Дромомания

2

Роман Коноплев Дромомания Оглавление Тирас .............................................................................................................................................. 3 В Москву… .................................................................................................................................... 5 Степан ............................................................................................................................................ 9 Энерджи ....................................................................................................................................... 11 Рижская ........................................................................................................................................ 18 Отношения ................................................................................................................................... 23 Захват ........................................................................................................................................... 25 Субкультура ................................................................................................................................ 32 Последние дни............................................................................................................................. 40 Маршрут ...................................................................................................................................... 46 Ослофьорд ................................................................................................................................... 49 На новом месте ............................................................................................................................ 52 Лёрен ............................................................................................................................................ 54 Пасха ............................................................................................................................................ 73 Нордбибротен .............................................................................................................................. 81 Евле ............................................................................................................................................ 100 Лапландия .................................................................................................................................. 115 На дне пирамиды ...................................................................................................................... 127 Отпор .......................................................................................................................................... 132 Бизнес ......................................................................................................................................... 137 Вести с «Большой Земли» ........................................................................................................ 140 Возвращение .............................................................................................................................. 152 Москва........................................................................................................................................ 158 Домой ......................................................................................................................................... 164

2

3

Тирас - Привет. - Привет. Неповоротливый Dial-up вкупе с изрядно побитой машиной… Комп тупит не по-детски, так, что от случая к случаю его приходится перезагружать, чтобы вернуть в тонус... Какого хрена? А, да, разумеется, если сладкий кофе пролить на клавиши, мыть их уже бесполезно, хоть с шампунем их полоскай под толстой струёй воды – бесполезно. И на этой балалайке ещё запускается Photoshop, хотя пора давно уже обходиться чем-нибудь более поверхностным ради каких-нибудь совершенно скучных рабочих фото… - Ты откуда? - Тирасполь. А ты? - Хм. Привет сепаратистам, я из Кишинева. - Ну, для начала можешь фотку? - А имя узнать не надо? - Я неприличный. И некогда. У тебя пусто в профиле, так что, какая разница? - На, лови. Не жалко. - Я перезагружусь, не выходи. - На связи. Аська выключается. Винда продолжает тупить. Ну, наконец-то… Удобство жизни в блокаде определенно. Тем более, когда тебе это нравится, и ты создаёшь сам себе любой дополнительный уровень сложности её преодоления. Можно вообще неделями не выходить из дома, если есть занятие. А если выходить, то какая разница куда идти, всё равно через полчаса вернёшься обратно. Что ты там не видел-то? - О, у нас даже есть общие знакомые. - Да, и какие будут предложения? - Приезжай в Кишинев. Допивая кофе, краем глаза смотрю за окошко на пятнадцать котов, оккупировавших подходы к подвалу. Приднестровье – рай для всевозможных кошек, это очевидно любому, приезжающему в наши края, к примеру, из Мурманска. Там на улице кота не встретишь, холодно. 3

4

- Влом. Лучше ты. Бывают тут дела? Мне, действительно, совершенно неохота лишний раз трясти внутренностями полтора часа, да ещё через границу, чтобы посмотреть на девочку. - Да. У меня в Тирасполе бабушка, так что можем пересечься в субботу. - И куда пойдём? - Без разницы. Кошки за окошком ломанулись куда-то в сторону балкона. Вероятно, это добрые бабушки в гуманитарных целях сбросили груз каких-нибудь селедочных голов. - У тебя есть наш телефон? - Есть. Давай свой, я наберу утром в субботу как доберусь в Тирас. Молдова и ПМР не дружат телефонами. Как и много чем ещё. Это началось несколько лет назад, и уже не важно, кто там кого решил поиметь. Важно, что из Кишинева в Тирасполь дозвониться нереально, а из Тирасполя в Кишинев – дико дорого. Теоретически можно купить кишиневскую SIM-ку для полуубитого GSM-аппарата, валяющегося где-то на дне тумбочки. Но надо ли. Ради одного звонка? Нафиг. Нет, она реально всё ж позвонила в субботу. Погуляли туда-сюда по Набережной, кофе, сигареты, какие-то печенья… Смысл? А в чём тут вообще может быть смысл, когда в возрасте до 30 для всех всё временно кроме мечты куда-нибудь слинять. - Я уезжаю в Москву. У меня там мама сидит в бутике. Буду с ней сидеть, может ещё чего подвернется. «Ещё одна девочка СНГ, мечтающая покорить Первопрестольную». Жизнь в ПМР – бесконечные встречи и проводы. Люди уезжают чтобы вернуться, и возвращаются чтобы уехать. Какая-то транзитная территория покоя, где можно бросить кости, прийти в себя, чтобы затем вновь штурмовать межгалактические дали. - А паспорт? - Уже давно. У меня есть молдавский. И загранпаспорт России. «О, это много значит – паспорт РФ гражданке Молдовы получить не так просто, особенно после молдавского. Целая процедура, когда-то было до 100 баксов, сегодня можно не уложиться и в 1000». А, да. Москва… - Ну что, везёт. Но ты меня не сделала. Я тоже туда собрался. - Ты шутишь? 4

5

- Совершенно нет. Я не шучу. Пора бы уже куда-нибудь дёрнуть. Правда у меня там нет мамы, так что придется напрягать ближнего, то есть друзей, друзей друзей и всевозможных родственников друзей. Паспорт тоже есть. За 3000 бакинских русская община делает паспорт кому угодно, хоть сомалийцу. Мне встало значительно дешевле – всё же с происхождением отца решительно повезло, иначе сидеть бы тут до урегулирования конфликта, конца которому не видно. - Ну, ты, давай, не пропадай со связи. У тебя там доступ к компу будет? - По любому, даже если только в Интернет-кафе. Без связи я там сдохну. Мыло моё держи на всякий случай. Мелкий листок бумаги перемещается из её паспорта - в мой. Изнемождённый Икарус медленно заворачивает по площади перед жд-вокзалом, и её ладошка отпечатывается в окне. Я возвращаюсь домой, втыкаю, какие-то круги перед глазами, надо хлопнуть «Сюрпризного», плюс кофе, сигарета, и пару тройку треков, подходящих по настроению, в MP3-плейере. Так удобнее, чем слушать с компа. Потому что можно ходить и слушать. Ходить куда угодно, ведь когда слушаешь можно не думать о том, что идти по большому счету особо никуда не нужно – можно просто пройтись, чтобы послушать, это и есть цель. Ничего не говори, ведь он унёс моё сердце с собой… О, да. Безусловно, Ева как раз в тему. Надо пройтись, купить ещё пару сигарет. Курить поштучно – это маленький обман самого себя, типа вот-вот завяжешь. «Вот-вот» продолжается до первого стресса, то есть в среднем недели полторы.

В Москву… У меня куча недостатков, но они меня совершенно не грузят. Маленький рост, куча всяких болезней, терпеть не могу физкультуру, курю по пачке в день. В наших краях это мало что значит, потому что ребят значительно меньше, чем девчонок, и на мой век этого добра всегда хватит. Спешить с семьёй я не собираюсь, и, в общем-то, у здешней публики по этому поводу мнение не сильно отличается от моего. Местные девочки - да, из той же серии. Их глобальное отличие от ребят состоит в незаурядной внешности по причине многократного смешения разных, проживающих здесь, этнических групп. Их красота и приднестровская природная смекалка – пожалуй, единственные достоинства. Языков толком они не знают, кроме, разве что, на уровне, позволяющем восседать на сайтах знакомств и во всевозможных социальных сетях, дабы заманить сюда в Тирасполь какого-нибудь иностранца или иногороднего из мегаполиса. 5

6

Зачем? Естественно, чтобы осчастливить его познаниями в сфере местной мультинациональной кухни и всевозможной Кама-Сутры. У каждого своя методика интеграции в более-менее оптимальную среду для размножения. Периодически я оказываю бесплатные услуги всевозможным барышням различного возраста в сфере IT – технологий. Например, зарегистрировать профиль на каком-нибудь ресурсе с более-менее стоящими женихами. Обычно со мной расплачиваются плациндами с тыквой. На что-то большее я не претендую, хотя, как правило, не отказываюсь. Поэтому у меня дома периодически полно домашней еды, все рубашки выглажены, и много новых – их периодически дарят, хотя надевать их решительно некуда. Это маленькое подспорье к основному занятию, с традиционным для здешних мест бартером – «услуги – наплацинды». Бывает, что кто-нибудь вот так завалит, неожиданно припозднившись, в первом часу ночи, чтобы проверить свой профиль на сервере знакомств. Ну, там навешать лапши кому-нибудь, а потом, замутив глинтвейн, цинично домогаться, сбивая мои биологические часы. Я терпеть не могу отказывать женскому полу, и, в общем-то, не приставать в подобном случае считаю проявлением неуважения к особям. Хотя, порой, они этого и заслуживают. Поиск женихов – сколь непристойное, столь же и непростое занятие. В нём самое важное – регулярность и естественность. Почему-то меня считают хорошим психологом, и в некоторых случаях даже просят заменить себя в сетевых диалогах с потенциальными кавалерами, но за подобные услуги уже не стыдно брать и более серьезные презенты, одной Кама-Сутрой тут уже никак не отделаться. Мой гуманизм, я надеюсь, запишут на том свете в разряд добрых дел, хотя с точки зрения любой религиозной традиции я совершаю отнюдь не благие деяния, и мне полагается огненная печь. В остальное время я модерирую сайт для компании, которая делает соки. Её директор утверждает, что они действительно стоят того. 300$ - здесь это неплохая зарплата, некоторые за меньшую сумму ходят куда-нибудь на завод, или сидят, обложившись бумагами, в каком-нибудь офисе день напролёт. Я расставляю новости компании, большей частью выдумывая, о чём бы ещё написать, чтобы сайт выше поднимался в поисковиках. Разумеется, можно предложить директору сделать специальную презентацию для сайта с элементами эротики. Впрочем, я вообще понятия не имею, зачем ему нужен этот сайт. Просто мне повезло, и я нашел лоха, от которого имею хлеб. В реале это голимые понты, но, по крайней мере, я ощущаю от себя пользу в отличие от большинства местных жителей глубокого пенсионного возраста. Они, разумеется, не догадываются о моей зарплате, и смотрят как на дурака, который нигде никому не нужен, бесполезен, и поэтому никуда не уезжает, и никуда не торопится. Я на их месте, наверное, думал бы о себе точно так же. 6

7

Когда я познакомился с директором через каких-то совершенно левых людей на Интернет-форуме, предполагались большие перспективы. У нас принято говорить о перспективах – снизу доверху все только о них и рассуждают и ездят друг другу по мозгам. Причем не только у нас, но и у наших соседей на правом берегу Днестра. Там зомбируют идеей единой Европы, у нас – возрождением имперских традиций и скорым пришествием СССР в новом воплощении. Виза в «единую Европу» обходится в 4000 евро, после чего можно там крутиться нелегально какое-то время, пока не найдешь доброго местного со связями в полиции, чтобы поручившись за тебя, подарить тебе шанс на легализацию. С «имперскими традициями» немного проще. Оформляешь российский паспорт – и вперёд. Можно, конечно, «и так». То есть, с шаровым молдавским. От которого никакой совершенно пользы. Но тогда придется раз в три месяца ехать до границы и обратно, обновить миграционную карту, чтоб не дорывались оборотни в погонах. С российским - понадобится ещё пару денег, чтобы оформить временную регистрацию, внутренний паспорт, ИНН и пенсионную карточку. То есть, подождать гденибудь по друзьям ещё месяца полтора, и после этого ты становишься полноценным на всю голову гражданином необъятной от Калининграда до Владивостока матушки – России. Да, я конечно сваливаю. Все периодически сваливают, хотя некоторые умудряются вернуться назад. У меня есть пара телефонов, и несколько специально для экстренных целей отложенных сотен зелёных, которые, разумеется, не спасут репутацию, но позволят хотя бы как следует угостить тех, кому ты будешь проблемой первое время в новом городе – большом и дико дорогом. «Напрячь ближнего» - вот он долг истового приднестровца. Найти себе подобного, и использовать все его возможности, чтобы какнибудь закрепиться на новом месте. Нам открыт весь мир, потому что в большинстве его мест у тебя всегда будет больше шансов, потому что жизнь дома научила тебя в первую очередь думать головой, никому не верить, и уметь навесить лапшу кому угодно. Наверное, в Европе я бы был идеальным «стопщиком», но уехать автостопом из Приднестровья, где живут такие же, как ты сам – проблематично. Тут понимают шелест бабла, все остальные звуки и символы не имеют значения. Так легче жить, это нечто из области инстинкта психосохранения. Поезд на Москву уходит из Раздельной. Там построили чудо-вокзал среди развалин. Украина – страна чудес, не понятно, кому пришло в голову так осчастливить город семечек, кукурузы и тёток с вёдрами огурцов и абрикосов, но вокзал прелестный. Всё удовольствие – полчаса до границы, ещё час на прохождение и печати плюс ещё полчаса на доисторическом советских времён автобусе – и вот он, красавец-вокзал. Поезд уходит в четыре, за час до отправления один билет всегда можно купить. Директор по сокам немного обломался с надеждами на меня, но сайт-то я ему оставил, научил секретаршу закидывать текстовые сообщения. Ну, будет обновляться раз в месяц – зачем ему больше? Его преимущество в том, что больше не нужно каждый месяц давать мне три хрустящие бумажки. Он ценит подобного рода преимущества, тем более что по уши сидит в кредитах, а крутая тачка и кожаное кресло в кабинете – это типичные приднестровские рисовки. Директор, хоть с фигой в кармане, обязан иметь хорошую 7

8

тачку, часы и костюм за две штуки евро. Иначе, какой же он директор – ни в один кабинет не пустят, респекта не дождешься. Накоротке прошло прощание, последняя зарплата и кофе со сливками. - Чем планируешь заниматься? - Буду искать себя. За окошком кафе – редкие прошмыгивающие автомобили и дети с мороженным. «Достало это всё? Ну, разве что совсем немного. Но все ж достало», - делаю ещё несколько глотков кофе. - Ты зря надеешься на выгоду в деньгах – там два штукаря это те же твои три сотни здесь, только проблем больше. Директору определенно будет не хватать меня. Я его понимаю, но сделать с этим что-либо уже невозможно. - Дело не в деньгах. Просто тошнит уже тут сидеть. Комплекс неполноценности. Нужно движение. - Знакомые там есть? - Хватает в принципе, а что? - В общем, вот тебе номер ICQ, переговоришь, в течение рабочего дня человек обычно на месте. Мой одноклассник, по крайней мере первое время поживёшь по-человечески, и если проблемы какие – он устроит. Надо друг другу помогать, мало ли как всё сложится. Я ему написал по поводу тебя, так что предварительно он в курсах. Там уже на месте выскажешь ему свои планы – он их оценит, может подкорректируешь всё. - Спасибо. Что я должен? - Ничего. Возьми ему пару бутылок квинтовского коньяка, подороже, не жмотись. Больше ничего – всё остальное у него уже есть. - Гуд. Директор схватил из посудины большой кусок мороженого, быстро проглотил, и ткнул облизанную ложку обратно в холодный холмик. - Ну, ты смотри, если соберешься обратно, позвони предварительно – я подумаю, чем тебе можно будет заняться, организуем. Твоя ставка в случае возвращения не снизится, а там – чему ума наберешься – обсудим, может, и больше будет выходить. У нас впереди намечаются большие перспективы… Хочется заржать, но сдерживаюсь. Тёплая дружеская улыбка. Бьём по рукам.

8

9

Не я первый – не я последний. Многие пытаются найти себя где-нибудь ещё кроме как здесь. Уезжают – приезжают. Без договоренностей или уже заработанного крупного бабла с полным обустройством обратно никто не едет, бьются до упора на новом месте. «Чтобы не стыдно перед соседями». Даже если ничего не выходит на новом месте – будут менять города и страны, пока не улыбнется удача. Наверное, таким же макаром в поход уходили викинги. Кто-то возвращался с добычей, кто-то оставался на новом месте, чтобы построить себе новую страну. Всё зависит от личных обстоятельств, но возвращаться в прошлое добровольно не хочет никто.

Степан Московское метро съедает, наверное, у обитателей столицы, треть жизни. Несколько лет, вцепившись за поручень, при напирающих со всех сторон незнакомцах. Претензия на личную территорию. В метро у тебя её нет, приходится нагло влезать в чужое пространство, и взгляд, который некуда деть, втыкается в чужой конспект или газету со странным названием «Завтра». Выходишь на Павелецкой, ещё пару отрезков до бизнесцентра. Взгляд на часы. «Ну, нормально, даже раньше. Куда бы себя деть еще на полчаса?». Прогулявшись по окрестностям минут двадцать, приходится чем-нибудь занимать своё воображение – вот они все идут и идут куда-то, есть им, куда идти… На фоне Тираспольской тишины немного жутко. Наконец, он выходит. Обнимаемся. Идём к машине. Ощущение в целом – как будто вернулся из мест заключения. Тут шумно и опасно, там, где ты был раньше – тихо и безлюдно. Можно полдня регулярно выглядывать в окно, и никто не прошмыгнёт. «Сюда и птица не летит, и зверь нейдёт…». А тут – перевёрнутый мир. Всё шиворот – навыворот. Разве что не вверх ногами все ходят. - Какие планы? Помощь требуется? Встали в пробку, курим. Хорошо, что «Инфинити», не какой-нибудь ВАЗ, по крайней мере, ненапряжно можно тут хоть три часа просидеть. - Нужны документы, жильё и работа. - Будем решать, не всё сразу конечно, но что-нибудь придумаем. Я как из Тирасполя вырвался, так считай почти всё с нуля, чем только не занимался – от постельного белья до консервации. - Поездом отправляли? - Если надо, отправим и сейчас как угодно, но это гемор. Другие направления сейчас, более интересные. Недвижимость вот на подъеме, там миллиарды люди крутят, если повезет, перспективы очень хорошие. Рекрутинговые агентства – тоже тема. Знаешь, 9

10

сколько народу мечтает из провинции в Москву перебраться? А сколько здесь нужно людей? В три раза больше. Дефицит профессионалов, из-за границы приглашаем, квот не хватает – власти жмут, защищают рынки, а работать кто будет? Свои-то тоже стремятся туда, где платят. Лондон, штаты, - там порядок зарплат не многим выше, но тут мегаполис – жизнь собачья, ни времени, ни личной жизни, - пустота. Казалось, он говорил бесконечно, мы ехали куда-то за город, спотыкаясь о пробки и пелену проливного дождя. Уткнулись в ворота, он сбросил руки с руля. - Всё. Дома. В Тирасполе он был ментом, потом – в крупной компании, потом, как и другие, решил попытать счастья, дёрнул в столицу. - Там, в Приднестровье, всё зафиксировано. На определенном этапе упираешься в потолок. Тут, в Москве, ты – грязь, таких – миллионы, но есть шанс. Рулетка. Азарт. Можно найти и потерять всё, но будет шанс снова найти. В провинции можно просидеть всю жизнь, и ничего не понять, не увидеть мир. Ни разу не пожалел, что уехал. Даже когда жрать было нечего. Мартовский снег, прибитый дождём к земле, совершенно не похож на приднестровский. Там с первым дождиком всё уходит, здесь в тени он может пролежать до мая, огромной грязной кучей. Цепляясь за перила, сбиваю грязь с ботинок. - Сергей, бросай шмотки где видишь, холодильник на кухне наверху, мне ещё пару звонков. Не понимаю, вот многое человеком уже достигнуто, сорок лет, возраст, а без семьи, как волчара сидит тут, смысл во всём этом? Колбаса и кефир в холодильнике, пицца в морозилке – что тут жрать-то? У меня в Тирасполе и то хавчика про запас всегда больше. - А, да, вот привет тебе от солнечного Тирасполя. Достаю пару бутылок «Сюрпризного». Коньяк, как пропуск, сопровождает приднестровца всю жизнь – наверное, его весь выпивают с презентов. Завод меньше продаёт за рубеж, чем жители ПМР вывозят в сумках поездами. - Да, спасибо. Тут такого нет. С едой тут у меня, честно говоря, не очень. Давай пиццу что ли замутим? Погоди, десять минут всё будет ништяк. Оглядываю сиротский особняк. Включаю свет, где можно. - Не страшно тебе одному тут жить? В чём прикол-то? - Успею. Есть у меня любимая, но замуж пока не хочет. - Чего?

10

11

- Карьеру делает, паблик рилейшенз, продвигает в медиа интересы большого бизнеса, статьи, презентации, выставки… В общем, всё будет, но попозже. - А… Мы, наконец, окончательно усаживаемся за стол. Не совсем привычное состояние, когда ты в гостях, да ещё и черт знает за сколько вёрст от дома. - Ну, за встречу, за Тирасполь, за ПМР? - Ага. По ходу употребления крепких напитков, прикидываем планы. Я добавляю ему некоторое количество хлопот, однако, судя по его горящим глазам, это повышает самооценку – помочь земляку и тому подобное… - В общем, с завтрашнего дня начинаем движение. Вот телефон моего мента. Представишься от меня. Он участковый, хороший малый, с временной регистрацией и внутренним паспортом проблему решит. Цена вопроса – 200 долларов. Расскажет где и как с ИНН и пенсионным. Затем займемся твоим трудоустройством. Поживешь пока у меня, места, как видишь, достаточно. Утром выезжаем вместе – днем ты шевелишься по делам, а к концу рабочего дня – на старом месте, и двигаемся сюда. Раньше – никак, так что если остается свободное время, займи себя чем-нибудь, может ещё кого повидать соберешься, только плиз не динамь – я выхожу – садимся и едем. Ок? - Да, нормально. Где у тебя ванна? Ты не против, если я потом немного в Интернете посижу? - Ванна направо, компьютер в кабинете, тут внизу – не проблема, пароля нет, включай и работай хоть до утра. Кровать и остальное – на втором этаже, я в зале лягу, пойду ещё новости посмотрю что там на белом свете делается. Давай, до утра. Усаживаюсь в удобное кресло, завожу комп. Зашел в аську. Там какие-то мессаги, словно с другой планеты. Заглянул на сайт консервной компании. Блин, это уже вошло в привычку, глупо как-то… Всё уходит из под ног. Спать.

Энерджи Пока делались документы, время, как ни странно, пролетало довольно быстро. Новый город – новые ощущения. Развиртуализация с кучей знакомых, которых много лет знаешь по никам в ЖЖ и на всевозможных Интернет-забегаловках. За три недели, пока делались документы, оставался у своего нового приятеля лишь пару-тройку раз. Московские 11

12

знакомые – забавный народ. Обижаются, если был в городе и не зашел – а попробуй зайти, к примеру, адресам по тридцати – пить задолбаешься. Хоть понемногу, но чтоб кто чай или кофе как в ПМР принято – ни разу не получалось. Пьют все, и пьют помногу. В основном – водку. Сложная жизнь в большом городе. Крыши едут. Они, наверное, спасаются этим, всё же тут любой выход из квартиры – стресс, потому что слишком много всего. И всё это давит, сверху, снизу, изнутри. Да, Кишиневская девица пропала с горизонта. В аське она пока за три недели так и не проявилась, наверное не всё складывается в Москве, как она там себе изначально нарисовала. Жизнь она всегда расходится с планами. И, как правило, не в лучшую сторону. Хоть бы телефон туда свой бросила, а впрочем – приглашать её всё равно пока некуда, так что может это даже и к лучшему. Очередной день, очередной вечер, всё идёт своим чередом, надо ждать, суетиться, и всех спрашивать о работе. «Одну ягодку беру – на другую смотрю, третью примечаю…» человеку из другого мира иначе в Москве не выжить. Так со всем – с жильем, с работой, с окружением. Никогда не знаешь, когда конец следующего этапа, и начало следующего. Всё может поменяться ровно на 180 градусов в любой день. В этом есть свой элемент экстрима – иногороднему в Москве реально некогда скучать, поскольку твои проблемы не решены – они всегда в процессе решения, и ты сам – сплошная проблема. Но всё же лучше неизвестность, чем лежать на печи там, в Тирасполе, где ты совершенно точно можешь сказать, чем будешь заниматься, к примеру, через месяц. Раскрываю очередной по счёту мигающий аськин конвертик. - Привет, ну как ты там, беглец? Какие успехи? Консервный босс явно иронизирует, ему ли не понять, какие тут могут быть успехи, времени прошло всего ничего. - Нормально. Мне всё нравится. - Ну, держись там! Буду держать за тебя кулаки. - Всё будет ништяк. - Я через месяц собираюсь в первопрестольную, сброшу тебе предварительно телефон, кофе попьём, расскажешь новости. - Обязательно. До связи. В Москве местное население занимает себя по-разному. Во всём, в том числе в каждом отдельно выпитом стакане алкоголя, будет какой-либо смысл, политический подтекст. 90% политики в России делается в Москве, и, наверное, те, кто ходят на какие-то митинги, уверены, что их руками творится история. А они – её часть, некой великой истории, о которой потом будут писать в школьных учебниках. Наверное, по этой причине московский сегмент ЖЖ постоянно тусуется на всевозможных акциях, а ночь в 12

13

милицейском отделении, если ты против чего-либо протестуешь, - это вполне себе норма, иначе какой же ты политик, если ни разу не пострадал. Со временем большая часть их, разумеется, втечёт в спокойную унылую реальность, и в качестве источника радости выберет ближайший шоппинг-центр, посиделки в кафе напротив площадки для катания на льду и созерцание мебели, которую уже некуда больше поставить. Сложно понять эту публику. В чём-то она тоже запрограммирована, и примерно ясны планы каждого из них – раз в год съездить в Таиланд, прикупить квартирку в Болгарии, куда всё равно нет времени ездить сейчас, а потом, вероятно, появится время, но нужно будет думать о делах более актуальных. Разница с образом жизни в Тирасполе – в разбросе возможностей. Денег одинаково не хватает и там, и тут. Просто тут их всегда есть на что истратить, и твои планы по расходам всегда опережают твои возможности. Мой новый друг в очередной раз выходит из бизнес-центра, мы снова едем к нему домой. Кажется, у него жизнь не менее одинаковая, чем была у меня дома. Вот уж мечта провинциала блин… - Твой пакет документов когда уже будет готов? - Завтра, а что, есть идеи? - У тебя у самого - какие идеи? - Пока ничего радикально симпатичного. Какие-то левые темы типа менеджера по Интернет-рекламе. Одним словом, я в процессе. - Ты вообще интересуешься энергетикой? - В каком смысле? Напитками что-ли? - Ну, как отрасль. Можно попытаться тебе сделать карьеру по этой теме. - Шутишь, там же космические бабки. - Есть на первое время одно место. Сегодня на бизнес-ланче с коллегой закинул он такую тему - у него дядя отставной КГБшник, работает шефом службы безопасности одной компании, им нужен человек, который шарит в компьютерах. Как получишь завтра на руки свои бумаги, езжай туда часам к двенадцати, он всегда на месте, обсудите. Вот держи – тут адрес, телефон и схема проезда. Они не размещают объявлений, строго по рекомендациям, и, в общем-то, твоя квалификация их волнует меньше чем ты сам. Для старта - вполне. Интернет-зависимость познаётся на расстоянии. Не понятна причина удовольствия крутить френдленту ЖЖ несколько раз в день. Можно подумать, что оттуда выпрыгнет сундучок с бриллиантами. На самом деле новости довольно однотипны, как правило, негатив. Кого-то арестовали, кого-то выпустили, у кого-то суд, и все ведут непрерывную борьбу друг с другом, объединяются в тусовки, и грозят государству или всем государствам сразу. Получается такая свалка разных тем, мнений, диких историй – всё 13

14

это, конечно прелестно, но… В реальности зачастую – «на той стороне экрана» находятся вполне спокойные люди, и если их винтят без серьезного мотива, то самое тупое что бывает – когда винтят за этот самый ЖЖ, то есть за личное графоманство, которое, вроде бы, никого не касается. На заборе у своего дома можно написать всё, что угодно. Интернет – это забор, который зачастую интересует лишь двоих – тебя и правоохранительные органы на предмет того, не написал ли ты там чего-нибудь лишнего. Наверное, ловить преступников сидя за компьютером, гораздо интереснее, чем бегать за ними по подворотням и блат-хатам. В конце концов, блогер вряд ли окажет сопротивление, потому что до последнего момента никто не верит, что могут посадить за какую-нибудь перепалку в сети, или депрессивную телегу о том, как всё достало. В Китае вообще запретили Лайвджорнал, там, наверное, сразу приходят и стреляют в затылок, если что-либо неправильное напишешь. Мы живём в очень странном мире. Возможно, лет через десять учёные придумают, как сканировать мозг людей на больших пространствах. И чтобы не арестовали, придется глотать какие-нибудь адские таблетки, на несколько часов превращающие тебя в послушного дебила, вообще без мыслей. - Может тебе подружку некуда привести? Если что – не проблема. Только предупреждай заранее, и уж будь добр, катай её сам туда-обратно на такси. Моего земляка вообще-то зовут Стёпа. На манер грозного господаря, который когда-то драл турок, как сидорову козу, его назвали ещё в юности, молдаване, на очередных соревнованиях в Кишиневе, Штефаном. Он был на хорошем счету в кружке по восточным единоборствам. В Приднестровье такая кличка равнозначна например имени «Адольф Гитлер», поскольку ассоциируется он не с эффективным молдавским менеджером Штефаном-чел-Маре, а с одноименным памятником, у подножия которого в Кишиневе перед войной с ПМР собирались националисты. В юности Стёпа был неуправляем, и дрался жестоко, за это и обозвали эдаким бультерьерским прозвищем. Кличка благополучно переправилась через Днестр. Он поначалу возражал, но потом приклеилось – если тебя как-либо называют за твоей спиной, нереально от этого отвязаться. Так и прилепилось. Он время от времени поднимал какие-то занятные темы из своего прошлого. У меня в ответ не было ничего героического. Тупая домашняя жизнь, убогий институт, друзья, которые разъехались по всему земному шару и периодически объявляются на серверах знакомств, чтобы потрясти пиписьками – продемонстрировать своё фото на фоне какойнибудь Эйфелевой башни, или, хуже того, - семейной тачки, минивэна чисто в протестантском стиле, куда вместятся все родственники, включая тех, кто по линии жены. Мне похвастаться особо нечем, так что я игнорирую эти сайты. Может быть, лет через двадцать, окончательно отупею и начну потрясать своими достоинствами из-за тридевять земель, типа «вот какой я, а вы всё там же сидите?». Что в остатке? Память о ПМР, тост за республику, которой, по им одним ведомым причинам, гордятся все, кто имеет к ней отношение. Даже те, кто уже давно не имеет ни одного мотива, чтобы там лишний раз появиться. Приднестровцы не рисуют, чтоб повесить себе на стену, ни флажок, ни герб, когда живут далеко от своей маленькой 14

15

непризнанной республики. Гордиться особо нечем. Большее из того, что остается внутри – это то, что хочется забыть, и уж точно не хочется обсуждать. Собственно, это никого уже давно не касается, лишь для политиков служит иногда поводом для дежурных спекуляций. Для остальных – это повод ничего не объяснять, про себя посылая всех далеко и надолго. Утро. Шумный город, через который пробираешься, изображая из себя человеканевидимку. - Здравствуйте, Михаил Геннадьевич. - Здравствуйте, Сережа, мне понравилось, как Вас рекомендовали. Расскажите о себе, всё. Пару десятков минут назад я вышел с Рижской. Отхлебывая из пластмассового стаканчика кофе у ларька, закуривая сигарету, подошел к табличке – несколько лет до того, как я вышел из этого метро, здесь был взрыв, многих покалечило и убило. Всего лишь один из многих тысяч актов войны, которая тронула своим дыханием и гарью даже этот самый мегаполис. Перед глазами поплыли возможные сцены этого ужаса, израненные люди. Это как-то совсем не гармонировало с нынешней обстановкой, газетными ларьками, бомжами и спешащей по своим делам к переходу бесконечной вереницей людей. Война приходит, когда, собственно, меньше всего о ней думаешь, и в наши дни любой акт войны менее предсказуем, чем в прошлом столетии. Раньше о войне объявляли, или даже если не объявляли, она всегда начиналась где-то далеко, и ползла от границы. В наше время война спокойно перешагивает тысячи километров, с телеэкрана прямо в твой дом, твой вагон метро, железнодорожный состав. Отвыкшая от войны Европа, поколения, которые вообще не имеют представление о том, как оно бывает на собственной шкуре, безо всякого призыва в армию оказываются на линии фронта. Непосредственно в зоне поражения. Тебя никто не предупредил – просто взлетают на воздух целые вокзалы, а по метро шарятся какие-то типы, у которых рюкзак набит пластиковой взрывчаткой. Крестовский путепровод – символ индустриальной эпохи беспощадного совдепа, с бесконечным потоком автомобилей. Под ним – железнодорожные пути, и ты думаешь «блин далековато будет чапать сюда каждый день на работу», хотя на самом деле это вообще идеальный вариант – в огромном городе наверняка бывают маршруты гораздо неприятнее. - В общем, я никаких возражений по своей линии не имею, тем более что нам придется часто решать вопросы, ну, будем работать. Поднимись к шефу, там обговорите детали. Как у вас там, в Приднестровье, спокойно? Этот вопрос - из разряда жестов вежливости. Приднестровью принято сочувствовать, как каким-нибудь африканским племенам, у которых дефицит воды и медикаментов. Тема Приднестровья она всегда сидит у русских где-то в глубине. О нас мало говорят по телевизору, однако во времена, когда в России было принято зачитываться национал15

16

патриотической прессой, там тема ПМР муссировалась постоянно, разумеется, с упрёком в адрес властей Кремля. Мол, «бросили русских, не признали республику». Потом спустя какое-то время ситуация поменялась, лирика в жизни людей по самым разным поводам исчезла, просто выветрилась. Жесткое время не оставляет никаких эмоций на сторонние вещи. Так что судьба русских где бы то ни было – это ещё беспокоит старое, советских времён поколение. Но не более того. - Да всё нормально в Приднестровье. На западном фронте – без перемен. - Ну, давай, иди, тебя генеральный ждёт. Проходя через бухгалтерию, бросаю взгляд на множество разнообразных барышень. Самая полненькая, вероятно, и есть самый профессиональный бухгалтер. У них профессиональная болезнь – избыточный вес, возможно, от нервного перенапряжения. - Ну, здравствуй. Как тебя там… Сергей? Генеральный весь в суете, телефонных звонках, с диким бардаком на рабочем столе и чашкой кофе на кипе договоров. - Да. Добрый день, Александр Иосифович. - Нам нужен сисадмин, плюс будет множество дополнительных поручений. Пятьдесят штук в месяц плюс командировочные, если будет надо. Зарплата белая. Всё, можешь идти. Компания строит электростанции, хотя для меня – какая разница, пылесосы, электростанции или пирожки с сосисками. Сети, безопасность, бухгалтерия – у них тут, смотрю, хаос. В трех помещениях в общей сложности – человек сто. Охрана на входах-выходах, администраторская, где, похоже, и будет моя вотчина, отдельно ото всех. Я начал строить феерические планы. Оказалось, зря раскатал губу. Пару недель спустя после трудоустройства, пошли какие-то замутки. Ничего не объясняя, из фирмы начали увольняться люди – один, другой, третий… Я тем временем закрывал рабочие места по своей IT-линии. Было понятно, что дела у руководства идут совершенно не в гору. В один из совершенно статичных, похожих друг на друга рабочих дней, проходя по залу, натыкаюсь на шефа по безопасности. - Привет, Сергей. Такое дело, твой друг пропал. - Какой? - Степан, из агентства на Павелецкой. Меня мой родственник немного ввёл в курс дела, попросил у тебя поинтересоваться – давно с ним созванивался? Стёпа перевёз меня на квартиру неделю назад, у него пошла своя рутина, у меня – своя. С тех пор, к сожалению, даже не догадался ему лишний раз позвонить. 16

17

- Неделю не виделись. Может выехал куда? - Вышел с работы, сел в машину и исчез. Вместе с джипом. Там люди волнуются, подняли на ноги милицию – порожняк. Никаких следов. Девица его – в истериках… - Деньги, документы, дела? - Ни одной случайной зацепки, ни одного повода пока. - Дома были? - Закрыто всё, взломали – никаких признаков на проблемы, на месте одежда, загранпаспорт. Нарастающая дрожь в коленных чашечках. Прислоняюсь к поверхности стола двумя руками, пытаясь сосредоточить взгляд на какой-нибудь маленькой точке. - Компьютер смотрели? Контакты? Социальные сети? - Бесполезно, да и не было никаких поводов ему линять – ни на работе, нигде. Москва – город контрастов, тут можно проскитаться бомжом неимоверное количество лет, протусить в каких-нибудь тупиковых организациях, притонах, и ничто тебе не сделается. А можно вот так вот исчезнуть, с концами, без причин и намёков, однажды. Будучи совершенно успешным бюргером. - Были у него личные враги? - По словам тех, с кем он работал, никого совершенно. Большой город глотает людей, словно облака смога. Во всём есть элемент лотереи. Что могло понадобиться? Машина? Таких тут сто тысяч. Деньги? Вряд ли. Он не держал наличных, всё на карточке. Я пытался сосредоточиться на происходящем, чтобы поймать какую-нибудь новую волну. - Счет проверили? Телефон? - Всё без движения. По линии МВД запросили, просмотрели за аппаратом по спутнику – такое ощущение, будто его выбросили на ходу из автомобиля. Какой-то тошнотворный комок… Мозг заглючило. На ватных ногах в конце рабочего дня вываливаюсь из офиса, обходя ряды припаркованных тачек, двигаюсь на автопилоте. Спустя пару недель его авто найдут в подвальном недостроенном гараже брошенного, недолепленного из-за нехватки денег, коттеджа. По своим агентурным каналам менты накроют этническую группировку, которая спалит заказчика. Им оказался один из коллег по бизнесу. Коллега недолго томился в СИЗО, в конце концов, административные возможности позволили замять ситуацию, списав всё на исполнителей и банальный уличный разбой. «Свои люди в органах» - это, разумеется, 17

18

великое дело. Цена вопроса составила в результате порядка 20 штук зелени и вводом в состав учредителей фирмы какого-то статусного депутатского племянника. Тело Стёпы вырежут из застывшего бетона на одной из подмосковных строек с тремя сотнями обманутых дольщиков. До окончательной победы капитализма в России, похоже, доживут далеко не все.

Рижская Шеф энергетической компании был человеком весьма продвинутым. Глубоко интересовался востоком, каратэ и в промежутках подумывал о развитии информационного бизнеса. - Ты бы смог, к примеру, придумать, как заработать деньги, не выходя из дома? Я слышал, люди умудряются на одном сайте поднять десятки миллионов долларов, если идея хорошая. Меня его регулярные мозговые штурмы слегка раздражали. Просто не люблю, когда состоявшийся уже человек в творческом порыве начинает ковыряться в чужом болоте, пытаясь извлечь из дерьма бриллиант. - Хороших идей много, но этот рынок существует не один день, так что в основном мы догоняем Запад – то, что покатило и там, может покатить и тут. Если законы позволяют. Шеф, перебирая договора на рабочем столе, краем глаза показал, что внимательно слушает дальше. - Например? - Ну, если хорошо вложиться, можно организовать какое-нибудь Интернет-казино. Но у нас не отрегулировано законодательство, всё это слишком скользко для вложений. - А если создать новостной сайт? Кстати, будешь кофе? Сейчас, погоди. Он прокричал через закрытую дверь по поводу кофе. Отказываться не совсем вежливо, хоть и пить его без сигареты как-то совершенно не хочется. Вновь втыкаюсь в его вопрошающий взгляд. Надо что-то рожать по ходу дела… - Ха. Такие вещи связаны с политикой, и расходы должны нести политики, ну, или те, кому нравится размещать рекламу по своему бизнесу. Все серьезные проекты этого плана – как телевидение. На них больше истратишь, чем заработаешь. - Есть идея. А если люди будут сами платить за то, чтобы там размещались их новости?

18

19

«Вот жучара. Безусловно, такие как раз и становятся миллионерами». Кофе медленно остывает. - И они их ещё и сами писали? Не катит, это наглость какая-то, пользователи это не оценят – у них хватает возможностей написать бесплатно, если чего-либо хочется. Какая мотивация? - В общем, думай, предлагай, будем обсуждать. Похоже, дела у компании складывались не должным образом, раз в голове начальника витают телеги на уровне моих приятелей в аське. Всё то, о чем иногда можно трещать, но совершенно бестолку. Что за проблемы? Что тут вообще у них происходит? Я в своей сисадминской конуре как-то предпочел отгородиться от коллектива, даже курить выхожу всегда один. Люди, тут работающие, разумеется, инженеры с качественным образованием. Наверное, не самые плохие специалисты в России – Бауманка и т.п. Есть и пара иностранцев. Но ни с теми, ни с другими обсуждать нечего. Слишком разные, наверное, у нас интересы. Покурить – и то впадлу. Обычно любой разговор упирается в два-три предложения ни о чём, до окончания сигареты. Сквозь немытое, наверное, лет тридцать окно, робко пробиваются первые лучи уже нормального, тёплого солнца. «Пусть все и дальше сидят с грязными окнами, а я своё помою». Припёр ведёрко с тряпкой, полез на подоконник. Чистое окно – как жизнь с чистого листа. Стук в дверь. Это наверняка КГБшник, его условные сигналы. - Сергей, как закончишь, позвони, я подойду. Нужно кое-что обсудить. Начальник СБ последнее время как-то фатально на всё реагирует. Уходит в обед с концами, не бдит одним словом. Подчиненных от входа, которые вечно делали вид, что чинят кнопку аварийного выхода, когда кто-либо заходит в мой кабинет, уволили за ненадобностью. Время течёт потихоньку, смывая коллектив. - Меня вчера не было, ты сказал всем, что будешь устанавливать программу контроля за компьютерами, чтобы он видел, чем каждый занимается на рабочем месте. А почему меня не поставили в известность? Какая-то обида на лице КГБшника. «Не уважили». Понимаю. - Не знаю, это прямое распоряжение, но мой принцип – не делать это втихую, поэтому и объявил. Подобная политика, если вводится, должна быть открытой. - И мне что ли поставишь? - Нет. Специально не буду. Скажу, что Вы им не пользуетесь. Надо ему – пусть сам устанавливает. - Спасибо.

19

20

Геннадьевич был КГБшником старой формации, ещё поди брежневских времен. Компьютером на своем рабочем столе пользовался с трудом, и включал его крайне редко. Чему успел за короткое время – я его научил, по крайней мере, набирать текст и лазить по Интернету. С почтой он так и не разобрался. - Идём, я Вам лучше установлю одну программу, аська называется. Её тут руководство запрещать пытается, но я лично не вижу в этом смысла. Люди занимаются маркетингом, и уже привыкли с ней работать – деловые контакты, всё по-быстрому. Экономятся деньги на переговоры. Не вижу смысла им делать проблему, с тем хаосом, который тут присутствовал до меня, всё равно жесткий контроль сегодня не имеет смысла. - Он уже что, там у себя, совсем умом тронулся? КГБшник улыбнулся заговорщически, с брезгливой миной на лице. «Вполне оправданно, кстати». Я иронично кивнул, ситуация, действительно, была не из лучших. Люди продолжали покидать компанию, дела у которой явно шли под откос. Судя по внешним признакам, с проектами, которые в работе, тоже непорядок. Пошли задержки зарплат, и, казалось бы, сужается коллектив – явно не время зажимать гайки и тратить время на наблюдение за сотрудниками. Все эти шпионские игрушки – кто чем занимается, и тому подобное, бред одним словом. По ходу, у босса реально сдали нервы. Спускаясь к нам на очередной корпоратив, он старался держаться, но дергалось лицо, дрожал голос. Несмотря на все его понты, было понятно, что у человека реально начинается черная полоса. Уже давно не видел его в костюме и свежей рубашке – мятые джинсы и шлёпки на босу ногу. Директор, называется. - Вот она, программа. Вы можете зайти в неё с любого компьютера, в любом Интернеткафе, где она установлена. Запомните свой номер и пароль, можете себе в записную книжку переписать эти данные. Я там себя добавил, и тех, кто ещё работает с нами. Это так, на всякий случай, для оперативности. Дома ж есть компьютер? - Да, лежит, сын подарил год назад, маленький. - Ну, приносите, поставлю. Если у меня не горит зеленая ромашка, пишите всё равно, я получу сообщение, когда буду в сети. - И по ней можно передать информацию в другой город? - И за границу. Любые секреты. Мы засмеялись. Как-то совершенно невесело всё происходящее. Трудно быть свидетелем апокалипсиса. Даже если он маленький, размером с одну-единственную компанию. - Да какие теперь тут у нас вообще могут быть секреты... Ты когда в Приднестровье поедешь? 20

21

- Ну, не знаю, поеду когда-нибудь. - У меня там друг ещё по военному училищу, в вашей республике. Атаман казачий. Фамилия – Рубальский. Не слышал про такого? - Да я как-то не по этой части, а что нужно? - Да ничего, так просто… Годы идут, просто интересно живой он ещё? Как он? Где он? - Хорошо, если буду – найду, передам ему привет. Перед уходом домой я разобрал очередные два рабочих места беглых коллег. «Надо бы уже всерьез подумать о новом месте». Но на примете пока ничего не вырисовывалось. По дороге домой захватил пару журналов с вакансиями, пролистал и положил их на скамеечку возле подъезда. «Ничего занятного, нужно напрягать знакомства». Квартира, в которой я поселился, находилась на расстоянии пары троллейбусных остановок от офиса. Кроме меня там проживало некое семейство, которое вообще не подавало голоса из-за стены. Всё, что мне было нужно, было у меня в комнате. На столе валялся купленный по случаю недорогой лэптоп, для того, чтобы видеть перед собой практически тот же экран, что и на работе. Будто там мне его не хватало. - Привет. Эта ромашка последние месяцы, увы, никогда не горела, хотя я даже пытался туда в оффлайн писать какие-то малозначимые мессаги. Уже считай и забыл про неё. - Какими судьбами? - Я получала твои сообщения, извини, просто была не в настроении. - Как настроение теперь? - Нормально, может стыканёмся где-нибудь, расскажу. - Давай завтра в 19.00. - Где? - Без разницы. Вот она, уже сидит передо мной, и уплетает пиццу. Не сказать, что идеал красоты. Да и в порноролики её, пожалуй, не возьмут, по крайней мере в Москве точно. Где-нибудь в Бухаресте она была б, точно, королевой. Чуть полненькая, черные прямые волосы, выразительный взгляд... Пожалуй, разве что вот этот взгляд. Кишиневский блин акцент никуда не делся, рано ещё. Но с другой стороны, местные барышни вообще не катят. А эта – совершенно такая же, у нас в ПМР. Там таких в любой сельской маршрутке пять штук сидит. Дорого приоделась, накрасилась, не зря ж наверное, старается выглядеть… - Как у твоих дела? 21

22

- Мать работает, сидит в бутике в центре, джинсами торгует. - А остальные? Отец есть? - Нет. Отца убили ваши партизаны. Пошел на войну в 1992. В Бендерах. - А зачем пошел? - Приказали, и пошел. - Он что, был националистом? - Да нет, он вообще украинец. Работал в милиции, потом в полиции. Отдавал долг родине. Маме потом медаль подарили, а его самого вроде как даже тела не нашли, так, гроб закрытый не понятно с чем. Сгорел в каком-то толи танке, толи как там ещё называется… - БМП наверное… Она смотрела куда-то в сторону, отвернув глаза, будто я в чём-то виноват перед ней. Хотя, быть может, мне показалось… - Я тогда мелкая ещё была, не помню ничего. Только помню, что в детстве вечно есть было нечего, потому что деньги на фабрике матери не платили месяцами, пока она уже в торговлю с концами не ушла, чтобы нас прокормить. Меня, и бабушке ещё помогать. - Это той, к которой ты в Тирасполь ездила? - Да. Она раньше в Бендерах жила. Потом на Тирас поменялась, чтоб про войну больше не думать. В Тирасполе ж войны не было такой, как в Бендерах… - А у отца родители живы? - Нет уже никого. Мать его вообще сразу умерла, через полмесяца, как его похоронили. А дед мой ещё год пожил, там, на Украине, в Винницкой области. Ладно, что об этом… Твоя очередь раскрывать семейные тайны. - Мои уже лет пять как тут в России живут. В Нижневартовске. Помогали деньгами, пока в институте учился, как-то так время быстро и пролетело. Летом собираются в Тирасполь, наверно будут продавать квартиру – положат деньги в банк, хоть проценты будут... А с работой у тебя чего? - Да нормально всё. Сижу в офисе, на звонки отвечаю. Факсы-шмаксы, чем ещё тут можно заниматься. В бутике посидела с матушкой пару раз, на собеседование сходила. Фирма перспективная, вцепилась в них. Так что будут платить как миленькие, там посмотрим, может через полгода расширение, короче надо показывать себя. От итальянской кухни быстро возникает ощущение дискомфорта, эти жирные порции располагают к длительным пешим прогулкам. Ну что с этим всем делать? Я пытаюсь

22

23

понять, что мне вообще нужно из этой ситуации. «Ничего, пожалуй, да пофиг. Хоть какоето общество периодически необходимо». - Пойдем ко мне в гости. Она, наверное, ждала, что я его позову. Огромный город и столь же огромное одиночество, одно на всех и каждого… - Далеко? - Да нет, минут двадцать пешком, хоть по улице прогуляемся. - А ты один что ли живешь? - Не со всем, но в комнате – один. Можешь вписаться, если хочешь. - Окэ, всё равно мне от тебя до своей конторы даже ближе. Мне тут из Кишинева передали всякую еду, так что я с подарком, то есть с брынзой и с вином. Как говорят тут в Москве, «секс - ещё не повод для добавления в аську». В аське я у тебя уже почти шесть месяцев, так что вперёд! Дождь и не думал прекращать. Мы перебегали пробки на перекрестках, спускались в переходы, курили на автобусной остановке и под козырьком аптеки. Потом прошли дворами мимо всевозможных качелей и бесконечных рядов дорогих автомобилей. Наверное, в Москве любой из самых дорогих тачек больше, чем в отдельно взятой европейской стране. Лифт нас не интересовал, на второй этаж мы пошли по лестнице, засыпанной пеплом и рекламными буклетами. Входная дверь хлопнула максимально громко, мы завалились в комнату, и ещё минут двадцать стояли на балконе, курили и молча пялились на дождь.

Отношения «Мы с Виолетой», чёрт, как непривычно это слово «мы», в общем, появился повод ждать конца рабочего дня. В моей компании не пахло ничем позитивным, у неё – каждый день одно и то же, так что большую часть времени в перерывах между сексом и разными посиделками, каждый из нас двоих вспоминал всё, что только возможно, из своего прошлого. - Так чего не отзывалась долго? Были проблемы с кем-нибудь? - Да, в общем, определенные. - И что так?

23

24

- У меня был мч в Кишинёве, проблемный. Просто отходила от него некоторое время, поправляла психику. - А что с ним? - Да он странный. Лез в политику на свою голову. Сначала анархист, потом лимоновец, потом в скинхеды подался, под конец нашел себя в «Ноуа Дряпта», знаешь кто это? - А, идея великой Румынии, марамурештский крест, Константин Кодряну… - Ты-то откуда в курсе, ты ж политикой не интересуешься. - Я не интересуюсь, а во френдленте полно всякого сброда, там и не такое бывает. - Ты про ЖЖ что-ли? - Ну да. - Я когда-то давно тоже в нём сидела, просто не поняла что в этом такого – все чего-то пишут, как на заборе. - Мне иногда кажется, что это разновидность психопатологии. Форма вуайеризма. Когда ты приоткрываешь немножко себя, и в принципе о твоём внутреннем мире можно многое узнать – возникают некие друзья и даже враги, но все эти отношения – как понарошку. - Да, только уголовные дела настоящие. По крайней мере тут, в России. - Примерно так. Я не знаю, какой смысл писать свои мысли, но тоже что-то иногда пишу, другие даже комментируют это. - Зачем? - Этот вид общения менее опасен, чем все остальные – не возникает привязанностей. Так легче жить, и другим не доставляешь проблем. Если ни на кого не гонишь, и не лезешь в политику, какие уголовные дела? Ещё интересно читать других. Наверное, даже интереснее, чем писать самому или что-то комментировать. На интересе подглядывания в чужую душу, наверное, и построена вся концепция. Кто-то неплохо, наверное, наварился на этом проекте. - Я вообще никогда не читала френдленту, не думала, что на неё можно так подсесть. - Некоторые целыми днями только и делают, что её читают. Проживают чужую жизнь, читают чужие мнения. - Ну, всё ж в этом есть какая-то игра, бегство от одиночества. Виолета перебирала своё прошлое, словно бисер. Один из её дедушек воевал в румынской армии на стороне немцев, и собирал разные книги на латинице всю жизнь, как какиенибудь раритеты, не стесняясь Советской власти и КГБ. Вряд ли он знал, что всего через несколько лет после его смерти вся Бессарабия, как до 1940 года, перейдет на латиницу, и 24

25

вновь назовет свой язык румынским. Мой же дед, наоборот, героически дошел до Берлина. В остальном мне особо нечего было рассказывать – всё слишком просто и обыденно. Провинциальная жизнь – занятие более безопасное для психики, если, конечно, самому не стремиться наживать неприятности. - Мы всю жизнь убегаем от одиночества, а пока бежим, всегда одиноки, потому что пробегаем друг друга, сталкиваясь лишь на каких-то отрезках. Она по-прежнему продолжает жить на другом конце Москвы, в Крылатском, там ещё от метро пилить минут двадцать на маршрутке. Пересекаемся почти ежедневно, после работы. Где-то ходим, дико при этом устаём, и метро развозит нас в разные стороны, словно это стороны света. У любых привязанностей есть сопутствующие сложности, которые обязательно возникают. В Москве дико неудобно встречаться, когда работаешь. Она не хочет, чтоб я её провожал, потому что так отсекается лишний час отдыха. Она словно дарит мне этот час, понимая, что я, по идее, должен быть джентльменом и провожать, но меня освобождают от данной благородной миссии. Каждый раз это связано с какими-то сценами, хотя я и сам понимаю, что этот час мне нужен, потому что на работе нужно включать голову с раннего утра. Там ошибки исключены. Разумеется, мне за них никто не предъявит, тем более что с учетом кризисной ситуации в компании всё настолько усложнилось в плане рабочих отношений, что вряд ли на моем месте удержится кто-либо другой больше чем пару дней.

Захват Босс компании заметно осунулся за последние месяцы. Кризис, который, по его словам, связан с недостатком заказчиков, должен был «вот-вот» остаться позади. Но в реальности ничему подобному примет не было. Мы тем временем наращивали долги там, где это возможно и невозможно. «Вот-вот» понимать хотели далеко не все. Я продолжал консервировать рабочие места, параллельно исполняя функции переговорщика с теми, кому мы тянули мелкие суммы. Кредиторы наступали, грозили всевозможными небесными карами, а последний живой проект, на который было потрачено немало усилий всей компании, заваливался на бок. Работы по нему были приостановлены несколько месяцев назад. Наступала осень, а вместе с нею необходимость уплотнения – мы съезжались в единственное помещение из пяти, чтобы, как минимум, сэкономить чегонибудь на аренде. Бодро себя чувствовала лишь маркетинговая группа, выдавая «на ура» всё новые обещания и новые планы. Череда выставок, затяжных командировок, и те же, бесконечные обещания «вот вот» оставляли мало надежд для тех, кто ещё не соскочил с тонущего корабля. Не осталось даже секретарш, собственно, ими пожертвовали в числе первых. Выходя покурить изо всех щелей сквозила ирония – инженеры злобно шипели по поводу маркетологов, те вообще старались меньше тусоваться в курилке, дабы случайно не 25

26

попасть под лишние расспросы и претензии. Это чем-то напоминало пиратское судно, которое, несмотря на пробоины, ещё не окончательно развалилось, и по-прежнему держит курс к островам с сундуками, набитыми золотом, но в шанс доплыть до берега уже не верит совершенно никто. КГБшник Геннадьевич вообще начал забивать на работу – какая тут безопасность, когда никому ничего не надо и не интересно. Тупое, бесконечное ожидание, и мелкая возня с ритуальным выпиванием десятой за рабочий день чашки кофе. Маркетинговая группа – единственное живое, что ещё куда-то звонило, ходило на встречи и устраивало многочасовые совещания с руководством. Остальные куда-то сваливали молча, оставляя на секретарском столе сухие заявления с просьбой «уволить по собственному желанию» и требованием выслать трудовую книжку по адресу прописки. Адреса были самые разные – в компании работали люди со всей страны, от Сибири до Питера. Люди разъезжались на прежние места, обратно, в свои квартиры, вместе с женами и детьми, которые, вроде как уже привыкли к столице. Легче было недавним студентам, без всевозможных обременений. В конце концов, легко перетоптаться где-нибудь с пониженным статусом и пусть не столь высокой зарплатой, если у тебя за плечами не маячит жена, которой ты ещё полгода назад подавал надежды на зарубежный отдых, авто и прочие мечты «успешного менеджера». Ещё никто не произносил слов про «мировой финансовый кризис», о нём робко писали аналитики в англоязычных СМИ, рубль крепко держал свои позиции. Дома росли как грибы, а пробки на дорогах постепенно превращали Москву в город, совершенно неприспособленный для жизни. Я, как обычно, ковырялся с очередным компьютером, и не заметил, как со спины подошел генеральный. - Сергей, зайди ко мне. Иосифович, прихрамывая, отправился к себе в кабинет. Пересев из роскошного «Мерса» на мотоцикл, неудачно совершив маневр, пару дней назад он повредил колено, и теперь с трудом поднимается по лестнице. - Ты где был с утра? Тут кое-какие проблемы. - Да нужно было лично переговорить на телефонной станции по нашему уплотнению. Я уже не в первый раз что-то на ходу наплёл, поскольку на самом деле несколько последних недель лажу по всевозможным собеседованиям, на тот случай, если нас попросту распустят по домам. Собственно, тем же самым занимаются и остальные. Для этих целей в стороне от основной группы расположен компьютер, не подключенный к системе контроля, специально для тех, кому нужно в течение дня отслеживать отклики на размещенные на рекрутинговых сайтах анкеты.

26

27

Вряд ли Иосифович ни о чем подобном не догадывался, но, похоже, ему и самому уже всё это изрядно осточертело, и, подписывая очередное заявление с просьбой об увольнении, он вздыхал с неким облегчением – всё же, расходов меньше. - В общем, сегодня с утра у нас были гости. Из РУБОП. Полностью изъяты все документы компании. - То есть? - Просто. Сложили в три большие коробки, и вынесли. - Нормально. Я не испытывал ни досады, ни разочарования. Какое-то совершенно тупое безразличие. Ну, я не патриот фирмы, все их взлёты, триумфальные фуршеты и загородные выезды с игрой в Пейнтбол были задолго до меня. Человеческий фактор? Кого я тут любил? - А в чём претензия? - На нас накапали. Не ясно пока кто – у нас несколько конфликтов. - Админресурс? Свой человек в правительстве? - Нету. - То есть, вот так кто угодно может устроить выемку документации? Как же вы раньше работали-то? Детский сад. Что взяли? - Всё. Все оригиналы договоров, учредительные документы, лицензии. Фактически работа фирмы заблокирована. Я на ходу пытался импровизировать, насколько позволяло воображение и свои полуабстрактные связи. - Можно, конечно поднять информволну в СМИ, но это денег стоит – газеты бесплатно писать ничего не будут. - Пока попробуем решить это без шума, выясним, кто заказчик, придется договариваться. - А по линии службы безопасности? - Да что он, этот дедушка, может? Нужных рычагов у него не было и не будет. Сегодня всё решают деньги, а не борцы за соблюдение закона. В общем так. Я могу тебе доверять? Если что-либо уйдет за пределы этой комнаты, я тебя просто убью. - В смысле? «Ну и наглец, в его ли ситуации ещё грозить кому-то». Я смотрел стеклянными глазами, выдавливая из себя заинтересованность. 27

28

- Нужно будет предпринять некоторые действия. По крайней мере, удержать те ресурсы, которые есть. Конец у этих разбирушек может прийти не скоро, при желании они могут и уголовное дело открыть. - По какому поводу? - Поводы находятся, когда есть нужные связи в органах. У тебя будет командировка скоро, принеси завтра загранпаспорт и внутренний – так надо. Ни с кем ничего не обсуждай. Ни в компании, ни с родственниками. Теоретически можно было, разумеется, послать его, вместе с его левыми угрозами. Нужно оно мне? Меньше ответственности – меньше проблем. Тем более, что дела тут, мягко говоря, тупиковые. Пожалуй, я ему не сочувствую. Но другой работы пока всё равно нет, так что будем плыть по течению реки – посмотрим, куда вынесет. Я вышел из офиса в направлении дома, сворачивая вбок от шумного Проспекта Мира. Зашел в магазин, взял банку Колы, плитку шоколада, 200 грамм колбасы с пакетом йогурта. Неохота идти в помещение, итак целый день в стенах. Посижу на улице, подумаю… «Собственно, куда деваться? Пока здесь хоть шаткая, но стабильность. Обсудить эту тему с Геннадьевичем? А смысл? Он человек старой формации, его ведомство давно уже тютю, вместе с СССР. Нынешние – либо святые, либо капусту рубят. Первые – на Кавказе погибают, вторые – дань собирают. Да и ни к чему это. Что он посоветует? Искать другую работу? Её за один день не найдешь. Будет видно, насколько стрёмно пойдут дела, в любом случае сесть на поезд всегда успею». Ничего позитивного в голову, как назло, не лезло. Немного погодя, пришлось вникать всё же основательно в суть проблем компании. Начали проясняться поводы для претензий – речь шла о намерениях сожрать фирму целиком, поскольку так было легче, нежели заплатить за весь объем работ. Оказалось, в претензиях не могущественные конкуренты, а заказчики. Довольно смешно. Разумеется, никаких надежд на возможные суды – человеческий фактор в судебной российской практике определяет всё. Сам по себе судья значит гораздо больше, чем буквы законов, а в условиях, когда компания должна работать, ведь речь идет о производстве, любая затяжка во времени в первую очередь бьет по самой компании – по её репутации, и т.п. Так что, какая к чёрту публичность? Что так – что эдак, результат один. И не удивительно, что Иосифович начал прорабатывать механизмы спасения собственной задницы – как иначе? Надеяться ему в этом нестабильном мире совершенно не на кого – он сам, собственно, такой же как и большинство тех, кто когда-то работал в компании, и тех, кто лишь по привычке продолжает ходить на работу, несмотря на то, что всем уже по боку твои возможные опоздания. Иосифович приехал покорять Москву из Белоруссии, в 17 лет поступив в крупный инженерный ВУЗ, и с тех пор перепробовал массу самых различных возможностей по 28

29

накоплению т.н. «первоначального капитала». В его инженерной голове укладывалось много всего, чего мне при всём желании ухватить было бы сложно – Москва дисциплинирует мозг, и мой, хоть и достаточно широкий объем работ в последние пару месяцев, вряд ли сопоставим с десятой частью проблем, которые ему приходится разгребать ежедневно. В общем-то, я не чувствовал какого-либо дискомфорта – было много мелочей, которые на меня свалились, но, как и любому компьютерщику, мне не составляло труда систематизировать проблемы и временные рамки для их разрешения, разбадяжив их между собой по таким критериям как актуальность, и реальность воплощения. Когда у руководства творится чёрт знает что, понятно, что идей и планов - море. Но из них лишь определенная часть имеет шанс вообще дойти до логического конца вследствие отсутствия бабла. А раз так, то на переднем плане лежит лишь то, что не требует расходов – всё остальное медленно сползает во второй ящик рабочего стола – эти бумаги, пожалуй, уже никогда не поднимутся наверх. Примерно как с информацией, которая остается за очередным уволенным сотрудником. Вроде как есть шанс, что когда-либо всё восстановится, и наработки придется разгребать какому-нибудь новенькому, но шанс этот крайне призрачный. И пока я часами занимаюсь однотипными операциями, те, кто мельком могут сообразить, что я делаю, лишь иронично горько улыбаются, приподнимая глаза к потолку, типа «а надо ли…». За всей этой суетой на работе, на самом деле, свободное время имеет место быть. В этом преимущество того, что ты работаешь не на себя, а на чужого дядю. Оканчивается рабочий день, стрелка останавливается на шести, ты хлопаешь дверью, и тебе совершенно безразлично – что там и как. Твои заботы – лишь получить свою зарплату, а о глобальных проблемах должно суетиться руководство. Примерно так наверняка рассуждали все, за исключением самого Иосифовича. Ему приходилось томиться в кабинете допоздна, делать какие-то расчеты, ждать звонков и фильтровать их, отсекая кредиторов. Когда ты торчишь кучу денег десяткам организаций, и телефон постоянно разрывается от воплей гневных субподрядчиков, жизнь – не сахар. И сколько бы ты не утащил в результате, те, кому ты должен, имеют возможности выбить столько, сколько сочтут нужным, и даже больше – ничего от них не спрячешь. Мои же проблемы оканчиваются в шесть часов, и, выходя на улицу, можно смело вдохнуть этот фиолетовый московский воздух полной грудью. Просто потому, что когда ты не на работе – ты совершенно свободен, и можешь валить на все четыре стороны, никто тебе не позвонит, чтобы тебя расстроить или озадачить. - Привет. Виолета каждый раз стремится меня удивить своей внешностью. В отличие от московских девиц, внешность до сих пор имела для неё некую внутреннюю ценность. Мысли провинциалки непостижимы для барышень, проживших здесь всю жизнь, наверное, раз в два года меняя новые кеды и джинсы. 29

30

- Здравствуй, ну как, может, увидимся сегодня? Какое-то тревожное ощущение накатывает день ото дня, всё сильнее и сильнее. Я понимаю, может так сложиться, что придется рвать отсюда когти обратно в Тирасполь. Просто потому, что без работы здесь сидеть резона никакого нет. «Американца отделяет от помойки три чека на зарплату». В Москве от помойки тебя не отделяет ничего. - Давай на Пушкинской, у выхода из метро, рядом с «Известиями». Мы идём есть очередную по счету пиццу. Тут, в центре, на улице полно милиции. Движение встало. Кто-то истерично кричит в мегафон, начинается свалка. Похоже, многим ещё на этом свете не дает покоя политика. - Прикинь, у меня новый жилец. Да, у меня, действительно офигенные новости. Хорошо, что ещё кто-то способен осознать всю степень моего сочувствия к самому себе. - Да ну! - Ага. Семейка съехала, нарисовался новый кадр. - И кто? - Да блин, скинхед. - Ты шутишь? - Неа. Теперь, по ходу, самому придется куда-нибудь валить. - Он что, буйный? - Да нет. Наоборот, всё прилизывает свою лысину, бесконечно стирает своё чёрное барахло. На работу в костюме ходит, рубашка, галстук. Эстет. - А в чём проблема? - Ну, всё просто. Как только появляются скинхеды, по логике тут же должны появляться разного рода органы. А зачем это мне? Не хватало ещё всяческих обысков, протоколов и прочего. - Вы с ним общаетесь хоть? - Да так, пересекаемся иногда. В общем-то, мне его жалко. - Чего так? Виолета как-то брезгливо поморщилась, видать её прошлое как-то напомнило о себе, гдето в подсознании всплыли, наверное, кадры из личной жизни.

30

31

- Несчастный человек, девки у него по ходу нет, самореализация через не понятно что, куча комплексов, гора мышц, нервный какой-то. Читает целыми днями боевую макулатуру, да ходит на свои сборища со стеклянными глазами осознания себя высшей расой. Виолета раздражительно улыбнулась. - К нему ходит кто-нибудь? - Да, все эти «дойчланд, дойчланд юбер аллес» под пиво... Как-то не вставляет. Мне по барабану на самом деле, просто эти дела обычно заканчиваются ментами, и не хотелось бы оказаться в центре какой-нибудь тупиковой ситуации. - Они наверное поддерживают тебя, типа из Приднестровья, права русских. - Да пофиг им Приднестровье – они белую расу спасают. Спасители хреновы, на себя бы посмотрели. Сами себе проблемы сделают, потом либо кто-нибудь башку проломит, либо в зиндан. Этот вроде неагрессивный, интеллектуал типа. Какая-то шишка в их движении, не главный, где-то на подхвате. - С чего ты так решил? - Ну, мы общаемся иногда, накоротке. И всё звонят ему там. Короче, придется сваливать с адреса, не хватало ещё какого-нибудь погрома. У меня через пару недель заканчивается месяц, так что буду звонить хозяйке, что типа пора искать ему другую компанию – я линяю. Давай сегодня провожу тебя, завтра всё равно буду высыпаться, там без разницы уже, во сколько я на работе буду. - Да, веселые у тебя события, погоди… Алё… Она ответила на телефонный звонок, в общем, у неё сегодня дома, так получается, не остается никого. Ну, как повод завалиться в гости, вполне себе радостный. - Поехали, у меня там полный холодильник еды, ещё погуляем, останешься. Я рассказывал про свои непонятки на работе, она - про то, как надоело уже сидеть на одном месте. В Москве невозможно строить долгосрочные планы, если ты иногородний. Квартира стоит чудовищных денег, которые ни заработать, ни украсть. Её волновали все мои проблемы, а мне общение с ней казалось путешествием к другим планетам. Где-то внутри начинало всё шевелиться, и от каждого прикосновения к её руке, её волосам, одежде, бежали мурашки по коже. «По ходу, я попал». Мы вместе приготовили какой-то еды. На самом деле подобное времяпровождение сближает сильнее, чем какие-либо походы в центр города. - Ты вообще думала когда-нибудь по поводу вернуться обратно? 31

32

- Да ну нафиг, мне снится иногда, что я там, и никуда не уезжала. Это как повод, чтобы проснуться и перевернуться на другой бок. Даже вспоминать не хочется. К новому месту привыкаешь примерно за полгода. И привыкнуть можно к чему угодно – даже если стать бомжом, через полгода к другой жизни уже не захочется. Так устроена психика, страх перед переменами заставляет привыкнуть к чему угодно. Да и вообще, о каком отъезде может идти речь? Понятно, что по деньгам одно и то же выходит фактически, но тут слишком много того, чего не было там, и без чего жизнь уже по любому будет казаться неполной. - У меня здесь живет очень дальний родственник, журналист из Румынии. Он говорит, что на свете есть только два города, где жить по-настоящему интересно. Это Москва и НьюЙорк. Всё остальное – уже не то. Провинция, дыра. Её родственник, наверное, прав. В провинции время течёт в одну сторону, там словно не живёшь, а проживаешь жизнь, при всём при том, что здесь ты можешь быть кем угодно – совершенно не обязательно, чтобы каким-нибудь боссом или депутатом. Просто всё важное, что происходит в мире, оно способно происходить в том числе и здесь. На любом телеканале показывают в первую очередь топ-новости, и они, как правило, если касаются России, то связаны с Москвой. А всё, что связано с Москвой, актуально как минимум для всей Европы, да и Азии тоже. Потому что всех интересует, что по тому или иному поводу думает Москва. Без разницы, кто там президент, премьер-министр и так далее. И всё это «важное» происходит на расстоянии получаса ходьбы от тебя, если ты где-нибудь в центре. Здесь решаются судьбы мира. А судьбы чего решаются в Кишиневе, или, тем более, в Тирасполе? Что они на фоне глобальных проблем? Кому интересны тамошние прибабахи политиков, их мнение по тем или иным поводам? Наверное, не зря во времена царя борцов с режимом отправляли в ссылку. Тебя нет в центре – значит, ты выключен из всех процессов, не только действующих сейчас, но и тех, к которым ты в принципе можешь иметь малейшее отношение, если ты в политике. Даже если от тебя ничего не будет зависеть, здесь ты будешь чувствовать собственную причастность. В любой ссылке – ты вне процессов, значит, тебя попросту нет. Вместо тебя – пустота.

Субкультура Подходит к концу ещё один рабочий день, в течение которого ничего значимого не произошло. Хотя… Начальству вернули документы. РУБОПовцы вернули всё, что было изъято, поскольку нашлись какие-то рычаги воздействия, деятельность компании была деблокирована, хотя это и не решило её проблем. 32

33

Всё встало намертво, претензии будут решаться в судах, а это значит, что статичная ситуация затягивается на полгода-год. Скорее всего, от коллектива в результате останется человек десять, остальным вряд ли будет иметь смысл платить зарплату. Мне это ничем не грозит, поскольку в тех вопросах, которыми занимаюсь я, с учетом зарплаты, заменить меня не на кого, несмотря на все возможные ко мне претензии. Генеральный, в шлёпках на босу ногу, прокричал в мою сторону, уходя к себе на этаж. - Сергей, зайди ко мне. Он слегка взбодрился, полегчало от возврата бумаг, возможно, созрели какие-то новые планы. Конец рабочего дня, ну что ж, зовут, значит надо… - Ты через три дня должен будешь выехать за рубеж. Готов? - Надолго? - Всего будешь там четыре дня, но, возможно, и задержишься. Из этого и рассчитывай свои планы. Ситуация следующая. Нам разблокировали счета, пришлось пойти на некоторые уступки кредиторам. На имя моего доверенного лица сегодня будет открыт счет в одном из зарубежных банков, на который в качестве посреднического вознаграждения я переброшу серьезную сумму – два миллиона евро. Определенная сумма будет переведена на твой счет в качестве вознаграждения. Я единственный учредитель, и имею на это право. У меня нет цели тебя подставить - надеюсь, ты понимаешь. Вот бланки соответствующих договоров на оказание информационных услуг, подпиши и отнеси в бухгалтерию, затем продолжим. Я позвоню пока, подожди в приемной. Я покрутил перед собой договора – формально никаких подстав, всё коротко и ясно. - Ситуация простая. В ближайшие дни возможны некоторые форсмажорные события. Если они закончатся неблагоприятно для меня, эти деньги должны пойти на поддержку моей репутации и юридическую защиту. Вот папка – здесь контакты людей, с которыми там нужно будет связаться, и документы, которые им понадобятся. Ты как менеджер компании должен будешь делать определенные заявления, в общем-то, ты в курсе как всё было, подробности дополнительные узнаешь. Возможно, удастся организовать международную поддержку и защитить бизнес. Я никому не доверяю, в том числе и тебе. Но думаю, для тебя эта тема будет представлять интерес из-за вознаграждения, да и то, что станешь публичной фигурой, тоже тебе в плюс. Деньги получишь хорошие, на квартиру точно хватит. В случае если ты просто смоешься, тебя найдут хоть где – хоть в Израиле. Будут искать и найдут. Так что доверие должно носить взаимный характер. - А почему именно я? - Ты свободный человек, у остальных – семьи, квартиры тут. Ну, представь себе, это для тебя будет ещё одно путешествие, а им срываться – идея может не понравиться, и просто не хочется лишний раз подставляться, впустую вводить кого-либо ещё в курс дела. 33

34

- В чём суть проблем? - Формально у нашей компании – перемирие с кредиторами. Речь идет о нашем ведущем проекте, по которому большая часть работ уже сделана, и сделана за мой счет, поскольку они прекратили финансирование со своей стороны, и последние полгода я привлекаю свои личные средства и банковский кредит. Но я вложил уже очень много, вкладывать дальше просто за пределами логики. Это проблема доверия, мы плохо оформляли договоры, и юридически нас пытаются ломать. Шанс, конечно, есть. Я привлек новую группу юристов, аудиторскую компанию. Мы добьемся своего, я уверен. Но в ближайшие дни возможно продолжение этого спектакля, мне ведь не просто так вернули документы – я напряг все связи, которые были, и которых не было. У них тоже есть свои связи, в том числе и в силовых структурах. Так что нужно перестраховаться, это единственный выход. Из офиса я вышел на ватных ногах. Что нужно сделать в оставшиеся дни, пока я здесь? Основательно почистить свой компьютер, и больше вообще к нему не приближаться. Позвонить хозяйке квартиры, а то не хорошо получается, если поздно предупредить. Шмоток у меня не так много, всё вместится в рюкзачок, включая комп. Пожалуй, телефон нужно выкинуть, и купить новый, и новую SIMку к нему, чтобы без паспортных данных. Что ещё? Позвонить родителям, тем более, что не общался с ними уже почти месяц. На самом деле, просто офигеть. Смена обстановки – это лучшее, а там вообще будет видно, что к чему. Поднимаюсь к себе на этаж. «Жалко отсюда съезжать. Обжитое место. Привычное». - Привет! Скинхед Саша вылизывал прихожую с кухней, закатав рукава и перегородив своим мускулистым торсом всю прихожую. Ему бы блин в казарму какую-нибудь, или на Косовский фронт, про который он песни слушает. - О, здорова, Серый! Проходи аккуратно, я тут видишь, чисткой занялся. Ко мне ребята придут, оставайся, пива попьем, пообщаемся о мировых проблемах. Я прошел к себе в комнату, вышел на балкон. Быстро привязываешься ко всему, на самом деле. Вот и к квартире этой уже более-менее прикипел, жалко будет её покидать. Набрал хозяйку, сообщил, что съезжаю. Ей теперь прибавилось забот, беспроблемного жильца найти сейчас не так просто, но это уже – её трудности. Последние пару ночей лучше прогуляться по старым знакомым. Стыдно как-то, как приехал, всех обошел, а с тех пор обламывался даже звонить. Аккуратно сложил барахло в рюкзак. Не так уж много его, на самом – то деле. Запихал лэптоп. Постельное бельё хозяйкино собрал на углу своего спального места. «На редкость душевная тётка – всё же хозяев жилья хороших в наше время тоже поискать. Нарваться можно даже очень». - Сергей, пошли, ребята уже в сборе. 34

35

- О, привет Приднестровью! Присаживайся, бери чипсы, пиво открывай. Ты славянин? - В общем, да. А что? - Да всё нормально. Ну что, всё? Слава Руси! Все подорвались, вскидывая руки вверх. Я поприветствовал их бутылкой, хрен с ними, субкультура у людей, надо быть вежливым. Раздался торжественный звон бутылок. Пузатый магнитофон злобно выплевывал что-то на военную тему. «Отведет тебя за сарай мой дед-полицай» - вслед за музыкантами, помахивая кулаком одной руки и бутылкой в другой в ритм песне, декламировал наиболее хмурый, с широкими черными бровями под лысой черепной коробкой. Я предпринял попытку сделать звук потише. - Вы чё, «Кранты» - убойная группа, только говорят они распались уже. Бровастый патриот с недоверием глянул в мою сторону. Видно было, что человек не на шутку заморочен «кольцом врагов». - Тут курить будем, или на балкон? Надо было как-то сбить весь этот пафосный настрой. Сигареты, отчасти, помогают. - Форточка открыта, кури тут, проветрим потом. Скин Саша проявлял всяческую гостеприимность, демонстрируя своим гостям какую-то помятую литературу с соответствующей символикой на обложках. - Давай откровенно, Сергей, вот объясни мне позицию тех, кто не поддерживает скинхеддвижение? Просто, ради спора, попробуй предъявить аргументы. Бровастый язвительно улыбнулся в мою сторону, пока Саша пытался завести разговор со мной на больную для всех присутствующих тему. Явно, я пребывал в меньшинстве, и, наверное, они решили побороть меня интеллектом. Эдакая разминка перед более подкованными оппонентами. Для них это тренировка ораторского искусства, а мне вообще на их хобби наплевать. Но уж коли компания, то ладно… - Можно привести сравнение? Я чикнул зажигалкой, и дурачась, помахал ей в воздухе перед носом у бровастого. «Герои РОА, спите спокойно» - магнитофон затянул нечто совершенно пафосное, и пришлось привстать якобы просто так, на самом деле лишь с той целью, чтоб хоть как-то сломать их групповое доминирование. - Ну, давай. Сашина компания пыталась расслабиться, не теряя «расовой бдительности», что читалась на лицах присутствующих, проникновенно пытавшихся сопротивляться алкогольному 35

36

кайфу. «Стойкие борцы расовой войны» - подумалось про себя. Надо было как-то поднимать себе настроение… - Во-первых, я не думаю, что вы зародились сами по себе. Разумеется, не в плане происхождения субкультуры вашей. С её историей я знаком. - А в плане чего? Бровастый не удержался, чтоб не вставить в тему свои пять копеек. Отворачиваю лицо, чтобы не смотреть в глаза. Не очень приятный складывается разговор. - Когда вы появились в России, к этому по ряду причин спокойно отнеслись власти. Потому что русские как нация стали вырождаться, вся эта наркота, западное мировоззрение, неформалы, длинные волосы, пацифизм. И когда появилась первая мода на короткие прически, шевроны, вашу литературу, - государству было не до этого. От вас пользы было больше, чем проблем. Тем более, что поначалу это было как богемное развлечение, типа как мальчики из благородных семей, увлеченные фильмом «На площади Сан-Бабила в 20 часов». Всё это копирование персонажей из «Семнадцати мгновений весны», и тому подобное – альтернатива хиппи. Государству было выгодно, что появилась субкультура, которая настраивает молодых людей на милитаризм, патриотизм, стремление идти в армию, мужество, спорт и всё такое. К тому же у властей была масса своих тем – передел собственности, борьба с бандитизмом, противодействие подростковой преступности. И вы были на периферии. Ну, были, да и были. Не до вас, и всё под контролем. Это как, к примеру, человек заводит себе дома маленькую собачку, которая, вроде как, должна со временем лаять, если звонят, а хозяев дома нет. - И что? - А то, что из этой маленькой собачки, пока все занимались своими делами, вырос бультерьер, который начал жрать всех подряд, без разбору, включая членов семьи. Судя по вам, вряд ли именно вы носитесь по городу с ножами, и режете иностранцев. - Ну да, для нас важна идеология, мы не собираемся никого убивать. У нас у всех – нормальная работа, зачем это? Ну, иногда подеремся на улице, то друг с другом, то ещё с кем-нибудь, но по справедливости, это спорт. Никто же не запрещает толкиенистов. «Моя первая атака, вроде как, не захлебнулась. Ну что ж, продолжаем дальше». Я старался делать маленькие глотки, чтобы не потерять запал. - Ага. А тем временем сама идея субкультуры проникает дальше, в широкие, так сказать, слои общества. В рабочие кварталы, в областные центры, где люди работают за двести баксов в месяц. У этих людей есть дети, и, как правило, там высокая коррупция в МВД, и этнические группы сплоченно держат так называемую «поляну». - Ну?

36

37

- И получается, что ваша идеология ведет к возникновению неконтролируемых очагов насилия, жертвами которого оказываются все без разбору, потому что идеология – это мощное оружие, её крайне сложно победить. А те, кто ей следует, - как правило, это люди, понимающие только язык улицы, и для них идеология – дело десятое. Они не видят шахматную партию своей жизни целиком – просто не осознают, что тратят время на то, что потом, в будущем, может принести большие проблемы. - Почему проблемы? - Потому что государство не может бесконечно долго поддерживать жизнедеятельность такого вот, неподконтрольного бультерьера. Поэтому придется рано или поздно принимать решение – этого бультерьера от греха подальше усыпить. Так вот, бультерьер – это вы. Вы превращаетесь в угрозу, и вас придется усыплять. При этом у государства нет цивилизованных рычагов – они все до единого – нецивилизованные. От постового мента до условий содержания в тюрьме. Но государство не любит тех, кто ссыт против ветра, кто ломает Систему. Система против вас, и народ не осуждает репрессии против вас. Он эти репрессии приветствует, а вас, наоборот, боится до смерти. - Но народ же к репрессиям не призывает, не выходит даже на антифашистские там митинги. Отчасти это признак солидарности с нами. - Ничего подобного. Это солидарность казарменного типа. Народ не с Системой, но он и не с вами. Народ вас боится, точно так же, как боится и государства. Но к государству и его правилам игры народ привык – в отношениях между государством и народом все друг друга в чем-то обманывают, и всем большей частью это государство несёт определенную выгоду. В том числе и тогда, когда народ на местных выборах не рассуждает вашими категориями, а голосует за какого-нибудь кавказца, если он проведет качественную кампанию, сумеет понравиться людям, занесёт «кому следует». А всё, что предлагаете вы, - это никому не нужно – ни народу, ни государству. Железная дисциплина? Выгнать чёрных? Нация и порядок? Борьба с наркотой, чтобы потом вы стали еще одним звеном в цепочке дилеров? И все эти развлечения ваши – до первых трупов. Как только какойнибудь ваш дружок кого-нибудь замочит, на вас объявят охоту, как на бродячих собак. - Почему? - Да потому, что всё равно уже сложилась определенная иерархия, а вы – вне иерархии, и если на уровне района какому-то отдельному чиновнику или МВД вы не несете угрозы, поступит распоряжение, и вас начнут мочить просто за одну принадлежность к субкультуре. Раньше ваша братия была на подхвате у Системы – охранники и подметальщики парков. Сегодня вы до того оборзели от своих идей, что эта же Система вас схлопывает. - А что, по-твоему, тех же «антифа» создаёт не государство?

37

38

- Ни их, ни вас. Это забавы частных лиц, но ваша субкультура была выгодна, пока нужно было воспитывать молодежь для армии и войны. Сегодня выгоды от вас меньше, чем хлопот. - Но скинхед-движение есть в любой европейской стране. - Есть, но не столь агрессивное. Просто в любой европейской стране выше качество жизни, и меньше насилия в школе и на улицах. Там основная масса людей не живет по принципам зоны, а у нас любая группа молодежи заражена этими принципами. А если это ещё и агрессивная группа, то по любому, она становится аналогом ОПГ. Понимаете, что это такое? А в Европе… Там всё – фейк, потому что ненасилие воспитывается с детского сада. А здесь всё – по-настоящему, как у зверей в диком лесу, потому что понятия зоны начинаются в детском саду. Вы провоцируете насилие – и получаете его в ответ. Не слышали, что в Москве, к примеру, вы вот играете в скинхедов, да? - Ну. Бровастый уже, видать, пресытился моей долгой проповедью, и начал понемногу разминать кулаки. Я, на всякий пожарный, не допивал пиво, оставаясь с бутылкой в руках в расчете на то, что если и будет конфликт, Саша не позволит перерасти ему в нечто более серьезное. - А есть люди, которых так это достало, что они играют в свою игру. Она называется «поймай скинхеда». И эти люди – не менты. Так что, прогуливаясь в подобном облике в одиночку, можно случайно оказаться в джипе, а потом исчезнуть. Закопают где-нибудь в лесу. Нормальная перспектива? Ваши мамы сильно этому обрадуются? Вот-вот. И, получается, по принципу игры «остаться в живых», только не с людьми, а с группами – и все другие группы, объединяясь против вас, имеют общее мнение, что вас пора уже исключить из этой игры. Вы в ней, что называется, подзадержались. - А ты в какой группе? - А я не играю. Я, как и большинство обывателей, стараюсь извлекать выгоду из тех моментов, до которых государству нет дела. То есть, вполне банальная позиция – я не стремлюсь накапливать свои долги перед государством, но и ему стараюсь ничего не давать. Я не лечусь в бесплатных больницах, не получаю бесплатное образование. Меня не возьмут на госслужбу, я это знаю, и я не служу в армии, и не собираюсь когда-либо служить в какой-либо армии. Я не жду поблажек от Системы, живу для себя, и каждая группа в конце концов живёт для себя, выражает корпоративную солидарность в случае, если проблемы у её представителей. Менты защищают ментов, врачи-врачей, судьи-судей, адвокаты-адвокатов. Мне не интересны сказки про государство, ни про какое – ни про идеальное, ни про демократическое, ни про то, что в ваших мечтах – фашистское. Государство – это то, что рано или поздно умрёт, поскольку все страны когда-нибудь объединятся, исчезнут границы, я думаю, даже для бизнеса они исчезнут. Просто в целях экономии времени. 38

39

Мы медленно допивали пиво. Ребята в чёрном чесали свои затылки, и приводили свои аргументы. Я их, в общем-то, и не пытался слушать. Не знаю, кто им проехался по ушам, и навешал лапши с три короба, но очевидно, что их жизнь не столь стабильна и близка к порядку, о торжестве которого они мечтают. - А как же границы исчезнут? Что ж в этом хорошего? - А что плохого? Границы придумали люди. В одних случаях их наличие – недостаток, в других – преимущество. Надо думать, как пользоваться тем, что есть в мире, а не менять его где-либо. Вот вы что, заимели какие-то шансы в своем эксгибиционизме? Вряд ли. Поимели проблемы? Пока нет, но наверняка поимеете их в будущем, и тем самым сократите свои возможности в плане карьеры, например. - Это просто анархизм какой-то. - Нет, потому что я не проповедую его, и не собираю вокруг себя стаи. Мне всё равно как живут другие – лучше, чтобы дела других тебя касались как можно реже, так уверенней себя чувствуешь. - Ты, вообще-то, русский? - Абсолютно. - А рассуждаешь, как жид… У сидящего в углу комнаты бровастого глаза налились кровью, он встал и попытался нанести удар прямо через импровизированный столик. Его руку перехватили, начали оттаскивать остальные, он продолжал что-то бубнить… - Ты не прав, это я – русский, это моя земля, и я готов за неё… Раздался звон стекла. Обе рамы не выдержали, и в комнату ввалилась горящая бутылка с тряпкой, торчащей из горлышка. На лицах присутствующих секунд пять читалась полная растерянность, пока не загорелись шторы. Одеялом и ногами начали тушить огненное пятно, и тут в окно влетела вторая, задев верхнюю деревяшку, упала аккурат между рамами. Ножкой от табуретки её в несколько секунд один из «бойцов за чистоту расы» умудрился вытолкнуть наружу. Покончив с пламенем в комнате, натянув по быстрому берцы, толпа ломанулась на улицу, с дикими прыжками и грохотом на лестнице. Определенно, это какие-нибудь «антифа», тупо выследили их от метро, и подождали, пока народ накачается спиртным. В комнате столбом стоял вонючий дым, обугленные шторы, залитые остатками пива, лежали под подоконником. «Не хватало ещё заиметь проблем с ментами. Без них в этой квартире теперь уже точно не обойдется». Я прошел через прихожую, схватил рюкзак,

39

40

оглядел в последний раз свою комнату, и, бросив ключи на стол, захлопнул её накрепко. Позади оставалась ещё одна маленькая эпоха.

Последние дни Отдышавшись после двадцатиминутной ходьбы быстрым шагом, я на ходу достал трубку, и принялся нажимать кнопки, лишь с третьего раза попав на Виолету. - Привет. У меня новости. Давай пересечемся сегодня. - Заезжай ко мне после работы, тут без напрягов, а я пораньше освобождаюсь. Все-таки у неё есть огромный плюс, делающий её привлекательной – глаза. Они добрые и простые, но главное – большие. Не знаю, почему-то так вышло, что ближе неё во всём этом многомиллионном городе у меня так никого и не оказалось. Дорога на метро, похоже, бесконечна. Сколько времени в мегаполисе сжирает метро… Четверть жизни, наверное. - Входи. Запах вкусной домашней еды, место, где живут женщины. Это совсем не то, что моё сиротское, пусть и лучше упакованное в плане бытовой техники, бывшее логово. - Слушай, можно я ванну приму, я свалил со своей квартиры, проблемы были. - С тем скинхедом? - Правильнее будет сказать «у скинхеда», в любом случае мне там уже делать нечего. - А вещи? - На работе лежат, мне всё равно послезавтра выезжать. - Куда? - В Европу, и не ясно, как надолго. Она села, было видно, что настроение испорчено. В такие моменты женщинам обычно кажется, что их бросают. В какой-то степени это так, ну, может быть даже на один процент – всегда ведь есть возможность отказаться, и остаться. Я ж не отказался. - Знаешь, а в этом, наверное, есть и свои плюсы. Мне нужно было теперь как-то оправдывать происходящее, и нужно это было, пожалуй, именно мне. 40

41

- Ты так считаешь? Она смотрела куда-то в сторону, разливая кипяток в чашки. Достала пепельницу. Закурили. - Что за срочность? Почему я не знала? - Я и сам всё узнал последним. Ты же в курсе, у нас на фирме проблемы. Мне предстоит исполнить некую специальную миссию. Можно было, конечно, отказать, но фирме всё равно крах, другой работы пока нет, и в конце концов я, может быть вернусь уже через четыре дня. - А, может, - и не вернешься? - Да. Примерно так. Виолета нервно сбрасывала пепел. - От чего это зависит? - Начальство решило подстраховать себя, я буду исполнять роль секретной папки, которая откроется, если произойдут какие-либо форсмажорные вещи. - Вообще-то, всё, что я слышу, это называется «неприятности». Только ты не называешь вещи своими именами, можно подумать речь идет о том, чтобы полежать на пляже в Анталии. - Вся наша жизнь – это череда неприятностей. Мне без разницы, что Анталия, что не Анталия. - А как же я? Только не надо меня успокаивать, хорошо? Говори, как есть. Уж будь добр. - Да всё как есть. Я люблю тебя, ты же знаешь. Разговор приобретал некие повышенные тона, чего я уж точно не планировал. Слишком много напрягов за один день. - И поэтому готов свалить, как только нашелся подходящий повод? - Нет. Почему ты не думаешь, что это может быть повод для нас? - Я из Москвы пока никуда уезжать не планирую. - А что у тебя тут есть? Престижная работа? Своя квартира? Ты что, здесь родилась, в конце концов? - Я не хочу обратно. Ни в Кишинев, ни в твой Тирасполь.

41

42

- А никто и не говорит про «обратно». Планета большая, тебе разве принципиально важно жить именно там, где у тебя меньше всего шансов когда-нибудь заиметь хотя бы свой угол? - Здесь много разных шансов. Приходится осваивать новую для себя роль вершителя судеб других людей. «Так это всё тяжко, блин…». - Мне пофигу Москва. Да, здесь мегаполис, здесь можно удержаться, но… Жить надо там, где есть возможность купить квартиру, а лучше – дом. Незачем жить в стране, где ты не можешь нормально жить, в своей квартире. У кого-то жильё есть, пусть они и живут. По ходу, на этот раз я уже не способен убедить сам себя. - Я понимаю, что нельзя всю жизнь снимать. - Ладно, Москва. Но где ещё, в каком городе России, ты бы вообще хотела жить? Ну, так чтоб мечта, и всё такое? Питер, разумеется, тоже исключаем. Там цены примерно такие же. - Мне всё равно где, но сейчас – лучше здесь. - Ну, наверное, не совсем всё равно, если у тебя здесь зарплата штука баксов, а в любом областном центре она была бы в пять раз меньше. - Но там и аренда меньше. - Это замкнутый круг. Держаться тут не за что. Разговор входил потихоньку в какое-то конструктивное русло. Наверное, впервые мы понастоящему обсуждали наше возможное совместное будущее. - Так ты что, надумал свалить с этой командировки, и осесть в Европе что ли? Нелегалом как десятки тысяч приднестровцев и молдаван? - Нет, не надумал. Но я уже понимаю, что надо что-то думать, что-то мутить, потому что здесь порожняк. Что надо искать какой-то разумный выход. У тебя вот есть определенные планы? Как ты себя представляешь здесь через пять лет? Те десятки тысяч молдаван, про которых ты говоришь, уже давно получили документы в Европе, и живут в своих домах под низкопроцентный кредит. Здесь ты можешь влезть хоть в один кредит без риска, что тебя разденут? - Ну, я надеюсь на лучшее. - Надеяться – это хорошо. У меня здесь десятки знакомых, которые за десять лет не сдвинулись ровным счетом никуда, закончив тут институт, и прожив после этого ещё десять лет в Москве, живут на съемных квартирах, вместе с детьми. Не имеют толком ни 42

43

документов нормальных, ни гарантий, ничего. Постоянно динамят с платой за квартиру, всех озадачивают. Это не пример успеха. - Ты думаешь, что в другой стране не станешь никому обузой? - Я ещё не был ни в одной стране, но знаю, что в мире люди спокойно переезжают на другой континент, когда это им нужно. А нашим родителям система вбила какой-то гвоздь в голову. Семьдесят лет промывали мозги этими лагерными бреднями, про то, как кругом все всех угнетают, а население капусту с картохой ело, всё ж ради победы коммунизма, ради светлого, блин, будущего! Ракеты строили и пятилетку за три года. Ботинок красивых наделать не могли с джинсами. - Хорошо там, где нас нет. Виолета принялась разогревать еду. Видно было, что её настроение переломилось в лучшую сторону. - Мы не знаем, хорошо или плохо. Уехала же ты как-то из Молдовы. Тут же для тебя тоже – чужая страна, так что какая разница? - Не чужая. Тут я говорю со всеми на своём языке, который знаю всю жизнь. Тут полКишинёва с мастерками и детьми сидят, на улице молдавскую речь услышать – нефиг делать. Вспомни сам, как неделю назад шли вместе от метро, и мне вслед кричали «fetica frumoasa», а мы смеялись с тобой. Тут для нас всех – такая же самая родина, пусть здесь не всё слава Богу, бедность и всё такое. Но от того, что границы нарезали, не многое изменилось. - Я не хочу оперировать высокими материями. Давай не будем о международном положении. Проще рассуждать надо, без упоминания «родины». Хорошо? Разговор, всё же, был тупиковый. Упорство женщины вполне предсказуемо – когда есть маленький пятачок, за который можно держаться, слишком велик страх остаться вообще ни с чем. Но в то же время, не рискуя собой, любая барышня с удовольствием пройдёт за тобой туда, где рискнёшь ты. Законы природы, никуда от них не денешься. - Давай так. Ты приедешь, посмотришь, что к чему. Я не хочу тебя сдерживать, может в чём-то ты и прав, я и сама пока не вижу, как тут, например, детей рожать. В общем, есть аська – будем всё равно на связи, а там уже на месте примешь решение, может с какиминибудь нелегалами столкнешься, я тут сама попробую по своим каналам узнать, кто где есть, когда будет ясно, в какой ты стране. - Я люблю тебя. Наступило утро. Надо было собираться, чтоб ехать на работу, а потом дальше, к очередным френдам. Впереди ещё ждал вечер пустопорожнего трёпа до глубокой ночи, водка и прочие, малополезные для здоровья вещи. Впрочем, я ещё ничего не решил. Может быть, удастся провести лишний вечер с Виолетой… 43

44

На работе утомляла каждая минута. Генеральный снова вызвал меня к себе, для последнего инструктажа. - Вот твои документы, визу тебе открыли. Тут на отдельном листке всё расписано по часам. Ты едешь обычным туристическим маршрутом. Завтра можешь не выходить на работу. Вечером едешь поездом в Питер, оттуда рано утром – автобус в Хельсинки. Там же садишься вместе с тургруппой на паром «Викинг», и высаживаешься в Стокгольме. Днём у вас будет время свободных прогулок по городу, там найдешь, где ловит Wi-Fi, проверишь корпоративный ящик, отпишешься, что добрался. Я принял решение переиграть схему. В общем, когда будет стопроцентная уверенность, что у тебя всё нормально, начинается перевод средств. День ты будешь в Стокгольме, день – в Осло, потом поедешь обратно в Стокгольм, там на тебя зарезервирован номер в отеле. Тут в папке – все бумаги, шведская виза и медстраховка - на 12 дней, в конверте две тысячи евро наличных на непредвиденные расходы и шведская SIM-карта. В последний день в Стокгольме ты снова выходишь в сеть, на ящике будет свежая информация по нашим делам, и нужные тебе контакты человека. Тебе всё объяснят, что и как. Всё. Можешь идти. Я потихоньку подчистил комп, порезал всевозможные ненужные бумаги, прибрался в администраторской. Никому до этого, собственно, не было никакого дела, да я особо ни с кем не общался последние дни. Люди ходили на работу, когда им вздумается, никто никому не парил мозги, все искали себе новое место, и их можно было понять. Дождавшись, пока народ разбежится, чтобы не светить своим рюкзаком, вышел из офиса последним. «Нет, лучше с Виолетой». Я забил на свои обещания старым знакомым, и на подходе к метро достал мобилку. - Привет. Ну что, увидимся? - Приезжай, у меня сегодня никого, останешься. Завтра у меня выходной. Встал на эскалатор, подкашиваются ноги. Все же не пойму, что с этим делать – неуверенность перед любыми переменами, она имеет место быть, и её не заглушить валерьянкой. Через час я уже стоял на пороге, разминая коврик перед дверью. - Проходи, иди на кухню. Эгоистичная мужская натура. Почему-то мне совсем не интересно, как у неё дела на работе, меня беспокоит лишь её настроение, на душе довольно мерзко. Получается, я уезжаю, и, собственно, никогда особо не взвешивал степень её привязанности. Хотя, в конце концов, в Москве работает масса народа, которая видит своих жен исключительно в выходной, раз в неделю. Да, кстати… - Слушай, Виолета, я понимаю, Москва, суета, и полная неопределенность во всём…

44

45

Её чёрные волосы цвета «воронье крыло», неаккуратно завёрнутые назад, и крупные глаза с острыми чертами лица - всё это казалось единственно важным, и, пожалуй, единственно стабильным, из всего, что осталось у меня в этой жизни. Она ведь так и не нашла себе никого здесь больше, хотя полные уродины тут в столице в её 25 иногда выходят замуж уже по третьему разу. Молдавские женщины – это не валькирии, они рождаются для других целей, не для того, чтобы разбивать чьи-то сердца… - Ты что, решил меня позвать замуж? Да. Торжественности и романтики, получается как-то не слишком. Впрочем, откуда ей взяться, настроение что у неё, что у меня – ни к селу, ни к городу. - Решил. У меня на фирме работала сотрудница, её маман тут в Подмосковье, в ЗАГСе работает. Хочу предложить тебе руку и сердце. Вот. Я понимаю, беспонтово как-то получается, но с учетом всех обстоятельств, надеюсь, всё же избежать суровой ответственности. - И как это всё будет? - Завтра утром поедем туда, через два часа всё оформят. Я люблю тебя, и не знаю, если, конечно, у тебя есть причины, чтобы отказать… - Какие могут быть причины, считай, что ты получил моё согласие. Её матушка должна была вот-вот появиться на пороге, чтобы зайти за какой-то мелочью перед тем, чтобы свалить куда-то в Подмосковье, на день рожденья соотечественников. В конце концов, наиболее экстремально-мучительный процесс моих признаний завершился, и мы уселись на кухне втроём. Я вкратце описал свои планы на будущее, которые, по большому счету, её маман совершенно не волновали. Наверное, своим внешним обликом я не походил на отпетого жулика, так что какие могли быть претензии? Я любил её дочку, которая, в общем-то, питала ко мне похожие чувства. Да, наверное, лет тридцать назад всё происходило бы несколько иначе, но тогда была другая страна, другие нравы, и были бы наверняка другие планы. Да и не было бы ни её ни меня здесь. О чём можно спорить? На следующий день после улаживания всех административных формальностей, мы собрались тут же, на кухне. Посидели втроём, перекусили чего-то там, и я начал понимать, что с учетом приближающегося отъезда, до которого остаются уже считанные часы, нервная система начала давать сбой. Куда я должен ехать? Зачем? Ну, пошел бы куда-нибудь временно, в крайнем случае, в какую-нибудь охрану или на рынок, в магазин, мало ли мест, где приходится работать иногородним. Ничего б со мной не случилось. Начались самые тяжелые минуты каких-то колебаний, и на подкошенных ногах я начал медленно паковать вещи в рюкзак. Прощание длиной в несколько дней – на его фоне эти дела с бумажками, печати в паспорте и прочее не имели большого значения. Слишком напряжным было всё сопутствующее – общий фон, предчувствие расставания, возможная длина которого в данный момент совершенно не воспринималась как некая реальность. 45

46

На улице толстым слоем лежал белый снежок.

Маршрут Комфортным питерским поездом меня принесло в северную столицу за пару часов до отправления автобуса на Хельсинки. Понадобилось лишь перейти через площадь, сесть в него, и выйти обратно, чтобы покурить перед долгой дорогой и закинуть рюкзак в багажный отсек. Долгой - скорее, в моральном смысле, нежели во всех остальных. В любом случае, ощущение было довольно приятным, ведь ехать всегда приятнее, чем ждать. Рядом со мной оказалось свободным кресло, что в ещё большей степени увеличивало позитивный настрой. Автобус был заполнен примерно на треть, в основном барышнями предпенсионного возраста, для которых, возможно, поездки в Европу такими вот автобусными турами – дело регулярное. Всё же Питер – густонаселенный город, и у людей есть возможность спокойно выезжать в соседние страны, без каких-либо внушительных трат. У них нет проблем с документами, Европа всё же довольно открытая в этом смысле, да и питерцы сами по себе вряд ли сильно себя отделяют от жителей соседних Хельсинки и Таллинна. Граница в этих местах – довольно таки условная вещь. В России сейчас крутятся большие деньги, у определенной части населения приличные зарплаты, и европейцам выгоден подобного рода туризм. Через несколько часов моего глубокого автобусного сна мы вылезли с вещами, оперативно прошли погранконтроль и таможенный досмотр. Уже на финской стороне позавтракали в придорожном кафе для дальнобойщиков, отстроенном в виде шайбы, и двинулись дальше. После получасовой прогулки по центру Хельсинки, своими архитектурными данными не сильно контрастировавшему с Питером, отправились в местный дельфинарий – наверное, одну из немногих достопримечательностей некогда центра обычной российской губернии. На площадях лежали огромные кучи грязного снега, по тротуарам шли типичные «Вани», светловолосые, красномордые, с гопнически дебильным выражением лица. Скандинавы русским – ближайшие родственники. Отличия в языке и культурных традициях не сильно отдалили нас друг от друга. Для них, как и для нас, привычным делом являются холода и прочие сопутствующие жестокие прелести жизни аборигенов северных стран. Покатавшись по городу, мы, наконец-то, прибыли к причалу, и влезли на красавец-паром, гигантских, по моим меркам, размеров. Ничего подобного я в жизни раньше не видел. Это величественное сооружение, высотой с многоэтажный дом, заставляло всё же вспомнить и 46

47

кадры фильма про «Титаник», и трагическую историю парома «Эстония», известную по новостям и всевозможным конспирологическим версиям на тему его катастрофы. Величественная картина выхода из порта – среди льдов, с шумом, треском и обжигающе холодным ветром – всё это никак не гармонировало с моим прошлым, и больше походило на какой-то экзотический мальчишеский сон. Вспоминались всевозможные мульты про Умку. Опрокинув в баре стакан с пивом, я вышел на палубу, чтобы пафосно выкурить свою, как мне тогда казалось, последнюю сигарету. Моим соседом по каюте оказался питерский паренек, который открыл себе мультивизу, и регулярно катается по Скандинавии и вообще по всей Европе, не пользуясь услугами турфирм. Он раскупорил бутылку вина, и призвал присоединиться во имя успеха нашего многочасового путешествия. - Я почти каждые выходные куда-нибудь катаюсь, смотрю в Интернете, где чего происходит – фестивали, тусовки. Всё никак не соберусь сделать сайт по этой теме, надо только найти пару спонсоров из турагентств. - А по деньгам все эти путешествия, как, не напряжно? - Я не олигарх какой-нибудь, десять евро автобус из Питера до Хельсинки. На паром этот иногда выпадают вообще копеечные билеты. Финны многие тут просто живут – ездят туда-сюда, в дискотеке ночами сидят, ты посмотришь чуть позже, когда они напьются, тут вообще будет весело. А пьют они, пожалуй, даже больше, чем русские. Меры вообще не знают, пусть и интеллигентные с виду – какие угодно. Пьют бесконечно. Ты-то надолго в Европу? - Не знаю пока. - А сам откуда? - Из Приднестровья, вообще-то. - Да, удивительно, кого тут только не встретишь. Но «ваших» в Европе полно, в любой стране, начиная с юга. Вам что-то дома не сидится. - Ясно что. Если нет работы, нельзя засиживаться на одном месте. Нужно движение. - В принципе, в этом что-то есть… - Если бы приднестровцам открывали так же легко визы, как вам, люди бы чаще дома бывали. Вот и вся проблема. А так – на нелегале годами скитаются, пока документы не сделают. Вообще границы мало от чего спасают, если человек надумал уехать, ему ни одна граница проблемой не будет. - А как там у вас, вообще? - Нормально. Только делать там нечего, пока всё не наладится. 47

48

- А когда наладится? - Пока ясно, что не скоро. До этого времени ни в Молдове, ни в ПМР, народ особо не задерживается. Если есть силы – рвут когти, куда кто может. - Это из-за войны? Беседа принимала не самый любимый для меня оборот. Впрочем, спешить было особо некуда. - Война длилась недолго, да и жертв не очень много было, если сравнивать с Карабахом или Боснией. Просто главная война – она в головах. И эта война вряд ли окончится в один день, потому что внутренний враг в голове любого политика – это проблема, которую не решат за него другие. Это должны решить политики, и что-то объяснить людям. А что они могут объяснить, если были жертвы, и у людей хорошая память? Так и получается – замкнутый цикл. Я даже не хочу разбираться, кто там прав был, и кто первый начал. Знаю по рассказам родителей, что никто не хотел войны, пока не начали убивать. А потом… Потом просыпается ненависть, и уже не важно, с чего всё началось, и как ты там относился к своим властям, и тому подобное. Я слышал, что люди воевали не за государства, и не за идеи, а просто потому, что начали убивать таких, как они. Друзей, одноклассников, соседей. И ни политики, ни государства после того, как всё началось, уже не играли большой роли. Наверное, могли бы всех успокоить политики. Могли, но не захотели. - Я слышал, у вас там всё из-за языка началось. - Да ну их нафиг всех. Из-за паранойи войны начинаются, а не из-за языка… До глубокой ночи я бродил по этой огромной посудине, гулял на холодном ветру и смотрел на громыхающие льдины, удерживаясь за поручень. Было высоко, темно, и немного жутко. Как там пел «Наутилус», про «арктический лёд»… Спустившись в каюту, я вырубился минут за десять, наслаждаясь сумасшедшим стуком льдин. В 12 часов следующего дня мы причалили в порту Стокгольма, сели обратно в свой автобус, и покатили дальше. После нескольких экскурсий нам таки дали свободное время, и я отправился на поиски кафе с Wi-Fi, чтоб можно было спокойно выпить чашку кофе и проверить корпоративный емайл. Меня слегка передернуло, когда ящик оказался заблокированным. Тот же самый результат ждал меня через 15, 30, 45 минут. В конце концов, время вышло, и я, усевшись в автобус, вспомнил про шведскую SIM-карту, и уже на нервах воткнул её в аппарат. Сердце как-то учащенно забилось, и после непродолжительной настройки, клиент аськи заработал. Я вошел. Замигали непрочитанные сообщения. Первым раскрылся конверт КГБшника.

48

49

- Сережа, я в курсе твоей ситуации, - где ты сейчас и зачем. Новостей несколько, и они не очень хорошие. Во-первых, вчера вечером погиб Александр Иосифович. По официальной версии – не справился с управлением, и разбился на мотоцикле, выехав на встречную полосу по дороге с работы. Автотранспорт, с которым произошло столкновение, с места происшествия уехал. Свидетелей нет. Во-вторых, с сегодняшнего утра вся работа компании парализована, почтовые сервера блокированы, вывезены системные блоки бухгалтерии и все документы. Серьезно интересуются тобой, и, по моим данным, у людей, которые за этим стоят, есть планы оставить тебя крайним по хищению средств и чему-то там ещё, по линии бухгалтерии. Я с утра на работе не появлялся, мне менеджер сообщил, что там уже всё что можно - изъяли и опечатали. Если есть какие-то зацепки, тебе лучше переждать там, где ты находишься. Ромашка Геннадьевича не горела. Видать, он заскочил только ради этого сообщения. Чувствую, как лицо начинает разливаться в какой-то нервной, феерической улыбке. Что ещё, если не это, называется словом «попал»? Открываю вторую группу непрочитанных сообщений. - Привет, любимый. Три часа назад вечером к нам домой заявилось несколько людей в гражданке, с удостоверениями. Спрашивали про тебя, я сказала, что ты был, но куда-то уехал. Меня опросили, и я сказала, что когда ты приезжал, рассказал, что съехал со своего адреса, т.к. у твоего соседа проблемы. Как ты мне и говорил. В общем, проблемы там действительно есть. Твой бывший сосед сейчас в розыске, его друзья, с которыми вы тогда сидели, - в СИЗО, по обвинению в убийстве человека на национальной почве. Эти сказали, что задержали не всех, кто-то скрылся, успел убежать. Спрашивали у меня, имел ли ты отношение к молодежным группировкам типа «скинхедов», я сказала что нет. Спросили, как ты выглядел в последний раз, про одежду, другие вопросы, пахло ли от тебя спиртным. Мне сказали, что ещё будут вызывать. Что происходит? Её ромашка, увы, тоже не горела. Судя по всему, эти сообщения она отправила вчера вечером. Да. Не романтично. Невыносимо хочется курить. У меня, наверное, такого стресса в жизни ещё не было. Но сигарет нет, остановка, наверное, не скоро. Потому что мы уже выехали из Стокгольма и качаемся по заснеженной Швеции, пролетая какие-то мелкие деревушки и группы лыжников, бегущих по руслу замерзшей реки. Барышня с первого сиденья что-то рассказывает в микрофон про Астрид Линдгрен и прочих местных знаменитостей. Поскорее бы вечер, чтоб приехать уже куда-нибудь, принять ванну и поспать в горизонтальном положении.

Ослофьорд

49

50

Уже к ночи мы добрались до гостиницы где-то на окраине Осло. Посидев немного в сауне, переоделся, вышел в фойе и уселся за комп. Любимая, видать, уже на последнем издыхании, поскольку я обнаружился в сети далеко заполночь. - Привет. - Ну, наконец. Как ты, где ты? - Всё ок. Я получил твои сообщения, у меня и с другой стороны цирк. - Где? - На работе. Шеф то ли грохнулся с мотика, то ли ему помогли, но работа накрылась. Более того, там какие-то проблемы с органами. - Класс! Я теперь полностью успокоилась по поводу того, что тебя тут нет. Как-то, даже вовремя всё получилось. - Ну, пока ещё ничего не получилось, что делать-то теперь со всем этим? - Первое. Ты уже не тут, а там. Это половина решения проблемы. Вторая половина – это определиться, куда тебе там двигаться. - Знать бы только куда. - Кстати, я пробила по новостям - что там с твоим жильцом стряслось. - И? - А что, они были в конфликте с леваками, те их отследили, и бросили в окошко Коктейль Молотова. На улице разбежаться не успели, была драка. С обоих сторон жертвы, сотрясения и т.п. Боевая ничья, в общем. Кого не успели задержать, сейчас ищут. Так что тебе тут ловить нечего – будешь потом полжизни доказывать, что не при делах. - Логично. Но что делать-то? Линять с автобуса? Куда? Как? Да и где именно? У меня тут никаких контактов вообще. У тебя есть какие-нибудь зацепки? - Я завтра утром переговорю с матушкой, и что-нибудь придумаем. Не может быть, чтоб вообще никого не было в тех краях. - Ладно, у тебя как? - Всё в норме. Держись, я завтра пойду в Церковь, поставлю свечки за всё хорошее. - Ага. - Иди, отдыхай, я тоже спать лягу. Завтра свяжемся. В голове складывались самые различные схемы. Завтра, похоже, будет второй суровый день, когда придется принимать решения на ходу. Бродить тут нелегалом долго вряд ли 50

51

получится. Надежды на её знакомых? Не факт, что они будут в этом городе, а ехать на другой конец Европы – не известно, что ещё будут там за события. Утро наступило быстро. После завтрака мы отправились бродить по всевозможным музеям, которых тут хоть и не так много, но всё же они того стоили. Купил себе фотку Тура Хейердала. Когда-то в раннем детстве, помню, в родительской библиотеке откопал его книжку, все эти путешествия через океан, кто б знал, что буду держать в руках этот самый кусок бальсового дерева, непривычно лёгкий, да и вообще вокруг весь мир был другим, только снег такой же самый как у нас. Скульптуры Вигеланна, наверное, были всё же, главной достопримечательностью этой страны. Они, словно разговаривали со мной, демонстрируя подлинную природу всего происходящего в этом мире людей. Вереница тел, лежащих одно на другом, мужчины и женщины мира Вигеланна – это не совсем сегодняшние люди. В них было слишком много мистики, язычества, того, что делает сущим пустяком происходящее на фоне настоящего, которое мы обычно не замечаем ни в себе, ни в своих возможных поступках. Уходя из парка, я, в общем-то, уже предчувствовал, каким будут результаты сегодняшнего дня. Будто эти скульптуры предсказали мне нечто, и осталось только подождать, как всё пройдёт своим чередом. Событие за событием, слово за словом, шаг за шагом. Днём все вылезли из автобуса на часок перекусить. Это именно то, что мне было нужно, чтобы в очередной раз войти в сеть. На шведской SIM-ке телефонная аська не запускалась, а мне сегодня Интернет нужен безумно. Только там можно что-либо найти и разобраться с вариантами движения. Ромашка Виолеты, к счастью, горела. - Привет. - Какие новости? - Есть один человек, знакомый мамин. Он в Испании работает сейчас. Я позвонила ему – в общем, он говорит – пусть приезжает, проблем нет, жить есть где. Но работы там сейчас нет. Многие без работы сидят, а без языка будет ещё сложнее. - Я немного знаю румынский. - Испанский нужен. - Мда. Отбой. Что ещё посоветовал? - Схема такая. Иди в полицию, набалтывай что угодно. Документы не выбрасывай, сдавайся на убежище, там можно будет пересидеть какое-то время, пока не решится чтолибо тут, либо пока не будет точного места. Есть и другие знакомые у нас, но кто трубку не берёт, у кого телефон отключен. На улице, он говорит, оставаться тебе смысла нет. И время тянуть - тоже.

51

52

Я вышел из кафе, и передо мной раскинул свои морские лапы Ослофьорд. Чёрная вода казалась тягучей, как масло. На улице было, наверное, близко к нулю, но тонкий снежок не таял. Пройдясь до конца набережной, я развернулся и пошел в сторону городской Ратуши, во дворе которой нас должен был ждать автобус. Я представлял себе возможную вереницу событий, которая, будь я в Москве, могла бы занести меня куда угодно. Обычная разница – объяснять какой-то бред следователям, или идти вот тут, в другой стране, где невозможно, сколько ни напрягайся, обнаружить ни одного полицейского, и где до тебя нет никому совершенно никакого дела – она, эта разница, весьма существенна. По крайней мере, я на свободе, и это уже хороший знак. Добрый намёк. Мне, наверное, просто повезло. Повезло по-крупному, потому что любой возможный сценарий из всех, которые могли бы мне светить, был хуже того, что получается в результате. По крайней мере, на сегодняшний день. Автобус застыл себе в ожидании меня. Рюкзак с моими пожитками лежал в соседнем кресле. - Уважаемые дамы и господа, желающие могут выйти и погулять в городе ещё час. Автобус заедет за вами. Остальных мы повезём посмотреть лыжный трамплин. Ну что, все остаются на местах? Барышня с микрофоном, ожидая общий единогласный кивок, было, кивнула сама, улыбаясь. Я приподнялся с сиденья, махнул рукой, и разрушил всю туристическую солидарность. - Подождите, я выхожу. - Мы будем здесь через час. Ждём опоздавших ровно пятнадцать минут, не опаздывайте, иначе будете добираться домой уже своим ходом. Раскрылась дверь. Набросив рюкзак на одно плечо, я, улыбнувшись этой мадам в ответ, ступил на тротуар, и уже вполне решительным шагом двинулся туда, куда смотрели мои глаза. Будто я здесь уже был не раз, и совершенно уверен, что именно увижу перед собой там, за поворотом. Автобус ухнул где-то позади, шагах в тридцати. Мне было влом обернуться. Совершенно ясно, что меня не будет там ни через час, ни через два, ни через все двадцать четыре.

На новом месте Центр Осло – это, собственно, одна улица, типа Арбата. Я примерно так себе её и представлял. Нужно выработать план действий, и, разумеется, понять, куда и зачем идти, что говорить и тому подобное. Поменяв немного денег, я уселся в кафе, и включил комп. Спустя минут пятнадцать, я в общих чертах уже знал суть процедуры, и нашел адрес

52

53

полиции, поскольку ни одного намёка на присутствие полицейских не было. Перерисовал план на вырванный из блокнота листок бумаги, и двинулся в путь. Через несколько кварталов я добрался-таки до искомого адреса, однако и тут не было никаких тому соответствующих атрибутов или, там, указателей. Офисное здание без опознавательных знаков, тонированные стекла… Тут наверняка оказываются если не сотни, то, по крайней мере, десятки людей по аналогичному поводу. Так что, глянув мельком в мой паспорт, темнокожая дама в форме лишь протянула мне отксерокопированный листок бумаги с маршрутом другого полицейского офиса. Накинув рюкзак на оба плеча, я прогулялся ещё минут пятнадцать по обледенелым тротуарам с местами идущими ремонтами, пока не вышел на заданное место. Открыл дверь, подошел к прозрачному окошку. Полицейский, одетый по гражданке, махнул рукой в сторону турникета, предложив показать вещи, и вежливо предложил передать ему выкидной нож из кармашка на рюкзаке. Собственно, с этого момента ты попадаешь в конвейер, и вряд ли это, да и вообще чтолибо, может быть сопоставимо с соприкосновением с любой государственной структурой в бывшем СССР. Наверное, навидались и тут много чего криминального. Но если «у нас» ты изначально рассматриваешься как преступник, на которого можно что-нибудь списать, тут ты – просто повод для сохранения рабочего места. Не будь таких как ты - у них не было бы работы. Так что, выходит, не только Система выгодна тебе, ты тоже выгоден для неё в какой-то степени. Вот, собственно, и всё. В совокупности, на решение всех вопросов ушли сутки, включая массу извинений в мой адрес по поводу того, что весь вечер и следующий день никому не было до меня дела. Просто очередная малолетняя дурочка, которая ехала со мной в одном автобусе и пила всю дорогу «Отвёртку», где-то выбросила свои документы и, видать, наговорила чего-то совершенно нереального. В тишине и спокойствии подвальной комнаты без окошек можно было дальше выстраивать схему. Понятно, что там, в Москве, претензий будет достаточно, чтобы на пустом месте завести дело и отправить мой файл в картотеку Интерпола. В этом случае через пару дней с наручниками на запястьях я уже буду в Шереметьево. Однако, что они могут предъявить? Мои отпечатки на одной из пустых бутылок? А были ли они? Показания каких-нибудь левых свидетелей о том, что я кого-нибудь ударил ногой? Чепуха, у них и фотография-то моя не скоро появится. По делам в компании? Там вообще, скорее всего, ещё долго будет не до меня, поскольку сразу наскоком не удалось найти решение, чтобы не дать мне покинуть страну. Ситуация с компанией вообще абсурдна, и стоит на неё забить. У них там сейчас начнется распил бабла, которого у меня всё равно при себе нет, и это факт очевидный. Что нужно? Перекантоваться тут, чтобы потянуть время до возможного броска куда-нибудь на юг, на нелегал. Для этого случай со скинами объективно годится. Издалека «повесить» на меня что-либо будет сложно, а местные пока расчухаются, вряд ли будут в претензиях, поскольку любое соприкосновение с российской милицией – само по себе уже повод для 53

54

того, чтобы свалить как можно дальше. И этот повод – вполне объективен вне любого контекста, чтобы не отправлять меня первым же рейсом без соответствующего запроса с другой стороны. - Через полчаса за Вами придет машина, хотите ещё кофе, или печенья? Русская полицейская барышня была предельно корректна. Наверное, большой у них штат, так что русских хватает. - Наша страна не может нести за Вас ответственность. Согласно Дублинскому соглашению, ваш случай будет рассматриваться в Швеции. Какое-то время Вы будете здесь, пока не отправят туда. За день я тут выпил, наверное, чашек двадцать кофе. Желание курить, как ни странно, полностью придавилось. Ну, по крайней мере, у них уже были сутки, чтобы отправить меня обратно, в том числе и на том же самом автобусе, на котором я приехал. Всё же, их система устроена так, что кто-то должен в ней крутиться, чтобы оправдывать расходы на её существование. Ближе к десяти вечера, сквозь темноту и высокие сугробы, лежавшие вдоль дорог, мы добрались до транзитного лагеря. Мне вручили целый мешок со всем необходимым, и ключ от микроскопической комнаты с двухъярусной кроватью и столиком, как в купе вагона, с отрезанной второй группой сидений. Отрегулировав масляный радиатор на минимум, я завалился спать. «Завтра уж будем думать, что к чему». Пришло завтра, и послезавтра, дни текли один за другим. Я совершал пешие прогулки по заснеженным трассам в разные стороны. Купил новую SIM-ку, но аська с ней не запустилась. Пришлось налаживать коннект телефона с компьютером, дороговато, но хоть есть почта, и всё остальное работает. В компе – целая гора книг, все же очень удобно, можно возить с собой целую библиотеку, и нигде не будет скучно. Спустя две недели я переехал в Осло, это называется «трансферт». Приезжает машина, и ты куда-то едешь. Мы пересекли центр, и поднялись на гору. «По крайней мере, движение. И в городе будет легче как-то разнообразить свой досуг, пока они там что-то решат»…

Лёрен Собственно, за истекший период у меня не возникло каких-либо желаний, касаемо новых знакомств. На новом месте без них уже было не обойтись.

54

55

Лёрен – это туберкулёзный центр в Осло, для иммигрантов. Те, кто попадал сюда, как правило, получали в итоге документы. Разумеется, не просто так. В случае если диагноз подтверждался, предлагалось участие в научном исследовании. Речь шла об испытании новых препаратов, и, поскольку, чисто теоретически, были некоторые риски побочных эффектов, участникам программы решали все вопросы с бумагами. С чего-то вдруг им вздумалось, что у меня могут быть проблемы на этой почве, на первом трансферте не понравился мой снимок флюрографии. Так я и оказался в Лёрене. На улице уже пахло сыростью, отсюда можно было выйти на все четыре стороны, и бродить по городу сколько влезет. У тебя нет совершенно никаких проблем ни с едой, ни с чем-либо ещё, есть куча времени, и, собственно, всё оказалось именно так, как меньше всего можно было предполагать. В Лёрене русскоязычных было человек двадцать – белорусы, армяне, азербайджанцы, чеченцы. Кроме меня русских не было, но, в общем-то, всех мало волновало, кто ты, и откуда. Каждый оказывался здесь с весьма серьезными проблемами в плане здоровья, и даже те, кого уже включили в программу испытания лекарств, не питали особой радости. Им предстояло провести здесь год, а то и более, а туберкулез – всё же не шутка, и с ним по городу особо не побегаешь. Все поддерживали друг друга какими-нибудь байками, в общем, как и в любом не очень веселом заведении больничного типа, никаким национализмом тут близко не пахло. Для персонала все мы представляли единую категорию русскоязычных, которых также никому не приходило в голову как-то поособенному делить. Я открыл дверь своей новой комнаты. Она была гораздо больше, чем закуток на первом трансферте. - Привет. Проходи, есть хочешь? Открывай холодильник, бери что хочешь, тут все готовят сами, там фрукты, колбаса, сыр – бери. Там, на первом трансферте была столовая, но, как и в любом общепитовском заведении, одна и та же кормёжка надоедает. Под конец двухнедельного срока я уже практически туда не ходил, так что холодильник со всем на свете был именно сейчас как раз в кассу. - Не стесняйся, ешь сколько надо. Всё равно вечером раздадим половину. Давай знакомиться, меня Малик зовут. - Давно ты здесь? - Три месяца, пока без движения. - А в целом, народ? - Кому как везёт. Дают трансферт, едешь дальше, дают депорт – значит депорт ждешь, или уходишь на нелегал. - А как тут на нелегале? 55

56

- Плохо. Тут не Испания с Португалией, на нелегале работы нет. Работодателей штрафуют. Минут через десять пришли соседи – Ринат из Москвы, татарин, и «Ленин» - парень из Белоруссии. Так их представил Малик, собственно это почти все «русские» здесь. У нас оказалась самая большая комната, со столом, стульями, телевизором, почти у выхода на улицу – удобнее и не придумать. В общем-то, как я и предполагал, народ здесь совершенно случайный, по природе своей – искатели новой жизни, либо сорвавшиеся с места по каким-то проблемам с кредиторами и всевозможными органами. Так что оказалось, что у всех нас довольно много общего. Вытащив из холодильника разных овощей, пошли на кухню, готовить еду. Выяснилось, что большинству здешних пассажиров, собственно, и дома жилось вполне себе замечательно. Просто так устроены люди – есть определенный процент, который никогда не будет сидеть на месте. Это далеко не бедняги-«зробитчане», готовые укладывать кирпич или таскать вёдра с бетоном где-нибудь в Барселоне. Иммигрантский народ в Осло подобрался сплошь интеллектуально подкованный. Малик был в своём Баку предпринимателем, потом что-то не сложилось, и уехал в Европу. - Были времена, у меня денег был – целый багажник. Открывал его, и брал столько, сколько нужно. Некоторые из живущих в Лёрене, были в конфликтах с администрацией. В общем-то, это означало неизбежный депорт, хотя все тонкости подобных отношений мне стали понятны много позже. «Ленин» - разумеется, кличка. Лысый парень с бородкой в пальто получил её совершенно не зря, вполне заслуженно. Опять же, что мешало ему спокойно себе тусоваться в Чехии, стране, которая уже давно дала ему документы, сказать сложно. Как и понять, что ему мешало уже тут, в Норвегии, найти легальную работу. Наверное, революционер – это и есть призвание подобных персонажей. В Белоруссии он лез на баррикады и дрался с ОМОНом, получив документы в Чехии, не засиделся в мирной жизни, и поехал в Осло, чтобы защищать права иммигрантов. В моих глазах, разумеется, он был совершенно безумен. - Мне дали трансферт знаешь куда? В Нордбибротен, - произнося с ударением на обе «о» сложное норвежское словечко. Ленин увидел во мне «своего», эдакая славянская солидарность. - А что там? - Депортлагерь в лесу, там все с ума сходят. - А тут что, не сходят? 56

57

- Тут тоже сходят, но там быстрей. - И что? Едешь? - Да я положил на их трансферт ещё три месяца назад. Когда прислали машину, я свалил, через пару часов вернулся. - И что дальше? - Да ничего. Деньги, правда, не дают, но они мне и не нужны здесь. Как оказалось, деньги тут – вообще не главное. Без денег всего достаточно, нужно просто шевелиться. Какие-то деньги, разумеется, иметь не плохо, телефон заправить, или, скажем, на общественный транспорт. - Город не большой, до центра – пятнадцать минут пешком, так что лучше тут без денег, чем в Нордбибротен. Мы вышли с Лениным на смотровой балкончик второго этажа, перед нами открылся вид сверху. Больница на горе – тут, наверное, посуше, чем внизу, у самого побережья. - А насильно туда вывезти не могут, в лес? - Уже нет. Ленин убедил человек пятнадцать иммигрантов подписать несколько петиций на имя Короля и всевозможных правозащитных организаций с требованиями относительно иммигрантов и Нордбибротена. Тем самым, он, разумеется, подписал определенный приговор этим людям, хотя, возможно, благодаря таким как Ленин, через год этот депортлагерь был официально закрыт. Поскольку мы оказались с ним примерно одного возраста, не удивительно, что появились общие темы. Да и славяне в конце концов. Ленин грезил какими-то совершенно чуждыми мне идеями продать свой опыт политборьбы, вероятно, ему сложно было самореализоваться здесь, в стране, да и вообще в Европе, где порядки формируются столетиями, а люди живут в унылой скукотище. - Знаешь как норги отмечают праздники? - И как же? - Покупают домой водку, ужираются в хлам, и сидят. Даже музыку не включают. Здесь всё было другим, не таким, как у нас. Люди по улицам ходят, как замороженные. Мы взяли пакеты с едой, и переместились на кухню. Малик взялся готовить. - Знаешь, почему тут у большинства крыша едет? Просто никто не привык к спокойной жизни, у всех там, где они жили раньше, в один день происходили десятки событий, а тут

57

58

время течет неделями – и ничего, ровным счетом ничего не происходит. Ты как в воде сидишь безвылазно – от этого покоя крыша едет быстро. - И что делать? Малик, нарезав целую сковородку очищенных от шкурки помидоров, достал из пакета десяток яиц. - Занимать себя, Сергей. Тут самая большая проблема – придумать себе какое-нибудь занятие, чтобы не отключались мозги, и не давили воспоминания. У них здесь, наверное, целые лаборатории по изучению «хомо советикус», но всё равно им никак не понять нас. - А смысл? - Рано или поздно границы откроются, и тут будет много русских, как и во всей Европе. Их уже сейчас много. Они, наверное, пытаются придумать, что нас может остановить, что может вызвать дискомфорт. Мы вносим свою чуждую струю в их маленький, спокойный мирок. Они его защищают от нас, выдумывают разные приемы, чтобы заставить тебя уехать. Ленин вступил в разговор, что называется, «со знанием проблемы». - Разумеется, Система. Но им всё равно выгодна Система. Малик менял туда-сюда огонь под сковородкой, досыпал содержимое перцем. - Конечно. Система даёт им рабочие места, на это уходят государственные деньги. Без иммигрантов они остались бы без работы. Но Система – это лаборатория по строительству барьеров. Они изучают нашу способность к адаптации – у кого едет крыша, тот либо попадает в дурдом, либо если не агрессивен, становится таким как они сами. Как овощ. Через несколько минут мы уже сидели вчетвером у нас в комнате. Ринат рассказывал свою историю. - Я домой скоро поеду, сделал «стоп». Что тут вариться? Разрешение на работу мне не дают, это не моя страна, у меня виза финская. А вариться тут в Системе, ждать депорта на финку можно ещё полгода. За это время у меня точно крышняк рухнет. - А на что ты рассчитывал? - Да я отлично в Москве зарабатывал, у меня там квартира, жена, ребенок. Наслушался разного бреда, типа тут непыльной работы полно, и можно по три тысячи евро откладывать. Думал, поработаю годик, буду домой переводы отправлять. А так всё это бестолку. Надо домой ехать. Сделать «стоп» - значит сказать, что уезжаешь. В этом случае тебя просят подписать несколько бумаг насчет того, что против тебя не оказывалось давление. Через три недели тебе возвращают документы, и ты спокойно вылетаешь домой. 58

59

Ленин продолжал кошмарить в своём, как потом выяснилось, любимом стиле. - Про «стоп» они через день рассказывают тебе, и показывают фильмы. В том стиле, что люди ждут документов по три года, а потом возвращаются. Давят на психику. Там же, в фильмах, говорят про то, что ухудшается настроение, короче давят. Система работает, чтобы выдавить тебя из страны. Ты, в свою очередь, должен хорошо знать, что тебе самому надо, и знать, что Система тебе не друг, у неё свои задачи. Малик уже не первый год скитается по Европе, меняет страны и города. - Я уже давно не хожу, когда они приглашают собираться, чтобы рассказать информацию. Это просто технология запугивания. Они тупо давят. Никакой информации никто не говорит. Ничего нового. Они только ищут повод ещё раз сказать, как можно быстро отсюда уехать, но у меня свои планы, чего мне их слушать? - А какие у тебя планы? - Они никуда не денутся, меня все равно отправят на трансферт, через месяц я получу разрешение на работу и вернусь в Осло. Это значит, уже будет другой мир. Работа тут не пыльная, но нужно это идиотское разрешение, без него никак. Сниму квартиру, и через пару лет они всё равно дадут документы. Им некуда меня отправлять, за меня не отвечает другая страна, так что я у них как гвоздь, они меня не поломают, я сам их поломаю. Малик – сухощавый азербайджанец лет сорока пяти, волевой и энергичный, говорил на русском без малейшего акцента. Он прекрасно знал, чего хочет от жизни, рядом с такими людьми легче переносить неприятные новости. Первый день принес массу новой информации, я спал как убитый. Наутро Малик за кофе продолжил вводить меня в курс дел. - Вот видишь, Ринат уезжает. Ну, если есть дома работа, и если ты живешь в Москве, конечно, нечего тут делать. Осмотришься, скоро всё поймешь, и сам примешь для себя решение – что тебе нужно, как лучше. Главное – тут не стоит никуда спешить. Представь себе, что ты в СССР. Там тоже никто никуда не спешил, и ты подожди, осмотрись. Через пару дней мы помогли Ринату упаковать вещи, обнялись на прощание, и такси умчалось в сторону аэропорта. Что ж, одним пассажиром меньше. Раз в неделю мы всей тусовкой отправлялись в христианскую миссию за продуктами. Бесплатно набирали столько, сколько можно было унести. Нужно было лишь отстоять очередь вместе с местными антисоциальными элементами, к которым местное общество относилось достаточно гуманно. Если человек избегает социума, не хочет работать, употребляет наркоту – значит это его выбор, ему дадут продуктов, и даже наркотик, лишь бы он никого не грабил и не убивал. Здесь можно было повстречать представителей всех уголков СНГ, еда была вполне качественной, начиная от мяса, заканчивая кофе и всевозможными соками. Главное в нашем случае – не полениться её нести. Собственно, так и набивались холодильники. Фрукты и хлеб добывались несколько иными способами. 59

60

За практически каждым супермаркетом в пластмассовый контейнер ежедневно складывали овощи и фрукты. Унести всё, что там было, - попросту нереально. Выдвигаться туда нужно было часов в 9 вечера, дорога туда и обратно обеспечивала фруктовую составляющую рациона на несколько дней. Как правило, половина продуктов затем раздавалась – женщинам с детьми, и т.п. Этим промышляла не только наша, «советская» бригада, у чеченцев, которые при таких мероприятиях, как правило, держались отдельно, были свои злачные места. Вместе с ними мы ходили лишь за хлебом. Рядом с хлебозаводом располагался огромный контейнер, размером с железнодорожный вагон, ныряя в который набивались огромные сумки хлебобулочными изделиями, которые, вероятно, за день не успели никуда отгрузить. «Издержки перепроизводства», хорошо запакованные, наверное, так и закапывались куда-то. Хлеб раздавался всем желающим. Лёрен ждал хлеба, и в этом было нечто возвышенное – «накормить хлебом страждущих», и т.п. Что-то от религиозной миссии. Мы чувствовали себя миссионерами, давали людям хлеб, чтобы те не покупали его в магазинах. В очередной раз мы идем вдоль трассы в сторону хлебозавода, проходим рядом с бронзовой хрюшкой у входа на какое-то предприятие, и двигаемся дальше, по двое, вчетвером. Мы шли вдвоём с чеченцем. Тот от чего-то грустил, наверное, как и многие, наслушался басен про красивую жизнь перед тем, как рвануть в эти края. - Сергей, пожалуйста, покажи мне контейнер с фруктами. Я не себе, у меня жена, ребенок маленький… - Да я знаю, а как же твои? Разумеется, я имел ввиду диаспору его земляков. - Мои – «сами по себе свои», никто не говорит. А жена просит… Он «заехал» на первый трансферт, может быть, на пару дней позже меня. Там он был небритый и в шляпе. Тут, в Осло, старался следить за собой. Как оказалось, «братство» по кровной линии не всегда играет свою роль даже в их стае, где, казалось бы, зов крови заставляет их держаться кучей. - Конечно, не вопрос. Завтра вечером в 9 встречаемся на выходе, пойдешь с нами. Как ты вообще здесь оказался? - Так же, как и все. Продал всё, что было, заплатил 7 тысяч за семью, и вот приехал. У нас там вообще делать нечего – работы нет, денег нет, ничего нет. Там нормальной жизни людям ещё долго не будет. Я не шибко разбирался в кавказцах, однако и безо всяких дополнительных вопросов было видно, что абсолютное большинство из всех чеченцев в Лёрене – обычные крестьяне, которые при советской власти латали крыши, батрачили по совхозам, и тому подобное. 60

61

Среднего возраста, даже лет 25, таких не было – либо за 50, либо малолетки. Средний возраст, похоже, основательно выкосила война. Здесь, при хорошем раскладе, те, кто сумел добраться, могли рассчитывать на документы и спокойную старость. У многих были жены-славянки, по сути, это были обычные советские семьи – религиозности в них не замечалось, впрочем, как и у русских, религиозность просыпалась лишь тогда, когда человек ощущает себя в беде. Наша же, «советская» тусовка, состоявшая также большей частью из жителей азиатских республик, вообще не имела религиозного окраса. Узбеки, таджики, азербайджанцы – «что-то там такое слышали», но, по крайней мере, никогда не выставляли перед другими свои религиозные взгляды. Да и что там было выставлять, собственно, если «заезжали» в Лёрен люди, в основном, под полтинник. Советский, блин, народ. Через пару недель Малик уехал на трансферт, а спустя ещё пару дней местный социальный работник тайком ото всех прочих собрал «советских» и чеченцев, и предложил отправиться следующим утром на рыбалку. Толстый лысый египтянин, управлявший больничным джипом, когда-то точно так же оказался в Норвегии, и травил байки всю дорогу, пока мы ехали где-то час, чтобы пробраться на пирс противоположной стороны Ослофьорда. Под гул проходящих перед нашими глазами паромов и прочих кораблей мы закидывали блесну, и в перерывах, чтобы согреться, пили горячий кофе с печеньем. Наловив трески, которой уже достаточно не только для себя, но и чтоб порадовать остальных, мы уж было засобирались в обратную сторону. В дороге египтянину позвонили, и мы зачем-то отправились на пирс Осло… чтоб ещё покидать спиннинги. Корабельный причал был сплошь усыпан презервативами, вечерами и ночами тут, похоже, рабочее место прибалтийских барышень, которым паспорт ЕС оказался явно не лишним по этой жизни. - Сергей, отойди в сторону. Чеченец обратился ко мне как к заговорщику, вполголоса. Затем отложил свои снасти, мы отошли подальше, чтоб не слышали остальные. - Ленина забрали. - Серьёзно? Немного нервная обстановка. Сердце слегка заколотило. Египтянин из администрации улыбаясь продолжал бросать спиннинг. - Да, а я тоже думал, чего это нас так долго сегодня развлекают, что за праздник такой? - Выходит, нас специально всех вывезли подальше, чтобы никто не думал помешать. - Да. Лейла позвонила, плачет, рассказала, как всё было. 61

62

- Понятно. Сомалийка Лейла прибилась к нашей «советской» группе, и общалась больше с нами, чем со своими родными братьями. Её родня, также жившая в Лёрене, неодобрительно относилась к её контактам с немусульманами, но перед нами вида не показывала. Лейла постоянно висела в комнате у Ленина, когда мы с ним общались, приносила какуюто жуткую на вкус еду собственного приготовления, которую Ленин вежливо ел. Улыбалась и гладила меня по руке. Её отец когда-то был мэром столицы Сомали Могадишо, а ещё до этого был моряком. Обычная для чиновника Сомали судьба – однажды его убили. Дядя Лейлы владел сетью казино в Саудовской Аравии, и хранил у себя капиталы Лейлы. В Лёрене, как я уже говорил, было мало случайных людей. Те, кто попадал в Норвегию из арабского мира, или из Африки, как правило, это были дети очень обеспеченных людей. Им быстро давали документы, даже в Норвегии есть своя коррупция. На их фоне «советские» - это, как бы, совсем не тот сорт, впрочем, как и чеченцы. Лейла могла поехать в какую угодно страну, но почему-то припёрлась сюда, с дочкой, внучкой и какими-то мутными «братьями». Ленин умудрился втравить её в свою историю борьбы за иммигрантские права, она тоже подписала какие-то петиции, и уже понимала, что ничем хорошим это всё не закончится. Но пока ещё было всё более-менее сносно, никаких намёков. Только Ленина всё же забрали. Депорт. Обычно этим занимаются молодцы из т.н. «Командобилл» - это что-то типа полицейского спецназа, ребята ростом не ниже баскетболиста, которые приходили отправлять на депорт тех, кто сопротивлялся требованиям администрации. Ленин вёл свою сомнительную партизанскую войну с местной Системой, и, разумеется, депорт мог произойти в любой день. Он не боялся, поскольку прекрасно понимал, что дальше Чехии его вряд ли куда-нибудь отправят, но его увлекал сам инстинкт политической охоты – он выбирал жертву и методично её долбил, пока она не просыпалась, и, наконец, не набрасывалась на него. Наверное, именно так и было когда-то с ним в Белоруссии, где он входил в какое-то региональное молодежное подразделение радикальной оппозиции. Со сменой страны в его голове мало что изменилось, и, беседуя со мной, он, пожалуй, заражался ещё большим анархизмом и презрением к любой Системе, поскольку спустя некоторое время, тут я уже переставал понимать какую-либо принципиальную разницу между ситуацией в СНГ и здесь. Конечно, менты другие. Конечно, с тобой не может произойти никакая несправедливость, если ты живёшь тихо, и не лезешь на рожон. Дома-то можно крепко вляпаться, даже если ты – обыватель. А если тебя интересует политика, раскачивание лодки и тому подобное – в этом случае, выходит, что Система одинаково реагирует на тебя, как на угрозу – что в Белоруссии, что в любой другой точке земного шара, даже если это передовое по меркам Freedom House государство. 62

63

Последние несколько дней накануне депорта Ленин уже чувствовал, что скоро за ним придут. Мы на всякий случай обменялись электронными адресами, и подолгу обсуждали самые разные, большей частью, беспокоившие его самого, темы. Интересно вот было ему сюда залезть по самые гланды, чтобы сочинять какие-то петиции и ходить в офисы правозащитных организаций. Он и сам понимал, что это тупик, но, вероятно, этого требовало его отравленное революцией сознание. Ленин познакомил меня с Габо. Армянский парень Габо, уже давно находясь вне Системы, составлял ему компанию в походах по всевозможным офисам. Но Габо был постарше, похитрей, и понимал всю абсурдность и тупиковость подобных заварушек. - Ленин зря всё это затеял, только нажил проблемы себе и людям. Мы два раза ходили в Хельсинский комитет по правам человека, там рядом с Ратушей в центре у них офис. Там сидит очень умная госпожа Берет. Она всё понимает, знает русский, но ничего не говорит, только слушает. Я прошелся у них по офису, там на каждом компьютере – карта отдельной страны СНГ. Это права человека? Нет, Сережа, это КэГэБэ. Они никому ничего не говорят, они только внимательно слушают информацию, которую ты им даёшь. И разумеется, они никому ничем не помогают, как КГБ может чем-то помогать? Ленин псих, он подставил людей, он подставил Лейлу, всем, кто подписался, придёт депорт. - А что с Лейлой? - Да у неё тоже Дублин, как и у большинства. Её страна – Греция, у неё греческая виза, ей тут надо было сидеть тише мыши, у нее есть родственники в Норвегии, пересидела бы, дали документы, уехала к ним. А теперь вот увидишь – ей придёт трансферт, и там будет написано «Нордбибротен». Нордбибротен. Это слово Габо, как обычно говоривший с жутким армянским акцентом, произносил с нескрываемым ужасом. Примерно как в фильме «Дети капитана Гранта» негр, найдя кандалы, произносил «Нет, это не Америка, это Африкааа»… - Ты был в Нордбибротене? Что это? - Это депортлагерь в лесу. Я жил там две недели, потом бежал оттуда обратно сюда. Там кончается жизнь. - А что там такого? - Там все сходят с ума, люди режут себе вены, вешаются. Жуткая еда, одни арабы и негры, все на нервах, потому что сидят там по многу месяцев и никто не знает что их ждёт. - А тут что, нельзя сойти с ума? - Конечно, сходят и в Лёрене. Месяц назад один араб выбил раму вместе со стеклом, со второго этажа бросился вниз весь в крови. Ты кстати не знаешь Виталика? Он тоже сошел с ума. И не сам Виталик в этом виноват. - А что произошло? 63

64

- Виталик сдался в Германии, там условия как при фашистах. Ему сделали какую-то экспериментальную операцию, и не вытащили катетер из живота. Обещали вытащить через два месяца, и не вытащили. Он приехал сюда, рассказал, тут все смеются. Ему никто не поверил про катетер, думали он псих. - Может он действительно всё выдумывает? - Да нет, Сережа. Он конечно чудной, но в этом плане нет. У него адские боли. Я случайно ходил с ним вместе в туалет – он писает алой кровью. Над ним просто провели какой-то эксперимент, и бросили, забыли про него. Он надеялся, что здесь в Осло ему помогут, сделают операцию. Но всё бесполезно. От болей он просто каждый день едет крышей, начинает говорить что зря. Виталик ходил по коридору в спортивном костюме, загадочно улыбался и нашептывал заговорщическим тоном: «Я сделал стоп, скоро меня отправят домой, там мне помогут, Россия меня спасёт, вот увидите, там Владимир Владимирович Путин – я ему письмо написал». Через несколько дней Виталика переглючило уже с концами. Габо совершенно случайно оказался свидетелем этой жуткой сцены, и, улыбаясь от некоторого шока, пересказывал увиденное. - Виталику пришел трансферт. Нордбибротен. Ему опять стало плохо в туалете, снова боли, он пришел на ресепшен и сказал, что не чувствует здесь себя в безопасности. Приехала машина, его скрутили и увезли. В психушку. С другой стороны, он правильно сделал, в больнице у него ещё есть шанс, что им займутся. В Нордбибротене он бы просто умер как собака. Мы обсуждали эту тему с Лениным. Тот ничему не удивлялся, вероятно, уже успел налюбоваться местными ужасами. У Ленина была своя история. - Мне тоже пришел трансферт. Тоже Нодрбибрётен. Я их просто послал. Я не перестану писать жалобы, даже если меня депортируют. Норвегия нарушает все международные конвенции, она нарушает права беженцев. Здесь никто не знает статистики самоубийств в лагерях, нет статистики, сколько людей сошло с ума. Эта Система, она у них функционирует как часы – им нужно создавать иллюзию мегапривлекательной страны, самой демократичной, самой обеспеченной. На самом деле, это всё понты. Иммигранты дают работу местным, потому что Система – это рабочие места. Хоть они и говорят, что несет расходы бюджет Норвегии, но здесь в том числе и деньги ООН. Один жулик, который изготавливает для Системы одежду, обувь и всё, что тебе предлагают, когда ты тут оказываешься, он заработал десятки миллионов долларов. Есть бюджет у любой программы, но им интересно пилить этот бюджет точно так же, как его пилят чиновники в СНГ. Здесь процветает коррупция, а людям, которые попав в беду приезжают сюда, втюхивают барахло, потому что на этом наживаются чиновники Юдиай и близкие к ним коммерсы. Юдиай – это подразделение полиции по вопросам иммигрантов, в ведении которого находится Лёрен и ему подобные объекты. Здесь в Лёрене – да, санаторий. Всё 64

65

остальное – это ужас. Люди, которые попадают в Систему, это просто расходный материал для опытов. - А что с ними происходит? - Дают трансферт чаще всего куда-нибудь на острова. Там, к примеру, будет лагерь на 300 азюлянтов, два-три человека администрации, и никого больше. Остров. На нём крыши едут у всех. Оттуда никуда не деться. Там никогда не увидишь ни женщин, ничего. Будешь любоваться красотами северной природы, жрать рис, и ждать, пока крыша не поедет. Там постоянно кто-то режет друг друга, стычки, все на нервах. Так устроена Система изнутри, чтобы калечить психику. Норги как были с фашистами, так ими и остались. При этом у арабов есть своё лобби в этой стране, их всё равно легализуют, они переедут в Осло и будут сидеть на социале, дальше загоняться со своим Кораном и с ненавистью ко всему миру. Это парадокс, да. А остальным не светит ничего ещё на трансферте, кроме того, чтобы поехать крышей. Дела могут рассматриваться годами, их могут просто потерять, и будешь сидеть там, на острове в бараке, и просто ждать, что о тебе вспомнят, а никто не вспомнит. Просто будет не до тебя. Их бюрократическая система такая, что на этом фоне то что у нас – просто детские шалости. Тут многовековая бюрократия, железобетонная. Даже если они сами виноваты, против них ни один прием не сработает. Они всегда будут правы. Когда спецназ пришел за Лениным, свидетелем этого всего оказалась лишь Лейла. Комната Лейлы была напротив «ленинской», почувствовала, и вышла, несмотря на довольно ранние 9 утра. Молодцы в форме приказали Ленину собрать шмотки, он всё сложил и спокойно вышел, двое вели его с руками за спиной по коридору. Нас отвезли на рыбалку с той целью, чтоб, не дай Бог, не случилось какого-либо бунта. Боятся. Наверное, были прецеденты. Хотя, может быть, просто решили поберечь наши нервы. Кто знает, что придёт им в голову? Я полулежал на кровати в своей комнате, рядом сидела на стуле Лейла и плакала. Они не были там любовниками, просто она впала в зависимость от общения с ним. И понимала, что ей самой теперь не избежать неприятностей. Ленин влюбился в Лейлу, но она не отвечала ему взаимностью – считала просто другом, а, возможно, просто предчувствовала своей африканской интуицией, что этот человек приносит беду своим близким, и незачем с ним связываться. Худая темнокожая Лейла сидела передо мной, с красными глазами, и руками далеко не девушки. Судя по рукам, ей должно быть, наверное, лет восемьдесят. Хотя ей было всегото тридцать три, шестнадцатилетняя дочка и внучка… Наверное, много приходилось работать руками, несмотря на статусного папу. За ней приударил Габо, и небезуспешно. Братья Лейлы называли Габо «шайтаном», ибо он был православным, но она нашла для своих братьев какие-то специальные слова, чтобы 65

66

они приветливо здоровались и с нами, и с Габо, более того, сообщали ему, когда она его ждёт. Габо уже давно был на нелегале. Сорвавшись с Нордбибротена, Габо вернулся в Лёрен, тайком, попросил ключи от комнаты на втором этаже у человека, который жил в городе, но не бросал свою комнату. Выбирая время для прохода так, чтобы не мельтешить перед персоналом, Габо был довольно важной частью компании, её душой. Когда кому-то давали трансферт, Габо всё равно оставался. И с ним можно было сходить за продуктами и фруктами, и часами слушать его всевозможные завиральные истории, в которых он расписывал себя фиг знает кем. Я подыгрывал ему, делал вид что верю, просто чтобы поднять ему самооценку. Для человека, который живет «по-чёрному», то есть, находится на нелегале, подобное общение – крайне важно. Изредка Габо выпадала какая-нибудь мелкая работенка, и он пропадал на несколько дней, чтобы заработать немного, и отправить домой денег. В Армении помощи от него ждали жена и ребенок, который уже пошел в школу, пока папа семь лет скитается по Европе. Тем временем в моей комнате появился новый сосед, молодой азербайджанец Намик. Так мы и тусили втроём, гуляли по городу, ходили за едой, за хлебом, обедали и ужинали вместе. Еда всегда – ритуал. Готовили они по очереди - день армянской кухни, день азербайджанской. Проходили дни, в госпитале всё думали, есть у меня туберкулёз или нет, а у Намика его диагностировали сразу. Он слегка приуныл по этой теме, поскольку ожидал в Норвегии чего угодно, но не собственного туберкулеза. - Я тут уже как узнал всё, думал не видать мне позитив. А теперь, получается, дадут позитив, хоть я его и не ждал. Я не ждал, что будет за позитив такая цена. Я не хочу болеть. Глядя на него в эту минуту, хотелось разрыдаться. Намик, как и другие, попал сюда через Турцию. У него были какие-то абстрактные проблемы дома, и легенда про участие в каких-то митингах против Алиева. Его дела, было это или не было, но туберкулёз у него точно был. А значит становилось ему с каждым днём всё хуже и хуже, потому что, несмотря на прояснение с диагнозом, по поводу лечения прояснялось всё, как правило, значительно дольше. Намик стал реже гулять по улице, и если Габо лазил по своим делам в Осло, мы могли часами сидеть в тишине. Намик рассказывал мне свою прошлую жизнь, которая была далеко не бедной и совершенно не скушной. Однажды вечером, спустя час после того, как Намик свалил куда-то в город, ему на стол приклеили бумажку по поводу намеченной на завтрашнее утро встречи с доктором. Намик вернулся с прогулки в четыре часа утра. И в полной эйфории рассказал про свои злоключения. Говорил он по-русски не очень хорошо, проглатывал половину букв, однако получалось довольно забавно. - Представь себе, сижу на набережной, пью пиво. Подходит норвежская девка. Говорит, «пошли», ну, я ж не понимаю ничего, но что тут понимать. Надо идти! Пошли к ней 66

67

домой. В общем залезли в койку, она всё на своём языке что-то чешет, потом уже после всего встаёт и идёт на кухню. Я иду за ней, смотрю, а она держит ложку, зажигалку, и делает себе наркотик. Мне головой кивает, типа «хочешь?», я типа «нет, я лучше пива». Показываю ей свою бутылку с пивом. Ну, она обиделась, наверное, и выставила меня из квартиры, - «пошел вон». Так я пешком два часа до Лёрена и шел, как только не заблудился! Хорошо хоть пришел, мне вон к доктору надо. Мы с Габо ржали как кони над нашим другом. У себя на родине Намик торговал эксклюзивной рыбой, которую покупали у него под заказ чуть ли не члены правительства, икрой и тому подобными вещами. Я думаю, ему, как и многим, оказавшимся тут, не нужна была какая-нибудь работа строителем – просто захотелось сменить унылую реальность, уехать от одинаковых забот, возможно, женщин. Он собрался и уехал. И получается, что так лучше, чем он остался бы дома, потому что там вряд ли ему пришло бы в голову проверяться на туберкулёз, да и больших денег стоило бы его лечить. «Позитив» - это волшебное слово, с которого у иммигранта начинается и заканчивается всё. На тему «позитива» переходит любой разговор, с чего бы он изначально не запускался. Девки, деньги, прошлое, спорт – в конце концов, всегда все начинают говорить про «позитив». Собственно, речь идет о позитивном рассмотрении твоего конкретного случая – «позитив» - это значит, что тебе дают документы и ты остаёшься, имеешь право на работу. Обратная сторона «позитива» - соответственно, «негатив», и, как следствие, после парытройки аппеляций – «депорт». Депорт может быть в другую страну, которая отвечает за тебя «по Дублину», то есть по Дублинскому соглашению, страна, выдавшая визу, обязана забирать иммигранта и иметь с ним проблемы самостоятельно. «У него Дублин» - так говорят про каждого второго идиота в Лёрене, кто, к примеру, въехал через Грецию и порвал документы. Через две недели по объединенной базе данных всплывает фото или имя, и ситуация проясняется. Если ты не убрал концы, то, соответственно, будет «Дублин», то есть депорт в другую страну. Который может случиться прямо из Лёрена, но, с гораздо большей вероятностью, тебе поимеют мозг ещё месяцев девять – будут мариновать в каком-нибудь депортлагере типа Нордбибротена, и там у тебя гарантированно поедет крыша. Так что к моменту депорта ты уже будешь как огурчик – полный кретин, такой, как, собственно, и большинство коренных жителей ЕС. Овощ, которому потом дадут рано или поздно «позитив», вместе с психиатрическим диагнозом, что, в общем-то, совершенно не помешает стать идеальным членом Европейского сообщества – будешь в состоянии как робот забивать гвоздики в стенку, либо заниматься другим общественно полезным трудом. В данном случае наступает полное счастье согласно пирамиды Маслоу – если ты изначально кретин, либо приехал из страны, где тебе приходилось есть пауков, ты станешь совершенно счастливым человеком – будет безопасность, еда и одежда, тёплое жильё, и возможность забивать гвоздики, или ещё что-нибудь делать. Однако если ты 67

68

имеешь чуть побольше амбиций, чем у овоща, тебе придется сначала стать этим самым овощем – то есть, отрихтовать свои мозги до замороженного состояния, когда уже безразличным становится совершенно всё. На подобных вещах крыши съезжают у многих, кто на что-либо изначально надеется. Что же касается возможности пересидеть какие-либо домашние неприятности, чтоб не дергаться и не вздрагивать, пока где-то решаются твои проблемы, залечь на дно – Лёрен идеальное место на земле из всех возможных. Впрочем, в подобной ситуации и Нордбибротен, наверное, абсолютно не смертелен на фоне возможных неприятностей дома. Если ж тебя угораздило приволочь сюда семью, продав каким-нибудь жуликам квартиру, и дав возможность на твоем перемещении сюда заработать штук 7 зелени ещё каким-нибудь жуликам, это значит, что крыша поедет гарантированно. Потому что тут никогда не будет так, как дома. Мне не внапряг, потому что у меня вовсе нет своего дома, и считай, что его толком и не было. Сиротское гнездо в Тирасполе совершенно не в счёт, а больше и представить что-либо вместо дома как-то раньше и в голову не приходило. Вот мы движемся в очередной, казалось бы, совершенно рутинный поход за хлебом. С Габо и Намиком, обмениваясь свежими сплетнями. На контейнере – замок. Хлеб нужен нам. И его ждут люди, там, в Лёрене. Мы стоим, мнёмся, потирая руки. - Облом. Пойдём, я знаю ещё места. Габо решительно ведет нас куда-то дальше. Мы стремительно двигаемся через путепроводы в сторону турецкой пекарни, это переход километра в три. Там, вроде, тоже есть контейнер, хоть и не такой большой. У турков нас, увы, ждёт облом. Туда-сюда шлёпает дверь, тусуются какие-то абреки перед входом. К контейнерам не подойти. Поворачиваем обратно на завод, подходим, озираемся по сторонам. Прямо за контейнером расположена прозрачная сетчатая дверь внутрь заводского блока. - Поляки. Они, видишь, себе уже набрали. Ну вот скажи на милость, зачем было закрывать контейнер? Оно же там пропадёт всё равно. Габо грустно так развёл руками, и улыбнулся в темноту, прищурив хитрый армянский взгляд, начал шептать, словно змея, увидевшая тёплого кролика. - Пошли. Только очень быстро! Я рванул вслед за Габо. Мы стояли в темноте, а там, за сеткой, было довольно светло. В коридоре время от времени мелькали поляки в белом, это, как я понимаю, был обычный цех, и им периодически нужно было туда-сюда двигаться, исполняя свои обязанности. Как только очередные пару поляков прошмыгнули в конце коридора, Габо резким движением открыл сетчатую дверцу, и свободной рукой резко выдернул наружу деревянный ящик, в котором были свалены горячие батоны и кубики хлеба. - Открывай сумку, быстрей! 68

69

Я резко распахнул её края, и вместе с Габо кинулся забрасывать туда горячие булки. Затем в другую, перекидывая первую дальше, Намику. Не прошло полминуты, как мы уже покинули территорию примыкающей к заводу автостоянки, перепрыгнув через невысокий забор. Только теперь, оглянувшись назад, можно было видеть парочку поляков, которые в своих белых фартуках глупо так пошарили взглядом по окрестностям, разводя руками и негодуя ругаясь на своём языке. - Они же его украли, отложили для себя. Мы украли у них. Нам же нужно, а они ещё украдут, это же их работа! Габо улыбался всеми зубами, и по дороге обратно, как обычно, плёл свои смешные байки. Мы, чувствуя себя идеальными героями, преисполненные достоинства, величественно вошли в Лёрен. Тут же, не отходя далеко от выхода, распахнули сумки, и начали раздачу хлеба женщинам. Арменин, азербайджанец и я. Нигде кроме как здесь, наверное, не сложилось бы это самое чувство товарищества и братства, словно в одной упряжке, мы, несущие этому миру добро. Герои, приносящие хлеб. Много человек сказало нам «спасибо» в этот вечер. Заводской контейнер с хлебом поляки больше не закрывали от нас. Ума хватило. С Виолетой мы общались каждый вечер в аське, она была за меня спокойна, и вместе со мной ждала каких-либо изменений в плане моих маршрутов. Компьютер, да и всё остальное, я особо не прятал. Наша комната была проходной – к нам приходило за день, посидеть-потрепаться, наверное, человек пятьдесят. Кто-то постоянно тусил, играл в карты, или крайне редко, когда заезжали новые пассажиры, у кого-то оказывалась бутылка водки из дома, которая выпивалась чуть ли не по напёрстку на каждого, при этом предварительно все вежливо отказывались, но водки хотелось всем. И отнюдь не по напёрстку. Комп постоянно валялся на моей кровати, которая была похожа на двухэтажный самолёт. Я спал поочередно сверху, а потом снизу, два раза в неделю мы выезжали с соцработницей Хильдой в бассейн, пару раз в неделю играли по нескольку часов в футбол на закрытом корте. Опять же, рыбалка. В общем, санаторий. Если не грузиться отношениями с администрацией, то тут можно протусоваться безумное количество времени. На фруктах и постоянных пеших прогулках в город я радикально улучшил своё самочувствие. Компьютеров было навалом, я пользовался своим, просто потому, что так было привычнее. Напрягали больше всего чужие судьбы и чужие проблемы, поскольку люди встречались разные, и большинство из них было явно не готово оказаться в таком вот положении, в Лёрене. Особенно, если человека на родине развели на кругленькую сумму в долларах за возможность оказаться тут. Понимая, что работы тут нет, жизнь становится лёгкой и непринужденной – ты начинаешь понимать местную публику, тех, кто тут жил всегда. Это у нас мы отвыкли от СССР – уже никто не помнит, как когда-то многие ходили на работу только чтобы убить время, ничем там не занимались, пили кофе, обсуждали сплетни. Здешнее общество отличается тем, что если тебе влом, ты, собственно, можешь никого и 69

70

не напрягать – поесть и одеться можно и так, да и жить всегда будет где. А вот остальное, пардон, это уже пирамида Маслоу – карьера, амбиции и т.п. – тут ты всяко пролетаешь, каждая ступенька даётся с диким напрягом, потому что ты – иммигрант, и твой удел – получить еду и безопасность, и пережидать проблемы в своей стране. Либо мариноваться до состояния полного идиота, и вписаться в их общество в статусе совершенного кретина. Борис, как он себя называл, приехал из далёкой солнечной Киргизии. Он был уважаемым человеком в своем небольшом селении, имел землю, дом, красавиц-жен, авторитет и всё, что нужно, чтобы встретить старость. Однако у местного царька Акаева случились проблемы, и он призвал Бориса в подмогу, чтобы он со своими борцами пришел к президентскому дворцу поддержать «стабильность» и всё такое. Пока Борис стоял на защите стабильности, Акаев уже слинял в Московию, а новые власти хорошенько проехались по «акаевцам» репрессивным катком. Борис просидел несколько месяцев в тюрьме, вместо ноги у него теперь было нечто, скрученное болтами, спицами и всевозможными железными предметами. В 50 с лишним лет оказаться в такой ситуации благодаря своей, в общем-то, вполне себе центристской политической позиции, у ног безжалостных властителей, - с непривычки у любого в такой ситуации сдадут нервы. Я подбадривал киргиза, насколько это было в моих силах, местной развлекательной программой. - Собирайся, идем на магазин. Борис утеплился, настроение у него было хуже некуда. Оказавшись на заднем дворе магазина, ему, пожалуй, вспоминались его тёплые края и куча бабок, которые он впалил, чтобы добраться сюда. Открыв дверцу контейнера, я, пожалев Бориса, начал самостоятельно по одному надрывать пакеты, руками в скользящих одноразовых перчатках. - На, принимай. Он раскрыл свою сумку, и начал закидывать туда пакеты с виноградом, черешней, киви, грибами. Спустя несколько минут этого адского драйва, Борис достал из кармана сигареты, и закурил. - Что, нервы? Угрюмое лицо Бориса задрожало. Казалось, ещё немного, и он вот-вот заплачет, глядя на то, куда попал. - Да, как я мог подумать, что окажусь вот так… Вот здесь… - А ты о чём мечтал, что будешь в костюме тут ходить? Может быть, и будешь. Только потом. Пока об этом лучше забыть, в твоих же интересах.

70

71

Он опустил голову и чем-то походил на дядюшку Тыкву из мультфильма про Чиполлино. Такой же круглый, усатый, не молодой уже киргиз, с грустными-прегрустными глазами и сигаретой в руке. Через неделю ему дали трансферт куда-то на побережье Северного Ледовитого океана. Он рассказывал в трубку, пытаясь изображать хорошее настроение, про то, что из окна видны льдины и замёрзшая вода, и он ждёт, что, возможно, как-нибудь увидит там на горизонте белых мишек. Мы с Габо и Намиком передавали трубку друг другу и подбадривали его. Если «советским» и дают трансферт, то обязательно к белым мишкам, или на острова. Вокруг Осло как правило оставляют только арабов. Наверное, Система надеется, что поскольку мы русские, включая киргизов, то, возможно, нам понравится холод и снега, и в случае благоприятного исхода дела, мы останемся в этих малозаселённых районах, поднимать какую-нибудь северную промышленность. Вечером нарисовался новый пассажир, азербайджанец, тех же, лет пятидесяти. - Я Эльдар. - Ну, проходи, садись. - Сергей, можно я буду с вами? Меня подселили к молодым чеченцам, они наглые, издеваются надо мной, половую тряпку в холодильник положили, не убирают за собой ничего, еще и командовать пытаются. Я дольше всех жил в этой комнате, так что, в общем-то, решив, что Намику с земляком будет веселее, сам принял решение. Как потом оказалось, зря. Эльдар дико храпел по ночам. Я отправил его спать над собой, наверх, чтобы при случае было проще бить снизу ему через матрац под рёбра, кулаком между деревянными прутьями. Он пугался во сне, но это было единственным для нас спасением. Впрочем, это ещё как-то можно было вытерпеть, но новый кадр был взрослый, и что-то начал из себя воображать, отказываясь ходить за продуктами. В этот неприятный день Намик ушел в город, как он сказал, отдыхать к землякам. Мы с Габо засобирались было идти, но втроём, как правило, было сподручней, да и веселей. И Габо предложил Эльдару, чтоб тот пошел с нами. Тот огрызнулся, расселся как король за столом и что-то начал чесать по поводу того, что, мол, Габо на нелегале, и вообще его регулярное появление в нашей комнате может закончиться проблемами. - Из-за тебя у нас могут быть неприятности, что ты тут ещё командуешь кому куда идти. Габо улыбнулся и посмотрел на меня. Я кивнул ему, типа «иди, к себе, переодевайся». Посмотрел на Эльдара, предчувствуя не очень позитивный разговор. - Успокойся, ты идешь с нами? - А что он, армян, тут выступает? Я тут за всё отвечаю. Чтобы я тебя в этой комнате больше не видел! 71

72

Эльдар брызгал слюной, подорвался, и начал нервно расхаживать по комнате. Тут меня уже забесило. - Ты вообще кем тут себя возомнил, а? Кто тут за всё отвечает? Ты? Ты в этом уверен? Тут все за всё отвечают, главных здесь нет, ты что ли хочешь тут быть главным? Эльдар попытался изобразить примиренческий тон с целью найти во мне союзника своей паранойе. - Я не хочу, чтоб сюда приходил этот армян, у нас из-за него могут быть проблемы. Он нелегал, из-за него мне могут позитив не дать. Ты что за него? Намик не будет за него. - Ты бы держал себя в руках, Эльдар, или забыл, как сам тут оказался? Какой позитив, ты себя в зеркало вообще видел? Кому ты тут сдался, ещё не известно где сам тут будешь, через пару месяцев «по чёрному» будешь проситься заехать сюда. У тебя нет никаких гарантий, запомни. По остальным вопросам – тема закрыта. Похоже, ты здесь задержался. - Где этот армян, я его сейчас урою! - Эльдар, у тебя будет возможность с ним разобраться, когда ты сам будешь на нелегале. А будешь ты там, возможно, весьма скоро, так что хорош крыльями махать. Габо одевался у себя наверху, я тоже начал накидывать тёплые шмотки. Эльдара колотило, он продолжал сидеть за столом и что-то жевал. - Сергей, сядь, давай поговорим, на вот, поешь со мной. - Эльдар, я не могу тебя учить жизни, ты в два раза старше меня. Но после всего что тут было, я за одним столом с тобой сидеть больше не буду, и думаю, что Намик тоже. Так что привыкай. По ходу, общего языка мы не нашли. Заглянул Габо, и мы ушли из Лёрена в ночной город. Вернулись часа через полтора, поднялись к нему наверх, я перегрузил все продукты ему в холодильник. - Сергей, да зачем мне. - Нет уж, пусть лежат тут, какая разница где готовить, тут даже лучше – кухня с балконом. Я реально беспокоюсь, что он спалит тебя администрации. Потом мы взялись жарить мясо, и долго сидели на балконе, вглядываясь в огни Осло на фоне черной ночи. Я спустился, заглянул в нашу комнату. Эльдар весь в пунцовых пятнах продолжал сидеть за столом, затем вышел в коридор, видать, в надежде увидеть Габо. Однако, умный Габо, дабы не попадать в разбирушки, спокойно скрылся в своей конуре, и завалился спать. Я отправился в кинозал втыкать в новости. В первом часу решил уже вернуться обратно в свои апартаменты, как почувствовал, что дверь с внутренней стороны прижата и там както шумно. 72

73

- Сергей, заходи, сиди в стороне не лезь, хорошо? Я ему ничего не сделаю. Мы сами разберёмся. Маленький Намик, метр с кепкой, ухватил Эльдара за шиворот и посадил перед собой на стул, чтобы быть на одном уровне. Их лица, действительно, оказались одно напротив другого. В адрес Эльдара звучали какие-то грубые выражения на азербайджанском, этот кадр только кричал изредка «Намик, Намик», пытаясь успокоить своего земляка. В свою очередь Намик в пылу объяснений схватил со стола вилку и ножик в одной руке. Вилки и ножи тут были совершенно тупые, никто и не думал нападать, и встревать особо не было повода. Но на прощание пару синяков ими Намик, похоже, оставил этому идиоту, и чуток всковырнул себе руку. Надавав Эльдару пощёчин, Намик развернулся ко мне. Эльдар вышел из комнаты, и пошел куда-то по коридору, наверное, на ресепшен. - Мы сами решим свои проблемы. Он офигел. Я пришел, он тут пьяный начал спрашивать про Габо, а я же и не знаю что тут за проблемы. Пошел наверх к Габо, тот спит уже, в двух словах мне всё рассказал. Короче я сказал этому уроду - если он кому-нибудь нажалуется, и администрация узнает про Габо, или ещё хоть слово скажет в адрес Габо, я знаю, где его дом, где он живёт. Мы же из одного города, я всех его родственников буду иметь – сестру, маму, дочку – мне без разницы, потому что он мерзавец. Я сказал, чтобы завтра его у нас тут не было. Прикинь, он собирался с Габо драться, выпил бутылку водки сам, патриот Карабаха нашелся. Прятал её всё это время от нас. Всё же зря, Сергей, ты ему разрешил тут жить. Хоть он мне и земляк, но он придурок.

Пасха Вообще-то, во всевозможных иммигрантских дебрях администрация всегда старается отделить христиан от мусульман. Типа разные культуры, менталитет, отношения с женщинами, пятое – десятое. В Лёрене было просто кайфово, если конечно убрать за скобки мягонький, но действенный для особо восприимчивых психотеррор администрации. Та, в свою очередь, задалбывала регулярными разъяснениями как быстро и комфортно они отправят тебя домой, стоит лишь только подписать бумагу с просьбой о возвращении. Поскольку в Лёрене был, действительно, кайф – с его бесконечным спортом, холодильником, набитым фруктами и жизнью посреди самой дорогой столицы мира, молиться тут народу особо было некогда. Господь подавал каждому по его запросам, надо было лишь приложить некоторое усилие, типа пройтись ножками, и не полениться. Можно было обходиться вообще без денег, но при жестком условии – не курить и не употреблять наркоты. С последним в Осло было, пожалуй проще и дешевле, чем с 73

74

алкоголем. Норвежское общество каждому, как при коммунизме, давало по потребностям – хочешь курить гашиш – ну на, кури. Главное – пирамида Маслоу. На нижней её ступени можешь укуриться и удолбаться на всю катушку, хоть у памятника Черчиллю на пирсе Ослофьорда. Но выше нижней ступеньки – тут уж чёрта с два, иначе отбросишь себя назад. Между ступеньками - дистанции космических масштабов. По этой причине многие азюлянты, кого не скосила депрессия на этапе ожидания документов, добивали себя сами уже после. От счастья, что получили «позитив». Мягкие норвежские нравы, циничную вежливость и лояльность ко всему не многие понимали как ловушку. А поскольку иммигранты, как правило, люди случайные – многих ломала райская жизнь уже после абсолютной легализации. Соблазна кайфом беззаботной жизни – сами норги зачастую не выдерживают, наркоманов в Осло – пруд пруди. В общем, коммунизм в отдельно взятой стране – это, пожалуй, реальность для Скандинавии. Однако коммунизм этот ограничен потреблением на уровне животных инстинктов. Интересует тебя политика, карьера, и всё такое – тут уж стоп, продышись, впереди – жесткое капиталистическое общество, суровая конкуренция и толкание локтями. В Лёрене о подобных вещах люди думали редко, просто смешивали свои эмоции и пытались удержать крышу на месте. Христиане тут, пожалуй, были, если считать за таковых каких-нибудь интеллектуалокпротестанток из франкоговорящих африканских стран. Но поскольку общение с ними не заходило дальше улыбки и слова «привет», всё ж эти стопроцентные позитивщицы вообще не понятно с какого боку пошли через столь неординарный маршрут. Их папа и мама могли, наверное, легко пожертвовать в экономику страны полмиллиона зелени, и местные власти на блюдечке с голубой каёмкой приволокли бы заветный паспорт, да ещё и раза три сказали «спасибо». Так что мы с Габо были в Лёрене единственными православными, если вообще можно об этом рассуждать на высоких нотах духовности и самопознания. В общем, предпасхальная неделя на редкость выдалась постной, в протестантской миссии на раздаче продуктов мы как-то прохлопали мясное, и забыли его себе заказать. То есть, остались даже без курятины. И как-то думать не думалось на религиозные темы, но Пасха близится, и отправились мы с Габо за магазин, разнообразить меню виноградной лозой, вроде как с христианским умыслом. Намик по поводу неважного самочувствия попросил остаться «на хозяйстве». Разумеется, мы не возражали, и, взяв по паре резиновых перчаток, двинулись на очередное «дело», связанное с пластмассовым контейнером. - Эй, Сергей, смотри какой нам сегодня подарок. Это клад, пасхальный клад. Бог увидел нас с тобой сегодня здесь, в Осло. Это Бог, он нам помогает! Габо нарвался на пару роскошных пакетов, и с диким армянским акцентом, радуясь, как ребёнок, доставал из контейнера что-то реально важное. 74

75

Не знаю, может быть это всё туда вообще положил он сам, просто заработал денег, и решил сделать нам обоим такой вот пасхальный сюрприз. Вида он, конечно, не подавал, и мы дружно вслух гадали, кто мог сюда всё это вообще положить. Оказалось, в предпасхальный вечер старый добрый Иисус послал нам не только пару кило отборной свиной шейки, но и яйца, и даже бутылку французского красного вина, и даже… кулич. Уж не понятно, если это не Габо, то что там у них случилось? Быть может, в магазинном баре это богатство решил заныкать себе какой-нибудь новый работник, и припрятал своё добро тут до завтрашнего утра, а может быть, руководство магазина уже было в курсе, что их контейнер облюбовали не какие-то там арабы, и с нами похристиански поделились... Нам сие было неведомо. Набрав до кучи винограда, ананасов и прочих фруктовых радостей, мы счастливые и довольные двинулись в Лёрен. Намик отдыхал, по сему мы забурились к Габо на второй этаж, и отправились жарить сочные свиные отбивные и варить яйца в луковой шелухе. Уже заполночь подвалил отдохнувший Намик, и мы втроём, проникшись самым что ни на есть божественным просветлением, которое настигло нас в знаменательную пасхальную ночь, били друг о друга пасхальные яйца, пили вино и произносили тост «Христос, Воскресе!». Как человек современный, молодой, и не забитый патриархальными традициями, Намик не отказался составить нам компанию. В конце концов, у нас с Габо не было цели сбивать его с собственного религиозного пути, если таковой имелся в наличии, а мы втроём были уже друг другу почти братья. Так что радость от маленького христианского чуда со вкуснейшими отбивными и красным вином была на всех общая. Без разбора национальностей и различия между армянской и русской Церковью, а тем более азербайджанского народа, который те же чеченцы и за мусульман толком не считали, типа «слишком недавно они были огнепоклонниками, и не отягощают себя исполнением всевозможных обрядов». Ещё несколько часов Габо травил свои забавные армянские байки, разумеется, не имевшие к реальности ни малейшего отношения. - А вы ели когда-нибудь ёжика? - Мы выпучили глаза, и уже приготовились ржать. - Ёжик очень вкусный зверь. Помню, мой дядя жил на Украине, я приехал к нему, и собрался пойти половить ёжика, так он говорит – не ходи днём, хохлы увидят, побьют, у них не принято ёжика есть, ходили ночью искать. А вот в Германии собрались ко мне друзья в гости из другого города. А у меня как назло ни мяса, ни денег – сел на машину, поехал в лес рядом, с мешком, наловил сразу шесть штук. - И как ты их готовил? - Мы уже валились со смеху. - Как? Кидаешь в ванну ёжика, он там плавает, раскрывается, берёшь его за верхние лапы, поднимаешь, и ножиком режешь. И – на сковородку. Пожарил всех, знаешь как они ели? Было так вкусно! 75

76

Габо прищурил глаза, и, как обычно, его байки рассказывались столь проникновенно, что осталось только ржать и восхищаться, типа мы, конечно же, ему поверили. Ему было хуже, чем всем нам. Человек на нелегале, в Германии у него проблемы, а он вот тут сидит, и рассказывает нам что-то про ёжиков, мы празднуем Пасху… «Надеюсь, если тебе сейчас трудно, Бог помогает тебе, Габо…». Я много раз спустя время вспоминал этот вечер, и говорил так про себя, уставившись в небо. Оно ведь везде одинаковое – это небо, и в Осло, и в других местах. Это люди придумали себе, как разделить землю, придумали себе врагов, придумали повод, чтобы ненавидеть друг друга, считать, что кто-то лучше, больше достоин… Весь следующий день на фоне столь восторженной ночи меня не оставляло безбашенное настроение. Мы пересмотрели часть фильмотеки, поиграли в волейбол, прогулялись в центр, и вымотанные приползли на четвереньках в Лёрен, чтобы поесть и наконец-то выспаться. Перед сном я завёл, как обычно, свою электронную шарманку, в надежде пообщаться с любимой. - Привет. Христос Воскресе! - Воистину Воскресе! Зеленая ромашка Виолеты, - казалось бы, времени прошло уже месяца два, а мы расстались как будто вчера. - Как там твои успехи? Что новенького? - У тебя-то самого, какие планы? - Надо дождаться, пока что-либо прояснится. Тут порожняк. Разрешения на работу мне не видать, скорее всего дадут трансферт, и скорее всего не очень хороший. Так что в принципе надо бы думать, куда сваливать отсюда. Просто пока не могу придумать, куда именно. - Сюда тебе нельзя. Не знаю, насколько ты следишь за новостями… - Нет, не слежу совершенно, и почему-то совсем не интересно. Есть родина, и есть государство, это немного разные вещи. Смотреть пропаганду для биомассы как-то совершенно не хочется, а читать оппозиционные сайты – это значит набираться злобы, а она мне не нужна. - Я и сама подумываю, как бы куда-нибудь отсюда уже линять. - Что с твоей работой?

76

77

- Да всё то же самое, я, наверное, уйду оттуда обратно в бутик. Денег поменьше, но нет такого напряга. Хорошо, что ты уехал, тут сейчас под раздачу попадают все, кто «рядом стоял». - По поводу? - Они закручивают гайки, чтоб никто не рыпался, наверное, кризиса ждут. Я тут хоть и сама на птичьих правах, понимаю, что так нельзя. На Украине хоть и нищета, но такого, как здесь, нет. - А что там с Украиной? - Да там ловить нечего, тем более что ни у меня, ни у тебя нет гражданства. Там с работой тоже напряг, но тут в Москве хоть и с деньгами нормально, моральный дискомфорт. Просто если вдруг, не дай Бог, вляпываешься в какую-нибудь историю, крайнего не найти, а чем ты бесправней, тем больше шансов, что виноватым останешься именно ты. У тебя скоро что-нибудь прояснится? - Не знаю, тут надежды мало на то, что дадут документы. Один процент. И непосредственно тут - точно не дадут. - Почему? - У меня Дублин. - Это что такое? - Шведская виза. В принципе можно было бы валить отсюда прямо сейчас, но тут столько всего интересного постоянно творится, что хочется ещё посмотреть эту тему в развитие. Но это не главное. Просто, как только я окажусь в Швеции, шансы на то, что придется возвращаться, возрастают. А нужно потянуть время, лишняя пара-тройка месяцев она как раз может оказаться решающей. Если хочешь, ныряй сюда. - Это хорошая идея, но я боюсь, мне визу не откроют никуда. А если поставят штамп, то придется сидеть тут вообще безвылазно. У меня есть кой-какие мысли, но я пока не хочу торопить события. Ты пока там, я тут. Погано, конечно, но лучше так, чем передачи тебе носить. - Про меня спрашивали? - Уже давно никто не приходил, вроде как отвязались. Не знаю, надо будет следователю позвонить, вдруг растелится, что-нибудь скажет. Телефончик - то он мне свой оставил. Утром я в очередной раз отправился в сауну-бассейн, вернулся оттуда уже часам к шести. Соцработница Хильда, закомплексованная норвежская тёлка, худая, с вечно немытыми волосами в свитере с рукавами до колен, видать, решила проявить внимание и пообщаться. Я стоял у стенда с картой Ближнего Востока и какими-то журналами на арабском. 77

78

- А я работала в Палестине. - Кем? - Фотографом, вот, журнал «Палестина», видишь, тут внизу и моя фамилия есть. - У меня тоже есть знакомые в Израиле, но они не любят Палестину, и всё, что с этим связано. Наверное, ей не очень понравился мой ответ, хотя когда в подобном стиле говорят про Молдову и Приднестровье, тамошние жители особо не акцентируют внимание на таких вещах. Но у меня сегодня было панковское настроение, и я решил не быть особо вежливым с этой хиппушкой, глядишь, пробъёт её на откровенность. - Там очень тяжело, потому что очень много людей. - Как так? - Если бы туда не приехало два миллиона русских, там было бы лучше. Имелось ввиду, насколько я понял, что евреи-репатрианты в Израиле воспринимаются европейцами типа как «русская экспансия». - И как было бы лучше? - Если бы они уехали из Израиля к себе назад, в Россию. Хильда так провела по воздуху рукой, словно отправляя евреев совка обратно в Россию и другие республики, с целью спасения палестинского общества. Я улыбнулся, типа «фиг вам», приподняв голову. Ну, похоже, я её достал. Весь мир носится с этими палестинцами. Мне в общем-то всё равно, жалко любых жертв войны, но такое своеобразное внимание к русским уже не шокировало, просто забавляло. На ужине поржали с Габо по этому поводу. - Да всё она понимает, у них это государственная политика. Ты представь себе, когда мне в полиции офицер переспрашивает про войну, я ему рассказываю про Карабах, а он спрашивает «кого ты убил?», а потом «плохо, что ты трёх азербайджанцев убил, вот если бы хоть одного русского, тогда точно тебе бы дали документы». - Ну, Габо, может это не от ненависти к русским, просто это для них значит что Россия для тебя в таком случае – безопасная страна, и ты можешь жить там. Типа правопреемница СССР. - Не любят они русских всё равно, и мы для них все русские, может разве что кроме чеченцев, потому что о них тут много писали. В Лёрене кругом валялись палестинские журналы, а весь центр Осло был густо оклеен антиизраильскими стикерами с перечеркнутыми звёздами Давида и тому подобным 78

79

трашем. По центру норвежской столицы там и сям непрерывно сновали бородатенькие в белых одеждах, с глазами зомби и Кораном под мышкой. Их, наверное, в центре уже давно больше чем белых. Чудеса! Норвежцы, наверное, думают, что Палестина сражается там с Россией, типа Израиль – это оккупированная русскими палестинская земля. Забавно, по крайней мере, очень забавно было бы посмотреть, к чему они в результате приплывут с такими подходами. Вечером, возвращаясь с прогулки, на моей комнате висела бумажка с моей фамилией. На двери у Лейлы оказалась точно такая же. Мы двинулись на ресепшен. За стеклом сидел грустный египтянин с боснийцем. В отличие от норвежки Хильды, тусившей, как правило, в комнате отдыха, где на мягких креслах желающие рассиживались посмотреть на здоровенном экране какой-нибудь «Властелин Колец», эти соцработники обычно редко покидали свою стеклянную комнату. - Привет Сергей, айм сорри… Египтянин с сожалением развёл руками. - Нордбибротен. Разумеется, в его компетенцию не входил выбор трансферта, и он по этому поводу не при делах. В глазах египтянина перемешались досада, грусть, сожаление. Он, наверное, искренне переживал за всех, как за себя, хотя бы просто потому, что был совершенно одинок. Приехав сюда с женой, тут он её, разумеется, потерял. Он долго просил меня зарегистрировать его на каком-нибудь русском сайте с девочками, чтобы он смог найти себе невесту. Буквально вчера я зарегистрировал его профиль на сервисе знакомств, он радовался как ребёнок. И вот сегодня ему пришлось первому сообщить мне совершенно мерзкую новость. - Ну что делать, поезжай на Нордбибротен, может оттуда ещё куда-нибудь попадёшь. Не все там остаются. Лейлу отправляют завтра на трансферт недалеко от Осло, на три часа позже меня. Наверное, с учетом того, как доставят меня на новое место, потом поедет она. Я вернулся к Габо. - Ну что, старина, я отваливаю. - Куда? - Нордбибротен. Что думаешь по этому поводу? - Твари, что я ещё думаю. Можешь взять с собой верёвку и мыло. - Что, там настолько хреново? - Не то слово. Я там через две недели не выдержал, свалил. Там одни арабы и негры. 79

80

- Там что, закрытый режим? - Нет, просто кругом лес. Хоть волком вой. - Ну, уже май, так что погуляем по лесу, насладимся красотами скандинавской природы. Надоело тут в Осло тоже сидеть. Работать-то всё равно не дают. - Да. «Дублинским» разрешения на работу не дают. У меня ж тоже «Дублин», думаешь чего я «по-чёрному» живу. Габо много лет прожил в Германии, там, разумеется, были его отпечатки пальцев и куча проблем. - Ты, Сергей, конечно, можешь остаться тут. Ну, снимут этот социал – какая разница, ты всё равно не куришь. Не нужно ехать в Нодрбибрётен. - Да ладно, надо менять обстановку. В конце концов, я тут реально уже закисаю. - Ехал бы ты в свою Швецию, тебе что, так важно, чтобы всё прошло через процедуру? - Да я говорил с Хильдой, да и с египтянином. Пока нет юридического решения – лучше не ехать. - Да знаю я по тебе решение, «Дублин» значит «Дублин». Остальное - вопрос времени. Я пошел к себе в комнату, завалился на кровать. Открыл свой комп, загорелась ромашка Виолеты. - Слушай, привет, Серёж, есть человек в Осло, наш дальний родственник. Запиши его телефон, позвони ему. - Я завтра на трансферт. В Нордбибротен. До этого я ей периодически рассказывал о местных приколах. - Ну, что думаешь? - Поеду. Человеку сейчас позвоню. Как зовут его? - Влад. Он уже семь лет живёт в Осло с семьёй. Может чего подскажет. Через полчаса джип Влада уже стоял во дворе Лёрена. Мы обнялись. Земляк, блин. Оказалось, у него отец живёт в получасе езды от Тирасполя. За окном мелькал одноэтажный «большой Осло». Мы въехали в подземный гараж, и поднялись в дом. Влад представил мне своего приятеля. - Знакомься, это Леон, грек. Мой друг, предприниматель, приезжает сюда время от времени.

80

81

Пока мы ехали, Влад рассказал большую часть своей истории, про то, как через Мурманск заехал сюда с женой и детьми, и после восьми «негативов» и скитаний от преследований полиции все таки получил документы. - Мне помог адвокат, я переговорю с ним по поводу твоего случая. Целый вечер мы пили греческий коньяк, жарили мясо и смеялись по разным поводам. - Ты правильно сделал, что уехал оттуда. Там ещё долго нормальной жизни не будет – что Молдова, что Приднестровье – не будет там покоя. Я учился в Москве, жил в Кишиневе, занимался политикой, агитировал за демократию, и что? Жизнь проходит, а ни денег, ни перспектив. Лучше быть тут русским, чем там румыном. Тут к чужим относятся лучше, чем там – к своим. - А ты вообще кем себя считаешь, ты кто – молдаванин или румын? - Вообще-то, Молдова была раньше Румынии, и мой отец мне говорил что мы – молдаване, никакие не румыны. Румыния появилась только в девятнадцатом веке, и алфавит у нас древний был на кириллице. Это Франция тогда была сверхдержавой, и чтобы остановить Россию, создала Румынию. Не могут люди жить спокойно. С греком мы общались, перескакивая с моего не очень продвинутого румынского на столь же слабый инглиш, но, как оказалось, вполне понимали друг друга. В конце концов, пришло утро, Влад отвёз меня к Лёрену, я собрал шмотки, которых стало уже в три раза больше, загрузил их в джип египтянина, я обнялся с Намиком и Габо, попрощался с чеченцами и Лейлой. Мы выехали прочь из города.

Нордбибротен Мы въехали на территорию бывшей армейской части гражданской обороны. Такие выводы можно было сделать исходя из пожарных вышек, флагштоков, ангара для пожарных машин и всевозможных металлических конструкций и убитой техники, которая стояла посреди плаца. Четыре барака, ограда из колючей проволоки, разорванная в нескольких местах, унылые лица арабов и негров на входе, кучей пришедших посмотреть на новенького. Меня проводили в админкорпус, дали ключ и отвели в комнату. Собственно, это было единственное место, где жили христиане из бывшего СССР. Всё остальное лагерное сообщество черное и арабское, возможно, тоже делилось каким-то образом, поскольку 81

82

больше половины афров, пожалуй, христиане тоже. Но, разумеется, их невозможно было воспринимать за «своих». В комнате горевал мой новый сосед Тенгиз, и туда-сюда сновали его земляк Бега и белорус Виталик. Бега с Виталиком планировали через пару-тройку часов сдёргивать в Швецию. У них были свои планы, и Нодбрибрётен в эти планы больше не входил. - Как тебя зовут? - Сергей. - Дай пожалуйста телефон. Очень нужно позвонить. Нервный Виталик, весь словно на шарнирах, расхаживал по комнате и истерично что-то причитал в трубку про любовь и всё такое. Видать, у него были проблемы с женщинами. Виталик сел на кровать, потом опять встал, потом снова сел, достал какие-то женские трусы в желтый горошек, приложил их к носу… - Вот, это её трусы, я люблю её. Эти фашисты нас разделили ещё на первом трансферте. Ненавижу. Надо ехать отсюда, надо ехать. Тенгиз с грустью провожал своего молодого земляка с этим отмороженным белорусом. - Виталик, но как ты поедешь в Швецию, у тебя же там депорт, тебе там тюрьма будет. - Тут мне тоже нет больше резона. Не видишь, у меня уже крыша едет. Движение – это жизнь. Виталик провёл в Нордбибротене два месяца. Год назад его депортировали из Швеции обратно в Минск после непродолжительного срока за какие-то кражи. Ровно на год хватило его терпения, для понта он сходил на пару митингов оппозиции, оставил дома жену с ребенком, зацепил какую-то малолетнюю девку, которая, возможно, от него залетела, и припёрся покорять очередную северную страну. Рыжий конопатый Бега выглядел более уверенно, собрал свой рюкзачок, выпихнул своего незадачливого дружка-белоруса. - Идём уже, через пятнадцать минут автобус. Мы вышли их проводить, скинулись ещё деньгами, им они лишними не будут. - Это Нордбибротен. Тут такая традиция, - объяснил мне Тенгиз, - надо помочь, потом нам другие помогут. Вышли с ними на дорогу. Подошел автобус. Виталик с Бегой запрыгнули, и помахали нам рукой. - Их разделили, а после допроса выяснили, что они не муж и жена, и ей 16 лет. Ну, девка зря решила не размениваться. Адвокат ей помог состряпать новую легенду, типа её против 82

83

её воли этот болван сюда привёз, угрожал, и она не хочет его видеть. Разумеется, её определили в охраняемую квартиру, носят туда еду сумками, у неё ребёнок ещё– он в Белоруссии. Теперь власти организуют, чтобы забрать ей сюда ребенка, и можно считать что у девочки жизнь удалась. А этот дурачок Виталик её любит, звонит всё, унижается. Говорю ему «что ты звонишь, она же тебя сдала». Он не верит. Она ему мозги крутит. Тут ему нельзя – его в тюрьму закрыть могут из-за этой девки. В Швеции у него депорт, он сильно рискует, если не проедет. Обещал позвонить, как и что. За Бегу я не переживаю, но этот идиот себе просто жизнь ломает. Мы с Тенгизом остались втыкать вдвоём в пустоту. Ему под полтинник, седой, лысый, пузатый и совершенно несчастный грузин. Он мариновался тут уже два месяца, и как полагается законопослушному грузину, боялся всего и всея. В молодости он закончил академию МВД в Минске, работал в Белоруссии, потом вернулся к себе на родину в Сухуми. - Потом была война. У нас был дом недалеко от дома, где родился Лаврентий Берия. А тут война. У меня бабушку убили, дядю убили. Я в милиции работал. Мы ушли через перевал, убежали. Вывели больше ста тысяч человек. Ещё бы немного – и не успели бы, просто всех убили б тогда. Тенгиз долго говорил про свои злоключения в период конфликта. Абхазская война была более жуткой, чем события в Приднестровье. Я не интересовался политикой, и знать не знал, какие там у них были беженцы, ещё одна отколовшаяся республика, а что там и как – какая разница… - Поехал в Россию, в Петрозаводск. Просил убежища, мне дали документы, дали гражданство России, жил в общаге, картошку одну ел. У нас была комната – а в соседней была насыпана гора картошки. Её и готовил. Потом пошел в бизнес, открыл своё кафе. Помещение арендовал, взял кредит. Начал с маленького, с буфета, потом большое уже было кафе. Блюда вкусные, официанты лучшие в городе, всё что надо для жизни. - И что ж там не остался? Что тебя сюда-то принесло? У меня уже от количества этих пятидесятилетних, которым тут в 99% случаев ровным счетом ничего не светит кроме возвращения обратно, пробирало на «ха-ха». Ещё один каскадёр. Не нужны тут чужие старики. Никому они не нужны, даже самой Грузии. - Забрали у меня кафе. Повадился один мент ходить, водить каких-то женщин, и не платил. Раз пришел, два пришел, и всегда не платит. И нагло так всё требует. На какой-то уже по счёту раз пришел и снова с женщинами, ну, я сказал, чтобы ему поставили вино, не то, что он просит, а дешевое вино. Тоже хорошее, но дешевое. Он меня вызвал говорит, «что ты мне за вино подаёшь», я ему говорю «хорошее вино, я и сам его пью, а что тебе надо, ты же и за это не заплатил, ты же никогда не платишь, как ты можешь требовать ещё что-то от меня»? Женщины его как услышали это, им стыдно стало, собрались и вышли. Он начал угрожать, что я его опозорил. В общем, отняли у меня кафе. Власти отняли. 83

84

Договор аренды нарушили, всё нарушили. Я даже квартиры себе купить не успел – всё вкладывал в это кафе, всё, что заработал. Там про меня и газеты писали, и арестовывали меня, сутки держали, менты допрашивали, такое государство - что я могу сделать. - А как тут-то оказался? - Дублин. У меня виза финская, я же не знал про Дублин, думал подальше уеду, чем дальше, тем лучше. И уехал. Теперь жду, пока меня обратно отправят, в Финляндию. Так рядом со мной оказался очередной любитель политики, которого хлебом не корми – дай только поискать виноватых в своих злоключениях. Тенгиз, разумеется, ожидал чегото иного в связи со своим выездом за пределы СНГ. И уж точно, никак не предполагал, что окажется среди непролазного леса, в деревянном бараке, да ещё и со мной в одной комнате. - Ты наверное и представить себе не мог, где окажешься. С переездом в Нодбрибрётен я стал особо добр к таким вот путешественникам. Мне было жаль его, но, разумеется, надо было как-то проводить время, и мы доводили друг друга до белого каления. Он клеймил «русских оккупантов», которые «захватили Приднестровье», я подкалывал его по поводу его опыта евроинтеграции. - Тенгиз, ну ты же мент, хоть и бывший, согласись, то, где ты оказался – это тюрьма, пусть даже не тюрьма, а колония-поселение, «химия». - Да вижу я! Не знаю, почему это происходит. Я ничего не украл, никого не побил, я мирный человек, и вдруг попадаю сюда – вроде это свобода, но куда мне отсюда идти? Во всём виновата Россия, из-за неё я сюда попал. Тенгиз мог часами рассказывать про то, как сейчас хорошо стало в Грузии, как Саакашвили успешно борется с коррупцией, и что там скоро будет как в Европе. - Так чего ты после войны в Россию поехал? Что там можно было ловить, особенно в те годы? Ехал бы в другую страну, раньше и документы давали всем подряд, и Дублина не было, наверное. А теперь – что? Ты - гражданин РФ, и что тебе жаловаться? У тебя были проблемы с бизнесом в одном регионе, ну, ехай в другой, ты ж не политический преступник, не террорист. Переезжай, и судись хоть до ЕСПЧ. Если твоё кафе отняли несправедливо – возместят через ЕСПЧ. Но тут-то, в лесу, что ты вообще забыл? В конце концов, по правде говоря, тебе же ничего не мешает ехать в Грузию, раз там демократия, то разве плохо было б тебе, грузину, жить среди своих? Тепло, виноград, вино… - Я уже не поеду туда. А сюда я приехал, чтобы защитить свои права. - И как, защитил? Тенгиз кряхтел и охал. В эти минуты, похоже, он был полностью солидарен с моей оценкой происходящего. 84

85

- Даже не дали по Осло погулять, сволочи. Ничего не видел – отправили сразу в лес. За что? Я же не преступник. Я бывший милиционер. Я же просто поверил, что тут демократическая страна, они же везде про свою демократию пишут, а меня в колонию посадили. За колючую проволоку. Как зверя. - Так ехай на финку, что тебе тут ждать? - Да не знаю я как отсюда ехать. А ты чего в Швецию не едешь? Тут же 70 километров. - Мне уже через пару дней решение зачитают, тут хвойный лес, я тут в лечебных можно сказать целях – здоровьем запасаюсь, мало ли где мне зимовать, может опять в Москве. Грузин понимающе кивнул. День в Нордбибротене состоял из незамысловатых, одинаковых действий. В 9 утра мы поднимались на завтрак. Депортлагерь, как и положено, не баловал питанием. В столовке курды готовили совершенно отвратное месиво, либо рис. Через пару дней местной кухни я предпочёл вообще ничего из того, что они готовят, не есть. Довольствовался, тем не менее, вполне сносным сыром, вареньем из апельсиновых корок и молоком с хлопьями. Здоровая, можно сказать, пища. Благо никто не ограничивал – я брал стопку нарезанного сыра, наливал варенье в блюдце, один стакан горячего, и один – холодного молока. В термосок наливал кофе, и прятал его перед выходом под одежду – выносить с собой ничего не разрешалось. Уже в бараке разливал кофеёк по стаканам, и мы продолжали беседовать с Тенгизом на его бесконечные политические темы. - Почему Россия всех оккупирует? Ходили легенды, якобы тут в бараках везде стоит прослушка, в каждой комнате, и администрация слушает все наши разговоры, а потом делает выводы для себя. Мне доставляло удовольствие издеваться над бедным Тенгизом, вымогавшим себе «позитив» наездами на далёкую отсюда Россию. - Тенгиз, ты лучше не гони на Россию, мало ли, чьи здесь прослушки, может ещё туда вернуться придется. А в том, что тебе придется туда вернуться, я уверен на все сто. От таких слов Тенгиз судорожно начинал расхаживать по комнате. Через час после завтрака мы отправлялись в барак администрации, где каждому было положено в порядке очереди 15 минут Интернета. Негры и арабы, как правило, смотрели порнуху, я зарегил Тенгизу почтовый ящик, а сам накачивал себе на флешку книги и музыку, чтобы потом читать у себя в бараке. Тенгиз периодически старался бодриться, и поднимал настроение разными отчаянными байками.

85

86

- Работал я ещё при СССР следователем в Минске. И было у нас одно дело сложное. Никак не могли доказательства собрать. - А что за дело? - В общем, был там директор цирка. И он знаешь что делал? Он весь цирк изнасиловал – всех циркачей, женщин, мужчин, и даже дворников, которые в клетках убирали. - Вот ужас-то. И как вы его посадили? - Да представляешь, это ж СССР. Всем стыдно, никто не хотел признаваться. Допрашиваем – бесполезно. А информация – сто процентов. Изнасиловал. Ну я говорю, «всё, давай вот бумага – сейчас тебя будет обследовать врач, и скажет – изнасиловали тебя или нет, он точно скажет». Ну, теперь все стали признаваться, плакали, просили никому не говорить. Вот только так и посадили! Был какой-то смех у нас обоих, почти сквозь слёзы. - А теперь вот я сижу. Не пойму за что. Тенгиз снова уставился в окошко. Он часами туда мог смотреть, не выходя из комнаты, пока я читал книги на своём компьютере. Ближе к полдню, спустя пару часов прогулок по непролазным окрестным лесным тропам, я возвращался в лагерь, пил кофе, и вместо посещения столовки выходил на трассу. Ежедневная прогулка до ближайшей библиотеки занимала почти час. Около пяти километров пешком в одну сторону, в окружении золотистых пшеничных полей и отстраненных друг от друга на сотни метров деревянных домиков, - это был настоящий отдых для мозга. Никаких проблем, никакого беспокойства. Проходя через несколько деревушек и церковь со старинным кладбищем, всё ближе была заветная библиотека. Что в ней было нужно? Да, собственно, ничего. Полчаса Интернета, полистать какие-нибудь журналы, главное – в самой затее, куда-то ходить, не сидеть в бараке. Ты идешь по горячему шоссе, обрывая некое подобие колосков вдоль дороги. Так уходит время. - Привет. Меня зовут Артём. Распахивается дверь в комнату, входит стильный парень, в дорогом прикиде. Знакомимся. Классический случай. - Я тут ненадолго, передохнуть. Артём вор. Работал по Испании, Германии, где было можно пока не засветился уже по полной. Теперь вот добрался до Осло, и оттуда, видать, был отправлен сюда. - Они две недели пробивают, придет депорт, так что я слиняю раньше. Передохну чуток в ваших лесах. 86

87

- А что ты тут вообще забыл? - Да пофигу. У меня паспорт, кстати есть. Греческий. Только понту. Мне отсидеться надо немного. Устал я. Появился новый человек, со своими историями развлекушными. Следующим заехал цыган. Драган. Так нас стало четверо. Веселей. Долго рассматривая линии на моих ладонях, цыган припомнил мне всё, что когда-то было со мной и с моими родными, словно он следил за мной с рождения. Потом неспешно перешел к будущему… - Ты уедешь из Норвегии. И из Швеции уедешь потом. Но в Европу ещё вернешься, через какое-то время. Вернешься, вот увидишь. Драган рассказывал по руке каждому его прошлую жизнь, а вечерами мы на моем ноуте ритуально слушали по его просьбе «Бубамару» Брэговича-Кустурицы. Днём Драган отправлялся в гости к знакомым местным норвежкам. Он уже не первый раз в Нордбибротене, знает окрестности, знает язык, знает даже каких-то норвежек в близлежащих селеньях. День-другой, и Драган по тому же незамысловатому воровскому ремеслу срывается в Осло, возвращаясь с целой сумкой всякого барахла, обуви, парфюма, мобильных телефонов. - Драган, что ты делал когда была война у тебя в Сербии? - Я был в Боснии. Воевал в армии, вместе с сербами. Танкистом. Стрелял по врагам моей родины - Югославии, из крупнокалиберного пулемёта. Трах-тах-тах. Драган сжимал перед собой два кулака и показывал, как это было. - Тут надо вместе держаться, если арабы нападут. Драган знал, что говорил, благо имел за плечами с десяток подобных лагерей по всей Европе. И, к тому же, неплохо шпарил на норвежском, что позволяло разруливать сложные моменты с охраной, к примеру на выносе термоска из столовки, что правилами запрещалось. Тут, в Нордбибротене периодически случалось всякое. Негры и арабы периодически резали друг друга. Иногда в разборки попадали чеченцы. В нашу сторону, однако, постоянно косились лишь курды, символично проводя рукой вдоль горла – обычно в столовой, где, собственно, присутствовал секьюрити, и любая стычка не продлилась бы долго. Крайне редко они могли позволить себе нечто подобное возле бараков. Драган к подобным проявлениям относился крайне серьезно. Жест рукой по шее для него, православного из бывшей Югославии, значил вещи вполне определенные. Всё это являлось поводом держаться вместе, и без дела поодиночке не шастать по территории. Но курды своей клоунадой больше рисовались перед своими, изображая тягу к религиозным ценностям. Как только обратишь внимание на очередную выходку и помашешь такому рукой «ну, иди сюда», на стрессе от безысходного лагерного 87

88

сидения отмороженный курд выбегал из толпы с криками «ой, держите меня, иначе я ему голову отрежу». Однако стоило шагнуть вперед, навстречу, как сам курд тут же включал задний ход, давая толпе соплеменников обхватить себя за руки, плечи и голову. Соплеменники курда, извиняясь, показывали, выставляя ладошки вперед, типа «нет проблем, извиняемся, он просто долго тут находится». Особенность Нордбибротена заключается в том, что уйти отсюда можно когда хочешь, граница рядом. А если не уходить – провиснуть тут можно тоже надолго, никогда не знаешь, насколько. Некоторые курдские и чеченские семьи тут по 9 месяцев. Уже совсем без крыши от ожидания и непрерывного стресса, связанного с неизвестностью. Артём прошел в комнату, широко разводя руками. - Прикинь, Тенгиз, сегодня утром была стычка. - Что такое? - Да я очередь пошел на Интернет забивать, а там просто нечто. Артём за несколько дней успел вникнуть в суть местных катаклизмов. Нарвалась на траш русская тёлка из администрации. - Да весело. Короче, жена этого шизанутого курда договорилась с администрацией, что её мужа возьмут в город, в магазин. Пришла с ним, а машина уже забита. Она подходит к Юле, типа что за хрень. Ну Юля ей типа на следующей неделе поедешь, извини. Ну, та в ответ схватила её за волосы и пару раз заехала рожей прямо об машину, я думал стекло разобьет. Потом попинала её немного, пока не прибежал охранник и не оттащил. - Атас. Не может быть! Вот молодец. Так ей и надо, суке. Жалко что мозги ей не вышибла. Что ей будет теперь? - А ничего. Юля что, дура? Лагерь закроют – где она ещё такую блатную работу найдет, русская, чтоб целыми днями ничего не делать, ещё и деньги платили. Я сто процентов знаю – для администрации ужас, если этот депортлагерь прикроют. А прикрыть его, судя по обстановочке тут, пора давно. Никаким международным нормам он не соответствует, здесь люди некоторые по году сидят без решения. В лесу. Хорошо сейчас лето, а прикинь как тут зимой, когда сугробы с два человеческих роста? - Теперь понятно. Негры тут неделю назад трассу перегородили, типа «требуем нормальной еды и решения по нам». И что? Постояли, покричали, полиция приехала. Ну, ещё час покричали, и вернулись обратно по баракам. Журналисты поснимали этот зоопарк типа, но это, похоже, не журналисты, а поставные. «Товарищ местный КГБ» поснимал, чтобы особо буйных на карандаш взять. Та же кухня, что и в совке. Так что Юля отгребла нашару, и никому ничего не скажет. Ей же хуже потом будет. Тенгиз был счастлив. В Нордбибротене на сотню с небольшим арабов и негров было четыре человека администрации, из которых норвежцем был всего лишь один. Одной из 88

89

этой четверки была Юля. Русская. Пожалуй, кроме неё ненавидеть было в этих местах совершенно некого. Поэтому ненавидели мы её люто. За дежурную вежливость и корректность, абсолютное высокомерие и равнодушие. Периодически Юля заглядывала в столовку на завтрак. - Прошу вас собраться в 12 часов в переговорной. Для вас есть информация. Собирались русскоязычные, то есть мы и чеченцы. По сути, подобное приглашение означало всегда ровно одно и то же. Можно было и не ходить, но этот цирк тоже какоеникакое развлечение. После зачитывания идиотского буклета по поводу добровольного возвращения, который уже давно все знают наизусть, она всегда разворачивала это собрание одним и тем же манером. - Какие у вас есть вопросы, просьбы? Потом слушала, у кого какие были вопросы, и дежурно холодно отвечала на них очередными отмазками. «Вас поставят в известность». В каждом её ответе сквозила интонация, с которой в России обычно чиновники посылают граждан друга куда подальше. Затем мы расходились, так ничего нового для себя и не прояснив, а Юля шла в другую комнату админбарака, и стучала клавишами, отправляя очередную депешу по проведенной беседе и собранной информации куда-то своему начальству. - Сука. Стукачка. «Я пришла дать вам информацию». Она изучает нас как обезьян. Фашистская подстилка. Какую она дала мне информацию? Тенгиз обычно был просто вне себя после каждого подобного «похода за новостями», совершенно для него, как и для остальных, бесполезного. Как и положено грузину, Тенгиз вспоминал недобрым словом всех Юлиных родственников по женской, а заодно и мужской линии. Разумеется, история с Юлей всех несказанно развеселила. Некоторое время в лагере она не появлялась. Наверное, лечила душевную травму. Прошло пару дней, не больше, с момента последнего инцидента, как пришла моя очередь оказаться в центре событий. Утром в столовке, как обычно, раскрутил термосок, чтоб плеснуть туда кофе. Пока отворачивался в сторону, термос дернулся. Затем – второй раз, чуть сильнее. Кипяток плеснул по рукам. Развернув голову, замечаю, как низкорослый, немногим даже ниже меня, курд, дёрнулся, и, как ни в чём ни бывало, стал зачерпывать сахар ложкой с подноса. Курд сразу заметил, что я опустил термос на стол, освободив правую руку, и, было дёрнулся в сторону. Однако там тоже стояли гурьбой какие-то люди, и прыжка у него не получилось. Сердце уже забилось раза в два быстрее, и в какую-то долю секунд я перехватил его шею, и не сильно, но с учетом алюминиевой обивки стола, достаточно громко, приложил его мордой о поверхность. Сахар рассыпался в стороны. Я отпустил его, словно напакостившего котёнка, и его тело исчезло в рядах соплеменников. Схваченный ими по рукам и ногам, он пытался делать вид, что вырывается, и продолжал водить правой рукой по собственной 89

90

шее. Через секунду рядом со мной, словно из-под земли нарисовался Драган с табуреткой наперевес. А ещё через пару секунд на горизонте замаячила лысая физиономия норвежцасекьюрити, и народ окончательно разошелся в разные стороны. После завтрака в нашу комнату вошел секьюрити, с дубинкой наперевес, и указал ею в мою сторону. Тенгиз вздрогнул, провожая меня взглядом, словно на расстрел. - Пошли. По тундре, по железной дороге Где мчится поезд «Воркута-Ленинград» Напевая себе под нос, я неспешным шагом двинулся по тропинке. Здоровенный лоб, единственный норвежец в Нордбибротене, секьюрити провел меня до административного барака, открыл дверь, и зашел следом за мной в комнату начальника лагеря. - На тебя поступила жалоба. Ты ударил человека. - Я не начинал конфликта. Зачем мне надо? - Он сказал, что ты оскорбил его традиции, смотрел на его жену. Начальнику, видать, процедура была скушна. Он проговаривал фразы, извиняясь своим видом, похоже, чувствовал, что происходящее касается не в последнюю очередь и его задницы. К тому же, он сам был арабом – то ли пакистанцем, то ли палестинцем, то ли ещё кем, в общем, в недалеком прошлом – одним из нас. - А Вы, вообще, видели его жену? Там есть на что посмотреть? Я понимаю, конечно, у всех свои каноны красоты… Я повернул голову в сторону норвежца-секьюрити. Тот двусмысленно улыбается исподлобья. Жена курда – шизанутая бабень, весом кило под 150, с густыми усами. Низкорослый муженёк рядом с ней смотрелся, как сынуля. «Наверное, он может залезть к ней в живот, и она не почуствует. Может быть, она его каждое утро рожает…». В конце концов, глядя на секьюрити, окончательно смутился и начальник. - Я понимаю, что это провокация. Они здесь уже девять месяцев, и делают всё, чтобы их куда-нибудь отправили. Его, наверное, жена научила так сделать. Но Вы должны понимать, что нужно уважать здешние традиции, нужно быть толерантным. Если случится ещё один инцидент, мне придется вызвать полицию. Возможно, в этот момент он пытался отследить мою невербальную реакцию, насколько его идея меня, вообще, напугает. - Я не против. Звоните в полицию. Сейчас. Немедленно. 90

91

Я уперся взглядом через стол, прямо в лоб начальнику. Тот чуть встрепенулся, дрожь пробежала по лицу. Секьюрити суетливо строго глянул мне в лицо из угла комнаты. - Пусть приедет полиция. Я хочу выяснить у полиции, что означает этот жест, - провожу правой рукой по своей шее, - пусть мне, христианину, полиция разъяснит этот знак. Может быть, это какая-то новая норвежская традиция, а я не знаю? Может, в Норвегии теперь так принято здороваться? Добрый день? Может быть, я где-нибудь в Ираке? Может быть, теперь Вы в этой стране устанавливаете традиции? Пусть мне ответит полиция. Начальник стушевался. Секьюрити глазами из-за его спины чуть кивнул мне. Полиция местному начальству здесь явно была ни к чему. Лагерь и без того был близок к закрытию, о местных «порядках» вовсю трубили правозащитники, и регулярно мелькали репортажи на ТВ. Закрытие лагеря – это неминуемое сокращение тех, кто тут работает. А это, как минимум, с десяток рыл, и почти все – с Ближнего Востока. - Не надо полиции. Я поговорю с ним, я всё понимаю. Мои извинения за него. Мои извинения. Это просто разница культур, вы не поняли друг друга. Он не понял Вас. - Я могу идти? - Да, конечно, идите. Я развернулся, и вышел на улицу. У крыльца стоял с вопросительным взглядом Драган. Чуть поодаль, как кучка бандерлогов из мультфильма «Маугли», восседали друг на дружке курды, человек пятнадцать. Мы с Драганом переглянулись, глядя на них с улыбкой, и молча двинулись в сторону своего барака. Начальник вышел к курдам, и те после непродолжительной беседы уныло начали расходиться в разные стороны. Да. В религиозном плане тут всё перевернуто с ног на голову. Какой к чёрту Лёрен! В Нордбибротене что арабы – что чеченцы, все ударяются в религию, у них специальная молитвенная комната. Вспоминают про Аллаха, более того, пытаются ещё и проповедовать. Вот очередной чеченец, со стеклянными глазами заходит к нам в комнату, в надежде наставить на истинный путь. - Друг, эй, ну что ты так напрягаешься, тут христианская хата, мы, если надо тебе тут такого про Иисуса расскажем, просто влом. Расскажи лучше, что, правда, у вас в Чечне нефти много? - Да, у меня прямо в огороде лопатой один раз копаешь, и там нефть. И знаете, какого она цвета? Везде ж нефть чёрная, а у нас – зелёная. Можно прямо там бензин делать. Нам Аллах дал нефть. - Ну а чего не едешь в Чечню, у вас же теперь там войны нет. - Может и поеду, погуляем ещё по Европе годик-другой и поеду. Что тут делать? 91

92

Чеченец маялся с женой и бэбиком тут уже девятый месяц. Это нонсенс. Как ни странно, за исключением некой толики религиозности, крыша у него была на месте. Правда жена смотрела на него волком, и, наверное, нещадно давила на мозги. Но конца его «отдыху» в хвойных лесах видно не было. Когда садилось солнце, кругом была совершенная темень. Над лагерем одиноко горел прожектор, светивший прямо в окно нашего барака. Мы выходили с Артёмом на окраину территории, смотрели на Луну и дружно выли как волки. - У-у-у-у-ууууу. -Ууу-уууууу-ууу. Это нас отчаянно забавляло. Артём добавил целую кучу оптимизма, и это помогало Тенгизу больше, чем кивки моего понимания и попытки его растормошить, оторвать от окна. Артём был наполовину русский – наполовину армянин, и говорил совершенно без акцента. - Тут в Осло вообще кайф. Охрана в магазинах не включает рамки на выходе. Выноси что хочешь. Конечно, долго тут не погуляешь, но скоро, скоро надо будет уже отсюда валить. Ещё пару дней осталось. Артём от нефиг делать пугал негров, и вёл себя достаточно агрессивно по отношению к представителям других рас и народностей. Тем не менее, это положительно отразилось на состоянии общественного туалета и умывальной комнаты – по крайней мере, эти кретины перестали оставлять свои грязные бутылки рядом с толчком, и начали пользоваться мылом при мытье рук. Бесконечная череда разговоров про солнечную Испанию, про то, какие там сочные девки, дешевое вино. Артём вбросил дикий заряд оптимизма в нашу тусовку. Было жаль, что он вот-вот слиняет. Впрочем, шло к тому, что и мне уже скоро надо отсюда сдёргивать. Я ждал, пока наконец будет ответ «да-нет» от чудо-адвоката из Осло, у которого якобы имелись некоторые связи в иммиграционном ведомстве. Но всё же чудес было ждать глупо. Маленькое молдавское лобби – это не арабское, и не негритянское. Да и что можно сделать, когда «Дублин»? Ничего. Надо не забывать друзей. Достал мобилку. - Габо, привет. Как ты там, как Осло? - Привет, Серж. Да ничего. Лейла на трансферте рядом с городом. Смешно так, хожу к ней, иду по улице там местные скинхеды на машине едут. - Да ну? Что, дорвались? - Да ты что! Какой там, притормозили на машине, вскинули из окна руки типа «Хайль, Гитлер». Я им рукой махнул, - выходите, поговорим. Так они по газам как дали! Какие тут скинхеды, они педики все тут, а не скинхеды. 92

93

- Что с Лейлой? - Ничего живёт с дочерью и маленьким ребенком, ждёт решения. Да из-за этого Ленина какое ей будет решение? Негатива ждёт. - Что надумала? - На нелегал уходить будет. У неё есть родственники, пересидит полгода, потом снова заедет. Может будут шансы. - Ты всё там же, в Лёрене? - Да, пока ничего не меняется. Работы мало. - Как Намик? - Плохо. Отмороженный ходит, вообще не реагирует ни на что, не улыбается. Болезнь у него. Плохо чувствует себя. У тебя какие планы? - Буду сдёргивать. Может, увидимся скоро. - Давай, заезжай. Бедняга Тенгиз по своему сарафанному грузинскому радио нарыл каких-то земляков в Осло, и решил устроить себе развлечение – прокатиться, посмотреть город. Кой-какая мелочь, видать, у него водилась. Он не курил, так что вполне мог сохранить каких-то денег. Прошли сутки. Следующей ночью, часа эдак в четыре, Тенгиз вернулся в барак, еле живой, на опухших ногах. Утром не встал завтракать, сели пить кофе по моему возвращению из столовки. - Что случилось-то? - Сергей, я не знаю как это всё рассказать. Это ужас. В общем, на попутке приехал я в Осло. Нашел там лагерь, где мои друзья, думал ночевать у них остаться. А там шмон в полдвенадцатого ночи, пришла администрация, и мне пришлось идти на улицу. Ходил до утра по городу, на лавках сидел. Потом ещё день погулял, вечером сел на электричку, приехал сюда, тут станция 15 километров. По карте смотрю – и пошел. Потом стемнело уже, и дошло, что я не туда иду, я в сторону Швеции иду. Хорошо нашел велосипед какой-то на обочине, краденый, наверное. Проехал на нём немного, потом боялся, ещё полиция арестует за него. Дальше снова пешком пошел, так пешком и дошел ещё часа за четыре. Ноги болят, денег нет, потратился. Какой я дурак. Чего я ехал. - Ну ладно тебе, ты ж хотел погулять, вот погулял. - Да я теперь ходить не могу. - Расходишься, держись. 93

94

Тут вернулся Драган. Как барин, на автобусе. Из Осло. С кучей какого-то очередного краденого хлама. - Драган, ты-то хоть цел? - Нормально. Ты в Церковь пойдешь? Завтра воскресенье я иду. Драган был настоящим православным, и ещё задумывался о вере. Его бабушкой была Любица Аджевич, которая снималась у Кустурицы в фильме «Черная кошка, белый кот». По крайней мере, если Драган это всё не сочинил. - Ты-то как тут в Европе оказался? У тебя жена есть? - Была жена. Она в Голландии сейчас, замужем уже давно. Стандартная ситуация. Драган говорил на сербскохорватском, мы говорили по-русски, и почти полностью понимали друг друга, перенимая поочередно всяческие короткие фразыполуфразы, мы у него, а он – у нас. Прошло ещё пару дней, и Артём всё же собрался линять. - Ну, я на Осло. А то со дня на день депорт придёт, в тюрьму ещё заберут, как пальцы пробьют по базе. В общем, успехов! Может, свидимся ещё. Артём разложил всю схему, как отсюда линять и вообще перемещаться по Европе без документов. Тенгизу, мне, другим. На меня все наседали, мол «пора уже тебе валить». Пришло время и мне собирать свою сумку. Тут уже всё успело поднадоесть – и лес, и ручей, и дорога в библиотеку, и кинозал с арабами и неграми, показывающими друг другу задницы после каждого забитого мяча, если на экране футбол. И тренажерка... На дворе стояла середина июня. Таким макаром можно было, конечно, тут сидеть ещё долго, до середины осени, пока они расчухаются после отпусков, и уже решат наконец куда меня отправлять с полицией. Да и в наручниках перемещаться как-бы не комфортно. Так что завтра утром в путь. Мы вышли на улицу на традиционный обход территории, и уселись возле барака. - Привет. Очередной чеченец заехал в Нордбибротен. Очередная трагическая судьба, как минимум в том, что тут люди из СНГ если и оказываются, то это по любому граница через какое-то временное пространство. Что-то остаётся сзади, а что впереди – совсем не ясно. - Почему меня сюда отправили, а? - А что ты хотел? Паспорт твой где? - Выбросил я паспорт. Ещё один маньяк, блин. Вот у людей фантазии. 94

95

- Зачем? Ты же всё равно визой въезжал. Откуда ты? - Москва - Москва???? И кем ты там был? - В банке работал, службой безопасности. - Долго? - Десять лет. Я спортсмен. - Да вижу. Передо мной сидел полный мужчина с опухшим, болезненным лицом. Крепкий физически, но в полной прострации. - Я заплатил четыре штуки евро, мне купили тур в Испанию, оттуда приехал в Осло, сдался. А меня даже без второго трансферта – сразу в Нордбибротен. За что? - Ну, Дублин наверное. - А что это значит? - А то, что будешь тут сидеть и ждать, пока отправят в Испанию. Можешь и сам туда ехать, если здоровья не жалко. Пахать там надо. Ты готов пахать? - Нет у меня здоровья пахать. - Чего в Москве-то тебе не жилось? Тебя там что, притесняли? - Да о чем ты говоришь, я там уважаемый человек, у меня знаешь какие знакомые… Глаза чеченца упорно утыкались в землю. Почти слёзы. - Ну, может ещё дадут отсюда трансферт, всякое бывает. Но если у тебя нет проблем, чего было менять Москву на это? Ты видишь что тут кругом? - А что? - Тверская область кругом. Ёлочки, шишки, лоси ходят пешком. У тебя квартира в Москве есть? - На Кутузовском проспекте. - Ты с ума сошел, наверное. Имея квартиру в Москве, работу и связи, заехать в Нордбибротен? Тут же жопа мира. Лес густой. - Да. Я уже всё понял. Я всё понял. Если сделаю «стоп», как быстро меня отправят домой? - Без документов – месяца три ещё будешь тут киснуть. Ты ж паспорт порвал. Пока восстановят, долга песня. 95

96

- У меня нервы не в порядке. У меня депрессия. Я не могу тут. Мне доктор нужен. - Тебе что, пообещали что-то? За четыре-то штуки евро? - Да. Сказали, что получишь гражданство, работать не будешь, социал, рыбалка. - За четыре штуки евро можно хорошо отдохнуть семьёй. Лучше б ты жену с детьми взял и прогулял своё бабло в Испании. Кинули тебя. - Вижу я. Увидел бы того, кто мне сюда посоветовал, кто деньги брал – я не знаю, что б я сделал с ним. А ты? - А я завтра сдёргиваю. - Куда? - На Стокгольм. Своим ходом. - А чего не Гётеборг? Тут же рядом, меньше ста километров. - Там климат другой, да и может там русские будут. В Гётеборге та же братия – арабы с неграми. Хочу долго на автобусе ехать, не хочу быстро. Движение – это жизнь. Улыбаюсь ему, трясу за плечи. - Да ты не грузись, всё решится как-нибудь. Собирай волю в кулак, если не привык. Тут не тюрьма, но и не Москва. Не научишься занимать себя – поедет крыша. - У меня уже поехала. Тут есть психиатр? - Знаешь, а ты сходи завтра с утра в администрацию, спроси. Шевелись, любое движение – это твоё спасение. Ему было трудно ходить, с его полной фигурой он с трудом влезал в какие-то тапки. Невеселая перспективка ему тут мариноваться ближайшие месяцы. «Вовремя я отсюда соскакиваю, слишком многие тут уже больше чем по полгода». С психикой у многих уже явно не супер. Последняя ночь в Нордбибротене. Собственно, я всем уже сказал, что сваливаю, включая администрацию. Для них это дело нехитрое – отсюда через день кто-нибудь сваливает. Почему-то решил проверить – что будет, если скажу? Закроют? Вызовут полицию? Нет. Ничего подобного. - Я уже понял, почему этот лагерь именно здесь. Тенгиз с грустью смотрел в окно, в черное небо, на луч фонаря, освещавшего лагерь. - Почему, Тенгиз?

96

97

- Потому что тут рядом граница. Они не приказывают, ничего не делают насильно. Они просто намекают. Это их европейский стиль. Тем самым они просто говорят «вот граница, уходи». До Швеции отсюда доехать не проблема. Это просто как намёк – «уезжай, ты тут не нужен». Тенгиз разводил руками в разные стороны. Последние дни, зная, что я уеду, он нашел себе ещё один повод для депрессии. - Уезжай сам, тебе всё равно тут сидеть ещё до осени. У них отпуска – сам быстрей доедешь до Финляндии, своим ходом. Что тебе тут сидеть? В дверь зашел попрощаться ещё один наш, «советский». Как мы его называли, «маленький мальчик Нома». Добрый паренек Нома из Ферганы. Печальный Нома, ему ещё нет и двадцати. - Зачем я сюда приехал. У меня так хорошо дома. Тепло, родители. На, посмотри, какой у меня там кот! Нома в последний раз дал посмотреть своего кота. Короткий видеоролик на мобильном. Кот ныряет в бассейн. У Номы хороший дом и хорошие родители. Он почти без акцента говорит на русском. - Я думал, тут можно будет работать, а тут, чтобы работать, надо полгода по лагерям сидеть. Я даже не могу сказать маме, куда я попал, иначе она переживать будет. - Ничего, Нома, ты молодой, получишь документы, держись. У тебя в новой стране ещё есть какие-то шансы, терпи. Каждый раз, когда мы общались с Номой, в голове моей звучала одна и та же попсовая мелодия. Мама Азия Далекая волшебная страна Мама Азия Там саксаул, кальян и чайхана Мама Азия Ты даришь людям свой волшебный мир Мама Азия Как вечно я хочу быть молодым… Утром я собрал рюкзак и чёрную большую сумку. Тенгиз, Нома, Драган вышли меня провожать на трассу. Подошел автобус. Каждый мне что-то подарил, дал денег. Я перед уходом вручил Тенгизу учебник по английскому. Хоть какое ему занятие. Обнялись со всеми. Драган отсыпал сигарет, которые теперь снова нужны. Что впереди – не совсем понятно. Выкурили с ним, на горизонте показался автобус. Полтора месяца в Нордбибротене. «Какая веревка, какое мыло»… Вспоминал я рассказы 97

98

Габо… Те, кого я встретил здесь, это люди, которых я буду помнить всю жизнь. Вспоминать, как мы поддерживали друг друга, помогали не поехать крышей, как Драган в нашей группе был всегда на стрёме по поводу курдов, недоброжелательно пытавшихся смотреть в нашу сторону и провоцировавших разборки на пустом месте. Последним я обнял Драгана. В отличие от душевного, но абсолютно робкого грузина, меня и Драгана никто из местных не имел желания трепать по плечику, как «своих». В экстремальном Нордбибротене «советское братство» Лёрена уступало место «советскому товариществу», не обязывающему к поддержке в конфликтах. Подлинная дружба же, или, как ещё её можно было назвать – братство – была здесь уже только между совершенно «своими». За «своего» меня считал Драган, и я его. Несмотря на общий наш с Тенгизом язык общения, в отличие от Драгана, чей сербскохорватский разбирать было сложно. Слова при такого рода братстве, действительно, совершенно не важны. Ясно всё и без слов. Мы были «своими». В том смысле, в каком «своим» не может быть ни трусоватый Тенгиз, ни всегда державшиеся автономно, на почтительной дистанции, чеченцы. Драган был единственным «своим» по религиозной традиции, и, наверное, с учетом того, что он, как и я, был представителем православного сепаратистского анклава – Сербской Краины. За обиду он без размышлений мог вонзить нож в любого. Драган первый дал мне понять, что религия - это важно, и что он всегда «за меня», и мне нужно быть «за него» в чужеродной среде. В столовке, во дворе, в телевизионной… И пусть Драган в религиозных вопросах разбирался, пожалуй, лучше меня, да и веры как таковой у меня было с гулькин хрен, всё время пока мы были рядом в Нордбибротене, мы были словно в его танке, где-то там, в далёкой Краине. Этот танк был своеобразным «принуждением к миру» для чужеродной среды, эдакой миротворческой операцией на уровне лагеря, где каждому из нас по отдельности, наверное, всё же могла возникнуть на пустом месте какая-нибудь засада, - было, наверняка, для Европы подобное вполне привычным делом. Мы обнялись с Драганом, и я сел в автобус. Жаль, что ему не пришло в голову уехать вместе со мной. Через пару дней, когда я уже был чёрт знает где, в Нордбибротен приехала полиция, и Драгана забрали в тюрьму вместе с целым ворохом его «добра», которое он не успел раздарить своим норвежкам. Мой автобус доехал до развилки в районе Мосса, я вышел, затем перешел на другую сторону трассы, под козырёк автобусной остановки. Подождал минут сорок, выкурив ещё одну сигарету. Подошел автобус в сторону Осло. Можно было, конечно, поехать в противоположную сторону – в Гётеборг. Но мне нужно в Осло, значит едем в Осло. По пути максимального, так сказать, сопротивления. На автовокзале я отправился покупать на вечер билет до Стокгольма. Улыбнулся девке в кассе, она улыбнулась мне, и протянула билет, который, собственно, можно было точно так же купить ещё несколько месяцев назад. Наверное, так было нужно – оказаться здесь, в одном, другом месте, увидеть новое, напитаться запахом хвойного леса, встретить кучу 98

99

интересных людей… В любом случае, всё это было гораздо интересней дурацкой работы в Москве и совершенно дурацких проблем. На автобусе от железнодорожного вокзала я доехал до остановки Aker Sykehus, и вошел в Лёрен. Внутри двора суетился народ, на лужайке шумела толпа, играла курдская музыка. Я прошел по знакомому коридору, заглянул в свою бывшую комнату. Там одиноко втыкал Намик. Ему, похоже, было не очень хорошо с этим проклятым туберкулёзом. - Представляешь, Серёга, мне ещё целый год тут торчать. Я, наверное, с ума сойду. Пошли, там праздник, поедим что ли. - Погоди, Хильда ещё тут? Одинокая норвежка Хильда со своим потерянным взглядом и длинным свитером, немытыми волосами, свисающими как сосульки, в потёртых джинсах с вытянутыми коленками стояла посреди телевизионной комнаты, глупо улыбаясь мне. - Привет. А ты чего, уже не в Нордбибротене? - Я уезжаю. В Стокгольм. - Когда? - Сегодня вечером. - С полицией? - Нет, сам. Билет купил. - Понятно. Пойдём на улицу, там праздник, мясо жарят, салаты, поешь с нами. Мы обсуждали Нордбибротен, заметное улучшение погоды в сравнении с тем, как было в то время, пока я тусовался тут, в Лёрене. Вовремя я всё-таки сюда заехал, попрощался со всеми, наелся шашлыков и каких-то сосисок с салатами, прикупил у народа пару пачек сигарет, будто речь шла не о поездке в соседнюю страну, а о переходе через пустыню. Автобус плавно отправился с автовокзала. За окном мелькали каменные лабиринты, в Швеции несколько другая природа. Я воткнул наушники в плейер, подарок Артёма, с подборкой всевозможного русского блатняка. Любая русская музыка за границей – это просто русская музыка, без разницы там исполнителей, текстов. Ты просто слышишь русскую речь, которой кроме как в этом самом плейере в ближайшие часы услышать будет точно негде. Границу пересекли без остановки. «Надо же, и Хильда не вложила. Вот цирк. Могли бы досмотреть, хотя, впрочем, кому какое дело – куда и зачем я еду? Это касается только меня, да впрочем, дело нехитрое».

99

100

Редкие домики по краям трассы, с большими окнами, прозрачными занавесками и домочадцами, втыкающими в телевизоры, незамысловатые ночные пейзажи проплывали вдоль окошка, редкие огни. Я смотрел в ночную пустоту, и вспоминал, как там Нордбибротен, своих друзей, которые остались уже в прошлом, лагерный фонарь, одиноко светивший в пустоту, прослушивание «Бубамары» с Драганом по тысячному разу, и наш с Артёмом дружный вой на луну. Всё могло быть гораздо хуже, останься я случайно в Москве. Четыре месяца в Норвегии, что осталось в памяти? Безбашенные фьорды, странные люди, улицы вечернего города и тишина девственной лесной природы, бесконечной вереницы камней, мхов и небольших ручьёв…

Евле В Стокгольме – здоровенный автовокзал, и прямо через дорогу – верхний этаж железнодорожной станции. Раннее утро. Полицейский участок открывается часа через три. Спускаюсь в кафе, возвращаются старые привычки. Кофе с сигаретой, компьютер тут уж, слава Богу, раздуплился. Всё ж не лес кругом. Пока читал последние письма и сообщения в аське, три часа аккурат и прошло. Пожилой полицейский, наверное, обычным для себя манером, поинтересовался документами, посмотрел на мою пластиковую карточку и протянул отксерокопированный листок с маршрутом и билет. - Провести, показать электричку? - Нет, спасибо, найду. Ещё минут пятнадцать от станции на автобусе – и вот оно. Холл, окошко, барышня. - Погодите немного, минут через тридцать отправляется машина – поможете заодно погрузить дедушку. Запихнув парализованного деда-иракца на переднее сиденье, сам запрыгнул на свободные места сзади. Джип тронулся, появилась возможность компенсировать ночные межграничные бдения в автобусе. Немногим более ста километров в полусонном состоянии, и вот он – Евле. В центре города, никаких ограждений, круче чем норвежский Лёрен. Совершенно неприметное, неотличимое от остальной архитектуры здание. В холле практически пусто. - Привет. Социальный работник с русским языком. Неужели. - Пойдем, покажу, где тебе пока разместиться. 100

101

Очередная комната на восемь мест, практически всё забито. Народ спит, середина дня. «Тихий час блин. Очередной санаторий». - Тут обычно никто не сидит и не задерживается, не обращай внимания, что народа много. Иди куда хочешь – что тут сидеть? Ну, вещи можешь сложить разве что, да поспать – больше ничего и не надо. Лето – тут в городе есть, где погулять. Дверь захлопнулась, я забросил рюкзак на свою кровать. Через пару минут новых знакомств выяснилось, что моими новыми соседями оказались трое румын, улыбчивых и знающих по-русски пару матерных слов. Поскольку с румынским у меня не ахти, продолжили общение на английском, благо в нужных пределах его хватало и у меня, и у них. Пары моих фраз, брошенных на румынском, вполне хватило для начальной коммуникации. Оказалось, ребята – обычные провинциальные воры, которым страсть как давно хотелось покуролесить по Скандинавии, славящейся ненапряжным отношением к представителям этой достаточно древней профессии. Румыны рассказали всё, на что хватило их инглиша. Четвертый сосед, как выяснилось чуток позднее, - русский из Эстонии, тоже специалист из той же области. В общем, вполне нормальное для здешних мест соседство. Лучше делить жильё с ворами, чем с шизанутыми беженцами с их бесконечными надеждами на спасительные документы и патологической манечкой по поводу демократии и веры в справедливость. - А ты откуда, сам? Лидер маленького румынского преступного сообщества Эмилян, как и остальные его спутники, больше походил на крестьянина Ваню с каких-нибудь картин русских художников. Соломенные волосы, круглая добродушная репа, не отягощенный раздумьями о судьбах цивилизации взгляд. Емеля – он и в Румынии, оказывается, Емеля. - Я из Приднестровья. - Да ну! - Серьезно. - Кого тут только не встретишь. Нет, мы у вас не были. А в Румынии был? - Тоже нет. А вы откуда? - Из Брашова. Там рядом замок Бран, где Дракула жил. Эмилян принялся перекладывать с друзьями шмотки, благополучно «взятые» из местных магазинов. - Цап-царап? Я улыбнулся. 101

102

- Цап-царап, цап-царап. Эмилян и его друзья засмеялись, делая характерное движение рукой, в стиле кошкиных лап. «Цап-царап» - это означает «украсть». Традиционное ремесло для выходцев из Восточной Европы в Скандинавии. - Идем в столовую, ужин в пять начинается. Румыны, разделив барахло по своим сумарям, замахали руками, дескать, время еды пришло, и медлить не стоит. Мы поднялись на второй этаж, накидали еды на подносы. После полутора месяцев Нордбибротена чуть ли не домашняя русская кухня – это совершенно нечто. Котлеты, картошка пюре… Почему-то вспомнил Тенгиза. Стало жаль его. Чего не уломал я этого грузина ехать вместе? Трус, будет теперь до осени сидеть в лесу. И это как минимум, а там ещё кто знает – может и в Питер сразу депортнут. Хоть прогулялся бы, мир посмотрел. За столом к нам присоединились-таки двое русских – один из нашей комнаты, Игорь, и его компаньон – Вася. Игорь – худой, коротко остриженный и прыщавый житель Нарвы, весь в наколках, провёл в эстонских тюрьмах в совокупности лет восемь. Вася не палил свою страну, и был тут наверняка под «левыми» фамилией и именем, с той же целью что и Игорь – погулять, поворовать, пока позволяет возможность. Выглядел Вася более презентабельно, нежели Игорь. - У Васи тут рядом в депорт-тюрьме девушка. Он к ней на свидания ходит, по полфлакона одеколона на себя льёт. Игорь улыбнулся, было видно, что он рад ещё одному русскому. - Пошли курить, сигареты не покупай. С этим у нас тут проблем нет. Выйдя во дворик, Игорь и Вася ломанулись в толпу курдов, между которыми стоял их друг, демонстрируя окружающим короткий нож. Это был их «коллега по цеху», член нашего небольшого коллектива, прибившийся к русскоязычным, албанец из Косово. Игорь подбадривал его, на взводе шевелящего плечами и бормочащего что-то себе под нос неудобоваримым английским. Игорь протянул албанцу сигарету, и перевел для всех суть сбитого монолога. - В общем, он говорит, что пофиг. Он из Косово. Если даже убьет кого, ему ничего не будет. Депортнут домой, а там цена вопроса – штука баксов, родные выкупят из тюрьмы, и снова сюда вернется. Вася смотрел в сторону, вытягивая тонкими губами из сигареты воздух. Мы стояли под козырьком на террасе, Игорь принялся травить свою душещипательную биографию. Про то, как сейчас беспонтово в Эстонии, и насколько выгодны ему подобные путешествия. 102

103

- Я сюда ненадолго, вещей набрал пару сумок, на паром – и назад. Полиции всё равно, даже если видят что у меня там – им лишь бы дома никуда не лез. По словам Игоря, тюрьмы в Эстонии жуткие, обычные для бывшего совдепа с местным прибалтийским «колоритом». - Одно время шли тюремные войны – русских зэков резали организованно. А сейчас так выходит, в основном русские и сидят. Пошли в магазин с нами. После недолгого перекура мы отправились вдоль шоссе в гипермаркет. На улице стояло дикое лето, Игорь бодро травил свои тюремные байки, и сцены из личной жизни, пока на горизонте не появился магазин. В практически пустом зале ловить было особо нечего, пока я, как порядочный, покупал пару бутылок с колой и какие-то бананы, Вася с Игорем ловко напихали себе за шиворот по паре блоков сигарет плюс россыпью, и всяческого там шоколада. По возвращению на базу сигареты перекочевали в общий клетчатый баул, через минут двадцать вернулись румыны, и, видать, таким же манером притаранили ещё сигарет, какие-то консервы и колбасу. Всё-таки ближе к ночи поужинать захочется. Происходящее было для всех больше развлечением, «работать» в Евле не так-то просто. В каждом торговом центре – масса секьюрити, что, однако, совершенно никого не напрягало. Мы тусили в комнате, народ вёл незамысловатые беседы на примитивном английском, ржали друг с друга, румыны поочередно демонстрировали какие-то приколы, толкая друг друга, и ругаясь русскими матерными словами. - Алё, есть кто-нибудь? За окном нашей комнаты раздался бодрый женский голос. Игорь откинул голову кверху, подорвался с койки. - Лен, давай, заходи. Белоруска Лена обычным макаром слонялась по Европе в поисках приключений. Поселившись у какого-то русскоязычного «позитивщика», то есть кадра с документами, Лена убивала своё время лазаньем по магазинам в поисках того, что где плохо лежит. «Подобные дружат с себе подобными», я ухмыльнулся про себя. В конце концов, кому тут ещё кто нужен? - Игорь, слушай, дай мне свой рюкзак, мне завтра нужно сходить в одно место. Лена на следующий день каким-то чудом слиняла в магазине от охраны, а рюкзачок этот бросила. В боковом кармане олень Игорь забыл вытащить свой эстонский паспорт. Он дико сокрушался своему раздолбайству. - Ну, кончился мой отдых. Ну, дура. Ну, я тоже... Какого хрена она с ним в магазин пошла, не посмотрела что там? Какого? 103

104

Разумеется, рюкзачок с паспортом полицейский притащил в администрацию. Соцработник зашел в комнату, открыв её своим ключом, посмотрел на Игоря, и резко швырнул рюкзак ему на койку. - Ты же гражданин Эстонии, что ты тут забыл? Впрочем, это не моё дело. Завтра сам будешь объясняться. Назавтра Игоря никто не побеспокоил. Впрочем, как и послезавтра. Вместо этого румынам дали понять, что пришел депорт. Они, особо не переживая, собрали шмотки, чтобы свалить раньше, чем за ними приедет полиция. Попрощались с нами, освободив от своего милейшего общества теперь уже нашу с Игорем территорию. - Эй, фрателе… Румыны помахали мне рукой. По-нашему это что-то типа «братва». Мы по быстренькому выкинули им их рюкзаки и сумки в окошко, помахали в ответ, и посмотрели с некоторым ехидством. Игорь грустно ухмыльнулся. - Соскочили пассажиры. Вовремя. Мне, похоже, так не повезёт… Вместо румын к нам заехал литовец Томас. Светловолосый, высокий парень из Шяуляя, несказанно уморил публику своей историей. - Я всё время в Стокгольме работаю. Набрал три большие сумки вещей, даже маленький такой копмьютер взял. Вася по ходу рассказа тут же кинулся перебивать. - А как взял ноут? - Под ремень, нормально, - Томас провел рукой под ремешком, приподняв рубашку, - в общем, приехал на вокзал, уже думал до парома, и в туалет захотел. Смотрю по сторонам – пришлось попросить, кто там курил стоял. Отбежал в туалет. Вернулся – вещей моих нет. А там и паспорт был, и вообще ничего нет. Украли! «Классика жанра. Как в Одессе прямо. Вор у вора украл». Я, наверное, ржал громче всех. - Пошел я в полицию. Денег-то тоже нет, и паспорта. Говорю «заберите меня, я вор», - они мне – «иди, иди, мы ничего не знаем, жалоб нет». Ну, я говорю что и как, не верят. Говорю, отправьте меня куда-нибудь, чтоб домой попасть. Выпрашивал, вот сюда отправили. Надеюсь, домой хоть теперь поеду. Томас на следующее утро принёс «взятый» в магазине плейер, и накачал у меня русской музыки. Я-то спал без задних ног, а народ каждое утро устраивал маленькое восстание по поводу Томаса. На полной громкости всю ночь напролёт в наушниках Томаса орало: Сегодня в белом танце кружимся-а-а Наверно мы с тобой подружимся-а-а 104

105

И ночью мы вдвоём останемся-а-а А утром навсегда расстанемся-а-а… Томас благодаря свежеукраденному плейеру круглосуточно приобщался к русской культуре. «Воровской интернационал, блин. И никакой тебе разницы. Европа объединила всех, как когда-то СССР…». - Как там у вас на родине, Томас, люди ещё остались? Мы курили, как обычно, под козырьком после завтрака. - Нет никого, уезжают все, работать некому. Висят большие стенды по городу – приглашаем на работу – 500 евро в месяц. Никто не идет – молодежи нет, все здесь, в Скандинавии, в Англии. Вымирает страна. В субботу, традиционный выходной, когда все шведы напиваются до чёртиков, Игорь ближе к полночи зашел в комнату с довольно тяжелым рюкзаком. - Народ, налетай на пиво! Пошли пить на улицу! - Откуда? - Да сижу я там в центре на лавочке, шведы все пьяные шатаются, смотрю, один швед на дерево полез, и в клуб заходит. Я думаю, что за дела? Кошельки подбирал, а тут что за фигня? Лезу на дерево, хватаю рюкзачок, а там вон – пива целая гора! Ещё минут через двадцать подвалила Лена. Мы пошли в свою комнату, и с какого-то перепугу Лена завалилась спать на свободной кровати. У неё что-то не клеилось с бойфрендом, к тому же её все-таки поймали в магазине с какой-то косметикой, пару часов продержали в полиции, и отпустили на все четыре стороны. Лена досаждала меня какими-то тупыми разговорами на тему контрабанды золота, и прочей ахинеи. С моим хоть и небольшим, но накопившимся «опытом» скитаний по Европе, как-то уже привычно без особого доверия реагировать на подобный бред. Понятно, что тут прощупывают любого на предмет криминальных наклонностей, возможной причастности к ОПГ и прочим, опасным для местного населения, промыслам. Вряд ли местные власти волновали наши вечерние походы за сигаретами, в каждом из «заезжающих», разумеется, не от хорошего опыта, изначально видели жулика, пытаясь разобраться, у кого на что хватит «талантов». Взять местную публику по всему нашему зданию – так «мирных граждан» тут вряд ли даже процентов пятьдесят. Долговязого Васю с албанцем отправили на трансферт куда-то ближе к Стокгольму. Игорь продолжал меня развлекать, предчувствуя свой скорый отъезд. - Ты, кстати, не обращал внимания, как на русскую речь шведки реагируют? - Неа, как?

105

106

- Сваливают, ускоряются моментом. Они русских боятся вообще. До сих пор Полтавскую битву помнят, и то как русский флот тут мимо проходил триста лет назад, и по приколу пожег все города на побережье. Он уже начинал скучать. Соцработник как-то, проходя мимо, пообещал Игорю трансферт. Всё это, разумеется, было чистой разводкой, чтобы он никуда не спешил. Его телеги про преследования русских в Эстонии вкупе с внешним обликом далеко не страдальца из нацменьшинств, похоже, совершенно не вдохновили местное начальство. Утром в комнату вошли трое. Аккуратно одетые, один поигрывал наручниками. Игорь медленно сел складывать шмотки. Тех, кто его дожидался, это раздражало, они с трудом сдерживались, чтобы не «помочь» ему собраться. Взяли часть сумок и вышли вместе с ним. В депорт-тюрьму. Тюрьма располагалась тут же, рядом, через зеленую лужайку от нашего комплекса. Никаких особых отличий – ни колючей проволоки, ни решеток на окнах. Пару дней назад мы ходили навещать туда какого-то сирийца, который несколько позже меня свалил из Нордбибротена. Отличало нас с ним лишь то, что у сирийца был «Дублин», а у меня уже нет. В Германию ему очень не хотелось, но это мало кого беспокоило. Общались мы с тыльной стороны, где у них курилка, стучали в окно, чтоб его вызвали оттуда. Через стекло было довольно-таки нормально слышно. И вот теперь сюда заехал Игорь. В комнате стало пустовато. Я бродил по городу целый день, зашел в парк, долго курил и смотрел на воду. Казалось бы, все нормально, но ты вроде как и не в тюрьме, и не на свободе. Странное ощущение. Все кругом красивое, но не родное. Бездна человеческой психики не способна переварить многие вещи. Люди устанавливают границы, потом пересекают их. Это бесконечное броуновское движение не способны прервать ни войска, ни власти. Просто есть люди, для которых движение – это жизнь, и ничего их не остановит. И смысл не в том, чтобы была колбаса, или хорошая зарплата – никто не знает, в чём смысл. Наверное, кто-то рождается, чтобы пробыть на одном месте, врасти корнями, а кто-то изначально странник, и вышел из материнской утробы, чтоб скитаться, пересекать границы, менять города. Я отправился в обратный путь, пройдя через мост небольшой речки, рядом с Церковью, пройдясь по местному Арбату, и свернув влево на центральной улице. В лавке у скучающих арабов купил себе ещё одну пачку сигарет, и не спеша, вернулся в миграционку. - Привет, ты русский? Под навесом перед входом в корпус сидел новенький. Худой молодой парень, внешностью больше походивший на немца. - Да. Привет. А ты откуда? Он нервно курил, и подергивался, пытаясь сбить дрожь. 106

107

- Я после Германии. - Ну, нормально. Уже не первый такой, за последние несколько месяцев. Из Германии. Электрошокером там их, что ли пытают… - Фашисты блин. Немцы – конченые фашисты и педерасты. - А что ты делал там? - Жил. В лагере, в тюрьме, в Берлине полгода жил. Чмошники и придурки. В тюрьме похудел на 20 килограмм. Чашка супа на обед, а на завтрак и ужин – булочка с компотом. - А что за дела? - Да не назывался. Это противоречит конвенциям. Они обязаны верить на слово, но у них же свои цели – сплавить домой. Сажают в тюрьму. Потом всё равно выпускают, они ж не имеют права держать ни за что. Допросы, уговоры. Что меня уговаривать? Я не за тем сюда вырвался из нашей скотобазы, чтобы тут спалиться. - А что ты им говорил? - По-разному. Вот так полиция задержала, везут в машине, типа «откуда». Я им – «китаец я», на немецком типа. Они – «скажи что-нибудь по-китайски». «Нихао», говорю, «нихао». - А что это? - Ну, типа «здравствуйте». Знаю я одно слово по-китайски. «Нихао». Не поверили, в общем. Потом допрашивают – типа как зовут? Ну, я им – «пишите – Владимир Путин». Они и офигели. Но с другой стороны, мало ли Путиных? Что, все друг другу родственники? Ну, можно было бы сказать «Филипп Киркоров», Киркоровых меньше, но ну нафиг, ещё в Болгарию депортируют. В общем, так и выдали карточку – «Владимир Путин». Что лагеря, что тюрьма для иммигрантов в Германии – хуже, чем в любом месте в Европе. Поскольку своих имён тут всё равно ни у кого не бывает, к товарищу со временем так и приклеилось погоняло «Немец». Высокий, тощий, с прилизанными волосами. Немца начинало телепать при одном воспоминании о Германии. Руки тряслись, он дергался и сигарета чуть ли не падала из рук от ярости. «Фашисты, как я их ненавижу. Топтал бы, топтал бы ногами. Они не люди, они гомики все. Гомики, садисты, извращенцы…». Немец вырос где-то в жуткой российской тьмутаракани, отслужил рядом с Чечнёй, и, вернувшись в родные пенаты, понял, что надо валить. Куда угодно. Со школьным знанием немецкого он, как и многие, ему подобные, удачно перешел границу в районе Чопа, и не менее случайным образом добрался до Берлина… - Вы тут смеётесь, ребята, а у меня у самого как раз так и получилось с депортом. 107

108

К нам приковылял на костылях и уселся на лавку ещё один новенький. Уже в возрасте, башкир Эрик не первый год в Швеции. - Угораздило меня однажды сказать, что я из Таджикистана. - И что? Очередная новая история, очередные новые приколы. - Да что, говорю им, типа, Сергей Петров меня зовут, я гражданин Таджикистана, паспорт утрачен. Ну, миграционка делает запрос в посольство, с фотографией, со всеми делами, из Таджикистана приходит ответ – да, есть такой наш гражданин, присылайте. Делают мне таджикский паспорт, и сажают в самолёт. Прилетел туда – хорошо хоть у меня там армейский друг живёт, дал денег на билет домой, доехал до Уфы, сделал снова документы, и опять сюда. Мы, мягко говоря, прихренели. Чего только на свете не бывает. - Разумеется, их же задача – как можно больше русских отправить назад. Им тут нужны только тупицы необразованные из Азии, чтоб работали. Русских боятся, потому что русскому даешь документы – а он уже босс через три года, шведов на работу нанимает. У нас, кто из бывшего Союза, уровень интеллекта выше, чем у местного населения. Добрые они все, но примитивные, замороженные какие-то. - А сейчас как тут оказался? - Да я уже на нелегале полтора года, всё нормально, работали потихоньку, под Стокгольмом, вместе с женой. Угораздило меня поехать с ребятами за ягодами. По дороге обратно разбились, машина всмятку, мне вот ногу переломали. Ну, пришлось сдаваться, подлечусь немного – выйду из Системы, обратно на вольные хлеба. Целыми днями мы шлялись с Немцем по городу, ходили купаться на море. Пусть прохладное, но всё-таки это море, оно стоит того, чтоб минут сорок идти к нему пешком через индустриальные пейзажи некоего подобия портовой зоны. Пляжа, конечно, там не было, но море было. Каменное дно, на закате с красным солнышком было особенно красиво. Скандинавское море. Не очень солёное из-за впадающей реки, но это всё-таки море… - Ты кем был там, у себя на родине? - Кем-кем. Скином. - Прикалываешься. - Да вот, наколка ещё осталась. «Дойчланд-дойчланд-бла-бла-бла», - с издёвкой о самом себе пробурчал Немец, - думал, поеду в Великую Германию, буду там жить, язык немецкий выучил. Знал бы, какие они позорные педики… Немец ткнул мне под нос свое плечо, с выбитым синим скиновским крестом в круге. 108

109

- До армии ещё наколол. А чем там было заниматься? Десять тысяч населения, одни синяки, мрут от палёной водки целыми семьями. Что там ловить? Я отсюда теперь ни за что не вернусь. Буду биться до последнего. - Так что, в Германии вообще жопа? - Я голодал там постоянно. Жил в скиновском квартале, купил себе бомбер, шарфик, косил под местного. Полицейские тихонько так честь отдавали. Там по-другому не получилось бы – один квартал скины, другой красные, третий педики. Ступишь не туда – и жопа. Битами башку отобьют нафиг. Так что пришлось маскироваться. - А сам что, уже национал-социализм не привлекает? - Да ну их, все они рисуются, педики. Видел я в тюрьме таких скинов – в охране, за порядком следили. Я там вообще зверел, с катушек съехал. Мы бились там периодически с охраной, новенький там появился. Ну я чтоб нарваться типа ору- «иди отсоси у меня», а он мне – «приходи вечером отсосу», нормально? Немец много рассказывал про свой голод, как скитался по Берлину с мыслью чего-нибудь пожрать или украсть. Несколько месяцев голода – и ты не забудешь его на всю жизнь. - А как же русская община? Православная церковь? Ходил туда? - Как же. Ходил. Ага. Там у тебя только последнее заберут. Община, Церковь. Особенно Церковь, конечно, дадут они пожрать! Знаешь куда я в конце концов пошел? В синагогу! И что б ты думал? Евреи меня накормили, и денег дали. В синагоге. Евреи оказались роднее русских. Вот такая сладкая жизнь, взаимовыручка, ага! Евреи родней своих соотечественничков оказались. Видал я их всех, земляков, лапшу только вешать умеют, как бы кого поиметь. Немца трясло. Я напрасно снова дернул больные струны его души. В конце концов, ему тоже надо выговориться. А мне хоть было чего послушать. С Виолетой теперь созванивались почти каждый вечер, говорили по полчаса, иногда дольше. Копеечная связь при звонках на домашний телефон в Россию – специальный тариф для иммигрантов, по которому между собой все общаются практически даром, а звонки в СНГ – 5 центов минута. Скучал ли я? Наверное, я ещё не успел привыкнуть до такой степени к ней, чтобы скучать безумно, а может это и не свойственно моей натуре вовсе. Мы прекрасно понимали, что Москва вряд ли даст больших перспектив, и нормальной семьи там завести всё равно не получится – нужно своё жилье, и это как минимум. В Москве мы оба – обычные гастарбайтеры, несмотря на паспорт. Там и русский любой – полугражданин, если он в Москве не родился. Государство в государстве. Мы думали, как лучше устроить, чтобы вместе где-нибудь осесть в Европе.

109

110

Виолета с радостью бы нырнула сюда, ко мне, но был риск, что не откроют визу, и этот риск для неё был значительно высок – возраст, место рождения – Молдова. Девяноста процентов, визу бы ей не открыли. Так что ей нужно было пока просто надеяться и ждать, что я тут смогу придумать, чтобы раскрыть эту волшебную дверцу к лучшей жизни для нас обоих. Как и положено молдаванке, она терпеливо переносила тяготы и лишения, всё ж турки внесли свою лепту в воспитание бессарабских женщин. А может, это досталось им в наследство от их собственных предков, но Виолета не нарывалась на скандалы, не предъявляла никаких претензий о том, что я её «бросил». За последнее десятилетие в самой Молдове осталось очень мало полных семей – жены едут в Италию, мужья – в Португалию или Подмосковье. Дети растут одни, с бабушками, - нонсенс для предыдуших поколений времён СССР, - или вообще скитаются по улицам, впроголодь. Определенно Виолета не собиралась «на историческую родину», совершенно не тянуло туда и меня. Молдавия и Приднестровье – зона бесконечного бедствия, геополитический разлом, мёртвая звезда, превратившаяся в чёрную дыру, поглощающую не только миллиарды долларов МВФ и прочих других структур, но и души, надежды, устремления. Это звезда сияла ярким светом, освещая жизнь тех, кто жил там пару десятилетий накануне распада Совка. Распад Совка эту звезду погасил окончательно и бесповоротно. Война и разлом некогда единой советской республики оставили после себя дыру, бездонную пропасть. Пропасть, стороны которой день ото дня превращаются в её края, как овраг, который ширится, и оврагом день ото дня оказывается всё пространство целиком. Кто и когда это исправит? Разве нам искать на это ответы? Вечером, прогуливаясь перед сном, решил навестить «эстонца» Игоря в депорт-тюрьме. Подошел к окошку их курилки. Игорь обрадовался. - Что, не забрали твои шмотки? - Нет, жду пару дней ещё, пока купят билет на паром до Таллинна. - Тебе надо что-нибудь? - Слушай, а купи пива, а? Я тебе деньги верну. Две банки, крепкого, которое подороже. На следующее утро прогулялся сюда же, позвонил на входе. Охранник записал мое имя и назначил время – через два часа. Зацепив рюкзак, бросил туда пару банок «Стокгольма». К Игорю никто больше не приходил. Русскоязычной публике, несмотря на общение с ним на воле, и постоянное стрелянье сигарет, пройти тридцать шагов до тюрьмы навестить соотечественника было западло, «плохо для позитива», типа встать на сторону «негодного мальчика». Будто кому-либо он светил, этот самый «позитив». - Ну, как тебе тут? - Да в целом нормально. Сириец тот вообще духом пал. Не хочет в Германию, наверное проблемы там у него. А так – тут все нормально, как видишь. 110

111

Мы сидели в комнате для свиданий, пили пиво, развалившись с ногами на столик. Игорь был рад моему визиту, видать задолбал уже местный бильярд с настольным теннисом. - Зато тут Интернет – сиди сколько хочешь, я не любитель в компьютере сидеть, но тут хоть время появилось ковыряться. Вечерком ко мне, уже как к своему другу, нагрянула Лена. После похода в супермаркет за сигаретами, водой и шоколадом, уселись на скамейку неподалёку от депорт-тюрьмы. - Ты-то чего к Игорю в гости не сходишь? - А зачем? Чего мне там светиться, я созваниваюсь с одной девчонкой, она там уже третью неделю депорта ждёт. Он чего говорит? - Да ничего, полон оптимизма и счастья, без напряга. Проржали почти час, пива попили. - Это всё рисовки перед тобой, у меня своя информация оттуда. Не слишком-то ему там весело. Тюрьма это тюрьма, не важно, с решетками она, или стеклянная. Через пару дней Игоря посадили на паром, обратно в Эстонию, а в мою комнату заселился очередной белорус, косивший под политического. Немец дико раздражался с его провинциально-местечкового национализма и какой-то белорусской национальной тюбетейки, в котором тот с гордым видом расхаживал по городу. Белорус был обречён на погоняло «Батька». С одной стороны – возраст, у того уже были дети лет 20, с другой – лишний раз вывести из себя этого не очень далекого мужичка, устроить тут маскарад русофобии. - Батька, ты не гони на Батьку, - имея ввиду Лукашенко, стебал его Немец, - тебе ещё там жить, ты что думал, тебе тут документы дадут? Кому ты тут нужен, придурок? Ты кто? Революционер? Кофе небось продавал там на митингах, сфотографировался с кем-нибудь, и сюда приехал? Батька крепко сжимал кулаки и что-то грозил в ответ, упоминая двукратную разницу в возрасте, и призывая Немца к уважению. - Ну что ты, дебил, попробуй кинься на меня, что ты петушишься, кто ты? Кому тут свои сказки плетешь? И правильно вас Батька там работать заставляет, соскучились вы по сильной руке… - Ну едь, сам там живи, кто ж тебе мешает? Ты-то тут что делаешь? - Я в отличие от тебя, лошара, на митингах не рисовался, чтобы потом документы просить. Знаю я как у вас там – студентам сказали – кто один раз на митинг выйдет, бесплатно поступит в институт в Европе, - вот они и пошли, чтоб в институт их взяли. И таких у вас там большинство, шкурников. Что ты тут героя из себя строишь? Ты вообще как сюда попал? - Не помню как. На машине, в кузове. 111

112

- И ты этот бред рассказывал на интервью? Ты дурачок, собирайся домой. Все машины при въезде в ЕС рентгеном просвечиваются, ни один нелегал на фурах сюда не попадает. Все эти твои байки уже давно не катят, тебя в тюрьму посадят. А потом ту-ту, обратно в Минск. Вот там Батька с тебя и спросит по полной, как говорится, программе... Не клевещи на Батьку, враг народа! Батька из-за таких как ты ночи не спит, дни не бодрствует, всё думает про то, как страну поднимать, а ты его бросил. Таких как ты, надо расстреливать! Немец тупо стебался, Батька багровел и хватался за табуретку. - Как же вы мне русские дома надоели… - Ну, ударь, ударь меня табуреткой. - Ты ж меня выведешь, я ж приду ночью когда-нибудь, тебя задушу… В самый решительный момент мы с Эриком их разнимали, и я уводил Немца куда-нибудь подальше на прогулку. Братства славянских народов на этот раз как-то не получалось. Через полгода белорусский «Батька» окончательно поссорился со своими националистическими взглядами, и напросится к Немцу на квартиру, в Стокгольм. Какоето время будет расклеивать рекламные плакаты за мелочь. Потом они, наконец-то, по-настоящему подерутся, и белорус попадёт в больницу. После пары сломанных рёбер и сотрясения, на Батьку снизойдет просветление. Он возвернется обратно в свой Минск, чтобы и дальше крутить баранку автобуса, вспоминая в неприятных снах свои скандинавские страсти. А пока… Пока он без умолку рассказывает про то, как Россия достала Беларусь своей братской опекой, всё время, пока мы куда-нибудь идем вместе, в то время как Немец где-то лазит по городу… Меня не напрягает слушать чужой бесконечный бред. Большую его часть я и не слушаю, думая о своём… На следующий день прибыла семейка с просторов житницы СССР – Украины. Высокая тётка, косящая одним глазом, и абсолютно здоровый психически с виду мужичок. Ну, думаю, новенькие прибыли. Подсел к ним за завтраком. - А что тут есть в городе? Интеллигентного вида дамочка интересовалась достопримечательностями. - Ну, в центре есть библиотека, там можно в Интернете посидеть, газеты почитать. - А какие там газеты? - Ну, есть на английском, русские газеты есть штуки три. - Нам русские не нужны, а украинских разве нет? - Нет. 112

113

По моему лицу расплывалась тупая улыбка, которую невозможно было сдерживать. - А вы чего здесь? Что за проблемы? Украинцам, по-моему, тут ловить нечего. - Мы из Днепропетровска. Там всё на русском, нам там проходу не дают. - А, понятно. Большая политика. Ну-ну… «Ещё одна будущая клиентка местной психушки». За эти почти полгода европейской санаторно-курортной жизни я уже в некотором смысле овладел познаниями в законах, касающихся миграционной практики. - Вы могли переехать в другой регион страны, ваша тема не катит. Сочиняйте что-нибудь новенькое. Наверное кучу денег отвалили за сказку про красивую жизнь. Сказки тоже надо уметь придумывать, может мне заплатите? Я что-нибудь поинтересней сочиню. Дамочка злобно на меня глянула, ухватила мужичка чуть ли не за шиворот, и демонстративно пулей вылетела из столовой, нервно играя желваками. Очевидно, славян тут поболе, чем в Норвегии. Но что это, блин, за славяне? Почему ими обязаны будут заниматься шведские психиатры? И как это они прошмыгнули мимо своих докторов ещё там, у себя на широких просторах? Дни бежали один за другим, менялись люди, словно реальные пассажиры в купе. Лето входило в полную силу своей жарой. В один из дней в комнате появился новый сосед. Дед, лет семидесяти, сухощавый, с седой бородой как у капитана. Мне его представили заочно. В какие-либо случайности верить тут бессмысленно. То, что они каждого «прокачивают» на соответствие информации о человеке – вполне нормально. Шведы, как и другие европейцы, боятся терроризма и прочих негативных вещей. Через пару дней седобородый дед, которого все считали за сумасшедшего, сам подошел ко мне, угостил «Мальборо». Эти сигареты тут подороже остальных, расточительство их покупать, да и украсть не так просто. Повод пообщаться был донельзя прост. - Сергей, у меня ноги очень болят, не в обиду, будь другом, уважь, принеси мне сигарет – на деньги, десять пачек «Мальборо». Ты ж знаешь, где тут, а? Дед достал плотную пачку стодолларовых купюр под резинкой, вытащил мне банкноту. Через десять минут я вернулся от арабского ларька, и мы продолжили нехитрую беседу. - Я слышал, ты из Приднестровья. А я ведь тоже оттуда. - Шутишь? - Нет. У меня там до сих пор жена и дочка. - А когда уехал оттуда? - Уже давно. Ещё до войны. Я там большим бизнесом занимался, был директором завода, в Бендерах. 113

114

- И что погнало? - Страх. Большие деньги заработал. Несколько десятков тысяч долларов, по тем временам – состояние. Но не выдержали нервы – испугался, бросил всё, уехал. - И где жил? - Да везде. В Австрии, Франции, Испании… В Австрии уже должен был документы получать, но началась война, был 92-й год. Пришлось поехать, вывозить жену. Потом они вернулись обратно в Тирасполь. Переписал на неё дом. - И что? - Да нет у меня никого больше. - Ну жена-то жива? Дочка? - Я никому не нужен. Все, что было, я им отдал, и уже давно сам. Поехал потом снова. Смотрю тут на Швецию, не нравится мне здесь. - Чего? - Да посмотри сам, как они тут ходят, во что одеты, это бедная страна. Я нигде меньше ста долларов в день не зарабатывал, сколько по Европе езжу. Скучно тут, поеду в Монтенегро. Знаешь, где это? - Черногория. - Да. Туда поеду. Там тепло. Там и буду умирать, если придется. Ближе к тёплому морю. - А сюда-то откуда? - Я заболел тут, работал много, подорвал здоровье. Ты не смотри на меня, знаешь какой я богатырь был еще пару лет назад? Заболел. В Питер поехал, к другу. В больнице лежал там, потом паспорт новый сделал, визу финскую, и сюда… А ты то сам откуда в Приднестровье? Я вкратце поведал свою незамысловатую историю, вспомнили Бендеры – Тирасполь, видать, кому-то очень важно было понять, насколько соответствует истине, что я действительно оттуда. - А назад не хочется, в Приднестровье-то? Я смотрел на деда, он, прищурившись, затянулся и в очередной раз перебил наш разговор затяжным кашлем курильщика с близким к бесконечности стажем. - А что мне там делать? Европа – тут я как дома. Другого дома у меня всё равно нет. Что мне там? В Тирасполе зарплаты по сто долларов, а пенсия… Подохнуть мне там только на их пенсию… 114

115

На следующий день после завтрака я отправился, как обычно, в центр. Как рассказали потом другие, русский из администрации вызвал деду какой-то транспорт, посадил его, и приднестровский дед, наверное, с честью выполнив своё задание подтвердить территориальную принадлежность моей скромной персоны, отвалил в свою Черногорию, или куда он там мечтал… Прошел уже месяц, тут в Евле так долго не держат никого. Людей быстро рассылали по квартирам в разные города, а администрация продолжала ждать мои документы из Осло. Лето. Сезон отпусков. Никому ни до кого нет дела. Мы провожали друг друга на трансферт – приходил автобус, и всех развозили кого куда. Вот и Немцу пришло время валить. Ему дали трансферт в депорт-лагерь Флён, с учетом того, что в общей базе наверняка есть его «пальчики» из Германии. Но были б «пальчики» - пошел бы в депорттюрьму. А Флён – это что-то типа Нордбибротена, хоть и не в лесу. - Я там не задержусь, мне в Германию не надо. Оттуда до Стокгольма близко, так что наведу связи, поеду в Стокгольм. Следующим утром я не узнал площадку перед нашим корпусом – во дворе тусил целый табор цыган, из Румынии, с детьми, во всевозможных цветов лохмотьях, в общем-то, так, как выглядят цыгане в любой точке земного шара. Табор пришел в Евле собрать бутылки, поворовать по магазинам, и миграционка им вполне подходила под ночлежку на неделюдругую, пока будут решать вопрос с тем, что с ними делать. Некоторые цыгане говорили по-русски, было пару забавных моментов, поскольку цыганки выходят замуж в малолетнем возрасте, и зачастую мужья старше лет на 20-25. Маленького роста цыган лет сорока сокрушался по поводу своей красавицы-жены. - Ну, дура, дура! Она раскололась по своему возрасту, ей пообещали что нас не разлучат, а наоборот. Обманули дуру. Теперь её отправляют куда-то, будут спасать от меня, документы делать. - Ну, так это ж хорошо! - Да она одна там плачет без конца, меня просили успокоить её, они ж не могут теперь просто так её отпустить, это ж бюрократия! Вечером они постелили покрывала под деревьями, позвали меня к себе, я так и просидел несколько часов вместе с ними на траве, слушая какие-то истории и разговоры на непонятном мне совершенно, цыганском языке. Через пару дней, в течение которых ромалэ интенсивно перешерстили весь город, за ними пришел автобус, и так же дружно, всем табором, они куда-то исчезли.

Лапландия 115

116

На тридцать четвертый день моего курортного оттяга в Евле, с изысканным питанием, морскими ваннами и прогулками по хвойному лесу, пришел мой трансферт, и вместе с некоторым количеством совершенно незнакомого мне народа мы отправились куда-то на север. За тысячу километров на автобусе с некоторым количеством остановок ожидания будущего не позволили ни устать, ни толком поспать. Где-то на задних сиденьях в раскорячку дрых Томас. Вместо Шяуляя его, зачем-то, отправили вместе со мной на Север. «Наверное, будут перевоспитывать», - батарейки хватило, чтобы музыка в моём плейере не кончалась до самой остановки. В восемь утра следующего дня мы въехали в маленький северный городок Елливарэ. Несмотря на жаркое лето в Евле, тучки на небе и освежающая десятиградусная прохлада в Елливарэ – это, разумеется, совершенно не одно и то же. После утряски вопросов с оформлением мы сели в легковушку миграционки, и продолжили движение через лес, как оказалось, в соседний Мальмберет. Томас остался в Елливарэ, чему был рад. Его новая квартира без пассажиров располагалась в квартале от «миграхонки». Через пару недель мы встретились случайно на перекрестке у железнодорожной станции. Томас мчался куда-то на велике, и ничем не грузясь, всё так же не мог ответить на простой вопрос – почему его не отправили обратно в Литву. Два маленьких городка в семи километрах друг от друга – Елливарэ и Мальмберет - в окружении не очень густого леса за полярным кругом в середине лета – это, пожалуй, более чем забавное зрелище, сопоставимое по своему трашу с безлюдным Приднестровьем. Там на ёлках шишки, там медведи Там ваще природа от Христа Там, куда браток, с тобой мы едем В дупель кислородные места… Блатняк в наушниках располагал к полярной романтике, только здесь по улицам иногда попадались не медведи, а лоси. Кругом полно живности, но людей буквально раз-два, и обчёлся. В Мальмберете мы вышли из машины, и вначале завели на новое место жительства молодого, но очень полного и чересчур интеллигентного азербайджанца Али. Затем в соседний дом, в квартиру на четвертом этаже привели меня, торжественно вручив ключ с историей о том, что пару раз в неделю надо бы появляться в миграхонке по поводу возможной мне корреспонденции. Миграционный офис, или как мы говорим, «миграхонка», располагался в Елливарэ, то есть в соседнем городке, дорога к которому шла через лес. А в этой новой квартире предполагалось, что можно жить некоторое количество времени, пока мои «дела» идут своим чередом по инстанциям. С учетом некоторого опыта и знания чужих историй, вполне понятно, что европейская бюрократия, в отличие от пост-совка, ещё более неповоротливая. Это вековая административная машина, которая растягивает 116

117

человеческие судьбы на бесконечное количество времени – твои бумаги в конце концов могут попросту затеряться, и годами до тебя никому не будет вообще никакого дела. Три комнаты и большая кухня с нездоровых размеров включенным телевизором. В дальней комнате на кровати спит мой новый сосед по жилищу. - А, привет. Ты к нам? Я сплю, располагайся там, где хочешь. На кухне в холодильнике еда – ешь, пей что найдешь – там всего полно. Тут в Скандинавии всё просто. Со временем уходит скромность и стеснение, поскольку ты понимаешь, что из вежливости никто ничего никому не предлагает – это не вежливость, а банальное выживание. Если еда – не проблема, значит она тут никогда не проблема, по крайней мере, на этой квартире. По какой причине? Это уже другой вопрос, и, поскольку существует общаковое правило по поводу еды – наверняка будут правила и по всему остальному. Они были тут до меня, останутся и после меня, даже если из нынешних обитателей этой квартиры я покину её последним, а все остальные – будут новенькими пассажирами. Просто эти правила новеньким придется передавать мне. В такой ситуации особо напрягаться не стоит – всему своё время, всё узнается. Я занял кровать в самой большой комнате, у окна. За многие месяцы это первая кровать без «второго этажа», что само по себе в психологическом плане серьезный плюс. Провалявшись минут пятнадцать, двинулся на кухню, открыл холодильник, все отсеки которого забиты едой, достал первый попавшийся здоровенный пластиковый бидон с густым черничным йогуртом, какой-то выпечки, и уговорил с нею примерно третью часть бидона. Затем приготовил себе кофе, достал сигарету, и закурил. В телевизоре прыгала Мадонна со своей новой песней, которая сопровождала меня по всем скандинавским городам последние месяцы, в общем, «будет видно, какие за этим всем последуют события». Если не брать во внимание погодные моменты, пока каждый шаг выглядит гораздо лучше, чем предыдущий, так что жалеть не о чем – «пусть идёт по течению, а там увидим, что к чему». Ближе к вечеру подтянулся народ.

У моего соседа по комнате нет имени, как, впрочем, и у всех остальных. Имена в документах – это для «миграхонки», то есть для Системы. Своего соседа я окрестил через некоторое «Батькой», в принципе он был во-первых старше нас всех, а во вторых реально мужик был умнейший, с богатым жизненным опытом. Сухопарый усатый Батька спортивного развлечения ради лазил по горам и прочим окрестностям, отдыхал тут на всю катушку, не предполагая особо задерживаться в местных краях. В соседней комнате жил кабардинец Арсен. В дальней – оба русские – Саид и Саша. Арсен как раз и был тем, кто отсыпался, когда я заехал сюда. Молодой кабардинец с 117

118

телосложением борца и тонкими усиками в стиле монголо-татарского нашествия отдыхал здесь уже несколько месяцев, собираясь к брату, который уже несколько лет живёт в Стокгольме. Арсен кис тут, ожидая, пока у брата решится проблема с жильем для него – работы в Стокгольме ему было навалом, а вот с жилищем – совершенный напряг. Саид – интеллектуал с рыжей бородой до пояса, не менее длинными рыжими волосами, конопатый пермяк, некогда работавший директором школы у себя на родине. Разумеется, имя было не настоящим. Саид приехал сюда с женой, которая, разумеется, от него свалила к шведу, и устроила свою жизнь. По этому поводу Саид не сильно горевал, будучи человеком обособленным и стремящимся к совершенству и полному познанию мира через опыт духовных и физических трудностей. Рядом с его койкой лежала целая стопка исписанных упражнениями по шведскому языку тетрадок. Он был единственным пассажиром, знавшим шведский. Остальные не знали толком ни одного языка, и этим не грузились. Целыми днями Саид бродил по лесам, собирая морошку и прочие ягоды, а спал на балконе, раскладывая на ночь палатку, в обнимку с радиоприемником. Таким образом он, вероятно, закалял свой дух, а интенсивный труд в поисках лесных ягод ради каких-то не очень крупных денег, закалял его тело. Под окнами стояла его машина, с виду совершенно убитая Мазда, но всё же машина. - У Саида нет социала, его хотят депортнуть, но не знают, куда. Так что мы вместе выкупаем у него талоны, а на талоны закупаем в магазине всякие стратегические ресурсы – сахар, соль, муку, картошку. Батька давал понемногу посвящал в особенности жизни нашей квартиры. - Батя, а тёлки есть тут? - Кто? - Ну, бабы. - А, конечно. Какие хочешь. Тебе какие больше нравятся – блондинки или брюнетки? Батя открыл узкий шкафчик рядом с холодильником, и не поленился вытащить здоровенную пачку порножурналов, с грохотом бросив их на стол. - На, выбирай любую, какая на тебя смотрит. Народ хором заржал. - Тут тоска. Нормальных людей ту нет вообще, это же полярный круг. Ночь четыре месяца в году. Ты сам-то из каких краёв будешь? Если не хочешь, можешь не говорить. - Да мне по барабану. Я из Приднестровья. - А-а-а. Тогда понятно. В общем, «человек из ниоткуда». 118

119

- В смысле? - Ну, нет же такой страны, куда тебя депортировать? Приднестровья нет, и всех кто там живёт – тоже нет. Батька философски уставился в окно, разглаживая усы. - Через четыре месяца получишь разрешение на работу, но оно тебе без разницы – работать с ним всё равно нереально. По-черному, за копейки. Даже если поедешь в Стокгольм – ничего не найдешь, кроме почтальона. Это 700 евро в месяц, из них будешь 500 платить за койку в хате с какими-нибудь арабами или неграми. Всё это уже пройдено. Их Система рассчитана на то, чтоб тебя замотать, и ты сам уехал куда-нибудь. Мягче, чем в других странах, но Система она и есть Система. Один выход – сидеть тут и ждать документы. Но это может быть и год, и полтора. С ума от скуки двинешься. Ходят тут такие, позитивщики, уже с документами, теперь ждут, пока их куда-нибудь отправят, а «крыша» уже съехала. Тебя никуда не отправят – надоест – сам куда-нибудь дёрнешь. Я вот уже всеми прелестями полярной природы насладился, ещё пару месяцев – и домой. Вечером Батька задернул окна чёрным полиэтиленом. «Солнце ходит круглыми сутками по кругу, не заснёшь с непривычки». Утром я накрутил обратно вверх эти глухие занавески, и пошел варить кофе. Город был полностью пуст. В нём, действительно, жили какие-то люди, но никто никуда не шел, между домов на качелях никто не качался, не мял травку. «Какой-то город Зеро». После шумного Евле с толпами шведок, арабами, неграми, катерами и дискотеками, Мальмберет производил определенно гнетущее впечатление. По пустынной улице мы с Батькой поднялись чуть выше, прошли через безлюдный парк с лебединым прудом, кроликами и красивыми птицами в клетках, и встали возле библиотеки, дожидаясь, пока она откроется. «В Тирасполе и то народа больше», что, впрочем, соответствовало истине. - Тут в библиотеке Интернет до часу, а после трёх – в Елливарэ. Я обычно езжу туда после обеда, чтоб чем-нибудь заниматься. Заодно почту посмотрим. Да. Найдем тебе велик гденибудь. Вечером глухими лесными тропами покатили на Скрут. Велик мне во временное пользование уступил Саша. Скрут – это база всевозможного хлама. Ехать километров семь, сначала по трассе, затем вдоль озера. Пересекая ещё одну трассу, проезжая по ней ещё пару километров вперед, упираешься в закрытую территорию. Вокруг глухой лес, черника кругом. - Тут вообще-то «приват», то есть это частная собственность, но никому тут ничего не надо, кроме нашего брата. Сюда местные свозят своё барахло, технику, всякий хлам. Потом фирма, которой принадлежит эта территория, похоже, утилизирует всё это «добро». Телек наш большой мы тоже отсюда припёрли, как и всё более-менее ценное. Батька ходил по Скруту как у себя дома. Везде стояли полураскрытые контейнеры, это больше походило на огромную свалку, хотя это и не свалка – всё в тему, и всё на своём 119

120

месте – телевизоры, холодильники, вот целая гора магнитофонов и к ним тучи коробок с аудиокассетами и дисками. Всё это не имеет никакой цены, просто утиль. В совке раньше ради этого барахла люди проживали целую жизнь, ходили на работу, торжественно волокли домой какой-нибудь магнитофон или микроволновку. Воры, влезая в чужую квартиру, крали пиджаки и поношенные туфли. Могли вынести телевизор. Здесь любых размеров телевизоры стоят один на другом, рядом ящик с пультами. Горы бытовой техники, которую, наверное, прессом превратят в какой-нибудь стройматериал, утеплитель или стеновую плиту… Здесь, действительно, всё по-другому. Всё это не важно, а что важно? В этом ещё предстояло разобраться. Через пару дней народ что-то кому-то поменял, и в результате мне достался красный велосипед. «На нашей хате все с великами, у тебя тоже теперь свой». Батька подогнал пару свежих покрышек. Я вспоминал детство, и руками в масле возился с ключами, пока не довёл до ума всё необходимое, чтобы моё транспортное средство сумело выдержать большие расстояния. - Привет. Пошли ко мне в гости, посмотришь, как я живу. Я закончил возню с великом, и, замотав цепью заднее колесо, связав его с другими, вытер пальцы рук ветошью, поднял глаза. Азербайджанец Али из соседнего дома подошел, держа в руках какой-то свёрток. Судя по всему, был он явно не в тонусе. Завалились к нему. Али заварил кофе. - А я как раз гулял, искал тут магазин какой-нибудь, как у тебя дела? Он жил в почти такой же квартире, как у нас, но там было совершенно пусто, уныло и неуютно. - Я один тут живу пока. Никого нет, народ уехал в Стокгольм. - Телевизор хоть есть? - Зачем мне телевизор. Я тут тоже не задержусь, подлечусь немного тут, и в Стокгольм поеду. Я уже работал там, правда мне ничего не заплатили, до сих пор должны деньги. - Как так? - Да я в Евле по второму кругу заехал. Уже был на трансферте, потом уехал в Стокгольм, вышел из Системы, дал им адрес, только с работой были проблемы. - По-чёрному что ли работал? - А по-другому тут нельзя. Даже если есть карточка и разрешение на работу – никто тебя не возьмёт с ним. 120

121

- Почему? - Потому что если твоё дело разрешится не в твою пользу, работодатель должен будет тебе возместить какую-то часть налогов. Сложная схема, в общем, им не выгодно. Я работал у своих типа, у турок. Кидают они, и меня кинули. Когда деньги кончились, за жильё не заплатить, пришлось опять идти в Систему. - А со здоровьем что? - Ноги у меня болят, и ещё кое-что. Тут хорошие доктора, вылечат. Там посмотрю. Али смотрел куда-то в пустоту, в сторону окна. - А домой не собираешься? - Поеду домой, через год или два. Подлечусь, заработаю немного, и домой. Что тут сидеть? Тут от скуки с ума сойдёшь. Большой Али попросил сигарету, мы курили, и говорили ни о чём. Явно он был не в духе того, что так далеко его в этот раз отправили от Стокгольма. - Дорого отсюда выбираться, далеко закинули. Ты кстати знаешь историю этой квартиры? - Нет, а что? - Да тут жили азербайджанцы. Трое. Потом приехал какой-то четвертый. В общем, крутой. Попытался из себя строить что-то, деньги отнимать, данью обложил, типа ему все должны. - Ты серьезно? - Ещё как. В общем, ребятам это надоело. Его тут в ванной топором порубили на мелкие кусочки, и там, где шахты, прикопали. Администрация спрашивает – куда он делся? Ну, они говорят – уехал в Стокгольм, на работу. А потом через пару недель в лесу собака чьято разрыла это всё. Приехала полиция, много. Забрали их всех. В тюрьме теперь. - А ты откуда в теме? - Да тут все знают, про это в газетах даже писали. У своих спроси – они в подробностях расскажут. Если интересно. Вечером к нам на квартиру явилась Машка. Шведка из соседнего дома, наши называли её Машкой. Разумеется, имя у неё было немного иное, но она вполне себе отзывалась на Машку, и видать было ей не очень весело тут по жизни, раз в радость было и с нами посидеть. Машка выпила, не морщась, стакан самогона, и ещё минут тридцать составляла нам компанию своими расспросами кто я и откуда. Арсен закрыл за ней дверь. - Арсен, ты по ходу хочешь Машку? 121

122

Батя подкалывал, Арсен отнекивался, типа «западло». Машке было уже за сорок, и видок у неё был изрядно помятый. Её квартира располагалась на первом этаже дома напротив, прямо в нашем дворике. Место, где у нас располагался балкон, у неё было чем-то вроде веранды. Был выход прямо на лужайку, стоял пластиковый стол со стульями, сбоку торчал большой шведский флаг. Батя дальше вводил меня в курс темы. - Она болеет чем-то. Ей доктор прописал наркотики, она их пьет постоянно, в общем типичная тут проблема. У неё что-то с позвоночником. Баба уже давно не в себе. То появляются кавалеры, то она их выгоняет одного за другим, потом к нам приходит всё рассказывает про свои приколы. Прикинь, тут был эпизод. Арсен задергался. - Батька, да ладно тебе… - Дай человеку поржать! Короче, приходит Машка, говорит «Арсен, поехали со мной». Сажает его в тачку и едет. Выезжает отсюда по трассе, темно уже, километров сто двадцать проехали. Останавливается, говорит «выходи». Ну, Арсен вышел. Она по газам, и уехала. Народ хором заржал, вспоминая, уже, похоже, бородатую историю. - Арсен, она, наверное, обиделась, что ты к ней не приставал. Ну, расскажи правду, что там у вас с Машкой было? Батька тянул улыбку, ковыряя ножом и вилкой бифштекс. - Да ничего не было, не знаю я, дура она и наркоманка, переклинило её. Пошел я домой. Темно, лес кругом. Вышел на какую-то деревню, залез в сарай, мопед там взял, выкатил его, и домой поехал, пока там бензин булькал. Потом на попутке, в общем, полностью офигел. На следующий день, главное, пришла как ни в чём ни бывало. Просто так… Батька, набитым мясом ртом, не забывал вставлять свои пять копеек в жизненную тему. - Что ты хочешь, Серега, тут жопа. Полная жопа! Думаешь, раз у них тут всё есть и еды навалом, и что им государство безопасность гарантирует и демократию, они тут счастливы? Они все – несчастные люди. Возьми хотя бы баб – треть проституток, треть наркоманок, треть психопаток. Ты вообще знаешь, что такое «шведская семья»? Нет, это не когда мужья женами меняются. Это когда папа спит с дочкой, а мама – с сыном. Это тут норма. Они ж с виду все культурные, все сами по себе тихие, у каждого мир – это свой дом, своя семья. Это отдельный мир, там всё можно. А попробуй, сними проститутку на улице – тебя посадят! А в семье можно все что угодно, замкнутое пространство. Вот как раз смотри, что тебе по телевизору показывают… На экране мелькал какой-то ролик на шведском языке, где грустный мальчик и грустная девочка писали что-то на компьютере, отправляли емайл. 122

123

- Знаешь о чем это? Это если тебя дома не понимают, или обижают, настучи на родителей, и о тебе позаботятся. Вот если дочка на папу настучит – тогда да, папу могут и посадить. На полгода. Потом обратно домой. А если не настучит – так и будет с папой спать, пока замуж не выйдет. Зато тут родительских прав лишают, если ребенку не купили велосипед. У них здесь своя такая паранойя, и счастья ни у кого нет. У нас борьба за жизнь, за хлеб, за работу, и в этом счастье. Тут за что им бороться, когда государство даёт квартиру, бесплатную учебу, бесплатную медицину, социал? Машке этой у нас никто бы наркотик не выписал, а тут выписывают всем – по каждой ерунде. Они тут все болезни наркотой глушат, амфетаминами – и всё легально. Я разлил по чашкам кофе и взял сигарету. - Напротив нас квартира – там парень живёт. Наркоман, в 18 лет, ты ещё его увидишь, он в гости часто заходит. К нему мамашка с папашкой в гости приезжают, слова ему не скажут – это уже не их дело, его жизнь их не касается. Посидели – и уехали. А потом вот так вот все эти дети сваливают, и этим старикам тут никто не то чтобы на праздник приехать – не звонит никто. По десять лет и больше. Чего было навалом в Мальмберете временами, так это стариков и старух. Их можно было наблюдать в утренние и вечерние часты. Вооружившись лыжными палками, они гуляли по окрестностям, в спортивных, похоже, целях. - Так ты слушай дальше. Я вот говорю с ними, как кто в гости заходит. Чего вы тут сидите? Чего не едете в Стокгольм? Для них что Стокгольм – что Москва, это другая планета. Они там ни разу не были, у них ужас в глазах, «как я туда поеду, там же опасно». Это у них в Стокгольме опасно. Погуляли бы они у нас по Воронежу, почитали бы наши газеты, узнали бы что такое «опасно». - Ты Батька сам-то был ещё где-нибудь в Скандинавии? - Да я везде тут был – они определить меня не могут никак, у меня документы не стыкуются с их мозгами. Мне лепят «негатив» - я меняю страну. В Норвегии был, на островах, и в тюрьме там был. В Нордбибротене твоём только не был, мне про него рассказывали. Но что остров, что тюрьма – это труба. - А что там? - Да с ума сходят все. На острове ни одной живой души, выезжали оттуда иногда, тоже лес кругом. Сядем у заправки, как обезьяны, и если бабу увидим за рулём, то машем, хлопаем, прыгаем, - праздник! Тюрьма… Спокойно там конечно в тюрьме. Но это тюрьма. Лучше там не бывать. Убитое время, нервная система... Потом в Финляндии был, теперь тут вот, скоро опять в Финляндию поеду. В августе. - Тут уже всё? - Да у меня тут уже десять раз «всё». Следующая стадия – на карточки, как у Саида. Но я не хочу этого ждать, соскочу раньше. Не дают они русским документы, нечего тут ловить. 123

124

Саша, полноватый лысый москвич, недалёкого ума судя по отношению к нему остальных, решил поучаствовать в беседе. - Да Батька, что ты говоришь, разные же есть ситуации. Может быть, кому-то и дают. - Русских ни одного не видел, кому бы дали документы. В России что, война? Война в Ираке, в Афганистане, в Африке. Этим дают. А русский – значит «домой». И твои обстоятельства их не колышат. Они за пятьдесят лет уже изучили психологию, все легенды, сказки, им главное – выпихнуть из страны, им не интересно, что там и как – зачем? Саша среди всех обитателей квартиры считался самым тупым, ходячим анекдотом. Клочки чёрных волос торчали у Саши из ноздрей, неопрятная одежда и полный хаос в его комнате. - Ты-то Саша, зачем сюда припёрся? Что тебе в Москве не хватало? Батька начинал потихоньку заводиться, а Саша исполнял роль собаки, которую можно морально побить ногами, когда уже совсем нечего обсудить. - Тут хорошо. Тут деньги дают. А где я их в Москве заработаю? - Да ты их нигде не заработаешь, потому что ты – дебил. Ты вообще хоть раз в жизни работал? - Да. В Москве. Охранял гаражи. Но там зарплата маленькая, четыре тысячи. - У тебя жить где есть в Москве? - Да. У меня квартира трёхкомнатная, там мама живёт. - Ты полный идиот, Саша, умственно отсталый баран. Миллион человек со всего СНГ едет в Москву работать, за тысячи долларов. Они находят себе работу, а ты, москвич, не нашел? Если ты там был дебилом, ты и тут ничего не поимеешь. Саше было немного стыдно передо мной, но он старался бодриться. - Ну вот скажи, Батька, а у вас в Воронеже работа что ли есть? - Для тех, кто хочет работать, всё есть. У меня квартира своя – стоит сейчас сто штук евро. Я же её заработал. Есть и наличными пару десятков. Я на хорошей должности там был, да что я – у нас любой слесарь зарабатывает больше, чем тебе тут социал дают. Если б им рассказать, как ты тут живёшь – ты б опозорился. Батька и Арсен принялись наперебой сливать разные гнусные байки про Сашу, тот молча и равнодушно обтекал. - Саша, ты ж первый на эту хату заехал, расскажи, что ты ел? Знаешь, что он ел? Ему показали контейнер за магазином, он сырое мясо брал, мокал в соль, клал на хлеб и ел. 124

125

- Правда что ли? Я кивнул Саше, улыбаясь. Тот пытался заслужить мое сострадание, оправдываясь. - Ну не умею я готовить! Да, так и ел. Как видишь, не умер я. От мяса тут ещё никто не умер. - Саша, в твоём возрасте жениться уже давно пора, ты тут уже сколько месяцев с этими журналами в обнимку сидишь на этой хате? Уже скоро год? Да, Саша? Батька добавил агрессии в голосе. Ему, похоже, по-отцовски стало жаль Сашу, и он принялся за воспитание. - Мы же не зла тебе желаем, ты же русский, почему ты такой идиот? Саша глянул на меня. - Ты тоже считаешь, что мне в Москву ехать надо? Я встал в полоборота, многозначительно пожимая плечами. Фиг знает, где такому чудному идиоту будет легче жизнь прожить. В конце концов, быть может тут ему самое и место, раз тут таких большинство. В Мальмберете, по крайней мере, таких наверняка полгорода – замороженных. Саша, сидя на стуле, раскинул руки в разные стороны. - Батька, ну что ты меня воспитываешь, это бесполезно. Посоветовать хочешь? В Москве для меня нет работы, а тут нормально, я живу как человек, и полностью счастлив, что тебе от меня надо? - А это, Саша, потому что ты – москвич, иждивенец от рождения. Вы ж ненавидите всех, всю Россию. Вы же белая кость. Ты ж такой же, как они, как все москвичи, ты же тоже нас ненавидишь – вот скажи, чем ты лучше меня? Батька прищурил глаза, глядя на нас остальных. «Иногородних» с точки зрения Москвы в нашей компании было подавляющее большинство. - А чего вы все в Москву едете, сбиваете цены на труд? Из-за вас у коренных москвичей работы нет. Тут уже разошелся и я. - Саша, что с того, что ты москвич? Ты посмотри на столицы мира, там такие маргиналы как ты либо в трущобах живут, либо, если в городе, они физически не в состоянии оплачивать свои квартиры. Они переезжают в провинцию. Через десять – двадцать лет ты Москвы не узнаешь, там не будут жить москвичи в твоём понимании. Там будут жить бизнесмены и чиновники. Это раньше Москва была городом пролетариев. Забудь. - А моя квартира? 125

126

- И квартиру твою отберут. Налог с имущества как только введут, так ты попрощаешься со своей квартирой. В лучшем случае продашь, и купишь дом в деревне, будешь там коз доить и на проценты жить. Если продать успеешь свою квартиру. Бездельникам в Москве уже сейчас делать нечего – посмотри, где сам находишься. Дальше будет ещё хлеще. Саша насупил брови, и, демонстрируя гордость, ткнул себя кулаком в грудь. - Я – коренной москвич во всех поколениях, у меня там бабушки-дедушки все, родители. А хорошо это, что я работу у себя в городе найти не могу? Это что, справедливо? Кругом чёрные, молдаване, чёрт знает кто едет, они готовы работать за еду. - Да ты ещё и нацик? Батька улыбнулся, оскалив зубы, как улыбаются где-нибудь в милиции начальники, общаясь с рядовым составом. - Я не нацик, но я прошу создать мне условия, чтобы было в первую очередь для жителей, а не для приезжих. - И ты ещё говоришь про «справедливо»? Саша, ты полное чмо, вот ты кто. Поэтому у тебя и работы там нет, и никогда не будет. У тебя нигде её не будет. Ты так рассуждаешь своим умишком, потому что так легко. А почему люди в Москву едут? Да потому, что такие как ты, коренные москвичи, гвоздя забить не могут. И потому что страна в нищете, а вы – в шоколаде. Потому что такие как ты и тебе подобные – паразиты на теле России. На вас горбатится вся страна, а вы только хотите в офисах сидеть. - Я не хочу в офисе сидеть, я бы хотел работать, но там мало платят. - И кем бы ты хотел работать? Ты чему-нибудь учился? Что ты умеешь, чтоб тебе деньги платить? Вот скажи, что ты закончил? - Техникум. - И чего не работал по специальности, не взяли? - Мест не было. - А тут ты кто? Что ты тут делаешь? Воруешь по магазинам? Это уже другой вопрос, почему тебя не забрали ни разу. Может ты того, стукачок? А, Саша? Может ты стучишь на нас, разговоры передаешь? Тук-тук? Батька с агрессии перешел на смех, хотя тема сама по себе отнюдь не казалась смешной остальным. Особого криминала никто за собой не чувствовал, и к определенному контролю за собой относились все как к чему-то вполне естественному в чужой стране. Тема Сашиного трудоустройства в Москве как-то заглохла. Каждый, разумеется, останется при своём.

126

127

- Ладно, Саша, ну признайся честно. Почему ты воруешь, а тебя не забирают? Тут же магазинов три штуки на ближайшие сто километров. Да, ты немного воруешь. Но воруешь – и тебя никто не трогает. Вопросы задаёшь скользкие. Для кого стараешься? Куда ты уходишь постоянно? Про нас рассказываешь? На кого работаешь, Саша? Ну, колись, ничего ж тебе не будет. Просто интересно, что от нас надо? Саша отмораживался, глядя за окошко. Доставучие вопросы могли напрячь кого угодно, но тут было понятно, что Сашино любопытство наполовину как минимум вызвано всё же не стремлением кого-то «слить», а просто разнообразить собственную жизнь хотя бы чужой судьбой. Он доставал всех вопросами про баб, про жизнь дома, ему было интересно буквально всё, возможно от недостатка информации. Языков он не знал, и особо ни к чему не стремился. Через пару дней я научил Сашу жарить мясо. Он впервые в жизни за свои тридцать с небольшим пожарил его сам, и разложил нам по тарелкам. Жизнь продолжалась.

На дне пирамиды Батька когда-то был вертолётчиком. В первую чеченскую компанию получил несколько наград, и побывал во многих переделках, не только боевых, но и административных. Начальство его невзлюбило, поскольку Батька регулярно отклонялся от курса, и, в общемто, по военным канонам совершал разного рода акты непослушаний. Особой его гордостью была фотография Жириновского с личной подписью и телефоном политика, оставленная ему на память, и служившая определенным щитом против различных интриганов. Знакомство Батьки с Жириновским произошло случайно. Вертолетчика уже было собрались отстранять и увольнять, но тут в зону конфликта приехала целая делегация депутатов Госдумы, и в некотором подпитии они решили полетать над районом боевых действий, в сторону Гудермеса. По словам Батьки, бравада пьяного Жириновского других депутатов не особенно вдохновила, он принялся кричать на них, дескать, «Что ж вы такие трусы, кто со мной?», и чуть ли не за шиворот закинул в вертолет ещё несколько «народных избранников». Предполагалось, согласно подписанного начальством полетного задания, что депутатам надо продемонстрировать с определенной высоты эдакий «общий план», покатать одним словом. На середине пути у Батьки попросили с земли огневой поддержки. И, как уже не раз бывало, он готов был помочь, но тут особый случай – ценный депутатский груз. 127

128

Самым борзым, как и предполагалось, и на этот раз оказался Жириновский, который, как помещик на охоте, вошел в кураж. Менять курс, разумеется, было нельзя. Выход нашелся просто: Жириновский, как и положено партийному вождю, состоял в достаточно высоком боевом звании, и просто отдал приказ, поставил подпись – «вперёд». В результате вертолет не только помог своим, но ещё и сел, и забрал раненых. Депутаты, большей частью, в высоком смысле этого слова, наложили в штаны и попросту офигели от того, что благодаря Владимиру Вольфовичу влезли в самое пекло, вместо того, чтобы насладиться прелестями полёта после бурного застолья. В день отъезда делегации на завершающем собрании-банкете решались вопросы, связанные с награждением. Жириновский потребовал, чтоб вертолетчика наградили, написал своей рукой необходимые документы. По военным канонам, высокая награда автоматически «списывает» все претензии дисциплинарного характера, и тем самым Жириновский спас Батьку от многих неприятностей. - Жирик – единственный настоящий мужик среди всех этих политиков. Батька в своих словах был искренен, и его военные истории совершенно удивительно звучали тут, в Лапландии, на фоне девственной природы, мирно снующих животных, лебединого пруда. - А сюда-то как тебя занесло? - Да простая история. Жена бывшая у меня при большой должности, начала делать мне проблемы. Я и знать не знал ни про какую заграницу – объяснили, рассказали. Ну, а мне чего? Одна нога там – другая здесь. Думал, годик пересижу, отдохну, и обратно – какой там, уже два с половиной года по Европе гуляю. Батька улыбался. - Тут время по-другому идёт. Ну, кажется, «вроде пора домой, собираться надо». Ну, я и собираюсь. Уже полтора года. Ничего, скоро на финку поеду, уже оттуда – обратно. - А семья у тебя дома есть? - Да, есть, хорошая женщина, спокойная. Ждёт меня, пока я вернусь. Созваниваемся с ней. Вернусь, конечно, куда ж мне деваться – обязательно вернусь. У неё дочка уже взрослая, считай, у меня внук есть. Так что будет, чем заняться. Работы у меня дома – валом. Могу в МЧС, могу просто слесарем пойти – предложения есть, и ещё не известно, что мне выгодней – начальником в кабинете сидеть, или по квартирам ходить – второе по деньгам даже лучше, и головной боли никакой. А работать я привык, это Саша дурачок тут всю жизнь просидит. Мы гуляли вдоль пруда, смотрели на жирных кроликов в клетках и прочих зверей. Погода стояла отличная. Ребята на квартире тем временем замариновали мяса.

128

129

Мы загрузились в тачку, и под всевозможные прибаутки двинулись по трассе в южном направлении. Километров через тридцать свернули в сторону, и оказались на берегу пруда. Тут же, прямо на берегу, стояла русская банька, рядом под невысоким навесом, лежали нарубленные дрова. - Это государственное всё. Приезжает специальный человек, ему государство платит. Рубит дрова вот, укладывает. Всё для людей. И люди ж нормальные не варвары. У нас бы уже давно эту баню сожгли. Батька с грустью вздохнул. Пока мы топили баню, подъехали ещё люди, увидели нас, и, развернувшись, укатили обратно. - Ничего, приедут позже. Тут же люди – одни помылись, отдохнули, за собой убрали, другие приезжают. Всем хорошо. Вот не пойму, почему они сами по себе – недалёкие все, дурачков в семьях у них много, спят с родственниками, а ведь не варвары, не ломают ничего, не портят жизнь никому. Хорошая страна, хорошие люди. Другая психология у них совершенно. Мы заперлись в бане вчетвером, веника не было, но достаточно было ощущений просто от самой возможности тут - Я думаю, у нас во времена СССР бардака тоже было поменьше. Просто когда людям спокойно живется, у них агрессии меньше. Да и воспитание как-то действует. А сейчас – человек человеку волк, хомо хомини лупус эст. Вертолётчик Батька, голый на лавке среди пара, говорит на латыни. Феерическое зрелище. Добивающее. Я вышел на деревянный мостик, уходящий внутрь озера метров на двадцать, и прыгнул в воду. Прохлада, благодать. Пока народ жарил шашлыки, я бродил по лесу, собирая чернику. «Прямо как в России», подумалось. Хоть я никогда в жизни не делал этого в России, но что-то в этом действе было эдакое, завораживающее. Мы расположились вокруг огня. Батька продолжал свою «Нагорную проповедь». - Здесь у местных есть хорошие возможности, стартовые. Но они, наверное, в большинстве своём такие как наш Саша – ленивые и недалёкие. Им легче на социале сидеть, в обществе шведов это нормально воспринимается, когда полстраны работает, а другая половина – по домам сидит, амфетамин жрёт. Русских сюда никто не пустит, потому что в равных условиях мы их начнём строем водить. У меня дочка в институте училась, я конспекты её читал. Есть пирамида Маслоу – пирамида потребностей. Так вот, эта пирамида тут для иммигрантов соблюдается чётко, как в аптеке. Ты приехал сюда? Если ты миллионер, разумеется возможности другие. Но миллионеру что тут делать? Налоги большие, социализм. А для таких как ты – будет низшая ступень. Безопасность, 129

130

одежда, еда, жильё. Это будет. Но больше – ничего не будет. Вот скажи, у тебя дома костюм был? Арсен посмотрел на него, собрав в кучку глаза, пытаясь сосредоточиться после третьего стаканчика самогона. - Да. Я в Москву когда приехал из Нальчика, на работу ходил в костюме. Разводил клиентов. Я ж не знал, что там будет финансовая пирамида, что они потом свои квартиры не получат, а у меня проблемы будут. Я просто работал, уговаривал на сделки. Но да. В костюме. - Ну, где ты работал там, не в этом дело. Важен сам факт – у тебя был костюм, и ты ходил в нём на работу. - И? - А что «и»? Тут у тебя костюма не будет. Он тебе здесь не понадобится. Ты видел тут хоть одного иммигранта в костюме, сколько тут уже ошиваешься в Швеции? Хоть где, хоть в Стокгольме. Вообще, чтобы кто-то из нашего брата имел костюм, проглаживал утюгом стрелки на штанах, галстук подбирал… - Нет. - И не увидишь. Потому что пирамида Маслоу. Потому что если ты тут сможешь ходить в костюме, - значит, их Система дала сбой. Она не для того устроила всю эту канитель с возможностями для тебя тут оказаться, чтобы ты костюм надел, и потом шведами командовал. - А для чего? - После войны в Европе не хватало рабочих рук, тут был рост промышленности в семидесятых годах. Нужны были те, кто будет руками что-то делать. Они открыли дверцу, народ хлынул. Всё было грамотно продумано, обставлено какими-то гуманитарными моментами, типа, если у тебя дома нарушаются права человека – приезжай. Да они везде нарушаются, во всём мире, может быть за исключением уж совсем нескольких стран. И что? А то, что ты приезжаешь, попадаешь в конвейер, и на выходе через годик-полтора – ты уже идеальный субъект низшего звена этого общества. У тебя едет крыша, и тебе дают «позитив». Потом курсы языка, своё жильё, профессии научат. Если к этому времени станешь полным дебилом, таким, как их большинство – всё. Значит ты – приемлемый член общества. Но костюм тебе не нужен, тебя не для того тут дрессировали, чтобы ты в костюме ходил, свой бизнес открывал. Ну, может разве что кроме какой-нибудь лавки, как арабы, но там ты, будь даже боссом лавки с шаурмой, - не будешь в костюме. И так везде в Европе, редко кому удаётся потом заиметь повод костюм носить. Вся их Система построена так, чтобы ты был не в костюме, а либо на социале торчал на наркоте, либо с лопатой или молотком, или там плоскогубцами провода крутил. Народ, поглощая мясо, воткнул в умную беседу. Батька разошелся не на шутку. 130

131

- А Батька, похоже, прав. Не будет тут костюма. Саид, ты тоже так считаешь? Саша поддержал разговор, как обычно, вопросом. Батька не удержался, разумеется, чтоб лишний раз не подколоть москвича. - Да ты Саша и в Москве в костюме никогда ходить не будешь. Тебе вообще пора уже позитив давать, ты полноценный швед, живущий на социале. Типичный паразит. Саид поправил длинные волосы, убирая их со лба, чтоб не падали на шашлык. - Я тут не задержусь, у меня дом есть. Приеду – обратно пойду в свою школу, там директор всегда нужен. Буду детям шведский преподавать в свободное время. А тут для меня разницы нет. Что там я жил – деревня, ягоды, лес, - что тут. - Только там, Саид, у тебя была семья, и ты был директором школы, а тут – на карточках, и с депортом, как леший оброс. Пошел бы ты по своей деревне в таком виде как сейчас? - Ну, на это есть моя воля. Пока лето, я ещё тут посижу, волосы продам. Поедем вместе в Финляндию, там за килограмм ягод 7 евро дают, я тут звонил недавно своему знакомому в Раваниеме. - Не знаю, как про 7 евро, но мне уже тут надоело. Батька смотрел вдаль озера, потом все поднялись, и, чуть покачиваясь, двинулись в сторону озера. Саид на полусогнутных от алкоголя конечностях, не дойдя до мостика, неудачно шлёпнулся в воду, со всей дури ударился обо что-то лицом. Мы с Арсеном, благо шли сзади, тут же на автомате вытащили его из воды. По всей физиономии Саида, волосам и бороде, обильно текла кровь. Усадили его на бережок, и плеснули на лицо ещё водки, прямо на лоб – на рану. От адской боли Саид мгновенно пришел в себя. - А я предупреждал, что после бани лучше не пить. Плохая идея была – самогон брать. Батька не пил с нами. Он вообще не пил, наверное, уже выпил своё, когда летал на вертолётах над Чечней. - Наберите ему воды, тут родники в озере – она чистая. Искупавшись как следует и нахлебавшись воды прямо из озера, мы более-менее пришли в себя. Подмели веничком в бане, подождав ещё немного пока окончательно всё остынет, прибрав кругом «как было», поехали домой. Нам навстречу ехали уже новые любители лесных бань – семейство с детьми. - Вот видишь, Саид, отдыхают люди, расслабься, тебе б только пить, не думаешь ты о своём здоровье, директор школы.

131

132

За окнами мелькал густой лес. Небо затянуло облаками, когда мы въехали в Мальмберет, довольные и счастливые забурились на кухню, рассевшись вокруг стола перед телевизором. Ещё один день тянулся к концу. С двумя свежими, залитыми сгустками кровью царапинами на лбу и на щеке, Саид попадал под описание среднестатистического бомжа где-нибудь в районе московской площади «трёх вокзалов». Оклемавшись, он отправился на балкон – раскрывать свою палатку, раскладывать в ней одеяла... По ночам температура опускалась уже почти до нуля, так что бодрое утро ему в любом случае было гарантировано. Я отправился в свою комнату, углубившись в чтение какой-то англоязычной библиотечной книжки про судьбу женщины, бежавшей от своего деспотичного мужа в Иране, где коренным образом ущемлялись её всевозможные права и интересы. Месяцы полярного дня подходили к концу, и появился повод соорудить над изголовьем некое подобие лампочки. Я вспоминал своё детство в Приднестровье, когда частенько занимался тем же самым – лампа и какая-нибудь книга перед сном, и никаких тебе забот…

Отпор Утром следующего дня меня толкнул в плечо Арсен. - Вставай, Серж, я забил стиралку на сегодня. Тащи свои шмотки, я после тебя. Ключ на столе. Стиралка «забивается» за несколько дней. Собственно, в доме напротив, где живёт Машка, в подвальном помещении – стиралка на наш двор, общая. За несколько дней нужно спуститься туда, в подвал, и на входе вставить специальную фишку в ячейку под числом дня, когда тебе удобно постирать барахло. Соответственно, сегодня с 9 до 15 стиралка – в распоряжении нашей компании. Это две мощные стиральные машины, две центрифуги и сушильная комната с мощным обдувом горячим воздухом. Закинув свои причиндалы в одну сушилку, а обувь – в другую, я поднялся обратно в квартиру, приготовил кофе, достал пакет с пончиками, и уселся смотреть новости по BBC. Часа через полтора спустился обратно, и стал без особой спешки развешивать свои вещи на веревках в сушильной комнате. Арсен тем временем загрузил в машинку своё, благо места в сушилке вполне хватало, и отправился наверх. В подвал спустилась какая-то странная пара – молодая шведка, маленького роста, и, видать, её ухажор – неопрятный тюфяк с черными кудрями и смуглой кожей, шире меня раза в два. Тюфяк смотрел, как его подружка забрасывала вещи в свободную машинку. «Как-то странно, подумал я. Вроде как это наше время». На приветствие ни девка, ни её кавалер, не ответили, изображая незнание английского.

132

133

«Какая-то неадекватная тема», - подумал я, - «досушу-ка я лучше свои тряпки уже в комнате, благо почти всё и так сухое». Войдя в квартиру, на другом конце коридора случайно нарисовался Арсен. - Серж, ты чего там его не досушил? Места бы хватило. - Да там какая-то мутная тёлка вертелась, у меня почти всё высохло, я лучше тут его развешу, целее будет. - А что за тёлка, маленькая такая? - Ага. - А… Это соседка, из другого подъезда. Наркоманка. Что она там делала вообще? - Стираться вздумала. Там ещё её кавалер крутился. - Ну да, она! Но какого хрена? Сейчас наше время. Она что, охамела? - Ну, может быть, решила, что мы уже закончили… - Понятно. Развесив по комнате пару штанов, футболок и полотенец, я отправился в кухню, где ребята намутили какой-то завтрак. Народ дружно обсуждал какие-то очередные бумаги, пришедшие Саше, похоже, с очередным намёком на неизбежность депорта. Арсен тем временем сбегал в сушилку, повесить постиранное бельё. Батька нажарил шампиньонов с картошкой, Саша порезал колбасу, налили самогона, в общем, традиционное застолье в русском практически стиле. Без повода, но с намёком на некие особые обстоятельства. - Арсен, у тебя там что, бельё висит? - Да, а что? Саид медленно так перевел глаза с улицы на нас, стоя в проёме балкона. - Ты б сходил, посмотрел что с ним. Там вышли из стиралки эти дурики, баба с малым. Что-то сильно резво они оттуда пошли. Арсен улыбнулся легкой пьяной улыбкой, хлопнула входная дверь. Мы продолжили свои беседы, как минут через пятнадцать вломился Арсен. - Нет, что они себе позволяют? Да я её маму.. Батька схватил Арсена за руки. - Сядь, что там, Арсен? 133

134

- Нет, это нормальные люди? Короче прихожу я туда, а мое бельё в сушилке эта сучка сорвала, и побросала на пол, своё повесила. Сегодня наш день, эта конченная меня вывела из себя. - Ну, успокойся, что дальше? - Саша, налей мне пожалуйста, полстаканчика. Саша плеснул Арсену самогона, тот ухнул его одним махом, закусив черным хлебом. - Короче, я выбегаю, а этот крендель уже уехал. Поднимаюсь к этой твари на лестничную площадку, начинаю стучать ей в дверь. Арсен показывает, изображая стук, как будто он и сейчас колотит в её дверь, эмоционально так взмахивая своим отнюдь не маленьким кулаком. - Стучу ей, типа, открывай, нормально так себя вести? Почему она ведет себя как конченная? Короче, она не открыла, прикиньте. Но я думаю, постучу ещё, пусть своему кренделю звонит, будем разбираться. Зачем кидать мои вещи? Арсен понемногу начал закипать, Батька с улыбкой прищурил взгляд. - Ну, Арсен, ты ж её знаешь, у неё мозгов хватит, зачем было связываться? Она фашистка, тебе что, не ясно было? - Пускай, пускай. Приедет – там будем выяснять. Это неуважение. Что я ей такого сделал? И какого хрена этот чмошник позволяет своей бабе так себя вести? - Арсен, чёрная машина подъехала. Саид продолжал стоять в проёме, упершись рукой в дерево. - Ты только спокойнее будь, ладно? Нам не нужны неприятности. Арсен для храбрости булькнул ещё полстакана, вымыл руки, и, накинув на ноги кроссовки, затопал как слон по лестнице вниз. Кудрявый верзила в этот момент аккурат вылазил из машины, сжимая в руке тяжелый разводной ключ. Арсен двинулся прямо к нему, вспоминая весь свой англоязычный лексикон, отборно смешивая его с русским матом, и жестикулируя. - Что, ударить меня хочешь? Арсен приблизился вплотную, трогая себя одной рукой за лицо. - Ну на, ударь. Я жду, чего ты стал? Бей! Сто процентов, этому товарищу не поздоровилось бы, замахнись он только этим ключом. Но тот лишь слегка приподнял свою железку, не демонстрируя замаха. В конце концов, 134

135

после полуминутной стычки глазами друг в друга, тюфяк развернулся, бросил в машину ключ, щелкнул замком, и ушел наверх к своей даме сердца. Шведка продолжала стоять на балконе, потом выбежала в прихожую, чтобы открыть своему бойфренду. Не очень старая, недавно купленная черная Вольво излучала пафос и достоинство. На балконе через подъезд, ниже нас на этаж, эти голубки лыбились, глядя на Арсена, который стал посреди двора, и продолжал бросать свои вопли в пустоту. - Вы националисты хреновы. Зачем твоя тёлка бросила моё бельё? Это не правильно. Вы пришли в наше время, зачем меня оскорблять? Тёлка и её кавалер, чувствуя теперь уже абсолютно полную безопасность, дружно сложили рукой неприличный знак, выпятив вверх безымянный палец с торжествующей улыбкой. - Что? Ты ещё мне факи показываешь? Иди сюда, ты придурок. Иди, покажи мне тут. Ответь за свою сучку. Ты что, скинхед? Иди, поговори со мной тут на улице. Парочка продолжала корчить физиономии, наблюдая за Арсеном, словно за взбесившимся бабуином в клетке. - Ах так? Ну, тогда смотри сюда, нацистская сволочь. Арсен набрал в руку горсть камней, и двинулся к Вольво. Став в двух шагах от автомобиля, замахнулся и бросил первый камень прямо в фару. За ним второй, третий. Затем подошел и последним камнем не раскромсал её к чертям. С хрустом осколки сыпались в разные стороны. Затем, упершись рукой, Арсен в полсекунды прыгнул на капот, и начал по нему прыгать, затем – на крышу. Беззащитная Вольво была полностью унижена и растоптана. На капоте и крыше – глубокие вмятины. Розовощёкий Арсен с кабардинскими тонкими усиками и лицом непокоренного монгола стоял посреди безлюдного двора, прямо на капоте, и торжественно показал сумасшедшей семейке шведов свой большой палец. Повисла тишина. Прокричав им ещё пару ласковых относительно русско-шведской дружбы народов, Арсен спрыгнул с авто и медвежьей походкой без спешки двинулся в сторону нашего подъезда. Шведка сбегала за телефоном, и умопомрачительно жестикулируя свободной рукой, принялась что-то орать в трубку на своём. Арсен вошел с совершенно кшатрийским выражением лица, вдохновенным и свободным. Налил себе ещё полстаканчика огненной воды, с выражением отметил «Сучка теперь знает кто такие русские», и проглотил самогон, не морщась, занюхав куском черного хлеба. - Ну ты даёшь, Арсен. Она ж в полицию заявит. Батька первым оценил перспективы надвигающегося шухера. 135

136

- Пусть заявит, им что, есть, что у меня отнять? В конце концов, она оскорбила меня, она расистка и наркоманка. Что с того, что она местная, у неё тут что, прав больше? Разберемся. Народ разошелся по комнатам. Я полулежа привалился на диван посреди комнаты, Батька прикрыл дверь и развёл руками. - Вот скажи, Серега, ты бы так сделал? Я усмехнулся. - Не-а. - Я тоже. А ведь это мы с тобой русские, а не Арсен. И мы на самом деле – такие же тихушники, как шведы. Ну, и зачем на рожон лезть? Ну, дура, наркоманка. Но на рожонто зачем? А так получается, что про русских будут думать по нему. Батька закинув голову вверх, изображая глубокое размышление. - Хотя с другой стороны - пусть думают, не надо нас злить. Арсен ведь по сути не только за свои тряпки, он за нас за всех заступился. А значит герой! Улыбка озарила лицо Батьки. Я уткнулся в очередную книгу. Часа через полтора в дверь позвонили. На пороге стоял седой сухощавый швед лет шестидесяти в полицейской форме. За его плечами маячил араб в костюме ОМОНовца, поглаживая ладонь руки резиновой дубинкой. По лицу араба читалась тяга к схватке. Словно сторожевой пёс, араб озираясь на то, как присутствующие в хате оценивают его камуфляж с беретом, изобразил из себя хозяина жизни. Интеллигентный полицейский швед начал задавать вопросы, на которые поначалу было ему что-то пытался ответить Арсен своим ломанным английским. Отведя его руками в сторону, в дело вступил Саид, уже по-шведски выдав полный расклад про нашу очередь в стиралке, брошенное на пол белье и оскорбления. Арсен сокрушался у него за спиной. - Саид, скажи ему, она наркоманка и нацистка. Она оскорбляет иммигрантов. Это неправильно, нарушены мои права. Полисмен спокойно выслушал Саида, покивал головой, извинился за вторжение, и вышел из квартиры. Мы в полном недоумении вывалились на кухню обкурить это дело. Арсен соорудил свои восточные брови домиком. - Ну, на самом деле! Меня скинхеды в Москве достали. Я с ними дважды в метро дрался, мне челюсть чуть не сломали. Ну ладно это Москва, но ещё тут мне такие коники выкидывать? Кто они вообще такие? - Не кипешись, Арсен. Ты тут сам ведешь себя как скинхед! Ну баба, ну истеричка. Среди русских баб таких – половина, если не больше. Любая б русская на тебя так рот открыла, 136

137

что мало б не показалось, ты просто среди русских не жил, у нас бабы дома в основном командуют. - Ну, я не знаю. В Нальчике такого просто не может быть никогда. У нас девушки скромнее себя ведут. - Да ладно тебе, до свадьбы они все тихие. Батька прищурил взгляд, задержал на секунду паузу, и принялся гоготать, за ним остальные, пока не заржал уже и сам Арсен. Подал голос Саша. - Ты Арсен просто герой. Я бы так не смог. Москвич Саша вздохнул глубоко, и двинулся обратно в свою берлогу. Арсен, докурив сигарету, опрокинул остатки кофе. - Пойду звонить брату в Стокгольм. Всё равно теперь проблемы с полицией, пора отчаливать на нелегал

Бизнес Наша веселая квартира на полицейском контроле была задолго до меня. В определенной мере наше общее благополучие поддерживал наш маленький бизнес. Русским полагается гнать самогон. Собственно, самогонная тема была для нас определенным источником дохода, пусть и не шибко впечатляющим, но всё же. Между Елливарэ и нашим шахтёрским Мальмберетом посреди соснового леса располагался маленький иммигрантский коттеджный городок. Там в основном селили всевозможных курдов, чтоб они без надобности не шлялись по городкам, и там же, в отдельном домике, жили две русские девки со своими детьми. Вместе с этими девками плюс ещё молодая пара и пару одиноких волков из Елливарэ – это, собственно говоря, и была наша русская община. У нашей хаты с девками был общий бизнес. Мы привозили им сахар и пустую тару, они гнали самогон, а на нашей квартире располагалась точка. Самогон был высокого качества. Разбирали его у нас по 50 крон за пол-литровую бутылку, при том, что в государственной торговой сети самая невозможно жуткая водка стоила втрое дороже. Очереди, разумеется, не было. Как такового жестко очерченного сегмента покупателей – тоже. Брали иммигранты – негры с арабами, гастарбайтеры – поляки с эстонцами, и, разумеется, не брезговало коренное население. Русская водка – это не пойло из магазина. Настоящая русская водка может быть только у русских. Относились мы к своему бизнесу добросовестно, девки обеспечивали качество приготовления товара, мы – качество обслуживания. Полиция крайне вяло реагировала на происходящее. У них, разумеется, были свои источники информации, но местные власти 137

138

довольно взвешенно относились к проблемам иммигрантов, понимая, что социал – это всё равно копейки, а торговать хорошей водкой – это не наркота, не грабежи и не мошенничество. Нарушение, конечно, но мы явно не претендовали на разрушителей национального экономического потенциала Швеции. Мы неспешно занимали своё свободное время, чтобы не двинуться рассудком от однообразия шведского заполярья, как какие-нибудь одинокие политические страдальцы из стран с тоталитарным режимом. Полицейские могли раз в месяц постоять на машине, за углом соседнего дома, чтоб собрать статистическую информацию о том, что, дескать, торгуют, но очередей нет. В прошлом, как заметил Саид, пару раз полицейские заходили, и пытались совершить некое подобие обыска – но дальше холодильника никуда не заглядывали. Ну а поскольку оборот был не очень большой, и всё вмещалось на одной из полок шкафчика над холодильником, не заглядывая туда, полицейские отваливали ни с чем, загадочно улыбаясь. Так мы и жили. Обычная ситуация – звонок в дверь, входит парочка арабов и протягивает мятую бумажку. Любой из нас, кто находится дома, берет бумажку, кладет её в шкафчик, и выносит гостям бутылку. Те её прячут, благодарят на возможном языке, и отваливают. Девки, разумеется, как производители, зарабатывали долю побольше нашей, но им детей подымать – у них другие запросы. Для нас это было весьма занятное и уважаемое развлечение. Да и в квартире было всегда чем ополоснуть горло, если стресс какой, или праздник. Впрочем, чаще праздники мы отмечали вместе с барышнями, у них в лесном домике. Резались всевозможные салаты в русском стиле – оливье там, свекла под майонезом и тому подобное, жарились котлеты или рыбка, и под заезженную видеокассету российской эстрады, которую в родных краях в жизни б слушать не стал, тут вполне охотно разговаривается и обсуждается про всё на свете. Раз в три дня примерно барышни приезжали к нам на великах, и, чтоб было не скучно, совершался групповой поход к магазину. На контейнеры. Через пятнадцать минут после закрытия открывался контейнер, куда шведские продавщицы бережно сложили ещё не успевшее разморозиться мясо всех видов и наименований, включая оленину, колбасы, йогурты, горы хлебо-булочной промышленности включая всевозможную выпечку и фрукты. По приходу домой то, что было в холодильнике, порой тупо выбрасывалось в мусоропровод. В дальнейшем мясо можно было приготовить где-нибудь на озере в виде шашлыков, употребив их с водкой собственного приготовления. Рашен водка, заполярная природа, прохладное озеро и нежное, не палящее солнце. Полный, как говорится, релакс. Арсен соскочил через пару недель, укатив в Стокгольм к брату. На следующий день за ним приехала полиция, которой мы торжественно и с крайним прискорбием сообщили, 138

139

что понятия не имеем, куда он подевался, и что с ним стряслось. Наркоманская шведка с бойфрендом видать решила наложить на него гражданский иск, в совокупности припаяв ещё какие-то издержки типа хулиганки. Однако, не судьба. В Стокгольме, ясно дело, проблемы Арсена мало кого будут интересовать, точно так же, как он вряд ли кого-либо заинтересует. Жизнь течет, люди текут. Всё проходит. Батька тем временем засобирался вместе с Саидом в Финляндию. Предполагалось, что ехать им придется какую-то часть времени на машине, потом её бросить, и дальше – на великах. По сценарию, санаторный отдых в Финляндии должен будет продлиться ещё полгодика, после чего можно совершенно с чистой совестью, преисполнившись к благодарности в отношении властей и всех этих гуманитарных организаций, раскрыть свою личность и попросить билет домой. Для местных защитников прав и свобод это, разумеется, некоторое облегчение. Хотя с другой стороны, люди типа Саида и Батьки – это их хлеб, их рабочие места, и если никто не приедет – эти места могут, собственно и ликвидировать. Странно лишь то, что эти гуманитарные товарищи шведы и финны с норвежцами дико боятся русских, и предпочитают давать документы и возможность у них поселиться людям с темной кожей лица и восточной религией. Возможно, таким образом они разбавляют кровь своей нации, считая что русские – это совсем уж братья да сёстры, и практической пользы никакой от подобного кровесмешения. «Так что господа русские, отдых – это, конечно благостно, но пора и о доме подумать», - наверное они именно так думают про нашего брата, даже когда не говорят об этом открыто. Батька получал последние наслаждения от Мальмберета. Мы прогуливались по шахтерскому городку, идеально чистому, уселись покурить возле памятника шахтёру. Нелепые геометрические фигуры из металла, с каской и фонариком на треугольнике – вот так они видят своего шахтёра, героя местных пещер. - А я между прочим был у них в шахте. - Да ну! Батька улыбнулся, радуясь, что появилась ещё одна тема для обсуждения. - Ага. На экскурсии. Белый халат мне дали. Четыре километра по туннелю вниз ехать. Туда на своих машинах все приезжают на работу. Там целый город у них под землей – с магазинами, кафе. Железную руду добывают. Полгорода работает один год, потом год отдыхает, пока работает другая половина города. Социализм. Батька докуривал «LD». В России это, пожалуй, самые прескверные сигареты. А местные – в сравнении с российскими будут покруче «Парламента». Хоть и делают их, вроде как, тоже в России, но не объяснить, почему тут они нормальные, а у нас – вата.

139

140

Вести с «Большой Земли» На следующее утро, как обычно, мы для общего развития отправились в библиотеку. В моем мейле выбилось новое письмо, общий смысл которого состоял в том, что какая-то барышня, подруга Виолеты, россиянка, приезжает на работу в Швецию. Общий смысл – в том, что Виолета передала ей мой номер телефона. - Работа? В Евле? Батька, прищурившись, скривил улыбку. - Не верь, это её либо кинули, либо кинут, а она просто не знает. Ну, будет работать в офисе. - Ха. Это как? - Ну, они когда домой маме звонят, всегда говорят, что работают в офисе. А в реальности – у меня был похожий случай. В общем, жил я тогда недалеко от Гётеборга, на юге. Маленький городок, турки держали пиццерию, и я там ещё с двумя пассажирами, на подхвате. Платили нам по 600 евро, а двум таким вот дамам – по 700. При этом нам с ними спать было нельзя. А эти турки – четыре брата – комнату им отвели специальную, и в течение дня по очереди туда ходили. Бабы орали, турки видать зажигали конкретно. Ну, один брат выйдет – другой брат зайдёт. Вот такая работа. «В офисе» называется. - А-а-а. Ну это понятно. А получали они больше типа как сверхурочные. Я улыбнулся. Мда. Интересно, куда и кто понёс эту самую барышню в местные края? Какая работа для россиянки? Неля, как, собственно, и звали девицу, «нашлась» через две недели. Какие-то совершенно глупые причины не заставили её позвонить мне ни накануне своего визита в Скандинавию, ни сразу по прибытию. Как оказалось, барышня попала в элементарную «схему развода» - отдала на родине две с половиной штуки евро, занятых у родителей, какой-то фирме по трудоустройству. Фирма нарисовала ей «план евроинтеграции» - порвать паспорт, закосить под белоруску, угнетаемую ужасным режимом батьки Лукашенко, и немедленно потребовать полного комплекта своих гражданских прав. Вместо ожидаемой романтичной прогулки и документов, Нелю ждал допрос следователя и полный набор традиционных перспектив – депорт-тюрьма, потом постепенное снижение социала, потом карточки. В общем, всё, чтобы ты, наконец, раскрылся, назвал реальные имя и страну. Вместо Евле двинулась она в другую сторону, в Гётеборг, и таким образом оказалась от меня в противоположной стороне Швеции – на юге.

140

141

Через пару дней Нелю отправили из Гётеборга в какой-то провинциальный городишко, подселили на квартиру к ингушке, и она названивала по нескольку раз в день, расписывая ужасы своего отвратного положения. Я, в свою очередь, беседуя вечерами с Виолетой, всё больше склонялся к мысли бесперспективности продолжения этой эпопеи. Мои проблемы в Москве как-то худобедно рассосались, а схема иммиграции через Систему приносила больше пользы местным трудоустроенным балбесам из миграционной службы, чем мне. Виолета была, собственно, всегда готова нырнуть сюда, однако я не спешил с решением. - Тут дело может рассматриваться годами, отказ за отказом, всё это время придется жить жизнью овоща, пока таковым не станешь на самом деле. Нужен другой путь. - Ты рассуждаешь прямо как Владимир Ильич Ленин, «мы пойдем другим путём». - Нужно искать другой путь. Здесь всё здорово, конечно, но проходит жизнь, а ты стоишь на месте, без движения. Провинция здесь – это даже не Приднестровье, у нас хоть море неподалёку, тепло, фрукты. А тут я не буду говорить про «своих» - глядя на местных, на их образ жизни, крыша уже течёт. Они как биороботы – наркота, социал, прогулки по свежему воздуху. Да, холодильник полный, но что, мы живём ради холодильника? Мы же из России, кто бы мы ни были – русские, молдаване, кавказцы – мы никогда не живём мечтой о холодильнике. - Мне твои рассказы напоминают анекдот про наркомана, который попал в ад – кругом плантации конопли, а спичек нет. - Так и есть. Пока у тебя нет документов – ты в таком аду, и даже в тюрьме где-нибудь в Сибири, есть срок, ты знаешь, что он пройдет, и ты вернешься на волю. А здесь никакого срока нет, и это парит людей посильнее, чем любая сибирская тюрьма. Потому что никто не знает, что будет завтра. Какая придет бумага. А в 99% в бумаге этой не будет ничего хорошего. - Я уже тут в Москве сама парюсь, потому что не знаю, что ты завтра скажешь. - В этом всё и дело. Можешь хоть завтра приехать сюда, в Европе жить неплохо, но не так. Всё это не то. Нужен другой маршрут. На следующий день произошло ещё одно абсолютно иррациональное событие. В библиотеке я зашел в свою аську, и увидел горящую ромашку, с которой раньше вообще никогда не общался. - Привет Сергей, это Саша, мы вместе снимали квартиру на Рижской. Я слегка оторопел. Саша-скинхед нашел меня аж в северной Швеции. Зачем, интересно знать? - Привет. 141

142

- До меня тут дошли новости, что ты в Европе. У меня проблемы. - Да я помню, тебя вроде менты разыскивали. - Так и есть. В общем, никаких в результате претензий ко мне нет, там разобрались, я даже в драке не участвовал. Но. У нашей организации начались проблемы. Я теперь под наблюдением, постоянным. И забрать могут в любой момент. Постоянно дежурят у подъезда, следят. - Ну, понятно, ты ж не бабочками увлекался. Шутки уже в России кончились по этому поводу. А ты что, до сих пор в немцев не наигрался? - У меня жена есть, и ребенок маленький, я просто не рассказывал. В общем, я вернулся к ним. Короче, я завязываю с этой темой, а от меня не отстают. Как бы крайним не сделали. Я по национальности еврей, по маме. - А как такое вообще может быть, что ты и скинхед, и еврей? Это прям анекдот какой-то, звучит как еврей-оленевод, если честно. - Ну что поделать. Вот так, и удивляться тут нечему совершенно. В радикальные движения идут люди с определенным психотипом. Национальный отбор не играет решающей роли – важен психотип. Так что вполне естественно, что отдельные евреи идут в ряды русских националистов. Только когда начинаются проблемы, скидку на еврейство никто не делает, под замес идут все. - Так езжай в Израиль, прячься там. - Это целая история, я просто не успею. Насколько сложно уехать в Европу иммигрантом? - Не сложно, но нет гарантий, что тебя не вернут обратно в течение суток. Даже если ты не в розыске. - Это плохо. А загранпаспорт нужен обязательно? - Разумеется. Куда ж тебе визу ставить. - У меня нет загранпаспорта. Оформлять надо. - Ну, так иди, оформляй. Особо тут рассказывать нечего, в целом – ничего сложного. До первого полицейского и всё. Проблема в том, что отправить назад могут сразу. - А если паспорт выбросить? - Ну, я не знаю, какой в этом смысл. Тебя всё равно идентифицируют по фото на визе. В общем, может тебе лучше попробовать там, на месте решить свои проблемы? В конце концов, переехать на Украину в спокойной обстановке, вместе с семьей. Сдать квартиру московскую, если она у тебя всё-таки есть. - У жены квартира. Понятно. Спасибо. Ты сам-то как? 142

143

- Да вот, думаю обратно собираться, скукотища тут. - Ну ты даешь. Слушай, у меня один друг детства в тюрьме сидит. Ему общаться не с кем, хочешь, я твой контакт ему дам? Он любопытный человек, ты с такими точно не общался. - Давай, мне собеседники не помешают, тут общения на русском не очень много. - Спасибо. Думки разные обуревали меня все эти последние дни. С одной стороны здесь ты – никто, и звать тебя никак, с другой стороны – есть безопасность, ты живешь в стране, где во всем есть своя логика, своя упорядоченность. Здесь порядок складывался столетиями, и если он сейчас в чем-то нарушен, то виноваты в этом всевозможные незваные гости. Это благодаря гостям хозяева магазинчиков вынуждены обзаводиться системами видеонаблюдения, всевозможными аларм-рамками, нанимать секьюрити. Благодаря гостям приходится нанимать даже в полицию тех же иммигрантов, чтоб можно было на месте, если понадобится, кого-то допросить, или вникнуть в ситуацию. У себя дома они создали вполне гармоничное общество, и создавали его не какие-то добрые цари, а вполне понимающие ситуацию граждане. Те граждане, которым дорога та же самая свобода слова, и они готовы за эту самую свободу платить из своего кармана. Готов ли гражданин страны бывшего СССР доставать из кармана, пусть не очень крупную сумму, скажем, пять рублей в день за право пользоваться свободой слова? То есть, платить регулярный сбор на финансирование независимого телеканала, или газеты? Не тех, которые служат рекламной площадкой для действующей элиты, а тех, которые если нужно, эту элиту разденут до исподнего, вывернут все карманы, достанут чеки и кредитки, и спросят за какие барыши все эти катера, яхты, футбольные клубы? Но народ у нас специфичен. Он не верит ни в государство, ни в свободную прессу, ни в её необходимость. Никто не даст добровольно ни рубля – можно объяснять, уговаривать, разъяснять, что угодно доказывать – никто не заплатит за свободу слова. В конце концов, мы охаем и боимся, когда милиционер убивает обычного гражданина просто так, когда прикладом в спину, когда у гастарбайтера на глазах рвут регистрацию и бросают в автозак, чтобы вывернуть карманы и вышвырнуть с разбитой мордой как бродячего пса на грязный асфальт. Всем это совершенно безразлично. Мы можем кичиться своими предками, но, по большому счету, все мы – «совки» - совершенно не дружные, каждый из нас – сам по себе страна, в этом есть некая свобода, но лишь в замкнутом пространстве. В социуме мы растворяемся. В отличие от курдов и арабов мы не являем собой цельную общность. Именно по этой причине в Европе, где живет, наверное, миллиона четыре русскоязычных, русский язык – редкость, и он вне закона. И в этом не виновен никто, кроме нас самих. Тех, кто и дома у себя – раб, и за границей – обычное животное, способное возрадоваться миске с едой. Да что там менты, мы, русские, не желаем нести ответственность даже на уровне семьи. В обычной семье русская баба – коня на скаку остановит, детей поднимет, будет работать в магазине и на огороде, и, лишь когда понадобится уж совсем грубая физическая сила – баба кличет Ильюшу Муромца с печки, чтоб тот поднялся, оглоблю взял, да и что-нибудь 143

144

эдакое своей силушкой отмочил. А в обыденной жизни – баба ведет за собой мужика. Мужика – пьяницу, мужика – бестолочь, безответственного, неотёсанного, неаккуратного. У кого так ещё? Не знаю, откуда это в нас. Быть может, от тех же скандинавов, от финнов, от норвежцев, - у них женщины изначально наравне с мужчинами были. Коса с кулак, косая сажень в плечах, то сё. Одним словом – Валькирии… День за днём уходит прочь. - Привет. Загорелась новая ромашка. Саша – скин дал мой UIN своему тюремному приятелю. - Ты вообще где сейчас? - Лучше не будут палить место, в общем – на строгом режиме. Уже три года из десяти. - Ну, чтоб хоть было понятно, можешь в общих чертах обрисовать свою ситуацию, если не хочешь – не говори. - Все очень просто. Я убил человека. - Из каких соображений? За дело хоть? - Да как сказать. Глупость, если кратко. - Ты что, из скинов? - Нет. Впрочем, история долгая. На воле я был журналистом, выигрывал всякие конкурсы мастерства, потом рванул из своего провинциального городишка в Питер. Тусовался с хиппи, писал в журналы, даже на выборах работал – помогал кандидатам. - И что произошло? - Летом мы с друзьями поехали в лес, на озёра. У меня ещё тогда были длинные волосы, феньки всякие. Ну, в общем, жарили мясо, пели песни под гитару. Мои новые друзья увлекались язычеством, и, как-то, приурочили этот наш поход к летнему солнцестоянию, празднику. Так вышло, что в лесу мы оказались не одни. - И? - В общем, нагрянули скины. Они, оказывается, там где-то, неподалёку, жгли свои свастики, ну и пьяные начали по лесу бродить, и наткнулись на нас. В общем разговора не получилось. Мои спутники как-то отбрехались, типа язычество бла-бла-бла, их не тронули. А на меня лысые начали пялиться – «жид», и в том же духе, «поджарим жида». Ну, в общем, я не еврей, но им это было уже без разницы – обычное тупиковое быдло из пригорода. Не поверили. В общем, начали обступать, а я достал нож. - Мда.

144

145

- Ну, их главный решил всё по-цивилизованному, типа «поединок добра со злом», то есть они – «добро», а я – «зло». Достал свой тесак, все встали в круг, романтика, хоть и страшно, конечно. Но куда деваться? В общем, попрыгал он не долго. Я не знаю, кто их там чему обучал, но мое юношеское увлечение мечами и Толкиеном принесло результат. Ножик я у него отобрал, а когда эти начали обступать, чтобы напугать этих уродов, отрезал ему голову. Его банда отморозков тут же разбежалась в разные стороны. В общем, я отрезал ему кисти рук, вместе с головой сложил в сумочку, и выкинул. Через пару дней меня взяли. Оказалось, что он сынок какого-то шишки в местных органах. И хоть папа не одобрял увлечений своего ребенка, но дело их пресс-служба развернула совершенно не в мою пользу. Для отчетности и прессы дело было подано, как будто отморозок-скинхед порубил талантливого журналиста. То есть, прямо наоборот. Не я защищался от шизанутого скина, а скин журналиста порешил. - А как же свидетели? Его дружки? - А их, типа, установить не удалось. - Нормально. Ну, ты-то сейчас в каком лагере? Не в Мордовии какой-нибудь? - Нет. - Может быть это своего рода поблажка со стороны Системы. Не зарыли ж тебя в Мордовские лагеря. - Все это - мнение "вольного" человек. В этой системе совершенно не важно кем ты был. Доподлинно известно, что на данный момент ты - животное и отношение к тебе соответствующее. А что до Мордовии - с приходом нового начальства в местное управление, я думаю, разница очень скоро пропадет. - Не представляю как на строгом режиме можно пользоваться Интернетом. Это ж не Бутырка какая-нибудь. Судя по телекартинке какого-нибудь "Белого Лебедя", так это абсолютный ужас. Он писал, как мне казалось, не всегда по теме, и сквозь сообщения в аське интуитивно я догонял его нервозность и сложность ситуации, как будто он в этот момент вдруг случайно оказался на воле, но на какое время – не понятно. Будто железную дверь вот-вот закроют грубым движением руки. Появилось новое сообщение. - Все меры вроде перевода на другой режим, бесконвойное передвижение и т.д. работают только для двух категорий: для тех, у кого есть деньги на адвоката - то есть, если "идет суета" с воли - и для "своих" - то есть для членов актива, стукачей и прочих друзей администрации. Конечно, ничего не стоит стать таким. Более того, если б стал - 70% уверенности, что освободился бы через 2 года. Но блин.... А в плане Интернета система следующая: "прибалтываешь" мента, даешь ему 1000-1500 рэ, и он приносит тебе в зону мобильный. И теперь твоя задача - чтоб об его наличии у тебя не узнали опера, потому как Интернет и зек - понятия взаимоисключающие. 145

146

- Есть версия, что с тюремных бунтов может начаться хаос в России. По этой причине, вероятно, "наверху" было принято решение гасить малейшее неповиновение. А железная палка нашей Системы государственной уж с чем-с чем, но с этим справляться привыкла еще при Сталине. - Администрация не "гасит в зародыше" бунт. По крайне мере здесь. В этой колонии она его совершенно сознательно провоцирует. Но, что самое интересное, в абсолютном соответствии с федеральным законодательством. У нас на самом деле законы предписывают лишить осужденного всех прав, включаю конституционные, и гражданских свобод. Система осталась еще со времен СССР. Просто во многих лагерях начальство имело, до недавнего времени, немного здравого смысла и особо не "давили". Ну, в самом деле: какой смысл ходить в столовую строем под барабан? Сейчас федеральный центр дал указ: всё привести в соответствие с законодательством. А то, что это законодательство составляли те, кто понятия не имеет о лагерной системе - пустяк. Как образец по проекту были взяты такие управления, как мордовские, саратовские, кировоградское, и тому подобные. А как там работают ты, я думаю, наслышан хотя бы по статьям в Интернете. - Что в твоем понимании нормальная лагерная система? Ну и вообще в понимании зека. - Я осужден к лишению свободы на определенный срок. Так, черт возьми, - лишите меня свободы, но не всего! Заберите возможность свободно передвигаться, видеться с кем-то и т.п. Но когда я три года, извините, вилку в глаза не видел... Да еще и по той причине, что как только я возьму ее в руки - сразу брошусь убивать всех вокруг... Это уже не то, что перебор. Ведь если честному человеку каждый день говорить, что он вор..... - Но одно дело речь идет о тебе, у тебя была одна ситуация, которая, по моему мнению, с точки зрения УК решилась неразумно жестко. Однако есть ведь такие, которые, я не знаю, маленьких детей убивают. Отморозков ведь хватает. И зачастую государство дает им те же стандартные сроки 6-10. Я недавно цикл передач по Дискавери просмотрел про ошибки американского "правосудия". Там этих ошибок дофига. Только дают по ним пожизненное, или смертную казнь. И на их фоне Россия - просто образец гуманности. У нас убийцы иногда и условно получают, и выходят через 4 года. - Это парадокс системы: условно-досрочно такие клиенты уходят гораздо чаще и успешнее, чем "обычные" бытовые убийцы. Суть в том, что такой пассажир не приживется в арестантской среде: здесь тоже много у кого дочки по 16 лет есть. Чувствовать он себя будет крайне "неуютно", хотя убивать или насиловать, вопреки расхожему мнению, здесь никого не будут. Помыкавшись годок-другой, он "пойдет навстречу" администрации и та примет его с распростертыми объятьями. Вот тебе пример: самые "завидные" должности в зоне - в санчасти, в бане, в столовой, в клубе и прочее. Здесь: завхоз клуба - изнасилование и убийство двух девочек. Срок 25 лет. Завхоз карантина - изнасилование девочки 10 лет. Срок - 16 лет. Завхоз бани - разбой и убийство с особой жестокостью. Срок - 20 лет. И именно эти люди освобождаются по УДО, а я, например, буду сидеть до конца. Администрации нужны те, кто ненавидит зеков больше, чем ментов, и в лице этой категории преступников она их находит. И, за хорошую работу, 146

147

соответственно, поощряет досрочным освобождением. Как твердо ставших на путь исправления, и не нуждающихся в дальнейшем отбытии наказания. У нас убийцы иногда и условно получают, и выходят через 4 года. Я бы тоже мог. За 20 000 евро мне могли сделать "самооборону" или "аффект". Причина этого парадокса - как всегда, "человеческий фактор". Такая мразь всегда заискивает и стелется перед представителем власти - администрации колонии, а военные это о-о-очень любят. - Получается, что пока законодательство на местах не выполняли в полном объеме, было более-менее терпимо? Как, по-твоему, должно быть в идеале? Ну, в смысле, гармония, то сё? - Ну да. Но терпимое положение равно невыполнению закона. Пересмотра требует, в первую очередь, ПВР ИУ - Правила внутреннего распорядка исправительного учреждения. Вот, недавно в него были внесены изменения. Мы надеялись, станет легче. И знаешь, что туда добавили высокие московские умы? Теперь мы не имеем права сидеть на кроватях. Очень мелкий, с точки зрения "вольного" человека, запрет. А в реальности - 16 часов в сутки ты либо стоишь, либо ходишь. Скачай этот документ, внимательно прочитай и попытайся прожить в соответствии с его предписаниями хотя бы один день. 16 часов ..., либо стоишь - либо ходишь. В идеале - строем по плацу. - Архипелаг ГУЛАГ. - Я тебе говорю - почитай. Эти правила - насквозь такие. - А как, к примеру, чтение книг? Ручка-бумага? - Есть библиотека, формируемая из того, что отдают библиотеки города или гуманитарки. Ну, сам понимаешь, что могут привезти: Маринина, Устинова, и тому подобное. Хотя, мне повезло тут недавно: нашел лимоновского "Эдичку" 93 года издания. Можно получать книги в передачах, но: первое - зек может иметь не более 10 книг; второе - книги входят в вес, так что выбирай - либо книги, либо продукты. Ну, или что там еще в передачах возят. - Для обывателя твои 16 часов на ногах также мало значат, как и для какого-нибудь депутата. - Это знают только те, кто сидел или работает в этой системе. А что до обывателей и депутатов - им вообще без разницы, что там происходит с зеками. Вот я, блин, Валерия Ильинична, и я защищаю зечачьи права. А вечером, после заседания, в подъезде встречаю соседку, у которой сегодня какой-то гад сумку вырвал. Поднимаюсь на площадку выше - у самой мобильник наркоманы отобрали.... «Да я весь их арестантский род и тот гвоздик, на котором их семейный портрет висел! Чтоб их там, сволочей, поубивали вообще! Пусть, суки, помучаются лет 8-10, чтоб на мобильники больше не зарились!»… Да, я - зек. И я убийца. Но Чикатило – тоже, и для обывателя разница между нами - только в количестве убитых и приговоре суда.

147

148

- Они будут рано или поздно вынуждены что-то менять. Россия всё равно подписывает какие-то конвенции. Даже исходя из самого факта подписания. - Недавно читал статью про Ходорковского. Надо сказать, персона его для арестантской братии занимательна, потому что вроде как свой, да и судили, знамо дело, "побеспределу". И вот журналист пишет, что его не отпустили условно-досрочно и приводит причины, из-за которых так получалось. В том числе и нарушения установленного режима отбывания наказания, допущенные им в колонии. "Такого-то числа на осужденного Ходорковского составлен рапорт о том, что он без разрешения покинул рабочее место в цеху пошивки рукавичек, чтобы сообщить мастеру о поломке станка". Наказание - 15 суток "одиночки". "В ходе проведения плановых обыскных мероприятий у осужденного Ходорковского были обнаружены два лимона, не указанные в перечне переданных ему продуктов питания". Наказание - 15 суток "одиночки". На основании этих фактов, а так же в связи с тем, что осужденный Ходорковский до сих пор не научился шить качественные рукавицы судья, который рассматривал его прошение об условно-досрочном освобождении, пришел к выводу, что Ходорковский не стал на путь исправления и представляет опасность для общества. А потому нуждается в отбытии оставшейся части срока наказания. Теперь давай посмотрим повнимательней. Ну, понятно - Ходорковского никто отпускать не собирался изначально. Но! Посмотри на рапорта о нарушениях: ПВР ИК позволяют и даже предписывают на основе таких нарушений водворять арестанта в изолятор. И это нормально. Об это пишет федеральная пресса, всем весело и никто, черт возьми, не думает, что про меня вот хрен кто напишет. И что 10 суток одиночки я получил за то, что вышел на проверку в кроссовках, а не в тех лаптях, которые тут выдают - очень малозначимый фактор. Я ж говорю: не важно, кем ты был в прошлой жизни. Один хрен раздавят - публично ли, втихую ли. По прибытию в колонию осужденному выдают робу. Одна роба - на 1,5 года. Ты не имеешь права одевать ничего, кроме нее. Всё нормально, всё понятно - зеки ходят в форме. Вот только возможность постирать эту робу у зека появляется не раньше, чем ему выдадут вторую: голым-то ты тоже не имеешь права быть. - А в чём смысл бунтов? Всё равно ж пострадают заключенные. - Смысл бунтов? Разве возможен какой-то результат, кроме того, что пострадают те, кто их инициирует? А кто тебе сказал, что администрация пострадает? Пострадают, как всегда, зеки. Спровоцированный издевательствами бунт подавят, заявят общественности, что причина бунта - "зеки требуют водки и баб" - это стандартная формулировка. И посыплется звездный дождь на погоны начальников. А те, кого забили до смерти - умрут "от сердечной недостаточности". - Пресса хоть какая-то к вам доходит? - Можно выписывать хоть "Мурзилку". Телевизор - пожалуйста. Даже DVD есть. Типа приближаемся к Европе. Правда, любые электроприборы - радио, плеер - осужденные иметь не имеют права (см. ПВР ИУ). То есть зеки, а кто ж еще - не администрация же, покупают телевизор, его ставят в Помещение Воспитательной Работы, и мы его хором

148

149

смотрим. Правда, новости нафиг никому не нужны - "фильму даешь"! Хотя, конечно, я дорого бы дал за плеер... И за радио. Не FM, а AM. - Насколько на твой взгляд верна ситуация, что есть смотрящие, что они могут руководить, отдавать приказы и т.п.? Я просто с трудом представляю, что какой-нибудь 50-летний грузин в наколках может скомандовать, и все учреждение, где ты сидишь, вскроет себе животы, или что-то в этом роде. - Теоретически возможно. А на практике - в прошлом году кавказцы так достали мужиков, что они сами взяли дрекольё и "смотрящих" пришлось спасать ментам. Тут много нюансов тоже. И не 50-летние, кстати. Знаешь, русские часто зовут грузинских воров "апельсинами"! У него в СССР папа торговал на рынке, в 90-х где-то что-то "хватанул" и теперь "крут", в авторитете, потому как всю жизнь был "вне закона". А он, как его сын, воспитан "в воровских традициях", так что это только русский "вор" тот, кто прошел "Крым и Рым" и пересидел на всех лагерях страны. У кавказцев очень часто вору - 23-25 лет, и он не имеет ни одного привода. Такие вот "воры в законе". Чтобы стать вором, не нужно иметь авторитет у арестантов - нужно, чтобы у тебя бабушка в Ереване героином торговала. Что до смотрящих - они необходимы. Без самоорганизации зеки просто порежут друг друга: нервы у всех постоянно на пределе. Когда в бараке есть человек, который не назначен администрацией, а которого просто уважают - решать споры и конфликты идут к нему сами, без понуканий, потому что понимают, что будет, если решать все "самим". В плане "коллективного вскрытия" - никто ничего никогда никому приказать не может. Все взрослые люди и ничем никому не обязаны. Просто на "сходняке" кто-то скажет: "достало, если это не прекратится - я вскрываюсь". Кто-то сказал "Я тоже". Так и получается. а чтобы без повода, просто по приказу.... Да его просто пошлют - "тебе нужно - вперед! мойку дать?". Черт возьми, у меня такое впечатление, что я сегодня, общаясь с тобой, написал книгу "из жизни арестанта"… - Может тебе стоит, действительно, опубликовать нечто подобное? - Нет уж. Таких вещей никто не позволит. Если администрация каким-либо образом узнает даже об этой нашей с тобой переписке, сначала мне медленно поломают один за другим мои журналистские пальчики, а потом найдут способ сделать так, чтобы я ни в коем случае не дожил до освобождения. Тут такие дела обделываются быстро. У этих ребят совершенно садистский интеллект – им доставляет удовольствие причинять любого типа боль – моральную, физическую - тому, кто хоть немного выше их по уровню IQ. А кто тут работает, я думаю, ты уже сам можешь догадаться… Ну ладно, радуйся, в общем, что с тобой ничего подобного не произошло… Я вышел из библиотеки с легким головокружением, сел отдышаться на берегу озера. Два лебедя проплывали взад – вперед, кролики бегали по большой клетке. Достал сигарету. Перед глазами плыли круги. Куда я собираюсь возвращаться? В страну вышек и концлагерей, где ничего не изменилось пятьдесят лет спустя после романов Солженицына? Туда, где не поймешь – кто больше прав, и кого больше надо бояться –

149

150

скинов, бандитов или милицию… Туда, где мало быть законопослушным гражданином, потому что беда может приключиться с любым, кто случайно подвернулся под руку? Супружеская пара шведов с лыжными палками в руках враскачку дефилировала по асфальту в сторону леса. По гранитному, невысокому заборчику прыгали белки, и обстановка полного покоя вошла в абсолютный диссонанс с тем, что творилось в моей голове. «Некоторые сходят с ума тут, в ожидании позитива. Я, похоже, сойду с ума просто от всей этой информации». Трудно представить себе, чтобы человека можно было вот так просто закошмарить через Интернет. В конце концов, может это какая-то схема? Может быть я просто чего-то не понимаю, и они все на самом деле сговорились? Откуда в тюрьме у этого журналиста может быть телефон? Как через телефон можно настрочить такие длинные тексты? И, если это всё не случайно, какой смысл в том, чтобы закошмарить меня? Может быть, это чья-то схема? Может, проверяют мою реакцию? Рассчитывают, что я тут начну совершать какие-то телодвижения? В конце концов, возможно, там, в Москве, уже давно разложили по полкам те самые, первые причины, по которым я здесь оказался, связанные с фирмой, и рассчитывают, что я тут начну делать какие-либо вбросы в прессу, чтобы потом история приобрела какой-то нездоровый ажиотаж? Что там происходит? Может, не поделили имущество? В конце концов, ожидать можно чего угодно, не исключено, что происходящее – просто признак того, что у меня, вслед за другими местными русскими, понемногу течёт крыша. Разобраться бы во всём этом… Я завалился на кухню, и упал в кресло. - Э-э-э, Серёга, всё просто – у тебя начинаются проблемы. Ты засиделся на одном месте. Начинай движение. Батька размешивал ложечкой кофе себе и мне. Края ложки звенели о керамику, на телеэкране без звука мелькали картинки с Димой Биланом, в какой-то музыкальной программе. - И что теперь делать с этим? - Во-первых, всё это норма. Ты уже больше полугода как сорвался из СНГ. Так? - Ну да. Значительно больше. - Через полгода тут у любого возникает страх перед возвращением обратно. Просто страх. Физический страх, как у любого животного. Теперь тут – твоя берлога, тебе здесь относительно уютно, спокойно, и ты не чувствуешь угрозы. Осознавая все возможные проблемы там, твои ощущения вполне естественны. Чего тебе тут бояться? Тюрьмы? Тут ни одна тюрьма не сравнится с нашим обычным отделением милиции. Так что всё в норме, планируй дальше маршруты по Европе. Хотя, на самом деле, если вернешься обратно, адаптируешься за пару недель. Потрясёт только немного. - А ты сам-то домой уже который год собираешься? 150

151

- Ну, я всё равно туда вернусь. У меня там дом, жена, разные занятия. В конце концов, если будет надо, меня друзья прикроют от проблем. У тебя немного другая ситуация. Документов тебе, конечно, тут не видать, но куда ехать – думай. Может вернешься обратно в своё Приднестровье? - Я думал об этом. В принципе, ситуация тут не сильно отличается от того, что там. А с учетом того, что скоро солнышко с концами зайдет месяца эдак на четыре, то там, возможно, будет даже легче. - Как там у тебя с едой? Работой? - Мне много не надо, в этом проблемы нет. - Ну так почему бы не стартануть? В конце концов, что ты тут ещё не видел? В Стокгольм ехать – без мазы, если нет хороших подвяз. На нелегале зарплаты там не ахти, а документов у тебя не будет. Скитаться по чужим квартирам – там романтика быстро кончается, всё это уже протоптанные тропинки. Может с нами, на финку? - Нет, я буду думать, но, наверное, есть идея в том, чтобы вернуться, по крайней мере, на какое-то время обратно домой. - А деньги там тебе давать будут? Саша, завалившись на шкаф, томным взглядом смотрел на меня, словно на совершенно конченого человека. - Ну, Саша, сюда я как бы тоже не в первую очередь за деньгами поехал, но уж, по крайней мере, больше будет, чем твой социал. А с учетом того, что тебя через полгодика посадят в депорт, а потом на карточки – у меня будет всё окэ. - Зачем же ты тогда сюда ехал? Батька окинул Сашу недобрым взглядом. - Ну, были на то у него причины, значит. Твоё то, какое дело, придурок? - Ну, чего ты заводишься! Дай с человеком поговорить. Саша сел напротив меня, и разлил нам в два стаканчика самогона на донышке. - Всё правильно, если ты можешь там зарабатывать деньги, зачем здесь сидеть? Мы опрокинули стаканчики, я достал очередную сигарету, и вышел на балкон. Температура «гуляла» в течение дня от 20 до 10 градусов, было немного зябко. Поставил чашку кофе на деревянные перила. Вдалеке за Елливарэ прямо на меня смотрел сухой горнолыжный спуск, с зеленым лесом по обе стороны. Можно, конечно, ещё полгода здесь чего-нибудь дожидаться, в конце концов, к нам ни у кого нет претензий – самогон продается, Интернет – всегда 151

152

пожалуйста, скоро начнется школа. Но как-то совершенно не радовали все эти провинциальные перспективы. В конце концов, в чём заключается счастье? В этом ли? Каждый из нас, хлебнувший хоть раз чувство неизвестности, опасности, окружающей по всем сторонам катастрофы, будет скучать о подобном чувстве всю оставшуюся жизнь. Что тут кругом? Почти СССР? Только ты, к тому же, ещё и совершенно одинок…

Возвращение Батька с Саидом уехали в Финляндию. Позвонив оттуда спустя несколько дней, открыли для меня массу новостей, связанных с моими старыми знакомыми по Норвегии. Грузин из Нордбибротена Тенгиз, законопослушно просидевший в лагере до сентября, был таки отправлен на финку, и уже оттуда в течение пары недель был депортирован обратно в Питер. С точки зрения финнов, никакой такой угрозы для него нет, и все эти жалобы на отнятое кафе в результате не возымели никакого смысла. Другая пара знакомых по Осло ещё продолжала отвисать там же, на финке, но без малейшего намёка на документы. Я в свою очередь начал потихоньку пробивать ситуацию у себя дома. Родители всё ещё не продали квартиру в Тирасполе, было куда приехать. Было чем заниматься – IT-спецы из ПМР по возможности рвут когти регулярно, найти место не проблема. К тому же, давно пора как-никак налаживать свою семейную жизнь, и уже в рамках новой парадигмы искать оптимальные решения. Виолета была готова к Тирасполю. Избавление от Москвы её, безусловно, радовало в силу разницы погодных условий, продуктов питания и многих других барьеров, которые невозможно было осознать заранее, не окунувшись в московскую кашу. Никакого смысла в возвращении на постоянку в Россию не было – да и возвращаться особо было некуда. Пошли какие-то совершенно мутные процессы в экономике, и перспектив обзавестись своим жильём не просматривалось – зарплаты всем рубили, компании рушились как карточный домик, солженицынские лагерно-полицейские прелести с каждым днём ужесточались, а френдлента ЖЖ пестрила заголовками всевозможных очередных узников, оказавшихся «не в то» время «не в том» месте. - Как вы полетите обратно? Куда брать билеты? Веснушчатая девушка в миграхонке смотрела на меня удивленным взглядом, не понимая, чего, собственно, мне было не подождать ещё пару месяцев, чтоб уже стопроцентно прояснить ситуацию с документами – светят ли они мне, или нет. - Давайте, что ли, на Москву.

152

153

- Я сейчас приглашу ещё одного сотрудника, нельзя, чтобы вы сами только в моем присутствии подписывали заявление. Пришли ещё две таких же, веснушчатых шведки, словно они все, втроём, случайно попали под один и тот же вентилятор с веснушками. - Через две недели самолёт, зайдите за день до вылета – я верну ваши паспорта. Солнца становилось всё меньше, и меньше. Освежающий поток воздуха обдувал лицо, пока я мчался через лес на велике, обратно в Мальмберет. Синяя ветровка вдавилась ветром в туловище, рядом по трассе пролетели навстречу друг другу два рейсовых автобуса. Саша тем временем притаранил очередную партию самогона, и, пока понемногу подтягивались покупатели, я исполнял роль парикмахера. Саша сидел на стуле в прихожей, машинка визжала, превращая бесформенную груду волос в круглый ёжик. - Спасибо тебе. Давай я с тобой чем-нибудь расплачусь. - Денег не надо, это ж твоя машинка. - Всё равно, на я тебе парфюм подарю, мужской. Саша протянул пузырёк без крышки. Это означает, что одеколон был взят без разрешения в магазине. - Ну, спасибо, буду вспоминать тебя. - Так ты что, сделал «стоп»? - Ну да. Сегодня. - Ты даёшь! Я тут, похоже, один останусь. - Да ладно, приедет ещё кто-нибудь. - Не приедет. Сюда уже никого не присылают. Ну, может кто–нить из местных переедет, я ж тут один с ума сойду. - Ну, как минимум, мясо ты готовить уже умеешь. Остальное не очень сложно. - И что ты собираешься делать дома? - Да ничего. Жить. Развлекать жену, смотреть телек, работать как-нибудь. Может снова куда поеду. У нас это в порядке вещей. - Как же ты там выживешь? - Ну, мало ли как. Если сравнить с жизнью тут, то разница, на самом деле, не так велика. - А в чём она, если серьезно? 153

154

- Конечно, есть моменты типа медицины, тюрьмы у нас там плохие, воровать нельзя. А в целом, в принципе, такая же самая тоска, как здесь. А когда тоска, то оно совсем не важно где – там, тут, где-нибудь ещё. Провинция – она очень похожа везде. - А в Европу вообще когда-нибудь приедешь? - Приеду, конечно. - Жить? - Ну, мало ли, может, и поживу ещё когда-нибудь. Но уж точно не в провинции. Если менять место жительства, то менять его нужно на большой город, чтобы возможности были. Хотя, судя по тебе, некоторым и в крупных городах не везёт. - А вот если бы у вас в Приднестровье было бы так, как в Швеции? - Может быть, когда-нибудь будет. Лет через пятьдесят. - Почему так долго? - Ну, может и быстрее. Когда пройдет хоть пара десятилетий, и следующие поколения будут более свободны в передвижении, будут ценить свободу, и всё, что с ней связано. - А как это – свободу? Вы разве не свободны? - В чём-то свободны, но в чём-то и нет. В Приднестровье нет национализма, но там у властей хватает своих тараканов в головах и без национализма. Там - замкнутое пространство, это своеобразный санаторий для пожилых людей. Им там хорошо – низкая коммуналка, тепло. Им комфортно в идеях, которые витали во времена СССР – в мире своеобразной пропаганды, которая успокаивает, умиротворяет. Но не дает динамики, не даёт будущего. Дом престарелых, растянутый на много километров в длину. Молодежи там делать нечего. - А почему тогда вы не соединитесь ни с кем? - Это сложный вопрос. Приднестровье живет в русскоязычном информпотоке. Но это ещё не Россия. Если тем, кто там живёт на постоянке, воочию показать Россию, это будет означать знаешь что? Это значит - разбить их мечту, их самый большой миф. Миф о том, что можно вернуть времена «как в СССР». Да и потому что те места, где ты не жил, всегда кажутся священным мифом. Сейчас, наверно, в Швеции больше похоже на то, как было в СССР, чем в России или Украине. А люди продолжают верить в миф. - А в чём он, миф? - В том, что большая страна и большие города в современном мире – это огромный, постоянный риск. Потому что в Доме престарелых не должно быть так, как в МонтеКарло, в мире казино, больших денег, Роллс-Ройсов. Во времена СССР в Приднестровье жило в два, а может быть и в три раза больше людей. Это был большой муравейник, а 154

155

сейчас там очень спокойно. Как в больнице. И это спокойствие – оно не даёт молодежи никаких практически шансов. - Как же так получилось-то? - Просто всё изменилось. Когда был союз, были злачные места, где можно было жить красиво – Москва, Питер, Сочи, Одесса, Молдавия. Потом всё развалилось, и Приднестровье оказалось зажатым между Одессой и Молдавией, двумя границами. Причем если граница с Молдавией это ещё как-то можно вынести, там не стоят часами, проехал – и всё, то граница с Украиной – это настоящий рубец. Это кордон, который чтоб преодолеть, люди стоят по шесть часов в очередях. Из-за раскола огромной страны Приднестровье, да и Молдова, оказались на отшибе прогресса, за бортом цивилизации. Теперь это не цветущая сказка, а глухая провинция – причём провинция для всех – и для России, и для Украины, и для Европы. Мы ни там, ни там. Нигде. Мы между границами, предоставлены сами себе. А если ещё умножить это на разницу поколений из-за массового выезда молодежи, то провинциальность эта усугубляется с каждым годом. Быть сказкой для огромной страны, притягивающей, куда мечтали переехать все, а нельзя было переехать, а потом превратиться в глухую провинцию – это очень глубокое падение. - А что у вас будет? Что должно произойти, чтобы стало лучше? - Должны исчезнуть границы, каким-то образом, просто все и сразу. Чтобы все помирились между собой, и никто не кричал, что кто-то из нас «оккупант». Чтобы у ПМР исчезли границы с Украиной, Молдовой, да и Европой тоже. Не так уж от нас далеко Европа, и чем могут угрожать Европе наши пару сотен тысяч пенсионеров, да и молдавских пару миллионов пенсионеров. Наверное, так. Я не шибко разбираюсь в политике, но мне кажется, что эта злосчастная политика должна уступить наконец здравому смыслу. А сейчас – в Кишиневе считают, что им чего-то там принадлежит в Приднестровье, и у них это отняли, масса претензий у всех, да и война была, пусть и не большая, но это тоже не самые приятные воспоминания для тех, кто это пережил. - А как, и когда это разрешится? - Никто не знает. Князья забирали себе, каждый, что успел, когда разваливался Союз. Сейчас князья не могут определиться, кто у кого чего захапал. Не могут признать то, что сложилось. Все эти государства, мне кажется, большая иллюзия. Люди не стали счастливы из-за того, что у них появились новые государства. Стало больше границ, откуда возьмется счастье? - Но тебя же все равно тянет туда? - Потому что я там прожил большую часть жизни, и ещё потому, что планировать и совершать набеги в другие страны лучше всего оттуда. Когда я где-либо, тянет, как ты говоришь, «туда». Когда там – тянет «оттуда». Саша наворачивал булку с колбасой, его томный взгляд Мальчиша-Плохиша уткнулся в стол. 155

156

- А я никуда не хочу отсюда. Если бы платили социал, а лучше дали бы документы, я бы всю жизнь прожил тут, в Мальмберете. Мне не нужна Москва, там у меня ничего нет кроме родственников. А тут я, быть может, женился бы со временем, работал бы, платил налоги. Но я бы не хотел жить у вас в Приднестровье. Я хочу жить здесь. - А кто ты здесь? - Если получу документы, стану, кем захочу. У меня не большие запросы, да и женщины тут мне нравятся. Пусть они не красивые, но есть и спокойные, да и русских тут навалом. В Москве вообще порядочную девушку трудно найти, я вот не нашел. - В конце концов, Саша, при всех твоих минусах ты имеешь право на жизнь. Быть может, тебе всё же, дадут документы. Честно говоря, я думаю, ты высидишь их, как курица цыплят. Сиди. В Москве тебе точно делать нечего с твоим характером. - Вот я и сижу. Надо будет – в тюрьме буду сидеть, на карточках, лишь бы тут оставили. И тебя не могу понять. Как ты можешь ехать куда-то? - Я, Саша, не могу сидеть в тюрьме и на карточках, и на нелегале всяческом. У меня есть любимая девушка, руки-ноги, выпадет билет – будет видно, где мне ещё жить. - Получается, что ты сдался. Ты сделал «стоп», значит ты сломался, не выдержал. Вы вот все мне говорили, что я – слабый. А что по факту? Кто слабый? Арсену сорвало крышу, тачку помял из за каких-то полотенец, у него теперь проблемы с полицией. Он на нелегале, а это значит, что в перспективе – тюрьма, и он уже неблагонадежен, он дикарь для них. Батька с Саидом на финке, и оттуда дёргают до хаты в свою глухомань. Ведь дёрнут – сто процентов. В свою жопу. За МКАДом жизни нет! А они – туда. В Пермь, в Воронеж. Ты вот тоже сломался. Получается, что я – сильнее вас всех. Потому что у меня есть силы бороться за право жить здесь, в Европе, в лучшей стране мира по медицине, по правам человека, а у вас этих сил не нашлось. Вы выбыли из борьбы. Я вот сейчас вспоминаю, как вы смеялись, что я мясо сырое в соль мокал и ел, пока вас не было. Да, я ел! Потому что я точно знаю, чего я хочу, я знаю, где мне – хорошо! Мне здесь – хорошо, и если надо, я ради своей мечты и мясо буду сырое, и шишки грызть, и медведя задавлю! Потому что это – моя цель! А вы – ну к чему вот ты пришел в результате? Куда ты едешь? Кем там будешь? Ты наверняка ни в чем не уверен, ни в том, что у тебя там будет работа, вообще ни в чём. Ты там сможешь ребенка вырастить? Думал ты об этом? А я думал. Здесь у меня родятся дети. Русские дети. Пусть я не такой как Батька, но я – тоже русский. И у меня тут вырастут русские дети, и их будет много. Ты вот куришь, а я – бросил, и не курю уже давно. Пусть только дадут мне документы – я настрогаю их тут шесть штук. Может быть, кто-нибудь из них станет новым Набоковым или Достоевским. Моя Россия – это не Москва, это я сам. Она у меня внутри. Мои дети будут ходить в Церковь. А кем станут твои дети? Никогда за всё время моего присутствия в Мальмберете, ни разу Саша не говорил так долго и складно. Будто он всё это время копил свои мысли, ждал, пока все уедут, чтобы наконец–то высказать всё всем нам вслед. 156

157

Мы допивали поллитровую пластиковую бутыль самогона. Атмосфера накалялась, хоть мы оба были совершенно спокойными от природы людьми, но должна была случиться какая-то разрядка, какое-то решение из всего этого конфликта. Какой-то ответ. Я прикуривал одну за другой, в этот момент тысяча разных мыслей пробегала в моей голове. Он ведь, действительно, во многом прав. Саша продолжал, его окончательно прорвало. - Я тебе вот что ещё скажу. Я из вас всех – единственный психически нормальный человек. Я знаю, зачем и для чего я тут, а у вас у всех – дромомания. Болезнь такая, тяга к перемене мест, к бомжеванию, к скитаниям. Что Батька, что Саид, что Арсен, что ты – где вы только не были. Вас носит по белу свету, при этом вы нигде не чувствовали себя хорошо, спокойно. Ну, у Батьки от пьянства в армии, наверное, крышу снесло, на войне. У Арсена – ещё в Нальчике, захотелось ему видите ли Москву посмотреть. Теперь здесь по таким как он будут обо мне, о русских судить. Что мы как что – сразу на капот и на крышу прыгать, и кулаки свои показывать. Ты вот где жил нормально, чтоб без приключений? Облазил, как Батька, уже пол-Норвегии, пол-Швеции, удивляюсь, что ты ещё с ним на финку не попёрся. И где результат? Назад домой? К разбитому корыту? - Саня, постой, притормози. Послушай меня. Мы вышли на балкон, и уже почти кричали друг друга, по крайней мере вполголоса последние пятнадцать минут беседа шла на повышенных тонах. - Вот скажи мне, жизнь у меня, Саша, одна. Жена у меня есть? Есть. Вернуться в Европу, в отличие от тебя, если я уеду, смогу? Смогу хоть десять раз. И на своих деньгах, заметь, но этот твой путь – он скользкий, и не даёт никаких гарантий. Ты ж не называешься, значит, по сути, для Системы здесь – такой же преступник, как и Арсен. Тебя на первом допросе наверняка просчитали, по твоему акценту – кого б ты из себя не изображал – хоть белоруса, хоть ещё кого. Ты можешь тут так три года сидеть, пять лет, но где гарантии, что тебе дадут документы? Нет таких гарантий. Ну, поедешь в Стокгольм, поишачишь на негра, который по-русски понимает, за треть своей зарплаты, за 700 евро. Потом опять сюда – это замкнутый круг. Когда это всё будет, о чем ты говоришь – жена, дети, Церковь? Когда, вот скажи мне? Через год? Через пять? Через десять? За себя я сказать могу – если не получится там, перееду в другое место, и буду искать свое место, пока не найду. - Вот это и называется, Сергей, - дромомания. Ты просто сформировавшийся псих! - Нет. Так поступают все животные, которые откладывают яйца – ищут укромное, безопасное место. Звери, рыбы, птицы. Им нужно, чтобы было безопасно, чтобы была еда. В конце концов, человек – такое же животное. Но в отличие от той же Москвы, от крупных городов, где, бывает, везёт сделать карьеру, детей в крупных городах психически здоровыми не вырастить. Да, я знаю, есть разные хиппи, им нужна дорога ради дороги. Поэты всякие, странники, те, кто ползут на коленках из Сибири, или Фёдор Конюхов какой-нибудь. Но я – не Фёдор Конюхов. Я ищу стабильное место для своей семьи. У меня знакомый – молдаванин – нашел его в Норвегии. Он платит тысячу евро в год страховки, чтоб, если с ним что-то случится, если он вдруг не дай Бог умрёт, его жена и 157

158

дети не платили больше ничего за дом, купленный в кредит. Он позаботился о своей семье, о своих детях. Они живут в безопасной стране, они сохранят свою культуру. А ты всё это время будешь по тюрьмам, да на карточках. Сколько лет ещё? Это у тебя, Саш, тупик. Бесов не гони! Солнце склонялось к закату. Красными полосками вокруг гор, за верхушками сосен. Ночь приходила с каждой минутой. Я пошел в свою комнату, включил Батькино «наследство» стереосистему, и ещё долго не мог заснуть, обдумывая наш противоречивый спор о том, кто из нас больший идиот – он, который остаётся, или, в конце концов, я сам.

Москва Ранним утром, после долгих пафосных проводов с оглушительной поддержкой «русской общины», то есть при помощи Саши и двух соучастниц нашего алкогольного бизнеса, к дому подъехало такси. Аэропорт Елливарэ, маленький и провинциальный, крохотный самолет на Стокгольм и возможность доспать всё, что не успелось ночью. Пару часов прогулок по зданию Стокгольмского аэропорта, снова самолёт, и вот оно, Шереметьево. Окунаясь в Москву, ты снова окунаешься в жесткую жизнь, где с любой стороны приходится ждать подвоха и неожиданностей. Эскалатор, холл и таможенно-пограничные девицы хмурого вида, поторапливающий сотрудник на выходе «Проходи без очереди». Я возвращаюсь в свой центр цивилизации, один из нескольких городов мира, где при любом раскладе будешь в своей тарелке, потому что это – твой дом, даже если его нет, и вместо него какая-нибудь вокзальная скамейка. С непривычки от постоянного шума быстро устаёшь. Ещё утром вокруг был девственно беззвучный Мальмберет… Виолета ждёт дома, я специально попросил не встречать, чтоб не била ноги лишний раз по Москве. С рюкзаком за плечами залезаю в автобус, и выползаю из него после стояния в пробках на «Речном вокзале». Вся наша жизнь – большей частью стояние во всевозможных очередях. Когда-то на планете было всего тысяч сорок населения. Тут тысяч сорок умещается на пространстве в полкилометра вокруг тебя. Вокруг метро толпы всевозможных личностей, покупаешь новую SIM-ку. Тут все дела и встречи надо планировать загодя, погружаясь в московскую клоаку, все маршруты загоняются в подсознание, и ты, словно на автопилоте, проходишь по ступенькам эскалатора вниз, к вагонам, по которым на самом деле уже соскучился. - Привет.

158

159

Скин Саша, озираясь по сторонам, предстал с роскошной шевелюрой. Мы зашли в ближайшую забегаловку, пару глотков водки, протягивает мне сигарету. - «Парламент»? - Кроме него вообще невозможно стало что-либо курить. Ну что, какие планы? - Поеду к своей. Что там с темой по твоей работе? - Я говорил тебе, в целом стало сложновато. У нас есть место, в охране, можешь выходить хоть завтра – я обсудил уже со своим. - Что с твоими проблемами? - Уляжется. Детство проходит. Главное, чтобы оно вовремя кончилось. Кто не успел соскочить – тому крышка. Мир становится жестче, не хочу отвлекаться на глупости. Политики имеют мозги людям, пока им с этого капает. Люди потом имеют проблемы, тараканы съедают внутренности черепной коробки. Тупики сплошняком. - А как же белая раса? Улыбаюсь, стряхивая пепел. Густые брови и длинные волосы… Саша в новом облике походил на рок-гитариста. - Нет веры никому. В этом мире каждый сам за себя, а разводок дофигища. Одни носятся с белой расой, другие с Иеговою. Моя мечта – свалить отсюда куда-нибудь, хоть в Африку. - Каким образом? - Стать, например, волонтером. Учить африканских детей пользоваться Windows. Добрые дела в этом мире зря не проходят. Так что лучше их делать побольше, всяких разных хороших дел. Я много всего передумал за это время, честно говоря, о том, что было, не хочется вспоминать. - Вот никак не пойму я вас, москалей. Скажи мне, Саша, чего вам не хватает, что вы в политику лезете? Тебе вот лично не всё равно было? Ты ж живешь, блин, в одном из самых интересных городов мира – тут все дороги перед тобой, учись, зарплаты тут хорошие, весь совок мечтает тут жить. Как такое получается, что счастья тут ты не нашел? - Ты рассуждаешь как типичный гастарбайтер. Жратва – угол есть, - вот оно и счастье. Не сдох сегодня – снова счастье. Домой отправил перевод – и снова счастье. - Ну, ты так не упрощай, конечно. Под вечерним сквозняком я слегка поежился, думая о том, сколько ещё добираться отсюда на другой конец Москвы.

159

160

- Как не упрощать? В этом, наверное, и смысл общий, что у нас, что в других странах – побольше гастарбайтеров, желательно потупее, чтобы опустили голову и радовались, паспорта им раздать, уж они-то точно никогда не попрут на рожон. - Да ладно тебе, а русские что, на рожон прут? Куда им переть, кроме как из страны? - Ну, своих тоже выдрессировали как следует. - А твоих что, не дрессировал никто? Они что, с рождения лысые, без волос живут? Ты вот сейчас хаер отрастил, комфортно тебе с ним? Саша в ответ улыбнулся с некоторой грустной ухмылочкой. - Да, уже были пару моментов, когда и на меня недавно прыгали, с этой прической да, проблемы случаются... - Ага. Что, не принимают за своего? Непорядок? А если девушка твоя волосы покрасит в чёрный цвет, и ей в метро кто-нибудь ногой по роже съездит? Так понравится? - Это неприятные издержки. Всё равно, как мне кажется, с того, что таких как я, подмяли, глобальные проблемы не решатся. Этот нарыв лопнет, может позже, надеюсь, когда меня уже тут не будет. - То есть ничего кроме злорадных ожиданий в перспективе не просматривается? Скушно так жить будет, Саш. - Ничего, я потом возрадуюсь, когда эта хата с другого края полыхнет. А она полыхнет, я в это не то чтобы верю, я это знаю. - И что потом? Крепче сплотим ряды против черной угрозы? Ты живешь в мультинациональном городе, это уже реальность – воспринимай её как хочешь. Не нравится? Езжай куда-нибудь в Иваново, любуйся пейзажами, найди себе Маруську, и строгай богатырей, что мешает-то? - Не надо будить русского медведя. Он долго спит, но если проснется, мало не покажется. Я понимаю, что тут жулик на жулике - в фюреры рядятся и толпы идиотов за собой водят, это всё схлынет, переродится в зоопарк окончательно лет через пяток. Но основная проблема будет не в этом. - А в чём же, Саша? - Да в том, что когда начнут всем кислород перекрывать без разбору, нацмены будут держаться кучей, как и везде в мире. А русские будут с голоду дохнуть, и радоваться по принципу «умри сегодня, а я завтра», карабкаясь друг у друга по головам. Мы уже европейцы, интеллигенты сплошь, индивидуалисты. И в нашем лице на этом маленьком отрезке наша маленькая Европа терпит поражение от физически крепкой и не отягощенной глубинами мысли Азии. Мы уступаем территорию, мы проигрываем по здоровью, по генофонду. Мы уступаем уже не какие-то небоскребы, а обычные деревни в 160

161

провинции, где русским жить западло, а азербайджанцам барашков пасти и нагибать жену, чтобы огород в 30 соток обрабатывала, наоборот, не западло. Это значит, что мы уступаем, а они – наступают. - И что, скин-движение решило эту проблему? Решает её какое угодно движение? - Ну, между нами говоря, по крайней мере, об этом начинают говорить люди. - Нет, Саша, они не говорят об этом – они говорят о том, как бритые звери убили дворника, который подметал у них в подъездах. И зверьми называют тех, кто убил. Саша смотрел куда-то вдаль. Видать, беседа ему совершенно наскучила. - И ты прав, и в чем-то я прав, наверное, так. Нельзя уподобляться другим – ты перестаешь быть собой. Надо искать свои рецепты, чтобы не терять себя. Вот я, собственно, и ищу. Размышляю. Читаю что-то. А у вас в Приднестровье что, этой проблемы нет? - Нет, и, думаю, не будет. Была масса прививок против этой проблемы. У нас 90 процентов семей – смешанные. У каждого по пять-шесть национальностей в крови. Там свои сложности, конечно, имеются, но они не из вашей оперы. И нам ваши заскоки, в общем-то, не понятны абсолютно. - Ну, у ваших всё равно настрой, - куда бы уехать, раз там работы дома нет. Так что вы сами – потенциальные иммигранты, даже если и русские. И сравнивать, чтобы бороться за что-то, - не собираетесь. - А за что бороться? Кто-то держит? Мы не в тюрьме. У меня половина сверстников по всему миру. В любую страну приедешь – наткнешься на «своих». - Интересно, вот у вас была война когда-то… А если вы сталкиваетесь в другой стране, нос к носу, что, война продолжается? - Нет. Потому что это никому не надо. Политики натравливают людей друг на друга, ктото становится «оккупантом», но когда ты сам по уши в проблемах, в другой стране, когда ты сам – «оккупант»… - Получается, что за бугром вы все друг другу – земляки? - Зачастую, так и получается. С одной лишь поправкой, что те же одесситы – нам тоже земляки. То есть, реальные границы располагаются не там, где они нарисованы политиками. - Ну хорош заливать! Прямо у вас там в Приднестровье - общество идеальных отношений. Город Солнца, блин. - В некотором смысле, так и есть. Такого, как у нас, наверное, нет вообще нигде в СНГ. Может разве что в Белоруссии. 161

162

- Это связано с тем, что вы – осколок СССР. - А что, разве всё было плохо, что было в СССР? Хотя бы это сохранили… Солнце постепенно зашло за горизонт. Пора уже было разбегаться. Саша разливал последнее по стаканчикам. - Я ещё не даю ответ насчет работы. Саш, честно, пару дней надо взвесить всё, сориентироваться, надо ли мне оно тут вообще оставаться. Не обижайся, окей? - Нет проблем, место есть, туда никого не будут брать ещё неделю, поскольку поиск человека – на мне. Неделя терпит, определяйся. Я снова шагнул на эскалатор, примерно час ещё ехать… Утром следующего дня мы с Виолетой отправились в центр, прогуляться вокруг Кремля, покурить на лавочках в Александровском саду. - Ну, как будем действовать? Мне всё равно – хочешь, ещё тут останемся… Я, честно говоря, измоталась за последние месяцы. Работа эта, беспонтовая, уже ничего не в радость. Хочешь, поедем в Тирас? - Теоретически этому ничего не мешает. Давай ещё пару дней тусанемся, всё же опять маленький город… Я в Швеции насиделся в маленьком городе… - И что, там разве хуже нам было бы? - Всё в мире одинаково. Перемены происходят лишь у тебя внутри. Любое пространство становится обыденным спустя пару-тройку дней. Больше, чем по сторонам, ты смотришь внутрь. - А работа, безопасность, дети? - Большой город – это всегда опасность и риск, если ты не местный. Без разницы какой – Москва, или какой другой. Надо двигаться, переезжать туда - сюда. Просто лучше это делать как-то с умом. Стратегию иметь. Цель. - И какая у тебя конечная цель? - Сложный вопрос. Может быть движение – и есть цель. Движение разбадяживает чувство времени. Движение даёт осязание перемен. Улучшение качества жизни в одном и том же месте не даёт чувства перемен. Это чувство даёт только движение. Когда не знаешь, что делать, - нужно начинать движение. - Наверное, поэтому люди с деньгами путешествуют. - Да. Суррогат. Подмена. Запудривание мозгов. Путешествие по отелям – подмена скрытых рефлексов. Мы обманываем себя таким образом. Пересеченные пространства дают преимущество перед другими. Раньше люди ходили в военные походы и на кораблях 162

163

с товаром плыли в Индию. Сейчас прилетают в отель другой страны, где точно так же, как в собственной квартире. - Я вот сама всё время думаю, где лучше строить будущее. Идёт время, проходят годы. И мы, того не замечая, можем просто оказаться в болоте. Точно так же, как наши родные, как миллионы тех, кто не нашел себя в этой новой реальности. - Мы и сейчас, собственно говоря, по уши в этом болоте. Единственное наше преимущество – это возраст и отсутствие детей, то есть мы ещё можем о многом мечтать. Когда будут дети – мечтать будет гораздо сложнее. - И чего бы ты хотел? - Ну, давай поочередно – как, к примеру, ты видишь себя через десять лет? Через двадцать лет? Через тридцать лет? Давай, попробуем, распишем. - Я? Ну, конечно чтобы были дети, была нормальная работа, свое жилье, стабильность какая-то. - Можно этого добиться здесь, в Москве? - Вряд ли. Квартиры тут не заработать. С садиком проблемы, в школах тут чёрт знает что даже по нашим меркам, по меркам Кишинева или Тирасполя. - Сто процентов. Тут можно всю жизнь прожить в комнате, и за эту всю жизнь заработаешь комнату. Наверное, должно повезти, но шансов не очень много. Виолета обернулась, и посмотрела мне прямо в лицо своим открытым, искренним взглядом, наполненным мыслями о нашем совместном, наконец-таки, будущем. - А ты как видишь жизнь через десять лет? Хотел бы чтоб мы вернулись, например, в Приднестровье? - Наверное, да. Но не на десять лет – это уж факт. Через десять лет там вряд ли станет чтолибо более понятно, чем сейчас, а нам уже будет на десять лет больше. Здоровья будет меньше. - Так стоит ли туда ехать? - Планируя следующие маршруты, лучше быть там. Морально не так изнашиваешься, как тут, в мегаполисе. - Тебя здесь ещё по-прежнему что-то напрягает? Мы встали, и двинулись в сторону метро. Потянуло сырым ветром. - Ну, знаешь, уезжал я тогда не без проблем. Хорошо хоть всё именно так закончилось, могло быть и хуже.

163

164

- Да, я помню все эти приколы с милицией. У нас там дома, что в Кишиневе, что в Тирасполе, такое вряд ли возможно. - Ну, в Кишиневе своей политики и своих выкидонов хватает. В Тирасполе да, тишь да гладь. Куда взгляд не брось – везде благостно и пустынно, кругом простор для творчества. - Знаешь, есть у меня один вариант. Но не знаю, насколько он реальный. Мы с мамой пару лет назад подали документы в румынское посольство. По её линии там родственники и до войны жили, так что по идее у меня может появиться третий паспорт, а через несколько лет Румынию возьмут в Шенген, и можно будет ездить куда угодно. Впрочем, наверное, и без Шенгена можно будет. Только куда и зачем… - Да вас там сотни тысяч за этот паспорт в очередях бьются – там квоты, так что забудь. Хотя это, действительно, шанс, если прокатит, лотерея лет на десять. - У мамы тут в Москве появились некоторые знакомые, которые могут ускорить эту тему прямо отсюда. - Каким образом? - В Румынии коррупция и нищие чиновники, все любят деньги. Только не каждый знает, кому и сколько. Так что, я думаю, если в этом проблема, то она теоретически решаема. - Ну, тема эта занятная. - Да у вас в Приднестровье кого только нет – у людей по пять паспортов, особенно у тех, кто по Европе поскитался. - В общем, да. Есть такая тема. Пробивай, какая разница как? Если это ворота – то это будет какой-то знак. В конце концов, может не сейчас, так потом понадобится. - Я бы хотела уехать в Европу. Чтоб мы вместе уехали. Куда угодно. Тут, в России, много преимуществ. Большая страна, но куда тут поехать, если связей нет? - А там куда? - Ну, посмотрим. Там, я думаю, спокойнее, чем в Москве. И жильё не такое дорогое. Таких городов, как Москва, вообще в мире десяток. Виолета своим житейским умом пыталась предсказать нам хорошее будущее. О таких моментах, действительно, стоит спорить почаще.

Домой Боинг приземлился на стиральную доску аэропорта Одессы. Примерно через пару часов мы уже стояли в живой очереди на переходе таможни в сторону Тирасполя. На 164

165

центральной полосе, встали на мостике через лужу, с которой начинается Кучурганский лиман. Поломанные желтые камыши и мошки, тем не менее, дополняли собой милейший пейзаж малороссийской степи. Я закурил, словно притомился на конечном этапе пути, хотя в ногах не чувствовалось ни малейшей усталости. Приднестровский пограничник недоверчиво оглядел загранпаспорт с визами, попытавшись изобразить определенный интерес к моей, совершенно не загадочной, личности. «Граница как всегда на замке. Ага», - молча подумалось, пока я улыбался и доставал помятый и никому на свете больше не пригодный в качестве документа приднестровский паспорт. - Проходите. Сразу бы так. Мы перешли за шлагбаум, и стопнули первую же тачку, которая по совершенно пустынной трассе, сквозь вереницу полей, перерезанных яблочными посадками и ореховыми деревьями вдоль дороги, упёрлась, в конце концов, прямо в Тирасполь. Виолета выпрыгнула из машины первой, я доволочил наш багаж, и протянул ей ключ от входной двери. - Да, тут как я вижу, пока тебя не было, квартира окончательно превратилась в музей. Переодевшись, мы отправились куда-нибудь поесть, и через минут пятнадцать уже восседали за столиком в ожидании пиццы. На выходе мы чуть ли не лбами столкнулись с моим бывшим консервным директором – вершителем моей судьбы, про которого я, было, совершенно эгоистично забыл, и как-то не совсем удобно было обращаться к нему со своими расспросами. - О, привет бродяга. Ну, как ты, накатался? У директора отсутствовало три передних зуба, но, несмотря на слегка примятый вид, он старался держаться бодро, делая вид, что я по-прежнему его подчиненный. Пока Виолета доставала из сумочки сигареты, он, улыбаясь, рассказывал про свои авантюрные события, по результату которых он умудрился остаться без бизнеса, жилплощади и жены. Впрочем, это отнюдь не убавило ему блеска в глазах, как будто он раз в неделю обязательно теряет бизнес и жену, чтобы потом подняться, и, стряхнув с себя пыль времени, вновь энергично вцепиться зубами в очередное дельце. Мы прошли втроём через сквер в центре, по вертикальным дорожкам вышли на набережную, и встали посередине моста. Легкая дымка, как мне показалось, поднималась от Днестра в виде испарения. За спиной прошмыгнула легковушка. Я глотал полной грудью теплый воздух, и смотрел куда-то вниз, на проплывающую толщу воды черно-зеленого цвета. На противоположном берегу плескались люди, крики которых путались в горячем ветре. 165

166

- И как, что-нибудь определенное по поводу будущего уже наметил? - Думаю. На самом деле я уже отвык думать о будущем и строить грандиозные планы. Как будет – так будет. - Какие есть идеи? - Никаких совершенно. Всё придет само. - Можешь считать, что «само» к тебе уже пришло. У меня есть предложение. - Ну? - В общем, так. Мне здесь задерживаться резона больше нет. Я уже отморозился. Окончательно. В общем, есть люди. В Польше. У них бизнес. Они перегоняют через море на пароме тачки. Из Швеции. Стабильный бизнес, всё налажено. Можно нырнуть туда с документами, это на первое время, но если занравится, в этой теме хороший доход обеспечен. - Какой? - Ну, штуки три-четыре евро на каждого. Так говорят, но даже если будет штука-полторы, этого вполне хватит. Я решу проблему с паспортами, есть у меня серьезные знакомые, с заходом в консульство одной из наших бывших братских республик. Паспорта будут реальные, по базе, как положено. Мне это сделают бесплатно, просто хорошие кореша. Моя проблема в том, что я не знаю языков. Совершенно. Одному мне там – никак. А там… Мы будем друг другу постоянно нужны. И Виолету сразу заберем, там ей повеселей будет, чем тут на воду глядеть. Я тоже поеду не один. От вас нужны только паспорта и фото. Я развернулся в полоборота. Виолета смотрела на меня, улыбаясь, с широко расставленными ресницами, как будто ей повезло на миллион в лотерею. Ресницы хлопали, и, похоже, ей в эту минуту больше всего хотелось выглядеть совершенной дурой, каким, как правило, и везёт по этой жизни. «Дромомания, блин», - мелькнуло гдето внутри, и я посмотрел на Днестр ещё раз, будто прямо завтра уже придется паковать чемоданы. Что может быть лучше чемоданного настроения? Что может быть лучше новой дороги и новой надежды? - Вот визитка, тут мой мобильник новый, кстати. Ну, ты как, в состоянии? Готов к движению? - Да нефиг делать! Я улыбнулся, взял Виолету за руку, и мы двинулись прочь, вниз с моста. Шум совершенно исчез, стало удивительно тихо. Мы обнялись, чтобы пройтись по набережной, путаясь друг у друга под ногами, куда-то до самого её конца, упирающегося в паромную переправу. Она что-то рассказывала про свои детские воспоминания, связанные с Тирасполем, а я думал о том, насколько забавно всё то, что творится с нами уже столько 166

167

времени. Мы встали на спуске к парому, и, взявшись крепко за руки, ещё несколько минут слушали плеск воды. - Всё будет отлично, я в этом уверена. У нас обязательно всё получится, главное двигаться вместе! «Разумеется, кто бы сомневался. Движение – жизнь», - подумал я, вслушиваясь в шелест Днестра. Мы долго смотрели в ночь. Виолета что-то говорила и говорила. Я обхватил рукой крупную Виолетину попу. В чёрной воде со всей дури плеснула, наверное, приличных размеров рыбина.

*** В оформлении обложки использованы фрагменты работ художника Эмиля Нольде. ***

Об авторе: Роман Коноплев - приднестровский и российский публицист и политаналитик. С 1978 года проживает в Приднестровье. Окончил Международный институт экономики и права (Москва) и Брянский государственный технический университет. Участвовал в деятельности оппозиционных движений в РФ. Автор более 200 журналистских и публицистических статей. Эксперт ряда аналитических центров.

167