е н е е с л е д у е т признать правоту Н . И . Ц и м б а е в а , о т м е т и в ш е г о р я д с у щ е с т в е н н ы х о т л и ч и й м и р о в о з ­ з р е н и я Д а н и л е в с к о г о от к л а с с и ч е с к о г о с л а в я н о ф и л ь с т в а ( с м . : Цимбаев Н.Н. Славянофильство. М . , 1986). С м . : Леонтьев К.Н В о с т о к , Р о с с и я и славянство. М . , 1996. С . 129. Там ж е . С. 373. Там же. С. 95. Т а м ж е . С. 100. Там же. С. 104. Там ж е . С. 105-106. Леонтьев КН. Собр. соч.: В 9 т. Т. 6. М., 1912. С . 59-60. Леонтьев К.Н Восток, Р о с с и я и славянство. С . 107. Леонтьев К.Н К а к н а д о п о н и м а т ь с б л и ж е н и е с н а р о д о м . М . , 1991. С. 7-8. Леонтьев К.Н. Восток, Р о с с и я и славянство. С . 267. «Русский безграмотный, н о богомольный и п о с л у ш н ы й крестьянин, — п и с а л о н , — э м п и р и ч е с к и , так сказать, б л и ж е к р е а л ь н о й п р а в д е ж и т е й с к о й , ч е м в с я к и й р а ц и о н а л ь н ы й л и б е р а л , г л у п о в е р у ю щ и й , что в с е л ю д и б у д у т к о г д а - т о счастливы, когда-то в ы с о к и , к о г д а - т о о д и н а к о в о у м н ы и р а з у м н ы » (Там же. С. 146). Соловьев Вл. С. Памяти К . Н . Леонтьева / / К о н с т а н т и н Л е о н т ь е в : рго е! согш-а. К н . 1. С П б . , 1995. С. 21. К о н с т а н т и н Леонтьев: рго е1 соШга. К н . 1. С . 11. О к о м п о з и ц и и и вариантах консервативной идеологии п о р е ф о р м е н н о г о времени см.: Р у с с к и й консерватизм, п р о б л е м ы , п о д х о д ы , м н е н и я / / О т е ч е с т ­ венная история. 2001. № 3. С. 107. П о д р о б н у ю характеристику практической и теоретической деятельности консерваторов последней трети XIX в. дала в ряде с в о и х работ В.А. Твардовская (Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М . , 2000. С . 276360; Она же. И д е о л о г и я п о р е ф о р м е н н о г о с а м о д е р ж а в и я ( М . Н . К а т к о в и е г о и з д а н и я ) . М . , 1978. М о с к о в с к и е ведомости. 1882. 8 ноября. № 311. 3 0 6

3 0 7

308

3 0 9

3 1 0

3 1 1

3 1 2

3 1 3

3 1 4

3 1 5

3 1 6

3 1 7

3 1 8

319

320

321

222

3 2 3

324

3 2 5

3 2 6

3 2 7

3 2 8

Пореформенная эпоха

397

3 2 9

П о д р о б н е е о проекте Н . П . Игнатьева см.: Зайончковский ПА. Указ. с о ч . С. 449-460. Былое. 1907. № 1. С. 237. См.: Чернуха В.Г. Указ. с о ч . С. 107-115. Борьба в верхах п о в о п р о с а м внутренней политики царизма ( с е р е д и н а 70-х годов X I X в.) / / И с т . зап. Т. 116. М . , 1988. С . 166. См.: Фадеев РА. Р у с с к о е о б щ е с т в о в н а с т о я щ е м и б у д у щ е м ( Ч е м н а м быть?). С П б . , 1874. Л и б е р а л ь н а я п у б л и ц и с т и к а сразу ж е отметила, что с у щ е с т в о взглядов Фадеева направлено н а фактическое сужение социальной базы монархии, а с л е д о в а т е л ь н о , и н а е е о с л а б л е н и е в н е д а л е к о м б у д у щ е м (см.: Самарин Ф.И. Дмитриев Ф. Р е в о л ю ц и о н н ы й консерватизм. Берлин, 1875. С . 12). П и с ь м а о с о в р е м е н н о м с о с т о я н и и Р о с с и и . С П б . , 1881. Т а м ж е . С . 100. Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Р.А. Ф а д е е в , С Ю . Витте и и д е о л о г и ч е с к и е и с к а н и я « о х р а н и т е л е й » в 1881—1883 гг. / / И с с л е д о в а н и я п о с о ц и а л ь н о п о л и т и ч е с к о й и с т о р и и Р о с с и и . Л . , 1971. С. 303. Фадеев РА. Указ. соч. С . 69, 70. Там ж е . С . 82. ^ Т а м ж е . С . 71. С м . : Пешков А.И. « К т о р а з о р я е т — м а л в о царствии Х р и с т о в о м . . . » / / Победоносцев К.П. С о ч . С П б . , 1996. С . 23. Вугпе$ К.Р. РоЬеёопоз1:зеу: Ш з Ь и е апс! Тпои§п1. В1оо1шп§1оп; ЬошЗоп, 1968. Р. 175; Полунов А.Ю. П о д властью обер-прокурора. Государство и церковь в э п о х у А л е к с а н д р а III. М . , 1996. С . 29-71. Победоносцев КП. Указ. с о ч . С . 291. См.: Т а м ж е . С . 343-344. О п р е д е л я я и с т о р и ч е с к и е взгляды К . П . П о б е д о н о с ц е в а , Н . А . Р а б к и н а точно подметила: «Воинствующий "византизм", изоляционизм и апология власти, п р и с у щ и е Л е о н т ь е в у , б ы л и е м у б л и ж е м е ч т а т е л ь н о г о , л и б е р а л ь ­ н и ч а ю щ е г о с л а в я н о л ю б и я Н . Я . Д а н и л е в с к о г о , И . С . Аксакова и А.А. Киреева» {Рабкина НА. К о н с т а н т и н Петрович П о б е д о н о с ц е в / / Вопр. истории. 1995. № 2. С. 64). Победоносцев К.П. Указ. с о ч . С . 278. Т а м ж е . С . 287. Там ж е . С . 282. Т а м ж е . С . 293. Д н е в н и к А л е к с е я Сергеевича Суворина. М . , 2000. С . 304. Р у с с к и й к о н с е р в а т и з м X I X столетия. С. 283-288. С м . : Твардовская В.А. И д е о л о г и я п о р е ф о р м е н н о г о с а м о д е р ж а в и я ( М . Н . Катков и е г о и з д а н и я ) . М . , 1978. С. 3. Там ж е . С . 209. Т а м ж е . С . 129. См.: Зайончковский ПА. Российское самодержавие в конце X I X столетия. 3 3 0

331

3 3 2

3 3 3

3 3 4

3 3 5

3 3 6

337

338

3 3 9

3 4 1

ш

343

3 4 4

3 4 5

346

3 4 7

3 4 8

3 4 9

3 5 0

351

3 5 2

3 5 3

3 5 4

3 5 5

М , 1970. С . 71. Дневник государственного секретаря А А Половцова. Т. 1. М., 1966. С. 461. См.: ПазухинАД. Современное состояние России и сословный вопрос / / Р у с с к и й вестник. 1885. № 1. С . 10. Т а м ж е . С . 40. Там ж е . С . 39. 3 5 6

3 5 7

3 5 8

3 5 9

398

М.Д. Карпачев 3 6 0

Т а м ж е . С . 54.

3 6 1

Благодаря такой политике, пишет с о в р е м е н н ы й исследователь, «Россия обрела п о к о й и уверенность» (БохановА.Н И м п е р а т о р А л е к с а н д р III. М., 1998. С. 469). Н а органический недостаток м и р о в о з з р е н и я К . П . П о б е д о н о с ц е в а обра­ тила в н и м а н и е О.Е Майорова. С к л о н н о с т ь к п о л и т и ч е с к и м и л л ю з и я м вождя консервативных с и л о н а убедительно о б ъ я с н я е т э с х а т о л о г и ч е с к и м и страхами: «Дух современного новаторства разрушает все р а д и н е и с п ы т а н н ы х о б щ и х начал и методов. Старое мы отвергаем и н е п р и о б р е т а е м нового». П р о ц и т и р о в а в эту м ы с л ь П о б е д о н о с ц е в а , автор у б е д и т е л ь н о п о к а з ы в а е т , к а к и с т о р и ч е с к и й п е с с и м и з м п о р о ж д а л к о н с е р в а т и в н у ю у т о п и ю ( с м . : Майорова О.Е. «Я ж и в у п о с т о я н н о в рамках» ( О к у л ь т у р н о - п с и х о л о г и ч е с к о й п о д п о ч в е п о л и т и ч е с к о й концепции К.П. Победоносцева) / / Казань, Москва, Петербург: Российская и м п е р и я взглядом и з разных углов. М . , 1997. С . 172-173). 3 6 2

3 6 3

С м . , в частности: Миронов Б.Н. Указ. с о ч . С . 291. 1Чрез Я. Кш$1ап М а г а з т апс! Из Р о р и Н й Васк§гоипс1 / / ТЬе Кш$1ап К е \ае^. 1960. Уо1.15. № 4. Р. 319-320. Нантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986. С. 25. Милюков П.Н. Очерки п о истории русской культуры. Т. 3. М . , 1995. С. 95. Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 1. М . , 1956. С. 432. Бердяев НА. Указ. соч. С . 18. Кантор В.К. «Есть е в р о п е й с к а я д е р ж а в а . . . » Р о с с и я : т р у д н ы й путь к цивилизации. И с т о р и о с о ф с к и е очерки. М . , 1997. С . 16. Леонтович В.В. И с т о р и я л и б е р а л и з м а в Р о с с и и . М . , 1995. С . 185-186. Веселовский СБ. Д н е в н и к 1915-1923, 1944 г о д о в / / В о п р . и с т о р и и . 2000. № 9. С . 88,104. ш

365

366

367

368

369

370

371

3 7 2

Вестн. Европы. 1880. Кн. 8. С. 762. Секиринский СС, Щелохаев В.В. Указ. соч. С. 4-5. Леонтович В.В. Указ. соч. С. 301.

373

374

3 7 5

См.: ПолуновАЮ. П о д властью обер-прокурора. Государство и церковь в э п о х у А л е к с а н д р а III. М . , 1996. С . 31. 3 7 6

377

С.256.

Вехи. Интеллигенция в Р о с с и и : С б . ст. 1909-1910. М . , 1991. С . 79-80. Бердяев НА. Д у х и р у с с к о й р е в о л ю ц и и / / В е х и . И з г л у б и н ы . М . , 1991.

К.С. Гаджиев

ОСНОВНЫЕ ТЕЧЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОПОЛИТИЧЕ­ СКОЙ МЫСЛИ ЕВРОПЫ

В XIX столетии в европейской об­ щественно-политической мысли окончательно сформировались такие течения, как либерализм, консерва­ тизм, социал-демократизм, марксизм. Они представляют собой сложные явления, отличающиеся различными вариациями как на национальном, так и особенно на уровне разных стран. Каждое из этих течений вклю­ чает комплекс идей, принципов и установок, которые могут лежать в основе программ политических партий и политической стратегии тех или иных социально-политических сил, того или иного правительства либо правительственной коалиции. Вместе с тем они нечто большее, а именно: типы и формы освоения и понимания социально-политического мира, ко­ торые не всегда ассоциируются с конкретными политическими сила­ ми или политическим курсом. Это одновременно теории, доктрины, политические программы, сформули­ рованные на основе господствующей парадигмы. В XIX в. развитие общественнополитической мысли в России при всех национальных отличиях было тесно связано с европейскими течениями и философскими школами. Поэтому анализ каждого из течений, несом­ ненно, интересен для более полного

КХ. Гаджиев

400

Клеменс Меттерних и глубокого понимания процессов, происходивших в духовноинтеллектуальной и общественно-культурной жизни России. Консерватизм

Консерватизм (от лат. сопзегуо «охраняю, сохраняю») — сис­ тема воззрений в отношении окружающего мира, тип сознания и политако-идеологаческих ориентации и установок, подобно другим общественным течениям, не всегда ассоциируется с конкретными политическими партиями. Консерватизм может, но не обязательно должен совпадать с консервативной политикой или экономикой правой ориентации. В процессе своего формирования и дальней­ шего развития он вобрал в себя различные, порой противоречивые идеи, концепции, доктрины, традиции. Характерно, что в четы­ рехтомной антологии «Мудрость консерватизма» к приверженцам этой традиции отнесены такие разные по своим социально-фило­ софским и идейно-политическим взглядам мыслители, как Платон, Аристотель, Цицерон, Н. Макиавелли, С.-Дж. Болингброк, Э. Берк, Ж. де Местр, Л. де Бональд, А де Токвиль, Ф. Ницше, А. Гамильтон, Дж. Адаме, Ф. фон Хайек и др. Сам термин «консерватизм» вошел в обиход после основания Ф. Шатобрианом в 1815 г. журнала «Консерватор». Несколько поз­ же этот термин стали использоваться и в названиях политических партий. Постепенно он прочно утвердился в вдейно-политическом лексиконе. 1

Общественно-политическая мыслъ Европы

401

Обращает на себя внимание историческая многовариантность консерватизма. Его история начинается со времен Великой фран­ цузской революции конца XVIII в., бросившей вызов самим осно­ вам «старого порядка», всем традиционным силам, всем формам господства наследственной аристократии. Как правило, отправ­ ным пунктом современного консерватизма считается выход в свет в 1790 г. известного эссе английского политического деятеля и мыслителя Э. Берка «Размышления о революции во Франции», которое стало рассматриваться сторонниками консервативного под­ хода в трактовке общественно-политических явлений и процессов как «библия консерватизма». Именно с того времени берут начало две классические тра­ диции консерватизма: первая, восходящая к французским мыс­ лителям Ж. де Местру и Л. де Бональду; вторая — к Э. Берку. Если в англосаксонских странах утвердился в основном берковский ва­ риант консерватизма, то в странах континентальной Европы — своеобразный синтез идей, ценностей и установок обеих тради­ ций, которые, естественно, в каждой конкретной стране, особен­ но в современных условиях, проявляются в национально-специ­ фических формах. При этом следует ошетить, что проблемы, поднятые широко­ масштабной социальной нестабильностью периода революции и наполеоновских войн, а также последующих десятилетий, охватив­ шей почти всю Европу, слабость многих правительств перед ли­ цом требований о введении конституций и осуществлении либе­ ральных реформ вызвали более далеко идущую реакцию, нежели произведения консервативных теоретиков. Это выразилось в по­ пытках ведущих держав Европы объединиться доя противодей­ ствия революционному движению, что воплотилось прежде всего в так называемом Священном союзе, где одну из ключевых ролей играли император Александр I и австрийский министр иностран­ ных дел К. Меттерних. Венская система, возникшая в 1815 г., была основана на консервативных принципах. Эти принциш>1 суть консерватизм как реакция против революционной Франции, традиционализм как реакция против быстрых изменений, вызванных революцией, ле­ гитимизм, утверждавший принцип наследственной монархии как единственной формы законного правления, и реставрация, пре­ дусматривающая восстановление на троне монархов, свергнутых после 1789 г. Если берковский консерватизм носил эволюционный харак­ тер, то консерватизм Л. де Бональда и Ж. де Местра являлся контр­ революционным. Оба варианта, отстаивая традицию, выступали

402

К.С. Гаджиев

против нововведений 1789 г., но их понимание традиции сущест­ венно отличалось. Первый боролся против Французской револю­ ции за традиционные свободы, защищая конституционализм и парламентаризм; второй вел борьбу ради традиционной власти, что не без оснований делало его реакционным. Революционному лозунгу «Свобода, равенство, братство!» де Местр, ставший од­ ним из самых решительных защитников старого режима, проти­ вопоставил лозунг «Трон и алтарь!», имея в виду реставрацию наследственной монархии. Интерес представляет тот факт, что де Местр в течение 14 лет служил послом Сардинии в России. После де Местра и де Бональда французский консерватизм раскололся на множество мелких течений — от идей Ш. Морраса до идей антиякобинского литературоведа И. Тэна, литератора М. Барре и Л.-Ф. Вейо. В основе французского варианта консерватизма лежит хрис­ тианский пессимизм относительно человеческой природы, как он сформулирован в мифе о первородном грехе и изгнании Адама и Евы из Рая за вкушение запретного плода с древа познания. Эта идея доминирует в работах Л. де Бональда «Теория политической и религиозной власти в гражданском обществе» и «Первоначаль­ ное законодательство», а также Ж. де Местра «Соображения о Франции» и «Опыт о нарождающемся принципе человеческих уч­ реждений». Отрицательно оценивая революционные преобразова­ ния во Франции того периода, авторы излагали в них основы консервативной трактовки общественно-политических явлений и процессов, обосновывали мысль о необходимости одновременно­ го рассмотрения политических проблем как религиозных и нрав­ ственных. Это утверждало приоритет религии и морали над поли­ тикой, признавало факт ограниченности человеческого разума в познании мира, в постижении смысла и цели исторического про­ цесса и места в нем человека. Используемый для защиты монархии и католической церк­ ви, этот пессимизм сыграл центральную роль во французской консервативной мысли. В Германии, наоборот, подобная теологическая интерпрета­ ция человеческой природы была заменена секулярной философи­ ей истории, которая рассматривала органическое государство как наиболее подходящий инструмент эмансипации человека. В Вели­ кобритании консерватизм заимствовал свои аргументы из фило­ софии скептицизма и принципа гибкости в политике, получив­ шего свое отражение в неписаной конституции. В Германии основы консервативной мысли заложили Новалис, Ф. Шлегель, А. Мюллер, Ю. Мёзер и др. Как писал немецкий

Общественно-политическая мысль Европы

403

К. Манхейм, «Германия сделала для идеологии консер­ ватизма то, что Франция сделала ддя Просвещения, — использо­ вала ее до логического предела. Просвещение зародилось в Анг­ лии, в ведущей и наиболее прогрессивной стране капитализма; затем оно перешло во Францию, где приобрело наиболее ради­ кальную, наиболее абстрактно-атеистическую и материалистичес­ кую форму. Консервативная критика Французской революции так­ же была начата в Англии, но наибольшей целостности достигла на немецкой земле» . Здесь основой консервативной мысли стали историзм и ро­ мантизм, который поставил главной своей целью оправдание фео­ дальных принципов в противовес Французской революции и идеям Просвещения. Естественно, акцент германские консерваторы де­ лали на критике новых тенденций в развитии германского обще­ ства: рационализма, материализма и либерализма во всех его про­ явлениях. С французскими и английскими консерваторами их объединяла приверженность идее органического общества и государ­ ства, неприятие каких бы то ни было теорий или проектов социаль­ ных и политических преобразований. Пожалуй, наиболее отчетли­ во позицию германских консерваторов к государству и его изучению изложил А. Мюллер. «Я должен был, — писал он, — показать природу государства. Без дефиниций, которые являются ядом науки, я описал отношения извечных сословий: клира, куп­ цов, дворян и мещан; я посредничал между ними неизбежными различиями в возрасте и поле, так появилось описание природы государства, более ясное и точное, к тому же более живое, неже­ ли результат самых точных анализов» . В 1830 г. И.В. Гёте пытался синтезировать консервативные идеи с либеральными целями. Он считал, что либерал должен добиваться как можно больше добра, но не используя при этом ни огня, ни меча. В своем рифмованном кредо «Природа и искусство» он про­ возгласил свой взгляд на необходимость добровольного подчине­ ния закону: «...лишь в самоограничении художник способен про­ явить себя. И лишь закон дает нам свободу». Его политическая драма «Дочь природы» отразила враждебность автора к Француз­ ской революции, радикализму и массовым движениям. Возможно, наиболее зрелый вариант немецкой консерватив­ ной мысли был сформулирован такими крупным историками, как К. фон Савиньи и Л. фон Ранке, которые рассматривали ис­ торию как процесс постепенного органического роста. Большой вклад в утверждение консервативных идей в поли­ тической сфере Германии внес «железный канцлер» О. Бисмарк, при котором были приняты гражданский и уголовный кодексы СОЦИОЛОГ

2

3

404

КХ. Гаджиев

новой империи, завершено принятие Германией золотого стан­ дарта и осуществлен переход к свободной торговле. В целом при нем были приняты меры, позволившие либералам принимать его за своего. Несмотря на приверженность идеям консерватизма, по­ литика Бисмарка отличалась гибкостью. Это стало особенно оче­ видно, когда он в 1873 г. в рамках политики культуркампф в союзе с либералами развязал кампанию против политического католицизма и за разрушение католической партии центра. В борь­ бе с социал-демократией Бисмарк ввел комплекс социального законодательства, призванного удержать рабочий класс от поли­ тического радикализма. В Великобритании разработка консервативных цдей имела ме­ сто в работах поэтов С. Колриджа и У. Уордсворта. Выступая перво­ начально как утопические либералы, они поддерживали Француз­ скую революцию. Но вскоре, отказавшись от своих юношеских симпатий, отвергли либерализм и рационализм и обратили свой взор к традиционной монархии и англиканской церкви. Большим вкладом в ценности и установки консерватизма стали прозаические работы Колриджа «Ьау 8егаюш», «Вю§гарЫа П1егапа», «РЫ1о$орЫса1 ЬесШгез», «Акк {о КейесИоп т Ше РогтаНоп оГ а Мап1у Спагас1ег, оп Ше 8еуега1 Огоипёз оГРгиёепсе, МогаШу, апё КеЦ^юп», а также его различные письма и беседы за «круглым столом». Согласно Колриджу, общество разделено на различные классы, каждый из которых выполняет ценные функции. Но это не значит, что все классы имеют право голоса и участия в управ­ лении. Ими обладает только этически подкованная аристократия, в своих действиях ограниченная жесткими узаконенными требо­ ваниями парламента. Причем все классы должны гармонически сотрудничать в рамках органически единой конституции. В сфере практической политики влияние Колриджа осущест­ вилось через его ученика Б. Дизраэли, премьер-министра от партии тори, а также пришедших ему на смену лорда Солсбери и А. Бальфура. Длительный период правления консерваторов, продолжав­ шийся до 1905 г., характеризовался введением высоких тарифов и постепенным отходом рабочего класса от партии тори, что было остановлено избирательной реформой 1867 г., расширившей из­ бирательные права рабочих. Можно сказать, что со времен Дизра­ эли консерватизм в Великобритании вынужден был принимать изменения, введенные либеральной, а затем и лейбористской партиями. Следует отметить, что хотя экономика Европы конца XVIII — начала XIX в. характеризовалась бурными темпами развития, об­ щественно-политическая мысль этого периода отмечена печатью

Общественно-политическая мысль Европы

405

реставрации, проявившейся в возникновении так называемых «тео­ кратических» политических учений, возрождении теорий Божест­ венного происхождения государственной власти вообще и коро­ левской, в частности. Так, де Бональд и де Местр обосновывали идею о Божест­ венном происхождении монархии как единственно возможной разумной формы государственного правления. Они рассматривали феодальное государство как большую семью, в которой монарх осенен Божественной благодатью и обладает Божественной влас­ тью над подданными. (Местр даже пытался обосновать идею со­ здания общеевропейской монархии под эгидой папы римского.) При этом интерес представляет тот факт, что подобные взгляды уживались у них с определенной долей религиозной терпимости и признанием неизбежности перемен в обществе и государстве. Как считал, например, де Местр, изменение является «неизбежным признаком жизни». Однако, говорил он, изменениям подверже­ ны лишь формы вещей, а их суть остается неизменной. В условиях утверждения на протяжении всего XIX в. принци­ пов и институтов парламентаризма, конституционализма, разде­ ления властей и других атрибутов либерализма, а в последней четверти того же столетия также идей социал-демократии влия­ ние де Бональда и де Местра, решительно отстаивавших дворянско-клерикальные привилегии, постепенно уменьшилось. Иная судьба была уготована идеям Э. Берка, которые можно было трактовать весьма широко и использовать в зависимости от ситуации в разных целях. Отстаиваемые им установки на осторож­ ное и бережное отношение к существующим институтам, важ­ ность сохранения традиций и обычаев, признание самоценности и роли семьи, религии, нравственности и т.д. сыграли немаловаж­ ную роль в дальнейшем развитии общественно-политической мысли Европы. Дополнительную актуальность идеям Берка придавало то, что, в принципе защищая статус-кво, он одновременно обосно­ вывал необходимость реформ, призванных своевременно приспо­ сабливаться к изменяющимся общественно-политическим реаль­ ностям. Поэтому не случайным представляется тот факт, что такие известные консервативные государственные деятели, как Б. Дизраэли, будучи премьер-министром Великобритании, и канцлер Германии О. Бисмарк, использовали подобные вдеи для осущест­ вления социальных реформ, призванных удержать широкие народ­ ные массы от податливости веяниям либерализма и набиравшей силу и авторитет социал-демократии. К началу ХГХ в. относится также формирование «историзма», «исторического миросозерцания», ставших важнейшими состав-

406

КХ. Гаджиев

консервативной мысли. Наряду с верой в силу челове­ ческого разума снова получает популярность идея о неразрывной связи человека с прошлым, с вековыми традициями и обычая­ ми, происходит историзация человеческого мышления. К этому же периоду относится дальнейшая интенсивная разработка орга­ нической теории государства, в которой последнее отождествлялось с существом, имеющим самостоятельную от отдельных личностей жизнь и стоящую над ними, обладающую внутренней жизненной силой и способностью к самосохранению. Следует отметить, что начавшие формироваться в первой половине XIX в. позитивизм О. Конта и социализм А.К. Сен-Си­ мона по сути дела являлись реакцией на идеи социального ато­ мизма, возрожденческо-просветительского индивидуализма и ре­ зультаты Великой французской революции, стремлением их духовного преодоления. В своих поисках органических начал в орга­ низации общества они были весьма близки отцам-основателям континентальной консервативной традиции Ж. де Местру и Л. де Бональду. Объясняя власть и общество волей Божией, де Бональд рассматривал власть как «живое существо», призванное сохранить общество. «Воля этого существа, — говорил он, — называется законом, а его действия — правительством». Общество, по мнению де Бональда, также живое суще­ ство, имеющее детство, юность, зрелость. Возражая Ж.-Ж. Руссо и И. Канту, которые считали, что общество создано человеком для человека, де Бональд утверждал: «...человек существует толь­ ко для общества; общество создается только для самого себя». Кри­ тикуя индивидуализм, он говорил: в отличие от философов Но­ вого времени, которые создали философию «я», «я хотел создать философию социального человека, философию мы». Как считал де Бональд, «в обществе нет прав, а есть только обязанности». Рассматривая государство как «большую семью», которой и телом, и душой принадлежат все составляющие ее «обез­ доленные индивидуумы», он обосновывал идею вмешательства государства в материальную и моральную жизнь своих членов . Реализация идей Просвещения и Французской революции, утверж­ дали духовные отцы консерватизма, приведет к обесценению унас­ ледованных от предков традиций и бессмысленному разрушению моральных и материальных ценностей общества. У консерватив­ ных мыслителей так или иначе присутствовала идея некоего жиз­ ненного начала всего реального мира. У некоторых русских пред­ ставителей консервативной ориентации, например у В.С. Соловьева, в качестве такого жизненного начала выступала София — Душа мира, Премудрость Божия. Предполагалось, что человек в силу

ЛЯЮЩИМИ

4

Общественно-политическая мысль Европы

407

ограниченности своего разума не вправе бездумно браться за пе­ реустройство мира, поскольку тем самым он рискует задеть зак­ люченную в этом мире духовность, или жизненное начало. Основатели консерватизма утверждали, что в силу злой и греховной сущности своей природы человек не ведает, что доя него лучше и что хуже. Он не только не способен переустроить общество, но и не должен стремиться к этому, поскольку такое стремление явилось бы насилием над естественными законами раз­ вития общества. Политические принципы следует приспосабливать к обычаям, национальным традициям, установившимся формам общественно-политических институтов. Свобода, о которой говорят идеологи Просвещения и Фран­ цузской революции, утверждал, например, Э. Берк, не имеет ни­ чего общего с истинной свободой, дарованной английскому на­ роду обычаем и традицией. Отцы-основатели консерватизма противопоставили выдвинутым европейским Просвещением и Великой французской революцией идеям индивидуализма, про­ гресса, рационализма взгляд на общество как на органическую и целостную систему. То, что Руссо называл «цепями» (т. е. ограниче­ ния, традиционно налагаемые обществом на человека), подавляю­ щими «естественную доброту» человека, Берк и его сторонники, наоборот, рассматривали как традиции, без которых невозможно реализовать человеческую свободу . В конструкциях отцов-основателей консерватизма естествен­ ным и законным считалось лишь общество, опирающееся на иерархическую структуру, отдельные части которой обеспечива­ ют жизнеспособность и целостность общественного организма, подобно тому, как отдельные органы человеческого тела — жиз­ неспособность и целостность всего его организма. Если либера­ лизм и социализм с самого начала возникли в качестве классовых идейно-политических течений соответственно буржуазии и рабо­ чего класса, то в этом смысле значительно сложнее обстоит дело с консерватизмом. В целом как тип общественно-политической мысли и идей­ но-политическое течение консерватизм отражает идеи, идеалы, установки, ориентации, ценностные нормы тех классов, фракций и социальных групп, положению которых угрожают объективные тенденции общественно-исторического и социально-экономи­ ческого развития, тех привилегированных социальных группиро­ вок, которые испытывают все возрастающие трудности и давле­ ние со стороны не только демократических сил, но и наиболее динамичных фракций имущих слоев населения. Но нередко кон­ серватизм был своего рода защитной реакцией средних и мелких 5

К.С Гаджиев

408

предпринимателей, фермеров, лавочников, ремесленников, про­ сто жителей сельской местности, испытывающих страх перед бу­ дущим, несущим с собой неопределенность и зачастую реальное ухудшение социального статуса. Как писал один из видных представителей современного консерватизма М. Оукшот, быть консерватором — значит «пред­ почесть проверенное непроверенному, факт — тайне, реальное — возможному, близкое — далекому, достаточное — сверхдостаточ­ ному, удобное — совершенному» . В этом контексте консерватизм можно рассматривать как искусство политического компромисса, обеспечения равновесия и умеренности. Очевидно, что консерва­ тизм представляет собой нечто большее, чем просто защиту инте­ ресов тех или иных слоев населения. «Консервативное» включает в себя утвердившийся и общепринятый в обществе набор ценно­ стей, обусловливающих поведение и образ мыслей значительных категорий людей, а также формы приспособления к традицион­ ным социальным нормам и институтам. Важное место в нем занимают глубинные традиционалист­ ские и ностальгические тенденции, характерные для психологии массовых слоев населения. Бывает и так, что консервативные цен­ ности и нормы могут поддерживать и отдельные группы населе­ ния, интересам которых они объективно противоречат. Поэтому консерватизм мог и может апеллировать не только к буржуазии, но и к отдельным группировкам из других классов, например к фермерам, лавочникам, ремесленникам, к жителям сельской местности вообще. Большое значение имеет и то, что он выдвига­ ется в контексте религиозной социальной философии, как пра­ вило, претендующей на внеклассовость. Гносеологической предпосылкой консерватизма является то, что общественно-политический процесс имеет двойственную при­ роду. С одной стороны, это эволюция, развитие и отрицание ста­ рого, разрыв с прошлым и творение нового; с другой — он со­ храняет и переносит из прошлого в настоящее и будущее все жизнеспособное, непреходящее, общечеловеческое. Любая обще­ ственно-политическая система может трансформироваться в од­ них своих аспектах, в то же время сохраняя преемственность в других. Историческая связь не может прерваться хотя бы потому, что просто разного рода декретами и постановлениями невозмож­ но добиться ликвидации материальных условий бытия и духов­ ной культуры. Иначе говоря, лишь при наличии взаимодействия и тесного переплетения двух начал: развития и творения нового, с одной стороны, и сохранения преемственности с прошлым — с другой, можно говорить об истории и общественно-историческом процессе. 6

Общественно-политическая мысль Европы

409

Поэтому вслед за О. Шпенглером можно сказать, что исто­ рия представляет собой одновременно и процесс становления, и уже «ставшее». Из этих двух начал консерваторы отдают предпоч­ тение второму. Принимая существующее положение вещей, кон­ серватизм делает акцент на необходимости сохранения традици­ онных правил, норм, иерархии власти,-социальных и политических структур и институтов. В духе гегелевской формулы «все действи­ тельное разумно, все разумное действительно» консерватор рас­ сматривает существующий мир как наилучший из всех возмож­ ных миров. Конечно, любая страна, любая нация нуждаются в категории людей, партий и организаций, а также обосновываю­ щей их интересы идеологии, призванных сохранять, защищать и передавать будущим поколениям то, что достигнуто к каждому конкретному историческому периоду, ибо народ без памяти о прошлом — это народ без будущего. Здесь следует упомянуть муд­ рую восточную поговорку: «В того, кто стреляет в прошлое из пистолета, будущее выстрелит из пушки». Нельзя не сказать и о том, что любому обществу в целом есть что отстаивать, сохранять и передавать будущим поколениям. Вместе с тем истинный консерватизм, призванный защищать статус-кво, обосновывать необходимость его сохранения, должен учесть изменяющиеся реальности и уметь приспосабливаться к ним. Поскольку мир динамичен и подвержен постоянным измене­ ниям, консерватизм не может отвергать их все без исключения. Показательно, что начиная со второй половины XIX в., особенно в XX в. (в раде случаев после Второй мировой войны), приспосаб­ ливаясь к социально-экономическим и общественно-политическим изменениям, консерваторы восприняли многие важнейшие идеи и принципы, которые ими раньше отвергались. Речьвдет,например, о свободно-рыночных отношениях, конституционализме, системе представительства и выборности органов власти, парламентариз­ ме, политическом и идеологическом плюрализме и т.д. После Второй мировой войны большинство консерваторов при всей своей при­ верженности религиозной вере приняли рационализм и технокра­ тизм. Приняли они также отдельные кейнсианские идеи государ­ ственного регулирования экономики, социальных реформ, государства благосостояния и т. д. В этом аспекте консерватизм претерпел далеко идущую трансформацию в 70—80-х гг. XX в. Либерализм

Основные тенденции и направления общественно-истори­ ческого развития XIX в. в большей степени определялись идейнополитическими и философскими установками либерализма, не-

К.С Гаджиев

410

жели консерватизма. Не случайно этот век характеризовался рас­ пространением и утверждением во многих странах институтов и отношений гражданского общества, правового государства, рыноч­ ной экономики и политической демократии. Причем само столе­ тие получило название века прогресса, всецело отождествляемого с либерализмом. Либерализм представляет собой весьма сложное и многопла­ новое явление. Он ассоциируется с такими ставшими привычны­ ми для современного общественно-политического лексикона по­ нятиями и категориями, как идея самоценности индивида и его ответственности за свои действия; идея частной собственности как необходимого условия индивидуальной свободы; принципы свобод­ ного рынка, свободной конкуренции и свободного предпринима­ тельства, равенства возможностей; система разделения властей, сдержек и противовесов; идея правового государства с принципами равенства всех граждан перед законом, терпимости и защиты прав меньшинств; гарантия основных прав и свобод личности (совес­ ти, слова, собраний, создания ассоциаций и партий); всеобщее избирательное право и т.д. Либерализм — это не только доктрина или кредо, но и тип мировоззрения. Как подчеркивал один из ведущих его представи­ телей в XX в. Б. Кроче, «либеральная концепция метаполитическая, выходящая за рамки формальной теории политики, а также в определенном смысле этики и совпадающая с общим понима­ нием мира и действительности» . Это система воззрений и кон­ цепций, которая не всегда ассоциируется с конкретными полити­ ческими партиями или политическим курсом. Либерализм — одновременно теория, доктрина, программа и политическая практи­ ка. Он представляет собой весьма гибкую и динамичную систему, открытую влиянию со стороны других течений, чутко реагирую­ щую на изменения в общественной жизни и модифицирующуюся в соответствии с новыми реальностями. Об этом свидетельствуют все перипетии и основные вехи формирования и эволюции либе­ рализма. При всей своей многовариантности либерализм имеет общие корни и определенный комплекс концепций, идей, принципов и идеалов, в совокупности делающих его особым типом общественно-полтпической мысли. Термин «либерализм» происходит от латинского слова ИЬегаЦз — «свободный», «имеющий отношение к свободе». Он вошел в европейский общественно-полиггический лексикон в начале XIX в. Первоначально он использовался в Испании, где в 1812 г. «либе­ ралами» называли группу делегатов-националистов в кортесах (ис7

Общественно-политическая мысль Европы

411

панская разновидность протопарламента), заседавших в Кадисе. Со временем термин вошел в английский и французский и затем во все крупные европейские языки. Своими корнями либеральное мировоззрение восходит к Ренес­ сансу, Реформации, ньютоновской научной революции. Участники английской буржуазной революции середины XVII в., Славной ре­ волюции 1688 г., Войны за независимость США руководствовались многими из тех идеалов и принципов, которые позже стали со­ ставной частью либерального мировоззрения. «Декларация неза­ висимости США», обнародованная 4 июля 1776 г., — первый документ, в котором эти идеи и принципы получили формальное выражение. «Мы считаем, — заявили авторы Декларации на весь мир, — самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, среди которых — право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью» . У истоков либерализма стояли такие разные по мировоззре­ нию личности, как Дж. Локк, Ш.Л. Монтескье, И. Кант, А. Смит, В. Гумбольдт, Т. Джефферсон, Дж. Медисон и др. На протяжении всего XIX в. идеи либерализма были продолжены и развиты И. Бентамом, Дж.С. Миллем, Т.Х. Грином, Л. Хобхаузом, Б. Бозанкетом, А. де Токвилем, Г. Спенсером и другими представителями западной общественно-политической мысли. Существенный вклад в формиро­ вание либерального мировоззрения внесли представители европей­ ского и американского Просвещения, французские физиократы, приверженцы английской манчестерской школы, представители немецкой классической философии, европейской классической политэкономии. В их работах доминирующим является стремление обосновать программу демократизации политических и правовых институтов. Защищая идею прав и свобод человека, они были убеждены в том, что свободное развитие рыночных отношений в экономике и демократических принципов и институтов в политической сфере должно постепенно привести к росту благосостояния широких слоев населения и сглаживанию социальных противоречий. Они, каждый по-своему в соответствии с реальностями своего времени, высказывались за пересмотр устоявшихся, но устарев­ ших ценностей и поисков подходов к решению важнейших соци­ ально-экономических и политических проблем, за перестройку потерявших эффективность общественно-политических и государ­ ственных институтов. Поворотным пунктом в формировании либерализма, да и в размежевании основных течений западной общественно-полити8

КХ. Гаджиев

412

ческой мысли Нового и Новейшего времени следует считать Ве­ ликую французскую буржуазную революцию. В частности, один из ее главных политико-вдеологических документов — «Деклара­ ция прав человека и гражданин» 1789 г. — в емкой и строго отчека­ ненной форме, в сущности, легитимизировал те идеи, ценности и установки, которые впоследствии стали важнейшими системо­ образующими составляющими классического либерализма. С этой точки зрения наибольший интерес для нас представляет вторая статья Декларации, которая гласила: «Целью всякого политиче­ ского объединения является сохранение естественных неотъемле­ мых прав человека. Эти права суть свобода, собственность, безо­ пасность и сопротивление угнетению» . Либеральные принципы в той или иной степени получили практическое осуществление в ограниченном конституционном строе, установленном во Фран­ ции после Июльской революции 1830 г., а также в Третьей рес­ публике в 1870 г. Ощутимых успехов либералы добились в Швей­ царии, Голландии, Скандинавских странах. Немаловажную роль они сыграли в объединении Италии и Германии, а также в фор­ мировании государственной системы этих стран. Своеобразным полигоном, на котором либеральные идеи проходили главную проверку и испытание, стали Великобритания и США. В России в силу целого комплекса причин либеральное миро­ воззрение укоренилось сравнительно поздно — в конце XIX — начале XX в., но тем не менее представители русской обществен­ но-политической мысли внесли собственную лепту в его понима­ ние и разработку. Среди них следует назвать прежде всего Т. Гра­ новского, П. Струве, Б. Чичерина, П. Милюкова, пытавшихся развить и применить принципы либерализма к российским реаль­ ностям. В частности, они заложили основы русского конституцио­ нализма, идей правового государства и гражданского общества. Их заслуга состояла также в постановке в прагматическом аспекте проблем прав и свобод личности, подчинения государственной власти праву, верховенства закона. Либерализм формировался, развивался и утверждался в раз­ личных социально-исторических и национально-культурных усло­ виях. При близком рассмотрении в нем обнаруживается весьма причудливое разнообразие оттенков, переходных ступеней, про­ тиворечий и т.д. Но в целом, как правило, выделяют две истори­ чески сложившиеся либеральные традиции: англосаксонскую и континентально-европейскую. Либерализм прошел несколько этапов в своем развитии. Вплоть до последней трети XIX в. господствующее положение занимал так называемый «классический», или «манчестерский», либера9

Общественно-политическая мысль Европы

413

Вильгельм Гумбольдт лизм. Одной из установок этого течения является защита принци­ па невмешательства государства в экономическую жизнь, обо­ снование необходимости неукоснительного соблюдения принципа 1а1$8е2-Ыге, 1а18$е2-ра8зег, свободной конкуренции, рыночной эко­ номики и свободной торговли. Например, Г. Спенсер, считая го­ сударство необходимым злом, отвергал всякие установки на регу­ лирование государством экономики, трудовых отношений, оказание материальной помощи неимущим и т.д., полагая, что все это порождает у людей иждивенчество и, следовательно, от­ рицательно скажется на развитии общества. «Это вмешивающееся во все государство, — писал он, — не только не исцеляет причи­ няемого им зла, оно не только усугубляет некоторые из суще­ ствующих бед и создает новые бедствия, еще более значительные, чем старые, но вместе с тем оно еще подвергает людей притесне­ нию, грабежу, разорению, которые обрушиваются на них вслед­ ствие того, что правосудие не отправляется надлежащим образом. И не только прибавляет к положительному злу это громадное отрицательное, но это последнее, поддерживая многие социальные злоупотребления, которые иначе не существовали бы, создает но­ вые случаи для вмешательства, действующие, в свою очередь, тем же самым путем. И таким образом, как и всегда, "дурные вещи становятся сильными благодаря злу"» . На политической арене носительницей важнейших ценностей и принципов этой традиции стала либеральная партия Великобри­ тании. Во второй половине XIX в. она превратилась в одну из двух ведущих политических партий страны. Однако с выдвижением на политическую авансцену лейбористской партии, которая привлекла 10

414

КХ. Гаджиев

на свою сторону рабочий класс, либералы стали постепенно те­ рять свои позиции и либеральная партия превратилась в третью по величине и значимости партию. Что касается континентально-европейской традиции, то в ней больший акцент делался на процессы национальной консолида­ ции и отказ от всех форм экономического, политического и ин­ теллектуального авторитаризма. В силу разнообразия исторических условий здесь в каждой из стран либерализм обрел собственную окраску. Постепенно в нем вьщелились два соперничающих между собой течения — умеренных и прогрессистов. Последние в свою очередь также характеризовались разнообразием идеологических позиций, что, в частности, проявилось в названиях их партий — от либералов до радикалов. Разнородность как самого либерализма в качестве особого течения общественно-политической мысли, так и либеральных партий в отдельных странах объяснялась главным образом тем, что в них с различной степенью остроты вставали проблемы обес­ печения экономических свобод, конституционных реформ или секуляризации государства. Дополнительным фактором, опреде­ лившим идеологическую окраску либеральных партий в тех или иных странах, стала проблема национального возрождения и объе­ динения, как это было, например, в Италии и Германии. Здесь либерализм стал одной из мобилизующих сил национально-госу­ дарственного объединения. В целом либеральное мировоззрение с самого начала тяготело к признанию идеала индивидуальной свободы в качестве универ­ сальной цели. Более того, гносеологической предпосылкой либе­ рального мировоззрения является приоритет человеческой инди­ видуальности, осознание ответственности отдельного человека за свои действия как перед самим собой, так и перед обществом, утверждение представления о равенстве всех людей в своем врож­ денном, естественном праве на самореализацию. Поэтому неуди­ вительно, что на первоначальном этапе комплекс ценностей и идей, составляющих сущность либерализма, включал индивиду­ альную свободу, достоинство человеческой личности, терпимость. Индивидуализм развивался рука об руку с гуманизмом, идеями самоценности человека и человеческой свободы, плюра­ лизма мнений и убеждений, он стимулировал их, стал как бы их основанием. По сути дела, индивидуализм превратился в источ­ ник творческих потенций Запада. Если для Аристотеля полис есть самодостаточная ценность, а для Э. Берка «люди проходят, как тени, но вечно общее благо», то у одного из столпов либерализма Д. Локка отдельный индивид, противопоставляемый обществу и

Общественно-политическая мысль Европы

415

государству, — «хозяин своей собственной персоны». Дж.С. МИЛЛЬ сформулировал эту мысль в форме следующей аксиомы: «Человек сам лучше любого правительства знает, что ему нужно» . Такой идеал сулил возможности для быстрого продвижения вверх по социальной лестнице, успех в борьбе за место под солнцем, он стимулировал предприимчивость, настойчивость в поисках новых путей достижения успеха, трудолюбие, новаторство и другие цен­ ности и ориентации, которые в совокупности сделали капитализм столь динамической системой. Очевидно, что приверженцы либерализма понимали свободу в негативном смысле, т.е. в смысле свободы от политического, церковного и социального контроля со стороны феодального го­ сударства. Борьба за свободу для них означала борьбу за уничто­ жение внешних ограничений, накладываемых на экономическую, физическую и интеллектуальную свободу человека. Эту позицию А. Берлин сформулировал следующим образом: «Я свободен настолько, насколько в мою жизнь не вмешиваются другие». Поэтому классический либерализм объявил потерявшими силу все формы наследственной власти и сословных привилегий, поставив на первое место свободу и естественные способности отдельного индивида как самостоятельного разумного существа, независимой единицы социального действия. Именно индивидуа­ лизм лежит в основе права каждого человека на жизнь, свободу и частную собственность (а в отдельных редакциях — на стремление к счастью), в основе принципа отождествления свободы и частной собственности, которые в совокупности стали могущественной сти­ мулирующей силой развития производительных сил, обществен­ но-исторического развития, формирования и утверждения поли­ тической демократии. Здесь частная собственность рассматривается в качестве гаранта и меры свободы. «Идея свободы, — писал В. фон Гумбольдт, — развивается только вместе с идеей собственности, и самой энергичной деятельностью мы обязаны именно чувству собственности» . Именно из экономической свободы выводилась полиггическая и гражданская свобода. С формированием и утверждением идеи индивидуальной свободы все более отчетливо вычленялась проблема отношений государства и отдельного человека и соответственно проблема пре­ делов вмешательства государства в дела индивида. Сфера индиви­ дуальной активности человека, не подлежащей вмешательству со стороны внешних сил, рассматривалась как область реализации естественной свободы и, стало быть, естественного права. По­ скольку это право призвано защищать отдельного человека от неправомочного вмешательства в его личную жизнь со стороны 11

12

416

КХ Гаджиев

государства ИЛИ церкви, оно, по справедливому замечанию Дж. Руджиеро, является формой «юридического протестантизма». Адепты естественного права исходили из идеи, согласно ко­ торой человек появился на свет раньше общества и государства. Уже в дообщественном, догосударственном, «естественном» со­ стоянии он был наделен некоторыми неотчуждаемыми правами. Основываясь на этом, были сформулированы политэкономическая, юридически-правовая системы и государственно-поли­ тическая концепция, в которых право было превращено в инст­ румент гарантирования отдельному индивиду свободы выбора морально-этнических ценностей, форм деятельности и создания условий доя претворения в жизнь этого выбора. Такой подход предполагает для всех членов общества равные возможности само­ реализации и равные права в достижении своих целей и интересов. В данном контексте важным компонентом либерализма стал прин­ цип плюрализма во всех сферах общественной жизни: в соци­ альной сфере различных классов, слоев, заинтересованных групп и т.д.; культурной — разнообразия этнических, региональных или иных культур, культурных типов и течений, средств массовой информации, отделения церкви от государства, различных кон­ фессий, церковных деноминаций, вероисповеданий и т.д.; поли­ тической — политических сил, партий, организаций, группиро­ вок, клубов и т.д. Все эти подходы выражались в законодательно закрепленном принципе равенства всех перед законом, в идеях государства — «ночного сторожа» и правового государства, демократии и парла­ ментаризма. Суть идеи государства — «ночного сторожа» состояла в оправдании так называемого «минимального государства», на­ деленного ограниченным комплексом самых необходимых функ­ ций по охране порядка и защите страны от внешней опасности. Здесь приоритет отдавался гражданскому обществу перед государ­ ством, которое рассматривалось как необходимое зло. Из воззре­ ний Дж. Локка, например, можно сделать следующий вывод: вер­ ховный государственный орган можно сравнивать не с головой, увенчивающей общество, а с шляпой, которую можно безболез­ ненно сменить. Иначе говоря, общество — постоянная величина, а государство — производное от него. Эти постулаты стали своего рода альфой и омегой почти для всех представителей классиче­ ского либерализма. Неотъемлемой составной частью либеральной идеи свободы индивида является также не менее важный принцип ответствен­ ности последнего перед обществом за свои действия. Представите­ ли либерализма, особенно его умеренного крыла, не отвергали

Общественно-политическая мысль Европы

Иммануил

417

Кант

позитивных функций государства во всех без исключения сферах общественной жизни. Для либералов с самого начала была аксио­ мой мысль об обязанности государства защищать права и свободу отдельного человека. В этом смысле исключительно важное место в либерализме занимал постулат, по-разному сформулированный А. Смитом и И. Кантом. Первый говорил, что собственность дает права, но эти последние нужно использовать таким образом, что­ бы не нарушать права других членов общества. Кант утверждал: «...моя свобода кончается там, где начинается свобода другого человека». В обоих случаях подразумевалось действие государства по защите прав и свобод человека. Симптоматично, что отцыоснователи либерализма прямо предписывали государству ответ­ ственность за материальное обеспечение неимущих слоев населе­ ния. Так, рассматривая в качестве главной обязанности государства «стоять на страже» прав личности, Кант вместе с тем говорил о необходимости со стороны государства помочь бедным и с этой целью облагать богатых специальным налогом, «предназначен­ ным на поддержку тех членов общества, которые не в состоянии жить своими средствами». Достаточно прочитать соответствующие страницы «Богатства народов» Смита, чтобы убедиться в том, что один из зачинателей либеральной политэкономии и концепции «государства — ночного стража» безоговорочно поддерживал по­ зитивную роль государства, когда речь шла о материальной под­ держке неимущих и обездоленных слоев населения. При всех воз14 -

9302

418

КХ. Гаджиев

можных здесь оговорках эти идеи не были чужды и представите­ лям классического либерализма. В либерально-демократической системе правовая государствен­ ность соединена с институтами открытого общества. В этом кон­ тексте либерализм внес значительный вклад в формулирование принципов конституционализма, парламентаризма и правового государства — этих несущих конструкций политической демокра­ тии. Основополагающее значение имел принцип Ш. Монтескье разделения властей натри главные ветви: законодательную, испол­ нительную и судебную. По его мысли, в случае соединения зако­ нодательной и исполнительной ветвей неизбежны подавление сво­ боды, господство произвола и тирании. То же самое произойдет и в случае соединения одной из этих ветвей с судебной властью. А соединение всех трех в одном лице или органе составляет харак­ терную черту деспотизма. Отцам-основателям либерального мировоззрения принадле­ жит идея о том, что в государстве должны властвовать не отдель­ ные личности, а законы. Задача государства состоит в том, чтобы регулировать отношения между свободными гражданами на осно­ ве строгого соблюдения законов, которые призваны гарантиро­ вать свободу личности, неприкосновенность собственности и дру­ гие права человека и гражданина. Эти принципы нашли отражение в одном из основополагающих принципов либерализма — идее конституционализма. Суть данной идеи — это разделение и ограничение власти для оптимального обеспечения свободы. В тео­ рии разделения властей независимость различных ветвей власти обосновывается тем, что в любом государстве существуют некие фундаментальные функции, которые в силу коренных различий в самой их природе можно реализовать раздельно. Либерализм и демократия обусловливают друг друга, хотя их и нельзя полностью отождествлять друг с другом. Но фактом ос­ тается то, что либерализм теснейшим образом связан с полити­ ческой демократией. Как утверждал, например, А. де Токвиль, «постепенное установление равенства условий есть предначертан­ ная свыше неизбежность. Этот процесс отмечен следующими ос­ новными признаками: он носит всемирный, долговременный ха­ рактер и с каждым днем все менее и менее зависит от воли людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию» . «Обу­ чать людей демократии, возрождать, насколько это возможно, демократические идеалы, очищать нравы, регулировать демокра­ тические движения, постепенно приобщать граждан к делам управ­ ления государством, избавляя их от неопытности в этих вопросах и вытесняя их слепые инстинкты осознанием своих подлинных 13

Общественно-политическая мысль Европы

419

интересов; изменять систему правления сообразно времени и мес­ ту, приводя ее в соответствие с обстоятельствами и реальными людьми, — продолжал Токвиль, — таковы важнейшие из обязан­ ностей, налагаемые в наши дни на тех, кто управляет обществом» . В сугубо политической сфере под демократией понимается форма власти, и с этой точки зрения она представляет собой учение о легитимизации власти большинства. Либерализм же под­ разумевает границы власти. Вместе с тем нельзя не отметить, что в либеральной традиции демократия, во многом отождествляемая с политическим равенством, понимала последнее как формальное равенство граждан перед законом. В этом смысле в классическом либерализме демократия представляла собой, по сути дела, полити­ ческое выражение принципа Ыззег-гане и свободно-рыночных отношений в экономической сфере. Необходимо отметить также то, что в либерализме, так же как и в любом другом типе миро­ созерцания и течении общественно-политической мысли, были заложены не одна, а несколько тенденций, что выражается в ее многовариантности. Наиболее полно либеральный идеал складывался в англосак­ сонских странах, особенно в США. Здесь, утвердившись в обще­ ственном сознании, индивидуализм стал восприниматься в каче­ стве главного и даже единственного принципа американского общества. Самостоятельность и опора на свои собственные силы, индивидуализм и свободная конкуренция были подняты до уров­ ня стандарта образа жизни значительной части американского на­ рода. В своих крайних формах эта тенденция трансформировалась в различные варианты анархизма, либертаризма и другие разновид­ ности индивидуалистического радикализма. Вместе с тем важно учесть, что собственно либерализму были чужды радикализм и революционное миросозерцание. Как под­ черкивал известный итальянский исследователь Дж. Руджиеро, «в крайнем своем выражении либерализм стал бы радикализ­ мом, но он никогда не доходит до конца, удерживая равновесие с помощью интуиции исторической преемственности и посте­ пенности» . И действительно, либеральное мировоззрение в це­ лом, явившееся одновременно и стимулом и результатом револю­ ций конца XVIII — первой половины XIX в., в конечном счете приобрело антиреволюционные содержание и направленность. На каждом историческом этапе перед приверженцами либера­ лизма возникал сакраментальный вопрос, который немецкий социо­ лог Р. Дарендорф сформулировал так: «Что значит быть либераль­ ным в изменившемся мире?» В целом либерализм представляет собой определенный образ мысли, противоположный догматизму, 14

15

14'

КХ. Гаджиев

420

схематизму, одномерности и нетерпимости. Как писал Ф. фон Хайек, «здесь нет однозначных, раз и навсегда установленных норм и правил. Основополагающий принцип заключается в том, что, орга­ низуя ту или иную область жизнедеятельности, мы должны мак­ симально опираться на спонтанные силы общества и как можно меньше прибегать к принуждению» . С этой точки зрения лиц, упорно и догматически отстаива­ ющих тот или иной принцип либерализма, взятый изолированно, вне конкретного общественно-исторического контекста, по-ви­ димому, следует рассматривать как антилибералов. Анализ работ ведущих представителей либерализма на протяжении XIX и XX вв. показывает, что большинство из них было устремлено на поиск путей приспособления классического наследия к постоянно изме­ няющимся условиям. Это качество особенно отчетливо обнаружи­ лось в конце XIX — начале XX в., времени, ставшем, по сути, новым рубежом в судьбах либерализма. В тот период более ярко обнаружились как сильные, так и слабые стороны классического либерализма, особенно в политической сфере. Так, реализация принципов свободной конкуренции, в общем, служивших оправда­ нию подавления и поглощения слабых более сильными конкурен­ тами, привела к концентрации и централизации производства, резкому возрастанию веса и влияния промышленных и финансо­ вых магнатов. В результате произошла инверсия функций идеи свободного рынка. Если в период борьбы с феодализмом и становления капи­ талистических отношений идеи свободного рынка, государства как «ночного сторожа» и т.д. играли прогрессивную роль в борьбе про­ тив жестких ограничений средневекового корпоративизма, общин­ ного мышления и институтов внеэкономического принуждения, то в условиях утвердившихся свободно-рыночных отношений эти идеи превратились в требование неограниченной свободы конку­ ренции. Важнейшие положения либерализма приобрели функцию защиты интересов привилегированных слоев населения. Обнару­ жилось, что свободная, ничем не ограниченная игра рыночных сил отнюдь не обеспечивает, как предполагалось, социальную гармонию и справедливость. Как отмечал один из приверженцев либерализма того периода Г. Самуэль, «народ горьким опытом скоро убедился в том, что "свободной игры понятого собственно­ го интереса", на которую манчестерская школа возлагала все свои надежды, недостаточно для достижения прогресса; что "самодея­ тельность и инициатива" рабочего класса натыкаются на столь боль­ шие препятствия, которые не могут быть преодолены без посто­ ронней помощи; что беспомощность и нищета, дурные условия 16

Общественно-политическая мысль Европы

421

наемного труда, НИЗКИЙ уровень жизненных потребностей все еще встречаются на каждом шагу» . Поэтому не удивительно, что выдвинулась целая плеяда по­ литэкономистов, социологов, политологов и политических деяте­ лей, выступивших с предложениями о пересмотре важнейших положений классического либерализма и осуществлении реформ, призванных ограничить произвол корпораций и облегчить поло­ жение наиболее обездоленных слоев населения. В этом плане боль­ шую роль сыграли английские политические мыслители Дж. Гобсон, Т. Грин, Л. Хобхауз, протестантский священник и публицист Ф. Науман, экономисты В. Репке, В. Ойкен — в Германии, Б. Кроче — в Италии, Л. Уорд, Дж. Кроули, Ч. Бирд, Дж. Дьюи — в США и т.д., сформулировавшие ряд новых важнейших принци­ пов либерализма, который получил название «новый либерализм», или «социальный либерализм». Суть этого последнего состояла в том, что под влиянием положений марксизма и восходящей социал-демократии о при­ знании позитивной роли государства в социальной и экономиче­ ской жизни были пересмотрены отдельные базовые принципы классического либерализма. Это, в частности, нашло отражение в заимствовании либералами у марксизма и социал-демократии идей социальной справедливости и солидаризма. В политической сфере наиболее концентрированное выраже­ ние эти новые веяния нашли в таких реформистских движениях, как прогрессизм в США, ллойд-джорджизм (по фамилии пре­ мьер-министра от либеральной партии Ллойд-Джорджа) в Анг­ лии, джолиттизм (от фамилии представителя либералов премьерминистра Джолитти) в Италии и т.д. Исторической заслугой либерализма и партий либеральной ориентации является то, что они сыграли ключевую роль в формировании и институционализации в конце XIX — первые десятилетия XX в. основных прин­ ципов и институтов современной политической системы, таких как парламентаризм, разделение властей, правовое государство, которые в конечном счете были приняты всеми основными поли­ тическими силами и партиями. В рамках этой системы, модифицировав и пересмотрев ряд постулатов классического либерализма, были сформулированы и реализованы принципы и меры, которые привели к расширению регулирующей роли государства в целях реализации первоначаль­ ных либеральных ценностей, защиты прав и свобод человека. Дальнейшую трансформацию в сторону признания все более растущей роли государства либерализм претерпел в XX в. Водораз­ делом, четко и бесповоротно утвердившим новый, или социальный, 17

422

КХ. Гаджиев

либерализм в качестве одного из важнейших реформистских тече­ ний общественно-политической мысли стал великий экономи­ ческий кризис 30-х гг. XX в. Основополагающее значение имело завоевавшее в тот период широкую популярность и игравшее боль­ шую роль кейнсианство, построенное на признании необходимо­ сти дополнения традиционных для либерализма принципов инди­ видуализма, свободной конкуренции и свободного рынка принципами государственного регулирования экономической и социальной сфер. Для судеб либерализма немаловажное значение имело то, что в силу целого комплекса социально-экономических, политиче­ ских и идеологических факторов в большинстве государств Запад­ ной Европы либеральные партии вынуждены были в значитель­ ной мере уступить свои позиции другим социально-политическим силам, а в ряде стран даже отойти на периферию общественнополитической жизни. Нельзя не отметить, что в некоторых из них отступление либеральных сил вследствие специфики каждой из этих стран началось еще раньше. Так, уже поражение Февраль­ ской революции 1848 г. по сути дела поставило под сомнение возможность объединения Германии под знаменами либерализма. Что не удалось либералам, успешно реализовал «железный» канц­ лер О. Бисмарк, соединивший консервативные идеи с понятиями отечества и нации. В Италии при всех успехах либеральной мысли либеральная партия постепенно отодвинулась на обочину полити­ ческой жизни. Драма германского и итальянского либерализма состояла в том, что его вожди в полной мере не поняли те глубинные сдви­ ги, которые произошли в социальной и политической жизни сво­ их стран в начале XX в. Они без особой тревоги встретили рост фашистских сил, нанесших в конечном счете сильнейший удар по либеральным партиям и идеям. Социал-демократизм

Социал-демократизм — это общественно-политическое тече­ ние, которое, как правило, объединяет теорию и практику партий, входящих в социалистический интернационал, те социальные и политические силы, которые составляют эти партии. Социал-де­ мократию можно обозначить и как социально-политическое дви­ жение, и как идейно-политическое течение. Причем внутри нее существует целый ряд национальных и региональных вариантов, социально-философских, идеологических и политических тече­ ний. Например, применительно к социалистическим партиям Фран­ ции, Италии, Испании, Греции, Португалии используются по-

Общественно-политическая мысль Европы

423

«социализм», «латинский социализм» или «средиземномор­ ский социализм». Существуют «скандинавская», или «шведская, модель», «интегральный социализм», основывающийся на австромарксизме. Выделяют «фабианский социализм», «гильдейский социализм» и т.д. Очевидно, что мы имеем дело с весьма сложным и много­ плановым феноменом. Социал-демократизм является таким же идейно-политическим явлением, как консерватизм, либерализм и марксизм. Идейные основы социал-демократии также связаны с Вели­ кой французской революцией и идеями социалистов-утопистов. Но несомненно то, что первоначально она вызревала отчасти в рамках марксизма, под его сильным непосредственным воздей­ ствием. При этом главным стимулом утверждения и институционализации социал-демократии стали формирование и неуклонное возрастание в последней трети XIX — начале XX в. роли и влия­ ния рабочего движения. Она возникла и развивалась в качестве идеологического и политического выражения интересов этого дви­ жения. Первоначально почти все социал-демократические партии возникли как внепарламентские партии, призванные отстаивать в политической сфере интересы рабочего класса. Об этом свидетель­ ствует хотя бы тот факт, что в ряде стран (например, в Велико­ британии и Скандинавских странах) профсоюзы и поныне явля­ ются коллективными членами этих партий. Во всяком случае история социал-демократии самым тесным образом связана с историей рабочего движения. Именно особен­ ности эволюции рабочего движения стали главнейшим фактором, приведшим к тем изменениям в социал-демократии в конце XIX и на протяжении всего XX в., которые определили нынешнее ее состояние. Можно сказать, что путь социал-демократии от массо­ вого антикапиталистического рабочего движения конца XIX в. до современных парламентских партий был долгим и драматичным. Социал-демократия зародилась на Западе в последней четверти XIX в. как рабочее движение, боровшееся против капиталистичес­ кой эксплуатации. Иначе говоря, социал-демократия появилась в качестве альтернативы капитализму. Как писал русский философ Г. Федотов, ее движущим мотивом стало «отрицание капиталисти­ ческой эксплуатации во имя социального равенства» . В последней четверти XIX в. были созданы рабочие партии социалистического толка в ряде стран Европы (Германии, Франции, Италии, Бель­ гии, Швеции, Швейцарии), и в 1889 г. возникла организация международного движения социал-демократических и социалис­ тических партий — II Интернационал. НЯТИЯ

18

424

КХ. Гаджиев

Первоначально социал-демократия в принципе разделяла важ­ нейшие установки марксизма на ликвидацию капитализма и ко­ ренное переустройство общества на началах диктатуры пролета­ риата, обобществления средств производства, всеобщего равенства и т.д. Ее идеологи и руководители не делали секрета из того, что их конечными целями являются свержение капиталистического строя, переход власти к рабочему классу, ликвидация частной собственности, обобществление средств производства. Инструмен­ том достижения этих целей они называли классовую борьбу про­ летариата против буржуазии, кульминацией которой станет про­ летарская революция. Социал-демократия была воодушевлена пророчествами марксизма и верила в близкую социальную рево­ люцию, которая явится «прыжком из царства необходимости в царство свободы» и приведет к созданию бесклассового общества свободных и равных людей, общества, в котором «свободное раз­ витие каждого является условием свободного развития всех». Таким образом, первое время большинство отрядов социалдемократии приняло предлагавшийся марксистами революцион­ ный путь ликвидации капитализма и перехода к социализму. Со­ ответственно и программные установки социал-демократических партий конца XIX в. звучали революционно. Так, Эрфуртская про­ грамма Социал-демократической партии Германии (СДПГ), авто­ ром которой был крупный теоретик марксизма К. Каутский, ис­ ходила из марксистской идеи классовой борьбы, которая, как полагали, должна была неизбежно привести к замене капитали­ стического общества социалистическим. Указывалось, что, добив­ шись политической власти, пролетариат превратит капитали­ стическую частную собственность в общественную, товарное производство — в социалистическое. Социалистическое производ­ ство принесет трудящимся не только изобилие материальных благ, но и возможность всестороннего гармонического развития . Наря­ ду с этой «программой-максимум», изложенной в ее теоретиче­ ской части, Эрфуртская программа включала и «программу-мини­ мум» — политическую часть, т.е. перечень конкретных требований, направленных на изменение положения трудящихся еще до соци­ альной революции (сокращение рабочего дня, улучшение усло­ вий труда, увеличение заработной платы и т.д.). Поскольку СДПГ была наиболее сильной партией II Интернационала и пользова­ лась в нем значительным влиянием, ее Эрфуртская программа послужила образцом для большинства партий II Интернационала. Об этом свидетельствуют, например, положения Хайнфельдской программы австрийской социал-демократии, в которой, в частности, говорилось, что «переход средств производства в обще19

Общественно-политическая мысль Европы

425

ственную собственность большинства, т.е. в руки трудового наро­ да, означает не только освобождение рабочего класса, но также выполнение задачи, продиктованной самим историческим разви­ тием» . Показательно, что на необходимость и желательность обоб­ ществления средств производства указывалось в большинстве со­ циал-демократических партий вплоть до начала 50-х гг. XX в. Под влиянием этого представления находились не только континен­ тальные социал-демократические партии, но Лейбористская партия Великобритании (ЛПВ), в которой марксизм никогда не пользо­ вался сколько-нибудь заметным влиянием. Так, в 4-м пункте Устава этой партии, принятом в 1918 г., говорилось, что ее задача — «обеспечить работникам физического и умственного труда все плоды их труда и наиболее справедливое, насколько это возможно, их распределение на основе общественной собственности на средства производства, распределения и обмена, а также самую совершен­ ную систему народного управления и контроля в каждой отрасли промышленности и в сфере обслуживания» . Однако в реальной жизни социал-демократия в общем и целом отвергла эти установки, признала существующие обществен­ но-политические институты и общепринятые правила игры. Партии социал-демократической ориентации институционализировались, стали парламентскими и внесли важный вклад в дело объедине­ ния рабочего движения в существующую систему. С этой точки зрения всю последующую историю социал-демократии можно рас­ сматривать также как историю постепенного отхода от марксизма. Важную роль в эволюции социал-демократии играла сама жизненная практика, которая заставляла учитывать общественноисторические реальности, приспосабливаться к ним, находить оптимальные пути улучшения условий жизни трудящихся. Эти реалии как раз и убедили руководителей течения в беспер­ спективности революционного перехода от старой к новой об­ щественной системе, в необходимости трансформировать, усо­ вершенствовать существующие отношения, интегрировавшись в различные структуры, приняв многие из ее ценностей, норм, принципов и т.д. Реальности экономической и политической борь­ бы той эпохи воочию убедили их в том, что многие требования рабочего класса можно реализовать мирными средствами, в про­ цессе повседневных постепенных перемен. Поэтому имело место такое парадоксальное на первый взгляд положение: чуть ли не все социалистические и социал-демократические партии ставили сво­ ей целью «разрыв с капитализмом». На поверку оказывается, что их программы конца XIX — начала XX в. не были революционны­ ми в полном смысле этого слова, хотя и содержали известный 20

21

426

КХ. Гаджиев

набор радикальных лозунгов. С самого начала для большинства социал-демократических партий было характерно совмещение ре­ волюционных лозунгов с оппортунистической, прагматической политической практикой. Постепенно в программах большинства социал-демократиче­ ских партий неуклонно брали верх оппортунизм, прагматизм, ре­ формизм. Особенно ускоренными темпами этот процесс стал раз­ виваться после большевистской революции в России 1917 г., которая продемонстрировала нереальность революционного пути перестройки общества, предлагавшегося марксизмом, а в крайних формах — ленинизмом. Причины этих изменений коренились в самой природе рабо­ чего движения и социал-демократии. Как бы предвидя возмож­ ность появления авторитарного социализма (согласно марксист­ ской идее диктатуры пролетариата), руководители реформистского крыла социал-демократии провозгласили своей целью построение демократического социализма. Понятие «демократический социализм», по-видимому, впер­ вые было употреблено в 1888 г. Д.Б. Шоу для обозначения социалдемократического реформизма. Позже его использовал Э. Бернштейн. Окончательному закреплению данного термина способствовал А. Гильфердинг, который особенно часто применял его со време­ ни Первой мировой войны. В основе первоначальной концепции демократического социализма лежала разработанная в середине ХГХ в. Л. фон Штайном программа политической, экономической и культурной интеграции рабочего движения в существующую систему. Основную лепту в разработку основополагающих устано­ вок демократического социализма, ориентированного на посте­ пенное реформирование общества, внес Бернштейн. Можно ска­ зать, что в смысле признания этой идеи и ее постепенной трансформации эволюционным путем большинство современных социал-демократов являются наследниками Бернштейна. Главная его заслуга состояла в отказе от тех установок марксизма, реали­ зация которых в России и ряде других стран привела к установле­ нию тоталитарных режимов, продемонстрировав тем самым исто­ рическую правоту основателя демократического социализма. Речь идет прежде всего об установках на уничтожение до основания старого мира, диктатуру пролетариата, непримиримую классовую борьбу, социальную революцию как главный или же единствен­ ный путь ниспровержения старого порядка и т.д. Отвергая идею диктатуры пролетариата, Бернштейн обосно­ вывал необходимость перехода социал-демократии «на почву пар­ ламентской деятельности, числового народного представительства и народного законодательства, которые противоречат идее диктату-

Общественно-политическая мысль Европы

427

ры». Рассматривая себя носительницей более высокой культуры, социал-демократия отказывалась от насильственных форм пере­ хода к более совершенному социальному устройству. «Классовая же диктатура принадлежит более низкой культуре», — подчерки­ вал Бернштейн. Он считал, что «социализм не только по времени, но и по внутреннему своему содержанию» является «законным наследием» либерализма, прежде всего в таких принципиальных для обоих течений вопросах, как свобода личности, хозяйствен­ ная самостоятельность отдельного индивида, его ответственность перед обществом за свои действия и т.д. Свобода, сопряженная с ответственностью, говорил Бернштейн, возможна лишь при нали­ чии соответствующей организации, и «в этом смысле социализм можно было бы даже назвать организаторским либерализмом» . В глазах Бернштейна «демократия — это средство и в то же время цель. Она есть средство проведения социализма, и она есть форма осуществления этого социализма». При этом он не без ос­ нований говорил о том, что «демократия в принципе предполага­ ет упразднение господства классов, если только не самих классов». Не без оснований говорил Бернштейн также о «консервативном свойстве демократии» . И действительно, в демократической системе отдельные партии и стоящие за ними силы так или иначе сознают границы своего влияния и меру своих возможностей и способны предпри­ нять лишь то, на что в данных условиях могут рассчитывать. Даже в тех случаях, когда те или иные партии предъявляют повышенные требования, делается это нередко для того, чтобы иметь возмож­ ность получить больше при неизбежных компромиссах с другими силами и партиями. Это обусловливает умеренность требований и постепенность преобразований. Бернштейн настойчиво подчерки­ вал, что «демократия — средство завоевания социализма и форма осуществления социализма». По его мнению, в политической обла­ сти только демократия является формой жизни общества, при­ годной для осуществления социалистических принципов; реали­ зация полного политического равенства является гарантией реализации основных либеральных принципов. Очевидно, что приоритет в разработке теории демократиче­ ского социализма принадлежит Бернштейну и в его лице герман­ ской социал-демократии. Немаловажный вклад в это внесли и представители английского фабианского и гильдейского социа­ лизма, поссибилизм и другие реформистские течения во француз­ ском социализме. Следует назвать также австромарксизм, особен­ но его идейных руководителей О. Бауэра, М. Адлера, К. Реннера, активно выступивших против большевизма и ленинизма. 22

23

428

КХ. Гаджиев

Существовали и такие национальные социал-демократиче­ ские движения, которые с самого начала развивались на сугубо реформистских началах и испытывали на себе лишь незначитель­ ное влияние марксизма. К ним относятся, в частности, англий­ ский лейборизм и скандинавская социал-демократия. Отвергая ре­ волюционный путь замены капитализма социализмом, они вместе с тем декларировали цель построения справедливого общества. Главным при этом являлся тезис о том, что, ликвидировав эксп­ луатацию человека человеком, необходимо оставить в неприкос­ новенности основные либерально-демократические институты и свободы. Показательно, что в программных документах Лейбо­ ристской партии Великобритании социализм как социально-по­ литическая система вообще не обозначен. Забегая вперед, отметим и тот факт, что шведские социалдемократы в 20-х гг. XX столетия сформулировали концепции так называемых «функционального социализма» и «промышленной демократии», которые не предусматривали ликвидации или ого­ сударствления частной собственности. Существенной вехой в ста­ новлении современной социал-демократии стала действительная «национализация» различных ее национальных отрядов. Уже Бернштейн подверг сомнению правомерность тезиса «Коммунистического манифеста», согласно которому «у пролета­ рия нет отечества». «Рабочий, — писал он, — который является в государстве, в общине и пр. равноправным избирателем, а вслед­ ствие того и совладельцем общественного богатства нации, детей которого община воспитывает, здоровье которого охраняет, ко­ торого оберегает от несправедливостей, имеет и отечество, не пе­ реставая быть вместе с тем мировым гражданином» . При этом Бернштейн высказывался за то, чтобы германские рабочие в слу­ чае необходимости встали на защиту национальных интересов Гер­ мании. Голосование немецких социал-демократов 4 августа 1914 г. в рейхстаге за принятие закона о военных кредитах представляло собой признание ими общей национальной задачи, открытую ма­ нифестацию подаинения классовых приоритетов национальным. Это означало, по сути дела, признание германской социал-де­ мократией существующего национального государства как поло­ жительного факта истории. Война внесла свои коррективы в позиции лейбористов Ве­ ликобритании. В частности, был поколеблен их пацифистский ин­ тернационализм. В 1915 г. трое представителей лейбористской партии вошли в состав коалиционного правительства Асквита. По этому же пути пошли социал-демократические партии других стран ин­ дустриально развитой зоны мира. 24

Общественно-политическая мысль Европы

429

В духе дискуссий в немецкой социал-демократии в русском легальном марксизме также начался пересмотр ряда важнейших положений классического марксизма. Так, П.Б. Струве поставил под сомнение идею Маркса о «прогрессирующем социальном уг­ нетении и обнищании масс населения». Исходя из гегелевского диалектического метода, он утверждал, что тезис о «непрерывно­ сти изменения» служит теоретическим основанием скорее эволю­ ционизма, нежели революционности. Утверждая, что присущий ортодоксальному марксизму абсолютизм понятий есть противо­ положность диалектики, Струве усматривал задачу здравомысля­ щих людей не в том, чтобы подготовить всемирную катастрофу, утопический скачок в «царство свободы», а в постепенной «соци­ ализации» капиталистического общества . По-видимому, определенный потенциал развития по рефор­ мистскому пути был заложен и в российской социал-демократии, в той ее части, которая была представлена меньшевиками, в осо­ бенности В.Г. Плехановым и его сподвижниками. Но победу в ней, как мы знаем, одержало революционное крыло во главе с В.И. Лениным. 25

Марксизм Марксизм представляет собой одно из крупных течений соци­ ально-философской мысли, включающее в себя воззрения по ши­ рокому комплексу общественно-исторических, экономических, социальных, политических, идеологических и множества других проблем. Основные его положения, разработанные в ХЕХ в. К. Марк­ сом и Ф. Энгельсом, были развиты их многочисленными последо­ вателями, такими как Э. Бернштейн, Г.В. Плеханов, В.И. Ленин, К. Каутский и многие другие. В силу того что эта проблема в достаточной степени изучена в мировой и отечественной научной литературе, здесь затрагиваются лишь ее идейно-политические аспекты под новым утлом зрения, исключающим какую бы то ни было идеологизацию оценок и аргументов. Марксизм возник и развивался в общем русле европейской общественно-политической мысли, и в этом смысле он являлся детищем Просвещения и рационалистической традиции. Его родо­ вая близость, например, к либерализму выражается, в частности, в наличии в нем целого ряда положений, которые либералы мо­ гут принять без особых оговорок. Мы имеем в виду такие тезисы, как «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», «свобода состоит в том, чтобы превратить госу­ дарство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому об­ ществу всецело подчиненный», «нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав» и др.

430

К Х Гаджиев

В то же время в марксизме содержались элементы, которые стали основой для радикального пересмотра и отрицания важ­ нейших положений породившей его капиталистической парадиг­ мы. Маркс исходил из тезиса о том, что для правильного пони­ мания современного ему общества необходимо прежде всего выявлять и анализировать закономерности и механизмы функцио­ нирования и развития экономической системы. Совокупность про­ изводительных сил и производственных отношений, писал он, составляет экономический базис общества, на котором возвыша­ ется политико-идеологическая надстройка. В нее входят юриди­ чески-правовые и политические институты, государство, социо­ культурная и духовная сферы, идеология, весь строй сознания. Главное внимание марксистами уделялось обоснованию мыс­ ли о том, что экономический базис определяет структуру и ха­ рактер политической и идеологической надстройки. Именно про­ тиворечие между производительными силами и производственными отношениями служит движущим фактором общественно-историче­ ских изменений. Выходя далеко за пределы экономической теории, марксизм претендовал на всеохватывающее толкование смысла истории и самого человеческого существования. Не случайно, что свою со­ циальную доктрину Маркс назвал историческим материализмом. Центральное место в ней занимала теория классов и классовой борьбы как движущей силы общественно-исторического прогрес­ са. По схеме Маркса, в каждой из следовавших друг за другом формаций производительные силы контролировались незначитель­ ным меньшинством власть имущих, которые использовали свое экономическое могущество для эксплуатации подавляющего боль­ шинства народа, присваивая себе производимый им прибавочный продукт. Поэтому, утверждали Маркс и Энгельс, в каждой фор­ мации существовали класс эксплуататоров и класс эксплуатируе­ мых. Эта конфликтная ситуация порождает классовую борьбу, которая разворачивается вокруг вопроса о собственности и кон­ троле над средствами производства. На протяжении всей истории именно эта борьба определяла характер и направление общественно-исторического развития. Все политические институты, духовные ценности, нормы, установки формируются на основе господствующих экономических отноше­ ний правящим классом, в руках которого сосредоточена эко­ номическая власть. Для обоснования и оправдания своего господству­ ющего положения правящий класс разрабатывает особый комплекс идей, концепций, установок, который Маркс и Энгельс назвали идеологией.

Общественно-политическая мысль Европы

431

Особо важное значение имеет позиция марксизма по вопросу о соотношении гражданского общества и государства. Вслед за Геге­ лем Маркс исходил из признания того, что государство и граж­ данское общество составляют исторически детерминированные образования, характеризующиеся особыми формами и отношениями производства, классового разделения и классовой борьбы и защи­ щаемые соответствующими политико-правовьгми механизмами. По Марксу, в гражданском обществе в «своей ближайшей действи­ тельности» человек — мирское существо, имеющее и для себя, и для других значение действительного индивида. В государстве же, где человек признается родовым существом, он лишен своей дей­ ствительной индивидуальности. Отсюда, говорил он, вытекает «различие между религиозным человеком и гражданином государ­ ства, между поденщиком и гражданином государства, землевла­ дельцем и гражданином государства, между живым индивидом и гражданином государства» . Маркс подчеркивал, что социальные структуры гражданского общества не есть самостоятельные образо­ вания, порождающие буржуазное общество, скорее, они представ­ ляют собой формы, в которых возникло буржуазное общество. Согласно Марксу, гражданское общество относится к матери­ альной сфере, в то время как государство составляет надстройку. Во введении «К критике политической экономии» он характе­ ризовал гражданское общество как производное от материальных условий жизни и утверждал, что «анатомию гражданского обще­ ства необходимо искать в политической экономии». «Возьмите определенную степень развития производства, обмена и потреб­ ления, — писал К. Маркс в письме к П.В. Анненкову от 28 декаб­ ря 1846 г., — и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, — сло­ вом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политиче­ ский строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества» . В конечном счете Маркс упростил крайне сложную структу­ ру гегелевской модели гражданского общества, сведя последнее фактически к сфере труда, производства и обмена. Для него граж­ данское общество составляет форму, в которой осуществляется экономическое развитие. Вследствие сведения всех социальных отношений к экономическим и политико-идеологическим, т.е. элементам базиса и надстройки, из марксовой схемы выпадал комплекс социокультурных, этнонациональных, семейно-бытовых отношений, институтов, обеспечивающих социализацию и воспитание подрастающего поколения и т.д. Маркс не уделил 26

27

КХ. Гаджиев

432

должного внимания таким элементам гражданского общества, как домохозяйства, добровольные ассоциации, средства массовой ин­ формации, школы, университеты и т.д. Он игнорировал также появление начиная с XVIII в. профессиональных организаций ин­ женеров, врачей, юристов, архитекторов и т.д. Формирование различных вариантов концепции гражданско­ го общества неразрывно связано с развитием идеи индивидуальной свободы, самоценности каждой отдельно взятой личности. Это верно и применительно к марксистской концепции. Но вместе с тем в марксизме была заложена возможность полного растворения индивидуально-личностного начала в коллективном, будь то в гражданском обществе или государстве. Уже в статье «К еврейско­ му вопросу» Маркс сетовал на то, что «ни одно из так называе­ мых прав человека (равенство, свобода, безопасность, собствен­ ность. — К. Г.) не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т.е. как индивида, замкнувшегося в себе, в свой частный интерес и частный произ­ вол и обособившегося от общественного целого» . Отвергая такой подход, Маркс обосновывал мысль о том, что человек может найти себя и освободиться лишь тогда, когда он станет действительным родовым существом. Его спасение — в слиянии с родом, обществом. Немаловажное значение в этом пла­ не придавалось тезису, согласно которому государство выражает общий интерес, в то время как гражданское общество — частный. Классический марксизм предусматривал снятие принципа разде­ ления государства и гражданского общества путем отмирания го­ сударства и соответственно права. «Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борь­ бе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противни­ ков, — писал Энгельс, — то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуж­ дается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать» . Однако в работах классиков марксизма мы не найдем сколь­ ко-нибудь подробной характеристики конкретных социально-эконо­ мических и политических параметров социалистического и комму­ нистического обществ, весьма слабо разработана теория государства. Здесь мы видим не столько теорию, сколько критику существующе­ го буржуазного государства. Независимо от формы государственнополитического устройства, будь то античные демократии, древне­ римская империя, восточные деспотии, абсолютизм средневековой 28

29

Общественно-политическая мысль Европы

433

Карл Маркс

Европы ИЛИ парламентские представительные демократии XIX в., утверждали основоположники марксизма, содержание и смысл господства в так называемом «эксплуататорском обществе» оста­ ются одинаковыми: это диктатура эксплуататорского меньшин­ ства над эксплуатируемым большинством. Что касается буржуаз­ ного государства, то Маркс называл его «комитетом, управляющим общими делами всего класса буржуазии» . Соответственно буржуазная демократия рассматривалась в марксизме лишь как политико-правовая оболочка классового гос­ подства капитала над наемным трудом, буржуазии над трудацщмися массами. Таким же образом характеризовались все важнейшие по­ литические институты. Например, Энгельс оценивал республикан­ скую и демократическую партии, составляющие двухпартийную систему США, как «две большие банды политических спекулян­ тов, которые попеременно забирают в свои руки государствен­ ную власть и эксплуатируют ее при помощи самых грязных средств и для самых грязных целей» . Поскольку любое государство представляет собой орудие гос­ подства одного класса над другими классами, то с исчезновением классовых различий и сосредоточением всех средств производства в руках рабочего класса сама потребность в «публичной власти», т.е. государстве, потеряет всякий смысл. Политическая власть, по Марк­ су, это «организованное насилие одного класса для подавления другого». Когда победивший буржуазию пролетариат сам превраща30

31

К.С. Гаджиев

434

ется в господствующий класс и упраздняет старые производствен­ ные отношения, то вместе с этим «он уничтожает условия суще­ ствования классовой противоположности, уничтожает классы во­ обще, а тем самым и свое собственное господство как класса». На смену старому буржуазному обществу «приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свобод­ ного развития всех» . Еще определеннее этот тезис сформулиро­ вал Энгельс. «Одним из конечных результатов грядущей пролетар­ ской революции, — утверждал он, — будет постепенное отмирание политической организации, носящей название государства» . Поэтому вполне объяснимо, что в глазах основоположников марксизма применительно к будущему вопрос об отношениях меж­ ду государством и гражданским обществом терял всякий смысл. Где нет государства, там нет правовых отношений и правовых институтов, там нет соответственно и прав. В царстве свободы вы не можете поднимать вопросы о свободах. Основоположники марк­ сизма были убеждены в том, что в коммунистическом обществе благодаря «всестороннему развитию индивидов» исчезает порабо­ щающее человека подчинение его разделению труда. Хотя Маркс и сознавал, что в сфере производства люди не могут полностью преодолеть необходимость, он предполагал пол­ ное отделение управления вещами от управления людьми. Необхо­ димость приписывалась только первой сфере. Договорная система имеет смысл в условиях товарного производства и конфликтую­ щих интересов. При отсутствии товарного производства отсутству­ ют и конфликтующие интересы, следовательно, отпадает необхо­ димость в каком-либо договорном принципе. Маркс представлял себе общество не только без господства, но и без власти. Там, где нет власти, никто не нуждается в управлении, стало быть, теряет смысл «правление народа», т.е. демократия. Поэтому естественно, что, настаивая на необходимости слома старого государственного аппарата, В.И. Ленин, в общем, не пользовался понятиями граж­ данского общества и правового государства. Считалось, что осво­ бождение человечества произойдет в результате уничтожения клас­ совых различий и последующей ликвидации разделения между гражданским обществом и государством, а также достижения коор­ динации и объединения личного и коллективного существования. Однако исторический опыт убедительно продемонстрировал жизнеспособность и, более того, необходимость государства в деле решения важнейших проблем, стоящих перед обществом. Проти­ воречия и конфликты не могут исчезнуть из жизни людей. Ре­ зультатом исчезновения или ликвидации государства, призванно­ го разрешать эти конфликты и противоречия, стали бы хаос и 32

33

Общественно-политическая мысль Европы

435

Фридрих Энгельс

анархия, которые по своим разрушительным возможностям могут стать хуже любой диктатуры и деспотизма. С определенными оговорками можно сказать, что марксизм является ровесником национальной идеи и понимаемого широко (а не только сугубо негативно) национализма. В этом контексте он представляет собой не только вызов классической политической экономии, критику не только капиталистических производствен­ ных отношений, но и национализма и религии. Будучи программой освобождения людей от промежуточных образований, мешающих превращению отдельного индивида во «всемирную историческую личность», марксизм постулировал образование пролетариата в качестве силы, трансцендирующей национальные приверженно­ сти и действующей на наднациональном уровне. Соответственно национализм, равно как и религия, рассматривался как против­ ник и враг, с которыми необходимо вести решительную и бес­ компромиссную борьбу. Оценивая национальный вопрос только с точки зрения це­ лей классовой борьбы пролетариата, основоположники марксиз­ ма исходили из постулата, согласно которому классовые различия играют более фундаментальную роль по сравнению со всеми дру­ гими различиями, в том числе и национально-этническими. Была сформулирована идея о национализме как продукте капиталисти­ ческого развития, которому суждено исчезнуть с устранением ка­ питализма. К. Маркс и Ф. Энгельс утверждали, что освобождение пролетариата от капиталистического ига приведет к ускоренному

436

К.С. Гаджиев

стиранию национальных различий и антагонизмов. Предполага­ лось, что с установлением господства пролетариата и по мере утверждения принципов социализма разделение людей по нацио­ нальному принципу потеряет всякий смысл. При этом особо под­ черкивалась мысль о том, что только пролетариат способен стать той силой, которая сможет выполнить историческую миссию сли­ яния народов в единое целое. Таким образом, суть социальной теории марксизма можно свести к следующим основным положениям: экономический ба­ зис общества определяет его политико-идеологическую надстройку; противоречие между производительными силами и производ­ ственными отношениями и классовая борьба определяют основ­ ные направления общественно-исторического развития; капитализм в силу своей классовой эксплуататорской сущности носит прехо­ дящий характер; капитализм порождает своего могильщика в лице рабочего класса, который в ходе социальной революции свергает власть буржуазии и устанавливает диктатуру пролетариата как пе­ реходный этап к коммунизму. Не раз предпринимались попытки пересмотра и ревизии со­ циально-философских, экономических и политических идей и установок, разработанных Марксом и Энгельсом. Поэтому не­ удивительно, что при всем своем внешнем единстве марксизм является многоплановым и сложным течением политико-фило­ софской мысли. В его рамках можно обнаружить множество как национальных, так и идеологических различий и оттенков. Пер­ воначально марксизм лег в основу программ и платформ социалдемократических партий, возникших в конце XIX в. Однако, как отмечалось выше, начиная с конца XIX столетия и особенно на протяжении всего XX в. социал-демократия постепенно подвергла ревизии важнейшие положения марксизма справа, т. е. на путях отказа от его революционных лозунгов и разработки собственного реформистского пути преобразования общества. Этот путь привел большинство социал-демократов к полному отказу во второй поло­ вине XX в. от основных положений и установок марксизма. Он подвергся также существенной ревизии слева, в направлении кон­ кретизации и ужесточения заложенных в нем революционных прин­ ципов. На этом пути отдельные его положения были использованы для разработки в самом конце XIX — начале XX в. политической доктрины левого революционного тоталитаризма в лице лениниз­ ма и родственных ему течений. Инициатива в этом деле принадле­ жала русской левой социал-демократии во главе с В.И. Лениным. Поэтому-то новое течение и получило название марксизма-лени-

Общественно-политическая мысль Европы

437

низма или просто ленинизма, который в свою очередь лег в осно­ ву большевистской теории общества и государства. История предоставляет нам множество примеров того, что одни и те же идеи в разных исторических условиях могли ис­ пользоваться для обоснования совершенно разных интересов и целей. Более того, на основе одного и того же набора данных можно построить разные, порой несовместимые друг с другом философские и вдейно-политические конструкции. Нередко боль­ шее значение приобретает не просто какая-либо идея, взятая сама по себе, а то, как она интерпретируется, в каких и в чьих интере­ сах она используется.

Т п е \У1$сют оГ С о п з е г у а й з т . Уо1.1. № \ У КоспеЛе, 1971. Манхейм К. Д и а г н о з н а ш е г о в р е м е н и . М . , 1994. С. 580-581. МиеИегАЛ. Б 1 е Е 1 е т е п 1 е с!ег 31аа1зкипз1 ( 1 8 0 9 ) . Т . 2 . \ ^ е п ипс! Ье1р2щ, 1922. 8.178. 1

2

3

4

ВопаШ Ь. о!е. Т Ъ е о п е с!и р о и у о к роИио^е е ! геИ^еих: О'Еиугез. Рапз, 1880.

Р. 56. 5

С м . : Верк Э. Р а з м ы ш л е н и я о р е в о л ю ц и и в о Ф р а н ц и и . М . , 1994. ОакезНоП М. О п Ъ е т § Сопзегуахлуе / / КаНопаИзш апс! роНисз. Ь о п б о п , 1966. Р. 165-195. Сгосе В. АзреШ шогаИ с!е11а уйа ро1Шса / / Е1етепх1 сН Ро1Шса. В а п , 1966. Р. 47-48. 6

7

*Джефферсон Т. Автобиография. Заметки о штате Виргиния. М., 1990. С . 34. Ьез ё е с к г а т ю п з 1гапса1зез ё е з ёгойз ё е Г п о т т е . Рапз, 1928. Спенсер Г. О п ы т ы н а у ч н ы е , п о л и т и ч е с к и е и ф и л о с о ф с к и е . М . , 1998. С. 1197. Ц и т . п о : АгЫазгегА. ТЬе К1зе апс! Б е с Н п е оГ\Уез1:егп ПЬегаИзт. Ох!ога\ 1984. Р. 22, 27, 30. 9

10

11

12

Гумбольдт В. фон. Я з ы к и ф и л о с о ф и я культуры. М . , 1985. С . 50. ТокеильА. де. Д е м о к р а т и я в А м е р и к е . М . , 1992. С . 29. Там ж е . С. 30. Ки^его В. ЫЬегаИзт / / Епсус1оресИа о!Чпе 8ос1а1 8с1епсез. Уо1. 9. N . У., 1933. Р. 435. 13

14

15

16

Хайек Ф.А. Д о р о г а к рабству / / В о п р о с ы ф и л о с о ф и и . 1990. № 10. С. 123. Самуэль Г. Либерализм. М . , 1906. С. 34. Федотов Г.П. Ч т о такое с о ц и а л и з м ? / / Мыслители русского зарубежья: Бердяев, Ф е д о т о в . С П б . , 1992. С . 329. С м . : Каутский К. Э р ф у р т с к а я п р о г р а м м а ( К о м м е н т а р и й к п р и н ц и ­ п и а л ь н о й ч а с т и ) . М . , 1959. И1е о е з ^ е г ш с Ы з с п е З о л а М е т о к г а й е \т 5р1е§е1 Шгег Р г о ё г а т т е . >Меп, 1971. 3.26. Тпе ЬаЬоиг Раггу СопзиЧигюп. А й о р Ы о п 1пе Ьопйоп СопГегепсе, РеЬгиагу 1918. Ьопйоп, 1921. Р. 4. 17

18

19

2 0

21

КХ. Гаджиев

438 22

Бернштейн Э. П р о б л е м ы с о ц и а л и з м а и задачи с о ц и а л - д е м о к р а т и и . М., 1901. С. 249-253, 258. Там ж е . С. 244-247. Там ж е . С. 281. С м . : Струве П.Б. М а р к с о в с к а я т е о р и я с о ц и а л ь н о г о р а з в и т и я . К и е в 1906. С . 6, 36, 44. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 263. Там же. Т. 27. С. 402. Т а м ж е . Т . 1 . С . 401-402. Там же. Т. 19. С. 5. Там же. Т. 4. С. 426. Там ж е . Там же. Т. 4. С. 447. Там же. Т. 19. С. 359. 2 3

2 4

2 5

26

2 7

2 8

2 9

3 0

3 1

3 2

3 3

Н.И. Цимбаев ЕВРОПЕИЗМ КАК КАТЕГОРИЯ НАЦИОНАЛЬНО­ ГО СОЗНАНИЯ (К пониманию западничества и славянофильства)

В нашем национальном сознании дав­ но и глубоко укоренилось представ­ ление о существовании двух направ­ лений, двух тенденций, двух векто­ ров социокультурного развития — западничества и славянофильства. Восходящее к идейным спорам сере­ дины XIX в., это представление пи­ тает историософские размышления о судьбе России, нередко оно лежит в основе конкретных исторических, философских, литературоведческих и культурологических исследований. В самом общем и упрощенном виде об­ ращение к таким понятиям, как «за­ падничество» и «славянофильство», обычно подразумевает признание их глубочайшей противоположности и даже враждебности, а также неизбеж­ ности и как бы нравственной обязан­ ности строгого выбора между этими антагонистическими направлениями русской мысли и культуры. Наиболее ярко подобный под­ ход проявлялся и проявляется в сфере общественной и партийно-политиче­ ской борьбы, но, к сожалению, мы сталкиваемся с ним и в области гу­ манитарных исследований, равно как и в художественном творчестве. При этом интересно отметить, что «запад­ ничество» и «славянофильство» ос­ таются категориями крайне неопре­ деленными, лишенными конкретного

440

Н.И. Цимбаев

историко-философского содержания, зависящими от интеллекту­ альных пристрастий и политических предпочтений авторов, кото­ рые касаются этой проблемы. Уместно подчеркнуть, что в разные периоды нашей истории «западническая» и «славянофильская» тенденции проявляли себя по-разному, да и именовались различно. Богатый опыт историче­ ского развития последних полутора веков дает основание гово­ рить о своеобразном феномене: реальные явления духовной и об­ щественной жизни без особого труда и совершенно произвольно могут быть включены как в «славянофильскую», так и в «запад­ ную» систему ценностей. Из множества примеров укажем на марк­ сизм, который в конце XIX в. воспринимался как крайнее и пос­ ледовательное «западничество», что отнюдь не помешало спустя полвека приспособить его для борьбы с «преклонением перед За­ падом». Понятно, что сами по себе категории «западничество» и «славянофильство» нимало не повинны в провалах нашей исто­ рии, но несомненно и то, что некая заданность и однолинейность, присущая данной оппозиции, губительны для нашего нацио­ нального сознания. Преодоление антитезы «западничество — славянофильство» требует согласных усилий всего общества и едва ли возможно в обозримом будущем, что избавляет меня от необходимости рас­ сматривать пути и средства этого процесса. Моя задача — выявить научную неплодотворность подобной антитезы и указать на возможность иного понимания сущностной взаимосвязи западничества и славянофильства, возможность, впро­ чем, давно отмеченную рядом ученых, но остающуюся на пери­ ферии общественного внимания. Как известно, истинные западничество и славянофильство своим появлением обязаны особенностям русской обществен­ ной жизни времени Николая I. Спор западников и славянофилов стал интереснейшей страницей истории русской мысли XIX в., но для нас принципиальную важность имеет не сам спор, но его предыстория. Обращаясь к далекому прошлому, можно констатировать, что на протяжении нескольких столетий главным содержанием развития страны был процесс европеизации, преодоления послед­ ствий того величайшего исторического бедствия, каким стало для Восточной Европы татаро-монгольское нашествие. В историософ­ ском смысле это было трудное возвращение России в Европу, ее вторичное утверждение как неотъемлемой части единой европей­ ской христианской цивилизации. Когда-то об этом, и не только прозой, отлично писал Алексей Константинович Толстой.

Европеизм как категория национального сознания

441

С Ивана III на Русь стали приглашать иноземных мастеров. Греки, литовцы, поляки, немцы, итальянцы строили церкви, лили пушки, обучали сукноделию, военно-инженерному искус­ ству, артиллерийскому делу. Там, где монгольский погром при­ вел даже к утрате навыков каменного зодчества, экономическая отсталость была понятна, ее продолжение — мучительно, а обра­ щение к европейскому опыту — неизбежно. Приток специалистов не иссякал даже в Смуту, преодолев которую, страна с их помо­ щью стала строить мануфактуры, разведывать руды, обучать войска новому строю. Эпоха Петра Великого довершила начавшийся ранее процесс обмирщения и европеизации жизни. Петровские преобразова­ ния — вовсе не революция, как то считали Михаил Погодин и Александр Герцен, но мощное ускорение российского корабля. Бритье бороды практиковал еще Василий III, а протопоп Авва­ кум в молодые годы составил себе имя, обличая обритую по польской моде боярскую молодежь. При Петре польско-малорос­ сийское культурное влияние, которое само по себе было вторич­ ным по отношению к культуре венгерских магнатов, сменилось голландским и шведским, затем пришло немецкое, с Елизаветы Петровны — почти полтора столетия длившееся французское. Вместе с тем именно Петру I — создателю великой импе­ рии — было суждено стать символом европеизации России, имен­ но в оценке его деятельности кардинально разошлись западники и славянофилы. Их спор о Петре — принципиальный спор о мере государственного насилия по отношению к народу и отдельной личности. Осуждая Петра, славянофилы следовали пушкинскому восприятию Медного Всадника. XVIII век — век преодоления конфессионального и социо­ культурного раскола Европы, век осознанного, идейно обосно­ ванного и воспетого просветителями (Локк, Болингброк, Воль­ тер, Монтескье, Дидро и энциклопедисты, Беккариа, Лейбниц, Гердер, Ломоносов) европейского единства, невозможного без России, которая с середины XVIII в. стала играть роль «первой скрипки» в «европейском концерте». Участие в Семилетней войне, когда русские войска впервые побывали в Берлине и надолго завладели Кенигсбергом, свидетель­ ствовало о том, что Россия прочно «вошла в Европу». Начиная с екатерининского времени Российская империя — полноправный участник европейских международных и дипломатических отно­ шений, чья позиция в некоторых случаях (польские и турецкие дела, Декларация о вооруженном нейтралитете) имела решающее

Н.И. Цимбаев

442

значение. В политическом, военном, торгово-экономическом и социокультурном отношении екатерининская Россия — орга­ ническая часть европейского христианского мира. Ее экономиче­ ская система, основанная на крепостном труде и на развитии мануфактур, привычна для европейского XVIII в. Российское утверждение в Северном Причерноморье и его бурное хозяй­ ственное освоение делало страну в высшей степени привлека­ тельной для больших групп выходцев из стран Центральной и Западной Европы, чье переселение прямо поощрялось русским правительством. С середины XVIII в. образование, воспитание и уклад жизни привилегированных слоев русского общества, прежде всего дво­ рянства, находились в общем русле европейского Просвещения. Учебные заведения (гимназии, Московский университет) приоб­ рели европейский характер. С этого времени можно говорить о свершившейся секуляризации культуры, которая гибко усваивала европейские (немецкие, французские) формы и стилевые направ­ ления, чему в немалой степени способствовало возникновение дворянских гнезд и усадебной культуры. Серьезные перемены про­ исходили в дворянском обществе и его социокультурной ориента­ ции. Надев парики, российские дворяне оигутили себя европейца­ ми, в два-три поколения наивная подражательность сменилась подлинным и глубоким европеизмом, универсальным европеиз­ мом эпохи Просвещения, принципиально новым и для западно­ европейского общества. Петербург — наиболее европейский из всех городов континента, и достаточно перечитать Дениса Фонвизина или Федора Ростопчина, чтобы ощутить то имперское и культур­ ное превосходство, с каким просвещенные дворяне смотрели на немцев или итальянцев. В интеллектуальном отношении укорененность в России «нра­ вов и обычаев европейских» констатировалась в «Наказе» Екате­ рины II: «Россия есть европейская держава». Екатерина Великая и ее сотрудники — Бецкой, Державин, Фонвизин, позднее Карам­ зин — утверждали мысль о единстве исторических судеб русского и других европейских народов, они мыслили категориями про­ светительского европеизма. Приступая к изданию «Вестника Ев­ ропы», Карамзин, вне всякого сомнения, не подозревал, что он издает «миссионерский журнал европейской цивилизации в вар­ варской и рабской России» . Для «молодых друзей» императора швейцарский кругозор Лагарпа был смешон, как и его швейцар­ ский мундир. Александровское поколение, поколение победите­ лей Наполеона, Стендаль считал утонченнейшими европейцами. 1

443

Европеизм как категория национального сознания

В высшей степени любопытно перечитать дневники молодого конногвардейца Александра Черткова, который сражался под Дрез­ деном, Кульмом и Лейпцигом, с русской армией вошел в Париж, а в зрелые годы создал знаменитую Чертковскую библиотеку, ко­ торая затем стала основой нынешней Исторической библиотеки. Первого января 1814 г. его часть, ночевавшая в Германии, прошла Базель, обе половины которого «немногого стоят», обеда­ ла в Швейцарии, а ужинать пришла во Францию. Его француз­ ские впечатления достойны внимания: «Французские крестьяне в целом очень бедны... К их каменным домам можно приложить старую поговорку "Внешность обманчива"; снаружи они имеют приличный вид, но когда в них входишь, то с трудом находишь утолок, где можно расположиться. Большая часть этих домов не имеет пола, а в некоторых положены лишь каменные плиты; ком­ наты очень неопрятные, или вовсе без печей, или с маленькими железными печками, расположенными в середине комнаты, ко­ торые вместо тепла дают только дым. Крестьяне не имеют даже свечей». Спустя две недели другая запись: «Здесь начинаются де­ ревянные дома, или, точнее говоря, их подобие, состоящие из нескольких балок, расположенных довольно далеко одна от дру­ гой, промежутки между которыми заполнены глиной или изве­ стью, смешанной с рубленой соломой. В самых больших из них имеется лишь одно окно, в других вовсе нет ни окон, ни печей, ни пола — вот то, что французы называют своей "Прекрасной Францией"». И некоторый итог: «Вот они, французы, которые пришли к нам в Россию: несмотря на их так называемое отвращение к чер­ ному хлебу русских крестьян, мы нигде во Франции не могли найти белого хлеба, даже в самых больших городах, как Труа, Лангр и т.д. Только нескончаемые муки голода могли заставить нас взять несколько ломтей их абсолютно кислого хлеба». В Пари­ же поручик Чертков был поражен тем, что места даже в первых рядах театральных кресел не пронумерованы, как в театрах россий­ ских, отчего в публике возникали постоянные стычки, и почитал неразумным, что человека могут убить «из-за места в театре» . Отечественная война 1812 г. и заграничные походы 1813— 1815 гг., когда русская армия несла освобождение народам Евро­ пы от наполеоновского владычества, стали вершиной политиче­ ского и, если угодно, бытового европеизма. Высокий патриотизм солдат и офицеров переплетался с сознанием общеевропейского единства. Ответом на пожар Москвы стало триумфальное вступле­ ние русской армии в Париж под приветственные крики толпы. 2

444

Н.И. Цимбаев

Общественные настроения того времени тонко передал Пушкин: «Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвра­ щались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Угме Лепп-(2иа{ге, тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, воз­ вращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминут­ но в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Вре­ мя славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове Отечество!» (Повести Белкина. Метель). В политической области Александр I, как когда-то Карл V, прилагал усилия к тому, чтобы после Венского конгресса народы Европы стали «членами единого народа под именем христианской нации». Об этом он писал в Акте о Священном союзе 1815 г. Его министр финансов Д.А. Гурьев разрабатывал проекты европей­ ской «федеративной системы финансов и торговли» и европей­ ских «федеративных денег». Факт в высшей степени знаменатель­ ный! В те годы «европейское единство» не состоялось из-за последовательного противодействия Англии, которая наживалась на бедах континентальной Европы. Идеи европеизма всецело разделяли тогда и политические противники правительства. И Александр I, и Павел Пестель вери­ ли в единство исторических судеб русского и других европейских

К а з а ч и й б и в у а к н а Е л и с е й с к и х п о л я х в П а р и ж е . 1814

г.

Европеизм как категория национального сознания

445

народов. Но если Александр I возглавил объединение Европы в рамках Священного союза во имя восстановления «старого поряд­ ка» и старых династий, то декабристы осознавали свою причаст­ ность к общеевропейскому революционному движению. Это чувство выразил Пестель: «Нынешний век ознаменовывается революци­ онными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противо­ положностей. То же самое зрелище представляет и Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать» . Эпоха Великой французской революции и наполеоновских войн подарила Европе взлет национальных и национально-осво­ бодительных движений, выявила ясную тенденцию к созданию национальных государств, которым суждено было сменить дина­ стические монархии XVIII в. В раде регионов речь шла о подлин­ ном национальном возрождении. Усилиями философов, полити­ ческих писателей и поэтов формируются национальные вдеологии, способные объединить различные этнические и социальные груп­ пы. В области культуры утверждается романтизм, легко принимав­ ший специфически национальные черты — достаточно сопоста­ вить построения братьев А.В. и Ф. Шлегелей и Ф.В. Шеллинга с сочинениями Б. Дизраэли и деятелей «Молодой Англии». Национальный романтизм был в общественно-политическом отношении многообразен: он сочетался как с консервативными идеями возврата к «доброй старой Англии», так и, что было чаще, с мечтой о революционной «буре и натиске». После Венского кон­ гресса, который передовой европейской общественностью вос­ принимался как торжество монархической реакции и начало рес­ таврации «старого мира», национальный романтизм нередко соединялся с идеями социальной справедливости, которые имен­ но тогда обрели форму социалистических учений. В России власти и дворянская общественность относились к национально-романтической проблематике настороженно. Прави­ тельство Александра I принимало известные меры, которые мож­ но истолковать в духе строения единой нации. Но в правящем слое России не оказалось ни авторитетных мыслителей, ни даль­ новидных политиков, которые умели бы настоять на крупных переменах, связанных, помимо прочего, с модернизацией эконо­ мических и социальных отношений. Государственная Уставная фамота 1820 г. осталась проектом . В екатерининское и александровское время мысль о принад­ лежности России к Европе была общим местом, в сущности, ей 3

4

Н.И. Цимбаев

446

не придавали особого значения. Неудача выступления декабри­ стов привела к принципиальному изменению общественно-вдейной ситуации. Важнейший идеологический документ николаевс­ кой эпохи, Манифест 13 июля 1826 г., в котором сообщалось о казни декабристов, содержал утверждение: «Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел... Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и отечеству». Дворянству предлагалось предпринять «под­ виг к усовершенствованию отечественного, не чужеземного вос­ питания». Манифест 13 июля и «Донесение Следственной комиссии», где декабризм понимался как «зараза, извне принесенная», воз­ водили противопоставление России и Европы в ранг важнейшей составной части официальной идеологии. Мысль о превосходстве православной и самодержавной России над «гибнущим Западом» (заветная идея иезуита и политического реакционера Ж. де Местра) стала краеугольным камнем теории, которую развивали М.М. Спе­ ранский, Д.Н. Блудов и особенно николаевский министр народ­ ного просвещения СС. Уваров. Благодаря им в России стала впер­ вые в ее истории утверждаться идеократия . События 14 декабря и воцарение Николая I привели к тому, что единая российская нация не состоялась. Николаевская идеоло­ гия православия, самодержавия и народности стала ответом на вызов времени, на выступление декабристов, на требования соци­ альных перемен. Уваровская забота о народности, понимаемой в «русском духе», означала распад созданного усилиями Петра I и Екатерины II имперского сознания и имперской культуры. «Офи­ циальная народность» была заведомо неприемлема для значительной части подданных. Естественным ответом на нее со временем стал национализм нерусских народов, то «чувашефильство» и «мордвоманство», неизбежность появления которых предсказывал В.Л. Со­ ловьев. За полвека до него, демонстрируя замечательную соци­ альную зоркость, Чаадаев писал из Москвы: «Здесь все живы и здоровы; народность преуспевает; по улицам разъезжают тройки с позвонками, лапотный элемент в полном развитии; ежедневно делаем новые открытия, открываем славян повсюду; на днях вы­ толкаем из миру все неединокровное» . Конспективный «Очерк русской истории» (1832) близкий министру М.П. Погодин заключил продуманным противопостав­ лением двух царствований — европейски ориентированного Алек­ сандра I, чье правление привело к «умыслу» 14 декабря, и «ис5

6

Европеизм как категория национального сознания

447

Михаил Петрович Погодин

тинно русского» Николая I: «Основание Александром первенства России в Европе и окончание европейского периода русской ис­ тории. Начало своенародного (национального) периода царствова­ нием императора Николая. Крылов и Пушкин» . Именно Погодин противопоставлял европейское «завоевание», следствием которо­ го была классовая борьба, русскому «призванию», следствие ко­ торого — социальная гармония. По сути, именно в николаевское время привычное для национального сознания историко-куль­ турное сопоставление России и Европы стало уходить в прошлое. Ему на смену пришло и глубоко укоренилось противопоставление русских и западноевропейских социокультурных и политических институтов, идея особого русского пути. Универсальный просве­ тительский европеизм был отброшен, коль скоро следствием его могли стать революционные потрясения. В знаменитой статье «Петр Великий» (1841) тот же Погодин развернул свою мысль, подчеркнув принципиальную неприемле­ мость продолжения петровской традиции европеизации России: «Император Александр, вступив в Париж, положил последний камень того здания, которого первый основный камень положен Петром Великим на полях Полтавских. Период русской истории от Петра Великого до кончины Александра должно называть перио­ дом европейским. С императора Николая, который в одном из пер­ вых своих указов, по вступлении на престол, повелел, чтоб все воспитанники, отправленные в чужие края, будущие профессора, 7

Н.И. Цимбаев

448

были именно русские, — с императора Николая, которого ми­ нистр, в троесловной своей формуле России, после православия и самодержавия поставил народность, — с императора Николая, при котором всякое предприятие на пользу и славу отечества, предпри­ ятие русское, принимается с благоволением, начинается новый период русской истории, период национальный, которому, на выс­ шей степени его развития, будет принадлежать, может быть, сла­ ва сделаться периодом в общей истории Европы и человечества» . Противопоставление России и Европы, народности и евро­ пеизма, отчетливо сформулированное и внедряемое в обществен­ ное сознание николаевскими идеологами, стало составной частью мировоззрения тех, кто не был склонен безоговорочно следовать уваровским восхвалениям православия, самодержавия и народно­ сти. Антитеза «Россия — Европа» укоренилась в представлениях русского общества. Однако в противовес официальному тезису о «превосходстве» России над Европой в оппозиционной среде вы­ двигается скорбное положение об «отсталости» России, отсталос­ ти изначальной, метафизической. Концепция «отсталости» России была слабой попыткой противостояния официальной идеологии, ее вторичность очевидна. В знаменитом документе эпохи, в первом «Философическом письме», авторская дата которого 1 декабря 1829 г., Петр Чаадаев провозгласил разрыв Европы и России. Его позиция зеркальна официальным воззрениям, она противоположна знаменитой фор­ муле Бенкендорфа: «Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превос­ ходит все, что может представить себе самое смелое воображение». Чаадаев писал об убожестве русского прошлого и настоящего, о величии Европы. Боевой офицер 1812 г., друг Пушкина, собесед­ ник декабристов, он сурово судил николаевскую Россию, с обид­ ным для национального чувства скептицизмом отзывался о ее будущем. Чаадаевская критика была беспощадна, суждения афо­ ристичны, печальны и безнадежны. Идея единства исторических судеб России и Европы у Чаадаева была утрачена. Его «Философическое письмо» свидетельствовало о том, что наступление правительственной идеологии на позиции передовой русской общественности давало плоды. В национальное сознание благодаря Уварову и Чаадаеву вошел тезис: «Россия — не Европа», идея особого русского пути, влияние которой было долгим и безотрадным . Убежденные сторонники европеизации России, воспитанные в екатерининских и александровских традициях, поклонники 8

9

Европеизм как категория национального сознания

449

Просвещения, подлинные «европеисты» (гоголевское словечко) далеко не сразу уступили свои позиции. В программной статье «Девятнадцатый век» утонченный философ и критик Иван Киреев­ ский скорбел: «Жизнь европейского просвещения девятнадцатого века не имела на Россию того влияния, какое она имела на дру­ гие государства Европы. Изменения и развитие сей жизни отзыва­ лись у нас в образе мыслей некоторых людей образованных, от­ ражались в некоторых оттенках нашей литературы, но далее не проникали. Какая-то китайская стена стоит между Россиею и Евро­ пою и только сквозь некоторые отверстия пропускает к нам воз­ дух просвещенного Запада; стена, в которой великий Петр ударом сильной руки пробил широкие двери; стена, которую Екатерина долго старалась разрушить, которая ежедневно разрушается более и более, но, несмотря на то, все еще стоит высоко и мешает». Обращаясь к читателям, он ставил принципиальные вопро­ сы: «Скоро ли разрушится она? Скоро ли образованность наша возвысится до той степени, до которой дошли просвещенные го­ сударства Европы? Что должны мы делать, чтобы достигнуть этой цели или содействовать к ее достижению? Извнутри ли собствен­ ной жизни должны мы заимствовать просвещение свое или полу­ чать его из Европы? И какое начало должны мы развивать внутри собственной жизни? И что должны мы заимствовать от просве­ тившихся прежде нас?» Ответа на эти вопросы не знали ни автор, ни его едино­ мышленники — московские любомудры, ни читатели издаваемо­ го им журнала с многознаменательным названием «Европеец», который был прекращен на втором номере по личному указанию Николая I в 1832 г. Более того, постоянное обращение молодого Киреевского к началам европейского Просвещения, нескрывае­ мое желание дышать «воздухом просвещенного Запада» выдавали в нем не просто поклонника и продолжателя универсальной тра­ диции европеизма просветителей, но и мыслителя, подчеркнуто отстраненного от новейших западноевропейских интеллектуаль­ ных веяний. Запоздалым, восходящим к риторике XVIII в. и в высшей степени неожиданным для будущего зачинателя славяно­ фильства было следующее утверждение: «У нас искать националь­ ного — значит искать необразованного; развивать его на счет ев­ ропейских нововведений — значит изгонять просвещение, ибо, не имея достаточных элементов для внутреннего развития образо­ ванности, откуда возьмем мы ее, если не из Европы?» Между тем проницательный Погодин, прочитав статью, пи­ сал своему идейному соратнику Шевыреву: «Киреевский мерит 10

11

15 -

9302

Н.И. Цимбаев

450

РОССИЮ на какой-то европейский аршин, я говорю в смысле историческом, а это — ошибка... Россия есть особливый мир, у него другая земля, кровь, религия, основания, словом — другая история» . Споры вокруг «Европейца» выявили не только последова­ тельность и верность просветительской традиции «европейца» Ивана Киреевского, но и современность (в европейском смысле) при­ верженца русской народности Погодина. Последний не просто от­ стаивал официальный догмат превосходства России над Западом, он верно уловил господствующую тенденцию в развитии евро­ пейской мысли посленаполеоновского времени, суть которой — в признании самоценности и самодостаточности национальной куль­ туры, в идеализации родной старины и обычаев своего народа. В европейском сознании произошел сдвиг, означавший крушение просветительской универсальности, сдвиг, предопределивший будущий взлет национальных культур. Идейная и социокультурная ситуация николаевского времени, наложенная на общеевропейскую тенденцию развития, предопре­ делила неизбежность появления западничества и славянофильства, которые стали ответом тех немногих европеистов, кто не смирил­ ся с торжеством «православия, самодержавия и народности». За­ падники и славянофилы приняли — в своеобразной и усложнен­ ной форме — мысль о том, что «Россия — не Европа» (более поздний вариант, предложенный евразийцами, — «Россия вне Европы»), но интерпретировали ее отнюдь не в уваровском вкусе. Возникновение западничества и славянофильства (речь идет об истинном западничестве и истинном славянофильстве) было, вне всякого сомнения, следствием губительного воздействия на национальное сознание официальной идеологии николаевского времени. Вместе с тем это была своевременная, в европейском духе реакция на вызов времени, попытка выработать подлинную на­ циональную идеологию и понять основы национальной культуры. Западники и славянофилы — каждые на свой лад — пыта­ лись найти пути возвращения к петровской и екатерининской традиции, согласно которой Россия понималась как страна евро­ пейская. Они стремились вернуть национальному сознанию утра­ ченный европеизм. Ради этого западники обращались прежде все­ го к ценностям европейской политической мысли: конституция, представительное правление, гражданские права. Для славянофи­ лов ключевым моментом стало осознание национальной самобытно­ сти России в рамках единой европейской христианской цивилизации. В определенном смысле славянофилы были более утонченными 12

Европеизм как категория национального сознания

451

европеистами, нежели западники, их воззрения естественнее ук­ ладывались в русло общеевропейских поисков национальной идеи. Глубокую мысль позднее высказал Федор Степун: «Славяно­ фильское утверждение России совершенно тождественно духов­ ному и бытовому патриотизму западных народов; западническое же отрицание Руси, начатое Петром и законченное Лениным, — явление Западу неизвестное, явление типично русское. В конце концов западничество лишь интеллигентское преломление народ­ ного бродяжничества, почему и пресловутый отрыв западниче­ ской интеллигенции от России антинационален лишь как отрыв от России, но одновременно, как это ни парадоксально, все же и национален, как отрыв от корней» . Здесь нет необходимости входить в разбор непростых от­ ношений между западниками и славянофилами, определять меру их воздействия на формирование национального сознания. Доста­ точно подчеркнуть, что именно их совместные усилия определи­ ли как национальное своеобразие русской мысли и культуры, так и ее достойное место в европейском ряду. Славянофильство и западничество действительно «двуликий Янус», сердце которого — 13

М о с к в а . Интерьер квартиры. Худ. Н . И . П о д к л ю ч н и к о в 15*

Н.И. Цимбаев

452

европеизм, понимаемый как единство христианских народов в многообразии их культур, ибо сущность европеизма не в заим­ ствовании форм, но в познании и усвоении органических зако­ нов развития своей страны и своего народа . В историософском и историко-культурном аспекте было бы в высшей степени неверно противопоставлять истинное славянофиль­ ство и истинное западничество. Напротив, они, будучи гранями национального сознания, едины в своем отрицании как уваров­ ской псевдонародности, которая в разные периоды нашей исто­ рии именовалась, впрочем, по-разному, так и того примитивного явления, которое современный философ Владимир Кантор удач­ но назвал «псевдозападничеством». Для понимания тенденций, характерных для нашего на­ ционального сознания, уместно привести следующее определе­ ние В.К. Кантора: «В своем стремлении к европейским благам русская культура, русский народ избрали иной тип западниче­ ства, я бы назвал это "степным", варварским, или псевдозапад­ ничеством. Это — отношение к Европе как к некоему сакральному чудо-месту, откуда можно взять "готовый результат" — мышле­ ния ли, техники ли, с тем, чтобы утвердить свое первенство над миром» . Соглашаясь с определением псевдозападничества как прояв­ ления варварства, нелишне подчеркнуть, что едва ли правильно столь прямолинейно судить о «выборе», сделанном русской куль­ турой и русским народом, даже если под «выбором» понимать путь, пройденный Россией в XX в. То, что Кантор называет «выбором», в действительности та самая идея особого пути, что питала народнические, общинные и социалистические теории. После 1848 г. Герцен объявил «отста­ лость» благом, преимуществом, ибо она охраняла социальные институты (община и общинное землевладение), пригодные для построения социализма. Герценом были заложены основы народническо-социалистического постулата, согласно которому кре­ стьянская Россия (вариант —- «славянский мир») первой придет к победоносной социалистической революции, иными словами, пер­ вой воплотит в жизнь общеевропейское стремление к социальной справедливости. Этому тезису следовали Бакунин и народоволь­ цы, Михайловский и эсеры. Социальные реформы Александра II объективно были новым этапом европеизации России. С наибольшей силой это проявилось в усилиях по модернизации промышленности, которые последо­ вательно предпринимали министры финансов Бунге, Вышнеград14

15

Европеизм как категория национального сознания

453

СКИЙ и Витте. Русская культура пореформенной эпохи — органи­ ческая часть культуры европейской, в некоторых случаях (роман, драма и драматический театр, балет) она диктовала европейскую моду. Но в области общественных идей доминировали народни­ ческие представления умеренного и радикального толка, под воз­ действием Ф. Достоевского и Вл. Соловьева начались увлекшие многих бесплодные поиски «русской идеи». К началу XX в. экономическое состояние и социальная структу­ ра России не слишком выделяли ее из числа других европейских государств. Иначе обстояло дело в политической сфере, где Рос­ сия оставалась единственной европейской страной, сохранившей самодержавный образ правления. Борьба с абсолютизмом объеди­ няла самые разные социальные слои, что предопределяло исклю­ чительное своеобразие идейно-культурной жизни. Противники тра­ диционной российской государственности сумели соединить радикальную европейскую социально-политическую доктрину (марксизм) с герценовской самобытной верой в победу социали­ стической революции в России. В среде российской интеллигенции получили признание край­ ние формы европейского модерна, которые понимались как со­ знательный путь к дехристианизации и дегуманизации культуры, к торжеству «карнавала жизни». Разрушительные тенденции, свя­ занные утопическим сознанием и политическим радикализмом, были характерны для всех европейских народов, но в России они наложились на глубинные социальные и национально-политиче­ ские конфликты. Российские события 1917 г. были составной частью крушения «старой Европы», в своем развитии они быстро прошли путь от «торжества европейской демократии» (Февраль) к «победоносной пролетарской революции» (Октябрь). Именно тогда российская общественность от Милюкова до Керенского, от Чернова до Ленина твердо верила, что Россия есть самая передовая часть Европы. В первые пореволюционные годы это мнение выражали от­ нюдь не одни большевики, его разделяли Кандинский и Шагал, Горький и Маяковский, к которым присоединялись западноевро­ пейские интеллектуалы. В очередной (и, к сожалению, не в послед­ ний) раз российская общественность продемонстрировала воспри­ имчивость к утопиям и абстракциям, и чем глубже Россия погружалась во тьму, чем дальше отходила от подлинного европе­ изма, тем громче звучали голоса, уверявшие, что Советская стра­ на идет во главе европейского прогресса. Бухарину вторил Радек, и варварство торжествовало победу.

Н.И. Цимбаев

454

Но всегда следует помнить, что варварству, будь то «слепое преклонение перед Западом» (псевдозападничество) или оголте­ лое национальное самовосхваление (псевдославянофильство), про­ тивостоит то истинное, что есть в национальном сознании и на­ циональной культуре. Варварству противостоит европеизм. Кантор пишет, что «настоящее западничество — это вера куль­ туры в свои силы, в то, что, научившись, она окажется способ­ ной состязаться, соревноваться с Западом, не стараясь, однако, навязать ему свою волю» . На мой взгляд, данное определение равным образом приложимо как к «настоящему западничеству», так и к истинному славянофильству, в сущности, речь идет об европеизме. В подтверждение этой мысли достаточно обратиться к одной из ранних работ основоположника славянофильства Алексея Хо­ мякова, которая была русским прочтением европейских поисков национальной самобытности. В статье «О возможности русской художественной школы» (1847) он утверждал: «Общество, кото­ рое лишилось полноты разумного развития, должно было отчасти лишиться способности понимать и ценить эту полноту. Оно дол­ жно быть склонно презирать утраченное или еще не достигнутое и утешаться скудными приобретениями, купленными ценою ве­ ликих потерь. Это состояние общества не случайно. Полнота и щедрость разума во всех его отправлениях требуют полноты в жизни; и там, где знание оторвалось от жизни, где общество, хранящее это знание, оторвалось от своей родной основы, там может развиваться и преобладать только рассудок — сила разлага­ ющая, а не живительная, сила скудная, потому что она может только пользоваться данными, получаемыми ею извне, сила оди­ нокая и разъединяющая». Очевидно, что здесь — последовательно проведенное отрица­ ние просветительской универсальности и веры в торжество разу­ ма, отрицание того, что двадцатью годами раньше увлекало мо­ лодого Ивана Киреевского. Вполне правомерен и вывод, сделанный в духе европейского романтизма: «Такое состояние мысли не до­ пускает даже и возможности русской народной школы» . Хомяковские суждения об искусстве лишены подлинной ори­ гинальности, он словно воспроизводит общие места эстетических трактатов раннего Шеллинга, но — не в последнюю очередь бла­ годаря этому — они есть точное отражение общеевропейских, но­ вых для того времени понятий национального романтизма: «Не из ума одного возникает искусство. Оно не есть произведение одино­ кой личности и ее эгоистической рассудочности. В нем сосредото­ чивается и выражается полнота человеческой жизни с ее просве16

17

Европеизм как категория национального сознания

455

щением, волею и верованием. Художник не творит собственною своею силою: духовная сила народа творит в художнике. Поэто­ му, очевидно, всякое художество должно быть и не может не быть народным. Оно есть цвет духа живого, восходящего до со­ знания, или, как я уже сказал, — образ самосознающейся жизни. У нас, при разрыве между жизнию и знанием, оно невозможно» . Последняя фраза — дань славянофильским представлениям об отор­ ванности просвещенного общества от простого народа, о необхо­ димости знать русское прошлое, язык и обычаи русского народа. Пространная цитата извинительна, ибо она не только точно передает мысли и стиль изложения Хомякова, не только свидетель­ ствует об органической включенности истинного славянофильства в европейский культурный процесс, но и менее известна, чем аналогичные высказывания истинных западников. В заключение своего рассуждения предлагаю читателю само­ му решить, кому — славянофилу или западнику, Алексею Хомя­ кову или Ивану Тургеневу — принадлежит высказывание, вы­ держанное в духе подлинного европеизма: «Тонкие, невидимые струны, связывающие душу русского человека с его землею и народом, не подлежат рассудочному анализу. Может быть, нельзя доказать, чтобы русская песня была лучше итальянской баркаро­ лы или тарантеллы; но она иначе отзывается в русском ухе, глуб­ же потрясает русское сердце. Точно так же для русского глаза особенно приятны образы, окружавшие его детство и встречав­ шие его взгляд на свободе сельского простора». 18

1

Вестник Европы. 2001. Т. 1. С. 18. Любопьггао знать, где авторы программы журнала полагают местопребывание тогдашней «европейской цивилизации». В п о с л е я к о б и н с к о й Ф р а н ц и и , п е р в ы й к о н с у л к о т о р о й п р о л о ж и л с е б е путь к власти ш т ы к а м и и картечью? В А н г л и и , где как раз тогда приостанавливался НаЪеаз с о г р ш ас* и м я т е ж н ы х матросов королевского флота б е з суда вешали на реях? И л и , быть м о ж е т , в П р у с с и и , забитые крестьяне которой н е подозревали с к о р о г о н а с т у п л е н и я в р е м е н Ш т е й н а и Гарденберга? 2

1812-1814. Реляции. Письма. Д н е в н и к и . И з собрания Государственного И с т о р и ч е с к о г о м у з е я . М . , 1992. С . 425-429,434. В п о д л и н н и к е н а ф р а н ц . я з . 3

В о с с т а н и е декабристов. Т. 4. М ; Л . , 1927. С. 105. П о д р о б н е е с м . : Цимбаев Н.И. Д о г о р и з о н т а — земля! ( К п о н и м а н и ю и с т о р и и Р о с с и и ) / / В о п р . ф и л о с о ф и и . 1997. № 1. П о д р о б н е е см.: Цимбаев Н.И. Славянофильство. М . , 1986. С . 66-71. 4

5

6

7

Чаадаев НЯ. Соч. М., 1989. С. 418. Погодин М.П. И с т о р и к о - к р и т и ч е с к и е отрывки. М . , 1846. С. 34.

456

Н.И. Цимбаев 8

9

Там же. С. 359.

П о д р о б н е е см.: Цимбаев Н.И. « П о д б р е м е н е м п о з н а н ь я и сомненья...» ( И д е й н ы е и с к а н и я 1830-х г о д о в ) / / Р у с с к о е о б щ е с т в о 3 0 - х г о д о в X I X в. М., 1989; Он же. М о с к о в с к и е с п о р ы л и б е р а л ь н о г о в р е м е н и / / Р у с с к о е о б щ е с т в о 4 0 - 5 0 - х годов X I X в. Ч. 1. М., 1991. Киреевский И.В. Критика и эстетика. М . , 1979. С. 89. Там же. С. 98. Барсуков Н.П. Ж и з н ь и труды М . П . П о г о д и н а . Т. 4. С П б . , 1891. С. 6. Степун ФА. Мысли о России / / Современные записки. 1927. К н . 32. С. 306. Цимбаев Н.И. М н о г о л и стоит в Р о с с и и р е п у т а ц и я е в р о п е й ц а / / Вопр. литературы. 2000. № 5. С. 339-345. Кантор В.К. «...Есть е в р о п е й с к а я д е р ж а в а » . Р о с с и я : т р у д н ы й путь к ц и в и л и з а ц и и . М . , 1997. С. 36. Там ж е . С 37. Хомяков А. С. О старом и н о в о м . М . , 1988. С 135-136. Там ж е . С . 137-138. 10

11

12

13

14

15

16

17

18

1. Имперская государственность и федерализм В россшский политический лек­ сикон такие понятия, как «федера­ тивный», «федерализм», «федерация», вошли на рубеже ХУШ-Х1Х вв. под влиянием общеевропейских просвети­ тельских идей и особенно сочинений Ш. Монтескье, а также под непо­ средственным сильным воздействи­ ем событий Французской реюлюции, крушения «старого порядка» и осно­ ванных на нем династических госу­ дарств в эпоху наполеоновских войн. Реалии Гельветической республики, Рейнского союза или образованной Н.И. Цимбаев в 1812 г. польской Генеральной конфедерации дали русским совре­ менникам для понимания смысла И Д Е И федерализма больше, чем события, происходившие на Американском ФЕДЕРАЛИЗМА континенте. И Наибольший интерес в данном ФЕДЕРАТИВ­ контексте представлял «Проект феде­ ративной системы финансов и торгов­ Н О Г О ли с учреждением соответствующего УСТРОЙСТВА банка», составленный Н.Н. Новосиль­ Р О С С И И цевым к началу 1813 г., когда русская В О Б Щ Е С Т В Е Н ­ армия, изгнав Наполеона из России, готовилась к перенесению военных Н О Й М Ы С Л И действий в Центральную и Западную Европу. Проект предусматривал соз­ дание общей для России и союзных

Н.14. Цимбаев

458

ей держав «федеративной системы финансов и торговли». Предполагался выпуск для военных нужд «федеративных бумаж­ ных денег», гарантированных всеми державами антинаполеонов­ ской коалиции. В Петербурге должен был быть создан Централь­ ный торговый банк, со времени учреждения которого отменялись все запрещения на ввоз в Россию товаров стран, участвовавших в «федеративной системе финансов». Билеты банка были обяза­ тельны к приему по нарицательной стоимости на всей террито­ рии Российской империи. Министр финансов ДА. Гурьев в докладе Александру I пред­ лагал на период пребывания за границей русских войск выпуск специальных бумажных «федеративных денег» согласовывать с правительством той страны, на территории которой ведутся воен­ ные действия. Гурьев полагал, что Россия без промедления долж­ на ввести в Пруссии «федеративные деньги» и договориться с Великобританией, какую часть всей суммы «федеративных де­ нег», пущенных в обращение, она пожелает изъять после заклю­ чения мира за счет своей казны. Гурьев считал возможным ус­ ловиться с союзными державами об их участии в выпуске «федеративных денег» и о способах последующего коллективного изъятия этих денег, которое можно было бы осуществлять или при помощи займа, или по заключении мира путем обмена «фе­ деративных денег» на деньги каждой из держав. План Гурьева и Новосильцева был одобрен Александром I, но не получил под­ держки союзников. России пришлось нести основное финансовое бремя войны, хотя в тогдашних условиях проект европейской «федеративной системы финансов и торговли» был вполне реален и Гурьев продолжал его отстаивать и в 1814 г. Идеи федерализма, политического и особенно конфессио­ нального, по нашему мнению, в определенной степени повлияли на представления Александра I, который полагал, что после Вен­ ского конгресса народы Европы под водительством их монархов придут к созданию единой христианской нации, в чем он видел главный противовес свободолюбивому духу времени. Эти пред­ ставления легли в основу идейного обоснования Священного со­ юза 1815 г., основные документы которого писались и редактиро­ вались императором. В Акте о Священном союзе императоры России и Австрии и король Пруссии объявляли, что «ранее установлен­ ный державами образ взаимных отношений должно совершенно переменить и что крайне необходимо прилагать старания, дабы заменить его порядком, основанным единственно на высоких ис­ тинах, внушаемых вечным законом Бога Спасителя». 1

Идеи федерализма в общественной мысли

459

Д м и т р и й А л е к с а н д р о в и ч Гурьев

Несомненный интерес представляла вторая статья Акта: «Еди­ ное преобладающее правило да будет как между помянутыми вла­ стями, так и подданными их приносить друг другу услуги, ока­ зывать взаимное доброжелательство и любовь, почитать всем себя как бы членами единого народа под именем христианской нации, поелику три союзные государя почитают себя аки постановлен­ ными от провидения для управления тремя областями сего одного народа, а именно: Австриею, Пруссиею и Россиею, исповедуя таким образом, что самодержец народа христианского, во многом единого, не иной есть, как тот, кому собственно принадлежит держава, поелику в нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные, то есть наш Божественный Спаситель, Иисус Христос, глагол Всевышнего, слово жизни» . Понятно, что Акт во многом носил декларативный характер, но в данном случае важна его основополагающая тенденция, которую можно определить как исповедание принципа конфессионального федерализма — главного условия единения христианских церквей. Несмотря на политическую и прямую личную заинтересо­ ванность Александра I в достижении изначальных целей Священ­ ного союза, его мечты о создании единой европейской христиан­ ской нации, о своего рода федеративном единении на основе ценностей христианства европейских государств, государей и на­ родов в целом оставались утопическими и преждевременными, ибо противоречили основному содержанию европейского истори­ ческого процесса того времени. 2

460

Н.И. Цимбаев

Эпоха Французской революции и наполеоновских войн по­ дарила Европе взлет национальных и национально-освободитель­ ных движений, выявила ясную тенденцию к созданию в Европе национальных государств. Лозунг «Свобода народам!» был напи­ сан на знаменах революционной Франции, и в сознании боль­ шинства тогдашних европейских политических и общественных деятелей национальная идея сопрягалась — вне зависимости от их личного к ней отношения — с идеей революционного обновления общества. В поисках условий, которые способны обеспечить нацио­ нальную идентификацию, национальное и государственное един­ ство, лишь немногие европейцы, преимущественно публицисты разрозненной Германии, обращались к идеям федерализма, кото­ рые казались тогда уделом малых стран либо, напротив, инстру­ ментом европейской гегемонии. Россия не осталась в стороне от общеевропейских исканий. Объективно после Венского конгресса предстояло сделать выбор пути, следуя по которому можно было решить всю совокупность проблем, порожденных полиэтническим характером и особенно­ стями имперской государственности. «Дух времени» поставил пе­ ред государственными деятелями Российской империи задачу: най­ ти путь обновления государственных и социальных институтов, путь строения единой российской нации. Путь трудный, но воз­ можный. Путь мудрости и терпения. Путь перерождения пестрой имперской общности народов в созданную и оберегаемую госу­ дарством единую нацию. Политическая сплоченность верхов общества, наличие у них выработанного имперского сознания, которое могло стать доброт­ ной основой российского национального сознания, стушеванность межэтнических и религиозных разногласий, неразвитое этническое самосознание многих народов страны, высокий авторитет импера­ торской власти, великая победа над Наполеоном — все это немало­ важные слагаемые общероссийского национального единства, важ­ нейшим и обязательным условием которого было государственное единство, прочность государственных институтов. Государствен­ ное созидание российской нации вовсе не обязательно подразуме­ вало уничтожение различий между верами и между народами. Именно принципы федерализма давали возможность сравнитель­ но плавной трансформации сложившейся имперской общности. Правительство Александра I принимало известные меры, которые можно истолковать в духе строения единой нации. Одна­ ко оно не сделало попыток увлечь дворянское общество федера­ листскими идеями создания единой европейской христианской нации. Акт о Священном союзе воспринимался внутри страны как

Идеи федерализма в общественной мысли

461

Император Александр I внешнеполитическая причуда императора. Российское дворянство желало не перемен, а стабильности. Лишь декабрист Пестель, не менее Александра I чуткий к духу времени, предлагал революци­ онный переворот, после которого в условиях революционной диктатуры он намеревался построить предельно централизованное государство с жесткой и даже жестокой национальной и конфес­ сиональной унификацией. По Пестелю, в России должен был быть один народ — русский и одна вера — православная. Разумеется, для Александра I путь революционной регламен­ тации и централизации был неприемлем, но он не решился и на эволюционную перестройку имперской государственности с ис­ пользованием элементов федерализма. Не случайно во внутрипо­ литическом и общественном обиходе России начала XIX в. идеи федерализма играли гораздо более скромную роль, нежели в меж­ дународных делах. К примеру, Александр I отверг аргументацию польского магната А. Чарторыйского, который в декабре 1812 г. предостерегал императора от присоединения Польши к России на условиях личной унии. Чарторыйский предлагал восстановление Польши и возведение на ее трон великого князя Михаила Павловича. Он писал: «Польша под королевской властью великого князя все равно будет частью империи. Оборонительный и наступательный

Н.И. Цимбаев

462

союз, семейный пакт, свобода торговли, право общего граждан­ ства — всего этого достаточно, чтобы не оставить почти никакой разницы между подобным соглашением и полным присоединени­ ем. Польша осталась бы навсегда привязанной к России узами признательности, интереса, всевозможных выгод и тем верховен­ ством, которое последняя всегда имела бы над ней». В духе поли­ тико-правовых представлений времени Чарторыйский называл подобные отношения между Россией и Польшей «федеративны­ ми» и утверждал: «Прочная федеративная система даст империи — центру этой системы — больше силы и больше гарантий безопас­ ности, чем расширение границ» . Для понимания специфичности судьбы идеи федерализма в России уместно подчеркнуть, что Чарторыйский был, пожалуй, первым в длинном ряду политических писателей и государствен­ ных деятелей, кто считал возможным соединить эту идею с им­ перской идеей. В мае 1815 г. польские земли, отошедшие к России, получили статус автономного Царства Польского, населению которого были дарованы либеральная конституция, самоуправление, собственная армия и свобода печати. Российский император одновременно стано­ вился царем (королем) польским, его власть законодательно ограничивалась конституционной хартией. Дарование польской конституции, на чем буквально настоял Александр I, давало со­ временникам основание полагать, что и в государственном устрой­ стве Российской империи могут произойти серьезные перемены. Царство Польское стало новой, второй автономией. Первой с 1809 г. было Великое княжество Финляндское, которое также имело свою конституцию. В рескрипте 1810 г. Александр I провозглашал: «Намерение мое при устройстве Финляндии состояло в том, что­ бы дать народу сему бытие политическое, чтоб он считался не порабощенным Россией, но привязанным к ней собственными его очевидными пользами, для сего сохранены ему не только гражданские, но политические его законы» . Появление в составе Российской империи двух автономий, наделенных конституцией, не было вызвано ни международной обстановкой, ни соображениями удобства внешней политики, ни, особенно в первом случае, характером внутреннего общественного развития этих образований. Если для русского общества создание конституционного Великого княжества Финляндского осталось практически незамеченным, то дарование конституции и широ­ кой автономии полякам, недавним союзникам Наполеона, выз­ вало резкий протест в самых разных слоях. В осуждении действий 3

4

Идеи федерализма в общественной мысли

463

Николай Николаевич Новосильцев Александра I были единодушны как будущие декабристы, так и их сановные судьи, как консервативно настроенный Н.М. Карам­ зин, так и либеральный князь П.А. Вяземский . Анализ намерений и планов Александра I дал основание известному историку права Г.В. Вернадскому выдвинуть предположение: «Автономные консти­ туционные провинции Финляндии и Польши представляли рази­ тельное противоречие с абсолютной и самодержавной Россией. Преодолеть это противоречие можно было, лишь отменив эти осо­ бенности (что и сделали Николай I и Александр II) либо распрос­ транив конституционное устройство на остальную Российскую им­ перию, а автономию окраин внутренне преодолеть при помощи перестройки Российской империи на федералистической основе. Именно такого пути искал Александр I после 1815 г.» К сказан­ ному следует добавить, что создание конституционных автоно­ мий и шаги по внедрению в Российской империи федеративных начал никак не связывались в сознании императора с проблемой ограничения самодержавной власти. Федерализм рассматривался лишь как инструмент административного управления страной. Серьезной и политически возможной попыткой Александра I преобразовать Россию на принципиально новых основаниях стала Государственная Уставная грамота, над которой в 1818-1820 гг. по поручению императора работал в Варшаве Н.Н. Новосильцев и 5

6

464

Н.И. Цимбаев

его сотрудники. Уставная грамота предусматривала деление госу­ дарства на несколько крупных исторических областей, «наместничеств», которые обладали бы равными правами. С определенной долей уверенности можно говорить о влиянии на составителей Уставной грамоты идей американской конституции. Важно под­ черкнуть, что при создании наместничеств доминирующими дол­ жны были стать историко-географические, демографические и экономические факторы, но отнюдь не национальные. Внимательный анализ Уставной грамоты дает основания сде­ лать вывод о том, что ее главным содержанием было создание принципиально новых отношений между центральной властью и отдельными областями, чему была посвящена едва ли не половина всех статей. Уже ст. 1 Уставной грамоты гласила: «Российское госу­ дарство со всеми владениями, присоединенными к нему под ка­ ким бы наименованием то ни было, разделяется сообразно с рас­ писанием, у сего приложенным, на большие области, называемые наместничества». Ни означенного «расписания», ни даже точного числа наместничеств (от 10 до 12) мы не знаем, но известно, к примеру, что предусматривалось превращение Царства Польского в одно из наместничеств Российской империи. В этом аспекте Устав­ ная грамота означала уничтожение польской Конституции 1815 г. Уставная грамота предполагала в каждом наместничестве соз­ дание органов народного представительства, наместнических сей­ мов, которые должны были созываться каждые три года, и боль­ шой независимости наместника и Совета наместничества в решении местных вопросов «земледелия, промышленности и торговли», а также финансов. Несомненно, что объем прав, которыми наделя­ лись наместничества, и характер их взаимоотношений с импера­ торской властью и общегосударственным Сеймом в полной мере соответствовали классическим принципам федерализма . По разным причинам Уставная грамота 1820 г., работа над которой была полностью завершена, не стала политической ре­ альностью: Александра I беспокоили политическая нестабильность во Франции и немецких государствах, революции и народные волнения в Южной Европе, выступление Семеновского полка. Не последнюю роль здесь сыграло то обстоятельство, что фактически Уставной грамотой предусматривалось устранение имперского мно­ гообразия, неизбежное ослабление самодержавной власти импера­ тора и тем самым разрушение исторически сложившихся основа­ ний Российской империи. Однако со всей определенностью можно утверждать, что по­ добное разрушение было назревшим и объективно неизбежным. 7

Идеи федерализма в общественной мысли

465

Потенциал традиционного общества в России был исчерпан, кре­ постное хозяйство не обеспечивало потребностей страны, в кото­ рой начался промышленный переворот, отношения между сосло­ виями и политический статус отдельных исторических областей империи нуждались в современном правовом регулировании. Пути обновления Российской империи вполне очевидно выявились к исходу александровского правления. Один из них, привлекательный для императора и его сотрудников, предусматривал эволюцион­ ную перестройку государства на федеративных началах, причем речь могла идти только о федерации областей. Другой — путь унифи­ кации и централизации, предложенный Пестелем, путь создания унитарного государства, вовсе не обязательно связанный с револю­ ционным переворотом. Принципиально важно отметить, что серьезная критика робких попыток насаждения федерализма на русской поч­ ве принадлежала именно Пестелю, наиболее последовательному политическому противнику Александра I и, без сомнения, круп­ ному политическому мыслителю. В федеративном устройстве Пес­ тель усматривал «пагубнейший вред и величайшее зло» для России. Заслуживает внимания аргументация, изложенная им в «Рус­ ской Правде», первом, в точном смысле этого слова, программ­ ном документе русского революционного движения: «Что же осо­ бенно касается до России, то, дабы в полной мере удостовериться, до какой степени федеративное образование государства было бы для нее пагубно, стоит только вспомнить, из каких разнородных частей сие огромное государство составлено. Области его не толь­ ко различными гражданскими законами судятся, но совсем раз­ личные языки говорят, совсем различные веры исповедуют, жи­ тели оных различные происхождения имеют, к различным державам некогда принадлежали; и потому ежели сию разнород­ ность еще более усилить через федеративное образование государ­ ства, то легко предвидеть можно, что сии разнородные области скоро от коренной России тогда отложатся, и она скоро потеряет тогда не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими или главными государствами. Она тогда снова испытает все бедствия и весь неизъяснимый вред, нанесенные древней России удельною системою, которая также не что иное была, как род федеративного устройства государства; и потому, если какое-нибудь другое государство может еще сомне­ ваться во вреде федеративного устройства, то Россия уже никак сего сомнения разделять не может; она горькими опытами и дол­ голетними бедствиями жестоко заплатила за сию ошибку в пре­ жнем государственном образовании». 6 - 9302

Н.И. Цимбаев

466

Первым из русских политических писателей Пестель дал определение федеративного государства и указал «общие невыго­ ды федеративного образования». Определение Пестеля сохраняет интерес и поныне: «Федеративными называются те государства, в которых области, их составляющие, хотя и признают общую над собой верховную власть и обязываются совокупно действовать во всех сношениях внешних, но при всем том право свое сохраняют законы делать и постановления издавать для собственного своего внутреннего гражданского и политического образования и устра­ ивать свое правление по частному своему усмотрению». Не менее важны отмеченные вождем Южного общества невыгоды федеративного устройства. Их четыре: «1. Верховная власть по существу дела в федеративном государстве не законы дает, но только советы... Ежели же область не захочет повино­ ваться, то дабы к повиновению ее принудить, надобно междо­ усобную войну завести; из чего явствует, что в самом корен­ ном устройстве находится уже семя к разрушению. — 2. Особые законы, особый образ правления и особые, от того происходящие понятия и образ мыслей еще более ослабят связь между различ­ ными областями. На верховную же власть будут области смотреть как на вещь нудную и неприятную, и каждое областное прави­ тельство будет рассуждать, что оно бы гораздо лучше устроило государственные дела в отношении к своей области без участия верховной власти. Вот новое семя к разрушению. — 3. Каждая область, составляя в федеративном государстве, так сказать, ма­ ленькое отдельное государство, слабо к целому привязано будет и даже во время войны может действовать без усердия к общему составу государства; особенно если лукавый неприятель будет уметь прельстить ее обещаниями о каких-нибудь особенных для нее выгодах и преимуществах... — 4. Слово государства при таком образовании будет слово пустое, ибо никто нигде не будет ви­ деть государство, но всякий везде только свою частную область; и потому любовь к отечеству будет ограничиваться любовью к одной своей области» . Говоря о пестелевской традиции понимания федерализма, уместно отметить и еще одно обстоятельство. Пестель был, повидимому, первым, кто обратил внимание на то, что древнерус­ ская удельная система «не что иное была, как род федеративного устройства государства». Со временем такое понимание ранних ве­ ков русской истории вошло в общественное сознание, в разное время его подкрепляли своим авторитетом известные историки и публицисты. Например, А.С. Хомяков в 1839 г. в статье «О старом 8

Идеи федерализма в общественной мысли

Константин Николаевич

467

Бестужев-Рюмин

и новом», которая положила начало славянофильскому учению, писал, что «первый период истории русской представляет федера­ цию областей независимых, охваченных одной цепью охранной стражи» . В 1851 г. А.И. Герцен, разрабатывая основы «русского социализма», в программной статье «Русский народ и социализм» утверждал, что «централизация противна славянскому духу», а свойственна «федерализация» . Автор «России и Европы» (1869) Н.Я. Данилевский находил естественным, что народы, живущие обособленно в лесной стране, составляют «маленькие независи­ мые политические центры». Он пояснял: «Из этого должна есте­ ственно проистечь федеративная связь — но такая, в которой власть разливалась бы не сверху вниз, а восходила бы снизу вверх. Этим, кажется мне, объясняется федеративное устройство всех народов, живших в лесной полосе, которых история застала еще во время этнографического периода их жизни (как, например, у германцев и у славян)». Правда, в некотором противоречии со сказанным выше Данилевский этим же объяснят современное «федеративное устройство Соединенных Штатов, где внешние воз­ мущающие влияния, по местным особенностям, должны были иметь — и до самого Новейшего времени имели — сравнительно весьма слабое влияние» . О федеративном устройстве Древней Руси писали извест­ ные историки пореформенного времени К.Н. Бестужев-Рюмин и 9

10

11

16*

Н.И. Цимбаев

468

Н.И. Костомаров. При этом их общественно-политические взгля­ ды весьма расходились: первый был сторонником монархической государственности, второй — противником самодержавия, адми­ нистративной централизации и поборником прав народов. Нако­ нец, опуская авторов, для которых «исконная» предрасположен­ ность русского народа к федерализму служила основанием для политических выводов, можно привести высказывание автори­ тетного советского историка Л.В. Черепнина: «Историки права, говоря о смене государственных форм, время до XVI века обычно рассматривали как период господства в России строя монархии, сначала раннефеодальной, затем периода раздробленности. Эта пря­ молинейная схема давно уже подвергается сомнению со стороны общегражданских историков. Лишь для отдельных этапов полити­ ческого прошлого Древней Руси можно говорить о раннефеодаль­ ной монархии... Форма эта неустойчива, и с ее распадом Русь представляет собой средневековую федерацию — союз князей, оформленный договорными отношениями на началах сюзерените­ та — вассалитета» . Наше время актуализировало восходящую к Пестелю обще­ ственную и историографическую традицию, и некоторые совре­ менные российские политики склонны утверждать, что Россий­ ское государство с самого своего возникновения было федерацией. В действительности это не так. Не входя в подробный разбор взгля­ дов Хомякова, Данилевского или Черепнина, уместно подчерк­ нуть, что им всегда противостояло принципиально иное понима­ ние русской истории. В начале XIX в. его в скрытой полемике с федеративно-конституционными исканиями Александра I сфор­ мулировал Н.М. Карамзин: «Самодержавие есть палладиум Рос­ сии; целость его необходима для ее счастья» . В середине XIX в. оформилась «государственная школа», которая объединила веду­ щих историков и историков права, утверждавших, что сильная государственная власть (вне зависимости от ее формы) есть объек­ тивная потребность для России и главное условие ее прогрессив­ ного развития. Представители этой школы — достаточно сослаться на авторитет СМ. Соловьева и Б.Н. Чичерина — отрицали наличие федеративных начал в Древней Руси. Оставаясь в рамках серьезной научной традиции, говорить о давних исторических корнях российского федерализма не прихо­ дится, как не приходится говорить об особой склонности к «фе­ дерализму» восточнославянских племен. Историю России невоз­ можно понять в рамках оппозиции «централизм — федерализм». Московская Русь — государство, где отсутствовала разумная си12

13

Идеи федерализма в общественной мысли

469

стема административно-территориального деления, где сохранились многочисленные следы прежней автономии отдельных земель, го­ сударство со слабым аппаратом управления, с крайне несовер­ шенной судебной и фискальной системами, государство с упрямо враждебными соседями на западе и с открытой, изменчивой грани­ цей на юге и юго-востоке. Вряд ли можно определять такое госу­ дарство как централизованное, но столь же опрометчиво видеть в нем начала федерализма. Между тем, по мнению СМ. Соловьева, именно в таком государстве централизация необходима как «хи­ рургическая повязка на больном члене». При этом, считал исто­ рик, «централизация восполняет недостаток внутренней связи, условливается этим недостатком и, разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось» . На пороге Нового времени Россия — многонациональное государство, которое в XVI—XVII вв. колонизовало обширные тер­ ритории Восточной Европы, Урала, Зауралья и приступило к ос­ воению бескрайних просторов Западной и Восточной Сибири. В процессе колонизации служилые люди Российского государства дошли до Тихого океана и включили в орбиту влияния европей­ ской христианской цивилизации огромные территории с редким и большей частью кочевым населением. Предпосылки создания империи, которые с отступлениями и срывами (опричнина Ива­ на Грозного, Смутное время) просматривались на протяжении без малого двух столетий, в полной мере были реализованы Пет­ ром Великим. С петровского времени Россия и по сути своей, и по официальному статусу — империя. Великая сухопутная империя. Неограниченная самодержавная монархия. С абсолютизмом принято связывать имперский период в ис­ тории российской государственности. Но если справедливо утверж­ дение, что империя — это многообразие вер, народов, культур и способов управления, то Россия была подлинной империей за­ долго до Петра I. Финно-угорские племена, населявшие бассейн Оки и Верхней Волги, служили еще первым московским князь­ ям. Дальнейшее собирание земель привело под руку московского государя народы Поволжья и Предуралья, не имевшие собствен­ ной государственности и по большей части языческие. Со взятием Казани Российское государство окончательно стало полиэтниче­ ским и утратило долго и тщательно оберегаемое вероисповедное единство. Стержнем российской политики в отношении присоединяе­ мых народов была не национальная, не религиозная, а социальная ассимиляция, когда местные правящие верхи не уничтожались, 14

470

Н.И. Цимбаев

не выдворялись, не лишались своего привилегированного поло­ жения (разумеется, всегда бывали и исключения), а входили в состав господствующих в России сословий, сохраняя, как прави­ ло, свою веру, свои особые права и преимущества. В обмен они обязаны были верно служить великому государю (императору), или, иными словами, России. Нет надобности останавливаться на территориальных прира­ щениях Российской империи. В пределах нашей темы принципи­ ально важно подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, благода­ ря Екатерине II и в полном соответствии с политическим учением Монтескье самодержавие до конца XIX в. рассматривалось серьез­ ными учеными-правоведами и ответственными государственны­ ми деятелями как единственно приемлемая форма правления для страны таких географических масштабов и населенной столь раз­ ными народами, как Россия. Исходя из факта имперского много­ образия, екатерининский сановник А.А. Безбородко утверждал: «Россия есть самодержавное государство. Обширность ея, состав­ ление из разных языков и обычаев и многая другие уважения сей единый образ правления делают ей свойственным. Тщетны всякие вопреки того умствования, и малейшее ослабление самодержав­ ной власти навлекло бы за собою отторжение многих провинций, ослабление государства и бесчисленные народные бедствия» . Во-вторых, народы и земли, мирным или насильственным путем включавшиеся в состав Российской империи, в течение долгого времени сохраняли присущие им особенности внутренне­ го административного устройства, правовых и социальных отно­ шений. Эти обстоятельства определяли суть имперской государ­ ственности, государственности Российской империи, которая равным образом была далека как от унитарности, так и от начал федерализма. Фундаментальный принцип империи — принцип многообра­ зия, или полное отсутствие какой-либо ад^ршистративно-поштической, правовой, национальной, культурной или конфессиональ­ ной унификации. В период своего расцвета, который приходится на 1740—1820-е гг., от Елизаветы Петровны до Александра I, Российская империя гарантировала своим подданным, особенно тем из них, что стали подвластны ей сравнительно недавно, все те права, привилегии и преимущества, какими они обладали преж­ де, до присоединения. Именно так обстояло дело в Остзейском крае, в Закавказье, где правительство столкнулось с давней по­ литической культурой Грузии, азербайджанских и армянских зе­ мель, в Финляндии, а также на территориях, которые отошли к 15

Идеи федерализма в общественной мысли

471

РОССИИ после разделов Польши, и на большей части Кавказа. К примеру, на Украине гетманство было ликвидировано лишь при Екатерине II, а перестройку губернского управления по великорус­ скому образцу осуществил Николай I . Само губернское устрой­ ство, которое начиная с екатерининской реформы 1775 г. более столетия обеспечивало внутреннюю стабильность, распространя­ лось не на всей территории империи, а губернское управление имело существенные местные отличия. Российская имперская политика — политика национальной и конфессиональной терпимости, и именно она делала Российскую империю столь притягательной для выходцев из других стран — немцев, сербов, греков, болгар, армян, евреев, которые большими группами селились в стране и принимали участие в ее колониза­ ции. Долгое время ни о каком государственном стремлении урав­ нять отдельные народы и земли Российской империи не приходит­ ся говорить, как нет оснований говорить и о какой-либо иерархии земель и народов. Более того, было бы некорректно сравнивать социальные и политико-правовые реалии Великого княжества Финляндского и, к примеру, Новороссийского генерал-губер­ наторства. События 14 декабря 1825 г. и воцарение Николая I привели к то­ му, что были отвергнуты оба — александровский и пестелевский — 16

В о с с т а н и е 14 д е к а б р я 1825 г. н а С е н а т с к о й п л о щ а д и в С а н к т - П е т е р б у р г е . Х у д . В. Т и м м

Н.14. Цимбаев

472

пути переустройства российской государственности. Николаев­ ским ответом на вызов времени, на выступление декабристов, на требования социальных перемен стали политический застой и идеологическая изощренность. Николай I полностью отказался от идеи эволюционного федерализма и вместе с тем не решился следовать по пути скорой и последовательной централизации. Уваровская триада «православие, самодержавие, народность», пра­ вительственное поощрение разнообразных проявлений «русского духа» означали распад имперского сознания, отказ от попыток выработать единое российское национальное сознание и были за­ ведомо неприемлемы для значительной части подданных. Нико­ лай I и его последователи с их идеей «Россия — для русских» сознательно порвали с имперской традицией. Не создав россий­ ской нации, не обновив российской государственности, они по­ губили империю . Административная и правовая унификация (впрочем, весьма далекая от радикальных рекомендаций Пестеля), которая сопро­ вождалась ограничением прав католиков, мусульман и представи­ телей некоторых других конфессий, а главное, насильственной русификацией, началась при Николае I, чью политику последо­ вательно продолжали Александр II (особенно в Царстве Польском), Александр III, при котором кризис империи принял, пожалуй, необратимый характер, и Николай И. Несовместимость этой по­ литики с принципами имперской государственности очевидна, следование ей исключало возможность назревшей модернизации политических институтов и социальных отношений и обрекало Россию на несостоятельность. К началу XX в. правящие круги, сравнительно успешно решая задачи индустриализации России, оказались не в состоянии при­ ступить к масштабному изменению государственной системы и норм права, которые не соответствовали отношениям складывающе­ гося в стране буржуазного общества. Конституционное ограниче­ ние монархии, провозглашенное Манифестом 17 октября 1905 г., было запоздалым и непоследовательным. Неэффективная и про­ вокационная политика русификации входила в противоречие с дискриминацией и сегрегацией отдельных народов (евреи, коче­ вые «инородцы» Сибири и Туркестана). Институты, созданные реформами 1860-х гт. — земское и городское самоуправление, все­ общая воинская повинность, судебная система, — распростра­ нялись не на все территории, народы и сословия империи, что противоречило наметившейся с Николая I тенденции к построе17

Идеи федерализма в общественной мысли

473

нию унитарного государства. Ограничительный — в сословном и этноконфессиональном отношении — характер имели законы, ре­ гулирующие порядок выборов в Государственную думу. Несмотря на грозные предупреждения (Первая русская революция, полити­ ческий террор революционных партий, рабочее движение, аграр­ ные и национальные волнения), правящие круги не отдавали себе отчета в масштабе социальных и национальных проблем. Здесь нет возможности детально проследить процесс кризиса имперской государственности, но следует со всей определенно­ стью подчеркнуть, что до последних дней своего существования Российская империя была далека от превращения в унитарное государство. Равным образом она была чужда принципам федера­ лизма в сфере государственного устройства и административного управления. До Февраля 1917 г. государственно-правовые и соци­ альные отношения соответствовали понятиям и нормам импер­ ской государственности. События Февраля означали распад и ги­ бель традиционной российской государственности. Своеобразным историческим парадоксом можно считать тот факт, что именно Пестелю, политическому революционеру и принципиальному противнику федеративного устройства, при­ надлежит знаменитая формула: «Россия есть государство единое и неразделимое». Эти слова он поставил в заглавие специального параграфа первой главы «Русской Правды». Здесь он объявлял Российское государство «единым и неразделимым, отвергающим при том совершенно всякое федеративное образование, устрой­ ство и существование государства» . На исходе истории императорской России «Основные зако­ ны» от 23 апреля 1906 г., которыми открывался конституцион­ ный период в истории страны, начинались так: «Статья 1. Государство Российское едино и нераздельно. 1. Российское государство едино и неделимо. 2. Великое княжество Финляндское, составляя нераздельную часть государства Российского, во внутренних своих делах управ­ ляется особыми установлениями, на основании особого законода­ тельства. 3. Русский язык есть язык общегосударственный и обязате­ лен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях» . Сравнительно-сопоставительный анализ «Русской Правды» Пестеля и «Основных законов» 23 апреля 1906 г., над которыми работали СЮ. Витте и его сотрудники, имеет исключительный историко-правовой интерес. Однако в рамках нашей темы важно 18

19

Н.И. Цимбаев

474

подчеркнуть, что пестелевская мечта об унитарном государстве не была и не могла быть реализована теми, кто вдохновлялся Мани­ фестом 17 октября. Исторический выбор не был ими сделан, и не случайно вслед за прямой цитатой из Пестеля «Основные законы» обращают внимание на особые права Великого княжества Фин­ ляндского, автономия которого мыслилась Александром I как пер­ вый шаг к переустройству Российской империи на федеративных началах. До своей гибели императорская Россия оставалась верной тем принципам государственного устройства, которые в екатеринин­ ские и александровские времена привели ее на вершину европей­ ского могущества и которые противоречили как принципам Пес­ теля, так и федералистским идеям Александра I. 2. Федерация народов Отдельная страница в истории восприятия идей федерализ­ ма в России связана со стоявшим перед российским государ­ ством и обществом национальным вопросом, который на протя­ жении XIX — начала XX в. становился все более актуальным. В период от наполеоновских войн до Первой мировой войны он обретал в России и странах Европы самые причудливые очерта­ ния, но его сутью неизменно оставалось стремление народов к самоопределению. На российской почве он понимался как воз­ рождение независимой польской государственности, как нацио­ нальная и культурная автономия для украинцев, финнов, реже — народов Закавказья и Прибалтики. В сфере международных и меж­ государственных отношений российское общество сочувствовало угнетенным славянским и православным народам Балканского полуострова и всемерно содействовало обретению ими национальной независимости. В одних случаях освобождение славян понималось как предпосылка или условие европейской революции, в других — служило целям усиления позиций России на Балканах и решению Восточного вопроса. Разные формы решения национального вопроса в его внут­ ри- и внешнеполитическом аспектах предлагались такими круп­ ными общественными деятелями, как М.А. Бакунин, Н.Я. Дани­ левский, М.П. Драгоманов, И.С. Аксаков. Национальный вопрос поднимался в документах революционных и оппозиционных круж­ ков и организаций, в программах политических партий. Как прави­ ло, предлагавшиеся решения были связаны с идеями федерализ­ ма либо прямо предполагали создание тех или иных федеративных государств, построенных на национальной основе.

Идеи федерализма в общественной мысли

475

Со времени Александра I идеи федерализма исключительно прочно входят в общественное сознание. Можно сказать, что чем дальше от них отстояла практика российской государственности, тем привлекательнее казались они российской общественности. Федерализму отдавали дань представители не только радикаль­ ной, но и консервативной мысли. В общественном толковании принципа федерализма четко выделяются два направления. Первое было тесно связано с идеями славянской и православной солидарности и направлено как бы вне России. В определенной мере оно восходило к александровским идеям единения европейских христианских народов, но было лишено подлинной универсальности. Декабристское Общество соединен­ ных славян, Кирилло-Мефодиевское общество, Н.Я. Данилевский, Н.И. Костомаров, К.Н. Леонтьев, П.Н. Милюков — все равным образом желали создания некоей славянской (славяно-православ­ ной) федерации, центром которой чаще всего назывался Констан­ тинополь. Разумеется, были оттенки, касавшиеся преимуществен­ но роли России и русского народа в этой федерации, совместимости начал самодержавия и федерализма, но несомненно, что долгое время существовала традиция славянского или панславистского федерализма, вполне понятная российскому обществу и сочув­ ственно им воспринимаемая. Второе направление было представлено в основном ради­ кальной и революционной мыслью и состояло в стремлении пре­ образовать собственно Российскую империю на федеративных на­ чалах. Идея федерации противополагалась самодержавному принципу и связывалась с разрушением «тюрьмы народов», каковой со второй половины XIX в. радикальная интеллигенция считала Российскую империю. Сами народы, которые должны были со­ ставить будущее федеративное государство, определялись в соот­ ветствии с их историческим прошлым и революционными заслугами. Помимо русских речь шла, как правило, о поляках, финнах, реже — об украинцах, остзейских немцах и народах Закавказья. На рубеже Х1Х-ХХ вв. практически все оппозиционные са­ модержавию оттенки революционной и либеральной обществен­ ности не отвергали принцип федерализма в качестве основы бу­ дущей российской государственности. Но ни в программных документах, ни в партийной публицистике мы не находим сколь­ ко-нибудь детальной разработки федеративных начал. Признание прав отдельных народов Российской империи на национальнокультурную автономию, отрицание политики русификации, тре­ бование отказаться от вероисповедных ограничений понимались

476

Н.14. Цимбаев

как важнейшие слагаемые федерализма. Проблемы государствен­ ного строительства, безусловно главные при реализации идей фе­ дерации, не ставились и не обсуждались. По сути дела, тради­ ционный политический строй, имперская государственность осознанно или неосознанно противополагались принципам феде­ рализма без сколько-нибудь серьезного уяснения их пригодности для России. Правда, первая попытка оппозиционной общественности обратиться к идеям федерализма не заслуживает этого упрека. «Кон­ ституция» декабриста Н.М. Муравьева была серьезным политиче­ ским документом, автор которого учитывал европейский и аме­ риканский правовой опыт и сложным образом пытался соединить его с традицией российской государственности. В противовес Пес­ телю руководитель Северного общества был последовательным сторонником федерализма. Под впечатлением успешного функ­ ционирования федеративных принципов в малых странах Европы и на Американском континенте он считал возможным примирить эти принципы с екатерининским постулатом, согласно которому пространство России и ее величие диктуют необходимость силь­ ной монархической власти. В одном из проектов «Конституции» он размышлял о том, какой образ правления приличен русскому народу: «Народы малочисленные бывают обыкновенно добычею соседей — и не пользуются независимостию. Народы многочис­ ленные пользуются внешнею независимостью, но обыкновенно страждут от внутреннего утеснения и бывают в руках деспота орудием притеснения и гибели соседних народов. Обширность зе­ мель, многочисленное войско препятствуют одним быть свобод­ ными; те, которые не имеют сих неудобств, страждут от своего бессилия. Федеральное или Союзное Правление одно разрешило сию задачу, удовлетворило всем условиям и согласило величие народа и свободу граждан». В теоретическом отношении суждения Муравьева трудно оп­ ровергнуть, но любопытно отметить, что он был, в сущности, единственным выразителем радикального федерализма, кто наде­ ялся соединить федеративные принципы с «величием народа». Правда, автор «Конституции» (в отличие от Пестеля) не прида­ вал значения национальному вопросу и желал не «свободы наро­ дов», а «свободы граждан». В дальнейшем радикальная политиче­ ская мысль, став перед подобной дилеммой, безусловно, отдавала приоритет правам народов. Муравьев знал государственно-правовые принципы Устав­ ной грамоты 1820 г. и использовал их в своих планах. «Конститу-

Идеи федерализма в общественной мысли

477

ция» (в самом тексте она названа «конституционным» Уставом России) предусматривала деление России «в законодательном и исполнительном отношении» на тринадцать держав и две области. В высшей степени характерны названия держав, отражающие историко-географический принцип: Ботническая, Волховская, Балтий­ ская, Западная, Днепровская, Черноморская, Кавказская, Укра­ инская, Заволжская, Камская, Низовская, Обийская, Ленская. Две особые области — Московская и Донская. Каждая из держав должна была иметь свою столицу и «правительное собрание» с широкими полномочиями, перечень которых дает представление о степени зрелости раннего российского федерализма. В главе «О правительственной власти держав» Муравьев писал: «9) Пра­ вительное собрание каждой державы имеет право: 1) Делать постановления, касающиеся до внутреннего уп­ равления держав; 2) Делать новое разделение края, более сообразное с нужда­ ми и средствами жителей; 3) Установлять, в каких городах или местечках будет проис­ ходить выбор народных представителей и каким образом сей вы­ бор должен происходить; 4) Делать всякие постановления, сообразные с сим Уставом и с постановлениями, оными не отмененными; 5) Учреждать налоги для собственного управления державы и потребностей оной, как-то: дорог, каналов, строений, издер­ жек на правительственное собрание, плату чиновников исполни­ тельной власти, на судебную часть и прочее, зависит от прави­ тельственного собрания каждой державы. Общие налоги для содержания войска сухопутного и морского, крепостей, почт, свя­ зей с иностранными государствами, вознаграждение членов На­ родного веча, палаты верховных чиновников, проложение сооб­ щений, превозмогающих местные средства, одним словом, для всех нужд и потребностей всей общины Российской, назначаются Народным вечем; 6) Делать всякого рода общественные заведения, учебные учреждения, школы и прочее; 7) Содержать и приводить в порядок сообщения». Не менее четко были прописаны права союзного Народного веча, которое должно было состоять из Верховной думы и пала­ ты народных представителей, избираемых достаточно сложным образом. Народное вече облекалось «всею законодательною властию». Оно (здесь нет необходимости входить в разбор компетен­ ции палат) имело право издавать законы, определять правила

Н.И. Цимбаев

478

судоустройства и судопроизводства, «распускать правительные собрания держав в случае, если б оные преступали пределы своей власти», избирать правителей держав, объявлять войну. В его ком­ петенцию входили «налоги, займы, поверка расходов, пенсии, жалованья, все сборы и издержки, одним словом, все финансо­ вые меры», а также «все меры правительства о промышленности и о богатстве народном». Внимательный анализ «Конституции» дает основание утвер­ ждать, что собственно в сфере федеративных отношений Муравь­ ев предусмотрел необходимые ограничения полномочий между державами и органами центральной власти, в частности, исполь­ зуя для этого механизм разделения властей. Менее ясны муравьевские представления о взаимоотношениях союзного Народного веча и императора. Вслед за А. Чарторыйским и составителями Уставной грамоты всю полноту верховной исполнительной власти в Россий­ ской империи он предоставлял императору, власть которого пере­ давалась по наследству. Видя в императоре «верховного чиновника российского правительства», Муравьев наделял его полномочия­ ми верховного надзора над всеми союзными и местными органа­ ми законодательной и судебной власти. Император имеет право «останавливать действия законодательной власти», назначать и смещать судебных чиновников, он «верховный начальник сухо­ путной и морской силы», он ведает вопросами внешней полити­ ки, император неподсуден и фактически неподотчетен . Идея сохранения сильной центральной (императорской) вла­ сти, даже формально ограниченной исполнительной сферой, дает основание говорить о своеобразии российского радикального фе­ дерализма. Стоит упомянуть, что еще в середине века убежденный социалист Н.П. Огарев писал: «Будущность России — сгруппиро­ ваться в конфедеративную империю» . К декабристскому времени относится первый на русской почве проект создания славянской федерации. Известно об этом проекте, которым руководствовались члены малочисленного Об­ щества соединенных славян, немного. Общий механизм межсла­ вянских федеративных отношений обрисован в воспоминаниях И.И. Горбачевского и свидетельствует о влиянии на «соединен­ ных славян» как польской политической мысли, так и амери­ канской конституции: «Общество имело главною целию осво­ бождение всех славянских племен от самовластия; уничтожение существующей между некоторыми из них национальной ненавис­ ти и соединение всех обитаемых ими земель федеративным со­ юзом. Предполагалось с точностию определить границы каждого 20

21

Идеи федерализма в общественной мысли

479

государства; ввести у всех народов форму демократического пред­ ставительного правления; составить Конгресс для управления де­ лами Союза и для изменения, в случае надобности, общих ко­ ренных законов, предоставляя каждому государству заняться внутренним устройством и быть независимым в составлении част­ ных своих узаконений» . В конце 1840-х гг. о духовном и политическом соединении славян мечтали деятели Кирилло-Мефодиевского общества, дей­ ствовавшего на Украине. Полагая, что «правление, законодатель­ ство, право собственности и просвещение у всех славян должно основываться на святой религии Господа нашего Иисуса Христа», члены Общества разработали план, согласно которому Россия де­ лилась на «штаты» (северный, северо-восточный, юго-восточный, два поволжских, два сибирских, два малороссийских, один сред­ ний, два южных и один кавказский). Особые штаты составляли Польша, Чехия с Моравией, Сербия, Болгария, Белоруссия. Цент­ ром такой славянской федерации надлежало быть Киеву, кото­ рый не относился ни к какому штату. Общий сейм состоял из двух «камер»: в одной — «выбранные сенаторы», в другой — де­ путаты. Верховная власть принадлежала президенту, избираемому на четыре года, и двум министрам: иностранных и внутренних дел. Каждый штат имел свой сейм и своего президента. Для общей защиты федерации от внешних врагов предполагалось, как вспо­ минал деятельный участник Общества Н.И. Костомаров, «иметь регулярные войска, но не в большом количестве, так как в каждом 22

С а н к т - П е т е р б у р г . П а н о р а м а В а с и л ь е в с к о г о о с т р о в а . 1 8 5 0 - е гг.

Н.И. Цимбаев

480

штате была своя МИЛИЦИЯ, И все учились военному искусству на случай общего ополчения» . Как видим, подобная славянская федерация была ориенти­ рована даже в мелких своих подробностях на устройство СевероАмериканских Штатов. Вместе с тем составители плана «союза славянского» стремились соединить федерализм регионов и феде­ рализм народов. Наиболее известный проект создания славянской федерации принадлежал Н.Я. Данилевскому, сочинение которого «Россия и Европа» соединяло в себе оригинальную философию истории (уче­ ние о культурно-исторических типах) и развернутую программу политического панславизма. В 1860-е гг., когда шла работа над книгой, Данилевский стоял на консервативных позициях, был убежден в исконной враждебности Запада («Европы») к России и всему славянскому миру, отстаивал идеалы самодержавия и пра­ вославия. Однако в молодые годы, будучи участником кружка петрашевцев, он поклонялся социалистическому учению Фурье, что наложило отпечаток и на его поздние воззрения. Склонный к систематизации и теоретическим обобщениям, Данилевский не обошел общие вопросы федерализма. Видя «су­ щественнейшую цель» государства в «охране народности», он по­ лагал, что «сила и крепость этой народной брони должна сообра­ зовываться с силой опасностей, против которых ей приходилось и приходится еще бороться». Отсюда следовал вывод о неизбеж­ ности политической централизации там, «где опасность эта вели­ ка», но государство «может принять форму более или менее слабо соединенных федеративною связью отдельных частей», если опас­ ность мала. Последним он объяснял успехи американского феде­ рализма: «Америке прилична федеративная форма, потому что самое географическое положение уже обеспечивает ее независи­ мость, а невыяснившаяся еще народность, находящаяся в период своего этнографического образования, делает возможною всякую провизуарную (предварительную. — Н.Ц.) форму государствен­ ности, которой еще не с чем сообразоваться». «Возможность и пригодность» федеративного устройства Да­ нилевский определял несколькими «несложными» правилами, которые он выводил из опыта истории: «Один и тот же народ не может составлять федерации, если не удален от своих соседей труднопреодолимыми физическими препятствиями, как-то: об­ ширными морями, высокими хребтами и т.п. Не могут составлять постоянной федерации народы, не связанные племенным срод­ ством. Смотря по отношениям, существующим между этнографи23

Идеи федерализма в общественной мысли

481

ческими элементами, составляющими федерацию, она должна быть устроена или по типу равновесия частей, или по типу гегемонии. Наконец, федерация при дуалистическом типе невозможна — она быстро уничтожает сама себя» . Уверенный в изначальной предрасположенности славян к федеративному устройству, Данилевский объяснял неизбежность появления сильного централизованного и притом самодержавного государства — Российской империи враждебностью западного и мусульманского мира. Исходя из сформулированных им теорети­ ческих правил и размышляя о будущем России и всего славян­ ского мира, он утверждал: «Если применим эти требования к славянству, то легко убедимся, что этнографические стихии его именно таковы, что никакая форма политического соединения, кроме федеративной, не может их удовлетворить. Притом сосед­ ство могущественной и враждебной Европы заставляет принять форму тесного федеративного соединения, а сравнительная сила славянских племен, так же как и историческое воспитание и при­ обретенная вследствие его Россией политическая опытность, с... очевидностью требует гегемонического типа федерации» . Идея славянской федерации, созданной и возглавляемой Россией, — центральная для Данилевского. Анализируя политиче­ ские отношения в Европе середины XIX в., обращая особое вни­ мание на рост национальных движений и назревшую необходи­ мость решения Восточного вопроса, Данилевский приходил к выводу: «Всеславянская федерация, с Россией во главе, со столи­ цею в Царьграде — вот единственно разумное, осмысленное ре­ шение великой исторической задачи, получившей в последнее время название Восточного вопроса». Подробный разбор положения отдельных славянских наро­ дов, находившихся под властью Австрийской и Османской им­ перий, давал основание утверждать, что славянская федерация есть не только искомый политический результат, но и неизбеж­ ное следствие хода мировой истории: «Всеславянская федера­ ция, и только одна эта форма решения Восточного вопроса ре­ шает удовлетворительно все отдельные стороны славянской задачи: русскую, австрийскую, турецкую, цареградскую и польскую, по­ тому что она одна доставляет твердую почву, на которой возмож­ но самобытное развитие славянского культурно-исторического типа, политически независимого, сильного извне, разнообраз­ ного внутри» . Государственный состав Всеславянского союза Данилевский определял «соответственно главным этнографическим группам, 24

25

26

482

Н.И. Цимбаев

на которые разделяются как славянский мир, так и племена, при­ надлежащие к нему по месту своего жительства, а большею частью также по своим действительным, ненапускным нравственным тяготениям». Иными словами, он произвольно смешивал прин­ цип федерации славянских народов с историко-географическим федерализмом. Всеславянский союз должен был состоять из Рус­ ской империи, королевства Чехо-Мораво-Словакского, королев­ ства Сербо-Хорвато-Словенского, королевства Булгарского, ко­ ролевства Румынского, королевства Эллинского, королевства Мадьярского и Цареградского округа. Границы и национальный состав «королевств» Данилевский определял весьма приблизитель­ но: он, как и многие другие поборники идеи славянского един­ ства, не слишком хорошо знал реальности славянского мира. В Цареграде Всеславянский союз получал «естественный центр своего нравственного и материального единства». Здесь автор «Рос­ сии и Европы» не был оригинален: освобождение Константино­ поля, водружение Креста на Святой Софии понимались как ис­ торическая задача самыми разными слоями русского общества. Тогда же социалист Герцен был уверен, что столицей свободной сла­ вянской федерации, ядром которой он видел Россию, уничто­ жившую крепостное право и самодержавие, должен стать Кон­ стантинополь — «Рим восточной церкви, центр притяжения всех славяно-греков, окруженный славяно-эллинским населением» . Идею всеславянской федерации Данилевский жестко свя­ зывал как с гегемонией самодержавной России, так и с торже­ ством монархического принципа у всех славянских и близких им народов. Реальный механизм федеративных отношений его не интересовал, Россию он, демонстрируя крайнюю непоследова­ тельность в понимании важности национального вопроса, рас­ сматривал как унитарное государство, в составе которого могут найти себе место и поляки. Правда, он допускал и возможность самостоятельного и независимого вхождения Польши в славян­ скую федерацию, которая в конечном счете служила для него средством утверждения гегемонии России в Центральной Европе и на Балканах. «Россия и Европа» оказала глубокое воздействие на русскую политическую мысль. Идеи Данилевского о возможностях славян­ ской федерации разделяли, с определенными оговорками, И.С. Ак­ саков, В.И. Ламанский, К.Н. Леонтьев, позднее П.Н. Милюков и ориентировавшиеся на кадетскую партию неослависты. Из разно­ образных планов славянской федерации, понимаемой в духе рос­ сийского великодержавия, наиболее интересен проект публици27

Идеи федерализма в общественной мысли

483

ста Н.П. Аксакова, ОТНОСЯЩИЙСЯ К 1887 г. Объединение славян в одно государство под эгидой России — чаемое всеславянство — виделось как решение задачи, сходной с образованием Герман­ ской империи в 1871 г. Революционный подход к проблеме славянской федерации демонстрировал Бакунин. В 1840-е гг., уехав за границу, он обо­ сновал необходимость «полного уничтожения существующего по­ литического и социального строя» в России и выдвинул положе­ ние, которому оставался верен: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть». Бакунин принял деятельное участие в событиях европейской «весны народов» 1848 г. На Славянском съезде в Праге в июне 1848 г. он отстаивал идею революционного решения славянского вопроса, призывал к созданию свободной всеславянской федерации, к разрушению исторических угнетате­ лей славянства — монархий России, Пруссии, Австрии и Турции («Воззвание русского патриота к славянским народам», «Основы славянской федерации», «Основы новой славянской политики»). Возникшая в результате победоносной революции угнетен­ ного славянства (крестьяне-общинники) и западноевропейского пролетариата «великая, вольная славянская федерация, основан­ ная на принципах общего равенства, свободы и братской любви», должна была, по мнению Бакунина, решить как национальный, так и социальный вопросы, уравняв всех граждан и обеспечив их наделами земли, находящейся в общенародном владении. Деталь­ ного описания составных частей всеславянской федерации и на­ родов, в нее входящих, Бакунин не давал, обращая особое вни­ мание на необходимость революционного единения поляков и остальных славян. В пореформенное время Бакунин — признан­ ный вождь международного анархизма. Его последователи — бун­ тари, бакунисты, федералисты — играли главную роль в русском революционном движении 1870-х гг. В 1874 г. ими было предпри­ нято «хождение в народ», неудача которого не поколебала баку­ нинский тезис, что «всякий бунт, как бы неудачен он ни был, всегда полезен». Анархистское мировоззрение Бакунина окончательно сложи­ лось к середине 1860-х гг., когда под впечатлением поражения Польского восстания 1863 г. он разочаровался в революционном панславизме. Обращаясь к своим последователям, Бакунин утвер­ ждал: «У нас нет отечества. Наше отечество — всемирная револю­ ция». Наиболее полно взгляды Бакунина изложены в работах «Фе­ дерализм, социализм и антитеологизм» (1867), «Кнуто-Германская империя и социальная революция» (1871), «Государственность и 28

Н.И. Цимбаев

484

анархия» (1873). «Прибавление А» к последней книге стало осно­ вополагающим документом русского революционного народниче­ ства. В нем автор утверждал, что «каждая община составляет в себе замкнутое целое... и не чувствует надобности иметь с другими общинами никакой самостоятельной органической связи». Отсюда делался вывод о важности общинного самоуправления и о «реши­ тельно враждебном» отношении общины к государству. Бакунин убежден, что «народ наш глубоко и страстно ненавидит государ­ ство», неизбежность и близость народной революции казалась ему очевидной. Русская революция понималась Бакуниным как составная часть мировой «Социальной Революции», ибо «в настоящее время существует для всех стран цивилизованного мира только один всемирный вопрос, один мировой интерес — полнейшее и окон­ чательное освобождение пролетариата от экономической эксплуа­ тации и от государственного гнета». Этот вопрос не может ре­ шиться «без кровавой, ужасной борьбы». Во главе борьбы должны стоять представители «совершенно нового» направления, которое он характеризует как «прямо идущее к уничтожению всякого эксплуатированья и всякого политического или юридического, рав­ но как и правительственно-административного притеснения, т.е. к уничтожению всех классов посредством экономического урав­ нения всех состояний и к уничтожению их последней опоры, Государства» . Антиэтатизм Бакунина вел его к рассмотрению «безгосудар­ ственных» форм организации общества, причем главная роль от­ водилась началам самоуправления и свободной федерации. Баку­ нинское поклонение «федерации свободных общин» доведено до отрицания всякой (но прежде всего российской) государственно­ сти. В 1867 г. Бакунин сформулировал: «...чтобы спасти в Европе свободу и мир, мы должны противопоставить этой чудовищной и подавляющей централизации военных, бюрократических, деспо­ тических, конституционно-монархических или даже республикан­ ских государств великий, спасительный принцип федерализма». По Бакунину, принцип федерализма отрицает государственное и любое авторитарное насилие и включает в себя «признание абсо­ лютного права каждой нации, большой или малой, каждого на­ рода, слабого или сильного, каждой провинции, каждой комму­ ны на полную автономию». Отсутствие автономии означает управление «ставленников государства», ибо «нет середины меж­ ду строго последовательным федерализмом и бюрократическим режимом». Бакунинский идеал — замена «старой организации» 29

Идеи федерализма в общественной мысли

485

новой, «не имеющей иного основания, кроме интересов, потреб­ ностей и естественных влечений населения, ни иного принципа, помимо свободной федерации индивидов в коммуны, коммун в провинции, провинций в нации, наконец, этих последних в Со­ единенные Штаты сперва Европы, а затем всего мира» . Представления Бакунина о федерализме и федеративном (без­ государственном) устройстве не отличались определенностью. Их привлекательной для радикальной молодежи разных стран и на­ родов стороной была провозглашенная Бакуниным связь с побе­ доносной социальной революцией. Отрицая государственность, он игнорировал право и правовые аспекты возможного федеративного устройства Европы и мира. Федерализм для него прежде всего — универсальный принцип построения будущего социалистического общества. В этом отношении бакунинский федерализм оказал воз­ действие на несколько поколений революционеров всего мира. Вместе с тем у Бакунина можно встретить конкретно-исто­ рическое, хотя и заметно идеализированное понимание федера­ лизма (Швейцария, Соединенные Штаты Северной Америки, где Гражданская война Севера и Юга стала «блистательным проявле­ нием» принципа федерализма). Необычайно резко Бакунин встре­ тил возникновение Германской империи (1871), видя в этом тор­ жество ненавистного ему принципа государственности и угрозу свободе славянских и неславянских народов Европы. Как проти­ вовес имперским притязаниям он предлагал создание Сканди­ навской федерации, которая должна была включить в себя Шве­ цию, Норвегию, Данию, Финляндию, балтийские провинции Германии и России, тем самым обеспечив свободное развитие малых народов . Бакунинская традиция революционного федерализма оказа­ лась исключительно стойкой, она пережила не только самого Баку­ нина, но и социализм народнического и неонароднического толка. Не входя в детали, следует подчеркнуть, что если сам Бакунин проделал эволюцию от федерации народов к федерации общин и понимал федеративное устройство как безгосударственное, то его последователи в конечном итоге двигались в обратном направле­ нии. Примечательна позиция авторов крайне радикальной проклама­ ции «Молодая Россия» (1862), которые объявляли войну «импера­ торской партии» и провозглашали своей целью образование «федеративной республики Русской». Сколько-нибудь определен­ ных представлений о принципах будущего российского федерализ­ ма они не имели: «Мы требуем изменения современного деспоти­ ческого правления в республиканско-федеративный союз областей, 30

31

Н.14. Цимбаев

486

причем вся власть должна перейти в руки Национального и Област­ ных Собраний. На сколько областей распадется земля русская, какая губерния войдет в состав какой области — этого мы не знаем: само народонаселение должно решить этот вопрос» . Притгип «мы не знаем», соединенный со страстным стремле­ нием преобразовать Россию на началах федерации, свидетельствовал о политической и исторической безответственности деятелей рос­ сийского общественного и прежде всего освободительного движе­ ния и в последовательном своем развитии вел — и привел — Россию к национальной катастрофе. Для радикальной и либерально-оппозиционной обществен­ ности гораздо чаще была характерна не пестелевская последова­ тельность, но размытость понятий, явное отсутствие государствен­ но-правового мышления. В программе «Земли и юли» (1876), которая была самой крупной революционной организацией XIX в., утверж­ далось: «В состав теперешней России входят такие местности и даже национальности, которые тяготятся этим объединением и при первой возможности готовы отделиться, каковы, например, Малороссия, Польша, Кавказ и пр. Поэтому мы не должны пре­ пятствовать разделению теперешней Российской империи на ча­ сти соответственно местным желаниям» . Подобное утверждение противоречило (за исключением настроений польского общества) истинному положению дел, но у революционного подполья ред­ ко возникала потребность сверять свои действия с реальностью. Утопическое сознание, характерное для европейского и россий­ ского радикализма, налагало свой отпечаток и на восприятие вдей федерализма. Знаменитые деятели «Народной воли» в своей программе (1879) отмечали ценность «зачатков федеративного устройства». В разви­ тие этого положения «Программа рабочих, членов партии Народ­ ная воля» заменяла царскую власть народовластием и определяла: «...2. Русское государство по характеру и условиям жизни населе­ ния делится на области, самостоятельные во внутренних своих делах, но связанные в один общерусский союз. Внутренние же дела области ведаются областным управлением; дела же общегосу­ дарственные — Союзным правительством. 3. Народы, насильственно присоединенные к русскому царству, вольны отделиться или ос­ таться в Общерусском союзе» . Практически в то же самое время другой народовольческий документ содержал утверждение: «Мы, собственно говоря, не федералисты». И дальше шло любопытнейшее пояснение: «Нам кажется, что большие государственные союзы выгоднее малых. 32

33

34

Идеи федерализма в общественной мысли

487

Николай Иванович Костомаров

Чем больше народ, тем он сильнее, независимее, тем удобнее ему самостоятельно развиваться. Сверх того, необходимость правиль­ ного государственного хозяйства стоит в полном противоречии с существованием слишком мелких государственных единиц. Об­ ласть, составляющая один экономический район, поступила бы очень глупо, разделившись на несколько государств по нацио­ нальностям». Здесь, несомненно, под влиянием взглядов идейно­ го противника бакунизма П.Н. Ткачева народовольцы как будто перешли на позицию унитаризма и государственного единства России. Они прямо объявляли себя «государствентпжами» и разъяс­ няли: «Мы не препятствуем кому бы то ни было отделяться, но нельзя не заметить, что вопрос этот до такой степени неразре­ шим (кроме Польши), до такой степени сочиненный, что и гово­ рить о нем не стоит в сущности» . Постоянные и производящие впечатление беспринципных колебания революционной общественности в вопросе о будущем государственном устройстве России в начале XX в. нашли отра­ жение в программных положениях социал-демократов и эсеров. В программе РСДРП (1903) предусматривалось «широкое местное самоуправление, областное самоуправление для тех местностей, которые отличаются особыми бытовыми условиями и составом населения». Неопределенное «право на самоопределение за всеми 35

Н.И. Цимбаев

488

нациями, входящими в состав государства», не было конкретизи­ ровано, так как противоречило марксистскому тезису о сильном централизованном унитарном государстве, которое объективно спо­ собно наиболее успешно решать задачи пролетарской революции. Партия эсеров до февраля 1917 г. была единственной обще­ российской партией, которая в своих программных положениях исповедовала принцип федерализма, понимаемый как «возможно более широкое применение федеративных отношений между от­ дельными национальностями» . Провозглашение этого принципа делало эсеров популярными на окраинах империи и открывало для них большие возможности для союза с национальными партия­ ми и движениями. По мере роста национального самосознания народов Россий­ ской империи идеи федерализма все активнее входили в обще­ ственно-политический обиход. Они естественным образом проти­ востояли как началам имперской государственности, так и принципам унитаризма и сепаратизма. Значительную роль в их распространении сыграли историки Н.И. Костомаров, А.П. Щапов и М.П. Драгоманов, чья научная и публицистическая деятель­ ность нередко выходила за рамки легальности и смыкалась со взглядами революционеров. В молодости Костомаров был основателем и идеологом Кирилло-Мефодиевского общества, программные документы которого проникнуты идеей демократической славянской федерации с цент­ ром в Киеве. В его представлении славянская федерация противо­ поставлялась самодержавию и угнетению славян немцами и тур­ ками. Главную роль в достижении федеративных панславистских принципов он отводил традициям идеализированной казацкой вольницы, мечтал о времени, когда «восстанет Украина из своей могилы», а вслед за ней вся «славянщина» и не останется ни царя, ни пана. В пореформенные годы общественные взгляды историка стали более умеренными, он отошел от настроений демократического панславизма и резко отклонял обвинения в украинском сепаратиз­ ме. В 1861 г. Костомаров писал о взаимоотношениях великорусско­ го и малорусского народов: «Между этими народами лежит кров­ ная, глубокая неразрывная духовная связь, которая никогда не доггустит их до нарушения полтггического и общественного единст­ ва» . Вместе с тем он указывал на самостоятельное значение укра­ инского языка и литературы, сам был видным украинским поэ­ том и драматургом. В статье «Украинофильство» (1881) он одним из первых изложил принципы культурно-национальной автономии. 36

37

Идеи федерализма в общественной мысли

489

ДЛЯ историко-политических воззрений Костомарова харак­ терна идея о борьбе двух начал: начала вечевой демократии, на­ родной свободы и самоуправления и начала государственности и единодержавия. Эти начала коренились в глубинах психологии древнего славянского племени и привели к его распадению на две ветви — великорусов и южнорусов («Мысли о федеративном на­ чале в Древней Руси», «Две русские народности», «Черты народ­ ной южнорусской истории», 1861-1862). В Древней Руси Косто­ маров находил полное торжество федеративного начала, которое проявлялось в равноправном существовании первоначально шести народностей — южнорусской, северской, белорусской, велико­ русской, псковской и новгородской. В основе древнерусского фе­ дерализма лежал этнографический принцип, сохранявший свое значение и в современной России. Федерализм прошлого покоил­ ся на народно-вечевом строе, который в своем развитии приобре­ тал черты анархической вольницы и вел народоправство к упадку и гибели. Великий Новгород, главный хранитель вечевой свободы и федеративных начал, потерпел поражение в борьбе с москов­ ским единодержавием, и «от древней новгородской народности остались одни развалины». Утверждение единодержавия означало борьбу с федеративными началами, со стихией вечевой вольни­ цы, которую стало олицетворять по преимуществу казачество. Обреченность удельно-вечевых (федеративных) начал проявилась в бунте Степана Разина, которым «старорусский мир оканчивал свою борьбу с единодержавием». Полагая, что древнерусские традиции вольности и вечевой свободы и поныне сохранились в Южной Руси, Костомаров счи­ тал возможным возвращение к утерянным федеративным началам. В современной России народно-федеративное устройство в сочета­ нии с разумными государственными и гражданскими понятиями должно было гарантировать свободу от самодержавного и сослов­ ного произвола, права народов, веротерпимость. Умеренный фе­ дерализм зрелого Костомарова, подкрепленный его авторитетом как ученого, оказал влияние на земско-либеральную обществен­ ность и в еще большей степени на представителей национальных движений. Близка к костомаровской была позиция А.П. Щапова, ко­ торый называл себя демократом «во имя демократа-Христа» и «другом федеральной, союзной, общинно-демократической кон­ ституции русской». В начале 1860-х гт. он сформулировал земскообластную теорию, которая обращала внимание на «начало про­ винциализма, областности». Это начало противопоставлялось

Н.И. Цимбаев

490

государственной централизации. Русскую историю он рассматри­ вал как борьбу этих начал: «Великая рознь областей в смутное время была, так сказать, земско-областным переворотом древней России, была естественной, последовательно-исторической, не­ обходимой реакцией областных общин против насильственной централизации и вместе с тем выражением потребности добро­ вольной, самим народом созданной союзности, федерации област­ ных общин, основанной на договоре, на любви, совете и соединеньи» . Правильное земско-областное строение русской земли Ща­ пов представлял так: «Начиная с малых округов, внутренне само­ бытных и в себе законченных миров сельских, связуя их общинною, естественно-бытовою связью с мирами городскими, также внутренне самобытными и в себе законченными, и смыкая те и другие, по земле и по воде, вместе — в самостоятельные земские областные миры, посредством федеративной совокупности послед­ них, естественно возрастает и расширяется, таким образом, во всенародный русский земский мир» . Построения историка оказа­ ли несомненное воздействие на формирование анархических взгля­ дов Бакунина, хотя сам Щапов вполне понимал историческую роль государства. Отмену крепостного права и сопровождавшие ее крестьян­ ские волнения Щапов понимал как «вдохновенно восторженную общинную, дружную, союзную песнь на похоронах старой Рос­ сии», видел в этих событиях просвет, пророчество, прообраз «на­ шего общинно-демократического, союзного, федерального, зем­ ского народосоветия, накануне которого мы живем». Ему рисовалась стройная картина сельского схода, который «возрастает» в волост­ ной и городской сход, а те — в областной земский совет и как «высшее цельное выражение» — в общий федеральный союзный совет. Накануне празднования тысячелетия России он писал, что народ, собравшись на земский собор, должен «отречься от импера­ тора и централизации, дать автономию Польше, Украине, Великороссии, Сибири и всем провинциям и создать федеративную социально-демократическую конституцию, союзное, общиннодемократическое земское народовластие» . Земская областная теория не оставила заметного следа в исторической науке, но ее произволь­ ный и крайне широко трактуемый федерализм был охотно воспри­ нят не только бакунистами, но и представителями других рево­ люционных течений. На ее основе сформировалось и такое явление, как сибирское областничество, идеологи которого Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев высказывались за автономию Сибири и перестройку 38

39

40

Идеи федерализма в общественной мысли

491

российской государственности по американскому образцу. Внима­ тельный анализ щаповской «иерархии советов» дает основание видеть в ней один из теоретических источников советской госу­ дарственной системы. Если Щапов не проводил различия между федерализмом на­ родов и территорий, то Драгоманов всецело был поборником фе­ дерации народов. Вынужденный в 1879 г. эмигрировать, он высту­ пал против панславистских стремлений к единению славян под эгидой самодержавия, утверждал, что «в XIX столетии украин­ цам... принадлежит самая видная роль в поднятии общего федера­ тивного вопроса в Восточной Европе, который, конечно, приве­ дет за собою потрясение основ России». В 1881 г. он считал необходимым «выработать широкую федеральную программу, не­ зависимую ни от каких исторических преданий и государствен­ ных претензий, вполне достойную освободительных идей новей­ шего времени и могущую действительно удовлетворить интересы всех племен Востока Европы» . Вслед за Бакуниным Драгоманов полагал, что идеи федера­ лизма найдут многочисленных приверженцев в России, и видел задачу украинского национального движения в том, чтобы «под­ нимать на Востоке Европы народно-федеральную идею... то зна­ мя, которое держали в своих руках и великорусы вроде Бакуни­ на, но которое выпустили из рук их близорукие наследники. Идея эта — полное равноправие негосударственных наций с государ­ ственными». Против такого подхода будут выступать государствен­ но-национальные партии, но украинцы «увидят рядом с собою федерально-социалистические партии — эстонскую, латышскую, литовскую, белорусскую, словацкую, словинскую, румынские, кавказские, кружки еврейские... а также здоровые от государ­ ственно-национальной заразы элементы партий великорусских, польских, немецких, венгерских. Некоторые признаки такого свет­ лого будущего видны уже теперь» . Политические взгляды Драгоманова были противоречивой смесью либеральных, демократических и социалистических идей. Он был противником самодержавного и революционного наси­ лия, большие надежды возлагал на земское движение («Либера­ лизм и земство в России», 1889). Будущее украинского и других славянских народов Драгоманов связывал с идеалами славянской федерации, которые восходили к Кирилло-Мефодиевскому об­ ществу, к публицистике Костомарова и раннего Бакунина. Фе­ деративное устройство славянских народов, по Драгоманову, не отличалось определенностью, но резко противопоставлялось со41

42

492

Н.И. Цимбаев

временным формам государственного устройства (Российская, Гер­ манская, Австро-Венгерская империи). Выступая против отрыва Украины от России, ученый развивал идеи национально-куль­ турной автономии, достижение которой связывал с преобразо­ ванием государства на началах федерализма. Его размышления о федерализме не выходили за пределы публицистических выска­ зываний. Он полагал возможным сочетание на российской почве федеративных принципов, характерных для Швейцарии и США, и опыта парламентаризма европейских централизованных госу­ дарств. Федерализм в понимании Драгоманова есть администра­ тивная децентрализация, широкое общественное самоуправление, основанное на исторических традициях и культуре каждого наро­ да и каждой области. С особым вниманием он исследовал истори­ ко-культурные и политические аспекты взаимоотношений рус­ ского, украинского и польского народов, подлинное равноправие и сотрудничество которых возможно на федеративной основе. Фе­ дерализм — главное и даже единственное средство в решении национального вопроса, приоритетного для Драгоманова. Госу­ дарственно-правовых и социальных моментов преобразования Рос­ сии на федеративных началах он не касался. О национальном вопросе в России, о русской национальной идее много писал философ В.С. Соловьев. В глазах Соловьева на­ ционализм враждебен русскому народному идеалу, оскорбителен для национального достоинства России и противоречит ее нацио­ нально-государственным интересам. В русском народе, христиан­ ском и милосердном, национализм не имеет почвы. Правитель­ ственная политика «тиранической русификации» губительна для России, которую нельзя представлять иначе, чем «многонарод­ ным целым». Народности, составляющие Российскую империю, не должны быть сведены к «однообразию и скудости», стерты «в одну безличную массу». «Насильственное обрусительство» неиз­ бежно приводит к отчуждению от всего русского, тогда как «при­ вязанность к местной родине так же мало препятствует патрио­ тизму, то есть преданности общему отечеству, как в правильной семье любовь к матери не мешает и не соперничает с любовью к отцу». Соловьевский идеал: «Россия — христианская семья наро­ дов». При этом, подчеркивал мыслитель, «христианская семья народов не есть непременно семья христианских народов». Под­ крепленный авторитетом Вл. Соловьева, этот идеал питал либе­ ральные общественные надежды, связанные с отходом от импер­ ской государственности и утверждения принципов федерализма, о чем, правда, сам Соловьев не говорил . 43

Идеи федерализма в общественной мысли

493

В конце XIX в., когда вопрос о федерации приобретал все большую общественную актуальность, своеобразный научный итог дискуссии попытался подвести известный историк права Б.Н. Чи­ черин. Идеи федерализма, по Чичерину, порождены римским пра­ вом и историческим опытом западноевропейских народов. Устрой­ ство государства на федеративных началах предполагает наличие договорных отношений между сюзереном и вассалами, между со­ словиями, общественными и территориальными союзами. По мнению ученого, союзные или федеративные государства более присущи республиканской, нежели монархической форме правления. Федерация — хорошая политическая форма для наро­ дов, которые не знали монархической традиции. Считая разум­ ным создание федерации, построенной по территоральному приз­ наку (США), Чичерин негативно оценивал возможность федерации даже родственных народов (славянская федерация), ибо держав­ ное положение субъектов федерации неизбежно ослабляет государ­ ственную власть. В случае если один из членов федерации сильнее других, она сохраняется, но внутри накапливаются разрушающие ее стремления к самостоятельности народов. Если в федерацию входит враждебный народ, то это ведет к гибели государственно­ го организма. В самодержавной России, где все движется верховной вла­ стью, нет условий для федеративных отношений, общественный интерес к которым Чичерин соотносил с пропагандой идей рево­ люции и национально-политического сепаратизма. Торжество фе­ дерализма, по Чичерину, означало бы крушение исторической российской государственности . Выводы ученого пришлись не ко времени. Правящие круги и связанные с ними правоведы увидели в них простое подтвержде­ ние положения о невозможности реформирования имперской го­ сударственности на федеративных началах. Радикальной обществен­ ности был прежде всего чужд чичеринский принцип исторической традиции и правопреемственности. Идеи федерализма стали для нее синонимом децентрализации, федеративное устройство про­ тивопоставлялось не только самодержавию, но и любой сильной центральной власти. Влиятельные в революционной среде по­ следователи бакунизма и анархизма не различали федерализм и безгосударственность. Господствующей, однако, была тенденция связывать федера­ лизм с решением национального вопроса, когда идеал виделся в федерации народов. Здесь наблюдалось своего рода согласие самых разных общественных и политических направлений — от пан44

Н.И. Цимбаев

494

славистов, сторонников самодержавия и великой России, до рево­ люционных социалистов. В понимании сути федеративных отноше­ ний и механизма федерации народов, будь то славянская федера­ ция или федерация народов России, наблюдались фундаментальные противоречия и терминологическая невыясненность. Для деятелей общероссийских политических партий (кадеты, социал-демокра­ ты) федерализм был не более чем лозунгом, в определенный момент полезным для борьбы с имперской государственностью. Представители национальных движений, провозглашая привер­ женность идеям федерализма, видели в этом средство избежать обвинений в сепаратизме, национальный федерализм смешивался с национально-культурной и областной автономией. В последнем случае это вело к произвольному конструированию новых наро­ дов (сибирские областники, автономисты казачьих областей). Этноконфессиональные и государственно-правовые принципы фе­ дерации народов, ее возможные внутренние границы, «иерархия» народов всерьез не обсуждались.

1

39,

Внешняя политика России XIX и начала X X века. Сер. 1. Т. 7. М., 1970. С. 23,

578-581, 709. 2

Там же. Т. 8. С. 504-505. Там же. Т. 7. С. 701-702. Акты д л я в ы я с н е н и я п о л и т и ч е с к о г о п о л о ж е н и я В е л и к о г о к н я ж е с т в а Финляндского. С П б . , 1903. Т. 2. С. 35-36. П о д р о б н е е см.: Ланда СС. Д у х революционных преобразований. М . , 1975. Вернадский Г.В. Государственная Уставная грамота Р о с с и й с к о й и м п е р и и 1820 года: И с т о р и к о - ю р и д и ч е с к и й очерк. Прага, 1925. С . 147. П р и ч и н ы , п о б у ж ­ давшие Александра I перестраивать Р о с с и ю на началах федерализма и конститу­ ц и о н а л и з м а , остаются неясными. В о з м о ж н о , о н и находились в с в я з и с н а д е ж ­ дами императора на построение единой европейской христианской нации. Исследовательская литература, п о с в я щ е н н а я Государственной Уставной грамоте 1820 года, невелика (см.: Семевский В.И. Общественные и политические и д е и д е к а б р и с т о в . С П б . , 1909; Вернадский Г.В. Указ. соч.; Предтеченский А.В. Очерки о б щ е с т в е н н о - п о л и т и ч е с к о й и с т о р и и Р о с с и и в п е р в о й четверти ХГХ ве­ ка. М.; Л . , 1957; Парусов А.И. Г о с у д а р с т в е н н а я Уставная грамота 1820 года / / Уч. зап. Горьковского ун-та. Сер. ист.-фил. 1964. Вып. 72. Т. 1). Неразработанность проблематики р о с с и й с к о г о ф е д е р а л и з м а м о ж н о п р о и л л ю с т р и р о в а т ь с с ы л к о й н а высказывание с о в р е м е н н о г о исследователя, к о т о р ы й у с м о т р е л в У с т а в н о й грамоте п о п ы т к у «перестройки всего у п р а в л е н и я с т р а н о й п о л у ч е в о м у п р и н ­ ципу» (?!) (см.: Мироненко СВ. Самодержавие и р е ф о р м ы . П о л и т и ч е с к а я б о р ь ­ ба в Р о с с и и в начале XIX века. М . , 1989. С . 195). 3

4

5

6

7

Идеи федерализма в общественной мысли 8

495

ЦИТ. ПО: О с в о б о д и т е л ь н о е д в и ж е н и е и о б щ е с т в е н н а я м ы с л ь в Р о с с и и

XIX века. М . , 1991. С . 86-87. 9

Хомяков АС О с т а р о м и н о в о м . М . , 1988. С. 53.

10

Герцен АИ П о л н . с о б р . соч. Т. 7. М . , 1954. С. 315.

11

Данилевский Н.Я. Р о с с и я и Е в р о п а . М . , 1991. С . 231-232.

12

Черепнин Л.В. З е м с к и е с о б о р ы Р у с с к о г о г о с у д а р с т в а в Х Л Т - Х У Н вв.

М., 1978. С. 55. 13

Карамзин Н.М. З а п и с к а о д р е в н е й и н о в о й Р о с с и и . М . , 1991. С . 105.

14

П о д р о б н е е с м . : Цимбаев Н.И. С е р г е й Соловьев. М . , 1990. С . 259-272.

15

Ц и т . п о : Г о с у д а р с т в о Р о с с и й с к о е : власть и о б щ е с т в о . М . , 1996. С. 115.

16

И н т е р е с н ы й м а т е р и а л с о б р а н в кн.: КоНш2.Е.

Кизз1ап СепхгаИзт а п ё

1Лсга1п1ап А Ш о п о т у . С а т Ъ п ё ^ е (Мазз.), 1988. 17

П о д р о б н е е о принципах построения имперской государственности, о

политике с о ц и а л ь н о й а с с и м и л я ц и и см.: Цимбаев Н.И. Д о горизонта — земля! / / Вопр. ф и л о с о ф и и . 1997. № 1. Для нас представляется принципиально н е п р и е м ­ лемой и п р о т и в о р е ч а щ е й и с т о р и ч е с к и м фактам точка з р е н и я Е.В. А н и с и м о в а , согласно к о т о р о й с у т ь ю и м п е р с к о й п о л и т и к и с XVIII в. «в а н н е к с и р о в а н н ы х , лежащих за п р е д е л а м и первоначального расселения великорусской н а р о д н о с т и землях, с т а н о в я т с я т р и п р и н ц и п а : р у с и ф и к а ц и я , ц е н т р а л и з а ц и я и у н и ф и к а ­ ция, а также насильственное распространение православия» (Власть и р е ф о р м ы . От с а м о д е р ж а в и я к с о в е т с к о й Р о с с и и . С П б . , 1996. С . 172). 18

Ц и т . п о : О с в о б о д и т е л ь н о е д в и ж е н и е и о б щ е с т в е н н а я мысль в Р о с с и и

XIX века. С. 87. 19

Ц и т . п о : Г о с у д а р с т в е н н а я Д у м а в Р о с с и и в д о к у м е н т а х и материалах.

М., 1957. С. 141. 2 0

Материалы, о т н о с я щ и е с я к «Конституции» Н . Муравьева, цит. по: Дру-

жинин Н.М. И з б р а н н ы е труды. Р е в о л ю ц и о н н о е д в и ж е н и е в Р о с с и и в X I X в. М., 1985. С . 253, 268-288. 21

Огарев Н.П. И з б р а н н ы е с о ц и а л ь н о - п о л и т и ч е с к и е и ф и л о с о ф с к и е

произведения. Т. 1. М . , 1952. С. 114. 22

Горбачевский И.И. З а п и с к и . Письма. М . , 1963. С. 5.

2 3

Ц и т . п о : О с в о б о д и т е л ь н о е д в и ж е н и е и о б щ е с т в е н н а я мысль в Р о с с и и

XIX века. С . 195-198. 24

Данилевский Н.Я. Указ. соч. С. 224-232,427-428.

2 5

Там ж е . С. 428.

2 6

Т а м ж е . С . 385,395.

27

Герцен АИ П о л н . собр. соч. Т. 17. М , 1957. С. 199.

2 8

С м . : Аксаков Н.П. Всеславянство. М . , 1910.

29

Бакунин М. А. Ф и л о с о ф и я . С о ц и о л о г и я . Политика. М . , 1989. С . 341.

3 0

Т а м ж е . С . 17-20.

31

С м . : Т а м ж е . С . 252.

3 2

Ц и т . п о : О с в о б о д и т е л ь н о е д в и ж е н и е и о б щ е с т в е н н а я мысль в Р о с с и и

XIX века. С. 262. 3 3

Р е в о л ю ц и о н н о е н а р о д н и ч е с т в о 7 0 - х годов X I X века. Т. 2. М.; Л . , 1965.

С. 27-28. 3 4

Т а м ж е . С . 171, 187.

3 5

Т а м ж е . С . 320-321. Г о с у д а р с т в о Р о с с и й с к о е : власть и о б щ е с т в о . С . 248, 260.

3 6

496

Н.И. Цимбаев 37

38

3 9

Основа. 1861. Вып. 4. С. 53.

Щапов АП. Соч. Т. 1. С П б . , 1906. С. 703. Т а м ж е . С . 765.

4 0

ЦИТ. ПО: Маджаров А.С. А ф а н а с и й Щ а п о в . И р к у т с к , 1992. С . 2 6 1 262, 266. 41

Драгоманов М.П. И с т о р и ч е с к а я П о л ь ш а и в е л и к о р у с с к а я д е м о к р а т и я . Ж е н е в а , 1881. С . 104-105. Т а м ж е . С . 104-105, 342-344. 4 2

4 3

С р е д и главных р а б о т С о л о в ь е в а — « Т р и силы» (1877), « Ч т е н и я о Б о гочеловечестве» (1878-1881), « Н а ц и о н а л ь н ы й в о п р о с в Р о с с и и » (1883-1891), « И с т о р и я и б у д у щ н о с т ь т е о к р а т и и » (1886), « Р у с с к а я и д е я » (1888), « Р о с с и я и Вселенская церковь» (1889), «Смысл л ю б в и » (1892-1894), « О п р а в д а н и е добра» (1894-1899), « Ж и з н е н н а я д р а м а П л а т о н а » (1898), «Три р а з г о в о р а о в о й н е , прогрессе и конце всемирной истории, с о включением краткой повести о б Антихристе» (1899-1900). П о д р о б н е е с м . : Соловьев В.С С о ч . Т . 1-2. М . , 1988, 1989. 4 4

См.: Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 3. М . , 1898. С. 269-291.

Н.И. Цимбаев ЗАВЕТ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЕВА

17 - 9302

В историю русской культуры Вла­ димир Сергеевич Соловьев вошел прежде всего как замечательный мыслитель, один из крупнейших европейских философов XIX в. Но собственно философией он занимал­ ся сравнительно недолгое время, и в его литературном наследии богато представлены поэзия, публицистика, литературная критика. Внимание к каждому из аспектов творчества Со­ ловьева расширяет наше представле­ ние о его вкладе в русскую культу­ ру, о его воздействии на русское национальное сознание. В работах, посвященных Вл. Со­ ловьеву, общим местом стало указа­ ние на его противоречивость. Дейст­ вительно, противоречие — своего рода многоголосие — было изна­ чально присуще мыслителю, естест­ венно для него. Его творчество — философское, поэтическое, литера­ турно-критическое, публицистичес­ кое — невозможно свести к едино­ му знаменателю, оно не только развивалось во времени, но и в каж­ дый данный момент было двойствен­ но, противоречиво, лучше сказать — диалектично. Идеи Соловьева по-раз­ ному принимались и понимались его современниками, его книги, статьи, лекции, стихи вызывали споры,

Н.И. Цимбаев

498

которые были неотъемлемой и важной частью русской духовной жизни. Спор о Соловьеве и его наследии продолжается и поныне, что, пожалуй, служит наглядным подтверждением актуальности и силы соловьевских произведений. Для мыслителя такого масштаба Вл. Соловьев прожил траги­ чески мало. Он многого — особенно в области философии — не завершил, многого (и поразительно интересного) не увидел из того, что предчувствовал, о чем писал как публицист и пророче­ ствовал как поэт. *

* *

Владимир Соловьев родился 16 января 1853 г. в Москве. Здесь, в живописной, беспорядочной и неистребимо патриархальной «вто­ рой столице» Российской империи, он рос, учился в гимназии, которую окончил с золотой медалью, здесь неполных семнадцати лет поступил в университет. Соловьев — горожанин, интелли­ гентный труженик (выражение тех лет) во втором поколении, не знавший ни «тяги земли», ни очарования дворянской усадебной культуры; он — москвич, а не холодный и строгий петербуржец, не мечтательный провинциал. «На всех московских есть особый отпечаток» — для XIX в. святая истина. Детство и юность Владимира прошли в атмосфере, благопри­ ятной для духовного и умственного развития. Соловьевы — столбо­ вой дворянский род. Дед, Михаил Васильевич, происходил, как и его предки, из духовного звания, более сорока лет был москов­ ским священником и получил известность как молитвенник и советчик. Отцом Владимира был великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев. Их влияние на внука и сына трудно пере­ оценить. Свой главный труд в области нравственной философии «Оправдание добра» Вл. Соловьев начал словами: «Посвящается моему отцу Сергею Михайловичу Соловьеву и деду священнику Михаилу Васильевичу Соловьеву с чувством живой признатель­ ности и вечной связи». Весной 1873 г. Вл. Соловьев легко сдал экзамены на степень кандидата по историко-филологическому факультету, приступил к работе над магистерской диссертацией. Защита диссертации «Кризис западной философии (Против позитивистов)» проходила в Петер­ бургском университете осенью 1874 г. и стала сенсацией. У одних она вызвала чувство, близкое к восторгу, и историк К.Н. Бесту­ жев-Рюмин заявил, что «Россию можно поздравить еще с одним гениальным человеком». Другие резко критиковали и диссерта-

Завет Владимира Соловьева

499

цию, и ее автора, который находился под несомненным воздей­ ствием славянофильских идей. Необыкновенно смелым казалось содержание работы — рез­ кое нападение на позитивизм, мировоззрение, господствовавшее в европейской науке. Идеи позитивизма разделяли знаменитые ученые: социолог Герберт Спенсер и философ Джон Стюарт Мияль, историк искусства Ипполит Тэн и историк религии Жозеф Ренан. И многие другие. В России позитивизм исповедовал властитель дум радикальной молодежи Петр Лавров, влиятельный литера­ турный критик народнического направления Николай Михайлов­ ский, малоизвестный в ту пору Николай Данилевский, автор кни­ ги «Россия и Европа». Позитивизм повсюду царил в умах. Позитивистами были многочисленные жюльверновские герои — ученые, изобретатели, инженеры, путешественники. Прямолиней­ ным позитивистом был Базаров, утонченным — Шерлок Холмс. Позитивисты ценили «положительное знание», которое дают спе­ циальные дисциплины (геология, физика, химия, филология), и утверждали, что наука не нуждается в стоящей над ней филосо­ фии. Так учил француз Огюст Конт, основатель позитивизма. В конце жизни Вл. Соловьев признался в «вечерней любви» к Конту, в учении которого было «зерно великой истины», и объяс­ нил свою раннюю вражду тем, что «на позитивизм у нас была мода», ставшая идолопоклонством: «Противодействие тут было не только познавательно и уместно, но и обязательно для начинаю­ щего философа, как первый экзамен в серьезности философско­ го призвания» . Уже в ранней своей работе Соловьев проявил редкое уме­ ние заинтриговать и ошеломить читателя. Заурядные магистер­ ские диссертации — ученая рутина, скука. Первая фраза Соловь­ ева — вполне позитивистская: «В основу этой книги легло то убеждение, что философия в смысле отвлеченного, исключитель­ но теоретического познания окончила свое развитие и перешла безвозвратно в мир прошедшего». Но сразу затем — взрыв, обли­ чение, свержение кумира: «Та самодовольная уверенность, с ко­ торою позитивизм из несостоятельности старой метафизики вы­ водит то заключение, что несостоятельны и самые метафизические вопросы, которые поэтому и должны быть совершенно оставле­ ны, — эта уверенность кажется мне крайне ограниченною и не­ основательною» . Шокированный Михайловский поспешил в газетном фелье­ тоне уличить магистранта в невежестве и задать унылый вопрос: «Русь, Русь! Куда ты мчишься? — спрашивал Гоголь много лет 1

2

17*

Н.И. Цимбаев

500

тому назад. Как вы думаете, милостивые государи, куда она в самом деле мчится?» Так Владимир Соловьев вошел в русскую культуру и в рус­ скую общественную мысль. Ученая карьера, которой Вл. Соловьев не интересовался, пер­ воначально складывалась удачно. В 1880 г. он защитил докторскую диссертацию «Критика отвлеченных начал», в которой, исходя из принципа всеединства (или «свободной общинности»), провоз­ гласил: «Истинное, нормальное общество должно быть определено как свободная теократия» . В 80-е гг. на эту тему им было написано несколько книг, но зародыш соловьевских церковно-политических идей здесь. Став доктором философии, Соловьев рассчитывал на место профессора, чтобы в течение нескольких спокойных лет окончить задуманные труды. Доброму знакомому Н.Н. Страхову он сообщал: «Я пишу большую книгу "Теория мировой жизни"». Но универ­ ситетские вакансии не открывались: власти полагали (и вполне резонно), что молодой философ — «человек с идеями», и не давали ему хода. Почему? Ведь Владимир Соловьев как будто бы стоял на позициях умеренно консервативных. Его третировал Михайлов­ ский, его невзлюбили либералы. И было за что. В публичной речи «Три силы» (1877) он отдал последнюю скромную дань славянофильству, и одновременно эта речь содер­ жала знаменитый соловьевский вызов, брошенный русскому об­ ществу. В славянофильском духе он рисовал взаимоотношения му­ сульманского Востока и цивилизации Запада: «Если мусульманский Восток... совершенно уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного бога, то западная цивилизация стремится прежде всего к исключительному утверждению безбожного человека». За­ пад — старая Европа — обречен, там в скором времени победит социализм и будет господствовать «рабочее сословие». Но «настоя­ щая цель» не будет достигнута. Социалистический идеал для Со­ ловьева неполон, а потому и неприемлем: «Если в самом деле предположить даже полное осуществление социалистической за­ дачи, когда все человечество равномерно будет пользоваться ма­ териальными благами и удобствами цивилизованной жизни, с тем большею силою станет перед ним тот же вопрос о положи­ тельном содержании этой жизни, о настоящей цели человеческой деятельности, а на этот вопрос социализм, как и все западное развитие, не дает ответа» . Все сказанное очень напоминает сочи­ нения Хомякова и Юрия Самарина. 3

4

5

Завет Владимира Соловьева

501

Вывод автора, правда, далек от славянофильства, в котором не было идей мессианизма. У Соловьева же они налицо: «Или это есть конец истории, или неизбежное обнаружение третьей всеце­ лой силы, единственным носителем которой может быть только славянство и народ русский». И далее то самое соловьевское обли­ чение российской общественности, равного которому по силе сар­ казма нет: «А до тех пор мы, имеющие несчастье принадлежать к русской интеллигенции, которая, вместо образа и подобия Бо­ жия, все еще продолжает носить образ и подобие обезьяны, — мы должны же, наконец, увидеть свое жалкое положение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер, пе­ рестать творить себе кумира изо всякой узкой ничтожной идей­ ки, должны стать равнодушнее к ограниченным интересам этой жизни, свободно и разумно уверовать в другую, высшую дей­ ствительность» . Вызов не был принят, но его не забыли и не простили. Следующее публичное выступление философа собрало в пе­ тербургском Соляном городке свет столичной интеллигенции — известность Соловьева росла. Но содержание «Чтений о Богочеловечестве» большинство слушателей разочаровало: «Я буду гово­ рить об истинах положительной религии — о предметах очень далеких и чуждых современному сознанию, интересам современ­ ной цивилизации. Интересы современной цивилизации — это те, которых не было вчера и не будет завтра. Позволительно предпо­ читать то, что одинаково важно во всякое время» . Единомышленников было немного, правда, среди них До­ стоевский, с которым Соловьев совершил поездку в Оптину пу­ стынь и мысль которого создать серию романов, где церковь была бы «положительным общественным идеалом», он находил вели­ кой и своевременной. И в докторской диссертации, написанной в период, когда казалось, что кардинальные перемены не за горами, когда внима­ ние образованного общества приковали к себе социалисты-народ­ ники, Соловьев напоминал: «Человек, как существо чисто при­ родное с одним материальным содержанием жизни (каким он является в социализме), не может иметь никаких прав и обязан­ ностей — он имеет только влечения и интересы. Но такое суще­ ство не есть человек, и союз таких существ, если б и был возмо­ жен, не был бы обществом человеческим» . Что же смущало власти? Думается, смущали не «идеи», а именно их слитность с человеком — смелым, полным чувства собственного достоинства и чуждым практическим расчетам; смущала личность 6

7

8

Н.И. Цимбаев

502

Владимир Сергеевич Соловьев

Вл. Соловьева, на котором, как вспоминал его друг Л.М. Лопа­ тин, «лежала такая прочная и неистребимая печать внутреннего благородства, высшего аристократизма души, что он органически был неспособен подчинять свою волю каким-нибудь пошлым и низким побуждениям. Высокий строй его духа был прирожден ему, и оттого в нем не поколебали его никакие житейские испы­ тания и никакие перемены судьбы, и он донес его до могилы» . 9

*

Среди тех, кто присутствовал в 1874 г. на защите Соловьевым магистерской диссертации, был петербургский историк Е.Е. Замысловский. Ныне он забыт, хотя его работы по истории Москов­ ской Руси скрупулезно точны и богаты фактами. По-видимому, это был сухой и умный человек, умевший наблюдать. Уходя с диспута, он сказал о магистранте: «Стоит, точно пророк». Так, вероятно, впервые было произнесено слово, которое в обществен­ ном сознании прочно соединилось с Владимиром Соловьевым, с

Завет Владимира Соловьева

503

его внешним обликом и характером, с сутью его воззрений. Не­ верное слово! Да, дети звали его то «божинькой», то «батюшкой», но зва­ ли и «уродом». Дамы легко находили в нем сходство с библей­ скими пророками, как изображает их иконописная традиция, с Иисусом Христом, тем же, кто читал «Саломею» Оскара Уайль­ да, голова Соловьева напоминала голову Иоанна Крестителя. Ре­ пинский набросок, запечатлевший Соловьева в минуту мрачно­ го раздумья, не вызывает библейских ассоциаций: немолодой, усталый, много поработавший человек, писатель или, быть мо­ жет, врач. Соловьев решительно отказывался слыть пророком: «Я в про­ роки возведен врагами. На смех это дали мне прозванье». Или писал шутливое стихотворение «Пророк будущего» и простран­ ный комментарий к нему, где заявлял, что завершает «соответ­ ствующие стихотворения Пушкина и Лермонтова», что Пушкин представлял «пророка чисто библейского, пророка времен минув­ ших», что лермонтовский пророк — «пророк настоящего, носи­ тель гражданской скорби»; его же, соловьевский, пророк есть пророк будущего, «в нем противоречие с окружающею общест­ венной средой доходит до полной несоизмеримости». Вот он — «пророк будущего»: Со стихиями надзвездными Он в сношение вступал, Проводил он дни над безднами И в болотах ночевал. А когда порой в селение Он задумчиво входил, Всех собак в недоумение Образ дивный приводил. Но, органами правительства Быв без вида обретен, Тотчас он на место жительства По этапу водворен.

Нет, не было у Соловьева пустой претензии на звание про­ рока, тем более «пророка будущего». Он всегда помнил библейские тексты о пророках истинных и ложных. Оттого, например, и к откровениям Розанова и Мереж­ ковского, к их «пифизму» относился без снисхождения: «Вдох­ новляющая сила идет здесь во всяком случае откуда-то снизу», из дельфийской расщелины, из дыры, где серные, удушающие пары. Соловьев — не пророк, не проповедник, не праведник. Он — литератор и ученый, живший заботами своего времени и своей

Н.И. Цимбаев

504

страны, умевший неистово трудиться, по шесть-семь часов не отрываясь от письменного стола, чтобы затем, после двух-трех часов отдыха, вновь сесть за работу. И так — год за годом, как и отец его, историк СМ. Соловьев. Труд во имя правды. В «Оправдании добра» он писал: «Я вовсе не желаю пропове­ довать добродетель и обличать порок: считаю это для простого смертного занятием не только праздным, но и безнравственным, потому что оно предполагает несправедливое и горделивое притя­ зание быть лучше других» . «Быть лучше других» — утомительное и скучное занятие. В бытовом поведении Соловьева были черты, которые неодобритель­ но воспринимались окружающими. Природная нестяжательность перерастала в расточительность, беззаботность — в безалаберность. Из всех грехов самым простительным Соловьев считал склон­ ность к вину. Да, не пророк, не святой, но все-таки есть правда в словах В.Л. Величко: в Средневековье Соловьев «удостоился бы или кост­ ра, или канонизации, смотря по обстоятельствам» . Дело здесь, разумеется, не в одних личных качествах мыслителя, но в его нравственных и общественных идеалах, в постоянном напомина­ нии, что главный вопрос — для отдельного человека, для народа и для всего человечества — есть вопрос о достойном существова­ нии. Разве это не пророческое служение, о восстановлении кото­ рого мечтал Соловьев, знавший, что «истинный пророк есть вер­ шина стыда и совести». В «Оправдании добра» есть слова, которые, пусть и в проти­ воречии со сказанным выше, нельзя не отнести к Владимиру Соловьеву: «Истинный пророк есть общественный деятель, бе­ зусловно, независимый, ничего внешне не боящийся и ничему внешнему не подчиняющийся. Рядом с носителями безусловного авторитета и безусловной власти должны быть в обществе носите­ ли безусловной свободы... Право свободы основано на самом су­ ществе человека и должно быть обеспечено извне государством. Но степень осуществления этого права есть именно нечто такое, что всецело зависит от внутренних условий, от степени достигну­ того нравственного сознания. Действительным носителем полной свободы, и внутренней и внешней, может быть только тот, кто внутренне не связан никакою внешностью, кто в последнем ос­ новании не знает другого мерила суждений и действий, кроме доброй воли и чистой совести» . Мудрено ли, что К.П. Победоносцев, столп правительствен­ ной реакции, считал всякую деятельность Соловьева «вредной 10

11

12

Завет Владимира Соловьева

505

для РОССИИ И ДЛЯ православия», понимая под Россией — прави­ тельство, а под православием — церковную иерархию . В 80-е гг. литературная деятельность Соловьева вошла в противоречие с «си­ стемой нашего церберизма», а его церковно-политические сочи­ нения подлежали безусловному цензурному запрету. Основные его работы — «История и будущность теократии (Исследование все­ мирно-исторического пути к истинной жизни)», «Россия и Все­ ленская церковь», «Русская идея» — печатались за границей, две последние — на французском языке. «Свободная теократия» Соловьева, основанная на вере в бу­ дущее слияние христианских церквей, плохо понималась совре­ менниками: иные ждали от него перехода в католичество, от оберпрокурора Синода исходила угроза сослать в Соловки на покаяние, а русское образованное общество оказалось поразительно равно­ душным к идеалу вселенского христианства. Многое из того, что Соловьев писал по религиозному и цер­ ковному вопросам, восходит к русским идейным спорам 18301840-х гг. Римско-католическая утопия напоминает воззрения Чаада­ ева периода создания цикла «Философических писем», а критика казенного православия часто почти дословно совпадает с выска­ зываниями Хомякова и Ивана Аксакова. Эти работы принесли Соловьеву некоторую европейскую известность, сблизили с ка­ толическими кругами и одновременно привели к разрыву с офи­ циальной Россией, поскольку путь к грядущей теократии был один — преодоление византийской односторонности православ­ ной церкви, признание авторитета римского папы. Разумеется, в теократических исканиях мыслителя легко уви­ деть романтическую мечту, утопию (так, собственно говоря, и было), можно указать на неправду его конкретно-исторических построений: Византию он, вслед за Чаадаевым, недолюбливал, с ее историей обращался достаточно вольно; клеймя «казенное правос­ лавие», к римской церкви проявлял нескрываемую снисходи­ тельность. Уязвима и знаменитая соловьевская «русская идея» —идея русского мессианства, избранности России и русского наро­ да — единственной силы, способной постичь вселенскую правду и вести подлинно христианскую политику, основанную на «жи­ вом, социальном, вселенском» христианстве. Соловьевское месси­ анство принципиально отлично от славянофильских размышле­ ний о предназначении, об исторической миссии русского народа. То, что он понимал как историческую обязанность России, ис­ полнение которой предначертано свыше, Хомяков и его еди­ номышленники рассматривали как возможность, осуществление 13

Н.И. Цимбаев

506

которой — дело рук человеческих. Здесь одно из кардинальных расхождений Соловьева с классическим славянофильством. Но следует помнить: вселенская проповедь философа не есть нечто застывшее. От принципиальной работы «Великий спор и христианская политика» (1883), где впервые высказалась эта сторо­ на соловьевских воззрений, он пришел к «Русскойвдее»(1888), а от нее — к «Византинизму и России» (1896). Соловьев проделал слож­ ную эволюцию, избавился от многих теократических иллюзий. Главное же: церковно-политические метания Соловьева суть частное, реально-земное воплощение основополагающего прин­ ципа его философии — принципа всеединства, основанного на безусловных нормах христианской нравственности. Другой аспект соловьевского всеединства — его обществен­ но-политическая программа, в особенности же взгляды мыслите­ ля на национальный вопрос. Одним из первых в русской литера­ туре он указал на необходимость различать «национальность», которая «есть положительная сила», и «национализм», националь­ ное идолопоклонство, иными словами. В «Русской идее» эта мысль получила законченное развитие: «Не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не долж­ ны называться христианами» . Соловьев — беспощадный обличитель национализма, нацио­ нального самодовольства. Любая, сама восторженная оценка этой стороны его творчества не будет завышенной. Особенно ясно это сейчас, в исторической перспективе, но и сразу по смерти Соловь­ ева П.Б. Струве верно писал, что статьями по национальному вопросу покойный «стяжал себе место среди классиков русской публицистики» . Где, в каком ряду место Соловьева-публициста? Публициста то утонченно язвительного, то беспощадно саркастического, убе­ дительного и справедливого. Ответ дал сам Соловьев. В одном из писем к брату Михаилу он упомянул о «салтыковско-моем на­ правлении». Неожиданно (как многое у Соловьева), но верно. При всей разности философского мировоззрения, общественной пози­ ции и личного опыта двух русских писателей их публицистика — уникальная в своей всеохватное™ картина «грехов и обязанно­ стей» пореформенной России, им обоим в высокой мере присущи чувство гражданственности и личной ответственности. Щедрин­ ские «помпадуры» и «премудрые пескари» близки соловьевским радетелям «строгого присмотра» и «упростителям». Размышляя о национализме, Соловьев-публицист, естествен­ но, не ограничивался общефилософскими указаниями на его не14

15

Завет Владимира Соловьева

507

совместимость с христианской религией и нравственностью, на враждебность лучшим заветам истории и гуманистической тради­ ции. Соловьев конкретен: он обличает прежде всего русский на­ ционализм и русских националистов. Он пишет о зоологическом национализме катковских «Московских ведомостей», о деятелях «национального направления» — Н.Н. Страхове, Н.Я. Данилев­ ском, К.Н. Леонтьеве, А.А. Кирееве, о язычестве новейших «народопоклонников». Все это — оттенки зла, имя которому — нацио­ нальный эгоизм. Здесь кроется объяснение его многолетней полемики со Страховым, которого Соловьев вопреки общему мнению считал «не только западником, но еще западником крайним и односто­ ронним» . Западническая крайность — это национализм Бисмар­ ка, это шовинистическая политика, основанная на пренебре­ жении к другим народам. Соловьева тревожило появление тех же начал в правительственной политике Александра III и в русском общественном мнении: «Только русскому отражению европей­ ского национализма принадлежит сомнительная заслуга — ре­ шительно отказаться от лучших заветов истории и от высших требований христианской религии и вернуться к грубо-язы­ ческому, не только дохристианскому, но даже доримскому воз­ зрению» . Немало усилий было истрачено Соловьевым и на обличение несостоятельности идей, которые лежали в основе книги Дани­ левского «Россия и Европа». Смысл своих возражений он объяс­ нил в письме к Страхову той националистической окраской, бла­ годаря которой эта «невинная книга» стала «кораном всех мерзавцев и глупцов, хотящих погубить Россию и уготовить путь грядуще­ му антихристу» . Так тема национализма сплетается с другой, еще более страшной... В глазах Соловьева русский национализм враждебен русско­ му народному идеалу, оскорбителен для национального достоин­ ства России и противоречит ее национальным интересам. В рус­ ском народе, христианском и милосердном, национализм не имеет почвы; в России он — часть правительственной политики, с од­ ной стороны, и жалкое газетно-журнальное отражение западноев­ ропейского национализма и шовинизма — с другой. «Тираниче­ ская русификация», проводимая Александром III, губительна для России, которую нельзя представлять иначе, чем «многонародным целым». Народности, составляющие Российскую империю, не долж­ ны быть сведены к «однообразию и скудости», стерты «в одну безличную массу». 16

17

18

Н.И. Цимбаев

508

В заметке «О русском языке» Соловьев высказал «два жела­ ния»: «1) чтобы все народы не только в Российской империи, но и вне ее читали Пушкина и других наших великих писателей на русском языке и 2) чтобы никто не мешал насильно какому бы то ни было народу нашей империи читать и всероссийских и мест­ ных писателей на своем родном языке». И пояснил: «Читать Пуш­ кина так, как он того достоин и как бы он сам желал, чтобы его читали, — можно только добровольно. Принуждение к русскому языку может производить только отвращение от него, нежелание и неспособность выходить в пользовании им за пределы принуди­ тельных требований» . Соловьевский идеал: Россия — «христианская семья народов». И очень ценно указание, сделанное писателем: «Христианская се­ мья народов не есть непременно семья христианских народов». Соловьев — патриот России, но он далек от беззаботно-счаст­ ливого оптимизма «патриотов ликующих», его патриотизм «раз­ мышляющий и тревожный», патриотизм разума и совести, и он не уставал напоминать русскому обществу: «Патриотизм требует, чтобы мы хотели действительно практически помочь своему наро­ ду в его бедах». Беда пришла в 1891 г. Голод. Страшная трагедия русского народа. Соловьев, который давно предупреждал, что «истощание поч­ вы значит гибель России, а между тем все ведет к такому истощанию», обращается к русскому образованному обществу: «В России теперь может быть только два лагеря: лагерь людей, желающих действительно помочь народу в его действительной беде, и лагерь людей равнодушных или враждебных этому делу. Теперь настала пора возвратить патриотизму его истинный положительный смысл, — понять его не как ненависть к инородцам и иноверцам, а как деятельную любовь к своему страдающему народу» . Общественное единение — начальная ступень чаемого все­ единства, и, как кажется Соловьеву, у русского общества нет выбора: «Земная природа отказывается кормить человечество. Вот общая опасность, которая должна соединить и верующих и неве­ рующих. И тем и другим пора признать и осуществить свою соли­ дарность с матерью-землею, спасти ее от омертвения, чтобы и себя спасти от смерти» . Не избегнут общей участи даже правед­ ники, что поставили своею задачею индивидуальное спасение. Спасать надо христианское общество, христианский мир. С ужасом убеждался Соловьев, что «самая идея общественно­ сти исчезла из ума даже лучших христиан», что нет навыка обще19

20

21

Завет Владимира Соловьева

509

Владимир Сергеевч Соловьев. Фото ственной самодеятельности, что русское общество не есть «обще­ ство организованное» и что оно не в состоянии исполнить свою первую обязанность — «обеспечить благосостояние самого русско­ го народа». Разброд и бессилие — удел русской интеллигенции. Общественная несостоятельность — это неумение и нежела­ ние создать вселенское христианство, при котором и возможно истинно культурное ведение хозяйства. Соловьев пытался осмыс­ лить конкретные социально-экономические вопросы, высказы­ вался за разрушение крестьянской общины («состояние безземель­ ных батраков печально и никому не желательно, но необходимость умирать с голоду еще печальнее»), против перераспределения земли и переселения, которое «есть мера также мнимая. При хозяйстве бескультурном не хватит и Азии, а для культурного — незачем ходить за Урал» . Вообще Соловьев не очень высоко ставил русское общество, податливое, склонное к подражанию, несвободное и несамостоя­ тельное. В конце жизни он подвел итог: «Заглядывая в душу наше­ го общества, не увидишь там ни ясного добра, ни ясного зла». Иными словами: ни Богу свечка, ни черту кочерга . Более ранние высказывания, пожалуй, еще суровее — например, в 1890 г. в споре со Страховым прозвучало: «Равнодушие к истине и презре­ ние к человеческому достоинству, к существенным правам чело­ веческой личности — эта восточная болезнь давно уже заразила 22

23

Н.И. Цимбаев

510

общественный организм русского общества и доселе составляет корень наших недугов» . Объективно философ не прав: в России существовали вли­ ятельные общественные силы — народники, либералы, консерва­ торы, определенное значение имели толстовцы и новое идейное течение — марксизм. Конкретная программа Соловьева: внеправительственная помощь голодающим, просвещение народа, борь­ ба с запустыниванием, с обмелением рек и истреблением лесов, культурное ведение сельского хозяйства, при котором нежела­ тельно существование поземельной общины, — все это либо де­ лалось, либо предлагалось теми или иными общественными на­ правлениями. В 1891 — 1892 гг. работа на голоде стала главным делом русской интеллигенции, особенно провинциальной. Иное дело — доброта, социальная солидарность, милосердие. События голодных лет ничего не изменили в русском обществе. Общественное единение оказалось столь же недостижимым, как и Вселенская церковь. В 1890-е гг. разочарование в русском обществе и в российской государственности привело Соловьева к разочарованию и в тео­ кратическом идеале, при создании которого судьба России и ее мессианское назначение играли большую роль. Соловьев постав­ лен перед выбором: теократия или конституция. В публицистиче­ ских статьях он обращался к защите прав личности, писал о сво­ боде совести, поддерживал разговоры о насильственной смене правительства. Отход от теократической утопии много значил для мыслителя. Е.Н. Трубецкой верно заметил: «Не подлежит сомне­ нию, что крушение теократии есть крупный шаг вперед в духов­ ном развитии Соловьева... Теократия Соловьева — это прах зем­ ной, прилипший к крыльям, — то самое, что отягощает полет его мысли и служит в ней источником противоречий» . В последний год жизни у Соловьева возникло предчувствие того, что «магистраль всеобщей истории пришла к концу». Он предвидел крушение европейской христианской цивилизации в столкновении с Китаем, а в последней большой работе — «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» — на­ рисовал картину пришествия Антихриста. В предсмертной статье «По поводу последних событий» он утверждал: «Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно» . Было бы опрометчиво понимать этот безнадежный вывод как итог всего творчества философа. Этому противоречит и пафос его 24

25

26

Завет Владимира Соловьева

511

замечательной книги «Оправдание добра», и вся его обществен­ но-публицистическая деятельность, проникнутая идеями свобо­ ды, нравственности и долга, которые неминуемо должны побе­ дить силы зла в земной жизни.

Обычно, говоря о влиянии Вл. Соловьева на русскую куль­ туру и национальное сознание, обращают внимание на тех, кто прямо претендовал на его духовное наследие и чьими усилиями в начале XX в. был создан подлинный культ писателя, всем твор­ чеством своим отрицавшего идолопоклонство. Соловьев стал ку­ миром символистов, и хотя Блок находил в его сочинениях «ску­ ку и прозу», но именно из «Панмонголизма» выросли «Грядущие гунны» Брюсова и блоковские «Скифы». Именем Соловьева кля­ лись Н.А. Бердяев, СН. Булгаков, Д.С. Мережковский, В.Ф. Эрн, В.В. Розанов, Л.М. Лопатин, Е.Н. Трубецкой, П.А. Флоренский... Длинный перечень известных имен. Свет Соловьева словно оза­ рил русское общество начала XX в., самонадеянно полагавшее, что его время есть некий «серебряный век». Но как в таком случае назвать время Достоевского и Льва Толстого, Тургенева и Гонча­ рова, Фета и Тютчева, в которое Владимиру Соловьеву выпало счастье жить и творить? И как отнестись к предчувствиям Соло­ вьева, к его последней книге «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе»? «Серебряный век»?! Едва ли... Немногие прочли слова соловьевского биографа Величко, написанные в канун Первой русской революции: «Громко плещут волны разных мутных течений — противокультурных, противообщественных, противочеловечных; сменяются модные шумихи, вспыхивают и угасают потешные огни, привлекающие "интеллигентную чернь", а светлый облик Владимира Соловьева сияет лучами неугасимыми, как неугаси­ мая лампада, затепленная пред алтарем Всевышнего. Любовь к имени и духовному облику почившего мыслителя есть признак не только живучести идеализма в русской среде, каким бы воздей­ ствием она ни подвергалась, но и инстинкта самосохранения, так как общество, равнодушное к явлениям нравственно-культурным, было бы обречено на одичание, разложение и погибель» . Влияние же Соловьева обнаруживается подчас совершенно неожиданно. Один пример: поздний Бунин, строгий реалист, по­ клонник Льва Толстого. Но разве не были бунинские «Темные 27

Н.И. Цимбаев

512

аллеи» художественным комментарием к «Смыслу любви»? Труд­ но поверить, что не ведали прекрасные бунинские героини своей судьбы, ибо незадолго до того, как началась их взрослая жизнь, сухо, не по-бунински, писал московский философ: «...1) силь­ ная любовь весьма обыкновенно остается неразделенною; 2) при взаимности сильная страсть приводит к трагическому концу, не доходя до произведения потомства; 3) счастливая любовь, если она очень сильна, также остается обыкновенно бесплодною» . А впрочем, воистину не ведали, если поныне остаются неразрезан­ ными страницы старых журналов, хранящих соловьевскую муд­ рость. Не знал своей судьбы и сам Владимир Соловьев, умерший 31 июля 1900 г. в имении своих друзей Трубецких Узкое и похо­ роненный на Новодевичьем кладбище рядом с могилой отца. СН. Трубецкой писал в некрологе: «Это был истинно вели­ кий русский человек, гениальная личность и гениальный мысли­ тель, не признанный и не понятый в свое время, несмотря на всеобщую известность и на относительный, иногда блестящий успех, которым он пользовался» . Смерть пришла неожиданно, хотя писатель давно и тяжело болел. Подлинной трагедией для русского национального сознания стало то обстоятельство, что литературную деятельность Соловьева завершили «Три разгово­ ра», воспринятые как завещание. Вряд ли такое понимание соот­ ветствует соловьевскому. «Три разговора» — отличная русская проза, к которой писатель шел всю жизнь. Живой, остроумный диалог, полный явных и скрытых цитат, политических намеков, превра­ щающийся то в неторопливую философскую беседу, то в пор­ хающий, пересыпанный каламбурами и французскими фразами светский разговор. Еще из первой заграничной поездки Соловьев сообщал матери, что мечтает написать произведение в «диало­ гической форме». И спустя четверть века сбылось! Бесспорна уда­ ча — полнокровные художественные образы Политика, Князя, Генерала, чей батальный рассказ мучительно хорош. Соловьев афо­ ристичен, он преодолел свое обычное многословие: «Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы рус­ ские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие» . Главное же: последовательное развитие давних идей, обличе­ ние толстовства, защита морали и нравственности с позиций здра­ вого смысла и христианских вдеалов. Здесь, кстати, уместно под­ черкнуть, что «Тремя разговорами» не закончилась идейная эволюция Соловьева, который в июне 1900 г. написал стихотво­ рение «Дракон», где воспел германского Зигфрида, «наследника 28

29

30

Завет Владимира Соловьева

513

меченосной рати», и воскликнул: «Крест и меч — одно!». «Краткая повесть об Антихристе» уступает «Трем разговорам», и благо слу­ шателям, что отец Пансофий не успел ее окончить. Во избежание кривотолков г. 2. (он же Вл. Соловьев) объясняет, что повесть имела предметом «не всеобщую катастрофу мироздания, а лишь развязку нашего исторического процесса, состоящую в явлении, прославлении и крушении антихриста» . В крушении! Здесь подлинный Соловьев. В юности он заявил: «Я не признаю существующего зла вечным, я не верю в черта». В тридцать лет: «Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!» В 1894 г. в стихотворении, написанном в рождественскую ночь, Соловьев утверждал: «Не властью внешнею, а правдою самою / Князь века осужден и все его дела». Христианский мыслитель не дерзал предсказывать наступле­ ние сроков Божиего суда и до конца жизни верил в высшую силу любви и добра. Таков завет Владимира Сергеевича Соловьева. 31

1

Соловьев В. С С о ч . : В 2 т. Т. 2. М . , 1988. С. 562 (далее: Соловьев В. С Указ.

соч. (1988). Т а м ж е . С . 5. П о д р о б н е е см.: Цимбаев Н.И. Классический русский писатель / / Соловь­ 2

3

ев Вл. С м ы с л л ю б в и . М . , 1991. С. 7-8. Соловьев В.С. Указ. соч. (1988). Т. 1. С. 589. 4

5

Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. Т. 1 . М . , 1989. С. 25-28 (далее: Соловьев В.С. Указ.

соч. (1989). Т а м ж е . С . 29-31. Соловьев В.С. Указ. соч. (1989). Т. 2. С.5. 6

7

8

П о д р о б н е е о б о т н о ш е н и и В л . С о л о в ь е в а к с о ц и а л и з м у с м . : Цимба­

ев Я . Я Указ. соч. С . 12-13. Лопатин Л. М. Ф и л о с о ф с к и е характеристики и речи. М . , 1911. С . 627. Соловьев В.С. Указ. соч. (1988). Т. 1. С. 79-80. 9

10

11

Величко В.Л. В л а д и м и р С о л о в ь е в . Ж и з н ь и т в о р е н и я . 2 - е и з д . С П б . ,

1904. С . 175. Соловьев В.С. Указ. соч. (1988). Т. 1. С. 542. С м . : Соловьев В.С. Письма: В 4 т . Т. 2. С П б . ; Пг., 1908-1923. С. 142. Соловьев В.С. Указ. соч. (1989). Т. 2. С. 236. М и р Б о ж и й . 1900. № 9. Огд. 2. С. 14. Соловьев В.С. Указ. соч. (1989). Т. 1. С. 392. 12

13

14

15

16

17

18

19

20

Т а м ж е . С . 359. Соловьев В.С. Письма. Т. 1. С. 59. Соловьев В. С. Литературная критика. М . , 1990. С. 354. Соловьев В.С Указ. соч. (1989). Т. 2. С. 383.

514

Н.И. Цимбаев 21

Т а м же. С. 355.

2 2

Т а м же. С. 457.

2 3

См.: Соловьев В.С. Собр. соч.: В 10 т.; 2-е изд. Т. IX. СПб., 1911-1914. С. 171 Соловьев В.С. Указ. соч. (1989). Т. 1. С. 531.

24

25

26

27

28

29

30

31

Трубецкой Е.Н. М и р о с о з е р ц а н и е Вл. Соловьева. Т. 2. М , 1913. С. 37. Соловьев В.С. Смысл л ю б в и . С . 432. Величко В.Л. Указ. соч. С. 5. Соловьев В.С. Указ. соч. (1988). Т. 2. С . 499. Трубецкой СН Собр. соч. Т. 1. М . , 1907. С. 348. Соловьев В. С Указ. соч. (1988). Т. 2. С. 697. Там ж е . С. 761.

С П И С О К ИЛЛЮСТРАЦИЙ С. 21. Ш. Монтескье. Гравюра. XVIII в. С. 25. Людовик XVI в революционном трибунале. Гравюра. XVIII в. С. 35. Медаль на коронацию Александра I. Гравюра. Первая половина XIX в. С. 48. Ф.В. Ростопчин. Гравюра. 1810-е гг. С. 55. М.М. Сперанский. Портрет работы неизвестного художника. (Гос. музей А.С. Пушкина).

С. 60. Н.М. Карамзин. Миниатюра работы неизвестного художника. Рубеж Х1Х-ХХ вв. (ГТГ). С. 82. Ю. Крюденер. Гравюра. 1820-е гг. С. 89. М.Л. Мапшцкий. Литография. 1820-е гг. С. 90. Венский конгресс. Гравюра Годефруа с картины художника Изабея. Первая половина XIX в. С. 98. М.Ф. Орлов. Гравюра. Первая половина XIX в. С. 112. Н.М. Муравьев. Литография. Первая четверть XIX в. С. 121. П.И. Пестель. Рис. матери Пестеля. 1813 г. С. 125. И.И. Пущин. Рис. К.П. Мазера. 1849-1850 гг. (Пушкинский дом).

С. 131. Император Николай I. Миниатюра работы неизвестного художника (ГЭ). С. 139. Декабристы в Читинском остроге. 1825-1830 гг. Акварель Н.П. Репина. (ГЭ). С. 155. П.Я. Чаадаев (из кн.: Русский портрет В 5 т. Т. 5. М., 2000).

ХУШ-ХТХвв.:

С. 157. И.В. Киреевский. Рис. П.П. Соколова. Рубеж 1840 — 1850-х гг. (Гос. музей А.С. Пушкина).

С. 167. В комнатах. Худ. М.Ф. Давыдов. 1834 г. (ГТГ). С. 177. Ю.Ф. Самарин. Акварель неизвестного художника. Первая половина XIX в. (Гос. Литературный музей).

С. 183. К.С. Аксаков. Рис. Середина XIX в. С. 185. В кабинете Т.Н. Грановского в Харитоньевском переулке в Москве. Акварель неизвестного художника. 1855 г. (ГИМ). С. 190. Т.Н. Грановский. Литография с дагерротипа. 1850-е гг. С. 194. СМ. Соловьев. Гравюра. 1880-е гг. С. 201. Император Николай I. Литография. 1850-е гг. С. 205. АИ. Герцен. Портрет, приписываемый художнику АА Збру­ еву. Первая треть XIX в. С. 207. ВА. Жуковский. Гравюра. Середина XIX в. С. 215. Н.П. Огарев. Рис. неизвестного художника. 1838 г. С. 220. Н.А Милютин. Гравюра. 1897 г. С. 229. Вечеринка. Худ. В.К Маковский. 1875 г. (ГТГ).

516

Список иллюстраций

С. 241. А.И. Герцен. Гравюра Леммеля. Середина 1850-х гг. С. 248. Император Александр II. Литография Шульвица с фото Левицкого. Середина XIX в. С. 259. Чтение Положений 19 февраля 1861 г. Худ. Г.Г. Мясоедов. 1873 г. (ГЛ). С. 272. М.А Бакунин. Фото. 1860-е гг. С. 285. П.А Кропоткин. Фото. 1880-е гт. С. 291. Г.В. Плеханов. Фото. Конец XIX в. С. 312. ПА. Валуев. Гравюра. 1880-е гг. С. 319. Л.Н. Толстой на пашне. Худ. И.Е. Репин. 1887 г. (ГТГ). С. 334. М.Т. Лорис-Меликов. Гравюра. Середина XIX в. С. 341. К.П. Победоносцев. Фото. 1900-1905 гт. С. 351. Д.В. Каракозов. Фото. С. 355. Под конвоем. По грязной дороге. Худ. И.Е. Репин. 1884. (ГТГ). С. 363. К.Н. Леонтьев. Гравюра. 1890-е гг. С. 368. П А Шувалов. Гравюра. 1890-е гг. С. 376. Император Александр III. Гравюра. Конец 1880-х гг. С. 383. Сходка. Худ. И.Е. Репин. 1883. (ГТГ). С. 400. К. Меттерних. Гравюра. Первая половина XIX в. С. 413. В. Гумбольдт. Рис. П.Е. Штелинга. 1814 г. С. 417. И. Кант. Рис. гр. Кайзерлинг. XVIII в. С. 433. К. Маркс. Рис. {из кн.: Виноградская П. Женни Маркс. М. 1978). С. 435. Ф. Энгельс. Фото. 1840-е гг. С. 444. Казачий бивуак на Елисейских поляк в Париже. 1814 г. Гравюра. С. 447. М.П. Погодин. Литография. Середина XIX в. С. 451. Интерьер в квартире А.М. Филомафитского в Москве в Антипьевском переулке около ул. Волхонки. Художник Н.И. Подключников. После 1835 г. (Музей ВА. Тропинина). С. 459. ДА. Гурьев. Литография. Начало XIX в. С. 461. Император Александр I. Миниатюра работы неизвестного художника. 1820-е гг. С. 463. Н.Н. Новосильцев. Гравюра. Первая половина XIX в. С. 467. К.Н. Бестужев-Рюмин. Гравюра. 1880-е гт. С. 471. Восстание 14 декабря 1825 г. на Сейатской площади в С^нкт-Петербурге. Худ. В. Тимм. 1825 г. (ГЭ). С. 479. Санкт-Петербург. Панорама Васильевского острова. Акварель Л. Керпеля. 1850-е гг. (ГЭ). С. 487. Н.И. Костомаров. Гравюра. 1890-е гг. С. 502. Вл. Соловьев. Фото. С. 509. Вл. Соловьев. Фото (титул книги «Русская идея», 1911). }

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН А б а з а А А 336

А р б у з о в А . П . 128

А в в а к у м , п р о т о п о п 441

А р с е н ь е в К . И . 107,108

А г а м е л я н А . О . 149

А р х е н г о л ь ц И . - В . 37

А д а м е Д ж . 400 А д л е р М . 427

Б а б с т И . К . 186

А к с а к о в И . С . 166, 179,180, 184,

Б а к у н и н А . А . 322

187,

191, 192, 209, 211, 309, 323,

Б а к у н и н А . М . 70-72, 310

386,

397, 474, 482, 505

Б а к у н и н М . А . 7, 11, 14, 22,70, 165,

А к с а к о в К . С . 165,166,179,180,182— 184, 189, 191, 192, 209, 303, 386 А к с а к о в Н . П . 168, 483, 495

235,

269, 271, 273-275, 278, 279,

281, 282, 287, 389, 390, 474, 4 8 3 485,

491, 495

Аксакова А.Ф.180

Б а к у н и н Н . М . 310

А к с а к о в а В . С . 180

Б а к у н и н П А 322

А к с а к о в а Л . С . 180

Б а л у е в Б . П . 393, 396

А к с а к о в а О . С . 180

Б а л ь ф у р А . 404

А л е к с а н д р I, и м п . 10, 17, 19, 25,

Б а р с у к о в Н . П . 386,456

31, 3 4 - 3 6 , 38, 39, 41, 4 3 - 4 5 , 47,

Б а р т е н е в П . И . 146,148

50, 52, 53, 57, 6 0 - 6 2 , 65, 67, 68,

Б а т е н ь к о в Г. С . 134

74, 8 1 - 8 4 , 88, 8 9 - 9 1 , 94, 95, 98,

Б а у э р 0.427

99,

105, 109, 130, 132-134, 1 4 6 -

Б а х м е т е в а А . Н . 180

148,

150, 151, 153, 444-447, 4 5 8 -

Б е з б о р о д к о А . А . 470

465,

468, 470, 474, 475, 494

Б е з о б р а з о в А . М . 343

А л е к с а н д р II, и м п . 206-208, 213,

Б е з о б р а з о в М . А . 328, 343-345, 394

214, 216, 218, 219, 222, 224, 248,

Б е з о б р а з о в Н А . 15, 343, 345, 347, 348,

394

268,

271, 285, 297, 298, 305, 306,

316,

318, 320, 327, 329-331, 334,

Б е з о б р а з о в П . С . 309

335,

338-341, 346, 348, 349, 359,

Б е з с о н о в П .А . 192

371,

385, 386, 391-393, 395, 452,

Б е к к а р и а Ч . 37, 441

463,472 А л е к с а н д р III, и м п . 268, 324, 339,

Б е л и н с к и й В.Г. 8,11,165, 167-169, 177,

186-188, 191, 194, 271

340,

366, 367, 369-371, 374, 376,

Б е л о г о л о в ы й Н А 323

378,

397, 398, 472, 507

Б е л л - Л а н к а с т е р Д ж . 88

А л е к с а н д р Н и к о л а е в и ч , вел. к н . 107

Б е л я е в А . П . 151

А л е к с а н д р о в а Л . А . 16

Б е м Я . 108

А л е к с е й М и х а й л о в и ч , ц а р ь 39, 58

Б е н и г с е н Л Л . 31

А н а н ь и ч Б . В . 397

Б е н к е н д о р ф А . Х . 64, 129, 138,158,

А н и с и м о в Е . В . 495 А н н е н к о в П . В . 166, 186, 189, 191, 193,

195, 431

А п р а к с и н В . В . 343, 346

163,

171, 205, 448

Б е н т а м И . 37,411 Б е р д я е в Н А 15,168, 231, 235, 236, 380,

385, 387, 394, 398, 511

А п т е к м а н О . В . 276, 389

Б е р е н ш т а м В . Л . 322

А р а к ч е е в А . А . 10, 55, 74, 108, 109,

Б е р к Э . 341, 379, 400, 401, 405,

130,

148

407, 414, 437

Указатель имен

518 Б е р л и н А . 415

В е р н а д с к и й Г . В . 463, 494

Б е р н ш т е й н Э . 426-429, 438

В е р н а д с к и й И . В . 186

Б е с т у ж е в А А . 109, 124, 134, 151

В е с е л о в с к и й Б . Б . 392

Б е с т у ж е в Н А . 128

В е с е л о в с к и й С Б . 381, 398

Б е с т у ж е в П . А . 140

В и г е л ь Ф . Ф . 56

Б е с т у ж е в - Р ю м и н К . Н . 467, 498

В и л ь м о т К . 147

Б е с т у ж е в - Р ю м и н М . П . 124,126

В и л ь м о т М . 147

Б е ц к о й И . И . 442

В и т т е С Ю . 230, 314, 340, 387, 392

Б и л л и н г т о н Д ж . 236

394,

397, 453, 473

БирдЧ.421

В о д о в о з о в а Е . Н . 234, 387

Б и с м а р к 0.403-405,422

В о л к С С . 390

Б л а г о е в Д . Н . 293, 295

В о л к о в а М . А . 81

Б л а н к Г.Б. 343

В о е й к о в А . Ф . 149

Б л а н к Г.В. 342

В о л к о н с к и й В . М . 72

Б л а н к П . Б . 343

В о л к о н с к и й С . Г . 147

Б л о к А А 371

В о л ь т е р М . - Ф . 19, 20, 441

Б л у д о в Д . Н . 131, 132, 332, 446

В о р о н ц о в А Р . 9, 41, 43, 146

Б о г у ч а р с к и й В . Я . 387

В о р о н ц о в В . П . 324

Б о д д н с к и й О . М . 165

В о р о н ц о в С Ф . 9,41

Б о з а н к е т Б . 411

В о р о н ц о в - Д а ш к о в И . И . 368

Б о л и н г б р о к Г. С . - Д ж . 400,441

В ы ш н е г р а д с к и й А И . 452

Б о л о т о в А . П . 128, 130, 131

В я з е м с к и е , к н . 150

Б о н а л ь д Л . д е 400-402, 405, 406

В я з е м с к и й Н . Г . 63, 75, 79

Б о р и с о в А И . 124,125

В я з е м с к и й П . А . 75, 94, 95, 463

Б о р и с о в П . И . 85, 124, 126 Б о р о в к о в А . Д . 134 Б о т к и н В . П . 165,166,186,187,193

Г а г а р и н И . В . 328, 393

Б о х а н о в А Н . 398

Г а г а р и н И . С 162,163

Б р о д с к и й Н Л . 386

Г а г а р и н П . П . 332

Б р у с н е в М . И . 293

Г а к с т г а у з е н А . 244, 388

Б р ю с о в В . Я . 511

Г а л а й Ш . 392

Б у л г а к о в С Н . 384,511

Г а л а х о в А Д . 186

Б у л г а к о в Я . И . 39

Галич А И . 107

Б у л г а р и н Ф . В . 342

Г а м и л ь т о н А . 400

БунгеН.Х.452

Г а н е л и н Р . Ш . 397

Б у н и н И . А . 511

Г а р д е н б е р г К . 455

Б у т к о в с к а я А . Я . 148

Г а р м и з а В . В . 392

Б у х а р и н Н . И . 453

Г е г е л ь Г . - В . - Ф . 12,164,182 Г е й к и н г К Х . 147

В а л у е в Д А . 179, 190, 191

Г е н р и х I V 39, 84

В а л у е в П А . 208, 227, 313, 317,

ГервегГ.242

326, 327, 330-332, 338, 339, 393

Г е р д е р И . Г . 441

В а л ь ч и к о в А А . 150

Г е р м а н К . 107

В а с и л и й III, в е л . к н . 441

Г е р с е в а н о в Н . Б . 345, 394

В а с и л ь е в Д . В . 308

Г е р ц е н А И . 7 , 1 1 - 1 4 , 1 3 2 , 1 6 4 , 165

В е й о Л . - Ф . 402

167,

168, 172, 182, 186, 188, 189

В е л и ч к о В . Л . 504, 511, 513, 514

191,

193, 203, 204, 206, 213, 219

519

Указатель имен 225,

227, 238-249, 251, 253, 256,

Д е п р е р а д о в и ч Н . И . 31

261,

270, 271, 273, 274, 284, 287,

Д е р ж а в и н Г . Р . 9,41, 67, 69, 83,106,

297,

298, 380, 386, 387, 390, 391,

441,

452, 467, 495

148, 442 Д е ш а н Л . М . 94

Г е р ш е н з о н М . О . 391

Д ж е ф ф е р с о н Т. 411

Гёте И . В . 403

Д ж о л и т т и Д ж . 421

Г и л ь ф е р д и н г А . Ф . 180, 192, 426

Д и в о в В . А 128

Г и л я р о в - П л а т о н о в Н . П . 180

Д и в о в П . Г . 50

Г л а з е н а п П . 310

Д и д р о Д . 19, 441

Г л и н к а С . Н . 4 9 , 51, 104

Д и з р а э л и Б . 404,405,445

Г л и н к а Ф . Н . 92, 93

Д м и т р и е в И . И . 108, 150, 151

Г о б с о н Д ж . 421

Д м и т р и е в С С . 387

Г о г о л ь Н . В . 168, 187, 210, 353, 499 Г о л и ц ы н А . Н . 74, 87, 107, 108 Г о л и ц ы н Н . В . 339, 394 Г о л о в а ч е в А А . 309 Г о л о х в а с т о в П . Д . 330 Г о л ь ц е в В . А . 392 Г о н ч а р о в И . А . 187,511 Г о р б а ч е в с к и й И . И . 124, 126, 127, 151, 478, 495 Г о р д и е н к о Е . С . 320 Г о р о д ч а н и н о в Г . Н . 106 Г о р ч а к о в А . М . 210, 332 Г о р ь к и й А М . 453 Г р а д о в с к и й А . Д . 324, 393 Г р а н о в с к и й Т . Н . 8, 165, 166, 168, 169,

179, 184, 185, 186, 189-191,

193, 412

Д м и т р и е в Ф . 397 Д м и т р и е в - М а м о н о в М . А . 99, 102, 122, 147 Д о б р о л ю б о в Н А . 211, 236, 257, 267 Д о л б и л о в М . Д . 385, 393, 394, 395 Д о л г о р у к и й И . М . 37, 103, 148 Д о л г о р у к о в В . А . 330 Д о с т о е в с к и й М . М . 352 Д о с т о е в с к и й Ф . М . 269, 352-357, 380,

395, 453, 511

Д о х г у р о в Д . С . 81 Д р а г о м а н о в М . П . 474, 488, 491, 492, 496 Д р у ж и н и н А . В . 187 Д р у ж и н и н Н . М . 95, 150, 151, 385, 388,

394

Д у б р о в и н П . Н . 308 Д ь ю и Д ж . 421

Г р е ч Н . И . 134, 342 Г р и б о в с к и й М . К . 73, 79, 170

Е в р о п е у с А . И . 309

Г р и г о р о в и ч Д . В . 187

Е к а т е р и н а II 6, 19, 22, 25, 30, 3 9 -

Г р и г о р ь е в А . А 352 Г р и н Т Х . 411,421

41, 46, 52, 57-60, 146, 148, 442, 449, 470, 471

Г у м б о л ь д т В . ф о н 411, 415, 437

Е к а т е р и н а П а в л о в н а , в е л . к н . 45, 56

Г у р ь е в Д А . 444, 458

Е л а г и н В . А . 179,180

Г ю й о н Ж . 83

Е л а г и н а А П . 180 Е л а г и н а Е . И . 180

Д а в ы д о в Д . В . 147

Е л е н а П а в л о в н а , в е л . к н . 200, 217,

Д а в ы д о в И . И . 185

218, 386 Е л и з а в е т а П е т р о в н а 441, 470 Ж е л т у х и н А Д 342 Ж е л я б о в А И . 284,317 Ж и в о в В . 227,387 Ж у к о в с к и й В . А . 69, 84, 106, 129,

Д а н и е л ь с о н Н . Ф . 287 Д а н и л е в с к и й Н . Я . 357-361, 365, 373,

380, 396, 397, 467, 468, 474,

475,

480-482, 495, 499, 507

Д а р е н д о р ф Р . 419 Д а ш к о в а Е . Р . 34, 69, 147

151, 207, 208

520 Заблоцкий-Десятовский А.П. 187, 196, 199 Завадовский П.В. 41 Заичневский П.Г. 265 Зайончковский П.А. 393, 394, 397 Замысловский Е.Е. 502 Зарудный С И . 199 Засулич В.И. 288 Захарова Л.Г. 386, 391, 393 ЗонтагАЛ. 180 Зубков В.П. 99 Зубов НА. 31 Зубов П.А. 9,31,41 Зунделевич А.И. 236 Иван III, вел. кн. 441 Иванов Н.А 342 Иван-Разумник Р.В. 387 Игнатьев Н.П. 367, 370, 371, 397 Извольский Д.П. 10 Измайлов А Е . 130,151 Иларион, митр. 169 Ильин И А 366 ИовскийПА. ПО, 149, 151 Итенберг Б . С 387, 388, 390, 395 Ишутин Н А 268 Каблиц-Юзов И.И. 324 Кавелин К.Д. 9,166,185,186,196, 201, 203, 204, 206, 209, 213, 227, 297, 300-303, 315, 322, 329, 391393 Кайсаров А С 37, 70 Калягин В А 148 Кандинский В.В. 454 Канкрин Е.Ф. 10,74 Кант И. 406, 411,417 Кантор В.К. 380, 393, 398,452,456 Каподистриа И А 105 КаптеревП.Ф. 151 Каразин В.Н. 10, 38, 42, 44, 7 1 73, 149 Каракозов Д.В. 268, 269, 333, 351, 389 Карамзин Н.М. 19, 23, 27, 33, 39, 40, 41, 45, 49, 52, 56-64, 68, 69,

Указатель имен 81, 92, 108, 122, 137, 143, 146148, 150, 151, 442, 463, 468, 495 Катенин П А 109 Катков М.Н. 165, 166,186, 196, 211, 317, 367, 375, 376, 377 Каутский К. 424, 429, 437 Каховский П.Г. 134, 170 Каченовский М.Т. 37 Кеннан Дж. 392 Керенский А.Ф. 453 Кетчер Н.Х. 186 Кибальчич Н.И. 236 К и р е е в А А 397, 507 Киреевская М.В. 180 Киреевская Н.П. 180 Киреевский И.В. 158, 166, 173, 176— 180, 182, 190, 386, 449, 450, 454,456 Киреевский П.В. 166, 179, 180, 190, 192 Ключевский В.О. 168 Киселев П.Д. 10 Князькова Н.Г. 16 Ковалевский М.М. 322 Ковригина В А 16 Козловский П.Б. 162 Козьмин Б.П. 389, 390 Колошин П.И. 103 Колпинский Н.Ю. 390 Колридж С Т . 404 Колюпанов Н.П. 177, 179 Комаров АА 186 Кони А Ф . 386 Констан Б. 379 Константин Николаевич, вел. кн. 200, 218, 333, 338 КонтО. 406, 499 Конюшая Р.П. 390 Корелин А.П. 395 Корнилов А А 385-387, 391, 392 Корнилович А О . 64, 96, 138 Корш В.Ф. 185, 186 Костомаров Н.И. 260, 468, 475, 479, 488, 489, 491 Кочубей В.П. 24, 43, 67, 74, 105 Кошелев А.И. 166,178-180,196,209, 222, 300, 303, 307, 323, 386, 391

Указатель имен КошугЛ. 7 Кравчинский С М . — см. СтепнякКравчинский К р а е в с к и й А . А . 187

521 Л е о н т ь е в К . Н . 361, 362, 364-366, 377,

396, 475, 482, 507

Л е о н т ь е в М . 146 Л е о н т ь е в П . М . 186

К р а м с к о й И . Н . 233

Л е р м о н т о в М . Ю . 353, 503

К р и в е н к о С Н . 324

ЛиберА.385

К р и т с к и е , б р . 132

Л и в е н Д . Х . 147

К р о п о т к и н П . А . 282, 317

Ливен Х.А.91

К р о у л и Д ж . 421

Л и н д е р е А . Ф . 322

К р о ч е Б . 410, 421

Л и т к е Ф . Ф . 200

К р у з е Н . Ф . 316

Л л о й д - Д ж о р д ж 421

К р ы л о в И . А . 447

ЛоккДж.411,414,416,441

К р ю д е н е р Ю . 83

Л о м о н о с о в М . В . 106, 441

К р ю к о в Д . Л . 185

Л о н г и н о в М . Н . 347

К р ю к о в с к и й М . В . 48

Л о п а т и н Л . М . 287, 502, 511, 513

К у д р я в ц е в П . Н . 185

Л о п у х и н И . В . 20, 69, 103, 146

К у з м и н А . 124

Л о р и с - М е л и к о в М . Т . 323,324,335-

К у к о л ь н и к Н . В . 171

340,

367, 393, 394

К у л ь ч и ц к и й А . Я . 186

Л у н и н М . С . 112, 115, 143,151, 152

К у н и ц и н А Л . 74, 92, 93, 108, 149

Л ю б и м о в Л . Д . 230, 387

К у р б а т о в а И . Н . 390

Л ю б л и н с к и й Ю . 124

Кутлубицкий Н . 0 . 2 8

Л ю д о в и к X V I 24, 25

К у т у з о в М . И . 82 К у т у з о в Н . И . 86, 87, 135, 136

М а г н и ц к и й М Л . 79, 89, 106, 107,

Л а б з и н А . Ф . 77, 109, 149

М а д ж а р о в А С . 496

Л а в р о в П . Л . 275-280, 282,283, 389,

МадзиниДж. 7

130

499

М а й к о в В . Н . 187

Л а г а р п Ф . - С . д е 35, 36, 52,442

М а й о р о в а О . Е . 398

Л а д ы ж а н с к и й Е . 342

М а й с к и й И . М . 236,387

Л а ж е ч н и к о в И . И . 76

М а к и а в е л л и Н . 400

Л а м а н с к и й В . И . 180,482

М а л и н о в с к и й В . Ф . 10, 26, 35, 42,

Л а н д а С С . 494

44, 70, 147, 148

Л а н ж е р о н А . Ф . 33, 147

М а л ь ц о в 343, 346

Л а н с к а я В . И . 81

М а н х е й м К . 403

Л а н с к о й С С . 217, 222, 309, 329, 347

М а р к с К . 251, 286-290, 295, 379,

Л а ф о н т е п А . 26

388,

390, 429, 430-436, 438

Л е б е д е в К Н . 298,391

М а р т е н е Ф . Ф . 150

Л е в и н Ш . М . 388, 390

М а с л о в И . И . 186

Л е в к о в и ч Я Л . 151

М а я к о в с к и й В . В . 453

Л е й б н и ц Г.В. 441

М е д и с о н Д ж . 411

Л е й к и н а - С в и р с к а я В . Р . 386

М е д у ш е в с к и й А . В . 332, 393

Л е м к е М . К . 388

М е з е н ц е в Н . В . 320

Л е н и н В . И . 12, 15, 223, 230, 293,

М ё з е р Ю . 402

294, 296, 386, 387, 390, 429, 434,

М е л ы у н о в Н А . 186, 204, 207

436,

М е р е ж к о в с к и й Д . С . 235, 387, 503,

451, 453

Л е о н т о в и ч В . 381, 382, 398

511

Указатель имен

522 М е с т р Ж . д е 341,400-402,405,406, 446

Н а п о л е о н Б о н о п а р т 25, 26, 28, 45, 47,

М е т т е р н и х К . 105, 401

56, 60, 72, 78, 81, 90, 110^

442, 460, 462

М е щ е р с к и й В . П . 314, 375, 392

Н а у м а н Ф . 421

М и л л е р О . Ф . 192

Н е в е д о м с к и й А 310

МильД.С.411,415,499

Н е в е р о в Я . М . 165

М и л ю к о в П . Н . 12, 168, 379, 398, 412, 453, 475, 482

Н е к р а с о в Н А 8, 187,211 Н е ч а е в С.Г. 269

М и л ю т и н В.А. 187

Н е ч к и н а М . В . 388

М и л ю т и н Д . А . 199, 212, 217, 332,

Н и к и т е н к о А В . 107, 151, 187, 204,

334, 335, 386, 393 М и л ю т и н Н А . 199, 217, 222, 306, 313, 327-329, 347

223,

225, 228, 229, 235, 302-304,

317,

347, 350, 380, 385-387, 391,

392, 395, 398

М и н и н В . П . 347

Н и к о л а й I, и м п . 62, 129, 130, 132,

М и р о н е н к о С В . 494

133,

М и р о н о в Б . Н . 385, 391, 398

154, 160, 171, 185, 199-201, 2 0 3 -

135, 136, 140, 141, 146, 1 5 1 -

М и р т о в П . 275

207,

239, 271, 440, 446-449, 463,

М и х а и л П а в л о в и ч , в е л . к н . 140,

471,

472

200, 461

Н и к о л а й И , и м п . 230, 325, 366, 371,

М и х а й л о в М . Л . 261, 386, 388 М и х а й л о в с к и й Н . К . 234, 283, 284, 299,

324, 380, 387, 389, 391, 499,

500

Н и к о л е в Н . П . 32 Н и ц ш е Ф . 400

Михайловский-Данилевский А.И. 96, 150

Н о в и к о в Н . И . 6, 46 Н о в и к о в Н . Н . 388

Монтескье Ш.-Л. 78,

472 Н и к о л а й М и х а й л о в и ч , в е л . к н . 147

19-22, 33, 34,

146, 411, 418, 441, 457

Н о в о с и л ь ц е в Н . Н . 11, 43, 74, 89, 94, 332, 457, 458, 463

М о р д в и н о в Н . С 9, 10, 28, 41, 51, 66

О б р у ч е в В.А. 262

М о р д в и н о в ы , гр. 149

О в с я н и к о - К у л и к о в с к и й Д . Н . 168

М о р р а с Ш . 402

О г а р ё в Н . П . 11, 186, 213, 256, 271,

М у р а в ь е в А Н . 75, 79, 86, 162 М у р а в ь е в М . Н . 69, 103, 216 М у р а в ь е в Н . М . 64, 71, 75, 95, 103, 111-113, 115, 132, 149, 151,476, 478, 495

Озеров В А

48

О й к е н В . 421 О л е н и н а А А 128, 151

М у р а в ь е в - А п о с т о л И . М . 83, 87 М у р а в ь е в - А п о с т о л М . И . 99 М у р а в ь е в - А п о с т о л С И . 85, 124, 126, 127 Муромцев С А

388, 478, 495 О д о е в с к и й В . Ф . 175

О р л о в - Д а в ы д о в В . П . 15, 343, 346, 348, 349 О р л о в М . Ф . 63, 89, 95, 99, 132 О с т р о в с к и й А Н . 267, 353

323

О у к ш о т М . 408

М у с о р г с к и й М . П . 233 М ю л л е р А . 402, 403

П а в е л I, и м п . 17, 23, 25, 2 9 - 3 3 , 41, 59, 60

Н а д е ж д и н Н . И . 175 Н а з и м о в В . И . 218, 304, 343

П а в л о в Н . Ф . 186 П а з у х и н А Д . 376-378, 397

523

Указатель имен П а л е н П . А . ф о н д е р 31

П о п е л ь н и ц к и й А . 386

П а н а е в И . И . 182, 186, 188

П о п о в А . Н . 179,181

П а н и н Н . И . 6,31

П о п о в В . С . 51

П а н о в В . А . 179

П о п о в а Е . И . 180

П а н т и н И . К . 387, 398

П о п у г а е в В . В . 10, 42, 44, 70

П а р у с о в А . И . 494

П о т а н и н Г . Н . 490

П е р е в о щ и к о в Д . М . 185

П о т о ц к и й С О . 38

П е р е т ц Е . А . 336, 394

П р у д о н Ж . 271

П е р о в с к и й А.А. (псевдоним А. П о ­

Пугачев Е.И. 6

г о р е л ь с к и й ) 134, 135, 151 П е с т е л ь П . И . 20, 23, 29, 102, 111,

П у ш к и н А . С . 20, 22, 28, 62, 63, 94,

109, 124, 130, 136-138, 140,

114, 115, 117, 119-122, 132, 170,

146,

152, 153, 162, 164, 173, 174,

239,

210,

227, 268, 353, 387, 444, 447,

448,

503, 508

444, 445, 461,465, 466, 4 7 2 -

474 П е т р I, и м п . 32, 39, 47, 169-170, 172-174, 182, 183, 184, 192, 213, 441,

П у щ и н И . И . 112, 124 П ы п и н А . Н . 146, 148

446, 449, 451, 469

П е т р о в Ф . А . 392

Р а б к и н а Н А 397

П е т р у н к е в и ч И . И . 320-322, 392

РадекК.Б.453

П е ш к о в А . И . 397

Р а д и щ е в А . Н . 6, 7, 22, 26, 43, 70

П и в о в а р о в Ю . С . 146, 391

Р а е в с к и й В . Ф . 96,150

П и р у м о в а Н . М . 388, 390, 392, 393

Р а з у м о в с к и е , к н я з ь я 150

П и с а р е в Д . И . 267, 268, 281, 388

Р а н к е Л . ф о н 403

П и с е м с к и й А . Ф . 187

Р а у п а х Э . - Б . - С . 107

П л а т о н о в А . П . 316

Р а ш и н А . Г . 387

П л е в е В . К . 230

Р е д к и й П . Г . 185

П л е х а н о в Г . В . 7, 15, 168, 224, 270,

Рейналь Г.-Т.-Ф. 7

289,

290-296, 380, 386, 389, 390,

429

РенанЖ.499 Р е н н е р К . 427

П л и м а к Е . Г . 398

Р е п к е В . 421

П н и н И . П . 22, 26, 67, 69

Р е п и н И . Е . 233

П о б е д о н о с ц е в К . П . 228, 339, 340,

Р е п н и н Н . Г . 74, 75,149

370-375, 382, 397, 398, 504 П о г о д и н М . П . 145, 146, 154, 163,

Рибаз О . И . д е 3 1 Р и б е р А . 198

171,

185, 201-203, 227, 342, 385,

Р о б е с п ь е р М . 33

386,

441, 446, 447, 449, 450, 455,

Р о д и ч е в Ф . И . 322

456

Р о з а н о в В . В . 366, 503,511

П о з е н М . П . 328

Р о с т о в ц е в Я . И . 216, 327, 394

П о л е в о й Ю . З . 390

Р о с т о п ч и н Ф . В . 26, 48, 49, 51, 52,

П о л е ж а е в А . И . 141

56, 66, 69, 72, 146, 148, 149, 442

П о л о в ц о в А . А . 376, 397

Р у д ж и е р о Д ж . 416,419

П о л о н с к и й Я . П . 63, 148

Р у д н и ц к а я Е Л . 388, 389

П о л у н о в А . Ю . 397,398

Р у н и ч Д . П . 56,148

П о м я л о в с к и й Н . Г . 236

Р у м я н ц е в С П . 65

П о н о м а р е в а В . В . 16

Р у с а н о в Н . С . 389

Указатель имен

524 Р у с с о Ж . - Ж . 19, 20, 23, 37, 69, 372, 406, 407

С о л о н е в и ч И Л . 366 С о л с б е р и Р . - А - Т . 404

Р ы л е е в К . Ф . 64, 124, 127, 170

С о р о к и н П А . 361

С а б у р о в А . А . 336

Сперанский М . М . 10,19,42,43,52-

С п е н с е р Г. 283, 411, 413, 437, 499

С а в и н ь и К . ф о н 403 С а л т ы к о в - Щ е д р и н М . Е . 187, 219

57, 92, 94, 95, 106, 131, 148, 150, 199,

332, 446

С а м а р и н Д . Ф . 180

С т а н к е в и ч Н . В . 164, 165, 182, 271

С а м а р и н Ф . И . 397

С т а с ю л е в и ч М . М . 323

С а м а р и н Ю . Ф . 162, 163, 165, 166,

С т е н д а л ь А М . 442

177-180, 188, 195, 196, 300, 303,

С т е п а н о в В . П . 147

307,

С т е п н я к - К р а в ч и н с к и й С М . 234,

327, 500

С а м у э л ь Г. 420,437

319, 387

С а т и н Н . М . 186

С т е п у н Ф А . 451,456

Сватиков С.Г. 392

С т р а х о в Н . Н . 352, 500, 507, 509

С в е д е н б о р г Э . 86

С т р е м о у х о в П . Д . 328

С в е р б е е в а Е А 180

С т р о г а н о в П . А . 67

С е д о в М . Г . 389,390

С т р о й н о в с к и й В . 72, 73

С е к и р и н с к и й С С . 391, 392, 398

С т р у в е П . Б . 12, 15, 412, 429, 438,

С е м е в с к и й В . И . 494 С е м е н н и к о в В . П . 148

506 С у в о р и н А С . 397

С е м е н о в Н . П . 217, 385, 386

С у в о р о в А В . 147

С е м е н о в П . П . см. С е м е н о в - Т я н -

С у н г у р о в Н . П . 132

Шанский П.П. С е м е н о в - Т я н - Ш а н с к и й П . П . 217,

С у р и к о в В . И . 236 С ы с о е в а Е . К . 16

385 С е н к о в с к и й О . И . 342

Т а л ы з и н П . А . 31

С е н - П ь е р Б . Д . 79, 84

Т а р а с о в Б . Н . 149, 154, 163

С е н - С и м о н А . К . 239, 379,406

Т а р а т у т а Е А . 387

С е н я в и н Д . Н . 130

Т а т а р и н о в а Е . Ф . 86

С е р н о - С о л о в ь е в и ч Н А . 264

Т а т и щ е в С С 393,395

С к а л о й В . Ю . 323

Т в а р д о в с к а я В А . 355,388, 390, 3 9 5 -

С к а р я т и н В . Д . 349 С л а д к е в и ч Н . Г . 394,395 С л е п ц о в А . А 259 С м и т А . 37,411,417

397 Т е р п и г о р е в С Н . ( С А т а в а ) 216, 343, 386,

394

Т и м а ш е в А С . 310

С о л л о г у б В.А. 187

Т и т о в В . П . 175

С о л о в ь е в В . С . 15, 365, 396, 406,

Т и х о м и р о в Л А . 284, 301, 366, 392

446, 453, 492, 496-514 С о л о в ь е в М . В . 498

Т к а ч е в П . Н . 269, 279-282, 284, 388, 389, 487

С о л о в ь е в М . С . 506

Т о й н б и А 361

С о л о в ь е в С М . 185, 192, 193, 199,

Т о к в и л ь А д е 312, 347, 379,400,411,

468,

469, 498

С о л о в ь е в Я . А . 217, 305, 327, 391

418,

419, 437

Т о л с т о й А . К . 440

Указатель имен ТОЛСТОЙ Д А . 323, 335, 371, 378

525 Ф р а н к л и н Б . 6, 7, 379

ТОЛСТОЙ Л . Н . 233, 318, 392, 511

Ф р и д р и х II 39

ТОЛСТЫХ В . И . 394

Ф у к с Е . Б . 147

Т о н К А . 144

Ф у р ь е Ш . 357, 379, 480

ТОЧИССКИЙ П . В . 293

Ф ь е в е Ж . 26

Т р о и ц к и й Н А . 390, 392 Т р о щ и н с к и й Д . П . 41, 43

Х а й е к Ф . , ф о н 400, 420

Т р у б е ц к а я О . 391

Х в о с т о в В . С 106

Т р у б е ц к о й Е . Н . 510, 511, 514

Х о б х а у з Л . 411,421

Трубецкой С.Н.512

Х о м я к о в А С 12, 16, 166, 168,169,

Т р у б е ц к о й С П . 103, 112, 150

176-181, 192, 193, 195, 212, 386,

Т у р г е н е в А . И . 26, 37, 62, 77, 129,

454-456, 466, 468, 495, 500, 505

162, 174 Т у р г е н е в И . С . 8, 166, 187,193-195, 227,

233, 353, 511

Т у р г е н е в Н . И . 36, 63, 74, 93, 95, 98,

146, 148, 149

Х о м я к о в а Е . М . 180 Х о р о с В . Г . 398 Х р а п о в и ц к и й А . В . 6, 16, 66 Х р у щ о в А П . 308 Х у д я к о в И . А 268

Т у р г е н е в С И . 148 Т у р г е н е в ы , б р . 146, 148

Ц е й е р Ф . И . 150

Т э н И . 402, 499

Ц е р т е л е в Д . Н . 375

Т ю т ч е в Н . Н . 186

Ц и м б а е в Н . И . 16, 152, 396, 455,

Т ю т ч е в Ф . И . 342,511

456, 495, 513

Т ю т ч е в а Е . Ф . 180

Ц и м б а е в а Е . Н . 163

Т ю т ю к и н С В . 390, 395

Ц и ц и а н о в П . Д . 26, 52, 66,146, 148, 149

У в а р о в С С 62, 78, 79, 92, 141— 144, 150, 152, 154, 167, 170, 171, 212, 446 У в а р о в Ф . П . 31

Чаадаев П.Я. 85,145,153-155,157164, 165, 168, 171-175, 189, 212, 448, 455, 505

У л ы б ы ш е в А . Д . 85

Ч а й к о в с к и й П . И . 233

У л ь я н о в А И . 294

Чарторижский А А .

У н г е р н - Ш т р н б е р г В . 68

147, 461, 462,

478

У н к о в с к и й А М . 308, 309, 320, 328

Ч е р е п н и н Л . В . 468,495

У о р д Л . 404,421

Ч е р к а с с к а я Е.А. 180 Ч е р к а с с к и й В . А . 196, 217, 303, 391

Ф а д е е в Р.А. 368-370, 397

Ч е р н о в В . М . 453

Ф е д о т о в Г . П . 423, 437

Ч е р н у х а В . Г . 351,393-395

ФетА.А511

Ч е р н ы ш е в с к и й Н . Г . 210, 213, 221,

Ф и л а р е т , м и т р о п о л и т М о с к . 109

234, 236, 249-255, 257-261, 264,

Ф и л и п п о в а Т . В . 394

267,

Ф и л о с о ф о в М . М . 39, 50, 67, 148

391

268, 270, 302, 305, 386-388,

Ф л о р е н с к и й П . А . 511

Ч е р т к о в А 443

Ф о н в и з и н Д . И . 6, 46,442

Ч е х о в А П . 315

Ф и н в и з и н М . А . 30,147

Ч и в и л е в А И . 185

Ф о т и й , а р х и м а н д р и т 108

Ч и ж о в Ф . В . 166, 179

Указатель имен

526 Ч и ч а г о в П . В . 70, 149 Ч и ч е р и н Б . Н . 96, 150, 166, 186, 196, 201-204, 206, 213, 256, 2 9 6 298,

300, 303, 380, 388, 391, 392,

412,

468, 493, 496

Ю м а т о в Н . Н . 349 Ю Н Г - Ш Т И Л Л И Н Г Г . И . 83, 108 Ю р ь е в С А 323 Я д р и н ц е в Н . М . 490

Ч у к о в с к и й К . И . 226, 387

Я з ы к о в Н . М . 173,179, 186, 188-190

Ч у п р о в А . И . 313

Я к о в л е в П . Л . 151 Я к у б о в и ч А И . 134

Ш а г а л М . 453

Я к у ш к и н И . Д . 66

ШадИ.-Б.Ю7

Я ц е н к о в Г. 67

Ш а м ш у р и н В . И . 394

Я ш в и л ь В . М . 32

Ш а т о б р и а н Ф . Д . 400 Ш е в ы р е в С П . 172, 185,449 Ш е л г у н о в Н . В . 210, 231, 261, 3 8 6 388 Ш е л г у н о в а Л . П . 3 8 6 , 388 Ш е л л и н г Ф . В . 12, 164, 352, 445, 454 Ш е л о х а е в В . В . 391,392 Ш и д л о в с к и й Д . Н . 308, 343, 346 Ш и л ь д е р Н . К . 147 Ш и п о в Д . Н . 325,393 Ш и ш к о в А . С . 19, 20, 4 5 - 4 7 , 49, 76,

106, 108, 115, 147, 148, 151

Ш л е г е л ь А В . 445 Ш л е г е л ь Ф . 402,445 Ш о у Д Б . 426 Ш п е н г л е р О . 361,409 ШретерА.Г,308 Ш т а й н Л . ф о н 426, 455 Ш т е й н Г . Ф . 78 Ш т е й н г е й л ь В.А. 134 Ш т о р х А 37 Ш у а з е л ь - Г у ф ь е 147 Ш у в а л о в П А . 316, 367, 368 Щ а п о в А П . 257,488-491,496 Щ е п к и н М . С . 186 Э д л и н г Р . С 94 Э й м о н т о в а Р . Г . 386, 387 Э м п е й т а з А . - Л . 83 Э н г е л ь с Ф . 286, 287, 289, 290, 379, 390, 429,430, 432-436, 438 Э р н В . Ф . 511

О Г Л А В Л Е Н И Е

Введение В.М. Бокова. Беспокойный дух времени. Общественная мысль первой трети XIX в.

5 17

Е.Н. Цимбаева. «Философические письма» П.Я. Чаадаева (Истоки экуменизма)

153

Н.И. Цимбаев. Либералы сороковых годов

164

М.Д. Карпачев. Общественно-политическая мысль пореформенной эпохи

197

К.С. Гаджиев. Основные течения общественнополитической мысли Европы

399

Н.И. Цимбаев. Европеизм как категория национального сознания (К пониманию западничества и славяно­ фильства)

439

Н.И. Цимбаев. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли

457

Н.И. Цимбаев. Завет Владимира Соловьева

497

Список иллюстраций

515

Указатель имен

517

Зав. редакцией Г.М. Степаненко

Редактор Т.М. Ильенко

Художественный редактор Ю.М. Добрянская

Оформление художника В.В. Гарбузова

Технический редактор З.С. Кондрашова

Корректоры В.А. Ветров, А.В. Яковлев

Верстка и иллюстрации В.В. Пономарева

Научное издание

ОЧЕРКИ

русской КУЛЬТУРЫ XIX ВЕКА Том 4 Общественная мысль

П о д п и с а н о в печать Формат 6 0 х 9 0 У

1 6

27.10.2003.

Бумага о ф с . № 1.

Офсетная печать. Гарнитура Тайме. Усл. печ. л. 33,0. Уч.-изд. л. 33,67 Тираж 2 ООО экз. Изд. № 7478. Заказ № 9302

Ордена « З н а к Почета» И з д а т е л ь с т в о М о с к о в с к о г о университета. 125009, М о с к в а , ул. Б . Н и к и т с к а я , 5/7. Отпечатано в П П П «Типография «Наука» 121099, М о с к в а , Ш у б и н с к и й п е р . , 6